Оккупация

Глава 1

Красная мелкоячеистая паутина была всюду. В несколько ярусов она плотно перекрывала небо, окутывала деревья, незримо рассекала здания домов. Но самое жуткое заключалось в том, что видел ее только Потап. С огромным ножом он бегал по городу и кромсал лезвием ненавистную паутину. Прохожие недоуменно косились в его сторону, пальцами крутили у висков. Несколько раз капитан милиции принимался им объяснять, что же именно вокруг творится, но его попросту не слушали. Между тем, паутина продолжала обволакивать землю, напитывая багровым соком воду из-под кранов, огромными куколями оседая на кустах и деревьях. Все тем же ножом Потап пробовал копать землю и всякий раз с ужасом убеждался, что розовая паутина успела проникнуть и в почву. Не вызывало сомнений, что невидимые хищники взялись за планету всерьез. В газетах писали о загадочном исчезновении людей, но ничего загадочного на самом деле не происходило. Капитан Шматов отлично знал, куда они пропадали. Во всяком случае, догадывался. Уже не однажды он натыкался на таящиеся в углах заброшенных квартир гигантские сгустки. Чем-то они напоминали коконы бабочек, разве что были несравнимо больших размеров. Некто умело пеленал неосторожных людей, укутывая их в панцирь из десятков слоев ненавистной паутины. Не раз и не два Шматов порывался вспороть розовые путы, но рука с ножом опускалась сама собой. Глубоко внутри себя он просто боялся разглядеть наяву то, о чем нашептывало ему взволнованное сознание. Ужас капитана усилился, когда в одном из глухих парков он набрел на куколку, готовую разродиться вызревшим чудовищем. Огромный, провисший на розовых нитях кокон заметно подрагивал. По его поверхности змеились трещины, он громко похрустывал, словно некто, вооруженный мощными челюстями, пытался прогрызть изнутри выход.

Время шло, треск становились все громче, кокон раскачивался и вибрировал, угрожая рухнуть на землю. В панике отступив назад, Шматов выставил перед собой нож. Он понимал, что сейчас произойдет, и был готов к самому худшему. Неведомый хищник знал возможности Земли, — шесть миллиардов людей обещали ему шесть миллиардов личинок. А на закуску оставались еще многочисленные животные, питомцы рек, морей и океанов…

В очередной раз подпрыгнув, кокон развалился на две половинки. Нечто крылатое и шипастое вырвалось наружу, яростно зашипело, и, вскрикнув, Потап проснулся…

— Харот войнала! — на него с прищуром глядел широкоплечий дайк. Даже не зная языка, Шматов легко догадался, о чем говорит верзила. Скорее всего, советовал заткнуться. Даже не вставая, Потап легко достал бы его пяткой в грудь или челюсть, однако разумнее было стерпеть и промолчать. Дайков в клетке сидело аж шестеро человек, что для одного раненого россиянина было явно чересчур. Седьмым был, президент «Уральских Сладостей», но на его помощь рассчитывать вряд ли приходилось. Валерия Васильевича минувшие события существенно подломили. Если в первый день президент «Уральских Сладостей» еще пытался храбриться, то после того, как их бесцеремонно разделили, засадив в клетки с отбросами местного общества, он основательно сник. Видно, не сиживал никогда в обезьянниках, да и нужду ветхих бараков времен пятидесятых видывал разве что по телевизору. А вот дайки, пусть и пленные, напуганными вовсе не казались. Швыряя на деревянные половицы маленькие, грубо обточенные камушки, они играли в какую-то азартную игру, то и дело громко хохотали. В отличие от своих вольных собратьев, все они были неряшливо обриты, да и наряд их свежестью отнюдь не блистал — рваные штаны-шаровары, ветхонькие халаты, вместо чалмы — тряпичный цветной поясок вокруг черепа. Кое у кого из сидельцев не хватало на руках пальцев, а на шеях или в ушах висели шнурки с человеческими ногтями. Насколько успел разобраться капитан, именно так выглядела местная уголовная братия. Конечно, он не мог знать всех подробностей, однако предполагал, что сразу после начала боевых действий вся эта шваль устремилась следом за армией дайков, благо в богатых городах Томусидо было чем поживиться. Собственно, такие вещи творятся в любых конфликтах, и рядом с воинами всегда ошивается немалое количество шакалья, вороватых маркитантов и прилипал. Только мародеры — они и в Дайкирии мародеры, а потому местные блюстители правопорядка не слишком церемонились со своими соплеменниками, сажая в те же клетки, в которые толкали чужаков.

Как бы то ни было, но Махат-Хала сдержал свое слово только наполовину. Их действительно не тронули, однако и выпускать на волю не стали. Вместо этого сдали первому встречному патрулю, а уж патрульные, особенно не разбираясь, скоренько засадили пленников в железные клетки. Так началась их жизнь в клетках…

Жарко палило солнце, пара угрюмых буйволов мерно вышагивала по утоптанной дороге. Могучие животные словно и не замечали пристегнутой к хомутам тяжести. Увенчанные кисточками хвосты унылыми метрономами хлестали по вздувающимся бокам, отгоняя вьющихся кровососов, гигантская клетка, в которой везли пленников, громко поскрипывала деревянными колесами, часто подскакивала на встречных колдобинах. Вероятно, именно этот треск Шматов и услышал в своем неласковом сне. Да и какие другие сны могли привидеться при такой тряске? Арба, приютившая решетчатое узилище, не имела ни рессор, ни подшипников. Колеса — и те были сбиты из толстых, грубо опиленных досок. Оставляла желать лучшего и дорога, по которой ехали пленники. Было ясно, что полированный асфальт Томусидо остался позади. Уже третий день они катили по земле, названия которой Шматов и теперь не желал принимать ни разумом, ни сердцем. Судя по всему, их увозили вглубь Дайкирии — той самой, о которой рассказывал комендант. По краям дороги тут и там возвышались виселицы. Глядеть на покачивающихся под ветром покойников было страшно, и даже привычные ко всему дайки спешили отвернуть головы. Того же президента «Уральских Сладостей» немедленно начинало выворачивать наизнанку, и чтобы не запачкать пол, он изо всех сил вжимался лицом в прутья. Сам Шматов на покойников глядел равнодушно. Страшнее того, что случилось с ними, быть уже не могло. Даже выведи его из клетки под меч местного палача, он и тогда бы не ужаснулся. Принять быструю смерть было проще, нежели терпеть затянувшуюся неизвестность. Рот капитана милиции давно пересох, язык напоминал шершавый кусок пемзы. Поморщившись, он удобнее переложил перебинтованную руку, кое-как сел на полу и хмуро огляделся.

Вчерашние горные пейзажи изменились мало, разве что склоны гор приоделись в буйную зелень — столь же густую, сколь и негостеприимную. Чем-то здешняя растительность напоминала флору Крыма — внешне блестко и красиво, а при ближайшем рассмотрении — мертво и сухо. Впрочем, в Крыму хватало и добрых красот: того же инжира, грецких орехов, сочных слив, фундука и алычи. Здесь же кроме шерстистых кокосов иных яств им не предлагали. Пару раз на дню, прямо сквозь прутья им швыряли связку орехов, а в глиняную бадью наливали из кувшина теплую несвежую воду. Не Бог весть, какая снедь, но и этой малости Шматову почти не доставалось. Раны не позволяли вступать в перепалку с соседями, а от президента «Уральских Сладостей» толку было мало. Только раз и попробовал Валерий Васильевич подать голос, но здоровенный дайк с обнаженным торсом и космами до плеч попросту сграбастал его пятерней за горло и дважды пристукнул о бамбуковые прутья клетки. Пожалуй, дородный бизнесмен мог бы и оказать сопротивление косматому зеку, но, видимо, струсил, а может, вовремя сообразил, что в чужом коллективе следует держаться скромнее. Так или иначе, но грозного урока оказалось достаточно, и более Валерий Васильевич о собственных нуждах не заикался. Да и от Шматова, поглядывавшего на дайков с волчьей угрозой, постарался пересесть подальше. Выживать в одиночку казалось премудрому президенту более верным. Между тем, самого Потапа пока не трогали, — возможно, наслышаны были о его поединке с Махат-Халой, а может, из элементарного уважения к боевым ранам. Так или иначе, но рука на перевязи болела уже не так сильно, куда больше Шматова беспокоила резанная рана на спине. Ни перебинтовать ее, ни обработать он самостоятельно не мог, да и не было под рукой необходимых медикаментов. О том же, чтобы обратиться за помощью к соседям, не заходило и речи. Местные сидельцы были явно из клана отпетых уркаганов, и сочувствовать иноязычным чужакам, разумеется, не собирались.

Слабость и голод давали себя знать, и большую часть времени капитан милиции проводил сидя возле прутьев, тоскливо взирая на проплывающие мимо скальные пейзажи. Кое-где на скалах красовались затейливые надписи, примитивные рисунки углем. Судя по всему, местное граффити развивалось совсем неплохо, хотя о том, что именно писали здешние аборигены, Шматов мог только догадываться. Пыльным рулоном дорога раскручивалась, тряско убегая в прошлое. Каждый метр равнялся секунде, и, глядя на клубы пыли, Потап неожиданно припомнил песню из фильма «Облако Рай». Кажется, там тоже парнишке приходилось уезжать по такой же мертвой дороге. Правда, герой фильма уезжал навстречу светлым надеждам — из тоскливого города и тоскливой жизни. В их случае все повторялось с точностью до наоборот. Они двигались туда, где плен окончательно превращался в рабство, где ожидать чего-либо светлого не приходилось.

Пыль, поднимаемая колесами впереди идущих телег, густо устилала видимое пространство. Она похрустывала на зубах и разъедала глаза, из-за нее ослепительная зелень гор казалась серой и безликой. По прикидкам Шматова пленников в колонне насчитывалось около сотни, и, конечно, конвою было глубоко наплевать на пожелания тех или иных заключенных. Оттого и получилось, что в клетки они угодили разные. Миронова сунули в клетку с Танкистом и Виктором, а Шматов угадал в компанию с президентом «Уральских Сладостей». Но это бы ладно, — значительно больше Потапа угнетала грядущая неизвестность. Колонна продолжала трамбовать дорожную пыль, верблюды со стражей мерно вышагивали справа и слева от повозок. Унылая тряска досаждала не только ранам, но и психике. Куда их везли, зачем?…

Если судить по солнцу, повозки двигались в южном направлении, но собственным ощущениям Шматов доверял больше, чем солнцу, и ощущения эти подсказывали, что о привычном сторонах света пора прочно забыть. Не было больше ни Таиланда, ни Мьянмы, ни России, ни Томусидо, — страна, по которой катили их клетки, принадлежала иным измерениям — возможно, тем самым, о которых поминал Виктор. В этой стране не знали машин и самолетов, понятия не имели о взрывчатой силе пороха, о дальнобойных пушках и ужасах радиации. Немудрено, что любому транспорту здесь предпочитали верблюдов и буйволов. Даже той куцей информации, которой владел теперь Шматов, было достаточно, чтобы понять: дайки воевали исключительно средневековым оружием, а значит, эпоха, в которой они проживали, принадлежала средневековому феодализму. Тем не менее, смешение времен, о котором поминал комендант, сводило на нет все преимущества высокотехнологичного строя томусидиан. Как известно — даже каменным топором можно без проблем изуродовать самый совершенный компьютер. Видимо, что-то подобное наблюдалось и здесь…

Грубый толчок вырвал его из тягостного омута дум. Встряхнувшись, Шматов повернул голову. Повозки сперва встали, потом съехали с дороги, образовав подобие круга. Что-то затевалось и, преодолевая боль, капитан переместился ближе к прутьям. Ему показалось, что среди стоящих на земле людей он видит знакомые лица. Зрение капитана не подвело. В центре круга и впрямь стоял его друг, Серега Миронов. Против него перетаптывался огромного роста детина с приплюснутым широкоскулым лицом. Кажется, назревал поединок и, морщась от боли в спине, Шматов заставил себя приподняться на колени…

Глава 2

Спор вышел из-за пайки, на которую местные аборигены посягнули самым бесцеремонным образом. То есть, произошла обычная вещь: сильные лишний раз отжимали в сторону слабых, лишая их пропитания, а значит, и права на жизнь. Ситуация усугублялась тем, что кроме всего прочего «слабые» были еще и чужими. А потому, когда Виктор потянулся к корытцу с водой, широкоскулый дайк с изуродованным носом попросту перевернул корытце вверх дном, пролив всю воду на деревянные доски арбы. Понимая свое зависимое положение, пленники готовы были примириться с отсутствием пищи, но выдержать отсутствие воды в условиях, когда трескалась от жары кожа и не хватало слюны даже на то, чтобы облизать губы, они не могли. Даже крыса, загнанная в угол, в отчаянии может кинуться на человека, а уж люди, поставленные на грань выживания, совершают порой вовсе немыслимое.

Первым психанул Танкист. Со звериным воем он ринулся на широкоскулого, сходу мазнул пятерней по глазам.

— Нутро вырву, сука!

Увы, подлый удар не прошел, скуластый с легкостью увернулся, в свою очередь выкинул массивный кулак, угодив Танкисту под ребра. Издав стон, бывший зек упал на спину, обхватив живот руками, сипло задышал. Скуластый поднял было руку, чтобы добить возмутителя спокойствия, но в эту секунду с места поднялся Миронов.

— Ша, козырь! Еще шевельнешься, урою!

На этот раз перевода не понадобилось. Смысл его слов широкоскулый понял прекрасно. Судя по всему, забиякой он был тертым, — во всяком случае, появление нового противника его ничуть не смутило. Он с готовностью шагнул вперед, хищно улыбнулся.

Теснота клетки не позволяла им маневрировать, и потому они просто топтались друг против друга, выслушивая подзуживания друзей. Миронов не спешил, решив работать вторым номером, и не прогадал. Скуластый не выдержал долгого топтания и прыгнул вперед, вновь молотнув своим пудовым кулачищем. Он явно метил в голову, и Сергей подыграл ему, по-боксерски поднырнув под летящую руку. Нырнул не просто так, а с ударом, постаравшись встречной атакой пробить пресс противника. Скорее всего, он достиг бы успеха, но в этот самый момент, подчиняясь окрику охраны, буйволы встали. Повозку тряхнуло, повалив на пол обоих противников. Вместо живота кулак Миронова ударил в бедро. Один из болельщиков широкоскулого попытался ухватить Сергея за ногу, но на него с руганью навалился Танкист.

— Убью, падла!..

В бой тут же вступило прочее население клетки, в мгновение ока образовав из людских тел единый рычащий ком. Неизвестно, чем бы все завершилось, но в дело вмешалась охрана. Гортанно крича, всадники спешились с верблюдов и, распахнув клетку, принялись вышвыривать драчунов вон. А еще через минуту кривой меч конвоира поочередно указал на зачинщиков драки.

— Чего хочет это чмо? — Сергей повернулся к коменданту.

Утирая разбитый нос, Виктор гнусаво объяснил:

— Они хотят, чтобы вы дрались. Не в клетке, а прямо здесь.

— Что-то вроде цирка? — Миронов зловеще ухмыльнулся. — Ладно, устроим им показательный поединок…

— Ты гляди, осторожнее с ним! — предупредил Виктор. — Сдается мне, это серьезный кулачник.

— Серьезный там или нет, а бокса он, верняк, не знает.

— Точно, Мироныч, вырви этому гаду кадык! — поддержал Сергея Танкист.

Очень скоро охрана организовала довольно ровный круг, в центр которого вывели бойцов. Всех прочих заключенных древками копий загнали обратно в клетку. Вжимаясь в бамбуковые прутья лицом и глядя на изготовившихся к схватке бойцов, Виктор неожиданно проговорил:

— А я ведь понял, куда нас везут.

— О чем ты, в натуре? — удивился Танкист.

— Не зря они Вальрам в разговорах поминали. Я еще подумал — к чему бы? А теперь сообразил. Вальрам — столица Дайкирии, город купцов и правителей.

— Ну и что?

— Как что? У них там гигантский амфитеатр. И каждый год проводятся бои.

— Типа Колизея, что ли?

— Ну, да. Я только сейчас вспомнил, — Виктор в волнении сглотнул, — Именно в Вальраме у них устраивают финальные состязания. Свозят со всей страны лучших поединщиков и смотрят, кто победит.

— Ты-то откуда знаешь? Бывал там, что ли?

— Нет, но слухи и до нас доходили. Если говорить честно, тут у них не слишком богатая жизнь, — власти Томусидо даже помогать дайкам пытались, торговые отношения налаживали, продукты питания подбрасывали, а в итоге вышло так, что сами себе врага вскормили.

— Это точно, — Танкист кивнул. — Дай крысе палец, она второй оттяпает…

Между тем новоиспеченные поединщики осторожно перебирали ногами почву, заново привыкая к земле, опытным прищуром пытаясь угадать возможные слабости противника. Скуластый боец был на полголовы выше Сергея, шире в плечах и бедрах. Изуродованный нос выдавал в нем старого кулачника, а мощные бицепсы могли бы напугать любого храбреца.

— В рыло ему дай! — истошно заблажил Танкист. — Кадык вырви твари!..

Вряд ли Миронов слышал этот вопль. Он вообще мало что сейчас слышал. Подобное ощущение знакомо всем бойцам, когда-либо выходившим на ринг или татами. Публика может свистеть и улюлюкать, выкрикивать самые чудовищные оскорбления, но боец пребывает в ином измерении. Бой есть бой, и поединщик никогда не сумеет добиться сколько-нибудь серьезного успеха, если не научится сосредоточиваться на предстоящей схватке. Пусть все кругом летит в тартарары, но он обязан помнить о главном. Главным же в бою является Ее Величество Победа. Новичок может надеяться на удачу или слепой случай, опытный воин всегда возлагает надежды только на собственное мастерство.

В отличие от своего друга Шматова Сергей никогда не добивался в спорте каких-нибудь значимых успехов. Зато в период своей бурной юности он успел обойти великое множество различных секций, стреляя из мелкокалиберной винтовки, выжимая штангу, кувыркаясь на акробатических матах, прыгая на батуте, работая с боксерскими мешками и меряясь силой с борцами. Узкого специалиста из него так и не вышло, однако в армии Миронов выдюжил, перед «дедами» не спасовал, уверенно доказал всем своим обидчикам, что парень он крепкий и совладать с ним очень даже не просто. Дальнейшая служба в милиции и серия командировок по горячим точкам также пошли ему впрок. Сергей был не дурак подраться и знал множество хитрых приемов, перенятых в разное время у корифеев спецназа и блатных подопечных. Тем не менее, внимательнее присмотревшись к своему противнику, он сделал вывод, что сходиться в ближнем бою с таким бычком не стоит. Лучше работать на дистанции, ловя на ошибках и карауля момент для сокрушительной атаки. Угнетало только то, что чертовы дайки превратили схватку в развлечение, а драться на потеху кому бы то ни было — Миронову отчаянно не хотелось.

Гортанно выкрикнув непонятное слово, один из обряженных в доспехи конвоиров поднял коротенькое копье. Подчиняясь сигналу, соперник немедленно двинулся к Сергею. Движения его были порывистыми, но несколько неуклюжими. Так шагает к своей жертве вставший на задние лапы медведь. Впрочем, и медведь в иных обстоятельствах может проявить завидную прыть, а потому Миронов на свой счет слишком не обольщался. Первая ошибка любого спортсмена заключается в недооценке противника, а противник Сергея был явно силен.

Разминая ноги, Миронов танцующим шагом приблизился к скуластому, тут же отступил обратно. Прыгая челноком, подразнил соперника вертлявым движением рук. Никакой тактики он пока не продумывал. Как обычно все должен был подсказать сам поединок.

Правый кулак скуластого вновь устремился к его лицу. Сергей легко отпрыгнул, — попутно отметил, что противник бьет размашисто, вкладывая в удары всю свою силу. В боксе таких называют панчерами. Всего-то и нужно — попасть один-единственный раз, и исход боя будет решен. Миронов и сам мог крепко ударить, однако знал, что хорошему панчеру в силе он всегда уступит. Всех этих ребяток отличала особая тяжесть удара. Скорость, помноженная на мускульную массу, давала простой и крайне эффектный результат. Панчер мог не обладать искусной техникой, мог пропускать десятки ударов, но это ровным счетом ничего не значило, поскольку одно-единственное движение могло принести уверенную победу.

Еще пара атак скуластого прошла мимо. Всякий раз Сергей удачно уклонялся, пропуская мощные кулаки в паре сантиметров над макушкой. Скуластого это, судя по всему, ничуть не обескураживало. Он тоже начинал финтить, покачивая широченными плечами, делая руками обманные движения. Впрочем, совершалось это скорее для публики, Сергей на его финты никак не реагировал. Зато сумел подловить на очередном выпаде, с силой вонзив удар в живот и крутанув левым крюком по челюсти. Тут-то и сказалось крепость черепной кости противника. Пресс Миронову пробить не удалось, а левый кулак от жестокого соприкосновения с челюстью соперника немедленно заныл. Однако восторженно взревела публика. Для них-то эта атака выглядела явным успехом. И, конечно же, громче всех орал Танкист.

— Сорви с него штаны, Серый! Зубы вышиби падле!

Миронов дразнящее поманил противника рукой, мимикой изобразил небрежение. Он по опыту знал, что таких бычков проще простого вывести из себя. Так и получилось. Тряхнув головой, скуластый богатырь свирепо оскалился. Кажется, он действительно начинал заводиться. И было с чего, — скорого успеха, на который он явно рассчитывал, отчего-то не получалось. Еще шире расставив мускулистые руки, он ринулся на Сергея. Атака его была более чем стремительной, однако лихого тарана у дайка опять не вышло. В самый последний момент Сергей успел мазнуть противника по изувеченному носу и, юркнув в сторону, ногой подбил щиколотку противника. Скуластый взмахнул руками, неловко шлепнулся на песчаную почву и тут же снова вскочил.

— Добей его, Серег! Мочи гниду!..

Но Миронов по-прежнему не реагировал на вопли публики. Для него весь мир был сконцентрирован на покачивающейся фигуре широкогрудого дайка. Поднявшись, тот явно стремился реабилитировать себя в глазах окружающих и потому зафинтил кулаками более энергично. В отличие от Миронова пайку свою он получал сполна и дефицитом энергии не страдал. Миронов же, к собственному стыду, уже сейчас чувствовал первые признаки усталости. Сказывались голодные дни, проведенные в тряской клетке. Кокосы — не самая завидная пища, но и этой малости им, как правило, не доставалось…

Наверное, думать о собственной слабости было ошибкой. Мысли в равной степени становятся причинами удач и неудач. В очередной раз атаковав Сергея, скуластый детина провел финт правой рукой и в прыжке ударил левой. Трюк был проделан не самым блестящим образом, и все же Миронов его прозевал. Не хватило скорости, не хватило того прозаического куска мяса, о котором писал еще Джек Лондон. Кулак дайка угодил точнехонько в висок, разом погрузив окружающее пространство в чернильную мглу. В боксе подобное состояние называют «гроги». Опытные рефери прерывают бой, объявляя нокдаун и открывая счет. Но, увы, не было здесь ни рефери, ни рыцарских правил мистера Куинсбери. Всем управляла улюлюкающая, визжащая и хрипящая толпа, а она жаждала исключительно одного — кровавого и жестокого исхода.

По счастью, Миронову удалось обмануть скуластого. Прыгнув в сторону, он угрожающе закачался корпусом, пытаясь не подпустить противника ближе. Наугад хлестнул двойкой, даже приподнял колено, словно намереваясь пнуть. В реалиях же Сергей ничего не видел и не слышал. Колокольный гул заполнил его голову без остатка, а в окружающей черноте лишь временами проблескивали редкие искорки. Руки и ноги на автомате делали какие-то пасы, но состояние Миронова было аховым. Панчер есть панчер, и чего стоит его удар, Сергей прочувствовал в полной мере. Хорошо, хоть сам виновник нокдауна ничего не заметил. Добить Миронова в эти секунды было сущим пустяком, но скуластый противник продолжал топтаться на месте, готовясь к очередной сокрушительной атаке. Как бы то ни было, но нужный момент он позорно проморгал.

За искорками появились светлые острова и лакуны, мир размывал черноту, упорно пробиваясь к задремавшему сознанию. Колокольный гул скользнул ввысь, превратившись в дрожание скрипичных струн, а немного погодя Сергей окончательно очнулся. Слабость еще давала о себе знать заячьей дрожью в нижней части живота, но в целом он был готов продолжать схватку. Более того, случившееся подсказало ему трюк, который можно было испробовать на сопернике, и Миронов немедленно пустил его в ход.

Прыгнув вперед, он ударил левой рукой по предплечью скуластого панчера, отвел встречный удар и хлестнул по глазам. Секундное ослепление только разъярило противника, на что и рассчитывал коварный Миронов. Отступая, он подвернул правую ногу, неловко упал на спину. И немедленно взревела стена болельщиков. Разглядев верный шанс на победу, соперник метнулся к упавшему, занеся ногу, попытался пнуть в лицо. Таким ударом он запросто мог бы и убить своего противника, однако полтора года занятия борьбой также не прошли для Сергея бесследно. Успев подцепить летящую в лицо ступню, Миронов поймал ее в замок, перекрутившись телом, заставил скуластого взвыть благим матом. Рывок был настолько силен, что даже этот богатырь не сумел ему что-либо противопоставить. Под руками у Сергея явственно хрустнуло, и широкогрудый панчер ухнул на землю, плоским своим личиком приложившись к кусачей земле. Выпустив ногу, Сергей лягушкой прыгнул ему на спину, обхватив жилистую шею, взял в удушающий захват. Секунд десять дайк пытался еще противиться, но с подобной удавкой было сложно совладать даже ему. Судя по всему, стучать ладонью по земле в этом мире было не принято, и потому скуластый попросту захрипел. Глаза его закатились под лоб, пальцы, цепляющие кисти Сергея, ослабли.

Поняв, что противник вот-вот потеряет сознание, Миронов рывком расцепил хватку, поднявшись на ноги, жестом изобразил, что бой закончен. Груда поверженных мускулов все еще сипела, елозя коленями, пыталась привстать. Готовый к любой каверзе, Сергей, тем не менее, протянул ему ладонь, помог подняться. Хлопнув ошеломленного дайка по могучей спине, дружески обнял. Возможно, подобное великодушие здесь было не в ходу, однако побежденный богатырь, кажется, понял все, как нужно. Он не стал душить соперника в объятиях и не бросился в очередную атаку. Миронову даже показалось, что в удивленных его глазках мелькнуло нечто похожее на благодарность.

А секундой позже повелительно закричали конвоиры, недавних врагов погнали обратно в клетку. Вернувшись на пыльную дорогу, колонна возобновила путь.

Глава 3

Знаменитое «Адажио» Альбинони звучала вполне явственно. То ли предупреждало о чем-то, то ли хотело доконать упрямого хозяина. Вадим ничего не мог с собой поделать. Тоскливая мелодия сжимала сердце, навевала космическую грусть. Если бы не расторопные службы крематориев, звучать бы этой музыке века и века, но заиграть можно все, что угодно, и первый удар классикам скрипичного ключа нанесли немые фильмы, в качестве озвучивания взявшие на вооружение фортепианную игру таперов. А далее великие классики пошли по рукам. Комедии смотрели под тревожные трели Бетховена и Глока, кружевную оперетту украшали раскатами Листа и Дебюсси, сотовые и детские телефоны наигрывали Штрауса и Вививальди, а тела умерших сжигали под музыку итальянского гения Альбинони. Кто знает, возможно, это было закономерно и правильно, однако, двигаясь сейчас по дорогам, заполненным войсками дайков, Вадим никак не мог отвязаться от навязчивых ассоциаций. Тревогу по пропавшим друзьям всплывшая в голове мелодия никак не развеивала — скорее, наоборот, усиливала. И именно она заставила его задержаться в столице Томусидо лишнее время. Следовало подумать о дополнительных резервах энергии, и Вадим вновь прибег к целебной силе воды.

Лишенный электроэнергии, город располагал, тем не менее, богатой сетью водных каналов. Вадим уважал и любил воду. Более того — он всерьез полагал ее живой материей. Как бы то ни было, но именно водная стихия не раз выручала его в патовых ситуациях, выручила она его и сейчас. Конечно, жаркий воздух тоже мог стать источником дармовой энергии, но теплоемкость воды обещала значительно больший улов, и, запустив лимбы в водные протоки, в течение нескольких часов Дымов соорудил себе вполне добротный кокон. Теперь энергия, словно смола, облегала его тело, поместив в подобие прочнейшего скафандра. Ну, а то, что температура в городских каналах после его процедур снизилась на шесть или семь градусов, вряд ли могло кого-то всерьез обеспокоить. Таким образом, в энергетическом панцире, «подаренном» городом Гарондой, уже можно было не бояться ни дальней дороги, ни очередных охотников за человеческими головами.

Похоже, и двугорбый дружок к нему вполне притерпелся. Напоенный и накормленный, верблюд вышагивал бодро, с некоторой даже величавостью. Любопытства к одинокому всаднику встречные дайки не проявляли, если о чем-то спрашивали, то Дымов отвечал угрюмо и однозначно. Еще меньше ему хотелось разговаривать, когда он обгонял повозки, груженные награбленным добром. Именно такие картины погружали Вадима в глубокую ипохондрию. Мысль о том, что половина человечества с преспокойной совестью ворует, убивает и предает, отравляла сознание жесточайшим ядом. Здесь же, на телегах, можно было встретить все что угодно — от детских игрушек с кухонной посудой до огромных холодильников с торшерами, люстрами и телевизорами. Вряд ли варвары Дайкирии представляли себе истинное предназначение электронной техники, однако почему не взять, если лежит? И они брали, как брали люди во все времена, брали все, за что можно было потом не отвечать перед законом. На одной из повозок Дымов разглядел даже парочку новеньких компьютеров. Он попытался вообразить, в каком месте поставит их счастливый хозяин, какими словами будет объяснять соседям смысл замысловатого приобретения, но на это не хватало даже его богатейшей фантазии.

Поначалу Дымова раздражала скорость, с которой они передвигались, но заставить Рыцаря шагать быстрее было не так уж просто. У этих шерстистых великанов имелось свое представление о скорости, и кто знает, возможно, в этом смысле верблюдов можно было сравнивать с великими земными мудрецами, поскольку лучше многих других они знали, насколько верна пословица: «тише едешь, дальше будешь». Мысленно Вадим мог бы продолжить пословицу, дополнив словами: «и дальше, и дольше, и, пожалуй, что даже живее». Так или иначе, но условность скорости он принимал с послушанием истинного аналитика, а потому понукать верблюда даже не пытался. Цену пройденным километрам животное понимало лучше него. Кроме того, Вадим чувствовал, что дистанция между ним и друзьями сокращается с каждым часом. Наверное, если бы в этой местности разъезжали автомобили или мотоциклы, он рискнул бы сменить транспорт, но, увы, Дайкирия действительно была страной глубоко архаичной, понятия не имеющей о двигателе внутреннего сгорания. Если в начале своего пути Дымову еще попадались проржавевшие остовы томусидианских грузовиков и легковых машин, то теперь дорога была девственно чиста. Покачивающиеся пейзажи навевали странное настроение — столь же торжественное, сколь и унылое, и сама собой в голове начинала звучать скрипичная музыка давно убежавших веков, сочинявшаяся неспешно, при свете лучин и факелов. Пожалуй, будь у него выбор, одну жизнь Вадим решился бы прожить именно в такое время, может быть, даже в облике кочующего бедуина. Как ни крути, но что-то притягательное в жизни кочевников, безусловно, имелось. Возможно, завораживала даже не романтика дорог, а их космическая бесконечность. Как ни крути, жизнь — это не конечный смысл, это процесс. И уж если где и должны были рождаться истинные мудрецы, то, конечно, не в Венских уютных кабинетах, а где-нибудь среди безмолвных гор и песчаных горизонтов, сидя не в плюшевом кресле, а на смозоленной спине двугорбого знатока странствий.

Очередной поворот заставил Дымова резко натянуть поводья. Впрочем, он чуточку запоздал, — Рыцарь и сам остановился, почуяв запах близкой беды. Впереди — в маленьком горном разломе происходило страшное. Спешившиеся всадники отвлеченной философии не предавались, — молча и неторопливо они убивали людей. Ставили на колени возле черной высокой скалы и с уханьем отсекали головы.

Мгновение, которое Дымов потратил на то, чтобы разобраться в обстановке, стоило жизни еще одному человеку. Обнаженный по пояс палач дело свое, судя по всему, знал. В отличие от Европы с Россией, издавна пристрастившихся к топору, восточные страны вершили казнь все теми же кривыми мечами.

Ничего особенного в ятагане рослого дайка не наблюдалось, однако секреты палаческого мастерства он успел постигнуть в полной мере, поскольку головы пленников смахивал так же легко, как срезают выпроставшиеся из земли грибы. Мускулистый красавец даже не казнил, а работал — буднично, без особого азарта. Смуглая грудь его лоснилась от пота, на лице стыло спокойное довольство. Молодец и впрямь знал свою работу, демонстрируя приятелям высочайшее качество. Наверное, потому Вадим и не сообразил сразу, что видит не шоу и не театральную постановку, а самую настоящую казнь. Всегда сложно из розовых сказок выныривать в явь. Вот и он скатился сейчас с горных горделивых круч в топкое болото людской грязи.

Как всегда преображение происходило стремительно и страшно. Вадим и сам боялся подобных моментов, отлично сознавая, что в один-единственный миг пересекает демаркационную линию, разделяющую гуманоидов и зверей. Взбугрившееся метатело коброй взвилось вверх, подобием капюшона распустило корону, заставив присесть на задние ноги даже невозмутимого Рыцаря. А еще через мгновение раскручивающийся лимб стрелой устремился к палачу — все равно как гарпун, вытягивающий за собой линь. Секунда, и меч полетел в сторону вместе с отрезанной кистью. Ухватив себя за культю, убийца взвыл благим матом. Можно было не сомневаться, что за свою недолгую жизнь этот человек успел повидать немало хлещущей из ран крови, но, пожалуй, эта была первая кровь, которая потрясла его до глубины души. Иначе и быть не могло, поскольку собственную кровь палач ценил совершенно иначе. Трое его товарищей, присевшие отдохнуть на корточках, немедленно вскочили с места, тревожно закрутили головами, силясь угадать появление неожиданного врага, но тот же лимб точно плеть пастуха великана хлестнул их по ногам, заставив крепко приложиться затылками к земле.

Между тем, сознание Вадима продолжало бурлить и фонтанировать. Этому в немалой степени способствовала и горка увиденных им человеческих голов. В сущности, Дымов успел спасти лишь последнего из обреченных. И легче легкого было представить среди казненных Потапа с Сергеем. Он твердо знал , что их здесь нет, однако поневоле напрягал зрение, вглядываясь в искаженные мученическими гримасами лица казненных. Почти все они были европейцами, и это тоже говорило о многом. Значит, не всех пленников дайки доводили до своих становищ. Кого-то, случалось, и убивали по пути. Может быть, избавляясь от слабых и больных, а может, оказываясь не в состоянии обеспечивать их пищей.

Размышляя таким образом, Вадим слез с верблюда, ведя его в поводу, двинулся к месту казни. Спасенный пленник все еще стоял на коленях, не в силах поднять головы. Он видел, что случилось с палачом, но еще, верно, не понимал причины происходящего.

— Вставай, — стараясь больше не глядеть в сторону отрубленных голов, Вадим помог человеку подняться на ноги, одним движением разрезал стягивающие его путы. Мимоходом подумал, что все больше перестает стесняться своих способностей. Впрочем, вряд перепуганный мужчина обратил внимание на то, что веревки его «перерезал» обычный палец, а вовсе не меч и не кинжал.

— Кто вы? — глаза спасенного впервые посмотрели ему в лицо. Вопрос был задан на английском, да и черты лица пленника выдавали явного европейца. Значит, и впрямь выходец с островов. Глядя на него, Вадим поневоле подумал о том, что как ни перемешивали войны и миграции население Евразии, время все равно сработало по-своему. Прошли века, и испанцы вновь стали испанцами, англичане — англичанами, а тех же немцев ни за что не спутаешь со шведами или французами…

— Я? Видимо, ваш спаситель.

Чуть помешкав, мужчина неуверенно предположил:

— Россия?

Возможно, он подумал о том же, о чем секунду назад размышлял Дымов. Скупо кивнув, Вадим шагнул к дайкам. Изувеченный палач продолжал кататься по земле. Кисть, сжимающая рукоять тяжелого меча, валялась чуть поодаль. Пожелай он — и ампутированную руку можно было без особых хлопот прирастить обратно, однако такого желания он не испытывал, а если и мелькали случайные мысли, то их тотчас сдувало при одном взгляде на обезглавленные тела людей. Вот тут бы он действительно постарался! Оживил бы всех до единого, поставив на ноги. Оживил бы, если бы мог. Но, увы, это было Дымову не по зубам. Голова, отделенная от туловища, умирает сразу и навсегда. Был уже в прошлом Вадима печальный опыт, и ничего у него тогда не получилось. Не стоило мучиться и сейчас. А посему Вадим ограничился тем, что точечным ударом по нервному узлу заставил умолкнуть вопящего палача. Сильное тело тотчас разметалось на камнях, пару раз дернулось и обмякло.

— Куда они вас вели?

— Этого я не знаю, — на лице англичанина проступила растерянность. — Но, скорее всего, в Алхат. А может, даже и в Вальрам. Насколько я знаю, именно в столице у них находятся самые крупные невольничьи рынки.

— Значит, все плененные в Томусидо играют у них роль рабов?

— Выходит, что так… — англичанин протянул экстрасенсу подрагивающую руку. — Стив Бартон. Ученый лингвист. Имею профессорское звание.

— В самом деле? — Вадим понимающе усмехнулся. Разумеется, никаким профессором англичанин не был. Скорее уж майором или полковником английской разведки, благо последняя в Англии всегда процветала, на порядок превосходя аналогичные службы других государств.

— Ну, а я Вадим Дымов. По профессии — психолог, по статусу — турист.

— Вот как? Значит, туризм в Томусидо еще не умер?

— Видимо, нет… — Вадим бросил взгляд на лежащих дайков, вполголоса попросил: — Подождите минутку в стороне. Мне надо поработать с ними.

— Поработать?

— Вот именно. Думаю, много времени это не займет. Если интересно, можете посмотреть, но, пожалуйста, не мешайте.

— Если вы хотите отрезать им головы…

— Не беспокойтесь, этими вещами я не занимаюсь.

— Честно говоря, после того, что они сотворили с моими друзьями, я бы и сам мог взять в руки меч.

— Могу только посочувствовать… — Вадим давяще взглянул на Бартона, заставив отойти в сторону и присесть на покатый валун.

Бедный англичанин явно не знал, как себя вести с Дымовым, да и случившееся не прошло для него даром. Даже в этой жаре представителя островной империи то и дело пробирало дрожью.

Сам Дымов успел уже отойти от пережитого ужаса. Гневный всплеск миновал, а картины подобные той, что встретила его на месте гибели европейцев, он с некоторых пор выучился ретушировать мудреными рассуждениями о тяготах исторического бытия и неистребимости человеческого зла. Как ни крути, а убийство себе подобных было издавна любимейшим развлечением землян — и вешали, и колесовали, и рубили соплеменников в мелкую капусту. Иногда ради высоких идей, иногда просто от скуки. А потому дайки не являли собой исключения. Не без оснований Вадим подозревал, что сердце его успело обрасти хорошим мозолистым панцирем. Иначе жить стало бы просто невозможно. Панцирь же помогал ему сохранять спокойствие, помогал принимать выверенные и хладнокровные решения. Хладнокровие же ему было сейчас крайне необходимо. Хотя бы для того, чтобы выручить Потапа с Сергеем, чтобы помочь выбраться из этой ловушки тому же незадачливому англичанину.

Присев возле раненого дайка, Дымов приблизил ладонь к кровоточащей культе, делая вращательные движения, начал один за другим прижигать мелкие капилляры, аккуратно сваривать крупные сосуды. Мало-помалу кровь уняласт, после чего, все теми же движениями он стянул в пучок кожу, быстро прижег, превратив зияющую рану в багровый рубец. Крови дайк потерял изрядное количество, но это Вадима не слишком тревожило. Неделю полежит пластом, и все восстановится. Благо молодой, сильный и до жизни охочий. Главное, что теперь не умрет. И помнить будет о всех казненных. Помнить и каяться. Уж об этом Вадим позаботится как следует.

Чуть передвинувшись, Вадим обвел взглядом лежащих воинов, невидимыми лимбами протянул к каждому тонкую нейронную дорожку. Теперь они слышали и чувствовали его, а он слышал и чувствовал их. Первым делом следовало заняться сердечными делами, и, уловив пульс отдельных сердец, он слил их воедино. Затем также воедино сплел ауры разделенных сознаний и, погрузив их в быструю фазу сна, тут же навязал серию видений.

Не сказать, что это было совсем просто, но подобная работа требовала от него предельной сосредоточенности. В каком-то смысле Вадим превращался в режиссера и оператора одновременно. Все, что должны были видеть его пациенты, просматривал сначала он. Говоря проще: он задавал основу, они достраивали мелочи. Чем богаче была фантазия пациента, тем более реалистичным получалось видение. Сам же Вадим дополнял его дополнительной силой внушения, не позволяющей ни на йоту усомниться в видимом. Все шло по старой отработанной программе, и только сюжеты всякий раз Дымов пытался выстраивать по свежим схемам — с учетом характера героев и изменившихся обстоятельств. Единственное, чем он варьировал, это количеством сеансов и глубиной внушения. Чем меньше сеансов позволялось проводить Дымову, тем больший эмоциональный накал приобретали его картинки, и наоборот. Самое занятное, что подобная терапия одновременно излечивала и его самого. Ужас пациентов всегда ранит и самих лекарей. Потому столь велик процент нервных заболеваний среди психотерапевтов. Собственно, многие как раз и идут в эту профессию, дабы уметь оказывать профессиональную помощь самим себе. Перегружать же в себя чужое горе — под силу далеко не каждому. А без этого настоящего лечения нет и быть не может…

Закрыв глаза и скрестив на казахский лад ноги, Вадим пропевал про себя видимое и медлительно покачивался из стороны в сторону. Сейчас он был уже не лекарем и не грозным мстителем, он был древним дервишем, пытающимся через замысловатый иллюзион соприкоснуться с вечностью — той самой, которую он не раз и не два наблюдал со спины шагающего Рыцаря. Иначе, наверное, ему было и нельзя, потому что видения, созерцаемые Вадимом и дайками, были страшные. Вместе с ними он бежал из горящих городов, тушил пламя и спасал детей от разбушевавшейся стихии. Грозные каменные потоки сходили с гор, вырезая в лесах голые просеки, хороня под удушающей грязью десятки селений. Это был овеществленный кошмар, и некогда враждовавшие племена бежали вниз, перемешиваясь в величайшем беспорядке, прощая друг другу былые обиды.

Ситуация, когда хочется протянуть руку давнему кровнику, не так уж проста. Нужен повод для примирения, необходим толчок для первого шага. Именно эти вещи и режиссировал в чужих сознаниях Дымов. И через совместные слезы люди стремительно очищались, в искусственно вызванном катарсисе постигая часть Большой Истины. А с ними вместе очищался и Вадим. И вновь случалось то, что происходило с ним много раз прежде. Люди, бывшие для него убийцами и врагами, чудесным образом преображались, приобретая вполне человеческие черточки. Далеко не ко всем он проникался чувством любви, однако искреннее сочувствие начинал испытывать к большей части своих пациентов…

Когда сеанс завершился, Дымова мутило от усталости. Энергии было по-прежнему хоть отбавляй, а вот внутреннее опустошение сказывалось самым неприятным образом. В голове плыл погребальный звон. От пережитого и невыплаканного хотелось зарыться в землю, нырнуть с высоты птичьего полета в синюю воду…

Поднявшись, он невидящим взором отыскал Бартона, кивнул в сторону обезглавленных тел.

— Мне нужна ваша помощь, профессор. Надо как можно быстрее похоронить ваших друзей. Когда дайки очнутся, трупы им лучше не видеть. Это может не самым лучшим образом сказаться на их психике.

— Что? — Стив изумленно приподнялся. — Вы печетесь о психике этих выродков?

— Они уже не выродки. — Тихо возразил Дымов. — Они люди.

— Да знаете ли вы, что они с нами вытворяли…

— Я все знаю, Стив. — Сухо прервал англичанина Вадим. — И все-таки они тоже люди. Сейчас мы даем им шанс. Право на новую жизнь. Можете не сомневаться, — они наверняка им воспользуются.

— И вы хотите…

— Я хочу, чтобы вы помогли мне похоронить убитых. А потом можете возвращаться в Томусидо.

— А разве сами вы направляетесь не туда же?

— Увы, мне нужно выручать своих товарищей, а их, видимо, уводили той же дорогой, что и вас.

— Хмм… Тогда я вас понимаю… — англичанин зябко передернул плечами. — Хотел бы составить вам компанию, но не могу.

— А я и не настаиваю. Всего лишь прошу, чтобы вы помогли мне закопать тела.

Скорее всего, упрямый англичанин так и не подчинился бы своему спасителю, и потому Дымов вновь воспользовался своим умением, чуточку поднажав на психику собеседника, силой вынудив к повиновению. Заторможено поднявшись, англичанин сделал первый шаг в направлении казненных. Глядя на сурово поблескивающие глаза и тонкие поджатые губы, Вадим пожалел, что не включил Бартона в список сегодняшних пациентов. Во всяком случае, не потребовалось бы этих объяснений, не потребовалось бы лишнего давления.

Глава 4

Они покачивались на спинах верблюдов, все дальше и дальше уходя от места расправы над европейцами. Где-то в высоте, распластав крылья парили ахназавры, однако попыток нападения зубастые ящеры пока не предпринимали. Мало-помалу солнце взошло в зенит, и палящее его тепло не самым добрым образом подействовало на голову Бартона, заставляя англичанина вновь и вновь возвращаться мыслями к пережитому. Дымов не уговаривал его ехать вместе с ним, но, видимо, англичанин пришел про себя к каким-то выводам, которые убедили его в рациональности совместного путешествия. При этом невооруженным глазом было видно, что ехать вглубь Дайкирии — по той самой дороге, по которой еще недавно его уводили в рабство — англичанину отчаянно не хочется. Тем не менее, в путь с Дымовым он все-таки тронулся, что немедленно сказалось на его настроении. Во всяком случае, всю дорогу, пока они ехали, он желчно нападал на своих недавних мучителей, попрекая Дымова за излишнее мягкосердечие.

— Всего-то и нужно было — взять в руки меч и прикончить их. — Сокрушался Бартон. — Не решались на это сами, дали бы оружие мне! Уж у меня-то рука бы не дрогнула!

— В сущности, я сделал то же самое, но чуточку иначе, — вяло оправдывался Вадим. — Я убил в них злодеев.

— Значит, отныне эти ублюдки станут вести ангельский образ жизни? — с сарказмом воскликнул англичанин. При этом голова его строптиво взбрыкнула, а в глазах блеснула неприкрытая ненависть. Судя по всему, в жилах Стива Бартона текла кровь тех самых белокурых бестий, что некогда сумели завоевать добрых полсвета. Во всяком случае, спорить цивилизованно он даже не пытался. Да и не хотелось Вадиму с ним спорить. Хотелось дремать под шлепки верблюжьих шагов, хотелось посапывать носом под собственные тягучие мысли. Однако и отмалчиваться было не слишком вежливо. События вроде недавней казни не скоро выветриваются из людских голов, — иные месяцами болеют, вены себе режут, стреляются — и хорошо, если, в конце концов, излечиваются. Как бы то ни было, но «синдром свежей крови» был знаком Дымову не понаслышке. Развлечения в стиле «милитари» просто так никогда не проходят, а потому не следовало удивляться тому, что весь мир уже на протяжении нескольких десятилетий ломал голову над реабилитационными технологиями бывших военных.

— Насчет ангельского характера не знаю, но убивать людей они точно уже не будут.

— Совсем, совсем?

— Пожалуй, что и совсем. — Дымов утвердительно кивнул.

Англичанин все еще пыжился, но злой блеск в его глазах чуточку потух.

— Надо полагать — что-то вроде кодирования?

— Вроде, да не совсем.

— Как это?

Вадим рассеянно пожал плечами. Развивать психотерапевтические темы его ничуть не тянуло. Тем более, что воинственный англичанин вряд ли готов был сейчас принимать теорию милосердия, в каком бы виде ее не преподносили. Бывает у людей такие состояния — в особенности после перенесенного насилия, когда мозг с сердцем попросту отключаются. Человек дышит исключительно местью, ни о чем другом не помышляя. Тоже, кстати, любопытный нюанс: хрупкие нежные женщины более устойчивы к стрессу, нежели сильные мужчины. Оттого-то мужские депрессии и затягиваются порой на десятилетия. Перенести насилие над собой мужчине неизмеримо сложнее, нежели женщине, и, наверное, это справедливо. В противном случае, род человеческий попросту не сумел бы выжить. Вот и этому англичанину тоже досталось, — наверняка, били не раз, и голодом морили, и поиздеваться успели вдоволь. А уж после того, как на глазах Бартона одного за другим казнили всех друзей, требовать от него веры в психотерапию было в высшей степени неразумно.

— Видите ли, — неспешно заговорил он, — перед тем, как стать взрослым, человек обычно переживает сотни побед и поражений, десятки раз плачет, ссорится, находит друзей, пытается подражать тем или иным кумирам. Это нормальная картина: он притирается к обществу, наугад перебирает наиболее симпатичные ему стереотипы поведения. Чем больше ошибок, тем больше уроков, и даже драмы играют существенную роль в формировании его характера. Словом, мозаика, в которой сам черт ногу сломит. Потому и нет до сих пор единой теории воспитания. Наверное, никогда и не будет… Тем не менее, тропку, которая способна определять главные черты человеческого характера, опытный психолог может при желании помечать маркером.

— Вы полагаете себя опытным психологом? — фыркнул Бартон.

— Возможно, не очень опытным, однако и слабым я себя назвать не могу. — Вадим невесело улыбнулся. — Этим, собственно, я и занимаюсь: помечаю нужные тропы и прогоняю по ним пациентов дважды и трижды. Иногда это очень важно — удачно пройти тот или иной жизненный поворот. Если этого не случается, из человека выпадает важное звенышко — некий ключевой винтик, без которого он превращается в садиста, убийцу, хронического неудачника или злостного неврастеника…

— Честно говоря, не очень понимаю… Причем тут какой-то маркер с винтиками? Мы ведь говорим о преступниках!

— Мы говорим о людях. — Поправил его Дымов. — Скажите. вы когда-нибудь любили?

— Что именно вы вкладываете в это понятие? — заносчиво осведомился англичанин.

— То же, что вкладывает большая часть человечества.

— Разумеется! Как у всех, были в моей жизни родители, замечательные партнеры, друзья. Впрочем, по отношению к друзьям это слово, наверное, не очень подходит… — Стив Бартон нахмурился. — Но если вы имеете в виду любовь к женщине…

— Я имею в виду самую обыкновенную любовь. — Перебил его Вадим. — Ту же воду можно подслащивать и подсаливать, но она все равно остается водой. Так же обстоит дело и с любовью. Не важно, на кого конкретно она распространяется, важно само ее присутствие. Если, скажем, я люблю природу, детей, то это и есть настоящая любовь — без оговорок и условий.

— Хорошо, предположим! И к чему вы ведете?

— Веду я к тому, что единства в понимании этого сильного чувства у людей нет по сию пору. Не потому, что они глупые и черствые, а потому, что они копируют своих родителей, наставников, опекунов. В данном случае эстафета работает сурово и безошибочно. Если любят тебя, будешь любить и ты. Если тебя бьют, потчуют пинками, а после учат отрезать у пленников уши и головы, то очень скоро предлагаемый стереотип поведения перейдет и к тебе.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что люди, над которыми я поработал, только тем и виноваты перед нами, что родились в чуждых для нас условиях. К примеру, вы уважаете овсянку с пудингом, а они едят жуков с ящерицами, вы предпочитаете, чтобы дама пришла к вам в постель добровольно, а они этого просто не понимают, предпочитая брать женщин силой. Для вас жизнь человеческая — высшая ценность, а для них — это расходный, не стоящий сожаления материал. Они по иному воспитаны — только и всего.

— Это демагогия! Все насильники и убийцы были когда-то и кем-то воспитаны. Но из этого вовсе не следует, что их надо щадить!

— Их нужно, прежде всего, понимать, Стив. Только тогда и будет получаться толк с каким-либо правосудием. — Дымов сочувствующе взглянул на раскрасневшегося англичанина. — Мне искренне жаль ваших товарищей, и я от души жалею, что не появился на месте казни чуть раньше. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете…

— Да что вы можете понимать, черт побери! Если бы вы только знали, что эти мерзавцы вытворяли с нами, через какие муки нам пришлось пройти!..

— Я все знаю, Стив. — Тихо произнес Дымов. — Знаю про наказание плетью, про яму и цепи, про жажду, которой вас мучили, про виселицу в Эль-Паскаре, вырванные ногти и отрезанные пальцы.

— Вот как? — Бартон недобро прищурился. — Интересно, что еще вам известно про нас?

— Еще мне известно, что вы служите в разведке и сюда, в Томусидо посланы уже больше полугода назад. — Сухо ответил Вадим.

— Та-ак… — протянул англичанин, и в голосе не читалось никакой радости.

— Не бойтесь, никто не занимался вашим разоблачением и уж тем более не посылал меня по вашим следам. Просто на определенном промежутке времени наши задачи и наши судьбы в чем-то совпали.

— Да, но откуда вы это узнали?

— Оттуда же, откуда узнал про вашу несчастную спутницу Элизабет, погибшую в первый же день вашего пленения…

— Хватит! — дрогнувшим голосом выкрикнул Бартон. — Прошу вас — замолчите!

На глазах англичанина выступили слезы, и Вадим понял, что со своими увещеваниями несколько переборщил. Остановившись, он заставил Рыцаря развернуться.

— Наверное, не стоило затевать этот разговор, и все-таки, чтобы вас успокоить, я кое-что поясню. Так вот, милейший Стив: я действительно врач и психолог. А значит, могу отличить правду от лжи. Но угрозы для вас я не представляю, поскольку моя цель — не вы, а мои друзья, которых дайки увели неведомо куда. Что же касается ваших мучителей, то я погрузил их в сон, и в этом сне они видели картинки еще более чудовищные, нежели те, что сохранились в вашей памяти. Уж поверьте мне, я это умею. И они тоже сидели в земляных ямах, мучились от жажды и рези в животе, страдали от ран и побоев. Скажу больше — их сестер брали силой пришлые враги, а тех, кто отваживался перечить, сажали на кол. На головы им испражнялось пьяное воинство, а по ночам в яму подбрасывали гадюк, тарантулов и голодных крыс. Поверьте мне, уж я постарался им выдать по первое число, и мое наказание они забудут не скоро.

— Но ведь это всего лишь сон! Разве можно его сравнивать с жизнью?

— Еще как можно! Когда эти ребятки проснутся, головы у них будут наполовину покрыты сединой, а на телах своих они обнаружат самые настоящие шрамы.

— Значит, вы и это можете… — потрясенно прошептал Бартон.

— Могу, но это, безусловно, не главное.

— Что же главное?

— А главное то, что в своем мучительном сне они успели познакомиться с настоящей человеческой любовью. — Дымов на секунду смешался. — Возможно, вас это неприятно удивит, но именно Элизабет помогла им однажды ночью выбраться из зловонной ямы. Выведя на дорогу, дала узелок с продуктами. А позже, когда в джунглях они уже умирали от лихорадки, на них набрели вы…

— Я?

— Уж простите, к вашему образу мне было прибегнуть легче всего. Так вот, дорогой Стив, вы тоже проявили величайшее милосердие. Подобрали троицу этих извергов и одного за другим перетащили к себе в хижину, обтерли уксусом, дали напиться. Помощь ваша оказалась крайне своевременной, и, в конце концов, вы сумели их поставить на ноги. А когда до хижины добралась, наконец, погоня, вы с оружием в руках встали на защиту этих несчастных.

— Бред!

— Отнюдь! И главным результатом всей этой встряски будет то, что они крепко-накрепко запомнят: человеческое сердце — это далеко не пустой звук. А вас и Элизабет эти прозревшие бедолаги будут до конца жизни почитать наравне с богами. Когда некто жертвует собой ради тебя, это что-то да значит. Потому и следовало поскорее похоронить ваших друзей, чтобы не исказить общего внушения. КЕогда эти трое очнутся, они будут помнить только то, что внушил им я.

Некоторое время Стив Бартон молчал, пережевывая услышанное.

— Либо вы великий обманщик, — пробормотал он, — либо замечательный утешитель.

Вадим покосился на него с невеселой улыбкой.

— Вы заблуждаетесь, дорогой профессор. Я — ни первое и ни второе.

Отвернувшись в сторону, Бартон сердито пробурчал:

— Забудьте о профессоре, у меня совсем другое звание.

— Знаю, полковник, и все-таки позвольте мне величать вас профессором.

Англичанин вновь обратил свой взор на Вадима, брови сошлись на его переносице недоуменной птичкой.

— Кто вы, черт побери? Неужели из местных шерхов?

— Нет, Стив. Я тоже из рода людей. Как вы и ваши погибшие товарищи…

Глава 5

В селение Мальдун обитатели клеток прибыли ночью, а потому полюбоваться городскими достопримечательностями они просто не имели возможности. В любом случае, невольников не собирались селить в гостиницах или отдельных домах. Отперев замки клеток, конвоиры попросту собрали недавних пассажиров в одну нестройную толпу, которую и загнали без лишних церемоний в огромный, дурно пахнущий сарай. Вероятно, еще совсем недавно здесь содержали овец или свиней, теперь же по случаю войны здание было превращено во временное пристанище вывозимых из Томусидо невольников. Перегородки в сарае загодя убрали, а вместо кроватей все пространство густо заставили широкими скамейками. Здесь же красовался груботесанный стол, за которым поместиться все разом, конечно же, не могли. А потому старожилы сарая с первых шагов подвергли вновь прибывших суровой дискриминации, отведя самые скверные места и не подпустив к столу вовсе.

— Ох, как мне знакома эта житуха! — оживленно завертев головой, Танкист по-собачьи принюхался. — Что бараки на зоне, что сарай — не велика разница.

— По мне так разница все же есть… — проворчал Шматов. Он передвигался уже вполне самостоятельно, хотя и старался избегать резких движений.

— Не дрейфь, оперчасть! — Танкист лихо ему подмигнул. — Если в кандеях сиживали, выдюжим и здесь. Всяко лучше, чем на сорокаградусном морозе. А в бытность Лаврентия Палыча, помнится, так и выживали. Выгружали народишко в голой степи и заставляли с нуля строиться — землянки, бараки, колючку. Все сами, считай, сооружали. А то, что половина при этом на смерть замерзала, так отца народов этот факт мало трогал.

— Ты-то откуда знаешь о тех временах? — фыркнул Серега Миронов.

— А ты думаешь — в лагерях одни неучи парятся?

— Ну, неучи не неучи, а книжки на досуге вряд ли читают

— Да мы и без книг все науки знаем! — возмутился Танкист. — Есть кому и о прошлом рассказать, и о жизни с политикой. Ты на наш счет не сомневайся, — на зонах тоже свои академики имеются. И профессоров с доцентами хватает. А, Шурым? Ты-то как считаешь? — Танкист что есть силы хлопнул по широченной спине недавнего противника Миронова. Широкоскулый дайк с забавным именем Шурым что-то добродушно хмыкнул.

Самое удивительное, что недавняя схватка в корне изменила отношение дайков к россиянам. Верно говорят: бывшие недруги проще простого становятся друзьями. Вот и Миронов совершивший акт великодушия по отношению к могучему дайку, убил разом двух зайцев: наглядно показал всем, на что способен «хлипкий» выходец из Томусидо, а во-вторых, приобрел надежного союзника. Как бы то ни было, но Шурым действительно проникся к Сергею особым уважением, со вниманием прислушивался к его речам и уж конечно, не позволял никому из своих задевать чужаков. Вражда худо-бедно завершилась, и бывшие иноземцы в короткие сроки успели стать своими. Притерпелись к ним и старожилы, допустив, наконец-то, к общему столу. Более того — кое-кто из дайков уже довольно уверенно произносил некоторые русские слова — конечно, не самые приличные, но это уже было на совести свежеиспеченных учителей. Шустрый Танкист тоже пытался болтать на дайкирийском, и, к общему удивлению, получалось у него не так уж плохо. Правда, прислушивавшийся к его трепу Виктор говорил, что это какая-то несуразная смесь русского мата и дайкирийских ругательств, однако местный контингент понимал Танкиста прекрасно. А уж Шурым, внимая Танкисту, просто закатывался от смеха. Всю свою недолгую жизнь этот выходец из сельской местности добросовестно проработал вышибалой. Сначала в придорожном трактире, а после и в заведении более интимного толка. Сил у паренька хватало с лихвой, а вот смекалкой природа явно обделила. Так и не выучился молодец понимать, чьи морды бить можно, а чьи — очень даже не рекомендуется. Как позже объяснил переговоривший с Шурымом Виктор, скуластый вышибала по наивности своей полагал, что порядок в заведении — один для всех. Потому и выставил со спокойной душой постояльца, вздумавшего крушить столы и стулья, огромным своим тесаком вознамерившегося зарубить не угодившую ему чем-то малолетнюю танцовщицу.

— Как же он с ним справился? — удивился Потап.

— Говорит, что скатерть на него накинул, а пока тот выпутывался, схватил в охапку и вышвырнул в окно. А там второй этаж был и мостовая. Словом, постоялец ногу сломал и зубы вышиб. Все бы ничего, да только потом примчалась стража, и вышибалу тут же связали по рукам и ногам. Оказалось, он не просто забулдыгу покалечил, а одного из местных чиновников. Тут, понятно, никто и разбираться не стал. Хозяин заведения еще и в воровстве Шурыма поспешил обвинить. Дескать, цыганил вышибала у пьяненьких постояльцев денежки. Так и угодил в кандальные ряды.

— Что ж, стало быть, наш человек. — Сергей Миронов подмигнул широкоскулому дайку. — Такой же борец с коррупцией и неправдой!

— Это менты-то — борцы с коррупцией? — Танкист расхохотался. — Да они, считай, первые коррупционеры в мире! А настоящих борцов — на цепь сажают! Что у нас, что в этой зачуханной Дайкирии… Ты, Шурым, ментов не слушай. Они власть караулят — все равно, как цепные псы. А власть всех нормальных людей в подкову гнет — таких, значит, как ты и я… Эй, Витек! Ты сопли не жуй, переводи все, как положено. Будешь у меня, типа, толмача.

— Почему это у тебя?

— Да потому, что со мной вам и тут будет, в натуре, сытно и сладко. Мои зоны считать — у тебя ресниц не хватит!..

Самое удивительное, что во многом бывший российский уголовник был прав. По крайней мере, с дайкирийскими урками он сходился легче легкого. Верно говорят — рыбак рыбака видит издалека. Даже когда в первые часы прибытия возникли проблемы с местом ночлега, Танкист на пальцах что-то объяснил парочке бедового вида детин, и те очень скоро отыскали пустующие скамейки вблизи зарешеченного окошка. При этом понять, что же именно втолковывал Танкист угрюмым дайкам, не мог разобрать ни Виктор, ни даже Шурым. Как бы то ни было, но в сарае они с грехом пополам устроились, и дальше двух-трех несерьезных стычек дело не пошло. В конце концов, делить жителям барака было нечего. Все они на теперешний момент влачили одно и то же незавидное существование, пребывая в статусе, хуже которого человечество еще не придумало. Они были рабами.

Как ни прискорбно, но работорговля в Дайкирии представляла собой один из мощнейших рычагов экономики. В каком-то смысле, рабы являлись в этой стране главной ценностью. В мирное время стоимость рабов возрастала, в военные периоды стремительно падала. Свободные дайки — даже самые бедные — считали за грех трудиться на собственных полях. Не любили они и что-либо строить. Для этого вполне годились рабы, и не беда, что в роли последних подчас оказывались свои же собратья, волею случая проданные в рабство за долги или просто по произволу того или иного чиновника. Впрочем, недавние пассажиры знали со всей определенностью, что большая часть их пойдет не в услужение местным князьям, а на увеселение публики — в боевые цирки. Над допотопной экономикой Дайкирии можно было вволю подтрунивать и смеяться, однако технологиям ставок и разномастным тотализаторам дайков могли позавидовать и российские мошеники. В отличие от древнего Рима, где публику просто веселили, отвлекая от политики и бедственного положения, в Дайкирии подход к гладиаторским боям был более рачительный. У каждого цирка и каждой арены имелся свой князь и свой хозяин. Ему же поступала и львиная часть всех прибылей от поединка. Воинственность дайков тоже порой становилась доходной — особенно тогда, когда из походов привозили сотни и тысячи возов с награбленным товаром, когда вереницы рабов начинали брести по улицам и горным тропам Дайкирии. Именно тогда открывалась великая пора боев. Люди приходили в нездоровое возбуждение и со всех сторон притекали в города, располагающие своими аренами. Возможно, гладиаторские бои потому и пользовались столь большой популярностью, что иных радостей в этой стране не водилось. Даже самые нищие горемыки и те, кому не досталось места в цирке, вольны были вытряхивать из кармана последние грошики, делая ставки на тех или иных бойцов. Да и почему бы не сделать, если всем известно, что Фортуна — дама капризная, и истории, когда вчерашние попрошайки в течение считанных дней превращались в немыслимых богачей, передавались из поколения в поколение, обрастая десятками фантастических подробностей.

Так, например, рассказывали, что одноглазый Фактим, большую часть своей жизни проведший с жестяной кружкой на паперти, однажды не поленился проделать долгий путь пешком и заявился в столицу всех боевых арен — в достославный Вальрам. Именно там в первый же день, наглядевшись на будущих претендентов, Фактим поставил все свои сбережения на понравившегося ему раба с престранным именем Вильгельм. Грянули бои, и изо дня в день, раб, выбранный нищим попрошайкой, валил наземь лучших бойцов Дайкирии. Валил кулаками, разил кинжалом, рубил мечом. В конце концов, удивительное все же случилось, удача улыбнулась нищему Фактиму. Заявленный им раб вышел в финальный поединок, где и сокрушил на арене лучших бойцов Дайкирии, после чего вступил в схватку с диким ахназавром и, потеряв одну руку, другой рукой все же сумел нанести чудовищу смертельную рану. Нечего и говорить, все ставили на фаворитов и на воинов с именитым послужным списком, о Вильгельме же никто из дайков не знал. В итоге сумма выигрыша старого попрошайки оказалась поистине огромной. Обезумев от счастья, Фактим купил колесницу с верблюдами, обзавелся десятком телохранителей и в компании лучших красавиц Вальрама пировал больше недели, зазывая за стол всех встречных и поперечных. Закончилось все тем, что, не выдержав обильных возлияний, сердце старого Фактима остановилось. Говорят, он умер, прямо за столом, пытаясь обнять молодую вальрамку. Всего-то и вышло у бедолаги пороскошествовать около десяти дней, однако везунчику Фактиму завидовала вся Дайкирия, и даже о смерти, случившейся с обжорства и перепою, говорили с нотками благоговения. Все-таки не от срамной болезни умер старик и не от голода на грязной улочке. И конечно же, нет более сладкой смерти, чем та, что приходит во время застолья или соития с женщиной. Это не та смерть, что настигает воина на поле брани, однако для бывшего нищего желать более завидной участи было просто невозможно. Кстати, однорукий Вильгельм тоже не потерялся. Обретя свободу, он продолжил бойцовую карьеру, обучая воинскому ремеслу молодых дайков, а со временем стал начальником охраны самого верховного шерха. Словом, сказки — сказками, но и тут таилась своя загадочная правда, позволяющая иной раз простому рабу превращаться в могущественного военачальника, а нищему попрошайке получать мешок с деньгами.

Вот и обитателей сарая собирались пропустить через мясорубку арен. При этом никто пленников не тренировал, не пытался обучить хотя бы воинским азам. Да и зачем, если народишку без того хватало? Как объяснил Виктору один из старожилов (а таковых здесь было не так уж мало), слабые и неумелые со временем отсеются сами. Начнутся первые поединки, и через неделю-другую все придет в норму. Балласт отсеется, и в переполненном сарае снова станет вольготно. Тех же, кто останется в живых, учить чему-либо будет уже не нужно…

Старый вояка оказался прав. Уже через пару дней их вывели во двор и, скоренько построив в одну большую шеренгу, начали суровый отбор. Рослый дайк, судя по бирюзовым нашивкам — сотник-суфан, двинувшись в сопровождении вооруженной охраны вдоль строя, принялся отбирать первых поединщиков. Пристально всматриваясь в лица рабов, он неспешно продвигался вперед и время от времени указывал рукой. Стражники немедленно выдергивали указанного раба, отводили в дальний конец двора. Это и были те, кому предстояло в первых рядах испытать себя на прочность. Шматова и Танкиста строгий взор суфана обошел стороной, а вот Миронову, Шурыму и президенту «Уральских Сладостей» повезло значительно меньше. Все трое попали в список бойцов, получив в руки отточенные мечи. Взглянув на оружие, Миронов закрыл глаза и мысленно взмолился. Молил он вовсе не о том, чтобы судьба проявила к нему благосклонность и оставила в живых, — Сергей просил о том, чтобы в соперники ему не достался кто-нибудь из друзей…

Как выяснилось, беспокоился Миронов напрасно. Их выпускали действительно на арену, но драться им предстояло не друг с другом, а с бойцами из соседнего барака. Только по утру они сумели разглядеть, что на огражденной каменной стеной территории стоит несколько сараев. Вероятно, и впрямь бывшие овчарни, поскольку здесь же красовались и остатки желоба, по которому от колодца в сараи поступала вода, а на дальнем конце периметра простиралась огромная, заполненная нечистотами яма. Судя по всему, когда-то в нее перегружали навоз и старую упревшую солому. Может, развозили потом по полям, а то и продавали сельским труженикам. О теперешнем назначении силосной ямы Миронов мог только догадываться, хотя догадки эти были столь мрачными, что в них попросту не хотелось верить.

Как бы то ни было, но всю их группу отвели именно к этой яме, вблизи которой обнаружился довольно ровный пятачок земли. Никакой ограды не понадобилось, — бряцая оружием, по периметру пятачка вытянулись вооруженные щитами и копьями дайки. Группу пленных провели на участок, и только здесь Миронов рассмотрел выставленных против них бойцов. Такие же, как они, одетые в разношерстное тряпье люди, многие из которых явно держали в руки мечи впервые в жизни. Если судить по одежке, были здесь и томусидиане, и дайки, и люди совершенно неизвестных Сергею племен. Двое или трое подобно Миронову были одеты в гражданские костюмы, что, конечно же, бросалось в глаза. Надо признать, пиджак и брюки смотрелись среди пестроты ветхоньких халатов, шароваров и цветастых тюрбанов более чем нелепо. Свой собственный пиджак Миронов поспешно снял, рукавами связал на талии, соорудив, таким образом, что-то вроде набедренной повязки. Кое-кто из собравшихся на площадке, обходился вовсе без одежды. Возможно, в этом был свой резон, и Сергей пожалел, что не догадался раздеться до трусов чуть раньше. Сейчас же на это уже просто не было времени. Что-то предупреждающе выкрикнул суфан, и стража дружно застучала древками копий по щитам. Очевидно, это было что-то вроде сигнала, потому что группы пленников тотчас двинулись друг к другу. Вместе со всеми вперед зашагал и Миронов. А секунду спустя, в рядах противника пронзительно заверещал голый по пояс мужчина, и орава поединщиков ринулась на группу Миронова.

Было что-то ненормальное в том, что три десятка взрослых мужиков собирались средь бела дня резать друг друга сабельным железом. И не просто резать, а пластать на куски, словно свиные туши на рыночной плахе. Тем не менее, именно так они и собирались поступать. Пожалуй, не будь в прошлом у Миронова многолетней службы в рядах милиции, он давно бы ощутил слабость в коленках, но как говорится — видывали и не такое. Хотя, конечно, кривой меч — далеко не резиновая дубинка, а фанатизм, сверкающий в глазах размахивающих оружием людей, мог бы смутить и человека более отважного.

С лязгом сомкнулась сталь, раздались первые крики боли. Но озираться Миронов не мог просто физически, — на него наседал коренастый крепыш, норовя рубануть своим ятаганом по руке, держащей меч. Действовал он довольно ловко, но все же недостаточно внимательно. Поэтому, подгадав момент, Сергей вскинул ногу, поразив противника в пах. Сипло задышав, крепыш согнулся крючком, а к Миронову тут же метнулся второй соперник. Сергей не стал долго ломать голову, и очередного атакующего также встретил ударом ноги в грудь. Воспользовавшись коротким замешательством дайка, подбил его колено и жестко приложился локтем в висок, послав в безмятежный сон.

В следующий миг сражающийся рядом поединщик из родного барака неожиданно споткнулся и булькающе засвиристел горлом. Меч выпал из его руки, а рассеченная шея выплеснула целый фонтан крови. Несколько капель угодило Миронову в глаза, и оттого он не сразу разглядел убийцу. А когда разглядел, пора было уже поднимать меч, отражая первый хлесткий удар чужой стали.

В отличие от того же Шамура этот дайк был худ и жилист, однако в движениях его угадывался опыт бывалого забияки. Но больше всего Миронову не понравилось выражение его глаз. Ни испуга, ни наркотического блеска, ничего. Одно только злое спокойствие, холодный расчет, позволяющий с безошибочной быстротой наносить удары. Увы, сам Миронов искусством фехтования на мечах не владел совершенно. Даже те несколько способов атаки и защиты, что успел показать ему Шматов, по большому счету погоды не делали. Хорошо, хоть не дал зарубить себя с первых минут, хотя по всем статьям должен был бы уже лежать в силосной яме…

Советы Шматова Миронов выслушал в высшей степени внимательно и, наверное, он был не самым плохим учеником, однако выстоять против настоящего асса все-таки не надеялся. Еще по секции бокса прекрасно помнил, что это значит, когда юношу второразрядника выставляют против зрелого камээса. Как правило, схватки такого рода долго не длились, заканчиваясь либо обильной кровью, либо жесткими нокаутами. Вот и здесь жилистый противник время терять не намеревался. По змеиному извернувшись, он подрубил ногу еще одного дайка и тут же взрывным выхлестом снизу вверх распорол несчастному живот. Следующим был снова Сергей, и, не дожидаясь, когда искусный рубака развернется в его сторону, Миронов сам бросился вперед. Увы, жилистый убийца необъяснимым образом сумел уловить постороннее движение и, упреждая собственный поворот страхующим взмахом меча, в два прыжочка оказался вне досягаемости Миронова.

— Улыбаешься?! — Миронов тяжело шагнул следом. — Ничего, сейчас мы потушим твою улыбочку!..

А противник и впрямь чуть кривил губы. Он видел, насколько медлительно движется к нему Сергей, и, прекрасно понимая собственное превосходство, даже не пытаясь выдумывать какие-либо трюки. Все без того было предельно ясно: к мастеру рубки приближался даже не обладатель второго несчастного разряда, а самый обыкновенный чайник…

— Получи же! — Сергей с силой крутанул саблей, пуская ее в противника сверкающим пропеллером.

Наверное, что-то и впрямь сопутствовало ему сегодня. Жилистый убийца слишком поздно отреагировал на бросок. Его можно было понять, — для удара дистанция была слишком велика, а тяжелый меч — это не нож для метания. Чем и опасен порой дилетант, что способен совершать безумные поступки. Не видя проку от своего ятагана, Миронов пустил его в ход самым оптимальным образом. В итоге бешено вращающаяся сталь успешно миновала свистнувшее навстречу лезвие и взмахом наискосок ударила по лицу противника. Возможно, угоди она в грудь жилистого, все бы ограничилось обычной резаной раной, но удар клинка пришелся по лицу и произвел более губительное действие, раздробив нос и вышибив правый глаз. Впрочем, сам Миронов этого уже не видел, потому что, прыгнув вслед за мечом, ударом ноги в живот заставил соперника рухнуть на землю.

Подхватить с земли оружие было делом пары секунд, но продолжения поединок не получил. Вновь загремели о щиты древки копий, пронзительно закричал суфан, возвещая об окончании схватки. Не веря своим глазам, Сергей взволнованно осмотрелся. Ему-то казалось, что с первого момента боя прошло всего несколько секунд. Возможно, так оно и было, но эти несколько секунд стоили жизни большей части поединщиков. Земля покорно впитывала пролитую кровь, всюду лежали бездыханные тела и багровые обрубки чужих конечностей. Но еще страшнее было взирать на тех, кто со стонами и всхлипами волочил за собой кишки и перебитые ноги, тщетно пытаясь выползти за кромку арены. Этих сударушка смерть тоже не пощадила, — просто решила оставить себе на десерт.

Противоборствующая группа бойцов вновь вернулась на исходные позиции, и вот тут-то Миронова пробрало настоящей дрожью. Потому что он стоял в полном одиночестве, и не было поблизости больше ни дородного Валерия Васильевича, ни могучего Шурыма, никого. Из всей команды он уцелел один-единственный. Потому, собственно, и остановили бой. Добросердечный суфан посчитал, что хоть один человечек, должен вернуться на нары в сарай. Иначе просто не найдется желающих на следующий поединок. Как бы то ни было, но мудрый старожил оказался прав: численность обитателей сарая значительно сократилась…

Глава 6

В нынешней компании Рыцарь явно чувствовал себя лидером. Верблюд Стива Бартона, менее рослый, с вялыми горбиками, свешивающимися на обе стороны, и плешивыми заплатками на ногах, послушно шагал чуть позади. То есть раз или два он тоже пробовал сунуться вперед, однако Рыцарь поступил с ним так, как поступают со всяким бунтовщиком — попросту укусил его, шикнув так, что вся храбрость животного тут же испарилась. Первенство Рыцаря отныне воспринималось, как должное, а попыток его обогнать больше не предпринималось. Другие верблюды, нагруженные ворованной поклажей, были Дымову с Бартоном вовсе не нужны, однако и на месте казни животные оставаться явно не пожелали. Мерно ступая за новыми хозяевами, они выдерживали разумную дистанцию и вели себя более чем скромно. Сам же Вадим в отличие от животных чувствовал себя неуютно. Тому имелась веская причина. Все это время кто-то наблюдал за ними — пристально и давяще, и Дымов не мог вычислить наблюдателя, как ни старался. Его метатело было распахнуто сейчас огромным экраном, чутко сканирующим малейшие изменения в окружающем пространстве. К нему стекался шорох переползающих по песку змей, шуршание насекомых, вздохи дремлющих в норах мышей, тысячи иных звуков, запахов и ощущений . Тем не менее, выделить нужную информацию он не мог. Пожалуй, человека или зверя он засек бы давным-давно, но здесь присутствовало нечто иное — абсолютно незнакомое. Более того — Вадим не в состоянии был определить даже направление угрозы, — казалась, она присутствует сразу повсюду, огромным колпаком накрывая двух случайных путников. Что-то продолжал рассказывать англичанин — про свою семью и погибших товарищей, об открытиях, сделанных его институтом в Томусидо. Дымов слушал его рассеянно, продолжая тщательное сканирование окружающего ландшафта.

— …Потому и погнали нас отсюда, что мы первые наткнулись на приграничье. — Стив презрительно хохотнул. — Все вокруг продолжали копаться в вентиляторах и двигателях, в томусидианских холодильных установках, а мы решили не тратить время попусту и занялись поиском настоящих улик. Скажу откровенно: зря вы полезли в эту страну. Она вам просто не по зубам, тем более, что у России сейчас своих проблем хватает.

— Откуда же мы знали, что вы уже туточки! — подыграл англичанину Вадим.

— Это конечно! Американцы — и те до последнего года понятия не имели, что их ближайший партнер снова обскакал их по части информации.

— Да уж, в этих сферах вы действительно великие друзья.

— Бросьте! Какая может быть дружба между сверхдержавами! — Тон Стива стал назидательным. — Империи, Вадим, никогда между собой не дружили, — исключительно сотрудничали. В торговле, в войнах, в колониальной политике. Пока мы нужны друг другу, мы улыбаемся, но если речь заходит о вещах действительно значимых, всех посторонних немедленно просят на выход.

— Любопытно, какие это значимые вещи вы имеете в виду? Вы говорите о технологиях Томусидо?

— Да бог с ними — с технологиями! Разве в них дело? По счастью, мы сразу сообразили, что за всем этими техническими игрушками таится нечто большее. Конечно, тот же Таиланд сумел здорово приподняться за последние десять лет, но за ним, как ни крути, стояла финансовая мощь Японии, — за Томусидо же не стоял никто. Более того — ни в Европе, ни в Америке, ни даже в самом Таиланде — о внутренних делах Томусидо не имели никакого представления. На них обратили внимание только после того, как на рынках появились их чертовы двигатели. Оно и понятно! Когда моторчик размерами с зажигалку разгоняет мотоцикл до двухсот и трехсот километров в час, поневоле начинаешь задумываться.

— Именно тогда вы и начали действовать? — предположил Дымов.

— Особо замечу — первыми из первых! — тщеславный англичанин потряс в воздухе пальцем. — В сущности, это ведь мы открыли томусидианскую лакуну!

— Лакуну?

— Так мы ее теперь называем. Огромная географическая лакуна, отсутствующая на всех картах мира. Более того, эту лакуну не могут засечь даже американские видеозонды.

— А спутники?

— Что спутники! — Стив ухмыльнулся. — Спутники летают на сверхдальних орбитах, а лакуну можно обнаружить лишь на малой высоте. Насколько я понимаю, это что-то вроде природного гигантского мешка со своим микроклиматом и своей собственной флорой. Этакое слепое пятно среди силовых линий Земли. Немудрено, что о ней ничего не знают по сию пору.

— Что ж, о Томусидо тоже долго не было никаких сведений.

— Тут вы правы, хотя этому имеется объяснение. В сущности, ни туристы, ни бизнесмены эту страну никогда не жаловали. Очень уж неприветливо встречал гостей прежний правитель Урванту. Кроме того, многие еще помнили, как во времена Второй Мировой Войны именно в этих местах пропало сразу две экспедиции.

— Экспедиции? — Вадим удивленно оглянулся на англичанина. Об экспедициях Дюгонь ему ничего не рассказывал.

— Ну, как же! Первую экспедицию сюда отправлял еще Адольф Шикльгрубер. Да, да, тот самый! Уж не знаю в точности, что они тут искали, — возможно, то же, что и в Тибете. Талмуды с авестийскими письменами, золото пращуров, чашу Грааля или что-нибудь в этом роде. Само собой, Черчилль ко всем этим мифическим штучкам относился с большим скепсисом, однако премьер не был бы премьером, если бы не отреагировал на немецкий поход соответствующим образом. Скорее всего, ему просто хотелось лишний раз позлить фюрера. Вот он и санкционировал отправку в Томусидо своего собственного экспедиционного корпуса. Задача англичан, разумеется, несколько отличалась от целей германцев, но как бы то ни было…

— Пропали обе экспедиции. — Закончил за него Вадим.

— И не только они. Позднее здесь исчезло еще несколько спасательных групп, бесследно пропало около десятка поисковых самолетов. Интересный нюанс: все пропавшие самолеты были из разряда парапланов с достаточно небольшим потолком высоты.

— Вы хотите сказать, что все они оказались внутри вашей лакуны?

— Совершенно верно! Хотя, конечно, в те далекие времена предполагали иное. Валили все на местных людоедов, ядовитых рептилий и полчища москитов. Потому и не совали сюда нос еще несколько десятилетий. Стыдно сказать, но даже новость о скоропостижной кончине бесноватого Урванту и смене его молодым Эленохом Первым, дошла до наших ушей с солидным запозданием.

— Тем не менее, вы забрались сюда.

— Разумеется! Иначе и быть не могло. Можете не сомневаться, лет этак через пять-шесть мы разузнали бы все о пространственных размерах лакуны, ее коренном населении и господствующих языках. Заодно разгадали бы секрет технического гения томусидиан. Но, увы, началась полоса войн, и наших людей стали отлавливать по всем закоулкам, как тараканов. Кого-то выпроваживали вон из страны, кто-то исчезал бесследно. Так или иначе, но все полетело в тартарары. Мы пытались оказать на правительство Томусидо давление, но оно попросту раздолбало наших вояк в пух и прах. Что, кстати, лишний раз доказывало присутствие в Томусидо сил совершенно иного порядка. — В голосе Бартона зазвучали победные нотки. — И все же открыть приграничье удалось именно нам! Пожалуй, если бы не наши службы, о сопредельной Дайкирии мир ничего бы не знал до сих пор.

— Что ж, разум иного порядка — вещь вполне возможная. — Без улыбки пробормотал Вадим. — Но как же так вышло, что дикие дайки сумели в считанные дни захватить столь просвещенное государство?

— В свое время варвары тоже сокрушили древний Рим.

— Это не объяснение.

— А чего вы от меня ждете! — огрызнулся англичанин и умолк. Брови его сошлись на переносице, губы немо зашевелились, — он явно пытался подобрать ответ на простецкий вопрос Дымова, но ничего толкового в ум ему не приходило. Только минуты через две он поднял голову и, хмуро взглянув на Вадима, пробормотал: — Не знаю. Сам теряюсь в догадках…

И тотчас в спину Дымова ударил незримый камушек. Он настороженно замер. Оборачиваться не было надобности, панорамное зрение Вадима без того продолжало работать, и именно оно тотчас подсказало, что ни глонов, ни летающих камушков в непосредственной близости не наблюдается. Совершенно ни при чем была здесь и парочка парящих в высоте ахназавров. То, что коснулось его сейчас, было неподвластно органам чувств человека. Словно высунулся из-за портьеры шаловливый палец призрака и ткнул Дымова в позвоночник. Ткнул, чтобы тотчас спрятаться обратно.

Можно было бы заглянуть и в глоново царство, но Вадим без того знал, что не найдет ответа и там. Покосившись на одухотворенное лицо Бартона, он решил ничего не говорить англичанину. Вместо этого с нарочитой безмятежностью кивнул в сторону бредущих позади животных.

— Что там хоть нагружено у них?

— Ничего особенного. — Англичанин поморщился. — Что могут хватать варвары в своих набегах? Барахло, шмотки, стеклянные украшения. Если не ошибаюсь, вон в тот мешок они пива загрузили. Банок сто, наверное. На такой жаре, должно быть, уже прокисло. Там же и жвачка с леденцами, пара телефонов, пакетики с сублиматами, пищевые добавки. А в тех связках у них книги с рекламными журналами — тоже изрядное количество.

— Книги?

— А вы как думали! У дайков на них спрос — да еще какой! Читать они, само собой, не умеют, но полагают, что любая книга — результат вдумчивого колдовства. По их представлениям — чем больше в доме печатных книг, тем надежнее он защищен от возможного сглаза. — Коленями подбодрив своего верблюда, Стив Бартон подъехал к Вадиму поближе, вновь заговорил, снизив голос до шепота: — Думаю, вам будет интересно знать, что в означенной лакуне наличествует самое настоящее колдовство.

— Вы серьезно? — Вадим насторожился.

— Абсолютно. Возможно, вам это принять будет даже легче. Во всяком случае, своему непосредственному начальству я ни о чем подобном не докладывал.

— Боялись, что не поверят?

— Боялся, что сочтут сумасшедшим. А в нашей профессии, это сами знаете, чем чревато. Впишут в личное дело парочку специфических фраз — и все. Можно считать, что на карьере поставлен крест.

— Поэтому вы и не хотели ехать дальше?

— Совершенно верно. — Бартон величественно качнул головой, невольным движением поправил на поясе трофейный ятаган — Конечно, так далеко наши люди еще не продвигались, и все же тенденция была подмечена. Кто знает, возможно, и мы с вами будем наблюдать нечто подобное. Иными словами — чем дальше мы станем удаляться от мира реального, тем чаще вокруг нас будут оживать сказочные мифы с животными, о существовании которых мы слыхом не слыхивали.

— Вы имеете в виду летающих ящеров?

— Да черт с ними — с ахназаврами! Подумаешь — рептилия с крыльями! — Бартон небрежно повел плечом. — Нет, Вадим, птеранодоны — сущая мелочь в сравнении с тем, что мы можем повстречать в сердце Дайкирии. Сам я, конечно, мало что видел, но мы подпаивали кое-кого из местных жителей — и вот они-то рассказывали нам форменные чудеса. Про гигантских выползней, про галинд, про ходячие деревья и Гарлах, который теперь называют городом мертвых… Кстати, если мне не изменяет память, мы его только что миновали.

— То есть?

Стив Бартон вскинул руку, указывая направление.

— Если верить свидетельству очевидцев, город находится в этих самых горах, только чуть выше. Если проехать в этом направлении еще несколько миль, мы увидим сторожевую башню, а сразу за ней откроется вид на крепостную стену. Это и есть Гарлах, бывшая столица Дайкирии и нынешний город мертвых. Именно из него, если верить жителям этой страны, время от времени выбираются самые жуткие из здешних чудовищ. Город, в центре которого, по древним преданиям, построен Небесный Мост Императоров. Проще говоря, огромная пирамида, по ступеням которой некогда уходили в свой последний путь умирающие правители.

— Чего же они теперь сюда не приходят? Или пирамида развалилась?

— Пирамида, насколько я знаю, стоит на прежнем месте, но с тех пор, как на город рухнула комета, решением жрецов столицу решено было перенести в Вальрам. Таким образом, отходящим в иной мир императорам теперь приходится изыскивать на небеса иные дороги.

— Небесная комета, пирамиды… — Дымов покрутил головой. — Надо признать, звучит красиво. Я бы даже сказал — заманчиво.

— Не знаю… Боюсь, в действительности, несчастье, постигшее город, особой красотой не отличалось. — Англичанин неуютно поежился. — Вы заметили, что дорога, по которой мы двигались, повернула направо? А вон та бледная тропка, тянущаяся к перевалу, когда-то и была главной магистралью, выводившей прямо к городу. Теперь по ней никто не ездит. Когда в городе начались непотребства, жители просто его покинули. А торговцы и путники стали объезжать столицу далеко стороной. Конечно, так получалось значительно дольше, зато безопаснее. — Бартон протяжно вздохнул. — Я понимаю — очень похоже на сказку, но вы оглянитесь — что здесь не сказка? Может быть, сумчатые выдры? Или те же галинды с лопусами?

— Что еще за лопусы с галиндами?

— А вы не видели? — Стив Бартон усмехнулся. — И впредь не советую. Лопусы — это пустынные деревья, передвигающиеся на своих корнях. Бегать они, конечно, не бегают, но если уж хватают свою жертву, то держат цепко. Воды-то здесь мало, вот и мутировали бедные деревья — из растений превратились в представителей хищников. Галиндами же в Дайкирии именуют каменных червей. Эти твари еще похлеще лопусов будут. В длину превышают двадцать метров, а уж ползают так, что не убежишь при всем желании. У них и здесь, — англичанин коснулся ладонью своего лба, — расположены не челюсти, а какой-то хитрый орган. Нечто среднее между лазерным излучателем и ультразвуковой пушкой.

— Забавно! Что же это может быть среднее между лазером и ультразвуком? — Вадим поневоле усмехнулся.

— Вы зря смеетесь. Я, конечно, не ученый, но точно знаю, что прогрызать камень с такой скоростью не может ни одно живое существо. А галинды могут. И потому ничего удивительного, что эти черви и на слонов порой нападают. Можете мне не верить, но один раз я собственными глазами наблюдал, как эти твари освежевали здоровенного буйвола. Могу сказать, что картина была не для слабонервных. На все про все им понадобилось не больше минуты.

— Даже так? А вы сами-то как уцелели?

— Я был, по счастью, далеко и за происходящим наблюдал в бинокль.

— Тогда понятно… — Вадим оглянулся на перевал, за которым, по словам Бартона, притаился город мертвых и снова ощутил удар — словно кто швырнул в него камушком — на этот раз уже в грудь и значительно сильнее. Вадим нахмурился. То ли некто пугал Дымова, то ли наоборот — привлекал, таким образом, его внимание.

— Послушайте, а может нам заглянуть в этот ваш город? Как он там называется? Гарлах, кажется?

Брови у Стива поползли вверх.

— Вам что, жить надоело?

— Почему же? Просто очень тянет посмотреть на ваш хваленый эпицентр ужасов.

— Но вы же собирались выручать своих приятелей!

— Думаю, моим целям короткий визит к местным чудищам отнюдь не помешает. Вы же сами сказали, что дорога огибает город далеко стороной. Вот и срежем путь.

Натянув поводья, Стив Бартон заставил своего верблюда остановиться.

— Вы полагаете, что я тоже сошел с ума?

— Нет, конечно! Если желаете, можете ехать по дороге дальше. А можете и вовсе повернуть обратно.

— Но послушайте! Зачем вам туда соваться? Живые не должны показываться в городе мертвых!

— Но мы же посещаем кладбища, вот и в Гарлах заглянем.

— Это не кладбище, это в сотни раз страшнее!

— Откуда вам знать, профессор? Вы же там никогда не были.

— Во-первых, я уже просил не называть меня профессором, а во-вторых, мне достаточно той информации, что доносили до меня местные жители.

— Люди склонны преувеличивать, Стив. Кроме того, у нас есть такая пословица: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Знаю я ваши пословицы! — Бартон скривился. — И все-таки послушайте доброго совета: ни вам, ни мне абсолютно нечего там делать. Глупый риск — худший из всех рисков.

— Поэтому ваша служба и проникла так далеко в Дайкирию? — усмехнулся Дымов.

— Кажется, мы сейчас не на службе!

— Вы, может быть, и нет, а я — да. — Вадим заставил Рыцаря развернуться и помахал англичанину рукой. — Прощайте, профессор! Счастливо добраться до дому!

— Идиот!..

Дымов невозмутимо подстегнул верблюда, продолжая движение. Самое грустное заключалось в том, что он точно знал дальнейшую реакцию Бартона. Потому и не церемонился с англичанином. Не так уж много у них было времени, чтобы тратить драгоценные минуты на бессмысленный спор.

И действительно, стоило Вадиму отъехать на пару десятков шагов, как со спины донеслось энергичное понукание. Сердито посапывая, Стив Бартон спешно подгонял своего верблюда, поворачивая следом за Дымовым. Этот синдром был Вадиму также знаком. Люди есть люди, и даже представитель продвинутой английской разведки имел право на банальный страх. Его можно было понять. После всех перенесенных мытарств Стив Бартон отчаянно не хотел оставаться в одиночестве. Он трусил и даже не находил нужным скрывать это.

Глава 7

По слухам Вальрам был городом столь же большим, сколь и красивым, однако судить об этом они не могли. По улицам их снова везли ночью, а убранство столичного барака, было ничуть не лучше жилища, что отводили им в городке Мальдун. Разве что лавки были несколько пошире, а воздух — чуть свежее. Впрочем, особой чистотой не пахло и здесь. Оно и понятно, гладиаторы во все времена были расходным материалом, тратиться на который представлялось верхом нелепости.

— До чего все-таки смешная штука — жизнь! — лежащий на деревянной лавке Танкист задумчиво лицезрел потолок. — Еще месяц назад парился в Усть-лаге, валялся на шконках, мечтал о пляжах и шоколадных девушках. А вот освободился, дурень, и сразу полетел в эту дыру.

В последней схватке на арене Мальдуна ему рассекли щеку и выбили пару передних зубов, однако оптимизма у бывшего зека отнюдь не убавилось. Единственное, о чем он сокрушался, так это о гибели Валерия Васильевича.

— Имел я на него зуб, — признавался он, — а зубы вот взяли и вышибли. Выходит, хорошего мужика потеряли. Опять же на воле потом мог пригодиться. Все-таки не мышь серая, — президент фирмы!

— Да ты ведь говорил, что не любишь шоколад.

— Зато люди любят. И я бы не отказался пай в торговлишке иметь. Пусть даже и шоколадом… — Танкист забросил руки за голову, протяжно вздохнул. — Хотите, верьте, хотите, нет, а ведь меня здесь могло и не быть.

— Действительно с трудом верится, — хмыкнул Виктор.

— В натуре говорю! Еще недавно даже не догадывался, что полечу в Томусидо. Да чего там! Месяц назад вообще не знал, что есть на свете такое царство-государство. А тут браток один нашептал в ушко, я и клюнул.

— Что нашептал-то?

— Да информацию скинул насчет товара. Мол, и движки здесь круче германских, и цены легкие, и конкурентов нет. Короче, полный Клондайк! Вот и защемило ретивое, возмечтал о кренделях небесных. Обратился к братве, растолковал тему. Мне, понятно, деньжонок подкинули, я и рванул. Спрашивается — за каким таким хреном? Оказывается, только для того, чтобы снова угодить на нары. — Он невесело рассмеялся. — Хотя, если вникнуть, какие тут нары! Смех один! Кругом дерево реальное, клопов нет, тепло и никаких тебе ярусов. У нас, помню, на отдельных койках только паханы лежали. А перхоть — либо под нарами спины мозолила, либо на самом верху…

— В Дайкирии, насколько я знаю, тюрем вообще нет. — Сказал Виктор. — Ни тюрем, ни колоний.

— Это как же? — Танкист изумился. — Типа коммунизма, что ли?

— Да нет, хуже. Женщин здесь продают либо в рабство, либо в наложницы, а с мужчинами подавно не церемонятся. Если вор — отсекают руки, если убийца — ссылают на галеры либо в гладиаторы.

— Ну, а правит кто?

— Правят высокородные князья и каргалы. Считается, чем больше войск, тем выше чин. Князьям разрешается иметь до десяти тысяч войска, а каргалам — до пяти.

— А пахан главный есть?

— Заправляет всем великий мафат. Насколько я знаю, он у них вроде царя, хотя власть имеет исключительно номинальную. То есть, если страна воюет или празднует, мафат и впрямь может приказывать, а во все остальные времена страной заправляют местные феодалы — те же князья с каргалами, сотники-суфаны и прочая знать. При этом — если ты из рода шерхов, то имеешь преимущество перед обыкновенным дайком.

— Чем же они круче?

— Ну, это мне точно не ведомо, — Виктор пожал плечами. — Что-то вроде российских дворян плюс какая-то наследственная генетика.

— Знаю! — Танкист пренебрежительно махнул рукой. — Кто лизал зад, тот и вылазил в дворяне. У нас сейчас тоже любую шваль в воры принимают. Заплати лимон, и коронуют. Надо надумать, и шерхи твои — из того же теста.

— Не скажи… — Виктор покачал головой. — В последнюю войну с Аксаутией, считай, только шерхи и сумели отстоять страну. Тогда и армия взбунтовалась, и мафат из дворца сбежал, и аксауты уже у самых границ стояли. Еще немного, и кончилось бы время дайков. Вот тогда-то шерхи и восстановили порядок. Создали сотню неистребимых и прошлись по Дайкирии с огнем и мечом.

— Всего-то одной сотней?

— В том-то все и дело! Если верить слухам, их всего горстка была. То есть, может, история и привирает, но дайки говоря, что один шерх стоит целого воинства. — Виктор пожал плечами. — Как бы то ни было, но с той самой поры в местной гвардии состоят исключительно шерхи. Уж не знаю, чем они так сильны, но в Дайкирии с тех пор наступило относительное спокойствие.

— Враки! — Танкист в голос зевнул. — Всяк кулик хвалит свое болото, вот и эти рады сочинить. Больше-то чем хвастать? Нечем. Дикари — они, Витек, и есть дикари.

Слышать это из уст татуированного Танкиста было забавно, но Виктор даже не улыбнулся.

— Не знаю… Наши шахматы тоже не в Англии с Германией придумали.

— А где же?

— Да на Ближнем Востоке! В той же Индии с Персией в них играли еще, когда в Европе пороха не знали. И кстати, не шахматами это у арабов называлось, а чатурангой.

— Ну и что? Где они теперь твои арабы? Лупят их европейцы в хвост и в гриву!

— Это надо еще посмотреть, кто кого лупит. Войны на востоке никогда не заканчивались в один год…

— Ладно, это все пустой базар… — Танкист встрепенулся на своей лавке, оживленно замахал руками. — Эй, Рамах, шагай сюда, потолкуем за жизнь. А ты, Витек, придвигайся поближе, поможешь, если что. Поспрошаем у него про Вальрам с шерхами. Авось, выведаем какую-нибудь халяву.

— Что еще за Рамах? — Виктор хмуро покосился на ковыляющего к ним косолапого дайка.

— Ну, ты даешь! Это же родной брат Шурыма!

— Ты разве знаком с ним?

— Да я тут, считай, всех уже знаю! И брата Шурыма, и друзей его. — Танкист с превосходством фыркнул. — Вон тот кабан с медным ошейником — это Кнох, а тот, что без пальцев на левой руке — знаменитый Сапшо. По повадкам, конечно, бакланы, но, в общем, пацаны правильные. Самый же прикол в том, что у них и впрямь вместо татуировки пальцы режут. Одна ходка — значит, без мизинца. Две ходки — безымянный рубят.

— А когда пальцы заканчиваются, что делают? — поинтересовался Потап Шматов.

— Такого здесь не бывает. — Хохотнул Танкист. — Это у нас на зонах гниют до самой старости, а тут каторга — вполне натуральная. Либо в каменоломнях ишачат, либо на арене мечами машут, либо с чудовищами воюют.

— Какими еще чудовищами?

— Это уж я не знаю… Вон, у Виктора лучше спроси. Говорят, нечисти тут хватает: хараны какие-то, галинды… Короче, здешний каторжный люд особо не заживается. — Танкист подмигнул Шматову искрящимся глазом. — Ну, а нам, я так прикидываю, лишняя дружба по любому не помешает…

Миронов, слышавший этот разговор, только покачал головой. Сам он успел перессориться со всеми соседями. С тем же обладателем ошейника даже хорошенько подрался. Зато и заставил себя уважать. По крайней мере, на пайку их больше не покушались. Брат Шурыма — он, может, и брат, да только после гибели плечистого дайка с россиянами вновь перестали считаться. Разве что Танкиста задирать опасались. Видно, и впрямь угадывали в зеке былой опасный опыт. Вроде и тощий, и без зубов, а глазки поблескивают, как у матерого хищника. Впрочем, хищником он и был — во всяком случае, в недавнем своем прошлом…

Перевернувшись на спину, Сергей погрузился в воспоминания о прошлой жизни. Странная штука, даже самые суровые милицейские будни казались теперь раем. Вспоминались заваленные товаром магазины, полки с продуктами, красивые девушки, разгуливающие по улицам. Почему никогда прежде он не ценил той жизни? Чего ради ссорился с товарищами, раздражался по поводу телепередач и газетных статей?…

Миронов прикрыл глаза ладонью, без особых усилий перенесся в былое. Барак, в который их поселили, был более просторный. Здесь и пахло значительно лучше — свежими опилками, соломой и коровьим навозом. Последний у Миронова всегда ассоциировался с деревенскими домиками, с настилом из досок, зарослями крапивы и звонкими струями молока, бьющими в сияющее ведро. Пастораль, от которой щемило сердце и сами собой наворачивались на глаза слезы. В самом деле, корова — это вам не свинья. Был такой случай в жизни Сергея, когда им, несмышленым студентам, предложили поработать месяц в свинарнике. Уже на входе ребяткам стало дурно, а выдержать застоялый запах нечистот во внутреннем помещении оказалось под силу лишь двоим — тому же Миронову и его другу Шматову. Все прочие от работ отказались. Зато потом, когда их перевели в коровник, они дышали полной грудью и никак не могли надышаться…

— А ну, подъем! — к нарам подошел Шматов. Распахнув глаза, Миронов скривил было недовольную мину, но живо припомнил, что сегодня очередной бой на арене. Так что пришлось с кряхтением подниматься.

— Давай, давай, лежебока! — Капитан качнул деревянной палкой, встал в боевую позицию. — Сначала я нападаю, ты защищаешься, потом меняемся ролями.

Подобрав рейку, заменявшую ему меч, Сергей приблизился к другу. Надо отдать должное Потапу — суровость он проявлял не только по отношению к Сергею, но и к себе. Иначе не затянулись бы раны капитана столь быстро. Шматов тренировался ежедневно и с некоторым даже остервенением, не давая себе ни малейшей поблажки. Сцепив зубы, заставлял себя ходить по бараку и дворику, скрупулезно отсчитывая положенное число шагов. Когда все прочие лежали на лавках, крутил руками, сжимал и разжимал пальцы, мотал головой и совершал махи ногами. Окружающие над ним посмеивались, однако с каждым днем смеялись все меньше. Потому что тоже не забывали о близящихся состязаниях. И время от времени к Шматову добровольно выходил кто-нибудь из дайков. Не для того, чтобы посрамить европейца, а для урока. И Потап никому не отказывал, живо обучая вышибать из рук деревянное подобие меча, демонстрируя основные способы защиты. Попутно и сам совершенствовал технику, поскольку понимал, что в рубке местным мастерам он значительно уступает. Но еще больше его беспокоили навыки Сергея. Кисть, плечи, основы движений — все следовало ставить Миронову практически с нуля. Особенно сложно давались Сергею кистевые выхлесты. У Шматова они выходили легко и резко, за счет чего и получалось блокировать чужие удары, одним круговым движением вышибать вражеские мечи. А уж за стремительными выпадами Потапа уследить было вовсе невозможно. По сути дела это был двойной и тройной прыжок, заканчивающийся гимнастическим шпагатом — молния, от которой увернуться было просто немыслимо. Единственный совет, последовавший от наблюдавших за тренировками дайков, заключался в том, что удар Шматова направлялся чересчур низко. Увы, в мире, в котором он фехтовал ранее, не водилось ни щитов, ни панцирей, ни кольчуг, а потому любой даже самый легкий укол в корпус уже приносил очко. При этом бойцы старались не бить по рукам и ногам, а удар в шлем считался досадным недоразумением. Нынешние реалии ставили все с ног на голову. Отныне целить имело смысл как раз в шею, лицо, ноги и руки…

Сергей едва успел вскинуть над собой рейку, — как обычно Шматов атаковал без предупреждения.

— Да куда же ты ее так задираешь? Всего-то чуток и разверни кисть. Пусть противник машется, а твое дело — беречь силы. Не ленись отступать, тогда удар провалится, а это еще лучше, чем отбить его. Все равно как в боксе. Можешь подловить руку на излете и тут же атакуй. Кроме того, жесткий отбив — не самая простая вещь. И шпагу можешь потерять, и кисть покалечить… — Потап досадливо вздохнул. — Ты же айкидо занимался, вот и используй ту же самую технику. Обращай энергию противника вспять. Пусть проваливается и промахивается, — твое дело угадать намерение и упредить на полсекунды. Не препятствуй движению чужой шпаги. Наоборот, следуй за ней, как тень. Где надо — подтолкни или уведи в сторону.

— Тебе хорошо говорить, — тяжело выдохнул Миронов. — При такой скорости — попробуй уследи!

— Скорости везде одинаковые, — произнес Шматов и в очередной раз вышиб рейку из руки Сергея, — и в боксе, и в айкидо, и в фехтовании. Главное — поймать нужный ветер. Все равно как в парусном спорте. Не будет ветра — застрянешь на месте.

— Какой же ветер в фехтовании?

— Ветер — это, прежде всего, твой соперник. Он дует, — ты движешься. Чем сильнее он дует, тем быстрее работаешь ты, а значит, быстрее приходит победа. — Скользящим шагом Потап передвинулся чуть в сторону и тут же изобразил молниеносный удар в горло Миронову, на возврате подрубил колено и правую руку. — Все! Ты трижды покойник…

— Эй, мушкетеры! — крикнул с лавки Танкист. — У нас же сегодня арена, успеете еще намахаться.

Миронов внутренне с ним не согласился. Перед выходом на помост атлеты разогреваются до последней минуты. Кроме того, думать о предстоящем поединке спокойно не получалось. Разгулявшееся воображение рисовало картины одну хуже другой, и снова всплывали в памяти окровавленные тела, безумные глаза, человеческие обрубки. Как ни крути, а тренировка представлялась тем спасительным омутом, в котором можно было спастись от тяжелых мыслей.

Глава 8

— Забавно, но поначалу жители Гарлаха полагали, что вся нечисть приходит извне. Потому и стали возводить сторожевые башни. Это всего лишь первая, — англичанин кивнул в сторону огромного, с каждым шагом приближающегося к ним строения. — Еще пара таких же башен построена на западной и южной окраине города.

Вадим с любопытством осмотрел каменную громадину. Легко было представить себе, сколько понадобилось рабочих рук на то, чтобы собрать из тяжеленных кубов столь немаленькую конструкцию. Подъехав чуть ближе, он разглядел, что каменные блоки подогнаны довольно плотно. Возможно, их обтесывали прямо тут, а может, привозили из далеких шахт. Очередной секрет, позаимствованный у древних майя, шумеров и поселенцев острова Пасхи. Подумать только — сколько валунов перевернули любопытные ученые, пытаясь разобраться в тайнах древних построек. Пожалуй, проще было оформить командировку в сегодняшнюю Дайкирию, где подобными забавами баловались до сих пор.

Сообразив, что хозяин не прочь чуть задержаться, Рыцарь самовольно подошел к каменной кладке, потянувшись к пучкам выпирающей из щелей травы, начал рвать ее и меланхолично пережевывать. Вадим же, подбоченившись, продолжал озирать огромную башню, пытаясь представить себе тех, кто ее строил, на глаз прикидывая высоту сторожевого поста. Судя по всему, здесь было никак не меньше сорока метров. В равной степени поражали и камушки. Те, что гнездились в основании башни, по весу явно приближались к трем тоннам. Такой пустячок не поднимешь и вдесятером. Даже кантовать — семь потов сойдет, а о том, чтобы возложить на пятиметровую высоту — даже говорить не приходится. И таких валунов здесь насчитывалось изрядное количество. Дымов мысленно сравнил объем выполненных работ с собственной энергетикой и тут же припомнил князя, с которым ему пришлось повстречаться в гостинице. Кажется, он называл себя Рагесом из племени шерхом. Но главное заключалось в том, что князь обладал метателом, какого здесь не было ни у кого. Поэтому, если башню строили не рядовые дайки, а всесильные шерхи, то подобная работа была им вполне по плечу. Конечно, сам Вадим никогда не пытался перекатывать подобные камешки, однако после памятного случая, когда практически в одиночку ему пришлось удерживать над собой оседающий свод торгового центра, возможности метаполя он стал представлять себе более полно.

— Послушайте, Стив, — начал он. — Что вы знаете о местных шерхах?

— О шерхах? — англичанин взглянул на него с прищуром. — А почему я должен о них что-то знать?

— Да потому, что вы сами о них не раз упоминали. Кроме того, вы все же представитель разведки.

— А вы — разве нет?

Вадим усмешливо шевельнул правой бровью.

— Сказать по правде, вся эта возня со спецслужбами, техническим шпионажем и секретами неведомо от кого — меня всегда забавляла. Ей-богу, живем как дети! И это в третьем просвещенном тысячелетии!

— А, по-моему, вас снова заносит в крайности. Без разведки, господин Дымов, никогда не будет крепкой государственности, и игра в секреты — вещь исключительно вынужденная. Что поделать, если страны по сию пору грызутся друг с другом?

— В том-то и закавыка, что подсознанием мы изначально объединены, а вот разум нас разделяет.

— Что, что? — Стив Бартон наморщил лоб, не сразу осмыслив сказанное Вадимом.

— Мы, дорогой Стив, живем в парадоксальное время. Вот уже на протяжении нескольких тысячелетий человеческий ум возводится в ранг величайших достижений природы, но он до сих пор не в состоянии создать такой малости, как единая человеческая семья.

— Это все утопия, Дымов. Не забывайте, что мы с вами живем мире исключительно реальном, и рычагов, действительно объединяющих людей, не так уж много.

— И все-таки они есть!

— Верно, это страх, желание насытиться и сила. А светлые идеи, о которых вы толкуете, были, есть и будут привилегией отдельных продвинутых личностей. — Бартон хмыкнул. — Да и то лишь по достижению преклонных лет.

— Вы так думаете?

— Уверен! Чем, скажем, занимался ваш любимый Толстой в молодости? Да тем, что насильничал, убивал и напивался до потери пульса. А куда он стал призывать потом?… Согласитесь, скользкая позиция — сначала грешить, а после проповедовать святость. По-моему, отдает лицемерием.

— Может быть, и так, но там, где людям угрожает глобальная опасность, глупо отмежевываться друг от друга. — Дымов пожал плечами. — Есть, в конце концов, мировые религии, Совет общественной безопасности, ООН и СИСТЕМА. Почему бы и другим общественным силам не способствовать всеобщему единению?

— Об этом вы расскажите моему начальству. — Бартон усмехнулся. — А я человек маленький и рассуждать могу лишь в заранее оговоренных рамках.

— Оттого и грыземся, что за рамки шагнуть боимся. Вот и шерхов поспешили записать в секретнейшую категорию.

— А как вы хотели? Существа, которые не боятся ни пуль, ни радиации, которые в одиночку способны расправиться с ротой спецназа, заслуживают того, чтобы к ним относились с уважением. — Стив некоторое время помолчал. — Честно говоря, я и вас успел записать в шерхи.

— Это почему же? Оттого, что я способен работать с человеческой психикой?

— Может, и поэтому.

— Значит, шерхи — тоже телепаты?

— Вот уж об этом не имею ни малейшего понятия… — Стив Бартон рассеянно колупнул отверстие в каменной кладке, задумчиво уставился на собственный палец.

— Видите ли, сдается мне, что они вообще не люди. Конечно, информации о них собрано ничтожное количество, но и той малости, что удалось нам добыть, достаточно чтобы к определенным выводам. Во всяком случае, наши специалисты выдвинули две основные версии: либо это генетическая мутация, либо…

— Все то же извечное колдовство, — закончил за него Дымов.

— Можете смеяться, но это действительно так. Будь на месте дайков развитая цивилизация, я бы не постеснялся упомянуть версию андроидов, но поскольку дайки — всего-навсего неграмотные варвары, то данная версия…

— Назад! — гаркнул Дымов. Гаркнул так, что англичанин поперхнулся. Опасности Вадим еще не видел, но он ее почувствовал. И даже не осмыслив толком, что же на них надвигается, выпростал все свои лимбы, в один миг обратившись в бушующий вихрь. Все происходило на рефлекторном уровне, и вздыбившееся метатело само оттолкнулось от башни. Немудрено, что англичанин здорово перепугался. Бартон не видел и не мог видеть, что же творилось в действительности. Он лишь ощутил, что неведомая сила сгребла в охапку его и двух верблюдов, бесцеремонно отшвырнув в сторону на десяток-другой метров. Рыцарь еще как-то сумел удержаться на ногах, а вот его соплеменник, испуганно фыркнув, упал на колени.

А в следующую секунду из отверстия, в которое Стив Бартон только что совал свой палец, выскользнуло змеистое черное тело. Огромные камни пошли трещинами, и такие же гибкие тела начали стремительно выныривать из камней справа и слева от рокового отверстия. Казалось, огромная домна дала течь, и из дыр «вытекают» не змеи, а расплавленный чугун. Правда, там, где черные струи соприкасались с землей, не возникало ни пара, ни луж. Все также извиваясь, антрацитовые тела ринулись в направлении спутников.

— Галинды… — только и успел пролепетать Бартон. Вадим склонен был ему верить, так как англичанин поведал ему об этих тварях достаточно подробно. Если хотя бы часть того, о чем рассказывал Стив, было правдой, убегать прочь от башни — представлялось бессмысленным.

Подтверждая худшие из его предположений, громко закричал один из сопровождавших путешественников верблюдов. На глазах ошеломленных людей, не замедляя волнистого движения, черная змея вонзилась в бок несчастного животного, в одно мгновение пробуравила его насквозь. Крича от боли, верблюд повалился на землю, забил мускулистыми ногами, а в него уже впивались новые черные ленты. Точно отточенные иглы, они с легкостью входили в шерстистое тело верблюда, безжалостно потроша его, вырывая клочья мяса и шерсти, дробя кости и зубы, превращая некогда сильное и красивое существо в нечто кровоточащее и задыхающееся. Впрочем, верблюд уже не задыхался, — от легких животного, верно, мало что осталось. Он лишь подрагивал конечностями и конвульсивно раскрывал пасть, из которой подобием языка выглядывали округлые головы змей. На какое-то время бедное животное задержало галинд, но очень ненадолго. В то время как четвертый верблюд, испугано завывая, мчался по пыльной дороге, черные змеи уже покидали изъеденное тело, явно нацеливаясь на двух оставшихся всадников.

Закрыв глаза, Стив Бартон беззвучно молился. Губы его немо шевелились, лицо было устремлено к небу. Именно поэтому он не увидел, как выгнулась дугой первая из приблизившихся змей. Задействовав экран, Вадим попросту перерубил ее пополам. Вернее, попытался перерубить, поскольку жесточайшей силы удар галинда выдержала. Это было невероятно, но прочность ее была сравнима с титаном, и, соприкоснувшись с тварью вплотную, Дымов с ужасом ощутил, что не может ни разорвать ее, ни даже просто остановить. Извивающаяся тварь с легкостью выскальзывала из цепких пут метаполя, попутно умудряясь прожигать в нем болезненные дыры. Боль это причиняло немыслимую, но именно эту боль Вадим и обратил против ближайшей рептилии, окутав ее змеевидное тело трепещущим пламенем. Металл — структура крепкая, зато и нагревается с завидной быстротой. Здесь же, как выяснилось, крылось и единственное слабое место в защите галинд. Сила скручивания змеи резко возросла, но Вадим сразу понял, что это всего лишь предсмертная судорога. Оставив рептилию, он поднял перед собой руки и, слив часть энергетического кокона в тесное пространство между ладонями, создал ослепительный сгусток плазмы. Взмахом он послал огненный шар в тело погибшего верблюда. Собственно говоря, к этому времени тела как такового уже не существовало. Шкура бездыханного животного вздувалась и опадала от множества заполнивших его змеистых тел. В эту самую массу Вадим и угодил своим губительным снарядом.

В иных условиях следовало бы отступить подальше, но даже предупредить Бартона Дымов не имел возможности. Вспышка света полоснула по глазам, мертвый верблюд в мгновение ока превратился в яростно гудящий факел. Каменные черви кромсали его шкуру, пытаясь вырваться наружу, но чудовищная температура плавила их тела, заставляла свиваться в бессильные клубки. Лишь парочка лент успела выскользнуть вон, чтобы знакомой дорогой ринуться обратно к башне. Но не затем Вадим городил огород, чтобы прощать этим хищникам потерю верблюда. Еще пара сгустков поменьше сорвалась с его ладоней, живо нагнав удирающих галинд. Огонь подпалил их с хвоста и живо свернул в два брызжущих искрами клубка. Хорошо, хоть погибали галинды абсолютно беззвучно. Вполне достаточно было и криков умершего верблюда.

Чувствуя в ладонях легкое жжение, Вадим медленно опустил руки. Слегка ныло под теменем, в висках тюкали знакомые молоточки. Несколько запоздало он ослабил напряжение метаполя, удерживавшее до сих пор верблюдов в неподвижности. Для животных это тоже был шок, и, дрожа всем телом, Рыцарь немедленно попятился от башни.

— Все, кончилось, богатырь! Ты молодец, не струсил! — Вадим бодро похлопал животное по шее. — Вы тоже можете открывать глаза, профессор! Могу вас поздравить, галинды удрали, смерть на некоторое время отложена.

Увы, англичанин успел открыть глаза гораздо раньше. А значит, успел полюбоваться и на сожжение верблюда, и на гибель хищных рептилий. Вадим мысленно подосадовал на то, что вовремя не догадался «отвести» взор Бартона в сторону. Зато и отвертеться теперь от вполне законных вопросов не получится. Конечно, можно было бы «насильственно» подчистить память Бартона, но к подобным вещам Дымов старался прибегать по возможности реже. Не использовал он этой возможности и сейчас. И, конечно, дождался вполне предсказуемой реакции. Внимательно исследовав останки уничтоженных змей, Бартон повернул голову и тихо проговорил:

— Выходит, я был прав…

— Что именно вы имеете в виду?

— Вы не человек, вы — шерх.

Вадим пожал плечами, отнекиваться и разубеждать англичанина он не собирался.

— Может, и шерх, не знаю. Вся закавыка в том, что я понятия не имею, кто они такие — эти шерхи.

— Вы лжете! — негромко, но твердо произнес Бартон.

— Идите вы к черту, Стив! — Дымов поморщился. — А впрочем, думайте, что хотите. Мне, если честно, все равно.

Англичанин смерил его пристальным взором, но промолчал. Вадим чувствовал, что на языке Бартона крутится тысяча вопросов, но в бывшем горемычном пленнике дайков явно заговорил агент спецслужбы, — не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, какие тактические приемы выстраивает в своей голове спутник, дабы «сработать» с Дымовым наиболее эффективно.

— Бросьте, Стив! Не надо меня ни вербовать, ни пытать въедливыми допросами. Достаточно с вас и того, что вы путешествуете со мной и не считаете меня при этом своим врагом.

— А вы действительно не враг?

— Для вас — нет. В настоящее время мои интересы совпадают с интересами СИСТЕМЫ, а что это за организация, вы, я думаю, знаете лучше меня. — Вадим мысленно плюнул на все требования секретности. — Вас интересует Дайкирия, меня — тоже. Вы хотите выбраться отсюда живым, представьте себе — и я против этого не возражаю.

— Значит, вы тоже человек СИСТЕМЫ? — Бартон пожевал губами, словно пробуя на вкус ошарашивающую новость. — Интересно, очень даже интересно… Выходит, контора Дюгоня действительно подросла за последние годы. Что ж, вынужден признать свое поражение. Во всяком случае, вербовка живого шерха нам еще ни разу не удавалась…

Подняв руку, Вадим, которому беседа о спецслужбах уже порядком наскучила, поспешил перебить Бартона.

— По-моему, впереди крепостные стены. Если это Гарлах, то мы уже у цели.

— Скорее всего, Гарлах, и все же не забывайте: въехать в город не столь уж сложно, а вот выехать…

— Выедем, Стив, обязательно выедем! — Дымов пристукнул пятками по бокам верблюда, и, взбодренный его голосом, Рыцарь резвой прытью понесся к городу.

Глава 9

Двоих новичков к ним привезли за полчаса до выхода на арену. Это были рослые дайки с рыжеватыми бородами, небесно-голубыми глазами и необычайными ожерельями на шеях. Только внимательнее приглядевшись, Сергей определил, что на нитку надеты не бусы и не перламутровые ракушки, а самые настоящие человеческие ногти. И вспомнилось, что рассказывал на одном из ночлегов Виктор о здешних традициях. Истинный воин таскает на шее гирлянду из ногтей, причем все ногти должны срезаться с больших пальцев твоих противников, — детские ногти и женские в счет не идут, а если таковые порой встречаются, то обладателя «ложной» гирлянды вправе убить любой встречный. Конечно, если это окажется ему по силам, поскольку свои кровавые трофеи кочующие дайки добывают, как правило, в жестоких схватках. Но дело тем не исчерпывалось, — кроме гирлянд с человеческими ногтями новичков отличала особая метка на лбу и рыжеватые бороды. Если верить Виктору, подобные отметины имели лишь те, кого здесь относили к роду шерхов. Чем отличается простой дайк от шерха, связно объяснить бывший комендант не мог, однако почтение, с которым население барака встретило новичков, само по себе говорило о многом. Тот же угрюмый Рамах, брат покойного Шурыма, едва ли не первый согнулся в угодливом поклоне перед чужаками, после чего был удостоен руки ближайшего шерха, которую дайк с трепетом облобызал.

— Ого! — хлопнув себя по худым ляжкам, Танкист приподнялся на лавке. — Вы видели! У нас даже воров в законе так не встречают. Гадом буду, палевом пахнет, а, Шмат?

Потап, которого бывший зек с некоторых пор пытался переименовать на блатной манер, на этот раз «шмата» пропустил мимо ушей. Было ясно, что Танкист переполошился не зря. Если шерхи являются здешней некоронованной элитой, жди новых потрясений. Прежних паханов, конечно, «подвинут», всех прочих попытаются взять под ноготь. Между тем, прежнее зыбкое равновесие маленькую группу россиян вполне устраивало. Их задирали, но не особенно активно. Судя по всему, с опаской поглядывали на кулаки Миронова и деревянную «шпагу» Шматова. Танкист с Виктором тоже были орешками не самой слабой скорлупы. Словом, иноязычную команду старались не трогать, тем более, что тот же Танкист баловал местную братию уморительными байками, а Потап по доброй воле давал уроки рубки, что очень многим дайкам, угодившим в гладиаторы прямо от сохи и строительного зубила, было очень и очень кстати.

Между тем, обряд целования шел своим чередом. Примеру косолапого Рамаха последовали все сидящие у двери и даже широкоплечий, увенчанный ошейником Кнох не погнушался прикоснуться губами к массивной руке шерха. Волна шепотков загуляла по бараку.

— Это братья Каро, — вполголоса сообщил Виктор.

— Что еще за Каро?

— Насколько я понял, — шерхи из рода князей Каро. Хозяева замков и гигантских угодий.

— А что же они здесь делают?

— Чем-то, видно не угодили нынешнему мафату. — Виктор растерянно взглянул на Потапа. — Нам-то что делать? Или тоже будем лизать чужие руки?

— Вот еще! Чтобы Танкист — с его пятью ходками — целовал мужичью граблю? — Танкист лихо сплюнул через дырку меж уцелевших зубов, ловко поднялся со скамьи. — Ништяк, мужики, сейчас разберемся.

— Ты что это задумал? — попытался было удержать зека Потап, но Танкист небрежно отмахнулся.

— Спокуха, Шмат. Бздо прежде времени устраивать не будем. Ща поручкаемся с этим принцем по-человечьи, языки почешем, авось все и утрясется.

Смелости этого татуированного недомерка можно было только позавидовать. Направляясь к шерхам, Танкист, похоже, не испытывал ни малейших сомнений в собственной силе. У него и походочка из прежней развязно-павианьей стала поистине королевской. Выпрямившись в спине, он даже чуточку подрос, обретя осанку настоящего дипломата.

— Серый… — шепотом позвал Потап. — Смекаешь, к чему дело клонится? Словом, будь начеку.

— Уже, — также тихо откликнулся Миронов.

Конечно, можно было бы вооружиться все теми же деревянными палками, но что-то подсказывало Сергею, что толку от этого будет мало. Напротив — не стало бы хуже. А коли так, значит, лучше уж работать голыми руками. Другое дело, что Миронов понятия не имел, на что способны были пришлые бородачи. И если даже такие богатыри, как Кнох, безропотно целовали им руки, следовало готовиться к самому худшему.

— Хабат мала! — на местном наречии поприветствовал пришлых дайков Танкист. — Верно братва толкует: крутых пацанов издалека видать…

От внимания Миронова не укрылось, как поползла вверх левая бровь ближайшего «крутого пацана». Впрочем, приближение Танкиста гостя нимало не обеспокоило, — скорее, в происходящем он видел исключительно комическую сторону. Между тем, отважно приблизившись к рослому шерху, Танкист чуть склонился над протянутой рукой и церемонно пожал ее — точь-в-точь как пожимают крохотные ручки барышень из общества.

— Уж извини, братан, целоваться мы не приучены.

— Аксака мунт! — шерх рывком высвободил руку, лицо его враз исказилось. Бог его знает, какие такие традиции нарушил дерзкий россиянин, но шерх был явно взвинчен.

— Чего ты, в натуре-то… — бывший зек не договорил. Мощная длань сграбастала его за ворот, словно щенка приподняла над полом, отшвырнула в сторону. С грохотом полетели опрокидываемые скамейки, одна из лавок, на которую приземлился Танкист, треснула пополам.

— Что же ты делаешь, сучара! Да я же тебе пасть порву, гнида иноземная! — зек подскочил с пола, словно резиновый мячик, и, живо сграбастав обломок скамьи, с силой швырнул в шерха. После минувшего падения выходку Танкиста можно было расценить как настоящий подвиг, однако в большей степени Миронова изумило другое. Он мог бы поклясться, что рослый дайк даже не коснулся летящей в него доски, однако деревянный обломок внезапно изменил траекторию и, кувыркаясь, отлетел к стене.

— На месте урою! Падаль, тварь!.. — Танкист прыгнул вперед, и тут случилось очередное чудо. Вонзив в маленького зека взгляд своих прищуренных голубых глаз, шерх шагнул вперед, и в ту же секунду голову зека мотнуло назад, словно от хорошего удара в челюсть. Споткнувшись на полуслове, Танкист заметно пошатнулся. Криво улыбаясь, дайк шагнул следом, и вновь голова блатаря бессильно мотнулась. В сущности, его избивали, не прикасаясь даже пальцем. Неизвестно, чем бы все это завершилось, но в последнюю секунду перед рыжебородым выросла фигура Потапа.

— Спокойно, парень! Зачем же так?

Наверное, развязывать драку с первых минут появления в бараке, не входило в намерения братьев Каро, однако здесь уже действовал более примитивный закон. В новом месте проживания следовало сразу демонстрировать собственное могущество, а для этого приходилось наказывать. Всех, кто собирался по тем или иным причинам оказать неповиновение. Возможно, именно так повел бы себя Танкист, оказавшись в очередной зоне, и также вели себя в свое время Сергей с Потапом, справляя службу в рядах вооруженных сил страны. Так или иначе, но уступать шерх явно не собирался. Пристально взглянув на Шматова, он снова шагнул вперед.

Это напоминало удар лошадиным копытом. Нечто прилетело из пустоты и свирепо лягнуло под ребра. Дыхание у Потапа сперло, перед глазами немедленно поплыли радужные круги, какие-то разноцветные монетки — вроде тех, что он собирал в далеком детстве. При этом капитан с отстраненностью отметил, что дайк вновь не пошевелил ни единым пальцем. И тут же вспомнился Вадим с его детскими рисунками. Кажется, Дымов пытался рисовать им возможные формы человеческого метатела. Нечто похожее на воздушного спрута с жутковатыми щупальцами, которые Вадим называл лимбами. Разумеется, если имеешь под рукой парочку-другую невидимых конечностей, в драке это может здорово пригодится, чем и пользовались без стеснения голубоглазые шерхи.

Отскочив назад, Шматов по-бойцовски поднял руки, поигрывая мускулами, ищуще затанцевал пальцами и кистями перед лицом рыжебородого. Это напоминало нечто среднее между техникой пьяного дервиша и танцующей обезьяны. С виду смешно и забавно, однако для тех, кто понимал суть означенного танца, все проделываемые пасы значили достаточно много. Во всяком случае, ввести в заблуждение они могли кого угодно.

Кажется, и шерх начинал что-то такое подозревать. Он не спешил бросаться в очередную атаку, и второй удар его напоминал скорее разведку боем — все равно как боксерский тычок левой. Он явно выискивал слабину в обороне противника, пытаясь понять, что же затевает его новоявленный соперник. Впрочем, тычком это называть тоже было трудно. Нечто жесткое и тяжеловесное хлестнуло по плечу Потапа, попыталось сшибить с ног. Проворно качнувшись в сторону, капитан вывернулся из-под невидимой плети, в свою очередь резко ударил ребром ладони. Ударил по пустоте, которая в действительности пустотой не являлась. Ударил так, как разбивал когда-то сложенные стопкой глиняные кирпичи. И, разумеется, попал. Ему даже показалось, что рыжебородый немедленно умрет. Ощущение было такое, словно рука пробила резиновый баллон с водой. Мокрое и теплое омыло ладонь, а лицо шерха исказила яростная гримаса боли. Однако на этом Потап Шматов останавливаться не собирался. С криком выдохнул из себя воздух, он вонзил в невидимое препятствие костяшки второго кулака и, крутанувшись всем корпусом, вскинул ногу.

К подобному трюку растерявшийся шерх оказался явно не готов. Вряд ли удары по его метателу причинили ему сколько-нибудь ощутимый урон, однако финальный удар ногой угодил точно в цель, разбив гордый нос и разом опрокинув рослого гостя наземь.

Казалось, ахнул весь барак. К Шматову здесь относились с боязливым уважением, но никто и помыслить не мог, что в первой же стычке он так легко и просто сразит всемогущего шерха. По лицу поверженного «бога» растекалась кровь, на губах пузырилась пена, но никто не спешил к нему на помощь. Брат рыжебородого, набычившись, двинулся было в сторону Шматова, но, оторвавшись от стены, к нему качнулся Миронов.

— Виктор, скажи ему, что мы квиты! — торопливо произнес он. — Один наш человек против одного вашего — этого будет достаточно. Ничего хорошего, если мы начнем сейчас бить друг другу морды. Пусть не забывают, что мы тут — одна команда, а значит, и лишние ссоры нам здесь ни к чему.

Чуть заикаясь, Виктор перевел фразу Сергея.

— Скажи им, что сила шерхов внушает нам справедливое уважение, — продолжил импровизировать Миронов, — но и мы здесь далеко не последние люди. А потому будет лучше, если этот конфликт останется в прошлом.

— Цицерон хренов!.. — проворчал Шматов, но руки все же опустил. Разжал кулаки и рыжебородый шерх.

Как бы то ни было, но слова Сергея пришлись очень ко времени. Уже в следующую секунду дверь в барак с шумом распахнулась, и, сопровождаемый стражей, внутрь величаво вошел сотник-суфан. Что это означало, присутствующим можно было не объяснять. За стенами барака уже вовсю голосили трубы, отбивали дробь гулкие барабаны. Обитателей барака ожидал первый официальный бой на арене Вальрама. Впервые на них ставили хорошие деньги и впервые рассматривали, как будущих претендентов на главный приз Дайкирии. Впрочем, было ясно, что полюбоваться всеми привезенными воинами жителям Вальрама не удастся. Двое из барака сегодня оставались на своих лавках. Нокаутированный шерх и покалеченный Танкист участвовать в схватке определенно не могли. Впрочем, именно по этой причине многие из покидающих барак дайков им смертельно завидовали. Уж они-то знали прекрасно, что вернуться назад суждено будет далеко не всем.

Глава 10

Как ни странно, огромные, ведущие в Гарлах ворота оказались заперты. Пришлось поворачивать верблюдов и трусить вдоль высоченных стен. Сложены они были все из тех же грубо отесанных валунов и местами достигали в высоту полутора десятка метров. Кладка казалась не слишком старой, однако видно было, что стены города успели познакомиться с временами, когда вражеские катапульты били по ним тяжелыми снарядами, стенобитные машины крушили кремальеры и выдирали решетки бойниц, а расплавленная смола обрушивалась на головы и плечи штурмующих, оставляя на стенах черные подтеки.

Что-либо разглядеть за высокой стеной было крайне сложно, и все-таки мрачноватая вершина пирамиды, о которой поминал англичанин, нет-нет, да и выглядывала поверх зубцов. По прикидкам Вадима, она вздымалась ввысь никак не меньше, чем на три сотни метров. Так что горка была еще та. А если и собрали ее из камушков подобных тем, что составляли основу стен, то мученикам строителям оставалось только воспеть самую искреннюю хвалу.

Вглядываясь в узорчатую кладку, Вадим невольно припоминал собственное путешествие, затеянное около двух лет назад вдоль Великой Китайской Стены. Дымов возвращался тогда из городка Хунхэй, едва не погибшего под гигантским оползнем, и снова Вадиму приходилась разгребать завалы, спасая людей. Это был тот редкий случай, когда, понимая очевидность угрозы, он не стал тратить время на хождение по чиновникам и беззастенчиво прибег к силе внушения. Китайцы подогнали тогда к маленькому городу чуть ли не батальон пехотинцев, с помощью которого все население было оперативно эвакуировано. От глонов тогда было не протолкнуться, и, подозревая, что вмешательство экстрасенса может лишить их желанной пищи, они покусывали его лимбы, несколько раз даже предпринимали попытки нападения. Разумеется, в своем мире они легко бы одержали над ним верх, но в его родных условиях им было с ним не совладать. Как бы то ни было, но жертв удалось избежать, все обошлось легкими травмами, ушибами и ссадинами. Оползень, сошедший с гор, размазал городок в жидкое крошево, но люди, успевшие отступить в древнее ущелье, остались живы, за что, как узнал Дымов, кое-кто из чиновников получил от правительства Китая серьезные награды. Единственная исследовательская лаборатория, расположенная в горах Чжунвэйяна, также сделала попытку откусить от общего пирога, публично заявив, что именно их аппаратура позволила предотвратить гибель Хунхэя, и снова Дымов не стал ничего оспаривать. Кажется, под это дело находчивые исследователи сумели выговорить у Европы пару грандов, но Вадима это только позабавило. Тогда же он решил воспользоваться случаем и прокатиться верхом вдоль Великой Китайской Стены. Возможно, ему хотелось разоблачить хитроумных китайцев, выяснив для себя истинный возраст китайской реликвии. Кое-что ему и впрямь удалось уточнить, однако от идеи разоблачения он все же отказался, поскольку мысли, что всплывали в его голове во время дивного путешествия действительно можно было именовать великими . Подобное притягивает подобное, и как знать, возможно, творение рук давно умерших строителей инициировало зарождение в душе Дымова «вселенского космоса» — того самого, о котором говорят и мечтают все мудрецы планеты. Нечто похожее забрезжило в нем и сейчас. Вадим погрузился в трепетные видения прошлого, совершенно отрешившись от реалий. При этом он понимал: картины минувшего не просто услаждают его ум и сердце, — подобно ковровой дорожке они соединяют его с Вечностью, заряжающей быстрее любой энергетической станции. Если бы он болел, его болезнь была бы излечена, если бы страдал от упадка сил, легко бы поднялся на ноги. К слову сказать, к данному методу исцеления он прибегал уже не впервые. Сейчас же Дымов просто парил. Космос, открывшийся перед ним, хранил ответы на все вопросы, а всего-то и требовалось, что отыскать один-единственный…

Очнуться Вадима заставил оживленный топот за спиной. Угрозы он не таил, однако Вадим все же открыл глаза.

— Смотрите-ка, вернулся!

Оглянувшись, Дымов рассмотрел третьего сбежавшего от них верблюда.

— Значит, одиночество страшнее страха, — пробормотал он. — Кроме того, он чует жилье, — потому и не боится вашего города.

— Какое жилье? О чем вы говорите?

— Терпение, профессор! Еще немного, и все увидите сами.

Англичанин заворчал себе что-то под нос, но Вадим твердо знал, что не ошибается. Стоило им проехать еще около ста шагов, и они рассмотрели притулившуюся к крепостной стене низенькую хибарку. Стены домика оказались слеплены из глины и камней, а крыша была сложена из высушенного камыша. Конечно, защита — не самая надежная защита от дождя и местных чудищ, однако в хижине действительно жили люди и, не испытывая каких-либо сомнений, Вадим понукнул Рыцаря, заставляя повернуть к домику.

Пара свирепого вида псов метнулась было к ним, но тут же споткнулась, ударившись о невидимый экран Дымова. Псы не рычали, но из оскаленных пастей у них щедро лилась пена.

— Почему они не лают? — Дымов перебросил левую ногу через горб Рыцаря и спрыгнул на землю.

— Насколько я знаю, это дромы — дайкирийские безъязыкие собаки. — Стив Бартон опасливо покосился на мохнатых псов. — Осторожнее! Эти волки и руку могут запросто оттяпать!

— Мне не оттяпают… — Вадим действительно потянулся к холке ближайшего пса, ласково потрепал между ушей. Успокоить этих четвероногих созданий было совсем несложно. Спасибо практике в зоопарках, где знакомый сторож позволял Дымову совершать свои антинаучные эксперименты. Вадим тогда входил в клетки ко львам, тиграм и медведям, пытаясь в кратчайшие сроки найти с хищниками общий язык. Первые попытки ему стыдно было сейчас вспоминать. Он пытался пугать, побеждая силой, и, разумеется, никакой приязни «покоренные» звери к нему не испытывали. Лишь значительно позже Вадим сообразил, что у каждого хищника есть своя заветная калиточка, есть код, разделяющий весь посторонний мир на своих и чужих. Именно тогда ему и удалось добиться решающих успехов в синтезе нужных запахов. К слову сказать, действие они оказывали не только на животных, но и на людей. Вадим подобрал тогда довольно эффективный аналог запаха страха, вплотную приблизился к ароматам любви, — этого было вполне достаточно, чтобы уживаться с большей частью животного мира. Вот и эти свирепые псы в один миг превратились в ласковых щенков. Они терлись о его ноги, шумно сопели, пытаясь поймать пастью его руку.

— Мне бы ваши способности… — Бартон с пыхтением сполз на землю. — Ох, зубища-то какие! Неужели, действительно, не укусят?

— Не бойтесь, мы для них — друзья.

С любопытством озирая развешенные повсюду табачные листья и дольки чеснока, они вошли в крохотный закуток, называть который двором не поворачивался язык. Бартону почудилось, что в домике кто-то плачет. А чуть погодя скрипнула низенькая дверь, и наружу выглянул седой как лунь старик. Волосы у него свисали с головы неряшливыми космами, лицо напоминало вареную грушу. Поглядев на гостей часто мигающими, слезящимися глазами, он сердито цыкнул на собак. Чуть помолчав, буркнул что-то недоброжелательное.

— Он не хочет приглашать нас в дом, — перевел Бартон. — Говорит, что под его крышей поселилась вомо.

— Что еще за напасть такая?

— Это, Вадим, то, от чего стоит держаться подальше. Вомо — болезнь и болезнь чрезвычайно заразная. Что-то вроде нашей оспы. Может, конечно, старик врет, но лучше не рисковать. — Стив поспешно вскарабкался обратно на верблюда. — Эй, куда же вы?

Аккуратно привязав недовольно фыркающего Рыцаря к ветхому плетню, Вадим покосился на англичанина.

— Я ведь вам уже говорил, что одной из моих профессий является врачевание. В отличие от вашего профессорского звания это не миф, не легенда, а самая настоящая правда. А потому, если в доме есть больной, я его постараюсь вылечить.

— А если заболеете сами?

— Ну, это вряд ли. Хотя… Чего в жизни не бывает. — Дымов взглянул чуть вскользь старика и с неожиданной скоростью вскинул перед собой ладонь. Бартону показалось, что он услышал приглушенный хлопок. Ладонь новоявленного врачевателя отточенным движением переместилась в сторону, и еще один хлопок заставил Бартона подпрыгнуть на спине верблюда.

— Что вы делаете?!

— Ничего особенного… — Вадим поморщился. — Выражаясь современным языком, провожу зачистку на местности.

— Вы что-то увидели?

— Не что-то, а кого-то… — проворчал Дымов и решительно шагнул вперед. Старик явно собирался ему воспрепятствовать, но в самый последний момент с покорностью отступил в сторону. К изумлению англичанина, он даже чуть склонил голову, словно встречал большого вельможу. Не задерживая шага, Дымов прошел в хижину. На какое-то время Бартон остался один, если не считать, двух огромных песчаной расцветки псов. Впрочем, для них он и впрямь был если не другом, то, во всяком случае, не врагом. Оба мохнатых зверя добродушно уселись возле плетня, с ленивым видом принялись выкусывать из шерсти мелких насекомых. Детский плач стих, и теперь из хижины доносились приглушенные голоса — очевидно, Дымов беседовал о чем-то со стариком. Хотя о чем тут было беседовать? Вомо — она и есть вомо, а потому самым разумным Бартону представлялось поскорее забираться на верблюдов и бежать отсюда сломя голову…

Размышляя на тему вирусов и микробов, Бартон продолжал ерзать на спине верблюда. Он уже не сомневался, что судьба свела его с чистокровным шерхом, и все бы ничего, но дело осложнялось тем, что шерх был явно сумасшедшим. Возможно, он умел повелевать сознанием собак, в состоянии был расправляться с каменными червями, но вирус — это вирус, и ему глубоко чихать на силу того или иного существа. Будь ты ростом с Эйфелеву башню и размерами с озеро Мичиган, в борьбе против вируса это не поможет. Тут нужна новейшая сыворотка, лекарства-антибиотики, мощнейшие иммунностимуляторы…

Заставив англичанина встрепенуться, дверь вновь скрипнула. На этот раз это был Дымов.

— Заходите, Стив, ничего страшного.

— То есть, как? А вомо?

— Не знаю, о каком таком вомо вы толкуете, но у девочки банальная гангрена.

— Гангрена? — Бартона передернуло. — Вы говорите — банальная?

— Для меня — да. По счастью, подобные состояния мне хорошо знакомы.

— И вы можете ее вылечить?

— Я уже начал ее лечить. Сейчас она спит, но остались кое-какие пустяки, после чего я начну главное лечение.

Стив соскочил с верблюда, словно юный джигит. Нагнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолку, вошел в хижину. Здесь было довольно темно, и все же англичанин сумел разглядеть нечто вроде маленькой, стоящей у стены кроватки. Кажется, в кроватке лежал ребенок, но разглядеть его было сложно, сколько он ни щурился. У изголовья сидела на корточках женщина, рука ее нервно гладила голову девочки. Судя по радостной суете старика, Стив понял, что Дымов успел обнадежить хозяев. Более того, эти неучи ему поверили!

— Неужели вы видите в такой темноте? — шепнул он.

— Свет мне не особенно нужен. — Дымов за руку провел англичанина в угол комнаты. — Садитесь тут. Пол земляной, но не холодный, а здесь у них что-то вроде циновки. Кстати, можете говорить в полный голос, девочка спит крепко, вряд ли мы разбудим ее.

— Это вы усыпили ребенка?

— Да, пришлось. До этого она металась в бреду и беспрестанно плакала.

— Но как вам это удалось?

— Долго рассказывать, Стив. Если же в двух словах, то я умею довольно многое: усыплять, обезболивать, активизировать иммунную систему человека. Видите ли, у нас бездна желез, и все они отвечают за какую-то свою часть организма. В чрезвычайных ситуациях способны суммировать свои силы, в случае чего могут и подменять друг друга. В данном случае все осложнилось тем, что девочку крепко покалечил какой-то зверь.

— Галинды?

— Нет, кто-то явно покрупнее. Если верить хозяину, девочка нарушила запрет и через пролом в стене выбралась в город.

— Там на нее и напали?

Вадим покачал головой.

— Никто не нападал на девочку, на нее попросту наступили. Лапищей сотого размера. Еще чудо, что девочка нашла в себе силы приползти обратно. Наверное, псы тоже ей помогли. Тем не менее, у бедняжки множество внутренних разрывов и переломов.

— Что же это за зверь такой?

— Старик называет его хараном.

— Слышал… — англичанин коротко кивнул. — Но в таком случае, причем же здесь вомо?

Дымов пожал плечами.

— Наверное, ни причем. Старик просто хотел отпугнуть докучливых чужаков.

— Но зачем?

— Затем, что когда в доме умирает ребенок, трудно получать радость от общения с незваными гостями.

— Хмм… И что же вы теперь собираетесь делать?

— Попробую поставить девочку на ноги. — Вадим вздохнул. — А вы пока займитесь нашим пропитанием и заодно выгрузите из мешков воду с провизией. Кстати, можете и пиво прихватить.

— Да оно же давно скисло!

— А вы проверьте, — в голосе Вадима прозвучала усмешка, — сдается мне, что прокиснуть оно не успело. Возможно, даже еще холодное… А теперь настоятельно прошу мне не мешать. На час или два я должен хорошенько сосредоточиться.

Он уселся возле кроватки, и женщина без слов отодвинулась в сторону. Очумело покосившись на нее, Бартон выбрался под открытое небо. Вернувшийся двугорбый беглец, кажется, и не думал противиться. Подманив его ближе, Стив развязал ременные узлы и кое-как стянул с животного тяжеленную поклажу. В левом мешке лежали связанные пачками книги и журналы, в правом позвякивали жестяные банки. Сунув руку в мешок, Бартон наугад вытащил пару банок и в голос чертыхнулся. Чертов шерх не солгал и на этот раз. Жестянки из-под пива были удивительно холодные. Словно и не из мешка он их вытаскивал, а из доброго холодильника…

Глава 11

— Ты смотри, какие здесь пуговицы смешные, — обычные деревянные палочки!

— Ну и что? У нас тоже такие пришивают. Правда, в основном к женской одежке… — Сергей Миронов взял принесенную стражей кожаную сбрую, повертев перед лицом, брезгливо отбросил в сторону. — Нет уж, ну их одежонку к черту! По-моему, мы и в своем прикиде неплохо выглядим.

— Ты шутишь? Они же тут все в халатах, коже да панцирях! Одни мы до сих пор в пиджаках да рубашках.

— Вот и хорошо! Значит, есть свой брэнд. — Сергей невесело улыбнулся. — Помнишь, что суфан толковал? Финальная арена — это шоу. Кто больше понравится, тот и получит свободу.

— Значит, собираешься и дальше в рубашке щеголять?

— А ты как думал! Еще и галстук не поленюсь нацепить.

— Галстук?

— Вот именно, нечего красивой вещи в кармане пылиться. — Говоря это, Миронов достал из пиджачного кармана свернутый в рулон галстук и с самым невозмутимым видом принялся повязывать себе на шею.

— Может, ты еще и пиджак наденешь?

— Может, и надену.

— Погоди, Сергунь! — Шматов нахмурился. — Ты что, рехнулся?

— Нет, Потапчик, я в полной норме! Помню, какой год сегодня и как меня зовут.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, Потапушка, что я хочу умереть красиво. Это ты у нас без пяти минут Дартаньян, а на мою легкую голову меч, боюсь, скоро отыщется. Вот и пусть видят граждане Вальрама, что не остолоп какой на арену вышел, а самый настоящий джентльмен.

Потап сумрачно наблюдал, как Сергей повязывает галстук. Потом нервным движением поднял с лавки собственный пиджак, зашарил по карманам.

— Что ж, тогда и я буду в галстуке.

— Брось, тебе-то это зачем?

— Сам же болтал про брэнд, — вот и пусть завидуют…

Свирепо взирая друг на друга они стояли посреди барака и бережно повязывали на шеи галстуки. Более нелепого занятия здесь, вероятно, не видели никогда в жизни.

— Але, вы это чего? Неужели, и впрямь собираетесь драться в галстуках? — похлопывая себя ножнами по бедру, к ним приблизился Виктор. В эти минуты он был собран и серьезен. В отличие от бывших милиционеров, он успел давно переодеться в местные шаровары и легкий халат. Поросшее щетиной лицо обещало скорую бородку, а уж тогда от настоящего дайка отличить его будет непросто.

— Собираемся, Витек. — Миронов энергично кивнул. — Нам, сам понимаешь, терять уже нечего, вот и покрасуемся напоследок.

Некоторое время комендант задумчиво пощипывал себя за нос.

— А что, неглупо. — Пробормотал он, наконец. — Пожалуй, я бы тоже надел, если бы не выкинул. А еще лучше — рыбки бы попробовал! К примеру, камбалы свежей или аухи дальноморской. Так сказать, напоследок.

Потап Шматов недоуменно покосился на Виктора. Бывший комендант вовсе не шутил. В глазах его читалась непритворная тоска.

— Чего это тебя на рыбку потянуло?

Виктор пожал плечами.

— Сам не знаю. Предчувствие у меня, мужики, нехорошее. И колени точно у пацана подрагивают. Кто знает, может, последний раз и пускаю слюнки по камбале.

— Ты это брось! Причем здесь какая-то камбала?

— А я ее, ребятки, в детстве ловил. Под Владивостоком. Сначала на удочку, а позже — и острогой… — Виктор сумрачно вздохнул. — Эх, ребятки, сколько же я ее отведать успел! И жареной, и отварной, и в пирогах. И рыбка-то была какая — настоящая королевская!

— Это камбала-то королевская? — Миронов хмыкнул.

— Ты потому так говоришь, что всю жизнь кушал один лед из магазинов. А это, если разобраться, уже и не рыба. Ее сначала ловят — она лежит, потом замораживают — она снова лежит, привозят в магазин — и опять та же история. Словом, семь раз успевает сгнить, пока ее до рта донесут! А я камбалу к столу подавал через двадцать минут после ловли. — Бывший комендант горделиво улыбнулся. — Я ведь и там с туристами работал. Водил в залив Петра Великого, палатки помогал ставить, костры разводить. В Уссурийском заливе ежей морских с трепангами ловил, рельеф дна исследовал. Заодно с ружьецом по старой памяти баловался. И что удивительно — народ попадался балованный — и семгу с форелью пробовали, и кету с белужатинкой, а только от моей камбалы никто не отказывался. Всегда добавки просили.

— Ну, свеженькое — оно и есть свеженькое. Кто знает, может, и здесь какая рыба водится в реках с ручьями.

— Может, и водится, только нам для этого еще вернуться надо с арены.

— Вернемся, Витек, обязательно вернемся! — покончив с галстуком, Миронов похлопал бывшего коменданта по плечу. — Дерешься ты не мне чета, так что будешь победителем согласно своему имени. Главное — вместе держаться. Тогда и бой переживем…

Вторя его словам, снаружи забили барабаны. Скрипуче разошлись створки ворот, внутрь въехала повозка с оружием. Вбежавшие в помещение помощники суфана, начали подгонять пленников, торопливо подталкивая в сторону выхода. Загремело разбираемое оружие, новоиспеченные гладиаторы неохотно выстраивались в колонну.

Как и в прошлый раз Шматов подхватил с возка оснащенную широченной гардой шпагу, за пояс сунул кинжал с узким лезвием. Миронов взял себе такой же кинжал, но саблю выбрал более тяжелую. Такой, конечно, долго не помашешь, однако на длительный бой он и не рассчитывал, а потому надеялся, что сил на три-четыре минуты активной рубки у него хватит. А далее — все так или иначе завершится, поскольку глубоко неправы те, кто полагает, будто прогресс существенно экономит время. Сам Миронов так не считал. И путешествовали, и общались, и сочиняли в древние времена ничуть не меньше нынешнего. Несмотря на отсутствие автомобилей, сотовых телефонов и роскошных компьютеров. Убивали, к слову сказать, тоже довольно быстро, в чем Шматову с Мироновым пришлось уже не раз убедиться. Конечно, из тех немногих уроков, которые преподал Сергею Потап, он успел для себя кое-что извлечь и все же в большей степени рассчитывал на прежние свои навыки, в которых приемы карате причудливо перемешались с техникой самбо, классической борьбой и блатными ухватками.

Призывно запели трубы, слуха гладиаторов коснулся многоголосый рев собравшейся публики. Нынешняя арена отличалась от всех предыдущих. Прежде всего она проходила в настоящем городе и настоящем амфитеатре, а потому по всем прикидкам должна была быть красочной и многолюдной.

— Какая все-таки дикость! — Виктор помотал головой. — Думал ли я когда-нибудь, что мне, обладателю красного диплома, придется выходить на арену, чтобы резать живых людей!

И снова Миронов ободряюще похлопал его по спине.

— Ничего, Витек! Все когда-нибудь происходит впервые.

Обернувшись к ним, Шматов сосредоточенно кивнул:

— Все, мужики. Как хотите, но выжить мы просто обязаны. Выжить и вернуться домой — во что бы то ни стало!..

Глава 12

На этот раз Колизей был действительно настоящий. Столица есть столица, и здешнюю арену, на которой вполне можно было играть в футбол, окружала аккуратная стена трехметровой высоты. На стенах стояли лучники и копьеносцы, за стеной пестрыми рядами сидели зрители. Их было тут, пожалуй, несколько тысяч — мужчин, женщин, детей и седобородых стариков. Ближе к арене располагалась публика, разодетая в жемчуг, серебро и позолоту, на галерке, как обычно толпилась обряженная в тряпье беднота. И все эти люди явились сюда с одной-единственной целью — выбрать для себя фаворита, сделать на него ставку, а после дождаться конца поединка, на котором пролившаяся кровь принесет кому-то богатство, а кого-то оставит ни с чем.

Выпуская их наружу, сотник-суфан отрывисто подавал команды. По широкому лицу его стекал пот, но обязанностями своими он явно дорожил и вел себя с достоинством вставшего на задние лапы павиана. Впрочем, посмеиваться над ним никто не рисковал. Кое-что из его фраз Миронов со Шматовым способны были уже понимать сами, и все-таки Виктор привычно переводил:

— Сначала проход по кругу… Что-то вроде парада-але. Потом какое-то время придется подождать, пока местные дилеры соберут с публики денежные суммы.

— Ничего, подождем. — Прогудел Потап, — нам спешить некуда.

— Это точно! — откликнулся Сергей. — Как пелось в одной хорошей песенке: в гости к Богу не бывает опозданий.

— Боишься? — Шматов глянул на него с кривой усмешкой.

— Честно говоря, трясет немного. — Миронов то и дело посматривал на дальний конец арены, на котором толпой прохаживались их будущие соперники.

— Ты не туда смотри, а на публику. — Посоветовал Потап. — Где ты еще видел такое разноцветье? Красное, белое, желтое — все вперемешку, словно на рынке каком.

— А это и есть рынок. Только торгуют здесь мясом, вроде нашего. — Виктор в сердцах плюнул себе под ноги. — Ненавижу!..

— Спокойнее, дружок, спокойнее! — Шматов предостерегающе коснулся его плеча. — Этак мы и до боя не дотянем. Вон как на твой плевок все вскинулись!

Он был прав. Соседи по бараку смотрели на Виктора зло и осуждающе. В самом деле, нельзя плевать на землю, которой, может быть, очень скоро придется впитывать в себя твою же собственную кровь…

Вновь что-то зычно выкрикнул начальник стражи, и колонна бойцов мерным шагом двинулась в обход арены. Кое-кто из дайков браво размахивал оружием, и каждое движение публика встречала приветственным ревом. Не прошло незамеченным и появление двух выряженных в рубашки и галстуки россиян. Впрочем, пока на них больше показывали пальцем, а то и просто смеялись, прикрывая рты платками или ладонями.

— Похоже, мы им нравимся, — озирая ряды гигантского цирка, проговорил Миронов. — Или наоборот?

— Главное, чтобы помидорами тухлыми не забросали.

— У них тут помидоры не растут, — поправил Шматова Виктор. — Все больше орехи.

— Тем более…

Обход арены шел своим чередом. Уже после седьмого круга Миронов стянул с ног тесноватые туфли и, связав их шнурками, повесил себе на шею. Парад-але успел изрядно их утомить. Солнце немилосердно пекло, и рубахи, некогда бывшие чистыми и белоснежными, покрылись темными пятнами пота. В этом смысле пестрый халат Виктора смотрелся более выигрышно.

— Пить хочется. — Пожаловался Сергей. — Когда же они закончат со своими ставками?

— Не спеши. Может, это последняя наша прогулка.

— Ага, еще немного, и живьем испечемся. — Миронов утер лицо концом галстука, кивнул в сторону ближайшей трибуны. — А эти патриции еще и виноград у нас на глазах лопают. Вон, какое блюдо на стол выставили.

— А ты попроси, может, бросят ягодку… — Шматов оглянулся. — Ну, вот, кажется, и подходит к концу наша демонстрация.

Суфаны и впрямь отдавали новые команды, спешно сгоняя бойцов на середину арены. Все той же колонной дайки потянулись в центр площадки. На лицах многих угадывалось облегчение. В самом деле, ожидание смерти хуже самой смерти. А уж разгуливать под лучами здешнего солнышка удовольствие и вовсе небольшое.

— Интересно, поставили на нас хоть пару грошиков? — хмыкнул Сергей.

— Тебе действительно, это интересно?

— Нет, конечно. Мне — другое интересно…

— Что именно?

— А то, что будет полным идиотизмом, если мы сейчас сдохнем. — Миронов в упор взглянул на Потапа. — Ты вспомни, сколько раз мы под пулями ходили, от ножей увертывались, от кастетов, а тут возьмем и сляжем от допотопных мечей.

— Что ж, так оно, может, и лучше. — Шматов невесело улыбнулся. — Сдохнуть от пули, Сергунь, — дело заурядное, так что нам, считай, повезло. Не куда-нибудь, а в Колизей угодили. Такое не всякому менту выпадает. Обидно, правда, что потомства не оставили.

— Дом не построили, дерево не посадили!.. — эхом откликнулся Виктор. И вновь на тревожной, возмущающей душу ноте загудели трубы. Выстроившаяся напротив шеренга бойцов с готовностью вскинула оружие.

— Ишь, как стараются! — усмехнулся Миронов. — И как это надо понимать?

— Наверное, что-то вроде приветствия.

— Ага, идущие на смерть приветствуют тебя, цезарь, — так что ли?

— Мафата здесь нет, — пояснил Виктор, — так что это приветствие публике.

— А вот хрен ей — этой самой публике! Стану я еще трясти перед ней мечом!

— Давай, давай, не ерепенься! — подавая пример, Шматов поднял свою шпагу вверх, с ухмылкой оглядел гомонящий амфитеатр. — Как знать, может, именно этой публике придется решать сегодня — жить нам с вами или отправляться в иной мир.

Ворча про себя ругательства, Миронов также взметнул над головой саблю. После затянувшегося обхода выбранное оружие уже не казалось ему подходящим для его руки. Пожалуй, Шматов поступил умнее, выбрав узкую и легкую шпажонку. Наверное, и сейчас не чувствует ее веса — машет себе, словно пушинкой. Конечно, Сергей тоже не больно-то устал, однако мысленно все же признавал: появись у него снова такая возможность, он попытался бы взять из возка что-нибудь полегче.

Между тем, новоиспеченные гладиаторы двумя скученными шеренгами продолжали стоять друг против друга, угрожающе потрясая оружием. Картинка могла бы показаться смешной, если не знать, что последует за ней. По счастью, длилось это действо недолго. Снова гаркнул командным голосом сотник-суфан, и на этот раз Виктор даже не стал ничего переводить. Короткую фразу: «К бою!» бывшие офицеры милиции поняли прекрасно. Сумрачным шагом шеренги двинулись друг к дружке. Те воины, что не поленились прихватить с возка щиты, теперь грозно лупили по ним мечами и палицами. Шум был не бог весть какой, однако следовало признать, что определенное психическое воздействие он производил. И поневоле, Миронов припомнил, как проводили незадолго до приезда в столицу Урала президента России милицейские учения. Вооруженные дубинками и пластиковыми щитами, бойцы ОМОНА действовали тогда точно так же. Грохотали дубинками по щитам и мерно шествовали вперед. И ведь наверняка придумана эта хитрость в фараоновы времена, а гляди-ка — дотянула до третьего просвещенного тысячелетия!

— Жаль, Вадика с нами нет… — проворчал шагающий рядом Потап. Миронов мысленно с ним согласился. Уж с Дымовым они действительно могли бы чувствовать себя в полной безопасности. Да и этих клоунов с железками в руках Вадик разметал бы в пару мгновений…

— Вперед! — рявкнул по-дайкирийски шерх, и, глянув в его сторону, Сергей порадовался, что не пришлось сегодня калечить этого богатыря. Пока правила поединка будут заставлять сходиться между собой не единичных воинов, а целые команды, следовало беречь каждого сильного бойца. А уж хлестаться в бараках между собой представлялось и вовсе делом глубоко неумным…

До противника оставалось еще шагов двадцать, а Миронов уже видел своего противника — мускулистого загорелого бойца в бронзовом шлеме, с нагрудником из толстой черненой кожи. По комплекции такой же, как он, но значительно злее. Видно даже по глазам, что рвется в бой — все равно как цепной пес. Сам Миронов ноги переставлял вяло, и даже кривой его меч пару раз скользнул по песку, оставив позорную борозду. Впрочем, кроме Сергея никто более оружия не волочил, — шеренга наступала браво и слаженно.

— Ускорились! — Шматов безжалостно молотнул локтем под ребро приятелю, и Сергей разом встрепенулся. Потап был, конечно, прав. Схватка есть схватка, и соням на арене делать нечего. Совершенно не к месту вспомнилось, как однажды он вышел на ринг против добродушного парня Андрюхи, с которым дружил еще с детского сада и к которому при всем своем желании не мог испытывать какой-либо злости — ни обычной человеческой, ни даже спортивной. Самое смешное, что круглолицый Андрюха тоже не испытывал к нему злых чувств. Своего бить сложно, и ничего удивительного, что бой не получился. Два раунда они перетаптывались по рингу, безыскусно тузя друг дружку по плечам и перчаткам. Могли, конечно, что-нибудь и разыграть — хотя бы для виду, но не хватило ума. В итоге — уже во втором раунде оба получили по предупреждению за пассивность, а в третьем за один-единственный удар в лоб — победу с преимуществом в одно очко присудили Миронову. Словом, не бой, а одно название. Хотя и тогда Миронов ощущал немалый стыд. Как ни крути, Андрюха его не смог ударить, а он смог. Пусть несильно и пусть только в лоб, но дела это не меняло. И не помогли даже три литра пива, распитых совместно сразу после соревнований. Победа, пусть и липовая, встала меж ними недобрым барьером, дружба пошла вкось. Здесь же речь шла не об очках, а о жизни, а потому любое добродушие категорически воспрещалось. Кроме того, Сергей видел, что в этот раз против них выставили по-настоящему серьезных бойцов, а, значит, и рассчитывать на благополучный исход не приходилось. Потапу, может, еще и повезет. А им с Виктором вряд ли…

Противник налетел, как вихрь, сходу ударив ятаганам. Удар был жутким, но Сергею удалось каким-то чудом его отбить. В свою очередь он заученным движением ткнул мечом в живот врага, но назначение выпада было исключительно отвлекающим. Для того и тренировались они со Шматовым в дальнем углу барака. С торжествующим оскалом дайк играючи отбил выпад, отбил и второй, на который Сергей полагал главные свои надежды. И в эту самую секунду Миронов швырнул ему в лицо туфли — трюк, который вышел экспромтом и который сумел таки отвлечь на мгновение бойца. Вскинувшись, дайк отбил туфли рукой и немедленно пропустил мощнейший удар в грудь. Грамотно раскрутив вертушку, Миронов вонзил правую ступню в область сердца соперника и тут же на подскоке сработал левой ногой, угодив точно в челюсть рубаки. Удары получились чистыми, никакого финального завершения даже не понадобилось. Клацнув зубами и обморочно охнув, дайк рухнул на землю, как подкошенный. Миронов немедленно развернулся к Шматову, но и здесь все было кончено. Изумив своего противника стремительными финтами, Потап щадящее полоснул по руке, держащей саблю, и тут же без промедления нанес по голове дайка сильнейший удар плашмя.

— Аха на каш!..

Шматов едва успел обернуться. Второй его противник оказался более осторожным, и, провалившись с парой ударов, Потап начал отступать. Это правило он тоже успел вызубрить давным-давно: есть соперники, у которых отлично поставлена защита, а есть такие, что великолепно атакуют. Этот, судя по всему, относился к первой категории, и Шматов тут же позволил ему взять инициативу на себя. Прием немедленно принес свои плоды, дайк ринулся вперед, неловко подставил локоть, и меч Потап с мгновенной безжалостностью раздробил чужой сустав. Заблажив от боли, дайк покатился по земле, и в бок ему немедленно вонзилась пара стрел. Шматов непонимающе оглянулся. На стене, окружающей арену стояли стрелки с луками. Все сразу стало ясно. Поединок был настоящим, и раненых в нем добивали без жалости.

— Виктор!.. — разглядев, что истекающий кровью комендант пятится от наседающего гиганта, Сергей ринулся ему на выручку. В прыжке занес над головой меч, но это опять же было всего лишь обманной уловкой. Мечом он бить не собирался. Вскинув оружие для защиты, высоченный дайк удобнейшим образом оголил лицо и большую часть тела. Какой-то неуловимо короткий миг Сергей даже выбирал, куда же именно ударить. Но выбрал все-таки не головой, а мускулами. Пружиной распрямившись, правая нога ударила в горло противнику, не убив, но опрокинув на землю. Дайк упал на бок, слепо зашарил по песку руками. И тут же хищно свистнули стрелы. Одна из них вонзилась в спину дайку, вторая с хрустом пробила голову упавшему Виктору. На лице ближайшего лучника, жилистого малого с позолоченной бляхой на груди, блуждала довольная улыбка.

— Твари! — Миронов с побелевшим от бешенства лицом развернулся к нему. — Что же вы делаете, ублюдки!

Ярость, захлестнувшая его, была столь велика, что, шагнув вперед, он метнул свой меч в жилистого лучника. Попасть не попал, но покачнуться и спрыгнуть со стены все же заставил. Кое-кто из зрителей засмеялся, многие подзуживающе заулюлюкали.

— Серега, атас!..

Миронов обернулся и очень вовремя. С самым решительным видом к нему бежал широкогрудый боец. Сияющие доспехи плотно облегали его мощную фигуру, с лезвия широкого, сжимаемого в руке меча, капала на песок арены чужая кровь.

— Что! Легкой победы захотел, курва? Мало тебе трупов?! — вызверившись, Сергей качнулся навстречу противнику. — А вот этого, тварь, не хочешь?…

Кинжал рыбкой переместился из-за пояса в ладонь и сопровождаемый стремительным взмахом метнулся к цели. Вряд ли это можно было именовать меткостью, — Сергей даже не пытался целиться. Скорее всего, так распорядилась судьба, и боевой нож, пущенный с дистанции в шесть-семь шагов, по самую крестовину погрузился в глазницу соперника. Еще секунда, и, подхватив из рук мертвеца короткий меч с необычайно широким лезвием, Сергей поспешил на помощь Шматову, который в эту минуту отступал, отбиваясь разом от двоих противников. Услышав шаги, один из дайков тотчас обернулся к Миронову.

— Осторожнее, Серег! — задыхаясь, выкрикнул Шматов. — Это шерхи! Они и нашего шерха мочканули.

Внешне Сергей не подал виду, однако внутри у него немедленно зародилась мелкая дрожь. Что такое шерх в бою, он уже отчасти себе представлял.

— Бей вкруговую! По воздуху! — снова крикнул Потап. — Не давай опутать ноги!..

Предупреждение подоспело вовремя. Сделав мах ногой, Сергей тут же наткнулся на упругую невидимую преграду. Ощущение было, надо признать, мерзким. Все равно как касаешься ногой на глубине водорослей или медузы. Тем не менее, он постарался не подать виду. Второй ногой тут же сработал по лицу противника и вновь наткнулся на умелое подобие блока. Не теряя времени, тут же полоснул мечом, но шерх юрко успел отойти в сторону. Впрочем, это уже не имело какого-либо существенного значения. Главное, что Миронов избавился от страха. С внезапной ясностью он вдруг осознал, что вся сила шерхов крылась именно в этой пресловутой невидимости. Оно и понятно, — противники местных монстров бились, соблюдая определенные правила, воюя мечами, копьями и алебардами. Вряд ли кто из них догадывался, что в ход против шерхов следует пускать все четыре конечности. Искусство карате в Дайкирии было неизвестно, и именно это спасало сейчас Миронова. Теперь уже он сам наступал на шерха, последовательными махами «нашаривая» в пустоте жутковатые щупальца, отточенным мечом тут же нанося рубящие удары. Три или четыре раза он явно угодил в цель, — это угадывалось по гримасам боли, вспыхивающим на лице соперника. Возможно, это были в массе своей пустячные резаные раны, но и они сумели повергнуть шерха в состояние паники. Он уже не пытался финтить и обманывать, чаще дергался и допускал ошибки. К Сергею же, напротив, пришло «второе дыхание». Такого злого подъема он не испытывал уже давно. Словно машина он двигался вперед, раз за разом нанося колотые и рубящие удары, резкими махами ног и рук вводя противника в заблуждение и тут же жестоко наказывая. Сунувшегося под руку дайка он даже не заметил. Костяшками левого кулака мазнул по переносице, отбросив в сторону словно щенка — под стрелы подловатых лучников. Между тем, арена уже была густо усеяна телами. Багровые разводы пятнали ее словно тело леопарда. Где-нибудь на асфальте кровь наверняка успела бы уже собраться в огромные маслянисто поблескивающие лужи, но здесь земля и песок успешно справлялись со своими задачами, бессловесно впитывая людскую кровь, глубоко внизу вновь превращая в жизнь личинок, корешков и пробивающейся наружу зелени.

Как бы то ни было, шерх сам упал на колени и, бросив под ноги Миронову меч, стиснул голову руками. Остановив занесенный над противником меч, Сергей заторможенно оглянулся. Только сейчас к нему начал возвращаться слух, и он скривился от хлынувших отовсюду воплей. Повскакав с мест, публика выла и ревела. Жители Вальрама возбужденно размахивали руками, швыряли на арену бутоны от цветов и какие-то раскрашенные ветки.

— Все, Сергунь, решай участь своего противника. — Шматов шагнул ближе. — Как видишь, от древнего Рима они мало чем отличаются.

— А что твой шерх? — Сергей вяло повел головой и тут же рассмотрел лежащее неподалеку тело. Хмуро кивнул. — Понятно, можно было не спрашивать…

— Вопрос в другом, — как ты поступишь с этим? — Потап кивнул на склонившего колени шерха.

— А как еще поступать? Помилую, конечно. На хрен он мне сдался!

— А публика?

— Плевал я на публику! Мы с тобой одни остались, понимаешь? Из всей команды! — Миронова уже трясло. Пережитое напряжение начинало запоздало сказываться, и только сейчас до него дошел смысл последней потери. — Они Виктора грохнули, понимаешь? Стрелой!

— Спокойно, Сергунь! — Шматов подхватил его под мышки. — Раз уж мы победили, надо держать марку.

— А кто тебе сказал, что я выдохся? — Шматов подобрал с земли брошенный кем-то кинжал, неровным шагом двинулся к трибунам.

— Куда ты?

— Видишь того малого с бляхой на груди? — Сергей скрежетнул зубами. — Это он застрелил Виктора.

— Постой! Что ты собираешься делать?

— А вот увидишь…

Видимо, возбуждение, овладевшее Сергеем, все еще давало себя знать. Во всяком случае, на высоченную ограду он взлетел не хуже дикой кошки. Подпрыгнув, ухватился за край стены, ловко подтянулся и уже через пару секунд шагал к пятящемуся от него лучнику. Правая рука по-прежнему сжимала кинжал, и догадаться о его намерениях было проще простого. Впрочем, и лучник не собирался безропотно ждать, когда его прирежут на глазах у публики. Никто не вмешивался в происходящие события, и с холодной улыбкой на губах он поднимал свой лук выше и выше. Однако Миронова это не остановило. Он продолжал приближаться к стрелку, чувствуя, как стихает в Колизее гул, как, замерев на своих местах, публика следит за развитием внепланового поединка. Исход же несложно было предсказать. По тому, как держал стрелок лук в руках, как натягивал тетиву, можно было догадаться, что промахиваться он не привык. Сделав еще шаг, Сергей остановился. Их разделяла смехотворная дистанция, и, глядя в прищуренные глаза лучника, Миронов начал медленно поднимать руку с кинжалом.

— Серега! Наплюй на него! Не надо!..

Крика Шматова Миронов так и не услышал. Рука его уже была занесена, когда свистнула спускаемая тетива. Запахом смерти омыло лицо, и стрела, смотревшая точно в грудь Сергею, противоестественно вильнула в сторону, пустившись в свой далекий путь. И одновременно пришла в движение правая кисть Сергея. Всего один раз крутанувшись в воздухе, кинжал с хрустом вонзился в грудь лучника, заставив его скрючиться и упасть на колени. Мало что соображая, Миронов спрыгнул вновь на арену и тотчас угодил в объятия Шматова.

— Ну, ты даешь! — Потап мял и тискал его. — А если бы он не промахнулся?

— Он и так не промахнулся. — Язык едва слушался Сергея. — Это Вадик, понимаешь?…

— Что ты такое говоришь?

— Клянусь тебе, это Вадик меня спас. — Миронов порывисто ухватил Потапа за кисть. — Я видел, как стрела отвернула в сторону. Всего за полметра от моей груди.

— Может, тебе почудилось?

Сергей резко качнул головой.

— Нет, Потап, стрелу намеренно увели в сторону. Такое мог сделать только он…

А в следующий миг победно затрубили трубы, пространство наполнилось дробным гулом барабанов. На арену торжественным шагом вышел отряд стражников, возглавляемый одетым в золоченые доспехи сотником-суфаном. Четверо девушек в пестрых накидках вынесли тяжелые венки и под крики разбушевавшейся публики цветы водрузили на шеи победителей.

— Улыбайся! — шепнул Потап. — На тебя смотрят сейчас тысячи и тысячи поклонников.

— Перебьются! — едва слышно отозвался Сергей. С остервенением сплюнул себе под ноги и повторил: — Перебьются!..