Операция «Танненберг»

Пролог

День 9 июля 1386 года выдался жаркий. Солнце палило немилосердно, раскаляя доспехи. Пот заливал глаза, и не было никакой возможности утереть его, не поднимая забрало. А идти с открытым лицом на сплошную стену блестящих лезвий и наконечников – нельзя: неминуемо лишишься глаза, а то и самоей жизни. Впрочем, ни забрало, ни шлем, ни щит, ни прочные латы не спасали сейчас от уколов пик и сокрушительных ударов швейцарских алебард. И все же… Все же австро-германские рыцари Священной Римской империи дрались отчаянно, не щадя ни себя, ни противника. Рыцари трещавшего по швам государства, границы которого простирались от Амстердама и Любека до Марселя и Флоренции и которым нынче заправляли вовсе не римляне, а немцы, шли в атаку.

Рыцари сражались, глядя сквозь узкие смотровые щели бацинетов[1] и пелену едкого пота. Сражались в непривычном пешем строю. В этот день австрийцам пришлось покинуть седла. На пересеченном взгорье славная рыцарская конница – обуза и помеха, а вовсе не гарантия победы. А вот пехота…

Передовой отряд швейцарской пехоты, направлявшейся на выручку осажденному Земпаху, вышел на перекресток Хильдисриденских дорог неожиданно. Вероятно, швейцарцы двигались от Гисликонского моста и сами не ожидали столкновения с противником. Ополчение лесных и горных кантонов появилось во время привала. Войско Габсбургов под командованием Леопольда Третьего Австрийского только-только совершило переход от Сурзе вдоль Земпахского озера и готовилось к броску на Люцерн, когда все началось.

Швейцарцы – их, в общем-то, оказалось не так уж и много – заняли позицию на крутобоких Хильдисриденских холмах. Как раз там, где каменными клыками торчат из земли гигантские глыбы – развалины башни, возведенной в незапамятные времена то ли горными троллями, то ли гномами, но уж никак не людьми. Людям такие валуны не поднять.

Выбить врага с той высоты стремительной конной атакой не представлялось возможным. Предстоял бой в пешем строю, и рыцари герцога Леопольда торопливо срезали длинные носки башмаков. В обуви, шитой по последней моде, хорошо щеголять перед благородными дамами и можно даже успешно биться верхом на ровном ристалищном поле, но трудно штурмовать крутые склоны, на которых укрепился противник.

Сначала стройные ряды швейцарцев обстреляли австрийские арбалетчики. Затем в гору двинулись спешившиеся рыцари. Град камней и стрел не остановил тяжелую пехоту. Булыжники грохотали, ударяясь о щиты и шлемы, арбалетные болты свистели в воздухе, но закованные в латы австрийцы упорно продвигались вперед. И вверх. И выше, и еще выше…

Рыцари все же поднялись на холм. Закипела рукопашная. Швейцарцы дрогнули.

Сирена завывала. Сирена подгоняла.

В подземных лабиринтах народу было совсем немного. Почти всю охрану давно перевели на наружное несение службы. Чтобы не мешали, чтобы не видели лишнего и чтобы не болтали об увиденном. Внутри оставались только самые необходимые посты и патрули. Из посвященных, незаменимых, надежных и проверенных офицеров. Из нелюбопытных и исполнительных солдат.

Поэтому очистить и заблокировать коридор оказалось нетрудно. Теперь – дело за массивной бронированной дверью. Дверь заперта изнутри, и гарантированно высадить ее направленными взрывами можно, лишь зная уязвимые точки скрытой под броней конструкции замка.

Люди в противогазах знали. Они действовали уверенно и быстро. Резиновые «газмаски» образца 38-го года не мешали и не сковывали движений. Фильтры под подбородками, незапотевающие пленки в окулярах, плотно прилегающие ремни на затылках. Сверху – каски… Казалось, возле двери колдуют не люди, а космические пришельцы. Числом ровно шесть.

Дверь не была покрыта ни противомагнитной циммеритной обмазкой, ни грязью, ни цементом, а потому – шлеп, шлеп, шлеп… – кумулятивные заряды «Хафтхохлладунг 3» сразу и без проблем прилипали к голой стальной поверхности.

Трехкилограммовые воронки в простенькой жестяной рубашке держались на вертикальной плоскости прочно. Каждая – диаметром в пятнадцать сэмэ, а в основании – по три магнитных скобы.

Такими минами солдаты Вермахта подрывали на полях сражений советские танки. Такие запросто проплавляют кумулятивной струей тринадцать – четырнадцать сантиметров брони. Как минимум. Правда, чтобы поразить магнитным зарядом танк, необходимо под обстрелом подобраться к нему вплотную. Сейчас обстрела не было. Саперы стоят вплотную к бронированной двери. Мины полностью готовы к бою. Предохранительные кольца с магнитов сняты, капсюли-детонаторы вставлены, синие – быстродейственные – терочные запалы вкручены в рукоять, защитные колпачки сорваны. Оставалось только дернуть запальный шнур. Шесть шнуров.

Четыре мины встали точно над сейфовым замком. Еще две – у самой кромки бетонной стены. Эти должны разнести крепления мощных петель.

Глухой неразборчивый выкрик из-под противогазной маски. Старший группы спрашивал о готовности.

Утвердительные кивки. Готовы все. Левая рука – на рукояти жестяного раструба. Правая – вцепилась в шнур.

Глухая неразборчивая команда.

И – отмашка…

Шесть рук дернули одновременно. Двенадцать ног застучали по бетонному полу. Замедлитель горит недолго. До взрывов – четыре с половиной секунды. Но этого вполне достаточно, чтобы отбежать за изгиб коридора. Там, за поворотом, ждала штурмовая группа эзотерической службы. Лучшие солдаты и медиумы цайткоманды. Во главе с магистром службы, бригаденфюрером СС Томасом Зальцманом. Первым ответственным лицом цайт-проекта. Точнее, вторым. После рейхсфюрера Генриха Гиммлера.

Эзотерики тоже были в противогазах. Но без мин. При гранатах и «шмайсерах».

Четыре, три, два, один…

«Хафтхохлладунги» рванули оглушительной канонадой. Вздрогнули пол, стены, потолок. Полетели осколки, брызги расплавленного металла, куски колотого бетона. Рухнула тяжелая бронированная дверь, Издырявленная, прожженная насквозь, с сорванным поворотным колесом замка.

Дымящийся проем. Гарь, пыль… И клубящееся облако газа.

Путь в центральный хронобункер СС был свободен.

Смертоносный газ из бункера выходил наружу.

Внутрь вбегали люди в противогазах.

Со «шмайсерами» в руках.

Сражение было в самом разгаре. Спешившиеся австро-германские рыцари уже теснили с холмов авангард противника, когда в бой вступили главные силы швейцарцев. Выйдя к Хильдисридену и выстроив боевую баталию, они ударили сразу, с марша. Правильный квадрат – пятьдесят человек на пятьдесят человек – наползал с правого фланга, стремясь рассечь отряд Леопольда Австрийского.

Прославленных в сражениях и турнирах рыцарей атаковала презренная пехота. Однако то была лучшая пехота Европы. Выходцы из горных и лесных районов Швейцарии, свободолюбивые, но дисциплинированные в бою солдаты и ополченцы союзных земель-кантонов не знали себе равных в рукопашной схватке стенка на стенку.

Однородная, ощетинившаяся пиками и алебардами, масса швейцарцев надвигалась на пестрое, разукрашенное яркими гербами, плюмажами, перьями, вымпелами и знаменами, прекрасно вооруженное, закованное в латы, но не привыкшее сражаться в общем строю войско индивидуалов.

Индивидуалы смотрели на построение противника в недоумении. О баталиях, громивших рыцарей при Моргартене и при Лаупене[2] слышали все, но вот видеть швейцарский строй воочию прежде доводилось немногим.

Такое еще было в новинку.

А новое – это хорошо забытое старое.

Больше всего атакующая швейцарская баталия напоминала знаменитую фалангу Александра Великого, о которой Европа уже успела позабыть. Простые солдаты кантонов не могли похвастаться ни древностью рода, ни турнирным мастерством одиночных боев, но они были сильны общим натиском и единой волей.

Баталия держала строй, словно и не люди в ней шли, а шахматные фигурки, одновременно двигаемые по доске чьей-то незримой рукой. Под ритмичный стук боевых барабанов швейцарцы шагали затылок в затылок, древко к древку. Щитов не было. Ни у кого. Плотный строй и слаженность действий товарищей, что стоят справа и слева, спереди и сзади – лучше любого щита. А для хорошего удара алебардой или точного сильного укола пикой необходимо две руки. Две свободные руки.

Впереди – чуть выступив из строя – двигались лучшие воины баталии. Их было немного, но все они являлись гордостью кантонов, боевой элитой. Рослые силачи-трабанты в прочных шлемах и надежных панцирях, несли на плечах тяжелые двуручные мечи. Такими удобно обрубать или отклонять наконечники вражеских копий, подсекать ноги рыцарским коням, разбивать щиты и латы противника. Такими расчищают дорогу баталии в самом начале боя.

Владеть этим смертоносным оружием, превышавшим порой человеческий рост, мог не всякий. А потому трабанты получали самую высокую плату за службу и претендовали на лучшую долю в добыче. Если, конечно, выживали в мясорубке битвы.

Сразу за мечниками следовали шеренги пикинеров. Пикинеры тоже принимали бой первыми, а потому были защищены ненамного хуже австрийских рыцарей. Яйцевидные шлемы и широкополые железные шляпы, спасающие от рубящих ударов сверху, с седла. Кирасы, наплечники, наручи, поножи. И длинные – больше трех метров – пики на крепких, не чета хрупким рыцарским копьям, древках.

Пиками щетинились также фланги и тыл, превращая баталию в неприступного «ежа». Внутри – в каре пикинеров – располагалась главная ударная сила – алебардщики в легкой броне или незащищенные вовсе, но послушные воле своих командиров.

Вооруженные двуручными топорами с колющим наконечником и заостренным крюком на обухе, алебардщики шли не столь плотно, как пикинеры, чтобы иметь достаточно места для замаха и удара. Граненые – не будут скользить в ладони – древка тяжелых алебард поднимались сплошным лесом. Солнце играло на широких заточенных лезвиях.

В самом центре баталии развевались знамена кантонов. Под знаменами толпились барабанщики, трубачи и неопытные молодые бойцы, задача которых – не столько драться, сколько обеспечивать общий напор.

Швейцарские арбалетчики, выбежав вперед, пустили стрелы в смешанную массу габсбургских рыцарей и тут же вернулись под прикрытие стройных рядов. Но стрелков, хоть и славившихся своим искусством, в баталии имелось немного. Швейцарцы делали ставку на рукопашный бой.

Помимо алебард, пик и арбалетов солдаты кантонов были вооружены длинными узкими кинжалами, которыми удобно добивать поверженного противника в латах. Впрочем, не только противника. Любое проявление трусости, попытка сбежать, сломать общий строй будет стоить жизни малодушному воину. Сосед по шеренге и сосед по ряду, не раздумывая, сунет под лопатку или в ребра паникеру заточенный клинок.

Это – не только верное средство против страха, но и суровая необходимость во благо всей баталии. Швейцарцы грозны и сильны единым ударом. Баталия же, взломанная беглецами изнутри, уже не способна противостоять врагу. Следовательно, беглецов быть не должно.

Целостность строя и боевой пыл в сердцах хранили также рассеянные по рядам палачи. Не те, презираемые, проклинаемые горожанами и селянами работники эшафотов, а уважаемые опытные и никогда не теряющие присутствия духа ветераны. Армейский палач выполнял неприятное, но важное дело. Или – что было, конечно, предпочтительно – не выполнял. Все зависело от того, давали ли соратники ли повод для кровавой работы. Палачи в баталии обязаны убивать любого, кто без приказа повернет назад. И об этом был осведомлен каждый, идущий впереди.

Впрочем, сегодня нужды в круговой поруке батальных шеренг и в палаческом заградотряде не возникало. Швейцарцы знали, за что сражаются, за что гибнут и за что убивают. Немцы вообще и австрийцы, в частности, являлись стародавними врагами вольнолюбивых кантонов, не желавших покоряться императору и его алчным вассалам. Уже более двух веков швейцарцы вели непрекращающиеся войны с германской империей, именуемой священной и римской, и конца этим войнам видно не было…

По поваленной бронированной двери прогрохотали сапоги. По знаку руководителя операции магистра Томаса Зальцмана, штурмовая группа ввалились в дымящийся проем.

Было очевидно: созданию цайттоннеля – заветных, гостеприимно распахнутых ворот в прошлое и будущее – помешали. Кто-то прорвался в хронобункер. Похитил ценную пленницу. Устроил диверсию. И сорвал все планы. Но кто? И, главное – как?!

Противогазные маски и стволы «шмайсеров» вертелись из стороны в сторону. В свете ярких ламп, пронизывающих газовый туман, ничего не двигалось и не шевелилось. Под бетонным куполом не осталось ни одной живой души.

Только трупы магистров и медиумов эзотерической службы. И каменный круг платц-башни. И не улегшаяся еще багровая муть древней магии…

Неведомые диверсанты ушли. Вместе со своей добычей. А отсюда при запертых воротах имелся только один выход. И именно им воспользовались злоумышленники.

…Багровая муть древней магии…

И клубы газа, заполнившего все помещение – от бетонного пола до бетонного потолка.

Было, впрочем, кое-что еще. То, чего быть тут ну никак не могло. Утыканный стрелами гусеничный мототягач «Кеттенкрафтрад». С легким прицепом. И с тяжелым грузом. На прицепе лежал короб «атоммине».

Искуроченный, побитый, посеченный корпус. Вставленный в гнездо соединительной трубки запал с…

Люди в противогазах обступили прицеп.

… с часовым механизмом.

С запущенным часовым механизмом!

Который уже никак не остановить.

Штурмовики попятились. Что такое «атоммине», они знали. Сами ведь отправляли опасный груз в прошлое, предварительно пройдя секретный инструктаж по мерам безопасности. И вот груз вернулся. Обратно. На боевом взводе.

Частое – тяжелое и гулкое – дыхание под резиновыми личинами. Испуганные – невнятные и глухие – выкрики из-под газ-масок. Ужас в круглых стеклах окуляров…

Вперед выступил бригаденфюрер. Магистр эзотерической службы.

Томас Зальцман глянул на циферблат. И поднял руку с двумя растопыренными пальцами. То был вовсе не знак победы. Пальцы показывали «два».

Две минуты оставалось до ядерного взрыва.

Рука магистра чуть подрагивала.

Ревели боевые рога. Барабаны били чаще, сильнее. Топали сотни ног. Звенело железо. Главная баталия ускоряла шаг. Живой квадрат, ощетинившийся алебардами и пиками, уже не полз – бежал на пеших рыцарей. Воспрянул духом и авангард швейцарцев, почти оттесненный с холмов Хильдесридена за громадные мшистые глыбы.

Зажатое между двумя вражескими отрядами, войско Леопольда Третьего спешно перестраивалось. Подмога уже выдвигалась из-под стен осажденного Земпаха. Но – холмы, овраги, ручьи, канавы и обрывы на пути… По такой дороге даже самая быстрая конница не успеет вовремя.

– Частокол! Ставить частокол! – взрыкивал из-под забрала рыцарь с пышным плюмажом на шлеме. Размахивая длинным мечом, он пытался навести хотя бы подобие порядка в смешанных рядах австро-германцев.

Дорогие доспехи сверкали на солнце, многочисленная свита слуг, оруженосцев и телохранителей едва поспевала за своим сюзереном. Слева от ревущего мечника, стараясь не попасть ненароком под тяжелый клинок, держался знаменосец. Щит рыцаря и стяг над его головой украшал родовой герб Габсбургов: вздыбленный лев на золотом поле. Красный лев в синей короне.

Герцог Леопольд Третий Австрийский отдавал приказы:

– Ча-сто-кол! Линию! Вторую! Третью! Копейщики – вперед! Стрелки – назад!

Да, герцог принял верное решение. Герцог делал единственно возможное, что еще было в его силах: сплошной стеной ставил верных вассалов и союзников на пути противника.

Времени оставалось мало, и надрывающийся от крика Леопольд метался среди пятившихся рыцарей и латников и задыхался в раскаленном шлеме, снять который – нельзя. Теперь – никак уже нельзя.

Знамя с коронованным львом мелькало в первых рядах то там, то здесь.

Нет, остановить швейцарскую баталию Леопольд не надеялся, но вот задержать, пока не подойдет помощь из-под Земпаха… А задержать такого врага возможно лишь уподобившись ему. Не посылать на лес пик и алебард толпу пеших бойцов-одиночек, но выстроить перед швейцарцами преграду, хотя бы отдаленно напоминающую их собственную баталию – вот чего хотел герцог.

Самые опытные и сметливые рыцари поняли замысел герцога. Менее сообразительные просто последовали их примеру. Каждый ставил свое «копье»[3] в общий строй. «Знамена»[4] растягивались по фронту.

Делалось все сумбурно, наспех, неумело, но все же делалось. Неповоротливая и аморфная рыцарская фаланга не могла контратаковать противника, сохраняя собственное построение, однако наступательных действий от нее сейчас не требовалось. Сейчас важен был оборонительный бой. Сейчас нужно было просто стоять на месте и не дать швейцарцам вклиниться в свои ряды.

С криками и жутким лязгом баталия сшиблась с рыцарями. Неровная линия австрийцев прогнулась под напором швейцарцев, подалась назад, но все же выдержала первый – самый страшный – удар.

Трабанты усердно рубили копейные наконечники и шлемы с опущенными забралами. Пикинеры ворочали тяжелые древка, пытаясь пробить брешь в неровной стене вражеских щитов и лат. Алебардщики единым махом сбивали рыцарей, просочившихся меж пик. Однако габсбургское войско стояло насмерть, лишь в стойкости видя свое спасение.

И натиск баталии слабел.

Барабаны стучали громко, все настойчивее трубили трубы, задние ряды нетерпеливо давили на передние, но швейцарцы увязали, швейцарцы утрачивали разбег, силу, напор. Редкие, но беспощадные арбалетные болты, пущенные австрийскими стрелками почти в упор, разили наповал, сбивая порой в плотном строю по два-три человека. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. А идти приходилось по трупам, невольно смешивая собственные ряды. Идти, чтобы снова и снова упираться грудью в копья врага.

Магистр эзотерической службы СС Томас Зальцман все же совладал с первым приступом паники и теперь быстро отдавал команды. Быстро и молча. Знаками. Не полагаясь, что его мычание под резиновой газ-маской поймут правильно. Не доверяя собственному пересохшему горлу.

Командовал магистр левой рукой. Правая по-прежнему держала врастопырку два пальца…

Две минуты. Только уже не полных.

…и вымуштрованные подчиненные понимали бригаденфюрера без слов.

Большой и указательный палец сомкнуты в «0». Это – не о’кей. Это – план Нуль. Нулевой вариант. Кодовое название «Анкер-менш». Вообще-то предполагалось, что «человек-якорь» будет использован для нужд цайткоманды иначе и не в столь экстренном порядке. Но сейчас приходилось импровизировать на ходу.

Секунда ушла на раздумья: кому отправляться в путь? Самому – спасаться, бросив все, как есть. Бросив хронобункер и ядерный заряд в нем.

Быстрый взгляд на платц-башню, окутанную быстро тающим багрянцем.

Или отправить ее – взгляд магистра-бригаденфюрера скользнул по «атоммине».

Возобладало чувство долга. И соображение элементарной безопасности. Что будет в конце пути? Неизвестно. А значит…

Левая рука магистра указала на мототягач «Кеттенкрафтрад» с атомным грузом в прицепе. На магическое кольцо древнего мегалита. Ткнула в ближайшую газ-маску.

«Ты! Садись! „Атоммине“ – в платц-башню! Выполнять! Быстро!» – беззвучно вещала левая рука.

И один палец из двух поднятых на правой согнулся. Переломился посередке.

Оставалось полторы минуты.

Полугусеничный мототягач завелся сразу, с полоборота. Затарахтел, сдвинул с места атомный груз, поехал – медленно, куда медленнее, чем хотелось бы. Развернулся по крутой дуге…

Кто бы тут не побывал, у него не хватило ума вывести технику из строя. Или не знал как, или счел, что в этом нет необходимости. А может, торопился слишком. Как вот они сейчас.

Бригаденфюрер чувствовал противный липкий пот под формой. Можно успеть! Еще можно. Для цайт-прыжка с использованием астрального следа «человека-якоря» не требовалось ни ментальной поддержки медиумов, вогнанных в транс, ни шлюссель-башни, ни шлюссель-менша. К тому же над платц-башней пока еще висит багровое марево. Кто-то выполнил самую трудную часть работы, и вновь пробудить арийскую магию будет теперь совсем просто. Короткое, грубое, мощное заклинание – вот все, что требуется.

Все.

Все!

И – пустить «атоммине» с тикающими часиками по следу беглецов. По следу, который еще хранится в памяти всеобъемлющего астрального поля, пронизанного магическими путями.

Едва ли заряд взорвется рядом с теми, кто оставил его в хронобункере. Настолько рядом, чтобы достало! Это маловероятно. Это требует поиска, указания точных координат и большего времени для подготовки. На это нужно слишком много магических мантро-символов. Слишком долго придется плести замысловатую вязь.

Некогда!

Некогда!

Не-ког-да!

Сейчас главное – выбросить, выпихнуть. Мощным магическим толчком. Прочь!

Да, «атоммине» отправится следом за неведомыми диверсантами, устроившими все это. Но приближение на финише будет весьма условным. И во времени. И в пространстве. Во времени такое приближение измеряется десятками лет. Вперед и назад. В пространстве – десятками километров. В самые разные стороны.

И – множество случайностей.

И – уйма неучтенных поправок.

И – будь, что будет!

Брешь! Нужна была хотя бы малая брешь, чтобы расколоть вражеский строй, превратить его в бесформенную массу, смять, разрубить, растоптать.

Но бреши не было. Австро-германские рыцари стояли насмерть. Они не давали ломившейся вперед баталии шанса. Не давали пока…

– Унтервальден!

Двуручный меч в рост человека, брошенный с нечеловеческой силой, описал в воздухе гудящую дугу. Рыцарь, что попал под удар тяжелого обоюдоострого снаряда, не устоял на ногах. Но один сбитый человек – недостаточно для прорыва.

– Унтервальден!

Швейцарец, отчаявшийся рубить своим двуручником копейные острия и выступивший из передних рядов, был высок и широкоплеч. Теперь он был безоружен, этот швейцарец, но его оглушительный возглас заставил вздрогнуть и рыцарей, и солдат баталии. Подняв и разведя руки в стороны, будто медведь, вставший на задние лапы, громогласый великан без страха, вразвалку шел на врага. На копья врага…

– Э-э-эрни-и-и! – раздалось за спиной безумца.

Да, не узнать рослой фигуры Арнольда Винкельрида – предводителя воинственных кланов из Унтервальденского кантона – было невозможно. Тут не требовалось ни гербов, не знамен. Достаточно было видеть саженную спину и мощные, словно жаждавшие объять весь мир, руки.

Арнольд не обернулся на предостерегающие оклики, только махнул призывно. И – снова боевой клич кантона:

– Ун-тер-валь-ден!

Винкельриду верили. Швейцарцы ринулись в атаку с новой силой. Многие недоумевали, зачем вожак унтервальденцев бросил оружие, зачем идет на верную погибель, но недоумение это лишь множило ярость.

Арнольд Винкельрид прыгнул, подставляясь под удары врага. Шлем, кольчуга и панцирь – хорошая защита. Но это – если в плотном строю. А если вот так – впереди всей баталии, даже без щита. И без меча даже…

Одинокая беззащитная цель была слишком соблазнительна. Не усмотрев в действиях великана подвоха, а лишь отчаянное безрассудство, сразу несколько австрийских копейщиков направили в безумца стальные жала.

Он ждал этого…

Обоими руками Арнольд обхватил более полудюжины копий. Крепко обхватил, прижал к груди весь смертоносный пучок. Два или три наконечника пробили доспех. А может, четыре, или все пять, скрежетнув по металлу, отыскали податливую плоть. Но…

Арнольд кричал, наваливаясь на острия, Арнольд падал, не разжимая рук. И увлекая за собой копья. И копейщиков, тщившихся вырвать оружие из объятий умирающего.

Долгожданная брешь во вражеском строю появилась! Несколько немецких копий еще пытались преградить проход, но длинные пики швейцарцев пригнули их к земле. Заработали алебарды, расширяя пролом в рыцарском «частоколе».

Когда полугусеничный мотоцикл втащил, наконец, «атоммине» внутрь каменного круга, бригаденфюрер уже сгибал второй палец…

Тридцать секунд! Им оставалось всего тридцать секунд!

…и бормотал под противогазом.

То самое заклинания. Самое короткое. Самое сильное.

Самые мощные магические формулы.

Ему помогали. Кто хотел жить. А жить хотели все. Вся штурмовая группа эзотерической службы в полном составе.

Монотонный, глухой и невнятный звук доносился из-под газ-масок. И не важно было, что не разобрать слов. Важно их произнести. Высказать. Запустить колдовскую реакцию. Прежде чем начнется реакция атомная.

Багровая пелена над платц-башней густела. Становилась плотнее и ярче. Магический кокон восстанавливался заново – быстро, стремительно.

Водитель «Кеттенкрафтрада» взвыл – дико, истошно. Он тоже хотел жить. И он понял, что его не ждут. Ждать одного, когда гибель грозит всем?! Когда счет идет на секунды?! Когда – неумолимый обратный отсчет перед ядерным взрывом?!

Он попытался вернуться. Выбраться из каменного круга.

Но пустая противогазная сумка зацепилась за мотоциклетный руль. А поверх сумки – ремень «шмайсера», так что сразу и не сбросить.

Сумка держала крепко. Человек в газ-маске, напуганный видом расплывающегося мира, ослепленный колдовским сиянием паниковал. Человек дернулся раз, другой…

И исчез.

Растворился.

Вместе с мототягочем.

С «атоммине» вместе.

Герцог Леопольд оказался у взломанного строя одним из первых. На свою беду. Знаменосец следовал за ним по пятам и потому тоже жил недолго. Телохранители герцога не успели прикрыть ни господина, ни его штандарт.

Две швейцарские алебарды ударили одновременно.

Первая подсекла стяг с гербом Габсбургов. Стяг упал.

Вторая обрушилась на щит с красным львом в синей короне. Располовинила щит. И льва, и корону.

Потом ударили еще две алебарды – из следующего ряда. Одна сразила знаменосца. Другая – срубила яркий плюмаж и смяла шлем на голове Леопольда Австрийского, повергая оглушенного герцога наземь.

И еще два удара. Оба обрушились на распростертое тело Леопольда, добивая. Добили… Никакие латы не способны устоять под тяжелым топором на длинной рукояти. А до чего хорошо бить таким топором в строю!

Баталия строя не теряла. Не теряла и ритма боя. Одна за другой, как молоты в чудовищной кузне, поднимались и опускались страшные швейцарские алебарды, обагренные германско-австрийской кровью. Швейцарцы уверенно ковали свою победу.

Доковывали…

Уже бежали, бросив рыцарей, забыв о долге, чести и верности, перепуганные оруженосцы и слуги, которым надлежало охранять лошадей. Отряд Леопольда Австрийского, видя падение герцогского знамени, развалился, раскололся на части и отступал в панике. Поворачивала коней и подмога из-под Зепмаха, так и не добравшаяся до Хильдисриденовских холмов.

А швейцарская баталия наступала. Преследовала противника, разила в спину. Колола и рубила… Победа была явной, полной, неоспоримой. И эту победу в жаркий день 9 июля 1386 года у союзных кантонов отняли.

Вначале в тылу швейцарцев – на холме, где торчали из земли каменные клыки – взыграли яркие кровавые отблески разверзающейся огненной геенны. Потом возникла диковинная бесконная повозка. Две повозки, сцепленные воедино. Потом посланник ада с огромными круглыми глазами и страшным ликом демона преисподней соскочил с передней повозки на землю. Побежал, глухо взрыкивая, споткнулся. Упал. Покатился…

Потом…

Остальное воины, сражавшиеся у Хильдисридена, узреть уже не могли.

Зато со стен Земпаха и Сурзе, из Люцерна и Гисликона, с берегов Рейса и с Бальдекерских гор видно было, как над перекрестком Хильдисриденских дорог вдруг вспыхнуло и воспылало второе солнце. Куда жарче, куда ярче, куда страшнее небесного светила, чей диск, казалось, сразу померк и остыл.

Зародившийся в каменном круге древних развалин, огненный шар взбух до невероятных размеров, испепелив в мгновение ока и швейцарскую баталию, и отступающую армию Габсбургов, не оставляя ни живых, ни мертвых, лишь оплавленный камень и срытые скалы.

Тугой плотный узел ослепительного пламени обратился в нестерпимо яркий нарост на содрогающемся теле земли. Нарост этот все ширился, ширился…

Чудовищный тигль пожрал Хильдисриден. Дым и пыль гигантским грибом взметнулись выше горных хребтов, затмили солнце, закрыли небо.

А потом пошла огненная волна. Слепящая, сжигающая. Сносящая все на своем пути. Горели леса, шипели, исходя паром и высыхая, ручьи, реки, озера…

Вихрь пламени и жаркого ветра срыл до основания и сбросил в обмелевшее Земпахское озеро осажденный город. Вместе с осажденными и осаждающими. Вихрь выплеснул из берегов Рейс – прямо на раскаленные камни. Вихрь снес Гисликон и Гисликонский мост. Вихрь докатилась до Сурзе и Люцерна, разметав стены, обрушив башни, оставив после себя руины и пожары.

А после между трех озер – Земпахским, Бальдекерским и Фирвальдштетским, на берегу которого прежде располагался крупный город Люцерн, долго стояло багровое марево. И днем, и ночью. Не один месяц стояло. А в окрестностях в страшных мучениях умирали люди. А те, кто уцелел обходили проклятое место дальней дорогой.

– Швейцарцев покарал Господь! – утверждали в Священной Римской Империи.

– Габсбурги поплатились за посягательства на наши земли, – говорили вольнолюбивые горцы.

– Дьявол поспособствовал швейцарским голодранцам, – рассуждали немецкие и австрийские рыцари в своих замках.

– Герцог Леопольд призвал на помощь силы ада, – объявляли вожди кантонов и управители швейцарских городских общин.