Осенняя сказка

Установка связи с:

Проверка имени пользователя и пароля:

Вход в сеть.

Удары копыт по дороге стучали глухо и в каком-то совершенно непонятном ритме. Не знаю, смог бы я написать стихи так, чтобы их было хорошо читать вот так, проносясь галопом мимо Замка? Не знаю, смогу ли я вообще писать теперь стихи, но это совершенно неважно — размер все равно явно незнакомый. Нет-нет, вот если конь немного замедлит темп, это становится похоже на балладу того менестреля, что забредал к нам прошлым летом. Его ритмы были захватывающими и петь он умел — и потому до сих пор слова его, прямо скажем, не слишком талантливых строк, звучат у меня в голове.

В который раз объезжая вокруг Замка, я залюбовался им. Все вроде просто — ну стены высокие и темные, в каких-то белых потеках — не то мох разросся, не то просто камень от времени посветлел. Ну три высоких башни-шпиля, и флаги — ну совершенно обыкновенно- развеваются на холодном октябрьском ветру. А что-то в Замке есть, что-то от чего глаз не оторвать. Или это просто потому, что октябрь, мой любимый, мой ненавистный октябрь, и такое серое небо и такой холодный ветер. Почему-то зимой этот холод так не ощущается, зимой ясно, что — зима. Осенний холод — особенно отчетлив. Ненавижу, когда холодно. Я снимаю шлем. Пусть ветер выдует из головы все посторонние мысли, принц гуляет вокруг замка, а не пытается сочинить стихи. Принцу не положено сочинять стихов, принцу вообще ничего не положено, даже если он вполне благополучен. Я — благополучен. Судите сами: нет ни злобного дяди, мешающего занять трон (дядя — умнейший и совершенно неприспособленный к жизни, читатель книг, составитель слов, на кой ему этот трон?), отец умирает, да, ну так и любви между нами не было, умирает и пусть себе: Я спокойно жду своего трона, и мне не жаль его. Я — вот он, весь, никакой жалости, красные листья клена под копытами, и один неожиданно зеленый, серое утреннее небо и запах осень — сладкий и холодный…

…Одно сравнение пришлось выкинуть из текста. Мне пришло в голову сравнить ритм копыт с тем легким перестуком клавиатуры, когда такое вот сочиняется. В таком ритме тоже балладу не напишешь. Зато модем, тихонько соединяя меня со всем миром, попискивает явным хореем, а старый матричный принтер скрипит и стучит откровенным амфибрахием. Я наделила своего принца острым чувством ритма и любовью к осени — это пока все, что у него есть. Я украсила белыми потеками стены его старого Замка и швырнула ему под ноги горсть листьев. Я подарила ему счастье — на те несколько секунд, пока ощущаю его, как себя: ветер в лицо, лес справа и каменная стена слева, и еще стремена бы подтянуть…

Следующий. Кто там у нас следующий по списку? Принцесса? Нет, принцессе рано, в принцессе будет слишком много от меня самой, а я еще не расписалась… Ничего, пусть первыми пойдут персонажи мужчины…

…Ну где вы видели такого идиота, как я? Видели? И — где? Вот- вот. Менестрель, приехавший специально накануне праздника и умудрившийся подхватить банальную простуду! Не уберег меня мой любимый вязаный шарфик, и не спасла мое бедное горло фляжка. Нет, вам-то я спою, для души — я в любом состоянии, но вот для Его величества. Его величество — ценитель, он не любит, когда для души… Это давняя история, господа, давайте не будем ворошить косточки правителям. Проклятая осень, и что в ней король находит? Холодно и ветер, похожий на воду — плотный, сырой и неживой. И вода, похожая на ветер, потому, что в воздухе ее больше чем в реке. Неуютно тут, даже если камин и пиво. А на празднике без меня совсем неуютно будет, я же знаю, кто съедется. Ну герцогиня с дочкой, ну десяток баронов с окрестных замков, ну пара рыцарей забредет. Из менестрелей — разве что Хендар появится, ну так ему — с таким-то репертуаром — только на праздниках у королей выступать. Это там, на юге, в теплых столицах, у синих, а не серых морей, можно красиво петь о боли и любви… Тут у нас, октябрь, а не май, сплошной октябрь, круглый год октябрь, и любовь — это одно, а боль — это другое…

Эй, деточка, а пива? Присядь-ка, красавица! Не трогай лютню, расстроишь ведь! Ого! Нет, так просто инструмент не одолжу, поцелуй сначала…Вот теперь бери, за такой поцелуй — хоть навсегда… У девчонки, оказывается, и голос есть! А что — выход, заставить выучить пару своих песен — и с ней на праздник. Бароны и рады будут, хоть одна симпатичная мордашка, а то все баронши их унылые, да — герцогиня с дочкой…

…Ну откуда вылезла эта дочка герцогини? не было ее, не предполагалась. Служаночка с лютней в принца, а точнее — уже в короля влюбленная — была, принцесса — была, а вот герцогини — не было. Впрочем и менестрель этот простуженный случаен. Должен бы быть — черным и мрачным, и спеть им всем на празднике по случаю годовщины вступления на трон — такое, чтоб стало им всем еще сквернее, еще осеннее. О Боли бы спел, и о траве разлуки, но тогда бы в этот текст вплелась бы иная тема, а мне только этого не хватало. Своего октября достаточно, нечего чужие воровать. Фиг с ней, с герцогиней, схожу-ка я на доску объявлений, и посмотрю, что ответил ли кто на мою очередную реплику (Блин, опять-таки — о Боли и Памяти). Ага, ответили. Ого, да тут целая дискуссия разворачивается! Сейчас подолью масла в огонь — и к нашим баранам. Баронам, то есть. К дочке герцогини, еще точнее, а то, что это я все о мужиках да о мужиках…

…И ведь не столько холодно, сколько сыро и неуютно. И праздник этот… зачем только поехали. По такой погоде — и не знаешь, что надеть, краски под таким небом блекнут и отдают грязью. Розовое хотела — слишком ярко, зеленое — так под цвет лица. Темно-синее, любимое, матушка не дала, говорит, тебя уже в нем видели. Ну и видели, кто видел — все равно не запомнили. Вот и ходила в сером, под цвет неба. И в жемчугах. Бр-р-р! Ну кто сказал, что к серому платью нужны жемчуга? Ну скучно же! Вот рубиновое ожерелье подошло бы, но матушка: «Красное на сером — это пошло…» Ну и пусть пошло, красиво же! Бедный король, ему ведь со мной половину танцев пришлось танцевать. Ну с кем же еще — не с баронессами же, у тех мужья… Вот и мучились мы с бедным королем, он уж и не рад был, что пригласил нас. Разговор попыталась завести, а я же… Ну король, да ровесник к тому же, о чем с ним говорить? И — не понравился он мне. Матушка-то мечтала, что мы с ним на бале познакомимся, да влюбимся, да и стану я вскорости королевой… Зря, матушка, губы раскатала, мне от тебя такой нос достался да такие волосы, что вряд ли кто вообще замуж возьмет. Ну и ладно, ну и не очень-то и хотелось…

Дороги развезло… Октябрь, и что король нашел в этом месяце? Говорят, именно в октябре случилась с ним та история, давняя, детская. А я вот осень не люблю. Ни то, ни се, ни снег, ни трава. Междувременье. Как в романах: действие-действие, ходит герой, черных рыцарей убивает, светлых дев освобождает — и между этими подвигами незаметно как-то время проходит. Подвиги-то у него не непрерывно, а скажем раз в месяц. Но на описание подвига — двадцать страниц, а на то, что случилось до следующего — абзац. Вот она осень и есть, абзац между двумя подвигами. Это — у героя. У меня — между неприятностями, и матушка теперь целый год до следующего бала пилить будет, что короля заинтересовать не сумела. Ну как ей объяснить, что молодым королям по сюжету положено любить принцесс, а не унылых девиц, вроде меня?

…Ага, у нее неприятности! Замуж ей, видите ли, хочется! Щаз! Я тут хозяйка — захочу, так и будешь сидеть старой девой всю жизнь! Или простудишься и помрешь в следующем абзаце. Между двух подвигов. Осень она не любит! Персонаж этого рассказа просто обязан ее любить. Вот король — любит и не рыпается. Интересно, что там за история с ним в детстве произошла? Вот бы узнать, а то ведь, выдумывать придется, а не хочется. Ну почему о них еще никто не написал? Ну столько же народу вокруг, ну что вам стоит — это же так очевидно: замок в белых потеках, молодой король, оправившийся менестрель, который уже увозит служаночку с собой, дядя короля, портящий глаза вечерами в библиотеке… Они так явственны, а вы их не видите, вот и приходится самой… Впрочем, и я их не вижу, это все так, бред, между двумя гудочками модема. Оставим дочку герцогини, что там нового появилось на любимых сайтах? Ага, рецензия. Ага, ругательная! Ага, на меня…

Ага, двадцать лет назад ты ругал мои стихи. А я вот только сейчас нашел это письмо, на желтом, ломком листочке. Ну да, тогда не до стихов мне было, влюбился, вот и не прочитал твое письмо. А потом ты заболел и стало не до стихов тебе, и я так и не высказал, что каждое твое слово — драгоценно, и что если ты скажешь — я вообще заброшу эти рифмы и перейду на прозу. А теперь я и лица твоего не помню. Плохая память на лица, я даже ту, которую тогда любил, не помню. Столько смертей за последние десять лет. Совсем недавно — брат, король. Я его не любил, но ведь — брат. И даже слушал меня иногда, и отравить не пытался, а ведь я — старший, трон-то по праву мой. Как хорошо, что мне достался такой решительный брат и не менее решительный племянник, а то пришлось бы мне управлять этим маленьким осенним королевством. Нет, лучше сидеть среди старых, сладковато пахнущих книг и вспоминать старых друзей. Тебя вот сегодня вспомнил… Как плохо быть старым и мудрым, как плохо, что нет никого, чье слово было бы законом, кого можно было бы с восторгом слушать… Как давно ты умер, а мне без тебя до сих пор плохо. Интересно, где-нибудь люди встречаются? Если бы было возможно хоть раз еще встретится всем вместе — тебе, мне, Ей, тем кто разъехался и постарел, тем кто сгинул, тем, кто так изменились, что не помнят себя — прежних… Если бы… Вот говорят, в раю будешь с богами общаться. Я старый книжник, на что мне боги, мне бы с друзьями… Проклятая осень, а ведь в молодости было сплошное и яркое лето…

…Так, этот заговорил совершенно не к месту. Да, мне без некоторых — плохо, но дядюшка принца (короля ныне) тут причем? Бедный, зачем его-то заставлять мучиться, его, близорукого и добродушнейшего, писавшего в молодости такие прозрачные и немного старомодные стихи. За что этот ушедший его ругал? За что я его, бедного придумала и наградила старостью, болью в пояснице и бессонницей? Впрочем, нет, боль в пояснице я не упоминала, значит — не болит. Светает. Мысли путаются, а ведь есть еще несколько лиц. Например, любимая моя ведьма, ехидная и очкастая, она явно приставала к принцу, и не то, чтобы вправду хотела чего — так, веселилась. А принц благонамерен, и раздражался, а сейчас вообще готов войной пойти, потому как слишком много она знает и видит, моя ведьма, и о Принцессе все знает, а язык у нее подвешен — ого-го, не то, что у меня:

…Отражение в зеркале показало мне язык. Честное слово, я тут не причем! Ну кто виноват, что молодой король меня не пригласил на бал? Да пригласил бы — я бы и не пошла, со мной просто, хорошая я, сущий ангел, только что крылышки не режутся. А раз не пригласил — так сам виноват. Я ведь даже праздник ему портить по-настоящему не стала, так, настроение испакостила и ему и дочке герцоговой. Дочка-то посильнее его будет, вся в бабку, большое будущее у нее, может лет через тридцать в ученицы возьму. Короля потом самой жалко стало, он, бедный, принцессу ждет, а принцессы все нет и нет, и все октябрь и октябрь. Да я ведь и не виновата, что так ему плохо стало, мне и самой надоело в этой осени ошиваться. А что поделаешь, осенняя ведьма. Бывают ржавые. Бывают черные. А я вот осенняя, мне бы кленовым листочком перекинуться, дождичком там кому зашиворот. Не любят меня и правильно делают. Менестрель вот этот перепугался давеча до смерти, когда я прямо к костру его походному из листвы выскочила. Сыграй, говорю, на лютне, чтоб за душу взяло. Сыграл. Взяло. И кто его балладе этой унылой выучил: длинная, нудная, и про смерть. Помирает героиня баллады и куплетов двадцать помирает, в страшных муках. Не дослушала я ее, плюнула на менестреля и на девчонку его. Меня ведь просто отпугнуть — стихи плохие почитать или запеть фальшиво. Не терплю. Мне б в столицу податься, литературным критиком работать, а я для чего-то башню свою черную ремонтирую. Крысы проржавели (ну, да, железные, не живых же заводить, бр-р-р), летучих мышей моль за лето поела, гобелены истрепались, приведения болеют… Вот что значит — нет мужчины в доме. Эх, колдуна бы мне сюда, чтоб всех крыс починил, чтобы лестницу прогнившую подправил: Да все колдуны в апрель да май перебежали, кобели проклятые, а я вот тут, в этом октябре: Ну и что ты язык-то показываешь? Развоплощу!

Ой! Развоплотит ведь! Нет-нет, не надо, устрою я тебе, родная, колдуна, мало не покажется: Колдун наш с тобой — не то что крысу починить — гвоздь в стену забить не может, а туда же — картошка ему, видите ли, недожарена: Ведьма моя, тебе действительно только в критикессы: А что ж за балладу тебе менестрель пел? А? Знаю, знаю, на старенькой кассете, шипучей как шампанское, где черные песни, которые мне нравились когда-то, есть такая длиннющая. Наши вкусы, ведьма, не совпадают, вот тебе бы Ниэнну почитать — плевалась бы ты и отфыркивалась, и статью б на про нее написала ругательную, и башню б свою черную в зеленую бы перекрасила, чтоб — ну никаким боком: Пора спать. Давно пора, ну что я все сижу и сижу перед экраном. И холодно, как в этом несчастном октябре, май называется. Ха! Это — май?! Это — весна?! Видела я такие весны, по сравнению с которыми эта — осень. О чем, собственно, и пишу. И сюжет, похоже, заело на самом интересном месте, пора появиться принцессе. И — Дракону.

…Только вот дракона я не вижу. Принцесса — вон она, тоненькая строгая, и принц за ней поскачет на обрывистый край света, за которым — тьма, жара и драконье логово. И логово — есть, пахнет, шуршит, переливается разными оттенками тьмы, а вот самого дракона — не вижу. И не знаю, какой он — Зеленый обаятельный Змий, с маленькой плоской головкой и иронической усмешкой, пляшущей на раздвоенном языке, или черное многоголовое и немузыкально ревущее чудище? Или просто — нечеловеческая мудрость повисшая между двух белоснежных крыльев? Не бывает у меня драконов. Не развожу.

Драконов уже придумали слишком много. Нет, можно, конечно, закрыть глаза, протянуть руку — и схватить за хвост первого попавшегося. Притянуть к себе, в свою сказку, не обращая внимания на возмущенное шипение. Но это будет уже не то. Мой мир, он не похож на окошко или дверь или замочную скважину. И на телевизор не похож и на компьютер. он похож только на самого семя — несколько нескладных силуэтов на краю сознания, и сюжет, которого я никогда не узнаю, потому, что нет его сюжета, а сочинять не хочется. Назвать его глюком? Зачем оскорблять эту чистую воображаемую осень, персонажам которой я почти завидую, околачиваясь в душном московском июле. Не может быть мир так дискретен — трое мужчин, три девушки и осенний дождь. Да, еще дракон, от которого есть только сухие электрические искры по чешуе и возмущенное шипение…

Вот и все. Утро. Звонят колокола маленького Иоанна Богослова — на всю Бронную, и от этого звона рассеивается ведьма, тает дочка герцогини, замолкает струна менестреля. Электрические искры обнаруживаются на шерсти горячего от утреннего солнца и разомлевшего кота, который в таком сонном и благодушном настроении, что с ним можно делать все, что захочешь, хоть узлом вокруг шеи повязать. Не тянет он на дракона. Вот и все. Утро.

Disconnect.