Открытый финал не подходит

– Викусь, ты не представляешь, какую я сумочку видела в «Ауруме»!

Честно говоря, боюсь представлять. Не знаю уж, что там за сумочка, но цена на них наверняка ого-го! Все же самый дорогой торговый центр города. И что Валю туда понесло до аванса?

– Денег нет и не предвидится, – честно предупредила я.

В трубке раздалось недовольное сопение.

– Вот что ты за человек такой? Ни привет, ни рада слышать, дорогая сестричка. Сразу – от ворот поворот!

– Я просто ставлю тебя в известность, чтобы не поддерживать ненужную интригу, – пояснила я. – Привет, сестричка, рада тебя слышать.

– А я тебя – уже не очень…

Но сумочка все еще стоит перед мысленным взором, иначе Валя бросила бы трубку. Поэтому три, два, один…

– Ты понимаешь, какие там скидки? Таких больше никогда не будет.

– Но цены не сильно изменятся, я тебя уверяю. Подожди и сама убедишься.

– Ви-ик, ну, я же сон потерю и кушать не смогу, зная, что она меня там ждет. Одна, в темноте…

– Ничего, сторож будет махать ей ручкой, проходя мимо торгового зала.

Валя затихла, подбирая аргументы. Завидное упорство объяснялось, скорее всего, тем, что всем, кому могла она уже позвонила и нужной суммы занять не смогла. А я – последний вариант. А быть последним вариантом – то еще испытание.

– Я тебя предупреждала, что у меня сейчас на работе швах, – напомнила я. – Как бы не закрылись совсем.

– Так ведь не закрылись пока! Ну, Ви-ика! – заканючила Валя. Человеку, между прочим, двадцать пять полгода назад стукнуло.

– Мне «подушка» нужна. На случай, если работу все же придется искать. И ты знаешь, что я коплю деньги на курсы…

– Да какие тебе еще нужны курсы?! Я сто раз говорила: бросай все, пиши книги! У тебя здорово получается…

Я прикрыла глаза, мысленно считая до пяти.

Валю не переделать.

Валя не со зла.

Сестра, видимо, сообразила, что молчание становится зловещим и поспешила сгладить углы.

– И вообще, ты просто мнительная! Катастрофический склад ума. Вот ты и беспокоишься по поводу и без.

– Тем более, нужна «подушка». Чтобы отложить воображаемую катастрофу.

Валя примолкла, видимо, выбирая следующий аргумент.

Теперь уже затянувшееся молчание не понравилось мне.

– Ты меня повоспитывать решила? – резко спросила Валя. Ну все, начинается.

– А есть смысл? – уточнила я.

– Знаешь, я была о тебе лучшего мнения! Думаешь только о себе! – фыркнула Валя. Видимо, все же вспомнила, у кого еще занять денег можно. Или не такая уж привлекательная оказалась сумочка.

– Не удивительно, что Ванька от тебя сбежал. Ты бы его раздавила рано или поздно своей практичностью. И эгом!

– Чем-чем?

– Эгом! Самовлюбленностью своей! А он еще хотел предложение тебе сделать!

Сильно сомневаюсь. Мы с Иваном знакомы пять лет и два из них встречаемся. Ни о каком предложении речи не шло. А тут вдруг выясняется: хотел сделать. Видимо, потому резко испарился из моей жизни со словами: «Я понял, что мы совершенно не подходим друг другу!» А я-то и правда ждала. Думала: ну, вот еще немножко, и созреет мужик! Серьезно ведь у нас все.

– Правильно я его отговаривала, – заявила Валя. – Ну, какая из вас семья? Ты же к окружающим относишься исключительно как к вещам. Оцениваешь по степени полезности! Требовала бы с него зарплату раз в месяц, а потом отправляла в угол. А то и вазу с цветами в руки бы совала. Чтобы без дела там не стоял!

– Ммм, занятная идея, – протянула я. – Обязательно напишу об этом рассказ. Недалекое будущее, властная героиня…

– Ты вообще нормальная?! – взвыла Валя. – Ну и сиди на своей «подушке»!

И связь оборвалась.

Я посмотрела на потемневший экран телефона.

– Что ж у тебя батарейка не села? Был бы самый подходящий момент.

Люблю душевные вечерние разговоры.

На самом деле, Валя – человек незлой. И раньше мало вмешивалась в мою личную жизнь. Поэтому новость о том, что она в чем-то там убеждала Ваню, слегка выбила меня из колеи. Начнем с того, что они где-то встретились без меня, потому что я такого разговора уж точно не забыла бы…

Воображение тут же нарисовало картину, как Ваня с Валечкой мирно пьют кофе в «Вишневом джеме» – чудесной уютной кафешке, мимо которой я прохожу по вечерам, когда возвращаюсь домой с работы.

И вот, значит, сидят они за круглым столиком темного дерева, на диванчиках с высокими спинками, у самого окна, украшенного уже по-новогоднему – звезды и месяц на веревочках, гирлянда дождиком и смешные тряпичные олени в ватном «снегу» на подоконнике… А тут, значит, я. И вот Ваня давится кофе, корчит Вале рожи, и сестрица резво ныряет под столик. В этот момент мимо обязательно должна проходить официантка. И Валя ей, конечно, объясняет, что потеряла заколку. Или брошку-сережку.

Подождите, а почему я не замечаю Ваню? Видимо, он резво самоустраняется в уборную… Или к барной стойке – за пироженками. Там, в «Вишневом джеме», готовят чудесные корзиночки с нежным безе… Тьфу, чтобы я еще раз туда пошла!

В общем, мысли мои весь остаток вечера крутились, как грампластинка, возвращаясь к одному и тому же сюжету.

Плюнув на все, я выпила бокал вина и завалилась спать.

Ничего удивительного, что после всего случившегося я попала в лесную хижину.

Не то, чтобы это было похоже на сон. Хотя погода здесь никогда не менялась. Как и время суток: всегда ночь и всегда зима. За окном – сплошная стена из елок и сосен, таких огромных, что, казалось, именно на них держится небо, а мохнатые верхушки усыпаны звездной пылью. Хижина стояла на склоне горы, и это все, что я знала: никогда не уходила от нее далеко. Так, только прогуливалась, чтобы сосредоточиться.

В хижине имелись четыре комнаты и сухой подвал с множеством полок вдоль стен. В доме не пугали тени и шорохи, за окном не шумел ветер, не скрипели деревья и не выли вдалеке волки. В общем, место больше всего походило на зарисовку. Луна огромная, идеально-желтая, без пятен, так и заливала хижину бледно-золотистым светом. Заснеженные деревья стояли так тесно, что казалось, будто пространство между ними было закрашено чернилами. Наверное, поэтому у меня никогда не возникало желания куда-то уходить – просто не верилось, что «зарисовка» простирается далеко. Не хотелось дойти до «края листа»…

В хижине всегда горел камин, было тепло, и в любой момент можно было приготовить кофе. Правда, растворимый. Им была наполнена красная жестянка в белый горох с надписью «кофе» на одном боку и «kohv» на другом. Была еще большая фигурная банка с ярлыком «сНежный кофе» и указанием: «Изготовлено в г. Сиреневске». Город и марку я когда-то придумала сама – для одного из первых своих романов. Очень удивилась, увидев банку здесь.

Еще в хижине жил дымоватый кот. Странное существо из другого моего произведения – неудавшегося новогоднего рассказа. Я все хотела переписать концовку, но откладывала и со временем как-то потеряла интерес, переросла.

А дымокот вот остался. Пушистейшая зверюга с роскошным хвостом и кисточками на ушах. Он всегда встречал меня в кресле-качалке у камина. У него там было гнездо, свернутое из пледа. Но вообще кот отличался самостоятельностью. И если ему надоедала моя компания – он просто превращался в дым и исчезал. Его часто можно было обнаружить на чердаке, на лежанке у круглого окна. Или на подоконнике на кухне. Кот смотрел в окно – к нему прилетал из леса приятель-дятел. Ну, а чему удивляться? Если в зарисовке живет кот, почему бы там не оказаться и дятлу? Хотя понятия не имею, из какого произведения он взялся.

В общем, не то чтобы я попадала сюда в плохом настроении. Обычно хижина появлялась, когда у меня начинался творческий кризис. Хотя одно с другим связано, конечно.

Ну и вот. Видимо, неписец подкрался незаметно. Предновогодний, так сказать. Вечно у меня под новый год сюжеты получались какие-то скомканные, натянуто-веселые. Ну, вот, а в хижине мне работалось легко и сколько бы времени я там ни провела – просыпалась всегда в семь утра в своей постели по звонку будильника. И потом легко записывала все то, до чего додумалась.

Мой путь всегда начинался за дюжину шагов от крыльца, у покосившейся ограды из простых, грубо отесанных досок, которые были приколочены к редким вбитым в землю бревнышкам. На одно из таких бревнышек, у самой скрипучей калитки, был насажен щербатый глиняный горшок. Мне все это напоминало кадр из какой-то компьютерной игры.

Калитка обычно бывала открыта, но сегодня случилось иначе. На горшке сидел нахохлившийся, почти круглый филин. Этого джентльмена я прежде не видела. Я удивленно посматривала на птицу, птица настороженно следила за мной и, когда я попыталась открыть калитку, вдруг расправила неожиданно длинные крылья и натурально зашипела.

– Эй! – возмутилась я. – Вот только не надо переигрывать!

Филин щелкнул клювом, обиженно сложился обратно в свою колобковую версию и отвернулся от меня с видом уязвленного достоинства.

– Ну, извините, – пробормотала я.

От калитки к крыльцу вела протоптанная неведомо кем тропинка. Я прошлась по ней, оглядываясь на филина. Тот вывернул голову и следил за мной одним приоткрытым глазом. Надо же, какие мы неприветливые. Может, ему молока вынести? Пьют филины молоко?

На крыльце, за корзиной для дров, обнаружился дымокот. Глаза его сверкнули красным. Кот бросился мне наперерез и зашипел, выгнув спину.

– Так, я не поняла, – проговорила я возмущенно. – Что за бунт на корабле?

Кот чинно уселся перед дверью на задницу и принялся вылизывать переднюю лапу. Мол, я тебя не знаю и с места не сойду.

– Это что, какой-то знак свыше, что отныне меня считают графоманкой и мне внутрь нельзя? – поинтересовалась я.

Кот в ответ на мою иронию громко чихнул и принялся за вторую лапу.

– Отличный прием, ничего не скажешь.

Да, мать, дожилась: собственные персонажи против тебя бунтуют. Ну, ладно, может, кот с самого начала обижен. А филин? Его я вообще не помню ни в одном из своих произведений. Поналетели тут, понимаешь!

– Лучше бы ты и дальше с дятлом общался, – заключила я. – А то некоторые птицы на тебя плохо влияют.

Хотя уверенности в том, что филин – новый приятель дымокота, у меня не было. Может, они старые враги? Я ведь в хижине не так уж часто появляюсь и понятия не имею, как в мое отсутствие кот проводит время. Может, вечеринки закатывает для всех лесных жителей.

А может, и не бывает его тут совсем. Как там в философии? Объективная реальность существует, пока ее воспринимает индивид. И если он чего-то не воспринимает – то этого и не существует. Или как-то по-другому?

В общем, хижина-то уж точно реальность не объективная. Скорее, умозрительная. Так может, стоит мне проснуться в своем обычном мире, как она перестает существовать – до следующего моего появления? Ведь как-то кот обходится без корма… Может, конечно, мышей ловит? Никогда не видела в хижине мышей.

– Пусти меня в дом, меховушечка, – проворковала я, поглаживая кота по холке. Зверь довольно заурчал. – А я тебе молочка налью, а?

Зверюга и не подумала сдвинуться с места. А когда я попыталась открыть дверь, она оказалась запертой.

– Нормально…

Дымокот снова зашипел, да так зло, что я на всякий случай отдернула руку. Обиженно заявила:

– Ну и ладно! Сиди тут голодный.

Кот недовольно сверкнул глазами, но от двери так и не ушел. Интересно, здесь где-нибудь есть ключ? Как-то я раньше этим вопросом не задавалась.

Я спустилась с крыльца. Кот следил за мной. От калитки послышалось недовольное уханье. Филин тоже наблюдал. Ээээ… звери решили выгнать меня из теремка? Вот это преступный сговор, вот это размах интриги!

А может, они там елку нарядили и не хотят раньше времени сюрприз испортить? Я попыталась представить, как филин с дятлом развешивают на елке шары, а дымокот жрет дождик… Мда. Может, зверье еще и пирог приготовило? Ага, с яблоками и корицей!

Я сделала вид, что смирилась и просто прогуливаюсь вдоль стены дома. Между прочим, там ведь черный ход есть. Его, может, кот не запер. Воспрянув, я едва не бегом бросилась на задний двор.

Но зверье оказалось не таким наивным. Задняя дверь тоже не поддавалась.

– Да вы издеваетесь, – буркнула я.

И только тут заметила, что небольшое окошко у черного хода приоткрыто.

Я оглянулась.

Ни кота, ни филина видно не было.

– Ну ладно… – пробормотала я. Мы не гордые, можно и в окошко залезть разок. А потом провести разъяснительную беседу с дымокотом!

Насвистывая: «Трус не играет в хоккей», я открыла окно пошире и неуклюже забралась в дом, оказавшись на маленькой кухне. Никаким пирогом тут и не пахло. А вот аромат кофе стоял насыщенный. На столе обнаружилась открытая жестянка.

Я направилась в гостиную, пытаясь понять, какие еще отличия от привычного положения дел в хижине могут отыскаться…

В камине, как всегда, весело потрескивало пламя. Кочерга была прислонена к креслу, качалке, с которого пропал клетчатый плед с оленями. Вот это новость!

На низком столике возле кресла стояла большая кружка с пингвинами. Над ней еще поднимался парок. Не успела я как следует осмыслить это открытие, как за спиной раздалось:

– Наконец-то! Я уж думал, ты никогда не заявишься!

Я настолько не ожидала обнаружить в хижине человека, что поначалу просто не поверила в происходящее. Развернулась и уставилась на мужчину, стоявшего в двух шагах от меня. Он был выше меня на полголовы, темноволосый, кареглазый, с прямым носом, и скулы такие – не слишком выраженные, знаете ли, и подбородок не квадратный… приятное лицо. Неопрятная прическа, трехдневная щетина и мятый свитер какого-то странного фасона (длинный, вроде вязаного плаща с крупными металлическими застежками) лишь добавляли образу некоторой симпатичной небрежности, но не делали отталкивающим. Джинсы на мужчине тоже были потрепанные, а вот обуви не обнаружилось вовсе. Даже дырявых носков не было…

Мужчина не казался силачом, но, когда он, резко сократив между нами расстояние, ухватил меня за руку, ощущение было такое, будто конечность зажало тисками. Я вскрикнула и попыталась отшатнуться.

Я только теперь начала осознавать, насколько ситуация невероятная и пугающая. Откуда он здесь взялся?!

– Пустите!

– Не раньше, чем ты кое-что для меня сделаешь, куколка! – чувственным баритоном отозвался мужик и потащил… куда-то. Я упиралась, пыталась расцепить его пальцы, сжимавшие мою руку, но он лишь дернул меня так, чтобы перехватить еще и за шкирку. Сообщил:

– Никуда ты от меня не денешься, крошка!

– Пусти! – меня, наверное, заело, поэтому я только и повторяла: «Пустипустипусти!», пока мы не добрались до гостиной. Когда-то казавшейся уютной. Но сейчас я очень остро осознала, что кругом глухой лес и…

И сон это все!

Причем – мой сон!

Я резко выдохнула, останавливаясь. Попыталась остановиться.

Мужчина дернул меня особенно сильно и зло, так, что я едва не упала. Тогда он подтянул меня за ворот, так, что горло захлестнуло, я даже захрипела и испуганно забарахталась. Пусть реальность и воображаемая, ощущения слишком уж натуральные.

Незнакомец швырнул меня в кресло-качалку. Придержал, чтобы я не опрокинулась с него куда-нибудь в камин. И мы замерли на мгновение: его руки на подлокотниках кресла, его лицо напротив моего, глаза в глаза… Я почувствовала его злость, увидела, как раздуваются ноздри… Кто бы ни был этот человек, его буквально душила ярость.

– А теперь поговорим, – процедил он. – Не вздумай дергаться, иначе сделаю больно.

Я все еще была ошарашена происходящим, так что не выразила ни согласия, ни возражений. Просто таращилась на него, осознавая, что вокруг – никого. Глухой лес. Звать бесполезно, на помощь придут только дымокот да дятел. Ну, может, еще филин.

И то – если захотят.

Мужчина оттолкнулся от подлокотников и выпрямился, остановившись перед креслом-качалкой.

– Успокоилась, конфетка? Готова извиниться?

У меня, наверное, челюсть отвисла.

Извиниться?!

Он вообще нормальный?

Хотя о чем это я… Ведь явно же какой-то сумасшедший!

Как его сюда занесло?!

Это что – подсознание таким кудрявым образом пытается сигнализировать об отсутствии личной жизни?! Мол: часики тикают, будешь долго выбирать, достанется неадекват какой-нибудь… вот такой.

Я резко подскочила, не собираясь выполнять требования незнакомца.

Но кресло-качалка – не самое лучшее стартовое средство. Я влепилась в незнакомца, но не смогла его оттолкнуть или заставить отшатнуться. Мужик схватил меня, и я попросту цапнула его за запястье. Противник коротко выругался, и через мгновение я снова оказалась впечатанной в кресло.

Мы оба смотрели друг на друга, выравнивая дыхание.

– Еще попытки будут, котлеточка? – процедил мужик. – Давай все сразу, я тут с тобой вечность куковать не намерен.

Какое счастье! Ну и валил бы сразу, зачем вообще задержался?! Если просто хотел ограбить хижину…

Незнакомец склонился ко мне, я подалась в сторону, насколько смогла. Его рука легла на мое запястье, а губы коснулись мочки уха.

– Могу связать, если тебя это больше мотивирует, солнышко, – сообщил этот псих.

Я отчаянно помотала головой.

Не надо меня связывать.

Уж это точно не подавленные желания из темных глубин подсознания!

– Хорошая девочка.

Он снова отстранился, встал напротив кресла и сложил руки на груди.

Я смотрела на него снизу вверх, и пыталась сообразить, что теперь делать. Больше всего на свете хотелось просто взять и проснуться. Не надо мне таких снов!

– Готова к разговору, сосисочка?

– Может, хватит? – не выдержала я.

Он склонил голову набок.

– Что?

– Называть меня… по-всякому! Вам кажется, это весело?!

– Это тебя надо спросить, – хмыкнул он. – Приходится какую-то дурь через фразу вставлять! Рыбка моя!!

Последние слова он буквально выплюнул.

Ну, точно: псих натуральный, как есть. Если бы знала, что в местном лесу такие водятся, вокруг хижины давно бы колючую проволоку напридумывала бы. С подключением к электричеству.

– При чем тут я?

В книгах пишут, как сообразительные герои быстро ориентируются и перестают возражать сумасшедшим. И прекрасно разрешают сложные ситуации. А во мне сразу чувство противоречия воспряло. Слова сорвались с языка прежде, чем я подумала о том, что не стоит возражать или вообще продолжать разговор.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о том, что мне нужна помощь и я понятия не имею, как вызвать воображаемую полицию…

Незнакомец буравил меня взглядом и как будто чего-то ждал. Я использовала это время, чтобы подумать еще о чем-нибудь полезном. Например, о том, что неплохо было бы проснуться и убраться уже из хижины. Не слишком-то приятное посещение получилось. Но как совершить «аварийный выход» из этой воображаемой реальности, я не имела представления. Ущипнуть себя, чтобы стало больно? Во сне бесполезно, но с чего-то ведь нужно начинать!

От пришельца не ускользнул мой маневр. Презрительно усмехнувшись, мужчина протянул:

– То есть, ты меня даже не помнишь?

А я должна? Ну, да, ведь если подумать, наконец, и сообразить, что меня окружают вещи, появившиеся из моих же книг, то…

То этот наглый гад – мой персонаж!

И вот так вот он, значит, со мной разговаривает?! С автором!

Я как-то даже успокоилась и почувствовала себя увереннее. Ненамного, правда. Потому что новых идей, как выпроводить этого типа или убраться самой – пока не появилось.

– Что же ты замолчала, карамелька?

Вот ведь… мне даже стыдно. Он точно мой? Картонный какой-то… не персонаж, а собрание шаблонов: наглый красавец, сыплющий глупыми фразочками. Разве я таких придумывала?!

– Все куда хуже, чем я полагал, – заключил мужчина, со злостью и какой-то даже непонятной обреченностью. Он запустил пятерню себе в шевелюру, растрепав челку, которая осталась торчать вверх. Жест был, видимо, совершенно машинальный.

– А хотя… без разницы. Это исключительно твои проблемы, пупсик, – решил мужчина и сложил руки на груди. Попытка посмотреть на меня презрительно вышла неудачной – торчащая челка портила весь пафос момента. Я невольно улыбнулась. Тут же спохватилась, но он уже заметил и нахмурился.

– Тебе вообще все равно, да? Ну, так вот, курочка…

– Курочка?! – вырвалось у меня. Нет, все же я недостаточно испугалась. Или уже слишком пришла в себя.

– Ну… – внезапно смутился собеседник. – Тогда цыпленочек.

Цыпленочек мне тоже не слишком понравился, и я собралась высказаться по этому поводу, но он уже сообразил, что сглупил и, повысив голос, заявил:

– Не о том думаешь! Придется тебе поднапрячься, чтобы помочь мне в одном деле.

– Почему? – спросила я, рассчитывая загнать его в угол. В моем представлении, теперь этот наглый тип должен был сознаться, что он всего лишь персонаж и ему, бедному, совершенно не к кому больше пойти за помощью, кроме как к автору…

– Видимо, потому, что выбора-то у тебя и нет, – ухмыльнулся мужчина. Я не уйду, пока не получу то, что мне нужно. А дать мне это можешь только ты. Такой вот расклад. Видишь ли, ты напортачила. А за ошибки рано или поздно надо расплачиваться. Или ты считаешь достаточно быть симпатичной, чтобы тебе все сходило с твоих маленьких изящных ручек?

Я вздохнула. Нет, ну, это уже вообще перебор!

Отказываюсь брать на себя ответственность за такого невнятного персонажа! Бесконечные невнятные намеки и глупые эпитеты… Да не могла я такого написать!

Мне вдруг показалось, что он стал каким-то прозрачным. Совершенно тонким, даже захотелось попросить его повернуться боком, чтобы убедиться в наличии объема. А то вдруг окажется, что он – всего лишь рисунок на листе бумаги. И даже не полноценный рисунок, а так, набросок.

– Тебе не страшно, – понял вдруг мужчина.

– Я, скорее разочарована, – призналась я честно. – Ты переигрываешь. Или недоигрываешь… ну, не говорят так люди на самом деле.

Мужчина разозлился и мгновенно преобразился.

– Плюшечка, – зловеще сообщил он, – а если мои слова тебя не убеждают, я ведь могу и к делу перейти. Потом расскажешь, похоже это на то, как поступают нормальные люди или нет.

– Н-не надо, лучше договоримся, – решила я. Все же никакой он был не нарисованный. И гнев его был ощутимый, настоящий. Даже «плюшечка» уже не могла заставить улыбнуться или посетовать на небрежную авторскую работу…

– Хороший выбор, – оценил мой странный собеседник. – Я от нашей встречи тоже не в восторге. И чем быстрее мы придем к соглашению, тем лучше. Я тебя покину и можешь снова забывать меня, сколько угодно.

Да ладно? Если разговор продолжится в том же ключе, мы к сути и через неделю не подберемся!

– Так может, объясните, в чем вообще дело? – предложила я мягко.

– А дело в том, что ты – безответственный автор! – сообщил этот потрясающий тип. Нормальные заявочки! В сети и не такое еще могут написать, конечно, не то чтобы я была шокирована. Но одно дело читатели, а тут – твой собственный персонаж.

Или все же не мой?

Может, мне его подбросили?!

– И в чем это проявляется? – холодно поинтересовалась я.

– Да хотя бы в том, что ты меня забыла!

– А вы себя считаете незабываемым? Еще, наверное, неотразимым, непобедимым и не…

Какое еще ему приписать «не», я так сходу не придумала.

– Может, я был бы другим, потрудись ты завершить роман, – мрачно отозвался мужчина.

– Так вы все же персонаж?! – вырвалось у меня.

– А ты думала кто? – он, кажется, удивился не меньше моего.

– Откуда мне знать. Вы первый, кто здесь появляется. Первый человек… а обуви у вас тоже нет, потому что роман не закончен?

– Нет, потому что ты невнимательная! – выпалил мужчина. – Спасибо хоть штаны все время себе придумывать не приходится! А сапоги без конца исчезают, на них сил тратится немерено…

Он замолчал, спохватившись, что сказал явно больше, чем собирался.

– Ну, ладно, – вздохнула я. – Вы вообще уверены, что с этими претензиями по адресу? Своих персонажей я прекрасно помню и…

– Я не ошибся, Виктория Романовна Громославова.

Настала моя очередь смутиться.

– Это… мой старый псевдоним. Я его еще в старших классах придумала. Теперь у меня другой.

– И голова тоже новая? – живо заинтересовался несносный тип. Я мысленно напомнила себе, что не стоит реагировать на глупые подначки. Тролль только и ждет, когда ему ответят, не важно – что. У него на все заготовлены пять вариантов ответа, а то и десять. Гость заметно огорчился. Наверное, что-то уж очень неприятное держал в заготовке. Впрочем, разочарование на его лице быстро сменилось знакомым ехидно-злым выражением.

– А теперь, дорогуша, навостри свои симпатичные ушки. Я собираюсь сообщить тебе нечто важное. И наше общее благополучие зависит от того, согласишься ли ты сразу или еще поломаешься.

– Наше благополучие? – повторила я медленно. Это уже, знаете ли, не пафос, а форменный абсурд.

Мужчина задумчиво кивнул:

– Ладно, благополучие на кону твое. Мне просто придется приложить больше усилий, если ты заартачишься.

– Вы уже скажете, в чем вообще дело? А то подводка больше не интригует. Уж больно затянуто.

Теперь мужчина был не просто огорчен, кажется, я заметила в его глазах отчаяние. Правда, оно быстро растворилось во тьме мрачного взгляда.

– Проклятье, – вздохнул гость. – Я повторил сцену из пролога почти полностью. Ты безнадежна! – он тряхнул головой и вдруг мерзко усмехнулся: – Но есть плюс, пончик: ты уже сама умоляешь меня о том, чтобы я тебе все рассказал.

Я прикрыла глаза. Спокойствие, Вика, только спокойствие. Может, это тоже какая-нибудь сцена. Из первой главы или из второй…

Вот совершенно не помню, чтобы так откровенно затягивала бессмысленные диалоги ради сомнительных шуток!

– Попробуем по-другому, – предложила я. – Назовите свое имя.

Повисла пауза. Затем мужчина с явной неохотой объявил:

– Ренвенаренрих Иллириос Карсагилерин.

Я изо всех сил постаралась сохранить серьезное выражение на лице.

– Простите?

Он повторил с совершенно непроницаемым видом. И предупредил:

– И я не эльф.

– Да я скорее на лекарство подумала бы…

– Между прочим, имя придумала ты. Может, болела?

Я вздохнула. Имя должно было бы мне запомниться. Уж такое-то! Мне даже казалось, что я действительно могла бы что-то подобное придумать. Пыталась же я написать эпическое фэнтези в старших классах, вдохновившись «Властелином колец» Толкина…

И забыть, кстати, могла. Есть у меня такая плохая черта: умудряюсь иногда запамятовать имя персонажа, даже если уже половину книги написала. Второстепенных, конечно, которые не очень часто появляются. Поэтому приходится делать списки к каждой истории. На всякий случай, мало ли.

Ранвен-зазнайка мне так и не припомнился. Хотя, казалось бы: как такого можно было забыть?!

– Покороче нельзя? – поинтересовалась я.

– А вот стоило бы заставить тебя каждый раз произносить еще и с титулом, – мрачно буркнула жертва авторской тяги к возвышенному. – Но так мы точно и через год до главного не доберемся. Так и быть, зови Ренрихом.

Я с серьезным видом покивала. Он подозрительно прищурился.

– Ты, кажется, до сих пор не поняла главного, белочка. Я – герой отрицательный, нормами морали не стеснен, не погнушаюсь прибегнуть к крайним мерам. Дай только повод. И винить потом будет некого, кроме тебя. Потому что я – твое творение. И раз уж ты натворила, придется довести дело до конца.

Раздался хлопок, резко запахло паленой шерстью. Прямо перед отрицательным героем из дымного облака выпрыгнул дымокот, воинственно задрав распушенный хвост. И цапнул страшного и ужасного за палец ноги. Ренрих взвыл и, судя по интонации, выругался. На каком-то своем, не-эльфийском.

Кот запрыгнул ко мне на колени и зашипел в сторону неприятного посетителя: мол, не забывайся, чувствуй себя, как в гостях и веди соответственно.

– Что за исчадье демоновой бездны?! – вспомнил русский язык Ренрих.

– Это дымоватый кот, – пояснила я, глядя, как мужчина с опаской поджимает подозрительно серые пальцы. То ли, он весь такой бледный, потому что недописанный, то ли замерз, пока по лесу шел… Надеюсь, в сапогах, а не без них!

– Какой кот? – недоуменно переспросил Ренрих, заметивший мой взгляд и демонстративно изобразивший гордое пренебрежение: мол, мы, независимые отрицательные герои, не мерзнем и не страдаем от боли, тебе показалось. Вот, правда-правда, показалось.

Детский сад, в общем. Штаны на лямках.

– Дымоватый, – спокойно пояснила я. – Вообще-то, я собиралась написать «дымчатый», но опечаталась.

– В твоем духе!

– А потом решила, что так даже интересней.

Я перехватила дымокота под брюшко и посадила себе на колени, почесала под подбородком. Кот довольно заурчал. Правда, урчание вышло какое-то уж очень бурное… А, это просто желудок Ренриха решил поучаствовать в беседе и продемонстрировать, что персонажи тоже испытывают голод.

– Возьмите плед, – сказала я гостю. – Я сейчас принесу кофе.

Дымокота я оставила охранять кресло-качалку. На случай, если подлый вторженец решит захватит любимый предмет мебели. Ренрих следил за моими передвижениями настороженно, хоть и не возражал. Попросту направился за мной на кухню.

Его присутствие немного раздражало. Я старалась делать вид, что меня это нисколько не беспокоит. Достала кружки, с удивлением обнаружила в навесном шкафу банку с грушевым повидлом и две пачки песочного печенья в обертке из желтой бумаги – «К чаю» и «Лимонное». Производство все того же «г. Сиреневска». Я поискала дату изготовления и нашла загадочное «21.17», а также неровно пропечатанную надпись: «Хранить в сухом месте. Употреблять с чаем и удовольствием». Невольно улыбнулась и тут же услышала короткий вздох. Вспомнила о присутствии Ренриха. Взглянула в его сторону. Мужчина стоял, привалившись плечом к дверному косяку и наблюдал за тем, как я заливаю в кружки кипяток. Заметив, что я на него смотрю, он нахмурился и, криво усмехнувшись, удалился. Должно быть, вернулся в гостиную, к камину. Все же, мерз, наверное. Или заподозрил, что я могу потребовать помощи в сервировке в обмен на кофе. Пришлось взять в руки чашки, сахарницу, пристроить на сгибе локтя вазочку с печеньем. Когда я зашла в гостиную, Ренрих стоял напротив кресла-качалки и, с ненавистью рассматривал дымокота. Еще не заметив меня (хотя запах кофе должен был привлечь его внимание), процедил:

– Пошел вон, зверюга!

– Он здесь живет, – заметила я. – В отличие от вас.

С этими словами я всучила ему чашку кофе. Дымокот возмущенно зашипел. В том смысле что: будем мы тут еще продукты тратить на всяких недописанных!

– Хватит мне выкать, – с досадой отозвался мужчина. – Можно подумать, это поможет.

Я сгрузила печенье и сахар на столик, сходила еще за повидлом, которое переложила в хрустальную вазочку. Приподняла дымокота, достала из-под него плед, протянула гостю. Указала ему же на деревянный стул в дальнем углу. Хочет пить кофе с комфортом – пусть позаботится о себе!

И только после этого я спросила:

– Поможет в чем?

Ренрих уже уселся на стул, не особо аккуратно укрывшись пледом. Теперь мужчина вовсе не выглядел грозно, и стало видно, что он действительно мерзнет, несмотря на близость камина.

– Ты должна дописать мою историю, неужто не ясно? Будто я мог прийти к тебе по другому поводу!

В общем, чего-то подобного я и ожидала. Действительно, стоило ли искать автора только чтобы высказать ему свое недовольство по поводу незавершенной истории? Помогать в ответ на хамство я не собиралась. Вообще не люблю, когда на меня давят, да еще сразу начинают с хамства, хотя, в сущности, результат-то важен больше не мне, а оппоненту. Но… как автор, я чувствовала некоторую причастность к тому, что сидевший передо мной Ренрих был… такой вот непоследовательный и плосковатый. Я ведь автор, да?

Вот только… явился один, значит: могут нагрянуть и остальные недовольные! Одному историю допиши, другим – сюжет переиграй… Так мне совсем житья не будет!

В общем, нужно было все разузнать. Выяснить, так сказать, к чему готовиться.

Хотя Валя бы сказала, что у меня просто сработал инстинкт наседки. Проще говоря: пожалела Ренриха.

– Ну, хорошо, давай разберемся, о какой вообще истории идет речь? – предложила я. Собеседник взглянул исподлобья со знакомым недовольством.

– Поверить не могу, что ты забываешь собственные книги.

– Если я буду держать в уме все детали придуманных миров, на свой собственный памяти не останется.

– Человек – это для тебя «деталь»?!

– Ну… если говорить чисто технически… профессионально, то есть второстепенные и третьестепенные герои, которые появляются в книге иногда всего один раз и, по выполнению своей функции, исчезают.

– Что ты со мной, как с маленьким? – поморщился Ренрих. – Неужто так все плохо?

– Да нет, почему, – я ободряюще улыбнулась. – Когда ты разговариваешь нормально, а не сыплешь глупыми фразами, выглядишь очень… по-настоящему.

Ренрих потер пальцем переносицу.

– Думал, ты меня быстрее узнаешь, если я буду вести себя так, как ты написала.

Да уж. Создать такое чудо… вищное недоразумение.

– К тому же, я вовсе не второстепенный, а главный. Главный злодей, – пояснил Ренрих и через мгновение нехотя добавил: – Должен был быть. Я – друг Элвина Рона. В детстве нас звали Рон и Рен, так ты придумала. А потом наши взгляды разошлись, и я стал предателем. Правда, ты написала только пролог и собиралась убрать оттуда мое имя, чтобы сохранить интригу. Видимо, я должен был предстать перед Роном злодеем не сразу, а поначалу – продолжал бы притворяться его другом…

– Подожди-подожди, но у Элвина Рона нет никакого друга-предателя, – возразила я. – И книга написана до финала. Она называется «Злое небо». Даже есть дополнительная повесть и два рассказа по миру… Между прочим, одна из популярных моих серий. Там уж точно таких…

«Топорных образов», – хотела сказать я, но все же сдержалась. Ренрих явно врал, только зачем? Очень нужно, чтобы кто-нибудь его историю дописал? Ничего себе, приемчики у литературных отрицательных персонажей! Вот про это я бы рассказ написала…

– Вот именно! – Ренрих вскочил. – Ты переписала демонову книгу! И вычеркнула меня из нее почти полностью! Я появляюсь в одной из сцен на общей вечеринке, перекидываюсь со всеми глупыми приветствиями, сообщаю всем, что в детстве у Рона была дурацкая кличка. И на этом все! Все, понимаешь?! Ты испортила мне жизнь! Нет. Ты отняла мою жизнь! Придется исправить то, что ты натворила!

Я открыла рот, закрыла, снова открыла.

Между прочим, сцену с появлением Ренриха я помнила прекрасно. Вовсе не пустой был разговор, а много говорящий о характере Рона. Вот только тому персонажу, который рассказывает на торжественном приеме неуместную историю из детства главного героя, имени не требовалось. Правда, он действительно утверждал, что в детстве они с Роном были друзьями «не разлей вода». Мне показалось, что это придаст словам незнакомца больше веса. И вот…

Этот тип, которому в книге посвящены ровно три абзаца, сидит передо мной и утверждает, что у него должна быть куда более значимая роль! Нормально, да?

Книгу я написала не так давно. Но сюжетная задумка действительно появилась еще в старших классах. В очень урезанном виде, разумеется. Более наивная, более сказочная… Тогда я ее и не реализовала именно потому, как мне кажется, что не хватило ни литературного, ни жизненного опыта.

Даже не помню, чтобы писала какой-то там пролог. Надо же.

– Эээ… – протянула я, наконец. – Ренрих, извини, я не знала, что для тебя так важно больше появляться на страницах книги. Честно говоря, тот персонаж… я вовсе не думала, кто он такой и имени ему не давала.

– Как мне повезло, мог и вовсе исчезнуть, – язвительно заключил мужчина.

Мне невольно стало не по себе. Вычеркнуть персонажа, который оказался «не подходящим» для книги – дело не особо редкое для автора. Но теперь-то один такой передо мной во плоти. И что-то мне не очень понравилось это его «мог исчезнуть».

– Не драматизируй, – попросила я. – Просто твоя роль слегка поменялась. Но это ведь означает, что тебе не нужно становиться отрицательным. Не так уж плохо. Что-то, мне кажется, ты передо мной злодея изображал через силу.

– А может, мой образ был глубоким и противоречивым, – хмыкнул он. – Ты просто ищешь себе оправданий. И потом: я мог бы согласиться, что жить свободно, без четкого указания судьбы, куда лучше, чем делать все по написанному. Но ты не завершила мой образ! Поэтому я… такой!

Он патетично взмахнул рукой.

Я откинулась на спинку кресла, разглядывая собеседника. Заверила:

– Ты очень даже симпатичный персонаж. Вот разве что обувь… как вообще по снегу шел? Хотя ты ведь что-то говорил про сапоги…

Ренрих кивнул.

– Разумеется, я могу обеспечить себе обувь! – фыркнул Ренрих. – Или ты думаешь, все персонажи обречены всю жизнь носить только тот наряд, который соизволил для них прописать автор?

– Надеюсь, не все так плохо, – признала я. – В конце концов, я пишу только часть событий, которые произошли с героями, а остальная жизнь – их личное дело.

– Вот именно! – подтвердил Ренрих. – Если мир прописан толково, – он бросил на меня быстрый взгляд. – Ну, более или менее толково. Тогда мир действует по тем законам, которые для него прописаны, и герои прекрасно обходятся без вмешательства автора. Так что я одевался и обувался как хотел.

Он опять посмотрел на меня с таким видом, будто считал, что эта новость должна стать для меня оскорбительной. Мол, обидно, что персонажи – не такие уж рабы, как могло показаться автору! Вообще, не представляю, как бы Ренрих скрывал от Рона свою злодейскую сущность. Он слишком откровенно демонстрировал эмоции. Мне даже начало иногда казаться, что я разговариваю с ребенком.

Но, между прочим, этот ребенок по-свойски рассуждал о правилах придуманного автором мира. Нет, не так уж прост был Ренрих. Эта мысль внезапно заставила задуматься. Теперь Ренрих казался мне… каким-то двоящимся. Чего-то он не договаривал. Вот откуда он вообще узнал то, что, по логике, персонаж даже предполагать не должен. Конечно, если в книге прямо не прописано, что кто-то из героев вдруг осознал, что он – придуманный.

– Но за пределами привычного мира… – продолжил Ренрих. – Оказалось, что я могу свободно распоряжаться лишь теми вещами, которыми ты соизволила меня одарить. Я, конечно, создал себе сапоги, но на них потратилось немало магии.

– Магии? – удивилась я.

– Разумеется, магии!

– Но ведь «Злое небо» – это космическая фантастика. Там, конечно, есть эмпатия и намеки на телекинетические способности у некоторых инопланетных рас. Но уж точно – никакой магии!

Я замолчала, осознавая нюанс. Ренрих усмехнулся.

– Ты ведь увлекалась больше фэнтези, и первоначально никаких космических приключений в твоей книге не планировалось. Так что у меня есть магия, – тут он пожал плечами. – А может, это моя особая способность персонажа? Должен же я как-то защищаться в твоем мире. Не все автору радоваться.

– Вообще-то, мы не совсем в моем мире…

– Любой мир, который ты придумываешь – твой. Он становится самостоятельным, когда ты перестаешь вмешиваться в его существование как автор. Так что не пытайся увильнуть от ответственности.

Да уж, логика, конечно, железная.

– Послушайте, Ренрих, я все же не понимаю нескольких вещей.

Этот тип с мученическим видом возвел очи горе. Как будто он тут единственный, кто страдает от затянувшейся беседы!

– Спрашивай, – снисходительно разрешили мне. Я едва удержалась от слов благодарности. Нет, все-таки, он – большой зазнайка! Отрицательный герой, вы поглядите только!

– Во-первых, как ты узнал, что живешь в ненастоящем мире.

– Ты чем слушала вообще? Мир настоящий с тех самых пор, как ты завершила над ним работу! Благо, твоих способностей хватило. Не каждому автору, знаешь ли, дано создавать миры.

Честно говоря, мне даже легче стало. А то я припомнила, какие неуклюжие рассказы писала в детстве… Про трехлапого зайку и зеленого пони, которые искали добрую фею… Вот уж где страшный был бы мир! Доброй фее в нем, скорее всего, жилось бы так себе. Кругом одни плюшевые игрушки, и всем от феи что-то надо.

– А как я узнал – не твое дело. Вот когда напишешь про меня книгу, тогда, может, и скажу. Какой там второй вопрос?

Ушел, в общем, от ответа. Ну, ладно.

– А кто-то еще знает о том, что он – персонаж?

Ренрих усмехнулся.

– Можешь не беспокоиться, такие умные, как я, редко появляются. Так что наплыва положительных героев тебе в помощь не предвидится. Тебе не кажется, что ты попросту тянешь время?

– Куда-то торопишься?

– Я же говорил, что не собираюсь тут бесконечно дожидаться…

– Это я помню. И несказанно рада. Но, во-первых, книги быстро не пишутся. А во-вторых, ты не подумал, что я могу после твоего хамского появления написать такое, что все твои планы стать великим злодеем и захватить мир вовсе не выгорят?

Ренрих зло уставился на меня. Но на удивление сдержался. Видно, мои слова оказали на него влияние. Усилием воли он заставил успокоиться.

– Не хочу я захватывать мир. Просто напиши книгу. И времени у тебя – от силы две недели.

– Ого. А больше никаких условий не будет? – иронично уточнила я. Он ответил, копируя мой тон:

– Будет. Книга должна быть настоящей. Не просто какая-то ерунда, а действительно подходящая мне история. Иначе не сработает. И тогда я от тебя не отстану.

– Э… и как прикажешь определить, насколько настоящая получается история?

– А ты просто постарайся. Ты ведь сумела написать про Рона. Напишешь и про меня.

– Ага, – сказала я.

Мы с Ренрихом смотрели друг на друга. Никто больше ничего не говорил, но по его взгляду было заметно, как растет в нем недовольство. Думаю, мужчина заметил и мое раздражение тоже.

– Время пошло, – напомнил он, наконец.

И улыбнулся, так холодно, что я невольно поморщилась. Такая улыбка ему совсем не шла. Не шло ему быть отрицательным героем.

Совсем-совсем.

Я открыла рот, чтобы сообщить Ренриху эту потрясающую новость.

Но тут дымокот на моих коленях встрепенулся и зашипел.

И сон закончился.

Суровые будни: это когда до праздника осталось две недели, все уже елку наряжают, а у тебя на работе как раз аврал начался. И нет ему конца, этому авралу. В прошлом году стояла в неимоверной очереди тридцатого декабря. Все ради зеленого горошка, из которого потом было жутко лениво делать салат. Если бы не постоянно голодный Иван и не угрозы Вали нагрянуть в гости…

С другой стороны, когда настигает очередной аврал, я и сама становлюсь максимально собранной. Стараюсь не делать лишней, ненужной работы. Перестаю просматривать соцсети и заходить в магазины просто чтобы не прийти домой пораньше. Обычно успеваю даже по выходным выделить время на то, чтобы поработать над книгой. Медленно, но верно.

В этот раз дела как-то стремительно пошли наперекосяк. Все валилось из рук, планы не выдерживались, время тратилось зря. Причиной тому, конечно, была не Валя с ее сумочкой. Что я, не знаю ее? Уже и думать забыла о своей обиде. Ну, а если не забыла, так через пару дней забудет. Извиниться, конечно, не подумает. Но и зла не затаит – поленится.

Надо бы гирлянду хоть какую-нибудь прикупить, чтобы дом украсить. Все старые игрушки я выкинула еще месяц назад. Это уже мой личный бзик. Избавлялась от Ваниных подарков и внезапно выяснила, что чаще всего он дарил елочные игрушки. Как-то так у нас вышло. Просто я люблю Новый год.

В общем, сглупила. Не только Валя практикует спонтанные глупости. Моя проблема в том, что я-то, в отличие от сестры, обычно не забываю собственных нелепых поступков и потом могу долго себя укорять. Вот кому чего хотела доказать? Уж точно не Ване. Ему-то, понятное дело, без разницы, что там с елочными игрушками.

От Вани, кстати, пришла смс-ка.

«Я все-таки оставил у тебя Ла и Девуатин посмотри внимательней».

И тебе здравствуй, милый друг.

Это он, значит, какие-то свои модели потерял. Кто-то любит собирать паззлы, а Ваня – собирает модели самолетов времен Второй Мировой войны. Ла – это наши истребители. А Девуатин – французские. Я столько раз слышала об этом, что запомнила. Никогда не выступала против этого Ваниного увлечения. Даже после того, как он начал выселять из раритетного бабушкиного серванта посуду, чтобы выделить место для своих самолетов. Ну, и наслушалась. Каждую модель, разумеется, не запомнила, но что-то в голове отложилось.

Я бодро отстучала: «Проверила сервант. Нет.» и с легким сердцем отослала ему. Ну, правда, модели он первым делом эвакуировал, я сама помогала упаковывать. А потом выслушивала, какие потери все же понес в процессе транспортировки военно-воздушный модельный флот.