Отдел Химер

ГЛАВА 35

— Заходите, Асмодей, вас ждут.

Как всегда приветливая, старший диспетчер Отдела сидела перед компьютером. На уровне глаз пробит штрек, но собеседника не видно. Однако, судя по тому, как споро порхали над клавиатурой Ольгины пальцы, жизнь била ключом, и в это самое время кто-то из Химер проводил очередную операцию.

Пройдя сквозь дверь, увидел встающего из-за стола Магистра.

— По вашему приказанию прибыл, — отрапортовал я.

— Вольно, Асмодей. Присаживайтесь.

Я пододвинул стул и, сев, откинулся на спинку.

— Как дела «на земле»? — без особого интереса спросило начальство.

— Работаем. — Я пожал плечами. Отчеты я предоставлял регулярно и как будто огрехов ни у меня, ни у Игоря с Майей в последнее время не было. — Все заявки выполнены практически без потерь. И нами ни разу не истрачена квота на вмешательство.

— Да знаю я, знаю. — Магистр усмехнулся. — Ваши экстрасенсы для Конвента словно ниндзя. Не слышно их, не видно… Даже обидно немного. Я столько лет в Отделе и ни разу ни с чем подобным не сталкивался. А вы только присоединились — и сразу вышли на качественно новый уровень.

Я скромно потупил глаза. Ибо, став начальником «наземной пехоты», снискал себе сомнительную славу человека, способного сделать невозможное. В частности, никто из Химер не мог проникнуть в зону работы глушилок. А мои ребята делали это с легкостью. Осуществление физического воздействия путем захвата донора, опять же… Ума не приложу, почему использование такого элементарного трюка никому не приходит в голову.

Долго раздумывая над тем, поставить ли Магистра в известность об открытых мною приемах влияния, всё же решил держать это в секрете как можно дольше. Ведь тайна остается таковой, пока ею владеет кто-то один. А стоит узнать кому-то еще — и всё. Тем более что раскрываться без перспектив последующего «внедрения метода в производство» не имеет смысла. А глаз и ушей у Конвента, как я убедился, хватает. Так что, спеша осчастливить Отдел, я, скорее всего, окажу всем медвежью услугу. Ведь на использование доноров, как полагаю, будет наложен запрет и так же установлена квота.

Так что я с молодежью был своего рода элитой Отдела. Тайным оружием, если хотите. Магистра, похоже, подобное положение вещей вполне устраивало. И даже если он о чем-то догадывался, то не подавал виду.

— Для вас есть работа, если можно так выразиться, за пределами Земли, — пожевав губами, произнес Магистр. — Требуется осторожно провести разведку на одном из пассажирских кораблей, находящемся на орбите Марса.

— У нас есть космолайнеры, способные достигать Марса? — не поверил своим ушам я.

— У нас — нет. — Начальник хлопнул по столу ладонью. — Но тем не менее некоторые события, происходящие в Солнечной системе, затрагивают интересы Земли.

— Простите мою неосведомленность, но я совершенно не в курсе происходящего.

— Буквально только что нами получена просьба одного из руководителей Конвента осуществить вмешательство в готовящиеся события. По данным, предоставленным в мое распоряжение, готовится своего рода террористический акт. Одной из обогатительных фабрик, принадлежащих мм… нашим друзьям, грозит уничтожение. По прогнозам аналитиков, возникнут крайне негативные последствия… Не говоря уже о мелких неприятностях в виде землетрясения и вызванном им цунами. Десятки прибрежных городов смоет с лица земли.

— Говоря о друзьях, вы имеете в виду инопланетян? — Магистр кивнул.

Наверное, в моем взгляде не сквозило должного энтузиазма, так как он разразился небольшой речью:

— На протяжении всей человеческой истории можно проследить последовательность мировоззрений. Совокупных представлений о природе реальности, о космическом порядке и о месте в нем тех, кто гордо называет себя сапиенсом.

По отдельности каждое из подобных учений являлось сущностью, духом своего времени. При этом оказывая глубокое влияние как на отдельно взятую личность, так и на общество в целом. Физически, религиозно, психологически и, что самое, на мой взгляд, главное — этически. Многообразные по своей природе, эти воздействия тем не менее прививали представление об некоем «универсальном порядке».

Однако человечество достигло своего потолка в так называемой «первичной» цивилизации. Сельскохозяйственные государства, от Китая и Индии до Испании и Мексики, от Греции до Рима, возникали и приходили в упадок, не выходя на качественно новый уровень развития. И у всех, несмотря на внешние различия, имелись общие, я бы сказал, базовые черты. Повсеместно земля являлась основой экономики. Непременным условием существования самой жизни, возникновения культуры и политики.

В таких обществах доминировало разделение труда. Существовали раз и навсегда сложившиеся касты или классы: знать, жрецы-духовенство, воины, а также рабы или крепостные. Власть была бескомпромиссной и авторитарной, а социальное положение человека определялось его происхождением, раз и навсегда устанавливавшим его статус и место в жизни. Экономика таких сообществ была децентрализованной. И каждая община производила практически всё, в чем нуждалась.

Такое положение существовало тысячелетиями. Одни империи умирали, бесследно исчезая с лица земли. На их место приходили новые. Но всё повторялось, не меняясь, если можно так выразиться, в лучшую сторону.

Однако три века назад — плюс-минус полстолетия — произошел взрыв, революционный скачок, ударные волны от которого обошли всю землю, разрушая древние общества и порождая совершенно новый тип человеческих взаимоотношений…

Магистр умолк, выдерживая красноречивую паузу, и я, боясь услышать правду, всё же нашел в себе смелость спросить:

— Так вы хотите сказать, что…

— Об этом не принято говорить вслух. — Он улыбнулся одними губами. — Как сказал Фридрих Ницше: «Люди склонны идеализировать свое прошлое».

Я тяжко вздохнул, а он продолжил:

— Вот вам два примера мировоззрений, по моему мнению, имеющих ключевое значение для нашей дискуссии. Во-первых: древние греки, да и все остальные народы представляли Землю центром Вселенной, окруженной семью концентрическими небесными сферами, находящимися в порядке возрастающего совершенства их природы. Она составляла вместе с Землей некое подобие целого, рассматривавшееся словно неделимый организм.

Предполагалось, в особенности Аристотелем, что в подобном устройстве каждая деталь имела свое раз и навсегда установленное место. Деятельность ее была заранее предопределена и виделась как попытка продвижения к этому месту для выполнения установленной функции.

Древние считали, что подобающее поведение человека должно рассматриваться как единственно возможное для всеобщей гармонии Вселенной.

В современных суждениях всё с точностью до наоборот: наша планета — лишь пылинка в огромной, бесконечной материальной Вселенной звезд, галактик, напластований возможных параллельных реальностей и тому подобного. Это, так сказать, взгляд, направленный вовне. Если же посмотреть внутрь, то они в свою очередь состоят из молекул, атомов и образуемых ими структур, являясь частью единого целого. Огромного механизма, основной порядок которого зиждется на независимо существующих частях, которые слепо взаимодействуют друг с другом.

«Ты веришь в играющего в кости Бога, а я — в полную закономерность в Мире объективно сущего…» — писал в тысяча девятьсот сорок седьмом году Эйнштейн Максу Борну, одному из основателей квантовой механики, открывшему статистическую интерпретацию решения ее уравнений.

Окончательным выводом подобного воззрения на универсальный порядок будет, разумеется, то, что человек в основе своей незначим. Всё, что он делает, имеет смысл лишь постольку, поскольку он сам может придать этому значение в собственных глазах, в то время как Вселенная в целом, в сущности, безразлична к его стремлениям, целям, к нравственным и эстетическим ценностям и, наконец, к самой его судьбе. Руководство же подобными принципами в жизни должно вызвать циничное отношение ко всем высоким побуждениям и стремлениям души человека.

Но вот пришла новая волна и, постепенно вытесняя институты прошлого, изменила образ жизни миллионов. Тысячи научно-фантастических романов и кинофильмов вдалбливали в сознание людей мысль: чем выше уровень развития техники, чем она сложнее, тем более стандартизированными и одинаковыми становимся мы сами. Были задействованы огромные силы, и механизм массового изменения в сознании людей начал набирать обороты.

В тысяча восемьсот тридцать пятом году Эндрю Юэ писал, что «людей, миновавших период полового созревания и занимавшихся ранее сельскохозяйственным трудом или каким-либо ремеслом, почти невозможно превратить в полезные производству рабочие руки». Однако если бы общество смогло приспособить к нуждам индустриальной системы молодых людей, то это сильно облегчило бы в дальнейшем проблемы. Результатом решения этого явилась другая основная структура сообществ второй волны: массовое обучение.

Построенное по заводской модели, всеобщее образование включало в себя основы чтения, письма и арифметики, начальные знания истории и других предметов. Это так называемый явный учебный план. Однако под ним находился невидимый, скрытый. Куда более основательный. Он состоял — а в большинстве индустриальных стран всё еще состоит — из трех основных задач, цель которых — научить пунктуальности, послушанию и выполнению механической, однообразной работы.

Я невольно содрогнулся:

— Вы говорите ужасные вещи, Магистр. Выходит, нас триста лет оболванивают, заставляя, подобно марионеткам, горбатится на инопланетян?

Ответом мне была невеселая улыбка.

— Поверьте, Асмодей, ни мы, ни наша так называемая продукция абсолютно не нужны никому. Никто, кроме нас самих, в ней не заинтересован. Их технология значительно опередила нашу. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что всё, абсолютно всё наши друзья производят с помощью молекулярного синтеза. Вот вы, например, предпочли бы удобной стерильной пластиковой бутылке грязный бурдюк, сшитый из козьих шкур?

— Неужели всё настолько плохо?

— Почему же. — Он ободряюще усмехнулся. — По мне, так как раз наоборот. Идеи наших друзей работают и приносят ощутимые плоды. Медленно, но уверенно человечество движется к цели. Отбрасывая суеверия и постигая всё новые и новые тайны мироздания.

— Прошу прощения, — осмелился возразить я, — но почему же тогда наши друзья сами не решат проблему? Раз уж они так далеко ушли вперед?

— Вообще-то, насколько я понимаю, на Земле работают представители одного из суверенных Галактических государств. А основой получения разрешения на подобного рода деятельность является невмешательство в жизнь неразвитых и малоперспективных рас. Вступив же в открытую конфронтацию, пришельцы вольно или невольно, но привлекут к себе внимание. А это плохо для бизнеса. И, напротив, если вопрос будет решен, так сказать, «силами самообороны», это станет огромным плюсом в будущей политической борьбе, потому что выставит в невыгодном свете противников.

— Простите, Магистр. Если я вас правильно понял, пришельцы помогают нам, снабжая знаниями, нелегально?

— А нам никто не помогает. — Глядя мне в глаза, Магистр покачал головой. — И, если я называю их нашими учителями, то это не значит, что кто-то нас поучает или людям что-то показывают. В этой Вселенной учатся сами. Как гласит китайская пословица: «Учитель появляется тогда, когда ученик готов». Наставники — это те, кто позволяет перенимать какие-то навыки. А уж набираться ума или оставаться в своем огороде — каждый решает сам. Хочешь идти вперед — приглядывайся, наблюдай, не пропускай. И, как всегда, до многого доходи сам.

— Я готов, — просто сказал я.

А что я еще мог сказать? Правда, по крайней мере в интерпретации Магистра, была не очень-то приятной. Хотя факты — вещь упрямая. Десять тысяч лет человечество, подобно слепцам, ходило по кругу, варясь в собственном соку. И лишь вступив в контакт с привлеченными возможностью наживы жителями других миров, стало делать первые робкие шаги на пути познания. Уподобление же болванчикам, дергаемым за пусть и невидимые, но вполне осязаемые ниточки, марионеткам, было настолько унизительно, что перехватывало дыхание.

Однако, насколько я понимаю, альтернативы не существовало. И коль уж «старшие братья» решили, что каштаны из огня станут таскать люди, то, скорее всего, так тому и быть. Не соглашусь я — найдут другого. Послушного исполнителя. Мне же за невыполнение равносильной приказу просьбы представителя Конвента грозят мелкие, но всё же неприятности. Нет, увольнения я не боялся. После десятков операций, на которые без моего участия потребовалась бы квота, я был на особом счету. Однако дружеским, доверительным отношениям с Магистром придет конец.

— Где сейчас бойскауты? — поинтересовался руководитель.

— Согласно последнему указанию, опекают Олега Искрина. Это…

— Я знаю, кто такой Искрин. А также важность его работы для ВПК. Под охрану он взят по распоряжению советника президента, в подчинении которого мы находимся де-юре.

— Всего лишь юридически? — Я усмехнулся.

— Право, в последнее время я затрудняюсь сказать, какому Богу мы служим, — ответил собеседник. — Вынужденные блюсти российские интересы, мы тем не менее подчиняемся Конвенту. И, честное слово, я до сих пор не разобрался в приоритетах.

— В чем конкретно состоит моя задача?

— Как всегда, в наблюдении и сборе информации. Согласно оперативным данным, четверо гуманоидов, представителей враждующей стороны, должны высадиться на Землю. Все четверо — универсалы. Владеют любым мыслимым оружием — в их понимании, конечно.

— Что значит — «в их»?

— То и значит, что демонстрировать приемы рукопашного боя они вряд ли станут. Так же, как и отстреливать, подобно Рэмбо, мирное население из крупнокалиберного пулемета. А вот финансировать, к примеру, организацию небольшой лаборатории по созданию антивещества им вполне по силам. Обладающее разрушительной силой в десятки раз большей наших ядерных боеголовок, оно, вроде радиации, не оставляет видимых следов. И, активировав десяток килограммов, где-нибудь на дне Тихого или Атлантического океанов, они без труда добьются результата. Противнику нанесен вполне ощутимый материальный ущерб. А заинтересованные лица остаются в стороне.

— А жертвы среди мирного населения попросту не принимаются в расчет?

— Побойтесь бога, Андрей. — Забывшись, он назвал меня настоящим именем. — Кто мы для них? Помните высказывание Киплинга о «бремени белого человека»? Колонизаторы находили туземцев, пусть и имеющих развитую материальную и духовную культуру, отсталыми и примитивными. Аборигены, особенно темнокожие, считались наивными, как дети. Они «хитры и нечестны», «ленивы» и «не ценили жизнь».

Подобное отношение развязывало европейцам руки, позволяя находить оправдание истреблению тех, кто стоял на пути. В книге «Социальная история пулемета» Джон Эллис описывает, как новое, мощное и скорострельное оружие, изобретенное в девятнадцатом веке, регулярно применяли против туземных народов, а не против белых европейцев, так как считалось недостойным делом убивать равного себе. Стрельба же по жителям колоний более походила на охоту, чем на войну, поскольку тут применялся иной подход. «Убийство индусов, афганцев или тибетцев, — писал Эллис, — скорее своеобразный вид охоты, содержащий в себе риск, нежели настоящая военная операция». Новая технология была внушительно продемонстрирована в тысяча восемьсот девяносто восьмом году, когда английские войска, вооруженные шестью пулеметами «максим», наголову разбили армию голодранцев, возглавляемую Махди. Очевидец утверждал: «Это был последний день махдизма и самый великий день… Это было не сражение, а истребление». Потери англичан в том бою составили двадцать восемь человек, а у повстанцев — почти одиннадцать тысяч убитыми, то есть где-то по триста девяносто два бунтаря на каждого англичанина. «Это стало примером триумфа британского духа, демонстрацией превосходства белого человека», — писал Эллис.

— Надеюсь, — я улыбнулся одними губами, — нам удастся доказать, что человечество стоит на более высокой ступени развития. Пусть даже нас втянули на нее против нашей воли.