Островитянин

Глава четвертая

До чего же здорово вновь отправиться в дорогу! Те пастбища, где прежде пасли скот шессины, уже полностью истощились, и совет решил, что племени пора перебраться на южную часть острова. Здесь же пройдет еще не менее пяти лет, прежде чем скот можно будет вновь выпустить на эти земли.

Гейл смотрел вниз с вершины холма. Отрадное зрелище! Жители двух десятков деревень вместе со всем домашним скотом снимались с места. Насколько хватало глаз, по равнине растянулись кагги. Они были разделены на небольшие стада, чтобы легче было перегонять скот, и каждое окружали воины, женщины и дети. В основном, свои пожитки люди несли за спиной, а все прочее погрузили на насков, огромных вьючных животных, длинношерстых, медлительных и очень сильных. Шессины не держали их у себя все время, а использовали лишь для переходов, после чего продавали землепашцам, обитавшим вблизи новых пастбищных земель. Затем, спустя несколько лет, вновь снимаясь с места, выкупали насков обратно. На следующей стоянке шессины вновь продавали местным жителям этих огромных животных, чтобы те могли использовать их как вьючный скот.

Вооруженные отряды, охранявшие племя, шли по флангам и с тыла. Вот уже третий день, как они были в пути, и еще оставалось десять раз по столько же, прежде чем они прибудут на новое место. Редко когда за день удавалось пройти более четырех-пяти миль: ведь кагги шли чрезвычайно медленно, и к тому же на острове было полно ручьев и небольших речушек. Водные преграды замедляли передвижение не столько сами по себе, сколько из-за того, что кагг приходилось долгое время уговаривать покинуть приятную прохладную воду, где им так нравилось плескаться.

На новой стоянке, когда племя, наконец, добралось до места, возникла масса новых хлопот: нужно было выделить места под пастбища, построить деревни, разбить лагеря для воинов. Шессины никогда не строили разборных домов, оставляя свои прежние жилища на месте и всякий раз строились заново из подручного материала. Обустройство шло медленно и не без труда, и все же люди находились в приподнятом настроении.

Самое сложное было заново подружиться с племенами, жившими окрест. Порой в этих местах шессины не появлялись по нескольку десятков лет. Порой прочие скотоводы пытались отобрать пастбища, считавшиеся исконной принадлежностью шессинов, и тогда восстанавливать порядок приходилось силой.

Все как один молодые воины уповали на то, что сейчас произойдет именно так. Хорошая драка была бы для них возможностью проявить себя: в последнее время серьезных дел им явно не доставало. Еще перед тем, как покинуть прежнее пастбище, они просили Минду дозволить им сходить в набег за каггами, однако старик отказал наотрез.

— Набеги нам ни к чему, — решительно заявил он. — Вот уже три года не было мора у животных, и трава растет хорошо, так что нам и без того приходится продавать излишки, и если увеличить стадо, это окончательно истощит пастбища. Все равно скоро надо будет двигаться на новое место, и скот в пути окажется помехой. Конечно, об этом вы все и думать не желаете, а лишь хотите показать себя, — с этими словами Минда рассмеялся, снисходительно косясь на юношей. — И все же вам придется подождать. Если нападут враги, случится мор или засуха, стада поредеют, и дети наши начнут страдать от нехватки молока, — вот тогда мы и поговорим о набеге.

Таким решением вождя воины были разочарованы и утешились лишь мыслью о переходе на новые пастбища.

Все они с облегчением покидали прежнее стойбище, где было полно пыли и мух. Однако, стоило им отойти даже на небольшое расстояние, как травы вокруг сразу сделались более сочными, вода в реках — чистой, а главное — исчезли все те паразиты, которые в огромных количествах непременно появлялись в тех местах, где селились люди. Пропали не только насекомые, но даже мыши и прочие грызуны, а также безволосые слепые зверьки, выходившие кормиться по ночам.

Что еще всем нравилось в походах, так это возможность по-другому питаться. Считалось, что в пути неразумно выдаивать у самок кагг больше молока, чем нужно для питания малышей, а также не стоит их ослаблять, пуская кровь. Зато не проходило дня, чтобы какой-нибудь кагг не оступился и не сломал ногу, шагнув в яму, вырытую рогачом, либо случалась еще какая-нибудь напасть, — и тогда животное приходилось забить. Так что свежего мяса было в достатке. Чтобы не пропадать добру понапрасну, мясо отдавали молодым воинам. Огромная движущаяся масса людей и скота отпугивала крупных хищников, и лишь старые или увечные большие коты, уже не способные охотиться, пытались поживиться случайно отбившимся от стада теленком. Однако, их с легкостью убивали или прогоняли прочь. Куда больше шессинам досаждали стаи полосатиков и падальщиков, следовавшие неотступно за стадами. То, что возможная добыча в столь огромном количестве навсегда уходит от них, приводило животных в исступление, и они оглашали окрестности отвратительным тявканьем и воем. Чуть поодаль следовали более мелкие пожиратели падали, а сверху над стадами кружили стаями птицы, надеявшиеся поживиться мертвечиной, ночью же со свистом рассекали воздух черными крыльями гигантские летучие мыши.

Испуганные стада травоядных разбегались с пути кочующего племени. Гейл, причисленный к одному из фланговых отрядов, легко мог насчитать не меньше двух десятков разновидностей животных: одни держались большими стадами, другие паслись в одиночку; у иных были рога самой разнообразной формы, другие были лишены такого украшения. Шкуры их представляли собой все доступные воображению сочетания пятен, крапинок и полос.

Именно там, вблизи одного такого стада юноша заметил, как крадется в зарослях травяной кот, почти незаметный среди высокой травы.

Навстречу Гейлу на холм поднялись еще двое воинов, и издалека по рисунку на щитах тот узнал в них Люо и Рейбу. Щиты шессины носили во время перехода, поскольку в любой момент можно было ожидать нападения. Овальные, размером почти в рост человека, из прочной кожи, щиты разрисовывались яркими красками, насколько воину хватало способностей и воображения. Некоторые изображали картины, явившиеся во сне или силуэты животных, но большинство ограничивалось отвлеченными ничего не выражающими узорами. Так, Гейл разрисовал свой щит вертикальными белыми и зелеными полосами, а Рейбо украсил свой пятнами, похожими на цветы, используя все доступные ему краски. Что касается Люо, то свой щит он разрисовал наподобие шкуры троерога: косыми черно-белыми линиями.

— Красота-то какая! — воскликнул Рейбо, приблизившись к Гейлу. — Что может быть красивее этого? — Юноши поставили щиты на землю и облокотились на них, пяткой одной ноги упираясь в колено другой, в привычной позе пастухов.

— Да, и впрямь красиво, — отозвался Гейл. — И все же мне жаль уходить на юг. Еще много лет пройдет, прежде чем мы сможем сюда вернуться.

Некоторое время молодые люди молча наблюдали за кочевьем своего племени. Молчание нарушил Люо.

— Скажите, а вы заметили, как странно ведет себя Гассем?

— Он сам вызвался сопровождать тыловой отряд, — заметил Рейбо. — А ведь вполне мог выбрать местечко получше, не среди пыли и навоза. Старейшины расположены к нему, они не стали бы возражать.

— А что говорит Торбо? — полюбопытствовал Гейл.

Торбо был чабес-фастеном его молочного брата и лучше прочих мог объяснить непонятное поведение Гассема.

— Он признал, что они с Гассемом стали совсем чужими друг другу. Можешь представить себе нечто подобное? — Люо не скрывал недоумения. — Якобы Гассем заявил ему, что говорит с духами.

— И даже не просто с духами, — дополнил Рейбо, — а будто бы с каким-то одним, особым духом, имени которого не желает называть. Гассем утверждает, будто этот дух куда более могуществен, чем все известные нам.

— А о чем они с ним говорят? — встревожился Гейл.

— Неизвестно, — ответил Люо. — Он утверждает, что для этого еще не пришло время. Нынче утром я успел поболтать у костра с несколькими воинами, идущими в тыловых отрядах. Они подтвердили, что Гассем ведет себя странно: то и дело он оставляет свой пост и уходит куда-то назад. Такое впечатление, будто он пытается что-то разыскать в болотах на востоке. Может, его дух живет именно там?

— Он проводил немало времени на болотах еще задолго до того, как мы отправились в путь, — заметил Гейл. Это было совершенно несвойственно шессинам, которые больше всего на свете предпочитали луга и равнины. Конечно, порой странствия приводили их в горы и на морское побережье, и там они чувствовали себя вполне нормально, однако все шессины без исключения испытывали ненависть к болотистым землям, где было полно ядовитых гадов и злобно жалящих насекомых, а также смертельных ловушек, как для человека, так и для скота. Вне всякого сомнения, лишь злобные духи могли обитать в этих скверных местах.

— Говорящим с Духами все это очень не по душе, — заявил Люо. — Но Гассем утверждает, что они просто ему завидуют и боятся утратить власть, потому что не верят, будто кто-то кроме них способен общаться с духами.

— Думаю, тебе стоит посоветоваться с Тейто Молом, — обратился Рейбо к Гейлу. — Боюсь, это мало что даст, но все же лучше, чем ничего. Ведь ты не разговариваешь с Гассемом уже несколько месяцев, а нам самим едва ли удастся проникнуть в его замыслы, да и с Тейто Молом мы не так близки, как ты.

— Честно говоря, мы с ним уже беседовали об этом… Еще прежде, чем Гассем начал пытаться строить из себя Говорящего с Духами. А что, он по-прежнему твердит, будто шессинам необходимо войско и король?

— О, да, — ответил Рейбо, задумчиво тыча в землю тупым концом копья. — Хуже того, нашлись воины — по счастью, не много, — кому такие мысли пришлись по душе. Гассем собрал вокруг себя прихлебателей, которые, подобно ему самому, полагают, будто их недооценивают и лишают заслуженного высокого положения. Там нет почти никого из нашей общины, и все же даже кое-кто из старших воинов прислушивается к его речам. Более того, мне показалось, что Гассем пытается переманить на свою сторону даже старейшин. В последнее время он все чаще о чем-то беседует с Борленом.

Старейшина Борлен обладал средним достатком и был практически лишен каких-то особых способностей, если не считать умения красиво говорить. У него был звучный голос, он умел сопровождать свои речи выразительными жестами и выбирать для них самый удачный момент. Если требовалось послать человека для переговоров с другим племенем, обычно выбирали именно Борлена, хотя прочие старейшины были вынуждены подсказывать ему, какие именно слова произносить, ведь сам он никогда не отличался особым умом.

— Вот оно что? — задумчиво протянул Гейл. — Что ж, может, Гассем и лишился рассудка, но не утратил способность планировать свои действия. Борлен может стать для него ценным союзником. А если он получит способность влиять на людей…

— Возможно, ты прав, — подтвердил Люо. — Впрочем, подожди, пока не увидишь все своими глазами.

Расставшись с приятелями, Гейл продолжал размышлять о природе безумия. Случается так, что даже когда человек совершает поступки, которые кажутся окружающим противоестественными, он все равно продолжает пользоваться уважением некоторых из них. Способен ли кто-нибудь притворяться безумным? Если да, то зачем? Возможно ли, что Гассем вовсе не сошел с ума, а просто преследует некие тайные цели. Гейл по собственному опыту знал, как нелегко младшим воинам привлечь к себе внимание прочих членов племени. Большую часть времени они проводили вне общины, пасли кагг и пытались произвести впечатление на приятелей и девушек. Однако, для влиятельных членов племени юноши словно бы оставались невидимыми.

Лишь сейчас, впервые за все время, Гейл начал понимать, что Гассем не просто дерзкий и самолюбивый молодой воин: его замыслы и поступки таят в себе серьезную опасность. Он пытается привлечь к себе внимание, чтобы влиять на других людей. К чему он тратит время на общение с таким глупцом, как Борлен? Может, желает научиться произносить зажигательные речи? Если так, то едва ли подобную предусмотрительность можно отнести на счет безумия. Но как же тогда объяснить его слова о том, что он говорит с каким-то духом, или его прогулки по болотам? Ясно одно: при встречах с Гассемом Гейлу следует быть еще осторожнее, чем прежде.

Однако, в столь великолепный день нелегко было размышлять над серьезными проблемами. Кучевые облака неслись по ослепительно синему небу. Над пожирателями падали, что кружили вблизи стад, парили молотоглавы — крупные птицы размером с человека, с размахом крыльев в два человеческих роста с длинными тонкими ногами и веерообразным хвостом.

Чуть левее, над деревьями показались листоеды: птицы, питавшиеся листвой с узкими головами на тонких шеях и с перепончатым гребнем. С помощью вытянутого в трубочку клюва они умело обирали листья с ветвей. На вид эти существа казались милыми и безобидными, однако от любых хищников их обороняли когтистые лапы, а силой с листоедами мало кто мог сравниться.

В отряде, сопровождавшем стадо с фланга, было не меньше шестидесяти воинов из разных общин, а также несколько старших воинов, которые в случае нападения должны были взять на себя командование. Основная часть старших воинов шла впереди племени, и лишь единицы охраняли стада с тыла. При переходе боевой порядок не соблюдался, воины шли свободно, рассыпавшись по широкой территории, либо поодиночке, подобно Гейлу, либо парами или мелкими группами.

Внезапно в сторону Гейла направилась женщина, отошедшая от стада. В руках у нее был пастушеский посох, а через плечо перекинут сетчатый мешок с домашней утварью. Гейл узнал Лериссу, и у него забилось сердце.

— У тебя какой-то кислый вид, Гейл, — заметила девушка. Неужели ты не рад, что мы перебираемся на новое место?

— Почему же? И с чего ты взяла, что у меня мрачный вид?

— Ты все время какой-то хмурый. Почему ты так долго не приходил повидаться со мной?

Тейто Мол предупреждал Гейла, что очень скоро Лериссу просватают за кого-то из старейшин, но ему не хотелось говорить об этом, все равно тут ничего не изменишь…

— Я ведь просто один из младших воинов, у меня множество обязанностей. Очень редко выпадает возможность покинуть лагерь и сходить в деревню.

Лерисса с усмешкой поглядела на него.

— А вот у Гассема, похоже, таких проблем не возникает. Он очень часто приходит повидать меня. Похоже, он вправе приходить и уходить, когда сочтет нужным.

— Я много чего странного слышал о Гассеме за последнее время! — выпалил Гейл. Лерисса умела вызывать его ревность, и все же он попытался унять свое раздражение. — Ты не единственная, кто обратил внимание, как странно он ведет себя в эти дни.

На устах девушки заиграла удовлетворенная улыбка. Она видела, что ее выпад угодил в цель.

— Ты прав. Я слышала, что старшие воины и даже старей шины говорят, будто Гассем — очень достойный молодой человек. Иные даже находят в нем задатки сильного вождя.

— Неужели? — Гейлу неприятно было думать об этом. Возможно, Лерисса все же преувеличивает? Однако, он слышал немало древних легенд о людях, над которыми в юности все насмехались, но потом они сделались знаменитыми героями, победителями чудовищ, мудрецами или кем-то в этом роде. Если Гассему действительно суждено стать вождем, то всем его нынешним странностям легко найдется объяснение.

— Конечно, я говорю чистую правду. Старейшины не слишком склонны хвататься за все новые идеи, однако Гассем говорит столь убедительно, что они волей-неволей задумываются над его речами.

— Так ты что, явилась сюда, чтобы поведать мне о том, как хорош Гассем? Об этом я достаточно слышал и от него самого. И еще я слышал, как он отзывался о тебе.

Развернувшись, Лерисса двинулась прочь, с трудом скрывая гнев, а Гейл ощутил горестное удовлетворение. Двигавшиеся поблизости молодые воины осыпали его насмешками за то, что Гейл вновь не смог проявить себя как пылкий любовник. На все эти глумливые выкрики молодой человек умело отшучивался, подумав про себя, что с друзьями все же куда проще иметь дело, нежели с женщинами.

Тем же вечером он отыскал у костра Тейто Мола и пересказал ему все, что услышал о Гассеме.

— Сплетни расползаются столь же стремительно, как огонь по сухостою, — заметил старец. — Гассем утверждает, будто обрел власть над духами. Лично я могу поклясться теми годами, которые прожил как Говорящий с Духами, что в Гассеме таких способностей не больше, чем у камня, и многие другие согласны со мной. И все же глупцы склонны ему верить. — Погрузившись в тягостные раздумья, Тейто Мол не сводил взгляда с костра. — Переход на новые пастбища всегда дается людям нелегко, У них ломается весь уклад жизни, они становятся дергаными, впечатлительными, воспринимают чужеродные идеи, которые в другое время отвергли бы с презрением. Я попробую поговорить с ним об этом. Гассем превосходно умеет нащупывать у людей слабые места. Он знает, что и как сказать, чтобы направить их страхи и тайные стремления в том направлении, что нужно ему. Он способен задеть в человеке скрытую слабость, внутреннее зло и обернуть их к своей выгоде.

Гейл кивнул.

— Так я и думал. Несомненно, он куда опаснее, чем простой безумец, и у него есть какая-то цель. Но какая? И зачем бродить по болотам, если хочешь завоевать доверие и уважение племени?

— Боюсь, что ответ на этот вопрос мы получим куда раньше, чем хотелось бы, промолвил Тейто Мол. — И сомневаюсь, что этот ответ нам понравится.

Остаток пути до новых пастбищ прошел относительно спокойно, и младшие воины были бы рады, если бы путь никогда не закончился. Дни были насыщены радостными событиями. Они встречали новых людей, видели новые земли. Большинство из них бывали в этих местах только в раннем детстве.

По вечерам на берегу реки разбивали лагерь. Здесь юноши со смехом и любопытством наблюдали за летучими мышами-рыболовами, что появлялись над водой с наступлением сумерек. Маленькие зверьки парили на кожистых крыльях и время от времени ныряли, пытаясь ухватить рыбу длинной зубастой пастью.

В отличие от воинов, женщины стремились как можно скорее добраться до нового места, обустроиться в деревнях, заняться домашними хлопотами, У них было слишком много забот о детях и стариках, и потому бездумный восторг молодежи был им недоступен. Замечая чрезмерную, на их взгляд, радость юношей, женщины не стеснялись вслух выказывать недовольство.

Но рано или поздно всему приходит конец. Закончился и этот переход. На тридцать второй день после того, как шессины снялись с прежних насиженных мест, они, наконец, достигли южных пастбищ. Здесь всех кагг собрали в одно огромное стадо, и люди принялись обсуждать, как распределить места и где построить деревню.

Тем временем Гейл прогуливался по широкому лугу, где собрали кагг. Трава здесь была ростом по пояс, при каждом шаге из-под ног разлетались тучи насекомых. Страна гор осталась далеко на севере, ее вершины, поднимаясь от низких холмов к высоким пикам, были едва видны отсюда. Южные земли хорошо орошались, неподалеку тянулись низменные болотистые местности. Гейл знал, что эта равнина простирается к западу и востоку на много дней пути и заканчивается обрывистым спуском к узкой прибрежной полосе. На юге берега соединялись в месте, названном моряками Мысом Отчаяния. Сами шессины никак его не называли, потому что вообще не интересовались морем.

Неожиданное появление Гассема прервало размышления Гейла. Они не виделись с тех пор, как покинули прежний лагерь, и Гейл сразу же понял, что хотел сказать своими загадочными словами Люо. Гассем выкрасил свой щит в черный цвет. Тому, кто привык к ярким орнаментам на щитах шессинов, сплошной черный цвет казался странным и даже пугающим. «Что это может означать? — недоумевал юноша. — И значит ли вообще что-нибудь? Может, это просто очередная уловка, чтобы помочь Гассему выделиться среди простых воинов? Что ж, если так, то он добился своего».

Удивительное дело, но Гейлу показалось, что за те пару недель, что они не виделись, Гассем еще больше повзрослел. Он был на полголовы выше большинства воинов, и даже Гейла, считавшего одним из самых рослых в племени. Бронзовая кожа Гассема приобрела от загара коричневый оттенок, на смуглом лице ярко сверкали синие глаза. Он больше не носил любимых украшений и не красил лицо — его внешность и без того была запоминающейся и внушительной. Гассем держался бесстрастно, самоуверенно и строго.

— Привет тебе, Гейл, — Голос Гассема тоже звучал не как обычно: низкий от природы, теперь он казался еще весомее, словно тот тщательно взвешивал каждое слово. Явно сказывалось участие Борлена.

— И тебе тоже, — нарочито невозмутимо отозвался Гейл. — Мне по душе новые земли, которые я вижу вокруг. Как ты думаешь, возникнут ли какие-нибудь трудности с обустройством на новом месте?

— Вероятно, да. — Гассем взмахнул копьем: — Там, на юге, плотная стена джунглей, где водятся дикие коты. Еще там обитают изгои — разбойники, изгнанные из племен землепашцев и пастухов. А вот там, — его копье указало на запад, — деревни асаса. Думаю, этот народ не сможет удержаться от того, чтобы не напасть на наши стада. Нет, жизнь здесь не будет мирной — пока мы не обустроимся как следует и не дадим соседям понять, что связываться с нами небезопасно.

— Может, это не так уж и плохо, — сказал Гейл. — Нам, младшим воинам, необходим боевой опыт, а старшие, по-моему, здорово разленились и только и делают, что хлещут хойль.

— Верно говоришь, — с достоинством кивнул Гассем. — Я думаю, что здесь мы сможем восстановить наш воинский дух. Ну ладно, мне пора выбирать место для лагеря Ночных Котов. Доброго дня тебе, Гейл!

Юноша в растерянности смотрел вслед удаляющемуся Гассема. Ни одним словом — или хотя бы жестом — тот не вы казал прежней враждебности или обычной презрительной снисходительности. Любой другой поверил бы в его искренность, но Гейл не мог забыть выражения злобного торжества, что он заметил на лице склонившегося над ним Гассема, когда его ранил длинношей. Гейл был уверен, что изменились лишь манеры Гассема, а сам он столь же опасен, как и прежде.

Новый день выдался хлопотливым, так как все занимались обустройством поселков. За деревом для строительства домов и сараев ходили к близлежащим холмам. Эту работу старались возложить на людей, нанятых в соседних деревнях. Воины шессинов терпеть не могли тяжелой физической работы, считая ее для себя унизительной. Единственное исключение было когда в походе им приходилось по очереди тащить тяжелые Шесты Духов, так как эту обязанность могли выполнять только шессины. Это тоже был тяжкий труд, но никто не считал, что он может уронить достоинство воина.

Жилища строились из вертикальных столбов, расставленных по кругу и переплетенных, словно бока корзины, гибкими ветками и лозой, отверстия между которыми залеплялись глиной. Конусообразные крыши покрывали пальмовыми ветвями. На помещения для собрания и складские сараи уходило много строевого леса, поскольку в них делались дощатые полы.

Больше всего дерева требовалось для частоколов, которыми окружали поселения. Младшие воины могли приступить к строительству своих лагерей не раньше, чем будут завершены все эти постройки.

Гейл и еще несколько воинов отправились в лес, к невысоким холмам на западе, где им полагалось надзирать за наемными рабочими и, главное, охранять их от лесных хищников. Те трудились исправно, и воинам не приходилось их подгонять

Дорога до холмов заняла полдня, и Гейл успел познакомиться с жителями близлежащих деревень. Они занимались большей частью земледелием, а также держали небольшие стада кагг, квиллов и насков. Это был приземистый народ с темной кожей и длинными черными, каштановыми или рыжеватыми волосами; глаза у них были карего цвета, хотя встречались и голубоглазые. Люди эти, веселые и общительные, радовались тому, что несколько дней смогут отдохнуть от привычной нудной работы и, возможно, получат в награду за труд отличных кагг — обычно шессины именно так расплачивались за работу.

Спутники Гейла держались довольно надменно, но деревенские жители, называвшие себя кана, не обижались. Вообще-то, молодой воин подозревал, что, как ни странно, кана считают горделивое высокомерие шессинских воинов просто смешным. Жители деревень были крепкими людьми, мускулистыми с широкими запястьями, руки их огрубели от работы с тяжелыми плугами. И при всей их мощи, они были лишены гибкости шессинов, их движения были сильными и уверенными, но совершенно лишенными изящества.

Гейл, как обычно, заинтересовался духами местного народа и колдовством. Обычаи кана не показались ему непривычными, У них были заклинания, чтобы подготовить землю к пахоте, и обряды, которые выполнялись после — от посевной, до сбора урожая. Главным в их жизни были плодородие земли и дождь. Гейл спросил, поклоняются ли они каким-либо богам. Кана рассказали ему про главного духа, управляющего силами природы. Но он находится очень далеко, и они предпочитают обращаться с просьбами к более близким духам. Юноша подумал, что все это весьма любопытно, но не совсем понятно. Похоже, настоящие боги обитали только на материке.

Вечером первого дня, когда лесорубы расселись у лагерно го костра, Гейл спросил у кана об их способах ведения войн. К этому разговору прислушивались и прочие воины. Они не сомневались, что шессины — лучшие в мире, и каждый из них стоит десяти других воинов, но им, конечно, не помешает узнать, как сражаются менее искусные народы.

— У нас нет таких прекрасных больших копий, как у вас, — сказал молодой мужчина с пышной копной черных волос, на щеках которого красовалось несколько глубоких параллельных шрамов. — Но мы неплохо управляемся и со своими. — Он продемонстрировал свое оружие с крепким трехфутовым древком и шестидюймовым бронзовым наконечником шириной с ладонь. — Мы не используем их для метания, а только наносим колющие удары. Наши щиты высокие и узкие, очень удобны для этого. Мы встаем в один ряд близко друг к другу, чтобы из-за щита можно было безопасно бить копьем.

— Они слишком короткие, — заметил один из шессинов. — На расстоянии больше вытянутой руки вы беспомощны.

— Это верно, — свирепо усмехнулся пожилой кана, — мы любим подходить к врагу поближе.

— И наконечники ваши мне не кажутся слишком опасными, — сказал Гота, пострадавший от тяжелой лапы длинношея. Воин все еще хромал из-за не вполне зажившей раны на бедра.

— Взгляни сам, — длинноволосый протянул ему копье. — Этот наконечник шириной с ладонь и длиной в кисть руки. А намного ли толще тело человека? Никто не сможет выжить после удара копьем в живот. Спроси хоть тех же асаса и лесных дикарей.

— А как насчет дротиков и прочего метательного оружия? — спросил Гейл.

— Мы бросаемся камнями, — ответил человек, один глаз которого был затянут молочно-белым бельмом. — Еще кое-кто из наших умеет пользоваться пращой и метать дротики.

—А луки?

— Мало кому хватает времени обучиться этому как следует. Но среди нас есть несколько человек, задача которого — отгонять хищников от скота и охотиться на холмах за животными, чьи шкуры и перья мы используем для обрядов. — Человек с бельмом задумчиво почесал затылок. — Иногда мы едим дичь, хотя многие этого боятся. По-моему, это глупо: конечно, нам запрещено есть мясо, но какая разница, если поблизости нет Говорящего с Духами.

Прочие кана рассмеялись, и один, совсем еще юнец, спросил:

— А правда, что шессины пьют молоко с кровью?

— Да, правда, — ответил Соун. — Кровь мы сосем, прокусывая шеи поверженных врагов, а молоко берем от их кагг — если, конечно, нам не хватает молока их кормящих женщин.

Мальчик в изумлении раскрыл рот, но пожилой мужчина Хлопнул его по плечу, засмеявшись над наивностью паренька.

— Это обычная сказка шессинов, предназначенная для доверчивых желторотиков, — заявил мужчина с бельмом. — Много лет назад, когда я был такой же, как ты, они рассказали ее и мне — после этого, едва завидев вдали шессина, я убегал как можно дальше.

Гейл вернулся к прежней теме.

— Мы слышали, что недалеко отсюда обитает племя асаса. Они тревожат вас набегами?

— Еще бы, — отозвался человек со шрамами, — почти каждый месяц. Обычно они охотятся за нашими каггами — кроме этого, ничего особо ценного у нас нет.

— Мы асаса никогда прежде не видели, — заметил Соул. — Когда наше племя останавливалось здесь в прошлый раз, мы были еще детьми. На кого они похожи?

— Они почти такие же рослые, как вы, — ответил седеющий кана. — Но кожа у них гораздо светлее, и у большинства черные волосы. Они наносят на тело раскраску и сражаются копьями, похожими на ваши. У многих есть длинные мечи, которыми можно рубить и колоть. Их щиты круглые, из невыделанных шкур насков. Асаса снимают скальпы с поверженных врагов и носят их у пояса как украшение. Они идут в бой, распевая боевые песни.

— Если они позарятся на наших кагг, то песня будет погребальной, — грозно пообещал Гота.

Следующие два дня Гейл следил за тем, как кана рубят лес, очень ловко управляясь с бронзовыми и каменными топорами. Он бродил среди деревьев, с интересом наблюдая за жизнью леса. Время от времени он видел охотников, которые исподтишка подглядывали за ним. Он крикнул одному из них:

— Мы не причиним вам вреда. Нам просто нужно нарубить древесины.

— Убирайтесь прочь! — выкрикнул тот в ответ. — Вы принесете нам несчастье! Вы тревожите духов леса!

Гейлу хотелось пообщаться с этими людьми, но никто из них не решался подойти ближе, — охотники славились своей робостью.

Юноше было очень интересно бродить по лесу. Не раз ему удавалось полюбоваться на древолазов, — крохотных, чем-то напоминающих людей созданий, лишенных дара речи, которые стремительно метались по веткам, цепляясь за них длинными пушистыми хвостами. Они скалили мордочки в яростных гримасах и громко вопили: люди, вырубали деревья, на которых они живут. Остальных шессинов это лишь забавляло, однако Гейл чувствовал, что маленькие существа имеют свои права на этот лес, бывший их домом.

Он всегда старался выбрать себе ночное дежурство. После того как все укладывались спать у костра, он сидел, опираясь спиной о ствол большого дерева, задумчиво смотрел на тусклый отсвет углей и слушал лесные голоса. Здесь было даже спокойнее, чем в долине, и лишь иногда тишину нарушал шепот ветра. В эти мгновения, когда его ничто не отвлекало, Гейлу казалось, что он может чувствовать душу леса.

Здесь все было иначе, чем на равнинах. Там в поле зрения всегда находились стада крупных животных, а более мелкие создания стремительно разбегались в стороны, подальше от их копыт. Лесные же обитатели были очень малы, и мир их казался четко разделен на ярусы: каждый жил на своем уровне.

Множество мелких существ копошились под густой листвой, чуть более крупные, хотя и крошечные по сравнению с равнинными, обитали на поверхности земли, объедая низко растущие листья кустарников. В ветвях деревьев тоже роились бесчисленные твари. Все они были приспособлены к жизни только на своем уровне, а над ними днем реяли птицы, а по ночам — летучие мыши. Между ветвей мелькали летучие ящерицы с небольшими кожистыми крыльями, которые редко встречались в других местах. Их удивительной красоты шкурки сверкали в ярких солнечных лучах словно подброшенные в воздух самоцветы.

Среди всего этого изобилия жизни Гейл ощущал и присутствие духов. В лесу была своя жизнь, недоступная пониманию большинства смертных, хотя и человек мог ощутить ее присутствие. Духи леса казались чуждыми пониманию Гейла. Он знал, что охотники находятся с ними в куда более тесной связи. Ни он сам, ни его племя не были им приятны, но и не гневили их. Люди с их разрушениями представляли собой лишь мимолетную случайность, а духи и лес, который они населяют, равнозначны вечности. Они будут существовать и тогда, когда давным-давно истлеют кости тех, кто некогда тревожил их покой.

После ночи, проведенной в созерцании, Гейл понял, почему охотники, живущие убийством, остаются столь миролюбивыми и кроткими. Но путь созерцания ему не подходил. К счастью или к несчастью, он был рожден воином, и не желал для себя иного пути.

По пути из леса в долину, Гейл осознал, как мало было известно о новом месте их обитания. К племени кана он теперь относился с симпатией. Конечно, никто не мог сравниться с таким прекрасным народом, каким он считал шессинов, но и кана обладали своими достоинствами, включая несомненную воинскую доблесть.

Как только Гейл подошел к временному лагерю, разбитому воинами за деревней, Люо выскочил ему навстречу, потрясая копьем и чуть ли не пританцовывая от восторга.

— Ого, кто идет! — закричал он. — Это же Гейл, великий воин и в недалеком будущем Говорящий с Духами!

— Он подбежал к приятелю и сунул ему под нос свое копье. — Посмотри, что случилось с моим оружием!

Гейл перехватил копье за древко, чтобы Люо не выколол ему глаз, и внимательно оглядел длинное острие. На лезвии красовались безобразные бурые пятна.

— Неужто, ржавчина? Очень скверно, Люо. Ты владеешь прекрасным оружием, а до тебя оно служило настоящему воину. Бронза не ржавеет, но сталь требует ухода.

— Пенду, Ребья! — завопил Люо. — Идите поскорей сюда и расскажите этому недоумку, который бездельничал, надзирая за двуногими скотом, чем занимались в его отсутствие настоящие мужчины! — Он повернулся к Гейлу. — Что ты приволок из своего похода, Гейл? Дерево? А хочешь знать, что досталось нам?

— Ржавчина? — попытался угадать Гейл.

— Кровь, вот что! Вражья кровь! — К ним подошли, довольно ухмыляясь, двое их товарищей.

— Теперь ясно, — сказал Гейл. — На вас напал целый отряд асаса — вооруженные до зубов, размалеванные воины. И вы, конечно, обратили его в бегство голыми руками. Я потрясен, Люо! За это тебе даже можно простить ржавчину на копье.

Люо фыркнул и обернулся к товарищам.

— Нет, ну вы только взгляните на него! Неумелый и ни на что негодный неопытный воин пытается насмехаться над настоящими героями, участниками удачнейшего набега за каггами. Разве можно такое стерпеть?

— Пошли с нами, Гейл, — предложил Ребья. — Мы достали у этих деревенщин кана немного хойля. Давай посидим и хорошенько выпьем, а мы обо всем тебе расскажем. Конечно, великой битвы, как пытается убедить тебя этот пустозвон, не было, однако драка вышла неплохая. И вполне возможно, она — предвестие грядущих великих событий.

Воины вернулись в лагерь, и Гейл услышал о волнующем событии, участником которого ему не довелось стать. Вечером того самого дня, когда он уехал, шессины заметили небольшую группу дикарей-изгоев, подкрадывающихся к их стаду. На другую ночь они попытались вновь напасть на стадо, которое охраняли воины из общины Ночных Котов. Люо, Пенду и Ребья стояли в ту ночь на страже. Данута с ними не было.

Напавшие оказались родом из разных племен, голодные и отчаявшиеся людьми. Орудовали они грубыми копьями и дубинами. Люо разглядел идущего первым тощего жилистого мужчину с бритой головой, который попытался ударить каггу копьем. Когда Люо ринулся к нему с предостерегающим воплем, он повернулся и дико зарычал. Юноша прикрылся от удара копья, и теперь с гордостью показывал глубокую вмятину на щите. Он успел нанести дикарю серьезную рану в бок, потом подоспели его товарищи и обнаружили незадачливых скотокрадов. Произошла короткая стычка. Убитых, судя по всему, не было ни с одной стороны, но раненых оказалось немало — на следующее утро на земле обнаружили много кровавых пятен. Юнцы, стоявшие на ночной страже, мнили теперь себя бывалыми бойцами, что немало потешало старших воинов.

Даже сам себе Гейл никогда бы в этом не признался, но он отчаянно завидовал своим товарищам, принявшим участие в битве с дикарями. Хотя он прекрасно понимал, что это была далеко не последняя возможность отличиться. Или же погибнуть — как повезет. Мысли о смерти, которая все равно неизбежна, мало беспокоили шессинов. Умрут в конце концов все люди. А вот способов расстаться с жизнью — огромное множество. И самый лучший из них — это скорая, славная смерть на поле боя.

В ближайшие дни кана помогали шессинам строить деревню, а младшие воины мастерили себе хижины на территории лагеря. Молодые деревца, которые использовались для каркаса жилищ, в изобилии росли в болотистой низине неподалеку. Крыши, сшитые из полосок коры, они прихватили из старого лагеря. Когда хижины были готовы, с соответствующей короткой церемонией старейшины установили общинный Шест Духов.

Повсюду их окружали враждебные племена — охрана выставлялась и днем, и ночью. Большей частью несение стражи входило в обязанности младших воинов. Они рысцой обходили границы вверенных им участков, выискивая на горизонте возможных врагов, а на земле — оставленные ими следы.

Однажды они обнаружили в мягкой почве отпечатки ног — узкие, как у шессинов, но вмятины рядом с ними от воткнутых в землю копий явно отличались от их оружия. С тех пор молодые люди жили в постоянном напряжении, страстно мечтая принять участие в настоящем бою.

Старшие воины, многие из которых помнили прежние схватки с асаса, пребывали в куда более мрачном настроении, ни на миг не теряя бдительности. По ночам их часто можно было видеть у частокола — они стояли, облокотившись на щиты и вглядывались во мрак, шепотом переговариваясь друг с другом.

Однако стычка произошла, когда этого никто не ожидал. Через три часа после заката Гейл и его товарищи вернулись в лагерь. Их сменил следующий дозор. Сложив щиты в сарай, они отправились к разожженному в центре лагеря костру — поболтать с приятелями и немного перекусить.

Холодный ветер гнал на северо-запад тяжелые горы облаков. Зловеще сверкали молнии. Дождь еще не начался, грозовые тучи находились слишком далеко, и грома не было слышно, но в свете молний лица сидящих у костра воинов казались мертвенно-бледными. Поскольку столкновение с асаса многим воинам казалось неминуемым, они постоянно поддерживали на теле боевую раскраску, чтобы в момент битвы выглядеть должным образом.

Как всегда, Гейл сидел рядом с Люо, Пенду и Ребьей. Гассем стоял в дозоре, вместе с Данутом, Соуном и Готой. Старшим среди двух десятков воинов, находящихся в лагере, был Кампо. Из некоторых хижин доносился храп, но почти все остальные бодрствовали. Гейл взял чашу со смесью крови и молока, но не успел сделать даже глотка, как вдруг издали по слышались крики и отчаянное мычанье потревоженных кагг.

Воины тотчас вскочили на ноги и бросились к сараю разбирать свои щиты, отчаянно вопя, чтобы разбудить спящих. Они напряженно вглядывались в темноту, откуда доносились крики. Теперь можно было разобрать отдельные слова, вернее, одно слово: древний призыв шессинов к битве. «Щиты! Щиты!» — кричали находящиеся в дозоре воины.

— Сбор — у шеста, — пытаясь перекричать общий гомон, выкрикнул Кампо.

Заткнув за пояс три метательные копья, Гейл схватил дротик. Его сердце бешено стучало, он ощущал в теле необыкновенную легкость. Юноше казалось, что сейчас он может бежать со скоростью молнии и видеть врага даже в темноте. Прошло чуть больше минуты, когда полностью вооруженные воины собрались у Шеста Духов.

— Они вон там! — крикнул кто-то, указывая в ту сторону, где паслось самое большое стадо и мелькали зажженные факелы. Несколько молодых воинов рванулись с места.

— Стойте! — закричал Кампо. — Это обман! Какие же болваны пойдут в ночной набег с факелами в руках?! Они явно хотят ударить в другом месте. Все здесь? — Послышался нестройный хор голосов. — Тогда — вперед!

Кампо рысцой тронулся с места остальные побежали за ним ровной колонной, с дистанцией в три шага. Кампо затянул боевую песнь, ее подхватили, сопровождая пение бряцанием щитов и оружия. Вспышки молний отражались в полированной бронзе и тусклой стали. Звуки пения, лязг оружия и призрачный свет мгновенно превратили группу беззаботных юнцов во внушающий ужас боевой отряд.

Гейл бежал вторым в колонне, следом за Кампо. Как и все остальные, он настороженно вглядывался в темноту, пытаясь понять, куда они бегут. Молнии освещали все вокруг на много миль, но за тот краткий миг, что они сверкали, глаз успевал выхватить лишь бесцветные волосы колышущейся травы, а за тем снова наступала кромешная тыла.

Откуда-то спереди послышались крики и боевые вопли. Дозор подвергся нападению сразу после того, как вышел из лагеря. Кампо пронзительно завизжал, и все рванулись к тому месту, чтобы встретить врага, перестраиваясь на ходу в боевую шеренгу.

Насколько хватало глаз, Гейл видел лишь щиты шессинов, тускло мерцавшие в призрачном свете. Но где же нападавшие? Казалось, вокруг не было ничего, кроме моря травы. И вдруг асаса вынырнули совсем рядом — раньше, чем кого-либо из них заметили. В тот же миг появилось ощущение, что нападавшие окружают со всех сторон.

Внезапно перед Гейлом вырос силуэт человека — еще более темный, чем окружавшая его тьма. Юноша понял, почему они не заметили врагов раньше — нападавшие с ног до головы выкрасились черной краской. Круглый, покрытый мехом щит врага тоже был черным, и лишь сверкающие на черном лице зубы убедили Гейла, что перед ним человек, а не ночной дух.

Гейл вскинул щит, отражая удар копья и ударил нападавшего дротиком со всей силой, на какую был способен. Однако его оружию не хватило ни мощи, ни остроты, чтобы пробить подставленный под удар щит противника. Отпрыгнув назад, для большей свободы маневра, юноша отбросил дротик и переложил копье из левой руки в правую.

Вновь прикрываясь щитом от удара, он обругал себя за глупость: как он мог забыть, что и метательные палки, и дротики совершенно бесполезны в ночном бою? Здесь ничего не разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки! Вокруг по всюду слышались боевые кличи, кто-то выкрикивал имя товарища, кто-то уже стонал от боли, но почти все звуки перекрывала боевая песня асаса. Оружие с грохотом ударяло в щиты или издавало жуткий лязг, сталкиваясь с оружием противника.

Нападавший асаса попытался ударить под левый край щита, но Гейл отскочил вправо и смог совершить обманное движение. Он завел левый край своего щита за щит врага и с силой дернул в сторону — так, что враг развернулся, подставив ему незащищенный бок. Не медля ни секунды, юноша нанес удар копьем и почувствовал, как оно вонзается в тело противника. Тот застонал и рухнул на землю.

На пару мгновений Гейл словно остолбенел, уставившись на поверженного врага, корчившегося в траве. Затем молодой воин подпрыгнул, оглашая воздух победным криком.

Слегка опомнившись, он понял, что бой далеко не закончен, и радоваться своей победе еще не время, Гейл обернулся в поисках новых соперников. Недостатка в них не было.

Почти тут же к нему, размахивая огромной палицей, подскочил еще один асаса. Гейл обменялся с ним ударами, но тут их разделили сцепившиеся воины. Юноша отступил, чтобы сообразить, как ему быть дальше, и увидел рядом стражу ночного дозора, которые сражались с грабителями, пытавшимися унести стадо. Судя по всему, его собственная группа наткнулась на отряд, прикрывающий отход противника.

Немного поодаль он увидел с длинноволосого воина, который выкрикивал какие-то слова, заглушаемые раскатами грома. Гейл бросился на него, и когда тот обернулся, заметил, что тело его противника разрисовано вертикальными черными полосами. Оскалив рот в страшном рычании, асаса двинулся навстречу юноше, размахивая оружием, — Гейл с удивлением осознал, что это очень длинный меч. Он никогда раньше не встречал такого оружия. Когда противник замахнулся, Гейл прикрылся щитом и нанес удар копьем, которое, пробив вражеский щит, застряло в нем. Асаса, злобно скалясь, пытался высвободить щит, дергая его к себе, что заставляло противников топтаться на месте. Резким рынком Гейлу удалось вы дернуть наконечник копья, но противник атаковал его, и их щиты с грохотом столкнулись. Юноша, не удержав равновесия, упал навзничь. Пытаясь вновь подняться на ноги, он прикрывался щитом от бешеных ударов асаса.

При очередной вспышке молнии Гейл увидел, что противник в азарте схватки забыл о собственной защите. При новой вспышке он ударил копьем снизу вверх, целясь асаса в сердце. Удар достиг цели — воин на мгновение застыл и рухнул в траву.

Гейл вскочил с победным кличем, после чего прислушался к происходящему. Звуки боя стихали. Противник отступал, и поблизости уже не было сражающихся. Среди криков воинов и раскатов приближающейся грозы он услышал голос старейшины: Воинам оставаться со стадом! С убитыми разберемся при свете дня! Раненых — в деревню!

Лишь сейчас юноша заметил, что его бьет крупная дрожь. Он вогнал в землю копье и приставил к нему щит, затем наклонился, чтобы снять трофеи с поверженного врага. Он взял меч — его пришлось выкручивать из плотно сжатых пальцев; ножны свисали на длинном ремне с плеча асаса.

Стащив их вместе с поясом, Гейл надел на себя все вражеское снаряжение, для полноты картины вложив в ножны меч. На мертвом противнике оказалось множество украшений, судя по всему, серебряных, да еще длинный меч — скорее всего, то был один из вождей асаса. Гейл подумал, не найти ли труп своего первого врага, но потом вспомнил, что ему следует вернуться к стаду; к тому же, в кромешной тьме среди высокой травы невозможно отыскать мертвое тело. Что ж, сделать это можно будет и утром.

По пути к стаду, Гейл время от времени окликал товарищей, но никто не отозвался. Не успел он подойти к животным, как хлынул проливной дождь, поэтому ему не удалось обменяться подробностями боя с другими воинами, охранявшими стадо. Остаток ночи он провел, расхаживая среди кагг, которых ничуть не беспокоила вода, льющаяся с небес.

Юноши то и дело вспоминал все события прошедшего боя. Теперь он мог считаться настоящим воином: ведь на его счету двое убитых врагов. Надо будет поскорее разыскать Тейто Мола, чтобы тот дал ему защиту от мстительных духов. Хотя Гейлу вряд ли что-то угрожает, поскольку враги не знали его имени. Однако о защите все же следует позаботиться.

Когда, наконец, наступило утро, Гейл смог получше разглядеть свое новое оружие и поразился его богатству. Клинок оказался с широкими стальными краями, скрепленными по центру узкой полосой бронзы, украшенной причудливыми змеистыми узорами. У меча также была короткая гарда и массивная рукоять в форме какого-то неведомого зверя, обмотанная алым шнуром. Того же цвета были ножны и пояс, украшенные узорами такими же, как на клинке, а еще бронзовыми и серебряными заклепками.

Что касается украшений, то Гейл сразу заметил, что большинство из них серебряные, но обнаружилась там еще и цепь из золотых колец, а также браслет, украшенный нефритом, топазами и кораллами. Судя по всему и меч, и украшения были изготовлены на материке.

Утром старейшины в сопровождении отряда воинов подошли к ним, подсчитывая потери, как свои, так и врагов. Гейл был очень рад увидеть, что Люо и Данут остались невредимы. Последний же, отыскав побратима, радостно похлопал его по плечу.

— Я вижу, брат, что эту ночь ты провел не без пользы! — воскликнул он восхищенно.

Все прочие также были в восторге от добычи Гейла, и он поспешил показать им своего поверженного противника.

Поблизости уже шныряли падальщики, но пока что не осмеливались подойти ближе к телу. Удовлетворенно кивнув, один из старейшин сделал на счетной палочке новую зарубку.

— Теперь уже восемь, — Объявил он.

— Я знаю, где лежит еще один, — отозвался Гейл, оглядываясь по сторонам, чтобы сориентироваться на местности, — По-моему, он где-то там. Я вижу, что рядом уже кто-то есть.

Все вместе они направились к фигуре, видневшейся вдали, и Гейл тем временем осведомился о потерях.

— У нас двое убитых, — ответил старейшина, — и трое или четверо тяжело раненых, и все же мы как следует проучили асасов. Не думаю, что они рискнут еще раз напасть на нас в ближайшее время.

Мрачное предчувствие внезапно охватило Гейла: ему показался знакомым черный щит, прислоненный к двум копьям. Гассем с торжествующим видом обернулся к приближавшимся соплеменникам.

— Это ты прикончил его, Гассем? — осведомился старейшина.

Гейл открыл было рот, чтобы возразить, но молочный брат опередил его:

— Да, это я его прикончил. Едва мы разделались со своими противниками, как я бросился сюда, на помощь отряду Кампо.

Гейла словно ледяной водой окатило. Ему нестерпимо хотелось пронзить Гассема копьем, и все же он сдержался и даже не сказал ни единого слова.

Ведь Гассем стоит над убитым врагом и уже успел забрать себе его оружие и украшения. Если даже Гейл сейчас посмеет обозвать его лжецом, то старейшины этому не поверят.

— Значит, ты прикончил двоих, — объявил старший воин.

— Ведь я лично видел, как на южной стороне пастбища ты проткнул копьем одного из асасов. Не думаю, что кому-то еще из наших удалось разделаться с двумя врагами.

Чувствуя, что еще немного, и он уже не сможет сдержать себя, Гейл отвернулся и направился в деревню. Данут и Люо поспешили присоединиться к нему.

— В чем дело? — встревожено спросил его Данут. — Что с тобой стряслось?

— Ничего, — тускло отозвался молодой воин.

— Неужто Гассем заявил права на твоего мертвеца? — изумился Люо. — Впрочем, меня это не удивляет. Разумеется он пожелал стать единственным из воинов, кому удалось прикончить двоих врагов.

— Не будем больше об этом, — отрезал Гейл. — Мне хватит и того, что я получил. — Он любовно погладил великолепный меч, висевший на боку. — Никто из наших братьев не погиб?

— Нет. — Данута явно не удовлетворил ответ Гейла, но пока он не решился продолжать расспросы. — Погиб Бунда из общины мохнатых змеев и кто-то из старших воинов. Еще Рендел серьезно ранен, и никто не знает, выживет ли он.

Хотя Рендел и принадлежал к общине ночных котов, но с Гейлом они были не слишком хорошо знакомы.

В лагере воины ликовали и веселились. Те, кто не должен был собирать отбившихся от стада кагг, громогласно хвастали своими подвигами. Не в обычае шессинов скорбеть, когда кто-то из соплеменников погибает на поле боя; их погребальные песни полны радости, а не печали.

Ребья оказался тяжело ранен в бок, и сейчас лекарь смазывал ему порез горячей смолой. Юный воин морщился от боли, но все же нашел в себе силы улыбнуться друзьям, а новый меч и прочие трофеи Гейла привели его в восторг.

— Вот так повезло тебе, парень! Надо же, попался тебе какой-то слабак, да еще и богач! А вот тот, что порезал меня, сбежал, но я готов биться об заклад, что далеко он не уйдет. Ему досталось куда хуже, чем мне.

Гейл уже сумел отчасти усмирить свою ярость, и теперь с удовольствием выслушивал истории других воинов. Чем меньше трофеев было у сражавшихся, тем громче они кричали о том, что сумели нанести смертельные раны одному или нескольким врагам.

— Если бы все это было правдой, — заявил Гейл своим друзьям, не скрывая усмешки, — то в деревне асаса не осталось бы ни одного не покалеченного воина.

Помимо дозорных, в ночном бою принимали участие в основном младшие воины из общин ночных котов и мохнатых змеев. Старшие подоспели к месту сражения уже ближе к концу. Все они были весьма раздосадованы, что не сумели принять участия в битве, и теперь потрясали оружием, грозя в следующий раз жестоко разделаться с противником.

Когда, наконец, собрали и пересчитали весь разбредшийся скот, то оказалось, что пропало не более двух десятков кагг. Дорого же асаса обошелся их набег! После совета вождей Минда велел устроить богатое пиршество для всего племени, дабы отпраздновать великую победу.

На следующий день мужчины блаженствовали: они отъедались, плясали вокруг костров… Хотя и старались не слишком злоупотреблять спиртным. Асаса вполне могло прийти в голову отомстить за своих погибших собратьев. Многие хвалили Гейла, одолевшего столь серьезного противника, однако, куда больше славословий в свой адрес выслушал Гассем, который, по его утверждению, разделался с двумя врагами. Теперь прихвостней Гассема можно было отличить без труда. Гейл с немалой тревогой заметил, что те, в подражание своему вождю, также выкрасили в черный цвет свои щиты.

Однако, больше всего Гейла поразило то, что Гассем держался с ним как ни в чем ни бывало. А, может, тот и впрямь верит, будто это он убил двоих Асаса? Ведь как бы то ни было, Гассем отнюдь не праздновал труса в этой битве: были свидетели тому, как он разделался с первым из нападавших. И пусть со стороны могло показаться, что Гассем безумен… Едва ли этот вывод соответствовал действительности.