Остров

– 1

Ночью я несколько раз просыпалась – малышка Кума то и дело принималась громко плакать. Между комнатами у нас нет дверей, только плотные занавески, и мне было слышно, как мама тут же вскакивала и долго носила ее на руках, негромко напевая. Это тихое, монотонное пение действовало на меня быстрее, чем на Куму. Проваливаясь в сон, я все еще слышала ее далекий, жалобный плач. Мама говорит, что изо всех ее шести детей Кума самая беспокойная.

Утро выдалось ясное, только дул небольшой ветерок. Со двора, оттуда, где над очагом установлен кухонный навес, в дом просачивались вкусные запахи – мама уже поставила варить на обед свиные ребрышки. Вчера отец зарезал свинью, а Королева Мэй всегда милостиво разрешает нам оставлять себе ребрышки с кусками мяса на них.

Перед завтраком отец прочел короткую благодарственную молитву и все принялись за еду. Отец, как обычно, с хмурым, недовольным видом ел за троих. Пит, тоже как обычно, отломил лишь кусочек сыра и, в основном, налегал на кофе. Он очень худой и часто жалуется на живот. Бабушка Нана говорила, что у него глисты, и поила какими-то настоями, но она вот уже три года как умерла. С тех пор Пит только тянется и тянется вверх, становясь с каждым годом все худее. Наши врачи смотрели его, но сказали, что на глисты это непохоже. По правде говоря, они вообще ничего у него не нашли. Сейчас у него самый трудный возраст, заявили они. Бывает. У одних прыщи, у других характер портится, а третьи вот… едят плохо. Подожди, успокаивали они маму, вот вырастет Пит, и все само собой образуется. Пока, правда, никаких изменений к лучшему не произошло, а ведь ему уже семнадцать лет. Мама за него переживает, конечно, но не знает, что делать, и просто старается всеми правдами и неправдами заставить Пита съесть побольше.

– Ну, что ты все ковыряешься? – сказала она и на этот раз. Знаешь же, что впереди у вас трудный день. Значит, нужно поесть как следует.

Пит с отцом собирались сегодня в лагуны на рыбную ловлю.

Вандер, как обычно, бросал под столом объедки Фути, нашему ручному крысу. Стараясь, чтобы отец ничего не заметил, он сидел смирно и уплетал за обе щеки.

– Па, а кто такие "коровы"? – вдруг ни с того, ни с сего спросил Блай с набитым ртом.

Он картавит, и у него это прозвучало как "кововы".

– Где ты слышал это слово? – спросил отец, строго глядя на него.

Блай, конечно, тут же смешался и испуганно посмотрел на маму. Может, подумал, что это нехорошее слово. Мама ободряюще улыбнулась ему.

– Не знаю… Не помню… Мальчишки говорили…

– Что они говорили? – продолжал допытываться отец, но выражение его сурового, неулыбчивого лица стало мягче.

– Они… Они двазнили меня… – с обидой сказал Блай. – Ты живный, как ковова, квичали они. И делали вот так. Он приставил к вискам вытянутые вверх указательные пальцы.

Отец покачал головой.

– Вот дурачье. Ни одной коровы и в глаза не видели, а туда же. С чего это они вообще о них вспомнили? – спросил он и перевел на меня хмурый взгляд.

– Вчера на Встрече Сали с женой показывали кукольную пьесу, и многие, зная об этом, взяли с собой ребятишек, – объяснила я. В этой пьесе корова спасла девочку от злой мачехи, которая…

– Понятно, – перебил меня отец и снова перевел взгляд на Блая. – Не обращай внимания на глупую болтовню, сынок. И, главное, не сердись на мальчишек. Ты же знаешь, что сердиться нехорошо, верно? – Блай закивал. – Королеве Мэй это может не понравится. А корова – это…

Блай, действительно, у нас толстячок, но, по-моему, больше похож на поросенка. И он единственный в нашей семье, кто все забывает и путает. У него плохая память. Когда ему было годика три, он однажды удрал из дома, сумел каким-то образом забраться на высокую скалу, упал с нее и сильно ударился головой. Эта скала с тех пор так и называется – скала Блая. Когда его нашли, он лежал без сознания, долго болел, а после стал вот такой, беспамятный. Просто не представляю, как он будет заучивать свою родословную. Вчера я тоже брала его с собой на Встречу. Мало того, что он смотрел пьесу, так потом еще и старая Найда интересно и подробно рассказывала нам о коровах. Но Блай, конечно, уже ничего не помнил. У него очень быстро рассеивается внимание, и тогда он просто перестает воспринимать то, что творится вокруг. Под конец вчера на Встрече он вообще заснул у меня на руках.

Отец терпеливо объяснял ему, кто такие коровы. Малыш слушал, открыв рот.

Когда мы уже заканчивали завтрак, раздались три глухих удара в потолок. Отец нахмурился, на лице мамы мгновенно появилось тревожное выражение.

– Иди ты, – сказала она Питу.

Тот ушел, а мы стали быстро доедать.

– Вдруг Королеве Мэй не понравилась наша свинья? – спросила мама.

Она боится Королеву Мэй до дрожи и ничего с этим не может поделать – с тех пор, как та съела маленького Янга за то, что он забрался в ее комнату и порвал паутину. Мама тогда все порывалась пойти к Королеве и на коленях умолять ее пощадить малыша, еле мы ее удержали. А то, очень может быть, и ее постигла бы участь братика. Королева, конечно, осталась непреклонна. Думаю, это не потому, что она жестока. Она не жестока и не добра – она справедлива. Каждое ее слово – закон, а закон должен соблюдаться неукоснительно, иначе это уже не закон. Тем, кто так и поступает, Королева никогда не причинит никакого вреда.

Правда, не все зависит от нас. Иногда можно преступить закон невольно, совершенно не желая этого. Ну, значит, такова уж твоя судьба.

– Почему это? – проворчал отец. Отличная свинья, молодая, в меру жирная. Как раз такая, как любит Королева. Перестань, Тина. Нечего паниковать раньше времени.

Пит очень быстро затопал по лестнице вниз. В руках он держал пустую корзину, в которой отец вчера относил наверх свинью.

– Королева хочет видеть Марту. Все взгляды обратились на меня. Ну, что ты сидишь? Иди, – все тем же испуганным голосом сказала мама, прижимая к себе Куму.

– Ты ничего не нарушила?.. – спросил отец.

Я пожала плечами.

– 2

Я не боюсь Королевы Мэй и все же предпочитаю как можно реже иметь с ней дело и не люблю, когда она вызывает меня к себе. Зачем? У нее своя жизнь, у нас своя. Главное – соблюдать закон.

Весь второй этаж нашего дома представляет собой одну большую комнату без потолка. Сверху только крыша, с которой свисают полотнища и жгуты паутины. Некоторые очень старые, плотные, сероватые от пыли. Другие – более свежие, белые или даже почти прозрачные.

Сейчас маленькое окошко было полуоткрыто, и ветер слегка покачивал совсем новенькую серебристую паутину, на которой поблескивали капли росы. По приказу Королевы Мэй, отец сделал у этого окна сильно выступающий наружу подоконник. На нем Королева рассыпает остатки еды и таким образом приманивает птиц, которые запутываются в развешенной у окна паутине. Вот и сейчас большая желтоклювая чайка судорожно подергивалась в липких тенетах, еще не осознав бесполезности своей борьбы и с каждым рывком увязая все сильнее и сильнее. Не думаю, что Королева Мэй ловит птиц потому, что ей не хватает еды; если бы это было так, она приказала бы нам давать ей больше, только и всего. По-моему, она просто любит охотиться.

Комната выходит на север, в ней всегда полутемно и прохладно, а в особенно жаркие дни, когда зной просачивается даже сквозь толстые стены, мы расставляем повсюду сосуды с водой. Королева терпеть не может жару.

В углу натянута самая старая, плотная паутина, и в ней сейчас сидела Королева Мэй. Или лежала, или стояла, не знаю, как правильно сказать. По моим понятиям, разница между "сидела" и "стояла" – если речь идет о нашей Королеве, да и о других Пауках – только в том, что в первом случае лапы у нее подогнуты, а во втором выпрямлены. Что касается слова "лежала", то, по-моему, оно к Паукам вообще неприменимо. Несмотря на открытое окно, в воздухе явственно ощущался присущий всем нашим властителям острый, какой-то смолистый запах. По-своему, даже приятный, хотя я знаю, многим он не нравится. Антару, к примеру.

Королева Мэй еще молодая; у нее только один раз были дети. По сравнению с другими Пауками, она не очень высокая – ее голова находится примерно на уровне моей груди. Но это в том случае, если она, вот как сейчас, сидит. Если же наша Королева поднимется, то она окажется на голову выше меня. Лицо у нее отдаленно похоже на человеческое, если не считать того, что оно никогда не меняет своего выражения. Правда, у меня не было возможности рассмотреть его как следует. Королева терпеть не может, когда смотрят ей в лицо или, тем более, в глаза.

Зато я хорошо изучила ее округлое, ворсистое туловище, местами черное, местами коричневое, и крепкие суставчатые лапы с жесткими когтями.

Не знаю, красива ли Королева Мэй с точки зрения Пауков; не знаю даже, существует ли у них, вообще, такое понятие, как красота. Да и какое мне до этого дело? Главное – в точности выполнять все ее приказания, и тогда ничего плохого не случится.

Стараясь все время помнить об этом, я вошла в ее комнату, сразу же опустила голову и уставилась в пол. Мгновенно возникло острое ощущение холода и покалывания во лбу – как всегда, когда она копается у меня в голове. Это продолжалось довольно долго, и я непроизвольно вздрогнула. Ужасно неприятное чувство.

– Ты – младшая самка моего гнезда по имени Марта? – прозвучал в голове ровный, лишенный интонаций голос.

– Да, Королева, – ответила я, по-прежнему не поднимая головы.

– Сколько тебе лет?

Меня так удивил этот вопрос, что я непроизвольно вскинула голову, но тут же снова опустила ее.

– Шестнадцать.

– Подойди поближе. Я сделала несколько шагов вперед и остановилась. Еще. Еще. Ближе, тебе говорят!

В то же мгновенье как будто неведомая сила стиснула меня со всех сторон и швырнула в сторону Королевы.

Внезапно расстояние между нами стало настолько невелико, что я испугалась, как бы не задеть Королеву – этого она тоже не выносит. Я съежилась, стараясь занимать как можно меньше места, еще ниже наклонила голову и даже зажмурилась.

Исходящий от Королевы запах сейчас просто бил в нос. Я почти физически ощущала ее взгляд, который шарил по моему лицу и телу – пристальный, холодный и какой-то… оценивающий.

– Можешь идти, – сказала, наконец, Королева. И передай старшей самке моего гнезда, что я хочу ее видеть.

Я открыла глаза и попятилась, краем глаза заметив, что чайка в тенетах уже больше не трепыхается.

Я быстро сбежала по лестнице, недоумевая, что бы все это значило.

Отец и Пит уже ушли на рыбалку, со двора доносились крики мальчишек, которые играли в мяч. За обеденным столом сидела одна мама с Кумой на руках.

– Ну, что? – тревожным шепотом спросила она.

– Королева хочет видеть тебя.

– Меня? Зачем? – Ее лицо пошло красными пятнами, она еще крепче прижала к себе малышку, как бы опасаясь хотя бы на мгновенье выпустить ее из рук.

Я пожала плечами.

– Откуда мне знать? Да не трясись ты так, – сказала я, забирая у нее Куму. Иди.

Мама тоже пробыла наверху недолго, а вернувшись, выглядела более испуганной и растерянной, чем когда-либо.

– Она… Королева велела, чтобы я приготовила для тебя нарядное платье и… И чтобы завтра с утра ты надела его и никуда не уходила, дожидалась ее распоряжений. Зачем это? Что у нее на уме? А вдруг она… – глаза мамы мгновенно наполнились слезами.

Она от страха всегда теряет всякий здравый смысл, и тогда в голову ей лезут несусветные глупости. Просто начисто перестает соображать.

– Ты что, боишься, что она хочет меня съесть? Ну, подумай сама, при чем тут, в таком случае, платье? – спросила я, и мама часто-часто закивала головой, смаргивая слезы. И вообще, ты же знаешь, Королева никого не станет есть просто так, ни с того, ни с сего. Вот если бы я что-нибудь нарушила, тогда другое дело, но в этом случае она прямо так об этом и сказала бы… Хотя вообще-то непонятно, конечно. Нарядное платье, надо же. Но пока ничего страшного во всем этом я не вижу. Ладно, нам пора в школу.

Я отдала Куму маме и подошла к окну. Мальчишки больше не бегали по двору. Кособокий матерчатый мяч с надорванным боком валялся в стороне, а сами они, сблизив головы, на корточках возились у сарая и о чем-то шептались. Наш ручной крыс Фути сидел на задних лапах неподалеку и внимательно наблюдал за ними, смешно подергивая усатой мордочкой.

– Эй, Вандер! – позвала я. Пошли в школу!

Ребята, как по команде, подняли головы, и воспользовавшись этим, из их рук с квохтаньем вырвалась курица. Фути проводил ее заинтересованным взглядом и облизнулся. На траве осталась валяться красная тряпка. Кажется, это были мои старые трусики, которые я пустила на тряпки. Похоже, мальчишки пытались напялить их на несчастную пеструху. Вот сорванцы!

Я погрозила им пальцем. Вандер тут же вскочил и побежал к дому, а Блай сунул руки в карманы коротких штанов, отставил ногу и поднял голову, точно внезапно увидел в небе что-то безумно интересное. Дескать, о чем это ты? Знать ничего не знаю и ведать – не ведаю…

– 3

Наша школа находится в самом большом и просторном доме, который, кроме этого, служит музеем или, как мы его называем, Домом Удивительных Вещей.

В ней учатся дети от шести до шестнадцати, хотя некоторые, кто посообразительнее, начинают ходить туда раньше, а другие, наоборот, задерживаются дольше. Вообще, на занятия может прийти любой, кто пожелает, независимо от возраста. Я, к примеру, собираюсь посещать уроки до тех пор, пока обстоятельства позволят. А может быть, и сама когда-нибудь стану учительницей. По правде говоря, это моя давняя мечта.

Тут и в самом деле много удивительных вещей. Некоторые из них сохранились еще с тех далеких времен, когда на острове жили наши предки, а в последующие годы музей пополнялся – и пополняется до сих пор – за счет находок.

Мало кто решается заходить в глубину острова, в его лесистую и болотистую часть.

Диких зверей там теперь нет, но зато есть хищные растения и насекомые; кроме того, неопытному человеку ничего не стоит заблудиться в чаще или утонуть в болоте. К тому же все знают, что там до сих пор скитаются призраки тех, кто когда-то умер на острове или в море без покаяния и не был похоронен как положено. В общем, нормальные люди ходят себе по краю леса, стараясь в него не углубляться без крайней необходимости.

И все же постоянно находятся смельчаки – хотя мне иногда кажется, что это, скорее, не смелость, а безрассудство – которым ну никак не сидится дома. Вот они и шастают по лесам, лазают по скалам, по болотам, уплывают далеко в море – все это, конечно, в пределах дозволенного. Если кого-нибудь утром не окажется дома, его Король или Королева, выждав некоторое время, вправе съесть хоть всю семью. И вот тут опять видно, насколько Пауки справедливы. Всегда дают людям три дня – а в некоторых случаях даже больше, в зависимости от обстоятельств – чтобы попытаться найти пропавшего человека. Может, он ногу сломал и лежит где-нибудь, не в силах сдвинуться с места? Или даже погиб? Мало ли что случается. Ну, а если и за отведенное время не найдут – никакой пощады. Закон есть закон.

Антар тоже из таких неугомонных. Недавно добрался чуть не до середины острова. Так он, по крайней мере, уверял, если не хвастался, конечно, хотя он вообще-то не врун. Может немного преувеличить, но не более того. Антар ускакал на лошади рано утром, а вернулся поздней ночью, когда его родные уже начали волноваться.

В этот раз он нашел пещеру, в ней скелет человека, а рядом – целую груду плоских серебряных кружков. Некоторые побольше, другие поменьше, но все с разными рисунками и надписями. Тогда мы впервые воочию увидели так называемые "монеты" или, иначе говоря, металлические деньги. Теперь они тоже лежат в Доме Удивительных Вещей. В школе нам рассказывали о них много интересного. Оказывается, нередко именно из-за этих кусочков металла в прежние времена насмерть сражались между собой люди. Подумать только! Ну, ровные они, аккуратно сделанные, может быть, по-своему даже красивые, но ведь только и всего. Ничего такого необыкновенного в них нет. По-видимому, дело было не в самих монетах. Просто тот, у кого их было много, мог позволить себе и "купить" все, что душа пожелает. К чему такие сложности, непонятно. Вот мы живем безо всяких денег и прекрасно обходимся. По-моему, наши предки очень любили осложнять себе жизнь.

Однако чаще всего новые находки обнаруживаются на дне моря. Во время отлива даже малые дети роются в песке в надежде на то, что океан принес что-нибудь необычное, а те, кто постарше, ныряют на глубоких местах, там, где покоятся наполовину занесенные песком и илом остовы древних кораблей. Пока их нашли всего два, один на сравнительно мелком месте, а другой в глубокой впадине, куда решаются нырять немногие. Но некоторые думают, что на самом деле рядом с нашим островом в незапамятные времена разбилось на рифах гораздо больше кораблей, просто найти их не так-то легко.

Учительница Тери спросила:

– Кто хочет напомнить нам, что было до Явления?

У нее очень мягкий голос, большие серые глаза и длинные золотистые волосы, связанные на затылке ленточкой. Она уже третья учительница за время моего обучения и нравится мне больше всех. Никогда, ни разу не видела я, чтобы Тери на кого-нибудь сердилась, хотя наши детки кого хочешь выведут из себя. Но ее терпение, по-моему, совершенно безгранично.

Тут же поднялся лес рук. Тери улыбнулась и указала на Кира, высокого нескладного парнишку из гнезда Короля Мода. Он встал, смущенно переминаясь с ноги на ногу и теребя рубашку. Однако сразу же перестал дергаться, как только хрипловато откашлялся и заговорил медленно, четко, немного нараспев.

Я отложила книгу, которую читала, пока Тери занималась с младшими счетом и письмом. Я очень люблю читать, но, к сожалению, книг уцелело совсем немного, и поэтому домой их никому не дают.

Это еще одна причина, почему меня так и тянет в школу. Я читаю все подряд, даже то, что не читает никто.

К примеру, "Новейший словарь хакера", англо-китайский разговорник, или книгу с удивительным названием "Дух гомеопатического лекарства". Именно ее я и пыталась осилить сейчас.

Конечно, очень многое из того, о чем говорится в книгах, так и остается для меня загадкой. Может быть, на самом деле я понимаю даже меньше, чем мне кажется. Ну и что? Вряд ли я когда-нибудь узнаю истину, а воображать и домысливать тоже очень интересно. Многие книги, которые мне особенно нравятся, я читала уже столько раз, что знаю их практически наизусть.

– Когда-то давно люди жили по всей Земле, умели делать удивительные вещи и много путешествовали, – заговорил Кир, набрав в грудь побольше воздуха. Никто не знает, почему случилась Беда. Может быть, это Бог покарал людей за то, что они все время воевали друг с другом. Сначала океан закипел, как вода в горшке. Потом он отступил, потом снова прихлынул. Кир, это было сразу видно, не просто старательно повторял заученное; чувствовалось, что перед его устремленным в пространство невидящим взором проходят картины того, о чем он рассказывал. Вода наполовину затопила наш остров. С неба падали раскаленные камни, ветер ломал деревья и сносил дома. Рядом с одним солнцем вспыхнуло другое. Оно не гасло даже ночью, а луна стала красной, как кровь. Потом началась ужасная жара, а после нее наступили холода. Земля опустела, уцелела только горстка людей на нашем острове, хотя и они умирали от болезней и нападения диких зверей. Однако, словно им мало было всех этих бедствий, люди продолжали убивать друг друга.

– И тогда произошло Явление, которое спасло человеческий род от вымирания. Из леса вышли Пауки, Великие и Могучие, Мудрые и Сильные. Они уничтожили всех диких зверей, запретили людям убивать друг друга и стали править ими. На острове, наконец, воцарился мир.

Все слушали Кира как зачарованные. Он хорошо говорил – взволнованно, но в то же время свободно, без единой запинки. Этот рассказ с небольшими отклонениями заучиваем все мы, и лично я слышала его уже не счесть сколько раз, но он никогда не оставляет меня равнодушной.

– Молодец, Кир, – сказала Тери; он расплылся в довольной улыбке и плюхнулся на место. А теперь давайте послушаем Тофу. Ну-ка, малышка, расскажи нам свою родословную.

Встала Тофа, толстенькая, румяная и смешливая, в короткой желтой маечке и таких же штанишках. Ей всего семь лет, и она ужасная вертушка. Временами ей и другим младшим бывает трудно долго усидеть на месте и тогда Тери разрешает им ходить между скамейками или даже отпускает ненадолго прогуляться. Сейчас, однако, личико Тофы приняло самое серьезное выражение, на какое только она была способна. Я – Тофа из гнезда Короля Арне. Когда произошло Явление, в нашем городе оставалось всего тринадцать человек, и среди них была Пандора, моя первая мать. Она стала жить в гнезде Короля Арне и умерла от трясучки, когда ей было сорок шесть лет. Ее дочь, мою вторую мать, звали Мария, она умерла в кругу своей семьи, когда ей исполнилось семьдесят три года. Ее сын женился на женщине из гнезда Королевы Туты, и у них родилась дочь, которая стала моей третьей матерью. Ее звали Карина, и она погибла, когда ей было пятьдесят восемь лет. Ее убило… молнией.

Тофа запнулась лишь один раз, перед словом "молнией", но вообще говорила хоть и медленно, но гладко и тоже немного нараспев – как нас всех учат этому дома. К тому времени, когда дети начинают ходить школу, они должны уже назубок знать свою родословную. Девочки учат только женскую линию, мальчики – мужскую.

– … мою четвертую мать звали Венус, она подверглась неотвратимому наказанию, когда ей было сорок два года – за то, что осмелилась возражать Королю Арне. Ее дочь, мою пятую мать, звали тоже Пандора…

Подверглась неотвратимому наказанию, так это называется. Попросту говоря, Король Арне съел ее. Возражать Паукам – вещь совершенно недопустимая. И как только, в самом деле, эта самая Венус решилась на такое? Зачем? Вряд ли кто-нибудь из ныне живущих даже в семье Тофы знает ответы на эти вопросы, все случилось слишком давно.

Мои мысли вернулись к Королеве Мэй и сегодняшнему разговору с ней. Интересно все же, что у нее на уме? Перед мамой я, конечно, старалась держаться храбро, но сейчас почувствовала, как по спине пробежал холодок. Главное, я не могла придумать никакого вразумительного объяснения этому странному приказанию – приодеть меня. Обычно Паукам совершенно безразлично, как мы выглядим.

Продолжая перебирать в уме разные варианты, я машинально скользила взглядом по стенам, где развешаны экспонаты нашего музея.

Большая прямоугольная решетка из очень тонких блестящих проволочек – голографический экран, так эта штука называется…

Карта Земли, какой она была когда-то…

Пожелтевшие, потрескавшиеся плотные глянцевые квадратики с изображениями людей в странных одеждах, иногда рядом с незнакомыми предметами или животными. Люди на них прямо как живые, потому что это не рисунки – фотографии…

Очень красивые высокие белые ботинки с отверстиями для шнурков и колесиками на подошве, некоторые из которых отломаны…

Большое колесо с резиной по ободу и тонкими металлическими прутьями, сходящимися к центру, к двум прижатым друг к другу маленьким блестящим кружкам. Одна из самых загадочных вещей в нашем музее. К примеру, о голографическом экране или фотографиях упоминается во многих книгах, но об этом странном колесе неизвестно совсем ничего…

Небольшая картина в очень красивой узорной раме. На ней изображена девушка в белой рубашке с кружевным воротом и длинной черной юбке. Девушка сидит с задумчивым видом, сложив руки на столе, на котором сбоку от нее стоит стеклянная ваза с букетом цветов.

Удивительные краски, которыми картина написана, сделали ее неподвластной времени; поверхность очень ровная, твердая, слегка поблескивающая, а изображение живое и яркое. Что за краски такие? На чем нарисована картина? Похоже, на ткани, которая чем-то обработана. Но чем?

Одна из самых моих любимых вещей. В глубине души я думаю – хотя, конечно, никому никогда об этом не говорила – что девушка немного похожа на меня…

Изящная женская шляпка малинового цвета из неизвестного мягкого ворсистого материала. Вроде бы не ткань и не кожа, но что тогда? Самое удивительное, что шляпка сделана без единого шва. Как удалось создать такую сложную форму, не пришивая отдельные части друг к другу? Можно подумать, будто эта шляпка, вот такая, как она есть… ну, просто на грядке выросла.

Взгляд мой снова метнулся к картине с девушкой. В глубине сознания промелькнула одна очень интересная мысль.

А что, если Королева Мэй хочет завтра отвести меня к… Нет, нет, невозможно, такого не бывало никогда! И в то же время пока это единственное объяснение, в котором есть хоть какой-то смысл. Я почувствовала, как вспыхнули щеки. Надо будет обязательно поговорить с Антаром, спросить, что он думает по этому поводу.

– … Это моя живая мама, сейчас ей двадцать восемь лет. Все, – закончила Тофа, с шумом выдохнула воздух и спросила жалобно. Можно попить водички?

– Конечно, – ответила Тери. – Хорошо, девочка, очень хорошо. Садись, ты устала. Таун, принеси Тофе напиться.

– 4

Потом, как всегда, настало время заучивания. Иногда это Библия, иногда описание обычаев, правила жизни, полезные советы, но чаще то, что я люблю больше всего – разные истории из жизни наших предков. Не считая Библии, конечно, но, к сожалению, ее единственный уцелевший экземпляр сильно обгорел, а то, что можно прочесть, я уже знаю наизусть. Вела, как всегда, Тери, но тут же сидела старая Морра, которая поправляла учительницу, если та ошибалась хотя бы в одном слове. Это необходимо для того, чтобы из поколения в поколения знания передавались без искажений.

Очень похоже на то, что сейчас и вправду на Земле не осталось никого, кроме жителей нашего острова. К сожалению, такой вывод напрашивается сам собой; ведь после того, как случилась Беда, ни один корабль не прошел мимо острова хотя бы на горизонте, а прежде, судя по преданиям, они то и дело сновали во всех направлениях, и большие, и маленькие. Так вот, если мы действительно единственные обитатели Земли, то нужно признать, что все ее удивительные технические достижения утеряны для нас безвозвратно. Мы не умеем печатать книги или хотя бы делать бумагу, чтобы вести записи, и, значит, устный пересказ – единственный способ не забыть, кто мы и откуда. Некоторые, правда, изготовляют что-то вроде бумаги из специально обработанной древесной коры – к примеру, муж Сары, нашей единственной писательницы; все знают, что ему ради нее не жалко никаких трудов – но дело это нелегкое, а "бумага" получается ломкая и недолговечная.

Может быть, и память у большинства из нас такая хорошая потому, что все мы чуть ли ни с пеленок постоянно что-нибудь да заучиваем, или дома, или в школе, или на Встречах "у якоря"; правда, там, чаще всего, это стихи или песни, но все равно.

Мне нравится, как все это происходит.

Тери сидит за учительским столом, положив на него руки; толстая, совершенно седая Морра расположилась рядом с ней в удобном "кресле для гостей". Тери негромко, так, что слышно только одной Морре, произносит фразу, как правило, не очень длинную. Старуха сосредоточенно вслушивается, наклонив голову, и важно кивает в ответ; или поправляет, но это бывает редко.

Тери поднимает лицо, глядя куда-то поверх наших голов, и нежным, мелодичным голосом не столько говорит, сколько выпевает ту же самую фразу, ритмично покачиваясь из стороны в сторону. Все внимательно слушают.

Потом Тери поднимает руки, и, повинуясь их взмахам, мы дружно повторяем сказанное – раз, другой, третий, а иногда даже четвертый и пятый, пока наш "хор" не начинает звучать чисто и слаженно. И так мы заучиваем весь рассказ, фразу за фразой. В конце по знаку Тери мы мелодичным речитативом проговариваем с самого начала то, что заучили сегодня. И можно не сомневаться – все это останется в памяти большинства из нас на всю жизнь.

После заучивания пришел охотник Кенаи. Сильно загорелый, невысокий, щуплый, он походил бы на мальчишку, если бы не множество мелких морщин, изрезавших его выразительное лицо с живыми, весело посверкивающими черными глазами. Однако, впечатление хрупкости обманчиво; на самом деле Кенаи очень сильный и на редкость выносливый, что, конечно, немаловажно для охотника.

Он рассказал об огромных грибах-поганках, которые нападают на мелкое зверье, а иногда даже и на людей. Конечно, эти грибы растут в самой чаще, куда и ходить-то незачем, но мало ли что бывает, поэтому никому не мешает знать об их повадках. Ростом поганки иногда вымахивают даже выше человека и издалека похожи на большие корявые пни, прикрытые чем-то вроде зеленоватого блина, с которого свисают липкие коричневые нити. Ими они и захватывают свою добычу, а потом притягивают ее к себе, обволакивают со всех сторон и переваривают. Все живое в лесу боится этих грибов, и есть даже птички со смешным названием лютики, которые предупреждают других о том, что неподалеку растет такая поганка. Тому, кто увидит этих ярко желтых птичек или услышит их короткие, заливистые трели – Кенаи очень похоже продемонстрировал нам, как они звучат – следует немедленно пуститься наутек.

Оказывается, Кенаи и другие охотники научились подкрадываться к этим грибам, ловко уклоняясь от смертоносных нитей, и убивать их. Дело не только в том, что поганки опасны; если их внутреннюю мякоть обработать как положено, из нее можно приготовить настой, который очень помогает при расстройстве желудка. Наши врачи уже давно научились делать это.

Кенаи очень увлекательно рассказал о том, как происходит охота на поганки, и закончил так, как это делают все наши гости: если кто-то из вас, ребятки, хочет стать охотником, приходите ко мне, Расму или Ане, а если врачом – то к Йорку или Фреде.

Под конец настала очередь сказки. Сегодня ее рассказывала та же Морра, которая знает просто неисчислимое множество всяких преданий, историй, песен – и сказок. Хотя иногда Тери приглашает и других сказительниц.

Малыши немножко устали, но сказку, как всегда, слушали с удовольствием. Тем более, что Мана, которая убирается в школе, уже приготовила целую гору "хумпи-бумпи" – завернутых в пальмовые листья и зажаренных в масле бананов с корешками; наше любимое "школьное" лакомство.

– 5

Я тоже вместе со всеми ела "хумпи-бумпи" и слушала сказку, но мыслями то и дело возвращалась к утреннему происшествию и к тому, что меня ожидает завтра. Время от времени я бросала взгляды на Антара, который, как все старшие, сидел позади, но чуть в стороне от меня. Вид у него был совершенно отсутствующий и в то же время озабоченный. Временами, однако, он как будто просыпался и тоже поглядывал в мою сторону.

Занятия кончились, все стали расходиться. Не успела я отойти от школы на несколько шагов, как Антар, конечно, тут же оказался рядом.

– Что у вас стряслось сегодня? – сходу требовательно спросил он. Твоя мать приходила к моей за какими-то дурацкими кружевами и выглядела так, точно вот-вот заплачет.

Мы живем в соседних домах и часто бегаем друг к другу, когда что-нибудь по хозяйству понадобится. И наша с Антаром дружба ни для кого не секрет. Она возникла еще в те времена, когда мы оба под стол пешком ходили, хотя поначалу выражалась, в основном, в тумаках, которыми он меня награждал. Зато, правда, никто, кроме него самого, этого делать не смел.

И все же мне не нравится, что в последнее время он стал со мной разговаривать таким тоном, будто уже имеет на меня какие-то права. А ведь я еще не дала ему своего согласия, хотя он не раз спрашивал, пойду ли я за него замуж. Антар мне нравится, это правда, но никаких слов пока сказано не было, никаких обещаний мы друг другу не давали. Да и не уверена я, что это произойдет.

– А ты почему такой хмурый? – вместо ответа спросила я.

– Хмурый? С чего ты взяла? Я… – внезапно щеки у него вспыхнули, глаза заблестели – точно от доброго глотка вина. Слушай, ты торопишься? Я хочу тебе кое-что показать. Только смотри, это тайна, – он приложил палец к губам и широко распахнул красивые серые глаза, опушенные густыми темными ресницами.

Ха, вечно у него какие-то тайны. Антар как раз из тех, кому спокойно никак не живется. То он шастает по острову, то ныряет к затопленным кораблям, то роет ходы в пещерах. Не представляю, чем он будет заниматься, когда станет взрослым, а ведь это произойдет совсем скоро; ему уже восемнадцать. Разве что лошадей будет разводить. По-моему, это единственное, что его интересует, кроме, конечно, шатания по острову и раскопок.

А про свой вопрос насчет того, что у нас случилось сегодня утром, он, выходит, уже и думать забыл. Ну, конечно, своя "тайна" для него важнее.

– Что, еще один скелет нашел? – спросила я.

– Какой скелет? – Антар вытаращил глаза и удивленно открыл рот, так что стала видна темная дыра на месте переднего зуба, который ему выбили в детстве во время драки. Это, наверно, единственный недостаток в его внешности; Антар – парень видный, ничего не скажешь. Высокий, хорошо сложенный, сильный. В общем, все при нем, если не считать злосчастного выбитого зуба. А-а, нет… Это гораздо… В общем, тут такое дело… Открытие, я сделал самое настоящее открытие! Так пойдем, а? – он схватил меня за руку.

Открытие, надо же! Ну, допустим, нашел он что-нибудь там опять, но с чего бы так-то уж волноваться? Антар очень увлекающийся и… беспокойный какой-то.

Мне следует хорошенько подумать, прежде чем соглашаться стать его женой.

– Извини, сейчас не могу, – кротко ответила я. Нужно помочь маме по хозяйству. Да и отец с Питом, наверно, уже вернулись, кто рыбу будет чистить? А потом обед, сам понимаешь.

– Рыбу? Обед? – переспросил Антар с таким видом, словно в первый раз в жизни слышал эти слова. Ну да, понятно… Жаль… Я никому не хочу об этом рассказывать, только тебе.

Интересно, почему? У него ведь есть пара-тройка закадычных друзей. В основном, таких же бродяг, как он сам; так называет Антара мой отец.

– Ну, хорошо, тогда сразу после обеда, ладно? – настойчиво продолжал он; если ему что в голову взбредет, ни за что не отступится. А то вечером уже ничего толком не разглядишь. Приходи к скале Вилли, ладно? Или нет, я лучше тебя у вашего дома подожду, а то опять спать завалишься или начнешь копаться…

Копаться, скажите пожалуйста. Я выдернула руку, которую он до сих пор крепко сжимал своей лапищей.

– Не знаю, не знаю. Мне надо еще к завтрашнему дню подготовиться…

– Да, я и забыл! – Антар с такой силой хлопнул себя по лбу, что на коже выступило красное пятно. Прости, прости. Но когда ты все увидишь собственными глазами, то поймешь, почему я теперь ни о чем другом толком и думать не могу, – забормотал он с виноватым и растерянным видом. Так что там у вас стряслось?

Мне и хотелось, и не хотелось рассказывать ему. Он, видите ли, ни о чем другом думать не может, нашел оправдание. Но желание узнать его мнение о моей догадке пересилило.

– Королева Мэй велела мне надеть завтра утром нарядное платье и ждать, пока она скажет, что делать дальше.

– За… Зачем? – он внезапно побелел, как мел.

Господи, ну прямо как мама! Тоже, наверно, вообразил бог знает что. Я пожала плечами.

– Нет, ты скажи, зачем? – Антар схватил меня за плечи и развернул к себе, чуть не оторвав от земли. С какой стати ты вашей Королеве понадобилась, да еще в каком-то там особенном платье? Теперь понятно, зачем твоя мать просила у моей кружева. Может быть, это… Хотя нет, глупость, конечно. Тогда… Нет, ничего путного в голову не лезет. Ты-то сама как считаешь, чего она хочет от тебя?

– Я вот что подумала. А что, если Королева Мэй собирается отвести меня к Королю Тимору?

Антар нахмурился, пытаясь сообразить, что я имею в виду. Король Тимор среди наших властителей единственный художник. У Пауков, на мой взгляд, вообще довольно унылая жизнь. Хотя, конечно, что мы о них по-настоящему знаем – кроме того, что лежит на поверхности? Насколько мне известно, они не читают книг, не занимаются никаким рукоделием; главным образом зорко приглядывают за нами да охотятся для собственного удовольствия. Ну, что еще? Гуляют. Некоторые, очень немногие, снисходят до людей – играют с ними в карты, шахматы или просто так разговаривают. Иногда ходят друг к другу в гости, но не часто. Иногда собираются все вместе, но еще реже.

И все же… Трудно представить себе внутренний мир тех, кто с легкостью может читать мысли друг друга. Им и не надо встречаться – они могут беседовать на расстоянии. И кто знает, о чем они размышляют и разговаривают? Мне почему-то кажется, что простые житейские дела их не слишком занимают. Конечно, ведь они выполняются как бы сами собой, без их непосредственного участия. Может, они обдумывают проблемы мироздания? Обсуждают сложные философские вопросы?

Пауки такие странные, загадочные, непостижимые. Мудрые, да, но как-то совсем иначе, чем мы. Суровые, непреклонные, несгибаемые. Но, может быть, так они ведут себя только с нами? А как складываются у них отношения друг с другом? Существуют ли для них такие понятия, как любовь, дружба? Этого, насколько мне известно, толком не знает никто, все только строят догадки. Между нами и Пауками лежит непроходимая пропасть.

О том, что Король Тимор рисует, стало известно вскоре после того, как в один прекрасный день он отдал людям своего гнезда несколько удивительных распоряжений, а те, конечно, тут же проболтались соседям и друзьям. Король Тимор велел, чтобы нашли дерево, имеющее плотную древесину, и сделали несколько очень тонких, ровных досок небольшого размера и странной шестиугольной формы со сторонами разной длины. Он объяснил им, какой точно формы, даже нарисовал, что ему требуется. Еще он распорядился, чтобы из этого же дерева выстругали тонкие палочки вроде тех, что мы используем для письма, и нашли растения или минералы, из которых можно получить краски. Причем ему нужны были только красные, коричневые, желтые, черные – вот такие тона; почему-то другие его не интересовали.

С деревом проблем не возникло. Как раз недавно срубили пальму, собираясь строить новый дом, и из распила сделали и доски, и палочки. Краски мы тоже умеем добывать, используя их для одежды, циновок и украшения домов. По-моему, только с черной им пришлось повозиться.

Сначала о том, что бы это значило, строились самые невероятные предположения.

Однако к, тому времени, когда все было исполнено, пополз слух, что Король Тимор собирается на своих досках… рисовать. Впоследствии оказалось, что это правда. Люди его гнезда до сих пор изготавливают для своего Короля доски, только теперь по его приказанию они стали еще и покрывать их тонким слоем нежно-розовой глины. Ее залежи, обнаруженные уже давно на склоне горы Бедной Виты, мы используем для изготовления посуды. Говорят, эти "картины" висят на стенах комнаты Короля Тимора.

– В смысле – чтобы Тимор тебя нарисовал? – спросил Антар, когда до него, наконец, дошло, что я имею в виду. Но ведь он рисует только камни. И еще какие-то… загогулины. Мбау своими глазами видел эти "картины". Там нет ни одного изображения человека.

Мбау – дружок Антара, как раз из гнезда Короля Тимора.

– Ну, может, вот сейчас он и решил начать, – неуверенно сказала я и, разозлившись, топнула ногой. Не смей говорить просто "Тимор"! Даже думать так не смей. Ты же знаешь, чем это может кончиться.

– И почему именно тебя? – Антар, похоже, пропустил мое замечание мимо ушей. Или сделал вид, что не слышал его. Или, как чаще всего бывает, просто не придал моим словам никакого значения. У Мбау три сестры, и все очень хорошенькие, – задумчиво продолжал он, – а в тебе, в общем-то, ничего особенного нет. Я имею в виду – для художника, – тут же поправился он, но было поздно.

Я изо всех сил толкнула его в грудь, и от неожиданности он плюхнулся в траву, хлопая глазами. Вот как, значит. Три сестры и все хорошенькие. А во мне, значит, ничего особенного нет.

– Вот и женись на одной из этих хорошеньких сестер! – отбежав на почтительное расстояние, крикнула я и припустила к дому.

– Постой, глупая! – послышалось за спиной.

И еще что-то – насчет того, что женщины не любят, когда им говорят правду. Можно подумать, Антар разбирается в женщинах. Я вся прямо кипела от злости, но не стала ему отвечать и постаралась успокоиться. Если я приду домой в таком настроении, Королева Мэй может почувствовать это, и тогда мне не поздоровится. Все правильно; нехорошо давать волю дурным чувствам.

Тем более, что в словах Антара действительно была доля правды. И вопрос он задал верный. С чего бы это Королю Тимору вздумалось рисовать именно меня? Я и впрямь ни какая не красавица, хотя, надеюсь, и не урод. Но, может, у наших властителей совсем другие представления о том, какой человек красив, а какой нет? Или скажем так – какого человека стоит рисовать, а какого нет?

Очень хотелось верить, что мое предположение правильно. Тем более, что никакого другого я так и не придумала.

– 6

Отец с Питом действительно наловили много рыбы, пришлось изрядно повозиться. Почистив, мы с мамой повесили ее коптиться над очагом. Отец сказал, что завтра погода испортится. Дескать, у него ноют все кости. На небе не было ни облачка, даже утренний ветерок поутих, но я по опыту знала, что отец обычно не ошибается.

После обеда – очень вкусной похлебки на свиных ребрышках, спасибо Королеве Мэй – я выглянула в окно и, конечно, увидела Антара, который маячил около нашей калитки. Вот ведь какой – не отвяжется. Но злость на него уже совсем прошла.

Заметив меня, он замахал рукой. Все наши после обеда, в самый зной, обычно ложатся отдыхать, и я, как правило, тоже. Однако сегодня сна у меня не было ни в одном глазу. В душе нарастало беспокойство. Я всячески старалась подавить его, напоминая себе, что Королева Мэй не может быть источником зла. Даже неотвратимое наказание – благо, поскольку оно справедливо. Но и оно мне никак не грозит. В особенности, если вспомнить про нарядное платье. Но на душе все равно было тревожно. Хуже нет, когда чего-нибудь не понимаешь.

Кстати, пока мы чистили рыбу, мама сказала, что, по ее мнению, лучше всего мне завтра надеть голубое платье, которое она сшила еще в прошлом году из паучьего шелка, милостиво подаренного Королевой Мэй. Наши женщины умеют искусно обрабатывать и красить его. Получается необыкновенно прочный, легкий и очень красивый материал, с нежными такими искорками. Я обычно надеваю это платье, когда хожу на Встречи и хочу потанцевать.

Еще мама добавила, что собирается обшить его понизу и на груди белыми кружевами. Их очень искусно вяжет мать Антара.

А волосы распустишь, продолжала мама, и перевяжешь синей лентой. Я согласилась. Синий, голубой – это мои цвета. Вообще-то я не стала бы спорить ни с одним ее предложением; какая, в сущности, разница? Но меня порадовало, что она больше не тряслась, а, напротив, как будто ожидала от завтрашнего дня чего-то хорошего для меня. Не знаю уж, что именно она себе вообразила на этот раз, но хорошо хоть, что перестала волноваться. Я вышла и остановилась у изгороди, делая вид, что еще не решила, пойду с Антаром или нет.

– Наконец-то! – заявил он как ни в чем не бывало. А я уж думал, ты спать легла. Вот, камней набрал, чтобы в окошко бросать. – Он продемонстрировал мне полную горсть мелких голышей. Ладно, пошли, – наклонился ко мне вплотную, Антар добавил загадочным шепотом. Это очень важно. Для меня, а может быть, и для тебя.

Он никогда не спит днем – слишком беспокойный для этого. В его темных вьющихся волосах застряли кусочки соломы. Наверно, только что возился со своими обожаемыми лошадьми. Я потянула носом – пахло от него… соответственно. Но, по правде говоря, мне этот запах даже нравился, хотя на всякий случай я скорчила гримасу.

Он взяв меня за руку и быстро повел сначала по нашей улице, а потом между домами вниз на побережье, туда, где вдоль лагуны Очень Большого Крокодила тянется ряд домиков на сваях, к которым ведут длинные деревянные мостки. Мы используем эти домики как уборные – во время отлива вода уносит нечистоты. Навстречу нам из одного такого домика выполз старый Квик, и Антар, который несся как угорелый, едва не сшиб его с ног. Тот в ответ что-то закричал нам вслед, размахивая своей узловатой палкой, но Антар даже не обернулся. Миновав лагуну, он вошел в воду и обогнул наполовину утонувшую в, море скалу Вилли. Вскоре стал виден небольшой темный грот, уходящий в толщу скалы. В него Антар, точно муравей гусеницу, и втащил меня следом за собой.

Мы долго шли по извилистому ходу, до пояса погрузившись в воду. После жары снаружи здесь стояла приятная прохлада.

Покачиваясь, вода отбрасывала полупрозрачные блики на каменные, покрытые плесенью стены. Время от времени навстречу нам из боковых ответвлений с щебетом вылетали крошечные птички с ярким оперением. Антар, в виде исключения, помалкивал и напористо шел вперед. Спустя некоторое время уровень воды стал снижаться, и мы оказались в небольшой пещере, свет в которую проникал сквозь отверстия в ее своде.

Антар пошарил взглядом по сторонам, опустился на колени рядом с большим валуном и стал быстро-быстро разгребать руками влажный песок. Это продолжалось, наверно, целую вечность. Мне стало скучно, и я сначала села, а потом откинулась спиной на песок. В конце концов он извлек из ямы какой-то предмет, завернутый в кусок плотного паучьего шелка и перевязанный веревкой.

– Что это? – спросила я, садясь.

– Увидишь, – коротко ответил он. Идем. После этого мы опять долго шли сквозь гору; Антар впереди, я за ним. На этот раз ход, однако, неизменно поднимался вверх. В одном месте я заметила, как что-то блестит в стороне от тропы, и, нагнувшись, подняла… Как же называются такие штуки? Красный камешек, оправленный в потускневший желтый металл, к которому прикреплен тонкий изогнутый крючок, тоже металлический. Украшение. Его, кажется, каким-то образом цепляли к носу… Нет, к ушам! Серьга, вот что это такое!

Что-то в этом роде я видела на картинке в одной из книг, но там серьги состояли из множества мелких блестящих колечек, которые крепились друг к другу, так что серьги свисали чуть не до плеч. И, конечно, там их было две. Я принялась ногой разгребать песок, надеясь найти вторую.

– Ну, что ты там застряла? – недовольно крикнул Антар откуда-то сверху.

Не отвечая, я продолжала искать, но безуспешно. И вспомнила между делом – для того, чтобы носить серьги, женщины протыкали себе уши. Попросту делали в них дырки. Все-таки в наших предках было много варварства, несмотря на все их достижения.

Антар молчал и это меня обеспокоило. Я спрятала серьгу в небольшую сумку, которые все мы обычно носим у пояса – вот и еще один экспонат для Дома Удивительных Вещей – и полезла дальше. Тропа круто уходила вверх и вскоре закончилась большим отверстием, через которое падали косые солнечные лучи. Я выбралась наружу и огляделась.

– 7

И не сразу поняла, где нахожусь, а когда сообразила, то невольно попятилась. В нашей части острова это самая высокая скала и называется она Веревка.

У нас все названия связаны с каким-нибудь событием, причем не обязательно значительным, чаще просто по какой-то причине памятным.

Так, про эту скалу рассказывают, что когда-то с нее спускался человек, а веревка, которой он привязался, лопнула. Человек упал на прибрежные скалы и разбился. Прежде наверх вела тропа – не изнутри, как шли мы, а снаружи – следы которой сохранились до сих пор. Но в некоторых местах она угрожающе обвалилась, и в последнее время считается, что на вершину Веревки забраться невозможно. Кроме того, поговаривают, будто это одно из запретных мест острова, где обитают духи. Как известно, такие слухи никогда не возникают на пустом месте, и мне сразу же стало не по себе.

Мы стояли на самом краю обрыва, и когда я посмотрела вниз, у меня захватило дух. Высокая скалистая стена круто уходила к берегу, усыпанному крупными валунами, между которыми лениво плескались морские волны. Океан, казалось, тянулся и тянулся без конца. Над темно-синей водой, залитой оранжевым золотом огромного, уже довольно низкого солнца, парили розовые в закатном свете чайки. Изредка то одна, то другая стремительно падали вниз и тут же взмывали снова, унося в клюве добычу.

Обернувшись, я увидела другую сторону Веревки, обращенную к суше. Вся она густо заросла деревьями, оплетенными яркими вьющимися растениями. Между деревьями видны были редкие зеленые прогалины. Тут и там порхали и перекликались между собой разноцветные птицы, большие и маленькие. В высокой траве гнили плоды манго и хлебного дерева, перезрелые желто-красные груши и кокосы. Еще ниже тянулись небольшие пятна полей батата и плантаций ананасов, а справа от них лежал наш маленький город.

Двухэтажные деревянные дома, в беспорядке рассыпанные посреди зелени, с этой высоты казались игрушечными. Слева от города, за полями и кустарником, начинался и уходил вдаль дремучий лес, такой же бескрайний, как океан.

Деревья, ярко-зеленые вблизи, с расстоянием сливались в однородную массу синевато-зеленого оттенка, у самого горизонта затянутую туманной дымкой.

Вид был, конечно, поразительный, но… Все знают, что просто так, ни с того, ни с сего, место запретным не становится. И что лучше этого запрета не нарушать.

– Как ты нашел эту тропу? – спросила я, поеживаясь от сильного прохладного ветра, – И с какой стати вообще мы сюда забрались, ведь все говорят…

Я замолчала на полуслове. Антар стоял у самого обрыва вполоборота ко мне, глядя на море и прижимая к глазам… очень странный прибор или инструмент.

Никогда не видела ничего подобного, даже на картинках в книгах. Он состоял из двух небольших ребристых, слегка расширяющихся к одному концу трубок с блестящими ободками, соединенных между собой тонкой изогнутой пластинкой. Трубки были черного цвета, хотя во многих местах краска облезла, и обнажился серебристый металл. Более узкие отверстия трубок находились друг от друга как раз на расстоянии глаз.

– Что это?

– Подойди сюда, – сказал Антар и протянул мне эту странную штуку. Я взяла ее и заглянула в отверстия трубок. Там что-то поблескивало. Приложи к глазам и посмотри. Только отойди от края, а то свалишься еще.

– Почему это?

– От неожиданности.

Я фыркнула, поднесла прибор к глазам и сквозь отверстия в трубках увидела что-то сине-зеленое, переливающееся, мутное.

– Постой-ка…

Антар выхватил у меня прибор и, поднеся его к глазам, слегка повернул трубки, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались вставлены внутрь других, более широких. Снова вложив мне в руки это удивительное устройство, он взял меня за плечи, развернул, и внезапно как будто прямо в двух шагах передо мной возникло лицо девочки лет трех с широко распахнутыми синими глазами и рыжими кудряшками.

– Ой! – вскрикнула я и чуть не выронила прибор. Что это? Как это?

Никакой девочки, конечно, рядом с нами не оказалось.

– Это такие как бы… очки, – объяснил Антар. Ты ведь видела очки в Доме Удивительных Вещей? – я кивнула. Там действительно есть очки, правда, всего с одним стеклом, но они ничуть не похожи на этот прибор. Ну вот, это то же самое, только сильнее. Там внутри, – он ткнул пальцем в одну из трубок, – тоже специальные стекла, и они делают так, что далекий предмет становится как бы ближе. Гораздо ближе. Вон…

– Откуда они у тебя? – перебила я его.

– Оттуда же, откуда и монеты. Рядом со скелетом нашел. Ты вон туда посмотри.

Он снова слегка переместил меня, Я поднесла эти странные "очки" к глазам и увидела… Сначала просто кусок изгороди, на котором висело что-то длинное, голубое.

Но потом, когда я пригляделась повнимательнее, стало ясно, что это… мое собственное нарядное платье! И вдруг его заслонила мохнатая фигура – это неторопливо проплыла куда-то по своим делам Королева Мэй. Я, точно притянутая неведомой силой, повела "очками" следом за ней.

Впервые в жизни я имела возможность рассмотреть ее как бы вблизи, и меня точно холодом обдало. С какой стати я вообразила, будто лицо нашей Королевы похоже на человеческое? Наверно, это произошло потому, что я никогда не смотрела на нее прямо; да что там прямо – на самом деле, я вообще видела ее лицо лишь мельком и всегда тут же стремилась опустить взгляд.

Сейчас, когда я могла видеть на нем каждую впадину, каждый бугорок, стало ясно, что его и лицом-то можно назвать лишь условно. Верхнюю часть головы покрывал блестящий черный мех, который вполне можно было принять за волосы. Сразу под ним шел костный выступ наподобие лба, а еще ниже – огромные, немигающие круглые глаза, черные и сверкающие. Между ними возвышался и уходил вниз еще один вырост, напоминающий длинный приплюснутый нос. С боков маленького, плотно сжатого рта выступали, загибаясь вниз, челюстные отростки – наверно, ими Королева и впрыскивала своим жертвам яд. Ничего похожего на шею видно не было – сразу под костистым подбородком начиналось ворсистое туловище. Когда она повернулась, выходя со двора, стали видны и другие глаза, расположенные вокруг всей головы.

Боже, какая страшная, в ужасе подумала я! И тут Королева Мэй резко повернула голову и, казалось, вперила прямо в меня свой холодный, нечеловеческий взгляд. Как будто почувствовала, что я смотрю на нее. А вдруг и в самом деле почувствовала? Я в испуге опустила "очки".

– Здорово, правда? – спросил Антар, который возбужденно приплясывал вокруг. Наверно, от нетерпения. Он тут же выхватил у меня прибор, навел его в сторону моря и снова протянул мне. А теперь взгляни туда.

Сначала я увидела лишь покрытую рябью мелких волн поверхность моря, на которое покачивалось что-то светлое… Листок? Нет, птичье перо.

– Да не опускай ты! – закричал Антар и схватил меня за руки. Подними повыше!

Я послушалась и увидела, как вдали, почти у самой линии горизонта, над водной гладью проступило что-то огромное, темное, затянутое плотной дымкой и потому трудно различимое.

– Видишь? Видишь? Понимаешь, что это такое? – воскликнул Антар.

Да, я поняла, что это такое. Сразу поняла – и сердце забилось часто, гулко. Поведя "очками" еще немного вверх, я увидела темный зазубренный край, высоко вздыбленный вверх в середине и полого опускающийся вправо и влево. Он отчетливо проступал на фоне золотистого неба. Никаких подробностей разглядеть с такого расстояния не позволяли даже "очки". Я опустила их, напряженно всматриваясь вдаль, и… не увидела ничего, кроме ровной глади моря и дымки у самого горизонта.

Я протянула прибор Антару, который тут же прильнул к нему.

– Это остров. Понимаешь, остров! – чуть ли не закричал он. Еще один остров и… – он оторвался от "очков" и перевел взгляд на меня. Что ты так смотришь?

– Антар, зачем тебе все это? – спросила я, села на теплую, нагретую за день скалу и обхватила руками согнутые в коленях ноги*

Он опустился рядом.

– Как – зачем? Что значит – зачем? Разве не интересно? Это же… Это же и в самом деле открытие! До сих пор мы думали, что, возможно, на свете ничего не осталось, кроме нашего острова. Ну, океан все затопил или еще что-то такое произошло. И вдруг вот он – еще один остров, а на нем…

– Ну, допустим, и впрямь еще один остров, – негромко сказала я, глядя в сторону моря и водя рукой по пористому камню. Но тебе-то что с того? Ты здесь, а он – там, и без этой штуки, – я кивнула на "очки", которые лежали между нами, – его даже не видно. Ты ведь не хочешь, чтобы всю твою семью съел Король Гренн? – он покачал головой. Ну вот, и забудь об этом острове.

Он продолжал качать головой, глядя на меня с таким странным выражением, что я даже слегка перепугалась. Не знаю, может быть, вечернее освещение сделало более резкими тени, но сейчас Антар выглядел старше. Нос заострился, твердая линия подбородка выделялась более отчетливо, плотно сжатые губы как будто утончились, а в глазах горел почти безумный огонь.

– Нет, ни за что, – тоже еле слышно произнес он, но так убежденно или, скорее, так упрямо, что у меня мурашки побежали по коже. Я… Я не хочу прожить на этом проклятом острове всю жизнь, точно в тюрьме. Лучше умру.

– Знаешь, Антар, ты, по-моему, малость не в себе, – сказала я, снова переведя взгляд в сторону моря. И, наверно, разумнее будет ответить тебе "нет". Если ты, конечно, еще помнишь, какой вопрос задавал мне. Ты просто не можешь жить спокойно и, без сомнения, свернешь себе шею, рано или поздно. Скорее рано, по-моему, – я снова взглянула на Антара, и сердце у меня сжалось, до того несчастный, до того убитый сделался у него вид. Ну, зачем ты травишь себе душу? – уже мягче спросила я. Тебе ведь известно, что они, – я оглянулась через плечо, словно боялась, что Пауки и тут могут нас услышать, – никогда не отпустят людей от себя. И тебе прекрасно известно, что даже думать об этом опасно. Король Гренн…

Антар презрительно скривил губы. – Гренн… – начал было он, но тут я вскочила.

– Перестань! И не смей говорить просто "Гренн"! Король Гренн, понимаешь? Король!

Он тоже встал и сказал неожиданно спокойно:

– Дурочка. Ну, подумай сама, какие они короли, какие королевы? Просто очень большие пауки, обладающие этими… как их… телепатическими способностями. И все.

– Перестань… Замолчи… – вся дрожа, пробормотала я еле слышно, но его, конечно, было уже не остановить.

– Да этих "королей" и "королев" они выудили из нашего же собственного сознания, неужели не ясно? Ну, не из нашего с тобой, конечно. Я имею в виду тех людей, на которых они в самом начале наткнулись. Покопались у них в мозгах, нашли там такое понятие – "король" – и поняли, что оно означает для человека. Ну, думают, то, что надо. И мы теперь будем называться "королями" да "королевами".

В его голосе звучало столько презрения, а на лице появилось такое взрослое выражение твердой убежденности в правоте своих слов, что я просто ни глазам, ни ушам не верила. И поняла, что спорить с ним совершенно бесполезно.

– А что касается нашего Гренна, – последнее слово Антар произнес подчеркнуто громко и упрямо вскинул подбородок, – то вот кого я уж и вовсе не боюсь. Ты же знаешь, он пьяница. Его давно не интересует, о чем мы думаем. Его не интересует ничего, кроме тлинки. И слава богу.

– Тс-с-с… – Я снова испуганно оглянулась. Антар, ты все, все понимаешь неправильно. Вспомни – люди же не в состоянии жить своим умом. Думаешь, от чего случилась Беда, от чего все они перемерли? Наверняка изобрели какую-нибудь совсем уж разрушительную гадость или… или просто устроили такую бойню, что не осталось ни победителей, ни побежденных. Даже здесь, на этом крохотном клочке суши, когда вокруг творилось бог знает что и, казалось бы, самое время было сплотиться, они продолжали убивать друг друга. Да если бы не Пауки… – Он открыл было рот, но я подняла руку, останавливая его. Если бы не Пауки, наверно, и нас с тобой на свете не было бы. А что касается Короля Гренна, – я тоже подчеркнуто выделила два последние слова, – то, может, он болен, и сок тлины для него как лекарство. А ты сразу… пьяница…

– Нет, Марта, это ты все понимаешь неправильно, но я тебя не виню, – снова очень серьезно, очень по-взрослому сказал Антар. Потому что ты не знаешь того, что знаю я. Гренн – пьяница, самый настоящий пьяница. У него вот тут, – он похлопал себя по лбу, – уже давно все как в тумане. И с каждым днем ему надо этого мерзкого пойла все больше. У нас весь дом провонял тлиной, отец только и делает, что варит, да процеживает, да настаивает. А мать с сестрами целыми днями ищут эти проклятые корешки… Внезапно меня осенило.

– Слушай, ты что, надеешься, что сможешь сбежать, а Король Гренн этого и не заметит? – спросила я, чувствуя, как у меня оборвалось сердце.

Если это правда… Бедный, бедный Антар! И все его родственники… тоже бедные…

Он снова сел и, потянув меня за руку, заставил сесть тоже. Я почувствовала, что дрожу; наверно, потому, что здесь, наверху, было очень прохладно. Антар обхватил меня одной рукой за плечи и прижал к себе. От его тела исходило ощущение тепла и силы.

Внезапно на глаза навернулись слезы. Я крепилась, сдерживая их; не хотела, чтобы он видел. Такой дурак не стоит того, чтобы из-за него плакать. – Нет, на это я не надеюсь, – ответил он. И я, конечно, никогда не подставлю своих родных под удар, никогда не сбегу просто так, как бы мне этого ни хотелось. У меня другое на уме.

– 8

Антар замолчал и кинул с обрыва камень. Послышались глухие удары. Камень падал, отскакивая от скалы, и это длилось, казалось, целую вечность. Потом, наконец, раздался далекий всплеск.

– Только я еще до конца не продумал, как действовать. Может, стоит попросить разрешения… Ну, чтобы меня отпустили, скажем, обследовать этот остров.

– Разрешения? У кого?

Нет, он определенно сошел с ума. Слезы куда-то исчезли, так и не пролившись. Действительно, с какой стати жалеть человека, который сам нарывается на неприятности? Сам, собственными руками копает себе яму?

– Вот это я еще тоже не решил. Наверно, у Королевы Моок, так будет надежнее. Если она отпустит меня, Гренн и не пикнет. И никто другой не посмеет ей возражать. Но вот как к ней подступиться?

Королева Моок была среди наших властителей самой старой и, возможно поэтому, самой главной, хотя никакого особого официального положения не занимала. Ну, по крайней мере, так нам казалось. У Пауков вообще возраст имеет огромное значение; некоторые вещи совершенно недопустимы по отношению к старшим, а самые старые пользуются всеобщим и безоговорочным уважением.

С мнением Королевы Моок, к примеру, не просто считаются – ему повинуются беспрекословно. Никто из Пауков, ясное дело, нам об этом не говорил, они таких вещей с людьми никогда не обсуждают. Однако существуют мелочи, которые трудно не заметить и о которых тут же становится известно всем. Такое отношение к своим старшим – еще одна черта, которая мне в Пауках нравится.

В отличие от них, люди зачастую относятся к старикам пренебрежительно, почти как к… слабоумным. Поэтому весь огромный опыт, накопленный старшими, у нас сплошь и рядом пропадает втуне, в то время как Пауки в полной мере используют этот кладезь мудрости.

Да, слово Королевы Моок могло бы открыть дорогу Антару, но она никогда в жизни не отпустит его! Может, она даже и слушать его не станет, а съест сразу, безо всяких разговоров, чтобы другим неповадно было. Ну, или не сама съест, кому-нибудь еще из своих отдаст; она, говорят, теперь уже ест совсем мало. Но главное – зачем Паукам еще один остров, когда и на этом полным-полно необследованного пространства? Тем более, что они и его-то не рвутся изучать и осваивать, а заставляют людей отвоевывать у леса только по мере необходимости. Они начисто лишены того необъяснимого и непобедимого любопытства, которое толкает людей вроде Антара без какой бы то ни было необходимости повсюду совать свой нос.

Эти доводы казались настолько очевидными, что я просто диву давалась: и как это Антар, парень, вроде бы, неглупый, может всерьез строить такие дурацкие планы? Но я не стала ничего говорить, потому что чувствовала – это бесполезно. Он был как одержимый.

– Или можно по-другому попробовать, – задумчиво продолжал Антар и опять надолго умолк, точно уснул с открытыми глазами.

По-видимому, ему было совершенно безразлично, что я никак не прореагировала на его слова. Тем более нет никакого смысла высказываться.

В тихом вечернем воздухе отчетливо прозвучал звон колокола – раз, другой, третий. Звуки медленно таяли, уплывая вдаль.

Досиделись мы; уже вот-вот начнется вечерняя Встреча.

– Как это по-другому? – спросила я, но уже безо всякого интереса, просто чтобы заставить его очнуться.

– С помощью нашей Инес, – ответил Антар, после чего мне стало окончательно ясно, что он попросту сошел с ума.

– Твоей сестры, что ли? – он кивнул. Ну, о чем, в таком случае, с ним вообще разговаривать? Девятилетняя девочка в состоянии помочь ему сбежать от Пауков на другой остров! Это же надо до такого додуматься. – Ну-ну… Пошли? Слышишь – звонят.

– Сейчас, погоди еще немного. Все равно опоздали. Так вот, Инес… – он искоса взглянул на меня и замолчал, словно не был уверен, стоит ли продолжать; но потом все же договорил. – Инес может "слышать" мысли пауков не хуже, чем они наши.

– Да ты что! Разве такое возможно?

– Значит, возможно. Вот откуда мне известно, что Гренн – пьяница. И… многое другое. Я даже хотел попросить сегодня Инес покопаться в мозгу у Королевы Мэй. Ну, чтобы понять, что она насчет тебя замышляет. Но потом не решился. У вашей-то Мэй с головой все в порядке. Кто знает, вдруг она сможет… почувствовать, если Инес станет ковыряться у нее в голове?

– Да уж, пожалуйста, не надо! – воскликнула я. – И как только тебе приходит в голову даже думать о таких вещах, не посоветовавшись со мной?

– Вот я и советуюсь, что ты возмущаешься? – он обезоруживающе улыбнулся. – Так вот, наша малышка… я имею в виду Инес… недавно пошла еще дальше. Она попробовала сама воздействовать на Гренна.

Я едва не задохнулась от удивления и возмущения, но в то же время была заинтригована и отчасти даже восхищена смелостью маленькой девочки.

Можно не сомневаться, даже "подслушивать" Пауков, и то дело опасное, при их-то великолепно развитых телепатических способностях. А уж пытаться воздействовать, каждое мгновение рискуя быть обнаруженной! Я недоверчиво покачала головой.

Вообще-то я знала, что бывают люди, способные "слышать" мысли других. Моя собственная бабушка Нана, среди прочих достоинств, обладала и таким свойством. Правда, она никогда не говорила, что в состоянии проделывать такую штуку с Пауками. Или в самом деле не могла, или просто осторожничала…

Интересно, как все это начиналось у Инес? Может, она случайно "услышала" какую-нибудь странную, нечеловеческую мысль и сообразила, что она принадлежит Королю Гренну? Ну, а потом стала "вслушиваться" уже сознательно… Если, конечно, это все не фантазии, ее или Антара.

Давно замечено, что тот, кто обладает какими-нибудь необычными свойствами, как бы несет определенную печать этого на своей внешности или характере. Бабушка Нана, к примеру, много чего умела и вообще была чудесным человеком, но… не взрослым каким-то. Никогда не забуду, как она вместе с Питом лазила по деревьям и стреляла из рогатки, а со мной с удовольствием играла в дочки-матери.

Сидим мы с ней, бывало, на полу, как две подружки, и шьем из лоскутков наряды для кукол. Это было здорово, но даже тогда казалось немного странным; ни одна другая знакомая мне бабушка так себя не вела. Нана была маленькая, худенькая, с острым носом, веселыми голубыми глазками и большим родимым пятном на левой щеке. Вот она, печать.

Так вот, Инес тоже странная девочка. В школу ходит, когда вздумается. То не может ответить на простой вопрос, то вдруг выдаст такое, что все только руками разводят. Иногда целыми днями, а то и неделями ни с кем не разговаривает, да и вообще держится особняком. Я никогда не видела ее в обществе подружек.

Может быть, потому, что она сильно хромает – от рождения левая нога у нее слегка вывернута набок и короче правой – и стесняется своего недостатка. Хотя вряд ли стесняется; характер не тот.

Даже в ее внешности ощущается что-то диковатое – бледное треугольное личико, густые черные волосы, похожие на конскую гриву. Горящие черные глаза, взгляд исподлобья, серьезный, недетский.

Не исключено, что она и впрямь может делать то, о чем говорил Антар. По крайней мере, в отношении Инес мне нетрудно было в это поверить.

– Вот я и думаю… – продолжал он. – Может, она сумела бы как-то воздействовать на Гренна, чтобы он… ну, не заметил моего отсутствия? А я тем временем сплавал бы на тот остров, у меня уже и лодка припрятана. И, если там все спокойно, потом вернулся бы… за тобой. А, Марта?

Ничего не отвечая – стоило ли вообще обсуждать все эти глупости? – я попыталась выскользнуть из-под его руки, но он не отпустил меня. Наоборот, сильнее притянул к себе и прошептал на ухо: – Ни о чем не беспокойся, слышишь? Я не такой дурак, как ты, наверно, думаешь. И не стану лезть на рожон. Я собираюсь жить долго-долго… с тобой. И чтобы у нас было много детей, – я едва не расхохоталась, – и чтобы никого из них никакая тварь не могла сожрать только за то, что он забежал не в ту комнату. Понимаешь?

Смех застрял у меня в горле. Я его понимала, очень хорошо понимала.

Перед глазами тут же возник маленький кудрявый Янг, уже мертвый, медленно вращающийся в своем саване из паутины – точно чайка, которую я видела сегодня утром в комнате Королевы Мэй. Но… Думаю, Антар и сам в глубине души осознавал, что эти разглагольствования не больше, чем пустые мечты. В том числе, и вся его болтовня о наших детях. Что я, с ума сошла за него замуж выходить? Он всю жизнь будет бродить неизвестно где, пока не сгинет в болоте или не вытворит что-нибудь такое, от чего у Пауков лопнет терпение, и они съедят его.

Много детей, надо же! Да он о них даже и не вспомнит, если ему в голову придет какая-нибудь очередная дурацкая идея.

– Зачем ты мне все это рассказал? – разозлившись, спросила я. – Ты понимаешь, что тем самым ставишь меня под удар? Что, если Королева Мэй вздумает покопаться в моих мыслях? К примеру, завтра утром. Она-то ведь уж точно не пьет.

– Очень ей нужно знать, о чем ты думаешь, – сказал Антар не слишком уверенно и встал, потянув меня за собой. – Для нее важно, чтобы ты вела себя послушно, как хорошо натасканный крыс. А рассказал я, чтобы ты знала, что тебя ждет.

Нет, но что он о себе воображает?

– Я, по-моему, никаких обещаний тебе пока не давала, – тут же взвилась я.

Но Антар, как это нередко случается, проигнорировал мои слова и продолжал как ни в чем не бывало:

– Хотя вообще-то Инес научила меня одному фокусу. Могу поделиться опытом.

Говоря все это, он заворачивал в тряпку и перевязывал веревкой свои удивительные "очки". Мне ужасно хотелось взглянуть в них еще раз. Увидеть, к примеру, что сейчас происходит "у якоря"; на вечерних Встречах там всегда горят яркие светильники, так что сгущающиеся сумерки не помешали бы все как следует рассмотреть. Но было уже слишком поздно. А ведь нам предстояло еще пройти через всю гору, да к тому же в полной темноте.

– Все очень просто. Если не хочешь, чтобы копались в твоих мыслях, повторяй про себя какую-нибудь считалочку. Или песенку. Или стихи. В общем, что-нибудь такое… привязчивое, что паукам покажется полной бессмыслицей и что легко повторять снова и снова. "Эники-беники ели вареники…" Ну, в этом роде, поняла? – он спрыгнул в яму, помог мне спуститься и крепко взял за руку. – Пошли. Не бойся, я тут каждый камень знаю.

– 9

Только поначалу казалось, что в пещере совершенно непроницаемый мрак. В своде было множество щелей, и, когда глаза привыкли, кое-что все же стало можно различить. К тому же, взошла луна, и в некоторых местах на полу мелькали серебристые пятна, похожие на россыпи тех самых найденных Антаром "монет". Но все равно мы шли ужасно долго, а потом еще столько же он закапывал свои "очки". По дороге я пыталась втолковать ему, как бессмысленно и опасно то, что он задумал. Антар молчал, словно воды в рот набрал, но, конечно, не потому, что был согласен с моими доводами. Скорее всего, просто думал о своем и ничего не слышал.

Мы все же завернули на Встречу "у якоря". Ненадолго, она как раз уже заканчивалась.

Наш город расположен на высоком плато, чтобы морские волны даже в очень сильный шторм не могли захлестнуть его. В самом центре, рядом с небольшой деревянной церковью, есть очень приметная и удобная площадка, где и проходят наши Встречи. Это единственное место – по крайней мере, в нашей части острова – которое вымощено камнями и потому не раскисает даже в сезон дождей, когда все тропинки превращаются в непроходимое грязевое месиво.

Здесь и впрямь стоит большой черный якорь, снятый с одного из затонувших кораблей. И еще тут к врытым в землю сваям прибиты две длинные деревянные скамьи, расположенные под углом друг к другу, позади которых довольно высоко установлены перекладины, тоже деревянные.

На одной из них висит судовой колокол, а на другой по всей длине укреплены светильники, которые зажигают по вечерам. Собирая всех на Встречи – а также по другим поводам, когда возникает такая необходимость – в этот колокол бьет звонарь.

Сейчас это Фидель, из гнезда той самой Королевы Моок. Он, что называется, не в своем уме и, кстати, тоже обладает необычным свойством, а именно, временами начинает прорицать; правда, очень сбивчиво и туманно. Но недомыслие не мешает ему прекрасно справляться с обязанностями звонаря. Поразительно, но он умеет удивительно точно определять время по солнцу и. другим природным явлениям. Никто не может понять, как это у него получается, причем совершенно независимо от погоды. Я не раз видела, как Фидель стоит, подняв указательный палец и словно ожидая чего-то. Знака или, может быть, сигнала, который способен воспринять только он один. Стоит, стоит, а потом вдруг как потрусит к колоколу и начинает звонить. Он настолько точен, что все остальные определяют время по нему. Часов в нашем городе нет ни у кого, если не считать одних, сломанных, в Доме Удивительных Вещей и солнечных, установленных здесь же, на площади. Но они, само собой, показывают время не всегда.

На Фиделя посмотришь – и сразу ясно, что у него с головой не в порядке. Лицо довольно приятное, но глаза как бы затянуты слегка мутноватой пленкой, взгляд рассеянный, а рот обычно или полуоткрыт, или вдруг ни с того, ни с сего начинает гримасничать. Ну и, конечно, одежда. Кажется, Фидель никогда не переодевается, хотя, по-видимому, это все же не так, потому что выцветшая рубаха и такие же длинные бесформенные штаны грязными не выглядят и аккуратно залатаны кусками разноцветной ткани. Наверняка мать за ним приглядывает, они вдвоем с ней живут.

Рубаха у него сверху донизу увешана всякими "украшениями"; их Фидель сам отыскивает неизвестно где или ему дарят наши кладоискатели, ныряльщики и просто сердобольные женщины, которым хочется сделать убогому приятно. Это и деревянные пуговицы, украшенные резными рисунками, и полупрозрачные, издающие легкий звон колокольчики синереллы, растущей только в труднодоступных болотистых местах, и вязаные розочки, и кусочки застывшей смолы, и разноцветные ленточки, и даже есть одно колечко из желтоватого металла, и много чего еще. Разглядывать Фиделя почти так же интересно, как экспонаты нашего музея.

Он не только умеет точно определять время, когда пора звонить, но и знает, сколько раз нужно ударить в колокол в зависимости от того, по какому поводу Встреча.

Если кто-нибудь умирает своей смертью, то десять раз, если родится ребенок – семь, а в случае чрезвычайного происшествия – двадцать один раз. Обычная Встреча знаменуется тремя ударами колокола, а перед началом воскресной службы в церкви Фидель звонит пять раз и делает три круга по площади; так повторяется трижды.

Когда мы с Антаром пришли на площадь "у якоря" (или "под колоколом", как иногда говорят), старая Сара уже, к сожалению, закончила читать очередную главу своего романа. Она начала сочинять его пару лет назад, и всем так понравилось, что с тех пор Сара трудится без передышки, за исключением, правда, тех дней, когда плохо себя чувствует. Герои романа – люди из того далекого благополучного времени, которое было до Беды.

Там у Сары совершенно фантастическая смесь из графов и княгинь, добрых разбойников и злых богачей, замков и драконов, невероятных машин и невиданного оружия. Подробности, насколько я понимаю, частично взяты из книг, а частично выдуманы. Но главное в этом романе – любовь. Каждый раз, вернувшись со Встречи, все спешат поделиться услышанным с домашними, а потом вместе с ними ломают себе головы, удастся ли, скажем, прекрасной графине Амалии встретиться со своим женихом Моррисом или им опять что-нибудь помешает.

Сейчас Керн играл на дудочке, Эдна потряхивала бубном, а рядом с ними упоенно и невпопад лупил в барабан… наш Вандер. Он-то что здесь делает, интересно? Несколько пар танцевали, и среди них барабанщик, очень красивый парень по имени Кайл, который чуть не каждый месяц заводит себе новую подружку. Остальные сидели на скамейках и переговаривались, поглядывая на них.

Вандер упорно делал вид, что не видит меня. Боялся, наверно, как бы его не прогнали домой. Я и впрямь собралась это сделать, но Антар ухватил меня за руку и не пустил.

– Оставь его, – сказал он, с улыбкой глядя на моего брата. – Не порть парнишке удовольствие. Часто ли выпадает такая удача? Ишь, как старается, аж в ушах звенит.

Действительно, подумала я и ободряюще помахала Вандеру. Он тут же разулыбался во всю ширь – заметил, однако – и еще яростнее забухал в барабан.

Мы с Антаром остановились в стороне.

Площадка, как обычно, была усыпана лепестками цветов, по лицам собравшихся скользили причудливые тени, в небе плыла почти полная луна, то и дело пропадая за лохмотьями рваных облаков. Вид танцующей Жанны в длинном розовом платье напомнил мне мое собственное, голубое, и утренний разговор с Королевой Мэй. Внезапно мне стало ужасно не по себе. С чего, в самом деле, я решила, будто она собирается отвести меня к Королю Тимору? Глупость какая! Нет, тут что-то совсем другое, что-то… скверное. Не знаю, почему, но впервые за весь день я по-настоящему испугалась.

Как будто прочтя мои мысли, Антар сказал:

– Ох, не нравится мне вся эта история с вашей Мэй. А тут еще отец велел сестрам и матери завтра отправляться за этой проклятой тлиной, а они боятся ходить в лес без меня.

– Иди, со мной все будет в порядке, – против воли голос у меня прозвучал как-то… бесцветно. – Да и чем ты сможешь помочь?

Антар внимательно посмотрел на меня и покачал головой.

– Нет, с утра уж точно никуда не пойду. Подождут, ничего не случится. В крайнем случае скажу, что нога опять разболелась, или еще что-нибудь придумаю, – года два назад он объезжал норовистого жеребца и сломал ногу, когда тот в очередной раз сбросил его. Наши врачи все сделали как следует – зашили и обработали раны, поставили на место сломанные кости, обложили ногу глиной, которая, схватившись, затвердела, точно каменная. Но, как говорится, из разбитой чашки целую не сделаешь, как ни старайся, и временами нога у Антара побаливала. – Знаешь что? Завтра я буду ждать тебя позади розовых кустов, который растут на границе наших дворов. Подай знак, если появится возможность, ладно? Чтобы я понял, как поворачивается дело.

– Пошли домой, – только и сказала я. Мы обогнули площадку. Проходя за спиной Вандера, я наклонилась и шепнула:

– Не задерживайся, а то мама станет волноваться.

В ответ он лишь на мгновение поднял на меня счастливые глаза и закивал стриженой головой.

Уходя, мы наткнулись на Фиделя, который сидел на пне немного в стороне, неотрывно глядя на пламя светильников. Он может смотреть на огонь, не мигая. Однако при виде нас Фидель внезапно вскочил.

– Дженни, спасибо тебе, Дженни, – пролепетал он и несколько раз низко поклонился мне.

Фидель всех женщин зовет Дженни, а мужчин никогда не называет по имени.

– За что? – вырвалось у меня.

Хотя я, в общем-то, понимала, что мой вопрос не имеет смысла. Его слова ничего не значат; просто очередной плод больной фантазии.

– Дорога на тот свет долгая, идти одному боязно, – Фиделя передернуло. – Но я знаю, Дженни, ты вернешься оттуда и проводишь меня.

– Заткнись, ты… – прошипел Антар, но я схватила его за руку и потащила за собой. Отойдя на некоторое расстояние, я оглянулась. Фидель исчез. – Не обращай внимания, – попытался успокоить меня Антар. – Он же сумасшедший. Его слова ничего не значат.

Конечно. Конечно, Фидель сумасшедший, и его слова ничего не значат. Или значат, но что-то совсем не то, что мы в них слышим. Наверно, надо быть таким же сумасшедшим, чтобы разгадать смысл его темных высказываний.

Но настроение у меня испортилось окончательно.

– 10 Удивительно, но когда я пришла домой, Вандер был уже там и как ни в чем не бывало уплетал за обе щеки. Мама, как водится, уже начала волноваться, куда это я пропала. Она нагрела воды, и я залезла в большую деревянную лохань, которую отец сделал специально для купания. Сидела там, пока вода почти совсем не остыла. Потом быстро вымыла волосы и вымылась сама. Пока я переодевалась во все чистое, мама что-то лепетала, показывая мне платье, обшитое кружевами, но я едва взглянула. Сказала, что устала, и легла.

На душе было ужасно скверно. Легче стало только после того, как я помолилась. Это всегда помогает. В конце концов, богу виднее, что для меня лучше. С тем я и уснула.