Отборная невеста

Пролог. Короли и отбросы

Крупный ледяной шакал с разгона выскочил на опушку – снежные смерчи взвились из-под его лап. Понял свою ошибку, метнулся назад в лес, но было поздно. Огромная белая сова бесшумно скользила между заснеженными ветвями. Шакал жалко тявкнул и понесся прочь, почти сливаясь со снегом голубовато-белой шкурой.

Очерченная лунным светом крылатая тень накрыла шакала. Зверь оттолкнулся задними лапами, и взвился в прыжке навстречу хищнице. Его челюсти звучно лязгнули у самого крыла. Сова резко завалилась набок. Шакал взвизгнул и полетел вниз, тяжелой тушей пробивая толстый слой снега. Сова спикировала следом, ее когти сомкнулись на позвоночнике шакала, снова раздался визг – теперь уже совсем отчаянный. На лесной опушке забил белый фонтан – сверкающий в лунном свете снег взлетал под ударами крыльев и лап. Сова взмыла, поднимая в когтях еще дергающееся тело. Шакал яростно пытался достать противницу шипастым, похожим на толстую палицу хвостом, но сова маневрировала, уворачиваясь от ударов и ни на миг не отпуская добычу. Наконец хвост последний раз хлестнул воздух, и бессильно повис. Шакал обмяк, только сыплющиеся сверху капли крови густо пятнали снег.

Сова разжала когти, добыча рухнула в снег. Крылатая хищница упала сверху, ударила клювом и принялась быстро и жадно выклевывать куски еще теплого мяса.

Беззвучно перетекая с лапы на лапу, из-за деревьев выскользнула крупная кошка. Лунный свет пробежал по ее серой шубке, на мгновение засверкавшей как драконья чешуя. Не доходя пары шагов до рвущей добычу охотницы, кошка невозмутимо уселась, обвив лапы пушистым хвостом, и сощурилась. Кажется, весьма иронически.

Сова резко повернула голову – из клюва свисал кусок мяса, в круглых, как плошки, ярко-желтых глазищах светилась охотничья ярость.

- Трррапезничайте, доррогая, трррапезничайте. Не торрропитесь. – тягуче мурлыкнула кошка и принялась сосредоточенно вылизывать лапу.

Некоторое время был слышен только хруст костей под ударами мощного клюва. Наконец резкие движения замедлились, сова клюнула еще разок, другой… уже лениво, и тяжеловесно отлетела в сторону, явно предлагая кошке присоединиться к трапезе.

Кошка неторопливо подошла и деликатно захрустела – не столько насыщаясь, сколько не желая обидеть отказом.

- Благодарррю, дорррогая, весьма вкусно… и этот неперрредаваемый аррромат стррраха, погони и схватки… - она аккуратно умылась лапкой и предвкушающе протянула. – Теперь бы еще десерррт…

- Будет вам десерт, дорогая. - там, где в снегу возилась белая сова, медленно поднималась дама в накидке, ворот и рукава которой украшали мелкие пушистые перышки. Вытянувшаяся у ее ног тень совы аккуратно свернула крылья, и исчезла под подолом строгого зимнего платья. Лишь в уголке неулыбчивых губ осталась крохотная капелька крови. - И даже развлечение будет.

- Знаете вы, как подманить маленькую доверчивую кису. - кошка потянулась… и на ее месте поднялась вторая дама. Поправила изящную шапочку, при виде которой у столичных модниц дыхание перехватило бы от восторга, с кошачьей брезгливой грацией стряхнула налипший на меховой плащ снег. Льнущая к ее ногам тень с треугольными ушками и пушистым хвостом юркнула под полу плаща и пропала.

Жутковато, по-птичьи, поворачивая голову, Сова огляделась:

– Нам туда, где городские огни.

- Кажется, это пожар. - Кошка прищурилась, изучая стоящее над горизонтом оранжево-багровое зарево.

- Я же и говорю – где городские огни. - Сова подобрала подол и зашагала в сторону горящего города. За спиной у неспешно шествующих леди осталась цепочка крупных кошачьих следов и треугольные отпечатки совиных лап. Но вот ветер взвихрил поземку и следы пропали.

На фоне темного неба снежные хлопья мешались с черными лепестками золы. Огонь яростно жрал прогнившие доски ветхих лачуг, даря нищей окраине свою пылающую роскошь. Втоптанный в грязь алый цветок огнеплюйки еще разбрасывал искры, и огонь разгорался сильнее, чадя смрадным дымом.

- Ииии! – вопль ужаса сменился надсадным кашлем, мечущаяся между огненных стен женщина обессиленно рухнула на колени.

Огонь затрещал – будто расхохотался.

- Нет… Умоляю! – прижимая к себе потерявшего сознание ребенка, выдохнула женщина сквозь лопнувшие от жара губы.

Пламя торжествующе взвыло, взмывая до темных небес и… распалось пополам. Мгновение женщина неверяще глядела в раскрывшийся в огне тоннель – и ринулась в него, все также крепко прижимая к себе ребенка. Вихрем пронеслась между пылающих стен, и захлебываясь счастливым воплем, рухнула в мокрый и холодный талый снег.

Из огненного тоннеля неспешно, будто на прогулке, вышли две дамы, и ни на миг не ускоряя шаг, углубились в охваченный бунтом город.

Двое в одинаковой зелено-желтой солдатской форме, рыча, катались по земле. Пробегающий мимо оборванец походя пырнул кривой заржавленной саблей, убивая разом и одного и второго.

- А что здесь, собственно, происходит? – полюбопытствовал мурлыкающий женский голос.

- Мразь вальеровскую бьем, чтоб им всем сдохнуть вслед за ихней поганой Вальерихой! Хватит, пожировали на нашей крови! – хрипло проорал оборванец.

- А чуть более подробно? – уточнил мурлыкающий голос… и только тогда оборванец обернулся, выставив перед собой ржавую саблю.

Королевский двор. Дорога. Глава 1. Верхом на Скотине

Я поковыряла мох ногой. Губчатая масса дрогнула, голодные устьица распахнулись, но подвязанная лозой опорка из лопухана сбила хищный мох с толку. Моховая поляна пошла волнами – от бледно-лилового до насыщенно фиолетового – и лопнула. В прореху, как любопытная селянка на проходящих королевских гвардейцев, выглянула пустая глазница человеческого черепа.

- Собственно, я так и думала… - пробормотала я, расковыривая мох дальше – череп там явно был не один. Я окинула взглядом мерно, почти гипнотически колышущую полянку… и пожала плечами. Их предупреждали.

Повернулась и зашагала прочь по едва заметной тропинке меж мясистыми стеблями нож-травы. Походя сдернула насквозь пробитую тушку молодого пискуна – недавно упал, когда я сюда шла, тушки еще не было – и закинула в котомку за плечами. Пискуны – не редкость, но кто откажется от того, что само идет в руки?

Стволы деревьев начали редеть, в переплетении ветвей над головой явились первые просветы. Застиранными голубыми заплатками на багряно-охристом полотне листвы проглянуло осеннее небо. Послышался рокот воды по камням, и я сорвалась на бег.

Прыжок. Тропинка осыпалась у меня под ногами, провал ощерился выметнувшимися из земли корнями, острыми, как ловчие колья. Но я уже приземлилась по другую сторону раскрывшейся ямины.

Тяжелый короб наподдал в спину, вынуждая почти распластаться по тропинке, до боли прогнув спину… Тяжелая ветка с глухим гулом пронеслась над головой, едва не подцепив меня вместе с коробом, и с размаху ударила в ствол оставшегося за спиной дерева… Засверкало – с широко раскинувшихся ветвей посыпались прозрачные хрустальные «сережки», наполняя воздух мелодичным звоном. Пронзительно пискнул и затих мелкий зверек - «сережка» пробила его насквозь.

Одна вонзилась у самых моих ног, до половины уйдя в землю – я выдернула ее на бегу и тоже отправила в короб. Счастье, что додумалась не снимать перчатки из толстой кожи! И помчалась дальше.

Вторая, толстая, как фонарный столб, и гибкая, как лоза, ветка ударила мне в спину – я метнулась за ствол следующего дерева. Только что гладкая кора мгновенно ощетинилась колючками, но я уже мчалась дальше.

Земля под ногами вздыбилась и потрескалась, открывая стремительно нагоняющий меня толстый корень. Прыжок! Прыжок! Прыжок! Я мчалась вперед, на одном лишь наитии перемахивая вздувающиеся поперек тропы щупальца корней. Пронзительно взвизгнула – щупальца лопались, разбрызгивая едкий белесый сок, пара капель попала на мои опорки, разъедая толстый лист лопухана насквозь.

Я побежала быстрее. Вылетела на берег мелкого ручья, и со всей силы оттолкнувшись, сиганула на другую сторону, проносясь над кипящей на камнях черной водой. Выскочившие из бурунов щупальца корней пронзили воздух, но я уже приземлилась, звонко клацнула зубами от удара об землю. Рот наполнился кровью.

Изогнувшийся как змея, корень, выметнулся прямо у меня из-под ног и ощетинившись колючками, ринулся мне в лицо. Я не успевала увернуться! Не успевала, не… Единственное, что я могла, это плюнуть в него кровью из прикушенного языка!

Корень замер, покачиваясь, как зачарованная змея, у самого моего лица. Капли моей крови на коре медленно впитались, а взамен проступили крупные капли желтоватого, остро пахнущего травой и почему-то дымом сока.

Я деловито извлекла из короба пустой флакон и принялась собирать сок. Корень терпеливо подождал, пока я закончу, потом обвился вокруг моей талии, сжал до боли… размотался и исчез – только вода в ручье плеснула.

Я повернулась. Громадное дерево на самой границе Великой Чащи словно бы вздохнуло – по смахивающей на человеческую кожу гладкой коре прошла волна, а широко раскинувшиеся ветки дружно качнулись.

- Ты… не скучай. – пробормотала я. – Меня теперь долго не будет.

Я не была уверена, что дерево меня понимает, но судя по тому, как ветки потянулись в мою сторону, что-то оно все же соображало себе там… чем-то…

- Ну извини… - я развела руками. – Я и так всегда специально мимо тебя хожу.

Дерево явственно нахохлилось, даже ветки выгнулись обиженно.

- Как вернусь – сразу к тебе. – клятвенно пообещала я. – Еще поиграем! – прощально кивнула, и пошагала прочь, чувствуя, как доверху набитый короб давит на плечи приятной тяжестью будущих доходов. – Если вернусь, конечно…

Вслед мне донесся горестный скрип. Я не оглянулась. Не все из нас могу торчать себе на опушке Чащи и делать, что захочется! Некоторым еще и королевские приказы приходится исполнять.

Настороженно поглядывая по сторонам – скелеты глупцов, решивших, раз они ручей пересекли, так и Чаща до них больше не дотянется, еще мой пра-пра-прадед запретил убирать! – я миновала опушку и вышла к тракту.

На границе тракта и Чащи горел костерок, и неторопливо пасся громдный скакун и обычная лошадка. Я подошла к костру, скинула короб и опустилась на приготовленное для меня сидение. Принялась устало разматывать опорки из лопуханов. Сидящий по другую сторону костра старина Хэмиш поставил передо мной ботинки, и вернулся к булькающему на огне котелку. Горячее варево полилось в кружку. Я с наслаждением принюхалась и принялась прихлебывать заваренный на чащобных травках чай.

- Я черепа нашла. – ополовинив кружку, наконец сказала я.

Хэмиш приложился к своему чаю, задумчиво поглядел в сторону Чащи…

Глава 2. Перелетный ежик в саду

С родовым гнездом Редонам несказанно повезло – его разрушили. Двести лет назад, во времена дворянского бунта, соседи сразу сдались королевским войскам, а Редоны проявили фамильное упорство. Замок обстреливали три дня, доказывая и графам, и другим крупным владетелям, что нет в славной Овернии воли превыше королевской. Две стены и башню разнесли до основания. Пришлось изрядно обстричь драгоценные Редоновские оранжереи и проредить тогда еще многочисленные стада скакунов, чтобы король согласился снять опалу. Но восстановить замок предкам так и не позволили, разрешив лишь выстроить новый, исключительно для проживания графской семьи. Поэтому у наших податливых соседей – суровые древние твердыни, которые не проветришь летом и не протопишь зимой. А у упрямых Редонов – живописные руины на замковой скале, и миниатюрный «новый замок», в котором вполне удобно жить. Дедушка-граф десять лет назад даже водопровод провел, что было неслыханной роскошью. Правда, последней.

Копыта мягко застучали по гравиевой дорожке. Знаменитый сад Редонов был по-прежнему ухожен. Мраморные статуи из зеленых гротов убирали аккуратно, заменяя изящными скамейками, так что даже немногочисленные оставшиеся слуги не всегда замечали изменения. Да и оранжереи по-прежнему сверкали полированными стеклянными гранями. Сьеров-соседей, по большим праздникам навещающих старшую графиню, приглашали прогуляться среди редчайших чащобных цветов, один аромат которых поднимает дух, а также разглаживает морщины и убирает пятна с кожи. Что тоже очень сильно поднимает дух, особенно у дам!

Графиня-тетушка торжественно щелкала ножницами, одаривая одну из старых приятельниц, или их юных внучек цветком из тех, что растут только в самых глубинах Чащи… ну и еще здесь, в оранжереях графов Редон. А мне приходилось держать лицо, чтоб не выдать глодающей меня жадности. Такой цветочек, если продать его в нашей маленькой лавочке на респектабельной улице столицы, обеспечивал тетушку запасом любимого чая на неделю. А уж мази и притирания из оранжерейных травок были основой нашего с тетушкой скромного благосостояния.

Впрочем, больше одного-двух цветков старшая графиня не дарила никогда, потому я терпела.

Хэмиш придержал мне стремя, помогая сойти с седла.

- Спасибо. – я благодарно улыбнулась.

- При дворе… - нравоучительно начал он. – Воспитанная сьёретта не благодарит грума, который помогает ей спешится. Она даже не замечает его существования.

- При дворе грумы – молодые и красивые, вот и приходится делать вид, что они не мужчины, а мебель. – перебила я. – А ты мой любимый старенький дядька Хэмиш… - я похлопала Хэмиша по щеке. - …я тебя и так за мужчину не считаю. – и побежала вверх по ступенькам, на ходу стягивая перчатки из толстой вовкуньей кожи.

- Ну и дрянная же девчонка. – пробурчал мне в спину Хэмиш, удерживая скакуна, пока прибежавший от оранжерей мальчишка отвязывал короб с моей добычей.

Я шкодливо улыбнулась – еще какая, дядька, еще какая…

Дверь предупредительно распахнулась передо мной, я бросила хлыст и перчатки на подставленный дворецким поднос. Как же я мечтаю никогда больше не садиться в седло! Но хорошая, дорогая карета с запряжкой нам не по карману, а ездить в дешевой для нашего небогатого графства равносильно признанию банкротства. Поэтому обе графини Редон – старшая и младшая, блюдут родовые традиции. Право разводить скакунов на продажу мы потеряли указом регента, но никто не запретит держать конюшню для себя, утоляя общеизвестную страсть благородных сьер Редон к верховой езде.

Скакуны с Редонами навсегда!

Но хотя бы на сегодня с ними покончено…

Я подобрала подол амазонки и заторопилась к лестнице.

Она возникла в луче света, падающего из витражного окна наверху, точно фамильное привидение – бесшумно и словно бы ниоткуда.

- Сьёретта Оливия… Сьера графиня велела зайти к ней как вернетесь с прогулки.

- Передай тетушке, я переоденусь и приду.

- Сьера велела зайти тотчас же. - непреклонно скрещивая руки на кружевном переднике, прошелестела экономка.

Я остановилась. И склонила голову к плечу, изучая ее от квадратных носков туфель, выглядывающих из-под подола практичного коричневого платья, до волос, собранных в пучок настолько тугой, что у нее аж кожа на висках натянулась.

Вроде бы мы живем с Мартишей душа в душу – просто не обращая внимания на существование друг друга. И что такого у нас стряслось, что экономка снова решилась выказать мне свое неодобрение?

- А ведь я тебя, пожалуй, уволю. – наконец задумчиво сказала я.

- И ваша бедная старая тетушка останется совсем одна, теперь, когда вы уезжаете. –ответствовала экономка, и неодобрительно поджала и без того тонкие губы.

Я посмотрела на нее почти умиленно: когда я перебралась в замок, ее не обрадовало мое появление, теперь не радует отъезд. Со стороны Мартиши – это почти признание.

- Разве я сказала, что я тебя сейчас уволю, Мартиша? – я крепко обняла ее за плечи и зашептала в ухо. – Подожду, пока ты состаришься, и не сможешь найти работу ни в одном приличном доме. – я с удовольствием посмотрела, как исказилось ее лицо, и повернулась на каблуках, окидывая взглядом лестницу.

Всем домашним я в свежезаваренный чай плюнула, или есть еще желающие?

Глава 3. Не трогательное прощание

- Будь ты проклята, тварь жестокосердная! У детей последний кусок хлеба отняла, чтобы во дворце подолом крутить! Да чтоб ты там себе ноги переломала!

Бедно одетая женщина билась в руках паркового сторожа, и яростно грозила мне кулаком. За ее юбку, заходясь отчаянным ревом, цеплялись двое чумазых ребятишек.

Сторож поднатужился, крякнул, и поволок ее от парадного крыльца прочь. Женщина отчаянно брыкалась. Слетевший с ноги деревянный башмак взмыл в воздух, на краткий миг завис на фоне осеннего неба и гулко шмякнулся на подъездную дорожку.

- Это ведь вдова фермера Якушика была? – я проводила бьющуюся в припадке женщину равнодушным взглядом. Сторож затащил ее за угол дома, дети побежали следом, их вопли отдалились и стихли. - Следует понимать, в Левых Сонюшках вы никаких сложных интриг затевать не стали, а просто сказали, что я велела платить?

- Вы уезжаете, не все ли вам равно. - тетушка чуть ли не впервые на моей памяти опустила глаза.

- Ферма на неудобье, как сам Якуш помер, хоть и вовсе пропадай! Пожар еще… – Мартиша сверлила меня обвиняющим взглядом поверх тетушкиного плеча.

- Пожар был в прошлом году, Якушик умер три года назад. Если вдовица снова будет просить ссуду – не давайте, она предыдущие две не вернула. Мартиша, проследите. А впрочем, мне все равно, я уезжаю. – я шагнула к наемной карете. - Откуда скакуны, милейший? –поинтересовалась я, оглядывая запряженую в карету панцирную пару. Скакуны были мельче наших, да и чешуя тоньше.

- Из табунов барона Мортена хозяин берет. Справные, мигом до столицы домчат. С вашим чудищем, конечно, не сравнить. – кучер почтительно проводил взглядом шествующего мимо Скотину. – Такой и в одиночку свезет – не запыхается. Мне про редоновских скакунов еще батька рассказывал! То-то были звери… - он восторженно чмокнул собственную ладонь.

Скотина прохрипел что-то презрительное в адрес наемной пары, скакуны запряжки покорно поджали уши. Хэмиш принялся привязывать Скотину позади кареты. Благородная сьёретта может добраться до дворца в наемной дорожной карете – зачем постоянный выезд семейству из двух женщин, не покидающих своих владений? Но в столице выезд обязателен… для всех, кроме графинь Редон, которые никогда не променяют азарт скачки на скучную тряску в карете. А потому скотина панцирная отправляется со мной. Мы со скакуном обменялись одинаково недовольными взглядами.

– Можем ехать. – взбираясь на запятки, зычно скомандовал старый грум.

В груди вдруг стало холодно и что-то задергалось, мелко и противно. Я ждала этого, я готовилась, я знала, что так будет, но… вот прямо сейчас? Хэмиш захлопнет дверцу, кучер щелкнет кнутом и все, что так долго было моей жизнью… останется позади?

Дядька взялся за ручку дверцы… Я почувствовала, как мои пальцы невольно сжимаются в кулаки…

Застывшая наверху парадной лестницы тетушка вдруг подхватила юбки и бросилась вниз по ступенькам к карете.

- Поскользнетесь! Ушибетесь, сьера! – заполошно завопила ей вслед экономка, но тетушка была уже рядом со мной.

Я наклонилась, вглядываясь в ее запрокинутое лицо.

- Это ведь были неплохие годы, верно, девочка? – тихо, чтоб не услышали ни Хэмиш, ни Мартиша, прошептала тетушка. – Я хочу, чтоб ты знала: я совершенно не жалею, что ты вошла в мою жизнь и мой дом.

И кажется… нет, в самом деле: в уголках ее глаз блеснули слезы.

Я открыла рот… закрыла… Я не знала, что сказать, да и надо ли говорить.

Тетушка сделала странное, судорожное движение, будто хотела меня обнять. Я подалась навстречу, словно хотела ответить на объятие. И обе мы разом подумали, что это уж слишком.

Я выпрямилась, разглаживая юбку, тетушка отступила от кареты и едва заметно усмехнулась:

- Впрочем, у меня еще будет возможность пожалеть. Смотря как у вас во дворце обернется, дорогая племянница. Все, отправляйтесь! Эй, ты, трогай! – она решительно махнула кучеру, повернулась, и не оглядываясь, направилась вверх по ступенькам.

Карета дернулась, так что Катишка, сдавленно пискнув, плюхнулась на сиденье напротив.

Тетушка не оглянулась, а вот я не утерпела, и вывернув голову, уставилась в заднее окошко кареты на медленно уплывающий назад дом. И успела увидеть Мартишу: со здоровенным гвоздем в одной руке и деревянным молотком в другой экономка примеривалась к следам каретных колес. Пусть делает, что хочет. Я ведь и правда не собираюсь возвращаться.

Я еду ко двору. Хотя сперва меня ждут придорожные трактиры…

Двор Отбросов Глава 4. Трактирная Крыска

- Показывай, что сперла, крыса помоечная! - здоровяк-трактирщик тряхнул девчонку как куклу, так что голова ее на тощей шейке мотнулась из стороны в сторону.

- Дядя! Ты ее так убьешь! – молоденькая подавальщица вцепилась трактирщику в локоть.

- Убью! – согласился трактирщик. – Показывай, что в руках! – одной своей широкой лапищей он схватил девчонку за оба запястья и вздернул на весу. Та обморочно повисла, ногами в драных кожаных обмотках не доставая до пола. Трактирщик принялся разжимать стиснутые кулачки. Разжалась одна исцарапанная ладонь, вторая…

- Пусти ее, ты же видишь, нет ничего! – причитала подавальщица, продолжая дергать трактирщика за локоть.

- Кто такая? – мужичонка в рабочей блузе ткнул кружкой с пивом в сторону висящей в хватке трактирщика девочки.

- Приютская, не видно, что ли? – лениво откликнулся сидящий за соседним столом лавочник. – У мистрис Гонории еще по осени этих отбросов душ сорок, а то и больше, на дворе копошилось. А как с дождями мор кашлявый пришел, так все и передохли. Только четверо уцелели – трое мальчишек, и вот эта.

- Туда им и дорога. Меньше отбросов – чище в городе. – кивнул мужичонка, шумно втягивая мутно-желтую пивную пену. – Ты за пазухой у нее поищи, дядька Викар, спрятала, небось, покражу, вовкунья дочь.

- Ну ты дурной! На пазуху ее посмотри – что там спрячешь? – захохотали за соседним столом.

- Давай, Викар, задери отброске подол, а мы поглядим! – прочавкал старый нищий и сдвинул на лоб черную повязку слепца, открывая два совершенно целых глаза. Похотливо уставился на торчащие из слишком широкого ворота старой рубахи ключицы девчонки.

- Дело говоришь, Слепой! - трактирщик ухватил девчонку за шиворот. С пронзительным визгом та вывалилась и из рубахи, и из латанного передника, в два слоя обернутого вокруг тощей фигурки, оставшись в одних пожелтевших от старости панталонах. Прикрывая ладошками скудные холмики «цыплячьей» груди, она присела на корточки, вжав голову в колени и подставляя взглядам хребет, выпирающий сквозь кожу как гребень у горных ящеров.

- Что ты делаешь, дядя! – закричала подавальщица, замахиваясь на трактирщика полотенцем. – А если этот старый мерзавец мне под подол захочет заглянуть?

- Чего сразу мерзавец-то? – обиделся Слепой.

- Отдавай, что скрала, погань помоечная, и вали отсюда! – отрывисто бросил трактирщик.

- Я не крала! – глухо пробубнила девчонка.

- Врешь, отброска! Возле стойки крутилась, наверняка монетку-другую прихватила! –трактирщик ткнул девчонку ногой под выпирающие ребра.

Та растянулась на полу под дружный гогот посетителей.

- Не брала я ничего! Я пол скоблила! На, смотри! – она вдруг вскочила, растопырив руки. – Еще и панталоны сниму, может, там чего найдешь!

– Было бы на что смотреть! А то мослы обглоданные, тьфу! – возмутился нищий, и смачно сплюнул на только что выскобленный девчонкой пол.

- Не скажи, Слепой. – сидящий рядом с ним громила внимательно глядел на девчонку поверх пивной кружки. – Каких только доходяг к «Маме Зае» не притаскивали – всех отмывали-откармливали, вполне себе справные девчули получались. Слааденькие… - он звучно причмокнул лоснящимися от колбасок губами.

- Ах ты бесстыдница! – заорал побагровевший от бешенства трактирщик. – Раскорячилась тут своими телесами! – он швырнул девчонке ее лохмотьями. – Вон пошла! У меня приличный трактир!

- Приличный-столичный… - захихикал старый нищий.

- А чё такого? – лениво пожал плечами бугай, не сводя сального взгляда с полуголой девчонки. – Ты да я, нищий да вышибала: на Фабричной стороне самая приличная публика и есть.

Девчонка метнула в его сторону опасливый взгляд, торопливо прикрылась рубахой и попятилась:

- А заплатить? Я всё мистрис Гонории расскажу!

- Да я сам мистрис скажу, как ты тут перед всеми заголялась, пусть она тебя поучит! Пошла вон, воровка, пока я тебя вовсе не прибил!

- Жадюга-Викар! По всем улицам расскажу, как ты покражи придумываешь, чтоб за работу не платить! Пусть твоя гладенькая племянница сама на карачках ползает, полы скоблит!

- Ах ты ж… – трактирщик шагнул к девчонке, поднимая здоровенный кулак.

Девчонка сдавленно пискнула и так и не одевшись, вылетела за дверь.

– Платить еще всяким отбросам… Пусть радуется, что в тепле побыла. – проворчал трактирщик.

- Но по улице тварь разнесет. – облизывая жирные от жаренных колбасок пальцы, прочавкал сосед-лавочник. - Не видать тебе новой поломойки, Викар!

- Вы… Вы! – зло выдохнула племянница и повернувшись на каблуках, пошагала прочь.

- Малышка, ты куда?

- И подавальщицы, сдается, тоже. – меланхолично провозгласил лавочник. – Еще колбасок сам принесешь?

Племянница трактирщика пробежала через кухню, и выскочила на задний двор. Со всех ног кинулась к огораживающему дворик плетню – гибкие лозы дрогнули, пытаясь удержать девушку, но та по-хозяйски на них цыкнула, и они расплелись, открывая проход на улицу.

- Девочка, эй, девочка! – завидев девчонку, племянница трактирщика помахала прихваченной с кухни ковригой хлеба. Так подманивают на еду недоверчивую уличную собачонку. – Так и знала, что здесь тебя найду. Подойди, не бойся!

Королевский двор. Дорога. Глава 5. Планы по дороге в столицу

- Надо же! У нас-то дороги получше будут – пусть не мощеные, так хоть ямы засыпают. А тут карета целиком провалиться может! – возмущенно выпалила Катиш, когда карета подпрыгнула на очередной колдобине.

Я промолчала. Иначе рисковала выразиться неподобающим образом. В недрах моего сидения что-то звонко щелкнуло, и выпирающая сквозь обивку пружина болезненно впилась мне в то место, о котором благородные сьёретты не говорят, но которое они все же имеют. Весьма нежное и чувствительное, после долгой дороги!

Дорога в столицу неожиданно оказалась хуже, чем в нашем небогатом графстве. Первая ночевка застала нас на самой границе Редона. Комната на постоялом дворе была маленькой, но чистенькой, еда – вкусной, а вода, которую споро натаскал с кухни здоровяк-трактирщик, даже не успела остыть. Зато на следующий день начались сущие мучения. Дорога… дороги, скорее, не было – лишь промежутки между ямами, в которые карете и не протиснуться. Нас трясло и швыряло от стенки к стенке, так что я впервые в жизни захотела поехать верхом. Но потом представила, как мой норовистый Скотина начинает бесится и ломает ногу в одной из здешних ям, и я остаюсь не только без кареты, но и без скакуна… и постаралась отвлечься, глядя в окно.

Ничего приятного глазу там не оказалось. Придорожный лесок был редким и чахлым, а деревеньки выглядели до невозможности убого. Я всегда полагала Редон бедным графством, но у нас было почище. И под взглядом Летящей поклянусь, зажиточней. Здесь же казалось, что обитатели деревень махнули рукой и на себя, и на свою жизнь – улицы так заросли грязью, что ходить там я бы побоялась – засосет. В грязи возились свиньи, тощие, как бродячие псы, и дети, грязные, как свиньи. Мужчин не было видно вовсе, а сгорбленные работой женщины в лохмотьях провожали нас мрачными, ненавидящими взглядами.

- Чего они на нас так пялятся? Будто мы им что сделали плохого? Да мы их знать не знаем! – бормотала Катишка.

Я же лишь задернула шторку и под страдальческие вздохи горничной принялась молча терпеть.

– А почему мы здесь не останавливаемся, сьёретта графиня? – простонала Катишка, когда наша карета, тяжело переваливаясь с боку на бок, выехала к постоялому двору… и проехала мимо. Двор был довольно роскошный – если слово роскошь вообще можно применить к постоялому двору. Сквозь гостеприимно распахнутые ворота виднелся ряд карет и снующие слуги, а в окнах горел свет. Я долго глядела в заднее окошко, пока наша карета не свернула за угол. Крайняя из выставленных за воротами карет была соблазнительной, как ягодное пирожное на Мясной Неделе. Именно о такой я всегда и мечтала!

Видение прекрасной, удобной, на высоких колесах, которым не страшна никакая грязь, и двойных рессорах, с подвесными фонарями кареты, увы, пропало за углом, сменившись обшарпанными городскими улочками.

- Мы там не останавливаемся, потому что графини Редон небогаты.

Катишка, которая успела увериться, что ответа не получит, поглядела на меня непонимающе, а потом искренне возмутилась:

- Вовсе у нас не бедное графство, не в обиду вам будь сказано, сьёретта! Я-то раньше тоже думала, мы скромно живем, а в других местах дороги золотом мостят. Только вот выходит, что у нас их хоть как-то мостят, а вокруг-то и вовсе нет!

- Я и не говорю, что Редон – бедное графство, я говорю, что мы с тетушкой небогаты. – терпеливо пояснила я. - Не бедны, а именно небогаты. Даже по меркам Редона, а мы едем в столицу, где наше и без того небольшое состояние превратится вовсе в ничто. На том постоялом дворе остановились сьёретты побогаче.

И еще дурочки, которые изо всех сил делают вид, что богаты.

- Завтра утром они выедут, к вечеру доберутся до столицы… Уставшими, запыленными, растрепанными и пахнущими дорожным пóтом…

Катишка пренебрежительно скривилась, представив себе благородных сьёретт, выглядящих совсем не благородно.

- И снимут комнаты в столичных постоялых дворах, чтобы утром прибыть во дворец в свежих платьях, отдохнувшие, чистенькие и нарядные. – обронила я и полюбовалась, как у моей горничной вытянулось лицо. И закончила. – Эта ночь будет им стоить целое состояние.

Ну не дураки же столичные трактирщики, чтоб не взвинтить цены, если уж представился случай. Съезжающимися в столицу провинциальными красавицами будет занято всё – трактиры, комнаты в наем и пансионы, а по ночным улицам станут метаться горничные и охранники в поисках жилья для тех, кому комнат не досталось. И эта одна-единственная ночь пробьет брешь в денежном содержании даже состоятельных сьёретт, а уж тех, кто лишь пытаются казаться таковыми, попросту уничтожит.

- А мы как же? – подождав, не добавлю ли я еще чего, спросила Катишка.

- Проедем еще два часа. – я невольно поерзала, осознавая, что эти два часа превратятся в форменную пытку. – И заночуем в городке неподалеку от столицы. Утром ты приведешь меня в порядок, мы выедем рано, очень рано, зато к середине дня окажемся в столице и сможем отправляться прямиком во дворец.

- Но… всё равно же придется несколько часов ехать! – покачала головой Катишка.

- А это уже от тебя зависит – одеть меня так, чтоб после часов в карете я пристойно выглядела.

Катишка задумалась, явно прикидывая как ей этого добиться – в глазах ее отражались комбинации из платьев, туфелек, шляпок и дорожного плаща. Наконец, что-то для себя… а скорее – для меня… решив, она кивнула… и снова задумалась:

Глава 6. Вовкуны - разбойники

Сумерки густели, как варенье на огне, превращаясь в непроницаемую ночную мглу. Смущенно поджимаясь и хихикая, Катишка вытащила из-под сиденья «вовкунью лампу» из тех, что висят в любом крестьянском доме.

- Оно, конечно, благородной сьёретте и не положено, да только кто тут увидит? – моя горничная звучно шмякнула ладошкой по стеклу. Содержимое лампы начало разгораться, а я торопливо отвела глаза, разглядывая побежавший по стенам кареты хоровод теней. Окна кареты казались угольно-черными заплатками. Я отогнула шторку, всматриваясь в тянущийся вдоль дороги плотный строй деревьев. Во мраке леса время от времени угрожающе поблескивали парные огоньки, а иногда мелькали светлые, будто призрачные, силуэты.

Над ухом у меня сосредоточенно засопели:

- Ваша милость, а… что там такое светится? - подрагивающим голосом спросила Катишка.

- А то самое, что в лампе. – сквозь зубы процедила я. – Только пока бегает.

- Экие неприличности вы говорите, сьёретта. - Катрин с опаской покосилась на лампу, потом за окно. - Неужто… вовкуны?

«А может, и ледяные шакалы.» - подумала я. Эти твари только сильную жару не выносят, а осенью, особенно после дождей, вполне могут проснуться. Голодными.

- Местные сьеры, что ли, не охотятся, ежели вовкуны прям вдоль дороги шастают, непотребствами своими светят даже и без лампы? – возмутилась Катишка.

Я не ответила – для меня, и наверняка для Хэмиша здешние безобразия тоже стали сюрпризом. План добраться до ночлега в темноте не предполагал, что компанию нам составят все хищники здешних лесов. Да что ж столичные, и впрямь зимой не охотятся, раз твари так расплодились?

- Может, туточки и разбойники проезжих на дорогах останавливают? – продолжала возмущаться Катишка.

- Тихо! – шикнула я. То ли из-за слов Катиш, то ли и вправду, мне вдруг послышался настигающий карету слаженный топот – слишком многочисленный, чтобы принадлежать нашему невеликому эскорту из двух стражников.

Я вслушалась, ту же поняв, что безнадежно: стучали колеса, скрипели рессоры, погромыхивали привязанные на задах кареты сундуки. Если и был топот, наверняка кто-то из нашего сопровождения отстал, а теперь нагоняет. А мне в жутковатой тьме чудилось, что за нами несется многочисленная погоня.

- Показалось. – окончательно уверилась я и успокаивающе кивнула Катишке.

Позади кареты глухо хлопнул выстрел и донесся отдаленный крик.

Кучер истошно заорал, судорожно защелкал хлыст, взревели скакуны… и карета рванула вперед!

Катиш вдавило в стенку, а меня швырнуло на нее сверху. Горничная подо мной сдавленно пискнула. Я отчаянно забарахталась, пытаясь подняться, и кажется, заехала Катишке локтем в грудь – она судорожно открыла рот, пытаясь втянуть воздух. Карета ухнула колесом в колдобину, нас перекатило от стенки к стенке – теперь я лежала на боковой дверце, а Катиш навалилась на меня сверху. Меня прижало щекой к окну. Темный силуэт всадника вырвался из мрака. Сначала из темноты выступила голова скакуна с торчащими дыбом иголками гребня, потом вытянутая в усилии скачки чешуйчатая шея, потом стал виден весь скакун с припавшим к шее всадником.

- Стой! Стооо… - приподнимаясь в стременах, заорал тот… и тут же грянул выстрел.

Короткая вспышка озарила темноту, над крышей кареты пронзительно и жутко свистнула пуля. Всадник с размаху ткнулся в шею скакуна, напарываясь лицом на иголки. Я уже подумала, что убит, но он шарахнулся назад и зажимая расцарапанную щеку, заорал:

- Не стреля…

В него тут же выпалили снова, а карета помчалась еще быстрее, хотя мне казалось, что это невозможно! В вихре моих юбок и визге Катиш мы перелетали от дверцы к дверце.

- Бах! Бах! Ба-бах! – выстрелы гремели со всех сторон.

- Аррррр! – ревели скакуны. Карету мотнуло с такой силой, что она наклонилась на одно колесо, и в окошке на мгновение мелькнула дорожная обочина. Карета выпрямилась, и тут же крыша прогнулась под рухнувшим на нее весом – кто-то запрыгнул сверху, а оттуда сиганул на козлы!

Истошно заорал кучер, послышались звуки ударов, карету снова мотнуло… и скакуны начали сбавлять ход.

- Это… это разбойники, да? Нас убьют? – дрожащим голосом спросила Катиш, вжимаясь в угол кареты. К груди она прижимала ящичек с украшениями. То ли собиралась из последних сил защищать немногочисленные мои драгоценности, то ли наоборот, быстренько отдать их бандитам.

- Не убьют… - выдохнула я, но убедить не смогла даже себя.

Неужели все кончится так просто и бесславно, даже не успев толком начаться? И ничего-то я не смогу и не успею, просто потому что всё отлично продумавшая я поехала в темноте по лесной дороге, где местные сьеры плевать хотели, что проезжающих грабят? Какая глупость, нелепость, какая… беспомощность!

- Спрячь нас Крадущаяся под своим хвостом, укрой крылом Летящая в Ночи… - тиская шкатулку, монотонно бубнила Катрин.

- Замолчи! – рявкнула я, сдувая свесившуюся на лицо прядь.

Карета встала.

- Готово, монсьер! – с козел радостно проорал мужской голос – мне он показался удивительно мерзким.

Послышался еще чей-то голос – вроде бы Хэмиша. Тут же смолк, неужели старика убили? Топот копыт сперва нахлынул волной, а потом стих, и наконец – шаги. Кто-то шел к карете. Споткнулся. Ругнулся сквозь зубы. Взялся за ручку – та дрогнула…

Глава 7. Мстительная маленькая сьёретта

- Бум! – карету тряхнуло, я ткнулась лбом в кожаную обивку и очнулась от больше похожей на обморок дремы.

- Что на сей раз: еще один сосед или настоящие разбойники?

- Постоялый двор… - замирающим голосом отозвалась Катиш.

- Что?

- Постоялый двор, сьёретта, самый настоящий! Мы доехали! – голос Катиш подрагивал то ли от слез, то ли от восторга.

Мимо окошка проплыл воротный столб и конюх с фонарем – мы и вправду заворачивали на постоялый двор. Я принялась оправлять перекошенный корсаж и сбившиеся рукава. За дверцей замелькал свет, наконец ручка повернулась и Хэмиш с поклоном подал мне руку. Мне понадобилась вся моя ловкость, чтобы на цыпочках переступить через сапоги Гэмми, и спрыгнуть Хэмишу в протянутые руки… а не свалиться на голову. Счастье, что старый грум меня поймал, не позволив единственной наследнице Редонов выпасть из кареты как мешок с овсом. Катишка вылезла следом, без всякого стеснения потоптавших на ногах барона.

Я огляделась и недовольно поджала губы. Каретный двор был вовсе не маленький и тесный, как мне показалось вначале. Просто на нем уже стояло две кареты.

- Гляжу, не мы одни такие умные. – тихонько шепнула я Хэмишу, на что мой грум лишь вздохнул. Он и вовсе был против моей идеи ночевать поблизости от столицы, но напоминать об этом благоразумно не стал.

- Эй! Эй, сьёретта! Вы что же… так нашенского барона и везли? Даже на сидение его не подняли?

Я обернулась.

Из распахнутой дверцы торчали подошвы сапог. Рядом, разглядывая брошенное на полу меж сидениями тело, застыл наемник из свиты Гэмми. Взгляд его был устремлен вглубь кареты, и я отлично знала, на что он смотрит – на отпечатки моих туфель у Гэмми на груди.

Я только не понимаю, почему молодчик злится? Злюсь тут я – сидеть, упираясь подошвами в Гэмми, было чудовищно неудобно. Я тыкалась носом в собственный коленки при каждом толчке.

- Он ради вас… а вы! – выпалил молодчик.

Я узнала голос! Это он остановил нашу карету… рядом с вовкуньей стаей! Еще и по крыше потоптался!

- Да как ты смеешшшшь… - зашипел на него Хэмиш.

Еще четверо всадников, прискакавших вместе с Гэмми, перестали обихаживать лошадей и начали торопливо стягиваться к своему, видимо, предводителю…

Взмахом руки я остановила схватившегося за пистоль Хэмиша и с интересом уставилась на благородный нос, и совершенно позорные, просто как крысиные хвостики, усики наемника:

- Представьтесь.

- Ах, как же я мог забыть – с благородной сьёреттой, которая попирает своих поклонников ногами, этикет надо соблюдать неукоснительно! – издевательски протянул молодчик с усиками. - Лейтенант отряда «Серых всадников» Лукаш Топотун. – он издевательски-небрежно помахал шляпой, не столько кланяясь, сколько изображая поклон.

- Служите барону Гельмуту или разовый наем? – поинтересовалась я.

- Сьер барон просил меня и моих людей помочь в деликатном деле сватовства к самой нежной… - выразительный взгляд на засунутого между сидениями Гэмми. – Доброй… - еще один взгляд. – И заботливой девушке в Овернии! – и третий взгляд. – Которую он знает и любит с самого детства! – почти проорал он. И шепотом добавил. – Только видно, недостаточно… знает.

- Разовый. – заключила я. – А клятва наемников, как там у вас: способствовать целям нанимателя, защищать, не скрывать связанных с наймом сведений…

- Ого, какие знания! Случалось нанимать нашего брата? Интересно, и зачем наемники эдакой… сьёретте? – тон и выражение его лица делали вопрос на редкость похабным.

- До самого сватовства давали или дальше тоже? – резко спросила я.

- До сватовства и возвращения в поместье подрядились. – мгновенно помрачневший Топотун покосился на окровавленную тряпку на плече своего человека. Кажется, для них наглость вовкунов тоже стала неожиданностью. Что за наемники такие непредусмотрительные? Простого барона им, и то доверить нельзя!

- В таком случае… - голосочком столь сладким, что хоть в крепкий кофий добавляй, пропела я. – Лукашик… - лейтенанта наемников перекосило, когда я низвела его и без того простонародное имя до вовсе крестьянского. - Передайте барону Гельмуту, что я жду от него подобающих извинений. За безобразную погоню, которая напугала меня и мою служанку. За бесстыдную попытку свататься к наследнице Редон на большой дороге, о чем я немедленно отпишу графине-тетушке. И наконец… за вопиющую грубость его человека. – я окинула наемника задумчивым взглядом и закончила. – В вашем случае, Лукашик, это должно стоить не меньше десятка плетей.

Улыбка словно примерзла к губам лейтенанта. Кровь отхлынула от его лица, и тут же прилила снова, щеки раскраснелись, а крысиные хвостики усов задрожали, словно вот-вот встанут дыбом. Он открыл рот…

- Пока десятка. – мило улыбнулась я. – Не забудьте передать, а то будет сьер барон удивляться, почему его в нашем доме больше не принимают. И уберите, наконец, вашего нанимателя из моей кареты!

- Благородная… - сдавленно прохрипел мне в спину лейтенант.

Да, я благородная, а ты что-то еще хотел добавить? Я неторопливо оглянулась через плечо… и увидела, как двое наемников повисли у своего лейтенанта на плечах – один зажимал ему рот перчаткой.

Двор Отбросов Глава 8. Отбросы, как есть

- Эй, Крыска, мы тут! - из бокового проулка двое мальчишек выкатили тачку.

- Даже не скрипнула. – похвалил один, всем весом налегая на ручки. Весу в нем было, немного – мальчишка оказался тощим, как и сама Крыска, зато жилистым, так что тачка споро заскакала по булыжникам.

- Мы и просо нашли, и горшок с кашей. – похвастался второй мальчишка – приземистый крепыш. Был бы крепеньким толстячком, если бы ел хотя бы досыта. А так щеки, самой природой предназначенные быть пухлыми, проваливались почти до зубов. И весь он производил странное впечатление – вроде пирожка без начинки, слепленного хозяйкой из остатков теста. Собственно, его сперва и прозвали Пирожком, но очень скоро переименовали в Пырю.

- Да она эту кашу нам, считай, сама дала! – фыркнула Крыска, пристраивая ковригу и сверток с колбасками поверх остальной добычи.

– Крысь, а можно нам с Чучелом? - Пыря крупно сглотнул.

- По одной, они для Гонории! – строго сказала Крыска. – Держи, Чуч!

Тощий принялся жадно жевать, продолжая толкать груженую тачку одной рукой.

- Все равно побьет – мы ж ей всё не отдадим. – проворчал Пыря, жадно глядя на сверток – свою колбаску он заглотил в один присест.

- Побьет – не забьет. – сурово отрезала Крыска. – У нас завтра еще дела.

Троица шустро просочилась в узкий проход между двумя мануфактурами и выбралась в маленький дворик. В глубине его прятался кособокий домишко со щелястыми ставнями. Над дверью гулко хлопала вывеска «Приют почтенной мистрис Гонории Лапки для неисправимо порочных детей». На стене рядом было криво намалевано «Двор Атбросов». Время от времени мистрис Гонория приказывала стереть надпись, но она обязательно появлялась снова и обязательно с первой буквой «а».

Высокий Чуч открыл ставню, свертки с добычей споро перекидали в темноту, а тачку забросали старыми корзинами. В руках у троицы остались колбаски, коврига, и горшок с кашей.

- Пошли сдаваться? – вздохнул Пыря и все трое шагнули на истошно заскрипевшее крыльцо.

- Явились наконец-то!

Погруженную в сумрак комнату освещало лишь пламя жарко растопленного очага.

- Не слишком-то вы торопились! – женщина в кресле у камина поглядела на переминающуюся перед ней троицу с явным неодобрением. – Поздороваться забыли… – требовательным тоном напомнила она.

- Доброго вечерам вам, мистрис Гонория, благодетельница наша! – слаженным хором проскандировала троица. Чуч и Пыря сложились пополам, и помахали ладонями у пола, изображая что-то вроде придворного поклона – каша в зажатом подмышкой у Чуча горшке звучно булькнула. Крыска присела в неуклюжем реверансе.

Мистрис Гонория с прищуром оглядела на склоненные перед ней головы, и наконец презрительно процедила:

- Отбросы – они отбросы и есть, сколько ни учи. Смотреть на вас тошно! – и видно, чтоб смыть тошноту, требовательно подняла бокал.

Тень за спинкой кресла шевельнулась и в бокал полилась рубиновая, терпко пахнущая специями винная струйка. Мальчик за креслом мистрис казался старше остальной троицы – ему уже наверняка сравнялось пятнадцать, а может и все шестнадцать. Он был умыт и аккуратно причесан, и даже одет с некоторой претензией на шик. Хотя если присмотреться, шик весьма потертый и с чужого плеча.

Мистрис благосклонно кивнула. Мальчишка тут же отступил в тень, так что видны были только его блестящие глаза, внимательно наблюдающие за троицей.

- Ладно, поднимайтесь… - мистрис повернула бокал так, чтобы не оцарапаться о надбитый край, и сделала глоток, слегка примиривший ее с несовершенством мира.

Крыска с облегчением выпрямилась – ноги уже начали подрагивать, все же день был тяжелым. Рядом со вздохом выпрямились мальчишки.

- Не сметь вздыхать! Неблагодарное отребье! Ваши отцы – бандиты, а ваши матери – шлюхи! Вышвырнули вас в канаву, а мне теперь возись! Я по попечителям езжу, подметки сбиваю, чтобы эти почтенные люди уделили хоть кроху от своих щедрот таким порочным тварям, как вы! Благодаря мне у вас есть крыша над головой, а вам поклониться трудно, мерзавцы? - голос мистрис перешел на визг, она начала подниматься, опираясь подрагивающей рукой на ручку кресла…

- Да они в ногах у вас должны валяться и ботинки целовать! – мальчик выглянул из-за спинки кресла – на губах его цвела очаровательная виноватая улыбка. – Но они же уличные, мистрис, вот и не умеют. Но в душе-то понимают! И даже ценят! В меру своего жалкого разумения, конечно…

Низко склонившая голову Крыска метнула на него угрюмый взгляд.

- Вот разве что – в меру… - простонала мистрис Гонория, прижимая пальцы ко лбу.

- Умоляю, вам вредно волноваться! Позвольте я еще налью. - мальчишка подсунул на резную спинку кресла подушку и приглашающе качнул бутылью.

- Только ты, Мартин, и даешь мне надежду! Ведь какой был злобный волчонок, но немного воспитания… и вот! Ты ж моя гордость! – мистрис двумя пальцами потянула его за щеку, растягивая улыбку мальчишки в жутковатую гримасу. И уже другим тоном отрывисто бросила. - Показывайте, что принесли! Надеюсь, хоть сегодня вы меня не разочаруете.

- Да, мистрис Гонория…

Перед мистрис были торопливо выложены хлеб, сыр и пакет с колбасками.

Королевский двор. Дорога Глава 9. Постоялый двор на четырех невест

Дверь таверны распахнулась и на меня обрушились тепло и яркий свет. Пришлось приложить усилие, чтобы не щуриться неподобающим для благородной сьёретты образом.

- Добро пожаловать, сьёретта! Присаживайтесь до других сьёретт, я вам поснедать соберу. А девки мои пока комнату приготовят. Это вы удачно понаехали, у нас как раз самая распоследняя осталась. – дородная хозяйка сбежала по скрипучей лестнице, на ходу вытирая руки вышитым передником. Сквозь перила было видно как две тоненькие девочки в грубых саржевых платьях мечутся с подушками и стопками белья наперевес.

Другие благородные сьёретты и впрямь имелись – за длинным дубовым столом, выжидательно глядя в мою сторону, сидели три девушки. Я неторопливо направилась к ним и остановилась, выжидательно оглядывая одну за другой.

- А почему это ты думаешь, что мы должны представляться первыми? – выпалила девица лет шестнадцати в слишком ярком для дороги наряде. – Может, мы знатнее?

- Жаль будет, если из-за таких сомнений я не смогу познакомиться с достойными сьёреттами. – кивнула я так равнодушно, что даже выглянувшей из кухни хозяйке было ясно – нисколечко не жаль! – Кроме вас, конечно… - с легкой гримаской – надо же, как мне не повезло! – закончила я.

- Почему это – кроме меня? – растерялась она.

Сидящая рядом с ней девица даже постарше меня, в платье, наоборот, слишком строгом, делавшем ее похожей на гувернантку, с молчаливой мольбой возвела глаза к закопченным бревнам на потолке таверны:

- По твоему воспитанию, сестрица, очевидно, что первой представляться тебе. – вздохнула она. – Да, сьёретта, вы верно поняли, мы – безземельные. Дочери шевалье Шигар. – она склонила голову в коротком поклоне. – Я – Малена… моя матушка – третья дочь барона! А эта невоспитанная девчонка – моя сводная сестра Амелия.

- У моей матушки – мануфактуры! А ваша эта земля вообще никому не нужна, одни расходы от нее. А у вас ее еще и вовсе нет. Ничего, кроме гонора! – фыркнула Амелия.

- Амелька, замолкни, не позорь нас! – прошипела Малена, а в глазах ее блеснула настоящая ненависть.

Как интересно!

- Виконтесса Маргарита Пеленор. – едва слышно прошелестела пухленькая блондинка в дорожном платье цвета пепла.

- Глава дворцовой охраны – виконт Маттео Пеленор, ваш батюшка?

- Да. – пролепетала виконтесса. – Я у дядюшки, брата батюшки, в поместье воспитывалась. А нынче меня батюшка ко двору вызвал.

- Оливия, графиня Редон. – представилась я.

- Ух ты, а ты и вправду большая рыбка… - почти восторженно начала Амелия и тут же насмешливо добавила. - …в дальнем пруду.

Сквиталась. Попробовала, во всяком случае.

- Амелия… - мученически простонала Малена и тут же повернулась ко мне. – Слышали о ваших знаменитых оранжереях. Говорят, там есть растения из самой Чащи?

- Есть. – коротко кивнула я, усаживаясь за стол. Виконтесса Маргарита бросила на меня испуганный взгляд и суетливо подвинулась, прошуршав по лавке пышными юбками. Будто боялась, что я сейчас вытащу из рукава дикую огнеплюйку и выжгу ей глаза. Напрасно боялась, огнеплюйки у нас все оранжерейные и такие большие, что в рукав никак не влезут. Да и выжечь могут не только глаза. У нас их обычно армейцы заказывают.

- Замолчи, Маленка, никому про лесные сорняки слушать не интересно! Пусть лучше Маргаритка нам про двор расскажет, раз у нее дядюшка там самый главный. – влезла Амелия.

- Полагаю, самый главный там все-таки король. – хмыкнула я, хотя на самом деле полагала, что главный при дворе – герцог-регент.

- Вот про короля пусть и расскажет! Какой он? А девушки ему какие нравятся? – деловито затребовала Амелия.

- Но… я не знаю. Я никогда не была при дворе! – запротестовала Маргарита. – И сейчас бы не поехала, если бы не королевский приказ.

- Ой, слыхала я такие речи: «я не про это, а где карета!» Замуж, небось, бегом поскачешь, только помани! Сами-то вон, вроде нашей Маленки, не молоденькие. – и с высоты своих свеженьких шестнадцати Амелия обвела нас, девятнадцати-, а может даже и двадцатилетних старух, торжествующим взглядом.

- А вот и ужин! – возникшую паузу разрушила появление хозяйки… но главное – горшка в ее руках, одуряюще пахнущего мясом. – Кушайте на здоровье, оголодали, небось, в дороге-то.

Слава Крадущейся, длинную протяжную трель, которую издал мой желудок, не услышал никто – шумная возня хозяйки, наполняющей мясным рагу вырезанные из хлебных ковриг тарелки, заглушила бы и пушечный залп. Стараясь не выдать жадное желание, я поднесла к губам кружку с ледяной, до ломоты в зубах, колодезной водой.

В дороге не едят. В дороге не пьют. Во всяком случае, если не хочешь позориться, прячась по придорожным кустам от собственной охраны, в которой кроме старины Хэмиша – еще двое молодых мужчин. И оба прекрасно знают, что графиня за тем кустом отнюдь не букет собирает. Но это не значит, что дорожный пост легко дается!

Первый, прохладный, оглушительно вкусный глоток воды шелком скользнул в пересохшее горло. Второй, третий… Отчаянным усилием не позволяя себе осушить кружку до дна, я поставила ее на стол, и сдерживая дрожь в руках, аккуратно принялась за рагу.

Счастье – есть! Это – счастье поесть! Для придорожного трактира в мелком городишке рагу оказалось удивительно вкусным.

Глава 10. Граф-виконт-а-может-барон

Граф-виконт-а-может-барон с ловкостью циркового акробата кинул шляпу в руки одному сопровождающему, а плащ – другому.

Прищурился от яркого света, запрокинул голову, с легким удивлением разглядывая покачивающееся под потолком зала тележное колесо закрепленными по кругу шарами вовкуньих ламп. Пару мгновений его рассматривал, и наконец выдохнул почти восторженно:

- Это что, у всех простолюдинов так? Ну и затейники! – и направился к нам, на ходу взбивая белоснежное кружево манжет.

- У нас-то при дворе светильники все из-за моря привезенные. – доверительно сообщил он. – Все же знатные дамы… и девицы… не стоит им на такое смотреть. – он снова покосился на потолок, а потом перевел взгляд на наши ковриги. – Вот не думал, что всего-то полдня езды от столицы… и уже такая… мммм… простота нравов.

Кажется, белокурой виконтессе отчаянно захотелось то ли спрятать злополучную ковригу за спину, то ли наоборот, нахлобучить ее, вместе с остатками рагу, красавчику на голову. Не подозревающий об опасности граф-виконт-а-может-барон оценил приборы сестер Шигар и выразительно пошевелил бровями:

– А вот это уже интересно… Вы у нас, выходит, добрая девочка, компаньонку со своей посуды кормите?

Малена задохнулась. Щеки ее вспыхнули нездоровым румянцем, а лоб, наоборот, побелел. Она беспомощно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба, а на глазах ее вскипели слезы.

- Бац! – ладошка младшей сестрицы крепко приложила старшую по шнуровке платья – Малена судорожно выдохнула и закашлялась.

- А я говорила, поярче одеваться надо! – сквозь зубы процедила Амелия и с вызовом взглянула на мужчину. – Никакая это не компаньонка, а сестрица моя, Малена!

- Маленаааа… - протянул граф-виконт-а-может-барон, вопросительно склоняя голову к плечу.

- Шигар… - выдохнула та.

Граф-виконт-а-может-барон сунул руку под плащ, вытащил оттуда свиток, и не глядя опустился на бдительно подсунутый одним из сопровождающих табурет:

- Шигар… Шигар… - быстро раскручивая свиток, забормотал он, лицо его озарилось, и он воскликнул. – Есть такие! Малена и… - он поглядел на младшую сестру и удовлетворенно закончил. – И Амелия! – чиркнул в свитке грифелем, что вложил ему в руку второй лакей. – И ещеееее… - он вопросительно поглядел на виконтессу.

Пеленор представилась, завороженно глядя на сползающий на пол «хвост» развернутого свитка, и приезжий сьер перевел вопросительный взгляд на меня.

А я – ем. Много нельзя, завтра ведь тоже ехать, да еще и выглядеть безупречно, но еще два, а то и три раза по пол-ложки этого чудесного, восхитительного рагу я могу себе позволить.

Граф-виконт-а-может-барон встряхнул свиток – край с сухим шорохом прошелся по полу.

Я подцепила аппетитный кусочек мяса на кончик ложки и отправила в рот.

Граф-виконт-а-может-барон требовательно постучал грифелем по свитку.

Я заглянула в свою ковригу – с едой пора заканчивать, значит, посмотрим, что тут самое вкусное…

- Гхм! Гхм-гхм! – он демонстративно откашлялся.

Вот эти грибочки очень, очень хороши…

- Ой, а я поняла! – Амелия подпрыгнула на стуле захлопала в ладоши, как отгадавшая сложную загадку маленькая девочка. – Вы же не представились, монсьер! Дама же не представляется первой, раньше кавалера! Это неприлично!

Остальные юные дамы дружно захлопали глазами – вроде тех сов, что облюбовали для ночных посиделок толстую ветку у окна моей комнаты. А потом начали так же дружно краснеть. Дамы, не совы, конечно же… Священные птицы Летящей особой стыдливостью никогда не страдали. Это что ж с совой надо делать, чтоб та – покраснела?

- Вы же сами представились, сьёретта Амелия! – возмутилась Маргарита.

- Так я растерялась! Он с этим свитком прям как сборщик податей. – Амелия ткнула в графа-виконта-а-может-барона пальцем. Мизинцем, видно, для большей вежливости. – Им отвечать надо, еще и забалтывать, пока маменька годный подарочек соберет.

Вот теперь граф-виконт-а-может-барон закашлялся всерьез. Лакей тут же появился рядом со стаканом воды.

- Э-э-э… А-а-а… - сьер забулькал, глотая воду, наконец отставил стакан и хрипло выдавил. – Шевалье Серхио Омер, сьёретты, к вашим услугам.

Не граф. Не виконт и даже не барон.

- Безземельный! – дружно выдохнули девицы, а Амелия презрительно фыркнула. – Вот правильно графиня Редон его заподозрила.

Они полагают, что будь он и впрямь графом, я бы вела себя по-другому?

- Редон? Графиня? – безземельный Омер ничуть не смутился, наоборот, услышав мой титул насторожился, как почуявший вовкуна охотничий гончак, и снова принялся крутить свиток. – Есть такая! – он радостно ткнул грифелем в свиток и поглядел на меня с совершенно детским любопытством. – Из обедневших, что ли?

- А я говорила. - пробормотала Амелия.

- Так графство вроде бы не нищее. - задумался шевалье. – Помниться, один мелкий сьерчик из королевских сборщиков рассказывал, там даже приписные крестьяне откормленные, будто коты с королевской кухни!

Сбереги Летящая, не тронь нас, Крадущаяся! Напишу тетушке, пусть спросит, куда старосты смотрели, когда этот самый королевский сборщик по нашим деревням шастал! Мы для чего вдову Якушика и других бездельников держим? Из тех, что ноют да одалживаются, вместо того, чтоб хотя бы по окраинам Чащи пройтись и с травяного огородика жить потом если не безбедно, то хотя бы сыто.

Глава 11. Два жениха и целая драка

На пороге, держась одной рукой за дверной косяк, а другой опираясь на мерзко ухмыляющегося лейтенанта Лукаша, стоял Гэмми. Ушибленный… но не сломленный.

- Папенька мой – первый секретарь дорожного департамента. – снисходительно бросил шевалье.

- Невелика птица! – фыркнул неукротимый Гэмми.

- Это вот… дурак, что ли? – шепотом спросила Амелия. – Знаете, какую взятку моя маменька шевальешному папеньке дала, чтоб дорогу к нашим мануфактурам проложили?

- Я не знала даже, что у нас дороги есть. – простодушно удивилась виконтесса. – Когда едешь, так и незаметно.

- Я – барон Аденор! Графиня Редон – моя невеста! – Гэмми по-бойцовски выпятил грудь.

- А вот этого не знала я. – сквозь зубы процедила я.

Кажется, милый Гэмми увидел мое лицо поверх плеча противника и слегка сбавил тон:

– Я к ней первый посватался!

- Не важно, кто первый, важно, кому сказали «да»! – шевалье тоже напыжился, распушив кружевное жабо.

- Такому нахалу как вы, монсьер, это самое «да» не то, что графиня – последняя посудомойка не скажет! – срываясь на фальцет, заверещал Гэмми. – Не бойся, Ливви, я тебя защищу! Выкиньте его отсюда! – он отцепился от плеча лейтенанта Лукаша, и жестом полководца, отправляющего полки в бой, указал на шевалье Омера.

Наемник паскудно ухмыльнулся и поигрывая вытащенным из-за пояса кинжалом, двинулся к Омеру:

- Проваливай по-хорошему, придворный петушок, лакеи твои тебе не помогут.

- Они – нет, а вот мы – очень даже. – прогудело из распахнутого дверного проема и в таверну разом ввалились «Серые всадники», вместе с другой пятеркой наемников – по черным накидкам с желтым кантом любой ребенок в Овернии опознал бы знаменитых «Шершней».

- Папенька меня бы без охраны не отправил. – снисходительно улыбнулся Омер.

- Ах ты ж папенькин сынок! – взвыл Гэмми, отпустил дверной косяк… и почти рухнул внутрь зала, по дороге вцепившись в кружевную манишку соперника.

На пол они свалились вместе.

Командир «Шершней» без замаха всадил кулак поддых ближайшему «Серому всаднику». Добавил согнувшемуся пополам противнику по затылку, роняя того носом на выставленное колено. Бесчувственное тело сползло на пол, «Шершней» мгновенно оказалось на одного больше. Стало понятно, почему их считаются элитой среди наемников.

В «Серых всадников» с грохотом полетел табурет, а следом с ревом ринулись «Шершни». Лишь один остался рядом с катающимся по полу нанимателем, примериваясь сдернуть с него Гэмми, как только тот окажется сверху. Но не вышло. Очухавшийся лейтенант Лукаш прыгнул «Шершню» на спину, локтем пытаясь зажать горло. «Шершень» тут же запрокинулся назад, глуша лейтенанта об наш стол.

Амелия смотрела на них с любопытством, зато виконтесса Маргарита пронзительно взвизгнула и вскочила.

- Полагаю, сьёретты, нам стоит разойтись по комнатам. – вздохнула я. – Ужин безнадежно испорчен. – и направилась к лестнице. На мгновение пришлось задержаться, когда тяжелая глиняная кружка просвистела у самого моего носа и врезалась в стену. Я переступила через осколки и начала подниматься по лестнице.

- Ну вы и… графиня! – выпалила мне вслед Амелия и непонятно было, чего в этом возгласе больше – восхищения или возмущения.

- Графиня Редон, я к вам потом загляну! За ответом! – из-под рухнувшего стола прохрипел Омер.

- Ливви, не бойся этого негодяя, жди меня! – завопил Гэмми, схватил с нашего стола что попало – попалась ложка. Грозно размахивая этой самой ложкой, он ринулся за противником под стол.

- На кипящую охотничью похлебку похоже. – задумчиво сказала Малена, с высоты лестницы разглядывая бушующую внизу драку.

- Еще даже до дворца не доехали, а у Ливки уже целая драка! – завистливо пробормотала Амелия. – И два жениха.

- Дорогая Амелия, можете забирать, что вам нравится: хоть женихов, хоть драку. – искренне предложила я.

- Драка мне без надобности. – сурово отрезала Амелия. – А женихов надобно сперва всех посмотреть. Мы еще до дворца не доехали, а тут уже и барон, и сынок первого дорожного секретаря. Глядишь, при дворе-то пожирнее караси водятся.

Стол, под которым укрылись Гэмми и шевалье Омер, развалился на кусочки. Сцепившиеся в драке наемники рухнули на своих нанимателей сверху и прокатились по ним. Лейтенант Лукаш душил командира «Шершней» прямо на груди у Гэмми – придавленный Гэмми хрипел громче недодушенного «Шершня». И страшнее.

Я отвернулась и направилась, наконец, к своей комнате.

- Эй, сьёретта графиня, если захочешь на ночь поболтать, так мы с Маленкой в соседней комнате! – крикнула мне вслед Амелия.

Я торопливо захлопнула за собой дверь, сделав вид, что не услышала.

- Сьёретта Оливия… - поджидающая меня в комнате Катиш нервно сцепила пальцы на переднике – глаза у нее были большие и напуганные. – А может, Хэмиша позовем? Пускай с нами переночует.

- Тогда уж и охранников наших давай! А завтра при дворе будут судачить, что графиня Редон провела ночь с тремя мужчинами? – прошипела я, ни мгновения не сомневаясь, что будут.

Двор Отбросов Глава 12. Счастье для отбросов

- Хрясь!

- Аааай! – простонал Пыря.

Мартин картинно перекинул хлыст с руки на руку и снова ударил с оттяжкой.

- Ай-яй-яй! – заголосил Пыря.

- Теперь ты! Задирай юбку! – хлыст ткнулся в сторону Крыски.

Девчонка посмотрела на Мартина недоуменно, потом беззвучно хлопнула себя ладонью по лбу… вправду задрала юбку, и выудила из пояса застиранных панталон серебрушку и пяток медяков.

- Взаправду сперла! – тихо хихикнул Пыря, крупными ломтями кромсавший хлеб.

Девчонка самодовольно улыбнулась и бросила монетки к другим трофеям. Мартин кивнул и снова замахнулся.

- Рррраз! – хлыст звонко щелкнул… по обтянутому кожей круглому валику.

Не переставая нарезать сыр, Крыска пронзительно взвизгнула.

- Два! – хлыст взлетел и опустился, валик дернулся под ударом, Крыска взвизгнула снова.

- Семь… - жестом дирижера королевской оперы, Мартин дал понять, что визжать уже можно и потише, и Крыска послушно добавила в вопли хрипотцы. – Восемь…

На десятом ударе Мартин потер натруженное правое плечо, повесил хлыст на гвоздь, а кожаный валик закатил в угол и забросал ветошью. Схватил кусок хлеба с сыром и принялся с жадностью есть. Остальные, только и ждавшие пока он присоединится, тоже накинулись на еду.

Некоторое время было слышно одно лишь чавканье, пока, наконец, Мартин не перехватил руку Пыри, потянувшегося за еще одним ломтем хлеба:

- Оставь, завтра столько еды не достанем. Мне и так не нравится, что вы к трактирщику в кладовку полезли. А если он мистрис Гонории пожалуется?

- Ну так ты нас выпорешь! – утаскивая хлеб из-под руки Мартина, легкомысленно хмыкнул Пыря.

- И буду пороть, пока вы не скажете, куда дели припасы? – Мартин зло прищурился, кивая на мешочек с мукой, припрятанный под кучей ветоши, будто бы наваленной для тепла.

У Пыри вытянулась физиономия, видно, сообразил, что мистрис в поисках добычи могла зайти весьма далеко.

- В трактире был Слепой. – вмешался обычно молчаливый Чуч. – Так что я на полу в кухне след оставил. Большого башмака… А еще вяленое мясо на постамент к статуе Крадущейся закинул, когда мимо рынка шли.

- Считаешь, трактирщик на нищих подумает? – хмыкнула Крыска.

Мелким воровством нищие тоже не брезговали, а при малейшей попытке стребовать украденное закатывали припадки, проклиная скаредов, жалеющих хлебную корку убогим, и обещая, что после смерти те всенепременно окажутся у Крадущейся под хвостом. Со своей покровительницей они всегда делились, оставляя хоть хлеба кусок, а иногда и что посущественней. Поэтому если кража и впрямь была мелкой, с ними предпочитали не связываться.

- Стратег. – без улыбки протянул Мартин. – Почти генерал Бардис в битве у Желтых Свистунов.

Чуч аж зарделся от удовольствия – после того, как ему на помойке попалась книжка об овернских войнах, хитроумный генерал Бардис был его кумиром.

- Ладно, поглядим, что там у нас. - Мартин с шиком облизал промасленные пальцы, раскопал набросанную на пол ветошь и вытащил из-под половицы маленький тугой сверток. Внутри обнаружилась горстка монет: по большей части медных сентаво, но было и немного серебра. Отдельно, тщательно завернутые в тряпицу, лежали три золотых соверна.

Медленно и сосредоточенно, Мартин принялся пересчитывать монеты. Он хмурил лоб и шевелил губам: медяшка за медяшкой с тихим бряканьем падали в общую кучку. Пока между пальцев у Мартина не остался зажат самый последний медяк.

- Ну? Ну что? – не выдержал Пыря, с надеждой заглядывая в лицо предводителю. - Мартин, не томи, ну!

Мартин с нарочитой небрежностью кинул медяк поверх кучки монет, помолчал мгновение, равнодушно глядя на изнывающего от нетерпения Пырю и отчаянно пытающегося сохранить хладнокровие Чуча… и расплылся в широкой торжествующей улыбке.

- Мы набрали? – восторженно и почти неверяще выдохнул Пыря. – Мы набрали пять совернов для толстого Андриса? Чуууч! – Пыря на радостях ткнул приятеля кулаком в плечо, так что Чуч покачнулся. – Быть тебе всамделешним капралом!

- Мастер-капрал Чуч! – Крыска изобразила неуклюжий реверанс, а вот Мартин умудрился поклонится с настоящим изяществом:

- Поздравляю вас, мастер Чуч! А может даже, сьер-офицер Чуч?

Кровь бросилась Чучу в лицо, он задышал часто и глубоко, смиряя волнение. Капральский лагерь для солдатских сирот был его мечтой. Жилось там, поговаривали, несладко, но отмучавшись год, можно было идти в армию не простым рекрутом, а самым настоящим капралом. Ходили слухи, что выходцы из капральских лагерей даже в офицеры выбивались. Чуч в такие чудеса, конечно, не верил, но мечтать – мечтал. Только вот приютскому отбросу попасть в эти лагеря не светило ни за что и никогда.

Андриса, сына солдатской вдовы, Мартин отыскал на рынке. Был Андрис толст, неповоротлив и добродушен, и ненавидел саму мысль об армии, зато мечтал поступить в ученики к пекарю, и готов был поменять мечту на мечту. Отдать свои бумаги Чучу в обмен на деньги, достаточные для ученического взноса в пекарскую гильдию.

Собрать деньги надо было не позже весны, когда толстяку исполнялось четырнадцать – мальчишек старше в лагеря уже не брали. Сам Чуч был старше, ему уже почти сравнялось пятнадцать, но от постоянных голодовок он оставался невысоким и худым, да и два года – не пять, если кто засомневается, он сумеет отбрехаться. Да и и дожидаться, что через год устройством его дальнейшей судьбы займется мистрис Гонория, Чуч не собирался. До нынешнего дня.