Дальше время и пространство то растягивались, как резина, то сжимались в судорожно прыгающий мячик. Дара куда-то тянули, толкали, везли, кричали, требовали сознаться. А потом раздели и обыскали снаружи и внутри. Его просвечивали на рамках, засовывали в рот и попу приборы и опять кричали, обзывали, таскали голого по коридорам, полным незнакомых людей, а потом одели в ярко оранжевую робу и фотографировали, снимали отпечатки пальцев рук и ног, и опять кричали и дергали.
А потом посадили в серую унылую комнату и начали допрашивать. Дар честно отвечал на все вопросы, хотя он уже и сам понимал, насколько жалкими и нелепыми выглядели его ответы, но он говорил только правду! Но эти ответы не устраивали альф, и его расспрашивали по-новому, пытаясь поймать на лжи или несоответствии… показывали страшные фотографии, кричали, чтобы он сознался… И Дар сознавался во всем, что делал.
Да, он понимал, что нарушает закон, когда помогал Траю, но тогда этот закон казался несправедливым, а Трая было жалко… просто, по-человечески жалко… и нет, они не были любовниками, Дар еще ни с кем… но они ведь это и сами выяснили, когда проводили внутренний досмотр, который ему, как медику, совершенно непонятен, ведь все приборы показали, что инородных предметов в его теле нет… На Дара опять кричали и обзывали, называли ужасными словами, но Дар только смотрел на них сухими глазами… не было таких слов, которые он уже сам не сказал себе, когда его волокли по коридорам… Он понимал, что его жизнь закончилась, но после предательства Трая было уже все равно…
Потом следователи менялись. На смену грубиянам приходили вежливые и заботливые альфы, они ласковыми голосами умоляли омегу помочь себе и им, ведь он так молод и прекрасен, а жизнь в тюрьме – это так страшно. Его там сломают, он там не выживет, и зачем он упирается и молчит, когда правда принесет облегчение душе и позволит избежать наказания? И Дар раз за разом, круг за кругом повторял одни и те же ответы, опять и снова рассказывал о седьмом уровне и обо всем и всех, кого видел и с кем встречался в первый и во второй раз. Но ему опять не верили и уверяли, что он врет, а ведь они пытаются ему помочь!
А потом опять приходили жесткие альфы с глазами убийц. Они снова показывали страшные фотографии и рассказывали страшные вещи про Трая. Про то, что он предатель. Он предал всех, и страну, и людей, которые ему доверяли. Показывали ту самую фотографию, что была в коробке Трая, те четверо альф, что сидели за столом, были обведены в кружочек ручкой, а потом сверху жирно зачеркнуты маркером. Это и были те самые люди, в сообщничестве убийству которых и подозревали Ольдара. Но омега ничего не мог рассказать о них, ведь Трай только вскользь упомянул о том, что они были друзьями, которые потом от него отказались. Из-за омеги, хотя и омеги-то не было… и все это была сплошная ложь, а Ольдар своим молчанием покрывает убийцу и предателя.
Но только Дар никого не покрывал, он все честно рассказал и о «Северном ветре», и о колонии, в которой они собирались начать новую жизнь. Но только, как выяснилось, на «Северный ветер» не покупались билеты так просто. Туда можно было попасть только после ряда собеседований в компании, занимающейся освоением планеты. И брали туда, как правило, устоявшиеся семейные пары, а не беглых детей и преступников. Но Дар это уже и сам понимал, он опять был слишком наивен и опять пытался переложить ответственность за себя на чужие плечи, и опять его обманули… но теперь это уже не важно… все кончено…
А потом опять приходили грубияны, которые кричали и угрожали, а потом их сменяли вежливые ублюдки, которые раз за разом рвали душу. Хотелось пить, но воды не давали, зато обливали водой, стоило попытаться уснуть, и Дар дрожал от мокрого комбинезона, не имея возможности даже обнять замерзшие плечи, потому что руки были в магнитных наручниках, прилипших к железному столу. Когда он просил пить, приносили стакан воды, который ставили перед ним вне зоны доступа, и чтобы его получить, надо было рассказать честно, где скрывается Трай, но Дар не знал, и вода искрилась на столе, разбрасывая замысловатые блики… такая желанная и такая недостижимая.
Воду выливали на пол, или с криком выплескивали в лицо Дару, и омега жадно облизывался, но он все равно ничего не мог сказать из того, что они хотели услышать, а врать он не хотел… хватит врать… лгать он не будет… лица людей слились в одно, все чувства и мысли притупились и стало все равно, что с ним, где он и что вообще происходит.
- А теперь снимите с него наручники! - голос Саймона был сух и сдержан, - пей!
В губы Дара уперся стакан с прекрасной водой. Такой вкусной! Дар захлебывался и пил, а из глаз вдруг потекли слезы… Саймон? Он теперь с ними? Но Саймон дал еще воды, а потом переругивался с военными, которые рычали в ответ и не торопились двигаться. Но как они ни упирались, наручники все же сняли и дали тонкую фольгу вместо одеяла. Саймон заставил омегу приподняться и замотал в нее с головой. Сразу стало теплее. А потом кто-то принес сладкий чай и бутерброд с сыром. У Дара дрожали руки, когда он ел и пил чай, а Саймон выгнал из серой комнаты всех и уселся на соседний стул.
- Тебе за эти три дня давали возможность поспать? - Саймон с тревогой смотрел на дрожащего омегу.
- Три дня? - растерялся Дар, - три дня прошло? Серьезно?
- Я с трудом прорвался сюда, - Саймон недовольно поморщился, - пришлось поднять всех друзей и знакомых. Задействовать все связи, - альфа недовольно передернул плечами, - повезло, что в документах именно я твой опекун. Можешь не переживать, все сказанное тобой ранее, в суде не будет иметь значения, поскольку допрос вели без опекуна и адвоката. - Саймон развернулся всем корпусом в сторону камеры под потолком и прокричал, - и насрать, что это военное расследование! Дар – гражданский и его дела будет рассматривать гражданский суд! А вам надо было лучше присматривать за своим пленным-заложником-приманкой-головорезом и утырком в одном лице! Развели секретность, а сами под носом все прохлопали! Раззявы! А теперь ищете крайнего? Мудаки! Можете мое заявление добавить в ваше дело, я его в лицо скажу всем, кто спросит! Пытка несовершеннолетнего!! Не давали спать и пить! Уроды! Чтобы ваших детей так допрашивали!
- Мне все равно, - Дар поправил фольгу и облизал пальцы, - я понимаю, что виноват и заслуживаю смерти. Не надо меня защищать, пусть все уже закончится…
- Дар… - Саймон растерялся, - ох… бедный омежка. Не волнуйся, я тебя отсюда вытащу, в память об Альберте. Он перед смертью просил позаботиться о тебе. - Альфа увидел, как побледнел и без того бледный ребенок, - да, Альберт умер. Он звонил на твой номер, но связи не было, и он позвонил в больницу, где ты работал, чтобы связаться с тобой. И когда ему рассказали, что тебя арестовали и обвинили в убийстве, ему стало плохо. Пока вызвали врачей и отвезли в больницу, прошло время, и я едва успел с ним проститься. Его последние слова были о тебе. Он попросил позаботиться о тебе и не верить плохому. Он очень в тебя верил.
- А кто он для тебя? - Дар устало смотрел на печального альфу, - если он был так важен тебе, то почему он был так одинок?
- Поверь, это было его решение, - Саймон вздохнул, - это, как бы, тебя не касается, но я тебе расскажу, просто чтобы ты понимал, почему его просьба для меня не пустой звук. Хотя эта история никогда не выходила за рамки нашей семьи, но Альберт сам ввел тебя под нашу защиту, поэтому выслушай и не осуждай. Когда-то давно, когда Альберт был молодым и наивным, как ты, он влюбился в альфу. В моего деда Симеона, который в то время только женился на своем истинном омеге. Альберт и сам был альфой, но поделать со своим чувством ничего не мог.
Он с отличием закончил учебу и приложил много сил, чтобы попасть на работу в нашу фирму, которая и в то время была успешным семейным предприятием. Он провел несколько удачных дел, но потом резко отказался от карьеры и попросил Симеона, чтобы он позволил стать его личным помощником и помогать в делах и быту. Моему деду, в то время совсем еще молодому адвокату, тогда и правда нужна была помощь. У его супруга была тяжелая беременность, а на него самого, как на старшего сына, возлагали большие требования в работе.
У нас внутри семейного клана всегда была и есть очень жесткая конкуренция. И хотя мы – семья и помогаем друг другу, но это, как в собачьей стае – лидер должен быть один… Мой дед был удивлен таким предложением, ведь Альберт практически отказывался от собственной карьеры, но тяжелая беременность истинной половинки разрывала его на части. Он физически не успевал везде, и когда Альберт предложил стать его тенью, хотя бы на время, он согласился.
У Альберта был опыт ведения дел, и он оказался идеальным помощником в работе. Это освобождало время, так необходимое для семьи, без ущерба для дела. Практически, рождение здорового первенца было бы невозможно без его помощи. Но и после того, как омегу забрали домой и суета первых дней закончилась, он не вернулся к собственной карьере. Теперь он помогал супругу начальника, пока тот зарабатывал имя в суде. Дела моего деда пошли в гору.
Альберт был не просто тенью, а палочкой-выручалочкой. Днем он помогал омеге с хозяйством, а по вечерам помогал Симеону с делами, собирая материал или разрабатывая стратегию защиты, а перед судом помогал работать со свидетелями и подзащитными. Поверь, это очень большая и ответственная работа. Достаточно того, чтобы свидетель начал спотыкаться в ответах, выглядеть растерянным или сомневающимся, и прокурор сведет его показания к нулю, присяжные будут сомневаться в его правдивости и вся работа пойдет насмарку.
Подъем карьеры моего деда и его громкое имя были неоспоримой частью помощи Альберта. Дед потом предлагал ему деловое партнерство, но Альберт раз за разом отказывался. Между партнерами со временем всегда возникает конкуренция, а все, чего хотел Альберт, это быть рядом и помогать всем, чем только сможет… Мой дед-омега первый понял, что происходит в душе Альберта, но тот вел себя настолько тактично, так искренне помогал и ничего не требовал взамен, что супруг молчал, не зная, что предпринять в такой щекотливой ситуации.
Время шло, за первым ребенком появился второй и почти сразу третий. Альберт за это время стал частью семьи. И даже, пожалуй, ближе, чем брат, практически тень, незаметная, всегда рядом, готовая поддержать и словом, и делом… Потом сыновья Симеона стали подрастать, и Альберт отвозил их на кружки и спортивные секции, помогал с уроками, пока их родной отец строил карьеру. Конечно же, Альберт был тем человеком, с которым можно было поделиться секретом и попросить помощи, как альфа альфу. Он всегда вникал в детские, а потом юношеские проблемы, и лично для моего отца Альберт стал практически тем человеком, что воспитал его и вылепил характер лидера.
Потом дети выросли, и Альберт стал помощником своему патрону, который к тому времени стал первым альфой и главой фирмы. Он помогал разбираться с текущими делами, взял на себя работу с практикантами и новичками. В то время были конфликты с властями и интриги конкурентов. Очень непростое время для всех. Тогда все стали плечом к плечу и, сплотившись, смогли удержать фирму в бурном море скандалов. И заслуга Альберта была в этом велика. Ему опять предлагали партнерство, теперь уже в фирме, но он отказывался. Он уверял, что у него есть все, чего он хочет в этой жизни, и о большем счастье он и не мечтает.
А потом и дети Симеона выросли и завели свои семьи, и Альберт всегда был готов помочь им и словом, и делом. Лично для меня именно Альберт стал дедушкой, любимым и мудрым, а Симеон был всего лишь старшим альфой в клане. Когда дед умер, Альберт сам едва не умер от горя, но супругу-омеге Симеона нужна была помощь. А мой отец тогда занял пост ведущего адвоката в фирме, и Альберт опять включился в дела, чтобы дело Симеона не пошло прахом.
Именно Альберт был моим куратором на практике и помогал советом и подсказкой во время первых дел. У него всегда было время на меня и мои проблемы, и я никогда не забуду тех практических советов и наставлений, которые он мне дал. И не только мне, все молодые специалисты прошли перед его внимательными глазами, и именно он давал нам первые практические догмы, на которых, как на фундаменте, мы отстраивали свои дела, которые вели нас к победам.
И все это время Альберт любил, искренне и беззаветно, вначале Симеона, а потом его сыновей и внуков. Он стал нашей семьей, хотя до самого конца пытался уверить всех, что он «просто помощник в делах». Когда он состарился, мы пытались и правдой, и, скажем честно, обманом заманить его в наши дома, чтобы он жил с нами под одной крышей, и мы могли бы заботиться о нем, как он заботился о нас. Но Альберт настаивал на своей независимости и самостоятельности, и нам оставалось только приглядывать за ним издали, стараясь не навязывать свое общество.
Его единственной просьбой за всю его жизнь было пожелание, чтобы мы позаботились о тебе, и его последние слова тоже были о тебе. Поэтому я бросил все дела фирмы, отменил все назначенные слушания в суде и сижу здесь. И буду рядом, пока вопрос с тобой не прояснится окончательно…*
- Саймон! - в комнату вошел еще один альфа в костюме.
- Это мой кузен Морис, - представил нового человека Саймон, - я занимаюсь гражданскими делами, разводами и тяжбами с компаниями, а Морис занимается уголовными. Я здесь присутствую как твой опекун, а он как твой адвокат, - Саймон кивнул на стул брату,
- рассказывай, как наши дела.
- Все глухо, - Мориса перекривило, он оттянул ворот рубашки и тяжело вздохнул, - я поднял на уши судей и опекунские советы, но привлечь внимание новостных каналов и общественность у нас не получится. Военные размахивают национальной безопасностью, и рассчитывать на внимание прессы не приходится. Мне удалось организовать переговоры наших судей и военной прокуратуры, они сразу сцепились в вопросе о нарушении прав человека, пытках гражданского лица посредством лишения сна и воды. И то, что это - несовершеннолетний омега, сыграло свою роль, но чинуши в погонах непреклонны и спустить все на мировой не получится. Этот Трайнис Дартон оказался тем еще подарочком. Пособничество его побегу приравнивают к государственной измене. На нем было что-то завязано настолько серьезное, что их трясет от злости.
Делиться информаций они не собираются, и самое большее, на что они согласны, это передать Ольдара в гражданский суд. При этом мы должны дать гарантии, что имя Трайниса в суде не поднимут. Он должен проходить, как некий инвалид, без всяких сносок на то, что он военный. Они требуют к нему гарантий, как к агенту, работающему под прикрытием. Все достаточно мутно с тем альфой. Я с трудом узнал через свои источники, - Морис глянул на камеры и стал говорить тише, - неофициально, и показания в суде они никогда не дадут. Но, так сказать, чтобы мы поняли, о чем идет речь.
Этот Трайнис был военным айтишником и работал с дронами. Непонятно, как он снюхался с противником, но он слил инфу и подставил своих. Для начала, он просто сообщал расположение и численность частей, а потом его вычислили. И когда он понял, что за ним придут, он поступил жестоко. Его дроны уничтожили жилые кварталы с мирными жителями, а потом развернулись и разгромили свои же склады, передовые гарнизоны и ставку штаба. Сам Трай в тот момент слился из штаба, и только поэтому остался жив. Он попытался в этом аду потеряться, но его поймали, те четверо военных, которых, кстати сказать, он зарезал четыре дня назад. А потом те самые альфы на трибунале дали против него показания, без их показаний Трайнис вообще вышел бы сухим из воды.
Доказать, что он руководил своими дронами с тактического напульсника, не смогли, но он сам лично писал для них программу. Этот измененный код проследили до него, но Трайнис уверял, что его дронов хакнули дистанционно. По закону доказательств было мало, но по совести за смерть гражданских и уничтожение своих, просто убить его было мало. Поэтому ему и придумали наказание похуже смерти. И, кроме этого, на него было еще что-то там завязано настолько серьезное, что даже мои источники не до конца все знают, но его кто-то прикрывал, и чтобы вычислить покровителей, его вместо тюрьмы оставили на виду. Но при этом позаботились, чтобы он не мог передвигаться спокойно и к сети не имел никакого доступа. За ним приглядывал куратор, но на протяжении нескольких лет Трайнис только опускался и спивался, и за ним ослабили присмотр… эти вояки намудрили с секретностью, сами запустили ситуацию и все прохлопали. Но сознаться в своих косяках они не согласятся и под дулом пистолета, и легко соврут под присягой. Начальство даст им приказ сказать то, что выгодно, и они его без колебаний выполнят, наша суета с законностью для них, как пыль под сапогами…
- И что они предлагают? - Саймон поморщился.
- Чтобы мы забыли о Трайнисе Дартоне, а они взамен снимут обвинение в пособничестве убийству. На Ольдаре и так висит достаточно, и без убийств. Мошенничество со счетами, снятие налички со взломанных счетов. Использование компа без айпи адреса. Это достаточно сильное обвинение, но я думаю, мы сможем отбиться. А еще они требуют – никакого суда присяжных, суд будет закрытым, без прессы и под контролем военных наблюдателей. Они хотят навесить на него по максимуму, но если они сами будут молчать о Трайнисе, то и прицепить к нам его грехи не получится. Единственное, что плохо, так это отказ выпустить Ольдара под залог до суда. Придется ему до суда находиться в тюрьме, но мы сможем перевезти его в платное отделение для омег. Ты, как опекун, даешь согласие?
- Главное, забрать его отсюда. А как быть с судом, мы разберемся по ходу пьесы…
- Наши люди над этим работают, но потребуется запастись терпением и подождать. Перевод из военной тюрьмы в гражданские пенитенциарные органы – дело долгое и муторное. Придется подписать кучу бумаг, всевозможных допусков и разрешений. Дождаться конвоя с той и этой стороны и вытерпеть все их придирки.
- Подождем, не беда, - Саймон посмотрел на сосредоточенного Дара и кивнул ему, - Ольдар, будет лучше, если ты поспишь. Три дня без сна – это тяжелая нагрузка на психику. Пытка лишением сна самая неприятная. Нормальный человек через пять дней без сна сходит с ума. Мозг разрушает сам себя. Альфы могут продержаться до десяти, но для малолетнего омеги такой стресс – это критическая нагрузка. Закрывай глаза и поспи. Хочешь, я обниму тебя, чтобы тебе было спокойней?
- Нет, Саймон, спасибо, я сам. Мне надо быть самостоятельным и не рассчитывать… - Дар запнулся и закутался плотнее в фольгу, - простите. Я не хотел вас обидеть, вы и правда пытались мне помочь и предупредить, и Альберт предупреждал, чтобы я был осторожнее и не доверял незнакомцам.
- Закрывай глаза и спи, - мягко сказал Саймон, - Морис скоро выйдет оформлять документы дальше, но я буду с тобой до конца. До тех пор, пока ты не окажешься в безопасности. Спи, Ольдар, теперь все будет хорошо.
Дар так и поступил, он закутался поплотнее в фольгу, внутри этого кокона было тепло и парко. Стоило положить локти на стол и устроить на руках голову, и сон накрыл его, как ватное одеяло, отсекая от всех бед и несчастий. Дару снился дом. Отец носил его на руках, а папа улыбался и поправлял волосы. Он что-то говорил, но Дар никак не мог разобрать слов, но это было неважно, главное, родители были рядом и он был в безопасности.
*
Дар проспал два дня и проснулся в больничной палате. Это была странная больница, больше похожая на психиатрическую клинику. Замки на дверях, решетки на окнах, настороженный медперсонал и санитары, больше смахивающие на охранников. Но вскоре выяснилось, что это была тюремная больница, а, правильней сказать, «пенитенциарная служба досудебного содержания омег». Это был своеобразный гибрид закрытой гостиницы и тюрьмы. Ее оплачивали родственники омег, которым было отказано, как и Дару, выйти до суда под залог, но при этом родня не хотела, чтобы родные люди попадали в реальные тюрьмы. Чистые удобные комнаты на одного человека, хорошее питание, свободный доступ к сети и обязательные прогулки «на свежем воздухе» в глухом колодце внутреннего двора.
Когда врачи выпустили Дара из больничной палаты и после массы анализов разрешили посещения родных, к нему каждый день стали приходить Саймон с братом. Вместе или порознь, но каждый день они приходили, приносили сладости и фрукты, и при этом рассказывали, что происходит с делом о дяде, и как продвигается дело, которое готовили для суда над самим Даром. Они расспрашивали его, как он учился, что ему нравилось и не нравилось в учебе. Как звали его школьных друзей и соседей, какие у них были отношения.
Потом, когда до назначенной даты суда осталось несколько дней, Саймон пришел с Морисом и двумя помощниками, и они предложили «сыграть в суд». Дар вначале напрягся, когда оказался в комнате с четырьмя альфами, но потом понял, что его пытаются реально подготовить к тому, что будет происходить в суде. Какова процедура и что надо делать. Они расставили стулья в комнате свиданий, и один из помощников стал изображать судью. Морис встал с одной стороны, как адвокат, а второй помощник занял место прокурора. Саймон остался рядом с Даром и пояснял, что происходит и что надо делать. Вставать, молчать, говорить, только когда спрашивают, и если что-то надо спросить или уточнить, то вести себя, как в городской библиотеке – тихо и незаметно. Обратить на себя внимание своего адвоката и тихо спросить у него на ушко о том, что заинтересовало.
А когда приведут к присяге, вести себя спокойно, отвечать честно и не перебивать, даже если прокурор будет говорить ужасные вещи. А потом они изобразили, как именно приведут к присяге, и Дар, положив руку на омежий роман, поклялся «говорить правду и только правду, и да помогут мне боги». А потом тот, кто изображал прокурора, стал обвинять Дара и говорить ужасные вещи! Дар попытался возмутиться, а потом расплакался от обиды. Саймон сразу подошел, подал бумажные полотенца и воду, и пояснил, что прокурор попытается выбить его из зоны психологического комфорта и заставить нервничать, ведь когда человек эмоционально нестабилен, то его легко запугать, запутать в показаниях, и он предстанет перед судом, как невменяемый истеричный омега, чьим словам не стоит верить.
Дар нарыдался, и когда он, наконец, взял себя в руки, все повторилось опять. Его «привели к присяге» на фривольном романе, который подсунул Саймон вместо Библии, а потом опять прокурор пошел в «лобовую атаку». Дар уже понимал, что происходит, и попытался держать себя в руках. Ему уже стало ясно, что это психологический армреслинг, и победит тот, кто будет сильнее духом. Он не позволит смять себя и выкинуть на помойку, как использованный пакет! Он, может, и доверчив, но не слабак! И его так просто не сломают!
Саймон довольно улыбнулся, когда увидел, как упрямо загорелись глаза у омеги, и кивнул своим помощникам – все правильно, так держать! А потом были разные вопросы, и Дару надо было на них отвечать. Вопросы были и грубые, и откровенно жестокие, а еще те, что поднимали волну воспоминаний и заставляли нервничать. Но Саймон смотрел спокойно, как сфинкс, и Дар черпал уверенность в его коротких кивках головой, когда он как бы подтверждал: «да, все так, хорошо, продолжай».
Они сидели в этой комнате с утра до тех пор, как дали сигнал к ужину, и охрана пришла за Даром, отвести его на ужин и в комнату. Перед самым уходом Саймон попросил Дара подумать, что бы он хотел бы сказать судье, когда ему дадут слово в самом конце судебного заседания. Саймон посоветовал записать все на бумагу, а завтра они обсудят его мысли.
На следующий день все опять повторилось. Но Дар уже понимал, что происходит, и делал все правильно. В этот день они обсуждали, что может произойти и чего стоит опасаться. Они послушали «речь» Дара, над которой он промучился всю ночь, и откорректировали текст. А потом Саймон вручил омеге тот самый роман, который исполнял роль Библии, и посоветовал немного отвлечься и отдохнуть перед судом, и обязательно выспаться!
Утром в день суда Дару принесли белые брючки и белую блузу романтичного покроя, с рюшами и воланами. Дар растерянно покрутил ее в руках. Он в ней будет выглядеть, как ребенок! Вместе с Саймоном пришел визажист, он умело загримировал синяки от усталости и немного подкрасил. Ровно настолько, чтобы подчеркнуть молодость и нежность омеги. На суд Дар ехал в одной машине с Саймоном и Морисом, и был на удивление спокоен. Он уже прошел тот рубеж, за которым остались слезы и волнение, впереди были новые испытания, и их надо было встретить так, чтобы его родители им гордились!
Если Дар считал, что закрытое заседание суда будет проходить в кабинете судьи, то тут он ошибся. Это был большой зал, с большим количеством пустующих скамеек. Пустой загородкой, где в три ряда располагались сиденья присяжных, которые сейчас тоже стояли пустыми. Но вот судья в мантии и парике был именно таким большим и грозным, как и представлялось в мыслях. Он воинственно сверкал глазами, стучал молотком и время от времени рычал, призывая к порядку. Совсем, как старый лев во главе прайда.
Саймон сел за спиной Дара, омега все время ощущал его молчаливую поддержку и был спокоен. Судье представили Ольдара и рассказали, что ему инкриминируют. Дар знал, что судья и сам в курсе всего происходящего, но процедура обязательна и для закрытых, и для открытых слушаний, тогда знакомят присяжных с тем, что будет происходить дальше. Вначале вызвали самого Дара и, приведя к присяге, стали расспрашивать, а потом стали вызывать свидетелей, как со стороны защиты, так и со стороны обвинения. Перед судьей выступали школьные учителя Дара, которые рассказывали, что омега хороший, искренний ребенок, но по сути, полный гуманитарий, за точные науки он получал отлично скорее за усидчивость и прилежность, чем за реальные знания. Потом вызывали школьных приятелей, соседей и даже Мациуса, который, на удивление, не поскупился на похвалы его трудолюбию и ответственности.
Вызывали даже его старичков из патронажа. Они бодро и с нежностью рассказывали, какой Дар замечательный, и о том, что они были в курсе, что у него есть еще один подопечный, с которым у него вначале все было очень плохо, а потом все вроде наладилось. Прокурор, как своего основного свидетеля, вызвал мастера-очкарика из магазина техники. У того осталась копия заявки на сборку ноута, написанная рукой омеги. Очкарик со знанием дела рассказывал о технике, по его словам, омега знал, что ноут собирается для айтишника, но сам, похоже, совершенно не разбирался в этом вопросе. И во время разговора упомянул о неком «брате», который и будет разбираться с необходимыми программами.
Морис со знанием дела расспросил очкарика, который, неожиданно для прокурора, стал свидетелем защиты. И все сводилось к мысли, что из Дара такой же хакер, как из кота утюг – оба теплые и к обоим подходит глагол «ГЛАДИТЬ», только вот температуры разные! В доказательство этой мысли перед судьей поставили два ноута. Розовую мыльничку с милым котенком на крышке и большой черный ноут. Разница была очень наглядна, и черный ноут рядом с котенком выглядел, как злобный доберман. Большой ноут подмигивал голубым экраном полностью стертых программ. Военные перестраховщики, прежде чем отдать собственность омеги, официально купленную в магазине, полностью уничтожили все программы, и ноут был совершенно пуст, как в день покупки.
А поскольку для Дара основным пунктом обвинения было хакерство, то стоило судье убедиться, что дело совсем не в омеге, а в том самом «инвалиде», при одном упоминании которого военные наблюдатели начинали скрипеть зубами, то судья треснул со злости пару раз молотком и, встав, остановил этот суд «за неимением состава преступления». Его самого достали вся эта секретность к некоему инвалиду и прочие «танцы с бубнами» военных. И если они хотят найти виновного, то пусть найдут «того самого инвалида», и пусть он даст показания в этом суде. А без него все это не имеет значения, и он не позволит вменить в вину омеге излишнюю доверчивость к альфе! Если не омега хакер, то он из преступника становится свидетелем и должен быть отпущен прямо в зале суда!
Военные взвились от злости и попытались доказать, что омега не просто свидетель, а соучастник и должен быть наказан! Но судья от подобного заявления разъярился. Еще не хватало, чтобы вояки командовали в его зале суда, что законно, а что нет! У них не тоталитарное государство, чтобы они имели право голоса в этом вопросе! И если он постановил, что омега из преступника становится свидетелем, то так тому и быть! И пока в зале суда не появится тот самый таинственный инвалид, имени которого даже нельзя упомянуть вслух(!), то и возвращаться к этому вопросу не имеет смысла!
Судья постучал деревянной колотушкой перед носом разъяренных военных и заявил, что омега освобождается в зале суда, а если «тот самый хакер» не появится в суде в течение года для дачи показаний, то из личного дела Ольдара Маши уберут пометку о судебном разбирательстве, так как все это дело полностью сфабриковано военными, и он не позволит, чтобы гражданское лицо оказалось крайним в тайных делишках зарвавшихся вояк!
И вот Дар вдруг оказался в объятиях вначале Мориса, а потом Саймона и всех тех свидетелей, что давали показания в его защиту. Его все обнимали, поздравляли, а Дар так и не мог поверить, что все закончилось. Ему даже не пришлось произносить речь, которую он позапрошлой ночью писал, а прошлой репетировал! Он так этого боялся, так ждал, и что теперь делать? Что делать дальше?
Как раз этот вопрос он и задал Саймону в здании юридической фирмы «Бигль и Бигль», куда все приехали отпраздновать удачное завершение дела. Пока в большом конференц-зале все Бигли, свидетели по делу Маши и даже грозный судья(!) разбирали шампанское, Саймон отвел его в кабинет и поставил перед ним его сумку, с которой он собирался отправляться в колонии, два ноутбука и сверху положил обручальное кольцо Трая.
- Я не хочу оставлять тебя без присмотра, - Саймон насмешливо потрепал Дара по волосам, - ты относишься к тому типу людей, которые влипают в неприятности просто от широты души. И, кроме того, я рассматриваю тебя, как наследство, которое осталось нам после Альберта. А это значит, ты нашей семье не посторонний, и мы собираемся заботиться о тебе и дальше.
- Но что же будет дальше? - Дар взял кольцо Трая и спрятал его в карман, видеть его было невыносимо. - Я могу восстановиться на работе? Я отсутствовал три месяца, может, они еще не успели взять на мое место человека?
- Дар, - Саймон тяжело вздохнул, - у тебя в личном деле еще год будет стоять отметка, что ты был под следствием по подозрению в причастности к хакерским противоправным действиям и соучастию в убийстве. Ты думаешь, с такой отметкой в личном деле ты сможешь найти приличную работу? Вплоть до шестого уровня все медучреждения будут отказывать тебе в трудоустройстве. А на седьмой уровень я тебя не пущу. Даже не проси.
- Но что же делать? - Дару стало нехорошо от таких перспектив, и он присел на стул, - у меня не так много сбережений, чтобы я смог прожить на них в течение года. А дело о возвращении родительского имущества продлится, вы сами знаете, больше года, а может и двух… мне что, брать кредит в банке? Но дадут ли его с такой пометкой в личном деле?
- Нет, Дар, ты не понял, - Саймон улыбнулся, - я предлагаю тебе прожить этот год в моем доме, или столько, сколько захочешь, познакомишься с моей семьей – супругом и тремя детьми. У нас найдется для тебя комната и супруг будет рад компании. Ты хотел учиться? Это прекрасно, до окончания сдачи документов осталось немного времени, и это значит, что ты успеваешь поступить уже в этом году. Выбирай любой институт по вкусу, готовься, поступай и не переживай о тратах. В крайнем случае, разберемся со всем этим, когда мы таки вернем деньги твоих родителей с дальних колоний. Хорошо, что мы нашли их, а дальше все зависит от многих факторов, но я уверен, что мы вернем их, и ты станешь весьма обеспеченным молодым человеком. А после того, как мы вернем тебе дом со всем имуществом, ты станешь завидным женихом для многих уважаемых альф.
- Не знаю, я не уверен, что захочу замуж, - Дар потрогал в кармане кольцо, - вряд ли у меня получится поверить хоть одному альфе…
- Дар, - Саймон обнял его за плечи и привлек к себе. От альфы пахло сургучом, легким флером цветов и сладкой карамелью. Он пах, как образцовый альфа – семьей и спокойствием, - Дар, поверь, пройдет время, боль притупится, прошлое останется позади и ты опять будешь счастлив и, конечно же, захочешь семью. Это правильно, Дар. Семья – это очень важно для каждого человека. И у тебя все будет хорошо, а мы с братьями будем присматривать за тобой. Главное, помни – ты не один, и ты можешь позвонить мне и спросить совета в любое время дня и ночи, как у родного брата. И запомни еще, - Саймон приподнял голову Дара и заглянул в глаза, - лучше помазать ранку зеленкой, чем запустить все и погибать от перитонита! С жизненными неприятностями так же – лучше спросить совета и помощи в самом начале, чем потом с мужеством проходить через суд и нервотрепку!
* История Альберта почти реальная, рассказанная мне по случаю в поезде. Женщина возвращалась с похорон такого «Альберта». Было два друга. Ее муж любил и не замечал любви друга, а тот прожил жизнь, помогая и поддерживая, и ничего не требуя взамен. Когда ее муж умер, друг через год поставил ему ограду и памятник, уехал в другой город и там умер.