Окно

Погода стояла скверная, типично лондонский октябрьский вечер, сменивший такой же серый и дождливый день, и Хаткрофт, пожилой юрист, вернулся домой не в самом светлом расположении духа. Он тотчас же наворчал на экономку мисс Шелл за то, что та замешкалась с чаем, который вопреки обыкновению старых холостяков он предпочитал пить дома, а не в клубе, где просиживал все вечера. Филателия, клуб, беззлобные перебранки с экономкой составляли все его развлечения.

Нынешний вечер не сулил ничего привлекательного. Неровными шагами он мерил комнаты своей небольшой квартирки в высоком бельэтаже старого дома вблизи вокзала Виктории. Да, вечер погиб окончательно. Мысль эта привела его в такое уныние, что вскоре на журнальном столике появилась початая бутылка виски. Лицо Хаткрофта при этом выражало страдание праведника, сознательно идущего на смертный грех. И через полчаса бутыль была пуста, дождь за окном шумел еще сильнее, кресло удобно принимало тело, а до кровати было безмерно далеко. И Хаткрофт, как дитя, уснул в кресле.

Проснулся он не скоро и как-то удивительно легко. Чувствовал он себя на редкость покойно. Привстав, подтащил к окну свое кресло и сел в него бочком, чтобы лучше видеть безлюдный в столь поздний час широкий перекресток. По перекрестку ходили зубчатые тени от колеблемого ветром фонаря. Привыкнув к темноте, глаза его уверенно различали знакомые абрисы вывесок, газонов и низких оград. Хаткрофт заерзал, чтоб поудобнее пристроить колени, когда из-за угла шагнул плечистый полицейский, в котором юрист узнал постового Мак-Грегора. Тот шел размеренно, слегка придерживая шаг, потом остановился и нагнулся, словно что-то обронив. Но, странное дело, в поле зрения Хаткрофта осталось только туловище, а все, что было слева — голова и вытянутая рука, — исчезло как под ножом гильотины. Хаткрофт метнулся к правой створке — живой и невредимый Мак-Грегор стоял на перекрестке, поправляя чуть съехавшую набок каску. Но стоило юристу чуть-чуть сместиться влево, как полисмен вновь исчез. Хаткрофт вскочил и приник к правому стеклу. Его взору, представилась привычная картина: ограды, площадка с пляшущим от ветра фонарем, все тот же дождь, полисмен на прежнем месте. За левой створкой все это таяло, как сновидение, и улицу заполняла мгла, едва подсвеченная мутным светом.

— Я положительно сошел с ума, — вслух подумал Хаткрофт.

Он вплотную придвинулся к левому стеклу: дождя там не было. Зато через площадь шли какие-то ряженые: на одном была форма морского офицера двухсотлетней давности, а на втором кирпичный фрак. Через мгновение к ним присоединился третий, и тотчас же вся троица забралась в бесшумно подъехавшую карету. Тут юриста осенило, что он за все это время не слышал ни звука: все свершалось как в немом кино, лишь из-за правой створки упорно доносился перестук реальных капель. Хаткрофт закрыл глаза, а когда снова открыл, то с ним приключился шок. Со стороны вокзала приближался мистер Уилберри, бывший владелец табачной лавки из дома напротив, на похоронах которого Хаткрофт сам был восемь лет назад. Увидев, как покойный привычным жестом отворяет дверь магазинчика, юрист что было сил налег на раму. Окно с треском распахнулось. На улице было светло, фонарь больше не дергался на проводе, не видно было никаких следов Уилберри и мерзкой желтоватой мглы. Рассвет был так красив, что у юриста отлегло от сердца, и быстрым четким шагом, не подымая глаз на дьявольскую створку, он проследовал в спальню, где тотчас погрузился в сон.

Весь следующий день в конторе он ломал голову, как бы ему поделикатнее порасспросить экономку, что случилось с окном, но когда он вернулся, в расспросах уже не было нужды: в кабинете пахло свежей оконной замазкой, а мисс Шелл сияла торжеством:

— Я вам еще вчера хотела признаться, что разбила стекло в кабинете. Правда, тут же заменила его, нашла в подвале старое. Такое толстое, зеленоватое, какое-то крапчатое, но подошло как по мерке. А сегодня я вызвала стекольщика, он вставил новое.

— А где же то, зеленоватое? — слабым голосом спросил Хаткрофт.

— Я отдала его стекольщику. Оно вам было нужно?

Немного помолчав, юрист махнул рукой и еле слышно прошептал:

— Да нет, наверное, так лучше.