Октябрь: История русской революции

Глава 1 Предыстория событий 1917 года

Человек стоит на продуваемом ветром острове, глядя в небо. Он плотно сложен, силен и чрезвычайно высок, порывы майского ветра треплют на нем добротную одежду. Он не обращает внимания на плеск Невы, на кустарник и зелень прибрежной топи. На плече висит ружье, Человек с восторгом всматривается вдаль. Над ним парит огромный орел.

Петр Великий, всесильный правитель России, долгое время зачарованно наблюдает за орлом.

Наконец он резко поворачивается и вонзает во влажную землю штык. Проводит клинком сквозь грязь и корни, вырезая сначала одну, а затем вторую длинную полосу дерна. Он отрывает их от земли и перетаскивает, пачкаясь в грязи, на то место, над которым парит орел. Там он выкладывает из полос дерна крест и кричит во все горло: «Здесь будет город заложен!» Так в 1703 году на Заячьем острове неподалеку от Финского залива, на земле, отвоеванной у Шведской империи в великой Северной войне, царь повелевает построить большой город, названный в честь его святого покровителя Санкт-Петербургом.

И такого никогда не было. Петр там отсутствовал.

Эта история – стойкий миф о том, что Федор Достоевский назвал «самым отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре». Хотя Петр и не присутствовал на месте основания Санкт-Петербурга в день закладки, городу предстояло быть построенным в соответствии с царской мечтой. Вопреки логике и здравому смыслу – на кишащем комарами берегу невского эстуария, подверженном наводнениям, весь год продуваемом штормовыми ветрами, а зимой сковываемом жестокими морозами.

Сначала царь руководит строительством Петропавловской крепости, которая полностью займет небольшой остров и будет готова отразить ответное нападение шведов, так никогда и не состоявшееся. Затем Петр распоряжается построить у стен крепости в соответствии с новейшими проектами большой порт. Тот станет его «окном в Европу».

Петр – визионер, и весьма жесткого толка. Модернизатор, он презирает ханжеское восхищение «славянской замшелостью» России. Древняя Москва – живописный хаотичный клубок улиц в псевдовизантийском стиле. Петр указывает, что новый город должен быть построен по рациональному проекту, с прямыми прешпектами, с изящными закруглениями грандиозного масштаба, широкими горизонтами, каналами, пересекающими проспекты города, с многочисленными величественными палладианскими дворцами, зданиями в сдержанном барочном стиле – это был решительный отход от традиций и архитектуры куполов-луковок. По этому новому образу и подобию Петр Первый намерен перестроить всю Россию.

Он нанимает иностранных архитекторов, настаивает, чтобы строили из камня, велит внедрить европейские моды в одежде. Он в приказном порядке заселяет свой город, распорядившись о переезде купцов и дворян в зарождавшуюся метрополию. Первые годы по недостроенным улицам Санкт-Петербурга по ночам рыщут волки.

Тяжкий принудительный труд прокладывает улицы, осушает болота, возводит колоннады на бывшей трясине. Десятки тысяч крепостных и каторжников согнаны под конвоем на земли, определенные Петром к застройке. Они закладывают фундаменты зданий в непролазной грязи и умирают в огромных количествах. Под поверхностью города остались лежать 100 тысяч трупов. Санкт-Петербург станет известен как «город, построенный на костях».

В 1712 году в качестве решительного шага против презираемого московского прошлого Петр делает Санкт-Петербург столицей России. В течение следующих двух столетий с небольшим именно здесь будут происходить наиболее важные политические события. Москва, Рига, Екатеринбург и все остальные города и обширные губернии Российской империи также будут играть заметную роль, и их историей нельзя пренебрегать, однако именно Санкт-Петербург станет горнилом обеих революций. История 1917 года с ее долгим прологом – это прежде всего история его улиц.

Россия, где слились европейские и восточнославянские традиции, долгое время формировалась не так, как Западная Европа. Один из главных героев 1917 года, Лев Троцкий, писал: «В то время как западные варвары поселились на развалинах римской культуры… славяне Востока не нашли никакого наследства на безотрадной равнине». На протяжении веков череда князей и царей торгуют и ведут войны с кочевниками восточных степей, с монголами и с Византией. В XVI веке царь Иван IV, вошедший в историю как Грозный, прорубив кровавый путь через территории на востоке и на севере, становится «царем всея Руси», правителем громадной и разнородной империи. Он связывает Московское государство властью безжалостного самодержавия. Несмотря на жестокие методы правления, здесь периодически вспыхивают бунты и мятежи – как всегда и повсюду. Некоторые (например, Пугачевское казацко-крестьянское восстание в XVIII веке) – вызов власти со стороны низов. Кровопролитные восстания столь же кроваво подавляются.

После того как Иван Грозный отходит к праотцам, начинается династическая свистопляска, которая продолжается до тех пор, пока бояре и православное духовенство не избирают в 1613 году на царство Михаила Романова, положив тем самым начало династии, правившей до 1917 года. В этом столетии статус мужика, русского крестьянина, жестко вписан в систему феодального крепостничества. Крепостные прикрепляются к земле, владелец которой осуществляет почти неограниченную власть над «своими» крестьянами. Крепостного можно было перевести в другое имение, при этом его личное имущество, а также и семья могли оставаться у первоначального владельца.

Это жестокий и весьма живучий институт. Крепостное право сохраняется в России и в XIX веке, когда Европа уже отказалась от него. Историй невероятных притеснений крестьян не счесть. «Модернисты»-западники считают крепостное право позорным тормозом прогресса, а их оппоненты из числа «славянофилов» осуждают этот институт как западное изобретение. С тем, что с крепостничеством следует покончить, согласны и те и другие.

Наконец в 1861 году Александр II, «царь-освободитель», отменяет зависимость крепостных от землевладельцев; крестьяне перестают быть собственностью. Хотя реформаторы в России издавна осуждали жестокое обращение с крепостными, вовсе не добросердечие подвигает их на перемены. На самом деле решающим фактором становится обеспокоенность волной крестьянских волнений и бунтов, и именно они потребовали срочного решения.

Сельское хозяйство и промышленность находятся в застое. Крымская война 1853–1856 годов с Британией и Францией вскрыла порочность старых порядков, поражение унижает страну. Насущная необходимость модернизации и либерализации Российской империи становится очевидной. Именно так рождаются «Великие реформы» Александра II, которые означали радикальные изменения в армии, образовании, судебной системе, ослабление цензуры, передачу части власти органам местного самоуправления. Но ключевой элемент преобразований – отмена крепостного права.

Однако освобождение крестьян весьма неполно. Выходящие из крепостной зависимости крестьяне получают не всю ту землю, где раньше работали, а та, что они получили, обременена абсурдными «выкупными платежами». Надел средней величины слишком мал для пропитания крестьянской семьи (поэтому крестьяне периодически голодают), и его размеры сокращаются по мере роста населения. Крестьяне по-прежнему остаются ущемленными в правах. Теперь они привязаны к деревенской общине, миру, однако нищета вынуждает их к сезонному труду, как легальному, так и нет, на различных строительных работах, в шахтах, в промышленности и в торговле. Так они переплетаются с немногочисленным, но постоянно растущим рабочим классом.

Не только цари мечтают о процветающих царствах. Как и все измученные люди, русские крестьяне представляют себе спокойные утопические страны. Беловодье; Опоньское царство на краю света; подземная земля Чуди; Золотые острова; Река Дарья; Город Игната; Ореховая земля; невидимый град Китеж, не умирающий под покровом озера Светлояр. Иногда очарованные странники пускаются на реальные поиски тех или иных из этих чудных земель, но крестьяне предпочитают достигать мечты иначе: в конце XIX века по всей России прокатывается волна крестьянских выступлений.

Вдохновленное свободомыслящими писателями – Александром Герценом, Михаилом Бакуниным, язвительным Николаем Чернышевским – появляется движение народников, радетелей за народ. Общества народников, такие как «Земля и воля», состоят в основном из людей нового общественного слоя, самоопределившихся, квазимессиански несших культуру и идеи Просвещения, интеллигенции, в которой постоянно увеличивается доля выходцев из простонародья.

«Человек будущего в России – мужик», – утверждает Александр Герцен в начале 1850-х годов. Историческое развитие страны идет медленно, сколько-нибудь значимого либерального движения незаметно, и народники не обращают внимания на города, стремясь к крестьянской революции. В российской крестьянской общине, «мире», они видят зачаток, основу аграрного социализма. Мечтая воплотить в жизнь свои надежды, тысячи молодых радикалов идут «в народ», чтобы учиться у крестьянства, трудиться вместе с ним, повышать сознательность этого недоверчивого класса.

Горькая ирония: когда народников в массовом порядке арестовывают, нередко это происходит по просьбе самих же крестьян.

Один из деятелей народничества, Андрей Желябов, делает следующий вывод: «История движется ужасно тихо, надо ее подталкивать». Некоторые из народников склоняются к более насильственным методам, чтобы ускорить ход истории.

В 1878 году Вера Засулич, радикально настроенная молодая студентка из обедневшей дворянской семьи, серьезно ранит из револьвера петербургского градоначальника Федора Трепова, которого многие российские активисты и интеллигенты ненавидят за то, что он приказал выпороть не проявившего к нему должного почтения заключенного. Суд присяжных наносит неожиданный удар режиму, оправдав Засулич, которая после своего освобождения бежит в Швейцарию.

В следующем году в результате раскола общества «Земля и воля» появляется новая организация – «Народная воля», уже более радикальная. Входящие в нее ячейки верят в необходимость революционного насилия и готовы действовать соответствующим образом. В 1881 году после нескольких неудачных покушений они добиваются желанной цели.

В первое воскресенье марта царь Александр II направляется в Санкт-Петербургский манеж. Из уличной толпы молодой член «Народной воли» Николай Рысаков бросает в царскую карету, защищенную от пуль, завернутую в платок бомбу. Оглушительный взрыв потрясает воздух. Под крики раненых зевак карета дернулась и остановилась. Александр II, пошатываясь, выходит; вокруг царит хаос. Пока он раздумывает, что делать, товарищ Рысакова, Игнатий Гриневицкий, выступает вперед и бросает вторую бомбу, крикнув при этом: «Еще слава ли Богу?..»

Гремит еще один мощный взрыв. «Среди снега, мусора и крови, – вспоминал впоследствии кто-то из царской свиты, – виднелись остатки изорванной одежды, эполет, сабель и кровавые куски человеческого мяса». «Царь-освободитель» смертельно ранен.

Победа радикалов оказалась пирровой. Новый царь, Александр III, более консервативный и не менее авторитарный, чем его отец, развязывает жестокие репрессии. Он разгромил «Народную волю», казнив многих ее членов. Он реорганизует политическую полицию, пресловутую охранку, известную своими жесткими методами. В условиях наступившей реакции происходят организованные властями беспорядки, известные как «еврейские погромы». Евреи в России представляли собой жестоко угнетенное меньшинство. Они серьезно поражены в правах; им разрешается проживать только в пределах Черты оседлости на Украине, в Польше, в западной части Российской империи и в нескольких других районах (хотя допускались и некоторые исключения). Евреи уже давно становились козлами отпущения при возникновении в стране кризисных обстоятельств, да и в другие времена тоже. Теперь те, кто обвинял их во всем подряд, винят их в смерти царя.

Не смирившиеся народники планируют новые террористические акты. В марте 1887 года полиция Санкт-Петербурга раскрывает заговор с подготовкой покушения на жизнь нового царя. Повешены пять зачинщиков из числа студентов, в том числе сын инспектора народных училищ в Поволжье, яркий, преданный революционному делу молодой человек – Александр Ульянов.

В 1901 году, через семь лет после смерти (по естественным причинам) жестокого и властного Александра III и восшествия на трон его сына и верного продолжателя Николая II, несколько народнических организаций объединяются на немарксистской (хотя некоторые из их членов считали себя марксистами) аграрной социалистической платформе, фокусирующей внимание на особенностях развития России и на крестьянском вопросе. Они назвались Партией социалистов-революционеров, или, как их чаще упоминали, эсеров. Партия сохраняет установку на насильственное сопротивление. Вскоре вооруженное крыло эсеров, их Боевая организация, без колебаний осуществляет серию убийств государственных деятелей, что даже сторонники эсеров называют терроризмом.

По злой иронии одного из руководителей эсеров, незаурядного партийного лидера Евно Азефа, который несколько лет руководил деятельностью Боевой организации, через десяток лет разоблачают как тайного агента охранки, что становится сокрушительным ударом по организации. А спустя несколько лет, в переломные моменты революционного 1917 года, другие два лидера эсеров, Екатерина Брешко-Брешковская и главный теоретик партии Виктор Чернов, станут заметными фигурами, озабоченными защитой порядка.

В последние годы XIX века государство выделяет существенные средства на развитие инфраструктуры и промышленности, в том числе на реализацию масштабной программы строительства железных дорог. Многочисленные строительные бригады прокладывают железнодорожные пути через всю страну, объединяя обширные пространства империи. Строится, в частности, Транссибирская железнодорожная магистраль. «Со времени появления Великой Китайской стены мир еще не видел строительства подобного масштаба», – не скрывает своего восхищения сэр Генри Норман, британский свидетель строек. Николай II считает создание этого транзитного маршрута между Европой и Восточной Азией своим «священным долгом».

Стремительно растет численность городского населения России. Идет приток иностранного капитала в страну. В районе Санкт-Петербурга, Москвы, на Донбассе возникают крупные промышленные зоны. В ситуации, когда тысячи рабочих стремятся выжить, трудясь в бесчеловечных условиях на заводах и фабриках при снисходительном патернализме хозяев, первые робкие шаги делает рабочее движение. В 1883 году молодой Георгий Плеханов, позднее основной теоретик социализма в России, вместе с легендарной Верой Засулич основывает в Женеве первую российскую марксистскую организацию, «Освобождение труда».

Вслед за этим появляется все больше кружков, в которых читают революционную литературу, агитационных ячеек, сообществ единомышленников, протестующих против безжалостного мира капитала, его эксплуататорской сущности, против подчинения всего прибыли. Будущее, к которому стремятся марксисты (коммунизм), их противникам представляется таким же абсурдом, как, к примеру, созданная воображением крестьян сказочная страна Беловодье. Это не всегда четко определяется, но они знают, что в будущем не будет места частной собственности и связанному с ней насилию, эксплуатации и отчуждению, современные технологии сократят время и интенсивность человеческого труда, будут созданы все условия для расцвета человечества. По утверждению Карла Маркса, «при коммунизме… начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы». Вот чего хотят марксисты.

Марксисты представляют собой компанию эмигрантов, ученых и рабочих, стоящих вне закона, связанных семейными, дружескими и интеллектуальными, политическими узами и постоянно полемизирующих. Среди них сплетаются клубки противоречий, каждый знает каждого.

В 1895 году в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве, Екатеринославе, Иваново-Вознесенске создаются «Союзы борьбы за освобождение рабочего класса». В столице России основателями этой организации становятся молодые марксисты Юлий Цедербаум и его друг Владимир Ульянов, брат Александра Ульянова, студента-народника, казненного восемь лет назад. В то время принято брать политические псевдонимы, поэтому Цедербаум, младший из двух, с тощей фигурой, жидкой бородкой и в пенсне, называет себя Мартовым. Владимир Ульянов, бойкий, преждевременно лысеющий молодой человек с запоминающимся прищуром, становится известен как Ленин.

Мартову, русскому еврею, родившемуся в Константинополе, в это время двадцать два года. По выражению одного из оппонентов по левому лагерю, это «довольно очаровательный представитель богемы… со склонностями завсегдатая кафе, безразличный к комфорту, постоянно спорящий и слегка эксцентричный». Слабый и постоянно кашляющий, весьма подвижный, разговорчивый, но безнадежный как оратор, впрочем, и как организатор был не лучше, но способный произвести сильное впечатление, Мартов в первые времена пробуждения рабочего движения представляет собой образчик рассеянного, погруженного в свои мысли интеллектуала. Но это замечательный ум. И хотя его действия пока не простираются дальше межфракционных сражений, типичных для формирующихся политических движений, даже противники признают его честность и искренность. Многие его уважают. И даже любят.

Что же касается Ленина – все, кто его видит впервые, буквально заворожены им. Кажется, никто из встречавшихся с ним не мог удержаться, чтобы о нем не написать: из подобных книг можно составить целую библиотеку. Его с легкостью мифологизируют, боготворят, демонизируют. Для своих врагов он хладнокровный монстр, массовый убийца, для восторженных поклонников – богоподобный гений, для товарищей и друзей – застенчивый, смешливый любитель детей и кошек. Склонный к выстраиванию четких фраз и использованию несколько неуклюжих метафор, он скорее автор доступных текстов, чем искрометный художник слова. Однако его работы и выступления околдовывают, даже затягивают своей поразительной плотностью и целеустремленностью. На протяжении всей жизни Ленина противники и соратники будут резко критиковать его за суровость действий, непоколебимость и беспощадность. При этом все будут единогласны в том, что он обладает выдающейся силой воли. Ленинская страсть и самопожертвование выделяются даже на фоне тех, кто живет политикой и умирает за нее.

Его отличает прежде всего обостренное чувство политического момента, способность увидеть перелом ситуации и тенденцию развития. Луначарский, его соратник, отмечал, что «Ленин имеет в себе черты гениального оппортунизма, то есть такого оппортунизма, который считается с особым моментом, и умеет использовать его в целях общей всегда революционной линии».

Не то чтобы Ленин никогда не ошибается. Он, однако, обладает развитым чувством того, когда и где следует подтолкнуть события, как именно и с какой силой это сделать.

В 1898 году, на следующий год после ссылки Ленина в Сибирь за революционную деятельность, марксисты объединяются в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). В течение нескольких лет, несмотря на нахождение в ссылке, Мартов и Ленин остаются близкими товарищами и друзьями. Совершенно разные по характерам (что предполагало неизбежные ссоры), они тем не менее дополняют друг друга и проявляют взаимную симпатию. Это пара марксистских вундеркиндов.

От Карла Маркса, как бы ни отличались подходы по другим вопросам, идеологи РСДРП усваивают видение истории как череды последовательных стадий, необходимо следующих одна за другой. Такие «стадиальные» концепции могут существенно варьировать в деталях и степени жесткости – Карл Маркс сам выступал против превращения своего «исторического очерка» о возникновении капитализма в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому обречены идти все народы; он заявил, что это было бы для него «слишком почетно и стыдно одновременно». Тем не менее среди большинства марксистов в конце XIX века не вызывает споров, что социализм, начальный после капитализма этап на пути к коммунизму, может возникнуть только из буржуазного порядка со свойственными ему политическими свободами и рабочим классом, которому предстоит взять власть в свои руки. Отсюда следовало, что самодержавная Россия, где преобладает крестьянское население, а рабочий класс весьма незначителен (и в основном состоит из крестьян только что от сохи), с помещичьим землевладением и всевластным царем, еще не созрела для социализма. Как говорит Плеханов, в российском крестьянском тесте еще недостаточно пролетарских дрожжей, чтобы приготовить пирог социализма.

Память о крепостном праве еще жива. Буквально в нескольких километрах от городов крестьяне продолжают жить почти в средневековом убожестве. Зимой они держат животных в избах, и те претендуют на место у печи. Стоит запах пота, табака и копоти. Какие бы ни происходили улучшения в стране, многие крестьяне по-прежнему ходят босиком по грязным улицам, и уборными им служат выгребные ямы. Все дела, относящиеся к пользованию землей, решаются на беспорядочных общинных сходах исключительно путем перекрикивания друг друга. Нарушителей общепринятых обычаев заглушают криками и шумом, зачастую их прилюдно позорят, а иногда и забивают до смерти.

Но есть и кое-что похуже.

Согласно восторженным декламациям Карла Маркса и Фридриха Энгельса в «Манифесте Коммунистической партии», именно «буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль. Она… разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы» и, сосредоточив пролетариат на крупных предприятиях, создала тем самым «своих собственных могильщиков». Однако в России буржуазия не является ни безжалостной, ни революционной. Она не разрывала никаких пут. В программном документе РСДРП записано: «Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия и тем большие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата».

Автор этих слов, Петр Струве, вскоре повернет вправо. В России так называемые легальные марксисты часто через марксистскую идеологию окольным путем идут в либералы; их внимание плавно перемещается с нужд рабочего класса к необходимости «модернизации» капитализма (чего трусливая российская буржуазия никак не могла осуществить). Еще одной левой «ересью» является экономизм, согласно которому рабочие должны сосредоточиться на профсоюзной деятельности, предоставив право заниматься политической борьбой либералам. Ортодоксальные марксисты осуждают упомянутые еретические расхождения с их идеологией, расценивая те как направленные на подрыв социалистической борьбы. Тем не менее «легальные» марксисты и сторонники экономизма, невзирая на очевидную неэффективность их концепций, сосредоточиваются на рассмотрении текущих ключевых вопросов. И сталкиваются с головоломной для левых проблемой: как вообще может существовать социалистическое движение в незрелой стране со слабым и маргинальным капитализмом, многочисленным «отсталым» крестьянством и монархией, которая не собирается милостиво допустить буржуазную революцию?

Конец XIX века становится свидетелем империалистических интриг, союзов и контрсоюзов в нарастающей жажде экспансии. Внутри страны колониальные стремления проявляются в безусловной поддержке языка и культуры правящих российских элит, в ущерб меньшинствам. Ряды националистов и левых пополняются выходцами из коренных народов и наций: литовцами, поляками, финнами, грузинами, армянами, евреями. Социалистическое движение в Российской империи всегда было полиэтническим, вбирая непропорционально большую долю представителей различных национальных меньшинств.

Начиная с 1894 года лоскутным одеялом империи правит Николай Романов. В юности Николай II стоически переносил издевательства своего отца. Вступив на престол, он отличался учтивостью, был предан своему долгу – но больше о нем было нечего сказать. «Его лицо, – неохотно сообщает один чиновник, – невыразительно». Для него характерно не наличие черт, а скорее их отсутствие: отсутствие выражения на лице, воображения, интеллекта, проницательности, напористости, решительности, душевных порывов. К этому описанию можно добавить то, что он производил впечатление «не от мира сего», брошенного на произвол судьбы и плывущего, куда несет история. Он был образованной пустышкой, заполненной предрассудками своего окружения (среди которых стоит отметить и погромный антисемитизм, направленный, в частности, против жидов-революционеров). Испытывая отвращение к каким-либо переменам, он беззаветно предан идее самодержавия. При произнесении слова «интеллигенция» его лицо искажается, словно он вынужден произнести слово «сифилис».

Его супруга, Александра Федоровна, внучка английской королевы Виктории, крайне непопулярна в российском обществе. Отчасти это объясняется шовинизмом (она немка, а между двумя странами в тот период нарастает напряженность), но эта ситуация сложилась в том числе из-за ее безрассудных интриг и явного презрения к народу. Французский посол в России Морис Палеолог кратко описывает ее настроения следующим образом: «Душевное беспокойство, постоянная грусть, неясная тоска, смены возбуждения и уныния, навязчивая мысль о невидимом и потустороннем, суеверное легковерие».

У четы Романовых четыре дочери и сын Алексей, больной гемофилией. Они дружная, любящая семья. Принимая во внимание упорное нежелание царя и царицы смотреть дальше своего носа, они обречены.

С 1890 по 1914 год масштабы рабочего движения в России существенно выросли, само движение окрепло. В борьбе с ним власти прибегают к неуклюжим методам. В городах растущее народное недовольство пытаются сдержать путем создания легальных «полицейских профсоюзов», рабочих обществ, организованных и покровительствуемых самими властями. Чтобы обеспечить идее хоть какую-то привлекательность, общества эти должны были действительно решать насущные проблемы рабочих, а их организаторы должны были, по выражению историка-марксиста Михаила Покровского, являться «хоть каким-то подобием революционных агитаторов». Требования, которые предъявляют эти общества власти, являются лишь слабым эхом рабочих призывов, но и в слабых отголосках можно разобрать идеи, последствия применения которых нельзя предвидеть.

В 1902 году забастовка, организованная подобным профсоюзом в Одессе, охватывает весь город. На следующий год аналогичные массовые акции протеста расходятся по всему югу России, и отнюдь не все они контролируются марионеточными структурами, созданными властями. Забастовки распространяются с бакинских нефтяных месторождений по всему Кавказу. Искры восстания разгораются в Киеве, в той же Одессе, повсюду. К этому времени забастовщики выдвигают не только экономические, но и политические требования.

На фоне ускорения событий в 1903 году сильные мира российских марксистов в количестве 51 человека переносят принципиально важное собрание из кишащего блохами брюссельского склада в Лондон. Там, в задних комнатах кафе и рыболовных клубов, в течение трех недель напряженных споров проходит II съезд РСДРП.

Именно на двадцать втором заседании этого съезда между его делегатами разверзается пропасть, происходит раскол, знаменательный не только по своей глубине, но и по кажущейся тривиальности причины. На рассмотрение участников съезда вынесен вопрос, кто может считаться членом партии: «всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций», или «принимающий личное участие в одной из партийных организаций». Мартов выступает за принятие первой формулировки. Ленин настаивает на второй.

Уже некоторое время назад отношения между ними стали прохладнее. На этот раз после энергичных дебатов побеждает Мартов: его формулировка получает 28 голосов, против поданы 23. Однако разногласия между участниками съезда возникают и по другим вопросам, а к тому времени, когда стал рассматриваться вопрос об органах партийного руководства, съезд покинули представители Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России) и марксисты-«экономисты». Мартов потерял восемь своих сторонников. В результате сторонники Ленина получают большинство на выборах в ЦК партии. С этого момента раскола российских марксистов на две основные фракции последователей Ленина стали называть большевиками, а их оппонентов, последователей Мартова, – меньшевиками.

Причины раскола гораздо глубже, чем разногласия по поводу условий членства в партии. Уже во время съезда Ленин называет своих сторонников «твердыми», а противников – «мягкими», и различие между партийными фракциями марксистов впредь сохранится в целом именно по указанному принципу: большевиков будут считать «твердыми», бескомпромиссными левыми, а меньшевиков – более умеренными, «мягкими» (хотя это не исключало широкого спектра взглядов у каждой из сторон и неизбежной эволюции этих взглядов). В основе же спора о партийном членстве – в духе мудреной моды того времени, порой непонятной даже Ленину, – лежит различный подход к политической сознательности, методам ведения агитации, определению рабочего класса, в конечном счете к истории и российскому капитализму. Спустя 14 лет эти разногласия обозначатся предельно четко, когда вопрос центральной роли рабочего класса выйдет на первый план.

В то время реакция со стороны Мартова последовала быстро: решения съезда в Лондоне фактически отменены, а Ленин в конце 1903 года выходит из редакции партийного издания «Искра». Однако многие активисты РСДРП, зная о расколе в партии, считают его абсурдом. При этом некоторые просто игнорируют его. «Не знаю уж, – пишет один рабочий Ленину, – неужели этот вопрос так важен?» По мере развития событий меньшевики с большевиками то укрепляют свое полуединство, то отходят от него. Большинство членов партии вплоть до 1917 года считают себя просто социал-демократами. И даже в семнадцатом году Ленину потребуется время, чтобы убедить себя: пути назад уже нет.

Россия устремляет взгляд на Восток, проталкиваясь в Азию, закрепляясь в Туркестане и на Памире, претендуя также на Корею. Продолжая при сотрудничестве с Китаем строить Транссибирскую железную дорогу, страна повышает риск конфликта с Японией, которая имеет схожие экспансионистские планы. «Чтобы удержать революцию, – говорит министр внутренних дел России В. К. Плеве, – нам нужна маленькая победоносная война». Что могло стать лучшей мишенью шовинистов, чем «низшая раса» – такая, например, как японцы, которых сам царь Николай II называет «обезьянами»?

В 1904 году начинается Русско-японская война.

Императорский режим, обманывая сам себя, настроен на легкую победу. Однако его армия слабо обучена, плохо вооружена, страдает от некомпетентности командования – и, как результат, в августе 1904 года разгромлена при Ляояне, в январе 1905-го – в Порт-Артуре, в феврале 1905-го – при Мукдене, а в мае 1905-го – в Цусимском сражении. К осени 1904 года даже боязливая либеральная оппозиция подает голос. После поражения при Ляояне журнал «Освобождение», который шесть месяцев назад восклицал «Да здравствует армия!», осуждает экспансионизм как причину войны. Через местные органы самоуправления, земства, либералы организуют банкетную кампанию – щедрые ужины, которые завершаются смелыми тостами за реформы. Это было пассивно-агрессивным проявлением политической активности. На следующий год антирежимная оппозиция становится активной настолько, что Николай II вынужден пойти на уступки. Однако волна протеста нарастает независимо от деятельности либералов и захватывает как крестьянство, так и беспокойный рабочий класс.

Одно из созданных в русле «полицейского социализма» обществ, «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», возглавляет бывший священник при тюремной церкви пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, весьма неординарная личность. По выражению Надежды Крупской, большевички, жены Ленина, этот человек с суровыми чертами лица «по натуре был не революционером, а хитрым священником… готовым на любые компромиссы». И в то же время отец Гапон был настоятелем сиротского приюта, пропагандировал толстовские идеи о необходимости заботы о бедных. Его теологические теории и проекты – религиозно-этические, пронизанные мистикой и реформистскими настроениями одновременно – сумбурны, но искренни.

В конце 1904 года были уволены четверо рабочих крупного Путиловского металлургического и машиностроительного завода, на котором работают более 12 тысяч человек. На собраниях в поддержку уволенных, организованных их товарищами по работе, ошеломленный отец Гапон обнаруживает листовки, призывающие к свержению царя. Он рвет их, поскольку подобные призывы не входили в его планы. Наряду с этим петицию рабочих, призывающую к восстановлению уволенных, он дополняет требованиями повысить заработную плату, улучшить условия труда, ввести восьмичасовой рабочий день. Более левые, чем он, радикалы добавляют в петицию также требования, выходящие за рамки экономических: это были требования свободы собраний и печати, отделения церкви от государства, прекращения Русско-японской войны, созыва Учредительного собрания.

3 января 1905 года объявлена всеобщая общегородская забастовка. Очень скоро прекращают работу от 100 до 150 тысяч человек.

Воскресенье, 9 января. В морозной предрассветной мгле собираются демонстранты. Многочисленная группа рабочих направляется из Выборгского района к роскошной резиденции монарха – находящемуся в самом центре города Зимнему дворцу, чьи окна выходят на место слияния Невы и Малой Невы, собор Петропавловской крепости и Ростральные колонны на стрелке Васильевского острова.

Реки скованы льдом. Демонстранты спускаются на лед с северного берега Невы. Десятки тысяч рабочих вместе с семьями, дрожащими от холода в своих обносках, начинают шествие, неся иконы и кресты и распевая псалмы. Во главе идет отец Гапон в церковном облачении с петицией к царю. «Государь!» – обращаются к царю авторы петиции, умоляя своего «отца» Николая II (и перемешивая лесть с радикальными требованиями) дать им «правду и защиту» от «капиталистов», «грабителей русского народа».

Власти могли бы без труда умиротворить такую оппозицию, однако они предпочитают прибегнуть к неоправданно жестоким мерам. Тысячи солдат выстроены в полной готовности.

Когда демонстранты приближаются, их атакуют казаки с шашками наголо. Многие в замешательстве разбегаются. Перед оставшимися стоят царские войска. Демонстранты не хотят расходиться. Тогда солдаты поднимают на изготовку ружья и открывают огонь. Одновременно налетают казаки, начинают избивать людей нагайками. От крови начинает таять лед. Обезумевшие люди кричат, мечутся и падают.

Когда кровавая бойня завершается, на снегу остаются лежать 1500 погибших. Это было Кровавое воскресенье.

Влияние этих событий на общественное мнение и на историю огромно. Поднимается гигантская волна изменений в народных настроениях. В тот день картина мира Гапона полностью изменилась. По словам Надежды Крупской, «обвеянный дыханием революции» Георгий Гапон кричал в толпе выживших демонстрантов: «У нас больше нет царя!»

Этот день ускоряет приход революции. Новости о Кровавом воскресенье стремительно распространяются по железной дороге, летят по российским просторам в поездах, везде вызывая ярость и гнев.

По всей Российской империи разражаются стачки. Они охватывают и новые профессиональные группы: служащих, работников гостиниц, извозчиков. Последуют новые стычки с властями и новые смерти: около 500 человек погибают в Польше в Лодзи, около 90 – в Варшаве. В июне вспыхивает восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический»; причиной становится возмущение матросов тем, что их кормили испорченным мясом. В ноябре военные бунты происходят также в Кронштадте и Севастополе.

Царский режим неистовствует. Он пытается сочетать уступки с репрессиями. Революция не только вызывает жестокие репрессии со стороны властей, но и пробуждает традиционный садизм крайне правых сил, при негласной поддержке государства.

За два года до того, в 1903 году, бессарабский город Кишинев пострадал от первого в XX веке еврейского погрома. В течение 36 часов банды мародеров при попустительстве полиции и с благословения православных епископов вели кровавую бойню. Евреев, и взрослых, и детей, подвергали пыткам, насиловали, калечили, убивали. Одному ребенку отрезали язык. Убийцы вспарывали своим жертвам животы и запихивали туда перья. Погиб 41 человек, почти 500 были ранены. Как заметил один из журналистов, большинство граждан, не являющихся евреями, не выразили в этой связи «ни сожаления, ни раскаяния».

Признавая страдания кишиневских евреев, многие при этом утверждали, что те сопротивлялись недостаточно активно. Этот «позор покорности» привел к критическому анализу поведения еврейства еврейскими радикалами. Теперь, в апреле 1905 года, когда украинские евреи Житомира узнают о подготовке очередного погрома, они готовы дать достойный ответ: «Мы покажем, что Житомир – не Кишинев». И когда евреи действительно оказывают убийцам ожесточенное сопротивление (тем самым удается сократить материальный ущерб и количество смертей), это вдохновляет еврейскую организацию Бунд выступить с заявлением: «Времена Кишинева безвозвратно канули в прошлое».

Но Бунд, к большому сожалению, ужасающе ошибся.

Еврейский погром в Житомире был организован черносотенцами. «Черные сотни» – обобщающее название различных протофашистских, крайне правых объединений, возникших в ходе событий 1905 года как реакция на революцию. Они используют некоторые популистские лозунги, агитирующие за перераспределение земли, защиту монархии и самодержавного царя (Николай II – почетный член некоторых черносотенных объединений). Наряду с этим их отличительная черта – звериная ненависть к национальным меньшинствам, «нерусским», и особенно к евреям. Они набирают банды уличных головорезов и приобретают множество высокопоставленных сторонников, среди которых можно, к примеру, упомянуть депутатов Государственной думы Александра Дубровина и Владимира Пуришкевича. Дубровин возглавляет массовую черносотенную организацию «Союз русского народа», сторонник экстремистских насильственных методов и расистской идеологии, бросил врачебную практику ради борьбы с «мерзостью либерализма». Владимир Митрофанович Пуришкевич – заместитель председателя «Союза русского народа». Будучи яркой личностью, отличается бесстрашием и эксцентричностью на грани психического расстройства. Еврейский писатель Шолом-Алейхем характеризовал его как «жестокого злодея» и «самодовольного индюка». Владимир Пуришкевич искренне верит в самодержавие, дарованное России свыше. Некоторые черносотенцы, например члены секты, известной как иоанниты (последователи Иоанна Кронштадтского), приправляют свою расовую ненависть исступленной религиозностью, направляя православный энтузиазм против «христоубийц» и ставя безумные идеи о кровожадных евреях, иконы, эсхатологию и мистицизм на службу своим безнравственным целям.

В октябре черносотенцы совершают массовое убийство в космополитичной Одессе, погибают более 400 евреев. В Томске погромщики блокируют все входы и выходы в доме, где проходит собрание, поджигают его и, ликуя, живьем сжигают десятки жертв, подливая в огонь бензин. Свидетелем этого злодейства стал подросток Наум Габо, которому удалось спастись. Много лет спустя, будучи уже взрослым и став к тому времени ведущим скульптором своего поколения, он напишет: «Не знаю, могу ли я передать словами весь тот ужас, который охватил меня и овладел моей душой».

Этот разгул черносотенцев продлится еще многие годы.

Пока реакционные силы продолжают творить свои кровавые дела, царь колеблется, пытаясь найти компромисс. В августе 1905 года Николай II объявляет о создании Государственной думы как «законосовещательного» органа. Но сложная система выборов в Государственную думу отдает предпочтение крупным собственникам, народные массы этим недовольны. Портсмутский договор завершает Русско-японскую войну на достаточно мягких для России (с учетом обстоятельств) условиях. Тем не менее авторитет государства за рубежом и в самой стране, среди всех классов и сословий, упал.

Революционные выступления вызываются порой странными поводами. В октябре 1905 года возникший в Москве конфликт, касающийся пунктуации, открывает заключительный акт этого насыщенного революционными событиями года.

Московские наборщики получают оплату за каждую букву. Теперь же рабочие издательского дома Сытина требуют платить и за знаки препинания. Малопонятное со стороны, это типографское восстание вызывает волну симпатии, проявившейся в организации забастовок поддержки, в которых принимают участие пекари и железнодорожники, служащие некоторых финансовых учреждений. Танцоры Имперского балета отказываются выступать. Закрываются заводы и магазины, стоят трамваи, юристы прекращают вести дела, присяжные заседатели – выслушивать. Поезда на железных дорогах замерли, железнодорожные нервы страны замерзли. В Маньчжурии застряли крупные (до миллиона человек) войсковые силы. Забастовщики требуют пенсионного обеспечения, достойной оплаты труда, проведения свободных выборов, амнистии политзаключенных и создания представительного органа – Учредительного собрания.

13 октября по инициативе меньшевиков в Санкт-Петербургском технологическом институте собираются около 40 представителей рабочих, эсеров, меньшевиков и большевиков. Рабочие голосуют за их избрание при норме представительства один депутат от 500 человек. Они называют это собрание русским словом «Совет»[3], которому суждена долгая жизнь не только в России.

В течение трех месяцев (пока массовые аресты не положили этому конец) Петербургский совет распространяет свое влияние в народных массах, существенно укрепляя позиции за счет привлечения в свои ряды множества активистов, заявляет права на широкие полномочия. Он устанавливает сроки забастовок, контролирует телеграфную связь, рассматривает общественные петиции, выступает с публичными призывами. Один из его руководителей – молодой революционер Лев Бронштейн, вошедший в историю как Лев Троцкий.

Льва Троцкого трудно любить, но невозможно не восхищаться им. Он одновременно харизматичен и резок, ярок и убедителен, коварен и неуживчив. Он может быть неотразимым, а может становиться холодным и даже жестоким. Лев Давидович Бронштейн был пятым ребенком (из восьми) в обеспеченной еврейской семье, которая не отличалась строгой религиозностью и проживала на одном из хуторов Херсонской губернии. Революционер с семнадцати лет, после короткого увлечения народничеством приходит к марксизму и попадает в тюрьму. Фамилию «Троцкий» он позаимствовал в 1902 году от одного из надзирателей одесской тюрьмы. Льва Троцкого называли «ленинской дубинкой», однако на бурном II съезде РСДРП летом 1903 года он занимает сторону меньшевиков, с которыми, впрочем, вскоре порывает. В течение следующих «внефракционных» лет он неоднократно ведет с Лениным раздраженную полемику по разным вопросам.

Почти все марксисты в то время считают, что Россия еще не готова к социализму. Они согласны в том, что русская революция может (и должна) быть по своему характеру исключительно демократической и буржуазной, но (и это крайне важно) она может стать катализатором для социалистической революции в более развитых странах Европы. Меньшевики большей частью придерживаются концепции об активной руководящей роли российской буржуазии в либеральной революции. Таким образом, вплоть до подавления революции 1905 года они выступают против участия в любом правительстве, которое могло родиться в результате революции. Большевики же, наоборот, утверждают, что с учетом трусливого характера либералов рабочий класс должен сам руководить революцией и в тесном союзе с крестьянством (а не с либералами) взять власть в свои руки, обеспечив, по выражению Ленина, «революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства».

В свою очередь, Лев Троцкий, который уже прославился как выдающийся и дерзкий теоретик революционного движения, вскоре выработает предельно четкую позицию по различным аспектам этих вопросов, сформулирует идеи, которые определят его спорное наследие. Сейчас же он активно вовлечен в деятельность Петербургского совета, являясь участником и свидетелем работы этого нового, особого, находящегося в постоянной боевой готовности органа управления.

В деревнях революция 1905 года сначала проявляется главным образом в противозаконной и бессистемной деятельности, такой как рубка государственного или помещичьего леса, а также в забастовках сельскохозяйственных рабочих. Однако уже в конце июля под Москвой проходит совещание крестьянских делегатов и революционных элементов, которое объявляет себя Учредительным собранием Всероссийского крестьянского союза. Они требуют отмены частной собственности на землю и передачи ее в «общественную собственность».

17 октября царь, все еще не оправившийся от последних социально-политических потрясений, с большой неохотой издает «Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка» (Октябрьский манифест), назначая опытного и расчетливого консерватора графа Сергея Витте председателем Совета министров. Идя на уступки русскому либерализму, Николай II предоставляет законодательные полномочия Государственной думе и ограниченное избирательное право городским рабочим мужского пола. В том же месяце проходит учредительный съезд Конституционно-демократической партии, партии кадетов.

Будучи либеральной партией, кадеты выступают за гражданские права, всеобщее избирательное право для мужского населения, определенную степень автономии для национальных меньшинств, умеренную земельную реформу и реформу в сфере труда. Своими корнями партия уходит в одну из версий радикального (или радикальствующего) либерализма, хотя эта тенденция быстро улетучивается по мере отступления революции. К концу 1906 года их двусмысленный республиканизм трансформируется в поддержку конституционной монархии. Сто тысяч членов этой партии являются, как правило, представителями среднего класса. Председатель партии Павел Николаевич Милюков – выдающийся историк.

Еще одна новая партия, по численности примерно в пять раз меньше кадетов, – «Октябристы» («Союз 17 октября»), выступает в поддержку Октябрьского манифеста. В нее входят консервативные либералы, в основном из числа землевладельцев, осторожных предпринимателей и представителей финансовых кругов. Они поддерживают некоторые умеренные реформы, но настроены против всеобщего избирательного права как угрозы монархии и своему положению.

Революционные настроения нарастают: в начале ноября проходит второй, более радикальный съезд Всероссийского крестьянского союза. В губерниях центра России (Тамбовской, Курской, Воронежской), на Волге (в Самаре, Симбирске и Саратове), под Киевом, на Черниговщине и в Подолье крестьянские толпы нападают на помещичьи усадьбы, часто сжигают их, грабят поместья. Революционные идеи, как электричество, распространяются вдоль железных дорог. Советы создаются в Москве, Саратове, Самаре, Костроме, Одессе, Баку, Красноярске. В декабре 1905 года Новороссийский совет смещает губернатора и какое-то время управляет городом.

Начавшаяся в Москве 7 декабря всеобщая забастовка перерастает в городское восстание, поддержанное эсерами и большевиками (последними двигало скорее чувство солидарности, нежели вера в вероятность его успеха). Несколько дней московские окраины находятся в руках восставших. Рабочие перегораживают улицы баррикадами, в городе развертываются партизанские действия.

Известия о том, что из Санкт-Петербурга переброшены верные режиму гвардейцы Семеновского полка, придают сил казакам, драгунам и правительственным войскам, действовавшим в городе. В районе Пресни артиллерия обстреливает фабричные дружины, сформированные из рабочих текстильных мануфактур. Убиты около 250 восставших. С ними погибает и революция.

Январь 1906 года, по выражению Виктора Сержа, это «месяц расстрельных команд». Страну накрывает волна организованных властями еврейских погромов. Собранные Американским еврейским комитетом ошеломляющие доказательства свидетельствуют о том, что эти акты насилия унесли около 4 тысяч жизней.

Однако революционное сопротивление, включая убийства представителей власти, продолжается. В феврале 1906 года на железнодорожной станции города Борисоглебска 22-летняя Мария Спиридонова, член партии эсеров, стреляет в местного начальника охранного отделения, отличившегося жестокостью при подавлении крестьянских выступлений. Ее приговаривают к смерти, смертную казнь заменяют каторжными работами в Сибири. На каждой остановке по пути на каторгу Мария Спиридонова обращается к толпам сочувствующих ей. Даже либеральная пресса, которая не особенно жаловала партию эсеров, публикует письма Марии Спиридоновой, в которых та рассказывает, как схватившие ее после покушения жестоко с ней обращались. Ее мученичество делаeт ее знаменитой.

Карательные акции властей, которые были призваны восстановить позиции царского режима, распространяются по всей стране, и решимость радикалов идет на убыль. К моменту, когда революция наконец полностью подавлена, погибли 15 тысяч человек, в основном из числа революционеров, 79 тысяч человек брошены в тюрьмы или же отправлены в ссылку. Петр Столыпин, бывший губернатор Саратовской губернии, став министром внутренних дел, зарабатывает позорную славу тем, что для подавления революционных выступлений часто прибегает к виселице. Петля после этого становится известной как «столыпинский галстук».

Один из лозунгов рабочего класса гласит: «Лучше упасть грудой костей, чем жить как рабы».

Жестокое подавление революции 1905 года и последовавшие за этим репрессии хоронят наивные надежды на добрую волю режима, остатки веры в царя, а для радикалов – надежду на сотрудничество с «цензовыми элементами», то есть имущими классами и либеральной интеллигенцией. Для большинства этой части населения России Октябрьский манифест оказывается достаточным для того, чтобы оправдать свою капитуляцию, а рабочие осознают, что теперь они одиноки в своей борьбе.

Для самых «сознательных» представителей рабочего класса (небольшой, но постоянно растущей группы рабочих-интеллектуалов, самоучек и общественных активистов) понимание этого факта является предметом классовой гордости. Они испытывают острое стремление к знаниям и культуре, отличаются дисциплинированностью и сознательностью, откровенной непримиримостью к буржуазии. Отныне от «низов» можно услышать всё крепнущие призывы не только к улучшению их экономического положения, но и к уважению их достоинства. Эта новая система приоритетов проявляется, в частности, в одной из солдатских песен того времени:

Солдаты и рабочие требуют уважительного обращения к себе, на «вы», а не на «ты», которое власти обычно используют при общении с ними.

В этой непростой и изменчивой политической культуре гордость и стыд угнетенных классов были неразделимы. С одной стороны, рабочий Путиловского завода может в ярости распекать своего сына, когда тот «позволил» избить себя офицерам за добрые слова в адрес большевиков. «Рабочий не должен терпеть удара от буржуя, – кричит он. – Ударил – получай обратно». С другой стороны, один из рабочих активистов, Шаповалов, признается, что испытывал отвращение к своим собственным попыткам пригнуться, чтобы не встретиться взглядом со своим хозяином. «Во мне словно жило два человека. Один, который в борьбе за лучшее будущее рабочих не побоялся побывать в Петропавловской крепости и в сибирской ссылке, и другой, который не освободился еще вполне от чувства зависимости и даже боязни».

Борясь с подобными «рабскими чувствами», Шаповалов лелеет яростную гордость: «Я еще сильнее ненавидел капитализм и моего хозяина».

В марте 1906 года открывается первое заседание столь неохотно обещанной царем Государственной думы. К этому времени, однако, царское правительство чувствует себя достаточно сильным, чтобы подрезать пока еще неокрепшие крылья парламента. Кадеты, социал-демократы (под этим именем были известны марксисты) и народники социалисты-революционеры вместе имеют большинство в парламенте: их программы аграрной реформы – анафема режиму. В результате 21 июля 1906 года Государственную думу распускают.

Нападения радикальных элементов на государственных чиновников продолжаются, но теперь они получают ответ. Крестьян судят военно-полевыми судами, которые могут выносить смертные приговоры. Царь заменяет на посту премьер-министра способного графа Витте безжалостным Столыпиным, именем которого были названы «галстуки». Тот не колеблется применять казни. В июне 1907 года Столыпин решительно распускает Вторую Государственную думу досрочно, арестовывает депутатов социал-демократической фракции, ограничивает избирательное право в пользу землевладельцев и дворянства, а также сокращает представительство в Думе национальных меньшинств. Именно по этой новой системе в 1907 году будет избираться Третья Государственная дума, а в 1912 году – Четвертая.

Для модернизации сельского хозяйства царский режим решает разрушить «мир», крестьянскую общину, и создать слой мелких земельных собственников. Столыпин предоставляет крестьянам право приобретать собственные земельные участки. Прогресс в этом направлении идет достаточно медленно; тем не менее к 1914 году (то есть спустя три года после убийства самого Столыпина) около 40 % крестьян выйдут из «мира». Однако лишь немногие из них смогут стать мелкими землевладельцами. Самые бедные вынуждены продать свои крошечные наделы и стать сельскохозяйственными рабочими или же уехать в город. Столыпин жестоко подавляет крестьянские выступления, что заставляет эсеров переориентироваться на работу в городах.

Однако и там почва для революционной деятельности не слишком плодородна. В 1907–1908 годах репрессии приобретают новый облик. Стачечное движение идет на убыль. Вынужденные эмигрировать революционеры влачат за границей жалкое существование и чувствуют себя побежденными. К 1910 году численность РСДРП сокращается со ста до нескольких тысяч человек. Ленин, проживая сначала в Женеве, а затем в Париже, пытается сохранить остатки оптимизма, стремясь интерпретировать любые незначительные события (то экономический спад, то появление радикальных публикаций) как «переломный момент». Но даже он поддается унынию. «Наша вторая эмиграция, – вспоминала Надежда Крупская, – была куда тяжелее первой».

В ряды большевиков внедрена масса агентов-провокаторов. Количество преданных делу революционеров резко падает. Они бедствуют. Эмигрировавшие борцы вынуждены искать любую работу, чтобы выжить. Надежда Крупская будет вспоминать: «Один товарищ заделался лакировщиком». «Заделался» – звучит горько. Среди диаспоры левых становятся нередкими настроения отчаяния, психические заболевания, самоубийства. В Париже в 1910 году большевик Пригара, оголодавший, сошедший с ума ветеран Московского восстания, сражавшийся на баррикадах, посещает Ленина и Крупскую. Его глаза словно остекленевшие, голос звенит. Он начинает «возбужденно, не останавливаясь, говорить что-то несуразное – о колесницах, полных снопов, и прекрасных девушках, стоявших на колесницах». Как будто ему привиделась крестьянская счастливая Аркадия, как будто он почти коснулся Ореховой земли, Реки Дарьи, Опонии. Вскоре Пригара уходит к своему граду Китежу. Товарищи не смогли спасти его: он привязывает камни к ногам и шее и топится в Сене.

Российская империя вступает в XX век гигантской, неповоротливой, полной противоречий державой. Она простирается от Арктики до Черного моря, от Польши до Тихого океана. Ее население насчитывает 126 миллионов славян, тюрков, киргизов, татар, туркменов и бесчисленное множество других национальностей, загнанных в империю самыми разнообразными способами. В городах действуют современные промышленные предприятия, оборудованные за счет импорта из Европы, при этом четыре пятых населения составляют крестьяне, привязанные к земле, живущие почти в феодальном унижении. Странная модернистская красота работ таких творцов-визионеров, как Велимир Хлебников (самопровозглашенный «Король времени»), Наталья Гончарова, Владимир Маяковский, Ольга Розанова, едва освещает край, где большая часть не владеет грамотой. В стране живет множество иудеев, мусульман, анимистов, буддистов и свободомыслящих, а в сердце империи Православная церковь несет в народ печальный и витиеватый морализм, против которого восстают и различные секты, и национальные и религиозные меньшинства, и те, чья сексуальная идентичность отличается от большинства, и радикалы.

В работах «1905 год» и «Итоги и перспективы», написанных вскоре после потерпевшей поражение революции, а затем на протяжении всей своей последующей жизни Лев Троцкий разрабатывает особую концепцию российской истории, которая представляет «сближение различных этапов пути, сочетание отдельных стадий, амальгаму архаичных форм с наиболее современными». По его утверждению, капитализм является международной системой, а история, эта взаимосвязь культур и государств, никогда не прибирает за собой.

Троцкий приходит к следующему заключению: «Отсталая страна ассимилирует материальные и идейные завоевания передовых стран. Но это не значит, что она рабски следует за ними, воспроизводя все этапы их прошлого… Вынужденная тянуться за передовыми странами, отсталая страна… усваивает готовое раньше положенных сроков, перепрыгивая через ряд промежуточных этапов… [хотя при этом она] нередко снижает заимствуемые ею извне готовые достижения путем приспособления их к своей более примитивной культуре… Из универсального закона неравномерности вытекает другой закон, который… можно назвать законом комбинированного развития».

Теория «неравномерного и комбинированного развития» предполагает возможность скачка, пропуска различных исторических этапов; то есть допускалось, что самодержавный режим может быть низложен без промежуточной стадии в виде власти буржуазии. Переосмысливая термин, позаимствованный у Карла Маркса и Фридриха Энгельса, Лев Троцкий призывает к «перманентной революции». Он не единственный из левых, кто использует этот термин, – в частности, он опирается на работы весьма неортодоксального марксиста, уроженца Белоруссии Александра Гельфанда (Парвуса), а также других марксистских теоретиков, разрабатывавших аналогичные концепции, – однако становится самым известным; кроме того, он развивает эту теорию в особо важных аспектах.

По утверждению Троцкого, в такой отсталой стране, как Россия, где буржуазия слаба, она не способна совершить буржуазную революцию, которая даст рабочему классу возможность далее самостоятельно двигаться вперед. Но разве может рабочий класс отказаться от своих требований? Его победа будет определяться собственными интересами, он разрушит капиталистическую собственность и выйдет за пределы «буржуазных» достижений. Лев Троцкий в то время не единственный марксист, считавший, что, если рабочий класс находится у руля «перманентной революции», она должна выйти за рамки капитализма. Однако он не усматривает в этом потенциальной катастрофы, как многие другие, и относится к такой перспективе с большим энтузиазмом. Для Троцкого, как и для большинства русских марксистов, международный аспект имеет ключевое значение. «Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата, – пишет он сразу же после событий 1905 года, – рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру».

В мрачные дни после поражения революции 1905 года некоторые меньшевики начинают признавать необходимость участия партии «против своей воли» в работе правительства и не оптимистично оценивают партийные перспективы в том случае, если не возникнет никаких новых исторических факторов. Они продолжают считать, что рабочий класс должен объединиться с либеральной буржуазией, за которой все еще признают ключевую роль, и выискивают подходящих буржуазных радикалов, которые (по выражению одного из лидеров меньшевиков Александра Мартынова) даже если и будут «субъективно» против революции, но «объективно, сами не желая того», послужат делу революции. Занимая более левые позиции, большевики вместо этого выступают за «демократическую диктатуру рабочих и крестьян». Обе стороны расценивают «прогрессивную» буржуазно-демократическую революцию как весьма желательную, но почти недостижимую долгосрочную цель. Таким образом, большинство воспринимает «перманентную революцию» Троцкого как скандальное чудачество.

В мае 1912 года рабочие принадлежавших англичанам крупных приисков Ленского золотопромышленного товарищества в Иркутской губернии, которые находились фактически на положении крепостных и жили в грязных, переполненных бараках, начинают забастовку. Они требуют увеличения зарплаты, увольнения ненавидимых ими служащих администрации приисков и (вновь проявилась связь экономических и политических требований) восьмичасового рабочего дня. На пути шествия забастовщиков развернуты войска. Руководство золотопромышленного товарищества требует принять меры. Войска открывают огонь. Погибают около 270 рабочих Ленских золотых приисков. Эти события становятся известны как Ленский расстрел.

В Москве и Санкт-Петербурге в знак поддержки рабочих Ленских золотых приисков и осуждения расправы над мирным шествием проходят крупные стачки. Вновь набирает силу стачечное движение. В 1914 году в столице начинается всеобщая стачка, масштабы которой ставят под вопрос возможность мобилизации накануне (как все понимали) приближавшейся войны, неизбежной в связи с острыми конфликтами между великими державами.

Некоторые из деятелей режима осознают, что царская власть не в состоянии вести войну или пережить ее неминуемые последствия. В феврале 1914 года в своей знаменитой «Записке» консервативный государственный деятель, бывший министр внутренних дел России Петр Дурново предостерегает царя, что при неблагоприятном для России течении войны в стране начнется революция. Однако его мнение проигнорировано. В российской элите соперничают друг с другом прогерманская и антигерманская фракции, однако обращенные на восток интересы России, ее союз с Францией и экономические связи с ней обусловливают выступление России против Германии. Не слишком охотно – после обмена срочными вежливыми телеграммами «Ники» с «Вилли» (императором России Николаем II и императором Германии Вильгельмом II), в которых они оба пытаются предостеречь друг друга от военных шагов, – вскоре после начала (15 июля 1914 года) военных действий в Европе Николай II ввергает Россию в войну.

Поднимается обычная в подобных ситуациях волна патриотизма и верноподданнических чувств, происходит сплочение легковерных, отчаявшихся и политически несостоятельных. «Все, – сообщала поэтесса Зинаида Гиппиус, – посходили с ума». Демонстранты громят немецкие магазины. В Санкт-Петербурге толпа взбирается на крышу немецкого посольства и сбрасывает вниз две огромные скульптуры лошадей. Они, крутясь, обрушиваются на землю и превращаются в изувеченные осколки. Русские, имевшие несчастье получить при рождении немецкие имена, бросаются менять их. В августе 1914 года название столицы «Петербург» изменяют на более славянское «Петроград»; в семиотическом протесте против подобного идиотизма местные большевики сохраняют название «Петербургский комитет».

К северо-востоку от центра города, в Таврическом дворце с большим куполом 26 июля 1914 года депутаты Государственной думы голосуют за выделение военных кредитов, за государственные займы для финансирования предстоящей резни. Либералы вновь возлагают на склеротический режим надежды, что тот обеспечит модернизацию страны, в проведении которой они видят смысл своего существования. «Мы не ставим условий, – жеманно улыбается лидер кадетов Павел Милюков, – мы ничего не требуем».