Особый район Москвы

Начальник районного отдела по обеспечению установленного порядка деятельности судов, советник юстиции Кречет, самый несчастный человек на свете, вышел из маршрутки у КПП «Валуево-2» в десять утра. Стеклянная коробочка на колесиках, еле слышно жужжа, заехала в ворота и скрылась на территории, а Кречету, простому смертному, туда было нельзя, пока не представится лично и его не внесут в базу гостей.

Конечно, Федеральная служба охраны видит любую муху, что сюда залетает, и, если понадобится, застрелит ее к чертовой матери. Зато мухи пересекают границу района Валуево невозбранно, а каждый новый тут человек, даже вполне государственный, у которого на лбу написано, что он сто раз проверен, — обязан сначала показаться фэсэошникам живьем. Вдруг у посетителя взгляд недобрый или в целом «аура темная», как они это называют.

Кречет поправил сумку на плече и, волоча ноги, побрел к неприметной калитке в зеленом шумозащитном заборе, за которым скрывался рай земной.

Утром здесь все помыли, и асфальт был еще слегка влажный, деревья вдоль забора пахли свежестью, ласковое солнышко грело сквозь листву. Начинался волшебный июньский день. И кто другой на месте Кречета, наверное, вдохнул бы сейчас полной грудью чистейший воздух, которым дышит московский «золотой миллион», да возрадовался, но Кречет, самый убитый человек на свете, просто двигался вперед.

Крупный мужчина с прической ежиком, он был одет в «полевую форму номер два», то есть элегантный черный костюм при белоснежной рубашке с галстуком, и смотрелся во всем этом довольно нелепо, словно диверсант, проваливший задачу прикинуться агентом похоронного бюро. Выдавали Кречета форменные ботинки и затемненные очки. Ботинки позволяли хоть сейчас ввязаться в боевые действия, а очки были тактические — не тот эрзац, что продается на каждом углу и представляет собой бытовой комплекс дополненной реальности с брутальным дизайном, — а настоящие военные, у которых дужки набиты дорогой электроникой и стекла держат пулю от мелкашки. Такие очки носят те, кто получил их вместе с погонами или классным чином и кому они действительно необходимы по службе.

В остальном советник юстиции Кречет выглядел мирно и смирно, даже смиренно, а при ближайшем рассмотрении — заморенно, будто на нем всю ночь черти скакали по пересеченной местности.

Вздумай кто сейчас подслушать его мысли — оказался бы, мягко говоря, удивлен. Кречет на ходу размышлял о том, что сегодня весь день рыть могилы и хоронить будут вручную; не факт, что некоторые от этого поумнеют или хотя бы задумаются о своем поведении, но совершенно точно затрахаются; так им, сволочам, и надо.

Перед калиткой он вытер ноги о коврик и тяжело вздохнул.

Если верить соцопросам, все москвичи мечтают переехать в Валуево, кроме тех, кто давно осел на Рублевке, — но рублевские так говорят чисто из вредности, а на самом деле им только дай, прибегут как миленькие, потому что здесь, образно говоря, бьется сердце столицы. Трудно найти горожанина, который не горит желанием пролезть в Валуево всеми правдами и неправдами или побывать хотя бы гостем, увидеть своими глазами этот оазис на юго-западе мегаполиса. Райское место, откуда никто не ездит «в город» без острой надобности. В городе тесно, шумно и душно, особенно летом, когда из атмосферы выгорает кислород. А в Валуеве есть все, что нужно для счастья, включая свежий воздух, и сверх того еще немножко. Справедливости ради, здесь не проходят крутые футбольные матчи, потому что стадион маловат; и тут не танцует балет Большого театра, потому что у него самомнение не помещается ни на одной из многочисленных сцен местного развлекательного центра. Но в остальном Валуево доминирует и задает тон: на самые модные культурные события Москва едет сюда, а не наоборот.

Советник юстиции Кречет не хотел ехать в Валуево. Он хотел спать.

На КПП дежурили приветливые ребята из ФСО, один старый и опытный, другой молодой да ранний. Оба одинаково гладкие, ухоженные и очевидно довольные жизнью. Естественно, они ведь здесь живут, в двух шагах от работы, и дышат привольно даже во сне, и в город высовываются только по большим праздникам, выгулять жен и детей по историческому центру, а потом с чувством глубокого удовлетворения вернуться домой. С чего им быть недовольными…

Увидав, как самый замученный человек на свете через силу пихает себя в дверь, фэсэошники сразу преисполнились сочувствия и заволновались.

— С вами все в порядке, советник? Какой-то вы бледный.

— Спасибо, жить буду, — буркнул Кречет.

— Давайте мы в поликлинику свистнем, а? Они мигом прибегут и вас посмотрят. У нас тут отличная поликлиника…

— Все нормально. Я просто с кладбища, — объяснил Кречет и бросил сумку под сканер.

В сумке бумкнуло и лязгнуло.

— А-а… Примите наши соболезнования.

— О да! — невнятно отозвался Кречет.

Фэсэошники просветили его имущество (дистанционный шокер-автомат, два запасных магазина к нему, складная дубинка, набор газовых баллонов на все случаи жизни, наручники, гидратор, недоеденный бутерброд, папка с бумажными документами), переглянулись и явно хотели пошутить: мол, веселые похороны у вас. Но, воспитанные ребята, пересилили себя и молча налепили на сумку яркий стикер «проверено».

Кречет был им почти благодарен за эту сдержанность.

— Вы ведь к домовладению пятнадцать? Сейчас мы вам машинку вызовем. Пристав-исполнитель еще не приехал. Тут подождете или…

— Я лучше пройдусь. Осмотреться надо, и вообще… Продышаться.

— Да, конечно, но если пешком по территории, это вам в самый центр — отсюда километра два будет.

— Вот и замечательно.

— Тогда мы обязаны вас проинструктировать…

— Бабушку свою инструктируй, — вдруг без видимой причины обозлился Кречет. — При появлении в поле зрения государственного чиновника категории «А» и выше держать руки на виду и избегать резких движений. Для облегчения работы системы и во избежание эксцессов распознавания обеспечить идентификацию… — Он отстегнул с пояса служебный значок и повесил на нагрудный карман пиджака. — На сходящихся курсах — сбавлять шаг вплоть до полной остановки… И улыбайся, смерд, они это любят! Ну, что я забыл?!

Фэсэошники снова переглянулись. Когда у тебя на глазах впадает в тихое бешенство офицер силовой поддержки судебных приставов, значит, у него выдался редкостно поганый денек на его вредной по умолчанию работе. В УПДС служат флегматики, там с другой психикой не выжить. А этот здоровенный дядька еще и в чине, равном капитанскому. И вроде надо помочь человеку. Но как-то боязно его пускать на территорию. Он ничего плохого не сделает, но ему просто там не место, такому разнесчастному. Несообразно он будет выглядеть со своей хмурой рожей на светлых улицах Валуева. Еще попадется на глаза чиновнику категории «А» и, не дай бог, улыбнется. А то и заговорит…

— Может, все-таки сначала в поликлинику? — вкрадчиво, едва не ласково, спросил фэсэошник, что постарше. А молодой положил руку на сумку гостя, раздумывая, отдавать ли.

— И кто будет выселять эту склочницу из домовладения пятнадцать? Вы такому не обучены… — Кречет отнял сумку у молодого и закинул на плечо.

— Слушайте, у вас явное переутомление. Нет, мы все понимаем, но…

— Ничего вы не понимаете, — сказал Кречет с такой лютой тоской в голосе, будто это его последнее слово и дальше будет только хуже. — У меня нет людей. Месяц уже нет людей физически. Все по могилам.

У фэсэошников вытянулись физиономии.

— А я — тут! Вместо того чтобы дело делать, иду выселять какую-то пошлую дуру, которой неохота валить в город по месту прописки. А мне некого послать! Вот сам себя и послал. А то вдруг она на Машку кинется… В смысле, на пристава нашего…

— Еще как кинется, — поддакнул старший. — Бешеная.

— Мария таких пачками выселяла, — доверительно сообщил Кречет, добрея на глазах. — Но здесь не тот случай. Политика, трам-тарарам. Ответчика — руками не трогать. Жена министра культуры, творческая личность, международный скандал… Начальство прямо уши прожужжало. А я — чего? Я вообще был по форме номер четыре еще ночью! Я, начальник отдела! Пусть скажут большое спасибо, что пиджак надел!..

Старший кивнул, а младший вздохнул, демонстрируя понимание и сочувствие. Заметно было, как оба рады, что Кречет возвращается в человеческий облик. Им явно не улыбалось его задерживать. Наоборот, они вполне искренне хотели, чтобы он прошел на территорию и сделал там грязную работу, которой их не учили, — выселил к ядрене матери склочную тетку из шикарного министерского особняка по адресу «домовладение пятнадцать». С легкой руки этой дамочки Валуево лидирует в топе мировых новостей, а здесь к такой сомнительной рекламе не привыкли.

И отдельное спасибо, что Кречет не приперся, одетый по форме номер четыре. Воспитанный, значит, тактичный, деликатный человек, понимает нашу специфику. А мог бы сделать морду кирпичом, прикинуться огромным человекообразным боевым роботом и, весело помахивая автоматом в стальной клешне, ломануться через главные ворота, потому что в калитку все равно бы не пролез. Чисто ради хулиганства, чтобы показать местным свое отношение. Оно, конечно, все хотят в Валуево, но по-настоящему любят Валуево только те, кто живет и работает здесь. А остальные завидуют и при каждом удобном случае демонстрируют свою антипатию к «золотому миллиону». Само это понятие — «золотой миллион» — чистая издевка городских; на самом деле тут всего триста пятьдесят тысяч, и вряд ли будет намного больше, Валуево не резиновое…

— Я же понимаю! — сказал Кречет. — Вопрос политический. Репутация страны. Действовать решительно, но деликатно… Сколько там новостных журнаботов пасется на дверях?

— Сейчас десять, все основные мировые агентства. Но вслед за приставом еще набегут, и… — Старший на миг отвлекся, словно прислушиваясь. — Мы ожидаем минимум человек пять живых. Вы поаккуратнее с ними тоже, ладно? И с живыми, и с роботами.

— Да ладно, не впервой. Умеем. И Маша у нас красивая, им понравится, нарочно выбирали.

На этой реплике Кречет вдруг будто сдулся, умолк и прикрыл глаза, словно намереваясь заснуть стоя.

— Хотите кофе? — спросил младший.

— Меня тогда вообще разорвет, — буркнул Кречет, не открывая глаз. — Я и так на таблетках. Ночью пришлось стрелять, а с утра явился шеф, и прямо над могилой мне — выговор. За что?!. Но мы им тоже вломили. Сегодня весь день будут гробы таскать. Пускай, гады, вспомнят, как это делается… — Он очнулся, снял очки, протер их галстуком и задал непоследовательный вопрос: — А где бы по дороге кофейку долбануть? Вы же небось знаете, какая тут забегаловка лучше. А то я смотрю на вашу карту и ничего не понимаю. Совсем плохой стал.

— Лучший кофе на районе наливают здесь. — Под стойкой забулькало, и старший протянул Кречету картонный стаканчик. — Только выпейте, не доходя до зоны особняков, там урны меняют, некуда будет выкинуть.

— Я его надену на антенну журнаботу, — сказал Кречет. — Не надо пугаться, это мой фирменный стиль. Они уже привыкли и сами ждут. Молодой был, пошутил так, хотел прославиться, а всем наплевать. Скоро будет двадцать лет, как я на них стаканы вешаю, и никакого толку. Нет у меня таланта привлекать внимание. Никому я не интересен… Спасибо, пойду. И не беспокойтесь, мы и не таких выселяли. Нежно. Вынос тела — наше дело!

У самого порога он вдруг остановился.

— А может, это заговор роботов? Может, они нарочно меня игнорируют?

И, не дождавшись ответа, шагнул за дверь, в солнечное июньское утро, в город-сад, в московский рай.

— Кого они хоронили-то? — спросил молодой. — Что у них стряслось такое? Нет людей, стрельба, гробы…

— Не вижу. Ничего не вижу, — отозвался старший, глядя куда-то внутрь себя. — Сам по себе этот Кречет вроде нормальный мужик. Но чего-то он темнит. С личным составом у него в отделе норма, все живы. Правда, где они сейчас и чем заняты… Ты не поверишь. Нет информации.

— То есть как — нет?

— Нет, и все. Может, они ее до конца месяца придерживают, когда все равно отчитываться…

— Но как это возможно чисто технически?!

Старший задумался.

— Ну, есть вариант. Только это какая-то запредельная наглость. Если судебный пристав на службе и ты хочешь зачем-то выключить его из реестра, надо обесточить личный модуль. А метки на форме, допустим, заклеить скотчем. Тогда человек при исполнении станет невидимкой, и его не отследишь… Больше ничего в голову не приходит.

— Ха! Значит, вот за что у этого клоуна выговор сегодня прямо с раннего утра! — уверенно заявил молодой. — И поделом ему. А сюда он пришел засветиться перед журналистами. Почуял, что будет скандал и есть шанс наконец-то попасть в новости.

Старший помотал головой.

— Только не это, — сказал он. — Не такой человек.

Название «Валуево» прижилось совсем не сразу, поначалу его даже в документах именовали «опытным районом», а злопыхатели и по сей день говорят «особый район», намекая, что кого попало сюда не зовут. На Валуеве обкатали идею создать в Новой Москве кластеры, где люди будут и жить, и работать, не имея стимула лишний раз ездить в город. Вытянуть хотя бы небольшую часть населения за МКАД, обеспечить занятость аборигенов, снизить ежедневную маятниковую миграцию, ну и вообще дать новый импульс развитию присоединенных территорий.

Для каждого такого кластера искали свое концептуальное решение. Если просто «строить жилье и создавать рабочие места», как любят проповедовать либералы, и ждать, пока невидимая рука рынка все разложит по полочкам, кластеры никогда не образуются. Хотя бы из-за того, что Новая Москва де-факто остается предбанником «лучшего города Земли», который так близко, что серый купол смога над ним видно невооруженным глазом. Под этим куполом скрывается много возможностей и много денег; руку протяни и возьми; а что они не для тебя, а для того парня, — увы, выясняется только на своей шкуре. Сладкий зовущий голос Старой Москвы превозмогает здравый смысл. Бормоча: «В Москве жить нельзя», жалуясь на пробки, тесноту и духоту, люди туда прутся, и это не лечится. На одного благоразумного москвича, сбежавшего за МКАД, приходятся два с половиной наивных лопуха, мечтающих занять его место… Остался единственный шанс переломить ситуацию — дать людям нечто однозначно лучшее: грамотно продуманный район компактного проживания с полной инфраструктурой внутри и хорошей работой поблизости, а лучше бы тоже внутри. Так и возникла идея кластеров. Долгое время дело шло ни шатко ни валко, зависнув на уровне разработок и консультаций, пока не стало ясно, что заложить первый кластер удастся только в сугубо директивном порядке, а если честно, мобилизационном. Грубо говоря, надо просто решить, кого выселить за «старую границу», какое ему там придумать занятие, как сделать так, чтобы не убежал, и, главное, каким образом убедить этого лишенца, что его осчастливили.

Центр Москвы к тому моменту задыхался уже не только фигурально, но и буквально. Вскрылась такая печальная особенность гигантских человейников, когда даже тотальный переход транспорта на электротягу не приводит к заметному улучшению качества воздуха. Старались-старались, а толку чуть. Зимой еще терпимо, а летом просто беда, раскаленный каменный мешок, сколько его ни поливай. А у тогдашнего Президента была астма. Он из-за этого очень быстро бегал на лыжах, над чем грустно шутил. Решение возникло само: почему бы не вывести за «старую границу» весь федеральный управляющий модуль? Администрация Президента, правительство, два десятка министерств, прочие службы и агентства насчитывают не так уж много народу, от силы тысяч сорок, но с домочадцами уже под двести, и всю эту ораву надо кормить, лечить, обстирывать, стричь, развлекать и так далее. Вот вам и готовый кластер со множеством очень разных рабочих мест. А в освободившихся исторических зданиях понаделать гостиниц, и наконец-то город сможет нормально расселить туристов. Неплохо? Попутно мы загрузим своим переездом московский стройкомплекс, где занят миллион избирателей, и все хотят есть, и попробуй им не дать, они тебе так проголосуют, что костей не соберешь.

По этому плану на месте оставались только силовые министерства и ФСБ. Служба внешней разведки перебралась за МКАД еще в прошлом веке и теперь старалась не подавать лишний раз признаков жизни, чтобы о ней вдруг не вспомнили. У нее и так все было хорошо.

Нижняя палата российского парламента, состоявшая в значительной степени из понаехавших «покорять Москву», сразу выступила резко против «нелепой градостроительной авантюры». А сенаторы не смогли внятно обозначить свою позицию. Для начала, они не сумели ее выработать, подозревая, что Президент малость сбрендил или заигрался в популизм, о чем открыто говорили депутаты. Президент ответил: а ведь мы собирались вас позвать с собой, но не хотите — как хотите, сидите и дальше в центре, только потом не жалуйтесь… Когда оказалось, что реальный центр города переместился в Валуево, только оно, извините, не резиновое, Совет Федерации страшно обиделся на Государственную Думу. И вот интересно: сколько раз обе палаты обновились, а сенаторы конфликтуют с депутатами по малейшему поводу и, чуть что, поминают им тогдашнюю недальновидность, хотя виноватых, как говорится, иных уж нет, а те далече.

Говоря по чести, многие тогда решили, что Президент сбрендил.

Место для «опытного района» выбирали с учетом его особой деловой специфики и нашли внезапно через дорогу от Внуково. Лучше и придумать нельзя: вот тебе аэропорт с правительственным терминалом, вот станция метро, вот Киевское шоссе и на всякий случай готовая хорда до Калужского. И свободное пространство четыре на четыре километра, занятое лесом. Маловато, но если аккуратно расселить обрамляющие лес садовые товарищества и дачные поселки, юридический статус которых, как правило, оставляет желать лучшего, — в самый раз получится. А статус особо охраняемой зеленой территории «Валуевский лесопарк» элементарно меняется решением градостроительной земельной комиссии. Тем более мы не станем вырубать лес напрочь. Нам как раз надо, чтобы было зелено-зелено и тихо-тихо. Глиссады внуковского аэропорта очень удачно огибают Валуево — самолеты летают, но их почти не слышно.

Экологи лезли на стенку. Отселяемые ложились на Киевское шоссе. С экологами разговаривать вообще не стали, а домовладельцам предложили либо взять убедительную компенсацию, либо влиться в новый кластер, — и те как-то резко притихли. Они были, пожалуй, единственными, кто оценил перспективу в момент и не раздумывая. Поверили в Валуево раньше, чем сами инициаторы «градостроительной авантюры».

Район отстроили продуманно и красиво: по периметру встали офисные корпуса — их старались делать как можно ниже, воткнув только пару башенок чисто для контраста. Следующую очередь заняли невысокие и очень разные по дизайну многоквартирные дома, первые этажи которых целиком отдали под инфраструктуру; по большей части — кафе, столовки и рестораны. Между домами раскидали школы, поликлиники, детские сады, магазины и всякий прочий сервис. Еще ближе к центру встали ряды таунхаусов. Следом — плотная, но все-таки коттеджная застройка. И в самом центре — особняки.

Львиная доля жилплощади не предназначалась для продажи, ее распределяли сообразно чину. Поднимаясь вверх по служебной лестнице, человек попутно улучшал свои условия, перемещаясь все ближе к центру района. Выйдя на пенсию, он мог спокойно доживать, так сказать, на достигнутом уровне или выкупить жилье в собственность. Право выкупа не распространялось только на «премиальный» фонд — особняки для должностей от министра и выше. Строили с запасом, но особняков было просто слишком мало, чтобы ими разбрасываться. Нерезиновое Валуево теоретически могло продержаться лет сто, а то и больше, прежде чем лопнет. Предполагалось, что к тому дню оно прирастет новыми кварталами по соседству, куда отселятся родственники, не занятые на госслужбе, и инфраструктурный персонал. Кластер, таким образом, разворачивался в формат вполне традиционного городского района — собственно, ради того его и затеяли, — пока не удалось придумать каких-то совсем новых моделей человеческого общежития.

Но для начала получилось изящно, даже в некотором роде изысканно, и все это великолепие утопало в зелени.

Валуево оказалось самодостаточным за одним исключением. Это был «режимный объект». Современные технологии позволяли сделать режим почти неощутимым, но на твоего гостя «из города» в любой момент мог напрыгнуть дрон-охранник и попросить отсканировать глаз, а то программа распознавания лиц не справляется. И роскошный, лучший в Европе развлекательный центр, куда по выходным съезжалась на модные концерты вся Москва, стоял не внутри района, а снаружи, за забором. Как и стадион. Как и многое другое.

А еще городские обзывали валуевских «золотым миллионом». Даже тех, кто здесь варил кофе, пек хлеб и ремонтировал дворников. И тех, кто трудился на рядовых технических должностях в министерствах и ведомствах. Про валуевских рассказывали глупые анекдоты и распускали нелепые сплетни. Ровно до того момента, пока сами не попадали сюда, пройдя по конкурсу на госслужбу.

Пожалуй, наиболее честными и искренними патриотами Валуева стали те, кто звал себя «аборигенами», — потомки местных старожилов. Для их бабушек и дедушек появление «опытного района» под боком стало манной небесной: дало работу, за которой не надо бегать по два часа, и внезапно сделало владельцами самой дорогой земли в Москве. Аборигены жили, как правило, не дальше километра от валуевского забора и, хотя трудились «на территории» уже третье поколение, не особо стремились там поселиться. Их самолюбие более чем удовлетворялось постоянной аккредитацией в Валуеве и тем, что они умудряются передавать по наследству не только бизнесы, но даже простые рабочие места. Здесь можно было запросто наткнуться на потомственного флориста, визажиста, тренера по фитнесу, пекаря или автослесаря. Злые языки звали этот цеховой феномен «валуевским феодализмом» и говорили: мол, так вы до права первой ночи докатитесь. Аборигены недоуменно пожимали плечами. Они были самыми свободными людьми в Валуеве.

Владелец и механик автосервиса; учительница начальных классов и завуч лицея; слесарь-сантехник и терапевт валуевской поликлиники номер три; хозяин самого изысканного «на территории» ресторана, куда ходит ужинать наш Президент, большой гурман… Они были равны в том, что ФСО может выгнать их за забор, но никто не выселит их с родины.

А советник юстиции Кречет шел выселять жену министра культуры.

Бывшего уже министра, так что — собирайте манатки, сударыня, и до свидания. А она — ни в какую. Говорит, уволили мужа незаконно, «по утрате доверия», из-за сущей ерунды, а он ни в чем не виноватый, вот погодите, он сейчас подаст в суд, вы его восстановите в должности и сто раз извинитесь… Короче, чего ради я стану лишний раз укладывать вещи?

Мало того что все хотят в Валуево, так еще никто не хочет уезжать.

И только Кречет, самый замотанный и заезженный человек на свете, был бы счастлив убраться отсюда прямо сейчас.

В десять пятнадцать утра жизнь на территории вовсю бурлила, тихо жужжа моторами и радостно пища детскими голосами. Сновали от дома к дому фургончики клининговой службы, автоботы везли по магазинам товар, косилки стригли газоны, там и сям бродили мамы с колясками и самостоятельные карапузы, за которыми семенили робоняньки, притворяясь обычными мягкими игрушками… Через КПП «Валуево-2» ты попадал сразу в жилую зону, минуя линию офисов, и Кречет выбрал этот путь намеренно. Ему осточертели могилы и гробы, хотелось поскорее окунуться в нормальный мир. И вот тебе лучший из миров — наслаждайся, отдыхай, почувствуй себя человеком. Пешеходная дорожка среди многоквартирных домов была все равно что тропинка в парке, зеленые кроны смыкались над головой, и сверху на Кречета заинтересованно глядела официально зарегистрированная белка номер ВБ113. Наверное, прикидывала, стоит ли спускаться и клянчить вкусненькое. Кречет помотал головой — ну зачем тебе остатки бутерброда — и пошел дальше, прихлебывая кофе.

Как же здесь легко дышится. Воздух лучше, чем на кладбище.

Кречет криво ухмыльнулся. Не думать о кладбище он уже просто не мог.

— Все в порядке, советник?

У подъезда на лавочке сидела типичная московская бабушка, летний вариант — тапочки на усталых ногах, бесформенное платье, нитка бус, очки, наушники. Скорее небо упадет на землю, чем исчезнут такие старушки, они воспроизводятся из поколения в поколе… А вот и нет. Обознатушки.

Кречет выдавил из себя улыбку, и получилось более-менее ничего. Он и правда хотел понравиться этой женщине, просто сил не хватало.

— Извините, что вмешалась, но у вас такое выражение лица…

Бабушка носила тактические очки, модель тридцатилетней давности. Фамилия владелицы ничего Кречету не говорила, а заглядывать в открытую личную информацию глубже — лень, да и как-то незачем. Довольно и того, что бабушка — явно наш человек.

— Спасибо, я просто сплю на ходу. Сутки уже на ногах. И впереди довольно трудная работа. Вот и выражение.

— Да все нормально будет, не волнуйтесь, — сказала бабушка. — Валентина хорошая девочка, просто в ней слишком много от артистки, да еще этот неудавшийся режиссеришка ее накрутил. Она закатит сцену перед журналистами, а вы не обращайте внимания, не впечатляйтесь…

— Это мы можем, — заверил Кречет. — Мы вообще не впечатлительные, нас таких нарочно отбирают.

— Я знаю. — Бабушка мягко улыбнулась, и Кречету стало немного стыдно. Нашел, перед кем выпендриваться.

— Вы просто учтите, что Валя в трудном положении, — сказала бабушка. — Если она сдастся и уедет отсюда, уже завтра никто не вспомнит об этом недоразумении, за которое она сдуру вышла замуж… Ну, всем же все понятно. Никогда его не восстановят в должности, кому он нужен после его выкрутасов. Но этот идиот еще надеется, что шумиха как-то поможет. Вот девочка и старается.

— Угу, есть такое мнение. Но…

— Да, она действует очень громко, я согласна. Неприлично громко. У нее с чувством меры вообще не очень, ей сто раз говорили, да все без толку. Она же из вон того дома, с моей внучкой в школу ходила…

Кречет кивнул. Он знал даже номер дома. Нельзя идти «на исполнение» без подготовки, иначе ответчик может неприятно удивить тебя. Вот как на кладбище, например, озадачили нашего пристава аж до потери сознания — по балде лопатой. А все почему: не готов был. Исполнение, оно разведку любит, изучение психологии ответчика, его способности удивлять и ресурсов, которые он может привлечь ради удивления.

Поэтому Кречет по дороге сюда ознакомился с краткой справкой на Валентину Зарецкую, в девичестве Брыкину, светскую львицу (ничего себе профессия) и актрису (что бы это ни значило) прогрессивного (страшно подумать) театра (как это теперь называют). С точки зрения Кречета — типичная паразитка, зацикленная на атрибутах «красивой жизни». Уж он навидался таких по работе. В погоне за социальным статусом охмурила женатого министра, успешно переженила его на себе, а теперь, конечно, не хочет оставлять позицию, взятую с боем. Психопрофиль, изложенный в справке, подтверждал этот вывод, правда, с доказательством от противного: Зарецкая далеко не глупа и понимает, что без министра под каблуком и особняка в крутом районе никому не интересна. Тем более прогрессивный театр сейчас теряет популярность из-за растущей моды на неоклассику (что бы это ни значило), а на традиционной сцене у Зарецкой нет шансов.

В одном Кречет делал ей скидку чисто по-человечески: она выросла в Валуеве и не знала другого дома. Отец ее ушел с госслужбы, и семья перебралась в город, а Валя Брыкина осталась здесь, ловко прыгнув из вон того подъезда сразу в особняк. Попутно у нее сложилось ошибочное представление о своей значимости, удачливости и коэффициенте интеллекта.

И еще чего не отнять, выглядела «хорошая девочка» сильно — яркая высокая брюнетка с кошачьими зелеными глазищами. Когда она, сдержанно ломая руки, вещала про то, как в России губят смелые культурные инициативы и вот-вот погубят ее смелого инициативного супруга, — можно было прямо заслушаться, вернее, засмотреться.

И все бы ничего, но среди инвектив в адрес премьер-министра, творящего произвол, и лично Президента, который не восстановил справедливость, а оказался негодяем, ответственным за создание атмосферы удушения (вот прямо так) живого и непосредственного искусства (что бы это ни значило), проскочила угроза выцарапать глаза тому злодею, что придет выдворять невинную девицу из дому.

Вот прямо буквальная и недвусмысленная угроза.

Когда это внезапное счастье рухнуло на службу судебных приставов, та заволновалась, временно перестала хлебать лаптем щи и устроила мозговой штурм. Под скрип натруженных извилин и бульканье кипящего серого вещества родилась военная хитрость, и из арсенала извлекли секретное оружие.

С постановлением суда о выселении в Валуево отправили Машу, обманчиво хрупкое юное создание с ангельским голосочком, волосами цвета пшеницы и улыбкой на миллион.

Для контраста, так сказать.

И сегодня, наверное, каждый сотрудник, от распоследнего специалиста третьего разряда аж до самого директора, следит хотя бы одним глазом за новостями из Валуева.

Всем страшно интересно, побьют Машу в прямом эфире или нет.

Ей строго-настрого приказано вести себя, будто она вообще цветочек. Ибо это для блага государства.

А полуживой Кречет оказался здесь, в общем, случайно, и никому нет до него дела.

— В любом случае постараемся без эксцессов, — сказал он бабушке.

— Главное, не поддавайтесь на провокации. Уверяю, как только она закончит свое шоу и пустит вас в дом, вы ее не узнаете.

— Хорошо. Большое спасибо. Будете смотреть?..

— Ну, теперь — непременно. Меня сейчас внук заберет, и по дороге на дачу как раз посмотрю.

— Впервые на арене. — Кречет церемонно поклонился. — Благодарю за доверие. Разрешите продолжать движение?

Бабушка рассмеялась и отпустила его царственным жестом.

Кречет шел и чувствовал, как ему легчает. Спасибо тебе, добрая женщина.

— Перчатки не забудьте! — донеслось сзади.

Он оглянулся через плечо — бабушка все хихикала — и кивнул.

Действительно, совсем забыл. Точнее, вытеснил из памяти. По форме номер два положены белые перчатки, и если их надеть, будет полный цирк. Сейчас он похож на похоронного агента, а станет вылитый «работник ритуальных услуг». Это те парни, что носят крышки за гробами. Крепкие парни, и головы у них прямо каменные, об одну такую Кречет сломал лопату на прошлой неделе.

Долбаное кладбище, вот же привязалось.

Кречет метко бросил стаканчик с остатками кофе в урну, достал из сумки перчатки, уставился на них и душераздирающе зевнул. Формально они нужны, чтобы не оставлять лишних следов на работе. Но случаи, когда пристав шел по адресу, а оказался на месте преступления, да еще и все там заляпал потными ручонками, лежат где-то в районе статистической погрешности. Тот, кто ввел в форму одежды номер два белые — именно белые! — перчатки, якобы опирался на некий прецедент. Реально же все уверены: этот гад просто ненавидел службу судебных приставов и очень хорошо знал, как выглядят люди, что возятся с покойниками.

Кречет натянул перчатки, в который раз за утро тяжело вздохнул и пошел дальше.

На бульваре между линией таунхаусов и зоной коттеджной застройки выгуливал собаку Президент Российской Федерации. Кречет сначала не обратил на него внимания — ну, выскочил где-то на краю поля зрения красный маркер «А+», да и бог с ним, мало ли тут шляется чиновников высшего ранга. Он даже засек опытным глазом, что вокруг «А+» пасется личная охрана, но все равно не впечатлился. Кречет был занят, ему звонили с кладбища. Сбавлять шаг, держать руки на виду, бояться и улыбаться он даже не подумал.

И отвлекся от разговора только когда собака ткнулась мордой в его сумку, почуяв там остатки бутерброда.

— Отвали, — буркнул Кречет. — Нет, это я не тебе. Тебе — отбой. Я перезвоню.

— А вот и наш спаситель! Неужели! — обрадовался Президент.

Кречет отодвинул собаку коленом. Он в собаках вынужденно разбирался; время от времени ответчики травили его разной живностью, от болонки до сенбернара. Здешняя была так себе, чистая забава, ничего больше. Ну какой смысл в золотистом ретривере, если к тебе пришел судебный исполнитель — и давай тебя исполнять. Баловство одно, право слово. То ли дело черный терьер, да с хорошего разбега.

Ретривер был гладкий, сытый и весь лоснился. Невольно Кречет вспомнил ребят с КПП. Чем-то они смахивали на этого пса. Хорошо их тут кормили.

Президента тоже.

Тем временем самый обаятельный человек на свете широко улыбнулся и протянул руку самому затурканному человеку на свете.

Пришлось снять перчатку, а потом снова надеть.

— Здравствуйте, Ваше Превосходительство, — сказал Кречет. — Ну какой я спаситель. Мое дело маленькое. Советник Кречет, районный отдел УПДС, следую к месту исполнения, домовладение пятнадцать.

— Мы вас проводим, — решил Президент и уверенно двинулся в глубь квартала. Кречет пристроился рядом, а собака заняла место поближе к сумке. В отдалении прыгали с ветки на ветку дроны охраны, и что-то мелкое ползло по газону, прячась в траве. Так и подмывало наступить на него как бы случайно от всей души, до хруста, а потом рассмотреть поближе, но, увы, форма одежды у Кречета неподходящая. Оно ведь будет отстреливаться, пока не захрустит. Форму номер четыре надо для таких экспериментов.

— Ну, как вам тут? Волшебно, не правда ли? — спросил Президент. — Честно говоря, я понимаю, отчего некоторые не хотят уезжать. Но ситуация зашла в тупик и стала просто невыносимой.

— Полностью согласен.

— Если бы эта дама так не шумела. Если бы воздержалась от нелепых демаршей… Хамить не надо, в конце концов!.. Все можно было решить по-человечески. Но теперь вопрос стоит жестко: или — или.

— Совершенно верно.

— Строго между нами, меня от нее уже трясет, — сообщил Президент, понизив голос.

— Понимаю и сочувствую.

— М-да… А что у вас говорят об этой проблеме?

— О какой? — тупо спросил Кречет.

Мыслями он был очень далеко. Его люди сейчас заводили на кладбище сразу три колонны автобусов. По двое на колонну, не охрана, а слезы. Могильщики сегодня живые и очень злые, их много, и у каждого лопата. Они теперь боятся приставов, этому мы их научили, но не боятся друг друга. Если начнется драка, ребята просто физически не смогут ее разнять. Им придется стрелять, а очередь из шокера не отличается прицельностью. Вдруг кого-то не того зацепит. Господи, что за идиотизм.

— О проблеме министра, естественно. С его супругой все ясно, слава богу.

— Да ничего не говорят.

— Вот прямо-таки ничего?

«Да всем плевать на него три раза», едва не ляпнул Кречет, но вовремя прикусил язык. Президент, к счастью, был расположен поговорить и особо не ждал ответа.

— Лично у меня в голове не укладывается, о чем он думал. Казалось бы — позвали тебя на госслужбу, ты оглядись и прибери за собой. Чтобы в соцсетях остались только котики и цветочки… Все так делают! Ведь ясно, что, будь ты хоть ангел во плоти, у тебя появятся враги, которые станут искать малейшую зацепку в твоем прошлом. Его должны были поймать на неуместных высказываниях — и поймали. Но тогда получается, что министром культуры служил человек ладно бы сомнительных моральных качеств, так еще и полный идиот!

— Прогрессивный режиссер! — произнес Кречет с выражением.

— Так надо было, — сказал Президент, будто извиняясь. — Назначили, исходя из сугубо деловых качеств. Кто же знал, что бывшие коллеги раскопают в его прошлом такие перлы — хоть святых выноси… А вы, кажется, не очень любите театр?

— Не люблю идиотизма, простите великодушно.

— Ну, с влиянием идиотизма на государственное управление мы вроде бы покончили. У нас же теперь буквально все на блокчейне.

— У нас на кладбище тоже сплошной блокчейн, а хренли толку! — ляпнул Кречет.

— Э-э… простите? У вас на кладбище?..

— Я там живу. Долго объяснять, не обращайте внимания.

Президент уставился на Кречета во все глаза, едва заметно склонив голову, чуть-чуть исподлобья. Очень характерное движение; гражданские, как правило, не в состоянии от него отучиться, да им и не надо. Даже наоборот, это знак вежливости: даю понять, что я тебя читаю.

Очков он не носил; госслужащим высшего ранга вживляют специальный чип куда-то в пустое место внутри головы. Еще у фэсэошников такие чипы и у разведки. Очень удобно и неприлично дорого.

Чиновник с допуском «А+» мог читать простого советника буквально как открытую книгу… но, в случае Кречета, увидел там фигу.

— Ничего не понимаю, — озадаченно пробормотал Президент. — Не вижу никакого кладбища. Вижу только выговор сегодня утром…

— А-а, это за могилу. У меня ночью боец в могилу упал, и его чуть не зарыли. Ну и наши перестреляли там всех нафиг. А выговор — за сон на посту. Не мой, конечно, а того бойца.

— Вы шутите, что ли? Или хотите от меня отделаться?

— Да боже упаси, Ваше Превосходительство. Понимаете, мой отдел временно покинул информационное поле. Но остался в правовом, честное слово. Мы не нарочно, так получилось. Чисто ради успеха операции.

— И при чем тут блокчейн?

Кречет слегка замялся.

— Ну, это мое личное мнение, но… Мы с блокчейном однажды допрыгаемся, — сказал он. — Распределенный реестр сам по себе отличная штука. Но свобода для злоупотреблений, которую он дает…

— Извините?..

— Докладываю. Вот есть у нас электронная бюрократия, открытая и прозрачная. Нигде теперь не смухлевать, ничего не подделать, каждый рубль на виду, конец откатам, красота. Но человеческий фактор никуда не делся. Его просто выдавило из бюрократии в другую плоскость. И он там отлично себя чувствует. Это как киберпреступность. Раньше она была делом хакеров, прямо искусством. А сейчас киберпреступник это парень с паяльником. Он приходит и вежливо просит отдать ему хэш, иначе паяльник окажется у вас в заднице. Вот и весь блокчейн… Теперь возьмем безумные тексты министра, которые он писал десять лет назад якобы ради выпендрежа перед интеллигенцией. Эпатировал и хулиганил, весь из себя прогрессивный. Чистой воды человеческий фактор. Ну и как вам блокчейн помог узнать, что министр… э-э… мужчина со странностями? Да никак. Это всплыло, только когда наш красавец рассорился с другими такими же, и те вдруг стали очень правильные и начали орать, что министр педофил, садист и кто-то там еще… Он погорел на человеческом факторе — на чувстве безнаказанности, к которому привык, когда был режиссером и не отвечал за слова… А блокчейн вообще ни при чем. Только грабить и красть стало проще.

— Вот, значит, что у вас говорят… — протянул Президент. — Спасибо. Буду думать. Это… Это поучительно.

Они шли вдоль линии коттеджей, и самый обаятельный человек на свете успевал попутно улыбаться и махать детям и домохозяйкам, но теперь это был еще очень задумчивый человек.

Собака, потеряв надежду на бутерброд, то и дело убегала здороваться и возвращалась, жуя. Пару раз хозяин вяло давал ей по шее, а один раз даже показал кому-то кулак, но это не помогало.

— Мы с блокчейном на кладбище боремся, — добавил Кречет. — Мы против него выдумали наш русский народный блокчейн.

— Я поэтому ничего не вижу? Потому что вы каким-то образом…

— Ага. Говорю же, ушли из информационного поля. Спрятались. Если честно, мы сначала хотели с интернетом побороться, чтобы уж сразу, бац — и на всем кладбище не то что блокчейна, а никакой жизни нет! — брякнул от души Кречет. — Но постеснялись трогать ретрансляторы… Понимаете, вопрос не в том, как открывать информацию! Открыли уже, дальше некуда. Кто угодно видит что угодно. А всегда ли это хорошо? Теперь вопрос в том, как закрывать информацию! В идеале — чтобы данные поступали как положено и куда положено, но из них не складывалась информация, пока мы не разрешим. Доступно объяснил?

— Кажется, да…

— Вот и славно.

Кречет умолк, чувствуя себя одновременно выжатым лимоном и полным кретином.

Не говорят так с Президентом.

Но когда у тебя ночью человека едва не зарыли, становится все равно.

И в конце концов, мало кому выпадает удача чисто по-человечески высказать, что наболело, первому лицу государства. Может, это обаятельное лицо немного задумается. А там, глядишь, даст поручение, и начнется подвижка в сторону здравого смысла. Мы же в целом неплохо продвинулись. Только делаем это странными зигзагами, никогда не прямо. Наверное, у нас такой менталитет.

Президент молчал, глядел под ноги и как-то недобро сопел.

— Ладно, — сдался Кречет. — Докладываю про кладбище…

С кладбищем получилось неординарно и даже в некотором смысле живенько. Суровая реальность, бьющая прямо в лоб. За кладбище отвечало МГУП «Память», а параллельно там орудовало ООО «Память», которое хоронило на коммерческой основе. Все работало четко, как часы. Две структуры взаимодействуют, роботы копают могилы, принтер выпекает памятники, фирма вяжет веники… то есть венки. Денежки текут рекой. Но потом муниципалы что-то не поделили с коммерсантами. Никто так и не смог выяснить, что именно. По документам полный ажур, все прозрачно, ни одной сомнительной копейки. Черт знает, в чем была причина конфликта, но в один прекрасный день МГУП «Память» вдруг стало всячески мешать ООО «Память» нормально хоронить. Муниципальные роботы начали закапывать могилы, вырытые коммерческими роботами. А за каждым роботом по кладбищу ходит человеческий фактор — четверо с лопатами. Начались драки с применением садового инвентаря. Следом — механическая порча роботов, хакерство и попытки угона. Мелкие акты вандализма на захоронениях — так, чтобы не попасть под уголовку…

— …А потом они закрыли ворота и перестали впускать на кладбище чужие катафалки.

— Это как?!

— Это на замок. Висячий, амбарный.

— Да что вы говорите…

— Я не говорю, я там живу безвылазно уже месяц всем своим отделом по форме одежды номер четыре. Это когда мы в бронескафах и с автоматами. Картинка та еще. Страх и отвращение на кладбище.

— А вы-то как туда попали?

— По решению суда. Обеспечиваем невоспрепятствование.

— Не-вос…

Кречет усмехнулся. Он тоже к этому слову не сразу привык, а теперь — ничего, прямо от зубов отскакивает. Когда дошло до нападения на похороны… Ну, не совсем так. Сначала очередная драка на лопатах случилась прямо при захоронении, и скорбящие родственники не остались в стороне. Перевернули гроб, уронили покойника в могилу, офигачили крестом по черепу ритуального работника, сломали крест… А потом неустановленные лица стали бросать кирпичи в катафалки по дороге к кладбищу. Терпение у ООО «Память» лопнуло, коммерсанты подали в суд. И судья вынес постановление: Федеральной службе судебных приставов «обеспечить невоспрепятствование осуществлению захоронений». А что он еще мог вынести?.. Пристав-исполнитель взял документы и отправился на кладбище, наивно думая, что сейчас заставит директора расписаться, и на этом все кончится. Получил лопатой по лбу от неустановленного лица…

— Стоп, а почему они все — неустановленные? — встрепенулся Президент.

— Верно замечено, Ваше Превосходительство. — Кречет выдержал паузу. — У этих парней свой блокчейн. На них в полиции много данных, но не будет никакой информации, пока не поймают физически, руками.

— Нелегалы?

— Конечно. Русский не станет бить лопатой государственного человека при исполнении. ФМС проводит на кладбище облаву с паркуром и фейерверком раз в квартал. Через неделю эти гробокопатели уже все новые, а ФМС не может там прописаться. Наверное, потому что у него нет постановления о невоспрепятствовании. Между прочим, это мысль!.. В общем, когда там ошарашили пристава — тогда позвали нас. Не сочтите за издевательство, но как тут можно было применить средства распределенного реестра?

— А вы, однако, язва, советник.

— Наболело, — объяснил Кречет. — У меня в каждом автобусе едет вооруженный сотрудник. И садится он в катафалк не у кладбища, а еще в городе. Мы-то сами теперь невидимки, но трекинг на машинах отключить не можем, это незаконно. А муниципалы его отслеживают и нападают по дороге. Вчера был первый спокойный день. Ребята думают, что мы победили, но я считаю, расслабляться рано. Возможно, противник еще не сломлен и взял паузу для пересмотра стратегии. Он, зараза, хитрый… Нет, объективно есть успехи. Драки на лопатах мы, кажется, прекратили. Чуть что — набегаем и колотим дубинками всех, и правых, и виноватых, им это очень не нравится. А вот с роботами просто беда…

Да, с ними и правда нехорошо вышло.

Робот копает могилу начерно за десять минут. Люди с лопатами приводят ее в товарный вид. Они же вручную подравнивают холмики. Ну и вообще следят, чтобы робот не накосячил в буквальном смысле. Чтобы ровненько было и аккуратненько.

Потом ушлые муниципалы влезли в прошивку и чего-то там намудрили. Поэтому в свободное время роботы самостоятельно шатаются по кладбищу, ищут свежевырытые могилы конкурентов и закапывают их. Готовность могил контролируют с воздуха дроны. Иногда люди успевают заметить, что чужой робот пошел явно не туда, бегут к могиле и отгоняют диверсанта. Но кладбище большое, и роботам есть где разгуляться. По дронам с земли стреляют из пневматики. Дроны падают. К ним снова бегут люди, одни — чтобы починить, другие — чтобы доломать. И на весь этот дурдом площадью два квадратных километра — шестеро бледных от усталости приставов районного отдела по обеспечению установленного порядка деятельности судов. А как стемнеет, их сменят другие шестеро, и начнется вовсе триллер. Адские черные монстры будут ночь напролет бродить среди могил, наводя ужас на все пока еще живое, включая друг друга.

Монстры черные не только буквально, но даже метафизически, их плохо видно глазами и нельзя отследить через интернет. Личные модули распознавания обесточены, а пассивные метки заклеены лентой, поглощающей сигнал. Монстры ходят бесшумно и появляются вдруг, пугая до одури злодеев с лопатами и раздавая пинки роботам. Они так выполняют постановление суда — невоспрепятствуют.

По состоянию на вчерашний день невоспрепятствование достигло наконец-то заметного успеха: противник выдохся. Он делал ставку на диверсантов, набегающих внезапно, и рассчитывал, что судебные приставы станут за ними впустую гоняться, распыляя силы. Некоторое время так и было, а потом Кречет понял, что его людей отслеживают, и резко сменил тактику. Волшебное превращение сотрудников УПДС в ниндзя, которые сами набегают так внезапно, что пикнуть не успеешь, и нещадно всех дубасят, сильно деморализовало вражеский личный состав. Противник кое-как подрыгался еще неделю, был неоднократно бит — и оставил поле боя. Вчера он не бросил ни одного камня в катафалк, держал ворота открытыми, не тронул чужих могил и даже памятника не повалил. Кречет насторожился и потребовал удвоить бдительность. Однако ночь выдалась тоже совсем тихая. И тут-то черные исчадия ада, они же Воины Добра, с непривычки заскучали и расслабились.

Штатный полицейский бронескафандр, положенный упэдээсникам по форме номер четыре, штука очень хорошая, но из его превосходных свойств проистекает один недостаток: можно запросто уснуть стоя. Человек в «скафе» находится внутри экзоскелета и как бы в подвешенном состоянии. Это позволяет неограниченное время стоять в засаде неподвижно, сливаясь с местностью и, естественно, рискуя отрубиться. Что и случилось с одним бойцом. Задремал, охраняя могилу, и упал в нее. Рыхлый грунт поехал под ногами, и — брык! Ну, проснулся хотя бы.

Пока человек ворочался, пытаясь сообразить что к чему, подбежал робот и начал его закапывать. Он же не знал, что там внизу живое существо в чине секретаря государственной службы первого класса, да еще и при исполнении. Пристав заорал, полез наружу и обвалил на себя край могилы вместе с роботом. Появился второй — и давай зарывать уже обоих. Люди очень волнуются, когда их хоронят заживо, пусть и в полностью автономном бронескафандре. Человек потерял самообладание, открыл беспорядочную стрельбу из шокера, рассадил весь магазин и, как установила потом экспертиза, нанес роботам «электрические повреждения нервной системы, несовместимые с функциональной деятельностью». После чего второй кибермогильщик рухнул на пристава сверху.

На звук стрельбы уже мчались Воины Добра, Воины Света и прочие славные русские богатыри. И роботы тоже. Они получили сигнал «критическая неисправность», по которому следует немедленно прибыть на место и доделать работу за выбывшего товарища — это же кладбище, тут нельзя вежливо попросить клиента отложить похороны на завтра… Поэтому, когда наш герой выбрался из-под двух поверженных стальных чудовищ, перезарядился и протер объективы оптической системы, то первым, кого он увидел, был робот, деловито топающий к могиле.

В УПДС и правда отбирают флегматиков, но есть и хорошие новости: они отличаются умом и сообразительностью. Пристав догадался, что это давно предсказанный фантастами бунт машин, и немедленно робота грохнул. Вышел в эфир на аварийной волне и запросил подмогу.

Подмога была уже рядом, а поскольку роботы прибывали один за другим — и очевидно же, что зловредные муниципалы подучили их бросаться на людей! — то буквально через несколько минут МГУП «Память» оказалось лишено механизации прямо-таки в ноль, включая застреленный впопыхах по ошибке мирный трактор.

Спешно вызванный на кладбище Кречет, бледный, вялый и тупой, как валенок, от недосыпа, остаток ночи разбирался с полицией и рвущим на себе волосы директором «Памяти». Нет худа без добра: отважные бойцы, ребята юридически грамотные, написали на директора такое гнусное заявление, что пальчики оближешь, а Кречет уговорил полицейских его принять. Статья триста семнадцатая, «посягательство на жизнь сотрудника органов», минимальный срок двенадцать лет, а в старые добрые времена могли и расстрелять нафиг. Факт вмешательства в заводскую прошивку роботов экспертиза установит, там пломбы нарушены, а зачем они нарушены и чего ты, враг народа, хотел, это прокурору расскажешь, он поверит, ага.

Почуяв, что дело пахнет жареным, да еще и с применением технических средств, а также с особым цинизмом — где это видано, заживо хоронить, и даже без гроба, — директор бросил орать, присел на могильную ограду и впал в прострацию. Временами он нервно хихикал. Кречет не удержался и шепнул ему на ухо: «Ну что, гнида, довыеживался?» Ответа не получил.

Утром на место прибыл шеф, устроил Кречету выволочку, объявил выговор, пообещал, что этого так не оставит, заглянул в могилу с двумя дохлыми роботами, хмыкнул, повеселел и вдруг спросил, кто сегодня назначен на усиление в Валуево.

Кречет ответил, что послать туда совершенно некого. Сейчас все идут на похороны, а дальше — по могилам.

«Ты предлагаешь мне поехать?» — поинтересовался шеф.

«Никак нет, и в мыслях не было!»

«Тогда изыщи резервы. И проведи среди них инструктаж под роспись. Сам знаешь, о чем».

«О том, что, если их сегодня будут бить, надо стоять и улыбаться, ибо это для блага государства?»

«Ну, вот видишь! Можешь же, если хочешь!» — сказал шеф и уехал, очень довольный собой.

А Кречет провел среди себя инструктаж, расписался, зачем-то тоже заглянул в могилу, плюнул туда и отправился в Валуево…

На следующем перекрестке Президент остановился.

— Мне бы хотелось… — начал он. — Нет, давайте по-другому. Я дам поручение, чтобы ждали сигнала. Когда закончите эту вашу суперсекретную операцию на кладбище, позвоните в мою приемную. Хочу узнать подробности от вас лично.

— Так мы составим отчет. Там все будет.

— Из отчета кто-нибудь сделает выводы?

Кречет пожал плечами.

— Надо, чтобы сделали, — сказал Президент строго. — Поэтому обязательно звоните. И потом, я вообще хотел бы продолжить и развить наше знакомство… Ох, Дональд, ну ты нашел место!..

Пока они разговаривали, собака присела и отложила на газон перед коттеджем аккуратную коричневую личинку. Как любой нормальный собаковод, Президент осмотрел ее, буркнул: «Ну, ничего, даже неплохо…», жестом фокусника извлек непонятно откуда специальный пакетик и с ловкостью, свидетельствующей о богатом опыте, запечатал в него собачьи отходы. И застыл с пакетиком в руке, к чему-то прислушиваясь.

— И нашел же ты время, Дональд… — Он огляделся по сторонам. — М-да… Послушайте, советник, мы ведь друзья? Окажите дружескую услугу. Ко мне тут приехали. А у нас на улице сняли все урны, их будут менять, и по дороге к дому совершенно некуда это выбросить. Если я появлюсь с этим в руках, может выйти… э-э… недипломатично и еще анекдотично, что намного хуже. А вы пойдете к пятнадцатому, у вас по пути будет контейнер. Сделайте одолжение. Тут герметично запечатано.

Кречет снова пожал плечами и взял пакетик.

— Да ладно, — сказал он. — Не проблема.

— Только поймите меня правильно, это не…

— Мне после кладбища все нравится и все правильно, — заверил Кречет. — Не знаю, о чем вы, но это — не.

— Спасибо. Тогда я жду вашего звонка. До свидания. Пошли, Дональд, засранец ты этакий!

Кречет проводил взглядом своих новых знакомых, пожал плечами в третий раз инаправился к домовладению пятнадцать.

Контейнера по пути не было. Кречет меланхолично сунул пакетик в сумку.

Почему бы и нет.

— Привет! — раздался в левом ухе звонкий девчоночий голосок. — Давай садись. Кончай гулять, начинаем работать.

— Хватит издеваться, Маш, — попросил Кречет. — Я только что с кладбища.

Сзади подъехал служебный универсал, весь в антеннах, с «люстрой» и мегафоном, разукрашенный эмблемами Федеральной службы судебных приставов. Раньше эта машина нравилась Кречету, а сейчас он подумал, до чего же неуместно ее появление на улицах Валуева. Она брутальна и сурова. Она не отсюда и не для этой жизни.

Здесь повсюду мир и радость, уют и эмоциональный комфорт. Дураки болтают, мол, Валуево — богатенький, сытый район, и у него такая аура. Ерунда, тут много зарабатывают, потому что много работают. Ауру создает продуманный дизайн, который заметен во всем, от перепада высоты домов до цвета покрытия дорожек. Здесь все настолько гармонично, что в любом месте района тебе хорошо, хоть среди многоквартирников, хоть в зоне особняков. Ты нигде не чувствуешь себя чужим. Оформление всего, начиная с отделки зданий и кончая уличными фонарями, незаметно влияет на тебя, задает душевное равновесие. И ты вдруг понимаешь, что наш мир в целом отнюдь не плох… А потом в него врывается такой вот хмурый автомобиль… Реанимобиль. Больной, очнитесь, жизнь — дерьмо, ваш дом — кладбище! Тьфу.

Открылась дверца, Кречет нырнул в кондиционированную прохладу и сразу понял, что снаружи воздух лучше. Он там вкусный и настоящий.

Снаружи вообще лучше.

Допустим, тут есть Маша, но… Нормально будет взять ее за руку и выйти на улицу. Маша туда отлично впишется, особенно если переодеть ее в легкое платье… Да, кажется, Кречет начал понимать тех, кто хочет в Валуево.

Хороший получился район для хороших людей.

А плохие тут или станут лучше, или не приживутся.

— Не будь таким букой, — сказала Маша, осторожно трогая Кречета за рукав. — Все знают, что ты с кладбища. Все Управление только о тебе и говорит. Я просто еще не придумала, как тебя поздравить. Ты герой. Ты победил. Ты сломал этих уродов. Так лучше?

— Правда? Не шутишь? Отлично выглядишь, кстати.

— Спасибо. Чистая правда. Стала бы я тебя утешать, ты же неутешаемый, совсем не умеешь радоваться жизни.

— Да ладно, я учусь потихоньку. Вот погулял немного и почти обрадовался. Здесь обстановка такая… Душевная. Герой, значит?.. Так вот зачем был выговор. — Кречет вздохнул. — Меня потом наградят — снимут взыскание. Как это по-нашему.

— Бука, — сказала Маша. — И бяка. Обрадовался он, называется.

Надула губки и отвернулась.

— Я тут подумал… — начал Кречет. — Это со мной бывает, да. Нашим машинам чего-то не хватает. Например, пулемета на крыше. Прицеп с виселицей тоже неплохо. А лучше — крест и кучу дров. И надпись вдоль борта: «Инквизиция»!

Маша покосилась на Кречета с подозрением.

— Да ты оцени идею! О том, что инквизиторы вообще следаки и никогда не казнили никого, у нас знают только юристы, им это рассказали в институте. А народ-то не в курсе. И любой ответчик, увидав такую развеселую машинку, сразу осознает, что пора отвечать за свои прегрешения! Ох, я бы на кладбище заехал. И устроил там… Приведение могильщиков к покаянию.

— Да ты уже…

— А вот еще вариант. Федеральная служба невоспрепятствования! Как звучит! Как будет выглядеть! Это же страшнее любой инквизиции… Погоди. Что я — «уже»?

— Добился покаяния. Ну, почти. Директор кладбища сейчас торгуется с твоим шефом. Он как почуял, что ему ломится триста семнадцатая, взял адвоката и побежал договариваться — готов написать явку с повинной, только пусть упэдээсники отзовут заявление. Хочет поменять статью на триста пятнадцатую, злостное неисполнение решения суда. Там два года максимум, а можно отделаться штрафом. Скоро твоих ребят начнут дергать. Может, уже сегодня…

Кречет закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

Чистая победа. Враг повержен. Но месяц жизни убит на это.

И ведь решение проблемы весь месяц торчало у него перед носом, пока не нашлось само. Он его не увидел. Выдумал какой-то дикий блокчейн каменного века, чтобы скрыться от людей и незаметно следить за ними. А надо было следить за роботами и прятаться от них. В могилах.

Если бы он знал, что все так просто, у него бы приставы из могил не вылезали.

Ну, извините, я не Эйнштейн.

Господи, неужели этот кошмар сегодня кончится.

Кречет открыл глаза.

— Ну, тогда вперед, на вынос тела.

— Ты этим кладбищенским юмором еще год будешь всех доставать? — буркнула Маша почти неприязненно.

— Да что ты, — сказал Кречет. — Я уже все забыл. Прямо сейчас. Как страшный сон.

— А там очень страшно было по ночам? — вдруг спросила Маша.

Кречет задумался. И сам не понял толком, что именно ответил.

— Там боишься только страхов, которые принес с собой.

Издали Кречету показалось, что журнаботов у особняка толпится видимо-невидимо, но, если верить очкам, их было всего пятнадцать. И десяток живых.

Валентина Зарецкая разглагольствовала, возвышаясь над толпой. На каблуках она была под два метра. Вороная грива, зеленые глаза, огонь тетка. Кречету такие нравились. Правда, ему совсем не нравилось то, что она говорила, но Кречет вспомнил предупреждение от бабушки и не стал впечатляться.

Сегодня «хорошая девочка Валя» перемывала косточки Президенту так вдохновенно, как никогда раньше. Она давно назначила его виновным в несправедливости, постигшей министра, а потом объявила злодеем, лично создавшим пресловутую удушливую атмосферу. Но нынче ставки выросли, и Президент огребал уже за загубленное будущее страны, которая неотвратимо скатывается в пучину мракобесия и мещанства.

Пресса радостно трепетала. Скучно живем, совсем нет новостей, а тут вдруг из грязного белья министра культуры самозародилась борцунья с тоталитарным режимом. Мы же забыли, что у нас режим тоталитарный, расслабились вообще.

«А я, кажется, знаю, почему она так чихвостит Президента, — думал Кречет. — Это может быть вполне искренне. Наверное, она своим девчоночьим умишком верила, что самый обаятельный человек на свете придет и исправит все. Вернет ей престижного мужа. А человек не пришел. И это было страшно. Рухнула последняя надежда. Если даже Президент не бросился на помощь такой замечательной девочке, значит, все пропало. Остальные чинуши — понятно, сволочи. А премьер-министр так и вовсе гад конкретный. Но если Президент… Это же все объясняет! Вот почему чахнут ростки всего нового! Погибла Россия…»

И ведь как просто, как скучно все начиналось. Министр Зарецкий то ли дал мало денег «неоклассикам» на их постановки, то ли пообещал и не дал, те возмутились — ну, обычные театральные разборки. Поругались да разошлись. И вдруг откуда ни возьмись начала кочевать по интернету подборка высказываний господина Зарецкого, от которой глаза на лоб лезли, а при чтении вслух уши вяли. Десять лет назад, когда министр был обычным «модным режиссером», мало кого волновало, чего он там наплел. Широким российским массам искусство прогрессивного театра не особо интересно; и ничего не говорят народу гордые имена постановщиков. А Зарецкий, оказывается, любил в те годы пошутить, и шуточки его были в основном про секс, да про такой, за который даже в самых цивилизованных странах нецивилизованно сажают.

Отвертеться от «неуместных высказываний» министр не мог. Принес всем тысячу извинений, объяснил, что ничего худого и в мыслях не имел, а всего-то пытался бороться с застенчивостью, хотел выглядеть крутым и независимым в суждениях, эпатировать публику и так далее; теперь видит, что это было совсем не смешно и очень глупо; нынче-то он совсем другой человек, конечно. Но было поздно. Премьер, ознакомившись с подборкой, уволил Зарецкого «по утрате доверия». Прямо так и сказал: какое тут доверие, если мне к этому маньяку боязно спиной повернуться.

Будь министр из цивилизованной страны, его бы, наверное, кастрировали, а в лапотной России общего возмущения хватило дня на три, и все переключились на футбол. Зарецкий уехал из Валуева и спрятался в городской квартирке. И забыли о нем. И не нужен он никому. Народ безмолвствует, все хорошо. Оказалось, это затишье перед бурей — Зарецкий режиссировал такой спектакль, что мало не покажется.

Внезапно супруга героя вцепилась в казенную валуевскую жилплощадь и заявила — не уеду! И громко так, во весь голос: муж ни в чем не виноват, его выставили монстром завистники; нельзя творческого человека наказывать за шутки; решение премьера — волюнтаризм, авторитаризм и тоталитаризм, и я требую вмешательства Президента лично!

Как нарочно, лето выдалось скудным на новости: нигде не воюют, экспедиция на Марс снова откладывается, курсы валют стабильны. И тут русские вон чего учудили. Собственного министра культуры гнобят за то, что тот оказался человеком, раскованным в культурном смысле.

Шум вокруг чиновника, невинно пострадавшего за шуточки-прибауточки, быстро поднялся на мировой уровень — Кречет своими глазами видел заголовок: «Атака на искусство: времена КГБ возвращаются?» Ну да, это же Россия, там ГУЛАГ и КГБ возвращаются минимум раз в году… Президенту стали приходить взволнованные письма от именитых зарубежных режиссеров и артистов. Тогда он вник в проблему, несколько обалдел и сделал втык премьеру за утрату бдительности при работе с кадрами. А супруге отставника шепнули на ухо, чтобы собрала манатки, свалила в город и сидела там тихо.

Ага. Не на ту напали.

Сам отставник грозился подать на правительство в суд, но отчего-то не спешил с этим. Зато его супруга каждый день посреди Валуева, почти в геометрическом центре района, у особняка номер пятнадцать, закатывала шумную пресс-конференцию с громкими заявлениями. Доколе? Кто виноват? Что делать? Куда смотрит всенародно избранный гарант Конституции? Когда он уже придет и наведет порядок?

Один раз ФСО, будучи вполне в своем праве, рискнула прессу не пустить на территорию. Резонанс случился такой, что крутая спецслужба предпочла сделать вид, будто ее тут и рядом не стояло. Она не решилась даже на очевидное — вырубить Зарецкой электричество, воду и канализацию.

Репортеры были счастливы, Зарецкая блистала, Валуево уже называли «скандально известным районом», москвичи злорадствовали; все понимали, что наблюдают банальный шантаж, и никто не знал, что делать.

И тут некто умный догадался, что не надо обострять ситуацию, а можно очень просто, незатейливо, а главное, скучно выселить Зарецкую по суду. И пускай делает скандально известным какой-нибудь другой район, отсюда подальше. Только вряд ли у нее получится — ради возможности хоть на несколько часов пролезть в Валуево и поснимать там журналисты готовы выслушивать страстные монологи Зарецкой, но сама-то она с ее супругом-лузером им даром не сдалась.

Так в этой истории появились те, кто, дай им волю, открестился бы от нее руками и ногами: пристав-исполнитель Маша, которая и не таких выселяла, и суровый начальник отдела УПДС Кречет, самый вялый и сонный человек на свете…

— Среди тебя провели инструктаж под роспись? — спросил Кречет, выкручивая затемнение очков на максимум.

— Постеснялись, — сказала Маша, придирчиво осматривая себя в зеркальце. — Или побоялись, кто их знает.

Ну да, подумал Кречет, ход мысли начальства яснее некуда: не дай бог, эта оторва Зарецкая на самом деле Маше глаз выцарапает. Сразу начнут искать крайнего, и тут выяснится, что наше мудрое руководство нарочно замотивировало пристава «стоять и умирать», как солдата на поле Бородинской битвы. И вроде никто не виноват, это же не приказ был, а только инструкция, но в целом неудобно может получиться, время-то не военное, да и мы не те богатыри.

Вот в могилу упасть при исполнении — это мы всегда согласные. Но глазом пожертвовать ради блага государства — перебор.

— Выходим! — скомандовала Маша.

— Если что, ты сразу — ко мне за спину, — сказал Кречет.

— Герой, — сказала Маша.

Журнаботы были антропоморфные, совсем не похожие на паукообразных роботов с кладбища, но тех, невинно пострадавших, Кречет искренне жалел, а по этим дал бы очередь из шокера с наслаждением. Да и живым репортерам он кое-что отстрелил бы. Стервятники. Они сразу налетели на приставов, но Кречет привычно въехал грудью в толпу, и та, почуяв силу, расступилась. Вопросы так и сыпались отовсюду, сливаясь в невнятный гул, — он просто не слышал их. И никого перед собой не видел. Нацелился на ответчицу и прокладывал к ней путь, внутренне сжавшись, как пружина, готовый к тому, что сейчас будут удивлять.

И его удивили.

Зарецкая расплылась в ослепительной улыбке и протянула вперед руки, будто собравшись Кречета обнять как минимум.

— Вот он! О чем вы говорили с Президентом, советник? Он приказал надеть на меня наручники и вышвырнуть отсюда?

Толпа заткнулась, будто ее выключили.

Этого следовало ожидать, подумал Кречет. Ведь сколько народу видело, как я с ним гуляю, а к Зарецкой тут, в общем, по старой памяти нормально относятся. Настучали.

Ну-с, и почему я этого не предвидел? Совсем плохой стал. Довело меня кладбище. И что теперь делать?

Позади тихо умирала от зависти Маша.

Эх, семь бед — один ответ, решил Кречет, буду импровизировать. Ты хочешь шоу — на тебе спектакль. Надоело мне в массовке. Хочу свои пять минут славы.

Он шагнул к Зарецкой, схватил протянутую руку и поцеловал ее. Расправив плечи, эффектно развернулся лицом к прессе. И значительным басом начал вещать.

— Я действительно говорил с Президентом. Я имел честь проинформировать Его Превосходительство о некоторых событиях прошедшей ночи. Федеральная служба судебных приставов успешно провела операцию по невоспрепятствованию… — тут он сделал паузу, — исполнению решения суда в обстановке, требующей от личного состава мужества и стойкости. Подробности вам сообщит пресс-служба. Если вы пожелаете их узнать, конечно.

Господи, что я несу, подумал он. Уволят же нафиг.

А с другой стороны, разве я не друг Президента?

— Что касается вашего вопроса, сударыня… — Кречет сунул руку в сумку, достал наручники и предъявил их прессе. — Я передаю этот инструмент правосудия вам! В знак того, что никто не посмеет ограничить ваше право говорить и быть услышанной!

Зарецкая послушно взяла наручники и озадаченно на них посмотрела.

У Маши было такое выражение лица, будто она сейчас умрет от зависти не в переносном, а в самом прямом смысле.

— Мы стоим на страже закона, но приходим с миром! — провозгласил Кречет. Придвинулся к ответчице вплотную, уставился на нее темными очками и еле слышно буркнул: — Я иссяк, теперь ваш выход.

— Я ничего не подпишу! — воскликнула Зарецкая, гордо вскинув голову. — Я здесь, и здесь я останусь! Но эти добрые люди — всего лишь орудие в руках, которые душат свободу! Я приглашу их в дом и все объясню им. Мы сейчас будем пить чай с пирожными валуевской кондитерской фабрики, лучшими пирожными в Москве, от которых не толстеют, и, я уверена, расстанемся друзьями. Спасибо за внимание, а завтра в это же время вас ждут новости от моего источника, приближенного к Белому Дому. Не пропустите!

Кречет поманил к себе Машу. Журнаботы что-то тараторили, живые наперебой кричали, а он ничего не слышал и просто красовался перед объективами, стоя между яркой брюнеткой с наручниками и очаровательной блондинкой в погонах.

Один раз в жизни — за все бессонные ночи, синяки и шишки, взыскания и выволочки и за кладбище тоже.

Первый раз и наверняка последний.

В доме Зарецкая, не оборачиваясь, пошла куда-то, а они гуськом потянулись за ней и, поплутав немного, оказались на кухне. Там было накрыто к чаю, и насчет пирожных хозяйка не обманула.

— Девушка, налейте нам… — Она бросила наручники на стол, уселась и вся как-то вдруг безвольно поникла. — Если хотите покрепче, в шкафчике — на любой вкус. Простите, сил нет совсем. Прислугу запугали, она разбежалась, сервоботов отняли, я тут одна и все сама…

— Садись, Машенька, — сказал Кречет. — Я за вами поухаживаю.

— Сам садись, на тебе же лица нет.

— Ну… как прикажешь.

— А вы, однако, артист, советник. — Зарецкая с усталым интересом рассматривала Кречета. — Артист… оригинального жанра.

— Он герой! — горячо возразила Маша. — У них ночью была перестрелка! На наших ребят напали! Они могли погибнуть!

Зарецкая грустно посмотрела на Машу.

— Непременно попробуйте эти пирожные, деточка моя. В городе они стоят бешеных денег. И от них действительно не толстеют.

— Я вам не деточка! — Маша чуть не уронила чайник. — Я советник юстиции третьего класса!

Зарецкая в ответ только хмыкнула.

Она взяла со стола наручники, повертела их так и сяк.

— Зачем вы дали мне… это?

— Ну… — Кречет замялся, подыскивая слова. — В знак того, что не будем применять силу.

— Он так распорядился?

— Нет. Знаете, мы и сами неплохо соображаем.

— Но ваше начальство приказало вам быть корректными? Я же обещала… ну, вы наверняка слышали… Не волнуйтесь, я вовсе не собиралась никому делать больно, просто хотела спровоцировать… Ага, значит, был приказ? Тогда это он! Вот же негодяй. Ему никого не жалко, понимаете? Ни чужих, ни своих не жалеет! Ему наплевать было, что я живого человека изуродую! Лишь бы найти повод меня арестовать и упрятать за решетку. Сделать так, чтобы я ничем не могла помочь мужу… Заберите эту гадость, видеть ее не могу…

Кречет взял наручники и положил в сумку. Рука наткнулась на пакетик, которому там точно не место. Совсем забыл о нем.

— Я вас оставлю на минуту.

— Это дальше по коридору.

— Уже нашел, спасибо.

— А у меня от очков болит голова… да и не нравится мне, честно говоря, этот прозрачный мир с бирочкой на каждой тумбочке. А уж то, что люди читают друг друга, вообще дикость и глупость. — Зарецкая провела рукой по краю стола, и на стене развернулась новостная лента. — С детства была уверена, что это лишнее. Должны оставаться какие-то загадки. Наверное, я человек двадцатого века, опоздала родиться на сто лет… Так, а вот и мы в новостях! А вы телегеничны, советник. Да и вы, девушка, неплохо получились. Только не говорите, что вы не девушка, я в вас разочаруюсь!

— Вам тридцать два, а вы старуха, — протянула Маша задумчиво.

Кречет услышал это уже издали и встал как вкопанный, ожидая звона бьющейся посуды, матерного визга, грохота опрокинутых стульев.

— Не бери с меня пример, — равнодушно ответила Зарецкая. — Не будь такой дурой. Выбирай только лучших. Только победителей.

Ванная комната была роскошна, но без вычурности, и просторна, но без ненужного размаха, хотя до унитаза пришлось идти. Пакетик оказался слегка надут, поэтому Кречет распечатал его и сначала вытряхнул содержимое, а упаковку бросил следом. Когда он спустил воду, унитаз зажужжал, пискнул и замигал лампочками. Кречет фыркнул. Он понимал, насколько полезное устройство этот медицинский анализатор, связанный напрямую с поликлиникой, к которой прикреплена семья, но не поставил бы себе такое чудо техники никогда. Не хватало еще, чтобы собственный толчок шпионил за тобой; и так живем, как под микроскопом, опутанные невидимой паутиной «интернета вещей». Вон какой проблемой это оказалось на кладбище. Закрывать надо информацию, закрывать, и даже к необработанным данным не подпускать кого попало. Слишком много вокруг глаз завидущих и шаловливых ручонок.

На кухне слегка подобревшая, но все еще настороженная Маша пыталась хотя бы издали показать хозяйке постановление о выселении.

— Вы понимаете, что я ничего не подпишу? — говорила Зарецкая. — Ну, вы хотя бы понимаете? — Она повернулась к Кречету. — Если я уеду, значит, я сдалась. А его все бросили, от него все отвернулись, у него никого нет, кроме меня! Думаете, стали бы мировые знаменитости посылать в его защиту письма? Да им наплевать. Всем плевать. Но я подняла общественное мнение, и им уже некуда было деваться. Я загнала их в угол! Я это умею!

Ты себя загнала в угол для начала, подумал Кречет. А потом в ту же позу согнула премьера, Президента, ФСО и сейчас пытаешься нас. Умеешь заводить друзей, право слово.

Говоришь, «он никого не жалеет»? А ты?

— Маш, можно я?.. Спасибо. Значит, сударыня, я вам объясню ситуацию. Мария у нас опытный сотрудник, но ее официальный статус обязывает говорить казенно. А я тут вроде мебели, поэтому могу по-простому. Дело в том, что при всем сочувствии — а мы сочувствуем — тянуть время не в нашей власти.

— Мы правда сочувствуем, — ввернула Маша.

— Единственная проволочка, которую мы можем себе позволить, это создание ответчику невыносимых условий жизни.

Зарецкая сделала большие глаза.

— Да, звучит сурово. Это то, что могла давно сделать ФСО с помощью местных коммунальщиков. Кстати, имела право, но решила не портить себе имидж. А мы — инквизиция, нас никто не ждет и никто не любит. Докладываю. Мы сегодня отключим вам воду и электричество. Будете заказывать воду в баллонах, но мы поставим заглушку в канализацию, так что мыться и все остальное станет проблематично. Сейчас лето, вы не замерзнете и при известном упорстве продержитесь… Ну, обычный горожанин без опыта жизни на природе устает от всего этого через неделю. Вас хватит на две. Да хотя бы и больше, все равно через две недели мы получим разрешение на инфразвуковую пушку, и вы убежите на улицу в панике. Хотите пройти через все это? А чего ради?

— Но пресса…

— Когда мы вошли в дом, прессу как ветром сдуло, и скорее всего вы ее видели в последний раз. У вас к вечеру сядут все аккумуляторы, и с этого момента ваша правозащитная деятельность станет технически невозможна. Останетесь без связи, понимаете? Вообще без связи, без интернета, в полном информационном вакууме. И не сможете дать журналистам ни одной новости. Хотя, конечно, есть вариант устроить из жизни без воды и света реалити-шоу «Униженная и оскорбленная». Это их позабавит какое-то время.

— Вот зачем ты так сказал? — спросила Маша.

— Идею подбросил? Да не жалко.

— Нет, про униженную. Какая она униженная? Она вон какая гордая. Одна против всех.

— Спасибо… — Зарецкая вдруг рассмеялась. — Чуть не ляпнула: «Спасибо тебе, добрая девочка». Извини.

— Да нормально, забыли.

— Ты, Мария, что-то расслабилась, — сказал Кречет строго. — Это ответчик, ты его выселяешь. Кстати, Валентина, обратите внимание, мы не сделали ни глотка чая и пирожные от вашего спонсора даже пальцем не тронули… Мы судебные приставы. Мы на службе. И мы добрые, но не добренькие. Вот прошлой ночью на кладбище…

Кречет не успел рассказать, какой ад устроили ночью его подчиненные и как некий ответчик ответил-таки за свои прегрешения.

Он всегда считал, что выражение «человек позеленел» — просто фигура речи. Сейчас у него на глазах зеленела Зарецкая. Широко раскрытыми глазами она уставилась в стену.

Через секунду Кречет сам чуть не посинел, забыв, как люди дышат.

Новостную ленту венчал сногсшибательный заголовок со значком молнии.

«У ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ — ЛЮБОВНИЦА И ГЛИСТЫ!»

Под ним были фото Зарецкой, домовладения номер пятнадцать, ну и Президента, разумеется.

Потом Кречет почувствовал, как его где-то в районе уха сверлят взглядом. Натурально сверлят, очень больно.

— Вызывайте машину, — процедила Зарецкая.

На улице Кречет старательно глядел мимо Маши, несмотря даже на то, что опять затемнил очки до упора.

Бежать с ними вместе Зарецкая была согласна только в наручниках. «Потому что я ведь обещала выцарапать кому-то глаза?» С трудом Маша убедила ее, что в запасе минут пятнадцать максимум, пока вся репортерская орава не примчится обратно, и надо сматывать удочки быстро. А за вещами можно потом кого-нибудь прислать. И такси сейчас — не вариант. Кречет временно утратил свойственную ему остроту мысли, и тогда Маша додумалась попросить машину для спешной эвакуации Зарецкой у ФСО. Ей ответили, что и так уже едут.

А Кречет снова был самым несчастным человеком на свете и едва переставлял ноги.

— Как ты это сделал? — спросила Маша.

— Само получилось. У меня в последние дни все само получается. Талант, наверное, проснулся.

— И что теперь будет?

— Выгонят меня. В России талантливых не ценят, вон хоть Зарецкую спроси.

— А если серьезно?

— Испугаются и выгонят, — убежденно сказал Кречет.

Он подумал, что ответчица сваляла дурака, просто от неожиданности. Ей надо бы остаться и рассказать журналистам о гнусной провокации судебных приставов, уникальных негодяев, еще хуже Президента. Тот никого не жалеет, а эти его самого не пожалели — очевидно, процесс деградации власти, запущенный понятно кем, достиг апогея и апофеоза… Но сейчас примчится ФСО, которой сегодня плевать на имидж и приличия. Стоит Зарецкой заартачиться, ее вынесут из особняка, как мебель, руками. И вывезут за территорию в багажнике.

Было очень интересно, кто именно из поликлиники слил информацию новостному агентству. Анализы составляют медицинскую тайну, защищены все тем же блокчейном, и круг лиц с правом доступа к ним ограничен. Вдобавок это Валуево, тут даже низовой технический персонал чертовски лояльный, да еще и многократно проверенный. Легкая абсурдность заголовка намекала на то, что автор текста — журнабот. По идее, прислать ему сенсацию мог не человек, а другой робот, например, занятый в поликлинике технической обработкой данных. Подцепил вирус — и ждал, быть может, годы, пока не выловил нечто стоящее. Но даже если это робот, все равно в основе — человеческий фактор, и с ним разберутся. Нынче же полетят клочки по закоулочкам.

А я ведь говорил: допрыгаемся мы с этим блокчейном…

Кречет подошел к машине, открыл дверцу и огляделся на прощание.

Таких кластеров, как Валуево, построили в Новой Москве еще два: один научный, привязанный к уже существующему «наукограду» Троицку, другой — медико-реабилитационный, он же «санаторный», ближе к границе Калужской области. Оба заметно моложе Валуева, создавались с учетом его опыта, выглядели очень стильно, и народу там нравилось. Но в них было что-то от новостройки, а здесь чувствовалась атмосфера настоящего старого московского района — и наконец-то Кречет сообразил, отчего сюда тянет людей как магнитом. Люди бессознательно стремятся в центр города. А Валуево не только фактический центр Москвы, вынесенный из исторического, оно еще и похоже на центр, потому что здесь все — обжитое. Здесь выросли два поколения, и у каждого дома сложилась пусть недлинная, но убедительная история. И все объективные преимущества Валуева меркнут по сравнению с этой атмосферой. Голая психология: люди просто хотят тут жить, не особо задумываясь почему, и ничего ты с этим не поделаешь. Да и не надо.

— А ты правда говорил с Президентом?

— Что? — Кречет пару раз моргнул, приходя в себя. — Извини, чуть не заснул. Да, мы случайно тут встретились.

— Хочешь, я разболтаю в Управлении?

— Даже не думай.

— Ну почему? Пусть они считают, что ты с ним теперь на короткой ноге…

— Спасибо, Машенька, — сказал Кречет ласково. — Все так и есть. Он назвал меня своим другом. Просил звонить, когда я закончу с кладбищем. И я, как честный человек, непременно позвоню.

— Так скажи ему тогда, чтобы тебя не выгоняли!

— Видишь ли… — Кречет на миг замялся.

А потом залился хохотом. Надолго и до слез.

— Ты… Ты чего? — спросила Маша, неуверенно улыбаясь.

— Понимаешь… — Кречет утер слезы рукавом. — Я тут подумал… Нам с Президентом и без этого будет, о чем поговорить!

К особняку подкатил длинный черный автомобиль, из него выскочили трое фэсэошников и очень быстрым шагом метнулись в дом. Вынос тела состоится в ближайшие минуты. Еще одна затянувшаяся трагикомедия кончилась внезапно. И снова решение было под носом. И снова оно само нашло Кречета, скорее, даже набросилось.

Если немедленно не лечь спать, в голову может прийти, что это знак судьбы, и ты уже не тот, и пора менять работу. Устроиться, например, на кладбище. Ты ведь там всех знаешь, и дело, в общем, знакомое. Сначала все идут на похороны, а потом — по могилам.

Кречет забрался на заднее сиденье, пристроился в углу, закрыл глаза.

Маша ввела координаты, машина тронулась.

— Забыл спросить, — буркнул Кречет. — И как тебе Валуево?

— А я его видела?.. Ну, красиво. Уютно. А еще аура такая… Солидная. Значительное место.

— Точно. Хорошее слово — значительное.

Они едва успели выехать за территорию, когда их на бешеной скорости обогнал знакомый черный седан ФСО и умчался вперед, быстро скрывшись из вида.

— А по сравнению с кладбищем здесь еще очень тихо и спокойно… — сонно пробормотал Кречет.

2018