От Земли к Андромеде (СИ)

2

Ковалев, которого с восторженных слов Степаныча стали называть Марсианином, постепенно знакомился с его империей и удивлялся мощи и разнообразию его структуры. Щупальца охватывали практически все сферы экономики и единственное, куда официально не лез Степаныч — это политика. Но это официально, фактически неизвестно кто оказывал большее влияние на область — он или губернатор.

Пресса и политики практически не вспоминали о нем, как о воре в законе, его поминали лишь на губернаторских выборах и то в позапрошлый раз. Прошлые выборы прошли без его упоминания, политики и журналисты хорошо помнили слова не самого Степаныча, а его адвоката. Он заявил, что даже мелкие упоминания определенного имени фиксируются и не остаются без внимания. Все, абсолютно все журналисты, депутаты и руководители, упоминающие всуе имя вора в законе или ссылавшиеся на него по любому негативному поводу, получили достаточно большие сроки и отбывали наказание в местах не столь отдаленных.

Многие понимали, что какой-нибудь Иванов или Петров не убийца и не наркобарон, но закон есть закон, с ним не поспоришь, если взяты с поличным и все факты на лицо. Степаныч с законом не спорил, он им управлял.

Не все еще познал Марсианин, но многое и не переставал удивляться изобретательности своего шефа. Как-то он посмотрел фильм, где в порнопритоне содержали малолетних девочек, насиловали извращенно, а потом убивали и сжигали в печи… Много подобных заведений было у Степаныча, но малолеток и насилие он категорически отвергал. Сам бы убил любого, кто посягнет на малолетку.

Основной доход Степанычу приносил нефтебизнес, успешно работало его подпольное казино, по мелочам приносили прибыль гостиницы, рестораны, автозаправки, магазины, строительные фирмы и прочее.

Марсианин стал не личным водителем, как предполагалось ранее, а личным охранником Степаныча и сопровождал его повсюду. Как-то они обедали в одном небольшом ресторанчике, и Марсианин услышал определенный звук.

— Бильярд? — спросил он.

— Да, в соседнем зале играют, — ответил Степаныч.

— Почему бы и нам не сыграть?

Степаныч опустил вилку, внимательно и недоуменно посмотрев на Марсианина — просто так он ничего не ляпал.

— Если хорошая ставка будет, например, в миллион баксов, — добавил Ковалев. — Я таких игроков не найду, но ты Степаныч, я полагаю, сможешь. Кто-то сам играет, кто-то своего игрока может выставить — нам же без разницы.

— Ты, Коленька, не перестаешь меня удивлять. Ставки на бильярде… такого у нас в области еще не было. По мелочам, конечно, играют… это крепко надо обмозговать.

— Чего тут мозговать, сумеете людей найти — сыграем.

— Если ты проиграешь?

— Это исключено, Степаныч.

— Какую долю ты хочешь?

— Половину.

— Не много?

— Нет, не много. У меня игра, у тебя обеспечение — одно без другого невозможно.

— Хочешь половину… Я рискую миллионом. Чем рискуешь ты, Коля?

— Ты хотел сказать, что рискуешь выигранным миллионом из-за плохого собственного обеспечения, что деньги могут у тебя забрать силой и скрыться? Хотел бы я знать, кто посмеет это сделать в моем присутствии? Может быть и посмеют, тогда у нас к выигрышному миллиону добавятся несколько трупов. Но что поделать — сами нарвутся.

Степаныч пододвинулся ближе и глянул прямо в глаза Николая.

— А ты, Марсианин, не нарываешься?

Ковалев легко выдержал его взгляд, Степаныч перевел взор на бокал с вином, выпил глоток.

— Я не нарываюсь, ты прекрасно знаешь, что можешь доверять только мне одному. У тебя нет жены, детей и других близких родственников, у тебя есть Корней и Лопата. Ты знаешь, что вечно не живет никто и кому ты оставишь свою империю? Корнею с Лопатой?

Ковалев усмехнулся, заметив, как поперхнулся Степаныч от его слов, добавил:

— Вот и я о том же… А я молодой, перспективный и уважающий тебя человек, успешно поднимающийся по лестнице и способный в будущем принять твой бизнес в свои руки, ухаживать за могилкой и не забыть ее после пышных похорон, как бы это сделали Корней с Лопатой. Я понимаю, что ты об этом не думал, но это факт и от него не уйти. Мне не выгодно кидать тебя или обманывать, мне выгодно служить верой и правдой, чтобы потом поиметь все.

Ковалев допил свой бокал вина и смотрел, улыбаясь, на Степаныча. Тот нервничал, налил себе, выпил и спросил глухо:

— Мне тебя сразу пристрелить или через минуту?

Ковалев расплылся в улыбке, ответил спокойно:

— Не пристрелишь по двум причинам — во-первых не получится, во-вторых я прав, а за правду не стреляют. Тебя коробит, что я разговариваю с тобой, как с равным, а ты привык общаться с подчиненными? Но я же наследник и пусть об этом никто не знает. К тому же я не стану позволять себе лишних вольностей с шефом, но и пресмыкаться не собираюсь. Ты сам назвал меня Марсианином, вот, видимо, меня на Марсе и научили многому.

Степаныч ничего не ответил, встал и пошел к машине. Николай последовал за ним, усадил шефа и устроился рядом с водителем. Оба молчали, водитель не выдержал, спросил:

— Куда?

— Тебе какая разница? — ответил за Степаныча Николай, — сидишь, служба идет, зарплата тикает, скажут — поедешь, а пока не мешай шефу думать. Думать — это тебе не баранку крутить, тут мозги иметь надо, а не черепную коробку с серым веществом.

Ковалев затылком почувствовал, что Степаныч улыбнулся, через минуту он произнес:

— В гостиницу на Пушкинской.

Они подъехали, Ковалев выскочил из машины, открыл дверцу Степанычу. Тот вышел, осмотрелся и сел обратно в салон. Николай закрыл дверцу и тоже сел в машину.

— К тебе домой едем, Коля, — скомандовал Степаныч.

Ковалев назвал адрес водителю. В собственной квартире он не был уже давно. Степаныч прошелся по комнате, заглянул на кухню.

— Давно здесь живешь? — спросил Степаныч.

— После детдома получил. Девять классов закончил, пошел работать, но жил в детдоме. Исполнилось восемнадцать — дали эту комнатенку старую.

— С армией у тебя что, не призывали или бегаешь?

— Не призывали, видимо, там я с девятью классами на хрен никому не нужен. Может забыли или еще что.

— Девять классов… у тебя знаний явно не на девять классов.

— Влияние Марса, шеф, — ответил Николай.

— И язычок у тебя явно не пришитый. Что-то есть ценного в квартире?

— Альбом с фотографиями, больше ничего.

— Забирай альбом и свидетельство о праве собственности на хату. Отдашь свидетельство и ключи Лопате, сюда больше не вернешься. Поехали домой.

По дороге он спросил Ковалева:

— Ты не возразил и не поинтересовался про квартиру. Почему?

— Зачем воздух зря сотрясать, — ответил Николай, — жить у меня есть где, а задумками шеф не обязан делиться с подчиненными.

Они вернулись в коттедж Степаныча, где теперь постоянно проживал Ковалев, имея в нем свою комнату. Николай прилег на кровать в размышлениях — зачем шефу потребовалась его квартира? Ничего толкового на ум не приходило. Старенькая хрущевка, но в центре города, стоила миллиона два рублей. Хочет меня привязать к себе намертво? Если я не с ним, то и угла своего нет? Это вряд ли, не станет Степаныч так мелочиться, для него два миллиона, что для меня два рубля. Что он задумал?

Ковалев задремал так и не найдя подходящей мысли. Через час его разбудил вошедший Степаныч.

— Спишь? Извини, не знал, мог бы и позже зайти.

— Уже не сплю и внимательно слушаю, — ответил Николай.

Супер корректное обращение его насторожило. Степаныч никогда и ни перед кем не извинялся. Боится? Это вряд ли — в любое время может дать команду и пристрелят. Уважает? Пока не за что.

Степаныч сел в кресло.

— Я переговорил кое с кем, завтра в город приедет человек с игроком, мы встретимся с ними в ресторане Космос. Ты с игроком обговариваешь правила игры, играете на следующий день утром в том же Космосе, когда народа практически нет. Ресторан до обеда закроем для посетителей.

Вот оно что — не хочет портить отношения перед игрой и расстраивать. Все-таки на кону миллион долларов, понял Николай.

— Что за пассажир прибудет, чего от него ожидать можно? — спросил он.

— Про игрока мне ничего неизвестно пока, а пассажир — личность известная, богатая и гнилая, все, что угодно может сотворить. С такими, как говорится, в разведку не ходят.

— Ясно, Степаныч.

— Вот и ясно, — непонятно к чему произнес Степаныч и ушел.

Миллион долларов — сумма не маленькая и Степаныч был готов ее выкатить, поставив на почти незнакомого паренька. Он даже не захотел проверить меня за бильярдным столом, рассуждал Ковалев. Действия не поддавались анализу, а из этого выходило то, что он тоже совсем не знает Степаныча.

Вор Степаныч осовременился, хотя получил это звание еще по старым законам, отсидев два срока, не женился, не служил в армии и так далее. Не признавал апельсинов, то есть воров, купивших свой статус и не бывавших на зоне. Но жил в собственном элитном коттедже, что не соответствовало старым воровским понятиям, и имел огромный капитал в виде недвижимости, разных активов и наличности. Не женился и сейчас, хотя возраст еще позволял — пятьдесят пять лет не срок для мужчины.

Ковалев и Степаныч обедали в Космосе, когда в полупустом зале появились два незнакомца. Но одного Степаныч хорошо знал, они даже обнялись демонстративно, похлопали друг друга по плечу. Компания сразу удалилась в пустой кабинет директора. Ковалев ранее ничего не слышал о Васе Одинцовском. Мужчина до сорока лет с наглым выражением лица, явно из бывших спортсменов, на пальце воровской перстень. Второго, чуть постарше он представил сам:

— Академик…

— Говорят, что мастер экстра-класса, — ответил Степаныч, представляя в свою очередь Ковалева, — Марсианин, пока ничего не говорят в широких кругах. Как играем? — перешел он к делу.

— Одна партия в американку, — предложил Академик.

— Согласен, — ответил Марсианин, — но с маленьким дополнением. Допустим, по жребию мой первый удар, и я загоняю восемь шаров — партия. Проиграть, не вступив в игру, неприятно и обидно. Продолжаем играть и разбиваете вы. Промахнетесь — игра завершена, загоните все восемь, опять начинаю я. И так до первого промаха. По-моему, справедливо.

Уверенный в себе Академик хмыкнул, но согласился.

— Тогда играем завтра здесь же, — предложил Степаныч, — в одиннадцать утра, ресторан до обеда я закрою. Я с Марсианином и ты, Вася, с Академиком без лишних глаз. Деньги у каждого с собой, победитель забирает все и уходит.

— Подходит, — ответил Вася, — завтра к одиннадцати будем. Надо бы на стол глянуть…

— Не вопрос, — ответил Степаныч, — пошли.

Они прошли через обеденный зал в следующий, игровой. Вася Одинцовский осмотрелся, довольно кивнул головой:

— Подходит.

Они сразу же ушли, задержавшись на секунду у выхода на улицу. В машине он спросил Академика:

— Что скажешь?

— Нормальный расклад, но как-то не верится, что этот мальчишка кий в руках держать может.

— Не расслабляйся, Степаныч еще тот гусь, старых традиций придерживается и на простого мальчика лимон не поставит. Не понятно другое — почему о Марсианине никто не слышал?

— Это как раз понятно — молодой.

Оставшись в игровом зале, Степаныч тоже поинтересовался мнением Николая.

— Этот Вася — конченный отморозок, на проигрыш не рассчитывает, но и в случае поражения куш нам отдавать не собирается. Хитро задумано, очень хитро и предъяву ему не сделать потом.

— Ты это о чем? — не понял Степаныч.

— Ты заметил, как они на выходе замешкались вроде бы? — хитро спросил Ковалев.

— Ну, задержались на секунду и что? — все еще не понимал Степаныч мысли Марсианина.

— Ты же сказал им, что ресторан закроем, вот они и смотрели, как эту дверь открыть. Сигналку никто ставить не станет, специальной отмычкой они ее в секунду откроют и путь свободен.

— Ты говори яснее, — начал уже нервничать Степаныч.

— Элементарно, Ватсон, я выигрываю, Вася подает сигнал и сюда врывается ОМОН, кладут всех на пол, забирают денежки и поминай, как звали. Вася с Академиком тоже сразу линяют, а мы остаемся у разбитого корыта. Менты потом скажут, что вообще понятия не имеют ни о каком налете и кому предъяву кидать?

— Откуда у тебя эти сведения? — нервно спросил Степаныч, — омоновцы ко мне не полезут, у меня с ментами все схвачено.

— Омоновцы не полезут, — усмехнулся Николай, — а бойцы Васи Одинцовского, переодетые в омоновцев, полезут. Доказывай потом, что ты не верблюд. ОМОН удостоверение не предъявляет, отыграют маски-шоу и исчезнут, Вася потом тебя же и обвинит. Но не беспокойся, у тебя есть верная телка в ресторане?

— Есть, зачем тебе телка?

— Когда все закончится, она позвонит ментам из автомата и скажет, что у ресторана Космос стоит автобус с бомбой. В автобусе найдут Васю, Академика и кучку липовых омоновцев. Вскрытие покажет, что все умерли своей смертью. Ресторан на санитарный день закрыт, никто этот автобус вообще не видел и внимания не обращал — мало ли машин на улице стоит. Мы с тобой по черному ходу отчалим с другой улицы, друзья Васины нам предъяву не кинут, побоятся отвечать за свой липовый ОМОН. Санитарный день, видеокамеры тоже на профилактику встанут. Пусть выясняют менты, что тут Вася с липовыми омоновцами делал. Их, конечно, заинтересует вопрос — почему враз столько людей сдохло естественной смертью? Но мы же с тобой не врачи, Степаныч, верно? Че так смотришь удивленно? Ну, Марсианин я, сам же меня так назвал, отсюда и тема инопланетная. Говорят, как корабль назовешь, так он и поплывет.

— Блин… то ли ржать, то ли не верить, — развел руками Степаныч, — и че делать?

— Ничего, на завтра баньку топить, разрешишь?

У Степаныча, видимо, лопнуло нервное напряжение, он заматерился и пошел из игрового зала.

Ночью спал плохо, снилось, что его омоновцы на пол кидают, кейс с долларами открыли и деньги на него сыплют, смеются. Он просыпался, ворочался, засыпал заново, снился Вася Одинцовский, уходящий с кейсами и показывающий ему фиги. Встал утром не выспавшийся и не довольный, выпил чашку крепкого кофе, зашел к Ковалеву.

— Поехали.

Николай глянул на часы.

— Рано еще Степаныч, не нервничай — все будет так, как я тебе рассказал.

— Ты мысли читать умеешь?

— Мысли не читаю, но все будет именно так.

— Откуда ты можешь знать?

— Степаныч, я сам не знаю, может мне действительно в тот год, который я не помню, мозги кто-то вправлял. Я же до этого ничего не умел. Не заводись, что знал — я тебе рассказал.

Отыгрывать назад было поздно. Они прибыли в ресторан за несколько минут до одиннадцати. Машину отпустили, приказав подъехать через полчаса на другую улицу к черному ходу.

— Васи с Академиком еще нет, но нас уже пасут, машина его с утра здесь рекогносцировку проводит.

Степаныч ничего не ответил, они вошли внутрь. Ровно в одиннадцать прибыл Вася с Академиком, сразу прошли в игровой зал. Проверили друг у друга кейсы с деньгами.

— Кидаем на пальцах, — предложил Марсианин, — чет в сумме — я разбиваю, нечет — ты.

Академик согласился, бросили, первый удар достался ему. Он довольно улыбнулся, взял кий и подошел к столу. Прицелился и ударил. Два шара закатились в дальние лузы, а биток встал на место. Академик гордо взглянул на Марсианина и прицелился снова. Удар — биток от борта попал в середину скопившихся шаров, посылая в лузы еще два прицельных шара и одного «дурачка» в среднюю. Академик обошел вокруг стола и сыграл «штаны». Счет стал семь-ноль. Он, уже особо не целясь, загнал в лузу последний шар и выпрямился, произнес довольно:

— Партия.

— Можно сдаваться без боя, — произнес с улыбкой Вася Одинцовский, поглядывая на нервничавшего Степаныча.

— Это еще бабка надвое сказала, — ответил Марсианин, — на другое я и не рассчитывал.

Академик с удовольствием вытаскивал шары из луз и кидал их в треугольник. Установив его и поставив биток, произнес с ехидцей:

— Прошу.

Марсианин поблагодарил, нагнулся, прицелился и ударил очень сильно. Шары разлетелись в разные стороны по игровому полю и четыре упали в дальние и боковые лузы.

— Ни хрена себе, — не выдержал Академик, такого удара он еще никогда не видел.

Марсианин сыграл «штаны» и потом накат. Произнес спокойно:

— Не партия, но ваша очередь, сэр.

Теперь занервничал Вася, а Степаныч разулыбался. Марсианин вынул шары из луз, установил треугольник и биток, все так же произнес спокойно:

— Прошу.

Академик взял кий, покрутил его в руке, целился дольше обычного и ударил. Двух шаров не получилось, но один упал в лузу. Он сыграл клапштос, биток остался на месте прицельного шара, а тот упал в лузу. Потом забил своячка и решил сыграть «штаны». Шары раскатились, не попав в лузы.

— Вот теперь партия, — произнес Марсианин, — ваша карта бита, сэр.

Вася Одинцовский со злости стукнул кулаком по столу.

— Нервы на здоровье отражаются плохо, Вася, — тоже со злостью произнес Марсианин.

— Игра — есть игра, ничего не поделаешь, — ответил он и позвонил.

— Все, господа, вы свободны, мы вас не задерживаем, — произнес Марсианин.

— Да, да, конечно, — ответил он, поглядывая в сторону входа, — передохнем минутку и уйдем.

— Не дождетесь, — не скрывая неприязни ответил Марсианин, — а в автобусе вас уже ждут омоновцы.

— Какие омоновцы? — сделал вид, что ничего не понимает Вася.

— Сходи, посмотри.

Вася потоптался еще минутку и махнул рукой Академику. Он уже понял, что что-то пошло не так. Степаныч вычислил его «омоновцев» и уложил всех? Они прямиком кинулись к автобусу, заскочили в него, и дверка закрылась.

— Партия, — еще раз произнес Марсианин, — нам пора, Степаныч.

— А-а…

— А эти уже сдохли в автобусе.

Через час они были дома с двумя кейсами. Степаныч сел в кресло, глянув на Ковалева.

— До сих пор не верится, что денежки у нас. А эти?..

— Какие эти? — перебил его Николай, — мы дома сидели, ничего не знаем.

Степаныч даже не удивленно, а непонимающе смотрел на Ковалева. Кто он, как сумел обыграть Академика, известного на всю страну? И что за история с омоновцами — неужели правда?

Раздался телефонный звонок, Степаныч взял трубку, звонил знакомый полковник, следователь.

— Степаныч, ты где сейчас? Это Кирносов беспокоит.

— Странный вопрос — звонишь мне по-городскому домой и спрашиваешь где я, — ответил он, — что случилось?

— Ты можешь сейчас к Космосу подъехать?

— Могу, но что случилось то?

— Подъезжай, тут у тебя заварушка небольшая.

— Какая заварушка, объясни толком?

— Из трупаков, подъезжай, сам все увидишь.

Степаныч с Ковалевым подъехали, остановившись у полосатой ленты, перегородившей дорогу. Они вышли из машины, но полицейский их за ленту не пропустил. Изнутри ему крикнули:

— Это ко мне, пропусти.

Степаныч с Николаем подошли.

— Полковник, что случилось? Мой ресторан грабанули — так там брать нечего, сегодня санитарный день и выручки нет.

— Ты Васю Одинцовского давно видел? — спросил полковник.

— Васю? Года два-три точно не видел, а что?

— Как это не видел? Вася вот тут в автобусе у твоего ресторана отдыхает.

— Полковник, ты не крути, объясни толком — что случилось?

— Васю с его братками грохнули, а ты не в курсе — не смеши меня, Степаныч, кто в это поверит?

— Не гони, полковник, если Васю у моего ресторана замочили, то это не значит, что он ко мне приезжал. У меня с Васей все ровно. При чем здесь мой Космос, если рядом банк есть?

— Какой банк?

— Разуй глаза, полковник, при чем здесь мой ресторан, если банк рядом или ты совсем ослеп? Версию бесплатно дарю. Но что бы сам Вася лично пошел банк брать — это из области невероятного. Что-то ты темнишь, полковник, я же все равно подробности узнаю.

— Нам позвонили, что в автобусе бомба, а там Вася с омоновцами и все трупы.

— Так ты и спрашивай командира омоновцев, меня то чего сюда выдернул?

— Это не омоновцы, а Васины бойцы в форме и еще какой-то перец с ними. Кого мне еще спрашивать?

— Вы там в следственном комитете обкурились что ли? Я то здесь при чем? Этих бойцов-омоновцев и спрашивай, что они здесь делают.

— В автобусе одиннадцать трупов — уже никого не спросишь, — ответил раздраженно Кирносов.

— Хрень какая-то… собирайте гильзы, пули, проверяйте. Я одного не пойму — ты меня зачем сюда дернул? — возмутился Степаныч.

— Гильзы, пули — с чего ты взял, что их застрелили? — задал вопрос полковник.

— Если одиннадцать трупов, как ты сказал, то явно не ножичком почикали. Впрочем, это лишь моя версия, вам виднее.

— Ладно, Степаныч, свободен.

Он пожал плечами и кивнул Ковалеву:

— Пошли, а то еще автоматы в карманах найдут или бомбу ядерную — отписывайся потом.

— Иди, иди, праведник нашелся, — усмехнулся полковник.

Степаныч с Ковалевым вернулись домой. Степаныч спросил с нетерпением:

— Ты как этих в автобусе уморил всех?

— Сами сдохли, подонки, от нервного перенапряжения, сердце не выдержало переживаний, и экспертиза это подтвердит. Расслабься, Степаныч. Все кончилось.

— Иди к себе, я к тебе чуть позже зайду, — ответил Степаныч.

Он остался один, налил себе рюмку водки, выпил залпом. Сел в кресло, расслабился и прикрыл веки. Нет, Марсианин не мент и не чекист, а, значит, ему можно доверять. Если он бизнес мой приберет к рукам через несколько лет и меня кончит? Такой все может. А смысл? Деньги, бизнес, власть — просился ответ. Такой может и меня уморить запросто…

Он очнулся, позвонил в колокольчик и велел позвать Лопату с Корнеем. Спросил сразу же по приходу?

— Лопата, что ты о Марсианине думаешь?

— Я все сделал, как ты велел, Степаныч, — ответил Лопата.

— Лопата, ты глухой? Я спросил, что ты думаешь, а не что сделал.

— Парень вроде бы правильный, без косяков.

— А ты что думаешь, Корней?

— Мутный он, не понятный. Я тут подумал на досуге… год у него потерялся — как раз год в армии служат. Скорее всего попал в элитный спецназ, где его как раз стрелять и драться научили, а потом и в цветные агенты приняли. Дурку про амнезии там же придумали. До года все помнит и после, а год потерялся — так не бывает. Не верю я ему, — ответил Корней.

Не верит он, размышлял Степаныч, конкурента почуял, вот и не веришь. Элитный спецназ… там его в бильярд играть научили и людей на расстоянии мочить по одиннадцать человек сразу. Нет, Корней, это тебе больше веры нет. Но вслух Степаныч совсем другое сказал:

— Вели баньку подогреть, девок привезти, — он задумался, — пятерых. Стол в сауне накрыть. Как все сделаешь, доложишь и свободен, можешь домой ехать. Действуй, Корней.

Он проводил взглядом подчиненного, хмыкнул.

— Как думаешь, Лопата, прав Корней?

— Не-е, не цветной Марсианин, Корней его сразу невзлюбил, только не пойму почему. Вот Корней цветной, не верю я бывшим мусорам и чекистам, он контору предал и нас предаст. Извини, Степаныч, ты спросил — я ответил.

— Добро, Лопата, квартирку где прикупил, сколько метров, какой этаж?

— Как ты и сказал — в Октябрьском районе. Этаж третий, четыре комнаты, 184 квадрата.

— Возьми дизайнера, купи мебель, все бытовые приборы от пылесоса до микроволновки, холодильника и телевизора, постельное белье, посуду и прочее, душевую в ванную. Завтра к обеду должно быть все готово.

— До вечера и то не управимся, Степаныч. Мебель еще собрать надо.

— Я и не прошу до вечера, ты до обеда сделай. Мужиков возьми, женщин, у тебя сегодня полдня, вся ночь впереди и еще полдня, чтобы было все чистенько и блестело. Мерина еще купи на имя Марсианина, его сюда завтра к обеду пригонишь.

Лопата вздохнул тяжело, ответил:

— Все, что смогу, сделаю, но из кожи не выпрыгну, извини.

— Надо сделать, Лопата, надо. Марсианин сегодня лимон баксов заработал — надо его уважить. Но о лимоне никому ни слова и Корнею в том числе. Иди, Лопата, времени у тебя в обрез.

Степаныч остался один, налил себе еще рюмку водки, выпил. Тепло разлилось по телу, окончательно снимая напряжение, и он почувствовал, что голодный. Сегодня еще не ел ничего. Надо позвать Марсианина и пообедать. Рука уже потянулась к колокольчику, но что-то остановило его. Чего я привязался к этому Марсианину, зачем приказал купить ему квартиру и машину, спрашивал внутренний голос? Никому я так не благоволил, а тут чуть ли не из кожи вылажу. Что он для меня сделал? Сыграл с Академиком и запросил половину куша… никто бы из других подчиненных на такой процент не решился, а этот буром прет. Я ему подарок… но можно стоимость из его доли вычесть и отдать триста, а не пятьсот. Да, это будет правильно и справедливо. Ему уже расхотелось идти в сауну с Марсианиным, он пригласил его к себе.

— Для тебя в сауне стол накрыли и девочек привезли. Отдохни, ты мне завтра в обед понадобишься.

Ковалев ничего не ответил, только пожал плечами и вышел. Он сразу почувствовал холодок в отношении себя, но не удивился — рано или поздно это должно было произойти, сыром в масле всю жизнь не прокатаешься.

С сауны он вышел как раз к обеду отдохнувшим и посвежевшим — развлекался в меру и успел выспаться. Степаныч оценил его вид, вздохнул — молодость есть молодость. Решил сразу поставить все точки над «и».

— Это ключи от Мерседеса, — он кивнул головой на стоявшую во дворе машину, — она оформлена на твое имя, документы в бардачке. Садись с Лопатой и езжай за мной.

Степаныч сел в свой автомобиль и они выехали. В городе приткнулись к одному из вновь построенных домов. Степаныч вышел из машины и последовал за Лопатой, Ковалев пошел следом. Поднялись на третий этаж, Лопата открыл квартиру.

— Заходи, — произнес Степаныч, — эта хатка твоя, вот документы на нее, — он протянул папку Ковалеву, — здесь причитающаяся тебе сумма за вычетом расходов на квартиру, мебель и машину, — он отдал пакет, — пора начинать самостоятельную жизнь, Коля, как охранник ты мне больше не нужен.

— И что мне теперь делать? — спросил Ковалев.

— Ты умеешь думать, Коля, думай. Появятся дельные мысли — заходи, дорогу ко мне ты знаешь.

Он повернулся и они с Лопатой ушли. Ковалев осмотрел квартиру — четыре комнаты, прекрасная мебель, посуда и даже постельные принадлежности. На столе паспорта к телевизору, холодильнику и другой бытовой технике. В пакете триста тысяч долларов, по сегодняшнему курсу это двадцать один миллион рублей.

Степаныч решил отдалить меня от себя, понял Николай, не знает, что я могу выкинуть и побаивается. Убивать меня не за что, но и находится рядом опасно, решил подержать на расстоянии и присмотреться…

За час он осмотрел всю квартиру, заглянул в каждый уголок и шкафчик, сел в кресло и задумался. Можно начинать свое плаванье по жизни, но у него нет даже среднего образования — это необходимо исправить, сдать экзамены экстерном и поступить в ВУЗ на заочное отделение. Знания у него есть, но без бумажки ты букашка, нужен диплом. Это Ковалев понимал хорошо.

В доме ни крошки хлеба, холодильник абсолютно пустой и минимум продуктов жизненно необходим. Он спустился вниз, поставил машину в гараж под домом, там у него тоже, оказывается, было парковочное место. В обменном пункте поменял несколько тысяч долларов на рубли и отправился в супермаркет. По мелочам набралось два больших пакета с продуктами. Магазин был недалеко от дома, Николай с удовольствием прошелся пешком, не стал заходить в лифт и поднялся на третий этаж по лестнице, подошел к двери. Лифт открылся, вышла молодая девушка тоже с двумя сумками и направилась к двери напротив.

— Мы, я полагаю, соседи. Меня Николай зовут, а вас?

— Ольга, — ответила она.

Ее дверь открылась, вышла женщина.

— Слышу ты с кем-то разговариваешь.

— Знакомлюсь с соседом, — ответила она.

— Здравствуйте. Я Николай, ваш сосед.

— Здравствуйте, Нина Степановна, мама Ольги, — она глянула на пакеты в его руках, — в магазин ходили за продуктами?

— Да, я, можно сказать, что час назад только в квартиру въехал, дома ни крошки, — ответил он.

— Слышали, слышали, — улыбнулась Нина Степановна, — весь вечер и всю ночь работяги мебель носили, собирали, стучали. Мы на недельку раньше заехали, успели уже освоиться немного, но еще не полностью мебель купили и завезли, только необходимое.

— Если помощь нужна, Нина Степановна, вы обращайтесь без стеснения — принести что-нибудь, прикрутить. Что мы на площадке то стоим, проходите, — он открыл дверь, — посмотрите, как я устроился.

Нина Степановна взяла сумки у дочери, оставила их в коридоре, и они прошли в квартиру Ковалева. Он показал им все комнаты, на кухне предложил присесть:

— Сейчас чайник поставлю, сварю кофе.

— Спасибо, Коля, все-таки мы уже освоились, поэтому на кофе приглашаю к нам. Родители на работе?

— Родителей у меня нет, Нина Степановна, я совсем один живу.

Она не стала уточнять и вновь предложила пройти к ним. На площадке их встретил мужчина, улыбнулся:

— А я гадаю — куда мои женщины испарились? Оказывается, уже с соседом успели познакомиться. Федор Иннокентьевич, — он протянул руку.

— Николай, — ответил он.

— Мы с Олей пригласили соседа на чай, — произнесла Нина Степановна.

— Конечно, конечно, проходи, Коля, и родителей зови, будем знакомиться.

— Я один, у меня нет родителей, — ответил он.

— Извини, Коля, не знал.

Квартирка соседей была поменьше, трехкомнатная. Нина Степановна суетились с Ольгой на кухне.

— Сейчас покушаем вместе, ты, наверное, голодный Николай и не возражай даже.

— Нина у нас любит командовать, она директор школы и без командирских жестов себя не видит. Но командир правильный и любимый. Ты чем, Коля, занимаешься? — спросил Федор Иннокентьевич.

— Купил квартиру, машину и так получилось, что остался без работы на время. Голова есть, а диплома нет. Работал, работал, а кадрам бумажка потребовалась. Найду новую работу и заочно учиться пойду.

— Это тяжело — учиться и работать одновременно, — произнесла Нина Степановна, расставляя на столе тарелки, — сейчас программы сложные, Ольга на второй курс юрфака пойдет, приходится много читать и зубрить. Вы, Николай, какой ВУЗ желаете выбрать, факультет и специальность?

— К окончательному решению я еще не пришел, возможно, на юридический или математический факультет. Но у меня только девять классов, Нина Степановна, хочу сдать экстерном школьную программу и поступить на два факультета, допустим юридический и математический, в течение года окончить оба факультета.

— Коля, вы говорите, что у вас только девять классов, вы не переоцениваете свои силы? — вежливо поинтересовалась Нина Степановна.

— Да, Коля, я доцент, как раз преподаю математику. Есть, конечно, способные студенты, но чтобы освоить этот предмет на уровне вуза за год — такого я не встречал, — поддержал жену Федор Иннокентьевич.

— Вы математик, Федор Иннокентьевич, а математика — наука точная. Мои знания на уровне выпускника вуза — спросите что-нибудь и я вам отвечу. Зачем воздух сотрясать пустыми словами?

— Теорема Ферма, к примеру…

— Считается, что Эндрю Уайлс доказал ее в 1994 году на сто тридцати страницах. Доказательство основано на предположении немецкого математика Герхарда Фрая о том, что Великая теорема Ферма является следствием гипотезы Таниямы — Симуры. Чтобы не предполагать существования так называемых «больших кардиналов», мы ее упростим…

Ковалев взял салфетку и начал писать на ней. Через несколько минут вмешалась Нина Степановна:

— Федор, ты же не на семинаре, Николай наш гость, а не твой студент.

— Да, да, Нина, да, — согласился он, — извини. Но это великолепно, это потрясающе…

— Федор…

— Все, молчу, — ответил он, — за знакомство можно и по рюмочке выпить. Как ты, Коля, к этому предложению относишься?

— Компанию поддержу с удовольствием, а вообще к спиртному отношусь индифферентно, не любитель.

Они сели за стол, выпили, кушали некоторое время молча, потом Николай поинтересовался:

— Вы, Нина Степановна, сказали, что директором школы работаете. Поможете мне сдать экзамены экстерном? Я в административном плане, экзамены я сам сдам, но на них еще попасть надо.

— Коленька, без вопросов, все сделаю, вы еще успеете в этом году поступить, — ответила она с радостью в голосе.

В разговор вмешалась молчавшая до этого Ольга, ей надоело смотреть на восхищенного отца, все еще прижимавшего к груди исписанную салфетку.

— Вы посещаете какие-нибудь выставки, Николай? Например, в художественном музее недавно была выставка картин Малевича.

— Оля, в этом году как раз исполняется столетие «Черного квадрата». Малевич — отец супрематизма, писал и в стиле кубофутуризма. Супрематизм — это комбинации разноцветных плоскостей простейших геометрических очертаний. По мысли Малевича такие картины являются чистым творчеством, то есть актом, уравнивавшим творческую силу человека и природы (Бога). Я не разбираюсь в живописи, но если писать, например, природу, то стоит ли ее запихивать в геометрические очертания куба или прямоугольника? Квадратный ствол дерева еще и в разных цветовым гаммах… Может это и кубофутуризм, а по мне хрень обыкновенная, извините конечно. Но на вкус и цвет товарищей нет.

Нина Степановна прыснула от смеха, произнесла с трудом:

— Вот так Николай — в пух и прах Малевича разделал. А он, между прочим, известный всему миру художник.

— Вы отрицаете направления авангардизма? — спросила Ольга.

— Я ничего не отрицаю, Оля, я лишь высказываю свое мнение. Мне гораздо приятнее смотреть на картины Репина, Айвазовского, Васнецова или Джованни Больдини, Тициана и Рафаэля, чем на знаменитых кубистов и экспрессионистов. Например, картина «Крик» норвежского художника Эдварда Мунка — мазня и перекошенное лицо инопланетянина. Но я не отрицаю, я говорю, что картина меня не впечатляет и ей место в коридоре психиатрической клиники.

— Похвально. Вы, Коля, получше многих любителей разбираетесь в различных ответвлениях авангардизма, хоть оно вам и не нравится. И вы не приверженец современности, — решила она уколоть соседа. — Какие стихи пользуются вашим вниманием?

Ольга изучающе смотрела на него.

— Стихи, я полагаю, нравятся всем. Но все зависит от состояния души, настроения в тот или иной момент. Иногда лучше обратиться к печатанному маршу Маяковского, иногда к березовой лирике Есенина или побывать на лукоморье Пушкина. Иногда просто погрустить, например,

Каждому стихотворенью свое настроенье, — с улыбкой закончил он.

— Прекрасное четверостишье, чье оно? — спросила Нина Степановна.

— Это из моего стихотворения, — ответил Ковалев.

— Прочтите все, — попросила Нина Степановна.

— Как-нибудь в другой раз, пора и честь знать, — ответил он, вставая.

— Жаль, что вы так быстро уходите. Несите документы и заявление, у нас через два дня пересдача ЕГЭ, придется вам сдать все.

Ковалев согласно кивнул головой и ушел к себе. Добрые, отзывчивые и порядочные родители, подумал он, не богатые и не нищие, именно люди из этой среды понимают мир адекватно. А дочка обыкновенные потребитель, не заработавшая еще ни копейки, но привыкшая иметь практически все. Мои знания и ум ее не тревожат, она еще не воспринимает людей таким образом. То, что я добился в свои двадцать лет квартиры и машины самостоятельно, она не способна оценить. Для нее я парень с девятью классами образования, поэтому она смотрела на меня снисходительно и свысока. Она же студентка, а я не директор завода и не старшекурсник. Человек, привыкший брать и не давать ничего. Родители умные, но любовь затмевает эту часть разума и пока тут ничего не поделать. Высокая ростом, фигуристая и симпатичная, она привыкла к определенному лизоблюдству среди парней, к похвале и восхищению, к угодливости.

Он сел в кресло, включил телевизор для фона и переключился на Степаныча. Сделал ход конем… Считает, что я вкусил немного сладкой жизни и обыкновенная работа шофером за пятнадцать-двадцать тысяч рублей меня не удовлетворит ни морально, ни материально. А это означает, что я должен вернуться к нему, но уже в роли попрошайки. Он возьмет, не отвергнет, но тогда на вершину мне уже не подняться, по крайней мере в ближайшие пять-десять лет. В конечном итоге займу статус уважаемого бригадира без военных действий, что-то типа Лопаты или Корнея на личных побегушках у Степаныча. А я должен стать равным, но уважающим опыт и возраст, Лопата с Корнеем обязаны выполнять мои указания. Нечто вроде прослойки между Степанычем и ими.

Недельку я отдохну, сдам экзамены в школе и поступлю на заочное в ВУЗ. А дальше поглядим. Степаныч сам ко мне Лопату отправит, лично, естественно, не пойдет.

Он написал заявление о просьбе принять экзамены экстерном, приложил аттестат о неполном среднем образовании, копию паспорта и отнес документы Нине Степановне Петровской, своей соседке и директору школы. Вернулся домой.

Петровская подсела к дочери, взяла пульт от телевизора и убавила звук.

— Оля, ты бы присмотрелась к соседу — статный, отличный парень…

Она поняла, куда клонит мать.

— Мама, мне с недоучками не интересно общаться. То же мне, жених нашелся.

— Этот недоучка вполне самостоятельный молодой человек, — вмешался в разговор отец, — хорош недоучка — теорему Ферма как свои пять пальцев знает.

— Папа, теорема Ферма не критерий к знакомству. Когда ты ухаживал за мамой, она тоже ее не знала и сейчас не знает, но это не мешает вам жить вместе и любить друг друга.

— Доченька, папа хотел сказать, что Николай не глупый и самостоятельный человек, а через пару дней он школу закончит и в университет поступит. Такие парни на дороге не валяются, их быстро к рукам прибирают.

— Вот и пусть прибирают. Знаток живописи нашелся… с девятью классами.

Ольга взяла пульт и прибавила звук, давая понять, что разговор окончен.

Ковалев глянул на часы — пять вечера. Он усмехнулся про себя непонятно к чему и отправился в гараж. На Мерседесе подъехал к одной из гостиниц, вошел через служебный вход, поднялся на второй этаж, позвонил в последний номер на этаже, поворачиваясь лицом к висевшей на торце коридора видеокамере. Его узнали, он бывал здесь, приезжая за деньгами для своего шефа, да и девочки восхищались его мужскими способностями постоянно. Замаскированная деревянной обшивкой дверь на торце открылась.

Коридор второго этажа гостиницы был несколько короче, чем третьего всего на четыре номера — по два с обеих сторон. Внутри располагалось приватное заведение, некий штаб его, откуда девчонки отправлялись на выездную работу или прямо в номера гостиницы. Хозяйка заведения встретила его лично.

— Желаете отдохнуть или другие вопросы имеются?

Он прошел в небольшой холл, сел в кресло.

— Пусть все девушки сюда выйдут.

Хозяйка открыла по очереди три небольших комнатенки, где в два яруса стояли кровати и в каждой проживало по восемь человек. Еще десять приходящих девчонок находились уже в холле. Вечером заведение по мере поступления заказов пустело.

— Выходим девочки в холл, быстренько выходим, — торопила она своих подопечных.

Когда все собрались, Марсианин задал простой вопрос:

— Девушки, кто из вас умеет готовить — варить суп, жарить котлетки, делать салаты и так далее. Кто-то может и умеет это делать, но ему это не по душе. Поднимите руки те, кому это нравится, кому не в тягость и пол помыть.

Девчонки переглянулись непонимающе, одна задала уточняющий вопрос:

— Ролевые игры что ли? У заказчика встает только на домработницу?

— Я задал конкретный вопрос — кто умеет и кому это не в тягость. Что здесь непонятного?

Всего пятеро девушек ответили положительно, остальных Ковалев попросил рассосаться по комнатам. Побеседовав с каждой, он оставил одну. Девушка со стройной фигуркой, симпатичным личиком и выше на голову ростом Николая. Когда-то она действительно занималась баскетболом и волейболом в одном из провинциальных городков, но карьера спортсменки ее не прельщала. Уехав в областной центр и не поступив в университет, она оказалась здесь. Силой ее сюда никто не тянул и между работой дворником она выбрала эту. Можно подкопить немного деньжат, поступить в институт и вечерами подрабатывать, чтобы не сдохнуть с голоду и где-то жить. После окончания вуза уехать куда-нибудь на село и спокойно работать. Тем более, что сама была из деревни.

— Сколько ты здесь получаешь на руки чистыми и в среднем в месяц? — спросил Ковалев.

Девушка замялась, глянув на хозяйку.

— Если с вычетами за еду, платье, чулки, проживание, то остается двадцать тысяч на руки.

— Знаешь кто я?

— Слышала от подруг, — она покраснела, — одна я не выдержу ролевых игр в домработницу.

Ковалев улыбнулся, попросил хозяйку оставить их.

— Мне действительно нужна домработница без всяких ролевых игр. Убраться в квартире, приготовить еду, спать в одной постели и жить в моей квартире. Секс… несколько раз в сутки — вполне достаточно. Еда и одежда за мой счет и сорок чистыми на руки. Согласна?

— Конечно, — ответила она обрадованно.

— Тогда собирай личные вещи и поехали, сюда больше не вернешься.

— Мой паспорт у хозяйки…

— Паспорт я заберу, он у тебя будет, — ответил Ковалев, — про Марсианина забудь, меня Николаем звать, собирайся.

Он взял паспорт у хозяйки заведения, глянул — Доброхотова Вероника Андреевна, девятнадцать лет…

— Девушка поедет со мной, сюда не вернется, пусть останется за штатом, так сказать, вдруг через годик пожелает возвратиться. Или раньше, или позже, или совсем никогда, — напутствовал хозяйку Ковалев.

По пути они остановились у магазина, Николай протянул деньги:

— Сходи, купи себе домашний халат, платья для дома, обувь, тапочки, аксессуары женские. Что тебе еще потребуется в доме — сама подумай. Да, и симку новую купи в телефон, старую выбросишь. Я тебя жду в машине.

Вероника вернулась через час с коробками и пакетами. Дома он сразу сказал ей:

— Осматривайся и осваивайся сама. Это платье, — он посмотрел на нее, — до неприличия короткое или выброси, или спрячь подальше. Тем более оно красного цвета — тебе не к лицу. Посмотри, что есть из продуктов, что нужно купить еще, в еде не прихотлив, ем все. Это ключи от квартиры, деньги лежат вот здесь, — он показал ей, — будешь брать, сколько потребуется на продукты, необходимые вещи, косметику и так далее. Спрашивать разрешения не нужно — бери и покупай. Соседям скажешь, что домработница, но чувствуй себя хозяйкой.

— Вы так доверяете мне…

— Я думаю, Вероника, что смысла обокрасть меня у тебя нет.

— Конечно, нет, — мгновенно ответила она.

— Тогда почему я не должен доверять тебе? И обращайся ко мне на «ты». Еще есть вопросы?

— Нет, — ответила она, покачав головой, — начну осматриваться.

Вероника обошла квартиру, заглянула мельком во все углы, оставив кухню на потом, повесила купленные платья в шкаф спальни, разложила косметику на трюмо, взяла зубную щетку, халат, полотенце и ушла в ванную. Ополоснулась, почистила зубки и вышла уже в домашнем халате на голое тело, слегка распахнув полу.

— Решила смыть с себя запах прошлого, — произнесла она, — но чувствую себя не в своей тарелке, близость бы придала мне уверенности на кухне и во всей квартире, — произнесла она, обнажая бедро целиком.

— Это можно легко исправить, — ответил Николай, уходя в спальню.

Через полчаса она уже в новом платье до середины бедра возилась на кухне. Из-за ее длинных ног оно все равно казалось коротеньким, но соответствовало приличиям. Вероника ознакомилась с кухонными шкафчиками и холодильником, поняла, что из первого блюда могут быть только пельмени или солянка из стеклянной банки, которую нужно кинуть в кастрюлю с небольшим объемом воды и вскипятить. Имелась колбаса двух сортов, яйца, сыр, рыба лосось, молоко, хлеб… Она крикнула из кухни:

— Коля, пельмени сварить, солянку или без первого сегодня обойдемся?

— Без первого, — ответил он.

Вероника разбила яйцо в миску, взболтала ложкой, разрезала булку, замочив кусочки в молоке, обмакнула в яйцо и выложила на разогретую сковороду, обжаривая с двух сторон до золотистой корочки. Вспоминала Николая в постели и улыбалась. Правду говорили девчонки — супермужчина! Доставал до печенок и входил своим большим членом аккуратно, нежно и безболезненно. Другой бывало сунет свой огрызок на сухую, аж искры из глаз, а потом и не чувствуешь вовсе эти десять тоненьких сантиметров. Она еще никогда не кончала с мужчинами, работа есть работа, а Николая захотела сразу, как только он вошел нежно, не сразу полностью и постепенно достал до самого нутра. Она отдавалась, хватая его за ягодицы, словно пытаясь затащить в себя все его тело, стонала от страсти и удовольствия, закричав истошно в конце. Вероника улыбалась, выкладывая кусочки со сковороды на бумажные салфетки, чтобы впитались остатки масла, варила яйца-пашот, нарезала лосось, перчила и обжаривала на сковороде в сливочном масле. Получался своеобразный бутерброд из булки, яйца и лосося.

Может быть мне повезло и сказки про загадочных принцев, женившихся на путанах, быль? Каждая из ее среды искала и надеялась встретить достойного мужчину. Очень редко кто-нибудь из проституток выходила замуж и уезжала за границу и не всегда там складывалась жизнь удачно…

Она сбрызнула бутерброд соусом и позвала Николая.

— О-о! Это что-то аппетитное и ароматное…

Он достал бутылочку коньяка, водки и красного вина, вопросительно мотнул головой, она указала на вино и достала бокалы.

— Я хоть и не большой любитель спиртного, но сегодня не тот случай, желаю с тобой выпить на брудершафт.

Они выпили, Николай поцеловал ее, ощущая желание, поднял со стула и вошел прямо стоя, держа за ягодицы. Вероника обхватила его шею руками, прижалась к телу и застонала в такт движениям. Он держал ее на весу еще несколько минут после финала, оставаясь в ней какое-то время и не желая выходить. Вероника прижималась руками и бедрами, млея от удовольствия.

После душа они принялись за еду.

— Никогда не ел ничего подобного, где ты так научилась готовить? — спросил он, — но ты все равно вкуснее.

Она зарделась от удовольствия.

— Так, подсмотрела как-то при случае. А ты такой сильный… я девушка рослая и меня удержать на весу еще никто не мог, хоть и пытались некоторые.

Она заметила, что ему неприятны эти слова.

— Извини, Коля, никогда больше не вспомню о прошлом. Хотела восхититься, а получилось неудачно. От счастья, видимо, замкнуло мозги — жила в конуре, а тут такие хоромы и лучший на свете мужчина рядом.

— Дождик пошел, — произнес Николай, заметив капли дождя на оконном стекле, — это к счастью. Но у тебя даже плаща и зонтика нет. Завтра купим плащ, пальто осеннее и зимнее, сапожки. Ты накидай в уме, что нужно, позже у меня времени может не быть, самой ездить придется по магазинам.

— Ты и так на меня потратился сегодня…

— Не в платье же тебе по улицам ходить осенью и зимой, это не обсуждается. Убирай со стола и в спальню, чего-то мне вновь тебя захотелось.

Утром она стояла под душем. Промежность приятно поднывала и струйки воды смывали ее слезы. Вероника плакала, плакала от счастья — она влюбилась за одну ночь, за один вечер и в этом не сомневалась. Плакала от горя… она лишь домработница и проститутка для одного лица, он хозяин, она не его женщина… Сможет ли она пережить, если он приведет в дом другую, ему даже не надо таиться — она лишь служанка? Как перенесет тот факт, что у Степаныча он вновь будет со многими девчонками? Она стояла под душем с закрытыми глазами и готова была биться о стену, кричать, выть или делать что-то еще. Она любила и не знала, что делать. Она плакала… плакала от счастья, от горя, от радости, от безысходности. Она плакала…

За завтраком Николай спросил ее:

— Ты сегодня немного замкнута и грустна, я чем-то обидел тебя?

Вероника вздрогнула от его слов, ей хотелось прижаться и закричать во весь голос — я люблю тебя, люблю…

— Мысли перебираю — мяса надо купить овощей, фруктов, картошки, в магазин одежды заехать.

— А-а… ну-ну…