Оин: Уаджет

Чихать хотело небо на Долину Царей: апчхи! — падал мокрый снег.

Идиот, устало подумал Аменхотепыч, нахохлившись под гофрированной телогрейкой, и сплюнул в сугроб остатки соли-бед, поутру использованной для профилактики кариеса, да так и застрявшей кристалликами в зубах. Определённо, идиот.

Эти нелестные мысли касались исключительно — в данный момент — раба-нубийца, непрерывно обмахивающего Аменхотепыча пальмовым веером. Раб ещё в раннем детстве подвергся издевательствам жрецов храма Ра-Хоратхи; с тех пор чернокожий мальчонка невосприимчив к низким температурам.

— Максимка, — вздохнул Аменхотепыч, — снег ведь. Чего ж ты, дура, веером меня, а? Или заморозить вздумал? Не жара ведь, Новый Год скоро…

Нубиец довольно осклабился: как же, хозяин снизошёл поговорить с недостойным, у-у, радость какая! Однако освежать не перестал. И даже наоборот — удвоил старания.

Аменхотепыч ещё раз протяжно вздохнул, поёжился и развернул папирус, полученный утром от профсоюза торговцев маслом. Н-да, сумма долга впечатляла. Коммунальные услуги подорожали: обогрев жилища съел львиную долю семейного бюджета, кропотливо отмеренного на отопительный сезон ахет; о, Осирис, грехи наши тяжкие!..

— Привет.

Погруженный в самособолезнования — что творят?! что творят, гиены позорные?! — Аменхотепыч от неожиданности вздрогнул:

— И тебе не болеть, Кенамоныч. Как жена, детишки? Финики жуют, животами не маются?

— Благодарствую, здоровы и даже более того: сверх всяческой меры бодры. — Кенамоныч смахнул с весьма внушительного носа снежинку, разлапистую, как ветви кедров славного Библа.

— Да не за что, — в третий раз уже тяжко вздохнул Аменхотепыч и (слава Пта!) озарился мысленной идеей, внезапно произнесённой вслух: — А не прогуляться ли нам, дорогой Кенамоныч… — …дабы ороситься влагой Великого Хапи? — обычно обрюзгшее и малопривлекательное личико Кенамоныча сиюмгновенно превратилось в хитрющую ухмылку Бэса-южанина. — Отчего бы и нет. Тёща с женой только завтра вернутся из славного города Она. Понимаешь, Аменхотепыч, отовариться надумали: хеджу там, то, сё, по мелочам. Вроде у нас лук не такой вкусный, а шаути мельче и чаще крошатся алебастром. Так что я… -?

— Так что мы… — ??

Неловкость паузы сгладил нубиец Максимка. Он улыбнулся и выдал самое неприличное, что только можно было сказать в данной ситуации:

— В 'Сфинкс'?

Вздохнули — полновесно, горемычно — оба: Аменхотепыч в четвёртый раз уже, Кенамоныч впервые за сегодня. На посещение 'Сфинкса' кедетов и дебенов явно не хватало. Уж больно дорогой кабак. С таким же сомнительным успехом можно хотеть проветриться в 'Хеопсе'.

Неуютный подвальчик: входные ворота — из пихты, замки и засовы — из бронзы. Пришли — фух, запарились, так спешили. Уу-у! — ну и убогое местечко: вместо мирры возжигают терпентин. А что поделаешь? деваться некуда! — упали в резные кресла да промочили голосовые связки. Малость полегчало и чуток похорошело. Теперь общение.

— Бармен, что это за пиво? — Кенамоныч скривился. — Откуда эта дрянь?

— Из Библа, вестимо.

— Ну, ёлы, я же чувствую: верблюжья слюна… сплошная… Аменхотепыч?!

— Чего тебе, старче?

— А давай-ка на охоту завалимся? А? В болота Дельты? На ориксов? По первому снежку?! А?! А?!..

— Давай.

— На газелей, да?!

— Давай.

— На антилоп?!

— Давай.

— На колесницах?! На буйволиц?!

— Давай.

— Да что ты заладил: давай, давай. Никуда я с тобой не поеду, нудный ты.

— Ну, как хочешь. — Аменхотепыч поправил соколиные головы застёжек второго и четвёртого ряда бус. — Бармен, пива. Парочку. И чего-нибудь зажевать.

— Копчёного?

— Солёного! А то накормишь ещё… знаем мы породу, э-э, вашу… крохоборы-сластолюбцы… скорпионы недообрезанные…

— Ты чего принёс? — Аменхотепыч опал локтями на столешницу, едва не опрокинув кружки: свою — каменную, и соседскую — фаянсовую. — Я тебя говорю, или ты глухонемой по жизни? Ты чего нам здесь куда?

— Ну, так просить… изволить… изволили просить?

— Ага. Так точно, просить — было. Изволить — помню. А ты чего принёс?!

— Э-э…

— Вижу, что не Рамсеса Первого.

— Э-э…

— Да что ты рычишь, как ливийский барс над перепёлкой. Ты конкретно отвечай на поставленный вопрос! — Аменхотепыч приосанился, как подобает ветерану штурма стен Нехеба и Авариса. — А?!

— Э-э, копчёного вы не изволить… не хотеть… не изволили хотеть. Так я вам сушёного, в смысле вяленного…

— Да вижу я, что не свежий. И ладно, и правильно. А не то самого бы жрать заставил. Веришь?

— Верую. А то как же: и в храме, и просто, для себя, из удовольствия токмо.

— Молодец. Быть тебе 'говорящей мотыгой' в каменоломнях Красной Горы. Слыхал о Владениях Хатхор?

— А то как же… ещё бы… и вас туда же…

— Чо сказал?

— Говорю, пусть будет путь ваш верным и прямым. Всегда.

— И всё-таки, Аменхотепыч, я тебя уважаю. — Кенамоныч поправил сползший на ухо парик.

— Зря.

— Чего?!

— Зря.

— Чего?

— Зря.

— А. Тогда извини, не буду.

— Бармен, ещё парочку. Мне. Мой друг не будет.

— Я не то не буду, а то буду.

— Чего?

— Не то.

— Чего?.. — …понял, да?! Лук в правую руку! После знаменосца! Поприветствовать! Понял, да?! мы ж воевали вместе, мы ж братухи теперь, понял?! И на шею, да? и кулаки, согласись, да?! — …слышь, бармен, обрати внимание: это Аменхотепыч, он мужик правильный. Герой пяти горячих точек: с двух локтей по казармам, уловил, да? Тот тоже. И два пива нам, задери жираф твою печёнку!.. — …Кенамоныч, сегодня можно. Сегодня день такой. — …за тех, кого с нами нет! Вечная слава! Стоя! Я сказал, на, стоя! Я сказал, все странные финикийцы будут пить стоя! За наших боевых товарищей!.. — …бармен, два пива. Четыре. — …мордой в пол! Отдыхать, пока Ка не разрешит вздохнуть. Бармен!..

— Аменхотепыч, давай закажем?

— Давай. Что?

— Рамсеса.

— Рамсес дорогой. А у меня финансы поют любовные песни: шесть пяток бойца отделяло от лика жела-а-анной, семь львов острозубых и войско нагих эфио-о-о-пов…

— Бармен, два пива и Рамсеса.

— Первого?

— Ну не пятого же?..

— Рамсесы закончились.

— Как закончились?! — кружка, роняя редкие капли, полетела за стойку, где уверенно разбилась.

— А будете буянить…

— Тс-с! А какие есть?

— Есть Джедефхор.

— Джеде… тьфу! А это кто?!

— Царский сын. Кто ж ещё?!

— Да что ты нам дрянь всякую подсовываешь?! Чего ещё имеется? — Кенамоныч сытно отрыгнул, спасибо Сетху, сыночку Нут.

— Имаху, не сочтите, имеется кусочек вчерашнего Хуфу.

— Огрызки?! нам?! Обижаешь?!

— На Сети Первого у вас денебов, пардон, не хватит: восьмую пару в долг берёте. Может, Аменхотепсиса? Второго пророка Амона? Оригинальный рецепт: приправлен упряжью без удил и наглазников. Проще говоря, с беконом.

— А с паприкой есть?

— С паприкой нет.

Переглянулись, икнули, кивнули:

— Тащи.

Под руководством бармена четыре раба приволокли саркофаг. Особо не церемонясь, споро вскрыли. Н-да, а маска-то из гипса, заглянул внутрь Аменхотепыч. Коршун, понятно, крылышками машет, а вместо камешков фаянсовая подделка (у-у…), и скарабей с Исидой, и Нефтис за компанию. О, сердце моё, о, сердце матери моей, о, плоти моей сердце! А ещё: полые браслеты на запястьях, предплечьях и лодыжках, да не хватает кольца на левом мизинце, и сандалии совсем даже не новые: растрепался папирус, потёрлась кожа…

Н-да, дешёвка. Дешёвка и есть: а чего, собственно, ожидать-то от второго пророка Амона, седьмой воды на тростниковой патоке?

Рабы вернулись: притащили канопы. Аменхотепыч напрягся, подумал — и рассердился (всему есть предел):

— Ливер — убрать!

Убрали. Кенамоныч принялся деловито очищать мумию от широких слоёв льняных полос, пропитанных камедью и смолами. Резко запахло кассией и корицей, пальцы сочно измазались жёлтым воском, рот наполнился липкой слюной. А палитра ароматов взяла и усугубилась благоуханием пальмового вина, кедрового масла, хны, гудрона и ягод можжевельника.

Эк-х!! — погрохотать бедренной костью по крышке стола: размять, содрать кусочек, слизнуть натрон, пузырьками подкисшими запить да улыбнуться щербиной: благодать!

— А всё-таки, Аменхотепыч, фараоны нынче не те. Не те, говорю, нынче фараоны.

— О! Вот раньше, бывало…

— Согласен: бывало. Ты рёбрышки-то положь, да? Мы тоже, как бы, не против…

— Не те, видит Репит, нынче фараоны: пересолили, павианьи головы!

— Недодержали!

— Гудрона мало!..

— Корицы много…

— Вина пожалели…

— Масла ж чуток надо, а они!..

— Бармен, пива!

— Пива!!

— Пива!! -…и-иввааа!!..

Очень смуглый раб Максимка, зажав веер в зубах, выдернул из бара два полумёртвых тела и, сокращая дорогу, зарылся по пояс в сугробы.

А за влажной стойкой, озираясь, чтоб не заметили, — доколе низость терпеть и гнусные укоры! — сгорбился над мапой кудряшка-бармен: надобно прилежно изучить фарватеры. Та-акс, вот-вот-вот, оно самое. Дождаться морозов, и — стрёмно, а куда деваться?! — по неокрепшему льду, аки посуху: старичков вперёд — пусть дорогу щупают, если что, не жалко, успели пожить. Да-да, наимудрейших в первый ряд. Главное, инструмент не забыть — придётся таки чем-нибудь Заповеди долбить; жаль начальство запретило заблаговременно ознакомиться с текстом, жаль…

И над всем этим — небо. Страсти людские? — ха! — чихать оно хотело на Долину Царей в частности и прочие долины вообще. Вот так: апчхи! — тяжёлый мокрый снег.

Истину реку, так и было, так и случилось. Не верите? Дело хозяйское. А может пивка? Для рывка? И в дорогу?

А?