Омен. Последняя битва

Глава десятая

Группа демонстрантов на площади Гросвенор, такая малочисленная с утра, постепенно росла и превратилась к обеду в толпу. Были вызваны дополнительные отряды полиции, прибыли репортеры, толпа еще более пополнила свои ряды, а отдельные выкрики можно было слышать уже и на Оксфорд-стрит, и на Парк-Лейн.

Когда к посольству подкатил автомобиль Торна, из толпы вырвались несколько человек, но их тут же задержали полицейские. Дэмьен вышел из лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом плакате.

«Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!»

«Где же твой голос, Америка?»

«Прекратите поддержку еврейских подонков!»

Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу в посольство.

— Как вы себя чувствуете, господин посол? — прозвучал первый вопрос.

— Как никогда хорошо.

— А не находите ли вы, что существует какая-то связь между тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями?

— Никакой связи.

Торн, окруженный репортерами и телеоператорами, протиснулся к двери. В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:

— Как бы вы прокомментировали заявление Шредера, будто за взрыв Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?

— Если это соответствует действительности, — произнес Дэмьен, — происшедшее — настоящий удар по миру на всем земном шаре.

— Можно считать ваши слова официальным заявлением? — выкрикнул другой репортер.

— Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано.

Раздались многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел руками и поспешил к дверям, которые один из его охранников услужливо распахнул перед ним.

Он уже заходил в здание посольства, когда услышал голос Кейт, позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку, проталкивающуюся к нему сквозь толпу.

— Доброе утро, миссис Рейнолдс. — Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.

Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела дыхание.

— Я вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. — Кейт взглянула на посла. В ее взгляде еще сквозило тревожное воспоминание о случившейся трагедии. — Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?

— Как, например? — полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта и нажимая кнопку вызова.

Кейт пожала плечами. Пока она в уме лихорадочно перебирала все возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.

— Ну, к примеру, можно закончить интервью.

Кейт благодарно взглянула на него.

— Однако на этот раз я бы предпочел встретиться у меня, — продолжал Дэмьен. — Ваши апартаменты меня не очень-то устраивают.

Кейт облегченно вздохнула.

Дэмьен стоял перед разошедшимися створками лифта.

— Вы можете остаться на обед, если захотите. — Он вошел в лифт. — Мы будем втроем.

Кейт в недоумении захлопала ресницами.

— Вы, я и Питер.

«Почему Питер?» — подумала Кейт и выпалила скороговоркой:

— Спасибо, но мне кажется, что Питеру необязательно присутствовать.

— Мне бы хотелось, чтобы он пришел, — бросил на прощание Дэмьен, прежде чем дверцы лифта сомкнулись.

Кожа и дерево в кабинете Эндрю Дойла уступили место мебели, отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав в руке телефонную трубку, Харвей Дин испытывал в кабинете Торна странное ощущение, будто все это уже происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь толстые оконные стекла до него долетали выкрики. Дин пытался определить размеры толпы.

— Когда Белый дом получил все это? — спросил он в трубку. Услышав ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на часы. — Полагаю, мы можем ждать ответа… м-м-м… во сколько? К полудню по вашему времени? — Он помедлил, заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем продолжал со странным удовлетворением в голосе: — Я уже давно не видел ничего подобного. Даже представить себе боюсь, как все это выглядит у израильского посольства.

Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На его лице играла торжествующая улыбка.

— Нет, — возражал он кому-то, — мальчик. — Тут Дин увидел входящего в кабинет Дэмьена. — Я потом перезвоню, Поль, — бросил он на прощание и повесил трубку.

Улыбка Дэмьена улетучилась. Здесь, за закрытыми дверями, он мог позволить себе быть самим собой и не прятать свое отвратительное настроение.

— Это был Бухер, — радостно объявил Дин, не уловив напряженности, висящей в воздухе. — Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый дом доклад о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе такие дыры, что впору танку проехать.

Дэмьен молча подошел к окну.

— Спасибо за цветы, — продолжал Дин. — Барбара очень признательна.

— Так как же все-таки насчет кинжалов? — раздраженно перебил его Дэмьен. Ему не хотелось говорить о мелочах.

Дин посмотрел на Торна, и вся его оживленность моментально испарилась.

— Бухер выясняет. Очевидно, кинжалы появились на аукционе, где были куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. — Дин подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. — Суби… В общем, что-то в этом роде, — припомнил он.

— Субиако, — уточнил Дэмьен. — Монастырь святого Бенедикта.

— Да, точно, — согласился Дин. — Мы подключили к этому наших итальянских ребятишек, так что…

— Слишком поздно, — резко оборвал Дина Торн. — Птички уже вылетели из клетки. — Он не отрываясь смотрел в окно. — Они уже в Англии. Пытаются засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем я сотру их с лица земли. — Дэмьен взглянул на небо. — Он родился этой ночью.

Дин склонился над письменным столом. Листки бумаги, разлетевшись, упали на пол.

— Как только он родился, я сразу же почувствовал его присутствие, — поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. — Это как вирус, пожирающий мои силы, иссушающий мое тело.

Дин впервые видел Торна таким измученным. Под глазами черные круги, лицо прорезали морщины. Это был уже не прежний, молодой и подтянутый Дэмьен. Он как бы состарился за одну ночь.

— Изо дня в день, пока он живет и растет, — монотонным и тусклым голосом констатировал Торн, — мои силы будут таять.

Он снова отвернулся от Дина и уставился в окно невидящим взглядом.

— Назаретянин, неужели ты такой трус, что боишься встретиться со мной наедине? Прячься, если хочешь, но рано или поздно я выслежу тебя. Ты пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я распну тебя на кресте забвения.

Дин вздрогнул и подошел к окну, пытаясь разглядеть то, что видел Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Он заметил в центре толпы человека с плакатом. Плакат выделялся среди прочих: «Возрадуйтесь рождению Христову!»

Дэмьен и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во взгляде его светилось торжество. Это были глаза победителя.

Дэмьен вздрогнул, отпрянул от окна, устало покачал головой и рухнул в кресло.

С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь опустела, и только один человек оставался сидеть на скамейке. То и дело посматривая на здание посольства, он наблюдал, как постепенно гаснет свет в его окнах. Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и приблизился к посольству, но к автомобилю никто не вышел. Водитель сидел в машине и дремал. Только в одном окне горел свет, и Мэтью разглядел силуэты двух мужчин.

— Возрадуйтесь, — еле слышно произнес он, — ибо Христос снова с нами…

Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез отказывался к чему-либо прикасаться. Вместо этого он впился мрачным взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло предела, и Дин то и дело выбегал в ванную, чтобы хоть на мгновение избавиться от него.

Священник на площади не трогался с места.

— Чего он там сидит? — нарушил молчание Дин.

— Он ждет меня, — тусклым голосом объяснил Дэмьен, — заманивает в ловушку.

Дин негодующе хмыкнул:

— Да он, похоже, идиот. — И тут же почувствовал, как его ладонь инстинктивно сжимается в кулак. Уже одно присутствие священника было оскорбительным. — Что заставляет его думать, будто ты клюнешь крючок?

— Он знает, что именно это я и собираюсь сделать.

Дин недоуменно пожал плечами. Он вдруг вспомнил человека в студии, его обгоревший труп, и внезапно ему в голову пришла мысль, что один из кинжалов находится у этого священника.

Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел его на скамейку.

— Если у него не хватает времени, я трачу время впустую, — заметил он.

Дин покачал головой. Это было слишком сложно для него. Полная бессмыслица. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, лучше и не понимать всего этого.

Глава одиннадцатая

Из вагонного окна Мэтью наблюдал, как фигура отца де Карло уменьшилась до размеров пятнышка. Он в последний раз помахал ему рукой, размышляя при этом, что ни разу, с тех самых пор, как силы добра и зла столкнулись в битве за его душу, не испытывал подобных мук.

Накануне Мэтью проснулся, охваченный паническим страхом. Однако отец де Карло успокоил его.

Наконец наступила и его, Мэтью, очередь. Тридцать лет он прекрасно ладил и с Богом, и с самим собой. У него не возникало ни сомнений, ни страхов. В молодости его терзала собственная плоть, и Дьявол искушал его запретными плодами. В нем происходила настоящая борьба, пока он, наконец, не встал на праведный путь…

Мэтью склонил в молитве голову и попросил Бога даровать ему силы. Подняв голову, он вдруг осознал, что впервые остался совершенно один. Один — с тех самых пор, как переступил порог монастыря. Он взглянул на пассажиров. Сидящий напротив мужчина был занят своим портфелем. Семья по другую сторону прохода обедала, уплетая сандвичи и запивая их чаем из термоса. Впереди сидели две женщины, бесстыдно выставившие на всеобщее обозрение свои тела.

Мэтью прижал к себе сумку, свисавшую через плечо, нащупал через плотную ткань кинжал и вновь покрылся испариной. А сможет ли он воспользоваться кинжалом, когда пробьет нужный час? Будет ли он в состоянии вонзить кинжал по самую рукоятку в плоть и кровь? «Пусть это буду я, Отец, — умолял Мэтью Господа в воскресенье. — Пусть я буду единственной жертвой». Но тогда ушел Бенито. Теперь же была его очередь. То, что ему предстояло осуществить, являлось невероятной честью и привилегией. Мэтью вспомнил, как впервые мельком увидел Антихриста, чьи пылающие глаза, казалось, буравили его насквозь — желтые, безумные глаза животного.

«Он прочел твои мысли точно так же, как ты прочел его», — объяснил тогда отец де Карло. Именно эти слова пробудили в Мэтью мысль о приманке. Антихрист обязательно последует за ним. Он, Мэтью, вынудит его отправиться на поиски Сына Божьего. Эта роль и волновала и пугала его.

Укачанный плавным ходом состава, он задремал, но вскоре проснулся и до самого конца пути не смыкал глаз, то и дело ощущая на себе любопытные взгляды окружающих.

Под вечер он сошел с экспресса, перебрался по мосту на противоположную сторону платформы и сел на другой поезд, старенький, с крошечным купе. В нос ударил резкий запах конюшни.

Оставшийся путь Мэтью проделал в тишине, если не считать стука колес и поскрипывания вагона. Вокруг простиралась зеленая однообразная сельская местность. Маленькие полустанки были безлюдны. Поезд периодически останавливался, но никто не входил в него и не покидал вагона. Монах какое-то время разглядывал оклеенные выцветшими фотографиями стены купе, затем вытащил кинжал и принялся поигрывать им. Пытался взяться за чтение, но никак не мог сосредоточиться. Когда поезд добрался до нужной станции, Мэтью облегченно вздохнул и ступил на платформу. Уже смеркалось. Он вышел со станции и зашагал по проселочной дороге. Прижав к себе перекинутую через плечо сумку, Мэтью приблизился к автобусной остановке и стал дожидаться автобуса. Наконец автобус вынырнул из-за угла и остановился перед монахом. Впереди, рядом с водителем, сидели двое мужчин. Мэтью кивнул им и прошел на заднее сиденье.

Через некоторое время он заметил роскошный лимузин, свернувший на ту же дорогу. Когда автомобиль поравнялся с автобусом, Мэтью успел заглянуть в глаза водителю. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, затем лимузин притормозил и отстал от автобуса.

Мэтью в страшном напряжении пытался справиться со своим волнением. Он дрожал с головы до ног. Итак, на приманку клюнули.

Мэтью раскрыл сумку и достал портативный передатчик, который дал ему отец де Карло. Он коснулся пальцами кнопок на панели и прижал его к уху. Никогда раньше не приходилось ему пользоваться такой штуковиной, но сейчас он был рад, что имел ее при себе.

В это время автобус круто повернул и затормозил. Обернувшись к Мэтью, водитель объявил, что это конечная остановка. Монах поблагодарил шофера и сошел с автобуса. Ему показалось, что он путешествует уже целую вечность. Автобус скрылся из виду, а Мэтью удовлетворенно хмыкнул, обнаружив тропинку, что вилась сквозь бархат дерна. Он радостно устремился по ней вперед, испытывая облегчение и приказывая себе не оглядываться. Он даже начал разговаривать с овцами, которые, оторвав морды от травы, удивленно поглядывали на него.

Послышался рокот автомобиля, и монах оглянулся. Силуэт лимузина четко вырисовывался на горизонте в лучах заходящего солнца.

— Отлично, — громко проговорил Мэтью, шагая по заболоченному лугу и радуясь, что находится на открытом пространстве, вдали от автобусов и поездов, вызывающих клаустрофобические настроения.

Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до долины. Впереди на вершине скалы он разглядел очертания часовни. Купол ее был разрушен, в сумеречном свете возвышались лишь неровные, обвалившиеся стены. Часовенка напомнила Мэтью монастырь, и ему вдруг захотелось домой. Глянув под ноги, он заметил белую палочку, воткнутую в землю. Мэтью остановился, достал передатчик, надавил на кнопку и поднес аппарат к губам. Чувствуя себя несколько глуповато, он заговорил в микрофон, и голос его напугал овец. «Мэтью у полукилометровой отметки. Торн следует параллельно в сотне метров к северо-востоку от меня. На нем голубой капюшон. — Мэтью помедлил. — Прием». «Действуй, как договорились, вперед в часовню». — Услышав ответ, Мэтью округлил глаза от удивления и улыбнулся про себя. Современная наука творит чудеса. Голос Мартина был слышен отчетливо, как будто тот был рядом, в каких-нибудь нескольких футах. Мэтью сунул передатчик обратно в сумку и зашагал вперед, пытаясь уловить шум автомобильного двигателя. Но единственное, что он услышал, был звук его собственного дыхания.

За все время путешествия собака ни разу не шевельнулась. Положив морду на спинку заднего сиденья, она устремила взгляд на дорогу сквозь автомобильное стекло. Лишь несколько раз, когда лимузин подскочил на ухабах узкой дороги, ее огромное тело слегка дернулось. Машина остановилась, и собака напряглась в ожидании. Когда открылась дверца, она выпрыгнула из автомобиля и прямиком устремилась вглубь лесочка, бесшумно и незаметно двигаясь туда, где на фоне ночного неба высился черный силуэт часовни. С каждым метром собака настигала свою жертву.

Мэтью добрался до кладбища и взглянул на часовню, высившуюся над ним. Сквозь разрушенные стены и пустые оконные проемы виднелась луна. Мэтью поздравил про себя отца де Карло за сделанный выбор. Место действительно как нельзя лучше отвечало предназначенной схватке. Разрушенная и заброшенная обитель Господа все равно являлась Божьим пристанищем. Гордость переполняла Мэтью. Он выполнил то, что было ему поручено. Довершить задуманное должны другие.

Мэтью крадучись пробирался между могил. Некоторые из них провалились, на других надгробия так накренились, что могилы казались сросшимися. Между могил метались какие-то тени. Вдруг Мэтью услышал страшный, как бы предупреждающий звук, и тут же к нему выскочила крупная овца. Несколько мгновений она стояла, застыв от ужаса, затем дернулась и, постукивая копытами по надгробиям, помчалась в сторону. Мэтью с улыбкой повернулся и проследил за овцой, пока она не скрылась из виду. Взглянув вперед, он отшатнулся. Из тьмы на Мэтью уставилось адское видение с чудовищными клыками…

Целый день напролет эти двое не отрывали глаз от дороги. Они болтали друг с другом, обсуждая всякую чепуху, как будто разговорами о ерунде можно было отстраниться от жуткой реальности, и пристально вглядывались в темноту.

— Он уже должен быть здесь… — прошептал Паоло.

Когда он произносил эти слова, Мартин прижался к скале, ибо в то мгновение он увидел Антихриста. Схватив Паоло за руку, он потащил его за собой через разрушенный вход внутрь часовни. Они подошли к темному массивному алтарю, возвышавшемуся посреди часовни, и спрятались в его тени.

Снаружи послышалось движение. Должно быть Антихрист запыхался, взбираясь на вершину скалы. И немудрено, так как карабкаться надо на высоту порядка сорока футов. Монахи слышали тяжелое дыхание, словно застревавшее в горле. Заметив в дверях силут, они замерли, будто вросли в стену. «К алтарю, иди же к алтарю!» Это необходимо свершить на алтаре. Как бы повинуясь их мысленному приказу, фигура решительно скользнула в сторону алтаря, положила на него руки и неподвижно застыла.

Зажав кинжал в правой руке, Паоло схватил Антихриста левой рукой за шею, как его учили, и вонзил клинок. Он услышал треск костей и почувствовал, что рука немеет от охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но вместо этого погрузил его глубже. Пальцы коснулись капюшона. «Пожалуйста, только не кричи», — пробормотал Паоло.

Бубня что-то себе под нос Мартин высоко занес кинжал, ударил по капюшону, но промахнулся. Лезвие, попав в плечо, скользнуло по нему и вонзилось в позвоночник.

Выдернув кинжалы, монахи отшатнулись. В жутком оцепенении они наблюдали, как тело качнулось вперед и, медленно оседая, упало на алтарь лицом вниз.

Наступила короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и перекрестился, бормоча молитву. Мартин двинулся следом за ним. Монахи с трудом перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его застыло в неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали одни белки.

Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки, и в ужасе уставились друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались найти объяснение, но его не было. Паоло поднял к небу полные страдания глаза, только бы не смотреть в это страшное, искаженное гримасой смерти лицо. «Господи, Спаситель, — прошептал он, — избавь наши умы от помрачения, предотврати беду…»

Вдруг сзади раздалось звериное рычание. Повернувшись всем телом, Паоло увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся и застыл на месте, впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно отступили назад, а чудовище, стоявшее в дверном проеме, переводило свои пылающие глаза с одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена.

«Окно», — мелькнула у Паоло спасительная мысль. Они заберутся в оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет. Паоло почувствовал в руке ладонь Мартина и двинулся к окну, но в оконном проеме вырисовывался череп шакала, таращившийся на них пустыми глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто освещался изнутри.

Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание. Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился в волосы Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул, отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз. Это был старый заброшенный колодец с гладкими черными стенами. Дно его находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли, вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли и прижавшись к стенам колодца.

Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи взглянули вверх и увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала прямо на лицо Мартина. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях — так крепко вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о стенки колодца, ноги болтались в воздухе.

Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала. Паоло бросил на пса взгляд и почувствовал, как его левая ладонь, еще влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал, пытаясь оторвать собачью лапу.

— Не двигайся, — прошептал Паоло. — Оставь ее…

Лицо его исказилось от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу.

Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может провисеть еще минуты-полторы от силы. И тут Паоло заплакал, слезы струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он надеялся, что боль не продлится целую вечность…

Глава двенадцатая

Впервые за этот год денек выдался по настоящему теплым. Весенний солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза телевизионщикам, устанавливающим оборудование.

Обычно молчаливые и циничные, сейчас они перебрасывались шуточками. Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.

А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они вдоль террасы, и Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь нормальным человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело.

Дин решил нарушить затянувшееся молчание.

— Итак, у нас уже четыре кинжала, — начал он.

Дэмьен кивнул:

— Дин, осталось три, но я не могу больше терять время. — Он помедлил, затем еле слышно продолжал: — Единственный способ отделаться от Назаретянина — это истребить по всей стране всех младенцев мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.

Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена. Лицо Торна выражало твердую решимость, и Дин даже присвистнул, пытаясь мысленно охватить грандиозность предложения.

— Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране? — сделал он слабую попытку возразить.

— В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов, — заявил Дэмьен. — А эти педантичные христиане точно придерживаются буквы предсказания.

Они пришли в сад. Дэмьен сорвал цветок с куста рододендрона и принялся обрывать лепестки.

— Как Барбара? — поинтересовался он.

— Хорошо, — ответил Дин.

— А как твой сын?

Дин тут же подавил в себе страшную догадку.

— Прекрасно, прекрасно, — заверил он Торна.

Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что к ним подбегает Питер. Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.

— Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?

— Кто? — Дин прикинулся дурачком и тянул время.

— Твой сын.

— Нет. — Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня в этом не было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал все его самые сокровенные мысли. — Нет-нет, — повторил Дин, — двадцать третьего марта, как раз перед полуночью.

Питер подбежал к ним и передал, что мама готова начать работу.

— Скажи ей, что мы уже идем, — пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя на Дина. Он оборвал с цветка все лепестки и теперь мял в пальцах его сердцевину. — Уничтожьте Назаретянина, — еле слышно произнес Торн.

— Но как? — раздраженно бросил Дин.

— Для этого-то и существуют ученики, — просто заметил Дэмьен. — Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с собой на охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.

Он повернулся и зашагал к дому, улыбнувшись и пожелав Дину приободриться.

Дин наблюдал за ним. Да уж, приободриться. Пожелание в духе британцев: «Возьми себя в руки. Вот теперь можешь и чай с орешками попить». Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она оказывает на Дэмьена плохое влияние. И впервые Дин почувствовал безотчетный страх, будто совершил ужасную ошибку. Волна внутреннего сопротивления поднялась было в нем, но он тут же совладал с ней и направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто не мог возвратить ее ему. Сожалеть о чем-то уже поздно. Однако, подойдя к письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что одной вещи не сделает никогда, даже если это будет означать для него великие муки…

В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн — самом сердце обитания английских юристов, — молодой адвокат по имени Фрэнк Хатчинс поднял трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения, повесил ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день. Убедившись, что персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу, вытащил справочник и положил его рядом с телефоном.

Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат. Три года назад его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно ожидая настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно справился со своей работой. А начал Хатчинс с того, что принялся выуживать из воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде «Сатанизм и сотворенное им зло» и тщательно исследовал подобные статьи. В конце концов у него собралось изрядное досье.

И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет. Когда он покинул свой кабинет, в ушах все еще стояло дребезжание телефонных звонков. Адвокат закатился в бар и, в одиночестве восседая за стойкой, потягивал «чери».

Для сестры Ламонт поменять свою смену на другую было делом не сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась, как он ей дорог. Когда Ламонт попросила о замене, Шарон великодушно уступила, проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена.

Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою дорожную сумку и отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует от нее детального изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ей надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную историю, чтобы развлечь бедную толстушку…

…В Хампстеде десятилетний Тревор Грант разработал план. Он прекрасно понимал, что родители ни за что не отпустят его одного на уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и начнется дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли и узнал, что сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда мать поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы они не сходили с ума. Положив трубку, Тревор пересчитал свои карманные деньги и стал прикидывать, попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше просто стащить их. Он остановился на последнем. В будущем он еще не раз прибегнет к подобному решению…

В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и осведомился, не сможет ли тот провести воскресную службу за него. Воскресенье — день семейного траура, объяснил Росс. Молодой человек с готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией.

— Благослови тебя Господь, — напутствовал священника Росс и вернулся в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами…

…Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и сообщил, что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По ее голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет проверять, звонить, выяснять, и когда он, наконец, вернется, разразится чудовищный скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил прелесть в этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину…

…По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в дорогу. Они еще раз проверили маршрут перед путешествием к их общей заветной судьбе. Каждый осознавал, что готов выполнить все, что пожелает или потребует Дэмьен Торн.

Глава тринадцатая

С тех пор как страшная весть обрушилась на него, Антонио был безутешен. Он любил их всех, особенно Мэтью, которого знал вот уже тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение. Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени Дэмьен Торн. Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в него кинжал. Он придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели, Антонио представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал бы наказывать его за эту жестокость.

Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он начисто забыл об осторожности. Его безудержная ярость то и дело выплескивалась наружу, стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна.

У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот будет находиться без охраны. За ним нужно охотиться на открытом пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.

На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него не осталось выбора.

Пока поезд, громыхая по рельсам уносил их на запад, Антонио поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и дело всхлипывал во сне, как будто его одолевали кошмары. Антонио коснулся влажного лба юноши. «Бедный мальчик, — подумал монах, — такой чувствительный». Вот он — Антонио — никогда не испытывал кошмаров. Отец де Карло заметил однажды, что причиной тому — отсутствие у Антонио воображения. Ну а что еще мог сказать священник?

Всю дорогу Антонио обдумывал план, прорабатывал его до мельчайших деталей. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности, вплоть до секунды, и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться, но если разработать план досконально, то у него появятся шансы на победу.

Все шло гладко с самого начала. Они устроились в деревенской таверне и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться было довольно сложно. Люди в этой местности говорили на странном диалекте. Но все равно им удалось понять друг друга, и они без умолку болтали о политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал лишь понаслышке. Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном завелась уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал в постели и размышлял о том, что, останься он в миру, вполне мог бы достичь определенных высот на деловом поприще, ибо обладал умом расчетливым и предприимчивым.

На следующее утро они прогуливались по полям с одним из фермеров. Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его, где можно достать лошадей и терьеров для охоты на лис, даже не удивился. Просто объяснил, у кого все это можно найти. Если человеку вдруг понадобился терьер, разве это не его личное дело? А захочет рассказать — так расскажет.

Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то через молодую поросль, то через подлесок. По виадуку пересекли узкое ущелье, по дну которого протекала речушка. На несколько минут задержались на мосту и посмотрели вниз, на речку. Но взгляд Антонио впился в противоположный конец моста. Часть скалы здесь обрушилась, и в месте обвала виднелась влажная земля.

Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав уши, она время от времени принюхивалась и потягивалась, пытаясь повернуться на бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать.

И тут животное почуяло опасность. Навострив уши, лисица мгновенно проснулась и поползла, задевая головой свод норы. Снаружи доносился собачий лай и царапанье. Пятно света впереди — и без того небольшое — внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили…

Навстречу ей полз терьер, глаза его сверкали. Лисица стремительно прыгнула на него, вцепилась в собачью морду и затрясла ею. В какой-то момент она выпустила голову терьера, нацелившись ему в глотку. Подобрав под себя задние лапы, лисица завалилась на бок, мгновенно проскользнула под собакой и прижалась к стене норы. Лязгая зубами, терьер пытался выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась проворней, она моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед, к свету.

И тут она мордой врезалась в какой-то предмет. Охваченная паникой, лисица пыталась развернуться, но не могла сдвинуться с места. Путь к отступлению был отрезан, ей некуда было деваться — ни вперед, ни назад.

Симеон действовал быстро. Как только лисица оказалась в клетке, он захлопнул крышку. Монах крепко держал клетку, не обращая внимания на вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан грязью, с морды капала кровь, и он выл от боли и возмущения.

Антонио, верхом на серой кобыле, наклонился, перехватил из рук Симеона клетку и торжествующе поднял кверху кулак.

Часом позже возле замка Мэнор вот-вот должна была начаться охота. Участники уже допивали глинтвейн и возвращали грумам кружки. В утреннем тумане клубилось дыхание гончих и лошадей. Собаки нетерпеливо перебирали лапами, то и дело наталкиваясь друг на друга. Топча копытами землю, лошади были готовы сорваться с места в карьер.

Кейт расправляла на Питере курточку. «До чего же он красив, — подумалось ей, — в этих бриджах, сапожках и охотничьей куртке». Однако Кейт чувствовала, что сына раздражает ее внимание. Мужчины, отправляющиеся на охоту не нуждаются в том, чтобы рядом суетились какие-то женщины, пусть даже их матери. Кейт отошла от сына, и тот быстро смешался с остальными участниками. Женщина с трудом сдерживала волнение. Пронзительное ржание заставило ее резко обернуться. В дверях показался Дэмьен и направился к великолепному антрацитовому жеребцу. Конь бешено повел глазами и, обнажив зубы, отпрянул. Волнение жеребца передалось и другим скакунам. Один из них несколько раз норовисто лягнулся, чуть было не сбросив седока, другие же, яростно раздувая ноздри, зафыркали и захрапели.

Вокруг черного жеребца засуетились люди. Странно, поражались они, что случилось с лошадьми? Обычно они были такими покладистыми. Однако и минуты не прошло, как грум успокоил антрацитового жеребца. Дэмьен сунул в стремя ногу и вскочил в седло. Несмотря на охотничью одежду, он вдруг напомнил Кейт кого-то из героев вестернов. Видимо, из-за манеры сидеть в седле. Да, американцы по-другому скачут на лошадях, и она отдала должное мастерству Дэмьена. Кучка репортеров толкалась возле Торна, и Кейт улыбнулась. А неплохо будут смотреться в газетах снимочки: американский посол, решивший поразвлечься на охоте.

Питеру достался пони. Мальчик умело вскочил в седло и улыбнулся матери, когда та направилась в его сторону.

— Держись сзади, возле Сьюзен, — напутствовала сына Кейт, кивая молодой женщине на небольшой лошадке. — И не выпендривайся перед Дэмьеном.

— Не буду, — заверил ее Питер с ангельской улыбочкой на губах.

Кейт слишком хорошо знала эту улыбку. Он с кротким смирением соглашался со всем, чтобы мать ни говорила, а сам, разумеется, делал все наоборот.

— И не заводись понапрасну, — Кейт наклонилась, лаская пони, — тебе еще только предстоит крещение кровью.

— Что означает «крещение кровью»? — продолжая наивно улыбаться, спросил Питер, и глаза его округлились.

— Ты прекрасно знаешь, что это означает, — покачала головой Кейт.

— Честно, нет.

— Это старая охотничья традиция, — вмешалась в разговор Сьюзен.

— Ты сейчас впервые на охоте, — терпеливо объясняла Кейт. — Когда убьют лисицу, ее кровью вымажут тебе щеки. — Она улыбнулась. — Удовлетворен?

Питер кивнул, скорчил ей рожицу и обернулся на звук охотничьего рога.

— Будь осторожен! — крикнула Кейт.

Сын с любопытством взглянул на нее.

— Почему ты всегда дрожишь надо мной?

— Потому что тебя очень люблю. Ты — единственное, что у меня осталось.

И вот они умчались — всадники на лошадях и целая стая гончих. Когда они достигли подножия холма, Дэмьен догнал передних всадников, непринужденно болтавших о том, как убить лису.

— Да, уж давно такого не случалось, — присвистнул главный егерь, — эти чертовы лисы стали такими хитрыми.

На вершине холма Дэмьен оглянулся, пересчитывая наездников. Всего двадцать пять человек, считая Сьюзен и Питера. Мальчик помахал ему, Дэмьен отсалютовал в ответ, а затем взглянул на главного егеря, который указывал на подлесок внизу, в четверти мили от места, где они сейчас находились. Старик принюхивался к чему-то, как те гончие, которых он только что направил вниз с холма. Собаки помчались что есть духу, пригнув к земле морды. Они слились в единое целое, испытывая безудержную радость от того, что вырвались, наконец, за пределы своей собачьей конуры.

Пока собаки прочесывали подлесок, всадники — кто терпеливо, кто от возбуждения привстав в стременах — ждали, готовые в любой момент рвануться вслед за собаками. Наконец тишина была прервана. Гончие залаяли. Главный егерь протрубил в рог и поскакал вниз.

Дэмьен последовал за ним. Остальные всадники помчались вдогонку. Переведя лошадей в галоп, они скоро достигли подлеска и, приблизившись к густой поросли, перешли на шаг.

Дэмьен, завороженный охотой, услышал вдруг сзади крик и звук падения. Он резко обернулся и увидел распростертое на земле неподвижное тело. Дэмьен с беспокойством переводил взгляд с одного наездника на другого, выискивая глазами Питера. Наконец кусты раздвинулись. Заметив мальчика верхом на пони, он улыбнулся.

Дэмьен первым выследил лисицу. Глаза его сузились, ноздри раздулись от возбуждения. Из горла вырвался сдавленный хрип, и Торн замер на месте, поджидая главного егеря. Мгновение спустя старый егерь издал воинственный клич и припустилсвою лошадь сквозь кусты в сторону гончих и огненно-рыжего зверька, мчащегося впереди через поле.

Дэмьен прижался к лошади и пустился в погоню. Он без труда опередил всех, возглавив кавалькаду. Еще несколько секунд и он догнал свору гончих и, распластавшись на своем черном жеребце, очень скоро оставил ее далеко позади.

Охотники восхищенно и с удивлением наблюдали как мастерски управляет Дэмьен жеребцом. Никогда еще не доводилось им видеть, чтобы лошадь этой породы неслась так быстро…

Брат Антонио в бинокль разглядывал сцену погони и, довольный происходящим, улыбался. Все шло по плану.

Он повернулся к серой кобыле, вскочил в седло и поправил на спине ружье, постоянно бившееся о клетку, привязанную к передней луке седла. Лисица внутри клетки огрызнулась и бросилась было на него, но монах не обратил на нее внимания. Он проскакал по лесу добрую сотню ярдов и очутился, наконец, в намеченном местечке. Антонио спешился, отвел лошадь подальше в кусты и привязал ее. Потом отстегнул ружье и поднял его к плечу.

Прищурив глаза, всматривался Антонио вдаль. Губы его были плотно сжаты. «Если бы все было так легко, — думал он, — если бы все это можно было разрешить ружейным выстрелом».

И тут Антонио заметил лисицу. Он спустил курок. Осечка. Он выстрелил снова, подбежал к убитой лисице, поднял трупик и, торопливо возвратившись той же дорогой, закинул его в кусты. Затем отвязал от седла клетку и стал продираться назад к тропинке. Он то и дело прислушивался, пытаясь определить, насколько приблизилась свора гончих. Она уже почти настигла его. Антонио молниеносно распахнул дверцу клетки, и лисица тут же выскочила на тропинку. Антонио бросился на землю и прижался к ней лицом как раз в тот самый момент, когда Дэмьен, а за ним гончие, преследуя лисицу, пронеслись мимо.

Антонио подхватил мертвую лисицу, привязав ее к длинной веревке, вскочил на лошадь и поскакал обратно, надеясь поспеть вовремя. На дороге он оказался за несколько секунд до того, как туда примчалась собачья свора. Когда Антонио внезапно появился среди них и неожиданно повернул в обратную сторону, собаки замешкались в растерянности, но затем одна за другой бросились следом. Они пытались ухватить труп лисицы, привязанный к лошади Антонио и тащившийся за ней на веревке по грязной дороге.

Через некоторое время монах свернул направо и поскакал галопом. За ним по пятам мчались гончие. За спиной он уже слышал стук копыт и крики отставших охотников.

Антонио ликовал. Разделив их, он добился своего. Все отлично сработало.

На полном скаку монах подтянул веревку и ухватил лисицу за голову. Дорога из лесу теперь резко спускалась к берегу, где стояла мельница. Отвязав веревку от лисьего трупика, Антонио подбросил его высоко в воздух и еще успел заметить, как он свалился футах в тридцати от старой, разрушенной мельницы. Но монах даже не остановился. Времени было в обрез. К месту встречи он должен подоспеть вовремя.

…Дэмьен, распластавшись, мчался по тропинке, что-то нашептывая на ухо жеребцу. Лисица скрылась из виду, и Дэмьена это поразило. Похоже, что зверек несся сейчас еще быстрее, чем прежде, на старте. Лес поредел, Торн увидел впереди глубокое ущелье и мост через него. Лисица направилась прямиком к ущелью, нырнула в ворота моста и устремилась дальше.

Дэмьен пришпорил лошадь и снова помчался вперед. За мостом расстилалось открытое поле. Там загнанной лисе уже не спрятаться. Оказавшись на мосту, Дэмьен мельком взглянул через парапет, а когда вновь поднял глаза, то увидел, что лиса вдруг остановилась и неожиданно исчезла в норе. Дэмьен выругался и в сердцах бросил поводья. Свора гончих огрызалась возле норы, собаки яростно рыли лапами землю, скуля от отчаяния и бессильной злобы.

Дэмьен спешился. Хрипло дыша, он сорвал с головы жокейский картуз и смахнул пот со лба. Похоже, егерь был прав — день выдался неудачным. Дэмьен подошел к собакам, наклонился и попробовал заглянуть в нору. А когда поднял голову, то увидел идущего в его сторону молодого монаха с кинжалом в руке. Дэмьен медленно распрямился, заметив, что монах запер за собой ворота с одной стороны виадука. Резко обернувшись, Дэмьен увидел, что и на противоположной стороне моста медленно закрылись ворота. Седобородый монах, двигающийся к нему верхом на лошади, тоже сжимал в руке кинжал.

Дэмьен окаменел. Его поймали в ловушку! Но как, как они могли это сделать, как могли угадать, куда именно побежит лисица? Однако времени на размышления не оставалось. С обеих сторон к нему приближались вооруженные кинжалами монахи.

Вглядевшись в лицо старца, Дэмьен отметил, что на губах его играет победная улыбка. Всадник и лошадь были не дальше, чем в десяти ярдах от него, когда Дэмьен перевел взгляд на кобылу и пристально, не мигая, стал смотреть в глаза лошади. Он нарисовал в воображении страшный финал погони шакалов за лошадью: вот они настигают ее, впиваются зубами в ляжку, виснут на боках до тех пор, пока она не падает на колени. Ноги лошади изодраны в клочья, а шакалы яростно рвутся к животу, выгрызают куски мяса, терзают внутренности. Лошадь бьется от боли, угасающим взглядом обводя тварей с окровавленными пастями, пожирающими ее живую плоть…

Кобыла под Антонио вдруг резко остановилась, не реагируя ни на поводья, ни на шпоры. Глаза ее расширились от ужаса, она замотала головой из стороны в сторону, но не смогла избавиться от пронзительного взгляда Дэмьена. Внезапно кобыла взвилась на дыбы и сбросила Антонио прямо на парапет. Лишь мгновение его тело удерживалось на парапете, а затем сорвалось вниз. Бессильно взлетели и опустились руки, из горла вырвался протяжный крик, оборвавшийся на дне ущелья.

Дэмьен резко обернулся. Молодой монах стоял в нескольких шагах от него. Лицо его побелело от ужаса, когда он взглянул через парапет на дно ущелья. Но монах быстро совладал с собой и, сжав кинжал, стал медленно приближаться к Дэмьену. Дэмьен не сдвинулся с места. Он просто перевел взгляд на самую большую собаку и стал смотреть ей прямо в глаза…

Однако теперь перед его мысленным взором проносились совершенно иные видения. Собака, как завороженная, не сводила с Дэмьена сузившихся глаз. Она наклонила голову набок и тяжело дышала. Всего несколько секунд стояла она замерев, потом медленно повернулась. Симеон находился в шаге от нее. Собака стремительно прыгнула на монаха, пытаясь вцепиться ему прямо в горло, но промахнулась и ухватила его за плечо, вырвав клок одежды. Симеон выронил кинжал, отступил назад и в полнейшем недоумении посмотрел на кровь, сочившуюся из раны. Он коснулся плеча и нахмурился. Несколько мгновений все стояли молча, застыв, как на картине: двое мужчин и собака. И тут второй пес бросился на спину Симеону. Собака когтями вцепилась в одежду, зубы ее лязгали. Она пыталась ухватить монаха за шею. Симеон рванулся, и пес, сильно ударившись о парапет, взвыл от боли. Но вот уже третья собака набросилась на монаха, а за ней и четвертая. Пинаясь и расшвыривая гончих, Симеон схватил одну из них за горло и сдавил ей морду. Тут же, снизу, ему на грудь прыгнула еще одна собака. Симеон споткнулся и, неловко расставив руки, упал. Свора собак мгновенно облепила монаха, и крик его внезапно оборвался.

Дэмьен взглянул на часы. Схватка длилась всего полторы минуты, ровно столько, сколько одной из собак понадобилось, чтобы добраться до горла монаха и разодрать его. Теперь же свора обезумела от крови и еще долгое время терзала мертвое тело Симеона.

Для гончих эта утренняя охота выдалась на редкость удачной.

Вернувшись в замок, Питер принялся жаловаться матери:

— Дэмьен, наверное, преследует другую лисицу, — ворчал он, — наша удрала за водопад.

Кейт пожала плечами.

— Думаю, и я предпочла бы утонуть, лишь бы не быть в клочья изодранной.

Питер с улыбкой взглянул на мать. Чувством юмора оба обладали с избытком, а это уже было кое-что, особенно в сложном подростковом возрасте.

Кейт стиснула руку сына, но Питер уже глядел через ее плечо и указывал на что-то пальцем. Она оглянулась и разглядела Дэмьена, скачущего в их сторону. Сзади него мчалась свора гончих. Морды их были в крови.

Питер устремился навстречу Дэмьену.

— Ты поймал лисицу? — приблизившись, воскликнул мальчик.

— Гончие не много оставили мне на память, — охладил тот его пыл, — однако я кое-что припас для тебя. — Дэмьен полез в карман и вытащил густо пропитанный кровью платок.

— Ты можешь окрестить меня этой кровью? — спросил Питер. — Это считается?

— Для меня считается, — заверил его Дэмьен.

Он наклонился и вымазал кровью щеки мальчика. Питер коснулся лица, увидел кровь на своих пальцах и прижал их к губам.

В сотне ярдов от них стояла Кейт. Она наблюдала за ними… и ей стало не по себе от увиденного.

Глава четырнадцатая

На протяжении всего долгого путешествия в Корнуэлл Френк Хатчинс дразнил свое воображение, подогревая себя мыслями о предстоящей встрече. Он хотел приехать первым, чтобы стоять в первых рядах и видеть его, подойти к нему как можно ближе. Может быть, удастся даже переброситься с ним хоть парой слов и получить его благословение за все, что сделал он, Хатчинс. В конце концов ведь именно он — Френк Хатчинс — собрал их вместе. Он являлся жизненно важным элементом в этом огромном организме, и, если, конечно, повезет, Дэмьен Торн его выделит.

Когда Хатчинс очутился на стоянке, он с радостью обнаружил, что ни один автомобиль не опередил его. Он прибыл рано. И он будет первым.

Хатчинс захлопнул автомобильную дверцу и двинулся по тропинке к убежищу среди скал. Нужно было пройти пешком с полмили, и, прежде, чем Хатчинс добрался до места сбора, он услышал, как внизу волны бьются о скалистый берег, и разглядел мигающий вдали маяк.

Хатчинс некоторое время любовался морским пейзажем, затем начал спускаться вниз, к морскому берегу. Ночь была беззвездная, тьма — хоть глаз выколи, и он пару раз поскользнулся. Достигнув подножия, Хатчинс обернулся на скалы, окаймляющие их убежище.

Тайное убежище было необычным и странным, и Хатчинс почувствовал вдруг, как в нем начинает расти волнение. Кровь запульсировала в висках. Он обернулся и разглядел первых учеников, пробирающихся сюда, маленькие световые пятнышки от фонариков — три человека, четыре… еще одна группка, и еще. Волна гордости захлестнула Хатчинса — вот он каков! — и он принялся расставлять всех на скале. Находясь среди учеников, Хатчинс перезнакомился с ними.

Назначенный час приближался. Хатчинс стоял на пляже возле молоденькой медсестры и озирался по сторонам. Каждый из присутствующих вглядывался в море, тысячи лиц, освещенных колеблющимся отблеском далекого маяка, тысячи белых пятен подобно чайкам на фоне темной скалы.

— Вот он, — шепнула сестра Ламонт, и Хатчинс взглянул на горизонт. Он тут же услышал шум мотора и свист вертолетных винтов. Хатчинс поперхнулся от волнения, когда черный огромный вертолет, мигая посадочными огоньками и кружась над ними, начал снижаться и опустился на берег в каких-нибудь пятидесяти ярдах от толпы. Хатчинс хотел было двинуться вперед, но остался стоять на том же месте.

Теперь он уже видел его, задержавшегося на мгновение в проеме вертолетного люка. Хатчинс внезапно задохнулся и тут же почувствовал, как медсестра прижалась к нему, ее ладонь коснулась его руки.

Дэмьен спрыгнул на берег и стоял неподвижно, ожидая, пока вертолет, взлетев, покружится над морем и исчезнет за горизонтом.

Воцарилось молчание. Дэмьен возвел руки к небу.

— Ученики Царя Ночи! — прокричал он. — Я стою перед вами от имени единственно подлинного бога — князя Подземной империи, сброшенного с небес, но ожившего во мне.

Он помедлил, затем продолжал:

— Вы слышите меня?

Каждая женщина, каждый ребенок и каждый мужчина в один голос ответили:

— Мы слышим и подчиняемся.

Свет маяка вновь достиг скал, выхватив из тьмы лица, застывшие в немом повиновении и страхе. В этом неясном свете Хатчинс на мгновение уловил выражение лица своей соседки: глаза горели возбуждением, губы были влажными.

— И теперь я вам приказываю, — опять раздался громкий голос Торна, — найти и уничтожить младенца — Назаретянина.

Медсестра ближе придвинулась к Хатчинсу.

— Убейте Назаретянина, и я буду царствовать вечно. Если вам это не удастся, я погибну.

— Нет, — прошептала Ламонт, — я не допущу промаха.

— Убейте Назаретянина, и вы, мои ученики, унаследуете Землю. Если вас постигнет неудача, вы бесследно исчезнете. Убейте Назаретянина, и вы познаете райскую жестокость и восторг отца моего.

Ламонт вцепилась в руку Хатчинса, и тот почувствовал, как она прижалась к нему всем телом.

— Если вам не удастся сделать это, вы будете навечно прокляты в объятиях немощного вялого Христа. Вы слышите меня?

— Мы слышим и подчиняемся, — хором прозвучал ответ.

— Ученики Царя Ночи, нельзя откладывать. Убейте Назаретянина, и мы победим. Отныне и во веки веков. Вы слышите меня?

— Мы слышим и подчиняемся.

Дэмьен стоял перед толпой, отовсюду до него долетали слова: «Убить Назаретянина. Убить Назаретянина…»

В последний раз прокричав эту фразу, Хатчинс рванул к себе медсестру, и она вцепилась в него, на ходу раздирая одежду. Они тут же по-звериному схватили друг друга, совершенно забыв об остальных… Хатчинс услышал крик своей партнерши, перекрывающий все остальные голоса: «Дэмьен, я люблю тебя!», но ревности он не испытал, ибо в этот миг кричал то же самое.

Глава пятнадцатая

Барбара Дин влюбилась в Лондон с первого взгляда. От их очаровательного домика в Хампстеде так и веяло уютом. Барбара с нетерпением дожидалась лета, когда можно будет порадовать новых друзей создавать бербекью. А до чего красивы были лондонские улочки — такие узкие и своеобразные! Барбару поразили и антикварные магазины. Очень скоро она перенесла свое восхищение английской столицей и на жителей Лондона, казавшихся ей чудесными! Конечно, среди ее новых знакомых встречались и такие, что вели себя с Барбарой несколько заносчиво. Иногда казалось, что они просто насмехаются над ней. Что за слово употребил Харвей, рассказывая ей об этих людях? Барбара порылась в памяти. «Высокомерные». Вот именно. А впрочем, это не имело значения. Похоже, англичанам и полагалось быть именно такими: высокомерными и отчужденными. Барбара разочаровалась бы, окажись они другими.

Хампстед являлся для Барбары Дин вершиной мечтаний, осбенно теперь, когда она стала матерью. Это был идеальный уголок для воспитания ребенка.

Напевая про себя, Барбара составляла список покупок. Закончив писать, она заглянула в кошелек, проверила наличность и кредитки. Потом подошла к кроватке, взяла на руки младенца и слегка потрепала его. Малыш разулыбался. Когда мать уложила его обратно в коляску, он протянул к ней свои ручонки. И тут раздался стук в окошко. Барбара повернулась.

— Привет, Кэрол, — воскликнула она, помахав подружке рукой, — я сейчас.

Она завернула ребенка в одеяльце, взбила ему волосики и, направившись к двери, крикнула:

— Харвей!

— Да. — Голос Дина слабо доносился откуда-то из комнат.

— Я пошла в магазин с Кэрол.

— О’кей.

— Малыш со мной.

— О’кей.

Барбара опять принялась что-то напевать про себя. Она повернулась и выкатила коляску в сад перед домом. Коляска Кэрол находилась возле калитки, и Барбара поставила свою рядом. Женщины с обожаннием рассматривали своих младенцев.

— Прямо как близнецы, — заметила Кэрол.

— Ну, в какой-то мере, — повторила Кэрол, чему-то улыбаясь. Барбара взглянула на подругу и рассмеялась.

— Только после тебя, — сквозь смех выдавила она.

— Нет, это я после тебя, — заходилась бессмысленным хохотом Кэрол.

Заливаясь смехом, они выбрались на солнышко и покатили свои коляски вдоль улицы.

Дин некоторое время постоял у окна, наблюдая за женщинами, пока те не скрылись из виду. Затем повернулся к письменному столу, где были разбросаны листы. Он аккуратно собрал их в стопку. Это были фотокопиии свидетельств о рождении. Он был знаком с клерком из нотариальной конторы. Никому и в голову не пришло что — либо заподозрить, когда Хатчинс заглянул в контору и просмотрел какие-то документы. Предполагалось, что молодой юрист имеет право интересоваться определенными сведениями.

Дин перелистал свидетельства. Потом несколько минут сверял их со своими списками. Сличив данные, Дин вытащил из портфеля радиотелефон.

Сделав глубокий вдох, он на мгновение прикрыл глаза. И набрал номер.

— Петерсон? — заговорил Дин в трубку. — Это Харвей Дин. Ведь ты работаешь в этом секторе? ТК 1423 до ТК 2223. Понятно? Отлично. У тебя еще три в Ливерпуле.

Дин взял в руки три верхние фотокопии и прочитал адреса. Затем набрал следующий номер.

Когда с покупками было покончено, обе женщины сложили пакеты на сетчатые поддоны колясок. Ребенок Барбары уже спал, а младенец Кэрол забавно пускал пузыри.

Они остановились возле забегаловки на Х-стрит. Кэрол заглянула в бар и вернулась с двумя бокалами пива. Так они и стояли, потягивая пиво и наслаждаясь ласковым весенним солнцем. Барбара в шутку заметила, что выглядит, наверное, как законченный алкоголик, подавая их крошечным сыновьям достойный пример. Допив бокал, она взглянула на часы и спросила Кэрол: «Ты будешь еще?»

Кэрол отрицательно замотала головой. Пора возвращаться. Подняв ладошки своих малышей, обе женщины помахали ими друг другу и в веселом настроении разошлись в разные стороны.

Некоторое время Кэрол следила за тем, как Барбара переходила улицу. «Какая же она милая, — подумала Кэрол, — и какая наивная. Но временами она слишком серьезна и не понимает, когда люди шутят. Принимает все за чистую монету!»

Ребенок пискнул, и Кэрол наклонилась и приласкала младенца. Тот заулыбался и выбросил из коляски погремушку.

— Ну ты и баловник, — воскликнула Кэрол, наклоняясь к тротуару и подбирая игрушку. Погремушка была в пыли, но женщина сунула ее в сумку. Малыш замахал ручонками.

— Саймон Джеймс Фрезер, — нарочито серьезно произнесла Кэрол, — ведите себя прилично.

В ответ ребенок что-то пробубнил, и мать рассмеялась. Никогда еще Кэрол не была так счастлива, как теперь. Через два месяца Тони уйдет в отпуск, и они снимут виллу на Корфу. Будут валяться на пляже и впитывать в себя солнце.

— И ты станешь толстым и загорелым, — обратилась Кэрол к сынишке. — Пухленький Саймон.

Розовая ножка высунулась из-под одеяльца, Кэрол пощекотала пяточку, спрятала ее под простынку и развернула коляску, чтобы идти дальше.

Вдруг что-то мелькнуло у нее перед глазами и стукнуло по плечу. Кэрол застыла на месте и завизжала от ужаса. Откуда-то сверху спускалась бечевка, и к ее концу, вверх лапками, была привязана серенькая белочка с перерезанной глоткой.

Кэрол отпрянула и в страхе оттолкнула трупик, всего на какое-то мгновение выпустив коляску из рук. Но этого было достаточно. Коляска стремительно покатилась под уклон. Малыш продолжал весело махать матери пухленькими ручонками и улыбаться.

Кэрол бросилась вслед за коляской, но не успела схватить ее. Она побежала, пытаясь на ходу скинуть туфли на высоком каблуке, мешавшие бегу. Коляска неслась все быстрее и быстрее. Кэрол споткнулась, упала на колени, тут же снова вскочила и всхлипывая бросилась следом. Коляска достигла подножия холма, отскочила от тротуара и выехала на дорогу, Кэрол даже не успела прикрыть глаза, когда огромный грузовик налетел на коляску, раздавил ее, как картонную коробку, и пронесся дальше…

Спрятавшийся в кустах Тревор Грант подтянул бечевку с трупиком белки и рассмеялся, поздравив себя с успехом.

Роды были трудные. Схватки начались задолго до положенного срока, и матери сделали кесарево сечение. После операции она быстро пришла в себя, и ей разрешили взглянуть на сынишку, лежащего в инкубаторе интенсивной терапии. Ребенок весил всего полтора килограмма, но врачи заверили мать, что он вполне здоров и это всего лишь вопрос времени. Ее выписали домой и предложили навещать ребенка в любое время. А главное — не волноваться.

Ребенок спал и дышал кислородом. Он был одним из двенадцати таких же крошечных пациентов. Врачи и медсестры гордились сверхсовременным медицинским оборудованием палаты. С тех пор как ее внедрили, детская смертность в их округе снизилась вполовину.

Две медсестры в белых халатах и марлевых повязках еще раз проверили, исправно ли оборудование. Наконец они покинули палату и, сняв повязки, направились выпить чаю. Когда они скрылись в конце коридора, сестра Ламонт проскользнула в двери палаты. Стояла тишина, слышалось только шипение кислорода. Ламонт подошла к первой кроватке, взглянула на именную табличку, затем к следующей и так до тех пор, пока не нашла нужный инкубатор. Ламонт с любопытством заглянула в него. Ребенок набрал уже с момента рождения пару фунтов. Личико его утратило неприятный синюшный оттенок, оно порозовело, как и ручки; дыхание стало ровным и легким.

Протянув руку к выключателю, Ламонт перекрыла в трубке кислород, отошла к окну и подождала несколько минут. Потом вернулась снова, пустила кислород и заглянула в инкубатор. Ребенок не шевелился.

Она взглянула на мирно спавшего ребенка и возблагодарила Бога. Дважды у нее случались выкидыши, и если бы третья беременность обернулась несчастьем, шансов у нее не осталось бы.

Малыш родился чудесный, весил девять фунтов. Глазами и подбородком он был в отца. Когда вырастет, будет играть за сборную Англии, заявил ее муж на крещении в той самой церкви, где крестилась и она. У ребенка будет все. Они ничего не пожалеют для него.

Вокруг нее в церкви раздавалось пение. Она посмотрела на мальчиков, поющих в хоре, потом на мужа, на своих родителей, перевела взгляд на викария и присоединилась к пению. Крестные отец и мать подошли поближе к купели.

— Возлюбленные чада мои, — заговорил преподобный отец Грэхэм Росс, — вы принесли сюда этого ребенка, дабы окрестить его. И я требую во имя этого дитяти отречься от всего дьявольского, дабы ничто бесовское не смогло соблазнить вас.

— Отрекаемся, — в один голос произнесли родители.

Викарий сделал шаг вперед и протянул руки. Мать еще раз взглянула на младенца и передала его викарию. Она вцепилась в руку своего мужа.

— Я нарекаю этого ребенка… — начал Викарий

— Александром-Дэвидом, — тихо подсказала мать.

— Благословляю тебя, Александр-Дэвид, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. — Росс повернулся, придерживая левой рукой голову мальчика, а правую опуская в купель, и побрызгал на лицо ребенка водой. Тот пискнул, сморщил носик и расплакался. — Мы принимаем это дитя в лоно церкви Христовой и благословляем его крестным знамением…

Сильные пальцы Росса нащупали на детском темечке мягкий пульсирующий родничок, и ребенок навсегда перестал плакать.

В своей квартире на одном из верхних этажей молодая мать находилась на грани отчаяния. Какие-то варвары опять сломали лифт, и она не могла вывезти младенца на прогулку. Ее муж ушел в плавание, а ребенок заливался днем и ночью, сводя молодую женщину с ума. Его вопли действовали ей на нервы, а сегодня она проворонила молоко, и оно полностью выкипело. Женщина попыталась досчитать до ста. Затем снова принялась укачивать ребенка. В какой-то момент ей захотелось выпрыгнуть из окна, лишь бы избавиться от этого бесконечного крика. А там пусть разбирается полиция.

В прихожей раздался звонок.

Ворча себе под нос, она подошла к двери и открыла ее.

На пороге стояли два бой-скаута и приветливо улыбались.

— Доброе утро, миссис, — поздоровался один из них. — Мы пришли, чтобы помочь вам сегодня.

Она молча уставилась на них.

— У кого-нибудь из вас есть младшие братья и сестры?

— Да, миссис, — ответил мальчик.

— И вы знаете, как обращаться с младенцами?

— Да, миссис, я знаю, как играть с ними.

— Подождите здесь, — попросила женщина и направилась к своему ребенку, благодаря Бога за то, что на свете существуют бой-скауты. Она взяла младенца на руки и подошла к двери.

«Может быть, теперь, — подумала она, — у меня будет хоть немного покоя…»

Глава шестнадцатая

Когда позвонил Тони и сообщил Барбаре страшное известие, она поначалу никак не могла в него поверить. Потом, переварив, в мыслях случившееся, свалилась в обморок. Придя в себя, Барбара проплакала целый час, а затем побежала к Кэрол. Но та находилась под присмотром врачей, и это продолжалось еще два дня. На третий день ее выписали домой, и женщины наконец встретились. Обнявшись они разрыдались.

И теперь Барбара ежедневно навещала Кэрол, надеясь, что своим присутствием хоть чуть-чуть развеет тоску подруги.

Как только Барбара узнала о происшедшей трагедии, она тут же закатила коляску в гараж и никогда больше не пользовалась ею. Теперь она повсюду носила своего малыша на руках. Одна знакомая предложила ей специальный рюкзак, чтобы носить ребенка на спине, но Барбара отмела и этот вариант.

Несколько раз Барбара изливала свою душу Харвею. Она рыдала в его объятиях, бормоча что-то невнятное.

— Это моя вина, — всхлипывала Барбара, — нельзя было соглашаться пить пиво; если бы я отказалась то, может быть…

Харвей пробовал успокоить жену, но она частенько видела своего ребенка во сне. Он спал в коляске, а та стремительно неслась вниз с холма. Барбара с криком просыпалась.

Харвей ничем не мог ей помочь. Последнее время он был постоянно чем-то озабочен и отдалился от жены.

Барбара Дин возненавидела Лондон.

В этот вечер за ужином они едва обменялись парой слов. Харвей угрюмо уставился в экран телевизора, а Барбара кормила младенца. Показывали какой-то вестерн. Его сменила очередная передача.

«Мир в фокусе», представляемый Кейт Рейнолдс…

Барбара задала себе вопрос, почему Харвею так не нравится эта женщина. Она находила ее довольно приятной. Конечно, несколько напориста, но такова уж ее профессия. А может быть, Харвей просто побаивается ее? Он инстинктивно бежал от агрессивных женщин, как от чумы.

— Добрый вечер, — поздоровалась Кейт, улыбаясь телезрителям. Харвей поднялся со стула, чтобы выключить телевизор.

— Сегодня, первая часть нашей передачи будет посвящена загадочному явлению, которое озадачило на этой неделе и полицию, и врачей.

Харвей потянулся к кнопке.

— …загадочная смерть младенцев мужского пола…

— Подожди! — воскликнула Барбара, устраиваясь в кресле. Харвей пожал плечами.

— …смерти при ряде обстоятельств, классифицируемых следователями как «несчастный случай».

— Харвей, сядь, мне не видно, — резко бросила Барбара, и Дин подчинился, взяв бокал с вином.

— В одном только Лондоне, — продолжала Кейт, — за последнюю неделю умерли семнадцать мальчиков, из Бирмингема нам сообщают о шести смертях, из Манчестера — о четырех, из Лидса — о двух и из Глазго — о восьми.

Барбара впилась взглядом в экран.

— Эти цифры далеко не так безобидны, как кажется на первый взгляд, ибо они означают подъем детской смертности по стране на пятнадцать процентов. Детали пока не выяснены и четкой картины происшедших трагедий не имеется. За исключением одного факта. — Кейт помедлила. — В каждом случае жертвой стал младенец мужского пола.

Барбара застыла, как изваяние, и вцепилась в сынишку. Дин повернулся к ней. Он хотел успокоить ее, заверить, что все хорошо, что он рядом и их ребенок в безопасности. Но слова застревали в горле. Он так ничего и не сказал и молча вернулся в кресло. Кейт тем временем представляла телезрителям сотрудниц министерства здравоохранения и социальной защиты.

— Скажите, пожалуйста, доктор Филмор, какое объяснение вы можете предложить на данный момент?

Чиновник заерзал на стуле и пожал плечами.

— Ну, конечно, еще слишком рано делать какие-то определенные заявления…

Кейт оборвала его:

— Но тем не менее вы признаете, что совершенно необъяснимый подъем смертности среди младенцев мужского пола?

— Да, конечно, тут наблюдается подъем, но ведь он наблюдается, например, и при эпидемии гриппа.

Камера вновь остановилась на Кейт, лицо которой выражало теперь явное презрение.

— Однако сейчас мы не ведем речь об эпидемии, — вскинулась она, — мы говорим о… — тут она принялась выбрасывать в счете пальцы, — об утопленниках, о пожарах в домах, автомобильных авариях, пищевых отравлениях. Во всех этих случаях гибли младенцы. — Кейт помолчала, размышляя над только что сказанным. Филмор тут же воспользовался паузой и обрушил на Кейт целый поток слов:

— Простите, если я скажу напрямик. Ваш панический репортаж — это как раз тот стиль представителей средств массовой информации, который не делает им чести. Должен заметить, что крайне безответственно преувеличивать факты, подтасовывая их, и таким образом устраивать очередную сенсацию. Самые бульварные газетчики подумали бы немножко перед тем, как напечатать подобный материал.

Камера снова застыла на журналистке, потерявшей дар речи и сидевшей с приоткрытым ртом.

Дин взглянул на жену. Она все еще прижимала к себе малыша, будто он мог рассыпаться на кусочки. «Филмор, конечно, молодчина, — подумал Дин, — именно поэтому они его и выбрали. Это было его лучшее выступление, однако, похоже, Барбару он вряд ли убедил». Дину оставалось надеяться, что Филмор убедил остальных.

— Что с тобой стряслось? — вопрос прозвучал обвиняюще.

— Извини, Боб, я просто не ожидала… — начала оправдываться Кейт.

— И позволила ему нести эту чушь…

— Да говорю же тебе, — выпалила Кейт, — это было абсолютно неожиданно. Мне и в голову не приходило, что беседа примет такой оборот.

— Довольно, Кейт, — взорвался коллега. — Надо было держаться с ним в том же тоне и не позволить этому негодяю натянуть тебе нос. — Репортер резко повернулся и вышел из комнаты, оставив Кейт наедине со своим огорчением.

— Ах ты, кембриджский зазнайка, — раздраженно пробормотала Кейт. Посмотреть бы на него там, в студии, под лучами юпитеров. Со стороны легко критиковать. Но, в общем, он, конечно же, прав. Настроение Кейт окончательно испортилось. Ей никоим образом нельзя было позволить Филмору припереть себя к стенке. Он просто захватил ее врасплох. И журналистка не смогла дать ему отпор. А ведь это более чем странно. На протяжении многих лет Кейт считалась мастером интервью, где преобладали наступление и натиск. Ее мишенями становились люди, у которых, как говорится, было рыльце в пуху.

А вот почему Филмор повел себя подобным образом? Чем больше Кейт ломала над этим голову, тем сильнее запутывалась в своих догадках. И она сочла за благо забежать в бар и опрокинуть стаканчик вина.

Вернувшись домой Кейт почувствовала раздражение. Обычно, возвращаясь, она забирала с собой на верхний этаж Питера, но сейчас было уже очень поздно, и он наверняка спал. Женщина припарковала машину и, поднявшись по ступенькам крыльца, принялась шарить в сумке в поисках ключей. При этом бубнила себе под нос, до чего же она никудышная мамаша.

— Миссис Рейнолдс…

Внезапно раздавшийся голос испугал журналистку. Она резко обернулась и увидела священника.

— Мне необходимо срочно поговорить с вами, миссис Рейнолдс…

Кейт удрученно вздохнула. «Нашел по телефонному справочнику», — подумала она. Пожалуй, она стала слишком известной. Все новые и новые незнакомцы прогуливаются у нее под окнами.

— …о вашей передаче. Об этих смертных случаях.

— Демонстрация протеста одного из недовольных телезрителей, — саркастически съязвила Кейт. — Как же все это надоедает.

— Наоборот, — возразил отец де Карло, — я поздравляю вас. Вы очень проницательны.

Кейт вставила ключ в замочную скважину.

— Ну и что дальше? — спросила она, наблюдая, как священник внимательно окинул взглядом окрестности.

— Нельзя ли мне поговорить с вами в доме?

Кейт отрицательно покачала головой.

— Извините, но…

— Меня зовут отец де Карло. Я священник.

— У меня был тяжелый день, святой отец, — устало произнесла женщина. — Может быть, вы позвоните моему секретарю на студию и договоритесь о встрече…

— Это дело чрезвычайной срочности, миссис Рейнолдс…

Кейт пристально посмотрела на священника. Он совсем не походил на человека, от которого можно ожидать неприятностей. К тому же он, видимо, был искренен. «Ладно, — решила про себя Кейт, — пусть этот человек выскажется и успокоится». Она толкнула дверь и пропустила священника.

— Только, пожалуйста, говорите потише, мой сын спит.

Кейт проводила священника в гостиную. Как обычно, там царил полный хаос: повсюду валялись справочники, книги и листы бумаги. Поначалу журналистка решила извиниться за этот беспорядок, но потом передумала. Черт с ним, в конце концов. Никого она не приглашала.

Кейт усадила священника в кресло, а сама сбросила пальто. Она хотела узнать о цели ночного визита, но священник вдруг уставился в потолок и заговорил:

— …Ирод послал их вперед, и они перебили в Вифлееме всех младенцев, родившихся в тот же день, что и Иисус, о чем царь выспросил у мудрецов.

С губ Кейт сорвался стон.

— Чего ради?..

Но отец де Карло приподнял руки, успокаивая женщину, и продолжал:

— Вы сообщили в своей передаче, что во всех этих смертных случаях прослеживается общая закономерность: жертвами оказались младенцы мужского пола.

Опустившись в кресло, Кейт согласно кивнула.

— Но есть и другая общая деталь, миссис Рейнолдс. Все мальчики родились между полуночью и шестью часами утра двадцать четвертого марта. И любой мальчик, явившийся на белый свет в это время, подвергается смертельной опасности, если с ним уже не покончено.

«Не покончено, — мысленно повторила Кейт. — Какой странный священник! Однако ну и хватка же у него».

— Так вы полагаете, что их всех убили?

— Нет, я утверждаю, что так оно и было.

— Но кому же понадобилось совершить это преступление?

Отец де Карло наклонился, и Кейт почувствовала, что он волнуется. Руки священника дрожали, глаза блестели, он вообще выглядел так, будто не спал уже целую вечность.

— Он снова родился, миссис Рейнолдс. Так же, как и Антихрист, сын Сатаны, что было предсказано в «Откровении».

— Извините, святой отец, — прервала его Кейт, поднимаясь с кресла. — Я уважаю вашу веру, но не разделяю ее. — В душе женщина ругала себя последними словами, не понимая, как допустила с свой дом этого сумасшедшего. Надо было немедленно выпроводить ненормального священника.

— Вы не в полном смысле христианка? — поинтересовался де Карло.

— Я в полном смысле журналист, — отрезала Кейт, — а первая заповедь журналистики — быть Фомой неверующим. Мне нужно увидеть доказательства собственными глазами.

Отец де Карло тут же решил воспользоваться этими словами, раскрыл свой чемоданчик и вытащил кое-какие документы.

— Вот доказательство. Почитайте.

Кейт неохотно взяла бумаги и разложила на столе. Это были копии свидетельств о рождении. Ее глаза расширились, когда она узнала несколько фамилий.

— Я раздобыл их в центральной нотариальной конторе, — объяснил де Карло. Кейт недоуменно уставилась на него, и священник продолжал: — Я, конечно, не могу взывать к вашей вере, но взываю к вашей логике. Кому может прийти в голову уничтожать мальчиков, родившихся в определенное время? Не тому ли, кто пытается стереть с лица земли единственного, нужного ему, ребенка?

— И кто же это? — спросила Кейт.

— Американский посол Дэмьен Торн.

Кейт ошарашенно взглянула на священника и тут же залилась смехом.

— Дэмьен, — сквозь хохот выдавила она, пытаясь взять себя в руки. — Но я знаю Дэмьена.

— Вы знаете мужчину, — парировал священник, — но не его душу. Я человек религиозный, но не фанатик. Наша вера запрещает нам клеветать на человека… Если бы у меня была хоть капля сомнения в отношении Дэмьена Торна, моя вера приказала бы мне молчать.

Кейт заставила себя взглянуть священнику в глаза. Она посерьезнела, загипнотизированная его спокойной искренностью. Оба так напряженно вдумывались в слова друг друга, что не услышали, как Питер, на цыпочках прокравшись по коридору, притаился за дверью.

— Я наблюдаю за Торном вот уже двадцать семь лет, — продолжал де Карло. — С того момента, когда его отец переступил порог нашего монастыря и обратился к нам за помощью, не зная, как уничтожить Антихриста. На моих глазах Торн превратился во взрослого мужчину и смел со своего пути всех, кто пытался восстать против него.

Питер напряженно вслушивался, отступив слегка в темноту коридора.

— Вы знаете Торна, как мужчину, миссис Рейнолдс. — Священник поднялся и достал из своего чемоданчика папку. — Я оставлю вам все сведения, но вы должны прочесть их до конца и только потом составить свое мнение. Когда вы дойдете до последней страницы, умоляю вас связаться со мной по адресу… — И де Карло записал на папке адрес. — Сделайте это как можно быстрее.

Кейт приняла из рук папку и в упор посмотрела на священника.

— Я ничего не могу обещать вам, святой отец, — сказала она. — Вы говорите, будто я знаю Дэмьена, как мужчину, и не знаю его душу. Но ведь я и в собственной душе не разберусь, так как же я могу заглянуть в его?

— Господь подскажет вам, — улыбнулся де Карло и почувствовал вдруг неизмеримое облегчение от того, что скептицизм Кейт изрядно поубавился. — Имеется знак, выделяющий Антихриста среди всех прочих. Вы найдете упоминание о нем в «Откровении Иоанна Богослова». А знак вы отыщете у Торна на затылке, под волосами. Это клеймо дьявола: 666. Да поможет вам Бог! — вымолвил он и направился к двери.

Питер резко отпрянул от нее и бесшумно устремился в свою комнату.

Священник ушел, и Кейт, прихватив папку, поднялась в спальню. В голове у нее царила полнейшая неразбериха, недоверие граничило со жгучим любопытством. Конечно, высказывания священника были безумными. Но надо непременно прочесть записи. Кейт забралась в постель и стала листать документы.

Ее взгляд наткнулся на газетную вырезку о назначении Торна президентом Совета по делам молодежи. Рядом, видимо, рукой священника, были сделаны несколько пометок. Когда Кейт мельком пробежала их глазами, на ум ей внезапно пришло интервью с Дэмьеном: он говорил, что стремится дать молодым людям большие полномочия в общественной жизни. В памяти вспыхнули страстность и красноречие, сопутствовавшие тогда его выступлению. Журналистка вспомнила древнее высказывание: «Отдайте мне мальчика, когда ему нет шести, и я завладею им навсегда».

Кейт вздрогнула, подумав вдруг об охоте, о Питере, о следах крови на его лице после «крещения».

В обширную документацию отец де Карло вложил и брошюру о «Торн Корпорейшн» со списком тех стран, кому эта корпорация оказывала помощь. На полях он добавил свой вывод: «Президент США к сорока годам».

Кейт попыталась разобраться в своих мыслях. Доверчивость — это, пожалуй, самый серьезный недостаток журналиста. Но и агрессивный скептицизм — не лучший стиль в этой области. Кейт припомнила своего первого шефа, однажды заявившего ей, что никакого труда не составляет бросить фразу, вроде «ну и чушь все это». Язвить или насмешничать, конечно же, неизмеримо проще.

Но ведь как раз в этом-то случае все и являлось чушью, разве нет? Полное безумие. Она страшно утомилась, а священник воспользовался ее усталостью и предложил ей эту… ерунду.

Дэмьен Торн — сын Сатаны. Абсурд, бред. Кейт повернулась на бок и мгновенно провалилась в сон.

Она не слышала, как в спальню вошел Питер, взял в руки папку и впился глазами в оставленный священником адрес.

Глава семнадцатая

Симптомы были налицо. Харвей Дин понимал, что ему грозит опасность превратиться в бросовую, ненужную вещь. Он боялся теперь просыпаться по утрам и идти на работу, чувствовал себя в присутствии Дэмьена на грани срыва. Дин пытался найти хоть какой-нибудь выход, но ничего путного придумать не мог. От этого никуда не уйти. Он вынужден помалкивать и надеяться на лучшее. Его будущее в чужих руках.

Чудовищность ситуации заключалась в том, что Дин внезапно обнаружил в себе страстную отцовскую любовь. Он был без ума от своего сынишки. Дин обожал в нем все, начиная с крошечных ноготков на пальчиках до торчащих на голове волосиков. Он любил малыша сильнее, чем Барбару и Дэмьена, вместе взятых. Однако вздумай он удрать с ребенком хоть на край света, его все равно нашли бы.

Дин что-то пробормотал в телефонную трубку и взглянул на Дэмьена.

— Израильтяне вцепились в Шредера, — заявил Дин. — Придется его ликвидировать, пока он еще не проболтался.

Дэмьен не отрывался от бумаг.

— Ну так сделайте это, — бросил он.

— У нас нет возможности подобраться к нему, — возразил Дин, не скрывая отчаяния в голосе. — Его ведь держат в Тель-Авиве, а ты один можешь сделать это, Дэмьен.

— Ты тоже в состоянии позаботиться об этом.

— Но ведь я только что сказал тебе…

— А я сказал тебе, — перебил его Дэмьен, поднимая, наконец, голову от письменного стола и насквозь прожигая взглядом Дина. — Я еще раньше говорил тебе, что силы мои будут убывать с каждым новым днем Назаретянина. Сколько еще осталось мальчиков?

— Может быть, один или два, — заверил Дин, взмолившись про себя, чтобы Дэмьен оставил его в покое.

— Включая твоего сына.

— Моего сына? — всполошился Дин. — Но, погоди, я же тебе говорил, что он родился двадцать третьего марта. Дэмьен, поверь, он…

— Убей Назаретянина, тогда поверю.

Зазвонил телефон, и Дин так вцепился в трубку, будто это была соломинка, за которую хватается утопающий. В трубке что-то хлюпало, и Дин нахмурился.

— Да? Кто это? — Он повернулся к Дэмьену. — Это сын Кейт Рейнолдс. Он звонит из автомата. Откуда у него твой номер?

— Я ему дал.

Дэмьен поговорил с мальчиком и повесил трубку, а Дин исподтишка взглянул на него, пытаясь уловить, не вернется ли Дэмьен к начатому разговору.

— Будь осторожен, Дэмьен. Его мать звонила сегодня утром и хотела тебя видеть. Мне удалось отговорить ее, но…

— Почему ты мне ничего не сказал об этом? — оборвал его Дэмьен. — Я сам хотел поговорить с ней.

— Но это опасная женщина, стоял на своем Дин. — Ее телешоу и так уже растревожило…

— Мне решать, кто для меня опасен, а кто — нет, — отрезал Дэмьен с потемневшим от гнева лицом. — Найди ее по телефону и передай, чтобы сегодня днем она приехала ко мне домой. Но не вздумай проболтаться о Питере.

— Ты хозяин, — буркнул Дин и сделал пометку в блокноте.

Когда Дэмьен покинул кабинет, Дин вздохнул с облегчением.

Харвей рано покинул здание посольства, его терзали страх и сомнения. Автомобиль влился в вечерний поток машин и несся сквозь город на север. Через некоторое время Дин достиг холма, радуясь, что едет домой. Он желал только одного — чтобы телефон умолк навечно. Ах, если бы он мог прийти домой и, захлопнув за собой дверь, отгородиться от всего мира!

Дин поставил машину в гараж, вошел в дом и прямо с порога окликнул жену. Ответа не последовало. Он заглянул в кухню и столовую. Может быть, она вышла куда-нибудь? Хотя обычно она оставляла ему записку. Дин плеснул в бокал спиртного и по лестнице поднялся в свой кабинет. Открыв дверь, он замер, ошарашенно уставившись на бедлам, представший перед глазами.

Барбара с ребенком на коленях сидела в его кресле. Вокруг нее на полу были разбросаны бумаги. Тут же валялась опрокинутая картотека, ящики были выдвинуты.

— Какого черта? — начал было Дин и двинулся вперед. Барбара вся съежилась и крепко прижала к себе ребенка. Лицо ее исказилось гневом, глаза покраснели от слез.

— Не подходи к нему!.. — закричала она. — Убийца!

— Ты с ума сошла? — Дин попытался сделать шаг в ее сторону. Барбара схватила нож для разрезания бумаг и выставила его перед собой. Дин с побелевшим лицом застыл как вкопанный.

— Только тронь его, и я тебя прикончу, — выдавила жена. Как ты прикончил всех этих детишек.

Дин протестующе открыл рот, но не смог издать ни звука.

— Сегодня приходил священник, — выпалила Барбара, — и рассказал о Дэмьене Торне. Он объяснил, кто такой твой шеф, и предупредил, что Торн убьет моего ребенка так же, как убил всех остальных, родившихся в этот час.

«Отрицай, отрицай все!» — мелькнула в голове Дина мысль, и он заговорил охрипшим голосом:

— Ты хочешь сказать, что веришь этим религиозным маньякам, которые…

— Нет, — оборвала его Барбара, царапая ножом стол. — Я сама нашла доказательства. — И протянула ему копии свидетельств о рождении.

Крыть Дину было нечем. Он тряхнул головой и принялся тереть лицо, будто получил удар в челюсть. Вид его был жалок. Ненависть в Барбаре мгновенно улетучилась, она подошла к Дину.

— Ради Бога, Харвей, помоги священнику уничтожить Дэмьена!

Дин взглянул на жену и кивнул. Окрыленная его согласием, Барбара кинулась к мужу.

— Он говорит, что ты можешь это сделать. Дэмьен доверяет тебе. Харвей, пожалуйста, свяжись со священником. Ради любви к Богу… ради любви к сыну.

Дин обнял жену. Они стояли среди всего этого хаоса, прижавшись к ребенку, и покачивались из стороны в сторону. Младенец улыбался им и дергал Дина за волосы.

Глава восемнадцатая

Будучи ребенком Кейт, неизменно пробуждала в своих родственниках и их знакомых одни и те же чувства. Ее считали излишне самоуверенной. С этим клеймом она и росла, пока не отправилась учиться в Лондон и Париж. Вот уж там Кейт развернулась на полную катушку: без всяких угрызений совести ложилась в постель с каждым встречным-поперечным. Она сама нашла Фрэнка и выскочила за него замуж, ко всеобщему восторгу своих родственников.

Когда Фрэнк скончался, все дружно решили, что Кейт непременно сломается, ибо эта трагедия была в ее жизни первой. Но никто не увидел в ее глазах даже слезинки.

С тех пор у Кейт было еще трое мужчин. Она сама их выбирала, была с ними счастлива и сама же отказывалась в дальнейшем от них. Кейт рассказывала им о Фрэнке, но запрещала лезть в душу. Ей удалось сохранить со своими бывшими партнерами дружеские отношения. Кейт часто повторяла, что первым признаком зрелости является способность сохранить дружбу с прежним любовником. Однако в холодные часы ночного одиночества она жаждала близости с тем, с кем невозможны после расставания никакие отношения. Проснувшись утром, Кейт отбрасывала свои ночные мечты, как сентиментальный, романтический бред.

Самонадеянный, уверенный в себе профессиональный журналист. Да, все так и было. Пока она не встретила Дэмьена Торна.

Кейт проснулась этим утром, цепляясь за обрывки сна. Сначала она никак не могла понять, где находится, а потом сразу вспомнила. Сумасшедший священник и его безумные теории. За завтраком Кейт пыталась сосредоточиться на бумагах и утреннем сообщении по радио, но вчерашний разговор с де Карло постоянно лез в голову, перебивая все другие мысли.

Добравшись до письменного стола, Кейт позвонила в посольство. Она еще точно не знала, что скажет, но уж что-нибудь придумает. Все зависит от того, кто снимет трубку. Однако проблема разрешилась сама собой. Торна не было на месте. Кейт продиктовала записку для него и постаралась тут же забыть о Дэмьене. Она принялась просматривать почту, затем пробежала глазами свой еженедельник, но так и не смогла сосредоточиться. Ее мозг напоминал в это утро расстроенное банджо с тренькающими не в лад струнами. Через полчаса Кейт сдалась. Это было уже совсем плохо. Она сгорала от любопытства, и ничего не могла с этим поделать. Захлопнув еженедельник, Кейт поднялась из-за письменного стола и направилась в библиотеку. Там она попросила все газетные материалы, касающиеся Дэмьена Торна.

Библиотекарь скорчил гримасу:

— Уж не собираетесь ли вы снова брать у него интервью?

Кейт одарила его лучезарной улыбкой. С такими людьми необходимо поддерживать дружеские отношения, иначе здесь придется торчать целую вечность.

Она взяла подборку и начала читать ее с самого начала, с заметки о няне Дэмьена по имени Чесса, которая повесилась во время праздника в Пирфорде, когда Дэмьену было всего четыре года. Газетная вырезка пожелтела от времени. Кейт перевернула страницу и принялась читать дальше. Миссис Кейти Торн, жена американского посла, сильно пострадала при падении в своем загородном особняке. Она была беременна и потеряла ребенка. Катерина Торн умерла при таинственных обстоятельствах, выбросившись из окна больницы.

— Господи! — выдохнула Кейт.

Роберт Торн. Она, конечно, знала о нем, это было частью трагедии Дэмьена. Затем шли газетные вырезки о процветании и росте влияния «Торн Индастриз». Была упомянута история некоего Уильяма Ахертона, исполнительного директора компании. Он утонул во время уик-энда на даче Торнов. Трагедия произошла на реке, возле загородного особняка. Сообщалось, что Ахертон во время игры в хоккей провалился под лед. Следом за этой заметкой стояла другая: о трагедии с Дэвидом Пасарианом — шефом отдела по сельскохозяйственным исследованиям компании «Торн Индастриз». Он погиб, когда в помещении его отдела проходила экскурсия учащихся из школы Дэмьена. Этот случай по сравнению с другими был очень коротко изложен, как будто газетчики вообще не придавали ему никакого значения.

Кейт сморщилась, заметив на своем пальце капельку крови. Она, оказывается, сидела и грызла ногти, чего не делала никогда в жизни.

Как зачарованная, Кейт продолжала читать: кузен Дэмьена Марк умер в возрасте тринадцати лет. Также таинственная смерть, хотя вскрытие показало, что был разрыв сосудов головного мозга.

— Тринадцать, еле слышно прошептала Кейт. — Всего на год старше Питера.

Дальше читать она не смогла. Хватит!

Лицо Кейт исказилось от всей этой информации, из пальца продолжала сочиться кровь. Кейт сходила в ванную и сполоснула руки. Смерть и разрушения, трагедии и загадочность, несчастные случаи без видимых причин. Да и тот труп в студии никто не опознал. Здесь крылась еще одна тайна.

— Кейт!

Журналистка обернулась и увидела на пороге своего секретаря.

— Некто по имени Харвей Дин только что позвонил из американского посольства. Он передал, что тебя хочет видеть посол. Ты приглашена сегодня на обед в его загородный особняк.

Кейт поблагодарила и вытерла руки. Внезапно ее охватило волнение. Чушь все это. Ведет себя, как школьница, собирающаяся на свой первый бал. Кейт взглянула в зеркало и показала своему отражению язык. Она вернулась к письменному столу и снова заглянула в свой еженедельник. Если она поедет в Пирфорд, придется отложить две встречи. Ничего, обойдутся. Эти могут и подождать. В конце концов, если уж так приспичит, она объяснит режиссеру, что уточняла некоторые детали.

Конечно, для режиссера Кейт могла придумать любую историю, но обманывать себя не было никакой нужды. Ведь не существовало ни одной веской причины, побуждавшей ее к визиту. Ехала она только потому, что он хотел ее видеть. И все. Проще не бывает.

Пока Кейт колесила по окраинам западного Лондона, она то подпевала песенкам, доносившимся из динамиков приемника, то отвечала на вопросы радиовикторины. Но как только машина вылетела на загородное шоссе, рокот мотора заглушил все остальные звуки. Кейт выключила радио и принялась воображать свой разговор с Дэмьеном.

— Вчера вечером ко мне приходил священник, — громко сказала Кейт самой себе.

— Неужели?

— Он заявил, что ты — сын Сатаны.

— Сатаны?

Кейт усмехнулась.

— Ты что-нибудь слышал о гибели младенцев?

— Да.

— А ты знаешь, что все они родились между полуночью и шестью часами утра двадцать четвертого марта?

— Да, что-то в этом есть, не так ли?

Кейт встряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Вокруг тебя все время умирают люди…

Кейт сделала над собой усилие и попробовала улыбнуться. Перед глазами опять возник обгоревший труп. На какую-то долю секунды ей вдруг захотелось развернуться и бежать отсюда. Если у нее осталась хоть капля здравого смысла, надо держаться подальше от Дэмьена Торна. Но мысль эта тут же исчезла. Кейт внимательно следила за дорогой и вскоре вынырнула на финишную прямую.

Привратник сообщил Кейт, что ее ждут. Она подрулила к особняку. На пороге появился Джордж — слуга Дэмьена и, поклонившись, пропустил ее в дом. Кейт зябко поежилась, выйдя из автомобиля. Здесь было холоднее, чем в городе.

— Посол в кабинете, мадам, — доложил Джордж.

— Спасибо, — ответила Кейт и подумала про себя: «Неплохо иметь лакея, а заодно и повара, и шофера, и массажиста, и…»

— Кейт, как это мило, что вы приехали, — произнес Дэмьен, поднимаясь из-за стола. — Хотите выпить?

— Нет, спасибо. У меня и так после этой поездки голова, как кочан капусты.

— Тогда можно подышать свежим воздухом. Прогуляемся по окрестностям, — предложил Дэмьен.

— Отличная идея.

Кейт наблюдала, как он облачался в замшевый пиджак. «Да, — прикинула она, — у него прекрасные глаза и овал лица. Интересно, сколько девчонок имел он в колледже и сколько после окончания его? И почему о них никто никогда не упоминал?»

Застегивая на куртке «молнию», Дэмьен с трудом подавил зевок. Сильнейшая усталость проглядывала даже сквозь загар. Интересно, откуда у него эта усталость? Кейт собралась было спросить Дэмьена, но сдержалась. В конце концов это не ее дело.

— Готовы? — поинтересовался Дэмьен, раскрывая окна и дверь. Кейт прошла мимо него на террасу, и они направились в сад. В какой-то момент Кейт вдруг оглянулась на дом, прикидывая, из какого окна с петлей на шее выпрыгнула няня Дэмьена.

Торн провел ее через розарий к забору, за которым земля покато спускалась к реке. Кейт слушала Дэмьена и никак не могла взять в толк, когда же, наконец, он объяснит, зачем пригласил ее сюда.

Возле забора они оглянулись, чтобы еще раз посмотреть на особняк.

— Знаете, — сказал вдруг Дэмьен, — если я когда-нибудь стану президентом США, то первое, что я сделаю, перенесу мой загородный дом со всем хозяйством и окружением в Соединенные Штаты.

— А я была бы первой, кто встал бы у вас на пути, — возразила Кейт. — Вы американцы, уже увезли и Лондонский мост, и «Королеву Мэри». Скоро у нас вообще ничего не останется, кроме тумана, правда, и его количество неуклонно понижается.

Дэмьен лукаво улыбнулся.

— А если серьезно, — продолжала Кейт, — чем Англия так запала вам в душу?

— Ну не знаю, — протянул он, пожимая плечами. Полагаю, сердце любого человека остается там, где прошло его детство. Мое пролетело здесь. Англия для меня — страна утраченных радостей.

Кейт метнула на Дэмьена внимательный взгляд, взвешивая в уме, насколько слова Торна могли соответствовать действительности. Однако Дэмьен задумчиво смотрел на дом.

— Думаю, что если бы мой отец был послом в Гренландии, я точно так же пошел по его стопам. — Взяв Кейт за руку, Дэмьен увлек ее за собой по аллее. — Здесь я провел самые счастливые дни в своей жизни, — тихо произнес он. Настроение его вдруг резко изменилось. — Пойдемте, — позвал он Кейт, — я покажу вам реку, где обитает Старый Ник.

— Старый кто?

Но Торн не ответил. Он легко перемахнул через забор и бегом устремился к реке.

«Господи, Всевышний! — подумала Кейт. — Старый Ник и сын Сатаны. Что дальше?»

И пока Кейт догоняла Торна, она вдруг осознала, что тот ничего не спросил у нее о Питере. Это было необычно. Однако ведь и она ни разу не вспомнила о сыне за все утро. Кейт почувствовала уколы совести.

У реки Дэмьен остановился, затем взобрался на старые деревянные мостки над узким ручьем, впадающем прямо в реку. Касаясь ветхих поручней, он склонился над ручьем и уставился на воду.

Когда Кейт достигла мостков, она успела порядком запыхаться. В изнеможении женщина ухватилась за Дэмьена и поручни.

— Он где-то там, — сказал Дэмьен, указывая пальцем на воду.

Кейт вглядывалась в ручей и никак не могла сообразить, что же Дэмьен собирался там увидеть. Или кого?

— Это самая гигантская щука, какую вам когда-либо доводилось видеть, — пояснил он.

— А, так это, значит, рыба, — произнесла Кейт и почувствовала себя дурочкой.

— Да, и ей уже по меньшей мере лет сорок. Впервые мы встретились, когда мне было всего четыре года, и вот с тех пор дружим с ней.

— А вам известно, что Старым Ником называют в этих местах дьявола? — выпалила Кейт.

— Конечно, знаю. И имя это отлично подходит щуке.

Кейт внимательно посмотрела на Торна.

— Вы верите в Бога? — Вопрос был задан как-то помимо ее воли. Но Дэмьен, даже если и услышал, не обратил никакого внимания на последние слова Кейт. Он просто улыбнулся и склонился еще ниже.

— Смотрите, вот она.

— Где? — Кейт нагнулась, вглядываясь туда, куда указывал Дэмьен.

— Да вон же… смотрите.

Внезапно раздался треск, Кейт почувствовала, что соскальзывает, и, вскрикнув, рухнула в ручей. Оказавшись в воде, она вдруг представила, что попала прямо в огромную зубастую пасть щуки, и принялась неистово колотить руками и ногами. Ледяная вода оглушила Кейт, она погрузилась с головой в ручей, затем стремительно вынырнула, жадно хватая воздух и выплевывая воду, как фонтанирующий кит. Ярдах в пятидесяти она смутно различала сквозь брызги очертания особняка, а впереди, все более затягивая ее бурлила река. Кейт вновь ушла под воду, почувствовала, что ноги ее коснулись дна ручья и тут же зацепилась за корни деревьев. Она опять запаниковала и, вынырнув, замолотила руками по воде.

И тут взгляд ее упал на Дэмьена. Ей показалось, что он улыбается, но Кейт видела его нечетко. Протянув руку, она нащупала обломившийся поручень и вцепилась в него. Поток был стремительным, и Кейт потребовались все ее силы, чтобы преодолеть течение и выбраться на пригорок. Наконец она оказалась в безопасности — замерзшая и полуживая от ужаса.

Дэмьен опустился на колени и ухватил ее за запястье. Кейт не сопротивлялась, когда он вытянул ее из воды и на руках перенес на берег. Она выплевывала воду, трясла и мотала головой, чтобы вода вылилась из ушей. Дэмьен предложил ей переодеться, поднял ее на руки и понес.

Кейт сидела у камина и, расчесывая волосы, наблюдала, как пылают потрескивающие поленья. Сейчас, когда шок миновал, она вдруг осознала, что никогда в жизни ей не было так хорошо. Кейт потянулась за бокалом бренди. После горячего душа тело ее как будто звенело, а халат был таким шершавым, что кожа сделалась гусиной. Кейт казалось, что к ее ногам подвесили гири, и она не могла подняться со своего кресла. Глаза ее ярко блестели. Перед ее мысленным взором то и дело вставал улыбающийся Дэмьен. Никогда ей не удавалось угадать, о чем он думает. Дэмьен Торн был окутан тайной. Единственный вывод, сделанный ею со всей определенностью, состоял в том, что Торн являлся уникальным мужчиной, обладавшем незаурядной волей. Такой волей, которой хотелось подчиняться.

Кейт никогда не лгала себе. Ее потрясла мысль, что рядом с Дэмьеном она чувствовала себя настоящей женщиной.

Она услышала, как в комнату вошел Дэмьен, но не оглянулась.

— Тут вот, наверное, что-нибудь придется вам впору, — предложил тот. Кейт продолжала смотреть на огонь, всем телом ощущая приближение Дэмьена.

— Вот, кажется, то, что надо.

Кейт резко повернулась, щеки ее пламенели от каминного жара. Дэмьен уставился на нее, зажав в руках зеленую сорочку.

— Зеленая или серая — это уж как настроение подскажет, — произнес он.

Кейт потянулась за рубашкой и коснулась руки Дэмьена. Когда она снова заговорила, голос ее упал до шепота:

— Я чувствую, что мотылек слишком близко подлетел к пламени.

Дэмьен улыбнулся и пальцем очертил ей на ладони окружность.

— Но кто же все-таки этот мотылек? — спросил он.

Как долго длилось все это? Пожалуй, месяцев шесть. Она только теперь поняла, насколько ей этого не хватало. Первый порыв настиг их в коридоре. Они буквально вцепились друг в друга по пути в спальню. И не было ни сил, ни желания скрывать пожирающую их страсть. Шесть месяцев подряд снедала ее эта лихорадка, но теперь их время пришло…

— Ну, иди же, иди ко мне, — шептала Кейт, гладя Дэмьена по волосам. Она ласкала обнаженные плечи и прижимала его к себе. И вдруг почувствовала, что он сопротивляется. Кейт слегка отстранилась и заглянула ему в лицо. Веки Дэмьена были плотно сжаты, как от боли.

— Что такое? Что? — причитала Кейт, стараясь привлечь его к себе, но Дэмьен внезапно отпрянул от нее.

— Нет, плохи дела, — пробормотал он. — Не могу любить. Не умею, не хочу, не буду любить.

— Да, Дэмьен, да, люби же меня, — умоляла Кейт. Она вся горела и находилась на грани отчаяния. Дэмьен склонился над ней и заглянул ей в глаза. Кейт вдруг показалось, что они полыхнули желтым пламенем.

— Хочешь видеть то, что вижу я? — прошептал Дэмьен у самого ее уха. Кейт отрицательно замотала головой, пытаясь вникнуть в смысл его слов.

— Боль всесильна и всеобъемлюща. — Дэмьен зубами коснулся ее шеи. — Рождение — это боль. Смерть — это боль. И красота — это боль.

— Люби меня, Дэмьен, — все еще бормотала Кейт, едва осознавая, что эти слова уже не имели никакого значения.

— Я дам тебе мою боль, ибо любовь — это тоже боль…

Кейт обхватила руками свою голову, пытаясь не слышать его слов, лицо ее исказилось, но она не могла уйти от его рук, вцепившихся ей в спину, от его ногтей, вонзившихся в кожу.

— Яви ей настоящую боль, отец, — крикнул Дэмьен. — Не мелкие уколы повседневного страдания, а подлинную святую боль истязания…

И Кейт сдалась. Она уже не слышала его слов, а только выкрикивала что-то вместе с ним, и скоро вопли ее смешались с торжествующим воем зверя.

Было еще темно, когда Кейт проснулась. Она инстинктивно потянулась к Дэмьену, но его не оказалось рядом. Кейт выскользнула из постели и пробралась к двери. В зеркале она разглядела, как исцарапано ее тело; синяки и кровоподтеки покрывали спину, шею и руки. Кейт вздрогнула и отшатнулась. Накинув рубашку, она выскочила в коридор и шепотом позвала Дэмьена, но овета не последовало. Ее окружала тьма. На цыпочках она миновала галерею, заглянула в холл.

Через какое-то время она набрела на часовню, толкнула дверь и разглядела белеющее в полумраке тело Христа гвоздями приколоченного к кресту. Кейт вздрогнула, увидев эту фигуру, ее охватил ужас, но всмотревшись, она заметила Дэмьена. Обнаженный и скрюченный, он спал у подножия креста. Колени его были подтянуты к подбородку, и он обхватил их руками.

— Дэмьен? — прошептала Кейт, но тот даже не шелохнулся.

Она бесшумно подкралась к нему и, склонившись, слегка коснулась его спины. Он замерз. Кейт протянула руку и погладила его волосы, а потом опять взглянула на крест. Когда она вновь опустила глаза, то увидела под раздвинутыми волосами метку. Это была метка зверя.

666.

Прикрыв глаза, Кейт застыла на месте. Потом поднялась и направилась к двери. Она ни разу не оглянулась. Слезы ручьем лились по лицу и скатывались ей на грудь.

Когда она вышла, Дэмьен открыл глаза, отсвечивающие желтым пламенем.

Глава девятнадцатая

Подъехав на следующее утро к зданию посольства, Харвей Дин обнаружил здесь толпу репортеров, запрудивших вход в вестибюль, вплоть до лифта. Дин бросил на охранников выразительный взгляд, в котором сквозило раздражение, но те в ответ лишь пожали плечами. Дин не мог себе представить, как журналистам удалось проникнуть внутрь здания, но у него не было времени раздумывать над этим.

Никто даже не пытался соблюсти формальности.

— Торн заплатил Шредеру? — задал первый вопрос один из них.

— Извините, господа, — проворчал Дин, проталкиваясь сквозь плотные ряды репортеров и нажимая кнопку лифта. — Я не собираюсь давать никаких комментариев.

— Почему мы не можем видеть посла?

— Потому, что в настоящее время его нет на месте. — Дин все еще пробивался к дверям лифта.

— А где же он?

Ответа так и не последовало. Дверцы лифта раздвинулись, и Дин с облегчением вошел в него, отирая со лба пот.

На пороге своего кабинета Дин остолбенел, заметив за письменным столом Дэмьена.

— Я думал, ты дома, — растерянно протянул он.

Дэмьен не ответил.

— Пресса переполошилась в связи с заявлением Шредера. Надеюсь, мне удастся удержать толпу, пока ты переговоришь с Бухером, но…

— Что вчера делал де Карло в твоем доме? — Вопрос был задан бесцветным голосом, лицо ничего не выражало.

— Кто? — Недоумение Дина было искренним. — Кто такой, черт побери, этот де Карло?

Ярость овладела Дэмьеном. Он медленно поднялся и пристально посмотрел на Дина.

— Скажи мне правду.

Дин пожал плечами. Что он мог сказать?

Во взгляде Дэмьена мелькнуло отвращение. Не отводя глаз, он крикнул: «Питер!» Открылась боковая дверь, и на пороге появился мальчик. Как сомнамбула, он постоял некоторое время в дверях, затем, странно волоча ноги продвинулся вперед.

— Иди, иди сюда, Питер, — ласково позвал Дэмьен.

Мальчик вытащил записную книжку и открыл ее. Когда Питер заговорил, он стал похож на полисмена, зачитывающего на суде протокол: «Вчера в половине четвертого я заметил священника по имени де Карло, входящего в дом номер 114 на Эбби-Кресит, где он, разговаривал с женой мистера Дина, провел один час двадцать две минуты».

Дин вышел из себя, все его раздражение выплеснулось наружу. Не замечая Питера, он в бешенстве обратился к Дэмьену:

— Послушай, я же не знал, кто это, я имею в виду, Барбара мне ни слова не говорила.

— Уничтожь своего сына.

Дин тряхнул головой и отшатнулся. Рот его приоткрылся, но он не мог подыскать нужных слов.

— Остался только один мальчик, — холодно констатировал Дэмьен, — и это твой сын. Уничтожь его, или сам будешь уничтожен.

Дин качал головой и инстинктивно отступал к двери. Страх постепенно перерастал в панику.

— Нет, нет… — запинаясь, бормотал он. — Ради Бога, Дэмьен…

Дэмьен и бровью не повел, услышав последнюю реплику Дина. Он неподвижно стоял, сложив на груди руки.

— И Бог сказал Аврааму: «Возьми жизнь твоего сына, твоего единственного Исаака, которого ты любишь, и отдай его на жертвенный огонь».

Дин наткнулся на стену и принялся судорожно шарить в поисках дверной ручки.

— Если Авраам был готов убить сына из любви к своему Богу, то почему ты не сделаешь этого из любви к своему? — продолжал Дэмьен, вцепившись взглядом в Дина.

Дин потерял дар речи. Язык его будто прирос к небу. Похоже, только ноги могли еще двигаться. Он толкнул дверь, вылетел из кабинета и, забыв о достоинстве, промчался мимо секретарш прямо к лифту.

Питер спокойно наблюдал за ним, а потом обратился к Дэмьену:

— Ты не остановишь его?

Дэмьен покачал головой. В этом уже не было нужды.

За время супружеской жизни Барбара Дин впервые спала одна. Она втащила в детскую комнату кушетку и расположилась на расстоянии вытянутой руки от колыбели. Трижды за ночь она просыпалась, убеждаясь, что с ее малышом все в порядке.

За завтраком они с Дином едва обменялись парой слов. Если сегодня он ничего не предпримет, то она уедет, с Дином или без него.

Барбара опустила трубку и удовлетворенно покачала головой. Подруга Кэрол согласилась на время принять Барбару у себя в Сассексе.

Перед тем как укладывать чемоданы, Барбара решила прогладить белье. Она установила доску и залила в утюг воды. Малыш резвился у окна в люльке, лучи солнца касались его лица.

Гладя белье, Барбара то и дело заглядывала в люльку. Когда она в очередной раз подошла к колыбели, малыш, сложив ручонки, заснул. Барбара вернулась к гладильной доске. Скоро они уедут — она, ее ребенок и, может быть, ее муж.

Собака бесшумно двигалась в намеченном направлении. Достигнув нужной улицы, она принюхалась и потрусила дальше вдоль дороги. Люди шарахались от нее. Дважды она сворачивала и, наконец, остановилась. Шерсть встала дыбом, клыки обнажились в злобном рычании. Поводя носом, собака подбежала к дому, встала на задние лапы и заглянула через распахнутые створки в люльку. Желтые пронзительные глаза ее не мигали, из пасти на одеяльце стекала липкая слюна.

Барбара завопила не своим голосом, а собака спрыгнула на землю и медленно потрусила прочь. Она сделала свое дело.

Барбара захлопнула окно. Сердце ее неистово колотилось. Появившееся в окне чудовище ввергло женщину в состояние шока. Она склонилась над малышом. Он повернулся во сне и лежал ничком, его ножки подергивались, будто он пытался убежать.

— Все в порядке, солнышко, — сказала Барбара, — мы прогнали эту ужасную собаку. — И она перевернула ребенка.

Из колыбели на нее уставилось старое, сморщенное лицо, желтые глаза запали в глазницах, кожа посерела. Ребенок протянул к ней скрюченные ручонки, и Барбара отшатнулась. Рот у нее приоткрылся, но крика не последовало. Ребенок взирал на нее умирающими глазами.

Припарковав автомобиль, Дин распахнул двери и, вбежав в дом, остановился в холле. «Как она будет рада!» — подумал он. Теперь, когда Дин наконец принял решение, он чувствовал себя значительно лучше. По крайней мере выбор был сделан.

— Барбара?

Тишина. Дин нахмурился и заглянул в гостиную.

— Барбара?

Он распахнул дверь на кухню и увидел Барбару. Она стояла к нему спиной возле гладильной доски. Дин взглянул на колыбель и заметил поднятую детскую ручонку: крохотные пальчики, словно в приветствии замерли в воздухе.

— В чем дело, Барбара, ты меня что, не слышишь? я хочу, чтобы ты начала собирать чемоданы. Мы…

Барбара обернулась, и он застыл на месте, оборвав себя на полуслове. Глаза ее покраснели от слез, лицо было искажено жуткой гримасой. Она издала звериный рык и набросилась на него. Последнее, что он заметил, была ее рука, сжимающая дымящийся утюг. В следующее мгновение она нанесла ему удар по глазу.

Предсмертный вопль Дина смешался с шипением пара и запахом горелого мяса. Из обгоревшей глазницы сочилась желтоватая жидкость и стекала по разбитой щеке.

Барбара аккуратно поставила утюг на доску и, склонившись над трупом мужа, коснулась его плеча. Затем подошла к раковине, взяла полотенце и, вернувшись к мужу, нежно и осторожно вытерла ему лицо.

После этого Барбара села за стол и… окончательно потеряла рассудок.

Глава двадцатая

За последнюю неделю отец де Карло превзошел все пределы человеческой выносливости. Ел он очень мало и почти не спал, поддерживаемый разве что верой и Богом. Священник испытывал неописуемую радость от мысли, что Сын Божий родился и что он — де Карло — призван защитить Его. Сознание своей роли вдохновляло священника, укрепляло его силы. Плоть жаждала отдыха, но разум не позволял телу расслабляться.

Из окна такси, катившего по улицам Вест-Энда, де Карло разглядывал прохожих. Они спешили по своим делам, и священник завидовал этим людям, занятым простыми житейскими проблемами. В одном из пешеходов де Карло уловил сходство с Антонио и снова, в сотый раз, склонил голову, молясь за души шестерых монахов. Иногда печаль и отчаяние овладевали его душой, и казалось, будто они вот-вот одержат верх. Единственное, что спасало в подобные минуты, — это надежда. Святое Дитя должно быть спасено.

Де Карло перелистал записную книжку. В последнее время он сам удивлялся своей хитрости. Ему в одиночку удавалось прятать Дитя, а также следить за каждым передвижением Торна, этой женщины и ее сына.

— Би-Би-Си, приятель, — бросил через плечо шофер.

Отец де Карло поблагодарил его и выбрался из такси. Здание окутывала мгла, окна не горели, но священник знал, что Кейт обычно задерживается допоздна. Вход никем не охранялся, и де Карло возблагодарил Бога за удачу. По крайней мере ему не надо торчать на холоде. Он может спокойно войти и перехватить ее.

Кейт сделала в блокноте последние пометки и стала искать глазами пальто.

— Через пять минут закрываем, миссис Рейнолдс.

— Иду, иду! — крикнула она в ответ. Обычно Кейт радовалась, когда программа удачно завершалась, но сегодня все было иначе. Она боялась возвращаться домой.

— Миссис Рейнолдс, — внезапно раздался чей-то голос. Кейт вся сжалась. Обернувшись, она гневно взглянула на священника. Как он сюда проник? Вечно появляется в темноте и пугает ее.

— Что вы здесь делаете? — спросила Кейт.

— Вы его видели, не так ли, миссис Рейнолдс?

Священник казался изможденным. В полумраке она смогла разглядеть его впалые щеки, усталые глаза, поникшие плечи.

— Теперь вы знаете, что Торн — Антихрист, — продолжал он. — Почему вы защищаете его?

— Либо вы уйдете отсюда, либо я вызову охрану, — раздраженно отрезала Кейт.

— Миссис Рейнолдс, а ваш сын… Где он?

— В кровати. Спит, конечно.

Отец де Карло покачал головой.

— Нет, он не в кровати. Ваш сын с Дэмьеном Торном.

Кейт удивленно уставилась на него.

— С Торном, миссис Рейнолдс, — повторил священник. — С ним — душой и телом. Ваш сын сделался апостолом Антихриста.

Кейт разразилась язвительным смехом. Она до смерти устала, и ей хотелось, чтобы священник оставил ее наконец в покое.

— Вы думаете, что последние три недели Питер провел в школе, не так ли?

Кейт насмешливо кивнула.

— Проверьте, если не верите мне. Позвоните в школу. — Отец де Карло заметил, как переменилось выражение лица Кейт — гнев уступил место сомнению и страху. — Питер служит Торну. Он его последователь в деле зла. Но им не удастся убить Божьего Сына. Святое Дитя вне пределов досягаемости. Оно в безопасности, но ваш сын — нет.

Кейт покачала головой и нахмурилась.

— Есть только один путь спасти Питера, миссис Рейнолдс, и путь этот — уничтожение Антихриста. — Священник полез в свою куртку, и вытащил кинжал. Кейт смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Вы просите, чтобы я… — Она замолчала. Взгляд ее был прикован к лезвию.

— Нет, миссис Рейнолдс, это уж мой святой долг. Но если вы дорожите бессмертной душой сына, то должны помочь мне.

Кейт все еще смотрела на кинжал. Отец де Карло пристально вглядывался в ее лицо. Он нуждался в помощи Кейт. Если она не поможет, надежды мало.

— Пожалуйста, поспешите, миссис Рейнолдс, — раздался голос одного из сторожей.

— Да, да, закрываю! — воскликнула Кейт.

Голос охранника, похоже, вернул ее на землю.

— Иду! — прокричала Кейт и, уже полностью овладев собой, проговорила: — Я еду домой, к своему сыну.

— Тогда умоляю, разрешите мне присоединиться к вам, — попросил де Карло. — Нельзя терять ни секунды после того, как вы убедитесь, что его нет дома.

Кейт пожала плечами и пошла к выходу. Она не могла запретить ему следовать за ней. Она проведет его наверх, в спальню, и ткнет пальцем в своего сына. Может, после этого он, наконец, оставит ее в покое!

— Питер!

Дом, погруженный во мрак, безмолвствовал. Пока Кейт поднималась в спальню сына, отец де Карло дожидался в гостиной. Когда женщина вернулась, на ней не было лица.

— Вы были правы, — потухшим голосом вымолвила она.

Де Карло поднял телефонную трубку и передал ее Кейт. Она набрала номер школы и замерла в ожидании.

— Миссис Грант? Извините за столь поздний звонок. Это Кейт Рейнолдс…

Пока Кейт разговаривала, священник поглядывал через окно на улицу.

— Вы опять правы, — положив трубку, проговорила Кейт. — Вы утверждали, что Питер был прошлой ночью в Пирфорде?

— Боюсь, что так.

— О, Господи! — Кейт так сжала свои руки, что кожа на запястьях побелела.

— Вы поможете мне? — спросил священник.

— Конечно.

Маршрут был ей знаком. Она вела машину, пытаясь переварить в уме то, о чем рассказывал ей де Карло.

— Я в курсе, что вы читали о трагедии Торнов, — тихим голосом говорил тот. — Но вы знаете только половину.

Кейт бросила на него любопытный взгляд.

— Отец Тассоне, — тихим голосом продолжал де Карло, — трагическая фигура, он помогал при рождении. Потом пытался искупить свой грех и предупредить Роберта Торна. Он мертв.

Де Карло поднял правую руку и начал загибать пальцы.

— Фотограф по имени Дженнингс, пытавшийся помочь Роберту Торну. Обезглавлен.

Кейт вздрогнула.

— Шесть лет спустя, — продолжал священник, — Бугенгаген, археолог. Похоронен заживо. Билл Ахертон…

— Да, — прервала его Кейт, — я читала о нем.

— Джоан Харт. Как и вы, журналистка. Мертва. Доктор Чарльз Уоррен, руководитель музея Торнов. Раздавлен…

— Хватит, — остановила его Кейт. Лицо ее побледнело, голос дрожал. — Я не хочу больше слушать.

— Ладно, — согласился священник. — Тогда я вам расскажу кое-что другое. — Он прикрыл глаза. — Мы наблюдали вспышку трех звезд. Это были самые восхитительные минуты в моей жизни. Через две тысячи лет. Второе пришествие.

Кейт слегка расслабилась, пытаясь избавиться от страшных видений.

— А потом мы бросились на Его поиски. Все было очень просто. Астроном указал нам точное место Его рождения. И мы нашли Его… у цыган.

Кейт всплеснула руками.

— Это самое красивое и чудесное существо, которое я когда-либо видел. Цыганам не нужны свидетельства о рождении, потому-то Он и остался жив. А все остальные несчастные младенцы, родившиеся в ту же ночь, были перебиты. Ради чего?

— А ваш друг, монах? — вставила Кейт. — И он умер? Ради чего?

— Не только он, — мягко возразил де Карло.

— Разве был еще кто-то?

— О, да.

Кейт протестующе оторвала руку от руля.

— Пожалуйста, не говорите мне. Я больше не вынесу.

— Да, я понимаю. Но есть еще кое-что… — Несмотря на возражения Кейт, священник рассказал ей о рождении Дэмьена, о камне, размозжившем голову младенца, и ужасном чудовище, извлеченном из утробы шакалихи.

— Чьей? — переспросила Кейт, резко повернувшись к де Карло и чуть было не выпустив руль из рук. Она вновь почувствовала на своем теле укусы и когти. Кейт передернуло, когда она вспомнила животную похоть, тяжелое дыхание, странные слова и звериный вой… Гнусная мерзость. Ей захотелось выдраить себя до крови, но она понимала, что никогда больше не почувствует себя чистой.

— Вот здесь, — указал де Карло. — Мы приехали.

Кейт затормозила, подождала, пока священник вылез из машины, затем развернулась и направилась за Питером. Когда весь этот кошмар кончится, она заберет сына с собой, и они уедут отдыхать. Она обнимет его и долго-долго не будет выпускать из своих объятий. Пока не залечатся раны в их душах.

У ворот особняка охранник улыбнулся Кейт и доложил, что господин посол ждет. Она даже не удивилась, ибо ничего на свете не могло удивить ее.

Часовня была погружена во мрак. но Питер видел все, что ему было нужно. Он уставился на крест и на Дэмьена, застывшего перед распятием.

— Итак, ты думаешь, что ты победил? — обратился Дэмьен к Христу. — Ты равнодушно наблюдал, как я истреблял вместо тебя сотни младенцев, и даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти их… — Дэмьен презрительно взглянул на распятие и обошел его, чтобы посмотреть в искаженное агонией и прижатое к кресту лицо. — Твоя вечная игра в кошки-мышки. На протяжении столетий. Ну теперь-то она закончилась. — Дэмьен взглянул на Питера. Потом подошел к нему, взял за руку и поднял глаза к потолку. — О Сатана, возлюбленный отец мой, победа за тобой! Благодарю тебя за то, что ты отдал мне этого чистого отрока, и теперь я смогу встретиться с Назаретянином.

Дэмьен упал на колени, глядя в лицо Питеру и удерживая его за обе руки.

— Я хочу, чтобы ты выслушал меня, Питер, — произнес он. — Слушай меня внимательно. Твоя мать на пути сюда. Она собирается забрать тебя…

Питер замотал головой:

— Нет, Дэмьен, не отдавай меня.

— Не беспокойся, с этого момента ты принадлежишь мне душой и телом, — улыбнулся Дэмьен, коснулся лица мальчика и приподнял его подбородок. — У христиан десять заповедей. У меня — всего одна.

Питер кивнул. В коридоре послышались шаги, но Дэмьен не обернулся. Он впился взглядом в лицо Питера.

— Повторяй, что я говорю, и мы станем с тобой единым целым.

— Я обожаю тебя, — выдохнул Питер.

— Сильнее всех и превыше всего, — требовал Дэмьен.

— Сильнее всех и превыше всего.

— Сильнее самой жизни.

— Сильнее самой жизни.

Дэмьен вздохнул и склонил голову. В этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась Кейт.

— Я здесь, чтобы поторговаться с тобой, Дэмьен, — бросила она.

Питер испуганно переминался с ноги на ногу. Но Дэмьен крепко держал его за руки.

— Где Он? — спросил Дэмьен, продолжая глядеть Питеру в глаза.

— Верни мне моего сына, и я отвезу тебя к Нему, — предложила Кейт.

Питер прижался к Дэмьену:

— Нет, Дэмьен, я не ее сын. Я принадлежу тебе.

Из груди Кейт вырвался стон. Услышав его, Дэмьен улыбнулся и, медленно повернувшись, посмотрел на стоящую в дверях женщину.

— Веди нас к Назаретянину, — согласился он. — И тогда тты сможешь забрать Питера.

Мальчик съежился и снова замотал головой:

— Нет, Дэмьен, это уловка.

— Если она хочет вернуть сына, это не может быть уловкой.

Кейт кивнула и привалилась к двери, впившись взглядом в Питера. Питер, ее единственный ребенок, превратился во врага. Она не могла принять этого.

— Пойдем, — произнес Дэмьен.

Кейт бросила взгляд на крест. Вся ее жизнь разлетелась вдребезги. У нее не оставалось выбора. Ей предстояло вести своего сына в западню. Единственное существо, за которое она легко отдала бы собственную жизнь.

— Если можешь помочь мне, — прошептала Кейт, глядя в искаженный мукой лик Христа, — то помоги.

Глава двадцать первая

Кейт глянула в зеркальце заднего вида. Две пары глаз смотрели на нее, две пары глаз, отсвечивающих желтым пламенем. Она слышала, как они переговариваются, будто два заговорщика, и ее охватила ярость… Кейт попыталась взять себя в руки. Но мысли обрывались и путались. Пожалуй, в таком состоянии она в два счета разобьет машину. Это, конечно, шанс спасти Питера. Но если он пострадает, она никогда себе не простит.

— Мы уже подъезжаем? — голос Питера прервал ход ее мыслей.

— Еще две мили, — вмешался Дэмьен.

Кейт удивленно захлопала ресницами. Он знал. Он читал ее мысли, проникал в самое сокровенное. Сидя за спиной Кейт, он наверняка посмеивался над ее нелепыми и шаткими планами. И Кейт сдалась. Она полностью сосредоточилась на дороге. Кругом не было ни души, и только насекомые то и дело разбивались о лобовое стекло. Ночь выдалась ясная и светлая. Множество звезд мерцали в высоком небе. Все безмолвствовало.

Наконец Кейт заметила силуэт разрушенного собора. Питер поперхнулся на вдохе и прикрыл лицо руками, чтобы не видеть собора, будто его присутствие доставляло мальчику боль. Дэмьен облизнул губы.

Кейт резко ударила по тормозам, из-под самых колес взметнулась стая ворон. Она услышала проклятия Дэмьена и отметила, что он крепче прижал к себе мальчика.

Неодолимая ненависть поднялась в ней. В конце концов это его судьба, а не их. Кейт вдруг вспомнила, как он любовался загородным домом и рассказывал ей о безоблачной поре своего детства. Да черт с ним, с его невинным детством, пропади он пропадом, и пусть душа его вернется в ад, где ей и место!

Ярдах в пятидесяти от собора Кейт заглушила мотор. Тишина обрушилась на них.

— Разреши мне войти первой, — попросила Кейт. — Давай пойдем вдвоем, Дэмьен, только ты и я. Оставь Питера в машине. Пожалуйста!

— Мы пойдем все вместе, — отрезал Дэмьен

— Поверь мне, Дэмьен, я просто хочу знать…

— Нет, — закричал вдруг Питер, — не доверяй ей!

Он выбрался из машины, Дэмьен — следом за ним. Они стояли рука об руку — мальчик и мужчина — и ждали Кейт. «У меня нет выбора, — внезапно осознала Кейт, — я не могу ничего изменить».

— Веди нас, — приказал Дэмьен.

Кейт взглянула на собор. Он казался холодным и пустым. Разрушившийся монумент забытому Богу. Кейт нетерпеливо вглядывалась в темноту, но так ничего и не обнаружила.

— Иди же, — скомандовал Питер с нетерпением в голосе.

Кейт медленно двинулась вперед. Она боялась упасть. Божий Сын родился среди цыган. Кейт все еще не могла поверить в это. Впрочем, ее уже не волновали подобные мысли. Она думала только о кинжале…

У входа Кейт остановилась, каждой своей клеточкой чувствуя присутствие Дэмьена.

— Там, внутри, — произнесла Кейт.

— Открой дверь, — приказал Дэмьен.

Кейт шагнула вперед и потянула дверную ручку. Краешком глаза она заметила де Карло, появившегося из-за колонны с кинжалом в руке, и инстинктивно вскрикнула: «Нет, святой отец!»

Священник колебался ровно столько, сколько хватало Дэмьену, чтобы повернуться, схватить Питера и, приподняв его перед собой, прикрыться мальчиком, как щитом. Однако де Карло уже не мог остановить свой прыжок. Кинжал, нацеленный на Дэмьена, вонзился в спину Питера.

— Питер! — закричала Кейт, когда Дэмьен, швырнув мальчика на землю, ринулся на священника, пытаясь ухватить его за горло.

— Питер! — Кейт бросилась к сыну, но споткнулась и упала на колени. Мальчик полз на четвереньках, из спины торчала рукоятка кинжала.

— Сыночек, любимый мой… Не покидай меня! — взмолилась Кейт. Но глаза его уже затуманились, дыхание с хрипом вырывалось из груди. — Не умирай, пожалуйста, не умирай!..

— Я люблю тебя, — пробормотал Питер.

— Питер…

— Больше жизни люблю. Я люблю тебя, Дэмьен… — Он улыбнулся, закрыл глаза и поник на руках матери.

— Нет, Питер, нет!..

Кейт несколько секунд смотрела на сына, затем осторожно перевернула тело и, затаив дыхание, обеими руками вытащила кинжал.

Демьен повалил отца де Карло и склонился над ним, пытаясь добраться до горла. Он не видел, как Кейт медленно двинулась к нему. Яростный крик прорезал тишину в тот момент, когда она вонзила кинжал ему в спину. Послышался хруст костей, и Кейт погрузила лезвие по самую рукоятку. Только тогда она отступила, а крик ее эхом продолжал отдаваться среди руин.

Дэмьен поднялся и выпрямился во весь рост. Он пытался дотянуться до кинжала. Из груди его вырывался хрип, он снова рухнул на колени, затем встал и, шатаясь, двинулся к дверям собора. Распахнув двери, он застыл на пороге.

Несколько мгновений стоял Дэмьен, не шевелясь, глаза его лихорадочно блуждали по разрушенным стенам.

— Назаретянин! — выкрикнул он рокочущим басом. — Где ты, Назаретянин? Ты слышишь меня?

Как бы в ответ на призыв в дальнем конце собора забрезжил едва различимый свет, сияющий ореол, разгоравшийся все ярче и ярче. Дэмьен шагнул вперед и направился навстречу свету. Раскинув руки, он побежал. Спину жгла невыносимая боль, лицо исказилось от мучительного страдания, но взгляд его был устремлен в небо, разгоревшееся чудесным сиянием сквозь разрушенный купол собора.

— Сатана! — прорычал Дэмьен. — Почему ты покинул меня?

Руины эхом отразили бас, и Дэмьен рухнул на четвереньки.

— Вот и все, отец, — прошептал он. Забери меня обратно в свой рай. — Тело его задрожало, он ничком упал на каменный пол и затих.

Сияние становилось невыносимым, но отец де Карло впился в него немигающим взглядом. Затем он посмотрел на Кейт, склонившуюся над телом сына, коснулся ее волос и перекрестил мальчика. Кейт взяла тело Питера на руки и встала рядом со священником. Они не отводили глаз от ослепительного ореола, и по их щекам струились слезы.

Пробил час рассвета. Противоборство завершилось. Наступала новая эра.