Острова в небе

5 ЗВЕЗДНОЕ ТУРНЕ

Несколько мгновений никто не знал, что сказать. Затем Тим выдохнул в микрофон:

— Сохраняйте спокойствие. Если вы скажете им, что поддерживаете связь с нами, они не осмелятся вас тронуть.

Слова его показались мне чересчур оптимистичными — хотя они вполне могли поддержать дух наших товарищей, который, вероятно, упал ниже некуда.

— Возьму один из этих лучеметов! — крикнул Петер. — Не знаю, как они работают, но, возможно, удастся припугнуть наших гостей. Карл, ты тоже возьми.

— Ради всего святого, осторожнее! — предупредил Тим, уже не на шутку обеспокоенный. Он повернулся к Ронни: — Рон, свяжись с командором и расскажи ему о том, что происходит, — быстро! И пусть направят телескоп на «Лебедь», нужно посмотреть, что там за корабль.

Конечно, про телескоп следовало подумать раньше, но из-за всеобщего возбуждения про это просто забыли.

— Они уже в рубке управления, — доложил Петер. Я их вижу. Они без скафандров, и у них нет оружия, что дает нам некоторое преимущество.

Мне показалось, что настроение у Петера поднялось при мысли о том, что он все-таки еще может стать героем

— Пойду им навстречу, — неожиданно объявил он. — Все лучше, чем ждать здесь, где они все равно нас найдут. Пошли, Карл.

Мы ждали затаив дыхание. Не знаю, чего мы ожидали — думаю, чего угодно, от треска выстрелов до шипения таинственного оружия, которое держали в руках наши друзья. Но того, что произошло на самом деле, мы никак не могли предвидеть.

Послышался голос Петера (и, надо сказать, довольно спокойный):

— Что вы здесь делаете и кто вы такие? Последовала пауза, которая длилась, казалось, целую вечность. Я мог представить происходящее столь отчетливо, будто сам находился там, — Петер и Карл стоят с оружием в руках, а те, кому они бросили вызов, размышляют, что делать: сдаться или принять бой.

Потом кто-то неожиданно рассмеялся. Послышалось несколько слов, смысл которых мы не могли уловить, — похоже, они все были произнесены по-английски, но потонули в жизнерадостном хохоте. Казалось, будто трое или четверо хохочут одновременно во весь голос.

Нам ничего не оставалось, кроме как ждать, ничего не понимая, пока шум наконец не стих, и в громкоговорителе послышался незнакомый голос, веселый и вполне дружелюбный:

— Ладно, ребята, можете опустить эти штуки. Вы и мышь ими не убьете, разве что если стукнете ее по голове. Полагаю, вы со станции. Вы хотите знать, кто мы? Ну что же, киностудия «Двадцать первый век», к вашим услугам. Я — Ли Томсон, ассистент продюсера. А грозное оружие, которое вы держите в руках, — реквизит для нашей новой межзвездной эпопеи. Я рад, что кого-то оно способно убедить — мне его вид всегда казался довольно фальшивым.

Последовавшая за этим реакция была вполне естественной — все мы тоже разразились хохотом. Когда появился командор, потребовалось некоторое время, прежде чем кто-либо смог рассказать, что случилось.

Самым забавным было то, что, хотя Петер с Карлом и выставили себя на посмешище, смеяться последними довелось им самим. Киношники очень им обрадовались и взяли с собой на свой корабль, где как следует накормили и напоили яствами, не входившими в обычное меню на станции.

Когда мы поняли, в чем дело, загадка «Лебедя» получила до абсурдного простое объяснение. Студия «Двадцать первый век» собиралась снять настоящую эпопею — первый фильм, действие которого происходит не просто в межпланетном, но в межзвездном пространстве. И он должен был стать первым художественным фильмом, снятым полностью в космосе, без студийных постановок. Этим и объяснялась необычная таинственность, которую соблюдал экипаж «Лебедя». Стоило другим компаниям узнать о готовящихся съемках, как они сразу же попытались бы к ним примкнуть, а «Двадцать первый век» хотел быть впереди всех. На орбиту доставили груз с реквизитом и ожидали прибытия главной группы с камерами и оборудованием. Кроме «лучеметов», которые нашли Петер и Карл, в ящиках в трюме лежали странные четырехногие скафандры для существ, якобы обитающих на планетах альфы Центавра. «Двадцать первый век» блестяще выполнял свою работу, и мы догадываюсь, что у них есть еще одна группа на Луне.

Сами съемки должны были начаться через два дня, когда на третьем корабле прилетят актеры. Все возбужденно обсуждали новость: оказывается, в фильме снимается сама Линда Лорелли. Нам было очень интересно, как можно будет разглядеть прелести кинозвезды, облаченной в скафандр. Главного героя должен был играть Текс Дункан, что крайне обрадовало Нормана Пауэлла, который обожал Текса и прикрепил его фотографию к дверце своего шкафчика.

Вся эта суета, царившая рядом с нами, порядком отвлекала экипаж станции от работы. В свободное время отнюдь не только стажеры забирались в скафандры и отправлялись посмотреть, как идут дела у киношников, которые уже выгрузили свои камеры, закрепленные на небольших ракетах позволявших им медленно двигаться по кругу. Второй корабль был искусно замаскирован с помощью блистеров, орудийных башен и фальшивых пушек под боевой крейсер из другой Солнечной системы — по крайней мере, таким он представлялся студии «Двадцать первый век». Вид у крейсера действительно был впечатляющий.

Мы сидели в классе и слушали лекцию командора Дойла когда на станцию прибыли звезды кино. Открылась дверь и в класс вплыла небольшая процессия. Первым появился командор станции, затем его заместитель — а за ними Линда Лорелли. Она натянуто улыбалась, и было заметно, что отсутствие силы тяжести ее весьма смущает. Вспомнив первые ощущения, я ей посочувствовал. Ее сопровождала пожилая женщина, которая, похоже, чувствовала себя весомости как рыба в воде — она слегка подтолкнула Линду, когда та беспомощно повисла в воздухе.

Следом за ними двигался Текс Дункан — он пытался обойтись без сопровождения, но это у него плохо получалось. Он оказался намного старше, чем я предполагал, судя по его фильмам, — ему было по крайней мере лет тридцать пять. И на затылке просвечивала макушка. Я взглянул на Нормана — парень был явно разочарован внешним видом своего кумира.

Гости, вероятно, были уже наслышаны о приключениях Петера и Карла, поскольку ребята были представлены мисс Лорелли лично, и она обменялась с ними рукопожатиями. Мисс задала им несколько довольно осмысленных вопросов про их работу, изобразила ужас при виде уравнений, которые командор Дойл начертал на доске, и пригласила всех на самый большой корабль компании, «Орсон Уэллс» на чай. Мне она показалась довольно симпатичной — намного симпатичнее Текса, который выглядел так, будто ему невыносимо наскучило все происходящее.

После их визита «Утренняя звезда» почти опустела — особенно когда мы узнали, что можем заработать немного денег, помогая при съемках. Мы действительно могли быть полезны, потому что привыкли к невесомости. Правда, большинство членов съемочной группы тоже раньше бывали в космосе, но перспектива кувыркаться в воздухе их явно не прельщала, поэтому они двигались медленно и осторожно. Мы же могли управляться куда быстрее, стоило лишь сказать нам, что следует делать.

Немалая часть фильма должна была сниматься в интерьерах «Орсона Уэллса», который был оборудован в виде летающей киностудии. Все сцены, которые должны были сниматься внутри космического корабля, снимались здесь, на соответствующем фоне приборов, панелей управления и так далее. Однако самыми интересными должны были стать съемки за пределами «Орсона Уэллса».

В одном эпизоде Текс Дункан спасал мисс Лорелли, когда она, барахтаясь в открытом космосе, падала на приближающуюся планету. Студия «Двадцать первый век» гордилась тем, что Текс никогда не прибегает к помощи дублеров и сам выполняет опасные трюки, и мы все с особенным интересом ждали этого момента. Мы полагали, что нам будет что посмотреть, и оказались правы.

Я пробыл на станции две недели и уже считал себя бывалым космическим волком. Мне казалось вполне естественным отсутствие веса, и я почти забыл значение таких слов, как «верх» и «низ». Мелочи же, подобные тому, что жидкости приходилось пить через трубочку, а не из чашек или стаканов, стали частью повседневной жизни.

Думаю, на станции мне по-настоящему недоставало только одного. Невозможно было принять ванну, как на Земле. Я очень люблю лежать в горячей ванне, и лежать подолгу, пока кто-нибудь не начнет колотить в дверь, чтобы удостовериться, не заснул ли я. На станции можно было только принять душ, причем приходилось стоять внутри цилиндра из ткани, плотно зашнурованного вокруг шеи, чтобы не разлетались брызги. Любой приличный объем воды попросту образовывал большой шар, который начинал плавать в воздухе, пока не ударялся о стену. Когда это происходило, часть его дробилась на капли, которые медленно разлетались во все стороны, а большая часть просто размазывалась по поверхности, которой он коснулся, создавая жуткую грязь.

На Жилой станции, где была гравитация, имелись ванны и даже небольшой бассейн. Все считали, что бассейн выполняет чисто декоративную функцию.

Члены экипажа, включая стажеров, уже считали меня «своим», и действительно, иногда я вполне мог выполнять ту или иную работу. Я старался узнавать как можно больше, не беспокоя других излишними вопросами, и заполнял четыре толстые тетради записями и зарисовками. Если бы я захотел, то, вернувшись на Землю, мог бы написать о станции целую книгу.

Теперь мне разрешали бывать почти везде, где мне хотелось, — при условии, что я должен был всегда оставаться на связи с Тимом Бентоном или командором. Больше всего меня привлекала обсерватория, где стоял маленький, но мощный телескоп, с которым я мог забавляться, когда им не пользовались другие.

Я мог без устали смотреть на простирающуюся внизу Землю. Проплывавшие под нами материки, как правило, не были скрыты облаками, и я мог наслаждаться чудесным видом территорий, над которыми мы пролетали. Земля под нами уходила назад со скоростью восемь километров в секунду. Если телескоп был правильно настроен, можно было довольно долго держать любой объект в поле зрения, прежде чем он исчезнет в тумане за горизонтом. Эту задачу выполняло маленькое автоматическое устройство в штативе телескопа — стоило навести прибор на что-нибудь, и он продолжал поворачиваться с нужной скоростью.

Таким образом, я мог каждые сто минут обозревать пояс, тянувшийся на север до Японии, Мексиканского залива и Красного моря. На юг обзор простирался до Рио-де Жанейро, Мадагаскара и Австралии. Это был прекрасный способ изучать географию, хотя из-за кривизны Земли более отдаленные страны выглядели несколько искаженным и их тяжело было узнать.

Пролегавшая над экватором орбита станции проходила прямо над двумя величайшими реками мира- Конго и Амазонкой. С помощью телескопа я мог заглянуть прямо в джунгли и без труда различить отдельные деревья и крупных животных. Мне также очень нравилось наблюдать за большим Африканским заповедником, поскольку там я мог найти почти любое животное из тех, которых я знал. Немало времени я проводил, глядя и в другую сторону от Земли. Хотя я находился нисколько не ближе к Луне и планетам, чем когда был на Земле, теперь, из-за отсутствия атмосферы, я мог наблюдать во много крат более четкую картину. Огромные лунные горы казались столь близкими,

казалось, стоит только протянуть руку — и можно провести пальцем по их зазубренным вершинам. Когда на Луне была ночь, я мог видеть некоторые из лунных колоний, сверкавших в темноте, словно звезды. Но самым чудесным зрелищем был старт космического корабля. Когда у меня была возможность, я слушал радио и записывал время старта. Потом отправлялся к телескопу, нацеливал его на нужный участок лунной поверхности и ждал.

Сперва я видел лишь темный круг. Затем на его фоне неожиданно вспыхивала искорка, которая становилась все ярче и ярче. Она начинала увеличиваться, по мере того как корабль поднимался все выше и пламя его двигателей освещало все большую часть лунного ландшафта. В ярком бело-голубом свете я мог различить горы и равнины, сверкающие, словно днем. По мере того как корабль набирал высоту, круг света становился все шире и слабее, пока наконец снова не воцарялась космическая тьма. Взлетающий корабль превращался в крошечную яркую звездочку, быстро движущуюся на фоне темного диска Луны. Несколько минут спустя звездочка исчезала — это корабль покидал орбиту Луны. Через тридцать или сорок часов он выходил на орбиту станции, и я наблюдал, как его экипаж выходит из шлюза — столь же беззаботно, как если бы они просто слетали на вертолете в соседний город.

За время пребывания на станции я написал больше писем, чем за год дома. Все они были очень короткими, и все заканчивались словами: «Р. S. Пожалуйста, пришлите мне обратно конверт для коллекции». Это был единственный способ собрать набор марок космической почты, который должен был стать предметом зависти для всех ребят в нашем районе. Мои дальние тетушки и дядюшки, вероятно тоже очень удивились, получив от меня весточку. Прекратил я переписку только тогда, когда у меня закончились деньги.

Я также дал одно интервью телевидению — по двусторонней связи находившемуся на Земле телеведущему. Похоже, мое путешествие на станцию вызвало немалый интерес, и всем хотелось знать, как у меня идут дела. Я сказал, что дела у меня идут прекрасно и что я не хочу возвращаться — по крайней мере, в ближайшие месяцы. Мне еще многое нужно было сделать и увидеть — к тому же работа съемочной группы «Двадцать первого века» шла полным ходом.

Пока техники занимались последними приготовлениями, Текс Дункан учился пользоваться скафандром. Обучать его поручили одному из инженеров, и вскоре мы услышали, что тот не самого лучшего мнения о своем ученике. Мистер Дункан был чересчур уверен, что знает ответы на все вопросы, а поскольку он умел летать на реактивном самолете, то полагал, что столь же легко справится и с такой мелочью, как скафандр.

Когда начались съемки в открытом космосе, я занял лучшее место среди зрителей. Группа работала примерно в восьмидесяти километрах от станции, и мы отправились туда на «Жаворонке» — нашей личной яхте, как мы иногда его называли.

«Двадцать первому веку» предстояло решить довольно своеобразную проблему. Можно было подумать, что теперь, когда они ценой немалых усилий и расходов вывели своих актеров и камеры в космос, им остается лишь начать снимать. Но обнаружилось, что не все так просто. Прежде всего, освещение оказалось совершенно неподходящим

За пределами атмосферы, когда ты находишься под прямыми лучами Солнца, на тебя как бы падает свет одного мощного прожектора. Солнечная сторона любого объекта ярко освещена, противоположная кажется совершенно черной. В результате, когда ты смотришь на объект, находящийся в космосе, тебе видна лишь его часть: нужно дождаться, когда он повернется и будет полностью освещен, — только тогда можно получить о нем полное представление.

Со временем к подобным вещам привыкаешь, но «Двадцать первый век» решил, что зрителям на Земле это не понравится. Они решили добавить дополнительное освещение, которое заполнило бы тени. Сперва они даже предполагали доставить в космос прожектора, которые плавали бы вокруг актеров, но энергия, необходимая для того, чтобы справиться с солнечной, требовалась настолько чудовищная, что от этой идеи отказались. Затем поступило предложение использовать зеркала. Вероятно, и эта идея не увенчалась бы успехом, если бы кто-то не вспомнил, что самое большое из всех когда-либо созданных зеркал парит в космосе всего в нескольких километрах от нас.

Старая солнечная энергостанция не использовалась уже тридцать с лишним лет, но ее гигантский рефлектор до сих пор выглядел как новый. Она была построена на заре астронавтики, чтобы улавливать солнечную энергию и преобразовывать ее в электричество. Рефлектор представлял собой чашу почти девяносто метров в поперечнике, формой напоминающую зеркало прожектора. Падающие на него солнечные лучи фокусировались на тепловых спиралях, превращая воду в пар, приводивший в движение турбины и генераторы.

Само зеркало представляло собой хрупкую структуру из искривленных балок, поддерживавших тончайшие листы металлического натрия. Натрий использовался потому, что он был легким и хорошо отражал свет. Тысячи пластин

собирали солнечные лучи, направляя их в одну точку, где в то время, когда станция работала, находились тепловые спирали. Однако генератор со станции давно сняли, осталось лишь огромное зеркало, бесцельно парившее в космосе. Никто не возражал против того, чтобы «Двадцать первый век» использовал его для своих целей. Киношники вежливо попросили разрешения, оплатили номинальную аренду и получили право действовать.

Когда мы прибыли на место съемок, операторы с камерами расположились примерно в ста пятидесяти метрах от огромного зеркала, несколько в стороне от линии, соединявшей его с Солнцем. Все, что находилось на этой линии, теперь было освещено с обеих сторон: с одной стороны прямыми солнечными лучами, а с другой — падавшим на зеркало светом, который фокусировался и затем снова рассеивался. Прошу прощения, если все это звучит несколько запутанно, но мне важно, чтобы вы поняли принцип.

«Орсон Уэллс» парил позади операторов, которые возились с манекеном, стараясь подобрать нужный угол. Манекен затем должны были втащить внутрь, и его мест, собирался занять Текс Дункан. Работать приходилось в ускоренном режиме, так как хотелось видеть на фоне серп Земли. К несчастью, из-за нашего быстрого движения по орбите фазы Земли сменялись столь быстро, что для съемок годились лишь десять минут каждого часа.

Пока шли приготовления, мы отправились в рубку управления энергостанции. Это был большой герметичный цилиндр, установленный на краю большого зеркала. из иллюминаторов которого открывался хороший вид на все стороны. Рубку сделали пригодной для жизни наши техники,

которые привели в порядок систему кондиционирования воздуха — естественно, за соответствующую плату. Они же развернули зеркало так, что оно снова оказалось направлено в сторону Солнца, — закрепив на его ободе несколько ракетных двигателей и включая их на несколько секунд в заранее рассчитанное время. Довольно трудоемкая задача, которую способны выполнить лишь специалисты.

Мы несколько удивились, обнаружив в рубке командора Дойла. В свою очередь, и наше появление привело его в легкое замешательство. Мне стало интересно: неужели ему захотелось подзаработать? Но ведь он же все равно никогда не летает на Землю, чтобы потратить лишние деньги…

Пока мы ждали, когда начнутся съемки, Дойл объяснил нам, каким образом работала энергостанция в те незапамятные времена, когда еще не было дешевых и простых атомных генераторов. Время от времени я бросал взгляд в иллюминатор, наблюдая, как идут дела у операторов. Наше радио было настроено на их волну, и распоряжения режиссера следовали непрерывно, одно за другим. Я уверен, что режиссеру очень хотелось поскорее вновь оказаться в своей студии на Земле, и мысленно он ругал на чем свет стоит тех, кому пришла в голову дурацкая идея снимать фильм в открытом космосе.

Со стороны обода большое вогнутое зеркало выглядело весьма впечатляюще. Некоторые из его граней отсутствовали, и я видел сияющие сквозь дыры звезды, но во всем остальном оно казалось совершенно целым — и, естественно, нисколько не потускневшим. Я чувствовал себя мухой, ползущей по краю металлической тарелки. Как ни странно, хотя вся чаша зеркала была залита солнечным светом, с того места, где мы находились, оно выглядело довольно темным. Весь свет, который оно собирало, направлялся в точку, вынесенную примерно на шестьдесят метров в космос. Несколько опорных балок до сих пор тянулись к этой точке, где раньше располагались тепловые спирали, — но теперь они просто уходили в пустоту.

Наконец наступил великий момент. Мы увидели, как открылся шлюз «Орсона Уэллса» и оттуда появился Текс Дункан. Оказывается, он и впрямь научился пользоваться скафандром — хотя я уверен, что у меня получалось бы лучше, если бы мне дали возможность столько же попрактиковаться.

Манекен убрали, режиссер начал отдавать распоряжения, и камеры двинулись следом за Тексом. В этой сцене ему почти ничего не требовалось делать, лишь совершить несколько простых маневров в скафандре. Как я понял, по сценарию, он плавал в космосе после того, как был уничтожен его корабль, и пытался найти других выживших. Разумеется, среди них должна была оказаться мисс Лорелли, но пока она в эпизоде не появилась. Вся сцена — если можно ее так назвать — была целиком предоставлена Тексу.

Камеры продолжали снимать, пока на Земле не стали видны очертания континентов. Продолжать больше не имело смысла, поскольку это сразу же выдало бы подделку. Действие фильма происходило возле одной из планет альфы Центавра, и этому никто бы не поверил, если бы зрители узнали Новую Гвинею, Индию или Мексиканский залив. Иллюзия мгновенно бы разрушилась.

Ничего не оставалось, кроме как ждать тридцать минут пока Земля снова не превратится в серп и ее предательская география не скроется в тумане или облаках. Мы услышали, как режиссер скомандовал остановить съемку, и все расслабились.

— Я закуриваю, — объявил по радио Текс- Мне всегда хотелось выкурить сигарету в скафандре.

— Опять пускает пыль в глаза, — пробормотал кто-то позади меня. — Если его стошнит, так ему и надо!

Последовало еще несколько распоряжений операторам а затем послышался голос Текса:

— Еще двадцать минут, говорите? Черт побери, не собираюсь я тут все время болтаться. Смотаюсь взгляну на то прославленное зеркальце для бритья.

— То есть полетит к нам, — с нескрываемым отвращением заметил Тим Бентон.

— Ладно, — ответил режиссер, который, вероятно, предпочитал с Тексом не спорить. — Только возвращайся вовремя.

Глядя в иллюминатор, я увидел, как из двигателей скафандра Текса вырвался легкий туман и он устремился в нашу сторону.

— Довольно быстро летит, — заметил кто-то. — Надеюсь, он сумеет вовремя остановиться — что-то не хочется новых дырок в нашем зеркале…

Лишь через несколько секунд я понял, что он имел в виду. Весь свет и тепло, которые собирают наше громадное зеркало, сосредоточиваются в крошечном объеме пространства, к которому беззаботно летел Текс. Кто-то говорил мне что оно равно теплу от десяти тысяч электрических лампочек — и притом оно сжато в луч толщиной в полтора-два метра. Однако для глаза этот луч был невидим, и невозможно было почувствовать опасность, пока не станет слишком поздно. За точкой фокуса луч снова рассеивался и вскоре становился безвредным. Но там, где раньше находились тепловые спирали, в пространстве между балками, он мог за несколько секунд расплавить любой металл. А Текс направлялся прямо туда. Если он окажется там, он проживет не дольше, чем мотылек в пламени ацетиленовой горелки…