Охотники на людей

Глава 6

В заброшенных, забытых или покинутых сооружениях есть что‑то особенное, что всегда манило к себе людей. Особенная энергетика таких мест, хранящих память прошлого, как магнит притягивает души, блуждающие в поиске. Находясь рядом, любой заглянет внутрь, но далеко не каждый отважится войти. Кто побывал там однажды и ощутил безмерную тоску вечности, вернется туда снова. Кто погрузился в бескрайнюю пустоту, тот наполнил свою душу совершенно иным смыслом и сможет услышать то, чего не слышал, увидеть то, чего не видел. Новые ощущения, и, возможно, новые чувства. Кто хотя бы раз побывает в таком месте, не сможет остаться прежним…

Слабый желтый свет ламп смешивался с причудливой игрой отбрасываемых мною теней. Картина, которую дополняла звенящая тишина, создавала ощущение сумерек. Казалось, будто я бреду по окраине знакомого города, где старые фонари заливают грустную пустоту вечерних улиц тусклым золотом осени. Для полноты ощущений не хватало лишь устало шелестящих под ногами листьев и легкого ненавязчивого теплого ветерка, который бы ласково трогал лицо и руки, показывая дорогу.

Как это ни странно звучит, но стены сливались с тенью, приобретая четкость лишь тогда, когда я останавливался и всматривался в их замысловатую узорчатую бетонную поверхность, кое–где сохранившую следы краски. Стоило лишь отвести глаза в сторону, или отвернуться, как тотчас текстуры – а именно такую аналогию подобрал этому явлению мой мозг – снова начинали «выгружаться» и стена тонула во мраке. Как интересно устроен наш ум: он пытается найти объяснение новому, опираясь на то, что уже есть в его кладовой, никак не желая принять саму природу явления, абсолютно отрицая новые факты, противоречащие его константам. Не будь это так, не принимай человек на веру ошибочные знания, не будь он «стадным животным», давно бы перемещался между мирами. Всего‑то и нужно – иметь свое мнение, отстаивать его, поверить в то, во что не верил раньше, суметь принять новое.

Поднимаясь вверх по лестнице, я краем слуха, почти на грани слышимости, больше ощутил, нежели услышал какой‑то непонятный шум, отдаленно напоминавший чей‑то разговор. Сначала я подумал, что мне все это кажется, но чем выше я поднимался, тем громче и отчетливей слышались звуки непонятной возни и слова. Что‑то особенное было в том, что я слышал, что‑то, чего я не мог объяснить, но от чего недобрый холодок пробегал по спине и рукам.

Любопытство тянуло меня как можно быстрее найти источник возни и посмотреть, что же там такое происходит, но осторожность, благоразумие, некоторая доля страха да инстинкт самосохранения заставляли замедлить шаги и, насколько это было возможно, прижаться к стене, попытавшись слиться с ней. Мне хотелось стать частью тени, погрузиться во мрак, и, оставаясь невидимым, двигаться вперед. Как я завидовал ниндзя или мастерам, знавшим о тени все и умевшим прятаться в ней. Мои знания в этой области были очень скудны, а потому оставалось лишь надеяться, что ночь, проведенная в печи, спрятала мое лицо, а в особенности лоб, за маской из сажи и угля.

Любопытство. Сколько душ принадлежит тебе? Сколько трофеев в твоем жилище? Скольких ты научило жизни, даровав им ее? Не пьешь ли ты сейчас кофе в компании с моей судьбой? Не улыбаешься ли, глядя на мои робкие, неловкие и по–детски наивные попытки заглянуть в глаза твоей очаровательной гостье?

Наконец я оказался перед грудой трухи, бывшей некогда массивной дверью, вырванной какой‑то безумной силой вместе с коробкой, наличниками да фрагментами бетона, и искрошенной в щепы. За изувеченным дверным проемом тянулся, теряясь далеко в бесконечности, длинный неширокий коридор, полный костей и мусора. Обстановка всем своим видом подсказывала, что эта часть подземелий должна быть обитаема.

Тут не было ламп, но было довольно светло, и я никак не мог понять природу происхождения этого света. Помимо освещения это место имело странную акустику: тихий звук моих шагов мгновенно растворялся в тишине, чтобы через секунду вернуться раскатами грома, крик же, напротив, почти сразу же пытался порвать барабанные перепонки и затем долго–долго вторил мне шепотом, переплетаясь с голосами, звучавшими из стен.

Стены… Каждый миг они издавали новые звуки, наполняя проход странным феерическим многоголосьем. Откуда‑то изнутри доносился крик ребенка, затем мог послышаться плач женщины или мужской бас заводил непонятный монолог. Я шел и прислушивался, всматриваясь в давящий низкий потолок желтого цвета, в бетонный, из отполированной черной и белой крошки, пол. Все это было настолько непонятным и невероятным для меня, что ощущение реальности таяло с каждой секундой.

Эхо голосов прошлого? Люди, заживо замурованные в стенах? Что это может быть? Кому под силу сделать такое? Воображение рисовало немыслимые картины, нагнетая неописуемый страх.

В какой‑то момент мой взгляд уловил странные отметины на стене – длинные, неровные борозды. Одни очень напоминали шрамы, оставленные когтями, другие, напротив, были похожи на следы рук, как если бы порыве детской шалости кто‑то провел по стене пальцами, измазанными мелом… Только это был не мел и не следы от него на краске. Это были царапины, будто кто‑то, отчаянно борясь за свою жизнь, пытался зацепиться или просто задержаться за спасительную поверхность.

Я подошел ближе, влекомый новым почти неуловимым, но каким‑то странным и оттого до боли знакомым подсознательным ощущением. Вдруг я увидел то, от чего по спине побежали ледяные мурашки: одна из царапин заканчивалась вырванным человеческим ногтем с остатками засохшей плоти. Сразу же повсюду медленно начали проступать и проявляться почерневшие, бывшие некогда багровыми, брызги и пятна крови. И как только я мог не замечать их раньше?

Едва ощутимая волна, от которой у меня заложило уши, пронеслась по коридору подобно молнии, преломляя воздух, меняя саму геометрию пространства…

Воображение, разыгравшееся в зловещей атмосфере? Вызванные страхом галлюцинации мозга, воспалившегося от одиночества? Что же это такое? Чем это может быть? Как это может закончиться?

Сразу же все вокруг стало давить на меня. Я отшатнулся от одной окровавленной стены, но уткнулся лицом в другую, еще более забрызганную. Коридор оживал, кружась в невероятном хороводе, расплываясь и вызывая тошноту.

Как такая мелкая деталь, как вырванный человеческий ноготь, смогла так сильно ударить по моей психике, вызвав столь яркие и реальные галлюцинации? Да и реально ли все происходящее?

Честно скажу – не знаю! Да и не думал я тогда о том, а просто пятился, пытаясь не видеть, не замечать огромного количества истерзанных человеческих останков, в беспорядке разбросанных по полу, пока не попал в странное помещение.

Я бы все отдал в этот миг, чтобы панику заменить на… да хотя бы на истерику. Именно на нее, родимую! Однажды мне довелось опробовать это состояние на себе и я скажу, что в нем нет ничего страшного, даже наоборот – оно сродни просветлению. Когда твой разум кристально чист от мусора мыслей, и одновременно ты осознаешь происходящее, контролируя все и вся на ином уровне, тебе просто по–детски занятно с высоты своей вновь открывшейся мудрости наблюдать за тем, что вытворяет твое хрупкое тело с вложенным в него никчемным «Я».

Где‑то далеко впереди дико заверещала кошка, возвращая меня в это Богом забытое подземелье.

Не было бы кошки, я бы, наверное, так никогда и не возвратился из того странного места, где пол был покрыт черной, некогда зловонной, а теперь уже высохшей смесью крови, мяса и внутренностей. Не услышь я тогда ее вопль, так и остался бы смотреть на стены и потолок, состоявшие из заживо разлагавшихся людских тел, тянувших ко мне в последней надежде свои почерневшие культи… Стоять и смотреть, задыхаясь от смрада, захлебываясь собственной блевотиной, слыша разрывающий сердце звук скрежета зубов и стоны, сливающиеся в тот дикий вой, что отбирает силу и волю к жизни, разъедает дух. Если бы не кошка, я, вероятно, так и остался бы в той странной ловушке…

Вторая волна бросила меня на колени, я ощутил вкус крови во рту. Нет. Это не психическое расстройство, не галлюцинации и не лопнувшие от напряжения дней нервы. Это что‑то новое, о чем, если бы было можно, я хотел бы вовсе забыть и не вспоминать даже в самом кошмарном сне, словно и не было ничего. Я снова почувствовал тот же запах, который сразу не пустил меня в проклятый погреб. В висках стучало так, будто голову положили на наковальню и стали безжалостно лупить по ней огромными молотками. Кровь пошла носом.

Кошка была самой обыкновенной, дворовой. Этакая полосатая тигра, с той лишь разницей, что тигра эта была маленькая, серая, непрерывно шипящая. Она стояла боком ко мне, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке встала дыбом, хвост же попросту напоминал густую новогоднюю елку, только игрушек не хватало. Неужели я так плохо выгляжу? Но нет, кошки меня не боятся. Я повернул голову.

Коридор медленно и равномерно заполнялся густым дымом. Но не дым так напугал кошку. Не эти черные хлопья, с прожорливостью биомассы из старого советского фильма пожиравшие пустое пространство и приближавшиеся ко мне, сковали ужасом все мое тело.

Не знаю, поседел ли я от увиденного, но волосы на моем затылке уж точно зашевелились. Сказать, что «кровь застыла в моих жилах», значит ровным счетом не сказать ничего. Глаза, явно принадлежавшие не человеку, плавно покачиваясь из стороны в сторону, прожигая красным огнем сизый саван, смотрели насквозь и, излучая концентрат ненависти и зла, двигались ко мне.

Одно дело видеть нечто подобное на экране телевизора или монитора, да пусть даже в кинотеатре, и совершенно другое – то же самое переживать в реальности.

Страх мне нравится. Ты ли находишь его, он ли тебя – тут нет особой разницы, главное, что рано или поздно вы встречаетесь. И самое важное в момент встречи – шагнуть ему навстречу, посмотреть на него. Стоит только собрать волю и дух, сжать кулаки и стиснуть зубы, что‑то происходит и он исчезает. Ты идешь дальше, вперед, наслаждаясь победой и адреналином, а он остается далеко позади, чтобы искать себе новую жертву. Собрать волю в кулак иногда бывает неимоверно сложно и даже практически неосуществимо, но надо обязательно пробовать раз за разом, вкладывая в попытки все свои оставшиеся силы.

Вот и я, как ни страшно мне было, все же поднялся на ноги и по крупицам начал собирать свой дух, наблюдая, как на меня медленно, словно вальсируя, движется полностью скрытое дымом ужасное существо. И что‑то не спешил мой дух собираться. Ой, как не спешил…

Словно воздушный поцелуй, тугая струя воздуха коснулась моей правой щеки. Рефлекторно я отпрянул влево. Деревянное копье, возникшее из ниоткуда, как безумный призрак волшебного Рождества, застыло на мгновенье в воздухе, дав рассмотреть все свои мельчайшие зазубринки, и, сорвавшись с места, со свистом пронеслось дальше. С тупым звуком и легким хрустом вошло оно в размытый силуэт прямо посередине, заставив его отшатнуться назад и на миг «погасить» пламя глаз. Звук, который раздался мгновением позже, не походил ни на один, слышанный мной ранее: Оно – а иначе я не мог именовать это существо – доставало из себя древко, похоже, сломав его.

— Ко мне–е-е! – звонкий протяжный крик буквально сорвал меня с места. Команда, после которой поменялось само течение времени.