Предупреждение

Окно в моей комнате словно взорвалось. В него ворвался холодный утренний воздух – я вскочила и сунула ноги в шлепанцы, на секунду заподозрив, что сплю. Хруст стекла под подошвами доказывал обратное. Включив свет, я быстро огляделась, но не было похоже, что в комнату что-то бросили. Я поспешила к окну. Задернутые шторы задержали бо́льшую часть стекла, но кучки кажущихся смертельно опасными осколков предупреждали о том, что подходить ближе к раме в столь легкомысленной обуви не следует. Подавшись вперед, я открыла шторы. В тусклом утреннем свете дорога была совершенно пуста.

В этот самый момент в дверь ворвался мой папа, за ним по пятам семенила мама.

– Алекс! Что это было? Ты в порядке? – Он обозревал нанесенный комнате ущерб и осторожно прокладывал путь к окну. – Ты кого-нибудь видела? – вертел он головой в разные стороны.

Сердце у меня бешено колотилось, и, прежде чем ответить, пришлось набрать в грудь побольше воздуха.

– Нет. Когда я оказалась у окна, тот, кто это сделал, успел бесследно исчезнуть.

– Ну давайте не будем драматизировать события, – перебила меня пытающаяся успокоить всех мама. – Может, это была птица, не обязательно человек.

Мы с папой понимающе переглянулись, осознавая, что она бормочет какую-то чушь. Не в силах окончательно унять дрожь, я посмотрела на землю перед окном.

– Отсюда мне не видно никаких птиц. Может, ты пойдешь посмотришь. Если это действительно птица, то, наверное, лучше будет, если мы прекратим ее мучения.

– Ладно, – кивнула мама и вышла из комнаты.

Как только она оказалась вне пределов слышимости, папа спросил:

– Ты что-нибудь нашла? Кирпич, например?

– Ничего такого. Но все же что-то где-то должно быть. Либо очень тяжелое, либо стремительно летевшее – ведь окно пришло в полную негодность.

Он хмыкнул в знак согласия и опять бросил взгляд на дорогу:

– Мы так этого не оставим. – Он быстро обнял меня. – Пойду надену кроссовки, и, думаю, тебе тоже стоит сделать это. Вернусь через секунду с совком и мешком для мусора. – Когда папа выходил из двери, его голос вдруг стал совсем другим: – О, привет. А я и не думал, что ты можешь функционировать в такое время суток.

Мой брат попытался взглянуть на него с некоторой осмысленностью, но в пять утра он еще был не в силах бороться со сном.

– Подумал, вдруг на нас напали. И захотел помочь, – стал бормотать он мне, когда папа уже исчез из комнаты.

– Ты слишком много играешь в компьютерные игры. Собирался бросить в разбойников свою приставку?

– Ха-ха. Обхохочешься. Так что произошло-то?

– Пока еще не знаем. В моей комнате разбили окно. Мама решила, что в него врезалась птица, а мы с папой считаем, что кто-то что-то в него бросил. Но ни камня, ни чего-либо в этом роде не видать. – Я пыталась говорить легко и не показать, до какой степени напугана.

– Чудно как-то. – В его глазах мелькнул слабый интерес. – Ревнивый бойфренд? Взбешенная подруга? Как-то так? – Я бросила на него самый уничижительный взгляд, на какой только была способна.

– Вряд ли. И когда это я в последний раз обижала кого-то?

Он снова быстро оглядел комнату.

– Тогда это действительно птица. – И, скорее всего, так оно и было.

– Ну, если я вам не нужен, пойду нырну в постель, прежде чем папа заставит меня вскарабкаться по лестнице и заделать эту прореху, – пробормотал он, разворачиваясь на месте и направляясь к себе.

Маленькими шажками я пробралась к стулу и села на него, чтобы переобуться. Несмотря на шлепанцы, моя правая ступня оказалась утыкана крошечными осколками, из одного пореза сочилась кровь. Я достала из коробки салфетку и вытерла ее. Ранка совсем маленькая, почти что царапина, и заклеивать ее пластырем не было нужды. Я зажимала ее салфеткой до тех пор, пока кровь не остановилась, и попыталась нашарить под столом кеды. Уже собираясь надеть их, обнаружила вдруг, что в одном из них что-то есть. И когда я перевернула его, на ковер выпал маленький тяжелый белый шарик.

Секунду я таращилась на него, а потом неуверенно взяла в руку. Шарик был завернут в бумагу, прикрепленную к нему скотчем. Задержав дыхание, я поддела ногтем его кончик, смятый лист развернулся, и на стол упал мячик для гольфа. Почерк был мне незнаком, но кровь застыла у меня в жилах, когда я прочитала:

Я знаю твой секрет, Алекс.

Заслышав папины шаги на лестнице, я с колотящимся сердцем быстро спрятала листок под учебник математики. Я понятия не имела, что все это значит, но доводить до родителей содержание записки не собиралась.

Дальше мой день продолжал складываться не лучшим образом. Уборка и ожидание человека, который заколотил окно досками, привели к тому, что я опоздала на школьный автобус, но тот, в свою очередь, тоже приехал позже, и потому я провела полчаса на остановке, прислушиваясь к пустопорожней болтовне маленьких детишек. Я мечтала о том, чтобы добираться до школы на автомобиле, но эта мечта была слишком уж отдаленной: днем я должна явиться в полицейский участок, чтобы ответить на вопросы по поводу моих нарушений при вождении, и не на секунду не сомневалась, что со временными правами мне придется расстаться.

Никого из моих подруг в автобусе не оказалось, даже моей лучшей подруги Грейс, и когда я наконец добралась до школы, то направилась туда, где занимался шестой класс, в гордом одиночестве. Завернув за угол, я увидела знакомую фигуру и хотела было улыбнуться, но ее лицо словно окаменело. Ни слова не говоря, она залепила мне пощечину, так что мою голову отбросило назад и кожа от скулы до уха сильно натянулась.

Обернувшись ей вслед, я пыталась сохранять спокойствие, но мои глаза уже были на мокром месте. Тонкая оболочка нашей дружбы лопнула; казалось, ей хочется убить меня. Она стояла, покачиваясь на пятках, и была готова ударить еще раз. Когда звон в моих ушах поутих, я осознала, что вокруг стоит тишина. В этой части школы всегда было малолюдно; все остальные уже вошли в здание, а тренировки у девочек помладше еще не начались. Вмешаться в нашу разборку было некому.

Я почувствовала, что моя щека становится красной и начинает гореть, а там, где по ней прошлись ее длинные ногти, остались набухающие следы.

– Какого черта ты сделала это? – зло спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– Не смей играть со мной в свои идиотские игры! – прошипела она. – А я-то думала, мы с тобой подруги.

Я бы не стала так описывать наши с ней отношения, но момент для их выяснения был явно неподходящим.

– Я тоже так считала, но подруги обычно не лупят друг друга ни с того ни с сего. – Я шагнула к ней, поглаживая щеку. – Ну давай, выкладывай, что я такого натворила?

– Ну что ж, сама напросилась. Я бы хотела знать, какое тебе дело до моего бойфренда. Почему он так интересуется тобой? Ведь в тебе нет ничего особенного.

Не успев вовремя остановиться, я коротко фыркнула от смеха.

– Что? Мне нет до него никакого дела, и понять не могу, почему ты решила, что есть.

– Ну да, что еще ты могла ответить? – брызнула она слюной, перекосившись от ярости.

– Ты о чем?

– У вас завелись какие-то свои секретики. И мне это известно.

– Чушь какая-то. Откуда ты это взяла?

– А тогда с какой стати у него в компьютере столько материалов о тебе? – ерничала она.

– Каких таких материалов?

– Понятия не имею. Целая куча файлов.

– Зачем они ему? И что в них?

– Пока не знаю, но узнаю, взломав пароль. А ты тем временем держись от него подальше, ясно? Роб мой!

– Эшли, мне это прекрасно известно! И в конце-то концов, разве не ты едешь с ним в Корнуолл? – твердо посмотрела на нее я.

– А ты откуда знаешь про Корнуолл? – Голос у нее стал тихим и зловещим. Я задела ее за живое. Выругавшись про себя, я попыталась придумать подходящий ответ.

– Да так, болтали на перемене. Парочке девушек очень захотелось поделиться со мной этой новостью.

Мысль о том, что некоторые наши подруги рассматривали ее каникулы с Робом как свидетельство того, что она обыграла меня в некоем состязании, очевидно, пришлась ей по душе, и взгляд ее глаз напомнил мне еще об одном взгляде на лице, которое, к счастью, я больше никогда не увижу: в глазах Эшли читался такой же триумф, как и несколько недель тому назад в глазах Кэтрин, когда я оказалась всецело в ее власти в Королевских ботанических садах Кью. Воспоминание об этом вызвало у меня такую сильную дрожь, что я подалась назад и отвела глаза. Эшли поняла, что одержала победу.

Она пошла прочь; но, сделав всего несколько шагов, развернулась на каблуках и крикнула:

– Повторяю: держись от него подальше! А не то наживешь неприятности на свою голову.

На меня обратились взгляды каких-то проходящих мимо младшеклассниц, но я упорно смотрела в спину Эшли, продолжая сдерживать подступающие слезы и чувство обиды. На какую-то секунду я решила было, что это она бросила в окно тот мячик, но с какой тогда стати ей потребовалось давать мне пощечину? Еще не было и девяти, а у меня насчитывалось уже два врага. От страха мои внутренности сжались, и я чуть было не решила отправиться домой и залечь в кровать. Острая боль в щеке постепенно сменялась тупой, и я знала, что надо приложить к больному месту что-то холодное. Тяжело вздохнув, я подумала, что с этим надо поспешить, поскольку через несколько часов у меня была встреча с полицией, и мне не хотелось выглядеть так, будто я с кем-то подралась. Тихо бормоча проклятья в адрес Эшли, я направилась к ближайшему туалету.

* * *

Женщина-полицейский посмотрела на меня поверх очков, слегка покачала головой и вернулась к бумагам, которые держала в руках.

– Ну, Александра? Что ты можешь сказать в свою защиту? – наконец спросила она.

Я сделала глотательное движение, страстно желая, чтобы с моей стороны стола был высокий стакан с водой.

– Мне очень жаль, что так случилось. Я ничего не могу вспомнить. Знаю лишь, что мне было необходимо как можно скорее добраться до моей подруги Грейс. Все остальное – чистый лист бумаги.

Уткнувшись глазами в свои колени, я нервно теребила браслет на руке. Я больше не могла выносить взгляда этой женщины – ведь я так беззастенчиво врала. – А заключение доктора… Оно может помочь? – заикаясь, проговорила я.

К счастью, тут в разговор вступил мой папа:

– Мы предоставили все нужные медицинские заключения. Они должны быть где-то у вас.

Женщина-полицейский принялась перебирать какие-то листы в папке и, начав читать их, поджала губы. В безликой комнате Туикенемского полицейского участка и по совместительству Центра восстановительного правосудия становилось слишком жарко. Окна не могли улучшить циркуляцию воздуха, поскольку были забраны решетками и открывались лишь на небольшие щелочки. Когда она перевернула последнюю страницу, я изо всех сил попыталась сесть спокойно и не поднимать глаз.

– Ну, все это очень любопытно, – сказала женщина, постукивая по папке длинным костлявым пальцем, а затем стала перечитывать медицинское заключение.

– Мы заручились справкой, которую выдала нам директор школы, – добавил папа, показывая на листок бумаги, высовывающийся из общей кипы. – Из нее явствует, что мисс Харви считает, что самой адекватной реакцией на происшествие может стать лишение Алекс ее привилегий старосты.

Старостой я была очень недолго. Мое имя было добавлено в список, когда я находилась в коме после того происшествия в садах Кью, а затем спешно вычеркнуто оттуда, стоило мне только прийти в сознание и оказаться под следствием за езду с временными правами без сопровождающего. Я даже не увидела своего значка старосты.

Женщина-полицейский, выглядевшая так, будто собиралась отчитать папу за то, что он вмешался в разговор, выудила письмо из папки и просмотрела его.

– Спокойно, ты все делаешь как надо, – сказал голос у меня в голове. – Только не слишком уж лебези.

Я вздохнула с облегчением: Кэллум вернулся. Утро выдалось таким длинным и трудным, что у меня не было ни минуты на то, чтобы позвать его, но он все-таки оказался здесь, и мой амулет звякнул как обычно, когда он так шевельнул рукой, что наши находящиеся в разных мирах одинаковые браслеты пересеклись. Я быстро взглянула на свое отражение в стеклянной двери и увидела, как у меня за плечом мелькнуло ослепительно красивое лицо Кэллума. И все мое беспокойство улетучилось – моя любовь к нему уничтожила остальные эмоции. Увидев, что я смотрю на него, он подмигнул мне, а затем стал невероятно серьезен.

Из больницы я выписалась всего две недели назад, и его голос у меня в голове был источником любви и комфорта. Он прекрасно истолковывал события, происходившие в моем мире.

– Сосредоточься! А не то что-нибудь под конец напортачишь! – Он был прав. Конец был близок. Я быстро взглянула на женщину-полицейского, удостоверившись прежде, что на моем лице не отразилась внезапная радость из-за появления Кэллума.

В дверь постучали, и в ней появился молодой, явно нервничающий полицейский.

– Прошу прощения, что беспокою вас, инспектор Келли, но вы просили дать вам знать, когда будет готово экспертно-криминалистическое заключение.

Я быстро оглянулась на инспектора; ее невозмутимое лицо осветилось золотистым светом. Я понимала, что это значило: либо она была довольна тем, что заключение наконец готово, либо видеть стройного, симпатичного полицейского ей было очень даже приятно. Ради нее же мне бы хотелось, чтобы дело было в полицейском.

Меня до сих пор поражало, насколько полезной оказалась моя новая способность различать, о чем человек думает – о хорошем или о плохом. Похоже, это было неожиданным побочным эффектом моего чудесного выздоровления, выхода из вегетативного состояния. Только двое знали, что со мной произошло в действительности: я и Кэллум, чье таинственное отражение видела одна я.

Кэллум, как всегда, терпеливо ждал. Я изо всех сил старалась не смотреть на его отражение в сверкающей поверхности стекла, а вместо этого сосредоточилась на полицейских, как он и посоветовал мне. Но игнорировать его оказалось ужасно трудно. Моя любовь к нему была столь глубока, и судя по тому, что он с большим риском сделал для меня, он тоже очень меня любил. Я знала, что мы с ним были разъединены – я сглотнула и постаралась вспомнить все как можно точнее, – потому что он утонул, но это никак не сказывалось на силе моего чувства к нему. С тех самых пор, как мы встретились с ним под куполом собора Святого Павла, я полюбила его истово и безусловно. Стряхнув с себя эти мысли, я вновь сосредоточилась на инспекторе Келли; и, приглядевшись к ней повнимательнее, заметила, что ее взгляд, когда она смотрела на молодого полицейского, становился несколько мягче.

– Спасибо, констебль, – сказала она официальным тоном. – Скоро я присоединюсь к вам, и вы обратите мое внимание на главные моменты заключения.

Я поспешно глянула на полицейского; у него над головой тоже было золотистое мерцание. И я немного погадала, а признаются ли они когда-нибудь в том, что очень даже неравнодушны друг к другу. Но сейчас мне было достаточно того, что инспектор пребывала в хорошем настроении. Возможно, мне удастся избежать наказания.

Она посмотрела на меня и отодвинула от себя папку.

– Ну, Александра, я вижу, ты уже изрядно наказана своей школой. И в этих обстоятельствах, – она махнула рукой на медицинское заключение, – мы мало чего достигнем, если станем и дальше обвинять тебя в содеянных правонарушениях.

Мое сердце воспарило при этих ее словах, но я старалась и дальше изображать глубокое раскаяние.

– Но тем не менее, – продолжала она, и душа у меня ушла в пятки, – я должна вынести тебе официальное предупреждение. Ты раскаялась, и если твое вождение не приведет к каким-либо несчастным случаям в дальнейшем, то мы не станем портить тебе жизнь. Но это предупреждение мы приобщим к делу, и если что-либо подобное повторится, то не жди от нас никаких поблажек.

Тем не менее папа, покинув участок, вовсе не светился от счастья.

– Понятия не имею, как такое предупреждение скажется на страховом полисе, – буркнул он. – Может быть, тебе лучше не водить пока – до тех пор, пока все не устаканится.

– Я не против, папа. – И слегка улыбнулась ему, не в силах скрыть своей радости. – С удовольствием буду ездить с вами, особенно когда Джош осенью уедет.

Папа, уразумев, что я права, издал короткий стон. Если он не оплатит мою страховку, то ему придется постоянно возить меня куда-нибудь, как только мой брат Джош отправится в университет. Ситуация у него была безвыходная, он понимал это, и потому я удивилась, когда он неожиданно улыбнулся мне в ответ.

– Я сегодня же поговорю со страховщиками, – сказал он, – и узнаю, насколько они повысят плату. Выпишешь мне чек на эту разницу.

На это у меня не было немедленного ответа. Так что в конечном счете он победил. Он знал, что я накопила достаточно денег для того, чтобы купить собственную машину, когда придет время, поскольку откладывала на нее все деньги, которые получала, работая няней. Я почувствовала покалывание в руке и услышала смешок Кэллума, врубившегося в заключительную часть нашего разговора.

– Знаешь, а он прав. Ты вляпалась во все это по собственной вине. Если бы ты не поверила Кэтрин, когда она лгала тебе обо мне, ничего подобного не произошло бы.

Я уклончиво пробормотала что-то, призванное выразить мои чувства к Кэллуму, не насторожив при этом папу. Когда мы сели в машину, я прикинула, какие изменения произошли в моей жизни за последнее время. Меньше месяца тому назад я была совершенно счастливым, нормальным подростком, радующимся окончанию экзаменов. А теперь вот лгала полиции и пыталась изыскать любую возможность, чтобы остаться наедине со странным и великолепным призраком, которого можно вызвать амулетом, найденным мною в Темзе. Я скосила глаза на амулет на моем запястье, на поблескивающий на свету камень и почувствовала переполняющую меня благодарность за то, что я его нашла и смогла распознать его сверхъестественную силу.

Откинувшись на пассажирском сиденье, я, не прекращая улыбаться, стала думать о Кэллуме. Он был высоким русым парнем с атлетической фигурой. Я могла видеть его рядом с собой в зеркалах или в каких-то других отражающих свет поверхностях, а также разговаривать с ним, если наши браслеты находились в одном и том же пространстве, но большую часть времени чувствовала лишь его легчайшие прикосновения к своему плечу во время разговора. Он стал дерджем, Зависшим, душой, застрявшей между жизнью и смертью, после того как упал в реку Флит и утонул. В наши дни Флит практически полностью заключена в коллектор, и мало кто из лондонцев подозревает, что она вообще существует, но несколько веков тому назад это была судоходная река, берущая начало в Хэмпстеде на севере Лондона, и каким-то таинственным образом ее воды, до сих пор впадающие в Темзу, меняли тех, кто утонул в ней, хотя никто из дерджей не мог понять, как и почему это происходит. Они знали лишь, что день за днем жили за счет счастливых мыслей и воспоминаний, которые забирали у ничего не подозревающих людей и хранили в амулетах, с которыми не расставались. И каждую ночь какое-то необъяснимое влечение приводило их к собору Святого Павла – они называли его своим домом.

Дерджи знали только один способ покончить с мучениями, но для этого живым людям, доверявшим им, требовалось заплатить очень большую цену. Сестра Кэллума Кэтрин заставила меня поверить в то, что он на самом-то деле не любит меня. Я была в полном отчаянии, и ей почти удалось убедить меня принести себя в жертву. Она выпила все мои воспоминания и оставила умирать. А ожила я только потому, что Кэллум оказался готов ради моего спасения пойти на отчаянный риск – он опустошил свой собственный амулет с украденным счастьем и потому смог наполнить его копией всех моих воспоминаний, что вытягивала у меня Кэтрин. И после того как она наконец вырвалась из своего чистилища и умерла в вихре искр, он вернул их мне, сам оставшись ни с чем. Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня перехватывает дыхание от любви к нему и благодарности. Бо́льшую часть времени, по крайней мере, когда я была рядом, создавалось впечатление, будто он неплохо справляется с отчаянной пустотой своей жизни, одолевающей его из-за утраты вещей, которые так важны для него. И он ничего не говорил мне о том, что ему нужно сделать, дабы заново наполнить свой амулет. А я не хотела ни о чем спрашивать. Как бы то ни было, но он вел себя по отношению ко мне с той же любовью, что и в ту ночь, когда мы с ним встретились впервые.


Когда мы вернулись домой, там никого не было, и мне не пришлось тратить долгие часы на то, чтобы поведать маме, что произошло в полиции. При первой же возможности я побежала наверх в спальню – проверить, там ли уже он. В спальне было мрачновато из-за заколоченных окон, но когда я присела на стул рядом со столом, то сразу почувствовала знакомое покалывание, и меня охватила волна спокойной уверенности и удовлетворения. Лицо Кэллума за моим плечом было прекрасно видно в зеркале, его яркие голубые глаза поблескивали от изумления.

– Мне нравится, что ты сотворила со своей комнатой, – сказал он, обозревая следы утренней катастрофы.

– Ну, знаешь ли, окна – это уже вчерашний день. – Я не хотела грузить его рассказом об ужасном утре. Мне было ненавистно все, что могло бы увеличить его страдания; неприятные новости могут подождать до поры до времени.

– Не могу поверить, что ты сидела в кабинете и так убедительно вешала лапшу на уши той бедной инспекторше. У тебя, несомненно, скрытый талант…

Я попыталась сделать вид, что мне стыдно, но у меня совершенно ничего не получилось. Я была слишком счастлива снова видеть его.

– Я говорила чистую правду, – возразила я. – Мне нужно было спасти Грейс, и я не знала, почему – ведь я не имела ни малейшего представления о том, что собирается сделать Кэтрин. То есть, наверное, я могла бы посвятить ее в некоторые детали происходящего, но она все равно ни за что мне бы не поверила.

– Вряд ли она каждый день слышит что-то подобное.

– А раз Кэтрин мертва, нам не на кого взвалить вину. – Я замолчала, гадая, а подходящее ли сейчас время для того, чтобы задать давно волнующий меня вопрос: – Она действительно так ненавидела свою жизнь?

Теперь пришла очередь Кэллума помолчать.

– Она всегда страдала от депрессии, и, думаю, и живой ей приходилось очень тяжко. Вдобавок ко всему жизнь здесь – не подарок. Она наверняка была в отчаянии.

– Если бы у вас был выбор, вы бы все предпочли умереть?

– О, да. – Он печально улыбнулся. – За единственным исключением, все мы хотим освободиться.

– Не могу поверить, что ты вынужден так жить. Это столь… столь несправедливо!

Кэллум вздохнул:

– Я до сих пор жалею о том, что не рассказал тебе обо всем в самом начале…

– Знаю, знаю. Но тогда ничего не случилось бы. Мне кажется, ты уже упоминал об этом. – Я слегка поддразнивала его, стараясь разрядить обстановку. – Но теперь мы, по крайней мере, регулярно ходим вместе к собору Святого Павла, а без Кэтрин это было бы невозможно.

Когда Кэллум спас мне жизнь, он неожиданно даровал мне способность видеть – и касаться – его как человека во плоти и крови, но только на самом верху собора Святого Павла. До аварии амулет давал мне возможность видеть его лицом к лицу лишь под самым центром знаменитого купола, но даже и в этих случаях я не могла дотронуться до него. Я считала, что стоило оказаться на волосок от смерти, чтобы гладить его лицо, держать за руку, целовать эти бесподобные губы… Мои мысли забрались на весьма опасную территорию.

– Истинная правда, – согласился он, в зеркальном отражении его губы прошлись по моей шее. – Хотя для меня это просто великолепно, куда лучше обнять тебя всю. Когда сможешь выбраться в город?

– Не знаю точно. Может, во время уик-энда. На следующей неделе заканчивается учебный год, а потом станет легче. Я по-прежнему не думаю, что это придется по душе маме и папе. Они так беспокоятся обо мне с тех пор, как я вышла из больницы. И мне нужно изобрести какой-нибудь действительно убедительный предлог.

– Хмм. Ты можешь позвать на помощь Грейс?

– Я бы с удовольствием, но не могу рассказать ей о тебе. Она решит, что я сошла с ума.

– Да уж. Но мне не хотелось бы, чтобы у тебя были секреты от твоих лучших подруг.

– Это не так уж и плохо. Сейчас она считает, что ты у меня что-то вроде виртуального бойфренда.

Я лгала Грейс, и мне было ненавистно это. Мы с ней столько всего пережили вместе, что было практически невозможно иметь дело с Кэллумом и ничего не рассказывать ей об этом. Я ходила вокруг и около, говоря ей, что познакомилась с человеком, которого полюбила, через интернет, и она от всей души радовалась за меня. Наконец я смогла обсудить с ней наших бойфрендов. Ей страшно захотелось увидеть его фотографию, и ночью я планировала обшарить весь интернет и найти что-нибудь подходящее.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с Грейс, – задумчиво сказал Кэллум. – Она кажется мне такой счастливой и полной жизни.

– Ты поосторожнее! – рассмеялась я. – Вдруг ты не сможешь устоять перед ее счастливыми мыслями и воспоминаниями!

– Ну, тебе же известно, что я монстр, которого невозможно контролировать. – Он сделал вид, что кусает меня за шею.

– В любом случае я не уверена, что хочу знакомить ее с тобой, – сказала я как можно строже. – Ее все любят, и дело может кончиться тем, что ты отдашь предпочтение ей, а не мне. И амулет могла найти она, а не я.

– Но ведь этого не произошло. Это ты была готова нырнуть за ним. – Он помолчал, вспоминая, как оно все было. – До сих пор не верю, что его нашла ты… а он, в свою очередь, нашел меня, – наконец пробормотал он. – На это было так мало шансов, и все могло пойти совсем по-другому.

Я посмотрела в его глаза, нежные от избытка чувств, и постаралась не думать о другом возможном ходе событий – вытащить из грязи на дне Темзы проволоку, к концу которой был привязан амулет, мог кто-то другой. И тогда жизнь у меня была бы спокойной, бесхитростной и, да, очень скучной. Мои губы начали складываться в улыбку.

«Тебе мог достаться какой-нибудь убогий кладоискатель с металлодетектором, так что, считай, тебе повезло. Кроме того, на свете не так уж мало людей, которые не убежали бы прочь в лучах закатного солнца, если бы ты заговорил с ними», – вернулась я мыслями к тем странным дням, имевшим место несколько недель назад, когда я и в самом деле чуть было не сочла себя лишившейся разума.

Чересчур скоро для Кэллума пришло время идти в местный мультиплекс на вечернюю охоту. Он отдавал предпочтение радостным мыслям, приходящим в головы людей, смотрящих низкопробные комедии, и поэтому мог быстро набрать большой запас эмоций в зале кинотеатра. Он сказал, что остальные дерджи считают его сумасшедшим. Они говорят, что качество такого фальшивого счастья куда ниже настоящих счастливых воспоминаний, но из-за этих их слов Кэллум еще более ревностно предавался своему занятию. И как раз сейчас ему надо было впитать как можно больше эмоций. Он все еще пытался вернуть равновесие своему существованию, заново наполнив свой амулет; хотя он старался скрывать от меня, как ему трудно, иногда я замечала следы меланхолии на его удивительном лице. Это впитывание занимало все его время, когда он был не со мной, я же тратила каждую свободную минуту, пытаясь придумать, что можно сделать, чтобы он оказался рядом. «Как я могу все это изменить?» – вновь и вновь гадала я. Какие еще возможности амулета можно изыскать, которые позволили бы Кэллуму держать меня в своих объятиях не только на вершине купола? И я была полна решимости найти их.

Я знала, что ему пора, и одарила его широкой улыбкой. Зачем заставлять его чувствовать себя еще хуже? Пообещав вернуться на следующее утро как можно раньше, он ушел, и я осталась наедине с вечером.

До конца учебы оставалось всего несколько дней, и учителя большей частью перестали задавать нам домашние задания. Они пустили это дело на самотек. Но у меня, поскольку я провела много времени в больнице, оставались кое-какие задолженности, так что мое время не принадлежало мне полностью.

Я потянулась за своим рюкзаком, пытаясь вспомнить, а что же мне надо сегодня сделать. Днем я была в полицейском участке, но мой список дел по-прежнему оставался длинным.

Только было я собралась открыть ноутбук, как зазвонил мобильник. Захлопывая крышку компьютера и нажимая на зеленую кнопку телефона, я улыбалась. Это была Эбби, так что нам предстоял разговор длиной несколько часов.

– Привет, Эбби! – сказала я. – Угадай, какие у меня новости. Полицейские отпустили меня!

В трубке стояло какое-то странное, глухое молчание.

– Эбби? Это ты?

– Не понимаю, почему ты можешь разговаривать со мной так, будто ничего не случилось! – ударил мне в ухо ее голос. – И это после того, что ты сделала!

– Простите… Это Эбби? – Голос был знакомым, но почти неузнаваемым.

– Я никогда больше не буду с тобой разговаривать, а поскольку я рассказала всем о том, что ты натворила, думаю, многие из них тоже не захотят этого. Как ты могла быть такой жестокой? А я-то считала тебя своей подругой. – Ее голос то и дело срывался от душивших ее эмоций.

Я не могла поверить, что со мной снова происходит такое, и на этот раз меня обвиняет в чем-то человек, которым я так дорожу.

– Эбби, я понятия не имею, о чем ты говоришь! Что случилось? Что не так?

Послышалось приглушенное всхлипывание:

– Как ты могла? Скажи, как.

– Эбби, – мягко произнесла я. – Я совершенно не понимаю, о чем ты. Сделай глубокий вдох и выложи мне все, в чем я, по твоему мнению, виновата.

– А то ты не знаешь! Проверь свою почту и посмотри, получила ли ты ответ от мисс Харви.

Ответ от директора? Все становилось еще более странным.

– С какой стати мисс Харви посылать мне письмо? И на что она должна была ответить?

– Тогда взгляни в свои отправленные, может, что и вспомнишь. Я не могу дождаться, когда же наконец узнаю ее ответ.

– О’кей, о’кей. Подожди минутку. Я еще не в Сети. – Прижав телефон плечом к уху, я снова открыла ноутбук. Включила его и вошла в почту. Все это происходило очень медленно, и я слышала, как Эбби шмыгает носом. – Ну вот. Вошла. И куда мне теперь смотреть? – Я пыталась открыть папку отправленных писем, гадая, что же я там увижу. Потом я заметила в середине списка письмо с заголовком «Эбби Хэнкок». Я открыла его и пробежала глазами, чувствуя себя все хуже и хуже.

– Какого черта?.. Эбби, что все это значит? Как такое могло произойти?

– Хватит притворяться! – выпалила она. – Почему ты так со мной поступила? Из-за тебя меня выгонят из школы!

– Я… Я ничего такого не делала, Эбби, клянусь тебе. – Мне нужно было время, чтобы переварить все это. – Подожди, не вешай трубку, я, по крайней мере, должна внимательно прочитать письмо.

Письмо было длинным. Адресовалось оно мисс Харви и являло собой полный список прегрешений Эбби в школе за несколько лет, и ни за одно из них она не была наказана, поскольку с виду была сама невинность. «Преступления» были самого разного рода – разбитые стекла, зеленый пищевой краситель в плавательном бассейне на День святого Патрика, прогулы и сожженный в общей комнате тост, из-за чего понадобилось вызывать пожарных. Такое письмо не мог послать ни один друг, и меня охватил ужас, когда я осознала, почему она так расстроена. Письмо было послано мисс Харви с моего адреса, и тот, кто это сделал, заодно послал копию Эбби. Это было очень жестоко.

– Эбби, ну что я могу сказать? Это не я. Сама понимаешь, я на такое не способна. Кто-то, должно быть, взломал мой аккаунт.

– Неужели? – съязвила она. – Тогда объясни про бассейн. Ты единственный человек, которому я рассказала об этом – только тебе. Объясни мне это и не думай, что можешь меня заболтать. Завтра мисс Харви меня уничтожит. Она так долго искала того, кто сжег этот тост, а ты преподнесла ей виновную на блюдечке. Но прежде чем она расправится со мной, я расскажу абсолютно всем, что ты за друг.

Пока она говорила, у меня в голове бешено крутились мысли, а потом я кое-что заметила, повнимательнее посмотрев на адреса в начале письма. Адрес директора был написан неправильно – через n, а не через m. Эбби не обратила на это внимания. Я быстро открыла входящие и увидела сообщение о том, что письмо не дошло до адресата.

– Эбби! – крикнула я. – Письмо не дошло до мисс Харви, а вернулось обратно. Она ни о чем не узнает!

Я услышала стук клавиатуры, а затем громкий вздох облегчения – Эбби увидела ошибку в адресе. Ее секреты остались при ней. Но за вздохом последовало молчание.

– Эбби, ты еще здесь?

В трубке было тихо.

– Эбби, ответь!

– Если ты так решила пошутить, – прошипела она, – то юмор у тебя очень своеобразный. Ты хоть представляешь, через что я прошла с тех пор, как прочитала письмо? Я не считала тебя злым человеком, но теперь изменила свою точку зрения. Не вздумай заговорить со мной завтра и вообще никогда со мной больше не говори. – Она отключила телефон.

Я в смятении села на стул и не отрывала глаз от мобильника. От страха у меня снова скрутило желудок. Что происходит?

Загрузка...