Отборная невеста кн. 1

Пролог. Короли и отбросы

Крупный ледяной шакал с разгона выскочил на опушку — снежные смерчи взвились из-под его лап. Понял свою ошибку, метнулся назад в лес, но было поздно. Огромная белая сова бесшумно скользила между заснеженными ветвями. Шакал жалко тявкнул и понесся прочь, почти сливаясь со снегом голубовато-белой шкурой.

Очерченная лунным светом крылатая тень накрыла шакала. Зверь оттолкнулся задними лапами, и взвился в прыжке навстречу хищнице. Его челюсти звучно лязгнули у самого крыла. Сова резко завалилась набок. Шакал взвизгнул и полетел вниз, тяжелой тушей пробивая толстый слой снега. Сова спикировала следом, ее когти сомкнулись на позвоночнике шакала, снова раздался визг — теперь уже совсем отчаянный. На лесной опушке забил белый фонтан — сверкающий в лунном свете снег взлетал под ударами крыльев и лап. Сова взмыла, поднимая в когтях еще дергающееся тело. Шакал яростно пытался достать противницу шипастым, похожим на толстую палицу хвостом, но сова маневрировала, уворачиваясь от ударов и ни на миг не отпуская добычу. Наконец хвост последний раз хлестнул воздух, и бессильно повис. Шакал обмяк, только сыплющиеся сверху капли крови густо пятнали снег.

Сова разжала когти, добыча рухнула в снег. Крылатая хищница упала сверху, ударила клювом и принялась быстро и жадно выклевывать куски еще теплого мяса.

Беззвучно перетекая с лапы на лапу, из-за деревьев выскользнула крупная кошка. Лунный свет пробежал по ее серой шубке, на мгновение засверкавшей как драконья чешуя. Не доходя пары шагов до рвущей добычу охотницы, кошка невозмутимо уселась, обвив лапы пушистым хвостом, и сощурилась. Кажется, весьма иронически.

Сова резко повернула голову — из клюва свисал кусок мяса, в круглых, как плошки, ярко-желтых глазищах светилась охотничья ярость.

— Трррапезничайте, доррогая, трррапезничайте. Не торрропитесь. — тягуче мурлыкнула кошка и принялась сосредоточенно вылизывать лапу.

Некоторое время был слышен только хруст костей под ударами мощного клюва. Наконец резкие движения замедлились, сова клюнула еще разок, другой… уже лениво, и тяжеловесно отлетела в сторону, явно предлагая кошке присоединиться к трапезе.

Кошка неторопливо подошла и деликатно захрустела — не столько насыщаясь, сколько не желая обидеть отказом.

— Благодарррю, дорррогая, весьма вкусно… и этот неперрредаваемый аррромат стррраха, погони и схватки… — она аккуратно умылась лапкой и предвкушающе протянула. — Теперь бы еще десерррт…

— Будет вам десерт, дорогая. — там, где в снегу возилась белая сова, медленно поднималась дама в накидке, ворот и рукава которой украшали мелкие пушистые перышки. Вытянувшаяся у ее ног тень совы аккуратно свернула крылья, и исчезла под подолом строгого зимнего платья. Лишь в уголке неулыбчивых губ осталась крохотная капелька крови. — И даже развлечение будет.

— Знаете вы, как подманить маленькую доверчивую кису. — кошка потянулась… и на ее месте поднялась вторая дама. Поправила изящную шапочку, при виде которой у столичных модниц дыхание перехватило бы от восторга, с кошачьей брезгливой грацией стряхнула налипший на меховой плащ снег. Льнущая к ее ногам тень с треугольными ушками и пушистым хвостом юркнула под полу плаща и пропала.

Жутковато, по-птичьи, поворачивая голову, Сова огляделась:

— Нам туда, где городские огни.

— Кажется, это пожар. — Кошка прищурилась, изучая стоящее над горизонтом оранжево-багровое зарево.

— Я же и говорю — где городские огни. — Сова подобрала подол и зашагала в сторону горящего города. За спиной у неспешно шествующих леди осталась цепочка крупных кошачьих следов и треугольные отпечатки совиных лап. Но вот ветер взвихрил поземку и следы пропали.

На фоне темного неба снежные хлопья мешались с черными лепестками золы. Огонь яростно жрал прогнившие доски ветхих лачуг, даря нищей окраине свою пылающую роскошь. Втоптанный в грязь алый цветок огнеплюйки еще разбрасывал искры, и огонь разгорался сильнее, чадя смрадным дымом.

— Ииии! — вопль ужаса сменился надсадным кашлем, мечущаяся между огненных стен женщина обессиленно рухнула на колени.

Огонь затрещал — будто расхохотался.

— Нет… Умоляю! — прижимая к себе потерявшего сознание ребенка, выдохнула женщина сквозь лопнувшие от жара губы.

Пламя торжествующе взвыло, взмывая до темных небес и… распалось пополам. Мгновение женщина неверяще глядела в раскрывшийся в огне тоннель — и ринулась в него, все также крепко прижимая к себе ребенка. Вихрем пронеслась между пылающих стен, и захлебываясь счастливым воплем, рухнула в мокрый и холодный талый снег.

Из огненного тоннеля неспешно, будто на прогулке, вышли две дамы, и ни на миг не ускоряя шаг, углубились в охваченный бунтом город.

Двое в одинаковой зелено-желтой солдатской форме, рыча, катались по земле. Пробегающий мимо оборванец походя пырнул кривой заржавленной саблей, убивая разом и одного и второго.

— А что здесь, собственно, происходит? — полюбопытствовал мурлыкающий женский голос.

— Мразь вальеровскую бьем, чтоб им всем сдохнуть вслед за ихней поганой Вальерихой! Хватит, пожировали на нашей крови! — хрипло проорал оборванец.

— А чуть более подробно? — уточнил мурлыкающий голос… и только тогда оборванец обернулся, выставив перед собой ржавую саблю.

— Осторожнее, любезнейший. — взгляд сквозь круглые стеклышки золотого пенсне был таким строгим, что оборванец невольно попятился, чувствуя отчаянное желание спрятать саблю за спину, как в детстве рогатку. — Вальериха, дорогая, это дочь первого советника герцога Вальеро, супруга короля и мать наследника престола. Близость к трону заставила герцога несколько… увлечься.

Дамы проследовали сквозь кипящую схватку.

— Перепутал государственный карман с собственным?

— О, пока герцог потрошил казну королевства и карманы простолюдинов, его терпели, но покушение на традиционные права благородного сословия, а в особенности отказ делиться королевскими подрядами для мануфактур переполнили чашу народного гнева. — с издевательской серьезностью сказала Сова.

Глиняный шар ударил в фасад дома. Брызнули черепки, из расколовшегося снаряда вывалился неопрятный зеленый пучок. Развернулся, гибкие побеги хлестнули во все стороны. Цепляясь за барельефы игривых котят, поползли к верхним окнам и стремительно нырнули в дыры выбитых стекол. Изнутри послышались вопли и беспорядочная стрельба, тут же утонувшая в яростном реве хлынувшей в проулок толпы. Толпа была кое-как вооружена и разномастно одета, зато на рукавах у всех красовались голубые банты. С крыши и верхних этажей снова ударили выстрелы, почему-то невыносимо завоняло рыбой. Но побеги метнулись туда и выстрелы смолкли, сменившись пронзительными криками. Толпа хлынула к дому, в запертые двери ударили оружейные приклады…

Кошка неодобрительно зашипела, обнажая слишком острые для человека клыки:

— Можете не продолжать, дорогая. Если вон в том доме засели вальеровцы, то эти, с бантами…

— Гардеристы. — подсказала Сова. — Сторонники герцога Гардеро.

— Который точно знает, что лишь свержение подлого Вальеро и приход к власти его, благородного Гардеро, позволит ему не только сохранить свои мануфактуры, но и прибрать к рукам чужие. — закончила Кошка, поправляя потревоженный шальной пулей локон. — А тем, кто сейчас дерется на улицах, наверняка обещаны по жирной курице в каждый суп, каждой женщине по богатому мужу, а каждому мужчине — по бескорыстной любовнице. — поглядела на вывороченную дверь еще недавно нарядного, как бонбоньерка, особнячка, и добавила. — Из аристократок.

— Нет! Пожалуйста, не надо! — девушка в роскошном бальном платье отчаянно брыкалась, но здоровенный детина заломил ей руки и повалил на порог разграбленного особняка.

— Покажи вальеровской курве, что такое настоящий мужик! — с хохотом проорала ему с верхнего этажа толстая бабища. Деловито засунув за пояс пистоль, принялась выкидывать в окно роскошные дамские наряды. Платья, накидки и меховые палантины планировали вниз, на разложенные по мостовой скатерти. Суетящиеся внизу женщины споро вязали их в узлы.

— Пустите… пустите… За что? — простонала девушка.

— Да хотя бы за кружавчики твои, тварь! — рявкнул детина, с треском разрывая на девушке кружевной лиф. — Клочка б хватило, чтоб отца моего как человека похоронить, а не в ров скинуть, как бешеного вовкуна! — пучок драных кружев он затолкал девушке в рот и навалился сверху, обдирая на ней юбки.

— После взрыва на вальеровских потроховых мельницах герцог отказался оплатить лечение раненных и похороны погибших, и арестовал явившихся к нему депутатов.

Сквозь туман перед глазами задыхающейся девушке привиделись остановившиеся прямо над ней дамы, невозмутимые и элегантные, будто вышли из позавчерашнего дня, когда еще все было хорошо.

— Разъярённая толпа ворвалась во дворец во время маскарада в честь дня рождения ее величества. Появление королевы на дворцовом балконе привело толпу в еще большее исступление: ее величество была в костюме Благосостояния. Со ста двадцати пятью бриллиантами на корсаже и подоле. — чеканил четкий, по-учительски размеренный женский голос. — В результате королева выпала из окна и свернула себе шею. Король от потрясения слег и вероятно, проживет недолго. Герцог Вальеро был объявлен регентом, но его регентство продлилось всего несколько часов. Давний соперник, герцог Гардеро, встретился с вожаками толпы, предложив им совместную борьбу с преступным режимом Вальеро, пересмотр налогов, и даже кресла в новом королевском совете.

— Понятно. Вот их-то во всем и обвинят. — вздохнула Кошка.

— Собственно, уже. Бунт кипит второй день, самого Вальеро не нашли, но самые опасные его сторонники мертвы, а остальные согласны на все, лишь бы уцелеть. Герцог Гардеро объявлен регентом при юном наследнике, а его личная гвардия входит в город. Да вот, кажется, и они.

Послышался тягучий рокот, разбитая мостовая застонала, и на улицу с неторопливым и зловещим достоинством выкатилась пушка. Две фигуры в голубых мундирах гвардии рода Гардеро суетились позади. Пушка неторопливо развернулась, ствол задрался вверх, и черный зев дула уставился точно в верхние окна особнячка. Застывшая в окне с очередным платьем в руках бабища успела лишь издать хриплый протестующий вопль, когда пушка «присела» на задние колеса, окуталась дымом и выплюнула ядро. От новой волны рыбьего запаха заслезились глаза.

Одно короткое, неощутимое мгновение бабища смотрела в стремительно несущееся прямо ей в лицо ядро… потом раздался грохот, из окна ударил сноп огня и кирпичной пыли, посыпались обломки. Изрядный кусок кирпича саданул детину между лопатками. Он хрипло заорал, его полузадушенная жертва с неожиданной прытью извернулась и как была, в одном лишь белье, рванула прочь.

— Ах ты ж… — детина выдернул из-за пояса пистоль, целясь в мелькнувшие в вечернем полумраке белые панталоны…

Из окон особняка с деловитым жужжанием вырвался густой мушиный рой, и ринулся во все стороны, покрывая и детину, и суетившихся под окнами теток с узлами черным жужжащим слоем. Мгновение облепленный насекомыми силуэты застыли посреди улицы, а потом без единого звука начали опускаться на мостовую. Рой тут же взвился, оставляя на земле мертвые тела, черными лентами потянулся было к «голубым мундирам», и сам осыпался, покрывая мостовую слоем дохлых мух.

Мерно шагающая гвардия герцога Гардеро входила в опустевшую улочку — трупики сделавших свое дело мушек похрустывали под подошвами их сапог.

— Однако же… — протянула Кошка.

— Пойдемте на набережную, дорогая, там сейчас потише. — предложила Сова. — И почище. — она стряхнула мушиный трупик с края своей накидки.

Набережная и впрямь была совершенно пуста. Темные воды плескались у отделанных камнем берегов, светящиеся шары на столбах выхватывали из мрака осколки стекла и разбитую мостовую, безмолвно демонстрируя, что и здесь недавно кипел бой.

— И что теперь? — спросила Кошка, прикрывая нос пушистой серой муфтой. С тех пор как по другую сторону реки выросли фабричные кварталы, от воды немилосердно воняло.

— Как всегда. — равнодушно обронила Сова. — Вожаки толпы, неблагонадежные, подозрительные и просто случайный люд, оказавшийся не в том месте не в то время, будут повешены без суда и следствия. Или обезглавлены по суду, если вдруг окажутся благородной крови. Их семьи, если уцелеют конечно, изгнаны из столицы. Множество имений, мануфактур и доходных домов, а также придворных и чиновных должностей, сменят хозяев. Налоги Гардеро пересмотрит, как и обещал — и они станут выше, все же бунт изрядно скажется на казне. Рабочий день увеличится, жалованье работников уменьшится, порождая безвыходную злобу — ведь все вожаки уничтожены, а Гардеро позаботится, чтоб не появились новые. При дворе воцарится мир, благополучие и уверенность в незыблемости своего положенияB-NW9143Q.

— Лет на пять? — Кошка остановилась у разбитого снарядами моста и оценивающе прищурилась на противоположный берег. Темнота кутала его в свое покрывало, скрывая и кривые трубы над мануфактурами, и тусклые от копоти стены жилых бараков, и чахлые огородики на задах кривобоких домишек. — Десять?

— Не менее пяти, но не более десяти. — согласилась Сова. — После чего грянет чудовищный бунт, а за ним и война. Собственно, для того ведь она и существует — война. Если бы люди не воевали, то слабые, ущербные и не работающие правления могли бы существовать веками в покое и безопасности. Но всегда есть жадные до легкой добычи соседи, которые не позволяют этому случится. А там уж как сложится… Или здешние жители поумнеют прямо во время войны, а правление их соперников само окажется слабым и ущербным — и тогда захватчика изгонят, а страна начнет стремительно развиваться. Или она начнет развиваться после поражения — в надежде отомстить и вернуть утраченное. — и задумчиво добавила. — Ну или попросту исчезнет с лица этого мира. Что тоже случается.

— Зачем же мы здесь, если все так или иначе закончится хорошо? — легкомысленно спросила Кошка, легко запрыгивая на тумбу, где еще недавно красовалась статуя. — Или вы что-то имеете против войны, дорррогая?

— Странно было бы если бы вдруг я, да имела… — строгие губы Совы скривила усмешка, а глаза под стеклами пенсне стали пустыми и равнодушными. — Но должна признать, что с войной слишком часто теряется масса полезного. Бесценные архитектурные и инженерные сооружения, хотя бы… — она неодобрительно посмотрела на искореженный взрывами мост. — Да и приелось слегка это кровавое однообразие, которое происходит по вполне логичной, но от того не менее раздражающей причине: потому что те, кто способны что-то изменить, лишены возможности попасть туда, где они могут приложить свои таланты.

— И где же эти ваши… способные? — глаза Кошки блеснули любопытством.

Громадная серая птица пронеслась над мостом на другой берег. Изящно переступая лапами по уцелевшим перилам, серая дымчатая кошка последовала за ней.

Изгибающийся как кишка загаженный проулок вывел в чахлый дворик, в глубине которого прятался кособокий домишко — окна его были темны, а из единственной трубы не сочился даже слабенький дымок. Висящая на одной петле рассохшаяся дверь зияла щелями, в которых посвистывал ледяной ветер. Монотонно и раздражающе хлопая по стене, покачивалась облезлая вывеска «Приют почтенной мистрис Гонории Лапки для неисправимо порочных детей». На стене чем-то темным и вонючим было намалевано «ДВОР АТБРОСОВ».

Две тени скользнули к единственному мерцающему светом окну.

Слабый огонек, тлеющий на дне заржавленного ведра, бросал отблески на покрытые плесенью стены комнатушки. Мебели почти не было, если не считать таковой тряпье и драный матрас на полу. На матрасе лежал окровавленный мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати — и не понять было, жив он или мертв. Девочка, скукожившаяся у его изголовья, тихо плакала. Вторая, в скатерти, в два слоя намотанной поверх пальто, прижимала к себе неожиданно дорогую куклу с разбитым, будто в драке, носом. Неподвижным и словно бы замороженным взглядом девочка и кукла глядели на лежащего мальчишку. Еще двое детей, похожие на бесформенные подушки от напяленного на них тряпья, застыли по бокам, как почетный караул. В комнате царила жуткая тишина, а потом плачущая девочка вдруг подняла голову и ломким от слез голосом почти прокричала:

— А давайте поклянемся, что мы… все… за Мартина! И всегда, всегда-всегда будем стоять друг за друга!

Та, что с куклой, медленно моргнула и неожиданно хладнокровно ответила:

— Недурной план. Вместе мы многое можем. Я согласна. — и протянула руку прямо над неподвижным телом мальчишки. Ее плачущая подруга с размаху припечатала сверху свою исцарапанную ладонь. Поверх легли еще две руки в ссадинах и язвочках, с темной каймой под ногтями.

— Мы им еще покажем! За всех нас! — девочка яростно потрясла в воздухе тощим кулачком.

— И что же надо сделать, чтобы те, кто могут что-то изменить, добрались туда, где они смогут это сделать? — мурлыкнула Кошка.

— О, проще простого! Для этого надо всего лишь предать этих детей.

— Может, лучше продать? — поглядывая на детей с деловым скепсисом, с каким балованные домашние кошки оценивают миску с едой, предложила Кошка.

— На ваше усмотрение, дорогая. — хмыкнула Сова, и ее строгие губы изогнула хищная предвкушающая улыбка.