Останний день

Глава пятая

Не знаю, что в ушах отдавалось дольше – звон от удара или же пронзительно-ехидный смех мертвячки.

– Не пугайся, Хранитель кладов, – услышал я ее голос, когда поднялся на ноги. – Клянусь Луной, что тебе от моего прощального тумака вреда не будет, поскольку между нами вражды нет. Ну, разве ума чуть добавится, так это только на пользу, разве не так? Просто восхотелось мне Марфуте поклон передать.

– Можно было бы и на словах, – пробормотал я, отходя к елкам. – Зачем сразу в лоб-то?

– Слова – только слова, – пояснила Аглая. – Они – что птица: вспорхнули в небо – и нет их. А я все же послание шлю любимой сестрице, которую сто лет не видела. Тут с почтением надо, с вежеством, с памятью долгой, обоюдной.

Мне было что сказать этой даме, но я решил от комментариев воздержаться. Кто их, мертвых, знает? Сейчас, если верить ее словам, между нами вражды нет, и это очень хорошо. Но кто знает, как повернется дело, если она на меня зуб затаит? Не ровен час, сниться повадится или, того хуже, по ночам на мой балкон таскаться, а после в окно костяшками пальцев стучать. Да это еще ладно, а что если начнет по квартире мыкаться? Хотя нет, последнее вряд ли возможно, если бы она с этой поляны уходить могла, то давно бы Марфу Петровну придушила.

Только все равно с мертвыми лучше не спорить, это я давно понял. Тем более Аглая Луной поклялась, что вреда от ее тычка мне не ждать. Думаю, такими клятвами даже в посмертии не разбрасываются. Ну а проблемы Марфы Петровны меня не сильно волнуют. Она желала получить гребень и кольцо? Она их получит, я свое слово сдержу. Что же до довеска, так он ей достанется в комплекте с желаемым, и моей вины в том нет.

– А в молодости она куда как хороша была, – сообщил мне лесовик, когда я вернулся обратно в еловые посадки. – Не девка, а загляденье. Теперь же даже меня жуть берет, когда ее вижу.

– Ну да, – согласился с ним я и потер лоб. – Наверное.

– Так что, Хранитель, может, заодно все же и последний клад проведаешь? – вкрадчиво поинтересовался лесовик. – А? Где две, там и три? Одним махом, дружно, как встарь водилось?

– Дядя Фрол, я бы и рад, да сил совсем не осталось. – Мне даже не пришлось врать, поскольку меня и в самом деле ноги уже почти не держали. – Вымотался нынче до упора, а ваш третий клад, насколько я понял, не из простых, так как на крови заложен. С ним легко не договоришься, он сопротивляться станет, а у меня руки-ноги еле двигаются, особенно после перетаскивания того булыжника.

– Да оно понятно, – посопел лесной хозяин. – Просто опостылел мне этот поганец, больно много стал свинячить в моем лесу. А власти над ним нет. Он же даже не мертвяк, понимаешь? Руки у меня коротки, вот какая докука.

– Пара-тройка дней – и изживем вашего квартиранта, – пообещал я. – Край – конец этой недели. Слово Хранителя.

– Ну, столько подожду, – обрадовался лесовик. – Ну вот, парень, мы как раз и дошли до опушки. Вон твоя повозка стоит, огнями светит, мотыльков гоняет.

И верно – через мгновение я увидел «гелендваген», в котором сидела Марфа, Ваську, курящую рядом с ним, и изрядно поредевшие огни поселка, раскинувшегося поодаль. Ночь вступила в свои права, люди легли спать, и только я, несчастный, мотался по лесам.

– Держи-ка. – Фрол Евграфович сунул мне в руки лукошко, из которого пряно пахнуло свежесорванными грибами. – Со сметанкой поджарь да с лучком, грибы в таком виде ох и скусны!

– Или с картошечкой. – Сглотнул слюну я. После слов лесовика мне еще и есть захотелось адски, поскольку пообедать я пообедал, а вот с ужином не сложилось. – Спасибо тебе, дядя Фрол. И до скорой встречи. Жди, я на этой неделе непременно приеду, если жив буду.

– Вот же дурень! – Теперь уже его ладонь влепилась мне в лоб. Что за ночь такая? Все меня ударить норовят. – Не буди лихо, пока оно тихо!

Шорох травы – и лесовика след простыл. Я отвесил поклон кустам, находящимся передо мной, еще раз поблагодарил радушного и добросердечного хозяина этого леса да и пошел к машине.

– Живой! – звонко произнесла Васька, заприметив меня, и ловко выпустила колечко дыма. – Но я верила в тебя, Валера, ты даже не сомневайся. Кое-кто из наших тебя тюфяком считает, но не я. Чего надо добыл?

– Дай зыбануть разок. – Я вынул у нее из пальцев сигарету и затянулся ей. – Уф, хорошо. Продрог совсем.

– Так ночь на дворе, осень на носу, лес – вон он. – Кивнула Васька. – Чего ты хотел?

– Чего хотел? Дома оказаться, – ответил я, – в своей постели. Там тепло и хорошо.

– Принес? – Марфа, несомненно, сразу приметившая меня, не выдержала и вылезла из машины. – Или нет?

– Принес. – Я сделал еще одну затяжку, а после вернул окурок владелице. – Держи. И вы, Марфа Петровна, примите свое фамильное имущество.

Я достал из кармана два предмета, полученных недавно на поляне, и протянул их верховной ведьме.

Надо же, впервые вижу, чтобы Марфа нервничала. В разных ситуациях я ее за это лето повидал, но она всегда была невозмутима. Ну или искусно изображала те или иные эмоции. А тут прямо вот нервяк ее бьет, руки вон трясутся. Такое не сыграешь.

Ведьма поднесла ладонь, на которой лежали гребешок и кольцо, к лицу, так, что предметы оказались вровень с глазами, глубоко вздохнула, и я увидел, как они замерцали зеленоватым светом. Смотрелось это красиво и слегка жутковато. За моим плечом сопела Васька, я ощущал легкий и терпкий запах ее духов. Мало того, в какой-то момент я понял, что ее ладонь легла в мою. Вот что они за народ такой, эти ведьмы? Такое ощущение, что если ты не заполучила в число своих поклонников всех особей мужского пола, то жизнь не удалась.

Марфа счастливо улыбнулась и натянула кольцо на безымянный палец левой руки, а гребешок воткнула в свои седоватые волосы.

– Так что, Марфа Петровна, вы результатом удовлетворены? – уточнил я. – Мы в расчете?

– В полном, – подтвердила верховная ведьма. – Ты даже не представляешь, Хранитель, как же я…

– Радуешься? – вдруг вырвался из моего горла совсем не мой голос. Более того, рот открывался против моей воли, и это было очень странное ощущение. – Радуйся, сродственница, радуйся, пока можешь. Глядишь, и на моей улочке скоро праздник будет! Ха!

Вот, значит, что имела в виду Аглая, говоря о передаче поклона сестрице. Так себе способ, если честно. Мне не понравилось.

– Это чего было? – отшатнулась от меня Васька. – А?

– Сестра моя о себе весточку подала, – задумчиво произнесла Марфа Петровна, покрутив на пальце кольцо. – Валера, ты, стало быть, с ней пообщался?

– Довелось, – не стал врать я. – Плохого не скажу, убить она меня не пыталась, даже особо не пугала. Под конец только ладонью шарахнула, результат удара вы только что видели. Но я никак не мог этого избежать, все произошло очень быстро. И рассказать не успел, вы…

– К тебе претензий у меня нет, – оборвала мои речи верховная ведьма. – Ни по обещанной помощи, ни по тому, что случилось. А вот к сестрице они появились. Не надо так со мной. Не стоит. Даже если ты одной ногой за Кромкой находишься – не надо.

Надо же, за одну ночь мне довелось увидеть Марфу Петровну сразу в двух ипостасях – радостной и злой. Первая мне нравилась больше.

Ох, как верховную ведьму покойная сестрица из себя-то вывела! Она разве что только не искрит от ярости.

– Еще она велела передать, чтобы на ее поляну больше не совались под страхом смерти, – решил не откладывать в дальний ящик поручение Аглаи я. – Ни ножа, ни книги она не отдаст ни мне, ни кому-то другому. Сразу скажу: лично я туда точно не ходок, уж не обессудьте. Есть у меня подозрение, что сестра ваша не шутила, в следующий раз дело миром не кончится. И я не уверен в том, что смогу с ней совладать, больно разные у нас весовые категории.

– Ты же смелый парень, Валера, – усмехнулась Марфа. – Неужто ты испугаешься тени давно умершей неудачницы?

– Смелый, – подтвердил я, – но на поляну больше не пойду. Не хочу. Так что в качестве оплаты за услугу этот вариант точно не пройдет, имейте в виду.

– Хорошо, – согласилась Марфа. – Будь по-твоему. Да и не сильно мне та книга с ножом и нужна.

Интересно, а почему она сразу все четыре предмета не пожелала заполучить? Мне же без разницы, сколько вещей добывать. Наверняка ведь какая-то причина на это есть.

– Может, поедем? – подавив зевок, спросил я. – И это… Надеюсь, мои слова ничего не изменили в наших традиционно дружеских отношениях, и вы до дома меня подбросите?

– Ну, конечно же. – Улыбнулась Марфа, и Васька за ней следом кивнула. – Жизнь – сложная штука, Валера, если на каждое «нет» реагировать болезненно, то долго ты не протянешь – умрешь от нервного истощения.

– Не хочу умирать, – пробормотал я, убирая корзину с грибами в багажник. – Хочу жить долго и счастливо.

– Ну, с этим тоже не всегда складывается. – С ехидцей глянула на меня Верховная Ведьма. – Я же говорю: жизнь – сложная штука. Она, знаешь ли, любит подкидывать каждому из нас совершенно нежданные сюрпризы. Ты вроде все знаешь наперед, ко всему приготовился, а судьба – раз – и выкинула неожиданный фортель. И все, пошли дела по новой колее.

И ведь накаркала, зараза такая. Когда я, клюющий носом и с трудом волокущий ставшую невероятно тяжелой корзину, буквально вывалился из лифта, то обнаружил там Стеллу, которая за каким-то чертом ждала меня на этаже.

– Швецов, у тебя совесть есть? – набросилась она на меня, вскочив со ступеньки, на которой сидела. – А? Я, как какая-то бомжиха, сижу в зассанном подъезде…

– Ты, ведьма, давай, не того! – раздался возмущенный голос Анисия Фомича. – Нормальный у меня подъезд, никто в нем нужду не справляет. И приехала ты всего десять минут как!

– Тьфу на тебя, заполошный! – немедленно вызверилась на подъездного ведьма. – Да и не многое это меняет, главное… Валер, ты куда?

Ведьму, как видно, невероятно удивил тот факт, что я просто побрел к двери, совершенно не обращая на нее внимания. Я частенько так поступал и раньше, но чтобы совсем уж игнорировать – такого не случалось.

– Спать, – пробормотал я, открывая дверь. – Все – завтра. Вернее, сегодня. Только потом. Потом.

Грибы, конечно, следовало бы почистить, но сил на это не было совершенно. Да что грибы? Я штаны – и те стянул на последнем издыхании, уже практически коснувшись головой подушки.

– Ты уснешь, зная, что рядом эта змея подколодная? – возмущенно взвизгнул в ушах голос обитательницы браслета, которая наконец-то удостоила меня своим общением. – В твоем доме? С собой рядом?

– Тебе надо – ты и сторожи, – то ли про себя, то ли вслух произнес я. – Разрешаю сие и даже поручаю. А теперь отвалите от меня все! Я – сплю.

– Так нельзя! – возмутилась браслетница. – Так не положено!

– Положено, – выдавил из себя я.

– Валера! – Начала трясти меня за плечо Стелла. – Нам поговорить надо. Срочно!

– Да блин. Не надо. Ничего не надо. – Я с трудом разлепил глаза. – Завтра. Все завтра.

– Как завтра? – чуть не плача, спросила Воронецкая. – Дело важное, я специально тебя тут ждала!

– Пусть проваливает, – вторила ей жительница из украшения. – Прямо сейчас! Или я с тобой неделю говорить не стану. Нет. Даже две!

– Как же вы мне все дороги! – вроде бы громко рявкнул я, но, скорее всего, это было не так, потому что реальность перед глазами окончательно поплыла, поплыла, а после вовсе превратилась в сон.

Я вымотался так, что мне даже София де Бодэ не снилась, хотя, по идее, должна была. Если уж один раз предмет примерещился, то все, от него не отвяжешься, пока не найдешь. А тут – ничего, спал как младенец, крепко и безмятежно, и, возможно, продрых бы до полудня, опоздав на званый обед к Певцовым, кабы не собственное раздолбайство. Забыл я накануне с устатку левой шторой окно задернуть, потому и разбудил меня яркий луч взошедшего на небо солнца. Кто-то на такие вещи не реагирует совершенно, а вот я просыпаюсь, имеется такая слабость. Как влупит солнце в глаза, пусть и закрытые, так все, прощай, царство Морфея.

Ну а остатки сна слетели с меня тогда, когда я обнаружил, что рядышком расположилась Стелла, закинувшая мне руку на грудь и тихонько посвистывающая носом. Забавно, но сейчас она была совсем не такой, какой я привык ее обычно видеть. Не было в ее лице постоянной легкой агрессии ко всему миру и желания стать первой во всем. Женщина и женщина, красивая, беззащитная. И еще сон, конечно, накинул ей десятка полтора лет, кабы не больше. Вылезли тут и там легкие морщинки, да и вообще… Но меня, например, это не сильно смутило, мы все не бессмертны, мы все стареем. Хотя легкую неловкость я все же испытал, появилось детское ощущение, что я за Стеллой подглядываю исподтишка в надежде увидеть то, что не положено.

Кстати, о неположенном. Надеюсь, мы не шалили в ночи? Вряд ли, конечно, я так устал накануне, что использовать меня можно было только в качестве бревна, но кто их, ведьм, знает?

Вдумчивый взгляд под одеяло подарил мне понимание того, что, похоже, все-таки не шалили, а также знание того, что у Воронецкой, оказывается, на теле имеется несколько татуировок, причем довольно оригинальных. На правом бедре у нее, например, набита птица Сирин, а под левой грудью – какой-то смутно знакомый знак, напоминающий столб с подпоркой. Но это, конечно, был никакой не столб, с чего бы Стелле такую ерунду на свое тело наносить? А еще мгновением позже я вспомнил, что это за знак и где я его видел. В институте, на втором курсе, когда мы славянистику изучали во всем ее многообразии. Это руна, и называется она, если не ошибаюсь, «Алатырь». Во времена наших пращуров знак сей имел несколько значений, основными из которых являлись верность роду, величие и начало нового пути, сиречь – перерождение в своем же сознании. Не упомянутое ранее бессмертие, но что-то вроде того.

А еще эта руна напрямую соотносилась с одноименным бел-горюч камнем, лежащим где-то в море-окияне, да на острове Буяне. Очень непростым камнем, через который можно было попасть в любой из трех миров, существовавших в верованиях наших предков, то есть и в Навь, и в Правь, и в Явь. Почему? Да потому что бел-горюч камень Алатырь существовал в каждом из них, причем, так сказать, в едином лице. Он был один на все измерения. Найди его, скажи нужные слова, принеси правильный дар Роду, что этот камень создал, и ты откроешь себе дверь туда, куда тебе нужно попасть в данный момент.

Ой, Стелла, непростой ты знак себе выбрала. Сильно непростой. Понятно, что все это сказки и нет никакого острова Буяна, вот только кто знает, что в себе несет эта руна, особенно в контексте всего, что я за это лето узнал? И еще один момент интересен: я же не в первый раз вижу тело своей напарницы, доводилось созерцать его и почти без ничего, так почему раньше эти татуировки не заметил? Может, оттого, что я не должен был их увидеть? Как, впрочем, и кто-либо другой?

Воронецкая, словно почуяв, что я на нее смотрю, сонно приоткрыла глаза и улыбнулась. Хорошо так, по-детски, трогательно. И не скажешь ведь, что рядом ведьма лежит. Женщина и женщина, красивая, домашняя.

Одно жалко – это очарование продлилось недолго.

– Чего уставился? – недовольно спросила Стелла у меня, и ее рука дернулась так, будто она хотела закрыть лицо. – Отвернись, я встану.

– Хорошо, – покладисто согласился я, выполняя ее просьбу. – Как скажешь. Халат, если что, в шкафу, на второй полке сверху.

– Небось, твоей подружки? – язвительно спросила Воронецкая. – Я, знаешь ли, крайне брезглива, потому…

– Не хочешь – не надо, – перебил ее я. – Чем богаты, тем и рады. Как вариант – у меня футболок полно, бери любую. Мне не жалко, я не жадный.

– Сказала бы какую-то гадость на данный счет, но против правды не попрешь. – Стелла скрипнула дверцей шкафа. – Это на самом деле так. Хуже того – ты еще тот мот, не сказать растяпа. Если посчитать все деньги, на которые тебя Шлюндт надул, получится изрядная сумма.

– Полагаю, что он надул бы меня даже в том случае, если бы я торговался за каждый рубль. Так уж Карл Августович устроен. И вообще, мне кажется, что если он на ком-то за день не наживется, то ночью не уснет.

– Валер, а ты никогда не задумывался о том, кто он вообще есть такой? – задумчиво произнесла Стелла. – Да ты повернись уже, мне со спиной разговаривать дискомфортно.

И как она это делает? В душ не ходила, макияж не накладывала, но передо мной снова девица вполне себе цветущего вида. И куда же делась та дама средних лет, что пять минут назад обнимала меня в постели?

Тайна сия великая есть. А если проще – ведьма – она и есть ведьма.

– Думал, – ответил я на вопрос напарницы, – но ответа не нашел. Была у меня версия, что он лепрекон, больно уж злато-серебро любит, но что исконному обитателю Ирландии делать на среднерусской равнине? У нас и климат не тот, и пиво вместо эля. Да и потом, лепреконы не столько тащат каждую монетку в свой карман, сколько горшок с уже приобретенным стерегут, а Карл Августович все время в погоне за новой наживой проводит.

– Ну да, версия так себе. – Стелла уселась на стул, подогнув одну ногу под себя. С учетом того, что она все же проигнорировала халат и натянула футболку, картина вышла из числа тех, что будоражат во снах воображение старшеклассников. – Но моя еще хуже.

– Если не секрет?

– Мне как-то после бутылки «Шериданса» пришло в голову, что он дракон. – Воронецкая цапнула со стола телефон и начала в нем копаться. – Вот они как раз любят золото больше всего на свете и вечно его копят. Да и внешне он на него похож, согласись. Эти глаза колючие, змеиная улыбка, челюсть нижняя неподвижная… Бр-р-р… Как есть гад ползучий. То есть летучий. И все бы ничего, но есть одно но – драконов не существует. Все есть: ведьмы, ведьмаки, гули, домовые, мавки, полуденницы, огневики, арыси, водяные, Лихо Одноглазое, Кощеевичи, – а драконов нет. По крайней мере, как ты выразился, на нашей среднерусской равнине. Нет, даже не так: никто никогда их не видел и о них не слышал, даже те, кто долго мотался по миру. То ли и не было драконов никогда, то ли вымерли они вместе с динозаврами.

– А Змей Горыныч? – возразил ей я. – Если даже Лихо Одноглазое и Кащей существуют, то он-то точно существовал?

– Не знаю, ничего на этот счет никто мне никогда не рассказывал. И не Кащей, а Кощеевичи, это разные сущности, – рассеянно ответила Воронецкая. – На тебя кашу заказывать? Или ты сэндвичами с сыром, омлетом и ветчиной обойдешься?

– А ты чего там делаешь? – уточнил я, а после заметил одну очень важную деталь. – И вообще, с какого ты в моем телефоне роешься?

– Мой в сумке, идти лень, – пояснила ведьма, – а есть хочется. Вот, заказываю нам с тобой завтрак.

– Круассанов пяток закажи, – попросил ее я. – Ты вчера, помнится, моего соседа словесно задела, потому давай, замаливай грехи.

– Говорить ведьме слово «замаливай» есть моветон, – заметила Стелла. – И вообще, до чего я с тобой докатилась – с домовиком политесы развожу. Тьфу! Всё, я в душ, а ты приготовь деньги. И если курьер доберется быстрее, чем я выйду из ванной комнаты, то, не скупясь, дай ему на чай.

– Погоди, – остановил я ее. – Ты вчера что-то важное мне хотела сказать. Что именно?

– Это было вчера. – Ее пальчик уперся мне в нос. – Ты слушать не стал и выбрал сон, что меня очень задело. Я старалась для нас обоих, а ты… Короче, теперь из вредности буду какое-то время молчать, пусть даже и себе в убыток. Как минимум до того момента, пока не позавтракаю.

И на самом деле, до той поры, пока она не выпила две чашки очень крепкого свежесваренного кофе, не умяла плошку овсянки и три круассана, ничего мне от нее добиться не удалось, и, судя по хитрому взгляду, это был не предел. Не знаю, сколько бы она еще тиранила мое любопытство, не задергайся на столе мой смартфон, сообщая о том, что звонит недавно помянутый Карл Августович.

– Шлюндт? – встрепенулась ведьма. – Не бери трубку!

– С чего бы? – удивился я. – Это невежливо. Опять же – вдруг он до чего полезного докопался? Я брошь, что мы сейчас ищем, имею в виду.

– Все так и есть, – прошипела Воронецкая, – но ты трубку не бери, ясно? На нем одном свет не сошелся!

О как. Неожиданно.

Телефон еще какое-то время поиграл музыку, погудел виброзвонком, да и стих.

– Минут через десять он снова меня наберет, – многозначительно произнес я и постучал ногтем по экрану смартфона. – А если не отвечу – так и приедет. Ну?

– Елки гну, – фыркнула Стелла. – Как десять согну, так тебе дам одну. Пока ты катался с прошмандовкой Васькой на машине, я, между прочим, за нас двоих отдувалась. И маму твою обхаживала, и тому же Шлюндту улыбалась, и приятное впечатление на друзей семьи производила. Если ты не понял, все заметили, что мы пришли вместе. Заметили и сделали кое-какие выводы. Все же ты наследник серьезного состояния, это обязывает.

Боги мои, я даже не желаю знать, что она вкладывает в слова «впечатление производила». И видеть никого из тех, кто был поименован как «друзья семьи», в ближайший год тоже, чтобы ничего им не объяснять. А лучше вообще до конца своих дней.

– Так вот, был среди гостей один любопытный господин, – продолжила Стелла. – Не в смысле любознательный, а в смысле осведомленный в ряде вопросов, в том числе связанных с темой антиквариата и коллекционирования. Понял, о чем я речь веду?

– Кажется, да, – посерьезнел я. – Хм, странно. А это кто? Вроде раньше таких в окружении мамы не водилось. Может, кто из новых знакомых, тех, что после моего исхода из отчего дома появились?

– Некто Николай Анатольевич. – Воронецкая глотнула кофе. – Высокий такой старикан, седой, с выправкой бывшего вояки. Но живчик, живчик! Так, знаешь ли, мое декольте взглядом жег, что платье чуть не задымилось.

– А, теперь понял. – Заулыбался я. – Есть такой, Антипов его фамилия. Ну да, этот может. Не знаю, как сейчас, но раньше он жен раз в три года менял, причем каждая последующая была на несколько лет моложе предыдущей. Помню, я еще гадал, что он станет делать, когда женится на восемнадцатилетней, дальше-то все, тупик, предусмотренный Уголовным кодексом. Но девчонки в претензии точно не оставались, он им очень хорошие отступные давал при разводе. Странно, что мама его позвала, ей вся эта брачная карусель очень не нравилась. Она отнюдь не моралистка, но некоторые основы института семьи и брака ей небезразличны.

– И хорошо, что позвала, – Стелла снова глотнула кофе и горделиво задрала нос, – потому что этот самый Николай Анатольевич рассказал мне, у кого именно хранится интересующее нас украшение. Я ему рисунок показала, поулыбалась, глазки построила, он перья, как тот петушок, распушил, а после мне всю подноготную вопроса и выложил. Вот так-то!

– Лихо, – признал я, салютуя ведьме своей чашкой. – Удивила и порадовала. Признаю свою неправоту, надо было тебя еще вчера выслушать.

– То-то, – еще сильнее возгордилась Стелла. – Теперь понял, почему со Шлюндтом не стоило говорить? Он, скорее всего, не знает, что я в курсе, я с этим дедом общалась уже после того, как он свалил. Собственно, я к нему и подошла-то потому, что заметила, как Карлуша о чем-то с ним трет, причем крайне деловито. Они, похоже, давно знакомы, сложилось у меня такое впечатление.

– Запросто, – подтвердил я. – Антипов же коллекционер, он революционный фарфор собирает.

– Чего собирает? – изумилась Стелла.

– В двадцатые годы того века в РСФСР одно время выпускали тарелки фарфоровые, агитационного толка, – пояснил я, – с рисунками по всей поверхности. Большевики, флаги, «Аврора», то, се… Главной по этим тарелочкам была Щекатихина, но и другие мастера тоже свою руку приложили. Так что на этой теме они запросто могли знакомство раньше свести, Шлюндт ведь торгует всем, что можно продать.

– Чудны пути твои… – вздохнула Стелла. – Ладно, не суть. Так вот, видел он эту брошь с гербом. Она находится в коллекции некоего Боровикова. Насколько я поняла, он Антипову твоему ровесник и конкретно подвинут на теме белого движения.

– Так и есть. – Я подпер щеку ладонью и печально глянул на сотрапезницу. – И скажу тебе так, дорогая: новость, с одной стороны, хорошая, потому что предмет найден, а с другой – хреновая. Мне этот Боровиков немного известен, понаслышке, разумеется. У него отец как-то раз хотел картину купить маме в подарок на день рождения. И не выкупил, несмотря на все свое умение убеждать и финансовую состоятельность. Уперся этот старый хрыч, и все тут. Не любит он расставаться с предметами из своей коллекции, просто ни в какую. Уж вроде тот француз-художник не по его основному профилю был, и все равно ведь не продал.

– Не сходится задачка с ответом. – Покачала головой Стелла. – Карл тебе звонил? Звонил. Значит, он знает, как до броши добраться.

– Не факт, – возразил ей я. – В случае с Митрохиным он мне место слил, но и только.

– Снова ошибка. – Покачала пальчиком Стелла. – Это ты так думаешь. А он тем временем готовил площадку для торга и, когда бы ты совсем отчаялся, предложил бы тебе вариант решения проблемы. Вот просто уверена в этом. Цена, конечно, была бы заоблачной, но тебе же важен результат, потому ты за ней не постоишь. Просто Марфа его обскакала. И здесь у него наверняка уже что-то да придумано. И, значит, нам надо найти асимметричный ответ.