Оружие юга (ЛП)

Оружие Юга[1]

Штаб-квартира генерала Ли.

20 января 1864 года.

«Президенту:

Я задержался с ответом на Ваше письмо от 4-го числа, так как был занят организацией атаки на Нью-Берн. Очень сожалею о том, что корабли на верфях Ньюз и Роанок не достроены. С их помощью я думаю, успех был бы несомненным. Без них, учитывая, что район может быть захвачен северянами, плоды экспедиции будут не такими определенными и наш контроль над водами в Северной Каролине сомнительным.»

Роберт Ли сделал паузу, чтобы еще раз окунуть перо в чернильницу. Несмотря на фланелевую рубашку, шинель и плотные зимние сапоги, его слегка пробирала дрожь. В штабной палатке было холодно. Зима была суровая, и не было никаких признаков к потеплению. Такова погода Новой Англии, подумал он, и задался вопросом, почему Богу было угодно, чтобы он оказался в Вирджинии.

С легким вздохом, он наклонился над раскладным столом и еще раз подробно изучил распоряжения президента Дэвиса, касающиеся отправки бригады генерала Хоука на юг Северной Каролины для атаки Нью-Берна. Надежда, что нападение будет успешным, была небольшой, но президент приказал, и его обязанностью было выполнять его приказы. Даже без кораблей тот план, что он придумал, был весьма неплох, а президент Дэвис считал дело срочным…

«Учитывая пожелания в Вашем письме, я пошел бы в Северную Каролину сам. Но считаю, что мое присутствие здесь наиболее необходимо именно сейчас, когда мы прилагаем такие усилия, чтобы сохранить армию сытой и одетой.»

Он покачал головой. Поддержание армии Северной Вирджинии сытой и одетой являлось настоящей нескончаемой борьбой. Изготовлялись даже свои собственные ботинки, когда они могли получить кожу, что было не так часто. Рацион был сведен до трех четвертей фунта мяса в день, наряду с небольшим количеством соли, сахара, кофе, или, вернее, цикория и подгоревшего зерна, и сала. Хлеб, рис, кукуруза… они доставлялись в Центральную Вирджинию по железной дороге Оранж — Александрия, но не так часто, как хотелось бы. Ему придется снова сократить суточные рационы, если в ближайшее время ничего не прибудет.

Президент Дэвис ждет от него слишком многого. А его вмешательство в военные дела может вообще ухудшить обстановку…

Недалеко от палатки прогремел выстрел. Мгновенная реакция едва не заставила Ли выскочить наружу. Минуту спустя он уже улыбался, а потом и смеялся сам над собой. По всей видимости, это стрелял один из офицеров его штаба, скорее всего по опоссуму или белке. Он надеялся, что молодой человек попал в цель.

Но улыбка вскоре исчезла. Выстрелы продолжились. Он были резкими, не похожими на пистолетные или из винтовки Энфилда. Может быть, из захваченного у федералов оружия…

Выстрелы раздавались снова, снова и снова. Они звучали чаще, чем между двумя ударами сердца. И впрямь, ружья федералов, подумал Ли, — излюбленное оружие их кавалерии. Стрельба не затихала. Он нахмурился, размышляя: если бы не отсутствие боеприпасов, Южный арсенал мог бы легко производить их самостоятельно.

И нахмурился еще раз, на этот раз в замешательстве, когда наступила тишина. Он автоматически считал количество выстрелов. Нет, северная винтовка, он знал точно, не сделала бы тридцать выстрелов подряд.

В мыслях он снова вернулся к письму на имя президента Дэвиса. И только хотел продолжить писать, как стрельба раздалась снова — невероятно быстро. Настолько, что было невозможно подсчитать — и, вообще, ранее он такого не слышал. Он снял очки и отложил ручку. Надев шляпу, встал, чтобы посмотреть, что происходит.

На выходе из палатки Ли чуть не столкнулся с одним из своих помощников. Молодой человек сразу попытался завладеть его вниманием.

— Прошу прощения, сэр.

— Все в порядке, майор Тейлор. Есть ли у вас, что сообщить по поводу столь необычного оружия, выстрелы из которого я слышал только что?

— Да, сэр, — вытянулся Уолтер Тейлор. Воинская выправка была его коньком. Ему исполнилось, напомнил себе Ли, только двадцать пять или около того. Это был самый молодой из всех его штабных офицеров. Уолтер достал лист бумаги и вручил его Ли.

— Сэр, прежде чем вы увидите оружие в действии, ознакомьтесь с докладом полковника Горгаса из Ричмонда.

«В вопросах, касающихся боеприпасов любого рода, никто не мог быть более компетентным, чем полковник Горгас,» — подумал Ли. Он снова вытащил свои очки для чтения и укрепил их на переносице.

«Бюро боеприпасов, Ричмонд. 17 января 1864 года, генералу Ли:

Я имею честь представить вам с этим письмом мистера Андриса Руди из Ривингтона, Северная Каролина, продемонстрировавшего в моем присутствии новую винтовку, которая, я верю, может оказаться в самой значительной мере полезна нашим солдатам. Поскольку он выразил желание познакомиться с вами, и так как армия Северной Вирджинии в ближайшие месяцы снова окажется перед лицом тяжелых боев, я посылаю его к вам, чтобы вы сами смогли оценить это замечательное оружие.

По-прежнему ваш самый преданный слуга, Джошуа Горгас, полковник.»

Ли сложил письмо и передал его обратно Тейлору. Вернув очки в карман, он сказал: — Прекрасно, майор, мое любопытство возросло вдвое. Ведите меня к мистеру Руди. Где он?

— Он тут, позади палаток, сэр. Прошу следовать за мной.

Вдыхая дымный холодный воздух, Ли пошел за помощником-адъютантом. Он не удивился, увидев откинутые полога трех других палаток, которые составляли его штаб; любой, кто слышал выстрелы, хотел бы узнать, в чем дело. Разумеется, все остальные его офицеры уже собрались здесь, вокруг крупного, высокого человека. Тот не был одет ни в серую форму Конфедерации, ни в желто-коричневую одежду, обычную для домашней одежды, ни в черную штатскую…

Ли никогда не видел такой наряд, как на нем. Его куртка и брюки были пестро покрыты зеленовато-коричневыми пятнами, так что форма казалась почти незаметной на фоне грязи, кустов и деревьев. На голове такая же пестрая кепка с закрылками, укрывающими уши в тепле.

Увидев, что подошел Ли, офицеры штаба вытянулись и отдали честь. Генерал Ли ответил тем же. Майор Тейлор вышел вперед.

— Генерал Ли, господа, перед вами мистер Андрис Руди. Мистер Руди, позвольте представить вам генерала Ли, которого вы, возможно, узнали, а также моих коллег — майоров Венейбла и Маршалла.

— Я рад возможности увидеть вас всех, господа, и особенно, знаменитого генерала Ли, — сказал Руди.

— Вы преувеличиваете, сэр, — пробормотал Ли вежливо.

— Ни в коем случае, — сказал Руди. — Я горжусь возможностью пожать вашу руку.

И он протянул свою. После рукопожатия Ли попытался оценить незнакомца. Тот говорил, как образованный человек, но не как уроженец Каролины. Его акцент звучал почти как у англичан, хотя и с гортанным оттенком. Если отбросить в сторону странные одежды, Руди вообще не был похож на каролинца. Его лицо было слишком квадратным, с грубоватыми чертами. Его полнота казалась почти неприличной на фоне тощих, голодных людей армии Северной Вирджинии.

Но его выправка была подтянутой и мужественной, его рукопожатие твердым и сильным. Его серые глаза встретились с глазами Ли без трепета. В прошлом, Ли был убежден в этом, тот был солдатом: это были глаза снайпера. Судя по морщинам в углах глаз и по седым волоскам, которые попадались в густых рыжеватых усах, Руди было близко к сорока, но годы только укрепили его. Ли сказал: — Полковник Горгас дает вам и вашей винтовке отличные рекомендации. Готовы ли вы показывать ее мне?

— Чуть позже, если можно, — ответил Руди, что удивило Ли. По его опыту, большинство изобретателей дико хотят показать свои детища сразу. Руди продолжал: — Во-первых, сэр, я хотел бы задать вам вопрос, на который, надеясь на вашу любезность, вы ответите откровенно.

— Сэр, вы слишком самонадеянны, — сказал Чарльз Маршалл. Тусклое зимнее солнце блеснуло в линзах его очков и превратило обычно оживленное лицо в нечто неумолимо свирепое. Ли поднял руку.

— Пусть он спросит, что хочет. Вам совершенно не обязательно демонстрировать свое недовольство.

Он посмотрел в сторону Руди и кивнул, чтобы тот продолжал. Генералу пришлось задрать голову, чтобы увидеть удовлетворение в глазах незнакомца, хотя он и сам был почти шести футов ростом. Но Руди возвышался над ним еще на три или четыре дюйма.

— Я благодарю вас за ваше терпение, — сказал он со своим почти британским акцентом. — Скажи мне: что вы думаете о шансах Конфедерации в кампании будущего года и на войне в целом?

— Быть или не быть, вот в чем вопрос, — пробормотал Маршалл.

— Я надеюсь, что наши перспективы несколько лучше, чем у бедного Гамлета, майор, — сказал Ли. Офицеры штаба заулыбались. Руди же просто ждал. Ли сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.

— Сэр, так как я недавно имею честь быть знакомым с вами, я надеюсь, вы простите меня за за то, что мне придется быть неоригинальным: любому человеку с небольшой толикой знания ясно видно, что наши враги превосходят нас в численности, ресурсах, средствах и во многом другом. Если эти люди, мы называем их «федералы», будут использовать свои преимущества энергично, то мы сможем им противопоставить лишь мужество наших солдат и нашу уверенность в святой справедливости нашего дела. До сих пор этого хватало. Даст Бог, это продолжится и в будущем.

— Кто сказал, что Бог за большие батальоны? — спросил Руди.

— Вольтер, не так ли? — ответил Чарльз Венейбл. Он был профессором математики до войны и имел обширные познания.

— Вольнодумец и безбожник, даже если когда-либо и говорил так, — добавил Маршалл неодобрительно.

— О, в самом деле, — согласился Руди, — но далеко не дурак. Когда вы слабее своих противников, разве вы не должны использовать то преимущество, которое у вас есть?

— Теоретически-то это так, — сказал Ли. — Нельзя не согласиться.

Теперь улыбнулся Руди. Нет, его губы не двигались, улыбка была в его глазах.

— Спасибо, генерал Ли. Вы только что многое разъяснили мне, и мы можем продолжить дальше о наших преимуществах.

— Разве у нас они есть?

— Да, сэр, у вас они теперь есть. Видите ли, моя винтовка позволит вам сохранить ваш самый ценный ресурс — ваших людей.

Уолтер Тейлор, который видел оружие действии, глубоко вздохнул.

— Это наверняка так, — сказал он тихо.

— Я жду демонстрацию, мистер Руди, — напомнил Ли.

— Уже приступаю.

Руди снял с плеча ружье. Ли уже отметил, что размером оно было с карабин и немного напоминало пехотный мушкет. Впрочем, еще короче. Руди запустил руку в заплечный ранец. Тот был изготовлен из той же пестрой ткани, что и брюки и пальто, и выглядел, как мануфактура невероятно тонкого производства. Н-да, а большинство солдат Ли обходилось скатками. Высокий незнакомец продемонстрировал изогнутый металлический объект примерно восьми дюймов длиной и полутора-двух шириной. Он вставил его на место перед спусковым крючком карабина.

— Это магазин, — сказал он. — Когда он полон, то содержит тридцать патронов.

— Прекрасно, в винтовке теперь есть пули, — заметил Тейлор, — Как вы все, несомненно, поняли, это казенник оружия.

Офицеры закивали. Ли бросил одобрительный взгляд на своего консультанта.

Со скрипучим звуком и с последующим резким металлическим щелчком, Руди оттянул блестящий стальной рычаг на правой стороне винтовки.

— Вначале из магазина в камеру ствола досылается патрон вручную, — сказал он.

— А как насчет остальных? — шепнул Венейбл Тейлору.

— Сейчас увидите, — прошептал в ответ Тейлор. Руди снова полез в ранец. На этот раз он достал несколько сложенных листов бумаги. Он развернул один из них — это оказалась мишень с нанесенной фигурой человека — и повернулся к помощникам Ли.

— Господа, прошу помочь развесить их на разных дистанциях, скажем, на четырех или пяти сотнях ярдов?

— С удовольствием, — быстро сказал Тейлор. — Я видел, как быстро ваша винтовка может стрелять, теперь я хотел бы узнать, насколько точно.

Он взял несколько мишеней; остальные Руди передал другим помощникам. Они закрепили их на низко висящих ветвях деревьев и кустах. Некоторые мишени висели довольно криво, отклоняясь как по горизонтали, так и по вертикали.

— Нужно ли их поправить, сэр? — спросил Ли, указывая на это обстоятельство. — Они сделают вашу стрельбу сложнее.

— Не стоит, — ответил Руди. — В бою солдаты не всегда стоят грудью прямо перед вами.

Ли кивнул. Незнакомцу явно не занимать уверенности в себе.

Помощники развесили рваной цепочкой тридцать мишеней в безлюдном юго-восточном направлении. Палаточный городок, в котором разместился штаб Ли, стоял на крутом склоне, в стороне от расположившихся войск или каких-либо других человеческих жилищ. Молодые люди смеялись и шутили, вернувшись к Руди и Ли.

— Там генерал Макклеллан! — сказал Чарльз Маршалл, указывая пальцем в направлении ближайшей мишени. — Воздайте ему по заслугам!

Остальные подхватили с криками: — Там генерал Бернсайд! Генерал Хукер! Генерал Мид! Хэнкок! Уоррен! Стоунман! Говард! Там Честный Эйб! Боже, воздай им по заслугам!

Ли повернулся к Руди.

— Для вас все приготовлено, сэр.

Помощники сразу смолкли.

— Возможно, кто-то захочет засечь время, — сказал Руди.

— Я прослежу, сэр. — Чарльз Венейбл достал часы из кармана жилета. — Подать вам знак, когда начинать?

Руди кивнул. Венейбл поднес часы ближе к лицу, чтобы лучше видеть вторую стрелку, ползущую вокруг своего крошечного, отдельного циферблата.

— Время!

Винтовка вспрыгнула к плечу огромного незнакомца. Он нажал на спусковой крючок. Бах! Гильза желтого цвета выпрыгнула вверх, в воздух, и блеснула на солнце, упав на землю. Бах! И снова. Бах! И опять. Звуки были те же, что прервали письмо Ли президенту Дэвису. Руди приостановился на мгновение.

— Корректировка прицеливания, — пояснил он. И снова начал стрелять. Наконец винтовка вместо выстрела мягко лязгнула. Чарльз Венейбл взглянул на часы.

— Тридцать прицельных выстрелов. Тридцать две секунды. Весьма впечатляюще.

Он снова посмотрел на Руди.

— Тридцать выстрелов, — повторил он. — А где же дым от выстрелов?

— Клянусь Богом! — Уолтер Тейлор и сам теперь был поражен отсутствием дыма. — Почему я не заметил, этого раньше?

Ли понял, что и сам не обратил на это внимание. Тридцать выстрелов подряд должны были окутать этого Андриса Руди клубами дыма. Вместо этого только несколько туманных струек плавали сзади и спереди винтовки.

— Как вы добились этого, сэр? — спросил он.

— В моих патронов не ваш обычный черный порох, — сказал Руди то, что уже было для Ли очевидным. Великан продолжил: — Если ваши подчиненные принесут мишени, мы сможем увидеть результат.

Тейлор, Венейбл и Маршалл отправились за ними. Они положили принесенные листы на землю и прошли вдоль их ряда, ища пулевые отверстия. Ли пошел с ними, тихий и задумчивый. После изучения всех мишеней, он повернулся к Руди.

— Двадцать восемь из тридцати, похоже, — сказал он. — Прекрасное оружие, сэр, и, без сомнения, столь же прекрасная стрельба.

— Тридцать две секунды, — сказал Венейбл и тихо присвистнул.

— Могу ли я показать вам еще кое-что? — спросил Руди. Не дожидаясь ответа, он привел в действие защелку магазина винтовки и положил изогнутый металлический контейнер в карман куртки. Затем он вытащил из ранца еще один и тут же присоединил его. Вся операция заняла буквально мгновение.

— Еще тридцать выстрелов? — спросил Ли.

— Еще тридцать, — согласился Руди. Снова раздался уже знакомый Ли лязг передернутого затвора. — Теперь я готов стрелять снова. Но что делать, если вдруг американцы…

— Мы тут все американцы, сэр, — прервал его Ли.

— Простите, я имел в виду янки. Что делать, если янки уже подошли слишком близко для прицельной стрельбы?

Рядом с ручкой винтовки имелся небольшой металлический рычаг. Руди нажал его вниз, из горизонтального положения почти к земле. И отвернулся от Ли и его штабных офицеров.

— А вот что.

Винтовка взревела. Пламя брызнуло из конца ствола. Гильзы вылетали из нее блестящим веером. Тишина, последовавшая за стрельбой, казалась резкой, как удар. Прийдя в себя, Ли спросил: — Майор Венейбл, засекли время?

— Э-э, нет, — сказал Венейбл. — Мне очень жаль, сэр.

— Да ладно. Это было настолько быстро…

Руди сказал: — Исключая стрельбу с близкого расстояния или в большое скопление противника, такой полностью автоматический огонь не так эффективен, как точные одиночные выстрелы. Оружие при этом уводит вверх и направо.

— Полностью автоматический огонь, — оценил Ли вкус слова. — Можно спросить, как работает этот повторитель, сэр? Я видел, к примеру, как вражеские кавалеристы передергивают затвор у карабина Спенсера для каждого выстрела. Но вы не трогали затвор после первого передергивания, винтовка сама стреляла непрерывно.

— Когда заряд взрывается, образуется газ, который быстро расширяется и толкает пулю из дула. Это понятно?

— Конечно, сэр. Напоминаю, что я был инженером.

Ли почувствовал раздражение, услышав такую элементарщину.

— Ах да, точно, — сказал Руди, как будто вспомнив что-то. Он продолжал: — Мое оружие отводит часть газа и использует его для перемещения затвора назад, в то время как пружина магазина выталкивает еще один патрон в камеру. Затем цикл повторяется до тех пор, пока в магазине больше не останется боеприпасов.

— Гениально.

Ли пригладил бороду и помолчал. Южные изобретатели придумали очень много умного во время войны, однако, из-за слабой производственной мощности Конфедерации их идеи не могли быть воплощены. Тем не менее, он должен был спросить: — И какое количество этих вот автоматов вы могли бы предоставить мне?

Руди широко улыбнулся.

— А сколько надо?

— Я хотел бы много, сколько сможете, — сказал Ли. — Вид их использования будет зависеть от количества имеющихся. Если вы сможете предоставить мне, скажем, сто, я мог бы вооружить конную артиллерию для защиты от пехоты противника. Если повезет иметь пятьсот с соответствующим количеством боеприпасов, я бы рассмотрел вопрос экипировки ими кавалерийского полка. Было бы неплохо, если бы наши всадники были способны соответствовать огневой мощи федералов, а не как сейчас — действовать против них с пистолетами и дробовиками.

Улыбка Андриса Руди стала еще шире, но это не было той улыбкой, когда обсуждают что-то приятное с друзьями. Скорее она напомнила Ли профессиональную гримасу фокусника, вытаскивающего двух голубей из шляпы.

Руди сказал: — Допустим, генерал Ли, я смогу дать вам сто тысяч таких винтовок с полным боекомплектом. Как бы вы и Конфедерация использовали их?

— Сто тысяч?

Ли только отчетливым усилием удержал голос невозмутимым. Вместо того, чтобы вытаскивать двух голубей из шляпы, великан-незнакомец выпустил целую стаю.

— Сэр, вы, наверное, перепутали, игра на бирже ведется совсем в другом месте, не здесь.

— Простите, — сказал Чарльз Маршалл. — То есть почти столько же оружия, сколько нам удалось получить из всех стран Европы в течение трех лет войны. Я полагаю, вы доставите первую партию уже на следующем поезде?

Иронией было приправлено каждое слово, но Руди не обратил на это никакого внимания.

— Примерно так, — холодно сказал он. — Мои товарищи и я долго готовились к этому дню. Генерал Ли, вы собираетесь отправить бригаду генерала Хоука на юг Северной Каролины в течение ближайших нескольких ночей — я прав?

— Да, это так, — сказал Ли машинально. И сразу после этого пристально посмотрел на Руди. — Но откуда вы знаете об этом, сэр? Я отдал эти распоряжения только сегодня, и как раз писал об этом президенту Дэвису, когда был прерван звуками вашей автоматической винтовки. Так как же вы узнали о моих планах выдвижения в поход генерала Хоука?

— Мои товарищи и я хорошо информированы в любой области — в какой захотим, — ответил Руди. Он держался легко и непринужденно, чем Ли в душе восхищался; он знал, что в его присутствии большинство мужчин обычно испытывали робость. Незнакомец продолжал: — Мы в любом случае не стремимся навредить вам или вашей армии или Конфедерации, генерал. Пожалуйста, поверьте мне. Не менее, чем вы, мы стремимся увидеть Юг свободным и независимым.

— Все это звучит очень хорошо, но вы не ответили на вопрос генерала, — сказал Маршалл. Он провел рукой по гладким русым волосам и сделал шаг по направлению к Руди. — Как вы узнали о маршруте генерала Хоука?

— Я знал, и этого достаточно, — не отступил незнакомец. — Если вы прикажете экипажу поезда сделать остановку в Ривингтоне, генерал Ли, мы загрузим в него первую партию винтовок и боеприпасов. Это составит примерно, хм, две с половиной тысячи штук, с несколькими полными магазинами для каждого автомата. И мы можем поставить еще столько же на следующую ночь — и так далее, пока ваша армия не будет полностью оснащена новым оружием.

— Сто тысяч винтовок явно избыточное предложение для армии Северной Вирджинии, — сказал Ли.

— У Конфедерация не только ваши войска. Не кажется ли вам, что оружие может понадобиться и генералу Джонстону, когда генерал Шерман передвинет всю свою дивизию из Миссисипи против него, на юг, весной?

— Дивизией в Миссисипи командует генерал Грант, — сказал Уолтер Тейлор, — а все остальные федеральные войска — между Аллегеном и рекой.

— Ах да, верно, сейчас это так. Я оговорился, — сказал Руди. Он повернулся к Ли, на этот раз с типично охотничьим выражением лица.

— А вы не думаете, генерал, что солдаты Натана Бедфорда Форреста обрадовались бы возможности выдвинуться на северян, обойти и разгромить их?

— Я думаю, сэр, что вы строите воздушные замки, отталкиваясь от силы одного ружья, — ответил Ли.

Его не волновало, с каким выражением лица Андрис Руди посмотрит на него, не волновали его самонадеянные слова, его ничто в нем не волновало… за исключением его оружия. Если бы огневая мощь одного южанина могла быть противопоставлена огню пяти или десяти федералов, то это были бы такие шансы, против которых Федеральные войска или должны были бы сверхотчаянно бороться или сразу быть уничтоженными.

Руди все еще изучал его. Ли почувствовал, как горят его щеки, несмотря на суровый зимний день, ибо он знал, что незнакомец почувствовал его соблазн. Книга Матфея пришла ему в голову: Опять ведет Его диавол на высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их; И сказал Ему: все это дам Тебе, если пав, поклонишься мне.

Но Руди не просил его поклонения, и он был не дьявол — всего лишь крупный, высокий человек, который носил кепку с закрылками, защищая уши от холода. Хотя Ли и не отнесся всерьез его словам, тот выглядел, как человек, достаточно уверенный в себе, да и сейчас говорил вполне убедительно.

— Генерал, я останусь здесь и гарантирую собой, что то, что я говорю — правда. Дайте заказ на остановку поезда, чтобы забрать винтовки и боеприпасы. Если они не прибудут, вы можете делать со мной все, что захотите. Чем вы рискуете?

Ли искал, но никак не мог найти подвоха.

Чарльз Венейбл сказал: — У парня явно нет недостатка в деньгах.

— Да, это уж точно, — согласился Ли. Замечание майора помогло ему определиться. — Что ж, хорошо, мистер Руди, я дам распоряжение, и мы увидим, что прибудет на этом северном поезде. Если вы окажетесь правы, первые винтовки пойдут кавалерии генерала Стюарта. Затем подразделениям генерала Андерсона и Генри Хета, расквартированным ближе всего к нам. Пусть первыми федералы столкнутся с винтовками пехоты.

— Если он сдержит обещание, — сказал Чарльз Маршалл. — А если нет?

— Что бы вы порекомендовали в таком случае, майор? — спросил Ли, с искренним любопытством.

— Хорошую порку, чтобы научить его не хвастаться, не более того.

— Как вам такое предложение, мистер Руди? — спросил Ли.

— Устраивает, — ответил незнакомец.

Несмотря ни на что, Ли был впечатлен; сделает ли парень то, что он сказал, еще предстоит увидеть, но уверенности ему было не занимать.

Руди продолжал: — С вашего разрешения, генерал, некоторые из моих товарищей тоже пойдут на север с этими винтовками. Нужно подготовить инструкторов, чтобы научить людей использовать их должным образом.

— Не возражаю, — сказал Ли.

В дальнейшем он вспоминал, что это был тот самый момент, когда он впервые по-настоящему начал верить Андрису Руди, верить в эшелон с необычными автоматами и боеприпасами из Северной Каролины. Уж слишком тот был уверен в себе.

Уолтер Тейлор спросил: — Мистер Руди, как называется ваша винтовка. Тоже Руди? Большинство изобретателей называют свою продукцию собственными именами, не так ли?

— Нет, не Руди.

Великан-незнакомец снял с плеча винтовку и нежно, как ребенка, приподнял ее обеими руками.

— У нее есть собственное имя, майор. Это АК-47.

Ли вернулся в свою палатку, чтобы закончить прерванное письмо президенту Дэвису, затем вышел наружу посмотреть, как офицеры его штаба общаются с Андрисом Руди. Руди, со своей стороны, казалось, совершенно не волновался за свое будущее. Из этого своего просторного ранца, либо из сумки позади седла коня, он достал и расставил аккуратную одноместную палатку и теперь разводил огонь перед ней.

Майоры Тейлор, Венейбл и Маршалл стояли вокруг, наблюдая за ним. Каждый из них держал руку на боку, поближе к своему оружию. Ли пришло в голову, что с такой быстротой стрельбы из автомата, Руди может воспользоваться секундной их невнимательностью и вывести из строя всех троих, прежде чем они смогли бы начать отстреливаться. Это тревожило его. Но на данный момент автомат был в палатке, и великан-незнакомец не подавал ни малейших признаков враждебности. Он развел огонь с первого раза и стал согревать руки над ним. Ли улыбнулся. Руди явно не выглядел человеком, собирающимся атаковать всех вокруг себя.

Он нырнул в палатку, но появился не с чем-то смертоносным, а с котелком и складной металлической подставкой. Зачерпнув воду из маленького ручейка, который являлся притоком Рапидана, Руди вернулся к огню и поставил кипятить котелок с водой.

Подошел слуга Ли.

— Ужин будет вскоре готов, Масса Роберт.

— Спасибо, Перри. Что у нас сегодня?

— Суп с опоссумом и арахисом, — ответил чернокожий.

— Звучит очень хорошо. — Ли подошел к Руди. — Не разделите со мной ужин, сэр? Перри не так уж много трудился над ним, и вообще никогда точно не скажешь, что за еда в результате у него получится.

Глаза Руди метнулись к Перри.

— Ваш раб?

— Он свободный человек, — ответил Ли.

Руди пожал плечами. Было заметно его неодобрение. Незнакомец хотел было что-то сказать, но, очевидно, передумал. Когда он, наконец, заговорил, то это было об ужине: — Разрешите мне добавить кое-что к вашей еде — я знаю, что вы на голодном пайке здесь.

— Я бы не хотел обирать вас. Времена трудны везде.

— Это как раз не проблема. Еды у меня достаточно. — Руди заглянул в котелок. — А, хорошо, вода закипела. — Он снял и поставил его на землю. — Извините.

И вернулся в палатку. Когда он вышел, то держал в руках пакеты и пару банок, металлические стороны и низ которых отражали блики костра. Открыл крышку каждой из них. Внутренности крышки тоже выглядели металлическими. Он поочередно опрокинул банки в горячую воду вслед за содержимым пакетов. Мгновенно, вместе с паром распространился вкусный запах.

Ли с интересом смотрел и принюхивался.

— Это высушенное тушеное мясо у вас там? Федералы используют сушеные овощи, но я совершенно не представляю, кто готовит целые блюда таким образом.

— Это называется тушенка, генерал.

Голос высокого незнакомца был странным, как будто он ожидал от Ли гораздо большего удивления. Он передал ему один из пакетов-тарелок с ложкой.

— Перед тем, как есть, размешайте немного.

Ли перемешал, затем попробовал. Его брови поползли вверх.

— Если бы армейские остряки попробовали такое, они бы не шутили так об «оскверненных» овощах. — Он съел еще пару ложек. — Очень хорошо, действительно. Сейчас мне даже неловко, что не имею ничего лучшего, чем суп с опоссумом, чтобы предложить в обмен.

— Не беспокойтесь об этом, генерал, — сказал Руди. Он протянул металлический пакет вместо чашки, когда Перри пришел пару минут спустя с чайником. Перри налил полный контейнер.

Руди улыбнулся.

— Вам нечего стесняться. Ваш чернокожий — прекрасный повар.

— Иногда он творит чудеса. В эти дни я его даже опасаюсь.

Ли доел свою порцию. Даже в таком, консервированном виде, ощущался вкус многих более тонких ингредиентов, непривычных для него; он все еще чувствовал насыщенную пикантность во рту.

Ли сказал: — Мистер Руди, вы много говорили о винтовках, которые можете предоставить нам. А вы можете также поставлять консервированные рационы такого рода, чтобы избежать надвигающегося голода в армии до весны?

— Наша, хм, фирма, главным образом занимается оружием. Насчет рационов мне нужно будет разузнать, прежде чем я скажу вам, сколько и чего мы сможем поставить.

— Разузнайте, — сказал Ли. — Солдат, который не в силах идти и сражаться, все равно что без винтовки.

— Я сделаю все, что могу, — сказал Руди. — Не скажу точно, сколько это будет. С винтовками мы готовы помочь уже сейчас. Организацией поставок продовольствия нужно заниматься специально, и это может занять некоторое время.

— Вы знаете свои возможности лучше. Я просто говорю, что, если это практически возможно, рационы были бы безусловно просто выходом для нас.

Ли поднялся на ноги вслед за незнакомцем. Тот двинулся к ручью со своим котелком. Ли сказал: — Уверен, что вы уже сыты, сэр.

— Я собирался вскипятить воду для кофе. Хотите присоединиться?

— Настоящий кофе? — спросил Ли.

Руди кивнул. С печальной улыбкой Ли сказал: — Я думаю, настоящий кофе может быть слишком крепок для меня после столь долгого употребления цикория, замаскированного выжженным зерном. Тем не менее, я с удовольствием проведу такой опасный эксперимент, при условии, что его у вас достаточно и для моих адъютантов. Я бы не хотел лишить их такого же удовольствия.

— Буду рад угостить и их, — сказал Руди. — Только нужны их собственные кружки.

— Безусловно.

Ли пригласил своих помощников и сообщил им хорошие новости. Они, вскричав от восторга, поспешили обратно в свои палатки. Ли также отправился, чтобы забрать свою собственную кружку.

К тому времени, как все сошлись с кружками в руках на приглашение Руди, он поставил котелок обратно на огонь. Каждому офицеру он раздал небольшой, плоский пакет. Руди сказал: — Откройте, и высыпьте содержимое на дно чашки.

— Растворимый кофе Фолгер, — прочитал Ли на упаковке. Ниже, совсем уж мелким шрифтом, было то, что он не мог разобрать. Он надел очки. Слова проявились ясно: «Сделано в США». Он вернул очки в карман, думая, что должен был догадаться и сам, не читая. В соответствии с объяснениями Руди, он высыпал содержимое пакета в чашку. Порошок не был похож на молотый кофе.

— Это еще одна из ваших усушек? — спросил он.

— Можно сказать, что да, генерал. Теперь, держите вашу чашку? — и Руди наполнил ее до краев горячей водой. Все сразу почувствовали, как запахло кофе.

— Мешайте, пока все это не растворится, — сказал Руди, наполнив кружки помощников, в свою очередь.

Ли поднес чашку к губам. Это был не самый лучший кофе, что он когда-либо пил. Но это безошибочно был кофе. Он сделал долгий, медленный глоток, закрыв глаза от удовольствия.

— Просто восхитительно, — сказал он. Один за другим, офицеры штаба вторили ему.

— Я рад, что вам понравилось, — сказал Руди.

Чарльз Венейбл также занялся изучением пакета.

Растворимый кофе, — задумчиво сказал он. — Удачный термин, хотя и не новый. Я слышал такой раньше. Этот небольшой конверт изготовлен из фольги, мистер Руди?

— Думаю, да, — ответил великан-незнакомец после небольшого колебания. Это походило на паузу человека, который явно не рассказывал все, что знал. Вообще казалось, что Андрис Руди знал изрядное количество вещей, о которых не счел нужным говорить. То, что он уже сообщил и показал, было весьма примечательным. Ли подумал, что загадки еще продолжатся.

Уолтер Тейлор указал на кофейную кружку Руди.

— Что это за эмблема на вашей чашке, сэр, осмелюсь спросить? Сначала, увидев белое на красном фоне, я принял его за символ Конфедерации, но теперь я вижу, что это не так.

Руди поднес кружку поближе к огню, чтобы дать Тейлору более четкое представление о ней. Ли посмотрел пристальнее. Внутри белого круга на красном фоне была остроконечная черная эмблема, которая напомнила ему чеснок. Под эмблемой стояли три буквы: АБР.

Руди сказал: — Это знак моей организации.

Это прозвучало как ответ, хотя фактически не было сказано почти ничего.

Ли спросил: — А что означают инициалы?

— Наш девиз, — ответил Руди с улыбкой. — Америка будет разбита. Мы имеем в виду под этим, что Юг отделится от Севера.

Тейлор поднял кружку в приветствии.

— Я выпью за это, ей-богу!

Все последовали его примеру, также сделал и Ли. Он оставался служить в Федеральной армии насколько возможно, но когда Вирджиния вышла из Союза, он последовал за своим штатом. И надеялся достичь большего с ним, чем с идеями Соединенных Штатов.

— Еще по чашке, господа? — спросил Руди. — У меня еще есть кофе.

Штабные офицеры хором согласились. Кофе убедил их даже больше автомата Руди, и подозрение покинуло их.

Ли отказался: — После такого долгого перерыва без кофе, вторая чашка, несомненно, оставит меня без сна. В моем возрасте, я должен быть осторожным со сном, для меня это важнее. Кивнув Руди, он повернулся, чтобы уйти. Его помощники отдали честь. Он ответил и медленно пошел назад к своей палатке. Там снял сапоги и куртку, лег на койку и укрылся несколькими одеялами. Даже с ними, ночью будет холодно. У большинство из его людей было по одному, а у многих не было и этого. Хирурги сталкивались с множественными обморожениями и простудами с наступлением утра. Это происходило каждый день. Кофе не помешал ему заснуть, хотя и разбудил его через пару часов. Он встал, чтобы воспользоваться ночным горшком. Земля холодила пальцы ног даже через носки.

Прежде чем вернуться в постель, он выглянул из палатки. Андрис Руди по-прежнему поддерживал большой и яркий огонь. Он сидел перед ним на раскладном стуле из простенького холста и дерева. Андрис не заметил Ли, уткнувшись в книгу на коленях.

— Что вы читаете, сэр, в столь поздний час? — тихо окликнул его Ли. Руди поднял глаза и посмотрел в ночную тьму. После света костра, ему нужно было несколько секунд, чтобы заметить Ли. Когда ему это удалось, он заложил палец между страниц, а затем закрыл книгу и приподнял ее. Золотой крест блестел на черной обложке.

А, — сказал Ли. Руди сразу стал ему гораздо ближе, чем в момент первой встречи с ним. — Лучший компаньон, хоть днем, хоть ночью. Могу ли я спросить, какие псалмы вы выбрали?

— Историю Гедеона, — ответил незнакомец. — Я читаю ее часто. Это находит во мне отклик.

Да, это так, — сказал Ли. — Действительно. Спокойной ночи, сэр. Я надеюсь, что вы будете хорошо спать, когда доберетесь до своего ​​одеяла.

— Спасибо, генерал. Доброй ночи вам тоже.

Ли вернулся в постель. Как он и говорил Руди, он часто имел проблемы со сном. Но не сегодня — и он начал погружаться в легкий и ровный, как у ребенка, сон. Прежде чем последняя мысль покинула его голову, он задавался вопросом, к чему бы это. Может быть, это была надежда, что что-то после Геттисберга пойдет по-другому. И он заснул. Следующая пара дней принесла разочарования. Генералом дивизии Западной Вирджинии Сэмюэлом Джонсом было отправлено письмо с обещанием крупного рогатого скота и говядины для армии Северной Вирджинии. Ли ответил благодарностью, но обещанные животные начали прибывать гораздо позже, чем обещало письмо Джонса. Как он и боялся, ему пришлось сократить рацион армии.

После того как он отдал общие распоряжения и погрузился в дальнейшую меланхолию, в палатку просунул голову Чарльз Венейбл.

— Телеграмма для вас, сэр. — Он сделал паузу, нагнетая драматический эффект. — Из Ривингтона.

— Читайте немедленно, майор, — сказал Ли.

— Есть, сэр. — Венейбл развернул лист бумаги. — Остановился в Ривингтоне для погрузки ваших заказов от 20 января. Загружено много ящиков двух разных габаритов хорошо организованным городским ополчением. После отхода поезда, открыл два ящика наугад, один из каждого типа. Содержание: металлические патроны и карабины необычного производства. Также в поезд села дюжина мужчин. Асбури Финч, старший лейтенант.

— Ну, хорошо, — сказал Ли и повторил, — Ну, хорошо. У нашего таинственного мистера Руди действительно есть винтовки, которые он обещал, или некоторые из них, во всяком случае. Несмотря на его уверения, я сильно сомневался, но он это сделал.

— Для меня это больше, чем чудо, сэр, — ответил Венейбл. — Я сомневался, и сомневался сильно. Но, как вы говорите, он, кажется, выполнил первую часть своего обещания.

— Таким образом, дело сдвинулось. Когда генерал Стюарт увидит, что могут эти карабины, других он не захочет. Винтовками, которыми все больше снабжается Федеральная кавалерия, уже тяжело ранены многие его солдаты. Теперь он сможет ответить на равных или даже получить преимущество. И если мистер Руди не рассказывает нам сказки, то будут винтовки и для нашей пехоты.

— Интересно, сколько Бюро боеприпасов платит за эти, как он их назвал…?

— АК-47, — ответил Ли. — Какова бы ни была цена, она вполне соответствует разнице между нашей победой и поражением. Тут не скажешь, что цена слишком высока.

— Да, сэр. — Венейбл поколебался, затем продолжил: — Могу ли я спросить, сэр, что вы думаете о мистере Руди?

— Ну, я, конечно, думаю много лучше о нем теперь, когда знаю, что он не типичный шарлатан с единственным, пусть и чудесным карабином, — сразу сказал Ли и остановился. — Но вы ведь не просто так спросили о нем, майор?

— Нет, сэр.

Обычно не лезущий в карман за словом, Венейбл, казалось, изо всех сил, старался сформулировать свою мысль: — Я думаю, что он является самым необычным человеком, которого я когда-либо встречал. Его карабин, его снаряжение, даже то, как он ест пищу и пьет кофе… Я никогда такого не видел и не слышал.

— Да, с такими совершенствами и удобствами было бы гораздо лучше вести эту войну, — сказал Ли. — Но есть и более интересное. Человек информирован более, чем кто-либо другой может себе позволить. Как мог он узнать о моих распоряжениях об отправке Хоука на юг? Это по-прежнему сильно смущает и волнует меня. Если бы он был мошенником, я должен был бы по необходимости жестко задать ему некоторые трудные вопросы. — Ли пожал плечами. — И он явно патриот Юга. Как долго мы могли бы продержаться, майор, если бы он выбрал для продажи своих винтовок Север?

Лицо Венейбла сделалось кислым, как бы не одобряя вкус такой идеи.

— Недолго, сэр.

— Совершенно с вами согласен. Они и так сильнее нас. Но он выбрал нашу сторону. А что касается жестких и трудных вопросов, то они могут подождать. Кроме того, он является набожным человеком. Тот, кто читает библию поздно вечером в таком месте, явно делает это ненарочито.

— Все, что вы говорите, правда, сэр, — сказал Венейбл. — И все же, я не знаю, уж как-то слишком чересчур Руди пытается выглядеть хорошим.

— Союз имел преимущество в снабжении всю войну, майор. Вы хотите сказать, что мы не вправе получить и нашу долю, или, что, если фортуна на этот раз выбрала нас, мы не должны этим воспользоваться?

— Ну конечно, нет, генерал Ли.

— Прекрасно, — сказал Ли. — Ради нашего преимущества я готов выжать из него все до капли.

Столб древесного дыма объявил о приближении поезда, маршрутом Оранж — Александрия, к маленькому городку Оранж Корт Хаус. Ли указал на него с рвением мальчика, которого за уши не оттащить от рождественского подарка.

— Если мы подсчитали правильно, господа, то это поезд из Ривингтона. Поедем встречать первую партию винтовок мистера Руди?

Помощники генерала поспешили оседлать лошадей. Андрис Руди направился к ним. Перри привел коня серой масти, по кличке Странник, для Ли. Вскоре они уже спускались с холмов к городку. Ли и все его помощники были прекрасными всадниками. Руди явно таковым не являлся, но держался в седле достаточно хорошо.

Пожилые люди в штатском, идущие или едущие по улицам Оранж Корт Хаус, приподнимали свои шляпы приветствуя Ли, когда он проезжал мимо. Тот невозмутимо отвечал на приветствия. Молодых мужчин в штатском в городке, как и везде в Конфедерации, было немного. Попалось некоторое количество солдат, видимо прибывших за покупками. Все приветствовали Ли и его офицеров. Некоторые пялились на Андриса Руди: его рост, странная одежда, и тот факт, что чужак ехал с Ли, обращали на него внимание.

Железнодорожная станция была недалеко от здания суда, который дал селению половину его имени — Корт Хаус. Впрочем, Оранж Корт Хаус мало чем отличался от других таких городков. К тому времени, как Ли и его товарищи добрались до станции, поезд уже прибыл. Под бдительным оком поездной бригады, рабы загружали дрова в тендер для дальнейшей поездки на юг.

Другие чернокожие начали разгружать вагоны. Часть из тех, кто руководил ими, носили форму конфедератов; другие были одеты как Андрис Руди — в кепках, пятнистых куртках и брюках. Даже их обувь была такой же, как у него. Ли задумчиво потер подбородок. То, что носит один человек — это его собственное дело. Но когда их десяток-дюжина, считая с Руди, в такой одежде, можно было бы предположить, что это форма. В самом деле, коллеги Руди выглядели более однородно на фоне южных солдат, чьи брюки, пальто, и головные уборы были нескольких различных цветов и разного покроя.

Стоявший за Ли Уолтер Тейлор обратился к Руди: — Ваши друзья все хорошей комплекции.

Он был прав. Самый маленький из мужчин в пятнистых одеждах примерно был пяти футов десяти дюймов ростом. Большинство из них было под шесть футов; два или три были такими же огромными, как Руди. Все выглядели достаточно упитанными, несмотря на войну и суровые зимы. Когда Ли и его помощники подъехали, то сразу оказались в центре внимания солдат Конфедерации. Люди из Ривингтона практически не обратили на них внимания. Некоторые из них приветствовали Руди кивком или жестом. Большинство же просто продолжало отслеживать работу рабов, принимавших ящики с поезда.

— У ваших ребят такой же интересный акцент, как и у вас, — заметил Чарльз Венейбл.

— Мы земляки, — спокойно сказал Руди. Ли улыбнулся: ответ Руди в равной степени был и вежливым и не познавательным. Руди дал много таких неинформативных ответов за последние несколько дней. Ли сказал сам себе, что эшелон с огромным количеством автоматов и патронов дает ему право держать язык за зубами.

Ли спешился вслед за помощниками и Руди. Военный с двумя планками по обе стороны воротника подошел к ним. Такое лицо, подумал Ли, совсем не подходит для усов, что он носит — прямо как у генерала федералов Бернсайда. Тот отдал честь.

— Асбури Финч, сэр, 21-й полк, Джорджия.

— Да, лейтенант. Я получил Вашу телеграмму.

— К Вашим услугам, сэр. — Финч направил свой взгляд на Андриса Руди, который подошел поприветствовать своих товарищей. — Значит, вы уже встречались с одним из этой компании, сэр? Они сделали просто чудеса в Ривингтоне.

— Я был командующим в Северной Каролине пару лет назад, лейтенант, но, должен признаться, не запомнил этот город, — сказал Ли.

— Пару лет назад, господин генерал, там и не было ничего — просто городок, не заслуживающий даже остановки поезда. Но сейчас, благодаря этим людям, он получил большой толчок к развитию. За последние три-четыре месяца были построены новые дома, склады и многое другое. Я услышал это от одного из людей, которые жили там всю свою жизнь, когда мы грузили эти ящики. И они платят за все золотом, и платят много, по его словам.

— Неудивительно, что золотом, — сказал Ли. Бумажные деньги ослабли до такой степени, что туфли оценивались в зарплату рядового за три или четыре месяца. Это было одной из причин того, что так много мужчин в армии Северной Вирджинии ходили практически босиком, даже зимой. Да и вообще не было достаточного количества обуви, независимо от цены.

— Жаль, что они не пришли год назад, — сказал Уолтер Тейлор. — Только подумайте, что бы мы могли сделать, имея эти винтовки, в Чанселорсвилле или в Пенсильвании.

— Я думал об этом много раз за последние несколько дней, майор, — сказал Ли. — Что прошло, то прошло, случившегося не изменишь.

— Это оружие, оно действительно настолько хорошо, сэр? — спросил Финч.

— Действительно, лейтенант, — сказал Тейлор. — Из-за этого я чувствую, что мы держим в руках курицу, несущую золотые яйца.

— Или это она держит нас за яйца, гм, простите, сэр, — сказал Чарльз Маршалл кислым голосом.

Ли пристально посмотрел на него. Маршалл так и не принял Андриса Руди, как остальные. Подумав, Ли решил, что он прав. Эшелоны автоматических карабинов могут спасти Конфедерацию. Но если Руди и его друзья были единственным их источником, они держали Юг за горло. Конечно, они не сжимали его сейчас. Однако, если бы они вдруг решили…

— Майор Маршалл? — сказал Ли.

— Сэр?

— Пожалуйста, подготовьте письмо полковнику Горгасу в Ричмонд. Я хотел бы высказать свое мнение относительно целесообразности иметь свое производство этого оружия, как мы делаем сейчас с винтовками Спрингфилда в Миссисипи. Когда первая партия винтовок окажется в наших руках, мы могли бы также отправить один из комплектов патронов полковнику Рэйнсу в Джорджию, который, как мне кажется, самый опытный человек в Бюро боеприпасов по вопросам, касающимся пороха. Возможно, он сможет просветить нас в том, почему эти боеприпасы дают так мало дыма.

— Я буду рад содействовать этому, сэр, — сказал Маршалл. Его очки не смогли скрыть приподнятую бровь. — Ваше доверие мистеру Руди не является абсолютным, не так ли?

— Безгранично я верю только в Бога, — ответил Ли. Маршалл улыбнулся и кивнул. Родственник верховного главного судьи, он был адвокатом до начала войны, что давало ему еще один повод, кроме религии, не иметь абсолютного доверия к кому-нибудь или чему-нибудь.

В это времени Руди вернулся к Ли, его штабным офицерам и лейтенанту Финчу. Несколько его друзей подошли прямо за ним. Он сказал: — Генерал, позвольте мне представить вам некоторых из моих товарищей. Это Конрад де Байс, Вильгельм Гэбхард, Бенни Ланг, и Эрни Графф.

— Джентльмены, — сказал Ли, протягивая руку.

Они подходили один за другим, чтобы пожать ее.

— Это честь для нас — встретиться с великим генералом Ли, — сказал Эрни Графф. Он был примерно того же роста, что и Ли, и носил аккуратную бородку, которая лишь частично скрывала шрам у края челюсти. Как отметил майор Венейбл, он и другие люди в пятнистых одеждах говорили с тем же, почти, но не совсем британским акцентом, как и Руди, и даже более резким, чем у него.

— Вы произнесли мое имя так, как если бы вы прочитали его в какой-нибудь книге по истории, сэр, — мягко запротестовал Ли. Все товарищи Руди заулыбались или засмеялись, как будто эта маленькая шутка была правдой. Тем не менее, Ли был рад, что сумел расположить их к себе.

— Я был бы не прочь встретиться с генералом Стюартом, — сказал тот, кто был представлен как Конрад де Байс. У большинство из прибывших был вид деловых людей, но желтовато-коричневые глаза де Байса были глазами пумы. Этот человек явно был закаленным бойцом.

Тогда Ли вспомнил о просьбе Руди использовать некоторых его друзей в качестве инструкторов. Де Байс казался наиболее подходящим для такого, как Джеб Стюарт.

— Вы кавалерист, сэр? — спросил он. Де Байс кивнул так уверенно, что не оставалось никаких сомнений. Ли сказал: — Тогда я уверен, что генерал Стюарт будет рад познакомиться с вами, а может и полковник Мосби, командующий партизанами…

Де Байс удовлетворенно усмехнулся. Ли был уверен, что оценил его правильно.

— Генерал Стюарт сейчас под Фредериксбургом? — спросил Вильгельм Гэбхард.

Он выговаривал мягкое «г» довольно твердо, как это делают немцы. Позади Ли один из его помощников прошептал другому: — Немец.

Ли догадался, что это Маршалл; тот был наиболее недоверчив к Руди, а большая часть немцев в Америке, в том числе и немало из живших в Конфедерации, были приверженцами Федерации. Но эти вот люди были слишком открытыми, что нехарактерно для шпионов, и в любом случае, генерал Мид знал, где зимует кавалерия армии Северной Вирджинии.

— Да, под Фредериксбургом, — ответил Ли. Он собирался вскоре передислоцировать солдат Стюарта поближе к себе, но передвижение лошадей среди зимы было затруднительным.

Гэбхард обратился к Руди и сказал ему что-то на языке, похожем на английский. Руди ответил на том же языке. Они голландцы, решил Ли. На английском языке Руди сказал: — Он хочет знать, должны ли он и де Байс приготовиться к походу в Фредериксбург, чтобы продемонстрировать наше оружие, или вы вызовете генерала Стюарта сюда.

Ли некоторое время размышлял. Наконец он сказал: — Размещение кавалерии в такой сельской местности, как эта, эффективнее. Поэтому, предполагаю созвать генерала Стюарта и его командиров подразделений сюда, в Оранж Корт Хаус, чтобы они могли могли оценить ваши автоматы.

— Прекрасно, — сказал Руди. — Тогда нам всем лучше вернуться к вашей штаб-квартире, чтобы там демонстрировать возможности оружия.

— Разумный план, — согласился Ли.

Разговаривая не столько с Ли, сколько, очевидно, с самим собой, Руди продолжал: — Так как это будет центр по выдаче оружия для вашей армии, мы должны арендовать здесь помещения, в том числе и складские. Нам предстоит сделать много работы до весны, чтобы подготовить ваших людей.

— Офицеры армии Северной Вирджинии помогут вам немного, — сказал Ли сухо. Ирония отскочила от Андриса Руди как рикошет от корпуса броненосца. Он посмотрел Ли прямо в лицо и сказал: — Немного помогут нам, генерал, не сомневаюсь. Но если бы, к примеру, я был на другом берегу Рапидана и имел дело с федералами, общаясь с генералом Бернсайдом или генералом Сигелом, вряд ли они прислушались бы ко мне. У них уже есть винтовки Спрингфилда, в конце концов, а ведь очень трудно перестать быть рутинером и обратить свой взгляд на что-то новое.

— Вы будете иметь дело с лучшими людьми в этой армии, по сравнению с теми двумя, — сказал Ли. — По крайней мере, я надеюсь на это.

— Вы поручитесь за каждого офицера? — не отступал Руди. — У моих товарищей и у меня хватит сил лишь на то, чтобы показать основы стрельбы и чистки АК-47 в каждом полку. Как ваши солдаты будут использовать оружие впоследствии, зависит лишь от их командиров. Часть из них будут испытывать недоверие к чему-то новому и необычному.

— Я понимаю, о чем вы говорите, сэр, — признался Ли. В этом была определенная доля истины. — Наши штаты объединились в надежде сохранить свой ​​старый образ жизни в отличии от Севера с его растущими и растущими заводами и компаниями. Но поскольку вы вооружаете моих людей этими автоматами, мистер Руди, я должен предпринять все необходимое для их эффективного использования.

— Это то, что я и хотел услышать, генерал Ли.

— Ну вот вы и услышали это.

Под пение рабов длинные ящики с винтовками в них и квадратные ящики с боеприпасами выгружались из грузовых вагонов и складывались рядом с железнодорожными путями. Штабеля росли выше и выше.

— Что еще, Элси? — терпеливо спросил старший сержант Нейт Коделл.

Рядовой Элси Хопкинс нахмурил брови, что выглядело забавным при его двадцатилетнем возрасте.

— Напиши им, что я чувствую себя хорошо, — сказал он наконец. — Напиши им, что рука, в которую меня подстрелили в Геттисберге, больше не болит, и понос больше не мучает меня.

Перо Коделла царапнуло страницу письма. На самом деле, это не было настоящей письменной бумагой, просто куском старых обоев со следами клея, мешающего писать ровно. Он был уверен, что написал писем больше, чем кто-либо другой в четвертой роте, а может и больше, чем кто-либо другой во всем 47-м полку Северной Каролины. Это продолжалось с того момента, как бывший школьный учитель оказался в воинской части, состоящей в основном из фермеров, многие из которых — как Элси Хопкинс — не умели ни читать, ни писать.

— Что еще, Элси? — снова спросил он.

Хопкинс подумал еще.

— Напиши им, что мы играли в снежки на днях, и одному лесорубу выбило два зуба, когда он получил удар снежным комком с камнем внутри. Мы все долго смеялись.

— За исключением человека, который получил этот удар, — возразил Коделл сухо.

— Нет, он тоже.

Коделл подумал, что, скорее всего, это как-то развлечет семью Хопкинса, поэтому продолжил писать. И тут звук колокола проник через открытые ставни окна. Он отложил перо. — Закончим в другое время, Элси. Это сигнал к сбору для офицеров, сержантов и капралов.

— Для всех, кроме нас, рядовых, — сказал Хопкинс, радуясь перспективе избежать работы в отличии от его начальников. — Можно ли оставить письмо здесь, старший сержант, может быть, мы закончим его попозже?

— Полагаю, что так, — безропотно сказал Коделл. Его помятая фетровая шляпа лежала рядом с ним на кровати. Он надел ее и поднялся на ноги. — Что ж, нужно идти.

Он и Хопкинс выбрались через низкую дверь хижины. От нечего делать, рядовой часто прогуливался неподалеку. Коделл поспешил переулком, который проходил среди хижин, ​​навесов и шатров зимних квартир полка. Его хижина, которую он делил с другими четырьмя сержантами четвертой роты, лежала далеко от открытого пространства в центре лагеря. Ближе всего к этой открытой части лагеря стояла палатка капитана Льюиса; будучи капитаном, он выбрал ее для себя сам. Знамя роты стояло рядом, слова «Непобедимая Касталия» были вышиты красным шелком на синем фоне, со следами пулевых отверстий. Мужчины с шевронами или значками на воротниках сошлись на плацу. Это была лишь седьмая часть из шестисот с лишним солдат, обычно выстраивающихся там. Вместе со всеми офицерами и унтер-офицерами был и один рядовой: Бен Уитли из первой роты. Как обычно, возница сидел на своем фургоне. С ним рядом расположился еще один человек, незнакомец, на кепке, пальто, и брюках которого не было ничего, кроме пятен, грязно-травяного цвета. Через спину незнакомца был перекинут карабин незнакомой марки.

Коделл почувствовал волнение. Кавалерия получила новые винтовки в последнюю пару недель. Также была перевооружена пехотная дивизия генерал-майора Андерсона, чьи зимние квартиры были даже ближе к Оранж Корт Хаус, чем у дивизии Генри Хета, частью которой и являлся 47-й полк Северной Каролины. Если наполовину, если даже на десятую часть, истории о тех винтовок были правдивы…

Полковник Джордж Фариболт, прихрамывая обошел фургон. Он передвигался медленно, с помощью палки; будучи ранен в ногу и в плечо под Геттисбергом, он только что вернулся в полк. Судя по его бледности, стоять было для него нелегко.

Раздался его голос: — Господа, как вы уже догадались, наша бригада и наша дивизия находятся здесь, чтобы получить новые автоматы, так называемые АК-47. — Он указал на незнакомца в костюме с грязноватыми оттенками. — Это мистер Бенни Ланг, который покажет вам, как управляться с этой винтовкой, чтобы вы в дальнейшем смогли научить ваших подчиненных. Прошу вас, мистер Ланг…

Ланг соскочил с фургона. Он был примерно пятидесятилетнего возраста, смугловат и строен. На его одежде не было никаких знаков, указывающих на род войск, но вел он себя, как солдат.

— Как правило, мне почти всегда задают два вопроса, — сказал он. — Первый, почему бы вам не научить каждого солдата. Извините, но у нас нет возможности для этого. Сегодня мои друзья и я работаем с бригадой генерала Киркланда. Это вы, а также полки Северной Каролины номер 11, 26, 44 и 52. Завтра мы будем работать с бригадой генерала Кука, и так далее. Дальше ваша забота. Вообще-то нужно быть идиотом, чтобы напортачить с АК-47. И даже будучи идиотом, это не так просто.

Слушая его, Коделл все более хмурился. По лагерю прошел слух, что эти ребята в смешных одеждах были не только из Северной Каролины, но даже из округа, Нэш. Ланг не был похож на каролинца, впрочем как и на любого другого южанина. Это не был и янки; в последние два года Коделл наслушался говора янки. Старший сержант продолжал слушать:

— Второй вопрос, который я часто слышу, зачем вообще пытаться овладеть чем-то новым, когда мы довольны нашими нынешними винтовками? Лучше я покажу, чем отвечать на такие вопросы. Кто у вас лучший стрелок из винтовки Спрингфилда, Энфилда или что вы там используете?

Все глаза повернулись к полковому сержанту боеприпасов. Это был тихий и спокойный человек; он посмотрел вокруг, выискивая добровольцев. Когда никто не вызвался, он сделал шаг вперед из линии.

— Думаю, я, сэр. Джордж Хайнс.

— Очень хорошо, — сказал Ланг. — Не могли бы вы принести свое оружие и боеприпасы к нему? И к тому времени как он сделает это, рядовой Уитли, почему бы вам не перегнать фургон подальше, чтобы не пугать лошадей?

— Конечно, сэр.

Уитли увел повозку дальше, футов на пятьдесят, затем спрыгнул и пошел обратно посмотреть, что же будет происходить.

Сержант по боеприпасам Хайнс вернулся через минуту-другую с винтовкой за плечом. Казалось, он буквально сросся с нею, как и подобает человеку со звездой в углу сержантского шеврона. Бенни Ланг указал на высокую земляную насыпь, которая размещалась довольно далеко от солдатских хижин.

— Это то, что вы используете в качестве мишени?

— Да, сэр, — ответил Хайнс.

Ланг подбежал туда и укрепил круглую бумажную мишень. Вернувшись обратно, он сказал: — Сержант Хайнс, как насчет, послать пару пуль в этот круг, стараясь зарядить и выстрелить как можно быстрее?

— Я сделаю это, — сказал Хайнс, в то время как люди, которые стояли между ним и целью, поспешно высвободили коридор.

Смотря, как сержант обращается с винтовкой, Нейт Коделл мысленно представил себя в прошлом, на дистанции выстрела в Кэмп Магнум, что недалеко от Рэйли, слушая команду: «К девятому выстрелу приготовиться: заряжай!»

Хайнс делал все грамотно, плавно, в соответствии с инструкцией. Для заряжания он держал винтовку вертикально между ногами, левая рука на дуле, правая уже в патронташе на поясе.

Коделл про себя пролаял команду: «Открыть патронташ!»

Хайнс поднес бумажную гильзу ко рту, откусил кончик, всыпал порох в дуло и загнал туда же пулю. Пуля была размером примерно с крайний сустав человеческого пальца, с тремя канавками по своему телу.

Будто вспомнив команду «Вынуть шомпол!» длинный кусок железа вышел из под ствола винтовки. Далее следовало «Утрамбовать», что сержант сделал парой резких ударов, прежде чем вернуть шомпол на свое место. По «Заряжай», он наполовину взвел курок большим пальцем правой руки, затем достал медный капсюль и положил его в гнездо.

Следующие четыре команды прошли в быстрой последовательности. «К плечу» — потянул оружие вверх. «Готовсь» — и Хайнс принял необходимую позицию. После этого он снова большим пальцем уже полностью взвел курок. «Цель» — и, вглядываясь вдаль, его указательный палец устанавливается на спусковом крючке. «Огонь» — и винтовка взревела и дернулась в его плечо.

Он поставил приклад на землю и скрупулезно точно повторил процесс. Выстрелил снова. Еще одна порция фейерверков, окутавшихся дымом, брызнула из его винтовки. Два выстрела прозвучали менее чем через полминуты друг от друга. С пятнами на подбородке и рукаве от шероховатого черного порошка, он повернулся и с тихой гордостью столкнулся взглядом с Лангом.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, сержант. Ты так же хорош с этой винтовкой, как и некоторые другие, которых я видел. Тем не менее…

Ланг принес свою собственную винтовку и прицелился в далекую мишень из белой бумаги. Резкое стаккато отрывистых звуков повторялось снова и снова, снова и снова — это не походило ни на что ранее слышимое Коделлом. Тишина наступила быстрее времени, которое было необходимо Хайнсу для двух выстрелов. Ланг сказал: — Это было тридцать выстрелов. Если бы мне пришлось с этим оружием выйти против сержанта со своим, чьи шансы, господа, были бы выше?

— Черт, — тихо промолвил кто-то позади Коделла. Казалось, лучше и не скажешь.

Бенни Ланг перефразировал вопрос иначе: — Если у вас это оружие, а у северян свое, чьи шансы выше?

Долгое время никто не отвечал. Да и не нужно было. Рядовые, будто магнитом, тоже потянулись на плац, чтобы самим увидеть это стреляющее чудо. Раздались отдельные выразительные возгласы. Затем пронзительные, громкие крики стали вырываться из каждого горла. Коделл кричал вместе со всеми. Как и большинство из них, он недавно вернулся из стычки у речного пикета. Слишком многих товарищей он потерял из-за огневого шквала федералов. Он был готов на все ради такой огневой мощи на своей стороне.

Полковник Фариболт замахал, отгоняя рядовых солдат с плаца.

— Ваша очередь еще придет, — пообещал он. Мужчины ушли, но неохотно.

Бенни Ланг подошел к фургону, откинул крышку багажника и начал доставать такие же автоматы, как тот, что он демонстрировал. Ладони Нейта Коделла так и чесались схватить хоть один. Ланг сказал: — У меня два десятка винтовок тут. Организуйтесь в две группы, а я и рядовой Уитли будем раздавать их, а затем я покажу вам то, что вы должны знать.

Через несколько минут подошли люди из разных подразделений. Коделл и его коллеги — сержанты Пауэлл, Хай, Дэниел, и Эйр — естественно, сплотились вместе. Оставшиеся два унтера «Непобедимых» сгруппировались с капитаном Льюисом и парой лейтенантов.

— Ничего, сказал Льюис. — Мы все новички в этом деле.

— Вот, пожалуйста, старший сержант.

Уитли вручил Коделлу автомат. Тот схватил его обеими руками, удивляясь, насколько легок он был по сравнению с винтовкой Спрингфилда, которая висела на стене в его хижине. Он повесил новую винтовку за плечо, как Ланг. Казалось, она не весила ничего. С такой винтовкой, человек может идти вечно, прежде чем устанет.

— Дай-ка мне повертеть ее, Нейт, — сказал Эдвин Пауэлл. С изрядным сожалением, Коделл передал ему карабин. Тот заглянул в ствол и отметил: — Весьма необычно.

Его улыбка стала печальной.

— Может быть, я смогу прибить одного или парочку янки без очередного ущерба для себя.

— Не слышать больше на фронте этого твоего «ох, пристрелите меня», тоже было бы весьма неплохо, Эдвин, — сказал Демпси Эйр. Сержанты рассмеялись. Все знали, что Пауэлл был единственным человеком в полку, который был ранен в трех различных боях.

Через несколько минут снова подошел Бен Уитли. На этот раз он вручил Коделлу изогнутый металлический предмет, выкрашенный в черный цвет. Коделл понятия не имел, что это такое, пока не перевернул его и не увидел, что он набит вроде как медными патронами.

— Как твое мнение, Эдвин, — сказал он, протягивая его Пауэллу. — Похоже на гнездо, набитое яйцами.

— Хорошо бы быть уверенным, что есть достаточное количество этих вот пуль, а то останешься без них в середине боя, — сказал Пауэлл, уже трижды раненый и имеющий определенную озабоченность в подобных вещах.

— У каждой группы есть АК-47 и рожок? — спросил Ланг. Подождал, и когда никто не ответил, продолжил: — Переверните ваше оружие вверх ногами и перед спусковой скобой вы увидите выемку с защелкой. Она удерживает рожок с патронами на месте… — Он показал, где это, на своем собственном карабине. — Каждый, положите палец на защелку. Передавайте ваше оружие друг другу. Каждый должен проделать это, а не только наблюдать за мной.

Когда АК-47 вернулся к нему, Коделл послушно потрогал защелку. У Ланга был вид человека, который преподавал этот урок уже много раз и назубок знал его. Сам учитель, Коделл видел это ясно.

Человек в пятнистой форме продолжил: — Теперь, каждый по очереди, щелкаем по зажиму в этом месте и вставляем рожок. Изогнутый конец должен быть повернут к концу ствола. Давайте, попробуйте несколько раз.

Коделл вставил рожок, затем, нажав зажим, убрал его. Ланг сказал: — Это единственное место, где вы должны быть осторожны и внимательны. Предупредите об этом всех. Если края магазина согнуты или там грязь, подача патронов может нарушиться. В бою это может сказаться фатально.

Он испустил сухой смешок. Смех был явно мрачноватым.

— Вместо сотни выстрелов в минуту — два или три.

В группе по соседству с Коделлом капитан поднял руку.

— Мистер Ланг?

— Да, капитан?

— Джордж Льюис, сэр. Что нам делать, если края этого, как вы назвали его «рожка» окажутся согнуты? Я уже был недавно ранен, сэр, — он только недавно вернулся в полк, — и мне бы, черт побери, не хотелось этого снова.

— Не стоит беспокоиться капитан. Ответ очевиден, переходим на новый рожок. Если у вас есть годный пустой, вы можете набить его патронами, по одному в два ряда. Как я уже говорил, в рожке тридцать патронов. — Он вытащил рожок и несколько обойм патронов из ранца и продемонстрировал. — Мы вернемся к этому позже. Все вы научитесь снаряжению. Теперь пусть те, у кого автоматы, вставят магазины.

Коделл взял АК-47. Он аккуратно вставил рожок и услышал щелчок, подтверждающий это.

— Хорошо, — сказал Ланг. — Теперь подготовимся к стрельбе. Вот, оттяните эту ручку до упора назад.

И он снова продемонстрировал. Коделл последовал его примеру. Потребовалось небольшое плавно нарастающее усилие, и это отличалось от всего, что он когда-либо чувствовал раньше.

— Очень хорошо, еще раз, — сказал Ланг. — Теперь все с винтовками выходят вперед и образуют линию огня. Прицелиться, огонь!..

Коделл нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло. Как и у остальных. Инструктор усмехнулся.

— Нет, они не повреждены. Посмотрите на короткий черный рычаг рядом с ручкой. Видите, он расположен параллельно стволу. Это называется рычаг переключения. Когда он находится в этом верхнем положении, оружие на предохранителе и не может стрелять. Так вы будете носить его на марше, чтобы избежать несчастных случаев. Теперь переместите его вниз на две позиции, убедитесь, что именно на две, снова прицельтесь и стреляйте.

Коделл дважды передвинул рычаг вниз и нажал на спусковой крючок. Винтовка рявкнула и выплюнула гильзу. По сравнению с тем, что он привык, отдача была небольшой.

— О боже, — воскликнул кто-то, — все так и дергается прямо перед носом.

— Еще один выстрел, — сказал Ланг. — Для этого вы не должны делать ничего, кроме как нажать на спусковой крючок еще раз.

Коделл нажал. Автомат выстрелил. Интуитивно он ожидал, что так и будет, но все равно был поражен. Раздались присвистывания и возгласы удивления, он не оказался в одиночестве.

— И так можно тридцать раз? — воскликнул кто-то. — Черт, зарядить его в воскресенье и стрелять потом в любой день недели.

Ланг сказал: — Каждый раз, когда вы стреляете, пружина в магазине толкает вверх еще один патрон, который попадает в предствольную камеру. Отстегните магазин и выстрелите последним патроном, чтобы освободить оружие и передать его другому в вашей группе, чтобы и он мог приобрести опыт стрельбы.

Коделл передвинул рычаг вверх и нажал на защелку, которая удерживала магазин. Когда тот отделился от карабина, он не знал с минуту, что с ним делать. Наконец он засунул его за пояс штанов. Затем снова нацелил оружие и почувствовал легкий толчок, когда выстрелил.

— Теперь моя очередь, — сказал Эллисон Хай, хлопнув его по плечу.

Хай был на полдюжины лет моложе Коделла, на два дюйма выше, и несколькими дюймами шире в груди. Хотя и наступила его очередь, Коделл неожиданно для себя сказал: — Так не хочется отдавать его тебе, Эллисон. Хочется держать его при себе всегда.

— Это не твоя жена, Нейт. Это всего лишь оружие, — разумно проговорил Хай. — Говорят, скоро мы все получим свои собственные.

Немного смутившись, Коделл передал винтовку и рожок. Хай вставил магазин на место. Раздавшийся звук напомнил Коделл смех неверной любовницы, ускользнувшей в новые объятия. Он засмеялся про себя.

Бенни Ланг еще раз рассказал о работе рычага переключения, досылании патрона, стрельбе из винтовки. Инструктор умело повторял свои уроки, так что скучно не было. Коделл слушал так же внимательно, как и с винтовкой в руках. Вскоре ему придется учить рядовых. Он хотел убедиться, что может стать примером для них.

Ланг подождал, пока АК-47 не побывал в руках у всех. Тогда он сказал: — Это оружие может делать еще одну вещь, которую я пока не показывал вам. При перемещении рычага переключения полностью в нижнее, а не в среднее положение, происходит вот что.

Он вставил свежий рожок, повернулся к мишени, и автомат будто взорвался в его руках. Он выпустил весь магазин, и Коделл перевел испуганное дыхание.

— Боже всемогущий, — сказал Руфус Дэниел, вглядываясь в страхе на медные гильзы, широко разбросанные у ног Ланга. — Почему бы сразу не показать нам это?

Не он один задавал этот вопрос; довольно многие кричали об этом. Коделл молчал. Ему казалось, Ланг знает, что делает.

Инструктор был совершенно спокоен. Он сказал: — Я не показал вам это раньше, чтобы вы не потратили все боеприпасы сразу и потому что полностью автоматический огонь не является точным на больших расстояниях, а применяется лишь вблизи. Если вы растратите все патроны в первые пять минут боя, что вы будете делать дальше? Подумайте хорошенько об этом, господа, и внушите это своим рядовым. Это оружие, говорю вам снова и снова, требует тщательного контроля за расходом боеприпасов.

Он сделал паузу, как бы ставя точку. И улыбнулся. Это сделало его похожим на мальчишку. Когда он был серьезен, его тонкие, смуглые черты лица выдавали все его годы, которые, вероятно, соответствовали годам Коделла, в его собственные тридцать четыре. Ланг сказал: — Итак, самое интересное с оружием мы проделали. Наступило время скучных подробностей вроде чистки и так далее.

Аудитория застонала: такого рода стон Коделл привык слышать в школе, когда он начинал говорить о вычитании и дробях. Бенни Ланг снова улыбнулся. Он продолжил: — Я вас предупреждал, что будет непросто. Итак, внимание. Смотрите на меня, пожалуйста.

Он поднял автомат, чтобы всем было видно.

— Обратите внимание на верхнюю часть оружия. Там, в конце металлической его части есть что-то вроде ручки. Это называется регулятор возвратной пружины. Вы видите его? Коделл вместе со своими друзьями сержантами осмотрели винтовку, которую держал Пауэлл. Разумеется, регулятор там был.

Ланг подождал, пока не увидел, что все его нашли.

— Теперь, — сказал он, — каждый с оружием, должен толкнуть эту ручку.

Пауэлл толкнул, немного неуверенно. Коделл не винил его за осторожность. После всех чудес, проявленных АК-47, он не был бы удивлен, обнаружив, что после толчка этой ручки, хор вдруг запоет гимн Конфедерации. Но ничего такого мелодраматического не произошло. Ланг также толкнул ручку на своем автомате и продолжил: — Поднимите крышку ствольной коробки и снимите ее.

Хотя и неуклюже, его ученики начали подражать ему. Теперь Коделл мог удовлетворить свое любопытство в выявлении работы оружия.

— Никогда не видел у винтовки такой внутренности, — заметил Демпси Эйр.

— А я вообще не видел у винтовки внутренностей, — сказал Коделл, и остальные сержанты закивали. У обычной винтовки был ствол, приклад, курок со спусковым крючком, а также впридачу мушка, шомпол и штык. Там не было места для внутренностей. А у этой они были. Коделлу стало интересно, что необразованные фермеры, составлявшие основную часть полка подумают об этом.

— Не паникуйте, — сказал Ланг. Коделл понимал, что инструктор уже видел такую реакцию на сложную внутреннюю часть АК-47 у других солдат. Ланг продолжил свою лекцию: — Мы уже сняли крышку ствольной коробки, не так ли? Следующее, что нужно сделать, это нажать на регулятор возвратной пружины до упора, а затем приподнять его и вытащить вместе с самой пружиной. Далее отведите затворную раму назад до отказа, приподнимите ее вместе с затвором и отделите от ствольной коробки.

Он поднимал и показывал каждую часть, так что его неопытные ученики могли видеть то, что он имел в виду.

— Теперь вот так поворачиваем, отводим затвор назад и отделяем его от затворной рамы. Вы должны чистить все это каждый день после стрельбы из оружия.

Ланг вытащил стержень шомпола из-под дула автомата АК-47. В прикладе карабина имелся откидной отсек. Он взял маленькую бутылочку с оружейным маслом, кисти, ткань. Шомполом и тканью он тщательно вычистил внутри ствол, затем протер черную пружину и и остальные металлические детали автомата. Когда он закончил, возобновил разговор.

— Процедура сборки является точным обратным действием того, что мы только что сделали. И он медленно стал проделывать все это, наблюдая как остальные повторяют за ним. Он улыбнулся. — А затем снова, по-очереди, собирайте и разбирайте автомат. Каждый по нескольку раз. Просто разбирайте и собирайте. Уже без чистки.

— Вроде это не слишком трудно, — сказал Эдвин Пауэлл. Коделл же не был так уверен. Он не доверял выражению лица Бенни Ланга. Оно было похоже на лицо Билли Беддингфилда из шестой роты, когда тот играл в покер. Билли всегда в рукаве держал дополнительный туз.

Ланг пошел от группы к группе, объясняя все в деталях. У многих получалось не сразу или совсем не получалось. Тогда он указывал им на их ошибки. Ланг сказал: — Когда вы получите свое собственное оружие, тренируйтесь до тех пор, пока вы не сможете сделать это с закрытыми глазами.

Пауэлл хмыкнул.

— Да это просто головоломка какая-то.

Нейт вспомнил, что когда он был мальчиком, его отец вырезал головоломки, чтобы он играл. Думать о возне с АК-47 как об игрушке, а не о чем-то странном и загадочном, помогало ему в освоении автомата. Когда подошла его очередь, он после пары неудачных попыток справился с заданием.

— Да ты просто вундеркинд, — сказал Хайд.

— Что есть, то есть, — сказал Демпси Эйр с усмешкой. Он никогда не принимал что-либо всерьез.

— К черту вас обоих, — сказал Коделл. Он и его коллеги засмеялись.

— Интересно, что Сид Бартоломью сказал бы, если бы он был здесь и увидел этот автомат, — отметил Эдвин Пауэлл. Все кивнули. Состоя по спискам в четвертой роте, Бартоломью, оружейник по профессии, просидел всю войну на ремонте в Рэйли, делая то, что он мог делать лучше других.

— Думаю, он бы вознес благодарность богу за то, что он у нас появился, как и все мы, — сказал Руфус Дэниел, и все снова кивнули.

К тому времени как все научились чистить и собирать автомат, утро сменилось днем. Как и обещал, Ланг показал, как снаряжать патроны в магазин винтовки. После сборки-разборки это было детской игрой. Он также показал, как открыть защелку в нижней части зажима и почистить внутреннюю пружину.

— Это следует делать раз в месяц, а не каждый день, — сказал он. — Но заглядывайте туда почаще. — Он сделал паузу и посмотрел на своих слушателей. — Вы были очень терпеливыми, большинство из вас. Спасибо за внимание. Есть ли у вас какие-либо вопросы ко мне?

— Да, у меня, — сказал кто-то сразу же. Командиры повернулись к тому, кто вызывающе чванливо вышел из строя своей группы. — Вам выдали пестрые брюки и винтовку, мистер Бенни Ланг, видимо там, где все привыкли убивать все, что двигается, лишь в двадцати милях от вас. Я хочу знать, насколько вы хороши без нее?

Он посмотрел в сторону Ланга с дерзким вызовом в глазах.

— Беддингфилд! — Капитан Ланкфорд из шестой роты и полковник Фариболт рявкнули имя на одном дыхании. Коделл тоже воскликнул, но не так громко.

— Что вытворяет этот капрал? — прошептал Руфус Дэниел. — Вот ведь кусучая черепаха.

— Ты же не хочешь попасть ему под горячую руку, — прошептал Коделл. — Если бы я был рядовым в его отделении, я бы боялся его больше любого из янки.

— Ты прав, Нейт, — сказал Дэниел, посмеиваясь.

— Назад в строй, Беддингфилд, — отрезал капитан Ланкфорд.

— Да ладно, я не против, капитан, — сказал Бенни Ланг. — Пусть выйдет, если хочет. Это тоже может стать поучительным. Давай, капрал, покажи свою отвагу.

Он отставил свой автомат и стоял в ожидании.

— Он в своем уме? — сказал Эдвин Пауэлл. — Билли разорвет его пополам.

Глядя на двух мужчин, Коделлу было трудно не согласиться. Ланг был выше, но худощавее. Огромный как бык, Беддингфилд был на двадцать фунтов тяжелее. И, как точно подметил Руфус Дэниел, в талии он не уступал черепахе. Он наводил ужас как в бою, так и в полковом лагере.

Капрал с неприятным оскалом школьного хулигана шагнул вперед, чтобы разобраться с Лангом.

— Лицо этого урода годится только для мордобоя, — повернулся Коделл к Эллисону Хаю.

— Думаю, ты прав, Нейт, но я ставлю десять долларов против Ланга.

Десять долларов Конфедерации было месячной зарплатой рядового. Коделл увлекался ставками время от времени, но не собирался выбрасывать деньги на ветер.

— Нет, спасибо, Эллисон. Не в этот раз.

Хай рассмеялся. Эдвин Пауэлл сказал: — Я поставлю, Эллисон. Ланг, по-моему, знает, что делает. Он бы не стал вызывать Билли, если бы не ожидал, что сможет победить его.

Одна из бровей Коделла приподнялась. Он не подумал об этом.

— Могу ли я изменить свое мнение? — спросил он Хая.

— Ясное дело, Нейт. Я получу еще десять за просто так.

Он замолчал. Вскинув большие узловатые кулаки, Беддингфилд бросился на Бенни Ланга. Руки Ланга не стали наносить ответный удар. Он схватил за запястье правой руки Билли Беддингфилда, вывернув ее, поднырнул под него и провел бросок. Беддингфилд перелетел через плечо и грузно шлепнулся на мерзлую землю.

Вскочив на ноги, он уже не улыбался.

— Ублюдок! — прорычал он, разворачиваясь. Мгновением спустя он снова взлетел в воздух. На этот раз он приземлился на лицо. Из носа на форму капала кровь, когда он поднимался. Дыхание Ланга оставалось ровным.

— Ты борешься не по правилам, — сказал Беддингфилд, вытирая лицо рукавом. Ланг холодно улыбнулся.

— Я борюсь, чтобы победить, капрал. Если тебе это не по нраву, возвращайся домой, к своей мамочке.

С ревом ярости Беддингфилд бросился вперед. Коделл внимательно следил, но так и не понял, что произошло. Он знал только, что, вместо того, чтобы снова взлететь, Беддингфилд рухнул вниз. Он стонал и попытался подняться. Стоявший над ним Бенни Ланг с рассчитанной силой ударил его ногой по ребрам. Тот снова рухнул.

По-прежнему невозмутимо, Ланг сказал: — У кого-нибудь еще есть вопросы?

Никто не отвечал. Он снова холодно улыбнулся.

— Полковник Фариболт, капитан, я думаю, вы поняли, что я специально не стал калечить этого парня серьезно.

— Я в любом случае не обвинял бы вас, сэр. Он напросился сам, — сказал капитан Ланкфорд. Он дернул себя за бороду. — Полагаю, некоторое время, проведенное на заготовке дров, направит его энтузиазм на янки.

— Может быть. — Ланг пожал плечами. Это была не его проблема. — Всего хорошего вам, господа. Рядовой Уитли, не подкинете ли меня в Оранж Корт Хаус?

— Ну конечно, мистер Ланг. Разумеется, сэр.

Уитли не выказывал перед Лангом такого почтения до того, как тот сбил спесь с Билли Беддингфилда.

— Хорошо. — Ланг направился к фургону. — Я мог бы и прогуляться несколько верст, но зачем ходить, когда можно ехать?

— Я не знаю, кто такой Ланг и откуда он, — заявил Эдвин Пауэлл, — но думает он, как любой пехотинец.

Остальные сержанты четвертой роты согласно закивали. Коделл сказал: — По разговорам, он и его люди — из Ривингтона в нашем родном округе.

— Говоря «наш», имей в виду самого себя, Нейт, — сказал Эллисон Хай; в отличие от своих сослуживцев, он был из округа Уилсон, к югу от Нэша.

Руфис Дэниел сказал: — Наплевать на разговоры, важны факты. Вот два из них: Ланг не говорит, как уроженец Нэша. — Он подождал, пока вокруг него все не заулыбались. — И он не не борется, как это делают в Нэше. Я был бы не против, чтобы он научил меня таким штучкам, наряду с этим автоматом. Старина Билли Беддингфилд так и не понял, каким образом его утихомирили. Посмотрите, он все еще лежит там, как потухший факел в сугробе.

Фургон выдвигался из лагеря под топот копыт и стук колес. Затем качнулся, разворачиваясь к северной дороге. Билли Беддингфилд все еще не двигался. Коделл подумал, что Ланг приложил ему крепче, чем он считал.

Так же, очевидно, счел и полковник Фариболт. Он захромал к капралу, опираясь на палку. Беддингфилд пошевелился и застонал. Удовлетворенно кивнув, Фариболт отступил.

— Кто-нибудь, плесните воды ему в лицо, пока он приходит в себя. Капитан Ланкфорд, наряду с тем наказанием, что вы приготовили для него, сорвите нашивки с его рукавов. Такой скандалист, как этот, не заслуживают того, чтобы носить их.

— Есть, сэр, — сказал Ланкфорд.

— Это справедливо, — сказал Коделл, поразмыслив пару секунд. Ему никто не возразил. Капрал шестой роты убежал с плаца и вернулся через минуту с солдатской флягой, содержимое которой вылил на голову Беддингфилда. Лежащий хулиган заморгал, выругался и медленно сел. Полковник Фариболт сказал: — Каждая из сегодняшних групп возьмет свою винтовку и будет практиковаться как можно больше, пока не прибудут винтовки для всего полка, что, как мне сказали, будет завтра.

Его слова насчет обещанных поставок вызвали иронические смешки — в таких случаях время, обычно, растягивалось не хуже резины. Он продолжал: — Стрелять только по нашей мишени, эти винтовки небезопасны. Кстати, как Ланг называл их?

— Автоматы, сэр, — проговорил кто-то.

— Вот-вот. — Рот Фариболт мрачно застыл, маленькие усики дрогнули. — Дурак с винтовкой Энфилда может покалечить одного человека случайным выстрелом. Дурак с одним из этих новых ружей может выкосить полроты, если вставит полный магазин. Имейте это в виду, господа. Все свободны.

Демпси Эйр нес АК-47, когда сержанты расходились по своим казармам. Он закинул его за плечо и сказал: — Я был бы не против всегда таскать это, чем мою старую винтовку.

— Правда ведь, почти ничего не весит? — вторил ему Руфус Дэниел.

— Это все мелочи, — критически бросил Эллисон Хай. — Не хотелось бы попасть в штыковой бой и махать им, как дубинкой.

Дэниел сплюнул.

— Я оставлю штык от своей винтовки, когда пойду в бой, Эллисон. Так же сделают и большинство остальных ребят, я думаю. Однако теперь янки навряд ли смогут подобраться лостаточно близко. С помощью этих вот новых автоматов можно избежать этого.

По своей привычке предполагать худшее, Хай продолжал: — Если они не будут ломаться, и если Бенни Ланг со своими дружками смогут снабжать нас патронами. Я ни разу не видел ничего подобного раньше, даже у янки.

— Все так, — сказал Дэниел. — Возможно у нас будут затруднения с этим в ближайшие пару месяцев, пока мы снимемся с лагеря. Нам сообщат то, что мы должны знать. И если наши ожидания не оправдаются, Джордж Хайнс сможет пригнать фургоны с прежними боеприпасами. У нас пока еще есть наши старые винтовки. Будет так же, как в первые дни войны, когда Спрингфилды и Энфилды были новыми винтовками. У многих ребят тогда были простые гладкоствольные ружья, и нам нужны были пули и для тех, и для других. Я не скучаю по своей старой гладкостволке, хотя она мне была по душе в свое время.

— Ты во многом прав, — сказал Демпси Эйр. — Дэниел Бун не мог прострелить стену сарая этой долбанной гладкостволкой и любой, кто говорит иначе, является долбанным лжецом.

— Черт побери, правильно, — сказал Руфус Дэниел и выматерился.

До войны Коделл надрал бы уши любому мальчишке за такое осквернение его слуха. Теперь же он даже не замечал ненормативную лексику, которая заполняла воздух вокруг него.

В те дни он поклялся, что никакие чувства не помешают ему быть верным своей присяге.

Он сказал: — Нельзя, конечно, быть полностью уверенным, но у меня предчувствие, что мы получим от Ланга все необходимое. Он настолько уверен в себе. Вспомните, как он укротил Билли. Эдвин не зря сказал, что тот справится с ним, и он сделал это. Если он говорит, что у нас будут автоматы завтра, я склонен ожидать, что он и его люди организуют доставку и оружия и боеприпасов.

— Ставлю два против одного, что оружие не придет завтра, — сказал Хай.

— Идет, — ответил Коделл сразу.

— А мою десятку отдай сейчас, — сказал Эдвин Пауэлл.

Хай дернулся, как будто его ударили, затем снова посмотрел на плац. Он показал туда.

— Смотри, Нейт, вот еще один человек, который не уверен насчет патронов.

Коделл тоже взглянул туда. Джордж Хайнс ползал на руках и коленях, собирая потраченные гильзы.

— Просто он хороший сержант боеприпасов, — сказал Коделл. — Он хочет, чтобы ничего не пропало. Помните, после первого дня в Геттисберге, когда двум полкам приказали собирать на поле боя винтовки и боеприпасы?

— Я помню, — сказал Пауэлл. Его длинное лицо, казалось, еще более увеличилось. — Мне тогда очень хотелось, чтобы они насобирали побольше.

Свою вторую рану он получил при Геттисберге.

Сержанты, один за другим, нырнули обратно в хижину-казарму. Руфус Дэниел начал разводить огонь, от которого остались почти холодные угли. Коделл уселся в кресло, бывшее ранее пошарпанным барабаном.

— Дай-ка мне, автомат, Демпси, — сказал он. — Мне нужно работать с ним побольше, чтобы приобрести надлежащую сноровку.

— Как и всем нам, — сказал Эйр, передавая оружие. Коделл несколько раз отстегнул и пристегнул магазин, затем разобрал автомат. К своему облегчению, сборку он тоже проделал без особых проблем. Он делал это снова и снова. Когда-то он говорил своим ученикам, что перечитывать снова и снова — лучший способ для декламации в дальнейшем. Он был рад, что то же самое верно и здесь. Его руки уже сами знали, что делать, не дожидаясь, пока голова подскажет им.

— Дай-ка теперь я, Нейт, — сказал Пауэлл. — У тебя ловко выходит, а я все шарил пальцами там, на поле.

Поблизости начали стучать в кастрюлю ложкой.

— Зовут, — сказал Эллисон Хай. — Эдвин, твоя очередь идти за жратвой. Тебе придется заняться этим автоматом позже. Кто набирает воду сегодня вечером?

— Я, — сказал Руфус Дэниел. Он взял деревянную флягу размером с маленький бочонок. — Давай свою тоже, Нейт.

Коделл со своей койки бросил флягу Дэниелу. Металлическая, обтянутая тканью, она была взята у солдата-федерала, которому вода больше никогда не понадобится.

Два сержанта вышли на холод. Демпси Эйр сказал: — Хоть Эдвин и ушел, не хватайся снова за автомат, Нейт. Если фургоны с оружием действительно прибудут завтра, нам всем надо подготовиться получше, иначе мы будем выглядеть дураками перед солдатами. Зелеными новичками, — добавил он.

Страх быть не со всеми вместе, думал Коделл, глядя как Эйр провел рукой по затвору автомата, был не последним, что скрепляло армию. Поставь человека одного на линию огня, и он вполне может убежать. Почему нет, если идти вперед, на противника, значит почти наверняка получить пулю? Но отправить полк на эту же линию, и почти все будут наступать. Разве может человек, который убежал, смотреть после этого в лицо своим товарищам?

Руфус Дэниел вернулся через несколько минут. Он поставил фляги вниз недалеко от камина.

— Эдвин, видимо, задержится. Мне не пришлось стоять в очереди у ручья, как ему за едой, — сказал он. — Пока мы ждем его, я повожусь с автоматом?

Все так и стремились работать с новым оружием насколько возможно дольше.

— Что там у нас, Эдвин? — спросил Демпси Эйр, когда Пауэлл вернулся. Желудок Коделла заурчал как у голодного медведя. Ему и раньше приходилось несколько раз подтягивать свой пояс перед войной — в отличии от таких, как плантатор Фариболт. Но он никогда не знал, что такое настоящий голод, пока не пошел в армию.

Пауэлл сказал: — Дали фуражное зерно и немного говядины. Наверное, жесткая, как кожа мула, но я не буду жаловаться на это. У нас есть еще бекон, что прислала твоя сестра, Демпси?

— Немного, — ответил Эйр. — Ты хочешь приготовить старый добрый южный пирог?

— Лучше и не скажешь, — сказал Пауэлл. — Разве кто-то против сдобного пирога? Несите бекон и сковороду с ручкой. Вот, Нейт, нарежь говядину помельче.

Он вручил Коделлу мясо, со все еще волосатой кожей на нем.

Кастрюля была сделана из половинки фляги северян; вместо ручка была прибита палка. Пауэлл бросил туда небольшой кусок бекона и подержал кастрюлю над огнем. Когда жир забрызгал на дне кастрюли, Коделл добавил кубиками говядину. Через минуту или две, он долил немного воды. Между тем, Эллисон Хай с помощью воды и кукурузной муки готовил в консервной банке подобие теста. Он передал кашицу Коделлу, который перевернул банку над сковородкой. Пауэлл перемешал все вместе и снова придерживал кастрюлю над огнем, пока каша не вобрала всю воду и по краям не начала образовываться коричневая корочка.

Он снял кастрюлю с огня и поставил ее. Затем ножом разрезал «пирог» на более-или-менее равные пять частей.

— Идемте, парни.

— Я ненавижу эту чертову размазню, — пробормотал Руфус Дэниел. — Когда я вернусь домой с этой проклятой войны, меня не заставишь съесть ничего, кроме жареной курицы, сладкого картофельного пирога и булочки с ветчиной и соусом. Ой! Эта чертова сковорода все еще раскалена.

Он засунул обожженный сустав пальца в рот. Одновременно с жалобой он умудрялся при помощи ремня, ножа и пальцев достать свою порцию ужина из сковороды. Коделл перекидывал кусок стряпни из рук в руки, пока он не остыл до такой степени, чтобы можно было его укусить. Он заглотил его и облизал пальцы. До того, что он предпочел бы съесть, было далеко, как до луны. Фуражное зерно было способом наклеивания чего-нибудь на стенки желудка, лишь бы забыть о голоде в течение некоторого времени.

Демпси Эйр зажег в огне веточку, намереваясь раскурить трубку. Дэниел сделал то же самое. Коделл закурил сигару, запрокинул голову, и выпустил кольцо дыма в потолок. Хижина заполнилась ароматным дымом.

— Хорошо, хоть табака хватает, — сказал он.

— В этом полку, — сказал Эйр. 47-й полк набирал людей из самого сердца страны табака — Северной Каролины; впрочем, до войны лишь полдюжины из солдат были курильщиками.

— Почти сожалею, что я сейчас не на заставе у Рапидана. — сказал Пауэлл, перекидывая жеванный табак из одной щеки в другую. — Мог бы подружиться с каким-нибудь янки с другой стороны и выторговать за табак кофе, сахар и, может быть, какую-нибудь карамель, что у них иногда бывает.

Его сослуживцы вздохнули. Такая торговля была делом обычным. Конфедерация и федералы закрывали глаза на это. Почему нет? Коделл подумал, что такие мелочи не влияют на то, кто победит в войне, а только приносят определенные удобства для обеих сторон. Хоть какая-то пища в животе, сигара в руке, тепло — красота. Он сделал еще одну затяжку.

— На заставе сейчас холодняк, — задумчиво сказал он.

— И точно, — согласилась пара других сержантов. Демпси Эйр добавил: — К черту такой кофе и сахар, Эдвин. Кто захочет мерзнуть из-за этого.

Они поговорили еще, покурили и вернулись ненадолго к обсуждению автоматов. Затем, один за другим, легли спать. Последнее, что Коделл увидел, прежде чем он уснул, был Эдвин Пауэлл, который, сидя близко к огню, снова разбирал и собирал АК-47.

Побудку на следующее утро можно было сравнить с артиллерийским огнем. Коделл сбросил с себя изношенное одеяло, вылез из постели и надел ботинки, мундир и помятую шляпу. Остальные уже тоже одевались. Размеров хижины не хватало для одновременного одевания пятерых мужчин, однако они справились с этим; все же трехмесячный опыт никуда не денешь.

Черная фетровая шляпа Демпси Эйра выглядела еще хуже, чем у Коделла, зато в ней торчало перо индейки.

— Кто-нибудь когда-нибудь подстрелит тебя вместо индейки, — сказал Руфус Дэниел. Он повторял эту шутку примерно раз в неделю.

Коделл выбрался наружу. Как правило, он всегда испытывал смешанные чувства при первом вдохе раннего утреннего воздуха. Было сладко, свежо и свободно от дыма, который постоянно висел внутри жилища, но было и очень холодно. Когда он выдохнул, вылетело большое облако пара, будто от прикуривания сигары. Солдаты начали выкарабкиваться из своих убежищ на утреннюю перекличку. В федеральной армии их внешний вид привел бы к апоплексическому удару любого унтер-офицера. Не все из них были обуты. Через порванные брюки то и дело мелькало голое тело. Никто не носил голубого из опасения быть принятым за янки, но какая-то однородность в одежде все же была. Одни носили фуражки, другие — мятые, как у Коделла, шляпы. Единственное, что мог бы одобрить федеральный сержант, был моральный дух. «Непобедимые Кастальцы», хоть и в лохмотьях, всегда готовы были к бою.

— Строиться! — прокричал Эллисон Хай. Мужчины немного подровнялись. Четвертая рота, в составе от пяти до шести десятков человек, включала в себя двух капралов, четырех сержантов, старшего сержант Нейта Коделла, пару лейтенантов и капитана. Сразу после Геттисберга некоторыми ротами командовали сержанты, однако Непобедимые были исключением. Подошел, хромая, капитан Льюис.

— Проведите перекличку, старший сержант.

— Слушаюсь, сэр.

Коделл вынул из кармана сложенный листок бумаги. После стольких перекличек, ему вряд ли нужно было смотреть на него, вызывая имена: — Бейли, Рэнсом… Барнс, Льюис… Бас, Гидеон… — и закончил несколькими минутами спустя: — Уинстед Джон…. Уинстед Уильям. Он повернулся к Льюису и отдал честь.

— Все на месте, сэр.

— Очень хорошо. Больные есть?

— Больным выйти! — громко сказал Коделл. Двое мужчин шагнули вперед. — Что у тебя, Грэнбери? — спросил он одного из них.

— Дерьмовый понос, прощу прощения, старший сержант, замучился бегать, — сказал Грэнбери Проктор. Коделл вздохнул. Из за плохих еды и воды в полку, диарея была частой жалобой. Это был третий приступ у Проктора этой зимой. Коделл сказал: — Иди, обратись к помощнику хирурга, Грэнбери. Может быть, он поможет тебе.

Проктор кивнул и ушел. Коделл повернулся к другому больному.

— А что у тебя, Соутхард?

— Точно не знаю, старший сержант, — ответил Боб Соутхард. Его голос дрогнул, когда он ответил; ему было только восемнадцать или около того. Он наклонил голову и закашлялся. — Я чувствую себя плохо.

Коделл скептически приложил руку ко лбу паренька. Соутхард уже разок пробовал дезертировать из полка; он был типичным лодырем.

— Жара нет. Встань обратно в строй.

Унылый рядовой вернулся в свою шеренгу. Повар застучал в кастрюлю. Коделл сказал: — Разойтись на завтрак.

На завтрак был кукурузный хлеб. Помол был настолько грубым, что некоторые зерна остались целыми, и из-за каменной твердости были небезопасны для зубов. Выщипывая из бороды крошки, Коделл услышал, как со стороны Корт Оранж Хаус движутся фургоны.

— Слышишь, едут? — сказал он Руфусу Дэниелу.

— Так рано? Не-е-е, — сказал Дэниел.

Но это было так. Обоз свернул с дороги и загрохотал к полковому плацу. Бенни Ланг ехал рядом с возчиком передового фургона. Рабы сопровождали остальные. Коделл протянул руку ладонью вверх к Эллисону Хаю.

— Плати.

— Черт.

Хай залез в задний карман, достал пачку банкнот и отдал два из них Коделлу.

— Вот твои двадцать. Кто бы подумал, что они приедут так быстро? Черт.

Он ушел понурившись, с опущенной головой.

— Не переживай, Эллисон, — бросил Коделл ему вслед. — Это всего лишь двадцать долларов Конфедерации, это только до войны было большой суммой.

Бенни Ланг спрыгнул со своего фургона и начал покрикивать: — Давай, сгружай эти ящики! Вы не на пикнике, шевелитесь, ленивые кафры!

Рабы начали разгрузку фургонов размеренно и не спеша, в своей обычной манере. Такая скорость не устраивала Ланга.

— Пошевеливайтесь, черт бы вас побрал! — закричал он снова.

Спины чернокожих выражали уверенность, что все равно работа продолжится по-прежнему, а белый человек заткнется и оставит их в покое. Ланг наткнулся на молчаливое сопротивление прямо в лоб. Он налетел на одного из рабов и бросил его на землю приемом, похожим на тот, что использовал против Билли Беддингфилда.

— Ой! — воскликнул мужчина. — Что я сделал, хозяин?

— Не так уж чертовски много, — прорычал Ланг, перемежая свои слова с ударом. Раб снова закричал. Ланг презрительно сказал: — Это не больно. Теперь вставай и работай. И, я имею в виду, работай, как следует, черт возьми. Это касается и всех остальных мерзавцев тоже, или вы получите посильнее, чем он. Ну, зашевелились!

Черных как подменили. Ящики перемещались из фургонов с поразительной скоростью. — Нет, вы видели это? — сказал Руфус Дэниел. — Если бы у меня были негры и если бы мне нужно было нанять надсмотрщика над ними, Ланг был бы первым, кого я выбрал бы для этой работы.

— Может быть и так, — сказал Коделл. Но он видел косые взгляды, которые были единственным безопасным способом, который рабы могли использовать, чтобы показать свою обиду. — Если он все время так их будет воспитывать, ему следует вырастить глаза на затылке, иначе он пострадает в один прекрасный день, а уж много побегов гарантировано.

— Очень может быть, что ты прав, — согласился Дэниел.

После того, как фургоны были выгружены, Ланг приказал рабам-грузчикам разнести ящики по ротам. Когда рабы снова начали не спеша, он пнул одного из них в зад. После этого они задвигались побыстрее.

Ланг следовал за ними от роты к роте. Когда он подошел к роте «Непобедимая Касталия», он сразу выделил среди других Коделла по его шевронам и вручил ему длинную железяку с изогнутым и плоским концом.

— Вот вам, старший сержант, лом-гвоздодёр, для открытия ящиков. У некоторых ваших подразделений были проблемы с этим.

— Вы предусмотрели всё, — с восхищением сказал Коделл.

— Мы старались. У вас будут по два магазина на каждое оружие, и более-менее достаточно боеприпасов, чтобы провести учебные стрельбы. И сержант, о боеприпасах не нужно беспокоиться. Их будет столько, сколько вам нужно.

Кивнув, Ланг направился в пятую роту.

Коделл смотрел ему вслед. После вчерашнего и сегодняшнего утра он уже не сомневался в словах Ланга. Это был человек, заслуживший доверие. И значит, у армии Северной Вирджинии всегда будут необходимые ей боеприпасы. Коделлу очень хотелось, чтобы Бенни Ланг или кто-то вроде него возглавил бы Управление по продовольствию Конфедерации.

Солдаты окружили сложенные ящиков.

— Это те автоматы, что вам показывали вчера? — спросил Мелвин Бин, гладко выбритый рядовой со звонким голосом.

— Ага.

Коделл поддернул ящик лапой лома. Крышка открылась со скрежетом, полетели щепки. Разумеется, внутри были АК-47. Коделл сказал: — Кто-нибудь, с инструментами, помогайте мне. Так будет гораздо быстрее.

Том Шорт, шорник по профессии, отошел и вернулся с гвоздодером. Он встал работать рядом с Коделлом. В скором времени вся рота уже была с новыми автоматами.

Грузный рядовой по имени Руффин Биггс выразил свои сомнения.

— Мы должны гонять янки этими недомерками?

— Для драки важно не то, насколько большая собака, Руффин, — промолвил Демпси Эйр, — а насколько собака желает драться. Эти вот щенки просто созданы для драки, уж поверь мне.

Капитан Льюис скомандовал: — Разбейтесь на группы по шесть или семь человек в каждой. Так, чтобы тот, кто познакомился с этими автоматами вчера, был в каждой группе для обучения.

Разделение на группы прошло довольно беспорядочно. Оглядывая солдат в своей группе, Коделл подозревал, что сержанты, капралы и офицеры спихнули ему тех, с которыми сами не хотели возиться.

Он пожал плечами. Научиться придется всем. Он поднял винтовку и указал на рычаг у рукоятки.

— Это рычаг переключения. Она имеет три позиции. А сейчас я хочу, чтобы вы убедились, что он у вас в самом верхнем положении.

— Зачем это, старший сержант? — спросил Мелвин Бин.

— Затем, что иначе вы перестреляете друг друга, — сухо ответил Коделл. Это произвело впечатление, и все занялись рычагом переключения.

Он действовал точно в соответствии с уроком, который дал им Ланг. Солдаты попрактиковались в установке и удалении магазина. Он показал им, как расположены патроны внутри рожка и как производится его снаряжение.

В одной из групп винтовка выстрелила, и раздались тревожные крики.

— Вот почему я хочу, чтобы вы не забывали держать рычаг наверху, — сказал Коделл. — Пока он там, автомат не сможет выстрелить. Это называется предохранитель.

Паскаль Пейдж, полковой старшина, подошел к капитану Льюису и отдал честь.

— По распоряжению полковника, сэр, роты будут практиковаться в стрельбе по мишеням по очереди, в порядке их номеров.

— Прекрасно, старшина. Спасибо. — сказал Льюис. Пейдж снова отсалютовал и двинулся прочь щегольской походкой джентльмена. Его голубые нашивки полкового старшины выгибались сверху дугой, что выделяло его из всех унтер-офицеров полка.

Обучение шло более гладко, чем Коделл смел надеяться. С одной стороны, Бенни Ланг проделал хорошую работу накануне, и Коделл пристально наблюдал за ней. С другой стороны, несмотря на отличия от привычных ружей, АК-47 был сравнительно прост для пользования. Даже Руффин Биггс и Элси Хопкинс, которые были далеко не эрудитами, получили навык с автоматом. Коделлу было интересно, что и как как они будут делать, когда придет время чистки оружия. Время для стрельбы уже приближалось.

Солдаты учились снаряжать рожок патронами, когда на плацу раздались залпы. Подошло время первой роты. Почти сразу стрельба стала настолько густой и быстрой, как будто на линии был целый полк, а не только одна недоукомплектованная рота.

— У «Гвардии Чикоры» новое оружие! Спасайся кто может! — закричал Генри Джойнер в сторону стреляющих. Как и у «Непобедимых Кастальцев», «Гвардия Чикоры» в основном набиралась также из уроженцев округа Нэш, что делало соперничество между ними все более ожесточенным. И каждая рота могла похвастаться не менее, чем тремя остряками. Отношения между ними были весьма непростыми, как знал Коделл. Один из солдат первой роты, может быть, один из остряков, крикнул в ответ: — Жаль у нас маловато пуль, чтобы тратить их на вас!

— Да вы все промажете, — издевался Генри. Он почесал свой нос.

— Хватит, — сказал Коделл. Перебранка было веселой, но перебранку между вооруженными мужчинами следовало контролировать.

Вторая и третья роты, у которых не было собственного наименования, закончили стрельбу из АК-47. Мужчины шли с линии огня, восклицая и качая головами от изумлении. Кое-кто повесил новые автоматы за спину. Другие держали оружие обеими руками, как будто не в силах отпустить его. Трое или четверо из третьей роты начали скандировать:

Импровизированную песенку подхватила почти вся рота, да и остальные, даже офицеры, не остались в стороне.

Капитан Льюис скомандовал: — В колонну по четыре… на плац, марш!

Пара новичков из Северной Каролины начали не с той ноги, но услышав рык сержантов, быстро поправились.

— Нале-во! Перестроиться в линию, шаг вперед! — продолжил Льюис. Рота выполнила команду с точностью, рожденной бесконечной муштрой. Коделл вспомнил марш в первый день в Кэмп Магнум, когда разгневанный сержант сравнил их рваную линию с пьяной многоножкой, ноги которой растут из задницы. Этот ас строевой подготовки, если предположить, что он еще жив, был бы удовлетворен, увидев их сейчас.

— Зарядить винтовки, — командовал дальше капитан Льюис. В одно мгновение магазины были вставлены, затворы передернуты. — Огонь!

Далеко не каждый автомат плюнул пламенем.

— Проверить положение рычага-переключателя! — закричал Коделл и другие, прошедшие обучение накануне. Солдаты занялись проверкой. Некоторые из них ругали себя. Следующий залп был уже мощнее; через минуту отдельные выстрелы уже невозможно было различить. Рядовые роты то и дело восклицали от удивления и восторга, наслаждаясь быстротой и легкостью стрельбы. Коделл знал, что они чувствовали. Даже услышав ранее, что АК-47 намного отличается от любого другого ружья, поверить в это можно было только применив его на практике.

— Что произойдет, если перевести рычаг в среднее положение? — спросил Генри Джойнер. — Стрелять по янки одиночными, конечно здорово, но ведь это не все возможности автомата?

— Это так, Генри.

Коделл рассказал о полном автоматическом огне. Он также пояснил, как много боеприпасов расходуется при этом.

— Вам придется плохо, если у вас закончатся патроны в разгар боя. Что не так легко сделать с обычной винтовкой. С одним из этих автоматов, особенно при стрельбе очередями — это очень просто. Вы должны научиться контролировать расход боеприпасов.

Мелвин Бин сказал: — Я был ранен в руку в первый день под Геттисбергом после того, как я истратил все свои патроны. Даже если бы я видел того чертового янки, который ранил меня, я бы не смог ничего с ним сделать.

Новички слушали и серьезно кивали, перенимая опыт ветерана. Коделл подумал, о том, что будучи раненым в первый день, Бин возможно избежал участи других, погибших или захваченных в плен. Руффин Биггс послал еще одну пулю в круг мишени, который сейчас выглядел как будто был поражен корью или оспой. Он выкрикнул традиционный клич солдат-южан «Рэбел Йелл!», а потом сказал: — Когда вновь забьют барабаны, янки пожалеют, что они родились на свет. Это винтовка — просто порождение дьявола.

— Это хорошо? — спросил Джойнер.

— Для нас — хорошо, — ответил Биггс утвердительно.

— Покинуть плац, — скомандовал капитан Льюис. — Подошло время пятой роты. Становись в колонну по четыре.

Разочарованно ворча, люди подчинялись. Кто-то запел, «Энфилд, Спрингфилд…» Пение распространилось по колонне, как лесной пожар. Другие роты подхватили.

— Вскоре вся армия будет петь это, — предсказал Коделл.

— Надеюсь, что ты прав, — ответил Демпси Эйр, — Это будет означать, что вся армия получила автоматы.

После того, как они вернулись на свои собственные места, «Непобедимые Кастальцы» вновь собрались вокруг тех, кто обучался у Бенни Ланга.

— Переходим к скучному: чистка, — сказал Коделл. Мужчины застонали. Они снова заныли, когда он показал им шомпол, набор в отсеке приклада, а затем, как открыть ствольную коробку и извлечь пружину, болт и прочие части.

— Это не так сложно, как кажется, — сказал он им. — Вот, в такой последовательности.

Он собрал механизм и закрыл крышку.

— Теперь сделайте все сами.

Они старались, но болт никак не хотел становиться на то место, куда должен был.

— Может быть, для вас это и просто, — сказал Мелвин Бин. — Для меня же это сплошная чертовщина.

— Тренировка, — самодовольно сказал Коделл. Готовность к постоянному повторению была основой профессия учителя, необходимостью. Его голос стал глубже и настойчивее.

— Вы все должны тренироваться, до тех пор пока не сможете сделать это. Смотрите на меня снова.

Он очень медленно повторил процесс.

— Вы подворачиваете здесь немного не так.

У парочки солдат получилось. Мелвин Бин терпел неудачу за неудачей и ругался. Коделл подошел, взял его руку в свою, направляя ее так, как было нужно.

— Ну. Сейчас ясно?

Бин улыбнулся.

— Полагаю, да.

На этот раз, все прошло гладко.

— Хорошая работа, сказал Коделл, улыбаясь себя. — У кого-нибудь по-прежнему возникают проблемы?

Никто ничего не сказал.

— Хорошо. Только не думайте, что теперь и черт вам не брат. Продолжайте тренироваться в этом весь день. Мы повторим все снова завтра, а если понадобится, то и послезавтра. К тому времени я хочу, чтобы вы были в состоянии разобрать этот автомат, почистить его и собрать даже во сне. А если не сможете, отправитесь на заготовку древесины.

Лица солдат выглядели весьма выразительными. Заготовка дров не являлась таким уж обременительным наказанием, но были и более лучшие способы провести утро. Коделл колебался, учить ли ему рядовых тому, как чистить магазин автомата, или, возможно, им это не нужно знать? Бенни Ланг сказал, что это было необходимо лишь иногда, к тому же рожков было много. Но подумав, Коделл показал и это. Вдруг, в снабжении возникнут проблемы.

— Еще вопросы? — сказал он наконец. — Ладно, тогда всем разойтись.

Большинство мужчин пошли, все еще возбужденно переговариваясь о новых автоматах, которые они несли с собой. Другие группы уже закончили, некоторые из них — довольно давно. Коделла это не волновало. Все равно им придется тренироваться до тех пор, пока не получится. Мелвин Бин не уходил. Рядовой разобрал ствольную коробку и теперь снова пытался составить вместе ее части. Коделл наблюдал. Вот упрямый. Бин тихо выругался, потом сказал: — Опять чего-то не получается. Могу я попросить вас пойти в хижину со мной и показать мне, что я делаю не так?

— С удовольствием, — сказал Коделл.

Они прошли по прямой грязной дорожке, между рядами помещений. Хижина Бина была небольшой, но опрятной; его единственное окно даже могло похвастаться ставнями. Больше здесь никто не проживал, что было необычным, если не сказать, уникальным, в полку.

Бин открыл дверь.

— Проходите прямо, старший сержант.

Коделл прошел вперед. Рядовой последовал за ним, закрыв и заперев дверь.

— Теперь покажите мне снова фокусы с этой дурацкой винтовкой.

— А что вдруг стало непонятным?

— Да все. Когда вы показали мне, как надо делать, вроде все стало понятно, но затем я снова потерял сноровку.

Они сидели вместе на одеяле, укрывающем сосновые ветки на кровати. Бин наблюдал за тем, как Коделл проделал все снова.

— Так вот в чем дело! Теперь дайте я сам. Думаю, у меня сейчас получится.

Конечно же, все части не спеша состыковались.

— Повтори еще раз. Покажи мне, что это не было случайностью, — сказал Коделл. Бин дважды повторил. Коделл кивнул. Бин проверил, что оружие на предохранителе и отложил его в сторону.

— Хорошо. Я должен быть уверен в себе.

В глазах рядового мелькнула сумашедшинка.

— А теперь, Нейт Коделл, я надеюсь, ты не против узнать, подходит ли мне твой собственный болт.

— Хотел бы убедиться.

Бин не ждала его ответа, расстегивая кнопки своей туники. Коделл протянул руку и мягко коснулся одной из показавшихся женских грудей. Он улыбнулся.

— Ты знаешь, Молли, если бы ты была одной из тех грудастых девочек, у тебя бы ничего не вышло с армией.

— Ну, я могла бы спрятать их, туго перевязав, — сказала она серьезно. — Это было бы достаточно неудобно, да куда деваться. Когда я была еще девчонкой, я вообще не думала об этом.

Губы Коделла последовали за его пальцами. Молли Бин вздохнула и полностью сняла китель. Длинный морщинистый шрам омрачал гладкую кожу ее левой руки — там, где пуля порвала мышцы. Дюйм или два ниже — и в результате раздробленная кость и потеря конечности.

— Погоди. — Она потянулась к нему. — Сейчас я тебя обниму и стану твоей одеждой.

— Одевай меня скорей, здесь совсем не жарко.

Он прижал девушку к себе и постарался согреть ее. И конечно, на время он забыл обо всем, в том числе и о холоде. Когда он снова сел, то обнаружил, что дрожит. Они с Молли быстро оделись. В форме Конфедерации, с надвинутой до бровей пилоткой, она казалось просто еще одним рядовым, слишком молодым, чтобы бриться. Немало таких уже погибло в полку. В его глазах она была олицетворением женственности.

Он пристально изучал ее, словно она была трудной задачей по тригонометрии. Она очень отличалась от шлюх с жесткими глазами в Ричмонде, к которым он иногда ходил, будучи в увольнении. Вероятно, это было оттого, что он встречался с ней каждый день и видел в ней человека, а не только удобный сосуд для своей похоти, о котором забывают, выйдя за дверь.

— Можно спросить кое-что? — сказал он. Она пожала плечами.

— Давай.

— Зачем ты сделала это?

— Ты имеешь в виду, почему я в армии? — переспросила она. Он кивнул. Она снова пожала плечами.

— Мне было скучно там. Публичный дом, в котором я была, остался без посетителей, все мужчины ушли на войну. Думаю, мне захотелось увидеть, что это такое, война.

— И?

Ее лицо исказилось в кривой усмешке. Она не была красоткой в обычном смысле этого слова, особенно с ее коротко обрезанными, как у мужчин, черными волосами. Но ее широкие полные губы делали ее намного более женственной, когда она улыбалась. Она сказала: — Вот что я скажу тебе, Нейт. Чертовски неприятно, когда в тебя попадает пуля.

— Трудно не согласиться.

Он поблагодарил свою счастливую звезду, что до сих пор не получал ран. Немногие пули были так милостивы, как та, что досталась ей. Ужасные груды рук и ног за хирургической палаткой после каждого боя, вопли раненых в живот, хрипы умирающих от ран в груди. Он был бы рад забыть все это.

— И вот что еще, вся наша рота, все вы, больше похожи на семью по сравнению с тем, что я знала раньше. Здесь все заботятся обо мне, как будто вы мои братья, и вы все держите в тайне от офицеров, кто я. — Ее кривая усмешка промелькнула снова. — А в общем хорошо, что я не твоя родная сестра.

Он рассмеялся. Он никогда не расспрашивал ее раньше, хотя она была с полком уже год. Он не знал, что он ожидал услышать — может быть, что-то более мелодраматическое, чем ее такая банальная история. Он достал двадцать долларов, что выиграл у Эллисона Хая, и отдал ей.

— Жаль, что это не зелененькие федералов, — сказала она, — но что есть, то есть. Хочешь еще разок?

Он тоже подумал об этом, но покачал головой.

— У меня не так много времени. Я и так слишком задержался.

— Ты весь в заботах. Это хорошо. — Молли скорчила ему рожу. — Или, может, я выгляжу настолько старой? Не думаю, что многие отказали бы мне, если бы я спросила их об этом, когда я жила в Ривингтоне.

— Черт, да ты настолько моложе меня.

Коделл остановился.

— Ты жила в Ривингтон, прежде чем попала к нам? Говорят, эти новые автоматы оттуда, как и люди, которые делают и продают их.

— Я слышала то же самое, — сказала Молли.

Коделл подумал, что она, наверное, знала об этом гораздо раньше, раньше даже полковника Фариболта.

Но она продолжила: — Тогда я ничего не знала об этом. Год назад их там не было. Трудно было бы не заметить таких мужиков, особенно в нашем-то заведении. Так ты уверен, что не хочешь еще разок?

— То, что я хочу, и то, что я должен — это две разные вещи, — сказал Коделл. — Это армия, не забыла?

Ее смех преследовал его, когда он вернулся в морозный мир войны. Он посмотрел на переулок, ведущий к плацу. Джордж Хайнс ползал там на четвереньках, собирая медные гильзы.

Локомотив фыркнул, зашипел и замедлился. Визг заблокированных ведущих колес, скользящих по рельсам, напомнил генералу Ли крики раненых лошадей, наиболее жалостливый из всех звуков на поле боя. Поезд остановился. Последний толчок, вагоны вздрогнули, раздался последний лязг контактных муфт.

Ли и другие пассажиры поднялись на ноги.

— Приготовиться на выход в Ричмонд! — проводник уже спешил в следующий вагон, чтобы повторить объявление.

С саквояжем в руке Ли спустился на грязную землю у центрального железнодорожного депо на углу шестнадцатой улицы и главного проспекта. Депо представляло из себя простой деревянный сарай, явно нуждающийся в покраске. Плакат на двери таверны через улицу рекламировал жареные устрицы за полцены в честь дня рождения Джорджа Вашингтона.

Плакат слегка удивил Ли: странно, что Конфедерация по-прежнему почитает отцов-основателей Соединенных Штатов. А впрочем, не так уж и странно. Ведь Вашингтон, если бы он оказался в нашем времени, чувствовал бы себя, как дома, на южных плантациях, и вряд ли ему понравился бы шум северных заводов в таких городах как Питтсбург или Нью-Йорк. Ну и кроме того, Вашингтон был вирджинцем, так где же отпраздновать свой день рождения лучше, чем в Ричмонде?

Бодрый голос молодого человека вернул Ли из задумчивости в реальность: — Генерал? Экипаж ждет вас, сэр.

Он обернулся, и они обменялись салютами с лейтенантом, чья форма по элегантности могла поспорить с любой другой, которую можно было бы найти в армии Северной Вирджинии.

— Надеюсь, вы не долго ждали меня?

— Нет, сэр, — лейтенант вынул карманные часы, — Чуть меньше часа. Сейчас начало пятого. Поезд должен был прибыть по расписанию в 3:15. Я и приехал тогда, на всякий случай, а вдруг он придет вовремя.

Оба улыбались, зная как это маловероятно. Но мудрый лейтенант не будет рисковать, встречая старшего офицера своей армии. Он протянул руку за сумкой Ли.

— Прошу вас за мной, сэр.

Ли последовал за ним к экипажу. Его чернокожий кучер приложил палец к краю высокого цилиндра, когда Ли подошел: — Добрый вечер, Масса Роберт.

— Привет, Люк. Как поживаешь?

— Ничего, сэр, Все нормально.

— Ну, так и должно быть, — рассудительно сказал Ли.

Лейтенант скомандовал: — Назад, в резиденцию президента, Люк.

— Слушаюсь.

Люк щелкнул кнутом. Экипаж из двух коней развернулся к северо-западу вверх по Брод-стрит. И элегантный лейтенант, и оба животных в прекрасной форме, разительно отличались от солдат и лошадей Джеба Стюарта. Как слышал Ли, то же самое было и в Вашингтоне. Он не сомневался в этом. Чем дальше от линии фронта, тем лучше и легче живется.

Железнодорожные пути бежали по середине Брод-стрит, соединяя центральное депо Вирджинии в Ричмонде с Фредериксбургом и Потомаком. Ли слышал с повозки, как пыхтел на полной мощи паровоз, буксируя полностью груженый поезд по крутому подъему к Шок Хилл. Лошади также услышали это и замотали головами, как бы не одобряя. Люк успокоил их несколькими мягкими словами. Экипаж повернул налево, на Двенадцатую улицу, и через площадь Капитолия направился к новому зданию, где до выхода Вирджинии из Союза была таможня.

Слева показалась аллея из двух рядов дубов, ведущая к особняку губернатора. Справа промелькнула конная статуя Джорджа Вашингтона, сменившаяся строго классическим зданием Капитолия Вирджинии, в настоящее время кроме того являвшимся домом Конфедерации Конгресса. Белые колонны и стены выглядели удивительно красивыми весной и летом на фоне богатой зелени газонов, кустарников и деревьев, которые их окружали. Теперь же газоны были мертво-желтыми, а деревья, без их лиственного покрова, походили на скелеты.

Флаг Конфедерации развевался над Капитолием — на красном фоне синий Андреевский крест в белой окантовке с тринадцатью белыми звездами. Скоро его опустят — закат уже приближался. Это и напоминало звездно-полосатый флаг и достаточно отличалось от него, вызывая противоречивые чувства в Ли. Он вспомнил тот день, почти три года назад, когда он покинул палату депутатов, чтобы взять на себя ответственность за вооруженные силы Вирджинии. Он покачал головой. За четыре дня до этого, Уинфилд Скотт предложил ему командование над армиями США, чтобы вести их против своих отделившихся братьев. Он до сих пор думал, что сделал тогда единственно правильный выбор.

Прямоугольный массив бывшего таможенного комплекса занимал целый городской квартал. Построенный из бетона и стали, он мог служить в качестве крепости. В отличие от большинства крупных зданий Ричмонда, его построили в итальянском, а не неоклассическом стиле, с его высокими окнами с арочными вершинами.

Люк подогнал экипаж прямо к перилам крыльца в передней части здания. Лейтенант сказал: — Вам приготовлен кабинет, который будет в вашем распоряжении в течение вашего пребывания в городе, сэр. А сейчас я проведу вас к президенту Дэвису. Позвольте я возьму вашу сумку, если она вам там нужна.

— Это очень любезно с вашей стороны, сэр.

Ли проследовал за лейтенантом внутрь. На первом этаже размещалось министерство финансов. Люди, работавшие там, прервались, чтобы посмотреть, как Ли прошел к лестнице.

— Эти люди, должно быть, заняты только тем, чтобы напечатать много бумажных денег, толкающих цены в Конфедерации в небо, — подумал он раздраженно. — Но даже для них день рождения Вашингтона — праздник.

Второй этаж, как правило, многолюдием не отличался. Здесь размещался Госдепартамент; ни одно иностранное государство не признало Конфедерацию Штатов Америки, да и не признает, если южане будут иметь столько побед, сколько их было до сих пор.

Резиденция президента Дэвиса была на третьем этаже. Лейтенант постучал в закрытую дверь.

— Да? — откликнулся Джефферсон Дэвис.

— Прибыл генерал Ли, сэр.

— Отлично. Пригласите его ко мне. Вы же можете вернуться к своим обязанностям.

Лейтенант открыл дверь, отдал честь Ли напоследок и поспешил прочь.

— Господин президент, — сказал Ли.

— Проходите, генерал. Мне нужно поговорить с вами откровенно.

Дэвис обошел вокруг настольной лампы. Его выправка была по-военному пряма; он сам был выпускником Вест-Пойнта, из курса за год до Ли. Он вернулся к своему столу и зажег две лампы там.

— Проходите и садитесь поудобнее.

— Благодарю вас, сэр.

Ли подождал, пока Дэвис не сядет сам, затем опустился в мягкое кресло. Свет лампы подчеркнул худобу изможденных щек Дэвиса. От его бледных глаз, казалось, остались лишь только тени. Он был аристократически красив, тогда как Авраам Линкольн не мог похвастаться своей внешностью, но эти два президента, вдруг подумал Ли, были схожи своим телосложением и худобой.

Дэвис спросил: — Как добрались на юг?

— Без проблем, сэр, — ответил Ли, пожав плечами. — Я выехал сегодня утром, и вот я здесь. Думал, что это займет больше времени, но поезда все-таки ходят не так уж плохо.

— Ни один поезд на наших железных дорогах не приходит вовремя.

Дэвис посмотрел на высокие часы, которые негромко тикали в углу помещения. Его ноздри раздулись с раздражением.

— До сих пор не приехал Седдон. Я надеялся, что он будет здесь еще полчаса назад.

Ли снова пожал плечами. У военного министра несомненно были причины для задержки; в отличие от молодого лейтенанта, он мог себе позволить это. Президент Дэвис не зря держал при себе военного министра, обладавшего огромным опытом. Ли знал, что тот предпочитал больше находиться в действующей армии, чем отдавать распоряжения из Ричмонда. К счастью, Джеймс Седдон вошел в кабинет через пятнадцать секунд после того, как Дэвис пожаловался на его отсутствие. Ли поднялся, чтобы пожать ему руку. Высокий и худой, Седдон был похож на усталого хищника. Его седые волосы были зачесаны назад со лба (хотя и не до конца прикрывали залысины), и по бокам закрывали уши. На приглашающий жест президента, он сел на стул рядом с Ли.

— К делу, — сказал Дэвис. — Генерал Ли, я много слышал о новых автоматических карабинах, что получают наши солдаты. Даже генерал Джонстон написал мне об этом из Далтона, он буквально поет им осанну.

Все одобрительное, исходившее от Джо Джонстона, заставляло президента быть подозрительным; если Джонстон утверждал, что будет дождь, Дэвису следовало ожидать засухи, в общем, их неприязнь была взаимной.

Ли быстро сказал: — На этот раз, господин президент, я бы сказал, что эта оценка даже занижена. Автоматы надежны, они достаточно точны даже на больших расстояниях, и боеприпасы для них, по всей видимости, будут поступать в количествах, достаточных для военных действий. К весне я намерен перевооружить всю армию.

— Они настолько улучшают наши перспективы? — спросил Седдон.

— Несомненно, сэр, — сказал Ли. — Федералы всегда имели больший перевес над нами, правда не всегда это эффективно использовали. Эти автоматы — больше, чем просто восстановление баланса. Без них, наши шансы были бы весьма мрачными. Говоря это, я знаю, что и для вас, господа, это не секрет.

— Да, мы осознаем это, — сказал Дэвис. — Я очень рад услышать эту новость от вас, генерал, от других я уже привык слышать лишь то, приводит в отчаяние.

Он встал из-за стола и подошел, чтобы закрыть дверь, ведущую в коридор. Вернувшись обратно, продолжил: — То, что я скажу вам сейчас, господа, не должно покинуть эту комнату. Вы поняли?

— Конечно, господин президент, — сказал Седдон, который, как правило, всегда говорил то, что Джефферсон Дэвис хотел слышать. Ли наклонил голову, чтобы показать, что он тоже согласился.

— Очень хорошо, я уверен в вас, — сказал Дэвис. — Для того, чтобы дать вам полное представление о мерах, предпринятых нами в связи с тревогой за наше будущее, позвольте мне сказать вам, что в прошлом месяце я получил меморандум от генерала Клиберна из Армии Теннесси.

— Ах, это, — сказал Седдон. — Да, это должно оставаться в тайне.

Он, очевидно, был знаком с этим меморандумом.

— Клиберн — настоящий офицер, — сказал Ли. — По моим сведениям, он хорошо дрался в кампании под Чаттанугой.

— Может быть. Но он устроил переполох среди генералов своей армии. Видите ли, в своем меморандуме он предложил освободить и вооружить часть наших негров, чтобы использовать их в качестве солдат против янки.

— Многие могут сказать, а зачем мы тогда вообще создавали Конфедерацию? — заметил Седдон. — В чем тогда смысл нашей революции?

Ли свел брови вместе и задумался. Наконец он сказал: — Федералы некоторых своих негров поставили в строй и выдали им синюю форму. Они, безусловно, заберут и наших, если мы потерпим поражение. Если мы хотим сохранить свою независимость любыми средствами, может нам и стоит переоценить наши социальные институты? Борясь за свободу, негры вполне могут стать хорошими солдатами.

— Положим, что так, — сказал Седдон. — Тем не менее, разногласия, которые возникнут при обнародовании таких взглядов с нашей стороны, могут привести к непоправимым последствиям.

— Я согласен. Мы не можем позволить себе такую полемику сейчас, — сказал Дэвис. — Меморандум Клиберна может рассматриваться только в качестве самого последнего шанса. В качестве такого последнего шанса, я не против рассмотреть любой курс, который остановит наше покорение тиранией в Вашингтоне. Я надеюсь, однако, генерал Ли, что, перевооружившись, нам удастся избежать применения таких крайних мер, и таким образом сохранить наши институты незапятнанными и без изменений.

— Я тоже на это надеюсь, господин президент, — сказал Ли. — Это вполне возможно. По крайней мере, наши перспективы с этими автоматическими карабинами, стали гораздо лучше. Принесут ли они нам победу — одному Богу известно. Я сделаю все возможное, чтобы способствовать этому, как и другие наши командиры.

Ли чувствовал, что он мог бы многое еще добавить. Например, пожелать Дэвису больше доверять генералу Джонстону и прекратить им обоим ссориться. Однако он понимал, что это нереально. Они оба — гордые и обидчивые люди — безусловно, поняли бы это неправильно.

Дэвис сказал: — Генерал, я так понимаю, эти удивительные винтовки поступают из Ривингтона в Северной Каролине? Никогда не считал Ривингтон за серьезный производственный центр, — он холодно улыбнулся — до этого месяца я вообще не слышал о Ривингтоне.

— Я также никогда не слышал об этом местечке, — подхватил Седдон.

— Да я и сам тоже, — сказал Ли. — Сведения, дошедшие до меня и моих офицеров штаба, только еще больше озадачивают, так как этот городок, внешне, вообще не имеет промышленный вид. Ни выплавочных работ, ни горнов, ни фабрик. В последнее время там было построено немало зданий, но это только дома и склады, а не те здания, что необходимы для производства винтовок, патронов или пороха. Господин президент, а у вас самого были возможности познакомиться с этими винтовками?

— Пока нет, — сказал Дэвис.

— Помимо прочего, мы нашли на оружии действительно удивительные надписи. Кое-что изготовлено в Народной Республике Китай, а такой страны не найти в любых атласах. На других — что они были сделаны в Югославии — стране, которой также нет на картах, а третьи, после некоторых усилий, мы определили, как русские. Мне сказали, что они были сделаны в СССР, но что это — СССР, я не могу вам сказать, не знаю. Это привело нас в полное замешательство.

— Судя по тому, что вы говорите, Ривингтон, возможно — просто перевалочный пункт, а не то место, где оружие на самом деле делают, — сказал Седдон.

— И вправду.

Ли посмотрел на военного министра с удивлением. Почему бы Седдону не делать такие убедительные предположения почаще? Да и было ли это предположением? Ли продолжал: — Откуда тогда, винтовки туда попадают? Конечно, Ривингтон находится на железной дороге, но из-за блокады движение ограничено. Факты говорят, что они поступают непосредственно из Ривингтона, а не из каких-то неизвестных мест. К нам — точно из Ривингтона и, как я понимаю, в другие армии тоже.

— Вы говорите, что опрашивали железнодорожников и наших солдат, — сказал Джефферсон Дэвис. — А разве вы не допросили также мужчин из Ривингтона — тех, кто у вас в армии в качестве инструкторов?

— Господин президент, мы пытались спрашивать, конечно, но, признаюсь, с большой осторожностью, — сказал Ли. — Они уходят в сторону, отвечая на все существенные вопросы, и в общем, держат язык за зубами. И без вашего приказа, я бы не хотел делать ничего, что могло бы насторожить их, чтобы поток карабинов не высох так же внезапно, как и начал течь.

Дэвис потер гладко выбритую часть подбородка, затем потеребил бороду, росшую под его челюстью.

— Мне не нравится зависимость нашей страны от какой-либо одной небольшой группы людей, тем более такой, о которой мы так мало знаем. Но при данных обстоятельствах, генерал, я должен, хотя и неохотно, но согласиться с вашим мнением.

— Может быть, нам следует отправить агентов в этот Ривингтон, чтобы узнать о нем все, что можно, с осторожностью, конечно, — сказал Седдон.

— Хороший план. Займитесь этим, — сказал Дэвис. Седдон достал карандаш и листок бумаги из кармана. Он склонился над столом, сделал запись и спрятал бумагу в карман жилета.

— Еще что-нибудь, господин президент? — спросил Ли, надеясь, что военный министр не забудет о бумаге при смене жилета.

— Нет, генерал, спасибо. Вы можете идти… Когда увидите свою жену, прошу передать ей мою благодарность за то, что она и другие дамы делают для улучшения материального обеспечения солдат Конфедерации. Скажите ей, что ее заслуги не останутся недооцененными, — сказал Дэвис.

Ли ответил: — Я передам ваши слова в точности, господин президент. Я знаю, что она будет рада услышать их от вас. — Он кивнул Седдону. — Надеюсь снова увидеть вас, сэр.

На улице было темно и облачно, в воздухе повисло ожидание дождя. Ли надел шляпу и застегнул верхние пуговицы пальто, выйдя к ожидавшему его экипажу. Люк оглянулся на звук его шагов и быстро спрятал маленькую фляжку. Ли сделал вид, что ничего не заметил. Если Люк хотел пропустить рюмочку-другую, предохраняясь от ночного холода, то это его дело.

— Домой, Масса Роберт? — спросил он.

— Верно, Люк, к дому миссис Ли.

Вряд ли это можно было назвать своим домом. Его настоящий дом, в Арлингтоне, находился напротив города Вашингтона, через реку Потомак. С начала войны, это уже была территория федералов. За последние два года его домом стала армия Северной Вирджинии. Вдали от нее он чувствовал себя случайным гостем.

— Момент. — Люк забрался на свое место. — Это всего лишь в паре кварталов отсюда. Лошади нетерпеливо фыркнули, трогаясь с места. Было холодно, даже слишком. Экипаж с грохотом помчался на северо-запад по Банковской улице, являвшейся нижней границей площади Капитолия. Подъехав к Девятой улице, Люк повернул направо. Через полквартала, на углу Девятой и Франклина, он вывернул налево, на улицу Франклина. Несмотря на праздник, в нескольких окнах Института Механики, расположенного на этом углу, горели огни. Седдон, несомненно, прибыл оттуда: в здании располагались военное и морское ведомства. После конвенции о выходе Вирджинии из Соединенных Штатов столицей Конфедерации стал Ричмонд, и многие здания сменили свою принадлежность.

Далее улица была почти безлюдной. Через два квартала, по Брод-стрит, с ревом промчался еще один поезд. Его грохотание резко контрастировало с безмятежностью, что казалось, истекала из каждого кирпича Организации объединенных пресвитерианских церквей на углу Восьмой и Франклина. Ли улыбнулся и привстал с сиденья, когда экипаж миновал церковь. Дом, который арендовала Мэри Кастис Ли, стоял через полквартала, на противоположной стороне улицы.

— Ваш дом посредине, я прав, Масса Роберт? — спросил Люк.

— Да, и спасибо, Люк.

Ли сошел с экипажа. Люк щелкнул кнутом, и когда лошади стали набирать скорость, снова поднес фляжку ко рту. Он глотнул и сделал удовлетворенный выдох.

Перед домом 707 по улице Франклина стоял молодой клен в кадке, украшенной шевронами.

— Привет, сержант, — сказал Ли с легкой улыбкой. Он открыл ворота в чугунной ограде и поспешил пройти к подъезду. Там он остановился, чтобы очистить грязь с сапог, затем постучал в дверь.

Он услышал звук шагов внутри. Дверь открылась. Свет от лампы пролился на крыльцо. Агнес Ли выглянула наружу.

— Отец! — воскликнула она и бросилась в его объятия.

— Привет, моя драгоценная маленькая Агнес, — сказал он. — Тебе следует быть поосторожнее с этими иглами для вязания там, за моей спиной, а то нанесешь мне рану еще хуже, чем бы это смогли сделать федералы.

Она посмотрела на него со слабой улыбкой. Она редко улыбалась с тех пор, как ее сестра Энни умерла полтора года назад; они с Энни были близки, почти как близнецы. После того, как он поцеловал ее в щеку, она высвободилась из его объятий и позвала: — Мама, Мэри, Милдред! Отец здесь!

Милдред прибежала первой.

— Жизнь моя, — нежно сказал он, обняв ее. — Ну, как ты, моя любимица?

— Ну папа, — сказала она тоном, который любой восемнадцатилетний использует для своих пожилых и одряхлевших родителей, подчеркивая тот прискорбный факт, что она когда-то была гораздо моложе, но сейчас-то уже достигла зрелости.

Ли не возражал; его младший ребенок был его любимицей, независимо от того, что она думала сама.

— Как Кастис Морган? — спросил он ее.

— Он счастлив и толст, — ответила она. — Желуди найти легче, чем еду для людей.

— Такому счастливому толстому бельчонку не место в доме, — дразнил он дальше, — ему место на сцене, в сиянии славы.

Она скорчила ему рожу. Он покачал головой в притворном негодовании.

Его старшая дочь вышла в переднюю мгновением спустя, вытолкав вперед колесное кресло с его женой.

— Привет, Мэри, — обратился он к ним обеим. Мэри, его дочь, имела сильное сходство с женой, хотя ее волосы были темнее, чем у Мэри Кастис Ли, когда она была молодой. Он сделал три быстрых шага к жене и склонился, чтобы взять ее за руку.

— Ну, как ты, моя дорогая Мэри? — спросил он ее. Она проводила в своем кресле большую часть времени; ревматизм сделал ее калекой настолько, что она едва могла ходить.

— Ты не писал нам о своем приезде, — сказала она немного резковато. Даже тогда, когда она была молода и красива, более чем полжизни назад — Ли вдруг подумал с некоторым удивлением, что он может вызвать в своем сознании ее тогдашний образ так же легко, как если бы это было позавчера — ее нрав был нелегким. Годы инвалидства не смягчили ее.

Он сказал: — Меня вызвали к президенту, и я сел на первый же поезд на юг. Письмо вряд ли обогнало бы меня, поэтому я здесь так внезапно. Рад видеть тебя, рад видеть вас всех. Твои руки, дорогая Мэри, я вижу, не устают вязать.

Он указал на клубки, спицы и недовязанные носки, которые лежали у нее на коленях.

— Когда я больше не смогу вязать, вы вправе положить меня в могилу, ибо я буду совершенно бесполезна, — ответила она. Она любила возиться со спицами еще с тех пор, как она была девочкой. Она продолжала: — Поскольку ты здесь, сможешь забрать посылку с носками для солдат с собой. С тех пор, как мы в последний раз посылали их, мы с дочерьми успели закончить почти четыре десятка пар. Так мы хоть будем уверены, что их не растащат по дороге.

— Времена трудны для всех, — сказал Ли. — Если на железной дороге нуждающийся человек возьмет для себя пару носков, я это могу понять — ему так же плохо, как и любому из моих солдат.

Его старшая дочь сказала: — Недавно нас посетила миссис Чеснат и сказала, что мы, со своим занятием, превратили дом в промышленное училище.

Мэри покачала головой, чтобы показать, что она думает о женщинах голубых кровей Южной Каролины. В этом возрасте ее мать поступила бы так же.

— Меня не волнует, что Мэри Бойкин Чеснат думает о нас, — заявила Мэри Кастис Ли. — Было бы совсем неприличным проводить время в развлечениях, когда мужчины там все полуголодные, и когда ты сам живешь, как монах, в этой своей палатке.

— Мнение президента Дэвиса о вас значительно выше, чем у миссис Чеснат.

И Ли передал им слова благодарности от Дэвиса.

— Скажите, чье одобрение для вас важнее?

— Твое, — сказала его жена.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Несмотря на болезнь, они были верны друг другу. Более того, они были частью друг друга. После более чем тридцати двух лет брака, он и не мог представить себе иначе.

— Джулия, застелите вторую кровать в комнате матери, пожалуйста, — сказала Агнес. Чернокожая женщина начала подниматься по лестнице.

Ли сказал: — Ну, я пока еще не настолько устал. Мне бы хотелось посидеть еще немного и послушать вас о том, что делается в городе. При вашем желании могу даже рассказать немного о делах в лагере.

— Я только пойду и спрячу Кастиса Моргана, чтобы ты не увез его обратно в Оранж Корт Хаус вместе с носками, — сказала Милдред. — Что значит счастье твоей дочери на фоне перспективы рагу из белки для солдат?

Усмехнувшись, Ли сказал ей: — Твой питомец может быть спокоен за свою драгоценную жизнь. Вряд ли он бы своими размерами удовлетворил голодных солдат. Если бы в Писании говорилось о чуде с хлебами и белками — тогда да, однако, там — хлеба и рыбы.

Все засмеялись, даже Агнес улыбнулась. Мэри Кастис Ли сказала: — Давайте вернемся в гостиную, там и поговорим.

Колеса скрипнули, когда Мэри развернула коляску.

— Я не хочу больше говорить о белках, — сказала Милдред.

— Тогда не будем, — пообещал Ли. Спицы пришли в движение, и женщины возобновили прерванное вязание. Война затронула их в Ричмонде почти так же тяжко, как и его армию в Северной Вирджинии. Одна из историй, которую рассказала старшая дочь Ли, была о массовом бегстве федералов из тюрьмы Либби менее двух недель назад. Более ста мужчин вырвалось на свободу, и менее половины из них были схвачены снова.

— Наши солдаты тоже страдают в северных лагерях, — сказал Ли, — ведь Север больше экономит на пленных, чем мы. Север больше экономит на всем. — Он вздохнул. — Я боролся с этим довольно долго и желал, чтобы эта война никогда не наступила; она истощает обе стороны.

— Я так и сказала, когда это началось, — заметила его жена.

— Да знаю, но не все так просто. Я не хотел другого флага, кроме звездно-полосатого, другой песни, кроме «Да здравствует Коламбия». Но когда все-таки так произошло, нужно бороться до конца. — Он поколебался, затем продолжил: — Возможно, даже, намечается поворот в нашу пользу.

Вязальные спицы остановились. Его жена и дочери, все они смотрели на него. Он всегда делал все возможное, чтобы озвучить надежду в своих письмах и при встречах, но он никогда не был ложно или слепо оптимистичным, и они это знали. Его дочь Мэри спросила: — Откуда появилась такая хорошая новость?

— По сути, из Ривингтона в Северной Каролине, — сказал Ли. Название места означало для его семьи не более, чем это было и для него за месяц до того. Он быстро рассказал о новых автоматических винтовках и о необычно выглядевших людях, поставляющих их, и закончил: — Мы не можем превзойти федералов по численности, но можем в вооружении, и надеюсь, что это нам поможет.

Дочерей в его рассказе больше заинтересовали чужаки, чем подробности о карабинах. Милдред сказала: — Интересно, это те же люди, что не так давно арендовали целый этаж в здании напротив Института Механики?

— О чем ты говоришь, милая? — спросил Ли.

— О каждом, кто нынче платит по счетам в золоте, становится известным всем, и судя по тому, что ты сказал — как там ваш лейтенант назвал их? — эти деловые люди кажется, не имеют с ним проблем. И если бы я продавала оружие в военный департамент, вместо того, чтобы вязать носки, у меня тоже был бы офис рядом с ним.

— Ну, это не доказательство, — сказал он. В глазах Милдред начали собираться тучи, но он продолжил: — Тем не менее, я думаю, что ты вполне можешь быть права. Следовало бы к ним присмотреться, пожалуй.

— Зачем, отец?

Агнес почесала голову. Ее волосы, скрепленные булавками, в отличии от других детей, были наиболее насыщенны желто-золотым оттенком, как и у ее матери.

— Зачем? — снова спросила она. — По всему, что ты нам сказал, эти люди из Ривингтон не делают нам ничего, кроме хорошего.

— Старая поговорка гласит: не смотри дареному коню в зубы. Но если вы будете ей следовать, то в конечном итоге ваша конюшня будет набита лишь дряхлыми лошадьми, — ответил Ли. — Когда подарок имеет такие масштабы, как те, что эти люди нам преподносят, следует изучить его как можно лучше, чтобы узнать, так ли они крепки в ногах, как кажется, и посмотреть, привычны ли такие кони к выстрелам.

— Даже если и так, вам все равно деваться некуда, отец, не правда ли? — спросила Мэри.

— Ты, как всегда, прекрасно все видишь, моя дорогая, — сказал он. — Да, я думаю, что мы должны это использовать, если нашей Южной Конфедерации это поможет выжить, дай-то бог.

— Аминь, — тихо сказала Агнес.

Служанка принесла поднос с чашками и дымящейся кастрюлей. Пряный аромат сассафрасового чая заполнил гостиную.

— Спасибо, Джулия, — сказал Ли, когда она налила ему. Чай заставил его вспомнить о «растворимом кофе», которым угощал его Андрис Руди в штабе под Оранж Корт Хаус.

— Кофе, — с тоской сказала его жена, когда он заговорил об этом. — Мы уже и забыли какой он на вкус.

— Уверена, что обосноваться в Ричмонде было бы проще, чем в небольшом городке — таком как Ривингтон в Северной Каролине, — сказала Мэри.

— Это правда, и мне следовало самому об этом задуматься, — сказал Ли. — Тем не менее, с золотом, очень многое возможно, да и Ривингтон находится на железнодорожной дороге. Возможно, причина в ее блокаде, или в чем-то другом…

Он обнаружил, что зевает.

Мэри Кастис Ли отложила свои спицы.

— Так, этот носок довязан, и на этом дневная работа закончена. Вязать при свете ламп и свечей вредно для глаз…

— Что не мешает вам делать так, мама, — укоризненно сказала Агнес.

— Ну, не каждую же ночь, — ответила ее мать. — Но сегодня у нас здесь Роберт, так что прекратить вязать пораньше не противоречит моей совести.

— Я хотел бы быть здесь с вами каждую ночь. Возможность наслаждаться вашим обществом означала бы, что война закончилась, и наша независимость отстояна, — сказал Ли. Он снова зевнул. — Сегодня вечером что-то чувствую себя усталым. Поездка на поезде по нынешним полуразбитым рельсам не намного приятнее, чем лихая езда по кочкам на легкой повозке.

— Тогда давайте готовиться ко сну, — сказала его жена. — Уверена, ты лучше отдохнешь на настоящей кровати в теплом доме, чем в палатке на берегу Рапидана. Мэри, дорогая, помоги, пожалуйста.

Мэри встала и подвезла коляску с матерью к основанию лестницы.

Ли быстро поднялся, чтобы пойти за ними. Встав, он вдруг почувствовал боль в груди. Эта боль постоянно преследовала его всю зиму. Обследовавшие его врачи никак не могли понять, в чем дело. Он стоически терпел; Мэри, он знал, приходится гораздо хуже.

У подножия лестницы она, опершись левой рукой, подняла себя со стула и схватилась за перила правой рукой. Ли подошел и обнял ее за талию. Ощущение ее тела было уже полузабытым, но в то же время бесконечно знакомым.

— Ну что, вверх, дорогая? — спросил он.

Ли старательно поддерживал ее при подъеме на второй этаж.

— Твоя помощь так легка и нежна, как ни у кого другого, — сказала Мэри.

— Кто же знает тебя лучше, чем твой муж? — ответил он, ведя ее по коридору к спальне. Он ухаживал за ней во время многих ее болезней в течении их брака — в те времена, когда они были вместе; а до этого за своей матерью, которая в последние годы своей жизни была инвалидом. У него был огромный опыт в отношениях с больными.

Он помог Мэри переодеться в теплую фланелевую ночную рубашку, а затем облачился в пижаму, приготовленную для него Джулией.

— Надо же, и ночной колпак, — воскликнул он и нацепил его на голову.

— Такая роскошь нам по карману, — фыркнула Мэри. Он подошел к ее кровати и поцеловал жену.

— Спокойной ночи, дорогая Мэри.

Вернувшись к своей постели, задул свечу им. Комната погрузилась во тьму.

— Хорошего сна, Роберт, — сказал Мэри.

— Спасибо. Я уверен, что так и будет, — ответил он. После походной койки, кровать чувствовалась почти неприлично мягкой. В комнате было тепло, по крайней мере, по сравнению с палаткой на холмах рядом с Рапиданом. Он крепко заснул до самого утра.

Люк со своим экипажем появился перед домом на Франклин-стрит во время завтрака. Когда Ли вышел к нему, тот выглядел вполне бодро, несмотря на выпивку накануне.

— Куда сегодня, Масса Роберт? — спросил он.

— В арсенал, — ответил Ли. — Мне нужно встретиться с полковником Горгасом.

— Как скажете, Масса Роберт.

Люку, ясное дело, было все равно, к кому поехал Ли в арсенал, чтобы поговорить — с Горгасом или с призраком Джорджа Вашингтона. Он щелкнул кнутом, и экипаж тронулся с места.

Коляска покатилась по седьмой улице в сторону реки Джеймс. Арсенал расположился у подножия холма Гэмбл, по диагонали между седьмой и четвертой улицам. Позади него протекал канал Канауха. Люк подъехал к колоннам у центральной лестницы; купол наверху совершенно не гармонировал с длинным и низким кирпичным зданием.

Арсенал, весь полнился звуками работ по металлу и дереву. Сверлильные и токарные станки, литье и прессы превращали дерево, железо и свинец в стрелковое оружие и пули. Ни один другой арсенал Конфедерации не обладал такими возможностями. Без оборудования, захваченного в Харперс-Ферри и перевезенного сюда в первые дни войны, Юг вряд ли бы мог делать оружие.

— Генерал Ли, — Джошуа Горгас подошел и отдал честь. Это был грузный, круглолицый мужчина лет сорока. В его ухоженной бороде намечалась небольшая проседь.

— Очень рад видеть вас, сэр. Я надеялся, что у меня будет возможность поговорить с вами — и вот вы здесь.

— Взаимно, полковник. Подозреваю, что мы имеем в виду одну и ту же тему для разговора.

— Скорее всего, сэр. Пройдемте в мой кабинет, там мы сможем поговорить более удобно, — он провел Ли на второй этаж.

Ли поднимался по лестнице медленно, опасаясь, что боль в груди может повториться. К его облегчению, этого не случилось. Он уселся напротив Горгаса и обратил внимание на АК-47 на столе заведующего арсеналом.

— Да, вот оно, чудо наших дней. — Горгас пристально посмотрел на него. — Я без сарказма, полковник, уверяю вас. Я в долгу перед вами — за отправку Андриса Руди ко мне.

— Я надеялся, что вы оцените это, генерал, когда увидите в действии. И я рад, что мои суждения были подтверждены солдатами на фронте. Так хочется оказать всевозможную поддержку армии.

Он говорил с какой-то робостью; отгрузка кавалерийских карабинов предыдущим летом была почти так же опасна для людей, которые осуществляли ее, как и у тех, кому они были направлены.

Ли сказал: — Мое единственное опасение насчет этих автоматов — это то, что они еще не прошли испытание в бою. Но я думаю, они его выдержат. Хоть они и настолько отличаются от наших обычных винтовок, они легки в освоении, использовании и обслуживании, и войска получают просто небывалую огневую мощь. Солдаты ощущают уверенность, держа их в своих руках, их боевой дух укрепляется.

— Генерал, я думаю, самый боевой дух в вашей армии — у вас, — сказал Горгас. Вежливо улыбнувшись, Ли начал рассуждать на эту тему.

— Генри Хет однажды что-то говорил по этому поводу мне, — заметил он. — Может быть, и так. Надеюсь, у меня будет несколько возможностей, чтобы лично продемонстрировать его, если он действительно есть. Но я, конечно, буду сражаться даже тогда, когда другой побежит, или опустит руки в ожидании неминуемого поражения. Впрочем, достаточно этого бреда, давайте перейдем к делу, сэр. Я благодарю Бога за этих господа из Ривингтона и за то, что они нам поставляют. Однако, я не хотел бы постоянной зависимости от их оружия. Если кто-то и где-то в Конфедерации может изготовить нечто подобное, то это — вы и это — здесь.

Горгас выглядел озадаченным и недовольным, как собака, которая взяла след, а затем потеряла его посреди открытой поляны.

— Генерал Ли, я даже не знаю… Я благодарю вас за то, что вы проявили внимание и предоставили мне больше этих карабинов и боеприпасов к ним. У меня уже был один, и пара магазинов от Андриса Руди. Я недоумевал по этому поводу, когда он отправился в Оранж Корт Хаус. И… Я не знаю…

— Так что именно озадачивает вас так в винтовке? — спросил Ли. У него уже был свой список, и он хотел посмотреть, что оружейный специалист Конфедерации мог бы добавить к нему.

— Во-первых, что она появилась из ниоткуда, как Минерва из головы Юпитера…

У полковника Горгас тоже, очевидно, был свой список, слишком уж уверенно он начал перебирать пальцы.

— Вообще говоря, новый тип оружия всегда будет иметь недостатки, которые могут быть устранены лишь в процессе опыта. Один из дефектов я обнаружил и в этом АК-47. Самое удивительное в данном оружии, что оно все равно работает.

— Я не думал об этом в таком разрезе, — медленно сказал Ли. — Вы имеете в виду, что раз оно где-то выпускается массово, то оно должно иметь свою историю, как, например, винтовка Спрингфилда.

— Именно так. У винтовки Спрингфилда большое количество менее совершенных предков. Так, по логике, должно быть и у АК-47. Тем не менее, где они? Даже менее удачная винтовка на основе ее принципов была бы лучше того, что есть сейчас у нас или у федералов.

— Должен еще заметить, что у Андриса Руди и его коллег много и других новинок, — сказал Ли, вспоминая вкусные консервы. — Продолжайте.

— От общего — к частному.

Горгас полез в ящик стола и достал пару патронов для АК-47. Он передал их Ли.

— Посмотрите, пули не просто свинцовые.

— Да, я уже видел это, — согласился Ли, надевая очки, чтобы внимательнее рассмотреть боеприпасы. Гильзы, очевидно, были из латуни, известной еще древним римлянам. — Что касается пуль — они полностью медные?

— Нет, сэр. Они свинцовые с медной оболочкой. Мы могли бы делать такие, но это было бы весьма дорого, и у нас не хватает достаточно меди даже сейчас, когда мы реквизировали перегонные кубы для виски. Ну, допустим, мы обойдемся только лишь свинцом. Но ведь суть этих боеприпасов в том, они исключают зарастание канала ствола свинцом.

— Можно попробовать пули Вильямса, — сказал Ли. Пуля Вильямса имела цинковую шайбу в задней части основной пули, который очищала внутреннюю часть ствола винтовки при стрельбе. Ли продолжал: — Но разве пулям в медной оболочке не мешают нарезы ствола? И разве не изнашивается внутренние канавки в короткие сроки?

— Для любого нормального ствола, ответ на оба вопроса будет «да».

Горгас загнул еще один палец.

— Сталь или какой-то сплав, из которого изготовлен ствол этого оружия, уменьшает эти трудности. Однако же, я сомневаюсь, что мы могли бы производить и обрабатывать такой металл.

— Тем не менее, это удалось в Ривингтоне, — сказал Ли.

— Я знаю, что они делают, сэр. Я — не — знаю — как.

Полковник выдавливал слова по одному, сквозь стиснутые зубы. Он был человеком с жизнерадостным темпераментом и большим опытом; только такой, как он, мог справиться с поставкой вооружений в Конфедерации, в условиях нарастающей Федеральной блокады и собственных, едва дышащих заводов. Когда он сказал «Я признаю, что не справлюсь с этим», это произвело впечатление, будто он бросил свой меч, чтобы сдаться превосходящим силам.

— Скажите мне лучше, что еще вы узнали, — подстегнул его Ли. Ему не нравилось видеть, что такой способный офицер так падает духом.

— Хорошо, сэр. Вы упомянули пулю Вильямса. К вашему сведению, она решает проблему загрязнения не от свинца, а главным образом от пороховой копоти. Порох, используемый в патронах для АК-47, производит гораздо меньше нагара — меньше, чем самые лучшие пороха, с которыми я был ранее знаком.

— Имеет это какую-то связь с отсутствием дыма от этого пороха после выстрела? — спросил Ли.

— Разумеется — обрастание происходит от дымовой копоти и маленьких частиц несгоревшего пороха, который, так сказать, застывает на внутренней стороне ствола. У этого пороха дыма нет и, таким образом, нет и обрастания.

— Я послал много боеприпасов полковнику Джорджу Рэйнсу на пороховой завод в Августе в штате Джорджия, — сказал Ли. — С его знаниями химии в целом и пороха в частности, я думаю, что такой человек лучше всего подходит для проникновения в тайну этих патронов, если это вообще возможно.

— Если это вообще возможно, — повторил Горгас мрачно. Но тут же немного оживился.

— Как вы сказали, если кто и сможет, то это полковник Рэйнс. Без его знаний и опыта у нас с порохом было бы намного хуже.

— Здесь я вполне согласен с вами, полковник. Химические знания слишком редки в Конфедерации. Впрочем, как и у федералов.

Ли улыбнулся, вспоминая.

— Когда я преподавал в Вест-Пойнте несколько лет назад, мне пришлось отчислить из академии кадета, который убеждал своего преподавателя по химии и сокурсников, что кремний может образовывать газ. Знаете ли вы, полковник, что это действительно оказалось так, так что парень, вероятно, стал сегодня у федералов генералом.

Как и надеялся Ли, Горгас тоже улыбнулся, слушая эту историю. Его оживление, однако, вскоре исчезло. Он сказал: — А теперь, генерал, я перейду к наиболее непонятному для меня, когда я говорю об этом оружия, не сочтите за мелкие претензии. Вы знаете, сэр, что просят эти люди из Ривингтона за каждый АК-47? Пятьдесят долларов, сэр.

— Вряд ли это представляется чрезмерным. Винтовка Генри идет по сходной цене на Севере, а это оружие, конечно, далеко превосходит его. Конечно, Министерство финансов, несомненно взвоет, изыскивая возможность купить необходимое нам количество карабинов, но… Что у вас еще, полковник?

Горгас поднял руку, прерывая его. И сказал: — Вы не так поняли, генерал, и я не могу винить вас за это. Запрашиваемая цена составляет пятьдесят бумажных долларов Конфедерации за карабин.

— Должно быть, вы ошибаетесь, — сказал Ли. Горгас покачал головой. Ли понял, что он точно знает, о чем говорит.

— Но как это возможно? Я хоть и люблю нашу страну, но в курсе нашего финансового положении. Пятьдесят бумажных долларов Конфедерации не составят и двух золотых долларов.

— Да, не больше, — сказал Горгас. — И это за АК-47. Запрашиваемая цена за их боеприпасы также весьма, гм, разумна.

Ли ожесточенно нахмурился, как перед врагами в поле.

— Вы правы, полковник; стоимость АК-47 вызывает еще большее недоумение, чем какие-либо из его механических свойств.

— Да, сэр. Единственное, что я мог бы предположить, что эти люди из Ривингтона — сильные патриоты, если они приравнивают наш доллар к северному. Но это явно не так, сэр.

— То, чего не может быть, происходит почти каждый день, — сказал Ли. — И люди из Ривингтона, теряющие деньги, на каждом автомате, который они продают нам, наиболее удивительное из этого. Появившись в Ривингтоне, они заплатили золотом за дома, склады и рабов, и как я слышал, они также приобрели за золото здесь, в Ричмонде, офисы напротив Института Механики?

— Я также слышал об этом, — сказал Горгас. — Даже слухи о золоте, не говоря уж о его реальности, разносятся мгновенно. И какие тут можно сделать выводы? Что у них так много денег, что они не заботятся о выгоде при продаже карабинов? Вроде и логично, но как-то неправильно, понимаете, сэр?

— Действительно, полковник. — Ли начал было вставать, но остановился и снова сел. — Могу я попросить ручку и клочок бумаги?

Горгас передал ему перо и чернильницу. Он быстро набросал и передал свой рисунок начальнику арсенала.

— Не знакомы ли вы случайно с этой эмблемой, которую используют Руди и его товарищи?

— Да, я видел ее. Забавно, что вы спросили об этом, ведь она и меня очень заинтересовала. Через некоторое время после того, как я впервые познакомился с Руди, я сделал ее копию и показал своему другу, который разбирается в геральдике. Он сказал, что это напомнило ему герб острова Мэн, с изображением трех согнутых ветвей — впрочем не скажу точно, сэр, может и просто линий.

— Остров Мэн, вы говорите? Очень интересно. Островитяне говорят на своем диалекте, разве нет? Возможно, это и есть акцент Руди и его товарищей. Во всяком случае, это может послужить полезной основой для начала расследования.

— Ну да, может. — Горгас печально улыбнулся. — Жалко, что приходится думать о расследовании в отношении людей, которые так сильно помогают нам, но они выглядят уж слишком хорошими, чтобы это было правдой.

— Вы не первый, кто использовал эти же самые слова, говоря о них, полковник. Извините, что отнял много вашего времени этим утром. Из-за за моих едких замечаний о наших благодетелях, вы, несомненно, вспомнили прозвище, которое мне в свое время дали — Бабушка Ли — которое, впрочем, исчезло после первого года войны.

— Я не виню ни вас, сэр, — сказал Горгас, — ни других. Уж слишком много странного и в Руди, и в его карабине, независимо от того, насколько полезным это оружие может стать.

— И на мой взгляд, это именно так.

Ли, наконец, поднялся на ноги. В окно кабинета Горгаса, он увидел белый контур здания лаборатории на острове Браун, отделенного каналом реки Джеймс. Указывая на него, он сказал: — Уверен, вы обеспечили безопасность работ.

— Да, сэр, — сказал Горгас. — Мы приняли меры после несчастья прошлой весной. Моя жена просто падала с ног, помогая бедным страдальцам, раненым в результате взрыва.

— Сколько погибло? — спросил Ли.

— Десять женщин были убиты сразу, еще двадцать умерли в течение ближайших нескольких недель, значительное число людей пострадало от ожогов, но выздоровело.

— Ужасно. — Ли покачал головой. — И не менее ужасно то, что нам приходится использовать женщин и девочек для помощи фронту. Но с нашими немногочисленными войсками, выбора не существует. Вы с женой живете здесь, в арсенале, не так ли?

— Да, сэр, внизу, через пару дверей отсюда.

— Вам повезло, полковник, в возможности выполнять свой долг, оставаясь в лоне своей семьи.

— Я всегда помню об этом, — сказал Горгас.

— Прекрасно. Такие редкие обстоятельства надо ценить, а сейчас можете вернуться к своим обязанностям. Нет, не нужно провожать, я сам.

Горгас уже потянулся за пишущей ручкой, когда Ли закрыл за собой дверь. Этот человек был просто создан для работы. Ли хотел, чтобы в Конфедерации таких было бы побольше.

Штабеля ящиков с боеприпасами во дворе арсенала свидетельствовали о трудолюбии Горгаса и его команды. Мускулистые мужчины загружали ящики на повозки для транспортировки к железнодорожной станции, когда Ли вышел и подошел к карете. Двое из них сняли свои шапки, приветствуя его. Он кивнул в ответ. Они заулыбались и вернулись к работе.

Люк выдохнул запах виски в лицо Ли, когда тот начал садиться в экипаж.

— Теперь они будут хвастаться, Масса Роберт, что видели вас.

Ли перевел взгляд на его руки, но фляжки видно не было. Люк спросил: — Куда ехать теперь?

Ли задумался. У него не было никаких определенных планов на остальную часть дня. Первым его побуждением, было сразу кинуться в казначейство, в логово Меммингера, и выпытать из него все подробности сделки с автоматами. Но финансы не были областью его влияния. Он сказал: — Давай в военный департамент.

— Слушаюсь, Масса Роберт.

Трезвый или под мухой, Люк в любом состоянии мог справиться с лошадьми. Он взмахнул кнутом, обогнул фургон, загружаемый боеприпасами, и выехал в сторону Института Механики. Ли с большим интересом смотрел на здание через дорогу от военного ведомства. Это было трехэтажное коричневое кирпичное здание, которое он видел бесчисленное количество раз до этого, но пристального внимания не обращал. Его внимание было вознаграждено видом человека в пятнистой одежде, которая теперь ассоциировалась с торговой маркой Андриса Руди и его товарищей, входившего в отделанный мрамором подъезд здания.

Офицеры с кружевом на серых рукавах и гражданские в черной одежде создавали суету, напоминавшую муравейник. Люк остановился прямо перед зданием. Военный с двумя лейтенантскими звездами на воротнике закричал: — Проклятый глупый негр, какого черта ты перегородил… — слова застряли у него в глотке, когда Ли вышел из экипажа. Он встал по стойке смирно и отдал честь, на зависть всем курсантам Военного института Вирджинии.

Ли повернулся и сказал: — Спасибо, Люк, — и лишь затем отсалютовал в ответ. Черный человек ответил загадочной улыбкой. Ходьбы с улицы до фойе было всего двадцать или тридцать метров, но за этот короткий промежуток Ли обменялся воинским приветствием не меньше дюжины раз.

Он остановился в фойе, чтобы глаза привыкли к освещению зала. Затем подошел к столу, где клерк старательно записывал что-то в книгу. Бросив взгляд на эмалированную медную табличке перед парнем, он сказал: — Извините, мистер Джонс, полковник Ли по-прежнему занимает свой кабинет на втором этаже?

Клерк Джон Бьючэмп Джонс, судя по упоминанию своего второго имени на табличке, имел свои собственные понятия о скромности. Он закончил писать и только потом посмотрел вверх. Его тонкое, чисто выбритое лицо несло кислое выражение, которое быстро изменилось, когда он увидел, кто стоял перед ним.

— Да, генерал, и он теперь там, полагаю, поскольку видел его сегодня утром.

— Благодарю вас, сэр.

Ли не сделал и двух шагов по направлению к лестнице, а Джонс уже вернулся к своим записям.

Он отдал несколько салютов на втором этаже, подходя к кабинету своего сына Кастиса. Кастис писал, когда он постучал в открытую дверь.

— Отец! Сэр! — воскликнул тот, вскакивая на ноги. Он отдал честь и протянул руку. Ли взял ее, пожал и заключил старшего сына в объятия.

— Привет, мой дорогой мальчик. Ты выглядишь очень хорошо. Я вижу, что все-таки кое-какие продукты в Ричмонде есть.

Кастис рассмеялся.

— Я всегда был чуть потолще тебя, отец. Вот, садись сюда. Скажи мне, что я могу для тебя сделать. Могу я надеяться быть тебе полезным там, на фронте?

— К сожалению, не могу тебе ничего обещать. Я знаю, как ты удручен, работая помощником президента Дэвиса, — сказал Ли. Кастис кивнул, разочарованно теребя бороду. Хотя ему было за тридцать, она еще оставалась по-мальчишески тонкой и шелковистой. Он сказал: — Как и когда я смогу добиться, чтобы попасть в действующую армию?

— Скоро, с наступлением весны, я уверен, нам понадобятся все, кто имеет такую возможность. Однако не думаю, что твоя нынешняя должность не имеет никакой ценности. Ты оказываешь президенту и народу нужную помощь.

— Это не та служба, которую я бы хотел, — сухо сказал Кастис.

— Знаю, я был в таком же положении в Западной Вирджинии, а затем в Каролине. В настоящее время, однако, твое присутствие в Ричмонде может оказаться весьма полезным для меня.

— Это как же, сэр? — с сомнением прозвучал голос Ли-младшего, как будто он подозревал, что отец разработал новые уловки, направленные на то, чтобы оставить его в тылу Конфедерации. Но интерес на его лице появился, когда он услышал вопрос Ли.

— Ты помнишь, организацию, которая называет себя «Америка будет разбита», о которой я тебе писал? Та, которая появилась в городе Ривингтон, штат Северная Каролина?

— Люди с этими удивительными автоматами? — сказал Кастис. — Да, конечно, помню. Я бы не отказался получить один такой для себя.

— Это можно сделать очень просто, достаточно сходить через дорогу, в фирму напротив Института Механики. Но мне бы хотелось не этого.

Кастис улыбнулся.

— У тебя должны быть очень веские основания, ибо если они так близко, я думаю, что должен не откладывая бежать к их двери.

— Основания есть, Кастис, и вот некоторые из них.

Ли кратко изложил свои беседы с майором Венейблом в штабе армии и с полковником Горгасом совсем недавно. Когда он закончил, сказав Кастису, что люди из Ривингтона уже поставляют автоматы для его армии, сын воскликнул: — Ты шутишь!

— Нет, мой дорогой мальчик, не шучу, — заверил его Ли. — Итак, надеюсь, ты понял, почему я так заинтересовался этой организацией, которая называет себя «Америка будет разбита». Они скоро приобретут большое влияние в Конфедерации, и я не знаю, хорошо это или плохо. Я многого о них не знаю, но желаю знать. Вот зачем мне нужен ты.

— Как это может быть?

Теперь Кастис, казалось, отринул свои сомнения. И прежде, чем отец смог ответить, продолжил: — Пятьдесят долларов Конфедерации? За пятьдесят долларов Конфедерации не купить даже карманный нож, не говоря уж о винтовке.

— Вот почему я и хочу, чтобы ты занялся этим, — сказал отец. — Я не могу лично проводить расследование. Даже если бы у меня было время, мое имя слишком известно, как и твое впрочем.

— Благодаря вам и тому что вы сделали, сэр, я могу гордиться тому, что ношу его.

— Ты сделал и свой собственный вклад, и, я уверен, сделаешь еще больше. Вот что тебе нужно сделать для нашей страны в настоящее время. Нужно создать группу, неважно — из военных или гражданских, чьи имена и лица не на виду, и привлечь их для наблюдения за людьми из организации «Америка будет разбита». Сообщать обо всем, что вы узнаете мне и, если что-то срочное — непосредственно президенту Дэвису. Твоя должность в качестве его помощника вполне может оказаться полезной в решении этой задачи.

Лицо Кастиса стало задумчиво отстраненным. Ли знал это его выражение; его сын думал о задаче, которую он получил. Это не было прямым приказом; он не был под командованием своего отца. Но он сказал: — Конечно, я возьмусь за это, сэр. Я понимаю, что это необходимо. Возможно даже, следует привлечь некоторых негров качестве моих… — чего там стесняться в выражениях — в качестве моих шпионов. Ведь для белого человека, никто не является более невидимым, чем раб.

— Неплохая задумка. Только нужно выбрать верных и не болтливых и всеми средствами использовать их. И не скупиться на вознаграждения за хорошую службу.

— Так точно, отец. Сэр, я не буду скупиться…

— Это их привлечет, ведь в основном они бедны…

Ли замолчал и попытался сделать строгий вид, глядя на сына, который улыбался, заметив эту его неуклюжую попытку учить его своим обязанностям.

— Ах ты молодой негодник!?

— Прошу прощения, сэр. Не смог удержаться.

— Хорошо хоть пытался, — сказал Ли. — Ладно, думаю, что мне пора, а то снова нарвусь на снисходительную улыбку.

Он встал. Следом поднялся Кастис. Они снова обнялись.

— Береги себя, мой дорогой сын.

— И ты, отец. Передавай привет Робу, когда вернешься в армию, а также кузену Фитцхью. Один из братьев Кастиса служил в артиллерии, а его двоюродный брат был офицером в кавалерии.

— Непременно, — пообещал Ли.

— Известно что-нибудь о Руни? — спросил Кастис. Его второй брат, также офицер кавалерии, был ранен под Бренди Стейшн в прошлом году, и захвачен в плен во время лечения; в то время его состояние было тяжелым.

Ли сказал: — Переговоры по обмену военнопленными, кажется, наконец, продвинулись вперед. Бог даст, мы будем иметь возможность увидеть его снова в следующем месяце.

— Слава Богу.

— Да. Я предполагаю пробыть здесь еще несколько дней, занимаясь делами. Может быть, ты с женой сможешь зайти в дом на Франклин-стрит, пока я здесь. Если нет, то скажи ей, что я знаю, что должен ей письмо. И, Кастис, я придаю большое значение этому делу о людях из Ривингтона, поверь мне.

— Не сомневаюсь, сэр. Не в вашей привычке заниматься пустяками. Я попытаюсь узнать о них все, что смогу.

— Я уверен в тебе. Пусть Бог благословит и поддержит тебя, Кастис.

Ли вышел из кабинета своего сына и спустился вниз по лестнице. Проходя мимо стола Джона Джонса, он услышал отрывок разговора. Клерк, повернувшись, болтал с человеком за соседним столом: — Попугай моего мальчика высвободился из своей клетки. Он налетел на мясо, как ястреб на бедную птицу, и сглотнул его, прежде чем мы смогли отобрать его. В наше время мясо слишком трудно найти в Ричмонде, и я надеюсь, что эта чертова птица улетит навсегда…

Люк терпеливо ждал снаружи. Он махнул рукой, увидев Ли, и прокричал: — Сейчас подам вам экипаж, масса Роберт.

И начал разворачиваться. Ли спустился по мраморной лестнице и стоял чуть в стороне, чтобы не мешать проходящим.

— Рад вас видеть улыбающимся, генерал Ли, — сказал дружелюбно прохожий, приподнимая шляпу. — Теперь я знаю, что все не так уж плохо.

Не дожидаясь ответа, он поднялся по лестнице через ступеньку и исчез в зале.

Улыбка Ли выросла шире. Она не касалась приветствия незнакомца и не имела ничего общего с предполагаемым ходом войны между Конфедерацией и Союзом. Мысль, посетившая Ли была о том, что попугай Джонса должен познакомиться с белкой Морган.

Со своей небольшой, лысой головой, длинным носом и длинной шеей, Ричард Юэлл неизбежно напоминал всем, кто его знал, аиста. Потеряв ногу под Гроветоном во время второй Манассаской кампании, он теперь еще более подтверждал образ большой белой птицы, любящей стоять на одной ноге. В данный момент он, однако, сидел, стуча кулаком по ладони другой руки, чтобы подчеркнуть свои слова: — Мы разбили их, сэр, разбили их, говорю я вам. Его голос был высоким и тонким, почти фальцетом.

— Я очень рад это слышать, генерал Юэлл, — ответил Ли. — Впрочем, если федералы посылают войска к Ричмонду с целью захвата пленных, а может и самого города — они и не должны ожидать, что их встретят с распростертыми объятиями.

— О, мы встретили их с оружием в руках, как и полагается, — сказал Джеб Стюарт с улыбкой, поглаживая АК-47, который был прислонен к стулу. Деревянный приклад автомата уже не выглядел таким новым, как со свежим лаком только что из ящика. Стюарт похлопал его снова.

— И кавалерия Килпатрика умчалась обратно за Рапидан, поджав хвосты.

Ли улыбнулся. Он знал и любил Стюарта в течение многих лет, еще с тех дней, когда тот был молодым командиром кавалерийского корпуса в Вест-Пойнте. Ли промолвил: — Отлично. Но не кажется ли вам, что вообще-то кожа может лучше пригодиться для обуви солдатам?

Стюарт щеголял яркими кожаными ремнями через плечи, с петлями, в которые были вставлены латунные патроны АК-47. Эффект был этакий пиратский. Стюарт тут же превратился из головореза в застенчивого парня, бормоча: — Простите, генерал Ли, это даже не пришло мне в голову.

— Так пусть придет, — сказал Ли. — Сомневаюсь, конечно, что Конфедерация рухнет из-за отсутствия пары обутых ног. Но все же считаю, что украшения, которые вы нацепили от радости за новые автоматы, ни к чему.

— Генерал Ли, я вчера даже продал свой Ле Мэт, — сказал Стюарт. Ли сморгнул от удивления; Стюарт носил свой любимый револьвер с дополнительным нижним стволом для стрельбы картечью еще с начала войны.

— Да, автоматы — это просто чудо, — сказал генерал Юэлл, — Как и те люди, которые дали нам их нам. Если бы было что выпить, то мой тост был бы за них.

— У меня есть немного ежевичного вина из Ричмонда здесь, в моей палатке, — сказал Ли. — Если хотите, я мог бы принести его.

Юэлл покачал головой.

— Спасибо, не стоит. А ведь, если бы мы не узнали от этих, из «АБР», что Килпатрик будет наступать, кто знает, сколько ущерба он смог бы причинить нам, прежде чем мы бы выбили его обратно?

— Я так понимаю, часть их их конницы захватила железнодорожную станцию на севере от столицы сразу после того, как я проехал ее по пути в армию, — сказал Ли.

— Они драпанули от железной дороги, после того как мы потрепали их, — сказал Стюарт. — Я рад, что они добрались до станции слишком поздно, чтобы захватить вас. В противном случае, как бы ни плохо им пришлось в остальном, они бы одержали великую победу.

— Если существование или падение республики держится на судьбе какого-либо одного человека, она тем самым вообще находится в серьезной опасности, — заметил Ли.

На что Юэлл сказал: — Наша республика реально находится в большой опасности, и вы хорошо это знаете, сэр. Мы оказались бы в крайне серьезном положении, если бы не Андрис Руди и его товарищи. Когда Мид послал Сэджвика на запад с шестым корпусом, когда Кастер выдвинулся, угрожая Шарлоттсвиллю, я непременно отправил бы туда всю армию, чтобы встретить их, если бы Руди не предупредил меня о возможной кавалерийской атаке к югу от Эли Форд.

— Но Фитц Ли уже засел там, ожидая смельчака Килпатрика, — сказал Стюарт с улыбкой кота, который поймал канарейку. — Генерал Убийца-Кавалерии загубил очень многих своих янки под Спотсильвания Корт Хаус.

— Я очень рад за Фитца Ли, — сказал Ли, с теплым чувством подумав о своем племяннике.

— Я тоже, — сказал Стюарт. — Также там был друг Руди Конрад де Байс. Генерал Ли, этот человек настолько яростен в бою, что с ним не сравнится и племя индейцев из долины Миссисипи. Черт меня побери, он просто восхитил меня.

Любой человек, о котором такой воин, как Стюарт сказал бы подобное, уж точно заслуживал уважения. Ли сказал: — Я очень удивлялся, когда узнал об оплате за оружие, которую затребовали люди из Ривингтона. Но я удивляюсь еще больше вот чему — откуда Руди и де Байс знали об атаке Килпатрика. Генерал Юэлл, вы говорите, армия Потомака начала перегруппировываться на западе в направлении вашему левому флангу, и что перегруппировка успешно выполняется?

Светлые глаза Юэлла прищурились, что говорило о его задумчивости.

— Я бы сказал, весьма успешно. Командир корпуса Сэджвик — не самый плохой вояка, из тех, что есть у федералов, а Кастер — что я могу сказать о Кастере, кроме того, что он хочет быть похожим на Джеба Стюарта?

Стюарт снова улыбнулся, улыбка так и высвечивалась через лес его каштановой бороды.

— При обычных обстоятельствах, вы, возможно, были бы обмануты этим маневром, генерал Юэлл, по крайней мере дали бы Килпатрику достаточно времени, чтобы он проскользнул мимо вас и достиг Ричмонда? — спросил Ли. Юэлл кивнул головой. — И вы не получали никаких сведений от разведки, которые могли бы предупредить вас об атаке Килпатрика?

Юэлл снова кивнул. Ли дернул себя за бороду.

— Откуда же узнал Руди?

— Почему бы вам не спросить его самого, сэр? — сказал Джеб Стюарт.

— Кажется, придется, — сказал Ли.

Уолтер Тейлор просунул голову в палатку Ли.

— Здесь мистер Руди, он хочет видеть вас, сэр.

— Спасибо, майор. Пусть заходит.

Руди пробрался в палатку. С его ростом и широкими плечами, он, казалось, заполнил все пространство. Ли поднялся ему навстречу и пожал протянутую руку.

— Присаживайтесь, мистер Руди. Не хотите налить себе немного ежевичного вина? Бутылка вот она, рядом с вами.

— Если вместе с вами, я был бы не против, спасибо.

— Там я поставил два стакана. Вас не затруднит наполнить их, сэр? Ах, спасибо. Ваше здоровье.

Ли отпил небольшой глоток. Он с удовлетворением увидел, как Руди выпил половину бокала одним глотком; вино, он надеялся, могло помочь развязать язык. Он сказал: — Судя по тому, что генерал Юэлл рассказал мне, Конфедерация оказалась в долгу перед вами еще раз. Без вашего своевременного предупреждения, прорыв Килпатрика мог навредить нам намного хуже, чем произошло на самом деле.

— Это уж точно. — Руди докончил пить свое вино. — В любом случае, я рад, что смог помочь. Налить вам еще, генерал?

— Нет, спасибо, пока не надо, но про себя не забывайте.

Ли сделал еще один глоток, чтобы показать, что он не отстает от Руди. И незаметно кивнул сам себе, когда этот великан налил себе еще, чувствуя себя, как рыбак, когда его приманка срабатывает. Ли сказал: — Интересно, как вы узнали о планах Килпатрика, когда внимание всей нашей армии было привлечено к маневрам Мида на нашем левом фланге?

Руди самодовольно взглянул на него.

— У нас есть свои способы, генерал Ли.

— И они удивительно хороши. Как и винтовки — те вообще опережают все достигнутое в этой области. Но откуда все эти знания, мистер Руди? Позвольте вас уверить в моем самом дружеском к вам расположении, однако моя главная забота — это сформировать суждение о вашей надежности, о том, как далеко я могу рассчитывать на вас в кризисах, которые, безусловно, ждут нас впереди.

— Я уже говорил вам однажды, что я и мои друзья могут узнать обо всем, что мы считаем важным.

Да, Руди точно был полон самодовольства.

Ли продолжил словесную атаку: — Это вряд ли вызывает сомнения, сэр, после ваших автоматов, ваших консервов — хотя мне и хотелось бы, чтобы вы могли бы найти способ, чтобы обеспечить нас большим количеством последних — а теперь и вашей способности выведывать планы федералов. Но я не спрашивал, что вы могли бы сделать; я спросил, как вы сделали это — разница вроде невелика, но мне представляется весьма существенной…

— Да, я понимаю вас.

Лицо Руди Андриса вдруг превратилось в вежливую маску, за которой невозможно было прочитать никаких мыслей. Увидев ее, Ли понял, что глупо было надеяться развязать язык этого человека парой бокалов домашнего вина. После небольшого, но ощутимого перерыва, великан сказал, со своим странным акцентом: — Даже если я отвечу вам, боюсь, что вы мне не поверите и скорее всего примете меня за сумасшедшего или лжеца.

— Безумцы могут болтать о замечательном оружии, но они не производят его, и уж, конечно, не вагонными партиями, — сказал Ли. — Что касается того, говорите вы правду, или нет — ну, скажите, что можете сказать, и позвольте мне самому судить об этом.

Лицо Руди, как у профессионального игрока в покер, полностью скрывало все расчеты, что, казалось, шли за ним. Наконец, он сказал: — Ладно, генерал Ли. Мои друзья и я — все, кто принадлежит к организации «Америка будет разбита» — пришли из будущего, отстоящего на сто пятьдесят лет от вас.

Он скрестил руки на широкой груди и ждал, что теперь Ли станет делать.

Ли открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, погрузившись в размышления. Он не знал точно, что именно скажет Руди, но в спокойном утверждение этого великана не было ничего даже близкого к тому, что он себе мог предположить. Он внимательно изучал лицо Руди, в надежде, что тот пошутил. Но его лицо не выражало ничего. Тогда Ли сказал: — Если это так — обратите внимание, я говорю, если — тогда зачем вы пришли оттуда?

— Я сказал вам это в тот день, когда встретил вас: чтобы помочь Конфедерация выиграть эту войну и получить независимость.

— Есть ли у вас какие-либо доказательства того, что вы утверждаете? — спросил Ли.

Теперь Руди улыбнулся довольно холодно: — Генерал Ли, если вы сможете найти что-то похожее на АК-47 в любом месте в 1864 году, тогда можете считать меня самым большим лжецом, таким как библейский Анания.

Ли ожесточенно дернул себя за бороду. Он сам неоднократно задумывался о несомненном превосходстве всех этих вещей у Руди, но даже не допускал мысли, что очень высокое качество может быть свидетельством того, что все это было из другого времени. Теперь он начал кое-что понимать. Что бы подумал Наполеон о локомотивах для перевозки целой армии — дальше, чем на сто миль в течение дня, о паровых броненосцах, о нарезной артиллерии, о быстро перезаряжающихся, таких легких, мушкетах? А Наполеон умер всего пятьдесят лет назад, когда Ли был маленьким мальчиком. Кто бы мог предсказать, что принесет прогресс через полтора столетия? Андрис Руди, очевидно, мог. К своему собственному удивлению, Ли понял, что он давно уже считал, что у этого великана слишком странностей, способных соотноситься с девятнадцатым веком.

— Если бы вы хотели увидеть Конфедерацию Штатов независимой, мистер Руди, вы принесли бы больше пользы, если бы вы посетили нас раньше, — сказал Ли, молчаливо признавая заявление Руди.

— Да, знаю, генерал Ли. Мне тоже жаль, что мы не пришли раньше, поверьте мне. Но наша машина времени передвигается назад и вперед, только точно на сто пятьдесят лет, ни больше, ни меньше. Нам удалось заполучить ее, по сути, украсть, если не стесняться в выражениях, всего лишь несколько месяцев назад, то есть в 2013 году. Тем не менее, не все потеряно, это далеко не так. Вот еще полтора года — и было бы уже поздно.

Эти несколько предложений содержали столько информации, что Ли понадобилось еще немного времени, чтобы переварить все это. Сама по себе идея путешествия во времени уже была таковой, что просто ошеломила его. Он также должен был вступить в борьбу с принятием концепции двух станций времени — в своем мысленным взоре, он видел их, как железнодорожную станцию, с возможностью пересадки на другой поезд, каждый из которых движется вперед, но всегда отдаленных друга от друга на много лет. Как, к примеру, Ричмонд и Оранж Корт Хаус отдалены друг от друга на много миль.

Так и не справившись до конца с этими невероятными представлениями, он вернулся к самому важному для него.

— Скажите мне, — медленно сказал Ли, — Раз вы вмешались, значит, Соединенным Штатам удалось завоевать нас?

— Генерал Ли, я боюсь это вам говорить, но все же должен подтвердить. Вы удивлены, услышав это?

— Нет, — признался Ли со вздохом. — Опечален, да, но не удивлен. Враг всегда представлялся мне человеком с крепким телом, но слабо управляемым мозгом. Наше, южное тело, слабо, но наша голова, сэр, наша голова — ясна как никогда. Тем не менее, они могут, в конце концов, обрести мудрость, а у нас все больше становится трудностей в поддержании силы. Но они все лезут и лезут на нас, тогда как мы хотим лишь, чтобы нас оставили жить в покое и мире.

— Они такие, — мрачно сказал Руди. — Они под штыками заставят вас освободить ваших кафров, негров, я имею в виду, а затем штыками же заставят вас им кланяться. Южный белый человек исчезнет совсем, а южная белая женщина — нет, даже не буду говорить… Вот почему нам пришлось украсть машину времени, сэр. Причина в том, что белого человека так ненавидят в грядущие времена, что мы не смогли бы заполучить ее как-то по-другому.

Был еще один вопрос, на который Ли хотел получить ответ. Он печально покачал головой. — Все же не могу представить себе такого типа людей, даже среди федералов. Президент Линкольн всегда казался мне достаточно принципиальным и благородным человеком, хотя я и не во всем согласен с ним.

— Во время своего второго президентского срока, он покажет, кто он такой на самом деле. Поскольку он не стремился баллотироваться на выборах и дальше, ему не пришлось больше маскироваться. И Тадеуш Стивенс, что придет за ним — тот еще хуже.

— Тут я верю.

Ли удивился претензиям Руди к Линкольну, но Тадеуш Стивенс — тот всегда был страстным аболиционистом; да и его мерзкая внешность — его рот был настолько тонким и прямым, что при его бледности напоминал Ли ножевую рану. Поставить Стивенса над поверженным югом — такой ужас был бы вполне возможен. Ли продолжал: — В вашем мире 2013 года — нет, уже, видимо, 2014-го — такая ситуация наверное осуществлена, иначе вы не были бы здесь.

— Так и есть, по правде говоря, — ответил Руди — хотя и не в такой большой степени, как могло бы быть. Негры по-прежнему господствуют над белыми южанами. А поскольку они делали это так долго, они думают, что это теперь их неотъемлемое право. Кровавые кафры господствуют также и в Южной Африке, на моей собственной родине — господствуют над белыми мужчинами, которые построили эту страну буквально из ничего. Есть черные даже в Англии, причем миллионы, и есть черные даже в их парламенте, если вы можете в это поверить.

— Как я могу верить или не верить, в то, что вы говорите? — спросил Ли — Я не был в будущем, чтобы увидеть это собственными глазами, у меня есть только ваши слова.

— Если вы захотите, генерал Ли, я могу принести вам документы и фотографии, которые освещают восстание рабов в Санто-Доминго, как воскресный пикник. Но, генерал, позвольте мне спросить вас. Зачем тогда мне и моим друзьям быть здесь, если бы все это было не так, как я говорю?

— Вы убедили меня, мистер Руди, — признался Ли. Он допил стакан вина и налил себе еще. Несмотря на то, что вино согревало его тело, в его сердце царил холод.

— Тадеуш Стивенс, и президент? Я не думал, что северяне ненавидят нас настолько сильно. Они могли бы с таким же успехом выбрать и Джона Браун, если бы он еще был жив.

— Это так, — сказал Руди. — Вы схватили Джона Браун, не так ли?

— Да. Раньше я гордился тем, что я офицер армии Соединенных Штатов. И я не собирался оставлять службу, но я не мог повести войска против родной Вирджинии.

Он всматривался в Руди, как в карту страны, которую он никогда не видел, но где ему вскоре придется воевать. Что ж, будущее и было как раз такой страной. Ни один человек не имел такой карты; все путешествовали вслепую. Но теперь…

— Мистер Руди, вы сказали, что знаете, конечно, как будет проходить эта война?

— Я знаю, как война проходила, генерал. Мы надеемся изменить это при помощи наших АК-47. Мы уже изменили ее немного: рейд Килпатрика в Вирджинии был гораздо глубже и нанес гораздо больший ущерб, чего теперь удалось избежать благодаря доблести ваших солдат.

— Ваш Конрад де Байс проявил незаурядное мужество при этом, — сказал Ли.

Руди кивнул.

— Я разговаривал с ним. Он был просто в восторге. Там, в наше времени, нет места для кавалерии, там слишком много артиллерии, слишком много бронированных машин.

— Неудивительно, на фоне ваших таких ужасных войн, — сказал Ли. — Я рад слышать, что хоть лошади, по крайней мере, находятся подальше от сражений в вашем времени. Ведь они не могут выбирать, идти ли им в бой, как это делают мужчины.

— Это правда, — сказал Руди.

Ли поразмышлял чуть-чуть, прежде чем снова заговорить.

— Вы сказали, что пока повлияли на ход войны только в малой степени.

— Да.

С лица Руди исчезло выражение непроницаемости игрока в покер. Он изучал Ли так же напряженно, как Ли изучал его, и не пытался скрыть этого. Ли ощутил себя снова в Вест-Пойнте — и не преподавателем, а курсантом. Он понимал, что Руди знает о нем все, что сохранила история, в то время как он знал только то, что Руди решил сообщить о себе, своей организации, и ее целях. Выбирая слова с большой осторожностью, Ли заговорил опять: — Сейчас у вас есть знания о ходе кампании следующего года, но ведь ваши знания в дальнейшем будут уменьшаться по мере наших побед. События будут отличаться от того пути, по которому они развивались бы без вашего вмешательства. Это ведь так, насколько я понимаю?

— Да, генерал Ли. Это очевидно, и вы совершенно правы. Мои друзья и я, надеемся и ожидаем, что Конфедерация Штатов станет мощным оплотом свободы, а положение белого человека по всему миру будет крепче, чем в нашей собственной истории.

— Возможно, — сказал Ли, пожимая плечами. — Положение у нас сейчас довольно непростое. Поэтому надо, чтобы наши генералы, в том числе и я, получили как можно более точную информацию о планах федеральных войск на ближайшее время — тогда мы можем извлечь максимальную пользу из того, что вы знаете.

— Я буду рад предложить вам проект того, что армия Потомака планирует делать, — сказал Руди. — Один из наших людей сделает то же самое для генерала Джонстона в отношении армии Теннесси. Другие фронты не так важны.

— Да, действительно, у Джонстона и у меня — две главные армии на нашем театре военных действий. Я с нетерпением жду ваш проект, мистер Руди. Для меня важны сведения о том, как начнется кампания в этом году. После этого — я прекрасно понимаю — все изменится, и мы должны будем полагаться только на доблесть наших солдат. Армия Северной Вирджинии никогда не подводила меня — уверен, так будет и дальше.

— Вы можете рассчитывать на еще одну вещь сейчас, — сказал Руди. Ли вопросительно посмотрел на него. Тот сказал: — АК-47.

— О, конечно, — сказал Ли. — Я уже начал воспринимать все это, как должное. Мистер Руди, теперь я получил ответы на некоторые из тех вопросов, которые приводили меня в недоумение в течение долгого времени. Спасибо за то, что дали их мне.

— Со всем почтением, генерал.

Руди встал, собираясь уходить. Ли также поднялся. В это время боль в груди нанесла очередной сильный удар. Он пытался преодолеть ее, но получалось плохо. Увидев его исказившееся лицо, Руди сделал шаг по направлению к нему и спросил: — С вами все в порядке, генерал?

— Да, — сказал Ли, хотя ему пришлось приложить изрядные усилия, чтобы продавить слова из горла. Он едва взял себя в руки.

— Да, все в порядке, мистер Руди, благодарю вас. Я давно уже не молодой человек, так что последние несколько лет, время от времени, мое тело напоминает мне об этом.

Он вдруг понял, что Руди должен знать год, а возможно, день и час, в который он должен был умереть. Честно, он не собирался выяснять это; о некоторых вещах лучше быть в неведении. И тут же ему пришло в голову, что если история сражений и народов могла меняться, то и продолжительность жизни какого-нибудь человека могла быть иной. Эта мысль ему понравилась. Он не хотел быть просто цифрой в пыльном тексте, и быть исторически обреченным на неподвижность, как бабочка в коллекции натуралиста.

— Вас беспокоит сердце, генерал? — спросил Руди.

— Что-то там в груди. И врачи знают не больше.

— Врачи в моем времени, гораздо лучше, генерал Ли. Я могу доставить вам лекарства, которые реально помогут вам. Я позабочусь об этом, как только смогу. Мы хотим именно вас видеть командующим в предстоящей кампании.

— Вы слишком добры ко мне, сэр.

Да, получается, что Руди знал, на сколько дней жизни может рассчитывать Ли, и не хотел, чтобы они неожиданно сократились. Ли почувствовал себя увереннее. Он подумал о другом.

— Могу я задать вам еще вопрос, мистер Руди?

— Конечно.

Руди застыл с картинно вежливым вниманием.

— Эти негры, о которых вы упомянули, те, что были избраны в парламент Великобритании, какие вопросы они там решают? И как они были избраны? Другими неграми?

— В основном, да, но, к стыду англичан, некоторые обманутые белые опустились настолько низко, что сами голосовали за них. Что касается того, чем они занимаются. Они, по сути, всегда стремятся к увеличению прав для негров, хотя и так имеют их уже слишком много.

— Если они были избраны, чтобы стоять за свой народ, как можно их упрекать в такой политике?

Грозовые тучи моментально собрались на лице Андриса Руди.

Ли торопливо сказал: — Впрочем, мистер Руди, оставим это. Спасибо еще раз за все. Вы дали мне много пищи для размышлений. И я хочу видеть план того, что будет пытаться делать генерал Мид.

Уйдя от темы негров, Руди снова расслабился.

— Это будет генерал Грант, сэр, — сказал он.

— Вот как? Получается, они сделают его генерал-лейтенантом? Такие слухи вообще-то гуляли.

— Да, где-то через неделю или около того.

— И он двинется на восток, чтобы захватить Вирджинию? Очень интересно…

Ли нахмурился и пристально посмотрел на Руди.

— В тот день, когда вы впервые появились в этом лагере, сэр, вы говорили о генерале Шермане, как о командующем на западе, тогда еще майор Тейлор поправил вас. Вы имели в виду время начала операции, не так ли?

— Я помню это, генерал Ли. Да, я тогда чуть не проговорился.

Он кивнул головой и нырнул к выходу из палатки.

Через пару минут Ли также вышел на улицу. Руди уже ехал обратно в Оранж Корт Хаус. Ли хотел было созвать своих помощников, а затем вдруг задумался — стоит ли, чтобы они знали, что люди из Ривингтона были из другого времени. И решил, что не стоит. Чем меньше ушей услышат такой важный секрет, тем лучше. Он вернулся внутрь и снова уселся за своим рабочим столом. Налил второй бокал ежевичного вина и прикончил его двумя быстрыми глотками. Он редко употреблял такую большую порцию, как два стакана вина — особенно в первой половине дня — но сейчас ему было необходимо успокоить нервы.

Пришельцы из будущего! Скажешь кому, так обсмеют. Теперь же — после слов Андриса Руди — с новыми автоматами в руках уже почти у всей армии, с постоянно растущей горой ящиков с боеприпасами почти уже у каждого полка, плюс с редкими, но все же поставками консервов, которые помогали избежать массового голоданию, это уже казалось реальностью. Заедающий и скрипучий аппарат Конфедерации не мог дать достаточного количество даже простых ружей и продовольствия, не говоря уж о чудесах из Ривингтона.

Ли задумался о генерале Гранте. На западе он проявил уверенный натиск и показал изрядное мастерство. Из того, что сказал Руди — он победит здесь, победит неукротимую армию Северной Вирджинии.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Ли вслух, хотя в палатке никого не было.

— Теперь пройдись, старший сержант, — сказал Престон Келли. — Ну вот, не хуже новых… Нейт Коделл испытывал обувь после ремонта Келли. Он прошел несколько шагов и широко улыбнулся.

— Да, холод больше не лезет между подошвой и верхом. Спасибо, жаль, что ты не можешь сделать такого же для всех остальных. Очень многим из нас не помешал бы ремонт обуви в эти дни. Есть кроме тебя еще сапожники в полку?

— Слышал, что есть еще один у ребят из Аламанса, — ответил Келли. — Хотя не могу поклясться в этом. Солдаты девятой роты по-прежнему держатся особняком все это время. Аламанс лежал к западу от Уэйка, Нэша, Франклина и Грантвилла, из которых набиралась большая часть людей для других девяти рот полка.

— Да, они такие, — сказал Коделл. — Вот здорово, если бы ты служил в нашей роте, Престон. Непобедимые тогда все были бы лучше обуты.

— Так-то так, но тогда моим мальчикам из третьей роты было бы хуже.

Келли сплюнул коричневый сгусток табачного сока на землю.

— У старослужащих всегда больше возможностей, старший сержант, а некоторые бедолаги так и обходятся без всего.

— И это грустно и печально, не правда ли? — сказал Коделл. — Ну, еще раз спасибо, что нашел время для меня.

— Так ремонту было немного — больше ушло гвоздей, чем новой кожи. Ты содержишь свое снаряжение в хорошей форме, не то, что некоторые — доведут до того, что все развалится и несут для починки — а что там уже чинить. Черт, если бы у меня было побольше кожи, сколько обуви можно было бы еще спасти.

Это был одно из самых скромных пожеланий, которые Коделл слышал на протяжении длинной, голодной зимы. Он попрощался с сапожником и направился обратно к месту расположения своей роты. Плац был полон мужчин, наблюдающих за двумя девятками на базах, расположенных друг против друга. Он решил посмотреть на игру. Бита явно была свежевырезана, а мяч, что было видно даже издалека, был недостаточно круглый, но игроков это не смущало. Питчер запустил мяч к отбивающему, который, рассекая воздух битой, промазал. Ловец поймал мяч после первого отскока и бросил его обратно бросающему. Питчер кинул еще раз. В это раз отбивающий попал, запустив мяч высоко, но не далеко.

— Снаряд! — крикнул кто-то. — Ложись!

— Раскрывай зонты, посыпался град, — добавил другой. Игроки так и кружили под опускающимся мячом.

— Лови его, Айверсон! — закричали его товарищи по команде. Все орали, кроме отбивающего, который рванул на первую базу в уверенности, что успеет добраться туда. Но подскользнулся в грязи. Коделл не винил его. На грязном, усыпанном ямами поле, ловить мяч голыми руками было не так легко. Ударил второй отбивающий. После пары отбиваний, мяч, буквально на глазах, пожирнел. Если раньше он был легким, то побывав в грязи он, казалось, стал двенадцатифунтовым ядром из пушки Наполеон. Полетев в сторону игроков, он сшиб одного из них с ног. Наблюдающие за игрой солдаты пришли в неистовство. Отбивающий с отвращением подобрал грязный клубок. Игрок бросил мяч питчеру, затем вытер руки о рваные брюки.

— Это Айверсон Лонгмир из седьмой роты? — спросил Коделл солдата рядом с ним. — Который так и шустрит?

— Он, — ответил рядовой. — Просто демон бейсбола, не правда ли?

На поле уже образовалась куча мала, зрители просто падали со смеху.

Коделл уже насытился бейсболом. Он прошел мимо палатки капитана Льюиса и ротного знамени. Несколько солдат тренировалось с новым оружием у своих хижин. Некоторые уже собрали свои АК-47 и поставили их на место. Увлечение новыми автоматами не прошло за месяц их появления в полку.

— Привет, Мелвин, — сказал Коделл, увидев Молли Бин у своей комнатки. Она набивала патронами магазин.

— Привет, старший сержант, — ответила она. — Что-то мы слишком давно не сталкивались с янки, ты не находишь?

Коделл сделал шаг вперед и завяз в грязи. Благодаря недавнему ремонту обуви, ног он не замочил.

— Я думаю, мы некоторое время отдохнем, если янки не придумают совсем уж чего-нибудь подлого. После марша по грязным дорогам не очень то захочешь воевать.

Или даже женщин, подумал он, вспомнив, с кем разговаривает. Она сказала: — Ты, вероятно, прав. Помню, как-то, возвращаясь с кукурузных полей в Геттисберг, в дождь, не ощущала ничего, кроме утомления и разбитости во всем теле. В конце такого дня хотелось просто упасть замертво.

— Да, мне знакома такая усталость, — согласился Коделл. 47-й полк был частью арьергарда под Мэрилендом, когда армия Северной Вирджинии отступала в своем собственном штате и потеряла много людей, захваченных в плен, потому что они физически не в состоянии были уже идти.

Тут вдруг Молли Бин склонила голову над магазином, зажатым в коленях, как бы резко заинтересовавшись его содержимым.

— А я вас ищу, старший сержант, — сказал кто-то за спиной Коделла. Он повернулся и приподнял шляпу.

— Да, сэр. Чем могу быть полезен, капитан Льюис?

— Пойдемте со мной, — сказал Льюис. Коделл повиновался и пошел, приноравливаясь к шагам капитана. Льюис отошел от Молли Бин без малейшего подозрения. С опущенной головой под полами шляпы, она скрыла от него свое лицо. Коделл улыбнулся; она была специалистом по такой незатейливой маскировке. Через несколько шагов, Льюис продолжил: — Мы должны выжать максимум из этих новых автоматов.

— Конечно, сэр.

— Я вот думаю, нам следует сделать пореже наши огневые точки, — сказал Льюис. — С помощью этих винтовок, нам уже не нужно стоять плечом к плечу, чтобы увеличить плотность огня. Чем шире мы растянемся, тем больший участок фронта мы сможем покрыть, и тем меньше будет возможности сосредоточения такого мощного огня нескольких человек на одном и том же противнике.

— Звучит хорошо, сэр, — сказал Коделл сразу. — Мы были в настолько плотном строю под Геттисбергом, что удивительно, как всех нас не перестреляли. Чем больше пространства для пуль между нами, тем лучше.

— Пространство для пуль, — повторил Льюис задумчиво, — Мне это нравится. У вас образный язык, старший сержант.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Коделл, думая, что это и не удивительно, если учитывать, сколько слов он написал на доске, будучи учителем. Как и во всем остальном, главное — практика.

Льюис продолжил: — То, что вы сказали — очень важно. Если мы заранее перестроим наши позиции таким образом, то высвобожденные силы могут прикрывать фланги и пополнять потери в необходимых местах. Когда мы в следующий раз выйдем на учения в поле, нам надо отработать такие маневры. Строевые учения с более широким расположением линий представляются мне необходимыми.

— Я позабочусь об этом, сэр, — сказал Коделл. Джордж Льюис не был учителем. До войны, он пробовал себя в политике, но два года в армии научили его уважать строевые учения и тренировки.

— Хорошо, — сказал тот, — Передайте это всем сержантам и капралам. В бою мы будем часто применять маневрирование отрядов, поэтому они должны уметь расставлять людей через соответствующие интервалы.

— Я позабочусь об этом, — снова сказал Коделл.

— Я уверен в вас. Действуйте, старший сержант.

Льюис, прихрамывая, пошел дальше. Поражала способность этого человека, имеющего довольно широкий кругозор, всецело сосредоточиться на одном важном деле.

Только вот Нейт Коделл не разделял такой увлеченности капитана. Он стоял, почесывая подбородок в течение нескольких секунд, раздумывая, пойти ли ему сразу в свою хижину, чтобы поделиться с коллегами соображениями капитана. Наконец, он решил не делать этого. Он встретится с ними за ужином и расскажет им все. А завтра утром он найдет время и для капралов Месси и Льюиса. Последний, кстати, никакого отношения к родственникам капитана Льюиса не имел.

Размышляя таким образом, он пять минут спустя вдруг случайно столкнулся с Отисом Месси.

— Мне кажется, в этом есть смысл, старший сержант, — сказал тот, когда Коделл передал ему слова капитана Льюиса. — Я помню, как эти чертовы янки буквально расстреливали нас.

— Вот потому мы и собираемся заняться отработкой таких маневров, — сказал терпеливо Коделл.

Месси перегонял жвачку из одной щеки в другую, что делало его похожим на овцу.

— Да, согласен.

Он всегда был хорошим солдатом; за что и получил повышение по службе. Он соображал медленнее, чем следовало капралу, но он старался, так как стал ответственным за весь свой отряд, а не только за себя.

Коделл пошел к своей хижине. Он уже почти собирался войти, когда увидел чернокожего в серой форме Конфедерации с АК-47 за спиной.

— Как дела, Джорджи? — спросил он. Джордж Баллентайн обернулся и посмотрел, кто его окликает.

— У меня все в порядке, старший сержант, сэр, — ответил он. — А как у вас?

— И у меня все хорошо, — ответил Коделл. — Что, у ребят из восьмой роты теперь есть еще один новый автомат, не так ли?

— Да, мне дали. Я сейчас — в составе «Северокаролинских Тигров», — сказал Баллентайн. — Так что, при реквизиции продовольствия или еще чего, я смогу отстреливаться от янки.

— Теперь у тебя есть такая винтовка, о которой твой хозяин и не мечтал. У него тоже была бы такая, если бы он не сбежал от нас, — сказал Коделл. Баллентайн пришел в полк, как слуга Эддисона Холланда из восьмой роты. Холланд дезертировал полгода назад. Баллентайн остался в роте Тигры Северной Каролины в качестве повара, портного, и вообще мастера на все руки. Коделл поражался этому.

— Почему ты также не ушел, Джорджи? Мы не поймали твоего хозяина до сих пор. Уверен, что не поймали бы и тебя.

Что-то изменилось в лице чернокожего; казалось, он запер все свои мысли внутри. Хотя у него самого и не было рабов, Коделл видел такие взгляды у чужих негров много раз.

— Для меня в побеге нет необходимости, — сказал Баллентайн. Коделл подумал, что на этом разговор и закончится; негр сказал то, что должен был сказать белому человеку. Но Баллентайн решил уточнить: — Я сейчас свободный человек. Солдаты относятся ко мне, как к своему. Я никому не принадлежу… Как вы сказали, я даже получил это чудесное оружие. И что, будет лучше, если я убегу?

Уйти на север — была невысказанная мысль Коделла. Это понимал и Джордж Баллентайн. Но это было очень рискованно. Если бы пикет Конфедерации заметил, как он пытается пересечь Рапидан, он был бы мертв. Было и другое, что поразило Коделла — ответ Баллентайна напомнил ему суждения Молли Бин. В окружающем мире для них не было никаких перспектив; а в армии они нашли занятие, которое подошло им, и людей, которым они были небезразличны.

— Восьмой роте повезло, что у них есть ты, Джорджи, — сказал Коделл. — Они не едят плохо приготовленную пищу.

Темное лицо Баллентайна расплылось в улыбке.

— Ха! Это точно, старший сержант, сэр. У некоторых из них даже вода подгорела бы при попытке ее приготовить. Я сейчас иду за курами, хочу потушить их.

— Куры?

Коделл и раньше слегка завидовал Северокаролинским Тиграм, теперь же зависть просто плескалась в его зеленых глазах.

— Где ты добыл кур, Джорджи?

— Не задавайте вопросов — не получите в ответ лжи, — самодовольно сказал черный человек. Он направился обратно к своей роте, явно гордясь своим талантом добытчика.

С дороги к югу от Оранж Корт Хаус в полковой лагерь подскакала лошадь со всадником. Это был Бенни Ланг. Он остановил животное прямо перед Коделлом. Его худое лицо было искажено яростью. Он ткнул указательным пальцем в направлении уходящего Джорджа Баллентайна.

— Эй, старший сержант! Какого дьявола, этот чертов кафр расхаживает с АК-47? Отвечайте, черт вас побери!

— Он не из моей роты, поэтому я не могу сказать вам точно, мистер Ланг, — сказал Коделл, как бы признавая человека из Ривингтон за офицера.

— Из какой он чертовой роты? — требовал Ланг.

— Из восьмой, сэр, — сказал Коделл. Он объяснил, как оказалось, что Баллентайн там появился, и как он остался в роте после дезертирства Холланда. — Я уверен, что все в порядке, сэр.

— В задницу свиньи такой порядок. Научите кафров-негров обращаться с оружием, а затем они повернут его против вас. Восьмая рота, вы сказали? Кто там капитан?

— Ротный капитан Митчелл, сэр. Капитан Сидни Митчелл.

— Я сейчас пообщаюсь с эти долбанным капитаном Сидни Митчеллом, старший сержант. А после того, клянусь Богом, мы посмотрим, позволит ли он еще неграм прикоснуться к оружию!

Он жестко натянул поводья, разворачивая лошадь, и ударил пятками по бокам. Животное издало сердитое ржание и перешло в галоп. Задница Ланга взлетала над седлом на каждом шагу, демонстрируя неопытность всадника. Но он вцепился в сиденье с мрачной решимостью.

Руфус Дэниел вышел из хижины. Вместе с Коделлом, он наблюдал за яростной скачкой Бенни Ланга.

— Я забираю свои слова назад, Нейт, — сказал Дэниел. — Все таки я не взял бы его надзирателем, он настолько ненавидит негров, что в результате на ферме бы никого не осталось. Бедный Джорджи Баллентайн. Его-то я не отказался бы иметь рядом с собой, как и половина белых мужиков в нашей роте.

— Я тоже. — Коделл снял шляпу и почесал голову. — Ланг ненавидит негров, как если бы они сделали что-то плохое ему лично, а не вообще, ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Думаю, да, — сказал Дэниел.

Конечно, белый человек на юге, смотрит сверху вниз на чернокожих. Но они уже давно жили и работали бок о бок. Они встречались и имели дела друг с другом каждый день. Коделл подумал, что нет лучше способа разжечь восстание рабов, чем свирепость, проявляемая Бенни Лангом.

— Надеюсь, капитан Митчелл поставит его на место, — сказал Коделл. Он не ощущал внутри себя такую уж великую любовь к неграм, но Джордж Баллентайн был частицей боевого пути полка, в отличии от Бенни Ланга.

— Не думаю, что капитан сделает это, — мрачно сказал Дэниел. — Ведь тот из Ривингтона, откуда они поставляют автоматы и боеприпасы. Было бы глупостью раздражать их. На их фоне, бедный Джорджи — мелкая рыбешка.

Коделл вздохнул.

— Боюсь, ты прав, Руфус.

Смех и крики злости, смешанной с яростным кашлем, раздались позади него. Он обернулся. Когда он увидел хижину — с дымом, выходящим из двери и окон, его первой мыслью было, что она загорелась. Потом он заметил, кусок доски, перекрывающий верхнюю часть трубы. Это был не пожар, это была чья-то злая шутка. В подтверждение этого, шутник стоявший в нескольких футах от него, смеялся так, что чуть не падал. Это было его ошибкой. Трое мужчин выскочили с явным намерением накостылять ему. Смех быстро сменился криками боли.

— Вот чертов дурак, — сказал Руфус Дэниел.

— Да. Но лучше их разнять.

Коделл повысил голос до крика: — Эй, вы там, достаточно! Отпустите его!

Он и Дэниел подбежали к драчунам.

— Отпустите его, я вам сказал!

Трое отпрянули от избиваемого. Тот едва держался на ногах и был буквально весь ободран. Руфус Дэниел положил руки на бедра и презрительно смотрел на побитого рядового.

— Ну, Гидеон, по-моему ты получил то, что заслужил.

Гидеон Басс осторожно потрогал себя под правым глазом. Там уже разлился пурпур, который перерастет в прекрасный синяк завтра. Но улыбка быстро вернулась на его лицо. Ему было всего лишь девятнадцать лет — в этом возрасте человек часто готов пострадать за свое искусство.

— Да тут пустяки, сержант, — сказал он. Коделл переключил внимание на трех мужчин, которые стояли и курили. Один из них только что откинул доску от дымохода, и потихоньку собирался смыться за хижину. Кашель Коделла заставил горе-беглеца застыть на месте.

— Хорошая попытка, Джон, — сказал он. — Теперь возвращайся.

Демонстрируя беспечность, Джон Флойд вернулся к Дэвиду Леонарду и Эмилю Паллену. Коделл посмотрел на всех троих.

— Вы не должны бить своих товарищей.

— Да вы видели, что он сделал, старший сержант, — запротестовал Флойд. Его речь характеризовалась протяжными звуками; он и Леонард были из округа Дэвидсон, далеко к западу от дома Коделла.

— Я видел, — сказал Коделл. — Вы должны были просто схватить его, и предоставить сержанту Дэниелу и мне иметь с ним дело. Уверяю вас, мы бы нашли, чем ему заняться. — Он повернулся к Дэниелу. — Ну и что мы будем делать с ними сейчас?

— Не знаю как ты, Нейт, но я считаю, не стоит из-за этих придурков беспокоить капитана, — сказал Дэниел. — Эти троим достаточно того, что они надышались дымом.

— Что ж, пусть будет так, — сказал Коделл после паузы, чтобы дать понять, что он соглашается только по доброте своей души. Затем добавил: — На этом все. Еще один подобный случай, и вы все пожалеете. Понятно?

— Да, старший сержант, — с искренней благодарностью ответили нарушители порядка.

— Почему бы тебе не исчезнуть на некоторое время, Гидеон? — продолжил Руфус. — Куда-нибудь подальше, я имею в виду, и оставаться там до ужина.

Басс зашагал прочь. Когда он завернул за угол, Коделл услышал его хохот. Он закатил глаза.

— Ну вот что с ним делать?

— Надеюсь, никто не сломает этому дураку его шею до начала сражений. Наверное, надо поселить его где-нибудь в стороне от всех, — сказал Дэниел. — Надеюсь Демпси не узнает об этом, в противном случае кто знает, чем все может закончиться в один прекрасный день.

— Один прекрасный день уже близок, — сказал Коделл; Демпси Эйр просто обожал злые проделки. — Другое дело, Демпси слишком умен, чтобы стоять и ждать нас после этого. Он может обнаружиться через час, глядя невинным взглядом, и мы никогда не сможем ничего доказать.

Руфус Дэниел усмехнулся.

— Этот мерзавец попадется в любом случае.

Его слова прозвучали так, будто он с нетерпением ждал этого.

Воскресным утром Коделл присутствовал на богослужении в полку. Капеллан Вильям Лейси был пресвитерианином, в то время как большинство людей, пришедших на службу — и Коделл в том числе — были баптистами, но он имел репутацию хорошего и благочестивого человека, не делавшего упор на различиях в вере.

— Давайте склоним головы в молитве, — сказал он. — Пусть Бог вспомнит нашу любимую Конфедерацию и сохранит ее в безопасности. Пусть он подымет руку и поразит угнетателей, и пусть наши истинные патриоты выдержат свои испытания с храбростью.

— Аминь, — сказал Коделл. И добавил свою собственную, безмолвную молитву за генерала Ли.

Лейси проповедовал дальше: — Я возьму в качестве моего текста сегодня «Послание к Римлянам»: Мы знаем, что все содействует ко благу любящим Бога. Мы видим, что показали события последних нескольких недель. Когда наша армия не добилась успеха в Геттисберге, многие, возможно, утеряли веру, что наше дело победит. Но Бог предал в наши руки эти прекрасные новые автоматы с которыми мы возобновим борьбу, и через них в наших руках Он избавит нас от янки, которые стремятся подчинить нас.

— Лучше расскажите это им, святой отец! — выкрикнул солдат.

Лейси ходил взад и вперед, распалившись от своей проповеди. Это был высокий худой человек с аккуратной бородой и бритой верхней губой. Он был одет в черную рясу почти до колен, с зелеными оливковыми ветвями, вышитыми на каждом рукаве.

— В мирное время, появление новой винтовки вряд ли может быть принято, как знак Божьей любви, — говорил он. — Но здесь и сейчас, когда мы боремся за свободу, которая является более ценным даром, чем сама жизнь, можем ли мы рассматривать появление этих АК-47, иначе, как божественное провидение?

— Несомненно! — воскликнул один из солдат. Другой кричал: — Возьмем автоматы и загоним янки в ад!

Капеллан продолжал в том же духе в течение еще нескольких минут, а затем пригласил солдат, которые помогли ему раздать листки с песнопениями из книги для остальных. Их не хватило на всех, но почти все солдаты и так знали тексты наизусть.

— Мы начнем сегодня со страницы сорок седьмой псалтыря, — сказал Лейси. — Я хочу, чтобы вы вложили свои сердца в него сегодня, чтобы доставить радость Господу!

Голос Коделла слился вместе с остальными. Мужчины пели с энтузиазмом; хорошие и не очень голоса перемешались. Когда последние ноты гимна замерли, Коделл огляделся в замешательстве. Чего-то не хватало, но он не мог понять, чего. Лейси вел себя как обычно.

— Теперь «О благодать», страница пятьдесят один.

«О благодать» петь было сложнее, чем предыдущий псалом, здесь требовалось немного больше силы голоса. Может быть, именно поэтому, в середине гимна, Коделл понял, что беспокоило его прежде. Его собственное пение прервалось, когда он снова огляделся, на этот раз выискивая кого-то определенного. Но так и не увидел его. Гимн заканчивался. Где-то в отдалении, в другом полку — вероятно, в 26-м Северокаролинском, чей лагерь был поблизости от 47-го, пели «Старый строгий крест». Коделл обратился к ближайшему рядовому.

— Где Джорджи Баллентайн?

— А? Негр? Разве он не здесь?

— Нет, его здесь нету.

Коделл на время замолчал, когда полк затянул очередной псалом. И огляделся еще раз. Нет, Баллентайна здесь точно не было. Его уши отчетливо воспринимали отсутствие гладкого баритона чернокожего, составлявшего стержень пения полка из недели в неделю, потому что он никогда ранее не пропускал службу. Коделл заметил капрала из Северокаролинских Тигров рядом. Когда гимн закончился, он поймал его взгляд.

— Где Джорджи, Генри? Он не болен?

Генри Джонсон покачал головой и сделал кислое лицо.

— Нет, он не болен. Он убежал позавчера.

— Убежал? Джорджи? — Коделл уставился на него. — Не могу поверить. — Он запнулся и поразмышлял. — Нет, постой-ка, скажи вот что. У него отобрали винтовку?

— Ты уже слышал что-то об этом, не так ли? — спросил Джонсон. — Капитан Митчелл не хотел, но Бенни Ланг настолько разъярился, ты просто не поверишь. Сказал, что пойдет к полковнику Фариболту, затем к генералу Киркланду, затем к генералу Хету, и вплоть до Джеффа Дэвиса, пока не добьется своего, а может обратиться и к Святому Духу, если президент Джефф не пойдет ему навстречу. Джорджи пришлось тяжело, но он ничего не мог поделать. И никто не смог ничего поделать. Потом, казалось, он смирился. Но его не оказалось на вчерашней утренней перекличке, так что, должно быть, он просто притворялся. Ты же знаешь, как негры могут это делать.

Когда капеллан Лейси перешел к пятьдесят шестой странице, «Ближе, Господь, к Тебе», Коделл пел уже на автомате и думал о том, что сказал Джонсон. Конечно, черные накопили большой опыт по скрытию свои мыслей от белых. Они и должны были так делать, если хотели держаться подальше от неприятностей. Но Джордж Баллентайн был как дома, в восьмой роте. Коделл покачал головой. Радость от процесса богослужения покинула его. Когда «Ближе, Господь, к Тебе» закончилась, Генри Джонсон сказал: — Знаешь ли, я надеюсь, что старина Джорджи направился через Рапидан, к янки, и мне плевать, если меня услышат и осудят. Даже у негра, даже у него есть своя гордость.

— Да, — сказал Коделл. Вместо того, чтобы ждать следующего гимна, он отошел в сторону. Джонсон попал в точку. Не давать Джорджу Баллентайну автомат — это одно дело. Но дать, а затем отнять — это неправильно. Он также выразил мысленную надежду, что Баллентайн попадет за Рапидан, на свободу.

Но удача не способствовала побегу рабу, как и в случае с его АК-47. Три дня спустя, в конце дня, прибыл фургон, чавкая по грязной дороге от Оранж Корт Хаус. Никакой доставки в это время не планировалось.

— У тебя груз этих сушеных обедов для нас? — с надеждой спросил Коделл, когда извозчик подъехал.

— Нет, просто дохлый негр — пикет застрелил его на Рапидане. Он пробирался к реке. Сказали, что он, скорее всего, из вашего полка. — Извозчик выпрыгнул и опустил задний борт фургона. — Глянь-ка, ваш ли это?

Коделл поспешил заглянуть. Джордж Баллентайн, ничем не прикрытый, лежал мертвым на досках. Нижняя часть серой туники была пропитана кровью; он был убит выстрелом в живот — жестокая, тяжелая смерть. Коделл прищелкнул языком между зубами.

— Да, это Джорджи.

— Ты заберешь его?

— Вези его в восьмую роту. Это их солдат. — Коделл указал дорогу. — Они организуют ему подобающие похороны.

— Какого черта? Это же просто чертов беглец.

— Просто сделай это, — отрезал Коделл. Как бы случайно, он поправил рукав, чтобы привлечь внимание к своим нашивкам.

Извозчик сплюнул, но повиновался.

Предположение Коделла оказалось верным. «Северокаролинские Тигры» даже зашли так далеко, чтобы попросить капеллана Лейси участвовать в похоронах, и он согласился. Тем самым Коделлу стало ясно, что и капеллан думал о причине побега негра. Движимый чувством вины, Коделл тоже пошел на похороны. Если бы он не рассказал Лангу о Баллентайне и о том, откуда он, чернокожий мог бы остаться живым.

Лейси выбрал стих из Псалма 19: «Суждения Господни истинны и праведны.» Коделл задумался об этом. Он не видел никаких признаков Божьего гнева в смерти Баллентайна, причиной был гнев Бенни Ланга. А это были разные вещи. Он думал поговорить об этом с капелланом, но в итоге вместо этого выбрал для разговора Молли Бин. Ему хотелось задушевной беседы, а не чинного разговора с официальным представителем полка, коим являлся Уильям Лейси. Место Молли в полку было еще менее законным, чем у негра.

— Сейчас уже ничего сделать нельзя, — произнесла она очевидную истину.

— Я знаю. Это так, — сказал он. — Но это было несправедливо.

— Жизнь вообще не является справедливой, Нейт, — ответила она. — Если бы ты был женщиной, ты бы знал это. Когда поработаешь в борделе, будь уверен, познакомишься с таким дерьмом…

Ее лицо омрачилось, как будто в памяти ворохнулось уже позабытое. Кончик рта дернулся вверх в кривой улыбке.

— Черт возьми, старший сержант Коделл, сэр, если бы ты был хотя бы рядовым, ты бы тогда кое-что понял.

— Может быть, — сказал он, пораженный ее гримасой. Но так как Молли не умела долго оставаться мрачной, он тоже, правда с трудом, изобразил улыбку.

— Я иногда даже думаю, что понял бы кое-что, если бы был негром. Как Джорджи.

— Негры совсем не такие же, как белые люди. Они просто идут себе по жизни, не волнуясь ни о чем, кроме как добраться до своего тюфяка.

— Конечно, люди так и утверждают. Я и сам говорил это много раз. Но если это правда, то почему Джорджи бежал только сейчас, когда они забрали у него автомат?

Слова капрала Джонсона всплыли в голове Коделла: даже у негра есть своя гордость.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Нейт, но Джорджи — он не был, как ваши обычные негры, — сказал Молли. — Он был как мы все — ну, ты понимаешь меня?

— Да, — сказал Коделл. — Я чувствовал то же самое в нем. Вот почему это задело меня так сильно.

Баллентайн казался Коделлу просто нормальным человеком, а не каким-то негром, потому что он хорошо узнал его за это время. Таким же образом и Молли казалась ему близким человеком, а не шлюхой. Что-то необычное отложилось у него в голове, и он продолжил задумчивым тоном: — Может быть, есть много других негров, в которых те, кто их знает, видят нормальных людей.

— Может быть. — Но в голосе Молли прозвучали сомнения. — Некоторые из них, тем не менее, предадут Юг, не задумываясь, и это правда. Они не хотят ничего, лишь бы вокруг них не было неприятностей.

— Это правда в большой степени. Но ты знаешь, что еще?

Коделл дождался, чтобы она покачала головой, а потом сказал: — Если бы Билли Беддингфилд был черным, я бы продал его на юг, не раздумывая.

Она хихикнула.

— И то, что Бенни Ланг намял ему бока — это еще один повод для него, чтобы намылиться на юг, в Джорджию.

— Я не подумал об этом. Это не такой уж убедительный довод для путешествия в Джорджию, но он есть. И вообще, всё говорит нам о том, что нельзя судить о каком-то человеке однозначно: что он плохой или что он хороший.

— Ты прав. Кроме того, он дал нам автоматы, чтобы сражаться с янки.

— Да уж. При этом на что-то рассчитывая, я полагаю.

После этого Коделл отбросил все мысли о Бенни Ланге и всем остальном, с ним связанном.

Молли стрельнула в него уголком глаза.

— Ты приперся, чтобы поговорить, Нейт, или же у тебя есть еще что-нибудь на уме?

— Я думал только об одном, с тех пор, как я здесь.

Роберт Ли снял очки, которые он использовал для чтения, и опустил их в нагрудный карман.

— Так значит, генерал-лейтенант Грант собрался идти через Дикие Земли? Я, признаться, ожидал, что он попытается повторить прорыв Макклеллана через реку Джеймс к Ричмонду. Это кратчайший путь к столице, учитывая безусловный контроль федералов на море.

— Он пошлет армию Потомака через Дикие Земли, генерал, в начале мая, как я и написал там, — утвердительно сказал Андрис Руди. — Его целью является не столько Ричмонд, сколько ваша армия. Если Ричмонд падет, в то время как армия Северной Вирджинии останется целой, Конфедерация может остаться в живых. Но если ваша армия будет разбита, Ричмонд следом падет быстро.

Ли, размышляя об этом, согласно кивнул.

— Это разумная стратегия, и согласуется с тем, каким образом Грант воевал на западе. Очень хорошо, я разверну свои силы и буду ждать, когда он придет.

— Нет-нет, так нельзя, генерал Ли, — прозвучал встревоженно голос Руди. Ли уставился на него с нахлынувшим резким удивлением. — Если он узнает, что вы передислоцировались и устроили засаду на него, он может выбрать другой путь для нападения — через Фредериксбург вместо этого, или через Джеймс, или любым другим способом, каким он пожелает. То, что я знаю остается верным, если и все остальное будет по-прежнему.

— Понимаю, — медленно сказал Ли. Через нескольких секунд он уже смеялся над собой. — Я всегда представлял себе, что ничто не дает такого преимущества, чем точное знание того, что противник будет делать дальше. Теперь же я, обладая такими знаниями, не могу в полной мере воспользоваться ими, опасаясь, что он сделает что-то по-другому из-за того, что я, в соответствии с этими знаниями, подготовил ему. Да, сама мысль о том, что любое действие может вызвать изменения, дается тяжело для меня.

— Это дается трудно почти для всех, — заверил его, Руди.

Ли постучал указательным пальцем по бумагам, которые дал ему Руди.

— Судя по этому, корпус генерала Лонгстрита вернется ко мне из Теннесси до начала кампании. Я рад такому повороту, ибо в противном случае я должен был бы хитрым образом обратиться с просьбой к нему, чтобы не прервать цепь событий будущего. Тем не менее, без него, армия Потомака имела бы подавляющее преимущество.

— Могу ли я предложить вам, генерал, чтобы, когда он подойдет в следующем месяце, вы бы разместили его поблизости от Джексон Шоп или Оранж Спрингс, а не дальше на запад к Гордонсвиллю? — сказал Руди. — В той истории, когда сражение разгорелось, войска Лонгстрита подошли слишком поздно, потому что они были далеко.

— Не заставит ли это генерала Гранта изменить свои планы в ответ? — спросил Ли.

— Риск, я думаю, невелик. Сейчас, Грант не рассматривает Дикие Земли, как место для боя, а только как место, через которое следует пройти, как можно быстрее, чтобы он мог сражаться на открытой местности. Он заинтересован, чтобы вы выбрали для битвы любое место с этой стороны от Ричмонда.

— Это факт? — Ли произнес эту фразу в качестве вежливого заполнителя в разговоре, но Руди все же кивнул. Улыбаясь улыбкой охотника, Ли сказал: — Думаю, мы не станем держать его долго в напряжении, особенно в этом месте, сэр.

— АК-47 также должны стать неприятным сюрпризом для него, — сказал Руди.

Не представляю теперь, как бы я обошелся без них, — сказал Ли. — Где еще может найтись лучшее место для нас, южан? В лесу и подлеске превосходство северян в артиллерии сойдет на нет — там мало где удобно развернуться и выбрать хорошие цели. И мои солдаты — в большинстве своем фермеры — лучше ориентируются в лесу, чем янки. Да, мистер Руди, если генерал Грант хочет, чтобы бой был там, я буду счастлив дать его.

— Я знаю это, — сказал Руди.

— Еще бы вы не знали. — Ли перевел взгляд на стопку листов с такими занимательными сведениями. — Прошу меня извинить, сэр. Полагаю, мне необходимо изучить это дальше.

— Конечно. — Руди поднялся к выходу. И тогда вдруг сказал: — О, я чуть не забыл. — И полез в карман брюк. Он вручил Ли бутылочку с маленькими белыми таблетками.

— Если у вас заболит сердце, положите одну или две под язык до полного растворения. Они должны помочь. Правда, при этом может слегка закружиться голова, но это не надолго.

— Благодарю вас, сэр, вы очень добры, спасибо, что не забыли об этом.

Ли надел очки, чтобы прочитать надпись на баночной этикетке.

— Нитроглицерин… Хм… Это звучит совсем не по-медицински, как вы считаете?

— Э-э-да.

Ошарашенное лицо Руди снова стало невозмутимым, когда он сказал: — Это, среди всего прочего, полезно и в стимулировании сердца. А теперь, генерал, разрешите мне идти.

И он вынырнул из палатки.

Ли засунул пузырек в карман и моментально забыл о нем, когда возобновил изучение информации, предоставленной ему Андрисом Руди. Здесь, больше чем на месяц вперед, был расписан путь, по которому каждая часть федеральных войск будет пересекать Рапидан и двигаться по дороге на юг. И не имея подобных сведений, он за год до того разгромил янки в Чанселорсвилле, на восточной окраине пустыни. А уж с их помощью…

— Если я не смогу разбить генерала Гранта с теми знаниями, что есть в этих записках, — сказал он в пустоту, — то грош мне цена.

Через несколько минут Перри принес ужин, поставил его на стол перед ним и поспешил прочь. Ли даже не заметил, как чернокожий вошел и вышел; еда долгое время оставалась нетронутой. Глаза Ли скользили по документам Руди и по картам, разложенным на койке рядом с ним, но в его уме не отражались названия и абрисы дорог и деревень. Его ум воображал себе картину идущих людей, оружейные залпы — все в соответствии с закономерностями грядущего столкновения…

Ли соскользнул со своего скакуна по кличке Странник. Травянисто-земляной запах лошади смешивался с ароматом уже цветущего кизилового дерева. Весна долго ждала, но, наконец, набрала полную силу. Сержант Винн вышел из хижины, где находился наблюдательно-сигнальный пункт Конфедерации на горе Кларк.

— Доброго вам утра, сержант, вежливо сказал Ли.

— Доброе утро, сэр, — привычно ответил Винн. Ли был частым гостем здесь, чтобы лично наблюдать за федералами по всему Рапидану. Глаза молодого сержанта распахнулись шире.

— Э-э, сэры, — поправился он быстро.

Ли улыбнулся.

— Да, сержант, сегодня со мной чуть-чуть побольше людей.

Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть шутку насчет количества прибывших. Мало того, что здесь были молодые офицеры штаба, но также все три командира корпусов армии Северной Вирджинии и командующие дивизиями.

— Я пригласил их, чтобы они ознакомились с обстановкой здесь, с горы.

— По западным меркам, это не такая уж и гора, — сказал Джеймс Лонгстрит. — Как высоко мы находимся, не подскажете?

— Точно не знаю, — признался Ли. — Сержант Винн?

— Около одиннадцати сотен футов, сэр, — сказал Винн.

Мясистые щеки Лонгстрита дернулись.

— Одиннадцать сотен футов? В Теннесси или в Северной Каролине — моих родных местах — это не считается горой. Там это называют холм. В Скалистых горах, такой и вовсе не заметишь…

— Для наших целей, тем не менее, достаточно, — сказал Ли. — Находясь здесь, мы видим внизу, под нами, не менее двадцати округов, как на карте. Сержант Винн, могу я попросить вашу подзорную трубу?

Винн передал ему длинную медную трубу. Он поднес ее к правому глазу и посмотрел на север, на Рапидан. Зимний лагерь пятого корпуса федерального генерала Уоррена, с центром в Калпепер Корт Хаус, как будто прыгнул к нему. Из труб струился дым; яркие флаги подразделений представлялись стройными рядами весенних цветов. Грант также держал свою штаб-квартиру в Калпепер Корт Хаус. Парой миль дальше на восток, у Стивенбурга, расположился второй корпус Уинфилда Скотта Хэнкока; лагерь шестого корпуса Седжвика был сразу за ним, за Бренди Стейшн. Ли вдруг вспомнил о Руни, вернувшемся, наконец, на службу Конфедерации. Дальше на северо-восток, за Раппахэннок Стейшн и Билтоном, была стоянка Амвросия Бернсайда, временно командующего девятым корпусом армии Потомака. Большую часть этого корпуса, как слышал Ли, составляли чернокожие. Он опустил подзорную трубу.

— Все пока кажется спокойным в федеральных лагерях. Вскоре, однако, эти войска придут в движение. — Он показал на восток, в сторону чуть зеленеющих просторов. — Они пойдут через броды там, восточнее Германна и Эли.

— Вы говорите об этом уж очень уверенно, — сказал Лонгстрит. Из всех генералов, он, обычно, был главным оппонентом Ли, имеющим всегда свои собственные суждения.

— Я бы предположил это в любом случае, но у меня также есть заслуживающие доверия сведения по этому вопросу от ривингтонцев.

Ли остановился на этом. Если бы он начал объяснять, что Андрис Руди и его коллеги пришли из будущего и, таким образом, знали планы Гранта наперед, большинство из собравшихся офицеров могли бы подумать, что он сумасшедший. Любое другое объяснение казалось еще более невероятным.

— Ах, эти люди из Ривингтона, — сказал Лонгстрит. — Если их сведения так же хороши, как и их оружие, то они заслуживают внимания. Я хотел бы, генерал Ли, в удобное для вас время, сесть и поговорить с вами о них. Если бы мой корпус не зимовал в Теннесси, я бы сделал это давно.

— Конечно, генерал, — сказал Ли.

— Я тоже хочу принять участие в этом разговоре, — сказал Хилл. Его бледное, суровое лицо выглядело совсем исхудавшим. Весь прошлый год он часто болел, и Ли беспокоился за него. Тот продолжил: — Я хотел бы поговорить о том, как они относятся к нашим неграм, сэр. Они проявляют больше заботы о животных, на которых ездят. Это неправильно.

Командир третьего корпуса был насквозь южным человеком, но еще с меньшим одобрением относился к рабству, чем сам Ли.

— Я слышал об этом и раньше, генерал Хилл, но не решался упрекать их за то, что можно было бы назвать относительно небольшой неприятностью в их поведении, тогда как помощь, которую они оказали нам, так велика, — осторожно сказал Ли. — Может быть, я заблуждаюсь. Если позволит время, мы обсудим этот вопрос.

— Можно мне подзорную трубу, сэр? — сказал Генри Хет. Ли передал ее ему. Тот развернулся к Диким Землям. Изучив местность в трубу, он заметил: — Просто мечта для партизан.

— Точно, Генри, — сказал Ли, довольный, что командир дивизии увидел то же самое, что и он. — Наихудшее положение для врага, и самое лучшее для нас.

Огонь зажегся в обычно холодных серо-голубых глазах Хета. Он потрогал пучок светло-каштановых волос, который расположился в виде бородки прямо под его нижней губой.

— Если мы хорошенько потрепем их там, они могут драпануть назад к Рапидану и оставить нас в покое на некоторое время.

Лонгстрит покачал головой.

— Я знаю Сэма Гранта. Он никогда не отступит. Он попрет на нас всей армией Потомака.

— Посмотрим, что будет, — сказал Ли. — Если верить людям из Ривингтона, враг начнет свое наступление в среду, четвертого мая.

— Через четыре дня, — пробормотал себе под нос Ричард Юэлл. — Мои люди будут готовы.

— И мои, — сказал Хилл. Лонгстрит просто кивнул.

— Уверен, мы достойно выдержим это испытание, — сказал Ли. Он опять увидел предстоящую битву мысленным взором. Так реальны, так убедительны были образы, которые он представлял себе, что его сердце заколотилось, как если бы он был действительно в бою. А затем вновь пришла боль, которая сжала его грудь, как тиски. Он стиснул зубы и делал все возможное, чтобы не замечать ее. Потом он вспомнил о лекарстве, что дал ему Андрис Руди. Он достал стеклянную бутылочку из кармана и повозился с крышкой, прежде чем смог ее открыть; он не привык к пробкам с винтовой резьбой. Достал пучок ваты, вытряхнул одну из маленьких таблеток, и сунул ее под язык, как объяснял ему Руди.

Таблетки не имели особого вкуса. Это само по себе отличало их от подавляющего большинства знакомых ему лекарств, бывших обычно либо сладкими, либо довольно мерзкими на вкус. Он надел очки на мгновение, чтобы снова прочитать название на бутылке — нитроглицерин. Руди предупредил его, что прием лекарства может привести к головокружению. И, конечно, кровь зашумела в висках. Тем не менее, после нескольких бокалов красного вина, бывало и хуже.

В груди потеплело. Хватка тисков ослабилась. Он сделал глубокий вдох. Легкие сразу наполнились воздухом. Он почувствовал, как будто дюжина лет вдруг упала с его плеч.

И снова посмотрел на пузырек с таблетками. По-своему, это было так же поразительно, как и автоматы, которые Руди дал его армии. Да, будущее было полно чудес. Он вернул бутылочку в карман.

— Еще четыре дня, — сказал он.

Барабаны били снова и снова, и не только в 47-м северокаролинском полку, но и во всех зимних квартирах третьего корпуса. Гулкий, монотонный звук предупреждал о предстоящей вскоре битве.

Нейт Коделл услышал эту длинную дробь без удивления. За последние пару дней курьеры беспрерывно скакали взад и вперед между штаб-квартирой Ли и лагерем — верный признак того, что что-то готовилось. Еще предыдущей ночью полковник Фариболт отдал приказ всем получить паек на руки на три дня, что означало — армия выступит в поход в ближайшее время.

Коделл поспешил в хижину, что была его домом в последние нескольких месяцев. Некоторые из его сослуживцев уже были там, лихорадочно собираясь. Демпси Эйр и Руфус Дэниел появились буквально по его пятам.

— Надеюсь никогда больше не увидеть это место снова, — сказал Дэниел, начиная заворачивать свою весьма скудную личная собственность в одеяло.

— Я тоже, — сказал Коделл. — Не передашь мне нашу сковороду? У меня найдется место для нее.

В развернутое одеяло полетели последнее письмо от матери, карманная Библия, пара учебников, запасные носки и зубная щетка. Он связал концы одеяла вместе, обмотал его клеенкой и повесил через левое плечо до правого бедра.

Походный паек состоял из большого кусок зернового хлеба, чуть меньшего куска соленой свинины, и немногих консервов, которые в последнее время начали появляться в поставках питания. Он высоко ценил их — они были лучше, чем то, что повара обычно готовили и практически не отягощали его сумку.

Пристегнув рожок к своему АК-47, он убедился, что рычаг переключения находится в безопасном положении. Еще три полных магазина пошли в карманы. Он огляделся вокруг, чтобы прикинуть, не забыл ли он еще чего-нибудь. Вроде, все в порядке. Он протиснулся через своих товарищей и выбрался на улицу.

Только несколько человек были уже готовы к походу. Многие бегали туда-сюда, крича и мешая друг другу. Капитан Льюис и капралы тоже громко кричали, пытаясь навести порядок. Коделл добавил к ним и свой голос. Подошли его коллеги-сержанты. Солдат взяли в оборот. Через полчаса, рота была полностью сформирована и стояла на плацу вместе с остальным полком. Синее знамя Независимой Касталии развевалось на приятном весеннем ветерке прямо перед капитаном.

Атлас Дентон, полковой знаменосец, держал Южный Крест, боевой флаг 47-го полка, рядом с полковником Фариболтом.

— Рота, внимание! — скомандовал капитан Льюис. Другие командиры рот повторили команду. Весь полк выровнялся в своих рядах. Без всяких предисловий Фариболт сказал: — Янки перешли Рапидан. Они продвигаются на юг через Дикие Земли. Корпус генерала Хилла выступает по дороге Оранж Планк Роуд. Нам предоставлена честь быть ведущим полком в главной бригаде нашей дивизии.

Некоторые из мужчин радостно закричали. Коделл молчал, но улыбка сама собой распространилась по его лицу. Быть ведущим полком было привилегией — другие солдаты будут глотать их пыль, а не наоборот. Фариболт продолжил: — Сегодня мы дойдем до лагеря недалеко от Вердисвилля. Как показало утро, маршировать мы умеем. Даст Бог, завтра мы начнем гнать янки из нашей страны.

Солдаты снова повеселели, отреагировав более громкими возгласами.

— По ротам, в колонны по четыре — шагом марш! — скомандовал полковник Фариболт. Следуя команде, продублированной офицерами, сержантами и капралами, 47-й полк вскоре стал похож на длинную серую змею, сбросившую зимнюю кожу, которая выползла из лагеря и направилась к северу по дороге к Оранж Корт Хаус.

Погода была прекрасная, умеренно теплая. Лучше день для похода вряд ли можно было себе представить. Как и надеялся Коделл, его новый автомат, казалось, почти ничего не весил. Он оглянулся через плечо. Этой серый змее, казалось, не было конца, полк за полком следовал за 47-м Северокаролинским. Но другая, еще большая, змея, одетая в синее, ждала их впереди. Дойдя до Оранж Корт Хаус, 47-й полк развернулся к востоку по Оранж Планк Роуд. Несмотря на свое название, дорога была недостаточно замощена. В основном, там была просто грязь. Когда Коделл снова оглянулся, пыль частично скрывала тыл дивизии Генри Хета и авангард бригад Кадма Уилкокса, которые следовали за ним. Облака пыли также поднимались впереди — в восточной части горизонта; корпус генерала Юэлла также выступил в поход. Коделл перевел свой взгляд на юг: разумеется, там было еще больше пыли. Войска Лонгстрита шли на восток по дороге Памунки. Старший сержант удовлетворенно кивнул, согретый мыслью, что вся армия Северной Вирджинии была снова вместе. Он не мог себе представить, какую же силу надо было набрать федералам для победы над этими худыми, суровыми солдатами. Он чувствовал гордость за принадлежность к такой армии.

Вскоре он почувствовал, что не только гордость согревает его. Пот стекал из-под полей шляпы, мундир потемнел под мышками. Его ноги начали упрекать его за отсутствие тренировок в предыдущие месяцы. АК-47 на плече наконец-таки начал набирать вес. То, что было приятным при выходе, превратилась в работу. Мужчины запели еще в начале похода. Некоторые продолжали и сейчас; более того, Коделл, поддерживая их, начал ритмично дышать, что помогало идти бодрее. После четвертого или пятого повтора «Боевого клича свободы», в версии южан, пение стало стихать.

Из-за того, что 47-й Северокаролинский находился во главе длинной колонны войск Конфедерации, высокопоставленные офицеры часто появлялись поблизости. Коделл уже неоднократно видел генерала Киркланда и командира бригады генерала Хета. Когда проехал Хилл в своей красной форме, он, улыбаясь, указал на него Эллисону Хаю.

— Не понимаю, что ты находишь в этом такого особенного, — сказал суровый сержант. — Когда будут раненые, он ничем не будет выделяться на их фоне.

Немного спустя, Северокаролинский 47-й полк вдруг весь подобрался и воодушевился. Вытянув шею, чтобы выяснить причину, Коделл увидел седого мужчину на серой лошади с темной гривой; несколько молодых военных ехало рядом с ним.

— Это генерал Ли! — воскликнул он. Его слова потонули в сплошном потоке ура. Ли улыбнулся и кивнул; на мгновение его глаза встретились с глазами Коделла. Старший сержант вдруг почувствовал себя в десять футов высотой, способным покорить Вашингтон в одиночку. Приветственные возгласы не затихали, Ли снял шляпу шляпу и помахал ею.

Кто-то выкрикнул: — Мы отхлыстаем их для вас, масса Боб!

— Не сомневаюсь в вас, — сказал Ли. Солдат чуть не захлебнулся в восторге оттого, что их любимый командир ему ответил. Коделл позавидовал ему. Он тоже что-то кричал Ли, но командир армии Северной Вирджинии в этот момент развернул Странника и поскакал обратно, вниз по колонне. Его помощники последовали за ним.

Плечи Коделла поникли, он едва плелся. Все едва тащились к тому времени, как в сумерках был объявлен привал. Коделл хотелось растянуться во всю длину на земле. Вместо этого, он подошел к капитану Льюису, который выглядел еще более изможденным, чем Коделл.

— Сэр, где ближайший водоток?

Льюис посмотрел на карту.

— В той стороне, в четверти мили, ручей.

Коделл вернулся к сослуживцам из четвертой роты, которые уже развалились на траве, как не прочь бы и он сам.

— Отставить валяться, — скомандовал он. Его команду приветствовал лишь хор стонов. — Капрал Льюис, рядовые Баттс, Бин, Берд, Биггс, и Флойд, взять фляги и принести воду.

Теперь стоны понеслись от тех солдат, которых он назвал. Молли Бин сняла ботинок с носком и продемонстрировала волдыри размером с полдоллара. Руффин Биггс заявил, что вывихнул лодыжку. Джон Флойд утверждал, что обострилась его рана, полученная под Геттисбергом.

Коделл ничего не хотел слышать.

— Все остальные так же измучены, как и вы, но подошла как раз ваша очередь. Нам непременно нужна вода для сушеных консервированных ужинов, которые мы так усердно тащили.

Власть и логика — обе были на его стороне. Ворча и изображая стоны мученической смерти, бедолаги медленно и с печалью во взоре встали на ноги. Их более удачливые товарищи передавали им фляги, пока каждый из них не набрал по шесть или восемь. Коделл направил их к ручью. Они неуклюже поковыляли прочь, на ходу жалуясь на жизнь.

Коделл направил одно из отделений собирать дрова для готовки ужина на кострах. Некоторые мужчины не стали ждать горячей еды и жевали кукурузный или пшеничный хлеб. Другие остались без ничего; немало солдат предпочли съесть свои трехдневные рационы перед началом марша.

Сковорода — не идеальный инструмент для кипячения воды, но Коделлу это удалось. Затем он открыл одну из металлических банок и вылил воду туда. Пару минут спустя, он уже уплетал лапшу с фаршем в томатном соусе. Такой ужин ему нравился. После дня, проведенного на марше, он достаточно проголодался, чтобы даже вылизать внутреннюю часть банки до блеска. Несколько человек уже готовили ночлег, используя кое-что из добытого у федералов. Они объединились, чтобы вместе поставить свои маленькие палатки и спать в них. Коделл также был среди них; другие ложились на клеенки, укрывались одеялами, и спали под звездами, используя шляпы вместо подушек. Стрекотали сверчки. Квакали маленькие и большие лягушки. В ночи мелькали светлячки. Коделлу нравились светлячки. Когда он был мальчиком, то часто выбирался из постели, чтобы прижав нос к окну, любоваться ими. Теперь он смотрел на них, но недолго. Храп мужчин совсем не мешал ему. Его собственный добавился вскоре к хору, который угрожал заглушить лягушек.

Когда барабаны разбудили его на следующее утро, он был уверен, что не сможет сделать больше ни шага. Его ноги пульсировали одной сплошной огромной болью. Весь полк, казалось, состоял из стариков с ревматизмом.

— Запишите меня в Корпус Инвалидов, — простонал Демпси Эйр.

Этот корпус состоял из когда-то тяжело раненых мужчин, бывших не в состоянии остаться в регулярной армии, но все еще бывших в состоянии исполнять обязанности тюремных охранников или еще чего-нибудь, требующего малоподвижной деятельности.

— А я настолько обездвижен, что даже в Инвалидный Корпус не возьмут, — заявил Эдвин Пауэлл поддразнивая своего товарища сержанта.

Несмотря на жалобы, войска выступили, когда еще вся трава была в росе, а солнце отражалось в каждой капельке и слепило лица. Ноги Коделла еще побаливали, но вскоре он втянулся в марш и больше не чувствовал себя пожилой развалиной. Когда лейтенант Уинборн затянул «Мэриленд, мой Мэриленд», он даже присоединился к нему.

47-й полк, в авангарде корпуса генерала Хилла, достиг Вердисвилля и Нью-Вердисвилля и двигался к юго-востоку от них. Примерно через час после того, как солдаты миновали Нью-Вердисвилль, они наткнулись на следы массовых земляных работ. Ли и Мид выкопали горы земли в ноябре прошлого года, когда каждый из них надеялся, что другой будет атаковать его. Они оба были разочарованы, когда сражение так и не состоялось.

Когда они подошли к этому месту, Коделлу стало интересно, будет ли армия как-то использовать их. Сам он, конечно, был против того, чтобы стоять тут, в обороне. Но тут полковник Фариболт подъехал к голове колонны и прокричал: — Вперед!

Они двинулись дальше, в Дикие Земли.

— Кажется, сегодня состоится большой бой, — сказал Коделл.

Никто не спорил с ним. Молли Бин спросила: — Интересно, а где сейчас янки?

Коделл посмотрел вдаль, по направлению Оранж Планк Роуд. Теоретически, вся армия Гранта могла быть даже в четверти мили от них. Если те соблюдают тишину, конфедераты никогда не узнают о них, пока не наткнутся вплотную. Деревья и подлесок росли вплоть до края дороги, их ветви густо переплетались. Дикие Земли были заовраженной страной подросшего леса, полной карликовых каштанов и дубков, тощих сосен, орешника, и всякого рода шиповников и терновников. Сойти с дороги, значит, заблудиться, и может быть, навсегда.

Случайная встречная поляна показалось им вспыхнувшей лампой в темной комнате. Коделл аж зажмурился от внезапного попадания в глаза прямых солнечных лучей, когда они проходили мимо церкви Новой Надежды на южной стороне дороги.

— Такое место, как это, лучше назвать «Церковь без Надежды,» — заметил Демпси Эйр.

Полковник Фариболт подъехал снова. Он был с обнаженной саблей в руке, что означало вероятное скорое столкновение. Не успела эта мысль промелькнуть в уме Коделла, как полковник сказал: — Разведка, вперед! Мы можем наткнуться на них в любое время теперь.

Головной пикет быстро направился на восток, их автоматы были приведены в готовность. Некоторые поспешили вниз по дороге; другие прорвались через густые кусты и направились в лес. Коделл мог отследить их продвижение некоторое время по их ругани, когда они налетали на шипы и ветки. Но стрелки вскоре замолчали. Сегодня Дикие Земли были полны большими опасностями, чем колючие кустарники. Не прошла еще первая половина дня, как зазвучал частый треск ружейного огня впереди основной части полка. Мужчины посмотрели друг на друга. Коделл видел вокруг бледные, напряженные лица. Он подозревал, что и его собственное было ничем не лучше. Что ни говори, немногие шли в бой без страха. Но лучший способ преодолеть его, чтобы избежать презрения товарищей, это было притвориться, что его вовсе не существует. Без приказа, солдаты ускорили марш.

Прибежал назад один из разведчиков в разорванном кителе… Он сказал, задыхаясь: — Там впереди, кавалерия синих!

— Рота, оружие к бою! — приказал капитан Льюис.

Коделл снял с плеча автомат и нащупал переключатель огня.

— Два щелчка рычагом, — скомандовал он. — Патроны понапрасну не тратить.

— Два щелчка! — словно эхом кричали другие сержанты.

Полк приближался к тому месту, где велась стрельба. Еще один разведчик вернулся, пошатываясь и ругаясь — из его левого предплечья капала кровь.

— Где Фаулер? — спросил он. Несколько человек указали ему направление к фургону помощника хирурга. Сыпля проклятьями, раненый пошел дальше в тыл. Живот Коделла заныл. Он представил, сколько сегодня понадобится хлороформа, и работы ножом и пилой для хирургов. И не дай бог, для него!

Потом показались еще два стрелка. Эти не пострадали; улыбаясь от уха до уха, они подталкивали вперед мрачного вида янки, чьи шевроны говорили, что он капрал кавалерии. Полковник Фариболт, спешившись, подошел к нему.

— Ваше подразделение? — спросил он.

— Пятый Нью-Йоркский кавалерийский полк, — сразу ответил пленный. В его голосе слышался легкий акцент. Он перевел взгляд от захвативших его, на остальных солдат 47-го полка.

— Так у вас у всех эти чертовы ружья? То-то мне там показалось, что мы столкнулись с целой бригадой, а не с маленьким пикетом разведчиков.

Каролинцы оскалились волчьими улыбками.

— Ведите его на допрос к генералу Хету, — сказал Фариболт солдатам, захватившим северянина. Полковник продолжил: — Первой роте, выдвинуться вперед для поддержки стрелков. Другим ротам, растянуться в линию по фронту.

Развернув знамя, первая рота поспешила вниз по дороге к сражающимся. Рота за ротой, остальная часть полка двинулась вширь по Дикой Земле. Непобедимые Кастальцы оказались почти в центре развернувшейся линии, довольно близко к проезжей части. Коделл сразу понял, как мало это напоминало маневры на плацу. Сохранить прямую линию было просто невозможно.

— Вперед! — закричал он тем, кого мог видеть. Густо разросшаяся лоза обертывалась вокруг лодыжек, как змея, хлестала его по лицу и тянула за рукава. Он упал три раза, прежде чем пробежал сто ярдов. Пуля со свистом пролетела мимо его головы и ударила в ствол дерева. Он бросился вниз и пополз через кусты на животе.

Раздался еще один выстрел, и еще. Пули так и секли подлесок прямо перед ним. У федеральной кавалерии были неплохие винтовки. Разумеется, не сравнить с АК-47, но все же. Коделл вглядывался сквозь листья, пытаясь обнаружить янки, который так настойчиво пытался убить его. Он не видел никаких признаков униформы — парень замаскировался не хуже краснокожего индейца. Но тот не мог скрыть черного порохового дыма, который поднимался каждый раз, когда он стрелял. Дым медленно выплывал из зарослей кустов ежевики. Осторожно, чтобы не выдать свою позицию, Коделл поднес автомат к плечу и выпустил две пули, одну за другой.

Охотник выманил свою птицу. Кусты ежевики зашевелились, и федеральный солдат поднялся, надеясь лучше разглядеть обстановку. На секунду Коделл увидел синюю форму. Он выстрелил. Янки закричал. Коделл выстрелил снова. Крик прекратился так же внезапно, как если б он был отрезан ножом. Коделл бросился вперед, мимо кустов, где скрывался погибший янки. Канонада выстрелов гремела со всех сторон и становилась все громче. С каждой минутой все больше и больше конфедератов ввязывалось в столкновение с федералами. Спешившаяся конница последних имела приличную огневую мощь, благодаря семизарядным карабинам Спенсера, которыми они были вооружены. Но теперь солдаты 47-го Северокаролинского полка могли сравниться с ними — и даже превзойти их. Это было пьянящее чувство. Янки начали отступать, оставляя засады.

Идти вперед следовало осторожнее. В этих густых бесплодных землях несколько решительных мужчин за упавшим деревом или завалом сухостоя могли значительно притормозить наступление противника. Коделл обнаружил один такой узел сопротивления, споткнувшись о труп солдата из передового дозора, который был застрелен в голову.

— Падай вниз, черт побери, — зарычал на него конфедерат, укрывшийся неподалеку. — Они тут не в игрушки играют. — Он показал в сторону рощи дубовых саженцев. — Там, по крайней мере, трое этих ублюдков, надо поскорее отправить их в ад.

Справа затрещали ветки. Коделл перевел ствол в ту сторону, но подошедшие — почти невидимые сквозь кустарники ореха в своих серых одеждах — были конфедератами.

— Янки там, — окликнул он их, указывая на рощу. Как будто подчеркивая его слова, пара карабинов Спенсера рявкнули, заставив всех растянуться на земле.

Он толкнул рядового рядом с ним.

— Давай-ка мы засадим несколько пуль туда, пусть попридержат внизу свои горячие головы. Когда парень кивнул, Коделл обратился к только что подошедшим солдатам.

— Заходите к ним с фланга, а мы отвлечем их.

Ему пришлось плотнее прижаться к земле, так как федералы начали стрелять на звук его голоса.

Он выстрелил в ответ. Рядовой рядом с ним поддержал его. Остальные, укрываясь среди кустов и деревьев, стали заходить по краю. Отойдя на пятьдесят футов, они исчезли из поля зрения Коделла. Через несколько секунд, однако, их АК-47 заговорили. Коделл уже давно заметил, что новые автоматы имели меньший по громкости, но более четкий звук, чем любая из винтовок, с которой он имел дело раньше. Он мог сходу определить, из чего стреляют, не имея возможности видеть в таких зарослях.

Дубовые заросли тряслись, как человек в лихорадке. Коделл усмехнулся, укрытие янки не оказалось надежным, в отличии от его собственного. Четверо в синей форме выбежали из рощи. Рядовой рядом с Коделлом выстрелил в одного из них. Тот упал, изрыгая проклятия. Облачко пыли взметнулось позади куртки другого. Хватило одного выстрела. Этот янки рухнул лицом вперед и не двигался.

Двое других кавалеристов прервали свой бег. Они побросали карабины, и подняли руки вверх.

— Мы сдаемся, черт побери! — крикнул один из них.

Рядовой бросил взгляд на Коделла. Тот кивнул; ему не хотелось устраивать напрасную бойню. Он осторожно прокрался сквозь кусты к федералам.

— Бросайте все оружие, патроны и сумки, — сказал он им. — Забирайте раненого дружка и топайте на запад. Там кто-нибудь займется вами рано или поздно.

— Спасибо, Джонни Реб, — назвав его привычной кличкой южан, сказал один из мужчин в синем, бросая боеприпасы и паек. Он наклонился к раненному товарищу.

— Давай, Пит, держись, надо идти. Все будет в порядке.

— Ад там ждет не дождется нас, — выдохнул Пит сквозь стиснутые зубы. Он снова застонал, когда два оставшихся невредимыми кавалериста потащили его, поддерживая между собой. Увидев Коделла, он уставился на него мрачным взглядом и прорычал: — Откуда вы взялись, ублюдки со всеми этими автоматами? В меня никогда не стреляли так много за последние два года вместе взятые, а теперь один из вас просто взял и прибил меня.

— Не зли его, Пит, — сказал один из кавалеристов. Но тот не отводил взгляда от Коделла и его АК-47.

— Это что за винтовка, скажи, Джонни?

— Для тебя это уже неважно. — Коделл мотнул стволом автомата. — Просто идти.

Когда подавленные федералы убрели, он подобрал их пайки и протянул один из них рядовому, воевавшему рядом с ним. Оба усмехнулись.

— Хорошая еда, — сказал Коделл; несмотря на ривингтонские консервы, поясные ремни приходилось подтягивать всю зиму.

— Кофе и сахар тоже есть, наверно, — мечтательно сказал рядовой. Недалеко прогремел выстрел из карабина Спенсера. Рядовой и Коделл поспешили укрыться. Пуля быстро может прервать все мечты, или превратить их в кошмары. Коделл продолжал продвигаться на восток, то быстро, то медленно. Федеральные кавалеристы оказывали упорную борьбу, но конфедераты все увереннее справлялись с ними. Коделл вдруг заметил вокруг себя солдат, которых он уже не знал.

— Какой полк? — обратился он к ним.

— Сорок четвертый, Северная Каролина, — ответил один из них. — А ты?

— Сорок седьмой.

— Вперед, сорок седьмой! — Возглас Рэбел Йелл разорвал воздух. — Ударим им во фланг, пока они не спохватились.

Преследуя северян, они добрались до складов Паркера с несколькими домами, расположенными на поляне рядом с ним. Открытое пространство дало конфедератам шанс немного подравнять свои линии; успешное наступление смешало их порядки. Коделл почти споткнулся о капитана Льюиса.

— Что прикажете делать сейчас, сэр? — спросил он.

Льюис показал на восток.

— Где-то в трех милях отсюда, дорога Оранж Планк Роуд пересекает Брок-роуд. Нам нужно захватить перекресток. Если мы сможем это сделать, мы рассечем янки на две части.

— В трех милях? — Коделл прикинул время по солнцу, и был удивлен, обнаружив, насколько было еще рано. — Мы сможем быть там до полудня.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал Льюис. Вместе с остальными из Непобедимой Касталии, встретившимися у складов Паркера, Коделл вновь углубился в лес. Он вытащил и начал жевать сухарь из ранца янки-кавалериста. Квадратный плоский кусок явно заслуживал своего названия, судя по тому, что зубы едва справлялись с ним. Он проглотил с трудом пережеванное, запил водой из своей фляги и задумался. Дикие Земли не были похожи ни на одно поле битвы, в которых ему довелось участвовать. В Геттисберге, вся панорама войны была прямо перед его глазами. Когда 47-й полк расположился напротив центра федеральных войск, Коделл видел каждую винтовку, каждое артиллерийское орудие, которое убивало его товарищей. А сейчас он не видел ничего, кроме горстки своих товарищей, не говоря уже о янки. Все, что он знал — это что конфедераты по-прежнему наступают на восток, и что там где-то враг.

По двое, по трое, конфедераты перебегали через узкую дорогу. Пули янки засвистели с другой стороны, взбили пыль вокруг ног и даже зацепили одного человека, но затем кавалерии пришлось вновь отступить — они были не только в меньшинстве, но и явно потеряли огневое превосходство. Коделл не знал, была ли это Брок-роуд, о которой говорил капитан Льюис. Он не думал, что они прошли три мили от складов Паркера, но пробираясь по таким зарослям, трудно быть уверенным в чем-то.

Очевидно, та дорога все же проходила дальше. Тут он услышал, как кричит офицер: — Давай, давай, двигайся! Загоним этих проклятых янки в ад! — и боевой клич южан в ответ. Коделл стал ориентироваться на эти звуки в своем движении. Он протянул руку, чтобы надвинуть шляпу поглубже, но обнаружил, что потерял ее. Когда ее сбило веткой или кустом, он даже не заметил.

Где-то севернее он услышал много выстрелов. Похоже, второй корпус Юэлла и федералы наконец-то схватились друг с другом у Оранж Тернпайк. Он пожелал своим удачи. Пуля врезалась в дерево рядом с его головой и полностью переключила его внимание на свой собственный бой. Где-то впереди послышались радостные крики. Коделл не понимал, чему можно радоваться, ему по-прежнему казалось все вокруг — запутанным, волнующим и страшным одновременно. Затем, неожиданно для него, он выбрался из кустов на середину грунтовой дороги, на которой виднелись следы недавнего интенсивного движения. Эта дорога устремлялась к северу вместо востока.

— Это Брок-роуд!

Старший лейтенант какого-то другого полка гаркнул ему прямо в ухо.

— Мы выбили часть северян за перекресток, а остальных отсекли.

На мгновение, Коделлу захотелось кричать от радости. Но вместо этого он прошептал: — Святой Иисус.

Он повернулся к лейтенанту.

— Означает ли это, что они теперь нападут на нас с севера и юга одновременно?

Глаза лейтенанта увеличились. Он кивнул. Тогда Коделл закричал так громко, как только мог: — Давайте собирать ветви, упавшие стволы, камни. Все, что можно, тащите на эту чертову дорогу! Скоро здесь будет чертова уйма янки, и нам нужно укрепление, из-за которого можно отстреливаться!

Конфедераты принялись за работу во всю свою силу. Атакуя укрепленные позиции федералов под Геттисбергом, они своей кровью впитали значение полевых укреплений, даже таких, наскоро устроенных. Коделл помогал укладывать павшие стволы деревьев поперек дороги, чтобы покрепче запечатать ее. С другой стороны перекрестка, по Оранж Планк Роуд, множество солдат сооружали бруствер с видом на юг. Третьи начали строить баррикады к востоку от перекрестка.

Старший лейтенант оказался самым высокопоставленным офицером здесь.

— Надо закрыться от них также и с запада, — сказал он. — Если янки не смогут пройти через нас, они попытаются нас обойти. Они захотят воссоединиться, так что нам придется попотеть. Он ухватил двоих солдат за края жилетов.

— Вернитесь в тыл и попросите собрать все боеприпасы, какие там смогут. Они нам скоро понадобятся.

Рядовые бросились прочь. В каком-то смысле, Коделл завидовал им. Он уже получил свою долю боевых впечатлений этим утром. А уж коли оказался здесь, получит гораздо больше. Он присел на корточки за самым толстым бревном, которое смог найти и начал ждать. Ждать пришлось недолго. Отряд всадников янки прошел рысью вниз по Брок-роуд в сторону бруствера. Они остановились в явном замешательстве, увидев его. Старший лейтенант закричал: — Слишком поздно, янки! Слишком поздно!

Некоторые из них — офицеры, судя по нашивкам — медленно подались вперед, чтобы лучше разглядеть заграждение, устроенное конфедератами и уточнить численность засевших там. Коделл тщательно прицелился в человека, выехавшего вперед, чьи седые волосы говорили о том, что он может быть офицером высокого ранга. Расстояние было большим, почти четверть мили, но попробовать стоило. Он опустил дуло винтовки на бревно перед ним, сделал глубокий вдох, затем выдох и нажал на спусковой крючок.

Янки наклонился в седле, как будто он слишком много перед тем выпил, затем соскользнул с коня и рухнул в грязь на Брок-роуд.

— Хороший выстрел! — крикнул один из солдат Коделлу. Он и несколько других стали стрелять в тех, кто спрыгнул вниз, чтобы помочь раненному товарищу. Федералы с трудом загрузили того на спину лошади. Они ускакали, парочка из них пошатывалась в седле — видимо, их тоже зацепило пулями.

— Разведчики, вперед! — скомандовал лейтенант. — Лучше знать заранее, когда они вернутся. Часть мужчин поспешили вверх по дороге и на север, через лес. К перекрестку подъехал фургон с боеприпасами. Лошади были взмылены и отфыркивались. Коделл и несколько других солдат помогли извозчику, ящик за ящиком, выгрузить патроны. Фургон также привез топоры и лопаты. Это ускорило дальнейшее укрепление бруствера, учитывая время, оставшееся до нападения врага.

Капрал снял крышку ящика с боеприпасами. Он наклонился, чтобы набрать патронов, остановился и уставился вниз в явном недоумении.

— Черт возьми, какой осел послал нам сюда круглые пули Минье? Весь ящик был полон бумажных патронов для уже не применяемых в армии Северной Вирджинии винтовок.

Судя по воплями ярости других солдат, они сделали такое же нежелательное открытие. Коделл стиснул зубы от страха и ярости. Большая часть армии Потомака надвигалась на них. Он и его товарищи нуждались в боеприпасах, а здесь оказались коробки и ящики с патронами, которые они не могли использовать.

— Я просто привез их сюда, — запротестовал водитель фургона, когда разъяренные конфедераты набросились на него. — Я не загружал их.

В нескольких сотнях ярдов к северу, стрелки открыли оживленный огонь. Двое из них били очередями. Коделл нахмурился и сжал зубы покрепче. Либо они просто увлеклись стрельбой, либо янки там были в огромном количестве. Он подозревал, что вернее второе.

— Вот правильные патроны! — с облегчением крикнул кто-то, повысив голос. Коделл поспешил, схватил пару магазинов и засунул их в карманы. Стрельба быстро приближалась, слышно стало не только АК-47, но и знакомый глубокий рев Спрингфилдов. Выстрелы перекрыл топот марширующих мужчин.

Стрелки бросились назад к брустверу. Некоторые из них уже выпустили последние патроны. Другие просто перелезали через баррикады и скрывались в лесу.

— Янки!

Крик раздался из десятка глоток сразу, Коделл тоже кричал. Густая синяя колонна появилась на Брок-роуд, офицер размахивал саблей над головой. Он заметил, что сабля была конфедератская. Штыки северян засверкали, они в два раза ускорили свой темп. Яростный клич «Рэбел Йелл» перекрывался ритмичным «Ура! Ура!»

Коделл перевел рычаг на полностью автоматический огонь. Его автомат выплюнул потоком пламени. Он израсходовал то, что осталось от его первого рожка, в мгновение ока. Сержант поменял магазин и снова выпустил очередь. Он знал, что никогда не найдет лучшей для этого цели.

Когда спустя несколько секунд, второй магазин также опустел, он пристегнул третий рожок и наклонил голову, чтобы переключить рычаг обратно на одиночные выстрелы. Подняв голову, он снова посмотрел на головную часть колонны федералов. Все первые ряды валялись внизу, некоторые из северян корчились до сих пор, большинство были явно мертвы, что и неудивительно при такой плотности огня — более чем по тридцати пуль от каждого южанина.

Невероятно, но офицер северян все еще стоял, размахивая саблей. Не успел Коделл прицелиться в него, как он развернулся назад и упал, схватившись за правый бок. Но федералы, спотыкаясь о раненых и убитых, перли вперед и без него. Через бесконечный грохот выстрелов прорезался высокий звонкий крик, призывая их вперед.

Синемундирники небезуспешно отстреливались от конфедератов, которые так безжалостно истребляли их. Солдат недалеко от Коделла медленно оседал в грязи с прострелянной головой. Один или два на бруствере, кричали, что их ранили.

Северянам нужно было либо остановиться и перегруппироваться, либо положиться на везение, что они успеют дожить до того момента, когда смогут использовать штыки или приклады винтовок.

Даже против огня однозарядных Спрингфилдов, оба варианта были плохими. Коделла не было в битве под Фредериксбургом, где войска Ли на высотах Мэри Хай отбивали волну за волной атакующих янки; 47-й Северокаролинский полк тогда еще не вошел в армию Северной Вирджинии — он находился дальше, на юге штата, в караульной службе в Питсбурге. Теперь, однако, он знал, что чувствовали люди в обороне, видя храбрецов, снова и снова атакующих их, чтобы уничтожить.

Коделл видел, что и сейчас федералы проявляют и смелость, и храбрость. Они то и дело шли в приступ на баррикады. Но в пределах его видимости, ни у кого это не получалось; ни один человек на дороге не смог продвинуться дальше, чем позволял ему попритихший автоматный огонь. Раненые солдаты протягивали руки и хватали за ноги пробегающих мимо товарищей, пытаясь удержать их от смертельной опасности в лице оружия южан. Но вояки из свежих войск стряхивали эти руки и устремлялись вперед — до тех пор пока сами не были ранены или убиты.

Наконец их запал выдохся. Федералы перестали рваться вперед, в кровавую мясорубку. Но они не были сломлены и не побежали. Противник или нырял в лес, или укрывался за трупами своих товарищей, открыв насколько возможно сильный огонь.

По обе стороны от Брок-роуд треск ружейных мушкетов приближался все ближе к перекрестку. Коделл нервно грыз губу. Янки подбирались по зарослях и кущам. Это позволяло им нести меньшие потери от автоматов, чем на дороге. Если они обойдут вокруг перекрестка, то возможно смогут соединиться с корпусом, отрезанным на юге.

Свист в воздухе, взрыв… Коделл забился под бревно — все стратегические соображения его ума исчезли под напором обыкновенного страха. Хотя Дикие Земли и были натуральными джунглями, для работы артиллерии имелось несколько мест. К сожалению, одно такое место нашлось и для позиции, расположившейся внизу по дороге. Первый снаряд разорвался поблизости от бруствера. Мгновением спустя, еще один пролетел над головой и сдетонировал в пятидесяти ярдах за баррикадой. В груди Коделла заледенело. Сейчас прилетит посередке между ними и… Побывав под обстрелом в Геттисберге, он слишком хорошо знал, что сейчас может произойти. Федералы опять начали кричать ура.

Но третий снаряд также разорвался вдали. Если бы у янки было два орудия на проезжей части, корректировать огонь им было бы легче. Везение, однако, не могло продолжаться долго. Но оно и не понадобилось. Где-то слева раздался все возрасающий треск AK-47, сопровождаемый боевым кличем южан. Ура северян сменилось криками тревоги. Янки, вырвавшись из кустов, начали быстро перебегать через Брок-роуд с запада на восток. Коделл даже оторопел, не успевая открыть по ним огонь. Старший лейтенант, который все еще командовал здесь, на перекрестке, испустил радостный вопль.

— А вот и весь остальной корпус, ей-богу!

Коделл тоже кричал от радости. Если федералы накопились в лесу, чтобы атаковать или обойти их, то южане, наступавшие с запада в сторону перекрестка по Брод-роуд, оказались в идеальном положении, чтобы ударить им во фланг и отбросить их — и, кстати, заставить убрать эти полевые орудия, или вывести их расчеты из строя. Коделл понятия не имел, что именно там происходило, но снаряды перестали прилетать, чему он был искренне рад.

Но янки не были пока полностью разбиты; стрельба продолжалась в лесу, принуждая солдат залечь. На более открытой местности это было бы невозможно, а в зарослях среди завалов и густых кустарников, находилось немало мест для укрытий и засад, даже после отступления их товарищей. Но конфедераты оседлали на всю длину полосу Брок-роуд.

Коделл принюхался. Наряду с хорошо знакомым запахом черного порохового дыма и более острого и тонкого запаха бездымного пороха от патронов АК-47, он почувствовал запах горящей растительности. Вся эта стрельба в подлеске привела к его возгоранию. Он вздрогнул при мысли о беспомощных раненых там, наблюдая за все набирающим силу огнем…

Цокот лошадиных копыт отвлек его от неприятных мыслей. Он оглянулся через плечо. К месту тяжелых боев на перекрестке, где командиром был лейтенант, теперь прибыли генералы Киркланд и Хет, чтобы посмотреть, как тут обстоят дела.

Таким вот образом всё и работает в этом мире — подумал, Коделл. — Кто-то наблюдает, кто-то воюет…

— Солдаты выглядят на удивление чистыми, — сказал Уильям Киркланд, припоминая обычный вид армии Северной Вирджинии после нескольких часов боя.

Генри Хет, быстрее сообразил, почему: — Им не пришлось весь день надкусывать гильзы с порохом, у них теперь эти новые, медные, так что у них нет необходимости участвовать в представлениях черномазых менестрелей.

— Это правда, ей-богу, — сказал Киркланд. — Я не подумал об этом.

Коделл и сам не задумывался об этом. После всех лесных боев, он предполагал, что и сам, как обычно, стал довольно таки грязным и закопченным.

Он решил использовать затишье в боевых действиях для пополнения патронами пустых магазинов. Еще одна лошадь, серая с темной гривой, прискакала по дороге. Если раньше Коделл занимался своим делом сидя, несмотря на присутствие командиров своей бригады и дивизии, то теперь он вскочил на ноги — прибыл генерал Ли. Так же поступило и большинство других солдат рядом.

— Прошу внимания, господа.

Ли посмотрел на север вдоль Брок-роуд в сторону, усыпавших ее, синих фигурок.

— Противник дорого расплачивается за каждый акр Диких Земель, которые они удерживают, — заметил он и повернулся, чтобы посмотреть на юг. — Генри, сосредоточьте все силы, что сможете вдоль по этой дороге. Генерал Хэнкок скоро будет здесь, если я не ошибаюсь.

— Слушаюсь, генерал Ли, — сказал Хет. — Нам придется тяжело, если он нападет на нас с юга, а Гетти, одновременно — с севера.

— Такое возможно, — сказал Ли, — но как бы ни были отважны его люди, координация атак никогда не была сильной стороной армии Потомака.

Хорошо бы так и было, подумал Коделл. К Ли подскакал вестовой. Он держал поводья в одной руке, АК-47 в другой, а донесение в зубах. Ли прочитал, кивнул и поехал с ним. После перезарядки магазинов, Коделл закурил сигару. Он только сделал пару затяжек, как генерал Хет сказал: — Думаю, вы слышали, что хочет генерал Ли, парни. Чем быстрее мы продвинемся дальше на юг, тем скорее успеем там закрепиться, прежде чем солдаты Хэнкока ударят по нам.

Солдаты на перекрестке подчинились команде медленно и неохотно; они уже устали от тяжелых боев в течение дня. Но Хет и Киркланд со своими штабными офицерами ехали по дороге впереди пехоты так уверенно, как будто мысль об опасности, лежащей впереди, совершенно их не тревожила. Видя такой пример, пехотинцы последовали за ними с большим воодушевлением. Свежие войска, подошедшие к перекрестку, заняли их места за бруствером, который они построили. Немногим больше чем в четверти мили к югу от перекрестка, дорога сузилась и слегка отклонилась к востоку. Хет остановился.

— Похоже, неплохое место, парни, — сказал он. — Мы остановим их прямо здесь.

Солдаты начали заготавливать древесину по обе стороны дороги. Полевое заграждение возводилось из коряг, смешанных с землей и камнями, и укреплялось стволами павших в лесу деревьев. Коделл видел, что люди прилагают все силы, чтобы получить защиту от пуль янки.

Одновременно с тем, как разведчики, которых Хет выдвинул к югу от основной линии, начали стрелять, подъехала пара фургонов с боеприпасами.

— Только бы не эти чертовы пули Минье, — заворчали солдаты. Но на этот раз все было в порядке. Коделл снова заполнил свои карманы, присел за бруствер и стал ждать.

Все больше и больше одиночных выстрелов из винтовок Спрингфилда янки смешивалось со звуками пальбы разведки из автоматов. Один из разведчиков пробрался по зарослям к основным силам Хета.

— Мы слегка пощипали их, — сказал он, выбравшись из леса.

Федеральная разведка показалась первой. Те продвигались вверх по Брок-роуд, уточняя обстановку впереди основных сил, и остановились, когда увидели преграждающий им путь бруствер. Один из синемундирников поднял винтовку к плечу и выстрелил. Пуля взметнула пыль в нескольких ярдах от баррикады. Янки нырнул в кусты, чтобы перезарядиться. Его товарищи развернулись и побежали на юг, чтобы сообщить, что они видели.

Спустя минуту или чуть позже, показался авангард основных федеральных сил. У Коделла опять свело желудок. Ли хоть и говорил, что у янки были проблемы с координацией своих атак, но зато каждая из них была предельно яростной.

— Огонь по готовности! — крикнул федеральный офицер.

— Кто такой этот мистер-Готовность? — выкрикнул какой-то остряк. Это глупая шутка была популярной как у янки, так и у южан. Каким-то образом, это помогло Коделлу расслабиться.

Первый ряд федералов вдруг опустился на одно колено. Второй ряд прицелился над их головами. Пара янки упали, смешав линии — конфедераты уже начали стрелять. Залп северян изверг пламя и большие клубы густого черного дыма. Коделл показалось, что солдат, стоявший рядом с ним у бруствера, постучал его по левому плечу. Он машинально взглянул туда. Аккуратно, как портновскими ножницами, пуля срезала часть мундира, не коснувшись кожи. Он задрожал — и ничего не мог с собой поделать. Ниже на две ширины пальца — и его драгоценная рука попала бы в кучу обрезков за пределами палатки хирурга… если бы он сумел попасть в палатку хирурга вообще.

Парню рядом с ним, на которого он подумал, что тот постучал его по плечу, хирург уже никогда не понадобится. Пуля Минье срезала ему верхнюю часть головы. Кровь и разбитые мозги выливались из раны, когда он медленно опрокидывался назад.

Коделл отвернулся, стараясь не слушать крики других людей, которые были ранены рядом. Ужасы Геттисберга укрепили его дух. И если он не станет сейчас убивать янки, атакующих баррикаду, за которой он укрылся, то он и все его товарищи, и целые и раненые, несомненно, погибнут.

Атака замедлилась; большинству из янки пришлось остановиться, чтобы воспользоваться шомполами. Коделл и все остальные на бруствере, кто еще в состоянии был обращаться с оружием, стреляли снова, снова, и снова. Солдаты в синих мундирах начали валиться и продолжали падать все больше и больше. Немногие успели выстрелить снова. После первого залпа южане уже пришли в норму.

Удивительно, но пули миновали одного из федеральных капралов. Его лицо помрачнело, когда он обнаружил себя в одиночестве у бруствера.

— Не убивайте его! — пробежали возгласы вверх и вниз по рядам. Конфедераты все еще оставались галантными, даже в бою с противником.

Стрельба на мгновение притихла.

— Убирайся, чертов дурак! — крикнул Коделл в сторону янки. — Да оглядись же!

Капрал успел пару раз споткнуться, когда слова дошли до него. Коделл видел, как его покидает воодушевление, с которым он бросился к неминуемой смерти. Он знал, что тот чувствовал. Это было единственное, что поддерживало его, когда он шел на ружья федералов в Пенсильвании. Последующее опустошение проходило очень тяжко. Когда сила духа оставляла мужчину, он чувствовал себя более изможденным, чем после недели марш-бросков. И так и должно было быть: он потерял дух, а значит и силу.

Федерал посмотрел вокруг. Его плечи опустились, когда он оценил результаты атаки, приведшей к гибели его полка. Некоторые из его товарищей едва шевелились, другие пытались отползти, чтобы оказаться как можно дальше от страшного огня автоматов Конфедерации. Но большинство уже не поднимутся до самого Страшного Суда.

Капрал медленно повернулся к баррикаде.

— Эй, южане, вы деретесь не по-честному! — крикнул он. Теперь его мужество ушло совсем, остался только страх. Капрал скрылся в сосновой чаще по одной из сторон дороги. Ему повезло успеть до очередной стычки с федералами, подошедшими по Брок-роуд спустя несколько минут. Перестрелка порвала бы его на куски. Синемундирники приостановились, когда увидели, что случилось с первой волной атакующих, но затем все же рванули вперед. В начале войны южане еще сомневались в мужестве янки. После трех лет борьбы, мало кто в армии Северной Вирджинии сомневался в нем больше.

Этот отряд федералов поступил умнее, чем предыдущий. Вместо привычной, ровной линии — цели, которую не пропустишь — они продвигались перебежками. Несколько человек останавливались и стреляли — в то время как другие перебегали дальше — затем уже те ныряли на землю или в кусты и вели огонь, облегчая своим спутникам продвижение вперед.

Коделл выстрелил и промазал, выстрелил еще раз и снова промахнулся. Пуля Минье прогудела рядом с его головой. Он невольно пригнулся — только человек без нервов не стал бы уворачиваться от выстрелов. Он выстрелил снова — в янки, бегущего в двухстах ярдах, прямо на него. Бежавший парень бросил свой Спрингфилд и схватился за плечо. Он покачнулся и побрел назад. Вокруг звучал сплошной треск автоматов, так что несмотря на то, что Коделл и стрелял именно в этого северянина, он не мог быть уверен, что именно он ранил его.

Несмотря на смелый напор, федералы на Брок-роуд не могли преодолеть оборону. Огонь из автоматов не оставлял на проезжей части ничего живого. Солдаты падали убитыми или ранеными, последующие разделяли их участь. Извозчики с помощью других солдат подносили ящики с патронами к брустверу. Одобрительные возгласы раздавались каждый раз, когда в ящиках оказывалось то, что нужно. Один или два раза это оказалось не так — и подносчики отступили, осыпаемые проклятиями.

К востоку от Брод-роуд федералам удалось сблизиться с противником.

Их возгласы «ура» и шум пальбы из Спрингфилдов придвигались все ближе и ближе к линиям конфедератов к югу от Оранж Планк Роуд. А севернее началась канонада из ружейного и пушечного огня. Ли говорил, что у федералов были проблемы с координацией атак. Им это удалось только сейчас. Если бы они сделали это раньше, линия конфедератов между ними заметно бы поредела. Южане отыграли решающую пару часов, успели привести сюда больше людей и смогли расширить участок, которые они занимали по обе стороны дороги. Теперь все это навалилось на янки. У южан было больше солдат и были более совершенные винтовки. Коделл надеялся, что это принесет результат.

В наступившем затишье между атаками он набил патронами автоматные рожки и теперь жевал кукурузный хлеб с соленой свининой, запивая водой из своей фляги. Вода была теплой и мутной. И даже пузырилась, как шампанское. Он и его товарищи курили, слушая стрельбу в округе, и пытались угадать, как идут бои вдали от их маленького кусочка фронта.

— Я думаю, мы победили, — заявил безбородый солдат.

— Не заметил, когда ты успела оказаться здесь, э-э Мелвин, — сказал Коделл. — Надеюсь, что ты права, но я бы не стал утверждать определенно. Они кинули в бой много людей на этот раз. Мы держимся до сих пор, но…

Молли Бин прервала его: — Святой Иисус!

Она смотрела за бруствер; Коделл развалился спиной напротив нее. Он обернулся. Федералы отказались от всех уловок и решили действовать прямо в лоб. Большая колонна синемундирников со штыками наперевес приближалась очень быстро. Впереди бежали офицеры, призывая их.

— Все или ничего — вот и пришло это время, парни, — сказал кто-то недалеко от Коделла. — Они решили, или прорваться, или умереть.

Коделл предпочитал второй вариант. Он прицелился в знаменосца первой линии. Как только наступающие янки достигли первых людей, валяющихся на дороге — некоторые из раненых, как и прежде, призывали своих товарищей развернуться назад, другие, наоборот, подбодряли их — он начал стрелять. Он не знал, его ли это пуля попала в цель, но знаменосец споткнулся и упал. Другой янки подхватил знамя полка прежде, чем оно коснулось земли, и пронес его еще на десяток шагов, когда тоже был поражен. Очередной федерал схватил его и понес дальше. Еще трое были убиты, когда флаг оказался достаточно близко от Коделла, чтобы тот смог прочитать название: Шестнадцатый Массачусетский. Затем и этот, последний знаменосец, упал в пыль.

Не осталось никого, чтобы подхватить знамя. Как удачливому и храброму капралу перед тем, этому также удалось вырваться далеко вперед от своих товарищей. Автоматы южан устроили кровавую страшную бойню. Есть предел, который плоть и кровь уже не могут вынести. Коделл достиг такого предела на третий день в Геттисберге. Теперь он и солдаты, обороняющиеся по обе стороны от него, познакомили с ним северян.

Вслед за разбитым шестнадцатым Массачусетским появился еще один полк. Федералы шли сильно наклонившись вперед, как будто под проливным дождем. Это и был ливень, но ливень из свинца.

— Черт, это не война! — крикнула Молли Бин в ухо Коделлу. — Это убийство!

— Я думаю, ты права, — ответил он, — но если мы прекратим убивать, тогда застрелят нас. Она продолжила пальбу из автомата — так что, должно быть, согласилась с ним.

После того, как и этот федеральный полк был разбит, не достигнув баррикады, солдаты, стоящие за ней, получили короткую передышку. Они использовали ее для укрепления своей защиты.

— Если янки усилят натиск, то это произойдет очень скоро, — сказал Коделл, устанавливая еще одно бревно на место. Очевидно, остальные солдаты, работавшие вместе с ним, думали так же. Подошли еще боеприпасы. Он снова набил ими свои карманы и задался вопросом, интересно, сколько же патронов он уже потратил. И не смог ответить. Гораздо больше, чем за все время из своего старого Энфилда — он был в этом уверен. Он увидел, как забрав винтовки с трупов янки перед баррикадой, двое или трое мужчин рассматривали их.

Не переставая работать, Коделл прислушался, пытаясь оценить, как идет ход битвы у других. На севере, федералы и южане по-прежнему молотили друг друга; судя по звукам, линия фронта там не сдвинулась. Янки также пытались прорваться к востоку от Брок-роуд. Внезапно раздавшийся шквал ура сказал, что они были близки к этому. В ответ прозвучали боевой клич южан и длинные автоматные очереди АК-47. Крики ура пошли на убыль.

— Северян отбросили назад, — догадался Коделл.

— Сейчас снова нарисуются, — сказал солдат. — Эти идиоты прут, не соображая, как пьяные. Вспоминая схватку у Пикетта, Коделл подумал о таких же ошибках, которые тогда допускали обе стороны. В это время, солдат бросил жердь, которую он нес, и схватился за автомат.

— О, боже милосердный, вот и они.

Свежая часть северян показалась на Брок-роуд, заполняя проезжую часть от края до края, сохраняя интервал в тринадцать дюймов от солдата до солдата. Янки заколебались, увидев впереди то, что осталось от двух полков, прошедших пред ними; несколько человек в первых рядах резко сбавили шаг. Но крики и ругань офицеров и сержантов быстро подстегнули их ряды, и они бросились на бруствер с криками ура.

Конфедераты буквально выкосили их. Да, Молли Бин права, подумал Коделл, непрерывно стреляя, автоматные очереди против такой сгруппированной цели — это просто убийство. Но и он был прав — от этого зависело, будет ли он жив сам. Северяне полегли, как кегли. Наконец, насмотревшись в лицо смерти, оставшиеся в живых развернулись и побежали назад.

Коделл и его товарищи на линии огня устало поднялись чтобы осмотреться. Мертвые и раненые лежали толстыми слоями на земле за баррикадой, теперь янки даже не смогли бы и перебраться через них. Солдаты начали оказывать первую помощь тем, кому могли, и передавать их задним, которые могли еще ходить. Санитары, которые носили зеленые пояса — так же, как и их коллеги у федералов — вышли вперед, чтобы подтащить на носилках тех, кто не мог ходить самостоятельно.

Разгоревшийся огонь достиг дороги в паре сотен ярдов к югу от бруствера. Он зацепил одежду лежащего северянина. Через несколько секунд, его патроны начал взрываться со звуком кукурузных зерен при нагревании. Лежащие рядом раненые судорожно задергались, пытаясь избежать пламени.

Несколько южан начали спускаться с баррикады, чтобы попытаться спасти янки от огня, но тут же развернулись назад — показался еще один полк федералов.

Автомат в руках Коделла уже почти раскалился. Казалось, этот день, день непрерывной стрельбы по синемундирникам, никогда не кончится. Он посмотрел сквозь листья и вьющийся дымок на переместившееся солнце. Оно уже низко склонялось к западу. Если ничего не случится, надвигающаяся ночь даст передышку.

После неудачных атак трех полков, дорога перед баррикадой была забита телами. Оттуда раздалось несколько выстрелов, легко раненые использовали трупы своих товарищей, как заграждения. Через тела убитых и раненых начал пробираться отряд вновь подошедших федералов. И все началось сначала. Коделлу и его товарищам снова пришлось демонстрировать ужасный пример того, что могут сделать автоматы.

Федералы имели эти ужасные примеры прямо перед своими глазами. Они уже не действовали с той же стремительностью, что их предшественники. Когда солдаты в авангарде колонны начали падать, синемундирники замешкались. Перекрывая вопли раненых, офицеры начали кричать на своих солдат, пытаясь заставить их двигаться вперед, несмотря на встречный огонь. В это время, заглушая крики и вопли перед баррикадой, к югу отсюда раздался просто гром выстрелов. Северяне начали оглядываться с удивлением и тревогой. Даже их командиры прекратили свои призывы к атаке.

Коделл нахмурился. Когда он устало подумал о новой схватке, Молли Бин стукнула ему по плечу и заорала: — Это генерал Лонгстрит!

— Лонгстрит. — Машинально повторил он. Словно молния сверкнула в его голове. Тогда он тоже закричал: — Лонгстрит!

Если кавалерия Ли ударила по федералам с юга, а Хилл удерживал их от продвижения на север, то янки оказывались почти в безвыходном положении.

Те тоже поняли это. Они столпились, представляя превосходную мишень. И снова двинулись в атаку. Теперь командирам не нужно было подгонять их. Они знали, что должны были прорваться, если хотели выйти из окружения.

— Огонь! — крикнул Коделл. Синяя волна снова выросла перед бруствером. Как и три раза перед этим, конфедераты просто снесли ее. Ни один янки не смог прорваться сквозь пятидесятиярдовый завал из трупов. Капитаны и лейтенанты, воодушевлявшие своих солдат, были впереди. Как и во всех войсках по обе стороны войны, большинство солдат брали пример со своих командиров. Иначе они старались уклоняться от опасности и не лезть вперед.

Пара синемундирников стояла с высоко поднятыми в воздух пустыми руками.

— Эй, южане, не стреляйте! — крикнул один из них, его северный акцент резко ударил по ушам Коделла. — Мы сдаемся.

Коделл огляделся.

— А где лейтенант? — спросил он, не видя никого старше его по званию.

— Его убили, — коротко ответила Молли Бин.

— Ох, ты-ж.

Не раздумывая больше, Коделл приказал федералам: — Двигай вперед, янки. Да пошустрей. Если нам опять придется стрелять, вы окажетесь прямо под огнем.

Северяне бросились к баррикаде. Коделл криком направил их обойти заграждение по краю дороги. Было слышно, как они ломились там сквозь заросли. Исчезнув на некоторое время, они выбрались на дорогу уже за баррикадой. Конфедераты быстро освободили их от вещей и денег, которые были у них.

— Обувь тоже, янки, — сказал босой рядовой. — У одного из вас, возможно, найдется мой размер, а если нет, я все равно обуюсь, а другую пару передам кому-нибудь еще.

Пленные не протестовали. — Забирай что хочешь, южанин, — сказал один из них, снимая крепкую походную обувь. — Я так рад, что в меня больше не стреляют, что не думаю ни о чем другом. Когда вы начали стрелять в нас, я подумал, что у вас там миллион людей, а может, два.

Конфедерат усмехнулся на это.

Коделл направил пленных в тыл. Затем подошел к баррикаде, чтобы посмотреть, готовятся ли северяне еще к одной атаке. Стрельба на юге приближалась — это означало, что дела у Лонгстрита идут хорошо. Стрельба на севере также становилась все громче — вернее, распространялась все шире; артиллерийские залпы смешивались с ружейными.

Солнце опустилось, кроваво-красный шар высвечивал окровавленные тела, нагромождение веток, завитки порохового дыма и очаги пламени. Пятой атаки янки не было. С наступлением темноты гул сражений на севере и юге начал ослабевать. Он также начал утихать в лесу к востоку от Брок-роуд, хотя и не угас совсем, вспыхивая чуть не ежечасно короткими всхлипами.

Коделл оглядел баррикаду и окрестности. Но кроме Молли Бин, никого из знакомых не увидел. Любой бой обычно разбрасывал аккуратные походные линии. Битва в Дикой Земле лишь усугубила это. Он спросил: — Мелвин, ты не знаешь, где остальные ребята из 47-го? Молли показала на восток.

— Некоторые из них застряли в зарослях вон там, где-то в полумиле. Какое-то время я была с ними. Потом услышала здесь стрельбу и побежала на помощь.

— Ночь уже не за горами, — сказал Коделл. — Давай-ка пойдем посмотрим, может, наткнемся на ночевку нашего полка.

Она кивнула и последовала за ним, когда он направился в кусты. Пробираться по зарослям в сумерках было еще хуже, чем днем. Любой индеец рассмеялся бы, услышав шум спотыкающегося Коделла в борьбе с терновником и кедровой молодью.

— Кто идет? — раздался настороженный голос впереди.

— Двое парней из 47-го Северокаролинского, — быстро ответил Коделл, прежде чем нервный владелец этого голоса не начал стрелять. Молли Бин, идущая за ним, усмехнулась. Он проигнорировал ее усмешку; для него она сейчас была солдатом, а не женщиной. Он спросил в ответ: — А вы кто?

— Пятнадцатая Северокаролинская бригада Кука, — ответил все еще невидимый человек более спокойным голосом. — Вы из бригады Киркланда, верно?

— Да, оттуда, — согласился Коделл. По крайней мере, он разговаривал с кем-то из своего корпуса.

— Держитесь на восток. Там найдете своих.

Коделл продолжал идти в указанном направлении. Он так и не увидел человека, с которым разговаривал. Его и Молли еще два раза окликнули за короткое время. Он также сам опрашивал несколько небольших групп людей: солдат, идущих в западном направлении в поисках своих полков. Он был уверен, что это не враги — там, в наступающей темноте. Но осторожность не была лишней. В Диких Землях уверенность мало что значила.

На прохождение этой полумили потребовалось полчаса. Тогда, с досадой, Коделл узнал, что каким-то образом они прошли мимо своего полка и должны были вернуться. Если бы Молли стала ругать его за это, он принял бы это за должное. Но она лишь сказала: — Давай поищем в окрестностях, Нейт.

Кивнув с благодарностью в ответ, что она, вероятно, могла и не видеть, он побрел назад.

Они наткнулись на небольшую поляну. Несколько солдат сидело вокруг костра. Один из них оглянулся на них. Это был Демпси Эйр.

— Будь я проклят, — сказал он, — Мы уже представляли тебя мясом для стервятников, Нейт.

— Я тоже так думал о себе пару раз не так давно. — Коделл опустился на землю устало, с ноющими ногами. — Ты даже успел повесить свою пернатую шляпу, Демпси. А я свою потерял.

— Потерять такую красоту, Нейт. — Эйр снял шляпу с Молли. — Рад, что ты не потерял также и эту маленькую красотку.

— Заткнись, Демпси, понял? — сказала она. — Не хочу, чтобы ветер из твоего глупого рта донесся до ушей какого-нибудь офицера.

— Прости, э-э, Мелвин, — покаянно сказал Эйр.

— Вода рядом есть? — спросил Коделл, тряся пустой флягой. — У меня совсем пусто.

Эйр ткнул пальцем на север.

— Там, немного ниже, ручей в двух минутах ходьбы.

Надеясь, что пара минут не растянется до времени, в течение которого он искал свой полк, Коделл отправился искать ручей, и облегчить природную потребность, от которой до сих пор не избавился из-за присутствия Молли Бин. Такая стеснительность была глупостью, но уж таков он был; вздох облегчения огласил воздух, когда он расстегнул брюки.

Он нашел воду, ступив в нее. Сняв ботинки, он долго обмывал усталые ноги, прежде чем заполнил флягу. Напившись воды, он почувствовал себя гораздо лучше. Он знал, что его товарищи были только в нескольких ярдах от него, знал, что десятки тысяч федералов и конфедератов были в пределах нескольких миль, но ему вдруг почудилось, что он один здесь, в Диких Землях.

Его уши тут же опровергли это. Несмотря на полную темноту, вспыхнула перестрелка между вражескими отрядами. Но крики раненых воспринимались гораздо тяжелее. В этом сплетении, в которое попали обе армии, раненый человек вряд ли мог добраться в тыл, да и его товарищам трудно было спасти, а иногда даже найти его. Вопли, крики, стоны, казалось, превратили заросли в прибежище замученных призраков. Большинство голосов боли доносилось с юга, а это означало, что они вырываются изо ртов янки. Но конфедераты также выкрикивали свою боль всему миру.

Коделл дрожал, когда возвращался обратно на поляну, хотя ночь была теплой. Что, кроме удачи, хранило его от разрывающей плоть пули? Он не знал. Он охлопал себя, уверяясь, что все еще был цел и невредим. Как чудесно, что каждая рука движется, что каждая ступня уверенно идет вслед за другой!

Усевшись снова к огню, он поделился своей едой и добычей, из захваченных у янки вещевых мешков, с сослуживцами, которые давно уже слопали рационы, которые им выдали. Часть солдат уже спали, сдвинув шляпы на глаза или подложив их под головы вместо подушек. Некоторые еще сидели, покуривая и обсуждая сражение, пытаясь создать более широкую картину из крошечных кусочков, которые они видели. Очевидно, Ли создал ловушку для изрядной части федеральной армии между корпусом Хилла и Лонгстрита. Молли Бин сказала: — Думаю, мы продолжим разбивать их по частям с наступлением утра.

— Это-то ясно, — согласился Отис Месси. Капрал похлопал АК-47, который лежал на земле рядом с ним. — С помощью этих автоматов, мы, конечно, прижмем их. Будь мы со старыми ружьями, нам бы давно набили морду.

— Тут ты прав, Отис, — сказал Коделл, когда всплеск одобрения прошел по солдатам. — Один из янки даже кричал, что мы деремся нечестно.

Демпси Эйр сплюнул в огонь.

— Их кавалерия со своими многозарядками не стеснялась давить нас с нашими однозарядными мушкетами. Теперь они почувствуют, в чем разница между обутым и босым.

Разговор об автоматах напомнил Коделлу, что он еще не чистил свое оружие. Предчувствуя многочисленные схватки назавтра, он хотел подготовиться насколько возможно лучше. Он снял АК-47 и достал тряпку и оружейное масло, которое входило в комплект к оружию. На маленькой бутылочке с черным маслом было написано «Break Free CLP». Открыв ее, он ощутил сладкий, почти фруктовый запах масла, смешанного с запахом кофе, продуктов питания и древесного дыма.

Он уже собирал автомат, когда кто-то затрещал сучками, пробираясь через кусты к поляне. Молли Бин и несколько других солдат потянулись к оружию, на случай, если это янки, которого нужно было обезвредить. Но это оказался не янки, это был полковник Фариболт.

— Да отведите же их в сторону, — сказал он, когда увидел, что на него смотрят стволы нескольких автоматов. — Я, конечно, чту память Стоунволла Джексона, но не имею ни малейшего желания разделить его участь.

Автоматы поспешно опустились. Детально зная про несчастный случай, произошедший с упомянутым Джексоном, только совсем уж никудышный офицер рисковал получить пули от своих же. А Фариболт был хорошим офицером.

— Мы все во внимании, сэр, — сказал Коделл.

— Завтра утром, в пять часов, мы снова идем на Уинфилда Скотта Хэнкока, — сказал Фариболт. — Даст Бог, мы сможем добить весь второй корпус федералов. Генерал Хет сказал генералу Ли: мы гоняем их красиво. Я сам слышал, как он говорил это.

Солдаты у костра усмехались и кивали друг другу, довольные новостями и тем, что командир довел их до рядовых солдат, а также познакомил с планами офицеров. Коделл спросил: — Какая обстановка у Оранжевого Шлагбаума?

— Мы оттеснили их оттуда, а также перекрыли все пути назад к Германн Форд-роуд — они не приняли во внимание наши автоматы, а напрасно, — ответил Фариболт, и пара солдат взвыла от восторга. Но полковник поднял руку.

— Похоже, что янки всю свою артиллерию сосредоточили на поляне недалеко от Дикой Таверны. Генерал Юэлл пытался атаковать их, но федералы отбросили его войска обратно в лес.

Редко когда солдатский разговор обходился без крепких выражений. Коделл тоже выругался, представив себе ливень пуль, пушечных ядер и картечи, что, должно быть, обрушилась на наступающих конфедератов — а также порванные и сломанные органы тел, которыми они обзавелись в результате обстрела. Он слышал, как большие пушки начали реветь в конце дня. Теперь он знал, почему.

— И что они собираются теперь там делать, полковник? — спросил Отис Месси.

— Не могу сказать вам определенно, Отис, потому что не знаю, — сказал Фариболт. — Это не наша забота, хотя, я думаю, генерал Ли придумает что-нибудь.

— Думаю, вы правы, полковник, — сказал Месси. Коделл тоже так думал. Ли был горазд на выдумки. 47-й Северокаролинский полк присоединился к армии Северной Вирджинии уже после Чанселорсвилля, но он знал, как Ли разделил свою армию на части, ударил по флангам Джо Хукера и отбросил его обратно за Рапидан, буквально смяв и опрокинув его. Даже вся артиллерия в мире не смогла бы противостоять планам этого человека без нервов. Коделл был уверен в этом.

— Не хотите устроиться здесь на ночевку сегодня, полковник? — спросил он. — Особый комфорт не обещаем, но предоставим все, что имеем.

В смехе Фариболта было больше усталости, чем веселья.

— Благодарю вас, старший сержант, но мне есть еще чем заняться, кроме сна. Завтра полк снова идет в бой, а сегодня мне нужно разузнать, где еще находятся мои солдаты и дать им понять, что требуется от них. До сих пор я не нашел и четверти их. Думаю, что буду занят допоздна.

— Понимаю, сэр, — сказал Коделл. Он думал, что Фариболт вообще не сомкнет сегодня глаз, если он намерен разыскать весь 47-й в этих джунглях. Он также видел, что и Фариболт понимал это. Это было частью его работы, которую полковник пытался делать надлежащим образом.

— Надеюсь, нам удастся завтра не меньше того, что мы сделали сегодня, и пусть Бог убережет вас всех, — сказал Фариболт. Он захромал дальше в лес. Вскоре случайные всплески стрельбы и нескончаемый стон раненых поглотили звуки его шагов.

— Он хороший командир, — заметила Молли Бин.

— Не спорю, — сказал Коделл, вставив на место ствольную коробку автомата. — На первом месте для него — его солдаты.

Он рассуждал так, как будто вернулся в свой учительский класс и хотел вызвать к доске Отиса Месси. Хотя капралы и не были в его непосредственном подчинении, но учить их было необходимо. Но если Месси и слышал его, то никаких признаков этого не проявил.

Вздох Коделла перешел в зевок. Он расстегнул одеяло, завернулся в него и заснул у огня.

Звуковая дробь разбудила его рано утром следующего дня, со сна он не сразу смог сообразить, где это он находится. Но это не было барабанной дробью — это была стрельба. Звуки почти сливались, самый быстрый барабанщик не смог бы так сработать своими палочками. Бои начались снова, хотя рассвет еще не наступил. Уже не было времени, чтобы вскипятить воду для пищевого концентрата. Коделл сжевал несколько сухарей, доставшихся от янки. Он снял АК-47 с предохранителя и перевел его в режим огня одиночными выстрелами. Часовой на поляне будил тех, кого не смог разбудить даже гром выстрелов.

— Поскольку офицеров тут нет, слушай меня, — сказал Коделл. В этом не было ничего нового; после третьего дня боев в Геттисберге, три из десяти рот полка были под командованием сержантов. Он продолжил: — Помните, что янки, вероятно, в худшем состоянии, чем мы, потому что мы накрутили им хвосты вчера. Выдвигаемся, накрутим им еще.

Один за другим, конфедераты перебирались через грубо слепленное заграждению из деревьев, веток, земли и камней, за которым они сражались накануне. Они растянулись по линии огня; кто-то по дороге, но большинству достались заросли.

Не так далеко впереди выстрелила винтовка Спрингфилда. Коделл нырнул глубоко в кусты, которые он только что проклинал. И пополз вперед. Ветки и шипы цепляли одежду, будто детскими руками. Еще один выстрел из Спрингфилда. Он смотрел сквозь кусты и ждал. Промелькнуло что-то синее. Он выстрелил. Мгновением спустя пуля прогудела мимо его головы — так близко, что он почувствовал, как ветер обдул ухо. Пара янки сидели в засаде, и он наткнулся прямо на них.

Он начал отползать к лежащему стволу дерева, который заметил в нескольких ярдах в стороне. Еще одна пуля пролетела рядом, прежде чем он добрался туда. Только он залег в укрытие, как пули одна за другой засвистели над его головой. Он зарылся лицом в затхлой грязи. Ветка, обрезанная пулей Минье, упала на затылке. Убирать ее он не стал.

Через полминуты или около того он скользнул в сторону к дальнему концу бревна. Он все еще не видел северян, которые стреляли в него, но дым, который застыл в холодном воздухе под деревьями подсказал ему, где они могут быть. Он несколько раз быстро выстрелил, благословляя все это время свой автомат. Он не знал, зацепил ли кого-нибудь, но кусты впереди него зашевелились, видимо, янки уползали.

По крайней мере, он на это надеялся. Эти янки были мастерами маскировки. Он прокрался вперед с крайней осторожностью. Только тогда, когда он поравнялся с зарослью дубовых подростков, где они прятались, он уверился, что действительно прогнал их.

И двинулся дальше на юг. Пару раз федералы обстреливали его. Он отстреливался в ответ. И опять же, понятия не имел, попал ли в кого-нибудь или нет. Это достаточно трудно было определить и на поле боя, где враг стоял прямо перед тобой. В зарослях это было невозможно.

Он встретился с Отисом Месси и несколькими другими солдатами, с которыми разделил ночевку на поляне. Стрельба впереди становилась все более интенсивной. Через несколько минут, он обнаружил, почему: синемундирники засели за самодельной баррикадой. Она расположилась на дальнем краю большой поляны. У него пересохло в горле. Даже с АК-47 в руках наступать на сверкающие там винтовки не хотелось.

— Эй, а ну-ка растянуться в линию здесь, в лесу, — сказал подошедший офицер. Большинство конфедератов сидели на корточках или лежали на животах. Офицер шел мимо них, как будто в воскресенье по набережной. Пули Минье срезали сучки и как будто танцевали вокруг него, но он, казалось, не замечал их.

Когда он прошел мимо пня, за которой присел Коделл, старший сержант узнал капитана Джона Торпа из первой роты. Торп был худым и маленьким человечком с неприметной внешностью. Тонкая линия усов безуспешно претендовала на некоторое изящество. Однако несмотря на внешность, его мужество было безупречным.

— Проверить и сменить магазины на полные, — сказал он и сделал паузу, чтобы солдаты пополнили боезапас. — По моей команде, приготовиться к атаке. Готовы?… Вперед!

Заорав во все горло, конфедераты оторвались от земли и бросились к баррикаде. Вопль Коделла наполовину состоял из страха. Он спрашивал себя, чувствуют ли то же самое мужчины по обе стороны от него, или, как Торпу, им неведом страх. Не успела эта мысль посетить его голову, как рядовой справа от него развернулся боком и рухнул на траву — из его бедра хлестала кровь. Коделл жал на спусковой крючок снова, снова и снова. Он стрелял бесприцельно, просто в воздух перед собой. С АК-47 стрелять и бежать можно было одновременно. Не нужно останавливаться для перезарядки под безжалостным огнем противника, доставать шомпол потными пальцами и судорожно тыкать им в ствол.

Конфедераты падали, впрочем как и янки за баррикадой. Прямо перед Коделлом голова синемундирника взорвалась в кровавых брызгах. Он зарычал, как пума и начал карабкаться по бревнам. Штык чуть не пронзил его руку, вцепившуюся в сучок. С винтовкой в четыре фута с восемнадцатью дюймами стали на конце, рычащий федерал, казалось, был непобедим. Он отвел винтовку еще для одного удара. Коделл выстрелил почти в упор. Федерал согнулся, как от удара в живот. В отличие от удара кулаком, разогнуться он уже не смог.

Теперь Коделл стоял уже за баррикадой посреди двух других янки. Те в растерянности вертели головами. Два быстрых выстрела, и они рухнули вниз. Федералы прибывали один за другим. Все больше и больше людей в сером накапливались за бруствером.

Коделл вдруг обнаружил, что АК-47 больше не колотит его по плечу. Кончились патроны. Он чувствовал себя как за толстой стеной, меняя магазин. Да, с его старым Энфилдом он не смог бы перезарядиться лежа, как теперь, и был бы открытой мишенью для любого врага. Перезарядившись, Коделл вновь начался обстрел.

Некоторые янки еще пытались отстреливаться. Большинство из них бежали в лес — которые с ружьями, которые без них, побросав их, для скорости. Часть прекратили стрелять и бросили на землю свои Спрингфилды. Они задрали свои руки в воздух и закричали: — Не убивайте нас, Джонни! Мы сдаемся!

Капитан Торп направил сдавшихся синемундирников через баррикаду на север.

— Просто держите руки высоко, и все будет в порядке, пока кто-нибудь не займется вами, — сказал он им, а затем обратился к своим солдатам: — Поднажмем еще! Этих мы разбили. Еще один хороший напор, и они рассыпятся на куски.

Бесконечный бег снова и снова на юг — одежда Коделла была в сплошных лохмотьям во второй половине дня, но ему уже было все равно. Торп был прав: как только полевые укрепления янки затрещали по всем швам, те начали выходить из борьбы. Как только огонь автоматов начинал раздаваться вблизи от них, они сразу начинали отходить. Хотя некоторые из них все-таки отчаянно сопротивлялись, организовывая засады. Пуля злобно прошипела рядом с Коделлом. Он нырнул в укрытие. Пули так и прошивали кустарник, где он залег. Он завертелся, устраиваясь поудобнее. Стрельба продолжалась. Или это были янки там впереди, или…

— Ли! — закричал он. — Ура генералу Ли!

Стрельба прекратилась.

— Кто там орет? — спросил подозрительно голос.

— Сорок седьмой Северокаролинский полк, корпус Хилла, — ответил он. — А кто вы?

— Третий Арканзасский, корпус Лонгстрита, — ответил невидимый незнакомец. — Какие винтовки у вас, северокаролинцы?

Янки вряд ли знали правильный ответ на это.

— АК-47, — сказал Коделл. Вместо ответа прозвучал привычный «Рэбел Йелл». Коделл осторожно встал. Навстречу из чащи вышел человек в сером. Они пожали друг другу руки и постучали друг друга по спине. Солдат из Арканзаса сказал: — Черт, как же я рад тебя видеть, Северная Каролина.

— Я тебя тоже, — сказал Коделл. И спустя мгновение добавил с удивлением: — Так мы, получается, действительно разбили их.

Он по-прежнему с трудом мог в это поверить, но если он и его товарищи, наступая с севера, встретили солдат Лонгстрита, наступавших с юга, то федералам, попавшим в ловушку между ними, было уже хуже некуда.

Рядовой из Третьего Арканзасского, как будто прочитал его мысли.

— Да мы просто раздробили их к дьяволу, — сказал он радостно. — Теперь мы переколотим их по кусочкам.

Генерал Ли восседал на своем Страннике, наблюдая, как его солдаты переправлялись через Рапидан в Ракун-Форд. На северной стороне реки войска остановились, чтобы сменить намокшую одежду и переформироваться. У многих из них вообще не было во что переодеться. Но, казалось, Ли это беспокоило гораздо больше, чем их. Они улыбались и весело махали шляпами, проходя мимо.

Ли махал им в ответ как можно чаще, показывая тем самым, что он их видит и он ими доволен. Он повернулся к Уолтеру Тейлору.

— Скажите мне правду, майор: вы когда-нибудь ожидали увидеть нас снова наступающими?

— Конечно, сэр, — ответил его помощник решительно. В его глазах промелькнуло недоумение. — А вы разве нет?

— У меня всегда тлела надежда на это, — сказал Ли. Реку начал форсировать новый полк, чье боевое знамя гордо реяло в авангарде. Ли с трудом читал без очков, но он легко разглядел имя на флаге с сорока ярдов. Он крикнул им: — Вы великолепно дрались, 47-й Северкаролинский!

Солдаты встретили приветствие дикими воплями радости.

— Вы заставили их гордиться собой, сэр, — сказал Уолтер Тейлор.

— Это они заставляют меня гордиться. Любой будет счастлив командовать такими людьми, — сказал Ли. — Разве я могу не ценить такую стойкость, постоянство и преданность? Да я просто в восторге от них!

— Да, сэр.

Тейлор посмотрел за Рапидан, на зимние лагеря корпуса генерала Юэлла.

— Еще несколько полков и тогда все корпуса генерала Хилла переберутся вслед за Юэллом.

— Мне бы, конечно, хотелось, чтобы и войска Лонгстрита были с нами, но я вынужден оставить их, чтобы удержать генерала Гранта от попыток пересечь Рапидан снова и атаковать Ричмонд. Вряд ли он, конечно, сунется, но пренебрегать такой возможностью было бы опрометчиво.

— Разве может один корпус без остальных двух дивизий сдержать всю армию Потомака? — удивился Тейлор.

— Даже и с нашими автоматами, я не уверен, что Лонгстрит сможет сделать это, майор. Но он, безусловно, сможет задержать их на какое-то время и дать нам шанс вернуться, а возможно, и ударить по их флангам.

На мгновение улыбка Ли стала ожесточенной.

— И позвольте мне напомнить вам, что всей армии Потомака больше не существует, по крайней мере в том виде, в каком она была в начале боев. Корпус Хэнкока практически перестал существовать, да и остальная часть была здорово потрепана. Не зря же генерал Грант отступил.

— У него практически не было выбора. Если бы он остался там, где был, то был бы стеснен в своих действиях, — сказал Тейлор, — Еще один день боевых действий в зарослях — и ему бы уже нечем было отступать.

— Что ж, этот маневр был выполнен хорошо; Грант умело использовал свое превосходство в пушках, чтобы удержать нашу пехоту, и увести свою собственную.

Ли пригладил бороду, рассуждая.

— Он управляет войсками лучше, чем любой предыдущий командующий армией Потомака, за исключением, возможно генерала Мида, хотя я думаю, что на сегодняшний день он более опасен, чем Мид.

Тейлор ухмыльнулся.

— Один из пленных рассказал, что у него был вид человека, который решился на таран головой сквозь каменную стену. Разбежаться-то он разбежался, но не пробил.

— Да, но теперь уже мы должны пройти через него — и это после того, как он уже познакомился с нашими автоматами. Любого можно застать врасплох один раз, но только дурак попадется дважды, а генерал Грант далеко не дурак.

— Что же дальше, сэр? Наверное, мы попытаемся обогнуть его и подойти к Вашингтону с севера и запада, как в прошлом году?

— Я еще думаю над этим.

Ли больше ничего не сказал. Планы в его уме еще не сформировались окончательно. Если он двинется прямо по линии железной дороги Оранж-Александрия, к Вашингтону, Грант будет пытаться преградить ему путь. Без новых автоматов нападение на большую армию, засевшую в обороне, было бы самоубийственно безрассудным. Хотя Ли удалось такое против Хукера под Чанселорсвиллем. Но Дикие Земли показали, что Грант не Хукер. Потрепать Гранта можно, а вот разбить — тяжело.

Ли принял решение. Он вытащил ручку и блокнот, быстро написал что-то и повернулся к курьеру.

— Прошу доставить это генералу Стюарту как можно быстрее.

Молодой человек пришпорил свою лошадь, пошел рысью, затем перешел в галоп. Ли почувствовал взгляд Уолтера Тейлора. И сказал: — Я приказал генералу Стюарту обеспечить своей конницей удержание станции Раппахэннок и дождаться, пока наша пехота не присоединится к нему.

— Так вы хотите… — Одна из бровей Тейлора слегка приподнялась. — Вы хотите идти прямо на Гранта?

— Прямо на Вашингтон, сколько успеем, — поправил его Ли. — Думаю, генерал Грант встанет между своей столицей и мной. Когда он это сделает, я нанесу ему самый сокрушительный удар, что смогу, и посмотрю, что из этого выйдет.

— Да, сэр.

По тону Тейлора было видно, что он не сомневается, что из этого выйдет. Ли хотелось бы, чтобы и у него самого сомнений не было. Помощник спросил: — Как скоро вы рассчитываете подойти к Вашингтону?

— Мы могли бы достичь его за четыре-пять дней, — сказал Ли. Тейлор ошарашенно уставился на него. Тот невозмутимо продолжил: — Конечно, это только если мы договоримся с генералом Грантом. Без его сотрудничества, нам, вероятно, потребуется гораздо больше времени.

Тейлор рассмеялся. Ли также позволил себе улыбнуться. Он спал не больше четырех часов в сутки с тех пор, как началась кампания, поднимаясь в три каждое утро, чтобы оценить текущую обстановку. Чувствовал себя он прекрасно. Боль в груди поднималась еще пару раз, но одна или две таблетки от ривингтонских пришельцев сразу приносили облегчение. Раньше он не встречал такого эффективного лекарства.

Ли дернул поводья и послал ногами Странника вперед. Его помощники ехали за ним. Глубоко задумавшись, он даже не замечал их. Да, он побил Гранта раз, но не до конца. Трепать наскоками армию Потомака было явно недостаточно. Они несколько раз били северян: в Чанселорсвилле, в Фредериксбурге, во второй Манассаской семидневной кампании. Но те все время затевали новые схватки, и, как мифическая Гидра, казалось, становились все сильнее после каждого поражения. Они так же сильно хотели вернуть юг в Союз, как и Конфедерации Штатов желала отойти от него.

— Мы должны сильно подавить их, — вслух сказал Ли. Но как это сделать? Новые автоматы застали Гранта врасплох в Диких Землях. Там же Ли мог использовать детальное знание продвижений Гранта, которое дали ему люди из Ривингтона, принесшие его из 2014-го года. Они хотели изменить мир здесь и сейчас, и они преуспели в этом, но это означало, что они больше не обладали предвидением. Что касается Гранта, то он управлял своей армией достаточно уверенно, учитывая проблемы, в которых он оказался. В оборонительной борьбе, со своей мощной артиллерией, он, возможно, еще будет очень силен.

И, подумал Ли, сколько еще пройдет времени, прежде чем какой-нибудь умник-оружейник федералов не сможет изготовить свой собственный АК-47? Полковник Горгас сомневался, что это возможно. Но хотя Горгас и был одаренным человеком, но на каждого такого, как он в Конфедерации, у Севера было три, пять или десять, не считая заводов по сборке, созданных талантливыми люди. Если федералам вдруг удастся справиться с автоматическим оружием самостоятельно, ситуация снова могла бы вернуться к той, что была до того, как появились люди из другого времени.

— Нам нужно не только разгромить северян, нам нужно сделать это быстро, — сказал Ли. Задержка на каждую минуту, несомненно, ослабляла его и помогала Гранту. Он пустил Странника рысью. Как быстро он доберется до станции Раппахэннок — почти наверняка не будет иметь значения, но какие-либо задержки казались ему теперь невыносимыми. В середине дня курьер на взмыленной лошади подскакал к нему и протянул сложенный лист бумаги.

— От генерала Стюарта, сэр.

— Спасибо.

Ли развернул бумагу и прочитал: — Мы захватили станцию Раппахэннок. Федеральные пикеты вышли к северо-востоку от Билетона. Мы провели разведку и обнаружили, что большие силы северян с конным авангардом приближаются к городу с юго-востока. Мы можем попасть в тяжелое положение, выполняя ваш приказ. Ваш преданный слуга, Джеб Стюарт, командир кавалерии.

Билетон. Эта сонная деревушка может войти в историю кровавыми буквами. Ли писал ответ: — Генералу Стюарту. Держите позицию изо всех сил. Пехота уже выдвинулась в вашу поддержку. Главнокомандующий, генерал Ли…

Он передал сообщение курьеру, который, уже устало, опять перешел на рысь, а затем в галоп.

Ли повернулся к Уолтеру Тейлору.

— Майор, я хотел бы посоветоваться с командирами корпусов. Пикеты противника миновали Билетон, как сообщил мне генерал Стюарт, но главные силы армии Потомака в настоящее время приближаются к этому городку с целью отбить его у нас.

— Я приглашу генералов, сэр, — сказал Тейлор. Он ускакал. Дик Юэлл подъехал к Ли первым, его деревянная нога вывернулась из седла под странным углом, когда он остановил своего коня. Его войска дрались севернее остальных в Диких Землях, поэтому его корпус возглавлял сегодня марш. Он склонил лысую голову и внимательно слушал, как Ли излагал донесение Стюарта. Когда Ли закончил, он спросил: — Смогут ли солдаты сдерживать федеральную армии достаточно долго, чтобы позволить нам развернуться в боевые порядки?

— Это вопрос, — признал Ли. — С их автоматами, надеюсь, что смогут.

— Тем не менее, нам лучше поторопиться. — Юэлл посмотрел на одного из своих помощников. — Приказать ускорить движение.

Вскоре подъехал и Хилл. Худой, с бледными глазами, он теперь, казалось, был готов на все. После одержанной победы, подумал Ли, он теперь будет согласен на все его предложения. Как и Юэллу, он объяснил Хиллу новую ситуацию.

Челюсти Хилла не переставали двигаться пока он слушал. Наконец, он сказал: — Плевать на схватки в нашем тылу. Хотя мы чуть было не поплатились в результате этого под Шарпсбергом.

— Я помню, — сказал Ли.

— Грант не такой тугодум, как был Макклеллан, — настаивал Хилл. — Ему, конечно, не повезло в Диких Землях, но он справляется с армией Потомака лучше, чем кто-либо другой до него.

— Я хочу, чтобы он бросил всех своих людей в бой на наши автоматы, — сказал Ли. — Даже если ресурсы Севера будут постоянно возобновляться, вряд ли их хватит для другого большого боя.

— Два поезда, полных боеприпасов, прибыли в Оранж Корт Хаус из Ривингтона сегодня утром, — сказал Уолтер Тейлор.

— Ну тогда все в порядке, — сказал Ли с облегчением. Благодаря ривингтонцам, его солдаты одержали сокрушительную победу в Диких Землях. А теперь, благодаря им, армия Северной Вирджинии будет иметь достаточно средств, чтобы продолжить в том же духе. Но без этого продолжающегося притока боеприпасов его армия вскоре может остановиться. Ли напомнил себе, чтобы написать еще раз полковнику Рэйнсу в Августу насчет создания патронов, подходящих для АК-47.

— Какие еще будут приказания? — спросил Юэлл.

В голове Ли постоянно шла обработка сведений, поступивших от кавалерии. Он оценивал сражения, как шахматист, проведший два сражения в одной и той же позиции, но в изменившейся ситуации.

— Ваши войска находятся в наиболее выигрышном положении на юге от Билетона, чтобы удерживать Раппахэннок, генерал, так что используйте дивизии генерала Джонсона в качестве резерва, — ответил он. — Генерал Хилл, подготовьтесь для удара слева. Перестройтесь, прикрываясь корпусом Юэлла, и ждите. Будьте готовы атаковать или защищаться, как сложится ситуация.

Командиры корпусов кивнули в знак согласия. Уолтер Тейлор достал карту из седельной сумки и развернул ее. Ли показал пальцем диспозицию, сформированную им. Генералы еще раз посмотрели, снова кивнули, и ускакали, причем Хилл держался в седле, как будто родился в нем, впрочем, как и Юэлл, которого, с его деревянной ногой вообще трудно было с кем-нибудь спутать.

— Приказ генералу Лонгстриту, майор, — сказал Ли, как только Тейлор убрал карту. — Передайте ему, что он должен быть готов к передвижению в любой момент — либо зайти в тыл генералу Гранту, либо поддержать остальную часть нашей армии. Отправить по телеграфу и как можно скорее.

— Слушаюсь, сэр. — Тейлор записал указания и отправил их телеграфистам. — Я также направил копию курьером, — сказал он.

— Очень хорошо, — сказал Ли. Как и железные дороги Конфедерации, Южный телеграф был недостаточно надежным. Он позавидовал связистам — армия была гораздо более сложной структурой. И он всегда пытался использовать все возможности, что были в его распоряжении.

Демпси Эйр внезапно возопил во весь свой голос.

— Если бы я был мул, меня нужно было бы пристрелить из-за бесполезности.

— Ты не мул — ты чертов осел, Демпси, и из за тебя у янки есть все шанс застрелить нас, — подхватил Эллисон Хай. Кто-то, кто мог слышать, перевели дыхание и захихикали. Остальные еле передвигали ногами и ни на что не реагировали. Мулы Гая Мария — подумал Нейт Коделл. Он также не никак не мог сосредоточиться ни на чем, кроме своей усталости. Ему вдруг захотелось, чтобы именно капитан Льюис был сейчас рядом. Из всех Непобедимых Кастальцев, Льюис был единственным человеком, который понимал латынь и, возможно, оценил бы тонкий намек. Ведь именно римский полководец Гай Марий провел реформу, в результате которой римским легионерам самим пришлось тащить на себе весь свой скарб. Но давно раненая нога капитана не позволяла ему разогнаться на маршруте — и он отстал далеко позади.

Коделл судорожно закашлялся. 47-й Северокаролинский полк сегодня было не узнать. Солдаты брели в серо-коричневом облаке пыли, которое окрашивало обмундирование в тот же цвет. Каждый раз, когда Коделл моргал, песок под веками скрипел. Когда он сплюнул, его слюна вылетела коричневым сгустком, как если бы он пользовался жевательным табаком.

Переправа через Рапидан и Раппахэннок уже была в прошлом. Только душная жара, пот, пыль и усталость в ногах, а также отдаленный гром выстрелов на востоке. Федералы не собирались оставлять Вирджинию без боев. Внезапно раздались выстрелы где-то справа и спереди, совсем другие, по звуку, в отличии от тяжелых залпов артиллерии — там, где уже солдаты генерала Юэлла схватились с авангардом генерала Гранта.

Грант атаковал нас по флангу, — догадался Эллисон Хай. — У него, пожалуй, есть неплохой шанс.

— Если он не потерял войск втрое больше, чем мы, в Диких Землях — я съем свою обувь, — возразил Коделл.

— Даже если и так — у него все равно больше солдат, чем у нас, — парировал Хай, на что Коделлу уже нечего было сказать. Он только заскрипел зубами. Полковые музыканты забили оживленную дробь на своих барабанах.

— Роте развернуться справа! — громко проорал капитан Льюис надеясь, что вся рота его слышит. Коделу повезло засесть справа от проезжей части. По крайней мере, какое-то время можно отдышаться от пыли.

Вся бригада генерала Киркланда пошла в атаку на северян.

Каролицы двинулись вслед за 11-м и 52-м полками, развернув знамена. Коделл еще раз разглядел пятую роту 44-го полка — это были его любимцы, изо всей бригады. Он улыбнулся, заметив их. Хотя они были вдалеке от него — они казались отсюда крошечным зеленым квадратиком — он знал их всех по именам.

— Разведка, вперед! — закричал полковник Фариболт. Те, не мешкая, выдвинулись впереди каждой роты.

— Командуй, Нейт, — отозвался Руфус Дэниел, когда Коделл замешкался. — Лейтенант Винборн отдал приказ стрелять.

Лицо Коделла было покрыто толстым слоем пыли, так что никто не мог видеть, как оно покраснело. Он совершенно забыл, что после того, как лейтенанта ранило, командование перешло к нему. Двое из солдат откровенно веселились.

— Перезарядиться и быть в готовности, — прорычал он. Весельчаки затихли и стали проверять свое оружие.

Они затаились впереди, сохраняя интервал ярда в два друг от друга.

— Атакуем прямо? — спросил кто-то. Коделл не знал ответа. Лейтенант Уилл Данн из пятой роты ответил: — Нет, давайте лучше попробуем левее. По-моему, там есть брешь, через которую мы сможем прорваться.

Тут же послышались голоса: — А вот и янки.

Вспомнив о своей потерянной шляпе, Коделл приподнял руку, приложив ладонь к глазам. Вдали он увидел, как шеренга синемундирников, на расстоянии казавшихся насекомыми, приближается тонкой серой полосой к той линии обороны, частью которой был он сам. За ними, в облаке пыли, явно скрывались остальные федеральные силы.

Лейтенант Уилл Данн из из пятой роты наконец принял окончательное решение.

— Точно, давайте ударим левее, — сказал он, — Если брешь там действительно есть, мы сможем сделать прорыв для всей бригады.

Тут же несколько человек вскрикнули: — Смотрите, разведка янки!

Еще раз пожалев о потерянной шляпе, Коделл присмотрелся. Янки были еще слишком далеко, чтобы удостоиться прицеливания.

Федералы также оценили их позицию. Коделл видел, как они начали перестраиваться. Он восхищался тем, как они делали это — будто на на плацу перед генеральным инспектором, а не в маневре на поле боя. Блеск ружей и стволов затмила пыль, подошедших сзади.

Лейтенант Дан взялся за бинокль, висевший на кожаном ремешке на шее. Он поднес его к глазам и начал рассматривать врага. Крик негодования вдруг вырвался из его груди: — Вы знаете, кто там впереди, парни? Это негры!

Южане начали пристально всматриваться. На расстоянии полумили трудно было что-либо разглядеть. Впрочем, это уже не имело значения. Челюсти Коделла сжались. Взаимная ненависть беглых и свободных негров, и белых южан, не имела границ.

Штык автомата АК-47, закрепленный под стволом, выглядел исправным. Коделл, пока еще, не пользовался им. Как и другие конфедераты, насколько он знал. Теперь же, несколько человек также остановились проверить штыки. Для тех черных, что преградили им путь, одних только пуль было недостаточно. Завидев черных людей в погонах, рука невольно так и тянулась к ножу. Хотя лично для Коделла, любой человек с мушкетом в руках, будь он белый, черный или зеленый, являлся смертельным врагом, если был в синей форме. Уже была видна идущая, как на параде, колонна янки, наполовину состоящая из стрелков-негров. Вот они поднесли свои Спрингфилды к плечам и дали залп по Коделлу и его товарищам.

На взгляд Коделла, на такой большой дистанции, федералам было рановато открывать огонь — тем не менее, двое мужчин в их рядах упали со стонами и ругательствами. Негры начали перезарядку.

— А ну зададим им! — крикнул Коделл. По всем остальным подразделениям пронеслись похожие команды.

Коделл поднял свой автомат и начал стрелять, быстро двигаясь вперед, на негров-стрелков. Те начали падать, как только пули конфедератов накрыли их. Многие все еще держались на ногах, и, как настоящие ветераны, продолжали хладнокровно стрелять. Коделл увидел пару белых, с офицерскими саблями, и перевел огонь на них. Те вскоре попадали. Такие обычно были естественными первоочередными мишенями в любой стычке, тем более здесь. Но даже после их гибели, черные солдаты продолжали оказывать ожесточенное сопротивление.

— Иисус Боже всемогущий! — воскликнул Рэнсом Бейли в нескольких ярдах от Коделла. Он указал на приближающуюся вторую полосу противника. — Там, кажется, вообще все негры — вся дивизия!

— И до них дойдет очередь, — сказал ему Коделл. — Пока те доберутся сюда, у нас и здесь дел по горло.

Линии разведчиков-застрельщиков редко вступали в схватку друг с другом. Одна, как правило, отступала, из-за превосходящей огневой мощи противника. Несмотря на огневое превосходство конфедератов, негры не собирались отступать. Они отстреливались, как только могли. Только когда совсем немногие из них все еще оставались на ногах, они попытались уйти.

К этому времени полки, частью которых они были, уже почти догнали их. Подошедшая колонна черного войска была широкая и глубокая. Видимо, это были вновь сформированные полки — и людей в них было гораздо больше, чем в частях, которые уже перенесли тяжелые бои. Они начали разворачиваться с почти суетливой, но все же, аккуратностью.

За Коделлом, позади бригады, рявкнули пушки. Пушечное ядро разорвалось среди негритянских солдат. Взрыв уничтожил почти целое отделение. Но негры не дрогнули. Их первая шеренга опустилась на одно колено; вторая подняла винтовки над головами своих товарищей. Это чем-то напоминало атаку федералов на Брок-роуд, перед бруствером.

Однако теперь 47-й Северокаролинский был не за бруствером. Он спешил вперед, чтобы обойти федералов справа. Грант, видимо, бросил эти негритянские войска, чтобы остановить наступление Ли. Те будут драться в любом месте, где бы ни встретились. Офицеры кричали: — Вперед! — Сигнальные трубы также трубили атаку. После залпа негров немало конфедератов уже никогда не поднимутся в атаку.

Артиллерия янки также вступила в бой. Разрыв прогремел прямо перед главной линией южан. Взрыв и осколки пробили изрядную брешь в ней. Солдаты по обе стороны сомкнули ряды и двинулись дальше.

Третий и четвертый ряды черных солдат шагнули вперед, в то время как первый и второй занялись перезарядкой. Их залп был уже не таким мощным, как первый — огонь автоматов неумолимо косил их линии. Офицеры падали вниз один за другим. В большинстве подразделений, как Северных, так и Южных, офицеры часто носили одежду, не отличающуюся от рядовых, кроме знаков различия, чтобы не привлекать к себе глаз врага. Но те, кто командовал черными войсками, выделялись не только цветом кожи, но и почти маскарадными костюмами.

— Стреляйте первым делом в любимчиков негров! — закричал рядовой недалеко от Коделла. Многие из его товарищей, казалось, радостно поддержали его.

После второго залпа, негры подняли дикий крик — гораздо громче, чем обычное «ура» белых северян — и почти вдвое усилили натиск на бригады Киркланда. Коделл и его коллеги-стрелки немного отступили в свои ряды, чтобы не попасть под свои же пули от стреляющих сзади.

Со все увеличивающимися разрывами и ружейным огнем, шум битвы становился просто оглушительным. Осколок сбил мужчину рядом с Коделлом и толкнул прямо на него. Тот упал, зацепившись каким-то образом за его автомат. Двое мужчин споткнулись об него, прежде чем он успел встать на ноги. Коделл осмотрел себя, не смея поверить, что он все так же цел и невредим. Бормоча благодарственную молитву, он снова начал стрелять. Черные солдаты были пугающе близко. Они уже понесли ужасающие потери, но все-таки продолжали атаковать. Даже делая все возможное, чтобы убивать их, Коделл восхищался мужеством, которое они демонстрировали. Ему пришло в голову, что Джорджи Баллентайн, возможно, воевал бы хорошо, если бы ему дали такой шанс, а вместо этого ему пришлось убежать — после того, что сделал Бенни Ланг. Цветные войска значительно превосходили в численности конфедератов в начале схватки. И их еще немало осталось теперь, когда они схватились лицом к лицу. Они бросались на южан со штыками и действовали прикладами ружей, как дубинками. Южане дрогнули. Их АК-47 были в два раза короче штыковых винтовок. Но они еще могли стрелять. Черные люди падали, хватаясь за грудь, живот или ноги. Крики и проклятия почти перекрывали гром выстрелов.

Рядом с Коделлом, цветной солдат вонзил штык в живот южанину. Конфедерат вскрикнул. Кровь закапала из его рта. Он рухнул на землю, когда негр вырвал штык. Коделл выстрелил в чернокожего. Его автомат клацнул. Он даже не успел заметить, когда у него опустел магазин. Зелено-белое пятно мелькнуло в середине черного лица, подготавливая новый боевой патрон Минье. Негр повернулся к Коделлу, готовясь еще раз пырнуть штыком. Прежде чем он успел замахнуться, какой-то конфедерат приземлился ему на спину. Двое мужчин упали вниз бесформенной кучей. Южанин вырвал Спрингфилд из рук цветного. Он, тяжело дыша, приподнялся на колени, и протаранил лежащее тело на всю длину обоюдоострой стали. Негр визжал и дергался. Южанин бил снова и снова, не менее дюжины раз — пока не убедился, что тот мертв. Затем, улыбаясь, как дьявол, что собирает потерянные души, поднялся на ноги.

— Спасибо, Билли, — выдохнул Коделл. — Это было здорово.

— Брось это дерьмо, Коделл, не надо меня благодарить за убийство негра, — сказал Билли Беддингфилд. — Я делаю это для себя.

Рукопашная редко длится долго. Та или другая сторона скоро побеждает. Так же поступили и черные федеральные войска. Они оторвались от своих врагов и начали отступать на север. Конфедераты обстреляли их шквальным огнем из автоматов. Этого было достаточно, чтобы негры побежали. Хотя даже тогда, некоторые из них еще пытались отстреливаться. Сменив магазин в своем АК-47, Коделл также продолжил стрелять в цветных солдат. Спасение его Билли Беддингфилдом вполне могло помочь тому вернуть снова свои капральские шевроны. Пока полк был в активных боевых действиях, он был всем хорош — и как солдат, и как капрал. Проблема была в том, что он уже доказал, что не мог удерживать свой дикий нрав в лагере.

Бригада Хета из дивизии Киркланда двинулась вперед, топча поля ранней пшеницы и кукурузы.

Скученность черных, которые выступали против них, стоила им дорого. Их офицеры постоянно натаскивали их, добиваясь в маневрах совершенства. Но против автоматов они оказались бессильны. Несколько негров попытались сдаться, когда их внезапно обнаружили. Коделл резко дернул дулом АК-47 на юг, указывая куда им идти; двое испуганных чернокожих пролепетали слова благодарности и неуклюже побрели прочь. Через несколько секунд, винтовка рявкнула у него за спиной. Он обернулся. Цветные люди, скорчившись, лежали на земле. Их кровь, стекала со стеблей кукурузы в грязь. Билли Беддингфилд стоял над ними, и снова дьявольски ухмылялся.

— Они же уже сдались, — сердито сказал Коделл.

— Негр с винтовкой в руках не может сдаваться, — ответил Беддингфилд. Прежде, чем Коделл успел ответить, капитан Льюис уже хлопал его по плечу.

— Подошел фургон с боеприпасами, — сказал Льюис. — Соберите всех стрелков, которых сможете найти, и пусть каждый наберет два-три рожка патронов. Сделайте засаду в той вон роще сливовых деревьев. — Он указал где. — Оттуда вы должны обстрелять ту батарею янки, что задерживает нас.

Даже сейчас, когда он говорил, еще один снаряд просвистел над головой, чтобы приземлиться с грохотом, мгновением позже. Коделл перевел взгляд со сливовой рощи на далекую батарею. Федеральные артиллеристы прикрывали свои войска, работая с ювелирной точностью.

— Похоже, оттуда будет далековато, — с сомнением сказал он.

— Да знаю, черт, — сказал Льюис. — Я бы и не отправил вас туда, если бы у нас были наши старые ружья. Но с этими автоматами есть возможность потеребить их.

— Слушаюсь, сэр.

Четверо человек, вместе с Коделлом, начали перемещаться в указанную сторону. Когда они достигли сливовых зарослей, один из них был уже ранен. Он зашатался и залег.

Впереди, артиллеристы по-прежнему продолжали свою работу. Один из солдат засыпал порох и заталкивал ядро внутри пушки. Другой утрамбовывал все это к нижней части ствола. Третий ткнул проволокой через отверстие, чтобы проникнуть в мешочек с порохом. Еще один заложил капсюль и шнур. Он же дернул за шнур и выстрелил. Парень с шомполом-пробойником уже прочищал ствол. Затем они снова начали подносить мешки с порохом и ядра. Процесс начался снова.

Коделл и его товарищи начали выцеливать их, и другие пять орудийных расчета, которые вместе составляли батарею.

— Выбирайте лучшие позиции для стрельбы, — сказал он стрелкам. За толстыми стволами деревьев защита была превосходной, но и обзор не очень. — Не знаю, насколько хорошо у нас получится, но какой-то урон мы им нанести должны.

Стрелки один за другим начали рассредотачиваться. Коделл вел практически непрерывную стрельбу. Ещё один человек упал, не добежав до пушки. Через несколько секунд, рухнул запальщик, бежавший туда же. Запасные номера, пытавшиеся подключиться взамен выбывших, падали тоже. Хотя федералы и попытались сосредоточиться за защитой пушки, выстрелы быстро отогнали их и оттуда. Кто-то из них указал на сливовую рощу. Артиллеристы вскочили за пушку и открыли огонь своими двенадцатифунтовыми зарядами по зарослям. Даже с расстояния в полмили, эти больше чем в четыре с половиной дюйма в ширину жерла, казались Коделлу огромной смертельной пещерой.

— Огонь по корректировщикам! — крикнул он — и напрасно. Ибо стрелки уже сами начали стрелять в артиллеристов. Капрал или сержант, или кто там стоял за пушкой, чтобы корректировать расстояние, вдруг исчез. Трамбовщик упал, хватаясь за ногу. Другой перехватил шомпол и продолжил.

Бронзовые пушки извергли пламя и большое облако густого белого дыма. Пушечное ядро разбило дерево в двадцати футах от Коделла. Артиллеристы начали прицеливание еще раз. Двое из них упали, прежде чем они снова смогли стрелять. На этот раз они выбрали разрывной снаряд.

— Моя рука! — завопил один из разведчиков.

Федеральные артиллеристы флегматично возобновили свою работу. Когда еще один человек был ранен, один из возчиков экипажа с боеприпасами заменил его. Опять снаряд разорвался в роще. Осколки ударили в ствол, за которым укрылся Коделл. Тот в это время снаряжал магазин и надеялся на лучшее. Лишь бы следующий снаряд не стал точнее. Федеральные артиллеристы, к сожалению, имели более надежные боеприпасы, чем их южные коллеги.

Но следующий выстрел не прогремел. Орудийные расчеты, оказывается, израсходовали свои последние пару зарядов, а затем бросились отводить свои пушки. Некоторые из них выхватили свое стрелковое оружие и начали отстреливаться. Извозчики начали движение.

Четырем из пушек в батарее отступить удалось. Коделл кричал от восторга: конфедераты, наступавшие с юго-востока, захватили две других. Одной из них был тот «Наполеон», который пытался уничтожить его и его товарищей из рощи.

— Мы сделали очень нужное дело, парни! — закричал он другим стрелкам. — Мы их задержали, и теперь им будет еще труднее.

Пехота янки сплошняком отходила на северо-восток вдоль линии железной дороги Оранж-Александрия. Черноногие не бежали испуганными толпы, но у них уже не было такого же непоколебимого упорства, которое они демонстрировали в начале дня. Либо, все самые активные были выбиты автоматным огнем.

Коделл решил дождаться всех своих отставших коллег. Он начал кипятить воду для приготовления консервированной еды. Большая часть Непобедимых Кастальцев тоже решила приостановиться. После изъятия трофеев у черных, у них теперь было много сухарей и соленой свинины. Чудесный запах готовившегося кофе вскоре заполнил ночной воздух вокруг костров. Многие из конфедератов щеголяли в новых синих брюках или новых туфлях — добычи с поля боя.

— И были им посланы негры провидением — и было всё, кроме выпечки, — сказал Руфус Дэниел. Он и сам был одет в новую пару штанов.

— Негры, — Отис Месси плюнул, сказав это слово. — Негры с оружием. Это то, что янки хотят сделать с нами — поставить проклятых негров с пушками на всем Юге.

Общий порыв одобрения прошелестел между солдатами, слушавшими его. Демпси Эйр сказал: — Что можно сказать о дураках-янки, снабдивших их оружием? Если вы даете человеку пистолет — это еще не значит, что он сможет управиться с ним. Я с рождения знал, что если дать негру пистолет, то он не справится с ним — в отличии от валки деревьев.

— Они слишком тупы, чтобы освоить новое, — сказал рядовой по имени Уильям Уинстед. Остальные закивали, но Коделл сказал: — Ты не был с нами в Геттисберге, Билл. Они видели, когда мы смешали там их порядки, и понимали, что попали в мясорубку. Но они продолжали идти на нас, как и мы на них. Кто здесь может сказать мне, что они не дерутся, как настоящие солдаты?

— Единственное, для чего негры действительно хороши — это как рабы, — примирительно сказал Уинстед. И очень многие солдаты кивнули вместе с ним.

Коделл хотел поспорить еще. Несмотря на случай с Джорджи Баллентайном, он в большинстве своем был согласен с Уинстедом. Так же, как и большинство людей на юге. А в общем, если на то пошло, и большинство людей на Севере. Но, как учитель, он призывал своих учеников, особенно самых талантливых из них, самим перепроверять то, что говорят люди о мире. То, что говорили окружающие, и то, что он видел сам, как-то не складывалось. Негры, как и любые другие люди, надеялись и боролись.

Еще одна из вещей, которые он замечал, было то, что большинству людей не очень хочется вглядываться пристально в окружающий мир. Привычный подход чаще оказывался легче и удобнее, чем пытаться выяснить, как обстоят дела на самом деле.

Таким образом, вместо прямого возражения Уинстеду, Коделл сместил акцент: — Я видел, как Билли Беддингфилд убил пару негров, которые уже собирались сдаться.

— Любой негр, который приходит ко мне с ружьем — это мертвый негр, — сказал Уинстед, — Я бы не сдался им в любом случае, независимо от того, что бы после этого они со мной сделали.

— Доля правды в этом есть, — пришлось признать Коделлу. — Но если они могут научиться драться, как солдаты, они могли бы научиться действовать как солдаты и в других обстоятельствах.

— Они дерутся лучше, — добавил Демпси Эйр, — В противном случае, эта идиотская война уже бы прекратилась.

— Это только твое мнение, Демпси, — сказал Коделл. На этот раз никто с Демпси не согласился.

Никто не отрицал, что вопрос о рабстве чернокожих лежал в центре войны между государствами. Север был убежден, что имеет право диктовать югу вопросы отношения к черным; Юг также был убежден, что это его собственное дело. Коделл вообще не хотел в этом участвовать; разве имеет кто-то за сотни миль право говорить ему, что он может или не может делать. С другой стороны, если негры действительно могли отстаивать свои права, как белые люди, возражения юга не выглядят слишком убедительными.

Коделл вдруг подумал, что Америка была бы намного проще, если бы вокруг не было так много этих черных. К прискорбию для Нейта, черный человек давно уже был частью Америки. Так или иначе, Северу и Югу придется решать эти вопросы.

— Майор Маршалл, я хотел бы, чтобы вы разработали общий приказ по армии Северной Вирджинии, который будет опубликован в ближайшее время сразу после завершения битвы, — сказал Ли.

— Да, сэр. — Чарльз Маршалл взял блокнот и ручку. — Содержание приказа?

— Как вы знаете, майор, враг начал использовать против нас большое количество цветных солдат. Я хочу подготовить наших солдат к тому, что если эти цветные войска будут захвачены в плен — их лечение у нас не будет отличаться от лечения любых других пленных солдат.

— Да, сэр.

За очками Маршалла, его глаза были явно сомнительными. Он наклонил голову и начал писать.

— Вы не одобряете такие действия, майор? — спросил Ли.

Молодой человек оторвал взгляд от раскладного стола, за которым он работал.

— Если вы меня спрашиваете, сэр, то я, вообще, ни в коей мере не одобряю какую-либо защиту негров. Само это понятие мне противно.

Ли подумал, что бы его помощник подумал о предложении генерала Клиберна насчет вербовки и использования негров в борьбе за независимость Конфедерации. Но президент Дэвис приказал пока молчать об этом. Вместо этого он сказал: — Майор, не в последнюю очередь причиной такого приказа является моя обеспокоенность за безопасность тысяч наших пленных в руках северян. Прошлым летом Линкольн издал приказ, пообещав расстрелять каждого солдата Конфедерации за нарушение общепринятых статей соблюдения войны, и отправлять на каторгу по человеку за каждого черного пленника, вновь отданного в рабство. Он приказал, всеми средствами связи, распространить это не только среди военачальников противника, но и среди всех простых людей.

— Сэр, я, конечно, не ни на минуту не сомневаюсь, что вы всегда думаете на шаг дальше, — признался Маршалл. — Если вопрос стоит таким образом, то я хочу, чтобы вы и дальше поправляли меня, если что не так. А то я, честно говоря, чувствую себя полнейшим дураком…

Он снова склонился над своим заданием — на этот раз с видимо большим усердием. Через несколько минут, он уже предлагал Ли проект приказа.

— Слишком много воды, майор. Вообще недурно, но вы не могли бы вставить, к примеру, после «взывая к умелости ваших рук для облегчения страданий пациентов», что-нибудь вроде «вашей патриотической преданности к правосудию и свободе»? Также неплохо было бы закончить, обращаясь к мужскому чувству долга, упоминанием и самоотверженности женщин-санитарок на войне.

Только идиот, естественно, будет спорить с генералом. Маршалл, будучи совсем не таким, тут же поправил все это, и передал назад Ли.

— Ну вот, теперь кое-что у нас есть, сказал Ли. — Приказываю, распространить это немедленно. Я хочу, чтобы приказ огласили в каждом полку к вечеру — или как минимум, завтра.

— Я займусь этим, сэр, — пообещал помощник.

— Хорошо. Теперь вот еще что. — Ли продемонстрировал несколько газет. — Это все прислано мне от тех, кто стоит за федералами, симпатизирующими нашему делу. Грубо говоря, от политической разведки. Здесь, кроме того, что правительство в Вашингтоне и так часто открывает свои намерения в прессе — также даются общие оценки отношения Севера к войне.

— И что? — с нетерпением спросил Маршалл. — Зачем нам их отношение к войне теперь, когда мы сокрущающе отбили еще одно их наступление? Опять вперед на Ричмонд? Опять, до победы?

— Буду рад осветить вам их подробную выборку, майор.

Ли поднес газеты ближе к лицу. Даже с очками, эти крошечные, теснящиеся буквы, было весьма трудно читать.

— Вот Нью-Йорк Таймс. Разгром армии генерала Гранта в Диких Землях вынуждает нас отступить за Рапидан, но вовсе не лишает нас победы!.. Дальше сообщение гласит: К сожалению, результаты сражения, несмотря на великолепную доблесть наших войск, не оправдали наших ожиданий. В результате ожесточенных боев свыше сорока тысяч наших солдат не смогли оказать адекватного сопротивления, хотя они и пытались наступать под огнем их нового оружия, против которого наши хваленые Спрингфилды все равно, что луки и стрелы краснокожих.

— Ну, в общем, так оно и есть, — сказал Маршалл. — Такие настроения, по сути, облегчают задачу, стоящую перед нами, разве нет?

Ли вытащил из стопки еще один документ.

— Что ж, вот выписка из их Министерства обороны. По данным из Вашингтон Ивнинг Стар. Благородный энтузиазм должен реанимировать нашу доблестную армию, которая вот уже так долго борется за сохранение Союза. У нас, правда, в последнее время возникли серьезные проблемы, угрожающие сохранению достигнутого — и мы, поэтому, должны быть готовы приложить гораздо больше усилий в деле, за которое мы боремся. Так давайте же, соотечественники, выполним свой долг… Пусть наши мужество и выносливость встанут против такой грубой силы оружия противника.

На лице Маршалла появилась улыбка человека, осознающего полный, на самом деле, конфуз врага.

— Что ж, это прямо-таки крик боли, сэр.

— Ну да, так оно вообще-то и есть. Секретарь Стэнтон выглядит на этом фоне бледно, — сказал Ли. Он покачал головой. — Это, по сути, почти идеальная глупость. Насколько мне известно, по настроениям в верхах Ричмонда, Соединенные Штаты могут действовать именно так, как они собираются, если только они вдруг не пойдут нам на уступки.

— Разве Стэнтон готов идти настолько далеко?

— Ну, в какой-то мере. — Ли отложил газету в сторону. — Не могу больше сказать ничего определенного, кроме того, что я только что прочитал вам.

Чарльз Венейбл зашел в палатку Ли.

— Корреспонденция из Ричмонда, сэр — и экземпляры вчерашней «Дэйли Диспэтч».

Он взглянул на корреспонденцию с севера, разложенную на столе.

— Подозреваю, что в наших изданиях тон веселее, чем в ихних.

— Я, в свою очередь, подозреваю, что вы правы, майор, — сказал Ли. — Однако, к делу. Давайте корреспонденцию.

Венейбл передал ему стопку бумаг. Прочитав первую, Ли почувствовал, что сбросил с плеч еще одну нагрузку из череды беспокойств.

— Генерал Джонстон хорошо потрепал генерала Шермана у Роки Фэйс Ридж — с большими потерями с федеральной стороны, а затем снова — у Ресака и Снейк Крик Гэп — когда тот попытался обойти их, используя свои элитные отряды. Таким образом, продвижение Шермана сейчас остановлено. По сведениям от пленных, они боятся еще раз сделать попытку обхода, ввиду такого ужасного урона от нашего оружия.

— Прекрасное известие, — воскликнул Венейбл, — правда, майор?

Ли, все же, имел опасения, что только его собственная армия сможет получать максимальную выгоду от использования нового автоматического оружия. И он был рад, что его опасения были напрасными — у других армий южан тоже кое-что получалось. Правда, Джонстон уступил немного территории врагу — в то время как армия Северной Вирджинии продвинулась вперед. Но у противника в Джорджии было больше места для маневра. И Джонстон предпочитал контратаки, а уж в обороне — был просто мастер. Ли не хотел бы оказаться на месте федерального генерала, удерживающего слабые позицию и знающего, что вот-вот будет атакован людьми, вооруженными таким чудовищным оружием, как автоматы АК-47.

— А что там, в другом сообщении, сэр?

— Сейчас узнаем.

Ли вскрыл конверт. Он прочитал бумагу, сложил ее снова и вложил обратно на свое место. Когда он поднял голову, то понял по лицам своих помощников, что они просто сгорают от любопытства. Ли сказал: — В юго-западной Вирджинии, генерал Дженкинс, с войском в 2400 человек, столкнулся с федеральным генералом Джорджем Круком с войском, от шести до семи тысяч, девятого числа этого месяца к югу от горы Клойд.

— Да, сэр, и что? — хором проговорили оба. Неподдельная тревога в их голосе была понятной: соотношение почти три к одному, до этого — почти всегда являлось гарантией победы. Ли еще немного помолчал, нагнетая интригу: — Нашим войскам удалось удержать свои позиции. Федералы откатились на северо-запад по магистрали Дублин-Пирсбург. Среди погибших были сам генерал Крук и полковник Резерфорд Хейс, который командовал бригадой из Огайо. Остается добавить, что и генерал Дженкинс был ранен при атаке, а его правая рука была ампутирована. Но, как добавляет сменивший его генерал МакКосланд, одержанная победа сохранила наш контроль над железными дорогами Вирджинии и Теннесси, без которых связь и сообщение между двумя штатами были бы нарушены.

— Это отличная новость, сэр! — сказал Чарльз Маршалл. — Похоже, удача окончательно отвернулась от северян.

— Можно сказать и так, — сказал Ли. Эти слова, как будто витающие в воздухе, только сейчас, когда он произнес их вслух, обрели надежное пристанище в его сердце. Он так привык к бесконечным сомнениям — даже автоматы из Ривингтона не убеждали его до конца. Он читал дальше в донесении: — Генерал МакКосланд сообщает, что один из пленных признался, что огонь из наших автоматов на поле боя многим северянам кажется настоящим колдовством.

— Дэйли Диспэтч, разумеется, рассуждает, что война, наконец-то, оборачивается, победами.

Чарльз Венейбл начал читать газеты, которые он принес: — По нашей информации, мы уже можем ободрить себя надеждой, что святая земля Вирджинии скоро будет спасена и освобождена от грязных рук захватчиков-янки. Вот великие битвы на прошлой неделе. Битвы в Диких Землях, и поблизости от городка Билетон, привели к разгрому армии федерального правительства, которому, возможно, нет равных в анналах современной войны. Генерал Ли наголову разбил войска Мида и Гранта. Нет никакого сомнения — успех велик.

— Если бы войны протекали только на страницах газет, они они были бы выиграны с обеих сторон — в первые дни после того, как они были объявлены, — улыбался Ли. — С одной стороны — это было бы хорошо: ибо это была бы возможность избежать большой крови, сопровождающей каждую войну. С другой стороны — газетная болтовня может быть опасной. Если кто-то призывает за продолжение войны только из-за презрения к врагу, что, в общем, является типичным газетным штампом, то он в результате может потерпеть фиаско, за которое должен винить только самого себя.

— Но мы на самом деле гоним теперь федералов, — запротестовал Венейбл.

— Я тоже в восторге от того, что они в настоящее время отступают, майор, — сказал Ли. — Но как только мы загоним их в эти укрепления, у Потомака в Вашингтоне, то потеряем самое драгоценное — время — и они смогут использовать его гораздо эффективнее, чем мы. Они уже это делали после многих поражений. Я же хочу преподнести им такой урок, чтобы он оказался и достаточно жестким, и достаточно ощутимым — даже для самых непримиримых и упрямых их лидеров.

— И что же вы собираетесь предпринять, сэр? — спросил Чарльз Маршалл.

Вторжение прямо по линии Оранж-Александрия уже не казалось столь привлекательным Ли — как это было раньше. Он теперь начал наносить на карту свой план, который сложился в результате напряженной работы ума.

— От генерала кавалерии Стюарта потребуется более эффективно маскировать свои силы от врага, чем это было в прошлогодней кампании, но я верю в него и знаю, что он крепко усвоил тогдашний урок. Кроме того считаю, что автоматы его солдат — как никогда лучше — помогут частям генерала Лонгстрита в сдерживании противника. Майор Маршалл — за это отвечаете вы.

Маршалл сделал пометку на плане. Главнокомандующий армии Северной Вирджинии продолжал дальше раздавать уточняющие команды.

Лошадь Андриса Руди поравнялась с лошадью Ли, когда тот ехал рядом с авангардом длинной серой колонны. Ривингтонец вежливо держался в нескольких футах от группы генералов и офицеров, сопровождающих Ли, явно напрашиваясь на приглашение.

— Доброе утро, мистер Руди, — сказал Ли. Он внимательно наблюдал за тем, как Руди справляется со своим гнедым мерином. — Ваша верховая езда, сэр, значительно улучшилось с тех пор, как я впервые имел удовольствие познакомиться с вами.

— У меня было много практики с тех пор, генерал Ли, — ответил Руди. — До моего появления здесь, у меня не было возможности подобной тренировки, и я предпочитал ездить в ммм… колесных экипажах.

Офицеры Ли с трудом скрывали свое невысказанное презрения — некоторые хорошо, некоторые не очень. Человек, который постоянно ездил в коляске — вряд ли человек вообще. И какая вообще может найтись причина, чтобы воздерживаться от верховой езды?

Ли-то знал ответ на этот вопрос, впрочем чисто риторический: в отдаленном 2014 году люди, конечно, использовали более совершенные средства транспорта, чем лошадь или повозка. Ли подумал, интересно, проложили ли железные дороги по центру каждой улицы в каждом городе — в том, почти невообразимом, времени, из которого явился человек из Ривингтона?

Он надеялся, что однажды сможет спросить Руди о таких вещах. Эти, по сути, бесценные знания — существовали только в его голове! Нет, сейчас на это нет времени — да и его предположения насчет будущего развития войны уже не имели особого значения. Все, что необходимо было сделать для немедленного перелома войны, было сделано. Впрочем, кое-что не мешало уточнить.

— Мистер Руди, у вас ко мне есть вопросы?

— Я хотел бы поговорить с вами наедине, если, конечно, можно, генерал Ли, — сказал Руди.

— Подождите немного, пока я не закончу разговор с этими господами, сэр, а потом я в вашем распоряжении, — сказал Ли.

Штабные офицеры выразили свое молчаливое согласие — в отличии от остальных, поднявших в недоумении брови. Ведь Руди совершенно не скрывал свою неказистую пятнистую одежду, характерную для ривингтонцев. Но Ли не дал окружающим ни малейшего шанса углубиться в эту тему: — Итак, господа, давайте обсудим наши диспозиции у Мидлбурга.

Через некоторое время большинство командиров дивизий и бригад, получив указания, уже уехали, чтобы заняться их исполнением. Он посмотрел на своих помощников. Они уже отъехали в сторону на пятнадцать-двадцать ярдов. Ли кивнул Андрису Руди. Его конь подошел и встал бок о бок со Странником.

— Итак, что я могу сделать для вас, сэр? — спросил Ли.

Ответ Руди сразу поразил его: — Вы можете отменить свой приказ о лечении захваченных кафров-негров — наравне с белыми военнопленными. Мало того, генерал Ли, это нужно сделать немедленно.

— Нет. И позвольте мне напомнить вам, что у вас нет права командовать мной, сэр, — холодно сказал Ли. — Кроме того, что этого требует гуманизм, есть и практическая ценность для нас: дело в том, что федералы громогласно обещали истязать захваченных в плен конфедератов в той же степени, в которой мы злонамеренно будем причинять вред их солдатам.

— Если вы один раз вступите на дорогу, ведущую к равноправию негров, генерал Ли, то вам и в дальнейшем не удастся свернуть с нее. — Голос Руди звучал уже менее настойчиво, чем за мгновение до того, но он был, по-прежнему, очень серьезным. — Все это не поможет в победе над США, генерал. В общем, если вы не примете нашу просьбу во внимание, то мы не сможем помогать вам и дальше с боеприпасами.

Ли повернул голову и пристально посмотрел на ривингтонца. Улыбка Руди была весьма неприветливой.

Ли медленно кивнул. Мысленно, он был готов, к тому, что сейчас происходило. Тогда он ответил: — Если даже президент Дэвис прикажет мне сделать такое, сэр, то я тут же подам в отставку — а пока я просто повторю вам то, что сказал минуту назад: Нет.

Он пришпорил Странника, оставив Руди позади.

Руди, однако, не отстал от него — он был лучшим наездником, чем казался. И продолжил: — Подумайте, о своем решении, генерал. И помните — что произойдет с Конфедерацией без нашего оружия.

— Я помню, что вы говорили, — ответил Ли, пожимая плечами. — Но у меня нет возможности проверить ваши слова — я просто не доживу до этого. И я также прошу вас самого вспомнить о том, что если наше дело будет проиграно, то не оправдаются и ваши надежды. Действуйте, как подсказывает вам ваша совесть, мистер Руди — ну а я буду действовать по своей.

Теперь настала очередь Руди пораженно посмотреть на Ли.

— Вы в состоянии пожертвовать своей драгоценной Вирджинией ради кафров, которые будут делать все возможное, чтобы убивать ваших людей?

— Недавно генерал Форрест говорил, что война означает борьбу — а борьба означает убийство. Но есть принципиальная разница между погибшими на поле боя — где враги сталкиваются друг с другом, человек против человека, а армия против армии — и убийством беззащитных пленных после боевых действий. Это различие, если хотите — это различие между человеком и животным, сэр. И если вы этого не понимаете — мне только остается молиться перед Богом о спасении вашей души.

— Убеждения в моем сердце таковы, генерал Ли, что Бог установил, что белые люди должны господствовать над неграми, — ответил Руди. И Ли, привыкший разгадывать характеры людей, не разглядел в его тоне, ничего, кроме убежденной искренности.

Ривингтонец продолжил: — Что касается генерала Форреста, то его люди не заботились о какой-то высокой нравственности, когда они захватили форт Пиллоу в прошлом месяце. Они там взяли в плен кафров и просто-напросто выпотрошили их.

Рот Ли скривился в гримасе отвращения. Отчет о резне в форте до него, конечно, доходил. На мгновение, он задал себе вопрос, откуда Руди услышал об этом. Затем он покачал головой, досадуя на себя. Ведь Руди знал об этом всем, еще полтора века спустя.

Ли сказал: — Генерал Форрест не находится под моим командованием. Я никогда не отрицал его способности, как командира. О других его качествах я не настолько хорошо информирован.

На самом деле, большинство из того, что он слышал о Натане Бедфорде Форресте, было весьма неприятным. Большую часть состояния этот человек накопил перед войной работорговлей. А менее года назад, тот был ответно ранен своим подчиненным, которого пытался заколоть ножом. Он никогда не был принят в кругу аристократов Вирджинии, к которому принадлежал Ли. На его памяти из людей, вышедших снизу, только Джеб Стюарт заслуживал того, чтобы быть упомянутым в качестве настоящего блистательного командира Конфедерации.

Руди продолжал говорить: — Америка, скорее, будет разбита такими, как Форрест, а не как вы, генерал Ли. Повторю снова: если вы не отмените этот свой приказ, мы будем вынуждены сократить поставку патронов.

Ли подумал о возможности нападения на Ривингтон силами двух бригад. Это обеспечило бы Конфедерацию многими боеприпасами, хранящимися там. Но вот сколько их там было? Как говорил военный министр Седдон, это место казалось скорее перевалочным пунктом, чем заводом. И теперь только Ли знал, что мужчины из Ривингтона могут исчезнуть в будущем — и никогда не вернуться. Что он мог с этим поделать?

Он сказал: — Как я уже говорил вам, мистер Руди, делайте то, что вы должны делать, а я буду делать то же самое. А сейчас всего вам хорошего.

— Вы будете сожалеть об этом, генерал Ли, — сказал Руди. Хотя он проговорил это внешне спокойным голосом, его щеки злобно дернулись. Он резко развернул свою лошадь, получив в ответ сердитое фырканье от животного, и помчался рысью, не глядя ни вправо, ни влево. Штабные офицеры вернулись к Ли, как только отъехал Руди. Чарльз Маршалл посмотрел вслед ривингтонцу.

— Я так понимаю, он не получил от вас того, на что он надеялся? — спросил он с любопытством профессионального адвоката.

— Попытайтесь поворожить, если хотите, майор, — сказал Ли сухо. — Хотя, в скором времени, вся армия, вполне возможно, догадается об этом. Тем не менее, мы будем продолжать так, как мы наметили.

Все его помощники с любопытством глядели на него, когда он так высказался. Но на этом он и остановился. Если Руди действительно отрежет поток боеприпасов для АК-47, то это скоро станет и так очевидным. Возможно, это произойдет не так скоро, благодаря другим обстоятельствам, когда отступающие федералы уже разрушили железную дорогу между Катлет и Манассас, что поставило армию Северной Вирджинии в зависимость от доставок конными повозками — но с не меньшей эффективностью.

Помощники знали, что не стоит теребить Ли вопросами, когда тот явно был не в духе. Только Джеймс Лонгстрит мог иногда позволить себе подобное. Его все больше и больше раздражала та позиция, которую занял Руди. Ли сердито помахал головой. Ему все-таки не хотелось отказываться от помощи ривингтонцев. Что делать, если больше не будет поставок магазинов с патронами?

Ли начал анализировать. Все выходило плохо. Перевооружение армии на автоматы заняло пару месяцев. Ему потребуется не меньше времени, чтобы вернуться к прежнему вооружению — а ведь армия Потомака не оставит его в покое настолько долго. Он упрекал себя в том, что до сих пор не распорядился собирать драгоценные латунные патроны, израсходованные в боях. Ведь если полковники Горгас и Рэйнс смогли бы снаряжать их обычным черным порохом и обычными свинцовыми пулями, то АК-47 могли быть использованы и дальше. Он уже начал думал об отправке людей назад к Билетону для сбора таких гильз, как бы мало их там не осталось.

Но все же решил подождать. Ему удавалось навязывать свою волю федеральным генералам на протяжении всей войны. Даже генерал Грант теперь пляшет под его дудку — чему в немалой степени способствовали автоматы Руди. Значит, теперь ставилась задача — сохранить Руди своим номинальным союзником во имя предстоящей цели.

Армия маршировала мимо разрушенных строений Миддлбурга на Лисбург и Уотерфорд. Кавалерия Стюарта разделилась на несколько частей, чтобы захватить участки железной дороги в Александрии, Лоудоне и Хэмпшире — и, тем самым, не дать возможности солдатам Гранта пользоваться поездами, чтобы добраться, по крайней мере, до Лисбурга. Ли приказал сдерживать федеральную пехоту насколько возможно. Он никогда бы не дал такую команду солдатам с однозарядными винтовками. Но один человек с автоматом АК-47 стоил многих со Спрингфилдами… и федералы теперь знали это так же хорошо, как и Ли.

Авангард армии Северной Вирджинии миновал Лисбург на следующий день, поднимая пыль столбом среди вязов и дубов, окружающих белые колонны здания суда на площади. Ли вернулся, чтобы проверить поставку боеприпасов и увидел только что прибывшие новые вагоны с ними.

— Отлично, — сказал он тихо, — отлично.

Через несколько минут он заметил Андриса Руди на лошади, недалеко от длинной шеренги конфедеративной охраны поезда. Он не подал никаких признаков того, что заметил ривингтонца, но тот уже сам подъехал, улыбаясь, и демонстративно похлопав, рукой в перчатке, по шее Странника. Руди знал, что это жест сойдет ему с рук. Они оба нужны были друг другу.

Дождь хлестал в лицо, превратив дорогу, по сути, в жидкую кашу. Нейт Коделл еле-еле перебирал ногами. Когда погода была солнечная, он желал дождя — чтобы не было пыли. Теперь же, когда зарядил дождь — он снова желал прежней пыли. Оказывается, грязь была намного хуже.

Дорога, изжеванная бесчисленными ногами, уткнулась впереди в воду. Эти были изрезанные берега вблизи Уайт Форда, что возвели два года назад по приказу Джексона, чтобы вагоны с артиллерией смогли перебираться на другую сторону. Коделл, держа автомат и рюкзак над головой, шагнул в Потомак. Глубина была по пояс. Это было неплохо. Он уже и так насквозь промок. Он вздохнул с облегчением, что дождь не повысил уровень глубины брода.

Полковые оркестры играли где-то севернее, почти на восточной отмели Потомака. Ливень не улучшил их звучания, но Коделл узнал «Мэриленд, моя Мэриленд». Как и два года назад, армия Северной Вирджинии снова стояла на земле северян. Благодаря дождю, грязь облепила Коделла почти целиком. Не менее измазанный Демпси Эйр, заметил, что «если бы это действительно была бы его Мэриленд — то будь он проклят, если пойдет покрасоваться перед той.»

— Да, вид у нас еще тот, — согласился Коделл. Влажная погода мешала разглядеть побольше. Даже длинный, невысокий отрог гор на западе пропадал в тумане и дожде. Лично для него — Мэриленд олицетворялась как-то больше с его сравнительно бедным штатом, чем с богатыми фермами и домами севернее, в штате Пенсильвания.

И хотя, так называемая Мэриленд, и была рабовладельческим штатом — его белые сограждане вовсе не собирались приветствовать армию Северной Вирджинии.

Гражданская война была какая-то непонятная. Где-то там — Коделл был уверен — разведчики и пикеты рабовладельческого штата только и ждали, как бы поймать в прицел солдат в серой форме. От них нельзя было ждать поддержки. Коделл мог надеяться только на тех, кто сейчас скопился на этой стороне реки Потомак.

— Ну, Непобедимые! — крикнул старший лейтенант Вилли Блаунт, — Вперед, со всей нашей силой! А за нами ее еще больше, ей-богу!

Коделл, и другие сержанты, продублировали эту команду к движению вперед. Войска южан начали пересекать канал Чесапик и приток Огайо, который тек параллельно реке Потомак — по самодельной переправе, возведенной их армейскими инженерами. Поджидающий кавалерист остановил их на перекрестке сразу за каналом. Дождь капал с гривы лошади — и с ее хвоста, с полей его шляпы, и с конца его носа. Своей саблей он указал на юг.

Через пару миль продвижения, дорога раздвоилась. И на этот раз, несколько всадников уже ждали их в развилке.

— Назовите свою часть, — запросил один из них.

— Бригада генерала Хета, — ответил Коделл, хором с несколькими другими. Всадник, рукой в перчатке, прикрыл бумагу от дождя. После быстрой сверки, он указал на юго-восток.

— Ваши находятся на пути к Роквилл — в пятнадцати милях, может быть, чуть дальше. И давайте побыстрее. Вы должны быть там до заката.

Парень явно недавно стал офицером: все, что он говорил было вроде правильно, но одновременно — и смешно. Коделлу с трудом удалось прервать сначала фырканье, а затем и хохот, поднявшийся из горла множества рядовых.

47-й Северокаролинский пересек Потомак незадолго до полудня. Пятнадцать миль передвижения в марте месяце могли быть возможными только по сухой дороге. По грязи же, это было просто невозможно.

— Мы сделаем все, что сможем, — сказал Коделл. Всадник вяло махнул рукой, подтверждая приказ. В глубине своей души, он, конечно, понимал, что требует невозможного.

Отряд Коделла двинулся дальше. Хотя этот Мэриленд и не выглядел сказочной страной, где течет молоко и мед, но он также не выглядел и пострадавшим от войны. Засеяные поля выглядели просто превосходно.

Приказы генерала Ли подразумевали лишь реквизиции тех товаров, которые будут оплачены деньгами Конфедерации. С учетом того, что доллар Конфедерации стоил сегодня лишь несколько центов в золоте, Коделл не возражал бы выбрасывать бумагу на ветер на все, что нужно.

Наступила темнота. Вместо того, чтобы идти всю ночь, полковник Фариболт вывел своих людей с дороги в пшеничное поле для постоя.

— Как же я рад, что смогу хоть немного поспать, — сказал Коделл, усевшись у едва тлевшего костра, из-за того, что вода все так же моросила с неба. — Не помню, что там бормотал тот офицер на перекрестке, но его замшевые перчатки и одежда нам бы сейчас не помешали.

— Точнее и не скажешь, Нейт, — сказал Эллисон Хай. — Могу поддержать костер шашками янки — и плевать на маскировку.

— Давай-давай, Эллисон.

С помощью шашек огонь, наконец-то, разгорелся, извергая большое облако жирного черного дыма.

— Если бы сейчас был день, янки в Вашингтоне подумали бы, что мы сожгли Роквилл дотла.

— Да и черт с ним, с Роквиллом.

Высокий и худой, с красными глазами, как вожак волчьей стаи, настигшей добычу, он продолжил.

— Как был бы я рад, если все это горело и взрывалось бы в Вашингтоне. Это было бы напоминанием того, что мы ничего не забыли. Надеюсь, Масса Роберта даст нам возможность сделать это?

— Погоди, Эллисон. Не в Мэриленде же?

Сама мысль о разграблении огромных федеральных складов Вашингтона заставила Коделла судорожно задышать. Взятие столицы — ему представлялось итогом войны вообще.

— Если мы возьмем Вашингтон, разве война на этом не закончится?

— А разнести там все вдребезги, разве это не цель? — мечтательно сказал Эллисон Хай. Он посмотрел на юго-восток, будто пронзая взглядом сквозь дождь и ночь, расстояние до Белого дома и до самого Авраам Линкольна, трусливо затаившегося, по его мнению, в двадцати милях от него.

Коделл, однако, был уверен, что уж Линкольна ничем не запугать.

— Говорят, там все защищено фортами.

Коделл вспомнил, как прорыв по полям вокруг кладбища Ридж, под Геттисбергом, вывел их на хорошо укрепленную и подготовленную засаду. После мрачной погоды накануне, уж вряд ли утро встретит их ярким, ободряющим, солнечным светом.

— Да, форты есть — но где старый Эйб найдет столько солдат для них? Только те немногие, огрызки от армии Потомака — а те уже хорошо знакомы с нами. Лонгстрит зажмет Гранта с другой стороны реки — а мы, конечно, уж быстро приструним здешних салаг-янки.

— Надеюсь, что ты окажешься прав, Эллисон. — Коделл ласково посмотрел на свой AK-47. — Без этих автоматов, разве мы решились бы атаковать всю армию Гранта одним неполным корпусом?

Но даже и с таким оружием, старший сержант не мог себе представить, как Лонгстрит сдержит всю огромную армию Потомака. Но если бы он смог серьезно потрепать северян, предотвратив тем самым явно намечающуюся долговременную окопную войну, у Нейта Коделла были бы некоторые надежды на скорое возвращение домой, в Нэш — уж коли война закончится. Если же Лонгстриту не удастся сдержать врага, то самой большой удачей Коделла будет, если его имя, нацарапанное карандашом на листке бумаги, над неглубокой могилой, не унесет ветром.

Он подвернул резиновое одеяло вокруг себя — чтобы его не залило грязью и водой. Впрочем, такие опасения не заставили его бодрствовать. Уставший после марша, как собака, он заснул, как бревно. Когда Коделл проснулся — еще до рассвета, на следующее утро — выстрелы уже гремели со стороны Роквилля. Гром полевой артиллерии перемежался треском ружейного огня. Он наспех погрыз кусок кукурузного хлеба. Долгоносик захрустел в зубах. Он тут же забыл о нем, и дожевал до конца. И все еще жевал на ходу, когда 47-й Северокаролинский полк продолжил свой марш.

Когда они начали приближаться к местам, где уже велись бои, он узнал знакомую стрельбу федеральных винтовок — такую же он слышал в начале боевых действий в Диких Землях.

— Сдается мне, это те самые, спешившиеся янки-кавалеристы, со своими семизарядными Спенсерами, — сказал он. — Черт, а ведь они могут преподнести нам сюрприз. У них лучшее ихнее оружие, что есть.

— Во всем мире, не хватит чертова водопада слез всей чертовой кавалерии всей чертовой армии Соединенных Штатов, чтобы утопить нас, — сказал Руфус Дэниел, — только не с нашим-то оружием.

И он был прав. Федералы дрались отчаянно: но к тому времени, как 47-й полк Северной Каролины подошел к Роквиллю, тех уже выбили из города. Федеральные пушки разрушили несколько домов. Два из них горели, когда Коделл проходил мимо. Погибший синемундирник лежал посреди улице. Еще один повис из окна таверны. Его кровь стекала вниз по стене, растворяясь в луже. Не так далеко лежали и мертвые южане.

Полевая артиллерия янки еще работала к югу от Роквилля, засыпая снарядами город, чтобы замедлить продвижение конфедератов. Коделл непроизвольно нырнул вниз, уходя от снаряда, который с грохотом разорвался позади него. Мгновением спустя, крики возвестили, что осколки кого-то зацепили.

Но федеральные полевые орудия не смогли долго удерживать свои позиции — особенно после того, как остатки кавалеристов, которые прикрывали их, были изгнаны из Роквилля. Они начали разворачиваться и отходить. На глазах у Коделла, две лошади в одной из упряжек, пали. Возчики высвободили их из упряжи экипажа. Бронзовая пушка Наполеон медленно двигалась, буксируемая четырьмя оставшимися животными.

Осташиеся федералы упорно сдерживали продвижение противника, стреляя из-за валунов, яблонь и фермерских хижин, чтобы дать возможность пушке убраться подальше. Не только пушки с расчетами удирали от армии Северной Вирджинии. Фургоны и экипажи всех мастей заполнили дороги, ведущие в Вашингтон.

— Да, непохоже, что гражданские янки рассчитывали увидеть нас так близко, как наши видели их войска в Вирджинии, — сказал Коделл, указывая на рой беженцев впереди.

— Пусть они теперь поймут, что они несколько задолжали нам за это, — сказал Руфус Дэниел. Он перегнал сигару из одного угла рта в другой. — Я думаю, они не зря нас боятся.

— Может быть.

Коделл посмотрел на юго-восток. Ничто теперь не лежало между солдатами Ли и Вашингтоном, кроме кольца фортов. Оно, конечно, казалось весьма внушительным. Но он подозревал, что Масса Роберт не будет задерживать здесь армию ради преодоления их инженерно-техническими работами.

Подзорная труба выделила для Ли небольшой яркий круг в центре черноты. Казалось, он был так близок к центру этой столицы, что можно было протянуть руку и потрогать. Вот Белый дом, а сбоку — справа в трехэтажном кирпичном здании с колоннами — располагалась Федеральное управление по делам войны. С оставленными после ремонта греческими колоннами, перестроенное огромное здание Министерства финансов и штаб-квартира Государственного департамента располагалось прямо перед ним. К югу от Белого дома, сквозь строительные леса, он смог разглядеть высокий, но пока незаконченный обелиск, сооружавшийся в честь Джорджа Вашингтона. Восточнее — располагался Капитолий с огромным, но уже стареньким куполом, ремонт которого начался еще задолго до войны.

Ли не переставал восхищаться Линкольном, продолжавшим работы на куполе даже в разгар войны. Это свидетельствовало о том, что президент Севера не озадачивался только лишь текущими проблемами. Ли нахмурился. Как соотносится такое поведение его поведение с образом порочного тирана — в описании Андриса Руди?

Впрочем, он тут же забыл об этой, неважной в настоящее время проблеме, начав внимательно рассматривать обстановку перед городом. Там вовсю кипели огромные работы. Федералы вырубили все деревья, в пределах двух миль, и устроили завалы, препятствующие продвижению противника, установив большие пушки в узловых точках. Сеть окопов перед фортами защищала их, учитывая ко всему этому полевую артиллерию на позициях между ними.

— Добро б удар, и делу бы конец. И с плеч долой! Минуты бы не медлил, — процитировал Ли.

— Макбет, — сориентировался Чарльз Венейбл, стоявший рядом с ним.

— В этом случае, майор, было бы вполне целесообразно прислушаться к тактическим советам великого барда.

Ли передал длинную латунную трубку своему помощнику.

— Проверьте внимательнее траншеи — насколько они уже заполнены. Кроме того, понаблюдайте за людьми в них. Насколько я понимаю, те являются гарнизонными войсками, а не ветеранами армии Потомака. Короче, мы должны прорваться сегодня… Завтра будет гораздо труднее, а днем позже — уже невозможно.

— Сегодня? — переспросил Венейбл.

Ли посмотрел на него с улыбкой.

— Ваши слова настолько осторожно и лаконичны, что вы расходуете их только одиночными выстрелами? Да, сегодня. Худшая ошибка, которую я сделал во всей этой войне — и что стоило нам так дорого — это было нападение на кладбище Ридж, на третий день сражения при Геттисберге, против более сильного противника. Да еще и с большим количеством пушек. И здесь — при дневной атаке — они уничтожат нас, прежде чем мы подберемся достаточно близко, для того, чтобы пустить в ход наши автоматы. А вот в темноте у них будут большие трудности с поиском соответствующих целей.

— Сэр, но ночной бой? — Венейбл казалось был шокирован одним только этим словом. — Как вы предполагаете контролировать ночной бой, сэр?

— Никак не предполагаю, — ответил Ли. Он чуть не рассмеялся в ошеломленное лицо Венейбла. — Мы просто попытаемся подобраться поближе и вступить в рукопашную с врагом. И я думаю, нам удастся прорваться хоть где-то, через их линии. После этого преимущество будет за нами, а вместе с ним, надеюсь, нашим будет и Вашингтон.

— Да, сэр, — в голосе Венейбла вовсе не звучало убежденности. Ли и сам не был уверен до конца. Однако, он был убежден, что армии Северной Вирджинии никогда больше не предоставится лучший шанс захватить Вашингтон. А вот если бы Федеральная столица упала в руки южан — как смогли бы после этого Англия, Франция, и весь остальной мир, продолжать не признавать Конфедерацию Штатов Америки таким же самостоятельным и независимым государством, как и Соединенные Штаты? В общем, ставки сделаны — и риск того стоит.

Он продиктовал приказ и направил его командирам своих корпусов. Армия потихоньку начала переходить линию, простирающуюся от центра, к свежим окопам Форта Слокум на востоке — и дальше, мимо Фортов Стивенс и де-Рюсси, на юго-западе. Солнце на западе начало уже закатываться. Ли наблюдал за оборонительными федеральными линиями и ждал. Он делал все возможное, чтобы внешне казаться бесстрастным, но его сердце билось в груди, словно птица — а потом пришла знакомая боль. Он уже привычно положил одну из маленьких белых таблеток, от Андриса Руди, под язык. Боль ушла.

Сумерки уже совсем углубились, когда подошел Уолтер Тейлор и сказал: — Сэр, с вами просит разрешения поговорить мистер Руди.

Ривингтонец был ему теперь уже противен. Сначала Ли хотел сказать, что он слишком занят. Потом, вспомнив о таблетках нитроглицерина, смягчился.

— Скажите ему, пусть войдет, но ненадолго.

Тейлор провел Руди к Ли.

— Генерал, — вежливо сказал Руди, наклонив голову.

Ли ответил тем же. Помня о предупреждении Ли, Руди высказался сразу: — Генерал Ли, если вы собираетесь напасть на федеральные форты завтра, мои люди и я, могут помочь вам в этом.

— Я намерен атаковать сегодня, сэр, — ответил Ли, и просмаковал мрачное удовлетворение, наблюдая отвисшую челюсть Руди. Ривингтонец пробормотал что-то своим гортанным языком. Но быстро оправился.

— Удивительная смелость, если не сказать больше. Тем не менее, мы готовы помочь вам. А так — может быть, даже и лучше. Каковы бы ни были разногласия между нами, мы все сделаем для того, чтобы Юг выиграл эту войну.

Произошедшее незадолго перед тем было полнейшей авантюрой — то, что сделал Ли, когда бросил вызов этому великану из будущего. Теперь же он холодно сказал: — Благодарю вас, мистер Руди, но вы уже и так предоставили нам много автоматов. — Он указал на АК-47, за плечом Руди. — Так что горстка ваших товарищей вряд ли что сможет добавить для исхода сражения.

— Ну, вообще-то, у нас есть и кое-что еще.

Ривингтонец достал из рюкзака зеленый расписной сфероид — чуть больше, чем бейсбольный мяч. Из него торчал металлический стержень.

— Это подствольная граната, генерал. АК-47 может стрелять такими, по одной — на триста метров. Они смогут навести большой шухер в федеральных траншеях и укреплениях, как вам кажется?

— Подствольная граната? Хм, федералы иногда используют ручные гранаты с пистонами. Они, однако, ограничены силой руки человека. А вот граната из винтовки… Это будет почти, как если бы мы обстреляли их из артилеррии?

— Точно, — сказал Руди.

— Любой такой сюрприз, безусловно, пойдет нам на пользу. Прекрасно, мистер Руди — вы и ваши люди могут действовать. Я планирую начать выдвигаться вперед, в десять вечера. Как я полагаю, вы захотите оборудовать ваши огневые позиции несколько раньше?

— Да, генерал. Разрешите нам выйти немного впереди ваших войск, чтобы мы могли облегчить для них путь.

— Я искренне ценю ваше участие в нашей борьбе, сэр.

На самом деле, Ли было любопытно посмотреть, как люди из Ривингтон будут вести себя в бою. Конрад де Байс уже зарекомендовал себя настолько хорошим всадником, что даже удостоился похвалы от такого ценителя воинской доблести, как Джеб Стюарт. До сих пор Ли не знал, каковы же и остальные — в боевых действиях. Он думал о них больше, как о военных инженерах, чем о войсках. Хотя, конечно, его собственная карьера также началась с инженерной…

— Удачи вам, мистер Руди.

— Спасибо, генерал. Может быть, мы встретимся снова завтра — уже в Вашингтоне.

Руди коснулся пальцем края его кепки и поспешил прочь. Ли долго смотрел вслед ему и его товарищам, пока те не скрылись из виду. Однако жесткость выработанных им в своей жизни принципов — не была поколеблена. И его настороженность к этим людям никуда не делась…

— Пришей-ка мне ее получше, Нейт, — говорил Элси Хопкинс. Коделл убедился, что клочок бумаги был надежно прикреплен к задней части рубашки Хопкинса. Когда тот отошел, то рядовой сказал: — Спасибо, что и мне тоже написал.

— Больше всего я надеюсь, что тебе это не понадобится, — пробурчал Коделл.

Он писал имена и местожительства солдат уже в течение нескольких часов сегодня вечером. Если они погибнут в предстоящем штурме укреплений, то будет вероятность, что их близкие смогут в конечном итоге узнать — где и когда они пали. А в данный момент уже Эдвин Пауэлл писал его собственное имя на спине рубашки.

Он глянул на Молли Бин, осматривающую свой автомат у костра. Он знал, что у нее была проблема с грамотностью; временами он учил ее немного. Но когда он спросил ее, хочет ли она, чтобы он написал и ее имя, она покачала головой.

— Те, кому не наплевать — жива я, или нет — все здесь, в моей роте.

Капитан Льюис переходил от костра к костру.

— Приготовиться, — говорил он тихо, — Сейчас пойдем.

Никаких барабанов и труб не предусматривалось для той дерзкой атаки, что задумал Ли. Небо было серым и пасмурным, когда Коделл подобрался к краю позиций янки, укрепленных свежим древостоем. Федеральные форты и траншеи, которые лежали на возвышенности, впереди — были укрыты глубоким мраком ночи. Коделл был благодарен тому, что лунный свет не выдавал его товарищей врагам-северянам, которые с биноклями и подзорными трубами сейчас, конечно, пытались выглядеть своих противников.

— Мы сейчас вроде разведки, — сказал капитан Льюис. — Теперь они уже не успеют сильно навредить нам своей артиллерией, а с помощью автоматов мы должны успеть пробиться через их окопы. Да благословит и сохранит Бог каждого из вас.

— И тебя тоже, капитан, — отозвались несколько солдат. Коделл ничего не сказал вслух, но мысль, у него в голове, была точно такая же.

Льюис поднес свои часы к глазам, подождал и махнул рукой вперед. Коделл и другие лучшие стрелки роты вышли вперед. Он чувствовал себя просто ужасно — перед дулами орудий янки, как если бы собирался в бой голым. И вздрагивал каждый раз, когда наступал на сухой лист или ломал сучок под ногой.

Словно тени, конфедераты двинулись вперед по всей линии. Казалось невозможным, что федералы не могли их видеть, не могли слышать звук шагов — наконец, бренчания патронов в карманах. Но тем не менее, осторожный шаг за шагом, помогал Коделлу и его товарищам приближаться все ближе к противнику.

Земля была так перекурочена, что даже в дневное время передвигаться было бы затруднительно. Федералы оставили лежащими на земле большинство срубленных деревьев. Коделл постоянно натыкался на сучья — и упал несколько раз, спотыкаясь о них.

Они прошли, возможно, треть пути, когда федералы зашевелились. Барабаны вдруг забили в их рядах, выбивая ту же длинную дробь, что у конфедератов призывала к готовности. Вспышка пламени из амбразуры Форта Стивенс. Затем оглушительный «бум», громче которого он никогда не слышал до этого, затем разрыв где-то позади. Там раздались крики и стоны. Прогремел еще один взрыв, и еще, и еще — начали палить все восьмидюймовые гаубицы форта и тридцатифутовые орудия Пэррота.

Огненные искры вспыхивали и гасли в стрелковых окопах в передней части основной федеральной траншеи. Они опять напомнили Коделлу светлячков, которых он всегда любил в детстве. Теперь светлячки уже не казались ему такими милыми. Тем не менее, эти выстрелы из ночи, могли задеть кого-то только по случайности. Раздалась пальба и из Форта Стивенс. Не все выстрелы оттуда были из крупных, большеосадных пушек — некоторые больше походили на стрельбу походной артилеррии. А полевые пушки Ли только сейчас начала выдвигаться и вступать в бой. Они следовали вплотную за пехотой, поэтому пушки пока вряд ли могли достать до фортов.

Как бы там ни было, все же их огонь явно внес сумятицу в оборону. Коделл уже видел федеральную артиллерию в действии — под Билетоном. Каждый осколок, пролетающий мимо, дарил жизнь конфедерату.

Некоторые из вспышек в окопах янки почему-то не были направлены на конфедератов — а друг на друга, или, даже в пространство между ними. Не успел Коделл понять, в чем дело, как знакомый треск AK-47 подтвердил, что туда добрались свои. Так или иначе, кто-то из войск Ли пробрался туда еще до главного удара. Коделлу стало интересно, уж не из-за этих ли лихих разведчиков, появились проблемы у федеральных пушкарей. Он надеялся, что так оно и есть.

Сержант начал пробираться навстречу ожидающим атаки федералам. Тут и там, солдаты в первых рядах южан, не вытерпели и начали стрелять. Он знал, что эти их пули уходили, вероятно, впустую — но трудно было не огрызнуться на обстреливающего тебя врага.

Он был уже в нескольких сотнях ярдах от засеки из поваленных деревьев, которые защищали рвы впереди, когда одна из пушек Форта Стивенс выпалила картечью. Он бросился вниз, услышав смертельный свист свинцовых шариков. Картечь из пушек Наполеон была, конечно, страшна. Но картечь из восьмидюймовой пушки… Когда он повернул голову, то увидел, что разрыв пришелся на линию солдат справа от него — и все это выглядело, как если бы люди были сметены метлой. К тому же янки добивали их из основной линии обороны. Коделл пополз, пытаясь найти малейший бугорок, за которым можно было бы укрыться. Засека маячила впереди. Там уже южане растаскивали ее в стороны, чтобы проделать проходы для своих товарищей, и достичь скорее траншей. Синемундирники расстреливали их практически в упор. Их места тут же занимали другие.

Часть южан старалась подавить этот огонь федералов. Если бы у них были только старые ружья, их задача была бы безнадежной — ведь враги находились за хорошим укрытием. Но АК-47 стреляли гораздо быстрее, чем Спрингфилды — и это восстановило равновесие. Поскольку все больше и больше конфедератов перебиралось через засеки, они уже начали подавлять огонь засевших.

Острые ветви рвали одежду Коделла, когда он продирался в сторону окопов. На какое-то мгновение он подумал, что снова оказался в Диких Землях; заросли были примерно такими же толстыми и густыми. Хотя, федеральный огонь был, конечно, гораздо паршивее. Он увидел отблеск на вражеском стволе, направленном прямо на него. И выстрелил первым — а затем нырнул вниз и в сторону. Две пули просвистели через то пространство, где он находился за мгновение до того.

И снова пополз вперед. Там уже шла схватка непосредственно в окопах: конфедераты и федералы стреляли друг в друга, отовсюду раздавались громкие крики и проклятья. Он опознал Спрингфилды по звукам и клубам дыма, которые медленно поднимались вверх. Он выстрелил в облако дыма раз, затем второй, и услышал громкий человеческий крик, с характерным акцентом янки. Коделл надеялся, что тот уже отвоевался. И скользнул вниз, в траншею, на заднице.

— Вперед! — раздался командный голос офицера-южанина позади него. — Не стоит застревать в этих долбанных окопах. Нам нужна их чертова столица — этот гребанный Вашингтон. Вперед!

Это было легче сказать, чем сделать. Федералы сопротивлялись отчаянно. При их численности, даже однозарядные ружья почти сравнялись по плотности огня с автоматным. Каждый новый уголок в земляных траншеях нес смертельную опасность. В рукопашном бою пошли в ход штыки.

Снаряд разорвался в секторе траншеи, занятой федералами. Коделл взвыл, как пума. Потом разорвался следующий снаряд — и еще, и еще. Взрывы гремели на расстоянии слишком близком друг к другу, что в принципе было невозможно — даже от самых быстрострельных пушек.

— Что, черт возьми, происходит? — крикнул кто-то.

— Точно не знаю, но думаю, что это работа наших парней, — отозвался Коделл. Одинокий крик остался практически незамеченным в грохоте разрывов. Но он тут же перерос в боевой клич южан «Рэбел Йелл!»

Еще один из этих таинственных снарядов разорвался среди янки. За Коделлом кто-то крикнул: — Ну че, долбанные лентяи, вперед? Я только-что вложил в них страх Божий перед вами.

Крикун по голосу не походил на южанина, но Коделл узнал его голос: это был Бенни Ланг. Он обернулся… И на мгновение подумал, что увидел призрака. Мало того, что одежда того была пятнистой, но он также разрисовал свое лицо темными, зубчатыми полосами. Была видна только его жесткая ухмылка. Вместо своего обычного кепи, он носил на голове что-то вроде пестрого горшка.

— Что это еще за дьявольщина? — спросил Коделл, указывая на его голову.

— Это каска, — ответил Ланг. — Вы, чертовы ублюдки, можете носить на своих тыквах что вам будет угодно, но лично я не собираюсь позволять продырявить себе голову.

Один АК-47 был у него в руках — другой на спине. Он воткнул что-то длинное и округлое в дуло. Когда он выстрелил, раздался странный, почти металлический звук. Мгновением спустя, впереди в окопах раздался взрыв. Ланг, наверное, заметил ошарашенное выражение лица Коделла. Его голос так и пах самодовольством: — Граната.

— Вот это да! — Недолго думая, Коделл схватил ривингтонца за руку и резко потянул его вперед. — Пойдем. Давай, врежь им еще.

Только позднее он сообразил, что Ланг мог попросту наплевать на него, или вздрючить, как следует, если бы не захотел идти с ним вместе. Но Ланг только пожал плечами и последовал за ним. Гранатная бомбардировка полностью очистила длинный отрезок траншеи. Коделл шел среди разбросанных тут и сям кусков тел, и некоторых, едва живых еще, янки. Казалось, что дождь взрывчатых веществ не должен был оставить невредимым никого. Однако, это было не так. Синемундирник приподнялся на колено и выстрелил от бедра. Пуля попала Бенни Лангу прямо в живот.

— Уф! — сказал тот. Коделл пристрелил федерала короткой очередью… Потом он обернулся, чтобы увидеть, что с Лангом. На самом деле, он был уже уверен в самом плохом. Раны в живот всегда смертельны — если не от потери крови, так от последующего заражения…

Но Ланг вовсе не лежал, скорчившись на земле, а поглядывал на него свысока. Он поспешил мимо Коделла, бросив через плечо: — Давай, черт побери, двигай вперед. Янки уже дрогнули. Мы вот-вот расколошматим их полностью.

— А ну, постой. — Коделл протянул руку и схватил Ланга за плечо, разворачивая его. — Я видел, как тебя застрелили! — закричал он прямо в невозмутимое лицо ривингтонца. — Почему ты не сдох на месте?

Вопрос, поставленный таким образом, звучал глупо, но Коделла сейчас это не волновало. Он, конечно, не верил в призраков, но вряд ли был бы удивлен, почувствовав, как его пальцы будут проходить через то, что должно было быть плотью Бенни Ланга. Но Ланг был вполне осязаем. Из под краев его шлема, худое лицо родило ухмылку.

— Да, в меня попали. Завтра я думаю, будет изрядный синяк. Ты спрашиваешь, почему я не упал замертво?

Он взял руку Коделла и прислонил его ладонь к тому месту, куда ударила пуля Минье. Под его курткой ощущалось что-то плоское и твердое.

— Бронежилет.

— Как-как? — переспросил Коделл.

— Это такой доспех. Теперь двигаемся, черт бы тебя побрал. Мы потеряли здесь уже слишком много времени.

Коделл поспешил за ним, но его ум был в смятении. Броневые доспехи должны были быть достаточно толстыми, чтобы остановить ружейную пулю и должны были фактически удвоить вес солдата. Но Бенни Ланг передвигался вдоль траншей легко и свободно. Коделлу хотелось встряхнуть как следует этого человека, как терьер встряхивает крысу, чтобы выдавить из него тайну, где он нашел такую невероятную броню.

Хотя, конечно, там же, где и эти винтовочные гранаты — и вообще там же, где мужчины из Ривингтона берут эти АК-47. Беда было только в том, что Коделл не мог себе представить, где в целом мире такое место вообще может быть.

Впрочем, его мысли ненадолго задержались над этим. Федералы попытались контратаковать, но к тому времени уже достаточно южан вышло вперед, чтобы превращать эти нападения в кровавые лохмотья.

А потом, без предупреждения — взрыв, как настоящий конец света — вдруг раздался в Форте Стивенс. Коделл буквально завертелся на месте. Он бросил автомат и стал хлопать обеими руками по ушам. Разрывы снарядов форта заполнили небо, и словно тысячи фейерверков заполыхали в одно мгновение. Ночь превратилась в полдень. Он увидел движение губ Бенни Ланга, когда сверхестественный свет померк, но его слух еще не восстановился. Он потряс головой. Когда он наклонился, чтобы поднять автомат, Ланг поднес свои губы к его уху и крикнул: — Взорвался весь артиллерийский запас форта!

Коделл услышал голос ривингтонца, словно откуда-то издалека. Ну, слава Богу, он не оглох насовсем. И конечно, он с радостью подумал — когда способность мыслить медленно вернулась к нему — что Форт Стивенс уже не сможет больше убивать его друзей.

Чуть позже еще один арсенал, на этот раз из дальнего форта, также взлетел на воздух.

— Форт-де-Рюсси тоже готов! — громко закричал Ланг, в основном для Коделла. — Хотя, быть может, это был и Бэттери Силл — тот, что между Стивенсом и де Рюсси.

Коделлу в принципе было все равно, который именно. Просто он был рад, что это все случилось…

Он услышал нарастающий рев впереди. Тот действительно был просто неимоверным. Заинтересовавшись, в чем дело, он поспешил вперед. В переменчивом свете взрывов он вскарабкался на возвышенность. Тут было уже полно конфедератов — и все они кричали как сумасшедшие.

Он не сразу врубился, чему же они радуются. И тут же начал кричать сам.

Он и его товарищи прошли через федеральные окопы. Теперь никаких заграждений между ними и Вашингтоном не было.

Однако, остальные форты янки продолжали сражаться. Он бросился на землю, когда крупный осколок просвистел слишком близко.

— Вперед! Продолжать движение! — выкрикнул команду офицер — команду, которая достала Коделла еще с вечера. Офицер не унимался: — Чем дальше мы продвинемся, тем меньше нам достанется от пушек впереди.

Как бы получив хороший, разумный повод — чтобы не стоять на месте — Коделл вскочил на ноги и помчался на юг, что было сил.

Еще снаряды пронеслись над головой — от полевых орудий батареи, закрепившейся на востоке, на стыке Седьмой улицы и Фронт Роуд. Офицер приказал одному из отрядов обойти и атаковать эту батарею с тыла. Большинство солдат — и Коделла среди них — он послал на юг, по Седьмой улице, по направлению к Вашингтону.

Стыкуйтесь со своими полками, а если возможно, то и бригадой — это лучшее, что вы можете сейчас сделать, — сказал он. — И это не для парада — это для боев. Вот ты — из какой части, сержант?

— Сорок Седьмой, Северная Каролина, — отозвался послушно Коделл. — Бригада Киркланда…

И вскоре он оказался в длинном строю северокаролинцев — около половины из которых, были из его собственного полка. Бенни Ланг остался с ними. Коделл был доволен: кто знает, сколько тех винтовочных гранат может еще пригодиться им. Или, если уж на то пошло — может, у ривингтонца есть и другие фокусы в рукаве. Коделл до сих пор еще удивлялся, почему тот назвал свою прекрасную броню жилетом. Впереди раздался рев от залпа пуль Минье, крики и проклятья. Федералы соорудили баррикаду из бревен посреди дороги и стреляли из-за нее.

— Обойдем их с фланга! — крикнул кто-то в нескольких футах впереди Коделла и уточнил. — Два отряда слева от проезжей части, два справа! Бегом!

Это кто тут отдает приказы? — потребовал Коделл. Мужчина повернулся. Даже в темноте, его пухлые черты, аккуратный подбородок, борода и широкие усы были вполне узнаваемы. На воротнике были плетеные звезды.

— Я генерал Киркланд, клянусь Богом! А кто ты?

— Старший сержант Нейт Коделл, сэр. 47-й Северокаролинский полк, — сказал Коделл, сглатывая слюну.

— Ну, вот, старший сержант, ты и возглавишь один из этих фланговых отрядов, — прогремел Киркланд. Проклиная свой собственный неуемный рот, Коделл поспешил вперед. Он чуть не проскочил мимо Бенни Ланга.

— Сэр, очень прошу вас пойти с нами, — сказал он. — Одна из этих ваших гранат, в качестве сюрприза для янки, поможет нам быстро завершить эту работу.

Ланг кивнул и последовал за ним.

Федералы не успели перекрыть баррикадой всю проезжую часть. У них было еще несколько солдат, засевших в кустах. Но, благодаря автоматам, конфедераты прорвались через них — и вышли в тыл обороняющихся.

Бенни Ланг снарядил и выстрелил гранату. Северяне только-только начали разворачиваться лицами к ним. Граната угодила прямо среди них. Взбалмошные крики, взрыв — и двое солдат, раненых осколками, взвыли от боли. Многие — уже лежали и не шевелились. Пуля Минье прорычала мимо головы Коделла. К тому времени, однако, он и его товарищи уже отвечали на встречные вспышки выстрелов. Один из северян начал выкрикивать ругательства. Другие заполошно заорали, решив спасти свою жизнь: — Ваша взяла, южане. Не стреляйте больше. Мы сдаемся!!

В ответ, басистый, все перекрывающий голос генерала Киркланда прогремел: — Слушайте, вы, янки — там за баррикадой — а ну-ка приступайте к работе по ее разборке. Помогайте снести ее.

Коделл услышал треск ломающейся древесины и слабое переругивание людей, когда что-то шло не так. Северные и южные акценты смешались. Войска Ли и пленные работали бок о бок. Раньше, чем все бревна были растащены, Киркланд сказал: — Все, ребята, вперед. Не стоит больше задерживаться, ведь так?

Небо начало светлеть на востоке вскоре после того, как Коделл с сослуживцами прошли мимо стыка седьмой улицы с грунтовой дорогой, которая в свою очередь соединяла дорогу Тейлора на юго-западе, и Рок-Крик Черч Роуд на северо-востоке. Теперь Вашингтон был менее чем в двух милях отсюда. Трудно было поверить, что они сражались всю ночь; казалось, прошло только пара часов. Янки по-прежнему вели беспокоящий огонь по авангарду и флангам наступающей колонны Конфедерации — но уже достаточно вяло — видимо резервы иссякали.

Рассвет набирал силы, и Коделл мог видеть все дальше и дальше. Вашингтон лежал распростертый перед ним, как нарисованная на бумаге панорама. Он был удивлен своими смешанными чувствами при виде федеральной столицы. Волнение, ожидание, почти лихорадочное пламя триумфа: он ожидал всего этого… Но увидеть Белый дом — в первый раз в своей жизни — увидеть Капитолий… Почти за три года до того они ведь являлись национальными святынями и для него — так же, как и для любого северянина. Он обнаружил, что, думая теперь о них, ощутил какой-то комок в горле. Впрочем, не он один испытывал подобные чувства. Конфедераты словно споткнулись, увидев то, что они пришли захватить.

— Вперед, и к черту все! — закричал генерал Киркланд. — Что, хотите дождаться, сукины дети, пока Грант не перебросит всю остальную часть своей армии на Лонг-Бридж — и заставит нас драться за каждый дом?

Этот подгоняющий окрик заставил конфедератов двинуться дальше. Потом кто-то сказал: — Однако, они не придут: гляньте-ка на тот длинный мост впереди.

Мост горел. Столб дыма поднимался прямо с середины реки Потомак. Киркланд взял подзорную трубу и сказал: — Это просто чудо, ей-богу, как здорово. Артиллерист, который это сделал, заслуживает генеральского звания. И мне все равно — будь он до этого хоть рядовым. Ведь он, по сути, только что закрепил победу за нами.

— Он запер всех муравьев в муравейнике, и они это понимают, — сказал Коделлу солдату неподалеку. Он указал на город впереди. На этом расстоянии, люди на улицах казались небольшими, как муравьи. Но муравьи не управляют экипажами, и муравьи, как правило преследуют иные цели, чем те толпы, что заклинили все пути впереди. Все их стремления сводились к одному — они хотели избежать встречи с конфедератами. Но любой человек, попавший в подобную ситуацию, убежать мог с таким же успехом, как дерево или столб.

Солдат рядом с Коделлом сплюнул на пыльную дорогу.

— Бьюсь об заклад, мы не застигнем ни одного конгрессмена в Капитолии.

— Мне плевать на янки-конгрессменов, — сказал Коделл. — А вот что бы я не отказался сделать, так это поймать самого Эйба Линкольна. Сдается, это единственный способ, чтобы мое имя вошло в историю.

Похоже, оборванного солдата никоим образом не беспокоила история. Но его глаза загорелись в предвкушении сладкой идеи захвата Линкольна.

— А давай попробуем, ей-богу! Кто-то же должен быть первым в Белом доме. — Затем он покачал головой. — Не-е-е, даже если нам удастся туда добраться — к тому времени он тоже сбежит вместе со всеми.

— Ну, может, его подранят.

Коделл, озаренный такими планами, поспешил к генералу Киркланду — единственному из военачальников, которого он видел в здесь, в своих войсках.

Он задавал себе вопрос, а где, интересно, полковник Фариболт и капитан Льюис — может быть, погибли еще в окопах, а может быть, их просто раскидало в стороны после атаки. Привлечение внимания командующего бригадой сейчас стоило многого.

— Скажите, сэр, мы можем двинуться прямо на Белый дом?

Вопросом Коделла заинтересовались.

— Ты тот самый не воздержанный на язык сержант из драчки у баррикады, не так ли? Киркланд пронзил Коделла своими ледяными голубыми глазами. Но выражение его лица изменилось, когда он понял, что тот вовсе не собирается оправдываться из-за прошлого инцидента — а задал очень интересный вопрос.

Киркланд огляделся, оценивая, сколько конфедератов скопилось здесь, в этом месте.

— У меня нет пока дальнейших распоряжений, так что давай-ка прикинем. Если есть такая возможность, почему бы и нет?

Он взмахнул саблей, указывая на юго-запад и отдал новый приказ. Солдаты были в восторге.

Вот он Вашингтон-Сити! Конфедераты шли вдоль Вермонт-авеню, держа автоматы наготове. Гражданские выглядывали из домов. Некоторые вышли на улицу, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Несколько человек даже приветствовали южан. Коделл громко кашлянул, проходя мимо симпатичной девушки. Остальные хором закашлялись — так, как будто они все сразу простудились. Ошеломленная таким энергичным всеобщим одобрением, девушка покраснела и убежала в дом.

Ста ярдами дальше, на Вермонт-авеню, показалась, наконец, группа федеральных солдат. Видимо, они не ожидали, что войска Ли были уже в городе. Первая пара застыла на месте; федералы еле очнулись, заметив их уже вблизи. Несколько человек начали стрелять, остальные бросились в укрытие. Заголосившее вдруг мирное население начало разбегаться в разные стороны — в том числе оказываясь между соперничающими силами.

— Да убирайтесь же отсюда, проклятые дураки! — закричал Коделл, потрясенный при мысли о необходимости вести бой в толпе гражданских лиц. Но встречная стрельба федералов не оставляла выбора. Он спрятался за изгородью, выискивая цели.

Бенни Ланга, похоже, не волновало, кто там застрял в середине боя. Он послал гранату в окно дома, из которого стреляли янки. Мгновением спустя, взрыв вынес все стекла в этом окне — и в том, что рядом с ним. Трое синемундирников в ужасе выбежали из дома. Им бы лучше было оставаться там, где они были. Южане выкосили их, не успели те пробежать и десяти шагов.

Конфедераты разбежались по переулкам, чтобы обойти федералов. Борьба продолжалась недолго. При численном и огневом превосходстве наступавших, северяне погибали на месте или бежали.

— Вперед! — кричал Киркланд. — Не дадим им задержать нас!

Коделл и его товарищи, не останавливаясь, перли вперед. Все они не спали уже целые сутки, но ни он — ни кто-либо другой — не чувствовали этого. И вот впереди уже показался Белый дом. Но тут вдруг оказалось, что штурм этой цели откладывается. Он почувствовал, что почти плачет, когда какой-то лейтенант махнул рукой в сторону пятнадцатой улицы — вместо того, чтобы продолжать идти прямо вниз по Вермонт-авеню. Лейтенант увидел его разочарование. Улыбаясь, он сказал: — Гордись, солдат. Когда-то здесь жил генерал Макклеллан. Его дом тебе стоит посмотреть.

Коделл подумал про себя, что этот дом с закрытыми ставнями на окнах, на углу Пятнадцатой и Восьмой улиц, выглядел в общем-то обычной лачугой — хотя и с тремя этажами. Он осторожно обогнул высокое крыльцо, опасаясь неожиданностей. Черт, кого мог заинтересовать дом федерального генерала, когда рядом был дом президента?

Но он со своими успел пройти недалеко. Офицеры в синих мундирах спешно выбегали из коричневого кирпичного здания на северной стороне Пенсильвания-авеню. Коделл дал длинную очередь, которая акробатически точно заставила забежать их обратно.

Стерегите здесь! — сказал он нескольким попутным солдатам. Следующие несколько минут прошли в споре; все, как один, хотели в Белый дом. Уже потом, в тот же день, он узнал, что помог захватить штаб-квартиру федеральных сил обороны Вашингтона.

Но все это было уже позже. Как только люди с автоматами расположились вокруг всего здания, он поспешил на запад вдоль Пенсильвания-авеню, к большому белому особняку, в котором никогда не проживали президенты до 1861 года — и который в настоящее время был домом лидера этой страны.

Белый дом притягивал конфедератов, как магнитом. После некоторой задержки, Коделла пропустили к генералу Киркланду. Киркланд в это время кричал: — Предупреждаю! Ничего не трогать! Солдаты, вы меня слышите? Подумайте о том, что генерал Ли сделает с теми, кто причинит вред этому зданию или кому-либо внутри него!

Имя Ли было вроде волшебного талисмана. Это успокоило даже тех людей, которые с огромным удовольствием поразвлекались бы здесь с факелами.

Через лужайку, под передней колоннадой, стояли федеральные часовые. Они хоть и держали в руках винтовки — но даже не пытались направлять их в сторону конфедератов. Часовые просто продолжали смотреть на грязных, в рваной одежде, людей в сером, заполнивших широкую мощеную улицу, и теперь нерешительно направлявшихся к ним по траве. Они, казалось, не понимали, как такое вообще может быть.

Вспоминая Геттисберг, вспоминая неудачный бой на станции Бристо, вспоминая долгую, холодную, голодную зиму к югу от Рапидана — до того как появились автоматы — Коделл просто наслаждался этим часом. Когда он приблизился к Белому дому, вместе со своими товарищами, у него возникло ощущение, что мир перевернулся с ног на голову. В это время, среди шеренги синих мундиров, появился высокий худой человек, одетый в траурно-черный костюм. Коделл огляделся в поисках того рядового, предположившего, что федерального президента вряд ли можно будет застать на его рабочем месте. По счастливой случайности, тот стоял в десяти футах от него. Он громко заметил, адресуясь к тому.

— Вот видишь? В конце-концов, мы поймали старого Эйба в мешок.

Имя Линкольна пробежало по рядам южан. Немногие позволили себе «ура», или какие-то еще подобные насмешки. Сила момента захватила большинство мужчин, почти с религиозным благоговением. Тем не менее, медленно и осторожно, они надвигались вперед, по лужайке Белого дома, к основанию лестницы. Там они остановились, по-прежнему глядя в изумлении и на здание, и на Линкольна.

Коделл был в четвертом или пятом ряду, в этой тесноте войск. Видя, что они колеблются и не знают, что делать, Линкольн спустился по ступенькам навстречу к ним. Один из федеральных часовых попытался преградить ему путь. Тот сказал: — Какое это теперь имеет значение, сынок? Что уж сейчас поделаешь?

Видно было, что он держался из последних сил. Юный часовой, с молодой бородкой на щеках, отступил в замешательстве.

Коделл пристально смотрел на президента Соединенных Штатов. Южные газеты и карикатуристы всегда представляли Линкольна каким-то шутом, или злодеем в человеческом обличии. Во плоти, он вовсе не казался таковым. Это был просто высокий штатский человек, глубоко посаженные глаза которого, кажется, уже видели все беды мира, а теперь — теперь еще один идол зашатался и рухнул вниз.

Он закашлялся и повернул голову. Когда он стал вглядываться в лицо одного из солдат Конфедерации, выбранного им по какой-то лишь ему известной причине, на его глазах заблестели слезы. Коделл подумал, что это были скорее слезы печали, а не слабости. Это было выражение отца, наблюдающего за умирающим от болезни сыном, которому он ничем не может помочь.

Однако, не все повстанцы поддались торжественности момента. Плечистый капрал, чуть левее и впереди Коделла, заговорил нахрапистым, нахальным тоном: — Ну, дядюшка Эйб, ты все-еще собираешься отнять наших негров у нас?

Это оказался Билли Беддингфилд. Коделл даже не знал, что он был снова повышен в звании. Вместе с тем, он хорошо знал, что у Беддингфилда, как и у большинства южных солдат, не было ни одного негра в собственности.

Беддингфилд, не стесняясь, заржал. Очень многие присоединились к нему. Линкольн стоял на ступенях Белого дома, ожидая, когда южане успокоятся. Когда они угомонились, он сказал: — Я стал президентом вовсе не с целью вмешательства в законы любого штата. И говорил об этом неоднократно, при каждом выступлении; самое большое сожаление в моей жизни, что вы южане, так и не поняли этого.

— Ага, а как же тогда «Прокламация об освобождении рабов»? — с полдюжины солдат крикнули хором. Вопрос был явно провокационным.

Линкольн не спасовал.

— Все, что я делал — я делал для восстановления Союза, когда он уже был разорван на куски. Когда я говорил о свободе — я говорил о свободе для всех. Если бы я думал, что надо оставить негров в цепях — в цепях бы они и остались. Какое-то время я считал, что наиболее лучшим решением было бы освободить только часть из них и оставить других в прежнем состоянии. Заметьте, что даже сейчас, я не вмешивался в законы тех штатов, которые остались верными союзу. А та прокламация, о которой вы говорите, была просто оружием в борьбе против вашего восстания — и я не жалею о ней. А теперь делайте, что хотите.

— Черт побери, это значит, ничего хорошего, кроме плохого, не так ли? — сказал Билли Беддингфилд. Опять же, некоторые из повстанцев рассмеялись. Но Коделл задумчиво почесал свою макушку. Он не знал, что думать. Значит, прокламация об освобождении была вынужденной мерой… Газеты выставляли ее в качестве отчаянной попытки разжигания восстаний черных против своих хозяев. Так и было, несомненно. Но если это был удар по правительству Конфедерации, а не против рабства как такового, как утверждал Линкольн — это, по сути, было обычной политической уловкой — и уловкой, принесшей много неприятностей конфедератам.

Федеральный президент говорил дальше:

— Лично я, ненавижу рабство, и все, что за ним стоит.

Надо было иметь изрядную храбрость, чтобы сказать такое перед аудиторией, с которой он столкнулся. Он позволил южанам покричать и обсвистать его. Когда они притихли, продолжил:

— Слишком поздно, я думаю, отменять то, что я уже опубликовал. Слишком многое произошло с тех пор. Но если только южные штаты вернутся в Союз, федеральное правительство полностью компенсирует бывшим хозяевам освобождение их рабов.

Теперь конфедераты уже смеялись громко и долго. Линкольн опустил голову. Коделл, как ни странно, чувствовал уважение к этому человеку. Тот, кто так сильно цепляется за свои принципы, не желая отказаться от них, даже рискуя полным поражением, заслуживает уважения.

Линкольн выпрямился во весь свой весьма впечатляющий рост. Его черный костюм соответствовал ему по всем параметрам; он носил его так давно и так часто, что казалось, сросся с ним.

— Если моя смерть будет способствовать восстановлению отделившихся штатов, я готов к расстрелу, — сказал он. — Если же союз не будет возможным, я не имею ни малейшего желания жить.

Это не было обычной риторикой. Глядя на отчаяние, казалось, изливавшееся из Линкольна, Коделл был убежден, что он выстрадал каждое свое слово. Но если он еще думал, что у федерального правительства есть еще шансы на объединение, то его искренность, как думал Коделл, была воистину напрасной.

— Некоторые из конфедератов придерживаются другого мнения.

Билли Беддингфилд начал поднимать свой АК-47. Коделл схватил автомат за дуло и дернул его вниз.

— Нет, Билли, черт тебя побери, — воскликнул он, — Это тебе не стрельба по безоружным пленным неграм.

Никто никогда не покушался на президента Соединенных Штатов. Коделл не мог себе представить ничего надежнее, что могло бы привести к последующей длительной вражде между США и Конфедерацией.

Беддингфилд повернулся к нему, нахмурившись.

— Он не не заслуживает ничего лучшего — все наши неприятности от него.

Он снова начал разворачивать автомат в сторону Линкольна. Коделл стиснул зубы. Бенни Ланг справился с Беддингфилдом достаточно легко, но он знал, что он не может сравниться в этом с ривингтонцем. И вообще странно думать о драке с человеком из своего собственного полка с целью спасения президента, против войск которого он боролся последние два с половиной года!

Но ни стрельба, ни драка не успели разразиться. К толпе солдат подбежал запыхавшийся солдат: — Масса Роберт, Масса Роберт здесь!

Коделл оглянулся. И точно, вот он Ли, верхом на Страннике. Толпа расступилась перед ним, как библейские воды Красного моря. Тот подъехал к основанию лестницы Белого дома.

Линкольн ждал его и казался бесконечно одиноким. Один из федеральных часовых начал поднимать свой Спрингфилд, но тут же был укрощен своим товарищем — в точности как Коделл укрощал Беддингфилда.

Ли снял шляпу с широкими полями из серого войлока и поклонился с седла Линкольну.

— Господин президент, — сказал он таким почтительным тоном, как если бы Линкольн был его собственным избранным лидером.

— Ну, видел? — прошептал Билли Беддингфилду Коделл.

— Заткнись, — прошипел тот в ответ.

— Генерал Ли, — сказал Линкольн, отчетливо кивнув. Он снова перевел взгляд с командующего конфедератами на солдат армии Северной Вирджинии, Его губы скривились в выражении, которое Коделл сначала принял за гримасу боли. Затем он понял, что это просто перекошенная улыбка. Линкольн вполоборота махнул рукой в сторону впечатляющего образа Белого дома за ним.

— Генерал, не желаете ли пройти в мою гостиную? Кажется, у нас есть о чем поговорить.

Он был весьма красноречив, когда обращался к солдатам. С Ли, его голос уже казался голосом торговца. Как бы приглашая поторговаться по поводу цены на картофель.

Коделлу тут же не понравилась такая хамелеоновская смена стиля. Но Ли спокойно сказал: — Конечно, господин президент. Я уверен, что один из моих солдат присмотрит за Странником.

Не успел он спешиться, как три десятка мужчин рванулись вперед, чтобы удостоиться такой чести.

Чернокожий слуга принес кастрюльку с кофе и две чашки на серебряном подносе.

— Садитесь, генерал, садитесь, — сказал Линкольн.

— Спасибо, господин президент.

Роберт Ли уселся на стул, жестом руки предложенный Линкольном. Президент налил кофе собственноручно.

— Благодарю вас, сэр, — снова сказал Ли. Смех Линкольна был переполнен горечью через край.

— Огромное количество генералов сидело в этом кресле, генерал Ли, но, признаюсь, вы — один из самых вежливых среди них. — Все еще стоя, он посмотрел вниз на Ли. — Я думаю, что эта страна была бы гораздо лучше, если бы вы оказались в этом кресле на несколько лет раньше.

— Вы уже однажды оказали мне честь, предложив в свое время командование, — сказал Ли. — Тогда необходимость отказаться, разорвало мое сердце на две части.

— Когда вы отклонили его, вы разорвали Соединенные Штаты на две части, — ответил Линкольн. — На фоне этого, ваше сердце так — мелочь.

— В конце концов, я прежде всего вирджинец, господин президент, — сказал Ли.

— Вы говорите это так хладнокровно, как будто это все объясняет, — сказал Линкольн. Ли посмотрел на него с некоторым удивлением; он думал, что высказался достаточно ясно. Линкольн продолжал: — Я всегда придерживался мнения, что интересы нескольких штатов должны быть важнее, чем интересы одного из них.

— В этом мы с вами не согласны, сэр, — тихо сказал Ли. — Что мы и продемонстрировали.

К облегчению Ли, Линкольн, наконец, уселся. Сам довольно высокого роста, Ли не любил когда над ним стояли — а Линкольн был так же высок, как и любой из друзей Андриса Руди. Линкольн протянул свою длинную руку и коснулся колена Ли.

— Прежде чем коснуться общих вопросов: вы захватили Вашингтон в данный момент, но сможете ли вы удержать его? Во всем городе солдат Союза больше, чем конфедератов. И сможете ли вы выстоять здесь, в осаде?

Ли улыбнулся, любуясь неприкрытой наглостью Линкольна.

— Полагаю, у меня есть все шансы на это, господин президент. Только склады говядины, не считая бойни у монумента Вашингтону, могут прокормить мою армию в течение довольно длительного времени времени — а это далеко не единственный источник питания в городе. Мы, сэр, добравшись сюда, почувствовали, что прибыли, наконец, в землю, где течет молоко и мед. До этого мы обходились гораздо-гораздо меньшим.

— Да, вы можете найти молоко и мед здесь, я думаю, хотя вам нужно будет присматривать за маркитантами и интендантами, чтобы они не растащили все, прежде чем что-то перепадет солдатам. — Линкольн пристально изучал Ли. — Но где вы будете пополнять боеприпасы для тех новомодных автоматов, которыми вооружены ваши люди?

— У нас есть достаточный запас, — сказал Ли, более спокойно, чем он себя на самом деле чувствовал. Этого одного резкого вопроса было достаточно, чтобы развеять все сомнения по поводу аналитических способности Линкольна. Этот человек понимал, что нужно для войны. Ли подумал, что армии Северной Вирджинии хватит боеприпасов лишь для еще одного большого боя. Предыдущий, они провели так, как пьяный матрос выбрасывает деньги после шести месяцев в море.

Глаза Линкольна были откровенно скучными. Ли вспомнил, что федеральный президент был адвокатом, прежде чем занялся политикой. Он практиковался в вскрывании той лжи, что скрывается за маской порядочности. Ли сказал: — Позвольте мне спросить вас кое-что, в свою очередь, господин президент, если можно. Готовы ли вы — к уничтожению Вашингтона? А нам придется это сделать, если мы погрязнем здесь в обороне. Поддержат ли ваши соотечественники вас в таком действии, особенно в то время, когда Конфедерация добивается успеха и против других федеральных сил, как сейчас против армии Потомака?

— Мои соотечественники избрали меня с целью собрать Союз вместе, генерал Ли — и я обязан сделать все необходимое для этого, пока есть хоть какая-то надежда на успех в этой войне, — сказал Линкольн. Ли почувствовал легкий холодок, так и сквозящий от этого большого человека, сидящего в кресле с бархатной обивкой. Здесь, даже больше, чем с генералом Грантом, он, наконец, столкнулся с убежденностью северного человека в своей цели, противостоящей лично ему и президенту Дэвису. Линкольн продолжал: — Если единственная надежда на спасение Союза — это превратить этот город в погребальный костер, а затем самому зайти на него — я сделаю это, и пусть избиратели в ноябре на выборах решают, правильно или неправильно я поступил.

Если он и блефует, Ли был бы рад никогда не встречаться с ним за покерным столом. И все же игра, в которую они играли теперь, была покером огромного масштаба — с судьбой двух народов качестве ставки. На этот раз, однако, Ли знал, у кого были тузы. Он приподнял голову и, достав телеграмму из кармана, протянул ее Линкольну.

— Господин президент, вы говорите, что будете бороться так долго, пока вы чувствуете, что вы можете выиграть войну. Вот сообщение, что я получил сегодня утром, оно может пролить свет на ваши шансы сделать это.

Чтобы прочитать телеграмму, Линкольн воспользовался очками в золотой оправе, как поступал и сам Ли. Это было неудивительно; у лидеров двух стран было всего два года разницы в возрасте — и зрение человека обычно к этому возрасту ухудшалось, независимо от того, родился ли он в особняке или бревенчатом домике.

Федеральный президент взглянул сверх оправы очков на Ли.

— Этот документ является подлинным, — он подчеркнул тоном это слово — генерал?

— Отвечаю своей честью, господин президент.

Ли и не думал предлагать Линкольну ложную телеграмму. Если бы это пришло ему в голову, хитрость была бы, конечно, хороша. Но Линкольн был более готов противостоять обману, чем кто-любой другой.

— Уверен в вашей чести, генерал, хотя не могу сказать того же о многих других, будь они в серых или синих мундирах, — сказал Линкольн. — Итак, Бедфорд Форрест с тридцатью пятью сотнями людей побил нашего генерала Стерджиса с более чем восьмью тысячами к северу от Коринфа в Миссисипи, не так ли?

— Не только побил, а полностью разбил его, господин президент. Остатки его людей убегают к Мемфису, с Форрестом на хвосте. По его докладу, он захватил двести пятьдесят фургонов и санитарных карет и пять тысяч единиц стрелкового оружия — впрочем, последнее для нас несущественно. Предположим, что вы уберете теперь свою конницу дальше от линии поставок генералу Шерману. И что, вы думаете, что Шерман долго сможет продержаться с разрушенными железными дорогами, а ведь солдаты Форреста теперь оседлают и их?

Линкольн наклонил голову, закрыл лицо своими большими костлявыми руками.

— Это конец, — сказал он тихим голосом. — Лучше бы меня застрелил один из ваших солдат, чтобы я не дожил до этого черного дня.

— Ну, не надо так, господин президент. Назовите это скорее новым началом, — сказал Ли. — Конфедерация никогда не хотела ничего большего, чем просто идти своим собственным путем и жить в мире с Соединенными Штатами.

— Нет, не правое дело заставило вас расколоть Союз — только страх и заблуждение. Я мог бы добавить, что действовал чересчур опрометчиво в вопросе против рабства. Мне нужно было оставить все, как есть — оно и само бы постепенно зачахло там.

— Господин президент, у меня самого лично нет рабов, как вы знаете. Но я убежден, что права одного отдельного штата имеют высшее значение, чем мнение правительств Союза или Конфедерации.

— Эта война подорвала все права отдельных штатов, как северных, так и южных, — сказал Линкольн. — Все взимали прямые налоги, как Вашингтон, так и и Ричмонд. И непосредственно призывали мужчин в армию, независимо от того, как губернаторы стонали и визжали, словно телята в стойле. Может ли теперь отдельный штат надеяться противостоять их власти? Вы не знаете на это ответа, так же, как и я.

Ли погладил бороду. Линкольн был прав. Даже его драгоценная Вирджиния, на сегодняшний день самый большой из штатов Конфедерации, первой самостоятельно признала верховенство национального правительства. Он сказал: — Я всего лишь солдат, пусть те, кто мудрее в таких вопросах, решают их, как лучше.

— Если бы вы были только солдатом, генерал Ли, мы бы не сидели здесь и не говорили друг с другом сейчас. — Рот Линкольна скривился в печальной усмешке. — И я вовсе не хотел такого вот! — Его взгляд снова ожесточился. — И без этих новых автоматов, которые посыпались на вас, как новые блохи весной на собак, я думаю, этого бы и не произошло. Если бы я знал, где вы берете их, я бы купил партию и наладил собственное производство.

— Не сомневаюсь, господин президент.

Ли имел в виду, что Линкольн и сам был известным изобретателем; он когда-то запатентовал устройство для прохождения речных участков с низким уровнем воды. Любой северянин, который пришел бы с новой винтовкой или боеприпасом прямиком в Белый дом, мог бы рассчитывать на его внимание. Ли осторожно продолжил: — Что касается наших новых винтовок, то мы не получаем их из-за рубежа. Они производятся в Конфедерации.

— Так говорят и пленные, которых мы захватили, — ответил Линкольн. — Однако, в это трудно поверить. Эти винтовки лучше, чем любые, которые делаем мы, а вы, южане, не имеете и десятой части от наших заводов. Как же их оказалось так много и так быстро?

— Как это делается — не важно, господин президент.

Ли не собирался делиться тайнами своей страны с врагом, с человеком, который заставил всех южан бороться за свое существование. Как ни странно, он понимал, что тот один из немногих, кто бы мог поверить ему. Из всех людей, которых он встречал, Линкольн, казалось, меньше всего мог бы посчитать его сумасшедшим. Федеральный президент имел широту взглядов достаточную, чтобы принять факт появления людей из 2014 года. Опять же, трудно было поверить, что человек, сидящий перед ним способен на то, что приписывал ему Андрис Руди… Ли пожал плечами. Впрочем, это было уже не так уж и важно теперь.

— Главное то, что я и моя армия здесь. Как я уже говорил раньше, я считаю, что мы можем закрепиться здесь — и что другие войска Конфедерации, несомненно, продолжат побеждать. Ваша война за подчинение Юга не удалась.

— Я не признаю поражения, — по-прежнему упрямо сказал Линкольн.

— Тогда Соединенные Штаты сделают это за вас, — предсказал Ли. — Но выбор не совсем в ваших руках, сэр. Как только я покину Белый дом, мой следующий визит будет в британское посольство — чтобы отдать дань уважения английскому посланнику, лорду Лайону. Постараюсь приложить все усилия — и уверен, он не сможет не признать Конфедерацию Штатов, как нацию, которая добилась успеха в победе за свою независимость.

Ему не нужно было говорить, что если Великобритания признает Конфедерацию, Франция и другие европейские державы, несомненно, последуют ее примеру… и даже непоколебимый президент США тогда не сможет продолжить войну против южных штатов в лице этого признания.

Длинное печальное лицо Линкольна стало еще длиннее и печальнее. Но даже сейчас он отказывался уступить, сказав: — Лорд Лайон ненавидит рабство. Как и британский народ.

— Разве Великобритания не признала Бразильскую империю, несмотря на ее рабовладельческие земли? Если на то пошло, Великобритания признала США еще до начала нашей несчастной войны — и сделала это, несмотря на ваших собственных рабов — кстати, в вашей прошлогодней прокламации об освобождении, замалчивался вопрос о рабстве северных негров.

Пожелтевшее лицо Линкольна стало еще на пару оттенков темнее.

— Они понимали, что после нашей победы — все в Соединенных Штатах стали бы свободными. — Он еще раз взглянул на Ли. — И вы только что утверждали, что не являетесь большим другом рабства сами, генерал.

Ли опустил глаза, признавая укор.

— Максимум, что я могу сказать — что под контролем гуманных законов и под влиянием христианства и просвещенного общественного мнения, можно добиться того, что черные и белые смогут гармонично жить вместе на этой земле.

— Это зло, сэр, абсолютное зло, — сказал Линкольн. — Я никогда не забуду тех закованных негров, которых я видел, путешествуя вниз по реке, которых везли на продажу почти четверть века назад. Я лично никогда не видел так много страданий в одном месте. Если ваше отделение от Союза восторжествует, Юг будет изгоем среди всех стран.

— Нас признают, как независимую страну среди других народов, — вернулся к теме Ли. — И позвольте мне повторить — что раз я здесь, отделение Юга уже восторжествовало. То, что я предлагаю сделать сейчас — при условии ратификации моим руководством — это предложить условия, чтобы остановить войну между Соединенными Штатами и Конфедерацией Штатов. Тут Линкольн начал отказываться называть страну Ли именно таким именем. В немалой степени из мести, но Ли упорно настаивал над таким названием.

Линкольн вздохнул. Это было мгновение, когда он боролся не с командиром армии Северной Вирджинии в его гостиной, а скорее с самим собой.

— Назовите условия, генерал, — сказал он голосом, полным горечи.

— Они очень просты, господин президент. Федеральные войска выводятся с тех частей территории Конфедерации Штатов, какие они сейчас занимают. Сразу после этого — возможно, даже во время этого — мы уходим из Вашингтона, и США и Конфедерация будут в мире.

— Просты, да? — Линкольн наклонился вперед в своем кресле с выражением человека, которого не так просто обмануть в такой большой торговле. — А что с Западной Вирджинией?

— Это деликатная тема, — признался Ли.

Когда Вирджиния вышла из Союза, ее северные и западные округа отказались последовать за ней; федеральные пушки убедили их в этом. Теперь район был частью Соединенных Штатов, как самостоятельная единица. Ли не мог сомневаться в том, что основная часть ее населения и хотела этого, хотя Вирджиния еще претендовала на эту территорию. Он возразил в ответ: — А что Миссури и Кентукки?

Оба штата направили своих представителей как в Конгресс Конфедерации так и в Вашингтон. Кентукки был местом рождения Линкольна и Джефферсона Дэвиса одновременно. А гражданская война в Миссури была войной соседа против соседа, равно как и Севера против Юга. Линкольн был прав. Принятие решения о границах не будет простым.

— Ну а что Миссури и Кентукки? — спросил федеральный президент. — Уговаривать меня покинуть долину Миссисипи, где мы еще в большинстве — достаточно нелепо. Но если вы ожидаете, что мы отдадим эти земли, подумайте еще раз, сэр. Освобождение рабов там уже состоялось. А вам нужны штаты, где вы должны будете начать новую войну, чтобы восстановить рабство?

Теперь настала очередь Ли вздохнуть. Это могло быть правдой для тех земель, откуда выводились бы федеральные войска. Но это было беспокойство для политиков будущего. А сейчас…

— Такого рода разговоры не приведут нас никуда, господин президент. В данный момент, я лишь стремлюсь предотвратить пролитие еще большей крови. Если вы обязуетесь удалить ваших солдат со всех спорных территории этих двух штатов, и того, что вы называете Западной Вирджинией, то статус этих территорий будет разрешаться путем переговоров в более поздние сроки.

— Есть ли у вас полномочия предлагать такие условия? — спросил Линкольн.

— Нет, сэр, — признался Ли сразу. — Как я уже говорил раньше, я должен буду представить их в Ричмонд на утверждение моего президента. Я действую неофициально в целях скорейшего прекращения боевых действий — насколько это возможно. Если бы вы могли организовать налаживание телеграфных линий отсюда с Ричмондом, вы могли бы переговариваться непосредственно с президентом Дэвисом — без моего посредничества.

Линкольн махнул рукой.

— Запустить снова телеграф — это не проблема.

Ли понимал, что это просто только для нации с такими богатыми ресурсами, как у США, но промолчал. Линкольн продолжал: — Тем не менее, я думаю, что рано говорить об этом. У вас у самого больше здравого смысла, чем у нескольких президентов. Если ваш президент захочет присоединиться к разговору, то даст понять об этом.

— Как хотите, господин президент, — сказал Ли. — Таким образом — если мы останавливаем кровопролитие — то можем сесть друг напротив друга за столом и обсуждать эти оставшиеся вопросы. Сейчас они кажутся нам важными, но на самом деле они второстепенны по сравнению с главным вопросом войны — о признании Юга свободным и независимым.

— На наш взгляд, они и сейчас выглядят достаточно важными, но при том, что вы правильно назвали главный вопрос, способы решения могут быть разными. — Линкольн покачал головой. — Надо выбирать лучшее для нашей страны. Что ж, генерал Ли, если мы не можем вернуть вас в Союз, то мы должны как-то научиться жить вместе с вами. Я вообще-то больше предпочитаю говорить, чем стрелять.

— Я тоже, сэр, — охотно сказал Ли. — Так же думает каждый солдат в армии конфедератов, и, если я мог бы осмелиться говорить за них, весьма вероятно, каждый солдат вашей армии, также.

— Вы наверняка, правы, генерал. Как и то, что солдаты всегда гораздо охотнее готовы прекратить войну, чем гражданские лица.

— Потому что только солдаты на самом деле знают, что такое война, — ответил Ли. — Они понимают, что то, что мы впоследствии называем славой — на самом деле жестокость и страдание.

— Как же мне жаль, генерал Ли, что вы не выбрали Северную сторону, — патетически разразился Линкольн. — Вы же прекрасно понимаете, что выиграли эту войну только потому, что у вас появились эти проклятые автоматические винтовки, отправившие в могилы слишком многих наших молодых парней.

— Слишком многие с обеих сторон погибли слишком молодыми, — сказал Ли.

Линкольн кивнул; наконец-то двое мужчин нашли точку зрения, с которой они согласились без оговорок. Ли собрался уходить. Линкольн поднялся со стула вслед за ним. Глядя на него, Ли подытожил: — Итак, решено? Вы поддерживаете перемирие и вывод войск на условиях, что я предложил?

— Я принимаю эти условия. — Рот Линкольна скривился при этих словах, будто они были вымоченными в уксусе. — Не были бы вы так добры, изложить их в письменном виде, чтобы предотвратить любое недоразумение?

Ли сунул руку в карман жилета.

— У меня есть ручка и бумага с собой. Могу ли я попросить у вас чернила?

Линкольн показал ему на стол у стены. Ли нагнулся, чтобы воспользоваться чернильницей и быстро написал. Закончив, он передал лист президенту Соединенных Штатов.

Линкольн быстро прочитал набросанную пару абзацев.

— Все, как вы сказали, генерал. Не будете ли вы достаточно любезны, чтобы одолжить мне вашу ручку? — Он поставил свою подпись рядом с Ли. — А теперь позвольте мне получить второй экземпляр.

Ли оторвал оригинал и дал Линкольну лист под ним. Федеральный президент сложил его и спрятал, уже не читая. Ли склонил голову.

— Если позволите, я пойду?

— Вам не нужно ждать моего разрешения, — сказал Линкольн с оттенком горечи. — Завоеватели обычно ведут себя, как им заблагорассудится.

— В истории никогда еще не было человека, который меньше хотел бы быть завоевателем, чем я.

— Может быть и так, но история отметит вас, как одного из них.

Ли и Линкольн вместе шли к двери приемной. Линкольн открыл ее и жестом проводил его. В прихожей снаружи, штабные офицеры Ли стояли, беседуя, достаточно дружелюбно, с парой молодых мужчин в штатском. Все головы повернулись к генералу и президенту. Никто не спросил, но один вопрос был виден в глазах всех. Ли сказал: — Мы заключили перемирие, господа.

Его помощники закричали и захлопали в ладоши. Двое мужчин в гражданских костюмах также улыбнулись, но более неуверенно. Их взгляд обратился к Линкольну.

— Я не вижу хороших перспектив для продолжения этой войны, — сказал тот.

Если голос Ли звучал радостно, то Линкольна — траурно. Ли представил, что бы он чувствовал, вручая свою саблю генералу Гранту в завоеванном Ричмонде. Фальшиво бодрым голосом, Линкольн продолжил: — Генерал Ли, позвольте мне представить моих секретарей, мистера Джона Хэя и мистера Джона Николаи. Это хорошие парни. Они должны гордиться встречей с героем-победителем…

— Это уж чересчур, — запротестовал Ли. Он пожал руку каждому секретарю. — Рад с вами познакомиться, господа.

— Рад познакомиться с вами тоже, генерал Ли, хотя я бы предпочел сделать это при других обстоятельствах, — смело заявил Хэй.

— А пришлось здесь, сэр… — начал было Уолтер Тейлор.

Ли поднял руку, чтобы унять гнев своего помощника.

— Он говорит так, как думает, майор. Вы бы поступили иначе, будь наше дело проиграно?

— Полагаю, нет, — скрепя сердце, сказал Тейлор.

— Ну вот то-то же. — Ли повернулся к Линкольну. — Господин президент, прошу меня извинить, я хотел бы объявить благую весть о нашем соглашении, объявляющем перемирие между храбрыми мужчинами, которые так долго ждали этого последние три года.

— Я пойду с вами, если вы не возражаете, — сказал Линкольн. — Если уж так случилось, мы должны проявить добрую волю — и пусть они увидят нас в согласии.

Удивленный, но довольный, Ли кивнул. Толпа ободранных конфедератов на лужайке Белого дома возросла более чем в два раза с тех пор, как он пошел на переговоры с Линкольном. Деревья были усеяны людьми, которые взобрались на них, чтобы лучше видеть. Вдали изредка гремели пушки и стреляли винтовки. Ли тихо сказал Линкольну: — Не могли бы вы отправить ваших часовых, под флагом, донести известия о перемирии на федеральные позиции, по-прежнему обстреливающие моих людей?

— Я позабочусь об этом, — пообещал Линкольн. Он указал на солдат в сером, которые заметно успокоились, когда Ли вышел. — Похоже, у меня и без них будет достаточно охранников, даже если их мундиры неправильного цвета.

Немногие люди могли бы пошутить так в таких условиях. Уважая федерального президента за его мужество, Ли возвысил голос:

— Солдаты армии Северной Вирджинии, после трех лет напряженной борьбы, мы добились того, ради чего взяли в руки оружие.

Он не стал продолжать. В один голос, все солдаты начали выражать своими криками радость и облегчение. Нескончаемые волны шума неслись на него, как прибой в бурном море. Мятые кепи и шляпы летали по воздуху. Солдаты подпрыгивали, стучали по плечам друг друга, выкидывали неуклюжие коленца в танце, целовали бородатые, грязные лица друг друга. Ли почувствовал, как его собственные глаза увлажняются. Важность произошедшего только сейчас по-настоящему начала доходить до него.

Авраам Линкольн отвернулся от ликующих южан. Ли увидел, что его впалые щеки были влажными. Он положил руку на плечо Линкольна.

— Мне очень жаль, господин президент. Может быть, вам не следовало выходить со мной?

— Вы думаете, я не услышал бы их там? — спросил Линкольн.

Ли не знал, что сказать в ответ. Он посмотрел на нижнюю ступеньку, где спокойно, посреди этого хаоса, стоял Странник. Поклонившись Линкольну, он спустился по лестнице к своей лошади. Как он уже сказал президенту США, у него было еще одно дело в Вашингтоне.

Стяги Союза и Конфедерации не развевались над зданием, куда поехал Ли. Здесь не было толп солдат, кроме небольшой группы, выделенной для его охраны. Тем не менее, после Белого дома, это двухэтажное строение с флагом Юнион Джек на крыше, было самым важным местом в этом городе для Юга.

Он подошел к входной двери, стукнул один раз полированным медным молотком и стал ждать. На британское посольство у него не было права завоевателя. Его офицеры штаба спешились с коней, но не могли себе позволить последовать за ним.

Дверь открылась. Пожилой, с обширной лысиной мужчина в униформе, взглянул на него. — Вы, должно быть, генерал Ли? — спросил он. Его акцент был мягким, слегка отличающимся от вирджинского наречия Ли.

— Да, это я, — сказал Ли, поклонившись. — Я хотел бы отдать дань уважения лорду Лайону, если это возможно.

— Он ждет вас, сэр, — сказал пожилой мужчина. — Прошу следовать за мной.

Он провел Ли вниз по длинному коридору, мимо несколько кабинетов, где посольские руководители вышли, чтобы посмотреть на него, затем провел в кабинет.

— Ваше сиятельство, известный генерал Конфедерации Роберт Э. Ли. Генеральный лорд Ричард Лайон.

— Спасибо, Хигнетт. Вы можете идти.

Британский посланник в США поднялся с кресла, чтобы пожать Ли руку.

— Я рад встретиться с вами снова, ваше превосходительство, — искренне сказал Ли. Конфедерация пыталась получить британское признание еще до начала войны с Союзом.

— Генерал Ли, — пробормотал лорд Лайон. Он был в возрасте ближе к пятидесяти, с круглым, очень красным лицом, темными волосами и бакенбардами, и почти столь же темными кругами под глазами. Элегантно сшитый костюм почти скрывал его полноту. — Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, генерал. Вы действительно самый знаменитый человек в наше время.

— Спасибо, ваше превосходительство. — Ли сел в кресле недалеко от того, в котором расположился лорд Лайон. — Когда я, гм, прибыл в Вашингтон, то подумал, что будет уместно отдать дань уважения вам, так как ваше правительство не имеет своего представительства в Ричмонде.

Лорд Лайон сцепил кончики пальцев.

— Вы надеетесь, что состояние дел изменится?

— Надеюсь, ваше превосходительство. Либо Конфедерации Штатов Америки независимое государство, либо находится в зависимости от Соединенных Штатов. Ни одна другая земная власть не претендует на право управлять нами, а мое присутствие здесь исключает второе толкование нашего статуса, о котором я упомянул.

— Сильное утверждение, что и говорить. Правильно ли я информирован, что вы посетили президента Линкольна, прежде чем пришли сюда?

— Да, ваше превосходительство.

Ли не скрывал своего удивления, и только через мгновение понял, что удивление-то было глуповатым. Это была обязанность британского посланника быть хорошо информированным.

— Могу ли я спросить вас о результатах этой встречи? — спросил лорд Лайон. Ли кратко обрисовал условия соглашения о перемирии с Линкольном. Лорд Лайон внимательно слушал. Когда Ли закончил, министр медленно кивнул.

— По сути, он признал независимость Конфедерации.

— По сути, да. Какой у него был выбор, сэр? Наши войска в текущей кампании постоянно побеждают.

— Это в немалой степени из-за нового оружия, которое вы приобрели, — прервал его лорд Лайон. Он не мог скрыть большого интереса в своем голосе. Сохраняя внешнюю невозмутимость, Ли в душе улыбнулся. Все были заинтересованы, чтобы узнать, откуда появились эти автоматы. Он подумал, что лорд Лайон, конечно, желал бы знать правду. Но правду знал только он сам. Но это было весьма кстати.

— Да, ваше превосходительство, с помощью наших новых винтовок, мы остановили или отбросили федералов на всех фронтах, иначе я бы не беседовал здесь с вами. Президент Линкольн справедливо признал, что это будет только вопросом времени, прежде чем мы освободим нашу территорию и мудро решил избавить своих солдат от бесполезных страданий, которые они понесли бы в борьбе с нами.

— С помощью этих побед, на которые вы ссылаетесь, Конфедерация, похоже, восстанавливает свой статус, — сказал лорд Лайон. — У меня нет оснований сомневаться в том, что правительство Ее Величества в скором времени признает этот факт.

— Спасибо, ваше превосходительство, — тихо сказал Ли. Даже если бы Линкольн отказался сдаваться, и война бы затянулась, учитывая силу Северной военно-морской мощи — несмотря даже на новые автоматы — признание величайшей империи на земле обеспечило бы Конфедерации независимость.

Лорд Лайон поднял руку.

— Многие из наших влиятельных политиков будут рады приветствовать вас в семье народов, в результате вашей успешной борьбы за самоуправление. И потому, не в последнюю очередь, что вы дали тем самым понять о недостатках вульгарной демократии в Соединенных Штатах. Другие, однако, будет осуждать вашу республику за режим, с его свободой для белых мужчин, основанный на рабстве негров — понятии, отвратительном в цивилизованном мире. Я должен быть с вами откровенным и сказать, что сам я разделяю точку зрения последней группы.

— Рабство не было причиной того, что южные штаты решили выйти из Союза, — сказал Ли. Он знал, что это звучит неубедительно, но продолжал: — Мы стремились только к суверенитету, гарантируемому нам в соответствии с Конституцией, в чем Север отказал нам. Наш общий лозунг был, чтобы в наши дела не вмешивались.

— А какую конкретно страну вы хотели бы иметь, опираясь на этот лозунг, генерал? — спросил лорд Лайон. — Вы же не можете оставаться в полном одиночестве, будучи, как я уже сказал, одним из членов семьи народов? Кроме того, эта война далась вам тяжело. Многие из ваших земель были опустошены, или обезлюдели, а в тех местах, где побывала федеральная армия, рабство практически уничтожено. Вы что, собираетесь восстанавливать его там штыками? Гладстон сказал в октябре позапрошлого года — возможно, несколько преждевременно — что ваш Джефферсон Дэвис создал армию и положил начало военно-морскому флоту, что более чем важно для любой нации. Вы, южане, возможно, сделали Конфедерацию государством, генерал Ли, но сложилась ли у вас нация?

Ли молчал в течении всей его речи. Это коротенький и толстый маленький человек, уютно устроившийся в своем кресле, выразил в двух словах все его заботы и страхи. У него самого было мало времени углубляться в эти вопросы — главным образом его мысли занимала война. Но война не отвечала на любой из вопросов британского посланника — некоторые из которых Линкольн, кстати, также поднимал. Оставалось только откладывать их на время, в течении которого должен быть дан ответ. И вот это время приблизилось. Теперь, когда Конфедерация становилась государством — какая нация должна была сложиться?

Наконец, он сказал: — Ваше превосходительство, в этот определенный момент я не могу полностью ответить на вопрос, какой нацией мы станем — знаю лишь, что это должно быть нашим собственным выбором.

Это было хорошим ответом. Лорд Лайон кивнул, словно понимая его озабоченность. Тогда Ли вспомнил ривингтонских пришельцев. У них тоже были свои идеи о том, какой должна стать Конфедерации Штатов Америки.

Глаза Молли Бин вспыхнули, когда она увидела Коделла.

— Ты слышал, что сделал этот негодяй Форрест?

— Нет, расскажи, — охотно отозвался он. Подвиги Натана Бедфорда Форреста, как правило, стоили того, чтобы о них услышать, а Молли каким-то образом узнавала о них прежде других. Она сказала: — Когда телеграфное сообщение о перемирии дошло до него, он сделал вот что. Отправил своих парней на север Теннесси и разрушил большой длинный участок железной дороги, которая была линией снабжения генерала Шермана. Некоторые из солдат того, теперь, как я слышала, просто в ужасающе бедственном положении.

— После прошлой зимы я узнал о голоде больше, чем те янки когда-либо смогут, — сказал Коделл.

— Но Линкольн и другие федеральные шишки говорят теперь о нарушении перемирия из-за этого!

— Да и пусть болтают. У нас-то, здесь, где мы находимся, что они могут сделать?

Молли махнула рукой. Наряду с остальной частью корпуса Хилла, 47-й Северокаролинский полк стоял лагерем на Белом Лоте, большом пустом пространстве между Белым домом и незаконченным монументом Вашингтону. Казармы, которые они занимали, были предназначены для полков Пенсильвании, находившихся на юге. Так сказать, равноценный обмен. В этих прекрасных казармах, да еще и с продовольствием из бездонных федеральных складов, Коделл давно не жил так хорошо с тех пор, как подался в армию. Да и раньше, редко. Молли продолжала: — Их теперь кличут монашками на подаянии, опять-таки из-за Форреста. Потому что они говорят, что он устроил янки этот сюрприз, чтобы напомнить им, что они теперь натуральные падшие монашки.

— Падшие монашки на подаянии, молодец все-таки Форрест.

Коделл сказал это медленно, как бы смакуя.

— Да, это в его манере. О лучшем прозвище я давно не слышал.

— Это верно. — Молли рассмеялась. — Жаль, что это не мы сорвали такой банк.

Коделл тоже засмеялся, но с оттенком грусти.

— Жаль, это точно. Но если он заработал свои деньги на неграх, как я слышал, то это не то, что я хотел бы для себя.

Он знал в глубине души, что лицемерит. Конституция Конфедерации закрепила право владеть рабами и торговать ими в пределах страны. Южная экономика опиралась на спины черной рабочей силы. Но не многие свободные белые люди могли позволить себе есть мясо, кроме мясников, конечно.

Молли снова махнула рукой.

— Разве это все не здорово? Вот я, никто из ниоткуда, из маленького городка в Северной Каролине, а теперь я видела и Ричмонд и Вашингтон. Кто бы мог предполагать, что я буду путешествовать так далеко? А не в пределах двухсот миль от Ривингтона.

Коделл кивнул. Армия расширила и его понятия о жизни. До войны, кроме пары поездок в Рэйли, он провел всю свою жизнь внутри округа Нэш. Теперь он побывал на нескольких различных территориях, и даже, трудно в это поверить — в чужой стране: США.

Ну, чужая страна или нет, сам город Вашингтон по-прежнему был для него источником тех традиций, которыми он дорожил. Так же, как и Лондон, впрочем — как и для любого первопоселенца Каролины. Он провел большую часть своего свободного внеслужебного времени, бродя по городу и был далеко не единственным таким солдатом в серой форме, стремившимся посмотреть, что только возможно, перед уходом. Секретарям Белого дома пришлось организовать частые экскурсии, принимая конфедератов для осмотра президентского дома регулярными группами.

Он также прогулялся к Капитолию. Федеральные сенаторы и конгрессмены начали возвращаться в Вашингтон, хотя значительное количество этих важных людей, которых он видел, вздрагивали при виде его и его товарищей — как если бы они были посланцами Сатаны на Земле.

Обычные люди из Вашингтона принимали так называемых оккупантов спокойно. Их главная претензия к конфедератам была в том, что у них было слишком мало денег, а те, что были — были в валюте Конфедерации. Ли издал приказ, чтобы местные жители принимали южные деньги в обмен на товары и услуги, но он не мог заставить их радоваться этому. Коделл купил себе выпивку в Уилларде, в паре кварталах к востоку от Белого дома, на углу Четырнадцатой улицы и Пенсильвания-авеню.

Линкольн и Грант, в свое время, провели свою первую встречу в Вашингтоне как раз здесь, в Уилларде. Все, кто бывал когда-то в Вашингтоне, неизменно посещали этот отель; бары, гостиная и обеденные комнаты пользовались большим спросом. Эти коридоры, вероятно, видели больше людей, чем любое другое место в городе, не исключая и Белый дом. Именно поэтому Коделл и пошел туда; слава Уилларда, его известность распространялась как на юг, так и на север. Он обнаружил цены завышенными, а виски дрянным.

— Это то, чем вы обслуживали генерала Гранта? — спросил он с негодованием.

Бармен, ирландец внушительных размеров, посмотрел на него сверху вниз.

— Он же сам южанин и ничем от тебя не отличается.

Коделл заткнулся. Судя по некоторым историям, которые он слышал о пристрастиях Гранта к алкоголю, бармен, возможно даже, говорил правду.

Генерал федералов Джо Хукер широко прославился своим пьянством у Уилларда, так что неудивительно, что этот развеселый квартал получил его имя. Коделл сторонился того, что местные жители называли блядским кварталом Хукера. Южане, которые ходили сюда, чтобы посетить такие заведения, как Горячая Духовка мадам Рассел, или притон Ласковой Энни Лайл, быстро опустошили свои карманы. Шулера, карманники, шпана и девицы сами охотились на солдат в сером — с таким же, впрочем, усердием, как они охотились и на солдат в синем. Многие возвращались голыми, некоторые не возвращались вообще.

Не считая памятников, Вашингтон оставил Коделла разочарованным. Так же было когда-то и в Ричмонде, в местах, подальше от площади Капитолия. Оба города, казалось, не интересовало ничего, кроме собственных внутренних проблем. Для главных городов великих народов это было как-то противоестественным. В Скалистых горах и округе Нэш также были города, озабоченные только своими собственными проблемами. Однажды, возможно уже скоро, он вернется обратно Нэш и с удовольствием погрузится в его проблемы. Он надеялся, что это будет скоро.

Оркестр Конфедерации на лужайке Белого дома заиграл «Звездное знамя». Генерал Ли приветствовал колонну, которая прошла перед группой высокопоставленных федеральных должностных лиц, готовившихся принять Вашингтон из рук армии Северной Вирджинии. Флаг Соединенных Штатов был его флагом не так уж давно, и до сих пор пользовался его уважением.

Федералы также имели свой оркестр. Они вернули комплимент, заиграв «Дикси» — не официальный гимн Юга, но мелодию, наиболее приближенную к ней. Следом за тем, стройный человек со светло-каштановой бородой и тремя звездами, на каждом лацкане мундира, вышел из группы своих товарищей и быстро зашагал к ожидающим его офицерам Конфедерации. Он отдал честь.

— Генерал Ли?

Его голос был тихим, с явственным западным акцентом.

Ли откозырял в ответ.

— Генерал Грант, — сказал он официальным тоном, а затем продолжил, уже живее: — Мы встречались раз в Мексике, сэр, хотя, признаюсь, что ваше лицо не кажется мне таким уж знакомым. Несомненно, это из-за бороды.

— Я помню тот день, — сказал Грант. — Я узнал вас сразу, независимо от бороды.

— Вы слишком щедры ко мне, ведь я весь в сером, а вы в таком красивом мундире, — ответил Ли. — Позвольте мне поблагодарить вас за отличный оркестр.

Грант пожал плечами. Его длинная сигара попыхивала в одном углу рта.

— Я не силен в музыке и, боюсь, что различаю только две мелодии: свою «Янки Дудл», и все остальные.

Он произнес эту небольшую шутку привычно, как будто использовал ее много раз до этого.

Ли вежливо рассмеялся, но тут же стал серьезным.

— Пожалуйста поверьте, что я выражаю свое искреннее восхищение тем мастерством, с которым вы справлялись с армией Потомака, генерал Грант. Никогда в ходе войны я прежде не сталкиваются с таким противника, который бы был так упорен в битве.

Бледно-голубые глаза Гранта вспыхнули. Ли сразу понял, как сильно федеральный военачальник переживает, что не может бороться и дальше.

— Если бы не было этих ваших автоматов, генерал Ли, я уверен, что мы бы встретились на улицах Ричмонда, а не здесь.

— Может быть и так, генерал, — сказал Ли. Из того, что рассказал ему Андрис Руди, это было именно так. Но Улиссу Гранту не нужно знать этого. И того, откуда у Юга новое оружие.

Имя Руди, мелькнувшее в его мыслях, обратило взгляд Ли на этих ривингтонских пришельцев, которые стояли небольшой отдельной группой на лужайке Белого дома, в нескольких шагах от собравшихся офицеров армии Северной Вирджинии. Не все, воевавшие здесь люди из будущего, были среди них. Двое погибли в боях под Вашингтоном, и еще трое получили ранения. Солдаты Конфедерации доставили одного из них к хирургам, которые ампутировали ему изувеченную ногу.

Двух других своих раненых бойцов ривингтонцы отправили к своему собственному врачу. Из того, что слышал Ли, от одного из солдат Конфедерации, который видел их раны, тот не сомневался, что они тоже потеряют конечности. Тем не менее, теперь оба из них стояли со своими товарищами — перевязанные, но целые. Кроме того, у них тогда точно было заражение крови, а эта зараза погубила больше людей, чем пули.

Ривингтонцы как-то однажды уже спасли человека с сильной стадией заражения крови. Воспаление уже зашло далеко; хирурги были уверены, что долго он не продержится. Врач из будущего, тем не менее, справился тогда с септической лихорадкой. Этого ривингтонца здесь не было, но — судя по всему — жить он будет. Все хирурги Конфедерации до сих пор ломают свои головы; некоторые уже просили врачей из Ривингтона обучить их. Рука Ли дотронулась на мгновение до флакона с белыми таблетками в кармане жилета. В 2014 году лекарства делали то, что здесь считалось невозможным.

Мысли Ли вернулись к церемонии.

— Продолжим, сэр?

Но Грант, видимо, все еще переживал недавний бой.

— Если бы ваши артиллеристы не разрушили мост, мы смогли бы выбить вас из Вашингтона — даже после уничтожения наших укреплений за пределами города.

— Ваши люди, отступающие в больших количествах из Вирджинии, несомненно, сделали бы нашу задача сложнее, — сказал Ли. — Вы должны винить в этом бригадного генерала Александра.

Он махнул рукой в сторону командующего артиллерией корпуса Лонгстрита.

Портер Александр был человеком с внушительной внешностью, лет тридцати, с зоркими серыми глазами и острой каштановой бородой. Он сказал: — Виновата моя пара нарезных дюймовых пушек, генерал Грант. Эти два английских орудия были единственными у меня, способными на таком расстоянии с точностью поразить мост с моей позиции.

— Так мы продолжим, сэр? — снова спросил Ли Гранта. На этот раз федеральный военачальник согласно кивнул. Ли повернулся к музыкантам Конфедерации.

— Господа, прошу вас.

Оркестранты грянули бодрый марш. Часовые Конфедерации, которые патрулировали территорию Белого дома с момента захвата армией Северной Вирджинии Вашингтона перестроились в в два аккуратных ряда. Их командир, лейтенант в чистой, хорошо выглаженной форме, подготовленной специально для этого случая, приветствовал Ли.

Ли вежливо отсалютовал и начал официальную речь: — В знак признания перемирия между нашими странами, и в связи с тем, что вооруженные силы Соединенных Штатов покидают территории Конфедерации Штатов, я передаю охрану Белого дома, а также всего Вашингтона, в руки США.

— Я принимаю ее, генерал Ли, от имени Соединенных Штатов Америки, — сказал Грант просто, без всякой витиеватости. Южные музыканты замолчали. Через некоторое время Грант вспомнил о своих — и подал сигнал оркестру. Они заиграли ту же музыку, что и конфедераты перед этим; Ли подумал, что Грант вряд ли обратил на это внимание. Федеральные часовые в синем прошли на лужайку Белого дома, чтобы заменить часовых в сером, которые отошли от особняка.

— Пусть наши две страны долго будут сосуществовать в духе мирных отношений друг с другом, — сказал Ли.

— Я также надеюсь на сохранения мира между нами, генерал Ли, — сказал Грант.

Ли подавил нахлынувшее раздражение. Даже сейчас, федеральные лидеры, по-прежнему неохотно, признают Конфедерацию, как независимую страну.

И продолжил: — Мы завтра же двинемся в Вирджинию. Мои благодарности вашим инженерам за то, что они так быстро и грамотно отремонтировали столь длинный мост.

— Мне жаль, что армия Вирджинии не может уйти сразу, — сказал Грант. — Это правда, сэр. Мы бы расчистили вам путь раньше, но…

— Но вы громили укрепления на той стороне Потомака и снимали там все вооружение, чтобы мы не смогли иметь никакой возможности повернуть его против вас, — закончил Ли, когда командующий армией Потомака вдруг запнулся в середине своего предложения. Грант кивнул. Ли продолжал: — В вашей ситуации, я сделал бы то же самое.

Ли оглянулся на Белый дом, интересуясь, выйдет ли президент Линкольн, принять участие в церемонии. Но Линкольн, с того самого дня, как Вашингтон пал, оставался внутри здания. Ходили слухи, что его меланхолия была настолько сильна, что он ни с кем не разговаривал — и сидел один целыми днями в темной комнате. Ли знал, что слухи лгали. Федеральные служащие так и шныряли туда-сюда из Белого дома, в любое время дня и ночи. И это было хорошо. Не менее Конфедерации, Соединенные Штаты нуждались в сильной руке, чтобы управлять страной после войны. Но сейчас боль утраты была слишком велика, чтобы Линкольн появлялся на людях в столице, пока южане не ушли.

— Хороший день сегодня для вас, генерал Грант.

Ли протянул руку. Грант пожал ее. Его пожатие было твердым и уверенным, хотя и чересчур сильным. Ли кивнул оркестру Конфедерации. Они вновь заиграли «Дикси». Грант повернулся к флагу Конфедерации и снял черную фетровую шляпу.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Ли, довольный, что по крайней мере, хоть Грант публично приветствовал их стяг.

— Если это делается, то должно быть сделано должным образом, — сказал Грант, вторя Линкольну. — В душе мне хотелось бы совсем другого.

Федеральный оркестр начал «Звездное знамя». Ли сразу же снял шляпу в знак приветствия флагу, который когда-то был и его собственным. Офицеры Конфедерации, которые носили шляпы, поддержали своего лидера. Почти все из них служили в старой армии под этим флагом. Многие из них воевали и в Мексике и против индейцев, как и офицеры Гранта. Теперь это боевое братство было расколото навеки.

Музыка закончилась. Ли и Грант обменялись последними салютами. Офицеры Конфедерации покинули территорию Белого дома и вернулись в те кварталы, где проживали; многие из них остановились в Уилларде. Ли и его помощники ночевали в своих палатках, которые они установили у здания Государственного департамента США. Но даже Ли накануне не стал отказывать себе в удовольствии побаловаться кухней Уилларда. Устрицы были чудовищно хороши.

Он повернулся к Уолтеру Тейлору.

— Двигаемся домой. Снимайте палатки.

Янки построили форт, чтобы закрыть южную оконечность Лонг-Бриджа. Ли стоял на глиняных стенах и смотрел на солдат армии Северной Вирджинии: играли оркестры, флаги развевались на ветру, мужчины пели и радовались концу войны. Некоторые из солдат уже ушли на юг, в Александрию, чтобы осмотреть железную дорогу в надежде, что часть ее, по направлению к Ричмонду, еще цела. Другие шли на северо-запад вдоль дороги, которая шла параллельно с Потомаком, по направлению к Форту Хаггери напротив Джорджтауна. Хотя перемирие и было объявлено, конфедераты и федералы все еще чувствовали необходимость принимать меры предосторожности против друг друга.

Ли подошел к столбу, к которому был привязан Странник. Он позволил Уолтеру Тейлору высвободить лошадь, затем оседлал ее и поехал к северо-западу. Офицеры его штаба медленно последовали за ним. Они держались на возможно предельном расстоянии. Чуть больше чем в миле отсюда, в Арлингтоне, на холме стоял его бывший особняк. Это был большой дом, в котором постоянно жила его жена — и он тоже, когда обязанности призывали его в Вашингтон. Арлингтон, из которого Мэри Кастис Ли бежала за неделю до официального отделения Вирджинии… Арлингтон, который федералы захватили и использовали под свои нужды в течение трех последних лет.

С каждой минутой приближения Ли к этому, столь памятному для него месту, все виднее становилось, как сурово федералы обошлись с его собственностью. Земляные брустверы обнажили и нанесли ущерб фундаменту, над которым он в свое время так долго трудился и который так трудно было восстанавливать в последние годы перед войной. Длинные ряды конюшен федеральной кавалерии загадили все пространство между особняком и Потомаком. Лошадей уже не было, но следы их присутствия остались. Тут нужен был подвиг Геракла, чтобы очистить завалы навоза в этом ряду деревянных сараев, но даже и древнегреческий герой, сын Зевса, вряд ли справился бы. Домики и хижины к югу от конюшен были безлюдны. Нет, не совсем безлюдны: черное лицо выглянуло из-за стены и снова исчезло. Большинство из свободных негров покинули свои трущобы, когда Вашингтон был захвачен конфедератами, опасаясь снова попасть в рабство. Ирония судьбы, подумал Ли; ведь именно он отпустил на свободу почти двести рабов, принадлежащих его тестю, после его смерти.

Западный ветер нес зловоние от конюшен. Новые миазмы донеслись и из самого Арлингтона: запахи пота, грязи, гноя и страданий. Федералы превратили дом в госпиталь. Казавшиеся крошечными, по сравнению с тяжелыми дорическими колоннами крыльца, врачи в синем сновали туда и обратно. Ли освободил госпитали от общей эвакуации федералов с территории южных земель, пока последний раненый не сможет быть перемещен без страданий.

Газоны Арлингтона были без угрызений совести использованы северянами под захоронения; они были специально осушены и перекопаны во многих местах. Здесь и там, рядом с особняком, свежие, сырые холмики красной Вирджинской земли полностью исказили то, что некогда было ровным и прекрасный простором. После недавних кровопролитий в этой почве лежали солдаты федеральных сил, убитые в Диких Землях, в Билетоне, и, видимо, в боях под Вашингтоном. Благодаря новому оружию конфедератов, были заполнены все кладбища Вашингтона до отказа. Пострадавшие люди, которые умерли здесь — здесь и остались.

Один из суетившихся федеральных врачей, наконец, увидел Ли. Когда он узнал его, то резко остановился, почти споткнулся. Затем он бегом спустился с холма к нему навстречу. Врач приветствовал его с таким подобострастием, как будто Ли привел сюда всю свою армию. — Сэр, я Генри Браун, хирург 1-го полка Нью-Джерси. — Изможденное лицо медика-капитана выражало страх и угодливость. — Чем я могу вам помочь? Могу ли я показать вам ваш дом?

— Раненые еще остались внутри, сэр? — спросил Ли.

— Да, генерал, около ста человек. Остальные либо поправились, либо…

Браун ткнул пальцем в направлении свежих могил.

— Не могу себе представить, что ваши солдаты захотят меня видеть. Ведь они считают, что именно я причина их страданий, — сказал Ли. — Так что вряд ли.

— Многим из них, как мне кажется, было бы приятно, если бы вы посетили их. — Одна из бровей Брауна поползла вверх. — Вы, может быть, не в курсе, сэр, но вы пользуетесь большим уважением в армии Потомака.

Ли в сомнении покачал головой.

Хирург не отступал: — Это наоборот, поможет им восстановить свое душевное состояние. Я уверен в этом…

— Только если вы уверены, сэр, — сказал Ли, все еще сомневаясь. Браун энергично закивал головой. Ли сказал: — Ну хорошо тогда. Я полагаюсь на ваш здравый смысл.

Он соскочил со Странника. Когда его штабные офицеры увидели, как он направился в особняк, они закричали, тоже спешились и бросились за ним. Чарльз Маршалл выхватил саблю; Венейбл и Тейлор достали пистолеты.

— Вы не должны идти в одиночку в это осиное гнездо янки, сэр, — запротестовал Тейлор.

— Я благодарю вас за то, что вы беспокоитесь о моей безопасности, господа, но я глубоко сомневаюсь, что здесь логово головорезов, — сказал Ли.

— Да нет же, на самом деле, — с неподдельным негодованием сказал Генри Браун.

В окружении своих помощников и хирурга Ли поднялся между двумя центральными колоннами на крыльцо своего старого дома. Испуганный федеральный солдат-охранник у двери вытянул руки по швам. Он угодливо склонил голову, приветствуя неожиданного посетителя. Еще не так давно, он был бы вне себя от радости, имея возможность убить его. Теперь же он оставался на земле Конфедерации только благодаря тому, что Ли отказался выселять его раненых товарищей до выздоровления.

В комнате запах, слегка осязаемый снаружи, стал еще гуще, когда часовой открыл дверь, чтобы впустить Ли. Хирург, осматривающий раны, с удивлением оглянулся.

— Что, пришли закопать нас? — выдохнул его пациент. Тогда тот тоже понял, кто именно стоял в дверном проеме: — Нет-нет, подождите, нельзя же так.

Ли смотрел на худых людей, лежащих на койках в его бывшей парадной комнате. Они тоже разглядывали его, многие из них были с воспаленными глазами. Его имя пробежало шепотом от постели к постели. Молодой белокурый солдат, с перебинтованной правой рукой, тяжело поднялся и сел.

— Вы пришли позлорадствовать? — спросил он. Ли хотел было развернуться и уйти прочь из особняка. Но прежде, чем он успел пошевелиться, другой солдат, с ампутированной до колена левой ногой, сказал: — Брось, Джо, ты же знаешь, что он не такой.

— Я пришел увидеть мужественных мужчин, — тихо сказал Ли, — и отдать дань их храбрости. Война закончилась. Мы уже не соотечественники. Но мы не должны больше быть и врагами. Я надеюсь, в один прекрасный день мы снова станем друзьями. И надеюсь, что этот день придет скоро.

Он шел от постели к постель, кратко беседуя с каждым человеком. Джо и несколько других отвернулись от него. Но, как и предсказывал Генри Браун, большинство мужчин, казалось, были рады встретиться с ним, и охотно разговаривали. Вопрос, который он слышал чаще всего был: — Где вы, южане, взяли эти проклятые автоматы?

Несколько человек добавляли к этому, как и Улисс Грант: — Без них мы бы сделали вас.

— Наши винтовки из Северной Каролины, — говорил он снова и снова — это был его обычный ответ, и это было правдой, хотя и не полной. И, конечно, федералы верили в это с трудом. Настоящая правда была бы выше их понимания.

Одна большая, с высоким потолком комната, сменялась другой. Ли искренне отдавал все свое внимание раненым мужчинам в кроватях. Они заслужили это. Они воевали отважно, уважая врага, как и любой южанин, и дрались до конца, насколько они могли это сделать перед подавляющей огневой мощью АК-47.

Сосредоточившись на солдатах, он почти не обращал внимание, насколько пострадал сам Арлингтон. Но грубые факты этого всплывали сами, независимо от того, что он пытался не замечать их. Он вообще никогда не был хорош в самообмане.

Особняк — его особняк — был до недавнего времени населен гораздо большим количеством раненых федералов, чем сейчас. Их кровью и другими, менее благородными выделениями тела, были вымазаны ковры, полы, стены. Эти полы и стены были к тому же побиты и поколоты в результате грубого обращения с ними с 1861 года. Да он и не ожидал ничего лучшего. Он также предполагал отсутствия большей части старой мебели. Ценные вещи в доме врага были справедливой добычей для солдат. Но он не ожидал такого вандализма к тому, что осталось — это было разрушение ради разрушения. Янки вырезали свои инициалы на этих бюро и шкафах, которые были слишком тяжелыми, чтобы их унести, а большую часть рубили на дрова. Всевозможные грязные каракули там и сям «украшали» стены.

Единственным облегчением Ли было то, что Мэри не была сейчас с ним. Арлингтон был ее домом — и такое зрелище могло принести ей только еще больше горя. Война обошлась с ней жестоко: принудительное бегство из Арлингтона, затем из Белой усадьбы семьи на плантации Памунки, ставшей в итоге базой Маклеллана во время его нападения на Ричмонд, а сама Белая усадьба сгорела дотла. Теперь Юг победил, но какой ценой?

Только теперь он подумал, что мог бы отомстить за сжигание своего Белого дома сжиганием другого. Он покачал головой, отвергая саму эту идею. Таким образом воюют бандиты и разбойники; цивилизованные народы так не поступают.

— Мы должны сохранять справедливый и прочный мир, господа, — сказал он раненым солдатам, лежащим в комнате, где он и Мэри так часто спали вместе. — Мы должны…

Может быть, страстность в его обычно спокойном голосе как-то дошла до солдат. Один из них сказал: — Я думаю, что мы, генерал Ли, вместе с вами будем помогать этому.

Переборов себя, Ли сказал: — Да благословит вас Бог, молодой человек.

— Теперь в эту дверь, — сказал Генри Браун, указывая вперед.

— Я знаю дорогу в своем доме, доктор, я вас уверяю, — ответил Ли.

Браун пробормотал что-то в смущенной растерянности. Ли досадовал на собственный сарказм. — Не обращайте внимания, сэр. Ведите.

Наконец это испытание для него закончилось. Ли и его штабные офицеры вышли из Арлингтона к своим лошадям, которые щипали траву там, где они могли найти ее. Федеральный хирург сказал: — Благодарю вас за вашу любезность и доброту, генерал. Солдаты будут вспоминать ваш визит всю оставшуюся жизнь, как и я.

— Спасибо, доктор. Надеюсь, что с вашей помощью и помощью ваших коллег, эти жизни будут долгими и здоровыми. Прощайте, сэр.

Генри Браун поспешил обратно в Арлингтонский особняк, к своим обязанности. Ли стоял рядом со Странником. В течение нескольких минут, его глаза никак не могли оторваться от дома. Наконец, Чарльз Венейбл нерешительно спросил: — Все в порядке, сэр?

Ли с трудом пришел в себя. Его кулак обрушился на седло Странника — так, что лошадь испустила испуганное ржание. Его глаза все еще были устремлены на Арлингтон.

— Нет, не все в порядке, черт возьми! — сказал он. — Все плохо! Очень плохо!

Он вскочил на Странника и поскакал. Его штабные офицеры последовали за ним. Но он не оглядывался назад.

Поезд запыхтел в Манассас Джанкшн, остановившись рывком и с шумом. Густой черный дым, который летел назад вдоль вагонов, пах как-то странно, неправильно для Нейта Коделла: недавно захваченный у янки локомотив был большой, работавший на угле, а не на деревянном топливе, какое обычно использовалось на паровозах Конфедерации.

— Выходим, парни, — сказал капитан Льюис. — Дальше пешком.

Солдаты четвертой роты поднялись, а с ними и часть пятой роты. После боев в Диких Землях и в Вашингтоне, одного пассажирского отсека было больше чем достаточно для остатков роты.

Выйдя из вагона, Молли Бин заметила: — Самая мягкая железнодорожная поездка в моей жизни.

— И неудивительно, — ответил Коделл, похрустывая сапогами по гравию рядом с ней. — Этот участок дороги оставался в руках федералов до самого конца войны. Им не пришлось содержать свои поезда уговорами и молитвами, как делали мы.

Он потер ноющую спину. Все же сиденье было слишком твердым и угловатым. Однако он понимал, что ему еще повезло. Некоторые конфедераты передвигались на юг в грузовых вагонах.

— Строиться! — громко сказал капитан Льюис. — В колонну по отрядам. Как обычно.

Рота выстроилась рядом с флагом Непобедимой Касталии, который в настоящее время более напоминал кружево салфетки чем боевой флаг — из-за множества дыр, пробитых пулями и осколками. Его полированное древко красного дерева было новым, с золоченым орлом на вершине. Оно было вскладчину куплено в Вашингтоне. Пуля Минье перебила старый флагшток боях под Фортом Стивенс.

В отряде были и новички. Эдвин Пауэлл получил четвертую рану в боях под Вашингтоном. Это стоило ему левой руки, и теперь он был уже не в строю. И Отис Месси сгинул в окопах под северной столицей. Два ветерана-рядовых из другой роты, Билл Гриффин и Бертон Уинстед, заняли их места. Капитан Торп, из гвардии Чикоры, заменил во главе полка раненного в ногу полковника Фариболта. Билл Смит и Марцелл Джойнер, немногие из выживших полковых музыкантов, заиграли, и 47-й Северокаролинский вышел на марш. Многие из местных приветствовали их, когда они проходили через Манассас Джанкшн. Но некоторые просто стояли и смотрели, с отсутствующим выражением лица. Янки удерживали город в течение большей части войны. Судя по внешнему виду, особенно по местным лавочникам, они не голодали. Почти все, казалось, питаются лучше, чем победившие солдаты армии Северной Вирджинии.

Солдаты шли к юго-западу вдоль линии железной дороги. Они прошли менее мили, когда Коделл остановился и присвистнул.

— Когда янки задались целью прервать сообщение поездов, они не валяли дурака, правда? — тихо сказал он.

— Это уж точно, — согласился Демпси Эйр, критически оглядывая линию, словно профессиональный геодезист. — Это называется крупная диверсия на дороге.

Железные дороги были главными целями для солдат Севера и Юга всю войну. Локомотивы перемещали большое количество солдат и грузов быстрее, чем что-либо другое. Диверсии на дорогах противника были лучшим способом помешать этому. Вот федералы и уничтожили десять миль собственной дороги, чтобы конфедераты не могли использовать ее после битвы под Билетоном.

Сжигание шпал, выкорчевывание рельсов путем нагревания их в огне, а затем, сгибая их — все это было обычным явлением. Но янки пошли еще дальше. Каким-то образом они не только сгибали рельсы, но и скручивали их штопором; теперь они лежали в высокой травой и кустарнике, будто выброшенные каким-то гигантом. Когда Коделл высказался вслух об этом, Демпси Эйр пошутил: — Жаль, что у меня нет гигантской бутылки под такой штопор. Думаю, тогда можно было бы поставить себе стеклянный домик на плантации и не экономить на комнатах.

— Мне просто интересно, как долго этот участок будет восстанавливаться, — сказал Коделл. — До Тредегарского металлургического завода дорога не доходит, так что черт его знает, когда тут все восстановят.

Демпси Эйра так же мало интересовало состоянии железных дорог в Конфедерации, как и Коделла его шутки. Щелкнув пальцами с досады, он сказал: — Ты просто не можешь глядеть на вещи с юмористической точки зрения.

Зная, что это правда, Коделл промолчал. С его характером, он не мог не задумываться над серьезными вещами.

Вечерело, когда 47-й Северокаролинский полк достиг станции Катлетт, где железная дорога снова функционировала.

Полк разбил лагерь за пределами маленького городка.

Не все, что могло гореть, было сожжено. Полуразрушенная повозка с мебелью пошла на дрова для костров. Коделл подумал, что в один прекрасный день армия будет избавлена от таких способов добычи топлива, ведь повозка, несомненно, принадлежала одному из жителей Вирджинии. Коделл подумал, что если ее владелец был сторонником северян, он вряд ли предполагал, что его имущество окажется в огне.

Солдаты окружили костры, кипятя кофе и разогревая тушеное мясо из соленой свинины и сушеных овощей. Коделл ел, пока не насытился до отвала, и наполнял свою оловянную чашку кофе три раза. Он снова начал привыкать к полноценному питанию после столь долгого времени голодания. Он подозревал, что огромные свалки пищевых отходов вокруг Вашингтона могли бы прокормить всю Конфедерацию, а не только армию Северной Вирджинии. Солдаты по-прежнему пользовались захваченными пайками янки.

Он засунул веточку в огонь и подожженным концом прикурил сигару. И надолго задержал дым во рту, наслаждаясь его вкусом; это было так здорово после настоящего кофе. Коделл попытался выдуть колечко дыма, но получилось только рваное облачко. Потом он, блаженно улыбаясь, лег на живот, опираясь на локти. Такой конфуз, с колечком дыма, обычно раздражал его, но не сегодня.

— Хочешь добавки, Нейт? — спросила Молли Бин, вставая. — Я могу поделиться с тобой.

— Нет, спасибо… Мелвин. Больше не влезет. В Вашингтоне так много всего, что я иногда удивляюсь, зачем Северу нужны были мы. Кажется, у них всего было даже чересчур.

Это вызвало согласное бормотание от всех, кто слышал его. Эллисон Хай сказал: — Без наших новых винтовок, янки прижали бы нас, в конце концов. Как Нейт говорит, у них слишком много всего.

— Ты всегда был пессимистом, Эллисон, — сказал Уильям Уинстед. — Мы бы сделали их независимо от оружия. Мы крепче, чем они.

— Они тоже не промах, Билли, — сказал Коделл и никто не возразил. — И их всегда было больше, чем нас. Лично я ужасно счастлив, что у меня есть этот автомат.

— Это так, Нейт, кто спорит, — сказал Уинстед. — Я вот вскорости собираюсь посмотреть, что там, на моей ферме. Конечно, это лучше было бы сделать с автоматом, чем с моим стареньким ружьем, если опять же будут боеприпасы.

— Это ты прямо в точку, Билли, — сказал Кеннел Тант, другой фермер. — Не хочу забегать вперед, но как не хочется опять возвращаться к нашим однозарядкам.

— Да ради всего святого: и оружие и боеприпасы есть в Ривингтоне, — сказал Коделл. — Это не такая уж долгая поездка для любого из нас. Думаю, там будет нетрудно купить побольше боеприпасов.

— Когда еще можно будет купить, а эти мы истратим быстро, — сказал Эллисон Хай. Он сделал паузу, его лицо еще больше помрачнело. — Интересно, сколько ривингтонцы запросят за них.

Молчание, задумчивое молчание царствовало вокруг костра. Цены по всей Конфедерации взлетали спиралью на головокружительные высоты. В армии это сильно не отражалось на них: питание, жилье, одежда — все это в какой-то мере предоставлялось. Но когда за это придется платить… Коделл размышлял о цене в пятьдесят или семьдесят пять долларов за шляпу, что составляло зарплату за несколько месяцев для учителя. Фермерам, которые составляли подавляющее большинство Непобедимой Касталии, сравнительно повезло. По крайней мере, они были в состоянии прокормить себя, как только вернутся домой. Он задавался вопросом, а как же жить ему…

Кто-то думал, как и он. Демпси Эйр сказал: — Может быть, остаться в армии.

— Если только они захотят оставить тебя в армии, — возразил Коделл.

Это привело к смене темы в разговоре. С наступлением мира армия будет резко сокращаться. Тем не менее, он сомневался, что она будет уменьшена до тех крошечных сил, как до войны. Как тогда с таким длинными границами защищаться от тех же Соединенных Штатов? Многие, без каких-либо перспектив, без семей, хотели бы остаться в армии, и некоторые из них вполне могут это сделать.

— Я не возражала бы и сама, — сказала Молли Бин. — А впрочем, что будет, то будет.

В ее голосе как бы прозвучал отзвук ее прошлой жизни. Коделл понял ее колебания. Как она могла надеяться притворяться мужчиной в условиях послевоенной армии? С другой стороны, привыкнув к настоящим, дружеским отношениям с мужчинами на войне, как она могла вернуться к тем, для кого она была лишь источником вожделения? Если она не захочет больше этого, чем ей тогда заниматься? Всё это были хорошие вопросы, и он не знал ответы на ни один из них. Или не совсем так?

— Ты знаешь, Мелвин, — сказал он, стараясь поддерживать ее образ, — Чем больше читать и учиться, тем больший выбор будет у тебя в твоей жизни — и тем больше разных вещей ты мог бы делать, если бы захотел.

— Это так, — сказал Элси Хопкинс. — Я уже сам начал писать письма, так что хоть я и не могу сделать многого, но организовать свое хозяйство смогу. Конечно, я никогда не стремился к этому, но смогу.

Молли задумалась.

— Ты научишь меня, Нейт? Я тоже считаю, что я смогу добиться большего. У тебя по-прежнему учебники в рюкзаке?

— Два из них, и Завет тоже, — ответил он.

— Покажи, — потребовала она.

Коделл полез в рюкзак и достал учебник Конфедерации с примерами.

«Если один южанин может побить семь янки, сколько янки могут побить трех южан? — таков был один из его арифметических уроков.

— Что она попросила его показать? — спросил Демпси Эйр. Но он говорил так тихо, что Молли не слышала и не отреагировала. Все в Касталии Непобедимой ее любили и берегли. Она подошла, села рядом с Коделлом, и наклонила голову к книге.

Железная дорога Оранж — Александрия опять была разрушена к северу от Билетона. Полк снова разгрузился и замаршировал к недавнему полю битвы. Борозды от обстрелов еще уродовали землю, хотя проросшая трава и дикие цветы уже начали ремонт этих прорешин на зеленом теле земли.

— Поле — прямо, как новенькое, — сказал Руфус Дэниел. — Кругом все спокойно, и никаких янки вокруг.

Хотя, многие из янки и конфедератов, уже никогда не покинут Билетон. Неглубокие братские могилы выделялись грязными холмиками. Некоторые из них были вырыты слишком мелко; из одной из них торчала рука, немым укором уткнувшись к небу. Демпси Эйр опять сострил.

— Посмотрите на старого солдата, тянущегося за зарплатой!

Коделл фыркнул.

— И ты хочешь остаться в армии, Демпси, чтобы в конечном итоге так же тянуться за зарплатой, как и он?

— Мы все в конечном итоге будем там же, где и он. Рано или поздно, Нейт, — непривычно серьезно ответил Эйр.

— Вы правы, сержант, — сказал капеллан Уильям Лейси. — Вопрос лишь один. Какой путь необходимо выбрать с целью определения своей судьбы в дальнейшем?

Эйр не мог оставаться серьезным слишком долго.

— Святой отец, если это зависит от вас, я бы скорее выбрал железную дорогу.

Многие священники поднялись бы в праведном гневе и осыпали бы его проклятиями за такое легкомыслие. Лейси же показал жестами что схватил АК-47 со спины соседнего солдата и направил его на сержанта. Смеясь, Коделл сказал: — Полегче, капеллан, вы же у нас некомбатант.

— Хорошо, что напомнил мне.

Лейси смеялся тоже. Смеяться в этот яркий летний послевоенный день было приятно и легко. Но никто не смеялся под Билетоном еще в мае. Тогда всем было не до смеха.

Полк сел на другой поезд к югу от маленького городка. Хриплый локомотив, прослуживший всю войну практически без обслуживания, с натугой потянул его. Рельсы также, видимо, обходились все это время без ремонта. Пока поезд добрался до Оранж Корт Хаус, он сходил с рельс два раза, смешивая при этом солдат вповалку. При втором сходе один человек сломал руку, другой лодыжку.

— Черт, свои вещи, похоже, хрен найдешь после этого, — мрачно сказал Эллисон Хай.

— На таких стареньких линиях могло быть и хуже, — ответил Коделл. Оба тяжело дышали. Наряду со всеми, они с трудом втолкнули свой вагон обратно на рельсы. Коделл сравнил этот участок дороги с виденным ранее федеральным участком и локомотивами на севере Манассас Джанкшн. Он покачал головой: вот еще один факт обилия ресурсов у Севера. Он задумался, как много времени Конфедерации потребуется на восстановление всего разрушенного, после трех лет напряженной борьбы.

Поезд с грохотом промчался мимо Оранж Корт Хаус, потом мимо зимних квартирах 47-го полка. Некоторые из хижин были сожжены; большинство других были разобраны на дрова. Коделл смотрел на исчезающий лагерь без сожаления. Тот был напоминанием о самой голодной зиме в его жизни. В Гордонсвилле поезд свернул на центральную линии Вирджинии, по направлению к Ричмонду. Дорожное полотно было настолько в плохом состоянии, что зубы Коделла стучали друг о друга, как будто холодная зима неожиданно вернулась.

— Кто-нибудь хочет сделать ставку на то, как часто мы будем съезжать под откос, прежде чем наконец, приедем? — спросил Руфус Дэниел. Вагон немного оживился. Коделл сделал ставку на три раза, не рассчитывая на выигрыш. Десять долларов Конфедерации было не жалко. Лучше было бы два доллара янки или, еще лучше, два доллара в серебре. Он не слышал сладкий звон монет в кармане уже в течение длительного времени.

Поезд остановился на ночь за станцией Элис, в нескольких милях к северу от столицы Конфедерации.

Капитан Льюис заявил: — Мы подождем здесь один день, чтобы собралась вся армия Северной Вирджинии. Перед тем, как все полки разъедутся по своим родным штатам, они пройдут грандиозным парадом по улицам столицы — пусть люди поприветствуют победителей.

— Это будет забавно, — сказал Эллисон Хай. — Пусть они внимательно вглядятся в бедных тощих дьяволов, которые сражались за них. Думаю, воспоминания будут еще те.

Коделл махнул рукой.

— Нас они, может, не запомнят, но думаю, они долго будут помнить наши костры, озаряющие небеса.

Насколько мог видеть глаз, костры мерцали через каждые несколько футов — тысячи костров. Коделл моргнул, немного смущенный. Художникам следовало бы запечатлеть этот момент: последний привал армии Северной Вирджинии.

— Они просто должны быть рады, что это наши костры они видят, а не костры янки, — сказал Руфус Дэниел. Насмешливо, он спел несколько строк из северного „Боевого гимна республики“: Я Его в огнях увидел вкруг армейских лагерей. — Дэниел сплюнул в костер. — И туда же тело проклятого Джона Брауна.

Разговоры не утихали практически всю ночь. Офицеры даже не пытались заставлять людей ложиться спать. Они тоже отправлялись домой в ближайшее время — и вместо капитанов и лейтенантов скоро станут фермерами или служащими, просто снова друзьями и соседями. Не будет больше боев, впереди предстоит только триумфальное шествие. Дисциплина уходила в прошлое.

На следующее утро армия проснулся не от звуков горна или стука по железяке, а от дикого рева паровозных свистков, созывающих солдат в поезда. Рота за ротой, полк за полком, они грузились в вагоны. Один за другим, поезда пыхтя, отправлялись в Ричмонд. Поезд, в котором ехал 47-й Северокаролинский, совершил дальнейшую поездку без происшествий, что стоило Коделлу его банкноты в тотализаторе. Крики офицеров в невероятно чистых мундирах быстро навели порядок в войсках, оказавшихся в деревянном сарае, который выступал в роли центрального склада Вирджиния. Им указали путь на северо-запад до Брод-стрит: — Эй вы, продвигайтесь дальше! Нет, не вы, сэр! Ждите своей очереди. Теперь идите!

— Давай, ребята, — закричал капитан Льюис. — Так же, как мы в свое время в старом Кэмп Магнум — давайте покажем этим ричмондским дамочкам, как мы можем.

Трудно было рассчитывать на что-то особенное в строевой подготовке у Касталии Непобедимой, подумал Коделл, но капитан Льюис был полон энтузиазма. Оркестры гремели, собравшиеся солдаты маршировали до Брод-стрит под такие мелодии как „Боевой клич свободы“, „Когда Джонни вернется домой“ и „Топ! Топ! Топ! Наши парни идут“. Тротуары были переполнены. Все вырядились в лучшие наряды: дамы в юбках колоколом и шляпках с кружевами, мужчины — с такими широкополыми шляпами, что они цеплялись друг за друга. Некоторые махали флажками: Нержавеющий Баннер, более ранний Звезды и Полосы, и множество разных боевых флагов Конфедерации. Красными, белыми и синими бантами украшено каждое здание, кругом многочисленные гирлянды из ярких летних цветов.

Железнодорожное полотно, которое тянулось по центру Брод-стрит, заставляло Коделла осторожничать — последнее, что он хотел, это споткнуться перед такой восторженной аудиторией. Человек, который упал бы здесь, потом не смог бы избежать насмешек всю оставшуюся жизнь — множество свидетелей из его собственного округа постоянно напоминали бы ему об этом.

Поэтому он больше обращал внимание на свою походку, чем на окружающее. Когда он, наконец, осмотрелся, 47-й полк проходил мимо Первой африканской баптистской церкви, на северо-восточном углу Брод-стрит и Колледжа. Большое старое здание с черепичной крышей без шпиля, окруженное со всех сторон низким железным забором, с такими же воротами.

Несмотря на название церкви, Коделл не видел никаких африканцев перед ним. Эта мысль заставила его обратить большее внимание на толпу. Ричмонд имел негритянское население весьма приличных размеров — большинство рабов, немного свободных, но он не видел ни одного черного лица. Только несколько ухмылявшихся негритянских малышей — и это было все. Черное население Ричмонда, подозревал он, скорее бы с радостью вышло на парад синемундирников по улицам своего города.

Через дорогу от Африканской баптистской церкви была Старая Монументальная церковь: двухэтажное здание в классическом стиле, увенчанное невысоким куполом и огороженное каменной стеной с железными прутьями над ней. Ленточки висели от дерева к дереву перед ее забором; маленькие мальчики сидели на деревьях и приветствовали проходящих солдат. Коделл потянулся, чтобы помахать им шляпой, но резко опустил руку, чувствуя себя идиотом: он до сих пор не нашел замены старой шляпе, что потерял в Диких Землях. Площадь Капитолия была просто небольшим пространством к югу от Брод-стрит, ограниченная отелем Похатан и городским музеем Ричмонда, о котором Коделл много слышал, но в котором так и не побывал. Через дорогу от отеля стояла почти такая же массивная, в стиле греческого возрождения, Первая баптистская церковь.

— Равнение налево! — скомандовал капитан Льюис. Голова Коделла повернулась. Между зданиями разместилась трибуна. Там стоял президент Дэвис — высокий и весь какой-то напряженный. Рядом с ним, в пальто, великоватым для его фигуры, стоял его вице-президент Александр Стивенс. Стивенс — на вид словно четырнадцатилетний мальчик — выглядел бледным и нездоровым, и, казалось, только сила воли удерживает его в вертикальном положении.

Другие гражданские сановники — конгрессмены, судьи, члены кабинета министров, переполняли трибуну, но глаза Коделла были обращены только на два силуэта. Чуть ниже Джефферсона Дэвиса стоял генерал Ли, махая шляпой в знак приветствия солдатам, марширующим мимо. Другой, пожилой человек в пестрой форме, с высоким лбом и бакенбардами, причудливо смешанными в коричневые и серые тона, стоял за несколько человек от Ли.

— Это Джо Джонстон, — воскликнул Коделл, указывая на него.

— Ей-богу, ты прав, — сказал Руфус Дэниел. — Значит, и армия Теннесси где-то здесь?

— Будь я проклят, если я знаю, — ответил Коделл. — Было так много путаницы на железнодорожной станции, что даже если бы за нами шла армия Потомака, мы бы никогда не узнали об этом.

Все, что он мог видеть на параде — это несколько рот перед Непобедимыми Кастальцами и столько же позади.

Руфус Дэниел засмеялся.

— Думаю, что синемундирников мы заметили бы быстро.

На мгновение, его левая рука скользнула к его АК-47. Коделл усмехнулся и кивнул. Он побывал в Вашингтоне победителем, а федеральные солдаты побывали в Ричмонде только в качестве военнопленных.

47-й полк миновал трибуну и по широкой улице подошел к методистской церкви с ее очень высоким шпилем. По Брод-стрит они прошли, как капитан Льюис и просил их, помятуя их лагерь в Магнуме, сохраняя строй, равнение и расстояние друг от друга — с легкостью, отточенной двумя годами практики в этой области. Их шаг был гладким и упругим, размахивание оружием устойчиво, как в такт маятника.

Женщина средних лет бросила букет фиолетовых ромашек. Коделл поймал его в воздухе. Если бы он был в шляпе, он воткнул бы их за ленту; Демпси Эйр добавил яркие лютики вместе со своим пером индейки. Так как он был без головного убора, Коделл воткнул стебли в ствол автомата. Женщина захлопала в ладоши.

С таким украшением, Коделл прошел мимо депо и дальше к новому и впечатляющему театру Ричмонда, с его пилястрами, достигающими от второго этажа почти до верхней части здания. Железнодорожное полотно тянулось дальше по центру улицы, на протяжении почти двадцати кварталов, прежде чем они свернули на север в сторону стоянки поездов.

Толпы начали редеть к этому времени: это был самый край города. Распорядители указали, куда им двигаться дальше.

— В лагерь Ли! — кричали они, указывая на северо-запад. Коделл почувствовал воодушевление: где еще лучше закончить марш, как не в в лагере имени самого великого солдата Юга?

Широкая зеленая территория лагеря Ли лежала примерно в миле за последним зданием Ричмонда. Еще одна высокая трибуна с белыми новыми панелями стояла на западном краю лужайки. Большой флаг Конфедерации, на еще более высоком флагштоке, развевался рядом с ней. Перед ней были и другие знамена, в основном красных, белых и синих цветов: захваченные в бою федеральные флаги. Коделл вздохнул от гордости, когда увидел, сколько их там было.

— Корпус Хилла, дивизия Хета? — спросил распорядитель. — Вам туда.

Наряду с другими подразделениями дивизии Генри Хета, 47-й полк двинулся указанным путем. Коделл оказался слева от трибуны, но достаточно близко к передней панели, чтобы он мог бы слышать по крайней мере часть того, что будут говорить выступающие.

Прежде чем начались речи, все вокруг уже было заполнено битком. Вертя головой так и сяк, Коделл увидел всю армию Северной Вирджинии, выстроившуюся слева от трибуны, корпус Хилла, Юэлла, а также Лонгстрита. Распорядитель выкрикнул: — Ополченческий корпус Бишопа? Сюда.

Конечно, значит и армия Теннесси также прибыла в Ричмонд на общий сбор.

— Ну вот, — сказал Эллисон Хай. — Теперь нам придется стоять здесь в два раза дольше, пока они займут свои места.

На самом деле получилось не совсем в два раза дольше — только часть армии Теннесси смогла добраться сюда. Остальные, предположил Коделл, скорее всего, остались в Теннесси, контролируя освобождение земель, которые были под властью федералов почти всю войну. Тем не менее, корпус Бишопа занял всю северо-западную часть лагеря. Коделл стоял в ожидании, пока Джефферсон Дэвис, Роберт Ли и Джо Джонстон ехали по проходу между армией Северной Вирджинии и армией Теннесси. Обе армии орали до хрипоты, пытаясь перекричать друга друга. Армия Северной Вирджинии, ввиду меньшинства своего конкурента, конечно выиграла. Президент и его генералы то и дело приветственно салютовали. Трое мужчин поднялись на трибуну вместе.

Тишина наступила медленно и не полностью. От уставших суровых солдат, которые так много сделали для победы, боевые флаги которых получили столько отметин, нельзя было ожидать идеальной дисциплины или молчаливого спокойствия. Ли и Джонстон понимали это. Они встали на трибуне на пару шагов ниже президента Дэвиса. Затем склонили головы — сначала друг перед другом, а затем перед президентом. Его поклон был более глубоким, чем у них, но обращен был не на них, а прямо на солдат. Солдаты снова подняли крики приветствия. Их высокие, пронзительные боевые кличи раскололи воздух.

— Мы не услышим больше, как южане кричат „Рэбел Йелл“! — сказал Дэвис, который переждал возгласы, — Нет! — Он поднял руку. — Мы не услышим это больше потому, что мы не бунтари теперь, хотя впрочем мы ими никогда и не были. Мы теперь свободные и независимые южане в нашей родной Южной стране!

Президент не мог произнести больше ничего в течение некоторого времени. Коделл кричал во всю силу своих легких, но не мог услышать свой собственный крик, ибо приветственный рев двух великих армий Конфедерации громом прокатывался через его голову — громче, чем шум боя. В его ушах звенело, когда крики и аплодисменты, наконец, исчезли, хотя все новые приветственные возгласы исходили из строя через каждые несколько минут.

В результате, он слышал речь Дэвиса не как полноценную речь, а как ряд бессвязных фраз и предложений. Так, он услышал: — Мы показали себя достойными наследования, завещанного нам патриотами революции, мы проявили героическую преданность, которую они нам завещали, но переплавили ее в тигле, в котором их патриотизм был дополнен нами.

И дальше: — Наши доблестные и достойные солдаты, я поздравляю вас с серией блестящих побед, в которых вы благодаря Божественному Провидению, проявили все свое мужество, и, как Президент Конфедерации Штатов, сердечно благодарю вас теперь уже в независимой стране, ради которой вы так искусно и героически боролись.

И еще: — Выбив захватчиков с нашей земли, вы вырвали у коварного врага признание вашего права первородства и независимости сообщества. Вы дали уверенность приверженцам конституционной свободы, благодаря нашей окончательной победе в борьбе против деспотической узурпации.

Повторные ура вновь вновь поднялись после того, как президент Дэвис похвалил солдат. Он, не довольствуясь этим, продолжил говорить о Конфедерации в целом: — После войны и революции несколько штатов признали себя независимыми, но Север умышленно нарушил договор между независимыми штатами и образовал свое правительство, поставив его над штатами, и превратил его в машину для вмешательства в их внутренние дела. Они создали систему для диктата и подчинения всех остальных, по сути назначая на руководящую роль самих себя. Таким образом, наши штаты, вдруг потерявшие договоренности друг с другом, стали объединяться — и так родилась наша славная Конфедерация.

Коделл слышал, что-то навроде „понятно“ от мужчин, стоявших рядом. Все это было обращение к разуму, а не к страстям; это было совсем не то, что он хотел бы слышать. Каждое слово было правдой, но это было не то, что солдатам необходимо было услышать сейчас: Дэвис слишком много умничал. Чувства в нем были заморожены.

Казалось, тот и сам почувствовал это, впрочем, почему бы и нет? Он сам был солдатом, прежде чем обратился к политике. Тогда он перешел к заключительной речи: — Никто не сможет успешно провести гигантский план завоевания свободных людей. Тем не менее нас признали весьма неохотно. Мистеру Линкольну пришлось признать, что мир достижим только на основе признания наших неотъемлемых прав. За это я должен поблагодарить неукротимое мужество наших войск и неутолимый дух нашего народа. Да благословит вас всех Господь!

И снова Коделл громко кричал слова одобрения. Понимая, что независимость Конфедерации Штатов была наконец достигнута. Хоть и при больших усилиях — все таки она пришла. Но поблагодарив солдат и народ, Джефферсон Дэвис опустил один фактор, который также сыграл важную роль в освобождении юга: ривингтонских пришельцев и их оружие. Коделл спрашивал себя, возмущались ли этим неупомянутые и непризнанные.

Приветствия затихли. Мужчины армий Северной Вирджинии и Теннесси стояли в сгущающихся сумерках и говорили со своими друзьями и товарищами о сегодняшних событиях.

— Ну, Нейт, тут вроде все закончилось, — сказала Молли Бин. — А что, черт возьми дальше?

— Если бы я знал, — ответил он. Для себя, у него был довольно четкий план: он вернется домой и сделает все возможное, чтобы наладить свою жизнь, как это было раньше, до войны. Для Молли, однако, выбор был проблематичным.

Капитан Льюис осветил вопрос в краткосрочной перспективе: — Мы останемся здесь, в лагере Ли, сегодня вечером. Пайки должны прийти завтра утром, а затем уже они начнут разбираться с нами.

Капитан, заметил Коделл, ничего не сказал о рационах для сегодняшнего вечера. Это удивило его; когда армия Северной Вирджинии снова ушла южнее Билетона, он был более озабочен вопросами пропитания. Затем он пожал плечами. Он не голодал: у него все еще были последние три или четыре федеральных пайка из Вашингтона. Те были уже просрочены к настоящему времени, но ему часто приходилось питаться и гораздо хуже, и гораздо меньше. Беспокоиться о том, насколько свежа его еда, в отличие от того, есть ли она вообще, было бы по меньшей мере странным.

Молли сказала: — Когда разведем огонь, уделишь немного времени мне и книгам, Нейт?

— Конечно, Мелвин, — ответил он. — Ты схватываешь знания на лету, так как взялась за них не на шутку.

Он был готов подписаться под каждым своим словом. Да ему бы хотелось, чтобы его ученики — которые были вдвое моложе Молли — показывали хоть бы половину того усердия, которое проявляла она.

Ее губы скривились, мало напоминая улыбку. Кожа на мгновение плотно прилегла к костям, как будто показав, какой она будет в старости. Она сказала: — Я должна была начать учиться раньше. Теперь слишком поздно.

— Это никогда не бывает слишком поздно, — сказал он. Она покачала головой, по-прежнему оставаясь мрачной. Он настаивал: — Вот допустим, у тебя есть книга, которую ты сейчас читаешь. Все, что тебе нужно сделать — это продолжать читать и не позволять ей лежать под подушкой. Это как… — он подыскал сравнение — как разборка и чистка АК-47. Это трудно сначала, но ты продолжаешь, пока не будет получаться легко. Тогда при этом дальше даже не надо напрягаться.

— Может быть, — сказала она без особого убеждения.

— Вот смотри.

Вместо учебника, он достал карманный Завет. Молли запротестовала было, но он сказал: — Попробуй. Скажешь, если я не прав.

Он открыл книжку и указал на строку.

— Начинай прямо отсюда.

— У меня не получится.

Но Молли склонила голову поближе к мелкому шрифту и начала читать:

Иисус взял хлеб, возблагодарил Бога и, преломив хлеб, дал ученикам со словами: — Это тело Мое, оно отдано будет за вас. Делайте это в память обо Мне.

Также взял Он и чашу после того, как они поели, и сказал: — Эта чаша — новый завет, кровью Моей утвержденный, прольется за вас Моя кровь и эээ… возрождение духа.

Ее лицо озарилось особым образом и на мгновение оно затмило даже свет костра.

— Черт, я сделала это!

— Да, — гордо сказал Коделл, будучи почти так же счастлив, как и она сама. — Ты споткнулась пару раз на сложных словах, но это может случиться с каждым. В любом случае, это не имеет значение. Важно то, что ты читаешь это — и понимаешь. Ведь правда?

— Ой, конечно, я поняла, — ответила она, — Я поняла.

Коделл читал еще с тех пор, как был маленьким мальчиком; он принял грамотность, как должное. Но когда он вступил в армию, он увидел, как много это значит для тех, кто пришел к грамотности позднее.

После этого Молли не могла остановиться — даже когда костер угас до красных углей. Коделл зевал, пока не подумал, что сейчас сломает челюсть. Почти все остальные уже спали, некоторые мужчины — завернувшись в одеяло, остальные просто лежа на траве под звездами. Это не составляло трудностей в такую теплую ночь. Коделл поблагодарил небеса, что война не продолжилась во вторую зиму. У многих мужчин не было бы одеял и тогда тоже.

Наконец его глаза стали непроизвольно закрываться.

— Мелвин, — сказал он, — почему бы тебе просто не оставить себе этот маленький Завет? Тогда бы у тебя всегда было, что читать.

— Книга, мне? Твой Завет? Навсегда?

В отблеске костра глаза Молли казались огромными. Она посмотрела вокруг. Когда она никого не увидела рядом, то наклонилась и быстро поцеловала Коделла. Ее голос опустился до хриплого шепота: — Если бы мы не были здесь, на виду у всех, Нейт, я хотела бы отблагодарить тебя получше.

Вместо того, чтобы поддаться на провокацию, он снова зевнул, еще более шире, чем раньше.

— Право же, сейчас, я думаю, что слишком устал, чтобы сделать любой женщине хорошо, да и себе тоже, — сказал он, тоже шепотом.

Молли рассмеялась.

— Ни один человек не может утверждать такого. Сначала надо попробовать, а уж затем обвинять себя, если не получится. — Она покачала головой, словно вороша что-то нехорошее в памяти, а затем снова поцеловала его. — Может быть, у нас будет еще не один шанс, прежде чем мы расстанемся, Нейт. Я надеюсь на это. Ты спишь или слушаешь?

— Я всегда хочу тебя, Me… Молли.

Он рискнул назвать ее настоящее имя.

— Спасибо тебе.

Завернувшись в одеяло, он спрашивал себя, будет ли этот еще один шанс. Они не будут вместе больше без 47-го Северокаролинского полка. Он хотел бы вернуться к преподаванию, а она — он не знал, что будет делать она. Он надеялся, что она найдет что-нибудь получше, чем то, что у нее было — и что умение писать, которому он научил ее, могло бы помочь ей в этом. Он ворочался и никак не мог заснуть. Трава была мягкая под щекой, но его давно потерянная шляпа была бы лучшей подушкой. Он снова покрутился на месте, затем повернул голову обратно к огню. Там сидела Молли Бин, упорно читая Библию.

Как и накануне на Брод-стрит, войска сегодня заполнили теперь уже Франклин-стрит. Тогда, идя из Ричмонда, они двигались быстро. Теперь, возвращаясь в город, они ползли как улитки.

Желудок Нейта Коделла заурчал. Обещанные утром рационы так и не появились в лагере Ли. Что, в общем-то, было обычным делом. Армия Северной Вирджинии всегда находилась в состоянии преодоления трудностей. Но походный паек — это совсем другое дело. Просто свинство, подумал он. Но в конце концов и они доберутся до Института Механика, где чиновники Военного ведомства решали вопросы увольнения из армии конфедератов.

— Может быть, — мечтательно сказал он, — они даже выплатят нам все, что задолжали.

Эллисон Хай фыркнул.

— Это просто день увольнения, Нейт, а не Судный День. Они не платили нам так долго, что уже забыли, что они нам должны.

— Кроме того, учитывая рост цен, эти деньги — просто бумажки, — добавил Демпси Эйр.

— Они должны нам больше, чем деньги, — сказал Коделл.

— Они забудут об этом через несколько месяцев, — заметил Хай. Коделлу и хотелось бы возразить циничному сержанту, но он не мог. Предположение казалось слишком вероятным. Медленно-медленно они продвигались к площади Капитолия. Некоторые люди вышли, чтобы посмотреть на них, но это была только горстка по сравнению с днем ранее. Вознице огромного фургона с его шестью мулами пришлось остановиться, когда солдаты преградили путь вниз по пятой улице. Он громко выругался на них.

Эллисон Хай мрачно усмехнулся.

— Некоторые из этих ублюдков забыли об этом уже через несколько минут, не то что месяцев.

Руфус Дэниел решил разобраться с кучером более непосредственно. Он снял с плеча свой АК-47 и направил его на человека.

— Тебе не помешало бы быть немного более осторожным, ругаясь на всю округу, не так ли, друг? — спросил он ласковым голосом.

Возница вдруг, казалось, понял, что Дэниел был далеко не единственным человеком там с винтовкой. Он открыл рот, закрыл его снова.

— Из-з….извините, — выдавил он наконец. Когда солдаты наконец очистили путь, он вытянул кнутом по спинам мулов, и дернул поводья с ненужной жестокостью. Повозка умчалась с грохотом. Непобедимые Кастальцы еще долго смеялись.

Они медленно миновали Шестую улицу, затем Седьмую. Солнце все выше поднималось в небо. Пот струился по лицу Коделла. Когда он вытер лоб рукавом, шерсть приобрела более темный оттенок серого.

— Я, возможно, не стал бы стрелять в возчика фургона, — сказал он, — но я думаю, что убил бы кого-нибудь за большую кружку пива.

Как бы в ответ на его мольбы, четыре дамы, вышли из одного из невысоких домов между Седьмой и Восьмой улицами. Черная женщина подталкивала старшую из них в коляске. У этой дамы на коленях, а у других белых женщин в руках, были подносы, уставленные стаканами с водой. Все они подошли к чугунной ограде перед их домом.

— Вам, должно быть, жарко и хочется пить, молодые люди, — сказала женщина в коляске. — Подходите и берите.

Солдаты столпились у забора в мгновение ока. Коделл был достаточно близко, и успел получить стакан. Он выпил его в три блаженных глотка.

— Спасибо, вы очень любезны, мэм, — сказал он женщине, с подноса которой он взял стакан. Она была еще молода и привлекательна и носила темно-бордового цвета атласное платье, что, как и дом, из которого она вышла, говорило о том, что она человек небогатый. Осмелевший, потому что он был уверен, что больше никогда не увидит ее снова, Коделл сказал: — Вы не возражаете, если я спрошу, чьей доброте я обязан?

Женщина поколебалась, затем сказал: — Меня зовут Мэри Ли, старший сержант.

Первой мыслью Коделла было легкое удивление, что она разбиралась в знаках отличия. Его второй мыслью, когда он осознал ее имя, было: неужели…

Он машинально напрягся. Но не только он; каждый человек, чьи уши поймали имя Ли, казался ошарашенным.

— Мадам, спасибо, мэм, — пробормотал он.

— Ну вот, теперь ты напугала их, — сказала младшая дочь Ли.

— О, тише, Милдред, — сказала Мэри Ли тоном, характерным для любой старшей сестры в мире. Она повернулась к Коделлу. — После того, что вы, храбрые мужчины, сделали так много для нашей страны, помогать вам — наша обязанность — и это самое малое, что мы можем для вас сделать.

Женщина в коляска энергично кивнула.

— Мой муж никогда не переставал восхищаться боевым духом солдат под его командованием, который они проявляли всю войну — даже тогда, когда все казалось безнадежным. — Она повернула голову в сторону служанки позади нее. — Джулия, принеси теперь поднос с пирожными.

— Да, миссис, — сказала черная женщина. Она вернулась в дом и исчезла внутри. До мужчин впереди них было уже несколько ярдов пустого пространства. Мужчины сзади кричали им поторапливаться. Если раньше Коделл ругался, что движется слишком медленно, то теперь он проклинал необходимость двигаться быстро. Ему пришлось идти дальше. За ним пятая рота наслаждалась пирожными от дам Ли. Что ж. Коделл рассуждал философски. Он не ожидал встретить дочерей Масса Роберта, и теперь делал все возможное, чтобы просто удовлетвориться самим фактом такой встречи.

Колонна снова замерла между Восьмой и Девятой улицами. Философия конкурировала с пустым желудком; Коделлу очень хотелось съесть одно из тех пирожных.

Наконец, он и его товарищи оказались в зале Института Механики и двинулись к столам в фойе. Столы были отмечены по буквам алфавита. Коделл направился к соответствующей ему.

— Имя и рота? — спросил клерк за столом.

— Натаниэль Коделл, мистер, эээ… — Коделл прочитал табличку, — Джонс.

— Коделл, Натаниэль.

Джон Джонс тщательно повторил его имя. Он протянул руку к кипе бумаг и передал лист оттуда Коделлу.

— Вот ваш проезд по железной дороге домой. Необходимо использовать его в течение пяти дней. Вы должны будете сдать винтовку и боеприпасы на станции перед посадкой на поезд. — Он посмотрел на рукав Коделла. — Старший сержант, не так ли? — Клерк взял бумагу из другой стопки и заполнил ряд строк. — Вот ордер на заработную плату за два месяца, которые будут выплачены вам в любом банке Конфедерации Штатов Америки. Ваш народ благодарит вас за вашу службу.

В отличие от Мэри Ли, голос Джонса звучал так, как будто он был попугай с заученной фразой. Еще до того, как Коделл повернулся, чтобы уйти, он крикнул: — Следующий!

Коделл посмотрел на сумму ордера на зарплату. Сорок долларов Конфедерации хватит ненадолго. И ему были обязаны заплатить за четыре или пять месяцев (он не мог вспомнить, точно), а не за два. Тем не менее, он должен быть счастлив получить деньги (или даже обещание денег) вообще. Он засунул ордер в карман брюк и вернулся на Франклин-стрит.

Линия людей в сером растянулась на северо-запад по улице, насколько мог видеть глаз. Двое парней в другом форме, ривингтонской пестро-зелено-коричневой, сидели на ступеньках здания напротив военного ведомства и наблюдали за плотными, медленно продвигающимися колоннами. Их красно-белый флаг с черным колючим символом висел на вершине этого здания рядом с флагом Конфедерации. Когда Коделл начал спускаться по лестнице Института Механики, мужчины из Ривингтона торжественно пожали друг другу руки.

Роберт Ли ехал на Страннике по Двенадцатой улице в сторону резиденции президента Дэвиса, расположенном на самом конце Шоко Хилл, на северо-восточном углу площади Капитолия.

Джефферсон Дэвис встретил его у передней части серого здания, которое, несмотря на его цвет, было более известно, как Белый дом Конфедерации. Ли спешился. Странник опустил голову и начал щипать траву рядом с домом.

— Доброе утро. Рад вас видеть, генерал, — сказал Дэвис, когда двое мужчин пожали друг другу руки. Президент повернул голову и крикнул: — Джим! Присмотри за лошадью генерала Ли. — Сразу после этого он вдруг хлопнул себя по лбу. — Это я уже второй раз за месяц, а ведь Джим сбежал еще в январе, и горничная миссис Дэвис с ним.

Он снова возвысил голос: — Моисей!

Толстый негр вышел из особняка и занялся Странником. Ли последовал за Дэвисом на крыльцо. Черная железная роспись перил ощущалась неровностями под ладонью правой руки, когда он поднимался по лестнице.

— Прошу в гостиную, — президент отошел в сторону, чтобы пропустить Ли вперед.

Другой раб принес поднос с кофе и булочками с маслом. Ли разрезал булочку, но предварительно понюхал масло, прежде чем начать намазывать его. И положил нож.

— Будем считать сегодня постным днем, — сказал он. Дэвис также понюхал масло. Он сделал кислое лицо.

— Я извиняюсь, генерал. Невозможно сохранить его свежим в такую жару.

— Это не имеет никакого значения, я вас уверяю.

Ли съел кусочек булочки и выпил чашку кофе. Судя по вкусу, в нем была изрядная доля настоящего кофе; после перемирия торговля начинала потихоньку оживать. Но он вместе с тем отметил резкий аромат жареного корня цикория. Времена были еще далеко не так хороши. Он наклонился вперед в своем кресле.

— Чем я могу помочь вам сегодня, господин президент?

Дэвис поиграл узлом своего черного шелкового галстука. Он тоже сильно наклонился вперед, оставив полупустую чашку на колене.

— Несмотря на перемирие между нами и США, генерал, несомненно остается еще много пунктов, вызывающих разногласия, наиболее актуальным из которых, является вопрос о нашей северной границе.

— Да, это неотложная проблема, — сказал Ли.

— Действительно. — Дэвис тонко улыбнулся. — Господин Линкольн и я дали согласие на назначение уполномоченных для урегулирования этого вопроса мирным путем, если это окажется вообще возможным. — Улыбка исчезла. — Я посылал комиссаров в Вашингтон из Монтгомери еще до начала войны, чтобы урегулировать наши разногласия с федеральным правительством. Мало того, что они тогда отказались формально признавать их, президент и государственный секретарь Сьюард уверили их тогда, что все будет разрешено мирно, когда на самом деле они планировали пополнение запасов и укрепление форта Самтер. На этот раз, я надеюсь, таких игр не будет.

— И я надеюсь, что нет, — сказал Ли.

— И именно поэтому я попросил вас приехать ко мне сегодня, — продолжал Дэвис… — Чтобы спросить, не согласитесь ли вы послужить в качестве одного из моих уполномоченных? Ваши коллеги — это мистер Стивенс и мистер Бенджамин, а я бы хотел еще одного, военного человека в качестве члена комиссии. Причем такого, на чьи решения я могу неявно опираться.

— Для меня это большая честь и доверие, господин президент, и я рад служить в любом качестве, в котором по вашему мнению, я мог бы оказать помощь стране, — сказал Ли. — Президент Линкольн уже назначил комиссаров?

— Да, — сказал Дэвис. Его губы сжались, и он, казалось, был не рад продолжать. Наконец Ли пришлось подтолкнуть его: — Кто они?

— Мистер Сьюард, мистер Стэнтон, военный секретарь.

Дэвис снова остановился. Он выдавил следующую фамилию сквозь стиснутые зубы: — В качестве своего третьего комиссара, Линкольн в своей адской злобе, предлагает Бена Батлера.

— Вот как? — возмущенно воскликнул Ли. — Это же оскорбление.

— Действительно, оскорбление, — сказал Дэвис.

Батлер, опытный юрист и политик-демократ до войны, превратился в худший вид политического генерала, когда вспыхнули бои. В Вирджинии, он начал практику привлечения сбежавших южных рабов в качестве военных контрабандистов. На должности Федерального проконсула в Новом Орлеане, он унижал и оскорблял женщин города и сделался предметом такой ненависти, что Конфедерация пообещала повесить его без суда и следствия, если он попадет в плен.

Вздохнув, президент сказал: — Жаль, что мы не поймали его, когда он отступал в Вирджинии от Бермуда Хандред. Тогда у нас нашлось бы достаточно веревки для его жирной шеи, и мы бы избавились от него навсегда. Но с окончанием войны Линкольн присвоил ему дипломатический статус — и предъявлять ему обвинения за военные преступления теперь бессмысленно.

Ли вздохнул.

— Ваши рассуждения убедительны, как всегда. Хорошо, пусть будет Бен Батлер. Должны ли мы поехать в Вашингтон, или федеральные комиссары к нам?

— Последнее, — ответил Дэвис. — Поскольку мы победители, им пришлось согласиться на встречу у нас. Телеграф будет постоянно связывать их с Линкольном. Более того, я льщу себя надеждой, что здесь у Батлера не хватит смелости, чтобы снова оскорблять нацию, которую он так долго поносил. Тогда мы откажемся иметь с ним дело.

Горький тон в его голосе свидетельствовал о его сомнениях.

Так же думал и Ли. Хотя и неясно, каким мужеством обладал Батлер, но наглости ему было не занимать. Он спросил: — Когда два джентльмена и мистер Батлер приезжают?

Дэвис улыбнулся такой фразе.

— В течение трех дней. Я все организовал для них в отеле Похатан, с вооруженной охраной, чтобы убедиться, что ничего неожиданного с мистером Батлером не произойдет. Формы протокола должны соблюдаться, в конце концов, а сами ваши дискуссии будут проходить в зале Кабинета министров, этажом ниже моих апартаментов, что позволит мне быстро сформировать суждение о каких-либо спорных вопросах.

— Хорошо, мистер президент, — сказал Ли, кивая. Дэвис был человеком, не особенно вникающим во все, что делалось в его администрации. Ли продолжал: — Мистер Бенджамин, должно быть, рад большой активности в сфере его деятельности теперь.

— О, в самом деле, — сказал Дэвис. — Наряду с европейскими державами, император Максимилиан направил от Мексики, а Дон Педро от Бразилии признание нашей страны. Поскольку наши социальные институты так похожи на бразильские, я считаю, что взаимное признание давно пора осуществить, надеюсь, задержки не будет.

— Есть ли у вас какие-либо конкретные инструкции того, что мы должны добиваться от США? — спросил Ли.

— Я не возражаю против условий перемирия, которые вы предложили Линкольну — в качестве отправной точки для нашей дискуссии. О том, насколько дальше федералы готовы уступать, ну, вообще говоря, посмотрим, как будут разворачиваться события… Ривингтонцы, которые всегда были необыкновенно хорошо информированы, кажется, находятся под впечатлением, что они вполне могут отдать Кентукки и Миссури, а также выплатить контрибуцию в качестве возмещения за те убытки, которая понесла наша страна в недавних боевых действиях.

— Кентукки и Миссури? У меня не создалось такого впечатления во время беседы с мистером Линкольном. Совсем даже наоборот, — нахмурился Ли. Он задавался вопросом, насколько много ривингтонские пришельцы рассказали Джефферсону Дэвису. Чтобы быть откровенным со своим президентом, он чувствовал необходимость выяснить это. Он сказал: — Ривингтонцы знают очень много вещей, господин президент, но они не могут знать всего.

— Я иногда задаюсь вопросом…

Дэвис замолчал. Он слегка склонил голову набок, как будто изучая Ли. Затем пробормотал четыре слова: Два ой один четыре.

Ли улыбнулся в неподдельном восхищении; он еле удержался, чтобы не захлопать в ладоши. Если бы он не знал тайну организации „Америки будет разбита“, цифры были бы бессмысленны для него. Значит, и он в курсе…

— Значит, господин президент, они также сказали вам, что они из будущего, и предоставили убедительные доказательства?

— Они у них есть.

Особенностью Джефферсона Дэвиса, обычно спокойного и невозмутимого, было очень выразительное, но крошечное расширение его глаз, когда он сбрасывал напряженность.

— Я думал, что был только один, которому они доверили свою тайну.

— Я тоже, — признался Ли. — Так или иначе я рад. Но разве они не говорили вам, сэр, что в том времени, из которого они пришли, федералы победили нас, поэтому они отправились сюда, чтобы предотвратить это?

Дэвис кивнул; его широкий тонкий рот снова сузился.

— Да, и о многих из зол, произошедших от этого. Тадеуш Стивенс… — Он проговорил это имя, как если бы это было проклятие. — За все это мы в долгу перед ними.

— Все так, господин президент. Они мне очень помогли своими знаниями о походе генерала Гранта через Дикие Земли. Но как только мы начали действовать в соответствии с этими знаниями и изменили то, что было, мир стал другим, отличным от того, который они знали. Андрис Руди сказал тогда мне… Теперь они видят через тусклое стекло, и могут лишь предполагать, как и мы все. Поэтому откуда им знать, на каких условиях комиссары Линкольна будут разговаривать с нами?

Дэвис поднял руку, чтобы погладить старенький пучок волос под подбородком.

— Я вас понял, генерал. И с ними все понятно. Тем не менее, они остаются проницательными людьми, и их мнение достойно нашего пристального внимания.

— Конечно, сэр. — Тщательно подбирая слова, Ли добавил, — Любая организация в нашей стране, имеющая такие возможности, как люди из Ривингтона, достойна нашего самого пристального внимания.

— Вы имеете в виду, что они попытаются манипулировать нами? — спросил Дэвис. Ли кивнул. Президент нахмурился.

— Эта мысль часто посещает мой разум, особенно в предрассветные часы, когда лучше спится. Когда бы только были одни северяне, это еще ладно. А теперь еще и эти. Я рад, что у нас есть такой человек, как вы. Я обретаю уверенность, что в случае, если мне придется отойти от бремени власти, есть кто-то, способный продолжить наше дело.

— Сэр? — сказал Ли, не совсем уловив дрейф мыслей президента. Глаза Дэвиса скучно уставились ему в глаза.

— Вы же знаете, что в соответствии с условиями Конституции Конфедерации Штатов, я ограничен одним сроком на шесть лет. После выборов в 1867 году наш народ должен иметь во главе того, кто способен подняться выше фракционных дрязг и повести нас всех дальше. Думаю, никто кроме вас, не удовлетворяет этим требованиям, и кроме того, кто еще может справиться с проблемами, которые могут доставить нам ривингтонцы? Я вас избрал в качестве уполномоченного не только из-за ваших несомненных и непревзойденных способностей, но и для того, чтобы держать вас в поле глаз общественности — как сейчас, так и в день наших выборов. Кое-что люди слишком быстро забывают.

— Вы это серьезно? — медленно сказал Ли. Он не был так поражен с тех пор, как генерал Макклеллан, отбросив свою обычную лень, вдруг прорвался через Северные Горы, чтобы дать битву под Шарпсбергом. Это было удивительно и как-то неприятно. — Я никогда не проявлял интереса к политике, господин президент, вы же знаете.

— И что? Я тоже получил военное образование, как вы прекрасно знаете. Я бы десять, нет сто раз предпочел бы командовать войсками на поле боя, чем тратить свои дни на споры с непокорным Конгрессом по мелочам. Законодательство, срочность которого должна быть очевидна для идиота, вдруг подменяется каким-то бредом. Я часто думал, что Конгресс просто стремится убрать меня на какой-то задний план, чтобы я сидел и помалкивал там. Но я остался там, где судьба и долг поставили меня, и я не сомневаюсь, что придет время, когда именно вы будете делать то же самое.

— Да минует меня чаша сия, — сказал Ли.

— Вы знаете, что и как произошло с Ним, когда пришел час, Он испил чашу до дна. Президент улыбнулся своей тонкой холодной улыбкой. — Мы знаем друг друга больше, чем половину нашей жизни — еще с тех дней в Вест-Пойнте, когда мы были молодыми люди и учились быть солдатами, быть мужчинами. Теперь, когда мы стали теми, кем когда-то мы стремились быть, как мы можем не признавать того, чего от нас требует долг?

— Пошлите меня в битву, в любое время, — сказал Ли.

— Битва у вас всегда будет, даже если это будет битва без знамен и пушек. Никого другого, кроме вас, я в этом кабинете не вижу.

Ли до сих пор покачивал головой. Дэвис не стал давить на него больше. Президент не всегда должен быть ловким политиком; его собственное четкое представление о делах состояло в том, чтобы находить компромиссы в море различных мнений. Но Ли знал, что Дэвис аккуратно подцепил его на крючок, как рыбу, резвящуюся в потоке над песчаным дном. Так же, как рыба клюет на червя, так и Ли высоко подпрыгнул, когда ему указали, в чем теперь его долг. Да, но крючок был безмерно колючим.

— Я думал, что скорее попаду на раскаленную сковороду, чем в президентство, — тихо пробормотал он.

— Конечно, — тут же отреагировал Дэвис, уловив лишь часть фразы, — за президентство хоть в огонь.

Лязг железа об железо, глубокий горловой звук парового свистка, серия толчков в вагонах — поезд остановился. Нейт Коделл вытер лицо рукавом. С закрытыми окнами вагоны были похожи на вонючий карцер. В открытые же так валил дым, что солдаты тут же становились похожими на шоу черномазых менестрелей.

Кондуктор просунул голову в отсек и закричал: — Ривингтон! Кому в Ривингтон! Стоянка полчаса.

Молли Бин поднялась на ноги.

— Ну, вот я и на месте.

— Удачи тебе, Мелвин.

— Не забывай нас, слышишь?

— Мы все будем скучать по тебе.

Называй ее Мелвином или нет, ее маскировка под мужчину больше не имела смысла. Все Кастальцы обнимали ее, когда она проходила в переднюю часть вагона, к выходу.

Коделл тоже вышел в Ривингтоне, намереваясь сесть потом снова, потому что он ему нужно было до Роки-Маунт. Он твердил себе, что ему просто хочется размять ноги и посмотреть на город, из которого поступали чудесные автоматы для Конфедерации, но он почему-то не удивился, обнаружив, что в конечном итоге идет рядом с Молли.

— Мне жаль, что ты остаешься здесь, — сказал он через некоторое время.

— Ты имеешь в виду, из-за того, что я, вероятно, буду тут делать? — спросила она. Он покраснел, но ему пришлось кивнуть. Молли вздохнула.

— Буду читать, а пока ничего больше не могу сказать. — Она посмотрела на него снизу вверх. — Или ты, может быть, думал взять меня с собой?

Коделл действительно думал об этом, и не один раз. Знакомство с Молли, общение с ней на войне, заставило его думать о ней по-другому, она стала ему ближе, чем любая другая женщина, которую он знал, но… она ведь была шлюхой, и он не мог заставить себя забыть об этом.

— Молли, я… — сказал он, и остановился.

— Забудь, Нейт. — Она взяла его за руку. — Я просто так спросила. Я знаю, как обстоят дела. Я просто надеялась, о, чертово дерьмо…

Ее голос стал по-солдатски грубым. Она перевела разговор на другое: — Ты только посмотри вокруг, этот ли город я оставила два года назад?..

Коделл огляделся. Железнодорожные пути тянулись по середине главной улицы Ривингтона. Железнодорожная станция была обычного южного типа: стены из вагонки, на крыше восемь футов навеса с обеих сторон, чтобы защитить от дождя, и двери для грузов и пассажиров. Но все было выкрашено свежей краской и везде почти идеально чисто; два негра со швабрами с длинными ручками смывали свежую сажу. Несколько других подбирали мусор и бросали его в бункера из листового металла. Он никогда не видел раньше ничего подобного где-либо.

К западу от станции стоял ряд складов, явно новых: сосновые доски, из которых они были построены, были яркие, невыветрелые, соломенного цвета. Часовые, одетые в пеструю, зелено-коричневую униформу ривингтонцев, с АК-47 в руках ходили вокруг складов. Они выглядели бдительными и опасными, свысока поглядывая в сторону Коделла, когда он взглянул на них. Они, казалось, вообще не принимали его в расчет, что раздражало его. Что бы они стали делать, если бы он приблизился?

— Никогда не видела их здесь раньше, — сказала Молли. Коделл не понял, имела ли она в виду склады или их амбициозных охранников. Она указала на вымощенную бревнами дорогу, которая проходила на запад от новостроек, исчезая в сосновых лесах, растущих почти на краю города.

— Там тоже что-то новое. Интересно, куда она идет? Никогда не знала, что там кто-то живет.

— Необычные дороги в никуда, — сказал Коделл; вымощенные бревнами дороги — это было дорогое удовольствие.

— Можно спросить в „Эксельсиоре“.

Молли кивнула в сторону довольно ветхого отеля недалеко от станции. Это сооружение явно давно не знало покраски. Также впрочем, как магазинчик, баптистская церковь, или заведение кузнеца рядом. Они выглядели успокаивающе обычными. Но за ними выглядывал еще один отель, далеко не похожий на карликовый старый „Эксельсиор“. Он был меньше, чем „Похатан“ в Ричмонде, но не намного. Вывеска над входом, выполненная смелыми красными буквами, гласила „НЕХИЛТОН“.

— Что за „Нехилтон“? — сказала Молли, выпучив глаза. — Этот явно новый, построили уже после того, как я уехала. Также, как банк и церковь рядом с ним.

— Будь я проклят, если я знаю, что значит „Нехилтон“, — ответил Коделл. — Может, пройти и узнать?

— Не хотелось бы, чтобы ты опоздал на поезд, Нейт. Говорили про стоянку в полчаса.

— Мало ли, что сказали. У железнодорожников полчаса — это значит не меньше полутора часов. Несмотря на такую уверенность, Коделл оглянулся на поезд. Местные негры, конечно, казались более трудолюбивыми, чем обычно бывают рабы. Он подумал, что тут нет ничего удивительного; если ривингтонцы заставляли негров работать усердно в армии, вряд ли они позволяют им расслабляться и здесь.

Но его глаза широко раскрылись, когда он увидел, как экипаж из четырех черных мужчин, таскающих древесину, аккуратно укладывал ее в тендер, и то, с какой тщательностью другой раб, почти мальчик, смазывал буксы под каждым вагоном. По его опыту, большинство негров не потрудилось бы поберечь смазку при переходе от одного вагона к другому: они бы залили ей всю землю, хотя она и стоила доллар за полгаллона еще до войны. Это негр не потерял впустую ни капли; никакой из белых механиков не был бы столь аккуратен.

Коделл засунул руки в карманы брюк. Одна рука нащупала ордер на свое жалованье. Он вытащил его.

— Я знаю, что я могу сделать быстро: обменять это на деньги. Давай попробуем в новом банке, рядом с „Нехилтоном“.

— У меня тоже есть такой, — сказала Молли. — Пошли.

„ПЕРВЫЙ РИВИНГТОНСКИЙ БАНК“ гласила позолоченная вывеска над входом. Три клерка ожидали за высокой стойкой. Сразу за входом, внутри их встретил охранник. Он вежливо кивнул Коделлу и Молли. Коделл кивнул в ответ так же вежливо: охранник был с автоматом со снятым предохранителем и был одет в форму зеленовато-коричневого цвета. Он так и производил впечатление бывалого боевого солдата.

— Чем я могу помочь вам, господа? — спросил клерк, к которому подошли Коделл и Молли. У него был точно такой же акцент, как у Бенни Ланга. Коделл передал ему ордер.

— Сорок долларов? Сейчас, сэр, минуточку.

Он открыл ящик со своей стороны прилавка, вытащил две больших золотых монеты, крошечный золотой доллар, два серебряных десятицентовика и один медный цент, и подвинул их через полированный мрамор.

— Вот, пожалуйста. — Коделл уставился на монеты. — Золото? — спросил он голосом, больше похожим на испуганное карканье.

— Да, сэр, конечно, — сказал терпеливо клерк. — Сорок долларов, или 990 гран, или две унции тридцать гран. Здесь в одной монете унция.

Он взял большие монеты. Они не были похожи на какие-либо монеты, которые Коделл видел раньше, с профилем бородатого мужчины с одной стороны и антилопой на другой, ниже антилопы были волшебные слова: 1 унция. Золото, 999. Клерк продолжал: — Тридцать гран золота составляет 1,21 доллара, что и является вашим балансом у нас.

— Я не ожидал получить золотом, — сказал Коделл. — Думал, обычными банкнотами… Независимо от того, насколько правдива была проба в 999, он вовсе не ожидал такого обмена. Он также вдруг понял, зачем первому Ривингтонскому банку был необходим охранник с автоматом АК-47.

Клерк нахмурился.

— Это Ривингтон, сэр. Здесь мы рассчитываемся именно так, особенно с солдатами.

Его глаза посмотрели на Коделла с вызовом. Теперь Коделл был убежден, что его золото — реальная вещь. Он тут же сгреб его.

— Заплатите мне тоже.

Молли протянула ривингтонцу свой ордер.

— Двадцать шесть долларов, это 643 грана, итого… — клерк подумал. — Чуть больше унции с третью.

Он достал одну из тех монет в одну унцию, еще одну поменьше, но похожую.

— Здесь четверть унции.

Затем вынул золотой доллар, три четверти, и после очередной паузы для размышлений, еще один цент.

— Вот, теперь правильно.

Молли и Коделл покачивали головами, не веря в случившееся, когда они покидали банк.

— Золото, — прошептала Молли. — Кажется, я крупно выиграла.

— Я тоже, — сказал Коделл. Люди из Ривингтона обменивали золото за доллары Конфедерации один к одному, и это казалось невероятным. Сорок долларов в золоте хватит ему надолго.

— Давай потратим немного на твой любимый напиток в баре „Нехилтона“.

— Ты так добр ко мне, — сказала Молли. Но именно тут прозвучала пара свистков локомотива, сопровождаемая выбросом пара, которые хорошо было слышно по всему городу.

— О, проклятье». Она топнула ногой по грязи и отвернулась.

— Я думал, что их полчаса продлятся дольше, — с сожалением сказал Коделл. Тогда он вдруг сказал: — Знаешь что, Молли: сходи на днях в этот «Нехилтон» и выясни, что сможешь. Далее напишешь мне письмо и расскажешь мне все подробно, а я напишу ответ. Обещаю, что напишу. Таким образом, мы можем остаться друзьями, даже если мы будем далеко друг от друга.

— Написать письмо? — Молли выглядела сейчас более напуганной, чем когда она шла в бой. — Нейт, ты научил меня читать, но написать письмо…

— Ты сможешь это сделать, я знаю, что сможешь. Или давай, я напишу тебе первым, чтобы ты знала, где я нахожусь. Я не уверен, собираюсь ли я остаться в Нэшвилле или все же добраться до Касталии. Короче, жду от тебя вестей, понимаешь?

Он сделал все возможное, чтобы выглядеть строгим старшим сержантом.

— Я не знаю Нейт. Ну, может быть, если ты сам напишешь первым, я могу попытаться ответить тебе. Если ты напишешь…

Если не забудешь меня в ту же минуту, как только поезд тронется отсюда — читал он в ее глазах. Он задавался вопросом, сколько же лжи она слышала на протяжении многих лет, и, возможно, от многих мужчин.

— Я напишу, — пообещал он. Паровозный гудок подал второе предупреждение. Коделл нахмурился. — Мне пора.

Он крепко обнял Молли. Как бы ни казалось это неуместным для зевак — странный поступок, даже если бы она была только его товарищем. Он ощутил ее лодыжки и ее маленькие упругие груди, прижавшиеся к нему. Она вдруг еще теснее прижалась к нему.

— Удачи тебе, — сказал он.

— Тебе тоже, Нейт. — Свисток снова заныл. Молли оттолкнула его. — Беги. Ты не должен пропустить его.

Он знал, что она была права. Коделл повернулся и побежал к поезду. Он не смотрел назад, пока не запрыгнул в вагон. Молли шла, но не к «Нехилтону», а в старый «Эксельсиор». Он покачал головой и уставился на грязный пол вагона. Поезд дернулся и начал разгоняться. Очень скоро часть станции скрыла отель из виду.

— Роки-Маунт! — прокричал кондуктор, когда поезд подошел к следующей станции. — Остановка один час. Скалистые горы!

Коделл поднялся на ноги. Эллисон Хай встал тоже и протянул руку.

— Я желаю тебе всего доброго, Нейт, и это правда, — сказал он.

— Спасибо, Эллисон, то же самое и тебе.

Коделл прошел к передней части вагона, пожимая на ходу протянутые руки. Эллисон Хай сел; ему еще было ехать до Уилсона, в соседний округ. Коделл спрыгнул. Покинув поезд, он только теперь ощутил, что увольнение из армии — это уже реальность. Он осмотрелся вокруг. Сохранившаяся вывеска на станция, была похожа на такую же, как в Ривингтоне, за исключением того, что дождь поливал ее наверное уже восемьдесят или сто лет. Здание было все выветренное; два окна зияли пустыми проемами; декоративные деревянные решетчатые края крыши был сломаны в полудюжине мест.

Он посмотрел на север, на террасу на противоположной стороне реки Тар у водопада, где Скалистые горы впервые начали обживаться. Он сохранил четкое представление о том, что тут было годом ранее. Федеральные захватчики сожгли большинство хлопчатобумажных фабрик и хлопковых и табачных складов, которые стояли между железнодорожной станцией и старой частью города. Теперь вместо стен там лежало только несколько обугленных бревен. Запах жженого табака все еще висел в воздухе.

В стороне стоял приличного вида дом, который принадлежал Бенджамину Баттлу, владельцу мельницами. Так или иначе, он избежал огня. Видя все это, Коделл щелкнул языком между зубами.

— Вот же сучьи мерзавцы, — пробормотал он себе под нос. Его губы редко выпускали такие словечки, но ничего более изысканного сейчас сказать было невозможно.

Он побрел к станции. Станционный смотритель, высокий, худой, мрачный человек шестидесяти лет, смотрел на него через одно из выбитых окон. Они на несколько секунд устроили конкурс в гляделки, пока смотритель неохотно не выдавил: — Чем могу помочь, сэр?

— Когда следующий до Нэшвилла? — спросил Коделл.

Тогда смотритель улыбнулся, обнажив розовые десны и несколько редких пожелтевших зубов.

— Прошел час тому назад, — сказал он со злым удовлетворением. — Следующий, возможно, будет через два дня, а может и через три.

— Черт побери! — сказал Коделл. Улыбка начальника станции стала шире. Коделлу захотелось выбить ему оставшиеся зубы. Он провел огромное количество походов, не на один десяток миль в армии, и здесь пешком вряд ли пришлось бы хуже, но мысль о возвращении к мирной жизни вдруг стала казаться менее, чем аппетитной. Он отвернулся от окна. Смотритель усмехнулся, потом начал кашлять. Коделл в душе понадеялся, что тот подавится.

Другой поезд, еще один, подошел с юга, засвистев, приближаясь к Роки-Маунт. Коделл подошел к восточной стороне станции, чтобы посмотреть, кто прибывает. Несколько маленьких мальчиков и стариков присоединились к нему. Зеваки, подумал он. На данный момент, он и сам по себе тоже был молодым бездельником. Он уставился на изможденные лица, прижавшиеся к окнам, на жалкие лохмотья, которые покрывали эти натуральные на вид скелеты. Кто были эти несчастные, и как могли его соседи зрители иметь такой спокойный вид? Тогда один старик заметил: — Это янки-заключенные едут домой.

И Коделл вдруг точно обнаружил, что у большинства из пассажиров поезда их рванье было, вернее, когда-то было, синего цвета. Он покачал головой в немом ужасе сочувствия. Солдаты армии Северной Вирджинии знали, что такое голод. Память о том голоде останется с ним на всю жизнь. Но эти люди перенесли нечто худшее. Теперь он понимал разницу. Ему стало стыдно, что его страна может допускать такое. А впрочем чему было удивляться — вся Конфедерация жила впроголодь.

Сначала только двое мужчин вышли из поезда, чтобы размять ноги. Пожалуй, только у них были еще силы, чтобы сделать это. Один из них заметил Коделла. Янки был в лучшем состоянии, чем большинство его товарищей. Даже его форма была лишь слегка более оборванной, чем у старшего сержанта.

— Привет, Джонни Рэб, — сказал он, кивнув с улыбкой, — Ну, и как мы на вид?

— Привет, — ответил Коделл, чувствуя себя неловко, и спросил: — Где тебя поймали, янки?

— Под Билетоном, прошлой весной, — сказал федерал. Он ткнул большим пальцем в сторону поезда. — В противном случае я бы больше походил на этих бедняг.

— Под Билетоном? — воскликнул Коделл. — Я был там, в корпусе Хилла.

— Был, говоришь? Мы дрались кое с кем из корпуса Хилла. Я был одним из командиров в 48-м Пенсильванском. Меня зовут Генри Плезант. Я был полковником.

Плезант постучал по серебряному дубовому листу на левом плечевом ремне; правый ремень отсутствовал. Он протянул руку. Коделл пожал ее, назвав свое имя. И сказал: — Мы дрались против девятого корпуса, там были одни негры. Они сражались лучше, чем я мог бы предположить до этого, но мы врезали им очень хорошо.

— Должно быть, это была дивизия Ферреро, — сказал Плезант. — Там все войска были цветные. Я был в бригаде генерала Поттера.

И с сожалением покачал головой. Он был гораздо старше Коделла, с темными волосами, очень светлой, бледной кожей, и тощей бородой, явно выросшей недавно. Затем продолжил: — К сожалению для страны, вы довольно хорошо потрепали всю армию Потомака этими вашими проклятыми автоматами.

— Я бы не сказал, что это сожаление для страны, — возразил Коделл.

— Это просто мое мнение. — Плезант усмехнулся. Он казался человеком, который вполне в состоянии позаботиться о себе при любых обстоятельствах. — А так как ваша сторона выиграла, то в книгах по истории по другому говорить и не будут. Но я думаю именно так. Что это чертовски плохо. Вот и все.

Коделл рассмеялся. Ему пришелся по душе этот бодрый дерзкий северянин.

— А что, знаешь янки, пожалуй, я угощу тебя выпивкой, и мы можем поспорить о том, что хорошо, а что плохо?

— Ради выпивки, мистер старший сержант Нейт Коделл, сэр, я буду спорить или не спорить, как вам будет угодно. Куда мы идем?

Коделл думал спросить у противного станционного смотрителя, но решил не заморачиваться.

— Найдем местечко.

Вскоре его уверенность была вознаграждена. Из трех или четырех восстановленных зданий у станции, два оказались тавернами. Он повел нового друга в направлении выглядевшего более прилично.

Плезант оглянулся на поезд, который, казалось, не собирался, отправляться куда-нибудь в ближайшее время. И провел рукой по волосам.

— Будь я проклят, если пойму, как вы умудряетесь добираться туда-сюда. Я побывал на трех разных дистанциях пути, с тех пор как я выехал из Андерсонвилля на этих ваших локомотивах. Все крепежи прогнили, а ваши рельсы и шпалы изнашиваются даже если они лежат на гравии, а не просто на земле. Сплошное безобразие, скажу я вам, если вы спросите меня.

— Мы справляемся, — коротко сказал Коделл. И посмотрел на северянина. — Ты говоришь, как будто знаешь в этом толк.

— Черт, так я и должен. — Было просто удивительно, как хорошо Плезант выглядит в таком потрепанном мундире. — Я был инженером на железной дороге в течение многих лет, прежде чем попал в армию. Но к черту это. Мы будем стоять здесь и болтать весь день, или ты купишь мне что-нибудь выпить?

Когда Коделл вытащил два серебряных десятицентовика в таверне, он получил литровую бутылку виски. Один стакан следовал за другим. Виски крепко ударило Коделлу по мозгам; в армии он почти не пил. Он смотрел, нахохлившись, через шаткий стол на Плезанта.

— Какого дьявола ты хочешь вернуться на север, Генри? У вас, у янки, полным-полно всяких инженеров. Порви свой билет и оставайся здесь. У нас не так много всего, но железные дороги просто рыдают в поисках тех, кто бы их наладил.

Плезант задумался на некоторое время, прежде чем ответить; он тоже чувствовал, что хорошо набрался.

— Ты знаешь, Нейт, это заманчиво — нет, на самом деле. Но мне надо на поезд.

Он встал и шатаясь побрел к двери. Коделл последовал за ним. Они прошли пару шагов в сторону станции, прежде чем заметили, что поезд уже ушел, и возможно, давно. Садившееся солнце выглядело угрюмым красным шар чуть выше горизонта.

— Это знак, это точно знак, — заявил Плезант. — Значит, тут мое место.

Он упал, встал пошатываясь, и уткнулся в Коделла. Они оба рассмеялись, а затем вернулись в таверну.

Человек, который заправлял таверной, сказал, что наверху есть номера. Дав золотой доллар, Коделл получил одну из этих комнат и обещание завтрака, получив на сдачу два пятака, и десять долларов в бумагах Конфедерации. Он также получил тонкую сальную свечу в оловянном подсвечнике, чтобы осветить путь вверх по лестнице.

В комнате была только одна, не слишком широкая, кровать. Ни того, ни другого, это не волновало. Коделл установил свечу на подоконнике, пока они раздевались, а затем загасил ее. Соломенный тюфяк зашуршал и заскрипел, когда они с Плезантом улеглись. Открыл глаза он только утром.

Он воспользовался горшком, плеснул водой из кувшина на тумбочке на лицо и руки. Плезант, который был все еще в постели, смотрел на него с укоризной.

— Ты, сэр, храпел всю ночь.

— Ну извини.

Коделл снова поплескался. Вода была приятная и прохладная, хотя почему-то слегка резала глаза. Если Плезант не смог заснуть из-за его храпа, ночь должна была показаться ему кошмаром.

— Извини, — повторил он, более искренне на этот раз.

Большая тарелка с ветчиной и кашей, кусок хлеба с медом поправили положение. Плезант насвистывал, выйдя на улицу. Он указал назад, на железнодорожную станцию.

— Этот несчастный огрызок железной дороги соединяет Уилмингтон и Уэлдон, я прав?

По его тону, он прекрасно знал, что он был прав. Коделл начал было обижаться. Дорога Уилмингтон — Уэлдон и ее продолжение до Петербурга были жизненно важным путем Конфедерации, перевозя грузы из-за блокады в порту для армии Северной Вирджинии — и доставляла винтовки, боеприпасы и консервы из Ривингтона, кроме всего прочего. Ее значение для Юга было неоценимым. Тогда он вдруг вспомнил свою короткую поездку вниз в Манассас Джанкшн по северной железнодорожной линии. По стандартам Плезанта, конечно, это точно был несчастный огрызок железной дороги.

Плезант продолжал: — Тогда, полагаю, мне нужно направиться в Уилмингтон, чтобы наняться там на работу. Это будет ммм… сто миль, может быть, сто десять.

Он, казалось, держал всю карту дорог в голове.

— Точно. — Коделл вспомнил вчерашний разговор. — Туда тебе и нужно попасть, Генри. Югу нужно больше таких людей, как ты.

Плезант, не чинясь, взял предложенные деньги.

— Югу нужно больше таких людей, как ты тоже, Нейт, — трезво сказал он. — Я верну тебе обратно каждый цент, обещаю.

Он хлопнул его по плечу.

— Не беспокойся об этом, — сказал Коделл хриплым от волнения голосом.

— Я не забуду. Так ты, говоришь, будешь в этих краях некоторое время — в Нэшвилле или другом городе, как его там — Касталия? Что ж, думаю почта найдет тебя там. Ты еще услышишь обо мне, сэр.

И он направился к станции.

Коделл пошел с ним. Вскоре после того, как Плезант купил себе билет, поезд южного направления прибыл, пыхтя, на станцию. Из вагонов вышло несколько солдат Конфедерации, но никого из знакомых Коделлу не было. Некоторые смотрели на натурального янки, но никто ничего не сказал. Коделл, в конце концов, решил идти в Нэшвилл пешком. У него осталась только одна унция золота из Ривингтона в карманах, и он думал, что лучше сохранить ее на всякий случай. Все ближе к нищете, подумал он.

Идти с выбранной самим скоростью, а не под дробь барабана, было достаточно приятно. Табак, вперемежку с кукурузой, рос островками по сторонам дороги, вдоль леса из сосен и кленов. Серые конфедеративные белки мелькали в ветвях деревьев. Коделл закрыл глаза и остановился в середине дороги. Когда-то он ушел далеко отсюда и увидел потом так много всего страшного, о чем никогда даже не подозревал, когда отправился в Рэйли, чтобы стать солдатом. Но он также увидел и чудеса столиц двух стран. Теперь он был дома, и в безопасности. Осознание этого впиталась в него, теплое, как солнце, которые ласково грело его голову. Ему хотелось никогда не покидать Нэш снова.

Он пошел дальше. После очередной мили или около того, он заметил чернокожих, занимавшихся прополкой табака в поле. Они не обратили на него никакого внимания. Их головы были наклонены вниз, полностью поглощенные работой. Мотыги поднимались и опускались, поднимались и опускались — не быстро, но с постоянным темпом, рассчитывая чтобы закончить работу вовремя и чтобы надзиратель был доволен — вечный темп рабов.

Сам он уже привык к быстрому ритму. Он также вспомнил, о мужчинах их Ривингтона и то, что он видел в самой Ривингтоне, о рабах, которых заставляли работать такими быстрыми темпами. Но зачем? Работа все равно будет сделана, в любом случае. Неторопливость тоже была частью возвращения домой. А что касается неторопливости в армии, он сам кричал на Непобедимых Кастальцев на марше, подгоняя их. Он добрался в Нэшвилл к концу дня. Клены и мирт выстроились в тени дороги — вот и первая улица небольшого городка. Хотя он родился и вырос в Касталии, Коделл провел большую часть своей взрослой жизни здесь: в округе и близлежащих фермах хватало достаточно детей, чтобы учитель был полностью занят.

Но каким маленьким местечко выглядело теперь, когда он увидел его снова, после своих путешествий! Хорошо брошенный камень долетит из одного конца Нэшвилла в другой. Даже нет отеля: так, небольшой домик для приезжих, поскольку железная дорога прошла мимо города. Старый Рэфорд Лайлз зашел в почтовое отделение, располагавшееся в его магазинчике на углу Первой и Вашингтона. Почта… Коделл вспомнил обещание, которое он дал Молли. Он вошел туда. Колокол над дверью звякнул.

Бакалейщик посмотрел поверх оправы своих очков. Улыбка осветила его морщинистое лицо.

— Хорошо, что ты снова с нами, Нейт! Расскажи о войне.

Грязно, скучно, голодно, страшнее любого кошмара. Как объяснить все это нетерпеливо ожидающему старику, представляющему себе картины доблести и славы? Вот так сразу Коделл наткнулся на проблему, которая была так же неразрешима, как квадратура круга.

— Как нибудь в другой раз, мистер Лайлз, — сказал он мягко. — А сейчас скажите, есть ли у вас какая-либо писчая бумага?

— Есть, конечно, — ответил продавец. — Взял немного несколько месяцев назад, и нельзя сказать, что ее так уж быстро разбирают. Есть и конверты, если они вам нужны. — Он снова посмотрел поверх очков на Коделл, на этот раз лукаво. — Вы нашли себе возлюбленную в Вирджинии?

— Нет, — Коделл покачал головой, отвергая саму такую идею, независимо от того, сколько раз он спал с Молли Бин. Товарищ, друг, секс-партнер все это конечно. Но возлюбленная? Если бы она была его возлюбленной, сказал он себе, он бы привез ее в Нэшвилл. Он попросил карандаш, чтобы написать ей письмо о том, где он находится.

— Есть деньги, чтобы заплатить, или мы будем иметь, что-то вроде обмена?

По его тону, Лайлз ожидал последнее. Его очки для чтения и так увеличивали глаза. Они сделались еще больше, когда Коделл достал монету в одну унцию золотом. Тот стучал ею о прилавок, кусал, взвесил ее на аптекарских весах.

— Черт, настоящее, — отметил, когда был удовлетворен в конце концов. — Сейчас прикину, сколько же это будет. Это где-то около двадцати золотых долларов, а? Точнее, это девятнадцать и три четверти, правильно?

Коделл уже сделал расчет.

— Совершенно верно, мистер Лайлз.

— Вот и хорошо. Подожди. Я сейчас схожу за деньгами.

Бакалейщик переместился в заднюю часть магазина, где ненадолго задержался. Он вышел, наконец, с золотым десятидолларовым орлом и достаточным количеством серебра, чтобы набрать остальные девять долларов сдачи.

— Заметь, не предлагаю тебе салфетки для задницы, которые правительство называет деньгами, но за золото, ты и сдачу получаешь золотом.

— Спасибо. — Коделл толкнул две серебряные и десять центов назад к нему. — Дайте также почтовую марку, пожалуйста.

Получив от Лайлза все необходимое, он написал имя Молли Бин на конверте, с запечатанной запиской внутри. Лайлз понимающе улыбнулся, когда увидел имя адресата. Коделл был уверен, что так и будет, но это почему-то раздражало его меньше, чем он ожидал.

— Господа.

Роберт Ли поклонился, войдя в кабинет на втором этаже бывшей таможни.

— Генерал Ли.

Двое его коллег, уполномоченные Юга, поднялись со своих мест, чтобы ответить тем же. Ли был поражен тем, насколько странно они выглядели, стоя бок о бок. Вице-президент Стивенс был маленьким и худым, с серыми трезвыми глазами; государственный секретарь Бенджамин был высоким, дородным человеком с черными волосами, хотя был на год старше Стивенса и только четырьмя годами моложе Ли. Со своей обычной мягкой улыбкой, утверждающей, что он знает о делах государственных больше, чем все присутствующие. Он сказал: — Подходите к нам, генерал. Наши федеральные коллеги, как видите, еще не прибыли.

Ли сел в кресло из зеленого сукна и откинулся на его спинку. Бумага для заметок, ручки и чернильница были наготове, но он хотел бы попросить принести сюда еще и карту.

Капитан конфедерации, командир вооруженной охраны федеральных комиссаров, шагнул в комнату Кабинета министров.

— Почтенный Уильям Сьюард, госсекретарь США, — объявил он. — Почтенный Эдвин М. Стэнтон, военный министр США. — Вежливый нейтралитет сменился неприязнью. — Генерал-майор Бенджамин Ф. Батлер.

Трое северян зашли. Ли, Бенджамин и Стивенс встали, чтобы поприветствовать их. Как они заранее решили, они обойдутся поклоном перед эмиссарами Линкольна, чтобы избежать рукопожатия с Беном Батлером.

Одна из бровей Сьюарда выгнулась, когда он слегка поклонился в ответ, но он ничего не сказал. Будучи уроженцем Нью-Йорка, он выглядел типичным янки из Новой Англии, внушительной внешности — в особенности величественный нос, который доминировал на его удлиненном тонком, бритом лице. Стэнтон был моложе, ниже ростом, тучнее, с густой курчавой бородой и энергичным взглядом. Ли подумал, что он больше похож на дорогостоящего адвоката, чем на члена Кабинета министров.

Бен Батлер пришел в мундире генерал-майора Союза, туго натянутом на своем коротком, тучном теле. Его усы, свесившиеся вниз по углам губ, напомнили Ли моржа. Дряблые щеки провисли, под глазами мешки — мешки большие и темные. Бахрома обрамляла лысую голову на жирной шее. Даже веки были опухшими. Но глаза, наполовину скрытые ими, были острыми, темными и расчетливыми. Он не был профессиональным военным, что и показал в ряде случаев, но тем не менее не выглядел и шутом в мундире. До войны он был даже более известным юристом, чем Стэнтон.

Федеральные комиссары сели за стол из красного дерева вместе с их южными партнерами. После пары минут вежливого разговора, в ходе которого конфедератам удалось избежать говорить непосредственно с Батлером, Сьюард сказал: — Господа, может начнем рассматривать те разногласия, что лежат между нашими правительствами?

— Если бы вы признали с самого начала, что на этой земле есть два правительства, сэр, тех разногласий, как вы это называете, можно было бы избежать, — заметил Александр Стивенс. Как и его фигура, его голос был легким и тонким.

— Может быть это и так, но это спорный вопрос, — сказал Стэнтон. — Давайте разбираться с ситуацией, как она есть сейчас. В противном случае бесполезные упреки займут все наше время и не приведут нас никуда. Это уже было — эти бесполезные взаимные обвинения с обеих сторон, которые привели к разрыву между Севером и Югом.

— Вы говорите разумно, мистер Стэнтон, — сказал Ли. Стивенс и Бенджамин кивнули. Так же, как и два других федерала из Вашингтона. Он продолжил: — Наша главная трудность состоит в горечи, порожденной нашей второй Американской революцией, отравившей дальнейшие отношения между двумя странами, которые в настоящее время составляют территорию, где ранее были Соединенные Штаты Америки.

Батлер заметил: — Мы признали независимость вашей Конфедерации, генерал Ли, благодаря вашему превосходству в стрелковом оружии, я признаюсь в этом, но все же признали. — Он сделал паузу, прерываемую хриплым дыханием. — Кроме того, в обмен на возвращение контроля над нашей столицей, мы отвели наши силы с огромной территории, находящейся под нашим контролем в июне этого года, в соответствии с вашими же предложениями, сэр. Я подвергаю сомнению правильность ведения дальнейших переговоров для чего-нибудь помимо этого.

Бенджамин обратился к Ли.

— Если позволите, сэр?

Ли поднял палец правой руки в знак того, что госсекретарь может продолжить. Бенджамин начал говорить глубоким, богатым тоном опытного оратора: — Мистер Батлер, безусловно знает, что в республике военные не имеют никаких полномочий для предложений окончательных условий мира. И генерал Ли и не предлагал сделать это… Он просто призвал остановить военные действия, чтобы впоследствии в мирной обстановке обсудить все условия, для чего мы и встретились здесь сегодня.

— Теперь понятно, откуда у вас, южан, такая еврейская изворотливость, — буркнул Батлер грубо. Щеки Бенджамина побагровели. Ли был, несмотря на свою профессию, вполне мирным человеком, но он знал, что, если бы кто-нибудь затронул его собственную честь, он вряд ли стал бы продолжать разговор с таким человеком. Но Бенджамин достиг своего положения, несмотря на то, что всю жизнь ему приходилось сталкиваться с таким отношением. Его голос был спокоен, когда он ответил: — Мистер Батлер, пожалуйста, запомните, что, когда ваши полудикие предки охотились на кабана в лесах Саксонии, мои были уже вельможами на той земле.

— О, браво, мистер Бенджамин, — тихо сказал Стивенс. Эдвин Стэнтон закашлялся, поперхнулся и отвернулся от Бена Батлера. Даже в монументальности Сьюарда нашлось место для небольшой улыбки. Что касается Батлера, то его лицо не изменилось ни на йоту. Было ясно, что он пытался разозлить Бенджамина не из ненависти к его расе, но исключительно для того, чтобы получить какие-то преимущества в этих переговорах. Изучая его, Ли пришел к выводу, что именно поэтому он сделал такой выпад. Нет, не шут, решил он. Опасный человек, тем более, что обладает полным самоконтролем.

— Должны ли мы продолжить? — сказал Сьюард немного погодя. — Возможно, лучшим способом было бы изложить разногласия между нами, а затем пытаться урегулировать их по одному, включая те вопросы, по которым договориться достаточно нетрудно.

— Разумный план, — сказал Александр Стивенс. Игнорируя позицию Батлера, вице-президент Конфедерации продолжил: — Предлагаю начать с Мэриленда.

Эдвин Стэнтон дернулся, как будто его укололи шилом. Его лицо стало красным. — Нет-нет, ей-богу! — закричал он, ударяя кулаком по столу. — Мэриленд входит в Союз, и мы будем драться, но не отдадим его. Кроме того, в него входит и город Вашингтон.

— Мы уже были в Вашингтоне, сэр, — вставил Бенджамин.

Стэнтон проигнорировал его.

— С другой стороны, несмотря на кое-какие неприятности, которые у нас там были в начале войны, народ Мэриленда в своем большинстве стоит за Соединенные Штаты. Они не перейдут на вашу сторону.

Ли подозревал, что это правда. «Мэриленд, мой Мэриленд…» Несмотря на это, армия Северной Вирджинии получала лишь незначительную поддержку от жителей этого штата как в кампании у Шарпсберга, так и при более позднем вторжении, которое привело к захвату Вашингтона. Несмотря на несколько тысяч рабовладельцев, Мэриленд был, в сущности северным штатом. Он сказал: — Давайте отложим обсуждение Мэриленда в сторону на некоторое время, отметив только, что его статус обсуждался. Возможно, он станет частью более крупного соглашения при решении всех спорных пограничных территорий.

— Хорошо, генерал. Можно и так, но у меня есть вопрос, — сказал Стивенс. — Как мудро сказал секретарь Сьюард, мы должны попытаться решить то, что мы очевидно можем. Есть, например, тридцать восемь северо-западных округов штата Вирджиния, которые были незаконно присвоены Соединенными Штатами под названием Западная Вирджиния.

— Незаконно? — Сьюард поднял брови. — Как может нация, сама основанная на принципе отделения, не признавать применимость этого же принципа в отношении ее самой? Конечно, если вы не настоящие лицемеры перед всем миром?

— Успешные лицемеры обычно сносят свой позор на удивление хорошо, — сказал Бенджамин со своей обычной улыбкой, возможно чуть-чуть шире. — Но давайте продолжим о принадлежности территорий, которые мы еще не упоминали: Кентукки и Миссури.

Конклав уполномоченных подался навстречу друг другу. У обеих стран были сильные притязания на оба штата, хотя федеральные силы в настоящее время и покинули их. Бен Батлер заявил: — Учитывая, что в настоящее время ваши армии, находящиеся далеко на юге, идут в долину Миссисипи, пройдет еще много времени, прежде чем вы увидите Миссури, мистер Бенджамин.

Теперь он обращался к госсекретарю Конфедерации, как будто его совершенно не волновала религиозная и национальная тема.

Тем не менее, это все было неприятно. Не все негритянские полки федералов, принимавшие участие в захвате Луизианы, Миссисипи, Арканзаса и Теннеси ушли на север с белыми товарищами после перемирия. Некоторые остались, чтобы продолжить борьбу. Линкольн говорил о том же. Ли вспомнил; тот сказал, что вам придется вести войну, чтобы вернуть рабство там.

— Бедфорд Форрест разбил негров в Сардах и Гренаде, — сказал Стивенс. — Он продвигается на Гранд-Галф сейчас. Я думаю, что он сумеет поколотить их и там.

Его смех прозвучал как будто ветер трепал сухую траву.

Но это не раздражило Батлера.

— Он вполне может победить их, и тогда территория вообще опустеет, — признался толстяк. — И что тогда? Вы ведь в последнее время уже не называете территорию к северу от Рапидана Конфедерацией Мосби? Вам сейчас придется столкнуться с проблемой партизанского движения негров, и пусть они доставят вам столько же радости, сколько приносил нам Мосби. Этот неприятный Батлер, Ли начал понимать, почему, помимо его политических связей, Линкольн выбрал его в качестве комиссара для переговоров. Всю свою целеустремленность он направлял исключительно и только в поддержку своей страны. Ли сказал: — Итак, на сегодняшний день мы выяснили, что у нас больше проблем, чем их решений. Нужно ли нам продолжать перечислять их дальше, чтобы обрисовать все?

— Думаю, нужно, — сказал Сьюард, — хотя, надеюсь, мы не станем ввязываться в новый виток споров, потому что тогда могут возникнуть непреодолимые трудности.

— Штат Техас граничит как с индейской территорией, так и с Нью-Мексико, — многозначительно сказал Александр Стивенс.

— Желаю удачи в отправке еще одной экспедиции в Нью-Мексико, — ответил Стэнтон. — Мы можем провести людей на юг из Колорадо быстрее, чем вы сможете пройти через пустыню в штате Техас. Мы доказали вам это два года назад.

— Вы, вероятно, правы, сэр, — сказал Ли. Стэнтон, отметил, что он не сделал подобного заявления об индейской территории к северу от Техаса. Война там не закончилась после перемирия. Индейские племена, ввязавшиеся в бой с Союзом и Конфедерацией, так просто не утихомиришь с помощью одних лишь команд Великих Белых Отцов. Только хаос правит на той территории.

— Есть ли какие-либо иные территориальные спорные вопросы между нами? — спросил Бенджамин. Стэнтон сказал: — Так мы никогда не закончим, потому что мы прошлись по всему пространству от Атлантики до Рио-Гранде. И куда ни ткни, везде мы не согласны.

— Тем не менее. — Госсекретарь Конфедерации, улыбаясь, решительно продолжил: — Остался вопрос о размере возмещения, причитающегося нам за ущерб, нанесенный США нашей земле. Я бы сказал (все за столом понимали, что как бы Джефферсон Дэвис сказал) двести миллионов долларов будет справедливой суммой.

— Вы можете говорить все, что хотите, — ответил Сьюард. — Как я понимаю, ваша конституция, заимствованная в основном от нашей собственной, гарантирует свободу слова. А вот сумма, о которой вы говорите, это совсем другое дело.

— Ад замерзнет прежде, чем вы, южане, получите двести миллионов долларов, — согласился Стэнтон. — Четверть этой суммы и то выглядит чрезмерной.

— Мы не можем ждать так долго, пока дьявол замерзнет, — вкрадчиво сказал Бенджамин. — Сегодня 5 сентября в конце концов. Через два месяца у вас, северяне, президентские выборы. Разве мистер Линкольн не хотел бы иметь мирный договор до 8 ноября?

Три федеральных комиссара мрачно посмотрели на него. Поражение превратило северную политику в еще более непредсказуемую, чем она была до того — в США, начиная с 1860 года завертелась лихорадочная президентская предвыборная гонка. Из-за захвата Ли Вашингтона был задержан съезд Республиканской партии в Балтиморе, но когда он был, наконец, созван, он вновь выставил кандидатами Линкольна и Ганнибала Хэмлина… После чего радикальные республиканцы отделились из партии — в обоих северных округах, на что из Ричмонда последовали ироничные комментарии — и выдвинули в качестве кандидата Джона Фримонта, который в 1861 году пытался освободить рабов в Миссури, но его предложение было отклонено Линкольном. Они выбрали сенатора Эндрю Джонсона из Теннесси ему в пару; Джонсон все еще упорно отказывался признать, что его штат больше не признает власть Вашингтона в округе Колумбия.

Демократы были не в лучшем состоянии. На съезде в Чикаго, они только что закончили выбирать губернатора Горацио Сеймура от Нью-Йорка в качестве кандидата в президенты, с Климентом Валландигамом из Огайо в качестве его напарника. И генерал Макклеллан, разочарованный в том, что не попал в кандидаты, пообещал, что он, как и Фримонт, проведет независимую кампанию. Этот, второй раскол, давал Линкольну луч надежды; но весьма и весьма слабый.

Джуд Бенджамин использовал и это: — Возможно, нам лучше подождать ноября — демократическая администрация вполне может оказаться более разумной.

Действительно, администрация во главе с Валландигамом, вероятно, будет лучшим вариантом с южной точки зрения; он выступал за переговоры с Конфедерацией еще тогда, когда его перспективы выглядели вовсе никакими. Но Бен Батлер сказал: — Независимо от того, что произойдет на выборах, я хочу напомнить вам, что Авраам Линкольн будет еще оставаться президентом Соединенных Штатов до 4 марта.

— Да, мы понимаем это, — сказал Ли. Неохотно соглашаясь с Батлером, он понимал, что задержка на полгода неприемлема. — Чем раньше наступит мир, тем лучше будет для всех: и для Севера и для Юга.

— Даже человек, более решительный, чем я, должен будет согласиться с генералом Ли, — сказал Александр Стивенс. — Давайте продолжим.

Ли не мог сказать, что скрывалось за маской улыбки Джуда Бенджамина. Но Бенджамин не возразил.

Госсекретарь Сьюард сказал: — Изложив те позиции, где мы не согласны, я думаю, что нам вряд ли удастся сделать что-либо больше сегодня. В любом случае, я хотел бы информировать по телеграфу о текущем состоянии дел президента Линкольна. И прежде чем продолжить, получить его указания. Могу ли я предложить, чтобы мы снова встретились снова в среду седьмого?

Ли обнаружил, что Стивенс и Бенджамин смотрят на него. Это не означало, что два других уполномоченных не осознают свою значимость в гражданской власти. Но они ждали решения от него. Он решил не демонстрировать свое раздражение перед комиссарами из США.

— Это кажется удовлетворительным для нас, — сказал он, добавив: — Мы также должны будем проконсультироваться с нашим президентом.

— Вам это сделать просто, — сказал Стэнтон. — А мы, как собаки, привязанные к проволочному поводку.

Его голос действительно прозвучал, как рычание. Ли улыбнулся. Батлер сказал: — Лучше быть собакой на проволочном поводке, чем собакой, гуляющей свободно, как Форрест в июне прошлого года.

— Я надеюсь, господа, что из этого кабинета мнение генерала Батлера не выйдет за его пределы, — быстро сказал Ли. Батлер не был джентльменом; он демонстрировал это каждым своим действием во время войны, и сегодня продемонстрировал своими грязными словами, направленными на Джуда Бенджамина. Но Натан Бедфорд Форрест, судя по всему, не был джентльменом и подавно. Если он услышит, как обозвал его Батлер, он не будет возиться с тонкостями официального вызова. Он просто пристрелит Батлера… как собаку.

Федеральные комиссары встали, раскланялись и вышли. После их ухода Александр Стивенс сказал: — Прошу меня простить, генерал, господин министр, но я вынужден покинуть вас, оставляя консультацию с президентом в ваших, без сомнения, умелых руках. Мы с президентом, всегда сохраняя наше уважение друг к другу, достаточно часто не могли прийти к согласию в последнее время, и сейчас вряд ли сможем легко говорить друг с другом без трения. Всего вам хорошего, увидимся в среду.

С трудом выбравшись из своего кресла, он вышел из кабинета.

Бенджамин и Ли подошли к лестнице в апартаменты Джефферсона Дэвиса. — Нелепо, не правда ли, — сказал госсекретарь, — что четыре года назад Бенджамин Батлер предпринимал все, что в его силах, чтобы сделать Дэвиса кандидатом от Демократической партии в президенты. Интересно, где мы все были бы сегодня, если бы ему это удалось?

— Где-то в другом месте, явно не здесь, я думаю, — ответил Ли, любуясь тем, как беспристрастно Бенджамин говорит о человеке, который оскорбил его. Интересно, знает ли Бенджамин истинное происхождение людей из Ривингтона; после разговора с Андрисом Руди он часто задумывался об изменчивости истории. Прежде, чем он смог придумать, как бы узнать об этом, они с госсекретарем дошли до двери президента. Дэвис выслушал их отчет, а затем сказал: — Все, как я и ожидал. Мэриленд будет стоить нам еще одной войны, и сделает США нашим вечным врагом, даже если мы захватим его. Точно то же самое насчет отделившихся округов Вирджинии.

Он не упомянул о том, в чем Ли видел проблему — что теперь Западная Вирджиния по сути находится в начале внутренней войны. Это была боль для любого южанина.

— Я думаю, что мы утвердимся насчет индейских территорий, в конце концов, — сказал Бенджамин.

— Что касается остального, что тут можно сказать? Кентукки не так важны для нас, хоть я и родился там. — Дэвис нахмурился. — Неплохо было бы завладеть Нью-Мексико, Аризоной и Калифорнией заодно. Железная дорога через континент, несомненно, скоро будет, и я хотел бы, чтобы она прошла по южному маршруту. Но опять же, это будет очень трудно. В настоящее время эта земля у федералов, и мы должны будем либо завоевать ее, либо, несмотря на наше нынешнее плачевное состояние финансов, купить ее у них, если они будут готовы продать. Возможно, мы сможем договориться с императором Максимилианом о постройке дороги от Техаса до тихоокеанского побережья Мексики.

— Лучше бы, если вся трансконтинентальная железная дорога пройдет по нашей собственной территории, — сказал Бенджамин.

— Нам придется сражаться, чтобы сделать тысячемильный участок этой территории нашим собственным, — заметил Ли. — Стэнтон уже отмечал сегодня утром, что наша логистика оставляет желать лучшего, хоть у нас и есть несколько промежуточных станций на транс-Миссисипи. Кроме того, без войны с Соединенными Штатами мы не закрепим наши западные границы…

Джефферсон Дэвис вздохнул: — Я боюсь, что вы, вероятно, правы, сэр. И даже, имея автоматы, нам просто необходимо сначала восстановить страну, а уж затем думать о дальнейшей борьбе. Ну что ж, хорошо. Если мы не сможем договориться с северянами о Нью-Мексико и Аризоне, мы обойдемся без них. А вот с Кентукки и Миссури так не получится.

— Соединенные Штаты не отдадут их, — предупредил Ли. — Об этом ясно сказал Линкольн, когда я был в Вашингтоне, да и его комиссары проявили непримиримую позицию по этому вопросу во второй половине дня.

— Я не буду покорно уступать им во всем, — сказал Дэвис. — С ними мы должны говорить уверенно, да и не все зависит только от Соединенных Штатов. Независимо от них, баланс сил склоняется в другую сторону. Мы должны развивать особо ценные мануфактуры, которые возникли в Луисвилле и в других районах Огайо. Мне бы не хотелось, чтобы, покончив с войной, мы остались нацией, состоящей исключительно из земледельцев, чтобы в будущем США подавляли нас своим промышленным превосходством.

— У нас есть есть, конечно, ривингтонцы, чтобы помочь нам с нашими заводами, — сказал Бенджамин. — Но тогда они могут подмять нас под себя.

Он все знает, подумал Ли. Дэвис сказал: — Ривингтонцы как бы и с нами, но они не наши. Если настанет день, когда их цели и наши, возможно, разойдутся, я хотел бы, чтобы конфедераты к тому времени были в состоянии доказать свою состоятельность, как независимо от них, так и от севера.

— Это кажется мудрой предосторожностью, — согласился Бенджамин.

Дэвиса в данный момент не слишком интересовали ривингтонцы; его главной заботой были переговоры с Соединенными Штатами. Он вернул разговор обратно к этим переговорам: — Как федералы восприняли вопрос о возмещении ущерба на двести миллионов?

— Шумно, — ответил Бенджамин, что заставило президента рассмеяться. Государственный секретарь продолжал: — Стэнтон заявил, что даже четверти будет много.

— Это означает, что Соединенные Штаты могли бы заплатить четверть этой суммы или даже больше, — сказал Дэвис. — Даже пятьдесят миллионов в звонкой монете будет более ценным, чем все наши банкноты сейчас, и сможет значительно повлиять на их курс, что в свою очередь, поможет удерживать цены на более реалистичном уровне. Джентльмены, я полагаюсь на вас, чтобы вы смогли выжать как можно большую сумму из северной казны.

— Мы постараемся, господин президент, — сказал Ли.

— У меня есть полная вера в ваши способности, а также в способности мистера Стивенса, хотя мы часто не в ладах друг с другом, — Джефферсон Дэвис сказал это почти теми же словами, что использовал вице-президент, описывая их отношения. Дэвис продолжал: — Теперь я хочу обратиться к другим вопросам, затрагивающим наше государство, в частности, это последнее письмо от британского министра о перспективе нашего участия в военно-морском патрулировании у берегов Африки, направленном на пресечение работорговли. Вы уже видели его, мистер Бенджамин?

— Да, сэр, — сказал Бенджамин.

— Мне не понравился сам его тон. Признав нас, британцы должны использовать ту же вежливость, с какой они обращаются к любой другой стране. Наша Конституция запрещает ввоз рабов из Африки, и это вполне должно удовлетворять их, но, видимо, им этого мало. В любом случае, мы, в отличие от Соединенных Штатов, не имеем военно-морских сил, чтобы содействовать Ашбертонскому договору, и это факт, о котором министр не может не знать, но тем не менее они игнорируют это.

Губы Дэвиса скривились презрением.

Джуд Бенджамин сказал: — Народы Европы продолжают выражать неодобрение нашей политики. Постарайтесь как можно убедительнее уверить их, что мы не можем поступить иначе. Мистер Мейсон написал из Лондона, что правительство Ее Величества вполне могло бы признать нас еще два года назад, если бы не существование рабства у нас: так лорд Рассел заверил его, по его словам. Товенель, министр иностранных дел Франции, выразил аналогичное мнение господину Слайделлу в Париже…

Рабство, подумал Ли. В конце концов, отношение внешнего мира к Конфедерации Штатов Америки было омрачено почти исключительно из-за своеобразного законодательства Юга. Не следует забывать, что Конституция США позволяла отозвать договор между независимыми государствами и что Север постоянно использовал свое численное большинство, чтобы протолкнуть в Конгрессе тарифы, которые ущемляли юг. Пока черные люди покупались и продавались, все высокие идеалы Конфедерации будут игнорироваться.

Президент Дэвис сказал: — Так называемые свободные фабричные рабочие в Манчестере, в Париже или в Бостоне, как известно, имеют лишь свободу голодать. По словам мистера Хаммонда из Южной Каролины, который так откровенно высказался в кулуарах сената США несколько лет назад, каждое общество опирается на принцип грубой силы, из которой возникает здание цивилизации. Мы же говорим более открыто и честно о наших принципах, чем другие народы, которые с удовольствием эксплуатируют труд работника, но, когда он больше не нужен, отбрасывают его в сторону, как использованный лист писчей бумаги.

Ли понимал, что в этом нет ничего, кроме правды, но ничем невозможно было убедить кого-либо, кто выступал против рабства, а таких было подавляющее большинство среди стран и отдельных мужчин и женщин вне Конфедерации Штатов. Неуверенным тоном он проговорил: — Господин президент, в настоящее время мы больше не находимся в состоянии войны с Соединенными Штатами, так может возможно оборудовать один военный корабль для патрулирования у берегов Африки? Символическое значение такого жеста, мне кажется, намного бы перевесило затраты, которые это повлечет за собой.

Глаза Дэвиса вспыхнули. Ли прочитал в них: И ты, Брут? Казалось, его гнев затмил разум. Джуд Бенджамин сказал: — Если это возможно, господин президент, было бы неплохо каким-то образом приближать нас к обычаям ведущих держав.

— И насколько далеко, по-вашему, нам придется зайти, не поступаясь нашей собственной независимостью? — сказал Дэвис горьким голосом. — Всегда, насколько я помню, уверенные в своих силах, они презирали нас, особенно премьер Британии, и теперь что, они ожидают, что мы забудем все это, ей-богу?!

— Ни в коем случае я не советую забывать, сэр, — сказал Бенджамин. — Я просто согласился с генералом Ли, предполагая, что мы продемонстрируем молчаливое согласие там, где мы можем, и выступим против, когда будем находимся в состоянии дать убедительные доказательства нашего неудовольствия.

Дэвис пробарабанил пальцами правой руки на столе.

— Что ж, хорошо, сэр. Запросите мистера Мэллори в отделе военно-морского флота, как лучше сделать то, что предложил генерал Ли, а затем подготовьте меморандум с подробным описанием его предложений. Если все это можно сделать, я свяжусь с британцами о нашей готовности пойти им навстречу. Временами мне кажется, что наша жизнь была бы проще, если бы негры никогда не появлялись на этих берегах. Но тогда нам был бы нужен другой принцип, на котором строится наше общество.

— Бесполезно притворяться теперь, что черный человек не является частью нашей Конфедерации, — сказал Ли. — А поскольку такая часть есть, мы должны определить ей свое место в нашей стране.

— Одной из причин прошедшей войны и была цель определить место черного человека в нашей стране, или, скорее, сохранить наше старое определение их места в нашем обществе, — сказал Бенджамин. — Вы сейчас считаете, что этого будет недостаточно?

— Сохранение старого положения может оказаться дороже, чем мы можем себе позволить, — сказал Ли. — Благодаря федералам, негры части Вирджинии, на побережье Каролины, Теннесси, и в долине Миссисипи год, два, три, приучали себя к мысли о том, что они свободные мужчины и женщины. Генерал Форрест может победить их вооруженные отряды на этих территориях. Но сможет ли он штыками восстановить прежние обычаи рабства?

В течение некоторого времени ни один из трех мужчин в кабинете президента Дэвиса не произнес ни слова. Дэвис хмуро слушал слова Ли и даже улыбка Бенджамина казалась замерзшей. Ли сам удивлялся, зачем он сказал больше, чем до того намеревался сказать. Но опасность постоянных восстаний рабов, чему несомненно, помогают и содействуют в Соединенных Штатах, была худшим из кошмаров для каждого Южного человека.

Он посмотрел в сторону Джефферсона Дэвиса.

— Скажите, сэр: если раньше во время войны, вас бы вынудили принять выбор между возвращением в Соединенные Штаты со всеми нашими традициями, гарантированными их законом и сохранением в качестве независимого государства за счет освобождения наших негров, что бы вы выбрали?

— Когда делегаты южных штатов собрались в Монтгомери, генерал, мы сделали свой выбор, — твердо сказал Дэвис. — Чтобы сохранить нашу нацию, мы были готовы на все, вплоть до проведения партизанской войны в горах и долинах против федералов, если бы они оккупировали всю нашу страну. Мы бы предприняли любые шаги, сэр, какие только возможны.

Ли задумчиво кивнул; нет никого, знающего президента Дэвиса, кто бы сомневался, что он всегда говорит то, что он думает.

— Сам я вряд ли взялся бы за такое, господин президент. — Он погладил свою седую бороду. — Боюсь, что я слишком стар, чтобы пойти в партизаны.

— Как и я, но при необходимости я бы пошел, — сказал Дэвис.

— Так что теперь? — спросил Джуд Бенджамин. — Должен ли Форрест беспрепятственно огнем и мечом наладить порядок, или вы предлагаете амнистировать негров с оружием в руках, чтобы они с течением времени могли мирно вернуться в нашу страну?

— В качестве кого? Как свободных людей? — Дэвис покачал головой. — Такое решение создало бы больше проблем, у них был бы стимул и дальше давить на нас, видя, что мы идем на уступки. Нет, пусть они увидят, что огонь и меч останется нашей исключительной прерогативой и что они не могут надеяться устоять против нас. После того, как они убедятся в этом, только тогда мы можем проявить снисходительность.

— Вам лучше знать, господин президент, — ответил Бенджамин.

Джефферсон Дэвис обратился к Ли.

— А вы как считаете, сэр?

— Боюсь, что мы имеем в перспективе упорное сопротивление вооруженных негров, даже против такого способного офицера, как генерал Форрест. Я помню стойкость и упорство цветных полков, которые встали перед армией Северной Вирджинии, и это глубоко беспокоит меня, — ответил Ли. — Что будет разбита одна группа, а затем другая, вряд ли подлежит сомнению. Но если негр стал настоящим, правильным солдатом, может ли он стать правильным рабом?

Дэвис попытался уточнить его позицию: — Только не говорите мне, что вы аболиционист, сэр.

— Южанин не может быть аболиционистом, господин президент, — сказал Ли, закусив губу. Думая о меморандуме генерала Клиберна, что призывал освободить и вооружить некоторых черных мужчин, а также непринятии генералом Хиллом института рабства, он чувствовал себя обязанным добавить: — Даже если бы я хотел, вряд ли подобает офицеру Конфедерации проводить такие настроения.

Рот Дэвиса искривился, но после нескольких секунд он вынужден был кивнуть.

Джуд Бенджамин громко вздохнул.

— Мы отделились от Соединенные Штаты не в последнюю очередь и в надежде того, что негритянская проблема не будет досаждать нам больше, как только мы станем свободными и независимыми. И все же эта проблема с нами до сих пор, и теперь некого винить за это, кроме самих негров, конечно.

Это афористичное наблюдение подвело итог встречи.

Когда Ли вернулся в арендованный дом на Франклин-стрит в тот вечер, он был в мрачном и задумчивом настроении. Вид черной служанки, Джулии, которая открыла ему дверь, не принес ему облегчения.

— Добрый вечер, Масса Роберт, — сказала она, — Ваша жена и дочери, они уже поужинали, не дождавшись вас. Вы так поздно. Хотя осталось много курицы и пельменей.

— Спасибо, Джулия.

Он вошел в прихожую, снял шляпу и повесил ее на стойку. Сделав пару шагов по направлению к столовой, он остановился и повернул назад.

— Что-то не так, Масса Роберт? — спросила Джулия. Пламя свечи подчеркнуло беспокойство на ее лице. Она быстро сказала: — Надеюсь, что я не сделала ничего такого, чтобы вызвать ваше неодобрение.

Он поспешил ее успокоить: — Нет, Джулия, вовсе нет.

Но он все еще не шел ужинать. Когда он снова заговорил, то был осторожен, как и с президентом Дэвисом: — Джулия, ты когда-нибудь думала о том, чтобы стать свободной?

При свечах, с их преувеличенными тенями, выражение ее лица невозможно было уловить, или, вернее, это было то самое внешнее отсутствие эмоций у рабов, используемое ими для сокрытия своих чувств от хозяев.

— Говорят, что все — все цветные, я имею в виду — думают об этом постоянно. — Она по-прежнему молчала. Он настаивал: — Что бы ты сделала, если бы была свободна?

— Не понимаю, о чем вы, Масса Роберт. Не так уж много книг я читала. Да что я говорю. Вообще ни одной не читала.

Джулия продолжала осторожно изучать Ли из-под маски своего лица. Она, должно быть, решила для себя, что именно он имел в виду, потому что после паузы продолжила: — Скажу так, как думаю, свобода — она… она, как солнце.

— Я так и думал.

Этот ответ Ли и сам бы дал, будь он на месте Джулии; этот ответ, подумал он, дал бы любой, имеющий достоинство: черный или белый, мужчина или женщина.

— Если ты станешь свободной, ты готова остаться здесь, с моей семьей, и работать за зарплату?

— Если это то, что я должна сделать, чтобы стать свободной, то я это сделаю, — ответила Джулия сразу. Ли увидел, что он сделал ошибку.

— Нет, нет, Джулия, ты неправильно меня поняла. Я намереваюсь освободить тебя независимо от того, скажешь ты да или нет. Но если у тебя нет других планов, я хотел, чтобы ты знала, что ты просто можешь продолжить работать в этом доме.

— Да благословит вас Бог, Масса Роберт.

Свечи высветили слезы на глазах Джулии. Теперь, когда реальность того, что он обещал, проникла в нее, она начала думать вслух: — Если я стану свободной в ближайшее время, может быть, я научусь читать. Да кто знает, что мне захочется, если я стану свободной?

Обучение грамотности запрещалось законом для чернокожих в штате Вирджиния, как и в большинстве других территорий Конфедерации Штатов. Ли не стал ей говорить об этом. С одной стороны, закон соблюдался менее жестко для свободных негров, чем для рабов. С другой стороны, желание Джулии учиться делало необходимым ее освобождение. Как обычно, он спросил: — Я полагаю, мои дамы все еще в столовой?

— Да, сэр, Масса Роберт. Я пойду скажу, что вы здесь.

Джулия повернулась и быстро помчалась по направлению к задней части дома, грохоча туфлями по дубовым половицам. Ли медленно последовал за ней. Его жена и дочери беседовали за столом в столовой, когда он вошел. Джулия уже спешила обратно, промчавшись мимо него. С тревогой в голосе его младшая дочь Милдред сказала: — Боже мой, отец, что ты сказал ей: что ты продашь ее дальше на юг, если она не будет двигаться быстрее?

Его дочь Мэри и его жена улыбнулись. Агнес сидела без эмоций, она улыбалась редко. Не сдержавшись, Ли также улыбнулся; он с трудом представлял себе грандиозность того, что придется совершить Джулии, чтобы уберечь себя от продажи на юг. Хорошим слугам, которые работали на хороших хозяев — к которым он без ложной скромности причислял и себя — не стоит беспокоиться о таких вещах. Но это шутка, развеселившая всех, все же подчеркивала, обыденность рабства.

И все же он серьезно ответил: — Дорогая, я сказал ей, что я собираюсь освободить ее.

Его дочери и Мэри Кастис Ли с удивлением уставились на него.

— Вот как? — сказала последняя. Ее голос почему-то был резким.

Деньги, на которые была куплена Джулия, были ее собственными, правда, сейчас доход от имений был незначительным. До войны ее личный доход был значительно больше, чем его собственный. Кроме того, из-за ее болезни, ей требовался постоянный уход.

— С какой стати вы решили сделать это, отец? — Мэри Ли повторила вслед за матерью.

— Что я буду делать без нее? — добавила Мэри Кастис Ли.

Ли решил сначала ответить на вопрос дочери: — Потому что, дорогая моя, в настоящее время мы не можем не прийти к заключению, что рабство уходит в прошлое. Мы вели нашу великую войну за независимость, которая только что закончилась, так что наши штаты теперь могут сами управлять собой наилучшим образом. То, что мы победили и не потерпим теперь вмешательства в наш образ жизни от Севера, это хорошо. Но мир за пределами наших границ не перестал осуждать нас, несмотря на независимость.

Он рассказал про замечание лорда Рассела и Джеймса Мейсона.

Его старшая дочь взъерепенилась.

— Если Вашингтон не имеет никакого права вмешиваться в наши дела, то уж Англия тем более.

— Возможно, и так. Тем не менее, когда практически весь мир придерживается таких позиций, нужно задаться вопросом о справедливости этих позиций. Храбрость, которую проявили Северные цветные войска, заставила меня задаться вопросом о справедливости продолжения нашей политики рабства. Но последней каплей для меня стала упорная борьба бывших северных негритянских полков в Луизиане и других штатах долины Миссисипи, которую они продолжают вести против генерала Форреста.

— Но отец, именно поэтому многие люди считают Форреста героем, который хочет поставить этих черных мужчин на свое место, — сказала Агнес.

— Пусть другие думают так, как хотят. Негры в Миссисипи и Луизиане безусловно понимают, что их борьба обречена. Генерал Форрест — один из наиболее способных командиров и имеет за собой всю мощь Конфедерации. Но негры продолжают сражаться, чтобы продемонстрировать всем, что они такие же люди, как и любые другие. Сражаются, чтобы доказать, что порабощение негров белыми было несправедливым.

— Никто здесь не собирается оспаривать твои слова, — сказала Мэри Ли.

— Это все очень красиво и очень логично, Роберт, но кто будет заботиться обо мне, если Джулия получит свободу? — спросила Мэри Кастис Ли.

— Думаю, что она же и будет, но уже за заработную плату, — ответил он. — Перри служит мне так в течение многих лет.

Его жена поморщилась и сказала: — Твое мировоззрение значительно изменилось.

— Это так, — сказал он твердо. — Не берусь судить о других, но я нахожу, что не могу с чистой совестью продолжать владеть человеческими существами, которые, я убежден, попали в худшие обстоятельством по принуждению, а не по рождению.

— Прекрасно, — сказала Мэри Кастис Ли с улыбкой, удивившей его. — Мой отец одобрил бы тебя.

— Полагаю, что да.

Ли подумал, что его тесть пользовался услугами нескольких сотен рабов при жизни и освободил их только в своем завещании, когда они ему уже были не нужны. Это было великодушие, но, по мнению Ли не вполне искреннее.

Он также вспомнил слова Джефферсона Дэвиса, что он отстаивал бы независимость Юга, даже если бы это означало идти в горы и бороться там долгие годы, и его собственный ответ, что он слишком стар, чтобы сделаться партизаном. Многие из негров бывшего Союза, даже в том возрасте, что еще помнили работорговлю, воюют. И еще больше чернокожих, которые сами не могли пойти в бой, будут постоянно поддерживать тех, кто это делает. До войны восстаний рабов на Юге было мало, они были незначительны и быстро подавлялись. Но те времена закончились. Конфедерация выиграла гражданскую войну. Независимо от того, как яростно Форрест воевал против негров, все еще только начиналось.

Он удивлялся сам себе. Раньше ему и в голову не могло прийти, чтобы взяться за оружие против Соединенных Штатов Америки. А теперь, когда он это сделал, он не видел лучшего способа послужить новой стране, которую он помог создать, чем стать по-сути аболиционистом.

Переговоры с федеральными комиссарами затянулись. Не столь уж важные вопросы разрешились: в обмен на оставление конфедератами претензий к Нью-Мексико, США отдавали Индейскую территорию. Джуд Бенджамин предсказывал это после первой встречи. Ли задавался вопросом, почему то, что казалось настолько очевидным, так долго решалось.

— Из вас никогда не выйдет дипломата, генерал Ли, несмотря на ваши многочисленные достижения и достоинства, — сказал Бенджамин; его дежурная улыбка стала еще шире. — Если бы Соединенные Штаты быстро уступили нам Индейскую территорию, мы могли бы набраться наглости, чтобы сильнее надавить по вопросу о Миссури. Точно так же, если бы мы отказались от Нью-Мексико без борьбы, федералы восприняли бы это, как слабость, и не так легко пошли бы нам навстречу по Индейским территориям.

Таким образом, эти переговоры напомнили Ли кампанию на истощение, которую Грант вел против него весной 1864 года, хоть это было и не в его стиле. Имея перед собой врага в поле или затруднение в жизни, он всегда стремился преодолеть их одним смелым ударом. Хотя Гранту это и не удалось, сам принцип работал, по крайней мере, в отношении Сьюарда, Стэнтона и Батлера. Дав понять, что Соединенные Штаты были готовы сражаться за Мэриленд и Западную Вирджинию, они убедили Джефферсона Дэвиса и получили их. Ли согласился с этим решением; повоевав в обоих государствах, он видел, что люди там выступали за Союз.

С Кентукки и Миссури было сложнее. Соединенные Штаты были готовы бороться, чтобы сохранить их, но и Конфедерация также не собиралась отступать. Страсти по обе стороны накалялись. Ли напряженно искал выход из этой запутанной проблемы. Наконец, к нему пришла смелая идея. Он озвучил ее перед президентом Дэвисом. Дэвис, как правило предпочитавший прямоту, после некоторых колебаний дал свое согласие. Теперь Ли ждал подходящего момента. И такой момент наступил в конце сентября. После серии пламенных речей Фримонта, Линкольн оказался в трудном положении даже среди республиканцев. Все три федеральных комиссара пришли на очередную сессию переговоров явно поникшими. Батлер, начавший войну как демократ, был одной ногой и парой пальцев другой в лагере Фримонта. Стэнтон, лояльный Линкольну, был мрачен, осознавая шаткость будущего своего покровителя. А Сьюард, который в свое время баллотировался в президенты, а позже пытался доминировать над Линкольном, как Государственный секретарь, имел вид человека, который еще раз задался вопросом, как судьба позволила этому долговязому увальню победить его.

Увидев людей за столом напротив него в таких печальных размышлениях, Ли начал разговор: — Друзья мои, я думаю, что нашел способ, чтобы просто разрешить наши трудности, касающиеся споров о Кентукки и Миссури. Надеюсь, вы согласны, что наши два великие республики должны решать свои проблемы, согласуясь с принципами, что исповедуют обе наши группы.

— Это с какими такими принципами? — спросил Стэнтон. — Теми, которые провозглашают, что человек может купить и продать другого человека? Мы не поддерживают такие принципы, генерал Ли.

Ли никак не отреагировал на это заявление. То, что он сам был согласен в этом со Стэнтоном, только усложняло его положение на переговорах. Он ответил: — Те принципы, что правительство создается на основе согласия управляемых.

— И что? — Голос Бена Батлера был наполнен профессиональным презрением адвоката. — Полагаете, негры в ваших владениях дали согласие на ваше господство над ними?

— Они имеют те же права среди нас, как и в большинстве северных штатов, — ответил Джуд Бенджамин. Он вежливо кивнул Ли. — Продолжайте, сэр.

— Спасибо, господин министр. — Ли бросил взгляд через стол на комиссаров из Соединенных Штатов. — Господа, вот что я предлагаю: пусть граждане двух штатов решат этот вопрос для себя честным голосованием, а не под влиянием силы или присутствия войск Соединенных Штатов или Конфедерации. Президент Дэвис дает обещание от имени Конфедерации соблюдать результаты таких выборов. Искренне надеюсь, что президент Линкольн также согласится с тем, что, в конце концов, это наиболее справедливое решение дилеммы, стоящей перед нами.

— Справедливое? — Уильям Сьюард произвел большее впечатление своей слегка приподнятой бровью, чем Батлер своим показным презрением. — Как вы можете говорить о справедливости, сэр, когда вы настаивали на выводе только федеральных сил и ни одного подразделения из ваших собственных?

— А как вы можете говорить о справедливости, удерживая эти штаты силой оружия, препятствуя осуществлению ими своих суверенных прав? — отпарировал Ли.

Бен Батлер поморщился: — Еще одна новая бесполезная затея, которую вы, конфедераты, придумали.

— Вот уж нет, сэр, — сказал Джуд Бенджамин. — Мой предшественник на посту госсекретаря, мистер Р. М. Т. Хантер, излагал аналогичное предложение в письмах в феврале 1862 года. А Мейсон и Слайделл — в Лондоне и Париже соответственно. Мы действительны были готовы поддержать волю людей, высказанную ими непосредственно на выборах. Соединенные Штаты постоянно заявляют о своей приверженности к демократии. Есть ли у них такая же приверженность к ней, когда ее результаты не оправдают их желания?

— Разумеется, мы за демократию, — сказал Стэнтон. — А вот вы вышли из Союза, когда последние выборы не оправдали ваших надежд.

В этом выстреле было немало правды. Но вице-президент Стивенс полностью игнорировал его в своем ответе: — Джентльмены, представители США, во имя элементарной справедливости, мы просим вас передать президенту Линкольну предложение генерала Ли, и при первой возможности, передать нам его ответ.

— Как вы знаете, он уполномочил нас действовать в качестве его полноправных представителей в этом вопросе, — сказал Сьюард. Ли чувствовал, что федеральный госсекретарь не желает делать того, о чем попросил Стивенс. На протяжении всей войны, Линкольн, несмотря на его решимость вернуть Юг в США, иногда проявлял гибкость в отношении того, как именно это возвращение может произойти. Он также продолжал верить, вопреки очевидному, что значительные проамериканские настроения остаются в отделившихся штатах. Если он так же преувеличивал симпатии двух пограничных штатов к Вашингтону, то он мог бы прислушаться к такому предложению. Ли рассчитывал на это, когда он выдвинул его.

Улыбнувшись, он сказал: — Конечно, но можете ли вы, господа, быть уверены, что ваш президент во всем будет согласен с вами?

Он ясно видел замешательство Стэнтона, ненавидящий взгляд от Батлера и обычную невозмутимость Сьюарда. Сьюард сказал: — Поскольку очевидно, что вы на этом настаиваете, мы сделаем то, что вам требуется. — Он поднялся на ноги. — Соответственно, мне кажется, мало смысла в продолжении сегодняшней дискуссии. Не будете ли вы так любезны, чтобы подготовить формулировку в письменной форме, для того, чтобы избежать риск непонимания, что именно вы имеете в виду?

Ли вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и протянул его Сьюарду.

— Я взял на себя смелость сделать это заранее.

— Э-э-да. Конечно.

Слегка дрожащей рукой Сьюард взял бумагу, чтобы убедиться, что это именно то, потом кивнул и наклонился в сторону, чтобы упрятать документ в саквояж, стоявший слева от стула.

Как только он это сделал, Александр Стивенс медленно добавил: — Генерал Ли слишком вежлив, чтобы спросить вас, считаете ли вы его предложение более предпочтительным, чем перспективы возобновления конфликта с использованием нашего нового оружия, но я хочу, чтобы вы помнили о такой возможности, учитывая результаты последних наших встреч.

— Такие перспективы далеки от наших мыслей, я вас уверяю, — холодно ответил Сьюард. Стэнтон клацнул зубами так, что звук был очень хорошо слышен. Ли слышал о такой вещи, но никогда раньше не наблюдал: еще один сюрприз, пусть крошечный, в год, наполненный чудесами. Но Бен Батлер сказал: — Если бы вы, южане были настолько полны желания снова повоевать, то вы, господин вице-президент, обошлись бы без этих вежливых разговоров и предъявили бы нам свои условия с оружием в руках. Но если вы решили сделать иначе, то я бы попросил вас следовать учтивости вообще и воздерживаться от таких угроз отныне.

Батлер был просто мечтой художника-карикатуриста. Впрочем как и, только в другом ракурсе, его хозяин, Авраам Линкольн. Ли презирал его. Не сказать, что он был плохим оратором, но он был каким-то скользким. Как солдат он был смешон. Но в битве умов он был неплох. И он явно подбодрил своих коллег по Комиссии, когда они попрощались с Бенджамином, Стивенсом и Ли.

— Итак, мы ждем, — сказал Ли. Дождавшись подходящего дня для оглашения своего предложения, он по-прежнему был готов, имея железную волю, снова набраться терпения.

Джуд Бенджамин сказал: — Линкольн сейчас слишком занят в переговорах со всеми фракциями, чтобы дать нам разумный ответ в ближайшее время. Последнее, что я слышал — Макклеллан призывает к вторжению в Канаду, по-видимому, чтобы увеличить территорию Соединенных Штатов взамен той, что они потеряли при обретении нашей независимости.

— Вторжение может быть успешным, вообще говоря, но только не с теми планами, что есть в голове у Макклеллана, — сказал Стивенс. Три федеральных комиссара откровенно рассмеялись. Бенджамин заметил: — Он наиболее, после римского полководца Квинта Фабия Максима, заслуживает прозвища «Неторопливый», но Фабий тактикой проволочек спасал свое государство, а Маклеллан в борьбе с нами ничего другого вообще не проявил.

Ли был по своей природе справедливым человеком. Здесь его справедливость выразилась молчанием — Бенджамин говорил правду. Более энергичное проведение северянами военной кампании могло бы привело к падению Ричмонда еще за два года до того, как мужчины из Ривингтон прибыли со своими АК-47. Также, если бы они провели более решительный штурм в Шарпсберге, позже в 1862 году, то почти наверняка уничтожили бы армию Северной Вирджинии. Неторопливый в вопросах военных, Макклеллан зато проявлял энергию в своих высказываниях.

— Любопытно, что он все еще герой в глазах многих солдат-северян, — отметил Стивенс.

— Ну а почему бы и нет? — сказал Бенджамин. — Их война не дала им настоящих героев. Нам повезло больше.

Он смотрел прямо на Ли.

Тот уставился на затейливый цветочный узор ковра. Он всегда имел уважение в военных кругах, и в конце войны это уважение стремительно возросло. Но никогда не задумывался, что имеет более широкое признание, вроде того, что имел Джефферсон Дэвис, баллотируясь на пост президента. Широкое общественное восхищение им было явно, и Джуд Бенджамин назвал его героем без какой-либо иронии. Он еще не знал, что делать с таким отношением к нему. Упоминание Фабия напомнило ему об обычае во время римского триумфа, который выражался в том, что специальный человек, стоящий рядом с триумфатором, шептал ему: — Помни, что ты смертен.

Римляне были весьма практичными людьми.

Он не нуждался в дополнительном напоминании о своей смертности. Боль в груди, что иногда накатывала на него, говорила ему все, что он хотел знать. Белые таблетки от ривингтонских пришельцев помогали ему держаться, но годы военной кампании давали себя знать. Он встал, попрощался с коллегами, спустился вниз и вышел на улицу. К его облегчению, долгий летний зной начинал ослабевать. Негр-дежурный, увидев его, умчался в близлежащие конюшни и вскоре вернулся со Странником.

— Вот, прошу, Масса Роберт.

— Спасибо, Лисандр, — сказал Ли. Раб широко улыбнулся, радуясь, что его имя помнят. Он, конечно, не знал, что это было лишь одной из тысяч маленьких хитростей, с помощью которых офицер зарабатывал авторитет у своих подчиненных. Были, как слышал Ли, такие же трюки и у политических деятелей. Эта мысль смутно тревожила его. Он не хотел быть политиком. Тем не менее, если это вдруг стало его долгом… Тронувшись вверх по улице на Страннике, он оставил эти бесполезные размышления. И поехал на запад, в сторону арендованного дома, в котором он жил. Движение на улице было оживленным, но без той напряженности военного времени. Меньше солдат, меньше транспорта. Дамы могли прогуливаться, не подвергая подол юбки опасности быть затоптанным. Мужчины находили время, чтобы остановиться и полюбоваться дамами в шляпках. Ли улыбнулся, наблюдая тот образ жизни, что сохранила победа Конфедерации. Что-то драгоценное исчезло бы в мире, если бы этот Юг был потерян.

Злые крики, топот бегущих ног, возгласы: — Стой, грязный негр!

Бедно одетый чернокожий бросился через улицу Франклина со стороны Восьмой улицы, почти перед носом Странника. Лошадь фыркнула и взбрыкнула. Ли едва удалось взять ее обратно под контроль, когда по крайней мере дюжина белых, машущих кулаками, пронеслась вслед за негром.

Ничто не разозлит профессионального солдата быстрее, чем вид толпы, не соблюдающей даже подобия дисциплины.

— Стой! — закричал Ли, встряхнув головой в полной ярости. Тем более, что двое белых во главе толпы были в военной форме Конфедерации. Резкая команда и тон, которым она была отдана, заставила их резко притормозить. Другие уткнулись в них. Но в самом острие погони парень в комбинезоне и кожаном фартуке кузнеца решил сбить негра с ног. Однако он не попал в чернокожего молотком, который нес в правой руке.

— Что во имя Бога здесь происходит? — отрывисто потребовал Ли. Он посмотрел на людей перед ним. Теперь они выглядели не разъяренными, а смущенными. Некоторые из них, вроде того, что пытался сбить негра, были кузнецы; другие, судя по одежде, разнорабочие. Но один был полицейским, а другой, увидел Ли с оттенком беспокойства, носил пеструю форму мужчин из Ривингтона. Этот парень сложил руки на бедрах и нагло смотрел на Ли. Не обращая на него внимания в данный момент, Ли спросил полицейского: — Вы, сэр, здесь для того, чтобы устранить этот беспорядок?

Лежащий на земле негр ответил прежде чем это удалось полицейскому: — Ничего подобного, сэр! Он во главе этой толпы.

— Ты заслуживаешь того, что сейчас получишь! — белый человек, сидя на чернокожем, поднял молоток, намереваясь ударить его. Тут он встретился глазами с Ли. Сабля Ли была чисто церемониальной частью его парадной формы. Рука Ли дотронулась до нее, хотя она оставалась в ножнах. Но присутствие Ли было сильнее оружия, сильнее любой сабли. Кузнец опустил молоток так же быстро, как и поднял его.

— Может быть, вы окажете мне честь объяснить, почему вы носитесь, как дикари, по улицам Ричмонда, — сказал Ли с иронической вежливостью.

Кузнец покраснел, но с готовностью ответил: — Чтобы дать этому негру урок, потому что он работает задешево и переманивает этим моих клиентов. Как белый человек должен зарабатывать на жизнь, если он должен работать, подстраиваясь под негров?

Два или три других кузнеца поддержали его одобрительными криками. То же продемонстрировали разнорабочие, полицейский и несколько человек из толпы, которая стремительно нарастала. Только черное лицо едва виднелось из-под сидящего на нем кузнеца.

— Отпусти его, — нетерпеливо сказал Ли. Когда кузнец слез с него, Ли спросил у негра: — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Я свободный человек, сэр. Я выкупил себя из рабства еще до войны и работал на фабрике наравне с остальными кузнецами. После перемирия там все заглохло, работы не было, поэтому я стал работать самостоятельно. Я просто стараюсь выжить, сэр, это все, что я делаю.

— И ты стал работать за меньшую оплату, чем у всех этих людей здесь? — спросил Ли.

Негр-кузнец пожал плечами.

— Мне много не нужно, только, чтобы не помереть с голоду, как я уже сказал. — Он собрался с духом и продолжил: — Когда я прошу за работу столько же, как у них, они называют меня нахальным негром, говоря, что я этого недостоин, вот как все было, сэр.

Ли знал, что так все и есть. Он повернулся к кузнецам, которые хотели разобраться с негром.

— Этот человек ведь говорит правду? Он не сделал вам ничего плохого, он помогал своей стране и вам всю войну, а теперь вы решили устроить против него беззаконие?

— В том, что он говорит, есть немного правды. — Белый человек смотрел себе под ноги, чтобы не встречаться взглядом с разгневанным лицом Ли. Но он упрямо продолжал: — Но зачем говорить, что он не сделал мне никакого вреда? Он крадет мои средства к существованию, черт возьми! Я должен кормить свою собственную семью. И что, мне теперь нужно опуститься до заработной платы негра для себя, чтобы конкурировать с этим черным ублюдком? Это неправильно и несправедливо!

— Когда же генерал Ли озаботится о праве и справедливости для обычных белых? — Полубританский акцент человека из Ривингтона, как и его пестрая одежда, были необычными здесь, в Ричмонде, но он, казалось, выражал мнение большинства присутствующих. — У него столько домов и земель, что он не знает, что с ними делать. Он и ему подобные не волнуются о неграх, которые работают на него где-то там. Так какое же он имеет право с высоты своего положения говорить нам, что мы ничего не можем сделать сами по этому поводу?

— Это правда, ей-богу, — сказал кто-то.

— Так оно и есть, — кто-то другой вторил.

У семьи Ли было больше долгов и обязательств, с которыми он не знал что делать. Но никому здесь было не интересно слушать про это, а тем более поверить, услышав такое. Ривингтонец знал, как надо завести толпу, и действовал он грубо и безжалостно — никто в родном Ричмонд не посмел бы вот напасть на Ли в лоб, как он. Ли знал, что надо ответить сразу, чтобы не потерять свои позиции: это было даже более похоже на передряги на поле боя, чем его вежливые или иногда резкие дебаты с федеральными комиссарами.

Он сказал: — Бедные люди должны больше бояться беззакония, чем богатые, потому что они в меньшей степени способны защитить себя без закона. А полиция должна пресекать беспорядки и не допускать бунта, ибо вполне возможно в дальнейшем, если кто-то из вас попадет в неприятности, то она просто будет стоять в стороне, а не помогать вам.

Полицейский, на которого вдруг сразу обратилось очень много глаз, казалось, резко уменьшился в росте. Ли продолжал: — Никто, даже мужчина, преследующий его, не утверждает, что этот негр нарушил какой-либо закон или сделал что-либо плохое. А вдруг они придут к вам, сэр, если им не понравятся ваши цены?

Человек, на которого он указал в толпе, вздрогнул.

— Или к вам? Или к вам?

Он обратился к двум другим, но ответа не получил. Ривингтонец начал было что-то говорить, но Ли прервал его, глядя на людей в в серой форме Конфедерации: — Ваши товарищи отдали свои жизни, и отдали их за то, чтобы мы могли жить по нашим собственным законам. А вы теперь решили жить без закона вообще? Да я бы лучше сдался Аврааму Линкольну и жил по правилам Вашингтона, чем жить там, где закон не один для всех. Вы заставляете меня стыдиться называть себя вирджинцем и южанином.

Его войска всегда боялись его неудовольствия больше, чем пуль северян. Один из бывших солдат выдавил: — Простите, Масса Роберт.

Другой просто развернулся на каблуках и ушел, что послужило сигналом для всей толпы, которая начала рассасываться.

Ривингтонец, все еще не сдаваясь, сказал: — Я никогда не думал, чтобы кто-то, кто называет себя вирджинцем и южанином, будет принимать сторону черного человека над белым. Люди еще услышат об этом, генерал Ли.

Я сам займусь этим — вот что он имел в виду.

— Рассказывайте, что хотите, сэр, — ответил Ли. — У меня нет амбиций на какую-либо должность, кроме той, что я в настоящее время имею.

В какой-то степени это было правдой, независимо от того, какие виды имел на него Джефферсон Дэвис.

— Я не боюсь лжи, моя репутация вряд ли от нее пострадает.

Ривингтонец ушел прочь без ответа. Подошвы его тяжелых сапог оставляли характерные отпечатки на улице. Ли замечал это и раньше. Ему было интересно, из чего были сделаны такие затейливые подошвы; они были явно лучше гладкой кожи или дерева. Еще один трюк из будущего, подумал он. Он щелкнул вожжами Странника и поехал дальше.

Кастис Ли бросил экземпляр газеты «Вестник Ричмонда» на стол отцу.

— Что все это значит? — спросил он, указывая на заметку, занимавшую большую часть нижней правой колонки на главной странице. — Тут пишут, что вы помогли Джону Брауну, вместо того, чтобы привлечь его к ответственности.

— Позволь мне самому посмотреть, мой дорогой мальчик. — Ли склонился, чтобы прочитать не всегда четко отпечатанный текст. Закончив, он разразился смехом. — Только от одного этого любой человек будет считать меня хуже даже радикального республиканца, не так ли? Но так как люди прекрасно знают, что я не такой, я не верю, что они осудят меня только за это.

— Надеюсь, что нет, — согласился Кастис. — Но мне любопытно, что породило такой тон заметки? Кто подал идею? Что-то должно быть еще, кроме злобы репортера.

— Злой умысел был, но дело не в репортере.

Ли кратко объяснил причину заметки в газете.

— Я не и не думаю, что ты сказал, что Линкольн был бы лучшим президентом южной Конфедерации чем Джефф Дэвис, — заметил его сын. — Это как-то совсем не похоже на тебя.

Он тоже засмеялся от собственных слов.

— Но это уж слишком, не так ли? Ривингтонец, представивший информацию для газеты, слишком уж переборщил, чтобы кто-нибудь воспринял это серьезно.

Но смех Ли вскоре иссяк.

— Если бы ривингтонец там не присутствовал, то об этом бы сообщалось так, как оно и было. Это была сплошная провокация. Он изо всех сил старался натравить толпу против свободного негра и против меня за заступничество над ним. И это не первые разногласия по таким вопросам, что я имел с организацией «Америка будет разбита».

Лицо Кастиса Ли также стало серьезным. Его черты, более крупные, чем у его отца, лучше передавали эмоциональные оттенки. Он сказал: — Они могут стать опасными врагами. Я пристально наблюдал за ними, с тех пор, как ты поставил передо мной такую задачу в феврале этого года. С одной стороны, одно только то, что они широко тратят золото в нашей стране, ограниченной в звонкой монете, предоставляет им влияние, несоразмерное их численности.

— Об этом я слышал, — сказал Ли. — Но выражение с одной стороны подразумевает и с другой стороны. Что еще ты узнал?

— Тебя уже не удивит, что они наиболее радикальны в негритянском вопросе. — Кастис покачал головой. — В каком направлении мы будем развиваться при таких советчиках, скажи, отец? Законопроект, недавно внесенный в Палате представителей, призывал к тотальному порабощению или высылке всех свободных негров из Конфедерации. Конгрессмен Олдхэм из Техаса, который подал законопроект, купил прекрасный дом не так далеко от вашего и заплатил золотом за него. А сенатор Уолкер из Алабамы, который, как считалось, несомненно, выступит против такого закона, как-то непривычно затих. Я захотел разобраться в этом, и мне это удалось.

— Просвети меня, пожалуйста, — сказал Ли, когда Кастис замолчал.

— Похоже, — сказал Кастис, поднимая бровь, — мужчины из Ривингтона как-то получили дагерротип сенатора Уокера в интимных объятиях с другой женщиной, не женой. Их угрозы воспроизвести и распространить эту фотографию по всей столице штата Алабамы Монтгомери было достаточно, чтобы заполучить его молчание.

— Это не назовешь джентльменской тактикой, — заметил Ли.

— Нет, конечно, но это чертовски эффективно. — Кастис усмехнулся. — Изображение таких томных объятий еще надо умудриться получить. И как при этом не заметить человека с камерой?

— Ривингтонцы дали нам совершенные ружья. Почему бы у них не быть фотокамер лучше, чем наши?

Ли говорил медленно, но слова, казалось, повисли в воздухе после того, как они вылетели из его губ. Автоматы, консервы, лекарства, привезенные из 2014 года, были чудесами здесь и сейчас, потому что он и другие не могли себе представить такого. Но в 2014 году, они должны были быть обычным явлением. А что еще могло появиться оттуда? Да что угодно, был единственный ответ, к которому пришел Ли. Эта мысль взволновала его. Если люди из Ривингтона могли вытягивать любые чудеса из-под шляпы, когда они нуждались в этом, как можно удержать их от того, чтобы они могли делать все, что хотели? Ответ на вопрос был очевиден.

— Ты понял, отец, что они могут быть опасны? — повторил Кастис.

— Я никогда не сомневался в этом, мой дорогой мальчик.

Ли представил себе, как какой-нибудь человек в пятнистой одежде будет постоянно сопровождать его с невероятно маленькой камерой. Он всегда был идеалом для красивых женщин, и учитывая болезнь уже немолодой жены, его вполне могли считать способным совершить нечто неприличное. Но долг управлял его личной жизнью так же строго, как и общественной. Его гипотетический фото-шпион ушел бы домой разочарованным.

— И что теперь, отец? — спросил Кастис.

— Передай все, что ты узнал о конгрессмене Олдхэме и сенаторе Уокере президенту, — сказал Ли. — Это то, что он должен знать, и ты не должен скрывать это от него.

— Я сообщу ему непосредственно, — обещал Кастис. Он потянулся через стол и положил руку на плечо отца. Немного удивленно, старший Ли посмотрел в глаза своего сына. С беспокойством в голосе, Кастис сказал: — Пойми хорошенько, отец. Ривингтонцы могут быть весьма недобрыми с теми, кто решил выступить против них. Они могут применить средства более тяжелые, чем это.

Он постучал по экземпляру газеты.

— Это так, но их горстка среди нас, и не это меня беспокоит, — сказал Ли. — Если я позволю им успешно давить на меня, им нужно будет очень постараться.

Кастис кивнул, успокаиваясь. Ли, однако, в уме, разделял его опасения. Хотя ривингтонцев было и мало, но их опасные возможности оставались в значительной мере неизвестными. Он не обманывался насчет их намерений и не собирался выпускать их из виду.

— Садитесь, друзья мои, — сказал Джуд Бенджамин, приветствуя федеральных комиссаров, прибывших в резиденцию кабинета Министров. Он, вице-президент Стивенс, и генерал Ли ожидали представителей Линкольна, прежде чем занять кресла. Бенджамин продолжил: — Как я понимаю, вы, наконец-то принесли ответ на наше предложение о выборах в Кентукки и Миссури?

— Да, это так, — сказал Уильям Сьюард.

— Вы, или, вернее, мистер Линкольн, заставили ждать нас достаточно долго, — едко заметил Александр Стивенс. — Всего лишь чуть менее трех недель.

— Вы и мистер Бенджамин — оба были в свое время сенаторами США, — сказал Сьюард. — Так что вы понимаете, что принятие решения такой важности не могло быть быстрым.

Ли, и несомненно его коллеги, понимали, что решение, каким бы оно было, было приурочено к использованию Линкольном максимально возможной политической выгоды. Но никто не проявил бестактности, чтобы сказать об этом прямо.

— И к чему же вы пришли, сэр? — спросил Бенджамин, когда Сьюард ничего более не сказал.

Госсекретарь США продолжил: — К сожалению, я должен сообщить вам, что президент отклонил ваше предложение. Он по-прежнему считает, что Федеральный союз неделим и не может согласиться с любым планом, который предполагает его дальнейшее разрушение. Это его последнее слово по этому вопросу.

Ли затаился, чтобы не показать своего разочарования. Он уже видел, как облако войны вновь поднимается над двумя штатами, остающимися предметом спора. Уже видел поезда из Ривингтона, полные АК-47 и металлических контейнеров с боеприпасами. И предчувствовал, как люди из «АБР» упрочат свое влияние на Конфедерацию: в боевых действиях их помощь против богатого Севера будет необходима.

— Мне бы хотелось, чтобы мистер Линкольн еще раз подумал, — сказал он.

Сьюард покачал головой.

— Как я уже говорил, генерал, это наше окончательное слово. Есть ли у вас дополнительные предложения по этому вопросу?

Когда ни один из комиссаров Конфедерации не ответил, он поднялся на ноги.

— Тогда всего хорошего, господа.

И вместе со Стэнтоном и Батлером он вышел из кабинета.

— Еще одна война — и так скоро? — простонал Ли.

— Навряд ли, генерал Ли. — Улыбка Джуда Бенджамина стала шире. — Проиграв войну, Линкольн теперь должен продемонстрировать столько жесткости, сколько он может. Его, так сказать, окончательное слово может оказаться ничем после восьмого числа следующего месяца. Если он победит на выборах, то ему не нужно будет больше выпендриваться перед избирателями. Вот и вся причина. А если он проиграет, то может дать согласие из-за страха, что демократы предложат нам большие уступки в дальнейшем.

Ли начал опять теребить свою бороду. Через несколько секунд он склонился перед креслом госсекретаря.

— Если бы я был в шляпе, я бы обнажил ее перед вами, сэр. Я вижу еще раз, что в вопросах политических — я, как малыш в лесу. Обман является важным элементом военного искусства — это так — но в ваших сферах он кажется не только необходимым, но и преобладающим.

— Вы держитесь прекрасно, генерал, учитывая ваши внутренние настройки на честность и порядочность, — заверил его Бенджамин. — Ведь предложение, которое федералы рассматривают, поступило от вас, в конце концов.

— Честность не всегда является недостатком политика, — добавил Александр Стивенс. — Иногда она даже становится привлекательной — без сомнения, в силу своей новизны.

Два ветерана политической арены развеселились. Бенджамин смеялся глухо, тряся толстым животом, Стивенс ограничился несколькими тонкими, сухими смешками. Глаза вице-президента скользнули по Ли, который задумался, знает ли Стивенс о планах Джефферсона Дэвиса насчет него, и если знает, то, что он думает об этом. Стивенс вполне мог мечтать о президентстве для себя и воспринимать Ли как соперника.

Даже если и так, то виду он не подавал. Все, что он сказал, это было: — В связи с тем, что никакого дальнейшего прогресса в переговорах вероятнее всего не будет, по крайней мере не раньше, чем Соединенные Штаты проведут свои выборы, мы не можем также что-либо предлагать, пока эти результаты не станут известны. Итак, господа, я предлагаю отложить пока переговоры с федеральными комиссарами.

Джуд Бенджамин кивнул. Ли также был согласен с этим, заявив: — Вы совершенно правы. Кроме того, я совершенно не против, чтобы получить дополнительную передышку. После этой говорильни, тихое общение со своей семьей было бы для меня чрезвычайно приятным. Прошу меня извинить, но семья для меня в данный момент превыше всего.

На это никто не возражал.

Нейт Коделл торопился в лавку в Нэшвилле. Рэфорд Лайлз вышел на звон дверного звонка.

— О, доброе утро, Нейт. Чем я могу быть полезен вам сегодня?

— Тем, что продадите мне шляпу, клянусь Богом. — Коделл провел руками по волосам и бороде. Уже мокрые, они стали еще влажнее. Дождь барабанил по крыше, дверям, окнам. — Я потерял свою последнюю в Диких Землях, и с тех пор как-то обходился без нее.

— Какую именно вам надо? — Лайлз показал на ряд шляп на крючках под потолком. — Соломенную? Или шелковую, как у городских?

— Спасибо за предложение, мистер Лайлз. Мне нужно из простого черного войлока, такую же, как я потерял. Я вижу одну такую здесь, и если она мне подойдет, я не пожалею половину моей будущей годичной зарплаты для этого.

Они беззлобно торговались некоторое время. Коделл в конечном итоге купил шляпу за тринадцать долларов в банкнотах. Банкноты Конфедерации еще котировались, несмотря на прекращение войны. Он знал, что мог купить шляпу за серебряный доллар с небольшим, но, как и большинство людей, он выкладывал звонкую монету только тогда, когда это было крайне необходимо. Он надвинул шляпу низко на голову, прежде чем снова выйти под дождь.

— Подождите чуток, — сказал Лайлз. — Чуть не забыл, я же получил пару писем для вас.

Он сунул руку под прилавок и передал Коделлу два конверта. Затем поднял голову и улыбнулся.

— Это вот от Молли Бин из Ривингтона, ведь вы же ждали весточки от нее? От своей милашки?

— Она мне только друг, мистер Лайлз. Сколько раз мне говорить вам об этом?

Щеки Коделла покраснели. Его смущение было видно даже при тусклом освещении магазина, где Лайлз подтрунивал над ним. Это только заставило его покраснеть еще больше. Чтобы дать себе момент оправиться, он взглянул на другой конверт. Тот был от Генри Плезанта, из Уилмингтона. Коделл усмехнулся, когда увидел имя инженера. Плезант и в самом деле стал востребован в Уилмингтоне на железной дороге, с зарплатой много превосходящей зарплату Коделла в качестве школьного учителя. Он вскрыл письмо и быстро прочитал его. Конечно же, у Генри все было в порядке: — Намереваюсь вскоре закончить с арендой жилплощади и купить себе приличный дом.

Коделл не смог удержаться от укола зависти. Он жил в арендованной комнате на Джойнер-стрит, и у него не было никаких шансов на улучшение.

Плезант продолжал в письме: — Я удивляюсь, как вы, каролинцы, вообще построили железную дорогу и умудрялись эксплуатировать ее при нехватке мужчин, подготовленных не только в механике, но и в отсутствии вообще какой-либо другой квалифицированной рабочей силы. Я написал нескольким шахтерам из Пенсильвании, часть из из которых я знал еще до войны, а другие служили в моем полку, призывая их приехать сюда. Я надеюсь, что они прибудут в ближайшее время, несмотря на то, что поездки между США и Конфедерацией остаются до сих пор неофициальными.

Коделл также надеялся на это. Как он и говорил Плезанту, южане нуждались в любом виде квалифицированных рабочих. Тем не менее, последняя фраза инженера задела его. Гордый в своей принадлежности к независимой нации, он продолжал сталкиваться с последствиями этой независимости, которые пока не коснулись его лично. Вскоре, в ближайшее время, ему будет нужен паспорт, если он захочет посетить штат Пенсильвания. В последний раз паспортом ему служила винтовка.

Он сунул письмо Плезанта обратно в конверт и положил его вместе с письмом Молли Бин в карман брюк. Лайлз снова ухмыльнулся.

— Вы не собираетесь прочитать то, что вам будет более приятно? Письмо от любимой, я имею в виду.

— Ох, лучше бы вы заткнулись, мистер Лайлз, — Коделл сказал то, что заставило продавца смеяться еще больше. Плюнув, Коделл вышел на заполненную грязью улицу имени Вашингтона. Он пробежал квартал до Коллинз-стрит, чуть не упал, когда повернул направо, пробежал еще два квартала и свернул налево по Вирджиния-стрит, а затем прямо по улице Джойнер. Дом вдовы Биссетт был третий слева.

Муж Барбары Биссетт, Джексон, умер предыдущей зимой. Теперь она сдавала в аренду комнату, чтобы подзаработать хоть немного денег. Ее брат и его семья поделили с ней дом и участок без всяких споров, по-справедливости, но Коделлу вообще-то было все равно — пусть даже если бы они жили там все вместе. Она была крупной и полной женщиной, склонной к истерике без какой-либо причины. Он бы сочувствовал ей, если бы думал, что она оплакивает Джексона, но она была такой же точно и раньше, еще до войны.

Наконец, в своей собственной комнате на втором этаже, он вынул оба письма из кармана. Дождевая вода расплылась по конверту Генри Плезанта, но бумага внутри осталась сухой. Хорошо, что что письмо Плезанта защитило письмо Молли от влажности. Ее рука была все уверенней, буквы были отчетливо круглыми — ведь это было пятое или шестое письмо, которое она отправляла, и с каждым разом ее почерк становился все более разборчивым.

Он открыл конверт и вытащил листок письма.

— Дорогой Нейт, — прочитал он, — я надеюсь, что с тобой все хорошо с тех пор, как я в последний раз писала. Пишу это из отеля Нехилтон, в котором я теперь обитаю. Ривингтон теперь не тот, что прежде. Как выяснилось, этот отель принадлежит Бенни Лангу, помнишь, того, в лесу, кого мы видели, когда были там. Он теперь не узнал меня, когда я была в той солдатской униформе.

Коделл прищелкнул языком и сделал кислое лицо. Молли не говорила, почему она переехала в отель Бенни Ланга, но он мог представлять свои собственные мысленные картины. Да и черт с ними. Нахмурившись, он читал дальше: — Дом мечтательный, — через мгновение, он понял, что Молли имела в виду — замечательный. — Бенни Ланг выполнил нам свет и даже газовые фонари. Тут можна жать ручку на стене и свет жгет наверху. Я спрашивала ему, как ты это делаешь, а он смеялся и говорил мне элекситр или что-то подобное. Как ни было, это лучший свет для ночного времени, прямо вспоминаю когда-то в Йорке рожденные дни. Еще более чудный, чем АК-47, если вы спросите меня.

Коделл присвистнул. После этих автоматов, консервов и уплаты золотом доллар за доллар Конфедерации, он думал, что уже не удивится ничему, касающегося Ривингтона, но хороший свет, появляющийся, если вы толкнули ручку сбоку! Он удивлялся, каким образом электричество, если именно это Молли пыталась написать, могло бы сделать такое; до сих пор, насколько он знал, от него не было никакой пользы, кроме телеграфа. Дальше в письме было: — Такой свет ночь как день дает Бенни Лангу читать. У его полки много книг, может быть один из них расскажет об элекситр. Если я… получить шанс я буду попытаться выяснить то и это. Твой истинный друг на всегда, М. Бин, 47NC.

Надежный свет, с помощью которого можно читать ночью… Это разбудило в Коделле чистую, как зеленое море, зависть. Ведь в мрачный, дождливый день, такой как сегодня, читать перед окном было по меньшей мере трудно. А чтение ночью, прижавшись глазами почти к самым страницам книги, при тусклой, мерцающей, дымной свече, приводило к чрезмерному напряжению глаз и быстрым головным болям. Хотя он и не совсем одобрительно относился к Аврааму Линкольну, рассказы о том, как президент США изучал юриспруденцию при свете пламени, не вызывали в нем ничего, кроме восхищения. Сидеть с юридическими книгами перед камином ночь за ночью, после тяжелого рабочего дня каждый день — это было настоящей самоотверженностью. Он задавался вопросом, как Линкольн еще умудрился сохранить зрение. Кроме того он интересовался, каковы шансы Линкольна на переизбрание после проигрышной войны. Северные демократы и республиканцы разделились на фракции, и теперь все было запутанным. Коделл читал газетные отчеты об их препирательствах, как нечто развлекательное, особенно, когда это касалось сомнительных дел всякого рода их родственников. Не в первый раз, он подумал, что Конфедерация избежала такого хаоса. Если на Севере было слишком много партий, то на Юге их не было вовсе. Война сдерживала развитие таких организованных группировок. Он надеялся, что они и не возникнут сейчас, нагнетая напряженность в мирное время.

Писать в плохом свете было не легче чтения, но он сел на кровать, чтобы составить ответы на письма Плезанта и Молли Бин. Это был лучший способ провести субботний день, а также он знал, что если не ответит сейчас, то, вероятно, у него не будет второго шанса до следующей субботы. Завтра он будет занят в церкви, а там и школьное преподавание от рассвета до заката до конца недели.

— Надеюсь, что у тебя все в порядке, — писал он Молли. — Также надеюсь, что ты счастлива в Ривингтоне со всеми его чудесами.

Мысленным взором он видел ее на кровати с Бенни Лангом, возможно под светом описанных ею огней. Он покачал головой; представление чего-то настолько бесстыдного смутило его… он желал сам быть там вместо ривингтонца.

Мысли о свете помогли ему вернуться к письму: — Если тебе удастся узнать больше об электричестве и о том, как оно горит в лампах, дай мне знать. Если люди из Ривингтона будут продавать его за пределами своего города, это будет лучше, чем масло или даже газ. И расскажи мне больше об этих книгах, о которые ты упомянула. Являются ли они просто распечатанными на бумаге, как наши собственные, или они с цветными картинками, объясняющими текст?

Если даже свет в доме ривингтонца был чем-то особенным, какими могли быть его книги? Коделл представил себе самое красивое, и улыбнулся силе своего собственного воображения. Он продолжил писать дальше: — Твои письма становятся все больше и интереснее. Я надеюсь получать еще многие из них, и надеюсь, что ты не забываешь увиденный широкий мир за пределами Ривингтона.

Он поколебался, затем добавил: — Я также надеюсь когда-нибудь увидеть тебя снова. Всегда твой друг, Натаниэль Н. Коделл.

Он посмотрел на последнюю фразу, может, удалить ее? Молли может подумать, что он имел в виду только то, что он хотел ее снова. Вдруг она появится на пороге дома вдовы Биссетт в каком-нибудь неприличном наряде или в своей старой форме Конфедерации. Он подумал, какой это вызовет большой скандал. Но в конце концов, решил оставить написанное. Ведь это была правда, и вряд ли Молли будет искать в этом двойной смысл. Он подождал, пока не подсохнут чернила, потом сложил письмо и положил его в конверт. Он подумал о возвращении в магазин Лайлза, чтобы отнести письма, но тут же передумал. В понедельник будет лучше, если дождь уймется к тому времени. Сверкнул зигзаг молнии. В это время он закурил и зажмурил глаза. Затем моргнул, какие-то блики еще танцевали внутри глаз, заставив вспомнить описание электричества. Слишком много света может быть так же плохо, как и слишком мало. Гром прогремел над головой. Он положил письма на верхнюю часть комода у стены напротив кровати, затем вернулся и лег. Дождь продолжал лить. Еще одна молния осветила все вокруг и угасла. Снова раздался раскат грома. Дети, а также немало взрослых мужчин и женщин жутко боялись его. У него таких страхов не было после Геттисберга, Диких Земель и кольца фортов вокруг Вашингтона. Он слышал столько артиллерийских канонад, по сравнению с которыми гром казался сущим пустяком.

Он натянул свою новую шляпу на глаза, чтобы молнии не беспокоили его больше. Через пять минут он уже храпел.

Мальчики и несколько девочек — в возрасте, начиная от пяти и до почти взрослых, тесно расселись на школьных скамейках. Здание школы города Нэшвилл штата Северная Каролина, располагалось на улице Олстон, в нескольких кварталах к югу от улицы Вашингтона, почти на самом краю города, и вряд ли заслуживало того, чтобы называться зданием школы в общепринятом смысле этого слова. Стены были деревянными, крыша прохудилась. После дождя на полу остались мокрые, грязные пятна.

— Отойди оттуда, Руфус! — прикрикнул Коделл на маленького мальчика, который собирался залезть в одну из таких луж. Руфус хмуро сел на скамью. Тяжело вздохнув, Коделл подошел к двум своим старшим ученикам, которые мелом на своих досках вымучивали свои знания по геометрии.

— Если эти два угла равны, то и треугольники должны быть равны, — сказал один.

— Углы равны? — спросил Коделл. Молодежь закивала. — Из чего это вытекает?

— Наверное, из их названия? Ведь это прямые углы.

— Что ж, это верно, — одобрительно сказал Коделл. — Итак, каков же ответ?

Прежде, чем подающий надежды Евклид успел ответить, пронзительно взвизгнула девочка. Скучающий на скамейке Руфус дернул ее за косы. Коделл поспешил к ним. Он обычно носил длинную, тонкую палку, которую использовал в качестве указки на уроке геометрии. Теперь он бил ей Руфуса по запястьям. Руфус завыл. Он поднял больше шума, чем девочка, чьи волосы он дергал, но это был привычный шум, к которому ученики привыкли.

Привычным шагом Коделл вернулся и закончил прерванный урок. Затем подошел к трем или четырем девятилеткам.

— Вы написали все, что задано? — спросил он. — Откройте свои учебники, и мы узнаем, как вы это сделали.

Дети открыли свои учебники Вебстера «Элементарные правописания» и стали сравнивать свои каракули на досках с правильными ответами.

— Написать правильно каждое слово, в котором вы ошиблись, десять раз, — сказал Коделл. Это займет девятилеток на некоторое время, чтобы он успел преподать арифметику их старшим братьям и сестрам. Он также подумал мимолетно, что Молли Бин тоже бы не помешало немного поработать с элементарным учебником.

От арифметики он перешел к географии и истории, оба учебника которых были выпущены в Северной Каролине Калвином, бывшим государственным школьным руководителем. Если бы все жители этого штата были такими героическими и добродетельными, как описывалось в учебнике, то Северная Каролина была бы земным раем.

Несоответствие между текстом и реальным миром не волновало Коделла. Школьные учебники должны прививать добродетели их читателям.

Он подошел к своим младшим и сказал: — Давайте еще раз повторим алфавит.

Раздалось знакомое пение: — А, В, С, D, E, F, G…

— Мистер Коделл, я хочу пописать, — прервал его Руфус.

— Выйди на улицу, — сказал Коделл, вздыхая снова. — И возвращайся быстро, или я снова накажу тебя.

Руфус вышел, мерзко усмехнувшись. Коделл знал, что шансы на его возвращение были меньше, чем найти на дороге деньги. И завтра утром, он бы забыл о том, что сказал ему. К его удивлению, Руфус все же вернулся. Еще большим удивлением было то, он прочитал весь алфавит без ошибки. Зная, что навряд ли этот день сможет удивит его еще больше, Коделл объявил перерыв на обед. Некоторые дети ели там, где сидели; другие, хотя и не так много, как весной — вышли, чтобы посидеть на траве. Юноши, которых он учил геометрии, подошли к нему, когда он ел свой бекон с лепешкой.

— Расскажите нам подробнее о том, как все было с вами в Вашингтоне, мистер Коделл, — сказал один из них. У него уже начинал темнеть пушок на щеках и верхней губе. Они хотели знать, что они пропустили, оставаясь дома во время войны. Будь они постарше на год или два, они бы обладали этим знанием. А грязную правду он не хотел вытаскивать наружу.

— Джесси, Уильям, там было темно и грязно, и все стреляли так быстро, как только могли, и мы и янки, — сказал он. — Наконец мы прорвались через их укрепления, а затем вошли в город. Должен признаться, что всего я не запомнил. Когда ты воюешь, то тебе до другого дела нет.

Два мальчика смотрели на него с восхищением. Дети младшего возраста также прислушивались, хотя и притворялись, что не делают этого.

— Но ведь вам было не страшно там, мистер Коделл? — спросил Джесси, очевидно уверенный в ответе. — Вас же назначили старшим сержантом, значит были уверены в вашей храбрости.

Одна из причин, по которой Коделла назначили старшим сержантом, заключалось в том, что такой грамотный человек мог вести учет в своей роте и к тому же имел аккуратный почерк. Он подумал, что бы сказали Джесси и Уильям, если бы узнали об этом. Их представления о войне не включали в себя таких приземленных деталей. Он ответил: — Любой, кто не испугается, когда в него стреляют, просто дурак, если вы хотите знать мое мнение.

Юноши рассмеялись, как будто он сказал нечто забавное. Они думали, что он скромничает. Но он-то знал, что это не так. Как и в случае с Лайлзом, он столкнулся с пропастью непонимания. Он доел, вытер руки о штаны, обошел дерево, а затем вернулся в класс и возобновил занятия.

Он иногда думал, что если он когда-либо бросит учение, то может присоединиться к цирку, как жонглер. В комнате, полной детей разного возраста, ему нужно было занять учебой всех, и в любой момент быть готовым к разным ситуациям. Когда восьмилетние делали примеры по арифметике, двенадцатилетние разбирали предложения по грамматике английского языка. Тут же Джесси и Уильям практиковали ораторское искусство. Уильям цитировал зажигающий монолог Патрика Генри «Дайте мне свободу или дайте мне смерть», Джесси отдавал дань рассказу Уильяма Янси о Джефферсоне Дэвисе, когда тот стал президентом в Монтгомери почти четыре года назад: — Человек и время встретились, — громко декламировал Уильям. Некоторые из младших детей захлопали в ладоши.

Коделл закончил учебу за полчаса до захода солнца, чтобы те, кто не жил в городе — а таких было подавляющее большинство — проделали свой путь домой на свои фермы, пока не стемнело. Несколько местных детей — сыновья полковника Фариболта, дочь судьи — не посещали школу, потому что они были отданы в модные дорогие частные учебные заведения. Еще больше не училось, потому что они работали на полях целый день, в течение всего года.

Это печалило его. Многие из этих детей будут жить уже в двадцатом веке, и не смогут написать даже своих имен. Но для небольших фермерских хозяйств была необходима каждая пара рук, чтобы свести концы с концами.

Когда его ученики ушли, он выровнял скамейки и убрал мусор. Затем закрыл за собой дверь, замок которой давно заржавел. Внутри практически нечего было красть, так или иначе. Школа не могла похвастаться ни доской, ни глобусом, ни географическими картами, или каким-нибудь другим оборудованием.

Коделл оглянулся через плечо, когда уже подходил к Олстон-стрит.

— Да что уж там, — сказал он, ни к кому не обращаясь. И пошел дальше.

Колокол зазвенел, как только Коделл вошел в магазин.

— Какие новости, мистер Лайлз? — спросил он. — Мы когда-нибудь узнаем, кто победил на выборах у северян?

Через полторы недели после выборов, его результаты все еще оставались под сомнением. Но сегодня, наконец, Рэфорд Лайлз улыбнулся ему.

— Есть пара экземпляров «Рэйли», «Северная Каролина Ивнинг Стандарт» от четверга, один «Конституция Рэйли» и даже один «Уилмингтон Джорнэл». Итак, вперед, делайте ваш выбор, все они скажут вам то, что вы хотите знать.

— Минуточку, — сказал Коделл. — Дайте мне «Ивнинг Стандарт».

Он выложил семь центов на прилавок. Продавец протянул ему газету. Заголовок сразу бросился в глаза:

Горацио Сеймур избран президентом Соединенных Штатов!

Более мелкими буквами подзаголовок объяснял, почему республиканцы потерпели поражение в опросах общественного мнения. Коделл глубоко вздохнул.

— Именно поэтому, они и решили поддержать его, не так ли?

— Похоже, что так, — согласился Лайлз с радостью.

Чем больше Коделл читал, тем большее недоумение вызывал у него увиденный подзаголовок. Ему уже было известно, что выборы были очень напряженными, и их результаты были непредсказуемы. Линкольн, по сути, выиграл в двенадцати штатах, Сеймур в десяти; Макклеллан выиграл в крошечном консервативном штате Делавэр и в своем родном штате Нью-Джерси, в то время как Фримонт опережал всех только в радикальном Канзасе. Но Сеймур выиграл в крупных штатах: среди них Нью-Йорк, Огайо и Пенсильвания дали ему 80 из своих 138 голосов выборщиков, в то время как Линкольн получил 83, Макклеллан — 10 и Фримонт — 3. Из более чем четырех миллионов голосов, что стояли за Сеймуром, у Линкольна было лишь тридцать три тысячи. Лайлз также читал газеты. Он заметил: — Как это эти чертовы янки так голосовали, что опередили республиканцев в два раза? Разве не им не достаточно результатов войны? Или они снова собрались воевать?

— Не знаю мистер Лайлз.

Коделл вспомнил тот момент, когда он оказался на лужайке Белого дома. Как почти все в Северной Каролине, он презирал Линкольна, который не получил от них ни одного голоса в 1860 году. Но человек, который вышел, чтобы поговорить с армией, победившей его, заслуживал большего уважения.

— Я не знаю, — повторил Коделл. — Вообще ничего не понимаю.

— Ну и ладно, — ободряюще сказал продавец. — Пусть будет Сеймур, может быть он поставит негров на место, насколько у янки это вообще возможно. А поскольку он теперь будет главным, полагаю, что наши отношения улучшатся. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Я тоже, мистер Лайлз.

Коделл снова посмотрел на газету. Подсчет голосов на северных выборах занял большую часть первой странице. В правом нижнем углу, однако, была заметка о продолжающейся войне Натана Бедфорда Форреста с остатками цветных полков Союза в долине Миссисипи. В последнее время они перешли на партизанские вылазки, избегая прямых сражений, но Форрест выловил одну такую группу возле Катахула, штат Луизиана, и повесил всех, тридцать одного человека. Коделл показал Лайлзу статью.

— У нас достаточно проблем с нашими собственными неграми, как видите.

— Я видел уже эту статью. — Лайлз снял очки, протер их о фартук и нацепил на место. — Вы спрашиваете о моем отношении к этим неграм? Мне их не жалко, они заслужили это. Если Форрест и дальше будет так же не церемониться с ними, черт меня побери, я был бы рад видеть его президентом после того, как Джефферсон Дэвис покинет свой пост.

— Я пока не думал об этом, — медленно сказал Коделл. С президентских выборов Конфедерации не прошло еще и трех лет. Это казалось долгим сроком, но не теперь, когда Коделл вспомнил о своих размышлениях о грядущем наступлении XX века. После паузы он продолжил: — Для меня первый кандидат на такую должность, если он, конечно, захочет, это генерал Ли.

— Это было бы неплохо, я полагаю, — признался Лайлз.

— Неплохо?

Для любого человека, который служил в армии Северной Вирджинии, такая неуверенная похвала Роберта Э. Ли была неприемлема.

— Нет человека в Конфедерации Штатов, который был бы лучше, это касается и Форреста, в том числе.

— Ммм… может быть вы и правы, Нейт. Но я слышал, что он слишком мягок в отношении к неграм.

— Не думаю, что это так, — сказал Коделл. Хотя он основывался на своем видении довоенного образа жизни, было и то, что он наблюдал на действительной военной службе: бегство Джорджи Баллентайна из-за того, что ривингтонцы отказались доверить ему винтовку; цветные войска под Билетоном, удерживающие свои позиции под убийственной огнем и стоящие до конца…

— С неграми не все так просто, как кажется.

— Да ладно! — сказал Рэфорд Лайлз. — Единственное, что не так с неграми, если оставить в стороне их ленивость, так это то, что они слишком дорого стоят. Я вот подумал: может, я бы и купил себе одного. Но Господи Исусе, такие деньги! Теперь, когда хлопок снова в цене, стоимость простых рук поднялась выше крыши — плантаторы дерутся за них друг с другом, иначе они не смогут собрать урожай. Простой лавочник не может конкурировать с ними в этом.

— Все дорого в эти дни. — Улыбка Коделла из сочувствующей стала злой. — Это также касается и товаров в этом магазине, знаете ли.

— Ты самонадеянный мальчишка! — Лайлз демонстративно задрал глаза к небу. — Я что, похож на человека, который наживается на ком-то?

— Теперь, когда вы сами сказали об этом, конечно. Вы все время говорите о том, что едва сводите концы с концами, а вы попробуйте прожить на зарплату школьного учителя хоть немного.

— Нет уж, спасибо, — сказал продавец сразу. — Мои родители научили меня читать, писать и считать еще задолго до вашего рождения. Я ничего не имею против вас лично, Нейт, вы знаете это, но спросите меня, как должно все быть с образованием? Я далеко не уверен, что это дело государства — содержать школы. Это из раздела очередных глупых и вредных идей.

— Времена всегда сложнее, чем кажутся, — сказал Коделл, — а идей все время становится все больше: возьмите телеграф, железные дороги и пароходы, да много чего еще. Люди должны учиться, чтобы быть в состоянии справиться с ними.

— Может быть и так, может быть и так. — Лайлз вздохнул. — Все было гораздо проще, когда я был мальчиком, и это факт.

Коделл подозревал, что каждое поколение имеет свои собственные ценности, а также подумал, что когда станет старым и седым, он с теплотой будет вспоминать те дни, когда южные штаты еще не обрели свободу. Но за время жизни Лайлза произошло уже столько изменений, а в ближайшие годы будет еще больше. И в то же время один из четырех взрослых белых мужчин в Северной Каролине не мог ни читать, ни писать.

— Не у всех есть отцы, осознающие ответственность за своих детей, как ваш, мистер Лайлз. Мы должны подать другим руку.

— Рука в моем кармане исправно отчисляет налоги, — пожаловался Лайлз. Затем он оживился. — Могло быть и хуже, я думаю. Если бы эти чертовы янки победили, скорее всего, они заставили бы меня ходить в школу вместе с неграми.

Он засмеялся над самой такой идеей. Как и Нейт Коделл.

Три федеральных комиссара хмуро зашли в кабинет министров Конфедерации. Ли, Джуд Бенджамин и Александр Стивенс встали, чтобы приветствовать их. Ли старался сохранять серьезное выражение лица, чтобы избежать даже тени злорадства.

— Итак, ваше слово, северяне, — сказал Бенджамин. Его голос был учтивым, но казалось, что издевательство так и прет из его глубины.

— Да к черту все, — прорычал Эдвин Стэнтон. Военный министр выглядел усталым и обессиленным, и его слова звучали горько.

— Я восхищен заявлением президента Линкольна в итоге, — сказал Ли, пытаясь все-таки смягчить момент. — Он был мудр, призывая вашу страну объединиться вокруг новых лидеров, которых выбрали ее граждане: «Без злобы, но с добром для всех» — эта фраза заслуживает того, чтобы ее не забывали.

— Линкольн больше заслуживал победы, — ответил Стэнтон. — Лучше бы увидеть проигравшего Горацио Сеймура, произносящего фразу на века.

— Что ж, все впереди, — сказал Александр Стивенс. — Подождем до 4 марта, и у него будет свой шанс. Интересно, кого он выберет в качестве своих представителей на этих переговорах?

— Пожалуй, ни одного из нас, — сказал Уильям Сьюард. Федеральные комиссары подались вперед в своих креслах, после слов госсекретаря США: — Возможно ли нам согласовать все нерешенные вопросы между нами перед тем, как президент Сеймур приступит своим обязанностям?

— Линкольн мог решить их в любое время до сих пор, — сказал Ли. — Его неторопливый подход к этим переговорам разочаровал меня.

— Это также стоило ему двадцати двух голосов выборщиков от Кентукки и Миссури, которые перешли к Сеймуру, — добавил Джуд Бенджамин.

— Даже если бы все они поддержали Конфедерацию, то и этого было бы недостаточно, чтобы победить на выборах, — сказал Бен Батлер после быстрого подсчета.

— Тем не менее, — Сьюард махнул рукой, чтобы положить конец прениям. — Президент Линкольн уполномочил меня сообщить вам, господа, что теперь он готов признать результатов выборов в двух спорных штатах, по принципу, выдвинутому генералом Ли, и предлагает в качестве даты выборов вторник, 6 июня 1865 года. Он также уполномочил меня, что мы фиксируем сумму в девяносто миллионов в звонкой монете, в качестве выплаты Конфедерации Штатов, причем половина из этой суммы будет выплачена до 4 марта, а вторая половина в течение тридцати дней после выборов в Кентукки и Миссури.

— Хорошо, — сказал Джуд Бенджамин. Ли посмотрел на госсекретаря Конфедерации с еще большим уважением — он догадался, в какую сторону события будут развиваться. — Хорошо, — опять повторил Бенджамин, как будто только что собрался с мыслями. Наконец ему удалось выразить что-то более логичное: — Большинство новых предложений достаточно конструктивны, господа, и я надеюсь, вы простите нас, если мы попросим отсрочку до завтра для консультаций с президентом Дэвисом?

— Больше из нас выжать не удастся, — грубо сказал Стэнтон. По его плотно сжатым челюстям было видно, что Ричмонду, по его мнению, и так много досталось.

— Ну, не от вас, конечно.

Не останавливаясь на достигнутом, Александр Стивенс намекнул федеральным комиссарам о том, насколько больше Горацио Сеймур может пойти на требования Юга.

Ли подвел черту: — Как уже сказал госсекретарь Бенджамин: это вопрос, который требует решения президента. Встретимся здесь завтра в наше обычное время?

Представители Соединенных Штатов вышли из комнаты кабинета Министров. Их ноги еле тащились по ковру. Ли видел, что они выглядели еще более угнетенными, чем в начале переговоров: даже их соотечественники не поддержали их политики.

Федеральные комиссары направились в кабинет Джефферсона Дэвиса. На этот раз Александр Стивенс был с ними. Дэвис оторвал глаза от бумаг на столе.

— Произошло что-то важное, что вы так скоро после начала встречи оказались здесь? — спросил он. Когда он увидел Стивенса, его глаза расширились. — Ну, даже, если и вы здесь, сэр, то действительно случилось что-то важное.

— Так и есть, господин президент.

Стивенс рассказал о заявлении Сьюарда.

— Девяносто миллионов? — Дэвис подергал волосы под подбородком, как он обычно делал, когда обдумывал трудный вопрос. — У нас нет никакой надежды выкрутить из Линкольна больше; в этом я уверен, но кто знает, что мы могли бы получить от Сеймура в решении пограничных вопросов без необходимости военных действий или рисков на выборах…

— Я думаю, что это весьма вероятно, господин президент, — сказал Стивенс.

— Валландигам вполне возможно мог бы выступить нашим адвокатом непосредственно перед Сеймуром, — поддержал его Джуд Бенджамин.

Дэвис обратился к Ли, который стоял в молчании.

— Могу ли я услышать ваше мнение, генерал?

— Да, господин президент. — Ли остановился на мгновение, чтобы мобилизовать свои мысли. — Сможем ли мы добиться больше от избранного президента Сеймура, чем от президента Линкольна — кажется мне спорным вопросом. Соединенные Штаты приняли предложение, которое выдвинули мы сами. Как мы можем без потери лица налагать дополнительные условия на них сейчас? Давайте примем мирное разрешение вопроса, сэр; пусть избиратели двух штатов выбирают, под каким флагом они хотят жить.

— Вижу, для вас это важно, — сказал Дэвис.

— Да, сэр. Поскольку предложение изначально мое, это вопрос моей собственной чести, а также, полагаю, что и чести нации. — Ли сделал глубокий вдох. — Если вы решите наложить дополнительные условия на Соединенные Штаты, у меня не будет никакого другого выбора, кроме моей отставки из армии Конфедерации Штатов Америки.

Он почти надеялся, что Джефферсон Дэвис вынудит его уйти в отставку. Когда он ушел из армии США в 1861 году, то он не хотел ничего другого, чем вернуться домой и жить обычной мирной жизнью. Теперь же войной он был сыт по горло. После второй американской революции он упорно стремился к мирной жизни. Джуд Бенджамин, улыбаясь, сказал: — Надеюсь, вы это не серьезно, сэр.

— А вы проверьте, — сказал Ли. Привычная улыбка Бенджамина угасла.

— Конечно, мы могли бы выжать из северян и поболее, — сказал Дэвис. Но он сейчас разговаривал вслух сам с собой, а не с Ли. Зная Ли более тридцати пяти лет, он понимал, что Ли сдержит свое обещание. Также вслух президент продолжил свои размышления: — Но это неизбежно привело бы к новой войне, а такая перспектива, признаться, меня не прельщает. — Он посмотрел на Бенджамина и Александра Стивенса. — На меня произвело впечатление решимость генерала Ли, а на вас?

— Решимость генерала Ли всегда производила на меня впечатление, — сказал Стивенс.

— Давайте примем предложенные условия, и да поможет нам всемогущий Бог, чтобы они стали благом для нашей страны, — сказал Дэвис. Ли, Бенджамин, и Стивенс проговорили вместе: — Аминь.

— Я имею честь сообщить вам, что президент Дэвис полностью и во всех подробностях принимает предложение, которое вы выдвинули вчера, — сказал Ли, когда комиссары США вернулись в комнату для переговоров на следующее утро.

— Во всех подробностях? — воскликнул Эдвин Стэнтон. — Вот так вот просто? Вы что же, даже не будете пытаться выжать из нас больше?

Невольно, он использовал то же выражение, что и Джефферсон Дэвис.

— Да, вот так вот просто, — сказал Ли. — Давайте, наконец, начнем жить в мире, сэр.

— Президент Линкольн был уверен, что вы это скажете, сэр, — сказал Уильям Сьюард. — К моему стыду, должен признаться, что я не был согласен с ним. Иногда, однако, лучше быть неправым, чем правым.

— Я также полон удивления, — сказал Бен Батлер. Ли знал, что сам Батлер в аналогичной ситуации выжал бы все возможное, что мог бы получить. Будучи политиком до мозга костей, он продолжил: — Даже с принятием этих условий с обеих сторон, некоторые практические детали остаются не урегулированными.

— А именно? — вопросил Александр Стивенс. Ли напрягся в своем кресле. Если «практические детали» в изложении Батлера, окажутся неприемлемыми, мир между Соединенными Штатами и Конфедерацией окажется под вопросом.

Батлер сказал: — Когда Соединенные Штаты выведут свои войска из двух спорных штатов, президент Линкольн просит одновременно отодвинуть ваши на расстояние, по крайней мере, двадцать миль от северных границ Теннесси и Арканзаса, чтобы быть уверенным, что вы не попытаетесь захватить спорную территорию силой.

Стивенс и Джуд Бенджамин посмотрели на Ли. На этот раз вопрос был военный. Тот сказал: — Я не вижу никаких препятствий к этому, пока вывод федеральных сил продолжается. Если же он приостановится, то мы будем делать то, что кажется для нас наилучшим.

Батлер нетерпеливо кивнул, как будто это было само собой разумеющимся. Судя по его словам, он, вероятно, всегда отстаивал свои собственные интересы в первую очередь. Он продолжил дальше: — Президент предлагает оставить по тысяче солдат, пятьсот в каждом штате, для гарантии справедливости выборов и подсчета голосов. — Он поднял руку, чтобы предупредить возражения. — Он обязуется представить заранее список их имен, который может быть согласован, а также оставить подобное число южных войск в Кентукки и Миссури для той же цели — их имена, в свою очередь, также должны быть согласованы с нами.

Три федеральных комиссара подались ближе друг к другу, посовещавшись между собой. Наконец, Александр Стивенс сказал: — При условии согласия президента Дэвиса, мы не возражаем. Что-то еще?

— Да, и еще одно, — сказал Батлер. — Он предлагает, чтобы каждая сторона послала в спорные штаты одного высокопоставленного чиновник, чтобы наблюдать за выборами, полностью уполномоченного действовать своим правительством во всех вопросах, касающихся выборов. Такой человек, очевидно, должны быть приемлемым с обеих сторон. — Батлер улыбнулся, показывая на мгновение пожелтевшие зубы под усами. — Лично я, поэтому, не собираюсь претендовать на пост федерального представителя. Президент Линкольн просил меня сказать, что у него не будет никаких возражений, если ваше правительство назначит генерала Ли на эту должность.

— Меня? — К своей досаде, голос Ли не смог не выразить удивления. — Почему меня? Я не политик, чтобы надлежащим образом осуществлять надзор на выборах.

— Может быть, именно потому. — Стивенс направил подозрительный взгляд в сторону Бена Батлера. — Может быть, мистер Линкольн имеет в виду махинации, которые трудно заметить? Которые политик легко определит и пресечет, но, исходя из честности генерала Ли, он может и не обнаружить их?

Бен Батлер откинул голову и расхохотался.

— Если бы только от меня зависел выбор членов избирательных комиссий, я бы точно выбрал кого-нибудь вроде Ли.

Ли побагровел; выбрать кого-то с конкретной целью обмануть, воспользовавшись его честностью, вполне было в духе Батлера. Толстый юрист продолжал: — Это, однако, не потому президент Линкольн предложил кандидатуру генерала Ли: он выдвигает на ваше рассмотрение кандидатуру генерала США Гранта, чья политическая наивность не является секретом ни для кого из вас.

Ли ничего не знал о генерале Гранте, как о политике, был ли он наивным или нет; его Грант интересовал только с военной точки зрения. Он обратился к Стивенсу и Бенджамину, чей опыт в вопросах политических был бесспорным.

— Он, конечно, не радикальный республиканец, — признал Джуд Бенджамин, поджав пухлые губы. — Но вполне может оказаться полезным на предстоящих выборах, хотя когда Сеймур вступит в должность, он вряд ли будет продвигать его.

— В нашем противостоянии он произвел на меня впечатление прямого и сильного противника, — сказал Ли, — и я не имею сведений о его личной жизни, которые могли бы его опорочить в моих глазах.

На самом деле, он слышал, что Грант время от времени чрезмерно увлекался спиртным, но это была уже проблема Линкольна, а не его.

— Вы согласны с этими условиями насчет выборов в Кентукки и Миссури? — спросил Сьюард.

— Мы должны согласовать их с президентом Дэвисом, — сказал Ли. Бросив взгляд на своих коллег, он продолжил: — На наш взгляд, эти дополнения будут восприняты им положительно.

Он снова посмотрел на Бенджамина и Стивенса — они кивнули. Но они продолжали смотреть на него выжидательно. Поразмыслив, он понял, почему. Вздохнув, он сказал: — Если президент посчитает, что я подхожу в качестве представителя Конфедерациии в двух этих спорных штатах, то я, конечно, возьму на себя эту обязанность.

— О, отлично, — сказал Эдвин Стэнтон. Батлер улыбнулся своей маслянистой улыбкой. Сьюард кивнул головой в знак одобрения. Батлер перешел к уточнению деталей проекта предложения Линкольна со стороны Конфедерации. Несмотря на свою репутацию, его предложения были простыми и понятными.

Ли, Стивенс и Бенджамин еще раз наведались в офис Джефферсона Дэвиса. Президент выслушав их, прочитал статьи договора, затем снова начал оценивать их, как будто пытаясь выявить некоторые скрытые ловушки. Закончив, он спросил своих комиссаров: — Вы, господа, склонны согласиться с этими условиями?

— Да, — твердо сказал Ли. Вице-президент и госсекретарь поддержали его.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Дэвис. — Он снова посмотрел на бумаги и приложил руку к глазам. Его пальцы были длинными, тонкими и бледными, словно пальцы скрипача или пианиста. — Я никогда не думал, с тех пор, когда я впервые занял эту должность, что дорога к миру будет такой долгой и потребует столь многих жертв. Но я благодарен Богу, что мы успешно проходим путь к этому.

Ли также склонил голову в благодарственной молитве. Когда он снова поднял ее, он спросил: — Вы направите меня в спорные штатах, как предлагает Линкольн, господин президент?

Дэвис поджал тонкие губы.

— Единственное, что меня смущает, так это то, что Линкольн, на протяжении всей своей деятельности, показал себя политиком довольно беспринципным, когда дело доходит до достижения его целей. Наши интересы в Кентукки и Миссури могут подвергнуться таким его «принципам».

— Если он намерен озаботиться придирками, то он бы предложил в качестве своего собственного кандидата кого-то другого, чем генерал Грант, который сам по себе не политик, — сказал Ли. — Или он бы назначил дату выборов через три месяца после окончания своего срока. И, наконец, вряд ли человек осмелится задумать обман, когда Белый дом в настоящее время находится в пределах обстрела артиллерии Конфедерации.

— Вы достаточно убедительны, учитывая ваш военный опыт, — признался Дэвис. — Я должен принять решение, выслушав ваши слова?

— Да, если вы убеждены, что я могу справиться с этим, — сказал Ли. — Предложение, в конце концов, было моим, и мне бы хотелось довести его до конца.

Президент наклонился вперед и пожал руку Ли.

— В Кентукки, а затем и в Миссури? — спросила дочь.

— Кентукки? — голос Мэри Кастис Ли явственно передал ее тревогу. — Миссури?

— Не нужно говорить таким тоном, будто это край земли, моя дорогая Мэри. — Ли попробовал пошутить. — Теперь краем земли является Техас.

Шутка не удалась.

— Война закончилась, и я надеялась, что ты мог бы остаться здесь, в Ричмонде со мной и со всей своей семьей, — сказала жена.

Другими словами, вы надеялись, что я, наконец, покончу со своей военной карьерой, подумал Ли. Но эта мысль не расстроила его. Как можно обвинять Мэри за желание быть с ним вместе? Осторожно подбирая слова, он сказал: — Да, правда, что война закончилась, но я до сих пор ношу форму моей страны. — Она прикоснулась к рукавам его серой формы. — Ты знала об этом, когда выходила за меня замуж и терпела все эти годы, что тебе вполне неплохо удавалось.

— О, и в самом деле, неплохо, — сказала она горько. Убрав руку с его кителя, она положила ее на колесо своей коляски.

Ли вздрогнул, как под огнем противника. Мэри не так давно стала калекой. Это война забрала ее здоровье. Он стал уговаривать ее: — Я не собираюсь больше воевать, там будут только наблюдения за мирными выборами, и я вернусь в Ричмонд этим летом.

— Еще одна половина года пройдет безвозвратно.

Он пододвинул стул поближе и сел на него, чтобы говорить, не глядя на нее сверху вниз.

— Не знаю, будет лучше или хуже, моя дорогая, но я солдат, и за все все эти годы ты должна была уже привыкнуть к этому. Как бы там ни было, у меня есть долг, и я не буду уклоняться от него.

— Невзирая на тех, кто любит тебя, — прошептала его жена. Он молча склонил голову; это было, в конце концов, правдой. Мэри Ли вздохнула.

— Как ты сказал, Роберт, я осознаю, что я жена солдата. Хотя временами, как в эти последние несколько мирных месяцев, мне было приятно забыть об этом.

— Дорогая Мэри, пока никакого мира нет — есть только перемирие, которое может быть нарушено в любой момент, если Соединенные Штаты, или мы сами сочтем это выгодным. С Божьей помощью, я надеюсь помочь достижению настоящего, прочного мира. Если бы не это, уверяю тебя, я бы отказался от того, что мне предложили.

— Судя по тому, как ты это говоришь, ты, конечно, веришь в это. — Голос его жены еще отдавал сарказмом, но гнев уже ушел с ее лица, оставив после себя лишь грусть. — Я не сомневаюсь, что если бы Джефферсон Дэвис поручил тебе возглавить военную кампанию в аду, чтобы добыть там уголь для наших очагов, ты бы просто сказал мне, как всегда: «прощай» и отправился бы туда безо всяких возражений.

— Может быть, так и было бы. — Ли представил себе это и рассмеялся. — Скорее всего так, я полагаю. Я был бы уверен, что вернусь с этим углем, или, по крайней мере, дал бы чертям такого жару, что они запомнили бы его надолго.

Это, наконец, заставило Мэри улыбнуться.

— Я даже не сомневаюсь в этом.

Одна из ламп в столовой замерцала и погасла, заполнив комнату запахом масла и небольшим облачком дымом. Мэри спросила: — Неужели уже так поздно?

— Половина одиннадцатого, — ответил Ли, взглянув на свои карманные часы.

— Да, уже поздно, — заявила она. — Поможешь мне подняться наверх?

— Конечно. Сейчас, только решу проблему с освещением.

Он открыл ящик серванта и взял свечу, которую поджег от той лампы, что еще горела. Потом поднялся в спальню, где зажег еще две, а затем снова быстро спустился вниз. В доме царила тишина — его дочери и Джулия уже отправились спать. Колеса коляски Мэри загрохотали по половицам, когда он поднимал ее по лестнице. Опираясь на перила а главным образом на него, она добралась, наконец, до второго этажа. Он повел ее в спальню. Она села на кровать и он подал ей сорочку.

— Да, спасибо, — сказала она. Он помог ей избавиться от одежды, туго стягивающей талию, которую она носила в течение дня. Благодаря многолетней практике, он справлялся с ее одеждой так же легко, как и со своей собственной.

— Спасибо, — еще раз сказала она ему. — Я буду скучать по твоим ласкам когда ты уедешь.

— Точно будешь? — спросил он. В этот момент его рука случайно задела на ее левую грудь. Это не было намерением разжечь ее страсть; годы и трудные времена взращивания голодных младенцев давно сказались на нем. Хотя тело его жены по-прежнему привлекало его. Их долгие разлуки превращали каждую встречу в новый медовый месяц. Его голос сам по себе вдруг стал хриплым.

— Ты не будешь возражать, если я задую свечи?

Она, конечно же, поняла его; после тридцати трех лет брака она всегда понимала его.

— Ну, если тебе не помешает моя ночная рубашка в такой темноте, — ответила она.

— Думаю, я справлюсь с этой проблемой, — сказал он. Затем встал и задул две из трех свечей. Поколебавшись, взял последнюю и поставил на тумбочку у кровати. Комната погрузилась в темноту, когда он задул последнюю свечу.

И вдруг он почувствовал привычный резкий приступ боли в груди. Он протянул руку к тумбочке и взял пузырек с маленькими таблетками, что подарили ему ривингтонцы и положил одну под язык. Боль исчезла. Бутылочка даже не звякнула, когда он поставил ее обратно; он вспомнил, что таблетка была последней. Когда сон погрузил его в свои объятия, он напомнил себе, что нужно будет запастись большим количеством нитроглицерина, прежде чем отправиться в дорогу. Высокомерие ривингтонцев, конечно, было неприятным, но их помощь пока оправдывала это.

По прямой, от Луисвилла до Ричмонда, было около 460 миль. Но Ли этому не радовался. По железной дороге выходило почти в два раза дальше. Через Вирджинию и Теннесси до Чаттануги поезда еле-еле карабкались по обледеневшим рельсам. На самом деле это напоминало неторопливый полет вороны. По такой погоде, это заняло три дня. Впрочем, Ли был рад такой возможности восстановить свои моральные силы.

— Было бы неплохо поупражняться в остроумии с южанином или даже с янки в нашем вагоне, чтобы затем спокойно отойти ко сну, — сказал он Чарльзу Маршаллу. Тот сидел, выпрямившись на всем протяжении отъезда из Ричмонда, что, очевидно, доставляло ему явно меньшее удовольствие, чем проведение такого же количества времени в седле.

Майор Маршалл был моложе и бодрее, но такая поездка также угнетала его. Он закивал так энергично, насколько позволяли ему мышцы шеи.

— Ведь у нас есть вагоны для некурящих и вагоны-рестораны с туалетами. Почему бы не сделать специальные спальные вагоны? Они позволили бы человеку ездить по рельсам, отдыхая, а не просыпаться через каждые несколько сотен миль и вздрагивать.

Извозчик, который доставил Ли и Маршалла от железнодорожной станции до отеля, оказался, на удивление, белым человеком. Их локомотив, пыхтя, отправился к железнодорожному депо, зданию из кирпича и камня с причудливо искривленной крышей и с продольной аркадой в полтора этажа с рядами окон.

Еще двое белых в холле отеля подхватили их багаж. Ли смотрел на это со все более нарастающим любопытством; в любом южном городке, на их месте были бы черные рабы. Кучер заметил его недоумение.

— У нас осталось не так много негров, — сказал он. — Большинство из них убрались на север вместе с янки, когда они отступили, а те, что остались, теперь слишком выпендриваются. Как это они называют, а, вот — мы эмансипированы теперь и не будем работать за деньги, меньшие, что вы платите белым.

— Вы еще не отказались от мысли заставить их вернуться обратно в рабство? — спросил Маршалл. Он сопровождал Ли, потому что имел подготовку юриста, и был наиболее подкованным в этой области из всех помощников генерала.

— Двое уже погибли при такой попытке, и их негры сбежали, чтобы присоединиться к бандитам в горах, — прокомментировал кучер угрюмо. — Многие считают, что это ничего не изменит, даже если Форрест наведет свой порядок и в городе.

— После того, как человек побывал вольным, трудно убедить его в обратном, даже с армией за его спиной, — сказал Ли. Кучер бросил на него странный взгляд, но, тем не менее, кивнул.

После Чаттануги железная дорога пересекла реку у Бриджпорта и быстро вторглась на территорию штата Алабама. Здесь Ли и Маршалл пересели на железную дорогу Нашвилл — Чаттануга и продолжили поездку на северо-запад к столице штата Теннесси. На этих землях, бывших долгое время в руках федералов, негров почти не было видно. Ли спрашивал сам себя, сколько же их затаилось в здешних обширных лесах с винтовками в руках, и что будет, если им вздумается атаковать поезд. Иногда, на остановках, Ли выходил погулять на несколько минут. И всякий раз к нему подходили мужчины в изношенной серой форме или просто в штатском, чтобы пожать ему руку или просто посмотреть на него. Это слегка напрягало его. То, что политики часто прибегали к такому способу завоевать себе популярность у избирателей, не нравилось ему.

Интересно, если он станет президентом Конфедерации, какой из него получится политик. Здание станции в Нашвилле, в отличие от Чаттануги, было каменным и квадрантным, с зубчатыми стенами и башнями на каждом углу. Отсюда он направился на север, в штат Кентукки. Звезды и полосы по-прежнему были популярны там. Собственный синий флаг Кентукки однако попадался чаще на его глаза, как бы показывая тем самым, что люди там больше думали о своей собственной родине, чем об обеих странах, конкурирующих за их приверженность к ним. Для Ли, которому Вирджиния была более дорога, чем в целом Соединенные Штаты, это казалось нормальным. Мужчины в форме Конфедерации все так же подходили к нему на каждой остановке. Впрочем, как и люди в синей форме: уроженцы Кентукки сражались на войне с обеих сторон, причем больше на стороне Союза, чем Конфедерации. Федералам также было интересно пообщаться с ним, как и их близким родственникам, воевавшим за юг.

— Ну что, южане, вы нападете на нас снова, если мы проголосуем, чтобы остаться в США? — спросил капрал в синем на станции Боулинг-Грин, где генерал Конфедерации Альберт Сидни Джонстон держал свой штаб в начале войны.

Ли покачал головой, пытаясь выбросить из головы мысли о Джонстоне, погибшем под Шилоу.

— Разумеется нет, сэр, мы намерены признать результаты голосования, какими бы они ни были, если, конечно, они будут свободными и честными.

— Уверен, вы говорите откровенно, — заметил экс-капрал. — Говорят, что на войне вы просто дьявол, но я никогда не слышал о вас, как о лжеце.

В Мунфордсвилле, в тридцати-сорока милях дальше по железной дороге, две группы бывших солдат, одни в сером, другие в синем, подошли к Ли одновременно и начали переглядываться друг с другом. Некоторые из них были с пистолетами на поясе и все они носили ножи. Ли хотел было вернуться обратно в вагон, не собираясь стать причиной конфронтации. И тут один из тех, в синем, удивил его, начав смеяться.

— Не скажете, что именно развеселило вас, сэр? — заинтересованно спросил Ли, уже не опасаясь возможных неприятностей.

Человек, очевидно бывший недавно младшим офицером, сказал: — Я только что вдруг вспомнил девиз нашей прекрасной родины, генерал Ли.

— Напомните, какой?

Тот с удовольствием процитировал:

— Вместе мы выстоим, врозь мы падем.

Он раскинул руки, как бы объединяя всех собравшихся на вокзале.

Ли искренне рассмеялся. Бывшие солдаты Конфедерации тут же последовали его примеру. Тогда и те, кто сражались за север, тоже начали смеяться. После такого уже нечего было опасаться возможности конфликта. Он увлеченно разговаривал с обеими группами бывших солдат до тех пор, пока гудок не возвестил, что поезд сейчас тронется. Уже собираясь уходить, он сказал:

— Ну вот вы и снова побратались.

Мужчины заулыбались. Один из них, худощавый, мускулистый парень в рваной форме, сказал:

— Никогда не думал, что офицеры знают об этом.

— О, мы, ясное дело, знали об этом, — сказал бывший офицер, который только что произнес девиз Кентукки, подтвердив тем самым благоприятное впечатление, которое он произвел на Ли. И добавил: — Когда это происходило, мы, обычно, смотрели в другую сторону, — что вызвало еще одну волну хихиканья.

— Если мы братались даже в разгар войны, то мы, безусловно найдем способ уживаться друг с другом и теперь, когда наступил мир, — сказал Ли. И не дожидаясь ответа, вернулся в поезд. Когда тот начал движение, он выглянул в окно, чтобы еще раз посмотреть на людей, которые не так давно воевали друг с другом. Они продолжали разговаривать с видимым дружелюбием. Ли счел это хорошим предзнаменованием.

Луисвилл, расположенный на южном берегу реки Огайо, был большим городом. До войны в нем проживало 68 000 человек, тогда как в Ричмонде — 38000, хотя Ричмонд набирал в этом обороты теперь. Не успел Ли сойти с поезда, как перед ним непонятно откуда-то выскочил человек с карандашом и блокнотом наготове.

— Фред Дарби, «Луисвилл Джорнал», генерал Ли, — быстро затараторил он. — Каковы ваши ощущения, сэр, после того, как армии Конфедерации не удалось взять этот город?

— Я здесь не как завоеватель, — сказал Ли. — То, что Соединенные Штаты и Конфедеративные Штаты вступили в войну, привело к настоящей катастрофе. Второй конфликт будет иметь еще более катастрофические последствия. Вместо того, чтобы продолжать драться, обе страны договорились насчет того, чтобы граждане Кентукки и Миссури сами выбрали свои предпочтения. Моя роль здесь, как и генерала Гранта, служить в качестве арбитра этого процесса, чтобы гарантировать проведение выборов без принуждений любого рода.

— Как по-вашему, Кентукки должен решать вопрос со своими неграми, генерал? — спросил Дарби. Снова этот вопрос, подумал Ли. Где бы он ни находился, этот вопрос так и преследовал его.

— Это будете решать вы сами, — ответил он. — Негры могут быть как рабами, так и свободными — и в США, и в Конфедерации.

— Мы должны были бы стать рабовладельческим штатом, если бы мы проголосовали за юг, не так ли?

— Как штат Конфедерации, по Конституции, да, — признался Ли неохотно.

— Означает ли это, что негров, которые были освобождены здесь во время войны — а таких большинство — нужно снова поработить? — спросил репортер.

— Ни в коем случае, — сказал Ли, на этот раз твердо. — Вам не нужно оглядываться на Ричмонд, — он вспомнил о конгрессмене Олдхэме. — Это вопрос вашего собственного законодательства, и я уверен, что вы знаете об этом. — Хотя такой уверенности у него и не было, он неизменно старался проявлять вежливость. — Свободные негры есть в каждом штате Конфедерации, в некоторых штатах — многие тысячи.

Дарби писал что-то в своем блокноте.

— Генерал Ли, позвольте мне также спросить вас…

— Прошу вас, сэр, давайте не сейчас, — сказал Ли, подняв руку. — Мы только что, после нескольких дней непростого путешествия, прибыли сюда — так что я предпочел бы не давать интервью здесь, на вокзале. Я ожидаю, что пробуду в Кентукки и Миссури до июня. Мы еще не раз успеем встретиться с вами.

Репортер, тем не менее, продолжал формулировать свой вопрос, но Ли покачал головой. Чарльз Маршалл подошел и встал рядом с ним, его лицо было переполнено гневом. Дарби, наконец, пришлось отступить. Наполовину разочарованный, наполовину злой, он хмуро поспешил прочь.

— Поиграл на нервах, чертов янки, — проворчал Маршалл. — Даже президент Дэвис не осмелился бы так допрашивать вас, а тут какой-то дерзкий репортеришка.

— Все так, но он делает свою работу, майор, как и мы свою. — Ли криво улыбнулся. — Надеюсь, он снова не попадется нам на глаза.

Во время поездки к отелю Гейт Хаус на углу главной и Второй улиц, Луисвилл производил впечатление типично северного города — подавляющее большинство людей на улицах были белыми. Несколько негров, которых увидел Ли, носили остатки военной формы союза. Двое из них ошарашенно уставились на него и Чарльза Маршалла.

Генерал Грант стоял в холле отеля, когда Ли вошел туда. Он подошел, чтобы пожать руку Ли.

— Мне достаточно было лишь взглянуть на карту, поэтому я не сомневался, что опережу вас, сэр, — сказал он. — Железнодорожная линия от Вашингтона до Луисвилла гораздо более прямая, чем от Ричмонда. Я бы приехал еще раньше, если бы все пути к северу от реки Потомак к Балтимору и Огайо были исправными. Но несмотря на это, я прибыл еще позавчера.

— Значит, генерал, вам более повезло с коротким маршрутом. — Ли поколебался, потом добавил: — Должен сказать, сэр, что я более рад встретиться с вами в моей теперешней роли, чем это было в конце войны.

— Я еще более рад именно этому же, это уж точно, — сказал Грант, пыхтя сигарным дымом, — Это намного лучше, чем в тех печальных обстоятельствах, которые окружали нас в Вашингтоне. Можем ли мы поужинать вместе? Здесь со мной полковник Портер, мой помощник. Я надеюсь, что он может присоединиться к нам.

— Конечно, если майор Маршалл также составит нам компанию, — ответил Ли. Он подождал, пока Грант согласно кивнет, затем продолжил: — Надеюсь, вы дадите нам час, чтобы освежиться после дороги. Если вас устроит, давайте встретимся здесь… — он посмотрел на большие настенные часы, — в половине восьмого.

— Прекрасно, сэр, — сказал Грант. Они пожали друг другу руки и разошлись. Помощник Гранта, Гораций Портер, был крепким с виду парнем где-то под тридцать лет, с темными волнистыми волосами, строгими глазами, и шикарными усами над узкой полосой щетины на подбородке.

— Рад познакомиться с вами, господа, — сказал он, когда Ли и Маршалл спустились со второго этажа из своих номеров. — Раз мы здесь на нейтральной территории, будем ходить в столовую вместе?

— Замечательный предложение, — сказал Ли с улыбкой.

Усевшись, Грант сказал: — Я часто останавливался в этом отеле, моя жена и я, у нас много родственников в Луисвилле и его окрестностях. В летнее время здесь очень хорошо. В это время года мы обычно предпочитали заказывать стейк из говядины с картофелем.

Все с удовольствием приняли это предложение. Когда жаркое принесли, Грант вырезал и попробовал кусочек, но затем отправил блюдо обратно на кухню для более тщательной прожарки.

— Терпеть не могу мясо с кровью, — пояснил он, — и кровь вообще.

— Что весьма необычно для генерала, — заметил Ли.

Грант усмехнулся, как бы подтрунивая над собой.

— Но это так и есть. Впрочем, полагаю, что у всех нас есть свои причуды.

Цветной официант принес обратно его говядину. Она была черная снаружи и серая внутри. Мясо казалось таким же жестким, как обувная кожа, с соответствующим вкусом, но Грант съел его с видимым удовольствием. Портер заказал две рюмки виски; Ли и Маршалл разделили бутылку вина. Несмотря на слухи о пристрастии Гранта к алкоголю, он ограничился только кофе. После ужина и сливового пудинга на десерт, когда со стола все убрали, Ли сказал: — Могу ли я набраться смелости и спросить, как вы вообще относитесь к такой своей роли, и роли ваших людей здесь?

Грант подумал немного, прежде чем ответить. Его лицо было похоже на лицо игрока в покер, по которому трудно о чем-либо догадаться.

— Я считаю, что в большей степени это полицейская миссия, чем военная: удерживать обе стороны от столкновений, пресекать контрабанду оружия. Чтобы это была чисто политическая борьба, а не новая вспышка гражданской войны, и обеспечить здесь честные выборы, насколько это возможно. А вы, сэр?

В рюмке Ли все еще осталось немного вина. Он поднял ее в знак приветствия услышанному.

— По-моему, лучше и не скажешь, сэр. Так точно и кратко мне бы не удалось сформулировать.

— Мы готовы к тесному сотрудничеству, в надежде сохранить хрупкий мир здесь и, особенно в штате Миссури, — сказал Портер с характерным акцентом пенсильванца — его отец был там в свое время губернатором — который заметно отличался как от западной речи Гранта, так и от мягких тонов речи уроженцев Вирджинии.

— В обоих штатах уже достаточно оружия, чтобы развязать новые бои — не надо даже новых видов оружия и контрабанды через любые границы.

— Совершенно верно, — сказал Ли, вспоминая бывших солдат в сером и синем в Мунфордсвилле. — Проведя столько времени в сражениях, мы, солдаты, являемся самыми большими миротворцами, вы согласны?

— Я поднял бы тост вас, сэр, если бы у меня было налито что-нибудь покрепче, — сказал Грант.

— Я рад услышать от вас и безалкогольный тост, — сказал Ли. Чарльз Маршалл поднял бровь, Горацио Портер незаметно поперхнулся, а Грант усмехнулся.

А ведь менее года ранее, четверо мужчин сделали бы все возможное, чтобы убить друг друга на войне. Этот ужин в значительной мере сблизил их.

— Хотя, безусловно, многие северяне имеют мало оснований любить меня, — добавил Ли.

Проснувшись, и натягивая сапоги, Ли подумал, как легко через такие окна, как здесь, могли бы совершаться кражи. Он оставил ночной колпак на голове, когда вылез из постели. Огонь в камине ночью погас, и в номере было почти так же холодно, как в его шатре недалеко от Оранж Корт Хаус предыдущей зимой. Хорошенько потянувшись, он подошел к шкафу, где висел его мундир.

Все произошло как-то внезапно. Раздался оглушительный винтовочный выстрел. Окно, у которого он стоял, разлетелось осколками стекол. Пуля просвистела мимо его головы и ударила в противоположную стену. Ли инстинктивно пригнулся, хотя осознавал, что движение запоздало. Он заставил себя выпрямиться и сделал два шага к окну. По звуку, выстрел был из винтовки Спрингфилда; тому, кто стрелял, потребуется время, чтобы перезарядиться. Только позже он сообразил, что снаружи могло быть и двое вооруженных людей.

Снаружи воздух был еще холоднее, чем в комнате. Он высунул голову и осмотрел вправо-влево улицу.

Человек убегал по улице быстро, как только мог. Несколько других преследовали его, но время было ранее, и людей было немного. Винтовка лежала у фасада пекарни, расположенной напротив отеля на Второй улице.

Чарльз Маршалл забарабанил в дверь.

— Генерал Ли! С вами все в порядке?

— Да, спасибо, майор.

Ли впустил внутрь помощника, чтобы тот убедился в этом. На обратном пути к постели он начал хромать.

— Хотя, боюсь, не совсем — я, кажется, порезал ногу стеклом. Горничной придется потрудиться, чтобы убраться тут…

— У вас осколки и в бороде также, — сказал Маршалл. Ли провел по ней пальцами. Действительно, несколько сверкающих осколков скользнули по ночной рубашке. Голос Маршалла наполнился возмущением, когда он осознал, что произошло: — Кто-то пытался убить вас, сэр!

— Получается, что так, — сказал Ли. К этому времени, коридор за дверью был уже полон гомонящих людей, среди них стоял и Горацио Портер с выпученными глазами. Ли сказал: — Благодарю вас за участие, друзья мои, но, как видите, я почти не пострадал. Майор, будьте так добры, закройте дверь, чтобы я должным образом мог одеться…

Маршалл повиновался, хотя, к тайному неудовольствию Ли, сам он остался внутри комнаты.

— Кто же именно хотел навредить вам, сэр? — спросил он, когда Ли застегнул брюки.

На юге также далеко не все смотрели на него с любовью. Но нет. Убийца из Ривингтона использовал бы АК-47 с близкого расстояния, а не Спрингфилд — с автоматическим огнем из АК-47 было бы гораздо больше шансов сделать то, что тот намеревался сделать.

Чарльз Маршалл высунул голову из окна. И тихо присвистнул.

— С такого расстояния… вам очень повезло, сэр. — Он сделал паузу и посмотрел туда, где лежала винтовка. Его тон стал задумчивым. — Или, возможно, с этой позиции убийце помешало отражение солнца от стекла, чтобы точно прицелиться.

— Дайте-ка я сам посмотрю. — Ли также прикинул угол стрельбы. — Да, вполне может быть, но это же чистое везение, не правда ли?

Крики долетели с того направления, в котором стрелявший бежал. Он посмотрел туда, и его брови сами по себе взлетели вверх.

— Боже мой, майор, они, кажется, поймали его. Быстро справились.

Он отстранился, чтобы его помощник мог посмотреть сам. За очками брови Маршалла также приподнялись.

— Это негр, ей-богу! — воскликнул он.

— Точно? — Ли снова сменил в окне Маршалла. Конечно же, человек, которого тащили в середине толпы, был черным. Он заметил Ли, и, глядя на него, начал что-то кричать. Один из державших, ударил его как раз в этот момент — так что слов было не разобрать.

Ли отошел от окна и вышел в коридор, который все еще был переполнен людьми, но уже не так густо, как несколько минут назад. Генерал Грант поймал его взгляд.

— Я слышал, в вас стреляли, — сказал Грант. Ли кивнул. Рот Гранта изогнулся тонкой улыбкой. — А я несколько по-другому проснулся для завтрака. Если вы в порядке, может, мы пойдем перекусим?

— Отличное предложение, — сказал Ли, довольный тем, что тот не стал поднимать ажиотажа по поводу инцидента. Грант тоже имел репутацию невозмутимого поведения под огнем.

К завтраку, однако, приступить не удалось. Не обладая хладнокровием Гранта, поток местных высокопоставленных лиц — мэр, шериф, вице-губернатор Кентукки, вместе с парой других, чьи имена и должности Ли не запомнил — начали подходить к нему и возмущаться, и ужасаться по поводу того, что только что произошло. И мол, он не должен считать это никоим образом выражением чувств истинных и честных кентуккийцев к нему или к Конфедерации, и так далее, и тому подобное…

Возбужденные представители местной власти чуть ли не рвали на себе одежды от усердия. Ли отвечал терпеливо, насколько возможно. Между тем, его ветчина с яйцом стояла перед ним нетронутой и остывала с каждой минутой.

Чиновники как бы не замечали Гранта, который пил чашку за чашкой черный кофе, нарезал ломтиками маринованный огурец и поедал неторопливо их один за другим, пока они не закончились. Таким образом, Ли практически остался без завтрака, но по крайней мере хоть у Гранта получилось поесть. Когда число незваных гостей, подходивших к столу, перевалило за седьмую сотню, даже ледяное терпение Ли начало кончаться. Его рука сжалась на вилке, которую он, наконец, взял в руки, и, казалось, готова была вонзить ее в очередного подходившего, вместо ветчины. Но тот, на свое счастье, принес интересную новость: — Выяснили, почему этот сумасшедший негр стрелял в вас, генерал.

— Вот как? — Рука Ли, державшая вилку, расслабилась. — Рассказывайте, сэр.

Интерес также появился и в глазах Гранта.

— Он ругался и кричал о том, что если бы вы не захватили Вашингтон, то федералы бы выиграли войну и освободили бы всех негров на юге.

— Полагаю, в этом немало правды, — сказал Ли. — Не сомневаюсь в том, что и генерал Грант согласится с этим.

— Без всяких сомнений, — быстро сказал Грант и Ли вспомнил насколько решительно тот был настроен на войну, исход которой был бы совсем другим без вмешательства людей из Ривингтон. Грант продолжил: — Тем не менее это не дает этому негру или кому-либо еще права, чтобы прийти и стрелять в генерала Ли сейчас. К лучшему или худшему, но война закончилась.

— Как с ним собираются поступить? — спросил Ли.

— Допросят и повесят его, я думаю, — ответил кентуккиец, пожав плечами. — О, он сказал, еще кое-что, генерал Ли: он сказал, что у вас верно есть кроличья нога от кролика, пойманного и убитого на кладбище в полночь, иначе бы он никогда не промахнулся, стреляя по вам.

— Утреннее солнце более вероятная причина, чем нечто из темной ночи, — сказал Ли, который иронически относился к суевериям. Он объяснил, почему именно убийца выбрал неподходящее место и время для стрельбы. Кентуккиец рассмеялся.

— Ну разве не дурак этот негр?

Он хотел было хлопнуть Ли по спине, прощаясь, но передумал; Ли явно не был таким человеком, чтобы вдохновить случайного знакомца на подобные вольности. Оставив свой неловкий жест незавершенным, человек ушел. Завтрак Ли был испорчен, но он съел его тем не менее. Плохой завтрак был гораздо предпочтительнее перспективы остаться без завтрака вообще.

В течение следующих нескольких месяцев Ли разъезжал по Кентукки и Миссури. Он проехал быстрее и больше миль, чем когда-либо в походе, но кроме этого одного негра, никто больше не стрелял в него. Грант забрался еще дальше, особенно в штате Миссури. У Миссури нет прямого поезда с Кентукки, Теннесси, или Арканзасом — Ли пришлось ехать на перекладных от Колумбуса в штате Кентукки до Айронтона в штате Миссури, где железнодорожная сеть позволила ему добраться до Сент-Луиса. Гранту до Сент-Луиса, где он когда-то жил, легче и быстрее было добираться через Огайо и Миссисипи, и через Индиану и Иллинойс, он совершил несколько таких поездок таким образом.

Ли радовался, как хорошо, что обе стороны выполнили свои обещания насчет солдат в спорных штатах. Кроме них, ни одна из армий не вошла в Кентукки и Миссури. Каждый политик, северный или южный, который был в состоянии забраться на пенек и связать между собой пару слов, или даже разразиться речью из десяти тысяч слов, мог свободно сказать своему народу, почему именно они должны выбрать Соединенные Штаты или Конфедерацию.

Слушая оратора-конфедерата, громко распинавшегося о злоупотреблениях северян во время ночного факельного митинга во Франкфорте, Чарльз Маршалл сделал кислое лицо и сказал: — Это речь человека, который просидел всю войну в тылу, далеко от линии огня. Тот, кто когда-либо сталкивался с янки в бою, имеет намного больше уважения к их храбрости, чем следует из речи этого горлопана.

— Вы, безусловно, правы, — ответил Ли на негодование своего помощника этим оратором: тот попросту грубо обзывал северян жестокими, толстомордыми, любящими негров лишь за их деньги. Ли продолжал: — Мне, признаться, до определенной степени стыдно, что я представляю ту же нацию, что и этот красноречивый парень.

Чтобы подчеркнуть свое отвращение, он демонстративно отвернулся от кричащего и размахивающего руками человека на платформе.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

Сам Маршалл, словно притянутый каким-то ужасным обаянием, продолжал наблюдать за оратором. Красный свет факелов мерцал в линзах его очков.

— Даже если он наберет этим голоса, то еще больше посеет ненависти.

— Согласен, — сказал Ли. — А вы видели, например, вот это?

Он достал брошюру и передал ее Маршаллу. Его помощник поднес ее близко к лицу, чтобы суметь прочитать в свете факелов.

— Массовые межрасовые браки! Вот то, что вас ожидает, если Кентукки проголосует за Союз, — процитировал он. Он еще раз посмотрел на брошюру с ошеломленным видом. — Как можно печатать такую гадость?

— Да, только такое слово и можно применить к этому, — согласился Ли. На брошюре был нарисован чернокожий с гротескно преувеличенными носом и губами, обнимающий белую женщину и склонившийся к ее лицу для поцелуя.

— Мы, к счастью, не несем ответственности за этот документ: если вы заметили, его издал в Нью-Йорке ученый-юрист мистер Симэн.

— Судя по брошюре, этот ученый мистер Симэн просто позорит юридическую профессию.

Маршалл держал брошюру большим и указательным пальцами, как бы сводя к минимуму свой контакт с ней. — И что, содержание соответствует обложке?

— Полностью, — сказал Ли. — И многие из наших, так сказать, сторонников, распространяют это массово, как предостережение против того, что может произойти, если Север одержит верх. Это, возможно, будет эффективным для голосования, но я нахожу это отвратительным.

— Северяне тоже вряд ли так добры в том, что они говорят о нас, — сказал Маршалл. — Так что стоит ли предаваться таким угрызениям совести?

Ли просто смотрел на него, пока тот не опустил голову.

— Я разочарован в вас, майор. Можем ли мы вообще позволять себе такое? Независимо от того, где, в конечном счете, окажутся территории Кентукки и Миссури — как мы дальше будем жить сами с собой, и с Соединенными Штатами после этого. Отравление воздуха грязной ложью не поможет легче решать проблемы.

— Вы смотрите на эти вопросы более глобально, чем могу я, — сказал Маршалл, в его голосе звучал стыд. — И вы действительно не будете возражать, если спорные штаты выберут вместо нас Союз, правда, сэр?

— Я надеюсь, что они видят достоинства Конфедерации, как вижу их я, — ответил Ли после некоторого раздумья. — Но лучше пусть они пойдут свободно с ними, чем под принуждением с нами. Это, в конце концов, принцип, на котором мы сформировали нашу собственную нацию, и за который мы так долго и трудно боролись. А что касается этого…

Он взял брошюру у Маршалла, бросил ее на землю и растоптал каблуками. В это время прибыл посыльный, и помощник, прочитав, сунул телеграмму в руки Ли.

— Вы должны увидеть это прямо сейчас, сэр.

— Спасибо, майор.

Ли развернул доставленную бумагу. Слова буквально ударили его по глазам:

14 МАРТА 1865 г. ЛЕЙТЕНАНТ США АДАМ СЛЕММЕР ЗАДЕРЖАЛ ДВУХ МУЖЧИН С КОННЫМ ЭТАПОМ ГРУЖЕННЫМ АК-47 И ПАТРОНАМИ ЭТИМ ДНЕМ В ТОМПКИНСВИЛЕЕ ШТАТ КЕНТУККИ.

ПОЖАЛУЙСТА ПРИМИТЕ МЕРЫ. РИЧАРД ИНГОМ, КАПИТАН КОНФЕДЕРАЦИИ НАБЛЮДАТЕЛЬ ЗА ВЫБОРАМИ.

Ли скомкал телеграмму и швырнул ее о стену.

— Эти проклятые дураки… — Он не сомневался — кто еще, кроме людей из Ривингтона, мог перевозить оружие? И мотнул головой, как разгневанный жеребец. — Неужели они думают, что они тут короли, что могут вмешиваться в такие важные дела? Где, черт побери, этот Томпкинсвилль, майор?

— К северу от границы с Теннесси, сэр, южнее Боулинг-Грина. Это в стороне от любой железнодорожной линии.

Маршалл несомненно был готов к подобным вопросам, поэтому ответил быстро, как если бы Ли спросил его о местонахождении Ричмонда.

— Нам нужно быстро добраться до Боулинг-Грина. Там мы наймем лошадей и направимся в Томпкинсвилль. Телеграфируйте капитану Ингому, что мы уже в пути, и пусть ни в коем случае не допустит какого-нибудь дальнейшего движения оружия и задержанных, пока мы не прибудем.

— Бегу прямо на телеграф, сэр.

Маршалл поспешил прочь.

Пару дней спустя два человека в серой форме остановили своих лошадей перед единственным отелем Томпкинсвилля. Ли почувствовал тяжесть своих лет, спешившись. Давно ему не приходилось так трудно — со времен боев с индейцами на западе. Он не был удивлен, увидев генерала Гранта, прислонившегося к одной из колонн отеля. Прикоснувшись к полям шляпы, Ли сказал: — Конюх в Боулинг Грин сообщил мне, что вы опять опередили нас, сэр.

— Жаль, мне что не удалось сделать такого в Билетоне, сэр, — ответил Грант; по его тону было понятно, что он не оставит мысли переиграть свои битвы с Ли весь остаток своей жизни. Он продолжил: — На этот раз я здесь не так давно — не более пары часов.

— Значит, вы уже разговаривали с вашим лейтенантом Слеммером?

— Да. По его словам, он и его товарищ, лейтенант Джеймс Портер, ехали чуть к югу отсюда, когда наткнулись на двух мужчин, ведущих несколько тяжело нагруженных лошадей. Заподозрив неладное, они задержали их и проверили груз, обнаружив эти ваши чертовы автоматы и боеприпасы к ним. Они отконвоировали людей и лошадей сюда, в Томпкинсвилль, где ваш капитан Ингом, который тоже оказался в городе, был полностью ознакомлен с ситуацией.

— Это было великодушно с вашей стороны, — сказал Ли; ясно, что Ингом не видел как северяне привели пленных и мог бы никогда не узнать об этом инциденте. Но это был как раз тот случай, который помог убедиться, что обе стороны играют по правилам, с которыми они согласились — правилам, которые в том числе помогали пресекать контрабанду оружия.

Ли спросил: — Вы уже допрашивали этих людей?

— Нет, сэр. Когда капитан Ингом сказал мне, что он уведомил вас, и что вы уже в дороге, так что я решил подождать, пока вы не прибудете сюда. Люди и лошади с грузом находятся под охраной в конюшенном дворе далее по улице. Полагаю, вы присоединитесь ко мне?

Ли склонил голову.

— Несомненно. И позвольте мне выразить свою искреннюю благодарность за ваше неукоснительное соблюдение договоренностей по этому вопросу.

— Я подумал, что по-другому будет только больше проблем, — сказал Грант.

В конюшне, федеральный лейтенант прошел чуть дальше и демонстративно направил армейский кольт на двух мужчин, сидящих угрюмо на сене. Разумеется, они оба были одеты в свои пестрые кепки, куртки и брюки.

— А ну-ка встать, — рявкнул лейтенант. Пленники не сделали в ответ ни одного движения, пока не увидели Ли и Гранта. Тогда они медленно встали, как бы показывая, что они сделали бы то же самое и без приказа. Один из них махнул своим уродливым головным убором тем жестом, который сделал бы честь самым изысканным кавалерам.

— Генерал Ли, — сказал он, кланяясь. — Позвольте мне представить вам моего товарища, Виллема Ван Пелта.

— Мистер де Байс?

Он узнал этот знакомый говор, которым тот представлялся Ли, когда Джеб Стюарт приводил его.

— Вы знаете этого парня?

Голос Гранта вдруг стал тяжелым и подозрительным.

— К своему глубокому стыду, знаю.

Не обращая внимания на клоунское поведение задержанных, Ли зарычал:

— Что, черт возьми, вы делаете здесь, мистер де Байс?

Глаза Конрада де Байса были широки и невинны. Глаза у пумы тоже бывали такими же, прежде чем она прыгнет. Ли удивлялся, каким образом северные солдаты умудрились задержать воина такого уровня. Ривингтонец ответил:

— Мы просто хотели продать немного оружия, генерал, спортивного оружия, так сказать. Что-то не так?

— С целью добавить масла в огонь? — парировал Ли. Де Байс по-прежнему прикидывался непонимающим. Его товарищ, Виллем ван Пелт, выглядел еще более флегматичным и казался глуповатым на вид. Ли догадывался, что это был только фасад такой же невинности, как и у де Байса.

— Кому вы собирались продать эти винтовки? — спросил Грант.

— О, покупатели всегда найдутся, — небрежно сказал де Байс.

— Не сомневаюсь, — сказал Ли. Он мог представить, кого именно де Байс имел в виду: рейдеров, пробравшихся в маленькие города до выборов, и ждущих тот день, чтобы убедиться, что народ проголосовал правильно. Он повернулся к Гранту.

— Давайте на минутку выйдем наружу, сэр?

Они пробыли там буквально мгновение. Когда они вернулись, Ли сказал: — Мистер де Байс, генерал Грант любезно согласился купить все ваши автоматы и боеприпасы к ним.

Оба ривингтонца, сражавшиеся на фронтах, аж вздыбились. Виллем ван Пелт заговорил в первый раз: — Ни в коем случае мы не продадим его в такие кровавые руки.

— Да, но господа, он даст вам лучшую цену, чем вы могли бы надеяться получить от кого-либо еще, — сказал Ли.

Грант кивнул.

— Это точно. — Он полез в карман брюк, достал серебряный доллар и швырнул его к ногам Конрада де Байса. — Тут вам вряд ли дадут больше.

Лицо де Байса побагровело от злости: — Будь прокляты ваши доллары, и вы вместе с ними.

— Вам бы лучше принять его, — сказал ему Грант. — С его помощью вы и ваш друг сможете вернуться обратно в Теннесси. Если нет, то вы под стражей отправитесь на Север. А уж там с вами разберутся.

Виллем ван Пелт клацнул челюстью и весь подобрался, как будто готовясь к драке. Федеральный лейтенант, настороженный молодой человек, вскинул револьвер в его сторону.

— Полегче, Виллем, — сказал Конрад де Байс, положив руку на плечо Ван Пелту. Он перевел взгляд своих охотничьих кошачьих глаз на Ли.

— Итак, значит, вы больше предпочитаете работать с янки, чем с нами, да, генерал? Мы запомним это, я вам обещаю.

— Соединенные Штаты действуют в Кентукки и Миссури до июня, согласно договоренностей с нами. А вам, сэр, здесь не место, если вы торгуете оружием. Теперь забирайте своих лошадей и убирайтесь отсюда — и считайте, что вам еще повезло.

Ли повернулся к Гранту.

— Может быть, ваши помощники сопроводят их, чтобы убедиться, что они пересекут границу. — Затем повернулся к ним и предупреждающим тоном холодно сказал: — Вы лично и остальные ваши коллеги отвечаете за безопасность этих двух федералов.

Грант усмехнулся: — Кажется, не нужно беспокоиться об этом, генерал, ведь мои ребята захватили их без труда.

— Они никогда бы не смогли захватить нас, если бы они не появились в тот момент, когда я был в кустах со спущенными штанами, — прорычал Конрад де Байс. Усмешка Гранта превратилась в смех. Ли рассмеялся тоже, но он был склонен верить этому человека. С или без их изумительных автоматов, они были необычайно опасны, а де Байс особенно.

— Помните, что я сказал вам, — сурово сказал Ли, и с облегчением увидел, как ривингтонцы с видимым сожалением кивают. Они и федералы направились от Томпкинсвилля на юг во второй половине дня. Грант остался в городе ждать возвращения лейтенантов, чтобы они могли начать перевозку автоматов на север. Ли и Маршалл отправились в Боулинг-Грин. Когда они выехали из Томпкинсвилля, Маршалл спросил: — Вы уверены, сэр, что это целесообразно — вот так просто отдать несколько десятков автоматов янки?

— Если бы я не был уверен, что они уже есть у них, майор, уверяю вас, я никогда бы так не поступил, — ответил Ли. — Они, безусловно, уже обладает многими образцами, изъятыми у пленных или взятых с погибших, точно как же, как наши люди брали Спрингфилды, чтобы заменить свои гладкоствольные мушкеты. И, передав оружие, я предотвратил попадание мужчин из Ривингтона в руки северян, ведь они обладают многими другими знаниями, а я считаю это более важным, чем винтовки.

— Да, теперь я понимаю. — Маршалл провел рукой по своим волнистым светлым волосам. — Они иногда кажутся всезнающими, не так ли?

— Да, по крайней мере, в настоящее время, — сказал Ли. Это было именно то, что беспокоило его в людях организации «Америки будет разбита». Немного погодя он добавил: — Всезнающими они, конечно, не являются, однако, мне не нравится в них совсем другое.

— И что это, сэр? — в голосе Маршалла звучало искреннее любопытно.

— Их вмешательство в нашу политику.

Ли погнал лошадь рысью. Маршалл нагнал его. Некоторое время они ехали молча.

Масса людей собралась в парке Луисвилля. Наступила Страстная Пятница. При других обстоятельствах, многие из них сейчас были бы в церкви. Но в церковь можно сходить и в Пасхальное Воскресенье, и в следующее воскресенье и через год после этого. А вот когда они еще услышат вновь президента или, вернее, уже экс-президента Соединенных Штатов?

Флаги США развевались на всех четырех углах трибуны. Они по-прежнему отображали тридцать шесть звезд, хотя одиннадцать штатов уже покинуло Союз, а двум еще предстояло сделать выбор. Некоторые из людей в толпе также размахивали старыми флагами. У других в руках были флаги Конфедерации. Соперничающие фракционеры уже начали толкаться друг с другом. Глаза под очками Чарльза Маршалла, стоящего у края толпы, казалось, так и излучали высокомерное презрение. Его голос прозвучал с таким же оттенком: — Учитывая, до чего он довел свою страну, у Линкольна должны быть железные нервы, чтобы приехать и выступить в Кентукки.

— У Линкольна действительно железные нервы, — сказал Ли, — и они ему достались от рождения. Но я сомневаюсь в его политической мудрости, подвинувшей его прибыть сюда — его оппоненты Сеймур и Макклеллан не поддержали его в этом. А ведь Сеймур победил с огромным отрывом, так как же он надеется убедить хоть какое-нибудь значительное количество избирателей?

Годом ранее он никогда бы не задумался о таких политических расчетах. Его жизнь была гораздо проще, а его единственной проблемой было отбить наступление армии Потомака. Всей своей душой он жаждал этих простых дней, но он понимал, что это означает еще одну войну, а это было слишком высокая цена за такие желания.

Маршалл начал говорить еще что-то, но его слова потонули в мощном реве толпы, наполовину одобрительном, наполовину презрительном. Это напомнило Ли работу локомотива с изношенным котлом. Человек, который являлся причиной такой устрашающей смеси ненависти и любви, стоял на трибуне, узнаваемо высокий и худой, и ждал, когда шум пойдет на убыль. Наконец, шум почти затих.

— Американцы! — начал Линкольн, и одним этим словом привлек все внимание к себе, ведь никто, будь он стойким сторонником союза, или приверженцем Конфедерации, не отказывал себе в этом гордом имени. Линкольн повторил его снова:

— Американцы, вы все, конечно, знаете, что я готов отдать всю свою кровь и свою жизнь, лишь бы не видеть свой любимый народ разделенным.

— Мы можем помочь тебе в этом, ей-богу! — грубо перебил его кто-то, и прокатился хор насмешек. Линкольн продолжил речь, игнорируя выкрики: — Обе стороны конфликта говорили на одном языке, молились одному Богу, и победа Юга это факт, хотя и очень горький для меня. Но пути Господни неисповедимы. У меня нет никакой предубежденности против этих людей, которых я до сих пор считаю своими братьями, как и раньше.

— Зато мы не считаем вас братьями! — выкрикнул все тот же задира. Ли подумал, что парень не совсем прав, хотя в дни войны он согласился бы с ним. Линкольн действительно хотел видеть одну нацию, а не федерацию суверенных штатов, и действовал соответственно своей вере, хотя и ошибочной, по мнению Ли.

Тот продолжал: — Вы отвергли меня, и имели на это право, видя, что я не смог сохранить Союз, который клялся защищать и отстаивать. Но я всего лишь один маленький человек. Поступайте со мной, как считаете нужным… Это меньшее, что я заслуживаю. Но я прошу вас, народ Кентукки, всем сердцем, всей душой и всем своим разумом не отвергать Соединенные Штаты Америки.

Раздался свист наряду с редкими возгласами одобрения. Линкольн проигнорировал и это. Ли имел странное чувство, что тот разговаривает сам с собой там, на трибуне, но в то же время отчаянно надеясь, что другие услышат его.

— Важные принципы могут и должны быть ясными. Мы все говорим, что мы за свободу, но это не всегда означает одно и то же. В Соединенных Штатах свобода означает, что каждый человек может делать то, что ему заблагорассудится с самим собой и своим трудом; на юге то же слово означает, что некоторые могут поступать, как им заблагорассудится с другими людьми и тем, что они производят. Для лисы воровство кур у фермера выглядит свободой, но как вы думаете, куры согласны с этим?

— Надо же, честный деревенский Эйб рассуждает о лисах и курятниках, — сказал Чарльз Маршалл с насмешкой в голосе. Ли хотел было кивнуть, но передумал. Такие образы он мог себе представить, услышав их из уст Джефферсона Дэвиса, но в исполнении Линкольна это прозвучало более ярко, чем какая-либо привычная, гладко сформулированная фраза. И это находило отклик в нем самом. У Ли назревало неприятное чувство того, что враги его страны ближе ему, чем такие друзья, как ривингтонцы.

Линкольн продолжил: — Народ Кентукки, американцы, если вы решите поддержать юг, значит вы решите забыть Вашингтона и Патрика Генри, Джефферсона и Натана Хейла, Джексона и Джона Пол Джонса. Так помните об отцах нашего народа, помните о стране, которую так многие из вас смело защищали. Да благословит Бог Соединенные Штаты Америки!

И опять освиставших было больше, чем одобряющих. Ли иронически подумал о том, что Линкольновские три «американских» героя Вашингтон, Патрик Генри, и Джефферсон, были из рабовладельческой Вирджинии. Кровь Марты Вашингтон присутствовала в крови его жены. И Юг почитал отцов-основателей не меньше, чем Север; он вспомнил свой приезд в Ричмонд в день рождения Вашингтона, когда даже Военное министерство было закрыто. И если уж на то пошло, Вашингтон верхом на лошади был изображен на Великой Печати Конфедерации Штатов. На этот раз, у него не было никакой симпатии к заключительным словам Линкольна.

Бывший президент США сошел с трибуны. Тут и там люди спорили друг с другом, стоя лицом к лицу, кричали и размахивали руками. Но никаких беспорядков за выступлением Линкольна не последовало. Учитывая горячий нрав жителей Луисвилля и вообще Кентукки и Миссури, Ли испытал облегчение.

Вместе с Маршаллом они начали продвигаться сквозь толпу к Линкольну. Ли и сам был достаточно высоким, а Линкольн, особенно после того, как вновь надел шляпу, был, возможно, самым высоким человеком здесь, в парке. Экс-президента было легко держать в поле зрения.

Линкольн вскоре заметил Ли. Он подождал, пока тот подойдет.

— Господин президент, — сказал Ли, склонив голову.

— Уже больше нет, — сказал Линкольн. — И мы оба знаем, чья это вина, не так ли?

Ривингтонцев, подумал Ли. Без них, без того, что они рассказали, Линкольн по-прежнему был бы президентом и наводил бы порядок в безуспешно пытавшихся отделиться южных штатах. Тем не менее, в его голосе не было горечи; скорее, это был юмор — как в дружеском разговоре о житейских мелочах. Как ни старался, Ли не мог разглядеть в этом высоком штатском человеке того людоеда, которого описывал Андрис Руди. Но это и к лучшему. Линкольн больше не хозяин Белого Дома, а кошмар будущего не сбудется.

Ли спросил: — Что вы планируете делать теперь, сэр?

— До выборов я постараюсь поколесить по Кентукки и Миссури, и делать все от меня зависящее, чтобы удержать их в Союзе, — сказал Линкольн, добавив: — Не то, что некоторые из политиков в обеих странах, им не понять меня, да и в общем-то черт с ними… После этого… — он запнулся. — После этого, я полагаю, поеду домой в Спрингфилд, займусь юридической практикой и буду помаленьку стареть. Когда я был моложе, я не страдал из-за безвестности, так что вернусь к ней, вероятно, достаточно легко. Может быть, в один прекрасный день, когда вся эта суета утихнет, я напишу книгу о том, как все могло сложиться лучше, по-другому.

— Вы, надеюсь, простите меня, сэр, но мое мнение, что лучше стало именно теперь, — сказал Ли.

— Вам не нужно мое прощение, генерал, хотя вы и вежливо просите его. Даже ваша южная конституция допускает свободу мнений, не так ли? Кандид до конца верил в лучший из всех возможных миров. — Линкольн иронически усмехнулся. — Кому какое дело теперь до того, о чем я думаю? Я собираюсь вернуться в тень. А вот вы, генерал, ваше будущее впереди освещено факелами и вымощено золотом.

— Вряд ли, сэр, — сказал Ли.

— Где еще место для самого благородного вирджинца из всех, как не во главе своей страны?

Рот Линкольна скривился. Даже сейчас, когда прошел уже год с тех пор, как Юг завоевал свою независимость, признание Конфедерации причиняло ему боль.

Ли ли также было интересно, означала ли цитата из Шекспира комплимент или сарказм. Он ответил: — Я горжусь тем, что служу государству и своему народу в любом качестве, которое они предлагают мне.

Линкольн посмотрел на него сверху вниз. Как всегда, это привело его в замешательство; в такой ситуации он оказывался не часто.

— Служение своей стране — все это очень хорошо, генерал, но когда приходит время, разве вы не должны вести ее в том направлении, куда она должна идти по вашему мнению?

Он не стал ждать ответа, коснулся пальцем края шляпы и ушел. Чарльз Маршалл посмотрел ему вслед.

— Как мог Север так заблуждаться, чтобы избрать такого человека своим президентом?

Он похоже изобразил рыхло-вихляющую походку Линкольна.

— Да, у него очень своеобразный вид, но это не главное. Главное, это цели, которые он перед собой ставит и способы их решения.

Ли также смотрел вслед Линкольну, пока тот не скрылся за ивами с их новыми юбками весенних листьев. Вот уж вопрос из вопросов: если бы Ли сказал, что с рабством нужно покончить за один день, кто бы на Юге стал слушать его?

— Простите, что пришлось побеспокоить вас за ужином, сэр, — сказал посыльный, вываливая кучу телеграмм на стол Ли в столовой отеля.

— Все в порядке, сынок.

Ли пришел в юмористическое настроение. Телеграммы плотным слоем начали покрывать блюда, миску гороха, соусник, бокалы; наконец они закрыли хлеб и спрятали из виду лоток с приправами. Ли заметил: — Если я все это буду читать сейчас, то ужинать придется ночью.

Посыльный, вероятно, уже не слышал последнюю фразу; он спешил обратно на телеграф за новой порцией сообщений. Генерал Грант сказал: — Тогда начните с тех, сэр, которые расчистят вам путь к ужину.

— Так и придется сделать.

Ли быстро начал проглядывать их одну за другой, иногда останавливаясь, чтобы отрезать еще ломтик седла барашка перед ним. За ним стоял чернокожий мальчик с большим пестрым опахалам, разгоняя душный воздух, который заполнил июньский вечер Луисвилля.

— Не слишком усердствуй там, — предупредил его Ли, заметив, что документы на столе зашевелились. — Или ты хочешь загнать их прямо в суп?

Маленький раб захихикал и покачал головой. Ли закончил с бумагами.

— Ни одного значительного нарушения здесь, — сказал он Гранту. Тот тоже подытожил свои.

— У меня тоже, кажется, без инцидентов.

Он отложил последнюю бумагу почти сразу после Ли.

— Обменяемся данными?

В обмен на отчеты, которые федеральные избирательные инспекторы послали Гранту, Ли протянул ему последний набор сообщений, что он сам получил от инспекторов Конфедерации. Как и сказал Грант, голосование в целом протекало гладко. Некоторые участки с юга и запада штата Миссури еще не представили данных. Ли подозревал, что никто там и не голосовал. Независимо от перемирия и отсутствия федеральных оккупационных войск, гражданская война там продолжалась. Но эти территории были малонаселенными, так или иначе. Даже если бы все их голоса были отданы Конфедерации, штат в целом остался бы в Союзе. Кентукки совсем другое дело. Грант признал это, когда сказал: — В ближайшие недели, генерал Ли, я переведу свою штаб-квартиру в Сент-Луис, чтобы обосноваться на территории Соединенных Штатов.

— Вам там будет даже лучше, чем в Луисвилле, исходя из вашего давнего знакомства с городом, — сказал Ли.

— Сильно сомневаюсь в этом. — Лицо Гранта редко меняло выражение, но его голос стал мрачным. — Я служил в армии, а не отдыхал на пляже в те времена, когда я там был, так что мои воспоминания не такие уж счастливые. И, как вы понимаете, сэр, я не могу радоваться тому, что штат Кентукки проголосовал за выход из Союза, которому я обязан всем в этом мире.

— Я уважаю искренность ваших чувств, более того — я восхищаюсь ими, но я надеюсь и вы понимаете, что люди из Кентукки также искренни в своих.

По соотношению четыре к трем, избиратели Кентукки связали свою судьбу с Югом.

Грант сказал: — Я признаю это, но мне трудно приветствовать подобное. Откровенно говоря, я считаю, что причины по которым Юг взялся за оружие, недостаточно основательными, а одной из них вообще нет оправдания. Поэтому то, что вы боролись так долго и мужественно, всегда был удивительным для меня.

— Мы, в свою очередь, постоянно поражались решимости Соединенных Штатов расходовать столько средств и жизней, чтобы попытаться восстановить силой то, что люди Юга не хотели отдать добровольно.

— Ну теперь уже что там говорить. Если вы посетите меня в Сент-Луисе официально, генерал, то убедитесь, что я с радостью приму вас. — Грант встал. — Сейчас, я надеюсь, вы извините меня. У меня пропал аппетит теперь, когда я вынужден смотреть на еще один штат, оторванный от Союза.

Ли также встал, и они с Грантом пожали друг другу руки. Он сказал: — Штат Кентукки не был «оторван», он вошел в Конфедерацию по собственной воле.

— Для меня это слабое утешение, — сказал Грант, и отошел от стола. Вместо того, чтобы подняться наверх в свою комнату, он подошел к бару и заказал выпивку. Хотя он и не был полным трезвенником до дня выборов, но тут Ли, когда пошел наверх, застал его все еще за барной стойкой, а когда Ли спустился на завтрак следующим утром он обнаружил его там же спящим и пьяным.

— Может, разбудить его? — спросил Чарльз Маршалл, глядя на лежащего Гранта в форме с отвращением.

— Не трогайте его, майор, — тихо сказал Ли. Маршалл бросил любопытный взгляд на него. Он хотел добавить: — Избави меня, боже, от такого, — но в последний момент промолчал. Не в первый раз он спрашивал себя, как сложилась бы его жизнь после капитуляции в Ричмонде. Не очень хорошо, подозревал он: кому нужны генералы проигравшей стороны?

Джордж Макклеллан должен был хорошенько подумать, прежде чем ввязываться в безнадежную гонку за пост президента, подумал Ли. Но из Макклеллана и генерал был так себе. Такой ехидный юмор вполне привел в порядок его мысли, когда Ли сел в ожидании меню завтрака.

Летнее солнце палило на главной площади в Нэшвилле. Клены, которые росли вдоль улиц Вашингтона и Олстон давали некоторую тень, но ничем не могли помочь от жары и гнетущей влажности. Повозки, мчащиеся на запад по улице Вашингтона, поднимали так много пыли, что это напомнило Нейту Коделлу его походные дни в армии. Несмотря на угнетающую погоду, перед зданием суда собралась приличная толпа.

— Что происходит? — спросил Коделл человека, который казалось уже натурально таял в своем сюртуке, жилете, галстуке и шляпе.

— В полдень начнется аукцион по продаже негров, — ответил мужчина.

— Разве он сегодня?

Коделл, который мог бы позволить себе раба не более, чем личный железнодорожный вагон с локомотивом, обогнул угол собора и подошел к магазину Рэфорда Лайлза. Входная дверь была заперта. Коделл почесал затылок — ведь в воскресенье Лайлз никогда не закрывался. Потом он увидел его среди мужчин, ожидающих начала аукциона. Лайлз не раз говорил о желании иметь раба. Коделл заметил и нескольких других потенциальных покупателей, среди которых был Джордж Льюис. Его бывший капитан был избран в законодательное собрание штата, и в последнее время проводил больше времени в городе Рэйли, чем в Нэшвилле. Льюис тоже увидел Коделла и помахал ему рукой. Коделл помахал в ответ.

В толпе было немало приезжих. Коделл слышал мягкие акценты Алабамы и Миссисипи, а двое мужчин разговаривали с протяжными звуками, характерными для Техаса, как он помнил по армии. Уши также поймали еще один знакомый акцент, и он пристальней огляделся вокруг. Так и есть, здесь стояли трое мужчин из Ривингтона, разговаривая между собой. Несмотря на окончание войны, они по-прежнему предпочитали свою пятнистую форму, в которой приезжали в лагерь и в участвовали в боях. Тем не менее, они выглядели более изысканно в ней, чем большинство южных джентльменов в своей повседневной одежде.

Часы на здание суда пробили двенадцать. Мужчины, имевшие свои часы, начали проверять их. Через минуту или чуть позже, и колокола баптистской церкви возвестили о пришествии полудня. После очередной короткой задержки колокола методистской церкви, которая была дальше вниз по Олстон, также заявили об этом. Коделлу стало интересно, какие часы были точны, или, может, все они ошибались. Ему-то это было безразлично, а вот для железнодорожника, вроде Генри Плезанта необходимо знать время с точностью до минуты, подумал Коделл. Несмотря на объявленное время начала аукциона рабов, на площади ничего не изменилось. Люди продолжали болтать, многие курили, не проявляя признаков нетерпения. А вот ривингтонцы заерзали. Один из них многозначительно посмотрел на свое запястье — Коделл увидел, что он носил там крошечные часы с кожаным ремешком. Через несколько минут тот снова посмотрел на часы. Когда ничего не произошло после третьего, уже раздраженного взгляда, человек закричал: — Какого черта, сколько можно ждать?

Его нетерпение передалось толпе, словно капсюль воспламенил заряд патрона Спрингфилда. В одно мгновение, десяток мужчин уже кричали, требуя начала аукциона. Если бы ривингтонец промолчал, они, вероятно, стояли бы так еще час, не жалуясь.

Человек в карикатурном костюме под денди выбежал из здания суда и взобрался на недавно возведенный помост. Перестав жевать табак и сплюнув в пыль, он сказал: — Мы начнем в ближайшее время, господа, я обещаю. И тогда вы все увидите прекрасных негров, которых продает Джошуа Берд. — Он слегка приосанился, давая понять, что он и есть тот самый Берд. — И вы не пожалеете, что ждали, я обещаю вам.

Его широкое, сияющее лицо излучало неподдельную открытость. Коделл почувствовал невольную симпатию к нему.

Он продолжал свою яркую, зажигательную речь еще несколько минут. Ривингтонцы снова начали проявлять признаки нетерпения, но до новых криков дело не дошло. Из здания суда вышел чернокожий и встал рядом с Джошуа Бердом. Аукционист сказал: — Вот, господа, первый из списка, прекрасный работник для поля, негр по имени Колумбус, возраст тридцать два года.

— Давай, показывай его, — пробурчал один из техасцев.

Берд повернулся к Колумбусу.

— Раздевайся, — коротко сказал он. Негр стащил через голову грубую хлопчатобумажную рубашку и снял штаны.

— Повернись, — подсказал ему аукционист. Колумбус повиновался. Берд, возвысив голос, обратился к аудитории: — Итак, вы видите его. Рубцов на спине нет, как вы могли заметить. Он полностью послушный. Настоящий плантационный негр, ей-богу. Обратите внимание на его пальцы. Посмотрите на эти ноги! Если у вас есть плантация, покупайте его, и вы не пожалеете, мои друзья. Он соберет десять тюков за то же время, за которое я выпью виски со льдом и мятой. Так какую цену вы предложите за этого прекрасного негра?

Торг начался с пятисот долларов и быстро возрос. Техасец, который попросил показать Колумбуса, в конечном итоге купил его за 1450 долларов. Даже для теперешних высоких цен, это было много, но он казался невозмутимым.

— Я мог бы продать его хоть завтра в Хьюстоне и получить четыреста прибыли, — заявил он для тех, кому интересно было послушать. — Негры по-прежнему весьма дороги везде в Миссисипи.

Еще один чернокожий взошел на помост.

— Второй в списке, — сказал Берд. — Также годится для работы в поле, господа, зовут Док, возраст двадцать шесть лет. — Не дожидаясь запроса покупателей, добавил: — Раздевайся, Док.

— Да, сар.

Голос негра был густой, как патока. Он стянул свою рубашку и брюки и повернулся без напоминания. Его спина, как и у Колумбуса, никогда не знала плети, но обращал на себя внимание уродливый шрам на внутренней стороне его левого бедра, шестью дюймами ниже его паха.

Джошуа Берд еще раз начал превозносить покорность раба. Прежде, чем он закончил, Джордж Льюис прокричал: — Эй, смотрите! Ты, парень! Откуда у тебя это пулевое ранение?

Док приподнял голову. И посмотрел прямо на Льюиса.

— Получил его под Вотер Пруф, в Луизиане, прошлый год, дрался с Бедфорд Форрест. Он сделал поймать меня, когда мои три други, мерзавцы, бросили меня.

Аукционист сделал все возможное, чтобы опровергнуть информацию о том, что Док с оружием в руках дрался против Конфедерации. На этот раз торговались неохотно, и цена уперлась в восемьсот долларов. Раба купил один из мужчин-ривингтонцев. Он заплатил золотом, что немного восстановило дух Джошуа Берда. Сошедшему вниз с платформы Доку ривингтонец сказал: — Ты делаешь свою работу, и все будет хорошо, парень. Просто не важничай, что когда-то у тебя была винтовка. Я не задумываясь, буду использовать против тебя все, что мне заблагорассудится: голые руки, топор, кнут, оружие, что угодно. Каждый раз, когда захочешь попробовать, просто скажи, а уж могила для тебя всегда найдется, ты меня понимаешь?

— Вам не нужно бить меня, нет, масса — ведь вас закон… — сказал Док. Но прежде, чем он закончил, он встретился глазами с новым владельцем и понял, что тот имел в виду именно то, что он сказал, и что ему плевать на закон. Он кивнул, проникаясь невольным смирением.

Коделл подумал, что негр повел себя разумно, если только он не притворялся. А если он все же притворялся, то, скорее всего, вскоре пожалеет об этом. Коделл видел, что люди из Ривингтона были редкими бойцами. Другие рабы поднялись на помост. Кое у кого были шрамы на спине. У двоих были следы от пуль. Один черный, когда его спросили, сказал, что он воевал в 30-м Коннектикутском полку и получил ранение под Билетоном. Это заставило Коделла нахмуриться, ведь Ли приказал всех захваченных негров рассматривать, как и любых других пленных. Кто-то решил извлечь прибыль и нарушил приказ.

Ривингтонцы купили большую часть рабов с пулевыми ранениями и получили их дешево. Остальных купили техасцы. Коделл подозревал, что они будут перепродавать их своим землякам, которые нуждались в рабском труде и вряд ли возьмут кого-нибудь с пулевыми шрамами.

— Семнадцатый в списке, — говорил Джошуа Берд. — Отличный кожевник и каменщик, по имени Уэстли, мулат с четвертью белой крови, возраст двадцать четыре года.

У этого кожа была немного светлее, чем у большинства тех, кто был до него.

Торги были оживленными. Рэфорд Лайлз снова поднял руку. Коделл понял, почему: раб с двумя такими навыками быстрее сможет понять, что ему нужно делать в универсальном магазине, и принесет выгоду. Но когда цена на мулата приблизилась к двум тысячам долларов, Лайлз вышел из торгов с расстроенным рычанием. Ривингтонец и парень из Алабамы или Миссисипи повышали ставки, словно игроки в покер. Наконец человек из дальнего Юга сдался. — Продан за 1950 долларов! — закричал Джошуа Берд.

— Масса, вы позволяет мне выкупить себя, когда я скоплю деньги, я буду работать очень усердно для вас, — сказал Уэстли, когда новый владелец забрал его с помоста.

Ривингтонец рассмеялся над ним.

— Кто тебе сказал, что ты будешь получать за работу деньги, каффр? Ты просто будешь работать на меня или на кого-то еще.

Лицо мулата помрачнело, но он не имел никакого выбора, все было в руках человека, который купил его.

Еще несколько человек были проданы, а затем вышел профессионал-каменщик, черный человек по имени Андерсон. Аукционист лучился, как восходящее солнце, когда цена на негра все росла и росла. Рэдфорду Лайлзу опять пришлось отказаться от борьбы. Парень из дальнего Юга, который недавно торговался за Уэстли, в конечном итоге купил Андерсона за 2700 долларов, когда ривингтонец, делавший ставки против него, внезапно бросил торговаться. Он не выглядел совсем уж счастливым, когда пошел расплачиваться с Джошуа Бердом. Коделл не завидовал ему. Как кто-то в толпе заметил: — К дьяволу, можно купить себе конгрессмена за меньшие деньги.

После того, как Берд распродал всех мужчин-рабов, он перешел к женщинам, представляя одних как полевых работниц, других как поваров или швей.

— Вот негритянка по имени Луиза, — сказал он, когда еще одна поднялась на помост. — Ей двадцать один год, прекрасный повар и птичница. Скажи господам, сколько детей у тебя уже было, Луиза?

— У меня был четыре, сар, — ответила она.

— Она во многом хороша, — заявил аукционист, — и принесет чистую прибыль ее владельцу. И у нее также хороший характер.

Он развернул ее и стянул верхнюю часть платья, чтобы показать чистую спину. Она принесла Джошуа Берду почти столько же, сколько Андерсон, и он выглядел довольным, когда техасец, который купил ее, увел женщину. Некоторые негры, знал Коделл, гордились высокими ценами, которые за них заплатили. Впрочем, в этом был какой-то смысл: владелец, который отдал большие деньги за свою живую собственность, скорее всего, бережнее отнесется к ней.

Работорговец посмотрел на своих слушателей. Улыбка расползлась на все его лице.

— А теперь, господа, главное блюдо. Представляю вам мулатку по имени Жозефина, девятнадцать лет, рукодельница.

У Коделла перехватило дыхание, когда Жозефина поднялась на платформу и встала рядом с Бердом. Он еле откашлялся, чтобы возобновить дыхание. Такой же эффект она произвела на большинство мужчин. Она стоила каждый секунды этого восхищения, и даже много больше. В ней, возможно, были следы индейской крови, а также белой и негритянской; слегка скуластая, с чуть раскосыми глазами, и очаровательным носиком. Ее кожа, совершенно гладкая, был точь-в-точь цвета кофе со сливками.

— Я бы не отказался от кусочка такого главного блюда, — хрипло сказал человек рядом с Коделлом. Учитель кивнул. Рабыня была просто потрясающей.

Вместо того, чтобы просто показать спину Жозефины, как у других женщин, аукционист расстегнул платье, и оно упала на доски. Она осталась совершенно голой. Кашель из толпы вырос в два раза, затем еще во столько же. Ее грудь, подумал Коделл, так и просится в руку, а маленькие соски заставляли думать о сладком шоколаде. Джошуа Берд развернул ее. Она была совершенна со всех сторон.

— Можешь надеть платье обратно, — сказал ей аукционист. Когда она наклонилась за ним, он крикнул: — Теперь, господа, ваши ставки!

К удивлению Коделла, аукцион начался медленно. Через некоторое время, он догадался: все прекрасно понимали, насколько большой будет цена и не решались рисковать такими деньгами. Тем не менее, цена Жозефины неуклонно возрастала, 1500, 2000, 2500, 2700, за которые был куплен опытный каменщик, и вот уже 3000. Участники выпадали из торгов один за другим со стонами сожаления.

— Три тысячи сто пятьдесят, — проговорил Джошуа Берд в тишине. — Кто даст три двести?

Он посмотрел на мужчину из Алабамы, который так активно участвовал в аукционе. Человек из дальнего Юга с жадностью смотрел на Жозефину, но в конце концов покачал головой. Работорговец вздохнул.

— Кто-нибудь еще предложит три двести? — Все молчали. — Три тысячи сто пятьдесят. Раз. — Молчание. — Три тысячи сто пятьдесят. Два. — Берд хлопнул ладонями. — Продана за три тысячи сто пятьдесят. Давайте, сэр, выходите вперед!

— О, я иду, не беспокойтесь, — сказал ривингтонец, который только что купил Жозефину. Толпа расступилась, как библейское Красное море, чтобы показать уважение тому, кто будет платить сейчас так много за движимое имущество. Ривингтонец полез в свой рюкзак, вытащил обернутый бумагой рулон золотых монет, потом еще и еще.

— Там сто пятьдесят унций золота, — сказал он, а затем вскрыл еще один рулон и отсчитал тринадцать монет. Он передал Берду рулон за рулоном, а затем монету за монетой. Когда он, наконец, закончил, у работорговца было более тринадцати килограммов золота и полностью обалдевшее выражение лица. Как ни в чем не бывало, ривингтонец сказал: — Вместе с девкой, вы должны мне одиннадцать долларов.

— Да, сэр, — сказал Джошуа Берд, даже не ставя под сомнение расчет. Он протянул деньги руками, выпачканными в чернилах, которыми он заполнял купчие на протяжении дня.

— Позвольте мне узнать ваше имя, сэр, для внесения его в купчую.

— Я Пиит Харди. П-и-и-т Х-а-р-д-и. Записывайте правильно.

— Повторите снова, сэр, чтобы я не ошибся.

Берд записал, выпрямился и повернулся к Жозефине.

— Иди, девочка, иди к нему. Он купил тебя — теперь ты его.

Двигаясь с грацией, которая соответствовала ее красоте, Жозефина сошла с помоста аукциона. Пиит Харди обнял ее за талию. Она стояла выпрямившись, ни отстраняясь, ни прижимаясь к нему. Коллективный вздох зависти прошел по толпе. Парень из Алабамы, последний претендент на нее в аукционе, спросил: — Скажите, сэр, что вы собираетесь с ней делать теперь, когда вы получили ее?

Харди запрокинул голову и захохотал.

— А что же, черт возьми, вы думаете, я буду делать с ней, сэр? То же самое, что делали бы вы, если бы купили ее.

Алабамец тоже засмеялся, правда печально. Коделл наблюдал за лицом Жозефины. Оно стало застывшим, почти неживым. Она, должно быть, надеялась, что человек из Ривингтона, в такой необычной одежде, будет отличаться от других в лучшую сторону. Обнаружить, что он ничем от них не отличается, было жестоким разочарованием.

— По очень разумной цене, господа, я могу поставить оковы на ваши покупки, чтобы вы не волновались, что они окажутся чересчур резвыми.

Джошуа Берд весело фыркнул. Несколько человек подошли к нему за этой услугой.

Коделл пошел прочь от главной площади города. Для него аукцион рабов был просто способом провести часть длинного субботнего дня. Он не мог даже мечтать об обладании рабом, особенно теперь, в летнее время, когда его школа была закрыта. Репетиторство, написание писем для неграмотных обывателей и переписывание аккуратным почерком документов округа давали ему доход, достаточный, чтобы не умереть с голоду, но не более того.

Джордж Льюис догнал его по пути.

— Как поживаете теперь, Нейт?

— Неплохо, благодарю вас, сэр.

Хотя он уже не являлся его капитаном, Льюис был достаточно большим человеком в Нэшвилле, чтобы Коделл оказывал ему соответствующее уважение.

— Вижу, вы не стали покупать негров сегодня.

— И не планировал, у меня их достаточно для моей табачной плантации, и даже излишек. Я пришел ознакомиться с ценами на случай, если я решу продать парочку.

— Вот как.

Коделл не один десяток лет знал, что он никогда не будет богатым человеком. Но это знание не беспокоило его. Иногда, как сейчас, он получал небольшое развлечение от прослушивания того, о чем беспокоятся богатые люди.

У меня слишком много рабов для моей земли? Может, немного продать?

Нет, это были проблемы, которые никогда не волновали его.

Некоторые из подобных мыслей, должно быть, отразилось на его лице. Джордж Льюис похлопал его по плечу и сказал: — Если у вас возникнут проблемы, Нейт, вы просто дайте мне знать. Любому из тех, кто служил в моей роте, если надо, я постараюсь помочь.

С упрямой гордостью, Коделл ответил: — Это благородно с вашей стороны, но у меня все достаточно хорошо, сэр. — Льюис в вежливом сомнении приподнял бровь. — Есть те, кому много хуже, чем мне, — настаивал Коделл.

— У большинства из них есть фермы, чтобы, по крайней мере, иметь еду на своих столах, — сказал Льюис. Чувствуя уже поступающий гнев, Коделл покачал головой. Льюис пожал плечами.

— Ладно, Нейт, как хотите, пусть будет по-вашему. Но если вы когда-нибудь передумаете — все, что вам понадобится сделать, это просто дать мне знать об этом.

— Ладно, — сказал Коделл, зная, что никогда не сделает этого. Забота Льюиса все же тронула его. Дети капитана не посещали его школу; Льюис мог позволить себе лучшую. Но он знал проблемы богатых и бедных в штате. Коделл проголосовал за него без колебаний прошлой осенью и был готов сделать это снова, если он бы он стал переизбираться.

Льюис попрощался и ушел. Коделл уже собирался возвращаться к себе, когда Рэфорд Лайлз закричал ему вслед: — Для вас есть письмо, Нейт. Сейчас я снова открою.

Коделл развернулся обратно к магазинчику. Лайлз повозился с ключом и широко раскрыл дверь. Он пошел за прилавок.

— Вот, от вашей девушки из Ривингтона.

— Она не моя девушка, — сказал Коделл, как обычно всякий раз, когда он получал письмо от Молли Бин или отправлял ей.

— Тем хуже для нее, если она не ваша девушка, потому что я хочу все и всех в Ривингтоне взорвать и отправить в ад, а если бы она была вашей девушкой, ее бы я не тронул.

— Пусть она останется в добром здравии, мистер Лайлз, — сказал Коделл.

— Хорошо, только ради вас, Нейт.

Лайлз опять начал проклинать город Ривингтон и его жителей с энергией и изобретательностью, о которых Коделл и не подозревал. Это было похоже, как погонщик стада мулов грозился содрать шкуры со своих бестий, в один прекрасный день увязших на дороге, которую недельные дожди превратили в настоящее болото.

— Хуже всего то, что у них денег, как экскрементов в заднице. Похоже, они постоянно достают их оттуда. Черт побери, три тысячи сто пятьдесят гребаных долларов за эту девку-мулатку! Пусть дьявол зажарит меня утром вместо бекона. Нейт, то, что он собирается получить от нее, он мог получить в любом борделе, черт возьми, за несколько центов! Или и там теперь так дорого?

— Ну, не думаю, что это так, — сказал Коделл после небольшого колебания, вызванного думами о Молли и ее прежней работе в Ривингтоне.

Продавец не заметил его запинки. Лайлз напоминал большую волну на Миссисипи в сезон наводнений. Он был просто в бешенстве: — Или этот мулат Уэстли, или негр Андерсон — почти две тысячи за одного и две тысячи семьсот за другого, Боже праведный! Я бывал и на других аукционах также — и там было то же самое. Как быть человеку, которому необходим негр в услужении, когда он не может позволить себе купить его? Они стоят так дорого, что дешевле обойтись без них. А эти ривингтонцы так повышали цены, потому что им просто наплевать, сколько они тратят. Что честный человек должен делать?

— Продолжать работать, как раньше, что еще можно сделать? — сказал Коделл. Лайлз не был таким богатым человеком, как Джордж Льюис, но он был далеко не бедным. Коделлу были неинтересны его проблемы и жалобы, в то время, когда его собственной главной проблемой было, как растянуть свои летние деньги, чтобы он мог заплатить вдове Биссетт за свою комнату и съесть что-нибудь лучше, чем кукурузный хлеб и бобы. Но Лайлз посмотрел на него поверх своих очков.

— Молодежь нынче не имеет никакого уважения к старшим.

Коделл посмотрел ему прямо в глаза. В тридцать четыре года он вряд ли нуждался, чтобы его оттаскали за уши. И Рэфорд Лайлз, с его магазином, полным хороших товаров, и получающих теперь новые каждый день, потому что война и блокада больше не препятствовали ему, возможно, должен говорить немного вежливее с тем, кто сражался — в том числе и за его бизнес в магазине. Эллисон Хай был прав, с окончанием войны им всем будет чего-то такого не хватать. Он подумал, как там теперь жизнь у Эллисона в округе Уилсон, и понял виновато, что он не вспоминал о нем в течение нескольких недель. Да и те воспоминания были краткими.

Он сказал: — Ничего, мистер Лайлз — мы все должны надеяться на лучшее на нашем жизненном пути, я думаю.

Не дожидаясь ответа, он вышел под палящее солнце на главную площадь города. Колокол над входной дверью звякнул, когда дверь закрылась.

Он медленно пошел обратно к дому вдовы Биссетт; в такую жару идти нужно было именно медленно, во избежание теплового удара. Он снял свою черную фетровую шляпу и стал обмахивать себя. Движение воздуха немного охладило пот, стекающий по его лицу прямо в бороду, но солнце сразу стало припекать его макушку. Он поспешно вновь надел шляпу.

На открытом воздухе было натуральное пекло, но и внутри он почувствовал себя вареным яйцом, когда поднялся в комнату на втором этаже. Он не стал задерживаться там и даже открывать письмо Молли. Схватив отрезок лески и несколько крючков, он направился к ручью Стони-Крик, к северу от города. Сидя на берегу под деревом, сняв обувь и опустив ноги в воду — что может быть лучше, чтобы избежать жары летнего дня. Может, даже удастся поймать рыбу себе на ужин, что позволит сэкономить немного денег.

Он использовал свой складной нож, чтобы накопать червей из мягкого грунта, наживил крючки и забросил леску с ними в воду. Потом закурил сигару, выпустил рваное кольцо дыма, и, уже почти довольный такой погодой, вытащил из кармана письмо и снова пустил в ход нож, на этот раз, чтобы аккуратно разрезать конверт.

Письмо Молли состояло из двух больших страниц. После почти года переписки с ним, ее почерк стал лучше, чем у некоторых двенадцатилеток, которые у него учились. Стиль письма остался таким же беспорядочным, наряду с ошибками, но и у большинство этих двенадцатилеток была та же проблема, несмотря на старый добрый учебник. Большая часть письма состояла из болтовни о ее повседневной жизни: платье, которое она сшила, торте, который она испекла с одной из своих подруг, жалобам на высокие цены на обувь.

Улыбаясь, он подумал, что она и Рэфорд Лайлз нашли бы общий язык. Как обычно, она немного упомянула о том, как она проводила ночи. Она понимала, что он знает, чем она занимается, и, несомненно, не хотела напоминать ему об этом излишне. Жизнь в Ривингтоне, даже ее повседневная жизнь, была чем-то из ряда вон выходящим.

Один абзац на странице привлек внимание Коделла: — В прошлая неделя я получила диарея хуже чем была в армии. Бенни Ланг пришел навестить ко мне и как он видил, как я болен он шел и возвращался немного пилюли, я взять их выпить и следующий день я порядок. Сичас жаль что тогда на война у нас их не был, скока хороших ребят, которые диарея сгубил, был бы сохранен.

Коделл кивнул, как если бы Молли видела его. Диарея сгубила столько же людей Севера и Юга, сколько и пули. Теснота, плохая пища и вода, близко расположенные уборные, или мужчины, которые вместо того, чтобы посещать их, отправляют свои надобности где попало — разве могло быть иначе? Врачи иногда могли замедлить болезнь, но они и не мечтали о волшебных таблетках, способных вылечить за ночь — нет, такое могло быть только в Ривингтоне. Даже упоминание о Бенни Ланг, чье имя довольно часто мелькало в письмах Молли, на этот раз не раздражало Коделла, как это обычно было.

Интересно, что он по-прежнему отказывался признаться себе в ревности. Тем не менее его ревность выросла, когда в конце письма Молли он прочитал: — Одно событие возможно мне не следовало сказать тебе, что когда я пошла в дом мужчин Ривингтона, с один из которых ходить в леса на прошлой неделе, там было так холодно, как весной как мы расстались. А снаружи жарко, как и твой Нэшвил ты писал. Вот в их дом есть такой большой вещь, работает от элексити как сказали мужчины Ривингтона. Вещь делает холодный воздух выходит из ящик на стене с помощью такой же ручка, как те, которые делает включать свет. Я хотела бы такой в свой комната здорово прохладный воздух. Разве ты не захотеть тоже жить в Ривингтон? Всегда твой настоящий друг, М. Бин, 47NC.

Коделл пожелал всем сердцем и своим потным телом оказаться в Ривингтоне, в этом доме. Если бы хоть в одной строчке Молли дала бы ему малейший намек, что в городе достаточно детей, чтобы иметь свою школу, он отправился бы туда без колебаний. Ривингтон был, по-видимому, самым развивающимся городом в штате, опережающим даже Уилмингтон и Рэйли. Железная дорога, телеграф, и фотографический аппарат — все это появилось в Северной Каролине во времена его детства. Теперь в Ривингтоне были эти замечательные электрические огни и прохладный воздух летом. Обе эти вещи интересовали его не меньше, чем фотография. Он задавался вопросом, когда они могут появиться за пределами Ривингтона и почему о них нет упоминаний в газетах. Железная дорога рекламировалась в течение многих лет, прежде чем она, наконец, появилась.

Вдруг он ощутил рывок лески. Он отбросил письмо Молли и свои размышления, и вытащил из ручья сомика. Рыба плюхнулась на берег; ему пришлось схватить ее, чтобы она не ускакала обратно в мутную воду. Червя она проглотила. Он выкопал еще одного, насадил его на крючок и забросил леску снова, в надежде поймать еще.

Он терпеливо ждал, когда наживку схватит еще одна рыба или жирная черепаха. Судя по солнцу, до заката остался час или около того. Может быть, подумал он, развести небольшой костер прямо здесь, приготовить ужин и лечь спать на траве. Комары, конечно, замучают его, но это может быть лучше, чем ворочаться в потной постели. Он исчесал всю бороду в сомнениях. Если он ничего больше, кроме маленького сомика, не поймает, тогда оставаться смысла не было. Это будет не такой уж шикарный ужин.

Заросли жасмина зашевелились на противоположной стороне ручья. Он взглянул и увидел через листья что-то коричневое. Олень, подумал он, а затем, с оттенком тревоги — или, может быть, пума? Он сидел очень тихо. Большие кошки редко атаковали человека, если их не спровоцировать. С его единственным оружием, складным ножом, дергаться по-любому не стоило.

Кусты расступились. Он испуганно выдохнул. Смотревшее на него из них прекрасное лицо, испугавшее его, принадлежало мулатке Жозефине. Прежде чем один из них успел сказать что-нибудь, прежде чем девушка успела развернуться и убежать в лес, со стороны города послышался приближающийся лай собак. Глаза Жозефины, и без того широкие, еще более увеличили белую кайму вокруг радужной оболочки. Ее губы шевельнулись, открыв прелестные зубки.

— Спрячь меня! — прошипела она Коделлу. — Я сделаю все, что ты захочешь, масса, все — я не хотеть вернуться к тому парню, что купил меня. Он настоящий дьявол. Спрячь меня!

Коделл видел ее на аукционе голой и много чего еще другого заманчивого. Мысль о том, что она сделает все, что он захочет, подняла мутную волну волнения в нем. Но укрывать беглого раба было против всех законов Конфедерации, да и где он мог скрыть ее, так или иначе? Более опасной, чем просто нарушение закона, представляла и месть Пиита Харди, если он попытается помочь ей и не сможет.

Собаки загавкали снова, уже громче и ближе. Жозефина застонала. Она рванула в сторону сквозь кусты, оставляя Коделла в одиночестве — и это было так хорошо и приятно, что он не должен был ответить ей: да или нет. Он быстро встал, вытащил леску, взял пойманного сомика и направился обратно в город. Он не собирался рассказывать ривингтонцу ни о чем. Он подумал о том, что парень вытворял с Жозефиной, чтобы заставить ее так бежать, потом покачал головой. Лучше не знать…

Когда собаки снова подняли сплошной лай, они были в нескольких сотнях ярдов от него, и было ясно, что они взяли след. Коделл слышал, как Пиит Харди кричал на тех, кто управлялся с собаками: — Держите их на привязи. Если они покусают ее, ей-богу, я заплачу вам бумажками вместо золота!

Барбара Биссетт зажарила свежего сомика до золотисто-коричневого цвета снаружи, внутри же он был белым и нежным. Это было именно так, как любил Коделл, а с горячим кукурузным хлебом он превратился в прекрасный ужин. Но аппетит куда-то пропал…

Поезд, мчавшийся по железной дороге штата Джорджия, завизжал по рельсам, готовясь к остановке. Проводник зашел в вагон, в котором ехал Ли.

— Августа! — заорал он. И тут же поспешил вперед, в следующий вагон. Уже слабее, через две двери, Ли услышал, как он снова объявил остановку.

Он поднялся на ноги.

— Майор, вы можете отправить меня в сумасшедший дом, если, когда я вернусь в Ричмонд, я добровольно сяду в поезд снова в течение ближайших десяти лет, — сказал он Чарльзу Маршаллу. — Мне до смерти надоело путешествовать, как Иона в чреве кита. — Он выразительно обвел руками вокруг, показывая, что он имел в виду пассажирский вагон. — Мне уже надоело быть почтовой бандеролью.

— Для блага страны, сэр, я буду вынужден действовать так, как будто я не слышал вас, — ответил его помощник. — Я прошу вас, однако, не рассматривать это, как означающее, что я не сочувствую вашей точке зрения.

Сойдя с поезда, Ли осмотрелся.

— Город больше, чем я себе представлял.

— Около пятнадцати тысяч жителей, насколько я помню, — сказал Маршалл. Он тоже поглядел вокруг. — Кажется, достаточно приятное место.

Среди людей, собравшихся для встречи вновь прибывших и провожающих своих близких, был довольно тучный мужчина средних лет в серой форме Конфедерации с тремя звездами полковника на воротнике. Он продрался сквозь толпу навстречу Ли, которому происходившее напоминало фокус с магнитом, притягивающем железные опилки. После приветствия, полковник сказал: — Джордж Рэйнс, сэр, к вашим услугам.

Ли ответил на приветствие и протянул руку. — Рад видеть вас, полковник. Позвольте мне представить вам моего помощника, майора Маршалла.

Когда формальности были завершены, Рэйнс сказал: — У меня здесь экипаж. Могу ли я отвезти вас в отель? Я забронировал номера для вас и майора Маршалла в «Плантерс», лучшем отеле города. Даже путешественники-англичане, изрядно поколесившие по миру, хорошо отзываются о «Плантерс» — за исключением, пожалуй, подаваемого там чая, который, как жаловался один из них, был так слабо заварен, что не было видно, как он лился из носика чайника.

— Я не нахожу в этом определенные трудности, полковник, поскольку я предпочитаю кофе, — сказал Ли. — Уверен, что вы сделали все необходимое для нашего комфорта. Ваше образцовое управление пороховыми заводами здесь, в ходе войны, заставляет меня быть уверенным и в таких мелочах.

Раб с обнаженным торсом, приписанный к железнодорожной станции, оттащил сумки приезжих к экипажу. Ли дал ему десять центов; вернувшись из Кентукки, у него еще оставалась небольшая сумма денег США. Раб усмехнулся, показывая неровные желтые зубы. Полковник Рэйнс взметнул бровью, но ничего не сказал. Он щелкнул вожжами, и экипаж двинулся.

— В ваших магазинах оживленно сейчас, — заметил Чарльз Маршалл. — В них было оживленно и во время войны, — ответил Рэйнс. — Большая часть товаров, которым через Чарльстон и Уилмингтон удалось преодолеть блокаду, продавались здесь на аукционе, и в дальнейшем по всей Джорджии и Южной Каролине.

— Это книжный магазин? — спросил Ли, указывая на лавку. — Наверное, нужно купить какой-нибудь роман, в память моего пребывания здесь. Прошло довольно много лет с тех пор, как у меня было свободное время, чтобы насладиться чтением романов, но могу же я теперь доставить себе такое удовольствие?

— Они просто незаменимы во время поездок на поезде, — сказал Рэйнс.

— Как я уже говорил майору Маршаллу, полковник, я чувствую в данный момент некоторое предубеждение в отношении поездов, — сказал Ли. — На всякий случай, однако, если мне придется ездить на них чаще, чем мне хотелось бы, просто необходимо исследовать этот магазин. Упустить такой шанс было бы непростительным.

Ли просто наслаждался невозмутимостью лица Рэйнса. Интересно, сколько тысяч миль, тот провел в поездках по этим грохочущим железным рельсам, пока не достиг своего нынешнего положения. Они подъехали и остановились прямо напротив отеля «Плантерс». Тут же подскочили рабы и занялись багажом Ли. Он и Маршалл вышли из кареты.

— Оставляю вас здесь, джентльмены, чтобы вы отдохнули от вашего изнурительного путешествия, — сказал Рэйнс. — Если вам угодно, я вернусь сюда завтра утром, чтобы сопроводить вас на пороховой завод.

— Вы очень добры, полковник, — сказал Ли. — Это нас устроит. Буду рад видеть вас завтра в восемь часов утра, если это не слишком рано для вас.

— Хорошо, буду в восемь часов. — Рэйнс снова отдал честь. — Доброго дня вам, сэр, доброго дня, майор.

Карета унеслась прочь. Ли и Маршалл направились в отель. Подгоняемые криками белого управляющего, обслуживающий персонал разместил их по своим комнатам. Тем не менее, эти понукания были скорее привычно добродушными, и Ли не сомневался, что обычный простой постоялец был бы обслужен не хуже. Он подумал, что отель заслуживает своей репутации.

Ужин не разочаровал его, как и кофе с цикорием на следующее утро. Подъехавшему Рэйнсу он сказал: — Ваш отель вполне можно сравнить с тем, в котором я жил в Луисвилле, полковник. Чуть поскромнее, конечно, но тоже очень хорош.

— Я слышал о том отеле, хотя никогда и не останавливался в нем. Я думаю, что, сэр, если бы вы сказали об этом мистеру Дженкинсу за стойкой, вам пришлось бы быстро отойти, чтобы не попасть под отлетевшие пуговицы жилета, когда он распухнет от гордости.

Ли улыбнулся.

— Пуговицы это лучше, чем многое другое, что часто летело в воздухе в мою сторону. — Он допил чашку и поднялся на ноги. — Возможно, этим вечером, когда мы вернемся, я рискну с жилетом мистера Дженкинса. Риск — дело благородное.

Пороховой завод в Августе размещался рядом с каналом, в четверти мили к западу от реки Саванна. Дорога шла мимо подземных пороховых бункеров, разделенных друг от друга толстыми кирпичными заграждениями.

— На крышах хранилищ обшивка из жести? — спросил Ли.

— Из цинка, — ответил Рэйнс. — Его легче оказалось найти в то время. Не дожидаясь появления олова, я строил из того, что имел. И таким же образом я поступал всю войну, если хотел чего-то добиться. Фараон заставил израильтян делать кирпичи без соломы. Оглядываясь на все мои ухищрения здесь, я иногда думаю, что мог бы сделать кирпичи без глины.

Охрана хранилищ состояла из молодых солдат. Более усиленно охранялось большое деревянное здание, где находился пороховой завод. Когда часовые увидели, Роберта Ли, вся их военная дисциплина улетела прочь. Полковник Рэйнс сухо кашлянул.

— Все они мечтают быть такими же смелыми в бою, как вы, генерал. Жизнь солдата вдали от рева пушек лишена военной романтики.

Ли, разумеется, понял, что Рэйнс говорил не только о своих людей, но и о себе самом. Возвысив голос, чтобы молодые парни из Джорджии могли слышать его вместе с их командиром, он сказал: — Без вашего труда, полковник, и без вашего гарнизона, рев пушек на поле боя никогда бы не прозвучал.

И уже тише, спросил: — Сколько пороха вы производите для Конфедерации здесь, в Августе?

— Чуть более двух миллионов фунтов, — ответил Рэйнс. — Из этого числа около трех четвертей было отправлено на север, в Ричмонд, для армии Северной Вирджинии. Остальное досталось большим пушкам в укреплениях вокруг Чарльстона, Уилмингтона, и Мобайла. Так много ушло на север, потому что ваша пехота и кавалерия не сразу перешли на эти новомодные АК-47.

— Вот-вот, — сказал Ли. — Это перевооружение, и его последствия — главная причина, по которой я прибыл в Августу.

— Да-да, вы намекнули об этом в вашей телеграмме из Луисвилля.

Всадник в военной форме подскакал рысью к пороховому заводу.

— А, хорошо, — сказал Рэйнс. — Вот и капитан Боб Финни, начальник арсенала, расположенного в паре миль за городом. Он отвечает за производство боеприпасов для стрелкового оружия, капсюлей, и другой такой военной продукции. Теперь мы уже вдвоем вывалим на вас ошеломляющее количество нашего невежества.

Финни прибыл вовремя, чтобы услышать это последнее замечание. Это был веселый, красивый, круглолицый человек, лет двадцати пяти с густой рыжеватой бородой, как у федерального генерала Шермана.

— Да, действительно, генерал Ли, если вам нужно невежество, то вы пришли в нужное место, — весело подхватил он, спешившись.

— Мы накопили его больше, чем боеприпасов в эти дни, на самом деле. — Рэйнс улыбнулся, подхватывая тон капитана. — Если вы, джентльмены, пройдете в мой кабинет, — он показал на маленький домик рядом с пороховой мельницей — то мы воочию увидим, как много невежества мы сможем произвести сегодня.

Один из стульев в ветхом кабинете отличался от трех других, и Ли догадался, что Рэйнс взял его откуда-то специально для этой встречи. Чарльз Маршалл сказал: — Полковник, разве работать рядом с местом, где производится так много пороха, не тревожит вашу мысль?

— Нисколько, майор, — сразу ответил Рэйнс. — За пятнадцать часов в день мы можем изготовить около десяти тысяч фунтов. Если вдруг по какой-то причине все это взлетит на воздух, то я окажусь на небе прежде, чем успею заметить взрыв. Поэтому, что тут беспокоиться?

— Ставя вопрос таким образом, действительно, нечего, я полагаю, — признал Маршалл. Тем не менее, он кинул выразительный взгляд из окна в сторону порохового завода.

— Давайте перейдем к делу, — сказал Рэйнс. — Генерал, как я понял из вашей телеграммы и из переписки, которую я имею с полковником Горгасом в Ричмонде, вы знаете, что вещество, которое выбрасывает пулю из патрона у АК-47, собственно говоря, не обычный порох вообще.

— Да, я знаю это, — сказал Ли, вспоминая крошечные цилиндрические зерна пороха, что Горгас показал ему в оружейной палате Конфедерации более чем за год до этого. — Я решил заехать сюда, прежде чем вернуться в столицу, по двум причинам: во-первых, какого прогресса вы добились в дублировании этого пороха, и, во-вторых, если у вас затруднения с этим, чтобы выяснить, можно ли такие патроны перезаряжать порохом и пулями собственного производства.

— Капитан Финни и я занимались этими исследованиями параллельно, — сказал Рэйнс. — Если позволите, я бы предпочел, чтобы он сначала ответил на ваш второй вопрос, так как его результаты менее проблематичны, чем мои.

— Конечно, как вам наиболее удобно. — Ли повернулся к Финни. — Капитан?

— У меня никогда не было более интересной задачи, сэр, — начал начальник арсенала. Ли кивнул в знак одобрения прозвучавшему энтузиазму в его голосе. Все еще восторженно, Финни продолжил: — Я даже не могу выразить, насколько я восхищаюсь этими людьми из Ривингтона. Они знают об оружии больше, чем лучшие из двенадцати оружейников, которых я знаю.

Это истинная правда, подумал Ли. Вслух он сказал: — Я также восхищаюсь их способностями в области огнестрельного оружия, капитан.

То, что он думал о них в других областях их деятельности не имело отношения к рассматриваемому вопросу.

— Продолжайте дальше, пожалуйста.

— Да, сэр. Насколько я понимаю, вы знаете, что эти патроны АК-47 имеют встраиваемые капсюли, а не отдельные как, к примеру, у Минье. — Финни подождал, пока Ли снова не кивнет. — Но вы можете не знать что все их капсюли представляют из себя такие же маленькие патрончики, что действительно является удивительно умным изобретением.

— Я не знал этого, — признался Ли.

— Мне не удалось продублировать их, — сказал Финни. — Путем набивки в израсходованные капсюли смеси гремучей ртути и некоторых других веществ, используемых в наших капсюлях, а затем вставив их обратно, после чего набив патроны нашим порохом, мы подобрали путем проб и ошибок навеску, которая позволила стрелять из АК-47.

— Отлично, капитан, — выдохнул Ли. Полковник Рэйнс сказал: — Он подвергался огромной опасности в том, что он так небрежно называет пробами и ошибками, и он вообще не позволял никому, кроме него самого, экспериментировать с различными навесками. Только невероятная прочность самого AK-47 не раз предотвращала его от серьезных травм, когда навеска оказывалась слишком большой. Два автомата все же разорвались в первые дни опытов, но как-то удачно, так что пришлось при стрельбе из остальных использовать шнур.

Финни отклонил похвалы Рэйнса, пожав плечами.

— Не стоит представлять меня героем, или что-нибудь в этом роде. В любом случае, мои находки еще далеки от оригинала. Наш порох гораздо хуже, чем тот, что используется в этих автоматах, и особенно это заметно в том случае, когда часть газа обеспечивает силу для подачи очередного патрона в камеру. Одна из винтовок, несколько раз выстрелившая с моими навесками, перестала это делать; и теперь нужно передергивать рычаг после каждого выстрела.

— Ну, на худой конец, это будет эквивалент, скажем, многозарядки Генри, — задумчиво сказал Ли. — Другими словами, и это очень хорошо. Вы проделали хорошую работу, капитан. Полагаю, вы также производите свои собственные пули?

— Да, сэр, и они тоже не так хороши, как у оригинала. Полковник Рэйнс говорил мне, что полковник Горгас рассказывал вам о проблеме обрастания внутреннего канала ствола свинцом без медной оболочки.

— Рассказывал, хотя и не вполне в таких терминах. — Ли подпустил толику юмора в голосе. — Главное, патронами с вашим снаряжением, можно стрелять. Вот что важно.

Чарльз Маршалл сказал: — Вы можете перезаряжать стреляные гильзы, капитан, и вы можете изготовлять пули для них. А можете вы также производить новые гильзы?

Ли наклонился вперед в своем кресле, чтобы услышать ответ Финни. Если Конфедерация сможет производить свои собственные боеприпасы, это будет большой шаг вперед на пути к независимости от людей из Ривингтона.

— Пока я не в состоянии сделать это, — сказал Финни, и Ли нахмурился. Но капитан продолжил: — Но я продолжаю работать над этим. До знакомства с АК-47, мы, южане, не часто сталкивались с многозарядками и с латунными патронами. Теперь, когда мы снова в мире с США, я думаю, мы сможем получить лицензированные станки у людей, которые делают боеприпасы для Генри или какой-нибудь другой многозарядной винтовки северян. После того, как у меня появятся подобные станки, может быть, я смогу перенастроить их, чтобы получать нужные нам гильзы. По крайней мере, я буду стремиться к этому.

— Спасибо, капитан, за ваше мужество и вашу энергию, — искренне сказал Ли. — Хотя вы не сделали всего, на что, возможно, надеялись, вы все же сделали хорошее дело. Только в романах герой обычно удачлив настолько, что добивается всего, что хочет, и спасает всех именно в тот момент, когда требуется.

— Это правда, ей-богу! — сказал Джордж Рэйнс. — Я надеюсь, генерал, что вы проявите ко мне такую же снисходительность, как и к капитану Финни, и не в последнюю очередь потому, что я нуждаюсь в ней больше.

— Рассказывайте о ваших исследованиях, — сказал Ли. — И позвольте мне судить самому, хотя я и так уже уверен, что вы сделали все возможное.

— Просто удивительно, — сказал Рэйнс. — Я всегда гордился своими знаниями по химии, пока не начал изучать порох, используемый в AK-47. Теперь мои чувства претерпели изменения. Мне стало ясно, как много я не знаю, просто возмутительно много по сравнению с людьми, уже упомянутыми капитаном Финни.

— Это замечание, которое я не раз уже слышал в связи с мужчинами из Ривингтон и их продукцией, — сказал Ли, добавив в уме, и я знаю, почему. — Просто скажите мне, чего вы добились, и оставьте загадки на следующий раз.

— Благодарю за ваше терпение, сэр, — сказал с благодарностью Рэйнс. — Почти двадцать лет назад немец Шенбен получил взрывчатое вещество, погружая хлопковые волокна в крепкую азотную кислоту.

Бровь Ли дернулась.

— Что вы говорите. О таком использовании хлопка я и не представлял. Некоторые в нашей стране называют его королем полей, но никто и не мечтал, что его можно использовать в военных целях. Занимались ли вы этими его возможностями здесь до того, как познакомились с патронами для AK-47?

— Нет, сэр, — сразу ответил Рэйнс решительным тоном. — До сих пор полученный материал всегда был слишком капризным и неустойчивым, чтобы любой здравомыслящий человек захотел использовать его. Одним из компонентов пороха для AK-47 является нитроцеллюлоза. Я подтвердил это и с помощью химических средств и при экспертизе порошка под микроскопом — наличие хлопка несомненно, несмотря на его кислотную обработку. Но каким-то образом, возможно, в процессе очистки, взрывные свойства исследуемого вещества получились надежно стабильными, чем у тех продуктов, с которыми я — и мировое химическое сообщество — были ранее знакомы.

— Мне кажется, это значительный прогресс, полковник, — сказал Ли. — Мои поздравления.

— Я не чувствую, что я заслуживаю их, сэр. — Рэйнс сделал кислое лицо. — У меня есть общие представления о том, как сделать такое вещество и о некоторых его компонентах, но никто в настоящее время, как и я, не смог бы добиться того эффекта стабильности, используя хлопок ее единственной составной частью. Больше, чем наполовину там есть еще какие-то азотные соединения и что-то типа глицерина.

— Может быть, вы хотели сказать нитроглицерин? — сама по себе, рука Ли опустилась в карман жилета, в котором был флакон с маленькими белыми таблетками от ривингтонцев.

Рэйн просиял.

— Точно, генерал! Я не думал, что вы настолько химически грамотны, простите меня за такие слова.

— Конечно, — рассеянно сказал Ли. Он спрашивал себя, что, если его таблетки вдруг проделают дыру в его кармане, когда он меньше всего будет ожидать этого, а может, люди из организации «Америка будет разбита» на это и надеются? Да нет, слишком уж неуклюжий способ, чтобы попытаться избавиться от человека. Кроме того, маленькие таблетки действительно облегчали боли в груди. Он решил, что, поскольку они уже пролежали в кармане больше, чем год без детонации по собственному желанию, то они, вероятно, и дальше останутся спокойными. Собравшись мыслями, он спросил: — Вы уже получали этот, как его, нитроглицерин?

— Да, со всеми возможными предосторожностями, — сказал Рэйнс. — Азотная кислота у меня есть, и глицерин я нашел у изготовителей мыла в городе. Когда я смешал их незначительное количество, полученное соединение оказалось настолько взрывоопасным, что незамедлительно разорвало колбу, в которой оно было произведено, когда я эту колбу случайно задел за край стола. Мне повезло, осколки стекла не причинили мне никакого серьезного ущерба.

— Вам очень повезло, — повторил Ли. Не так давно, в Луисвилле, мне также повезло с осколками стекла.

Рэйнс сказал: — Есть и другие ингредиенты в порохе для AK-47, и я столкнулся с большими трудности при их анализе. Подозреваю, что в них и содержится секрет управления детонацией этого пороха. Так что пока рано говорить о прогрессе. Солдаты потеряют душевное равновесие, если их патроны будут взрываться, будучи неосторожно брошенными.

— Похоже на правду, — сказал Ли. Будучи человеком скромным, он не стал углубляться в эту тему.

Фантазии капитана Финни были мрачно-юмористическими: — Если бы такое произошло, то полковой сержант, отвечающий за боеприпасы, вряд ли осмелился бы высунуть голову из своей палатки, опасаясь встречи с толпой солдат, несущих петлю.

Это тоже было похоже на правду, но достоинство командира и генерала не позволяли ему поддержать развеселившихся коллег.

Ли сказал: — Всеми силами и средствами продолжайте свои исследования, полковник Рэйнс. Конфедерация надеется на вас. Если и есть человек из нашего времени, способный раскрыть секреты этого пороха, то, я уверен, это вы.

— Благодарю вас, сэр, — сказал задумчиво Рэйнс. — Человек из нашего времени? Интересная фраза.

Ли молчал, поняв, что невольно сказал слишком много. Наконец, видя, что ничего сверх сказанного он не услышит, Рэйнс пожал плечами и сказал: — Я буду продолжать свои исследования и оперативно сообщать вам в Ричмонд новые результаты. Благодаря установившемуся миру я могу посвятить больше времени этому проекту, чем до сих пор было возможно.

— Это правда, — согласился Боб Финни. — Раньше, занимаясь пороховым заводом, литьем пушек, новыми боеприпасами и многим другим, я не думаю, что вы вообще когда-либо спали — вы просто несколько раз энергично встряхивались всем телом и снимали накопившуюся усталость. — Он лукаво усмехнулся. — Хотя иногда я думаю, что вы были даже настолько заняты, что не делали и этого.

— Мне нужно было приказать тебе и носа не высовывать из арсенала, — прорычал Рэйнс в притворном гневе. Он демонстративно преувеличенно встряхнулся и повернулся к Ли. — Что-нибудь еще, сэр?

— Думаю, что нет, полковник, спасибо, — ответил Ли. — Могу ли я попросить вас организовать нашу доставку в отель, нам пора собираться в Ричмонд. Так долго находясь в поездках, я теперь экономлю каждую минуту.

— Я вполне понимаю ваши настроения, — сказал Рэйнс. — Воспользуйтесь самостоятельно моей каретой, я могу съездить потом и забрать ее в любое время. Наш разговор подстегнул меня вернуться к исследованию этого замечательного пороха.

Он приподнялся в кресле. Казалось, мысленно он был уже в лаборатории.

— Вы уверены? — спросил Ли. Рэйнс энергично кивнул — было видно, что ему не хотелось тратить время в качестве извозчика. Ли склонил голову.

— Вы настолько щедры, сэр, я у вас в долгу.

Рэйнс отрицающе замахал руками. Когда Чарльз Маршалл взял в свои руки поводья, полковник в явном нетерпении ждал их отправления, чтобы поспешить обратно, к своей работе.

— Он напоминает мне собаку, взявшую след, — сказал Маршалл.

— Удачное сравнение, — согласился Ли, задумавшись, а сколько же подобных собак на Севере шли по тому же следу.

Карета катила уже по улице, поднимая клубы пыли позади нее. Мужчины на улице, приветствуя его, махали руками, а одна женщина даже сделала ему реверанс. Он неизменно приподнимал шляпу на каждое приветствие. Когда Маршалл проезжал мимо книжного магазина, который они видели раньше, Ли сказал: — Выпустите меня здесь, майор, может, все же куплю какой-нибудь роман. Отель ведь всего в нескольких кварталах. Отсюда я доберусь пешком.

— Да, сэр.

Его помощник натянул поводья. Повозка замедлилась и остановилась. Когда Ли спустился, Маршалл сказал: — Пока вы будете просматривать книги, сэр, я поеду к железнодорожной станции и организую наше возвращение в Ричмонд.

— Это было бы отлично, — и Ли вошел в магазин. Экипаж отъехал. Книготорговец поднял глаза на вошедшего человека. Когда он увидел, кто у него в магазине, его глаза расширились. Он начал было что-то говорить, но прервался, увидев, что Ли направился прямо к полке с книгами. После некоторых колебаний, тот вытащил книгу Вальтера Скотта «Айвенго» и отнес ее к продавцу. Ее толщина обещала ему долгие часы чтения во время длинной, медленной поездки в поезде.

Книготорговец выглядел несчастным, это выражение как будто прилипло к его длинному узкому лицу.

— Я боюсь, что это невозможно, сэр.

Ли недоуменно уставился на него.

— Что? Почему же нет, мистер эээ…? — Он увидел имя на табличке за прилавком — мистер Арнольд.

— Это мой последний экземпляр, — сказал Арнольд, как будто это все объясняло. Набравшись уверенности, он продолжал: — Если я продам его вам, сэр, то другого у меня не будет, и Бог знает когда я смогу его еще увидеть.

— Но…

Ли решил уступить, когда еще раз взглянул на огорченное лицо книготорговца. Стараясь не рассмеяться, он повернулся и поставил книгу обратно на полку, взяв взамен «Квентина Дорварда».

— Этих у вас несколько, мистер Арнольд, — сказал он, пытаясь быть невозмутимым.

— Да, сэр, — сказал Арнольд. Теперь он казался настолько счастливым, насколько его печальный облик вообще допускал такого. — Это будет три доллара банкнотами или семьдесят пять центов монетами.

Он закивал, когда Ли, стараясь выглядеть серьезным, вручил ему три американских четвертака.

Вернувшись в отель, Ли рассказал Маршаллу о книготорговце Арнольде. Его помощник фыркнул и сказал: — Это прямо солдат, который дрожит над своей амуницией, а не книготорговец.

— Похоже, — сказал Ли. — Вы договорились насчет нашего возвращения в Ричмонд?

— Да, сэр. Отправление завтрашним поездом в девять через Колумбию, Шарлотту, Гринсборо, и Дэнвилл.

— Вот как, — сказал Ли.

— Что-то не так, сэр?

— Не совсем так, майор. Было бы лучше проехать через Ривингтон, вот и все. Мне было бы интересно посмотреть.

— Простите, сэр, основываясь на вашем замечании полковнику Рэйнсу, я предположил, что вы хотели проехать по самому прямому маршруту. Двигаясь через Уилмингтон, а затем через восточную часть Северной Каролины, мы проходим как бы через два катета прямоугольного треугольника, а не по его гипотенузе. Но если вы хотите, я вернусь к железнодорожной станции и поменяю наши билеты.

Ли на мгновение задумался.

— Нет-нет, не надо, майор. Как вы сказали, чем быстрее, тем лучше. И, вообще, мне, возможно, следует держаться подальше от Ривингтона.

Маршалл кинул на него любопытный взгляд, но не стал вдаваться в подробности.

Лето подошло к концу. Школа снова открылась. Как обычно, дети, особенно младшие, уже забыли многое из того, чему учил их Коделл предыдущей весной. Он смирился с этим и провел первую пару недель занятий в повторении. Это также позволило ему начать обучать нескольких новых пяти- и шестилетних учеников азбуке и цифрам. Некоторые из них смотрели на грифельные доски и мел так, как будто они никогда не видели таких вещей раньше. Впрочем, скорее всего, так оно и было.

Укрепление дисциплины, как обычно, давалось с трудом. Когда он поймал одного из пятилетних, пинающего одного из своих маленьких одноклассников, мальчик просто посмотрел на него с вызовом и сказал: — Отец колотит меня еще сильней, что такого?

— Хочешь, чтобы я тоже попробовал? — спросил Коделл, повышая голос. Он мог бы поклясться, что мальчик еще задумался, прежде чем, наконец, покачал головой.

Всякий раз, когда он отпускал их в конце дня, дети разбегались во всех направлениях, крича так радостно, как будто их только что выпустили из лагеря военнопленных, неважно северного или южного; он вспомнил скелеты в лохмотьях, уезжающие в Соединенные Штаты из Андерсонвилля. Коделл чувствовал, что раньше ему было легче работать в школе, чем сейчас. Зачастую он чувствовал себя просто разбитым. Однажды вечером, когда лесная нисса и клены уже начали желтеть, он вернулся в дом вдовы Биссетт и обнаружил Генри Плезанта, который сидел на крыльце и ждал его. Улыбаясь, он поднялся вверх по лестнице, чтобы пожать руку своего друга.

— Как тебе удалось выкроить время, чтобы навестить меня? — спросил он.

— Теперь у меня много свободного времени, — ответил Плезант. — Когда Коделл сделал удивленное лицо, он сказал: — Меня уволили с железной дороги.

— Да что это они? — возмутился Коделл. — Почему такой идиотизм? Где они собираются найти хотя бы наполовину такого же ценного специалиста, как ты?

— Вот уж не знаю. И они тоже, я уверен. Так или иначе, меня уволили, — сказал Плезант. — А почему… может, мы прогуляемся?

Его взгляд скользнул к дому. Коделл услышал, как Барбара Биссетт возится в гостиной. Он поймал взгляд Плезанта, кивнул, и вышел на улицу. Плезант пошел за ним. Обернувшись, Коделл увидел вдову, разочарованно стоящую за окном.

— Рассказывай, — сказал Коделл после того как они отошли за пределы слышимости. Он понизил голос. Как и Плезант.

— Это из-за моего отношения к неграм, сказали они.

— Что? — уставился Коделл на него непонимающе. Воспоминания о Жозефине, ее испуганное лицо — и ее сладкое, спелое тела всплыли в нем. — Ты обращался слишком грубо с ними?

Он не мог себе представить Плезанта, нагоняющего на кого-нибудь страх.

— Слишком грубо? — повторил его друг и горько засмеялся. — Нет, нет, нет. Железная дорога уволила меня, потому что я относился к ним как к обычным людям.

— Так причина в этом? — воскликнул Коделл. Он уже слышал о других северянах, отстраненных от должностей по той же причине.

— Причина именно в этом, клянусь богом. — Плезант попытался объяснить: — Нейт, вот ты учитель. Ты должен знать разницу между глупым и невежественным человеком.

— Конечно, знаю.

Прежде, чем они пошли дальше, Коделл огляделся. Они шли на юг от дома вдовы Биссетт. Пары минут было достаточно, чтобы уйти на край города. Вокруг не был никого, кто бы мог подслушать их разговор.

— В нашем округе безграмотных людей слишком много. Многие в моей роте не умели написать свои имена, или прочитать их, если они были написаны. Но я не считаю, что здесь более глупые люди, чем где-либо еще. Я многих учил писать письма в то время, как мы были в армии. — И Молли Бин в том числе, добавил он про себя. — И они справлялись с этим хорошо, получив благодаря мне шанс, который прежде не имели.

— У меня тоже был такой же опыт с корнуэльцами, ирландцами и немцами, которые работали на шахтах в штате Пенсильвания. Они многого не знают, но они не идиоты или младенцы — покажи им, что нужно сделать, объясни зачем, и дальше они продолжат сами. Тебе не нужно стоять над ними с кнутом. Те, кто не хочет работать, пусть катятся на все четыре стороны.

— Негров не отпустишь на все четыре стороны, — заметил Коделл.

— Это правда, но я, тем не менее, не хотел стоять над ними с кнутом. Но опасался, что придется: южане много лет держали их в невежестве, как животных. Ситуация сложилась гораздо хуже, чем у белых мужчин, которые работали у меня на Севере. Но я решил, что я должен сделать то же самое, как я сделал там — я разбил бригады на пары, чтобы один учился у другого. Я каждый день доплачивал полдоллара каждому человеку в той бригаде, которая положит больше шпал, или отсыпет больше гравия на земляном полотне. Я дал им нормы выработки, которые они должны были выполнить, либо оплата снижалась вдвое. Я хотел, чтобы они таким образом работали без моих понуканий — самостоятельно, если ты понимаешь, что я имею в виду. И после того, как я дал им стимул к работе, я решил со стороны понаблюдать, что из этого получится.

— Ну, и как все это сработало? Я знаю, что многие белые люди не прочь были бы помахать молотом за лишние полдоллара в день.

Летом, подумал Коделл, я и сам бы не отказался от этого.

— Не забывай, что они получили бы эти деньги, если бы сделали больше, чем другие бригады. В общем, все развивалось так же, как это было у нас в шахтах — они действительно быстро восприняли мою идею. И в течение недели уже одна из бригад нашла более быстрый способ выгрузки гравия из вагона на проезжую часть. А на следующий день другая бригада ускорила прокладывание нового пути. Да будь я проклят, если знаю, так ли умны негры, как и белые люди, Нейт, но они точно не так глупы, как люди здесь думают, и это факт.

— Если ты наладил работу у них, чем тогда были недовольны железнодорожники? — спросил Коделл.

— Я думаю, что проблема в отношении к негру, как к человеку, успешно работающему человеку. Мои бригады начали хвастаться и выпендриваться перед другими работниками, а также драться с ними, и даже огрызаться на белых, которые делали им замечания по их работе.

— Ой-ё-ёй, — сказал Коделл.

— Вот правильно, ой-ё-ёй, — согласился Плезант. — Ты скажешь мне, что это глупость со стороны негров так вести себя в этой стране, независимо от того, насколько они правы — а может быть, именно потому, что они правы. Но почувствовавший себя человеком, не станет любезно выслушивать необоснованные претензии от дурака. В этом, отчасти, была и моя вина тоже. Мои бригады начали выкладывать мне хорошие по их мнению новые идеи, или спорить со мной, если им не нравились мои задумки. Я их всегда выслушивал. Почему бы и нет? Иногда они были правы. А ведь здесь, на юге, черный по определению не может быть правым.

— Ты говоришь, прямо как аболиционист, — сказал Коделл.

Плезант пожал плечами.

— Если негры на самом деле намного уступают белым, то есть, если они глупее от природы, я имею в виду, я могу найти некоторое оправдание рабству. Если же они отстают от нас только потому, что они невежественны, то почему бы не поработить невежественных белых мужчин, которых тоже немало?

Коделл задумался. Перед ним снова встали образы Джорджи Баллентайна; черных людей в синей форме, стоящих насмерть под огнем АК-47 и Жозефины, чье прекрасное тело будет продаваться и подвергаться насилию только из-за своего темного цвета. Было ли это справедливо? До войны он принимал это как должное. Он многое принимал как должное до войны. Он подумал, а что бы произошло, если бы Север победил и заставил Юг освободить рабов. Как они будут жить? Где они будут работать?

— Ну нельзя же вот так просто взять и выпустить их на все четыре стороны, — сказал он.

— Ммм-может быть и нет, — сказал Плезант как бы сомневаясь. Затем он рассмеялся. — Я думаю, вы бы линчевали всех, кто попытался бы освободить их, после того как вы совсем недавно воевали за то, чтобы удержать их в рабстве.

— Война началась не из-за рабов, — сказал Коделл. — Это уже позже Линкольн представил это таким образом. Но он проиграл войну, и он больше не президент США. И негры, освобожденные янки во время оккупации наших земель, только усложнят нашу жизнь в течение следующих двадцати лет.

— Нет, если Натан Бедфорд Форрест продолжит свое дело, — сказал Плезант. — Когда Коделл вопросительно посмотрел на него, он продолжил: — Судя по газетам, Форрест не только убивает негров. Пойманных, он снова обращает в рабство.

— Он жестокий человек, судя по всему, — признал Коделл. — Впрочем, у нас немало таких.

Перед глазами отчетливо, как если бы это случилось накануне, предстала картинка: треск выстрелов из АК-47, ухмыляющийся Билли Беддингфилд над трупами двух негров-солдат, которые пытались сдаться под Билетоном. Плезант обратил внимание на его застывшие глаза и сжавшиеся губы.

— Лично тебе такое не по нраву, не так ли?

— Думаю, так.

Коделл почувствовал, что каким-то непонятным образом он вдруг предал Конфедерацию, признавшись в своих сомнениях этому человеку с севера, который стал ему другом. Чтобы уйти от этой темы, он спросил: — Что ты теперь будешь делать? Вернешься в Пенсильванию?

— Скажу откровенно, это первое, о чем я подумал. Но потом у меня появилась идея получше. — Плезант хитро улыбнулся. — Ты знаешь старую поговорку, «Лучшая месть — это зажить еще лучше назло врагам»? Железная дорога выплатила мне хорошие деньги, и я не стал покупать дом в Уилмингтоне, так что теперь у меня есть кругленькая сумма в банке. И я подумываю перебраться сюда, в округ Нэш, купить ферму, и работать, используя наемный свободный труд, как белых, так и черных. Тебя это не шокирует?

— Твоим новым соседям это может не понравиться.

— Кроме фермы я куплю и винтовку, — сказал Плезант тоном, напомнившим Коделлу, что этот человек командовал полком северян.

— Полагаю, именно у тебя эта затея может получиться, — сказал Коделл. Более компетентного буквально во всем человека, чем Генри Плезант, он не встречал. — К тому же наши местные отнесутся к твоей затее и к тебе снисходительнее, чем к кому-нибудь, кто родился в Северной Каролине. Они сочтут тебя просто чертовски дурацким, сумасшедшим янки, который не знает как правильно надо работать.

— Я тоже люблю тебя, Нейт, — фыркнул Плезант, подавляя смех. — Может быть, я и на самом деле выживший из ума янки. Может, мне и следовало бы вернуться в Соединенные Штаты. Но эта кучка богатых придурков в вышитых жилетах, стремящихся выгнать меня отсюда, только раззадорила меня. Так что я останусь здесь и продемонстрирую им кое-что.

— При твоем упорстве, ты удивишь южан, это точно. — Коделл склонил голову набок. — Так говоришь, ты собираешься купить ферму здесь? А почему не где-нибудь около Уилмингтона? Земля там лучше. Там можно посеять рис или индиго, и заработать больше, чем здесь на табаке или еще чем-нибудь.

— В дельте земля, конечно, богаче, но и стоит соответственно больше. Ну и кроме того, — Плезант сделал паузу и хлопнул Коделла по спине. — Я подумал, что буду жить рядом с другом.

— Спасибо, Генри.

Они прошли в молчании нескольких шагов. Коделл попытался вспомнить, когда в последний раз слышал такие приятные слова. И понял, что никогда. Несколько звездочек уже замерцали среди облаков, что медленно плыли над головой. Наступил вечер, он ощутил прохладу. Обычное дело для осени, хотя, как правило, о таких вещах забываешь во время кажущихся бесконечными летних дней. Это подтолкнуло его мысли к другому: — Нашел уже место для проживания в городе?

— Да, я снял комнату над таверной «Колокол свободы», помнишь, мы снимали такую же в Роки-Маунт, в первый день нашего знакомства?

— Угу.

Он вздохнул с некоторым облегчением. Коделл бы с удовольствием разделил свою комнату с другом, но он далеко не был уверен, что Барбара Биссет будет рада неожиданному гостю. Плезанту пришлось бы терпеть ее постоянный буравящий взгляд, хотя ему самому она никогда бы не сделала упрека.

Плезант заговорщически сказал: — Помнишь, что еще мы делали в Роки-Маунт в тот день?

— Так, местами, — сказал Коделл, задумчиво улыбаясь.

— Может, нам пойти и повторить это снова?

— Ну, не знаю, вряд ли мне следует напиваться, как тогда. Завтра мне в школу, и я должен быть в форме. Но я не против пары-тройки рюмок.

Коделл и Плезант развернулись обратно по дороге. Навстречу неярким огням небольшого городка. Они поспешили к ним.

Рэфорд Лайлз ставил коробки с гвоздикой и перцем на полку в углу своего магазина, когда Нейт Коделл вошел внутрь. За прилавком седой негр обслуживал женщину, покупающую наперсток. Она сложила сдачу и наперсток в сумочку и кивком приветствовала Коделла, направляясь к двери.

— Доброе утро, миссис Моуи, — сказал он ей. Она снова кивнула. Колокольчик звякнул, свидетельствуя об ее уходе. Коделл сказал: — Я не знал, что вы наконец-то купили себе негра, мистер Лайлз.

— Это вы об Израиле? — Лайлз обернулся и покачал головой. — Я не покупал его, Нейт — разве вы не знаете, что цена на негров слишком высока для таких, как я? Он свободный негр, в городе недавно, всего пару дней и искал работу, так что я его нанял. Он еще достаточно крепок. Израиль, это вот Нейт Коделл, школьный учитель.

— Всегда к вашим услугам, сар, — сказал Израиль.

— Откуда ты, Израиль? — спросил Коделл.

— Последний несколько лет, сар, я жил под Нью-Бем, в Хейти — в квартале для цветных.

— Вот как? — Коделл посмотрел на негра с возросшим любопытством. Нью-Бем был в федеральных руках с начала 1862 года и до конца войны и служил Меккой для беглых рабов из всей Северной Каролины. Цветные полки, набранные там, принимали участие во вторжении в северо-восточную часть штата, и большинство чернокожих там работали на поддержку военных усилий Союза. Некоторые из них ушли с выходящими войсками янки, но не все. Коделл спрашивал себя, были ли документы на свободу Израиля подлинными, и озаботился ли Рэфорд Лайлз вообще изучить их.

Негр пошарил под прилавком.

— Если вы Нейт Коделл, сар, вам есть письмо здесь.

Он подал Коделлу конверт, письмо, конечно же, было адресовано ему. Он сразу узнал почерк Молли. И тут он удивился. Затем выпалил: — Ты умеешь читать!

— Да, сар, умею, — признался Израиль. Его голос звучал тревожно; преподавание чернокожим грамоты было запрещено законом в Северной Каролине. Оправдываясь, он сказал: — Янки, они делали школы, они учили много, чтобы мы читали. Что они учили меня, не думаю, что я могу снова забыть.

— Я и нанял его потому, что он грамотен, — сказал Рэфорд Лайлз. — Вы же сами всегда говорили о пользе образования, Нейт, и я думаю, может быть, вы правы — по крайней мере частично. Вот и Израиль говорит, что не забудет, что он выучил. Проклятые янки испортили негров за многие года в Нью-Берне, в Бофорте, Каролине, Вашингтоне, Плимуте — везде. Там, наверное, тысячи и тысячи таких негров, уже умеющих писать и читать, черт побери. Будь они прокляты, но и мы должны извлечь максимум пользы из этого.

Израиль ждал, чтобы услышать ответ Коделла. Большинство северокаролинцев, подумал Коделл, с удовольствием бы расстреляли эти тысячи чернокожих мужчин. Но, как подметил Генри Плезант, сам он был против насилия.

— Я думаю, что вы поступили хорошо, мистер Лайлз, — сказал он. — Независимо от того, что мы хотим, некоторые вещи не будут такими же, как они были до войны. Война многое изменила — буквально все вокруг. Так или иначе, нам надо учиться жить вместе.

— Вы рассуждаете глубоко и здраво, Нейт, — сказал Лайлз.

— Да, сар, — тихо согласился и Израиль. — Все, что я пытаюсь сделать, это просто мирно жить со всеми.

Коделл пожал плечами.

— Если я по-вашему такой умный, то почему я не богат?

Он взял письмо и вышел на улицу. Свободной рукой он попытался надвинуть шляпу как можно ниже, на уши. Деревья вдоль улицы Вашингтона и Олстон стояли голыми; пару раз уже выпадал снег. Во второй половине дня субботы разъяснилось, но изо рта Коделла вылетал пар. Он вскрыл конверт сразу, как только вернулся в дом вдовы Биссетт.

— Дорогой Нейт, — прочитал он — сего дня в Ривингтоне был большой скандальный шум. Негра по имя Жозефина каторая принадлежал к одному из тех Ривингтон мужчин, по имя Пит Харди, шел и повесился. Я видела ее рас или два в городе и как ее жалко она была самый прелесть из всех девушков черный или белый я когда-либо видела. Но я совсем не удивился на такой счет, я была рас в доме Пит Харди живет и никагда опять не пойду туда за все золото в целый мир как он мерзкий. Ривингтон мужчины злые на негров и мы видели это когда мы были в армии вмести но даже все остальные из них говорить плохие вещи о Пит Харди. Ни один из девушки боле не идти к нему, нет не только я один. Я знать тебе не нравится разговаривать мне как я здесь делаю, но Нейт в сей день я не могу удержать себя поделать, я чувствую себя так плохо из-за Жозефины. Если ты мой правда друг, меня поймешь. Всигда твой настоящий друг, М. Бин, 47NC.

Коделл уставился в окно на улицу, не видя ее. Вместо этого, с пугающей ясностью, он увидел падение платья с плеч Жозефины, увидел ее смуглые прелести, открытые для покупателей, чтобы они смогли полюбоваться ими, увидел разочарование и похоть на лице человека из Алабамы, когда Пиит Харди — как учитель, он даже в своих мыслях правильно произносил его имя — перекупил ее. Он также видел ее лицо в зарослях жасмина на каменистом берегу, слышал ужас в ее голосе, когда она услышала лай собак, выслеживающих ее. Он подумал о том, что Харди вытворял с ней перед ее первой попыткой бежать, и в дальнейшем, если она решила расстаться с жизнью. Молли-то знает, подумал он, а затем вдруг задрожал, но вовсе не из-за холода. Без некоторых знаний в жизни, решил он, можно обойтись.

Он прочитал письмо еще раз, а затем медленно и сознательно порвал его на мелкие кусочки. Он бросил их вниз, в грязь на улице. Холодный ветер поднял их, как если бы это вновь пошел снег.

Роберт Ли посмотрел на карту Кентукки, а затем отметил последнюю пару поправок в численности гарнизонов в новых федеральных укреплениях вдоль реки Огайо. Довольно кивнув, он нанес свою подпись в нижней части листа. Потом он встал, потянулся и натянул на голову шляпу. Небо начинало багроветь, сменяя синеву очередного дня. В мирное время, подумал он, можно с чистой совестью любоваться красотами природы.

Вестибюль Института механики был почти пустым, когда он спустился вниз. Гордая медная табличка с именем Джона Бишопа Джонса сиротливо стояла на чистом столе рядом с опустевшим стулом. Лишь часовой встал по стойке смирно, когда Ли прошел мимо него в сгущающихся сумерках.

Человек в серой форме Конфедерации спускался по ступеням здания через дорогу от военного ведомства, здания, в котором расположилась ричмондская штаб-квартира организации «Америки будет разбита». Рот Ли слегка скривился; он хотел, чтобы военные держались подальше от мужчин из Ривингтона, тем более, что война закончилась более полутора лет назад. Он даже намеревался издать приказ по этому поводу, но затем отложил его в сторону, как несправедливый и не имеющий оснований: мужчины из Ривингтона угрожали ему, но по большому счету они принесли стране гораздо больше пользы, чем вреда.

Когда они подошли ближе друг к другу, он заметил, что пуговицы на форме были сгруппированы в три группы по три. Он нахмурился. Какие у этого человека могут быть интересы в общении с людьми из Ривингтона? В наступающей темноте нельзя было не признать офицера. Шедший же навстречу, казалось, не имел никаких сомнений по поводу его личности. Конечно же, его лицо было, возможно, наиболее широко известным в Конфедерации. Человек отдал честь, протянул руку и сказал: — Генерал Ли, сэр, я очень рад встретиться с вами, наконец. Я Натан Бедфорд Форрест.

— Примите мое почтение, генерал Форрест. Простите, сразу не узнал вас.

Ли пристально разглядывал знаменитого кавалерийского командира. Форрест был огромен, на несколько дюймов выше, чем он, с широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой. Осанкой он напоминал Джефферсона Дэвиса. На висках волосы отсутствовали, борода с легкой проседью. Щеки были запавшими.

Его глаза — как только Ли увидел эти серо-голубые глаза, он понял, как Форрест заработал свою репутацию — как положительную, так и отрицательную. Это были глаза хищной птицы, готовой напасть на любого перед ними. Из всех офицеров, известных Ли, только двое могли похвастаться наличием такой печати непримиримости при достижении цели, которой был отмечен Натан Бедфорд Форрест: Джексон, о котором он вечно будет горевать, и Джон Белл Худ. Такой человек, если он поставит перед собой цель — или добьется ее, или умрет, пытаясь достичь. Ли сказал: — Я как раз собирался вернуться домой, сэр. Не хотите ли поужинать со мной?

— Мне бы не хотелось причинять вам излишние хлопоты, генерал, — с сомнением сказал Форрест. Его голос был мягким и приятным, с сильным акцентом уроженца глухих уголков штата Теннесси.

— Ерунда, — заявил Ли. — Там хватит на всех. В любом случае, вам трудно будет сосредоточиться на еде, мне хочется поговорить с вами, так что держите наготове свои уши.

Улыбка Форреста сменила его задумчивость.

— Я к вашим услугам, генерал Ли, и вы убедитесь, что мои уши всегда наготове.

— Мой дом находится всего в нескольких кварталах отсюда, — сказал Ли. — Прогуляемся вместе. Я давно хотел встретиться с вами для обсуждения ваших великолепных военных кампаний на Западе, но обстоятельства держали вас на фронте, даже в то время, когда мы уже здесь вкушали плоды мира.

— В этом виноваты янки, подстрекающие наших негров, — сказал Форрест.

— Я уже сыт по горло, генерал Форрест, от обвинений и бесконечных упреков с обеих сторон, позвольте уж на прямоту, — резко заметил Ли. — Соединенные Штаты, как и мы, обе наши две страны, имеют общую границу, которая простирается примерно на две тысячи миль. Либо мы научимся улаживать наши разногласия, либо каждое поколение будет воевать, как вошло в привычку у европейских наций. Мне бы не хотелось, чтобы такие глупости поселились и на наших берегах.

— Вы говорите, как истинный христианин, сэр, — сказал Форрест. — Тем не менее, когда необходимо, нужно бить янки, чтобы лучше спать по ночам. Что касается солдат-негров, которых они расплодили тут, то мы рано или поздно прижмем их всех, чтобы напомнить им, кто их хозяин. А ради этого, я молю Господа, пусть он пошлет всех янки прямо в ад.

— А вы не думаете, что на усмирение негров могут понадобиться годы? — спросил Ли.

— Поубивать их достаточно много, генерал Ли, сэр, и остальные станут тихими и понятливыми, — сказал Форрест с жестоким прагматизмом.

Генерал от кавалерии, борец с неграми, казалось, был очень уверен в себе, и Ли поражался, насколько до сих пор сильно мнение, изложенное еще в исследованиях древнеримского историка Тацита, что подавлять восстания рабов можно только жестокими методами. Сила главенствовала в поддержании рабства и и удерживала рабов от восстаний, и такая ситуация долго сохранялась перед войной. Он задавался вопросом, а как теперь Конфедерация сможет выдерживать постоянно возникающие бунты рабов.

Решив сменить тему разговора, он спросил Форреста: — А что вас наконец-то, привело в Ричмонд?

— Я посчитал, что разбил последнюю банду грабителей-негров, которая вряд ли заслуживала того, чтобы называться полком, поэтому я выкроил время, чтобы представить свой доклад, — ответил Форрест. — Я отдал его в приемную во второй половине дня, так что, полагаю, вы увидите его завтра. Кроме того, я хотел посетить невольничьи рынки. Здесь, в столице, на рынке много негров.

— Понимаю.

Ли не мог удержать явного холода в голосе. Он знал, что Форрест сделал свое состояние на торговле рабами, но он не ожидал, что тот будет говорить об этом так открыто. Настоящий джентльмен из Вирджинии так бы не поступил.

Форрест будто выхватил эту мысль из его головы.

— Я надеюсь, что не обидел вас, сэр. Мой отец был кузнецом, который не умел ни читать, ни писать. Он умер, когда мне было шестнадцать лет, оставив меня старшим в семье из восьми братьев и трех сестер, так что у меня не было выбора, чем заняться. Мои сын будет джентльменом, когда вырастет, но у меня самого не было свободного времени, чтобы примерить подобный образ жизни на себя.

Казалось, он еще более выпрямился, демонстрируя природную гордость.

— Вы вправе гордиться собой, генерал Форрест, вы много сделали как для своей семьи, так и для Конфедерации, — сказал Ли, проявив истинно джентльменскую вежливость. Тем не менее, он не мог подавить внутри себя неприязни к Форресту в силу своего воспитания и социального класса.

К этому времени они уже подошли к дому Ли. Ли постучал в дверь и снял пальто, в ожидании, что дверь откроет Джулия. Форрест последовал его примеру. Теперь, когда наступила весна, без верхней одежды поздним вечером было вполне комфортно. Сверчки стрекотали в траве здесь и там. Дверь распахнулась. Улыбкой Джулия приветствовала Ли и вопросительно посмотрела на его спутника. Протянул ей свое пальто, Ли сказал: — Как видите, у нас гость. Это генерал-лейтенант кавалерии конфедератов Форрест.

Джулия, уже взяв пальто Форреста, чтобы повесить его на вешалку рядом с пальто Ли, вдруг замерла на месте. Ее лицо изменилось. Впервые после памятного разговора с ней, он увидел то особое выражение лица, которое негры используют, чтобы скрыть все чувства от своих хозяев. После долгой паузы, она, наконец, повесила пальто Форреста. Потом она повернулась и поспешила прочь, шелестя длинными юбками.

— Вы слишком церемонитесь со своей прислугой, сэр, — заметил Форрест тоном профессионала. — Рабы должны знать свое место.

— Она свободна, — сказал Ли. — Я больше не владею никакими рабами.

— О.

Теперь уже Форрест спрятал все свои чувства под маской, такой же непроницаемой, как у Джулии. Ли вспомнил, что кроме работоторговца, он был еще и заядлым игроком в покер.

Джулия вернулась, держась позади за вышедшими женой и дочерьми Ли. В одно мгновение, Форрест стал, если и не джентльменом, то, по крайней мере, паркетным шаркуном, склонясь над руками дочерей и целуя руки Мэри Кастис Ли.

— Мы рады приветствовать у нас такого знаменитого полководца, — сказала жена Ли.

— Учитывая полководца, который живет здесь, вы слишком добры ко мне, — сказал Форрест, еще раз поклонившись. Затем он улыбнулся озорной улыбкой. — Однако из ваших уст принимаю все комплименты в свой адрес.

За ужином он оживленно рассказывал, непринужденно жестикулируя серебряными приборами, соусником и куском хлеба, как к северу от Коринфа в Миссисипи достигал своих побед.

— Вы ведь использовали лошадей только на маршруте, а дрались пешими? — спросил Ли.

— Да, моя тактика такова, — согласился Форрест. — Лошадь довезет куда нужно быстрее, чем идти пешком, но для боя в тех условиях лучше все же спешиться. Это было верно и прежде, а с появлением автоматов, это стало вернее вдвойне.

— Многие другие также последовали вашему примеру — как в стане врага, так и наша кавалерия, — сказал Ли, вспоминая Джеба Стюарта. — Как вы пришли к такой успешной тактике?

— По моим наблюдениям, сэр, раньше делали так потому, что обстоятельства вынуждали к этому. Я же взял за правило в моих войсках сражаться так с самого начала. Я всегда выдвигаюсь чуть впереди основных сил и анализирую обстановку. А с нашим нынешним оружием довольно просто надавить на слабые места противника, или прорваться, когда я вижу шанс. — Форрест снова улыбнулся. — Как правило, такая тактика срабатывает.

— Тут я не могу не согласиться, — задумчиво сказал Ли. — Это что-то типа тактики драгун?

— Генерал Ли, какая разница, как это называется, и моим солдатам все равно, как вы их назовете. Но когда вы действуете таким образом, они дерутся, как дикие кошки с огромными клыками, вот что главное. Не передадите мне этот сладкий картофель, сэр?

Ли наблюдал, как держится Джулия в присутствии Форреста. Как достаточно хорошая прислуга, она не игнорировала его явно, но всячески пыталась не замечать его. Тем не менее, даже тогда, когда она была занята на противоположном конце стола, ее глаза, большие и испуганные, то и дело скользили по нему. Он, должно быть, казался ей воплощением ужаса; негры обычно использовали его имя, чтобы попугать своих детей. После резни в форте Пиллоу и его действий против чернокожих солдат, оставшихся в долине Миссисипи, когда силы Союза покинули территорию Конфедерации, его репутация просто приводила негров в ужас.

Он знал это тоже. Каждый раз, как Джулия смотрела на него, он на мгновение поднимал брови или обнажал зубы. Он не делал этого достаточно открыто — и старался, чтобы остальные не заметили — но Джулия, в конце концов, уронила серебряный ковш, подняла его, и бесславно убежала, как несчастный федеральный генерал Стерджис, которого Форрест разбил, хотя силы того превосходили его в два раза. Усмехнувшись, Форрест сказал:

— Стерджис жаловался одному из своих полковников: «Ради Бога, если мистер Форрест оставит меня в покое, я тоже не буду нападать на него.» Но я не дал ему скучать, я хотел, чтобы он убрался прочь, и я сделал это.

Милдред Ли встала с кресла.

— Если вы, мужчины, и дальше собираетесь устраивать бои по всей скатерти, то я, пожалуй, не буду мешать вашим настольным играм.

— Если вы останетесь, мы прекратим сражения, — быстро сказал Форрест.

При всей своей напористости, он также мог быть и галантным, особенно с женщинами.

Но Милдред покачала головой.

— Нет, я только испорчу вам удовольствие. Я понимаю, что эта тема вам интересна, ведь отец пригласил вас в наш дом, не для того, чтобы слушать меня. Он может это делать каждый вечер, в конце концов.

— Он может делать это каждый вечер только когда бывает в Ричмонде, — сказала Мэри Кастис Ли с упреком в голосе. Ли вздохнул про себя. Даже после того, как он уже девять месяцев не покидал столицу, его жена все еще не могла простить ему долгого путешествия в Кентукки и Миссури. Милдред повернулась и вышла из комнаты, за ней последовали Агнес и Мэри; старшая дочь Ли развернула коляску Мэри Кастис Ли и покатила ее к выходу из столовой.

— Ну.

Ли встал, взял портсигар с полки шкафа и предложил Форресту сигару. Форрест покачал головой.

— Я вообще не курю, но сами вы не стесняйтесь.

— Я тоже не курю, держу их только для гостей. — Ли отложил сигары подальше, а потом спросил: — Вы также приехали в Ричмонд, чтобы встретиться с людьми из «Америка будет разбита?

— И что, если так? — спросил Форрест. — Их автоматы на поле боя увеличили мощь моих бойцов раз в пять. — Он посмотрел Ли прямо в глаза. — Судя по всем данным, мы бы проиграли войну без их помощи.

— Судя по всем данным, это так. — Ли в ответ изучал Натана Бедфорда Форреста. Осторожно, он сказал: — Я что, должен сделать вывод, что данные, о которых вы упомянули включают и те, что дали вам ривингтонцы?

— Именно так. Насколько я понимаю, вы также осведомлены о них? — Форрест подождал, пока Ли кивнул, и тихо сказал, почти шепотом: — Я думал, что я единственный, кому они сказали. Ну, неважно. — Он взял себя в руки. — Вы верите тому, что они говорят, сэр?

— Или я нахожу это невероятным, вы имеете в виду? Я не могу себе представить ничего более невероятного, чем людей, путешествующих во времени, словно по железной дороге.

Форрест начал было что-то говорить, но Ли поднял руку.

— Но я убежден в этом, тем не менее. Любой сумасшедший может претендовать на то, что он из будущего, но безумцы не демонстрируют доказательств своих утверждений. Их необычные вещи убеждают сильнее, чем их слова.

— Точно моя мысль, генерал Ли. — Форрест облегченно выдохнул. — Но кроме необычных вещей, еще и их рассказы об истории событий, которые должны были случиться — вот что заставило меня поверить больше всего. История Юга в их прошлом, и яркая надежда белой расы. Утверждение, что если мы когда-нибудь освободим здесь негров, то они испортят все и везде.

— Если все, что люди из Ривингтона говорят — правда, такой вывод действительно напрашивается, — сказал Ли. Может быть, такая вера и объясняет крайнюю жестокость Форреста в его войне против чернокожих, хотя, как он сам сказал, лучше использовать негров в качестве источника дохода, что он и делал еще до того, как ривингтонцы пришли на помощь Конфедерация в борьбе за свою независимость. Ли продолжал: — Но все события девятнадцатого века ярко демонстрируют, что народы Европы почти единогласно признают рабство отвратительным и имеют к нам претензии по этому поводу. Большинство южноамериканских республик отказались от рабства, даже закоснелая царская России освободила своих крепостных. Тенденции в истории развиваются в сторону большей свободы, и это очевидно.

— Хотите сказать, вы считаете, что негры должны быть освобождены, сэр, и это после войны, которую мы вели за то, чтобы они остались рабами?

Голос Форреста оставался все тем же низким и вежливым, но прозвучал с безошибочной нотой предупреждения; его довольно болезненный цвет лица стал еще краснее.

— Мы воевали за то, чтобы самостоятельно решать, какие законы у нас будут, и мы выиграли это право, — ответил Ли. — И в данный момент мнения внешнего мира, ход войны, да и ваши собственные доблестные усилия после нашего перемирия с США вынудили меня несколько изменить мой взгляд на положение черных людей.

— А меня нет, клянусь богом, — прорычал Форрест. — В форте Пиллоу мы убили пятьсот негров за потерю двадцати наших солдат, долина Миссисипи стала красной от крови на ширину двух сотен ярдов. Это доказывает, что негр-солдат не может справиться с южанином, другими словами, что они заслуживают только того, чтобы быть там, где они сейчас и находятся.

— Они сражались достаточно хорошо под Билетоном и в других местах против армии Северной Вирджинии при нашем наступлении на Вашингтон, — парировал Ли. — Во всяком случае, не хуже, чем неопытные белые новобранцы. Да и в ваших ранних военных кампаниях на землях, оккупированных федералами, разве они были такой же легкой добычей, как в форте Пиллоу?

Он специально не упомянул о том, что большинство негров в форте Пиллоу были убиты уже после того, как они сдались. Но Форрест ощетинился и без этого.

— Даже крыса будет бороться, если вы загоните ее в угол, — презрительно сказал он.

— Но если вы этого не сделаете, то не будет, — парировал Ли. — Негры могли спокойно вернуться по домам без какой-либо опасности для себя. Что они в большинстве своем и сделали, понимая что бороться бесполезно — тем более против мужчин, вооруженных автоматами — это должно быть понятно любому разумному человеку.

— Их деды тоже понимали, что бороться бесполезно, когда они были в Африке, я думаю, — сказал Форрест, пожав плечами, — понимали и смирились с этим, иначе их бы не ловили и не отправляли сюда. Те, с кем мы дрались до перемирия, они, конечно были получше тех несчастных негров в форте Пиллоу, тут вы правы. Но что значит, как вы выразились „сражались достаточно хорошо“? Я отрицаю это, сэр, иначе я бы не бил их раз за разом.

— Тут наши мнения расходятся, — сказал Ли. Форрест покачал головой, чтобы показать, что он все равно не согласен со словами Ли. Ли настаивал: — Я не думаю, что взгляды большей части цивилизованного мира могут быть проигнорированы без опасности для нашего государства, и я не думаю, что теперь мы можем считать отсутствие у негров мужественности, как нечто само собой разумеющееся, как это было раньше. Чтобы в ближайшем будущем не обречь Конфедерации на вечные бунты и восстания, мы не должны продолжать политику…

— Проклятье, я прерву вас ненадолго, сэр, — перебил его Форрест. Ли моргнул; он не привык к тому, чтобы его перебивали, причем так грубо. Форрест вскочил со стула и вплотную уткнулся своим уже совсем красным лицом в лицо Ли.

— Генерал Ли, вы знатный, вы благородный, вы прямо как святой, высеченный из мрамора, и все говорят, что вы будете президентом после ухода Джеффа Дэвиса. Но если вы заявите хоть каким-нибудь образом о свободе для всех негров, сэр, я буду бороться с вами каждой унцией силы в моем теле. И я буду не один, сэр, это я вам обещаю. Я буду не один.

Ли также поднялся. Он ждал, попробует ли Форрест дать волю своим рукам. Кавалерийский офицер был на несколько лет его моложе, но Ли мог преподнести ему неприятный сюрприз, если тот попытается распустить руки. Он также ожидал, что Форрест бросит ему вызов. Он не считал Форреста джентльменом, но уроженец Теннесси, без сомнения, думал о себе, как о таковом… и без сомнения, был в ладах с пистолетом. Но он сам не собирался наносить Форресту личного оскорбления: скорее ожидал такого от него.

Двое мужчин смотрели друг на друга на расстоянии чуть менее вытянутой руки в течение некоторого времени. Ли, стараясь сдержать свой гнев, вымолвил сквозь зубы: — Генерал Форрест, вы вышли из статуса желанного гостя здесь, и снова в этом доме вам будут не рады.

Форрест щелкнул пальцами левой руки.

— Ужинать еще, в этом доме? Да лучше поужинать дома у аболициониста Тадеуша Стивенса. Мужчины из организации „Америка будет разбита“, возможно, скоро избавят Юг от его идей, но я вижу, у нас созрел свой собственный урожай Иуд.

Он развернулся на каблуках и направился к выходу, грохоча своими ботинками о деревянный пол, и захлопнул дверь так сильно, что пламя в лампах и свечах в столовой дрогнуло. Ли слушал его нарочито громкую поступь, удаляющуюся по дорожке. Он захлопнул железную калитку, отделяющую улицу, с громким металлическим лязгом. Женщины наверху загомонили. Ли подошел к нижней части лестницы и крикнул: — Все в порядке, мои дорогие. Генерал Форрест решил покинуть нас немного раньше, чем намеревался до этого, вот и все.

На самом деле не все было в порядке, и он это знал. До сих пор его врагами были люди, выступить против которых призывал его профессиональный долг: мексиканцы, индейцы на Западе, аболиционист Джон Браун, солдаты и офицеры США. Теперь он имел личного врага, причем очень опасного. Он глубоко выдохнул сквозь усы. Это была значительная разница. Но ему было наплевать.

Нейт Коделл вытер пот со лба и на мгновение замер в тени ивы. Он был удивлен и огорчен собой. Новая ферма Генри Плезанта была всего в пяти милях, или около того по дороге из Нэшвилла в Касталию, а он уже начал тяжело дышать на подходе к ней. В армии, пятимильный марш казался пустяком.

— Я лентяй и неженка, — вслух сказал он и двинулся дальше.

Добравшись до редкой изгороди, он обнаружил проход, который привел его к ферме. Белый человек, который пропалывал огород, окруженный отдельным забором, выпрямился и громко поздоровался с ним. В голосе парня прозвучали ирландские нотки; когда он повернул к Коделлу свое бледное, с веснушками лицо, оно показалось ему смутно знакомым.

— Добрый день, — сказал Коделл, приподняв шляпу. — Мы раньше нигде не встречались?

— Навряд ли, сэр. Меня зовут Джон Моринг, и в последние несколько лет я жил на юге недалеко от Рэйли — точнее я там скрывался от армейской службы.

— Вот как… — начал было Коделл, но продолжать не стал. Моринг был не из его роты и исчез из сорок седьмого Северокаролинского полка вскоре после Геттисберга. Но это было почти три года назад, а сейчас уже перестали разыскивать дезертиров. Коделл пожал плечами.

— Неважно, впрочем. Мистер Плезант дома?

— Вы Нейт Коделл, не так ли? Да, он здесь, сэр. Где же еще ему быть?

Коделл снова приподнял шляпу и прошел дальше по дорожке. Он миновал стойло крупного рогатого скота, перепрыгнул через маленький ручеек и поравнялся с амбаром для кукурузы и поленницей дров. Сморщил нос от запаха свинарника за амбаром и увидел за ним дом, стоящий в центре большого, неправильной формы двора, где разгуливали куры и индейки.

Генри Плезант появился на крытой веранде дома, когда Коделл уже добрался до конца двора. Он помахал рукой другу и поспешил ему навстречу. Домашние птицы разбегались прочь с негодующим кудахтаньем.

— Привет, Нейт, — сказал он, пожимая руку Коделлу. Второй рукой он махнул в сторону полей, которые простирались за домом. — Урожай должен быть приличным, даст Бог, хотя дождей было и меньше, чем я надеялся.

— Это хорошо.

Коделл посмотрел на поля, еще раз глянул на коровник и свинарник, и перенес внимание на сам дом: обшитое досками двухэтажное белое здание с бревенчатой крышей и высокой кирпичной трубой — конечно, не особняк плантатора, но и далеко не лачуга.

— Все это выглядит просто здорово, Генри. Я рад за тебя.

— Мне до сих пор нужен грамотный человек, хорошо разбирающийся в счете, Нейт, чтобы освободить меня, наконец, от самостоятельного ведения бухгалтерского учета, — сказал Плезант. — Ты же знаешь, я бы платил больше, чем платят тебе, как учителю.

Он предлагал это и в прошлый раз, когда навещал Коделла. Как и тогда, Коделл покачал головой.

— Мне нравится преподавать в школе, Генри. Я работаю там не только из-за денег. И, кроме того, я бы предпочел скорее быть твоим другом, чем наемником у тебя.

— Одно не исключает другого, Нейт. Ты же понимаешь.

— Пусть так, но все равно, спасибо, нет.

Коделлу не хотелось быть в чем-то зависимым. Как учитель, он работал за зарплату, но был в значительной степени свободен в том, что он делал, и как он это делал. Это подходило его независимому характеру гораздо лучше, чем сидеть за подведением баланса под надзором Генри Плезанта. Черный человек с кувшином виски и двумя стаканами вышел из фермерского дома.

— Спасибо, Израиль, — сказал Плезант.

— Так вот почему я не видел тебя в магазине в последнее время, Израиль, — сказал Коделл. — Когда ты начал работать здесь, у Генри?

— Два-три недели назад, сар, — ответил негр. — Миста Плезант, он платит так же хорошо, как миста Лайлз, а кроме того он дает мне книги для чтения. Теперь, когда я умею, я, конечно, люблю читать, сэр, что и могу делать здесь. Миста Лайлз, он был недоволен, когда я идти, но я же не его собственный.

— Одна только беда у меня с Израилем — ему трудно оторваться от книги, когда он мне нужен зачем-нибудь, — сказал Плезант. — Если я смогу научить его арифметическим расчетам, может быть, я сделаю его своим бухгалтером, Нейт, раз ты не хочешь заняться этой работой.

Он говорил шутливо, но затем вдруг развернулся и посмотрел на Израиля более внимательно.

— Может быть, и вправду, ей-богу. Мне интересно, смог бы он научиться? Израиль, ты хочешь попытаться изучить арифметику? Если у тебя получится, то это принесет тебе больше денег.

— Я любит учиться, сар, и любит деньги вполне. Вы покажите, а я постараюсь.

— Ты настоящий труженик, Израиль. Может быть, у тебя и получится. Если да, то ты сможешь вести счета для многих людей в городе, не только для меня, — сказал Плезант. — Старайся, и в конечном итоге, в один прекрасный день, ты сможешь купить себе собственный приличный дом.

Коделл почти улыбнулся, но в последнюю минуту удержал свое лицо серьезным. Это вообще-то могло получиться. Благодаря войне, теперь все перевернулось. Свободный негр, достаточно разумный, чтобы держаться подальше от неприятностей, мог многого достичь, не опасаясь косых взглядов.

— Только показать мне, сар, а я постараюсь, — повторил Израиль. — Лучше места, чем здесь, мне не найти. Я рад, что не ушел с синими северянами. Судя по тому, что пишут газеты, неграм там тоже не сахар — там нас могут повесить на фонарном столбе только лишь за прогулку по улице.

— Возможно, ты прав, Израиль, хотя мне и стыдно признаться в этом, — сказал Плезант. Коделл кивнул.

— Белые люди на севере, кажется, обвиняют в войне негров.

Стихийные антинегритянские выступления прокатились сначала по Нью-Йорку, а затем по Филадельфии в течение нескольких дней, как бы передавая эстафету. В Вашингтоне пикеты Конфедерации на другой стороне Потомака наблюдали за борьбой федеральных войск с поджигателями, которые хотели подпалить цветные кварталы города.

И вдоль реки Огайо белые люди с ружьями разворачивали рабов назад. Стоя на берегах Кентукки, они твердили: — Это не ваша страна, — и открывали огонь, если негры не хотели вернуться. Южные газеты сообщали о всех злодеяниях, о каждом таком случае в США в мельчайших подробностях, как бы предупреждая черных, чтобы они не ожидали теплого приема на севере.

Израиль тяжело вздохнул.

— Как же нелегко быть ниггер, независимо от того, где ты есть.

Это уж точно, подумал Коделл, тут нет сомнений. Израиль поставил графин с виски и пошел обратно в дом. Коделл отхлебнул из своего стакана и закашлялся. Огонь прокатился по горлу и превратился в приятное тепло в животе — тепло, которое начало распространяться по всему его телу. Плезант поднял свой бокал.

— За свободный фермерский труд.

— За свободный фермерский труд, — повторил Коделл. Он снова выпил; тепло в теле усилилось. И посмотрел вокруг. Ферма производила впечатление.

— За свободную ферму, которая принесет хороший доход.

— Если погода не подведет и цены не упадут, я его получу, — ответил Плезант. Он был новичком в сельском хозяйстве, и энтузиазм в его голосе звучал слишком уж оптимистично. Он продолжил: — Судя по прессе, дальше на юге и западе погода гораздо хуже. Я не желаю кому-либо худа, но это играет мне на руку.

— Сколько человек работает у тебя?

— Семеро — из них три свободных негров, два ирландца…

— Я видел одного из них в огороде. — Коделл понизил голос. — Мне кажется, ты должен знать, что он дезертир из моего полка.

— Кто, Джон? Вот как? — Плезант нахмурился. — Что ж, закрою глаза на это. До сих пор у меня с ним не было никаких проблем. Кроме того, у меня работает несколько местных белых мужчин здесь, а Том — один из черных — выкупил свою жену Хэтти из рабства пару лет назад, и теперь она готовит для нас.

Как бы комментируя его слова, из задней части дома начал набирать силу гомон собравшихся людей. Плезант усмехнулся.

— Время обедать. Пошли, Нейт.

Обед, состоявший из жареной ветчины, сладкого картофеля и кукурузного хлеба, был подан на открытом воздухе, за кухней. Хэтти, очень крупная и очень коричневая женщина, казалось, принимала за личное оскорбление, если кто-нибудь за столом не наедался до того состояния, пока не в состоянии был двигаться. Коделл также постарался не разочаровывать ее. Наевшись до отвала, он откинулся на спинку скамейки и присоединился к беседе Плезанта с наемными рабочими.

Кроме ранее виденного Джона Моринга, Коделл также знал Билла Уэллса, пополнившего их роту незадолго до начала кампании в прошлом году. Уэллсу было тогда только восемнадцать; двадцатилетний теперь, он все еще выглядел гораздо моложе.

— Теперь вам не послать меня таскать фляги, господин старший сержант, сэр, — сказал он с усмешкой.

— Я попрошу Генри, чтобы он нашел тебе сейчас занятие потяжелее, — ответил Коделл, и Уэллс изобразил утку, счастливо избежавшую попадания из ружья.

Муж Хэтти Том, Израиль и еще один цветной по имени Джозеф, скучковались вместе. Они вели себя тише, чем белые, и вели свой негромкий разговор — будучи свободными, они тем не менее старались не выделяться на общем фоне. Но когда Израиль начал хвастаться, что он собирается учиться арифметике, Том приподнял бровь и сказал: — Если ты, Израиль, будешь тот человек, кто считать мой плата, я буду пересчитать это дважды, когда получать ее.

— Ты не сможешь подсчитать ее и один раз, ниггер, — заявил Израиль высокомерно.

— Масса Генри, я знаю, что он заплатит мне правильно, — сказал Том. — А вот ты…

Многозначительная пауза повисла в воздухе.

Немного спустя Генри Плезант посмотрел на свои карманные часы и сказал: — Пора на работу.

Рабочие встали и направились к полям, минуя вышку, которая раньше была местом для надсмотрщика за работами. Джозеф протянул руку и прихватил с собой сладкий картофель, чтобы было что пожевать на случай — маловероятный, как казалось Коделлу — если он проголодается в течение дня.

— Прекрасно, Генри, — сказал Коделл, когда Хэтти убрала посуду. — Как всегда, ты затеял хорошее дело.

Вместо удовольствия, похвала привела Плезанта в грустный вид. Он вздохнул, посмотрел на дощатый стол, провел рукой по своим темным и волнистым волосам. Затем тихим голосом сказал: — Если бы только Салли видела эту ферму.

— Салли?

Коделл посмотрел на своего друга. За все время, что он был знаком с Плезантом, он никогда не слышал, чтобы тот упоминал имени женщины. Он попытался выяснить, в чем тут дело и выбрал, по его мнению, наиболее вероятную причину: — Разве она не хочет приехать к тебе на юг, Генри?

Плезант взглянул на него; боль в его глазах сразу сказала Коделлу, что он допустил ошибку.

— Она бы поехала со мной куда угодно. Но-о, ах, черт! — Плезант покачал головой. — Даже сейчас, как это тяжело. Мы поженились, Салли и я, только в начале шестидесятых годов, и я готов поклясться, мы были самой счастливой парой в Потсвилле. К Рождеству у нас мог быть ребенок.

— Мог быть? — Коделл почуял неладное. Осторожно, он спросил: — Ты потерял ее при родах, Генри?

— Это случилось еще раньше. — В глазах Плезанта заблестели слезы. — Она вдруг начала стонать — ей богу, такие ужасные стоны! Надеюсь никогда не услышать такое еще раз! — это произошло в октябре однажды утром на рассвете. Она вся горела, словно в лихорадке. Врач жил всего в паре кварталов от нас. Я побежал в темноте к его дому, вытащил его буквально в ночной рубашке. Он сделал все, что мог, я знаю, но Салли… Салли умерла в тот же день.

— Она отправилась в лучший мир, я уверен.

Слова Коделла прозвучали пустыми и банальными, но у него не было других. Врачи могли так мало, но он подумал вдруг, что люди из Ривингтона могли бы спасти ее.

Плезант сказал: — Она была лучшей христианкой, чем я могу когда-либо надеяться стать, поэтому я уверен в этом, конечно. Но понадобилось четыре больших сильных горняка, чтобы удержать меня от прыжка в могилу вслед за ее гробом. Без нее мир стал пустым и холодным, жить не хотелось… После событий у форта Самтер моя тетя Эмили спросила, думал ли я когда-нибудь о поступлении на военную службу. Я понимал ее… Она должно быть, думала, что это поможет мне забыться, впрочем, я и сам так подумал.

Коделл знал, что тот еще не закончил.

— И что было дальше?

— Если хочешь знать, Нейт, я надеялся, что меня убьют. Что может быть лучше, чтобы стать свободным от моей печали, боли и безнадежности? Я выжил, как ты видишь, но это был, по-видимому, дар от Бога в тот день у Рокки Маунт. Потом я хватался за любой повод, чтобы не возвращаться в Потсвилл, как нетрудно догадаться.

— Независимо от причин твоего пребывания здесь, в Северной Каролине, я рад, что ты это сделал. Жизнь продолжается. Это банально, но это правда. Пройдя через такую войну, как наша, в этом нетрудно убедиться. Для меня самого — как сегодня тот вечер в лагере, после Геттисберга.

У Коделла были свои невеселые воспоминания. Так много друзей погибло там нелепо, но он и другие его товарищи остались в живых, и потом надо было как-то продолжать жить.

Генри Плезант кивнул.

— Я понимаю это, но я знаю также, что слова не облегчают жизнь. Прошло шесть лет, как Салли нет, но память о ней пронзает меня насквозь до сих пор. Я бы поговорил о ней с тобой раньше, но… — Он сжал зубы и выдохнул через них. — Боль по-прежнему не стихает. Ты уж прости меня.

— Тебе не за что извиняться. — Как Плезант незадолго перед тем, Коделл обвел руками, показывая на поля и дом. — Она была бы горда тем, что у тебя здесь есть. — Коделл поколебался, говорить ли ему то, что вдруг возникло у него в голове. И решился: — К тому же она, как и многие северянки, думаю, была бы горда тем, как ты организовал тут все со свободным трудом.

— За такие слова я тебе по-настоящему благодарен. Я знаю, что такое нелегко сказать человеку из Северной Каролины. Но ты прав, Салли была очень сильно убеждена в необходимости отмены рабства, вероятно, сильнее, чем я был тогда. Я не думаю, что мог бы надеяться встретить ее в мире грядущем, если бы я купил негров для работы на этой ферме.

Коделл только хмыкнул. Он потянулся за графином с виски. Все больше и больше в эти дни, он сам становился все убежденнее против самого рабства. Но он не хотел высказывать это вслух — пока нет, даже с близким другом родом из Севера. Если бы о таких его убеждениях узнали окружающие, он мог бы себя считать счастливым, если бы потерял только свою работу. Он допил, а потом сказал: — Не покажешь мне сам дом внутри?

— С удовольствием.

Плезант также осушил стакан, затем провел Коделла внутрь через открытую дверь кухни. Хэтти оглянулась на него через плечо, стоя рядом с оловянной ванной, в которой она мыла посуду. Мебель в большой комнате была местного производства и, следовательно, дешевой, но выглядела удобно: низкие стулья и диван, все обтянутые телячьей кожей. Тесаные полки ручной работы, заполненные книгами, выстроились вдоль одной из стен.

Санузел с жестяной ванной на ногах и кладовки занимали остальную часть первого этажа.

— Спальни наверху, — сказал Плезант — Одна для меня, одна для Израиля, который работает больше тут, дома, чем в поле. Одна для моих ирландцев, и еще одна для двух местных мальчишек — сыновей Хэтти и Тома. Джозеф спит в комнате бывшего надсмотрщика — они считают это очень смешным и приятным. Я полагаю, что на их месте, тоже бы так считал. Был ряд хижин для рабов, так я велел их всех снести…

— Это твоя ферма, Генри. А как ты контролируешь работу своих людей, чем раньше занимался надсмотрщик за рабами?

— Я просто проверяю объем выполненных работ, учитывая то, что некоторые из моих соседей рассказывали мне, сколько делают их негры. Два ирландца — основательные работники, и свободные негры достаточно хороши. Наибольшую трудность мне доставляют местные белые, прости, если обижаю тебя. Нескольких из них мне пришлось выгнать; они плохо работали по найму, им не нравилась сама идея, превращая их самих в негров, как один из них сказал.

— Таких много на юге, — сказал Коделл. — Если они должны выполнять работы, которые обычно делают рабы, они чувствуют себя так, как будто сами являются рабами.

— Но это неправильно, разве ты не видишь? — серьезно сказал Плезант. — Институт рабства дискредитирует весь труд — как свободный, так и рабский — ведь в самом труде нет ничего плохого. Но когда даже очень многие из ваших ремесленников — рабы, где стимул для белого человека, чтобы добиваться мастерства? Ваши богатые плантаторы здесь — действительно очень богатые люди, я не буду отрицать очевидного, но ваши бедные — беднее, чем бедные в Соединенных Штатах и имеют меньший выбор улучшить свое положение. Куда катится твоя страна, которая является и моей страной сейчас?

— Я не думаю, что мы должны так беспокоиться о том, куда мы идем, как делают это люди на Севере, — сказал Коделл. — Большинство из нас заботит только то, чтобы все оставалось, как раньше. На протяжении всей войны все мы хотели лишь, чтобы нас оставили в покое. Таков был и боевой девиз Конфедерации.

— Но мир меняется, хотите вы этого или нет, — возразил Плезант. — Вы не можете вечно отгораживаться от него стеной, как это делают японцы, наблюдая за кораблями адмирала Перри.

Коделл поморщился и протестующе поднял руку. Он подозревал, он был практически уверен — его друг был прав. Но это не значило, что он готов был признать это, или даже говорить об этом всерьез.

— Дай нам время встать на ноги после войны, и мы разберемся, что для нас хорошо, — настаивал он.

— Да ладно, ладно, — мирно сказал Плезант, видя, как был раздражен его друг. Тем не менее, он не удержался и привел еще один аргумент: — Война закончилась пару лет назад, Нейт, а мир не имеет привычки долго ждать.

Круглое лицо Джошуа Горгаса сияло как солнце.

— Я искренне рад, что вы смогли прибыть в арсенал так быстро, генерал Ли.

— Когда вчера вы прислали мне известие, что у вас появилось нечто достойное моего внимания, полковник, я, естественно, предпринял все, чтобы сразу увидеть результаты ваших работ своими глазами, — ответил Ли. — Ваш труд в военное время дает мне все основания прислушиваться к вашему мнению. Ваше сообщение, однако, показалось мне немного таинственным. Что именно вы хотите мне показать?

Начальник вооружений Конфедерации вышел из своего кабинета и вернулся мгновением спустя с парой автоматических винтовок.

— Вот это, — сказал он гордо.

Он протянул одну из них Ли, который сказал, взяв ее в руки: — Я уже достаточно хорошо знаком с АК-47 в течение последних нескольких лет, так что…

Его голос затих, когда он более внимательно изучил оружие. Вновь заговорив, он продолжил уже без сарказма.

— Эта винтовка отличается в некоторых мелочах от тех, к которым я уже привык. Что у нас здесь, полковник?

— Копия АК-47, произведенная здесь, в арсенале, сэр. Два экземпляра, фактически.

— Просто превосходно, — тихо сказал Ли. Он передернул рычаг зарядки у винтовки, которую дал ему Горгас. Мягкий, хорошо смазанный ход и громкий щелчок вернул его обратно к палаткам на северо-западе от Оранж Корт Хаус в тот день, когда он впервые услышал этот звук. Он пригляделся к стволу. У оружейников Конфедерации тот выглядел попроще, чем у оригинала.

— Вы уже проверяли это оружие, полковник?

— Да, сэр, — сказал Горгас. — Мы успешно воспроизвели автоматическую стрельбу на своих моделях. При выстрелах патронами, представленными ривингтонцами, они также стреляли максимально точно и с аналогичной отдачей. Хотя испытания еще были недолгими, они продемонстрировали достаточную надежность.

Его взгляд ускользнул от Ли после этих слов. Он вспомнил кавалерийские карабины, которые зарекомендовали себя опасными, как для врагов, так и для самих стрелков.

— А вы пробовали стрелять боеприпасами, изготовленными в Августе? — спросил Ли. Горгас кивнул.

— Да, и тоже успешно. Только траектория полета пули значительно выше, а отдача значительно возросла. — Он поморщился, вспомнив испытания и потер правое плечо. — На самом деле, при снаряжении обычным порохом, винтовка лягалась, как мул.

— Ну, это не такие уж большие недостатки, — сказал Ли. — Вы проделали удивительно хорошую работу, полковник Горгас.

— Не такую хорошую, как хотелось бы, — ответил Горгас с присущим ему профессионализмом. — С одной стороны, как мы ни старались, мы не приблизились к качеству металла в стволах оригиналов. Насколько я могу судить, тот почти невозможно разрушить. Наш ствол в этом плане намного хуже и его сложнее чистить, чем их прототипы. С другой стороны, обе винтовки, которые вы видите здесь — почти полностью ручная работа. Из-за этого не только их производство идет очень медленно, но и части из одного оружия не являются взаимозаменяемыми с другими.

— Я полагаю, вы работаете над устранением этих трудностей?

— Работа в этом направлении не прекращается, сэр. Необходимы соответствующие станки, чтобы производить АК-47, как мы это делали со Спрингфилдами, но дело движется медленно. Нам неизмеримо помог в производстве Спрингфилдов захват арсенала в Харперс-Ферри и станки, содержащиеся в нем. А в этом случае такого преимущества нет. Хотя я и люблю нашу страну, сэр, мы все же никогда не были производственной нацией. Большая часть нашей промышленности — такая, как она есть теперь — была вызвана к жизни необходимостью в конце войны. — Лицо Горгаса напоминало скорбное выражение ищейки, идущей по сложной трассе. — Кроме того, АК-47 значительно более сложное оружие, и требует гораздо больше этапов в своем производстве, чем винтовки, которые мы привыкли делать. К этому же времени в следующем году, я надеюсь, мы сможем наладить его выпуск в достаточных объемах. А как скоро мы сможем улучшить наши экземпляры еще предстоит выяснить.

Ли понял, что начальник вооружений высказался полностью. Конечно, хотелось бы большего. В Соединенных Штатах производство было, конечно, на более высоком уровне — второе место в мире после Великобритании. Он мысленно представил себе огромные заводы в штатах Массачусетс и Нью-Йорк, штампующие автоматы вагонными партиями. Но, как сказал Горгас, Юг мог гордиться только сельским хозяйством до войны — и лишь федеральная блокада вынудила попытаться производить некоторые вещи, которые больше нельзя было купить на хлопок и табак. Ли вынужден был довольствоваться тем, что есть, не ломая голову над возможным отставанием. Он заставил себя быть довольным, так как у него не было другого выбора.

— Вы проделали прекрасную работу, полковник, — сказал он, как мог, убедительнее. — Передайте мои поздравления вашим замечательным специалистам. Я рад узнать, что мы, возможно, в один прекрасный день сможем заявить о своей независимости от мужчин из организации „Америка будет разбита“, как мы добились ее от Соединенных Штатов.

Он надеялся, что такой день однажды наступит, но даже даже такая надежда не принесла ему облегчения.

Сидя за столом своего кабинета, Ли составлял доклад президенту.

— Учитывая информацию о развертывании федеральных войск, вступивших в Нью-Мексико из Колорадо, господин Президент, я убежден, что эти войска предназначены для оказания моральной поддержки повстанцам в конфликте с императором Мексики Максимилианом, как и заявил публично президент Сеймур. Тем не менее, я надеюсь, что мог бы взять на себя смелость призвать вас к расширению железных дорог на запад в Техасе, чтобы мы могли более легко справиться с опасностями, которые могут возникнуть в результате таких действий США. Теперь, когда компания „Тредегор Айрон“ наладила выпуск рельсов, перспектива такой линии, как мне кажется, может стать достойной вашего самого серьезного рассмотрения. Вы, возможно, можете вспомнить презрительное замечание секретаря Стентона о нашей нехватке любых таких транспортных средств по всему необъятному западному Техасу…

Он оторвался от писанины, чтобы собраться с мыслями… и обнаружил Андриса Руди, стоящего за столом напротив него. Ривингтонский великан зашел в его кабинет так тихо, что Ли не заметил его.

— Присаживайтесь пожалуйста, мистер Руди, — сказал он смущенно. — Я надеюсь, что не заставил ждать вас долго?

— Нет, не долго, — сказал Руди. Человек, более легкий в манерах, возможно, отделался бы шуткой в такой момент, но Руди, серьезный до глубины души, не предпринял ни малейших усилий к этому. Он только сделал паузу, чтобы пригладить свои рыжеватые усы и мгновенно перешел в атаку: — Мы, АБР, недовольны вами, генерал Ли.

— Не в первый раз происходит такое несчастье, мистер Руди, — отпарировал Ли. Он наблюдал, как Руди нахмурился, будто спортсмен перед схваткой. Как и у генерала Гранта, у ривингтонца были аналогичные проблемы. Готов бить в любом направлении, но предпочитал прямо. — Что я такого натворил, что вы опять вспетушились?

— Вы одобряете освобождение негров здесь, — сказал Руди все так же в лоб.

— Я не знал, что мое личное мнение озаботило вас, сэр, и полагаю, что и не должно, — ответил Ли. В отличие от Гранта, он попробовал фланговый маневр. — И вообще, откуда вам известно мое мнение по этому вопросу? Я не высказывал его публично, и, уж конечно, не информировал вас.

— Вы доводили свои мнения до патриотически настроенных офицеров, которые не согласны с ними категорически.

До Натана Бедфорда Форреста, он имел в виду. Ли взял паузу для размышлений. Ясно было, что тот действует рука об руку с мужчинами из Ривингтона. Ли подумал, что он сказал слишком много Форресту. Но решил, что сохранять свои мысли в секрете означало бы стыдиться их, чего, конечно, не было и в помине. Он сказал: — Я повторяю, сэр, что мои личные мнения — не ваша забота.

— Если бы они оставались личными, я бы с вами, пожалуй, согласился, — ответил Руди. — Но все говорят, что вы будете преемником Джеффа Дэвиса, а значит личные мнения станут общественными. Они будут напрочь против всего, что мы отстаиваем. Мое мнение — мое частное мнение, генерал Ли — это то, что они напрочь против ожиданий всей Конфедерации.

— Тут, очевидно, я с вами не согласен. В нашей республике, в Конфедерации Штатов, народ и его представители в конечном итоге сами будут решать эти вопросы.

Руди тяжело задышал через нос.

— Значит, вы намерены баллотироваться на пост президента, не так ли?

Как он уже говорил Джефферсону Дэвису, Ли мало знал о политике и не проявлял к ней никакого интереса. Но он также совершенно не намеревался позволять Андрису Руди что-то диктовать ему. Он думал, что дал это ясно понять ривингтонцу сразу после Билетона. Как оказалось, Руди в этом не убедился. Ли сказал: — А что, если и так?

— Если вы это сделаете, генерал Ли, вы конечно, никогда не увидите еще одного флакона таблеток нитроглицерина до конца своей жизни — я обещаю вам это, — сказал Руди.

Этот человек скорее готов увидеть меня мертвым, чем президентом, подумал Ли с медленной волной удивления. И ничуть не скрывал этого. Даже больше того, он пытался сломить его волю. Он пристально посмотрел на Андриса Руди.

— Я знаю уже в течение многих лет, что я больше не молод. Я также знаю, что я солдат. Без сомнения, я солгу, если скажу, что смерть не страшит меня, но я вас уверяю самым серьезным образом, что этого страха абсолютно недостаточно, чтобы заставить меня изменить моим принципам ради ваших белых таблеток.

— Прошу прощения, сэр, — сказал Руди, и поразил Ли своим искренним тоном. Он продолжил: — Я, конечно же, не ставлю под сомнение ваше мужество. Я выбрал совсем не ту тактику, чтобы убедить вас, что ваши взгляды ошибочны, и я прошу прощения за это.

— Ну хорошо.

Ли все еще смотрел на Руди с подозрением, ожидая что после столь красивых извинений может последовать встреча с пистолетом.

— Позвольте мне предложить что-то еще, — сказал ривингтонец после короткой паузы. На его застывшем лице появились черты приветливости, а голос стал подслащенным: — Ваша очаровательная жена уже давно страдает от заболевания, неподвластного нынешней медицине. Это не означает, однако, что такие недуги будут оставаться неизлечимыми в будущем…

Он был хороший рыбак. Подвесив приманку прямо перед носом Ли, он замолчал, предоставляя тому рисовать свои собственные мысленные картины: Мэри без боли; Мэри спешит к нему на своих ногах, счастливая от избавления из тюрьмы ее коляски; Мэри кружится с ним в бодром вальсе под оркестр. Если бы Руди заговорил о Мэри прежде, чем начал угрожать с таблетками нитроглицерина, Ли знал, что это бы стало самым большим искушением в его жизни. Он был более уязвим через свою семью, чем через любые опасности для себя лично. Благополучие семьи было для него важнее, чем его собственное. Он собрался с тем, чтобы должным образом сформировать свои слова, прежде чем послать их в бой: — Вам лучше уйти, мистер Руди.

Он почувствовал, как внутри него закипает ярость. Большинство мужчин содрогались, когда он позволял себе выразить гнев. Андрис Руди, однако, был как броненосец. Он смотрел на Ли, нахмурившись.

— Вы думаете, что АБР позволит вам наглеть и дальше, потому что мы терпели вас раньше, когда Конфедерация сражалась с Севером. Да, тогда вы нам были нужны. Но теперь Конфедерация независима. Если вы попытаетесь сбить страну с надлежащего курса, „Америка будет разбита“ разобьет и вас.

— И что, по вашему, несомненно, всезнающему мнению, значит надлежащий курс, скажите на милость?

Ривингтонец проигнорировал тяжелый сарказм. Он ответил, как будто вопрос был задан всерьез: — Тот, ради которого был покинут бесполезный Союз, конечно: чтобы сохранить Юг как место, где белый человек может наслаждаться своим природным превосходство над негром, чтобы показать миру правду этого превосходства, и, при необходимости, взаимодействовать в будущем с другими странами в целях его сохранения.

— Ну, вот мы и дошли до этого, — сказал Ли. — Вы говорите, что если мы не будем вашей послушной домашней кошкой, то наша цель неправильная — вы ее знаете лучше. Мистер Руди, наши причины ухода из Соединенных Штатах были более сложными, чем те, что вы называете. И если мы боролись, чтобы получить нашу независимость от них, то мы будем делать то же самое против вас и вашей организации. И я предупреждаю вас, сэр, что, если вы поднимите этот вопрос опять, я не буду стеснять себя в действиях. А теперь убирайтесь с глаз моих.

Андрис Руди встал, порылся в кармане и бросил старый, изношенный цент на стол перед Ли.

— Это во сколько я оцениваю ваши нестеснения в действиях.

Он вышел из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Ли был в шоке от возмущения. Если бы на его месте был Бедфорд Форрест, Руди никогда бы не вышел отсюда живым. Но теперь Форрест и Руди были союзниками. Сердце Ли сильно затрепыхалось. По привычке он потянулся за таблетками. Флакон был уже у него в руке, прежде чем он осознал, от кого именно он его получил. С гневным рыком он положил его обратно в карман жилета. Его первой мыслью было: лучше умереть, чем жить с лекарственными подачками ривингтонцев.

И тут же задался вопросом, а лучше ли это будет по отношению к Конфедерации в целом. Он думал об этом долго и серьезно, затем покачал головой. Его народ заслуживает того, чтобы быть свободным. В этом отношении, как может хорошее и эффективное лекарство быть аморальным, независимо от того, откуда оно? Он снова достал таблетки и положил одну под язык. Пока они есть, надо пользоваться. Когда они кончатся, он обойдется без них, как было раньше, пока мужчины из Ривингтона не появились в его жизни.

Так, еще одно решение принято, подумал он с некоторым удовлетворением, вспомнив, что успел пополнить таблетки нитроглицерина.

— Одно? — сказал он вслух. И тогда понял, что, как и в пылу битвы, он решил многое, не понимая, как или даже когда он сделал это.

Он будет добиваться президентства в следующем году. То, что АБР этого не хочет, являлось уже достаточной причиной для этого, как и многое другое.

— Как ты сегодня, дорогая Мэри? — спросил он в тишине их спальни после того как он помог подняться ей наверх в этот вечер. Внизу Милдред играла на фортепиано и пела вместе с сестрами. Обычно по вечерам он оставался там и пел с ними, но теперь его ум был занят словами Андриса Руди.

— Я, как всегда, не слишком хорошо, но мне не привыкать. А как ты, Роберт? — Мало кто мог чувствовать мысли Ли, но после более чем трети века, его жена была одной из них. Она продолжила: — Что-то новое беспокоит тебя, или я ошибаюсь?

— Действительно беспокоит.

Как мог, Ли рассказал о конфронтации с Руди. Мэри Кастис Ли переполнилась негодованием, когда он рассказал, как ривингтонец обещал отказать ему в запасе таблеток. Ли едва видел ее в полумраке. Тогда он сказал ей о предложении Руди восстановить ее здоровье. Свечи подчеркнули глубокие тени ее лица, когда она повернула голову набок и вгляделась в него. Медленно, она спросила: — Он на самом деле может вылечить меня, Роберт?

— Я не знаю, — ответил он и через некоторое время неохотно добавил: — Признаюсь, раньше люди из Ривингтона не делали ложных заявлений. Несмотря на их большой гонор, они могут многое.

— Что… что ты ему ответил?

— Я сказал ему, чтобы он убирался из моего кабинета и никогда больше не возвращался, — сказал Ли. — Ты сможешь найти в своем сердце маленький кусочек, чтобы простить меня за это?

Его жена не ответила сразу. Вместо этого она осмотрела себя, свои сморщенные, искривленные ноги, которые когда-то были такими красивыми, подумала о боли, угнетающей ее на протяжении многих лет. Наконец она сказала: — Я не удивлена этому, мне известно на протяжении всей нашей совместной жизни, что у тебя на первом месте твоя страну. Я понимаю это… Я знала это и раньше — в тот день, когда ты надел кольцо на мой палец, и я осмелюсь сказать, знала и до этого.

— Так ты прощаешь меня? — сказал он с радостным облегчением.

— Нет, не прощаю, — резко ответила она. — Я понимаю, я могу даже принять это; ты не был бы тем человеком, которого я знаю, если бы ответил утвердительно на предложение Руди, я не больше ожидала бы от тебя согласия, чем если бы солнце стало завтра зеленым. Но иногда мне хочется, чтобы ты был… хоть на чуть-чуть другим.

— Ты хочешь, чтобы я посетил Руди в его штаб-квартире? Он примет меня, я думаю, несмотря на резкие слова, что прозвучали между нами.

— Это сейчас ты говоришь, что мог бы пойти к нему. — Ее руки отмахнулись от него быстрым и презрительным жестом. — А затем ты обнаружишь важную причину, чтобы найти какой-то способ разорваться между словом и делом.

Он хотел было рассердиться на нее за эту циничную насмешку, но не смог: она была, конечно же, права. Он уже сам пожалел о своем поспешном предложение: как он мог изменить Конфедерации ради комфорта одного человека, даже если этот человек был его женой? Он знал, что не смог бы, и знал, что она будет страдать из-за этого. Вздохнув, он сказал: — К несчастью, моя профессия не годится для устраивания личных дел.

— Для тебя твоя профессия и твоя страна значат гораздо больше, чем когда-либо значила для тебя я, — сказал Мэри Кастис Ли, что также было верно.

Он сказал: — Не обязательно это будет моей профессией навсегда.

Его жена, как имеющая на это заслуженное право, рассмеялась над его словами.

„Сэр:

Ричмонд, Вирджиния, 27 июня 1866 г.

Имею честь подать в отставку с должности генерала армии Конфедерации Штатов Америки.

Прошу принять решение незамедлительно, Роберт Ли, генерал КША.“

Ли подкорректировал краткое письмо и посмотрел вниз на слова, которые он написал. Даже уже написанные черными чернилами на сливочно-белой бумаге, они еще не казались реальными для него, как и то, что произошло незадолго перед тем дома. Тем не менее, решение об отставке далось ему легче, чем то, которое он сделал шесть лет назад, будучи командиром Первого полка кавалерии США. Тогда он был жестоко терзаем сомнениями, желая и остаться с Соединенными Штатами, и зная, что Вирджиния, в конце концов значила для него больше. Теперь в Конфедерация был мир; его войска могли обойтись без него. Теперь ему необходимо было заняться другим. Ему хотелось показать письмо жене, чтобы увидеть выражение ее лица, когда она прочтет его. После их вечернего разговора на это стоило посмотреть. Но от такой диверсии ему придется отказаться. Он взял бумагу и вышел с ней в коридор.

Военный министр Седдон оторвался от бумаг, заполнивших его стол. Несмотря на кабинетную работу, он выглядел сильнее и здоровее, чем был во время войны, когда работа буквально поглощала его. Даже его улыбка была менее искусственной в эти дни.

— Доброе утро, генерал. Что я могу сделать для вас?

— У меня здесь есть заявление, которое требует вашего внимания, сэр.

— Ну так давайте мне его тогда. — Джеймс Седдон прочитал две строки, затем поднял свою большую голову и посмотрел на Ли. — Что послужило поводом для этого?

— Намереваясь нести полную ответственность за Конфедерацию Штатов Америки, господин министр, я должен обязательно делать это из гражданского состояния. Переходить непосредственно из рядов вооруженных сил к гражданской должности мне кажется было более уместно в древнем Риме, чем в нашей республике.

— Гражданская должность, вы говорите? — Седдон некоторое время изучал Ли, а затем медленно кивнул. — Вы же понимаете, генерал, что слухи, связанные с вашими возможными планами на будущее, широко разошлись за это время?

— Как с бумажными деньгами, так и со слухами: чем шире тираж, тем меньшую стоимость они сохраняют, — сказал Ли. Военный министр улыбнулся, скрывая волнение.

— Несомненно, несомненно. Я, конечно, не использовал наши отношения, чтобы узнать от вас о ваших планы, тем более, что они, возможно, были неясны даже для вас. Я надеюсь, вы позволите мне сказать, однако, что я уверен в будущем нашей страны в ваших руках.

— Вы, сэр, доверяете мне больше, чем я заслуживаю, — сказал Ли. Седдон покачал головой, без сомнения, приняв слова Ли за банальный вежливый ответ. Ли хотел бы, чтобы это было так. Нарушение общественного порядка, бесчинства, как среди гражданского населения, так и особенно внутри гражданской администрации, беспокоили его. Но больше всего беспокоили его люди из Ривингтона. Во время войны и мира, он прошел различные испытания, и ему многое удавалось. Но откуда он мог знать все ресурсы людей из далекого времени, скрываемые до поры? Он не мог этого знать… И он сделал этих людей своими врагами без надежды на примирение. Так что он имел основания беспокоиться.

Джефферсон Дэвис сегодня давал прием в Белом доме Конфедерации. Двигаясь верхом на Страннике по Двенадцатой улице в сторону резиденции президента, Ли подумал, что в один прекрасный день имя резиденции уже не будет звучать, как производное от такого же в Вашингтоне. Конфедерация не будет развиваться, как простая копия Соединенных Штатов и его институтов; Юг будет развивать свои институты самостоятельно. Его губы скривились.

У Юга был один свой собственный институт — институт рабства, и он надеялся начать работу по его искоренению.

Через широкие окна и открытые двери резиденции президента ярко горящие лампы и свечи бросали теплый золотой отблеск на дорожку снаружи. Ли слез со Странника, привязал лошадь к железному забору за пределами особняка и сунул ему под нос сумку, полную сена. Странник оценивающе фыркнул и начал жевать.

— Вот бы еще некоторым людям было так легко угодить, — пробормотал Ли и направился вверх по лестнице в дом.

Варина Дэвис встретила его у двери.

— Как хорошо, что вы решили навестить нас этим вечером, — сказала она с улыбкой. — Вы, как никогда, элегантны в этом темном гражданском костюме.

Он склонился над ее рукой.

— Вы слишком добры ко мне, миссис Дэвис.

Она была красивая, темноволосая женщина, несколько моложе своего мужа, а также намного более общительная. Без нее, президентские приемы были бы намного официальнее и скучнее. Как бы там ни было, такие собрания были, если не самыми интеллектуальными в городе — эта честь, несомненно, принадлежала салону миссис Стэнард — то уж наиболее интересными по составу: конгрессмены, судьи, военнослужащие и должностные лица администрации перемешивались с купцами, проповедниками, и простыми горожанами, связанными деловыми взаимоотношениями с Джефферсоном Дэвисом или просто пришедшими посмотреть на него, и разумеется, сопровождающие их леди.

Ли провел рукой по рукаву черного шерстяного официального пиджака. Привыкший к серому военному мундиру, он чувствовал себя в нем как-то странно и неестественно, как будто он напоказ ехал через Ричмонд в нижнем белье. Он добавил: — Я тоже очень рад вас видеть, и вам тоже идет ваш черный цвет.

Глаза Варина Дэвис омрачились на минуту.

— Как вы по себе знаете, после кончины вашей Энни, потеря ребенка — тяжелое испытание, и я до сих пор ношу траур.

Немногим больше двух лет назад, ее маленький сын Джо упал с лестницы и умер в тот же день. Она и Ли помолчали несколько секунд, предаваясь печальной памяти. Затем она продолжила: — Но жизнь продолжается, и мы должны следовать за ней… Я знаю, что мой муж будет рад видеть вас.

Президент стоял у стола, уставленного чашами для пунша и тарелками с жареной курицей и ветчиной, запеченным картофелем, и большими тортами с желтым кремом. Рядом с ним, с куриной ножкой в одной руке и стаканом в другой, стоял Стивен Мэллори, министр военно-морского флота, высокий, грузный человек, который сильно напоминал англо-саксонскую версию Джуда Бенджамина, за исключением того, что его лицо с двойным подбородком, обрамленным бородой, чаще было хмурым, чем улыбчивым. Джефферсон Дэвис взмахом руки пригласил Ли подойти к нему. По мере его приближения, президент громко сказал: — Я уверен, что, когда мой срок истечет, сэр, я оставлю страну в ваших умелых руках.

Все прочие разговоры прервались, и все присутствующие уставились на Ли. После его отставки Ричмонд загудел от политических слухов. Теперь сразу сплетни приобрели солидный вес, сравнимый с весом грузного тела министра Мэллори, также пристально смотрящего на него. Ли знал, что его ответ также будет весомым. Он сказал: — Если на то будет воля народа, я смиренно приму ее, хотя и осознаю все свои недостатки.

Тем же громким ораторским голосом Дэвис ответил: — Я также уверен, что люди, зная ваши многообразные достоинства, так же высоко оценят их, как ценю их я — вы этого заслуживаете.

Ли уже стоял рядом с ним. Поставив на стол стакан с лимонадом, Дэвис, возвращаясь к нормальному тону, сказал Мэллори: — Теперь вы видите, как это делается, господин министр. Никакой вульгарной партийной политики, что, в частности, заставило нас отделиться от США и покинуть эту несчастную, разделенную на части нацию, чтобы не испортить плавный переход в нашей республике при передаче власти.

— Наша страна действительно кажется более единой в своей цели, чем та, которая утверждает единство лишь в названии.

Голос Мэллори звучал настоящим большим басом; Ли даже представил себе в нескромном воображении большой контрабас. Министр военно-морского флота продолжал: — Я не вижу проблемы, которая бы разделила нашу счастливую Конфедерацию.

Он отбросил обглоданные куриные кости, наложил ветчину и картофель на тарелку и полил все это соусом.

— А я вижу одну, — сказал Ли.

Особенностью Джефферсона Дэвиса всегда были тонкие, практически незаметные намеки — ущипнул и думай дальше.

— Это не будет проблемой, если вы не станете акцентироваться на этом, — сказал он.

— Все равно будет, — ответил Ли. — Рано или поздно, она вернется и настигнет нас. Разве можно поступить иначе, чем срочно заняться этой проблемой — в противном случае она наберет такую силу, что просто напросто раздавит нас.

— Хоть вы и надели гражданский костюм, сэр, но вы до сих пор говорите, как солдат, — сказал Мэллори. Он процедил с помпезной язвительностью: — Вы выражали недовольство нашими медиками при лечением негров, не так ли? И ведь это по вашему настоянию, насколько я помню, мы послали корабль „Алабама“ присоединиться к патрулю против рабства к западу от побережья Африки?

— Многие из лучших людей Юга уже давно недовольны рабством, но слишком многие предпочли сохранить эту неудовлетворенность внутри себя, — сказал Ли. — Я не считаю, что мы можем позволить себе продолжать так действовать и дальше. Что касается „Алабамы“, то я рад, что мы отправили ее.

— Капитан Семмс и не сомневался в этом, — ответил Мэллори.

„Алабама“ стояла в гавани Шербура, а в непосредственной близости от французских территориальных вод ее поджидало гораздо более грозное судно США, когда пришла весть о падении Вашингтона и перемирии.

— А насчет рабства, с вами могут не согласиться даже в Соединенных Штатах, генерал Ли, — сказал Джефферсон Дэвис. — Их конституционная поправка, отменяющая его, прошла просто, чтобы победить в законодательном органе штата Иллинойс, несмотря на громогласные протесты мистера Линкольна. — В его голосе звучало определенное удовлетворение, что он может поставить на место своего собеседника. — Только два американских штата, не входящие в Новую Англию, ратифицировали эту поправку, и только еще один, когда Сеймур стал президентом.

— Но рабство теперь законно только в двух штатах: Мэриленд и Делавэр, причем во втором оно доживает последние дни, — сказал Ли. — Кроме того, негры там составляют лишь малую долю их населения, несравнимую с нами. Таким образом, для них это незначительная проблема, и позволяет им легко с ней справиться.

— Вы же знаете, мы не придем к согласию по этому вопросу. Тем не менее, я не буду плохо спать из-за этого по ночам, — сказал Дэвис. — С одной стороны, я могу ошибаться. Негры в армии Союза и партизаны, которые остались на нашей земле после вывода федеральных войск, доказали, что способны на поступки более мужественные, чем я ожидал бы от их расы. — Для Дэвиса признать, что он мог бы быть неправым было почти чудом. Отпив из стакана, он продолжил: — С другой стороны, в отличии от меня, вы, вероятно, сможете заручиться большинством в Конгрессе, и ваши руки будут развязаны.

Его постоянные бои с законодательной ветвью власти, хотя и мягче сейчас, чем в кризисные времена Второй американской революции, заставили президента вообще сомневаться в ее полезности. Ли, нахмурившись, предположил, что дело тут в действии или, возможно, бездействии правительства. Как командир и генерал, он мог отдавать приказы и ожидал их выполнения, а если их не было, он имел право наказывать тех, кто пренебрегал своими обязанностями. Но президент такой республики, как Конфедерация Штатов Америки, не мог управлять просто приказами. Если Конгресс отказывал ему в поддержке, он был в тупике.

Как будто читая его мысли, Джефферсон Дэвис протянул и положил руку ему на плечо.

— Мужайтесь, сэр, мужайтесь. Хотя у нас в Конфедерации еще нет политических партий, наш Конгресс по сию пору остается разделенным на фракции, поддерживающие меня и противостоящие мне, но, насколько мне известно, ни одна из фракций не выступает против Роберта Ли, имеющего поддержку всего нашего народа.

— Если он и дальше будет агитировать против продолжения рабства чернокожих, то такая фракция появится и достаточно скоро, а так-то, конечно, — сказал Стивен Мэллори.

— Это правда, — сказал Ли, думая о том, что анти-Ли движение в лице Натана Бедфорда Форреста и АБР уже набирает силу. — Что ж, если в результате этого мне не удастся победить на выборах, я вернусь в лоно своей семьи без особых мучений. Я провел слишком большую часть своей жизни вдали от них. Я не буду лукавить перед избирателями — я оставляю такие уловки, о которых вы упомянули, господин президент, политикам Севера.

Дэвис поднял бокал в тосте.

— За то, чтобы и нам осталось немного уловок.

Ли Мэллори поддержал его тост и выпил.

Джулия подошла к Ли и сообщила.

— Извините, Масса Роберт, здесь солдат, чтобы увидеть вас.

— Солдат? — переспросил Ли. Джулия кивнула. Ли пожал плечами.

— Выйдя в отставку из армии, я думал, что отныне мне не понадобятся солдаты. — Черная служанка застыла в недоумении. Ли встал со стула. — Спасибо, Джулия. Сейчас, уже иду.

„Солдат“ оказался розовощеким лейтенантом, который выглядел так молодо, что Ли подумал, что тот мог застать лишь конец войны. Когда он увидел Ли, то вытянулся настолько, что Ли испугался за целостность его позвоночника.

— Генерал Ли, сэр, у меня здесь письмо, сэр, которое военный министр поручил мне доставить в ваши руки. Сэр.

— Спасибо вам большое, лейтенант, — сказал Ли, принимая конверт, который вручил ему юноша в сером мундире. После пожатия руки, которую протянул ему Ли, лейтенант вновь вытянулся.

— Вы можете идти, — сказал ему Ли.

— Нет, сэр. Мне сказали ждать и доставить ваш ответ, если таковой будет, министру.

— Что ж. Очень хорошо.

Ли сломал печать на конверте. Внутри было два листа, один в другом. Наружный лист был от Джеймса Седдона: „Дорогой генерал Ли. В связи с политическими событиями, связанными с вашим именем в последнее время, лавиной сплетен и множеством спекулятивных историй в газетах Ричмонда, и в связи со слухами об отчуждении между вами и генералом Форрестом, а также между вами и АБР, я посылаю вам информацию, которой вы можете распоряжаться, как вы посчитаете нужным. Имею честь оставаться вашим самым преданным другом, Джеймс А. Седдон.“

Ли открыл внутренний лист. Почерк и орфография в нем оставляли желать лучшего; формальное образование Натана Бедфорда Форреста длилось только несколько месяцев. Но главное было ясно: Форрест подал в отставку из армии конфедератов. Его последняя фраза объясняла, почему: „Если ген. Ли думает, что президентство достанется ему на блюдечке с голубой каемочкой,“ — писал он, — „пусть ген. Ли еще раз задумается.“

Ли прочитал письмо Форреста несколько раз и покачал головой. Насколько он понимал, Юг только что приобрел политическую партию. Джефферсон Дэвис не был бы доволен. Он и сам был не в восторге.

Молодой лейтенант спросил: — Будут ли какие-либо сообщения для военного министра, сэр?

— А? Вот что, лейтенант, вы можете передать мистеру Седдону мою благодарность, но нет, никакого письменного ответа не будет.

Рэфорд Лайлз суетился внутри своей лавки: перебирал тюки с тканью и менял ценники. В процессе он что-то бормотал себе под нос. Торговец был явно не в духе; после того, как Израиль перешел работать на Генри Плезанта, он не нашел никого себе в помощники.

Нейт Коделл постукивал деревянным карманным гребнем о прилавок. Он перебирал стопку старых трехдневных газет.

— Выходит, вы были правы, мистер Лайлз, — сказал он. Голова Лайлза торчала между парой плетенных из соломы вееров.

— Прав? В чем? — спросил он. Когда же он увидел, что Коделл разглядывает газеты, он нахмурился.

— Знаете ли, вам здесь не библиотека. Если хотите почитать газеты, покупайте их.

— Ладно, куплю. — Коделл взял верхний лист. — Вы были правы насчет генерала Форреста — тут пишут, что он собирается баллотироваться на пост президента.

— Успеха ему, — сказал Лайлз. — Кто, кроме него, сможет держать негров в узде. Судя по происходящему, иногда кажется, что это Север выиграл войну.

— Ну, не знаю. — Коделл продолжал читать дальше. — Любой, кто называет Роберта Ли предателем идеалов, которые составляют основу нашей республики, просто сумасшедший. Без Роберта Ли, войну выиграл бы Север, и мы бы сейчас тут не дискутировали.

— Вы же знаете, я никогда не отзывался плохо о Роберте Ли, — ответил Лайлз, и Коделлу пришлось кивнуть: это было правдой. Кладовщик продолжил: — Но из того, что я слышал, Ли поднял изрядную шумиху насчет освобождении всех негров. Так если война была из-за рабства, то в чем, черт возьми, дело?

— Рабство в значительной степени было причиной войны, конечно же, — признался Коделл, — но это была не вся причина. Кроме того, из всего, что я читал, Ли не говорит об освобождении всех рабов сразу. Я согласен с вами: любой, кто потребовал бы такого, был бы не в своем уме. Но янки освободили слишком много негров на наших землях. Представьте, что будет, если они все вернутся сюда. Это заставляет меня думать, что мы не можем удержать всех в рабстве навсегда.

Рэфорд Лайлз хмыкнул.

— Вы слишком много наслушались от вашего чокнутого приятеля-янки. Может вам самому податься на север?

— Не надо сравнивать меня с янки, — возмущенно сказал Коделл. — И вы бы не называли Генри чокнутым, если бы видели, какой урожай он вырастил в своем хозяйстве.

Сначала засуха, а затем слишком много дождей — 1866 год был трудным для всего Юга. Но Плезант, с его инженерными знаниями, получил приличный урожай, несмотря на неблагоприятную погоду, и выставил на рынок достаточно много табака и кукурузы на зависть соседям.

Лайлз снова хмыкнул.

— Ну, ладно, может быть, он и не такой уж чокнутый. Но какого черта какой-то янки развернул тут свой бизнес?

— Он зарабатывает на жизнь, так же, как вы или я.

Коделл хмыкнул, вспомнив, что Генри Плезант жил гораздо лучше, чем он сам, а также получше и Рэфорда Лайлза. Но Плезант был его другом, поэтому он упрямо продолжил: — Он мог бы вернуться в Пенсильванию после войны, но он предпочел остаться здесь и стать частью нашей новой страны.

— Вы так превозносите его, Нейт, будто он может ходить по поверхности Стони-Крик, не замочив ног.

— О, черт. Он не имеет никакого отношения ни ко Второму пришествию, ни к дьяволу с заостренным хвостом, как вы рисуете его.

Коделл бросил несколько монет, частью федеральных, частью южных на прилавок, сунул гребень в карман и вышел из лавки с газетой в руках. Захлопнувшаяся дверь избавила его от ответа Лайлза.

Он подозревал, что Генри Плезант останется янки в глазах жителей округа Нэш до конца жизни; а если он когда-либо снова женится, то все его потомство, скорее всего, постоянно будут звать „эти ребятишки янки“. И только уже их дети могут избежать печати северного происхождения, а может и нет. Нэш — это был устоявшийся клан.

Одна колонка газеты „Рэйли Конститушн“ называлась „События, представляющие интерес за рубежом“. Он прочитал репортаж из Монтевидео от 29 октября (шесть недель назад, подумал он) о южноамериканской войне между Парагваем и всеми своими соседями. Из событий поблизости освещалось, что мексиканские силы императора Максимилиана, усиленные парой бригад французских войск, нанесли очередное поражение республиканской армии во главе с Хуаресом. Коделл удовлетворенно кивнул: правительство Максимилиана оставалось дружественным по отношению к Конфедерации.

Следующий иностранный репортаж был из Вашингтона. Это до сих пор иногда казалось ему странным. Он почти ожидал, что президент Сеймур заявит протест против помощи французов Максимилиану, но все было наоборот: в репортаже говорилось, что большинство американских войск на территории Нью-Мексико и Аризоны было выведено. Сеймур же выразил протест правительству Великобритании за усиление гарнизонов в Канаде. Сложив эти два пункта вместе, Коделл пришел к мысли о назревающей там войне.

Он стал прикидывать, когда она начнется. Из собственного опыта войны против янки, он предположил, что Англия получит неприятный сюрприз.

Капля дождя ударила в грязь на улице прямо перед ним, затем вторая. Еще одна стукнула по краю его черной фетровой шляпы. Он поспешил обратно к дому вдовы Биссетт, радуясь, что это дождь, а не снег. Коделл бросил взгляд на красочный плакат на заборе вдоль Олстон-стрит, явно наклеенный недавно, по крайней мере, его не было там, когда он отправился в магазин. „СПАСИТЕ КОНФЕДЕРАЦИЮ — ГОЛОСУЙТЕ ЗА ФОРРЕСТА!“ — гласил плакат огромными буквами. Ниже был рисованный портрет и самого дылды кавалериста. Невзирая на дождь, он остановился, чтобы вглядеться получше. Выборы предстояли через одиннадцать месяцев. Он никогда не слышал о старте предвыборной кампании так рано. Коделл побежал дальше, в недоумении почесывая голову. Несколькими домами дальше по улице, он обнаружил еще один политический плакат. Кроме портрета Форреста красовался лозунг из четырех слов: ФОРРЕСТ ВРЕЖЕТ ИМ СНОВА!

Он прошел мимо еще нескольких таких плакатов, когда, наконец, почти добрался до своей комнаты. И подумал, а сколько он еще не видел — как много таких расклеено по всему городу, чтобы все увидели, по крайней мере, хоть один плакат. Интересно, а сколько таких городов, как Нэшвилл, в Конфедерации охвачено такой односторонней агитацией. И во сколько все это обошлось. Натан Бедфорд Форрест должен был быть весьма богатым. Если он продержится на таком уровне до ноября, он должен быть богаче, чем ранее предполагал Коделл.

Когда он проходил мимо плаката, частично защищенного нависающей крышей, то остановился, чтобы присмотреться пристальнее. Под грубыми, но красивыми чертами лица Форреста была отпечатана строка мелким шрифтом: „Подготовлено издательством Ван Пелта, Ривингтон, штат Северная Каролина.“ Коделл изучал ее в течении нескольких минут, прежде чем он пошел дальше. Если люди из Ривингтона работали вместе с Форрестом, то с деньгами у него, конечно же, проблем не было.

Из окна верхнего этажа в Арлингтоне, Ли смотрел через Потомак на Вашингтон, округ Колумбия. Дым, свернувшись калачиком от сотен и тысяч труб, поднимался вверх к облакам. Внизу же, подобие грязно-серого облака окутало город.

Настроение Ли было таким же грязно-серым.

— Бедфорд Форрест — настоящий дьявол, — сказал он, бросая экземпляр газеты „Обозреватель Ричмонда“ на стол. — Он устроил политическую возню даже из-за моего местожительства. Ли снова взял газету и прочитал: — Неудивительно, что генерал Ли выбрал себе резиденцию в двух шагах от столицы янки. Его идеи говорят о том, что он сам янки, только в серой одежде.

— Да пусть он говорит, что хочет, — ответила Мэри Кастис Ли. — Теперь, когда мой милый дом снова готов для жилья, я буду жить только в нем и нигде больше. Я всегда чувствовала себя беженкой в Ричмонде.

— Я знаю это, моя дорогая, и разве я возражал, когда ты захотела вернуться сюда? — ответил Ли. С одной стороны, он знал, что такие возражения не принесли бы ничего хорошего; если она уж что-то решила, то бороться с ней было бы сложнее чем с любым из федеральных генералов. С другой стороны, он не мог себе представить, что Натану Бедфорду Форресту удастся обернуть против него его выбор местожительства.

Командование северян недооценивало Форреста в течение всей войны, и поплатилось за это неоднократно. Ли уже начал думать, что он и весь официальный Ричмонд допускают ту же ошибку. Кто бы мог подумать, что неотесаный плантатор, практически без образования, окажется настолько эффективным командиром? И кто бы мог подумать, что он окажется таким же энергичным и в области политической агитации? Он словно летал из города в город, произносил речь и тут же на следующем поезде отправлялся еще на семьдесят пять миль дальше. Ли подумал, какой шок испытал бы Эндрю Джексон, который почти половину века в Вашингтоне потратил на подготовку хорошо воспитанных президентов из Вирджинии и Массачусетса. А этот пограничник уже готов захватить столицу Конфедерации немедленно.

Мэри Ли сказала: — Помоги мне, пожалуйста, Роберт.

Он поднял ее на ноги. Опираясь на его руку, она подошла близко к окну. Она, однако, не стала смотреть за Потомак на Вашингтон, а обратила свой взгляд вниз, на Арлингтон. Она удовлетворенно кивнула.

— Снег скрывает их, хотя и не полностью.

— Их? — переспросил Ли.

— Могилы янки, которые умерли здесь. Трава и цветы в летнее время, снег зимой — и я уже, кажется, могу начать не думать о тех проклятых северянах, что лежат на моей земле. Это нелегко, после того, как они сделали все, что в их силах, чтобы унизить и осквернить Арлингтон.

— Те, кто лежат здесь, не были теми, кто испоганил это место, — сказал Ли. — Те воры в военных мундирах, большинство из них, спокойно себе живут где-то в Соединенных Штатах.

Он все еще не знал, правильно ли он поступил, давая ей возможность засадить наклонные газоны и сады вокруг Арлингтона, чтобы стереть всякую память о могилах северян, но в конце концов позволил ей делать, что она хочет. Она лелеяла этот особняк, как будто он был частью ее семьи, хотя в некотором смысле так оно и было. Она сказала: — Мне бы хотелось, чтобы они ответили за свои преступления. Тот сад, что посадил мой отец, испорчен и искорежен. Великолепный небольшой лес сравняли с землей; могилы — ну, с могилами, я по крайней мере, разберусь.

— Многие преступления, совершенные в военное время, остаются без ответа, — сказал Ли. — А что касается виновных, они сейчас живут в другой стране, в конце-концов пора поставить точку в войне. У нас самих много безнаказанных преступлений.

То, что сделал Форрест в Форте Пиллоу, пришло ему на ум. Он покачал головой. Это было гнилое дело, так поступить с солдатами, черными и белыми (в основном черными), когда они пытались сдаться и после того, как они сдались. Единственное, что Форрест говорил об этом сейчас, это был его любимый афоризм: „Война означает борьбу, а борьба означает убийство.“

Мэри Ли возразила: — Я не думаю, что нужно смешивать вместе поступки наших доблестных мужчин и воровство янки.

— Значительную часть войны наши доблестные бойцы держались только на грабежах янки, — сказал он.

Она отмахнулась от его слов, как от чего-то незначительного. Она, конечно, никогда не была на фронте и не могла по-настоящему представить себе то отчаянное положение, в котором солдаты-южане находились до последних дней войны. Она продолжила: — Я думаю также, что генералу Форресту должно быть стыдно за попытку очернить вас, сравнивая с янки. Вы гораздо больше, чем он, сделали для свободы нашего народа, а он теперь называет вас аболиционистом.

— Если по-справедливости, то я, кажется, им становлюсь. — Он почувствовал, как Мэри сделала глубокий вдох, и решил опередить ее слова: — Ох, не в том смысле, что он имел в виду, конечно же, то есть навязывание освобождения силой и без компенсации, как они делали на наших оккупированных землях. Нет. Но мы должны найти те средства, при помощи которых негры могут постепенно приближаться к свободе, либо в будущем нас ждет неминуемая беда.

Его жена снова вздохнула.

— Как ты предполагаешь постепенно освободить негров? Либо они рабы, либо нет. Какая тут может быть золотая середина?

— Мне придется найти ее, — сказал Ли.

Как правило, середина столь же опасна, как в политике, так и на войне, она легко уязвима для огня с обеих сторон. В его ситуации, он, по крайней мере мог не опасаться одной из сторон. Аболиционисты, в северном, радикальном смысле этого слова, были настолько малочисленны в Конфедерации, что их, вероятно, можно было сосчитать на пальцах. Весь огонь, направленный на него, будет поступать из одного направления — от тех, кто полагал владение черными правильным и уместным. Но огонь из одного направления тоже может быть смертельным. Он наблюдал такое и в поражениях и в победах: в Малверн Хилл, Фредериксбурге, Геттисберге, Билетоне…

— Жаль, что мы не можем просто жить спокойно здесь, не заботясь ни о войне, ни о политике, — сказала Мэри. — Ты уже так много сделал, Роберт; неужели этому никогда не будет конца?

— И мне этого жаль.

Он имел в виду прежде всего себя; ведь сколько он был в разлуке с семьей, пока, наконец, не стал видеть их каждый день. Жизнь джентльмена-фермера в Арлингтоне подходила ему очень хорошо. Но…

— Я боюсь, что я не могу так легко отказаться от своего долга.

— Это все слова. — Мэри Ли поморщилась. — Помоги мне вернуться в кресло, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты тратил свои силы на необходимость поддерживать одновременно и меня и свой долг.

Он помог ей и вернулся к окну. Движущаяся черная точка на снегу обрела очертания наездника, и мгновением спустя он узнал всадника.

— Вот и Кастис прибыл из Ричмонда, — сказал он, намеренно стараясь казаться веселым и надеясь, что приезд их старшего сына поможет Мэри поднять ее мрачное настроение.

Она тоже была, по крайней мере, не против сменить тему.

— Помоги мне спуститься вниз, — сказала она. Он подтолкнул кресло к лестнице и аккуратно провел ее вниз. Там ее ждало такое же кресло: купить второе оказалось проще и удобнее, чем таскать его вверх и вниз несколько раз в день, ведь сама Мэри сейчас была почти беспомощна. Ли вновь вспомнил о предложении Андриса Руди. Если бы только оно пришла не от АБР…

Три сестры Кастиса уже обнимались с ним к тому времени, Ли и Мэри прошли в переднюю. У ног Кастиса на ковре лежал тонкий слой снега.

— Сестринские объятия не настолько теплы, чтобы растопить меня, — пошутил он, после чего Милдред ткнула его в бок, заставив аж подпрыгнуть. — Позвольте мне пристроиться у огня и согреться, а потом я расскажу новости.

— Так что за новости, мой мальчик? — спросил Ли через несколько минут, когда Кастис уже уютно расположился в плетеном кресле у камина.

Его сын взял чашку кофе с подноса, принесенного Джулией.

— Настоящее, из зерен, — сказал он, отхлебнув. — Я так привык к цикорию во время войны и после, что иногда я ловлю себя на мысли, что мне его не хватает. — Он снова отпил и поставил чашку на небольшой квадратный стол, украшенный по краям полированной медью. Наконец, он сказал: — Генерал Форрест выбрал себе кандидата на пост вице-президента.

— Выбрал? — Ли наклонился вперед в своем кресле. — И кто же удостоился такой чести?

— Еще один человек с запада, сенатор Вигфолл из Техаса.

— Вот как, — спустя несколько секунд задумчиво сказал Ли. — Хорошо, что выборы не происходят путем стрельбы из пистолетов на десяти шагах. И Форрест и Вигфолл известные дуэлянты. Хотя мое мастерство в таких вопросах никогда не проверялось, я бы не колеблясь, принял вызов от джентльмена, но, пожалуй, я бы не стал подвергать опасности кандидата в вице-президенты в таком деле.

Кастис усмехнулся, но тут же посерьезнел.

— Ты тоже должен подумать о выборе кандидата в вице-президенты, отец. Когда Форрест выдвинул свою кандидатуру в противовес вам, мне казалось это не более, чем шуткой. Но дело оказалось вовсе не шуточным, сэр, он проводит свою избирательную компанию так же решительно, как и управлял на войне своими войсками.

— Из всего, что я когда-либо слышал или видел: те, кто недооценивал энергию или решимость генерала Форреста, были впоследствии ужасно удивлены, — сказал Ли. — Если бы у него было соответствующее образование, он вполне мог бы стать величайшим из всех нас. Теперь, признаться, я сожалею об отсутствии у нас политических партий; наличие таких структур способствовало бы моему выбору партнера. Я намерен разобраться с ситуацией в ближайшее время, мой мальчик, и твой рассказ, что Форрест уже сделал выбор, только укрепляет мою решимость.

— У него фактически уже есть партия и помощники, — ответил Кастис, — Он и его приспешники объявили себя „патриотами“ и действуют, чтобы заручиться поддержкой других лиц, они привлекают и чиновников под свои знамена. Нет никаких сомнений теперь, что он имеет денежную поддержку от АБР. Здание через улицу от военного ведомства является нынче и его штаб-квартирой в Ричмонде.

— Если бы я был человеком, привыкшим расстреливать гонцов за плохие вести, тебе, сын, следовало бы опасаться за свою жизнь, — шутливо сказал Ли. — Я всегда избегал политики, солдат в республике не должен ей заниматься. Когда я, скрепя сердце, согласился баллотироваться на пост президента, я ожидал, что выборы будут формальностью. Но я никогда не предпринимал военных действий, в которых не надеялся на победу, и мне бы не хотелось делать из этого исключений.

Его сын одобрительно кивнул. Ему это было приятно, но сам он в мыслях был уже где-то далеко; он начал обдумывать, что он должен сделать, чтобы победить. Некоторое время назад он пытался заставить себя думать, как политик. Поскольку это не было его сильной стороной, неудивительно, что толку было немного. Теперь он решил сделать то, что он умел лучше всего: думать, как солдат, представляя Форреста в качестве противника, такого же, как Макклеллан или Грант. Его рука машинально поднялась к воротнику пиджака. На гражданской одежде из черной шерсти он вдруг снова ощутил знакомые плетеные генеральские звезды. Он встал со стула.

— Назад, в Ричмонд, — заявил он. — Пора приниматься за работу.

Ранние светлячки вспыхивали и тухли, как падающие звезды. Нейт Коделл попытался вспомнить свое детское ликование при их виде. Воспоминания наплывали, но тут же уходили. Уж слишком они были похожи на вспышки выстрелов в темноте.

Кроме того, светлячки были не единственными огоньками в ночи. Коделл стоял на Вашингтон-стрит, наблюдая за потоком факельного шествия на городской площади в Нэшвилле. Одетые в серые капюшоны, участники парада во весь голос распевали новую песню о Бедфорде Форресте:

Генри Плезант стоял рядом с Коделлом. Он сказал: — Ты знаешь, что эти „Лесные деревья“[2] напоминают мне, Нейт?

— И что же?

— Тебе это не понравится, — предупредил Плезант. Коделл заинтересованно ждал. Тот продолжил: — Они напоминают мне военизированную организацию „Встанем вместе“, созданную республиканской партией по инициативе Линкольна в 1860 году перед выборами: так же все одеты в униформу, так же агрессивны и напыщенны, так же готовы растоптать любого, кто им не понравится. И их агрессия заразна для других.

— У нас здесь не было никого из этих „Встанем вместе“, — сказал Коделл. — Линкольн здесь даже не баллотировался.

— Пусть так, но кто-то в лагере этих новых „патриотов“, должно быть, обратил внимание на то, как он тогда провел свою кампанию. Помните, он выиграл ту гонку, даже не будучи в избирательных бюллетенях Юга?

— Судя по твоим словам, это означает, что Форрест тоже победит? Вряд ли этот напыщенный „деревянный“ парад заставит меня голосовать за кого-нибудь другого, кроме Роберта Ли, и это касается всех, кто служил в армии Северной Вирджинии.

— Но не все в стране служили в армии Северной Вирджинии. Вот возьмем для примера простого человека, вроде меня. Я скорее склонен голосовать за Ли, чем за Форреста в настоящее время, но что я знаю? Я же просто чокнутый янки — я поинтересуюсь мнением моих соседей. А что посоветуют они?

В конце шествия шел высокий грузный человек, колотивший в большой барабан. Высыпавшая на улицу толпа последовала за ним на площадь. Перед зданием суда вновь стояла такая же платформа, какая была на аукционе рабов. Несколько сторонников Форреста стояли там с высоко поднятыми факелами, так что платформа была, несомненно, самым освещенным место на площади. Один из людей в капюшонах прокричал: — Поприветствуем нашего мэра!

Остальные из этой группы кричали и хлопали, когда Айзек Кокрелл взобрался на вершину платформы. Он еще не был стар, по-сути, он был на несколько лет моложе Коделла. И мэр был маленьким, толстым и с хриплым голосом. На фоне рослых сторонников Форреста, он выглядел совсем невзрачным.

— Друзья, — сказал он и повторил опять, уже громче: — Друзья!

Толпа приготовилась слушать. Коделл сложил руки ко рту и закричал: — Переизбрать Кокрелла!

Мэр умудрился каким-то образом уволиться из 47-го полка Северной Каролины за пару месяцев до Геттисберга, и жил себе преспокойно дома, в то время как полк отчаянно сражался.

Коделл был не единственным человеком, который помнил это. Несколько других ветеранов поддержали его призыв.

Айзек Кокрелл вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

— Друзья, — в очередной раз сказал он и наконец смог продолжить: — Друзья мои, мы собрались здесь сегодня вечером, чтобы продемонстрировать, что все мы хотим, чтобы Натан Бедфорд Форрест стал следующим президентом нашей Конфедерации Штатов Америки.

Сторонники Форреста зааплодировали. Как и многие мужчины и женщины в толпе; женщины, конечно, не могли голосовать, но они наслаждались ярким политическим зрелищем не меньше, чем их мужья и братья, отцы и сыновья. Коделл был не единственным, кто кричал „Нет!“ Для того, чтобы заглушить оппонентов, деревья-капюшонники вновь затянули песню о Форресте. Генри Плезант знал, что нужно делать.

— Ли! — прогудел он глубоко, насколько мог.

— Ли! Ли! Ли!

Голос Коделла добавился к возгласам, перебивающим пение. К ним присоединились и другие мужчины — в большинстве своем ветераны, как и он. Их крик был хорошо слышен на фоне пения.

Рэфорд Лайлз пел гимн Форресту изо всех сил. Он заметил, что Коделл противостоит им.

— Ты выглядишь, как маленькая и чертовски глупая древесная лягушка, Нейт, передергивая плечами каждый раз, когда ты квакаешь: — Ли!

— Я скорее стану древесной лягушкой, чем иметь такие мозги, как у тебя, — ответил Коделл. Лайлз высунул язык. Коделл сказал: — Ну и кто из нас теперь лягушка?

Начав свое выступление, мэр Кокрелл продолжал его, несмотря на гомон, хотя какое-то время никто, кроме тех, кто стоял с ним рядом на платформе, не мог услышать ни одного его слова. Вот и прекрасно, подумал Коделл. Но постепенно сторонники Форреста и Ли успокоились достаточно, чтобы слова мэра были услышаны: — Если вы хотите, чтобы негры отняли у вас все, голосуйте за Ли. А кто проголосует за Форреста, тот может быть уверен в будущем своих детей и внуков.

— При чем тут негры? — кричал какой-то задира позади толпы. — У меня нет ни одного негра. У большинства из нас нет никаких негров — откуда у нас такие деньги? А сколько негров у тебя, Кокрелл?

Это зацепило мэра настолько, что он даже сделал шаг назад. Он владел полдесятком негров, которые, хоть он и не был плантатором, конечно помогали ему неплохо жить. Тем не менее он отпарировал: — Даже если вы не владеете неграми, разве вы хотите, чтобы они свободно работали за низкую оплату, ниже, чем возьмет белый человек?

Задира, Коделл вдруг улыбнулся, узнав голос — это был Депси Эйр — не успокаивался: — Я и без того на ферме, где работаю, получаю гроши.

Аргументы, приведенные Кокреллом, имели бы большую силу в крупном городе, в месте, где больше людей и неплохая заработная плата. Но Нэш был чисто сельской местностью, даже по меркам Северной Каролины. Привязанный к земле и натуральному хозяйству, ее народ мало сталкивался с заработной платой вообще, низкой или высокой.

Видя, что их пропаганда не находит отклика, капюшонники снова начали петь. К тому же факелы догорали, стало резко темнеть. Коделл и другие сторонники Ли опять начали перекрикивать пение. Обе группы, однако, быстро выдохлись. То один, то другой, люди начали уходить. Иногда, вполголоса, они еще продолжали спорить. Во многих местах уже смеялись.

Коделл сказал: — А ведь сейчас еще ранняя весна. Неужели такое будет продолжаться до самого ноября?

— Зато жизнь не будет скучной, разве не так? — ответил Плезант, направляясь к месту, где он привязал свою лошадь.

— Полагаю, что так. — Коделл прошел еще несколько шагов рядом с ним, а затем добавил задумчиво: — Я помню, когда жизнь была скучной, или, возможно, я считал ее таковой. И ты знаешь что? Оглядываясь назад, кажется, это было не так уж и плохо.

Ли услышал стук в дверь номера отеля „Похатан Хаус“. Он встал и открыл ее.

— Сенатор Браун! — сказал Ли, протягивая руку. — Благодарю вас за оказанную мне честь прийти сюда.

— Благодарю за честь быть приглашенным вами, сэр.

Альберт Галлатин Браун из Миссисипи был поразительно красивым мужчиной в свои пятьдесят лет, с темными вьющимися волосами, довольно длинными, и густыми бакенбардами, которые достигали до линии челюсти. Его костюм был наимоднейшим (в гораздо большей степени, чем у Ли), а лакированные туфли блестели в свете газового фонаря.

— Проходите, пожалуйста, и садитесь, — сказал Ли, предлагая ему кресло. Браун опустился на мягкое сиденье, скрестив ноги и положив одну руку на подлокотник. Он выглядел так естественно, что Ли позавидовал такой возможности полностью расслабляться.

— Вам, наверное, интересно узнать, почему я попросил о встрече с вами сегодня?

— Признаться, я заинтригован.

Темные глаза Брауна почти не выдавали его эмоций. Он был ветераном политики, отслужив в законодательном собрании штата Миссисипи, в Конгрессе США, и, как американский сенатор, вместе с Джефферсоном Дэвисом, пока его штат не вышел из Союза. Он также воевал за Конфедерацию в чине капитана, пока не был избран в Сенат новой республики.

Ли сказал: — Не буду долго держать вас в напряжении, сэр. Я хочу спросить, не согласитесь ли вы выступить в качестве моего заместителя, как кандидата в президенты на предстоящих выборах?

Расслабленность Брауна сразу слетела с него. Он наклонился вперед в своем кресле и тихо сказал: — Я предполагал, что это может быть. Но даже предполагая такое, я сомневался, что я этого заслуживаю…

— Не сомневайтесь, сэр…

Но Браун не закончил.

— И вот еще что. Прежде чем я скажу да или нет, у меня есть определенные вопросы, на которые я хотел бы получить ясные ответы.

Он подождал, чтобы увидеть реакцию Ли. Ли был доволен.

— Если мои взгляды в какой-либо области вам неясны, спрашивайте. Я вовсе не хочу, чтобы вы слепо следовали за мной.

— Благодарю вас, сэр. — Браун опустил голову. — Во-первых, ваше предложение меня удивляет, ибо своим преемником вас объявил сам президент Дэвис, а как вы знаете, президент и я, не всегда были в полном согласии.

Это еще было мягко сказано. Считая необходимым сделать все, чтобы выиграть войну, Браун последовательно поддерживал эту линию, опираясь в большей степени на мнение Конгресса Конфедерации, а не президента. Он, очевидно, вспомнил свои напряженные дискуссии с Дэвисом.

— Если бы не настояние президента, я бы не стал баллотироваться, это я признаю, — сказал Ли. — Вряд ли можно отрицать, что я никогда не имел политических амбиций, и не чувствую их и сейчас в большей степени. Но если вы сомневаетесь в моей независимости от кого-либо, то я хочу поблагодарить вас за встречу и извиниться за напрасно потерянное вами время. Я буду вынужден сделать это предложение кому-то еще.

— Не надо, — быстро сказал Браун, подняв руку; уж у него-то политических амбиций хватало. — Мне теперь совершенно ясно из ваших слов о вашей независимости от Дэвиса либо кого-то еще. Но вот следующий вопрос: в чем именно заключается ваша позиция о неграх и их месте в нашем обществе?

— Я не думаю, что мы можем успешно держать их в рабстве вечно, и поэтому я считаю, что мы должны начать процесс отмены рабства насколько возможно скорее, в противном случае они возьмутся за это сами, что принесет нашей республике неисчислимый вред. Если вы полагаете это неприемлемым для себя, сэр, то вот двери, и я вас больше не задерживаю.

Браун не встал и не ушел. Но и не стал петь осанну в честь мудрости Ли. Он сказал: — Позвольте мне процитировать вам статью один, раздел девять, пункт четыре Конституции Конфедерации Штатов. „Ни один законопроект о правах собственности, никакие поправки к законам, касающиеся отрицания или умаления прав собственности на рабов-негров, не должны рассматриваться.“

— Я знаком с этим положением, — сказал Ли. — То, что это препятствие к тому, что я предлагаю, я не могу отрицать. Но позвольте и мне в свою очередь задать вам вопрос, если можно. — Он подождал, пока Браун кивнет, прежде чем продолжить: — Предположим, что течение войны, вместо того чтобы повернуть в нашу пользу в 1864 году, стало бы критическим для нас, как возможно бы и случилось, не будь наши войска перевооружены автоматическим оружием — посчитали бы вы тогда выгодным освободить некоторых наших рабов и дать им в руки оружие, чтобы сохранить нашу республику, несмотря на Конституцию?

— В условиях такого кризиса, да, — сказал Браун после короткой паузы для размышлений. — Сохранение нации для меня важнее, чем какое-либо временное отступление от Конституции, которую позже можно и подправить, если народ выживет.

— Вот и пришло время поправок. Я уверен, что негритянская проблема приведет нас скоро к такому кризису, страшному и неизбежному, в результате которого нам грозит перспектива лишиться завоеваний второй американской революции. Самое время разобраться с ней, прежде чем она станет неуправляемой, и тогда мы будем вынуждены действовать в спешке и, возможно, без какой-либо надежды.

Браун подумал о чем-то, откинул голову назад и вдруг засмеялся, заставив Ли вздрогнуть. Взглянув на Ли с улыбкой, он негромко сказал: — Удивляюсь сам себе, что вот я сижу здесь, слушаю вас и даже уже обсуждаю эти идеи, а ведь в Конгрессе США я настаивал на введении в Калифорнии института рабства, причем силой оружия, если понадобится, и предлагал присоединить к США Кубу и мексиканские штаты Тамаулипас и Потос в целях укрепления и распространения рабства.

— Тем не менее, вы сидите здесь и не уходите, — сказал Ли. Из выступлений и реплик Брауна в Сенате Конфедерации, он знал, что этот человек занимал умеренную позицию в негритянском вопросе. Ему не пришло в голову узнавать, что говорил Браун в качестве конгрессмена, а затем сенатора США. Это, по-видимому, был прокол с его стороны. Интересно, почему этот человек не встает и не раздражается в негодовании, как Натан Бедфорд Форрест и Андрис Руди перед этим в подобных обстоятельствах.

— Вот сижу и не ухожу, — согласился Браун. Он снова засмеялся. — Обстоятельства изменились. Когда мы были частью Соединенных Штатов, нам необходимо было стремиться к расширению рабства, насколько возможно, чтобы сбалансировать соответствующее усиление северных штатов и вытекающего из этого ослабления Юга, но теперь мы больше не в США и можем действовать так, как мы считаем лучше, без страха, что это ослабит нас перед нашими политическими противниками.

— Весьма разумная позиция, сэр, — сказал Ли с одобрением. — Так вы со мной?

— Я так не говорил, — заострил разговор Браун. — Я признаю, что могут возникнуть обстоятельства, при которых некоторая форма освобождения может быть оправдана. Мы должны, однако, предложить избирателям программу, которую они в состоянии переварить, иначе все эти прекрасные слова будут выглядеть пустой болтовней. Каким образом вы предлагаете освобождать негров?

— Если одним словом, то постепенно, — сказал Ли. — Поверьте, у меня было время хорошенько поразмыслить над этим. Я не собираюсь предлагать конфискационное законодательство. Я понимаю, что это было бы политически неосуществимым.

— Я надеюсь, вы знаете, что делаете, — сказал Браун. — Если вы не найдете понимания у избирателей, то сделать не удастся ничего.

Ли опять загрустил о ясном, надежно определенном мира солдата, где компромисс определяется только погодой, местностью и действиями врага, а не собственными принципами. Но политик, который был способен принести домой всего лишь полбуханки хлеба, выбывал из игры.

— Я не хочу, чтобы рабство стало единственным вопросом в этой избирательной кампании, — сказал Ли. — Есть много других безотлагательных проблем: наши отношения с Соединенными Штатами, удручающе плачевное состояние наших финансов, наша политика по отношению к Максимилиану и мексиканским повстанцам — и это далеко не все. Нам еще нужно организовать Верховный суд. Ни по одному из этих вопросов Форрест не выразил своей позиции, он только и умеет, что бить в барабан.

— Хороший список, и первым делом нужно взяться за налогообложение. Но ни одна из этих проблем, за исключением, может быть, наших взаимоотношений с Соединенными Штатами, не слишком волнует наших людей. А вот недовольные негритянским вопросом могут взяться и за оружие. Расскажите мне об этом подробнее.

— Ну что ж, — сказал Ли. — Я представляю себе это так: для начала мы должны как-то поощрять добровольное освобождение и всеми возможными способами обучать вольноотпущенников полезным профессиям. Во время войны некоторые из наших штатов ослабили законы против обучения рабов грамотности. Следовало бы расширить такую инициативу по всей Конфедерации. В качестве следующего шага, я хотел бы предложить закон, разрешающий рабу, или кому-нибудь от его имени, заплатить за его освобождение по цене, за которую он был продан или по оценке компетентного органа, причем владелец не имеет право отказаться из-за указанной цены.

Альберт Галлатин Браун поджал губы.

— Это может получиться, хотя бы потому, что это выглядит гораздо менее радикальным, чем то, что о вас говорят горячие головы ваших противников.

— Я еще не закончил, — сказал Ли. Браун откинулся на спинку стула и приготовился слушать дальше. — Если раб или кто-то от его имени не смогут выплатить сразу всю цену, пусть оплатят одну шестую часть, тогда хозяин обязан дать рабу один день в неделю, чтобы тот мог работать в этот день на себя — и каждый такой день добавляется за каждую шестую часть выкупа до тех пор, пока труд раба полностью не станет свободным.

— Это уже смелее, но опять-таки разумно, и, уж конечно, не имеет ничего общего с конфискацией, — сказал Браун.

— Такой план был предложен, но, к сожалению, не принят несколько лет назад в Бразильской империи, — сказал Ли. — Поскольку я был убежден в необходимости таких перемен, я внимательно изучал все, касающееся этого. Мой бывший помощник Чарльз Маршалл, помогавший мне в подготовке предполагаемого закона, недавно обратил мое внимание на бразильские инициативы в этой области. Хотя мне и хотелось бы добавить в них несколько дополнений.

— И каких именно? — спросил Браун.

— Во-первых, я хотел бы законодательно установить небольшой процент налога на имущество в виде рабов, поступающего в казначейство ежегодно, и использовать его в фонде, чтобы компенсировать добровольное освобождение рабов, насколько этот доход позволит. А во-вторых, я хотел бы внести закон о том, что всех негров, родившихся после определенной даты, следует считаться свободными, если их матери двадцать лет проработали на своих хозяев, причем сами они тоже становятся свободными после этого. Как вы видите, я не предлагаю уничтожить рабство в корне, но даю ему возможность мирно исчезнуть со временем.

— Десять лет назад, в Чарльстоне, Мобайле или Виксбурге, вас бы повесили на фонарном столбе за выдвижение подобных предложений, — заметил Браун. Он провел пальцем по своим усам, подводя итог размышлениям. Наконец он сказал: — Мы все сталкивались с поразительными вещами за последние десять лет, не так ли? Ладно, генерал Ли, вот мое слово — я с вами.

— Решено! — Ли протянул руку. — Итак сэр, мы с вами, единомышленники, официально говоря, конфедераты.

Взгляд Брауна погрузился внутрь.

— Не просто конфедераты, — тихо сказал он, — но „Конфедераты“, с большой буквы.

Ли вдруг осознал, что эта заглавная буква вдруг все расставила все по своим местам. Браун продолжал: — Мне кажется, что вы только что нашли название для нашей партии.

— Конфедераты. — Ли попробовал слово на язык. Он повторил его снова, обкатал его в своем уме и кивнул. — Пусть будут „Конфедераты“.

Игрок на банджо переходил от одной песни военных лет к другой. Услышав эти старые военные песни, Нейт Коделл вновь ощутил дым костров, боль в ногах и запах пороха. Ничто другое не могло принести ему столь острых ощущений.

Когда музыканты заиграли „Дикси“, он уже не мог продолжать подпевать им. Где-то глубоко внутри него, сквозь зубы, пробивалось лишь „Рэбел Йелл“. Это не было привычным для сонного, мирного Нэшвилла, но его это не волновало. Он должен был выплеснуть свою энергию, либо взорваться.

И он был не один такой в толпе. Большинство мужчин в возрасте под сорок пять, были ветеранами Второй американской революции, и большинство из них, судя по их лицам и их возгласам, ничего не забыли. В воздухе замелькали подбрасываемые шляпы.

Замерли последние щемящие ноты „Дикси“. Игрок на банджо и скрипач сошли с платформы, задрапированной флагом. На нее поднялся Джордж Льюис. Коделлу вдруг захотелось встать по стойке смирно в ряду своих товарищей. Он увидел немало других людей, особенно тех, кто воевал в „Непобедимой Касталии“ под командованием капитана Льюиса, которые также распрямили свои плечи и свели ноги вместе.

Но Льюис нынче не был одет в форму капитана — отвороты воротника и галстук выдавали в нем процветающего гражданского законодателя. Воротник туго обтягивал его шею; он уже поправился на двадцать или тридцать фунтов за это время. Заметив это, Коделл улыбнулся; редко кто не прибавил в весе после голодных армейских дней.

Льюис сказал: — Друзья мои, я рад, что мы собрались сегодня здесь вместе. Многие из нас воевали вместе с Масса Робертом, и все мы знаем, что это за человек. Есть здесь кто-нибудь из армии Северной Вирджинии, который будет таким идиотом, что не станет голосовать за Роберта Ли в ноябре?

— Нет! — закричал Коделл и некоторые мужчины вокруг него. Несколько женщин тоже кричали: — Нет!

Но большинство не поддерживало их. Так же, как Коделл на митинге за Форреста, теперь кто-то крикнул: — Я не собираюсь голосовать за того, кто хочет отнять у меня моих негров!

В отличии от Кокрелла, Джордж Льюис предпочитал встретиться с противником в лоб. Вглядываясь в толпу, чтобы увидеть, кто это выкрикнул, он сказал: — Ну и дурак же ты, Йонас Перри. — В толпе засмеялись. Льюис продолжил: — Кроме того, все здесь знают, что эти три твоих негра настолько ленивы, что такую потерю ты даже не заметишь.

Смех стал громче; всякий раз, когда он был в городе, Перри жаловался буквально всем на лень своих рабов. Льюис стал серьезным:

— Во всяком случае, Ли не ставит своей целью отнимать у кого-то негров. Это дьявольская ложь.

— Но ведь он не хочет, чтобы они у нас были, — выкрикнул в ответ Йонас Перри. — Как мы мы справимся с урожаем без них? Вот вы, мистер крупный плантатор Джордж Льюис, сэр, у вас ведь намного больше негров, чем у меня. Какой урожай вы соберете без них?

Льюис на минуту замолчал. В толпе раздались смешки. Коделл уже начал волноваться. Митинг был на грани срыва и грозил потерей многих голосов. Он посмотрел вокруг. Как и он, много людей стояли в напряжении, ожидая, что скажет Джордж Льюис. Наряду с белыми, он также увидел несколько цветных мужчин и женщин на площади. Они не имели прав на агитацию; они имели право только работать. Но все они напряженно смотрели в сторону платформы, с которой некоторые из них были проданы. Коделл понимал, что выборы, в которых они не могли принять участие, значили для них больше, чем для него, Джорджа Льюиса или любого белого человека. Он просто был бы недоволен результатами выборов, если бы Ли проиграл, в то время как они теряли всякую надежду на свободу, по крайней мере на шесть лет.

Наконец Льюис ответил Йонасу Перри: — Йонас, если бы я сказал, что одобряю все инициативы Ли, я был бы лжецом. Но я смотрю на это так: иногда, по-привычке цепляясь за старое, получаешь больше проблем, чем оно того стоит. Бедфорд Форрест сделал все, что мог, чтобы подавить негров с оружием в руках и заставить их прекратить боевые действия, но все равно в газетах постоянно пишут о партизанах и убийствах в штатах Луизиана, Арканзас и Миссисипи. Янки оккупировали Теннесси в течение двух лет и освободили там всех негров. А ведь одной только молитвой их не вернуть бывшим хозяевам. Черт побери, вы же все знаете, что половина свободных негров здесь, у нас, в Северной Каролине, были рабами до того, как янки отступили. Я не спрашиваю, нравится ли это вам, я спрашиваю вас, так ли это?

— Да, но… — хотел было возразить Перри.

Но Льюис прервал его: — Какие тут могут быть возражения. Негры осмелели настолько, что не уходят больше на север. Теперь, когда мы свободны от Соединенных Штатов, они не хотят снова стать рабами. Мы всегда говорили, что мы ненавидим негров-беглецов, но таким образом мы избавлялись от самых непокорных. Теперь же все они здесь, ведь Север уже не хочет принимать беглецов. Вы что, хотите, чтобы у нас был свой Санто-Доминго на Юге?

— Вы думаете, что я сошел с ума? — хрипло сказал Перри. Коделл понимал дрожь в его голосе; для южанина Санто-Доминго был столь же неприятной темой, как мат для строго воспитанной женщины. Восстания рабов и связанная с эти резня, всегда было редким и незначительным явлением на юге. Но все белые понимали, хотели они того или нет, что крупное восстание может вспыхнуть в любой момент… а ведь десятки тысяч чернокожих мужчин научились обращаться с огнестрельным оружием в ходе Второй американской революции.

— Нет, я не думаю, что вы сошли с ума, Йонас, я просто думаю, что вы не понимаете ситуации до конца, в отличии от Масса Роберта, — сказал Льюис. — Планы Ли никого не ущемляют финансово, и это дает нам надежду, что можно будет контролировать ситуацию. Его планы дают нам несколько спокойных лет, чтобы выяснить, что, черт возьми, делать с неграми. Голосуйте за Форреста — тогда ничего не изменится, но тогда недолго ждать сметающего все на своем пути взрыва негритянских восстаний.

Перри молчал, в толпе тихо перешептывались. Коделл сомневался, что Льюис убедил сельских жителей, но он наверняка заставил из задуматься. В наступившей тишине, Льюис сказал: — И вот еще что. Если бы это предлагал кто-нибудь другой, а не Ли, я бы еще крепко сомневался, но если и есть на земле человек, которому я безусловно верю, то это именно Роберт Ли.

Многие согласно кивали, и Коделл среди них. Ли был человеком, и он, конечно, мог ошибаться. Но большинство из тех, кто когда-то носил серую армейскую форму, даже умирая от ран, бесконечно верили ему. Ли воевал с федералами в Вирджинии, которые постоянно превосходили его войска в численности, и побеждал их. Под его руководством был взят город Вашингтон, когда новое оружие предоставило такой шанс. Он помогал заключить мир с США и председательствовал в наблюдательной комиссии, когда Кентукки присоединился к Конфедерации. Если всего этого было недостаточно, чтобы заслужить поддержку, что нужно было еще?

— У меня тут была подготовлена большая речь, но не думаю, что она нужна теперь, — сказал Льюис. — Как я понимаю, единственная причина, по которой кто-то хочет голосовать за Форреста вместо Ли, это проблема рабства, но теперь, насколько я понимаю, из моего разговора с Йонасом здесь, вы можете взглянуть на эту проблему по-другому. Из других проблем, можно упомянуть взаимоотношения с Соединенными Штатами и другими зарубежными странами, покупательную способность наших бумажных денег, и многое другое. Ли имеет программу их решения, и я думаю, что у него все получится. Голосуя за Ли и Брауна, вы поможете Конфедерации идти вперед. Голосуя за Форреста и Вигфолла, мы в результате будем топтаться на месте. Спасибо за внимание, дорогие друзья. У меня все.

Толпа зарукоплескала, и начала скандировать: — Ли! Ли! Ли! как недавно первым начал Генри Плезант на митинге в поддержку Форреста. Банджо и скрипка вновь заиграли „Дикси“. Голоса поддержали песню. Коделл пел вместе с остальными. Уже возвращаясь к себе домой, он подумал, как интересно, что мелодия, звучавшая на митинге, была написана убежденным сторонником рабства.

Треща как сороки, ученики Коделла спешили из захудалого школьного здания по домам. Прошел еще один долгий учебный день. Лето почти наступило, солнце всходило рано, а заходило поздно. Единственное, что радовало их — как и их учителя — что терпеть оставалось мало, зная, что с наступлением лета придет конец урокам.

Когда Коделл, медленно и устало, вслед за детьми, вышел на улицу, он увидел ожидающего его чернокожего.

— Привет, Израиль, — сказал он. — Чем могу быть полезен тебе?

— О, сар, вы можете. Я хотеть ваша помощь мне с моей ийсметикой, сар. Я вам платить за это.

Он сунул руку в карман и достал желто-коричневую пятидолларовую банкноту Конфедерации.

— Стой, стой, стой, — замахал руками Коделл. — Зачем тебе нужен я, когда ты работаешь на Генри Плезанта. Он настоящий инженер — он знает о математике больше, чем я когда-либо узнаю сам.

— Да, сар, он это знает. Но один дело знать, другой научить его меня: он говорить, что учиться так давно, что забыл как надо в школа, если вы понимать, что я имею в виду, — сказал Израиль. Коделл закивал; он знал, что такое бывает. Негр продолжал: — Но вы, сар, вы учитель. Вы знаете как из совсем безграмотный, делать учить шаг за шагом, как янки-учители делать мне когда я приходить к ним из Нью-Берна. А эти вот дробные части, они доводить меня до безумия. Я буду стараться, чтобы знать их, если я хотеть помочь книжный счет для масса Генри. Пожалуйста, научите меня, сар.»

Израиль снова достал банкноту.

Ничто на свете, даже бедная покойная Жозефина с ее обещаниями чувственных наслаждений, не могло бы так соблазнить Коделла, чем кто-то стоящий перед ним и умоляющий об учебе. То, что Израиль был черный, волновало его меньше, чем если бы такое случилось до войны. С одной стороны, Израиль был свободен. С другой стороны, он был уже грамотным и не пострадал из-за этого. Это не значило, что у Коделла вообще не было никаких сомнений.

— Если я соглашусь учить тебя, Израиль, когда ты сможешь приходить в город? Разве Генри позволяет тебе отлынивать от работы?

Израиль сожалеюще покачал головой.

— Нет, сар, конечно он не будет. Я стараться делать работу быстро. Я закончить все сегодня рано как мог чтобы приходить и спрашивать вас. Но если вы согласен помочь мне учить, я приходить сразу, как я кончить работу и идти назад в темноте. Это не не иметь значения для мой сам.

— Сколько дней в неделю ты хотел бы делать это? — спросил Коделл.

— Много, как вы хотеть мочь, — сразу ответил Израиль.

Коделл задумчиво смотрел на него. Если он имел в виду то, что он сказал, то у него было больше жажды знаний, чем у любого из обычных учеников в школе. Полный рабочий день, затем пять миль пешком в Нэшвилл, урок, снова пять миль обратно на ферму, вероятно, уже в ночное время и короткий сон…

— Если ты действительно хочешь попробовать, я думаю, мы могли бы заниматься три вечера в неделю и посмотреть, что из этого выйдет, — сказал Коделл. Ему и самому было любопытно, насколько негр сможет справиться с этим.

— Спасибо, сар, благодарю вас! — Большая счастливая улыбка Израиля растянулась во все лицо. Затем оно стало напряженным. — Сколько вы хотите, чтобы я вам платить?

Если бы он мог себе это позволить, Коделл не взял бы ничего. Однако он не мог позволить себе такого, и он знал это, особенно учитывая предстоящие нищие месяцы предстоящего лета.

— Как насчет пяти долларов за каждую неделю?

— Большой деньги, — сказал Израиль печально. — Но думаю, я готов платить, если я хотеть учиться.

— Сколько ты зарабатываешь в неделю? — спросил Коделл, желая посмотреть, что его новый ученик уже знает.

— Два доллара и пятьдесят центов, — ответил Израиль без колебаний. — Как вы меня спрашивать о наличных денег, я считать просто отлично. Но когда эти две с половиной бочки по три четверти фунтов каждый — о, я сам идет на куски.

— Все не так уж плохо, — постарался обнадежить его Коделл. — Идем сейчас ко мне домой. Раз ты здесь, можно уже приступить к урокам — раньше начнешь, раньше научишься.

И для меня неплохо, — расчетливо подумал он, — тем скорее я начну получать деньги. Он не стал приглашать Израиля в свою комнату. Они занимались на крыльце, пока не стало слишком темно, а затем какое-то время при свечах, склонив головы поближе друг к другу. При свечах получалось хуже, учеба пошла вкривь и вкось. Наконец Израиль поднялся.

— Я лучше возвращаться, ко всему я уже проголодаться.

— Хорошо, Израиль. Увидимся в среду. Неплохое начало, я думаю.

На самом деле, Коделл был впечатлен. По его собственным словам, Израиль был абсолютно безграмотным, пока не убежал на территорию, занятую федералами во время войны. Но учеба давалась ему достаточно легко, а сам факт его прихода к учителю свидетельствовал о его стремлении и готовности к знаниям.

Коделл задул свечи. Ночная темнота накрыла крыльцо, было жарко и душно, лишь слабый огонек светился внутри гостиной. Израиль споткнулся, спускаясь по лестнице, и через несколько шагов вышел на улицу.

— Увидимся среда, — попрощался он. Звук его шагов постепенно затихал вдали. Барбара Битссетт сидела, ожидая вошедшего Коделла, ее полное лицо выражало негодование. Без предисловий она отрезала: — Я не хочу, чтобы негр ходил сюда, вы меня поняли?

— Что? Почему нет? — сказал застигнутый врасплох Коделл.

— Из-за того, что он негр, конечно, — удивилась хозяйка его вопросу. — Что будут говорить соседи, если они постоянно будут видеть негра у моего дома? Я не из тех белых отщепенцев, которые упали так низко, что дружат с рабами.

— Он свободный человек, — сказал Коделл. Это не произвело никакого впечатления на вдову Биссетт; она глубоко вздохнула, как обычно она делала, прежде чем разразиться нотациями. Прежде чем она вновь раскрыла рот, Коделл добавил: — Он просто изучает арифметику со мной.

— Меня не волнует, что он вообще делает, вы меня слышите?

Грамотность Барбары Биссетт заключалась в том, что она могла написать свое имя, почитать немного, и посчитать деньги. Довольствуясь этим, она никогда не выражала никакой склонности, чтобы узнать больше. И сейчас она была в ярости: — Если он еще раз придет сюда, мистер Нейт Коделл, вы можете просто пойти и подыскать себе другое место для жилья, так вам будет более понятно?

— Я понял вас, — безропотно сказал Коделл. Хотя он и не обзавелся множеством личных вещей, ему приходилось слишком часто собирать свои вещи, и менять местопребывание во время своей службы в армии, так что он питал инстинктивное отвращение к самой идее переезда. — Мы будем встречаться где-нибудь в другом месте.

В среду он встретил Израиля далеко от дома вдовы Биссетт, повел его обратно в школу и усадил за парту. Занятия продолжились. Сложение и вычитание дробей удавались достаточно хорошо, пока они имели общий знаменатель. Но когда он сказал Израилю, что одна вторая, уменьшенная еще вдвое, является четвертью, негр покачал головой в недоумении.

— Внизу под черточкой только двойки. Откуда может быть случиться четверть?

— Потому что надо умножить их, — сказал терпеливо Коделл. — Сколько будет дважды два, если они не под чертой?

— Четыре, — признал Израиль. Но понимание не появилось в его глазах; он никак не мог сделать шаг от целых чисел к тем, что являются дробями.

— Давай попробуем по-другому, — сказал Коделл. — Вот ты разбираешься в деньгах. Предположим, у тебя есть пятьдесят центов. Как назвать это иначе?

— Половина доллара, — ответил Израиль.

— Ладно, а что является половиной от полдоллара?

— Четверть, — тут же сказал Израиль. Внезапно он посмотрел на грифельную доску, где Коделл записал пример. — Значит половина от половины — это четверть, — сказал он медленно. Его лицо просветлело. Хотя он был почти на пятнадцать лет старше Коделла, он был похож сейчас на маленького мальчика, обнаружившего, что, если ты слагаешь вместе буквы, то они превращаются в слова. — Половина половины всегда четверть, неважно деньги это или нет.

— Правильно, — сказал Коделл, осветившись доброй улыбкой: именно за такое он и любил свою работу, несмотря на низкую заработную плату. — А сколько будет половина от четверти?

Он напрягся в ожидании ответа чернокожего. Понял ли Израиль по-настоящему весь принцип, или он понял один только частный случай? Израиль нахмурился, крепко задумавшись, но ненадолго. — Половина четверти должен быть одной восьмой, не так ли, масса Нейт?

— Да! — почти прокричал Коделл. Оба мужчины заулыбались, один с облегчением, другой, волнуясь. — У тебя получилось, Израиль.

— Получилось, — отозвался Израиль. — Я наконец это сделать, теперь это никто у меня не отнять. Расскажете еще, чтобы учить меня кроме множить этот дробь?

Он прямо таки жаждал научиться всему остальному по этой теме насколько можно скорее и прямо задергал Коделла. Но он опять чуть не сломал себе голову, когда пару дней спустя пришло время делить дроби вместо их умножения. Коделл стал учить его по способу, который он использовал со своими обычными учениками: переворачивать делитель, а затем умножать.

— Мы уже сделать множить, — запротестовал Израиль. — Нужно узнать теперь делить.

— Пойми, — сказал Коделл. — Деление и умножения являются обратной противоположностью друг друга, точно так же, как сложение и вычитание. Деление дробей на любые части — это умножение наоборот. Просто на время переверни числитель и знаменатель. А дальше простая арифметика, которую ты знаешь.

К своему удивлению, он обнаружил, что Израиль ничего не понял. Он знал правила для каждой операции, но не представлял себе их взаимодействия.

И его челюсть прямо таки отвисла, а глаза расширились, когда он, наконец-таки, понял принцип, и у него стало получаться.

— Как это замечательный и великий, — сказал он наконец. — Пять раз по два — это десять, а десять делить на пять — это два. Это не есть случайность. Это есть общий понятий.

— Ура, наконец-то ты понял! — сказал Коделл.

— Вы говорите, «я понять», масса Нейт, но вы первый человек, который показать мне такой чудо. Никто никогда не показывать мне как это работать все вместе. Это как путаница в картинка, не так ли, где все части перемешать и составить целый картинка вы не мочь догадаться. Смотреть их отдельно, какой-то куски, но никак не видеть весь картинка сразу. Вы показать мне такой трюк снова, правда? И спорить, я понимать в этот раз быстро?

На следующем занятии Коделл показал ему, как находить общие знаменатели для дробей. Он был весь во внимании, когда Коделл, наконец, дал ему задачу: — С одного поля собрано двадцать пять с половиной бушелей кукурузы, с другого тридцать семь и одна треть, сколько урожая собрано всего?

Лицо Израиля на время застыло в напряжении.

— Готов, сар.

И он довольно таки быстро решил задачу.

Когда он собрался идти обратно на ферму Генри Плезанта, то спросил: — Когда следующий урок?

Коделл развел руками.

— Не будет следующего урока, Израиль. Насколько я могу судить, ты изучил все, что нужно, так что дальше дело только за тобой.

Израиль осваивал знания не хуже любого способного белого человека. До войны он бы сильно удивился такому факту, а сейчас нет — сейчас он был почти совсем не удивлен.

— Спасибо, сар. Спасибо вам от всей мой сердце.

Израиль хотел, но не решился протянуть руку белому для пожатия. Он опустил голову и направился на север к ферме.

— Это доставило мне удовольствие, — сказал Коделл ему вслед.

Израиль не ответил. Коделл побрел в дом вдовы Биссетт. Он подумал, что она никогда не смогла бы добиться того, чего за короткое время добился этот черный человек, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Но она никогда не пригласит Израиля в свой дом. До того, как он обрел свободу, она могла бы купить его в собственность, правда ее финансовые возможности делали маловероятным такое предположение. Коделл потянул себя за бороду и зло пнул камень.

— Будь я проклят, если это справедливо, — пробормотал он вслух. Нэшвилл уже спал. Никто не услышал его.

Повозка грохотала вниз по дороге. Рэфорд Лайлз сплюнул коричневый сгусток табачного сока в пыль. Затем он сердито посмотрел в крестец лошади.

— Ну, шевелись же! — рявкнул он, встряхивая вожжами. Лошадь дернула одним ухом. И полностью проигнорировала его.

Нейт Коделл рассмеялся.

— Вот и еще один ветеран.

— Несчастное, ленивое, бесполезное существо.

Лайлз снова щелкнул вожжами, на этот раз сильнее. Может быть, лошадь немного и оживилась, но Коделл не поставил бы на это и цента. Он сказал: — Извините, не подбросите меня в Роки-Маунт?

— Хорошо, садитесь, Нейт. Я еду туда, чтобы услышать речь Бедфорда Форреста. Если вы тоже хотите его послушать, можете составить мне компанию.

— Он дает много выступлений, не так ли? — сказал Коделл.

— Он объездил всю страну. Если ваш драгоценный мистер Роберт Ли не покидает Вирджинии и доверяет своим сторонникам делать всю работу за него, то он рискует проиграть выборы здесь.

Как бы подчеркивая свои слова, лавочник снова сплюнул, а затем вытер подбородок рукавом.

— Ну, не знаю, — сказал Коделл, нахмурившись. — Такая назойливая агитация вряд ли способствует достоинству человека, баллотирующегося на пост президента. Я помню одного такого, Дугласа, еще в США в 1860 году, и посмотрите, чего он добился.

— Дуглас! — Лайлз снова сплюнул, чтобы показать, что он думает о Стивене Дугласе. — Он добился лишь раскола своей партии. Но Форрест сейчас, Форрест — совсем другое дело. Он не говорит: Идите ради чего-то — он говорит: Идите за мной. Все, что нужно я сделаю сам.

Коделл вовсе не считал это убедительным аргументом, так что он не стал продолжать разговор. Поля и леса медленно проплывали мимо. Он прошагал по этой дороге три года назад, а до того видел красоты Вирджинии, Мэриленда, штата Пенсильвания и Вашингтона. С тех пор он не забирался далеко от Нэшвилла, как сейчас, в Роки-Маунт. Вдали от железных дорог, путешествия оставались такими же неторопливыми, как это было всегда. Чтобы послушать речь в десяти милях дальше, нужно было потратить весь день.

Роки-Маунт хорошо постарался, чтобы приветствовать кандидата в президенты. Флаги Конфедерации висели повсеместно; флажки украшали здания в центре города, впервые после победы в войне. Взвод «Лесных деревьев» в серых капюшонах выстроился вдоль по направлению к платформе, с которой их лидер будет говорить. Вновь звучал «Гимн Бедфорда Форреста». Рядом стояли столы, загруженные едой и напитками.

— Поможем себе сами, — экспансивно скандировали «Деревья».

Наливая себе виски, Лайлз сказал: — Все это должно стоить немалых денег, если Форрест делает так на каждом выступлении.

— Посмотрите вокруг, — предложил, Коделл.

Лайлз огляделся. Стакан с виски замер на полпути к губам.

— Ривингтонцы, — сказал он с отвращением. И действительно, несколько из них, с серьезными выражениями лиц, одетые в свою обычную грязно-зеленую форму, расхаживали по краям городской площади, с АК-47 в руках. Коделл не мог понять зачем, пока не вспомнил федеральных часовых в Белом доме, когда армия южан ворвалась в Вашингтон. Телохранители, вот кто они такие, подумал он.

— Если они поддерживают Форреста, это лучшая причина для меня голосовать за Ли, — сказал Лайлз.

— Они за него. — Коделл указал на флагштоки по углам платформы. — Посмотрите, это их знамена там.

Он вспомнил нашивку с тремя шипастыми буквами «АБР» на куртке Бенни Ланга и такую же надпись в Ричмонде напротив Института механики.

— У них есть свой флаг? Что, черт возьми, они такого сделали, чтобы заслужить свой флаг? — возмутился Лайлз. — Они не штат, не государство, или чего-нибудь наподобие. Или они висят там просто для украшения?

И действительно, красно-белые знамена с черной эмблемой в центре достаточно хорошо вписывались в море красного, белого и синего, которое захлестнуло Роки-Маунт.

— Нет, — сказал Коделл. Лавочник что-то ответил, но он уже не слышал, что говорит ему Лайлз. Он только что узнал одного из ривингтонцев — Пиита Харди. Ему захотелось подойти к нему, взять его за ворот рубашки, и прорычать: — Что ты сделал с мулаткой такое, что она повесилась? И что ты сделал, чтобы испугать Молли Бин, которая не струсила даже под Геттисбергом?

Это, конечно, было бы неразумным; Харди был не только в полтора раза крупнее его — он, кроме того, был вооружен автоматом. Но если Пиит Харди поддерживал Натана Бедфорда Форреста — это была, как сказал Лайлз, еще одна причина в пользу Роберта Ли.

Городская площадь быстро заполнялась. Большинство людей не обращали никакого особого внимания на мужчин из Ривингтона; некоторые, в основном мужчины в возрасте, судя по всему, ветераны, подходили и толковали с ними по-дружески об АК-47. Коделл понимал, что Юг мог бы проиграть войну без них. Но даже из-за этого он не мог заставить себя относиться к ним дружелюбно.

Сквозь барабанную дробь, «деревья» закричали:

— Бей их снова! Бей их снова! Форрест! Форрест!

Двое мужчин подошли к платформе и уселись на переднем крае, положив автоматы на колени. Толстяк, имя которого Коделл не расслышал, взобрался туда тоже и начал что-то говорить. Наконец, один из ривингтонцев обернулся и недовольно посмотрел на него. Сразу после этого толстяк сказал:

— А теперь, друзья мои, без долгих слов, разрешите представить вам человека, которого вы так долго ждали — «и ждем до сих пор,» — едко заметил Лайлз — следующего президента Конфедерации Штатов Америки, Натана Бедфорда Форреста!

«Деревья» снова запели, но крики толпы перекрыли их. Форрест запрыгнул на платформу. Он постоял немного, позволяя приветственным возгласам распространяться дальше. Фигура его было более крупной и внушительной, чем ожидал Коделл. Как и Ли, его невозможно было игнорировать или не принимать всерьез.

Он поднял обе руки и снова опустил их. Шум на площади начал стихать. В наступившей тишине Форрест сказал:

— Спасибо всем, кто пришел сюда сегодня, чтобы послушать меня.

Его акцент был грубым, но голос звучал мягче, чем представлял себе раньше Коделл. Впрочем, каким бы он ни был, он привлекал внимание.

Форрест продолжил:

— Там, в Ричмонде, думают, что они могут передавать власть, как сельская ферма переходит от отца к сыну. Там, в Ричмонде, думают, что это их джентльменское дело.

Он выделил это слово с презрением.

— Правы ли они, эти джентльмены, считающие себя правителями в Ричмонде?

— Нет! — кричали люди вокруг. Коделл молчал. Так же, как и Рэфорд Лайлз. Но они были в меньшинстве. Форрест расхаживал взад и вперед по платформе. Он не был ни в коем случае классическим оратором, но эффект он производил. Чем дальше он произносил свою речь, тем громче и воодушевленней звучал его голос. Легко было представить его себе отдающим команды в грохоте боя, и легко было представить, как войска повиновались им.

— Мне в Ричмонде, — восклицал Форрест, — говорит мистер Роберт Ли, лучше знать, что делать с вашей собственностью. Так слушайте меня сейчас, люди, я никогда не говорил, что свобода для рабов — это всегда плохо. Я освободил много своих собственных рабов, и они прошли через всю войну со мной, в качестве моих извозчиков.

Его телохранители из Ривингтона морщились, слушая. Ривингтонцы, как знал Коделл, как правило, не любили любых упоминаний на тему смягчения отношения к неграм. Тот, кто недовольно смотрел на толстяка-функционера, обратил такой же недовольный взгляд на Форреста. Но бывший генерал от кавалерии был сделан из прочного материала и проигнорировал предупреждающий взгляд.

В любом случае, он не заставил ривингтонцев беспокоиться дальше: — Если вы хотите освободить своих негров, это ваше внутреннее дело, но если правительство начинает говорить вам, что вы обязаны освободить своих негров — черт побери, господа, я правильно или нет говорю? — Мы должны воевать с правительством, которое заявляет такое!

На этот раз рев толпы был «Да!», и на этот раз Рэфорд Лайлз ревел вместе с остальными.

Коделл не ревел «Да!» Но и не склонен был перебивать или как-то вмешиваться в происходящее, как он перебивал Айзека Кокрелла. И не из-за людей с оружием, которые сидели на платформе. Мысль, что оружие может быть применено против недовольных в толпе, вообще не приходила ему в голову. Но Форреста, в отличие от Кокрелла, следовало принимать всерьез.

Форрест продолжил то, что у него лучше всего получалось — атаку: — Друзья мои, я признаю, что Роберт Ли помог Конфедерации Штатов освободиться от янки, и я снимаю шляпу перед ним за это. Но прежде, чем Роберт Ли стал сторонником Конфедерации, янки хотели сделать его своим командующим — и он уже почти приступил к этой работе. Когда же он решил поддержать свой штат, Вирджиния моментально присвоила ему звание генерала. Теперь от войны ему было не отвертеться, ей-богу, не правда ли? — Люди в толпе одобрительно засмеялись. Пошутив над соперником, Форрест продолжил: — Что касается меня, я начал рядовым. Я хотел драться и пошел в армию, не дожидаясь призыва. Мой друг сенатор Вигфолл, наш следующий вице-президент — он остановился, пережидая аплодисменты — помогал отбивать форт Самтер назад еще в то время, когда Роберт Ли, нынешний высокопоставленный столичный джентльмен, был еще полковником в армии США. Если вы за тех, кто подождал какое-то время, прежде чем начать помогать Конфедерации, вы можете голосовать за Ли. Но если вы за тех, кто был с Конфедерацией Штатов Америки с самого начала, вы будете голосовать за Вигфолла и меня. Благодарю вас всех за то, что вы любезно согласились выслушать меня сегодня.

Он поклонился и сошел с платформы.

Барабан забил снова. «Лесные деревья» скандировали:

— Бей их снова! Бей их снова!

Один из ривингтонцев поднял свой АК-47 к плечу и дал короткую очередь в воздух. Коделл угрюмо смотрел на огонь, вырывающийся из дула автомата, не обращая внимания на ликование толпы. Оркестр заиграл «Гимн Бедфорда Форреста», а затем пронзительную мелодию, незнакомую Коделлу. Он повернулся к Рэфорду Лайлзу и спросил:

— Это что?

— Это называется «Я возвращаюсь домой в Дикси». Там негр рассказывает о жизни на Севере, — ответил Лайлз. Он пропел несколько строк: — Лучше работать на хлопковом поле за кукурузную лепешку с беконом, чем голодать на Севере, пуская слюни от запаха белого хлеба, выпекаемого аболиционистами. У меня есть ноты в магазине, если вы интересуетесь.

— Спасибо-спасибо, — быстро сказал Коделл: Лайлз никогда не упускал шанс, чтобы попытаться продать ему что-то. Тут рядом с ними поднялся шум. Натан Бедфорд Форрест спустился в толпу, пожимая мужские руки и раскланиваясь перед дамами. Люди тянулись к нему со всей площади. Коделл не особенно горел желанием встретиться с ним, но был плотно прижат толпой.

Большая рука Форреста почти поглотила его руку.

— Будете ли вы голосовать за меня, сэр?

Глядя в это сильное, решительное лицо, Коделлу пришлось сделать усилие, чтобы покачать головой.

— Нет, сэр. Я воевал под командованием генерала Ли, и я буду голосовать за него.

Телохранитель, следующий за Форрестом, сердито посмотрел на Коделла. Коделл, слышавший о знаменитом взрывном характере Форреста, ожидал вспышки ярости. Но бывший генерал только кивнул и сказал: — Хорошо, что есть человек, который предан своему командиру и не боится говорить об этом. Возможно, вы еще передумаете. Я надеюсь на это. — Он повернулся к Рэфорду Лайлзу. — А как насчет вас, сэр?

— Скорее всего я отдам свой голос за вас, — заговорил лавочник. — Я был бы уверен в этом больше, если бы не ваша поддержка людьми из Ривингтона.

Теперь Форрест уже проявил гнев.

— Ей-богу, любой человек, который хочет сохранить право собственности на негров является патриотом. И если это так, то вы со мной, так же, как они. А если это не так, то будьте вы прокляты.

Он отвернулся, как будто Лайлз перестал существовать для него.

— Он избавил вас от сомнений, не так ли? — сказал Коделл после того как они, наконец, получили возможность выбраться из толпы и направились обратно к повозке.

— Нет, — Лайлз все еще выглядел как человек, который съел что-то кислое. — И это ему еще аукнется.

— Да ладно, — сказал Коделл. Он ждал, что лавочник опять начнет спорить с ним, но тот шел молча.

Не успел Роберт Ли выйти из отеля «Похатан Хаус», чтобы насладиться свежим воздухом, как репортеры навалились на него ястребиной стаей. Он кивнул им, как старым знакомым; за последние несколько месяцев их лица уже примелькались. По молчаливому соглашению они оставляли его в покое до тех пор, пока он был в отеле, но могли начинать свои игры в тот момент, когда его нога ступала на тротуар.

— Мистер Квинси, полагаю, вы тут оказались раньше всех, — сказал Ли репортеру «Либерального Ричмонда».

— Спасибо, генерал. — Веджел Квинси поднес карандаш к блокноту. — Могу я спросить, почему вы решили остаться здесь в Вирджинии, а Бедфорд Форрест колесит по всей стране, побывав, кажется, в каждом городе, достаточно большом, чтобы иметь железнодорожную станцию?

— Генерал Форрест, конечно, волен проводить свою кампанию, как ему заблагорассудится. — Ли научился говорить достаточно медленно, чтобы позволить журналистам записывать свои слова. — Я мог бы добавить лишь одно замечание, которое почему-то все забывают, а именно: вся Конфедерация, несомненно знает мою политическую программу, в то время как генерал Форрест, видимо, по-прежнему чувствует необходимость знакомить избирателей со своими идеями.

Квинси покрутил свои навощенные усы большим и указательным пальцами, прежде чем задать следующий вопрос.

— Как вы относитесь к высказываниям Форреста о вашей запоздалой лояльности по отношению к Конфедерации?

— Я предпочитаю, чтобы мои дела говорили сами за себя. Если они не дают понять, где была моя верность Конфедерации, ничего добавить не могу.

На самом деле Ли был в ярости от этих высказываний, но на публику ее не выплескивал. Время от времени газеты обстреливали его подобными измышлениями. Но высказывание сомнений в его верности Конфедерации человеком, которым он восхищался, пока различия во мнениях не создали пропасть между ними — только лишь с целью получить политическое преимущество — это трудно было вынести. Он не представлял себе, что Форрест опустится так низко, что лишь подчеркивало его собственную политическую наивность. Веджел Квинси сделал шаг назад; Ли установил правило позволить каждому репортеру задать лишь два вопроса. Эдвин Хелпер из «Ричмондского Курьера» занял его место.

— Позвольте сменить тему, сэр. Что вы думаете о войне, только что начатой Соединенными Штатами Америки против Англии в Канаде?

— Я вообще против войн, — ответил Ли. — Что касается этой войны, в частности, я бы солгал, если бы сказал, что она мне не нравится, ведь так много американских войск находятся за сотни миль к северу от нашей границы. — Он улыбнулся; несколько репортеров засмеялись. Он добавил: — Даже после присоединением Кентукки к Конфедерации, Соединенные Штаты являются более крупной и более населенной страной, чем мы. Так что выводы очевидны.

— Они не совсем очевидны для меня, сэр, — сказал Хелпер. — Каков по вашему мнению теперь должен быть наш внешнеполитический курс?

— Продолжать тщательный нейтралитет, провозглашенный президентом Дэвисом, и внимательно наблюдать за ситуацией, — ответил Ли сразу. — Что-либо другое подвергнет нашу страну риску.

Сенатор Вигфолл призывал к нашему вторжению с целью захватить рабовладельческие штаты, оставшиеся в США, пока те заняты на севере. Некоторые политические поджигатели огня вторили ему. Другие, вспомнив, что Англия не была столь щепетильна в нейтралитете, что нанесло большой вред Конфедерации во время войны, были за союз с Соединенными Штатами против нее.

— Не потребовать ли нам каких-нибудь уступок от США за наш нейтралитет? — спросил Рекс Ван Лью из «Ричмондского Обозревателя.»

Ли покачал головой.

— Они наши братья. Хотя мы больше и не живем в одном доме с ними — ведь мы выросли и разошлись — но требовать что-то от братьев неправильно, это приведет лишь к взаимным обидам.

— Он прав, ей-богу, — сказал Веджел Квинси. — Это был настоящий конец света, когда я попросил у моего брата пятьдесят долларов, а это было еще до войны.

Журналисты рассмеялись. Ли шел по улице с пристроившейся позади него стаей. Ван Лью спросил: — Что вы думаете о генерале Форресте и его активной кампании, которую он ведет вот уже в течение целого года в своем стремлении победить вас?

— Я восхищаюсь его энергией, но подражать ему не хочу, — сказал Ли. — Я сомневаюсь в пользе постоянной долбежки чего-либо избирателям или народу в целом. А теперь, джентльмены, извините, я же вышел для моциона.

Он ускорил темп ходьбы. Журналисты были на десятки лет моложе его — в следующем январе ему исполнится шестьдесят один — но многие из них запыхались, стремясь не отставать от него.

Рекс Ван Лью уже выбрал лимит вопросов, но тем не менее рискнул задать еще один: — Как вы будете себя чувствовать, когда выборы закончатся, сэр?

— Освобожденным, — ответил Ли быстро.

— В победе или в поражении? — прозвучал вопрос сразу от трех репортеров.

— И в победе, и в поражении, — сказал он. — Я буду освобожден по крайней мере, от неизвестности, если я выиграю, и освобожден от ответственности, если проиграю. Хотя я надеюсь и жду победы, перспектива тихого выхода на пенсию ни в коем случае меня не привлекает, я вас уверяю.

Он продолжил прогулку. Три года назад армия Северной Вирджинии торжественно маршировала по этой самой улице. Теперь большинство из тех солдат уже давно занимались мирными делами. Так и должно быть, подумал он. Он моргнул, потом вдруг улыбнулся, ведь он и сам занимался теперь мирным делом, хотя никогда не предполагал, что это будет политика.

— О чем вы подумали сейчас, генерал, когда улыбнулись? — спросил Эдвин Хелпер.

— О жизни, или, если хотите, о превратностях войны, — сказал Ли.

На площади Капитолия, бронзовый Джордж Вашингтон указывал вперед, призывая куда-то своих сторонников, а возможно, и всю страну в целом. Ли приподнял шляпу, приветствуя предка жены, затем продолжил свой моцион.

Нейт Коделл прикинул время по медленно ползущей тени в классе. Он положил мел.

— Пока достаточно. Мы продолжим после обеда. Несколько школьников, не скрывая радости, схватили свои сумками, в которых они принесли завернутую в газеты еду. Его желудок уже тоже рычал в нетерпении.

Он быстро сгрыз ветчину с кукурузным хлебом и глотнул из фляги, полной холодного кофе. Затем поспешил к городской площади. На здании суда развевались флаги; длинная очередь мужчин тянулась из открытой двери. Кругом стояли незнакомые повозки и фургоны, лошади и мулы фермеров половины округа, прибывших в город на сегодняшнее голосование.

Многие из них были знакомы ему по армии, и с большинством их них он виделся редко. Он помахал Демпси Эйру, который привязывал коня в закутке между двумя повозками. Они пожали руки друг другу и вместе встали в очередь.

— «Патриоты» или «Конфедераты»? — спросил Коделл. Вспомнив, как Эйр доставал мэра Кокрелла на митинге за Форреста, он не сомневался в ответе.

Конечно же, бывший сержант сказал: — Я буду голосовать за «Конфедератов». Я шел за Масса Робертом в Вашингтоне и не отвернусь от него и сегодня. А как насчет тебя, Нейт?

— Я тоже, — сказал Коделл. — Уверен, он легко победит здесь и в Вирджинии, где также многие служили под его началом. А вот дальше на запад, они просто слышали о нем, но в действительности они его не знают, если ты понимаешь, что я имею в виду. И они, я знаю, там — за Форреста.

— На то оно и выборы — посмотрим, что будет, — сказал Эйр.

— Ага. Коделл посмотрел на друга и улыбнулся, вспомнив кое-что. — Все так же носишь перо в шляпе? Как ты вообще?

— Да как все, — сказал Демпси Эйр, пожав плечами. — Женился на сестре Лемона Стрикленда почти сразу после того, как вернулся домой. Нашему мальчишке уже два года, и она опять на сносях. Как придет время, пошлю Вилли в твою школу. Учи его хорошенько, чтобы он знал побольше своих стариков, ты слышишь?

— Если он хоть немного пошел в своего старика, толк из него выйдет, — сказал Коделл. Он заметил, что Эйр практически ничего не рассказал ему о своей послевоенной жизни, за исключением «Да как все». Он не стал настаивать; ему-то и самому нечем было похвалиться.

Подошла их очередь. Коделл моргнул, зайдя от солнца в полумрак здания суда. Мэр Кокрелл и судья Корнелиус Джойнер сидели за массивным деревянным столом.

— Вот список, Нейт, — сказал Джойнер, когда Коделл подошел к нему. — Поставьте вот здесь свою подпись.

И показал, где именно. Коделл расписался. Видно было, что довольно много мужчин уже проголосовали. Большинство из них подписались своими именами, но и удручающе много в столбце подписей виднелись просто крестики. Айзек Кокрелл передал Коделлу бюллетень и остро заточенный огрызок карандаша.

Он не задумываясь отметил пункты за Ли и Альберта Галлатина Брауна и посмотрел на строки ниже. В Конгресс баллотировался Шон Роджерс, объявивший себя сторонником «Конфедератов». Коделл проголосовал за него. Он сделал бы так же, даже если бы Роджерс объявил себя сторонником «Патриотов». Ведь он был полковником 47-го полка Северной Каролины, пока не вышел в отставку в начале 1863 года, чтобы стать генеральным прокурором Северной Каролины.

Когда Коделл закончил, он сложил свой листок и вернул его Корнелиусу Джойнеру, который опустил его через прорезь в деревянный ящик с впечатляюще прочным замком.

— Натаниэль Н. Коделл проголосовал, — торжественно и громко прозвучал его голос, что наполнило Коделла чувством гордости за то, что выполнил свой гражданский долг.

— Эй, подождите, — воскликнул мэр Кокрелл, когда Коделл отошел с карандашом в руке. — Немедленно верните карандаш, вы слышите? У нас их и так мало.

Покрасневший Коделл вернул ему огрызок карандаша.

Между тем, судья Джойнер торжественно провозгласил, что Демпси Эйр также осуществил свой выбор. Глаза Эйра смеялись, когда они вышли из здания суда с Коделлом.

— Ты должен был сказать, что купишь ему новый карандаш взамен этого чертова огрызка, Нейт, — сказал он. — Зачем ты просто вернул его? Как-то это на тебя не похоже.

— Хватит подтрунивать надо мной, — сказал Коделл. — Хорошо, что у судьи не такой хороший слух, как у тебя.

Часы над зданием суда пробили один час.

— Мне пора возвращаться в школу, Демпси, прежде чем мои сорванцы не сожгли ее дотла. Ей-богу, был так рад увидеть тебя.

— Взаимно. — Демпси Эйр хлопнул его по спине. — Я тут подумал, что нас снова надо призвать в армию, чтобы чаще встречаться.

— Я не против снова одеть военную форму, это точно, — сказал Коделл. Его друг рассмеялся и кивнул. Коделл сказал: — Мне действительно пора идти.

Он поспешил вниз по Олстон-стрит в то время как Демпси Эйр направился к своей лошади. Когда он снова вошел в класс, один из малышей спросил: — Кто победил на выборах, учитель?

Сквозь фырканье и хихиканье старших учеников, Коделл — который тоже внутренне улыбнулся — серьезно ответил:

— Мы узнаем об этом только через нескольких дней, Вилли. Надо подсчитать все голоса и отправить результаты в Ричмонд, что займет некоторое время. А теперь, класс, кто может назвать мне все двенадцать штатов Конфедерации и их столицы?

Лес рук выстрелил в воздух.

Как в свое время в Луисвилле, Ли сидел в ресторане «Похатан Хаус» в Ричмонде с такой же горой телеграмм на столе перед ним, так что он опять не мог добраться до тарелки, не говоря уже о возможности насладиться вкусом цыпленка. Да, он, конечно, поторопился заказать свое любимое блюдо этим вечером, будучи не в состоянии теперь уделить ему все свое внимание.

Мальчик-посыльный принес новую стопку сведений. Ли с ножом в одной руке и вилкой в ​​другой то и дело отвлекался от блюда. Альберт Галлатин Браун взял свежие телеграммы. Он прочитал их, и его лицо вытянулось.

— Форрест и Вигфолл опережают нас в Луизиане.

— Это плохо, — малоразборчиво прошамкал Ли, так как его рот был занят едой. Он прожевал, проглотил, и продолжил более внятно: — Я надеялся на успех в Луизиане, поскольку его белые избиратели давно уже привыкли к свободным неграм, особенно в Новом Орлеане и его окрестностях, по сравнению с любыми другими районами в Конфедерации.

— Выборы в большей степени непредсказуемы, чем я считал раньше, — согласился Браун. Он выглядел мрачным, и не без оснований: они с Ли также отставали и в Миссисипи, его родном штате.

Ли посмотрел на карту, прикрепленную на подставке рядом со столом. Имея ее перед глазами, он как бы чувствовал себя проводившим очередную военную кампанию. Карта на время была взята из военного ведомства, и придется вернуть ее в Институт механики после получения всех результатов. Он уверенно побеждал здесь, в Вирджинии, и в Северной Каролине, чуть менее увереннее в Джорджии и во Флориде, по справедливости успешно в Кентукки, которому он помог соединиться с Конфедерацией, и который теперь впервые голосовал за президента страны, к которой он свободно примкнул.

Южная Каролина уже проголосовала против него: штат Пальметто, единственный на Юге, по решению законодательного органа избирал своих представителей в Коллегию выборщиков, а не путем голосования всего народа. Таким образом, его выбор, быстрый и огорчительный, был уже известен.

Наряду с Луизианой и Миссисипи он проигрывал и в Алабаме. Хлопковые штаты — те, чьи средства к существованию наиболее зависели от плантаций и рабского труда, не желали голосовать за тех, кто ставил под сомнение рабство, в любом случае. Он вспомнил рассказ своей старшей дочери, читавшей русского писателя Гоголя, умершего около десяти лет назад, о его фразе: «Редкая птица может долететь до середины Днепра», заставившей его улыбнуться фантазии писателя. По-американски, это бы горько звучало так: «Редкий негр может пересечь Алабаму, не получив ни одной пули.» А где-то через сотню лет еще один русский гений изобретет АК-47.

Неясной ситуация оставалась в Арканзасе, Техасе и Теннеси. Сообщения из двух западных штатов поступали медленно. Из Теннесси информация приходила в больших количествах, но каждая новая телеграмма все меняла. На данный момент Форрест был впереди почти на тысячу голосов, а часом раньше, там лидировал Ли.

Альберт Галлатин Браун также изучал карту.

— Нам необходима победа в Теннесси, — сказал он. Преднамеренное отсутствие акцента в его голосе выделяли его слова подобно крику.

— Вы не имеете никакой надежды на результаты от двух других штатов? — спросил Ли. — Не так ли? Возможно, все же, можно надеяться на Арканзас?

После своих же слов он понял, что действительно не рассчитывает на Техас. Тот тоже был хлопковым штатом, а после войны стал известен своим большим спросом на негров, предлагая за них большие деньги. Разве техасцы будут голосовать против своего процветания? Это было бы против природы человека.

Браун что-то подсчитывал на обороте телеграммы.

— Если Форрест победит в Теннесси — и в Арканзасе, — добавил он, игнорируя надежду Ли, которую явно не разделял, — это даст ему шестьдесят четыре голоса выборщиков.

— А шестьдесят достаточно для победы, — мрачно сказал Ли. Только один раз до этого он чувствовал себя так, как сейчас: когда смотрел, как его люди штурмуют по склону линии федеральных войск на третий день в Геттисберге. Он был уверен, что они все преодолеют на своем пути, и он был уверен, что его собственная избирательная кампания убедит людей в том, что его предложения необходимы для нации. Не доказывала ли теперешняя ситуация, что он был катастрофически неправ теперь, как и тогда?

Новый посыльный — уже другой — прибыл с большим количеством телеграмм. Ли взял их и развернул первую же. Он прочитал ее и положил на стол.

— Ну, что? — спросил Браун.

— Арканзас, первые предварительные итоги.

Ли опять замолчал. На этот раз, его напарник не стал давить на него: он догадывался, что значит молчание Ли. Тот наконец смог выговорить слова: — Перевес не в нашу пользу.

— Так что все зависит от Теннесси, не так ли?

— Кажется, так — или вы думаете, результаты в любом из других штатов что-нибудь изменят?

Альберт Галлатин Браун покачал головой. Он удивил Ли, начав смеяться. В ответ на недоуменный взгляд Ли, он объяснил: — Даже если меня не выберут, я по-прежнему останусь в Сенате, и буду и впредь выполнять свое предназначение, как могу.

Ли вдруг ощутил зависть к Брауну. Если его не изберут, он хотел бы вернуться в Арлингтон, заняться выращиванием урожая на полях, расположенных на склонах, и он, несомненно, был бы более довольным жизнью простого джентльмена-фермера, чем жизнью на посту президента Конфедерации Штатов Америки. Тем не менее, сама идея проигрыша выборов было невыносима для него; ему бы пришлось нести этот тяжкий груз до конца своей жизни.

Этой напряженной ночи, казалось, не будет конца. Негр-официант забрал посуду. Свежие потоки телеграмм легли поверх старых. Вскоре весь большой стол был просто затоплен ими. В Луисвилле Ли изучал информацию всего лишь по двум штатам. Теперь их было в шесть раз больше.

— А вот и еще результаты по выборам, — сказал кто-то. На этот раз это был мужской голос, а не тонкий голосок мальчика из телеграфа. Ли поднял глаза и увидел Джефферсона Дэвиса с несколькими телеграммами в руках. Президент сказал: — Я перехватил посыльного у дверей ресторана. — Он вытащил из кармана часы. — Уже больше двух часов. Как долго вы еще намерены сидеть здесь?

— Пока не выясним, или пока не заснем на наших стульях — в зависимости от того что случится раньше, — ответил Ли. Уже фактически бывший президент улыбнулся. Ли спросил: — Откуда телеграммы, сэр?

— Прошу прощения, но я до сих пор не прочитал их. — Дэвис взглянул и сказал: — Несколько первых из Теннесси: из Чаттануги и ее окрестностей, в основном.

— Ну так огласите их, — сказал Ли. Президент произнес цифры. Браун записал и, шевеля губами, быстро подсчитал итог. Наконец, он сказал: — Преимущество голосов за Форреста уменьшилось примерно в два раза. — Он взглянул на разложенные в две кучи телеграммы. — Мы лидируем, когда сообщения поступают из восточной части штата, но отстаем, когда они с запада.

— Плантации в Теннесси находятся как раз на юге и на западе. Местные плантаторы там хотели бы вернуть рабов обратно, — сказал Дэвис. Его брови поднялись вверх, когда он повернулся к Ли. — А вы, сэр, получаете голоса тех, которые во время войны не прочь были бы массово перейти к США, как и те, кто сейчас живет в так называемой Западной Вирджинии. Как вы можете называть себя «Конфедератами», если те, кто был за янки, голосуют за вас?

Трудно было понять, шутит президент или нет. Он надеялся, что это была одна из характерных для Дэвиса замаскированных шуток. Президент продолжил в том же духе: — Если бы Форрест заранее знал о таких результатах, не сомневаюсь, что он и меня бы объявил сторонником янки.

— Он и так добился немалого, — сказал Браун.

— Он добился многого, — сказал Ли. — Не знаю, следили ли вы, господин президент, за ходом выборов, но…

Указательным пальцем он продемонстрировал на карте предпочтения штатов. Джефферсон Дэвис грыз свою нижнюю губу, обдумывая результаты выборов.

— Внутренние интересы штатов, местничество, продолжают процветать у нас, — сказал он, качая головой. — Это опасно, и если мы не сможем исправить ситуацию, это нам еще аукнется: Соединенные Штаты, в конце концов, были разорваны в клочья от избытка местничества.

— Конституция Конфедерации Штатов не предусматривает отделения, — сказал Альберт Галлатин Браун.

— Этого не предусматривала и Конституция Соединенных Штатов, — ответил Дэвис. — Но если западные штаты наберутся наглости потребовать отделения от нашей Конфедерации в результате этих выборов, мы…

Он остановился; на этот раз его невозмутимость дала трещину, оставив на его лице выражение растерянности.

— Если они захотят отделиться от нашей Конфедерации сейчас, я понятия не имею, что мы будем делать. В любом случае, решение будет за вами, а не за мной, генерал Ли.

— Очень возможно, что нет, — ответил Ли. — Если дальнейшие результаты из Теннесси по-прежнему будут отдавать предпочтения Форресту, то решать будет он. И в этом случае, штаты, которые поддерживают его, и которые стоят за неограниченное продолжение рабства негров, не будут иметь оснований жаловаться на итоги этих выборов.

Джефферсон Дэвис шмыгнул носом. Хотя его убеждения были более близки к Форресту, чем к Ли, он недолюбливал безграмотного Форреста, и полностью ассоциировал себя со старой земельной аристократией Юга. Он сказал: — Я не могу себе представить какого-то шалопая во главе нашей нации.

— К сожалению, избиратели, кажется, не разделяют ваших опасений, — сказал Ли.

— Это не так, — решительно сказал Браун. — В общей совокупности народ поддерживает нас, независимо от того, что решит Коллегия выборщиков.

— По Конституции, однако, Коллегия выборщиков является окончательным арбитром на выборах. Я не буду оспаривать результаты, какими бы они ни оказались, — сказал Ли. — Если мы будем игнорировать Конституцию в своих интересах, это что же будет?

Как только эти слова прозвучали из его уст, он в смущении понял, что их можно применить и к его собственным взглядам на рабство. Это разные вещи, сказал он самому себе не совсем уверенно.

Посыльный, функции которого президент Дэвис узурпировал незадолго перед этим, подошел с новыми бумагами, которые он выложил перед Ли.

— Откуда? — спросил Браун. Ли развернул верхнюю и прочитал.

— Техас, — ответил он. Его разочарованный тон сказал все, что нужно. Он собрался с силами. — В любом случае, у нас и не было особой надежды на Техас. Ли развернул еще одну телеграмму. — А вот эта, из Северной Каролины, мне нравится больше: по округу Нэш мы впереди три к двум.

— Хорошо, — сказал Браун. — Какие цифры по округам?

Ли стал зачитывать их. Записав их, Браун изобразил мрачный оскал бойца, получившего чувствительный удар. Улыбка Джефферсона Дэвиса тоже была невеселой. Первоначальный порыв энтузиазма Ли быстро исчез. Новости из Северной Каролины давали не больше оснований для ликования, чем из Техаса для отчаяния: сведения оттуда просто подтверждали и уточняли результаты, которые уже были понятны. Результаты, которые существенно меняли бы что-то, были бы более интересными.

— Еще чашку кофе, сэр? — спросил официант.

— Нет, спасибо, — сказал Ли. — Я уже нахлебался дальше некуда. Мой старший брат Сидней уже много лет военно-морской офицер, но сегодня, я уверен, я увидел больше воды, чем он.

Когда официант ушел, Ли прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть зевок. Незаметно для себя, он заснул в своем кресле. Через несколько минут принесли еще кучу телеграмм. Джефферсон Дэвис взял их и ознакомил с результатами Брауна, который спросил: — Может, разбудить его?

— Не надо, — сказал Дэвис. — Пока никаких существенных изменений. До прояснения ситуации в Теннесси еще пройдет немало времени.

— Как бы там ни было, только окончательные данные по Теннесси решат все. На подсчет же окончательных итогов уйдет еще несколько дней.

— Тогда нам нужно просто ждать, — ответил Дэвис. — А из-за ничего не решающих сведений не стоит будить человека, вы согласны?

Нейт Коделл смотрел на пустое место прилавка, где должны были лежать газеты.

— Черт побери, мистер Лайлз, когда же они придут?

— Они уже были, — сказал лавочник. — Сегодня заказал еще, те я продал все. Их разбирали прямо на лету.

Коделл уставился на него в ожидании.

Улыбаясь, тот сказал: — Вы надеетесь, может быть, что я сам скажу вам, кто выиграл выборы в Теннесси?

— Чтоб тебя… — Коделл выругался впервые с армейских дней. Рэфорд Лайлз просто издевался над ним. Развернувшись к выходу, он сказал нарочито угрожающе: — Лучше не дразните меня, иначе я тут все разгромлю…

Это было, он знал, просто нелепо. Лайлз не испугался, более того — он продолжал смеяться. Подержав Коделла в напряжении еще пару минут, он сказал: — Последними пришли данные по голосованию в Ноксвилле. Это и перевесило чашу весов — Ли выиграл в штате с перевесом в двадцать пять сотен голосов.

— Это победа, — сказал Коделл, с облегчением позволив себе глубоко вздохнуть. Результаты висел на волоске более недели. Обычно, даже если были неясны итоги голосования по одному или нескольким штатам, волеизъявление всего народа в целом уже было очевидным. На этот раз, все зависело от одного штата.

Коделл спросил: — Каковы результаты народного голосования за Ли в конечном итоге?

— Перевес в тридцать тысяч голосов из почти миллиона проголосовавших: шестьдесят девять против пятидесяти в Коллегии выборщиков, — сказал Лайлз. — Но если бы пара тысяч человек в штате Теннесси отдали бы голоса за другую сторону, то мы могли бы сейчас говорить о президенте Форресте, независимо от общенародного голосования.

— Я знаю.

Сколько помнил себя Коделл, люди всегда были недовольны избирательной системой Соединенных Штатов. Единственной причиной, по которой они не требовали изменить ее, было то, что обычно решение Коллегии выборщиков совпадало с мнением большинства. По каким-то своим причинам, отцы-основатели Конфедерации включили Коллегию выборщиков в Конституцию новой нации; первым результатом этого явилось избрание Джефферсона Дэвиса на безальтернативной основе — а также стало одной из причин нынешнего хаоса в Конфедерации. Он сказал: — А что пишут о выборах на западе и юго-западе?

— В тех штатах, где победил Форрест, вы имеете в виду? — уточнил Лайлз. Коделл кивнул. Лавочник сказал: — Они по-прежнему визжат, как свиньи, обжегшие свои носы горячим пойлом. В газетах пишут, что сенатор Вигфолл поднял шумиху, что они должны выйти из Конфедерации, и создать свое новое государство, по своим законам.

— Что? Это же безумие! — воскликнул Коделл. И тут же подумал, а ведь Юг покинул Соединенные Штаты именно после выборов, которые ему не понравились. — А что об этом говорит Форрест?

— Пока ничего, — ответил Лайлз с горечью в голосе.

Коделл понимающе сказал: — Вы, кажется, недовольны тем, что Форрест проиграл?

— Недоволен, — признался лавочник. — Да, я голосовал за него, несмотря на ривингтонцев и все такое. Просто я не хочу, чтобы всем неграм дали свободу. Тем не менее я не вижу ничего плохого в том, что Бобби Ли станет президентом. А эти горячие головы в Южной Каролине и Миссисипи только и любят, что покричать по поводу и без. Думаю, что этими их бесконечными речами дело и обойдется.

— Надеюсь, что вы правы, — сказал Коделл. — Одной гражданской войны для меня хватило по горло. Я столько уже насмотрелся смертей, что не хочу видеть их еще раз — нет уж, спасибо.

— Не могу поверить, что они попытаются совершить такую глупость — просто не могу в это поверить, — сказал Лайлз. — Проклятие, Нейт, а вдруг в такую драку вмешаются и Соединенные Штаты?

— Полагаете возможной такую заваруху? — спросил Коделл. Сама идея трехсторонней гражданской войны показалась ему такой страшной, что захотелось немедленно надвинуть шляпу на глаза. Но немного подумав, он покачал головой.

— Я считаю, что Соединенные Штаты слишком заняты стычкой с Англией в Канаде. Вы читали, что газеты пишут об этой войне?

— Конечно же. Мы — то есть, я имею в виду янки, — Лайлз стыдливо фыркнул, — поколотили их снова у местечка под названием Оттава. Но их флот обстрелял гавань Бостона и Нью-Йорк — там был большой пожар, как пишут в газетах. Черт знает что, правда?

— Действительно, — сказал Коделл. Как и лавочник, он почти сразу инстинктивно принял сторону США в споре против Великобритании. Его недавняя вражда к Северу постепенно уменьшалась теперь, когда Конфедерация обрела свободу. А Британия — Британия была главным жупелом для него еще со школьных дней.

— А эта война — я рад тому, что мы не участвуем в ней ни с одной стороны.

— Аминь, — сказал Лайлз. — В следующий раз я не позволю сэкономить вам на газетах, Нейт, обещаю.

— Попробуйте, если получится, — сказал Коделл нагло. Когда он вышел из лавки, то обнаружил, что его восторг от того, что Ли победил на выборах, смешивается с тревогой, потому что несмотря на победу, появились и проблемы. Он прищелкнул языком между зубами. Чем старше он становился, тем все больше понимал, что ничем незамутненной радости вообще не бывает.

Каблуки Роберта Ли издавали уверенный твердый звук, когда он спускался вниз по крыльцу Арлингтона с большими колоннами, на лужайку. Даже перила этой лестницы были заменены после войны; старые сгнили без надлежащего ухода в то время как федералы занимали особняк. Газон пока был редким и желтым, но с весной восстановит свою пышность. Кто-то ехал по тропинке к Арлингтону. Сначала Ли подумал, что это может быть один из его сыновей, но вскоре увидел, что это не так. Спустя еще несколько секунд, когда он узнал всадника, его брови нахмурились. Это был Натан Бедфорд Форрест.

Он стоял неподвижно, ожидая когда бывший генерал от кавалерии подъедет. После их обмена резкими словами в Ричмонде, после ожесточенной предвыборной кампании, он спрашивал себя, какие у Форреста должны быть железные нервы, чтобы осмелиться посетить его здесь. Он вообще не хотел общаться с ним. Если бы он был просто Робертом Ли, а не избранным президентом Конфедерации Штатов Америки, он бы так и сделал. Но долг перед страной требовал, чтобы он хотя бы выслушал Форреста.

Он даже позволил себе сделать несколько шагов навстречу Форресту, который спрыгнул с седла. Его конь стал пощипывать траву. Форрест начал было поднимать правую руку, но тут же остановился, как будто был в сомнении примет ли Ли его рукопожатие. Вместо этого резко кивнул головой.

— Генерал Ли, сэр, — сказал он, а затем добавил после крошечной паузы. — Господин избранный президент.

— Генерал Форрест, — сказал Ли с той же настороженной вежливостью, что и Форрест. Он не был готов пожать руку своему недавнему сопернику, пока нет. Ища нейтральную почву, на которой можно было начать разговор, он кивнул в сторону лошади Форреста.

— Прекрасный конь, сэр.

— Король Филипп? Спасибо, сэр. — Глаза Форреста вспыхнули, отчасти, может быть, от облегчения, отчасти от энтузиазма заядлого всадника. — Я провел с ним много хороших боев. Теперь он уже старый, как вы можете заметить, но он по-прежнему хорош под седлом.

— Да, я заметил. — Ли снова кивнул. Затем, отбросив вежливые, но пустые вопросы, он сказал: — Чем могу служить вам сегодня, сэр?

— Я приехал… — Форресту пришлось начать дважды, прежде чем у него получилось: — Я приехал, чтобы поздравить вас с победой на выборах, генерал Ли.

Теперь он протянул руку, и Ли пожал ее.

— Спасибо, генерал Форрест, спасибо, — сказал Ли с изрядным облегчением.

— Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы не препятствовать вам в ваших начинаниях, — сказал Форрест.

— Вот как? — произнес Ли, чувствуя одновременно подозрение и облегчение. — После всех тех неприятностей, которые сопровождали кампанию, рад это услышать, но…

Он подпустил в свой голос легкую нотку сомнения. Форрест, как известно, был обидчив; и если он не шутил, не было смысла раздразнивать его.

Но сегодня в нем не было и следа агрессивности. Он махнул рукой.

— Все, что было — это просто предвыборная тактика. Я пытался вывести вас из себя, а избирателей просто напугать — так же, как я пугал янки, чтобы заставить их бежать. — Он снова взмахнул руками, на этот раз как бы охватывая всю Конфедерацию. — Я был близок к победе.

— Да, это так, сэр, — сказал Ли. — И теперь вы настолько щедры, что обещаете свою поддержку мне?

— Что касается негров, генерал Ли, я не согласен с вами по-прежнему, и я не думаю, что когда-нибудь соглашусь, — сказал Форрест. — Но я проиграл. И теперь это не имеет значения. То, что я получил удар по своей самоуверенности, очевидный факт, сэр. И если бы я теперь попер наперекор очевидному — в этом не было бы ничего, кроме глупости и безрассудства. Я хотел встретиться с вами и сказать вам об этом прямо.

Ли увидел, что он говорит искренне. На этот раз, он сам протянул руку, которую Форрест крепко сжал.

Ли сказал: — Нация обязана вам долгом благодарности за вашу точку зрения. Я надеюсь, вы простите меня за эти слова, но мне хотелось бы слышать то же самое и от многих других. Разговоры о новом отделении юго-западных штатов вызывают глубокую тревогу у меня, а сенатор Вигфолл позволяет себе слишком много.

— Он все еще дергается, не так ли? — Форрест усмехнулся, а затем закаменел. — Я вам вот что скажу, генерал Ли. Если эти проклятые дураки попытаются покинуть Конфедерацию, я одену мою форму обратно и быстро, в течение шести недель, вразумлю их. И я не шучу, сэр. Можете сообщить это газетам, или если вы хотите, я скажу им это сам.

— Если бы вы сделали это сами, генерал Форрест, я думаю, что это имело бы весьма благоприятное влияние на все заинтересованные стороны.

— Тогда я это сделаю, — сказал Форрест.

— Не желаете зайти внутрь и выпить кофе со мной? — спросил Ли. В Ричмонде, он фактически выгнал Форреста из своего дома; теперь он своим предложением как бы извинялся за это.

Но Форрест покачал головой; он также вспомнил ссору.

— Нет, сэр. Я делаю это ради страны, а не ради вас. Я чувствую ответственность за людей, голосовавших за меня, но не имею власти, чтобы удовлетворить их чаяния. Я буду стремиться для этого противодействовать вам, но на законных основаниях.

— Это ваше право, как и право каждого гражданина. Конечно, Конгресс должен будет ратифицировать мои законопроекты для того, чтобы они вступили в силу… Думаю, будут значительные дебаты.

Ли и Альберт Галлатин Браун уже начали консультации с приступившими к работе конгрессменами и сенаторами, пытаясь склонить их в пользу начала постепенного, компенсируемого освобождения негров. Он думал, что у его программы была возможность прохождения у законодателей, но также он понимал, что это далеко не гарантировано.

Форрест отвесил поклон Ли.

— Мы были соперниками, и до сих пор расходимся во взглядах, но мы оба боролись за эту страну. Мы можем и должны работать вместе, чтобы сохранить ее в целости. Вот о чем я пришел поговорить, генерал Ли, и рад, что сказал… Всего хорошего, сэр.

Он снова поклонился, вскочил на своего Короля Филиппа, и ускакал.

Ли затеребил бороду, провожая взглядом Форреста. Он чувствовал, как будто солидный груз упал с его плеч. Натан Бедфорд Форрест оставался его политическим соперником, но, похоже, выбывал из числа личных врагов. Это радовало Ли; с политическими противниками можно было вести диалог. Эта случайная мысль привела его в недоумение: неужели он на самом деле превращается на старости в политика? Он остановился, и обдумал все еще раз. И, наконец, покачал головой. Неизбежная возрастная деградация мозга еще не зашла так далеко.

Одетый в воскресенье в лучшее из всех его четырех рубашек и трех брюк, что, впрочем, ничем не отличалось от того, что он носил остальные шесть дней в неделю, Нейт Коделл спешил в баптистскую церковь Нэшвилла. Зайдя внутрь, он снял шляпу и занял место на одной из жестких деревянных скамей. Несколько человек, включая проповедника Бена Дрейка, неодобрительно посмотрели на него; служба уже вот-вот должна была начаться. Он избегал укоризненного взгляда Дрейка, присев на место.

Янси Гловер важно вышел вперед, кивнул проповеднику и постоял несколько секунд, дожидаясь внимания. Затем регент затянул «Господь наш меч.» Община подхватила. Псалтырь был не нужен; глубокий бас Гловера вел их за собой. Этот голос был одной из причин, по которой староста храма являлся также и регентом.

Дальше последовали «Господь ведет меня» и еще несколько гимнов. Община постепенно разогревалась, как духовно, так и телесно — снаружи шел холодный, противный дождик. Янси Гловер прошествовал обратно на свое место. Бен Дрейк стукнул кулаком по кафедре, один, два, три раза. Проповедник был импозантный мужчина лет сорока пяти с копной седых волос; он служил несколько месяцев в звании лейтенанта в «Непобедимой Касталии», пока хроническая дизентерия не заставила его выйти в отставку.

— «Знаю дела твои, — говорит Книга Откровения, — начал Дрейк, — что ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч. Но, поскольку ты просто равнодушен, а не холоден и не горяч, то извергну тебя из уст Моих.» Вот что Бог говорит, друзья мои — вы не можете, вы не смеете, быть равнодушными. Опять же, в Книге Второзакония: «Ты должен любить Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всеми силами твоими.»

— Не частью своих сил, друзья, не маленькими силами или иногда. Всеми силами вашими, насколько можно, все время — когда как вы едите или работаете, моетесь или читаете. Вы не можете быть равнодушными, или Господь извергнет вас из уст Его. И вы не захотите, вы и в самом деле этого не сделаете, потому что если Господь извергнет вас из уст Его, то кто сразу овладеет вами? Вы знаете, кто, друзья мои — сатана, вот кто. Апостол Павел говорит в послании к Филиппийцам, «конец их погибель, бог их чрево, гордыня их стыд, их мысль лишь о земном.» Так что вы хотите делать? Вас волнуют лишь вещи этого мира, или Бог, который пребывает вовек?

— Бог! — закричала община в один голос. Нейт тоже кричал так громко, как мог. Он сожалел, когда Дрейк был вынужден покинуть полк; люди всегда уважительно слушали его. Он мог бы стать капитаном вместо Джорджа Льюиса, когда Джон Харрисон ушел в отставку в октябре 1862 года. Если бы он воодушевлял солдат на поле боя вполовину так, как он делал с трибуны церкви, «Непобедимые Кастальцы», оказались бы в хороших руках.

Он продолжал славить Бога и обливать презрением сатану и вещи этого мира в течение следующих нескольких часов. К тому времени вся паства уже стояла на ногах и вторила ему.

Он заставил Коделла испытать стыд за то, что он пил и ругался и даже за то, что курил. Как уже неоднократно до этого, Коделл вновь поклялся отказаться от своих дурных привычек. Ему никогда не удавалось выполнить какие-либо из этих обетов. За это ему тоже было стыдно.

Служба закончилась очередной порцией песнопений. Кое-кто поднялся на амвон, чтобы поговорить с проповедником о проповеди. Другие прогуливались небольшими группами внутри церкви. Некоторые из них также говорили о проповеди; для других, табак или лошади представляли более насущной интерес, даже в воскресенье. Молодые люди воспользовались возможностью поглазеть на барышень, и даже, набравшись смелости, поприветствовать их. Церковь была в городе неким общественным центром — местом, где все могли собраться вместе.

Коделл, который по общественным предпочтениям был скорее гусеницей, чем бабочкой, собрался уже отправиться под дождь, когда его по имени окликнула женщина: — Не уходи, Нейт.

Он обернулся. Женщина улыбнулась ему. Она была довольно высокого роста, с серыми глазами, черными кудрями, падавшими на плечи и ртом, слишком широким для красавицы, что и подчеркивала ее улыбка. Он обратил на нее внимание и раньше, отчасти ради нее самой, но в основном потому, что не видел ее в церкви раньше. Она снова улыбнулась и повторила: — Не уходи.

Он все еще не узнавал ее, но голос…

— Молли! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?

Неудивительно, что он не узнал ее, ведь он никогда не видел ее, одетой как женщину до этого момента. Рэфорд Лайлз, который стоял рядом, ехидно усмехнулся.

— Так это ваша возлюбленная, а, Нейт? Не познакомите?

Коделл представил их. Он не стал, как обычно, поправлять лавочника. Тот расшаркался перед Молли Бин, как плантатор перед дамой из благородного общества, но не это смущало Нейта. Он был смущен по другому поводу. В церкви, недалеко от них, было еще несколько мужчин из «Непобедимой Касталии», которые уж точно знали, что Молли вовсе не являлась леди. Но большинство из них, однако, были с женами, и свои мысли они держали при себе.

Он снова сказал: — Что привело тебя в Нэшвилл, Молли?

Ее улыбка потухла.

— У меня проблемы, Нейт.

Коделл сглотнул. Рэфорд Лайлз снова ехидно усмехнулся. Молли посмотрела на него, словно он был мишенью для АК-47.

— Я не о семейных проблемах, мистер, так что засуньте свои догадки обратно в помойку, откуда вы их вытащили, — тихо сказала она. Лайлз покраснел с головы до ног, беспорядочно закашлялся и поспешил удалиться.

— Так что случилось? — спросил Коделл. Двум вещам он уже был рад: во-первых, случайная беременность — неважно от кого — исключалась; а во-вторых, что она не заметила его смущения, что ее узнают рядом с ним.

— Это такое, что я не могу объяснить это просто словами, — сказала она. — Ты должен увидеть это сам. Так или иначе, это какая-то бессмыслица, или я чего-то не поняла. Ты знаешь намного больше меня, а я благодаря тебе умею только немного читать и писать. Поэтому я подумала, что из всех кого я знаю, только ты сможешь разобраться. Я привезла это для тебя. Так или иначе, я должна была уехать из Ривингтона.

Эти несколько фраз сформировали в уме Коделла еще больше вопросов. Хоть он и был дока в любой из шести школьных викторин, но никогда не стремился объять необъятное. Всегда лучше двигаться постепенно: — Где ты остановилась?

— В одной из комнат наверху в «Колоколе Свободы». — Губы Молли скривились. — В этом городе нет просто приличного отеля, не говоря уж о «Нехилтоне». Пойдем со мной. Там книга, ты должен ее увидеть.

— Пойдем, — сказал Коделл.

Хозяином трактира и отеля был Рен Тисдейл, он воевал в «Гвардейцах Чикориа», а не в «Непобедимой Касталии». Даже если Молли назвала ему свое собственное имя, оно, вероятно, ничего не сказало ему. Коделл снова надел шляпу. Молли открыла маленький, с длинной ручкой зонтик. По дороге к «Колоколу Свободы» Молли придерживала свободной рукой подол юбки, чтобы не испачкать ее в грязи.

Рен Тисдейл, смуглый, мрачный человек, кивнул им, когда они вошли. В это воскресное время в баре было тихо и пустынно. Брови трактирщика поползли вверх, когда они вместе начали подниматься по лестнице, но он ничего не сказал. Уши Коделла покраснели. Номер Молли был небольшой и не слишком чистый. В нем были только кровать, стул, кувшин, и горшок. На кровати лежала пара ковровых сумок. Молли склонилась над одной из них и начала там копаться. Коделл отвел глаза: кружевное женское нижнее белье полетело туда-сюда, трудно было удержаться от мысли, что перед ним настоящая живая женщина. Наконец она сказала: — Вот, Нейт, это то, что я имела в виду.

Как она и говорила, это была книга. На бумажной обложке, довольно мятой из-за небрежного обращения, флаг США перекрывался боевым флагом Конфедерации. «Американская национальная иллюстрированная история гражданской войны,» — прочитал Коделл вслух.

— Открой ее в любом месте, — сказала Молли. — Вот, давай, садись рядом со мной.

Он сел, хотя и на большем расстоянии от нее, чем в те дни, когда она носила китель и брюки. Как она и предложила, он открыл толстую, тяжелую книгу наугад. Перед ним предстало описание военной кампании под Виксбургом, в сопровождении гравюры из «Иллюстрированный газеты Лесли» и фотографий генералов Гранта и Ван Дорна.

— Я никогда не видел раньше фотографий, просто вставленных в книгу, вместо обычных гравюр, — выдохнул он. — И посмотри только на эту картинку там, над фото Гранта.

— Когда-то ты в шутку писал мне: вот если бы у людей из Ривингтона были книги с цветными картинками… — сказала Молли. — Теперь ты видишь их сам.

Коделл почти не слушал ее; он только что прочитал подпись под этим цветным изображением.

— Тут говорится, что это тоже фотография. Но ведь цветной фотографии не бывает. Это всем известно.

К такому он готов не был. Он пролистал еще несколько страниц и обнаружил цветные изображения почти на каждой: карты, репродукции картин и множество фотографий. Ошарашенно почесывая голову, он обратился к Молли: — Где ты это взяла?

— В Ривингтоне — я украла это у Бенни Ланга, — ответила она, как ни в чем не бывало. — Иногда, после наших встреч, ну, черт возьми, ты понимаешь, что я хочу сказать, он уходил, чтобы заняться какими-то своими делами — я имею в виду, в перерывах между нашими общениями. И как-то раз, я вытащила вот эту книгу из ящичка, что он держал под кроватью. При том слабом свете, что там был у него, читать было непросто. Но эта вот книга, это просто недоумение для меня. И какой год по календарю, Нейт?

— Какой год! — Он уставился на нее в удивлении. — Одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмой, конечно, восемнадцатое января, если быть точным.

Она нетерпеливо ткнула пальцем в книгу.

— Я знаю, какой сейчас год. Но посмотри в начале книги.

Он посмотрел. Даты издания на титульном листе, как это было в большинстве книг, которые он знал, не было. Он перевернул страницу и нашел эту информацию рядом с оглавлением.

— Издано 1960? — медленно произнес он. — Это было напечатано в одна тысяча девятьсот..? — Он замолк, а затем сказал. — Но это невозможно.

— Вот как? Посмотри теперь здесь.

Она указала на строки, которые он еще не заметил. Там было напечатано: «Библиотека Конгресса, каталожные данные публикации.» Автор, некто Брюс Каттон, был внесен в список с датой рождения в 1899 году, Ричард М. Кетчум, который значился редактором в верхней части страницы, оказалось, был рожден в 1922 году, а сама книга имела подзаголовок «США — История Гражданской войны, 1861–1865.»

— Но война закончилась в 1864 году, — сказал Коделл, обращаясь то ли к книге, то ли к Молли. Теперь он был не просто сбит с толку, а вообще, как говорится, поплыл, качаясь на волнах.

Молли перешла к следующей странице.

— А вот здесь вообще про что?

Глаза Коделла расширились, когда он прочитал первые два предложения из введения, в котором говорилось о капитуляции Юга. Тем не менее, его глаза машинально продолжили чтение. К тому времени, когда он продрался через две страницы, он уже начал сомневаться в своем собственном рассудке. Там спокойно и рационально рассуждалось о давней войне, которую Соединенные Штаты выиграли. Будь этот Ричард Кетчум сумасшедшим или шутником, все равно он не смог бы придумать такое.

Коделл взялся за чтение всерьез. Вскоре он понял, что изучение всей книги в деталях займет слишком много времени. Он полистал страницы с удивительными фотографиями и картами, почитал надписи к ним. Через некоторое время он спросил: — Знает ли Бенни Ланг о пропаже этой книги?

— Не думаю, — ответила Молли. — Я переложила вместо нее книгу с верхней полки, чтобы заполнить пустое пространство, а затем подровняла книги на полках так, чтобы промежутков не было. А эту я спрятала среди хм…, пикантного белья, в которое я наряжалась перед Бенни иногда, и унесла к себе. Там и читала понемногу, когда была одна. И чем больше я читала, тем больше запутывалась, пока не поняла, что должна ехать к тебе.

До сегодняшнего дня Коделл видел Молли только в рваной серой форме. Представив ее в «пикантном белье», он на время забыл о книге. Но вскоре история войны вновь затянула его. Чем дальше он читал, тем меньше понимал. Вставал вопрос, действительно ли этот Брюс Каттон писал в каком-то далеком будущем. Ведь он называл Гражданскую войну давно прошедшей.

И он утверждал, что Соединенные Штаты победили, а Конфедерация проиграла войну. Трудно было возразить, когда он говорил о подавляющем материальном преимуществе Севера, и о трудностях, с которыми столкнулся Юг в создании своего военно-морской флота буквально из ничего, а также о двойном наступлении Конфедерации в Кентукки и Мэриленде в 1862 году в попытке выиграть войну, которое провалилось. Каттон также говорил о рабстве как о чем-то давно ушедшем; с чувством отвращения к тому факту, что оно когда-то существовало. Прокламация Линкольна об освобождении, которую весь Юг ненавидел всем сердцем, и которая послужила поводом к войне, представлялась Каттоном предвестником больших событий впереди. И что уж точно было не так — что янки на востоке страны горячо поддержали ее.

Геттисберг… Коделл изучал картины боя на третий день, а затем обратился к фотографии, сделанной там гораздо позже. Памятник из выветрившегося гранита и бронзы выглядел, как если бы он простоял там на протяжении десятилетий, если не столетий, но бой-то произошел только четыре с половиной года назад. Он посмотрел на Молли.

— У тебя до сих пор болит та рана?

— Та, что я получила под Геттисбергом, ты имеешь в виду? Иногда беспокоит. — Она тоже смотрела на эту цветную фотографию в задумчивости. — Бывает, я уже совсем забываю о ней, а потом как заноет.

Он посмотрел на нее и понял, что где-то в глубине души она верит в эти невозможные даты тысяча девятьсот… Он поежился, и не только потому, что в номере был холодно — он сам уже начал верить.

Когда он снова посмотрел на книгу, то обнаружил, что уже стемнело. Вечер подкрался словно спешившиеся янки-кавалеристы в Диких Землях. Он спустился вниз и попросил у Рена Тисдейла несколько свечей. Трактирщик, злобно ворча, дал их.

— Иди ты в ад со своими грязными мыслями, — прорычал Коделл. — Мы там читаем книгу, а если не веришь, приходи и посмотри.

Он зажег одну из свечей от камина и поспешил обратно в комнату Молли.

Через несколько минут он услышал, как кто-то поднялся наверх, а затем поспешно спустился. Он засмеялся и сказал Молли: — Это Тисдейл, проверял нас.

Она тоже хихикнула. Его понимание мира снова дало трещину, когда он начал читать при свечах, близко склонившись к страницам. Через некоторое время, он поднял голову в полном недоумении.

— Всё, начиная от Диких Земель, неправильно, — сказал он. — Грант не прошел на юг — это мы пошли на север. И Джонстон остановил Шермана.

Описание жестоких мародерств, которые, как утверждала книга, прокатились по всей Джорджии, поразило его.

— Здесь нет ни слова о нашем автоматическом оружии, — сказала Молли.

— Ей-богу, ты права. О нем ничего не говорится.

Коделл вернулся к концу книги; он уже обнаружил, что там было удобное оглавление. Ничего про автоматы, никаких упоминаний об АК-47.

— Но ведь благодаря им мы выиграли войну. Без них…

— Мы бы, очевидно, проиграли ее, — подхватила Молли. Она указала на книгу. — Как в ней.

Коделл продолжал продираться через книгу. Он нашел картинку металлургического завода Тредегар Айрон после падения Ричмонда. Он нашел историю переизбрания Линкольна в борьбе с Джорджем Макклелланом, который, как он знал, на самом деле занял лишь четвертое место в выборах 1864 года, и никакого упоминания об участии президента США Сеймура в выборах. Он нашел фотографии Ричмонда в руинах, и картину, где Линкольн едет по городу в карете.

Его глаза наполнились невольными слезами (глупо, почему он должен расстраиваться из-за того, что никогда не случалось?) Дальше он нашел упоминание о капитуляции армии Северной Вирджинии перед превосходящими федеральными силами с фотографией Роберта Ли с мрачным лицом, которая, как утверждалось, была сделана сразу после этой капитуляции. В самом конце книги, он нашел картину от 1890 года, что для него по-прежнему казалось далеким будущем, на которой был изображен парад Союза ветеранов в Бостоне. Увидев седые бороды офицеров, идущих в первом ряду, его руки ощутили покалывание гусиной кожи.

Он обнаружил, что находится в полном замешательстве. Либо Брюс Каттон ничего не знал о мире, в котором он жил, либо это был величайший мистификатор всех времен. После долгих размышлений Коделл решил, что книга никак не может быть подделкой. С одной стороны, она была слишком точна и слишком подробна. С другой стороны, даже если одержимый человек всю жизнь посвятил такому монтажу (да и когда он мог успеть, — подумал Коделл); ни одна типография, ни один печатный станок в 1868 году не могли произвести ничего подобного.

— Что ты обо всем этом думаешь, Нейт? — спросила Молли, когда он, наконец, закрыл книгу.

— Я думаю… — Коделл остановился, как бы пытаясь поточнее сформулировать. — Я думаю, что это может быть на самом деле книга из… из двадцатого века.

Она обняла его и поцеловала в щеку.

— О Боже, спасибо тебе! Я думаю то же самое, а то я уже начала сомневаться в своем рассудке.

— Поверь мне, я чувствую то же самое. — Когда он снова посмотрел на книгу, одновременно реальную и невозможную, его решимость только утвердилась. — Все другие варианты кажутся мне еще более безумными.

— Похоже, что мне тоже. Но если это реально, Нейт, это очень важно. Что мы будем делать с этим?

В ответ она услышала: — У тебя было больше времени, чтобы подумать об этом, чем у меня. — Не желая, чтобы это прозвучало обвиняюще, он быстро добавил: — Но ты права. Если это книга из Ривингтона, то тогда объясняются и все другие странные вещи, которые есть у мужчин из Ривингтона.

Не только АК-47, припомнил он, но и консервированная пища, каска Бенни Ланга и пуленепробиваемый жилет, чудесное освещение и искусственный холод, о которых писала Молли. Он никогда раньше не думал обо всех этих вещей вместе. Теперь же, когда он сгреб все странности в одну кучу, «История гражданской войны» прекрасно уложилась туда же.

Он знал, что сам разгребать эту кучу не сможет. Он подумал, может показать книгу Джорджу Льюису, но тут же отказался от этой идеи. В целом, тайны Ривингтона были не по зубам и Льюису тоже. И тогда пришел ответ на вопрос Молли: — Эту книгу должен увидеть Роберт Ли.

Молли ошеломленно посмотрела на него.

— Роберт Ли? Масса Роберт? — Ее голос поднялся выше. — Ведь он президент!

— Но не король же, — сказал Коделл. — Да и президентом он станет только через месяц. Помнишь Ричмонд? Джефф Дэвис устраивает в своем доме открытые приемы каждые две недели, просто чтобы он мог встречаться с людьми. Капитан Льюис был там один раз, чтобы пожать его руку.

— Но я-то не капитан. — Молли яростно покачала головой. — Черт подери, Нейт, ты же знаешь, кто я. — Она положила руку на книгу. — Идти нужно тебе, Нейт. Ты сможешь рассказать обо всем Масса Роберту лучше, чем кто-либо другой.

— Я? — Коделл на миг поддался соблазнению — тот, кто доставит что-то важное в Ричмонд, сам может стать не последним человеком. Но подумав, с сожалением сказал: — Нет, это неправильно. Во-первых, эту книгу нашла ты, поэтому ты и должна передать ее. Во-вторых, ты жила в Ривингтоне и многое можешь рассказать Масса Роберту обо всем этом. Он захочет узнать все подробности о мужчинах из Ривингтона, ведь они усиленно поддерживали Форреста на выборах.

— О, еще как, — сказала Молли. — Я никогда раньше не слышала такого озлобленного мата от них, когда Ли победил в Теннесси.

— Ну вот видишь? И, кроме того, Молли, у тебя легче со временем. А я… У меня занятия в школе завтра и на следующий день и через день. Мне тогда придется бросить работу, которую я люблю и умею делать. — Он глубоко выдохнул. — Я сделаю это, конечно, если нужно, но все же думаю, что лучший выбор — это ты.

— Но я ведь просто обыкновенная шлюха! — завопила Молли. — Масса Роберт, он не захочет даже разговаривать с такой, как я.

— Ну, не знаю. Говорят, что он не шарахается от красивых дам, — сказал Коделл. Он дернул себя за бороду, а потом вдруг улыбнулся и спросил: — Есть ли у тебя все еще твой старый мундир?

— Да, — ответила она, озадаченно. — А при чем тут он?

— Ты можешь поехать к нему не как Молли, а как Мелвин, — сказал он. — Ты же знаешь, Масса Роберт никогда не откажется встретиться с одним из своих старых солдат, а ты у нас настоящий ветеран.

Она кивнула головой и сказала задумчиво: — А ведь это может получиться. — И негромко засмеялась. — Всегда держала его на случай, если бы мне пришлось незаметно смыться откуда-нибудь. Но никогда не думала использовать его так. — Ее рука поднялась к волосам. — Жаль волос, но нужны короткие, как у ребенка, какие были у меня сразу после войны. Но если надо, значит надо. У меня здесь где-то есть ножницы. — Она порылась в одной из сумок, нашла то, что искала, и протянула ножницы Коделлу. — Стриги, Нейт. Тебе проще это сделать.

Коделл не стриг сам волосы с тех пор, как война закончилась. Парикмахер презрительно рассмеялся бы, увидев его работу, но когда он закончил — Молли больше походила на мужчину, или, по крайней мере, на безбородого юнца, чем на женщину. Однако платье, которое она все еще носила, ощущение густых вьющихся волос на пальцах, когда он работал, случайные моменты, когда его руки касались гладкой теплой кожи щек, ушей, шеи, напоминало ему, что она вовсе не мужчина, даже если внешне и была похожа.

Ее руки проверили его работу. Она улыбнулась. С короткими волосами и дерзкой улыбкой — эта была та Молли, рядом с которой он воевал и… и спал.

— Прекрасно, Нейт. А теперь выйди, пожалуйста, я переоденусь.

Он сделал так, как она просила; после минутного колебания он вышел в коридор. Через тонкую деревянную панель он услышал ее смех и почувствовал, что краснеет. Пару минут спустя она открыла дверь.

— Ну, и как я выгляжу?

Как оборванец — было первое слово, которое пришло на ум. Смотреть было грустно — изношенные брюки, китель и фуражка, прошедшие через войну, даже если эта одежда и была почищена и подштопана Молли. Но увидев ее в форме, он восхитился больше, чем перед этим, когда она была в юбке и блузке.

Она давно привыкла к чтению мужских глаз.

— Не пора ли зайти в комнату, Нейт? — мягко спросила она. — Тебе ведь этот наряд нравится больше, чем мой предыдущий?

Не решаясь ничего сказать, он кивнул, шагнул через порог и закрыл дверь.

Потом они лежали бок о бок на узкой кровати рядом с беспорядочно разброшенной одеждой. Последняя свеча, полученная Нейтом от Рена Тисдейла, догорала. Теперь трактирщик, если бы знал об этом, имел полное право на косые взгляды. Молли погладила щеку Коделла чуть выше линии, где начиналась борода. Она сказала: — Я всегда помнила твою нежность. Ты обращаешься со мной, как будто я что-то значительное, а не просто голое тело.

— Забавно, — сказал он, садясь. — Я всегда думал то же самое о тебе — что для тебя это не просто секс, я имею в виду.

— С тобой нет. А с другими, о, черт возьми, с другими я…. — сморщившись, она прервалась, не сказав, что хотела. Коделлу казалось, что он понял. Ему ужасно хотелось, чтобы никаких других мужчин между ними не было.

Молли встала с кровати и начала одеваться. Коделл тоже; в комнате было холодно. Натянув брюки, он сказал: — У меня есть накопленные деньги. Если нужно, я могу дать тебе на проезд.

Много у него не было, но на это хватало.

— Не волнуйся, пожалуйста.

Молли закончила застегивать солдатский китель, а затем надела через голову маленькую бархатную сумку на ремешке. Она засунула ее под одежду и пристроила между грудей.

— Я знаю, что почти везде золото в дефиците, но только не в Ривингтоне. Да ты и сам видел. У меня его хватает.

— Ну ладно, — сказал Коделл со скрытым облегчением. Затем вдруг подумал о другом. — Когда отправишься в Ричмонд, не езжай через Ривингтон, на случай если Бенни Ланг все таки обнаружил пропажу книги. В Ривингтоне могут следить за этой ветвью железной дороги. Лучше сначала добираться на юг через Роки-Маунт в Голдсборо, а затем через Рэйли или Гринсборо в Гастон и далее по Северокаролинской железной дороги до Ричмонда.

— Ты умница, Нейт. Я так и сделаю, — пообещала Молли. — Найму извозчика завтра, чтобы он отвез меня к железнодорожной станции в Роки-Маунт. — Она улыбнулась той улыбкой, которая вернула его обратно в те дни, когда они коротали ночи у костров вместе. — Не будет ли мистер Рен Тисдейл удивлен, когда я спущусь вниз утром?

— Нет, если только не увидит тебя босой, — сказал он, отметив брешь в ее маскировке. И пододвинул к ней один из своих башмаков. — Вот — возьми их. У меня есть еще одна пара дома. А мои ноги не замерзнут на обратном пути. Иначе твои туфли выдадут тебя, а дальше ты подберешь себе что-нибудь более подходящее.

— О, Нейт, только не твои ботинки!

Но она тут же поняла, что он был прав. Она наклонилась, примерила их, потом вытащила из сумки куски ватного подклада к одежде и обмотала ими ступни.

— Так же, как я делала на войне, сняв такие же большие с мертвого янки. — Она встала и обняла его. — Спасибо, что не принял меня за сумасшедшую из-за всего этого. Спасибо за все… — Она снова крепко обняла его. — Ты не просто мой друг, ты больше, чем друг.

Он обнял ее, ощутив женское тело под солдатской формой, скрытое теперь от его глаз. Действительно, больше, чем друг, подумал он.

— Возвращайся, когда сможешь и если захочешь, — сказал он. Это не было каким-то обещанием, но что-то близкое к тому. Если бы она была более решительной, он вполне мог бы немного чуждаться ее, — сказал он внутри себя. Но она только кивнула; вероятно, даже этого она не ожидала.

Подмороженная грязь захлюпала между пальцами ног, когда он вышел из «Колокола Свободы». Его мысли, однако, витали где-то в облаках, и не только потому, что он нарушил долгий период воздержания. Не столько потому, что в его руках была желанная женщина, сколько потому, что в его руках был кусочек будущего.

Ли вышел из епископальной церкви Святого Павла. Тень, отбрасываемая конной статуей Джорджа Вашингтона на Девятую улицу с площади Капитолия, закрывала от глаз низкое, бледное, зимнее солнце. Джефферсон Дэвис, вышедший вслед за ним, сказал: — Хорошая проповедь, вы согласны?

— Да, как и всегда, — сказал Ли. — Господин президент, позвольте мне еще раз сказать, как я благодарен, что вы согласились стать моим военным министром. Я долго не решался просить вас об этом, боясь, что вы посчитаете это ниже вашего достоинства после поста президента.

Дэвис фыркнул.

— Какая ерунда, сэр, в соответствии с Конституцией я не могу больше быть президентом. И если я хочу остаться в политике, то новый статус неминуемо будет на более низком уровне. То, что вы предложили, мне подходит хорошо, и я рад этому.

Ли собирался ответить, когда из тени прозвучал робкий голос: — Прошу прощения, генерал Ли, сэр.

Нахмурившись, он повернулся к тому, кто осмелился прервать его разговор с президентом Дэвисом. Он увидел гладколицего солдата в поношенном мундире, прижавшего к груди сверток, обмотанный грубой оберточной бумагой и перевязанный шпагатом.

— Да, рядовой..? — спросил он вежливо, но грозно. Солдат, который при ближайшем рассмотрении оказался не настолько молод, чтобы не мог носить бороду, нерешительно оторвал руку со свертком от груди.

— М… Мелвин Бин, сэр, 47-й полк Северной Каролины. У меня здесь книга, которую вы должны увидеть, сэр.

— Не следует настолько наглеть, молодой человек, — нетерпеливо сказал Джефферсон Дэвис. Он пошел дальше, оглядываясь назад, как бы призывая Ли последовать за ним.

Ли сделал шаг, когда рядовой сказал то, что заставило его остановиться: — Это книга из Ривингтона, сэр.

— Точно? — спросил Ли. Дэвис уже отошел слишком далеко, чтобы слышать разговор, но, видя, что рядовой солдат каким-то образом привлек внимание Ли, он пожал плечами и направился к президентскому особняку.

— Да, сэр, безусловно, — сказал Мелвин Бин. Рядовой сглотнул, облизал губы, а затем продолжил дальше прерывающимся шепотом: — И еще, вы должны знать, сэр, что внутри этой вот книги, в общем, там говорится, что она была напечатана в тысяча девятьсот шестидесятом году, сэр.

— О Боже, — тихо сказал Ли. Рядовой Бин, казалось, готов был немедленно удрать. И Ли не винил его за это. Сам-то он знал тайну мужчин из Ривингтона. Но если этот рядовой каким-то образом наткнулся на нее тоже, не только ему самому трудно было поверить в это — еще труднее ему было бы убедить в этом кого-нибудь другого. Ли быстро принял решение: — Рядовой, вам лучше направиться со мной в отель «Похатан Хаус». Я непременно должен это видеть. Вы верхом?

— Нет, сэр, приехал на поезде. — Мелвин Бин ошарашенно уставился на него и выпалил: — Вы… Вы имеете в виду, что вы мне верите, сэр? Вот так сразу?

— Вот так сразу, — согласился Ли серьезно. — Подождите здесь минутку, пожалуйста.

Он зашел обратно в церковь, поговорил с церковным служкой, а затем вернулся к рядовому Бину.

— Ну вот, теперь за Странником приглядят. Пройдем сначала на площадь Капитолия, а затем в отель. Кстати, не будете ли вы так так любезны сказать мне название этого издания?

— Оно называется «Иллюстрированная история гражданской войны», сэр, — сказал солдат.

— Иллюстрированная история гражданской войны? Напечатанная в 1960 году, вы сказали?

Дрожь удивления пробежала по спине Ли. Ему стало безумно интересно, как Вторая американская революция смотрелась с расстояния в сто лет. Ли и Мелвин Бин свернули направо с Девятой на Брод-стрит.

— Расскажите мне для начала, как она появилась в вашем распоряжении.

Прозвучавшая история была совершенно запутанной, и оставила у него впечатление какой-то недоговоренности. Она заключалась в том, что женщина, подруга Бина, фактически заполучила книгу без ведома ривингтонцев, а пару раз рядовой сказал: «я», имея в виду «она». Ли не стал давить на него. Ради этой неожиданной книги — из I960-го года! — он был готов не заметить и не такое. Рядовой Бин, судя по его говору, был деревенским парнем. Ли ожидал, что он остолбенеет от красно-бархатного, с золотистой отделкой великолепия вестибюля «Похатан Хаус», но тот прошел его, не оборачиваясь, побормотав что-то вроде «Это не „Нехилтон“.

Ли запустил его в свою комнату и закрыл за ними дверь. Он зажег свет газового фонаря и пододвинул еще один стул для Мелвина Бина.

— Теперь, если позволите, книгу.

В ожидании, он натянул очки. Бин вручил ему сверток. Он разрезал бечевку перочинным ножом, развернул бумажную обертку и долго смотрел на книгу, прежде чем открыть ее. Невероятное качество печати поразило его сразу. Он тихо присвистнул, когда увидел список авторов и дату публикации. Затем перевернул страницу и углубился в чтение. Его прямо затрясло, когда он прочитал, что война закончилась поражением Юга. Затем он взял себя в руки и тихо сказал: — Так вот что было бы, если бы люди из Ривингтон не пришли к нам.

— Простите, сэр? — сказал Мелвин Бин. Он сидел на самом краешке стула, и до сих пор казалось, был готов бежать в любой момент. Кроме того, он выглядел голодным: Ли видел это выражение слишком много раз на войне, чтобы не распознать его.

Он встал. Мелвин Бин тут же тоже вскочил на ноги. Ли достал несколько купюр из кармана брюк и протянул двадцать долларов рядовому.

— Почему бы вам не пообедать, молодой человек? Повара здесь достаточно хороши. Спросите и садитесь за мой личный стол в столовой, и скажите им, пусть направят мальчика ко мне, если будут сомневаться в вашем праве сидеть там. Позже, вероятно, у меня будут еще вопросы к вам, но сначала я хочу немного почитать.

Бин посмотрел на деньги, не притрагиваясь к ним.

— Я не могу принять это от вас, генерал Ли, сэр.

Ли вложил деньги в ладонь рядового.

— Вы можете, и вы должны.

— У меня есть собственные деньги, — сказал Мелвин Бин, выпрямляясь с колючей гордостью.

— Неважно. Возьмите их в любом случае, пожалуйста, это не более, чем знак моей благодарности за то, что вы принесли мне. — Он взял Бина за локоть, вывел за дверь и указал в направлении столовой. — Идите, пожалуйста, и не обижайте меня.

Тем не менее, в сомнении качая головой, Мелвин Бин медленно пошел по коридору.

Ли вернулся к своему креслу, взял книгу и жадно погрузился в нее, хотя до этого он как-то не был особенным любителем чтения. Когда он вернулся в Ричмонд из Августы, штат Джорджия, он прочитал несколько глав из „Квентина Дорварда“, а шесть глав остались непрочитанными и по сей день. Но он держал в своих руках то, что никогда не предполагал увидеть. И он с энтузиазмом схватился за такой шанс.

Стиль изложения у этого Брюса Каттона был отличен от стиля привычных ему латинских историков — менее витиеватым, более приземленным что-ли, чем Ли обычно ждал от серьезной работы по истории. Вскоре, однако, он перестал это замечать; он глотал информацию, отдавшись плавному течению текста, и рассматривал удивительные фотографии, так естественно смотревшиеся в книге. Он должен был напомнить себе, что книга была написана через много лет после окончания войны, и что та история была совсем другой, чем знал он.

Но больше его поразило другое. Каттон ясно видел в рабском труде нечто устаревшее, которое заслужило свою погибель. А прокламация об освобождении, по мнению автора, дала Соединенным Штатам высокий моральный дух для ведения войны. Это утвердило сомнения Ли в том, о чем рассказывал Андрис Руди — о ненависти между черными и белыми, которая возникла в грядущем.

Солнце зашло; остался только желтый свет газовой лампы, под которым сидел Ли. Он незаметно для себя уже дошел до 1864 года — когда все, о чем он знал, вывернулось наизнанку. Он прочитал о кампании Гранта против него и Шермана против Джозефа Джонстона и понимающе кивнул. Безжалостное преимущество ресурсов Севера просто раздавило Конфедерацию. Именно такого поворота событий он опасался больше всего, и лишь появление АК-47 помогло избежать этого. Он вздрогнул, когда прочитал, что Джон Белл Худ сменил Джонстона во главе войск перед сражением под Атлантой. Смелости и напора у него было не отнять. Во главе дивизии он был на своем месте. Но одной только смелости было недостаточно для командования армией. Он будет атаковать в любом случае, нужно это или нет… На следующих нескольких страницах, Ли прочитал то, что пытался сделать он сам и внутренне покивал головой.

Он также внимательно ознакомился с политическими баталиями этой другой версии войны, что мало бы заинтересовало его раньше — до своего невольного вхождения в политику. Он не удивился. Линкольн был переизбран; Андрис Руди также говорил об этом. Но Руди также говорил об угнетении Конфедерации Штатов, как завоеванных провинций после их поражения, что оказалось ложью: даже после выигранной войны Линкольн пытался убедить федеральный конгресс компенсировать южным рабовладельцам потерянное ими живое имущество. После воссоединения и освобождения негров Линкольн никак не стал ущемлять штаты, которые проиграли свою войну за независимость. Волна ярости против лживого Руди всколыхнула Ли. Человек, который знал будущее, мог бы по крайней мере, не врать о нем, подумал он. Руди лгал вместе со своими товарищами из АБР, желая по-своему видеть политическое устройство Конфедерации.

Учитывая поддержку Натана Бедфорда Форреста и все их усилия по борьбе с неграми, их политическая программа была очевидна: тотальное господство белого человека. Но судя по тону книги, превосходство белой расы считалось давно устаревшей идеей, что впрочем понимал Ли и сейчас — по развитию современной ему истории. Были ли они героями-диссидентами, или просто отщепенцами? Впрочем, этот вопрос можно было отложить до поры до времени. Ли вздохнул и продолжил читать. Он поджал губы и крепко стиснул зубы, когда наткнулся на картинку разрушенного локомотива в сгоревших развалинах ричмондского железнодорожного депо. Через несколько страниц дальше он увидел самого себя — старого, мрачного и побежденного, стоявшего на заднем крыльце арендуемого дома, в котором он и его жена жили в Ричмонде. Странно было видеть себя на фотографии, для которой он никогда не позировал. Не менее жутко было видеть фотокопию своего прощального приказа по армии Северной Вирджинии, в которой он безошибочно узнал почерк Чарльза Маршалла.

Он изучил вторую инаугурационную речь Линкольна, где тот говорил о надежде всеобщего мира, а через страницу, он прочел о пуле, что убила Линкольна в Страстную пятницу вечером 1865 года. Он прищелкнул языком при мысли о том, что президент погиб от рук наемного убийцы. Внезапно он вздрогнул, как будто в приступе лихорадки. Он видел Линкольна в Луисвилле тоже в Страстную пятницу, слушал его выступление, в котором тот безуспешно призывал Кентукки остаться в Союзе, и даже говорил с ним. Он снова вздрогнул. При проигранной войне в том мире, который он знал, Линкольн желал себе участи мученика за США. В другом мире, где никакой потребности в этом не было, он стал мучеником в час своего величайшего триумфа.

Наконец, Ли закрыл „Иллюстрированную историю гражданской войны“. Его суставы заскрипели и запротестовали, когда он встал со стула: как же долго он сидел, углубившись в книгу? Он вынул часы и моргнул — уже было после полуночи.

— О Боже, я же совершенно забыл о Мелвине Бине! — воскликнул он. Он понадеялся, что молодой солдат отобедал и отужинал, и что он до сих пор здесь, возможно, просто спит на диване в холле отеля. Ли открыл дверь и поспешил по коридору, чтобы узнать о нем.

К своему ужасу, он не нашел никого в серой солдатской форме в холле или в баре. И официант не вспомнил, чтобы кто-нибудь подобный здесь ужинал. Нахмурившись, Ли направился к стойке регистрации. Бин сказал, что деньги у него есть; может быть, он просто снял здесь номер.

Портье с сожалением развел руками.

— Нет, сэр, никто с таким именем не заселялся сегодня.

Он развернул книгу регистрации на своей вращающейся подставке так, чтобы Ли убедился сам. Затем повернулся к полочкам позади него.

— Хотя, во второй половине дня для вас кое-что оставили, сэр.

Это был конверт с выведенными расползающимися каракулями его имени. Ли принял его со словами благодарности и распечатал. Когда он увидел, что внутри, то удивленно присвистнул.

— Что-то не так, сэр? — спросил клерк с тревогой.

Через несколько секунд Ли сказал: — Нет, все в порядке.

Он взял двадцать долларов из конверта, сунул их в карман и медленно пошел обратно в свою комнату.

— Чем я могу быть полезен сегодня вам, генерал Ли? — спросил Андрис Руди с большим, чем обычно, любопытством своим глубоким, грубоватым голосом. — Скажу прямо, не ожидал, что вы попросите меня о встрече.

— И не стал бы, если бы у меня не возникли некоторые вопросы, — ответил Ли. — Я имею основания считать, что вы и ваши коллеги были мягко говоря не совсем откровенны со мной и с другими, в отношении будущей истории, которая случилась бы без вашего вмешательства — или, точнее, вы преподнесли свою собственную версию истории.

— Хо! — Руди презрительно усмехнулся. — Что вы себе напридумывали? Я могу повторить вам сейчас то, что я уже говорил раньше — и это правда. И даже если не так, откуда, черт побери, вы можете знать?

Ли сидел рядом с небольшим мраморным столиком, закрытым в данный момент салфеточкой, позаимствованной с дивана. Он отбросил ее в сторону, чтобы продемонстрировать „Иллюстрированную историю гражданской войны“.

— Вот отсюда, сэр.

Презрительное высокомерие Руди моментально рухнуло. В первый раз, с тех пор как он его знал, Ли увидел его в таком состоянии. Руди побледнел, сделал шаг назад и тяжело опустился в кресло. Он открыл рот, но ничего сказать не смог. Через несколько секунд, собравшись, он выдавил: — Откуда у вас эта книга?

— А вот это не ваше дело, — сказал Ли.

Хотя он и не имел никакого намерения информировать об этом Руди, сам вопрос все еще беспокоил его. Насколько он знал, Мелвин Бин исчез из Ричмонда; осторожные опросы на железнодорожном вокзале с описанием его лица, показали, что похожие люди в форме или другой мужской одежде, отправлялись поездами южного направления. Ли также просматривал военные документы: Мелвин Бин был демобилизован вместе со всем остальным 47-м Северокаролинским полком в 1864 году, но на этом след и заканчивался. Это было головоломкой, но той, которая не имела отношения к делу здесь и сейчас.

Он продолжил: — В любом случае, независимо от того, как я получил эту книгу, она говорит сама за себя.

— Ну и что же, — сказал Руди, придя, наконец, в себя. Он не был ни слабаком, ни дураком, и не таким человеком, чтобы долго расстраиваться. — Там говорится, как Соединенные Штаты разгромили вашу страну, так что ваши мечты рухнули бы в прах без нас. Вы должны быть благодарны за нашу помощь, черт возьми!

— Так я и не отрицаю этого, — сказал Ли. — Что касается благодарности, я был бы благодарен вам больше, если бы ваша помощь была бескорыстной, а не преследующей свои собственные цели.

— Некоторые из нас погибли при штурме Вашингтона, — прорычал Руди.

— Я знаю, но ради чего?

Ли протянул руку и положил руку на книгу из будущего.

— Как вы понимаете, я прочитал это неоднократно и с величайшим вниманием. Да, наша борьба за свободу провалилась бы без вас… Тут вы сказали правду, но вы еще говорили о тирании Линкольна по отношению к Югу, непрекращающихся распрях между черными и белыми — других бедах, о которых здесь нет ни слова. Наоборот, там пишется о все большем укреплении справедливости и равенства между расами, хотя и не достигшем совершенства даже в том далеком будущем, но, тем не менее ставшим жизненно важном как на Севере, так и на Юге. Это, как мне кажется, полностью согласуется с теми тенденциями, которые проявились и здесь, в нынешнем веке, и полностью опровергают ваши измышления о будущем.

— Все это чепуха. — Руди рукой как бы отмел от себя слова Ли. — Разве вам все равно, что одна из ваших дочерей может выйти замуж и оказаться в объятиях чернокожего?

Ли пока вообще не воспринимал идею замужества своих дочерей на ком бы то ни было. Он ответил: — Нет, если быть откровенным, мне не все равно. Но это, я уверен, не является неизбежным — ни здесь, ни там. Расхождение между вашими словами и историей в этой книге заставляет меня задаться вопросом: вы и ваша организация действуете в соответствии с духом будущего, как вы утверждаете, или вы на самом деле, просто изгои и отщепенцы даже в вашем собственном времени, как был Джон Браун в моем?

Андрис Руди уже представал перед ним побледневшим. Теперь он покраснел. Затем сжал руки в кулаки. Его гортанный акцент стал еще заметнее, когда он выдавил: — Вы ведете Конфедерацию прямо в пасть к дьяволу, генерал Ли, так что мы покажем вам, кто мы на самом деле. Это я обещаю.

— Даже не думайте угрожать мне, сэр.

— Я не угрожаю, — сказал Руди. — Я обещаю.

— Предоставьте все это мне, Масса Роберт, — сказал Джон Дэбни. — Я обещаю, что позабочусь обо всем, чтобы сделать день вашего вступления в должность президента особенным.

Роберт Ли любил подобные разговоры, с младшими ли офицерами во время войны, или, как сейчас, о меню предстоящего банкета. Улыбаясь, он сказал: — Я полностью полагаюсь на вас, Джон. — Толстый негр заулыбался. — Сделайте побольше мятных коктейлей. Принц Уэльский, ему понравились ваши мятные коктейли, вы ведь знаете об этом, сэр?

— Я слышал об этом, да.

Теперь уже Ли улыбнулся: Дэбни постоянно рассказывал эту историю, по поводу и без. Но это была правда; когда принц посетил Ричмонд в 1860 году, он похвалил эти коктейли, что вознесло чернокожего прямо к небесам. Слава, которая овеяла Дэбни, помогла ему заработать в качестве повара и бармена столько, что он смог выкупить себя и свою жену на свободу. К концу войны он имел уже свой собственный ресторан и организовывал выездное обслуживания. С тех пор ни один человек в Ричмонде, устраивающий большое торжество, не мог обойтись без его помощи.

Глаза Дэбни приняли отсутствующий вид, когда он начал обдумывать все детали к банкету, который последует после вступления Ли в должность президента. Негр не мог ни читать, ни писать; он должен был держать в голове все эти приготовления для каждого из банкетов, которые он обслуживал. И он никогда ни разу не ошибся.

Ли вошел в спальню своего номера в отеле. Там Джулия и его дочери помогали Мэри Кастис Ли примерять ее платье.

— Ты прекрасно выглядишь, моя дорогая, — сказал он. — Этот оттенок сливочно-желтого так подходит тебе.

— Мне нужно было еще сшить жакет к этому платью, — ответила его жена. — На улице так сыро и прохладно.

— В начале марта так бывает, — признался Ли. — Конечно, погода была лучше, если бы я выбрал момент приведения к присяге в день рождения Вашингтона, как это сделал президент Дэвис, а не ждал наступления 4 марта, чтобы выйти на площадь Капитолия в разгар снежной бури… Такое зрелище не назовешь привлекательным.

— А почему ты решил ждать? — спросила его дочь Мэри. — Ведь к тому времени вся семья уже была здесь, и я ожидала, что ты последуешь примеру Дэвиса.

— У меня было две причины. Одной из них было опасение за погоду, которая, впрочем, все равно подвела. Другое — это то, что Конституция предусматривает день 4 марта первым днем срока нового президента, а я стремлюсь строго соблюдать все ее положения.

Ли поражался собственному лицемерию. Соблюдать эти все бессмысленные мелочи по поводу его вступления в должность, и в то же время пытаться как-то обойти гораздо более заметные конституционные запреты изменять законы о рабстве.

Он остро чувствовал такое лицемерие, которое было чуждым и противным его природе. Но соблюдение мелких деталей конституции как бы маскировало его отступление от значительных, но несправедливых. Успех такого человека, как Джон Дэбни, подчеркивало несправедливость рабства. Помимо несомненной полезности в подготовке банкета, была и другая причина, по которой Ли пригласил его: если законодатели увидят своими глазами успешный бизнес черного человека, они могут стать более склонны к тому, чтобы позволить и другим неграм идти в таком же направлении.

Милдред Ли закончила с последними приготовлениями.

— Мы готовы, отец, — сказала она.

— Отлично. Тогда пошли.

— Дайте мне хоть плед, если не хотите моей смерти, — заявила вдруг Мэри Кастис Ли.

— Дочь, укрой колени матери пледом, и побыстрей, — сказал Ли, озабоченно взглянув на часы. — Церемония начнется в одиннадцать тридцать.

Милдред накинула плед на колени матери.

— Это достаточно быстро, чтобы удовлетворить тебя? — спросила она. — Или, если бы я провозилась дольше, ты бы оставил нас, как это было иногда при посещении церкви, когда мы задерживались?

Ли, у которого естественное чувство пунктуальности было подкреплено более чем тридцатью пятью годами военной дисциплины, сказал: — Как хорошо, что ты не подвергла меня такому искушению.

В ответ Милдред показала ему язык. Он сделал над собой усилие, чтобы выразить неодобрение, но обнаружил, что улыбается. Джулия взялась было за кресло Мэри Кастис Ли, но Ли перехватил его: сегодня эту обязанность он брал на себя. Вместо того, чтобы пройти в вестибюль „Похатан Хаус“, он направился к задней двери отеля, которая выходила прямо на площадь Капитолия. Его дочери гордо шествовали позади него, шелестя своими широкими юбками вниз по коридору.

Они вышли на холодный воздух. Дыхание Ли стало сиплым, как будто он закурил трубку. Его жена подтянула плед повыше.

— Ну вот? Вы же видите — а так бы я замерзла, — сказала она. Ли нагнулся, чтобы погладить ее по плечу.

— С пледом, конечно, лучше, дорогая.

Улицы рядом и сама площадь Капитолия уже были забиты людьми до самой открытой деревянной трибуны, которая была возведена под статуей Вашингтона. Церемониймейстеры-охранники с обнаженными саблями и с АК-47 за спинами, стояли вдоль прохода. Перед приведением к присяге Ли и Альберта Галлатина Брауна на этой трибуне, их ожидала еще церемония в здании Капитолия Конфедерации.

Церемониймейстеры помогли Ли поднять кресло с женой вверх по ступеням к входу в Капитолий, задрапированному флагами. Главный церемониймейстер, тучный полковник артиллерии по имени Чарльз Диммок, отдал честь.

— Господин избранный президент, — провозгласил он.

Ли ответно склонил голову.

— Господин главный церемониймейстер.

Конгрессмен Шон Роджерс из Северной Каролины засуетился вокруг Ли.

— Господин избранный президент, от имени Объединенного комитета мне выпала честь приветствовать вас на торжественном собрании Конфедерации Штатов Америки. Разрешите сопроводить вас?

Он проводил их в зал палаты депутатов Вирджинии — законодатели Вирджинии собирались в Капитолии, наряду с Конгрессом Конфедерации. Конгрессмены, сенаторы, члены вирджинского Сената, губернатор Вирджинии Смит, ряд других глав штатов, судьи, генералы и священники набились в зал, вместе с изрядным количеством репортеров. Те попытались приблизиться к Ли, но полковник Диммок тут же вмешался и оградил своим грозным лицом избранного президента от толпы. На глаза Ли попался министр из США.

— Поздравляю, вас генерал, или, точнее, господин избранный президент.

— Благодарю вас, мистер Пендлтон, — с уважением ответил Ли. Джордж Пендлтон, бывший конгрессмен из Огайо, был близким другом вице-президента США Валландигама, и высказывался за мирное сосуществование с Югом на протяжении всей второй американской революции. Ли добавил: — Позвольте мне поздравить вас с недавним захватом генералом Шериданом Виннипега. Ваши армии продолжают действовать очень хорошо, как и ваш флот на Великих озерах.

— Вы слишком щедры в своих оценках по отношению к недавнему врагу.

Пендлтон был благодарен Ли за умолчание о полном господстве английского флота в открытом море. Мало того, что гавань Бостона была обстреляна еще раз, силы английских морских пехотинцев захватили и сожгли Сан-Франциско, а затем спокойно ушли на своих судах, прежде чем американские войска смогли что-нибудь сделать.

— Прошу следовать за мной, господин избранный президент… — сказал конгрессмен Роджерс. Ли послушно последовал за ним в переднюю часть зала. Джефферсон и Варина Дэвис, Альберт Галлатин Браун и его жена Роберта и прошлый вице-президент Александр Стивенс, который всю свою жизнь был холостяком, уже стояли там, разговаривая. Также там были три сына Ли и Джозеф Браун. Второй сын Альберта Галлатина Брауна, Боб, был захвачен в плен под Геттисбергом и вышел из Северного лагерь настолько истощенным, что умер в тот же год.

— Как видишь, Милдред, мы все вместе добрались сюда, невзирая ни на что, — сказал Ли. Его младшая дочь только фыркнула. Он засмеялся — Милдред была неисправима.

Когда он подошел, то подметил, что Варина Дэвис и Роберта Браун говорили оживленно, а их мужья, давние политические соперники еще по Миссисипи, почти не общались.

— У вас прелестное кольцо, госпожа Дэвис, — заметила Роберта Браун. — Можно посмотреть его поближе?

Варина Дэвис протянула тонкую, стройную руку.

— Муж подарил мне его на нашу помолвку. Десять небольших бриллиантов вокруг ограненного сапфира.

— Прелестно, — снова сказала миссис Браун. — Очень тонкая работа.

Обсуждение прервалось, когда Джефферсон Дэвис увидел приближающегося Ли и поспешил пожать ему руку. Альберт и Джозеф Браун последовали за ним, а затем к ним присоединились Стивенс и собственные сыновья Ли. Потом Ли склонился над руками Варины Дэвис и Роберты Браун. Джефферсон Дэвис сказал: — Я оставляю вам страну в мире и с надежными границами, сэр. Дай Бог, чтобы вы смогли передать своему преемнику такую же.

Тут же подскочивший конгрессмен Роджерс, проконсультировался с записями на клочке бумаги, который он держал в своей левой руке, и сказал.

— Прошу вас, дамы и господа, будьте так любезны, встаньте в линию для встречи почетных гостей… Сначала вы, господин вице-президент, затем семья избранного вице-президента, затем сам господин Браун, затем семья президента и господин Дэвис, затем семья избранного президента и, наконец, сам генерал Ли в почетном месте в конце линии… — повторил он несколько раз, пока все не встали так, как он попросил.

Почетные гости начали проходить, пожимая руки и выражая наилучшие пожелания. Ли бормотал ответные слова благодарности, к которым вряд ли кто прислушивался. Наконец, сенатор Луис Вигфолл из Техаса нарушил процедуру. Побежденный напарник Натана Бедфорда Форреста был здоровенным, широкоплечим мужчиной с искаженным в ярости лицом и длинной, густой бородой. Он прорычал: — Не думайте, что сможете освободить негров легко, генерал Ли, вы сможете сделать это только через мой труп.

— Надеюсь, что этого не понадобится, — спокойно сказал Ли, давая понять, что за ним, если что, не заржавеет. Техасец остановился, посмотрел растерянно, нахмурился и, наконец, вынужден был двинуться дальше.

Рука Ли уже затекла и заныла, когда конгрессмен Роджерс объявил: — Время приближается к двенадцати тридцати, начинаем проходить через восточную дверь Капитолия к трибуне в следующем порядке: сначала главный церемониймейстер Диммок и остальные церемониймейстеры; надеюсь, что они уже выстроились у восточной двери, дальше члены Объединенного комитета; следом, избранный президент рядом с покидающим пост президентом, следом, избранный вице-президент рядом с покидающим пост вице-президентом, следом их семьи. Далее, члены старого и нового кабинета министров и члены их семей, далее…

Он перечислял еще в течение некоторого времени, выстраивая порядок шествия, как любой хороший генерал. Сенаторы и конгрессмены даже выстроились в колонны по четыре человека. Пресса шла в хвосте процессии, за членами всяких благотворительных обществ, но впереди простых граждан.

Оркестр заиграл „Дикси“, когда Ли уже был у восточной двери. Конгрессмен Роджерс испустил глубокий вздох облегчения, когда услышал это.

Ли вспомнил, как он в последний раз выходил из зала делегатов. Тогда оркестр играл тоже, потому что он только что получил командование над вооруженными силами Вирджинии, тогда еще формально не входившей в состав Конфедерации Штатов Америки. Его шаг на мгновение сбился, когда он подумал об изменениях, частью которых сам был последние семь лет.

Снаружи, полковник Диммок кричал, обращаясь к простым гражданам, которые уже битком забили площадь Капитолия: — Дорогу президенту Ли, без президента церемония не начнется! Дорогу, освободите место! Церемониймейстеры, сдвиньте их в стороны!

Те постарались на славу. Медленно, но шествие началось. Путешествие к подножию статуи Вашингтона заняло в три раза больше времени, чем обычно. Ли нервно заерзал от такой медлительности. Джефферсон Дэвис положил успокаивающее руку ему на плечо.

— Не обращайте внимания на эту тесноту. Как хорошо сказал полковник, без вас не начнут.

Как маленький мальчик, пойманный на каком-то озорстве, Ли виновато развел руками.

Оркестр, продолжая играть, занял свое место на одной из сторон деревянной трибуны, после того как церемониймейстеры согнали оттуда многочисленных граждан, которые решили, что это место идеально подходит для просмотра церемонии. Это только создало еще большую давку на площади. Толпы заняли всю Девятую улицу и другие, примыкающие к площади, перекрыв дорогу транспорту во всех направлениях. Стоявший всеобщий гомон, казалось, не даст никакой возможности начать торжественную церемонию.

Согнанные с трибуны зрители буквально вжались в переднюю ее часть.

Ли вспомнил инаугурацию Линкольна в 1861 году в распадающейся стране, когда снайперы смотрели из окон Капитолия, а артиллерийская батарея дежурила неподалеку, на случай внезапных беспорядков. Нет, такие опасения не грозили Конфедерации Штатов, по крайней мере, не сегодня.

Ли и Джефферсон Дэвис поднялись на трибуну. За ними Александр Стивенс и Альберт Галлатин Браун. Члены Объединенного комитета уже стояли там. Конгрессмен Роджерс держал еще один список в руке.

— Да, епископ Джонс, ваше место здесь, а вот ваше, судья Халибертон. Полковник Диммок, вы тоже, если хотите, и председатель Сената, и спикер Палаты представителей, и вы, губернатор Смит. Для других наших уважаемых гостей, мы приготовили сиденья здесь, позади.

Он указал на ряды деревянных стульев, огороженных позолоченной веревкой.

Поскольку места там не были зарезервированы на конкретных людей, произошла неприятная давка. Сенаторы и члены палаты депутатов Вирджинии, журналисты, конгрессмены и члены кабинета чуть не передрались, когда пытались занять сидячие места. Ли смотрел на это неприглядное зрелище в течение нескольких минут, затем повернулся к Чарльзу Диммоку.

— Господин главный церемониймейстер, можно я попрошу об одолжении устроить место для моей жены здесь? Учитывая ее немощь, я боюсь, что она не может быть в безопасности в этом столпотворении.

— Я позабочусь об этом, сэр.

Диммок наклонился и подозвал к себе несколько своих помощников. Крича охрипшими уже голосами, молодые люди прокладывали себе путь через сцепившихся между собой сановников — бывший министр тянул за бороду конгрессмена. Наконец Мэри Кастис Ли, которую, стоя вокруг нее, защищали от толпы сыновья и дочери, получила место недалеко от него на трибуне.

— Спасибо, Роберт, — сказала она. — Здесь мне гораздо удобней.

Порыв ветра надул ее капот. Она придержала его рукой, чтобы привести в порядок.

Когда все стулья были заняты — а те, кому не посчастливилось, встали за пределами позолоченной веревки — оркестр, по сигналу от Шона Роджерса, замолчал.

Конгрессмен прокричал:

— Внимание! А теперь преосвященный епископ Джонс будет просить благословения Господа для нас в этот знаменательный день.

Шум от толпы не прекратился совсем, но значительно стих, когда епископ, в великолепном блистающем шелковом облачении, вышел вперед к краю трибуны.

— Помолимся, — прогудел он.

Ли наклонил голову, но успел увидеть, как ветер сдувает шляпу епископа. Джонс быстрым движением профессионального игрока в бейсбол, натянул свой головной убор потуже. Несколько человек зааплодировали. Не обращая на них внимания, епископ повторил:

— Помолимся. Всемогущий Бог да направит и защитит нас в наших усилиях, чтобы увековечить принципы, которые, по его благословению, наши отцы получили и утвердили, и передали нам, их потомкам. Наша надежда остается благоговейно в ваших руках с пользой для дела нашего. С почтительной благодарностью и обожанием, признавая провидение, вы неутомимо защищали Конфедерацию во время своей краткой, но насыщенной деятельности. Мы доверчиво просим вас продолжить ваше благодарное и полезное дело, и с нетерпением ждем успеха, мира, и процветания нашей страны. Аминь.

— Аминь, — вторили из толпы, когда епископ Джонс сделал шаг назад. Судья Халибертон, председатель суда Конфедерации в Ричмонде, тяжело шагнул вперед, чтобы занять его место. Под мышкой судьи была зажата Библия. Его голос басил, а его черная мантия не могла полностью скрыть массивное тело:

— Президент Сената Конфедерации Штатов Америки сообщил мне, что сенатор Альберт Галлатин Браун из штата Миссисипи получил большинство голосов избирателей, поданных за пост вице-президента Конфедерации Штатов Америки, и теперь я имею честь пригласить сенатора Браун сюда ко мне, чтобы он возложил свою руку на Священное Писание и принял присягу.

Судья Халибертон протянул Библию Брауну.

— Поднимите правую руку, сэр.

Когда процедура присяги началась, Ли посмотрел на море лиц — все повернулись к трибуне. Большинство внимательно наблюдали, пытаясь услышать, как Браун приносит присягу. Возникший небольшой переполох в сотне ярдов от отеля, или, возможно, чуть дальше, привлек его внимание — несколько мужчин пытались протиснуться поближе к трибуне через тесную толпу. Ли удивился, зачем им это; большинство из них были достаточно высокими, чтобы видеть над головами стоящих впереди. Судья Халибертон провозгласил: — А теперь я имею честь пригласить генерала Ли сюда ко мне, чтобы он возложил свою руку на Священное Писание и принял присягу.

Подойдя к судье, Ли снял шляпу. Порыв ветра раскрыл его пальто. Он попытался удержать его полы на месте, придерживая их скрещенными руками, и понадеялся, что холодный ветер не вызовет в дальнейшем простуды.

— Наверное, шляпу лучше положить на время вниз, — тихо сказал Халибертон. Ли подчинился, поставив ногу на край полей шляпа, чтобы та не улетела от него. Его левая рука легла на Библию. Громким голосом судья сказал: — Поднимите правую руку.

Ли снова подчинился. Затем, фраза за фразой, он произнес президентскую присягу: — Я, Роберт Эдвард Ли, торжественно клянусь, что буду добросовестно исполнять обязанности президента Конфедерации Штатов и в меру своих возможностей охранять и защищать Конституцию. — Уже от себя он добавил: — Да поможет мне Бог.

Пухлые щеки судьи Халибертона еще более вздулись, когда он улыбнулся и протянул руку.

— Позвольте мне быть первым, кто выразит вам свои наилучшие пожелания, президент Ли.

— Благодарю вас, сэр.

Ли надел шляпу. Как будто это был сигнал, оркестр снова заиграл „Дикси“. Раздались приветственные выкрики, в толпе захлопали. Ли использовал эту пару минут, чтобы еще раз внутренне пройтись по своей инаугурационной речи. Он надеялся, что она не вылетит у него из головы, когда он начнет говорить. Последние несколько дней он напряженно заучивал ее, но опыта политического ораторства у него не хватало.

Музыка прекратилась. Толпа постепенно успокаивалась. Когда Ли решил, что теперь его уже будет слышно, он глубоко вздохнул и начал, слегка завидуя, что не обладает зычным тоном судьи Халибертона:

— Доверие которое вы, народ Конфедерации Штатов Америки, оказали мне, заставляет меня глубже осознавать свои собственные недостатки. Все мы помним великие достижения моего предшественника Джефферсона Дэвиса, выдающегося президента и основателя нашей сплоченной Конфедерации, возникшей в результате его отчаянных усилий. В условиях грозных трудностей, он добивался нашей независимости от правительства США, которое упорно отказывало нам в нашем праве на такую независимость. Не…

В этот момент порыв ветра вырвал шляпу из его руки, оставив его перед неприятным выбором: оконфузиться, позволяя ему сдуть ее дальше с пола трибуны или оконфузиться, нагнувшись и поднимая ее. Она лежала у его ног, как будто насмехаясь. Он посмотрел вниз на нее. Прежде, чем ветер унес ее с платформы, он наклонился и схватил шляпу.

Что-то просвистело поверх его головы. Пуля, сообщил ему внутренний голос опытного солдата. Он начал выпрямляться. Еще одна пуля дернула рукав его пальто, рассекая материал аккуратно, как ножницами.

Судья Халибертон никогда не участвовал в боях. Всю войну он просидел в Ричмонде. Но его реакции можно было позавидовать. Он обхватил могучей рукой Ли и столкнул его с платформы. Тот споткнулся и упал на четвереньки, когда врезался в землю ниже. Через мгновение судья рухнул рядом с ним с криком боли — кровь проступила сквозь мантию на плече. Ли вскочил на ноги и начал карабкаться обратно на платформу, чтобы увидеть, что происходит. Кроме того ему хотелось выглядеть достойно, независимо от ужаса, который он испытал. Судья Халибертон схватил его за ногу и тянул назад.

— Ложись, дурак! — крикнул он. — Это по тебе они стреляют!

Это как-то раньше не приходило в голову Ли. Несмотря на прочитанное об убийстве Линкольна в книге из будущего, он внутренне отвергал саму идею политического убийства в Америке, оценивая как бы со стороны тот мир, в котором Юг проиграл войну за независимость.

Вспомнив о том мире, и о том, как высокие мужчины продирались сквозь толпу, он сразу твердо понял, что происходит.

— Это люди из Ривингтона! — воскликнул он, и попытался вырваться из жесткой хватки судьи Халиберна. — Отпусти меня!

Но судья держал его со всей силы, будто не замечая ранения левой руки.

Пули летали с частотой, указывающей на применение автоматического оружия. Благодаря его собственному опыту сквозь крики и вопли толпы, Ли слышал, что эти автоматы, какими бы они ни были и кому бы ни принадлежали, по звуку отличаются от Ак-47, к которому он привык.

Он также видел, что, хотя убийцы не смогли убить его с первых выстрелов, они не прекращают стрелять. Все, кроме одного из церемониальных охранников перед трибуной, лежали погибшие или раненые. Единственный оставшийся невредимым охранник с автоматом опасался стрелять из-за того, что нападавшие перемешались с толпой, и могли пострадать невинные люди. Убийцы таких угрызений совести не испытывали.

Ли наконец вывернулся из тисков Халибертона. Он вскочил на платформу и тут же был сбит на пол Джефферсоном Дэвисом.

— Лежи и не поднимайся! — только что ставший бывшим президент заорал ему в ухо. Как будто подкрепляя его слова, засвистел новый поток пуль.

Платформа напоминала бойню — повсюду кровь и лежащие тела. Кричали раненные. Кресло Мэри лежало опрокинутым, два колеса торчали в воздухе. Мороз пробежал по телу Ли.

— Моя жена, — выдохнул он. Он хотел, чтобы она видела момент его триумфа. И вот… — Мэри? — снова позвал он. Дэвис молчал, или, возможно, не хотел говорить.

Толпа взволновалась, как бурное море. Большинство людей пытались бежать подальше от убийц, но некоторые мужчины пробирались целенаправленно к ним. Среди незатихающей стрельбы странных автоматов, начали лаять одиночные выстрелы из пистолетов. Значительное количество граждан привычно пришли вооруженными, и почти все из них воевали во время Второй американской революции. После первоначального шока, их желанием было нанести ответный удар. Охранник с АК-47 выпустил три быстрых коротких очереди. Затем он откинулся назад; автомат вылетел из его рук, когда он схватился за шею. Чиновник в сюртуке и цилиндре схватил его оружие и начал прицельно стрелять, демонстрируя военный опыт бывшего пехотинца. Еще через несколько мгновений три других мужчины схватили автоматы погибших охранников и последовали его примеру.

Но убийцы не переставали стрелять тоже. Ли поражался, как это было возможно, учитывая, что огонь теперь ведется против них со всех сторон и их больше не прикрывает разбежавшаяся толпа. Тем не менее, эти другие автоматы — совсем не AK-47 — рычали дальше и дальше; мужчины и женщины падали и кричали. Еще очередь пуль пронеслась прямо над головой Ли.

После того, что показалось Ли бесконечным, хотя по его карманным часам прошло всего пару минут, оружие нападавших смолкло. Джефферсон Дэвис осторожно поднял голову. Когда ничего не произошло, он позволил Ли встать.

— О, Боже!

Ли буквально застонал, бросив первый долгий взгляд на окружающее его побоище. Ему приходилось видеть похожие последствия битвы в Мексике, более чем двадцать лет назад; во время Второй американской революции он тоже насмотрелся всякого. Но никогда, даже в своих самых страшных кошмарах, он не мог себе представить подобной перестрелки посреди толпы гражданских лиц. В бою гибли солдаты, а не невинные прохожие.

Убийцы не признавали никаких правил, они смеялись над ними. Мужчины в шелковых галстуках и мужчины в комбинезонах фермеров, женщины в выцветших ситцевых платьях и женщины в блестящих нарядах, лежали в крови, стонали и плакали. Такого не должно было быть. И на открытой трибуне-платформе, по которой убийцы сосредоточили основной огонь, Ли не мог разобрать, кто был убит и кто ранен, а кто просто испачкался в крови других людей. Потом он увидел, что Альберт Галлатин Браун точно никогда уже не встанет. У нового вице-президента Конфедерации Штатов было аккуратное отверстие над правым глазом, в то время как его затылок был бело-малинового цвета от ужасного следа вылетевшего мозга и костной ткани.

Джефферсон Дэвис сорвал свое пальто и начал рвать его на куски, чтобы помочь в перевязке раненых. Ли понимал, что он должен сделать то же самое, но не мог пошевелиться — он только что увидел юбку своей жены за опрокинутым креслом.

— Мэри? — позвал он. Она не ответила, но может, она не слышала его на фоне стонов и воплей вокруг. Он кинулся к ней.

Она была мертва, мертвее не бывает. На лице застыло удивленное выражение, открытые глаза уже больше никогда ничего не увидят. Пропитанная кровью грудь, несколько пулевых отверстий вокруг; еще цепь пулевых следов в сторону горла.

Казалось, где-то далеко-далеко, люди кричали: — Генерал Ли, президент, сэр! Ли!

Будто очнувшись от кошмарного сна, ему в голову пришла мысль, что общественный долг выше личного. Он заставил себя отвернуть голову от женщины, с которой он прожил совместно почти тридцать семь лет. Слезы придут позже, когда у него будет время для них. А теперь…

Кто-то кричал рядом: — Один из ублюдков еще жив, президент Ли!

Даже сквозь шок и муки, он почувствовал удивление. В голове прояснилось, как после ведра холодной воды сверху. Он сказал: — Тогда так. Нужно его допросить. Немедленно тащите его сюда.

Затем он наклонился над краем платформы — туда, где судья Халибертон зажал раненное плечо здоровой рукой и красноречиво матерился.

— Ваша честь, — сказал Ли, и повторил, уже настойчивее: — Ваша честь!

— Ну что еще? — прорычал Халибертон.

До этого дня Ли не имел определенных планов в отношении ривингтонцев. Но сейчас нужно было действовать быстро. Он сказал: — Я уверен, и надеюсь скоро доказать это, что люди, совершившие это подлое зверство принадлежат к организации, которая называет себя „Америка будет разбита“. Эта организация уже в течение нескольких лет размещаются в здании напротив Института механики. — Он указал на западный угол площади Капитолия. За деревьями он ясно видел, что флаг ривингтонцев сих пор развевается. — Прошу предоставить нам ордер на обыск этих помещений.

— Черт возьми, считайте, что он уже у вас есть, — отозвался Халибертон. — Но если там и есть логово этих змей, сэр, я бы порекомендовал вам поскорее убраться с этого места. Хороший выстрел оттуда может достать вас.

— Он прав, господин президент, — сказал Джефферсон Дэвис. — Пройдемте лучше за памятник Вашингтону.

Он не стал ждать возражений Ли, а просто заставил его спуститься с платформы, пропитанной кровью, и укрыться за мрамором и бронзой. И тут же закричал: — Охрану президенту Ли!

Собравшийся отряд охранников был, безусловно, самым высокопоставленным в истории Конфедерации Штатов, так как добрую половину его членов составляли генералы, которые пришли на церемонию. Они обнажили сабли — оружие, которое вряд ли было полезнее, чем барабаны и трубы оркестрантов, которые также столпились вокруг, чтобы защитить Ли.

Не обращая внимания на охранников и несмотря на возражения Дэвиса, Ли обошел вокруг подножия статуи Вашингтона. Многие, наверное, кроме судьи Халибертона, слышали, что он говорил о штаб-квартире АБР. Группа мужчин уже шла туда через редкую толпу.

— Это тяжелый день для страны, — сказал Ли. — Нам будет очень не хватать вице-президента Брауна, и других, которых мы потеряли. И…

Его голос сорвался. Если он позволит себе расслабиться, он не сможет сделать то, что явно должно быть сделано. Что ж, с личным горем придется подождать. Дэвис понимающе положил руку на его плечо. Он кивнул с благодарностью и сказал: — Я надеюсь, я молюсь за это — миссис Дэвис не пострадала?

— С ней все хорошо, хвала Богу, я видел ее. Ваша потеря безмерна… — Дэвис выглядел на редкость мрачным. — Мы отомстим за этот день, мы повесим всех этих сволочей — это лучшее, чего они заслуживают.

Сыновья Ли, высокорослые, как и он сам, пробрались через охранников к нему. Следы крови были видны на Кастисе и Робе, к счастью, она не была их собственной. Рот Ли исказился, когда он увидел, что Руни зажимает раненую руку другой. На мгновение он стал отцом, а не главой государства.

— Ваши сестры, жены? — потребовал он жестко.

— Никто из них не пострадал, — сказал Кастис, и плечи Ли облегченно расслабились. Тогда Кастис с трудом продолжил: — Но, сэр, наша мама?

Слезы побежали по его щекам.

— Да, мои дорогие мальчики, она…

Ли снова сдержал себя — еще будет время предаться печали со своими сыновьями.

В это время конгрессмен и рабочий-поденщик, парень в рваной одежде подтащили к нему Конрад де Байса. Боль потери чуть не свела его с ума; но долг, как всегда, заставил его приглушить свои личные чувства. Как часто Мэри попрекала его за это. Мэри…

Он нахмурился и сосредоточил свое внимание на Де Байсе. Лицо ривингтонца, всегда мальчишески смелое, было бледным, искаженным болью. Он был ранен выстрелами в правое запястье и левое плечо, пропитанные кровью повязки явно были сделаны наспех и, без сомнения, неохотно. Его глаза расширились на мгновение, когда он увидел Ли. Но несмотря на мучения от своих ран, он был сама невозмутимость. Ему даже удался иронический поклон приветствия. Ли всегда восхищался ненаигранной храбростью Де Байса и обнаружил, что она по-прежнему при нем, даже в таких обстоятельствах, когда можно только кричать от отчаяния.

— Итак, сэр, что подвигло вас пойти на такое?

— Вы знаете ответ на этот вопрос, — сказал Де Байс, и Ли вспомнил голос Андриса Руди: — Я не угрожаю. Я обещаю. — Затем ривингтонец позволил себе поязвить. — Что, не ожидали, что мы в состоянии выступить против таких, как вы?

— На кого ты рот разеваешь, сукин ты сын, — прорычал поденщик, встряхивая де Байса, как крысу. Ривингтонец стиснул зубы от боли, умудрился извернуться и пнул своего конвоира прямо между ног. Поденщик рухнул со стоном, зажав руками пах. Де Байс даже не пытался бежать. Ему удалось выдавить изможденную улыбку Ли и кивнуть, как бы приглашая его задать следующий вопрос.

Но прежде чем Ли заговорил, в здании, приютившем АБР еще в 1864 году, раздалась стрельба и крики гражданских лиц, по-прежнему слоняющихся на площади Капитолия. Конрад де Байс улыбнулся еще шире.

— Мы не станем легкой добычей для вас.

— Как вы уже убедились, мы тоже, — сказал Ли, что смыло улыбку с лица ривингтонца. Джефферсон Дэвис сказал: — В этом змеином гнезде сейчас уже поняли, что их заговор против вас провалился, господин президент. Я снова призываю вас перейти в место, защищенное от стрельбы из этого гнезда.

Ли чуть было не отказался. Затем он взглянул на Конрада Де Байса и увидел, что ривингтонец тоже пристально смотрит на него. Этот напряженный взгляд Де Байса заставил его остановиться и подумать. Окна штаб-квартиры АБР выходили через Франклин-стрит на Институт механики, а не назад к площади Капитолия. Как сказал Дэвис, ривингтонцы, которые остались в штаб-квартире, вполне могли предполагать, что их атака удалась, но это до тех пор, пока вооруженные люди не подошли к их зданию. Если он останется здесь, он просто даст им второй шанс.

— Ну хорошо, сэр, — сказал он тихо. — Вернемся в Капитолий, это здание можно разрушить лишь с помощью артиллерии.

Дэвис благодарно кивнул. Лицо Конрада де Байса снова не выражало ничего, кроме боли и безразличия. Большинство мужчин из Ривингтона хорошо умели скрывать свои мысли, но Ли видел на казалось бы непроницаемой маске Де Байса скрытое разочарование. По плану, Шон Роджерс должен был сопроводить его с площади Капитолия в резиденцию президента после инаугурационной речи, а какой-то другой член Объединенного комитета сопроводить Альберта Галлатина Брауна к его резиденции. Этот план, благодаря ривингтонцам, пошел под откос. Альберт Галлатин Браун был мертв. А Роджерс, как выяснил Ли, был ранен…

Вернувшись в Капитолий, Ли срочно направил посыльных к производителям вооружений и пороха. Только там в Ричмонде, он мог найти и взять под свою руку приличное количество обученных солдат. Мирная столица Конфедерации; кто бы мог подумать, что ей нужен собственный гарнизон? Ли стоял в окружении высших офицеров своей страны, у которых не было солдат. Джеймс Лонгстрит что-то даже пошутил на эту тему, процитировав древнеиндийскую мудрость насчет слишком многих начальников. Ли почти не слушал его; он оценивал степень тяжести ранений Конрада де Байса. Качая головой, он сказал: — Вам нужен хирург.

И только тогда, когда слова вылетели из его рта он вдруг понял, что рассуждает о том, каким образом лучше сохранить жизнь человеку, который, возможно, только что убил его жену.

— Хирург? — издевательски переспросил Де Байс. — Как вы думаете, я хочу жить без рук? Ваш хирург просто отпилит их мне, вы же знаете.

— Так нет же другого способа предотвратить неизбежное нагноение…

Ли вздрогнул. Это хирурги его времени не знали других способов. В отличии от мужчин из Ривингтона.

В ответ Де Байс сказал: — Повесьте меня, и все дела. Все равно вам придется сделать это достаточно скоро — причин больше чем достаточно.

Сердитое ворчание от всех, кто слышал его, подтвердило это.

Кто-то потрогал Ли за плечо. Он обернулся. Это был полковник Диммок, из всех присутствующих, один из самых низких военных чинов. Пуля оторвала ему мочку правого уха. Хотя с этой стороны его мундир был измазан кровью, он, казалось, не замечал, что был ранен. Он протянул Ли оружие.

— Это то, чем убивали эти свиньи, сэр.

Ли взял это, как назвать, ружье? Даже сейчас, когда его ум сформировал слово, он засомневался в этом термине. Огнестрельное оружие было слишком коротким, чтобы заслужить это имя. Чем-то это напоминало АК-47, если отрезать приклад и укоротить ствол. Даже металлическая рукоятка, как он обнаружил, могла складываться для уменьшения габаритов. Пистолет почти ничего не весил. Он предположил, что Де Байс и его приспешники вооружились так именно потому, что его легко было скрывать, пока это необходимо. Хотя де Байс и был тяжело ранен, он не стал близко подходить к нему и спросил: — Как вы называете эту вещь?

— Почему я должен вам что-то говорить? — сказал Де Байс. Затем он выплюнул короткий, резкий смешок. — А впрочем, какая разница, черт возьми — что вам даст название? Это…

Ли услышал что-то вроде „Оузи.“ Видя, что тот нахмурился в недоумении, Де Байс повторил по буквам: У-З-И, назван в честь изобретателя из Израиля, который разработал его.

— Израиль? — Ли снова нахмурился. — Значит, израильтянин? Нет-нет, не обращайте внимания, вам не нужно отвечать.

Он повернулся к людям, которые охраняли Де Байса. — Отведите его в изолированное помещение. Поставьте надежную охрану. Если он не хочет видеть хирурга, не принуждайте его… Он, в конце концов, вскоре предстанет перед судом.

Солдаты кивнули. Как и Ли, они знали, что Де Байсу не миновать виселицы вскоре после окончания судебного разбирательства. Они окружили ривингтонца и вывели его из зала делегатов. Только тогда Ли увидел четыре или пять пулевых отверстия на задней части куртки Де Байса. Тем не менее человек без проблем держался на ногах, и имел только раны в руки. Ли забеспокоился.

— Подождите! — крикнул он.

Когда он спросил у Де Байса о его кажущейся неуязвимости, ривингтонец оскалился в неприятной улыбке и сказал: — Я же говорил, что мы не станем легкой добычей, генерал Ли.

Ли протянул руку и ткнул его живот. Там было жестко, и точно не мышцы — металл или дерево или что-то в этом роде. Ли не знал о существовании брони против пуль. А ривингтонец ее носил. Неудивительно, что команду убийц так трудно было поразить. Он начал волноваться. Если все люди из Ривингтона были в такой броне, они были трудноуязвимы.

Как бы подчеркивая его озабоченность, вокруг здания АБР вспыхнула свежая стрельба. В некотором смысле, как полагал Ли, это было хорошей новостью: это означало, что подошли дополнительные войска для борьбы с ривингтонцами. Но это также означало, что они еще не были подавлены.

Охранники увели Конрада Де Байса прочь. Стрельба все не затихала. В Капитолий прибыл посыльный. Увидев Ли, он приветствовал его, тяжело и нервно дыша: — Масса Роберт, эти сукины дети — прошу прощения, сэр — они даже не думают сдаваться. У нас много погибших, а у них мы точно знаем только про одного — этот сын шлюхи выпал из окна, из которого стрелял. Можем ли мы взять артиллерию, чтобы раздолбать их?

— Давайте, если по-другому не получается, — ответил Ли сразу. Он стиснул зубы. Не считая стычек внутри Вашингтона, у его солдат был скудный опыт боев в городах. Это очевидно, не относилось к мужчинам из АБР. Он поблагодарил Бога, что они засели в одном здании. Несколько сотен таких боевиков, особенно в броне, как у Де Байса, могли бы захватить и удержать… даже такой город, как Ричмонд. Мысль была неприятной, но логичной. Он задумался, а сколько этих мужчин из Ривингтона всего?

Прибыли еще посыльные, доставив дополнительную информацию не только о небольшом бое через дорогу от Института механики, но и о кровавой бойне, устроенной Де Байсом и его сообщниками. Сердце Ли сжималось при чтении горестных вестей: Александр Стивенс ранен, Джуд Бенджамин ранен; Джон Аткинс, сменивший на посту Главного почтмейстера Джона Ригана, убит; генерал Джубал Эрли погиб с пистолетом в руке, когда он пытался атаковать убийц; Джеб Стюарт тоже получил ранение. Последнее известие было особенно тяжелым, Ли относился к Стюарту, почти как к сыну. Помимо самого факта ранения, посыльный ничего не знал. Ли склонил голову и взмолился, чтобы рана не оказалась тяжелой.

Бухнула пушка, через мгновение еще одна. Ли услышал грохот попадания двенадцатфунтового ядра о стену. Почему пушкари не выбивают их из своих нор картечью, подумал он и тут же обозвал себя дураком. Даже из винтовки Спрингфилда легко можно перестрелять артиллерийскую команду, ведь картечь эффективна только на близком расстоянии. А против стрелков с автоматами это стало бы самоубийством.

Пушечные выстрелы прогремели еще несколько раз и затихли. Огонь из стрелкового оружия велся по-прежнему. Ли расхаживал по залу делегатов, как лев в клетке, ожидая новых известий. Ему так хотелось возглавить этот бой самому, как когда-то во времена службы в армии США. Но эта роль не подобала генералу, командующему армией, и уж тем более президенту Конфедерации Штатов. Наконец, прибыл посыльный. Ли бросился к нему, но тут же в ужасе отскочил, когда узнал новости:

— Эти сволочи быстро убивают артиллеристов, даже на большом расстоянии. Почти все они погибли.

Ли застонал. Снайперы с помощью оптики, установленной на ружья, возможно, были в состоянии поразить артиллеристов на тысячу ярдов или более, но он не думал, что АК-47 способны на такое. Когда он отвернулся, его взгляд упал на то, что Де Байс назвал „узи“. Он покачал головой, снова досадуя на себя. Как он мог думать, что АК-47 были единственным оружием в арсенале ривингтонцев? Ответ был простым, но удручающим: он ошибался.

Ружейный огонь снова усилился. Забыв о достоинстве и важности своей должности, Ли направился к двери, чтобы выяснить, что происходит, и взять на себя командование. Грузное тело полковника Диммока перекрыло ему дорогу.

— Нет, сэр, — сказал главный церемониймейстер. — Вам нужно оставаться здесь, пока все не закончится.

— В сторону, — приказал Ли. Диммок не двигался. Он был тяжелее Ли, как минимум, на тридцать фунтов. Мысль о том, как глупо он будет выглядеть, пытаясь силой отодвинуть полковника, отрезвила Ли. Да и в силу своего долга ему не следовало делать этого. Он опустил голову.

— Прошу прощения, сэр. Вы правы.

Ждать становилось все более невыносимо. Шум перестрелки постепенно уменьшался, затих, вспыхнул еще раз и прекратился. После двух минут затишья, Ли снова пытался выйти, и снова полковник отказался пропустить его. Ли укоризненно покачал головой, демонстративно показывая на свои уши. Диммок проигнорировал его жест. Через мгновение стрельба началась снова. Вздохнув, Ли опять извинился.

Очередной посыльный вошел в зал делегатов.

— Сэр, там просто дьявольская мясорубка. Если бы эти сукины дети контролировали бы все вокруг их проклятого здания, мы бы никогда не смогли подобраться к ним достаточно близко, но на все их не хватает. Мы заключили небольшое перемирие, чтобы вынести раненых, поэтому недавно было тихо. Надеюсь, вы не возражаете?

— Нет, ни в коем случае, — сказал Ли. — Мы должны делать все возможное для наших людей. Определитесь с направлением атак, займите крыши окружающих зданий, чтобы подавить их огнем, грамотно маскируйтесь там.

Солдат отдал честь и поспешил прочь. Стрельба с разных сторон штаб-квартиры АБР все продолжалась и продолжалась. Был уже почти закат, когда интенсивность огня достигла своего пика — в течение нескольких секунд треск непрерывных автоматных очередей, затем все резко оборвалось.

Когда прибыл еще один гонец, Ли в нетерпении бросился к нему. Мужчина смотрел устало, но торжествующе — такое выражение лиц Ли видел у солдат еще на мексиканской войне.

— Убит последний из этих мерзавцев, — сказал он. Вокруг раздались ликующие крики. Посыльный продолжил: — Нам удалось, наконец, проникнуть в здание. Эти ривингтонские ублюдки наглухо забаррикадировали дверь, и мы долго никак не могли выбить ее. Потом мы прижали их плотным огнем — так, что они не могли высунуться — и некоторым из нас удалось залезть в окна. Затем мы ударили по ним одновременно снаружи и изнутри. Это было нелегко, но теперь они все мертвы.

— Да благословит тебя Бог, капрал, — сказал Ли, увидев на рукавах посыльного знаки различия. Тот смутился на секунду, а затем разулыбался. Ли повернулся к полковнику Диммоку. — С вашей любезного позволения, сэр?

Главный церемониймейстер освободил выход.

Офицеры и оркестранты окружили Ли, когда он вышел на улицу. Он было воспротивился, но они отказались уходить. После секундного раздражение, он решил, что злиться не стоит: у них тоже был свой долг. Если уж на то пошло — вдруг возникла нелепая мысль — а вдруг последний посыльный был переодетым ривингтонцем, и его целью было выманить его из безопасного Капитолия.

Он поспешил в сторону статуи Вашингтона. Площадь Капитолия была очищена от уцелевших гражданских лиц. Врачи переходили от одного раненого к другому и помогали, чем могли. Ли понимал, что их возможности были скудны. Нет сомнения, что ривингтонцы со своими знаниями могли бы предоставить более эффективное лечение, но ведь именно из-за ривингтонцев эти бедные и несчастные люди и лежали здесь. Небольшое чувство собственной вины охватило Ли: ведь эти люди пришли сюда из-за него, чтобы увидеть и услышать его, а теперь они…

Четырехколесная карета военной скорой помощи с грохотом помчалась на восток. При каждом потряхивании раздавались крики раненых. Ли прикусил губу. По крайней мере, одна из раненых была женщина. На войне он встречался со многими ее ужасами. Теперь он встретился с ними во вроде бы мирном времени, да еще в тот день, который должен был стать одним из самых знаменательных дней в его жизни. Он подошел к извозчику одной из карет скорой помощи: — Вы везете их в двенадцатый госпиталь?

— Нет, сэр, приходится возить в Чимборасо, — сказал извозчик. — Двенадцатый уже переполнен.

Он прикрикнул на лошадей и щелкнул вожжами. Карета тронулась. Изнутри опять раздались крики. Сердце Ли обливалось кровью. Чимборасо, военный госпиталь на восточной окраине города, был в два раза дальше от площади Капитолия, чем военный госпиталь номер двенадцать, что означало, что раненым придется трястись в карете в два раза больше.

Это также означало, что мясорубку на площади можно было сравнить лишь с рукопашным боем во время Второй американской революции. Главный госпиталь номер двенадцать был рассчитан на чуть более чем сто человек. Если он уже был заполнен… И сколько еще раненых будет в в Чимборасо…

Он пообещал себе, что мужчины из Ривингтона заплатят за все. И было направился к открытой трибуне, на которой принял президентскую присягу, но остановился, когда увидел, что убитых и раненых там уже увезли. Только ручейки крови, которые еще стекали вниз на передние и боковые бревна основания, говорили о хаосе, который царил здесь несколько часов назад.

Он подумал, куда могли увезти Мэри. Ли хотел попрощаться с ней, и попросить прощения за то, что взял ее с собой на трибуну. Нет, сейчас не до этого. Он надеялся, что она будет знать это и без его слов. Она часто проявляла свой непростой характер; с ее бесконечными телесными недугами, кто мог обвинять ее? Но после тридцати семи лет, она понимает — понимала, поправил он себя, все еще не до конца осознавая это в своем сердце — насколько они были близки друг другу.

Тела пяти мужчин, сообщников Конрада Де Байса, еще лежали там, где они упали. Зрелище было нелицеприятным. Все, кроме одного, были убиты выстрелами в голову; единственным исключением, выглядевшим менее страшно, был умерший от потери крови из-за раны бедра. Разрывы в куртках и рубашках свидетельствовали о других попаданиях, которые не нанесли ущерба. Ли поджал губы. Все они были в бронях, как и Де Байс. Неудивительно, что их так трудно было убить. Они могли даже надеяться уцелеть после покушения. Если это так, то они ошибались.

Ни у кого из убийц уже не было узи. Ли надеялся, что оружие доставили куда надо. Джошуа Горгас, несомненно, будет рад иметь такие увлекательные новые игрушки. А если нет, значит нет — взявший тайком сможет использовать узи только до тех пор, пока не закончатся патроны.

— Куда сейчас, сэр? — спросил один из сопровождающих, когда Ли снова сменил направление.

— В здание АБР, — сказал он каменным голосом.

Угол Франклина и Девятой тоже напоминал то, чего Ли не знал со времен войны. Как и на площади Капитолия, врачи и кареты скорой помощи суетились, как пчелы. Многочисленные следы пуль украшали фасад здания Института механика. Парень, застреленный в голову, наполовину свесившийся из окна напротив.

Штаб-квартира АБР пострадала значительно больше, чем Институт механики; несколько зияющих дыр в кирпично-мраморном фасаде от двенадцатифунтовых ядер. Только по счастливой случайности здание избежало пожара, подумал Ли. Огонь распространяется так легко — и так трудно бороться с ним. Он вспомнил обугленный Ричмонд на фото в книге из будущего, и вздрогнул. Такая катастрофа могла случиться и здесь.

Он указал на крышу, над которой все еще висел красно-бело-черный флаг АБР.

— Снимите же его, наконец.

Пара солдат поспешила выполнить его приказ. Один из них сказал: — Нужно добавить его к коллекции захваченных у янки боевых знамен.

Это как-то не приходило в голову Ли; он просто хотел выкинуть ненавистный баннер на помойку. Но солдат был прав. Конфедерация выиграла здесь битву, заплатив изрядную цену за это…

Ли проследовал в здание АБР с изрядным любопытством. Отчасти из-за того, что он никогда не был здесь раньше; ривингтонцы приходили к нему, а не он к ним. Отчасти из интереса профессионала: здесь он имел возможность увидеть, насколько трудно вести бой внутри здания. Он покачал головой: ему не нравилось то, что он увидел.

Кровавый след привел его к комплексу помещений, используемых АБР. Трупов в сером было значительно больше, чем в пестро-зеленом; ривингтонцы сражались как черти — хотя, возможно, они просто предпочитали умереть в бою, чем на виселице. Латунные гильзы издавали неподобающе веселый звук, когда Ли распинал их на своем пути.

Вот и дверь с нарисованным на ней треугольным знаком организации. Ли перешагнул через два тела в сером и одно в зеленом и вошел внутрь. Парень, чью голову и туловище он видел с улицы, воевал из этого окна. Пули, влетевшие в это окно, буквально изрешетили всю стену; висевшая там картина была неузнаваема.

Один из оркестрантов-охранников Ли посмотрел вокруг и сказал: — Если убрать мертвых, то здесь нет ничего необычного, правда?

Он был прав; если не обращать внимания на произошедшую тут бойню, представительство АБР ничем не отличалось от офиса какого-нибудь торгового учреждения. Ли сам не знал, чего он ожидал. Может быть, что-нибудь, указывающее на то, что они из будущего. Но столы, стулья, шкафы с бумагами, казалось, на первый взгляд ничем не отличались от тех, что были в военном министерстве напротив. Эти документы в шкафах, разумеется, следовало изучить, но место, где они хранились, было совершенно обычным.

— Все ж таки должна быть у этих ублюдков, судя по тому что они наделали, какая-то нычка с их гадостями, — продолжал доморощенный охранник.

— Это так, — задумчиво сказал Ли. Оркестрант, недостаток образования которого выпирал из каждого слова, тем не менее был несомненно прав. Зло, как полагал Ли, декларирующее себя открыто, не будет скрывать следы своей грязной деятельности. Но штаб-квартира АБР — этой организации, которая не гнушалась ничем, даже массовыми убийствами, ради достижения своих целей — не имела ни малейших следов своей противоправной деятельности. Добропорядочно выглядевшее зло настораживает.

Ли в окружении охраны переходил из комнаты в комнату. Вся мебель, как и в той комнате, через которую он вошел, была какой-то нарочито обычной. Но обычные люди не могли натворить таких в высшей степени необычных дел.

Наконец, Ли подошел к двери, перед которой столпилось несколько солдат.

— Эта дверь заперта, сэр, — сказал один из них. — Мы пытались выбить плечами, но она не поддается.

Ли охватило волнение — неужели это была та самая, святая святых ривингтонцев?

— Отправьте кого-нибудь за слесарем, если вы еще этого не сделали, — пробурчал он. Солдат поспешил прочь. Ли осмотрел ручку двери. Вот наконец-то что-то незнакомое: ее форма была такой, какой он никогда раньше не видел. Он подосадовал на отсутствие с ним слесаря. Дверь была покрыта гладким слоем серой эмали. Он постучал по нему. Что-то твердое, прохладно металлическое, не похожее ни на что.

Звеня инструментами, слесарь прибыл около половины седьмого и сразу принялся за работу. Но даже через пять дней, несмотря на его усилия, а затем усилия лучшего взломщика в Ричмонде (его специально взяли из тюрьмы), а затем группы людей с массивным тараном, дверь оставалась закрытой.

На Ли снова обрушилась гора телеграмм. Он мельком просматривал и откладывал в сторону послания с выражениями соболезнования, затем поздравительные с избранием, прибывшие почтовым поездом в кровавый день 4 марта.

Некоторые телеграммы привлекли его внимание. В одной из них, из Спрингфилда, штат Иллинойс, США, говорилось:

ДА ПРЕБУДЕТ БОГ С ВАМИ И ВАШЕЙ СТРАНОЙ В ЭТОТ ЧАС СКОРБИ. МОЛЮСЬ ЗА ВАС. А. ЛИНКОЛЬН.

Другая прибыла из Кларксдейла, Миссисипи:

ПРОШУ ОТМЕНИТЬ МОЮ ОТСТАВКУ ИЗ КАВАЛЕРИИ КОНФЕДЕРАЦИИ ГОТОВ ВОЗГЛАВИТЬ СИЛЫ ПРОТИВ УБИЙЦ ПОСЯГНУВШИХ НА НАШУ РЕСПУБЛИКУ И ЕЕ ИНСТИТУТЫ ВЛАСТИ. Н. Б. ФОРРЕСТ.

— Какой ответ дать Форресту, сэр? — спросил Чарльз Маршалл, который вновь занял пост военного помощника Ли. Судя по его тону, он не хотел иметь никаких дел с лидером „Патриотов“. Но Ли продиктовал: — Ответ: Ваша страна благодарит вас за вашу службу, генерал-лейтенант Форрест. Мы, возможно, не всегда найдем общую точку зрения по очень многим вопросам, но лицемерие, я знаю, никогда не являлось вашим пороком. И против людей из организации „Америка будет разбита“, я боюсь, нам могут потребоваться все лучшие военные таланты, имеющиеся в нашем распоряжении.

И обратился к помощнику: — Вы ведь не отрицаете наличие таковых у Форреста?

Маршалл покачал головой, но его скривившиеся губы явно выражали неодобрение, когда он записал ответ Ли и понес его на телеграф.

В тот же день служили панихиду по его жене. Епископ Джонс, с рукой на перевязи — из-за раны, полученной им на трибуне — говорил о том, как всевидящее провидение призвало Мэри из мира людей. О том, что ее дух все еще живет и будет продолжать вдохновлять всех, кто знает о ее мужестве, с которым она преодолевала невзгоды с непоколебимой уверенностью в Боге, о ее надеждах и силе, которым всем нам следует подражать.

Ли всем своим существом воспринимал каждое слово, которое произносил преосвященный Джонс, но речь не принесла ему облегчения, наоборот, его горе только выросло. Он плакал, не стыдясь, когда катафалк, запряженный шестеркой вороных лошадей повез гроб жены к железной дороге в ее последний путь к Арлингтону. Он знал, что она никогда бы не простила ему, если бы он выбрал для похорон другое место.

Лейтенант-посыльный подошел к нему, когда он выходил из церкви Святого Павла.

— Прошу прощения, сэр, что беспокою вас в такой момент, но вы приказали сразу известить вас, когда получится открыть то помещение в штаб-квартире АБР. Мы только что сделали это.

— Спасибо, молодой человек. Я немедленно еду туда. У вас экипаж?

— Да, сэр. Прошу следовать за мной.

Ли с лейтенантом поехали на восток по широкой Девятой улице, а затем вниз по западной стороне площади Капитолия к зданию АБР. Когда они свернули направо на улицу Франклина, Ли бросил на сопровождающего вопросительный взгляд. Лейтенант усмехнулся.

— Мы воспользовались вашей тактикой, сэр. Когда эта чертова дверь — я прошу прощения еще раз — выдержала все наши лобовые атаки, мы решили зайти с тыла.

К стене здания была прислонена лестница. Несколько каменщиков в грязных комбинезонах стояли у основания стены. Один все еще держал молоток и долото. Ломы и клинья, наряду с кусками камня и битого кирпича, лежали на тротуаре. Рабочие пробили отверстие в стене, достаточно большое, чтобы человек мог проникнуть туда.

— Кто-нибудь уже побывал там? — спросил Ли. Когда лейтенант покачал головой, Ли спустился из экипажа и поспешил к лестнице.

Лейтенант спрыгнул и обогнал его. Настойчивым голосом, он сказал: — С вашего позволения, сэр, сначала я — на случай, если ривингтонские ублюдки разместили там какое-нибудь взрывное адское устройство.

Ли неохотно кивнул. Тут дело было не в мужестве, а в его долге перед своей страной.

— Хорошо, лейтенант, действуйте.

Молодой офицер полез по лестнице и скрылся в пробитом отверстие. Ли ждал, еле сдерживая беспокойство и нетерпение, пока тот снова не высунул голову.

— Тут кажется, достаточно безопасно, сэр, хотя я и споткнулся о стул и чуть по-дурацки не сломал шею. Не возьмете ли фонарь с собой? А то тут темно, как у негра в заднице.

Солдат быстро сбегал в военный департамент через улицу, принес фонарь и отдал его Ли. Он и несколько рабочих придержали лестницу, а Ли поднялся. Ли одновременно был и благодарен и обижен: молодому лейтенанту они такую услугу не оказали. Неужели он выглядит таким дряхлым?

Наверху лейтенант взял у него фонарь и помог протиснуться в дыру. Он держал мерцающий фонарь на высоко поднятой руке пока Ли осматривался. Бледно-желтые балки, на которые падал тусклый свет из отверстия в стене, сразу дали понять Ли, что АБР уж точно не из 1868 года, или близко к тому.

— Металл, — пробормотал он, взяв фонарь. — Сплошной металл.

Столы, шкафы, книжные полки на противоположной стене, крутящиеся стулья — все было с таким же металлическим оттенком, как и непробиваемые двери, с которыми так и не удалось справиться. С этой стороны дверь также была вмонтирована в стену. Ее внутренняя поверхность не была окрашена вообще, только отполирована, и отражала обратно свет фонаря. Над одним из шкафов, пониже других, висел плакат с эмблемой АБР, которую Ли впервые увидел на кофейной кружке Андриса Руди в лагере под Оранж Корт Хаус. Он задавался вопросом, а где, интересно, Руди сейчас? Его не было в числе погибших 4 марта, не было его и в доме, куда с ордером на арест пришли солдаты в тот же вечер с АК-47, переключенными на автоматический огонь. Это беспокоило Ли — впрочем, теперь это забота Бедфорда Форреста. Руди был одним из самых опасных людей, которых он знал.

Ниже трех изогнутых шипов в кругу выделялись два незнакомых слова:

AFRIKANER WEERSTANDSBEWEGING, а под ними, более мелкими буквами, ДВИЖЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ АФРИКАНЕРОВ. Ли покачал головой. Он подумал, что африканер — это, конечно, не африканец, судя по тому, как люди из Ривингтона относились к неграм — и сама фраза была непонятной, сопротивлялись ли сами африканеры, или кто-то сопротивлялся против них.

Он сердито отвернулся от плаката, не желая и дальше забивать себе голову. Президент подошел к полированной металлической двери и положил руку на дверную ручку. Лейтенант бросился вперед и попытался сам повернуть ее для него. На этот раз он отказался уступить свое место. Люди, хотевшие вскрыть ее с той стороны испытали всё, кроме пушечного выстрела — да и то из опасения повредить запертую комнату. Если бы к двери был подключен взрывной заряд, он давно бы сработал. И потянул за ручку. Дверь оказалась тяжелой. Ли пришлось приложить всю свою силу, чтобы сдвинуть ее с места, а массивные петли заскрипели в знак протеста, когда ему это удалось, но она, наконец, открылась. Несколько офицеров, стоящих с той стороны, увидели его, заулыбались и начали хлопать в ладоши.

К звукам аплодисментов присоединился низкий, хриплый гул, который начался, как только дверь распахнулась. Они сразу прекратили хлопать. Гул продолжался. В поисках его источника, Ли прислушался и решил через несколько секунд, что тот каким-то образом исходит из утолщенной стены. Звук был каким-то механическим, хотя и не очень напоминающим паровой двигатель. Он удивился, зачем скрывать механику внутри стены?

В комнате за ним лейтенант закричал. Он обернулся, гадая, в какую еще ловушку попал парень. Но никакой ловушки видно не было, только испуганное лицо лейтенанта. Вдруг он увидел, как нескольких длинных, тонких трубок, установленных на потолке, не замеченных им ранее — кто же осматривает потолки? — вдруг начали излучать тонкий белый свет, который залил комнату наподобие солнечных лучей в тумане.

— Да что ж это делается, а? — воскликнул лейтенант.

Ли не знал, что там делается вообще, хотя после минутного размышления он подумал, что не стоит удивляться тому, что ривингтонцы используют более совершенные лампы, чем даже газовые фонари. Но еще один их фокус был сейчас не важен. Светящиеся трубки позволили ему разглядеть названия книг, расставленных на этих секретных книжных полках. Как только он увидел, что одной из них была „Иллюстрированная история гражданской войны“, полки притянули его, словно магнитом.

Он провел пальцем сверху вниз по переплету „Иллюстрированной истории“, как бы убеждая себя в ее реальности. Вот так вот найти найти второй экземпляр казалось более странным, чем найти первый. Он вспомнил, как эта книга захватила его. Теперь их было две — и сотни, тысячи других. Благодаря приходу в его время людей из будущего он мог сейчас касаться их.

Иллюстрированная история оказалась лишь одной из сотен книг о Второй американской революции, хотя она называлась по-разному: гражданской войной, войной между Севером и Югом, а иногда Великим Восстанием. Он нашел воспоминания Джо Джонстона, Гранта, Джефферсона Дэвиса — он покачал головой, когда увидел название „Взлет и падение Конфедерации“ — затем наткнулся на мемуары Джубала Эрли. Он снова покачал головой; вчера он был на его похоронах и знал, его бывший командир дивизии уже не напишет воспоминаний. В отличии от Джонстона, Гранта или Дэвиса.

Он также обнаружил книги о сражении в Диких Землях; о железных дорогах Конфедерации; об отношениях черных и белых на Севере и Юге — до, во время и после Второй американской революции; о столице Конфедерации Ричмонде — он скептически улыбнулся, одна из называлась „Город генерала Ли“. Улыбка угасла, когда Ли вытащил книгу с полки и увидел на обложке горящий Ричмонд. Раскрыв книгу, он обнаружил, что она была опубликована — будет опубликована? — будут ли они все опубликованы? — в 1987 году. Он также отметил, что ее автором был некто Ричард М. Ли, и подумал, был ли этот человек его потомком. Если это так, то он был беспристрастен к Роберту Э. Ли, упомянув, что он сам, оказывается, написал книгу под названием „Город мистера Линкольна“. Ли положил книгу на место. Он постоял рядом с наполовину заполненной книгами полки, которые были посвящены исключительно ему. И оставил их в покое. Он сам знал, кто он такой. А ривингтонцы, при всех их справочных изданиях, так и не поняли этого.

Наряду с книгами о Конфедерации, Ли обнаружил несколько полок с книгами о Южной Африке. Такой страны, как он знал, на земном шаре в 1868 году не было. Некоторые из них, судя по названиям, были написаны на английском языке, но большинство на каком-то из германоязычных языков, что также подтверждала фраза Afrikaner Weer stands be weging.

Не немецкий, точно. Это было первым предположением Ли, когда документы, написанные на этом языке, оказались у него в руках после обыска в обычных комнатах АБР. Но профессор немецкого языка, вызванный из Военного института Вирджинии, глянул на них и ничего толком сказать не смог, удалившись с позором. Ли не отступился, и там, где профессор сдался, помог ричмондский купец, еврей родом из Аахена.

Ли просунул голову в дверь и спросил двух офицеров в соседней комнате: — Мистер Гольдфарб уже здесь?

— Да, сэр, я видел его неподалеку, — ответил один из них, капитан. Он повернулся к своему напарнику. — Найди и пригласи его сюда, Фред.

Фред, который был лейтенантом, пошел и привел его. Аврам Гольдфарб был среднего роста упитанным мужчиной лет пятидесяти, с вьющимися седыми волосами и курчавой седой бородой, достаточно длинной, чтобы не заморачиваться с галстуком. Его нос был более классическим древнееврейским, чем у Джуда Бенджамина, а его глаза… когда Ли посмотрел в эти темные, глубоко посаженные глаза, он почувствовал, что теперь более глубоко понимает Книгу Иеремии, чем раньше. В глазах Аврама Гольдфарба плескалось все горе своего народа.

Он склонил голову перед Ли.

— Вы опять нашли несколько документов на этом сумасшедшем диалекте, и вам из-под меня нужно прочитать их, таки да, чем нет, сэр?

В ответ на молчаливый кивок Ли он сверкнул своими скорбными глазами.

— Я сделаю все возможное, хотя это прямо таки сводит меня с ума. Эта речь, это и не немецкий, и не голландский, уж я-то знаю, поскольку Аахен лежит как раз на границе, и до 48-го года я много торговал там с Амстердамом одеколоном… Впрочем, это неважно. Эта речь, это не что-то определенное. Это, таки выражаясь на английском языке, некая мешанина.

Ли не совсем понял, что он хотел сказать, но идею уловил. Он посторонился, чтобы пропустить Гольдфарба в секретную комнату. Еврей моргнул, когда заметил необычные потолочные светильники, но Ли не дал ему время на раздумья. Он вытащил книгу, которая называлась Akrikaner Weerstandsbeweging, надеясь, что она расскажет ему побольше об АБР.

— Африканское Движение Сопротивления, написано Юджином Бланкаардом: Что это может значить? — прочитал Гольдфарб.

— Африканское? — Ли указал на плакат на стене.

— Ну африканеров, — сказал Гольдфарб, пожимая плечами. — Что еще за африканеры?

Он открыл книгу с фотографией на фронтоне, изображающей рослого молодого человека, с поднятой правой рукой, положившего левую руку на Библию, стоящего с завязанными глазами перед чем-то напоминающем расстрел из АК-47. Под фотографией было несколько строк текста. Гольдфарб перевел их: — Если я иду вперед, следуйте за мной. Если я отступаю, стреляйте в меня. Если я умру, отомстите за меня. Да поможет мне Бог…

Это была групповая клятва людей, которых ничто не заставит отступить. Ли зашипел; к своему сожалению, он уже знал это.

Независимо от того, что думал Гольдфарб об этом, его лицо ничего не выражало. Он перевернул страницу, а затем, к удивлению Ли, начал смеяться. Он указал на страницу с информацией о книге.

— Печатник, наверное, был таки пьян, сэр, а корректор ничего не заметил: здесь говорится, что книга была выпущена в 2004 году.

Он снова засмеялся, на этот раз громче.

— Мистер Гольдфарб, — серьезно сказал Ли. — Я предлагаю вам никогда и никому больше не говорить об этом. Пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю вам, что делаю это предложение для вашей собственной безопасности.

Еврей внимательно посмотрел на него, и увидел, что тот не шутит. Он медленно кивнул.

— Я сделаю так, как вы сказали, сэр. Теперь, как это по-английски — предисловие?

— Предисловие, пожалуй, — сказал Ли после минутного раздумья.

— Предисловие… Спасибо. Я начинаю: Более половины яр-хандерт — простите, столетия, во время Второй Мировой Войны… — Он произнес последних два слова слитно, так что Ли понадобилось время, чтобы разделить их и понять, о чем идет речь, а Гольдфарб уже продолжал: — великий человек, Куут Форстер, сказал: книга Гитлера „Моя борьба“ показала нам путь к величию, путь к государству Южной Африки. Гитлер дал немцам цель. Он дал им фанатическую убежденность, которая никого не оставила равнодушным. Мы должны последовать этому примеру, так как только с помощью такой фанатической убежденности народ африканеров может достичь своей цели. — Гольдфарб посмотрел на Ли. — Это какая-то ерунда. Вы хотите, чтобы я продолжил?

Ли также не понял исторической подоплеки, но он знал, что речь идет об истории, которая еще не произошла. Он вспомнил о фанатическом чувстве уверенности в своем пути у людей из АБР и подумал: фанатизм, этот образ мышления — это очевидно плохо, но люди из Ривингтона явно считали иначе. И сказал: — Пожалуйста, продолжайте, мистер Гольдфарб.

— Ну, как хотите. — Гольдфарб откашлялся и продолжил: — Но никто хмм… не прислушался к словам Форстера. — Простите, сэр, но этот голландский словно дьявол написал, и мне нужно таки иногда подумать, что бы это значило. — Южную Африку покинула Англия, Гитлер и Германия были разбиты — было организовано Южноафриканское государство. А теперь мы, белые, словно заключенные в собственной стране, разоренные глупыми, злыми законами, которые объявили всех людей равными, независимо от цвета их кожи. Те, кто проклял нашу землю с этими законами, называют себя либералами, но они лгут. Они называют нас преступившими закон. Мы гордимся таким названием, и смеемся над этими идиотами. Они пошли на поводу у иностранцев, поддались их влиянию, и мы больше не потерпим такого. Белая Сила еще воскреснет, и поставит каффиров — я таки не знаю, что такое каффиры, извините — назад вниз, на свое место. Пусть весь остальной мир будет проклят, говорю я. Так говорим все мы.

— Так они всего лишь небольшая группа радикалов, — выдохнул Ли. Гольдфарб кинул на него любопытный взгляд, но воздержался от комментариев.

— Должен ли я продолжать? — спросил он.

— Подождите.

Ли задумался. Если формирующее общественное мнение человечество „остального мира“, было, как писал Бланкаард — решительно повернуто против этих, как признавался сам африканер, преступников сто пятьдесят лет вперед, то что может быть лучшей, логичной причиной перебраться в прошлое, в Конфедерацию, чтобы приложить все усилия по созданию другой нации, которая сможет выступить „Белой Силой“ и стать им другом и соратником в Южной Африке в измененном будущем? То, что говорил Руди, и то, чем занимались все ривингтонцы здесь, вписывалось в достижение этой цели. В Конфедерации Штатов Америки угнетение чернокожих не являлось преступлением: как раз наоборот. Только одно это заставило бы Ли противостоять АБР всеми своими силами. Но люди из будущего дали ему и другие поводы для ненависти. Он снова услышал молитвы епископа Джонса над гробом Мэри.

— Их путь к цели должен быть прерван здесь.

Гольдфарб спросил: — Сэр?

— Нет, ничего, — сказал Ли. — Дальше читать не нужно, я услышал достаточно.

— Хорошо, сэр. — Гольдфарб, не сосредоточенный больше на чтении, осматривался вокруг. — Какое странное место, — сказал он, на что Ли мог только кивнуть. Гольдфарб указал на какой-то агрегат — Ли не мог подобрать лучшего слова для него — на одном из столов. — Вот это, например, что такое?

— Я не могу сказать вам, мистер Гольдфарб, потому что сам не знаю.

Ли с любопытством постучал по артефакту из будущего, так как тот и самого его заинтересовал, когда он ходил взад и вперед мимо него. Его основа была коробчатой, а выше торчала тонкая металлическая трубка, выступающая от одного из углов. Спиральный провод соединял коробчатую ​​часть с другой, маленькой, которую можно было держать в руке.

Фасад коробчатой ​​части был весь покрыт рычажками и маленькими цилиндриками. На одном из них была надпись ВКЛ-ВЫКЛ. Ли перещелкнул рычажок от последней надписи к первой. Зажегся свет в застекленной верхней части коробки. Низкий гул, похожий на шум далекого прибоя, но более устойчивый, выходил из металлической сетки на корпусе. Ли перевел рычажок-переключатель обратно в положение ВЫКЛ. Свет погас, шум исчез.

— Я никогда не видел ничего подобного раньше, — сказал Гольдфарб. — Интересно все же, что это?

— Я же сказал, не знаю, — ответил Ли, подумав про себя, что мужчины из АБР, несомненно, знали.

— А эта, другая штуковина рядом с ним?

— А это очередная загадка.

Ли провел рукой по устройству, расположенному рядом с тем, что шипело. Поверхность была твердая, но не ощущалась, как металл, дерево или стекло, хотя что-то вроде стекла покрывало большой темно-зеленоватый квадрат, который стоял в вертикальном положении на сером корпусе. С этим небольшим корпусом опять таки витым шнуром была связана низкая, плоская коробка с буквами, цифрами и всякими символами, нанесенными на приподнятых квадратных шпильках. По какой-то непонятной Ли причине там были два набора цифровых шпилек: один над верхней строкой букв, другой отдельно справа. Он потыкал по паре шпилек. Они щелкали и уходили вниз под давлением его пальца, но больше ничего не происходило.

— Может быть, это называется QWERTY, — сказал Гольдфарб, указывая на бессмысленное слово, образованное частью одного ряда букв.

— Может быть, — сказал Ли вполне серьезно. Затем он тоже указал на слова рядом с единственным украшением на непонятном устройстве: стилизованное яблоко с радужными полосами, откушенное с одной стороны. — Или, может быть, это называется Macintosh IVQL.

— Интересно, для чего это, — сказал Гольдфарб.

— Мне тоже интересно.

Ли почему-то казалось, что он ближе к истине, чем торговец с его QWERTY. Он подошел к полке и нашел еще одну книгу с названием Afrikaner Weerstandsbeweging на обложке.

— Почитайте теперь мне эту, мистер Гольдфарб, если вас не затруднит.

Судья Корнелиус Джойнер прибивал гвоздями лист бумаги на доске перед зданием суда округа Нэш. Для Нейта Коделла, который наблюдал за происходящим посреди толпы молчаливых, с мрачным лицом людей, каждый удар молотка звучал как выстрел. Он сжал руку стоящей рядом Молли. Она ответила сильным, почти до боли пожатием.

Судья отбросил молоток. Его стук по сырой земле напомнил Коделлу падение мертвого тела. Ему с трудом удалось избавиться от мрачной безудержной фантазии. Судья Джойнер повернулся и посмотрел на мужчин и женщин, плотно столпившихся на площади.

— Я не знаю, все ли вы знакомы с этим посланием, так что я просто прочитаю его вслух для вас. Прошу тишины и внимания.

Он повернулся к уведомлению, которое только что прибил к доске. Его глубокий голос был достаточно громким, и Коделл отчетливо слышал его: — Этот указ публикуется для всеобщего сведения: На основании закона об ограничении прав личности в областях под угрозой бунта: Я, Роберт Э. Ли, президент Конфедерации Штатов Америки, объявляю, что настоящим военное положение вводится в округах Нэш, Эджкомб, Галифакс, Франклин, и Уоррен (в Северной Каролине), и уведомляю о приостановке всей гражданской юрисдикции (за исключением разрешения судам принимать во внимание завещания, управление имуществом умерших лиц и назначение опекунов. Также действуют указы и распоряжения по разделу и продаже имущества, разрешено делать заказы, касающиеся дорог и мостов, контролировать и собирать окружные налоги), и объявляю об ограничении прав личности в указанных округах. В удостоверение чего я настоящим подписываю свое имя и устанавливаю свою печать в пятнадцатый день марта текущего 1868 года. Роберт Э. Ли.

Вздох Коделла присоединился к десяткам вздохов вокруг него. Вот так услышав зачитанный Джойнером указ, он почувствовал, как под ним словно закачалась земля. Он опустил голову от стыда оттого, что его родной округ попал в список „областей под угрозой бунта“, но затем вспомнил, что Ривингтон тоже лежит в пределах округа Нэш. До тех событий, что люди уже назвали Ричмондским Побоищем, он слегка гордился тем, что Ривингтон тут рядом, независимо от того, что он думал о некоторых из тех, кто там поселился. Теперь он был не против, чтобы это место оказалось на обратной стороне Луны.

Судья Джойнер сказал: — Не расходитесь, ребята. Слушайте дальше. — Он снова возвысил голос: — Генерал-лейтенант Форрест, назначенный командующим силами Конфедерации южных штатов в восточной части Северной Каролины, во имя надлежащего исполнения указа приказывает: Немедленно организовать военную полицию и реализовать следующие меры: Все производство спиртных напитков временно запретить, винокуренные заводы немедленно закрыть. Продажу спиртных напитков любого рода также запретить, места их продажи закрыть.

Теперь звуки, которые раздались в толпе, больше напоминали ворчание, а не вздохи. Большинство таких ворчаний происходило от фермеров, которые часть своего урожая перегоняли на виски. На салоне „Колокол свободы“ уже висел новенький замок на входной двери, хотя Коделл и подозревал, что Рен Тисдейл не удержится от продажи спиртных напитков из-под полы.

— Я не закончил, — предупредил Корнелиус Джойнер. — Потом не говорите, что не слышали. Все лица, нарушающие вышеуказанные запреты, будут подвергнуты наказанию по приговору военного суда, при условии, что приговор к принудительным дорожным работам не может составлять более одного месяца по решению военно-полевого суда, в соответствии с указаниями шестьдесят седьмой статьи военного кодекса. По распоряжению военного министра. С. Купер, адъютант и Генеральный инспектор.

— Месяц работы на дорогах за продажу выпивки? — пробурчал Рэфорд Лайлз. — Не могу поверить в это.

— Лучше поверьте, — предупредил его Коделл. — Именно столько и даст военно-полевой суд. А вот если они отправят вас к Форресту, тогда…

Он со значением оборвал фразу. Лайлз отвернулся, позеленев. Раз уже столкнувшись с новым командующим войсками восточной части Северной Каролины, он не сомневался, что тот может и повесить за нарушение его приказа.

Судья Джойнер поднял с земли молоток и отошел в сторону. Из переднего ряда вышел Джордж Льюис и занял его место. Льюис был одет в серый гражданский пиджак и рубашку с наспех заштопанным воротником. Должно быть, ничто из его старой военной формы уже не налезает на него, подумал, улыбнувшись, Коделл.

Льюис сказал: — Я, по приказу генерала Форреста и поручению губернатора Вэнса, призываю на службу четвертую роту 47-го Северокаролинского полка, на срок не свыше 180 дней, в качестве военной полиции округа Нэш и для выполнения других обязанностей по приказу военной власти.

Молли снова сжала руку Нейта. Он задался вопросом, захочет ли она снова встать в ряды „Непобедимой Касталии“ и побоялся, что она так и сделает. Молли вернулась из Ричмонда в парике, который своими темными кудрями скрывал ее стриженную голову и носила его на людях все время. Сняв его, она легко могла бы снова сойти за мужчину.

Коделл понадеялся, что она все же не станет этого делать. Они были вместе с тех пор, как она вернулась из Ричмонда. Он боялся, что она снова примется за старое, оказавшись среди стольких мужчин. Но еще больше он боялся, что ее ранят или убьют, если она снова возьмет в руки винтовку. Его воспоминания о боях были совсем свежими и слишком яркими, наполненными ужасами, о которых он и не подозревал, прежде чем вступил в „Непобедимые“ в 1862 году.

Но если она захочет снова одеть форму — как, черт побери, он сможет помешать ей? Озабоченный навалившимися проблемами, он пропустил часть того, что говорил Льюис. И снова начал слушать: — Собраться здесь на дежурство завтра в полдень. Оденьте свои мундиры, если они у вас еще остались. Если нет, выдадим новые. И дадим оружие…

— Автоматы? — кто-то спросил с нетерпением.

— Конечно. Если вы опять становитесь солдатами, то и оружие у вас будет солдатское. Я потребовал это громко и ясно — там, в городе Рэйли.

Льюис выпятил свою солидную грудь, как бы намекая, что только благодаря его политическому весу „Непобедимая Касталия“ получит АК-47. Молодец, если так, подумал Коделл. Льюис продолжал: — Передайте это всем своим знакомым, из тех, кто живет в округе, но которых сегодня здесь, в городе, нет. Мы даем на сборы несколько дней, но с дезертирами церемониться не будем.

Коделл поднял руку. Льюис кивнул ему. Он спросил: — Что нам делать, если мы встретим ривингтонцев? Только Бог знает, что происходит сейчас на севере отсюда. Этот указ от пятнадцатого, а сегодня двадцать шестое, и только сейчас он дошел до нас сюда.

— Я знаю это. — Лицо Джорджа Льюиса хоть и округлилось, но не стало менее решительным с того последнего раза, когда он вел в бой „Непобедимую Касталию“. — Мы не призваны, чтобы специально их выслеживать; мы должны действовать как военная полиция. Но если вы увидите одного из этих ублюдков, стреляйте в него. Они разрушили железнодорожные пути возле Уэлдона, и они повредили все телеграфные линии, до которых смогли добраться. Насколько я могу судить, Нейт, у нас здесь сейчас хоть и маленькая, но война.

Все собравшиеся на площади согласно закивали, вместе с ними кивнул головой и Нейт. Он тоже представлял себе это, как маленькую войну. Наверное, единственное, что удерживало события от превращения в большую войну, было то, что ривингтонцев было не так уж и много. Но даже от этих немногих мерзавцев можно было ожидать больших и неожиданных неприятностей. С беспокойством он вспомнил про броню Бенни Ланга, которую тот носил под своей одеждой. Она выдерживала пулю Минье; а что, интересно, насчет очереди из АК-47? Точно он, конечно же, не знал, но думал, что, скорее всего, выдержит и ее.

Льюис махнул рукой, показывая, что на этом всё. Корнелиус Джойнер вернулся в здание суда. Поодиночке и небольшими группами, люди начали уходить с площади, оживленно обсуждая между собой события.

Коделл начал было разговор с Молли, но она сразу перебила его: — Я знаю, что ты собираешься сказать мне, Нейт, поэтому лучше ничего не говори.

Он развел руками перед ней.

— Но, Молли, так неправильно. Это…

— Почему неправильно? Я такой же хороший солдат, как и другие из нашей роты, разве не так? — Ее голос был негромким, но очень решительным. — Вы знаете это чертовски хорошо, мистер Нейт Коделл. Кроме того, в происходящем, я думаю, отчасти и моя вина — Масса Роберт сделал свои президентские выводы из той книги, что я принесла ему. Это ведь была твоя идея тоже, помнишь? Разве будет правильно — затеять возню, а потом смыться в кусты?

— Но…

Коделл беспомощно перебирал ногами по грязи. Молли отмела половину его аргументов, но только половину. Проблема была в том, что он просто боялся высказать остальное.

Молли сделала это за него.

— Ты, я думаю, беспокоишься, что я снова пойду по рукам, — сказала она. Он мог только беспомощно кивнуть и почувствовал, что его лицо покраснело. Молли пожала плечами.

— Не могу сказать наверняка, что этого не произойдет. Но если так случится, Нейт, то тебе не надо переживать об этом и тем более как-то вмешиваться. — Она положила свою руку на его руку. — Я не хочу, чтобы это закончилось таким образом, но клянусь, я не знаю…

— Я тоже не знаю. Это просто какой-то ад…

Коделл снова пнул грязь. Хотелось, наплевав на запреты, напиться вдребадан. Но что от этого изменится? Был ли он уверен в Молли? Он знал, что не был, и знал, что не мог сказать ей об этом, если не хотел разрушить такую, всё еще хрупкую связь между ними.

Он также знал, что стоит ему только сказать пару слов капитану Льюису, и ее не будет в роте, но это также будет стоить ему Молли. Он выругался про себя и с сердито-несчастным выражением лица посмотрел на нее. Она в ответ сморщила нос.

— Вот же черт, — сказал он.

— Ты о чем?

— Вот видишь, я даже еще не успел вернуться в армию, а уже проиграл бой.

Мундир с нашивками старшего сержанта по-прежнему подходил ему. Он был рваным, но он был таким и четыре года назад. Коделл надел его вместе со своими обычными брюками и нахлобучил черную фетровую шляпу. Подсмеиваясь над собой, он направился к площади. В общем-то он не сильно отличаться от того, каким он был, когда вернулся домой с войны. Не считая пропавшей без вести шляпы.

Некоторые из собравшихся перед зданием суда были в своей старой форме, некоторые нет. И только у пары были соответствующие фуражки. В общем, собралась довольно пестрая группа, но вряд ли, подумал Коделл, она чем-то отличалась от той, что с триумфом маршировала по Ричмонду.

Мужчины стояли вокруг небольшими кучками и говорили о боях, в которых они участвовали. Джордж Льюис шел через площадь, обмениваясь шутками с ними и проверяя их имена в своем списке. Немного не дойдя от Коделла, он остановился в недоумении.

— Что-то я не припомню вас в 47-м полку, сэр.

Генри Плезант улыбнулся ему.

— И неудивительно, капитан. Я был в 48-м, в 48-м Пенсильванском, то есть.

Он постучал по серебряному дубовому листу на плечевом погоне армии Союза, пришитому к его фланелевой рубашке. Глаза Льюиса расширились. Он разбирался в северных рангах различия, хотя они и отличались от тех, что использовались в Конфедерации. Тихо, он сказал: — Я не хочу вас обижать, полковник — вы ведь Плезант, не так ли? Я много слышал о вас, но мне приказано призывать только тех, кто служил в „Непобедимой Касталии“.

— Я не претендую на офицерское звание, капитан Льюис, чтобы тем самым доставить вам проблемы, — сказал Плезант. — Я с удовольствием присоединился бы к вам в качестве рядового, как доброволец. Это моя страна сейчас, а Ли мой президент — и если кто-то пытается предательски убить его, как я могу оставаться в стороне и не помочь охотиться на злодеев?

— Хммм. — Льюис потер подбородок. — Вы говорите достаточно убедительно, это уж точно. Так вы командовали полком?

— До Билетона, да, но, как я уже сказал, я не претендую на высокое звание в армии конфедератов. — Плезант махнул рукой. — Спросите у других мужчин. Если они скажут „нет“, я пойду домой, на свою ферму. Если они скажут „да“, вы получите еще одного солдата.

Как и в большинстве полков, сражавшихся во время второй американской революции, в 47-м полку Северной Каролины всегда обходились без особых формальностей.

— Клянусь Богом, я сейчас так и сделаю, — сказал Льюис. Он повысил голос:

— „Непобедимые“, примем ли мы в свои ряды Генри — ваше имя ведь Генри, не так ли? — Плезанта, который имел несчастье провести войну в синей форме, а не в нашей доблестной серой?

Нейт Коделл немедленно ответил: — Черт возьми, да если он настолько безумен, что захотел жить здесь, с нами, то он пригодится и в нашей роте.

— Ну спасибо, Нейт, — смеясь сказал Плезант.

— Конечно, пусть остается, — сказал Демпси Эйр. — Чем больше нас будет, тем легче будет остальным.

Четыре года мира не истребили солдатского прагматизма. Но Кеннел Тант покачал головой.

— А я не хочу, чтобы проклятые янки были в нашей роте.

Несколько других „Непобедимых“ поддержали его, высказавшись, что это было бы кощунственно.

В течение нескольких минут раздавались голоса и за и против. Тогда Джордж Льюис сказал: — Ладно, давайте это решим поднятием рук. Кто за то, чтобы Генри Плезант присоединился к нам..? Кто против..?

Оглядываясь вокруг, Коделл увидел, что Плезант выиграл голосование. Льюис увидел то же самое. Он повернулся к Плезанту.

— Ладно, рядовой, я внесу твое имя в список. — И тихо добавил: — Думаю, нам не раз пригодятся ваши мозги.

Генри Плезант, оказавшийся в центре внимания, отдал честь.

— Как пожелаете, капитан.

— Ты находишься теперь и под моим командованием также, Генри, — сказал Коделл, показывая нашивки на рукаве.

— Вот где настоящий ужас, — сказал Плезант с преувеличенной дрожью. — Капитан Льюис, могу ли я передумать?

— Я уже записал ваше имя. Вы хотите, чтобы я зачеркнул его и тем самым сделал мой список неряшливо выглядящем?»

— О, я полагаю, нет, конечно, — продолжил ерничать Плезант. — Просто держите меня подальше от этого дикого человека.

— Я тоже люблю тебя, Генри, — сказал Коделл. Они только было пошли, передразниваясь друг с другом, как вдруг у него сжалось сердце. На площади в серой форме появилась Молли Бин. Коделл надеялся, что кто-нибудь, приветствуя, окликнет ее и назовет настоящим именем. Хоть кто-нибудь один. Тогда капитану Льюису придется завернуть ее, и она останется в безопасности. Несколько мужчин из города уставились сначала на Молли, а потом на Коделла. Они знали, что эти двое живут друг с другом. Но никто не сказал ни слова.

Молли подошла к Льюису и четко отсалютовала.

— Мелвин Бин, отметьте, сэр.

— Бин.

Он взял свой список и отметил имя галочкой. Затем снова взглянул на нее и фыркнул от смеха.

— Боже мой, рядовой, ты так и не дорос до бороды.

Нескольких «Непобедимых» задушил кашель. Молли покраснела.

Надежда вновь охватила Нейта. Затем он увидел, что пухлые щеки Джорджа Льюиса тоже порозовели. Вот как, сукин ты сын, подумал он, так ты все знаешь. Единственное, что Льюис не мог знать, так как он провел большую часть времени после войны в городе Рэйли, было то, что Молли и Коделл были вместе. Капитана, однако, заинтересовали не только ее гладкие щеки.

— Здесь говорится, что ты из Ривингтона.

— Да, сэр, это так, — сказала она, кивая.

— Ты единственный из роты, кто оттуда. Будешь исполнять обязанности капрала в группе разведки под командованием Нейта. Большинство боев сейчас ведется к северу от Ривингтона, но я хочу узнать, как близко мы можем подойти к городу с нашего направления. Может быть, Форрест захочет ударить по Ривингтону сразу с двух направлений, тогда наши данные ему пригодятся. Ты согласен?

— Да, сэр. — Она подошла, демонстративно прижалась к Коделлу и ухмыльнулась. — Это меня устраивает со всех сторон.

Если Льюис и не знал, что они теперь были вместе, так сейчас понял.

Нейту захотелось ударить ее. Он хотел взять и встряхнуть ее, но в этом уже не было никакого смысла. Ему одновременно хотелось смеяться и плакать. Капитан Льюис приказал работать им вместе, и это было прекрасно.

Но он также поручил им наиболее опасную работу в роте — работу, за которую он должен был отвечать и которой раньше не занимался. Хотелось кричать от смешанных чувств. Так что он стоял и чувствовал себя идиотом.

Он видел, что многие солдаты обратили внимание на то, как Молли прижалась к нему. Коделл надеялся, что они врубились, что она теперь не общедоступная женщина, и надеялся, что она и дальше ей не будет. Может быть, подумал он, кто-нибудь, кому это не понравилось, скажет что-нибудь резкое и заставит тем самым капитана Льюиса официально признать, что она была женщиной и ей не место на войне. Но никто не сказал ни слова.

Льюис скомандовал: — Теперь все внутрь здания суда, получите оружие.

Демпси Эйр закричал: — Лучше держать в руках автомат, чем что-нибудь еще.

Он смотрел на Молли, но со смешинкой в глазах, и Коделл не смог сердиться на него.

АК-47 аккуратными рядами стояли вдоль стены в зале суда, такой аккуратностью вряд ли могли похвастаться когда-нибудь «Непобедимые Кастальцы». Корнелиус Джойнер, сам из числа «Непобедимых», стоял на страже рядом с ними с пистолетом в руке. Одному за другим, Льюис вручил каждому из мужчин автомат и по три тяжелых рожка с патронами. Коделл не касался огнестрельного оружия с тех пор как покинул армию. Но его руки, как он обнаружил, все еще знали, что делать. Запах смазки, металла и пороха ударил ему в нос, когда он передернул рычаг заряжания. Привычно занявшись разборкой-сборкой, он вдруг увидел перед глазами старый армейский палаточный лагерь в Вирджинии почти так же ярко, как и зал суда, где он стоял сейчас. По возгласам своих товарищей он понял, что на них также нахлынули воспоминания.

У одного Генри Плезанта воспоминания об АК-47 были, естественно, неприятными.

— Я, конечно, рад, что он у меня в руках, — заметил он. — Но может, кто-нибудь покажет, что с ним делать дальше.

— Научиться легко, — с подковыркой сказал Демпси Эйр. — Особенно вставлять обратно такой незамысловатый болт.

— У меня такое чувство, сержант, что вы мне вешаете лапшу на уши, — сказал Плезант.

— Кто, я? — Эйр был сама картина оскорбленной невинности.

— Сэр, разрешите, я возьму Генри с собой и научу его всему, что он должен знать, — спросил Коделл у капитана Льюиса.

— Хорошо, — сказал Льюис. — Поднатаскай его побыстрее. Ты, Бин, и другие разведчики отправитесь к Ривингтону завтра утром. По пути проверьте все фермы: я хочу знать, где ривингтонцы устроили свои пикеты. Как я уже говорил, это очень важная военная информация. Отправьте человека обратно с донесением завтра до захода солнца, или, если вступите в боестолкновение.

— Да, сэр.

Коделл понял, что Льюис давал ему возможность использовать Генри Плезанта как посыльного, если у пенсильванца возникнут трудности с АК-47. Может быть, он так и сделает. С другой стороны, если они ввяжутся в перестрелку, он тогда сможет отослать с донесением об этом Молли Бин. Она, конечно, не захочет, но ей придется: она только что стала капралом, а он все-таки старший сержант.

Коделл скептически вздохнул, он прекрасно помнил, как легко и свободно солдаты Конфедерации были склонны нарушать приказы, которые им не понравились.

— Полное бездорожье, вот что можно сказать о прямом пути отсюда до Ривингтона, — сказала Молли на следующее утро. Запах приготовленного кофе вернул мысли Коделла назад, к войне, хотя этот продукт был взят в «Колоколе свободы», а не поспешно приготовлен на костре.

Генри Плезант методично разбирал и собирал свой AK-47.

— Это удивительное оружие, — сказал он в третий раз за сегодняшнее утро, и, по крайней мере в десятый, с тех пор, как получил оружие. — Тот, кто придумал это, был настоящий гений — сделать столько много новых штучек и разместить их всех вместе — это просто невероятно.

Эту фразу он тоже уже сказал не меньше десятка раз.

Коделл отхлебнул кофе, который был намного лучше, чем цикорий и жженый ячмень, который он пил, когда был в армии Северной Вирджинии.

Плезант уже обращался с автоматом, как профессионал. Он был инженером, напомнил себе Коделл, и устройство ранее незнакомых механизмов схватывал на лету. Нейт был доволен. Он не просто любовался ловкостью своего друга: поскольку у Плезанта не было никаких проблем с оружием, он мог без всяких угрызений совести использовать Молли в качестве посыльного.

Она же продолжала говорить: — Самым простым способом добраться отсюда туда, по сути, является переход к Роки-Маунт и дальше на поезде. — Она усмехнулась. — Это было бы самым простым способом, если бы железнодорожная линия не была бы разрушена и если бы ривингтонцы не стреляли по всем, пытающимся сделать такую глупость.

— Давайте тогда попробуем другую дорогу, — сказал Элси Хопкинс. Вся команда одобрительно загудела.

Коделл, запрокинув голову, одним глотком допил чашку и поднялся на ноги. Повесив АК-47 через плечо, он сказал: — Двинулись.

Начавшееся движение отряда по Вашингтон-стрит мало напоминало воинскую службу, хотя Руффин Биггс и пробурчал: — Я уж и забыл, как тяжело с винтовкой.

Коделл нахмурился; по сравнению с мушкетом, который был у него раньше, АК-47 казался маленьким и легким. Но, отвыкнув от тяжести оружия вообще за последние четыре года, он действительно чувствовал нагрузку и решил, что Биггс был прав. Легкая прогулка по улице закончилась, когда они переправились через Стони-Крик. Ноги солдат громко пробарабанили по деревянному мосту. Боб Сотхард сказал: — Знаете сказку? Про три сотни глупых козлят?

— Не глупых, а грубых, — поправил его Коделл. Он махнул рукой на мелкую речку. — Может быть несколько окуней там и водится, но я не думаю, что в Стони-Крик поместится хотя бы один тролль.

Через несколько сотен ярдов дорога разделилась на три узких тропинки, ведущих непонятно куда.

— Теперь понимаете, что я имела в виду? — сказала Молли.

— Развилка направо идет на северо-восток, — заметил Генри Плезант. — А нам туда и надо.

Молли посмотрела на него.

— Вы правы, но откуда вы это знаете? Вы же здесь новичок.

— Несколько моих бывших шахтеров, валлийцев, приехали с севера и обосновались здесь неподалеку, — ответил он. — Я думал, что они будут работать на железной дороге со мной, но они предпочли заняться земледелием и охотой.

— Не встречал их в городе, — сказал Коделл. — Видимо, они достаточно скрытные люди.

Плезант кивнул.

— Они такие. Ллойд и Эндрю, оба такие.

— Тогда нам нужно проверить их хозяйства, — сказал Коделл. — Мало ли чего.

Хозяйство Ллойда Моргана было первым по пути, в нескольких милях на север от Нэшвилла. Хижина была маленькой, темной и дряхлой, как и сам Морган. Он явно был не рад незваным гостям, но и затевать свару с отрядом солдат с автоматами наизготовку было бы глупо. Ко всему, от него сильно несло запахом виски. Команда Коделла внимательно все осмотрела, но ничего подозрительного не обнаружила. Нейт спросил его, где он взял спиртное. Тот только покачал головой и пробормотал что-то на валлийском языке.

Наконец Коделл сдался.

— Указ Ли не запрещает напиваться. Двигаем дальше.

Когда сосновый лес скрыл ферму Моргана из поля зрения, Руффин Биггс проворчал: — Бьюсь об заклад, он стоит там сейчас и смеется над нами.

— Может быть и так, — согласился Коделл.

— Удача — вещь непостоянная, — сказала Молли Бин. К своему удивлению Коделл обнаружил, что начал воспринимать ее, как обычного солдата, как Мелвина. Он не мог решить, хорошо это или плохо.

Ферма Эндрю Гвинна оказалась в часе ходьбы от Ллойда Моргана, чье хозяйство казалось просто плантацией по сравнению с этим убожеством. Глядя на крошечный, заросший сорняками участок, обрабатываемый, если можно это так назвать, Гвинном, Коделл дивился, как он умудряется зарабатывать себе на жизнь. Тут что-то нечисто. Коделла охватило подозрение. Он сказал: — Тут нужно посмотреть внимательнее. Осторожнее, парни.

Они кивнули. Эндрю Гвинн вышел из хижины им навстречу. Под копной темных волос его лицо выглядело бледным, худым и настороженным. В отличие от Моргана, он вполне владел собой. Когда вновь не удалось ничего найти, он холодно кивнул им и вернулся внутрь. Коделл был недоволен и разочарован.

— Он явно что-то скрывает, — сказал он. — Я чувствую это.

Когда команда прошагала еще пару миль по направлению к Ривингтону, Генри Плезант вдруг сказал ему: — Там вокруг хижины мы не нашли натоптанных тропинок потому, что Эндрю осторожен и никогда не ходит по одному и тому же пути дважды.

— Почему ты не сказал об этом, когда мы были там, Генри? — потребовал Коделл, глядя на своего друга.

— Если бы вы нашли что-то сами, тогда ладно, — ответил тот. — Но Эндрю прибыл сюда по моей просьбе. Я не могу вот так разоблачать его, глядя ему в глаза.

— Но приказы… — Коделл остановился, вспомнив, что он думал об этих приказах накануне. И положил руки на бедра. — Знаешь что, Генри? — Плезант покачал головой. Коделл сказал: — Ты бы получше следил за собой, потому что насколько я могу видеть, ты превращаешься в настоящего бунтаря-конфедерата.

Элси Хопкинс хлопнул себя по колену и засмеялся. Плезант неуверено улыбнулся.

— Это что, комплимент? — спросил он.

— Будь я проклят, если я знаю, — сказал Коделл.

Дорожка извивалась, как змея. Отойдя от фермы Эндрю Гвинна, Плезант совершенно потерял ориентировку, как и Коделл, который подивился, какие странные места оказывается есть всего в нескольких милях от его дома. Без Молли, которая подсказывала им, куда идти, они, возможно, бродили бы по кругу. Голубые сойки издевались над ними из сосен.

Вскоре они набрели на еще одну поляну в лесу. Коделл посмотрел сначала на Молли, потом на Генри Плезанта, потом на остальных членов команды.

— Никто не знает, кто здесь живет? — спросил он. — Ну, так пойдем узнаем.

Они остановились на краю леса, всматриваясь в открывшуюся впереди поляну. Судя по всему, здесь давно уже не жили. Полуразрушенная хижина была без крыши, в полях буйствовали сорняки и кустарники среди остатков саженцев.

Боб Сотхард зашагал поперёк поля. Элси Хопкинс хотел было последовать за ним, но Коделл удержал его за руку и попытался остановить окликом Сотхарда: — Осторожнее, Боб. Мы уже можем быть где-то рядом с этими ривингтонскими ублюдками.

Сотхард покачал головой и продолжал идти.

— Это им надо беспокоиться, а не мне. Они…

Больше он ничего не успел сказать. Залп огня с противоположной стороны поляны настиг его прямо на месте. Он развернулся и с застывшим удивлением на лице упал. Наработанные боевые рефлексы Коделла никуда не делись; при первом же звуке выстрелов он уже оказался за укрытием. И не зря. Мгновением спустя пули пули уже кромсали то место, из которого Сотхард вышел из леса на поляну, нащупывая тех, кто, возможно, был с ним.

— О боже, я штаны обмочил! — буркнул Элси Хопкинс. Коделл даже и не подумал усмехнуться. Если бы он не отлил за деревом незадолго до этого, то, он знал, что и сам бы мог сделать то же самое.

Пули хлестали по деревьям, веткам и кустам снова, снова, и снова. Казалось, у стреляющего под рукой были все боеприпасы мира, и он не стеснялся использовать их. Коделл повернул голову и тихо сказал Генри Плезанту, лежащему рядом с ним: — Это точно не АК-47.

— А что тогда?

Как недавний северянин, Плезант, конечно, еще не настолько хорошо знал свое оружие. Коделл умудрился покачать головой, не поднимая ее.

— Будь я проклят, если я знаю. Но звук грубее, и перерывов на замену рожка не было. Какая-то непрерывная очередь пуль. — Он вспомнил, как далеко находятся деревья на другой стороне поляны, и как быстро бедный, самоуверенный Боб Сотхард был убит. — И огромная прицельная дальность, черт возьми.

Стрельба прекратилась.

— Лежать! — три человека прошипели одновременно. Молли Бин добавила: — Он пытается выяснить, где мы залегли.

— Нам нужно разделиться, — сказал Коделл. Первоначальный ужас от неожиданного обстрела ушел, сменившись более привычным страхом обычного бою. Избавиться от страха совсем невозможно, но жить с ним можно; четыре года мира слетели с него, как будто их и не было. Когда он снова заговорил, это уже был привычный тон учителя, хорошо знакомый его ученикам: — Генри, мы с тобой попробуем пробраться прямо. Руффин, ты с Элси слева. М… Мелвин, ты останешься здесь, немного прикроешь нас, а затем, если что-нибудь пойдет не так, вернешься обратно и расскажешь все капитану Льюису.

Молли сказала: — Я лучше с тобой, а Генри, Нейт… Он же не так ловок с автоматом.

— Но ты знаешь эту местность лучше. Тебе проще будет добраться до Нэшвилла, — сказал Коделл. Ему казалось лучше переубедить ее, чем просто приказать.

Он сделал глубокий вдох.

— Пошли.

И скользнул вбок, в более густые заросли. Генри Плезант, пригибаясь, последовал за ним. Полковник по званию, он двигался не хуже индейца. Автомат Молли рявкнул, выпустив три или четыре коротких очереди в сторону ведущегося огня. Ответ был почти мгновенным. Этот огонь был таким яростным, что Коделл понял, что он выбрал для Молли далеко не безопасное место. Против такого чудовищного оружия, кажется, вообще не было безопасных мест. Проскользнув влево, Хопкинс и Биггс тоже начали вести огонь. Противник замолчал на мгновение, а затем направил смертоносный рой пуль в новом направлении. Изжеванные этим монстром ветки деревьев отлетали в разные стороны. Коделл заметил, что он думает об оружии противника, как о разгневанном разумном существе. Когда он сказал об этом Генри Плезанту, тот невесело засмеялся.

— Теперь ты понимаешь, как я чувствовал себя под Билетоном.

То на карачках, то ползком, они пробирались между деревьями, ориентируясь на практически беспрерывный рокот вражеского оружия. Молли выпускала короткие очереди каждую минуту или две. Точно так же Элси Хопкинс с Руффином Биггсом. Какое-то время вражеский стрелок обстреливал их поочередно. Затем, видимо решив, что раз Молли не продвигается вперед и следовательно, не так опасна, он сосредоточил огонь на паре передвигающихся мужчин.

— Может, вмешаемся? — спросил Плезант, поднимая АК-47, из которого он еще не стрелял. Коделл покачал головой.

— Пока нет. Лучше подобраться поближе, чтобы ударить наверняка.

Плезант козырнул.

— Да ты настоящий тактик.

Прошло еще больше часа медленного продвижения вперед, прежде чем Коделл заметил, наконец, вспышки выстрелов впереди и чуть левее от него. Он упал на живот и пополз вперед, извиваясь как водяной щитомордник. Генри Плезант не отставал от него. В течение некоторого времени все, что они видели — так только эти вспышки. Когда, наконец, они приблизились достаточно, чтобы разглядеть вражескую позицию, Коделл тихо присвистнул: — А он неплохо там окопался.

По задней части окопа, выбивая пыль, слева направо прошла очередь пуль. Стрелял, очевидно, или Хопкинс или Биггс. Ответный взрыв огня не замедлил себя ждать. Коделл увидел движение силуэта за длинным стволом оружия, высовывающегося из-за насыпи. План тут же сформировался в его сознании. Он прошептал Плезанту: — Отползай от меня вон к тому пню. В следующий раз, когда он начнет стрелять, ударим с двух сторон.

— Хорошо.

Плезант осторожно пополз на указанное место. Сам Коделл присел за стволом дерева. Он ждал…

Молли выпустила еще очередь. Скрытый враг не ответил. Тогда раздались выстрелы слева, от Биггса и Хопкинса. Поток пуль из окопа тут же обрушился на них.

Коделл и Генри Плезант одновременно застрочили с двух сторон. Они были близко и хорошо расслышали крик страха и гнева вражеского стрелка. Длинный ствол качнулся в сторону Коделл с ужасающей скоростью. Вспышки ответного огня были яркими, как солнце. Пули врезались в ствол чуть выше его головы и посрезали все ветки с дерева. Через несколько секунд огонь прекратился. Опасаясь подвоха, Коделл выждал несколько минут, прежде чем быстро выглянуть из-за укрывающего его дерева. Большой черный ствол вражеского оружия торчал вверх, в небо. На мгновение Коделл увидел ривингтонца, который в агонии оседал вниз, и высунулся еще больше, так как понял, что стрельбы больше не будет.

Все еще дрожа от произошедшего, он окликнул Плезанта: — Ты в порядке, Генри?

Его голос дрожал вместе с телом.

— Похоже, да. — Голос Плезанта звучал бодро, что успокоило Нейта. — Что, черт возьми, за адское оружие, а?

— Будь я проклят, если я знаю. Пошли посмотрим?

Коделл начал выходить из укрытия. Но Генри Плезант сказал: — Давай не будем спешить, Нейт.

— Что? Почему бы и нет?

— На то есть две причины. С одной стороны, мы сделали то, что капитан Льюис приказал нам: мы обнаружили место, где эти ублюдки разместили свои южные пикеты, причем хорошо вооруженные. Как ты думаешь, он тут единственный, или чуть в стороне есть и другие, с большим количеством оружия, которые только и ждут, чтобы мы показали себя, а они бы отрезали нам пути отхода?

Как бы в ответ на слова Плезанта, раздались уже знакомые выстрелы с северного и восточного направлений. Пули опять отсекали ветки и выбивали крошку из камней. Коделл снова плюхнулся на живот, хоть и не видел вспышек. От бесконечного гулкого рокота выстрелов ему сразу поплохело.

— Ты как-то сразу убедил меня, Генри. Давай убираться отсюда.

Путь назад был таким же муторным, как и вперед. Солнце уже стояло низко на западе к тому времени, когда они пробрались к Молли Бин. Руффин Биггс и Элси Хопкинс тоже уже были там; у Биггса на передней части правого ботинка торчала грязная повязка.

— Полагаю, я остался без пары пальцев, — сказал он как ни в чем не бывало. — Теперь вы можете дразнить меня хромоножкой.

— Что, черт возьми, за адское оружие там было, Нейт? — спросила Молли, почти дословно повторив вопрос Генри Плезанта.

Коделл услышал озабоченность в ее словах, которую она старалась скрыть. На его душе потеплело. Ему хотелось почувствовать ее дыхание на своих губах и покрепче обнять ее, чтобы доказать себе, что он был еще жив. Но он не мог, не сейчас.

Он сказал:

— Генри отговорил меня посмотреть.

Когда он объяснил почему, его товарищи кивнули. Элси Хопкинс сказал:

— Это оружие просто настоящая пушка. — Он покачал головой. — Такое впечатление создалось у меня, когда я едва-едва мог отстреливаться.

Руффин Биггс, кивнув, обратился к Плезанту.

— Думаю, ты был прав, янки. Капитану Льюису нужно узнать об этом оружии, как и этому, «Бей их снова».

— Форресту, ты имеешь в виду? — Генри Плезант испустил сухой смешок. — Руффин, я подозреваю, что он уже знает.

Охранники вокруг Капитолия, охранники на территории президентской резиденции, охранник с АК-47 в его карете… Ли чувствовал себя в плену у охранников. Особенно много их было на углу улиц Девятой и Франклина, включая пехоту и артиллерию, вставших на защиту наиболее важных секретов Конфедерации. Покалеченное здание, в котором ранее размещалась организация «Америка будет разбита», изменилось с того раза, как Ли посетил его, когда, наконец, удалось пробиться в святая святых АБР. Отверстие в наружной стене потайной комнаты расширили. Так пришлось сделать, чтобы дать доступ дневному свету в комнату: светящиеся трубки на потолке довольно скоро, после какого-то пыхтения в стене, погасли. Новый холст прикрывал отверстие от любопытных.

Офицер, командующий охранным отрядом, отдал честь, когда Ли вышел из кареты.

— Делегация Конгресса прибыла несколько минут назад, сэр. В соответствии с вашими указаниями, они ждут в приемной этого здания.

— Спасибо, майор.

Вслед за Ли двинулся вышедший из кареты его телохранитель. Он покачал головой. В эти дни он оставался один только лишь в уборной или ванной — и то, если бы ванна была побольше, охранники, скорее всего, настигли бы его и там. Убийцы убили свободу его личности.

Сенаторы и конгрессмены повернулись к Ли, вошедшему в холл здания. Там также присутствовал Джуд Бенджамин, тяжело опираясь на два костыля. К счастью, пуля, прошедшая через его голень, не задела кость, и рана уже заживала. Но бывший госсекретарь все еще ковылял, как старик, а не величественно шествовал, как раньше.

— Господа, примите мою искреннюю благодарность за то, что согласились встретиться со мной сегодня, — сказал Ли. — Если вы будете так любезны пройти со мной, я покажу вам, зачем вы были приглашены сюда.

— Будем надеяться, — проворчал сенатор Вигфолл из Техаса. — Когда я попытался пройти к той вот комнате с тяжелой дверью, эти чертовы охранники сказали, что они застрелят меня, если я не остановлюсь. Я не привык к тому, чтобы наши старые добрые солдаты Конфедерации вдруг превратились в держиморд, и я не потерплю этого.

— Они действовали так, исполняя мои прямые приказы, сэр. Вы увидите причину этого, я вас уверяю. Охранники пропустят вас сейчас, когда вы находитесь в моей компании.

И действительно, когда Ли возглавил группу, солдаты салютовали оружием Вигфоллу и другим сенаторам и конгрессменам. Чиновники прошли сквозь их строй и теперь стояли в секретной комнате, глядя на незнакомую офисную мебель и странные устройства на ней. Вигфолл указал на аппарат с надписью QWERTY на одном из столов.

— Это что за чертовщина?

— Если вы сможете сказать мне это, сенатор, я буду у вас в долгу, — сказал Ли. Конгрессмен Люциус Гартрелл из Джорджии, поддерживающий в политике «конфедератов», а не «патриотов», посмотрел на дыру в стене, недалеко от двери.

— А что там там, господин президент?

— Там было устройство, которое заставляло эти трубы над головой, — Ли показал, — светить. После того, как оно остановилось, мы достали его оттуда и перевезли для исследований. Мы полагаем, что оно перестало работать, потому что закончилось топливо.

— Так подкинуть ему еще дров или угля? — сказал Гартрелл.

— Это не обычный для нас двигатель, а топливом является скорее всего какое-то горючее текучее вещество, — ответил Ли.

Так сказали ему военные инженеры, основываясь на нескольких каплях сильно пахнущей жидкости, оставшейся в баке устройства. Что это была за жидкость — непонятно, инженеры лишь знали наверняка, что это не китовый жир. С самим двигателем уверенности тоже не было. Большинство учёных, работающих с устройством, на котором крупными буквами красовалась надпись «HONDA GENERATOR», полагали, что оно производило электричество, но каким образом это происходило, они не имели ни малейшего понятия. Это знали лишь ривингтонцы. Дункан Кеннер из Луизианы, еще один конгрессмен, «конфедерат» по убеждениям, сказал: — Это все, конечно, очень интересно, господин президент, но мы-то здесь зачем?

Ли кивнул улыбнувшемуся Джуду Бенджамину, который заранее договорился с Кеннером задать всего лишь один этот вопрос. Ли сказал: — Эта информация, господин конгрессмен, известна уже более четырех лет, и до недавнего времени была строго засекречена. Даже сейчас, прежде чем я продолжу, я должен потребовать обязательства у вас и всех ваших коллег, не рассказывать о том, что вы узнаете здесь сегодня, без моего разрешения.

Большинство законодателей сразу согласились. Лишь упрямый Вигфолл возразил: — Будь я проклят, если буду покупать кота в мешке.

— Прекрасно, сенатор, вы можете идти. Я сожалею, что вы напрасно потратили свое время, — вежливо сказал Ли. Вигфолл набычился, но видя, что Ли непреклонен, добавил свое обещание к остальным. Ли кивнул в знак благодарности, а затем продолжил: — В начале 1864 года, как все вы знаете, перспективы нашей Конфедерации в войне за независимость были хуже некуда. Мы с самого начала проигрывали, как в численности, так и материальных возможностях, часть нашей земли была захвачена, и Север уже готовил решительное наступление войск под командованием Гранта, Шермана и Шеридана.

Даже Вигфолл согласно кивнул; этот яростный поборник старых южных ценностей вспомнил, настолько мрачно все выглядело тогда. Люциус Квинт Цинциннат Ламар из Миссисипи, недавно избранный в Конгресс в качестве «патриота», сказал: — Появление тогда людей из Ривингтон и их автоматов всегда мне казалось настоящим чудом — доказательством того, что божественное провидение на стороне Конфедерации Штатов Америки.

Несколько других сенаторов и конгрессменов кивнули с важным видом.

— Я признаю, что думал так же какое-то время, — сказал Ли. — Но потом разуверился в этом: нам действительно помогли, но в этом не было ничего ни божественного, ни чудесного. Выслушайте же меня, друзья мои… История, которую я собираюсь рассказать, может показаться вам невероятной, но уверяю вас, это правда.

И он рассказал законодателям, как он узнал от мужчин из Ривингтона об их путешествии во времени, чтобы прийти на помощь Югу. Часть того, что он сказал, была почерпнута от Андриса Руди, часть — из сведений, обнаруженных в комнате, где он теперь стоял. Пока он говорил, он наблюдал, как Луис Вигфолл становился все бледнее и бледнее. Это его не удивило; мужчины из АБР несомненно преподнесли Вигфоллу свою собственную версию этого чуда. Ли закончил словами: — Итак, как вы теперь можете видеть, господа, они помогли нам завоевать нашу свободу не из уважения к нам, а для того, чтобы использовать нас в качестве пешек в своей игре.

Наступило молчание, которому, казалось, не будет конца. Наконец конгрессмен Ламар сказал: — Это все настолько неожиданно, господин президент, настолько необычно, что я надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что нужны какие-то доказательства.

— Со своей стороны могу подтвердить это, — сказал Джуд Бенджамин. — Я много слышал про это из уст Андриса Руди, в присутствии Джефферсона Дэвиса и, если я не ошибаюсь, Джо Джонстон и Александр Стивенс, слышали также. — Бенджамин оглянулся вокруг комнаты. — И, если я не ошибаюсь, друзья мои, некоторые из здесь присутствующих также кое-что знают. Мы не так уж хорошо умеем хранить секреты, даже важные, как должно быть.

Ли как-то не задумывался раньше об утечке секретной информации, но судя по выражению лиц нескольких законодателей, Бенджамин был прав. Ли посмотрел на Вигфолла. Почти демонстративно, техасец сказал: — Я, конечно, слышал, да, но не в качестве сплетен и слухов. Мне и генералу Форресту рассказывали сами ривингтонцы, хотя их интерпретация событий существенно отличается от той, которую преподнес нам мистер Ли.

— «„По плодам их узнаете их“, сказано в Библии,» ответил Ли. Он махнул рукой в сторону книг, которые лежали раскрытыми на каждом столе в тайной комнате. — Это приготовлено для того, чтобы сразу несколько человек могли ознакомиться, с тем как их будет судить история. Благодаря АБР, мы имеем такую возможность. Я взял на себя смелость пометить некоторые абзацы в этих книгах. Но решил предоставить их полностью. Ни в коем случае я не требую, чтобы вы ознакомились только с помеченным — не стесняйтесь просмотреть все, что пожелаете, и тогда вы узнаете, что в будущем думают о некоторых вопросах нашей Конфедерации, в частности, вопросах собственности.

— Вы имеете в виду негров, не так ли? — сказал Вигфолл. — Ведь все это затеяно из-за негров?

— Тут, сенатор, я нахожу, что не могу не согласиться с вами, — сказал Ли, думая, что это был один из немногих случаев, когда он мог честно сказать об этом.

Он сделал шаг назад, показывая, что конгрессмены и сенаторы могут начать просмотр. Тут же происходящее напомнило ему музыкальную игру, когда надо было успеть занять свободный стул. Его кратковременная улыбка исчезла так же быстро, как и появилась; именно из-за такой же ситуации на инаугурации ему пришлось устроить Мэри место на трибуне рядом с ним, а вскоре после этого он стал вдовцом. В отличие от безобразной сцены на площади Капитолия, драки здесь не последовало. Некоторые мужчины заняли стулья; другие стояли и заглядывали им через плечо. Все промаркированные книги были открыты на страницах, указывающих их даты публикации. Раздалось несколько иронических фырканий от скептически настроенных законодателей, но вскоре они исчезли. Многие издания были богато проиллюстрированы рисунками и фотографиями, яркие цвета которых были невозможны в текущем мире 1868 года. Постепенно осознавался головокружительный эффект того, что эти статьи были написаны через сто и более лет. Через несколько мгновений единственными звуками в комнате были только тихие возгласы удивления. Луис Вигфолл тяжело поднял свою тушу из кресла и подошел к Ли.

— Я должен извиниться перед вами. Господин президент, я по-мужски прямо, говорю вам, что был не прав. Я думал, вы собрали нас здесь, чтобы преподнести всякий вздор и одурачить нас, но я вижу, что это не так. Все это, все эти детали — это просто не может быть фальшивкой.

Качая головой, словно раненный медведь, он неуклюже вернулся обратно к столу, из-за которого пришел, и без зазрений совести выгнал конгрессмена Гартрелла, занявшего его кресло.

Ли прислонился к твердой холодной стене. Пусть законодатели смотрят пока не надоест. Это было второе такое собрание, которое он проводил в святилище АБР. В итоге он планировал, чтобы весь Конгресс Конфедерации смог увидеть книги и документы, собранные здесь. Как и в случае с первой группой законодателей, здесь все началось с удивления и постепенно уменьшающегося негодования, когда сенаторы и конгрессмены переходили от одной книги к другой, сравнивая описания проигранной гражданской войны в одной и ее последствий в другой.

— Кажется, что это все написано чертовыми янки! — воскликнул конгрессмен Ламар. Кто-то — Ли не заметил, кто — добавил: — Не просто чертовыми янки, а янки-аболиционистами.

В отличии от Ли, который процитировал Евангелие от Матфея, Джуд Бенджамин выбрал отрывок из поэмы Роберта Бернса «Наглой вши, которую я заметил в церкви на шляпке благородной девицы»:

Он сделал все, чтобы превратить свой мягкий акцент в глубокий суровый шотландский. Ответом ему было задумчивая тишина.

Немного помолчав вместе с ними, Ли сказал: — В отличие от других, друзья мои, мы теперь не лишены дара «себя узреть со стороны». Мы всегда оставались верны нашему традиционному образу жизни, несмотря на осуждение других стран. Мы были уверены, что потомки будут благодарны нам за эту верность. Но вот перед нами есть приговор потомков, которые осуждают нас за то, что мы отстаиваем принцип держать в собственности одного человека другим и убеждено, что если когда-то этому и было оправдание, то оно давно изжило себя в наше время. — На этот раз он взял слова из книги пророка Даниила: «Ты взвешен на весах и найден очень легким». Только Бог знает все, но сами мы можем увидеть тот приговор, который нам вынесла история.

— Знали ли вы об этом, когда во время вашей президентской кампании вы говорили о прекращении рабства? — спросил конгрессмен Кеннер.

— Нет, сэр, не знал, — сказал Ли. — Действительно, люди из Ривингтона обрисовали для меня совсем другую картину будущего, картину, в которой белый и черный навсегда остались жить в попытке перегрызть друг другу глотки. Книги в этой комнате подтверждают, что они откровенно врали — с чем, я думаю, вы будете согласны со мной. Они врали всем, как, например, мистеру Бенджамину и, я думаю, сенатор Вигфолл тоже может это подтвердить.

Массивная голова Джуда Бенджамина переместилась вверх и вниз. Вигфолл также кивнул, хотя выражение его лица было далеко не оптимистичным. Ли не знал, что заставило его ожесточенные хмуриться: то ли то, что он заставил техасца сделать это признание, то ли то, что мужчины из АБР ввели его в заблуждение.

Ламар сказал: — А что теперь с ривингтонцами-то? Если в будущем сплошной праздник любви между неграми и белыми (я не отрицаю этого, хотя лично для меня это поразительно и, надо сказать, противно), как заставить мужчин из Ривингтона признать это?

— Никак, я подозреваю. — Ли поднял руку. — Нет, я не собираюсь быть легкомысленным. По их собственным словам, переведенным на английский язык единоверцем мистера Бенджамина мистером Гольдфарбом, они позиционируют себя, как фанатики, выступающие практически против всего мира своего времени. Позвольте мне привести вам аналогию, столь обидевшую Андриса Руди: мужчины из Ривингтон столь же превозносят белых в своем времени, сколь Джон Браун превозносил чернокожих в нашем.

Законодатели Конфедерации посмотрели друг на друга. Один за другим, они начали кивать. То же самое произошло и с первой делегацией, когда они увидели доказательства из двадцатого и двадцать первого веков. Немногие люди могли набраться наглости, чтобы выдержать презрение своих правнуков.

Луис Вигфолл был к тому близок.

— Пусть лучше черти заберут меня в ад, сэр, если я могу переварить, как какой-то вонючий черный республиканец из будущих штатов превозносит Авраама Линкольна как святого. И черт меня побери, если я хочу жить в стране, где негры, чистящие мои сапоги и ухаживающие за моей лошадью, мне равны.

— Мера равенства перед законом ни в коем случае не создает само по себе равенство в обществе, — сказал Ли. — Соединенные Штаты демонстрируют это совершенно очевидно. И позвольте мне задать вам другой вопрос, сенатор, если можно: познакомившись со средствами, которые АБР использует для достижения своих целей, вы будете считать, что эти цели заслуживают вашей поддержки?

Лицо Вигфолла почернело, как сапог. Но он был в самом центре бойни на площади Капитолия. Наконец, он тяжело покачал головой.

— Вот и я так не считаю.

Ли возвысил свой голос, обращаясь ко всей делегации Конгресса: — Должен ли я так понимать, что вы будете голосовать за законопроект, предусматривающий организацию постепенного, компенсируемого освобождение негров-рабов, на условиях, которые я изложил еще прежде, чем стать президентом, и который будет внесен в Сенат и Палату представителей?

Законодатели снова посмотрели друг на друга, некоторые из них, как будто надеялись, что кто-то из их числа будет иметь силы, чтобы сказать «нет». Ли смотрел на них всех, особенно на Вигфолла и Ламара, от которых ожидал вероятным, чтобы противостоять его словам, один из упрямства, другой из принципа.

Ламар долго откашливался. Несколько конгрессменов расплылись в улыбках. Представитель Миссисипи сказал: — Отступление от давно занимаемой позиции столь же опасно в политике, как и на войне. При этом, я боюсь, что похороню все свои будущие надежды. Тем не менее, учитывая доказательства, которые вы представили нам сегодня, у меня нет никакого другого выбора, кроме как поддержать то законодательство, что вы предлагаете, а затем предстать с повинной перед избирателями, отдавшими мне свои голоса.

Кивок Ли был более похож на поклон.

— Если вы не получите благодарность от избирателей в вашей местности, вы получите искреннюю благодарность от всей страны.

После того, как представитель Миссисипи объявил о своей поддержке программы Ли, остальные законодатели поспешили с ним согласиться. Даже Вигфолл грубо кивнул, хотя Ли, зная его характер, не воспринимал это как твердое обещание.

Джуд Бенджамин заметил: — Вы знаете, мистер Ламар, что после зверств 4 марта и чрезвычайного положения, введенного в настоящее время в Северной Каролине, ваш голос в пользу постепенного антирабского законодательства, может еще и укрепить расположение к вам ваших избирателей, если вы заявите в своем районе, что тем самым вы отвергаете вообще все цели ривингтонцев.

Ламар, понуро стоявший в задумчивости, буквально просветлел лицом.

— Это похоже на правду, сэр, а зная о вашей известной глубине суждения в политических вопросах, это, скорее всего, так и есть.

— Вы мне льстите, сэр, — сказал Бенджамин, сделав польщенное выражения лица, но это, подумал Ли, было очередной его игрой. Увидев в действии тактику Бенджамина, он был более чем согласен, что бывший секретарь не зря заслужил свою репутацию изощренного государственного политика.

Конгрессмен Гартрелл спросил: — Как обстоят дела с действиями против бунтарей, сэр?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответил Ли. — Ривингтонцы малочисленны, но обладают преимуществом в полтора века прогресса в технике — прогресса, которого у нас нет. Автоматы, которые они предоставили нам для использования против Соединенных Штатов, являются одним из примеров такого прогресса; но к несчастью, мы обнаружили, что это только лишь один из примеров. На данный момент ривингтонцам в целом удалось сохранить свои позиции, которые они захватили, когда начались боевые действия после 4 марта. Если бы не АК-47 в нашем арсенале, я боюсь, что им, возможно, удалось бы сделать гораздо больше, чем просто удерживать эти позиции.

Он остановился, став хмурым и почти свирепым, как недавно сенатор Вигфолл. Длинноствольные, крупнокалиберные многозарядные автоматические устройства, используемые мужчинами из Ривингтона, были настолько эффективны, насколько AK-47 превосходили винтовки Спрингфилда. Кроме того они минировали поля перед противником; после того, как нескольким солдатам оторвало ноги, их товарищи заметно менее охотно шли вперед.

— Но нам ведь удастся, в конце концов победить их? — с тревогой спросил Гартрелл.

— Если мы победили Соединенные Штаты, сэр, мы непременно одолеем небольшую группу бунтарей.

Ли хотелось бы большей уверенности в своих словах.

Пули свистели в нескольких футах над головой Коделл, очередь прошла слева направо, а затем снова — справа налево. Овраг, в которой он лежал, был всего где-то в ста ярдах от стрелка. Так продолжалось уже целый день. И непонятно было, что теперь делать дальше. Несколько выстрелов наугад могли только помочь врагу определиться с их точным местоположением, чем навредить ему. Кроме того у ривингтонцев еще были винтовочные гранаты — те, что они применяли в окопах под Вашингтоном. Коделлу совсем не хотелось, чтобы они обрушились на него. Он повернулся к лежащему рядом с ним в овраге Генри Плезанту.

— Мы даже не можем высунуться, не то что пройти вперед, — сказал он, удрученно. Плезант кивнул; стоило им только приподняться, и они были бы убиты. Коделл махнул рукой в другом направлении. — И вернуться у нас не получится. Выживших вместе с ними оставалось восемь или девять солдат, а было в два раза больше. Плезант снова кивнул. Коделл сказал: — И что нам теперь делать? Я вообще не представляю, черт побери.

— Если бы я был один, — сказал Плезант. — Может быть, тогда ночью…

Он замолчал, поморщившись. Ночью тоже стреляли, ривингтонцы могли видеть в темноте, как кошки. И даже если бы это было не так, используемое врагом чудовищное автоматическое оружие зацепило бы их пулей так или иначе. Пули просто сметали все живое.

— Самое подходящее название для этих чудовищ — пулеметы, — сказал он, — Крупнокалиберные пулеметы.

Лежащая в паре метрах от них Молли Бин сказала: — Ни вперед, ни назад.

Она вытерла лоб рукавом. Поскольку тот тоже был грязным, это ей мало помогло. Но для Коделла она по-прежнему оставалась красавицей. И лучше было бы ей быть подальше от боевых действий. Он боялся за нее, но она не позволила Коделлу оставить ее в тылу.

Он сказал: — Мы не можем пробраться поверху: деревьев там мало, и нас быстро перестреляют, и мы не можем пробраться снизу, потому что мы не кроты.

Он говорил это просто так, без всякой цели. И чуть не подпрыгнул, когда Генри Плезант повернулся и стукнул его в плечо. Не подпрыгнул лишь потому, что это было опасно. Глаза Плезанта сверкнули на грязном лице.

— Дьявол, так говоришь снизу тоже нельзя? — сказал он. — Как бы не так!

Его голос дрожал от волнения.

— А? Ты о чем? — спросил Коделл.

— Снизу пройти еще как можно, — сказал Плезант нетерпеливо, как будто разговаривал с глупым ребенком. Когда Коделл все равно не понял, он стал объяснить дальше: — Нейт, ведь я же был горным инженером, помнишь? Если мы пророем тоннель отсюда до этого пулемета, заложим там заряд пороха, и подорвем его на расстоянии… Мы можем сделать это, я клянусь — можем взорвать их к чертовой матери. Земля здесь мягкая, овраг скроет наши работы от ривингтонцев, так что мы… Я не сумасшедший, Нейт; клянусь Всемогущим Богом, я пока еще не сошел с ума.

— Вот это да… — медленно и с удивлением сказал Коделл. Из-за непрерывного обстрела, убраться подальше от этих чертовых пулеметов в их ситуации было бы всего лишь причудливым способом покончить с собой, если только…

Коделл мысленно увидел, как орудие и стрелок взлетают в воздух. Ему так понравилось увиденное, что он не сразу вернулся в реальность.

Плезант чувствовал себя рыбаком с рыбой на крючке.

— Я знаю, как это можно сделать, Нейт. Если мы сможем привести сюда Ллойда и Эндрю — они ведь бывшие шахтеры, ты не забыл? — и еще немного людей, которые умеют копать — ты же найдешь таких? — и доставить инструменты и древесину для крепежа тоннеля…

Он начал загибать пальцы, перечисляя то, что ему было нужно, как будто он удобно расселся в горной конторе, а не сидел на корточках в сухом овраге. Наконец, заваленный потоком информации, Коделл поднял руки.

— Ладно-ладно, сдаюсь — ты меня убедил. Но ведь я просто сержант, ты не забыл? — Он указал на нашивки на рукаве. — Я не могу дать тебе все, о чем ты говоришь. Нужно возвращаться к капитану Льюису. Если ты убедишь его в своей идее — а так оно и будет скорее всего — то получишь шанс попробовать.

— Пошли.

Плезант повернулся и начал сползать вниз в овраг. Коделл уцепил его за лодыжку.

— Генри, ты только что клялся мне, что ты не сошел с ума, а получается, что ты мне наврал. Если хочешь живым добраться до капитана Льюиса, не нужно топать вот так вот сразу. Вспомни, где ты находишься. Мы попытаемся выйти с наступлением ночи. А пока сиди и не дергайся. — Плезант смотрел на него с негодованием. А Коделл продолжал: — Ты что, прямо сегодня собрался рыть?

Его друг выдавил стыдливый смех.

— Извини. Ты больший реалист, чем я, это точно. Но когда мне на ум приходит что-то вроде этого, я готов буквально на все, чтобы начать немедленно, независимо от того, что у меня сейчас есть.

— Я понимаю тебя.

Коделл вспомнил, что из-за своего стремления улучшить производство работ, невзирая на сложившиеся традиции на юге, его друг потерял свою работу на железной дороге.

Даже через два года после службы в качестве старшего сержанта, он не потерял выработанной практичности. В раздумьях, он истерзал себе всю бороду. Через пару минут, он спросил: — Если тебя здесь не будет, может ли один из твоих валлийцев организовать эту работу?

— Эндрю сможет, — сразу ответил Плезант. — Ллойд также неплох, но он слишком любит виски, чтобы сделаться хорошим начальником.

— Понятно. Вот что мы сделаем. После того, как стемнеет, ты, я и Мелвин будем пробираться обратно в Нэшвилл. Но не вместе, а по одному.

— Подожди, — прервала Молли Бин. — О чем ты, и куда посылаешь меня?

— Не притворяйся, ты прекрасно слышала и Генри и меня, — ответил Коделл. — Ты, как и я, слышала, что он придумал. И капитан Льюис должен узнать об этом. Даже ночью, вероятность пробраться под огнем этой проклятой пушки для одного или двух, весьма сомнительна. Но если поодиночке пойдут трое, кто-то должен дойти.

Она неуверенно кивнула.

— Ладно, Нейт. Если в этом смысле…

В присутствии других недосказанность так и осталась между ними. Если бы она подумала, что он отсылал ее обратно только из-за ее безопасности — чего он, конечно, и хотел на самом деле — она, без сомнения, отказалась бы. Но ее гордость не могла стать причиной отказа по очевидной военной надобности.

Тени смещались и удлинялись, пока не начали сливаться в одну большую густо-фиолетовую тень сумерек. Когда наступила полная темнота, Коделл обратился к Молли и Плезанту.

— Я пойду первым, — сказал он. — Первого, вероятно, сразу попробуют обстрелять, так что я отвлеку их немного. Генри, ты следом через пятнадцать минут или около того. M…Мелвин, ты идешь через пятнадцать минут вслед за Генри. Мы все встретимся — я надеюсь — у капитана Льюиса.

— Удачи, Нейт, — сказал Плезант.

— Удачи, — прошептала Молли так тихо, что он едва услышал ее. Ему так захотелось обнять, поцеловать ее и оказаться с ней где угодно, только не в этом проклятом месте. Но все, что он мог сделать, это лишь кивнуть — да и то, этот кивок она вполне может не увидеть в темноте — а затем скользнуть вниз, на дно оврага. Во рту у него пересохло; он отчетливо вспомнил страшное смятение ночного боя на подступах к Вашингтону. Тогда люди из Ривингтона с их фантастическим оружием были их союзниками. Теперь они пытались убить его.

Овраг по ходу движения становился все мельче и мельче, а стрельба не затихала. Он выкатился из него и заполз за пень. Делая все возможное, чтобы оставить пень между собой и стрелком, он прополз немного, полежал и пополз снова. Он был уже за несколько сотен ярдов, когда пули взрыли землю прямо перед ним. Рывок, и он распластался в какой-то яме на земле. Он подождал несколько минут, затем пополз дальше. Когда он решил, что сосновые леса полностью скрывают его от врага, то встал и пошел, ориентируясь по звездам, пока не вышел к знакомой дороге. Отсюда до Нэшвилла было где-то шесть или восемь миль, но городские часы пробили полночь, когда он вошел в город. Льюис разместил свою штаб-квартиру в здании суда. Часовой окинул Коделла, который выглядел грязнее некуда, сомнительным взглядом.

— Ты уверен, что это срочно, солдат?

— Я уверен.

Коделл почти прорычал это. Он вдруг обнаружил в себе оставшееся с военных лет предубеждение против кого-либо в чистом мундире. Его рычания хватило, чтобы часовой отступил в сторону. Он вошел в здание суда и нашел Льюиса храпящим на лавке.

— Капитан Льюис, сэр? Капитан!

Льюис пробурчал что-то, а затем перевернулся и сел.

— Кто там еще..? — Он протер глаза. Факелы за дверным проемом позволили ему разглядеть разбудившего его. — Какого дьявола, Нейт?

Когда Коделл начал объяснять, в чем дело, несколько всадников подъехали к городской площади, позвякивая шпорами. Кавалерист со шпорами на сапогах вошел в здание суда почти вслед за ним. Коделл, не обращая внимания, продолжал разговор с Льюисом: пусть этот чертов курьер подождет своей очереди, подумал он.

Большинство из их породы обычно были самоуверенно высокомерными, стремясь сразу донести до начальства свои драгоценные слова, но этот скромно стоял, пока Коделл не закончил. Капитан Льюис зевнул и с трудом свел челюсти обратно. Наконец он сказал: — Если этот Плезант знает, что он делает — а по твоим словам это так — скажи ему, пусть действует. Похоже, это хороший шанс, чтобы избавиться от этого проклятого автоматического чудовища, ведь по-другому у нас ничего не получилось.

Только сейчас, человек, стоящий за Коделлом, заговорил: — Капитан, сержант, давно пора отправить в ад это чудовище. Если у вас на руках четыре короля, так задирайте ставки.

Коделл развернулся. Он узнал этот голос, хотя и не ожидал услышать его в здании суда в Нэшвилле. Джордж Льюис выпрыгнул из кровати и встал на ноги. Он был одет в мундир, но ниже виднелись только подштанники. Тем не менее он вытянулся и отдал честь.

— Генерал Форрест, сэр!

— Вольно, капитан — и наденьте штаны, — добавил Натан Бедфорд Форрест с усмешкой. — Я делаю объезд позиций в вашем районе вокруг этого чертова Ривингтона. Никаких существенных сдвигов до сих пор нет. Но предполагаю, что теперь они могут появиться. — Он буквально набросился на Коделла. — Где этот твой горный инженер, старший сержант?

— Он должен, по-видимому, скоро появиться, сэр, — неуверенно ответил Коделл. И снова рассказал, как он, Плезант и Молли Бин — хотя он конечно произнес Мелвин — решили пробираться сюда с пятнадцатиминутными интервалами. Форрест кивнул.

— Вы все правильно сделали, я думаю. Но если инженер попал под пули… Впрочем, подождите. Он же сказал, что один из этих других шахтеров тоже может сделать работу, не так ли?

— Да, но… — Коделл безнадежно развел руками. Генри Плезант был его другом. А Молли была для него гораздо большим. Форрест мог понять его чувства, но этот человек был — был и есть, судя по переплетению звезд на воротнике — в первую очередь человеком военным. Теперь, когда у него появился план, он будет продвигать его вперед с или без человека, который впервые предложил это. Для Коделл же, люди имели большее значение, чем любые планы. Он ждал и волновался, ждал и надеялся.

Около трех утра, когда его беспокойство переросло в отчаяние, Молли и Плезант пришли в здание суда вместе. Коделл испустил из глотки «Рэбел Йелл!», который, вероятно, поднял половину Нэшвилла с постели. Он обнял сначала Генри Плезанта, что как бы дало ему все оправдания, когда он затем обнял Молли — крепче и дольше.

— Так что, черт побери, случилось с вами? — спросил он.

— Мы заблудились, — сказала Молли тихим робким голосом. — Это моя вина…

— Да наплевать на все это, — вмешался Натан Бедфорд Форрест. Он сделал паузу, чтобы все разглядели с каким высоким чином имеют дело, а потом спросил: — Кто из вас Плезант?

— Я, сэр. — Плезант выправился жестко и прямо. — Рядовой Генри Плезант, 47-й Севернокаролинский полк, бывший полковник Генри Плезант, 48-й ​​Пенсильванский полк.

— Вот как? — Форрест бросил длинный пристальный взгляд на горного инженера. — Решили, что у нас здесь лучше, не так ли?

— Некоторым образом, — уклончиво сказал Плезант. Форрест не стал дальше давить на него; у него на уме сейчас были другие вещи, далекие от политики.

— Сержант Коделл здесь рассказал мне о вашем предложении подвести мину под эту чертову автоматическую пушку.

— Я могу организовать такой взрыв, который, черт побери, подбросит ее так высоко, как вы захотите, сэр, — уверенно сказал Плезант.

— В ад это чудовище, — сказал Форрест теми же словами, что ранее Коделлу и Льюису. — Я хочу, чтобы его взорвали. Я очень хочу, чтобы вы попробовали сделать это, полковник.

Плезант покраснел, услышав свое привычное старое новое звание; капитан Льюис немного побледнел. Форрест же попер вперед: — Как долго придется копать?

Глаза Плезанта стали отсутствующими; губы беззвучно зашевелились, как будто считая что-то. Он оставался в этой задумчивости несколько минут. Когда его лицо, наконец, прояснилось, он ответил: — Дайте мне людей, инструменты, крепежные бревна — и насос на случай поступления воды в тоннель — и я сделаю это за три-четыре недели.

Форрест похлопал его по спине.

— Вы получите их, ей-Богу, — пообещал он. — И вы получаете свое старое американское звание снова, в моих войсках, если это вас устраивает.

Теперь Джордж Льюис выглядел более успокоенным. Плезант усмехнулся от уха до уха.

— Спасибо, сэр! А после этого мне уже придется голосовать за вас?

Коделл сглотнул, опасаясь вспышки гнева от известного своим горячим норовом Форреста. Но ответ генерала, на удивление, был спокойным и серьезным: — Сэр, если я бы знал то, что знаю сейчас, я бы и сам не стал голосовать за себя — я был введен в заблуждение, думая, что АБР искренне отстаивает интересы Юга, а не свои собственные.

Он покачал головой, явно злясь на обманщиков. Затем улыбнулся — наполовину озорной, наполовину хищной улыбкой.

— А сейчас я, в свою очередь, хочу обмануть этих ривингтонских ублюдков.

— Как вы собираетесь это сделать, сэр?

Коделл, Молли и Джордж Льюис спросили почти хором.

— Мы создадим у них впечатление, что мы готовим здесь, к югу от Ривингтона, свой основной удар, — ответил Форрест, все с той же хищной улыбкой. — Мы будем суетиться тут вокруг, якобы затевая прорыв в этом месте, где у них эта чертова пушка. Чем больше людей и оружия мы продемонстрируем, тем больше им придется притащить людей и оружия сюда, чтобы отбиться от нас. И так, показывая накопление сил, будем морочить им голову три недели или месяц, так что им придется сосредоточить здесь много своих чудовищ, удерживая нас. Я заставлю их сделать это место стержнем всей их позиции.

Как будто кто-то зажег спичку в темноте прямо перед глазами Коделла. Он воскликнул: — Они притащат сюда все свои оружейные новинки, пока мы будем копать. И когда мы докопаем…

— Мы отправим все их чудесатые орудия прямо в ад, — закончил Натан Бедфорд Форрест за него. — Все верно, старший сержант. Тогда мы прорвемся через образовавшуюся щель прямо в Ривингтон. — Улыбка Форреста вдруг оставила его лицо, и он помрачнел. — А если люди из Ривингтона узнают об этом, потому что кто-то проговорится, то я убью этого сукина сына своими собственными руками. Все ли меня поняли?

Все собравшиеся в здании суда молчали. Даже не зная репутации Форреста — все, кто его слышал сейчас, не сомневались, что он сделает то, что сказал.

Возможно, стремясь ослабить напряженность угрозы, повисшей в воздухе, Генри Плезант вдруг сказал: — А знаешь, Мелвин, ты просто вылитый портрет подруги Нейта Молли Бин. Ты ее близкий родственник?

Коделл чуть не подавился и пожелал тут же провалиться сквозь землю. Молли, однако, должно быть, ожидала чего-то подобного рано или поздно, потому что она небрежно ответила: — Ближе не бывает, Генри — ах, простите, сэр, я имею в виду, полковник Генри. Многие говорят, что мы похожи друг на друга.

— И еще как, — сказал Плезант.

Генерал Форрест повернулся к Нейту и Молли: — Вы двое, идите и отдыхайте; приношу вам свою благодарность за доставку таких ценных планов… — Потом обратился к Плезанту. — Вы остаетесь здесь, со мной, сэр. Похоже, нам придется взвалить на себя весь этот тяжкий груз по подготовке намеченного.

— Есть, сэр, — сказал Генри Плезант. — Я уже думаю об этом…

Идея была ясна. Генерал будет руководить, полковник вкалывать…

Ли задавался вопросом, как Джефферсон Дэвис умудрялся справляться с обязанностями президента Конфедерации. Даже не беря во внимание вооруженных охранников, которые окружили президентскую резиденцию на Шоко Хилл, он чувствовал себя пленником своего положения. Чтобы сделать все, что нужно было сделать, он должен был родиться тройней. Одного на все не хватало: всякий раз, когда он занимался чем-то одним, он чувствовал себя виноватым, потому что тем самым пренебрегал чем-то другим.

Он пил кофе, пробираясь через очередной завал утренней почты и других поступивших документов. Генерал Форрест предлагал сосредоточить главные усилия для атаки на юго-западе Ривингтона, говорилось в телеграмме. Ли посмотрел на карту Северной Каролины, прикрепленной на подставке у стола, потом пожал плечами. Это направление для атаки не казалось ему каким-то более перспективным — как впрочем и любое другое — но Форрест, как правило, ничего не делал без причины, даже если причина была не совсем очевидной. Хотя он мог действовать и нестандартно; будучи без официального военного образования, Форрест изобрел свои собственные правила и успешно применял их в своих прорывах на войне. И если Ли не мог предугадать его действий, то, вероятно, и ривингтонцев мог ожидать сюрприз. Ли надеялся, что так и будет.

Телеграмма также сообщала, что Форрест принял к себе нового офицера, полковника Плезанта. Имя было смутно знакомо Ли, но он не мог вспомнить точно. Он потянулся за книгой, взятой из святая святых АБР: «Полковники армии Ли», написанной Робертом Криком, человеком, еще заставшем тот период. Это был лучший, исчерпывающий перечень высших офицеров армии Северной Вирджинии, чем любой из нынешнего времени.

Там, однако, не упоминался полковник Плезант. Ли посмотрел на дальнюю стену своего кабинета, пытаясь вспомнить, в связи с чем он встречал имя полковника. Он вытащил «Иллюстрированную историю гражданской войны», которая за последние несколько месяцев уже стала казаться ему старым другом. Конечно, имя Плезанта упоминалось в индексах. Ли нашел страницу 472. Читая о тяжелейшей для Юга кампании, которой, слава богу, не произошло в 1864 году, ему по-прежнему хотелось дрожать, как будто он переживал один из страшных рассказов Эдгара По. Трудно себе представить его непоколебимую армию Северной Вирджинии в ловушке осады федералами Питсбурга.

Он прочитал о подкопе длиной 511 футов, предложенном Генри Плезантом и вырытом полком шахтеров из Пенсильвании; о четырех тоннах пороха, заложенного под укреплениями Конфедерации; о крупнейшем на то время техногенном взрыве в истории, произошедшим 30 июля, приведшем к образовании бреши в обороне и дальнейшем падении города. Прочитав все это, он недоуменно спрашивал себя, каким образом этот Плезант оказался вдруг сейчас на Юге, а не у себя, в штате Пенсильвания.

Задумчивое выражение лица слетело с него. Он захлопнул книгу с шумом выстрела.

— Мистер Маршалл! — позвал он. — Идите сюда, пожалуйста. Вы мне нужны.

— Сэр? — За его очками, глаза Чарльза Маршалла выглядели обеспокоенными; Ли редко вызывал его так срочно. — Что прикажете?

— Нужно немедленно отправить телеграмму генералу Форресту с сообщением, что я приказываю ему, не забудьте — именно приказываю, а не прошу — не упоминать имя последнего полковника, принятого им на службу, в каких-либо дальнейших рассылках, телеграфных или почтовых. Вам все понятно?

— Вроде так, сэр. — Помощник повторил сообщение достаточно точно, хотя его голос звучал озадаченно. — Хотя признаться, не совсем понимаю смысл…

— Неважно. Просто сразу отправьте телеграфом.

Маршалл пожал плечами, но поспешил прочь. Ли вернул «Иллюстрированную историю гражданской войны» на свое место на полке. Если Генри Плезант планирует сейчас сделать то, что в его истории не произошло на Юге в 1864 году, то Ли не хотел, чтобы ривингтонцам любым образом напоминали о его существовании. Если они могли перехватывать сообщения по проводам между Северной Каролиной и Ричмондом, и если бы имя Плезанта показалось знакомым одному из них, как это было теперь с Ли…

Он покачал головой, немного расстроенный новыми осложнениями в борьбе с людьми из будущего. Мало того, что они имеют более совершенное вооружение и защитную броню — они много знают о событиях своего прошлого и о людях, которые формировали их. Одного имени достаточно, чтобы предупредить их о том, что, вероятно, замышляет Форрест.

Ли отложил телеграмму Форреста в сторону и стал читать последние статьи из Вашингтона, Филадельфии и Нью-Йорка. Он не думал, что англичане отвоюют Канаду назад в ближайшее время. Только что пал Ванкувер, и американские войска осадили Орегон. Вашингтонская «Вечерняя звезда» также сообщала, что русская империя, опасаясь экспансии федералов, предложила продать Аляску Соединенным Штатам. Ли улыбнулся: что хорошего было в этих огромных территориях, покрытых снегом и льдом?

Его улыбка исчезла, когда он прочитал о продолжении успешных действий англичан на море. Блокада восточного побережья Соединенных Штатов, вероятно, была сильнее, чем американская блокада Конфедерации во время Второй американской революции, и торговый флот США находился к отчаянном положении. Производство кукурузы в Конфедерации было на подъеме и могло составить конкуренцию для американской пшеницы, больше не поступавшей на Британские острова.

Он вспомнил последний отчет Джулиана Хартриджа из Джорджии, его министра финансов. Возмещение убытков по договору из США позволило Конфедерации погасить большую часть своих военных долгов. Это было важно. Французы поддерживали Максимилиана в Мексике не в последнюю очередь потому, что предыдущее правительство было в долгах перед ними, и он не хотел давать какой-либо европейской державе подобный повод для вмешательства в дела Конфедерации.

Но новые долги росли каждый день: продукция, покупаемая Югом стоила дорога, а ее себестоимость была меньше, чем у хлопка и зерна, отдаваемого в обмен на них. Золото продолжало утекать из страны. Южная промышленность добилась больших успехов во время войны, и Ли хотел поддерживать ее и дальше, но Конституция запрещала протекционистские защитные пошлины.

Он печально вздохнул. Когда историки будущего будут писать о его президентстве, он подозревал, что они могли бы назвать его великим махинатором, потому что Конституция Конфедерации стояла насмерть против большинства того, что нужно было сделать. Юг отделился потому, что хотел сохранить все свои старые традиции, но мир и сам Юг слишком сильно изменились с 1861 года, чтобы можно было вернуться к безмятежности довоенных дней — практика подталкивала к совсем другому.

Ли был убежден в этом. Доказательство его убежденности лежало перед ним на столе в виде законопроекта с заведомо безобидным названием «Законодательство, регулирующее труд некоторых жителей Конфедерации Штатов.» Слово «жителей» вызвало у него улыбку, хотя поводов для веселья было мало: он не мог употребить термин «граждан», ибо по существующим законам рабы не являлись гражданами Конфедерации. Его законопроект в конечном итоге приведет к этому, если будет принят.

Несмотря на все удивительные документы из захваченного представительства АБР, несмотря на Ричмондское побоище, он по-прежнему не был в этом уверен. Он думал, что он убедил законодателей в мудрости своего курса. Но вот они разошлись по домам — и судя по всему, особого энтузиазма в освобождении негров не испытывали. Законодатели хотели быть переизбраны, а не просто действовать по убеждениям. В своей мудрости, создатели Конституции Конфедерации предусмотрели то, что их президенту переизбрание не грозило. Ли было приятно вспомнить это положение Конституции, которое он безоговорочно одобрял.

В кабинет вошла его дочь Мэри. Она выступала хозяйкой во время президентских приемов, происходящих раз в две недели, следуя традиции, заложенной Джефферсоном Дэвисом. Впрочем из-за немощи жены, большая часть этого долга, все равно упала бы на нее в любом случае. А уж сейчас, после 4 марта… он сознательно засунул этот черный день на самые дальние задворки своего ума.

— Что я могу сделать для тебя, моя дорогая? — спросил он.

— У меня тут пакет для тебя от полковника Рэйнса из Августы, штат Джорджия.

Она протянула ему небольшую коробку, перевязанную бечевкой.

Он открыл ее с энтузиазмом ребенка, предвкушающего удовольствие на день рождения.

— От полковника Рэйнса, значит? Наверное, какие-то новые боеприпасы.

Но внутри коробки за защитным слоем ваты, оказалась закупоренная бутылочка с таблетками и записка: «Мне стало известно, что люди из Ривингтона, эти порочные безумцы, отказали вам в поставке нитроглицерина в качестве лекарственного средства для вас. В надежде, что прилагаемое может быть полезным, по-прежнему ваш самый верный слуга. Г. В. Рэйнс.»

— Я надеюсь, что это поможет тебе от болей в груди, отец, — сказала Мэри.

— Вообще, конечно, должно. — Ли сделал паузу и посмотрел на нее поверх очков. — Как ты узнала, для чего они нужны? И, если уж на то пошло, то как полковник Рэйнс узнал, что я принимал нитроглицерин? Тут целый заговор.

— И я признаю себя виновной в нем. Я нашла одну из твоих старых пустых бутылочек и послала ее к нему с этикеткой надлежащей дозировки для таблеток. Но сама идея исходила от мистера Маршалла, который сопоставил название на твоих старых таблетках и того вещества, которое полковник Рэйнс начал получать у себя. Жаль только, ни один из нас не подумал об этом раньше.

— Не беспокойся по этому поводу, моя дорогая, ведь я, кажется, дожил до этого момента и без лекарств, — сказал Ли, глубоко тронутый их заботой. Его лицо затвердело. — И я не жалею об этом, от ривингтонцев мне ничего не надо.

Мэри кивнула, ее собственное лицо тоже стало мрачным. Как и ее младшие сестры, она все еще носила траур по матери. Но если бы не слепая удача, она бы носила траур и по нему тоже. Новые таблетки нитроглицерина перемешались в бутылочке, когда он взял ее и поднес к своим глазам. Ривингтонцы были готовы и даже стремились помочь ему, пока он был им нужен, и их помощь была эффективной. Но когда его представления о будущем своей страны перестало совпадать с их собственным, они попытались выбросить его так же небрежно, как испорченный лист писчей бумаги. Он прищелкнул языком между зубами.

— Это моя страна, а не их.

— Отец? — переспросила Мэри. Но его слова скорее были обращены к самому себе, а не к ней.

Томас Бокок из Вирджинии, спикер Палаты представителей, сказал: — Теперь имею особую и высокую честь представить вам президента Конфедерации Штатов Америки Роберта Ли.

Аплодисменты конгрессменов и сенаторов наполнили зал, когда Ли подошел к трибуне. Бокок сел в задней части президиума. Рядом с ним должен был сидеть Альберт Галлатин Браун в качестве председателя Сената. Но Альберт Галлатин Браун был мертв, что также означало, что, если что-нибудь случится с Ли, то Бокок станет третьим президентом Конфедерации. Ли выбросил эту мысль из головы и подождал несколько секунд перед тем как начать то, что может оказаться наиболее важной речью в его президентском послужном списке.

Он начал говорить: — Уважаемые сенаторы и члены палаты представителей, я, конечно, понимаю, как это необычно для президента обращаться с просьбой о предоставлении чести говорить с вами о поддержке того или иного законодательного акта. Но уверяю вас, что на то есть свои важные причины, поэтому я прошу от вас одобрения представленного законопроекта в отношении регулирования труда отдельных жителей Конфедерации Штатов.

Во время войны, Конгресс Конфедерации, как правило, собирался в зале для обсуждения в тайне. Эта процедура была автоматически перенесена и в мирное время. Ли не совсем одобрял этого, но в данном случае он счел это полезным: не все, что он должен был сказать, могло попасть в газеты Ричмонда.

Он ясно дал это понять с самого начала: — Все вы к настоящему времени ознакомились с материалами, привезенными АБР из будущего. Вы все увидели, как единодушно двадцатый и двадцать первый века осудили институт рабства. С таким же омерзением мы с вами относимся к диким племенам, которые занимаются каннибализмом.

Несколько законодателей вздрогнули от такого резкого сравнения. Однако Ли специально стремился изложить свое мнение в самых сильных выражениях. Он продолжил: — АБР стремилась навсегда остановить у нас общественный прогресс, чтобы мы действовали заодно с ними и тем самым изменить ситуацию в будущем мире. Они пытались свергнуть наше законно избранное правительство, руководствуясь лишь своими желаниями. Их вооруженный бунт продолжается и по сей день. Голосовать против предложенного законопроекта — значит голосовать за АБР и их методы. Вы многое видели в их секретном помещении. Я открыто напоминаю вам об этом здесь сегодня, так как уверен, что вы сохраните в тайне все связанные с этим вопросы…

Он остановился на мгновение, посмотрев на своих слушателей. Он не привык отстаивать свои пожелания посредством убеждения. Для него раньше естественным было просто получать или отдавать приказы.

За исключением одного или двух, что-то строчивших на бумаге, все сенаторы и конгрессмены пристально смотрели на него. Непонятно, насколько он их убедил, но, по крайней мере, слушали они внимательно. Это уже неплохо.

И он продолжил: — Тем не менее, я думаю, господа, мы все равно рано или поздно вынуждены были бы вплотную столкнуться с этой проблемой, даже если бы мы отстояли нашу независимость нашими собственными усилиями — даже если бы АБР никогда не было.

На самом деле, если бы АБР не возникла в их времени, Юг не получил бы свою независимость самостоятельно. Ли знал об этом с тех пор, как он впервые открыл «Иллюстрированную историю гражданской войны». Члены Конгресса также осознавали это: книги из библиотеки АБР не оставляли сомнений. Но в их сердцах, по крайней мере, в большинстве из них, до сих пор, конечно, горело чувство, что их любимая страна нашла бы себе путь к свободе без всяких вмешательств людей из будущего.

Ли продолжал: — Война и ее последствия коренным образом изменили наши представления о неграх, но эти уроки, я знаю, многих из нас ничему не научили. Тем не менее, проблемы по-прежнему перед нами, а мы игнорируем их на свой страх и риск. Мы, отсоединившись от Соединенных Штатов, увидели, что люди с другим цветом кожи могут стать настоящими солдатами, хотя такую возможность мы ранее отрицали. Так вот, позвольте мне проинформировать вас, что еще до появления ривингтонцев, некоторые из наших офицеров уже начали предлагать освобождать и вооружать негров-рабов, чтобы они могли сражаться с северянами на нашей стороне.

Ропот возмущения пробежал по залу. Но небольшой: все помнили, как мало надежды было на успешную войну более, чем четыре года назад.

— Появление мужчин из Ривингтона и их автоматов отменило необходимость таких отчаянных мер, но негритянский вопрос не стал менее острым. Хотя восстания, что так долго продолжались в долине Миссисипи, и были задавлены до уровня небольших разрозненных вспышек, но упорство, с которым негры противостояли превосходящим силам противника, должно заставить нас задуматься — а есть ли еще те послушные рабы, которых мы привыкли видеть в старые времена? Мы молчаливо признали свободу тех многочисленных чернокожих, которые были освобождены северянами во время Второй американской революции. И эти, обретшие свободу, уж точно не захотят снова стать рабами без борьбы.

Кроме того, во время войны несколько наших штатов ослабили ограничения на получение неграми грамотности, чтобы восполнить недостаток таких людей. Вы же не думаете, что получив какое-то образование, негры тут же его забудут и не захотят такого же для своих детей? И вообще, где справедливость в том, что если в час опасности мы призовем его взяться за оружие для защиты нашей страны, то потом по-прежнему оставим его в цепях? Вы понимаете, к чему это приведет? К неизбежности восстания рабов, что даст нашим врагам возможность приставить кинжал прямо к нашим сердцам.

Хочу сказать вам, друзья мои, что фактическая свобода негров, как ни неприятно это может показаться вам, уже существует де-факто во многих районах нашей территории. Постепенно признавая это де-юре, мы будем иметь возможность контролировать это процесс и тем самым оградить нас от разрушительных беспорядков.

Итак, джентльмены, я не просто призываю вас одобрить предложенное мной законодательство. Я глубоко убежден, что оно в интересах Конфедерации Штатов Америки в долгосрочной перспективе, и прошу вас меня поддержать. Когда-нибудь все забудут о том, что я говорил здесь, но сам я никогда не забуду о вашем решении. Пусть наши потомки смогут говорить, что наша нация, благодаря Богу, нашла свой путь к свободе, и пусть они смогут сказать, что путь этот начался здесь, сегодня. Благодарю вас.

Он отошел от трибуны. Последовавшие аплодисменты были скорее вежливыми, чем теплыми. Он спрашивал себя, сколько из этих людей понимали, что он заимствовал слова из одной из знаменитой речи Авраама Линкольна. Судя по всему, немногие — вряд ли кто обратил особое внимание во время пребывания в пенатах АБР на речь Линкольна в Геттисберге в том мире, где независимость Юга была уничтожена. Здесь, в реальном мире, Линкольн и все, что с ним было связано, осуждалось безоговорочно, а потому его слова, без сомнения, обрекались бы на презрение и забвение. Ли изучал эту речь Линкольна по крайней мере дюжину раз. И думал дать ей новую жизнь.

Первым на ноги поднялся Луис Вигфолл.

— Господин спикер! — прогудел он.

— Сенатор Вигфолл? — тут же отреагировал Томас Бокок, только что шептавшийся с Мэри, занявшей свое почетное место в президиуме.

— Господин спикер, я хочу сказать несколько слов от имени оппозиции…

Молоток Бокока застучал по столу, призывая к тишине.

— Я не узнаю наше почетное собрание. И удивляюсь его радости. Напоминаю, что мы встретились в специальном совместном собрании для конкретной цели — выслушать президента Ли. Он сможет, я уверен, выразить свою позицию уже после обсуждения и решения Сената.

Вигфолл попытался аргументировать свое высказывание, но спикер Палаты тут же лишил его слова. Наконец, с красным и угрюмым лицом, тот сел на свое место. Ли смотрел на него с каменным выражением лица. Похоже, он не смог убедить их своей речью — они восприняли ее только как его личную точку зрения.

Плечи Ли передернулись, когда он подавил вздох. Если даже очевидный голос будущего не убедил некоторых в глупости старого политического курса, что еще могло бы? Ничего — был понятный ответ. Единственная надежда, глубоко скрытая внутри его сердца, лелеяла его в том, что такие упрямые души составляли лишь меньшинство собравшихся. Оставалось надеяться, что затаившаяся надежда окажется сильней безнадежной глупости…

Услышав внезапный характерный свист в воздухе, явно далеко не птичий, Нейт Коделл заорал вместе с двадцатью другими: — Мины!

Он нырнул в глубокую, укрепленную лесоматериалами, нишу в передней стенке траншеи. И приземлился прямо на какого-то бедолагу. Еще двое накрыли его сверху.

Минометный снаряд взорвался где-то менее чем в ста ярдах позади него, во второй линии окопов. Грязь взметнулась ввысь; один из комков нашел свою цель и ударил его в затылок. Через полминуты еще один залп прогремел выше, на этот раз, судя по звуку, он был предназначен для какой-то гораздо более далекой цели.

Четверо мужчин, нашедших приют в укрытии, начали выползать наружу — уж больно внутри было неуютно. Коделл потирал ушибленные ребра. Он посмотрел с нарочитой свирепостью на Демпси Эйра.

— Ты уже во второй раз падаешь прямо на меня за последние два дня. Я начинаю думать, что ты более опасен, чем любая чертова мина.

— Надеюсь, люди из Ривингтона думают так же, — ответил Эйр с усмешкой.

— Ты что, так близко знаком с ними? — мрачно спросил Коделл.

Его друг сказал: — Надеюсь, я скоро познакомлюсь с ними вплотную, когда Генри, наконец, закончит свой тоннель. Неужели дорога до их пушек длиннее дороги в Китай?

Те три-четыре недели, которые Плезант обещал Натану Бедфорду Форресту, уже растянулись в месяц-полтора. Хороший инструмент и опытные проходчики оказались в Северной Каролине редким товаром… Коделл пару раз сам побывал в тоннеле, доставляя доски под мерцающим пламенем свечей, которые едва позволяли хоть каким-то образом работать. Ему хотелось буквально поцеловать сухое дно оврага, когда он вышел. Он поражался тому, как это некоторые люди проводят всю свою жизнь внизу, в шахтах. Приплывший неведомо откуда иронический голос вдруг заполнил его какими-то дурацкими словами: «Я готов целовать песок, по которому ты ходила».

Еще один взрыв достиг тыла конфедератов.

— Хорошо, что куча снарядов для этого зверя у них, похоже, небольшая, — заметил он. — Они достают почти до Нэшвилла.

Демпси Эйр кивнул.

— Я слышал, как некоторые из наших опытных артиллеристов говорили — а уж они знают, что говорят — что это похоже на наши стофунтовые орудия береговой обороны. Черт меня побери, если я знаю, как ривингтонцам это удается.

— Точно так же, как им удалось с АК-47, я думаю.

— Похоже, что так.

Коделл пожал плечами. Он-то понимал откуда все это. Оттуда же, откуда и книги с цветными фотографиями, напечатанные в 1990-х годах и многое другое. Он никогда не говорил ни с кем, кроме Молли, о невероятной книге, которую она украла у ривингтонцев. Кто ему поверит? Он и сам до конца не мог поверить. Но реальность была перед его глазами в виде этих ужасных автоматических пушек и минометов. Скорей бы Генри взорвал этот чертов бастион впереди. Он давно привык к АК-47 как к чему-то само собой разумеющемуся, но новое оружие напомнило ему, что и тот не принадлежит к 1868 году.

Капитан Льюис подошел по дну оврага. Он кивнул головой Коделлу и Эйру.

— К моему удивлению, тоннель, наконец, готов, — сказал он. В его голосе звучало раздражение; видя как Плезант одним махом преодолел путь от рядового до полковника, он не мог скрыть своего недовольства.

— У нас тоже почти все готово, сэр, — сказал Коделл. Он указал на длинные ряды мешков с землей, выложенных ступенчато почти до верхнего края оврага. Стоярдовый тоннель породил много грязного грунта. Его пришлось упаковывать в мешки, чтобы следы характерного красноватого грунта не попали на поверхность и не привлекли внимания ривингтонцев. Кроме того, выложенные ступенчатые ряды будут весьма кстати, когда солдаты Конфедерации начнут быструю атаку.

— Плезант подорвет заряд завтра на рассвете, по крайней мере, так намечается, — сказал Льюис. — Если так и будет, вы знаете что делать, вы ведь уже ознакомлены с приказами?

— Да, сэр, — хором сказали Коделл и Демпси Эйр. Эйр начал излагать: — Так что тут непонятного? Сразу после взрыва, мы выскакиваем и мчимся не останавливаясь прямо в Ривингтон.

Это было почти прямое изложение приказа Форреста, характерное для его энергичной натуры.

— Вот-вот, выскакиваем и мчимся, — согласился Льюис. — Если бы это было так просто, нам следовало бы упасть на колени и возблагодарить Бога при ближайшем посещении церкви. Нет, генерал, конечно, прав. Удар должен быть нанесен прямо в сердце. Накопленные нами войска здесь могут молниеносно захватить Ривинтон, наплевав на врага на флангах и в тылу.

— А что, если причина для молниеносности не сработает? — спросил Эйр.

— Тогда генерал Форрест придумает что-то новое, и, если я не ошибаюсь, полковник Генри Плезант снова станет простым фермером, я имею в виду, рядовым.

Но, будучи в глубине сердца справедливым человеком, Льюис добавил: — Он, конечно, работал все это время не щадя себя, так что я надеюсь, что его работа принесет тот результат, который он обещал. Такой шанс нам может больше не представиться.

— Я тоже надеюсь, что другого шанса не понадобится, — горячо сказал Коделл. Если бы что-то пошло не так, атака состоялась бы в любом случае, и результат был бы ужасным, а ведь и сам он будет частицей этого результата. Тогда, подумал он, запланированное нами же скопление этого нового оружия точно станет нашей могилой. Лучше об этом вообще не думать. Как сказал один мудрец: Будь что будет — делай что должно.

После наступления темноты солдаты начали накапливаться в овраге, передвигаясь по зигзагообразной траншее, давно выкопанной от леса к оврагу. Для маскировки этих передвижений дальнобойная артиллерия конфедератов начала обстрел вражеских позиций. Пушки вынужденно были расположены на большом расстоянии. Независимо от того, насколько хорошо они были защищены, огонь автоматических пушек ривингтонцев стопроцентно выкашивал артиллеристов на более ближнем расстоянии.

Артиллеристы-конфедераты не отличались точностью; уже не один снаряд разрывался прямо над головами своих, а не врагов. Ривингтонцы не замедлили ответить минометным огнем.

— Будь я проклят, если наши вообще попадают куда нужно, — буркнул Коделл Молли Бин. — Они уже достали меня, так сказать, своим дружественным огнем.

В этот момент очередной свой разряд заставил их броситься в укрытие.

Молли сказала: — Но они ведь не специально пытаются убить нас, Нейт.

— Какая разница, если они это делают? — возразил он. Она задумалась ненадолго, а затем пожала плечами. Да ответ и не требовался, что толку думать об армейском бардаке, да когда еще и живот подводит от голода — последнее, впрочем, удерживает от размышлений, что тебя могут убить в ближайшие несколько часов. Он переломил напополам кусок хлеба и одну половину протянул Молли. Съев его, она завернулась в одеяло.

— Попытаюсь заснуть, если смогу.

Очередной разрыв артиллерийской дуэли показал, что ее попытка будет, скорее всего, тщетной.

Коделлу, конечно, хотелось, чтобы она была в безопасности в Нэшвилле, но говорить ей все это было бессмысленно, так как она даже не хотела слышать об этом. А впрочем, даже если бы она и согласилась, вряд ли смогла бы протиснуться сейчас против течения солдат, движущихся в другую сторону. По любому, ничего бы не вышло. Он достал сигару из кармана мундира, прикурил ее и сделал несколько быстрых, глубоких затяжек. Но спокойствие не пришло, как он надеялся. Под грохот разрывов он продолжал жевать окурок. На удивление, Молли удалось заснуть.

Коделл лег рядом с ней безо всякой надежды подремать тоже. Но очнулся он от того, что кто-то тряс его и говорил: — Давай, подымайся, сейчас начнется.

Он сел, с удивлением увидев бледно-голубое небо на востоке. Надев шляпу, схватил свой автомат и вещмешок. Из него он переложил пару набитых рожков в карманы брюк, откуда доставать их было удобнее. Теперь он был готов. Рядом с ним Молли лихорадочно занималась тем же самым.

Темнота постепенно исчезала, он уже мог видеть противоположную сторону оврага. Там стоял капитан Льюис, старательно чистивший свой AK-47. И недалеко от него… Коделл кивнул сам себе. Он мог бы догадаться, что Натан Бедфорд Форрест не останется в стороне от боевых действий.

Генри Плезант стоял у входа в туннель, на который он потратил столько сил, с длинным запальным шнуром в руке. Он смотрел в сторону генерала Форреста. Форрест перевел взгляд с посветлевшего неба на Плезанта. Наконец он резко кивнул.

Плезант наклонился и поджег шнур. Потом он вздохнул и выпрямился. Коделл обнаружил, что и сам затаил дыхание. Как быстро пламя пробежит по туннелю?

Прежде чем он успел спросить, Форрест опередил его: — Как скоро?

— Совсем недолго, — ответил Плезант. Разрыв снаряда конфедератов заставил его повысить голос. — Думаю, уже сейчас…

Прежде, чем он произнес «сейчас», земля вздрогнула под ногами Коделла. Он знал о землетрясениях, но никогда до того не был в их эпицентре. Грохот, в пятьдесят раз превышающий громовой раскат, просто ошеломил его. По губам Форреста он прочел слова «Черт побери!» — он не мог, разумеется, расслышать их на фоне взрыва. Коделл не знал, был ли он первым после Форреста, оказавшемся за пределами оврага, или кто-то опередил его. Но немного пробежав, остановился в изумлении. Никогда раньше он не видел ничего подобного. Никакого вреда от ужасного автоматического оружия впереди можно было не опасаться.

— О Боже всемогущий, — прошептал он. Взрыв огромного порохового заряда образовал гигантскую дыру в земле, равной которой он не мог себе представить — где-то пятьдесят ярдов на пятьдесят футов, и только Бог знает, как глубоко. Вокруг него лежали выброшенные взрывом следы земляных работ — пиломатериалы, переломанные, словно сухие ветки, смешались с зеленью росшей ранее растительности.

Как и он, многие солдаты застыли в ощущении невероятного чуда. Натан Бедфорд Форрест, оказавшись во главе атаки, проорал жестко и яростно.

— Вперед, сволочи! И давайте сюда срочно лестницы, вы меня слышите? Время — золото.

Он, конечно, был прав. Время, потерянное на преодоление образовавшейся гигантской воронки, действительно шло на вес золота. Оружие главного бастиона было уничтожено, и автоматические пушки на флангах смолкли — ривингтонцы были ошеломлены катастрофой, постигшей их товарищей и, несомненно опасались такого же взрыва под собой. Коделл бросился вперед, крича изо всех сил. Он достиг края воронки и съехал в него на заднице. Части каких-то обломков и мертвых тел были повсюду. Ему пришлось бежать прямо по ним. Некоторые мертвые тела были целыми. Он удивлялся, каким образом взрыв мог оставить их в таком состоянии.

Натан Бедфорд Форрест, не дожидаясь лестниц, уже карабкался по дальней стене воронки и кричал: — Давай, давай, давай!

Коделл поспешил вслед за генералом — стыдно не последовать за тем, кто первым ринулся в атаку.

Форрест, уже чумазый с ног до головы, как и любой другой солдат, протянул руку и помог выбраться Коделлу из воронки. Внизу уже солдаты ставили лестницы, чтобы и другие могли подняться.

Пулеметы на флангах снова затянули свою смертоносную песнь. Но сотни соратников уже были в рукотворном кратере или поднимались по лестницам. Капитан Льюис, выкрикивая и размахивая руками, пытался организовать людей хоть в какой-то порядок боевой линии.

— Не задерживаемся! — крикнул Форрест. — Шевелитесь, черти!

Пули косили траву под ногами и плевали грязью в лицо Коделла. Огонь явно велся из АК-47 прямо из кустов впереди; ривингтонгцы пытались заткнуть брешь, пробитую конфедератами. Коделл нырнул за ближайшее укрытие — им оказался труп в пестрой зеленовато-коричневой одежде, чья голова и шея были скручены под немыслимым углом. Он выстрелил в него несколько раз, прежде чем убедился, что тот точно мертв. Лицо, оказавшееся в нескольких дюймах от его собственного, принадлежало Пииту Харди.

Его губы растянулись в дикой улыбке, обнажая зубы. Он похлопал труп по плечу.

— Сколько еще девок ты успел замучить до смерти, Пиит? Жаль, что больше не получится, ведь правда? Тебе досталась слишком легкая смерть.

Коделл был уверен, что самое малое, что заслужил Пиит Харди — это была петля.

После столь успешной диверсии, мужчины из Ривингтона почти не сопротивлялись. Конфедераты умели атаковать позиции обычных стрелков, несмотря на их защитные доспехи. Солдаты в серых мундирах перебросками продвигались вперед в то время как другие стреляли, чтобы отвлечь врага от их продвижения. Потом они менялись ролями, в свою очередь прикрывая других, и в результате окружали горстку сопротивляющихся.

— Прощай, Пиит.

Коделл вскочил на ноги и, сгорбившись, бросился к упавшему дереву в пятидесяти ярдах от него. Пули взбили землю рядом с ним. Он упал за ненадежную защиту невысокого ствола и начал стрелять короткими очередями, прикрывая группу солдат, движущихся справа от него. Потом он снова ринулся вперед, в направлении густых кустарников.

Слева от него замолк один из ривингтонских пулеметов. За ним другой, на противоположной стороне. Боевой клич конфедератов перекрыл стрельбу. Коделл тоже заорал во все горло. С помощью этих кровавых чудовищ ривингтоны еще могли надеяться на что-то, невзирая на тот кратер, что им устроил Генри Плезант, но теперь…

Натан Бедфорд Форрест тоже не терял времени даром: — Вперед, ребята, за мной! Теперь им не помогут никакие молитвы.

Обычно негромкий его голос, как Коделл подметил еще в Нэшвилле а затем и в окопах, неимоверно усиливался при необходимости.

Он простер руку в сторону северо-востока.

— Мы всего лишь в часе ходьбы от Ривингтона. Так вперед!

Солдаты восторженно заорали, казалось, им вообще было все рано, сколько там вообще до Ривингтона. Им уже было наплевать на все.

И лишь чуть позже они начали осознавать предстоящие им трудности. Хотя они были готовы на всё.

Преимущество конфедератов было явным. Серая линия становилась все шире, фланговые позиции ривингтонцев умолкали одна за другой. Форрест не уставал подбадривать своих солдат и старался не бросать их прямо в лоб на врага. Всякий раз, когда они натыкались на очередной небольшой заслон, он кричал: — Давай, ребята, обходим их. Сначала вытянем сорняки с корнями, а листья сами увянут.

Коделл вдруг услышал: — Нейт!

Он развернулся на месте, где лежал, и машинально направил ствол АК-47 в сторону человека, заставившего его вздрогнуть. И быстро опустил ствол.

— О Боже, Молли, я чуть не выстрелил в тебя. С тобой все в порядке?

— Теперь, когда ты перестал целиться в меня, да.

— Можешь сказать, как далеко еще до Ривингтона?

Она нахмурилась, прикидывая. Сосредоточенно серьезное выражение лица, казалось, должно было сделать ее еще больше похожей на мужчину. Но вместо этого она напомнила Нейту девушку, пытающуюся вспомнить, где она положила свою подушечку для иголок. Он безумно хотел, чтобы она сейчас была в Нэшвилле, и вместе с тем понимал, что это практически невозможно.

— Три-четыре мили, я думаю, — ответила она наконец. Затем она вдруг вскинула автомат и сделала несколько быстрых выстрелов. — Вроде кусты шевельнулись. Хотя, наверное, просто показалось. Куда идем?

Коделл посмотрел вперед, выискивая очередное укрытие. Он указал на заросли сосновых саженцев и пошел первым, попросив Молли прикрыть его огнем, если что. Там он присел на одно колено и дождался ее. Они по-прежнему были где-то в первой волне наступающих, потому что могли слышать недалеко громкие призывные возгласы Натана Бедфорда Форреста. Они также услышали и нечто новое: — Когда мы придем в Ривингтон, не вздумайте поджигать дома, слышите, даже если какие-то грязно-зеленые мальчики будут в вас стрелять из них. А если кто-нибудь подпалит дом, и я его поймаю, то он пожалеет, что родился. И пусть дьявол заберет меня в ад, если я шучу!

— Как ты думаешь, что все это значит? — спросил Коделл. Вообще-то бессмысленные поджоги на войне и так не поощрялись, но он никогда не слышал, чтобы это вот так конкретно и решительно запрещалось.

— Нейт, ты же должен помнить, что я бывала в тех домах.

Молли запнулась. Нейт поморщился, вспомнив, зачем она бывала в них. Когда она увидела его гримасу, она поспешила продолжить: — Там же все необычное. Книги, свет, делатель холодного воздуха…

— Ну конечно, же. Книги! — воскликнул он. «Иллюстрированная история гражданской войны» ведь была из одного из этих домов. Если там есть и другие такого же рода, то у властей Конфедерации были веские причины, чтобы обеспечить их сохранность.

— Так что смысл очевидный, — сказала Молли, когда тот быстро выложил свою аргументацию. — Масса Роберт, он же видел книгу, которую ты заставил меня принести ему.

В течение следующих нескольких минут шансы поговорить снизились до предела. Ривингтонцы предприняли отчаянные усилия для сопротивления. Теперь очаги обороны укрепились за счет их собратьев, прибывающих в полной броне и вооружении из города. Разрывы гранат, выпущенные из подствольников, вызвали на краткое время некоторое подобие паники среди конфедератов, но они быстро пришли в себя — после нескольких недель постоянного минометного обстрела эти небольшие бомбы уже не казались такими уж страшными. И теперь, когда ривингтонцы вынужденно покинули свои укрепленные позиции в городе, их все равно не хватало для организации хоть какой-то успешной обороны. Преимущество конфедераты было очевидным. Наступление возобновилось.

Кто-то громко стонал в ближайших зарослях. Коделл и Молли ринулись на помощь раненому товарищу. Но тот оказался вовсе не товарищем им; его пестрая куртка и брюки явно кричали о принадлежности к чертовой АБР. Кровь из раны над коленом пропитала брючину, превратив ее темно-зелено-коричневый цвет почти в черный.

— Попался, сука! — зарычал Коделл.

Преодолевая боль, ривингтонец поднял голову. Это был Бенни Ланг. Он был совершенно беззащитен; автомат лежал лежал в нескольких метров от него. Палец Коделл напрягся на спусковой скобе АК-47.

— Нет! — воскликнула Молли, догадываясь, что сейчас произойдет. — Он не такой, как остальные мерзавцы, Нейт.

— Думаешь, не такой? — Коделл вспомнил о Джордже Баллентайне. Но не из-за этого он хотел пустить пулю в лоб Бенни Лангу. Тут было что-то больше от чувства ревности… ну, не совсем, но почти так. Поколебавшись несколько секунд, Нейт опустил ствол. Если бы он убил Ланга вот так вот здесь в кустах — это было бы неправильно, другое дело в схватке в бою. Хотя тот, конечно, не раздумывал бы, но Нейт на хладнокровное убийство беззащитного человека пойти не мог.

— Что ж, спасибо, — сказал Ланг, увидев опустившееся дуло автомата. — А теперь помогите мне задрать штанину, чтобы я смог наложить повязку.

Он явно был просто ошеломлен от травмы, и уж, конечно, не узнал Молли Бин в форме, так же, как Коделл не узнал ее в обычной женской одежде однажды утром в церкви. Но ее голос тут же просто поразил его, потому что он выпалил: — О Боже, Молл, это ты?

Молл. За это произнесенное им ласкательное имя Нейт был снова готов немедленно пристрелить его. Молли стиснула зубы, прежде чем ответить, и почти прошептала: — Это действительно я, Бенни. И хочу сразу сказать тебе, что я всегда просто притворялась в своих чувствах к тебе. А вот этот вот человек… — она приподняла подбородок, вызывающе посмотрев на Коделла, как будто подталкивая его к опровержению — он и есть мой избранный перед Богом, Нейт Коделл.

Невольный смех раненного тут же превратился в шипение от боли.

— Коделл. Черт побери, я помню тебя, ведь это я учил тебя стрелять из АК-47? Вот же долбанный мир…

Коделлу, ошарашенному от всего происходящего, удалось просто кивнуть. Ланг сжимал двумя руками свою рану. Если его брюки казались черными, то руки были красными от крови. Он сказал: — Сейчас я достану свой нож. Я буду делать это очень медленно, и я даю вам честное слово, что не стану бросать его в вас. В конце-концов, он у меня всего один.

Коделл снова кивнул, теперь уже более уверенно. Прежде чем Ланг достал нож, он подтянул к себе автомат ривингтонца. Он ни на унцию не собирался терять бдительности; после ричмондского побоища доверять в чем-то члену АБР мог только полный идиот.

Но Бенни Ланг сделал только то, что обещал — он разрезал свою штанину, обнажив рану на внешней стороне бедра. Если бы она оказалась на внутренней, он бы быстро умер от потери крови. По мнению Коделла, имевшего достаточный опыт с огнестрельными ранениями, можно было полагать, что он выздоровеет, если только воспаление не доконает его.

Ланг, казалось, читал его мысли.

— У меня с собой лекарства на случай воспаления. Но первым делом я наложу тугую повязку.

Он с видимым трудом занялся своим делом, достав небольшой пакет. Разорвав его, он посыпал каким-то порошком на рану, и наложил повязку. Потом он протянул пакет Коделлу.

— Там еще вполне достаточно. Вдруг пригодится тебе, или Молли.

Коделл взял пакет с лекарством, внутренне согласившись, но поворчав для виду, и засунул его в карман. Он не хотел хоть в чем-то быть обязанным Бенни Лангу, но ради Молли он был готов на все. По-прежнему сердитым голосом, сержант сказал: — Ждите здесь. Скоро вас доставят к нашим хирургам.

— Избави меня Боже от рук их, — тут же прореагировал Ланг. — Слава Богу, пулю вроде как доставать не надо. Я, конечно, не хочу хулить ваших врачей, но… — Он просто содрогнулся при одной мысли о них, а затем покачал головой. — И вообще все вроде было неплохо для нас, пока Ли не был избран президентом. А с тех пор начался натуральный бардак…

Он положил руку на повязку, как бы еще не осознавая, что от своих помощи уже не дождаться.

— Вроде, он в порядке, — сказал Коделл, обращаясь к Молли. — Пойдем дальше?

Но прежде, чем они успели сделать хоть малейшее движение, что-то в кармане Бенни Ланг вдруг издало внезапный шум, сменившийся металлическими словами: — Доложите о своей позиции и состоянии, Ланг…

Автомат Нейта снова пришел в движение.

— А это что еще за дьявол?

— Этот то, что мы называем радио, — ответил ривингтонец.

— Я уже понял, что это что-то вроде телеграфа без проводов. И я тоже могу говорить с ними?

Любопытство и осторожность боролись в Коделле. Главным, разумеется, было любопытство.

— Ответь им, но если ты выдашь какие-нибудь сведения о нас, это будет последним, что ты когда-либо сделал. — Он передернул рычаг АК-47, чтобы подчеркнуть свои слова — Давай.

Ланг посмотрел на ствол автомата с уважением. Он достал что-то похожее на каблук обуви, вытянул вверх телескопический металлический стержень с одного из концов, и заговорил, наклонившись к нему: — Ланг на связи. Я ранен и в плену. Прием…

— Ты постоянно можешь разговаривать со своими по этому, как ты сказал, радио? Всегда, когда захочешь, не так ли? — спросил Коделл. Когда ривингтонец утвердительно кивнул, Нейт протянул руку.

— Ну-ка, дай сюда.

Ланг помрачнел. Вместо того, чтобы подчиниться, он резко ударил корпусом радио о ближайший камень. Куски полетели в разные стороны. Он сказал: — Теперь можешь делать со мной, что хочешь. Но шпионить за нами я не позволю.

Кровь мгновенно вскипела в Коделле, но сразу остыла. После минутного гнева он неохотно опустил ствол. Если бы он был на месте ривингтонца, он и сам поступил бы так же, как Ланг.

Молли же думала о чем-то другом: — Так это радио всегда было с вами, с тех пор, как вы пришли сюда?

Бенни Ланг снова кивнул. Коделл увидел, как Молли помрачнела.

— И вы, конечно, никогда не собирались, говорить нам об этом, ведь так? Да ведь это могло помочь нам не меньше автоматов. Но вы даже не заикнулись об этом. Почему?

— Если бы дела пошли плохо, может и стали бы, — ответил ривингтонец. — Но мы всегда считали, что не стоит выкладывать сразу все карты на стол. Вы умеете играть в покер?

— Да, — сказал Нейт.

— Тогда считайте это тузом в рукаве.

— Считайте, что все ваши тузы оказались фальшивыми.

Коделл отпрыгнул на пару шагов из-за раздавшихся впереди выстрелов. Молли вслед за ним.

Бенни Ланг поморщился, взглянув на нее.

— Будь осторожна, Молл. Пули не признают рыцарства.

— Я знаю это это еще по Геттисбергу, — сказала она. — Ты понял?

И тут же повернулась к Коделлу.

— Капрал в вашем распоряжении, старший сержант. Она двинулась за ним, даже не взглянув на Ланга, оставшегося позади. Когда они отошли немного, Коделл сказал: — Так значит, я твой Богом назначенный, избранник?

Он надеялся, что его голос не дрожит. Очень сильно на это надеялся. Молли повернулась и посмотрела на него испуганными глазами.

— А разве не так?

Какое-то время он он ничего не мог ответить. И вдруг на него как будто пролился свет. Тогда он понял, что должен сказать.

Это так. И так будет всегда, — сказал он, — Если мы останемся в живых.

Ее лицо запылало каким-то особенным блеском, делая его невыразимо прекрасным. Коделл удовлетворенно улыбнулся. Теперь, когда все слова были сказаны, он был счастлив. Эх, если бы еще не предстоящие бои…

Но слова словами, а остаться в живых было не так просто. Лес закончился — впереди была открытая местность.

Матерясь в душе, он выглядывал из-за дерева, осматривая имение впереди. Большой дом с колоннами по обе стороны мог бы дать сто очков вперед любому успешному плантатору штата. Хижины из аккуратных досок также свидетельствовали об изрядном его процветания. Коделл озадаченно почесал голову. Отчетливо были видны приусадебные участки для рабов и места выпаса скота, но где же огромные акры кукурузы, хлопка и табака, необходимые для содержания этой грандиозной усадьбы. Когда он выразил свои сомнения вслух, Молли сказала: — Ривингтонцы ведь не все плантаторы, Нейт, они живут по своим понятиям. Что в этом странного? Они за все платят золотом, помнишь чеки, выданные нам правительством?

— Может быть, — сказал Коделл, хотя яркое воспоминание об этом напомнило ему, что правительство Конфедерации в основном отделывалось скорей обещаниями, чем наличными деньгами в 1864 году. Но однако, ему удалось обменять чеки на золотые монеты у людей из Ривингтона, и он как сейчас помнил сладкую тяжесть монет номиналом в одну унцию, которые он получил от банка в Ривингтоне сразу после окончания войны.

Он пожал плечами: еще один вопрос, на который нет ответа. Откуда у ривингтонцев эти деньги, не так важно сейчас, в бою. По крайней мере, из этого большого дома в данный момент никто не стрелял. Коделл потер подбородок. Ближайшая хижина для рабов была чуть больше, чем в пятидесяти ярдах. Он указал на нее. Молли кивнула. Нейт бросился вперед, нагнувшись, чтобы, представлять из себя как можно меньшую цель. Он нырнул за хижину и залег там. Как только он оказался в безопасности, Молли кинулась за ним.

Они лежали, тяжело дыша в течение нескольких секунд, а затем осторожно начали пробираться к передней части дома. И там буквально столкнулись с высоким, тощим негром, спешащим в другую сторону. Коделл с испуга чуть не убил его, сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а палец напрягся на спусковом крючке автомата. Судя по ойканью Молли, неожиданная встреча напугала ее не меньше.

Если уж они они были напуганы, то раб был просто в ужасе. Он отскочил назад, завизжав, как женщина, и вскинул руки высоко над головой.

— Не стрелять меня! — заголосил он. — Не стрелять несчастный нищий Седрак, кто не сделал вам ничего плохого!

Затем он увидел мундиры Коделла и Молли. Его глаза расширились, пока не стали похожи на брызги побелки на его черном лице.

— О всемогущий Боже, — сказал он. — Так вы не из этих наших дьяволов-хозяев? Вы солдаты правительства?

— Это верно, — сказал Коделл, думая, что иначе чем лохмотьями то подобие одежды на Седраке, назвать было нельзя. По крайней мере и серая хлопковая куртка и брюки, казалось, состояли сплошь из дыр. По отчетливо торчащим ребрам, видно было, что и питался он не лучше, чем был одет. Его глаза стали еще шире; Коделл не думал, что подобное возможно.

— Наши солдатики, — повторил негр удивленно. Затем подскочил, как марионетка на ниточке, и подался вперед, чтобы заключить Коделла и Молли в своих костяных объятиях. — Ох как же сильно я рад вас видеть. Делайте скорей свое мужское дело. Режьте на куски этих зеленых бесов, вы меня слышите? Убивайте их! Смерть им! Каждый ривингтонский негр благословит вас за это.

Коделл моргнул; он не привык к таким радостным и искренним приветствиям от раба. Во время Второй американской революции негры убегали от армий Конфедерации, а не обнимались с ними. Он снова подумал, каким же адским угнетениям подвергали мужчины из Ривингтона своих черных рабов, хотя по состоянию Седрака это было понятно. Иметь таких союзников на данный момент, было весьма кстати. Он указал на большой дом.

— В доме есть кто-то из этих ублюдков?

— Нет, сар, — уверенно сказал Седрак. — Хозяин, он идти воевать против вас. Пара других чертей были здесь совсем недавно. — Он неуверенно помахал руками. — Но они где-то спрятались. Если их выслеживать, нужны собаки. Каждый негр здесь, хоть и запуган до смерти, поможет вам. Если вы дадите нам оружие, мы сами перестреляем их.

— Я верю вам, — сказал Коделл. Сейчас он был убежден в этом, хотя до войны и посмеялся бы над самой идеей, что из негра можно сделать солдата (хотя до войны, конечно, ни один негр не был бы так самоубийственно безрассуден, чтобы попросить одного белого человек вооружить его против другого).

— Масса Роберт, он действительно хочет дать свободу неграм, как мы слышали? — спросил Седрак.

— Да, он занимается этим вопросом, — сказал Коделл, не вдаваясь в подробности.

— Если этот дом пуст, нужно двигаться дальше, — сказала Молли. Коделл кивнул. Он оглянулся, когда они продолжили рейд. Седрак что-то прокричал в сторону хижин. Несколько женщин в аляповатых ярко-полосатых юбках и красных платках на головах, вышли из своих хижин. Седрак указал на Коделла и Молли и сказал что-то. Женщины завизжали от радости и начали приплясывать. Одна из них была с крупным животом. Шагая мимо большого дома Коделл подумал: Интересно, кто отец этого ребенка.

Через несколько сотен ярдов за поляной перестрелка возобновилась. Знакомый непрерывный кашель пулемета заставил Коделла почтительно остановиться. Недалеко справа он услышал крик Натана Бедфорда Форреста: — Я засек этого грязного сукина сына! Сейчас мы обойдем его и возьмем в оборот.

Разумеется, через минуту или около того огонь ривингтонца замолк, и солдаты радостно закричали. Коделл и Молли снова двинулись вперед мимо мертвого стрелка. У того была неплохая позиция, но без окопа; ривингтонцы были грамотными вояками, но в этой хаотической борьбе времени на возню с лопатой не было. В результате от его головы мало что осталось.

Молли и Коделл подошли к еще одной дворцовой усадьбе, также окруженной хижинами рабов, выглядевшими совсем уж невзрачно по сравнению с большим домом. Молли нахмурилась; после недолгих колебаний, сказала она: — Это и есть дом Бенни Ланга.

— Вот как? — Голос Коделла старался выразить безразличие, в меру его способностей. Наконец он остановился на нейтральной мысли, сказав: — Он так и не понял, что у него пропала книга.

— Ты прав, — сказала Молли. — Считая, что он и так все знает об этой войне, он не стремился читать что-то еще.

Коделл пожевал губами и кивнул через несколько секунд. Как Ланг и сам сказал, все было нормально, по их мнению, пока Ли не стал президентом Конфедерации. А когда дела пошли для них плохо…

— Я думаю, что ты и сама заподозрила неладное, когда везла мне эту книгу.

— И вовсе нет, Нейт Коделл, — сказала она почти сердито. — Я даже не могла себе и представить такого безумия, когда добиралась до Масса Роберта в облике солдата. Мне даже в ум такого не приходило!

— Может быть, и нет, — признался он. — Я не думаю, что перестану крепко спать из-за того, что вижу это так: если люди из Ривингтона являются такими тварями, которые не моргнув глазом способны устроить что-то вроде Ричмондского побоища, их вообще нельзя допускать к власти. Они бы все равно натворили что-нибудь ужасное, рано или поздно, с нами или без нас. Их просто надо всех уничтожить — и нам не на кого спереть эту работу.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво сказал Молли, и немного спустя. — Скорее всего, точно, прав. Ты стал настоящим мудрецом, Нейт.

— Самое главное, что я хочу теперь, чтобы мы после этого остались живыми… ведь мы предназначены друг для друга.

Лицо Молли, засияв, снова стало прекрасным при последних его словах.

Они прошли вдоль ряда нескольких более крупных новых домов; мужчины из Ривингтона предпочитали строить прямо в лесу, а не в сонном маленьком городке. Примерно в полутора милях от западной окраины города, ривингтонцы создали серьезный оборонительный пункт.

— Поосторожней тут, — предупредил капрал подошедшего Коделла. — Они растянули впереди хитрый провод с зубцами. Пытаешься перебраться через него и тут же запутываешься — тогда тебя просто расстреливают.

Части тел, повисшие на проволоке, подчеркивали правоту его слов.

Через проволочное заграждение велась интенсивная перестрелка. Натан Бедфорд Форрест стоял у застопорившейся линии войск. Его темно-серые глаза вспыхнули от отчаяния.

— Промедление нам ни к чему. Они получают возможность укрепиться здесь, а потом придется начать все сначала, черт возьми.

Вдруг он стукнул кулаком в раскрытую ладонь и громко рассмеялся. Обращаясь к своему адъютанту, который стоял рядом с ним, он сказал: — Майор Стрэндж, я считаю, что пришло время отправить парламентера с белым флагом.

Майор Стрэндж, адъютант Форреста, был темноволосым мужчиной в возрасте с высоким, широким лбом, густыми усами, и седой подстриженной бородой. Он сказал: — С обычным предложением, сэр? Пусть лучше сдаются, иначе пощады не будет?

— Именно с таким. — Форрест усмехнулся воспоминаниям. — Уж не помню, сколько раз мы дурачили янки этим во время войны. Конечно, после Форта Пиллоу они стали более осторожны.

— Сейчас, постараюсь только найти какую-нибудь белую тряпку и палку, сэр, — сказал Стрэндж. Через несколько минут он вышел вперед, размахивая флагом, для переговоров. Стрельба замедлилась, потом затихла. Какой-то ривингтонец проорал: — Подходи и излагай свое слово, серомундирник. Мы не будем стрелять, скажем, час?

Стрэндж посмотрел на Форреста, тот кивнул.

— Принято, — сказал майор. Высоко подняв белый флаг, он пошел вперед. Ривингтонец, почти незаметный в своей пестрой одежде, с размалеванным зелено-коричневой краской лицом, встретил его.

Коделл закурил сигару, наслаждаясь кратким прекращением огня. Задолго до истечения часа он увидел, как белый флаг возвращается назад. Высокий ривингтонец шел в сопровождении майора Стрэнджа.

— Могу ли я подойти и переговорить с вами, генерал Форрест? — крикнул тот.

— Подходите, мистер Руди, — крикнул в ответ Форрест. — Перемирие пока действует. — Он подождал, пока ривингтонец подойдет, а потом сказал: — Твой ответ, Андрис?

Коделл, слушая, понял, что когда-то эти двое были друзьями.

— Я отвечаю, нет, — сказал сразу Андрис Руди. — Я знаю все твои уловки — я много читал о них, и все помню. Так что твой блеф не пройдет.

Смуглое лицо Форреста потемнело от ярости. Немногим людям понравится, когда им прямо в лицо кинут об их предсказуемости, особенно если это прославленный своей хитростью генерал Конфедерации.

— Если ты думаешь, что я блефовал и на этот раз, Андрис, то ты ошибаешься. Если вы не согласитесь, то все умрете здесь.

— А если я сдамся, что случится со мной? — спросил Руди. — После Ричмонда, если я буду пленен, то я буду танцевать предсмертные пляски в воздухе — и ты это знаешь так же хорошо, как и я. Так что мы задержим вас здесь надолго.

— Задержите нас, сэр?

Смех Форреста больше походило на рычание.

— Насколько хватит сил. Ты не змей из Эдемского сада, а я тебе не доверчивая Ева. Сколько боев ты выиграл хитростью? И опять ведь обманешь, — сказал Руди.

— Я прибегал к хитрости, когда был слаб. А теперь у меня достаточно сил, Андрис.

— Это только слова.

— Хочешь сам увидеть всю мою армию здесь?

Теперь настала очередь Руди смеяться.

— С твоими талантами ты можешь попытаться запудрить мне мозги так, что я поверю, что войск у тебя в три раза больше, чем на самом деле. Вот только мы не дураки-янки, а я не наивный мальчик.

— Тогда беги к своим людям, Руди, иначе ты не успеешь до конца перемирия, — прорычал Форрест, делая шаг в сторону ривингтонца. Он был на десять лет постарше Руди, и, хоть и сам был здоровяком, но уступал тому в комплекции. Тем не менее, Коделл поставил бы на него в бою, до его опыта и энергии ривингтонцу было далеко.

Но Андрис Руди, несмотря на кажущуюся флегматичность, не спасовал. Он стоял сердито, как большой обманчиво неторопливый медведь, перед пантерой.

— Сколько жизней вы хотите потерять, добивая нас?

— Я бы не хотел терять их вообще, — сказал Форрест. — Но когда дело доходит до битвы, Андрис, я в отличии от тебя, думаю о другом. Сколько их полегло бы в битвах между Грантом и Ли, если бы вы не стали помогать нам, знаешь? Так что мы справимся, не волнуйся.

Большинство конфедератов, которые слышали Форреста, и даже майор Стрэндж нахмурились и озадаченно почесывали голову, гадая, что он имел в виду. Коделл тоже вначале удивился, но потом вспомнил «Иллюстрированную историю гражданской войны». Если Форрест и не видел именно ее, он знал что-то наподобие, так что мог утверждать то, что говорил.

Руди также понял, о чем он; впервые Форресту удалось поколебать его. Он стиснул зубы и побледнел. Затем, не говоря ни слова, повернулся и печатая шаг направился к своим. Тысяча девятьсот девяносто шесть, подумал Коделл, смотря на удаляющуюся спину. Но все это не было сном; эти люди пришли из будущего, чтобы изменить их прошлое. И зашли настолько далеко, что попытались уничтожить правительство Конфедерации — своим привычным методом террора. Руки Коделла сжались на АК-47. Стране с ними не по пути.

Натан Бедфорд Форрест пробормотал проклятие, застрявшее в его усах. Он тоже смотрел вслед Андрису Руди. Когда он развернулся к своим собственным войскам, его взгляд упал на Коделла и Молли Бин. Он вдруг сосредоточился.

— Я видел вас два назад в Нэшвилле с Плезантом, — сказал он, утверждающе. — И вы местные.

— Да, сэр, — сказали они хором. Молли добавила: — А я так вообще из Ривингтона, сэр.

— Вот как? — сказал Форрест внезапно улыбнувшись. — А знаешь ли ты, как можно обойти с востока эти ублюдочные ривингтонские заграждения?

— Думаю, да, — ответила Молли. — Если поспешить, то можно успеть, прежде чем они их расширят.

— Я предполагал так тоже. — Форрест повернулся к своему адъютанту. — Майор Стрэндж, быстро собрать штурмовой отряд. Возглавьте его, взяв проводниками Бин и Коделла. — Нейт позавидовал последующей исполнительности майора. — Я хочу, чтобы вы начали выдвижение до истечения часа перемирия, который они явно используют сейчас, чтобы закрепиться.

— Есть, сэр, — сказал Стрэндж, добавив свое распоряжение: — Вы двое, за мной, и помогите собрать отряд.

— Если у вас получится обойти их, атакуйте Ривингтон, — сказал Форрест. — И надерите им снова задницу.

— Один вопрос, сэр, — сказал Стрэндж; на разрешающий кивок Форреста он продолжил: — Вы хотите, чтобы мы взяли под свой контроль остальную часть города, или сразу атаковали эту их оборону сзади? Ведь обычно вы хотите сначала разобраться с вражескими войсками? Что, если их оборона рухнет сама?

— С ривингтонцами все не так, как обычно, — ответил Натан Бедфорд Форрест. — В Ривингтоне у них есть сооружение, которое они используют для доставки оружия, а также, как я понимаю, они сами передвигаются через него. Если его захватить или разрушить, тем самым мы помешаем им делать это. Так что на этот раз, я хочу захвата города.

— Вы будете иметь его, — пообещал майор Стрэндж. — Коделл, Бин — можно я буду называть вас именно так? Ну а теперь за мной.

Коделл чуть не споткнулся о собственные ноги пару раз, когда он последовал за адъютантом — его ум был поглощен словами Форреста. Это упоминание о сооружении, которое перемещало в будущее и назад… Вот же чертовщина! Как он сам не догадался без слов Форреста, что эти чертовы ублюдки как-то делают это…

При помощи его и Молли, Стрэндж быстро сформировал отряд из разрозненных частей, накопившихся в лесу; наступление, как, впрочем и отступление, изрядно способствовало наступившему военному бардаку. Когда они собрали что-то вроде полноценной роты, майор скомандовал: — Хорош, а теперь парни, обойдем этих ублюдков.

— Следуйте за мной, сэр. — Молли возглавила продвижение импровизированных сил на восток, говоря, — Сначала пройдем большую часть по железнодорожным путям, а затем свернем на север. Там, рядом с ними, есть неплохая тропинка, примерно где-то в полумиле.

— Отлично, — сказал Стрэндж. — Железная дорога сама по себе, несомненно, здорово, а если еще есть тропа…

Ему конечно, было далеко до энергии Форреста, как командира, но его глаза просто горели энтузиазмом… Отряд прошел совсем немного, когда впереди вспыхнула стрельба. Через несколько минут минометные разрывы стали выбивать крошку из насыпи, за которой они продвигались. Коделл заметил: — Я обычно небольшой любитель походных маршей, но вот прямо здесь мне нравится.

Майор Стрэндж и остальные согласно закивали.

Шум выстрелов со стороны конфедератов затих. Коделл воспринял это как добрый знак, надеясь, что это означало, что у ривингтонцев просто не хватало людей расширить свое проволочное заграждение на всем протяжении позиции, которую они защищали. Он глубоко вздохнул, но не от усталости. Если бы те имели достаточно людей для этого, то его отряд попал бы в трудное положение.

Молли вывела их на тропу, о которой она говорила. Нейт с удовольствием и дальше шел бы вдоль железной дороги; тропа была настолько узкой и заросшей, что он посчитал ее старой заброшенной тропой индейцев. Пробираться по ней было нелегко, но настроение поднялось: новички в этой местности, вроде мужчин из Ривингтона, никогда бы не нашли ее. Идти тут по-любому было лучше, чем бросаться на колючую проволока под вражеский огонь. Солдаты, которые шли с ним, явно обладали военным опытом: они пробирались без лишнего шума, улыбались и проверяли время от времени свои автоматы. Они знали, что скоро вступят в бой.

— Как близко к городу подходит здесь лес? — спросил Стрэндж у Молли.

— Примерно полмили, сэр, — ответила она. Майор удовлетворенно кивнул.

Но, как выяснилось, все было не так хорошо, как Молли ожидала. Они подошли к свежеочищенной поляне с наполовину построенным большим домом в середине ее. На противоположной стороне четверо или пятеро ривингтонцев лихорадочно готовились к бою. Вначале они замерли в удивлении, увидев, как конфедераты выходят из леса. Затем один из них поднес автомат к плечу и начал стрелять.

Краткая ожесточенная перестрелка длилась всего несколько минут: даже с бронежилетами, малочисленная группа не могла противостоять роте опытных солдат. Майор Стрэндж, потирая подбородок, смотрел на север. Он поднял руку, и отряд остановился. Тогда он отобрал в отдельный отряд около четверти своих не таких уж больших сил и направил их на запад.

— Я знаю, приказ — брать город, но ривингтонцы уже должны знать, что мы здесь, после этого столкновения, — сказал он. — И я не хочу получить боковой удар, когда мы будем атаковать.

Люди, которые отделились от главной команды, шли на прикрытие с явным сожалением, но приказ Стрэнджа был не лишен военного смысла, да и ответственность за невыполнение приказа в бою могла быть весьма суровой. Хотя такие случаи и не были такой уж редкостью в армии конфедератов.

Стрэндж махнул рукой.

— Пошли! Разведка, вперед.

Солдаты растянулись в широкую цепь двумя линиями и двинулись вперед. Почти сразу раздалось несколько выстрелов, но их было немного. Нейт испустил боевой клич, когда белый фасад отеля «Нехилтон» показался среди деревьев.

Стрельба потрескивала где-то слева. Молли указала туда. Стрэндж одобрительно кивнул. Так же и Коделл: конечно, ривингтонцы пытаются организовать там оборону от неожиданной атаки. Всегда приятно иметь товарища, который хорошо знаком с местностью, подумал Коделл.

Раздался какой-то странный хлопок. Звук был достаточно громким, чтобы Коделл, который бежал где-то в пятидесяти ярдов справа от майора, посмотрел в его сторону. Он увидел, как черный цилиндра выскочил из-под земли до уровня талии Стрэнджа. Мгновением спустя раздался еще один, на этот раз гораздо громче, звук взрыва. Майор рухнул безжизненным мешком с костями, разорванный почти напополам. Двое мужчин, находившихся ближе к нему по обе стороны, также упали. Маленькие смертоносные куски металла прогудели мимо Коделла, как сердитый рой пчел.

— Мина! — раздался крик из полутора десятка глоток.

Коделл пожалел, что не может скользить по воздуху или, подобно Иисусу, ходить по воде. Но деваться было некуда, солдатская работа требовала продолжения.

— После того, как мы захватим Ривингтон, нам не придется больше беспокоиться о минах, в дальнейшей нашей жизни! — закричал он, как для поднятия собственного духа, так и для солдат вокруг него. И заметил, что настроение у многих поднялось.

Скорей бы занять город, чье имя стало проклятием на устах всей Конфедерации. Только горстка людей в пятнисто-зеленой форме была в пределах видимости, впереди, на улице. Коделл выстрелил в одного из них. Несколько других конфедератов открыли огонь вместе с ним, так что даже когда человек упал, он не был уверен, что именно его пуля поразила его. Несколько мужчин из Ривингтона отстреливались с крыш домов. Вспоминая приказ Натана Бедфорда Форреста погибшему майору Стрэнджу, Коделл закричал: — Следите, куда именно они отступают. Это будет самое важное их логово, которое срочно надо захватить.

А последовать его словам было не так уж легко. Пришельцы были далеко не единственными людьми в городе: очень много кричащих рабов, несколько белых людей в обычной одежде — настоящих жителей Ривингтона, подумал Коделл, и несколько женщин, разбегающихся в панике от звуков выстрелов.

— Железнодорожная станция! — крикнула Молли, и действительно, кажется именно туда зеленые ублюдки и отступали. Уголки рта Коделла опустились вниз. Он вспомнил, как нелегко было передвигаться от дома к дому в бою, когда армия Северной Вирджинии вошла в Вашингтон, и он не хотел повторения подобного. Но конечно же, никто не собирался спрашивать согласия солдата на его работу.

Он прополз дальше вниз, до конца лошадиного корыта, за которым он и Молли залегли, рассматривая крышу одного из домов впереди. Присмотревшись, он увидел двух мужчин в мутно-зеленом, укрепляющих какие-то штыри.

— Нетушки, не станция! — сказал он, забывая всю свою тщательно культивируемую грамматику. — Именно в этом сарае они ездят по времени.

Он вспомнил этот сарай, и вооруженную охрану вокруг него, когда он бродил там, дожидаясь посадки на поезд по дороге домой после войны. Через четыре года после этого, все выглядело точно так же, как это было тогда.

— Они с ума сошли? — спросила Молли. — Разве этот сарай их защитит?

Она была права — единственное, чем отличался этот сарай от большого деревянного ящика, была его дверь. Отряд, подступивший к вокзалу, не решался на штурм, ожидая, видимо, артиллерии конфедератов. Но вот еще один ривингтонец в зеленом кинулся от станции к сараю. Пуля настигла его прежде, чем он туда попал. Он пополз дальше, оставляя за собой кровавый след, пока не заполз в дверной проем.

Только сумасшедший пойдет укрываться от станции в сарай, если только…

— Нельзя допустить, чтобы они пользовались своей машиной времени там! — громко сказал Коделл. АБР проиграла свою борьбу за Ривингтон, но они могли подождать и вернуться снова. Коделлу очень бы этого не хотелось.

— Машина времени? — спросила Молли.

— Не сейчас, — ответил он нетерпеливо. Тактика ривингтонцев стала ему ясна. Бойцы на вокзале были той силой, которая сдерживала конфедератов, в то время как их товарищи, один за другим, перебегали к сараю. Двое из них остановились, настигнутые пулями, и упали, но большинству удалось прорваться.

Они знали свое дело. Даже тогда, когда только один человек остался на станции, он продолжал стрелять то из одного, то из другого окна, так что его враги некоторое время не догадывались, что он был один. Наконец, он выпустил длинную очередь, прежде чем побежал сам, заставляя конфедератов залечь, и нырнул в сарай. Дверь распахнулась и захлопнулась за ним.

Только через некоторое время наступившая тишина заставила некоторых конфедератов осторожно выйти из укрытия. Какой-то лейтенант — Коделл не знал его имени — в замешательстве подбежал к сараю. Если кто-либо и был еще внутри, то только мертвый. Оттуда никто не стрелял. Он махнул шляпой, подавая сигнал, что там безопасно и можно подойти.

Коделл пошел медленно и осторожно. Молодой лейтенант хотел было открыть дверь, но передумал. Он сделал несколько выстрелов через грубые сосновые доски. Когда ничего не изменилось, он усмехнулся и дернул за железную ручку.

Взрыв желтого пламени буквально вырвал его из своих ботинок. И кроме ботинок, все, что от него осталось — было большим красным мазком на земле и железнодорожных путях. Трое солдат позади него упали, как подкошенные. Кровь оросила облицовочную стену станции.

— Снова мина!

Наполовину оглушенный взрывом, Коделл вряд ли слышал сам, что кричал. Молли сразу обратила внимание на другое. Показывая рукой, она сказала: — Весь взрыв вышел в одном направлении. Интересно, как они сделали это?

Когда Нейт, голова которого все еще звенела, беспомощно развел руками, она подошла ближе и заорала ему в ухо, пока он не разобрал.

Но как бы пришельцы ни проделывали свои адские трюки, он был чертовски рад, что он не оказался во время взрыва прямо перед сараем. Четверо погибли сразу, несколько других были тяжело ранены. Их крики так и пронзали его все еще плохо слышащие уши.

Но вход в сарай теперь был доступен. Коделл взглянул на Молли. Она кивнула, хотя ее лицо отражало страх, который испытывал и он. Они подбежали ко входу вместе, крича и стреляя.

Воздух внутри был горяч и пах копотью. Коделл нырнул и прокатился через плечо. Он наткнулся на штабель с ящиками с аккуратными этикетками продуктов питания, готовых к употреблению. Молли присела рядом с ним. Он несколько раз сморгнул, чтобы глаза привыкли к полумраку. Внутри было не так темно, как должно быть. В дальнем углу, скрытые за горой ящиков, висели на потолке ярко-белые светящиеся паутинки. Молли указал на них дулом АК-47.

— Такой же свет Бенни Ланг имел в своем доме, видимо у них все похожее.

— К черту Бенни Ланга. — Коделл уже полз вперед на четвереньках. — Нам нужно внимательно осмотреться.

Молли последовала за ним и несколько других солдат тоже. Он замахал им, призывая остановиться, когда подобрался к повороту в лабиринте ящиков.

— Если я нарвусь на мину, нет необходимости гибнуть всем.

Повороты следовали один за другим, и каждый раз он проходил их один. Он не думал о храбрости или о чем-то подобном; единственное, что у него в голове было — пустая обувь незадачливого лейтенанта. Если ему не повезет, то он никогда не узнает об этом. Как ни странно, это помогало удерживать присутствие духа. Он видел слишком много гораздо худших способов умереть.

Так, похоже последний поворот. Горевший впереди свет был чуть ли не ярче дневного. Один из мужчин позади Молли сказал: — Куда же делись все эти чертовы ублюдки?

Коделл повернул за угол. Так как он не имел ни малейшего представления о том, как должна выглядеть чертова машина времени, он не мог честно сказать, что увиденное поразило его. Впереди была небольшая площадка, площадью где-то три квадратных фута, сияющая почти как солнце. Его первоначальной мыслью, когда он увидел это, было предположение, что эту чертовщину пришельцы, возможно, принесли из будущего на настоящей, более крупной машине времени.

Он опять моргнул несколько раз, чтобы избавиться от бликов и убедиться, что он может доверять собственным глазам. На этой платформе стоял ривингтонец, но Коделл мог видеть его насквозь, как если бы тот был одним из тех призраков, о которых часто рассказывали старые негры. Пока он осознавал увиденное, его автомат уже стрелял. Прежде, чем он опомнился, полдюжины патронов уже было выпущено. Пули прошли прямо сквозь прозрачного ривингтонца. Он не даже не пошевелился, он просто исчез. Светящаяся платформа потускнела, погружая помещение в темноту. Солдаты за Коделлом закричали в тревоге; он тоже орал во все горло. Машина времени плюнула потоком искр, как колеса железнодорожного вагона при резком торможении на скорости сорок миль в час. Стена позади него и ящики по обе стороны загорелись почти сразу.

— Бежим отсюда! — три человека крикнули хором. Солдаты развернулись и, поминутно спотыкаясь и ругаясь, помчались назад через лабиринт к свету от взорванной двери сарая. Коделл, который замыкал бег, кашлял и задыхался от дыма, когда, наконец, выбрался на благословенный свежий воздух.

Но даже когда он протер слезящиеся глаза, то не переставал думать о том, что же случилось с ривингтонцем на платформе, когда он выстрелил по машине времени. Успел ли тот вернуться в свой год? Или когда машина разлетелась вдребезги, его забросило в 1882 или 1923, или 1979? Или тот попал в чистилище, где вообще нет времени? Коделл знал, что никогда не узнает этого, но удивляться не переставал.

Бодрый треск выстрелов с юга быстро прервал его размышления. Эти ривингтонцы появились слишком поздно, чтобы успеть спасти свои жизни в том году, откуда они появились. Но они по-прежнему держали оружие в руках, и отчаянно сражались, как мало кто из тех, с кем Коделлу доводилось сталкиваться. Если они хотели отомстить, то лучшей цели в его лице вряд ли смогли бы найти. Коделл побежал на юг, подальше от горящего сарая. Он плюхнулся за лошадиное корыто, из-за которого недавно стрелял по железнодорожной станции, только теперь с другой стороны. Черт, а где же Молли? Ага, вон она, стреляет из-за крыльца магазина. Страх и напряжение почти исчезли, когда он увидел ее.

Сарай и ящики внутри уже вовсю полыхали; он мог чувствовать тепло на шее даже в ста ярдах оттуда. Коделл оглянулся. Толстый столб густого черного дыма поднимался в небо, словно погребальный костер надежд оставшихся пришельцев из будущего.

Он выглянул из-за края лошадиного корыта и прицелился. Затем дважды выстрелил. Щелчок в AK-47 напомнил ему, что рожок пуст. Он отстегнул его и заменил. Машинально проделав это, он вспомнил, как почти невозможно было зарядить старый мушкет, лежа. Он отполз чуть в сторону и выглянул из-за другого края желоба: может быть кто-нибудь из пестро-зеленых ждал его в том же месте, откуда он только что стрелял. А вот фигушки. Он не пережил бы Вторую американской революции, будучи таким глупым.

Нет, вспышек выстрелов не было, но что это там хлопает из-за куста лаконоса?

— Белый флаг, — сказал он, сам сомневаясь в своих словах, когда произнес их вслух. Но белый флаг там несомненно был. Ривингтонец вышел из-за куста и стал размахивать им туда и обратно.

Стрельба со стороны отеля затихла. Мужчины из АБР стали выходить один за другим, держа руки поднятыми в знак капитуляции.

Даже когда пара десятков бойцов в пестро-зеленом — и все без оружия — вышли на открытое место, Коделл оставался за прикрытием лошадиного корыта. У него были сомнения в том, что мужчины из Ривингтона, после такой долгой и упорной борьбы против всей Конфедерации, будут сдаваться. И он был не один такой. Вряд ли какие-либо солдаты Конфедерации могли даже в этом доверять своим врагам. А ривингтонцы продолжали идти, держа руки вверх и понуро опустив головы. Это больше, чем что-либо другое, убедило, наконец, Коделла: они выглядели полностью деморализованными. Он поднялся на ноги, готовясь тут же нырнуть обратно при малейшем намеке на опасность. Когда Молли тоже попыталась выйти, он махнул ей рукой назад, крикнув: — Лучше прикрой меня на всякий случай.

Несколько конфедератов вышли вместе с ним. Другие остались на месте, чтобы прикрыть их: сколько точно он не знал. Когда он обернулся, чтобы оценить свое прикрытие, то смог заметить только нескольких. Он также увидел, как черные и белые уроженцы Ривингтона постепенно выходят из своих убежищ, услышав, что стрельба прекратилась. Некоторые из них тоже направились к мужчинам из АБР — тем людям, которые правили этим городом и распоряжались их жизнями в течение последних более чем четырех лет.

Человек с белым флагом был тот же большой парень, который вел переговоры с Натаном Бедфордом Форрестом. Коделл наконец вспомнил его имя: Андрис Руди. Руди повернул голову к одному из шедших рядом единомышленников и что-то тихо сказал. Наконец, он направился прямо к Нейту и сказал: — Вы, кажется, здесь старший по званию, сэр?

— Кто, я?

Голос Коделла чуть не сорвался на фальцет. Он быстро посмотрел в обе стороны. Конечно же, Руди был прав; вообще-то в отсутствии офицеров требовалось выяснить, кто из оставшихся в живых старше по званию, и обращаться к нему. Он взял себя в руки.

— Да, сэр, предполагаю, что так. Я старший сержант Нейт Коделл, 47-й полк Северной Каролины.

— Тогда значит, вы тот человек, которому мы сдаемся.

Голос Руди звучал так, словно его только что оскальпировали ножи индейцев. Сабли у него не было, но он снял ремень с прикрепленным к нему пистолетом и протянул его Коделлу.

— Вот.

— Э-э, благодарю.

Хотя Коделл и не был знатоком церемонии капитуляции, он все же подозревал, что она должна проходить с большим изяществом. Наспех, не желая отпускать свой АК-47, он опоясался ремнем с пистолетом вокруг собственной талии. Затем вдруг выпалил: — Что заставило вас вот так вот просто сдаться?

— Проклятье, а как, черт возьми, ты сам думаешь? — Руди ткнул пальцем в сторону горящего сарая. — Машины времени больше нет, так как мы должны теперь сражаться со всей страной?

Он даже не пытался скрыть свою горечь. Коделл воздержался от упоминания о том, что он и был тем самым, кто разрушил машину времени, как Руди и сам назвал ее. Но уязвленный тоном ривингтонца, он сказал: — Она бы в любом случае вам не помогла, мы бы все равно расколошматили вас, ведь мы же уже здесь, видишь?

Руди посмотрел на него взглядом все потерявшего человека. Его плечи опустились, позвоночник сгорбился, он уставился на свои тяжелые ботинки. За Коделлом внезапно раздались крики:

— Эй, сумасшедший негр, ты что это делаешь?

— Куда прёшь?

— Эй, осторожней!

— Да остановите его кто-нибудь!

За спиной Коделла тощий черный человек, одетый лишь в рваные штаны, быстро проскочил мимо него. Негр сжимал в руке разбитую бутылку виски. С яростным криком ненависти, он воткнул зазубренный конец в горло Андриса Руди.

Брызнула густо-малиновая кровь. Руди, задыхаясь, испустил крик и поднес свои руки к зияющей ране на горле. Но кровь струилась между пальцами у него изо рта и из носа. Он сделал пару неуверенных шагов, зашатался и упал.

Один из ривингтонцев схватил перевязочный пакет, такой же, как был у Бенни Ланга, и опустился на колени перед Руди.

— Андрис! — закричал он, а потом что-то еще на гортанном языке, которого Коделл не знал. Руди лежал неподвижно. Через минуту или две, ривингтонец поднялся, качая головой. Среди полос, нанесенных зеленой и черной краской, его лицо было бледным.

Негр бросил разбитую окровавленную бутылку. Он повернулся к конфедератам и сказал: — А теперь масса, вы все делать со мной что хотите. Я резать не человек, он быть белый дьявол. Он пить весь мой здоровье. Вот.

Он провел руками вверх и вниз по своей грудной клетке, которая было еще более тощей, чем у раба, с которым Коделл беседовал за пределами города.

— И вот. — Он повернулся, чтобы показать свою спину и шрамы, старые и новые, пересекающиеся по всему телу. — Я не быть ленивый, наглый ниггер, масса, клянусь Богом, нет, но дьявол Руди, он есть само зло. Я увидел его тут, и я не мог держать себя…

Коделл и остальные солдаты в сером смотрели друг на друга в растерянности, не зная, что делать дальше. Черный, убивший белого, должен умереть; так гласил закон поколений. Но если белый был врагом Конфедерации Штатов, человеком, возглавлявшим бойцов Ривингтона, который был объявлен в розыск в связи с побоищем в Ричмонде, и человеком неимоверно жестоко истязавшем черных? Неважно, гласил закон поколений — черный все равно должен умереть. Обычаи и законы поколений превалировали над обычным юридическим правом.

Тем не менее время шло, а никто из присутствующих не поднял оружия против негра. После долгой паузы, Коделл ткнул большим пальцем в сторону Ривингтон.

— Тебе лучше убраться отсюда.

Негр посмотрел на него, а затем скрылся так же быстро, как и появился.

— Какой-то кафр-негр — он только что убил безнаказанно белого, — яростно заверещал один из ривингтонцев.

— Заткнись, ты… — четверо солдат прорычали на одном дыхании. Один из них добавил: — По всему, этот сукин сын сам напросился, ей-богу.

Коделл думал то же самое, но наглости сказать это вслух, ему не хватало. Хотя было видно, что нынешний Юг действительно отличается от того, каким он был в 1861 году.

Двери особняка президента были широко открыты для приема, традиционно проходившего раз в две недели. Бабочки нагло порхали среди людей, но если закрыть двери, то стало бы слишком душно: вместе с июнем лето приехало в Ричмонд. Другие мотыльки бились в стекла окон, счастливо избегая шанса сгореть в газовых лампах.

Роберт Ли и его дочь Мэри стояли в прихожей, приветствуя прибывающих посетителей.

— Добрый вечер, дамы и господа… Как вы сегодня, сенатор Магоффин?… Здравствуйте, господин министр, что нынче привело вас сюда?

Джефферсон Дэвис позволил себе тонкую, самоуничижительную улыбку.

— Я просто зашел, чтобы увидеть, как этот дом существует без меня. И как мне кажется — очень даже хорошо.

— Ты также был не против послушать последние сплетни, насколько я помню, — сказала Варина Дэвис с огоньком в глазах.

— Я? — Дэвис весело посмотрел на Ли. — Господин президент, рассудите нас. Можете ли вы представить себе, что я мог произнести такое нелепое заявление?

— Нет, но я не могу представить себе также вашу прекрасную жену, искажающую что-либо, — ответил Ли.

— Я никогда не подозревал, что вы такой дипломат, — воскликнул Джефферсон Дэвис, когда сливочного оттенка плечи Варины затряслись в веселье. Бывший президент продолжил: — Если бы вы проявили такой талант ранее, я бы послал вас в Европу вместо Мейсона и Слайделла.

— В таком случае, сэр, я рад, что прятал свой свет под колпаком, — сказал Ли, что снова заслужило улыбку от Дэвиса и смех от его жены.

Мэри Ли сказала: — Вы оба кажетесь счастливее, чем когда были хозяевами этого дома.

— Счастливее? — Джефферсон Дэвис серьезно задумался и через мгновение покачал головой. — Нет, я так не думаю. Легче, может быть. В том смысле, что полный груз ответственности сейчас лежит на широких и талантливых плечах вашего отца.

— Сейчас я не могу думать ни о чем другом, кроме жажды, охватившей мое нежное горлышко, — прощебетала Варина Дэвис. — С вашего позволения, господа и Мэри, я, пожалуй, совершу набег на чашу с пуншем.

Ее темно-бордового цвета юбки, жесткие с кринолином, зашелестели, когда она плавно и величественно направилась к столу с закусками, установленному у дальней стены комнаты. Раскланявшись, Джефферсон Дэвис последовал за женой.

После того, как он отошел за пределы слышимости, Ли сказал: — Хоть он и утверждает обратное, моя дорогая Мэри — я уверен, что ты права. Я не видел его таким цветущим со времен нашей юности в Вест-Пойнте.

Когда поток гостей практически иссяк, Ли сам прихватил кубок с пуншем и не спеша дрейфовал себе через толпу, прислушиваясь к разговорам. Это, по его мнению, было самым полезным в этих приемах: они позволяли ему почувствовать, что в Ричмонде думают, или, по крайней мере, о чем говорят — такой возможности он не мог иметь никаким другим способом. Две вещи, казалось, особенно занимают умы людей сегодня: недавняя сдача последнего оплота АБР в Северной Каролине и продолжающиеся дебаты в Конгрессе по законопроекту, ослабляющему рабство. Пухлый, процветающего вида мужчина подошел к Ли и сказал: — Послушайте, сэр! Если мы хотим сделать наших негров свободными, зачем тогда мы пролили так много крови, отделяясь от янки? Ведь мы могли тогда вернуться в Соединенные Штаты с тем же самым результатом.

— Боюсь, что я не могу согласиться с вами, сэр, — ответил Ли. — Мы проливали нашу кровь за то, что хотели сами решать наши собственные дела, вместо того, чтобы молчаливо сносить ущемляющие нас законы США, которые были ими приняты вопреки нашим возражениям и благодаря численному превосходству над нами.

— Вау! — иронически лаконично сказал тот, и попытался отойти.

— Сэр, позвольте мне сказать вам еще кое-что, если можно, — сказал Ли. Мужчина остановился; даже не соглашаясь с президентом, выслушать его он был обязан. Ли продолжал: — Когда я вошел в Вашингтон после того, как тот оказался в наших руках, Лорд Лайон, британский посланник в Соединенных Штатах, задал мне вопрос, который я никогда не забуду: какую нацию мы собираемся теперь формировать в Конфедерации Штатов?

У человека был готовый ответ: — Такую же, как это было до войны, конечно.

— Но мы же стали совсем другими, чем тогда, и просто уже не сможем вернуться к прежнему состоянию, — сказал Ли. — Как отметил посланник, нам потребуется экономическое сотрудничество со всем миром, а война привела нас к краху и необходимости реформировать наши законы, в том числе в отношении рабства. Лучше предпринять небольшие шаги сейчас, дать неграм некоторые права на Юге — в в конце концов, это и их страна тоже — чем оказаться перед лицом неизбежных рабских восстании лет на десять или двадцать.

— Я бы не стал, — отрезал мужчина и ушел. Ли вздохнул. Сколько уже подобных разговоров было на этих приемах. Каждый из них огорчал его: как же много людей не могут и не хотят видеть дальше своего носа? И тут ничего нельзя было поделать. Он повеселел, когда конгрессмен из Миссисипи Этельберт Барксдейл подошел к нему и сказал: — Я слышал, последнюю часть вашего разговора с этим жирным дураком, господин президент. Он, конечно, не опасается, что ему самому придется драться с восставшими рабов. Судя по его внешнему виду, вряд ли он воевал во Второй американской революции — скорее всего просто откупился.

— Я не должен ставить под сомнение мужество или патриотизм человека, которого я не знаю, сэр, но тут вы скорее всего правы, — сказал Ли. Иногда маленький привкус презрения бывает сладким. Хотя такое удовольствие быстро исчезает. — Но если таких, как он, много, мне мало что удастся сделать.

— Это пройдет, сэр, — искренне сказал Барксдейл. Он был глубоко предан партии конфедератов и всегда поддерживал Джефферсона Дэвиса во время войны и мира, и Ли после него (он едва удержал собственное место в Конгрессе на последних выборах от Миссисипи, учитывая популярность Форреста). Он понизил голос: — Если бы он знал правду об АБР и их планах, вряд ли гнул бы тут пальцы.

— Таких, как он, даже это вряд ли бы переубедило, — мрачно сказал Ли. Но Барксдейл был прав. Без ричмондского побоища и книг из секретной комнаты АБР, ни один законопроект об ограничении рабство в любом случае не прошел бы через Конгресс. В период после этих убийств и откровений из святая святых АБР, шансы предложенного им законодательства могут оказаться вполне даже неплохими.

— Как это часто бывает с теми, кто делает зло, мужчины из Ривингтона оказались худшими врагами самим себе.

— Тому, что они сделали, оправданий нет. — Барксдейл огляделся по сторонам и еще более понизил голос, так что Ли пришлось наклониться ближе, чтобы услышать его: — И если говорить о мужчинах из Ривингтона, господин президент, какая участь грозит тем, кто был пленен в боях вокруг их города?

— Их главной базы, — поправил Ли. — Вы задали интересный вопрос, господин конгрессмен. Они, конечно, выступили с оружием в руках против Конфедерации… Если мы возбудим дело по обвинению в измене, что предусматривает смертную казнь через повешение, нас самих могут обвинить в нарушении закона.

Барксдейл в недоумении уставился на него.

— Вы имеете в виду, что их, возможно, не повесят? Вы поражаете меня.

— Пока ничего не решено. Они подпадают под военную, а не гражданскую юрисдикцию, как бунтовщики. Ведь округ Нэш в Северной Каролине, где они были захвачены, находится в режиме отмены гражданских прав и находится под управлением генерала Форреста.

— Ах, я понял. — Лицо Барксдейла прояснилось. — Вопрос в том, стоит ли их вешать или расстрелять? Так какая разница? Они в конечном итоге будут мертвы, а ведь это и было нашей целью в конце концов…

— Как я уже сказал, пока ничего не решено. Но я хочу еще раз поблагодарить вас за прекрасную работу в поддержку законопроекта, регулирующего труд негров. У вас есть соображения, когда он может быть поставлен на голосование?

По своей привычке Этельберт Барксдейл облизал губы, когда задумался.

— Голосование в Палате может состояться уже на следующей неделе. Если оно проходит там… хм. Сенаторы имеют меньше ограничений на свои обсуждения, чем Палата представителей, так что законопроект может столкнуться со значительными задержками в верхней палате, прежде чем будет принят или отклонен.

— Как меня уже достали все эти задержки, — раздраженно сказал Ли.

Чем дольше законодатели обсуждают, тем дальше они отдаляются от воспоминаний о ричмондском побоище и правде об АБР. И тем больше вероятность, что они вернутся к знакомым, традиционным шаблонам Южного мышления, в котором рабство — это хорошо.

— Я надеюсь, сэр, что вы будете делать все возможное, чтобы продвигать законопроект как можно быстрее.

Барксдейл выпятил грудь на своей крахмальной белой рубашке, пока не стал похож на голубя-дутыша.

— Господин президент, Вы можете на меня положиться.

Несмотря на всю напыщенность, он был несомненно искренним.

Ли подбодрил его, отвечая: — Уверен в вас, сэр. Мы с вами делаем общее дело.

Конгрессмен удовлетворенно улыбнулся. Затем его глаза сузились что-то прикидывая.

— Одним из способов повлиять на подсчет может быть своевременная казнь двух-трех ривингтонцев.

— Я приму во внимание ваши советы, уверяю вас, — сказал Ли. Барксдейл удалился, радуясь и гордясь тем, что находится в самой гуще политических событий. Но Ли, хоть и обещал помнить совет, не имел никакого намерения его принимать. Он не возражал против казни преступников; он сам приказывал вешать насильников и грабителей в армии Северной Вирджинии. Но убить человека ради политической выгоды, хоть он и бунтовщик — нет, хотя многие ривингтонцы и заслуживали этого.

Он поговорил немного с ветераном, у которого был крюк вместо левой руки.

— Геттисберг, третий день, — ответил тот, когда Ли спросил его, где он был ранен. Он слышал такое много раз.

— Мне не следовало тогда посылать вас в атаку, храбрецы.

— Ах, ну, это случилось уже в самом конце, сэр, — сказал ветеран, улыбаясь. Ли кивнул, тронутый его преданностью. Этот ветеран все равно был бы калекой, даже если бы Юг проиграл войну, но теперь ему достался хотя бы вкус победы. А была бы только горечь, если бы не пришли мужчины из Ривингтона — та горечь, которую испытывали теперь тысячи покалеченных людей на Севере.

Беседа с парой симпатичных девушек помогла Ли улучшить настроение. Он всегда был привлекателен для женщин и даже переписывался с несколькими в течение многих лет, но никогда ничего не позволял себе более того, на протяжении его долгого брака. Теперь девушки поощряли его с откровенным женским заигрыванием, чего он не ожидал. Он вдруг понял, что он теперь снова свободный мужчина. Его лицо покраснело. Эта идея пугала его больше, чем любые сражения, в которых он воевал. Ли поспешил отступить к менее пугающей компании Джефферсона Дэвиса.

— Вы, прямо вспотели, — подметил бывший президент. — Может быть, следует снова открыть входную дверь, несмотря на насекомых?

— Жара меня не беспокоит, — сказал Ли, пытаясь собраться с подобающим достоинством. Дэвис, хотя и обладал здравым смыслом политика, иногда любил задавать скользкие вопросы.

Карета Ли катилась на восток вдоль улицы Гэри в сторону тюрьмы Либби. Упряжка мулов буксировала баржу вниз по Городскому каналу. В реке Джеймс пара близнецов-канонерок проекта Билетон отправляла в небо столбы дыма.

Тюрьма была трехэтажным кирпичным зданием, с кремового цвета стенами, до нижней части окон второго этажа, и красного — выше. Здание, до войны бывшее складом, пришлось переоборудовать из-за тысяч пленных, захваченных в течение зимы 1863-64 годов. Многим из них удалось, правда, бежать, вскоре после того, как Ли впервые встретился с мужчинами из Ривингтона, но дымоход, через который они выбрались в подвал, был давно заложен. Кроме того, охранников, следящих за пятьюдесятью одним ривингтонцем на третьем этаже, было больше, чем в свое время стерегущих янки.

Личный телохранитель Ли, тем не менее, выглядел нервным, когда он поднимался впереди него вверх по ступенькам лестницы на второй этаж штаб-квартиры Чикамауга.

— Мне тут ничего не грозит, лейтенант, я вас уверяю, — сказал Ли. — Только один заключенный в присутствии не только вас, но и нескольких других охранников, готовых сразу среагировать если что.

— Да, сэр, — сказал лейтенант, красноречивым тоном подчеркивая свое собственное мнение. Через секунду он добавил: — С этими мужчинами из АБР разве можно быть хоть в чем-то уверенным, сэр?

— Это вопрос, — признал Ли.

— Да, сэр, — повторил охранник уже более яростно сейчас. — Я никогда не забуду, что случилось на вашей инаугурации…

Он замолчал, не желая дальше расстраивать Ли, напомнив ему о том зловещем дне. Выражение его лица говорило о том, что он убил бы всех захваченных ривингтонцевв безо всякого сожаления.

Штаб-квартира Чикамауга для допроса заключенных была оснащена письменным столом, стоящим у одного из его девяти застекленных окон, и несколькими стульями. Охранники вытянулись, когда вошел Ли. В то время, как он устроился за столом, двое из них поспешили привести на допрос пленного. Человек, который шел между охранниками, был исхудавшим, смуглым и прихрамывал. В простой серой рубашке и брюках, фактически обычной одежде раба — тюремный надзиратель, видимо экономил, где только мог — он не выглядел как один из грозных пришельцев из будущего.

— Доброе утро, мистер Ланг, — сказал Ли. Он указал на стул в нескольких шагов перед столом. — Вы можете сидеть, если рана еще беспокоит вас.

— Выздоровление идет хорошо, — сказал Бенни Ланг. Он сидел все такой же невозмутимый. Телохранитель Ли, с АК-47, готовым к стрельбе от бедра, стоял между стулом и столом. Люди из отряда тюрьмы Либби стояли чуть в стороне, и также с оружием наготове. Переведя взгляд с одного на других, Ланг растянул рот в форме иронической улыбки.

— Я полагаю, что должен быть польщен, каким опасным вы меня считаете.

Ответ Ли был серьезным: — Конфедерация убедилась, потеряв столько жизней, насколько опасны вы, ривингтонцы. — Увидев, как улыбка Ланга исчезает, он продолжил: — Я также хотел бы сообщить вам — и вы можете передать это вашим сокамерникам — что Палата представителей вчера проголосовала пятьдесят два против сорока одного за законопроект, регулирующий труд цветных лиц в нашей стране. А тот способ, при помощи которого вы стремились удержать нас от этого, в конечном итоге лишь укрепил нас в том.

Ланг стиснул зубы.

— Ну так повесьте нас — и все дела.

Оскалившийся телохранитель, казалось, излучает полное согласие с этим предложением.

Ли сказал: — Вы должны понять, вне всяких сомнений, что направление, в котором вы хотели пойти не то, которое мы выбрали для себя. Те из вас, кто поймут это и будут в состоянии полностью принять, возможно, еще получат возможность сохранить жизнь, несмотря на ваш бунт.

— Как это? — презрительно спросил ривингтонец. — Мы скажем, что сожалеем, и уйдем безнаказанными? Я не такой дурак, чтобы в это поверить. Лучше уж на небеса.

— Там-то вас точно не примут, — сказал Ли. Бенни Ланг выпустил показной смешок. Проигнорировав его, Ли продолжил: — Если у вас есть желание когда-нибудь вернуть свою свободу, вы сможете ее заработать, уверяю вас.

Ланг долго изучал его.

— Вы не из тех, кто имеет привычку врать, — сказал он медленно. — Расскажите подробнее.

Ли колебался, стоит ли ему продолжать. Как сказал его телохранитель, быть полностью уверенным в том, что могут предпринять ривингтонцы, было невозможно. Несмотря на то, они были лишены всех своих передач из будущего и даже одежды, он не мог быть уверен, что, они, обладая знаниями, непредставимыми для 1868 года, не смогут воспользоваться ими и принести Конфедерации еще больше горя. Он чувствовал себя, как рыбак из сказки, который потер лампу, увидел, как оттуда вышел джинн и задумался, как его теперь контролировать.

Если бы он мог, не прибегая к их помощи, хоть как-то вывести страну из разрухи! Осторожно подбирая слова, он сказал: — Вы знаете, мистер Ланг, что при захвате здания АБР здесь, в Ричмонде и вашей резиденции в Ривингтоне, мы нашли большое количество книг из двадцатого и двадцать первого веков. Наши ученые, как вы можете догадываться, схватились за них с радостными криками и готовы тратить годы, чтобы узнать, что они могут получить от них.

— Если у вас есть эти чертовы книги, то что вы хотите от нас? — сказал Ланг.

— В первую очередь, помогать разбираться нашим ученым, объясняя им, насколько возможно, о вещах, о которых мы ничего не знаем. Признаюсь, что, увидев ваши достижения в действии, я нахожу их жалобы неудивительными… Мы говорим, в конце концов, о разрыве в знаниях на сто пятьдесят лет. Вы вполне можете, если согласитесь, помочь нам понять многое и, возможно, поможете также нам использовать ваши, мм, артефакты. Выполнение этой задачи определенно и вполне гарантированно может, со временем, даже искупить преступления, в которых вы наверняка виновны.

— Значит хотите использовать нас, а? — Ланг склонил голову. — С вашей точки зрения, я полагаю, это имеет смысл. Но как вы сможете проверить, что мы будем говорить вам правду?

— В этом-то и вся загвоздка, — признался Ли. — Я рад, что вы понимаете это, но тут риск обоюдный. Конечно, с вашими большими знаниями, вы можете ввести в заблуждение людей, с которыми будете работать. Как вы пытались ввести в заблуждение всю Конфедерацию о путях развития будущего, что и привело к нашему противостоянию, а также как вы пытались сделать с вашим этим беспроволочным телеграфом.

Изучение этого устройства по-прежнему сильно интриговало Ли. Он продолжал: — Мы могли бы так много сделать, имея его в конце войны… если бы вы нашли нужным открыть нам его существование.

Ланг ответил: — Клянусь, мы так бы и сделали, если бы у вас дела пошли плохо. Тогда мы думали, что АК вполне достаточно, чтобы выиграть войну.

— И поэтому вы скрывали потенциально важный инструмент от нас — чисто для собственного преимущества. Я обещаю, что мы будем делать все возможное, чтобы предотвратить любые будущие эпизоды такого рода. Все вы будете разобщены, никто из вас не будет знать, где остальные ваши товарищи; за исключением самых крайних обстоятельствах, не сможете общаться с ними. Кроме того, вам потребуется терпеливо объяснять ученым или механикам, с которыми вы будете работать, каждый шаг каждого процесса, который вы будете демонстрировать. Тем не менее, мы признаем, что риск остается, хотя мы сделаем все возможное, чтобы свести его к минимуму.

Бенни Ланг сделал кислое лицо.

— Значит, мы будем так же, как бедные проклятые немецкие техники, которых потащили в Россию в конце Второй мировой войны.

Ли не понял последней фразы. Видя это, Ланг продолжил: — Это я так. То, что вы предложили, лучше виселицы. Я думаю, что большинство из нас согласятся. Я даже в этом уверен.

— Поэтому я и решил поговорить сначала именно с вами, мистер Ланг. Вы один из тех ривингтонцев, которых я выбрал, чтобы помочь нам понять продукты вашего времени. По мнению большинства, вы достойно держались здесь в Конфедерации Штатов… Вы храбро сражались в наших рядах, как впрочем, надо сказать, и против нас и, живя жизнью плантатора в Ривингтоне, вы обращались с вашими неграми-рабами относительно хорошо. Это позволяет мне надеяться, что по крайней мере вы, сможете приспособиться к изменившимся обстоятельствам.

— Куда я денусь. Учитывая альтернативу, можете не сомневаться в моем сотрудничестве, — сказал Ланг.

— Да, мы предполагали, что это будет значительным стимулом — но не забывайте, что мы будем внимательно изучать искренность и профессионализм каждого человека, и в зависимости от этого можем приостановить сотрудничество со всеми вытекающими последствиями. Мы ничего не забыли.

— Было бы глупо, если бы вы забыли, — сказал Ланг, кивая. — Меня беспокоит другое: не все из нас знают о тех вещах, которым вы хотели бы научиться. В наше время мы не были профессорами, вы же понимаете. Многие из нас были солдатами или полицейскими. Что касается меня, то я ремонтировал компьютеры.

— Ну вот. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря о разрыве между нашими временами? — сказал Ли. — Я не имею ни малейшего понятия, что такое этот эээ… компьютер, не говоря уже о том, как его ремонтировать.

— Компьютер — это электронная машина, которая вычисляет и обрабатывает информацию очень быстро, — сказал Бенни Ланг.

Ли хотел уточнить у него поподробнее об этой машине, но решил не заморачиваться, так как сомневался, что опять поймет ответ. Он выбрал более простой вопрос: — Как этот компьютер выглядит?

Когда Ланг объяснил, Ли улыбнулся, как маленький мальчик, решивший уже одну загадку.

— Так вот, значит, правильное название для QWERTY.

— Для чего? — Замешательство Ланга длился всего несколько секунд. — А. Вы видели эти буквы на клавиатуре, не так ли? Это уже неплохо. Дайте мне стабильное снабжение электроэнергии, и я покажу вам при помощи этой машины, то, чего вы и представить себе не можете.

Ли сразу поверил. Ривингтонцы уже продемонстрировали много чудес, которых он себе никогда не представлял. Некоторые из них, подумал он, покажутся нам вообще невообразимыми. Он надеялся, что компьютер окажется одним из таких чудес. Только время покажет. Он сказал: — Если устройство так полезно, как вы говорите, вы научите нас его делать? Ведь мы начали производство собственных АК-47, вы знаете?

— Нет, я не знал, но в любом случае я не сделаю этого, генерал Ли. Трое охранников зарычали одновременно. Ланг посмотрел в недоумении и понял свою ошибку.

— Простите, я не так выразился. Президент Ли, если вы хотите, чтобы я вам построил этот чертов компьютер, вы можете сразу повесить меня. Я не могу этого сделать, или, точнее, вы не сможете этого сделать. Это совершенно другой уровень. У вас нет ни нужной техники, ни нужной технологии. А чтобы создать соответствующую технологию вам нужно будет, вероятно, создать еще пару новых отраслей науки. Дайте мне электричество, и я покажу вам, как использовать те компьютеры, что вы захватили. Самостоятельно вы сможете их лишь сломать. В этом случае они перестанут работать навсегда.

— Но вы ремонтник компьютеров, — возразил Ли. — Вы только что сказали об этом.

— Я могу это делать, когда у меня есть необходимые инструменты и запасные части. Откуда я возьму их в 1868 году?

— А если его ремонт станет условием вашей дальнейшего свободы, или жизни?

Бенни Ланг мрачно посмотрел на него.

— Тогда я уже мертв.

Ли понравился ответ; это говорило о некой внутренней честности этого человека. Если кто-то из ривингтонцев и окажется за пределами тюрьмы Либби, решил он, то Бенни Ланг точно будет одним из них.

Пока что он ограничился словами: — Расскажите своим товарищам все, что я сказал вам, мистер Ланг. Вскоре вам будут предоставлены ​​бумага и ручки. Я хочу иметь полный список типов знания, которыми каждый из вас обладает. Предупредите остальных не лгать: вы лгали Конфедерации слишком много, и если ваши слова опять разойдутся с делом, это приведет к суровому приговору повторно. Понимаете ли вы это, и согласны ли с этим?

— Я понимаю. Что касается согласия, разве я уже не согласился?

— Пока ничего не решено, — неумолимо сказал Ли. — Мы внимательно оценим, как ваши преступления, так и вашу вероятную надежность в совокупности с вашими знаниями, прежде чем решим: выпускать ли отсюда кого-либо из вас. Кроме того, мистер Ланг, не забудьте передать своим друзьям итоги голосования Палаты представителей. Если вы когда-либо окажетесь на свободе, вам не разрешается вмешиваться в политику. Это, надеюсь, совершенно ясно?

Обида, вспыхнувшая в глазах Ланга показала его явное неудовлетворение.

— Вы не оставляете нам другого выхода.

— А что бы делали вы в моем положении? — спросил Ли, и Ланг отвел взгляд. Президент повернулся к тюремным охранникам. — Уведите его.

Через несколько минут Ли уже был на улице. Его телохранитель сказал: — Сэр, если бы это было в моей власти, эти ублюдки никогда бы снова не увидели солнце, кроме как через железные прутья. А вскоре были бы повешены.

— Поверьте мне, лейтенант, я разделяю ваши чувства, — сказал Ли, — но они могут еще оказаться полезными для нашей страны. А это наша страна, лейтенант. Мы будем использовать их достижения для наших целей, а не их самих, я обещаю вам это.

— Но если они все-таки вмешаются, сэр?

— Тогда мы повесим их, — сказал Ли. Наконец удовлетворенный, телохранитель поднял автомат в знак приветствия.

— Ох, мне страшно, Нейт, — сказала Молли Бин. Чем ближе был день свадьбы, тем более нервной она становилась. Нагнувшись, она подобрала камешек и бросила его в Стони-Крик.

— Все будет хорошо, — решительно сказал Коделл, наблюдая за распространявшимися кругами по воде. — Твои волосы почти отросли, так что очень скоро ты сможешь спрятать подальше свой парик, и просто сказать, что изменила прическу.

— Мои волосы тут не при чем, и ты это отлично знаешь. Не будет легкой жизнь в этом городе, где многие знают, что я была шлюхой.

— Опять эти глупости, — тихо пробормотал Коделл.

— Чего ты боишься? Что соседи будут напоминать тебе об этом? Ты же знаешь, что это не так, — быстро ответил он. Они уже обсуждали это раньше.

Он продолжал: — Или ты хочешь после свадьбы вернуться в Ривингтон?

— О Боже всемогущий, нет! — Молли вскинула руки. Испуганная голубая цапля взметнулась в воздух, громко хлопая крыльями. — В Ривингтоне все знают, чем я занималась. А здесь только некоторые — что были в нашей роте на войне — по крайней мере, я надеюсь, что так оно и есть.

— Никто никогда даже не заикнулся за все это время об этом. — Коделл поднял сжатый кулак. — А любой, кто попытался бы, отведал бы вот это. А теперь скажи мне прямо, Молли, может, у тебя были какие-либо проблемы с женщинами в городе, а?

— Не-ет, — сказала она; он видел, что она говорит правду, но не совсем уверенно. Как бы в подтверждение этого, она сказала: — Иногда, бывает, я чувствую, что не могу смотреть в глаза этим леди.

— По сути они ничем не отличаются от тебя, — настаивал он, и знал, что говорит. — Знаешь ли ты, что у многих из них родились большие крепкие младенцы через шесть или семь месяцев после того как их мужья вернулись с войны, и все они утверждали, что это от них. У многих, я повторяю. Я могу назвать сразу три или четыре таких прямо сейчас.

Молли захихикала: — Точно можешь? Это не удивляет меня.

— Ну, успокоилась? — спросил он.

— И все равно страшно, — сказала она снова. Краткая уверенность покинула ее.

Он сделал глубокий вдох.

— Ну так и что? Мы останемся здесь до тех пор, пока все будет хорошо, пока все будут относиться к нам так, как надо. Сразу, как что-то будет неладно, мы упакуем все, что у нас есть, и двинемся туда, где никто никогда не слышал о любом из нас, и начнем новую жизнь.

— Ты же не хочешь делать этого, Нейт. — В голосе Молли звучало беспокойство. — Тоска заест тебя вдали. И ты любишь Нэшвилл и свою работу.

— Тебя я люблю больше, — сказал он, и добавил: — И я хочу, чтобы ты была счастлива.

Не успел он опомниться, как Молли обняла и поцеловала его. Ее глаза сияли, когда она сказала: — Никто никогда не говорил мне ничего подобного.

Назойливые страхи, казалось, оставили ее снова, потому что она огляделась, а затем замахала руками. На этот раз испуганных птиц не было.

— Как здесь красиво — ива, цветущий жасмин за ручьем… Нейт! О Боже, что с тобой, Нейт?

— Нет-нет, ничего.

Но Коделл все еще чувствовал себя так, как будто увидел привидение. Ощущение было почти таким же сильным, как когда он выстрелил в призрак человека на платформе машины времени. После того, как его отпустило, он начал рассказывать: — Я был на рыбалке под этими ивами в тот вечер, когда несчастная Жозефина — помнишь Жозефину? — смотрела через этот жасмин на приближающегося Пиита Харди со сворой гончих…

— Он… — Лицо Молли изменилось; ее голос сразу погрубел. — Я молилась несколько раз, чтобы он не успел уйти, когда мы взяли Ривингтон. Это не по-христиански, но я делала это. Боюсь, я никогда не узнаю, куда делся этот ублюдок.

— Сейчас узнаешь.

И Коделл рассказал, как он наткнулся на тело Харди после того, как Генри Плезант взорвал бастион ривингтонцев.

Молли захлопала в ладоши, когда он закончил.

— Он получил то, что заслужил, ей-богу.

Коделл прямо-таки почувствовал себя смелым рыцарем, убившем негодяя в единоборстве, а не просто наткнувшемся (даже споткнувшемся) на его труп. Когда Молли покраснела и прижалась к нему, она похоже тоже думала о чем-то подобном. Она посмотрела вверх и вниз по ручью. Ее голос стал низким и хриплым.

— Похоже, вокруг нас никого нет, Нейт…

— Так в чем же дело…

Улыбаясь, он уложил ее на пушистую мягкую траву, а затем быстро наклонился над ней. Уверенными пальцами он расстегнул пуговицы и петельки ее платья. Процесс шел бы еще быстрее, если бы он не останавливался каждые несколько секунд, чтобы целовать открывающееся тело. Но вскоре она лежала голая, и он также. Их потные тела долго извивались, лаская друг друга.

— О, Молли, — простонал он. Она не ответила — просто была не в силах…

Одевались они неохотно. Независимо от того, что мог сказать проповедник, в начале лета было неплохо и без одежды. Коделл чувствовал себя в мире со всем миром, когда они с Молли продолжали медленно идти вдоль ручья. Через несколько шагов, она сказала: — Думаю, что мы можем попробовать то, о чем ты говорил, Нейт. Я надеюсь, что плохо не будет, посмотрим. Но если не пробовать, то и не узнаешь, есть ли шанс, и это факт.

— Все будет в порядке, — ответил он, одновременно и довольный и слегка раздраженный: он хотел, чтобы она была просто счастлива, не отвлекаясь на неприятные мысли.

Они подошли к изгибу ручья. На противоположном берегу, среди порослей дубков, рыбачил седой негр. Он помахал левой рукой и сказал: — Как вы дела, масса Нейт, мисс Молли?

— Привет, Израиль, — оглянулся Нейт через плечо. Нет, негр не мог видеть оттуда его и Молли, кувыркающихся в траве. Облегченно вздохнув, он повернулся обратно. — Поймал что-нибудь?

— Вот, пару сомиков.

Израиль приподнял их. Стони-Крик был настолько узок, что не нужно было повышать голос, чтобы поговорить через него.

— Как это чувствовать себя, работая на знаменитого полковника Плезанта? — спросила Молли.

— Теперь бунт ушел, и масса Генри, он снял мундир так быстро, как может быть, — сказал Израиль. — Железная дорога он был работать, они посылали человека на ферму другой день, спрашивать его, чтобы забрать его на старую работу и деньги в два раза. Он говорит, что они хотят его обратно пользовать его имя. Так я полагаю, что он в порядке.

— Так что Генри ответил им? — спросил Коделл, ощущая новый набор смешанных эмоций. Он и хотел, чтобы его другу было хорошо, но не хотел, чтобы тот уезжал в Уилмингтон. Для него его отъезд туда казался таким же плохим, как если бы тот отправился домой, в Пенсильванию.

Израиль ответил: — Он сказать тот человек, что прочь мерзавец с моя земли и никогда не возвращайся, что он лучше, сменить свой имя, чем продать его железная дорога, которая не хотела мужчину, который столько делать ней. Это его свой слова, масса Нейт, я был там, чтобы услышать.

— Хорошо, — сказал Коделл. Молли кивнула. Израиль закивал вслед за ними. Тут леска, которую держал чернокожий, резко дернулась. Он вытащил небольшого толстого окунька, отчаянно запрыгавшего по берегу. Нейт добавил: — Значит, все в порядке, что ж, я навещу Генри на днях.

— Всегда рады видеть вас как масса Генри и я, — заявил Израиль. Пока он говорил, рыба клюнула снова. — Вы приходите завтра, может быть, некоторый этот прекрасной рыбы останется.

— Я бы не возражал, конечно, — с веселой вежливостью сказал Коделл. — Но не только ради вкусной рыбы. Я хочу попросить Генри быть моим шафером на свадьбе.

Застигнутая врасплох этими словами, Молли задохнулась и прижалась к нему. Израиль улыбнулся через ручей, глядя на них.

— Это хорошо, — сказал он. — Масса Генри, он всегда знать о том, насколько вы счастливы оба, поэтому я знаю, что он будет рад сделать это вам.

— Не говори ему заранее, — предупредил Коделл. — Я хочу сделать это сам.

— Я дать вам слово, — пообещал Израиль. — Мисс Молли, масса Генри, он часто упоминать о том, сколько ваш брат или кузен, я не совсем уверенный кто — Мелвин, так похож на вы. Он быть ваша свадьба?

— Н-не думаю, что так, — ответила Молли после минутного колебания. — Теперь, когда боевые действия закончились, я не думаю, что мы увидим Мелвина скоро в этих краях.

— А-а, человек любить путешествовать, не так ли? — сказал Израиль. — Есть такой люди, да. Жаль, что он не будет, чтобы увидеть, как вы замуж.

— На этот раз придется обойтись без него.

Молли снова прислонилась к Нейту. Они пошли дальше вдоль ручья. Прощальные слова Израиля были прерваны еще одной поклевкой. Коделл ощутил легкую зависть; сам он никогда не вытащил бы так много рыбы из Стони-Крик так быстро.

Молли что-то произнесла. Занятый мыслями о рыбалке, Коделл не расслышал.

— Прости, что ты сказала?

— Я сказала, может быть, все и получится. Когда я думаю о том, как мне хорошо с тобой и тому подобное, предстоящая свадьба кажется мне реальной.

— Это будет лучше реальности.

Он обнял ее за талию, притянул к себе и поцеловал. Смотрит ли Израиль на них с противоположного берега, Коделла больше не волновало.

Жесткие лацканы воротника Нейта задевали его бороду и щекотали его. Он чувствовал себя слегка задушенным, не привыкший к тугому галстуку. Хотя даже и без черного шелкового галстука, как он подозревал, он бы все равно имел некоторые проблемы с дыханием: ведь столько людей пришли в церковь на венчание. К тому же, знойный воздух внутри храма начал вызывать потоотделение.

Он пытался убедить себя, что ведет себя глупо, опасаясь реакции окружающих — но даже в бою его сердце не билось так, как сейчас. Во рту стояла сплошная сушь.

Бен Дрейк был в ударе. Мощный голос проповедника прогремел: — Если здесь есть кто-либо, кто знает о какой-либо причине, по которой этот брак не может состояться, пусть говорит сейчас ибо дальше будет поздно.

Коделл напрягся. Священники традиционно произносят эти слова на каждой свадьбе. Но здесь — здесь некоторые из мужчин, слушая его, знали, кем была Молли. Он не думал, что кто-то из них выскажется против него или нее, но все равно затаил дыхание. Необходимая пауза прошла. Никто ничего не говорил. Церемония продолжалась. Волнение Коделла не унималось. Слишком быстро — или так показалось Нейту — Дрейк повернулся к нему и сказал: — Вы, Натаниэль, берете эту женщину по имени Молли в качестве своей законной супруги, чтобы содержать, заботиться, любить и беречь ее, пока смерть не разлучит вас?

— Да, беру.

Коделл обычно использовал тот голос, которым он спокойно перекрывал шум школьного класса, полного детей разного возраста. Теперь же ему казалось, что даже Генри Плезант, стоящий рядом с ним в блистательном парадном мундире полковника Конфедерации, что буквально шокировало многих, еле его расслышал. Плезант одобрительно улыбнулся — значит он, все же сказал это вслух. Он выдавил ответную улыбку. Вроде получилось.

— А вы, Молли, берете этого человека по имени Натаниэль в качестве своего законного супруга, чтобы заботиться, любить, беречь и подчиняться ему, пока смерть не разлучит вас?

Из-под вуали слова Молли прозвучали ясно: — Да, беру.

— Тогда с Божьим благословением и в соответствии с законодательством суверенного штата Северной Каролины, я объявляю вас мужем и женой.

Бен Дрейк улыбнулся.

— Поцелуй невесту, Нейт.

Коделл неловко отодвинул завесу, скрывающую лицо невесты. Поцелуй был прилично целомудренным. Сидящая в третьем ряду Барбара Биссет начала рыдать. Его хозяйка плакала по поводу и без. Но на этот раз она была не одна. К тому времени, как Нейт и Молли шли по проходу к дверям церкви, половина женщин, наблюдавших церемонию, вытирали глаза. Коделл не раз задавался вопросом, почему они делали это. Ведь в свадьбах не было ничего грустного, это была церемония счастья, но маленькие кружевные платки всегда прижимались к глазам женщин. Он и Молли стояла в дверях, пока их друзья проходили мимо. Насколько он мог вспомнить, он никогда не пожимал столько много рук и не обнимал так много женщин за такое короткое время.

— Красивая свадьба, просто прекрасно, — сказала Барбара Биссет, прижимая его к своей внушительной груди. И снова заплакала.

Демпси Эйр подошел со своей женой Люси. Он хлопнул Коделла по спине, и смачно поцеловал Молли в щеку.

— Теперь все, что вам нужно сделать, это подождать, пока не зайдет солнце, — озорно сказал он и добавил: — Если вы хотите знать мое мнение, так только дурак женится в то время в году когда самый длинный день и самая короткая ночь.

Мужчины, которые слышали это, хохотали; женщины хихикали и делали вид, что понятия не имеют, о чем это он. Молли сказала: — Ты как всегда ужасен, Демпси.

— О, я не так уж плох, как некоторые, — ответил он, улыбаясь.

На мгновение радостное настроение Нейта омрачилось. Демпси делил зимовье с ним во время войны. И он тоже не раз наведывался в хижину Молли, и даже довольно часто. Не об этом ли он намекнул ей сейчас? Она, возможно, и имела в виду нечто подобное, когда говорила, что им не будет легко.

Но у Демпси теперь есть Люси Эйр, красивая блондинка с животом, намекающим на пополнение семейства. Одну руку она держала на макушке стоящего рядом сына; другой удерживала спящего малыша. По тому, как Депси смотрел на них с горделивой улыбкой, он явно был счастлив, и ничего другого ему было не надо.

Коделл решил, что зря он так остро реагирует на всякие мелочи. Если переживать по поводу всех случайных замечаний, то им с Молли придется нелегко.

Рэфорд Лайлз сказал: — Все письма, которые вы у меня получали от этой дамы, Нейт, подсказывали мне о ваших чувствах, хотя вы и сердились на меня. Я всегда надеялся, что вы, двое, рано или поздно будете вместе.

Он улыбнулся.

— Вы были, конечно же правы, — признался Коделл, обещая себе больше не пикироваться с ним. Он обнял Молли. — Я рад, что вы пришли на нашу свадьбу.

Два больших вяза образовали тень на улице перед церковью. Гости стояли там небольшими группами.

— Внимание всем присутствующим! — громко сказал Генри Плезант. — Вы, возможно, заметили тут столы на помосте. Толстушка Хэт, что готовит для меня и моих работников на ферме, приготовила небольшое угощение для всех вас.

— Ты все еще говоришь, как янки, Генри, — сказал Коделл. — У нас приглашают по-другому.

— Они и так все поняли, — возразила Молли. — Смотри как бы они не опрокинули столы от усердия.

— Хэтти будет держать их в страхе, — заверил Плезант.

И точно, большая черная женщина набросилась с поварешкой на человека, который слишком близко подобрался к противню с жареными цыплятами. Тот поспешно отступил. Хэтти поманила поварешкой Коделла и Молли.

— Молодожены первыми, — провозгласила она, осматриваясь, не хочет ли кто-нибудь поспорить с ней. Желающих не было. Коделл поспешил схватить тарелку и вилку, и начал выбирать среди кур, ветчины, индейки, кукурузного хлеба, сладкого картофеля, жаркого и бобов, приготовленных с соленой свининой. Каролинский кекс с молотым арахисом и персики, засахаренные в меде, также смотрелись заманчиво, но в тарелке было не так уж много места.

Так, еще кусочек, сказал он себе, вгрызаясь в ветчину. Он был просто в замешательстве, пытаясь разобраться во всем, что приготовила Хэтти. Он попробовал коричневый сахар, горчицу, гвоздику, патоку, мед, и что-то еще непонятное, пока, наконец, не определил его как уксус из лесных яблок. Он был уверен, что приправ на самом деле, было больше, чем он замечал. Он попробовал еще, и еще. Довольно скоро ветчина кончилась, но некоторые кулинарные тайны остались неразгаданными.

— На вот.

Генри Плезант протянул стакан виски.

— Спасибо, Генри. — Коделл помолчал, потом повторил совсем другим тоном: — Спасибо, Генри, тебе за все.

— Мне? Да за что меня благодарить-то? — Плезант махнул рукой. — Если бы не ты, я бы просто не смог вернуться к обычной жизни, ведь я пошел в армию, чтобы вообще избавиться от нее. И я не знал, что с ней делать, когда война закончилась, и лишь благодаря тебе, у меня хватило сил жить.

Он сказал бы и больше, выпив уже стакан или два, в то время как Коделл ел, но тут к нему подошел Рен Тисдейл и спросил: — Сколько вы хотите за ту негритянскую девку, Плезант? Я дам вам хорошую цену, клянусь Богом — ее стряпня даст хороший доход «Колоколу Свободы», так что любая цена окупится довольно быстро.

— Она не продается, сэр, — сказал Плезант. — Она…

— Так может, сдадите в аренду? Сколько бы вы хотели за две недели в месяц?

— Позвольте мне закончить. Я сказал, что она не продается потому, что она свободна, — сказал Плезант. — Если вы хотите, чтобы она готовила для «Колокола Свободы», вам придется договариваться об оплате ее услуг с ней самой.

Желтоватое лицо трактирщика потемнело.

— Я не янки и не общаюсь со свободными неграми.

Он зашагал прочь.

— Как странно, — сказал Коделл, наблюдая за ним. — Ему не подходит стряпня Хэтти только потому, что она свободна.

— Это правда, но если бы он взял ее в качестве свободной женщины, он должен был бы относиться к ней соответствующим образом. — Плезант понизил голос. — У многих из вас, южан, возникли проблемы с этим.

Коделл указал на три звезды на воротнике серого мундира своего друга.

— Ты тоже южанин теперь, Генри, нравится тебе это или нет. И если даже ты так не считаешь, так ведь неграм в США сейчас тоже нелегко, если верить газетам.

— Это так. — Плезант вздохнул. — Если законопроект Ли когда-либо выйдет из Сената, он поставит эту страну на верный путь, во всяком случае.

— Я не могу понять, почему они так долго задерживают его, — подхватил тему Коделл. — Даже Бедфорд Форрест сам сказал, что не стал бы голосовать за себя, если бы он знал правду о мужчинах из Ривингтона.

— Пока политики выслушивают речи друг друга, они начинают забывать, зачем они вообще собрались, если хочешь знать мое мнение.

Плезант постучал по стакану Нейта указательным пальцем.

— Могу ли я заполнить его снова?

Коделл указал на пунш.

— Почему бы тебе не налить мне немного коктейля вместо этого? Это должно хорошо пойти с тортом.

И, конечно, подслащенная смесь мадейры, шерри, лимонного сока, и сливок с пряностями прекрасно сочеталась с цукатами из апельсиновой корки, вишней, изюмом, инжиром и орехами в торте. Оторвавшись, наконец, от этого чуда кулинарии, Коделл сказал: — Тебе придется нести меня домой, Генри. Я настолько переполнен, что не могу ходить.

— А что-нибудь еще ты сможешь? — спросил Плезант с типичной мужской ухмылкой. Коделл взглянул на Молли. Ее улыбка вызвала ответную на его собственных устах.

— Об этом можешь не беспокоиться, — уверенно сказал он.

Когда все столы были подчищены от пищи, как будто армия вторжения пронеслась над ними, и вечерние тени удлинились, Рэфорд Лайлз приготовился везти молодоженов к вдове Биссет в своей коляске. Все стали забрасывать их рисом, когда они поднимались на сиденье.

— Некоторые рисинки спрятались в твоей бороде, — сказала Молли.

— А, неважно, — ответил Коделл, но все-таки отряхнулся. Полдюжины зерен каскадом скатились вниз по его пиджаку. Когда коляска покатилась, рис так и посыпался из-под нее.

В доме было тихо и пусто, когда Лайлз подъехал к нему; все Биссетты собрались ночевать на ферме Пэйтон Биссетт, чтобы предоставить Коделлу и Молли брачную ночь в одиночестве. Притормозив, лавочник сказал: — Теперь ты должен заплатить за проезд. — Прежде чем Коделл успел возмутиться, он объяснил: — Мне достаточно поцелуя невесты.

Он наклонился и клюнул в щеку Молли.

Коделл соскользнул с коляски и протянул руки, чтобы помочь ей.

— Как я уже говорил вам в церкви, мистер Лайлз, я рад, что вы были правы, а я ошибался.

— Хе-хе. — Улыбка лавочника показала оставшиеся несколько зубов. — Думаю, не нужно желать вам нынче спокойной ночи, не так ли?

Он щелкнул вожжами и, выехав на середину улицы, направился обратно к своей комнате над магазином.

— Не соизволите пойти со мной, миссис Коделл? — сказал Нейт.

Вот он и назвал ее так. Ее глаза медленно расширились.

— Это точно ты меня позвал сейчас? — спросила она, обращаясь, вероятно, наполовину к самой себе. — Мистер Коделл, с огромным удовольствием.

Они прошли к двери рука об руку.

Он перенес ее через порог два раза: у входной двери и еще раз у двери его комнаты на втором этаже. Во второй раз он не опустил ее на ноги, а поднес к кровати и осторожно положил на нее. Затем он вернулся и закрыл за собой дверь. Когда он начал развязывать галстук, то сказал: — Нам надо найти другое место, чтобы жить. В этой комнате будет мало места для двоих.

Она сидела, закинув руки к задней части шеи, чтобы освободиться от застежек своего свадебного платья. Потом задумчиво кивнула. И вдруг просто осветилась улыбкой.

— Думаю, ты прав, Нейт. Но на сегодня нам места точно хватит, как ты думаешь?

Он поспешил к ней.

— Я уверен в этом.

Он понятия не имел, будут ли они жить долго и счастливо. Он начнет беспокоиться об этом завтра. Сегодня не до беспокойств…

Роберт Ли сердито мотнул головой.

— Двадцать четыре человека, — прорычал он. — Двадцать четыре человека, в руках которых будущее нашей страны, а они и не чешутся.

— Наш Сенат, как и в Соединенных Штатах, на принципах которого он собственно и был создан, нетороплив в своих дебатах, — сказал Чарльз Маршалл.

— Нетороплив? — Ли обратил свои глаза к потолку в своем кабинете, обращаясь скорее к небу, что скрывал потолок. — Мистер Маршалл, я с детства был твердо убежден, что республиканская форма правления является лучшей из когда-либо созданных, но проволочки, которые я вижу в связи с этим законопроектом, заставляют меня сомневаться в этом. Если бы армия Северной Вирджинии проводила свою военную кампанию таким же образом, как проходят дебаты в Сенате, АК-47 было бы недостаточно, чтобы получить нашу независимость.

— Если бы армия Северной Вирджинии проводила свою военную кампанию таким же образом, как проходят дебаты в Сенате, это было бы армии Потомака Макклеллана, — сказал Маршалл.

Застигнутый неожиданным сравнением, Ли издал короткий смешок.

— Я не буду говорить что вы не правы, сэр, но такие действия не подходят ни армии, ни правительству.

— Голосование обязательно должно пройти в ближайшие несколько дней, господин президент, — сказал Маршалл.

— Должно ли? Таким образом утверждают уже несколько недель, но дебаты идут все дальше, и дальше. — Ли прихлопнул ладонью по пачке сегодняшних ричмондских газет. — И вся эта болтовня по-прежнему продолжает печататься.

Чарльз Маршалл с улыбкой приподнял бровь.

— И это ужасно, не так ли?

— Ужасно? Я хотел бы отбросить светские манеры, как генерал Форрест, чтобы более адекватно выразить свои чувства.

Ли снова стукнул по куче бумаг. Каждый из аргументов, который Юг придумал на протяжении многих лет, чтобы оправдать рабство, снова и снова мусолится в Сенате и в газетах. Аргументы, взятые из трудов Аристотеля лежат бок о бок с заимствованными из книги Бытия и ее осуждения детей Хама. С ними рядом современные, якобы научные утверждения, сравнивающие черных с человекообразными обезьянами и якобы доказывающие, что они потому уступают белым.

Контраргументы, приводимые в работах сторонников законодательства, казались Ли слабыми в сравнении. Хотя сенаторам следовало быть более осмотрительными, чтобы не походить на доморощенных фанатиков. Большая часть их публичных споров базировалась на доказательствах последних нескольких лет — доказательств того, что негры проявили те качества, в которых им раньше было отказано. Если из беспомощных сначала солдат они превратились в опасных бунтарей, значит ли это, что фактическое освобождение уже существовало на широких территориях Конфедерации? Ответ, они утверждали, был, очевидным. А их противники отвечали. Если негр может стать солдатом и опасным мятежником, то тем более нельзя предоставлять ему никаких уступок. А наоборот, ужесточить контроль над ним больше чем когда-либо.

Настоящей бедой было то, что половину аргументов в пользу законопроекта Ли не мог публично огласить. Его сторонники могли лишь утверждать, что ривингтонцы пошли на убийства, чтобы заставить Южное правительство не предпринимать никаких шагов в направлении освобождения негров и восстали, когда убийствами не удалось достичь своей цели. Этого было, по-видимому, недостаточно.

Но всю правду раскрывать было нельзя. Ли не хотел выставлять историю будущего напоказ через газеты для северян и англичан. Эти секреты были тузом в рукаве против амбиций более крупных и мощных стран, чем Конфедерация Штатов.

Если тайну не удастся сохранить… Последние сообщения о войне в Канаде давали понять, что в США уже начали производить винтовки по образцу АК-47. Это сильно беспокоило Ли. В один прекрасный день Соединенные Штаты могли бы попытаться развязать войну мести против Конфедерации. На такой случай он хотел бы иметь в арсенале Конфедерации что-то вроде мин и крупнокалиберных пулеметов, произведенных в глубокой тайне, чтобы неприятно удивить захватчиков. Да и кто знает, что еще могут принести знания из будущего. Так что публично его сторонники были ограничены в своих высказываниях.

Он вздохнул.

— Когда началась Вторая американская революция, некоторые наши смельчаки говорили, что они поколотят северян одной рукой, а вторую специально привяжут за спиной. Мы очень быстро узнали, как они заблуждаются. Теперь уже мне интересно, можем ли мы принять этот законопроект, если мы ограничены в своих действиях тоже только одной рукой?

Он объяснил, что он имел в виду Чарльзу Маршаллу.

Его помощник задумчиво поджал губы.

— Если бы единственным способом получить народную поддержку нового законодательства было бы огласить все секреты, вы были бы готовы сделать это?

— Так в этом и есть проблема! — воскликнул Ли. — Лишь сложившаяся ситуация заставила меня задуматься об этом. С одной стороны на весах безопасность страны, с другой — справедливость для ее жителей.

Он думал еще в течение трех-четырех минут, прежде чем продолжить: — И все же я полагаю, что ответ должен быть отрицательным. После того, как секреты выйдут наружу, уже ничего не исправишь. Но даже если мой законопроект не пройдет на этой сессии Конгресса, он может быть вновь внесен на будущих сессиях, и в один прекрасный день, безусловно, будет утвержден. Как вы думаете?

— Господин президент, ваши планы обычно всегда кажутся мне разумными, и этот не является исключением. Это напоминает мне ту идею, что главное победить в войне, а не в отдельном сражении.

— Ну вообще говоря, так, — сказал Ли. — Когда сомневаешься в результатах одной битвы, важно иметь в виду всю военную кампанию, частью которой является это сражение.

— Это правда, сэр, — сказал Маршалл, — Хотя я не и не представлял свою работу на президента, как аналог военной кампании. — Он неуверенно улыбнулся. — Если говорить о Джефферсоне Дэвисе, то он вообще по большей части находился в противостоянии с законодателями.

— В отличии от него, я надеюсь избежать некоторых трудностей, что он имел. Он был и есть один из самых способных людей, но одновременно с тем он воспринимал несогласие с ним, как оскорбление, если не предательство. Я не думаю, что он и сам не согласился бы с моей оценкой. А у меня, по крайней мере, еще есть надежда найти более примирительный подход, что даст лучшие результаты.

— А если нет? — спросил Маршалл.

— А если нет, то я буду реветь и топать ногами на несогласных со мной, пока из моих ушей не пойдет пар, как из предохранительного клапана локомотива двигателя. — Ли поймал взгляд своего помощника. — Я вижу, вы мне не верите. Это плохо — если я не могу обмануть вас, как я смогу обмануть Конгресс?

Качая головой, Чарльз Маршал вышел из кабинета. Ли занялся текущими документами. Он вообще не любил зарываться в бумагах, а за небольшой период президентства он увидел их столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Но независимо от того, нравится ему это или нет, это было частью его обязанностей, и поэтому он добросовестно исполнял их.

Отчет из Военного института Вирджинии привлек его внимание. Хендрик Ньювудт, один из ривингтонцев, привлеченных к работе там, был найден повешенным в своей комнате — по-видимому, самоубийство. Он оставил записку на своей кровати: «Мне надоел этот вечный надзор.»

Губы Ли сжались. Постоянный надзор был ценой, за которую эти люди платили и будут продолжать платить за то, что им позволено жить. Эта фраза, с ее библейским смыслом, вновь зазвучала в его уме. Он вспомнил сказки о заточенных джиннах. Там убедительно рассказывалось, как несмотря на полученную ими ограниченную свободу, они все равно были опасны. Бенни Ланг и большинство других, казалось, поняли и приняли предложенные условия. Но Ньювудт был уже вторым из их числа, решивших расстаться с жизнью.

Ли не признавал саму идею самоубийства; ему казалось, что это окончательный отказ от ответственности. Тем не менее, эти люди из Ривингтона уже были отверженными, как никакие другие во всем мире. Они были брошены на произвол судьбы даже в их собственном времени. Во имя чего им жить?

Если бы он попытался облегчить им условия существования, то увеличил бы опасность для своего народа. И если своим решением он был отчасти виноват в их смерти, то он брал на себя это бремя. Офицер должен уметь делать это, иначе он никогда не будет в состоянии отдать приказ, который отправит его людей под вражеские выстрелы. А он теперь был не просто генералом, а главнокомандующим. Напомнив себе об этом, он перенес свои мысли обратно к Сенату. Как легко было бы, если бы он мог просто приказать верхней палате одобрить его законодательство! Но он не мог: конституция не позволяла такого. Но и бесконечно спорить с ними, отстаивая свое собственное мнение… так можно сойти с ума.

У входа в президентский особняк возник какой-то переполох. Ли оторвался от письма, которое он писал британскому министру. Топот ног, крик часового: — Стой! Немедленно назад, слышите?

После ричмондского побоища, часовые относились к своим обязанностям более серьезно, чем раньше. Несколько голосов что-то кричали часовому. В общем шуме разобрать что-либо было сложно, но одно слово повторялось достаточно часто, чтобы быть понятым.

— Проголосовали! Голосование!

Ли вскочил на ноги и поспешил на улицу, забыв о письме. Он надеялся, что голосование может, наконец, произойти сегодня, но постоянные последние задержки вынуждали его к осторожности в ожиданиях.

Охранники стояли перед крыльцом, направив штыки на отряд журналистов у резиденции. Крики репортеров усилились, когда Ли появился в дверях.

— Четырнадцать против десяти, — заорал один из них. — Четырнадцать против десяти, президент Ли! Что вы скажете об этом?

— Четырнадцать против десяти, каким образом, мистер Хелпер? — спросил Ли, изо всех сил стараясь скрыть беспокойство в голосе. — Знаете ли, ваш ответ на этот вопрос будет иметь небольшое влияние на мои комментарии.

Репортер из «Ричмондского Курьера» засмеялся. Рекс Ван Лью из «Эксперта» наконец уточнил: — Четырнадцать за, десять против, господин президент.

Затаенное дыхание Ли сменилось одним длинным, счастливым вздохом. Он был готов к комментариям на этот случай (и еще множество было готово на противоположный), но все они вылетели прямо из его головы. Он сказал первое, что пришло на ум: — Господа, мы вступили на наш путь.

— А где наш путь, господин президент? — спросил Вергилий Квинси из «Либерала».

— Куда он нас приведет, мы узнаем в свое время, — ответил Ли. — Но я искренне рад, что мы начали путешествие.

— Ведь у вас нет рабов, — сказал Квинси. — Как принятие этого законопроекта повлияет на вас лично?

— Помимо того, что это делает меня самым беззаботным человеком в Ричмонде, вы имеете в виду? — пошутил Ли, что подняло волну смеха среди журналистов. Сквозь смех, он продолжил: — Как вы знаете, Конституция устанавливает президенту зарплату в 25 000 долларов в год. Я намереваюсь вносить десятую часть этой суммы каждый год в выкупной фонд, предусмотренный этим законодательством, чтобы показать тем самым, что я не только на словах поддерживаю его.

Это утихомирило журналистов, которые склонились над своими блокнотами, чтобы записать его ответ. Через некоторое время, Эдвин Хелпер спросил: — Как вы относитесь к перспективе того, что негры более не будут рождаться в рабстве после 31 декабря 1872?

— Дата, которую я предложил первоначально Конгрессу, как конечную в этом смысле, была 31 декабря 1870 года, — сказал Ли. — Я принял решение, учитывая определенное количество возражений, отложить этот день на два года, и вынужден признать, что дополнительный период позволит нам подготовиться более адекватно. Я рад, что негры начнут рождаться свободными еще во время моего срока президентских полномочий, а тем более приятно, что они получат полную свободу до начала XX века.

Рекс Ван Лью напрягся, как собака, подбирающаяся к птице.

— Почему-то было немало разговоров о XX веке в течение всего обсуждения этого законопроекта, сэр. Зачем беспокоиться и так много говорить об этом теперь, когда до этой даты все-таки больше тридцати лет?

— Любой добросовестный законодатель, естественно, беспокоится за будущее своей страны, мистер Ван Лью, и когда говоря о XX веке — это просто удобный способ обозначить курс по отношению к этому будущему.

Это был, конечно, уклончивый ответ. Двадцатый и двадцать первый века маячили в дискуссии потому, что сенаторы и конгрессмены могли реально судить об этих временах, а не просто думать о них. Но это была история, которая не должна была появляться в газетах.

Ван Лью, как умный и проницательный человек, видел, что Ли был недостаточно откровенен. Он снова поднял руку, но Ли сделал вид, что не заметил этого. Он дал слово Вирджилу Квинси, который спросил: — Что вы будете делать с теми хозяевами негров, которые откажутся принимать оплату по частям, так чтобы их рабы могли начать работать на себя для полного выкупа?

— Конгресс принял этот законопроект, я подпишу его, и он вступит в силу, — сказал Ли. — Я мог бы добавить, что большинство наших граждан, зная мои взгляды по этому вопросу, решили все же наделить меня президентской властью. Я истолковываю это так, что они будут соблюдать закон.

— Не кажется ли вам, что за вас голосовали как за знаменитую личность, а не за ваши взгляды о рабстве? — спросил Квинси.

— Моя личность и мои взгляды на рабство неразделимы, — ответил Ли. — На этом, господа, я боюсь, нам придется и закончить.

Он направился в президентский особняк.

— А что вы можете сказать о Конституции, президент Ли? — кто-то крикнул ему вслед. К тому времени Ли уже закрыл дверь. Он мог притвориться, что не расслышал вопроса, и он это сделал.

Он ощутил краткое чувство стыда при использовании этого обычного трюка политиков, но подавил его. Простая истина заключалась в том, что его законопроект нарушает дух Конституции Конфедерации. Противники закона просто ревели об этом в течение нескольких месяцев. Но он не хотел публично признавать, что они были правы. Перед тем, как он вступил в должность, он надеялся обойти в Конгрессе вопрос о создании Верховного суда в течение срока его полномочий. Теперь же он спрашивал себя, было ли это хорошей идеей. Судьи, вероятно, отменили бы закон или его важные разделы, если бы он предстал перед ними. Их не заботило хорошее ли это законодательство и насколько гладко оно будет работать.

Еще одна политическая хитрость, подумал он, и его рот скривился от отвращения. Но ненавидя саму эту идею, он сам теперь был политиком, маневрируя против своих врагов в Конгрессе, как в свое время против армии Союза. Обман и обход тоже были стратегией; так и сейчас нет причин, чтобы не использовать их.

Его прислуга Джулия зашла в приемную с веником и тряпкой в ​​руках. Она, должно быть, слышала его разговор с журналистами: когда она увидела Ли, то сделала ему реверанс, элегантный, не хуже любого другого, который он когда-либо получал от знатной белой леди. Не говоря ни слова, она повернулась и начала сметать пыль с безделушек на столе. Таким образом, она не видела глубокого поклона Ли в ответ.

Большинство из почти четырех миллионов негров в Конфедерации оставались рабами и будут ими еще в течение многих лет. Но Ли пытался заглянуть в туманную перспективу, чтобы увидеть, как его страна будет меняться все больше и больше, а негры обретут свободу. Он был, в сущности, глубоко консервативным человеком. Основной причиной, по которой он поддержал неспешное начало освобождения негров, была надежда, что именно постепенные изменения приведут к меньшим встряскам и периодическим взрывам ненависти. Он стремился к тому, чтобы чернокожие, когда станут свободными, ощущали себя такими же хорошими южанами, как и все другие.

Простая фраза «хорошими южанами, как и все другие» на деле означала, что в ближайшие годы многое должно быть пересмотрено. Могут ли свободные негры вступать в армию? Как бы это, интересно, выглядело: черные лица в федеральной серой форме? В 1864 году такая возможность рассматривалась, как акт отчаяния, и ее удалось избежать, победив при помощи нового оружия. Теперь же ему придется рассматривать этот вопрос вновь и вполне серьезно.

Разрешено ли будет свободным афроамериканцам давать показания против белых в суде? В связи с этим, когда они смогут получить право голоса? Забегая вперед, он подозревал, что эти вещи, немыслимые сейчас, вполне могут стать обычными с течением времени. Он задавался вопросом, сколько конгрессменов и сенаторов, поддерживающих его, могли задуматься о том, что им или их преемникам когда-нибудь придется беспокоиться о черных избирателях. Немногие, он был уверен: большинство думали, что они дали неграм всего лишь немного свободы.

— Но нет такого понятия «немного свободный», как и «немного беременная», — размышлял Ли. — После ощущения запаха свободы человек будет стремиться обладать всей ее полнотой.

— Вы несомненно правы, Масса Роберт, — сказала Джулия. Он слегка вздрогнул; он даже не заметил, что говорит вслух.

Он задавался вопросом, сколько изменений, которое он хотел бы получить, сможет увидеть сам. Когда Андрис Руди спросил, хочет ли он узнать, в какой день он умрет, он сразу ответил нет, даже не думая. Теперь из «Иллюстрированной истории гражданской войны» и других книг из хранилища АБР он знал, что у него в запасе только чуть более двух лет: не хватит времени даже увидеть первых черных свободных детей. Тем не менее, он по-прежнему надеялся, что все может быть и не так грустно для него. Ведь этот мир уже не тот, в котором он жил бы тогда. Вот и сейчас, он примет таблетку нитроглицерина, чтобы успокоить разбушевавшееся сердце; его рука потянулась к баночке в кармане жилета. Этого не могло быть в другом мире, тот мир исчез, мир, в котором Конфедерация потерпела поражение.

Мысли о том, что его любимый Юг разбит, вероятно, также помогли разбить тогда и его сердце в более привычном смысле слова. Он вспомнил свой невыносимо мрачный вид на фотографии в той книге. Какой был смысл жить среди руин всего того, чем он дорожил? Даже потеря Мэри была бы меньшим горем.

А сейчас у него была цель, а также лекарства. И если так, то почему бы ему не жить дольше, чем тому побежденному Ли в исчезнувшем мире? Если Бог будет добр к нему, он, возможно, еще увидит продвижение негров к свободе, а может даже увидит и конец своего президентского срока в 1874 году… Все в руках Божьих, а не его собственных; Бог делает все по замыслу своему, и против Божьего суда не бывает апелляций. Ли же будет продолжать делать все возможное столько дней, сколько Господь ему отпустил. Человек не может желать большего. Когда он уйдет — возможно еще не скоро — другие продолжат его дело.

Он посмотрел, оглянувшись, на дверь, в которой стоял, когда журналисты донесли до него, что законопроект был принят.

— Я запустил механизм, на основе которого будет строиться справедливость, — сказал он тихо. Затем сел в свое кресло. Несмотря на радостный повод для перерыва в работе, письмо британскому министру следовало дописать.