Окончательный диагноз

Глава 3

Мельфиан Хьюлитт видел раньше только на фотоснимках. За время пути от приемного покоя до палаты на глаза ему попадались и живые экземпляры этого вида. Теперь совсем рядом с ним неподвижно стоял мельфианин, похожий на краба-переростка. Хьюлитт не стал разглядывать тонкие трубчатые лапки, торчащие из щелей в толстом панцире. Он во все глаза смотрел на голову мельфианина – на большие глаза с вертикально поставленными веками, чудовищные челюсти и клешни, торчавшие оттуда, где, по идее, должны были располагаться уши. Из углов рта мельфианина росли два усика, такие длинные, тонкие и хрупкие, что по сравнению со всей фигурой выглядели даже как-то странно. Страшная голова мельфианина склонилась, и прозвучал стандартный вопрос:

– Ну, как мы себя чувствуем, пациент Хьюлитт?

Хьюлитт дал столь же стандартный ответ:

– Прекрасно.

– Хорошо, – откликнулся врач. – Я – доктор Медалонт. Я хотел бы произвести ваш первичный осмотр и задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. Прошу вас, пожалуйста, откиньте одеяло и лягте на живот. Раздеваться не нужно – одежда не помешает сканеру обследовать вас. В процессе обследования я буду давать вам необходимые разъяснения.

Сканер представлял собой небольшой плоский, прямоугольный предмет, напомнивший Хьюлитту древнюю книгу. В «корешке» этой «книги», по словам Медалонта, размещались устройство глубинной фокусировки и система увеличения изображения. В матово-черной «нижней части обложки», которую врач медленно перемещал над каждым квадратным дюймом тела Хьюлитта, располагались микродатчики. Верхняя же часть «обложки» являла собой экранчик, на котором врачу были видны органы и структуры. Увеличенное изображение с экрана сканера передавалось на прикроватный монитор – видимо, для удобства медсестры. Хьюлитт вывернул голову, чтобы посмотреть на экран монитора.

– Перестаньте вертеться, пациент Хьюлитт, – проворчал доктор. – Теперь, пожалуйста, лягте на спину. Благодарю вас.

Одна из мельфианских клешней мягко взяла Хьюлитта за запястье и ровно уложила его руку вдоль тела. Один усик развернулся и улегся перпендикулярно сгибу локтя, а второй легко, словно перышко, пробежался по носу и губам Хьюлитта, из-за чего ему ужасно захотелось чихнуть. Несколько минут спустя доктор убрал от пациента усики и клешни и выпрямился.

– Если я верно помню анатомию землян-ДБДГ и их жизненно важные параметры, – проговорил врач, добавив к сказанному серию негромких непереводимых щелчков – вероятно, так мельфиане усмехались, – я склонен согласиться с тем диагнозом, который вы сами себе поставили. За исключением незначительного напряжения мышц, а в данных обстоятельствах это вполне понятно, ваше состояние можно считать весьма удовлетворительным.

«Вот так они всегда говорят. Сколько раз мои обследования заканчивались именно этими словами!» – сердито подумал Хьюлитт. Попадались ему и такие врачи, которые смеялись над ним или обвиняли его в том, что он понапрасну оторвал их от работы. Этот Медалонт вроде бы малый вежливый, хоть и инопланетянин. Наверное, и этот тоже поинтересуется, зачем его сюда пригласили.

Ничего подобного – не поинтересовался.

Немного подумав, Медалонт протянул:

– Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, пациент Хьюлитт. Подобные вопросы вам задавали много раз. Ваши ответы на них приведены в истории болезни. Но я полагаю, что ваши ответы – именно из-за того, что вы повторяли их неоднократно, – могли со временем стать неточными или неполными. Вероятно, мне удастся ликвидировать пробелы, сделанные моими предшественниками. За исключением того, что вы в раннем детстве жили на Этле, больше вы Землю не покидали. Верно?

– Верно, – отозвался Хьюлитт.

– Имели ли вы на Этле контакты с представителями других видов?

– Помнится, я видел там кое-каких неземлян, – отвечал Хьюлитт. – Но не настолько хорошо рассмотрел их, чтобы суметь сейчас описать. Тогда мне было всего четыре года, и я их боялся. Родители говорили, что с возрастом это пройдет, но все же старались держать меня в своей комнате, если к ним в гости приходили инопланетяне. Но с возрастом у меня ничего не прошло.

– Время еще есть, – фыркнул Медалонт. – Что вы помните о своих болезнях в детстве? Начните с самых ранних воспоминаний, прошу вас.

– Помню я очень немногое, – отозвался Хьюлитт. – Как я узнал позднее, я рос очень здоровым ребенком. Но когда мои мать и отец погибли в авиакатастрофе, было решено, что я отправлюсь на Землю к бабушке и дедушке, и меня привили от самых распространенных земных детских и взрослых болезней. Вот тогда-то и начались неприятности. В ту пору на Этле жили очень мало землян, и поскольку мои родители не собирались возвращаться на Землю, у них не было нужды делать мне прививки.

– Причина этого вам известна? – спросил доктор.

– Думаю, да, – вздохнул Хьюлитт.

– В таком случае изложите мне свои соображения, – попросил Медалонт. – Если вы скажете мне об этом, вероятно, вам станет легче жить среди чужаков – ведь именно так вы нас называете.

Хьюлитт не любил, когда над ним подсмеивались. Он не был ни глупым мальчиком, ни выжившим из ума старикашкой, и его раздражало то, что какой-то там медик-всезнайка намекает, что он несообразителен или, еще того хуже, необразован. Хьюлитт процедил:

– Если вы чихнете, ваши мельфианские микробы не принесут мне вреда, и наоборот. Точно так же и с другими видами в стенах госпиталя. Все дело тут в эволюции и окружающей среде. Микробы, возникшие на одной планете, не могут инфицировать существ с другой планеты и вызывать у них заболевание. На Земле поговаривают, что бывали времена, когда кое-где в больницах, содержавшихся без должного усердия, можно было заразиться болезнями от других пациентов. Правда, иногда, что значительно приятнее, можно было заразить своей болезнью еще кого-нибудь.

Не потому ли в этой палате лежат только по одному представителю разных видов? «Ну, и как тебе необразованный землянин?» Для того чтобы свести к минимуму риск перекрестного заражения?

Доктор Медалонт моргнул – так громко, что Хьюлитт услышал треск его панцирных век, – и ответил:

– Подобную причину в госпитале официально не признали бы. Есть другие причины. Похоже, вы неплохо подкованы в медицине. А теперь не будете ли вы настолько добры вернуться к рассказу о том, когда впервые ощутили симптомы болезни?

– Я так наслушался врачей, которые столько лет подряд обсуждали мою историю болезни, – отозвался Хьюлитт, – что, сам того не желая, многое узнал. Хорошо, вернемся к симптомам. После того, как я получил первую прививку перед возвращением на Землю, мне сказали, что у меня была плохая реакция на иммунизацию: высокая температура, сыпь, воспаление слизистых оболочек. Все это через несколько дней прошло. Однако эти симптомы не имели почти ничего общего с течением даже в самой легкой форме того заболевания, от которого меня прививали. Такая же картина повторялась на Земле. Болезнь одна – симптомы другие, время выздоровления – не такое, как у всех. Помню и другие случаи, когда мне просто нездоровилось, когда я вдруг чувствовал резкую усталость и слабость, хотя играл с товарищами не в такую уж напряженную игру. То я недомогал и чувствовал тошноту безо всякой причины, то у меня немного подскакивала температура, то я покрывался красными пятнами. Правда, все эти симптомы были не так уж серьезны и не причиняли мне таких уж неудобств, чтобы я помнил все подробности или мог сказать, как долго они длились. Бабушка с дедушкой немного беспокоились, но не паниковали. Они показали меня местному врачу, и тот сказал им, что я – крайне болезненный ребенок, готовый в любой момент подцепить любой из вирусов, поименованных в справочнике.

Но ведь я не был болезненным, – вскричал Хьюлитт, злясь на свое прошлое, когда его впервые незаслуженно обидели. – В промежутках между болезнями я чувствовал себя превосходно, и меня всегда зачисляли в сборную по легкой атлетике, когда...

– Пациент Хьюлитт, – вмешался Медалонт. – Эти эпизоды тошноты, незначительных кожных высыпаний и другие симптомы, которые, как вам в то время казалось, не были связаны с профилактическими прививками... Не следовали ли они за приемом каких-то медикаментов? К примеру, не отмечали ли вы чего-либо подобного после приема мягких средств от головной боли или какого-либо анестетика, который вам могли назначить при ушибе, полученном во время спортивных соревнований? Вероятно, вы могли быть в таких обстоятельствах слишком взволнованны, чтобы запомнить, но все же? Может быть, такое происходило, когда вы съедали что-либо такое, чего бы вам есть не следовало? Например – что-либо сырое или незрелое?

– Нет, – ответил Хьюлитт. – Если бы кто-то въехал мне в живот во время игры, я бы такое запомнил. Если бы я съел какую-нибудь гадость, а потом мне стало плохо, я бы тоже этого не забыл – по крайней мере ради того, чтобы снова такую же гадость не съесть. Я и сейчас не дурак, и тогда дураком не был.

– Не сомневаюсь, – фыркнул доктор. – Прошу вас, продолжайте.

Сердито и раздраженно Хьюлитт продолжил рассказ, ему уже столько раз приходилось это делать – излагать свою печальную повесть множеству медиков, не слишком искренне пытавшихся скрыть нетерпение, выслушивая его. Он описывал внезапное появление самых разнообразных симптомов, возникавших безо всякой видимой причины. Он говорил о том, что, хотя эти симптомы и причиняли ему некоторое неудобство и порой сильно его озадачивали, все же никогда не бывали настолько серьезны, чтобы выводить его из строя. В возрасте девяти лет, через пять лет после того, как Хьюлитт вернулся на Землю, бабушка отвела его к семейному врачу. Врач внес первый положительный – а возможно, и совершенно отрицательный, – вклад в лечение Хьюлитта. Он решил при появлении необъяснимых и не слишком болезненных симптомов не назначать ему никаких лекарств. Доктор посчитал, что количество и разнообразие симптомов у мальчика прямо пропорционально объему принимаемых лекарств. Поэтому ему представилось разумным отменить всякие лекарства и понаблюдать за тем, во что это выльется. Бабушке он сказал, что она может приводить мальчика к нему, как только симптомы появятся вновь, но что с этих пор лечение ограничится только обсуждением симптомов.

Кроме того, Хьюлитта отвели к психиатру, который в течение нескольких недель терпеливо и участливо выслушивал его, после чего заявил бабушке Хьюлитта, что мальчик физически здоров, очень развит и отличается богатым воображением. Он обещал, что все проблемы исчезнут сами собой после полового созревания.

– Позднее я понял, – продолжал Хьюлитт, – что оба доктора не верили в то, что я страдаю чем-то серьезным. Психиатр выразил свою точку зрения на сей счет в вежливых полунамеках, а терапевт сделал то же самое в виде отсутствия каких бы то ни было назначений. И он оказался прав. В течение трех лет после того, как он отменил лекарства, симптомы у меня стали появляться все реже, а если и появлялись, то не в такой ярко выраженной форме, как раньше. Я перестал обращать на них внимание за исключением тех случаев, когда у меня на открытых местах тела появлялась легкая сыпь. Не обращал внимания и другим об этом не говорил. Но как только я вступил в пору полового созревания, беды начали происходить каждые несколько недель, и некоторые симптомы носили поистине обескураживающий характер. Но наш семейный терапевт все равно воздерживался от назначения мне лекарств. Со временем частота возникновения симптомов снова уменьшилась. С четырнадцати до двадцати лет у меня было только три... ну, скажем так, серьезных приступа, но в промежутках между ними случалось много всего удручающего...

– Вот теперь я понимаю, – вмешался Медалонт, – почему в вашей истории болезни так настойчиво рекомендуется воздерживаться от назначения вам каких-либо лекарственных препаратов без предварительной беседы с вами. Ваш местный врач – здравомыслящее существо, чего нельзя сказать о большинстве из нас, молодых и рьяных медиков. Он решил в ситуации, когда испытывал сомнения и когда болезнь не угрожала жизни пациента, ничего не предпринимать. Но теперь, когда эпизоды вашего заболевания участились и стали доставлять вам больше беспокойства, вам придется довериться нам. Если вы хотите, чтобы мы вылечили вас, мы не сможем и впредь ничего не делать.

– Это я понимаю, – вздохнул Хьюлитт. – Мне продолжать?

– Попозже, – ответил врач. – Скоро вам принесут обед, а Летвичи отругает меня, если я заставлю вас голодать. Медсестра, переключите транслятор на консультативный режим.

Мельфианин поднял клешню, худларианка – щупальце, и оба они одновременно коснулись клавиш на пульте трансляторов. Последовал короткий обмен фразами, Хьюлитту совершенно непонятными. Выдержав минуты три, Хьюлитт не смог больше сдерживать злость и отчаяние.

– Что вы там такое обсуждаете? – взорвался он. – Говорите так, чтобы я мог вас понимать, проклятие! Все вы одинаковые! Думаете, что я все выдумываю, что я совершенно здоров и что просто у меня слишком богатое воображение? Вы ведь так думаете?

Врач и медсестра снова прикоснулись к клавишам на пультах трансляторов, и Медалонт изрек:

– Можете слушать наш разговор, если хотите, пациент Хьюлитт. Мы ничего не собираемся от вас скрывать, кроме как, пожалуй, некоторого нашего замешательства относительно вашего случая. А вам так важно знать, что о вас говорят?

– Я не люблю, когда меня считают лжецом, – немного успокоившись, проворчал Хьюлитт. – Или когда кто-то думает, что со мной все в порядке.

Доктор немного помолчал и сказал:

– В ближайшие дни и недели с вами будут беседовать многие незнакомые существа. Они многое будут думать о вас, пытаясь найти причины вашей болезни. Но одного они точно не будут думать о вас – того, что вы лжец. Если бы с вами было все в порядке, вы бы здесь не находились. Извините меня.

Я почти не сомневаюсь в том, – добавил Медалонт, развернув свои выпуклые глазища к медсестре, – что психологический момент в заболевании пациента Хьюлитта действительно имеется. Мы будем продолжать его клиническое обследование и попросим, чтобы параллельно его обследовали специалисты из Отделения Психологии. Учитывая имеющуюся у пациента некоторую ксенофобию, будет лучше, если им займется кто-нибудь из его соотечественников – О'Мара или Брейтвейт...

– Со всем моим уважением, доктор, – встряла медсестра, – я бы не стала приглашать майора О'Мару.

– Вероятно, вы правы, – согласился Медалонт. – О'Мара принадлежит к тому же виду, что и пациент, он талантливый психолог, но, увы, не слишком приятное существо. Тут нужен кто-нибудь помягче. Что ж, тогда пусть будет лейтенант Брейтвейт.

А пока, – продолжал врач, – никаких лекарств больному назначать не будем, за исключением легкого успокоительного – в том случае, если пациент попросит сам. У пациента нет опыта пребывания в одном помещении с представителями других видов, поэтому у него могут возникнуть сложности с засыпанием. Однако внимательно следите, не возникнут ли у пациента на фоне приема успокоительных средств болезненные симптомы. Они могут возникнуть внезапно, резко и оказаться необычайно тяжелыми. Поэтому мне хотелось бы не только постоянно вести визуальное наблюдение за пациентом, когда он находится в постели, но и следить за его состоянием, когда он будет передвигаться по палате, дабы удовлетворить свое любопытство и, если общее состояние других пациентов позволит, вступать с ними в беседы. Необходимо обеспечить пациента Хьюлитта персональным датчиком с выходом на ваш сестринский монитор. Я не ввожу никаких ограничений в его диету, но хорошо бы, если в течение некоторого времени еду ему подавали бы к кровати.

Доктор Медалонт перевел взгляд на Хьюлитта и добавил:

– Многие из поступающих к нам пациентов поначалу испытывают отвращение при виде того, как едят другие. Так что вам нечего стыдиться. Когда я впервые увидел, как едят кельгиане свое любимое рагу из глансов, меня чуть не вывернуло наизнанку.

– Нет! – выкрикнул Хьюлитт, пытаясь сдержать нарастающую панику. – Я не буду ни есть, ни общаться с кем бы то ни было из тех, кто тут лежит. Тот... ну, тот громадный слон, которого я видел... его кровать сразу около сестринского поста... у него такой вид, будто он меня вот-вот сожрет!

– Пациент Коссунален – травоядный, – успокоил Хьюлитта врач. – Так что не волнуйтесь. Установление социальных контактов с другими пациентами рекомендуется, но не является обязательным. Между тем вам следует помнить, что в настоящее время вы являетесь на редкость здоровым больным, которому вряд ли понравится все время лежать в постели и совершать путешествия только в туалет и к умывальнику. Не медики, но скука вынудит вас вступить в общение с другими пациентами.

Хьюлитт издал громкий нечленораздельный звук – он понимал, что транслятор его не переведет.

– Теперь я должен вас оставить, – тихо проговорил Медалонт. – Если у вас возникнут вопросы, на которые вам не сумеют ответить медсестры – а это навряд ли, – я еще раз навещу вас перед сном. Желаю вам приятного аппетита.

Конечности мельфианина негромко заклацали по полу, за ним почти беззвучно прошествовала худларианка. Хьюлитт остался один-одинешенек. Он тоскливо созерцал стенки ширмы и гадал, что же ему принесут поесть в этом ужасном месте. Минуло несколько минут, и медсестра-худларианка вернулась. Она вкатила тележку с едой и поставила поднос на тумбочку около кровати Хьюлитта.

– Пока мы не располагаем сведениями о ваших вкусах, – заметила она, – поэтому выбрали для вас еду, которую предпочитает большинство землян-сотрудников. Коричневый плоский кусок мяса, по-моему, это называется «отбивная», с гарниром из кусков каких-то овощей. Прежде чем вы приступите к еде, мне бы хотелось подсоединить к вашему телу кое-какое оборудование. Вот этот датчик, который я укреплю у вас на груди, позволит медсестрам на сестринском посту видеть, чем вы занимаетесь. Транслятор, который я повешу вам на шею, настроен на языки, которыми пользуются находящиеся в палате пациенты и обслуживающий персонал. С помощью транслятора вы можете узнавать, что говорят о вас и о ком бы то ни было еще.

Думаю, пока вам будет удобнее кушать так, чтобы вас никто не видел, – продолжала медсестра. – По крайней мере пока вы немного не освоитесь. Поэтому я не стала убирать ширму. Теперь мне нужно уйти, но, если вам что-то понадобится, нажмите кнопку вызова. Договорились, пациент Хьюлитт?

– Да-да, большое спасибо, – отозвался Хьюлитт. – Вот только, медсестра...

Хьюлитт не договорил – он сам не понимал, за что так благодарен этому чудовищному созданию, почему ему хотелось сказать что-то большее, нежели стандартные слова вежливости. Медсестра уже собиралась уходить – спина раздвинула полотнища ширмы. Краска с бока худларианки оставила на ткани большое пятно. Медсестра остановилась и сказала:

– Слушаю вас, пациент Хьюлитт.

– Медсестра, – смущенно проговорил Хьюлитт. – Я никак не ожидал, что кто-то вроде вас окажется таким... гм-м-м... участливым по отношению ко мне. Имел в виду... на Земле мне такие существа не попадались...

– Еще бы, – отозвалась худларианка.

– Я же не в буквальном смысле! – сильнее смутился Хьюлитт. – Я просто хотел поблагодарить вас и сказать, что вам очень к лицу ваша косметика.

Медсестра издала короткий непереводимый звук и процедила:

– Худлариане ничем не украшают своего тела, пациент Хьюлитт. Это не косметика. Это мой обед.