Остров Серых Волков

— Но я никогда не женился. Никогда не хотел остепениться. Я всегда искал новое приключение, — он вздыхает. Глубокий неприятный вздох. — Я прожил хорошую жизнь. Путешествовал по всему миру. Однако у меня никогда не было детей. Они не вписались бы в мой мир.

Он называет меня ребёнком, и я вписываюсь в его мир. Но я это не говорю.

— Мне 86 лет, Барт. У меня есть всё это… — он указывает рукой на библиотеку. На протяжении многих лет он заполнял её книгами и антиквариатом, — и когда я уйду, память обо мне уйдёт тоже. Никто не будет рассказывать обо мне байки за обеденным столом. Никто не вспомнит, как на Рождество я надевал костюм Санта Клауса.

Он вновь смотрит на океан.

— Никакого наследия, кроме зарытого сокровища.

— Я помогу, — я открываю рот. Пауза. Закрываю рот. Лучше оставить, как есть.

— Что бы это ни было, говори.

Он прямолинеен. Это одна из моих любимых его черт.

— Я буду рассказывать о вас истории, — я смотрю в другую от него сторону. — Я буду помнить.

— Ты даже не можешь вспомнить своё имя, — его голос грубый, но добрый.

— Может быть, это Барт.

ГЛАВА 12: РУБИ

Сорок пять минут спустя, я уже по горло сыта приключениями. Я выпрыгиваю из лодки и топаю по доку так быстро, насколько это возможно с тяжелым рюкзаком за спиной. Я петляю на ватных ногах, пока не оказываюсь подальше от этой чертовой лодки и ее чёртова капитана.

— Это было… — Анна поднимает глаза к небу в поисках подходящего слова, — ты мне нравишься Чарльз Ким, но я больше никогда не сяду в лодку, которой управляешь ты.

Справедливости ради, Анна не намного лучше. Она практически налетает на другую лодку, поэтому Чарли пришлось сменить её в первый раз. Он обходит лодку с видом полного понимания, словно вырос среди мачт и парусов. Но Чарли нравится летать. Он ловит ветер и позволяет лодке разогнаться до скорости, выворачивающей нутро. Он управляет так, что левый борт поднимается в воздух, а правый — полностью погружается в воду.

— Эллиот, этимология слова «приключение»? — Чарли подтягивает рюкзак повыше. Лопата, прикреплённая снаружи, бряцает, пока он идёт вперёд. — Эллиот, скажи. Происхождение слова «приключение»?

— В конце 14 века оно означало «опасное предприятие». То же означает и плавание с тобой.

С этими людьми определённо что-то не так. Мне следовало нанять настоящего капитана, кого-то с дублёной кожей и глубокими морщинами, доказывающими, что этот человек часто бывает в море и до сих пор не умер. Мне следовало настоять и прибыть сюда одной. Вместо этого я заперта на заброшенном острове с людьми, которые беспрерывно болтают и едва ли оставят меня в одиночестве.

Осматриваю пустынный берег. Полоска песка — зубастая улыбка под толстыми усами сосен. Добро пожаловать, словно говорит остров шелестом веток и лёгким шумом волн, бьющихся о берег.

— Мы можем сделать это до темноты.

Прослеживаю за взглядом Эллиота и вижу скалы, разделяющие берег на две части. Мальчики излишне заворожены видом Ревущих Скал. Это не слишком вяжется с подсказкой из стихотворения, но дневного света становится всё меньше, — Гейб работал всё утро, так что мы поздно вышли — и это замечательное место, чтобы на ночь разбить лагерь.

Пока идём по пляжу, оставляем следы на нетронутом песке. Сколько ещё следов уничтожил океан, стирая все признаки открытий и исследований? Если я пройду пляж и зайду прямо в лес, обнаружу ли там траву, испорченную грузовиками и техникой, или же остров поглотил и их тоже?

— Итак, Руби, у нас только две палатки. Нам с тобой придётся потесниться, — Гейб появляется слева. Каким-то образом за время нашего морского путешествия ветер не тронул его волосы, чего не скажешь о спутанных волосах остальных.

— Я с Анной.

Анна подходит ко мне. Её кроссовки болтаются на шнурках на рюкзаке. Её ноги шлёпают по неглубокой воде. Вода кристально голубая, чего не скажешь о мутной воде вокруг большой земли.

— Меня никогда раньше не приглашали с ночёвкой.

— Ты не спишь, — говорит Гейб.

— Ночёвка — это не про сон, Габриэль. Это про то, что бывает до.

— Вот, — произносит Гэйб, — именно поэтому я хочу делить палатку с Руби.

Я закатываю глаза. Как Гейбу с таким непомерным флиртом удалось привлечь так много девушек, остаётся загадкой.

Мы идём в странной тишине, наполненной звуками: шёпот волн, шелест песка под ногами, крики чаек над головой. А когда мгновение спустя задувает ветер, агрессивный, завывающий, кажется, что он высасывает звук везде, только не здесь.

Через полтора часа мы останавливаемся на последнем перед скалами клочке мягкого песка. После того, как установили палатки, мы отправляемся к Ревущим Скалам — цепи скал, утопающих в море. Они огибают узкую бухту и соединяются с двенадцатифутовой скалой на другой стороне. За ними продолжается пляж, и возвышается скала, которая может быть, а может и не быть, нашей точкой отправления.

Солнце наполовину погружается в воду, и моя тень шагает прочь от меня. Знаю, что следует пойти за Анной и мальчиками к океану, но мне нужно немного времени. Немного времени, чтобы осознать тот факт, что я здесь с четырьмя людьми, и ни один из них не является моим близнецом.

Эллиот щурится в мою сторону, его губы медленно растягиваются в улыбке. Это тот взгляд, из-за которого хочется быть увиденной.

— Иди сюда, Руби! — кричит он. — Тебя плохо видно.

Машу рукой, но не двигаюсь. Сейди никогда этого не понимала, но из меня выходит отличный наблюдатель за весельем. Мальчики этого не знают.

Эллиот качает головой, что-то шепчет Гейбу. Уже могу сказать, что ничего хорошего, потому что лицо Гейба принимает выражение, как мне известно, предвещающее какую-то проказу. Получаю этому подтверждение, когда он отрывает меня от камней, перекидывает через плечо и несёт ко входу в скалу, где остальные уже собрались.

Чарли улыбается, когда видит меня.

— Ты не можешь этого пропустить, Руби. Хотя, могла бы, но тогда мы будем смеяться и рассказывать истории о Ревущих Скалах, а ты будешь не у дел. Тогда мы будем чувствовать себя не очень хорошо, и это испортит всё воспоминание.

От смущения мои щёки заливает румянец, но я улыбаюсь. Есть что-то такое в Чарли, что ощущается, как магия. Словно только нахождение рядом с ним может воскресить мёртвого.

На цыпочках подхожу к краю скалы и осматриваюсь. Вода спускается по узкому проходу, окружённому высокими скалами, обнажая небольшую, наполовину погружённую в воду, пещеру.

— Сейчас лучшее время, чтобы увидеть её, — говорит Эллиот. — Перед приливом, когда волны высокие и стремительные, как эти.

Смотрю на его профиль: брови приподняты, зубы покусывают кольцо на губе. Он вытягивает голову к океану.

— Мы чего-то ждём? — спрашиваю я.

Взгляд, которым он одаривает меня — пугающая смесь озорства и веселья.

— Когда волны проходят через этот проход с достаточной силой, воздух оказывается заперт в пещере. Раздаётся грохот, пока вода не отступит. Вот почему это место называется Ревущие Скалы.

— И это даже не самое интересное, — произносит Чарли. Он произносит что-то ещё, но его слова тонут в шуме свирепой воде, которая через проход попадает в пещеру. Волна ударяет в заднюю часть пещере с оглушительным грохотом. Вода в протоке пенится и поднимается, а когда отступает, то выстреливает вверх, заливая нас с ног до головы.

Убираю солёные пряди волос с глаз и смотрю, как вода отступает, прежде чем выстрелить в нас океанской волной. Эллиот радостно вопит. Анна и Гейб хихикают. Я улыбаюсь так, как не улыбалась уже очень давно. А Чарли, ну, он выглядит так, словно решил впитать в себя столько жизни, сколько возможно, пока еще не умер.

Жаркие лучи солнца образуют красные и оранжевые пятна на поверхности воды. На те мгновения, пока солнце полностью не скрылось под водой, мы — короли и королевы с кожей, словно полыхающей огнём.

ГЛАВА 13: РУБИ

ТВОЁ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НАЧИНАЕТСЯ,

Объединятся в этот тайный знак.

Сверяйся с ним, и рано или поздно

Сплетёшь свой путь с моим,

да будет так!

Мы отправляемся обратно на пляж; плотные фигуры превращаются в тени по мере того, как сгущаются сумерки. Мы с Анной встряхиваем промокшую одежду, в то время как парни собирают дрова на краю леса. Таинственным образом холодный ночной воздух не проникает под влажную ткань. Сотовая связь на острове не работает, и я звоню по спутниковому телефону, который мы забрали у Золотого Жука, своей матери. Она хотела знать, есть ли у меня по-прежнему лучший друг, и покрыта ли его кожа татуировками. Этот звонок краток.

Выбравшись из палатки, я обнаруживаю, что половина вещей из рюкзака Гейба разбросана по песку: противомедвежья канистра с едой, запечатанный мешок со складными чашками и горстью «ложковилок», контейнер масла и титановый горшок с крышкой, которую можно использовать и как сковороду. Гейб вместе с Эллиотом стоят на коленях перед кучей дров. Эллиот щёлкает зажигалкой, поднеся пламя к растопке и ожидая, пока дрова разгорятся.

Когда костёр разгорается жарким сильным пламенем, Гейб кладет на сковороду пять непонятных свёртков из фольги и ставит её на огонь.

Загребая ногами песок, появляется Чарли. Он снимает рубашку, и его тощий торс, подобно луне, ярко белеет в темноте.

— Я хочу стейк!

— Мы же не таскаем с собой холодильник по всему острову, — произнёс Эллиот. — Хочешь мяса — поныряй, налови рыбы.

Гейб снимает сковороду с огня и перебрасывает каждому из нас свёрток из фольги. Обжигая кончики пальцев, я разворачиваю свой, выпуская наружу клубы пара и запах бананов в арахисовом масле. Язык ощущает сильный сладко-солёный вкус.

— Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, — высказывается Чарли, пережёвывая сэндвич. — Возможно, поэтому ты кажешься мне удивительно привлекательным?

Гейб закатил глаза.

— Я серьёзно! Будто бы любовь ешь.

На лице Гейба отражается беспокойство, но оно моментально пропадает.

— Ну, что сказать, я хорош в любви. Действительно хорош, — подмигивая мне.

— Секс, — встревает Анна, — он говорит о сексе.

Я не осмеливаюсь взглянуть на Гейба. К счастью, вечерний закат скрывает румянец смущения на щеках, а Эллиот неотвязно поглощён поиском клада.

— Видишь, Руби? Среди звёзд можно увидеть сотни созвездий.

Я прослеживаю за его взглядом, направленным на свет, льющийся сквозь булавочные проколы, которые появляются в темнеющем небе.

— Мы вроде уже убедились, что ты всегда права.

Эллиот чертит квадрат на песке. Он добавляет линию, проходящую сквозь его центр, начинающуюся на дюйм выше фигуры, а заканчивающуюся дюймом ниже. Затем стирает символ краем ладони и начинает заново.

— Но если это не связано со стихотворением, то к чему это?

Никто не отвечает, поскольку нет идей. Чарли приволок капитана Моргана, которого стащил из тайника своего старшего брата, поскольку спереди был нарисован пират, а мы занимались поиском клада. Анна отхлебывает из бутылки, прежде, чем передать её Эллиоту, и поворачивется к Чарли.

В свете костра её глаза кажутся полными слёз.

— Ты здесь для того, чтобы обмануть судьбу? Или ты ищешь свою смерть?

— Я здесь потому, что либо смогу изменить свою судьбу, либо нет, — ворчит Чарли.

Эллиот подбрасывает ракушку перед лицом Чарли, и она отскакивает от его лба.

— И я либо врежу тебе, либо нет. Каков же ответ?

— Слушай, если смогу изменить то, что увижу, я останусь в живых. Если же нет, то я, так или иначе, стремлюсь к тому, чтобы отдать концы на этом острове, не так ли? — Чарли смеется, и это звучит как падение камня в бездонную пропасть. — Я просто хочу справиться с этим.

Анна вскакивает. Обходит костёр и садится напротив Чарли.

— Я верю, что ты сможешь испытать судьбу. Я верю, что с помощью своих видений ты можешь победить судьбу, — она прикусывает губу, а затем разматывает с запястья кожаный браслет. — Ты носил его в твоём видении?

Чарли мотает головой, и Анна надевает браслет ему на руку. Потом снова садится.

— Мы собираемся спасти твою жизнь, Чарльз Ким. Пока ты носишь это, твоё видение ложно. Если оно может быть ложным…

— Так же, как и моя смерть, — с улыбкой чеширского кота Чарли поднимает стакан с ромом над головой. — За сокровище! И за выживание!

Эллиот толкает меня плечом.

— Сыграй нам что-нибудь, — в ответ на мой ничего не выражающий взгляд, он произнёс: — Я однажды слышал, как ты играешь в школе. Ты ждала сестру. Я был на скамье рядом с тобой, и… — он запинается. Лишь вздох и быстрый взгляд вдаль.

— Продолжай, — говорит Чарли, — я не думаю, что она считает тебя законченным преследователем, но, думаю, ты можешь заставить её изменить своё мнение.

— Заткнись к чёрту, Чарли, — Эллиот искоса смотрит на меня. — Ты же принесла губную гармошку, не так ли?

— Да, — я накрываю голову руками, — но я не могу играть перед кем-либо.

Кто-то стучит мне по голове, и я поднимаю взгляд. Моя морская диатоническая гармошка покачивается между пальцами Анны.

— Самое время, — говорит она, — нам нужен саундтрек, чтобы нас запомнили.

Я глажу пальцами по крышке. На наше двенадцатилетие Сейди сделала на ней гравировку моих инициалов. От этого прикосновения кровь быстрее бежит по жилам, а нужные ноты непреодолимо пытаются ускользнуть.

Я хватаю инструмент и прижимаюсь губами. Единственная нота — всё, что удаётся извлечь. По крайней мере до тех пор, пока я не почувствую вкус музыки. Затем прикрываю глаза, и звук оформляется в нечто блюзовое. Пытаюсь контролировать мелодию, делая её медленной и низкой, но она просто рвется из меня.

Я позволяю ей это. С невероятно быстрым дыханием, притопывая в такт, растягивая ноты, звук пульсирует в моих дрожащих руках. Я извлекаю последнюю ноту, и вместе с ней исчез запах туберозы, словно музыка вырывает какую-то часть Сейди из моей души.

Когда небеса темнеют, и костёр гаснет, Эллиот рисует на песке ещё один перечёркнутый квадрат, а затем поспешно стирает его. В этот раз ни брань, ни богохульство не срываются с его языка.

— Я нашёл свою месть, — он отшвыривает символ ногой.

— Я думала, у твоей семьи есть связь с этим островом, — я протягиваю пальцы ближе к огню, позволяя тонким языкам пламени разогнать ночную прохладу. Клубы дыма пляшут над огнём и раздражают мои глаза. Все выглядит размыто, как в дымке.

В нескольких футах от меня Гейб помогает Анне засыпать спящего Чарли песком, и он похож на сущего ангела. Но затем я моргаю, и мир становится чётким и ясным.

Элиот вновь матерится, и, обернувшись, я вижу, что он запутывается в рюкзаке Гейба и выбирается на песок.

— Ты что, пьяный, или вроде того?

— Я говорю неразборчиво? — мотает он головой в мою сторону, — возможно у меня ишемический инсульт.

Что ж, это всё объясняет.

— Ты в порядке, — отвечаю я. — Думаю, ты перелил свою неуклюжесть из бутылки.

— Это потому что суровые парни вроде меня всегда пьяны?

Слишком темно, чтобы понять, шутит ли он. Я искренне надеюсь, что это так.

— Дело в том, что парни, притворяющиеся суровыми, обычно выпивают.

— Кроме того, — говорит он, придвигаясь ближе. От него пахнет солёным морем и дымящимся деревом, — в общем-то, я не собираюсь тебе говорить.

Я гляжу на волнующуюся чёрную массу океана. В темноте мы находимся ещё дальше от Вайлдвелла, чем на свету.

— Дразнить так людей — против законов вселенной.

Улыбка Эллиота пронзает ночь.

— Так арестуй меня. Это усилит мой авторитет.

— Ты просто смешон сейчас, — со стоном говорю я.

— Ладно, ладно. Слушай: на самом деле мне не нравится вкус алкоголя.

— Позорище!

— Не слишком хорошо, — жмет он плечами.

Эллиот угрожающе выглядит при свете дня, но ночью он похож на тех парней, которые вдохновляют матерей покупать своим дочкам газовые баллончики. Поэтому, когда он такой: с мальчишеской ухмылкой и потрясающим обаянием, впечатление, словно прикасаешься к огню и получаешь обморожение.

Я улыбаюсь Эллиоту, но он не смотрит на меня. Его взгляд направлен на песок.

— Чёрт возьми, до меня дошло!

Мы передвигаемся ближе к свету. Эллиот рисует шесть точек на песке.

— Четыре угла квадрата, а также верх и низ, верно? — он соединяет точки, образуя перечёркнутый квадрат.

С ухмылкой стирает рисунок, и рисует шесть точек снова.

— Или шесть углов шестиугольника.

— И в чём смысл этого урока геометрии?

— Смысл, — говорит Эллиот, соединяя точки в шестиугольную звезду, — в том, что это наша звезда, пойманная в знак.

ГЛАВА 14: РУБИ

ТЫ ОБНАРУЖИШЬ ЭТУ ТОЧКУ ТАМ,

Где жжёт песок, проснувшись, солнца жар

И гнев на землю вложит океан

В очередной безжалостный удар.

Меня осеняет, когда краешек солнца показывается над землёй.

— Это рассвет!

Гейб ухмыляется из-за зубной щётки. Воздух насыщен запахом мяты и морской соли.

— Я горд быть с вами здесь впервые.

Я слишком взволнована, чтобы закатывать глаза. Но правда.

— Нет, я поняла следующую подсказку.

Он пристально смотрит на розовеющие небеса.

— Отличный день для того, чтобы найти клад.

Простое упоминание клада выдёргивает Эллиота из палатки мальчиков. Он идет по пляжу без рубашки, выставив на всеобщее обозрение свои тату: узоры на обеих руках, цветной круг на сердце и волк, охватывающий весь правый бок. В этот момент Эллиот на сто процентов выглядит бунтарём, которым хочет казаться.

Но затем он открывает рот.

— Среднему подростку необходимо ежедневно спать девять с четвертью часов для оптимального функционирования, — он забрёл в океан и бултыхается на мелководье, высунув голову над водой. — Четыре часа! Вы дали нам лишь четыре часа!

Анна жмет плечами.

— Люди спят долго, а кажется, что ещё дольше, когда сам не спишь.

Эллиот падает на землю, резко взглянув на Анну.

— Слушай, ты можешь одолжить книгу, но…

— Твой рюкзак предназначен для карт, фонариков и нашей палатки, — Гейб сплевывает зубную пасту в море, — если бы там оставалось место для книг, ты могла бы положить туда больше кухонной утвари, которую заставила меня оставить.

— Какого чёрта мы собираемся делать с жаровней, Гейб, — Эллиот сморит на Анну. — Ты можешь взять книгу, но мне нужно поспать минимум три часа после рассвета.

Я поднимаю руку.

— Мне бы тоже это понравилось. А ещё я бы не хочу, проснувшись, видеть твоё лицо в шести дюймах от своего.

— Я не всю ночь была так близко, — говорит она. — Просто через какое-то время после рассвета мне показалось, что ты спишь уже довольно долго, и что, возможно, ты умер. И тогда я стала беспокоиться, что сижу на жаре в палатке с трупом, поэтому проверила, жив ли ты.

Вместо этого, я откусываю огромный кусок пирога. Из-за близости океана он сырой, но по-прежнему сохраняет сладкий вишнёвый вкус и помогает отвлечься. Когда заканчиваю, опускаюсь на колени на песок, рисую перечёркнутый квадрат. И рассказываю о нашем новом открытии.

— Итак, — говорит Эллиот, — карта велит нам ориентироваться по звёздам, соединенным в знак. Держу пари, нам всё время нужно искать перечёркнутый квадрат.

— Это может занять приблизительно вечность, — проворчал Чарли.

— Чарли, это так? Это и вправду может занять приблизительно вечность, — закатывает глаза Эллиот. — Слушай, всё, что нам нужно, — это найти символ в том месте, где «гнев на землю вложит океан в очередной безжалостный удар». Это либо северо-западные, либо юго-восточные скалы.

— Юго-восточные, — говорю я, — я поняла это сегодня утром.

Эллиот хватает себя за волосы обеими руками, на случай если я могу подумать, что он лишь умеренно раздражён.

— И ты даёшь мне обсуждать жаровни…

— Я могу сделать вегетарианский чили, — ворча говорит Гэйб.

— Жаровни, — произнёс Эллиот, — вместо вашего достижения!

— Я наслаждаюсь осознанием того, что решил загадку, с которой не справился Торн.

— Ну что ж, — говорит он, — раз уж вы наслаждаетесь вашим великолепием, может быть изволите рассказать нам остальное?

— Не обращай на него внимания, — Чарли лениво машет рукой на Эллиота. — Он как гадюка до полудня. После он станет… менее ядовитой змеёй.

Гэйб кивает:

— Итак, Руби, расскажи нам о рассвете. Можешь смело обратить внимание на выражение моих глаз, когда будешь рассказывать эту историю.

У берега рычат волны. Ветер колышет наши платки. Я повысила голос:

— Я всматривалась в рассвет, который подчеркнул жёлтые прожилки в глазах Гейба, придавая им желтушный вид.

— Больше похоже на золото!

— Внезапно в голове щёлкнуло. «Ты обнаружишь эту точку там, где жжёт песок, проснувшись, солнца жар», — делаю паузу для выразительности, так, как делает Анна, когда рассказывает истории. — Солнце встаёт на востоке. В стихотворении речь идёт об этом пляже.

— Думаю, Руби больше похожа на Торна, чем ты, — говорит Гейб. Я ожидаю, что Эллиот прервёт его, но вместо этого он улыбается, а затем разражается смехом. Остальные присоединяются к нему, и утренняя неловкость рассеивается как предрассветный туман. К этому времени, как мы достигаем юго-восточного края пляжа, мы практически сияем.

Наступает отлив, поэтому округлые камни, ведущие к скалам, хотя и скользкие, но находятся на поверхности. По мере того, как мы приближаемся к скале, кажется, что она увеличивается, нагромождение камней становится таким высоким, что мне приходится задирать голову, чтобы увидеть вершину. Освещённые рассветным солнцем, рыжеватые камни кажутся пиратским золотом.

Мы были почти уверены, что это та самая точка, упомянутая на карте. Но чтобы удостовериться, мы расходимся в стороны и начинаем искать символ. Солнце припекает мою спину, пока я очищаю основание скалы. Чарли находит его пятнадцать минут спустя; знак, размером с ладонь, вырезан на камне.

Анна проводит пальцем по вырезанной бороздке.

— Я не умею летать.

— О чём она? — спрашивает Гейб у Эллиота.

Анна бросает ему кусок водоросли.

— Летать, Габриэль. Я не умею летать, так же, как и ни один из вас. — Она показывает на самый высокий утёс с плоской вершиной, свободной от деревьев. — Как, по-твоему, нам попасть отсюда туда?

Я прячу усмешку. Я знаю, Сейди говорила, что Анна странная, но это было уже чересчур странно.

Чарли отходит назад.

— Ты доверяешь мне, Анна Банана?

Она качает головой и смотрит в небо краем глаза.

— Я так не думаю.

— Да, возможно это хорошая идея, — говорит он. — Но у тебя похоже нет других вариантов.

Под нашими с Анной скептическими взглядами, Чарли соглашается для начала поднять все рюкзаки. Гейб ворчит, что он достаточно крепок, чтобы вскарабкаться на скалу с рюкзаком, но даже он уступает перед очевидной ухмылкой Чарли. Парень продолжает улыбаться, когда запрыгивает на камень. Он двигается так плавно и точно, что не остается сомнений, что залезть на скалу ему будет легко.

Чарли покрывается потом, но кажется лишь немного уставшим, когда возвращается на пляж в очередной раз. Анна взбирается на скалу вслед на ним, медленно, но на удивление умело.

Я же не уверена, что смогу это сделать без серьёзных травм.

— Руби, на самом деле не всё так сложно. Те маленькие камни — как ступеньки, — Эллиот завис в шаге позади меня. На нём полупрозрачные оранжевые солнечные очки с тёмно-коричневыми линзами. Они отлично сочетаются с оранжевыми шортами с низкой посадкой и оранжевой надписью на белой майке.

— Ты… подбирал одежду по цвету?

Эллиот карабкается по выщербленной скале следом за Гейбом. Его мышцы бугрятся в то время, как он перебирается с этого пласта на соседний. Он добирается до меня, заняв устойчивое положение.

— Разве я не могу быть и умным, и модным?

Я смеюсь, но смех больше похож на хрип, поскольку я нахожусь где-то между небом и землёй.

— Ты можешь быть таким, каким хочешь. Лишь бы не отморозком.

Провал между скалой, за которую я цепляюсь, и той, на которой стоит Эллиот, разверзся передо мной, острые скалы у подножия грозятся насадить меня, если я сорвусь. Эллиот указывает на выступ на поверхности камня.

— Поставь туда левую ногу.

Я так и делаю. Левая нога, левая рука. Почти добираюсь, распластавшись по скале, как буква «Х», обозначившая нужную точку. Я практически на месте и протягиваю правую руку к следующему камню.

Я практически на месте, и в этот момент я соскальзываю.

Мои ноги скребут по камню.

Одной рукой я держусь за выступ. Остальная часть тела болтается в двадцати футах над бритвенно-острыми скалами.

Вопль рвется из моего горла. Пальцы начинают скользить. Быстро? Медленно? В ужасе я не могу понять.

Сбоку ко мне направляется рука Эллиота и стискивает моё запястье.

На мгновение мы замираем. Время останавливается, остаемся только я, Эллиот и чувство огромного облегчения.

— Я держу тебя, — говорит он. — Всё будет хорошо.

В кино герои так всегда делают, крепко держат друг друга за руку, но я не предполагаю, что делать так в реальности — хорошая идея.

— Я прямо вижу, как мы оба падаем и разбиваемся на смерть.

— Я держу тебя, Руби, — повторяет Эллиот прежде, чем отрывает мою руку от камня и тащит вверх. Нет ничего кроме меня, Эллиота и слишком большого количества свободного пространства. Мой желудок подступает к горлу. Я опускаюсь на колени, которые обжигают горячие камни.

Эллиот прижимает кулаки ко лбу.

— Чёрт возьми, я был уверен, что уроню тебя.

— Это немного не то, что хочет услышать девушка, после того, как повисит в двадцати футах от земли, — после этих слов мне хочется врезать ему. Я сжимаю кулак, но потом передумываю. Я дотрагиваюсь пальцем в его предплечье, на котором вытатуирован компас, указывающий строго на север. — Спасибо, что удержал.

Эллиот осматривает себя, словно он покрыт надписями, и выбирает, какую из них озвучить. Я получаю странное удовольствие от того, что из всех слов, которые Эллиот знает, он произнёс моё имя.

А затем он закидывает рюкзак на плечо и бродит по плоскому камню. Отсюда путь к вершине ясен: подъём по выщербленным камням вдоль узкой полосы скал, покрытых грязью и высокими соснами. Мы догоняем остальных, а затем идем друг за другом вдоль побережья в то время, как скалы поднимаются всё выше, а деревья становятся тоньше. На вершине ничего кроме рыжеватых камней, высокой травы и солёного морского воздуха.

Чарли хватает Анну в медвежьи объятия, отрывает от земли и кружит. Пока они кружатся, его лопата стукает по рюкзаку.

— Что насчёт тебя Анна Банана? Насколько ты мне доверяешь?

В ответ она мягко улыбается.

— Что угодно, но только не на лодке, дорогой Чарли.

Эллиот поворачивается к лесу позади нас.

— Это где-то здесь, — говорит он таким мягким и глубоким голосом, что кажется почти благоговейным. — Я это чувствую.

Я не ощущаю близости клада, но ощущаю всю значимость момента. Он тяжелый, как солёная вода, заполняющая живот и лёгкие. Но также лёгкий, плавучий как тело, плывущее на спине.

— Как будто больше ничего не существует, — говорит Анна. Она права. С одной стороны бесконечная синева, с другой — бесконечная зелень. И где-то посреди этой изобильной природы зарыто моё сокровище.

— Почитай книгу, Руби, — просит Эллиот.

Но я не могу. Не могу открыть обложку и откинуться на спину. Я не могу провести пальцами по строкам стихотворения или обвести перечёркнутый квадрат. Не могу ничего сделать с книгой, потому что ее нет.

ГЛАВА 15: КУПЕР

Лаура делает мне скидку. Говорит, что я напоминаю ей её сына.

— Может, я и есть ваш сын, — было бы неплохо. — А вы не теряли его несколько месяцев назад?

Она заворачивает в рулон мой ватман и скрепляет его двумя резинками. Позже сегодня, я начну делать карту Острова Серых Волков, и мы с Бишопом можем начинать планировать, где закопать его сокровище.

Лаура вручает мне свёрток.

— Раз уж ты упомянул об этом, это так. Симпатичный, но не может вспомнить своё имя, разве что если бы оно было вытатуировано на его руке.

— Грубо ведь шутить об амнезии над страдающим от амнезии?

Она прощается со мной.

— Ты же не обиделся.

Я никогда не обижаюсь, даже на тех людей в Уайлдвелле, которые считают, что мальчик без прошлого приносит неудачу. Иногда я ловлю шёпот, не предназначенный для меня.

— Готов поспорить, они воспитали его таким, — сказал капитан Тирволл на прошлой неделе. Я стоял в очереди на рынке, ожидая свежий улов. Бишоп учил меня готовить лобстера. — Не нужно узнавать, что он Джейсон Борн, желающий прикончить всех нас. Лучше выдворить его из города прямо сейчас.

Я спросил об этом Бишопу.

— Моё имя Джейсон Борн?

Он рассмеялся. В тот день он смотрел шпионский фильм и, думаю, понял, о чём речь.

— Нет, — говорю Лауре. — Я не оскорблён.

Я сую свою афишу подмышку. Хватаю сумку со стойки.

Снаружи ветерок с океана треплет мои волосы цвета индийского лавра. Стёкла машины слепят солнечными бликами.

Туристы заполняют тротуары. Я не считаю себя одним из них. Возможно, я и не из Уайлдвелла родом, но теперь я местный.

Главная дорога заканчивается кольцом. Северо-западное ответвление приведёт меня через крутой холм к дому Бишопа на скале. Я останавливаюсь перед поворотом.

На другой стороне улицы, в тени перед продуктовым магазином на скамье сидит капитан Тирволл. На самом деле он не является капитаном чего-либо кроме собственной лодки, но любит, когда люди притворяются, что считают его таковым.

Сегодня он одет в белую майку, открывающую выцветшие татуировки и морщинистую кожу. Это самое неприятное из всего, что я видел с тех пор, как очнулся на этом острове.

Я надеваю солнечные очки, которые Бишоп одолжил мне на днях. Они родом из пятидесятых и делают меня похожим на старомодного шпиона. Афиша подмышкой слегка портит эффект, ну да ладно.

Я пересекаю улицу и ускоряю шаг. Джейсон Борн всегда передвигается быстро, поскольку у него всегда кто-то на хвосте.

Капитан глядит на меня поверх газеты.

Я плотно сжимаю губы, словно серьёзно концентрируюсь перед снайперским выстрелом, или изучаю своё шпионское прошлое, или просто пытаюсь быть опасным.

Оставив капитана в нескольких футах позади, я бросаю взгляд назад. Он смотрит на меня, прищурившись.

— Ты никто, парень.

Мой взгляд достаточно долог для того, чтобы встревожить. Затем я поднимаю палец.

Вот, что я только что узнал о себе. Иногда я реально обижаюсь.

Я пересекаю парк по кратчайшему пути.

Десятки детей носятся по травянистой поляне, окружённой деревьями. Воздух полон их криками.

Я присаживаюсь на скамейку в тени. Пытаюсь представить себя с кучей друзей.

— Подвинься, — звучит мягкий голос. Он принадлежит тощему пацану, которого я видел в гостинице, когда впервые оказался в Уайлдвелле. Он всё ещё в велосипедном шлеме.

Я сдвигаюсь.

Он садится рядом. Прямая спина, глаза, бегающие из стороны в сторону, постоянно осматривающие окрестности.

— Ты в порядке?

Он постукивает ботинком по земле.

— Пока что да.

— Что насчёт шлема? — В парке нет велосипеда. — У тебя эпилепсия?

— Я умру не так, — он сжимает колени руками.

— Не рановато тебе задумываться о смерти?

Он вздыхает всей грудью.

— Мне двенадцать.

Выглядит он намного младше. Особенно в этом шлеме.

Он просовывает палец под шлем и чешет голову.

— Мне следовало выбрать шлем с лучшей вентиляцией.

— Если тебе так жарко, то почему бы не снять его? Опасаешься упасть головой на эту мягкую траву?

— Я не боюсь упасть, — он поднимается и сердито вздыхает. Я думаю, что ему доводилось рассказывать свою историю несколько десятков раз. — Я опасаюсь того, что может раскроить мне череп.

— Что за ерунда?

— Это должно произойти. Когда мои руки будут больше, чем сейчас, — он машет пальцами, — но прежде, чем они сморщатся.

— Хм, понятно.

— Это правда. Когда я был маленький, я несколько раз видел свои волосы и кровь на них. Я даже не спал. Теперь я вижу свои окровавленные волосы, грязную руку, больше чем моя и свой затылок. Только большой кусок затылка отсутствует. Это довольно отвратительно.

— Поэтому твоя мама заставляет носить шлем постоянно?

— Нет.

Грузовик стреляет выхлопными газами, и мальчик спрыгивает со скамейки.

Дети кричат. Над головой пролетает самолёт. Птицы поют. Хотя слышно только голос мальчика, снова присевшего на скамейку.

— Мой старший брат говорит, что в нём я выгляжу тормозом, — мальчик наклоняет голову. Искоса смотрит на меня, — и речь не о том, насколько быстро я бегаю, знаете ли.

— Понятно.

— В общем, на самом деле так говорят, когда имеют в виду, что кто-то выглядит как чудик. Мой брат делает успехи в этом. Но кроме того моя мама сильно беспокоится из-за меня, поэтому она говорит, что я не должен надевать шлем, если мне кажется, что в нём я выгляжу как чудик.

— И всё-таки ты его носишь.

Он вновь чешет под шлемом.

— Я просто не хочу умереть.

Я окидываю парк долгим взглядом. Все живы.

Густая трава, крепкие деревья.

Дети, носящиеся кругами. Родители, обмахивающиеся, чтобы освежиться на жаре.

Пчёлы, птицы, вон та собака с золотистой шерстью.

Он был единственным существом в этом парке, не наслаждавшимся жизнью.

— Как тебя зовут, — спрашиваю я мальчика.

— Уэйд Ким.

Что за родители могли выбрать глагол в качестве имени для своего ребёнка?

— Что ж, Уэйд, — говорю я, — ты когда-нибудь думал о том, что проводишь так много времени, пытаясь не умереть, что тебе некогда жить?

— А это не одно и то же?

— Нет, — отвечаю я, думая о карте, которую буду рисовать позже и о лобстере, которого я готовил прошлой ночью. — Нет, «жить» и «не умирать» — это не одно и то же.

Я проснулся около гигантской ямы, и я не умер.

Я пересёк остров, заросший лесом, и я не умер.

Я вскарабкался на крутые холмы, и я не умер.

Я встретил Бишопа, получил работу, и, наконец-то, я ожил.

Уэйд кривит рот.

— Ты имеешь в виду, что я здесь, а не со своими друзьями?

— Именно так! Тебе предстоит многое прожить, прежде чем ты умрёшь.

Он улыбается мне, становясь похожим на улыбающегося Будду Бишопа.

— Моя голова перегревается.

— Дай ей немного воздуха.

ГЛАВА 16: РУБИ

НА ЗАПАД, ДРУГ ДОРОГОЙ,

если хочешь повеселиться,

отправляйся на юг –

и твоя миссия завершится.

Книга по-настоящему пропала.

Мы опустошаем рюкзаки. Перетряхиваем спальные мешки. Отправляем Чарли на пляж, но он не находит ничего, кроме песка.

Воодушевление полностью оставляет меня, до последней капли. Я опускаюсь на землю, отмахнувшись от предупреждений Эллиота насчёт змей. Запускаю пальцы в густую траву и начинаю вырывать её клочьями.

— Что ж, это было захватывающе, — говорит Чарли, развалившись на земле. — А теперь мы можем идти искать сокровище?

Эллиот ворчит, но бушующий веер скрывает большую часть слов.

— По следующим направлениям на карте, которой у нас теперь нет? Нет, Чарли, мы не можем этого сделать.

— Я помню стихотворение. Это не то, что меня беспокоит.

Я смотрю на нашу лодку, которая подпрыгивает на волнах внизу, около дока. Море отчаянно серое и грозит разразиться штормом. Хочется зажечь над ним маяк, если он существует где-то на вершине этого сырого острова. Но океан отвечает мне тем, чего я уже ожидаю.

Для меня там ничего нет.

— Ты уверена, что упаковала её? — спрашивает Эллиот в триллионный раз.

— Ответ положительный.

Воспоминания крутятся вокруг Сейди, и те, что оставались, самые чистые из всех. Я вспоминаю, как открываю свой письменный стол. Верхний ящик слева. Показалась металлическая закладка. Та самая, с полированной старинной картой вверху. И ты можешь найти себя, даже когда тебя нет на месте.

Я вспоминаю, как засовывала её между страниц «Острова Сокровищ». Как запихивала книгу в боковой карман своей сумки.

Я вспоминаю, как улыбалась. Плакала. Зная, что это часть Сейди отправится вместе со мной.

— Возможно, — Анна трясет головой и начинает снова, — возможно, это остров забрал её.

Я смотрю на единственную лодку, находившуюся рядом с единственным причалом на Острове Серых Волков. То, что поначалу кажется предчувствием, настолько глубоко запускает когти мне в душу, что становится фактом.

— Кто-то украл её, — говорю я.

— Нет, ты её просто забыла, — убежденно произнес Эллиот.

Я копаюсь в своих пожитках, разбросанных по колючей траве.

— Ты там был? Нет, Эллиот Торн, тебя определённо там не было.

— Какая разница? — Чарли вскакивает на ноги. Он постоянно движется, словно вместо костей у него пружины, но скука сделала его исключительно подвижным. — Руби знает стихотворение. Давайте уже пойдём и найдём клад!

— Тогда пойдём на запад, — Эллиот ведет нас в направлении густого леса, который покрывает восточную часть острова. Бурундуки и белки носятся по веткам. Одинокий заяц срывается с места и убегает, завидев нас.

Часа два мы идем на запад по указанию компаса Эллиота, хрустя ветками, листьями и сосновыми шишками. Вокруг растет зелень того оттенка, который идеально подходит для сказок про фей и гномов, прячущихся в зарослях папоротника или в цветах. Зелёная трава, зелёные листья, зелёные мхи, покрывающие стволы деревьев. Если бы воздух мог иметь цвет, он был бы дымчато-изумрудным.

— Насколько западнее на запад? — спрашивает Чарли спустя ещё полчаса.

По памяти воспроизвожу стихотворение.

— На запад, друг дорогой,

если хочешь повеселиться,

отправляйся на юг,

и твоя миссия завершится.

— Благодарю, Роберт Фрост, но это не ответ, — Эллиот кидает рюкзак на землю. Копается в нём, достаёт свёрнутую карту. Грязным пальцем указывает на скалы. — Мы начали отсюда. Где «океан вымещает злость на земле». Затем направились на запад. Сейчас должны быть где-то здесь.

Его палец касается леса где-то в середине острова.

— Что дальше?

— Вниз, чтобы подняться, не обращать внимания на мертвеца, — говорю я.

— Верно. Это яма и могила, — палец Эллиота проводит от леса к яме. — Придётся идти на север. Когда окажемся на реке Кеннемиссис, сможем пройти к дыре.

— Только стихотворение не говорит идти на север, — произношу я.

Чарли ехидно улыбается.

— Но оно не говорит нам не идти на север.

— Всё, что я хочу сказать, может, нам продолжать идти на запад к Звёздным Камням. Они могут оказаться «шестью крепкими массивными и верными», как говорится в конце стихотворения.

Эллиот изучает карту.

— Да, но строфа, которая посылает нас на запад, гласит: «отравляйся на юг, и твоя миссия завершится». Звёздные Камни как раз на юге.

Четыре пары глаз поворачиваются ко мне. Краска заливает шею и поднимается к щекам. Сейди подошла бы ко мне, положила руки мне на плечи и сказала бы: «насколько это важно, Рубс»?

Я бы ответила то, что всегда говорю в таких случаях: «Не очень, на самом деле».

И это так — мы ближе к яме, чем к камням. Прочищаю горло.

— Думаю, не повредит поискать символ здесь.

Чарли ухмыляется.

— Итак, ты говоришь, мы может отправиться к дыре? Потому что я на самом деле хочу к этой дыре.

— Мы отправляемся к дыре.

ГЛАВА 17: РУБИ

Думаю о девушке с моим лицом и длинными каштановыми волосами. Её босые ноги касаются коры, пока она взбирается по закрученному дереву. Думаю о её руках на грубой верёвке, о ногах, болтающихся в воздухе. Падение, всплеск. Думаю о её улыбке, запахе древесного сока и прожилках листьев, когда Эллиот произносит:

— Убийство.

Ветка ударяет меня в лицо. В десяти шагах впереди, Чарли запрыгивает на упавшее дерево.

— Спорим, убит я, — говорит он, прищуриваясь. — Один из вас убийца.

— Ты больной, — отвечает Эллиот, сталкивая его с бревна.

— Руби нашла карту в «Острове Сокровищ» Бишопа Роллинса. Не думаете, что он смотрел все эти книги? Он был самым большим мечтателем, которого когда-либо знали в Уайлдвелле, — Гейб подтягивает рюкзак. — Нет, Руби нашла книгу со стихотворением, потому что спустя какое-то время после смерти Бишопа Роллинса, дыра получила третью жертву.

— В легенде говорится не так, — говорит Анна. — Три смерти за сокровище, не за карту. Убийство ещё может произойти.

— Нет, — произносит Эллиот. — Я чувствую. Сокровище ждёт нас.

— Да, ждём, пока одного из нас убьют, — Чарли отмахивается от большой мошки. — Я, между прочим, о себе говорю.

— Вероятно, дыра видела дюжины убийств за века, — говорю я. — Кроме того, если бы это произошло недавно, кто-нибудь заявил бы о пропавшем человеке. Не припомню таких новостей по Уайлдвеллу.

В городе ходили бы разговоры. В Уайлдвелле люди не исчезают. Люди вообще редко уезжают. Дорис говорит, воздух на окраинах плотнее, чем в центре. Так что, когда вы пытаетесь уехать, то вам напоминают, что на самом деле вы этого не хотите.

Хотя, это случилось однажды. Но никто не говорит о младшем брате Эллиота, который исчез одним туманным утром, когда мне было двенадцать. Позже в тот же день его отец вышиб себе мозги на пляже.

— Может быть, это был турист, — произносит Гейб. — Кто-то, кого никто не знал.

— Хммм, — говорит Анна, слегка наклоняя голову. — Сперва обед. Потом я скажу вам что-то, чего вы не знаете.

Спустя пятнадцать минут мы снимаем носки и туфли у реки, которая выведет нас к дыре. Она окружена скалами, покрытыми мхом. На выступе сидит выдра, перебрасывая в лапах камень. На наше присутствие она не обращает внимание. Другая выдра ждёт в реке ниже, лёжа на спине в лучах солнца.

Это самое очаровательное, что я видела в своей жизни.

— Не думаю, что видел тебя такой улыбающейся, — говорит Эллиот сзади. — Немного обеспокоен, честно говоря.

— Ты не понимаешь, Эллиот. Это выдры, — прикладываю ладонь к каждой щеке, чувствуя, как от возбуждения появляется румянец. — Ты знал, что они иногда держатся за лапы, пока плывут?

— Знал.

— Если они начнут делать это, я не пойду за сокровищем, потому что буду здесь. Навеки.

— Не…, — он подавляет смешок. — Не так я себе представлял тебя.

Делаю глубокий вдох. В воздухе витает такой солнечный аромат, который можно уловить лишь в особенно жаркие дни.

— Знаю. Я хорошо скрываю эту слабость.

Эллиот кивает.

— По крайней мере, это не кошки.

— Кошки — это сущий кошмар, — говорю. Это то, из-за чего мы с Сейди постоянно спорили.

— О да. Они ведут себя словно повелители животного царства.

Улыбаюсь ему той улыбкой, которая может быть только между людьми, которые отчаянно ненавидят что-то и вместе отчаянно наслаждаются этой ненавистью.

— Когда я найду сокровище и разбогатею, то куплю дом у реки и целую банду выдр — моё любимое слово для группы выдр — и буду носить футболки с плавающими выдрами, а не с кошачьими мордами.

Он пихает меня в плечо.

— Когда мы вернёмся, я куплю тебе футболку с выдрой. И даже не буду над тобой смеяться.

В этот момент я перестаю ненавидеть Эллиота Торна.

Пока мы идём к реке, Анна скидывает футболку, демонстрируя спортивный лиф цвета лайма. Гейб молчит, но спотыкается о корень дерева, когда спешит к грязному берегу. Его щёки розовеют, уши от них не отстают. Анна сурово смотрит на него.

— Будь джентльменом, Габриэль.

— Как скажешь, — говорит он слегка пристыженно.

Я окунаю бутылку в реку и добавляю таблетку для фильтрации. Делаю большой глоток, вхожу в чистую воду, позволяя ей охладить меня с ног до головы. Дрожу, несмотря на липкий пот, покрывающий кожу.

— Река Кеннемиссик, — Анна лежит на спине, волосы развеваются вокруг неё. — Как вы знаете, есть легенда о ней. Остров окружён солёным морем с одним единственным источником питьевой воды. Два пиратских корабля потерпели крушение на Острове Серых Волков. После того как обезвоживание привело моих предков на материк и до того, как Остров призвал их обратно. Команда, которая первой добралась до источника, была очень жестокой и жадной. Они угрожали пронзить мечом каждого, кто попытается сделать хоть глоток. Обезумев от обезвоживания, трое пиратов обменяли дочь повара — ямайскую девушку, спрятавшуюся, когда корабль покидал порт — на несколько глотков воды.

— Девушка знала свою судьбу. Не так, как Чарльз Ким. А так, как знают все девушки, когда видят грязные улыбки и похотливые руки. После того, как зловонное дыхание беспощадного капитана коснулось её щеки, она обнаружила воду.

— Ей удалось отфильтровать солёную воду, сделав её пресной?

— Эллиот, пожалуйста, — говорит Анна. — Это легенда, а не урок естествознания. Так что, нет, она этого не делала. Она издала такой пронзительный и мощный крик, что остров сотрясся, и земля разверзлась. Вода заполнила трещины, образовав реку Понтегвассет на западе и Кеннемиссик здесь, на востоке.

— Я бы предпочёл, чтобы здесь состоялась битва на мечах, — произносит Чарли.

Я нет. Мне нравится, что голос одной девушки смог сотрясти мир.

— Давайте поедим, — говорит Анна, выходя из реки, как утонувшая нимфа. Она убирает мокрые волосы с глаз и пошатывается, когда её босые ноги ступают по скалистому берегу. — Потом я скажу вам, где вы ошиблись.

Фраза звучит многообещающе и зловеще, но никто из нас ни о чём не спрашивает. Эллиот следует за мной к толстому бревну, которое лежит вдоль реки. Часть меня хочет развернуться, отправиться на юг к Звёздным Камням. Но даже я не могу отрицать, что «идите вниз, чтобы подняться» звучит как руководство к походу к яме. Я свешиваю ноги с бревна и смотрю, как Чарли подтягивается на скалистый выступ в десяти футах над рекой. Он издаёт рёв, способный сотрясти листья.

— Чарли, заткнись к чёрту, — говорит Эллиот. — Что с тобой не так? Ты сказал, что собираешься умереть здесь.

— Но, — отвечает Чарли, носками касаясь края скалы, — я не собираюсь тонуть.

После этого он прыгает в воду, словно прямая тонкая линия. У меня мелькает мимолётная мысль, что, возможно, он ошибается. Возможно, Чарли умрёт именно так. Но он появляется на поверхности и снова кричит. Он сталкивает Эллиота с бревна, после чего с брызгами вылазит из воды на траву.

Гейб, полуобнажённый и блестящий, роется в своём рюкзаке. Он похож на коллекционную вещь, которую полируют слишком часто, чтобы удостовериться, что она нигде не потёрлась. Эллиот лежит рядом с ним, с голым торсом, покрытым татуировками. Кожа показывает истории — так бы сказала Сейди. Чувствую себя слишком возвышенно, поэтому быстро отворачиваюсь.

Гейб вручает каждому протеиновый батончик, немного вяленой говядины, крекеры и сушёные фрукты. Никогда ещё я не мечтала о мороженом так сильно.

— Проблема с убийством, — говорит Анна, крутя головой, чтобы впиться в мясо, — разве не из-за любви?

Гейб поворачивается к Эллиоту.

— О чём она?

— Любовь, Габриэль. Я говорю о любви, — она закрывает глаза и со вздохом потирает голову. Так мой папа делает, когда он раздражён. Странно видеть такой жест от этой хрупкой девушки. — Есть ещё легенда об этих смертях.

— Мы знаем, — произносит Эллиот. — Несчастный случай. Самоубийство. Убийство. Три смерти. Потом яма выдаст свои сокровища.

— Остров, не яма. И это только часть. Бишоп Роллинс сказал моей прабабушке правду, — Анна хмурится на Эллиота. — Как ты можешь этого не знать?

Он раздражается.

— Я Торн, не ясновидящий.

— Но Бишоп…

— Знал правду. Какую?

Она выдерживает взгляд Эллиота, потом продолжает:

— Первое, уловка, которая привела к несчастному случаю.

— 1912, — отвечает он. — Группа, осуществлявшая подземные работы, думала, что достигла дна на глубине 120 футов. Но яма была заминирована, и пол провалился. Яма была затоплена, а работник, Клэренс Голдхаммер, утонул.

Анна кивает.

— Второе: самоубийство от отчаяния.

— 1974. Майкл Харвелл вложил почти миллион долларов в раскопки. Спустя 10 лет так ничего и не обнаружили, и Харвелл обанкротился. Последнюю ночь он провёл на острове, где выпил пузырёк таблеток с бутылкой водки.

— Но всё было не совсем так, — Анна ложится на берег, поросший травой. — Майкл Харвелл провёл ту ночь на острове, затем зарегистрировался в отеле Уайлдвелл. И там напился таблеток. Так что, видите, смерти связаны с островом. Но не обязательно произошли у ямы.

— Что насчёт твоего отца? — спрашивает Чарли. Эллиот вздрагивает, его лицо приобретает жёсткое выражение. У меня была та же мысль, однако я не осмелилась спросить. Хотя, может, одержимость сокровищем Острова Серых Волков настолько у Торнов в крови, что Патрик Торн не смог этого выдержать, почувствовав всю безнадёжность дела, и предпочёл застрелиться.

Ледяной голос Эллиота, казалось, мог заморозить рек.

— Нет. Это был не мой отец.

— Эллиот прав, — Гейб говорит Чарли, долго глядя на него выразительным взглядом. — Торн бросил поиски сокровища задолго до того, как умер. Харвелл — наш самоубийца.

Чарли кивает. Эллиот пытается смягчить взгляд.

Анна треплет свои волосы.

— Итак, у нас есть самоубийца. Можно мне продолжить?

— Убийство, — говорю я.

Кажется, это выводит Эллиота из его гневного транса.

— Руби и Гейб дело говорят. Даже если убийство произошло не на острове, скорее всего это был турист. Или же это было так давно, что смерть не была зарегистрирована.

— Но видите, как и со всем остальным, в легенде говорится о большем, — произносит Анна. — Любовь. Последняя смерть — убийство из-за любви.

Я замираю. Ожидаю, что сердце начнёт бешено стучать, но оно покрывается кристаллами льда и едва бьётся. Перестаю дышать, но выдыхаю. Ожидаю увидеть клубы пара от дыхания в воздухе. Одно дело — интересоваться правдой. Другое дело — полностью знать всё.

Но я всегда знала, верно? Знала, что острову нужны три смерти. Знала, что он принял свои жертвы. Я — не мальчики и Анна. Я бы не отправилась на Остров Серых Волков, не зная, что здесь есть сокровище.

— Может, это был сталкер, — говорит Чарли. — Типа, я так сильно люблю тебя, что схожу с ума и убью тебя, чтобы ты никому не досталась.

Я обманщица, поэтому говорю:

— Думаю, что читала что-то похожее. В газетах.

Я лгу, потому что должна. Потому что не могу сказать им. Я не могу сказать никому.

ГЛАВА 18: РУБИ

ИДИТЕ ВНИЗ, ЧТОБЫ ПОДНЯТЬСЯ,

Не обращайте внимания на мертвеца.

Если вы на верном пути,

Увидите серых волков впереди.

Когда всё это закончится, и я буду на материке с несколькими тысячами золотых монет, возможно, я буду вспоминать путешествие. Но сейчас только это: тёмные и тяжёлые от воды волосы, детские руки в воздухе и губы, произносящие слова «убийство» и «любовь».

Уже при смерти, Сейди приоткрыла завесу тайны, которую годами пыталась решить. И теперь я здесь, ступаю по опавшим листьям и искривлённым корням, пока она лежит под плакучей ивой и шестью футами грязи. Мысль об этом — почти единственное, что занимает меня сейчас.

Вина шепчет в ветре, что качает деревья. Её резкий голос толкает меня дальше в лес. Дальше, дальше, пока шёпот не переходит в пение.

Руби Кейн с чёрной от греха душой

Имела сестру, помогла уйти на покой.

В руке зажав нож острый-преострый,

Руби Кейн пронзила сестру наотмашь.

— Не так всё было, — говорю я, хотя не уверена, что разница имеет значение.

— Я немного странная, — произносит Анна, вырывая меня из моих мыслей. — Ты должна была заметить. Но я прирождённый слушатель. Если хочешь поговорить об этом — о том, что заставляет тебя бродить в одиночестве — обращайся.

Моргаю, смахивая песчинки. Только я и Анна, и раскачивающиеся сосны. Оглядываюсь вокруг.

— Не знаю, как очутилась здесь.

— Твоя проблема не в том, что ты не знаешь, где ты. Твоя проблема в том, что ты не знаешь, как добраться туда, где тебе нужно быть, — в такие моменты, как сейчас, мне начинает казаться, что у неё нет возраста — или же в ней умещаются все возрасты сразу. — К счастью для тебя, я никогда не теряюсь. Теперь говори.

Девушка движется короткими шагами, но быстро. Спешу, пытаясь догнать её. Теперь, когда она не пронзает меня взглядом, озвучивать мысли становится проще.

— Могут ли люди, которые сделали ужасные вещи, когда-нибудь искупить свою вину?

— Ты имеешь в виду одного человека, постоянно делающего что-то плохое, или многих людей, сделавших только одно плохое?

— Одного человека, который сделал одну плохую вещь.

Анна резко останавливается. Почти врезаюсь в неё, но затормаживаю, пока мы обе не свалились комом рюкзаков и конечностей.

— Ты можешь искупить свою вину.

— Я говорила не о…

Она обрывает меня покачиванием головы.

— Я не знаю, что ты сделала, Руби, но верю, что ты не безнадёжна.

Я киваю. Смахиваю слезу. Не говоря ни слова, она перелезает через бревно и проталкивается через деревья. Показываются мальчишки, воюющие с желудями. Впервые за год, я понимаю, почему Сейди хотела большего для меня. Возможно, она была абсолютно права.

Кожа сверкает от пота, когда появляется тропинка. Она вся грязная, в колдобинах; большая её часть покрыта высокой травой и сорняками, от которых чешутся лодыжки. Мошки почти размером с пчёл кусают голую кожу.

Но после долгого блуждания вдоль реки я думаю, что тропинка просто восхитительна.

Держим пари, что тропинка была веками проложена охотниками за сокровищами, идущих от ямы к реке, чтобы быстро окунуться в прохладную воду.

— Вот оно, — говорит Эллиот. — Я чувствую.

Десять минут спустя мы продираемся сквозь деревья. Ветхая деревянная лачуга приветствует нас грязным сухим камнем и заржавевшим металлом. Дверь висит на петлях. Мы проходим мимо пустого мусорного бака, покрытого ржавчиной, мимо проволочной сетки, стелющейся по земле и мимо молотка с отбитой ручкой. Возвышающийся над безжизненным клочком земли белый крест становится коричневым.

Эллиот ухмыляется.

— Давай, скажи, Руби.

Именно эта ухмылка заставляет меня громко выкрикнуть:

— Не обращайте внимания на мертвеца!

Чарли реагирует невероятно странным победным танцем. Сердце кровью обливается, ведь ещё и по этому я буду скучать, когда он умрёт.

Мы продолжаем идти, теперь быстрее. Холм перекрывает вид, но только на мгновение. Теперь мы здесь, ходим на цыпочках по земле, которая окружает тот самый провал в земле.

— Думал, он больше, — произносит Гейб.

Эллиот закатывает глаза.

— Когда ещё ты видел такую чертовски здоровую дыру в земле?

— Она вполне может вести прямиком в ад, — говорит Чарли, смотря через край. Ржавая сталь покрывает стены, узкая лестница спускается в пропасть шахты.

— Первая платформа была здесь, — говорит Эллиот, указывая куда-то фунтов на пятнадцать ниже провала. Он уже рассказывал нам эту историю: как толстые брёвна покрывали дыру шириной в 150 футов, как экскаваторы сбивали их только для того, чтобы обнаружить другую платформу на глубине 30 футов, затем 60 футов и снова на 120.

— В чём дело? — спрашивает Гейб. — Они не настоящие?

— Некоторые считаю, у них фальшивое дно. Охотники за сокровищами думают, что близки к золоту. Хотя, на самом деле, они близки к холодной грязи внизу, — голос Эллиота звучит отстранённо, словно он говорит из того места, где бродят его мысли. — Или, возможно, тому, кто спрятал сокровища, нужны были платформы, чтобы выбраться.

Покопавшись в рюкзаке, Эллиот достаёт фонарик. Мы собираемся вокруг и видим, как свет поглощает тьма. Спихиваю ком земли в шахту.

— Возможно, внизу ничего нет, а яма — большой обман.

— Возможно, — отвечает он. Звучит весьма неуверенно. Вижу надежду на его лице, как глаза светятся в тёплом вечернем свете, как он жаждет докопаться до правды Острова Серых Волков. Но самое главное — Эллиот верит. Его веры хватит на нас двоих.

— Для десяти секунд этого было достаточно. Теперь скучно, — говорит Чарли. — Мы идём вниз или как?

— Мы идём вниз, — Эллиот протягивает руку, чтобы остановить Чарли, который уже на два шага ближе к лестнице. — Но мы идём завтра. Нам нужно максимально возможное количество дневного света.

— О, здорово, — произносит Анна, бросая рюкзак на землю. — Отдохну немного.

— Она серьёзно? — Гейб поворачивается к Эллиоту, подняв брови. — Отдых?

— Состояние покоя, — сообщает Эллиот.

— Я знаю, что такое отдых. Я учился там же, где и ты, — Гейб поворачивается ко мне. — Не хочешь лежать в грязи, найдём другой способ отдохнуть.

Я издаю стон.

— Эти ваши фразы сами вырываются изо рта, стоит только его открыть, или мозг иногда подключается?

— Мне больно слышать, что ты думаешь — это всего лишь фразы. Думал, у нас глубокая и значимая беседа, — он ухмыляется и начинает готовить ужин. Я помогаю Эллиоту и Чарли разбить лагерь в лачуге. Лачуга служит напоминанием расцвета Острова Серых Волков. Время раскопок, когда здесь ходили толпы рабочих в комбинезонах, стояли машины для рытья земли и насосы, качающие воду… Небольшого пространства хватит для пяти спальных мешков, но будет тесно.

Оставляю мальчишек обыскивать место раскопок. В этом море грязи нахожу островок травы. Присаживаюсь, чтобы позвонить домой.

— Как дыра? — спрашивает мама после того, как убеждается, что у меня не случился приступ аппендицита или что-то подобное.

— Глубокая, — рисую линии на грязи. Получается похоже на лабиринт. — Скажи, что Сейди имела в виду каждый раз, когда говорила, что если я на самом деле потеряюсь, мне нужно спросить тебя?

Не говорю ей, что чувствую себя потерянной прямо сейчас.

— Она знала, тебе не придётся просить. В день, когда пришли её результаты, — мама прочищает горло, — в тот день она рассказала мне о книге, которую нашла в библиотеке Бишопа Роллинса. Она сказала: «Мам, это охота. Ей нужно найти всё самой. Я скажу тебе просто на всякий случай.»

— Какая книга? — шёпотом спрашиваю я.

— «Остров Сокровищ». Та, которая со стихотворением. Твоя сестра была убеждена в том, что это карта. Ты ведь знаешь, что она думала о сокровищах, — мама смеётся. — Наш истинный верующий.

— Сейди нашла карту? Но…

И слова не выходят, погрязнув в липкой яме почему-почему-почему. Почему она не отправилась на поиски до того, как заболела? Почему она не сказала мне?

— Но она жила сокровищами.

А я искренне верила в это. Сокровище давало ей цель, а цель давала месяцы жизни, в которые никто не верил.

— Она жила тобой, — мама вздыхает. — Ох, дорогая. Твоя сестра хотела, чтобы после её смерти ты жила, жила полной жизнью. Более полной, чем при её жизни, когда ты была словно её тень. Возможно, она и мечтала о сокровищах, но в этих мечтах она всегда видела тебя.

После этого мы вешаем трубки, ибо печаль окутывает нас слишком, чтобы говорить. Я прижимаю телефон к груди, думая над секретом Сейди. Приключение для её не авантюрной сестры. Это одновременно лучший и худший подарок, который мне когда-либо дарили.

Кажется, Эллиот сейчас будет дышать огнём.

Мы сидим на камнях по кругу — ещё один пережиток раскопок, — пока Гейб готовит каждому персональную пиццу с пепперони, используя блинную смесь, банку измельчённых помидоров и замороженный сыр.

— Стих говорит ориентироваться по звёздам в перечёркнутом квадрате, — произносит Эллиот, хватая неприлично большой кусок пиццы. — Где, чёрт возьми, этот символ?

— Может, в дыре, — отвечает Чарли. — Нам всё ещё придётся спуститься туда.

Эллиот задумывается.

— Где-то в восьмидесятых экскаваторы проложили слой металла на стенах до глубины в 20 футов. Если карта была составлена после, на металле может оказаться выгравированный перечёркнутый квадрат.

— Я проверю.

— Завтра, — останавливаю я Чарли, пока он не бросился в бездну.

Гейб вручает каждому золотистое печенье.

— Овсяные печенья с ореховым маслом, с арахисовой пастой и карамелью, — откусывает гигантский кусок. — Взял рецепт из блога этой леди.

Чарли слизывает полоску карамели.

— Вкус — словно ты берёшь от жизни всё хорошее и заключаешь в печенье, — делится он. Гейб воодушевляется комплиментом. Он словно воздушный шарик — ему постоянно нужно, чтобы кто-то его наполнял, чтобы он не сдулся.

Я беру бутылку воды, чтобы помыть посуду и кастрюлю. Гейб прячет огромный контейнер с едой в сотне футов от места, где мы проведём ночь. Эллиот исчезает в хижине, но остальные ждут, пока луна не вытеснит солнце. Я исполняю на губной гармошке песню мальчишеской группы, а Анна поёт так, что пробирает до самого нутра. Чарли и Гейб сходят с ума, и весь мир кажется невероятно прекрасным.

До тех пор, пока не возвращается Эллиот.

Парень приземляется у костра. Он частично оказывается в тени, разрезанный по плечам. Он ничего не говорит. Просто высасывает всю нашу радость словно эмоциональная чёрная дыра.

— Эй, Эллиот, — говорю я. — Желаешь понизить градус возбуждения? Некоторые из нас пытаются провести здесь это несчастное время.

Он встречается со мной взглядом. Открывает рот, словно собираясь сказать что-то. Словно не держал нас в напряжении целую вечность.

Но он остаётся безмолвным.

— С ним бывает такое, — Чарли переводит глаза с меня на Анну. — Не беспокойтесь — по большей части, он безвредный. По крайней мере, если у вас нет аллергии на мрачные взгляды или сжатые челюсти.

— Никогда не знаешь, — отвечает Анна.

— Ну, я знаю, и у меня жуткая аллергия, — говорит Чарли. — Уведи меня отсюда, Анна Банана, пока у меня не случился анафилактический шок.

Они направляются к хижине, Гейб устремляется за ними. Смех Чарли разносится в ночи, и я понимаю, что никогда не забуду этот звук, даже после того, как он умрёт.

Смотрю через костёр на Эллиота, скрытого в тени.

— Ты просто собираешься сидеть здесь?

— Нет. Я собирался выйти. Я всегда собирался выйти. Моё тело не всегда поспевает за моим мозгом.

Он бросает в костёр горсть сосновых иголок. В воздухе запахло Рождеством.

— Расскажи мне что-то, чего я не знаю.

— Боже, Эллиот. Неужели такое существует?

Он закатывает глаза. Толкает мою ногу своей.

— Расскажи мне о тебе и Сейди.

С таким же успехом он мог попросить моё сердце.

— Когда мне было 14, — говорю я, — я посреди ночи ускользнула на пляж, чтобы увидеть небо.

— Увидеть метеоритный дождь Персеиды, — он неуверенно улыбается. — Слышал, как Сейди говорила кому-то в тот понедельник. Просто… Я тоже был там.

— Видишь? Нет ничего, о чём бы ты ни знал.

— Я не знаю твоей версии.

— Гарантирую, что мой рассказ даже близко не такой увлекательный, как рассказ Сейди. Я гуляла по пляжу, а когда настала пора возвращаться, то поняла, что заблудилась. Я не знала, что делать, так что просто пошла к свету.

Снова и снова бросаю горсти иголок в костёр. Глубоко вдыхаю сосновый запах ночи.

— Сейди проснулась и увидела мою пустую кровать. Она включала и выключала свет в нашей комнате, чтобы помочь мне найти дорогу домой.

— Она была твоей Полярной Звездой.

— Нет, не так. Она была ночным небом. Всем, начиная звёздной пылью и заканчивая галактиками, — оборачиваюсь, чтобы увидеть, что он смотрит на меня. — Представь Вселенную, погасшую в один день.

Он протягивает мне пригоршню сосновых иголок. Я бросаю их в огонь.

Долго молчим, затем я говорю:

— Я нашла одно замечательное слово, когда Сейди была больна: «Ya’aburnee». Арабское слово. Надежда умереть раньше, чем те, кого ты любишь, потому что боишься, что не сможешь без них. Английского перевода этого слова нет.

Эллиот наблюдает за огнём, словно он может сбежать и сжечь весь мир. Он продолжает смотреть на него и тогда, когда кладёт свою руку на мою. Его ладонь мягкая и потная. Твёрдое пожатие, затем он убирает руку.

Если бы Сейди была здесь, то смогла бы расшифровать этот жест. Но её здесь нет, поэтому я смотрю прямо перед собой и произношу:

— Продолжай. Я знаю, ты тоже умираешь от желания дать мне урок английского.

Он смотрит на меня, не моргая. Разрываюсь где-то между «Поговори со мной» и «Давай никогда не будем говорить».

— Чёрт, — отвечает он.

Целый язык с кучей слов, и он выбирает это.

Он запускает руки в волосы.

— То, как я вёл себя с тобой сегодня… Чувствую себя полнейшим идиотом.

— Ты идиот, Эллиот, — я одновременно считаю и не считаю так. — Ты просто полнейший идиот.

— Идиот?

Усмехаюсь.

— Именно.

— Будь я Гейбом, то использовал бы это как возможность начать серьёзный диспут.

— Будем благодарны, что ты Эллиот.

— В этом проблема, — его глаза так широко распахнуты, что я могу видеть в них отражение язычков пламени. Он вручает мне закладку Сейди, ту самую закладку, место которой — в «Острове Сокровищ». — Мы не одни.

ГЛАВА 19: РУБИ

— Кому ты сказал?

Мы словно сардины в банке сидим в хижине, поддерживаемые светом почти полной луны и глотками тёмного рома. От душного воздуха кончики моих волос завиваются, и липкий пот покрывает кожу. Я сижу на спальном мешке, прислонившись к деревянной стене. Гейб растянулся справа от меня, его взгляд прикован к обнажённым ногам Анны.

— Карта, — Эллиот бросает теннисный мячик в голову Гейба. — Кому ты сказал?

Гейб потирает лоб.

— Почему ты сразу думаешь, что это я?

Эллиот тяжело вздыхает. Если кто-то и мог вдохнуть жизнь в этот вздох, так это Эллиот. Он скрещивает руки, закатывает глаза и неодобрительно поднимает брови.

— У тебя больше всего друзей. И ты всегда пытаешься впечатлить их.

Гейб хмурится.

— Мне не нужна карта сокровищ для того, чтобы соблазнить девушку, Эллиот. В отличии от тебя.

Чарли ухмыляется. В полутьме его зубы сверкают.

— Думаешь, Эллиот рассказал бы девушкам, рискуя тем, что сокровище найдёт кто-то другой?

Парни сражаются взглядами, и у меня появляется чувство, что эта битва может длиться бесконечно. Свечу каждому в лицо фонариком, чтобы разрушить чары.

— И это даже не самая большая тайна.

— Ещё как, — говорит Эллиот. Когда он смотрит на меня, глубокие морщины прорезают его лоб. Зубы теребят кольцо на губе. — Западные берег Острова Серых Волков — сплошные скалы. На северо-западе есть небольшой пляж, но он окружён скалами, а вода — слишком бурная, чтобы вытащить лодку на берег. Южный берег — единственное место, куда можно причалить. Наша лодка была единственной в ту ночь, когда книга с той закладкой была украдена.

Чарли вытаскивает теннисный мячик из-под спального мешка Гейба. Он подбрасывает его к потолку.

— Держи пари, этот кто-то не с Уайлдвелла. Вор живёт на острове с тех пор, как компания Роллинс ушла отсюда десятилетие назад. Мол, у него другого выхода кроме как убивать животных копьями, которые он сам сделал.

Но это не то подозрение, которое засело в мозгу.

— Он не живёт на Острове Серых Волков. Это охотник за сокровищами.

Эллиот прислоняется головой к стене. Прядь волос закрывает ему глаза.

— Руби права, — соглашается он. — Отшельник украл бы еду, воду, одежду. Но не книгу. Мы должны принять факт, что есть вор, разыскивающий сокровища. И сейчас у него наша карта.

— Давайте оставим Анну на страже на ночь, — тощие ноги Чарли мелькают, когда он тянется за мячом. — Только если у неё есть меч. Почему у нас нет мечей, когда они нужны?

— Ещё ни разу в жизни мне не понадобился меч, — произносит Эллиот.

— Просто у тебя нет воображения.

Чарли бросает мячик к ногам Анны, и она резко поднимает голову. Мгновение она выглядит такой потерянной, какой я чувствовала себя сегодня в лесу. При лунном свете её лицо выглядит бледно. Она моргает раз, другой.

— Да. Верно, — Анна задирает ноги к стене так высоко, как только может. Пальцами постукивает по единственному окну. — Для этого я здесь, не так ли?

— Нет, — произносит Эллиот, не упоминая, однако, что истинный мотив не менее корыстный. — Но было бы неплохо, если бы человек, который не спит, убедился, что животные не попытаются нас сожрать, а охотники за сокровищами — спереть нашу карту.

— Простите, — тихо говорит она. — Я не имела в виду…

— Не слушай Эллиота, — Гейб приветливо улыбается. Он пожимает её руку, — ты всё делаешь правильно.

Она кивает и отвечает:

— И что теперь?

— Теперь мы будем искать волков, — слова звучат неверно. Я в чём-то ошибаюсь. Снова и снова прогоняю стихотворение, и, наконец, до меня доходит, что смущало меня насчёт ямы. Бросаю извиняющийся взгляд на Чарли, — не думаю, что нам надо спускаться в провал.

Эллиот стонет. Лунный свет превращает его обнажённую грудь в гранит, кожа становится бледнее, а татуировки — темнее. Мой взгляд падает на замысловатое изображение волка на правом боку.

— Там сказано: «Идите вниз, чтобы подняться, Не обращайте внимания на мертвеца». Вот яма, вот могильная плита, — он указывает в сторону некогда белого креста.

— Там также сказано: «В глубине найдёте погибель». Что если это о яме? — прислоняюсь головой к стене.

Эллиот потирает переносицу.

— А потом мы пропускаем то, что должны сделать.

— В тридцати футах отсюда бездонная яма, — говорит Чарли, — я собираюсь спуститься.

— Звучит так, словно ты пытаешься умереть, — отвечает Эллиот.

— Я пытаюсь жить, — Чарли делает глоток рома. — Я собираюсь спуститься в эту яму.

Гейб и Эллиот ведут безмолвную беседу. Пара тяжёлых взглядов, приподнятая бровь, покачивание головы. Уже не в первый раз парни принимают, что Чарли — это просто Чарли.

— Мне кажется, — говорит Анна, кладя руку на плечо Чарли, — что лучший способ жить — не умереть.

— Жить и не умереть — не одно и то же, — Чарли касается лба, в кулаке зажато горлышко бутылки. Ром плещется о её стенки. — Я всё время привык не умирать.

Сложно вспомнить другого такого же странного мальчика, носящего свой страх как доспехи. Всегда тихий, когда сидит, всегда в стороне, он постоянно в движении: тёмно-карие глаза осматривают комнату в поисках острых предметов или случайного светильника в классе, который в любой момент может упасть.

— Кто-то однажды сказал мне, что прежде, чем умру, я много всего совершу, — Чарли смотрит на Эллиота, подняв брови.

Эллиот хмурится.

— Уверен, не в дыре, которая жаждет ещё одной смерти.

— Но…

— Но легче самому гоняться за смертью, чем ждать, пока она поймает тебя, — произносит Анна со строгим выражением лица. — Но я бы предпочла провести с тобой чуть больше времени, пока ты не спрыгнул в бездонную пропасть.

Чарли вспыхивает и радуется, не особо сопротивляясь. Он опускает плечи и кивает:

— Определённо, Анна Банана.

Гейб делает глоток рома. Качает головой.

— Конечно, тебе он уступает.

— Потому что я милая.

Эллиот усмехается.

— Милый. Впервые употребляется в конце 13 века начале 14. Со старофранцузского: безрассудный, глупый. От латинского «nescius» невежественный.

— Снова изучаешь слова со своей мамочкой?

Слова Гейба словно высасывают из Эллиота всё счастье. Он пристально смотрит на Гейба, облизывая кольцо на губе.

— Я покончил с этим, — ответ Эллиот звучит как «я покончил с ней».

Если бы не стояла такая жара, я бы зарылась в спальный мешок, чтобы сбежать от этого разговора. Странное чувство, сидеть в этой хижине, пока Гейб и Эллиот делятся секретами, не предназначенными для посторонних.

Гейб наклоняется вперёд. Он — искажённое отражение Эллиота. Его мягкость против угловатости Эллиота.

— Боже правый, Эллиот. Прошло два года. Она оскорбила твоего отца. Ты не можешь всю жизнь её игнорировать.

— Именно этим я и собираюсь заняться. Я не рассказывал тебе всей истории. Мой отце умер, а она…

— Ты выбираешь лёгкий путь. Ты и сам это понимаешь, — Гейб качает головой. — Перестань обижаться, будь мужчиной.

— Тебе не понять.

Гейб напрягается.

— Ты говоришь, что я не мужчина, потому что у меня нет отца?

— Я говорю, что ты понятия не имеешь, что значит — потерять отца таким образом. Ты не можешь называть это лёгким путём.

— Нет, — отвечает Гейб. Его глаза блестят дико при лунном свете. — Нет, ты говоришь, что я не мужчина, потому что моя мама девственница. Меня создал не мужчина, так что и я не могу им быть. Ты говоришь это также, как все другие, когда узнают, что я неестественный.

— Ты прекрасно знаешь, что я так не думаю.

Что-то во взгляде Гейба говорит о том, что он перешёл черту разума. Что ром заставляет его вести разговор, который сам с собой он ведёт слишком часто.

— Конечно, мы знаем, что ты мужчина. Ты был с девушками. Они так говорят, — произносит Анна. — Хотя, я полагаю, это твоя цель.

— Думаешь, я заставляю их это делать? Думаешь, они все врут? — лицо Гейба настолько красное, что я переживаю, как бы он не начал потеть кровью.

— Это не то, что я имела в виду.

— Неважно, Анна, — Гейб поворачивается ко мне, я прислоняюсь к стене. Если буду сидеть достаточно неподвижно, смогу ли я просочиться через дерево в ночную тишину?

Конечно, нет.

Гейб смотрит на меня всего мгновение. Я вижу сдвинутые брови, раздувшиеся ноздри, сердитый взгляд и опущенные ресницы, а потом — ничего, потому что Гейб резко прижимается к моим губам своими. Поцелуй жёсткий, требовательный. Грубые пальцы крепко держат мою голову, сильно впиваясь в кожу. Толкаю Гейба в плечи, но он даже не шевелится. Он сосредоточен на своём языке, скользящим мне в рот.

— Прекрати, — говорю, прежде чем его губы снова обрушиваются на меня. Я чувствую его боль и смятение, но ничего романтичного в этом нет. Снова толкаю его, сильнее. — Гейб, прекрати!

Он двигается быстро, очень быстро. Я моргаю, а он пересекает комнату и забивается в углу, как загнанное животное. Анна направляется к нему, но останавливается на месте.

— Всё нормально, — произношу я, потирая распухшие губы.

— Нет. Совсем не нормально. Ты сказала прекратить, — Гейб прячет лицо в руках. Смотрит на Эллиота и Чарли. — Она сказала прекратить.

Затем он уходит. Дверь распахивается, открывая взгляду тёмную землю, тёмное небо и глубокий тёмный провал.

Эллиот присаживается рядом со мной.

— Ты как?

— Я в порядке.

Он смотрит на дверь, а когда заговаривает снова, голос его звучит зловеще спокойно.

— Я с этим разберусь.

Затем он тоже уходит.

Без часов я не знаю, сколько времени прошло, но Эллиота возвращается не скоро. Один. Анна выходит наружу караулить Гейба, так что Эллиот, Чарли и я ложимся спать.

Но я не сплю. Представляю, как Гейб, движимый виной и яростью, проваливается в бездонную яму. Засыпая, я представляю его кости на дне, мёртвую улыбку и взгляд, полный муки после нашего поцелуя.

ГЛАВА 20: РУБИ

Гейб жив.

Нет, «жив» — неверное слово для парня, который стоит над ямой с пугающими, пустыми глазами. Он здесь. И он дышит. Кажется, это всё, о чём мы можем просить этим утром.

Чарли пинает камень в яму.

— Час. Всего лишь час.

Он тратит весь завтрак на то, чтобы убедить нас, что короткая остановка в тёмной яме, это лучший способ начать утро.

— Я понимаю, что у тебя есть эта патологическая жажда приключений, — говорю я ему. — Но я не стану помогать тебе умереть.

— Руби, — он произносит моё имя так, будто растягивает тэффи. — Разве тебя не разбирает любопытство? Ну, час же стоит любопытства?

Прямо сейчас Сейди посмотрела бы мне в глаза и каким-то образом прочитала бы мои мысли. Она бы оказалась в центре внимания вместо меня, выделялась мило и сексуально и напомнила Чарли, что она несла ответственность. Но сейчас здесь только я, и в моём ответе нет ничего ни милого, ни сексуального.

— У кого-то на острове наша карта. Мы не видели звёздный символ и волков, поэтому мы не будем тратить время на то, чтобы спуститься в яму, которая, может быть, станет, а, может быть, и не станет нашей возможной смертью, — я взваливаю на плечи свой рюкзак. — Мы будем отступать, пока не увидим подсказку. И тогда ты сможешь попытаться покалечить себя.

Я направляюсь в лес.

— Так держать, — говорит Анна, пробегаясь, чтобы идти со мной нога в ногу. Я замедляюсь, чтобы мы могли идти рядом друг с другом.

— Фантастический отказ. Эллиот чуть не упал в эту яму от смеха.

— Сейди была хорошей сестрой, — говорю я.

— Какой сестрой была ты?

— Я была сестрой хорошей сестры.

Анна берёт меня под руку.

— А теперь?

— Я не знаю, — я менее похожа на ту себя, которой была в Уайлдвелле. Похоже, что остров забрал у меня моё «я». Или, может быть, высосал из меня Сейди, а так как всё, чем я когда-либо была, находится в моей двойняшке, от меня мало что осталось.

Сестра однажды сказала, что она надеется, что я умру первой, чтобы она могла убедиться, что на моём надгробье будет моё имя, а не надпись «Сестра Сейди Кейн».

Мои слова задерживаются, строчка для лесного оркестра. Насекомые и птицы щебечут ту песню, которую мне бы сейчас хотелось сыграть, что-то похожее на то, что я вдохну свою душу в губную гармонику и получу песню, выходящую с другой стороны.

Я прочищаю горло.

— На следующий вечер она оставила меня, когда пошла гулять с друзьями.

— Да, моя прабабушка говорит, что, когда дело касается любви, всегда кого-то оставляют, — Анна прибивает чёрных мошек, которыми кишит лес. — Она говорит, что мои родители любили друг друга так сильно, что это создавало такое тепло, которое каждый мог почувствовать. Им стало слишком жарко жить в Уайлдвелле или где бы то ни было с другими людьми, так что в тем летом, когда мне исполнилось шесть, они оставили меня и моего брата на моих тётю и дядю. Я думаю, они всё где-то поджигают. Или, может быть, они в Арктике.

— Ты скучаешь по ним?

Анна спотыкается о корень дерева. Её щеки порозовели.

— Нам следует искать волков, — она отводит взгляд от меня. — Ты больше не хочешь ничего слушать обо мне.

Самое странное из всего этого то, что я хочу. Я дёрнула её, чтобы остановить.

— Ты скучаешь по ним?

— Это глупо. Я знаю, что Ронни говорит о родителях. Мне следует ненавидеть их так, как он ненавидит их. Может быть, мне следует ненавидеть всех, чьи родители были рядом. Ронни ненавидит их. Но у меня гораздо больше времени на размышления, чем у него. И, кажется, я не могу додуматься до злости, — она вздыхает. — Я безнадёжная оптимистка.

— Оптимизм это хорошо, Анна Банана, — говорит Чарли, приближаясь сзади. Он взъерошивает её волосы. — Итак, начальница… — парень притворяется, что смотрит на меня свирепо, но его выражение лица остаётся злым несколько секунд, прежде чем превратиться в приветливое. Они болтают в то время, как с треском идут по веткам полусваленных деревьев.

Эллиот появляется с правой стороны от меня. Сегодня он носит солнечные очки-авиаторы с голубыми линзами и футболку «Остров Сокровищ».

Я тяну его за рукав.

— Очень подходящий наряд.

— И пусть никто не говорит, что я слишком жёсткий для хорошей моды.

— Эллиот, — я даже не пытаюсь сдержать смех, — это не то, что кто-нибудь когда-нибудь сказал.

Он ударяется своим плечом о моё и заставляет меня отшатнуться на несколько шагов. Из-за этого он лопается со смеху, но только минуту. Парень пристально смотрит на меня из-за тех глупых голубых линз, и это подобно тому, что я смотрю на небо.

— Ты в порядке, — шепчет он, — после вчерашнего вечера?

Я киваю.

— Но мне следует поговорить с ним.

Эллиот бросает свирепый взгляд в сторону Гейба, затем бежит вперёд.

Я иду в ногу с Гейбом, чья напрягающаяся поза — единственный знак того, что он видит меня. Я внимательно смотрю на его фигуру, согнувшуюся под чем-то более тяжёлым, чем рюкзак. Его русые волосы спутаны, и он носит вчерашнюю одежду, помятую и покрытую грязью.

— Гейб? Всё в порядке. Я в порядке, — семнадцать шагов, и он всё еще молчит. — Мы можем хотя бы поговорить об этом?

Он смотрит на меня, но не страстно оценивающе, как он делал это в прошлом, а с болезненно честным выражением лица.

— Думаешь, мы сможем когда-нибудь быть лучше, чем наше наихудшее?

Из Анны мудрость струится, как из раковины, но я выхожу сухой. Как я могу ответить на вопрос, который задавала себе миллион и один раз, так и не узнав ответ?

— Я не знаю, — говорю я. — Но если бы ты знал, что я сделала, ты бы понял, почему я хочу верить, что мы сможем.

Он кивает. Замедляет шаг. Может быть, я и не знаю, что грызёт Гейба Неша, но я знаю, что он хочется разобраться с этим сам. Я перепрыгиваю через искривлённый корень дерева. Топчу колышущийся папоротник. Лес оживает, сочетая песню шелеста, щебетание и звук ветра, проходящего между листьями.

Опуститься, чтобы подняться. Опуститься, чтобы подняться.

Это повторяется в моей голове достаточное количество раз, чтобы я перестала видеть бездонную яму. Я вижу утёсы на востоке, плоскую равнину, где я заметила, что книга пропала. Я вижу густой лес, который ведёт на север в глубокую тёмную яму. Я вижу деревья, которые растут в сторону запада до долина, до гор, до величавого и широкого океана.

— Я понимаю, где пошла в неверном направлении.

— Но ты понимаешь, как превратить неверное в верное? — кричит Анна впереди меня.

Я мчусь, чтобы угнаться за ней.

— Мне нужно будет увидеть карту, но я думаю, что знаю дорогу.

Эллиот останавливается на покатой скале. Его очки сидят на его голове как корона. Руки на бёдрах, плечи отведены назад, подбородок высоко поднят. Он выглядит, как король чего-то значимого.

— Каков план?

— Стихотворение намеренно сбивает с пути, — говорю я, разворачивая карту на вершине скалы. Я пристально смотрю на карту, прокручивая стихотворение в голове.

Эллиот нахмуривает брови, когда видит мой пристальный взгляд.

— Скажи, что у тебя есть для нас блестящая теория, Рубс.

В этот момент моя голова полна тёплого воздуха, и есть такое чувство, будто пенящееся шампанское пузырится в моего груди. Как я протянула так долго, не слыша, что моё прозвище произнесли вслух?

Это связано не только с Сейди и тем, как она раньше меня называла. Это связано с тем, каково это слышать его срывающимся с языка Эллиота, подобно «А», «И» или «Но». Подобно миллиону других слов, которые он произносит каждый день. Подобно слову «друг».

Мои щёки покрываются румянцем, и я наклоняю голову.

— Может быть, не блестящая, но идея, — я делаю глубокий вдох и затем говорю: — Однажды, когда мы лазали по скалам, я думаю, мы должны были спуститься по холмам, чтобы подняться и выйти из долины, что привело бы нас к Звёздным Камням.

Эллиот наклоняется над картой, его руки широко разложены на скале. Я кладу палец на лес в восточной части острова.

— В стихотворении говорилось: «Отправляйся на юг, и твоя миссия завершится», а там мы пошли на север. Но даже если Звёздные Камни на юге, возможно, они не слишком далеко.

— Итак, нам надо идти на юго-запад через долину, чтобы вернуться к маршруту, — улыбка ползёт по его лицу. — Вот так.

Громкий и пронзительный крик проносится по лесу, и я чуть ли не подпрыгиваю на фут. Анна поднимает подбородок к небу.

— Птицы, — говорит она. — Мы видели птиц, кроликов, белок, выдр и оленей. Мы слышали ту сову и тех отвратительно кричащих куниц-рыболовов.

— Хорошо, рейнджер Анна.

— Не насмехайся надо мной, Чарльз Ким. Я просто указываю на всех животных, которых мы видели и слышали, — она поворачивается к Эллиоту. — Итак, где все волки?

ГЛАВА 21: КУПЕР

Через пятнадцать минут плавания вокруг Острова Серых Волков лодка раскачается, и я роняю яйцо.

— Нужно двигаться вместе с лодкой, — говорит Бишоп, качая головой.

Палуба вся в золотых ракушках и желтке. Я подбираю всё, что могу и бросаю за борт. Остальное споласкиваю вёдрами морской воды.

— В следующем году, Барт, — он ведёт лодку за изгиб острова. Скала из коричневого камня возвышается над нами, её плоская вершина покрыта колышущейся травой. — Начиная с завтрашнего дня, будем тренироваться до тех пор, пока ты не сможешь удержать яйцо в ложке, танцуя джигу. Кубок будет наш.

Он говорит о золотой чаше — аналогу сокровищ, зарытых в той яме. Тот приз, который мы с Бишопом могли выиграть, если бы быстрее всех обогнули Остров Серых Волков в гонке «Вокруг острова», и если бы я не уронил яйцо.

— Чёртово яйцо.

Я стараюсь ругаться меньше.

Бишоп качает головой.

— Как дела с картой?

Мы идём вдоль западной стороны острова — место, которое я изучал перед последней поездкой Бишопа. Он вернулся только прошлой ночью, как раз к началу в Уайлдвелле Фестиваля Душ.

— Бишоп, я кое-что понял про себя.

— Что завтра утром ты соскребаешь яйцо с моей лодки?

— Что я не художник, — я вспомнил день, когда начал рисовать карту сокровищ. До прошлой недели я смирился с тем, что создам поистине ужасную карту. — Вместо этого я составляю словесную головоломку.

Бишоп ничего не отвечает. Он что-то делает с парусами, — не знаю, что именно. Он меня этому ещё не учил.

— Кроссворд, ведущий к сокровищам?

— Стихотворение.

Эта идея нравится мне больше, чем я хочу показать. Я продолжу это тупое рисование, если он упрётся на старомодной идее о карте сокровищ. Я даже оболью её чаем и подожгу края, как он хочет. В конце концов, это его сокровище.

Но я уже начал писать стихотворение. Слова льются из меня потоком. Рисование же подобно утоплению.

— Оно в рифму?

Пытаюсь посмотреть ему в глаза, но они скрыты полами шляпы.

— Вы хотите рифму?

— Ну, разумеется, я хочу рифму, Барт.

Я улыбаюсь.

— Оно в рифму.

Мы идём вокруг острова. Если бы я не уронил драгоценное яйцо, то мы могли претендовать на чашу. С момента, как мы выбыли из гонки, Бишоп идёт довольно неторопливо. Он откидывается, скрещивает ноги.

— И куда ты уже дошёл?

— К Звёздным Камням, — думаю, это будет отличная часть. Со словом «звезда» рифмуется много чего. Я пытаюсь написать так, чтобы намекнуть на возможное пиратское прошлое острова. Арррх.

Я брызгаю лицо морское водой.

— Как они его получат?

У подножия самой высокой горы Острова Серых Волков возвышаются шесть камней. В 1886 охотник за сокровищами Джордж Астон выяснил, что, если их сложить вместе, то образуется шестиконечная звезда. Если сокровища не в яме, то они под этими камнями. Так я думал. Так думал Бишоп. Полагаю, каждый охотник, который думал о яме, думал и о камнях.

Велись раскопки. Была обнаружена пустая пещера, — целая система пустых пещер. Никаких сокровищ.

— Кто положил их туда? Какова их цель?

Бишоп запрокидывает голову. Я делаю также.

Небо такое синее, что выглядит ненастоящим. Сегодня так много хорошего.

— Может быть, кто-то нашёл клад и установил камни как памятник. Может быть, остров вырастил их из гальки. Не имеет значения, Барт. Ты задаёшь не те вопросы. Дело не в том, кто или как. А в том — что говорят эти камни.

Они нашёптывали мне месяц назад, когда Бишоп привёл меня на остров, чтобы отметить камни загадочным символом. Для нас он на самом деле не такой загадочный — его придумал Бишоп — но он надеется, что символ станет таковым для охотников за сокровищами. Я вырезал знак прямо на одном из Звёздных Камней. Не стоило этого делать. Бишоп говорит, они могут быть очень старыми и даже важными.

— Они говорят правду, — замечаю я, — но в чём правда?

Бишоп качает головой.

— Не в этом ли вопрос?

Капитан Тируолл приложил руку к Гонке «Вокруг Острова».

Он переживал, что чаша может быть украдена или потеряна. По крайней мере, так он говорит. Скорее всего, больше он беспокоился из-за того, что люди перестанут его просить возродить гонку. И тогда ему придётся перестать говорить об этом так много.

Теперь, когда маленький ребёнок пытается украсть трофей, капитан кричит.

Это смешно.

Я делаю шаг за ним, но Бишоп отдёргивает меня.

— Ты иногда ведёшь себя, как шестилетний, — произносит он.

— Может, мне и есть шесть.

— А может, ты просто незрелый для своего возраста.

— Вы незрелый для своего возраста, — отвечаю я, останавливаясь перед прилавком Хэнка Виндзора. Там должно пахнуть утренним уловом, но аромат жаренного из соседней бочки маскирует запах.

Бишоп рассказывает о предназначении бочек, пока мы ждём в очереди. История повествует о событиях четырехсотлетней давности.

Французские миссионеры и коренные американцы жили на Острове Серых Волков в начале XVII века. Когда англичане прибыли на остров несколькими десятилетиями позже, то они захотели отнять земли. Захватчики вырезали французов и коренных американцев. Сжигали тела.

Некоторые говорили, что тела не были сожжены. Что их просто сбросили в яму. Один на другого. Всё это вместе с горем было тяжело вынести земле. И она разверзлась. А тела провалились.

Их могила отмечена бесконечной пропастью.

Вскоре после того, как начались первые раскопки Острова Серых Волков, люди Уайлдвелла начали умирать. Все считали, что это взаимосвязано.

Люди были уверены, это нашествие злых духов, жаждущих мести.

Охотники за сокровищами хотели остановить это. Хотели остановить смерть.

Но сокровищ они хотели больше.

Поэтому жители Уайлдвелла создали большие металлические бочки. Поддерживали в них огромные костры.

Это отпугнуло злых духов.

В общем, так говорят. Бишоп уверен, то была эпидемия холеры.

— Англичане не были такими разрушительными, — говорит он.

Но Чарли Фрэнсис, стоящий позади нас, так не думает. Он произносит:

— Они милостиво не убивали туземцев и позволяли моим предкам выращивать урожай на своей земле, пока те сражались за свободу.

Но в Уайлдвелле любят вечеринки. Каждый год на Фестиваль Душ в городе устанавливают металлические бочки. И поджигают их изнутри.

Они пахнут потрясающе, даже если перекрывают запах моего ролла с омаром.

Мы с Бишопом бродим по переполненным улицам. Его тёмные пальцы белеют от лазури кекса. Я поедаю завитушки теста, обжаренного в масле и посыпанного сахарной пудрой. Это лучшее, что я когда-либо ел. Нет необходимости помнить прошлое, чтобы знать об этом.

— Бишоп Роллинс, — раздаётся крик, — немедленно тащи сюда свою прекрасную задницу.

— Не ругайся, Дорис, — отвечает Бишоп, улыбаясь.

Дорис Лэнсинг — ближайший друг Бишопа, и кажется, что ей миллиард лет. Бишоп старый, но Дорис стара настолько, что вполне может оказаться его мамой. Хотя Дорис это, пожалуй, не волнует.

— Гляди, твоя подружка! — смеюсь я. Сахарная пудра вздымается в воздух.

С ними всё не так. Все это знают. Но также все согласны в том, что намного веселее наблюдать за тем, как Бишоп краснеет и заикается, чем прекратить флирт Дорис.

Я немного отстаю, но всё уже перестаёт быть забавным, а становится достаточно грубым.

Брожу по художественным киоскам. Этот парень вырезает просто удивительные фигурки животных — медведей, змей, птиц, оленей. Все они проработаны настолько детально, что кажутся живыми. Он использует дерево, похожее на индийский лавр, поэтому я покупаю резного волка, чтобы напоминать себе о себе.

Я присоединяюсь к толпе на набережной. Мужчина, наряженный в традиционную одежду индейцев, стоит на скамейке. Он призывно улыбается, он стар, но «распутный» — лучшее слово для описания его вида. Хорошее слово.

Он представляет группу барабанщиков и танцоров. Они из резервации, что в часе езды на северо-запад от Уайлдвелла. Прибыли вместе с другими художниками и ремесленниками на Фестиваль Душ.

Раньше Дорис была одной из танцовщиц. Жила в резервации и всё такое. Но Остров Серых Волков звал её мужа так громко, что тому пришлось приехать в Уайлдвелл и присоединиться к раскопкам Бишопа.

По крайней мере, так она говорит о том, почему больше не танцует. Я же уверен, что она слишком стара для этого.

Барабанщики и танцоры приходят не для того, чтобы отметить триумф англичан над убиенными. Я спрашивал у Дорис.

Они приходят, чтобы отпраздновать бессмертие духа своего народа. Так мне нравится больше.

Мужчина с улыбкой распутника бьёт в барабан. Ещё кто-то присоединяется. Вскоре отовсюду раздаются бой барабанов, танцы и голоса. Это самое крутое, что я когда-либо видел.

Я вижу своего первого призрака в 10 часов. Бишоп ушёл домой полчаса назад. Он засыпал за столом.

Он в самом деле старый.

Я сижу перед книжным магазином и ем черничный пирог на палочке, когда кто-то подкрадывается ко мне.

— Ох! — я подпрыгиваю. Начинка черничного пирога шлёпается мне на белую рубашку.

— Правильно делаешь, что боишься его, — говорит Сэл Кейн. Он сидит рядом со мной, доедая трети кусок божественного пирога. С другой стороны от него сидит бродячая кошка, пытаясь опрокинуть его тарелку как абсолютный придурок.

Призрак пялится прямо на него. Будто знает, что Сэл предупреждает меня.

— Леди беременеет без мужчины. Никто не знает, что это за ребёнок, — он облизывает пальцы. — Грядёт что-то злое. Я это чувствую.

— Когда он умер?

Призрак подплывает ближе, и я понимаю, что он примерно моего возраста. Не представляю, что он злее, чем взрослый призрак.

— Умер? — брови Сэла пересекаются. — Этот парень такой же живой, как мы с тобой. Хотя я планирую оставаться в таком состоянии. Послушай моего совета, иди домой.

— Не понимаю.

— Ты и не должен. Ты турист, Купер.

Это задевает.

Сэл поднимается. Бросает дрожащий взгляд на мальчика.

— По крайней мере, не смотри ему в глаза. Иначе — семь лет неудач.

Я не двигаюсь.

Мальчик приближается к скамейке. Он становится более плотным по мере приближения к свету.

Отворачиваюсь, на случай, если Сэл прав. Учитывая моё стёртое прошлое, я уже получил всё необходимое мне невезение.

Он садится на другом конце скамейки. Уголком глаза замечаю, что он пристально смотрит на меня.

— Ты испачкался, — говорит он.

Прослеживаю его взгляд на мою рубашку. Щелчком пальца сбиваю черничную начинку.

Салфетка приземляется мне на ногу. Я вытираю пятно.

— Тебе нужно намочить его. Затем промокнуть.

— Откуда ты знаешь?

Он пожимает плечами.

— Кейн сказал тебе, я демон, так?

Вытираю ладонью рубашку.

— Я думал, ты призрак.

Мальчик смеётся.

— Так никто ещё не думал.

— Посмотрите, Габриэль завёл парня, — высокий мальчик с короткой стрижкой появляется из тени. За ним ещё двое.

Спина мальчика напрягается.

Короткая Стрижка смеётся. Смех режет. Режет мальчика прямо на месте.

Я вижу его нутро ясно как день. И оно болит.

— Нет, он только рассказывал мне о девушке, которую поцеловал на чёртовом колесе.

— Да ладно, — произносит Короткая Стрижка. — Гейб скорее превратится в девчонку, чем её поцелует.

Гейб сжимает кулаки.

— Пошёл ты.

— Похоже, Габриэль сейчас расплачется, — говорит Короткая Стрижка. — Пойдёмте, попросим брата Эша купить нам конфет.

Они уходят. Голова Гейба падает падает на жёсткую скамейку, прежде, чем они уходят.

Я не смущаю его, спрашивая, в порядке ли он. Так что мы просто сидим. Не говорим.

После долгого молчания, Гейб произносит:

— Эй, знаешь каких-нибудь девчонок?

ГЛАВА 22: РУБИ

— Волки, — повторяет Анна. — Где они?

В лесу тихо, только ветер шелестит в кронах деревьев.

— На этом острове нет больше волков, — говорит Чарли. — По крайней мере, сейчас.

— Куда, черт возьми, они делись? — рычит Эллиот.

— Откуда мне знать? Я вроде не жил с волками, и они не приняли меня в свою стаю и не раскрыли свои планы путешествия… Я просто знаю, что их здесь нет.

Чарли идет по лесу, срывая листья и ветки с деревьев. Он шлепает Эллиота тонкой веткой. — Я думал, твоя семья знает об острове все.

— Чарли, — говорит Эллиот, выхватывая ветку, — где ты это слышал?

— А где ты слышал о том, что в яме спрятано сокровище? — Чарли взобрался на ближайшее дерево, демонстрируя свою скрытую силу, грацию и ловкость. — Я знаю это так долго… Что забыл откуда.

Эллиот теребит свои короткие волосы, проводя руками по бокам головы.

— Возможно, это именно то, что ты мог упомянуть во время одной из десятков встреч по поводу стихотворения!

Чарли пожимает плечами.

— Я не думал, что пойду, и не обратил внимания.

Эллиот вскакивает с земли. Хватает Чарли за ногу, но тот прыгает на ветку выше. Он похож на горного льва.

У Эллиота вырывается рев.

— Я собираюсь убить тебя. Именно так ты умрёшь.

Он цепляется за нижнюю ветку. И я вижу это. Выглядывая из-под подола его футболки и вниз по бедру, идут две лапы с острыми когтями. И вдруг я понимаю, что не зря Эллиот загнал Чарли на дерево.

— Волк.

— Точно! — Эллиот спрыгивает обратно на землю. — Мы должны увидеть волков.

И я повторяю это снова, хотя мы все знаем слова.

— Спускайся, вверх иди,

Но не гляди на мёртвых,

И где-то впереди

Увидишь: серы волки.

— Как же мы увидим волков, если их здесь нет? Как мы собираемся найти того охотника за сокровищами, который спер нашу карту? — Эллиот зол. — Я потратил неделю на анализ этого стихотворения, но все инструкции — это что-то с чем-то.

— Как это умные люди становятся такими тупыми? — ржёт Чарли. — Ты думал, что волк постоянно лежит на своём месте, как фломастер?

— Ну, теперь ты об этом знаешь

Анна бросает Чарли бутылку воды, чтоб ему не пришлось слезать с дерева, дабы не столкнуться с гневом Эллиота. Я нахожу это забавным, но бессмысленным. Потому что Эллиот смотрит в никуда, точно также как Гейб делал это все утро. И теперь еще и бормочет себе под нос.

— Ладно, хорошо, — говорит Эллиот, — а если это не настоящий волк, — при этом у него такой дикий вид, что я задумываюсь о том, чтобы в ближайшее время прокатиться на американских горках. — Он может быть нацарапан на дереве… или Звёздных Камнях.

— Что-то типа руны в виде волка?

Эллиот раздраженно вздыхает.

— Это не руна. Если бы это была руна, мы с матерью перевели бы её. Скорее это иероглиф.

— Мне все равно, — говорю я. — Все, что нам нужно знать, это может ли волк быть на камне.

— Я видел фотки — волка там нет, — сжатые губы Эллиота расплылись в улыбке, — но он может быть вырезан на одном из других. Поэтому ты права — спустимся в долину, к Звёздным Камням.

— Давай сделаем это, — говорит Чарли, хлопая в ладоши. Он спрыгивает с дерева и идет в ногу с Анной. Они бегут за Гейбом, который забрел в глубь леса.

Я не знаю, где мы, но у Эллиота, который даже не пытается скрыть свое бойскаутское прошлое под личиной плохого мальчика, есть компас, поэтому у нас есть направление.

— Руби? — его пальцы касаются моего обнаженного плеча. Наверное, в другой ситуации, это прикосновение ощущалось бы как поцелуй.

Я опускаю взгляд на три пальца на моей коже.

Он тотчас отдергивает их.

— Мы найдём их и вернем книгу обратно.

— Да! — Чарли кричит в нескольких футах впереди. — Я добавляю это в свой список того, что нужно успеть при моей жизни: убрать чувака, охотящегося за чертовыми сокровищами.

— Или женщину, — говорит Анна,

хихикая. Удивительно, как это разрядило обстановку, хотя наш денек был не из легких.

После трех часов ходьбы и быстрого ланча, лес редеет, а деревья попадаются все реже, пока совсем не исчезают, и не остается ничего, кроме травянистого холма и моря зелени. Вдалеке видны две округлые горы, формой напоминающие горбы верблюда.

— Они выглядят как буфера, — говорит Чарли. — Эй, Гейб, разве горы не похожи на… О, ладно. Вы будете себя ненавидеть, -

Чарли пожимает плечами. — Я просто говорю, что это очень похожие на грудь горы.

Сейди бы это оценила. Она бы сказала это первой.

— Тебе бы понравилась моя сестра.

— Думаю, да. Не из-за своей… — Чарли указывает на горы. — Не то, чтобы они были плохими. Наоборот. О, это неловко, не так ли? Эти близнецы? — он заглядывает мне в грудь.

Эллиот бьет Чарли кулаком в плечо.

— Да что с тобой такое, черт возьми?

Он указывает на подножие левой горы. Если бы мы следовали по карте, как было задумано, срезав путь на запад от скал, мы бы почти прямо спустились с холма, пересекли долину и поднялись к Звездным Камням. Выйдя из ямы, мы взяли бы курс на юго-запад.

— Вот, где мы должны быть.

С минуту все молчат, и в тишине остров поет, и он звучит как голос Сейди. Он звучит в моей голове и вокруг меня. Он такой же скрипучий, как помехи в диапазоне частот, играющий блюз.

Руби Кейн, чье сердце прогнило

Отвела сестру свою, на башню, высоко.

Сказала, что сердце было полно любви,

И столкнула свою сестру — лети.

— Пойдем, — говорю я, чтобы остановить песню. Я сжимаю челюсти и говорю себе, что я не такая.

Но это ложь, естественно.

Я спускаюсь с холма, ноги трясутся от веса моего рюкзака и от попыток идти медленным шагом. Чарли сдается, позволяя ногам нести себя так быстро, как только позволяет гравитация, прежде чем лицом упасть в высокую траву. Эллиот пинает рюкзак Чарли, когда проходит мимо. Мы с Анной пытаемся поднять Чарли на ноги, но его тощее тело тяжелее, чем кажется, и он не очень старается встать.

Я оставляю их там, спеша за Эллиотом, и почти натыкаюсь на Гейба, который, кажется, разговаривает сам с собой. Слова не слетают с его губ, но хотя не слышу, что он говорит, я могу сказать, что он увлечен этим. Он проводит рукой по волосам, практически выдирая их.

— Гейб? Ты в порядке?

Он закрывает глаза и крепко сжимает пальцы.

— Ты тоже это слышишь?

— Слышу что? — я говорю так, будто проверяю поле на наличие мин.

— Голос. Остров. Я не знаю…

Но я-то знаю. Я тоже это слышала. Миллион различных звуков острова-ш-ш-ш-ш волн о его берега; шуршание, скольжение, топот по лесам; рев ветра; шелест листьев; и абсолютная тишина о секретах — все это кружилось в моей голове. Все это очень похоже на Сейди.

Гейб трясет головой.

— Я думаю, он хочет услышать от нас правду, Руби.

У меня внутри все переворачивается.

— Какую правду?

Тень паники пробегает по его лицу, и я задаюсь вопросом, чей голос он услышал на ветру.

— Всю правду, — говорит он.

Я, должно быть, выгляжу так же, как он: белая, как снег с широко раскрытыми дикими глазами. Мы идем в тишине, когда входим в долину, замедляем шаги, чтобы отстать от других.

— Он этого никогда не получит, — говорю я, когда мы, наконец, остаемся одни. — Ничего из этого.

Мы уже наполовину пересекли долину, следуя по тропе, проделанной по земле старыми шинами, когда ветер начинает свой штурм. Он ревет над пустой равниной, заливая наши щеки краской. Если бы не мой рюкзак, я бы волновалась, что порыв ветра может поднять меня прямо в воздух.

— Знаешь, что было бы действительно полезно прямо сейчас? — перекрикивает ветер Эллиот.

— Грузовик, — говорит Анна. — Если бы мы нашли грузовик, то точно в конце этой заросшей тропы, оставленной на острове много лет назад экскаваторами. Вот почему мы решили первым делом пересечь долину, следуя его бессистемному маршруту.

— И это тоже. Но я думаю, что мы определенно победим вора с телепортацией в стиле Star Trek.

Я пытаюсь покачать головой, но ветер очень силён.

— Если ты станешь занудой, то скоро тебе придётся смыть все свои татуировки.

— Эй! — кричит Анна сквозь ветер. — Я вижу грузовик. Вон там.

Я прослеживаю за ее взглядом и вижу пикап, покрытый ржавчиной, стекающей по бокам, и травой, взбирающейся по кузову. Я думаю, что он был когда-то синего цвета, до того как остров начал пожирать его.

— Это и есть твой волк, — Чарли улыбается Эллиоту. Я обхожу грузовик, пока не подхожу к стороне водителя. Исчезающие буквы гласят Rollins CORP., а ниже, наполовину скрытый грязью и испорченный временем красуется силуэт двух волков.

Мы счастливы. Прыгаем столько, сколько позволяют наши тяжелые рюкзаки. Вопим и кричим во всю мощь своих легких.

Через несколько минут Эллиот со скрипом открывает дверь и садится за руль. Он опускает козырёк и проверяет бардачок.

— Я не могу найти ключи, — говорит он, нагибаясь. Я ожидаю, что он будет искать под ковриком, но он достаёт швейцарский армейский нож и использует отвертку, чтобы снять пластиковые панели вокруг руля. Они с грохотом приземляются на пассажирское сиденье.

Он открывает лезвие, чтобы аккуратно перерезать два красных провода. Снимает часть покрытия, затем скручивает оголенные провода вместе. Этот процесс занимает гораздо больше времени, чем в кино. Никаких разрывов проводов одним поспешным движением. Никакой неосторожной резки. Только уверенные руки и осторожные движения и стопроцентный Эллиот Торн.

Он ловит мой взгляд и ухмыляется.

— Ну что, я больше не задира?

— Да ради Бога. Ты не сможешь украсть даже свою собственную машину.

Еще два провода обрезаны и оборваны. Эллиот скручивает их вместе. Мы ждем искры, которая даст жизнь двигателю. Он пытается снова.

— Он сдох, — говорит Гейб, и, хотя ветер все еще свистит в долине, а его голос не повышается ни на йоту, он с таким же успехом мог бы заорать, так как Эллиот вздрагивает.

— Он мертв! — Эллиот хлопает ладонью по капоту. — «Но не гляди на мёртвых…» Стихотворение. Это и есть мертвец.

Он выдерживает мой взгляд, широкая улыбка расползается по его лицу.

— Ты была права. Должно быть, мы идем к Звездным Камням.

— О, посмотри, как ты его обрадовала, — говорит Чарли, обнимая меня сзади за плечи своими тощими руками. — У тебя прекрасный мозг, Руби Кейн.

— Отличная рифма, — говорит Анна.

Эллиот вытягивает шею, чтобы найти застывшего Гейба, смотрящего на безоблачное небо.

— Гейб, чувак, какого черта ты делаешь?

Гейб моргает, глядя на Эллиота.

— Все это выплывет наружу, Эллиот. Все это, — он поворачивается и идет в направлении Звездных Камней. Эллиот мчится, чтобы догнать. Чарли и Анна смотрят друг на друга с одинаковым недоумением, прежде чем последовать за ними. Я спешу к ним.

— Ты уже целовалась с мальчиком, Руби? — спрашивает Анна, когда мы идем через поле фиолетовых люпинов, таких высоких, что их кончики касаются бедер. — До Гейба?

Я хочу, чтобы ветер проглотил мои слова, но в этот момент свирепый шторм, который терроризировал долину, утихает до легкого бриза. Я издаю жесткий смешок.

— Сейди перецеловалась за нас обеих.

— Да, Эллиот так и понял. Он накричал на Гейба за то, что тот украл твой первый поцелуй, — говорит Чарли. Он использует свою лопату как трость, когда мы выходим из долины. Сильно прижимает ее к Земле. — Я не думаю, что тебе нужно пересчитывать поцелуи. Верно, Анна?

— О, это не важно. Но мне любопытно, ядовиты ли твои губы, — она наклоняет голову и смотрит на меня прищуренными глазами. — Я бы попросила тебя поцеловать Чарли, но тогда он тоже может сойти с ума.

— Я не собираюсь целовать Чарли, — говорю я. — Без обид, Чарли. И мои губы не ядовиты.

— Тогда что ты сделала с Габриэлем?

Я не упоминаю ни голос, ни то, как Гейб ответил на него. Я не говорю о правде, которую он непременно должен сказать. Но я не лгу.

— Я думаю, что остров мучает его. Он не хочет, чтобы мы нашли сокровище.

Анна закусывает губу.

— Это имеет смысл, — говорит она. — Остров не стал бы прятать сокровища, если бы захотел, чтобы мы их нашли.

ГЛАВА 23: РУБИ

Найдёшь тот рай земной –

И знак увидишь сходу.

Отправь ложь на покой,

Дай истине свободу.

Эллиот и Гейб прислоняются к каменной плите, которая торчит из земли, как огромный надгробный камень, когда Анна, Чарли и я спотыкаемся на травянистой поляне. Еще пять камней, таких же высоких и разрушенных, как первый, окружают нас. Воздух лопается от энергии, поднимая тонкие волоски на моих руках.

— Что-то в этом есть, правда? — Анна широко раскидывает руки и кружится, ее свободный топ ловит поток воздух и кружится вокруг нее. — Вроде ничего, но что-то есть.

Не могу не согласиться. В этом месте есть что-то особенное, хотя я не могу сказать, было ли оно здесь всё это время или это проделки нашего сознания.

Я бреду к центру каменной формации, где лысеет трава на лугу. Земля прогибается вокруг каменных костяшек, которые когда-то, должно быть, соединялись в единый кулак. Но меня останавливает именно эта дыра.

Анна находит меня, копающейся в сумке в поисках фонарика, и зовет остальных. Вскоре мы собираемся вокруг скал, направив лучи фонариков вниз.

Чернота и скалы, больше ничего.

Эллиот толкает меня плечом.

— Это может быть рай на земле.

— Звучит как одна из реплик Гейба.

— А. Хм. — Мы переглядываемся, а затем снова смотрим на дыру. — Я говорил о стихотворении. Звезды на небесах, а Звездные Камни на земле. То, что находится на дне этой дыры, может быть знаком, который нам полагается увидеть.

— Как думаете, смогу я тут протиснуться? — спрашивает Анна, вытягивая веревку из своей сумки. Она обвязывает ее вокруг пояса. — Кто-нибудь, подержите другой конец.

— И почему-то именно мне суждено умереть. — Чарли развязывает Анну, и вытягивает из рюкзака пригоршню причудливых веревок. Похоже, он знатно запасся. Он щелкает парой карабинов и говорит: — Никогда не угадаешь, когда тебе понадобится что-нибудь спустить.

Эллиот закатывает глаза.

— Нормальные люди о таком и не задумываются.

— Что скажешь, Анна Банана? Готова стать первооткрывателем?

Таким образом, Анна оказывается в замысловатой обвязке и шлеме, а ее ноги болтаются над таинственной пустотой. Она похожа на ребенка, примерившего костюм отца, в слишком большой для нее каске и с торчащими во все стороны волосами. Ее обвязка крепится к пучку нейлоновых канатов, пропущенных через три якоря, которые Чарли закрепил в скалах. Я ожидаю, что он столкнет Анну с уступа, но, похоже, Чарли очень осторожен, когда дело касается всех, кроме него самого. Он направляет ее вниз. Ступни, голени, колени и бедра. И именно бедра ее и подводят.

— Было бы неплохо меня подтолкнуть, — говорит она, раскачиваясь из стороны в сторону в попытке проскользнуть через отверстие. Эллиот давит ей на плечи, но она не сдвигается с места. Со вздохом девушка откидывается назад, стукнувшись шлемом о камень. — Все меня вечно дразнят мелкой, а как только это наконец-то может пригодиться, я оказываюсь слишком крупной. Что за жестокая ирония.

— Это не ирония.

— Не умничай, Эллиот, — фыркает Анна. — Я наполовину в земле и, вероятно, застряла.

Я приседаю за ее спиной. Тащу ее за подмышки, пока Анна не сможет вылезти из дыры, пока не будет в состоянии пошевелиться. Она вскакивает на ноги, сбрасывает шлем и борется со своей сбруей.

— Неудача делает меня голодной.

Я тоже от этого проголодалась. Я совершенно изголодалась по сокровищам.