Оканогган-Фоллз

Городок Оканогган-Фоллз раскинулся на холмах юго-западного Висконсина, — в этих краях листопадные рощи чередуются с пастбищами, трава на которых кажется мягкой, как соболиная шкурка. Оканогган-Фоллз, выросший когда-то в далеком прошлом вокруг лесопилки, скрывался в глубине круто спускающейся к реке долины и был затенен старыми деревьями. В центре городка параллельно реке проходила улица, по обеим сторонам которой шли магазины, расположенные в кирпичных домиках с коваными украшениями. Каким-то образом Оканогган-Фоллзу удалось пробраться между Сциллой и Харибдой франчайзинговых сетей и бутиков. Если вы, гуляя по Мейнстрит, решали съесть гамбургер, то приходилось идти в кафе «У Эрла», а душистое мыло продавалось только в аптеке Мейера. В парке, где стоял памятник солдату Гражданской войны,[2] перед старинным зданием мэрии, облепленным голубями, мистер Вудворд по-прежнему непокорно поднимал флаг Соединенных Штатов, как будто тот мир, который показывали в новостях по кабельному, был лишь иллюзией, а государство все еще реально существовало.

Маленькие американские городки успели измениться с тех времен, когда Синклер Льюис[3] яростно критиковал их, называя застоявшейся заводью конформистской самоуспокоенности. Все это теперь перенеслось на окраины мегаполисов. А те, кто остался жить в городках сельской местности, обладали значительной долей эксцентричности. Здесь было больше, чем в других местах, сварщиков, ставших скульпторами, и мастеров, делавших кукол на продажу, и автомобилей, раскрашенных самым невероятным образом, и больше людей с четко определенными взглядами, и больше терпимости по отношению ко всему перечисленному.

Как и почти везде на Среднем Западе, в Оканогган-Фоллз сравнительно мало ощущались вторжение и оккупация. Большинство жителей не видели ни одного захватчика-ватесуна, кроме как по телевидению. Поначалу стало зарождаться какое-то стихийное сопротивление, вызванное уязвленной национальной гордостью, но, когда ватесуны снизили налоги и смягчили законы, возмущение поубавилось. Теплых чувств к ватесунам жители по-прежнему не испытывали, однако, поскольку захватчики не совались в чужие дела и не трогали население, их готовы были терпеть.

Но однажды воскресным утром все переменилось, когда Марджи Силенго, жившая в автофургоне на автостраде-14, влетела в город на своем хорошо амортизированном «шевроле», подскакивающем, как лошадка-качалка. Марджи всем рассказывала, что видела, как колонна армии ватесунов проехала мимо ее жилища и направилась в сторону старых лесопилок к северу от города, намереваясь, судя по всему, там расположиться. И почти в то же самое время зазвонил телефон в доме мэра, и Тому Эбернати, стоявшему босиком у себя на кухне, впервые в жизни случилось беседовать с капитаном ватесунов, который четким и официальным английским языком сообщил ему, что вышло постановление о сносе Оканогган-Фоллз.

Жена Тома, Сьюзен, еще не вполне осознавшая, что означает вся эта история с оккупацией, перестала намазывать арахисовым маслом бутерброды для сыновей.

— Да как они могут такое говорить! Кем они себя воображают? — возмутилась она.

Том был долговязым и беззаботным, с узловатыми суставами и четко очерченной челюстью. Должность мэра была для него не основной сферой деятельности; ему принадлежало одно из наиболее успешных предприятий города, поставлявшее строительные товары. Пост мэра он занял при тех же обстоятельствах, при которых оказывается у власти большинство разумных людей: он действовал из соображений самозащиты. Ему опротивело иметь дело с тем закосневшим консерватором, который управлял городом с начала 1980-х годов, и Том выдвинул свою кандидатуру на должность, движимый тем же порывом, который изредка заставлял его выругаться, — и неожиданно для себя он оказался избран подавляющим большинством голосов, 374 против 123.

А теперь он потер затылок, как всегда делал, когда бывал сбит с толку, и сказал:

— Как я полагаю, ватесуны имеют возможность делать практически все, что только пожелают.

— Тогда мы должны сделать так, чтобы им больше не захотелось портить нам жизнь, — ответила Сьюзен.

На этом, по существу, и держался брак Тома и Сьюзен. На протяжении семнадцати лет всякий раз, когда он говорил, что нечто сделать невозможно, она воспринимала это как предложение испытать собственные силы и осуществить это.

Но Том никак не ожидал, что она возьмется справиться с инопланетными захватчиками.

Заседания городского совета проходили в неформальной обстановке, и, как правило, несколько человек подтягивались с опозданием. В этот же день в здании мэрии все собрались уже к пяти часам, то есть к моменту, когда к ним обещал обратиться с речью представитель ватесунов. Члены совета уже успели узнать, что не только в Оканогган-Фоллз, но и во всех четырех городах, расположенных вдоль пятидесятимильного отрезка автострады-14, оккупанты разбили лагерь за городской чертой и в каждом городе капитан ватесунов обращался к собравшимся ровно в пять часов. Как и большинство военных операций ватесунов, все происходило безупречно согласованно.

Прибытие капитана не сопровождалось особыми церемониями. Два армейских транспортных средства песочного цвета быстро проехали по Мейн-стрит и остановились возле мэрии. Из одного вышли двое, а трое солдат, прибывших на втором, встали, удерживая любопытных на расстоянии вытянутой руки. Оружие висело у них через плечо. Судя по всему, они старались, чтобы атмосфера осталась ненапряженной.

Двое, вошедшие в мэрию, выглядели точно так же, как ватесуны, которых показывали по телевидению, — приземистые комки с неровной кожей цвета хаки, напоминавшие глину, перемешанную с гравием. Одеты они были в свою обычную военную форму бежевого цвета, которая герметично их облегала, будто термоусадочная пленка, от шеи до пят, но ни на одном из офицеров не было ни маски, ни перчаток, которые захватчики обычно надевали в случаях, когда приходилось иметь дело с людьми. От них тут же распространился запах, напоминающий о раскаленных камнях; неприятным его нельзя было назвать, просто в человеческом представлении он обычно не связывается с живыми существами.

Ватесун более крупного телосложения в грамотных, официальных выражениях представился капитаном Гротоном и сообщил, что его спутник — лейтенант Агуш. Никто из присутствующих не стал протягивать руки, помня об общеизвестном факте: ватесуны приходят в ужас от одной мысли о том, чтобы коснуться склизкой человеческой плоти.

Члены городского совета молчали, сидя за столами, где обычно проводились слушания дела, а капитан встал там, где подсудимыми давались показания, но ни у кого не было сомнений относительно того, в чьих руках сейчас все полномочия. Горожане ожидали услышать грубые приказы в категоричной форме, поэтому корректный тон капитана Гротона стал для них приятной неожиданностью, но само содержание его речи не обещало ничего хорошего.

Ватесуны желали превратить пятьдесят миль холмистой, покрытой лесом долины Оканогган в карьер для добычи ископаемых.

— В силу нашей деятельности проживание на данной территории станет невозможным, — сказал капитан Гротон. — Вооруженные силы прибыли сюда с целью способствовать вашему переселению. Вам потребуется координировать весь процесс, чтобы переезд состоялся быстро и мирно. — В последнем слове послышался еле заметный намек на угрозу.

Когда капитан договорил, ненадолго установилась тишина: члены совета были погружены в мысли о том, что все, ради чего они жили и что так любили, будет разрушено. Перед глазами каждого стояла картина: долина Оканогган превращена в карьер и нет больше ни кленов, ни сирени, ни собак, ни фонарей. Первым обрел дар речи Роб Масси, редактор достаточно бестолковой местной газеты.

— Что вы намерены добывать? — резким тоном спросил он. — Здесь же нет никаких полезных ископаемых.

— Кремний, — тут же ответил капитан. — Здесь под слоем известняка находится очень чистое месторождение этого минерала.

Он имел в виду тот белый рассыпчатый песчаник, который непригоден для строительства, но иногда используется для производства стекла. Для чего он им понадобился, было непонятно, как и многое другое из того, что касалось ватесунов.

— Получим ли мы компенсацию за нашу недвижимость? — спросила Пола Сандерс, как будто существовала такая компенсация, которая их устроила бы.

— Нет, — безучастно ответил капитан. — Эта земля наша. При всей возмутительности этого заявления, спорить было не о чем.

— Но это наш дом! — выпалил Том. — Некоторые семьи живут здесь уже на протяжении пяти поколений. Мы построили этот город. Это наша жизнь. Вы не можете просто так прийти и сровнять все с землей.

В его голосе слышалась такая мучительная боль, что даже капитан Гротон, этот комок, набитый гравием, ответил не сразу.

— Но мы это можем, — ответил он без злобы. — Остановить нас не в ваших силах. Все, что вы можете сделать, — это примириться с неизбежным.

— Сколько времени имеется в нашем распоряжении? — Пола выговаривала слова так, как будто от них оставался неприятный вкус во рту.

— Мы понимаем, что вам потребуется время, чтобы обеспечить принятие этого решения, поэтому мы готовы дать вам два месяца.

Зал так и взорвался криками протеста и возражениями. Наконец капитан поднял толстый отросток, служивший ему рукой.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я имею право продлить вам срок. Даю вам три месяца.

Потом они узнали, что все капитаны в других городках долины точно так же продлили срок. Все явно было спланировано заранее.

Зал уже начал раскаляться от негодования, но капитан развернулся и направился к выходу: свою задачу он выполнил. Но он не успел еще выйти, когда в дверях показалась Сьюзен Эбернати, и из холла тут же донесся запах свежезаваренного кофе.

— Капитан Гротон, — сказала она, — не желаете ли выпить с нами кофе? Мы по традиции делаем это после каждого собрания.

— Благодарю, мадам, — ответил он, — но мне пора возвращаться на базу.

— Сьюзен, — представилась женщина и, нарушая всякие требования этикета, протянула руку.

Ватесун заметно отпрянул. Но уже в следующую секунду он, похоже, снова овладел собой и усилием воли заставил себя протянуть руку. Сьюзен сердечно пожала ему руку, заглядывая в глубину его глаз-камешков.

— Поскольку мы будем соседями, по крайней мере в течение ближайших нескольких месяцев, нам стоит вести себя обходительно, — сказала она.

— Это очень предусмотрительно с вашей стороны, мадам, — ответил капитан.

— Зовите меня Сьюзен, — предложила она. — Раз уж вы не можете остаться сегодня, то могу ли я пригласить вас к ужину завтра?

Капитан заколебался, и все ожидали услышать еще одну отговорку, но в конце концов он произнес:

— С большим удовольствием, Сьюзен.

— Отлично. Я позвоню вам и все подробно объясню. — Когда капитан ушел, а лейтенант последовал за ним, она повернулась к членам городского совета. — Если хотите, я принесу вам кофе.

— Фи. И какая была эта рука на ощупь? — спросил ее сын Ник.

В глазах одиннадцатилетних ребятишек Сьюзен, прикоснувшаяся к пришельцу, казалась почти героиней.

— Сухая, — сказала она, не отрывая взгляда от ноутбука, стоявшего на столе в столовой. — Немного шершавая. Как кожа у ящерицы.

В соседней комнате Том говорил по телефону:

— Уоррен, то, что ты предлагаешь, — безумие. Мы вполне сможем добиться еще некоторых уступок. Мы над этим работаем. Но если ты начнешь в них стрелять, то мы обречены. Я больше не желаю слышать ни о какой «охоте на жаб», понимаешь?

— А ты помыла руку? — поинтересовался Ник.

Сьюзен выпустила «мышку», протянула руку и вытерла ладонь о руку Ника.

— Фу, какой ужас! Теперь я заражен жабьими микробами.

— Не называй их так! — резко сказала она. — Это невежливо. А сегодня вечером ты должен вести себя очень вежливо.

— Но я же не обязан к нему прикасаться, или как?

— Нет, конечно. Я уверена, что и ему вовсе не хочется прикасаться к противному мальчишке.

В соседней комнате Том набрал еще один номер:

— Слушай, Уолт, мне, похоже, понадобится, чтобы сегодня вечером у меня перед домом дежурила патрульная машина. Если эту жабу пристрелят на подходе к моей двери, то завтра от моего дома останется только дымящийся кратер.

— Это правда? — спросил Ник, широко раскрыв глаза.

— Нет, — солгала ему Сьюзен, — он преувеличивает.

— Можно мне сегодня пойти в гости к Джейку?

— Нет, мне нужно, чтобы ты был здесь, — ответила Сьюзен, стараясь не показать, насколько тревожно ей было об этом думать.

— Что у нас будет на ужин?

— Я как раз стараюсь выяснить, что они едят, поэтому лучше меня не отвлекай.

— Каких-нибудь жуков я есть не стану.

— Ну и я не стану, — отозвалась Сьюзен. — А теперь уходи. Том вошел и со вздохом опустился в кресло.

— Весь город вооружился, — сказал он. — В буквальном смысле слова. Пола хотела пикетировать сегодня вечером наш дом. Я сказал ей, что нужно тебе доверять, что у тебя есть план. В чем он заключается, я, конечно, не знаю.

— Думаю, что мой план — накормить его пиццей, — ответила Сьюзен.

— Пиццей?

— А почему бы и нет? Я не нашла никаких сведений о том, что у них существуют диетические ограничения, а пиццу любят все.

Том откинул голову и мрачно уставился в потолок.

— Конечно. Почему бы и нет? Если пицца его прикончит, ты станешь героем. Примерно на полчаса, после чего ты будешь уже мученицей.

— Никто еще не умер от пиццы, — ответила Сьюзен, встала и пошла приводить в порядок дом.

Семейство Эбернати жило в большом старом трехэтажном доме постройки 1918 года, с широким крыльцом и островерхой башенкой; вокруг раскинулся большой сад. В гостиную вели раздвижные деревянные двери; веерообразный верх окон украшали витражи; камин был обшит деревом. Такое помещение могло бы казаться затейливо отделанным, но в действительности гостиная выглядела пообносившейся и обжитой — горы книг, обгрызенный щенками восточный ковер, пианино, все заставленное моделями самолетов. На удобной, заметно поцарапанной мебели виднелись следы всего, что здесь случалось: приходили люди, дети готовили школьные задания, устраивались собрания. Редким вечером у Эбернати не собирались гости, но ужин никогда не был формальным. Формальность была чужда Сьюзен.

В прошлом она была медсестрой, но уволилась, устав не столько от пациентов, сколько от формальности. По своему крепкому телосложению Сьюзен напоминала немецких деревенских девушек, а характер ее отличался уверенной независимостью. Ее круглое веселое лицо обрамляли светло-каштановые волосы до плеч. Очень редко случалось ей появиться в чем-то более модном, чем джинсовая юбка и рубашка с закатанными рукавами. Когда избрали Тома, все поняли, что жена нового мэра не станет травмировать кого-либо своей манерой одеваться.

В тот вечер капитан Гротон прибыл точно вовремя. Он приехал на машине с тонированными стеклами; было не разглядеть, кто сидел за рулем, — водитель остался ждать в машине. Том встретил гостя на крыльце, немного нервно поглядывая то в один конец улицы, то в другой. Когда они прошли в гостиную, из кухни появилась Сьюзен, державшая в одной руке бокалы, а в другой — бутылку.

— Налить вам вина, капитан? — спросила она. Он заколебался:

— Если у вас так принято. Я, к сожалению, не знаком с вашими ритуалами, касающимися питания. Мне известно лишь то, что они сложны.

— Это забродивший фруктовый сок, он слегка опьяняет, — пояснила она, наливая немного ему в бокал. — Люди пьют его, чтобы расслабиться.

Ватесун осторожно взял бокал. Сьюзен увидела его пальцы — толстые, короткие, будто недоразвитые. Работая медсестрой, она была вынуждена приучить себя сочувствовать даже самым непривлекательным пациентам, и теперь ей пришлось воспользоваться этим умением, чтобы не реагировать на его внешность.

— Ваше здоровье, — произнесла она, поднимая бокал. Раздался хруст, и ножка бокала в руке капитана Гротона раскололась пополам. Он попытался удержать осколки, и вино потекло у него по рукам.

— Простите, — пробормотал он. — У вас такая хрупкая посуда.

— Из-за бокала не стоит волноваться, — сказала Сьюзен, взяла осколки и передала их Тому. — Вы не порезались?

— Нет, конечно… — Ватесун не договорил фразы и уставился на свою ладонь, которую пересекала тонкая полоска крови.

— Я обо всем позабочусь, — сказала Сьюзен.

Взяв его за руку, она отвела капитана в ванную. Только уже промокая салфеткой кровь с его руки, женщина поняла, что он не отпрянул при ее прикосновении, как тогда, в первый раз. В душе она улыбнулась, радуясь своей маленькой победе. Но когда она достала бутылочку с дезинфицирующим спреем, он все же отшатнулся от нее.

— Что это? — спросил он с подозрением.

— Дезинфицирующий состав, — объяснила Сьюзен. — Чтобы не допустить инфекции. На спиртовой основе.

— Вот как, — отозвался он. — Я уже подумал было, что это вода.

Она слегка пшикнула ему на руку, а потом наложила повязку. Он с любопытством смотрел по сторонам.

— Что это за помещение?

— Это ванная, — ответила Сьюзен. — Мы пользуемся ею, чтобы… ну, чтобы приводить себя в порядок, ухаживать за собой, и так далее. А это — унитаз. — Она подняла крышку, и он с явным отвращением отшатнулся. Она засмеялась. — На самом деле он совершенно чистый, клянусь вам.

— В нем вода, — с отвращением произнес капитан.

— Но эта вода не грязная, по крайней мере сейчас.

— Вода всегда грязная, — сказал он. — Она кишит бактериями. Через нее передаются тысячи заболеваний, а вы, люди, прикасаетесь к ней без всякой осторожности. Вы разрешаете вашим детям с ней играть. Вы ее даже пьете. Полагаю, что вы к ней привыкли, ведь вы живете в мире, где все ею заражено. Она даже падает с неба. От нее никуда не спрятаться. У вас не остается выбора, кроме как намокать в ней.

Пораженная этой невероятной картиной, в которой вода воспринималась как зараза, Сьюзен сказала:

— Находиться в нашем мире вам, должно быть, очень неприятно. А какова ваша планета?

— У нас очень сухо, — ответил он. — На многие мили тянутся горячие чистые пески, как у вас в Сахаре. Но ваше население не живет в местах, пригодных для обитания, поэтому и мы там поселиться не можем.

— Но вы, должно быть, иногда пьете воду. Обмен веществ в вашем организме не настолько отличается от нашего, иначе вы не смогли бы есть наши продукты.

— Нам достаточно самого малого количества пищи. Мы не выделяем ее переработанных остатков так, как это делаете вы.

— Так вот почему у вас нет туалетов, — сказала она.

Он замолчал, явно озадаченный. Потом он понял, что именно она пропустила, объясняя ему предназначение помещения.

— Значит, вы пользуетесь этой комнатой для осуществления выделительных функций?

— Да, — ответила она. — Это полагается делать в одиночку.

— Но ведь вы и в обществе постоянно выделяете жидкости, — сказал он. — Из носа, изо рта, с поверхности кожи. Каким же образом вы можете совершать выделения только в одиночестве?

Мгновение она была не в силах говорить, поняв, что собеседнику люди представляются какими-то мешками, которые изо всех дыр сочатся бактериями. Затем она произнесла:

— Вот почему мы приходим сюда, чтобы очистить себя от всего этого.

Он посмотрел по сторонам:

— Но здесь нет никаких устройств для того, чтобы что-то очистить.

— Конечно есть. — Сьюзен включила душ. — Вот видите? Его реакцией был ужас, поэтому она поспешила выключить

душ.

— Понимаете, мы считаем воду чистой, — пояснила она. — Мы в ней моемся. А как купаетесь вы?

— В песке, — ответил он. — Ванны наполняют сухим горячим песком. Божественно.

— Думаю, да. — Сьюзен легко могла это представить: мягкий белый песок. Как тот, который можно откопать из-под известняка в долине Оканогган. Она посмотрела на него, внезапно начав что-то понимать. — Так вам для этого понадобилось…

— Этого я вам сказать не могу, — ответил капитан. — Прошу вас, не спрашивайте меня об этом.

Такого ответа ей было достаточно.

Когда они вышли, Том с сыновьями был на кухне, поэтому туда и направились Сьюзен с капитаном.

— Простите, нас задержал очень интересный разговор, — беззаботным тоном произнесла Сьюзен, бросив на Тома взгляд, говоривший: «Потом все тебе расскажу». — Это, капитан Гротон, наши сыновья, Бен и Ник.

Мальчики встали и неловко кивнули; очевидно» им заранее сказали не пожимать гостю руку.

— Оба ваши? — спросил ватесун.

— Да, — ответил Том. — А у вас есть дети, капитан?

— Да. Дочка.

— Сколько ей лет? — спросила Сьюзен, наливая ему вина в кружку.

Капитан Гротон молчал так долго, что она уже было стала думать, что сказала что-то неприятное, но в конце концов он покачал головой:

— Не могу подсчитать. Из-за растяжения временных интервалов это слишком сложно Да и вам бы это ничего не сказало: годы у нас с вами разные.

— А она сейчас там, дома, на вашей планете?

— Да.

— И ваша жена тоже?

— Она умерла.

— Как я вам сочувствую. Должно быть, вам было нелегко оставлять дочь одну.

— Это было необходимо. Меня направили сюда. Я исполняю свои обязанности.

Сьюзен подумала, что, возможно, выпечка из коровьих выделений не то блюдо, которое стоит предлагать этому гостю, поэтому она пошарила в буфете и быстро собрала на стол сухие закуски: жареные соевые бобы, крекер, сушеные яблоки, кедровые орехи, а чтобы на столе было и что-то сырое — сладкий картофель. Пока Том отважно пытался завязать с капитаном разговор о рыбалке, она стала готовить пиццу для своей семьи. За дверями лаяла собака, и она попросила Бена пойти покормить ее. Ник стал играть с приставкой «Gameboy». Вокруг царила привычная, приятная суматоха

— Что вы едите у себя на родине? — выбрав момент, спросила Сьюзен у гостя.

Гротон пожал плечами:

— Мы уделяем питанию не так много внимания, как вы. Все подойдет. Мы всеядны.

— Надо бы присмотреть за нашими собаками, — пробормотал Бен.

— Бен! — укоризненно воскликнула Сьюзен.

Капитан Гротон направил на него взгляд своих глаз, пятнистых, как мрамор:

— Ваш мясной скот не представляет для нас интереса. Вся семья в ужасе посмотрела на него.

— Наши собаки — не мясной скот! — выпалил Бен.

— А зачем же вы их держите? — логично поинтересовался капитан.

— Для общения, — сказал Том.

— Ради забавы, — добавил Бен.

— Потому, что они напоминают нам, что мы люди, — произнесла Сьюзен. — Если бы вокруг не было других видов, мы забыли бы об этом.

— А, понятно, — ответил ватесун. — Мы тоже чувствуем нечто подобное.

Последовала неловкая тишина, пока все присутствовавшие пытались представить, кого же держат ватесуны в качестве домашних любимцев.

Ситуацию спас сигнал таймера. Пиццу вынули из духовки, и вскоре снова воцарилась радостная суматоха.

В Интернете Сьюзен вычитала, что ватесуны питаются весьма умеренно, но капитан Гротон казался обжорой. Он попробовал все, что она подала на стол, в том числе съел и два куска пиццы.

Для того чтобы не заставлять гостя наблюдать неприятное зрелище — столы и кухонную утварь, залитые водой, — Сьюзен пригласила его осмотреть сад за домом, пока остальные приберутся. Раздвижные двери захлопнулись за ними, а следом, собираясь обнюхать незнакомца, пошел пес, но Сьюзен выгнала его на кухню. Потом она повела ватесуна в сад, где во влажных сумерках пели сверчки.

Стоял самый привычный для Среднего Запада вечер. Сад выходил к утесу над рекой, к выветренной известняковой плите, заросшей сумахом и виноградом. Сьюзен прошла мимо разбросанных обломков игрушечных летающих тарелок и мишеней для дротиков в нижнюю часть сада, где уже начиналась дикая природа. Она села на качели, висевшие на ветке кривого дуба; веревки скрипнули. В тихих сумерках она стала покачиваться, думая о вечерах из прошлого.

Сьюзен никогда не понимала, насколько ей дорого это место, пока не пришлось задуматься о том, что придется все это потерять. Она смотрела на темные кусты у обрыва, наблюдала за безмолвно светившимися светлячками.

— Ощущаете ли вы красоту всего этого? — спросила женщина, не пытаясь скрыть в голосе тоски.

Несколько мгновений они молчали, и, посмотрев на капитана, она увидела, что он глядит в темноту, погрузившись в глубокую задумчивость.

— Простите, — произнес он, придя в себя. — О чем вы сейчас спросили?

— Мне кажется, что в детстве в памяти каждого из нас отпечатывается определенный тип пейзажа, — вместо ответа на вопрос сказала она. — Мы можем получать удовольствие от других мест, но только в одном мы ощущаем, что будто сами насквозь сделаны из всего, что видим вокруг. Для меня вот это — как раз такое место.

— Да, — сказал ватесун.

— Значит, вы понимаете, каково нам сейчас? Мы много говорим о капиталовложениях и о средствах к существованию, но все это лишь для того, чтобы не показывать, как нам больно. Мы любим эти места. Мы привязаны к ним.

Он сразу не ответил, и она остановила качели, чтобы посмотреть на него.

— Я понимаю, — сказал он.

— Правда? — с надеждой произнесла Сьюзен.

— Простите, это ничего не меняет.

Она разочарованно уставилась на его бугристое лицо. Теперь, когда она к нему немного привыкла, он уже не так напоминал ей булыжник и не казался таким коротышкой. Он нетерпеливо взмахнул рукой:

— Почему ваши люди так любят быть недовольными? Вы наслаждаетесь, оказывая сопротивление и протестуя, вы всегда пытаетесь противостоять неизбежному. Это реакция незрелого сознания, и вы таким образом весьма усложняете свою жизнь.

— Но, капитан, есть вещи, против которых следует протестовать.

— Какие же?

— Сумасбродство. Преступные намерения. Несправедливость. Он перебил ее огорченным тоном:

— Все это — естественная часть мира. Мы никак не можем предотвратить этого.

— И вы даже не попытались бы? — спросила она.

— Жизнь несправедлива. Понятие справедливости существует только для дураков. Борьба приносит одни лишь разочарования.

— Ну, здесь мы отличаемся. Мы, люди, готовы мириться с тысячей бедствий, если считаем их справедливыми. Мы постоянно стремимся добиться справедливости внутри себя и в нашем обществе. И в вашем тоже, если бы вы нам позволили.

— Значит, грубость людей по отношению к нам является исключительно попыткой сделать нас лучше? — поинтересовался ватесун.

Сьюзен рассмеялась от удивления:

— Ах, капитан Гротон, я ни разу не слышала, что ваш народ так ироничен.

Ее реакция его как будто поразила; казалось, он сожалел, что вызвал у нее такие эмоции.

— Я смеялась не над вами, — торопливо объяснила она. — По крайней мере, не смеялась над вами так, как вам не хотелось бы.

— Вы не можете знать, чего мне не хотелось бы, — холодно ответил он.

— Да, этого я не знаю. — Сейчас, в совершенно неофициальной обстановке, он казался таким же обидчивым и внутренне противоречивым, как любой мужчина человеческой расы. Размышляя об этом, она продолжила: — Вот вы сейчас говорили о справедливости. В ваших словах прозвучала обида, связанная, возможно, с каким-то жизненным опытом. Что это было?

Он уставился на нее, а лицо его было непроницаемым, гранитным. Несколько мгновений ей казалось, что он не станет отвечать.

— Это в прошлом, — промолвил капитан. — Нет смысла об этом говорить. Сегодня есть сегодня. Я признаю это.

Некоторое время они молчали, слушая звуки окружавшей их природы.

— А вот величайшая несправедливость нашей жизни еще только ожидает нас в будущем, — наконец сказала Сьюзен.

Ее охватили мысли об этом. Скоро вся эта милая долина исчезнет, превратится в зияющую рану на лице земли. У нее потекли слезы, наполовину от гнева, наполовину от утраты, и она встала и направилась обратно в дом. Подойдя к заднему крыльцу, она остановилась, чтобы взять себя в руки, и смахнула с лица слезы.

— Вы выделяете влагу, — потрясенно произнес капитан Гротон, шагавший вслед за ней.

— Да, — ответила она. — Иногда мы это делаем, в моменты, когда испытываем сильные эмоции.

— Мне жаль, что я… — начал было он и замолчал.

— Да-да? Вам жаль, что вы?..

— Не важно, — сказал он и отвел взгляд.

В ту ночь она, лежа в кровати, рассказала Тому все, что ей удалось узнать.

— Из-за песка, — потрясенно произнес он. — Эти ублюдки гонят нас отсюда, чтобы добывать песок для принятия ванн.

Он не чувствовал никакой доброжелательности по отношению к ватесунам. Когда отужинавший с ними гость уехал на своем лимузине с тонированными стеклами, Тому позвонил мэр города Уолкер, ближайшего метрополиса, где имелся даже универсам «Уолмарт».[4] Капитан, отвечавший за эвакуацию жителей Уолкера, оказался несгибаемым, послушным приказу воякой, который сообщил населению несколько дат, не допускавших отсрочки. Новости из Ред-Блафф вселяли еще меньше оптимизма. Направленный туда капитан открыто демонстрировал свои расистские взгляды и считал, судя по всему, что местное население не заслуживает эвакуации. Он, казалось, предпочел бы выдворить их силой.

— Лари хочет, чтобы мы все вместе оказали им сопротивление, — сказал Том. — Под девизом «Ни за что не уйдем». Просто оставались бы на местах и отказывались бы готовиться к отъезду. Мне это кажется слишком рискованным.

Сьюзен лежала, поглощенная размышлениями.

— Они сочли бы, что такой ответ продиктован незрелым сознанием, — после некоторого молчания произнесла она.

— Что, приняли бы нас за непослушных детей? — раздраженно спросил он.

— Я не Говорю, что я с ними согласна. Я только сказала, что подумали бы они.

— Так что же нам следует делать?

— Не знаю. Вести себя так, чтобы они считали нас взрослыми. Сопротивляться как-то так, чтобы сопротивление было незаметно.

Том повернул голову на подушке и взглянул на Сьюзен:

— Как ты только все это узнала? Мне он, кроме официальной линии, ничего не сообщал.

— Ты же занимаешь пост того же уровня, что и он. С тобой он должен держаться официально. А я никакой роли не играю.

— А может, ты играешь большую роль, чем я. Может, он с тобой любезничает.

— Да брось ты!

— Кто бы мог подумать, что у меня отобьет жену какая-то картофелина! — задумчиво сказал Том.

Она едва сдержалась, чтобы не ударить его подушкой.

— Знаешь, он в некотором роде философ.

— Сократ-карапуз.

— Скорее Марк Аврелий. Мне кажется, он сам не особенно жаждет здесь находиться. В прошлом с ним что-то случилось, какая-то трагедия, о которой он не хочет говорить. Но вдруг из-за этого он нам сможет посочувствовать? Мы могли бы перетянуть его на свою сторону.

Том поднялся на локте и серьезно посмотрел на нее.

— Господи, как же он с тобой разоткровенничался!

— Да я просто делаю очевидные выводы. К сожалению, я не уверена, что нам удастся чего-то добиться, завоевав его симпатию. Он просто выполняет приказы.

— Боже, даже один друг из рядов ватесунов — это уже достижение. Я бы тебе посоветовал продолжать в том же духе.

— Это приказ, господин мэр?

— Ты моя Мата Хари, — сказал он с простоватой улыбкой, которую она так любила.

Она подвинулась к нему поближе и положила голову ему на плечо. Когда он был рядом, все проблемы казались намного проще.

Следующие несколько недель капитана Гротона никто не видел. Из его офиса по-прежнему передавали информацию, инструкции и распоряжения, но сам капитан никого не принимал — в связи с недомоганием, как сообщали по официальным каналам. Услышав об этом, Сьюзен позвонила в штаб-квартиру ватесунов, беспокоясь, что его организм выдал аллергическую реакцию на тот странный набор блюд, которым он у нее угощался. К ее удивлению, трубку снял сам капитан.

— Не беспокойтесь из-за меня, Сьюзен, — сказал он. — Вы ничем не сможете мне помочь.

— Я вам не верю, — возразила она. — Вы так любите терпеливо переносить трудности, что легко доведете себя до токсического шока, так и не признав, что у вас какие-то проблемы.

— У меня нет никаких проблем.

— Я медсестра, капитан Гротон. Если вы больны, то я должна оказать вам помощь.

В трубке стало загадочно тихо.

— Вы не сможете понять, в чем дело, — сказал он наконец. — Заболевание, которое бывает у ватесунов.

Теперь, когда он признал проблему, она действительно встревожилась.

— Это серьезно? — спросила она.

— Не смертельно, если вы это хотели узнать.

— Могу ли я вас посетить?

— Ваша забота мне очень приятна, но я не нуждаюсь в помощи.

И этим ей пришлось удовлетвориться.

В конце концов первым его увидел Том, а не она. Встретились они на совещании, которое капитан не мог пропустить: там выступали с докладами о том, как идет подготовка к эвакуации.

— У него, должно быть, что-то вроде артрита, — неопределенно отвечал Том на вопросы Сьюзен. — Он хромает и ходит с тросточкой. И еще он стал немного раздражительным.

Полагая, что мужчина мог и не заметить чего-то важного, Сьюзен позвонила Элис Броди, которая тоже побывала на том совещании. Она была весьма склонна помочь Сьюзен.

— Он действительно кажется нездоровым, — сказала Элис. — Но не это меня удивило.

«Ага», — подумала Сьюзен.

— Он стал выше. На несколько дюймов. И у него изменились пропорции тела. Теперь он не кажется таким коротконогим толстячком, ну, ты понимаешь, о чем я. Он выглядит так, как будто очень похудел, но мне кажется, что масса тела у него просто перераспределилась. И кожа у него стала другой — теперь она ровнее и более естественного цвета.

— Что же, по-твоему, с ним происходит?

— Не знаю, черт возьми.

И вот тогда-то Сьюзен и пришла в голову мысль пригласить капитана Гротона на празднование в честь Четвертого июля.[5] Сам по себе факт, что праздник решено было отметить, вызвал неоднозначное отношение, особенно в сложившейся ситуации, но городской совет посчитал, что день, проведенный в легкомысленных развлечениях, поднимет всем настроение. Ватесуны посчитали мероприятие причудливым празднованием лета, совершенно не уловив вкладываемого в него патриотического смысла, поэтому единственное возражение с их стороны сводилось к тому, что толпа может начать бесчинствовать. Когда городские власти согласились запретить в этот день продажу спиртных напитков, оккупанты дали свое согласие.

Кульминацией празднования Четвертого июля в Оканогган-Фоллз всегда был парад, организованный силами любителей, которые начинали готовиться к нему как минимум за три месяца. Всегда проезжала команда операторов бензопил, кабриолет, в котором везли Принцессу Сливочного Масла, оркестр, игравший джаз на платформе открытого грузовика, и разукрашенные экскаваторы и ковшовые погрузчики, использовавшиеся вместо карнавальных платформ. В Висконсине давно сложилась традиция язвительно насмехаться над самими собой.

Тому было поручено выехать на «форде-Т»,[6] надев шляпу в виде печной трубы, поэтому Сьюзен позвонила командиру ватесунов и пригласила его составить ей компанию.

— Там можно будет увидеть настоящие американские традиции, — сказала она.

Он колебался.

— Мне не хотелось бы провоцировать население. Они могут отнестись к моему присутствию недоброжелательно.

— Если бы вы выехали на карнавальной платформе, то да, возможно. Но если вы смешаетесь с толпой и будете угощаться жаренными на гриле сосисками и лимонадом? Некоторые, возможно, даже будут вам за это признательны. Если же к вам отнесутся не так, как хотелось бы, то я приму меры.

В конце концов он согласился, и они договорились о встрече.

— Не надевайте военную форму, — велела она ему.

Она и представить себе не могла, какую сложную задачу поставила перед ним, пока он не появился перед аптекой Мейера, одетый в нелепый наряд из разнородных предметов одежды, плохо подходивших ему по размеру; казалось, что он набрал это все в секонд-хенде. Однако больше всего поражало то, что он вообще смог это надеть, — в последний раз, когда она видела его, и речи не шло о том, чтобы надеть на него сшитую для людей одежду. А теперь, здороваясь с ним, она заметила, что они стали одного роста, кроме того, у него появился подбородок.

— Вы отлично выглядите, — поторопилась сказать она.

— Вы преувеличиваете, — отозвался он немного обиженным тоном.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Спасибо, уже лучше.

— Только вот ваша одежда. Боже мой.

— Она не соответствует случаю? — встревоженно спросил он. Сьюзен посмотрела по сторонам, на по-летнему небрежно одетых американцев — мужчин в мешковатых футболках и в сандалиях, женщин в едва прикрывавших телеса маечках на бретельках.

— Нет, — сказала она. — Вы не будете выделяться из толпы. Дело только в том, что для человека вашего ранга… — Она схватила его за руку и потащила в аптеку, где направилась к стойке с журналами. Сняв с полки номер «GQ», она сунула журнал ему в руки. — Посмотрите вот это, — сказала она. — Вы поймете, что носят мужчины высшего общества. — Внимательно просмотрев несколько других журналов, Сьюзен нашла образцы костюмов более неформального характера — ткани цвета хаки, в стиле курорта Кейп-Код. — Вот это не так официально, но все же в хорошем вкусе. Вполне подходит для таких мероприятий, как сегодня, при этом никак не страдает ваша репутация. Он серьезно и вдумчиво рассматривал иллюстрации.

— Благодарю вас, Сьюзен. Вы мне очень помогли.

Она вдруг с тоской подумала, что Том, к сожалению, не принимает ее советы относительно одежды так близко к сердцу.

Они уже шли к кассе, чтобы заплатить за журналы, как вдруг он остановился, посмотрев на полки:

— Для чего нужна вся эта продукция?

— Для ухода за собой, для личной гигиены, — ответила Сьюзен. — Вот этим мы чистим зубы. Мы делаем это дважды в день, чтобы избежать неприятного запаха изо рта и не дать зубам пожелтеть. Вот это используется, чтобы сбрить нежелательные волосы. Мужчины бреются каждый день, иначе волосы снова вырастают.

— Вы хотите сказать, что у всех мужчин на лице растут волосы? — спросил капитан Гротон, слегка ужаснувшись.

— Да. Те, кто не носит бороды, их просто сбривают.

— А для чего нужны вот эти? — поинтересовался он, указав на дезодоранты.

— Мы каждый день наносим это под мышками, чтобы не появлялся неприятный запах.

— Да вы ведете войну с собственным телом, — наконец произнес он.

Сьюзен рассмеялась:

— Да, так вполне может показаться.

Она посмотрела на полки с шампунями, жидкостями для полоскания рта, кремами от прыщей, мылом, средствами для удаления мозолей, а также с другой продукцией, подтверждавшей, что людей их собственное тело во многих отношениях не устраивает.

За прилавком стояла Бет Мейер, и Сьюзен представила ее капитану Гротону. Не в силах скрыть враждебного отношения, Бет все же сказала:

— Надеюсь, что вы о нас кое-что узнаете.

— Ваш магазин мне уже о многом рассказал, миссис Мейер, — вежливо ответил капитан. — Я раньше и не догадывался, что люди подходят к уходу за телом с такой изобретательностью. Надеюсь, что как-нибудь зайду сюда снова.

— Всегда, когда мы открыты, мы не откажем ни одному покупателю.

На улице все готовились к параду, и было ясно, что жители стихийно воспользуются им для того, чтобы выразить свое недовольство. Некоторые из пришедших смотреть парад несли плакаты с протестами, а на тротуаре один местный предприниматель установил палатку с вывеской «Проколи картошку», где за несколько долларов можно было получить возможность по-садистски помучить печеные картофелины. Наибольшей популярностью пользовался запуск картошки на фейерверке, о чем свидетельствовали фанерные стены палатки, все заляпанные картофельной массой. Приезжий телерепортер брал интервью у владельца этого прибыльного предприятия. Никто ни разу не произнес слово «ватесун», но смысл происходящего был и без этого всем понятен.

В том числе и капитану Гротону. Сьюзен наблюдала за его реакцией.

— Все это безвкусно, — тихо сказала она ватесуну, — но пусть лучше они делают это вот так, чем по-настоящему.

— Можно истолковать это и так, — сказал он с некоторым напряжением в голосе.

Она напомнила себе, что это не ее символические внутренности размазаны по стенам палатки.

И в этот момент его вызвали по радиосвязи. До этого Сьюзен и не замечала, что. у него при себе радиопередатчик, скрытый под надетой навыпуск рубашкой.

— Простите, — сказал он и начал говорить по радиосвязи на своем языке.

Сьюзен не понимала слов, но говорил капитан спокойным и профессиональным тоном.

— Ваши солдаты уже приготовились войти в город? — спросила она, когда Гротон закончил разговор.

Мгновение он смотрел на нее, как будто взвешивая, стоит ли солгать или нет, а потом ответил:

— Глупо с нашей стороны было бы не принять мер предосторожности.

Тут ей пришла в голову мысль, что он выполняет функции разведчика и пользуется дружбой с ней, чтобы оценить, какие силы потребуется направить против ее соседей. Поначалу она почувствовала приступ ярости, но он тут же уступил место чувству облегчения: хорошо, что они не прислали кого-нибудь, легче поддающегося на провокации.

— Эй, капитан! — Человек за прилавком в палатке «Проколи картошку» заметил их и, воодушевленный присутствием телевизионной камеры, решил создать фотогеничную сцену. — Не желаете запустить картофельную ракету?

Стоявшие вокруг нервно засмеялись, с любопытством ожидая реакции ватесуна. Сьюзен уже было набрала воздуха в легкие, чтобы выручить его из сложившейся ситуации, но он остановил ее, положив ладонь ей на руку.

— Я боюсь показаться вам убийцей, — сказал он беззаботным тоном.

Теперь все поняли, что он оценил жестокий подтекст происходящего, но предпочел считать все шуткой, а не провокацией.

— Мы не совершаем никаких убийств, мы разделываемся только с картошкой, — сказал владелец палатки. Это был приземистый, небритый мужчина в замызганной белой футболке. В его шутливой речи слышалась некоторая агрессия. — Прошу вас, я дам вам одну попытку бесплатно.

Капитан Гротон заколебался, а все напряженно ждали, что же он станет делать. Наконец он согласился.

— Хорошо, — сказал он и зашел в палатку. — Но я настаиваю на том, чтобы с меня взяли плату, не предоставляя мне никаких льгот.

Владелец палатки, комедиант-любитель, устроил целое шоу, выбирая картофелину: он подобрал длинную и тонкую, удивительно напоминавшую его посетителя. Потом он предложил на выбор оружие: кувалду, топор, ракету-шутиху, а также другие инструменты пыток.

— Ракету, конечно же, — сказал капитан. — Это же у вас сегодня уже традиция, верно?

— Такая же американская традиция, как и пиво. — Некоторые в толпе были недовольны тем, что ватесуны лишили патриотов права напиться.

Владелец палатки вручил капитану картофелину и шутиху:

— Втыкаем вот сюда. Прямо в задницу. — Когда капитан выполнил инструкцию, владелец положил картофелину в дальнем конце палатки. — Скажите, когда запускать.

Капитан подал сигнал, и владелец палатки поджег шнур. Затаив дыхание, все ждали; картошка, взорвавшись, обрызгала владельцу палатки лицо. Зрители заулюлюкали. Капитан Гротон вышел, любезно махнув рукой, как будто все происшедшее было им заранее запланировано.

— Как у вас все блестяще получилось, — сказала ему Сьюзен, когда они пошли прочь.

— Я мог бы разделаться с клубнем моим собственным оружием, — сказал он, — но мне показалось, что это нарушило бы праздничную атмосферу.

— У вас при себе оружие? — спросила Сьюзен, уставившись на него.

Все знали, как ужасно оружие ватесунов. Он мог бы взорвать и палатку, и всех стоявших вокруг.

Гротон посмотрел на нее уже без всякого юмора:

— Я должен иметь возможность защитить себя.

До начала парада почти не оставалось времени, а Сьюзен почувствовала, что тот, кого она привела с собой, чрезвычайно опасен.

— Давайте найдем где встать, чтобы быть подальше от толпы, — предложила она.

— Вот здесь, — сказал капитан Гротон.

Он уже осмотрел местность и выбрал наиболее подходящую позицию для наблюдения: высокое крыльцо старого многоквартирного дома, где капитан мог встать спиной к кирпичной стене. По ступеням он поднялся немного с трудом, двигаясь так, как будто не привык к сгибающимся коленям.

Оканогган-Фоллз превзошел сам себя. Парад вышел удивительно дерзким, и многие карнавальные платформы несли в себе двойной смысл, как, например, группа под названием «Банджо никуда не поедут», исполнявшая «Не надо меня окружать забором», или платформа с командой школьниц из группы поддержки под транспарантом «Нико-му-у-у не хочется уезжать», одетых в черно-белые костюмы, изображающие коров голштинской породы. А капитана то и дело вызывали по радиосвязи, и он с кем-то говорил сдержанно, командным тоном.

В конце концов никакие военные, кроме того, который стоял возле Сьюзен, на празднике не появились. Когда толпа стала расходиться, Сьюзен заметила, что давно уже от напряжения сжимает кулаки, и порадовалась, что только ей известно о том, как жители рисковали.

— А что будет сейчас? — спросил капитан Гротон.

Она понимала, что его это интересует с военной точки зрения; он уже не притворялся, что пришел поучаствовать в светском мероприятии.

— Теперь все разойдутся в разные стороны, — ответила Сьюзен. — Некоторые пойдут на площадку возле школы, где устраивается благотворительный пикник, но большинство соберется снова только к вечеру, когда начнется фейерверк. Это будет около девяти тридцати или в десять часов.

— Тогда я возвращаюсь на базу, — кивнул Гротон.

— Благодарю вас, капитан, — проговорила Сьюзен, стараясь справиться со смешанными чувствами.

Он серьезно посмотрел на нее:

— Я всего лишь выполняю свой долг.

В тот вечер в новостях по телевидению показали праздник в Оканогган-Фоллз, сравнив его с ситуацией в Ред-Блафф, где был объявлен строжайший комендантский час, фейерверки запретили, а пустые улицы патрулировали танки ватесунов.

Неделю спустя Сьюзен позвонила капитану Гротону, и трубку взял лейтенант Агуш.

— Он не может с вами поговорить, — безразличным тоном сказал ватесун. — Он умирает.

— Что? — опросила Сьюзен, полагая, что ослышалась.

— Он заразился каким-то человеческим заболеванием.

— Врача вызывали?

— Нет. В этом нет необходимости. Он скоро умрет.

Спустя полчаса Сьюзен уже была в штабе ватесунов, с аптечкой в руке. Когда лейтенант понял, что эта женщина настроена не менее решительно, чем бойцы штурмовых отрядов, он не стал оказывать ей сопротивления, а провел ее в комнату капитана. Он по-прежнему не проявлял никакого беспокойства по поводу близившейся кончины своего командира.

Капитан Гротон понурившись сидел в кресле в своей строгой гостиной, где все же чувствовалась домашняя атмосфера. Внешность его изменилась еще более заметным образом: теперь он был даже по человеческим меркам высок и строен, а черты лица его стали определенно человеческими. При неярком освещении его можно было принять за обычного человека.

За очень несчастного обычного человека. Глаза у него покраснели, лицо было небритым (Сьюзен с удивлением заметила, что у него появились усы и борода), и голос его прозвучал, как хриплое карканье:

— Сьюзен! Я как раз думал, что мне следует поблагодарить вас за вашу доброту перед тем, как я… — Он не договорил, потому что чихнул.

Все ее внимание было по-прежнему поглощено его внешним видом.

— Вы превращаетесь в человека, не правда ли? — спросила она.

— Ваши микробы, судя по всему, так и решили. — Он откашлял слизь. — Я заразился чрезвычайно отвратительной болезнью.

Она поставила свой стул поближе к нему.

— И какие у вас симптомы?

Он покачал головой, явно считая эту тему неуместной для обсуждения:

— Не волнуйтесь за меня. Я готов принять смерть.

— Я спрашиваю вас с профессиональной точки зрения.

— Мое тело как будто растворяется, — неохотно ответил он. — Из всех отверстий течет жидкость. Как я уже сказал, это отвратительно.

— У вас болит горло? И заложен нос? Вы чихаете и кашляете?

— Да-да.

— Дорогой капитан, то, чем вы болеете, называется простудой.

— Нет! — возразил он. — Мне совершенно тепло.

— Это, наверное, потому, что вас лихорадит. — Она потрогала его лоб. — Да. К счастью, я захватила кое-какие лекарства против этого.

Она достала баночку аспирина, пару антигистаминных препаратов, средства против отеков слизистой и от кашля. На всякий случай она достала и баночку витамина С.

— И вы не боитесь? — неуверенно спросил он.

— Неособенно. У нас эта болезнь обычно проходит сама по себе примерно за неделю. Насчет вас я не уверена, поскольку ваша иммунная система раньше с этим не сталкивалась. Вам следует все мне рассказать, капитан. Стали ли вы человеком в других отношениях, помимо внешности?

— Сколько прошло времени с тех пор? — спросил он в свою очередь.

— С каких пор?

— С того дня, когда я впервые вас увидел. Она постаралась припомнить.

— Около шести недель.

— Значит, трансформация зашла уже далеко. Через три недели меня будет не отличить от вас.

— Это касается и внутренних органов?

— Разницу можно будет выявить только при лабораторном исследовании.

— Тогда вполне безопасно будет лечить вас так, как человека. Но я все же предпочитаю действовать осторожно. — Она осмотрела комнату, надеясь заметить где-нибудь стакан воды. — Где у вас ван… — Но это же было жилище ватесуна, и ванной здесь, конечно же, не было. Теперь она уже знала, что выделения ватесунов имеют форму только твердых катышков без всякого запаха. — Где я могу взять стакан воды?

— Для чего? — На лице его изобразилось легкое отвращение.

— Для того, чтобы вы запили эти таблетки.

— Запил?

— Вы хотите сказать, что до сих пор не принимали никакой жидкости?

— Нам она не требуется…

— О господи. У вас, возможно, еще и обезвоживание организма. Вам, капитан, придется менять некоторые привычки. Посидите здесь, а мне нужно сбегать в универсам.

В универсаме она купила фруктовые соки, питьевую воду, одноразовые платочки и, после некоторого колебания, туалетную бумагу, хотя ее совсем не радовала перспектива объяснять, зачем ему потребуется этот товар. Кроме того, она купила мыло, мочалку, эликсир для рта, гель для бритья, упаковку бритвенных станков, ведро и умывальник. Нравится ему это или нет, но ему придется учиться.

Ей случалось иметь дело с пациентами, страдающими всякого рода психическими расстройствами, но никогда не приходилось никого учить тому, как быть человеком. Убедив его принять таблетки и выпить бутылку апельсинового сока, она объяснила ему предназначение принесенных ею покупок простым, чисто практическим языком. Она показала ему, как надо сморкаться, и объяснила, как работают у людей кишечник и мочевой пузырь, и рассказала о необходимости мыться мылом и водой. Когда она закончила, вид у него был еще более отчаявшийся, чем до этого.

— Мало кому из ватесунов известно, что вы, люди, скрываете такие телесные дефекты, — сказал он. — Боюсь, я допустил серьезную ошибку, оценивая ситуацию.

— Вы же солдат, — сказала она. — Перестаньте драматизировать происходящее и начинайте решать проблемы.

На мгновение он уставился на нее, пораженный таким командным тоном. Потом, как она могла заметить, он призвал на помощь всю свою решимость, будто готовясь к истязаниям и смерти.

— Вы имеете полное право меня осуждать, — произнес он. — Я сам это выбрал и не имею права жаловаться.

Вскоре антигистаминное средство начало действовать, и он почувствовал сонливость, поэтому Сьюзен уговорила его снова лечь в кровать.

— Вам стоит просто поспать, — сказала она. — Каждые четыре часа принимайте таблетки и каждый раз при пробуждении выпивайте по бутылке жидкости. Если почувствуете напряжение и поймете, что вам необходимо выделить жидкость, то воспользуйтесь ведром. Не терпите, это очень вредно. Утром позвоните мне.

— Вы уже уходите?

Она собиралась уйти, но, увидев безутешное выражение на его лице, передумала. И поняла при этом, что теперь его мимика ей понятна. Она придвинула стул и села.

— Должна заметить, что ваши товарищи не проявляют к вам особого сочувствия.

Несколько мгновений он молчал, уныло уставившись в потолок.

— Они стыдятся, — наконец признался он.

— Чего? Вас?

— Того, во что я превращаюсь.

— То есть того, что вы становитесь человеком? Значит, они расисты.

— Да. Вам следует понять, Сьюзен, что армия не всегда привлекает лишь самых выдающихся личностей.

Сьюзен догадалась, что то ли действие лекарств, то ли осознание того, что смерть уже не грозит ему, помогли капитану преодолеть его привычную скрытность. Она оказалась в странной ситуации: ей доверяет командир оккупационных войск, неосторожный в силу своего нынешнего состояния. Попытка выведать военные или политические тайны однозначно стала бы нарушением медицинской этики. Но возможно, ей удастся разузнать какие-то сведения личного или культурного характера? Сьюзен однозначно решила для себя: не делать ничего, что может быть ему во вред.

— Я не знала, что вы, ватесуны, обладаете таким… талантом… способностью… к перемене внешности, — осторожно начала она.

— У нас получается это делать только по отношению к сходным с нами видам, — сонным голосом пояснил он. — Мы не были уверены, что ваша раса в достаточной степени с нами сходна. Но выходит, что это так.

— Как же вы это делаете? Он долго молчал.

— Однажды я вам об этом расскажу, — пообещал Гротон. — Эта особенность нам очень помогает приспосабливаться к жизни на других планетах. И на таких, которые еще меньше похожи на нашу, чем Земля.

— Так вы для этого изменили себя? Чтобы лучше приспособиться к условиям?

— Нет. Мне показалось, что это позволит мне лучше выполнить приказы.

Она ждала, что он объяснит подробнее, но, поскольку он этого не сделал, спросила:

— Какие приказы?

— Обеспечить эвакуацию в срок и с минимальными беспорядками. Мне казалось, что если я буду выглядеть как человек, то мне будет проще добиться поддержки местного населения. Я хотел, чтобы вы видели во мне человека. Тогда я еще не знал, с какими проблемами придется столкнуться.

— Мне кажется, вам все равно не удалось бы нас обмануть, — немного скептически заметила Сьюзен. — А у вас еще есть возможность передумать и вернуть себя в прежнее состояние?

— Нет. Хамелеоноподобные превращения — часть нашего репродуктивного процесса. Тут мы тоже не можем менять принятых решений.

При упоминании о репродукции Сьюзен заговорила о том, о чем так часто задумывалась.

— А почему сюда не прибыли ватесуны-женщины? — спросила она.

Похоже, этот вопрос пробудил в нем сильные эмоции.

— Наши женщины почти всегда умирают при родах, — сдавленным голосом ответил он. — Выживают, как правило, только бездетные, а они у нас редкость. Если бы у нас не рождались так часто двойни и тройни, то нам было бы трудно сохранить численность населения. Мы смотрим, с какой легкостью рожают земные женщины, и завидуем.

— Это не всегда было так, — ответила Сьюзен. — Наши женщины умирали при родах намного чаще. Но для нас это было неприемлемо. И мы совершенствовали нашу медицинскую систему до тех пор, пока не решили эту проблему.

— Для нас это тоже неприемлемо, — тихо сказал Гротон. И тут она догадалась:

— Так вот что случилось с вашей женой?

— Да.

Сьюзен вгляделась в его лицо:

— Мне кажется, вы ее очень любили.

— Да. Слишком любил.

— Вы не можете винить себя в ее смерти.

— А кого мне винить?

— Врачей. Ученых, которые не могут изобрести лекарств. Общество, для которого решение этой проблемы не входит в число приоритетных задач.

Он усмехнулся:

— Ответ полностью в духе человечества.

— Что же, мы-то нашу проблему решили.

Капитан так долго обдумывал ответ, что ей показалось, будто он уснул. Но как раз в тот момент, когда она собралась встать и убедиться в этом, он заговорил:

— Мне кажется, что лучше пройти по жизни мимоходом, не привязываясь ни к хорошему, ни к плохому. Особенно к хорошему, потому что оно всегда уходит от нас.

— Не всегда, — мягко возразила Сьюзен. Гротон посмотрел на нее затуманенным взором:

— Всегда.

И тогда он действительно заснул.

В тот вечер, когда мальчики уже ушли к себе, Сьюзен за бокалом вина все рассказала Тому. От некоторых медицинских подробностей он поморщился.

— Ой. Не повезло бедняге. Все это, похоже, хуже, чем половое созревание, и происходит всего за девять недель.

— Том, ты мог бы оказать ему большую помощь, — сказала Сьюзен. — Есть вещи, которые ты мог бы ему объяснить, как мужчина мужчине, о которых мне не…

— Ах нет, я не могу, — ответил Том. — Об этом не может быть и речи.

— Но есть же некоторые подробности мужской анатомии! — возмутилась она. — Ты что, хочешь, чтобы я его предупредила обо всем этом?

— Ты сделаешь это лучше, чем я, — ответил Том.

— Ты трус, — сказала она.

— Совершенно верно, черт возьми. Послушай, мужчины о таких вещах просто не говорят. Как я, по-твоему, должен завести об этом разговор? И, что самое главное, зачем? Он сам себе это устроил. Это была его военная стратегия. Он даже тебе в этом признался: он намеревался манипулировать нами, чтобы мы помогли им завоевать нас. Не знаю, почему ты ведешь себя так, как будто несешь за него ответственность.

Том был прав. Вглядываясь в вино в своем бокале, она с удивлением наблюдала за собственной реакцией. Она сочувствовала капитану Гротону, как будто он был ее пациентом, а не врагом. Он намеренно манипулировал ее чувствами, и у него это получилось.

«Что же, — подумала она, — в такую игру можно играть и вдвоем».

В то лето никто не лежал на пляже, не ходил на рыбалку, не отправлялся в бейсбольный лагерь. Все разбирали и укладывали вещи, готовились к переезду. Ника и Бена Сьюзен отправила в подвал и на чердак, поручив им задание полегче — упаковывать вещи и укладывать ящики друг на друга, но самая сложная часть переезда целиком легла на ее плечи: ей нужно было принимать решения. Что увезти, что оставить. Это была сложнейшая задача в ее жизни: выбрать среди всего прочего то, что стоило сохранить. Ни одна вещь не была просто самой собой: все они оказывались воспоминаниями, хранившимися в замызганных игрушках, открытках на дни рождения, луковицах садовых цветов, одеялах. Все это были крошечные точечки, из которых, как на полотнах пуантилистов, складывалась картина ее жизни. Ей нужно было как-то отделить себя от места, создавшего ее, утратить свои корни.

То и дело тем летом происходили грустные церемонии: день, когда начали выкапывать из могил захороненных на городском кладбище; день, когда подъемным краном сняли стоявший в парке памятник солдату Гражданской войны; последняя служба в церкви, после которой демонтировали окна с витражами. Когда увезли мертвых, начало казаться, как ни странно, что призраков в городе стало намного больше.

Протесты так и не прекратились. В Ред-Блафф бунтовали открыто; спрятавшийся снайпер пристрелил трех солдат-ватесунов, и военные начали обыскивать там один дом за другим, чтобы конфисковать у населения оружие. По телевидению показывали митинги протеста в Уолкере, где жители кричали и плакали.

В Оканогган-Фоллз шли переговоры. Горожане добились, чтобы транспортировку трех наиболее значимых исторических зданий оплатили ватесуны, а район вокруг школы после выезда жителей оставался нетронутым. Капитан Гротон согласился даже перенести крайний срок переезда на середину сентября, чтобы фермеры успели собрать урожай; капитаны, распоряжавшиеся эвакуацией Ред-Блафф и Уолкера, пусть и неохотно, но вынуждены были пойти на такую же уступку.

Капитана стали часто видеть в городе: теперь он уже не на лимузине, а на взятом напрокат внедорожнике приезжал наблюдать за работой подрядчиков, встречаться с группами помощи гражданскому населению или просто останавливался пообедать в кафе «У Эрла» и болтал с официанткой. В его внешности уже ничто не говорило о том, что он ватесун; его выдавала только неловкость, с которой он завязывал узел или ловил мяч. Он превратился в высокого, благородной внешности пожилого мужчину с серебристыми волосами, а манеры его были столь же безупречны, как и его костюм. В обществе он держался сдержанно, но иногда его что-нибудь забавляло, и тогда он негромко и сдержанно смеялся. В то же время за его внешностью скрывалась стальная воля.

На него стали обращать внимание местные женщины. Дамы начали подходить к нему и заводить с ним разговор, но они неловко и навязчиво проявляли сердечность, застенчиво посмеивались, тогда как он слушал их внимательно, но возмутительным образом оставался совершенно непроницаемым. Начались разговоры по поводу того, что он еженедельно ужинает у Эбернати, как в присутствии Тома, так и в дни, когда его нет дома. Все обращали внимание, когда Сьюзен отводила капитана в парикмахерскую или когда она отправлялась с ним на машине в торговый центр города «Ла-Кросс». Ее хорошее настроение начало раздражать других женщин, тогда как раньше они ничего подобного к ней не испытывали; когда она проходила мимо, они провожали ее взглядами.

«Наверное, она поцеловала эту лягушку как следует, потому что он превратился в настоящего принца», — сказала Джуэлл Хоган в салоне красоты, и ее фразу нашли столь остроумной, что стали повторять по всему городу.

У самой же Сьюзен появилась еще одна причина любить свою жизнь в Оканогган-Фоллз, пока она еще не потеряла все это. Она вела игру, придающую ее существованию необычный оттенок, яркие переживания, которых ей прежде не хватало. Ее патриотический долг состоял в том, чтобы, лежа в кровати по утрам, обдумывать, какими еще способами можно было бы углубить отношения с волнующе привлекательным, влиятельным мужчиной, который явно получал удовольствие от ее общества и полагался на ее помощь в некоторых непривычно интимных вопросах. В последний месяц перед тем, как все начало разваливаться на части, жизнь ее стала почти идеальной.

Том, занятый как переездом своего предприятия, так и обязанностями мэра, часто отсутствовал в те вечера, когда приходил ужинать капитан Гротон. Сьюзен знала, какие слухи ходят по этому поводу, — Ник, краснея, рассказал, что мальчишки дразнят его из-за поведения матери, — но не собиралась позволить недалеким людям ей помешать.

— Вот подожди, ты еще увидишь, как нам за это воздастся, — сказала она Нику.

И она подумала, что нужно начать добиваться того, чтобы эти отношения приносили результаты.

К тому времени капитан Гротон волей-неволей был вынужден познакомиться со всеми «церемониальными» блюдами Среднего Запада — такими как запеканка из фасоли, салат «Джелло», колбаски и бобы — и с ритуалами, сопровождавшими такие трапезы. Поэтому Сьюзен было интересно знакомить его с нетривиальной кулинарией. Вкусы у него были менее консервативные, чем у Тома, и он практически всегда расхваливал Сьюзен за ее старания. Однажды вечером, когда Том должен был вернуться поздно, она заказала пиццу для мальчиков, приготовила креветки с диким рисом, кориандром, артишоками и сметаной и добавила самую малость кайенского перца и лимона. Они ужинали в столовой, и вина пили немного больше, чем обычно.

Капитан рассказывал ей, как историк-любитель, работающий на мусорном полигоне, предпринял еще одну из бесчисленных попыток убедить ватесунов отказаться от осуществления их планов. Он пытался убедить капитана, что под городом располагаются древние постройки, представляющие археологический интерес, кроме того, там зарыт клад. В качестве доказательства историк показывал даже какую-то старую французскую карту и фотографию металлического предмета, на котором были выгравированы загадочные изображения.

Сьюзен, которую вино делало немного легкомысленной, рассмеялась:

— Но вы-то на эту удочку не попались?

Капитан Гротон озадаченно посмотрел на нее:

— Нет, я не падал.

Теперь он уже так хорошо владел английским, что ей почти не случалось употреблять выражения, которых он не знал.

— Это такое выражение — попасться на чью-то удочку. Это значит, что он вас пытался сбить с толку.

— Пытался сбить. То есть я должен был упасть, да?

— Нет-нет, это просто такое выражение. Попасться на удочку означает быть обманутым. С другой стороны, когда мы говорим, что кто-то попался на чью-то удочку, мы имеем в виду, что они испытывают симпатию, влюбились.

Он задумался над этим:

— Так у вас одно и то же выражение обозначает и «быть обманутым», и «влюбиться»?

Она никогда прежде об этом не задумывалась.

— Похоже что так. Возможно, смысл в том, что для того, чтобы влюбиться, нужно строить иллюзии. И мы при этом часто занимаемся самообманом. Но и правды тоже много.

Внезапно она заметила, как серьезно он смотрит на нее; казалось, эта тема уже давно его занимала. Когда их взгляды встретились, она словно ощутила электрический разряд; потом он отвел глаза.

— А что вы имеете в виду, произнося название вашего города, Оканогган-Фоллз,[7] — обман или любовь? — спросил он.

— Любовь, конечно же.

— Но если бы название города значило «обман», вы бы мне об этом не сказали, — произнес он, слегка улыбаясь.

— Я вас не обманываю, капитан, — тихо сказала она. И к ее собственному удивлению, это было правдой.

Мгновение оба молчали. Потом Сьюзен, отбросив салфетку, поднялась из-за стола.

— Пойдемте в сад за домом, — сказала она.

Вслед за нею он пошел в жаркую летнюю ночь. Был конец августа; в садах по соседству царила тишина, если не считать пения цикад на деревьях и задумчивых вздохов кондиционеров воздуха. Когда они подошли туда, где под деревьями росла высокая трава, капитан остановился, вдыхая наполненный ароматами воздух.

— Чего я не ожидал, когда приготовился стать человеком, это такой кожи, — сказал он. — Она так чувствительна, всегда настороже.

— А вам теперь уже нравится быть человеком? — спросила Сьюзен.

— Одно компенсирует другое, — ответил он, не отводя от нее взгляда.

Разум подсказывал ей, что следует переменить тему и заставить его обсудить общественные дела, но ее сознание переполняли мысли о личном, мешающие ей сосредоточиться. Она была немного пьяна, иначе ни за что не произнесла бы такие слова вслух:

— Черт возьми! Как все это несправедливо. Почему получилось, что такой идеальный мужчина оказывается инопланетянином?

Мужчина человеческой расы воспринял бы это как призыв. Капитан Гротон же заколебался и очень сдержанным, невинным жестом взял ее руки в свои.

— Сьюзен, — сказал он, — я должен кое-что вам объяснить, иначе получится, что я вас обманываю. — Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, а она смотрела на него, пытаясь разгадать причины его застенчивости. Он продолжил: — Эта внешность, которую я принял, не случайна. На моей планете, когда женщина выбирает мужчину, он становится таким, каким она желает. Это и есть хамелеоноподобная функция. Без этого мы давно бы уже вымерли. — Он чуть улыбнулся. — Как я полагаю, природа поняла, что мужчины никогда не смогут быть такими, какими их действительно хотят видеть женщины, если их не будут создавать женщины.

Сьюзен с трудом пыталась понять сказанное.

— Создавать?.. А кто же создал вас?

— Это сделали вы, — признался он.

— Вы хотите сказать…

— Что в день нашей первой встречи вы прикоснулись ко мне. Вот почему мы избегаем контактов с людьми. Достаточно, чтобы к нам прикоснулась подходящая женщина, и начинается реакция. После этого идут активные физиологические процессы. Всякий раз, когда вы прикасались ко мне впоследствии, организм получал биохимические данные, позволяющие проводить превращение еще более совершенно.

Все эти мучения и потрясения, связанные с межвидовой трансформацией, произошли из-за нее?

— Боже, вы, должно быть, ненавидите меня! — воскликнула она.

— Нет, вовсе нет.

Конечно же нет. Мужчина, идеально ей подходящий, никогда не станет ненавидеть ее. Это противоречило бы цели трансформации.

От этой мысли она почувствовала себя как птица, внезапно налетевшая на оконное стекло.

— Вы хотите сказать, что вы — это все то, что я хочу видеть в мужчине? — переспросила Сьюзен.

— По-видимому, да.

— Я-то думала, что Том как раз тот, кто мне нужен, — слабым голосом сказала она.

— У вас уже есть он, — ответил капитан Гротон, — и другой вам не нужен.

Она внимательно рассматривала его лицо, созданное специально для нее, и видела в нем откровенное признание собственной души. Это лицо не было идеальным или красивым, как у кинозвезд, нет, на нем можно было прочесть следы, оставленные опытом и печалями.

— А ваша личность? — спросила она. — Ее тоже создала я? Он покачал головой.

— Нет, она полностью моя собственная.

— Но ведь это в вас самое лучшее, — заявила Сьюзен.

В тусклом свете ей было не разглядеть его лица, но по голосу ей показалось, что он очень растроган.

— Благодарю вас.

Они вели себя как подростки. Они и были как подростки, охваченные действием неожиданно обрушившихся на них гормонов, подчинившихся императиву эволюции. В то мгновение, когда она это осознала, Сьюзен почувствовала себя потрясенной. Она никогда не собиралась изменять Тому, ни на малейшую долю секунды не думала о таком. И все же сейчас казалось, что она уже все совершила в своем сердце. Она нафантазировала себе любимого мужчину и воплотила мечты в жизнь, сама не подозревая об этом. Он был живым подтверждением того, что в мыслях она оказалась неверна

— Очень неловкая ситуация, капитан. Что же мы будем делать? — спросила она, стараясь вести себя как взрослая.

— Не знаю, — сказал он. — Возможно…

И в этот самый момент загорелся свет на заднем крыльце, и они виновато отпрянули друг от друга, как будто их застали врасплох за тем, о чем оба они старались даже не думать.

Том стоял на заднем крыльце и смотрел на них.

— Вот ты и дома! — весело обратилась к нему Сьюзен, надеясь, что в ее голосе не будет слышно того напряжения, которое она ощущала. Она стала подниматься по лужайке к дому, а капитан Гротон последовал за ней. — Ты уже поел?

— Да, — сказал Том. — Я остановился в «Бургер Кинг»[8]в Уолкере.

— Бедняжка. А я как раз собиралась делать кофе. Ты будешь?

— Боюсь, мне пора возвращаться на базу, — сказал капитан Гротон.

— И вы даже не останетесь выпить с нами кофе? — спросила Сьюзен.

— Нет, я только сейчас заметил, который час. — С удрученной улыбкой он добавил: — Теперь я понимаю, отчего вы, люди, всегда опаздываете.

Она проводила его до парадной двери, оставив Тома на кухне. Капитан задержался на ступенях.

— Спасибо, Сьюзен, — сказал он, и она поняла, что капитан имел в виду не ужин.

— Вашим женщинам так повезло, капитан, — тихо ответила она.

— Нет, не повезло, — серьезным тоном возразил Гротон.

— Пусть они и живут недолго, но при этом, готова поспорить, они счастливы.

— Надеюсь, что вы правы. — Он торопливо ушел, будто пытаясь убежать от собственных воспоминаний.

Когда Сьюзен вернулась на кухню, Том спросил ее как бы невзначай, но заранее продуманно:

— Тебе удалось добиться с ним каких-то успехов?

— Нет, — ответила она, — он так верен своему долгу. — И стала разливать кофе. Подавая ему чашку, она впервые за все годы замужества заметила в его глазах беспокойство. Сьюзен поставила чашку и обняла его. — Том, — пылко произнесла она, — я тебя очень-очень люблю!

Он ничего не сказал, только обнял ее отчаянно крепко.

И все же в ту ночь, когда она лежала без сна в постели и слушала знакомое дыхание Тома, в голову ей приходило множество вопросов.

В ее жизни была прореха, о существовании которой она прежде и не подозревала. Теперь, когда Сьюзен это поняла, она не могла уже больше не обращать внимания на эту боль. Она смирилась с тем, что ее жизнь строилась на компромиссах, на том, что «вполне устроит». И это ее больше не устраивало.

Но она никак не могла получить нечто большее, не причинив боль Тому. От осознания того, что он не является идеально подходящим для нее, она не стала любить его сколько-нибудь меньше. В конце концов, он человек. Его несовершенство — не его вина.

Глядя на скомканное одеяло, под которым спал ее муж, она думала обо всем том, чем обязана ему за эти годы верности и доверия. Ей нужно было каким-то образом отказаться от возможностей, от своего желания, пройти мимо них. Примириться с тем, что у нее есть. Просто потому, что это ее долг.

День переезда был спланирован до мелочей, как и все, что делали ватесуны. Со всего региона в Оканогган-Фоллз прибудут грузовики для переезда, начиная с шести утра. Сделав остановку на базе ватесунов, они въедут в город ровно в восемь и отправятся по указанным им адресам. Время переезда каждой семьи было опубликовано в газете, вывешено в магазинах и вручено горожанам лично по месту жительства. Был и веб-сайт, где каждый мог посмотреть, когда ему полагается выезжать.

Протестующие тоже действовали организованно. Говорилось, что все соберутся в семь утра в парке напротив мэрии. Оттуда они по Мейн-стрит двинутся к месту, где автострада проходила между утесом и рекой, и перегородят дорогу, по которой грузовики будут ехать в город.

Когда Сьюзен и Том остановили машину за зданием мэрии, на парковочном месте, зарезервированном для мэра, уже было ясно, что на марш протеста вышла целая толпа. Местная полиция регулировала движение и следила за правильностью парковки, но больше ни во что не вмешивалась. Вереницы людей, несущих самодельные плакаты, термосы и складные стулья, устремились в парк, как будто на праздник. Какие-то активисты, с которыми Сьюзен была незнакома, пытались разобраться с карманным компьютером.

Когда Том и Сьюзен подошли к парадному входу в мэрию, их увидел Уолт Нодэвей, шеф полиции. Он подошел к ним.

— Здесь действуют профессионалы, не только наши местные, — сказал он. — Возможно, они приехали из Мэдисона¹.

— У вас достаточно людей? — спросил Том.

— Если все будут вести себя мирно, то да.

— Офицеры не будут вмешиваться?

— Да-да, не будут. — Накануне вечером они все подробно обсудили.

Подошел репортер, неместный.

— Мэр Эбернати, вы прибыли сюда, чтобы поддержать протестующих? — спросил он.

— Все имеют право выражать свое мнение, — ответил Том. — Я поддерживаю это их право, независимо от того, согласен я с ними или нет.

— Но вы все же согласны с теми, кто выражает протест против переселения?

Сьюзен учила его, что не следует отвечать «Без комментариев», и сейчас она понимала, что именно это ему хотелось бы сказать.

— Людям трудно. Они хотят защитить свои дома. Я понимаю, что они чувствуют.

Сьюзен сжала его руку, чтобы придать ему решимости.

Начали подъезжать члены городского совета; они вставали на крыльце возле Тома, вполголоса беседуя и наблюдая за собиравшейся толпой. Как и можно было предугадать, акция протеста началась с опозданием: только в семь тридцать заработал громкоговоритель и кто-то запел «Мы не переедем», и песню хором подхватили. Люди уже начинали выстраиваться в колонны, чтобы отправиться маршем к автостраде, когда с противоположной стороны подъехал знакомый черный внедорожник; он быстро обогнул полицейские баррикады и затормозил перед мэрией. Ехавший за внедорожником фургон остановился на краю парка.

Капитан Гротон вышел из машины, и за ним последовали трое охранников-ватесунов, которые рядом со своим стройным командиром выглядели еще более пузатыми. Все были в униформах песочного цвета. Капитан бросил взгляд в сторону парка, где люди только начали понимать, что противоположная сторона уже прибыла, а потом повернулся и стал подниматься по ступеням. Подойдя к Тому, он сказал низким, властным голосом:

— На пару слов, мэр Эбернати. Пройдемте в здание. — Он повернулся к членам городского совета. — И вы тоже.

И стал дальше подниматься по ступеням к входу. Остальные последовали за ним.

Несколько наблюдателей успели просочиться внутрь до того, как охранники-ватесуны закрыли двери. Среди них была Сьюзен. Вместе с остальными случайными свидетелями она встала в дальнем конце зала, а капитан Гротон обратился к руководству города.

Никогда прежде они не видели его по-настоящему рассерженным, и это зрелище могло напугать. В нем чувствовалось холодное напряжение, самообладание, натянутое до предела.

— Я вынужден возложить на всех вас ответственность за поведение собравшихся возле здания, — сказал он. — Они должны немедленно разойтись по домам и не мешать проведению текущей операции. — Он повернулся к Тому. — Я предпочел бы, чтобы приказ исходил от вас, господин мэр.

— Я не могу отдать им такой приказ, — возразил Том. — Во-первых, потому, что я с ним не согласен. Во-вторых, они ему не подчинятся, что бы я им ни говорил. Я им не командир, а всего лишь мэр. Они избрали меня, они же могут и снять меня с должности.

— В вашем распоряжении имеется полиция.

— Только Уолт и три офицера. Они не смогут выступить против целого города. Там собралось, пожалуй, человек четыреста.

— Что же, тогда учтите вот что, — сказал капитан Гротон. — В моем распоряжении силы имеются. Двести вооруженных солдат. Десять минут назад они начали оцеплять парк. Они ждут лишь моего приказа, готовые войти в парк и арестовать тех, кто не подчинится. У нас есть возможность надежно охранять задержанных. Решение за вами, господин мэр.

Такой жесткой тактики они как-то не ожидали.

— Среди собравшихся там есть дети и пожилые люди, — запротестовал Том. — Вы не можете отправить солдат грубо разобраться с ними. Они лишь выражают свою точку зрения.

— У них было три месяца, чтобы выразить свою точку зрения. А теперь время, когда это можно было делать, прошло.

— Время для этого никогда не пройдет, — предупредил Том. На мгновение их взгляды встретились, и тогда капитан Гротон заговорил другим тоном.

— Совершенно не понимаю, — сказал он. — Вы с самого начала знали, для чего мы здесь находимся. Я никогда вам не лгал и ничего не скрывал. Я делал все, что было в моих силах, чтобы вы были довольны. Я пошел на компромисс до такой степени, что мое руководство уже усомнилось в правильности моих решений. А вы все же мне открыто демонстрируете неповиновение.

— Дело не в вас, капитан, — сказал Том уже примирительно. — Вы очень хорошо относились к нам, и мы за это благодарны. Но речь идет о чем-то большем. О справедливости.

— О справедливости! — Капитан Гротон взмахнул рукой в отчаянии. — Значит, о фантазиях. О том, чего никогда не было и никогда не будет. Скажите мне: землетрясение вы тоже называете несправедливым, а против бури идете с маршем протеста?

— Землетрясения и бури не отвечают за свои действия. У них нет ни сердца, ни совести.

— Ну, если это поможет вас примирить с происходящим, считайте, что у нас тоже нет.

— Я знаю, что это не так, — спокойно глядя на него, заметил Том.

На мгновение капитан Гротон замолчал, как будто признавая правоту этих слов. Но потом на его лице появилось суровое выражение.

— Значит, я ввел вас в заблуждение, — сказал он. — Мы неумолимы, как природная стихия. Беспристрастны и неизбежны. Ни ваши пожелания, ни мои, ни всех собравшихся там людей не могут ни в малейшей степени повлиять на исход событий.

Снаружи, вокруг крыльца, собралась толпа, и теперь они уже скандировали: «Сплоченный народ никогда не победят!» На мгновение в зале только и было слышно что их голоса.

— Покажите, что вы — лидер, Том, — тихо посоветовал капитан Гротон. — Предостерегите их, внушите им, что нужно уйти и спастись. Я могу дать вам десять минут на то, чтобы их убедить, а потом я вынужден буду отдать приказ. Мне жаль, но это мой долг.

Том уставился на него, злясь из-за предательства; то, что враг предлагал ему сотрудничать, вызывало у него ярость. Капитан Гротон встретил его взгляд спокойно, не отводя глаз. Тогда Том на мгновение взглянул на Сьюзен. Это произошло быстро, почти непроизвольно, но все присутствовавшие в зале заметили. И они поняли, что речь идет о чем-то большем, чем принципы.

Том выпрямился в полный рост, было видно, как он напряжен. В другой ситуации он посовещался бы с городским советом, но сейчас он просто повернулся и направился к двери. Когда он проходил мимо Сьюзен, она присоединилась к нему. Наблюдавшие расступились. Никто не знал, что собирается делать Том.

Охранники-ватесуны, не подпускавшие толпу к дверям, отошли в сторону, когда на ступени вышел Том. Он поднял руки, и скандирование стихло.

— Послушайте меня, все, — начал он, но голос его было плохо слышно. Он махнул рукой женщине, державшей в руках портативный громкоговоритель, и она взбежала по ступеням и дала ему микрофон. — Послушайте меня, все, — снова обратился он. Толпа замолчала, глядя на его мрачное лицо. — Солдаты-ватесуны окружили нас, и через десять минут начнутся аресты.

Толпа зашевелилась, охваченная протестом и тревогой.

— Они блефуют! — выкрикнул кто-то.

— Нет, — возразил Том. — Я уже хорошо знаком с этим капитаном. Он говорит совершенно серьезно. Теперь, если кто-то хочет, чтобы вас арестовали, избили и бросили в ватесунскую тюрьму, это ваше дело. Но всех остальных я прошу разойтись по домам. Возьмите своих детей и уходите. Я не хочу, чтобы вы пострадали. Вы знаете, что они на такое способны.

Некоторые из стоявших с краю толпы уже начали уходить, но большая часть собравшихся застыла на месте, разочарованно глядя на Тома, будто ожидая от него чего-то иного.

— Послушайте, мы же сделали все от нас зависящее, — сказал он. — Мы убедили их предоставить нам такие возможности, на которые и не рассчитывали. Мы тянули сколько могли. Но теперь наступил момент, когда они больше не пойдут на уступки. Теперь наша очередь смириться. Мы больше ничего не можем сделать. Пожалуйста, расходитесь по домам. Я сейчас сделаю то же самое.

Он отдал микрофон женщине и стал спускаться по ступеням. Сьюзен взяла его за руку и пошла вместе с ним. Дух решимости, царивший вокруг, как-то выдохся, исчез, и толпа начала расходиться. Один из приехавших из Мэдисона организаторов протеста попытался вновь раззадорить всех, но ничего не получилось. Люди пошли прочь, почти безмолвно и не глядя друг на друга.

Посреди парка Сьюзен прошептала Тому:

— Наша машина с другой стороны.

— Знаю, — ответил Том. — Я вернусь за ней попозже.

Она поняла, зачем он это делает, люди видят символическую картину, как мэр с женой уходят домой, и сейчас это самое важное.

«Не оглядывайся», — сказала она сама себе. Иначе покажется, что она колеблется, о чем-то сожалеет. И все же ей так хотелось. Дойдя до выхода из парка, она не выдержала и взглянула через плечо. Лужайка почти опустела, если не считать маленькой кучки самых упрямых, которые уже зашагали в сторону автострады, чтобы преградить путь грузовикам. На крыльце мэрии в одиночестве стоял капитан Гротон. Но он не разглядывал парк и не наблюдал за оставшимися демонстрантами. Он смотрел ей вслед. Сьюзен увидела его, и ее охватили самые разные мысли, а потом — ошеломляющее огорчение, и она чуть не споткнулась.

— Что случилось? — спросил Том.

— Ничего, — ответила она. — Все в порядке.

К вечеру второго дня в Оканогган-Фоллз все было кончено.

В Ред-Блафф произошло восстание; армия ватесунов все еще преодолевала сопротивление, которое ей оказывали в каждом доме. В Уолкере солдаты загнали неподчинявшихся жителей в тесные ограждения, и в конце концов все тоже закончилось бунтом; сообщалось о новых и новых жертвах. Только в Оканогган-Фоллз все прошло спокойно и мирно.

Фургон с вещами только что отъехал от дома Эбернати; Том и Ник последовали за ним на пикапе, а Сьюзен напоследок зашла в дом, чтобы пройти и посмотреть, не забыли ли они что-нибудь; и тут у нее зазвонил сотовый телефон. Решив, что это Том, она не стала смотреть на номер и сразу ответила.

— Сьюзен.

Она не думала, что снова услышит этот голос. Все решения уже были приняты, история закончилась. Ватесуны победили. Оканогган сдался врагам.

— Не могли бы мы с вами встретиться на пять минут? — спросил он.

Она хотела было отказаться, но ощутила укол огорчения и поняла, что между ними все еще существует какая-то связь.

— Не здесь, — ответила она.

— Где?

— На Мейн-стрит.

Бен был в саду; он взволнованно прощался с единственным в его жизни домом. Сьюзен выглянула с заднего крыльца и окликнула его:

— Мне нужно на секундочку сбегать в город. Я вернусь за тобой через десять минут.

В центре города с наступлением вечера автоматически включились фонари, и их свет придавал меланхоличности безлюдным улицам. Витрины магазинов были пусты, а к стеклам приклеены надписи «Закрыто. Навсегда». Сьюзен припарковала машину; из живых существ на улице были только копавшаяся в мусоре ворона и капитан Гротон, ныне единственный глава города-призрака.

Сначала они молчали. Бок о бок пошли они по знакомой улице. В аптеке Мейера были пусты те полки, где Сьюзен когда-то выбирала ему журнал. Они подошли к тому месту, с которого смотрели парад четвертого июля, и капитан Гротон протянул руку и коснулся теплого кирпича.

— Я никогда не забуду этих людей, — сказал он. — Возможно, я обманывал себя, но под конец я начал чувствовать себя среди них как дома. Возможно, будь у меня больше времени, я нашел бы здесь свое счастье.

— Это не помешало вам все разрушить, — напомнила Сьюзен.

— Не помешало. Я привык разрушать то, что люблю. Если бы в его голосе послышалась жалость к себе, ее это разозлило бы, но он просто констатировал факт.

— Куда вы отправитесь теперь? — спросила она. Он заколебался с ответом:

— Мне нужно урегулировать некоторые разногласия, связанные с этим заданием.

Позади них хлопнула дверца автомобиля, и капитан Гротон бросил напряженный взгляд через плечо. Посмотрев в ту сторону, Сьюзен увидела, что из припаркованного военного транспортера вышел ватесун в черной униформе и стоял там, скрестив руки; он пристально смотрел на нее и капитана.

— Ваш шофер уже беспокоится.

— Это не шофер. Это охранник. Я под арестом. Сьюзен была потрясена.

— За что?

Он сделал жест, означавший: «не стоит об этом».

— Мое руководство недовольно стратегией, которую я применил при выполнении задачи.

Она догадалась, что имелось в виду неприменение силы.

— Вы хотите сказать… — Она указала на его человеческое тело.

— Да. Они решили, что им следует подойти к делу серьезно и отправить меня под трибунал.

Сьюзен поняла, что именно это он и хотел ей сообщить.

— Но вы же успешно провели операцию! — воскликнула она. Он иронично улыбнулся:

— Можно сказать, что так. Но тут затронут принцип, который имеет более важное значение. Они считают, что превращаться в тех, кого мы завоевываем, слишком рискованно. Это столько раз случалось в нашей истории.

— С нами это в некотором роде тоже происходит, — ответила Сьюзен. — Мне кажется, что ваше руководство пытается противостоять универсальному закону, которому подчиняется любое завоевание.

— Как бы то ни было, они представили себе будущее, в котором дети-ватесуны играют на школьных дворах таких городов, как этот, и их никак не отличить от людей.

Сьюзен тоже представила эту картину:

— Разве это было бы плохо?

— По-моему, нет, — ответил он.

— По-моему, тоже нет.

Наконец охранник не выдержал и направился к ним. Сьюзен крепко взяла капитана за руку.

— Мне так жаль, что вас накажут за нарушение этого табу.

— Я с самого начала знал, что рискую, — ответил он, сжав ее руку. — Но все же… — В его голосе удивительным образом перемешались решительность ватесуна и негодование человека. — Это несправедливо.

И вот тогда Сьюзен поняла, что, несмотря на внешнюю сторону происходящего, она все же одержала победу.