Охотники до любви

1

Итак, в конце XXII века, когда большая и, вероятно, лучшая часть человечества попряталась по норам и занялась научной работой, нашлось несколько сот тысяч наиболее горячих голов, которых романтика дальних странствий, жажда телесных наслаждений, запах рома и копченого мяса влекли куда сильнее, чем вегетарианство и онанизм инженерной эпохи.

Эти отчаянные мужчины и женщины, взбудораженные собственной атавистической памятью и начитавшиеся авантюрных романов прошлого, прибывали на Галапагос — в одиночку или с приятелями, а порой и с собственным судном, нередко управляемым небольшим количеством весьма примитивных биороботов. Их дальнейшая судьба зависела от личных качеств и, в еще большей степени, от удачи: женщины почти неизменно попадали в гаремы Островной Империи (так называлось государство, расположенное на островах Загадочного Архипелага), многие мужчины погибали в первые же дни, очутившись, подобно Концентрику, в плавучем аду галерного рабства, иные оседали на Галапагосе или на островах Загадочного Архипелага, а некоторые — едва ли не самые удачливые — подписывали пресловутые контракты и становились подлинными «джентльменами удачи» этого моря, которое местные остряки прозвали Южным Блядовитым океаном.

С разношерстной командой, набранной из представителей всех рас и национальностей, эти пираты XXII века бороздили море, наводя ужас на «честных» рабо— и баботорговцев, укрываясь время от времени в какой-нибудь уединенной бухте для кренгования или бросая якорь в каком-либо островном порту, чтобы сбыть награбленное, покутить и потерроризировать «аборигенов», нагнав на них ужас своей жестокостью. Впрочем, полосы чудовищных зверств столь часто чередовались у них с вспышками благородства и великодушия, да и сам моральный кодекс обитателей Южного Блядовитого океана был настолько покладист, что едва ли можно считать этих пиратов такими уж отъявленными негодяями, во всяком случае — в сравнении с большинством их жертв.

Как и в старые добрые времена, пираты XXII века были не просто грабителями. В большинстве своем, они представляли собой плавучую республику, в которой господствовали собственные законы, порядки и обычаи. При этом, с женщинами они поступали, смотря по обстоятельствам; захваченный пиратами торгаш был обречен, но раб вполне мог рассчитывать на их великодушие. Более того, капитаны пиратских судов чаще всего и пополняли свою команду за счет освобожденных ими рабов.

Одним из таких пиратов и был капитан Маккормик, хозяин быстроходного двадцатипушечного капера — веселый и добродушный человек, ладный и широкоплечий, со славным, чуть тронутым веснушками лицом и заметно поредевшими рыжими волосами. Роста он был невысокого, но силищей, по-видимому, обладал неимоверной. «Не с галер ли?» — подумал как-то Концентрик, разглядывая толстые могучие руки капитана. Но Маккормик не любил рассказывать о себе. О своем прошлом он сообщал лишь, что зачат он был непорочно и до прибытия на Загадочный Архипелаг вынужден был поститься, дабы искупить многочисленные грехи своих далеких предков. Днем он редко удалялся в свою каюту, предпочитая проводить время на палубе, где он обыкновенно расхаживал взад-вперед, заложив руки в карманы коротких хлопчатобумажных штанов, отпуская шуточки, богохульствуя, да время от времени разглядывая горизонт в старинный морской бинокль.

Концентрик ему сразу приглянулся, поскольку капитан справедливо полагал, что лишь дьявольски стоящий парень мог продержаться на галерах четырнадцать месяцев. Кроме того, Маккормику, несмотря на весь его богатый опыт в такого рода делах, еще не доводилось видеть человека, который дрался бы с таким остервенением, как Концентрик в час своего освобождения. Капитан был так восхищен, что даже подумывал, не подключить ли Концентрика к дележу захваченной на той галере добычи, хотя это и было против правил, поскольку обретенная рабом свобода уже сама по себе являлась достаточным в таких случаях вознаграждением. К слову сказать, вся добыча тогда состояла из денег, да бочонка рому, так как галера была захвачена в момент возвращения с островов Загадочного Архипелага, и, следовательно, трюм оказался уже пуст. Если бы галера направлялась в сторону островов, то было бы меньше денег, но зато в трюме наверняка оказались бы женщины, которых можно было бы использовать по назначению, а затем продать на тех же островах. Правда, за женщин, побывавших в руках у пиратов, как правило, давали уже значительно меньшую цену.

Все эти тонкости Концентрику еще предстояло освоить, а пока ему в свою очередь нравился капитан Маккормик, и вообще он был признателен своим спасителям. В первый же день корабельный врач сбрил ему все волосы и дал специальное мыло, при помощи которого Концентрик сразу избавился от целого полчища отвратительных насекомых, мучивших его в течение долгих месяцев. Его накормили и приодели. Пиратский капер, естественно, казался ему раем после страшной галерной жизни. В первые две недели он знакомился со своими новыми товарищами и присматривался к корабельной обстановке. Познав ад, он в значительной степени утратил способность радоваться и весело смеяться, но зато стал неприхотлив и научился удовлетворяться простыми вещами — свободой, хорошей едой и относительно спокойным существованием. Он вкусил, наконец, мяса — в трюме было вдоволь копченых тушек диких гусей — и отведал настоящего островного рому, который оказался гораздо ядреней того, который он пил когда-то в Петербурге. Он испытывал неизъяснимое блаженство, когда теплыми тропическими ночами сидел на палубе под черным, усыпанным звездами небом и слушал разговоры своих новых товарищей, из которых узнавал немало нового и полезного. Но невзирая на хорошие стороны своей новой жизни, Концентрик теперь всегда оставался мрачен. Рабство оставило на нем неизгладимый след. Он часто вспоминал Деймоса, которого считал погибшим, и небезосновательно. Не забывал он и об Аделаиде, хотя понимал, что найти ее будет нелегко, и что прежде всего ему следует понять непростую и полную опасностей обстановку, сложившуюся в этой части земного шара.

Вот что он узнал из собственных наблюдений и из разговоров с пиратами в первые две недели своей службы на капере «Веселый Мак».

Достаточно бегло взглянуть на карту соответствующей части Тихого океана, чтобы уяснить себе, что острова Загадочного Архипелага и мыс Галапагос в совокупности образуют границы довольно большого моря, которое и получило у местных остряков название Южного Блядовитого океана. Нетрудно понять, что мыс Галапагос являлся своеобразным окном в мир свободы и романтики, через которое на эти, еще недавно совершенно необитаемые, острова проникли многочисленные представители всех земных рас.

На островах Загадочного Архипелага располагалась так называемая Островная Империя, управляемая неким Великим Островитянином. Формально этот правитель предъявлял права на все острова архипелага, однако фактически он контролировал лишь самый крупный остров и несколько к нему прилегающих. Что же до остальных островов: некоторые из них оставались необитаемыми, и их использовали пираты для охоты и кренгования своих судов, на других существовали мелкие порты и малозависимые от Островной Империи поселения. На крупнейшем острове, который обычно и называли Островной Империей, а иногда — Белым Городом, среди прочего располагалась пышная резиденция Великого Островитянина и его огромный гарем.

По слухам, Великий Островитянин был очень способным и энергичным человеком европейского происхождения. Концентрик плохо понимал, в чем заключалась сила этого правителя, но власть его была, по всей видимости, весьма значительна. Он располагал небольшой сухопутной армией и довольно крепким флотом. На своих островах он держал несколько предриятий, на которых, используя рабский труд, строил суда, превосходившие своей мощью пиратские каперы, что и позволяло ему в какой-то мере (правда, в очень незначительной!) контролировать ситуацию на море. Во всяком случае, пираты страшились встреч с его флотилиями, и небезосновательно: захваченных в плен морских разбойников ожидало рабство на островных предприятиях или позорная роль евнухов в гаремах островной аристократии.

Таким образом, по вполне понятным причинам, в первые четырнадцать дней своей пиратской карьеры Концентрик узнал гораздо больше, чем за четырнадцать предыдущих месяцев. То были мирные четырнадцать дней, а на пятнадцатый незадолго до полудня вахтенный узрел на горизонте смутные очертания незнакомого судна, и капитан Маккормик, не колеблясь, отдал приказ разворачивать «Веселого Мака» в его направлении.

Жажда убийства, неистребимая ненависть бывшего раба к торговцу живым товаром немедленно проснулась в Концентрике при известии, что они преследуют торговую галеру. Стоя на палубе и всматриваясь вдаль, он с наслаждением вспоминал, как крушил черепа команде своей галеры, и ему вновь хотелось слышать хруст костей врагов своих и видеть кровь и мозги на палубе вражеского корабля. Его не волновало сейчас то, что эти торговцы везут женщин на аукционы Островной Империи, что среди этих женщин вполне могла быть и Аделаида, он думал лишь о несчастных гребцах на вражеской галере и вспоминал ни на секунду не утихающий, бешеный стук своего сердца да круглосуточный, страшный звон рабских цепей.

Преследуемая галера шла в сторону Островной Империи, и можно было ожидать, что трюм окажется полон женщин. В предчувствии дикой забавы, пираты отпускали по этому поводу непристойные шуточки. Лишь Концентрик молчал и неотрывно смотрел вдаль. Видимо почувствовав его нетерпение, стоявший рядом капитан Маккормик шутливо бросил:

— Что, парень, кулаки зачесались или конец попарить не терпится?

Концентрик промолчал.

Расстояние между кораблями быстро сокращалось, и наконец, видимо поняв, что от погони все равно не уйти, неприятельский шкипер развернул свое судно и дал бортовой залп из всех своих кулеврин. Однако прицел был взят неудачно, ядра упали в море, а еще через несколько минут быстрый и маневренный «Веселый Мак» уже становился борт о борт с «торговцем», и абордажные крючья заскрежетали о фальшборт противника.

Мгновенье спустя, пираты устремились через борт на палубу вражеского корабля. Вооруженный боевым топором и кинжалом Концентрик был одним из первых. Он был одержим прямо-таки звериной ненавистью к противнику. Его ярость возросла еще больше, когда, очутившись на палубе галеры, он увидел, что почти все рабы-гребцы уже погибли или получили смертельные ранения. Так бывает почти всегда: огромные тяжеленные весла при сокрушительном ударе от столкновения двух судов калечат беспомощных, прикованных к своим скамьям рабов. Концентрик уже знал это по своему страшному опыту, но сейчас его занимало другое. Он вновь с наслаждением убивал врагов своих и упивался видом их крови. Он не знал, сколько человек он должен убить, чтобы почувствовать себя отомщенным, чтобы утолить наконец злобу, накопленную за долгие месяцы ужасного рабства. Он не думал об этом, он просто испытывал удовлетворение от убийств: от того как кинжал мягко вонзается в тело, которое, может быть, является телом шкипера-работорговца; от того как топор разбивает череп врага, разбрызгивая при этом мозги, которые, возможно, принадлежали боцману-надсмотрщику.

Сражение оказалось недолгим, и больше всех отличился Концентрик. Во всяком случае он убил больше всех людей. Он был опьянен и плохо отдавал себе отчет в том, что происходило вокруг. Когда он наконец вышел из этого состояния, то обнаружил, что бой уже закончился, одни пираты окружили недобитых врагов и выбрасывают их за борт, предварительно награждая каждого ударом кинжала, другие пробираются между скамьями и освобождают немногих оставшихся в живых рабов, а третьи с диким улюлюканьем выводят из трюма перепуганных, лишь начинающих разбираться в окружающем, девушек. Концентрик внимательно осмотрел всех пленниц, не пропустив ни одной.

Наличных денег на галере почти не оказалось, что было и не удивительно, учитывая, что шла она в сторону аукциона, наполненная живым товаром. Теперь пиратам предстояло продать захваченных женщин и ценности, а затем честно, согласно контракту, поделить между собой вырученные деньги.

Еще через два часа захваченная галера была полностью разграблена и отправлена ко дну, предметы антиквариата и сундуки с ценностями, подлежащие продаже или честному пиратскому дележу, были перетащены в капитанскую каюту, а на палубе «Веселого Мака» царили разврат и пьянство. Концентрика это почти не занимало. Он лишь приобрел в качестве трофеев несколько пачек сигарет, коих прежде не имел, а потому курил, лишь когда угощали товарищи. Разложив по карманам сигареты, он отошел в сторонку, закурил и почти равнодушно взирал на царящее на палубе веселье. Неотступно следивший за ним капитан искренне удивился этому обстоятельству и спросил:

— А тебя, что, бабы не интересуют?

Концентрик неопределенно пожал плечами.

— Какого ж хрена ты пожаловал в здешние воды? — не унимался Маккормик. — Драться? Клянусь влагалищем Святой Девы Марии, я еще никогда не видел столь неистового бойца как ты!

— Быть может, ты еще не встречал человека, столь долго пробывшего на галерах, — горько усмехнулся Концентрик.

— И то правда, парень, — согласился капитан. — На галерах обычно мрут как мухи. Если тебя не волнуют бабы, так пойдем ко мне в каюту, пропустим по стаканчику. Или бабы все-таки волнуют?

— Волнуют, — ответил Концентрик, — но не эти.

Капитан аж присвистнул от удивления.

— А эти чем плохи?

— Ничем. Просто я ищу в этом море женщину, которую люблю.

Капитан опять присвистнул.

— Клянусь святым влагалищем, ты странный парень! Ну, пойдем ко мне, потолкуем. Быть может, смогу тебе помочь; я ведь давно в здешних водах!

И они вдвоем прошли в каюту капитана Маккормика.

2

Каюта капитана Маккормика с первого взгляда поражала удивительной смесью роскоши и грязи. Все здесь говорило о том, что хозяин этой каюты был человеком веселого нрава и не слишком строгих моральных устоев. Парчевый диван и черный с золотыми инкрустациями стол эпохи Людовика XV (мастерски выполненная подделка с Островной Империи) были кощунственно испещрены следами от стаканов и ожогами от сигаретных окурков. Пол был устлан дорогим мягким ковром, но и тот был испещрен винными пятнами и прожжен табачным пеплом. По обе стороны дивана, на старинных ночных столиках из красного дерева, стояли великолепные бронзовые лампы; однако и лампы, и столики были обезображены бесчисленными оспинами от пистолетных выстрелов. Вся эта старая добрая стильность разбивалась о стоящий на углу стола персональный компьютер образца середины XXI века, непрерывно вещавший новости со всех континентов, а в данную минуту транслировавший футбольный матч европейской лиги для биороботов класса football-A.

Капитан наполнил ромом стаканы, небрежно швырнул на стол пачку сигарет и, указав Концентрику на кресло, уселся по другую сторону стола на диване.

— Закуривай, не стесняйся, — с грубоватой простотой предложил Маккормик и, звонко ударив своим стаканом о стакан Концентрика, немедленно выпил.

Еще не до конца остывший после битвы Концентрик также жадно выпил рому, вытер губы тыльной стороной ладони, затем бросил на стол свою пачку сигарет и сказал:

— Спасибо, капитан, я уже разжился своими.

— Это хорошо, — сказал Маккормик. — Табак нынче дорог. На островах до сих пор не научились производить сигареты, и единственным источником остается Галапагос, куда курево контрабандно доставляется с Континента.

Капитан щелкнул старой исцарапанной зажигалкой, прикурил и дал прикурить гостю. Концентрик еще не успел особо пристраститься к табаку, но сейчас — после боя и целого стакана рому — курил с удовольствием.

Капитан вновь наполнил стаканы и спросил:

— Не пора ли тебе, подобно всем нам, сменить имя? Уж больно оно у тебя континентальное.

— Женщина, которую я разыскиваю, должна помнить меня под этим именем.

— А под каким именем ты ее помнишь? — осведомился капитан.

— Ее звали Аделаида.

— Чтоб мне захлебнуться в сперме Святого Духа, если я не слышал раньше этого имени! — воскликнул Маккормик. — У тебя случайно нет ее фотографии?

Концентрик молча снял с шеи цепочку с медальоном и протянул ее капитану. Тот раскрыл медальон и немедленно закричал:

— Разумеется я помню эту сиськастую красотку! Должен признать, что у тебя губа не дура!

— Где она? — задыхаясь от волнения, спросил Концентрик.

— Понятия не имею! — беспечно ответил капитан. — Десять месяцев назад она была любовницей Плешивого Эфиопа, а где она сейчас, одному богу известно. Хотя, Плешь, помнится, был от нее без ума, так что возможно она до сих пор с ним.

— А кто такой этот Плешивый Эфиоп? — спросил Концентрик, внезапно охваченный неприятным чувством ревности. Впрочем, он понимал, что в здешних краях не приходится рассчитывать на целомудрие своей избранницы, к тому же ей и вовсе не свойственное. Хорошо еще, если ей выпал жребий стать любовницей пиратского капитана, а не попасть в лапы всей его команды.

— Плешивый Эфиоп, — отвечал Маккормик, — это, вероятно, самая жуткая черномазая образина, которая когда-либо плавала в здешних водах!

— Он тоже пират? — догадался Концентрик.

— Пират и хозяин двадцатипушечного барка «Черная пантера». Несколько лет назад он собственноручно выкинул за борт моего повара, за то что тот забыл долить рому в уху. Но клянусь святым зачатием, Плешь — славный парень и очень недурной собутыльник! Если тебя так интересует эта девчонка, мы можем его поискать.

— Я и прибыл на Галапагос, чтобы разыскать Аделаиду! — горячо сказал Концентрик.

— Думаю, что ты немного опоздал, и ее уже нашли многие до тебя!

— Это горькая правда, капитан! — ответил Концентрик. — Когда-то я не ответил на ее призыв и заплатил за это сполна. Но где мы можем найти Плешивого Эфиопа?

— Кто его знает! — пораскинул мозгами Маккормик. — В ноябре прошлого года мы вместе охотились на Кабаньем острове и кренговали суда там же, на Лысой отмели. Плешивый Эфиоп ежегодно кренгует там свое судно, и если мы его не встретим раньше, то наверняка найдем его барк в ноябре на Лысой отмели. Только учти: Плешь — очень горячий малый, и если у вас дойдет до драки, я бы не поставил против Плеши даже на тебя!

— Сначала надо разыскать Аделаиду, а там уж посмотрим!

— решительно сказал Концентрик.

— Да, — снова сказал капитан, — в ноябре мы почти наверняка найдем Плешь на Лысой отмели, а до тех пор мы можем встретить его лишь случайно. Сейчас мы возьмем курс на Остров Тысячи Дев, чтобы продать баб на тамошнем аукционе; может там чего разузнаем про Плешь.

— А можем мы там его встретить? — нетерпеливо осведомился Концентрик.

— Кто его знает, где он! — ответил Маккормик. — Море велико.

Концентрик решил пока оставить эту, наиболее интересную для него, тему и задал вопрос, на который сам уже добрую неделю тщетно искал ответ.

— Я что-то не понимаю, капитан, как мы торгуем на островах. Если эти острова принадлежат Империи, то как мы вообще можем на них высаживаться? А если Островная Империя не контролирует их, то почему бы нам просто не грабить тамошние поселения, вместо того, чтобы честно торговать с ними?

— Х-м! Ты еще новичок, — добродушно усмехнулся Маккормик. — Формально эти острова принадлежат Великому Островитянину, поэтому грабить их опасно; жители еще обратятся к своему правителю за защитой. А им, в свою очередь, выгодна торговля с нами, да и связываться с пиратами они боятся — Островитянин все-таки далеко. Так было во все времена: губернаторы мелких островов всегда поощряли пиратов. Странно, что ты этого не знаешь. Ты что читал перед тем как сюда отправиться?

— «Остров Сокровищ».

— А еще?

— Больше ничего. Я просто не успел прочесть ничего более, так как отправился искать Аделаиду.

— Жаль! — сказал капитан. — Историю нужно знать — она повторяется.

— А ты кем был на Континенте? — спросил Концентрик, уже предчувствуя ответ.

— Профессором истории, — с улыбкой ответил Маккормик.

— Самая неблагодарная профессия: денег мало, а знаний, увы, достаточно, чтобы все вокруг возненавидеть. А кем был ты?

— Специалистом по проблемам торможения.

— А, «душителем прогресса»! — с оттенком презрения усмехнулся Маккормик.

Капитан вновь наполнил стаканы и неожиданно сказал:

— Да, Концентрик, я никто иной как бывший профессор Аргонавт из Глазго!

— Тогда я читал твою статью! — воскликнул пораженный Концентрик.

— Про окончательное решение полового вопроса?

— Да!

— Вот эту чушь ты вполне мог бы и не читать! — сказал бывший профессор. — Лучше бы ты почитал рассказы о капитане Шарки; пользы, во всяком случае было бы больше. Я написал ту бредовую статью ради денег, когда решил сваливать. Во все времена и во всех странах бред оплачивается куда лучше, чем что-либо подлинно ценное, а мне необходимы были деньги, чтобы купить десятка два биороботов и построить судно… Хотя теперь мне иногда кажется, — неожиданно сказал Маккормик, — что та статья была не так уж глупа.

— Вот как! — удивился Концентрик.

— Да, — сказал капитан. — Возможно, когда-нибудь и ты согласишься с этим.

— Опубликовав ту статью и еще парочку, ей подобных, — продолжал Маккормик, — я заработал больше, чем за всю свою предыдущую честную научную деятельность. Наконец, в семьдесят первом году я вышел в море во главе команды нелюдей. Излишне говорить, что благодаря усилиям подобных тебе специалистов по торможению, мои пролы абсолютно не умели драться, и я стал легкой добычей первого же пиратского капера. Но говорят, что «нет худа без добра», и, возможно, это правда: меня захватил знаменитый Голландец, с которым мы и по сей день остаемся добрыми друзями.

— Мне уже приходилось слышать это имя, — вставил свою реплику Концентрик.

— Еще бы! Кстати он хорошо владеет твоим языком, и ходят слухи, что он также бывший профессор и специалист по проблемам преподавания русского языка. Вроде он предлагал новую систему тестирования выпускников школ, и у него вышли из-за этого неприятности. Ну, да хрен с ним! Пусть меня протушат в сперме Святого Духа, если меня все это до сих пор волнует! Итак, Голландец пошвырял в море моих биороботов, захватил мой корабль в качестве трофея, но со мной обошелся милостиво. Я охотно подписал контракт и стал членом команды «Летучего голландца», а через два года я уже был у них главным канониром. Я быстро разжился под началом Голландца, и шесть лет назад уже сам вышел в море на собственном судне.

Концентрик молчал, задумавшись об удивительных превратностях человеческих судеб. Воистину, человек предполагает, а случай тасует судьбы людские как карточные колоды. Правильнее даже сказать, что человек своими действиями в какой-то степени предопределяет свою судьбу, но сам никогда точно не знает, что именно из этого выйдет. Он как бы крапит колоду, которую затем тасует Случай.

Капитан допил свой ром и вышел из-за стола.

— Мы с тобой тут нынче разоткровенничались, что не принято в здешних водах. Пожалуйста, держи язык за зубами и не болтай где попало о том, что услышал сегодня в этой каюте.

Концентрик молча кивнул головой в знак согласия.

— Пойдем, покурим на палубе, — предложил капитан. — Заодно посмотрим, не посрамились ли там наши ребята с перепугу… Кстати, в чем-то современный секс действительно утонченнее чем вся эта древняя потная возня.

Концентрик с сомнением покачал головой.

— Возможно, когда-нибудь и ты согласишься с этим, — вновь произнес капитан фразу, уже слышанную сегодня Концентриком.

Веселье на палубе улеглось. Лишь кое-где виднелись отдельные парочки, да с кормы доносилось нестройное пьяное пение. Солнечный диск уже клонился к закату, и фиолетовая тропическая ночь готовилась опуститься над сапфировой гладью моря.

Маккормик и Концентрик молча курили, любуясь закатом, когда к ним подошел почти трезвый квартирмейстер Борода и сказал:

— Слева по борту Остров Негодяев, капитан. Не бросить ли якорь в Тигровой бухте? Нам самое время пополнить запасы пресной воды.

— Пора, так пора, Борода, — согласился Маккормик. — Отдай необходимые распоряжения от моего имени.

Через полчаса «Веселый Мак» уже входил в Тигровую бухту, где, словно дожидаясь его, слегка покачивался на волнах ярко-оранжевый двадцатипушечник с белой, художественно выполненной надписью — «Летучий голландец».

3

— А вот и Голландец! — радостно закричал капитан Маккормик, узнав барк своего старого корабельного товарища. — Легок на помине! Дарби, пальни-ка ему в знак приветствия. Дьявол! Сто лет жить будет!

На «Летучем голландце» уже тоже заприметили «Веселого Мака» и первыми дали традиционный в таких случаях пушечный выстрел.

— Эта бухта называется Тигровой, — пояснил Концентрику капитан, — с тех пор как Плешивый Эфиоп видел здесь тигра! Разумеется, тиграми на этом острове и не пахнет: просто Плешь выпил в тот день сверх меры. Но клянусь святым зачатием, если бы здесь водились дикие кошки — им было бы что жрать! На Острове Негодяев отменная охота на диких коз, и клянусь спермой всех библейских святых, Голландец бросил здесь якорь, чтобы пополнить запасы копченостей!

— А почему этот остров так странно называется — Остров Негодяев? — спросил Концентрик, задумчиво глядя на высокий, поросший лесом холм, скудно, но торжественно озаренный последними лучами заходящего солнца.

— Это давняя история, также связанная с Плешью, — отвечал капитан. — Однажды двое матросов «Черной пантеры» опробовали его любовницу. Плешь так рассвирепел, что высадил мерзавцев на этом пустынном острове с небольшим запасом пороха и пуль и с персональным компьютером. И что ты думаешь? Эти болваны развлекались здесь программированием вирусов и снабжали своей продукцией все окрестные компьютеры. В конце концов сам Великий Островитянин прислал сюда отряд с целью их поимки. Негодяев продали на галеры, но остров до сих пор называют их именем.

Час спустя «Веселый Мак» уже стоял на якоре менее чем в трехстах метрах от «Летучего голландца», и капитан Маккормик спустил шлюпку, чтобы засвидетельствовать свое почтение старому корабельному другу. Выяснилось, что на борту оранжевого судна остались лишь десять человек, а остальные разбойники во главе с самим Голландцем охотятся на острове и пробудут там еще, как минимум, неделю.

После таких новостей Маккормик собрал всю команду на палубе и громогласно объявил:

— Сейчас мы продолжим веселье, ребята, и сегодня переночуем на «Веселом Маке», а на рассвете высадимся на берег и поищем Голландца. Здесь останется лишь квартирмейстер Борода с несколькими помощниками.

Разбойники дружно закричали «Ура!», после чего на палубу был выкачен новенький трофейный бочонок рому; Борода вывел на палубу всех девиц, которых он квартировал в удобных каютах в трюме; и начались разврат и пьянство, причем с самым деятельным участием капитана Маккормика и его нового приятеля Концентрика.

Сперва Концентрик проявлял известную робость, присматривался к действиям своих товарищей, одним словом — дичился и боялся сплоховать по неопытности. Но вскоре его отметила своим вниманием пышная темнокожая девица. Она отвела дебютанта в сторонку и помогла ему обрести столь необходимую в таких случаях уверенность в своих силах.

В тот вечер Концентрик познал наконец весь блеск и всю нищету плотского греха. Спать он улегся далеко за полночь, усталый и перевозбужденный, а засыпая, думал: «Стоило ли ради этого отправляться на Галапагос?» Впрочем, он пришел сюда вовсе не за этим, а за Аделаидой.

Те чувства, которые он испытывал по отношению к Аделаиде, едва ли можно было назвать любовью. Да и о какой любви могла идти речь, если он даже никогда не видел Аделаиду! Концентрик не обманывался на сей счет. Когда-то он возжелал ее, вдохновленный вниманием, которое она ему оказала, а отчасти и привлеченный запахом запретного плода. С тех пор много воды утекло. Пройдя через ад, Концентрик стал иначе смотреть на вещи. Теперь он искал Аделаиду, чтобы вступить во владение тем, что ему принадлежит по праву. Он знал по какому праву ему принадлежит Аделаида. По праву сильного — единственному праву, испокон веков уважаемому на Земле! На Земле — где человек человеку волк. Теперь он силен и жесток, поэтому он не сомневался, что возьмет Аделаиду, как только ее найдет. Если она с Плешивым Эфиопом, значит он возьмет ее у Плешивого Эфиопа. Пусть Плешивый Эфиоп силен, Концентрик — сильнее всех. Столь же силен только Деймос, но Деймоса уже нет в живых.

На рассвете Маккормик вновь собрал всех на палубе и обратился к квартирмейстеру:

— Борода, отбери себе десять человек, а также десяток девчонок, чтобы скрасить свое времяпровождение.

— Остальным, — повысил голос капитан, — шлюпки на воду и готовиться к высадке на берег вместе с охотничьими принадлежностями и бабами! На острове не ссориться с парнями «Летучего голландца» из-за девок! Помните: Святой Дух щедро делился не только своей спермой, но и емкостями, самой природой предназначенными для наполнения ею!

После такого напутствия пираты дружно закричали «Ура!» и вскоре к берегу уже мчались шесть больших шлюпок с ревущими песни разбойниками и радостно визжащими полуголыми девицами. Первой к берегу причалила шлюпка, в которой среди прочих сидели Концентрик и капитан Маккормик.

Остров выглядел очень живописно: естественный, веками намытый пляж из белого песка, позади которого стеной стояли прекрасные деревья с гроздьями крупных орехов в вечнозеленых кронах. Впервые Концентрик высадился на одном из островов Загадочного Архипелага и теперь с любопытством осматривался по сторонам. Воздух казался сухим и очень здоровым: ни зловредных насекомых, ни затхлого, напоминающего о лихорадке болотного запаха. Чуть левее от места высадки пиратов в море впадала узенькая речушка, имевшая свое начало на том самом высоком холме, которым еще накануне любовался Концентрик.

К этой речке и устремились первым делом три дюжины полупьяных разбойников и почти три десятка веселых, на ходу стаскивавших с себя и без того скудные одеяния женщин. Здесь они долго и радостно галдели, умывались и утоляли свою похмельную жажду прохладной, на удивление чистой водой. Затем вся эта ватага направилась в лес, причем один из пиратов, видимо привлекая внимание людей Голландца, выстрелил в воздух, после чего тысячи разноцветных птиц с невообразимым гомоном взлетели вверх с пышных крон высоких магнолий.

Концентрик, как наименее опытный в подобных походах, держался почти в самом арьергарде. К поясу у него был подвешен боевой топор, а в руках он нес охотничье ружье и маленький персональный компьютер, принадлежавший капитану Маккормику. Воспользовавшись этим, он на ходу запросил информацию об Острове Негодяев. Кое-что нашлось, и Концентрик узнал, что остров необитаем и границы его представляют собой неправильную криволинейную окружность диаметром около семи миль. Кроме того сообщалось, что здесь имеется одна пресноводная речка и множество всяческой дичи, из которой особую ценность представляют дикие козы, кабаны и гуси.

Вскоре пираты повстречали людей Голландца. Побеседовав с ними и выяснив, где находится их капитан, Маккормик предоставил своим матросам почти полную свободу на острове. Он дал им лишь самые необходимые, обычные в таких случаях указания, а сам в сопровождении Концентрика и повара с двумя помощниками отправился на поиски своего старого друга.

Голландца они нашли на большой, щедро освещенной лучами утреннего солнца лесной поляне. Знаменитый корсар завтракал. Он сидел по-турецки на обширном мягком ковре, а перед ним стояли блюда с сочащимися кровью кусками жареного мяса, диким луком и чесноком, а также початый бочонок рому, несколько кружек и маленький портативный компьютер старинного образца. Справа от Голландца сидела красивая вульгарная девка — сытая, пьяная и, очевидно, довольная жизнью. На другом конце поляны была сооружена огромная коптильня, куда пираты стаскивали туши подстреленных животных, а рядом с коптильней ярко тлели угли большого костра, и дымился котел — загодя, ко второму завтраку, и восхитительный аромат чесночной похлебки с дикой козлятиной уносился в лесную чащу.

Этот запах пираты учуяли, еще только приближаясь к поляне.

— Кок «Летучего голландца», несомненно, один из лучших поваров Южного Блядовитого океана, — сообщил Концентрику Маккормик. — Клянусь спермой Христовой, такого не сыщешь даже в Островной Империи. Лучше меня кормил только мой старый, до тех пор пока Плешь его самого не скормил акулам.

— Сейчас мы пожрем на славу! — продолжал Маккормик, выходя из лесу и прикрывая глаза от солнца тыльной стороной ладони.

— А-а! Чтоб мне никогда больше не увидеть Поляну Пивных Бочек, если это не рыжий негодяй Маккормик! — радостно приветствовал Голландец своего старого корабельного приятеля.

— Кого это ты привел ко мне? Крепкий парень, клянусь святым зачатием!

Маккормик приказал своему повару соорудить коптильню здесь же, рядом с коптильней «союзников», а затем представил Концентрика Голландцу и его подруге. Девка похотливо улыбалась, разглядывая могучую фигуру Концентрика, а Голландец здорово оживился, услышав, что пришелец — русский.

— Сейчас мы живо проверим, какой ты русский! — заорал Голландец. — Возьми-ка компьютер, да напечатай без орфографических и пунктуационных ошибок какую-нибудь заковыристую фразу; например: «А хуйлишь ты, блядь, пиздишь-то?» Вот тут-то мы тебя и проверим! У нас, брат, свои методы!

Концентрик оставил это предложение без внимания, и молча уселся на ковре прямо напротив девицы. Метод голландского лингвиста был весьма остроумен, но Концентрик даже не усмехнулся: ему было все равно — признает его Голландец русским или нет.

— Знаем мы твои методы, старый мракобес! — заявил Маккормик, мало что, впрочем, понявший, так как тестовую фразу Голландец, естественно, произнес на русском языке. — Знаем мы твои методы! Из-за них-то ты и торчишь в здешних водах вместо того чтобы заниматься научной работой на Континенте.

— А что я забыл на Континенте? — парировал Голландец.

— Ни баб, ни мяса! Да и с выпивкой дело там поставлено прямо скажем неважно.

— Тебе бы только дорваться до выпивки!

— Ничего не поделаешь: такова природа человека, — философски изрек Голландец. — Меняются условия жизни, а человек все тот же: ему бы только дорваться до выпивки!

Голландца сперва возмутило, что спутник Маккормика проигнорировал его тест. Он хотел было по привычке настоять на своем, но, взглянув на Концентрика, понял, что перед ним не тот человек, которым можно безнаказанно помыкать. Поэтому он промолчал. Маккормик заметил это, но ничего не сказал. «Далеко может пойти парень, с которым сам Голландец счел за благо не связываться!» — подумал Маккормик.

Девица поставила перед гостями чистые кружки и тарелки. Тем самым она привлекла к себе внимание и представилась: ее звали Бубна. Затем она налила всем островного рому из бочки и наполнила тарелки гостей отборными кусками дичины. Причем самые лакомые части достались Концентрику, чего он, впрочем, даже не заметил. Он и не мог этого понять, поскольку впервые в жизни ел жареное мясо.

Концентрик достал кинжал, наколол на острие здоровенный кусок мяса и взял его в рот прямо с лезвия. Вкус был божественный. Концентрику показалось, что он физически ощущает, как насыщаются его мускулы. Он почувствовал вкус крови во рту, и это привело его в состояние, близкое к экстазу. Есть свежезажаренное мясо оказалось почти столь же приятно, как убивать. Он выпил залпом целую кружку рому и, все также — кинжалом, отправил себе в рот новый кусок сочащейся дичины. А затем еще и еще. Кровь стекала у него с подбородка, и при виде этого насыщающегося самца Бубна застыла в немом восторге.

Солнце стояло уже достаточно высоко, и становилось жарко. Бубна сняла с себя майку и обнажила полную, сытную, загорелую грудь. Капитаны также разделись до пояса. Только Концентрик остался в рубашке: он никогда никому не показывал свою изуродованную плетьми спину.

Концентрик ел мясо и пил ром, полуобнаженная Бубна восторженно смотрела на него, капитаны курили и неторопливо беседовали.

— Когда ты последний раз видел Плешивого Эфиопа? — осведомился в какой-то момент Маккормик, и Концентрик взглянул на Голландца, впервые заинтересовавшись разговором.

— Месяцев пять или шесть тому назад, — немного поразмыслив, отвечал Голландец.

— Я и того дольше, — сказал Маккормик. — А где он сейчас, ты конечно не знаешь?

— Понятия не имею. Тогда я встретил его угольную посудину в заливе возле Змеиного логова, где Плешь заправлялся пресной водой. Мы славно отобедали и на следующий день расстались, и где он сейчас знает только непорочный член Святого Духа! Ты ведь знаешь: у Плеши нет даже компьютера, поэтому связаться с ним практически невозможно.

— При нем была какая-нибудь любовница? — перешел к делу Маккормик.

— Да, и она была столь хороша, что я попросил Плешь продать ее мне; разумеется за хорошие деньги, поскольку она того стоила. Однако Плешь так рассвирипел, что чуть не прикончил меня каким-то ржавым черпаком.

— Ее звали Аделаида?

— Да. Ты ее знаешь? — удивился Голландец.

— Она уже была с ним десять месяцев назад, когда я в последний раз видел его на Лысой отмели.

— Так вот где нашло приют постоянство! — усмехнулся Голландец. — Кто бы мог подумать!

Немного помолчали. Грациозно выгнувшись, Бубна подсела к Концентрику и подлила себе и ему рому.

Неожиданно Голландец изрек:

— Безобразие все-таки, что Плешь не имеет компьютера.

— А что такое? — удивился Маккормик. — Все шахматисты испытывают неприязнь к компьютеру. Почему именно сейчас тебя это взволновало?

— Так, — уклончиво произнес Голландец. — Есть некоторые соображения…

Голландец нерешительно посмотрел на Концентрика.

— Ты бывал прежде на этом острове, Концентрик? — внезапно спросил старый пират.

Концентрик отрицательно покачал головой.

— Если ты уже насытился, Бубна может показать тебе лес.

Бубна с готовностью поднялась и призывно посмотрела на Концентрика. Почти обнаженная, она поражала Концентрика своим первобытным великолепием, почти дикой красотой, и ему показалось особенно заманчивым обладать ею именно в лесу. Он поднялся, вытер кинжал одним из разложенных на ковре пальмовых листов, засунул его в ножны и, обняв Бубну своей могучей рукой, скрылся с ней в тропических зарослях.

Маккормик хорошо знал Голландца и понял, что теперь Голландец подарит Бубну Концентрику. Именно подарит, а не продаст. Маккормика всегда восхищало, как Голландец умеет себя держать. Вот его любовница прямо у него на глазах животно возжелала пришельца, сам он не решился связываться с Концентриком, но как красиво все обставил! И подарок будет поистине королевский!

— Что за имя такое — Бубна? — спросил Маккормик. — Я помню, была у тебя когда-то Пика. Теперь Бубна.

— А я им сам даю имена, — ответил Голландец. — По порядку: Пика, Трефа, Бубна…

— А что после Червы?

— Снова Пика!

— Ух, ты! — восхитился Маккормик. — И которая это уже Бубна у тебя по счету?

— А чтоб я считал! — махнул рукой Голландец. — Я с тобой хотел поговорить вот о чем. Не мешало бы нам получше отладить связь, да и Плешивого Эфиопа убедить обзавестись компьютером.

— А что такое?

— В прошлом месяце я был на Аукционе и слышал там разговор о готовящейся войне.

— Да у нашего брата вся жизнь — война! — беспечно воскликнул Маккормик.

— Тут другое, — серьезно сказал Голландец. — Говорят на заводах Великого Островитянина трудятся уже свыше двадцати тысяч рабов, и он готовит крупную эскадру для борьбы с нами.

— Он всегда боролся с нами.

— Прежде это было всего лишь полицейское патрулирование, а теперь у него более серьезные планы. Говорят, что он собирается блокировать Аукцион и другие ключевые острова, а также установить полный контроль над морем.

— Неужели мы ему так мешаем? — Маккормик с сомнением покачал головой.

— Как-то все-таки мешаем, и если он теперь располагает достаточными средствами, то почему бы ему и не попытаться расправиться с нами?

— Поживем-увидим, — сказал Маккормик. — Не знаю, что мы тут можем предпринять… Это всё, что ты хотел сообщить мне наедине?

— Да. Ничего серьезного, но именно поэтому я и хотел обсудить это с глазу на глаз, без посторонних ушей. Не люблю, когда паника поднимается попусту.

— Концентрик не из тех, кто поднимает панику, — возразил Маккормик.

— Да, парень, кажется, дельный, — согласился Голландец.

— Я бы подарил ему Бубну, только вот…

Голландец замялся, и Маккормик, прекрасно ориентировавшийся в ситуации, с улыбкой подсказал ему:

— Только вот, не подумает ли он, будто бы ты его испугался? Ты ведь это хотел сказать?

— Ну, что-то в этом роде.

— Не подумает, — уверенно сказал Маккормик.

— Ты уверен?

— Вполне. Ему наверняка и в голову не приходит, что по отношению к тебе допущена некоторая бестактность. Он прошел слишком суровую школу, чтобы придавать значение подобным пустякам. Прямо с Континента парень попал на весло и больше года просидел на нем. Слыханное ли дело!?

Голландец промолчал. Быть может впервые в жизни старый пират подумал о том, какие поистине космические холод и мрак успевают воцариться в душе человека, пока его мускулы гипертрофируются и наливаются сталью на веслах.

Два капитана еще долго пили ром и обсуждали проблемы «берегового братства». Из леса целый день доносились женский визг, веселая перебранка, а также пьяная пальба — в пылу разврата пираты не забывали об охоте.

Затем наступил вечер, и зажглись костры. Возвратились на поляну Бубна и Концентрик. Почти обнаженная, загорелая и блестящая в свете вечерних огней Бубна ступала легко и величественно и светилась удовлетворенной женской улыбкой. Концентрик шел чуть тяжеловатой походкой, в своей неизменной рубашке, бритоголовый и могучий, словно всесильный лесной дух. И при ярком свете костра Бубна вновь любовалась тем, как Концентрик подбирает себе наиболее кровавые куски мяса и запивает их горячим ароматным бульоном.

В отличие от тихой фиолетовой ночи на море, лесная ночь оказалась черной и многоголосой. Концентрик и Бубна спали высоко, в ветвях огромного лиственного дерева, на постели, наспех сооруженной из многочисленных листьев папоротника и лопуха.

4

На рассвете Маккормик приказал своим людям сворачивать лагерь и готовиться к возвращению на корабль. Несколько удивленному такой спешкой Голландцу он объяснил, что решил бросить якорь в Тигровой бухте в основном для того, чтобы заправиться пресной водой, а серьезную охоту планирует провести в ноябре на Лысой отмели.

Все утро Бубна тщательно избегала Голландца, небезосновательно опасаясь взбучки за свое легкомысленное поведение. Голландец казалось не обращал на это внимания.

Концентрик с утра также был холоден с девушкой. Его отнюдь не страшила мысль о предстоящей разлуке. Напротив, он был даже рад возможности так легко от нее отделаться. Не то, чтобы она ему не понравилась; просто он плохо представлял себе сожительство с ней на пиратском корабле. У Концентрика еще свеж был в памяти пиратский контракт. Там говорилось, что любой член команды за дополнительную плату в общую казну (что-то около десяти крон в день) может иметь отдельную каюту. Но, во-первых, у Концентрика денег не было вообще, а во-вторых, сейчас, в связи с пребыванием на борту «Веселого Мака» почти четырех десятков женщин, свободных кают могло и не оказаться в наличии. Конечно, как только женщин продадут, у Концентрика появятся кое-какие деньги, и одновременно на «Веселом Маке» освободятся каюты, но все же Концентрику не нравилась перспектива постоянно жить с Бубной на корабле, да и не за Бубной он охотится в здешних водах.

Поэтому ближе к полудню, уже на берегу, для Концентрика наступил непростой момент, когда Голландец подловил наконец Бубну, подвел ее к Концентрику и сказал по-русски:

— В память о нашей встрече, парень, прими от меня в подарок вот эту женщину.

Несколько секунд Концентрик смотрел на Бубну: очевидно, она также испытывала двойственные чувства, какие почти всегда переживает человек при внезапной перемене в своей судьбе. Она не понимала по-русски, но догадывалась, что ее либо дарят, либо продают Концентрику.

Наконец Концентрик сказал:

— Спасибо, Голландец, но мне нечем отблагодарить тебя за этот подарок.

— Сочтешься когда-нибудь дружбою, — отвечал старый пират. — Ты еще только начинаешь жить в рельном мире, Концентрик. Знай же: мужская дружба есть самое ценное на земле. Своих друзей ты будешь помнить всегда, даже если порой между вами и пробежит черная кошка, а женщину можно и за борт выкинуть, коль приспичит.

Как все просто, подумал Концентрик, но сам бы он никогда до этого не додумался. Зверски убить двадцать человек — это пожалуйста, с удовольствием, а вот выбросить за борт, за ненадобностью, одну-единственную женщину — что на самом деле гораздо легче — ему бы и в голову никогда не пришло. Стереотип мышления!

— Спасибо, Голландец, — снова сказал Концентрик, теперь уже с легким сердцем и, положив свою тяжелую руку на плечо Бубны, слегка подтолкнул ее к шлюпке.

5

На корабле Бубна вела себя прилично. Держалась она обособленно от остальных девиц, чему имелось вполне разумное объяснение: те являлись собственностью всей команды, а Бубна принадлежала лично Концентрику. Была она красивая и во многих отношениях приятная женщина. По-английски говорила с заметным латинским акцентом; скорее всего она была итальянка.

Ночью Концентрик уединился с ней на полуюте. Они пили ром и ели яблоки: бочки и с тем, и с другим стояли на «Веселом Маке» прямо на палубе. Бубна быстро запьянела, Концентрик же никак не мог расслабиться: его одолели тяжелые воспоминания, что нередко с ним случалось.

— Больше всего на свете я люблю ром и мужчин, — развязно сказала Бубна. — Особенно по ночам.

Концентрик не слишком внимательно слушал ее пьяную болтовню.

— А что ты любишь больше — ром или мужчин? — рассеянно спросил он.

— Ром, — ответила Бубна и расхохоталась. — Некоторые мужчины просто омерзительны. Особенно некурящие. А ром приятен всегда. У тебя есть сигареты?

Концентрик достал из кармана сигареты.

— Как долго ты в море? — спросил он.

— С того самого момента, как пришла на Галапагос, — отвечала она. — Уже свыше трех лет.

— И всегда с пиратами?

— Нет. Сперва я плавала на торговой галере.

Концентрик вздрогнул. Ему даже показалось, что он предвидел такой ответ.

— И какую работу ты там выполняла? — несколько наивно спросил он.

Бубна встала и поводила задом. Она опять была голая до пояса, с распущенными черными волосами, и при свете звезд выглядела как прекрасная ведьма из мудрой старинной сказки.

— У нас своя работа, — сказала она. — Я была любовницей шкипера.

Концентрик подумал, что неплохо бы уже сейчас выбросить ее за борт. Он с трудом подавил в себе это желание, быстро выпил еще одну кружку рому и ушел спать, даже не поинтересовавшись, где будет спать она.

6

На другой день, незадолго до полудня, пираты «Веселого Мака» бросили якорь в живописной гавани у Острова Тысячи Дев, который гораздо чаще называли попросту Аукционом. Многочисленные лодки торговцев фруктами, высокие пальмы, одноэтажный белый городок вдали — все это выглядело бы очень привлекательно, если бы не ужасная толпа голых, закованных в цепи невольников, строем сидевших на корточках, окруженных вооруженными надсмотрщиками и ждавших команды, чтобы подняться и потащиться на аукцион навстречу новым, пока еще неведомым мучениям. Толпа эта явно была только что согнана с пришвартованной по соседству с «Веселым Маком» торговой галеры, шкипер которой громко командовал на палубе и время от времени исподтишка бросал взгляды на пиратский капер, с которым он никогда бы не захотел встретиться в открытом море. При виде этого зрелища Концентрик машинально сжал кулаки, но стоявший рядом Маккормик мягко положил руку ему на плечо и сказал:

— Спокойнее, друг мой, ты все равно не изменишь этот мир. Если ты не обещаешь вести себя благоразумно, я оставлю тебя на борту, и ты так и не побываешь на Поляне Пивных Бочек.

Концентрик неотрывно смотрел на берег. Вскоре там прозвучала команда «Встать!», и рабы покорно поднялись и, гремя цепями, строем потянулись по направлению к городу.

Пираты начали готовиться к высадке. Всех женщин собрали на палубе, и квартирмейстер Борода давал им надлежащие указания. На этот раз Борода и сам собирался на берег, а на корабле оставался главный канонир Дарби со своими помощниками. Бубна все время льнула к Концентрику. Она понимала, что ночью сболтнула лишнего, и теперь пыталась исправить положение. Она уже жалела, что изменила Голландцу: там ее существование было гораздо спокойнее, она испытывала достаток и пользовалась уважением капитана и команды; теперь же она очутилась всецело во власти человека, который временами казался ей обозлившимся на весь мир дикарем.

Перед высадкой на берег Маккормик счел необходимым еще раз предупредить Концентрика:

— Ты, парень, на острове руки особо не распускай. Наша торговля здесь и так висит на волоске, ты это прекрасно знаешь.

Концентрик молча кивнул головой в знак согласия.

Женщин не заковывали в цепи. Да и стерегли их во время переходов не слишком строго. Практика показывала, что женщины, в отличие от невольников-мужчин, почти никогда не предпринимали попыток к бегству. Им просто некуда было бежать; повсюду ждала их неволя. Самые красивые женщины предназначались для плотских утех, остальных использовали для всевозможных работ, испокон веков считавшихся женскими. Бежать можно было только обратно на Континент, но это не представлялось реальным. Как правило, пленницы и не стремились к побегу: одни смиренно несли свою долю, другие стремились устроиться с максимально возможными удобствами. Многие женщины находили эту жизнь более естественной, чем жизнь на Континенте, невзирая даже на то, что их порочно зачатые дети в большинстве случаев рождались рабами.

Алчные торговцы, доставляя своих пленниц к местам сбыта, неизменно заботились о достижении максимальных прибылей. Поэтому, экономя буквально на всем, они все же стремились сохранить за женщинами товарный вид. В отличие от них, пираты славились веселым нравом и широтой души: порой тяжелые на руку, они зато никогда не скупились на самые щедрые угощения. Вот и сейчас, вразвалочку сойдя на берег, флибустьеры в обнимку со своими пленницами направились к знаменитой Поляне Пивных Бочек. Возглавлял шествие Борода. Концентрик шел позади всех широкой размеренной походкой, сопровождаемый капитаном и встревоженной Бубной. Бубна то и дело искательно поглядывала на него; Концентрик не обращал на это внимания и с любопытством посматривал по сторонам.

Городок был скорее некрасивый, однако сочетание белокаменности строений с пышной тропической природой придавало ему известный южный колорит. Какой-либо стиль отсутствовал: скотные дворы и стога сена тут и там соседствовали с лавками мелких торговцев и ресторанчиками под открытым небом. Пожалуй, если и был какой-то внешний символ у этого городка, так это — ананас. Он здесь присутствовал повсюду: на тележках разносчиков и на вывесках таверн, на ресторанных столиках и в корытах свиней на скотных дворах.

Местные жители, завидев пиратов, шарахались во все стороны. Лишь изредка попадались навстречу носильщики в зеленых хлопчатобумажных униформах. Эти ничего не боялись; им просто нечего было терять. Концентрик уже знал, что такую униформу носят мужчины-рабы на всех островах Империи. Исключение составляли лишь галерники, тянувшие свою горькую лямку нагишом.

О приближении Поляны Пивных Бочек можно было догадаться загодя: теплый хлебный запах свежего пива смешивался с восхитительным, доселе незнакомым Концентрику ароматом.

— Клянусь спермой христовой, сегодня там шашлыки, ребята! — заорал Борода, и возбужденные разбойники дружно загалдели.

Концентрик взглянул на капитана, но тот внезапно ускорил шаг и стал быстро перемещаться во главу пиратской процессии. Тогда Концентрик перевел вопросительный взгляд на Бубну. По всему было видно, что она уже бывала здесь прежде.

— Какой запах! — воскликнул Концентрик. — Это несомненно мясо, но какое-то особенное!

— Это шашлык, кавказское блюдо, — с готовностью пояснила девушка. — Баранина, предварительно вымоченная в вине и зажаренная на вертеле.

У Бубны аж ноздри и грудь трепетали, и было от чего.

Прямо посреди городка пираты миновали узкую — ярдов десять — полоску леса и вышли на большую живописную поляну. Это и была знаменитая Поляна Пивных Бочек. Жирные евреи в белых хлопчатобумажных рубашках, засучив рукава и обнажив толстые, поросшие черными волосами предплечья, торговали здесь пивом в розлив. Рядом на жаровнях, щедро наполненных красными, переливающимися огнем углями, смуглые усатые кавказцы жарили шашлыки. Торговля шла бойко; место было выбрано исключительно удачно: на полпути от гавани к невольничьему рынку.

Пираты произвольно разделились на несколько компаний и создали небольшие очереди возле каждой бочки. При этом, кто-то встал за пивом, а другие тем временем заказывали шашлыки. Концентрик почувствовал себя дискомфортно: у него совсем не было денег. Конечно, он мог одолжить у кого-нибудь, учитывая, что ему полагается определенный процент от предстоящей продажи женщин. Пока он над этим раздумывал, на помощь пришел Маккормик.

— Угощу-ка я, пожалуй, парень, тебя и твою подругу! — добродушно сказал он. — Встаньте, ребята, за пивом, а я тем временем разберусь с шашлычками.

Вскоре они уже пили пиво и ждали, пока баранина зажарится до нужной кондиции. Пиво здесь подавали в стеклянных поллитровых кружках. Такая кружка с высокой шапкой пены очень эффектно и уместно смотрелась в огромной ручище рыжего, приземистого, широкомордого Маккормика. Бубна тоже пила с удовольствием, но все принюхивалась и облизывалась, с нетерпением ожидая шашлыков. Концентрик последний раз пил пиво еще в Петербурге. Тогда он не считал себя особым почитателем этого напитка, но сейчас пиво шло хорошо. Времена меняются, и люди тоже. А может просто всему нужна своя обстановка.

Концентрик обратил внимание, что кружка пива стоила здесь пять крон, а порция шашлыка — пятнадцать. «Интересно, сколько нам удастся выручить денег на продаже женщин?» — подумал он. С новым интересом он внимательно осмотрел Бубну. Она призывно улыбнулась, не понимая, что у него на уме. На Поляне Пивных Бочек Концентрик открыл для себя еще одну привлекательную сторону пиратской жизни. Оказывается, будучи пиратом, можно не только наслаждаться убийством, но и грабить, захватывать женщин, насиловать их, а затем продавать и на вырученные деньги пить пиво и жрать шашлыки! «Любопытно, сколько может стоить подобная самка?» — раздумывал он, глядя на Бубну.

Подкрепившись, еще более повеселевшая разбойничья процессия двинулась к аукциону, до которого оставалось минут пятнадцать ходу.

Невольничий рынок располагался прямо посреди города, на огромной — под стать футбольному полю — поляне. В центре этой поляны был установлен деревянный помост размером приблизительно в тысячу квадратных ярдов, окруженный со всех сторон сплошной лестницей в пять или шесть ступенек высотой. На этом помосте, в нескольких местах одновременно, распорядители аукциона выставляли живой товар, а вокруг суетились и галдели покупатели, среди которых можно было видеть представителей самых различных слоев островного общества. Здесь были: работорговцы, доставившие целые партии для продажи; евнухи-селекционеры — представители гаремов Великого Островитянина и прочей островной знати; богатые хозяева, прибывшие с целью приобрести партию рабов для своих предприятий или сельскохозяйственных угодий; а также мелкие ремесленники и торговцы, желавшие прикупить себе работника или женщину по сходной цене.

Несчастные мужчины и по-разному относившиеся к своему положению женщины поочередно выводились на помост, и начинались торги, интенсивность которых в основном зависела от качества предлагаемого товара. Иной раб продавался в минуту, чуть ли не за стартовую цену, но за женщин порой разгоралась яростная борьба. Случалось, что за самых красивых отдавались целые состояния, хотя, конечно, такие жемчужины встречались достаточно редко. Дожидавшиеся своего выхода на помост рабы выставлялись на поляне для всеобщего обозрения. Толпившиеся вокруг покупатели не стесняясь обсуждали их достоинства и недостатки, грубо щупали женщин и высказывали предположения относительно их возможной стоимости.

Пираты сразу оккупировали три (из шести) места на помосте и принялись выставлять там поочередно своих женщин. При этом наиболее привлекательных сберегали на конец, рассчитывая пока создать вокруг них известный ажиотаж.

Кое-кто из покупателей исподтишка поглядывал на Бубну. Она и впрямь заслуживала внимания и даже восхищения. Однако, опытные торговцы видели, что она не выставлена для продажи, а прочие, не столь хорошо разбиравшиеся в ситуации, все-равно не решались продемонстрировать свой интерес к этой женщине. Рядом с ней стоял мощный, сурового вида, атлет, связываться с которым никто бы здесь не решился.

Концентрик внимательно следил за торгами. Бубна тепло прижималась к нему, и в прекрасных глазах ее светилась тревога: она явно предчувствовала недоброе. Между тем, цены приятно удивили Концентрика: даже самые дешевые женщины продавались за три-четыре тысячи крон. Торговля шла быстро, и за два с половиной часа пираты сбыли почти весь свой товар. Осталось лишь несколько самых красивых женщин. К этому времени наибольшая толпа собралась в той части поляны, где торговали пираты «Веселого Мака». Цены подскочили во много раз. Самая красивая девица, с которой накануне, как видел Концентрик, спал Борода, досталась жирному скандинаву, главному евнуху Великого Островитянина за двадцать восемь тысяч. «А ведь Бубна гораздо сексуальнее! — подумал Концентрик. — За стоимость Бубны вероятно можно купить целый корабль с полной оснасткой.»

И Бубна принадлежит лично ему, а не всей команде!

Концентрик посмотрел на Бубну, и она в страхе попятилась, уже понимая, что сейчас последует. Он грубо схватил ее, раздел и вытолкнул на помост.

Восхищенный гул пронесся в толпе. С прекрасной талией, с чуть полноватыми, но длинными бронзовыми ногами, полногрудая Бубна выглядела бы королевой Загадочного Архипелага, если бы не позорное положение, в котором она сейчас находилась.

— Тридцать тысяч крон! — сразу выкрикнул свою стартовую цену главный евнух Великого Островитянина.

Распорядитель помог обнаженной Бубне принять наиболее привлекательную позу. Она слепо повиновалась. Слезы душили ее. Она смотрела на Концентрика с горечью и презрением. Теперь она горько сожалела о недавно содеянном. Человек, которому она отдалась, продает ее уже на второй день, и после романтичной жизни с веселым пиратским капитаном она отправится в гарем, где ею поиграются какое-то время, после чего она скорее всего затеряется в скучной компании забытых и несчастных наложниц.

Концентрик встретился взглядом с Бубной, и на какие-то секунды его охватили сомнения, которые он, впрочем, быстро рассеял. Эта женщина пока еще оставалась для него лишь бывшей подстилкой шкипера торговой галеры, и он абсолютно не задумывался о том, что в нравственном отношении она возможно ничуть не уступает Аделаиде, которую он упорно ищет в этом безумном мире. Такова была любовь во все времена — слепая, упрямая и необъективная! Внушив себе когда-то нежные чувства к Аделаиде, Концентрик по инерции продолжал хранить их в своей теперь уже изрядно загрубевшей душе.

Бубна имела бешеный успех. Такие женщины крайне редко всходили на этот помост. Цена на нее росла как на дрожжах, а она все смотрела на Концентрика глазами, полными слез и обиды. Концентрик напряженно следил за торгами и думал о том, как хорошо, что он сдержался и не выкинул Бубну за борт прошлой ночью. Похоже, что благодаря этому он станет сейчас вполне состоятельным человеком. Попутно он представлял себе, как на обратном пути угостит всех своих товарищей пивом и шашлыками.

— Девяносто тысяч крон!.. Продано! — провозгласил наконец распорядитель, и заплаканная Бубна сошла с помоста навстречу своей судьбе.

Купивший ее главный евнух Великого Островитянина заботливо прикрыл ее наготу богато расшитым вишневым плащом.

7

Контракт требовал, чтобы каждый пират платил четверть всех своих доходов в общую казну. Таким образом, продажа Бубны явилась успешной торговой операцией не только для Концентрика, но и для всей команды «Веселого Мака». Маккормик давно мечтал переоснастить корабль и установить на нем более мощные орудия. Теперь эти мечты приобрели реальную материальную основу.

— Ну и подарочек преподнес тебе Голландец! — Маккормик добродушно поздравлял Концентрика. — Я конечно понимал, что такая баба потянет недешево, но все же никак не ожидал, что ее ляжки уплывут за девяносто тысяч! Пусть меня замаринуют в сперме Святого Духа, если с тебя не причитается, парень!

Концентрик согласно кивнул и пригласил всю «братву» на пиво и шашлыки. Горланя песни, разбойники двинулись в путь.

Концентрик пребывал в отличном расположении духа, однако на Поляне Пивных Бочек он застал страшную для себя картину.

Несколько вооруженных матросов во главе со шкипером гнали с аукциона в гавань только что приобретенную партию из двух десятков галерников. По пути они решили побаловаться пивком, а несчастных, уже раздетых догола, посадили пока на цепи возле толстого ствола отлично прижившегося в здешнем климате старого африканского баобаба.

При виде этой картины у Концентрика сразу пропала охота пить и есть. Кровь закипела в его жилах; ему захотелось драться. Неужели он стерпит и промолчит!? Нет! Не этому его учили рабские цепи и боцманские плети. Не о терпении и смирении он мечтал страшными черными ночами, опустив голову на весло. Помнишь, Деймос!

— Сволочь! — заорал Концентрик и, выхватив из-за пояса топор, страшным ударом раскроил ненавистному шкиперу череп. — Вкусно поесть захотели, гады!

Матросы оцепенели от неожиданности и почти не оказали сопротивления. В несколько секунд Концентрик перебил их всех. Он вновь наслаждался убийством и запахом крови. Он не остановился, даже сразив наповал последнего матроса, и нанес еще один удар уже бездыханному шкиперу, отрубив ему тем самым залитую кровью голову.

Концентрик сорвал большой лист лопуха и тщательно вытер им свой топор. Пираты молчали. Даже эти суровые, привычные к всяческим жестокостям люди были потрясены увиденным. Молчали торговцы пивом. Усатые кавказцы перестали ворошить угли в своих жаровнях. Даже сидевшие на цепях невольники выражали свою радость скромнее, чем можно было ожидать.

Тягостная тишина воцарилась на обычно столь шумной Поляне Пивных Бочек.

— Напрасно ты это сделал, Концентрик, — очень серьезно сказал Маккормик. — Напрасно. Теперь наша торговля здесь под угрозой. Думаю, что Островитянин этого так не оставит.

Концентрик молчал.

— Освободите рабов, ребята, — продолжал капитан. — Хоть нам и не нужно сейчас так много людей, но раз уж так получилось — мы подпишем с ними контракт.

Концентрик закурил сигарету. Он еще только приходил в себя и даже не слышал толком слов капитана. Одно он знал твердо: он поступил так, как должен был поступить, даже если это была и ошибка. Он знал, что будет поступать так всегда. Он не может иначе. Им постоянно движет слепая ненависть к угнетателям и их тупым равнодушным приспешникам. При этом Концентрик не обманывал сам себя: он знал, что ненависть к угнетателям говорит в нем гораздо сильнее, чем сочувствие угнетенным.

8

Весь октябрь «Веселый Мак» бороздил воды Южного Блядовитого океана в поисках добычи. Лишь однажды за весь этот сухой и солнечный весенний месяц пираты ненадолго бросили якорь в тихой пустынной бухте возле Изумрудного берега, чтобы заправиться пресной водой.

Маккормик был теперь предельно осторожен. К Концентрику он неизменно относился очень тепло, но об инциденте на Острове Тысячи Дев явно не забывал и постоянно думал о возможных последствиях. Он чаще прежнего разгуливал по палубе с озабоченным видом, то и дело осматривая горизонт в свой старинный морской бинокль. Однажды он первым заметил вдали военный фрегат Островитянина, но принять бой не решился, и в течение долгих часов «Веселый Мак» демонстрировал свои скоростные качества, на всех парусах удирая от тяжеловесного преследователя. И все эти часы Маккормик не покидал капитанского мостика, и даже ром ему приносили туда.

Концентрик обычно сопровождал капитана в прогулках по палубе, а вечерами пил ром в его каюте. Он также был хмур и озабочен, но по совершенно иной причине. Он все чаще и чаще вспоминал теперь Бубну: ее чудесную улыбку, тепло ее пышного загорелого тела, наконец ее полные слез глаза и презрительный взгляд, обращенный на него с помоста невольничьего рынка. Поначалу Концентрик старательно гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь, становились навязчивыми, и к концу октября он уже думал о Бубне гораздо чаще чем об Аделаиде, и пожалуй даже нежнее.

Концентрик, вообще, изменился: теперь ему нужна была женщина, но таковой рядом не было. По ночам он беспокойно ворочался и мечтал о Бубне. Он все время вспоминал, как тогда — в первый раз — она судорожно дрыгала ногами, трепетала и дергалась в его могучих объятиях, как потом — мягкая и горячая — затихла под его тяжестью.

Переменившись по отношению к Бубне, он стал иначе думать о женщинах вообще, но его звериная ненависть к рабовладельцам и торговцам невольниками естественно от этого не ослабла. Напротив, осознав всю тяжесть женской доли на островах Загадочного Архипелага, он нашел лишь еще одну, дополнительную, причину ненавидеть своих врагов. Впрочем, его ненависть к ним и так была беспредельной.

В октябре лишь однажды шел дождь. Мощный тропический ливень. Он начался внезапно и столь же внезапно, меньше чем через час, закончился. И случилось это как раз в тот самый день, когда пираты высадились на берег в поисках пресной воды.

Концентрик укрывался от ливня под высокой магнолией, и ему казалось, что гостеприимное дерево пробуждается, набирается сил и радуется дождю, в то время как пальмы вокруг шуршат абсолютно равнодушно. А может это ему только казалось. Концентрик подумал о том, как легко он прежде обходился и без людей, и без природы, и как быстро он научился ненавидеть людей, стал убийцей, а вот природу полюбил. А впрочем, не всех людей он ненавидел.

Накануне Концентрику опять снился страшный сон. Вновь он видел бесконечные ряды изможденных серых людей. Снова они одинаково сидели на скамьях, безвольно сложив руки на коленях и устремив свои взгляды в неведомую даль. Этот сон по-прежнему не отпускал Концентрика. Только люди там теперь не всегда были голыми, порой они снились ему в зеленых хлопчатобумажных униформах. Этот сон закалял Концентрика, заставлял его ненавидеть не только врагов, но и равнодушных. Концентрик боялся этого сна и желал его одновременно.

Всего один раз за весь октябрь пиратам улыбнулась удача, и они настигли большой торговый галеон, возвращавшийся с аукциона на Галапагос. Абордажный бой оказался нелегким, и как всегда с наибольшим остервенением дрался Концентрик. Он раскалывал черепа и вышибал мозги своим ужасным топором и испытал лишь разочарование, когда сражение окончилось и убивать стало некого. Принято считать, что бывшие рабы — лучшие надсмотрщики. Быть может, это и так, но видимо не всегда. Концентрик навечно сохранил чувство солидарности по отношению к классу, к которому он принадлежал в течение четырнадцати самых страшных месяцев своей жизни, и его ненависть к врагам этого класса лишь нарастала по мере того, как он упивался их кровью и закалялся в боях.

На галеоне было захвачено сто двадцать тысяч крон, что всегда считалось неплохой добычей, но теперь эта сумма показалась разбойникам довольно скромной, так как совсем недавно Концентрик на их глазах продал одну-единственную женщину за девяносто тысяч. Все же, объективно это была удача: в казну легли еще тридцать тысяч, и Маккормик считал, что теперь команда окончательно готова заняться переоснасткой судна. Он запланировал эту операцию на декабрь, а в начале ноября взял курс к Лысой отмели, чтобы основательно поохотиться и, заодно, повидать своего старого друга Плешивого Эфиопа.

9

В первых числах ноября, что в этих широтах соответствует самому началу лета (хотя следует заметить, что погода здесь меняется от одного времени года к другому крайне незначительно), «Веселый Мак» стал на якорь на Лысой отмели, возле Кабаньего острова.

Было жаркое солнечное утро, и бухта была пустынна, если не принимать в расчет бесчисленных разноцветных попугаев, сидевших в ветвях прибрежных магнолий, да нескольких носатых пеликанов, круживших над водой в поисках рыбы. Разбойники начали готовиться к высадке на берег, и эта работа была в самом разгаре, когда незадолго до полудня в залив вошел зловещий угольно-черный барк с искусно нарисованной кошачьей мордой на борту. На черном фоне очертания головы пантеры были столь же неразличимы как и в ночной мгле, поэтому художник показал лишь кроваво-красный оскал с огромными, цвета слоновой кости зубами, седые усы и чуть зеленоватые белки глаз. Получилось очень эффектно и устрашающе. Впрочем, грозная слава, которую снискал себе этот корабль на всем протяжении от Галапагоса и до самых отдаленных островов Империи, страшила владельцев торговых судов куда больше, чем морда дикой кошки на его борту.

Это и был корабль Плешивого Эфиопа, бывшего чемпиона мира по шахматам, а ныне самого кровожадного корсара Южного Блядовитого океана.

«Черная пантера» встала в сотне ярдов от «Веселого Мака», и корабли обменялись приветственными залпами. Затем Маккормик, Концентрик, Борода и еще трое разбойников сели в шлюпку и отправились повидать Плешивого Эфиопа. Концентрик испытывал понятное волнение: не исключено, что через несколько минут он увидит Аделаиду, и какой-то этап его одиссеи подойдет к своему логическому концу. Правда теперь, когда он все чаще мечтал о Бубне, конечная цель его странствий представлялась ему не совсем ясной. Порой он даже строил планы насчет возможной совместной жизни с двумя женщинами одновременно, хотя и понимал, что это будет весьма напряженно. Практически же, он следовал первоначально намеченному плану и сейчас рассчитывал найти Аделаиду на корабле Плешивого Эфиопа.

Когда шлюпка приблизилась к черному борту «Пантеры», Эфиоп лично вышел встречать гостей. Концентрик сразу узнал его по описаниям. Огромный негр с блестящей лысой головой, перегнувшись через борт своей посудины размахивал руками и орал:

— Эй, Мак! Здорово, дружище! Надеюсь, ты при бабах!? Если у тебя не найдется какой-нибудь завалящей девки, чтобы я мог прочистить свои трубы, то клянусь яйцами самого Христа, я устрою тебе порочное зачатие через ушные раковины!

— Никаких баб у нас нет, — отвечал Маккормик, взбираясь на борт «Черной пантеры». — Своих мы продали и пришли пощупать твоих.

— Ну, на этот счет вы останетесь также невинны, как и вся инженерная братия на Континенте, — сказал Эфиоп. — У меня на борту ни хрена нет, кроме рому. Поэтому пошли-ка в мою каюту, пропустим по стаканчику-другому. Да и ребятам давай выкатим по бочке на каждой посудине; пусть потусуются, а на берег высадимся завтра на рассвете.

— Идет, — согласился Маккормик. — Кстати, познакомься с моим другом.

Эфиоп крепко пожал руку Концентрику.

— Добро пожаловать, парень, — радушно сказал он. — Уважаю крепких мужчин.

— Эй, ребята! — заорал затем Эфиоп. — Все шлюпки на воду, границы между посудинами открыты! Чтоб через час все были в говно!

Плешивый Эфиоп командовал так громко, что его слышали даже на «Веселом Маке». Поэтому разбойники дружно заорали «Ура!» одновременно на обоих кораблях. Не прошло и минуты, как и тут, и там из трюмов выкатили по бочонку, и начался обмен шлюпочными процессиями между дружественными командами.

На «Черной пантере» прямо посреди палубы стоял рояль, что немало удивило Концентрика: прежде он видел музыкальные инструменты только в кино. Этот рояль живо напомнил ему веселый мордобой из старого ковбойского боевика, который Концентрик смотрел еще в школе.

Два капитана и Концентрик направились в каюту Плешивого Эфиопа. Концентрик подозрительно посматривал на огромного негра; он уже почувствовал, что Аделаиды на борту скорее всего нет.

Каюта Плешивого Эфиопа существенно отличалась от каюты капитана Маккормика. Здесь все было очень скромно, какая-либо электроника отсутствовала напрочь, лишь грубоватый, но крепкий стол, большой холодильник, старомодный бар, кровать и два портрета над ней: величайшие шахматные короли древности Роберт Фишер и Анатолий Карпов уставились друг на друга, словно примериваясь перед решающим поединком за звание чемпиона всех времен.

Эфиоп достал из бара три поллитровых стакана, до краев наполнил их ромом и сказал:

— Давайте-ка, ребята, выпьем, а потом вы мне объясните, как это вы посмели заявиться ко мне на борт без баб.

— Я ведь уже сказал тебе, — отвечал Маккормик, — что мы пришли побаловаться с твоими. Кстати, Концентрик разыскивает в этих водах небезызвестную тебе Аделаиду.

Плешивый Эфиоп вдруг сделался серьезным. Они выпили. Тем временем, на палубе зазвучала веселая фортепианная музыка, а отдельные вопли, доносившиеся оттуда, явно свидетельствовали, что иные горячие головы уже сошлись там «стенка на стенку», а возможно и «каждый за себя».

— Попользовался и отдай, — простодушно продолжал между тем Маккормик. — Господь ведь велел делиться.

Эфиоп молчал. Его глаза выражали раскаяние. Концентрик вдруг понял, что случилось с Аделаидой. Он уже предвидел, что сейчас скажет Плешивый Эфиоп, и кровь бросилась ему в голову.

— Аделаиды здесь больше нет, — тихо сказал, наконец, негр. — Я ее продал. В гарем Островитянина.

— Сволочь, — также тихо сказал Концентрик и, взяв Эфиопа за грудки, притянул его к себе.

Однако на этот раз Концентрик столкнулся с достойным соперником. Плешивый Эфиоп рванулся, его рубаха треснула по шву, и он обрел свободу. В ту же секунду он нанес Концентрику мощный удар кулаком по скуле. Концентрик, больше привыкший за последнее время наносить удары, нежели пропускать их, отлетел назад, больно ударился затылком о стену, машинально сорвал с нее при этом портрет Карпова и метнул его в Эфиопа. Плешь ловко присел, и портрет со свистом вылетел в настежь распахнутую дверь.

— Ах, ты меня Толиком! — яростно взревел Плешивый Эфиоп и, резко поднявшись, устремился вперед.

Концентрик сорвал со стены второй портрет и с размаху надел его на голову противнику.

— И Боббиком тоже! — прокомментировал Маккормик, которого вся эта сцена по-видимому немало забавляла.

Плешь так и застыл на месте с болтающейся наподобие ожерелья рамой на шее.

— Я вижу, парень, у тебя совсем ничего святого за душой нет, — неожиданно миролюбиво сказал он. — Испортил мои портреты. Я и сам понимаю, что нехорошо обошелся с той девчонкой; к тому же явно продешевил. Но ведь Фишер же не виноват!

Плешивый Эфиоп снял с себя через голову обломки портрета и грустно на них уставился. У Концентрика невольно опустились руки. Ему также не хотелось драться. Плешивый Эфиоп был слишком приятным человеком, чтобы всерьез с ним драться. Маккормик видимо держался того же мнения, поскольку едва наметилось перемирие, он вновь наполнил стаканы, чтобы его спрыснуть.

Выпить, однако, не успели.

Вдруг смолк рояль, и с палубы послышались изумленные и испуганные выкрики. Затем в каюте Плешивого Эфиопа стало почти совсем темно, будто что-то огромное нависло над «Черной пантерой» и заслонило собою солнце. Спустя еще мгновенье, загремели абордажные крючья, и сразу следом начался страшный оглушающий треск. Сперва он был однотонным, но почти мгновенно сделался многоголосым, а еще через несколько секунд превратился в невообразимую адскую трескотню, которую уже нельзя было переносить хоть сколько-нибудь спокойно.

Плешивый Эфиоп прокричал что-то, потонувшее во все нарастающем треске, и устремился вон из каюты. Концентрик и Маккормик последовали за ним.

Вся палуба уже была устлана телами пиратов; рядом с «Черной пантерой» выросло что-то огромное, чего была видна лишь ощетинившаяся крупнокалиберными орудиями верхушка, а все основание заслоняла сплошная стена огня и дыма, из которой сейчас с ужасающим боевым кличем, перекрывавшим даже орудийную пальбу, выскакивали обнаженные до пояса и вооруженные автоматами системы Калашникова индейцы; и были эти индейцы почти как две капли воды похожи на тех, запомнившихся Концентрику из далекого школьного вестерна, однако он сразу понял, что перед ним биороботы.

«Абсолютно незаторможенные, — профессионально подумал Концентрик. — С запрещенными боевыми навыками.»

Он видел как почти одновременно пали сраженные свинцом Маккормик и Плешивый Эфиоп. «Это конец», — подумал Концентрик, но в ту же секунду сквозь автоматную трескотню прорвался хорошо знакомый ему голос:

— Концентрик!.. Не стрелять!.. Концентрик! Концентрик!.. Прекратить огонь!

Этот резкий хрипловатый голос мог принадлежать только одному человеку на свете. Автоматные очереди смолкли, и Концентрик увидел, как из дымовой завесы навстречу ему вышел Деймос.