Оружие нищих

Глава 2

Что может быть радостнее солнечного зимнего утра, когда ты здоров и все у тебя получается? Бог дарит такие дни только творцам и влюбленным. Вероятно, намекая на то, что готов в итоге уступить свое место любому из нас. Впрочем нет, не любому, конечно. Только тому, который докажет, что он — действительно творец, созидатель. Пусть и в делах не очень-то и великих. По-другому объяснить радость от нелегкого труда невозможно.

Печь прогревалась удивительно легко и быстро. Пламя гудело как целое гнездо растревоженных ос. Ровно и почти неслышно работал вентилятор наддува. Горелка даже не пыталась забиться или плюнуть грязью — если в топливе что и было, то оно осталось в системе фильтров.

Пока суть да дело, успели отформовать литейные формы. Затем, за считанные минуты, Юра выточил обе деревянные модели шкивов, не забыв учесть припуск на обработку и на то, что расплавленный металл после остывания даст примерно полтора процента усадки.

С первой попытки отлили боковые стенки будущего станка. Пока отливки остывали, успели сварить из уголка каркас для установки электродвигателя и доделать сердце строгального станка — так называемое «шотландское ярмо». Если кто не в курсе, это всего лишь массивный диск с прорезью, по которой перемещается водило, толкающее хобот станка. Работает это по принципу кривошипно-шатунного механизма, разве что, немного компактнее.

Для поперечной подачи Юра предложил использовать стандартную резьбовую шпильку М14.

— А почему нет? — высказался Иван Сергеевич. — Жесткости у нее вполне достаточно, а шаг удобный — два миллиметра. Валики градуировать будет просто замечательно. Одна восьмая оборота — как раз двадцать пять соток.

Дело явно шло на лад. Оставалось лишь сообразить, как удобнее сделать автомат поперечной подачи из двух деталей — колеса и храповика. Здесь возникали варианты, но в итоге учитель с учеником сошлись на простейшем решении: сверлим по радиусу шестьдесят четыре отверстия — делить на шестьдесят четыре легко! Затем удаляем перемычки и — колесо готово. Храповик в этом случае, опять же, получается простейший.

В общем, надежда закончить со строгальным станком к концу недели, окрепла.

Неожиданно, в мастерской резко, рывком раскрылась дверь. В проеме нарисовалась запыхавшаяся от быстрого бега фигурка дежурного с красной повязкой на правом рукаве и встрепанной шевелюрой. Затем гонец на одном дыхании выдал:

— Светличный, к директору! Срочно!

И утопал по коридору обратно, так и не прикрыв дверь.

Иван Сергеевич провел ладонью по волосам и с неохотой поинтересовался:

— Ты в общаге, часом, чего не натворил?

— А что, я похож на хулигана? Да и откуда времени набраться чудеса творить? Пришел, выспался, ушел, вот и все мои там дела, — обиделся Юра.

— Если не чудил, значит, начальство на тебя посмотреть возжелало. Тогда, тем более, спешить не стоит. Иди вон, отмойся сначала, чистое одень. К директору в робе не ходят.

Заканчивая приводить себя в порядок, Юра услышал со стороны двери:

— Вы, товарищи, погуляйте где-нибудь. Негоже толпу создавать.

Минутой позже гость, внимательно осмотрев мастерскую, произнес:

— И правильно, что не спешил. Я все равно бы сюда пришел. Смотреть на идущих по пути Веланда следует там, где они работают.

— Это которого Веланда? — поинтересовался Светличный. — И что за путь?

— Ах да, ты же не знаешь. Да и откуда питомцу советской средней школы такое знать, — скупо, уголками рта, улыбнулся гость. — Скандинавская мифология у нас не в почете, саги в школьной программе отсутствуют. А зря, кстати.

Иван Сергеевич отошел в угол мастерской и сел на табуретку у окна под вытяжкой, где он обычно курил, всем своим видом показывая, что его тут нет.

Юра внимательно смотрел на гостя.

— Обычно вроде бы мужик одет, — думал он. — Неброский серенький костюмчик, простенькие туфельки. Вот только рубаха у него …какая-то слишком белая. Да и сидит все так, как будто человек в этой одежде и родился. А по тому, как местное начальство из мастерской будто ветром выдуло, можно сделать вывод, что непрост дядя, совсем непрост. По всему выходило, что доброго от такого визита ждать не стоило.

Молча куривший в углу Иван Сергеевич пришел точно к тем же выводам лишь посмотрев на туфли ручной работы. В отличие от Юры, он хорошо понимал, кто в Стране Советов может позволить себе носить такую обувь.

Тем временем, визитер достал тяжелый портсигар с выложенной блестящими камушками монограммой, и щелкнув замком, поинтересовался:

— Не возражаешь?

— Да нет, конечно. Курите. Иван Сергеевич курит. Почему тогда вам нельзя? Хотя, конечно, лучше под вытяжкой.

— Хорошо, — ответил гость, почему-то передумав курить. — Зовут меня Александр Николаевич. Пришел я с единственной целью — поинтересоваться твоими успехами.

— Все, что успели сделать, перед вами, Александр Николаевич.

— Вижу. И отчеты читал. Пока доволен, — скупо обронил гость, продолжая внимательно рассматривать Юру.

В мастерской повисло молчание. Гость вел себя странно. Он просто смотрел на печь, станки, разложенный инструмент. Периодически возвращался взглядом к лицу Юры, при этом полностью игнорируя сидящего в углу Ивана Сергеевича.

Затем вновь раскрыл свой пижонский портсигар, дисциплинированно отойдя к работающей вытяжке, прикурил, щелкнув добротной зажигалкой из тускло блеснувшего серого металла. Присел на свободную табуретку и молча выкурил сигарету, полуприкрыв глаза, будто о чем-то раздумывая.

Молчание нарушил Юра. Неожиданно он спросил:

— Вспомнил я про этого Виланда. Не нравятся мне его пути. Что крылья этот тип сделал — здорово. Но зачем было дочку королевскую насиловать? Не понимаю. Неправильно!

— Правильно, неправильно… Нравится тебе это или нет — совершенно неважно. Все настоящие оружейники идут путем Виланда, Юра. Ты просто не читал эту историю в подлиннике, поэтому много чего не понял. Точнее, не понял почти ничего, потому как и переводчики много чего не понимали. И кстати, не было там никакого насилия. Та дура сама пришла и разделась. Так что, в первую очередь калечили и насиловали именно Веланда. В ответ закономерно получили обман, смерть и отсроченные проклятия. Помнишь пару фраз о перевернутых рунах в тексте?

В общем, можно сказать, что все было относительно честно, причем с обоих сторон. Все персонажи этой непростой истории вели себя в строгом соответствии со своими социальными ролями. Это уже потом, со временем, сказители кое о чем промолчали, кое-что наоборот — добавили. Но скрыть, что крылья, способные унести тебя к свободе, скорее всего придется делать из кожи и костей своих врагов — не смогли. Хотя, как сказать, теперь в адаптированных для юношества версиях пишут, что на самом деле они были из стали. Так вот: этому верить не стоит, — задумчиво ответил Александр Николаевич.

— Оружейников — целые заводы у нас, — возразил Юра. — В Ижевск, в Туле, да много где есть. Так что, все они идут по пути этого самого…?

— Способных реализовывать свои идеи в металле — единицы. Имеющих эти самые идеи — еще меньше, — жестко ответил Александр Николаевич. — Талант, на самом деле, жизнь в большинстве случаев не улучшает, так что не вздумай надуться гордостью. Если бы не один человек, у которого теперь твоя пушка на отдельном столике в просторном кабинете стоит, учился бы ты не здесь, а в специнтернате. За колючкой. Понял?

— Понял, — опустил глаза в пол Светличный.

— Не понял, — внимательно посмотрев на Юру, констатировал гость. — Тот вариант был не самым худшим. Куда как хуже будет, если ты, парень, возлагаемых на тебя надежд не оправдаешь.

— Валентина Павловна уже говорила.

— А я повторю. Мне, ей-богу, не сложно! Даже интересно, а говорила ли тебе товарищ Камынина, что помимо тебя пострадает еще много людей. Начиная с Павла, и заканчивая тем же самым Иваном Сергеевичем, которого, если не справишься ты, уволят на старости лет по профнепригодности?

— Теперь знаю…

— Знаешь, это хорошо, Юра. Только мне надо, чтобы ты осознал, понял, проникся. Потому я тебе сейчас эту забытую мифологию слегка растолкую. Итак, способов попасть в Валгаллу немного. Можно было прогуляться вокруг дерева, наматывая на него собственные кишки.

— Читал.

— Второй способ — кровавый орел. Если читал, помнишь.

— Помню.

— Хорошо. Помнишь — значит можно говорить без подробностей. Третий способ — это пасть в бою.

— Тоже помню. Умирающему викингу вкладывали в руки меч.

— Напрасно, кстати. Богов так не обманешь. Но мастеру их милость была просто не нужна. Он влетел в Валгаллу на собственноручно сделанных крыльях. Как думаешь, чего ради? Что ему там понадобилось? На свете было множество мест, где ему были бы рады. Где он жил бы в покое и довольстве. Но искалеченный кузнец, освободившись и слегка почудив на прощание, в итоге выбрал не слишком-то подходящую компанию. Почему, как ты думаешь?

— Не знаю. Да и потом, я читал о лестнице, построенной богами.

— А подумать? — прищурил блекло-голубые глаза гость. — В Валгалле никому был не нужен грубый, пропахший железной окалиной тип, способный ради свободы убивать работодателей, лгать им в лицо и рушить государства.

Способный ради любви снять с неба валькирию и привязать ее к себе навсегда силой своей любви! Отпустить ее опять же ради любви…ее любви к полету.

Ему потом так и не позволили найти ее, помнишь? Потому и врут сказители о милости богов. Что им еще остается делать? Все эти болтуны работают за корочку хлеба и глоток вина. Скажи неприятную правду, и ляжешь спать голодным.

Но остается вопрос: что князю альвов, умнице и сугубому прагматику, понадобилось в компании полупьяных драчливых придурков? Подскажу: Виланд — оружейник. Это — дело его жизни. Его суть. То, без чего он становится просто жрущей и гадящей протоплазмой, перестает быть! Как и ты, кстати…

— Тогда все просто, — широко улыбнулся Юра, глядя в сузившиеся зрачки гостя. — Ему был нужен испытательный полигон, и он выбрал самый лучший.

— А мы ему, значит, альвы, — недовольно покосился Иван Сергеевич на закрывшуюся за неожиданным визитером дверь.

Между большим и указательным пальцами мастера тлела то ли третья, то ли четвертая сигарета.

— Иван Сергеевич, так вы эту дурацкую легенду тоже читали? — поинтересовался Юра.

— Читал, а как же, — ответил Иван Сергеевич. Еще в реальном училище. Я, понимаешь, чуть старше, чем может показаться… Тогда все эти скандинавские сказки были популярным чтением. Да не в легенде тут дело, малый.

— А в чем?

— В том, что тебе озвучили малоизвестную, неприятную для большинства, но предельно точно выверенную академическую версию. Это примерно то же самое, что под праздник объяснить нежному дитяте: не было никогда Деда-Мороза, а было страшное божество — Дед-Трескун. И Снегурочка бледно выглядит, потому как не внучка она ему вовсе, а всего лишь традиционная зимняя жертва. Из тех, кого добрые односельчане в знак приверженности к суевериям, оставляли умирать на морозе.

— Тогда зачем Александр Николаевич про нее вспомнил? — задал следующий вопрос ученик.

— То намек был, Юра. Подумай — поймешь, мозгами-то тебя бог не обидел. Перспективы он тебе без утайки обрисовал. Добрый барин. Но классическое образование его слегка испортило — слова прямо не скажет, — неприязненно скривился, и сразу же сменил тему мастер:

— Ладно. Считай, шесть часов в неделю на дополнительные занятия он у тебя отобрал. И заодно, дурной работы навесил.

— Подумать об автономной энергетической установке для мастерской — дурная работа?

— Речь идет о «сделать». Думать тут особо не о чем.

— Разве?

— Вот тебе и разве. О локомобилях слыхал?

— Это какая-то дико устарелая паровая гадость с пренебрежимо малым кпд?

— Чему тебя в школе учили, ума не приложу, — начал терпеливо объяснять Иван Сергеевич. До сих пор более восьмидесяти процентов электроэнергии в всем мире производится при помощи паровых машин. При давлении в котле порядке 180 атмосфер, их кпд доходит до 46 процентов. А на мощностях менее 300 киловатт, традиционная поршневая установка выгоднее турбины.

Не веришь, глянь учебник профессора Жирицкого, изданный аж в тридцатом году. Так вот, там еще написано, что если учесть тепло, отдаваемое в отопление паровой машиной, кпд легко достигает 86–88 процентов при том, что давления в локомобилях стараются не делать выше десяти атмосфер. И работает паровая машина на любом, в принципе, топливе. А не только на привозном мазуте или дорогущей солярке. В дело идет все: отходы с лесопилок, солома, торф, низкосортный уголь и семечки от подсолнечника — лишь бы горело. Для крепкого хозяйства локомобиль — первое дело. Да и служат они не в пример дольше дизелей — годы.

— Почему?

— Обороты ниже, допуски на изготовление деталей более гуманные. Износ небольшой, смазочные материалы попроще. Со всех сторон выгода. Особенно если живешь рядом с лесом.

Кроме того, экономичность бензиновых и дизельных генераторов — вопрос сложный. Мне приходилось их эксплуатировать, потому могу сказать: сказки о расходе 200–300 граммов горючего на киловатт — это сказки и есть. Был у нас генератор на 2,5 киловатта, так он реально кушал литр в час без нагрузки и два-два с половиной под нагрузкой. Одна радость — легкий. И одно огорчение моторесурс — пара-тройка сотен часов. Несерьезно, в общем. Пользоваться таким чудом — чистое разорение. Паровичок для стационарной мастерской или дома получше будет.

— Так почему же у нас техникум по локомобилям закрыли? — недоуменно спросил Юра.

— Хозяина не стало, вот и закрыли. И другие причины тому есть… Если у кого в хозяйстве и свет, и тепло недороги, да в достатке, и власть с этим поворотом рубильника поделать ничего не может, у людей в голове всякие мысли бродить начинают. Политически неправильные, — скупо пояснил учитель. — Удобнее, когда подданные в скудости живут, всякую копейку на свет да тепло считают. Управлять проще.

— А мы такое сделать сможем?

— А чего не сможем? Сварка есть. Трубы бесшовные — есть. Металла в достатке. Токарный станок уже работает, скоро строгальный запустим. В общем, Юра, машину двойного расширения с конденсацией за пару месяцев мы соорудим — дело нехитрое, чертежей на них навалом. Лошадок пять-шесть пойдет на генератор, пятьдесят — на отопление. Нам хватит.

Так оно и случилось. В порядке исполнения руководящих указаний, локомобиль особо малого класса был построен. Об этом не стоило бы и упоминать, но вот какое дело: казалось бы, бесполезные в эпоху атомной энергетики навыки здорово пригодились Юрию Ивановичу почти четыре десятка лет спустя. В период так называемого первоначального накопления, проще говоря, перестройки.

…Ознакомившись с запросами энергетиков, Юрий Иванович мгновенно понял, что «по штуке за киловатт плюс монтаж» — это намного больше, чем было заплачено за ветхий дом в умирающей деревне.

Вежливый клерк (или менеджер — хрен их теперь разберешь) смотрел на клиента с плохо скрытым презрением, и был абсолютно уверен, что деваться жертве просто некуда.

— А что? — рассуждал про себя работник райэнерго, — У нас демократия, рынок. Вот и походи по рынку, милый, поищи дешевле.

Клерк был уверен, что следующим этапом переговоров станет просьба как-то снизить расценки и намеки на щедрое вознаграждение в разумных пределах. Так было всегда, так должно было случиться и в этот раз. Но клиент оказался странным. Мазнув брезгливо-безразличным взглядом по модному костюмчику и холеному лицу энергетика, он просто ушел, даже не попытавшись договориться.

Вот тогда-то Юрию Ивановичу в очередной раз пригодились полученные в юности знания. По странному стечению обстоятельств, у соседа оказались те же проблемы, но решение он видел в постройке ветрогенератора.

В итоге построили и то и другое. Ветрогенератор перекрывал нехитрые текущие потребности дачников в освещении, работе холодильников и зарядке мелкой электроники. Паровая машина обеспечила отопление, работу электроинструмента и немудреных станков, которых у Юрия Ивановича становилось все больше и больше. С топливом …выкручивались по всякому. Как это от века принято на Руси. Обладая объемистой выносной шахтной топкой, паровичок, не требуя неусыпного дежурства кочегара, ел, почитай, все. Дрова, местный бурый уголь, торф, щепу, опилки и далее по списку. Лишь бы горело. Предусмотрели даже установку горелки, способной работать на отработке, дизельном или печном топливе.

Втрое повысив давление, используя нержавеющую сталь, термостойкие пластики, металлографитовые втулки и продвинутые смазочные материалы, без особого труда удалось поднять коэффициент полезного действия паровичка до пятнадцати процентов — и это чисто при работе на генератор. Да, кстати: локомобиль, работающий на конденсационный теплообменник системы отопления, по сравнению с системами, рассчитанными на противодавление, намного экономичнее, что тоже не было забыто. В итоге, отапливая жилье, машина полезно использовала 90 процентов тепла, содержащегося в топливе. Остальное превращалось в бесцветное, почти неразличимо дрожащее над высокой трубой облачко дымовых газов.

Одно время в головах вынужденных энтузиастов малой энергетики засела идея попробовать сделать двигатель Стирлинга, но столкнувшись с обилием чисто технологических заморочек, мужики решили: «от добра добра не ищут», и остановились на паровике. А маленький Стирлинг так и остался забавным макетом, работающим от тепла фокусирующего солнечный свет рефлектора.

Передового опыта никто не рекламировал — не те уже были времена на дворе. Впрочем, ветряк не спрячешь, а горящие электрическим светом окна во время тотальных отключений электроэнергии — неплохой повод поинтересоваться: «А как же ты, мил человек, так неплохо устроиться умудрился?».

На исходе второй зимы, кто-то из добрых соседей вспомнил: «В области котлонадзора органы Госгортехнадзора России осуществляют надзор за паровыми котлами, трубопроводами для пара и сосудами, работающими под давлением более 0,07 МПа (0,7 кгс/см²), водогрейными котлами и трубопроводами горячей воды с температурой нагрева более 115RС». И решил: не хрен им так хорошо жить, не баре чай. Пусть уж как все. Платят и каются.

Для порядка, добрые люди нажаловались на невыносимо гудящие в ночи ветряки. То, что многолопастные редукторные конструкции шума и вибраций почти не создают, никого не интересовало. Важно было другое — общее мнение и нацеленность на громкий скандал.

Потом были истеричные визиты прессы, налеты представителей Облэнерго, попытки наезда со стороны Котлонадзора, санитарной инспекции. Во двор лезли явно кем-то нанятые бешеные экологи. В общем, много было приключений. Но это уже совершенно другая история…

Как и планировалось, к концу недели, строгальный станок дал первую стружку. Пришла пора определяться с фрезерным.

— Юра, ты выбрал, что будем делать? — спросил Иван Сергеевич, садясь под вытяжку с сигаретой.

Причудливо завивая синие кольца, табачный дым уплывал в темное отверстие вентиляции. В мастерской уютно пахло нагретым металлом, свежей краской и маслом.

Услышав вопрос, Юра аккуратно положил шабер на верстак, и, вытирая руки куском ветоши, подошел поближе к учителю. Пожал плечами и неуверенно ответил:

— Не знаю. Боюсь ошибиться. Может быть, Вы?

— Работать на том станке — тебе. Тебе и выбирать.

— Да понимаю, но это только раньше было легко — выбрать.

— Ты литературу, что я тебе дал, просмотрел?

— Да в том-то все и дело, что просмотрел, Иван Сергеевич. И Model Engineering и Popular Mechanics? И подборку описаний лучших станков. Потому, наверное, и маюсь. Раньше-то просто было, знал, что лучше Деккеля универсального станка нет, и сделать невозможно. Василий Иванович так говорил, и я ему верил. Теперь понимаю, что есть, и потому столько всего хочется — вы и представить не можете!

— Тогда давай исходить из максимума того, что можем сделать. Так проще всего, — предложил наставник. — И кстати, что с образцами?

— Смесь эпоксидной смолы и опилок из-под фрезы показала прочность 24,5 кг/см². Как низкосортная сталь. Обрабатывается нормально.

— А что за проблемы у тебя были, что ты на эти образцы вчера полдня шипел?

— Обезжиривать надо тщательно. И еще более тщательно сушить, — до покрасневших ушей смутился Юра. — Иначе такая ерунда выходит…

— процитировал Иван Сергеевич, не удержавшись от морали. — Металл небрежности не терпит, малый. Сколько раз уже ты в этом убеждался?

— Да много, — ответил ученик. — И все равно, нет-нет, да и потянет что-нибудь упростить. А потом — как всегда.

— Так все-таки, что со станком надумал? Нам его начинать делать — вот-вот!

— Нравится Деккель, Хан и Кольб, Тиль, Махо, Дальрае — это классика. Но нам — явно не по зубам. Вчера думал сотворить что-то похожее на Versa Mill — просто, хорошо, компактно. Да вот беда — в нашем исполнении хлипковато выйдет. Потому — делать будем что-то типа Boley.

— Тех, что выпускали в двадцатых годах? — прищурился Иван Сергеевич. — Обоснуй!

— Массивная, жесткая конструкция, будто заранее спроектированная под отливку из полимербетона. Разнесенные направляющие вертикальной подачи. Ловить точную вертикаль при юстировке будет легко, а потом — типографским сплавом зальем. Есть встроенная в конструкцию делительная головка. Возможность наклонять шпиндель. Осталось только установить вниз стол с возможностью наклона, как в классическом Деккеле …

— И потеряешь в жесткости, которая тебе так приглянулась в станке из Эсслингена. Эту конструкцию изначально делали для прецизионной обработки пресс-форм, и уж поверь: если бы была хоть малейшая возможность организовать наклон стола, ею бы воспользовались. Фирма солидная, с 1870 года работала.

— Так вы знаете этот станок?

— Не его, к сожалению. Англичане делали копии в тридцатых. Называли их Ultra, Excel. Хорошие станочки. Кто на них работал — нарадоваться не могли. Но по сравнению с исходным станком от Boley — полная ерунда. Англичане отказались от разнесенных опор ради экономии металла.

— Так вы согласны?

— Скажем так, одобряю. От моего согласия твой выбор зависеть не должен, ясно?

— Ясно, — кивнул Юра. — А синусную плиту сделаем отдельно.

— Предупреждаю заранее: продумай, сколько высоты она съест, и на такую же величину увеличь ход по вертикальной оси. А то потом могут возникнуть нехорошие ситуации.

— Это понятно. Поставил я как-то на школьный НГФ делительную головку. Потому думал, как быть. То ли деталь закрепить, то ли фрезу. То и другое вместе никак не лезло.

— Выкрутился? — с интересом спросил Иван Сергеевич.

— А как же! — с гордостью ответил Юра. — Гайку ходовую на вертикальной подаче вверх ногами перевернул. Василий Иванович потом сказал, что мне еще повезло, что станок оказался старого образца с толстой плоской плитой. На современных, с ребрами, пришлось бы укороченную делать. Но, в общем, выкрутился.

— Это хорошо. А теперь шагай в зал дипломного проектирования — он сейчас пустой, кульманы свободны. Нарисуешь компоновку будущего станка. Рабочие чертежи нам без надобности — по месту сообразим, а пара эскизов, чтобы начать, край как нужна.

Март 1956, вечер.

— Нет, я категорически не могу понять, почему Павел Петрович носится с малолетним умником, как известного типа личность с писаной торбой! — недовольно высказалась личность профессорского вида, поправляя очки в золоченой оправе. — Деньги тратятся нешуточные. На его подготовку отвлечен лучший инструментальщик завода! Закреплены преподаватели! Которым, между прочим, завод платит по явно завышенным ставкам! Одних материалов выделено на такую сумму — язык выговорить не поворачивается. И заметим, большая часть их — особо фондируемые! У меня вопрос, товарищи: что мы получим в итоге?

— Вы, Илья Альбертович, бухгалтер, я так понимаю? — вежливо осведомился Павел Петрович.

— И что? — осведомился хозяин оптики в золоченой оправе, нервно теребя галстук. — Это как-то может мне помешать заботится о рациональном расходовании государственных средств. Так вот, заявляю ответственно: их всегда не хватает!

Директор завода, до того момента безразлично молчавший, неожиданно прервал монолог бухгалтера:

— Это вы правильно заметили, товарищ Коган. Забота о сохранности и целевом использовании государственных средств — наша первейшая забота. Вот вы, в частности, родственницу недавно перевозили, как там ее?

— Эсфирь Соломоновна, — медленно покрываясь красными пятнами, ответил бухгалтер.

— Во-вот, продолжил директор. — Эсфирь Соломоновна… Ладно, не суть. Суть в том, что по документам, заводская машина работала совсем в другом месте. Что это выходит-то?

— Я сейчас … деньги в кассу … немедленно, — устремился к двери бухгалтер, оставив на столе папку с документами.

— Папочку не забудьте, — остановил его директор. — И заодно разберитесь с приписками по чугунолитейному, а то вишь, наладились печное литье налево сбывать.

— Я … разберусь … сейчас же разберусь, — неуклюже пробормотал Илья Альбертович, сгребая бумаги со стола.

— Сроку тебе — до завтра. Перед утренней планеркой доложишь, — закрывая дверь, услышал напутствие бухгалтер.

Павел Петрович тяжело вздохнул, глядя на медленно закрывающуюся дверь.

— Доводчик поставили, — довольно улыбнулся директор. — А то знаешь, попадаются такие, что дверями хлопать норовят. И сокрушенно добавил:

— А бухгалтера нового я уже присмотрел. Зажираются они быстро, понимаешь…

— Хорошая штука. Я, Николай, такие только в горкоме и видел.

— Так нашего же производства, — улыбнулся директор. — В порядке выпуска товаров народного потребления сделали. Но ты, Паша, все-таки скажи: будет толк от твоей затеи, или как. Я, конечно деньги и все остальное, что министерство потребовало, выделил. Но понимаешь, многие интересуются, что да как. Людям на рот платочек не накинешь — дело-то странное. Ты уж поясни мне по старой дружбе.

— Сначала насчет толка скажу. Может тебе неизвестно, но в инструментальном, откуда я взял Ивана Сергеевича, уже месяц затачивают сверла при помощи приспособления, которое придумал Светличный. Эффект от внедрения докладывали?

— Нет.

— А зря. Предложенная им четырех и шестифасеточная заточка уменьшает потери на трение в пять раз. Соответственно вырастает и стойкость инструмента. Прикинь — несколько тысяч отверстий одним сверлом! И это не все. Раньше токаря твои точили инструмент «на глаз» по большей части — к заточникам бегать, сам понимаешь. Наделали им этих приспособ, и попросили высказать свое мнение. Так все как один, говорят, что не уводит сверло. Обычно, при глубоком сверлении надо ложку брать или ружейное, ну и мучиться, а тут — тем же инструментом работают, а увод сверла теперь измеряется в сотках. Сойдет за пользу?

— Это кто же у нас такой умный? — озадаченно проговорил директор. — Сводки по расходу режущего инструмента не изменились. Получается, делся он куда-то, а по бумагам все тютелька в тютельку. Даже процента два экономии нарисовали, черти! Это, Паша, по вашему ведомству уже.

— Займемся, — пометил в блокноте Павел Петрович. — И в первую очередь, бухгалтером твоим. Но ты дослушай. Статью американца Mazoff о фасеточной заточке опубликовали всего пару недель назад. Я, знаешь, такого рода новинками интересуюсь. Так что, мальчик наш опередил его на пару месяцев, как минимум. Одним этим он уже года на три свое содержание окупил. Даже если бы ты ему люкс в «Бристоле» оплачивал.

— Одно это? — вопросительно поднял брови директор. — Там, чую, еще что-то есть.

— А как же, — вернул довольную улыбку Павел Петрович. — В литейке инструментального цеха стоят дутьевые вентиляторы, сделанные по эскизам нашего мальчишки.

— И что в них особенного?

— Они, понимаешь, ли, многоступенчатые. Multistage blowers. На Западе к их разработке только приступили — очень уж аэродинамика заковыристая. А мальчишка помучился с игрушечной литейкой, узрел проблему, и на чистой интуиции — сделал вещь. Токарный станок у него, видите, ли маленький — больше двухсот миллиметров в диаметре пластину не закрепишь. Вот он и вышел из затруднительного положения, попутно посрамив пару проектных институтов с большими штатами.

Фокус в том, что все рабочие колеса сидят на одной оси. Понимаешь выгоду? Раньше, чтобы добиться нужного давления, приходилось увеличивать размер колеса, а это чревато. Получаешь давление, но не знаешь, куда деть избыточный расход. Затрудняется балансировка, растут потери мощности, но деваться некуда — стискиваем зубы и терпим. Давление-то нужно. А тут до четырех бар — без проблем!

— Или ставим компрессор. Мощный. Чтобы дал и расход, и производительность. Только для компрессора расход избыточный, а давление — плевое. И ресурс у них в таких условиях резко падает. А тут, получается, как раз то, что доктор прописал, — мгновенно понял суть вопроса директор.

— Сойдет за вторую пользу, а Николай Петрович? — ехидно поинтересовался Павел Петрович.

— Пошли, — рывком поднялся из-за стола директор, на мгновение придавив одну из кнопок селектора.

— Куда?

— В инструментальный, братец, — хищно ухмыльнулся Николай Петрович. — Машину я уже вызвал.

Конец марта 1956 года.

Хлесткая, прозвучавшая как хлопок пастушеского кнута, пощечина оказалась для учителя почти невыносима. Ударив, Иван Сергеевич судорожно вцепился в край верстака, а потом начал бессильно оползать вниз, раздирая спецовку об угол чуть приоткрытого металлического ящика.

Кинувшемуся поддержать, не дать упасть Юре учитель смог лишь почти неслышно прошептать посиневшими губами:

— В боковом…

— Да, молчите уже, знаю! — подросток вытащил из внутреннего кармана серый алюминиевый цилиндрик с надписью на этикетке: нитроглицерин.

Аккуратно усадив наставника на пол, так, чтобы спина была надежно оперта об стену, Юра сбегал за стаканом воды. Дал лекарство. Иван Сергеевич потихоньку начал приходить в себя.

— Вы, когда меня в следующий раз будете воспитывать, дрын какой лучше берите, что ли…

— Ох и дурак ты…

— Знаю. Но вам так волноваться все одно нельзя. Может, врача?

— Не надо. Скоро пройдет. У меня это давно. Привык.

— Иван Сергеевич, ну простите меня, а?

Учитель лишь вяло шевельнул рукой, что, означало либо «отстань», либо «давно простил».

— Пойдемте, хоть на мягкое приляжете, нельзя же на полу сидеть!

В выгороженном под бытовые нужды углу мастерской стоял широкий топчан, на котором наставник любил чуть придремать в обеденный перерыв. Говорил, что полчаса блаженной полудремы буквально заряжают его бодростью. Лучше любой зарядки. Туда Юра и помог добраться Ивану Сергеевичу.

Ровно через полчаса состоялся разбор полетов.

— Ты какого лешего вообще связался с чугуном? Я тебе что говорил?

Предупреждения, что и говорить, сбылись в полной мере. Запах гари в воздухе не мог вытащить даже работающий на полную мощь вентилятор. На незадачливом ученике частично обгорели брезентовые штаны, теоретически вообще не способные гореть. В умывальнике воняли горелой кожей ботинки.

— Тигель поганый оказался, — попытался оправдаться Юра.

— Не тигель плох, а голова дурна, — парировал учитель. — Ну подумай, голова садовая: вот расплавил ты свой металлолом, а что с этим дальше делать? Без ферросилиция, без присадок и лаборатории получишь ты дрянь со шлаком, которую и применить-то негде будет! Радостный он! Печь способна нужную температуру нагнать! Что толку в том, что ты ее под две тысячи градусов разогнал? Что получил-то?

— Футеровка здорово обгорела, — повинился ученик.

— Правильно. В таком режиме ее на пару плавок только и хватит. Но вот представь: извернулся ты, ферросилиций на заводе взял, тигли получше, магнезита добыл. И выплавил таки чугун. И что с того?

— Ну как… Классический материал для станков!

— Классический — не значит лучший, — жестко поправил учитель. — Дешевый, это да. Но и то, при условии применения как минимум, отражательных печей. Хотя бы типа «Мечта», которыми артельщики в двадцатых годах пользовались. Но и это — дорого будет! Чугун окупается только когда он в вагранке. А так, в тиглях — только людей смешить.

— А что они смеяться будут?

— Ну, смотри, — начал загибать пальцы Иван Сергеевич. Первое: бетон, особенно с полимерными добавками гасит вибрации втрое лучше. А удельный вес у него — втрое меньше. При подходящем армировании — лучшего и желать незачем.

— Согласен.

— Второе: удобство и безопасность работы. Направляющие из приличной стали намного более стойки к истиранию, чем чугун. Вспомни, как шабрится сталь 45, и как — чугунная плита, которую мы сделали поверочной.

— Сталь без твердосплава не угрызешь, а чугун легко берет переточенный напильник.

— Вот! — поднял палец так, как будто он неожиданно стал перстом указующим учитель. И повторил, правда уже менее патетически:

— Вот. Ты почти понял. Алюминий, в смысле дюраль, плавится и льется без проблем. Медные сплавы — чуть труднее, но почти так же.

— Это так, — согласился ученик. Защитить зеркало расплавленного металла древесным углем, держать восстановительную атмосферу и убирать шлак длинной ложкой намного проще, чем рисковать шкурой, работая с чугуном.

— Так почему же ты, голова садовая, веришь старикам, только получив пару подпалин на шкуре?! — возмутился Иван Сергеевич.

— Так, … попробовать, — отвел в сторону взгляд Юра.

— Теперь третье и последнее. Прочность патронной латуни Л70 в полтора раза выше прочности низкосортной стали. Про фосфористую бронзу промолчу. Ты же иногда книги читаешь?

— Читаю, — уныло ответил Юра.

— Дюраль на изгиб держит столько же, сколько и сталь 3. Как минимум. Пара трения латунь — сталь по своим свойствам для нас практически идеальна. И это я еще не начал говорить про композиции типа эпоксидная смола — металлическая стружка, прочность которых, считай, равна прочности стали 3.

— Только мороки с этими композитами, — проворчал Юра. — Стружку обезжирь, высуши. Мешать тяжело. Трудно без разогрева. А большую деталь не знаешь, как охладить… И ацетон так противно воняет…

— Но проще, чем с чугуном? Или после того, как ты чуть не спалил себе ноги, возражать будешь?

— Проще, — вынужденно согласился Юра.

— Так какого … тебе надо было?! Мастера, делавшие свои станочки на рубеже и в начале двадцатого века, и мечтать не могли о материалах, которые у нас под руками! Для них — алюминий был чем-то вроде экзотических титановых сплавов или металлокерамики сегодня. Дорог он был! Вот и мудохались они с чугуном.

И сварки у них не было в большинстве случаев! А если и была, так это были примитивные аппараты, а не наш ТИР с селеновыми выпрямителями и ламповым преобразователем. Про осцилляторы тогда тоже и слыхом не слыхивали, как и про сварку в аргоне вольфрамовым электродом. В лучшем случае — углекислота, да и та — не везде.

Впрочем, главное, что у них еще не было понимания, что и как делать, чтобы избежать поводок. Как применять кондукторы, как готовить кромки шва, как отжигать готовое изделие для снятия напряжений.

У нас все, о чем в начале века и мечтать не могли — под рукой! Возьми только, да сделай, о чем мечтал! Только голову приложить не забудь! Но вот с этим, смотрю я, у нынешнего поколения проблемы…

Апрель 1956.

Оказалось, что за четыре месяца общения, Юра так и не смог понять, что за человек Валентина Павловна.

Курируя процесс его обучения, и заодно, преподавая языки, она ни разу не проявила и тени человеческого участия к своему единственному ученику. Впрочем, хамства или грубости тоже не было ни разу. Была вымораживающая душу ледяная корректность.

Даже ее облик, казалось, намекал на полное отсутствие нормальных человеческих эмоций. Строгий костюм из плотной ткани, неизменная кипенно-белая блузка, заколотая брошью с россыпью камней кроваво-красного цвета. Затянутые в пучок на затылке русые, с проседью волосы, неизменно сжатые в нитку тонкие губы. Ни тени косметики.

Валентина Павловна мотивировала свои действия лишь однажды.

— Светличный, мне платят за тебя как за целый класс обормотов, причем по высшей категории. Плюс доплачивает завод. Немного, но ставка сторожа и уборщицы на дороге не валяется. Сам понимаешь, что к швабрам и тряпке я не касаюсь, в тулупе с берданкой по ночам не гуляю. А денежки — идут! Вот и отрабатываю.

Сам себе Юра иногда казался то ли лабораторной мышкой, то ли дрессируемым цирковым медвежонком. Предъявление — отклик — стимул, мотивация. Отличие состояло лишь в том, что дрессируемым животным не разъясняют основ прикладной рефлексологии. Впрочем, память у животным тоже не стимулируют. Ни при помощи изощренной фармакологии, ни прибором, похожим на массивный браслет.

Все происходящее никак не напоминало оставленную в представляющейся бездонной пропасти прошлого школу. Это … было чем-то иным. С одной стороны, захватывающе-интересным, подкидывающим на каждом шагу загадки. С другой — вытягивающим к концу дня все силы так, сил хватало лишь принять душ и завалиться в постель. Сны, и то больше не снились.

Всего лишь четыре месяца… Но кто бы знал, каковы они были. За это время Юра вытянулся вверх. У подростка кардинально поменялась моторика.

Так неминуемо случается с теми, кто проводит в тире и на фехтовальной дорожке не менее часа в день. А если еще днями работать с металлом, добиваясь безукоризненной работы механизмов, то сторонний наблюдатель вдруг с удивлением отметит, насколько же стремительны и точны внешне неторопливые движения человека, твердо решившего стать Мастером.

И только совсем внимательный, заметит на донышке искрящихся веселым любопытством глаз подростка, холодную отстраненность аналитика.

Как заметил Киплинг после визита к оружейникам Бирмингема, холодный металл накладывает неизгладимый отпечаток на людей, работающих с ним. Ибо ни жалости, ни лжи, ни иных человеческих слабостей не приемлет. Потому человек, подчиняющий своей воле железо, и сам становится, мягко говоря, несколько иным.

Происходящих с ним метаморфоз подросток просто не замечал. Изменения происходили постепенно, и Юре казалось, что ничего, по большому счету, и не происходит. Он ведь всегда был таким, правда?

В тот день, отчитываясь Валентине Павловне о сделанном за день, Юра обронил:

— За курс обществоведения я отчитался. Оказывается, для этого понимания не требуется.

— А что, по-твоему, оказалось действительно полезным? — с интересом энтомолога, опускающего очередного жучка в морилку, поинтересовалась товарищ Камынина.

— Способность запоминать тексты любой степени осмысленности. Ровно на тот срок, который достаточен для сдачи экзамена.

На лице педагога появилась неподдельная радость.

— А ты, Юра, оказывается, не совсем безнадежен, — произнесла Валентина Павловна, тщательно протирая очки специальной замшевой тряпочкой, и бережно укладывая их в футляр.

— Пожалуй, я даже могу сказать, о чем ты предпочитаешь помалкивать.

Светличный выражением лица и позой выразил откровенный скепсис.

— Зря сомневаешься, Юра, — краешками губ улыбнулась товарищ Камынина. — Не ты первый, не ты последний…

Юра, все так же не говоря ни слова, продолжал заинтересованно разглядывать выведенного из равновесия учителя.

— Судя по темпам, с которыми ты набираешь словарный запас, ты уже успел разочароваться вообще во всех советских учебниках, — продолжила Валентина Павловна.

Светличный не выдержал:

— А чего они?! В большинстве случаев у нас так: чем меньше русское издание отличается от исходного текста, с которого его сдирали с дополнениями и искажениями, тем оно лучше.

Судите сами, Валентина Павловна: лучшие книги по металлу — это переводы либо с английского, либо с немецкого. Но Бернгарда, я имею в виду его двухтомник «Работа по металлу», все же лучше читать в подлиннике, потому как те, кто его переводил, и к станку-то наверное ни разу в жизни не подходила. Могу то же самое сказать и о школьных учебниках! Здесь лучше всего — немецкие, довоенные, хоть и воевали мы с ними.

— Да, — констатировала товарищ Камынина. — Педагоги уже отметили множество англицизмов в твоей речи. Впрочем, как и несомненную правильность и полноту ответов.

— Тогда объясните: на …зачем плохо переписывать хорошие книги. Фактически, уродовать их?

— Что, все подряд?

— Нет, — вынужден был согласиться Светличный. — Исключения есть. В частности, профессор Сапожников. Его перевод книги Веннина «Пороха и взрывчатые средства» — великолепен, чуть раньше по вашему совету я прочитал «Жидкий воздух» Жана Клода в переводе Зельцера. Неплоха техническая энциклопедия под редакцией Чудакова. Могу еще пять-десять книжек назвать, но что толку! Это же исключения!

— Хорошо. Я отвечу. Но единственный раз, — строго произнесла Валентина Павловна. Но почему-то при этом ее глаза искрились радостью.

— Сначала про обществоведение. Констатирую: вывод верен. Идеологические мантры следует воспроизводить, не озадачиваясь их смыслом. Это — необходимое условие безопасного существования тебя, твоих близких, и тех, кто поставил на кон свой авторитет и положение ради развития твоего дара.

Ошарашенный выражением лица и откровенными высказываниями прежде замкнутого до отстраненности преподавателя, Юра потерянно молчал.

— Продолжим, — снова улыбнулась учитель, искренне наслаждаясь замешательством ученика. — Преподавать на иностранных языках — очень плохая мысль. Даже если дело касается предметов политически нейтральных. Сразу возникают неприятные вопросы. В частности, такого рода: а почему наши так не могут? А точно ли Россия — родина слонов? И так далее. По списку и со всеми остановками. Да мало ли какая гнилая идейка проскользнет в пропущенных цензором примечаниях.

Потому разработаны методики, каким образом следует преподавать языки, чтобы и десять, и пятнадцать лет спустя начала обучения, ученик мог читать лишь убогие учебные материалы. И властям спокойно, и преподавателям — радость. Такой подход к обучению, кстати, характерен не только для страны Советов — это ты должен запомнить и впоследствии понять.

— Уже, — неожиданно жестко, сжав губы, произнес подросток. — И не беспокойтесь, не маленький, понимаю, когда промолчать надо.

— И славно, — с доброй улыбкой подвела итог Валентина Павловна. — На случай, если ты дорастешь до подобных выводов, я приготовила тебе подарок.

— Да ну! — обрадовался приятной неожиданности Юра.

— Вот. Владей, — с этими словами учитель с видимым усилием вытащила из самого нижнего, всегда запертого на ключ ящика толстую книгу.

На слегка потертой синей коленкоровой обложке крупными золотыми буквами было вытеснено: Mc Grow-Hill Book Co., «United States Rifles and Machine Guns. Чуть ниже, мелко: «a detailed account of the methods used in manufacturing the springfield, 1903 model service rifle; also description of modified enfield Rifle and three types of machine guns» by Fred H.Colvin and Ethan Viall. Это было самое первое, еще семнадцатого года, издание. Но состоянии, близком к идеальному. Мимолетным движением погладив подростка по встрепанным волосам, Валентина Павловна попрощалась и ушла. Затих бодрый цокот ее каблучков в полутемном вечернем коридоре. А Юра все стоял в пустом классе, мертвой хваткой зажав книгу в руках, и никак не мог убедить себя в том, что это — не сон.

Технология, станки, приспособления и инструмент, детальная роспись последовательности операций — там было все, что стоило знать о болтовой винтовке.

Май 1956.

— Мальчишка мне нужен. На заводе. Понял?

— Так забирайте, Николай Петрович! В чем проблема-то?

— Проблема, как обычно, в бумажке. Соберешь комиссию, диплом ему выпишешь.

— Не могу.

— Что так?

— Он даже не числится студентом техникума. В трудовой книжке ясно написано: лаборант. Единственное, что у него на данный момент может быть — справка из ШРМ, где он сейчас сдает экзамены за курс средней школы.

— И много сдал?

— Да почти все.

— За полгода? Неплохо!

— Так я и не спорю. Мальчишка талантлив. Старается. Но диплом техникума ему давать не за что.

— У тебя уши отсохли? Мне — надо! Потому соберешь комиссию и оформишь как сдачу экстерном. Что он не досдал за школьный курс — простишь. Бумага стерпит.

— А позвольте поинтересоваться, за что ему такое счастье?

— А вот тут ты не прав. Такого счастья ни один из твоих разгильдяев не потянет. Надорвется. А этот — вытащит! И потом, ты давно к Ивану Сергеевичу в мастерскую заходил?

— Да с месяц уже не был. Сами понимаете, конец учебного года, распределение, экзамены — дел через голову.

— Ты хочешь намекнуть, что у директора завода их меньше?

— Да никоим образом, Николай Петрович. Как вы такое подумать-то могли?

— Тогда поднимайся и топай к Светличному. Заодно убедишься, что сделанного им за эти полгода как минимум, на три диплома хватит.

— Ну, если такой случай, — задумчиво почесал голову директор техникума, то, наверное, сможем. Только комиссию надо собрать попредставительнее, чтобы, значит, нас потом никак не укусить было.

— За это не беспокойся. Пара заведующих кафедрами из политеха будет достаточно?

— Думаю, да.

Юру никто ни о чем не предупреждал. Просто на следующий день Иван Сергеевич неожиданно пришел на работу в старомодном черном двубортном костюме и белой рубахе. В правой руке он держал обтянутый кожзаменителем чемоданчик с портативной пишущей машинкой. В левой — мягкий на вид тюк, обернутый плотной бумагой.

— Уф, едва доволок, — сказал он вместо того, чтобы поздороваться. И тут же, без перехода:

— Ничему не удивляйся. Просто расскажи людям, что сделал. Сегодня — твой день!

Юра, успевший до прихода Ивана Сергеевича не только переодеться, но и вымазаться в смазке по локоть, окончательно собрав коробку перемены подач фрезерного станка, только изумленно ахнул:

— Что случилось-то?

— Защита диплома за курс индустриального техникума случится, Юра. Твоего диплома.

— Да как же я…

— Не тушуйся и все будет хорошо! Тема тебе известна — станки малой мастерской.

— Я ничего не писал!

— И не надо. Сейчас придет девушка из машбюро. Она это быстрее сделает. К тому, что она напечатает, приложим эскизы, по которым работали и фото станков. Комиссия пишет заключение, и ты уже техник. Понял?

— Понял, — неуверенно ответил Светличный.

— А раз понял, переодевайся. Костюмчик, извини, слегка ношеный, но тебе как раз впору будет.

— У меня дома свой есть!

— Посмотри на себя в зеркало, Юра. За последние полгода у тебя из пальто, и то руки, как клешни торчать стали. Вырос ты. И вообще, что за мода старших перебивать! Переодевайся, скоро люди придут.

Люди, действительно, пришли очень скоро. Времени едва хватило, чтобы умыться и одеть костюм.

Первой прибежала веселая копопатая девчонка с задорно вздернутым носиком, громко чмокнула Ивана Сергеевича в щеку и спросила:

— Дед, а чего галстук не одел?

— Не люблю.

Юра заворожено смотрел на активное, как белка, рыжее чудо, во мгновение ока сумевшее заполнить собой всю немаленькую мастерскую. Поймав и оценив направленность взглядов, Иван Сергеевич исподтишка показал ученику кулак.

Потом в мастерской стало совсем тесно от обилия народа. Шумно гомонящая толпа студентов затащила и расставила столы и стулья. Пришла комиссия. Пара незнакомых, скептически настроенных дядек, директора завода и техникума, товарищ Камынина, Павел Петрович, по обыкновению, в штатском, незнакомый худощавый полковник с академическим значком и огромной разноцветной орденской планкой, ну и конечно, зав. учебной части — куда же без нее.

Пока комиссия с грохотом рассаживалась, принесли графины с водой и стаканы. И началось. Взгляды присутствующих обратились на Героя Социалистического Труда, лауреата, орденоносца и прочая, и прочая, товарища Коняхина Николая Петровича.

Директор механического высказался кратко:

— Наша задача, товарищи, проста. Выслушать вот этого молодого человека и определить, достоин ли он присвоения квалификации «техник». Докладывайте, Юрий Иванович.

— За последние пять месяцев по моим эскизам собраны следующие станки: токарный, строгальный, фрезерный, долбежный, заточной. Начата сборка локомобиля и механического пресса.

Заметив скептические взгляды комиссии, Юра тяжело вздохнул, и пояснил:

— Совсем моими эскизы назвать, конечно, нельзя. Основа — давно известные зарубежные разработки и статьи в печати. В частности, при создании токарного станка мы пользовались опытом инженера Еоманса и статьей инженера Romig «Turret lathe», опубликованной в журнале «Популярная механика». Настольный долбежный станочек — из того же журнала за тем же авторством. Мы с Иваном Сергеевичем минимально его усовершенствовали. В пределах возможностей наличного станочного парка.

— Молодой человек, — попросил кто-то из присутствующих. Давайте уж как-то упорядочим наше общение. Сначала преждлагаю доложить технические характеристики станков безотносительно их авторства. Мы тут не изобретения обсуждаем…

— Тогда буду просто перечислять, — сказал Юра, и почему-то почувствовал себя значительно увереннее.

— Токарно-винторезный станок. Высота центра 105 миллиметров, над суппортом — 68 миллиметров. Межцентровое расстояние — 560 мм. Укомплектован комплектом зажимных приспособлений, подвижным и неподвижным люнетами, сменной револьверной задней бабкой, шлифовальным приспособлением и шароточкой. Мощность двигателя главного движения — 600 ватт, двигателя на подаче — 80 ватт.

Предусмотрено одновременное и независимое включение продольной и поперечной подач, что позволило отказаться от малой продольной подачи как таковой и значительно повысить жесткость суппорта.

— Спорное решение, — прошелестело по комиссии, — под каждый конус шестеренки подбирать… И глянь, суппорт какой массивный получился. Там же своя гитара стоит!

— Стандартное для малых особо прецизионных станков, — пояснил Юра. — В практике инструментальщика приходится точить не так уж много конусов. Но все они должны быть выполнены исключительно ответственно. И если угол составляет 30, 45 или 5 градусов 36 минут или 5 градусов 24 минуты, то так и следует делать. Транспортир, закрепленный в основании малой продольной подачи, становится бесполезен, угол приходится устанавливать по точному шаблону. И все равно, чаще всего на малых станках не хватает хода малого продольного суппорта даже для того, чтобы проточить обыкновенный инструментальный конус, например, Морзе 3.

Люди, конечно, приспосабливаются. Кто-то делает специальные приспособления, кто-то просто смещает центр задней бабки — тут решений много. Но абсолютно все они исключают из работы малую продольную подачу. Так не проще ли сделать это сразу?

— Хорошо, теперь так же кратко о строгальном станке.

— Масса 250 кг, ход главного движения — 180 мм, 6 скоростей. Автоматизированы продольная и поперечная подача. Оснащен съемной делительной головкой, позволившей изготовить шестерни токарного и фрезерного станков. А также внутренние и наружные шлицы и выборки под шпонку.

Классической компоновки станок собравшихся не заинтересовал. Так же, как и долбежный.

Взгляды комиссии были прикованы к стоявшей прямо перед ними реинкарнации довоенного Boley. Станок здорово подрос по сравнению с оригиналом. Намного сильнее бросались в глаза разнесенные опоры шпинделя. Силуэт универсально-фрезерного станка был откровенно нездешним, издали он было похож на неподвижно стоящего коренастого крепыша, одетого в плащ с поднятым воротником.

— Теперь рассказывайте про фрезерный станок.

— Ориентировочная масса — 450 килограмм. Движение по продольной оси 400 мм, по вертикальной — 500 мм, по поперечной оси — 250 мм. Схема — двухстоечная, с поворотным шпинделем. Мощность двигателя главного движения — 1 квт. Координатный стол использует в качестве опоры делительную головку, являющуюся несъемной принадлежностью станка. Продольная подача автоматизирована, есть возможность согласования с поворотным столом или делительной головкой. Из дополнительной оснастки пока что сделана только скоростная головка и синусный стол. Возможно использование уже изготовленной для строгального станка делительной головки.

Вот, собственно, и все, что успели сделать, — закончил свою краткую речь Светличный.

После небольшой паузы один из незнакомых Юре ранее членов комиссии представился и задал вопрос:

— Профессор Новицкий. Молодой человек, чем вы руководствовались, выбирая силовую схему вашего фрезера?

— Жесткостью, разумеется.

— То есть, вы выбрали заведомо более сложную схему, чем классическая консоль в надежде получить большую жесткость?

— Я не имел физической возможности использовать классическую консольную схему, так как прочности полимербетона и чугуна несопоставимы.

— Тогда вы могли остановиться на классической портальной компоновке, — профессору было действительно интересно.

— Мог. Но расчеты показали, что выбранное мною решение, как минимум, равноценно портальной схеме. В итоге, выбор был сделан просто из эстетических соображений. Уж больно у этого станка прародитель был красив.

— Расчеты, говорите, — еще больше заинтересовался товарищ Новицкий. — А давайте-ка их сюда, молодой человек!

— Пожалуйста, — пожал плечами Юра. — Но они на черновиках, и там помарок много.

— Это нас интересует в последнюю очередь, — откликнулось несколько голосов.

Подробное изложение дискуссии, случившейся минутой позже и затянувшейся на пару часов, вполне способно вогнать нормального читателя в черную меланхолию, потому я ограничусь лишь кратким пересказом.

Обсуждалось многое. В частности, профессор с удовольствием выяснял достоверность расчетной схемы, величины действующих статических и динамических нагрузок, степень статической неопределенности системы. Попутно Светличного не забыли проверить на знание элементарно необходимых расчетчику понятий, таких, как момент инерции, момент сопротивления, понимание работы материала в сложном напряженном состоянии.

Через пару часов в увлекательную беседу вмешался Николай Петрович:

— Григорий Апполонович! — со смешком сказал он Новицкому. — Я смотрю, уравнения Ламе молодой человек нам уже растолковал, и теперь с воодушевлением расписывает тензор дисторсии и симметричный тензор малых напряжений Коши.

— Э… Совершенно верно, товарищ Коняхин. Уточняем решение. Юра, понимаете ли, совершенно напрасно так упростил расчетную модель, сведя ее к векторной сумме трех плоских напряженных состояний. Вышло существенно грубее, чем можно было сделать, а это, знаете ли….

Судя по довольному выражению лица, профессор искренне наслаждался общением с толковым молодым человеком и твердо был намерен наслаждение сие длить.

Такого удовольствия более никто позволить себе не мог.

— Вам не кажется, что теория упругости изучается на старших курсах института, но уж никак не в техникуме?! — потерял всякую деликатность Николай Петрович.

— Э… Извините, товарищ Коняхин. Мы действительно несколько увлеклись.

Чисто для приличия посовещавшись, диплом зачли с отличной оценкой, и члены комиссии стали потихоньку расходиться.

Они совершенно не обратили внимания на два скромных заточных приспособления и механический пресс с электроприводом. Так же как и на две плавильных печки: малую тигельную и чуть большую по размеру отражательную поворотную печь, способную плавить до 20 килограммов металла.

Думаю, про печи всем и так понятно. Никаких станков без них просто бы не появилось. Да и в дальнейшем они здорово пригодятся.

Теперь несколько слов о заточных станках и приспособлениях, поскольку в популярной литературе их роль и значение совершенно не раскрыты. Подавляющее большинство представляет заточной станок как нечто с абразивным кругом, иногда для безопасности закрытом кожухом. Некоторые вспомнят о подручнике, закрепленном на уровне середины бешено вращающегося камня и лампочке, делающей процесс более светлым.

Но мало кто отчетливо понимает, что токарь, чиркающий резцом или сверлом по вращающемуся камушку — в лучшем случае жалок как ремесленник, а фрезеровщик, пытающийся «поправить» фрезу вручную попросту безумен.

Точное соблюдение углов заточки инструмента — это жесткая необходимость. Создание штучного инструмента из стандартного — тоже. Потому стоимость приличного заточного станка примерно равна стоимости токарного или фрезерного. Или значительно выше. Удачных конструкций настолько мало, что они известны по именам их создателей.

Сделанные Светличным приспособления, несмотря на их скромные размеры, в дальнейшем получили среди специалистов широкую известность. Малое, сделанное «только чтобы перебиться», в дальнейшем было описано в 35 томе «Workshop Practice Series» — «Milling course», начиная со страницы 39. То, что побольше, стало известно как «Quorn» или, в упрощенном варианте, «Brooks— Stent». Удачную конструкцию зачастую изобретают множество раз, в разных странах. Но известна она становится лишь там, где ее оценили по достоинству.

Сразу после защиты диплома.

— Ну ты и быстрая, Наташа! — восхищенно сказал Юра, помогая накрывать на стол.

— Да, я такая! — показав белозубую улыбку, ответила девушка. — Ты попробуй на трех работах все успеть, и сам, может, чуть быстрее станешь.

Упрек был справедлив. Пока Юра снимал шкурку с луковицы, девушка успела очистить и порезать две, ничуть не опасаясь прослезиться.

Несложно понять, что после окончания защиты, из мастерской ушли далеко не все. До будущего антиалкогольного безумия было еще далеко, и потому отметить праздник прямо на рабочем месте было в порядке вещей.

Расставляя тарелки на столах, Юра краем глаза наблюдал за незнакомым полковником, надолго задержавшимся у разметочного стола. Офицер брал в руки инструменты, внимательно их рассматривал и аккуратно клал на место. При каждом движении, на черных, с золотым кантом петлицах отблескивали золотом перекрещивающиеся пушки. На лице полковника понемногу появлялось странное выражение, которое Юра первый раз видел у Павла Петровича. Давно, в школьной мастерской.

— Ты как хлеб режешь, горе луковое?! — возмутилась за спиной Наташа, и наш герой ощутил довольно чувствительный толчок в спину.

— Вот, смотри как надо! — и девушка принялась пластовать оставшуюся половину буханки на полупрозрачные ломтики.

Тем временем, у разметочного стола завязался диалог.

— Вот, Паша, смотри. Эту деталь он высверливал из толстого листового металла.

— Не понимаю, что тебя заинтересовало.

— А ты присмотрись, — с легкой иронией посоветовал полковник.

— А тут как ни смотри, ничего интересного не усмотришь, — хмыкнул Павел Петрович.

Потом все же присмотрелся, и добавил:

— Очень аккуратная разметка. После сверления между отверстиями, фактически, не осталось перемычек. Работать зубилом почти не пришлось. Да, фантастически аккуратно, но и только.

— А если я тебе скажу, что разметки парень как раз и не делал?

— Женя, такого быть не может! — возмутился Павел Петрович. — На глаз, да еще по сложному контуру без разметки аккуратно сверлить невозможно.

— А теперь смотри! — полковник, которого только что назвали Женей, взял с разметочной плиты шлифованную пластину с двумя отверстиями, развернул ее в сторону Павла Петровича и коротко объяснил:

— Я тоже сразу не понял. А он вон как делал: точно сверлил лишь первое отверстие. Дальше дело было так: отверстия в заготовке и пластине совмещаются при помощи втулки. Обрати внимание: она слегка коническая. Дальше — просто. Разворачиваем второе отверстие пластины вокруг образовавшейся оси так, чтобы через него была видна линия разметки. Рукой удерживаем пластину в нужном положении и сверлим. Расстояние выдерживается идеально, причем без всякой разметки. Шаблон достаточно толстый, чтобы не бояться завалить электродрель влево-вправо, так что можно работать и без сверлильного станка. Малый, конечно, использовал в качестве сверлильного фрезер с отпущенной пинолью, но мог и дрелью.

— Однако, — протянул озадаченный Павел Петрович.

— Это так, мелочи, — отмахнулся полковник. Теперь смотрим на разметочный инструмент.

— Красиво сделано.

— Да не в том суть. Вот, смотри: ты много знаешь мастеров, заботящихся о том, чтобы ударить керном не только точно в нужную точку, но и сделать это строго вертикально?

Ты на заводе, даже у лекальщиков, подпружиненные керны на четырех остро заточенных лапках видел? Или, может, тебе где-нибудь попадались идеально шлифованные чертилки, заточенные почти так же, как затачивают грифель опытные чертежники?! Знаешь, где такое водится?

— Да, считай, что и не знаю, — задумался эксперт. — Большинство норовит использовать в качестве чертилки наскоро заточенный обломок ножовки, да и керны берут стандартные. В итоге — плюс-минус десятка, да и то, при хорошем раскладе. Что еще тебя поразило, Женя?

— Видишь, делительный диск?

— Диск как диск. По виду, стандартный.

— Дело не в том, что стандартный. Дело в том, как он сделан!

— Что особенного-то?

— Да ничего, за исключением выходящей за пределы обычного точности. Вон, на верстаке лежит целая коллекция одно, двух и трехступенчатых втулок. Дальше догадаешься?

— Догадаюсь, конечно. Принцип тот же самый. А точность… Пожалуй, меньше сотки будет. Даже точнее, чем это могло быть сделано на координатно-расточном с оптической делительной головкой.

— Правильно, — кивнул артиллерист. — Теперь смотрим на синусный столик. В глаза ничего не бросается?

Павел Петрович присмотрелся к обычному с виду приспособлению. С минуту помолчал. Потом подвел итог размышлениям:

— У Юры болезненная склонность обеспечить максимальную возможную точность. Синусных столов, угол наклона которых выставляется при помощи двух цилиндров, мне действительно видеть не приходилось. Это сколько же металла надо перевести?!

— Да не так и много. На самом деле, углов, под которыми в большинстве случаев ведется обработка металла, не так и много. Да и потом, когда можно, мальчишка пользуется самыми простыми из возможных решений. Упаковку папиросной бумаги на полочке рядом со станком заметил?

— Да. Заметил. Вместо индикаторов касания — кусочек папиросной бумаги, приклеенный каплей эмульсии. Толщина бумаги — меньше сотки, касание фрезы определяется просто и быстро. Так что, согласен.

Порывшись в карманах, Евгений Владимирович с закурил, и чуть прищурив глаза от удовольствия, выпустил к потолку тугую струю дыма.

— Нам бы пару таких парней пятнадцать лет назад.

— Да, — согласился Павел Петрович. — Может, и смогли бы. И не пришлось бы Серебрякову писать отдельную главу в учебнике баллистики о том, что конический ствол не слишком-то и нужен.

— Зелен виноград…, — философски заметил полковник.

— Это потом он стал зелен, — возразил Павел Петрович. — Потом, когда выяснилось, что ни мы, ни американцы, ни англичане не могут изготовить правильный конический ствол с приемлемым процентом брака. Только у немцев получилось.

— Да, Василий Гаврилович очень по этому поводу сокрушался.

— И не он один. Думаешь, насадки Янасека от хорошей жизни начали делать? Ну да ладно. Это дела прошлые. Я так понял, парня вы с Николаем на завод переводите?

— Правильно понял.

— Слушай, а пускай он недели на две-три ко мне на полигон съездит, посмотрит. Там сейчас как раз конкурсные образцы отстреливать будут. Понимаешь? Что Иван Сергеевич с переездом не справится?

— Справится.

— Тогда что решим?

— А что тут решать? Ты же завтра уезжаешь, вот и бери его с собой.

В доступной литературе Павлу Петровичу удалось найти только описание трюка с папиросной бумагой. Это было просто. Книга Бернгарда «Работа по металлу» в заводской библиотеке была. Но вот почти совершенные в своей простоте и лаконичности методы разметки и позиционирования заставили задуматься: не может быть такого, чтобы их нигде ранее не применяли.

Просеяв через мелкое сито книги, доступные в областной библиотеке, эксперт ничего не нашел. Технологи с механического и станкостроительного только пожимали плечами. Хорошо, что в Бюро Технической Информации работал старенький патентовед, который, посмотрев эскизы, неуверенно сказал, что лет сорок назад он что-то похожее видел.

В итоге, поиски увенчались успехом. Через месяц Павел Петрович держал в руках заказанную по межбиблиотечному абонементу книгу издательства «Machinery», New York. Небольшой, всего на 56 страниц томик, изданный еще в 1914 году назывался «Precision locating and dividing methods» и содержал подробное описание приемов разметки и позиционирования детали, которыми активно пользовался Светличный, не имевший ни малейшей возможности эту книгу прочитать.