Останови мое падение

ЕВ'ГЕНИЙ

Аннотация:

(Eugene) — 1990 год.

Богатая бездетная пара консультируется с ведущим генным инженером по поводу создания идеального ребёнка. Генетик убеждает потенциальных родителей, что профинансировав новейшие исследования, они не только помогут своему ребёнку стать лучшим из лучших, но и обеспечат ему в будущем грандиозные свершения.

– Я гарантирую вам. Я могу сделать вашего ребенка гением.

Сэм Кук (бакалавр медицинских наук, магистр, доктор медицины, член Королевской австралийской коллегии врачей, доктор делового администрирования) перевел крайне уверенный взгляд с Анжелы на Билла, потом снова на Анжелу, как будто призывая возразить ему.

Наконец, Анжела откашлялась.

– Как? – спросила она.

Кук полез в ящик стола и вытащил маленький фрагмент человеческого мозга, помещённый между слоями плексигласа.

– Вы знаете кому это принадлежало? Угадайте с трёх раз.

Билл внезапно почувствовал тошноту. Ему не нужно было трёх раз, но он не открывал рта. Анжела покачала головой и нетерпеливо сказала:

– Понятия не имею.

– Выдающийся, величайший аналитический ум двадцатого столетия.

Билл наклонился вперёд и спросил, потрясённый, но заинтересованный:

– К‑как вы это сделали?

– Как я его добыл? Ну, предприимчивый парень, делавший вскрытие, ещё в тысяча девятьсот пятьдесят пятом, взял этот мозг, как сувенир, перед кремацией. Естественно, разные группы засыпали его просьбами о частях мозга для изучения, поэтому, спустя годы, мозг был разделён и разбросан по всему миру. В какой‑то момент, списки владельцев пропали, так что большая часть фрагментов, фактически, исчезла. Однако, некоторые образцы несколько лет назад выставлялись на аукционе в Хьюстоне, вместе с тремя бедренными костями Элвиса Пресли. Думаю, кто‑то распродавал свою коллекцию. Естественно, мы здесь, в «Человеческом Потенциале», сделали ставку на лучший фрагмент мозга. Полмиллиона долларов США. Не могу припомнить, сколько вышло за грамм, но это стоило каждого цента. Потому, что мы знаем тайну. Глиальные клетки.

– Г‑г г‑г?

– Они создают нечто вроде структурной матрицы, в которую внедрены нейроны. Кроме того, они выполняют некоторые активные функции, пока не вполне понятные, но известно, что чем больше глиальных клеток на нейрон, тем больше соединений между нейронами. А чем больше соединений между нейронами, тем сложнее и мощнее мозг. Вы следите за ходом моих мыслей? Ну вот, в этой ткани, – он поднял образец, – почти на тридцать процентов больше глиальных клеток на нейрон, чем вы найдёте у среднего кретина.

Лицевой тик у Билла внезапно вышел из‑под контроля, и он отвернулся, издавая тихие звуки страдания. Анжела подняла взгляд на развешанные по стене дипломы в рамках и обратила внимание на то, что некоторые из них – от частного университета на Золотом побережье, который обанкротился больше, чем десять лет назад.

Ей по‑прежнему было боязно отдавать будущее своего ребёнка в руки этого человека. Экскурсия по мельбурнскому отделению фирмы «Человеческий потенциал» производила впечатление; от банка спермы до комнаты для родов – везде поблескивала аппаратура, и конечно же, всякий располагавший, стоящими многие миллионы долларов суперкомпьютерами, техникой рентгеновской кристаллографии, масс‑спектрометрами, электронными микроскопами и тому подобным, должен был знать, что делает. Но у неё возникли сомнения, когда Кук показал им свой проект с животными: три молодых дельфина, ДНК которых содержала перенесенные участки человеческих генов. («Неудавшихся подопытных мы съели», – сказал он по секрету, аппетитно причмокнув.) Задача была изменить физиологию их мозга таким образом, чтобы они могли овладеть человеческой речью и образом мышления, и хотя, строго говоря, это было достигнуто, Кук не сумел ей объяснить, почему эти существа способны изъясняться только стишками.

Анжела отнеслась к серым дельфинам скептически.

– Откуда такая уверенность, что это окажется так же просто?

– Конечно же, мы провели эксперименты. Мы обнаружили ген, который кодирует фактор роста, определяющий соотношение глиальных клеток к нейронам. Мы можем контролировать степень, до которой этот ген включен, и, следовательно, насколько синтезируется фактор роста, а значит, контролировать соотношение. Пока получилось сократить его на пять процентов, и в среднем это привело к снижению IQ на двадцать пунктов. Таким образом, с помощью простой линейной экстраполяции, мы увеличим соотношение до двухсот процентов.

Анжела нахмурилась.

– Вы преднамеренно производите детей с пониженным интеллектом?

– Расслабьтесь. Их родители хотели получить олимпийских атлетов. На самом деле, эти дети не потеряют двадцать пунктов, вероятно, это поможет им справиться с тренировкой. Кроме того, нас устраивает баланс. Одной рукой даем, другой отбираем. Это всего лишь справедливость. И наша экспертная система по биологической этике считает это совершенно нормальным.

– Что вы собираетесь отобрать у Евгения?

Кук словно обиделся. Он знал своё дело; благодаря карим глазам и его профессиональным достижениям, лицо его красовалось на глянцевых обложках десятка журналов.

– Анжела, Ваш случай – особенный. Ради вас, Билла и Евгения я готов пойти против всяких правил.

* * *

Когда Биллу Куперу было десять лет, он целый месяц копил карманные деньги и купил лотерейный билет. Первый приз составлял пятьдесят тысяч долларов. Когда мать узнала о его поступке, а она узнавала всегда, то спокойно произнесла:

– Знаешь, что такое азартные игры? Азартные игры – это нечто вроде налога: налога на глупость. Налога на жадность. Деньги переходят из рук в руки случайным образом, но чистый денежный поток всегда течет в одном направлении – правительству, операторам казино, букмекерам, преступным синдикатам. Если тебе случится выиграть, ты выиграешь не у них. Они по‑прежнему будут получать свою долю. Ты выиграешь у всех бедных неудачников, вот и все.

Он её ненавидел. Она не отобрала билет, не наказала его, даже не запретила ему снова покупать билеты, она просто высказала своё мнение. Единственная проблема была в том, что он, как обычный десятилетний ребёнок, не понимал и половины того, что она говорила. Он не мог оценить её аргументы, не говоря уж о том, чтобы возражать. То, что она говорила, было для него слишком сложно. С таким же успехом она могла бы авторитетно объявить – ты тупица и жадина, ты неправ. Его почти до слёз расстраивало, что она добивалась такого эффекта, оставаясь столь спокойной и рассудительной.

Он ни цента не выиграл по этому билету, и не купил другой. К тому времени, как он ушёл из дома, восемь лет спустя, и устроился на работу оператором ввода данных в Департаменте социальной защиты, государственные лотереи всё ещё были, но проводились по новой схеме. Участники отмечали цифры на билете, в надежде, что их выбор совпадёт с номерами шаров, которые выбросит машина.

Билл признавал, что этот выбор – циничная уловка, придуманная, чтобы тихо намекнуть людям, не знакомым со статистикой, что теперь они могут увеличить шансы выиграть, используя навыки и стратегию. Никто больше не должен был иметь дело с постоянными цифрами на лотерейных билетах. Можно было свободно ставить крестики в ячейках, любым способом, как угодно. Иллюзия наличия контроля привлекала больше игроков, и следовательно, больше денег. И это было мерзко.

Телереклама этой игры была самым грубым и тошнотворным зрелищем, какое он когда‑либо видел, с улыбающимися идиотами, впадающими в нелепую эйфорию, когда на них каскадом сыпались деньги, с черлидершами, размахивающими помпонами и с безвкусными световыми спецэффектами на экране. Всё это монтировалось с изображениями яхт, шампанского и лимузинов с водителями. Его это смешило.

Однако. Существовало и третье направление. Реклама на радио была не такая тупая, предлагая моментально разбогатевшим заманчивые сценарии мести. Высели своего домовладельца. Уволь своего босса. Купи ночной клуб, в который тебя не пустили. Игра на глупости и жадности провалилась, но месть задевала за живое. Билл понимал, что им манипулируют, но и не мог отрицать, что перспектива провести следующие сорок два года, набирая на клавиатуре всякое дерьмо (или что‑то ещё, что требуют делать изменяющиеся технологии от разных недоумков, если он ещё не совсем отстал от жизни) и платить большую часть своей заработной платы за аренду жилья без малейшего шанса вырваться – это слишком невыносимо.

Вот так, вопреки всему, он уступил. Каждую неделю он заполнял купон и платил налог. Он решил, что это не налог на жадность, а налог на надежду.

Анжела работала на кассе в супермаркете, рассказывая клиентам куда вставлять платёжные карты, и поправляла положение банок и коробок, если сканер не мог обнаружить штрих‑код (компания «Хитачи» уже выпустила устройство, способное это делать, но Министерство обороны США тайно скупало их в надежде помешать кому‑то ещё получить доступ к программному обеспечению для распознавания образов). Билл всегда нёс свои продукты к её кассе, какой бы длинной ни была очередь, и однажды ему удалось преодолеть свою патологическую застенчивость ровно настолько, чтобы пригласить её на свидание.

Анжела не возражала против его заикания или любой из его других проблем. Несомненно, он эмоционально покалечен, но при этом достаточно красив, в целом добр, и слишком углублён в себя, чтобы быть вспыльчивым или придирчивым. Скоро они встречались регулярно, чтобы заниматься теми грязными, но несколько приятными делами, вряд ли придуманными, чтобы передавать между ними человеческий или вирусный генетический материал.

Однако, никакое количество латекса не может помешать сексуальной близости забросить якоря в другие части их мозгов. Поначалу никто из них не надеялся на длительные отношения, но проходили месяцы, и ничто их не заставляло расстаться, их желание друг к другу и не думало ослабевать, а они всё больше привыкали и к другим сторонам внешнего вида и поведения друг друга.

Было ли это сближение чистой случайностью, или его причиной был их предыдущий опыт, или, наконец, имело место совпадение на генетическом уровне – трудно сказать. Возможно, в некоторой степени, этому способствовали все три фактора. Так или иначе, они зависели друг от друга всё сильнее, пока не стало казаться, что вступление в брак намного проще, чем разрыв, и почти так же естественно, как взросление или смерть. Но если прежде такие, как Билл и Анжела, жили долго, плодились и размножались, то сейчас говорить об этом можно было только теоретически – совместный доход пары едва превышал черту бедности, о детях не могло быть и речи.

Шли годы, и информационная революция продолжалась. Их первоначальные рабочие места исчезли, но обоим каким‑то образом удалось зацепиться за работу. Оптический распознаватель символов вытеснил Билла, но его перевели в компьютерщики, что означало замену тонера в лазерных принтерах и борьбу с застрявшими канцелярскими скрепками. Анжела стала супервайзером, а это означало, пресекать кражи в магазине. Воровство как таковое было невозможным (супермаркеты теперь заполнены, принимающими платежные карты, торговыми автоматами), но ее присутствие нужно для предотвращения вандализма и уличного грабежа (настоящий охранник обошелся бы дороже), и она помогала любым покупателям разбираться, какие кнопки нажимать.

В отличие от этого, их первый контакт с биотехнологической революцией был добровольным и полезным. Рожденные розовые, под воздействием солнечного света они оба приобретали глубокий тёмный, слегка красноватый цвет кожи; искусственный ретровирус вставил гены в их меланоциты, которые ускорили скорость синтеза и передачи меланина. Это лечение, хоть и модное, было нечто большим, чем косметика; так как южная полярная озоновая дыра увеличилась, покрыв большую часть континента Австралии, при этом увеличив уровень заболеваемости раком кожи, итак самый высокий в мире, в четыре раза. Химические солнцезащитные средства были неприятными и неэффективными, и при регулярном использовании имели нежелательные долгосрочные побочные эффекты. Никто не хотел мазаться от запястий до лодыжек весь год в климате, который был горячим и становился ещё более горячим, и в любом случае было бы неприемлемо в культурном отношении, вернуться к почти викторианскому дресс коду после двух поколений максимального обнажения кожи. Небольшой эстетический сдвиг, от оценки самого глубокого возможно загара к признанию того, что люди, рожденные со светлой кожей могут стать черными, был самым простым решением.

Конечно, было некоторое противоречие. Параноидальные правые группы (которые на протяжении десятилетий утверждали, что их расизм логически основан на культурной ксенофобии, а не на чем‑то столь тривиальном, как цвет кожи) разглагольствовали о заговорах и называли (незаразный) вирус «Черной чумой». Несколько политиков и журналистов пытались найти способ эксплуатировать неловкость людей, не представляясь абсолютно глупыми – но не удалось, и пришлось в конце концов заткнуться. Нео‑негры начали появляться на обложках журналов, в сериалах, в рекламе (источник горького развлечения для аборигенов, которые оставались почти невидимыми в таких местах), и эта тенденция ускорялась. Те, кто лоббирует запрет вируса не смогли найти рациональных причин.

У тех, кто лоббировал запрет на распространение вируса, не было рациональных причин: никого не принуждали быть черным, был даже доступен вирус, который удалял измененные гены тем, кто передумал – и страна экономила на затратах в здравоохранении.

Однажды, Билл оказался в супермаркете в середине утра. Он выглядел настолько потрясенным, и Анжела подумала, что его уволили, или один из его родителей умер, или ему просто сказали, что у него смертельное заболевание.

Он выбрал свои слова заранее, и произнёс их почти без заикания.

– Мы забыли посмотреть розыгрыш прошлой ночью, – сказал он. – Мы выиграли сорок семь м‑м‑м.

Анжела перестала дышать.

Пока строился их скромный дом, они отправились в обязательное кругосветное путешествие. Раздали несколько сот тысяч друзьям и родственникам. Родители Билла не взяли ни цента, но у его братьев и сестёр и у семьи Анжелы подобных сомнений не было. И у них всё ещё оставалось больше сорока пяти миллионов. Покупка всего, чего им, на самом деле, хотелось, не могла существенно уменьшить эту сумму, и ни один из них особенно не интересовался позолоченными Роллс‑ройсами, частными самолётами, Ван Гогом или бриллиантами. Они могли бы отлично жить на доходы с десяти миллионов в самых безопасных инвестициях, это была больше нерешительность, чем жадность, которая удерживала их от стремительного пожертвования остатка в достойное дело.

Так много предстояло сделать в мире, разоренном чередой политических, экологических и климатических бедствий. Какой проект наиболее заслуживал помощи? Предложенный Гималайский гидроузел, который сможет удержать Бангладеш от затопления в поймах рек?

Исследования в области проектировки выносливых зерновых культур для бедных почв в Северной Африке? Выкуп небольшой части Бразилии у многонационального агробизнеса, таким образом, еда могла быть выращена, без импорта, тем самым сокращая внешний долг? Борьба с высоким уровнем младенческой смертности среди аборигенов их собственной страны? Тридцать пять миллионов помогли бы существенно в любом из этих направлений, но Анджела и Билл так волновались по поводу совершения правильного выбора, что они откладывали его месяц за месяцем, год за годом. В то же время, свободные от финансовых ограничений, они начали пытаться родить ребенка. После двух безуспешных лет, они, наконец, обратились за медицинской консультацией. Оказалось тело Анжелы производит антитела к сперматозоидам Билла. Это не было большой проблемой – ни один из них не был бесплоден. И ЭКО было для них доступно, и Анжела могла выносить ребенка. Единственный вопрос был, кто будет выполнять эту процедуру?

Единственный возможный ответ был – лучший специалист, по репродукции, которого можно было привлечь за деньги.

Сэм Кук был лучшим или, по крайней мере, самым известным. За последние двадцать лет он смог дать женщинам в бесплодных отношениях возможность рожать до семи детей за раз, ещё задолго до того, как многократные внедрения эмбриона перестали быть необходимыми, чтобы обеспечить успех (СМИ не предложат цену за исключительные права на что‑то меньшее, чем пятерняшки). Кроме того, он имел репутацию, непревзойденную любым из его коллег; после пребывания в Токио на проекте генома человека. Он был знаком с молекулярной биологией, в той же степени, что и с гинекологией, акушерством и эмбриологией.

Это был контроль качества, который осложнил планы пары. Для составления брачного контракта их кровь послалась заурядному патологу, который только проверил их на такие чрезвычайные состояния как мышечная дистрофия, кистозный фиброз, болезнь Хантингтона, и так далее. «Человеческий потенциал», оснащенный всем современным оборудованием, исследовал их в тысячу раз более тщательно. Оказалось, что у Билла были гены, которые могли бы сделать их ребенка восприимчивым к клинической депрессии, а у Анжелы были гены, которые могли бы сделать его гиперактивным.

Кук изложил варианты для них.

Одним из возможных решений стало бы использование так называемого СГМ: стороннего генетического материала. Нет необходимости иметь дело с каким бы то ни было старым материалом. В «Человеческом потенциале» – ведра спермы нобелевских лауреатов, и хотя у них нет никакого эквивалентного банка яйцеклеток, а большинству лауреатов далеко за шестьдесят, вместо этого есть образцы крови, из которых можно извлечь хромосомы, искусственно преобразованные из диплоидных в гаплоидные, и вставить в яйцеклетку Анжелы.

В качестве альтернативы, хотя это обошлось бы им дороже, они могли придерживаться их собственных гамет и использовать генную терапию, чтобы исправить проблемы.

Они обсуждали это несколько недель, но выбор оказался нетрудным. Правовой статус детей, полученных с помощью СГМ, определялся нечетко и отличался в разных штатах Австралии, не говоря уже о разных странах. И конечно, они оба хотели по возможности иметь биологически собственного ребенка.

На следующем приёме, объясняя эти причины, Анджела также раскрыла величину их богатства, так, чтобы Кук не испытывал потребности срезать углы ради экономии. Они скрыли свое богатство от общественности, но вряд ли это казалось правильным, чтобы иметь какие‑то секреты от человека, который будет делать для них чудо.

Кук казалось, отнесся к открытию спокойно и поздравил их с их мудрым решением. Но он добавил, извиняющимся тоном, что в своём незнании размера их финансовых ресурсов, он, вероятно, ввел их в заблуждение, ограничив им выбор того, что он должен был предложить.

Так как они выбрали генную терапию, то почему они останавливаются только на этом? Зачем спасать их ребенка от неправильной корректировки, только чтобы проклясть его посредственностью, когда можно сделать намного больше? С их деньгами и средствами «Человеческого потенциала» можно создать поистине необыкновенного ребенка: умного, творческого, харизматичного; соответствующие гены были все более или менее задействованы, а также своевременные работы исследовательских фондов говорят о том, что за 20–30 миллионов все недостающие гены распознают.

Анжела и Билл с недоверием посмотрели друг на друга. Тридцать секунд назад они говорили о нормальном, здоровом ребенке. Попытка залезть к ним в карман была настолько очевидной, что они едва могли поверить в это.

Кук продолжал как ни в чём ни бывало.

– Естественно, что такое пожертвование даст предпосылки переименования здания в вашу честь, и контракт будет гарантировать, что их филантропия будет упомянута во всех научных работах и пресс‑релизах.

Анжела закашляла, чтобы удержаться от смеха. Билл уставился на пятно на ковре и укусил себя за внутреннюю часть щеки. Оба сочли перспективу присоединения к разряду неприятных, занимающихся саморекламой, благотворительных светских людей города почти столь же заманчивой, как и есть свои собственные экскременты.

– Мир – хаос, – неожиданно строго и задумчиво сказал Кук. Пара кивнула в полном согласии, всё ещё сдерживая смех, но задаваясь вопросом, не прозвучал ли только что для них намек, что вообще не стоит иметь детей. – Каждая сохранившаяся на планете экосистема умирает от загрязнения. Климат меняется быстрее, чем мы способны перестроить нашу инфраструктуру. Виды исчезают. Люди голодают. За последние десять лет от войны пострадало больше людей, чем за предыдущее столетие. Они снова кивнули, теперь уже серьёзные и немного сбитые с толку резкой сменой темы разговора.

– Учёные стараются изо всех сил, но этого недостаточно. То же самое и с политиками. Это печально, но вряд ли удивительно: эти люди лишь поколение вне дураков, которые втянули нас в этот хаос. Какой ребенок сможет избежать, не повторить, полностью преодолеть ошибки своих родителей?

Он сделал паузу, а потом вдруг расплылся в ослепительной, почти блаженной улыбке.

– Какой ребёнок? Очень особенный ребёнок. Ваш ребёнок.

* * *

В конце двадцатого века, противники молекулярной евгеники полагались почти исключительно на её сходство между современными тенденциями и непристойностями прошлого: псевдонауки девятнадцатого века – френологии и физиогномики, придуманные для поддержки предубеждения о расовых и классовых различиях; нацистская идеология о расовой неполноценности, которая привела прямо к холокосту; и радикальный биологический детерминизм, движение во многом ограничиваемое страницами научных журналов, но, тем не менее печально известное за попытки сделать расизм научно обоснованным.

Однако, с годами, расистский зараза отступила. Генная инженерия произвела множество высокоэффективных новых лекарств и вакцин, а также методик лечения, излечивающих некоторые тяжёлые, часто смертельные, генетические заболевания. Абсурдно было утверждать, что специалисты в молекулярной биологии (как будто все они одинаково мыслили) намеревались создать мир арийских сверхлюдей (как будто именно это было единственным возможным злоупотреблением). Те, кто бойко играл на прошлых опасениях, остались безоружными.

К тому времени, как Анжела и Билл обдумывали предложение Кука, преобладала риторика, почти противоположная той, что была десятилетием ранее. Современные евгеники приветствовали практиков, как силу, противостоящую расистским мифам. Объективное значение имели только индивидуальные черты. Историческое сходство черт, названное когда‑то расовыми признаками, представляло для современной евгеники не больше интереса, чем государственные границы для геолога. Кто стал бы возражать против уменьшения количества тяжёлых генетических заболеваний? Кто был бы против уменьшения восприимчивости следующего поколения к атеросклерозу, раку груди и инсульту, против повышения устойчивости к радиации, загрязнению окружающей среды и стрессу? Не говоря уже о радиоактивных осадках.

Что же касается создания ребёнка, выдающегося настолько, чтобы справиться с мировыми экологическими, политическими и социальными проблемами… возможно, такие завышенные ожидания неосуществимы, но почему бы не попытаться?

И всё же, Анжела и Билл осторожничали и даже смутно чувствовали вину, принимая предложение Кука, совсем не понимая почему. Да, евгеника только для богатых, но на переднем крае здравоохранения на века. Никто не станет отказываться от последних достижений хирургии или лекарств лишь из‑за того, что большинство людей в мире не могут их себе позволить. Их попечительство, рассуждали они, могло бы помочь долгому, медленному процессу широкого внедрения генной терапии для всех детей. Ну… по крайней мере, всех в самых богатых странах верхушки среднего класса.

Они вернулись в «Человеческий потенциал». Кук провел им VIP‑тур, он показал им говорящих дельфинов и кусочек кортекса, и всё равно они не были уверены. Потом, он дал им анкету, чтобы заполнить, спецификацию ребенка, какого они хотели; чтобы все это стало немного более ощутимым.

* * *

Кук заглянул в анкету и нахмурился.

– Вы ответили не на все вопросы.

– Мы‑мы не ответили, – сказал Билл.

Анжела перебила его.

– Мы хотим оставить некоторые вещи на волю случая. Это проблема?

Кук пожал плечами.

– Не технически. Это только вам кажется, что можно. Некоторые из особенностей, оставленные вами пустыми, могут иметь очень сильное влияние на ход жизни Евгения.

– Именно поэтому мы оставили их пустыми. Мы не хотим диктовать каждую мельчайшую деталь, мы не хотим полной определенности.

Кук покачал головой.

– Анжела, Анжела! Вы неправильно понимаете. Отказываясь принять решение, вы лишаете Евгения личной свободы, вы ее отбираете! Отказ от ответственности лишает его возможности выбирать любые из этих вещей для себя; значит, он просто останется на уровне ниже идеального. Мы можем ещё раз пройтись по незаполненным графам?

– Конечно.

– Может, ш‑ш‑шанс ч‑часть свободы, – сказал Билл. Кук его проигнорировал.

– Рост… Вам искренне наплевать на всё это? Вы оба гораздо ниже среднего, так что вы должны быть осведомлены о недостатках. Разве вы не хотите лучшего для Евгения?

– Строение тела… Давайте будем откровенны, у вас избыточный вес, а Билл довольно тощий. Мы можем дать Евгению социально оптимальное тело. Конечно, многое будет зависеть от его образа жизни, но мы можем повлиять на его диету и привычку к физическим упражнениям гораздо больше, чем вы думаете. Он может быть сформирован так, чтобы ему не нравились определенные продукты, и мы можем организовать максимальную подверженность эндогенным опиатам, выбрасываемым в кровь во время тренировки.

– Длину члена…

Анжела нахмурилась.

– Теперь это сама обыденность.

– Вы так думаете? Недавний опрос двух тысяч мужчин выпускников Гарвардской бизнес‑школы обнаружил, что длина члена и IQ были одинаково хороши для предсказания годового дохода.

– Структура костей лица. В последней группе‑динамических исследований, оказалось, что и лоб и скулы играют значительную роль в определении того, какие лица, предполагается займут доминирующее положение. Я дам вам копию результатов.

– Сексуальные предпочтения…

– Конечно, он может…

– Выбрать свой путь? Боюсь, вы выдаёте желаемое за действительное. Доказательства вполне однозначны: ориентация определяется в эмбрионе взаимодействием нескольких генов. У меня нет вообще ничего против гомосексуалистов, но это вряд ли вызывает благоговение. О, люди всегда могут разматывать списки известных гомосексуальных гениев, но это смещенная выборка, мы слышали только об успехах.

– Музыкальный вкус. Пока мы можем только грубо влиять на это, но социальные преимущества нельзя недооценивать…

* * *

Анжела и Билл сидели в своей гостиной с включенным телевизором, не обращая на него внимания. Бесконечная реклама от Министерства обороны, воодушевляющая музыка и реактивные истребители в призывно симметричном боевом порядке. Новейшее законодательство приватизации означало, что каждый налогоплательщик может указать точное распределение его или её подоходного налога между государственными ведомствами, которые в свою очередь были свободны тратить средства на их усмотрение. Министерство обороны работает хорошо. Социальный блок увольняет свой персонал.

Последняя встреча с Куком не помогла избавиться от чувства неловкости, но не имея веских причин подкрепить эти чувства, им пришлось их игнорировать. У Кука для всего были веские причины, основанные на самых последних исследованиях. Как они могли прийти к нему и приостановить всё это, по крайней мере, без десятка незыблемых аргументов, подкрепленных ссылкой на какую‑нибудь недавнюю статью в журнале «Нейчур»?

Они даже не могли дать точное объяснение источнику беспокойства к своему собственному удовлетворению. Может быть, они просто боялись известности, которую Евгению суждено принести им. Возможно, они уже завидовали ещё неведомым, но неизбежно впечатляющим достижениям сына. Билл имел смутное подозрение, что все усилия каким‑то образом выбьют почву из‑под важной части того, что он считал человеческим, но он совершенно не знал, как выразить это словами, даже Анжеле. Как он мог признаться, что лично не хотел бы знать, в какой степени гены определяют судьбу человека? Как он мог заявить, что он предпочтет скорее придерживаться удобных мифов, забыв эвфемизмы, что он скорее предпочтет просто ложь, чем когда его ткнут носом в печальную истину, что человека можно изготовить на заказ, как гамбургер?

Кук заверил их, что не нужно беспокоиться о воспитании молодого гения. Он может организовать запись в лучший калифорнийский детский университет для детей нобелевских лауреатов, где среди благородных вундеркиндов, феномен со сторонним генетическим материалом, Евгений мог бы делать стимулирующую мозг детскую гимнастику под звуки Канта, певшего Бетховену, и через подсознание познакомиться с Единой теорией поля во время дневного сна после обеда. Со временем, конечно, он обгонит своих генетически уступающих сверстников и своих блестящих преподавателей, но к тому времени он сможет управлять своим образованием.

Билл обнял Анжелу и поинтересовался, действительно ли Евгений сможет сделать для человечества больше, чем с их миллионами можно было бы достичь непосредственно в Бангладеш, Эфиопии или Элис‑Спрингс. Может ли оказаться, что они проведут остаток жизни, удивляясь чудесам, которые Евгений сможет сотворить для нашей искалеченной планеты? Это было бы невыносимо. Они платили налог на надежду.

Анжела начала раздевать Билла, а он ее. Сегодня вечером, как они оба знали, была самая благоприятная точка цикла Анжелы и несмотря на антитела, они не отказались от привычки, приобретенные в те годы, когда они надеялись забеременеть естественным путем.

Воодушевляющая музыка с телевизора остановилась, резко. Сцены с военной техникой пропали. Мальчик с грустными глазами, возможно, лет восьми, появился на экране и сказал тихо:

– Мама, папа. Я должен вам объяснить.

Позади мальчика было только пустое голубое небо. Анджела и Билл уставились на экран в тишине, ожидая напрасно голоса за кадром или названия, чтобы поместить изображение в контекст. Тогда ребёнок посмотрел на Анджелу, и она знала, что он видел ее, и она знала, кем он был. Она схватила за руку Билла и прошептала, ошеломлённая, шокированная и в эйфории:

– Это – Евгений.

Мальчик кивнул.

Мгновение Билл боролся с паникой и растерянностью, а потом его захлестнула отцовская гордость.

– Ты изобрел м‑м‑машину в‑в‑времени! – наконец сказал он.

Евгений покачал головой.

– Нет. Предположим, что вы загрузили генетический профиль эмбриона в компьютер, который затем построил эволюционное моделирование появления зрелого организма; нет путешествия во времени в этом не замешаны, и всё же аспекты возможного будущего выявлены. В этом примере, всё оборудование для выполнения экстраполяции существует в настоящее время, но то же самое может произойти, если правильное оборудование гораздо более сложного вида существует в потенциальном будущем. Это может быть полезно, в качестве математического формализма, делать вид, что потенциальное будущее имеет осязаемую реальность и оказывает влияние на свое прошлое так же, как в геометрической оптике, часто бывает удобно делать вид, что отражения реальных объектов существуют за зеркалами, которые создают их, но это всё – формализм.

– Раз ты смог изобрести такое устройство, значит мы сможем видеть тебя и говорить с тобой, как будто ты разговариваешь из будущего? – спросила Анжела.

– Да.

Супруги переглянулись. Конец их сомнениям! Теперь они смогут точно выяснить, что Евгений сделает для мира!

– Если ты говоришь с нами из будущего, – осторожно спросила Анжела, – о чем ты нам расскажешь? Ты повернул вспять парниковый эффект?

Евгений печально покачал головой.

– Ты отменил войны?

– Нет.

– Ты победил голод?

– Нет.

– Ты нашел лекарство от рака?

– Нет.

– Что же тогда?

– Я хотел сказать, что нашел путь к Нирване.

– Что ты имеешь в виду? Бессмертие? Бесконечное блаженство? Рай на земле?

– Нет. Нирвана. Отсутствие всех желаний.

Билл был в ужасе.

– Т‑ты в‑ведь н‑не имеешь в виду г‑г‑геноцид? Ты н‑н‑не будешь у‑у‑уничтожать…

– Нет, отец. Это было бы легко, но я никогда не сделал бы ничего подобного. Каждый должен найти свой собственный путь и в любом случае, смерть является неполным решением, она не может стереть то, что уже было. Нирвана это то, чего никогда не было.

– Я не понимаю, – произнесла Анжела.

– Мое потенциальное существование влияет больше, чем этот телевизор. Когда вы проверите банковские счета, вы обнаружите, что деньги, которые вы могли бы использовать, чтобы купить мне будущее были потрачены; Не смотрите так огорченно, все деньги пошли на благотворительные организации, которые вы и одобрили. Транзакции точно такие же, как если бы вы подписывали платежи сами, так что не пытайтесь оспаривать их подлинность.

Анжела был растеряна.

– Но почему ты потратил свои таланты на уничтожение себя, когда мог бы жить счастливой, продуктивной жизнью, и делать большие вещи для всей человеческой расы?

– Зачем? – Евгений нахмурился. – Не надо просить меня объяснить мои действия; вы сделали меня таким каким я стал. Если вы хотите знать мое субъективное мнение: лично, Я не вижу любую точку в существовании, когда я могу достигнуть так много без него, но я бы не называл это «объяснением»; это – просто модернизация процессов, лучше всего описанных на нейронном уровне. – Он пожал плечами. – Вопрос на самом деле не имеет никакого смысла. Почему что‑нибудь? Законы физики и граничные условия пространства‑времени. Что еще я могу сказать?

Он исчез с экрана. Включилась мыльная опера.

Они связались со своим банком. Событие не было их общей галлюцинацией, счета были пусты.

Они продали дом, который был слишком большим даже для них двоих, но большая часть дохода позволила им купить что‑то гораздо меньшее. Анжела нашла работу в качестве гида. Билл получил работу водителя мусоровоза.

Конечно, исследование Кука продолжилось и без них. Он с успехом создал умеющих петь и понимать четырех шимпанзе, кантри и вестерн, за которых он получил как Нобелевскую премию, так и премию Грэмми. Его внесли в Книгу рекордов Гиннеса, за имплантацию и первое успешное в мире ЭКО с пятью близнецами. Но его проект супер‑ребенка, как и у других евгеников по всему миру, как будто сглазили; спонсоры отказывались без всякой видимой причины, оборудование ломалось, возгорались лаборатории.

Кук умер, не понимая, насколько он был успешен.

Перевод: любительский