Ок-но

3. В гостях у профессора Рассвела

Перед отлетом с Фаона я с Шефом крупно повздорил. Но если бы я не пошел на обострение, то никуда бы не улетел, потому что Шеф наотрез отказал мне в законном двухнедельном (не считая дороги) отпуске. Возникла дилемма: либо говори ему все, что о нем думаешь, либо забудь об отпуске и отправляйся ловить биоробота, сбежавшего от хозяев на следующий день после того, как у него истекла заводская гарантия. Я избрал первый вариант, на что Шеф ответил, что не оплатит мне дорогу, — а я-то всерьез намеривался проведать своих родителей, которые живут на Земле. Мы еще немного поорали друг на друга, и в конце концов доорались до того, что Шеф предложил оплатить мне билет в один конец. И пусть никто не подумает, что это был своего рода компромисс, вроде «пятьдесят на пятьдесят», — нет, это был прямой намек: лети куда хочешь, но назад не возвращайся.

С Татьяной вышло не лучше, чем с Шефом. Обычно она канючит, что стоит ей выкроить время для отпуска, как у меня обязательно возникает какое-нибудь срочное расследование. В этот раз получилось иначе: я, можно сказать, с кровью вырываю у Шефа билет в один конец, а у нее, видите ли, археологическая экспедиция в другой конец галактики.

В общем, улетал я с Фаона не отягощенный ни работой, ни подругой, ни имуществом, которое я решил оставить Татьяне, хоть она этого и не заслужила.

Ничего, думал я, складывая в рюкзак вещи, которые Татьяне в любом случае не понадобятся — бронежилет, бритвенные принадлежности, фальшивые документы и обоймы к бластеру, — ничего, и на Земле детективы не сидят без работы, на обратный билет уж как-нибудь заработаю, а то и останусь насовсем, посмотрим, как они тут без меня справятся.

К тринадцатому апреля по синхронизированному времени я успел выполнить только первую часть плана — навестить родителей. Никакой интересной работы не подвернулось. Тогда я подумал, что, вероятно, не там ее ищу, и решил проконсультироваться с моим давним знакомым — Гордоном Алистером, знаменитым лондонским адвокатом. Полтора года назад мы сотрудничали по одному межпланетному делу, и с тех пор поддерживаем связь.

Насчет Сохо Яна не ошиблась. Алистер поводил меня по лондонским достопримечательностям, перечислять которые я не стану, дабы не вызвать возгласы вроде «Подумаешь, нашел чем удивить!» или «Да кто ж там не был!».

В пятницу семнадцатого апреля, в семь часов вечера лондонские достопримечательности остались далеко позади, потому что флаер Алистера вот уже четверть часа как держал путь на северо-запад; я сидел рядом с адвокатом, глазел вниз и по сторонам. Мне казалось, он отыскивает самое глухое место на всем острове, а по-настоящему глухих мест в Европе уже не осталось. В этом смысле мой Фаон выглядит более привлекательно.

Под нами тянулась лесистая долина с пятнами торфяников. Флаер стал снижаться, повинуясь хозяину, выбравшему для посадки почему-то именно эту поляну, хотя та, что промелькнула под нами минуту назад была ничем не хуже.

Мы сели, сухие стебли травы доходили до окон. Я выбрался из машины, отыскал среди желтой соломы Алистера, который, нагнувшись, проверял, не завязло ли шасси, и спросил:

— Куда теперь?

— Вон по той тропинке, — Алистер указал на некий просвет между деревьями.

Мы побрели. Постепенно я обнаружил, что шагаю не по земле, а по мелкому щебню, бывшему когда-то бетоном. Ровные ряды деревьев по обе стороны тропинки намекали, что здесь была когда-то дорога. Сейчас она сплошь заросла дикой травой, осталась только тропинка.

— Что это за деревья? — спросил я просто так.

— Тисы, — ответил адвокат.

Впереди показался старый каменный дом с пологой черепичной крышей. Две потрескавшиеся трубы пробили тупой конек. В доме было два этажа, не считая мансарды и высокого цоколя. По углам дом подпирали контрфорсы, увитые побегами, недавно начавшими зеленеть. На первом этаже светились два окна с узкими стеклами, разделенными резными стойками и перемычками.

— Древний дом, — констатировал я.

— Не думаю, что он настолько стар, насколько выглядит, — сказал Алистер с осторожной уверенностью, поскольку, как любой адвокат, привык отвечать за свои слова. — Скорее всего, это поздняя стилизация.

— Будем считать, что оригинал, — предложил я. — Иначе все вокруг стилизация — и торфяники, и тисовая аллея, и старый, увитый… как это… плющом, дом… Еще скажи, что позади дома есть вересковая пустошь.

— Есть-есть, — уверил меня Алистер. — Но это не плющ, а дикий виноград. И не спрашивай про орхидеи — я не ботаник.

Мы подошли к дому. Алистер дернул за какую-то железяку рядом с массивной дубовой дверью, внутри дома раздался хрипловатый металлический звон.

Дверь открыл высокий сутулый старик. Алистер нас представил:

— Профессор, это мой друг, мистер Ильинский. Мистер Ильинский, перед вами профессор Рассвел, о котором я вам рассказывал.

Секунду мы друг друга рассматривали. У Рассвела было длинное худое лицо с крупным носом, напоминавшем клюв какой-то птицы. Густые и седые до белизны волосы лежали так, будто профессор мчался навстречу ветру. Серые глаза сверкнули, и я услышал:

— Prosze bardzo!

Наверное, Алистер заметил мгновенное замешательство на моем лице, поскольку тут же пояснил:

— Я не мог дозвониться до профессора и попросил мисс Липтон предупредить его, что приеду не один.

— Добрый вечер, — сказал я профессорской спине.

Алистер подтолкнул меня под локоть, и мы прошли в дом. По моей просьбе он представил меня как репортера научно-популярного журнала «Сектор Фаониссимо». Адвокат еще загодя предупредил, что профессор скорее предпочтет завести знакомство с частным детективом, нежели с репортером. Но к подобному положению вещей я давно уже привык, и потому отнесся к оказанному мне прохладному приему как к издержке профессии (профессии частного детектива, разумеется).

Я заметил Алистеру, что между ним и профессором есть некоторое сходство: оба были длинными, тощими и сутулыми.

— Наверное, это сходство нас и сблизило, — ответил адвокат не без иронии. — Мисс Липтон говорит, что профессор похож на меня в старости.

— А как насчет тебя и профессора в молодости?

Алистеру недавно исполнилось тридцать девять, и молодым его можно было назвать лишь сравнивая с семидесятилетним Рассвелом.

— Мисс Липтон сторонится банальной констатации фактов, — пояснил Алистер. — И надо учитывать, что она не в курсе, как выглядел профессор в мои годы.

Рассвел вскоре оттаял, а я, наоборот, дико замерз. Мы сидели в огромной темной гостиной перед камином, который едва тлел. Беседа началась, как всегда, с погоды, потом мы плавно перешли на обсуждение климатических преимуществ тех или иных планет, при этом корректно избегая Земли и Фаона.

Когда профессор отлучился на кухню за новыми порциями коктейля, ни в коем случае не заменявшего электропечь, я пожаловался Алистеру на то, что поступил, вероятно, точно так, как поступает всякий фаонец, оказавшийся на планете, где есть места с температурой выше двадцати градусов по Цельсию, то есть скинул теплую одежду и засунул ее в самый дальний чемодан.

Алистер понял мой намек и сказал:

— Прежний хозяин этого дома говорил, что дом был построен в те времена, когда сердца людей грела вера в лучшую жизнь, поэтому они мало уделяли внимания искусственному отоплению.

— Профессор давно здесь живет?

— Он купил этот дом четыре года назад, когда оставил большую науку.

— Разве здесь можно жить… — поежился я.

Алистер улыбнулся:

— Комнаты на втором этаже удовлетворят даже самого требовательного фаонца. Первый этаж предназначен для философских размышлений.

— Надо бы их простимулировать… — и я полез в камин шевелить дрова.

С камином я кое-как справился, огонь запрыгал желто-синими языками. На пузатых медных горшках, свисавших на цепях с почерневших потолочных балок, заиграли блики.

— Ну ты и вымазался, — оглядев меня, сказал Алистер.

Я направился искать ванную.

— Эй, не там, лучше наверху… — послышался совет адвоката, но я подумал, что ж я, ванной не найду что ли…

Для начала я двинулся на струившийся из кухни свет. В темном коридоре, справа, я увидел приоткрытую дверь, заглянул туда. Просматривались трубы и какие-то емкости. Нашел! — мелькнуло в голове. Выключателя нигде не было видно. Я сделал два шага вперед, нагнулся к тому, что принял за раковину и в тот же миг приложился лбом о железную емкость, которая располагалась точно над раковиной и сама походила на раковину. Потирая лоб, я отступил к выходу и кое-как нащупал выключатель возле косяка. Свет зажегся.

Странная конструкция, верхняя часть которой набила мне шишку, предстала передо мной. Эту конструкцию легче нарисовать, чем описать, но я все же попробую. Итак, сверху вниз: на высоте двух метров — два медных крана с крестообразными вентилями, под ними — металлическая раковина, о которую я и ударился, из нее выходит короткая сливная труба, затем — снова раковина, — точно такая же, как верхняя и, под нею, снова сливная труба, уходившая в каменный пол.

Рядом с двураковинным сооружением стояла трехступенчатая скамейка. Я встал на первую ступеньку и повернул ближний вентиль. Потекла ледяная вода, через слив в верхней раковине она текла в нижнюю.

Я сошел со скамейки; просунувшись в пространство между раковинами, кое-как вымыл лицо и руки, вытер их собственными бумажными салфетками, потому что ни сушилки, ни полотенец не нашел.

— Я же сказал, надо было подняться на второй этаж, — сказал мне Алистер, когда я вернулся в гостиную. Рассвел был уже там и пробовал коктейль.

— Не сразу освоился с конструкцией, — оправдывался я. — Две раковины — это не одна, так просто не освоишь. Кстати, зачем так сложно?

Алистер рассмеялся и посмотрел на Рассвела. Тот ответил:

— Хозяева этого дома слыли чудаками. Последний из них, показывая мне дом, сказал, что в ванной на первом этаже находится один из первых отечественных водяных смесителей для смешивания горячей и холодной воды.

— А-а-а, понятно, — сказал я.

Больше мы о смесителях не говорили. Впрочем, ни о чем таком интересном мы не говорили до тех пор, пока Рассвел не спросил у Алистера:

— Как дела у мисс Чэпмэн?

Перед этим мы минуты две хором молчали, потому что все светские темы были исчерпаны.

— Пока непонятно. Вялотекущий скандал с руководством. Отправили в отпуск на две недели.

— Кража из запертого кабинета?

— Да, и мисс Чэпмэн первая на подозрении…

И Алистер, напирая главным образом на технические подробности, передал нам разговор с клиенткой.

— Бедная девочка, — пробормотал Рассвел. Она так долго добивалась этого места. Ты сможешь ей помочь?

— Лучший способ помочь ей, это найти настоящего вора, — заявил адвокат.

— Да что тут искать! — с негодованием возразил Рассвел. — Нибелинмус сам засунул куда-нибудь этот кристалл, а теперь всю вину валит на ни в чем не повинную девчонку. Ты лучше прижми его каким-нибудь законом. Обвини в дискриминации, незаконном увольнении, нанесении морального ущерба… Да мало ли способов! Да, собственно, кому я все это говорю, тебе ли не знать…

Алистер на это смолчал. Не дождавшись ответа, Рассвел перешел на лесть:

— Мне рассказывали, во время одного из слушаний ты так загипнотизировал присяжных, что половина из них перелезла через ограждение и пересела на скамью подсудимых.

— Один присяжный, — едва скрывая самодовольную улыбку, поправил Алистер. — В нем проснулась совесть.

— О расходах не беспокойся. Я все оплачу, — неожиданно добавил Рассвел.

— Вы так о ней заботитесь, — заметил адвокат.

— Она была моей последней ученицей. В конце концов, это я устроил ее к этому негодяю Нибелинмусу. Так что, прошу тебя, подумай… Хорошо?

Адвокат кивнул. Прихватив пустые бокалы, Рассвел удалился на кухню.

— Что думаешь? — спросил Алистер.

— Странный профессор. Впрочем, я вижу его впервые. Вероятно, он не всегда такой.

— Я о деле спрашиваю, — уточнил он.

— Ах о деле…

Некая, достаточно тривиальная идея у меня созрела, и я рискнул ее высказать.

— Правильно ли я понял, что, когда Нибелинмус вернулся, его кабинет был заперт? — уточнил я для начала.

— Правильно, — кивнул Алистер. — А что?

— У нас на Фаоне… ой извини…— И я приготовился выслушать очередную шутку по поводу провинциализма инопланетников.

— Да ладно, — с улыбкой отмахнулся Алистер. — Так что там у вас на Фаоне?

— По моему опыту, который, как ты понимаешь, я приобрел на Фаоне, преступники никогда не запирают после себя дверей, если только не преследуют этим какую-нибудь определенную цель. И в любом случае, грабитель, который не желает, чтобы полиция думала, что у него есть настоящий ключ, а не, скажем, сканер, не станет запирать за собой дверь на замок. Он оставит дверь открытой. Из тех троих, кто находился в лаборатории, ключа не было — по крайней мере, априори — только у Дина Мартина. Если кассету взял он, то ему сам бог велел, уходя, запереть дверь. И наоборот, если бы кассету взял, ну скажем, Трауберг, то ему было бы выгоднее оставить дверь открытой, чтобы Нибелинмус подумал, что забыл ее запереть — он ведь не всегда ее запирал. Ты согласен?

— Пожалуй… Правда, я бы рассуждал проще. Замки придумали не против тех, у кого есть ключ, а против тех, у кого его нет. Отсюда следует, что кассету взял Мартин, о котором мы пока что ничего не знаем. У него почему-то оказался ключ от кабинета Нибелинмуса. Очевидно, он каким-то образом его подделал. Он не просто вор, а вор подготовленный. Следовательно, мисс Чэпмэн не пригрезилось…

— Что ей не пригрезилось? — живо спросил Рассвел, только что вошедший в гостиную.

Краем глаза я заметил, как Алистер буквально на мгновение скосил глаза в мою сторону. Я сказал:

— Брось, Гордон, я сам вижу, что дело тухлое. Тебе нужна помощь, а я как раз сижу без дела. Либо я умру с голода и унесу тайну в могилу.

— Вы предлагаете журналистское расследование? — предположил Рассвел. — Или, как я уже начал догадываться, вы не только журналист.

— На Фаоне не хватает специалистов, люди вынуждены иметь по несколько специальностей, — выручил меня Алистер. — Джулия Чэпмэн подозревает, что их лаборатория находится под колпаком у какой-то из галактических спецслужб. Ей послышалось название «галактическая разведка». Тебе что-нибудь известно о них?

— По международной конвенции не должно быть никаких галактических спецслужб, — вмешался Рассвел. — Точную формулировку я не помню, кажется, соответствующая статья называется «о неразмещении спецслужб в космическом пространстве».

— А Галактическая Полиция? — возразил Алистер.

— Это не спецслужба, это полиция, круг их обязанностей, во-первых, всем известен, во-вторых, строго ограничен.

— Разрешите одну справку… — попросил я. — Дальняя Галактическая Разведка, сокращенно ДАГАР, была в свое время подразделением Галактической Полиции, потом, вроде как, отпочковалась. Прошу обратить внимание на определение «Дальняя». Оно означает, что ДАГАРу даже на Фаоне делать нечего, не говоря уж о Земле.

— Чем они занимаются? — спросил Рассвел.

— Татьяна говорит, они ловят сапиенсов.

— Тоже дело, — и Алистер с сомнением покачал головой.

Рассвел, не знавший, кто такая Татьяна, спросил:

— А в какой спецслужбе работает эта неизвестная мне Татьяна?

— Ни в какой, — уверенно ответил я. — Она планетарный археолог или архи-планетолог, или, в общем, архи-архе-кто-то. Ищет останки сапиенсов, но, думаю, и не прочь поймать и живого. Она рассказывала, что несколько раз некие темные личности, выдававшие себя за сотрудников Галактической Полиции, пытались обыскать контейнеры с ее ископаемыми находками. Даже пытались отнять какие-то кости.

— Кости сапиенсов? — изумился Рассвел.

— Да нет. Никаких костей сапиенсов они не нашли. Просто кости — может быть динозавров, но не земных, а инопланетных.

Рассвел с облегчением вздохнул. За исключением планетарных археологов, я не встречал людей, которые бы желали встречи с сапиенсами — пускай хоть трижды мертвыми.

— Не означает ли повышенная активность ДАГАРа то… — Алистер сделал многозначительную паузу, — …что они что-то или кого-то нашли?

— Не приведи господь! — тихо воскликнул Рассвел.

— Профессор, — обратился я к нему, — какая, по-вашему, может быть связь между космологическими исследованиями и проблемой поиска сапиенсов?

— В такой формулировке, связей может быть сколько угодно. Но вы, вероятно, имели в виду исследования лаборатории Нибелминуса и ИХ связь с поиском сапиенсов. Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, чем Нибелинмус способен помочь Галактической Разведке. Лаборатория занимается локальными гравитационными аномалиями, проще говоря, локальными пространственно-временными катастрофами. Эта область теоретической физики — даже, скорее, математики. Нет, ума не приложу…

Вопреки этому, он задумался.

Алистер оглядел стол и сказал, что по его мнению на столе чего-то не хватает.

— Забыл на кухне, — небрежно бросил Рассвел, раздосадованный тем, что его мысли были кем-то прерваны, и снова углубился в размышления.

Адвокат сходил на кухню и принес поднос с сэндвичами.

— Джулия рассказывала, что из себя представляет этот Мартин? — спросил я у Алистера.

— Совсем коротко. Работает у них два года, закончил Кембридж, молод — около тридцати, Нибелинмус его недолюбливает, но вместе с тем уважает. Думаю, профессору стоит поговорить с Нибелинмусом насчет Мартина, — и Алистер покосился на Рассвела. — Профессор, вы помните такого студента, фамилия его Мартин. Дин Мартин.

— И давно он закончил?

— Лет шесть назад. Вы в то время еще преподавали.

— Имя знакомое, — пробормотал Рассвел. — Да, кажется был такой студент. Но у меня он не учился. Почему вы спросили о нем?

— Мы пришли в выводу, что кассету с записью взял он.

— Вот как… И каким образом вы пришли к такому выводу?

Алистер изложил наши аргументы, затем продолжил:

— Либо Нибелинмус лично связан с ДАГАРом, либо подозревает, что кто-то из сотрудников передает информацию разведке. Джулия просто подвернулась под горячую руку.

— В любом случае, не надо говорить Нибелинмусу о Мартине, — сказал я. — Сначала последим за ним — за Мартином, я имею в виду. Слежку я беру на себя.

— Получится ли? — засомневался адвокат. — Ты плохо знаешь страну, говоришь с акцентом…

— Сойду за туриста.

— Хм, путешествующего автостопом, — оглядев мой наряд, усмехнулся Алистер.

— Для слежки это в самый раз! Но сначала мне нужно поговорить с мисс Чэпмэн, хорошо бы она захватила снимки…

— Ага, снимки, план института, схему канализации… Знаю, чем все это закончится. — Алистер, очевидно, намекал на тот неприятный случай, произошедший во время нашего совместного расследования. Ну откуда, спрашивается, мне было знать, что на Гесионе-А канализационные люки в два раза уже стандартных. А плечи у меня, сами знаете…

— Хорошо, пускай сама покажет мне Мартина. Издалека.

— Издалека? Не ты ли мне говорил, что для тебя все земляне на одно лицо?

— Не я.

— Тогда подумаю, — кивнул Алистер.

— Федр, вы живете в Фаон-Полисе? — неожиданно подал голос Рассвел.

(Вообще-то меня зовут Фёдором, но, как правило, люди берут на себя труд произносить верно лишь первый звук "ф", комкая все остальное кому как вздумается. Поэтому я везде буду использовать среднестатистический вариант «Федр» — тем более что меня он вполне устраивает.)

— Да, там живет четыре пятых нашего пятидесятимиллионного населения.

— И Алексеев, он тоже живет в Фаон-Полисе.

Я должен был обрадоваться этому или огорчиться? Никакого Алексеева я не знал.

— А кто он?

— Астронавт-спасатель.

— Кажется, меня он не спасал…

— Нет-нет, — замотал головой Рассвел, — я не имел в виду, что вы должны быть знакомы… Имя всплыло из памяти, когда Гордон сказал, что вы с Фаона. Теперь я понимаю, почему я вспомнил именно его, хотя мы встречались лишь единожды — здесь, в этом доме. Это было в мае прошлого года, он ненадолго прилетал на Землю. И после нашего разговора, я вот так же точно сидел перед камином и размышлял…

Он замолчал.

— О спецслужбах? — предположил я.

— Вы мне не рассказывали, — заметил Алистер.

— Нет, о спецслужбах мне ничего не известно. В Секторе Улисса на одной из станций произошла катастрофа. Из пятерых членов экипажа я лично знал только Стахова, — он, как и я, изучал гравитационные аномалии. И еще там был биолог Милн, о котором я никогда не слышал до мая прошлого года. Алексеев участвовал в расследовании причин катастрофы. Он сказал, что Милн перед самой смертью послал странное сообщение, где говорилось, что я в чем-то оказался прав. И тогда, год назад, я сидел в этом кресле и размышлял, которая из моих гипотез имеет отношение к той катастрофе.

— А те, как их, пространственно-временные катастрофы… — начал было я.

— Терминологическое совпадение, — отрезал Рассвел. — В математике катастрофами называют не те катастрофы, что происходят в жизни.

— А что произошло в жизни?

— В жизни произошла смерть… Простите, я хочу сказать, что все члены экипажа погибли.

— Отчего они погибли?

— Один умер от заражения. Один был убит. Об остальных доподлинно ничего не известно: станция полностью сгорела.

Алистер присвистнул, поэтому Рассвел не расслышал то нецензурное словцо, которое вырвалось у меня против воли.

— Что тебя так удивило? — спросил Алистер.

— Убийство. Профессор, вы не ошибаетесь? Там действительно произошло убийство?

Рассвел опустил локоть на подлокотник и сжал большим и средним пальцами виски.

— Насколько я понял Алексеева, факт убийства следует считать доказанным. Даже известно, что убийство произошло в тот момент, когда Милн составлял сообщение, адресованное мне. Милну удалось его послать неоконченным. Знать бы, в чем, как считал Милн, я оказался прав.

— А потом вы с Алексеевым не переписывались? — спросил Алистер.

— Я писал ему, выдвинул кое-какие предположения, но он не ответил. Первое, что приходит в голову — ему запретили обсуждать итоги расследования с кем бы то ни было. Или — персонально со мной.

— Что за предположения вы выдвинули?

Профессор замялся:

— Их было несколько. Несколько гипотез, которые я в свое время защищал, и которые не были восприняты всерьез моими, с позволения сказать, коллегами. Милн сообщил так мало, что я не придумал, на которой из них остановиться. Выбрал десять наиболее перспективных и послал Алексееву.

— Ему было нелегко выбирать, — заметил адвокат. — Он же не ученый.

Рассвел возмутился:

— Полагаешь, от ученых больше толку? Как по твоему, почему новые идеи ученые принимают в штыки, пока их автор жив, но стоит автору умереть, идеи тут же находят сторонников?

— Ревность? — попытался угадать Алистер.

— Нет, не только она. Главное — это страх!

Уже больше не пытаясь угадывать, Алистер удивленно спросил:

— Страх чего?

— Страх остаться в дураках! — с ликованием возвестил Рассвел.

— Честно говоря, по-прежнему непонятно, — осторожно заметил Алистер и взглядом спросил, понятно ли мне.

— Непонятно, — подтвердил я.

— Да-с, молодые люди, страх! — повторил Рассвел и тряхнул седою головой.

Я подумал, ему неохота объяснять. Однако он продолжил:

— Люди боятся, что, после того, как они примут новую гипотезу, автор гипотезы, хорошенько проверив все еще раз, выйдет к ним, извинится и скажет, что в вычислениях оказывается была ошибка, поэтому принятая гипотеза, к его глубокому сожалению, абсолютно неверна; дескать, простите, что подвел вас… Вот чего боятся мои, с позволения сказать, коллеги!

Завершал фразу он стоя, с поднятым бокалом в одной руке и сэндвичем в другой.

— Вы предлагаете тост? — спросил Алистер.

Профессор посмотрел на руки, опустил взгляд на ноги, затем сел.

В невидимом углу невидимые часы пробили полночь.

— Ну что, — хлопнул себя по коленям Алистер, — утро вечера мудренее?

— Мудренее, — согласился я.

Рассвел сказал, что Алистер хорошо ориентируется в доме, и пусть он проводит меня до комнаты.

— Пусть, — опять согласился я.

Отведенная мне комната оказалась просторной и комфортной. Из душевой комнаты я вышел без новых шишек, отопление работало, как на Фаоне. Все эти прелести цивилизации привели к тому, что я уснул так и не успев обмозговать дело мисс Чэпмэн.

В восемь утра мы с Алистером сидели на кухне и завтракали йогуртом, тостами, апельсиновым соком и, естественно, черным кофе. После «как спалось? — нормально» мы на какое-то время притихли. Алистер ждал от меня «А где же овсянка?!», я от него — «Извини, овсянка кончилась». Наши ожидания не оправдались. После йогурта Алистер налил себе вторую чашку кофе и включил миникомпьютер, который с начала завтрака лежал на столе, подвергаясь опасности быть залитым чем-нибудь липким.

Алистер глазел в экран, я глазел в окно. В утреннем тумане появлялся и исчезал силуэт человека в плаще. Это профессор Рассвел, позавтракавший за полчаса до нас, хлопотал по хозяйству.

Я заметил:

— Он рано встает.

— Кто? А, ну да, рано… Нет, ну что пишут!

— Что же пишут?

— Пишут, что изобрели аппарат для выявление инопланетян, вселившихся в людей. Его надевают на голову как шлем. Шлем подсоединен к специальному компьютеру, который расшифровывает энцефалограмму и выдает ответ, кто ты есть на самом деле.

— И где ты нашел такой бред? В «Сан»?

— А ты угадай, — и Алистер подмигнул.

— Неужели в «Таймс»?!

— В твоем «Секторе Фаониссимо»!

Не поверив, я обошел стол и заглянул в экран. Алистер не врал, статья была подписана Хью Ларсоном. Я осведомился:

— Ты нас регулярно читаешь или хотел сделать мне приятное?

— Приятное.

— Тогда не бери в голову. Ты же знаешь, ни я, ни Ларсон статей не пишем. Перепечатали откуда-нибудь. Готов спорить, Ларсон этой статьи еще не видел.

— Напиши ему, пускай почитает. — Алистер захлопнул компьютер. — Кстати, профессор приглашает нас на прогулку.

— Куда?

— На раскопки, они тут недалеко, пешком дойти можно. Камни, друиды и все такое. Собирайся.

Собирать было особенно нечего. На мне было надето то же, что и вчера, потому что запасной одежды я не захватил. Профессор ждал меня в холле, на нем был желтый плащ с капюшоном и желтые резиновые сапоги, в руках он держал вторую пару резиновых сапог — старых и поношенных. Алистер стоял рядом и тянул руки к сапогам, профессор сапоги не отдавал.

— Смотрите, — воскликнул Алистер, — я же говорил, он в ботинках. А я в туфлях, прямо из офиса. Следовательно, сапоги должны достаться мне.

— Подойдите сюда, — сказал мне Рассвел и показал на место рядом с Алистером. Я подошел, он сравнил нашу обувь и передал сапоги адвокату.

— Поздравляю, — сказал я, — ты заслужил их по праву.

— Не забудь потом вернуть, — усмехнулся Рассвел. — Пара вторая и последняя.

Я подсказал:

— А вы заберите в залог туфли. Они сотни на три потянут, не меньше.

Алистер натянул сапоги, притопнул и сказал, что он готов.

На Фаоне не бывает туманов. Выйдя на улицу, я набрал ртом полные легкие, выдохнул и набрал еще. В горле запершило, и я закашлялся.

— Свежо, — поежился Алистер. — Ты не простудишься?

— Еще чего! Я никак не распробую земной туман — каков он на вкус.

— Туман на вкус? А готов ты понюхать земную воду, втянув ее через нос?

— Пробовал. Тоже в горле першит.

Из молочно-кисельной мглы донесся призыв Рассвела не отставать. Алистер сказал, что пойдет сзади и будет меня направлять, если я стану сбиваться с тропинки. Никой тропинки я не заметил, мы шли через лес, немного под уклон. Под слоем прошлогодней листвы почва была влажной и хлюпала под ногами. Мокрый кустарник, задевая, оставлял на штанах грязные следы. Деревья все реже и реже выплывали из тумана. Наверное, лес закончился, и мы вышли в поле. В пользу такого предположения говорило желтоватое пятно, появившееся на восточной стороне тумана. По заявлению Рассвела, это была не луна, а солнце, и оно вот-вот растопит туман. Почему из этого следовало, что нужно прибавить шаг, я так и не понял. Возможно, подумал я, место раскопок охраняется с воздуха и нам необходимо проскочить туда под прикрытием тумана. Как бы то ни было, когда Рассвел остановился и сказал, что мы пришли, видимость возросла до десяти примерно метров. На дорогу мы затратили тридцать пять минут. Я вдоволь надышался туманом, ноги промокли до колен — главным образом, из-за мокрого вереска, которым заросло бывшее торфяное болото.

Когда подошел Алистер, Рассвел пропал.

— Профессор, вы где? — позвал Алистер.

— Идите сюда, только будьте осторожны! — послышалось откуда-то снизу, из сгущавшегося тумана.

— А, — сказал Алистер, — тут котлован.

— А, — повторил я и сполз на заднице по торфяному склону.

— Я же предупредил, — встретив меня на дне котлована, с укоризной проговорил Рассвел. — Ударились?

— Да, коленом.

Лениво поругивая друидов, мимо пробежал Алистер. Затормозив об один из тех мегалитов, ради которых велись раскопки, он вернулся к нам.

— У тебя длинный тормозной путь, — заметил я тоном инспектора, проверяющего техническое состояние флаера.

— Да я вижу, чем ты тормозил, — парировал адвокат.

— А что, заметно? — перекрутившись, я попытался осмотреть задницу.

— Маскировочный окрас. Ни один друид тебя не разглядит.

Рассвел вооружился лопатой и развернул распечатанный на бумаге план раскопок. Я спросил, зачем друиды устроили кладбище на болоте.

— Во-первых, это не кладбище. Во-вторых, три тысячи лет назад болота здесь не было.

— Что же это, если не кладбище?

— Каменный календарь. Вы походите, осмотритесь, вам понравиться. На Фаоне, наверное, такого нет.

— Нет, — согласился я. — Нам, чтобы что-нибудь раскопать, приходится летать за сто парсеков. Удобно, когда все рядом с домом…

После обмена колкостями, имело смысл внять совету профессора и не стоять у него над душой.

Прямоугольные каменные глыбы возвышались на три-четыре метра. Некоторые стояли наклонно и готовы были вот-вот упасть. В центре котлована находились каменные ворота, точнее — пары четырехметровых камней с каменными перекладинами. Естественно, я не удержался и прошел через все пять ворот.

В котлован мы спускались с восточной стороны. На запад — к центру — его глубина возрастала, затем снова уменьшалась. Дно полого поднималось до уровня земли. На западной стороне раскопки начались позже. Камни группами высовывались на метр-полтора. Робот-экскаватор, под руководством молодого парня, разминал коленчатые суставы и размахивал ковшом. Он едва не снес мне голову. Парень извинился и попросил держаться от робота подальше.

— Он еще не проснулся после зимней спячки, — сказал парень.

— Не известно, кто из вас не проснулся, — проворчал я и вернулся к воротам.

В центре, среди ворот, орудовала разнополая пара средних лет. Мужчина держал в руках дальномер, женщина вводила результаты измерений в миникомпьютер.

— Смотри, что получается, — вдохновенно говорила женщина. — Если сложить высоты вертикальных камней и разделить сумму на длину перекладины, то выходит ровно три целых и четырнадцать сотых. Недаром ворота похожи на букву «пи».

— Это означает, — отвечал мужчина, — что с помощью ворот они решали задачу квадратуры круга.

— За пять тысяч лет до Пифагора! — восхитилась женщина.

Гордон Алистер ковырял камень перочинным ножом. Когда я его окликнул, он вздрогнул и спрятал нож. Похоже, я застал его на месте преступления.

— Ага, понятно: «Здесь был Гордон». Потом вон те типы, — и я показал на археологов с дальномером, — станут говорить всем, что адвокаты появились здесь за пять тысяч лет до основания Рима.

— Они будут недалеки от истины. — ответил Алистер, вернувшись к прежнему занятию. — Вторая древнейшая все-таки… Вообще-то я хотел найти что-нибудь на память.

В итоге он удовлетворился осколком величиною с большой палец.

— А ты себе присмотрел сувенир? — спросил он в надежде записать меня в соучастники.

— Я нашел нечто большее, чем сувенир.

— И что же?

— Еще одно доказательство единства пространства и времени.

— ?!

— Рядом с камнем, датируемым шестым тысячелетием до рождества Христова, я обнаружил Татьянину булавку, которую она месяц назад потеряла в нашей квартире на Фаоне. Она даже не заржавела.

— Расскажи о находке Рассвелу. Он объяснит ее с точки зрения современной космологии.

— Во всяком случае это повод расспросить его о гравитационных аномалиях.

Отыскав профессора Рассвела на прежнем месте, я поинтересовался, когда, по его мнению, друиды натащили сюда эти камни.

— Первое тысячелетие до новой эры, полагаю, — ответил он.

— Кое-кто считает, что шестое. В справедливости этой цифры вы убедитесь, если сосчитаете число камней, умножите это число на два, прибавите количество месяцев в году, разделите пополам и вычтите число камней.

— Их счастье, — осклабился Рассвел, — что им известны только четыре основных арифметических действия.

— Детская задачка, — бросил Алистер спустя пять минут.

Мы проторчали у друидов до полудня. Туман рассеялся, стало припекать. Охотники до древних сокровищ скинули куртки и во всю орудовали лопатами. Меж камней бродили роботы и всем мешали.

— Запретили же их сюда брать! — вознегодовал Рассвел и запустил в робота куском глины.

— Нам, пожалуй, пора, — намекнул ему Алистер. — Не надо нас провожать, доберемся сами, — добавил он, заметив, с какой тоскою профессор начал очищать с лопаты торф, поглядывая на свежевыкопанную яму. Если он сейчас уйдет, яму тут же займет какой-нибудь мародер.

— Поднимемся вместе, — предложил профессор. Археологическую лопату он воткнул в кучу выкопанной земли — как знак того, что он скоро вернется.

Я вскарабкался первым, подал профессору руку. Алистер подталкивал профессора сзади. Отмахнувшись от нас обоих, он вскарабкался сам.

— Приятно было познакомиться. — Рассвел протянул мне руку.

— Жаль, не успел расспросить вас о гравитационных аномалиях, — посетовал я, пожимая его сухую, крепкую ладонь. — Не могу взять в толк, чем они заинтересовали ДАГАР. Если, конечно, мисс Чэпмэн не ослышалась.

Рассвел отнял ладонь, отошел на три шага и устремил взгляд на запад.

— Видите ту гору? — спросил он, указав вытянутой ладонью на поросший черным лесом холм.

— Вы имеете в виду этот холм? — переспросил я и очертил пальцем контур указанной возвышенности.

— В древности, — будто не слыша меня, продолжал он, — местные жители называли ее Горой Аруса — Горой Того, Кто Ждет…

— Не обращайте внимания, профессор, — встрял Алистер. — Вы имели честь столкнуться с типичной фаонской гигантоманией. Когда однажды я сказал Федру, что глубочайшая на Земле Марианская впадина имеет глубину одиннадцать километров, Федр ответил, что на Фаоне одиннадцать километров — это мель… Да не толкайся ты!..

Расставив руки, Алистер собрался лететь обратно в котлован.

— Гордон, ты перебил меня, — сказал Рассвел не оборачиваясь и замолчал.

— Продолжайте, профессор, — попросил я. — Гордон больше не будет вам мешать.

Не возвращаясь к тому, что уже сказано, профессор продолжил рассказ о гравитационных аномалиях:

— Двигаясь дальше на запад вы достигнете побережья пролива, именуемого теперь проливом Святого Георга. Две с лишним тысячи лет назад, ранним апрельским утром от берега отчалила лодка с восемью гребцами. Под покровом тумана лодка устремилась к острову, которого нет ни на одной карте. Девятый член команды прижимал к груди мешочек из синей кожи, в котором лежал единственный желудь. На пустынном острове, вдали от людских глаз, из этого желудя должен был вырасти Дуб-Хранитель, последняя надежда древнего племени, их спасение от нашествия чужеземцев. О чужеземцах же было предсказано, что вырубят они священные деревья и разрушат храмы, и не будет от них спасения ни на земле, ни на море, но ничего не было сказано о спасении на небе. Девяносто девять лет отводилось на исполнение пророчества — время достаточное, чтобы ветви Дуба набрали силу, необходимую, чтобы выдержать Новый Белый Храм — укрытие для избранных. Спустя время, потомки тех девяти, преследуемые чужеземцами, повторили путь к острову. С ужасом они увидели, что ветви Хранителя взметнулись столь высоко, что пробили небесный свод, оставив на нем незаживающие раны. Путь назад был им отрезан. Опустив головы, они ждали кары, ибо ни одному смертному не позволяется проникать по ту сторону небесных огней. Они ждали кары, но надеялись на спасение…

Рассвел замолчал на самом интересном месте — я испереживался за избранных.

— Дождались? — не выдержав, спросил я.

— Неизвестно. Одни говорят, что избранные взошли по ветвям на небо, другие — что небесный огонь, вышедший из небесных ран, испепелил их на месте.

Рядом снова возник Гордон Алистер.

— Ты понял? Гравитационные аномалии — это дыры в небе, проделанные ветвями Дуба-Хранителя. Находка для ДАГАРа.

— Ах вон оно что… Значит, Дубом… Теперь понял.

— Пойдем, — Алистер потащил меня прочь от профессора, но я чувствовал, что Рассвел хочет меня о чем-то попросить. Он смущенно заглядывал мне в глаза.

— Погоди… Профессор, о том спасателе, Алексееве…

— Да-да, — тут же ожил профессор. — У вас найдется время поговорить с ним?

— Не могу обещать, что сделаю это в ближайшее время. Но когда (тут мне следовало сказать «но если») снова буду на Фаоне, обязательно поговорю.

— Спросите, почему он мне не ответил.

— Конечно спрошу.

Мы вторично попрощались — несколько теплее, чем в первый раз. Обратная дорога шла в гору, но мы с Алистером уложились в полчаса. Зайдя в дом, оставленный профессором открытым, адвокат сменил сапоги на туфли, а я — мокрые носки на сухие. Затем мы направились к флаеру.