Охотники за динозаврами. Повести и рассказы

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОСЛЕДНЕГО АТЛАНТА

Эту удивительную историю рассказал дон Антонио Сальватор ди Ривера — старый лингвист и хранитель музея в Порто-Альтэ на острове Мадейра. Где в ней кончается правда и где начинается вымысел, предоставляю судить самим читателям.

Портрет датирован 1889 годом, то есть написан задолго до появления известной работы Альберта Эйнштейна об относительности времени. Кроме того, торопливость, с которой настоятель монастыря поспешил овладеть ключами от подземелья… А впрочем, начну по порядку.

Мы проводили океанографические исследования в Атлантике по программе Международного геофизического года. В Бискайе попали в сильнейший шторм. Ураган повредил рулевое управление и угнал легкую шхуну далеко на юго-запад. В Фуншал мы зашли ремонтироваться и проторчали там более двух недель.

Моя специальность — геология моря. Очутившись на Мадейре, я старался не потерять времени даром. Целые дни бродил по скалистым кряжам, сложенным вулканическими породами. Радовался, что могу поближе познакомиться с кусочком океанического дна, превращенным движениями земной коры в небольшой гористый остров.

Влажный полуденный зной заставил меня однажды изменить маршрут. Я спустился с гор к прибрежному селению, черепитчатые крыши которого выглядывали из густой зелени над тихой голубой бухтой.

В маленьком кафе полуголый кельнер-метис с шапкой курчавых черных волос и большой серебряной серьгой в левом ухе объяснил на смеси французского и испанского, что селение называется Порто-Альтэ, что здесь живут рыбаки, виноделы и рабочие консервных заводов, что осенью в Порто-Альтэ приезжают туристы из Европы и Америки.

— Масса туристов, сеньор, — тараторил кельнер, наливая в граненый бокал мутноватое местное вино. — Музей, сеньор. Другого такого нет на свете. Каждому интересно поглядеть. Атлантида, сеньор. Подлинная, без малейшей подделки. Мсье слышал? Милосердный господь прогневался на Атлантиду и послал всемирный потоп. Все утонули, кроме самых ловких пройдох. Они спаслись на нашем острове. Мсье не верит? Провались я вместе с таверной, если вру. Это случилось давно. Тогда не было ученых, которые описали бы все это. Только кое-что попало в Библию. Мсье захочет посетить музей и сам убедится. Еще бокал вина, сеньор?

Я поблагодарил, расплатился и вышел на набережную под неподвижные кроны остролистых пальм. В стороне от разноцветных домиков поселка, тесно сбившихся на крутом прибрежном склоне, виднелось небольшое здание из серого пористого камня. За густым, запущенным парком, окружающим здание, белели башни монастыря. В полуразрушенной ограде парка была калитка. Возле нее надпись по-английски и по-португальски — «Исторический музей».

Воздух был горяч и неподвижен. Я лениво подумал, что пройдет еще не менее трех часов, пока жара начнет спадать. Серое здание снова привлекло взгляд. Что, если зайти в этот музей? Там под каменными сводами в непроницаемой тени старого парка могла сохраниться прохлада…

От калитки к зданию музея вела дорожка, вымощенная осколками белых мраморных плит. Из щелей между кусками мрамора пробивалась трава. У входа никого не было. В сумрачном круглом холле царила прохлада. В углу дремал старик-привратник. Я снял шляпу. Вытер платком мокрый лоб. Старик продолжал дремать. Я осторожно тронул его за плечо. Он поднял голову, взглянул на меня красными, слезящимися глазами, молча взял монету и жестом пригласил войти.

В залах было тихо, пахло мышами. Поскрипывали старые половицы. На стенах висели выцветшие морские карты времен Васко да Гамы, обрывки пергаментов. По углам поблескивали рыцарские доспехи. В запыленных витринах рядом с осколками греческих амфор лежали грубые изделия из слоновой кости. Возле старинной подзорной трубы красовались коллекция ярких бабочек с Амазонки и причудливые ветви белых кораллов. Все, вместе взятое, было похоже на запущенный антикварный магазин, хозяин которого давно потерял надежду продать что-нибудь из этого залежалого хлама.

Пожелтевшие этикетки объясняли на нескольких языках, какие сокровища выставлены для обозрения. «Подлинный боевой меч Фердинанда Кортеса, щедро принесенный в дар музею преподобным отцом Алонзо, настоятелем монастыря пресвятой девы; год 1798». «Коллекция кристаллов и руд, собранных на островах Южной Атлантики И. Форстером, натуралистом и спутником прославленного капитана Джемса Кука; год 1775». «Канделябр, принадлежавший Людовику XIV, переданный в дар музею его превосходительством графом…» Дальше надпись была засижена мухами и не читалась.

Мое внимание привлекла мастерски выполненная модель старинного судна. Надпись гласила, что это модель каравеллы Христофора Колумба, сделанная руками его спутника корабельного плотника Диего Сантиса в 1496 году. Разглядывая изящную игрушку, я заметил едва различимое клеймо на медной обшивке киля. Карманная лупа помогла без труда разобрать надпись: «Роттердам. Прейс и Сын. Фабрика моделей. 1928 год».

Я продолжил осмотр, уже не обращая внимания на витиеватые пояснения, каллиграфически начертанные на нескольких языках.

В последней комнате висели потемневшие от времени картины. Я прошелся еще раз по тихим безлюдным залам. Ни единого предмета, который мог быть связан с исчезнувшей культурой атлантов! Зачем кельнер так нагло надул меня?

Признаться, я не ждал ничего особенного: несколько черепков, какая-нибудь плита, выброшенная океаном. Но чтобы совсем ничего!

Чуть раздосадованный, я возвратился в холл. Сторож продолжал дремать в своем углу.

— Атлантида, — громко сказал я, подходя. — Где Атлантида?

Он, не открывая глаз, молча протянул высохшую темную ладонь.

— Уже заплачено, — возразил я, — но Атлантиды там нет.

Старик медленно приподнял красные, без ресниц веки, внимательно поглядел на меня слезящимися глазами, что-то пробормотал вполголоса.

Я молча ждал.

Он кряхтя приподнялся, с трудом распрямил сгорбленную спину. Он был очень стар и сам походил на музейный экспонат. Клочья седых волос торчали на высохшем черепе. Длинный горбатый нос уходил к острому подбородку. Тонкие бескровные губы были плотно сжаты. Заношенный черный костюм измят и покрыт пятнами.

Он ступил несколько шагов, не оглядываясь спросил что-то по-португальски.

— Не понимаю, — сказал я по-французски. — Может быть, вы говорите еще на каком-нибудь языке?

Старик насмешливо хихикнул.

— Еще на каком-нибудь языке! — повторил он, копируя мой акцент. — Ты не француз, конечно. Откуда ты?

— Я — русский… Из Советского Союза.

Он обернулся и некоторое время молча глядел на меня, чуть приподняв веки.

— Ага, — сказал он наконец, — ты, наверно, с той шхуны, которая стоит в Фуншале. Несколько лет назад здесь был один русский… Зачем тебе Атлантида?! — вдруг закричал он, зло глядя на меня. — Что ты знаешь о ней? Ее надо искать там, там, понимаешь? — он указал костлявым пальцем в открытую дверь, за которой синела гладь океана. — Вы, русские, могли бы… Надо только верить. Верить и хотеть.

— Простите, — сказал я, делая шаг к выходу.

— Куда же ты?! — снова закричал старик. — Ты хотел видеть Атлантиду? Идем!

Мне стало не по себе, и я невольно отступил.

— Не бойся, — сказал он, словно читая мои мысли. — Я еще не окончательно спятил. Я зову тебя не на дно океана. Ты хотел видеть Атлантиду. Иди, смотри…

Он отворил маленькую дверь в стене. За дверью наклонный коридор вел в тускло освещенные красноватым светом залы.

Я колебался, почти не сомневаясь, что имею дело с безумцем.

— Иди, иди, — повторил старик. — Ты хотел видеть Атлантиду. — И он тихонько рассмеялся.

Потом заковылял к своему креслу, сел в него и закрыл глаза.

Я шагнул в коридор со смешанным чувством любопытства и раздражения, уверенный, что снова окажусь одураченным.

Дойдя до середины коридора, оглянулся. Старик дремал в своем кресле. Коридор вывел меня в полутемную комнату с низко нависающим сводом. Окон в ней не было. Тусклый свет проникал через широкую арку дверей из соседнего зала. Слева от входа, прямо на каменном полу, лежала часть огромной мраморной колонны с резной капителью, испещренной ходами моллюсков-камнеточцев. Справа в стену была вделана массивная мраморная плита, покрытая надписями. Я подошел ближе. Боковое освещение придавало необыкновенную рельефность буквам, высеченным на белом мраморе. Надпись была на двух языках — латинском и греческом.

С трудом вспоминая смысл давно забытых латинских слов, я скорее догадался, чем прочел:

«Кто бы ты ни был, пришелец, проникнись трепетом, ибо стоишь на пороге величайшей тайны Мира, в котором рожден. Все, что увидишь здесь, возвращено океаном, поглотившим могущественнейшую державу Земли. История народов и стран была бы иной, если бы ее продолжали писать атланты. Но они исчезли, и из крупиц оставленных ими знаний выросли науки и искусства Нового мира».

Далее шли пространные цитаты из Платона, впервые рассказавшего людям об Атлантиде.

«Египетские жрецы поведали греческому мудрецу Солону, читал я, — что эллины — свежий цветок на древе человечества. И задолго до них в Элладе существовали сильные государства и жил просвещенный народ… Записи говорят, что народ этот некогда столкнулся с грозной силой, идущей на всю Европу и Азию со стороны Атлантического моря. Там, за столбами Геракла, тогда находился остров, больший чем Ливия, и от него открывался доступ к иным островам и к материку. На этих землях, называемых Атлантидой, сложилась великая и грозная держава. Она владела Ливией до Египта и Европой до Тиррении. Она готовилась поработить и Элладу и весь мир. Однако великие несчастия обрушились на страну атлантов. Разверзлась земля, и заколебались горы, и вулканы начали выбрасывать огненную лаву, и в один день и бедственную ночь вся Атлантида погрузилась в море вместе со своей воинской силой, народом и богатейшими городами».

Убедившись, что и остальные тексты заимствованы из Платона, я направился в следующий зал. Это была библиотека. Ее заполняли тяжелые резные стеллажи, забитые книгами. Здесь хранились сотни томов на всевозможных языках, и все эти книги были об Атлантиде.

Философские трактаты стояли рядом с научно-фантастическими романами, толстые монографии историков — рядом с альбомами газетных вырезок. Я никогда не воображал, что об Атлантиде написано так много.

Удивленный, я переходил от одного стеллажа к другому» пробегал глазами надписи на корешках, брал в руки толстые фолианты, листал их. Атлантида, только Атлантида… Во многих книгах о ней лишь упоминалось, и тогда эти места были отмечены специальными закладками. Над стеллажами висели карты Атлантического океана: старинные, составленные много столетий назад, карты конца прошлого века и наиболее современные, изданные в Нью-Йорке и Москве, Лондоне и Лиссабоне уже после окончания второй мировой войны.

Посреди комнаты на большом столе, заваленном журналами, стоял огромный глобус. На нем, на бледноголубом фоне Атлантического океана, красной тушью были нанесены контуры утонувшего материка. Я напряженно вглядывался в непривычный глазу рисунок географических границ. Человек, собравший эту удивительную библиотеку и нанесший на глобус очертания Атлантиды, располагал сведениями различной достоверности. Одни границы были показаны жирной красной линией с изгибами полуостровов, заливов и мысов, другие — чуть намечены схематическими штрихами, третьи, наименее достоверные, изображены пунктиром. Реки пересекали исчезнувший материк. Они брали начало в горной цепи, которая тянулась с севера на юг. В этой цепи я без труда узнал Срединно-Атлантический хребет.

К западу от хребта рой мелких точек намечал границы обширной пустыни. В ее восточной части был нарисован странный знак, похожий на аэродром. К нему вела тонкая черная нить. Такие же нити, очевидно дороги, соединяли круги городов.

Приглядевшись, я заметил, что контуры Европы и Северной Америки во многих местах исправлены и отличаются от современных. Пиренейский полуостров и горы Атласа продолжены в западном направлении, Бискайский залив уменьшен вполовину, Ла-Манш отсутствовал. Север Европы и Америки был покрыт тонкой синей штриховкой. Ее граница соответствовала контуру льдов в период великого оледенения… И тут я наконец понял: это была не современная карта с гипотетическими контурами утонувшего материка, а палеогеографическая карта четвертичного периода, составленная с какой-то фантастической детальностью…

Неизвестный автор использовал новейшие данные по топографии океанического дна и превосходно разбирался в тонкостях палеогеографии четвертичного времени. Но в то же время множество удивительных деталей, почерпнутых из неведомых мне источников, ставили рисунок на глобусе на грань чистой фантазии. Я напрасно искал дату, фамилию автора, какие-либо условные обозначения. Они отсутствовали.

Может быть, глобус не был музейным экспонатом? Но тогда зачем он здесь? И почему преддверием этой части музея служит библиотека?

Не найдя ответа на свои вопросы, я оставил глобус и двинулся дальше. Следующий зал оказался огромным. Косые узкие окна, расположенные под самым потолком, были затянуты красными шторами: в красноватом сумраке уходили куда-то вдаль ряды колонн, поддерживающих каменный свод. Лишь через несколько десятков шагов я сообразил, что этот зал гораздо больше всего музейного здания и что я нахожусь в подземелье.

На массивных деревянных постаментах вдоль стен и между колоннами стояли и лежали какие-то плиты, грубо отесанные каменные блоки, капители разбитых колонн, куски резных карнизов, ажурных арочных перекрытий.

Полумрак зала не позволял читать этикетки, написанные по-латыни мелким, бисерным почерком. Лишь возле мраморного карниза, украшенного тонким орнаментом из цветов и листьев, удалось разобрать надпись: «Остров Корво, Львиная бухта, западный берег, 1898 год».

Красноватый сумрак подземного зала, удивительные архитектурные детали и орнаменты, без сомнения являющиеся памятниками очень древней культуры, следы камнеточцев, свидетельствующие, что большинство собранных здесь предметов извлечено со дна моря, загадочный рисунок на глобусе — все это, вместе взятое, создавало особую атмосферу таинственного и волнующего ожидания. Мне вдруг показалось, что я действительно очутился на пороге великой тайны, как утверждала надпись у входа… Стоит сделать еще шаг — и появится кто-то, кто сможет превратить осколки умершей цивилизации в прекрасные дворцы и храмы неведомого древнего мира. Неужели все эти куски камня, хранящие следы резцов неизвестных художников, — осязаемые' доказательства существования Атлантиды?

Я коснулся рукой одного из них. Это была капитель огромной колонны с причудливым и сложным фантастическим орнаментом; материал — полированный сливной кварцит — камень необыкновенной прочности, чертовски трудный для обработки. Какими инструментами были высечены из него архитектурные детали? Даже в наши дни подобная задача не принадлежала к числу легких.

Я медленно шел вперед. Вот кусок изящной, строгой колонны, край огромной мраморной чаши, архитрав с неясным орнаментом, тар из черного базальта, мраморная женская рука совершенной красоты.

Да, это был необычный музей. На его экспонатах лежала печать нераскрытой тайны. От них веяло древностью тысячелетий, а не веков. Здесь не нужны были замысловатые этикетки, как там, наверху. Эти камни говорили на своем языке. Он был понятен и загадочен одновременно. Но такие загадки не раскрываются несколькими словами.

Зал замыкался небольшим альковом. Чтобы проникнуть туда, надо было подняться по узкой лестнице с десятком каменных ступеней. Альков был пуст и залит ярким дневным светом. Свет проникал откуда-то сверху. После сумрака зала я зажмурился.

А когда открыл глаза, увидел его…

Собственно, это был обычный портрет в полный рост на фоне морского пейзажа. В другое время, в иной обстановке он, наверное, не произвел бы на меня особенного впечатления. Но тогда, после осмотра подземного музея, возбужденный атмосферой какого-то таинственного ожидания, я был потрясен. Я замер на месте и не мог оторвать взгляда от мужественно-прекрасного и скорбного лица.

Художник изобразил его на берегу океана. Зеленоватые валы обрушивались на скалистый берег и рассыпались клочьями белой пены. Он стоял на карнизе среди темных, покрытых водорослями скал, прислонившись спиной к отвесной стене обрыва. Одной рукой прижимал к груди складки широкого пурпурного плаща, другую — смуглую и сильную — протянул перед собой, сжимал ею выступ скалы, словно штурвал стремительного корабля. Ветер развевал длинные седые волосы, стянутые на лбу золотым обручем. Бледное лицо, не тронутое морщинами, было спокойно. Глубокие складки в углах губ говорили о долгих годах испытаний. Широко раскрытые глаза устремлены в океан. В них скорбь, и вопрос, и огромное знание…

— Насмотрелся? — послышался глухой, словно идущий из-под земли голос.

Я вздрогнул и оглянулся.

Внизу, у лестницы, ведущей в альков, стоял старик сторож.

— Кто это? — тихо спросил я, указывая на портрет.

Старик усмехнулся:

— Он родился двенадцать тысяч лет назад. Ему довелось пережить свою отчизну.

— Так, значит, это не портрет?

— Портрет… Написан через несколько дней после его смерти. По памяти. Но похож. Так похож… — что-то подобное вздоху вырвалось из впалой груди старика. — Жак был талантливым художником…

— Жак?

— Жак Мариан Дюваль — мой друг. Мы вместе с ним приехали на этот остров семьдесят с лишним лет назад.

— Простите, а кто же тогда вы?

— Меня зовут Антонио Сальватор ди Ривера. Имею сомнительную честь называться ученым хранителем того ярмарочного балагана, который ты видел наверху.

Я закусил губу. Старик внимательно следил за мной, прищурив красные, слезящиеся глаза.

— Что тебя еще интересует?

— Все это, — я указал в глубину сумрачного зала, — откуда?

— Иди сюда, — сказал он вместо ответа.

Я взглянул еще раз на портрет в алькове и спустился по каменной лестнице в зал.

— Ты кто такой? — спросил он, когда я остановился возле него.

Я сказал.

Старик потер высохшей рукой желтый восковой лоб.

— Вспомнил, — пробормотал, поглядывая на меня. — Читал твои статьи об Атлантическом океане. Там все вздор. Не перебивай. Вздор. Но в одном ты прав. Молодые опускания дна… Они продолжаются. Его страна, — он кивнул на портрет, — уходит на глубину…

— Не понимаю. Кто он?

— Не торопись. Его современники обрабатывали эти камни. Видел руку девушки? Более совершенной руки не изваял ни один скульптор Земли за всю историю бесчисленных поколений. А орнаменты! Ты где-нибудь видел такие?

— Нет, — признался я.

— Еще бы… Их искусство остается непревзойденным.

— Это все вы извлекли со дна океана?

Старик презрительно усмехнулся.

— Это вернул океан. Тот, кто спустится на дно… — он умолк, не окончив фразу, и отвернулся.

— Найдет Атлантиду, — подсказал я.

— Зачем искать, — он раздраженно передернул худыми, костлявыми плечами. — Она давно найдена. Она вокруг. Мы находимся в центре юго-восточной провинции. В двадцати милях к северу расположен Великий восточный порт. Отсюда их суда плавали к берегам Африки и к Средиземному морю. На склонах этой горы, превратившейся в остров, была большая обсерватория.

Он говорил так, словно видел все это собственными глазами.

— Откуда вы знаете? — не выдержал я.

Он не рассердился. Внимательно посмотрел на меня. Потом тихо заговорил, словно рассуждая с самим собой:

— Я стар и доживаю последние месяцы, если не дни… Всю жизнь я посвятил одной мечте. Хотел вернуть людям утерянное звено великой цепи их истории. Надо мной издевались. Одни потому, что были умны, боялись и завидовали, другие — потому, что были глупцами. Но я поклялся ему, что не отступлю, старик указал в альков, — и старался сдержать клятву. Здесь собрано все, что удалось собрать за семьдесят лет короткой человеческой жизни. О каждом из этих камней можно написать книгу. Сейчас у меня не осталось ни сил, ни денег. На родине я объявлен уголовным преступником, который украл и растратил состояние целой семьи… Своей семьи… Ты понимаешь? Эти камни поглотили все. И будь у меня еще больше… — он махнул рукой.

— Но почему вы не написали об этом?

— Сначала потому, что был молод и глуп. Хотел узнать больше и сразу потрясти мир своими открытиями. Потом, когда поумнел, то уже знал так много, что мне не поверили. Историей его страны, — он снова кивнул в сторону портрета, — хотели заниматься многие, а доказательства были только у меня. Знаешь, что сделали с моей первой рукописью? Это был научный трактат, а его издали как фантастическую повесть. Я чуть не сошел с ума. Подал в суд, и меня же объявили безумцем. Вторую книгу вообще отказались печатать. А когда я решил издать книгу сам, у меня уже не было денег оплатить издание.

— Неужели в целом мире не нашлось никого…

— Молчи… И твоя страна не пожелала бы иметь дела с сумасшедшим. Требовали доказательств подлинности всего, что хранится здесь. Это было кощунством.

Я готов перегрызть горло тому, кто не верит, но не унижусь до доказательств, что я не лжец.

— Какие доказательства? Разве эти памятники не говорят сами за себя? Я не специалист, но…

Старик презрительно усмехнулся.

— Это видно, — пробормотал он, вытирая слезящиеся глаза грязным платком, — это-то видно… А вот те, кто понимает, им нужны доказательства! Они знают, что старый ди Ривера после смерти Жака Дюваля всю жизнь работал один. У него нет свидетелей. Он мог подделать документы, музейные книги. Он мог своими руками изваять все эти колонны, орнаменты, арки, хода камнеточцев, руку девушки. Хе-хе-ха-ха…

Его визгливый смех разбудил эхо этого странного зала. Старик уже умолк и снова тер глаза, а смех еще звучал где-то вдали, за двойным рядом каменных колонн.

Мне снова стало не по себе, и я подумал, что люди, называвшие его безумцем, были не очень далеки от истины.

— Нет, — сказал он, как будто угадывая мои мысли, нет-нет. Это гораздо сложнее, чем ты предполагаешь… Но довольно. Иди! Пора запирать музей.

— А портрет, — запротестовал я. — Кто изображен на нем?

— Хочешь знать?

— Хочу.

— Я мог бы отделаться небылицей, — задумчиво произнес ди Ривера, — или просто выгнать за назойливость. Не обижайся. Я выгнал отсюда не одного любителя чужих тайн — журнальных брехунов. Ненавижу их. Этой участи не избег и достопочтенный сэр Фрэнсис Сноудон из Королевского общества. Глупец пытался рассуждать, что здесь памятники критской культуры, а не то, что здесь есть. Как он улепетывал! Я вышвырнул вслед его портфель, котелок и зонтик. Но с тобой иначе: не скажу, чтобы ты мне понравился. Я еще не раскусил тебя. Кое-что, пожалуй, расскажу. На твоей родине о моих работах не знают, Но ставлю условие: ты не превратишь это в занимательную басню для простаков. Во всяком случае, пока я жив. Обещаешь?

— Вы хотите, чтобы я сохранил в тайне ваш рассказ?

— Я хочу того, что я сказал, — вспылил ди Ривера. — Не превращать историю исчезнувшего народа в анекдот. Ты понял? То, что ты услышишь, действительно произошло. Если бы я верил в бога, мог бы поклясться. Но я перестал верить семьдесят лет назад. К тому же я клялся только один раз в жизни. Не требую верить мне, но настаиваю, чтобы ты обещал не издеваться над услышанным. Нельзя больше опорочить истину, как сделав из нее фантастический рассказ.

— Обещаю, что не напишу фантастический рассказ, — торжественно произнес я.

— Пока я жив, — повторил ди Ривера. — Аминь. Итак, слушай… Впрочем, нет. Ступай в библиотеку, там подожди.

Он повернулся и, кряхтя, полез по лестнице в альков. Я медленно двинулся через полутемный зал. Ступив несколько шагов, осторожно оглянулся. Старик в глубокой задумчивости стоял перед портретом, не отрывая от него пристального взгляда.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наконец послышались шаркающие шаги. Старик появился у входа в библиотеку.

— Я должен запереть входную дверь, — буркнул он, не глядя на меня. — Привратник болен, и мне приходится исполнять его обязанности. Жалкие гроши, которые зеваки платят за вход, весь доход музея.

— А не пойти ли нам в кафе? — нерешительно предложил я.

Старик быстро оглянулся, испытующе глянул мне в глаза. Потом довольно равнодушно сказал:

— Пойдем. Только предупреждаю — у меня… нет денег. Последние дни в музей никто не заглядывал, кроме тебя.

Мы вышли наружу. Солнце уже висело низко над горизонтом. Легкий бриз нес влажную прохладу. От его порывов шелестели широкие листья пальм. Невдалеке шумно вздыхал океан.

У входа в музей ка каменной скамье лежала пачка журналов.

Ди Ривера поднял их, перелистал, осторожно сложил в кресло, стоящее в холле.

— Милостыня музею, — пояснил, закрывая тяжелую дубовую дверь. — Шлют бесплатно. Кое-где еще помнят о нас…

b кафе тот же полуголый кельнер с серебряной серьгой в ухе, понимающе подмигивая мне, уставил столик тарелками, мисками и бутылками. По тому, как старый ди Ривера потирал худые пальцы и глотал слюну, я понял, что он голоден.

Мы ужинали долго: запивали горьковатым вином острые местные блюда и обменивались ничего не значащими фразами. Когда на столе появились маленькие чашечки ароматного кофе и поднос с фруктами, старик вытер салфеткой тонкие бескровные губы, внимательно взглянул на меня и сказал:

— Ты хотел знать историю портрета. Слушай же. Это портрет человека, выброшенного волнами на берег в нескольких милях отсюда, вон за тем скалистым мысом утром 28 июня 1889 года. Два молодых бездельника бродили в то утро по берегу. Один из них хотел стать лингвистом. Он приехал на Мадейру совершенствоваться в португальском языке. Но его интересовали языки вообще. В то утро он выкрикивал во все горло на древнегреческом строфы стихов Сафо. Второй был художником. Он приехал рисовать океан, небо и остров. Пробираясь вдоль берега, лингвист и художник заметили на мокром песке красное пятно. Они подошли ближе и увидели красивый плащ из удивительно легкой и эластичной пурпурной ткани, расшитой золотыми узорами.

Я объявил, что это римская тога, а Жак — что это плащ Летучего голландца, унесенный ураганом. Захватив плащ, мы пошли дальше и в сотне шагов от того места, где нашли плащ, увидели его… Он лежал на песке, широко раскинув сильные руки. Длинные белые волосы скрывали лицо. Он казался спящим, но мы были уверены, что он мертв. Однако он еще жил. Слабое дыхание чуть колебало могучую грудь. Мы привели его в чувство. Увы, ненадолго. Он умер у нас на руках спустя несколько часов. Исполняя его волю, мы завернули тело в расшитый золотом плащ, привязали к ногам тяжелый камень и бросили с высокого обрыва в океан. Через несколько дней Жак нарисовал его портрет — тот самый портрет, который ты видел. После смерти Жака я приобрел этот портрет для музея, который тогда начал создавать. Я говорю, конечно, о подземном музее, — добавил ди Ривера после краткого молчания.

— Ну, а дальше? — спросил я.

— О портрете — все, — тихо сказал старик. — Скалы и океан Жак рисовал с натуры. Ты узнаешь место, если когда-нибудь доберешься до того мыса. Побывай на нем. Океан принял там в свое лоно последнего человека Атлантиды.

— Последнего человека Атлантиды? — растерянно повторил я, думая, что ослышался.

— Да. Он возвратился на Землю через двенадцать тысяч земных лет и не нашел даже того места, где была его родина.

Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова. Мелькнула мысль: «А все-таки сумасшедший… Или мы оба пьяны?»

Я глотнул кофе и внимательно посмотрел на старика.

Ди Ривера сплел тонкие пальцы и, положив на них острый, сухой подбородок, глядел в темнеющий океан. Ветер шевелил редкие волосы на его желтом, пергаментном черепе.

— Объясните же, — попросил я.

Он молчал.

— Как понимать эти двенадцать тысяч лет?

— Разумеется, буквально.

Я пожал плечами.

Он рассердился:

— Не торопись с поспешными выводами. Подумай.

— Я не мастер разгадывать такие загадки. Это похоже на модель каравеллы Колумба, «сделанную руками его спутника». Так, кажется, там написано?

Старик усмехнулся:

— Ты наблюдателен. Там много хлама, это верно. Но каравелла — подлинник. Клеймо на киле — дата реставрации, не больше.

— И все же не понимаю.

— Ты хочешь сказать «не верю»?

— Можно и так…

Я вдруг почувствовал усталость и отвращение при мысли, что сделался жертвой какой-то странной мистификации. Неужели все это ловкий спектакль? Мне стало жаль потерянного дня.

Ди Ривера сидел молча. Глаза его были закрыты.

— Вот, видишь, — сказал он наконец, не поднимая век, этому трудно поверить. А где проходит, — он ударил костлявым кулаком по столу, — где проходит граница вероятного и невероятного? Молчишь! Там, где ее проводят глупцы, не умеющие или не желающие видеть дальше своего носа. Ты готов поверить, что камни подземного музея — это остатки культуры атлантов. Так почему не веришь, что атлант — последний атлант — указал места этих находок? Не веришь в возможность воскрешения человека? Я тоже не верю. Когда умру, никакая сила не воскресит меня. И он не воскрес. Он умер в первый и последний раз на моих руках, семьдесят лет назад. И я похоронил его там, где нашел могилу его народ. Он успел рассказать мало, он был очень слаб. Но он сказал достаточно, чтобы люди нашей эпохи могли отыскать утонувшие города Атлантиды, если бы захотели поверить в невероятное. Я поверил и нашел все то, что ты видел в подземном музее. Но я мог обследовать лишь неглубокие места в прибрежной зоне островов. У меня не было ни денег, ни средств для глубоководных исследований. А те, кто имел деньги, не верили. Лишь однажды удалось склонить одного американца для проведения поисков на большой глубине. Это было летом 1914 года. Мы несколько месяцев драгировали дно в том месте, где должен находиться большой город атлантов. Но драги приносили только вулканический пепел и куски пористой лавы. Американец был взбешен. Он грозил выкинуть меня за борт, а потом высадил на пустынный риф в западной группе Азорских островов, Я провел там в одиночестве несколько недель, чуть не умер с голоду. И все же глупец оказал мне огромную услугу. Там на рифе, в песке лагуны, я нашел мраморную руку девушки — обломок чудесной статуи, созданной гениальным скульптором Атлантиды. Ты видел ее. Я уже предвкушал, какое уничтожающее письмо напишу этому болвану по возвращении. Но когда мне удалось вернуться на Мадейру, в Европе шла война. Атлантида перестала интересовать даже историков и писателей.

Долго я не мог понять причин нашей неудачи. А потом понял. У меня сохранились куски базальта, которые подняла драга. Несколько лет назад я переслал один из них в лабораторию в Кембридж. Там определили абсолютный возраст породы. Он оказался равным двенадцати тысячам лет. Понимаешь? Погружение Атлантиды сопровождалось огромными извержениями. Это утверждал и Платон. Видимо, город, который мы искали, был, подобно Помпее, похоронен под слоями вулканического пепла и потоками лавы.

Ди Ривера умолк. Солнце село. Над нашей головой засверкали первые звезды. Все свежее становился ветер, громче шелестели листья пальм.

— Ну, мне пора, — сказал старик, поднимаясь из-за стола. — Спасибо за ужин. Я, пожалуй, захвачу остатки паштета и хлеб. Мой старый привратник болен. Надо покормить его.

Он торопливо завернул остаток ужина в бумажные салфетки и рассовал по карманам.

— Как же все-таки с атлантом? — спросил я, когда мы выходили из кафе. — Откуда он взялся на берегу и… как вы сумели договориться с ним?

— Это было нелегко, — задумчиво ответил ди Ривера, словно припоминая что-то. — Да… Мы испробовали с десяток языков, прежде чем поняли его. А когда поняли, то пригодился мой древнегреческий. Он немного похож на один из языков Атлантиды. И еще одно: атланты обладали великим даром, которого лишены мы. Они умели читать мысли и могли заставить понимать их мысли, выраженные образами. Вероятно, они владели искусством передачи мыслей на расстояние. Они во многом опередили нас.

— Ну, а сам атлант? — настаивал я. — Не вынырнул же он со дна Атлантического океана?

— Разве я не сказал? — спохватился старик. — Конечно, нет. Он даже не подозревал о существовании океана. Он… Но это длинная история. Я устал, — он потер рукой лоб. — И кружится голова. Ужин был слишком обилен. И вино. Слушай, мне некому передать мою тайну. Она может умереть со мной. Я не знаю вас, русских. Впрочем, нет, знал одного, и, кажется, он тоже был неплохим парнем. Судя по тому, как яростно ругает вас всякий сброд, вы не такие, как все. Может быть, открою вам тайну, где искать. Но не теперь… Прощай.

Я ухватил его за рукав.

— Но атлант?

— Расскажу. Но позже. Или нет… Вот, возьми, — он вытащил из бокового кармана смятую тетрадь. — Ты читаешь по-английски? Здесь записано все. Этого никто не знает. Но помни, что ты обещал…

Я протянул руку.

— Начало не имеет значения и последняя страница тоже, пробормотал он, вырывая из тетради несколько листов. — Остальные бери. Вернешь перед отъездом. Прощай.

— Дон Антонио, — сказал я, пожимая его холодную влажную руку, — если вы верите нам… мне, верите, что никто не покусится на ваше право первооткрывателя… На нашей шхуне есть глубоководные тралы и снаряд для взятия проб грунта. Я могу поговорить с начальником экспедиции, убедить его. Через неделю-полторы мы кончаем ремонт и поднимаем якорь. Может быть, вы согласились бы плыть с нами и указать места глубоководных станций? Даю вам слово…

Он горько усмехнулся:

— Вам надо было бросить якорь у берегов Мадейры несколькими годами раньше. Морское путешествие уже не для меня. Впрочем, поговорим об этом позже. Потом…

Он кивнул, медленно побрел вдоль набережной и вскоре исчез в толпе прохожих.

Я возвратился на шхуну перед рассветом и получил выговор от начальника экспедиции, который был обеспокоен моим долгим отсутствием. Я рассказал начальнику о посещении музея в Порто-Альтэ и о знакомстве с доном Антонио ди Ривера. Потом спустился в каюту и раскрыл тетрадь старика. Вначале с трудом разбирал мелкий, бисерный почерк, но вскоре увлекся, начал читать быстрее. Когда была прочитана последняя страница рукописи, солнце уже сияло высоко над горизонтом. Я еще раз перечитал тетрадь и, схватив несколько листов бумаги, принялся торопливо набрасывать перевод.

ПЕРЕВОД РУКОПИСИ

ДОНА АНТОНИО САЛЬВАТОРА ДИ РИВЕРА,

ХРАНИТЕЛЯ ИСТОРИЧЕСКОГО МУЗЕЯ В ПОРТО-АЛЬТЭ,

СОСТАВЛЕННЫЙ АВТОРОМ

…предложил Жак. Мы осторожно перенесли незнакомца в тень, и Жак принялся делать ему искусственное дыхание.

— Странно, — сказал он наконец, опуская безжизненные руки незнакомца. — Судя по всему, он выброшен

— Продолжай свои манипуляции, — посоветовал я, — он дышит ровнее, и я отчетливо слышу редкие удары сердца.

— Какой атлет! — восхищался Жак, поднимая и опуская руки незнакомца. — Посмотри, как он сложен. У нас в Академии был натурщик-итальянец, с которого мы рисовали римских богов. Клянусь всеми своими картинами, уже написанными и теми, которые напишу, рядом с ним тот выглядел бы заморышем. Как ты думаешь, сколько ему лет? Если бы не эта ослепительная седина, я сказал бы, что он ненамного старше нас с тобой.

— Нет, он, конечно, гораздо старше, — возразил я, — посмотри на его лицо.

— Лицо уснувшего греческого бога, — сказал Жак. — Спящий Аполлон. Я видел эту статую в Афинах в прошлом году.

— Тс… он, кажется, пошевелился.

— Потри ему виски, — скомандовал Жак, массируя широкую грудь незнакомца.

Я отбросил с висков длинные белые волосы и обнаружил легкий золотой обруч, плотно облегающий голову.

— Погляди, Жак!

— Странное украшение. И такой же узор, как на плаще? Значит, это был его плащ.

— Без сомнения.

— Может, это актер, которого волной смыло с корабля во время спектакля?

— Сейчас узнаем. Он приходит в себя…

Незнакомец пошевелился, его ресницы дрогнули. Странно, в этот момент у меня потемнело в глазах, и я ясно увидел бездонную черноту неба, усеянного непривычно яркими звездами. Среди звезд висело мохнатое, ослепительно сияющее фиолетово-белое солнце. Я тряхнул головой, и все вдруг утонуло в молочно-белом тумане. Мне показалось, что я проваливаюсь в какую-то бездну.

Все это продолжалось несколько мгновений. Когда я овладел собой и оглянулся, я заметил, что Жак растерянно трет свой лоб.

— Что с тобой? — шепотом спросил я у него.

— Не знаю… Голова закружилась… Смотри, он пришел в себя.

Глаза незнакомца были устремлены на нас с Жаком.

— Мы бесконечно рады, что вам лучше, сударь, — быстро сказал Жак, вежливо приподнимая шляпу.

Незнакомец прошептал несколько слов, которых мы не поняли. Он попытался приподняться на локте.

— Лежите, лежите, — предостерегающе поднял руку Жак. Сейчас мы дадим вам немного вина… Доннер веттер, на каком языке говорить с ним? Кажется, он ничего не понимает.

Жак поднес горлышко бутылки к губам незнакомца. Тот чуть заметно покачал головой.

— Пейте, сударь, это подкрепит вас, — сказал я поанглийски и повторил эту фразу на пяти или шести европейских языках.

Незнакомец выслушал меня внимательно, но, видимо, не понял. Пить он отказался. Потом он сам произнес что-то. Голос у него был приятный и звучный, с мягким, бархатистым тембром.

— Что за язык, Антонио? — шепнул Жак. — Клянусь подрамником, никогда не слыхал такого. У него лицо породистого европейца, а плетет он черт знает какую тарабарщину. Ты слышал что-либо подобное?

Я признался, что не слышал.

— А еще лингвист, — съязвил мой приятель.

Незнакомец внимательно следил за нами.

Потом он сделал несколько движений левой рукой, и мы поняли, что он просит помочь ему подняться. Мы приподняли его и прислонили спиной к выступу скалы. Он поблагодарил движением век и устремил взгляд в океан.

— Не сбегать ли за врачом? — тихо спросил Жак.

— Ты пробегаешь до вечера, — возразил я. — Врача можно найти только в Фуншале.

Незнакомец снова заговорил. Я внимательно вслушивался в его речь и вдруг уловил знакомые слова.

Я ответил ему на древнегреческом, и он понял меня. Слабая улыбка появилась на его лице.

— Новые люди Земли, приветствую вас, — медленно произнес он. — Я счастлив, что не все погибло в огне, который уничтожил мою бедную родину.

— Где же находится ваша родина?

— Теперь на дне этого моря.

— Что он говорит? — теребил меня Жак, заметив мое изумление.

— Подожди, — отмахнулся я. — Кто же вы и откуда? — продолжал я, обращаясь к незнакомцу.

— Мой народ называл себя атлантами. Людям, населяющим сейчас Землю, знакомо это слово? Сохранили они память об Атлантиде?

— У нас существует легенда, что на месте этого океана некогда была страна с таким названием.

— Легенда… — повторил незнакомец, и углы его губ горестно дрогнули. — Слушай меня внимательно, новый человек Земли, не забывший язык своих предков. Мне надо многое сказать тебе, а времени остается мало… Я — атлант, и, кто знает, может быть, я последний сын этого древнейшего народа бесконечной Вселенной. Наша родная планета — Ассар. Она вращается в системе двух голубых Солнц в сорока четырех линиях светового луча от этого светила, — он указал на просвечивающий сквозь облака диск солнца. — Из десяти планет семьи Ассар только на ней одной возникла жизнь. Мои предки еще в незапамятные времена открыли источники энергии невообразимой мощности. Они посетили ближайшие миры, потом начали совершать более далекие путешествия. Около пятнадцати тысяч земных лет тому назад звездные корабли атлантов достигли Земли. Условия жизни здесь были почти такие же, как на Ассар. Здесь жили разумные существа, похожие на атлантов, но еще стоящие на неизмеримо более низком уровне развития и культуры. Пришельцев было мало, людей Земли много. Возникали конфликты, бесполезно лилась кровь. Трехтысячелетняя история Атлантиды — это история бесконечных кровопролитий и войн. Постепенно атланты создали огромную державу, могущество и влияние которой все росло. Пришельцы породнились со многими племенами, населявшими Землю. Возникла новая раса красивых и сильных людей, которые в память о далеких предках тоже называли себя атлантами.

Однако в нашем богатом и могущественном государстве люди не были равны друг другу. Ступеней неравенства было много, и одной из важнейших было неравенство знаний. Оно сохранялось все время с момента высадки первых атлантов на Земле. Впоследствии всей полнотой знаний владели лишь немногие прямые потомки атлантов, прилетевших с Ассар. В их руках были источники энергии, знание прошлого и участь будущего. Этих атлантов называли богами, то есть всесильными, а их ближайших помощников-жрецами. С бегом столетий знания богов и жрецов атлантов стали совершенно недоступны и непонятны не только иным народам Земли, но и народу Атлантиды. Умение применять эти знания расценивалось как сверхъестественная способность творить чудеса…

Я был рожден в эту позднюю эпоху в роду жреца и приобщен ко всей полноте знаний. Надо тебе сказать, что связь с родной планетой Ассар атланты утратили. До Земли долетело всего несколько кораблей Великой звездной экспедиции. Возвратиться они не могли. Запасы энергии были на исходе. А на Земле не оказалось веществ, способных выделять энергию, необходимую для звездных перелетов. Связь при помощи лучистой энергии также не удалось установить. Ассар слишком далека от Земли. Однако из поколения в поколение в родах богов и жрецов передавались предания о далекой, неведомой отчизне. По ночам многие приборы нагорных обсерваторий были обращены в ту часть неба в созвездии Девы, где чуть искрилась голубая звезда — двойное Солнце мира Ассар. Как величайшие сокровища сохранялись в подземных тайниках огромные звездные корабли, на которых атланты достигли Земли. Пылающие сердца этих кораблей были мертвы уже три тысячелетия… Но поиски источников энергии не прекращались. И наконец вещества, способные дать нужную энергию, были найдены подо льдами большого южного континента. Было решено послать экспедицию на Ассар. Из трех звездных кораблей, сохраняемых в подземных убежищах, только один был пригоден для межзвездного перелета. Построить новые мы не могли. Ограничивая число людей, приобщаемых к полному знанию, мы не только не шли вперед, но постепенно теряли и то, чем обладали в прошлом. Это была роковая ошибка… Но те, кто понимал ее, не в силах были ничего изменить.

В числе немногих я был избран для участия в экспедиции на Ассар. Мы знали, что расстаемся с близкими навсегда. Наш звездный корабль должен был развить скорость, намного превышающую скорость светового луча. Время для нас должно было потечь медленнее, чем на Земле. Пока мы будем измерять его годами, на Земле пройдут тысячелетия. Для наших близких мы умирали, чтобы родиться в новых, бесконечно далеких временах.

Отлет нашего корабля был великим событием для Атлантиды. Все участники звездной экспедиции были возведены Высшим Советом в ранг богов. Народу было объявлено, что боги, некогда спустившиеся с небес на Землю, снова возвращаются в свои заоблачные чертоги.

Сотни тысяч людей собрались, чтобы проводить нас. Пришли не только народы Атлантиды, но и посланцы многих иных племен Земли. Все они в благоговейном страхе пали ниц, когда наш звездный корабль, установленный на высокой каменной башне на окраине Западной пустыни, дрогнул, повис на ослепительном огненном луче и, оставляя за собой светящийся дымный след, исчез в бесконечном просторе неба. Первые месяцы полета, пока скорость корабля еще не достигла предела, мы поддерживали при помощи лучистой энергии связь с Главной обсерваторией столицы. Мы знали, что на севере Атлантиды готовится еще одно важное событие. Далекий север нашей страны покрывал лед. Мощный ледяной покров простирался на огромные расстояния на запад и на восток, занимая площадь во много раз большую, чем вся Атлантида. С него часто дули холодные ураганы, от которых гибли наши сады и посевы. Было решено уничтожить льды при помощи той же энергии, которая увлекала вперед наш звездный корабль. Правда, некоторые жрецы возражали против этого проекта, опасаясь, что освобожденная энергия может не только растопить льды, но и разбудить силы, дремлющие в недрах планеты. Они боялись возникновения землетрясений, рождения вулканов, наводнений, гибели городов.

И они не ошиблись…

Последняя весть, которую мы приняли по каналу лучистой энергии на нашем звездном корабле, была трагической… Едва успели вспыхнуть на далеком севере мощные энергетические разряды, как всю Атлантиду сотрясли спазмы небывалых землетрясений. В горах пробудились давно угасшие вулканы, рядом с ними возникали новые, реки расплавленной лавы потекли в равнины к разрушенным городам. «Море затопляет юго-восточную провинцию» — это была последняя фраза, долетевшая к нам с гибнущей родины. Потом связь прервалась. Мы поняли, что Главная обсерватория Атлантиды разрушена…

Незнакомец умолк, голова его бессильно упала на грудь.

— Что он рассказывал тебе? — дергал меня за рукав Жак.

— Молчи, молчи… Он опять приходит в себя.

Незнакомец медленно приподнял веки. Взгляд его скользнул вокруг и снова обратился к океану.

— Силы иссякают, — прошептал он. — Остаются минуты… Слушайте меня, новые люди Земли. Постарайтесь понять и запомнить мои слова… Я не знаю, каких высот достигло ваше знание. Но если науки атлантов погибли вместе с ними и вы начинали все сызнова, помните: в окружающем мире, в самых простых вещах скрыта энергия невообразимой мощи. Если неосторожно освободить ее, вас ждет судьба атлантов. Будьте мудры…

Голос его дрогнул и прервался.

— Чем мы можем помочь вам? — спросил я, откидывая волосы, упавшие на его лицо.

— Ничем… Я обречен… Мои спутники погибли в пути, и я похоронил их в Космосе. Я один достиг Земли. Я хотел во что бы то ни стало еще раз увидеть родину, но не знал, что от нее осталась лишь легенда.

— Ваша родина — вся Земля. Она перед вами.

— Спасибо тебе, новый человек Земли. Пожалуй, ты прав. И с этой мыслью легче умирать. Ничего нет страшнее одиночества. Последней я похоронил Анар — мою верную подругу, вечно юную спутницу.

У меня на языке все время вертелся один вопрос, и я поторопился задать его:

— Вам и вашим друзьям удалось достигнуть планеты Ассар?

Улыбка, полная непередаваемой горечи, скользнула по его губам.

— Увы, лучше бы нам не удалось это. Ассар давно мертва. Мертвые пески заносят там руины мертвых городов. Мертвы моря, в которых исчезла жизнь, и даже воздух наполнен убийственным излучением. Мы не знали… И мы поплатились… Нашим предкам, которые населяли умершую планету, в какой-то страшный момент не хватило мудрости. Они истребили друг друга и саму жизнь в бессмысленной яростной борьбе. Когда мы поняли — мы сразу же покинули Ассар, но были уже обречены. Я гибну последним, но я безмерно счастлив, что перед концом своего долгого пути увидел новое поколение новых людей. Во имя жизни, прекраснее которой нет ничего во Вселенной, будьте мудры!

Его голос звучал все тише, дыхание прерывалось.

— Что он говорит? — шептал мне над ухом Жак.

— Тише, он умирает…

— Но разве мы не можем ничего сделать?

— Ничего…

Губы незнакомца зашевелились, но голоса уже почти не было слышно. Я склонился к самому его лицу, стараясь понять последние слова.

— …Новый человек, обещай мне рассказать людям… о погибшей стране… Найди камни ее городов… Они не могли… исчезнуть бесследно… Пусть легенда станет истиной…

— Обещаю, — сказал я.

— И еще… Этой ночью… звездный корабль… потерпел аварию при посадке… Он теперь… на дне океана… Я покинул его, когда он тонул… Волны выбросили на этот берег… Я рад… встретил вас… Предай мое тело… океану… Пусть покоится… там… где все…

Самых последних слов я уже не разобрал.

Я стал на колени возле него, хотел сотворить молитву и понял, что она не нужна. Я чувствовал, что щеки мои мокры от слез, и не стыдился этого.

Умирающий шевельнулся. Голос его снова обрел силу:

— Люди новой Земли, где вы? Я не вижу вас… Протяните мне ваши руки… Вот так… Ухожу… Прощайте…

В это мгновение произошло нечто непостижимое: словно электрические искры пронизали мое тело и вереницы удивительных образов и картин замелькали перед глазами, как в стремительном, бешено вращающемся калейдоскопе. Огромные солнечные города, домадворцы из белого мрамора в кружеве ажурных колонн, арок и орнаментов, высокие башни, похожие на усеченные пирамиды. Синие волны плещут в белые мраморные ступени и колеблют стройные тела невиданных легких кораблей. Толпы высоких мускулистых мужчин и прекрасных златовласых женщин в праздничных пурпурных одеждах спускаются по широким белоколонным лестницам. В мрачных подземельях, возле удивительных машин медленно движутся суровые седые люди с пронзительными властными глазами. Длинный заостренный цилиндр нацелен в синеву неба. Море людских голов… Все взгляды устремлены куда-то в одну точку. Вспышка ослепительного пламени — и плывет на недосягаемой глубине похожая на гигантскую карту страна, сжатая рамой голубых морей. На ней темные пятна городов и нити дорог, зелень полей и снеговые шапки высоких гор. И вот уже сменила все чернота звездного неба, вздрагивают светящиеся указатели бесчисленных приборов… Два ряда дверей в длинном светлом коридоре. Маленькая комната с черным прямоугольником окна. За окном ночь и неправдоподобно яркие звезды. Юное женское лицо склоняется совсем близко. Нежные губы раскрываются и что-то шепчут. Как оно прекрасно, это видение… И опять несутся вереницы картин, сменяющих друг друга в головокружительном водовороте. Багровая заря освещает уродливые развалины. Бесконечная пустыня вокруг. Песчаные вихри заносят высохшие леса мертвых деревьев. Огромными воронками изуродована поверхность планеты, залитая голубоватым светом двух незаходящих солнц. Скорбные фигуры в темных плащах одна за другой скрываются в цилиндрическом корпусе звездолета. Задвигается тяжелая дверь, и снова чернота неба и звезды. Они начинают двигаться, движутся все быстрее, превращаются в сверкающие лучи голубого пламени, глаза ломит от их нестерпимого блеска, а они горят все светлее, все ярче. Чье-то лицо появляется в этом море света. Оно приближается… Я узнаю ее… Это она…

И вдруг все сразу исчезает. Я открываю глаза. Скалы громоздятся над узкой кромкой берега. Лениво плещут зеленоватые волны. Незнакомец кажется спящим. Я осторожно опускаю на песок его руку. Она холодна как мрамор. Это рука мертвеца.

Я смотрю на Жака. Он сидит неподвижно. Его глаза широко раскрыты. Я осторожно касаюсь его плеча. Он оборачивается.

— Ты видел? — спрашиваю я.

Он молча кивает.

— А понял?

— Конечно. Это была его жизнь…

На этом обрывается рукопись дона Антонио Сальватора ди Ривера, которому довелось встретить и проводить в последний путь последнего человека Атлантиды.

Через несколько дней мы вместе с начальником экспедиции торопливо шагали по тенистой набережной Порто-Альтэ. Наша шхуна уже стояла готовая к отплытию.

Тяжелые двери музея оказались запертыми. Я постучал, но никто не отозвался. Мы принялись барабанить что есть духу. На стук откуда-то из глубины парка вылез сгорбленный седой старикашка в вязаном колпаке, старой вельветовой куртке и потертых кожаных штанах. Его желтое лицо, все изборожденное сетью морщин, было похоже на перепеченное яблоко.

— Закрыто, — прошепелявил он беззубым ртом и повернулся, чтобы уйти.

— Нам необходимо видеть дона Антонио. Где он?

Старик вдруг всхлипнул.

— Нету его. Умер. Вчера похоронили…

Слезы потекли по его морщинистым щекам, и он стал утирать их рукавами вельветовой куртки.

— Как же так? — растерянно сказал я.

— Ужинал с каким-то туристом. Вернулся поздно. Ночью стало плохо, а к вечеру умер. Старый был. Старый… Успокой, господь, его беспокойную душу…

Мы переглянулись.

— Как же теперь быть? — спросил начальник. — Выходит, опоздали… Бедняга…

— А вы здешний привратник? — обратился я к старику.

— Да, сеньор.

— Вы не разрешили бы нам заглянуть в музей?

Старик покачал головой.

— Дон Рикардо, судья, не велел никого пускать. Музей закрыт с прошлого года. Дон Антонио открывал его сам, без разрешения. Он никого не боялся. А я боюсь.

— Нам ненадолго. Мы хотели посмотреть только подземный зал.

Старик махнул рукой.

— Увы, сеньор, совсем невозможно. Это подвалы монастыря, который находится за музеем. Настоятель, как узнал о смерти дона Антонио, сразу велел отдать ключи от подвалов и библиотеки. Монахи уже и дверь из холла замуровали. Я говорил дону Рикардо, судье. Oн только руками замахал. Настоятеля здесь все боятся. Вредный человек, хотя и священник.

— А как же коллекции подземного зала, библиотека?

— Теперь не отдадут. Настоятель говорил, эта коллекция еретическая. Говорил, дон Антонио много лет арендную плату за подвал не платил. Библиотеку и коллекцию он, мол, берет вместо арендной платы.

— Дела! — сказал начальник. — Какие будут предложения?

— Это же скандал! — возмутился я. — Коллекция имеет всемирную ценность. Как же посмел этот монах…

— Легче на поворотах, — прервал начальник. — Здесь Португалия! Ты хочешь, чтобы нас обвинили во вмешательстве во внутренние дела суверенного государства?

— Но коллекция уникальна! Если ее уничтожат…

— Можешь быть уверен, не уничтожат. Попы прекрасно знают ей цену. Поэтому торопились. Они спрячут ее подальше, как спрятали многое, что свидетельствует против них.

— Но этого нельзя допустить. Надо обратиться в ЮНЕСКО, в Организацию Объединенных Наций…

— А к папе римскому не хочешь обратиться? — насмешливо спросил начальник. — Кто станет заниматься судьбой коллекции провинциального музея! Где доказательства ее уникальности? Рассказ старика? Его рукопись? Этого мало. Не забывай, его еще при жизни считали безумцем. Атлантида, если она действительно существовала, рано или поздно будет найдена. Конечно, вся эта история замедлит поиски.

Старик привратник внимательно прислушивался к нашему разговору, видимо стараясь понять, о чем мы спорим. Когда мы замолчали, он нерешительно спросил:

— Сеньоры издалека? Я впервые слышу такой язык.

— Мы из Советского Союза.

— О, — сказал старик. — О, — повторил он, покачивая седой головой, — если сеньоры захотят посмотреть главные залы, я, пожалуй, открою их для сеньоров…

Но мы поблагодарили и отказались.

Перед уходом я протянул старику несколько монет. Он не захотел принять их.

— Возьмите, — попросил я, — купите цветов на могилу дона Антонио.

— Спасибо, — сказал старик, и его глаза снова наполнились слезами, — спасибо, сеньоры.

И он осторожно пожал дрожащими руками мою руку.

— Как же теперь с глубоководными станциями. — спросил я, когда мы подъезжали к Фуншалу.

— Попробуем все-таки, — проворчал начальник без особого энтузиазма.

Мы взяли с десяток глубоководных станций в местах, не предусмотренных программой исследований. На поверхность Ггылп подняты только куски пористой базальтовой лавы.

В Москве выяснилось, что возраст лавы действительно измеряется несколькими тысячелетиями.

Я хотел включить в отчет историю удивительного музея в Порто-Альтэ и содержание рукописи дона Антонио ди Ривера. Однако начальника взорвало, и он наговорил мне кучу неприятных вещей.

— Соображать надо, — сказал он, — отчет будет печататься в трудах института…

Увидев мое огорченное лицо, он немного смягчился:

— Если у тебя такой зуд, напиши об этом научно-антастический рассказ. Смерть дона Антонио освободила тебя от данного ему обещания.

Я так и сделал.