Охотник на ведьм

I

Приснится же такая гадость — ведьмы, инквизиция и вся эта средневековая бутафория. Нет, определенно пора завязывать с фильмами про нечистую силу. Смотреть интересно, не спорю — особенно вечером, с бокалом белого вина и кусочком вкусного сыра, только потом вместо нормальных снов разная ерунда снится. Если подружка под боком, то еще ничего, а если нет? Кстати, о девушках: случается, что такие фильмы они смотрят исключительно при включенном свете. Не верите? Серьезно. Но это, извините, уже не то — не тот эффект, нет того удовольствия. Что-то брюзжать начинаю, неужели старею? Стоп, а ведь сегодня пятнадцатое число, черт побери — я потянулся в кровати во все свои метр восемьдесят — хорошо-то как! Что ни говорите, а пятница — это самый хороший день. Во-первых, первый выходной. Да, первый, первый, не спорьте! Сколько там этой работы сегодня осталось? Выписать несколько счетов, проверить остатки, сделать заказ на следующий месяц и пнуть сотрудников, чтобы составили отчет за неделю. А вот потом, часика в два, можно с чистой совестью свалить с работы, тем более есть повод — день рождения. Мой, конечно, чей же еще. Да, дамы и господа, в этот день, пятнадцатого апреля, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года, изволил родиться я — Александр Айдаров. Стукнуло мне сегодня тридцать три года, что ни говорите, а это уже возраст. По словам одного моего приятеля — до пенсии два понедельника, а хорошенькие медсестры в доме призрения уже начинают отмечать прогулы. Не огорчайтесь, шучу…

Встал, немного поморщившись, посмотрел в угол, где рядом с письменным столом пылилась штанга (лень-матушка!) и, шлепая по дубовому полу, подошел к балконной двери. Знаете — делайте со мной, что хотите, но люблю этот город. Пусть небольшой, пусть провинциальный, но вот за такие утренние часы его и обожаю. Машин на улицах еще нет, а запахи… Яркая весенняя зелень, городской пылью не прибитая — жить хочется! Закроешь глаза, вдохнешь полной грудью — и можно не завтракать. Налюбовался на окраину, где в небольшой двухкомнатной квартире изволю проживать, и пошел в душ. Вот тут никаких сантиментов! Сначала горячий, а потом, — включаем холодный и стоим, терпим, наслаждаемся. Жестким полотенцем докрасна, чтобы, несмотря на «преклонный» возраст, каждая клеточка тела почувствовала, как кровь по жилам бежит!

Небольшая, но уютная кухня, где минимум мебели и ни грамма новомодной пластмассы, только натуральное дерево цвета мореного дуба, стены пастельных тонов и никаких рюшечек, которые так обожают женщины. Единственная блестящая вещь, — джезва из кованной меди. (подарок одного знакомого из Бейрута) На завтрак тосты, йогурт, несколько кусочков сыра, вишневый джем и кофе — запах пряный, сочный. Талейран, если не ошибаюсь, писал, что кофе должен быть «черным, как ночь, сладким, как грех, и крепким, как проклятье». Может, и не совсем точная цитата, но представление о том, какой я люблю кофе, вы уже составили. После маленькой чашки (из больших пусть американцы свою бурду пьют) можно и закурить, хотя курю редко — здоровья жалко. Изредка, для вкуса, или на деловых переговорах для создания нужной атмосферы. Поэтому не спеша выкуриваем первую, самую «вкусную», сигарету, еще один, последний глоток кофе — и вперед, одеваться и собираться. Так как сегодня пятница, то установленный шефом дресс-код с чистой совестью посылаю к черту, имею полное право. Джинсы, легкие мокасины и рубашка с короткими рукавами. Бросаю взгляд на термометр; хм, надо бы еще свитер прихватить, у нас погода обманчива. Выбежал на улицу, сел в машину, и плевать, что на часах только шесть часов утра; мой работодатель давно привык, что на работу заявляюсь первым, а ухожу последним.

Да, вы правы… Если человек сам себе готовит завтрак, поет утром в душе и сидит на работе больше двенадцати часов, то он не женат. Именно так и есть. Не скажу, чтобы это сильно меня напрягало, это скорее головная боль родителей, которых вижу крайне редко, (два-три раза в год), когда прилетаю в Москву, так что меня еще не женили, хотя попытки, как говорится, имеют место быть. Им, видите ли, хочется понянчить внуков и увидеть мою жизнь устроенной. Желание хорошее, но, право слово, на данном этапе, я не собираюсь обзаводиться семьей во второй раз. Да, было такое дело, по молодости. Студенты, молодые и глупые; хотелось «самостоятельности», которую мы и получили. Поженились в восемнадцать лет, а через три года тихо и мирно разошлись, не озадачивая себя дележкой детей и имущества — за полным отсутствием и одного, и другого. Voilа, господа!

До утренних пробок еще целый час, а то и два, поэтому, никуда не торопясь, за двадцать минут добрался до нашего офиса. Махнул охраннику Валере, сидящему с кружкой кофе у входа в здание, отключил сигнализацию, и вот уже на работе. Многие знакомые говорят, что если и не знать, где работаю, то можно догадаться — по запаху. Оружейную смазку ничем не перебьешь, она впитывается в тебя, как вода в прибалтийский песок. Жаль, чертовски жаль, что не производят такой парфюм для мужчин, купил бы обязательно, хотя, с другой стороны, зачем он нужен, я и так пропитан этим ароматом насквозь. Дело в том (как вы и сами, наверное, догадались), что работаю в оружейном магазине, а точнее — в фирме, которая торгует оружием. Оптом и в розницу, новым и подержанным — Мекка больших детей и дорогих игрушек. Покажите мне хоть одного мужчину, который останется равнодушным, взяв в руки хорошее ружье или пистолет. Даже банальный нож, черт меня побери! Нет, может быть, такие и есть, но я не видел. Мне все больше на других везет, на «специалист'off», если так можно выразиться. Есть, знаете ли, такие субъекты, которые любят доставать нашего брата. Они будут ходить месяц, прицениваясь к дрянной китайской пневматике, торговаться до потери пульса, а потом вспомнят, что новая раковина на кухню им нужна больше. И уйдут с пустыми руками, чтобы вернуться через месяц. Так что, по большому счету, основной доход не от торговли ружьями, как можно подумать. Это только кажется, что достаточно продать несколько дорогих винтовок, чтобы прилично заработать (особенно если посмотреть на их цену). Самая большая прибыль — от банальных газовых пистолетов и баллончиков, которые покупают все, кому не лень, особенно студенты и домохозяйки. Ну и патроны, конечно, их приобретают охотники, спортсмены и прочая стреляющая братия, к которой я и себя, грешного, причисляю.

Не обращайте внимания, что так много говорю, это, наверное, день такой — неприятный. Кому понравится проснуться и вспомнить, что тебе не еще, а уже тридцать три? По уверению моего коллеги, которому под сорок, после тридцати время начинает нестись вскачь, мелькают не дни — месяцы. Эдакий калейдоскоп из времен года; еще не успел порадоваться первому снегу, а уже на губах вкус спелой вишни. Время… оно даже не бежит, оно мелькает.

Подошел к своему рабочему столу, включил компьютер, а пока он загружается, открываю оружейку, отключив дополнительную сигнализацию и камеры видеонаблюдения. Сегодня и правда работы немного. Вот за этим семисотым Ремингтоном, который стоит на столе нашего оружейного мастера, скоро придут — его приобрел один дизайнер из рекламной агентуры. Купил давно, но терпеливо ждал два месяца, пока пришлют новое ложе из Америки. Хорошее — шины, беддинг, в общем, все что нужно, чтобы сделать аккуратную дырку калибра 0.308Win, а потом к этой пробоине добавить еще одну и желательно как можно ближе к первой. Наше дело — собрать, проверить и отдать; пристреливать будет сам, не маленький. Да, кстати, надо не забыть подарить ему пятьдесят патронов. Как любит говорить наш шеф — сувениры укрепляют дружбу. Правда, он про это забывает, и частенько выговаривает, что мы разбрасываемся подарками налево и направо. Это не совсем так, но согласитесь, если человек каждый месяц покупает почти тысячу патронов для своего Глока — это немало и достойно поощрения.

Так-с, почта, что мы имеем посмотреть нового? Два письма от поставщиков, одно рекламное предложение участвовать в оружейной выставке (хм, надо заказать билеты и гостиницу, посмотреть поедем), и спам, спам, спам, черт бы его побрал! Вот это уже по делу — заказ на наши патроны. Наш оружейный мастер занимается релоудом — ручная работа, только для постоянных клиентов. Так-с, где там бланк заказа: количество, вес пули, навеска — и ему на стол, придет на работу — почитает. Пролистал оружейный форум Guns.ru; хм, ничего нового и интересного, все то же самое, старые как мир темы, только лица форумчан меняются. Можно начинать работать, тем более через окно вижу, что рядом с моей машиной паркуется шеф, тоже ранняя птичка…

— Привет, Шурка, — видно, что он в хорошем настроении. Голову готов прозакладывать — через полчаса позвонит его жена и будет выпытывать, на каких-таких переговорах мы вчера застряли до двух-трех часов ночи.

— Доброе утро, шеф! Судя по вашему виду, не выспались? — я довольно усмехаюсь и поворачиваюсь к небольшому столику, где у нас стоит кофейник. — Понимаю, пенсия на горизонте, возраст для любовных утех неподходящий, но вы сдаваться не собираетесь и активно это доказываете, невзирая на семейные ценности.

— Сашка, я тебя когда нибудь прибью, ей-Богу, — он пытается выглядеть смущенным, но, черт побери, мы не первый год знакомы! — Да, кстати, запомни — мы вчера обхаживали одну оружейную фирму.

— Да? — делаю удивленное лицо, — правда? Хм, как странно… Мне кажется, я вчера, был дома, вкусно поужинал, потом валялся с книжкой на диване, причем безвылазно, и никаких фирм в глаза не видел…

— Нет, мой мальчик, ты вчера сидел со мной на переговорах, которые затянулись до часу ночи, а потом, — он поднимает палец вверх, — потом я подвез тебя домой. Понял?

— И что мы делали до часу ночи с конкурентами? Уговаривали продать бизнес на корню или закупали турецкие карамультуки?

— Хотя бы и так.

— Понял, шеф, — я уже открыто смеюсь, — прикрою. Но за это уйду с работы пораньше, часа в два.

— Да, я не забыл. Кстати, ты маленький сейф открывал? — шеф хитро прищуривается.

— Нет еще. С чего бы мне лезть в маленький сейф с самого утра? Там, кроме небольшой денежной заначки и фирменной печати, ничего нет.

— Так чего ты ждешь? Старый пень, блин.

Открываю сейф; поверх стопки старых документов лежит коробка, размером с книгу, красиво упакованная в коричневую бумагу, даже бантик присутствует. Довольно хмыкаю и выкладываю ее на стол. Судя по весу, могу предположить, что там не альбом с репродукциями каунасского художника Клошара. Бросаю взгляд на шефа — он сейчас похож на Деда Мороза, который собирается отдать подарок маленькому мальчику, прочитавшему новогодний стишок: «здавсвуй дедуска маоз баада ис ваты…» Черт побери, ну, ожидал чего-то похожего, скажем так, железного, но не такого! Передо мной в красивой деревянной коробке с вензелем на крышке в виде двойной буквы «А», лежит Kimber Gold Combat II, пистолет сорок пятого калибра, красивый той особенной классической красотой, которая отличает оружие старых систем. Вот это подарок! Поднимаю удивленный взгляд на шефа.

— Тебе, тебе, — он довольно улыбается, — судя по слегка ошалевшему виду, ты доволен.

— Нет слов. Спасибо!

— Да не за что. Сегодня ведь не простой день рождения, сегодня тебе тридцать три, если моя память не врет? Это особенный день рождения. С днем рождения, Сашка! — он стискивает мою руку так, что еще немного и пистолет мне не понадобится, просто стрелять будет нечем. — пистолет купил на фирму, во вторник съездим, переоформим.

Позже начались звонки от друзей и подружек с поздравлениями, потом постоянные клиенты вспомнили. К обеденному перерыву позвонили родители, они всегда поздравляют после двенадцати часов, а точнее, в двенадцать тридцать — именно в это время я появился на свет. День прошел немного суматошно, но, несмотря на это, успел сделать все необходимое и даже два ружья продал. У нас, видите ли, правило — в день рождения, независимо от занимаемой должности, за прилавком стоит только именинник. Уже и не вспомню, когда появилась эта традиция, но она дает прекрасные результаты, — виновнику торжества везет на покупателей.

Потом был еще один звонок, как и предсказывал — позвонила Лина, жена директора. Поздравила с днем рождения, пригласила завтра на семейный ужин и начала жалеть нас, бедняжек, которые вынуждены ишачить на ее «папочку». Папой она называет Шарунаса, то есть нашего шефа. Конечно, я «размяк» от ее поздравлений и долго жаловался, что сегодня не выспался, так как вчера вернулся заполночь (и конечно, по вине ее благоверного). Нет, шефом я доволен. Работаю у него уже семь лет, начинал простым продавцом и добрался до заместителя директора и пайщика. Доля небольшая, но при моих скромных запросах на жизнь хватает. За эти годы мы привыкли друг к другу, и менять что-то в жизни, право слово, не хочется. Вот и сейчас этот пятидесятилетний темноволосый, человек, который слегка напоминает артиста Вицина, сидит напротив и выслушивая мои жалобы, важно кивает головой. Еще немного — я не выдержу и начну ржать в голос. Нет, все-таки наша профессия и многолетняя практика дает хорошие уроки лицедейства, — врал вдохновенно и убедительно.

Нет ничего лучше, чем поздним летним вечером пройтись по Старому городу, особенно в пятницу, когда люди расслабляются перед выходными и отдыхают. Кстати, я еще не рассказал про город, в котором живу — Каунас. Небольшой, где-то на триста тысяч жителей, в самом центре Литвы. В последнее время он немного обветшал, да и людей стало поменьше, многие рванули в Европу, на заработки. Как сюда попал? Очень просто. Родился в Праге, где работали мои родители, потом их перевели сюда, а когда страна начала разваливаться — они уехали в Россию, предоставив сыну свободу выбора. Мне нравился этот город, поэтому закончив университет, остался здесь. После непродолжительных терзаний и метаний, решил, что возиться с железками гораздо интереснее, чем подсчитывать безликие цифры и ушел в оружейный бизнес. Ну а дальше, вы знаете…

Центр и Старый город всегда были излюбленным местом отдыха, в любые времена и при любой власти. Аккуратная брусчатка улиц, строгая красота небольших площадей и скверов, воздушная как Брабандские кружева, Белая лебедь в самом центре старых кварталов. «Белая лебедь» — это здание городской ратуши, сейчас в нем дворец бракосочетаний. Звучит, конечно, похабно; как говорили в старину, «хорошее дело браком не назовут». Дурдом, а не название, но здание красивое. Рядом находится Кафедральный собор, святых апостолов Петра и Павла, построенный в 1413 году. Кстати, здесь же, в одной из его стен, находится и могила Й. Майрониса, который на самом деле Йонас Мачюлис — литовский поэт, профессор Петербургской духовной академии, а с 1903 года и профессор богословия.

Что еще? Ну конечно, прибрежный костел святой Марии, который построил князь Витаутас в ознаменование спасения от злых «хулиганов», которые пытались укоротить его на голову. Да, это на самом деле так. Кнеже в одном сражении «на югах» так получил от татар, что еле унес ноги, и форсируя вплавь Неман, поклялся — если доплывет, то построит на том берегу костел. Надо отдать должное, в старые времена, правители слов на ветер не бросали, не в пример нынешним ворюгам и бездельникам… Так, стоп! Это что еще такое? Прямо передо мной, рядом с костелом, у самой воды какая-то возня, погулял, называется. Хорошо, если молодежь дуркует, хотя вряд ли — народ здесь разный попадается…

— Ая-яй, мальчики, — сказал я, подходя к этой веселой компании, — ну разве так можно? Разве, мать вашу так, партия и правительство этому учит?

Картинка неприглядная, что тут скажешь. Четверо молодых лбов, в нежном возрасте от восемнадцати до двадцати лет, прижали пожилого дядьку к парапету и, пытаются его лишить кровно заработанных денежек…

— Шел бы ты отсюда, парень, пока цел, — от их компании отделяется один бритоголовый охламон и неспешно, эдакой развязной походкой крутого парня, выдвигается мне навстречу.

— Так, детишки, отдали старику все, что взяли, и валите отсюда, пока я добрый.

Двое из них засмеялись. Смешно значит. Жаль, мальчики наверное не поняли. Первый неожиданно пытается ударить меня ногой в грудь. Ну черт, откуда он этих глупых приемов набрался, в кино видел? Перехватываю ногу и пробиваю ребром ступни, короткий удар в колено! Упал; можно сказать, один не опасен. Повезет, если не перелом. Еще двое… Ну вас к черту, ребятки — достали! Делаю шаг назад, выхватывая из-под рубашки пистолет, который всегда при мне.

— Стоять! Еще шаг — и в голове скворечник! Пистолет не газовый, стреляю сразу, без предупреждения!

Вот, это уже ближе к правде. Гопники у нас ученые, прекрасно знают, что у человека может оказаться боевой пистолет, поэтому замерли — предупредительных выстрелов не будет, они у нас законом не предусмотрены!

— Два шага назад, быстро! Ты, — взмах стволом, — отпусти старика! Отошел в сторону!

Лежащий на земле придурок с перешибленным коленом даже стонать забыл. И это верно, нечего меня злить — играться никто не будет.

— Карманы вывернули!

— Чаво? — подал реплику один из них…

Выстрел! Стреляю между двумя придурками; за их спинами река, а на другом берегу -поросший деревьями склон, даже если пуля рикошетом уйдет, вреда никому не причинит.

— Карманы, — медленно и с расстановкой повторяю я, — вывернули… Следующий выстрел будет в кого-то из вас. Потом начну валить всех, мне лишние свидетели не нужны.

Кстати, в такой ситуации, это самое правильное. Если «без протокола», то вам любой полицейский подтвердит, что отсутствие живых оппонентов означает одно: ваша версия происшествия единственно верная и неоспоримая. На брусчатку набережной падают пачки сигарет, кошелек, звякнули металлом ключи и две отвертки. Да, это лучше чем ножи носить, ответственности никакой, механики хреновы.

— Претензии к ним есть? — обращаясь к стоящему неподалеку старику, спрашиваю я.

— Черт с ними, ничего отобрать не успели, пусть сваливают.

— Добрый значит, ну смотри, дело твое, — если честно, мне тоже вызывать полицию не очень хочется, в этом случае придется провести несколько часов в полицейском участке, в качестве свидетеля.

— Так, вещи оставили, сами взяли дружка и считаю до трех, потом звоню в полицию.

Парни решили не искушать судьбу и, подхватив стонущего напарника, уходят в сторону проспекта короля Миндауга. Нет, конечно не просто так уходят, на прощание они обещают меня найти и вывернуть матку наизнанку — экие, право слово, затейники. Дождавшись, пока эти мизерабли удалятся на приличное расстояние, выщелкиваю магазин и разряжаю пистолет — у нас нельзя носить пистолет с патроном в патроннике. Подхожу к старику, осматриваю — вроде цел, лицо не разбито, хотя в сумерках видно плохо. Куртку только порвали, но ничего, это не самая большая беда. Проверяю вещи, брошенные неудачными грабителями — ну вот, в одном из кошельков нахожу сто литов, будет деду компенсация. Остальное не трогаю, пусть себе лежит, кроме отверток и стреляной гильзы — они летят в реку.

— Ладно, дед, пошли, провожу до более людных мест, чтобы не заблудился.

— А вы не будете вызывать полицию? — удивленно спрашивает он.

— Нет, конечно, им это надо — по пустякам ехать? Никого не убил, не ранил. Идем, а то смотри, вернутся эти шлемазлы за своими шмотками.

— Но вы же стреляли!

— И что? Еще раз спрашиваю — раненые, убитые есть? Нет. Так какого тебе рожна надо? И куртку, лучше в руках неси, незачем светить прорехами.

Через пятнадцать минут, никого по пути не встретив, мы добрались до небольшого бара. Клиентов почти нет, кроме влюбленной парочки, которая устроилась в дальнем углу и ничего, кроме друг друга не видят. Да и по времени уже поздно, замечтался, прогуливаясь. Тоже мне, мыслитель хренов, любитель древностей.

— Давайте зайдем, — предложил я, — чашка сладкого чаю с лимоном и рюмка коньяку нам не помешает.

Дед немного подумал.

— Не переживайте, угощаю.

— Да нет, — он пожал плечами, — деньги есть, ограбить меня не успели.

— Ну и слава Богу. Идемте, а то дождик накрапывать начинает.

Уже устроившись за столиком, я наконец разглядел своего неожиданного собеседника. Насчет «старика» немного ошибся, — лет шестьдесят, не больше. Ростом пониже меня, где-то метр семьдесят, плотного телосложения, без животика, одним словом, крепкий мужик, даже странно, что он так спокойно стоял перед этой малолетней швалью. Короткий жесткий ежик седых волос, серо-зеленые глаза, кстати, внимательные и цепкие. Что меня удивило — страха в них нет. Бывает, что после таких приключений, людей валерьянкой отпаивают, а он сидит, как будто ничего не случилось и бар рассматривает. Заведение, неплохое, непонятно, почему здесь людей мало бывает? Чем-то напоминает бар Элефант из фильма про Штирлица. Обстановка под стиль тридцатых годов прошлого века, в углу старое пианино, по-моему, немецкое, с подсвечниками. В общем, уютно здесь и домашне, даже пожалуй слишком. Хотя, если поразмыслить, то можно понять, почему людей мало — ночью по Старому городу ходить чревато, в чем вы сами убедились. Хорошо, деду повезло, попался неисправимый романтик, рискнувший в свой день рождения получить заточку в бок, как небольшой довесок к подаркам…

Слово за слово, разговорились, знаете, так бывает, синдром попутчика — случайному человеку можешь рассказать больше, чем друзьям и приятелям. Наверное, его возраст этому способствовал, мой отец немногим младше будет. Я даже больше говорил, чем он; скучаю немного, вот и перенес, на незнакомого мне человека образ родителя. Долго трепались, пока бармен не начал тушить светильники над столиками. Вышли на улицу, после дождя воздух свежий, словно весь город вымыли и переодели в вечернее платье. Свою машину перед прогулкой, я припарковал в самом начале Лайсвес аллеи, у костела архангела Михаила, так что пришлось через весь центр прогуляться. Хотя какой костел, это православная церковь Каунасского гарнизона, построенная в одно время с оборонительными фортами, в конце девятнадцатого века, если не ошибаюсь, его строил Константин Лимаренко, русский военный инженер. Горожане это помпезное здание иначе, как Собор, не называют. Шли неторопливо, здесь поспокойнее, да и полицейских патрулей больше. Трепались о чем-то, о жизни, женщинах, детях и политике. Ну, про политику совсем немного, чего про нее говорить — русский матерный зело богат, так что хватило нескольких выражений, чтобы в общих чертах прояснить, и мировую политическую ситуацию и наше к ней отношение. Петр Васильевич, так звали моего нового знакомого, оказывается, в прошлом военный, полковник в отставке, после выхода на пенсию занялся бизнесом, (что-то с галантерейным делом связано) он не особенно подробно рассказывал, а я не спрашивал. Не люблю у людей выпытывать, что да как; захотят — сами расскажут, а раз нет, значит, не особенно и хотелось. Женат, причем представьте себе, счастливо! Первый брак — и на всю жизнь, в наши времена анахронизм. Двое сыновей, пятеро внуков, правда, как и я, близких видит редко — один сын во Франции, в Бордо, другой в Самаре. Так за разговорами и дошли до моей машины. Как оказалось, Петр живет неподалеку, напротив больницы Красного Креста. На всякий случай обменялись визитками, выслушал еще раз благодарность за помощь и откланялся. Вечер, что ни говорите, «удался». Бывают такие дни, богатые на события и встречи. Вот, например, утром вы совершенно случайно знакомитесь с обворожительной девушкой. Пробитое колесо помогли ей поменять или сумку из магазина до кареты, пардон, автомобиля, донесли. Немного позже неожиданно везет в делах, вечером возвращают долг, на который давно махнули рукой, и вдобавок ко всему утренняя знакомая сама звонит и предлагает выпить по чашечке кофе. Фарт, или как там такая ситуация называется? Вот и у меня был фартовый вечер, даже смех берет. Поставил машину на площадку; темно, хоть глаз выколи. Лампа только у подъезда включится, когда подойду поближе, так что «иду по приборам». И тут писк какой-то; нет, не крыса, откуда ей тут взяться? Жалобный такой, тонкий и писклявый. Пришлось возвращаться в машину за фонариком, и уже через несколько минут нашел «генератор» звука — котенка. Маленький, серого неопределенного цвета, тощий, лапа в крови: или укусил кто-то, или ударил. В общем, стою, смотрю на этого малыша и думаю — ну чем не подарок на день рождения? Сидит, не убегает, глазюки свои от света прищурил. Значит, так тому и быть, даже имя сразу нашлось — Тишка, уж слишком тихо он себя вел, пока домой нес. В квартире освоился быстро, даже слишком — вышел на середину комнаты и напустил лужу, мол, так и так, теперь я здесь живу…

II

Понедельник — день тяжелый, это вам каждый скажет. Продавец уже позвонил, сказал, что задерживается, шеф тоже еще почивать изволят-с, в общем, сижу в конторе один, как перст, если не считать нашего оружейника, который закрылся в мастерской и, в очередной раз колдует над клиентским ружьем. Мастер — золотые руки, из любого, самого запущенного ствола может сделать такую конфетку, что клиент будет только охать и ахать. Что там говорить — если он моддингует оружие (не путайте с тюнингом), то клиенты платят не торгуясь, проверено временем.

— И куда ты в пятницу так резво убежал? К очередной подружке? — передо мной стоял Виктор, тот самый мастер-оружейник, про которого только что вспоминал.

— Почему убежал? Честно ушел пораньше, — я откинулся в кресле. — Кофе будешь?

— Буду, конечно, — кивнул он. — Подарок опробовал?

— Завтра вечером поеду, надо будет в Вильнюс съездить, ты же знаешь наши порядки.

— Да, — Виктор кивнул и вытер руки, — не счесть бюрократии в наших краях. Почему бы не сделать так, чтобы короткоствольное оружие было можно регистрировать в любом оружейном магазине? Зачем каждый раз ехать в государственный Оружейный фонд?

— Ну ты спросил, — я искренне удивился его вопросу, вроде товарищ не первый год в этом бизнесе, — а кто будет денюжку брать за отстрел оружия для пулегильзотеки? Нет, без них никак нельзя! Им бутерброд с икрой «кущять» хочется? Хочется…

— А то ты, Сашка, не знаешь, что толку от этой «теки» никакой нет?

— Знаю, — важно кивнул я, подняв указательный палец, — но сие дело государственное, дабы каждый бюрократ был к нужному месту прикладен, где со всем прилежанием и усердием, народу разорение чинить должен, создавая оному всякие препоны и неудобства.

— Вот и я про что, — Виктор махнул рукой, — тоже мне нашли контролирующий фактор, пулегильзотеку. Американцы уже давно поняли, что толку от нее нет, одна волокита.

— Ты это экспертам-криминалистам расскажи, они тебя прямо тут, на месте, заклюют.

— Угу, а я им выложу две пули, отстрелянные из одного ствола, но с разницей в месяц, и пусть замучаются доказывать, что это один и тот же ствол. И ни один суд не признает их доказательства убедительными.

— Да, — соглашаясь, кивнул я, — есть такая фича. Особенно если произвести некоторые, вполне законные манипуляции или отстреливать в месяц, не меньше тысячи патронов, как, например, Берг.

— Роберт, что ли? — улыбнулся Виктор. — Ты бы его видел в пятницу вечером! Забрал свой переодетый в новое ложе Ремингтон и ускакал вприпрыжку. Правильно говорят, что мужики, как дети, разница только в ценах на игрушки. В субботу на стрельбище собирался, пристреливать. Не встречал?

— Нет, не был я там в субботу. Утром ездил животине разные разности покупать, а потом у Шарунаса в гостях был.

— Зверье завел?

— Само завелось, — я рассказал ему про котенка, подобранного в пятницу вечером, на что Виктор только усмехнулся.

— Жениться тебе, Сашка, пора, а не котов разводить.

— Каждому овощу свой фрукт, — наш разговор прервал первый клиент, а так как продавец опаздывал, пришлось его заменить.

Покупатель пошел ушлый, просто страх берет! Это же надо, каких высот в познаниях достигают — просто диву даешься. Каждый второй — специалист-оружейник, каждый третий служил в каких-нибудь зубодробительных войсках. Куда нам, сирым и убогим, вот уже воистину — кто работал в оружейном магазине, тот в цирке не смеется. Клиент долго разглядывал Барнаульские патроны калибра 7,62x39, потом начал удивляться, почему у них такая маленькая энергия, всего 1990 джоулей.

На мой невинный вопрос — а сколько же ему требуется — покупатель начал возмущаться, аргументируя тем, что даже у травматического револьвера, если верить интернет странице производителя, на выходе 100 кДж. Виктор, пьющий кофе за моим письменным столом, глухо брякнул челюстью о столешницу и полез в интернет. Мне досталась задачка посложнее — объяснить клиенту, что, мягко говоря, на сайте завода элементарная ошибка…

Угу, так он мне и поверил! Долго бурчал, потом попросил показать во-о-он те патроны, чтобы доказать мне, что я, дилетант и ни черта не понимаю в оружии. Достал, ей-Богу! После этой просьбы попросил у него разрешение на приобретение, этих самых, патронов. Да, так и есть — очередной зевака, интернетный любитель оружия, разрешения нет и никогда не будет, поэтому любимое развлечение — доводить до белого каления продавцов. Наконец ушел, перед этим долго разглядывая выставленный на витрине свисток для охотничьих собак. Не купил. Вернется, такие надолго не пропадают. Кстати, а на сайте производителя, как показала экспресс-проверка, и правда указана энергия в сто килоджоулей. Мощный аппарат, этот служебный травматический револьвер, ничего не скажешь. Карманная гаубица, не иначе…

Наконец собрался весь коллектив, который освободил меня от обязанности выслушивать разный бред и позволил заняться прямыми обязанностями. Так бы и день прошел, если бы Виктор, сияя, как новенькая монета, не выложил передо мной небольшую коробку.

— Тебе, в довесок к нашему подарку. Хотели в пятницу отдать, но не рискнули, чтобы ты окончательно от счастья не сбрендил.

Я развернул коробку и засмеялся, ну черти… В коробке лежали двадцать патронов сорок пятого калибра, с блестящими серебряными пулями.

— Ну вы, парни даете! И не жалко вам, столько серебра?

— Для хорошего человека не жалко, — отозвался Виктор, — нравится?

— Еще бы!

В последнее время это у нас становится популярным подарком — патроны с пулями из чистого серебра. Их дарят комиссарам полиции, заказывают любители оружия. Нет, как торговец, ничего в этом плохого не вижу. Может, некая доля «понтов» и присутствует, но так, в пределах нормы, все-таки эти патроны не для стрельбы, а на долгую память. Один мой сосед порывался себе такие заказать, чтобы тещу гарантированно изничтожить — мол, обычная пуля эту ведьму никак не возьмет. В общем, это хорошая шутка, не более.

К обеду я дождался еще одного подарка, на который, если честно, не знал, как реагировать. В магазин зашел Петр Васильевич. Да, тот самый пятничный дед, знакомству с которым обязан своей любви к вечерним прогулкам…

— Добрый день, Александр.

— Добрый, — я улыбнулся, — рад, что зашли. Чем могу служить?

— А вот, знаете, — он немного замялся, — решил на старости лет приобрести какой-нибудь ствол, для самообороны. Не поможете старику с выбором?

— Вам с собой носить или «для дома, для семьи»? — поинтересовался я.

— Если не затруднит, можно рассмотреть оба варианта…

— Для дома, советую дробовик, вещь убойная и недорогая. Если к подержанному оружию неприязни не испытываете, то за сто евро подберем вполне приличную помпу, двенадцатого калибра. Правда, не надо забывать, что лицензию на его приобретение вы получите только после курсов и сдачи экзамена в полиции, — объяснил я. — То же самое для боевого короткоствольного оружия, сиречь пистолетов и револьверов, но тут вам не помощник, такими вещами торгует только оружейный фонд. Могу съездить вместе с вами в Вильнюс, чтобы помочь советом. Газовое оружие даже советовать не буду — хлопушка, не более того.

— И как долго длятся эти курсы? — поинтересовался Петр Васильевич.

— Неделю или две, по вечерам. Еще придется пройти медкомиссию, собеседование у психолога и предоставить несколько справок. На все это потратите день, не больше. Если за вами не числится никаких административных нарушений, нет судимостей, то через месяц, после подачи заявления, получите ответ из полиции, о проведенной проверке и будем стрелять вместе, благо тиров в городе достаточно.

— Ну, не так уж и сложно, при большом желании, — он хмыкнул. — я подумаю. А что с ценами на пистолеты? Дорого наверное?

— Нет, почему дорого, в пределах разумного. Например пистолет Макарова, естественно не новый, но в хорошем состоянии, около ста двадцати евро. Австрийский Глок около семисот. Выбор в фонде большой, на любой вкус.

— Я подумаю, спасибо за консультацию, Саша. Да, и еще, размышлял на досуге о нашем небольшом приключении, хотелось бы как-то отблагодарить за помощь, тем более у вас день рождения в пятницу был…

— Да ну, какие мелочи, Петр Васильевич, — протянул я, — не стоит себя утруждать.

— Моя жизнь — не мелочи, — отчеканил он и протянул мне небольшую коробку, — еще раз благодарю за помощь.

Вот блин, неужто обиделся? А я тоже хорош — ляпнул, понимаешь, не подумав. Когда он, сухо простившись, ушел, мои душевные терзания прервал телефонный звонок, и я уселся за стол, отложив подарок в сторону. Работа превыше всего…

Про полученный презент вспомнил уже к вечеру, когда весь коллектив разошелся, а я, по извечной привычке, засиделся на работе. Внутри коробки лежал перстень. Везет мне сегодня на серебро! По виду перстень дорогой, массивный, причем не современного стиля. Нет, сам перстень не старый, на серебре патины нет, но узоры уж слишком тонкой работы; сейчас таких вещей не делают, мастеров этого уровня почти не осталось. Если покопаться в памяти, знаю только одного, да и тот в Америке на заводе Рюгера, художником-гравером работает.

Интересная вещица — растительный орнамент сделан так тщательно, что, кажется, кольцо свернуто из нескольких, тонких веточек неизвестного мне растения. Всю эту красоту венчает овальный камень сочного медового цвета с белыми прожилками, слегка похожий на янтарь. Похожий, не более того, я все-таки вырос в Прибалтике и солнечный камень распознать сумею. Этот минерал поинтереснее, чем банальная смола доисторических елок. Немного покопавшись в интернете, нашел — сердолик, причем не простой, а крымский. Интересно получается, особенно если учесть, что серебряная часть европейского стиля. Надо будет эту вещь Роберту Бергу показать, когда за патронами приедет. Он у нас дизайнер, должен точнее определить, ему по роду занятий знать такие вещи положено.

По размеру пришелся впору, аккурат на безымянный палец. Вообще я не любитель таких мужских украшений, все эти печатки дутого золота с крошками брюликов на черных камнях отдают пошлятиной и безвкусицей. Ладно, придется поносить месяц, если Петр Васильевич вдруг зайдет. Вспомнил, как расстались, и опять неудобно стало за мою нечаянную оговорку. Надо будет завтра позвонить, извиниться и поблагодарить за подарок. И еще — черт побери, откуда он узнал, что у меня в пятницу был день рождения? Точно помню, что я не говорил, с чего бы начал рассказывать такие вещи случайному знакомому? Странный он все-таки мужик, этот бывший полковник. Если подумать, и на военного не похож. Я сам из семьи потомственных военных, так что военную косточку сразу распознаю. Ладно, пора завязывать с делами, дома живая душа ожидает. Придется привыкать, что теперь не один живу, а с котом, это накладывает определенную ответственность на человека, как там у Экзюпери сказано? «Мы в ответе за тех, кого приручили» Вот именно, посему дела побоку, бумаги в сторону, пистолет в кобуру и домой, смотреть, что там серый на день натворил…

Петру Васильевичу на следующее утро, я так и не дозвонился — абонент был недоступен. Ну, раз так, то не очень и хотелось; звонком себя обозначил — и ладно, захочет — перезвонит. Тем более что я только к вечеру из Вильнюса вернулся — застряли в оружейном фонде, где переписывали на меня пистолет. Шарунас после возвращения ускакал на какую-то встречу (сомневаюсь, что деловую), а я, посмотрев на часы, решил поужинать. Вот там Петра Васильевича и заприметил — сидящим за уличным столиком в ресторане «Городской Сад». Место там красивое, сквер Музыкального театра, напротив — памятник тому самому князю Витаутасу, который вплавь от татар спасался. Полковник был не один, в компании молодой, светловолосой женщины лет тридцати, обалденной наружности. Длинные волосы цвета спелой пшеницы, фигурка, ножки — в общем, я чуть слюни не распустил, забыв, зачем сюда пришел. Эх, жаль, из-за темных солнечных очков глаз не видно, может, там «увидел, заглянул и утонул». Как любит говорить Шарунас про такой тип девушек — сладость греховности, граничит с непорочностью. Мелькнула дикая мысль подойти поздороваться, но, посмотрев еще раз, от идеи отказался — носик у женщины покрасневший, неужели плакала? Или плачет, судя по тому, что платочек в руках нервно комкает. Разговор, надо полагать, не из приятных. Хм, а ведь у него два сына, дочек нет, неужели любовница? Вот козел старый, поматросил, значит, и бросил? А заливал-то — мол, и женат счастливо, и вообще вся жизнь в шоколаде. Старый пень, песок сыпется, а все туда же. Чтобы никого не смущать, решил сделать вид, что ничего не вижу и не слышу. К счастью, принесли мой заказ, и пока я утолял голод, они ушли. Ну и прекрасно, а то подумает грешным делом, что за ним слежу. Только этого мне не хватало для полного счастья. А девушка хороша, чертовски хороша, таким не просто вслед оборачиваются — за ними еще и вереница поклонников строем топает.

С благостным настроением вернулся в контору, где сидел вернувшийся шеф и какой-то хмырь в темных очках. Нет, ну что за пижонство — вроде вечер и солнце в лицо не светит, чтобы вот так от мира отгораживаться. Посетитель меня увидел и дернулся — то ли нервно, то ли чтобы поздороваться, но одумался и через некоторое время ушел.

— Слушай, а это кто такой? — спросил я у шефа, когда мы остались одни.

— Вот, — он протянул мне визитку, — представитель этой фирмы. Неприятный тип.

— Он что, так и сидел в черных очках?

— Да, представь себе. Говорю тебе, хамло.

— Что ни день, то праздник, — я почесал подбородок, — и чего этот перец от нас хотел?

— Какую-то ерунду продавал, но покупать вряд ли будем. Вообще оборзел, наш магазин Айдаровским назвал и поначалу с тобой пытался связаться, пришлось объяснить, что Александр хоть и совладелец, но отнюдь не единственный хозяин, — шеф надул губы и обиженно замолчал.

В общем, ничего удивительного, что меня искали. Вся розничная торговля на мне, шеф только оптом занимается. Но понимаю, ему конечно обидно (хотя смех разбирает).

— Будет вам, шеф! Ну ошибся человек, с кем не бывает.

— Неприятный тип, — подвел итог Шарунас, — ну его к черту, вместе с его фирмой.

— Кстати, у нас в продаже патронов сорок пятого калибра нет, а я Глок дома оставил.

— Нет, — согласился шеф, — и что? Ах, да, ты сегодня с подарочным набором. Ну Виктор сделал же тебе патроны, заряди серебряными.

— Что за пижонские замашки, шеф? Вы вроде приличный человек и образцовый семьянин, хм… изредка.

— Не борзейте, Александр, что за пошлые намеки? Патроны… На один вечер, чтобы пистолет до дома донести, сгодятся и серебряные. Или подожди немного, подвезу, чтобы хулиганы пистолет не отобрали, — ухмыльнулся он.

— Премного благодарен за доброту вашу, но лучше прогуляюсь — для моего здоровья, подорванного ночными переговорами с клиентами, это полезнее, — ехидно заметил я и, зарядив восемь патронов в магазин нового Кимбера, отправился домой.

Ажуолинас, а в переводе Дубовая роща — это огромный лесопарк почти в центре города. Начинается от Зеленой горы и тянется до зоопарка. Вот по его главной аллее я и шел, решив прогуляться после работы. От офиса до моего дома — часа полтора; хорошая прогулка перед сном. Днем здесь многолюдно: чинно прогуливаются пенсионеры в белых панамках, молодые мамы покачивают коляски с толстощекими карапузами, а студиозы на лавочках осоловело разглядывают в книгах загадочную фигуру из трех пальцев — скоро сессия. По вечерам аллеи пустеют, разве что пробежит припозднившийся сторонник здорового образа жизни, под лозунгом «бегом к инфаркту». Шел и вспоминал сегодняшнюю заплаканную девушку. Интересно, что их может связывать, неужели банальные деньги? Нашел себе старичок на старости лет молодую содержанку? Черт знает, не похожа она на такую, но с другой стороны, что значит «похожа -не похожа», можно подумать, у тех, которые похожи, на лбу большими буквами написано. Последнее время эта «профессия» становится популярной, интернет полон предложениями, значит, спрос есть. В эдаких раздумьях о судьбах мира прошел ровно половину дороги, аккурат до скульптуры, изображающую символ города — Зубра. Вдруг, словно порыв ветра по парку прошел, потемнело, стало холодно и промозгло, даже шум деревьев утих, словно замерз. И эдак зябко стало, словно могильным холодом пахнуло.

Я недоуменно обернулся и остолбенел — меня догоняла тень, еще не оформившаяся в силуэт, который можно опознать. Неслась огромными прыжками; такое впечатление, что на четырех лапах двигается. Собака?! Какая собака, если размером с теленка! Словно бестелесный полупрозрачный сгусток черного тумана несется навстречу! Когда между нами осталось всего несколько метров, тень черными каплями брызнула в стороны, оставив передо мной невысокого мужчину с черными волосами. Даже не заметил, как он схватил меня за горло — только свистнуло что-то, и тело моментально застыло, будто в ледяную купель опустили. В голове мелькнула только одна фраза — смертный холод. Именно такой, склизкий и пронзительный; не объяснишь, не расскажешь, это надо прочувствовать. Какие-то слова бились внутри, свивались в неясные черные образы, словно их нашептывали на ухо, оскалившись в злобной ухмылке и наслаждаясь властью над моей жизнью. Меня швырнуло к памятнику, ободрав плечи чем-то острым, но именно эта боль и спасла — ненадолго вернула чувствительность пальцам, которые уже схватились за пистолет, но выстрелить я не смог — взгляд был прикован к этим темным провалам глазниц. Это страшно, чертовски страшно, когда вместо глаз, пусть безразличных, пусть горящих ненавистью и злобой, вы видите пустоту, сгусток тьмы, которая тянет к себе, затягивая внутрь, в пропасть, в Небытие…

Грохнул выстрел, один, второй, третий. Уже не думал, куда и во что стреляю, просто всаживал пулю за пулей в эту бестию, держащую меня за горло. Даже выстрелы звучали иначе, словно в замедленной съемке, звук глухой, растянутый. Нападавший даже не дернулся, только протяжно завыл, постепенно переходя на оглушительный визг, и осыпался прахом, пачкая лицо, одежду и руки… Нет, этого не может быть! Невозможно, чтобы какой-то придурок, решивший меня ограбить, от четырех или пяти пуль превратился в пыль…

Передо мной на земле лежала пустая оболочка, точнее, человеческая одежда, из которой оползал прах. Прах или может, пепел — не знаю, как назвать эту субстанцию с затхлым запахом, словно посередине вечернего парка распахнули дверь в подземелье или открыли старинный сундук, простоявший на чердаке не одну сотню лет.

Я тихо сполз на землю и только усилием воли заставил себя осмотреться вокруг. Пусто. Все так же шумели кроны старых деревьев, которые на своем веку видели многое, пряча в глубине своих дубрав ошметья памяти. Интересно, а такое они видели когда-нибудь?!! То, что поместилось бы в ведерко из-под шампанского, вздумай кто-нибудь собрать эту пыль… Отряхнулся и поднес к глазам левую руку, чтобы посмотреть на часы, но который сейчас час, так и не увидел, — мой взгляд приковал к себе перстень, а точнее — камень на нем. Он светился, каким-то живым свечением, а белые прожилки фарфора, казалось, двигались, кружась и переплетаясь, распадаясь на части в каком-то хаотичном движении, создавая неясные для меня образы…

Как добрался домой — не знаю; очнулся только у самого подъезда, крепко сжимая в кулаке отстрелянные в парке гильзы, даже как их в потемках собирал, не помню. Сбросил одежду на пол и долго мылся, словно пытался избавиться от воспоминаний о случившемся. Когда после ванны уселся на кухне и закурил, то Тишка, будто чувствуя мое состояние, залез на колени и заснул. Ситуация в голове не укладывалась, не может такого быть. Что значит, почему?! Потому, что так не бывает! Если конечно не сошел с ума и не отравился грибами в ресторане. Но там, в парке, тень, несущаяся вскачь, этот безглазый упырь, тянущий ко мне руки… Ведь я его убил, но где тогда тело?!

Наутро, наверное впервые за много лет, опоздал на работу.

— Шарунас, я в отпуск хочу…

— Давно пора, — если он и удивился, то виду не подал, — когда последний раз отдыхал?

— Лет пять назад, а может, шесть, не помню.

— У тебя все нормально? Бледный, какой-то. Часом не заболел?

— Да нет, просто устал, наверное, отдохну — и все будет в норме. Так что с отпуском?

— Не вопрос, — он пожал плечами, — когда хочешь уйти?

— Сегодня…

Шарунас удивленно дернул бровью и спросил.

— Сашка, у тебя правда все в порядке? Может, помощь какая-нибудь нужна, деньги?

— Нет, — я покачал головой, — только отпуск. Неделя, не больше…

Когда, разбросав свои дела по коллегам, вышел из конторы, то на ступеньках здания столкнулся с Робертом Бергом, который шел в наш магазин.

— Привет, Сашка.

— Здравствуй, — я кивнул и попытался улыбнуться. С клиентами надо быть вежливыми, а тем более с постоянными. — Как винтовка, доволен?

— Естественно! Прелесть, а не машина. Ты чего такой смурной, с шефом поругался?

— Да нет, устал немного, в отпуск собираюсь.

— Так радуйся, что отдохнешь. Мы с Айваром, уже забыли, когда отдыхали — и то ничего, не унываем, собираемся в новое здание переселяться.

— Куда именно?

— В новую стекляшку, около Дайнавос поликлиники.

— Хорошее место, — я машинально кивнул, но вдруг опомнился. — Слушай, Роберт, дело к тебе есть. Мне тут вещь одну подарили, хотел бы узнать, что о ней думаешь.

— Показывай, что за вещь?

— Вот, — достал из кармана и подал ему перстень, который после вчерашнего случая не рискнул надеть на палец.

— Хм, — Роберт достал из кармана увеличительное стекло, которое постоянно носил с собой. — Интересная вещица. Я, конечно, не ювелир, но вот этот узор — из тех, которые называют жаккардовым. Его упрощенную версию, если так можно выразиться, в наше время любят вязальщицы, но вообще это норвежские народные мотивы. Ты что, в Конгсберге был?

— Где?

— Да нет, просто идейка одна мелькнула. Орнамент норвежский, серебро. Там в свое время серебро добывали, вот и подумал, что может быть оттуда. А что за камень?

— Крымский сердолик.

— Смотри ты мне, — удивился он, возвращая мне перстень, — а кто подарил?

— Да так, клиент один, — не рассказывать же ему про стрельбу в пятницу.

— Клиент, говоришь, — он немного подумал. — Сашка, избавься ты от этого кольца, ну их на фиг, такие подарки! С чужими кольцами можно такое на душу принять, не обрадуешься. Продай от греха подальше — и отдыхай, а то на тебе лица нет.

— Ладно, спасибо за консультацию.

— Не за что! Съезди лучше в Середжяй, постреляй, развеешься.

Перстень, перстень… Нет, не может быть, чтобы из-за него начались галлюцинации, причем такие яркие, чтобы я контроль потерял и стрелять начал. Мне доводилось читать про разные проклятые кольца и украшения, но все эти мистические истории больше подходят для голливудских фильмов, нежели для современного мира.

Я машинально надел перстень на руку и поехал в магазин, который расположился рядом с моим домом. Если уж отпуск, то придется готовить самому, освежая забытые поварские навыки. Да и коту надо что-нибудь вкусное купить. Загрузил под завязку тележку, чтобы, в крайнем случае, можно было неделю не вылезать, и направился к кассе. Отстоял небольшую очередь, и тут меня словно под дых ударили. По торговому залу шел человек без лица. Нет, лицо было, но вот глаза… Глаз не было! Опять этот темный провал глазниц, который я видел вчера в парке, опять эта мгла, покрывающая его лицо. Господи… С трудом обернулся к продавщице, уловив лишь конец ее фразы.

— Простите, что вы сказали?

— Перстень у вас красивый, — девушка кивнула на мою руку.

— Д-да, спасибо, — я посмотрел на свою руку, машинально расплатился и почти выбежал на улицу, срывая на ходу кольцо с пальца.

Загрузил покупки в машину, но никуда не уехал, ожидая, когда человек, так напугавший меня, выйдет из магазина. Вот он! Без всяких сомнений — та же яркая рубашка, те же черные классические джинсы. Не скажу, чтобы парень обладал модельной внешностью, но детей его лицом не испугаешь. Обычное мужское лицо, чуть прищуренные от яркого солнца глаза, легкая небритость, в общем, обычный местечковый мачо. Проводил его взглядом, пока он не уселся в машину и уехал. Господи, что происходит?

III

Перстень я выбросил. Прямо там, у магазина, зашвырнул в сторону кустов. Может, найдет какой-нибудь бомж, сдаст в ломбард, хоть погуляет несколько дней от души. Хватит с мне этой мистики. Отпуск всегда проходит быстро; несколько дней я просто отсыпался, готовил еду, читал и отлеживал бока на диване, дразня Тишку. Даже в Дубовую рощу съездил. Да, говорят, что преступника всегда тянет на место преступления, пусть это и была самозащита. В парке ничего особенного не заметил; памятник Зубру не огораживали желто-красные пластиковые ленты с надписями «Стоп! Полиция!», и не сверкали вспышки фоторепортеров. Ничего похожего на то, что убитый мной человек остался здесь в виде трупа, который, я, в состоянии аффекта, мог принять за груду одежды. Прошедшей ночью прошел дождь, который наверняка смыл все следы, и я ничего на этом месте не нашел, даже праха…

На следующий день, я стоял на набережной, сжимая в ладони это проклятое кольцо. Не спрашивайте, как оно ко мне вернулось — и так тошно… Прогуливаясь по городу, дошел до реки, где оперся на парапет, чтобы выкурить сигарету и все спокойно обдумать. За спиной шумел город, наполненный людьми, которые суетятся в тщетной попытке все успеть, все сделать, достичь цели любым способом. Только ради чего? Или это тот самый случай, когда цель ничто по сравнению с дорогой? Может, люди просто играют? Играют в жизнь, играют в любовь.

— О смысле Бытия рассуждаешь?

Я даже вздрогнул — так неожиданно прозвучала эта фраза. Обернулся и увидел Петра Васильевича, который стоял в нескольких шагах от меня и смотрел на реку.

— Что вы здесь делаете?

— Ничего, — пожал плечами он, — прогуливался по городу и вот вижу — стоит Александр собственной персоной и смотрит на воду. Как говорят, есть три вещи, на которые можно смотреть вечно — горящий огонь, бегущую воду и человека, который работает.

— Следите за мной? Что вам от меня нужно?

— Что за обвинения, Саша!

— Извините, устал немного. Наверное, от переутомления такой нервный.

— Думаешь, перстень — это просто так? — Петр ехидно ухмыльнулся, словно уже знал, что со мной случилось за эти последние дни. — Ты еще не пытался от него избавиться?

— А можно попробовать?

— Вижу, что пытался. Как он к тебе вернулся?

— Лучше не спрашивайте…

— Один раз выбрасывал? — продолжал интересоваться он. — Или к реке пришел с теми же мыслями?

— Была мысль швырнуть его в Неман, но вспомнил Поликрата.

— Ты начал думать, это уже хорошо…

— Знаете, о чем сейчас думаю? — я подошел к нему вплотную. — О том, чтобы взять тебя за горло и хорошенько потрясти — в надежде, что ты сдохнешь раньше, чем закончу экзекуцию. Как полагаешь, твой почтенный возраст выдержит хорошую встряску? Что это за перстень, мать твою так?!

— Александр, ну что за мысли? — с наигранной веселостью возмутился он. — Ведь почти на этом самом месте, меньше недели назад, можно сказать, спас мне жизнь и вдруг — «потрясти, сдохнешь». Многие это хотели сделать, но увы — как видишь, живой. А знаешь, что этот перстень не так прост, как кажется? Вот скажи, ведь ты носишь при себе оружие?

— Оружие?

— Говорю про железку на твоем боку, которая слегка выпирает под рубашкой.

— И что в этом необычного?

— Конечно ничего в этом необычного нет. Законопослушный и свободный человек, имеет право носить огнестрельное оружие. Так вот, перстень — это тоже оружие. Просто ты еще и Охотник…

— Кто?!

— Охотник за ведьмами, — Петр Васильевич посмотрел на закат, пылающий над рекой, и продолжил: — Если быть точным, за нежитью, одними ведьмами мир зла не ограничивается, он широк и многогранен. Ведьмаки, оборотни, вампиры. Мало? Есть еще вурдалаки и волколаки. И ведьмы, конечно, куда же без них, век бы их не видеть…

— Один мой сосед, наверное, из таких же, свою жену и тещу иначе как «мои ведьмы» не называет, но при этом никого не убивает. Может, лучше без жертв? — пытаюсь усмехнуться, но смотрю на него, и улыбка примерзает к лицу.

— А как же прочая нечисть? Как их там — водяные, домовые, русалки, наконец.

— Твои цели, — строго посмотрев на меня, сказал Петр, — нежить в человеческом образе, а не порождение потусторонних сил этого мира.

— Что значит «этого мира»? Что, есть еще?

— Конечно, — кивает он. — Земля, на которой мы живем, это на самом деле не более чем описанное в католическом вероучении Чистилище. Здесь, люди отбывают наказание. Это, как бы тебе объяснить, камера предварительного заключения, понимаешь? Люди своей жизнью и своими страданиями искупают грехи, совершенные в прошлом. Бытие, в полном понимании этого слова — это длинная череда миров; в каждом из них живем определенный срок, чтобы после смерти физической оболочки идти дальше, в следующий. Но такое возможно лишь в одном случае — если ты не натворил ничего ужасного. Иначе есть риск, что тебя оставят в Чистилище, куда будут возвращать вновь и вновь.

— Бред какой-то. И надолго здесь можно застрять? Имею в виду Землю. Нет, я особо никуда не тороплюсь, но хотелось бы немного конкретики.

— Чистилище ты проходишь четвертый раз.

— Откуда вы это знаете?

— Я многое знаю и вижу.

— А до этого?

— Жизнь в прошлых мирах, Александр — это тайна за семью печатями, как ни старайся — не вспомнишь.

— А вы, значит, лесник, который наблюдает за этими делами, чтобы охотнички работали, а не браконьерили? — я все-таки выдавил из себя улыбку, больше похожую на оскал.

— Я Авгур. В древние времена так называли жрецов-предсказателей, советников правителей. Разница лишь в том, что мне не надо гадать и предсказывать, я знаю. У каждого Охотника есть свой наставник, который в начале пути учит, помогая распознать свою настоящую сущность. Еще есть два хранителя — ими могут быть люди или звери. Они появятся в твоей жизни вскоре после того, как ты осознаешь свое новое «я».

— Хранители, говорите… У меня в голове все это не укладывается. Может, лучше к доктору сходить и честно признаться — мол, так и так, убил человека, а он рассыпался в прах, и теперь я охотник за нечистой силой. Меня же не навсегда в дурдом закроют, посижу пару лет и выйду. Стану тихим и мирным, буду картинки рисовать, коробочки клеить.

— Саша, ты можешь сходить и к доктору, и в церковь, но не думаю, что это принесет какой-то успокоение, скорее добавит проблем.

— Куда уж больше…

— То, что ты убил нежить — это не проблема, это твоя обязанность.

— Кто они такие, эти Охотники?

— Обычные люди, совершившие смертный грех в прошлой жизни. За это они получили наказание — каждые сто лет после смерти возвращаться в этот мир, чтобы уменьшать количество зла. Каждый Охотник борется с помощью силы, приобретенной в этой жизни, и знаниями, заложенными в него прошлыми.

— За что такое наказание?

— Уволь, не знаю ответа на этот вопрос, как сказали бы люди — «я же не господь Бог». Каждый Охотник пытается это вспомнить или узнать. В прошлой жизни, знавал одного такого, который пытался выяснить свою историю, просидев полжизни в пыльных архивах. Увы, в древние времена не вели таких точных записей, как сейчас. Наверное, каждый из вас уже стоял перед выбором — совершить смертный грех или… В Книге Притчей говорится, что есть семь вещей, которые Богопротивны: Гордый взгляд, Лживый язык, Руки, проливающие невинную кровь, Сердце, кующее злые замыслы, Ноги, быстро бегущие к злодейству, Лжесвидетель, наговаривающий ложь и Сеющий раздор между братьями. Но вся эта нечисть — не главная задача…

— Еще и другая есть? — я чувствовал, что начинаю злиться. — Что делать надо? Спасать мир от пришельцев или вступить в борьбу с самим прародителем зла?

— Нет, бороться с Дьяволом — это было бы слишком. Запомни, Александр, ты обязан убить предназначенную тебе Нежить…

— Вот оно как… Да хрен с ней, с этой нежитью, пусть живет!

— Очень смешно, — Петр положил руки на парапет, сложив кисти рук в замок. — Запомни, так не должно случиться. В истории этого мира бывали случаи, когда Охотники не выполняли наказ, причем по непонятным причинам. Несмотря на то, что жертва была им подвластна, они отпускали ее на свободу.

— И чем мне это грозит?

— Станешь Вечным Охотником, но заметь, парень, это не та раскрученная писателями вечность и не красивая легенда о горце Мак-Клауде. Ты останешься таким же уязвимым смертным, как и раньше. Чтобы тебя убить, не надо будет сносить голову, достаточно сбить машиной или отравить чем-нибудь. Пристрелить, наконец. А вот умирать, ты будешь очень мучительно, слов не хватит описать ту боль, которую испытаешь. И это еще не все — каждый раз после смерти, будешь возвращаться обратно в этот мир, чтобы продолжить Охоту. С одним лишь исключением — шанс на прощение ничтожен. Вечный охотник — это, можно сказать, тоже нежить, только его не признают ни свои, ни чужие. Изгой со слабой надеждой на упокоение.

— Но может, это и неплохо, как считаете? Лучше, чем убивать…

— Пойми же ты, — Петр ударил кулаком по парапету, — нет ничего более страшного, чем Вечность. Даже у самого последнего охотника из вашей стаи есть надежда. Они рыщут по этой Богом проклятой земле в надежде на то, что встретят предназначенную им Нежить и, убив ее, вырвутся из этого заклятого круга. Заметь, выбор дается только один раз, второго шанса не будет.

— Разве нельзя встретить свою нежить дважды?

— Они же не вечны. Да, они пребывают в этой оболочке сто — сто двадцать лет. Когда ты вернешься на землю еще раз, то она будет кучкой праха где-нибудь за оградой заброшенного кладбища.

— Получается жестоко — жить вечно…

— А ты что думал — в сказку попал? Или надеялся услышать, что на тебя сразу обрушится мудрость четырех прожитых жизней? Нет, память будет проявляться постепенно, но вместе с ней, придет и боль! Ужасная боль, поверь. Ты начнешь вспоминать всех, кого когда-то знал и любил, кто был рядом с тобой, кого ты хоронил своими руками.

— Нет…

— Поздно, надо было думать там, в прошлом. А сейчас нет выбора, есть только цель.

— Значит, так, Петр Васильевич…

— Ну-ну, — он выпрямился и посмотрел на меня, — с удовольствием тебя послушаю. О чем хочешь узнать?

— Говорить, в общем, не о чем, если уж так дела повернулись. Мне нужны доказательства.

— Доказательства чего? — поинтересовался мой собеседник.

— Реальности своих полномочий. Как охотника. Хочу убедиться, что это не сдвиг по фазе и не банальная шизофрения.

— Эка вы, батенька, завернули, — Петр театрально вскинул руки, — доказательства ему подавай! Какие именно? Древний манускрипт, подписанный кровью? Или, — он прищелкнул пальцами, — как же там… Я недавно в кино видел — «договор между силами света и силами тьмы»? Какие доказательства будут для тебя убедительными? Нежити в парке было мало?

— А хочешь, сейчас пулю, между глаз всажу? — тихо спросил я. — Если прахом, посреди белого дня рассыплешься — будет прекрасное доказательство. Или, судя по твоим рассказам, не вся нежить в пыль обращается? Одни змеями расползаются, а другие — так в человеческом образе и остаются… Каким образом умрешь ты, Авгур?

— Пугать изволишь, — он наклонился ко мне, — а сам не боишься?

— Не первый раз живу, — сквозь зубы процедил я. — раз так, и в пятый сюда вернусь.

С минуту мы молча смотрели друг на друга, балансируя на краю пропасти, еще шаг — и больше разговоров не будет. Такое бывает; словно два хищника сошлись на узкой дорожке и теперь оценивают степень опасности от этой встречи. Еще мгновение — и все, дальше истории не будет, она закончится там же, где и началась. Авгур был умнее меня, опытнее; он почувствовал неуправляемую силу, которую был готов выплеснуть наружу, перечеркивая нашу встречу сразу и навсегда. Поэтому он лишь грустно улыбнулся…

— Силен, бродяга, силен… И что, неужели так и сделал бы?

— А ты проверь. Не люблю играть втемную…

— Хороший охотник из тебя выйдет — со временем. Когда научишься управлять силой, яростью и злобой.

— Разве охотник имеет право на зло? Ведь он на стороне добрых сил. Или не так?

— Так-то оно так, Саша. Только есть старое выражение, «с волками жить…». Если будешь рассчитывать на доброту, то и месяца не проживешь. Нежить тоже тебя почувствовала — после того, как перстень нашел хозяина. Они сейчас на тебя такую охоту могут устроить — не обрадуешься, а опыта в тебе ма-ало, — протянул он, — сгинешь ведь.

— Уже радуюсь. Главное, как все странно получается. Перстень надел — и тебя заметили. Еще несколько дней — и дичь устроит охоту на Охотника. Тот, не успев разобраться во всех тонкостях своего нового ремесла, погибает. Странно немного получается, вам не кажется?

— Ну уж как есть, не я эти правила придумал. Есть безопасные места на Земле, для таких, как ты. Можно отсидеться, раны зализать.

— Храмы? Или еще проще — податься в монастырь?

— Нет, — он грустно покачал головой. — Как бы это ни удивительно не звучало — нет. Что такое церковь? Место, где люди пытаются общаться с Богом. В церковь когда приходят? Когда уж совсем невмоготу от забот становится. Редкость, когда кто-нибудь счастливый в храм заглянет, чтобы искренне сказать: «спасибо тебе, Господи!». Поэтому аура у таких мест нехорошая, тяжелая, а люди все несут и несут, свои отрицательные эмоции, молитвы читают… Что такое молитва? Не более чем одна из форм медитации, своеобразный вход в транс — вдох, выдох, вдох, выдох. И общаются как — даже не напрямую, а, как правило, выбрав посредником человека, на котором грехов больше, чем блох на шелудивой дворняге. И грехи эти тяжкие, смертные. Знаешь литовскую пословицу — собачий лай на небесах не слышен. Есть безопасные места, есть. — кивнул Авгур. — Например, твой дом, куда нежити хода нет, за одним исключением — если сам не пригласишь. Раньше было проще, — его взгляд затуманился, словно вспомнил что-то очень дорогое, но причиняющее боль, — вас в мире бродило больше, поэтому к опытному Охотнику всегда приставляли молодого, чтобы тот ума набрался и не погиб раньше времени. Сейчас времена другие; таких, как ты, мало. И не потому, что люди грешат меньше — просто убивают охотников быстрее, чем успеваете вернуться. Нежити не просто много, ее очень много.

— Если следовать вашим рассуждениям о церкви, то среди священников должно быть много Охотников. Раз уж они такие грешники, в чем я, никогда и не сомневался.

— Может, и станут — в следующей жизни. Знаю только одного святого отца, который принадлежит к твоему роду. Это ксендз Станисловас из небольшого пригородного костела. Если хочешь, скажу ему, что зайдешь. Сможешь поговорить открыто, без стеснения.

— Почему вы решили, что обращусь к нему за помощью?

— А куда тебе деваться, не в библиотеку же, право слово! Вопросов будет много, а ответы захочешь узнать, ведь спрашивать у меня не станешь.

— Так в этом уверены?

— Да. Ведь именно я передал тебе перстень, значит, толкнул в эту новую для тебя жизнь, поэтому недоверие ко мне вполне понятно. Сходи, поговори, может, и полегчает.

Вчера за несколько часов общения с Авгуром на меня свалилось такое количество информации, что всю ночь просидел на кухне, смоля одну сигарету за другой. Если бы не застреленная в парке нечисть, то, выслушал галиматью, достойную внимания психиатров, и забыл бы, самое позднее, через час. Только есть один момент — после Дубовой рощи желания смеяться у меня не возникало; до сих пор в холод бросает. С другой стороны, слепо верить тоже не хочется. Поймите, господа, я вырос в обычной советской семье и воспитан в духе «сурового материализма». Не верую ни в Бога, ни в черта, ни в международный валютный фонд; но в жизни, как и с каждым из нас, со мной случались вещи, приучившие с должным уважением относиться, к некоторым странностям мира. Что имею в виду? Да что вы как маленькие, прекрасно же понимаете, о чем разговор! Именно про то, что называется поверьями, приметами, обычаями, особенно в той части, которая полна рассказов про соприкосновение человека с потусторонними силами. Уверен, спроси вас о таких случаях — в запасе найдется не одна история, свидетелем которой являлись вы сами или ваши близкие. Это нормально, если рассматривать такие случаи, как версии с правом на жизнь. Тогда да, и поговорить есть о чем, и книжки разные вспомнить, чтобы умной цитаткой, к месту сказанной, блеснуть перед красивой собеседницей. Только вот незадача какая — то, что со мной произошло, ни в какие фантазийные рамки не укладывается. А вот в суровую, жестокую реальность — запросто! Знаете, какую? Шизофреническую.

Вот в таких размышлениях рассвет и встретил. С остывшим кофе, погасшей сигаретой и котенком, спящим на коленях. А за окном кроваво поднималось солнце, не добавляя миру надежды на то, что все будет хорошо. Переложил кота на диван и пошел в душ, где застыл перед зеркалом, словно увидел себя впервые. Ну что я там мог нового увидеть? Ничего. Русые волосы, короткая стрижка, темно-зеленые глаза. Над правой бровью небольшой шрам, в память о бурной студенческой молодости. Охотник…

Отгуляв положенную неделю (все хорошее в этой жизни когда-нибудь заканчивается), вышел на работу, и опять потекли привычные рабочие будни. Шарунас после моего неожиданного отпуска поглядывал на меня искоса, но в душу особо не лез. И это правильно, незачем. Да и что я ему мог рассказать, ведь не поверит. А если и поверит, то все равно отстранит от дел и отправит к врачам, можно подумать, Каунасу только этого для полного счастья и не хватало — сумасшедшего торговца оружием. Представляю заголовки газет: «Охотник за Нечистью застрелил Ведьму-пенсионерку». Поэтому я силился, выжимал из себя улыбки и шутки, чтобы казаться тем же веселым и никогда не унывающим Александром. Только получалось плохо, и шеф это чувствовал — ведь не первый год с ним знакомы, по нескольким фразам можем определить настроение. Пока меня в клинику на опыты не сдали, решил сделать некоторые приготовления. Подгадал, когда народу в конторе было поменьше (шеф обхаживал очередную пассию) и зашел к нашему оружейнику. Он, разложив на части очередное клиентское ружье, что-то вытачивал, тихо насвистывая старую мелодию.

— Виктор, слушай, у тебя работы много?

— Да нет, — он пожал плечами, — переворонить одну старую Мосинку, отдать ложе на реставрацию и планку на штуцер поставить. А что?

— Заказ есть, — я запнулся, — на серебро. Заказчик принес кучку дешевых украшений, которые можешь с чистой совестью переплавить. Сорок пятый, сто штук, стандартная навеска, но есть небольшая тонкость, пули нужны экспансивные.

— Какие?! — он вытаращился на меня. — Экспансивка, сорок пятого?! Это же когда развернется, считай, чуть ли не с мячик для пинг-понга будет!

— Да, именно экспансивка.

— Заказчик изволит охотиться на вампиров?

— Виктор, — протянул я, — ты же знаешь клиентов. Изредка трудно понять их причуды и пожелания!

— Совсем спортсмены с ума посходили, — Виктор удивленно покачал головой. — Надо же такое придумать — серебром по железякам пулять. Ну ладно бы еще магазин или два, но сто штук! Да и экспансивными эти пули в полном объеме не будут — материал однородный.

Про спортсменов он не просто так сказал. Такие пули для короткоствольного оружия запрещены к гражданскому обороту, их могут приобретать только стрелки-спортсмены; по уверениям, они хорошо укладывают железные попперы[1]. Я ничего объяснять не стал, а оружейник, слава Богу, не расспрашил, кто это из наших с ума сходит. Чтобы ему ответил? Мол, это лично для меня, для охоты на Нежить?

Почему заказал? Не только от извечной для каждого стрелка привычки «шоб було». Утром я обнаружил нехорошее соседство, а точнее — банальную слежку. Чтобы окончательно поверить в шизофрению, не хватает злобного соседа, который облучает меня таинственными лучами, направляя эмалированный тазик на балконную дверь. Как зачем? Чтобы мозги закипели. Тем более что они и так уже булькают от вороха информации, которую поглотил за последнюю неделю. Да и про хвост мне сосед намекнул, сам бы точно не заметил. Оказывается, они со вчерашнего дня за мной катаются. Весело… В обеденный перерыв позвонили из библиотеки, сказали, что нашли заказанные мною книги. Вот туда я и поехал, едва дождавшись конца работы. Наши парни аж рты разинули, когда ровно в восемнадцать ноль-ноль выключил компьютер. В библиотеке просидел около трех-четырех часов; если бы не старое, еще с университетских времен, знакомство с начальницей архива, фигушки бы получил эти книги из хранилища. Документы были интересные, особенно одна тетрадь, — дневник одного ксендза, жившего в начале двадцатого века.

Этот святой отец в нескольких эпизодах описывал женщину из своего прихода — мол, жалобы на нее поступали от соседей. То в болезнях скота обвинят, то еще в какой-нибудь чертовщине. Все бы ничего, стучать у нас всегда любили, но дошло это дело до курии (видно, какой-то местный помещик подсуетился), и ксендз получил гневное письмо с требованием разобраться со своей паствой. Не знаю, как он эту проблему решал, наверное, женщину проведать все же пришлось, но тон записей сильно изменился. Создавалось стойкое впечатление, что после визита ксендз был здорово напуган. И не просто так, а смертельно. Все чаще в его записях начали появляться размышления о неожиданной смерти, о грехах мира и собственных прегрешениях перед Господом. Странно — особенно если учесть, что до этого святоша был не дурак выпить крупникаса[2], повеселиться и поиграть в карты (сохранился листок с записями его карточных долгов). Так вот, чем меня эта история зацепила — во-первых, было точно известно место, где он жил. Во-вторых, костел числился действующим, а в-третьих, записи ксендза обрывались через неделю.

IV.

Их было двое… За ними, в сумраке бетонных стен, маячила еще одна. От первой отделяло метров семь. Передо мной полутемный коридор. Кричи не кричи, — все равно никто не прибежит. Город вовсю готовится к выходным, да и темно… Две и еще одна — трое. Жаль, не рассчитал, могу не успеть. Понизу живота раскатился холод, грязные облезлые стены словно сдвинулись, и мир потерял цвета. Осталось только неприятное чувство растянутого времени и эти…

Крик, шаг в сторону, рука метнулась к поясу, бл… рубашка, еще шаг. Ближе к стене! Гос-с-споди! Ахнул выстрел, ударив по перепонкам, еще выстрел — есть! На первой возникли две темные дырки. В короткой полусекундной паузе было слышно, как катилась гильза, звеня латунным тельцем по бетону… Твою так! Р-р-раз — дабл-тап, дв-в-ва! Еще четыре пули нашли свои цели. Тихо… Только в слегка оглушенных выстрелами ушах, стучали удары сердца… Под ботинком звякнула гильза, отлетая в стене. Все, успел.

— Считай, по времени почти уложился, — сзади из темноты выдвинулся силуэт инструктора. — Думаю, на сегодня хватит уже, поздно все-таки…

Я выщелкнул магазин и разрядил пистолет. В тире стоял приятный запах оружейной смазки, тихо шумела вентиляция, вытягивая пороховой дым.

— Нервно ты стал двигаться, Сашка, — сказал тренер, снимая наушники. — Куда ты торопишься? От того, что будешь дергаться, стрелять быстрее не станешь, скорее наоборот. Стрельба любит пластику. Не рваные, когда ствол дергается, словно в руках эпилептика, а быстрые плавные движения, выполненные с разной скоростью, словно танго танцуешь. Съезди на стрельбище, поэкспериментируй, можешь даже музыку включить, это тебе на пользу пойдет.

— Хорошо, — я кивнул, — съезжу.

— Случилось что-нибудь?

— Нет, все нормально, с чего ты взял?

— Да так, — посмотрев на меня, сказал инструктор, — смотри сам.

Еще один, блин, сострадалец нашелся, на мою голову. Плохо, если люди начинают замечать, что я меняюсь. А что предпринять? Принять схиму и уйти в монастырь, чтобы попытаться понять происходящее? Не выход, господа, не выход…

Я вышел из университетского спорткомплекса, где в цокольном этаже был тир, принадлежащий ассоциации охранных агентств. Несмотря на его удобное местоположение, посетителей здесь было немного. Охранники стреляли редко (их начальство экономило патроны и деньги), а простые люди, купив оружие для самозащиты, захаживали нечасто; большинство полагало, что пистолет в кобуре — это вполне убедительный фактор, чтобы считать себя в полной безопасности, и тренировки считали лишней тратой времени и денег. Как правило, такие персонажи несколько раз вытаскивали пистолет из кобуры дома, перед зеркалом и, попозировав в красивых позах, успокаивались. Не дай Бог им подвергнуться нападению — ведь мало того, что по лицу получат, так еще и оружие отберут.

В костел к ксендзу-охотнику я все же сходил, но ехал нехотя, будто чувствовал, что не надо было этого делать. Долго сидел в машине, положив руки на руль и не решаясь сделать первый шаг, смотрел на строгую готическую красоту костела. Острый шпиль, словно указывал путь, вонзившись в серое хмурое небо. Как просто… Наугад включенная музыка еще больше запутывала обрывки мыслей, но вместе с тем и выталкивала навстречу людям и событиям — Адажио Альбинони. Эх, Джадзотто, что же творилось у тебя в душе, когда ты создавал эту музыку? На какие вопросы искал ответы? Вместе с этими перехватывающими горло звуками приходило понимание, что я уже вступил на предназначенную мне дорогу, где каждый неправильный шаг может стать последним. Ну что же, мне тридцать три года, уже не мало, чтобы научиться не плакать по убежавшему молоку. Вместе с последними аккордами потушил сигарету и, на мгновение застыв, вышел из машины. Будто в пропасть шагнул.

Вошел — и чуть было не бросился вон из костела, словно на меня вся нечисть преисподней накинулась! Может, и убежал бы, только вдруг ноги ослабли. Хотел бы вас увидеть на моем месте — как бы отреагировали на представшую передо мной картину! Шла обычная проповедь. Ксендз читал наставление пастве, которая слушала его со всем прилежанием и усердием, которое отличает «ревностных» католиков. Нормально, буднично, с одним исключением — ксендз был Нежитью. Нет, я не сошел с ума, как может показаться — просто остолбенел, внимательно рассматривая эту тварь. Да, все тот же черный провал глазниц; кожа, похожая на полуистлевший пергамент. Нечисть…

А в зале сидели люди. Обычные, нормальные люди. Слушали, внимали его поучениям о справедливости, терпимости к ближним, доброте и милосердии. Что же это творится в этом мире, Господи! Кто теперь заботится о твоей пастве, вознося благословенные молитвы небесам?

— Впечатлились?

Медленно, еще находясь в шоке от увиденного, обернулся и увидел ксендза. Скорее всего, он вышел из крипты, поэтому я не заметил, как он подошел. Худощавый, лет сорока, но уже седой, как лунь, мужчина. Впалые щеки, темные грустные глаза, вокруг которых разбегаются лучики морщин…

— Вы отец Станисловас?

Он кивнул и показал мне на дверь.

— Пойдемте, молодой человек, не будем мешать людям…

Мы вышли на улицу и, не сговариваясь, повернули на дорожку, которая опоясывала костел. Между истертыми за сотни лет каменными плитами пробивалась весенняя трава. В глубине небольшого сада виднелось несколько, потемневших от времени, замшелых скамеек. Даже деревья, которые росли вокруг храма, настраивали человека на мысли о смысле Бытия… Иных и возникнуть не могло — при взгляде на эти искривленные обрубки ветвей. Словно застывшие в немой мольбе морщинистые руки, тянущиеся к небесам.

— Вы, полагаю, удивлены, — ксендз посмотрел на меня. — Извините, я не успел вас предупредить, что сегодняшнюю службу проводит мой коллега.

— Коллега?!

— Да, — грустно кивнул он, — именно коллега.

— Не понимаю, внутри костела я видел Нежить, а вы, как мне сказал Петр, один из нас…

— Дело в том, что это мой родной брат. Старший брат, — он словно жалел о том, что не успел меня перехватить перед дверьми костела. — И вместе с тем он является той самой предназначенной Нежитью, которую я должен уничтожить. Давайте присядем, — он кивнул на скамью.

— Вы знаете, Станисловас, о том, что я Охотник, узнал недавно. Не буду скрывать, в душе творится такое, что словами выразить трудно. Даже вопросов у меня уже нет, одно смятение. Привычный мир превратился в непонятную игру по не известным правилам. Но после того, что я увидел в храме, у меня последние мысли вышибло, не понимаю, что происходит!

— Жизнь, Александр, вокруг обычная жизнь. Пусть это и Чистилище. Я бы мог многое рассказать, но думаю, сейчас нет такой необходимости. Вы в смятении — вполне, надо заметить, понятном. Лучше не пытайтесь сейчас разобраться. Время — лучший учитель.

— После того, что увидел там, — кивнув на костел, сказал я, — мне вообще будет трудно кому-то поверить.

— Не судите, да не судимы будете, — сказал ксендз, — не все в мире так просто, как бы нам этого хотелось.

— И можно вот так жить рядом с жертвой, не пытаясь ее уничтожить?

— Как видите, можно. Если…

— Если что?

— Если договориться, что придет день, и вы убьете ее.

— Вы договорились с Нежитью, с нечистой силой? Вы в своем уме, святой отец?

— Не хамите, молодой человек, — ксендз прищурился. — Со временем вы научитесь и не такому. Если совершать поступки, следуя только канонам нашей профессии, то можно не заметить, как переступите черту, отделяющую нас, Охотников, от Нежити.

— Простите, но я не понял…

— Со временем поймете. Изредка приходится поступаться принципами и откладывать свершение правосудия на позднее время.

— Чтобы Нежить существовала?!

— Чтобы имела шанс повернуться лицом к Богу, — Станисловас поднял на меня глаза. — Всегда должен быть шанс, пусть иллюзорный, но обязан существовать.

— Вы играете в опасные игры, Отче.

— Я в них играю не первую жизнь, Александр, — согласился он, — но эта игра последняя. Убив своего брата, я получу прощение.

— Почему же не сделаете это сейчас?

— Хочу дать возможность упокоиться с миром. Но довольно про меня, ваш Авгур должен был объяснить путь, которым отныне будете следовать?

— В общих чертах — да, но поверьте, яснее мне не стало.

— Вы уже убивали?

— Да, на меня напала, — я запнулся, — Нежить с тьмой вместо глаз.

— Выражение, что глаза — это зеркало души, появилось не просто так, — кивнул он, — но это не единственная примета.

— Что?!

— Неужели вы полагаете, что темный провал — это единственный примета наших, — он немного замялся, — наших подопечных?

— Разве это не так?

— Нет, Александр. Все намного сложнее. У ведьм, например, есть глаза, потому, что есть душа. Черная, проданная Дьяволу, но есть. Поэтому с ними бороться опаснее всего. Со временем вы научитесь распознавать и чувствовать их колдовские козни. В этом вам поможет перстень, правда, я не могу сказать, как — каждый действует по-разному. Например, мой — Станисловас поднял правую руку, показывая черный перстень на руке, — темнеет, когда мой брат неподалеку. Пока не научитесь, будьте осторожны, не рискуйте без необходимости, и, главное, никому в этой жизни не верьте.

— Даже Авгуру?

— Никому, — он немного помолчал. — А знание… Оно придет само, со временем.

— У меня такое ощущение, что вы смирились, — сказал я. — Это так?

— Да! — Станисловас резко ответил мне, словно боясь ответить иначе, и посмотрел мне в глаза с такой злобой, что я чуть не оскалился в ответ, отвечая на его ярость, — Да, смирился. Нашел свою Нежить и убью ее, когда придет время. Получу прощение и упокоюсь навечно, оставив за плечами седьмую жизнь и этот проклятый небесами мир! И не тебе меня судить, Александр!

— Может, и так, — я пожал плечами и поднялся со скамьи. — Может, и так. Но знаете…

— Что еще?

— Corruptio optimi pessima…[3]

Когда подходил в машине, неподалеку, метрах в тридцати, в тени придорожных деревьев заметил неприметный Гольф темно-серого цвета. Внутри, приоткрыв окна, сидели два парня, которые так откровенно меня разглядывали, что я даже усмехнулся. Экая наглость, право слово! Может, шугануть их, дилетантов частного сыска? С этими мыслями, уже приоткрыв дверь в свою машину, я вдруг резко повернулся и направился к ним. Как бы не так — не успел пройти и десяти шагов, как ребятки шустро завели свой пепелац и уехали, оставив меня в одиночестве. Из ворот храма, уже начинали выходить люди со строгими и задумчивыми лицами, будто, отсидев положенный срок на жестких скамьях храма, они разом избавились от всех грехов, которые успели натворить за свою долгую жизнь…

Серые ленты улиц, слепые зеркала витрин и теплый свет окон, за которыми жили люди со своими грехами и надеждами, любовью и злобой. Каунас на редкость неоднороден — то привлечет уютной, почти обволакивающей, тишиной скверов, то резко оттолкнет безвкусицей новомодных зданий, построенных за последние десять лет. Хотя нет, их не строили, а будто разбрасывали по карте города, не особенно заботясь о том, куда упадут эти серые коробки из стекла и бетона. Наверное, это удел всех городов, история которых насчитывает не одно столетие. Уже несколько часов, я бесцельно езжу по Каунасу, словно боюсь остановиться. Кажется, заглушу мотор — и все, больше не найдется сил, способных сдвинуть меня с места; так и буду стоять на обочине, обняв руками руль. Господи, за что? За что на меня свалилось это предназначение — словно клинок сверкнул над головой и замер, едва коснувшись шеи. Сердце билось, срываясь с ритма, будто пыталось вырваться из груди. «Все, что меня не убивает, делает меня сильнее» — всплыла в памяти фраза, возвращая в этот шумный мир, до краев наполненный вопросами, на которые у меня нет ответов. Значит… Значит, еще поживем.

Мягким движением бросаю машину в крайний левый ряд и, пропустив несколько машин, разворачиваюсь. Краем глаза отмечаю знакомую серую машину, которая пыталась повторить мой маневр, но безнадежно отстала, нарвавшись на чей-то злой гудок. Правильно, нечего по городу гонять — ездить надо легко и непринужденно, словно вальсируя. Один мой знакомый, старый друг отца, в свое время трудившийся в ГОН'е[4], утверждал, причем не голословно, а подкрепляя фактами и примерами, что хороший водитель может проехать по городу, ни разу не прикоснувшись к педали тормоза. Таких высот мастерства я никогда не достигну, но правильно ездить он меня научил. Взглянул на часы — девять часов вечера, если немного поторопиться, то вполне успеваю в ветеринарную клинику за витаминами для Тишки. И еще — откуда я вдруг вспомнил это латинское выражение, сказанное ксендзу на прощание, ведь отродясь латынью не интересовался. Хм, интересно память работает — будто обрывки прошлых жизней всплывают в голове, такими темпами аккурат к пенсии и про ведьм что-нибудь полезное вспомню. Конечно, если они сами, раньше воспоминаний, до меня не доберутся. А к ксендзу придется еще раз наведаться; мелькнула у меня одна идейка касательно его коллег. И помочь он должен — я усмехнулся — да что там должен, просто обязан! Есть один способ, как взять его за жабры, чтобы даже трепыхаться не вздумал.

У небольшой ветеринарной клиники, которая расположилась неподалеку от района Амаляй, было многолюдно. Машины выстроились вдоль дороги, словно второе кольцо ограждения. Вроде цивильно; раньше мне здесь бывать не приходилось, повода не было. У входа очереди нет, но через окно приемной вижу несколько человек в обнимку с мохнатыми питомцами разных пород и размеров. На двери кабинета висела вполне понятная надпись, запрещающая входить к доктору без приглашения. Подождем, вечер длинный. Рядом со мной несколько человек, с собаками, но все притихшие — ни тебе склок, ни тебе лая. Знает зверье, куда их привезли, наверняка не в первый раз к «дохтору». Только один щенок немецкой овчарки никак не реагировал на окружающих его соседей, а просто завалился на спину, выставив пузатое брюхо, и пытался крохотными зубами уничтожить поводок, который держала его хозяйка, ярко накрашенная девица с какой-то собачьей «блохой» на руках.

— На прививки привезли? — поинтересовался я. — Красивый щенок.

— Да нет, усыпить.

— Простите? — мне показалось, ослышался.

— Усыпить, — она улыбнулась улыбкой, которую захотелось смазать с ее накрашенной морды. Не знаю, как — может быть, хорошей оплеухой? — Муж притащил с очередной гулянки щенка, а зачем он нам нужен, и так две вот такие собачки дома, — она засюсюкала, складывая пухлые губы бантиком, и поднесла к своему лицу украшенного розовой лентой той-терьера, сидящего на руках. — Выбросить, знаешь, немного жаль, вот и решили усыпить или продать в лечебницу.

— А дать объявление не пробовали? Купил бы кто нибудь.

— Так мы и пришли продать, вдруг купят на опыты?

— На что? — процедил я и почувствовал, как начинают болеть скулы — стиснул зубы так, что ножом не разжать. — На опыты?

— Тебе чего надо, парень? — сбоку на меня надвинулся какой-то мужик. По возрасту, похоже, муж этой фифочки.

Я медленно перевел на него взгляд; еще немного, и меня захлестнет черная волна злобы на этих нелюдей, «познавших цену» жизни. Ну давай, рискни что-нибудь сказать хозяйским тоном человека, добившегося в жизни всего. И не таких самоуверенных качков приходилось усмирять. Рискнешь взгляд выдержать или не сможешь?! Ну же, чего тушуешься, слабак? Нет, не выдержал, глаза забегали…

— Ты, это… — его голос сломался, теряясь на фоне огромного тела, — если купить хочешь, так бери, щенок хороший, из питомника. Хорошему человеку не жалко.

— Сколько?

— Так думаю, ща глянем прейскурант, скока там собаку усыпить стоит, а потом уже и поторгуемся, — он попытался сделать движение, чтобы хлопнуть по плечу, но словно натолкнулся на стену, и рука замерла, обвисла колодой. Я перевел взгляд на стену, где в рамочке висел небольшой лист с перечнем услуг и цен и пробежал глазами по строчкам, — да, так и есть, усыпить — сто литов. А щенок уже уселся у ног этой муклы и смотрел на нас, словно понимая, что сейчас решается его жизнь. Не переживай, не останешься! Наклоняюсь и снимаю с него ошейник. Малой совсем, от него еще мамкиным молоком пахнет, месяца два с половиной, не больше… Беру на руки и, вытянув из кармана небольшую пачку денег, отделяю две бумажки по пятьдесят литов.

— Ну вот, видишь, и договорились, — с облегчением подает голос мужик, протягивая руку.

— Конечно, — киваю я и, смяв банкноты в небольшой комок, бросаю деньги на пол…

В наступившей тишине смотрю ему в глаза и спокойно жду, что взорвется. Матом, угрозами. Нет, не рискнул. Правильно, не стоит этого сейчас делать — тебе же дороже выйдет, на лекарствах разоришься. В наступившей тишине открываю дверь и выхожу на улицу, унося теплый пушистый комок, уткнувшийся холодным носом в мою руку…

Щенок немного повозился, а потом решил помочь мне с вождением, перебраться ко мне на колени. Нет, братец, сиди-ка ты здесь — беру его под грудь и перекладываю на заднее сиденье. Еще мне не хватало, с тобой в аварию влипнуть. Что за времена пошли — за сорок баксов люди готовы продать душу. А тебя — я бросаю взгляд на щенка — пожалуй, назовем Баксом. Чтобы не забыть про этих Иуд, продавших друга за сорок современных сребреников.

Кстати, если забежать немного наперед, то надо заметить, что, несмотря на классическую неприязнь котов и собак, Тишка с Баксом отлично поладили. По крайней мере, через несколько дней они уже спали вместе, честно поделив подстилку пополам. Глядя на этих мохнатых малышей, сыто сопящих во сне, и правда начинаю верить в то, что мир — это не что иное, как Чистилище, наполненное разномастной нечистью.

Через несколько дней я стоял во дворе костела, который находился в полсотне верст от Каунаса, и мне навстречу, спешил, плотный служитель церкви. Невысок ростом, но очень широк в плечах. Эдакий кубик, — как ни поставь, габариты не изменятся.

— Добрый день, отче.

— И правда добрый, слава Иисусу Христу — глаза, укрытые за толстыми линзами очков, доброжелательно разглядывали «фотолюбителя, изучающего родной край». Да, именно так, меня охарактеризовал отец Станисловас в рекомендательном письме, которое было адресовано его коллеге, ксендзу Казимеру. Этот святой отец заботился о прихожанах в небольшом городке, уютно расположенном на берегу Немана. В письме также было написано, что ваш покорный слуга «в свободное от работы время бродит с фотоаппаратом, запечатлевая старинные усадьбы и хутора». В общем, занимается богоугодным делом — пытается сохранить в памяти потомков шедевры деревянного зодчества. За неимением оных в пределах видимости годятся и каменные, главное, чтобы «пыль веков успела осесть на стрехах этих зданий».

Не скажу, чтобы ксендз принял меня плохо. Нет, он был вполне приветлив, спросил о здоровье отца Станислова, хотя бьюсь об заклад, говорил с ним по телефону не позднее часа назад. Сразу после того, как я позвонил и попросил разрешения нанести визит. Да и «рекомендательное письмо», сами понимаете… Причину легкого недоверия к моей персоне понять можно. По всем этим заброшенным усадьбам и хуторам повадилось бродить такое количество народу, что скоро там будет теснее, чем на церковном дворе в пасхальное утро. И добро бы еще просто так бродили! Вооружившись лопатами и металлоискателями, эти современные «кладоискатели» зачастую перекапывают такие места, что даже мне — человеку, далекому от истории — понятно, что иначе, как осквернителями могил, их назвать трудно. Этого ксендз и опасался — пришел мужчина, который на человека искусства никаким боком не похож, и усиленно косит под бескорыстного любителя древностей. Вы бы поверили? Вот именно, он тоже не особенно поверил, поэтому общался со мной хоть и мило, но откровенничать не спешил. Пришлось «нечаянно» продемонстрировать пустой багажник своей машины, где, кроме штатива и открытого рюкзака с фототехникой ничего не было. То есть никаких лопат, щупов и электронных приборов. В довесок изобразил почти искренний интерес к его городку, вывалив ворох информацию, которую успел собрать в интернете и библиотеке. Почему я приехал именно сюда? Потому, что именно в этом городишке изволил проживать тот самый, погибший при невыясненных обстоятельствах, ксендз, любитель крупникаса и карточных талий.

Понемногу Казимерас начал рассказывать. Вначале нехотя, но потом, видно, и сам увлекся, вспоминая историю прихода, где жил и работал не один десяток лет. Даже принес старую фотографию, чтобы показать, как выглядел городок больше ста лет назад. На мой взгляд, никаких особенных изменений видно не было. Такие же домишки, утопающие в зелени, тот же костел неоготического стиля, построенный на горе, разве что на старом снимке еще и колесный пароход виднеется…

Разложив на капоте моей машины старую, еще советских времен военную карту (на любом книжном развале — пятерка), ксендз легкими штрихами карандаша обозначил несколько старых усадеб, которые могут быть интересны. Кстати, а служитель культа не так то прост, как может показаться на первый взгляд. Почему? Карту читает с необычайной легкостью. Коротко рассказал про хутора, обозначив маленькими крестиками места, где живут люди, и те, которые были заброшены. А вот над одним значком он тормознул, словно не зная, как его охарактеризовать.

— Здесь, — он запнулся, — хотя нет, здесь вы уже ничего не найдете. Даже развалин не осталось. Когда-то это был отдаленный хутор нашего прихода; по рассказам старожилов, там жила одна… сумасшедшая. Но теперь там все заросло, и даже дороги туда не найдете, — он резким движением перечеркнул значок на карте.

— Сумасшедшая? Одна и на таком отдалении от людей? Как же она там выжила? — поинтересовался я.

— Пожалуй, что никак, — Казимерас поправил очки. — Видите ли, этот хутор находится на краю болота, которое, по неизвестной причине, не попало в планы мелиорации. Даже в советские времена там никто не жил, не нашлось для него применения. Да что там! — словно очнувшись, воскликнул он. — Вот эти хутора для вас будут гораздо интереснее! — он повернул карту почти на девяносто градусов и широкими жирными штрихами обозначил небольшую группу строений, неподалеку от еврейского кладбища…

Что же ты так замялся, святой отец, над этой точкой на карте?

V

Небольшая, покосившаяся от времени изба почти сливалась с лесом, который укрывал хутор от непрошеных гостей, нависая тяжелой сенью вековых деревьев. Заросли почти подступали к дому; я даже во дворе заметил несколько небольших молоденьких сосен. Нашел все-таки… Вдоволь намотавшись по лесным дорогам, которые едва угадывались, по залитым черной водой остаткам колеи, наконец выехал на небольшое поле. Когда-то эту землю любили, отвоевывали у леса, вырубая звонкие корабельные сосны и корчуя пни. Сейчас оно одичало, зарастая высокими травами и колючими кустами малины.

Рядом с домом — бревенчатый сруб колодца, такой же замшелый, скособочившийся и почерневший от времени. А ксендз, зараза такая, говорил, что здесь даже развалин не осталось. И ни сарая рядом, ни коровника. Странно здесь жили… Даже если это был охотничий домик, то где, извините, баня? Где сарай для разделки трофеев? А вот кости — да, были. У самого конька крыши, был прибит череп с рогами. То ли корова, то ли бык, черт его знает. Веселое местечко, ничего не скажешь…

До хутора оставалось метров сто, когда, остановив машину, я выбрался наружу, прислушиваясь к звукам леса. Сразу, будто только меня и ждали, в темном окошке засветился огонек. Робко так, нехотя. Зовущий, манящий, но, черт побери, холодный! Делать нечего, сходить все же придется — даром, что ли, сюда машину гонял, солярку тратил? Но едва успел сделать несколько шагов, как меня накрыло… Страх — именно то чувство, которое резким ударом пронизало все мое тело; даже глазам больно. Неподалеку зашумело, будто сорвались разом с веток несколько ворон, хрипло каркая и ругаясь за потревоженный покой. Но звуки были короткими, как хлопки кнута — отразились от деревьев и затихли, оставив меня на узкой дороге, в тяжелых сумерках вечернего леса. И тут, ко всем этим странностям, ударил ветер — плотный, как стена, иначе не описать, который отбрасывал обратно, словно пытаясь прогнать прочь… Чем ближе я подходил к дому, тем тяжелее мне приходилось. Каждый шаг давался с трудом, несмотря на то, что деревья вокруг стояли тихо, ни единая ветка не колыхнулась! Я даже несколько раз упал на колени, сбитый с ног напором этого мертвого воздуха. Да, — ветер был неживой. Сухой, жесткий, бьющий по лицу острыми песчинками, щепками и какими-то тягучими каплями, будто смолой брызнули. Ветер был реальным, но, хоть убейте — чужой для этого мира. Больно ударившись о какую-то корягу, некстати подвернувшуюся на дороге, я даже зашипел от боли, но моментально заткнулся, когда увидел, что этот твердый, как камень, корень блеснул змеиным блеском и ушел под землю. Что за чертовщина здесь творится?!

Когда добрался до изгороди, ветер стал таким сильным, чтобы удержаться на ногах, пришлось цепляться за колья. Сюрреалистичная картина, ничего не скажешь — лес вокруг хутора мерно шелестел ветками, а я хватался за бревна, раздирая в кровь пальцы, пока не дошел до края дома, где чуть не рухнул на колени — ураган стих так неожиданно, как и начался. Мир стал прежним — устойчивым и логичным. Если бы не одно «но»…

У потемневшей от времени бревенчатой стены стояла старушка. Обычная, ничем не примечательная, невысокая и худенькая. На голове черный шерстяной платок. Обвисшая вязаная кофта бурого цвета и длинная, почти до земли, юбка с серым, льняным передником. Ничего необычного, никаких потусторонних эффектов; только левую руку, на которой я носил перстень, вдруг обожгло, словно ее в кипяток опустили. И камень на кольце опять ожил, сумасшедшей сарабандой замелькали непонятные узоры прожилок.

— Да ты, милок, вроде пьяный, — усмехнулась старуха, — на ногах не устоишь. И кровь вона на руке. Где так разбиться угораздило?

— Кровь?

Вдруг что-то сильно ударило, порвав рубашку на плече, и через несколько секунд я почувствовал, как заструилась теплая струйка, закапала большими, круглыми пятнами на землю. А ведьма так и не двинулась с места, но я понял: рванусь к ней, она, не сделав ни одного движения, окажется в другом месте. Так и будет стоять, рассматривая меня темными бездонными глазами и сложив морщинистые руки на ветхом переднике. Стоять и спокойно наблюдать, как слабею, истекая кровью.

— Ведьма…

— Гляди ты, — прошипела она, — наш-ш-шелся все-таки.

— А кого ты здесь ожидала увидеть? Епископа? — тяжело дыша, спросил я.

— Умирать не страшно будет?

— Не страшнее, чем жить…

— Экий ты горячий, — она покачала головой, — из молодых, видно. Поди, и месяца нет, как силушку почувствовал?

— А твоя в этом печаль, бабушка, сколько?

— Это пра-а-авильно, — она тянула слова, звуки выходили сиплыми, тяжелыми. Каждое слово давило, прижимая к земле. Каждой клеточкой своего тела ощущал ее волшбу.

— А как нашел-то? — Ведьма смотрела на меня, пронизывая взглядом насквозь. Поверьте — это не красивое выражение, она и правда видела.

— Ксендз погибший весточку оставил. Помнишь 1930 год?

— Врешь, не должен был ничего оставить!

— Как видишь, он успел. Молодая была, видать, и ошиблась.

— Эх, видно, не усмотрела я в нем чего-то… А по виду хлипкий был, слабенький, — она усмехнулась и махнула в мою сторону рукой.

Черт! Ноги пронзила боль, и я упал на колени, успев заметить, как брюки на бедре окрасились красным. С-с-сука… Ну уж нет, Ведьма, хрен тебе, чтобы Сашка Айдаров на коленях перед нежитью стоял!

Ухватившись на колья ограды, я медленно поднялся на ноги. Тяжело, словно на плечах штанга за сотню килограмм. Каждую травинку на земле вижу. Она сейчас милее самой мягкой подушки. Лечь бы, прижаться щекой и заснуть… Медленно, словно выдираясь из вязкой трясины, встаю на ноги.

— Зря ты это удумал, — она покачала головой, — лежал бы. Оно покойнее…

— А вот это видала, — я поднимаю дрожащую левую руку, показывая ей перстень.

— Ох насмешил, милок, — она оскалила зубы, — колечком против меня обороняться надумал? Не моя на нем смерть, попутал ты что-то…

— Это смотря как посмотреть!

Из последних сил к левой руке взлетает правая, сжимающая Кимбер, кисти защелкиваются в глухой замок и, не успев прицелиться, делаю первый выстрел. Ахнул сорок пятый калибр, отразился звонким эхом от леса и через мгновение расцвел кровавым цветком на ее животе. Какой же нечеловеческой силой обладала эта старуха, стоящая напротив меня, что даже после серебряной пули она еще может удерживать меня на месте?! Но нет, все же достал — дернулась. Мертво, будто дерево подрубленное. Неужто серебряной пули не ожидала? Но сильна старуха, ох сильна — выпрямилась!

— Разве…

— А ты чего ожидала? — стреляю еще раз.

Достал все таки! Стоит крепко, но безвольно, словно вышибло из нее силу, превратив в обычную старуху, забрав последнее желание, — жить. Пошатнулась, привалилась к стене.

— Жаль, — протянула она, — жаль, не успела себе смену подготовить. Тяжко будет умирать, томко. Да, видно, время пришло. Не поможешь мне, Охотник?

— Пулю… В голову… Всадить? — я словно отхаркиваюсь словами. Тяжесть из тела уходит медленно, тягуче, нехотя…

— Успеешь еще навоеваться, — старуха покачала головой, — подай, напоследок, воды напиться…

— Воды?

— Невжель кружку не подымешь? Вон, ведро у колодца. Зачем старуху, перед смертью мучить? А доброе дело тебе зачтется.

Тело тяжелое, деревянное, двигаюсь как во сне. Не спуская со старухи глаз, подошел к деревянному срубу. Обычное ведро, до краев наполненное прозрачной водой. Рядом, на колышке, железная кружка с черным пятном отколовшейся эмали. Зачерпнул воды и на непослушных ногах делаю шаг к ведьме. Даже не заметил, просто почувствовал, что пройди еще немного, и все — ходу назад не будет. Где-то в глубине ее темных глаз мелькнула искорка радости, словно переиграла она меня. Но как?!

— Ну что же ты, Охотник, столбом застыл? Старухи испугался? — она уже не просила, скорее торопила, не сводя глаз с моей руки.

Я, словно раздумывая, медленно перевернул кружку и вылил воду на землю. Но, черт меня возьми, как это было трудно сделать! Словно за руку кто-то удерживал, выкручивая запястье!

— Нет, ведьма, извини, придется тебе без водички умирать.

— Иш-ш-шь ты-ы, — протяжно выдохнула она, — понял все-таки. Не хочешь, значит, силу принять. А может, зря? Подумай, мало мне времени осталось…

— Уволь, — покачал головой я. — Подай напиться, принял бы знания, причем вместе с черной сущностью и проклятием, висящим над ним. Правильно?

— Да, — она дернула губой, обнажая в усмешке редкие пожелтевшие зубы, — а может, передумаешь, примешь от уменье? Тебе по земле еще долго бродить-вековать, а сила, пусть и черная — вещь нужная, пригодится.

— Обойдусь, — сквозь зубы процедил я и, подняв пистолет, стреляю ей в голову.

И зашумело вокруг меня, завертелся кольцом ветер, скрывая окружающий мир за пыльным вихрем взбесившейся природы. Еще не успела старуха упасть на землю, как ее дом словно задышал в последней попытке выстоять. Что-то блеснуло в окнах, сверкнуло злыми глазами, понеслись неясные тени по углам хутора, словно крысы, бегущие с тонущего корабля. Старый дом заскрипел, двинулся на меня стенами и рухнул, разваливаясь темными полусгнившими бревнами, пахнув затхлым запахом заброшенного жилья…

Тишина… Непостижимая, томная и ленивая, какая бывает теплыми весенними вечерами. Где-то пел жаворонок, дождавшийся прилета своей самочки, и теперь сходит с ума от тепла, весны, жизни. Передо мной лежала груда бревен, в которых уже смутно угадывались очертания избы. Почерневшее дерево, словно оно пролежало здесь не один год, понемногу врастая в землю, обвивалось дикими травами, зарастало диким кустарником. Только там, где упала Ведьма, виднелось непонятное движение. На черной проплешине, где даже трава не росла, лежал, извиваясь упругими кольцами, плотный клубок змей. Они лениво ползали, переплетаясь в чудные узоры, среди которых изредка мелькали плоские треугольные головы с мелькающим раздвоенным языком.

Я сделал несколько шагов назад, осмотрелся. А ведь словно и не было ничего — обычный заброшенный много лет назад хутор. У ограды на миг останавливаюсь и, обернувшись, смотрю на развалины — в ближайшие несколько лет здесь ничего сверхъестественного не случится. Не гадаю — знаю. Потом, много позже, поселится какая нибудь нежить. Уж слишком место для них подходящее, заклятое. Может и нужно хутор осмотреть — но нет, увольте меня от такой сомнительной радости. Такое можно найти, что не обрадуюсь. Замучаюсь, в тщетной попытке избавиться от ведьминого «подарка». Сердце стучит так, словно сейчас из груди выпрыгнет, и усталость, смертельная усталость, которая пригибает меня к земле, наливая все тело свинцом. Хочется упасть на траву и заснуть. Нет! С трудом переставляя ноги, иду к машине — медленно, размеренно, словно несу на плечах неподъемный груз. По руке и ногам стекает кровь, капая на землю. Сейчас… Дойду… Перевяжусь…

— Йезус Мария!

— Во веки веков, — прошептал я и, привалившись к двери, медленно сполз на землю…

Очнулся только утром, когда сквозь разноцветные стекла оконного витража, ярко светило солнце. Лежал на кровати в маленькой комнате, где, кроме небольшого комода и распятия на стене, ничего не было. Хотя нет — неподалеку от окна стоял один деревянный стул, на спинке которого висела моя одежда — влажная, со следами крови. Кто-то, добрая душа, пытался застирать пятна. И пахнет странно, травами и воском. Ни дать, ни взять — монастырская келья. Ну да, конечно, ведь вчера, уже заполночь, я все же сумел добраться до костела…

Обратную дорогу помнил смутно, будто сквозь туман, даже звуки были глухими, словно через вату. Помню, что еле добрел до машины и кое-как перевязал раны. А дальше — как отрезало. Но если я живой и лежу на чистой кровати, значит доехал.

Через несколько минут в коридоре послышались шаги, и в комнату осторожно, видно, опасаясь потревожить мой покой, заглянул ксендз.

— Доброе утро, Александр!

— Доброе, святой отец, — я немного поморщился от боли и приподнялся на подушках.

— Лежите, лежите, — он махнул рукой и улыбнулся. — Вы сегодня гораздо лучше выглядите. А вчера, мы грешным делом подумали, что нас посетила нечистая сила…

— Нечистая сила в костеле, — у меня перед глазами мелькнул старший брат Станислова, проповедующий в храме. — Бывает и такое…

Казимерас слегка нахмурился и покачал головой. Ладно, надеюсь, не обиделся на мою реплику. Если что, спишем на травму — мол, вчера изволил головой приложиться. Например, с разбегу об пень; чем не оправдание? Я пошевелил рукой, и левое плечо отозвалось резкой болью. Повязку мне наложили; бедро, судя по ощущениям, тоже перевязали. Интересно, он полицию поставил в известность? По идее, должен: если пистолет в руки брал, значит, почувствовал свежий запах пороха. Может, меня уже за дверями с наручниками ожидают? Не хотелось бы. Ничем особенным мне это не грозит, но ненужных вопросов возникнет множество. К расспросам могут еще припаять стрельбу в неположенном месте, что расценивается как административное нарушение и карается штрафом в сто евро. Ну, это переживем, не обеднеем. Попытался усмехнуться, но, скажу честно, получилось плохо, что-то муторно мне и зябко. Ксендз вошел в комнату и остановился на середине комнаты, сняв очки. Долго протирал их кусочком светлой замши, словно готовился к неприятному разговору.

— Казимерас…

— Не надо ничего говорить, Александр, — ксендз покачал головой, — мы не на исповеди, да и вы, судя по крестику на шее, не католик. Не скрою, у меня есть к вам несколько вопросов. Мне почему-то кажется, что ваше вчерашнее посещение как-то связано с нашим храмом. Не спрашивайте, откуда такая уверенность, это трудно объяснить. Это так?

— Да, — я кивнул головой, — но…

— Погодите, — он поднял руку, словно благословляя меня, — я не прошу у вас объяснений. Если бы не православный крест, то я бы решил, что вы из тайного отдела Конгрегации Доктрины Веры, но сейчас пребываю в некотором замешательстве, особенно если учитывать некоторые странности последних событий.

— Простите, но я не понимаю, причем здесь старейшая из девяти Конгрегаций Римской курии. В ее компетенции находится наблюдение за чистотой вероучения и морали, а не события последних дней.

— Видите ли, в чем дело, Александр… Дело в том, что наш храм, как бы это объяснить, с тяжелой судьбой. Первые упоминания о приходе встречаются в летописях уже с 1525 года, — с грустной гордостью сказал он. — Почти пять веков истории — это немало. Только вот место, выбранное для храма, как бы поточнее выразиться, неудачное. Будто не свое место заняли… Да и с ксендзами костелу, чего уж греха таить, не всегда везло. Один из них, живший здесь в 1573 году, не буду упоминать его имя, даже святых обрядов и латыни не знал. Вдобавок всему этому, храм несколько раз горел, один раз в 1721 году, второй в 1892 году. Последний раз пожар был в 1930 году, но про него мало кто знает, уж слишком он был необычным, и про него постарались побыстрее забыть. Это проишествие произошло за несколько дней до еще одного, таинственного события, — смерти одного из моих братьев. Я имею в виду братьев по вере, — уточнил он, заметив мой удивленный взгляд. — Начало двадцатого столетия для нас тоже не было легким. Несмотря на то, что было завершено строительство нового храма, в те времена приход был взбудоражен некоторыми событиями, происходившими у нас в округе. Мне показалось, что есть связь между вашим приездом сюда и этой историей вековой давности. Когда вы распрашивали меня про «деревянные памятники зодчества» — извините, но было ясно видно, что они вам совершенно неинтересны. А потом вы вдруг насторожились, когда я, по неосторожности, увлекся рассказом и нечаянно обратил ваше внимание на одно из мест, которое меньше всего хотелось бы вспоминать, и уж тем более рекомендовать к посещению.

Я вздохнул. А что мне оставалось? Взять и выложить Казимеру о дневнике погибшего ксендза? Кстати, интересно, как он погиб? Или рассказать про Ведьму? Он тогда не только полицию, он еще и медиков сюда вызовет. Веселенькая ситуация. Но почему же он так мнется, это святой отец?

— Скажите, отче, кто-нибудь знает о том, при каких обстоятельствах и в каком состоянии я сюда попал?

— Нет, кроме меня и моей экономки, никто. В полицию, если вы ее опасаетесь, я не сообщал.

— Полиции мне бояться нечего, я не совершил ничего противозаконного. На оружие у меня есть разрешение. Но то, что вы не сообщили про меня — не скрою, радует. Это избавит меня от потерянного времени и ненужных вопросов.

— Я так и подумал, — согласился он.

— А почему вы так поступили, святой отец?

— Знаете, Александр, — сказал Казимерас, — я не стал этого делать по двум причинам. Да, при вас было найдено оружие. Уж простите, но, когда осматривали раны, кобуру я заметил. Я не очень разбираюсь в мирских делах, но, если вы говорите, что оно на законных основаниях, значит, будем надеяться что так оно и есть. У меня нет причин оскорблять вас недоверием. Это во-первых. Во-вторых, перстень…

— Перстень?

— Да. Я однажды видел такой, а точнее, очень на него похожий, — он провел пальцами по лбу, будто пытаясь что-то вспомнить, или наоборот, пытаясь избавиться от тяжелых воспоминаний. — Видел его на руке человека, которого очень уважал, несмотря на все его прегрешения. И есть еще одна причина, которая… Которую, как мне кажется, вы назовете сами.

— Серебряные пули…

Казимерас, соглашаясь со мной, качнул головой.

— Да…

Я молчал. Что мне ему было сказать? Чтобы не начал врать — почувствует. Эти святые отцы на лжи не одну лайку съели, так что он даже малейшую ложь распознает. Он еще вчера меня, дилетанта, раскусил, а я-то, дурак, обрадовался, как лихо ксенженьку на информацию развел…

— Понимаю — вы, конечно, ничего не расскажете. Не буду на этом настаивать. Qui nimium properat, serius ab solvit![5] Думаю, придет время, и нам будет о чем поговорить. Может, кому-нибудь позвонить, чтобы за вами приехали? Ранения у вас не опасные, но они будут причинять неудобства.

Ранения, говоришь… Обычный человек сказал бы «травмы». Кем же ты был до принятия сана, святой отец? И почему у тебя на правой руке шрамы, словно ты татуировку сводил? И место такое, у основания большого пальца… Нет, даже если там и была татуировка, то уж точно не блатная!

— Да нет, спасибо, отче. Сам доберусь, не маленький. Главное, чтобы соседка не забыла зверье мое покормить.

Он улыбнулся.

— Забота о меньших братьях — это non multa, sed multum.[6]

— Скажите, а где вы видели похожий перстень?

— Думаю, сейчас это не так уж важно. Когда-нибудь обязательно расскажу. Мне почему-то кажется, что мы еще встретимся, — он немного подумал. — А кольцо… Это было в моей прошлой жизни и очень далеко отсюда. На Востоке.

Я кивнул и, поморщившись от боли, начал одеваться. Слава Богу, что в багажнике всегда лежит небольшая сумка с запасной одеждой и обувью. Было несколько случаев, когда эта предусмотрительность сильно меня выручала. Как, например, сегодня. Иначе как бы я появился в городе в одежде, забрызганной кровью?! Представили себе? Да первый дорожный патруль, заметь он такое «украшение», пристал бы с расспросами. Ладно, хватит уже валяться, пора и честь знать. Мои вещи лежали на крышке комода, вместе с оружием. Кимбер, кстати, разряженный; магазин лежал отдельно и патрон из патронника был выбран. Вчера я этого не сделал, просто уже сил не было на эти мелочи нашего законодательства. Судя по всему, ксендз с оружием умеет обращаться. Мы тепло попрощались, я вышел во двор небольшого дома, находящегося по соседству с костелом, и сел в машину. Сиденья в крови, руль липкий. Ну блин, теперь придется не только одежду выбрасывать, но еще и салон чистить. Да уж — боевое крещение, если так можно выразиться, прошло с небольшими потерями. Ладно, не будем распускать слюни, все могло закончиться гораздо хуже. Когда я выехал из городка и прибавил скорость, за мной опять пристроился знакомый Гольф. Ну, мальчики, вы даете, неужели сутки за мной ездили? Интересно девки пляшут! Хотя нет, какие сутки — когда сюда ехал, то вас на хвосте не было, дорога прямая и прекрасно просматривается. И в лесу я их не видел, значит, приехали утром и где-то здесь обретались, холмсы ковянские. Черт, неужели на машину маячок подвесили? Придется ехать проверяться, есть у меня один знакомый, который подобными вещами занимается. Кстати, заодно надо будет и аппаратик у него одолжить, который жучки выявляет — квартиру проверить и контору. Чем черт не шутит, когда ему ихний Синод позволяет? А вы, мальчики, плетитесь в хвосте, сегодня лень в пятнашки играть…

Дома была тишина. Соседка, добрая душа, не только за животными присмотрела, но (судя по одной игрушке, которая лежала на холодильнике), еще и поиграла, чтобы не скучали. Помучил немного зверье, послушал их довольное визжание и пошел в душ. Заодно и перевязку сделать не помешает. Кстати, о ранах. Знаете, за свою жизнь мне доводилось видеть колотые, резаные и даже огнестрельные раны. Так вот, складывалось впечатление, что мои, полученные вчера вечером, были нанесены чем-то чертовски острым. Словно опасной бритвой махнули. Кровушки вчера потерял — мама не горюй, но ни одной артерии задето не было, — раны были неопасные, словно не убивали, а на испуг брали. Неужели ведьма и правда надеялась, что приму ее проклятие?

VI

Спустя час после того, как я вернулся домой, ко мне заявились гости. Точнее, один гость, но тот, что хуже татарина, — незваный. В дверь позвонили и «Спешите видеть! Только у нас, проездом до городу Парижу!» — на пороге стоял Авгур, собственной персоной. Судя его по растрепанному виду и злым глазам, сегодня мне подарков не видать. Значит, ругаться будет. К моим ногам подкатился пушистый комок и изобразил что-то, похожее на лай. Правильно, Бакс, ату его, заразу улыбчивую[7].

— В квартиру-то впустишь? Или будешь на пороге держать?

— Нет, приглашать не буду, — я усмехнулся, — проверка на нежить. Сами же говорили, что без моего разрешения нечисть в дом не войдет. Вот и поглядим…

— Болван! — сказал Петр, входя в переднюю. — Откуда у тебя пес? У тебя же вроде кот был?

— А теперь еще и собака есть, — уходя на кухню, сказал я. — Вам кофе с сахаром?

— Идиот!

— Хорошее начало, — сказал я, заваривая кофе. — Приходит незваным — это раз. Ругается — это два. Может, вас за дверь выставить, как пьяницу и дебошира, товарища Горбункова из фильма? Как считаете?

— Не прикидывайся идиотом, Александр, — Авгур осмотрел кухню, одобрительно буркнул и устроился на стуле. — За каким чертом ты поперся в этот костел?

— Во-первых, не за чертом. А во-вторых, дела были. Если на меня настучали, то должны были рассказать причину. В моем лице, между прочим, вы видите фотолюбителя, радеющего за сохранение истории родного края.

— Ну-ну, радетель…

— Стасик стуканул? — лениво поинтересовался я, внимательно наблюдая за кофе. Еще немного — и можно будет добавить перца. Чуть-чуть, на кончике ножа.

— Кстати, про Станислова, — он хлопнул по столу ладонью, — что это за шантаж? Сашка, ты что, с ума сошел? С цепи сорвался?

— Подумаешь, шантаж, — лениво отозвался я, — делов-то. Просто объяснил товарищу, что будет, если он откажется написать рекомендательное письмо к отцу Казимеру. Ведь написал, не умер.

Кофе мы пили молча. Даже шебутной Бакс перестал доставать Тишку и молча улегся на свою подстилку. Со стороны взглянуть — семейная идиллия.

— Пойми, Александр, — серьезным голосом начал Петр, — то, что вчера случилось — это тебе несказанно повезло. Неужели ты думаешь, что ты, Охотник-неофит, можешь победить Ведьму, которой больше ста лет? — он покачал головой. — И я хорош — расслабился, понадеявшись на этого придурка Станислова. Он тебе хоть что-нибудь полезное про вас рассказал?

— Конечно, — хмуро кивнул я, — и рассказал, и даже показал. Если быть предельно точным, я сам увидел. Зрелище, доложу вам, не из приятных. Нежить в виде святого отца, читающая проповедь. Такое даже в страшном сне не приснится. Потом наш ксенженька устроил мне истерику — мол, свою нежить он уже в жизни нашел и клал с пробором на всю эту охоту в частности и на всю нечисть в общем.

— Но ты сумел его этим прижать? Каким образом?

— Да, получилось напугать гаденыша. Сказал, что если он мне не поможет, то просто пристрелю его брата. Кстати, а что будет с Охотником, если предназначенная ему Нежить погибнет сама? — спросил я. — Ведь она тоже смертна. Пусть ее и сложнее уничтожить, но дохнет ведь.

— Если твоя Нежить погибнет без твоего участия, то считай, тебе просто повезло. Тоже самое, что выиграть в лотерею миллион евро. Вас, охотников, очень немного, поэтому вероятность таких совпадений ничтожна. Если покопаться в истории, то таких счастливых случайностей было всего несколько.

— Тогда чего Стасик так струхнул? Испугался, что родной братец сдохнет?

— Да нет, у Станислова есть пунктик: он верит, что Нежить можно обратить к Богу. Он этим уже седьмую жизнь занимается…

— Занятное хобби.

— Куда уж занятнее. Но это лучше, чем потерять разум.

— А что, среди Охотников и такие встречаются? Охотники-отморозки?

— Конечно. Поверь, это страшно. Ты что-нибудь слышал о Хопкинсе и Стерне?

— Нет, а кто это?

— Были два таких выродка, в средние века. Понимаешь, как бы вы ни старались оградить свою деятельность от людей, все равно случалась, как это теперь называется, утечка информации. Кто-то услышал, кто-то рассказал. Кстати, инквизиция начала зверствовать именно поэтому. Кому будет приятно узнать, что земля, созданная Богом, есть не что иное как Чистилище? Мир, созданный как свалка людских грехов и пороков. Эти разговоры сильно ослабляли католическую церковь. Вот для того, чтобы укрепить свое влияние, они сначала вызвали у простых людей искусственный интерес к колдовству, а потом начали бороться с этим, обвиняя прихожан в ереси.

— Странно получается. Хотите сказать, что проболтавшийся, хоть бы и спьяну, Охотник виновен в злодеяниях инквизиции? Весело… Мало мне своих прегрешений, так еще и грехи всей нашей гильдии на себя повешу.

— Да нет, при чем здесь это! Во всем виноваты те самые сумасшедшие Охотники, которые не вынесли бремени Знания и тяжести Наказания. Ты за неделю чуть умишком не поехал, а люди этим занимались всю жизнь.

— Попросил бы… Умишком.

— Попроси. Именно они донесли людям факты, доказывающие ваше существование. И каждое такое предательство влекло за собой очередной всплеск инквизиции.

— Ну да, — кивнул я, — до XII века, потом доминиканский период, со времен Тулузского собора, и испанская инквизиция…

— Именно, мой мальчик, именно. Успел уже просветиться в этой области?

— Пришлось. А кто такие эти Хопкинс и Стерн?

— Мразь. Один из них был Охотником, но сошел с ума. Не выдержал войны с настоящей Нежитью и решил отыграться на простых людях. За один год, не помню точно, но, по-моему, с 1645 до 1646, он отправил на виселицу больше людей, чем все охотники за несколько веков. Надеялся количеством добрать недостаток качества. Мало того — он, кроме всего прочего, еще и инструкции по выявлению ведьм для инквизиции писал, когда окончательно рассудком подвинулся. Знаешь, что Монтегю Саммерс написал про Мэтью Хопкинса? «Грязный собрат Иуды и Каина».

— А что, разве на Охотника нельзя натравить другого?

— Можно, — глухо сказал Петр и, помолчав несколько минут, повторил, — можно.

— Чем это чревато для Охотника, получившего такую жертву?

— Ничем, он получает прощение, но…

— Что «но»? — спросил я.

— Боль, Саша, — Петр поднял на меня глаза, — это огромная и страшная по своей силе боль — убить своего.

Если бы мне сейчас сказали, что Авгур сошел с ума, я бы, ни секунды не сомневался. В его глазах было столько страдания, что отвел взгляд, не в силах видеть этот сгусток боли. Что же хранит в себе этот старик?

— Но Хопкинса, как понимаю, все же убили?

— Да. Он вышел в отставку летом 1646 года и поселился в Меннингтри. Небольшой такой городишко на западе Эссекского графства. Одни пишут, что Мэтью умер от туберкулеза, другие — что его отравили. Есть городская легенда, что Хопкинса обвинили в связях с нечистой силой. Но… Ладно, потом как-нибудь.

— А Монтегю Саммерс? Это кто?

— Это другая крайность… Когда человек начинает доказывать людям, что ведьмы — это не выдумка, а реальность. Можно сказать, он тоже не справился со своим предназначением, начав писать книги о вашей работе. Но этот хоть не вредил. Почитай его труд «История ведьмовства и демонологии», полезно…

— Да, эдак посмотреть — кругом одни Охотники. Откуда же столько Нежити вокруг?

— Не знаю, Саша, не знаю. Мне кажется, что это происходит потому, что вы слишком уж верите в добро. Даже убивая нечисть, вы будете ей вежливо улыбаться. Вы забываете, что это война, и слюнтяйство здесь не в почете. Отсюда и потери, отсюда безумство, отсюда предательства.

— Как это все сложно, Авгур.

— Да. Поэтому и пришел тебя, дурака, притормозить. А то разгонишься, почувствовав радость побед, и погибнешь от какой-нибудь слабенькой Нежити.

— А почему у меня получилось убить Ведьму, если она была такая сильная?

— Ведьмы — существа сложные. Это ведь не простенький вурдалак. Знаешь, как раньше называли ведьм?

— Нет.

— Чаровницами, волшебницами, знахарками. И не все из них были в сговоре с дьяволом. Мне встречались ведьмы, которые совершали добрые дела, кстати, сильно при этом страдая. Если они лечили людей, то практически переносили на себя их боль. Плата за исцеление. Это очень сложно, Саша, понять их истинную сущность.

— Я что-то начинаю запутываться, Авгур…

— Это ты учишься, Александр. Познаешь мир Добра и Зла. Он — не однородная субстанция, которую можно красиво разделить на черное и белое. А Ведьму, несмотря на некоторые ошибки, ты красиво упокоил. Она ничего перед смертью не просила? — он осторожно посмотрел на меня.

— Просила, воды напиться.

— Надеялась, старая развалина, что примешь ее дар, — усмехнулся Петр. — Как же ты это сообразил?

— Не знаю, будто под руку толкнули.

— Да, умирают они страшно, мучительно. Нам этого не видно, но упаси Бог на том месте задержаться — может и тебя краем силы зацепить. Перед смертью им обязательно надо кому-то свои знания передать. Раньше в деревнях чего только не устраивали, чтобы от них побыстрее избавиться. И крышу над избами разбирали, и крестами весь дом изрисовывали, но внутрь к ним не заходили. Боялся народ… Но изредка и любил.

— Любил?!

— А ты как думал? Знаешь, что в русском церковном судебнике написано? «Ежели жена будет чародеица, наузница, или волхва и муж уличить в этом сумеет, то наказать может, но разводиться не должен сметь».

— Стоп! — я поднял ладони вверх. — Еще несколько примеров из истории — и у меня дым из ушей пойдет, там и так уже каша почти готова.

— Ладно, Александр, не буду я тебя больше мучить и ругать. Если разобраться, то и бранить не за что, Ведьму ты все же одолел. Только на будущее знай — на таких хуторах, ведьмовских, всегда захоронки бывают. Для простых людей они могут быть смертельно опасны, а тебе — ничего, перстень защитит. Так что, если будет у тебя денек свободный, наведайся на хутор, глядишь, и найдешь какую-нибудь диковину…

Неделя началась плохо, даже очень. Знаете, бывают такие дни, когда самое лучшее, что можно придумать — это уехать из города на несколько дней, помедитировать на природе. Иначе можно сорваться в глухую депрессию — в бессмысленной попытке найти ответы на возникающие вопросы. Только вот незадача какая — нет у меня такой возможности и, если подумать, необходимости тоже нет. То, что меня гложет, такими поездками не вылечить, поэтому оставался годами проверенный способ — уйти с головой в работу, отвлекаясь только на сон и заботу о зверье. Тишка оказался вполне самостоятельным парнем, чего не скажешь о Баксе. Его и кормить надо по графику, и воспитывать. Правильно говорят, что немецкая овчарка — не для новичков. Слава Богу, дела захлестнули меня, загрузив по горло, и в ближайшее время просветов не предвидится. Мелкие заботы мелкого оружейного бизнеса — о них можно написать книгу. Обо всех этих идиотских ситуациях и глупейших, на первый взгляд, проблемах… Не знаю, кто в этом виноват, скорее всего — «дальновидность» нашего законодательства, но некоторые образцы оружия нам приходилось заказывать не напрямую у производителей, а покупать через десятые руки, у торговцев из стран Евросоюза. Несмотря на плотный график, я выкроил несколько минут и связался с одним из своих знакомых, который предоставлял услуги, попадающие под определение «обеспечение информационной безопасности».

Конечно, позвонил не со своего телефона — мало ли, вдруг и его уже на прослушку поставили, причем, хоть убейте, по неизвестной причине. Для таких целей есть специальный аппарат с одноразовой карточкой, причем и то, и другое регулярно менялось. Хотя чего там прослушивать? Даже новая «профессия» как оправдание повышенного интереса к моей, скромной персоне не подходит.

— Сигитас, привет!

— Привет, Сашка. Как дела у оружейного барона? Много сегодня ракетных установок продал или тебя Бен Ладен как клиент не интересует?

— Вейз мир, если я имею несколько ложечек красной икры, исключительно на утренний бутерброд, то сразу оружейный барон? Опамятайтеся, пан! Терорист, шобы вы знали, в последнее время пошел не тот. Эти поцы наглы и ленивы, потеряли последнее уважение к частной собственности и, вдобавок ко всему, каждый раз норовят заплатить фальшивыми бумажками. Их даже каунасские дворники презрительно сметают в мусор. Оно мне надо, иметь такой геморрой на свою задницу? С эдаким гешефтом можно поиметь проблем с законом и в результате вылететь в трубу, даже не успев отложить на старость первый миллион. Тем более, что вы сами понимаете — эти шлемазлы безвозмездно получают оружие с тех же складов, где позднее вооружают военных для борьбы с ними.

— Саша, вы таки опять плачетесь за жизнь…

— А вы, опять давите на больной мозоль. Ладно, шутки в сторону; есть небольшое дело, и как раз по твоей части.

— Стационар? — он сразу посерьезнел.

— Да нет, мобильное.

— Хорошо, что мобильное. Когда забрать «на профилактику»?

— А хоть и сейчас, — я усмехнулся, — мальчика пришлешь?

— Нет, девочку, блин. Минут через тридцать.

— Понял. Проверь на все, «что можно и не можно», хорошо?

— Не учите дедушку кашлять, — он, видимо, что-то сказал своему напарнику и потом опять мне: — Жди, уже выезжает.

— Ладно, в общем, ты покопайся, а я к вечеру подгребу, чтобы рассчитаться…

Хороший мужик этот Сигитас. В старые времена работал на заводе «Banga», который выпускал известные на весь Советский Союз малогабаритные телевизоры. По его рассказам, можно было выбить любые дефицитные детали и материалы, если преподнести в виде подарка маленький телевизор Шилялис. Чем снабженцы и занимались; рассекая по стране, нагруженные, скиландисами, бутылками Паланги и телевизорами. Да, были времена… Потом, в девяносто третьем, завод обанкротился и был закрыт. Почему? Да потому, что был банально разворован правящей верхушкой. И прекрасные инженеры в одночасье были выброшены на улицу, пополнив ряды безработных; они торговали на базарах, собирали цветной металл, в общем, выживали. Вот тогда и ушел, на вольные хлеба, Сигитас. Занимался разной ерундой, вроде сборки популярных в те годы телефонов с АОНом, а потом нашел прибыльное, дело. Конечно, если покопаться в его прошлом, наверняка найдется несколько темных дел вроде незаконной прослушки в комплекте с «тайным проникновением по предварительному сговору». Но это уже в прошлом, в период первичного накопления капитала. У меня самого за душой, если вспомнить тот Маузер К-98, без документов… Хотя нет, зачем старое ворошить?

Через полчаса к нам приехал молодой парень в фирменной куртке с логотипом несуществующего автосервиса. Пнув при нем колесо машины, передал ключи и документы. Как и следовало ожидать, ребятки, сидящие в машине, даже с места не тронулись. И правильно — чего им ехать, бензин впустую жечь, если я остаюсь на рабочем месте? Вечером, дождавшись звонка от Сигитаса, благополучно смылся с работы через черный ход. Мастер в этот раз устроился в небольшом гаражном кооперативе. Это, наверное, особенности бизнеса такие — мастерские он менял, как перчатки. Через несколько минут уже демонстрировал мне три «жучка», найденных в машине.

— Сашка, если мне память не изменяет, ты ничем противозаконным не занимаешься? — спросил он, держа в руках один из датчиков. — Откуда жемчуга?

— Уже начинаю сомневаться, — ответил я, закуривая вторую сигарету подряд.

— Знаешь, сколько такой аппаратик стоит? — Сигитас подкинул на руке небольшую коробочку, размером со спичечный коробок.

— Понятия не имею, но думаю, не двадцать евро.

— Двести пятьдесят, если быть предельно точным. Коммерческая версия, жучок и трекер в одном флаконе. Одно могу сказать с уверенностью, — он усмехнулся, — это не спецслужбы, что меня искренне радует.

— А меня — нет. Если бы это были спецслужбы, то все понятно — им больше заняться нечем, вот и проверяют всех оружейников подряд. Вдруг выяснится, откуда на берегах Туманного Альбиона всплывают газовые стволы, переделанные под боевые. Сам знаешь, с иностранными разведчиками и шпионами у нас «голый вассер»[8]. Так что, узнай ты их руку, попросил бы поставить игрушки обратно. Поигрались бы недельку и сняли.

— Разве что так, — он немного помолчал, подумал, — я могу их у тебя купить, вещь в моем хозяйстве нужная. По сто пятьдесят евро.

— Бери, нафиг они мне сдались? Хотя нет — один, пожалуй, верни, есть у меня идея, куда его можно пристроить.

Продав ему два жучка из трех, я заработал, пусть и не совсем честным образом, триста евро. Третий, ничтоже сумняшеся, поздно вечером прилепил к тачке одной соседки, которая занималась, хм… элитными экскорт-услугами.

Ситуация с каждым днем запутывалась все больше и больше. Сами посудите — если это Нежить на меня информацию собирает, то еще понятно, но с другой стороны — у них что, больше дел нет, чтобы охотника-неофита пасти? Да и странно — вроде у них в ходу другие методы. Это же не фильмы из категории «Б», глупо как-то. Да и хвост, круглосуточно следящий за мной — удовольствие не из дешевых. Ну понял бы день-два, но неделю? В любом бизнесе есть понятие «критической точки» — точка, где расходы начинают превышать вероятную прибыль. А где вы здесь видите прибыль, я вас внимательно спрашиваю?

Утром вышел из дома, и тихо выругался, — все колеса моей машины были спущены. Сидящие неподалеку мальчики откровенно усмехались, видимо, ожидая реакции. Ну не драться же с ними? И полицию не вызовешь; ничего противозаконного не совершают, сидят, зубы скалят. Ну да, колеса на ободах, но ведь не порезаны. Материального ущерба — ноль; так, мелкая пакость, не более. Кстати, даже если их и проверят, уверен на сто процентов — у каждого найдется лицензия на определенный вид деятельности. Это только в кино все красиво и просто — несколько звонков бывшим сослуживцам, и во дворе высаживается с вертушки спецназ, а седой импозантный полковник, в зеленом или краповом берете (нужное подчеркнуть), идет тебе навстречу, чтобы пожурить за некрасивую привычку класть трупы направо и налево. Представив эту картину, я улыбнулся и вызвал такси.

Второй неприятностью, а скорее бедой, был хмурый шеф. Шарунас — мужик по-прибалтийски сдержанный, но сегодня ни с того ни с сего вспылил, нагрубил Виктору, нашему оружейному мастеру, а потом, когда я попытался выяснить, в чем дело, еще и мне досталось на орехи. Дождавшись вечера, когда коллектив разошелся по домам, пришел к нему в кабинет и, незатейливо приперев к стенке, начал вытягивать информацию. Оказалось, что все гораздо хуже, чем ожидал — младшая дочь Шарунаса, десятилетняя Оринта, заболела. Доктора, даже очень хорошие и, соответственно, дорогие, разводят руками, будучи не в состоянии поставить диагноз. Началось все несколько дней назад. Девочка пришла с тренировки по теннису хмурая, через день ее начало тошнить, потом высокая температура и прочие «радости»…

— А доктора что говорят? — спросил я, когда он немного отошел и начал более-менее связно отвечать на вопросы.

— Да нихера они внятного не говорят, — вскинулся он и обмяк, — говорят, что надо еще понаблюдать. Дурдом какой-то, медицина хваленая… Вчера пробился к одному профессору из Клиники. Светило, мать его за ногу, глыба! Мастодонт литовской медицины, в молодости чуть не самому Пирогову за пивом бегал, а молчит, как деревенский фельдшер…

— Отравление и прочее, конечно, рассматривали, как версию?

Шарунас кивнул и потянулся за сигаретой.

— Да, конечно. Взяли анализы, говорят, все в норме, никаких отклонений нет. Линка с ума сходит, ей скоро самой доктор будет нужен.

— А сколько времени у нее это? — поинтересовался я. Именно, что «поинтересовался»; сами понимаете, помочь я ничем не могу, не доктор.

— Третий день уже. Старая тренер сегодня звонила, переживает, — Шарунас закурил и полез в сейф. Достал бутылку коньяку, поставил на стол. — Будешь?

Судя по его виду, он уже в течение дня к этой бутылке прикладывался не раз. Не дело это — решение проблем в бутылке искать.

— Хера ты раньше молчал?

— А ты что, доктор, мать твою?!

— Ладно, не горячись. Налей и мне пятьдесят капель, не больше, — ответил я. — Кстати, а что за старая тренер? У Оринты что, тренерша поменялась?

— Да, около недели назад. Новенькая какая-то. Ничего баба, с умом и образованием, — Шарунас руками показал какого размера «ум» и какие формы у «образования».

— Они там же тренируются?

— Да, а что?

— Ничего, — сказал я, отставив нетронутой рюмку, — слушай, дай ключи от своей машины, свою дома оставил. Кстати, а как фамилия этой новенькой?

— Микутайте. А ты куда собрался? — вытаращился он.

— Ну не доктора же искать, — отрезал я. — Ключи, говорю, дай, вернусь через час.

— А при чем здесь тренер?

— Она здесь не при чем, просто так спросил…

На улице полюбовался на знакомые морды соглядатаев, сел в машину и уехал. Куда? Да все туда же. Появилась у меня одна идея, нехорошая. Если это так, то извините, это уже слишком, даже для Нежити. Добраться до меня, это еще куда ни шло, им это по рангу положено, но Оринта… Нет, дяди, и, судя по всему, тети, этой радости вам не видать, как ucho od śledzia (ухо от селедки, польск.), Оринта — моя крестница, и любой падле, которая попытается ей навредить, я просто перегрызу глотку, невзирая на закон и порядок.

VII

Машин на стоянке перед теннисным центром было много, причем далеко не самых дешевых. Даже несколько личных водителей неподалеку топталось, привычно скучая в ожидании хозяев. Никогда не понимал прелести большого тенниса, спорта «президентов и политиков». Что? Нет, спортом королев называется стипльчез и поло, если вы не в курсе. Ну да, в «политический» список можно и гольф добавить, для комплекта. Ладно — мы не президенты, нам такие вещи по статусу понимать не положено. Толстые дядьки, обливаясь потом, бегали по открытым кортам, отрабатывая все эти форхенды, бэкхэнды и свечки. На мой взгляд, мужикам лучше бы штангу потаскать, чтобы жирок убрать, но это их личное дело. Мода — вещь изменчивая, а на спорт — тем более, так что может еще и увижу, как этот народ железо тягает. Разница будет лишь в сопутствующих этому спорту брэндах, которыми будут щеголять друг перед другом. Представил штангу от Тиффани и кожаные пояса для штангистов от Черутти и чуть не засмеялся в голос. Как и предполагал, нужной мне тренерши на месте не оказалось. По словам администратора, она занимается по утрам, исключительно с детскими группами. Странные дела творятся в этом подлунном мире — я представился как возможный клиент, аргументируя, что именно этого тренера мне порекомендовали знакомые. Мол, всеми фибрами души-с желаю приобщиться к этому прекрасному и элегантному виду спорта, и на тебе — оне-с, видите ли, с частными клиентами не работают. Телефон узнать тоже не удалось. Ладно, я не гордый, зайду завтра утром.

Пока ездил в теннисный центр, Шарунас изволил в одиночку выкушать литровую бутылку коньяку, и к моему возвращению, пребывал в состоянии, близком к нирване. Никогда не понимал и, надеюсь, что не пойму людей, которые ищут решения проблем в бутылке. Тем более — сидя в оружейном магазине, когда твоя дочь болеет. Шеф был пьян. В хлам, как матрос торгового флота в первый день после возвращения в родной порт. Матюкнув его несколько раз и пригрозив добавить два раза по почкам, если будет бухтеть, загрузил в машину. Пока ехали, позвонил его жене, Лине, предупредил, что глава семьи приедет домой в бессознательном состоянии. Голос у нее был тихий и на удивление спокойный. Даже безразличный. Безразличный и ровный. Хм… В прежние времена она бы выругалась, спросив, с какой-такой радости ее ненаглядный ползет домой по счислению, а тут… Наверное, на успокоительных сидит. Безразличный и ровный голос… Хотя погодите, какие нафиг успокоительные?! Не безразличный, а сонный, словно я ее разбудил. В восемь часов вечера? Мать твою так! Нехорошее предчувствие царапнуло по сердцу, и машина рванула вперед, когда, плюнув на ограничение скорости, я сорвался на очередном пешеходном переходе, распугивая припозднившихся пешеходов. Вон с дороги, кегли — время ждать кончилось! Мир, это маленький шарик, затерянный в бесконечной череде других, может быть, более прекрасных и счастливых миров, если верить Авгуру. Но сейчас нет времени на другие миры — люди умирают здесь! И черт с ним, что это просто Чистилище…

Успел вовремя; еще бы немного, и было бы поздно. Лина, неизвестно по какой причине, приняла чуть ли не всю упаковку снотворного, и на стук в двери никак не реагировала. Видел через витринное окно веранды — она лежала в холле, на небольшой кушетке. Я даже дверь не открыл, не было времени искать по карманам шефа ключи — просто разнес большое стекло, отправив в полет тяжелый кованый стул. Женщина крепко спала и, как я ни старался ее разбудить, попытки ни к чему не привели. Даже несколько пощечин, данных сгоряча, не помогли. Ее губы немного посинели, и все оставшееся время, до приезда скорой помощи, я делал искусственное дыхание. Перестал лишь тогда, когда сначала услышал сирену, а потом увидел перед домом синие проблесковые маячки неотложки.

Где-то через час я сидел на крыльце и молча курил. Пахло свежескошенной травой и чем-то летним, еще неуловимым для понимания. Из дома, хрустнув осколками разбитого окна, вышел один из врачей и присел напротив меня.

— Сильное отравление, но мы вовремя приехали, — у него был усталый вид. — Желудок ей промыли, сейчас спит. Пойдем, подпишетесь на бланке. Вы родственник?

— Нет, друг семьи.

— А где муж?

— Спит.

— Простите? — не понял врач.

— Ее муж спит, — повторил я, — пьяный. В машине.

Доктор, молодой мужчина лет тридцати, покачал головой и открыв свою сумку, достал какой-то журнал. Правильно, чему тут удивляться — думаю, он таких картин насмотрелся не один десяток. Шарунас, забытый в машине, спал; Лина, замученная докторами, тоже. В детской забылась беспокойным сном Оринта. Не дом, а сонное царство. Через полчаса приехали встревоженные родственники, которым мне удалось дозвониться и я отправился домой. Определенно сегодня не мой день…

Телефонный звонок продирался сквозь пелену сна, навязчиво врываясь в предрассветную серость. Черт, какого хрена надо звонить ни свет, ни заря? Даже для меня, привыкшего к ранним подъемам, это было слишком. Глянул на часы, висевшие на стене — ну совсем с ума сошли, четыре часа утра. Вдруг меня обожгло, даже ладоням стало жарко — неужели что-нибудь случилось?! Мобильный не переставал звонить и я, уже окончательно проснувшись, схватил, маленький аппарат. На экране высвечивалась надпись, «Абонент неизвестен». Хоть это хорошо, значит не Шарунас.

— Слушаю!

— Тебе еще не надоело жить, Александр? — спросил голос был мужской. Обычный, ничем не примечательный голос, таких тысячи. Таким можно заказывать пиццу, интересоваться о погоде и новостями политики. Мерный, спокойный. Бесцветный. — Признайся, ведь тебе хочется умереть?

— Алло, кто это?

— Я задал вопрос, — повторил неизвестный собеседник, — ты хочешь сдохнуть?

— Иди ты на хер, дядя, — я отключил телефон и уставился на погасший экран. Что за глупые шутки в четыре часа утра?

Шарунас приехал на работу только к обеду. С воспаленными глазами, помятый. Интересно, он так и спал в машине или тесть его домой перетащил? Я был занят по уши, поэтому поговорить не вышло — клиентов сегодня как прорвало. Для бизнеса это хорошо, для собственных дел — плохо. Через некоторое время бесцеремонным образом сбросил очередную клиентку на руки Виктора и прошел в кабинет шефа. Он стоял у окна и, услышав мои шаги, повернулся навстречу. Сказать, наверное, что-то хотел. Или, может, объяснить. А может, поздороваться. Жаль, но не успел. Потому что через секунду беззвучно сломался пополам, получив хорошо поставленный удар в диафрагму. Подождав несколько секунд, я рывком поднял его на ноги, взял за галстук и, намотав для верности его на руку, прижал шефа к стене.

— Значит так, Шарунас, слушай сюда. Пока ты, старый придурок, здесь пил в одну харю коньяк, твоя жена чуть не отдала концы, наглотавшись снотворного. Мне похрен, почему она это сделала и зачем, но если бы ты не нажрался, смог бы сам в этом разобраться. По счастливой случайности, Лина осталась жива. Теперь слушай сюда, урод — если ты будешь пускать слюни вместо того, чтобы работать, то я тебя просто убью, понял? Повторяю для идиотов и скорбных умишком мужиков, которые таковыми не являются, потому что они тряпки — у меня и так в жизни дел по гланды, чтобы еще и твоей семьей заниматься. Понял?! Или еще добавить?!

Швырнув его в кресло, я ушел обратно в торговый зал. На весь разговор потребовалась минута, не больше. Краткость, как известно — сестра таланта. Виктор даже вспотеть не успел, выслушивая очередной бред от импозантной дамочки лет сорока. Ну да, конечно. Знакомая, как мир, ситуация. Фитнес по вечерам, а потом дорога домой, и до машины надо пройти целых три метра, а мир полон сексуальных маньяков! Да, именно поэтому женщине нужен электрошокер и желательно, способный уложить быка. Показывая габариты предполагаемого насильника, дамочка даже мечтательно зажмурилась, словно мы ей не шокер, а мужика подбирали. Дурдом…

А потом были еще два звонка с недвусмысленным предложением подумать о смерти. После первого, полученного утром, я немного разозлился, но решив, что это чья-то глупая шутка, забыл через несколько часов. После второго задумался. Когда получил третий, съездил в салон сотовой связи, который находился неподалеку, чтобы выяснить, что это за телефонный хулиган объявился на мою голову.

— Добрый день, чем могу вам помочь? — навстречу мне вышла симпатичная брюнетка лет двадцати трех, с намертво приклеенной к лицу улыбкой.

— Здравствуйте, — кивнул я, — хотел бы получить распечатку телефонных разговоров и кое-что выяснить о телефонных хулиганах.

— Да, конечно, — она улыбнулась еще шире и прошла к компьютеру, — к сожалению, телефонные хулиганы и мошенники — это бич нашего времени. Мы пытаемся с ними бороться, но вы же понимаете, насколько это сложно. Телефон звонившего у вас сохранился?

— Нет, на экране была надпись «абонент не определен».

— Если абонент заказал эту услугу, конечно, номер может и не показывать, — кивнула она, — но у нас он все равно фиксируется. Сейчас посмотрим. В какое время были звонки?

— Первый — в четыре часа утра, второй и третий, соответственно, в девять и одиннадцать.

— Минутку, — она застучала по клавишам.

Быстро работает, заметил я, глядя, как мелькают ее руки по кнопкам клавиатуры. И ногти (кстати, довольно длинные) ей не мешает. Воистину — чего женщина не сделает ради красоты… А высокие каблуки? Убиться же можно, как они на них ходят?

— Простите, когда, вы говорили, были сделаны эти звонки? — ее голос вернул меня в действительность.

— Четыре, девять и одиннадцать часов, — повторил я.

Она еще некоторое время изучала невидимый для меня список, а потом, со смущенным видом повернулась ко мне.

— Извините, а вы не могли ошибиться?

— Да нет, — я просмотрел список полученных сегодня звонков, — именно в это время.

Она недоверчиво посмотрела в мою сторону.

— Вы позволите ваш телефонный аппарат, на минутку?

— Ради Бога, — я пожал плечами.

Девушка взяла телефон и начала сверять мой список со списком на экране. Через минуту улыбка с ее лица пропала. Не совсем исчезла, но немного приугасла — так будет точнее.

— Извините… Но в это время у нас не зафиксировано получение входящих вызовов на ваш абонентский номер…

— Как так не зафиксировано? — не понял я.

— Так… Минутку, — еще пытаясь спасти положение, сказала она и связалась с кем-то по телефону.

Ну да, если ребята из технической поддержки не подняли ее на смех, то на абсурдность ситуации точно указали. «Так не бывает, потому что так не может быть». Банально, но точно; ни прибавить, ни убавить, хоть умри, что мне настойчиво и предлагали. Девушку жалко, она даже красными пятнами пошла. Через полчаса покинул этот салон с распечаткой телефонных разговоров, где нет ни одного упоминания, что в это время получал звонки. И чем дальше отходил от салона, тем яснее представала передо мной картина происходящего. Начинал осознавать, что будь у меня возможность проверить все звонки, совершенные сегодня в Каунасе, все равно звонившего мне абонента не обнаружу…

Как и планировал, следующим утром наведался к теннисному центру. Нет, что вы, никаких противоправных действий! Боже меня упаси, как у вас такие мысли могли возникнуть? Весь из себя положительный Охотник и банальное смертоубийство?! Нет, «панове, то никак, никак не можно», как приговаривал один поляк, которого тащили на костер. Поэтому устроился неподалеку, вооружившись терпением и биноклем. Не один обосновался — метрах в двадцати от меня, в тени кустов сирени, замер «засадный полк», добры молодцы, будь они неладны. Ну сидите, наживайте геморрой на пятую точку…

Чувствует! Даже нет, она знает, что я где-то здесь, рядом. Знает, но не видит; прямо извертелась вся в бессильной попытке опознать. А вот фигушки, наша ненаглядная тренер с роскошными формами (они и правда аппетитные), этой радости я тебе не доставлю. Ты меня, конечно, увидишь, обещаю. Только эта встреча тебя боюсь не обрадует. Как и предполагал, новая тренер Оринты оказалась обычной Нежитью. Причем сильной — темный туман покрывал не только ее силуэт, но и почти всю группу, с которой она работала. Мало того — посередине этого темного, с черными прожилками облака то и дело мелькали молнии. Будто щупальца, которые зависали на детьми, а потом вязко, сыто втягивались обратно. Тянет энергию, ох, тянет, словно вампир. А позже эта малышня начнет болеть, жаловаться своим родителям на усталость. Они, в свою очередь, спишут недомогание на переутомление и большую нагрузку в школе. Ладно — все, что хотел узнать, уже выяснил. А Нежить… Ну не устраивать же сейчас охоту, посреди бела дня? Особенно сейчас, когда на хвосте висят два гоблина с лицами, не изуродованными «интилехтом», но вооруженные разными техническими излишествами. Интересно, а что зафиксирует видеосъемка, если убить нечисть в «прямом эфире»?

Отъехав от спорткомплекса, проскочил мимо Каунасского зоопарка и спустился по узкой дороге через долину Мицкевича (где, по одной легенде, поэт любил отдыхать, а по другой информации — ни разу не был) и выехал на улицу Баршауско, ведущую к вокзалу. Ехал не просто так, прогуляться по городу. Собирался оторвать от субботнего отдыха Авгура. Накопилось к нему вопросов; за одну беседу, пожалуй, и не выясню. Промелькнул стоящий на постаменте древний паровоз; не доезжая вокзала, я повернул направо, к заводу Стумбрас. Улица Бажничес, еще раз поворачиваем направо, и мимо парка, который возник на месте старого Кармелитского кладбища, подъезжаем к мечети (кстати, единственной в Литве). Мечеть небольшая, но красивая. На одной из ее стен есть надпись — «от благодарного литовского народа». Ну, это дело старины глубокой — надо полагать, вспомнили татар, которые верой и правдой служили телохранителями князя Витаутаса. Неподалеку от дома Авгура надо поставить машину и… Черт побери, а что здесь делает наш святоша? На противоположной стороне сквера замечаю отца Станислова, который стоит столбом, сложив руки на животе, словно меня дожидается. Точно, меня — даже руку приподнял, словно приветствуя. Побеседуем, раз на глаза попался. Я немного отвлекся, паркуясь на узкой улочке, но, когда вылез из машины, ксендза уже не было… Это что еще за новости, куда он мог подеваться? Вокруг парк, местность довольно открытая, не сквозь землю же он провалился? Ему, по рангу, вроде не туда положено.

Чертовщина какая-то! Подошел к тому месту, где несколько мгновений назад стоял святой отец, но Станисловас исчез. Убежать не мог, я ведь ясно видел, что он меня заметил и ждет. Да и смешно это бы выглядело — бегущий ксендз. Как генерал на стометровке, не меньше. Я даже руками развел от удивления… Подождал несколько минут — вдруг объявится? Нет, ничего подобного, только старушка, нагруженная продуктовыми пакетами медленно ковыляет по аллее парка. Мистика…

— У нас чудеса за чудесами, Авгур, — начал рассказывать я, когда мы уселись в небольшом баре, аккурат напротив дома, где он жил, — только что у мечети встретил нашего святошу, но пока машину парковал, тот взял и пропал.

— Что? — он уставился на меня, будто я предложил продать родину. — Кого ты видел?

— Святошу нашего, отца Станислова.

— Где? — тупо уставился на меня Авгур.

— Здесь, рядом, — непонимающе смотря на него, ответил я, — у мечети. А что?

— Сегодня?

— Нет, блин, вчера вечером. Ясно же говорю, десять минут назад, у здания мечети.

— А ошибиться ты не мог?

— С какой такой стати мне ошибаться, вроде до старческого маразма еще далеко. Нет, исключено. Видел метров с десяти, да и он меня узнал, даже рукой махнул.

Авгур молча поставил чашку кофе на стол и задумался. Несколько секунд он молчал, словно раздумывая, сказать мне или нет.

— Видишь ли, Александр, — медленно начал он, — Станисловас убит. Исчез несколько дней назад, а вчера вечером рядом с костелом нашли его голову. Тело еще ищут.

Я посмотрел на него, глупо хлопая глазами, словно блондинка из анекдотов.

— Как так убит?

— Ты что, газет не читаешь?

— Да какие газеты, последнее время?! В делах увяз по уши, даже телевизор не смотрю, некогда. Ошибки быть не может? Ведь ясно ксендза видел.

Авгур покачал головой.

— Нет, не может. Его голову опознали.

— Уж не родной ли брат? Тот кого хочешь опознает…

— Нет. Станисловас личность известная, так что с опознанием проблем не возникло. А то, что ты видел… Это, скорее всего, «вардегер».

— Что?

— Вардегер, или «ложное возвращение». Такое уже бывало в истории, например в Садбери. Есть такой городишко, в Канаде. Если память не подводит, в 1910 году одна дамочка, Мэри Трэверс, ожидала своего мужа, который должен был вернуться из деловой поездки. И вот вечером, она услышала, как рядом с домом остановилось такси и шофер произнес: «Спокойной ночи». Через несколько минут она услышала шаги мужа и увидела, как он вошел в комнату, но почему-то повернулся к ней спиной. Естественно, удивленная Мэри спросила, как он себя чувствует. Когда мужчина повернулся к ней, то его лицо было белым, словно посмертная маска. В общем, женщина так испугалась, что закричала, даже соседи сбежались.

— У меня сосед каждый месяц с похожим лицом домой ползет. Зарплату получит — и морда именно такая, восковая. Пардон, что перебил, так что там было с канадским мужем?

— Он исчез. Дамочку привели в чувство, а через несколько минут раздался телефонный звонок и ей сообщили, что мистер Трэверс погиб в железнодорожной катастрофе.

— Ничего себе версия, — хмуро сказал я, — но ксендз на моего родственника никак не тянет.

— Мне кажется, у него была информация для тебя, — задумчиво потерев щеку, сказал Авгур, — вот он и стремился донести ее до тебя. Причем желал так сильно, что даже смерть не остановила. Так и возник этот призрак.

— Но что именно?! И почему именно мне? Я его видел всего два раза!

— Не знаю, Александр, не знаю. Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Кстати, ты всегда при оружии?

— Конечно, как же иначе.

— Хорошо. И еще, Саша, закажи себе нож.

— Зачем заказывать? У нас, в магазине этих железок полные прилавки, бери — не хочу. Если покопаться, даже настоящие булатные клинки есть. Привозит один местный умелец.

— Да, видел, — Авгур кивнул, — только это не совсем то, что тебе может пригодиться. Пистолет — вещь, конечно, хорошая, но нож, особенно в умелых руках — это не менее полезная штука. Есть некоторые ситуации. Ты меня понимаешь?

— Если честно, то не совсем. Вы можете просто на пальцах объяснить, какой клинок нужен и зачем? Да и про умелые руки — это вы, батенька, загнули, я сроду ножом не работал.

— Откуда же вы беретесь на мою голову, — Петр покачал головой, — вас что, по объявлению набирают? Тебе нужен клинок хотя бы частично из серебра.

— А картечи серебряной не надо? — его снисходительный тон начинал бесить. — У меня, знаете, и так денег не очень много. Нет, вы говорите, не стесняйтесь! Что еще надо для полного охотничьего комплекта? Водомет с освященной водой или огнемет с керосином из Ватикана?

Авгур немного помолчал, потом наклонился ко мне и посмотрел в глаза.

— Знаешь что, пойдем, прогуляемся немного, — он встал и направился к выходу из бара.

Мы вышли и молча, не торопясь, пошли в сторону Собора. Рядом с больничным зданием Красного креста, на лавочках сидели молодые мамы, с колясками и без оных. Малышня голубей по площади гоняет. Мир и никакой тебе Нежити…

— Присядь, — голос Петра посуровел.

Я послушно присел на скамейку и посмотрел на него.

— Запомни, щенок, — его голосом сейчас было можно сваи заколачивать, — ты меня начинаешь злить. Своей тупостью, упрямством и хамством! Когда тебе говорят, что должен делать, ты, напротив, начинаешь лезть в бутылку. Полагаешь, что являешься самым умным, самым крутым и самым сильным? Я таких на своем веку видел не один десяток, поверь! И все они сдохли, причем не от старости и не в своей постели! Хочешь, чтобы с тобой так же случилось?! Вперед, мешать тебе не буду! Мне даже интересно, сколько ты еще протянешь в дилетантских потугах выжить в этом мире. Если до твоей тупой башки еще не дошло, во что вляпался, то я сейчас могу сделать просто — уйду, чтобы не досаждать своими поучениями. А ты, изображая супермена, еще покувыркаешься несколько дней. Потом твою тушку найдут в какой-нибудь подворотне Старого города, с перерезанной глоткой. Понял?

— Да… Извините, Авгур. Заносит меня изредка. Просто… Просто мне уже страшно. Ситуация выходит из-под контроля. Такое чувство, что меня постоянно опережают на один ход. Не успеваю ничего предпринять, как наваливаются новые проблемы. Извините и не обижайтесь. Мне ведь еще и работать надо, несмотря на это «призвание». Это в кино хорошо — раз уж герой взялся за нечистую силу, то давит ее, гадину, до полной победы мировой революции. И деньги у него не заканчиваются, и кушать не хочется. И крестное знамение здесь не поможет…

— Все эти кресты, распятия и прочая мишура на нежить не действует.

— Жаль…

— А клинок ты себе закажи, не помешает.

— Закажу. Только серебро — слишком мягкий метал, чтобы из него ножи делать.

— Я тебе и не предлагаю весь клинок из серебра заказывать. Это может быть насечка или накладка. Подумай, кто из нас оружием занимается, ты или я? И обрати внимание на форму и размеры. Тебе еще проблем с законом не хватало, для полного комплекта!

— Понял…

— Короче, Саша, включай мозги! Хватит прохлаждаться, работать пора, и так проблем чем дальше, тем больше. Про Оринту, как я понимаю, уже выяснил, в чем причина ее болезни?

— Да. Нежить.

— Что собираешься предпринять?

— Убивать…

VIII

Небо вдруг нахмурилось, а немного погодя пошел теплый весенний дождь. Обычная погода для Прибалтики. Как говорится — «это лето было очень жарким, жаль, что эти три дня пришлось просидеть на работе». Мы переселились с лавочки в небольшой бар по соседству. У камина возился сонный бармен, раскладывая дрова. Заказали по чашке чая со штруделем, который здесь особенно хорош, и уселись за столик.

— Убивать, говоришь, — повторил мои слова Авгур. — Для начала, Саша, думать! Это ведь не просто так на твоего шефа наехали. Есть вариант, что тебя вытаскивают на поверхность. Провоцируют, чтобы сорвался. Кстати, тебе никогда не казалось странным, что зло, как правило, побеждает добро. Это ведь только в сказках все красиво заканчивается.

— Все просто — плохих людей больше.

— Ошибаешься. Хороших и плохих в мире примерно поровну. Просто диапазон, если так можно выразиться, у злых людей больше.

— Не понял…

— А на первый взгляд — вроде не тупой, — как бы в сторону заметил Авгур. — Смотри, Александр. Возьмем как исходник две персоны. Хороший человек и плохой человек. Эталон, если можно так выразиться. Хороший, каким он обычно представляется людям, зажат в определенные рамки. Он ограничен, так как, в идеальном варианте, конечно, может совершать лишь добрые поступки. И это правильно — ведь, сотворив зло, он автоматически перестанет быть добрым. А у плохих таких ограничений нет. Они вольны в своих поступках, желаниях и выборе действий, даже добрые дела могут совершать, если им этого захочется или будет выгодно. Причем, заметь, добрыми они от этого не станут. Поэтому диапазон их действий и возможностей гораздо шире. Следовательно, они сильнее. Многограннее, если хочешь. Ведь не случайно, что все талантливые люди в обычной жизни были порядочной сволочью.

— А как же выражение «гений и злодейство»?

— Пушкин, тоже особой добродетельностью не отличался. Про Достоевского вообще промолчу. А все эти актеришки, деятели искусств, особенно современные — и подавно. Эти люди сами себе и создали имидж чуть ли не святых…

— Сами же говорили, «добро должно быть с кулаками», — буркнул я. — Вас послушать, так получается, что восхваляете зло.

— Дурачок ты Сашка, ей-Богу, — усмехнулся Авгур. — Я тебе не зло хвалю, а объяснить пытаюсь, с каким ты врагом столкнулся! А кулаки… Перейти черту, разделяющую черное и белое, легко, только обратного хода не будет. Ладно, иди по городу погуляй, проветри мозги, а то они скоро закипят…

У небольшого привокзального базарчика на моем пути встретилась пестрая кучка цыган. Вот уж поистине, граждане мира, я им даже позавидовал — у них врожденный талант дурить народ. Талант, впитанный с молоком матери, куда там топ-менеджерам успешных компаний, с университетскими дипломами. Вот и сейчас цыганки приставали к прохожим (конечно, по большей части к женщинам) с предложением погадать. Ну да, слушайте больше, сейчас они вам нагадают — и мужа богатого, и жизнь безбедную, только успевай ручку золотить. Я усмехнулся, чем наверное ввел в заблуждение одну из них — цыганка не утерпела и кинулась мне наперерез.

— Позолоти ручку, красавец, всю правду расскажу, ни словечка не совру, не сойти мне с этого места!

— Обойдусь как-нибудь, — ответил я и сунул руки в карманы. Еще не хватало, чтобы сейчас обчистили, как последнего лоха.

— Эй, зря так говоришь, вдруг твоя судьба рядом ходит, а ты мимо пройдешь, совета не послушаешь…

— Сказал же тебе, дорогая, не надо мне гадать, не верю я в эти вещи.

— Зря не веришь, серебряный, по глазам вижу, что в сомнениях пребываешь. Неужели на свои вопросы услышать ответы не хочешь?

— Ответы, говоришь, — я улыбнулся ее напору и вытащил десятку, — ну давай, бухти про то, как «космические корабли бороздят просторы Большого Театра».

Десять литов моментально исчезли в ее бесконечных юбках, и она ухватилась за мою руку, словно боялась, что убегу.

— Много тебе в жизни увидеть предстоит, — она затянула привычную песню, но вдруг резко осеклась.

— Ну давай, продолжай, что мне предстоит.

Цыганка посмотрела на меня, словно увидела в первый раз, и оттолкнула мою руку.

— Нет, извини, Гаджо[9], ошиблась…

— Ты не выкручивайся, ромалэ, — сказал я, — раз взялась гадать, то давай, удивляй своими предсказаниями, а не крути. Деньги взяла, изволь отрабатывать…

— Говорю тебе, — она смотрела на мою руку, а точнее, на перстень, с каким-то страхом во взгляде, — ошиблась. С кем не бывает, а деньги, деньги свои возьми! — она чуть не силком всучила мне десять литов.

— Или сейчас начнешь петь, как соловей, — процедил я, крепко ухватив ее за руку — или полицейского вызову, их здесь много болтается.

— Прости меня, дуру, правда не знаю, врать не буду, — от нее уже исходила волна страха, — отпусти!

— Говори, кошка драная, иначе руку сломаю…

— Перстень…

— А что тебе за дело до моего перстня, карга старая?!

— Это только наш баро может сказать, тут я тебе не помощница. Пусти!

— Баро?

— Да…

— У него такой же перстень?

— Пусти, говорю!

— Иди с Богом, — сказал я и несколько секунд смотрел ей вслед, глядя, как она уходит, часто оглядываясь и что-то бурча себе под нос. Чего же ты так испугалась, когда перстень увидела? Баро, говоришь… Ну да, именно баро, а не барон, как часто ошибочно называют вожаков цыганского табора. Предводитель табора и третейский судья; дворянский титул здесь совершенно не при чем.

Когда вернулся к машине, то опять увидел эту сладкую парочку на Гольфе. Ну все, ребятки, достали! У меня, начинается время активных дел и, извините, мне такие попутчики совсем не нужны. Пора, как говорил один мой знакомый, хвосты рубить. Причем делать это надо с гарантией, чтобы у них даже мысли не возникло за мной еще раз увязаться.

Сел в машину и набрал телефон нашего специалиста.

— Привет, Сигитас!

— Здравствуй, Саша. Опять блох нахватал?

— Нет, хвост немного напрягает, — хмуро отозвался я.

— Ты же сказал, что не мешает.

— Уже начинает досаждать. Думаю, пора на Оскара выдвигать.

— Понятно, — протянул он, — до «дорожки здоровья» дотянешь?

— Давай лучше до «шампуров», около реки, там есть где спрятаться.

— Ну смотри, — его голос посерьезнел, — сейчас занят, мне нужно два часа на подготовку, плюс еще час, чтобы добраться и устроиться. Протянешь?

— Бак почти полный, покатаюсь.

Я бросил взгляд на зеркало заднего вида — ну что, покатаемся немного, хлопчики? Город у нас небольшой, долго по нему ездить не получится; со скуки умереть можно. Да и они поймут, что специально время тяну. Эдак их и потерять недолго, и так уже несколько раз притормаживал, чтобы не отстали. В запасе есть три полновесных часа, немало, если с умом распорядиться. Выскочил на трассу Вильнюс-Клайпеда и не торопясь направился в сторону столицы, сделав по дороге еще один звонок. Есть неподалеку от Каунаса один Мастер, услуги которого мне очень пригодятся. Пятнадцать километров — и вот я уже подъезжаю к дому. Даже неискушенный наблюдатель, вздумай он бросить взгляд на этот приусадебный участок, поймет, чем занимается хозяин. Причем и в рабочее, и в свободное время. Ворота, решетка забора, балконные ограждения и скамейки в летней беседке — все было кованое, причем сделано не просто так, аляписто, а с толком и художественным вкусом.

— День добрый, — я вылез из машины и подошел к воротам.

— Добрый, — приветливо отозвался кузнец, вытирая руки ветошью, — неужели весь мой товар распродали?

— Нет, еще не успели, но продаем понемногу, торгуем. Клинки-то хорошие, просто рассчитаны на серьезного любителя. Народ все больше на громкое имя клюет, а если нож еще и выглядит угрожающе, и прототип в каком-нибудь фильме засветился — то все, только успевай товар завозить. Их «вьюноши со взором горящим» расхватают, как мороженое в жаркую погоду.

— Это да, есть такое дело, — кивнул кузнец. — А ко мне по какой надобности?

— Да вот, есть один заказ, — сказал я, — если найдется пара минут, набросаю, может, разберетесь в моих каракулях.

— Посмотрим, — подходя к забору, ответил мастер, — да вы заходите, чего в дверях-то застыли?

Кузница у мастера аккуратная, добротная, и место хорошее — небольшой городок Румшишкес, где под открытым небом разместился музей Народного быта, созданный еще в 1974 году. В свое время сюда свозили старинные дома и мельницы со всей Литвы. Банально прозвучит, но по крупицам собирали. Я зашел в кузню, где на рабочем столе лежал наполовину собранный рыцарский доспех. Заметив мой удивленный взгляд, мастер усмехнулся.

— Англичане заказали. Они же скупые, как жемайтисы, вот и ищут где подешевле. Потом поставят у себя дома, где-нибудь на Девонширщине, и будут рассказывать всем знакомым, что это ручная работа аглицких мастеров.

— Ну да, бритиши такие, — кивнул я. — любят они понты разбрасывать.

Через полчаса я уже отъезжал от кузницы. Мастер — он и есть мастер, быстро уловил, что мне необходимо и пообещал подумать. Оставил ему задаток и откланялся.

Станисловас убит, причем с неоправданной жестокостью. Я сомневаюсь, что это какой-нибудь маньяк потрудился. Во-первых, в Литве про таких не слышал, а во-вторых, какой смысл прятать тело? Так можно поступить лишь в одном случае — если хочешь заставить его искать. Ну да, полиция искать будет, но как? Проедет по закоулкам, опросит бомжей на свалках, по берегу реки пройдут на катере. Такие вещи, как правило, находят случайно — или рыбаки обнаружат плавающий труп, или отдыхающие в лесу наткнутся. Только что-то мне подсказывает — те, кто это сделал, рассчитывают, что искать буду именно я. И еще — брат ксендза здесь ни при делах. Уж слишком они мирно жили, чтобы в одночасье резко изменить устоявшийся уклад жизни, да еще таким жутким способом. Нет, ребятки, голову даю на отсечение, что это по мою душу охота началась. Знать бы, где охотники флажки развесили. Через два часа я, вместе со своим хвостом, подъезжал к небольшой заброшенной площадке неподалеку от города. Раньше здесь была шашлычная, потом ее, вместе с хозяином, сожгли конкуренты, и место одичало. Наследников у незадачливого бизнесмена не нашлось, вот и осталось это место заброшенным.

Свернул в лес, когда до заброшенной шашлычной осталось меньше пятисот метров, я вытащил из кармана запасной магазин — не хватало еще Богу в окна серебром пулять, эдак на патронах разоришься. Гольф немного отстал, но не остановился — мелькал позади между деревьями. Правильно — по этой лесной дороге, срезав хороший кусок, можно выехать на трассу Каунас-Йонава. Значит, они это место знают, бывали здесь, иначе ждали бы на на выезде. Перед усадьбой была небольшая дорожная развилка с приметным уродливым деревом. Когда-то молния расщепила ствол, но сосна выжила; правда, выросла кривая, словно в постоянном поклоне прося прощения за свой неказистый вид. На одну сломанную ветку какой-то шутник повесил бант, сделанный из разорванного полиэтиленового пакета. Эстеты техногенного мира, блин.

От некогда красивого здания остались почерневшие стены из красного кирпича, зияющая провалами черепичная крыша и небольшая веранда с прогнившим настилом, через которую уже пробились несколько молодых березок. По правую сторону — стоянка для машин. В трещинах асфальта проросла трава, и повсюду валялся мелкий мусор, словно напоминая, что это место заброшено, но не забыто. Да, сюда любят приезжать некоторые, «граждане» нелицеприятного вида. Оставляют после себя обрывки бумаг, бутылки, использованные шприцы и презервативы. Правда, как правило, они собираются по вечерам, сейчас еще рано, так что нам повезло — обойдемся без свидетелей.

На площадке не стал останавливаться; в дальней ее части был поворот налево, по которому можно объехать здание вокруг или продолжить путешествие по лесу. Я завернул за развалины и через метров двадцать затормозил. Вылез из машины, и опершись на багажник, закурил. Неподалеку на сосне устроился красноголовый дятел, рассыпая по лесу барабанную дробь. Интересно, он мозги не отшибает — так стучать? Не прошло минуты, как послышался звук движка и прямо на меня выехал знакомый Гольф. Завернул за угол и встал. Правильно — парни увидели вашего покорного слугу, который наслаждался природой в обществе дятла, сигареты и хорошего настроения. А как же иначе — адреналин в крови бушует, улыбка шире, чем лицо — словно перед стартом или, на худой конец, перед дракой. Сейчас нас разделяло метров двадцать, не больше. Ухмыльнувшись, я бросил под ноги сигарету и сделал несколько шагов навстречу.

Ну что за манеры, ей-Богу; к ним, можно сказать, со всей душой, а они железки из карманов тянут. Ну да, телескопические дубинки. Фу, какая мерзость! Во-первых, если по ребрам получить — то это больно. А во-вторых, никаких агрессивных действий с моей стороны не наблюдается. Это, доложу вам, беспредел! Даже больше скажу — это практически разбойное нападение, не иначе. Два мужика с внешностью «братков» и, вероятно, корками частных охранников, направлялись в мою сторону с недвусмысленными намерениями сделать мне «больно». Или побьют, или, по меньшей мере, запугивать будут. Нет, парни, так дело не пойдет — делаю быстрый шаг влево и одновременно достаю из кобуры Кимбер.

— Стоять! — нет, не поняли ребята, топают, как носороги. В землю лучше не стрелять, земля на дороге хорошо утрамбована; еще нечаянно убитого для полного счастья не хватает! Поэтому стреляю в левую фару их машины. Грохнул выстрел, разбрызгивая мелкое крошево стекла. Вот теперь — да, остановились, дошло наконец.

— Так, мальчики, не шумим, резких движений не делаем! Поверьте, стреляю быстрее, чем вы оба, вместе взятые, поэтому поговорим мирно, без ненужной ругани. Я спрашиваю, вы отвечаете. Потом, если желание будет, сможете свои вопросы задать. Первый вопрос — какого черта вы за мной катаетесь?

— Ты че, такой борзый? — подал голос один из них, крепкий малый в кожаном жилете, которые так любят байкеры. — Зубы жмут?

Всегда поражала наглость таких людей — ведь ситуация предельно ясна, не они сейчас банкуют, а все туда же…

— Хлебало заткни! — обрываю его болтовню. — Рамсы грешным делом не попутал? Вокруг ни души, а причин, чтобы тебя не убивать, не вижу.

— Очко не дрогнет? — подал голос другой. Кстати, по виду и постарше, и поумнее будет, чем его напарник. Ведет себя спокойно, дубинку в руке держит профессионально, чуть расслабленно, но уверенно. Опасный в драке противник, с хорошей реакцией. Значит, с ним и разговор надо заводить.

— А ты проверь… Повторяю вопрос — зачем следите?

— Иди ты, — обладатель жилета сделал шаг в мою сторону. Грохнул выстрел, и у его ног взлетел фонтанчик земли. — Блин!

— Что, непонятно выразился? — спросил я. — Или пулю в голову влепить, чтобы там хоть что-нибудь появилось?

— Остынь, парень! — его напарник мирно поднял руку. — Давай без крайностей. А то ты, смотрю, на взводе, нам тоже проблем не надо. Да, катаемся за тобой, работа такая. Люди сказали — мы выполняем.

— Какие люди?

— Извини, — он развел руками и усмехнулся, — это дело личное, можно сказать, интимное. Сам подумай, кому дорогу перешел, раз хвоста навесили.

— Ясно. Ладно, парни, наверное, на этом разговор и закончим, — кивнул я. — Ездить за мной больше не надо. То, что вы напасть пытались — это уже снято на видеокамеру, так что охолоните и двигайте с Богом. Еще раз за собой увижу — извините, завалю наглухо, и «люди» не помогут…

— Что? — опять подал голос молодой. — Какая, нахрен, запись?

— Такая. Тебе мини-диск прислать, чтобы полюбовался? Я ведь прямо отсюда в полицию съезжу, не поленюсь, напишу заявление. Мол, так и так… А еще лучше — прямо здесь задержу и патруль вызову. Да, ничем особенным это вам не грозит, но нервишки немного испортят. Как такой расклад? Или мирно разбегаемся?

— Ладно, — согласился старший и осмотрелся вокруг, — не думаю, что ты блефуешь, слишком уж уверенно держишься. На этот раз твоя маза. Но смотри, тебе жить.[10]

— За собой присмотри, а я как-нибудь поберегусь…

Поговорили, в общем. Как там раньше писали — «встреча прошла в теплой и дружеской обстановке». Дальше разговаривать смысла не было, все равно не признаются (не будешь же пытать), кто их на меня настроил. Следить и, судя по дубинкам, припугнуть. Весело. Чем дальше в лес, тем партизаны толще. Когда они уехали, я повернулся к зданию и свистнул.

— Выходи уж, надежда синематографа!

Через несколько секунд в проеме мелькнуло знакомое лицо. Сигитас, кто же еще. Это место у нас популярное, да и ситуация, новизной не блещет, несколько раз уже приходилось осаживать некоторых товарищей (которые нам совсем не товарищи). Правда, в прошлый раз пришлось полицию вызывать, заявление писать… Но все равно помогло, проблем с теми «актерами» больше не возникало.

— Ну и дела, Сашка, — из дома, отряхивая с колен какую-то труху, вышел Сигитас, — ты во что вляпался? В прошлый раз, помнится, ребятишки были попроще, эти, хоть и на ведре ездят, но волки, а не шакалы.

— Чтобы я знал, Сигитас, во что, — задумчиво ответил я, — сам понятия не имею, что за дела творятся.

— Смотри, — он покрутил головой, — может, по работе проблемы были?

— Прекрасно знаешь, что не торгую оружием налево.

— Знаю, — Сигитас подошел ко мне, — если бы не знал, не помогал. Ладно, подбрось до машины, она здесь, неподалеку.

Подвез до машины, договорился, что некоторое время он подержит кассету у себя, рассчитался и попрощался. Пока ехал к городу, позвонила Лина — пригласила на ужин. Хотел вежливо отказаться, но она чуть в слезы не ударилась, совсем нервы не в порядке. Пришлось пообещать, что приеду, только зверье покормлю. Может, и правильно, надо кое-что с Шарунасом обсудить — после нашего последнего «разговора», можно сказать, и не общались. Через несколько часов был у них. Мы с шефом устроились на веранде, где уже успели уничтожить следы моего вторжения, и молчали. Шарунас нервничал, это было очень хорошо видно — даже лицо пошло красными пятнами.

— Понимаешь, Александр, — он сжал руки в замок, — нехорошие дела у нас.

Я промолчал. Как в одном старом анекдоте: чувствую, что плохо, а объяснить не могу, еще ста грамм не хватает.

— Видишь ли, мы с тобой не первый год знакомы, — продолжил Шарунас, — поэтому полагаю, что юлить и выкручиваться бессмысленно. Ты пришел в фирму, когда все только начиналось и, видит Бог, работал, как вол. Я это очень ценю, поверь, но… Одним словом, у меня возникли серьезные проблемы. Некие люди хотят купить часть нашего бизнеса, что-то около сорока процентов, но с одним условием, — он запнулся, — что тебя в этой фирме не будет. Конечно, я отказался, но Оринта… Видишь ли, они обещают, что она выздоровеет, если приму это предложение. И банк прижал — ты знаешь, дом куплен в кредит, так что рычаги надавить у них есть.

— Погоди, ты что, хочешь выкупить мою часть бизнеса, — спросил я, — чтобы потом перепродать им?! Или чего-то не понимаю?

— Да, это именно так…

— Но, почему?!

— Ну нет, нет у меня другого выхода, понимаешь!!!

— Купить, говоришь, — у меня даже скулы свело, — и в чем же проблема?

— У меня сейчас нет такой суммы денег, — он развел руками, — смогу заплатить, но не сразу, небольшими частями.

— Что-то я тебя не понимаю, шеф. Если хотят купить часть твоего дела, причем сорок процентов, то не вижу проблем выкупить мои двадцать. Возьми аванс и вперед. И еще — почему ты так веришь, что они смогут помочь Оринте?

— Там не все так просто, как кажется на первый взгляд… Даже если я возьму деньги вперед, у меня появились некоторые задолженности. Личного характера…

— Заплатить за лечение?

— Это не главная причина.

— Иными словами, ты хочешь избавиться от партнера, так?

— Сам виноват! — вскинулся он, нервно взмахнув руками. Вскочил со стула, несколько раз прошелся по веранде. — Я не знаю, во что ты, вляпался, но дела вокруг тебя творятся нехорошие! И ты прекрасно знаешь, что это не пустые слова! Все началось после твоего отпуска!

— Здорово они тебя напугали, Шарунас, — покачал головой я, — раньше таким нервным не был. И не говори, что все дело в Оринте. Это предательство…

— Сашка, прошу, по-человечески уйди а? Продай свою часть и уходи. Уезжай, куда-нибудь, к родителям, например, или в Англию. Потом вернешься, начнем все заново. Будет еще этих фирм!

— Условия покупки?

— Ты согласен?!

— А что мне делать прикажешь? Упереться рогами в землю? Мол, нет, ни за какие деньги! Это же глупо. Слушаю твои предложения.

Он убежал в комнату и сразу же вернулся с кожаной папкой. Подготовился Шарунас, заранее подготовился. Положил папку и начал судорожно дергать молнию. На стол легла тонкая пачка документов — баланс, подсчеты и прочее. Даже предложение о покупке моей доли и расчеты выходного пособия. Смотри ты мне, даже простым наемным сотрудником остаться шансов нет. Ничего не скажешь, серьезно ребята к делу подошли. Я медленно закурил и лениво просмотрел бумаги. Что там смотреть — про финансовые дела фирмы знаю лучше шефа.

— Не стой над душой, — кивнул на стул я, — сядь, не нервничай.

— Пойду, помогу Лине на стол накрыть.

— Не надо, что-то нет у меня аппетита, с вами ужинать.

IX

«Ну что, — подумал я, выруливая от дома шефа, — теперь, батенька, вы классический безработный раздолбай.»

Если честно, не пришло еще понимание, что меня банально предали, притом человек, которому безоговорочно доверял. И так, походя, словно сигарету выкурил. Еще несколько дней, пока оформят бумаги, потом нотариус, несколько подписей — и гуляй, Шурка, ищи работу. С голоду конечно, не умру, есть небольшая заначка, но и сидеть без дела не привык, так что надо будет подыскивать занятие, и желательно в этой же области. Хотя что-то мне подсказывает, что и в других фирмах будет тоже самое. Я теперь персона нон-грата… Открывать свое дело? Чтобы открыть фирму, денег хватит, а вот с оборотными средствами что делать? Банковские кредиты — не выход… Передо мной словно по кирпичику стену возводят, выталкивая из города. Если быть точным, то из Прибалтики, учитывая небольшие размеры края. Все, повязанные на этом бизнесе, друг друга знают, будто в одной деревне живем. Ладно, где наша не пропадала (и там пропадала, и сям). Выкручусь. Как самый плохой вариант — получу лицензию и займусь спортивным моддингом, есть несколько наработок в этой теме. Только небольшой должок верну, для начала…

На следующий день я задумчиво стоял перед нашим прилавком и выбирал оружие. Раз ухожу, надо воспользоваться случаем и набрать по закупочной цене — благо, Шарунас в эту сторону даже не пикнул. По отношению друг к другу мы заняли правильную позицию, будто ничего не произошло. Если разобраться, так и есть — ничего личного, это только бизнес. Только дела надо делать так, чтобы потом противно не было. Ну да ладно, Бог ему судья. Дома у меня из оружия — только два пистолета: подаренный Кимбер и Глок-21. Набирать полный сейф железа никогда смысла не видел — зачем, если всегда можно одолжить на работе, коли уж возникло желание пострелять. Да и что брать? С двухстволкой за Нежитью бегать? Представляю себе эту картину… Меня сразу же и закроют в уютный дом, где стены приятного желтого цвета, на ощупь мягкие, а двери, за ненадобностью, лишены ручек. Правильно, к чему утруждаться — санитары и откроют, и закроют. Мдя…

Долго вертел в руках Бенелли М3. Вроде и хорош аппарат, но нет, у нас еще и четвертая модель имеется. Отложил дробовик в сторону, бросил взгляд на нарезное оружие. Широк выбор, только зачем они мне? Винтовки? Разве что нечисть издалека расстреливать, на манер кабанчиков. Нет, стоп. Дробовик-четверку и все — иначе быстро наберу железа на круглую сумму тысяч в пятнадцать, а они у меня не лишние, я теперь безработный.

Через три дня, ранним субботним утром, сидел на бруствере стрельбища в Середжяй и лениво рассматривал окрестности. Вигантас, то есть хозяин этого богоугодного заведения, грызя травинку, сидел рядом. Лысый, как мяч для боулинга, плотный парень лет тридцати. В неизменной флисовой куртке черного цвета, голубых потрепанных джинсах и ботинках с высоким берцем, которые, несмотря на сухую погоду, он умудрился испачкать в глине. Добрейшей души человек, любитель хороших анекдотов и деревенских красавиц, которых менял так же быстро, как и стрелял из пистолета.

— А вот смотри, Алекс, — сказал он. — Как поначалу бывает — получит человек разрешение на оружие и первым делом бежит и покупает самую крутую пушку, на которую у него денег хватит. Если еще Мэла Гибсона в кино видел, то все, туши свет — Беретта М-92ф, однозначно. Немного позже его в другую крайность швырнет — станет покупать пистолеты, «овеянные легендами» и историей. Тут выбор побогаче: Наганы, ТТ, польские Висы и Парабеллумы с Маузерами. Помнишь одного товарища, который из Германии пистолет Стечкина привез, переделанный для гражданского оборота?

— Помню, — кивнул я. — он потом к нему приклад искал. Деревянную кобуру-приклад, но так и не нашел.

— Вот именно. Немного погодя человек во все это наиграется и, скорее всего, приобретет Глок — как образец кирпичного дизайна и голого функционала. А потом… Потом купит себе классический 1911-А1 или револьвер под 0.357 Магнум и успокоится. Тогда на свет появится еще один правильный стрелок. И так будет всегда, во веки веков.

— Аминь. К чему весь этот спич?

— К тому, что в погоне за «игрушками» люди забывают, зачем они их покупают.

— Есть такое дело…

— Ты стрелять-то сегодня будешь? — спросил меня Вигантас. — Или воздухом подышать приехал?

Утро красивое выдалось, тихое. Даже не хотелось тревожить эту красоту выстрелами. По ближнему стрелковому сектору носился Бакс, который уже прекрасно знал свое имя и понимал несколько несложных команд. Вот он схватил обрывок картонной мишени и, путаясь в собственных ногах, прибежал к нам.

— Да, нет, пойду, наверное, в «солнышко», потанцую немного. Присмотри за Баксом.

Я ушел в закрытый сектор, который мы называли «солнышко», за возможность стрелять на триста шестьдесят градусов. Огневого рубежа как такового там не было, вход был извилистым, что исключало вероятность попасть под случайный выстрел. Правда, на входе я все же поставил красный флажок, чтобы никто сдуру не сунулся. Укрепил по кругу мишени, подключил к наушникам плейер и включил танго «La Cumparsita». Несколько раз глубоко вздохнул и закрыл глаза — музыка завораживала, уносила прочь, заставляла сердце биться иначе, подчиняя тело новому ритму. Стремительное, но размеренное движение горной реки, несущей свои воды по узкому ущелью. Прислушался и выхватил пистолет…

Молодую ведьму из теннисного центра я выследил! Аккуратно, никуда не торопясь и не привлекая к себе ненужного внимания. Следил с такого расстояния, что даже она ничего не почувствовала. По крайней мере, энергию из детей сосала уверенно и ежедневно, сука. В первый день проводил ее до выезда из города, потом потерял (не хотел слишком близко приближаться). На следующий день ждал уже на трассе, неподалеку от точки отрыва. Дождался и сел ей на хвост, с упрямством фокстерьера проводив почти до самых ворот. Она жила в пригороде, в районе свежепостроенных частных домов, на берегу Нерис. Такие новостройки, как правило, построенные в кредит, у нас называют «Прощай, Свобода!». Отчасти это верно — кредиты люди берут на двадцать пять лет. Полностью выплатят аккурат под занавес, к пенсии, если доживут, конечно. Участок находился на самом краю поселка, рядом с сосновым лесом, который был изрезан черными прожилками асфальтированных пешеходных дорожек. Лес облегчил задачу скрытно проникнуть на территорию, тем более, что у забора росли какие-то кусты. Ограда невысокая, «детского размера» — метра полтора, не больше. Небольшой дом, двухэтажный, с маленькими балкончиками, которые уставлены цветами в вазонах… На первый взгляд — прелестный домик, но какие странные чувства он вызывает… Думаю, вам тоже попадались здания с нехорошей аурой. Вроде и архитектура без малейшего изъяна, и ландшафтный дизайнер не зря деньги получил, но темный этот дом, мрачный, несмотря на нежно-зеленую расцветку стен — словно нежилой. Надо заметить, что редкие здесь пешеходы, как бы чувствуя Нежить, старались прошмыгнуть мимо участка побыстрее и не поднимая головы. Во дворе две машины: Ауди и БМВ, не новые, но приличные, лет эдак трех-четырех. Ухоженный, аккуратно подстриженный газон… Интересно, с кем она живет? Мои размышления отвлек телефонный звонок. Звонил кузнец, причем с хорошими новостями — сообщил, что мой заказ готов и можно забрать в любое удобное для меня время. Очень кстати, особенно если учесть, куда я сегодня вечером собрался. Поэтому, не стал испытывать судьбу и рванул в Румшишкяй.

Да… Мастер, он и есть Мастер. Передо мной на заботливо подстеленном куске бархата лежал клинок. Умеет он свою работу преподнести клиенту, ничего не скажешь! Одно дело, если нож просто так положить, и совсем другое — если посередине этого царства огня и стали расстелен кусок пурпурного бархата, а на нем, сверкая гранями, лежит нож. Хотя какой нож — это стилет, причем классической формы, трехгранный. Как полагали в старину — идеальное оружие для разрешения дворцовых интриг и наследственных споров. Стилетом нельзя вульгарно зарезать, им можно только изящно заколоть, что мне и требовалось. Зачем наносить Нежити эти грубые, рваные раны, если достаточно аккуратной дырочки, почти бескровной. Хватит с избытком; остальное сделает серебро, которое, в виде насечки, стекало по изящному клинку.

— Нравится?

— Еще бы!

— Редкий случай, — сказал кузнец, — когда жалко отдавать заказ клиенту. Но знаете, мне кажется, что он вам нужен для добрых дел. Не знаю, откуда такая уверенность, особенно если учесть его «узкую» специализацию, — усмехнулся он.

— Я постараюсь, чтобы предчувствие вас не обмануло, — улыбаюсь в ответ я.

— Надеюсь.

Дома я разобрал некоторые вещи, которые собирался взять с собой. В засаде не сидеть, поэтому еда не пригодится. Кофе тоже в сторону — только пить захочется. Зеленый чай с медом — это да. Приготовил небольшую кружку и добавил в него щедрую порцию меда. Пока он заваривался, на кухонном столе разложил оружие. Глок, два магазина с серебряными пулями, кинжал. Одежду присмотрел заранее, будто знал, что пригодится. Пистолет — в кобуру и на пояс, стилет с помощью нехитрого приспособления креплю на руку. Вроде готов. То, что я собирался сделать, подходило сразу к нескольким статьям уголовного кодекса, но меня это совершенно не волновало. Даже мысли такой не возникло — словно сердцем чувствовал, что поступаю так, как должен. Как предназначено Судьбой, за много лет или веков до этого дня…

Ночь опускалась медленно, нехотя. Будто жалела людей, которые после долгой зимы не успели нарадоваться солнечным лучам. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Но ждать я умею. Огни в соседних домах начали гаснуть, припозднившиеся прохожие исчезли с улиц.

Увидеть меня будет сложно даже метров с трех. Одежда темно-серая, слегка мешковатая. Это лучше, чем черное пятно, на которое человеческий глаз реагирует быстрее. А так — серая тень мелькнула, и ладно — может, это собака прошмыгнула? Присев у забора, я прислушался. Тихо-то как, только вскрикнет кем-то потревоженная птица, да машина мелькнет светом фар, на другом берегу реки. Пора. Неслышно перемахиваю через забор и сразу ухожу в спасительную тень дома. Авгур мне говорил, что Ведьма может не почувствовать присутствие Охотника, если будет спать. Главное — о ней не думать. Черт, но как это сложно, — не думать, если кожей ощущаешь ее присутствие. На втором этаже приоткрыта балконная дверь. Днем удалось разглядеть, что внутри нечто вроде гостиной. Вот туда мне и надо… А Нежить все же неосторожно себя ведет, даже сигнализации нет. На свою природную силу рассчитывает? На руках у меня — хирургические перчатки, купленные на какой-то распродаже, так что наследить не боюсь. Аккуратно, как можно тише забираюсь на балкон, благо окна первого окна забраны решетками, и перемахиваю через ажурное ограждение балкона. Так, замерли… Вроде никто ничего не услышал — подумаешь, цветочным вазоном немного звякнул. Вхожу в комнату — да, так и есть, гостиная. Небольшой кожаный диван, журнальный столик и телевизор на стене. Спальня в противоположной стороне дома. Делаю шаг — и тут что-то мохнатое сбивает меня с ног, отбросив к стене! Черт, вроде собаки не было! Но почему рычания нет? Пытаюсь извернуться, чтобы дотянуться до пистолета, но какая тут, к чертовой матери, собака, если за горло меня хватает вполне человеческая рука, разве что покрытая жесткой шерстью. И все это беззвучно, что особенно страшно! Ни крика, ни рычания, ничего…

Черт, да не было никакой собаки в доме, не было! Дьявол! Что-то мохнатое, противно воняющее мокрой псиной, навалилось на меня, сжимая горло, пока перед глазами не замелькали красные пятна. Еще немного — и все, пишите письма на тот свет! Сквозь кровавую пелену вижу, как надо мной нависает оскаленная морда какого-то зверя. Господи! Одной рукой пытаюсь удержать эту лапу, а второй — упираюсь ему в грудь, стараясь не задохнуться от смрада, бьющего из раскрытой пасти. Так мы и замираем, на несколько мгновений, как зеркальное отображение Добра и Зла. Кажется, еще мгновение — и мускулы лопнут от напряжения. Стискиваю зубы и с каким-то утробным рыком пытаюсь поднять свое тело на мостик, чтобы перевернуть через себя эту тушу, прижимающую к полу. А, черт! Бросаю тело к нему, словно пытаясь обнять, затем откидываюсь назад и перебрасываю ногу ему на горло. Есть контакт! Но силен, собака, как же он силен! В этой жутко неудобной для него позиции зверь пытается встать, вытягивая меня на себя. А вот это хрен, из этого захвата еще ни один не уходил! Прижав бедром, кисть его руки, все же срываю лапу со своего горла и как можно резче беру ее на излом, заваливая тушу набок. Уже не хватает воздуха, от напряжения темнеет в глазах, но все же я успеваю выхватить стилет и не глядя, с хекающим звуком, вонзаю его в темноту, рядом с моим коленом.

Это не стон, это рычание! Рычание смертельно раненого зверя! Мне повезло, мне жутко повезло! Не глядя, умудрился всадить клинок в глаз этого существа. Его тело выгибают конвульсии и в агонии, и он отбрасывает меня к дивану. Не долетев до него, цепляюсь за журнальный столик и падаю на спину, разнося вдребезги стеклянную столешницу. Теперь к глухим стонам зверя добавляется еще и звон разбитого стекла. Вот это драка, это уже по-нашему, не сравнить с возней в партере!

Вдруг слышу, как хлопает дверь, и через мгновение что-то жутко тяжелое, словно бревно, обернутое войлоком, бьет меня в бок, лишая последнего желания дышать и двигаться. Удар швыряет, словно тряпичную куклу, к балкону, где ударяюсь в стену и застываю, стоя на коленях. На пороге комнаты стоит Ведьма в распахнутом халатике и невидящим взглядом смотрит на меня.

— Тебе не жить, — она даже не говорит, она шипит, поднимая руки для следующего ментального удара. Получи его целиком, историю можно было бы заканчивать прямо сейчас, смыв мои останки со стен. Даже не пытаясь атаковать, из последних сил бросаю свое тело на балкон и, перевалившись через ограждение, падаю головой вниз, еле успев развернуться навстречу земле, схватившись за какой-то фрагмент железного орнамента. Еще удар! По спине растекается боль, словно позади меня взорвали гранату — швыряет вперед, и я падаю грудью на забор. Бежать! Храбрость здесь не поможет! Еле успеваю перебраться через ограду, как замечаю стремительную тень, прыгающую следом за мной, на землю. В голове словно что-то взрывается, выбрасывая на поверхность клочок воспоминаний — факелы, бегущая толпа, какие-то крики на незнакомом мне языке и жуткая вонь узких улочек незнакомого городка… Я поворачиваю к реке и бегу, припадая на одну, ушибленную при падении ногу. Бегу из последних сил, чувствуя спиной, как меня настигает мрак. Черный, сильный и властный. Еще мгновение — сломленный этой силой, поверну навстречу, чтобы склонить перед ним голову в ожидании последнего, смертельного удара. Но Бог все-таки есть! Делаю несколько шагов — и кубарем лечу с обрыва в черные воды Нерис.

Вынырнув через несколько метров, вижу, как на обрыве стоит Ведьма. Она спокойно скрестила на груди руки и провожает меня взглядом; даже темный туман, почти невидимый в темноте, растекается по берегу медленно, словно натолкнувшись на стену. Только молнии поблескивают, освещая ее худенькую фигурку.

— Ну же! — хриплю я.

Да, слаб, избит, уже не в силах бороться, но подойди она сейчас на расстояние броска — бросился бы вперед, не задумываясь, осознав, что мое время пришло. Именно в этот момент пришло понимание, что, умереть — это не просто уснуть и не проснуться. Умирать надо так, чтобы последним отблеском памяти был хрип врага, издыхающего рядом.

Течение уносило все дальше, уже пропал в темноте пригородный поселок, а меня несло, и я даже не пытался приблизиться к берегу. Нет, не сейчас… Хоть одежда намокла и тянула вниз, но утонуть не боялся. Впереди, километрах в четырех, светили ночные огни города. Там, напротив района Шилайняй, и вылезу на берег, а потом уже не важно… Сейчас главное — доплыть… Вода черная, мутная… Доплывем.

Телефон сдох, хлебнув речной водички. Выбравшись на берег, я целый час лежал на прибрежном песке, балансируя где-то на грани реальности и неясных видений, больше напоминающих бред. Перед глазами мелькали люди: мужчины, держащие в руках горящие факелы, женщины в кружевных фламандских чепцах, раскрывшие в немом крике рты с редкими почерневшими зубами. Чума на ваши дома, прочь с дороги, мразь!

Я очнулся от холода — лежал на песчаном берегу и смотрел на небо. Ярко светили звезды, какой-то самолет, мигая бортовым маячком, заходил на посадку в аэропорт Кармелавы. Холодно… Попытался сесть и не смог сдержать стон — тело пронзила резкая боль и сознание вновь померкло, словно перегоревшая лампочка. Открываю глаза и вижу, что скоро начнет светать. Надо идти! Осторожно поворачиваюсь на бок и подтягиваю одну ногу. Ползти? Куда? Еще не понимая, где именно нахожусь, пытаюсь встать на ноги. Пусть и с третьего раза, но все же мне удается это сделать. Уже хорошо… А то, что тошнит, так это даже лучше. Падаю на колени, и меня выворачивает желчью. Господи, дай добраться домой!

Неделю спустя я начал понемногу выбираться на воздух. Сначала сидел в плетеном кресле, которое стоит на балконе, и жадно вдыхал весенние запахи. Потом начал спускаться во двор. Сидеть сиднем — не самый лучший вариант, я же не Илья Муромец, который черт-те сколько мог на печи лежать. Да, мутило, есть такое дело, но по сравнению с первыми днями, когда и до ванной доходил с трудом, уже прогресс. А что ветром качает — дело поправимое. Если бы не моя пожилая соседка, госпожа Вилия, то совсем бы плохо пришлось. Добрая душа, она и с Баксом гуляла, и в аптеку ходила. Кстати, она меня, под утро и нашла, лежащим у дверей квартиры. Пенсионеры вообще спят чутко, а в ту ночь она еще и не ложилась. Засиделась перед компьютером — разговаривала по скайпу с дочкой и внучкой, которые живут в Америке, вот и услышала, как в коридоре что-то грохнулось на пол. По ее поздним рассказам, первым желанием было вызвать скорую помощь, но, оказывается, я отказался. Да, по ее уверениям, что-то говорил, хотя, моя речь была похожа на бред — ругался на каком-то гортанном незнакомом языке, куда-то рвался. Что скорую не вызвала, это хорошо — тем более, что сама врач, пусть и на пенсии. Синяков и ссадин на мне было немного, за исключением порезов на спине, откуда она (святая женщина!) умудрилась выбрать несколько кусков стекла, которые я «прихватил» в виде трофея.

Авгур словно в воду канул — напрочь пропал. Несколько дней я отлеживался на боку, пялился в телевизор и пытался до него дозвониться, потом плюнул; надо будет — сам появится. Виле рассказал придуманную историю про хулиганское нападение, заверил, что никого не убил, а полицию вызывать бессмысленно — нападавших все равно не найдут. Машину, оставленную в пригороде, забрал Сигитас, которого попросил подержать ее в гараже. Надо было видеть это лицо, когда он приехал за ключами и увидел меня, выползающего из комнаты, держась за стены! Выпучил глаза, словно призрак увидел. Пришлось и ему рассказать историю про хулиганов. Судя по выражению лица, он поверил еще меньше чем Вилия, но распрашивать не стал — жизнь нас давно приучила не задавать лишних вопросов.

Через несколько дней, когда я проснулся и уже собирался выйти на прогулку с Баксом, услышал удивленный возглас соседки за дверью. Быстро, насколько это было возможно в моем состоянии, бросился к двери, открыл и увидел соседку, застывшую с широко открытыми, полными ужаса глазами. Она, прикрыв сухонькой ладошкой рот, показывала на мою дверь. С наружной стороны, словно бабочка в гербарии, была пришпилена дохлая кошка с веревочной петлей на шее. Да, вы правы, булавкой для животного послужил мой оставленный к черепе Нежити стилет. Но почему кошка и почему на шее болтается удавка?!

Через полчаса все удалось привести в более-менее приличный вид. Вилию, как мог, успокоил; кошку завернул в бумажный пакет и вынес в мусорный бак. Клинок? Отправил в раковину, потом займусь. Соседка, в которую пришлось влить рюмку коньяку, сидела у меня на кухне и тихо причитала.

— Саша, что же это творится? — она качала головой, словно китайский болванчик, — Йезус Мария, куда катится это мир?

— Успокойтесь, госпожа Виля, — я слегка поморщился. Пока вел ее на кухню, потревожил бок, и теперь там словно огнем жгло. Права соседка — пару ребер точно сломал.

— Раньше так не было! Нет, были хулиганы, были наркоманы, — она качала головой, приложив пальцы к губам, — но такой жестокости никогда не было. Саша, у вас на работе проблемы, да?

— Есть немного.

— Поостерегитесь, пожалуйста. Вы мне как внук. Жалко, одна моя подружка умерла, у нас в третьей больнице медсестрой работала. Она бы мигом вас на ноги поставила.

— Медсестра?

— Да, Саша, обычная медсестра, — она грустно улыбнулась, — ей бы врачом-гомеопатом работать, а не сестрой милосердия. Знаменитая на всю Литву травница была.

— Знахарка?

— Ой, как ее только не называли, даже ведьмой! Хотя, — Вилия задумчиво посмотрела в окно, — умения у нее были. Я сама видела, как она больного заговорила. Потом она меня долго упрашивала никому не рассказывать. Да, Саша, своими глазами видела; кто бы рассказал — не поверила! Рана была тяжелая, артериальное кровотечение, и место неудобное, жгут наложить трудно. Больной еще и пьяный был, как он до больницы дошел — ума не приложу. Потом, словно помутилось у него, вырываться начал, бежать куда-то хотел. А в приемном покое, кроме нас двоих, никого. Так она подошла, руку ему на голову положила, пошептала что-то, он и успокоился, словно в транс впал… Хотя знаете, Саша, мне кто-то говорил, что у нее внучка есть, тоже травами лечит. Надо позвонить, узнать у коллег. Может не все доктора меня забыли? — она грустно улыбнулась.

— Да нет, — покачал головой я, — не надо. Мне уже гораздо лучше…

А вы что хотели? Чтобы мне травницу на дом прислали? Вот только потомственной ведьмы, мне для полного счастья не хватало. Не хочу. Не надо…

Поймете ли вы меня… Я не боюсь. Только чем дальше углублялся в дебри своего ремесла, тем больше вопросов возникало. Нечисть, нежить, вампиры и оборотни. С ними все понятно — они приносят горе людям и достойны смерти. А ведьмы? Как поступить с женщиной, которая лечит травами, помогая даже тем, на которых и врачи рукой махнули. А ведь такие есть… Мы с Вилей еще долго сидели на кухне и разговаривали. Она, немного захмелев от выпитого натощак коньяку, рассказала еще про одну женщину, которая приходила в онкологическую больницу. Приносила травы, которые облегчали страдания даже тем, кому не помогал морфий. Врачи смотрели на это сквозь пальцы, понимая, что этим больных не вылечить. Как с такими поступать, узнай я, что они Ведьмы? Убивать? За что? За то, что лечат? В древние времена врачей тоже иногда казнили, чтобы Божьему промыслу не мешали. Я не инквизиция!

Черт побери, вопросов больше, чем ответов, а Авгур словно сквозь землю провалился! И поговорить больше не с кем, хоть в центр психологической помощи звони. Представляю я себе этот разговор… Хотя нет, постойте, есть на примете две кандидатуры. Первая — это отец Казимерас. Когда с ним общался, возникло чувство, что этот святой отец не так-то прост и многое не договаривает. Почему бы не вывести на откровенный разговор, пусть и не прямым текстом? Могу же я, как любитель истории, поговорить про ведуний и знахарок? Ну да, любитель истории, мать твою так — с сорок пятым за поясом. Вторая — это цыганский баро. Только боюсь, ничего не получится — пробиться к нему сложнее, чем быть приглашенным на семейный ужин к премьер-министру. Баро, баро, баро — я смотрел в окно и барабанил пальцами по столешнице, пока не почувствовал легкое прикосновение. Ну да, Тишка забрался на стол и пытается ухватить меня за руку. Иди сюда, серый!

X

На следующее утро, кряхтя, как старый дед, забрал свою машину у Сигитаса из гаража и, выслушав его дружеские подначки по поводу внешнего вида, отправился в Нижние Шанчяй. Это один из прибрежных районов Каунаса, обязанный своим названием Наполеону. В 1812 году, 24 июня, французы в этом месте форсировали реку и встали лагерем на правом берегу Немана, отсюда и пошло название «шанцы», от французского chantier — двор, или от немецкого schanze — укрепление. Неподалеку от этого места есть высокий холм, который называют Наполеоновским. По преданиям, именно с его вершины маленький корсиканец и наблюдал за переправой. Кстати, в 1913 году, на столетнюю годовщину Отечественной войны, здесь побывал и Николай Второй. В конце девятнадцатого века при строительстве Каунасских оборонительных сооружений этому району была отведена роль промышленного, здесь разместились вагоноремонтные мастерские, фабрика скобяных изделий «Вестфалия» и несколько мелких заводиков. Теперь это грязный и унылый район с заброшенными казармами царских времен и застроенный частными домами. Здесь, рядом с пышными новостройками спокойно соседствуют замшелые деревянные лачуги. Вросшие в землю, словно они наблюдают грязными подслеповатыми окнами за сменой поколений и властей. Кажется, что эти домишки вечны в своей серости и нищете. Мой путь лежал в один из кварталов этого района, где поселились цыгане. Здесь торговали наркотиками, водкой и людьми, содержали шалманы и бордели, убивали ради двух литов и заключали миллионные сделки.

Как чувствовал, хлебом-солью меня встречать никто не спешил. Экие они, право слово, негостеприимные. Даже две цыганки неопределенного возраста куда-то пропали. Да что там они, даже вездесущей малышни — грязных разновозрастных детей — и тех не видно. Приехал, блин. Хотя нет, на крыльце одной из лачуг сидела старуха. Помните Бабу-ягу в исполнении прекрасного актера Георгия Миллера? Вот именно — одно лицо. Тот же крючковатый нос, мохнатые обрывки седых бровей, удивленно взлетевшие вверх, волосатые бородавки, щедро усыпавшие длинный и узкий подбородок.

Я подошел к ней, сидящей на низеньком стульчике, и присел на корточки.

— Здравствуй, бабушка. Скажи, как мне встретиться с вашим баро?

Цыганка подняла на меня взгляд. Господи, если бы я не обладал умением их чувствовать, то принял бы ее за исчадие Ада. Щуря от утреннего солнца подслеповатые глаза, она посмотрела на меня так, словно я был стеклянный.

— Что?

— Я хочу увидеть вашего баро.

— Многие хотели бы этого, гаджо. Зачем ты ему нужен?

— Скорее он мне нужен. Хочу задать несколько вопросов.

— Эх, гаджо, — она усмехнулась, — многие этого хотели, но зачем знать заранее то, что немного позже увидишь сам. Не надо торопить жизнь.

— Но…

— Запомни, — она посмотрела на меня, и на одно мгновение мне показалось, что я вижу перед собой не дряхлую старуху, а женщину ослепительной красоты.

— Да, — она усмехнулась, увидев мой ошеломленный взгляд, — такой я была. Скажу одно — нельзя узнать будущее человека, если нет возможности понять его прошлое. Езжай, гаджо, у тебя еще есть время создать эту историю…

Вот и поговорили, подумал я, колеся по узким улочкам цыганского района. Оставался Казимерас. Надеюсь, он не будет говорить подобными загадками, словно эта полоумная старуха. Хотя нет, непохожа она на сумасшедшую, слишком уж глаза умные. Сам черт этих цыган не разберет, с их умениями. Сложно разобраться, что врут, а что на самом деле знают и умеют.

Когда я стоял на перекрестке у железнодорожного вокзала, позвонил Шарунас. Вежливо поинтересовался, как мои дела, и сообщил, что документы для подписания готовы. Мол, хотел бы узнать, когда найдется свободная минутка, заехать к нотариусу и окончательно оформить сделку. В ответ я предложил не тянуть кота за все подробности, и сделать это сегодня. Было слышно, как Шарунас кому-то озвучил мое предложение, и через несколько секунд предложил встретиться у нотариуса в конторе, которая находилась рядом с Зеленой горой, неподалеку от центрального комиссариата полиции. Вот и прекрасно, заодно и пообедаю в небольшом ресторанчике по соседству…

— Добрый день, Александр!

Вот оно что — я даже усмехнулся, увидев, кто пришел на встречу вместе с моим бывшим шефом. Конечно, тот самый «неизвестный представитель, неизвестной оружейной компании». И все в тех же темных очках, в которых, как в зеркале, отразилась моя улыбающаяся физиономия. Нежить. Значит, все правильно рассчитал, вычисляя новых совладельцев нашей оружейной конторы. Пусть и в очках, но черный провал, вместо глаз вижу, чувствую… Да и перстень нагрелся, обжигая мне руку.

— Добрый, — буркнул я в ответ, — ну-с, господа, документы и деньги готовы?

— Да, конечно, — кивнул Шарунас, показывая мне дипломат, — как мы и договаривались, первая часть в размере пятидесяти тысяч литов, а оставшиеся — по графику, в течение года.

— Прекрасно, тогда вперед. Время, как говорится — деньги.

— Да, да, — согласился со мной любитель черного цвета, — но изредка спешить все же не следует. Можно наломать дров, принимая поспешные решения.

— С чем именно предлагаете подождать? — спросил я. — С подписанием документов?

— Нет, что вы, я просто представил, некоторые жизненные ситуации, — он пожал плечами, — не стоит принимать мои слова буквально.

— Именно поэтому предлагаю не затягивать нашу встречу. У меня, знаете ли, дел по горло. Сезон все-таки… охотничий…

— Ты что, охотником заделался, Сашка? — удивился Шарунас.

— Для кого Сашка, а для кого и Александр Владимирович, — отрезал я. — Пошли, нечего легкие проветривать.

Через два часа я был свободен, как птица. Без фирмы и обязательств, связанных с этим бизнесом. Кстати, удостоверение тоже тю-тю, уплыло. Жаль, по служебному разрешению мог транспортировать любой ствол, находящийся в нашем магазине, на стрельбище или в мастерскую, к оружейникам. Полезная была бумажка. Правда, был и плюс — первый взнос в размере пятидесяти тысяч. На первое время хватит, а там посмотрим, чем будем заниматься. Что делает любой человек, который получит крупную сумму денег? Правильно, сразу потратить некую часть, чтобы получить пусть и небольшое удовольствие. Для начала заехал в небольшой ресторанчик, чтобы «отпраздновать» сделку. Маленький, столиков на десять, зал. Не скажу, чтобы уютный, но готовили там вкусно. Не спеша пообедал, лениво пообщался с барменшей и, сыто улыбаясь, выбрался на свежий воздух, окунувшись в аромат цветущих каштанов. Несколько минут размышлял, куда сейчас направиться, но сначала решил позвонить отцу Казимеру.

— Добрый день, святой отец!

— Добрый, Александр, рад вас слышать! Как ваши травмы? — поинтересовался он.

— Уже и думать про них забыл! — не будешь же говорить, что неделю назад мне наставили таких «травм», что до сих пор отхожу. — Отче, вы уж простите, ради Бога, за беспокойство, но хотел наведаться в ваши края. Не будете возражать, если заеду на огонек?

— Конечно, нет, — после недолгой паузы ответил Казимерас, — с удовольствием встречусь. А когда планируете приехать? У нас, видите ли, начались небольшие строительные работы в храме. Хотим обновить фасад, провести реставрационные работы и обустроить территорию костела. Вы не обижайтесь, но много времени уделить не смогу.

— Да нет, что вы, святой отец! — сказал я. — Понимаю, конечно, что у вас и без меня забот хватает. Устроит, если заеду в пятницу? Ближе к полудню.

— Прекрасно, буду ждать!

Ну вот и прекрасно, что договорились. А то с нашим Авгуром точно каши не сваришь, пропал, как рыба под лед. В голове мелькнула тревожная мысль — не дай Бог, и его найдут, как отца Станислова. Нет, так не должно случиться! Он мужик крепкий, умением и знанием не обижен, так что не так просто, его в угол зажать. Появится, никуда не денется.

Теперь про Казимера. Когда к нему собирался, мелькнула одна идея — наведаться на тот хутор, где Ведьму упокоил. По словам Авгура, там можно обнаружить интересные вещи. Но как искать? Неужто придется уподобиться тем байстрюкам, что рыщут по окрестностям с металлоискателем? А почему бы и нет, дьявол меня забери? Отъехал от ресторанчика и направился в Арсенал, есть неподалеку такой магазинчик. Торгует разными полезными вещами для туристов. Одежда, обувь, фонарики — и в том числе металлоискатели. В общем, от нижнего белья до полевых кухонь — любой каприз за ваши деньги.

Если разобраться, то такие магазины (как и оружейные) — единственные, где мужчина может спокойно и без напряжения зависнуть на несколько часов. В прочих торговых местах мужик начинает хиреть, горбиться, плестись нога за ногу, следуя за своей спутницей, словно ходячая вешалка для пакетов, сумок и коробок. Тут нет, тут, братцы, картина иная! Женщины, если уж довелось вам затащить ее в такой магазин, скучнеют, брезгливо морщатся, глядя на все эти железки. Начинают нервно топтаться на месте, словно боевая лошадь, глядя, как ее ненаглядный выбирает очередную железку, яростно обсуждая с продавцом ее плюсы и минусы. Конечно, я имею в виду обсуждение достоинств «железок», а не своей спутницы.

Недолго думая, выбрал себе одежду, подходящую для того, чтобы бродить по лесу и копаться в земле, взял малую пехотную лопатку натовского образца, фонарик с двумя запасными комплектами элементов и металлодетектор. Полезная штука, если уметь им пользоваться. Продавец меня заверил, что в этом ничего сложного нет. Не скажу, что я ему поверил, но за оставшиеся несколько дней надеялся попрактиковаться. В самом деле — не боги горшки обжигают! Загрузился пакетами и, кряхтя (бок все же болел), отнес покупки в машину. Вроде все. Хотя стоп! Неплохо бы еще в один магазин заехать, на проспекте Саванорю, неподалеку от моего дома. Во-первых, холодильник заполнить, там уже почти пусто, а во-вторых, купить Тишке доску, обмотанную веревкой, чтобы когти точил, а Баксу — витамины и сухой корм.

Погрузившись в размышления о бытовых мелочах, я ехал в сторону магазина, пока не остановился на перекрестке у Комбината слепых. Горожане так и называют это место, никак не иначе. Еще с 1959 года здесь размещается это предприятие, выпускающее бытовые и художественные изделия, начиная от розеток и заканчивая женской бижутерией. Стоял на перекрестке, ожидая, когда пройдут пешеходы; кстати, одна девушка могла бы идти и помедленнее. Уж слишком «вкусно» она шла, слегка покачивая красивыми бедрами. Мдя…

Вдруг меня накрыло. Почувствовал опасность, словно зверь, в которого прицелился стрелок, сидящий в засаде. Неприятное чувство, когда знаешь, что на тебя охотятся. Одни назовут это предчувствием, другие — шестым чувством. Не знаю, что это, но уверен, именно сейчас должно произойти что-то нехорошее! Дьявол меня забери! Нет, я не имею в виду банального снайпера, устроившего лежку где-нибудь на крыше. Даже головой покрутил в безнадежной попытке увидеть какой-нибудь признак грозящей опасности. Поэтому и отвлекся от дороги, проезжая мимо автобусной остановки. Когда повернул голову, то — словно в замедленном кино — увидел женщину, вылетающую с тротуара под мои колеса! Твою мать! Еле успел нажать на тормоз, выкручивая руль, чтобы развернуть машину боком. В правую дверь послышался глухой удар, стекло разлетелось вдребезги, и мне в лицо брызнула чужая кровь…

Мы сидели у меня на кухне и пили чай. Нет, не с плюшками, хотя они были бы очень кстати. После разных травм, на которые богата моя спортивная юность, меня всегда на сладкое тянет. Вместо них был небольшой торт, который принес Петр. Кто сказал, что мужчины сладкое не любят? Расскажите эти сказки кому-нибудь другому! Любят, просто признаваться в этом не хотят, словно боятся быть уличенными в чем-то, не соответствующем мужскому статусу. Авгур объявился, как всегда, неожиданно — будто никуда и не пропадал. Позвонил утром и через несколько минут постучал в дверь. Он что, заранее приехал и ждал внизу разрешения, чтобы нанести визит? Загорелый, отдохнувший — интересно, где это он прохлаждался, пока я здесь кровь мешками проливал и с гвоздем на зверье кидался?

— Скажите, Авгур, что может означать убитая кошка?

— Убитая кошка — это просто кошка, — Петр пожал плечами. — С чего вдруг спросил?

— На дверях нашел.

— Своей квартиры? — он поднял на меня взгляд, даже кусочек торта забыл съесть.

— Да, пригвоздили стилетом, который я оставил в голове Нежити.

— В доме ведьмы, — кивнул он. — На кошке было что-нибудь необычное?

— Необычное? — я задумался. — Да нет, вроде ничего особенного, кошка, как кошка. Дохлая. На веревке болталась.

— На веревке? — он удивленно дернул бровью.

— Ну да. Петля была на шее, веревочная.

Авгур усмехнулся и обвел взглядом кухню. На дверце холодильника болталась игрушка для Тишки — привязанный шнурком мячик, который котенок в этот момент и бил лапой, словно боксерскую грушу. Петр осторожно забрал у него игрушку и завязал какой-то хитрый узел.

— Такой?

— Да. Что это за хрень?

— Ничего особенного — обычная удавка, на таких людей вешали. Кстати, надо заметить, что правильно повесить человека — это наука. Раньше у палачей были специальные таблицы, где указывалась толщина и длина веревки.

— Смотри ты мне, как все сложно, — покачал я головой. — Я-то думал — все просто: веревка, кусок мыла — и вперед. Но кошка здесь причем?

— Она во все времена была признаком свободы. Повесив на дверь убитую кошку с петлей на шее, тебя в очередной раз предупредили, что ты можешь потерять свободу. Нежить, это и провоцирует — по мере своих скромных возможностей, кстати, а как женщина, которую ты сбил машиной?

— Жить будет.

— Долго в полиции продержали?

— Да, нервы изрядно помотали. Знаете, как это бывает: тест на алкоголь, схемы, доктора и прочее. Хорошо, хоть свидетелей было в достаточном количестве.

— Что ожидает в перспективе? — поинтересовался Авгур. — Женщина-то как, в сознании?

— В перспективе — решение о проведении досудебного расследования. Ничем особенным не грозит — скорость я не превышал, а женщина выбежала на дорогу не на пешеходном переходе. Нервы, конечно помотают; и так уже достали с разговорами.

— Везучий ты, Сашка, просто слов нет! Из дома Ведьмы умудрился выбраться без особых потерь. Почему ты ее где-нибудь на улице не подкараулил? Не мог в темном углу подстеречь и застрелить?

— После этой неудачной вылазки начинаю размышлять о пополнении арсенала. Как бы мне не хотелось, — я задумчиво повертел в руке сигарету, — но придется поступиться принципами и нарушить закон.

— Что ты собираешься предпринять?

— Думаю еще. Во-первых, надо будет заказать удлиненный ствол для Глока, с резьбой. Причем сделать это так, чтобы не пришлось его регистрировать в полиции. Значит, надо напрячь знакомых в Штатах, там эти вещи не подлежат учету. Во-вторых, изготовить глушитель. Детали закажу в разных мастерских, чтобы никто не понял, что именно делают, а окончательно соберу дома. В-третьих, дробовик. Я выбрал Бенелли, четверку, но скорее всего откажусь. Надо будет присмотреть что-нибудь более короткое. Есть одна задумка, приобрести нечто вроде обреза, которые производит итальянский Fabarm. Короткий, всего четырнадцать дюймов ствол, помпа двенадцатого калибра. В ограниченном пространстве незаменимая вещь, — я прищурился, вспоминая модель, — вроде Martial Ultrashrort, надо будет уточнить по каталогу. Проходит как impugnatura pistola, если память не врет, что-то вроде «с пистолетной рукоятью», в итальянском я не силен. Но это уже мелочи.

— А разве у нас нет ограничений по длине оружия? — удивился Авгур. — Когда я закон читал, там была указана минимальная длина ружья.

— На спортивную лицензию возьму, — улыбнулся я, — пусть докажут, что нельзя в спорте «ультрашот» использовать. Если что, приделать приклад этому потомку лупары[11] — дело нескольких минут.

— А патроны какие будешь использовать?

— Не знаю. Полагаю так — раз достаточно небольшого количества серебра, чтобы эта Нежить сдохла, то нет смысла изготавливать дробь полностью из серебра. Во-первых, она будет легче, а во вторых — намного дороже.

Авгур, соглашаясь с моими словами, кивнул.

— Вот, — продолжил я, — значит, есть два варианта: или отливать крупную картечь, куда добавлять серебряные стружки, или изготовить жакан, сиречь пулю, для гладкоствольного ружья, а в ней сделать выемку и вбить небольшой серебряный шарик. Как вам мои мысли?

— Ну, я в оружии не специалист, — Петр развел руками, — но полагаю, мысли правильные, попробуй. Только думай, Саша, все равно думай. Планируй перед тем, как куда-нибудь лезть, очень тебя прошу! Сам понимаешь, что ты уже свой ход сделал, теперь их черед. И так повезло, что живым выбрался.

— Спасибо, Авгур. Да, как вспомню — до сих пор ребра ноют, еле ноги унес.

— Мог там и остаться, навеки. Или, как вариант, твой труп превратили бы в упыря.

— Хорошенькая перспектива…

— Не очень красивая… О том, что ты можешь потерять свободу. Слушай, — Авгур смотрел на меня серьезно, словно принял какое-то решение, — а может, уедешь отсюда на время? Когда с этой аварией разберешься.

— Нет, — я отрицательно покачал головой, — не уеду.

— Упрямый?

— Нет, у меня есть дела. Хочу упокоить эту ведьму. Кого убил у нее в доме, не знаете?

— Полагаю, что оборотня. Охранник и любовник — в человеческом образе, естественно. Вполне понятна ее ярость. Кстати, не так давно неподалеку от одного из старинных баварских замков объявился вервольф. И, представь себе, это не просто байки журналистов, а документально зафиксированный случай, даже полицейский протокол имеется. Месяц назад, в полнолуние, он напал на двух туристов из Италии. Выпрыгнул из кустов и попытался задрать одного из них. Если бы итальянец был один, то и думать нечего, закончилось бы требухой, разбросанной по дороге. Но мужики оказались сильные, и на помощь позвать успели, благо неподалеку оказался патруль. Когда замелькали полицейские сирены, оборотень скрылся в придорожных кустах, только его и видели.

— Может, это одичавшая собака или волк.

— Саша, откуда там волки? В Германии, в окрестностях Дрездена, даже памятник есть — Последнему волку. Да, и еще. Есть некоторые факты, которые указали в описании эти туристы. Ужасная волчья пасть, огромные когти и… вертикально ходящее тело.

— Весело, ничего не скажешь.

— Таких свидетельств становится слишком много, даже европейские специалисты рассматривают их серьезно, а не как очередной образчик народных легенд и поверий. Если честно — не нравится мне это, очень не нравится. Что-то последнее время активизировалась эта нечисть, словно… — он неожиданно замолчал.

— Словно что?

— Да нет, ничего, мыслишка одна. Позже расскажу. А Ведьму упокоить — дело хорошее, — Петр задумчиво помешал ложечкой остывший чай, — оно, конечно, верно, только в дом к ней больше не лезь. И еще — завтра я попытаюсь научить тебя одной вещи. Ничего, в общем, сложного нет, просто надо понять, как закрываться в себе. Когда охотишься, не важно, на зверя или на нежить, то дичь чувствует охотника — его взгляд, мысли. Знаешь, люди говорят — взгляд почувствовал. Например, когда подкрадываешься к человеку, нельзя смотреть прямо на него. Надо рассеивать взгляд, наблюдая за жертвой так, будто боковым зрением смотришь. Так и с Ведьмами; тогда сможешь подобраться вплотную, а она даже ничего не почувствует. Да, хотел спросить — а почему ты бросился к реке, когда из дома выбрался?

— Не знаю. Словно что-то завернуло в противоположную от машины сторону. Да и не добрался бы я до нее в том состоянии. На клочки бы разорвали.

— Правильно, сделал. Ведьмы не могут пересекать водные преграды, вспомни легенду о красотке Кэтти.[12] Это память пробуждается, — Петр посмотрел на меня грустными глазами, немного помолчал и продолжил. — Тебе еще многое предстоит вспомнить, и поверь, мне искренне жаль тебя. Когда это произойдет, ты уже не будешь прежним Александром Айдаровым.

— Это так страшно?

— Я бы сказал — ужасно, так будет точнее. Словно тебе душу наизнанку выворачивают, заставляя вспоминать то, что должно быть похоронено. Прошлое должно хоронить своих мертвецов. Обязано! Но это не всегда так. Ты вспомнишь, что когда-то уже любил, был счастлив, может, даже увидишь лица своих детей, которых пережил, пусть и в новом теле. Это очень больно.

Мы немного помолчали. Я не хотел лезть к нему в душу, чтобы не бередить старое, а Авгур сидел, задумавшись, словно вспоминал свои жизни. Его лицо исказила гримаса, будто он не просто видел прошлое, а разговаривал с теми, кто там остался. Память… Да, она и не такое способна…

— Я тут Казимеру звонил, хочу наведаться в те края, — прервал затянувшуюся паузу я.

— Хутор хочешь осмотреть, — Авгур кивнул, — правильно, там могут найтись интересные вещи. Только не рискуй. И с ксендзом поговори, он мужик правильный, жаль, что не из ваших. Эти чернохвостые умеют успокоить, только лишнего не болтай.

— Да нет, конечно, понимаю…

— Вот и думай, — Петр поднялся и, проходя мимо меня, хлопнул по плечу. Бакс, лежащий на подстилке, сразу насторожился и зарычал. Точнее, изобразил, что-то похожее на рычание. Авгур усмехнулся и оглядел моих зверей.

— Смотри ты мне, защитник какой растет! Ладно, Александр, провожать не надо, пойду я, пока твои звери не съели, — он засмеялся, — Хранители.

— Кто? — не понял я.

— Они, конечно, — Петр кивнул на Тишку с Баксом. — Кто же еще?

XI

— Узнала меня? — тихо спросил я…

— Мразь!

Конечно, что еще может сказать Ведьма, когда ее приобняли со спины, взяли за горло и крепко держат, уперев между лопаток стилет. Даже если и ударит, то вместе со мной в сторону отлетит.

Ведьму мне удалось подстеречь у одного здания, в центре города. Со двора был вход в бильярдный клуб, а этажом выше — студия модных восточных танцев. Вроде бы и центр города, но вечером здесь довольно пустынно. Вокруг высились дома, довоенной постройки, образуя закрытый, прямоугольной формы, двор. Здесь парковали свои машины клиенты студии (для бильярдного клуба была отдельная площадка). Вот Ведьма и вышла, прямо на меня, стоящего в тени деревьев. Как и учил Авгур, я постарался максимально отвлечься от происходящего вокруг. Да, опыт в этом тоже нужен — так отвлекся, чуть было Ведьму не проворонил! Когда она подошла к своей машине, я, стараясь смотреть немного в сторону, сделал несколько осторожных шагов и взял ее за горло.

— Поговорим?

— О чем? Ты все равно труп! — казалось, она совершенно спокойна, даже не пытаясь дернуться. Но это лишь на первый взгляд. Чувствовал, что, допусти малейшую ошибку — и она ударит. Ударит так, что меня по стене фаршем размажет.

— Например, про Оринту, — я немного надавил на стилет, и она вздрогнула, выгибая спину. — Какая сволочь заказала болезнь?

— Зачем тебе знать, Охотник?

— Я по жизни любопытен. Говори, иначе сейчас проткну, как ту кошку, повешенную мне на дверь.

— Один из нас.

— Имя?

— Ты совсем еще зеленый, Охотник — она даже засмеялась. — Кто же из нас назовет свое настоящее имя?

— Где его найти?

— Не обольщайся, он сам тебя найдет. И поверь, когда это произойдет, ты позавидуешь мертвым. Наивный! Ты же хуже, чем мы, которых презрительно называешь Нежитью, — она скривила губы. — Охотники — это сброд, совершивший в прошлом такие грехи, что вас даже ад не принимает! Вы изгои во всех мирах, вы…

Она вдруг захрипела и замолчала. Да, сложно разговаривать, когда из твоей груди торчит кончик клинка. Каюсь, не выдержал…

По ее лицу словно трещины пробежали. Я сделал шаг назад, отпуская тело, вдруг ставшее сухим и ломким, и оно рассыпалось пылью. Нежить…

Вечером сидел на кухне и чистил пистолеты. Занятие сродни женскому вязанию. Сидишь, чистишь, о своем думаешь. Что меня немного напрягало, так это невозможность упорядочить Нежить. Ну не поддается она классификации, хоть убей! Первая убитая мною Ведьма расползлась змеями. Эта — превратилась в прах. Вот и поди разберись. А ведь есть еще оборотни и упыри. С одной стороны — и одни, и другие не откажутся от возможности попить крови, но упырь еще и мяса человеческого нажрется. Эх, не хватает Охотникам информационного центра. А заодно и профсоюза, — усмехнулся я, представив, как Авгур сидит за письменным столом и выговаривает очередному Охотнику, за убитую без лицензии Нежить. Мол, срежу! Срежу премию в конце года…

Ну что, пора собираться на хутор? Жаль, что я не Филеас Фогг из старого мультфильма — тот всегда знал, какие предметы пригодятся в дороге. Да и какая это дорога, так — прогулка на природу, не более.

Во-первых, металлоискатель. Прибор интересный, надеюсь, не зря четыреста евро отдал. Лопатка, нож. Фонарик, несколько комплектов батареек. Что еще? Глок, два магазина с серебряными пулями и два с обычными. В небольшой рюкзак, вроде тех, что таскают фотографы, упаковал бутерброды и бутылку минеральной воды. Термос с чаем, несколько шоколадок, чтобы аппетит, возникший во время работы, убить, и пачка сигарет. Спички, зажигалка. Что-то много получается — еду на один день, а набираю, словно на неделю. Пока собирался, дождался неожиданного звонка. Звонил Виктор, наш мастер-оружейник. Это что еще за дела?

— Привет, Александр!

— Здравствуй, как дела у Кулибина всея Литвы?

— Дела? — переспросил он. — Плохо.

— А что случилось-то? — лениво поинтересовался я.

— Безработный, — он невесело засмеялся, — со вчерашнего дня.

Ничего себе новые хозяева развернулись, если Виктора решились уволить. У них что, мозги напрочь отшибло — от такого мастера отказываться?

— Причина увольнения?

— Ты будешь смеяться, Саша, но серебряные пули.

— Что за бред?

— Именно, что бред. Новый хозяин со страшной силой против снаряжения патронов, а Шарунас молчит, будто воды в рот набрал. В общем, схлестнулись, слово за слово, шутка за шуткой, так и оказался за бортом. — Виктор немного помолчал, — А ты как, чем заниматься собираешься?

— Еще отдыхаю, но если ты остался без работы, то есть у меня одна мыслишка. Давай послезавтра созвонимся и встретимся. Чем черт не шутит, когда ему ихний Синод позволяет — вдруг что-нибудь и получится?

— Прекрасно. Значит, послезавтра я тебе звоню?

— Да, буду ждать.

Ну и дела творятся в Датском королевстве (я даже в затылке почесал, от удивления). Если хорошо организованный коллектив направо и налево разгоняют, то они так быстро в банкрот уйдут. Таких крутых поворотов бизнес не любит — не воздухом торгуют. А вот услуги Виктора мне пригодятся. Пока он работал у Шарунаса, не хотел обращаться, а сейчас — извините…

На следующее утро, чуть свет, катил по пустынной дороге в сторону хутора. Машин на дороге было немного, в приоткрытое окно врывался ветер, принося с полей запах луговых трав. Красота! Даже залюбовался, увидев аиста, который летел в сторону небольшого озера. Словно почувствовав мое настроение, по Русскому радио включили старую песню, — «На дальней станции сойду». Я улыбнулся — как эта мелодия совпала с моим настроением. Хорошие раньше песни писали, не в пример нынешним — за редким, очень редким исключением.

Ведьмин хутор встретил меня утренним туманом, который лежал на заброшенном поле, словно кусочек неба, зацепившийся за ветки кустарника. Тихо здесь — даже не верится, что в прошлый раз я мог остаться здесь навеки. Кстати, вполне возможный вариант. Сбросила бы ведьма мое тело в болото — и поминай как звали. Только потомки, лет эдак через пятьсот, обнаружили бы, мумифицированное в здешних торфяниках тело. И лежать мне тогда в каком-нибудь музее, на радость будущим ученым, которые бы выстраивали различные версии моей гибели. Думаю, самые дерзкие из них не рискнули бы предположить стычку с нечистой силой.

Вначале я просто обошел хутор, отмечая в памяти разные интересные места, которые надо будет проверить особенно тщательно. Сруб избы — это само собой. В колодец не полезу, даже не уговаривайте. Ну его нафиг, после купания в Нерис еще кашляю! Развалины избы ничем особенным не порадовали, хотя начал по всем правилам кладоискателей — от печки. Угу, как же — прямо как только, так и сразу! Нашел, конечно. Несколько ржавых гвоздей, ржавую вилку и обломок топора. Если такими темпами пойдет и дальше, то смогу сдать в ближайшую скупку немного металлолома. Глядишь, и дадут лита два. В одном из углов нашел монетку. Две копейки 1912 года, почти клад… Провозившись еще несколько часов, пройдя хутор вдоль и поперек, заметил бугорок — почти на окраине, у кромки леса. Интересный такой, словно шляпка большого гриба, заросшая травой. Подошел, пнул для порядка — бугорок как бугорок, только слишком правильной формы, на могилу похоже. Я даже поморщился, представив, что это место упокоения какого-нибудь бродяги, нечаянно забредшего на огонек… Зашел, увидел и погиб. Копать не хотелось, но все же прошелся металлоискателем по возвышению, в надежде услышать тишину и плюнуть на это дело, с чистой совестью. Как бы не так! Прибор послушно запищал, причем сигналы подавал исключительно по периметру. Я еще раз поморщился и принес лопату. Видно, не избежать мне сегодня земляных работ, черт бы их побрал!

Трава, покрывавшая землю, словно специально не давалась. Копалось тяжело, а рубить эти спутанные космы прошлогодних растений не хотелось — вдруг там что-нибудь интересное, ведь испорчу! Пока снял первый слой, час провозился, не меньше. Дерн откладывал в сторону, предварительно прозвонив прибором. Знаете, как бывает: сигнал есть, а отбросил в сторону комок земли — и все, пропал. Нет, сигнал был, причем сильный. Землю взрыхлял ножом, потом аккуратно выбирал лопатой. Через несколько минут послышался глухой стук. Нож уткнулся в доски, которые раскапывал еще минут тридцать. Правда, энтузиазма немного прибавилось — это уже не похоже на могилу, поэтому копал с охотой, не забывая оглядываться по сторонам. Не хватало еще злого лесника на мою голову! Ничего он не сделает, но копать дальше не разрешит, это и к гадалке не ходи. Наконец раскопал по периметру находку, и моему взгляду предстала квадратная крышка, размером сантиметров семьдесят, сделанная из толстых досок и окованная по краям железными пластинами (их прибор и засек!). На краю было круглое железное кольцо, судя по виду, тоже кованное.

Руки прямо зачесались за него взяться и поднять крышку. Но, как говорил один персонаж: «тараписа не нада», поэтому сходил к машине, водички попил, шоколадку скушал и, вернувшись к раскопу, не спеша покурил. По идее, это мог быть обычный погреб, где на леднике хранили продукты, соленья и прочее. Тогда почему не рядом с домом? Ладно, нечего загадки загадывать, еще несколько минут — и узнаю. Бросил окурок под ноги, тщательно затоптал и взялся за кольцо. Как бы не так! Крышка даже не шелохнулась, пришлось еще подкапывать по краям, и лишь потом, используя лопатку как рычаг, удалось стронуть люк с места. Из темного провала на меня пахнуло пылью и сухими травами.

Интересно получается, господа, очень интересно. Сами посудите: хутор на краю болота, так? Так. Значит, где ни копнешь, должна быть вода, если и не сразу, то по крайней мере близко к поверхности, так? А вот и нет. Можете сами убедиться, если рискнете туда спуститься. Помня о разных случаях, про которые читал в интернете, сначала бросил вниз зажженную газету, обнаруженную в бардачке. Бумага на дне колодца горела ровно, немного освещая дно. Значит, воздух для дыхания пригоден. Бывает полезет кто-нибудь по дурости колодец чистить, а там газ скопился. Подышал, немного — и все, уже не дышит — труп. Достать-то, как правило, не успевают. Сколько таких случаев бывало! Я когда этот погреб обнаружил, глазам своим не поверил — слишком он глубокий, метров пять, не меньше. Причем это только лаз — узкая шахта, обшитая бревнами. Пришлось посидеть, подумать… С одной стороны, интересно посмотреть, что там, внизу, делается, а с другой — страшновато. Ладно, как гласит старая пословица: Бог не выдаст, свинья не съест. Сходил за десятиметровой веревкой, которая лежала в багажнике, и привязал ее к дереву. Наделал узлов, чтобы удобнее было спускаться, перекрестился и скользнул вниз.

Хотел бы я видеть, как это копали на краю болота. Воздух внутри был относительно сухой, немного затхлый; пахло пылью, какими-то травами (я даже чихнул несколько раз) и почему-то ржавчиной. Спускался осторожно, чуть ли не каждый метр останавливался, упираясь ногами в бревна и зажигая зажигалку. Огонек горел ровный пламенем, не затухал и не вспыхивал, так что за воздух можно быть спокойным — не отравишься. Я уже завис над полом, когда увидел небольшое помещение. Включил фонарик и осветил это «подземелье»… Впечатляет, ничего не скажешь, но неуютно здесь — жутко, воздух будто кисель, даже легкий озноб по спине прошел. Хотя откуда здесь ветер? Нервишки шалят. Небольшая каморка, размером два на два с половиной метра и высотой в полтора. Стены, как и шахта, сложены из тесанных вручную бревен, а пол вымощен камнем, что меня удивило. В Литве и в жилых-то домах еще в начале двадцатого века земляные полы не были редкостью, а тут простой погреб — и такая роскошь. Потолок в одном из углов немного осел. На вид сделано крепко, основательно, но задерживаться здесь мне не хотелось. Кто знает, вдруг он стоял больше века, а сейчас возьмет и обвалится, засыплет к черту — не выберусь.

Не зря полез — в углу стояла маленькая кадушка, вроде тех, в которых хранят соленья, и деревянный сундучок с ручками по бокам. Ни дать ни взять, набор из пиратских романов, которыми зачитывался в детстве. Еще скелета, для полного комплекта не хватает. Подумал и оглянулся, обводя каморку фонариком. Не покидает странное чувство, что я здесь неугоден. Да что там говорить — банально страшно! Вот дела — кому рассказать, не поверят, чтобы взрослый мужик темноты боялся, но увы, это так. Я опустился на одно колено, аккуратно положил фонарик на пол и сцепил руки в замок, чтобы унять эту предательскую дрожь, но только еще больше испугался, увидев, что сердолик на перстне покраснел! Да, он на глазах становился красным, словно наливался кровью. Твою мать, про такое мне Авгур не рассказывал! Меня трясло, зубы начали отстукивать чечетку, будто голышом на морозе стоял — и ведь на прохладу погреба не спишешь!

Постепенно начал успокаиваться. Продолжалось это недолго, думаю, минуты три, если не меньше. Камень на перстне понемногу светлел, краснота исчезала, отступая к краям, пока он не пожелтел окончательно, приняв обычный вид. Знаете, делайте со мной, что хотите, но я уверен — не будь у меня этого кольца или окажись на моем месте обычный человек, так бы и остался здесь. Как прекрасная иллюстрация к табличке «Не влезай, убьет!». У меня до сих пор кровь стучала в висках, будто рядом колотили в огромный барабан, и, несмотря на прохладу погреба, по телу струился пот. Стекал со лба крупными каплями, даже глаза щипало. Отдышался, вытер лицо и дрожащей рукой поднял фонарик. Странно, он светил так тускло, словно батарейки доживали последние минуты. Черт бы побрал эти китайские товары, которыми забит рынок, ни черта нормально сделать не могут! Похлопав себя по куртке, достал из бокового кармана запасные. Ну вот, теперь и осмотреться можно, хотя в глубине души жил страх, словно выкрикивая — беги, беги, беги!

— Нет! — чуть не зарычал я и обернулся вокруг. — Я пришел осмотреть эту ведьмину нору и сделаю это, черт меня побери!

Сбросил булыжник, который прижимал крышку кадки, и осторожно лезвием ножа приподнял ее, словно опасаясь, что сейчас выползет какая-нибудь гадость. Кадка на добрую треть была наполнена мелкими, неизвестными мне костями, похожими на маленькие части позвоночника. Дурдом какой-то, колумбарий, а не кадушка! Ладно, лучше сундуком займусь, может, хоть там, что-нибудь полезное найдется, а не эти пожелтевшие от времени кости, покрытые зелеными прожилками плесени. Сундучок был не заперт. Бросив взгляд на кадушку, я поморщился и, немного отступив назад, протянул руку и приподнял крышку. Это, может, и смешно выглядит, но поверьте, смеяться желания не было. Куртка, которую рекламируют как многослойную, была мокрая от пота. По лицу до сих пор сбегали капельки пота, словно в парилке сидел. Сундучок был полон почти доверху. Сверху лежало какое-то тряпье, скорее всего, истлевшее от времени платье. При попытке переложить на пол оно расползлось на кусочки, оставляя на моих руках пыль и запах гнили. Открылось несколько отделений, разделенных деревянными перегородками. В большом лежал кожаный мешок, туго завязанный толстым шнурком с металлическими наконечниками на концах (на ощупь — будто маслом пропитанный). Внутри, судя по габаритам — что-то похожее на коробку или книгу; разворачивать не стал, просто отложил в сторону — успеется. В соседних отделениях нашлось несколько похожих мешочков, только поменьше размерами. Один звякнул чем-то металлическим; сквозь кожу прощупывались монеты. Это уже хорошо — значит, есть чем поживиться. Что тут еще имеется? Несколько пустых пузырьков толстого стекла, с деревянными пробками. Если в них что-то и хранилось, то давно испарилось, оставив на внутренней стороне темные разводы коричневого цвета. Больше ничего не нашлось, я даже перевернул сундучок и осмотрел дно. Нет, не похоже, чтобы потайные отделения были; слишком уж дерево старое, щели обязательно бы выдали такое «дополнение». Ладно, находки в рюкзак — и двигаем на воздух, что-то мне не по себе, не дай Бог, и правда чем-нибудь отравился. Нет, не слабость, а что-то вроде усталости, будто смену у станка отстоял.

Я бросил взгляд на часы, они показывали два часа дня. Ничего себе провозился! Это что же получается — больше часа внизу пробыл, а показалось, не больше десяти минут! Ладно, забросил мешок на плечи и начал выбираться наверх. Вылез наверх и, немного отойдя от провала, сел на землю, устало скинув рюкзак и подставив лицо солнцу. Это гораздо лучше, чем ползать по норам!

Телефон прозвучал так неожиданно, что я даже аппарат на землю уронил, когда доставал из кармана. Твою мать!

— Александр? Добрый день.

— Добрый день. Отец Казимерас?

— Да, это я. Ждал вас вчера, как договаривались, но не дождался и решил сам позвонить, что-то неспокойно мне. У вас все хорошо? Надеюсь, не помешал?

— Вчера?

— Ну да, ведь мы договаривались, помните, встретиться в пятницу, около полудня.

Меня словно мешком по голове огрели. Как так — вчера, в пятницу? А сегодня что? Бросил взгляд на часы — четырнадцать двадцать… Но день, суббота?! Погодите, я приехал сюда в пятницу в восемь часов утра, не может такого быть! Я что, больше суток под землей провел?!

— Нет, — запинаясь, ответил я, — что вы, конечно не мешаете. Извините, но помешали некоторые обстоятельства.

— Да, я понимаю… Александр, хотел бы попросить об услуге. Не знаю, почему, но мне кажется, что кроме вас, помочь советом никто не сможет. Слишком уж ситуация, скажем так, загадочная. Полицию пока в известность не поставил, вначале хотел с вами поговорить, надеюсь, не откажете…

— Да, конечно, а что случилось?

— Не хотелось бы по телефону, — он немного замялся. — Может быть, вы приедете?

— Через два часа, — я посмотрел на часы. И правда суббота!

— Сегодня? — он искренне удивился.

— Да.

— Пожалуй, вы правы, не стоит откладывать такие дела, — Казимерас немного помолчал. — Хорошо, давайте через два часа, буду ждать.

— Хорошо, буду.

Конечно, я мог сказать, что буду через полчаса, а то и меньше, но извините, голос у святого отца был не самый спокойный. Если признаться, что, я тут рядом, меньше чем в пяти километрах, доверия к моей персоне это не добавит.

Но суббота, черт меня возьми! Я несколько минут тупо разглядывал календарь в телефоне, потом вскочил и начал лихорадочно собирать вещи. Бросал в рюкзак, не глядя, часто оглядываясь вокруг. Кое-как закрыл крышку погреба, забросал землей и почти побежал к машине, чуть не забыв, у раскопа, металлоискатель и лопату. Добежал до машины, чертыхаясь, достал ключи, и лишь когда сел за руль, перевел дух. Развалины избы, несмотря на жаркий день, виднелись тускло, словно их окутывал туман. Какой туман в такую солнечную погоду?! Вон отсюда! Я рванул с места так, словно за мной гнались все черти преисподней — не разбирая дороги, влетая в какие-то ямы, которые обдавали стекло брызгами коричневой торфяной воды. По обочинам среди деревьев мелькали тени, будто вровень с машиной неслась вся нечисть этого леса. Только тогда, когда вылетел из леса на дорогу, заставил себя остановиться и, затормозив на обочине, закурил. Это что же такое произошло?! Я попытался упорядочить мысли, которые роились в голове, но только больше запутался. Временные петли какие-то?! Дурдом, а не жизнь! Приехал на хутор в пятницу, около восьми часов утра. Где-то час, не больше, копался по окрестностям, потом занялся развалинами дома. Нашел две копейки и железный мусор. Где-то в одиннадцать часов обнаружил погреб, начал раскоп и через час спустился вниз. Ну согласен, что час, ну два, но не сутки же?!

Включив радио, убедился, что мир реален — диджей весело упрашивал девушку угадать песню, мелодия которой звучала фоном их разговору. Вот дура, это «Блюз бродячих собак» играет! «И я дружу теперь с котом, я дверь не путаю с окном.» Достал из бардачка запасную пачку сигарет, закурил и, откинувшись на спинку сиденья, вытер с лица пот. Глубоко затянулся, выпустил дым и посмотрел в зеркало. Поверьте, если бы вместо своей славянской физиономии увидел морду с пятачком и рогами, не удивился бы. Ей-Богу, просто сил бы не хватило. Звонок соседке окончательно развеял мои сомнения — да, сегодня суббота. Календарь и часы не врут. Выслушал ее переживания, узнал, что зверье присмотрено и накормлено. Ну, раз так, значит все в порядке. В относительном порядке, конечно. По пути в костел, решил сделать одну остановку и заехать на бензоколонку, чтобы привести себя в порядок и умыться — потом от меня разило так, словно вагоны грузил.

Небольшая бензоколонка приютилась неподалеку от городка. Удобная вещь для дальнобойщиков и туристов, путешествующих на автомобиле — здесь можно принять душ, пообедать в небольшом ресторанчике, расположенном по соседству, и вообще — почувствовать все блага цивилизации, включая интернет.

Умывшись и переодевшись, выпил чашку крепкого кофе и попытался еще раз пройтись по хронологии вчерашнего дня. Судя по всему, когда сердолик на перстне покраснел, время для меня остановилось, и я пробыл в трансе почти двадцать четыре часа. Авгур, пожалуй прав — везучий ты, Александр Айдаров. Кажется, у меня были все шансы остаться там навеки, пока очередной бедолага, наткнувшись на погреб, не нашел бы мои кости. Чуть не влип, любитель приключений и легкой наживы. Кстати, а что мне удалось вытащить из этого, будь он неладен, погреба?

Большой мешок я трогать не стал — такие вещи лучше открывать дома, расположившись за столом, а не в машине. Еще лучше — где-нибудь в лаборатории, специально предназначенной для таких находок, но где ее взять? А вот маленькие мешочки — почему бы и нет; не думаю, что там найдется что-нибудь ужасное, вроде джинна из сказки. Отъехал в глубь парковки, где устроились на отдых две фуры дальнобойщиков, и достал из рюкзака свои находки. В первом мешочке, как я и предполагал, оказались монеты. Девять из них — это серебряные литы 1936 года, и еще почти два десятка золотых николаевских червонцев. Ну, раз так, значит, расходы на «экспедицию» оправдались. А вот во втором оказался какой-то тряпичный узелок. Я развязал его и застыл, держа на ладони два серебряных перстня с неизвестными мне камнями. Один из них, судя по орнаменту, выполнен в восточном стиле; второй немного похож на мой. Не знаю, почему, но я был твердо уверен, что эти кольца принадлежали таким же Охотникам, которые пытались добраться до Ведьмы раньше меня.

XII

— Скажите, Александр, вы верите в Бога?

— Поверьте, отче, очень хотел бы верить. Скажу больше — некоторые события последних дней меня подталкивают к этому, но честно признаюсь — не знаю. Я никогда не представлял Бога эдаким милым старичком, который сидит на облаке, а вокруг него порхают ангелочки с арфами. Бог для меня нечто большее. Эдакий сгусток энергии, обволакивающий нашу землю. Причем связь должна быть похожа на зеркало, в котором отражаются поступки живущих. На добро отвечать добром, а на зло — злом. Мне бы так хотелось, но в мире все наоборот и… я не знаю.

— Понимаю вас, — Казимерас кивнул головой, — когда-то я был таким же, как и вы. Нет, не переживайте, не собираюсь вам рассказывать историю своей жизни, как это любят делать старики, из мыльных опер, чтобы поучить жизни молодых. Да и я еще не так дряхл, — он снял очки и начал протирать стекла. — Только вот, зрение, совсем плохое стало.

— Много читаете? — спросил я.

— Нет, это последствие контузии.

— Простите?

— Контузии, Саша, обычной контузии, — он грустно улыбнулся. — Я, видите ли, в прошлой жизни был грешен. Родители мечтали видеть меня ветеринаром, но жизнь распорядилась иначе. Армия, потом учебка, а потом одна маленькая, но упрямая страна.

— Афганистан?

— Да, — Казимерас кивнул, — восемьдесят третий — восемьдесят четвертый год. В октябре восемьдесят четвертого во время одной операции в районе Ургези чудом остался жив. Дал слово, что если выживу, то уйду служить в церковь. Так и случилось, что стал ксендзом.

— А шрам на руке?

— Татуировка, — он задумчиво погладил кисть руки, — 56 ОДШБр.

— Вы там видели перстень, похожий на мой? — я кивнул на свою руку.

— Да, его носил на шее один офицер, которого я искренне уважал. Он был настоящий мужик, если вы понимаете, что я имею в виду. Потом этот человек погиб, причем странно; если быть точным в определениях — погиб неправильно. Когда увидел вас, стоящего в дверях, мне пришло в голову, что между вами есть связь, причем государственные «органы» не имеют к этому ни малейшего отношения. Это так?

— Не видя перстня, — пожал плечами я, — не могу утверждать, что-то определенное.

— Но у вас есть предположения, кем он был.

— Да…

Казимерас кивнул, словно прощая мой скупой ответ.

— Позже, — ксендз задумчиво потер подбородок, — мне довелось увидеть еще один перстень, который был похож на ваш.

— У отца Станислова.

— Да, requiescat in pace[13]. Видите ли, мы никогда не были друзьями, даже однажды слегка повздорили, не сойдясь по одному вопросу, — он улыбнулся, — богословия, и когда он позвонил, чтобы дать вам рекомендацию, я очень удивился.

— А про перстень он что-нибудь вам рассказывал?

— Нет, хотя я неоднократно пытался его разговорить. В ответ он замыкался, уходил в себя, даже был несколько груб. После его неожиданной и ужасной кончины надеялся что вы позвоните сами. Так и произошло, но, когда вы не приехали вчера в полдень, я, если честно, немного испугался, тем более, что у вас здесь остались незаконченные дела.

— Да, — я кивнул и вытащил сигарету, — вы позволите?

— Конечно, — он встал, открыл окно, выходящее в сад, и подал мне пепельницу, — вы были на заброшенном хуторе?

— Да.

— Что-то нашли?

— Да.

— Но свое дело вы закончили?

— Да.

Наш разговор начал напоминать фехтование в испанском стиле. Четкие фразы, словно короткие резкие выпады.

— Все-таки конгрегация веры?

— Нет, — я отрицательно покачал головой, — ничего общего.

— Нет? — он удивленно посмотрел на меня. — Жаль, очень жаль. Господи, а я так надеялся, что все будет проще и понятнее.

— Извините, — я отвел глаза в сторону, — не могу вам рассказать.

— Все-таки она еще была жива…

— Кто? — теперь была моя очередь удивиться.

— Если следовать церковной классификации, — он улыбнулся, — Серая Ведьма.

Казимерас посмотрел на мое удивленное лицо, потом встал и несколько раз прошел по комнате, словно собираясь с мыслями.

— Видите ли, Александр, то, что сейчас скажу, не является ересью, так что можете не переживать — мой сан не пострадает и греха на душу не приму. Всех ведьм можно разделить на две основных категории — черные и белые. Белые ведьмы — это те, кто связан в основном со стихиями, то есть духами природы. Они не имеют никакого отношения к проделкам дьявола и не могут быть обвинены в связях с ним. Нет, если обидеть белую ведьму, то и она может навести такую порчу, что не обрадуетесь. Но как бы там ни было, порча для нее — не более, чем маленький эпизод из жизни. Смысл их Бытия в другом. Они посвящены в тайны природы и даже в законы взаимоотношений между людьми и природными силами. Белые Ведьмы — целительницы и предсказательницы, ведуньи и травницы. Если хотите, они феномены природы, но они никогда не служат смерти, поэтому обвинять Белых Ведьма в связях с дьяволом — все равно, что назвать природу творением Люцифера, — Ксендз немного помолчал, словно давая мне время запомнить услышанное.

— Черные ведьмы, — продолжил он, — как вы понимаете, полная противоположность белым. Они напрямую связаны с адскими силами и занимаются, как правило, наведением порчи. Разница лишь в том, кому из князей тьмы они служат. Даже порчи, которые они наводят, специфичны для определенных адских ведомств. Таких ведомств пять. Они сопоставимы с действием различных стихий, поэтому наводимые порчи вызывают те самые заболевания, которые астрологи приписывают влиянию этих стихий. По утверждениям древних, самым старым и сильным является ведомство Люцифера, управляющее стихией воды. Как известно, именно оно управляет большинством явлений вампиризма.

Нет господа, два потрясения за один день — это, на мой взгляд, многовато. Я еще не отошел от потерянного дня, но ксендз, читающий мне лекцию по классификации ведьм — это уже слишком. Расскажи это Авгур, я бы понял и мотал на ус, но Казимерас… Черт бы меня побрал, если понимаю, что происходит в этом мире. Это Авгур, должен был рассказать в первую очередь! Вместо этого узнаю информацию от ксендза, который никаким боком не имеет отношения к нашей, если можно так выразиться, гильдии.

— Следуя этой классификации, я и назвал ведьму «Серой», — он закончил говорить, подошел к столу и резко присел рядом. — Даже после этого вы будете утверждать, что вам нечего мне сказать?

— Да, — я поднял на него глаза, — даже после этого.

— Понимаю, — Казимерас кивнул и продолжил: — последнее время церковь не просто теряет свои позиции, проигрывая бой за веру, она еще и опаскудилась до невозможности, — он вдруг ударил кулаком по столу, и с такой силой, что столешница вполне могла треснуть. Силен мужик…

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— А то, Александр! — он сжал кулаки. — Несмотря на то, что ты не католик, не глухой же, в конце концов! Вера, плевать какая, проигрывает в войне со злом, причем не потому, что люди стали хуже и утратили веру, а потому, что служители церкви превратились в мразь, полную похоти и греха!

— Трудно с вами не согласиться, — сказал я, — если учесть все скандалы, возникающие в последнее время вокруг служителей церкви.

— Да, — кивнул Казимерас, — эта мразь предала то, что она обязана нести людям! У меня такое чувство, что большинство моих «братьев», — он поморщился, — посланы дьяволом, чтобы приумножать на земле количество зла. Педофилы, ворье, извращенцы всех мастей и прелюбодеи. Доходит до того, что один встречает церковными колоколами шлюх, а другой продает детей-служек, чтобы угодить извращенцам из тех, кого называют «власть имущие».

— Такие были всегда, — хмуро возразил я.

— Да, — кивнул головой ксендз, — но были и другие. А сейчас… Вы знаете, у меня был один служка, который мечтал посвятить себя служению Богу. Он был не только тверд в своей вере, но и умен не по годам.

— Что с ним случилось?

— Поступил в семинарию, за отличные успехи был направлен продолжать обучение в Ватикан. Перед ним открывалась широкая дорога, но через год увидел его во дворе костела. Он приехал меня навестить и рассказал, что вернулся к мирской жизни. После того, что он мне поведал про Ватикан, я — мужик, который видел и кровь, и смерть — напился, как последний слабак.

— Разврат и похоть…

— Да, Александр, — Казимерас кивнул, — разврат и похоть — вот что сейчас можно встретить в Церкви. Но я не сдавался на войне, не сдамся и сейчас. «Никто, кроме нас!»

— Я знаю этот девиз…

— Понимаю Александр, что ничего не скажете. Кто вы и чем вы занимаетесь в этой жизни… Но у меня больше опыта, причем, — он посмотрел на меня, — во всех областях. Поэтому знайте, что если в борьбе со злом вам будет нужна помощь, я буду здесь.

— Спасибо, святой отец.

Он немного помолчал, собираясь с мыслями.

— Тем не менее, Саша, я бы хотел с вами посоветоваться. Видите ли, в чем дело: позавчера мы начали земляные работы на заднем дворе костела, и сюда привезли малогабаритную строительную технику. Через некоторое время ко мне прибежал взволнованный рабочий и сказал, что они задели какую-то кирпичную кладку, не указанную на плане, и он ни в чем не виноват, мол, я сам ему приказал там копать. Когда я подошел к этому месту, то обнаружил провал в земле. Но вы понимаете, что перед тем, как начать эти работы, мы получили все необходимые разрешения. Конечно, сразу связался с работниками по охране исторических памятников и археологами. Мне предложили ничего не трогать, мол, через неделю они пришлют своих рабочих, чтобы решить проблему на месте и провести необходимые исследования. Работы приостановили, и рабочие уехали. Мне этот провал не давал покоя, и в пятницу, не дождавшись вас, взял фонарь и спустился туда. Небольшой кирпичный туннель, уходящий вглубь холма. На оборонительные сооружения, возведенные при царе, никак не подходит — время постройки костела не позволяет. Углубившись в ход всего на несколько метров, я натолкнулся на заваленную развилку и был вынужден прервать свои «изыскания». Но перед тем, как уйти, на земле обнаружил вот это, — он достал из кармана белый платок и подал мне.

Я развернул платок, уже догадываясь, что там увижу. Да, вы правы, передо мной лежал перстень ксендза Станислова…

Скоро мою кухню можно будет называть штабом по борьбе с Нежитью, ей-Богу! Авгуру позвонил сразу, как только выехал от Казимера, ничего особо не рассказывал, просто пригласил на рюмку чаю, чтобы мозги после всех треволнений на место встали. Когда подъехал к дому, Петр, меня поджидал, сидя на лавочке у подъезда, будто добропорядочный пенсионер, который выбрался из своей душной квартиры, чтобы насладиться прохладой летнего вечера. Ему бы сейчас очки, газету «Труд» и панамку, чтобы голову не напекло. Представил эту мирную картину и усмехнулся — слишком уж фантастично. Пока смывал в душе грязь, Авгур прошел на кухню, нашел все необходимое и теперь, судя по ароматам, готовил кофе. Хорошее дело. Этот потерянный день мне дорого обошелся, еле на ногах держусь.

— Место! — щенок посмотрел на меня, потом решил не спорить и ушел на свою подстилку. Смотри ты, что надумал — ботинки грызть; нет, парень, так дело не пойдет. Следом за ним послушно поперся и Тишка. Правильно, друзей в беде не бросают; если уж сидеть на месте, то будьте любезны оба. Звери дружно завалились на подстилку и принялись причесывать друг друга.

— А что мне делать с находками? — спросил я, пробуя приготовленный напиток.

— Как что? — удивился Авгур. — Твои находки, тебе и решать. Монеты можешь продать, золото сейчас в цене, а книгу, если честно, даже не знаю… То, что ты нашел, лучше спрятать и никому не показывать, это уникальная книга! Ее автор — Хильдегарда Бингенская. По одним сведениям, она родилась в 1098 г в Бермерсхайме, на территории нынешней земли Рейн-Гессен, а по другим — в Бекельхейме. Монахиня, настоятельница монастыря в долине Рейна и автор мистических и медицинских трудов. Одну из ее книг ты сейчас и держишь в руках — это знаменитая Liber subtilitatum diversarum naturarum creaturarum[14].

— В чем ее уникальность? — спросил я. — Не успел еще собрать о ней информацию.

— Слишком дорогая, можно даже сказать, бесценная, — он надел хирургические перчатки, которые попросил у меня сразу, как только увидел, что я обнаружил. Аккуратно открыл эту, богато украшенную и написанную на тонком пергаменте книгу. — Господи, все три части: Liber simplicis medicinae, Liber compositae medicinae и Liber medicabilis herbis. Да, ведьма, которую ты упокоил, оставила тебе богатство, — он покачал головой. — Кто бы мог подумать…

— Почему вы мне сразу не рассказали о белых и черных ведьмах, Авгур?

— Это ничего бы не изменило, мой мальчик, — ответил Петр, с сожалением откладывая книгу в сторону.

— Как не изменило? — он поражал меня с каждым разом все больше. — Если верить отцу Казимеру, то Белые ведьмы — это уникум среди людей! Это не простая Нежить, как можно их убивать, Авгур?!

— Как? — он поднял на меня тяжелый, словно налитый свинцом, взгляд. — А вот так! Запомни, Александр — в этом мире ты не имеешь права на три вещи: милосердие, жалость и интеллигентские слюни! Это война, причем гораздо более древняя, чем те, которые устраивают люди.

— Но это жестоко…

— А ты как думал? Читал Библию?

— Да.

— Значит, невнимательно читал! Там сказано — не убий, но ты все же убиваешь, значит, совершаешь очередной смертный грех. Может, считаешь себя благодетелем человечества, очищая мир от Нежити? Эдаким благородным защитником?! Никогда не думал, что Господь Бог передал людям эти истины не просто так? Вижу, что думал. А про себя и свой статус в этом мире не размышлял? Жаль… Ты простой мусорщик, который убирает отходы, не более того. И в этой роли, нет никакого благородства, это наказание! Рассчитаться за ошибки прошлого новыми грехами, чтобы осознал, прочувствовал, что это такое! Сердцем, душой, телом! Знал бы ты, сколько Охотников погибло, не в силах перенести этого.

— Веселая перспектива, ничего не скажешь. Мол, иди и греши заново.

— Не передергивай, — он махнул рукой. — Не ты первый, не ты последний, привыкнешь. Многие из вас, когда осознавали настоящую суть Охоты, срывались. Одни уходили в запой, другие стрелялись или вешались. Пойми — это ведь не выход, это мелкая попытка уйти от судьбы.

— Это безвыходная ситуация Авгур, замкнутый круг. Грешно, но мы продолжаем убивать. Где логика?

— Не ищи логику, ищи смысл. Еще раз повторю — ты мусорщик, чистильщик, палач, в конце концов! — Петр хлопнул по столу ладонью. — И вообще, хватит молоть вздор! Не я в прошлой жизни совершал твои смертные грехи, чтобы быть удостоенным сомнительной чести стать Охотником. Так что подбери слюни и работай. Кстати, раз уж ты завел этот разговор. Взгляни на эту книгу, — он кивнул на фолиант, найденный в погребе, — ведь если подумать, то убитая тобой Ведьма тоже когда-то была Белой. Травница и лекарь, ведунья. Такие книги изучала! Но что же случилось? — с притворным удивлением спросил Авгур, разводя руки в стороны. — Она — ах, какая неприятность — совершила несколько злых поступков и стала Серой. А что потом?! Сговор с Дьяволом — и у нас под боком еще одна Черная?!! Этого не будет, Саша! И пока еще не разобрался в этих тонкостях, мой тебе совет: убивай всех, кого встретишь на своем пути и с кем найдешь силы справиться. Иначе тебя впереди ждет Вечная Охота без малейшего шанса на прощение. Да, Белые ведьмы, как правильно сказал твой новый друг — это уникум природы. Хотя и с оттенком проклятия, ведь знания тоже могут нести в себе тяжкое бремя, — он с легкой грустью смотрел на перстень, покрытый арабскими письменами, словно встретил старого знакомого.

— Знакомый перстень?

— Да, его владелец с гордостью называл свой перстень кольцом Сулеймана ибн Дауда.

— Царя Соломона?!

— Нет, конечно. Охотник, который им владел, был тщеславен и самоуверен, даже новая сущность не изменила его пороков. Видишь, куда забрался, — Авгур покачал головой, — и погиб.

— А что мне делать с этими двумя перстнями?

— Закопать в землю и, желательно, поглубже.

— А с этим? — я положил на стол кольцо отца Станислова.

Авгур словно дара речи лишился. Он посмотрел на меня изумленным взглядом, даже рот открыл, словно желая что-то сказать. Помолчал несколько секунд и наконец выдавил:

— Где… Где ты его взял?!

— Отец Казимерас в подземелье нашел, в котором, лет сто, а то и больше, никто не был. Вообще непонятно, как оно туда попало, — я пожал плечами. — У вас никаких мыслей по этому поводу нет?

— Мыслей? — он задумался. — Нет, пока что нет. Хотя, если следовать логическим размышлениям Казимераса, что Вера исчезает… Есть вариант, что истинных пастырей, которые несут настоящую веру, попросту убирают, постепенно заменяя их Нежитью. Вполне может быть, что в это подземелье был еще один ход, теперь, конечно, заваленный. Туда доставили Станислова, совершили Черную мессу, а потом убили, чтобы тот не надумал уничтожить своего брата. Но у нас еще есть немного времени…

— Что?

— Видишь ли, Александр, все эти христианские правила, уставы и обряды не просто так придуманы, доля смысла в них присутствует.

— Вы это к чему клоните, Авгур? — покосился на него я.

— К тому, что католические обряды мало чем отличаются от православных. Есть, конечно, разница, то небольшая. А к чему клоню… — Петр немного подумал и дотронулся до перстня Станислова. — Еще не прошел месяц с его кончины.

— И что? — не понял я.

— Согласно православному староотеческому преданию, лишь на сороковой день после смерти душа новопреставленного, в третий раз поставляется ангелами перед Богом, который отводит ей место до Страшного Суда и определения вечной загробной участи. По католическому обряду, это происходит через четыре недели, на тридцатый день.

— А отец Станисловас-то здесь при чем? Какой Страшный Cуд, если он охотник?

— Включи мозги! — начал злиться Авгур. — У нас есть целая неделя, пока его душа не предстала перед Богом. Если убить его Нежить, то, может быть, это зачтется и он будет прощен.

— Да, я как-то не подумал. Мы сможем узнать или понять, что он прощен? — я достал из пачки сигарету и, прикрыв дверь в комнату, закурил. — Нет, я не отказываюсь. Если уж так карта легла, то какая разница — одним убитым больше, одним меньше.

— Убьешь — увидишь, — сказал Петр, — только кольцо держи при себе, мало ли что. Если все пройдет успешно, то продай золото и съезди к родителям в Москву, отдохни немного, а то на тебе лица нет, краше в гроб кладут.

— Кто краше, тех пускай и кладут.

Когда Авгур ушел, я заварил еще кофе и устроился у окна, чтобы еще раз обдумать все то, что понемногу узнавал о своей новой жизни. Сказать, что было муторно — значит, соврать. Мне было очень тяжело оставаться наедине со своими мыслями. Собрался и уехал в город, где — пусть и в одиночестве, но видя других людей — бродил до самой темноты, пытаясь разложить по полочкам информацию, понять и осознать смысл…

Если бы мне сказали, что я упырь, поднятый мертвым из могилы, было бы намного легче, а так — в чем мое отличие от обычной Нечисти? Права была упокоенная мной Ведьма — я такой же, как и они, за которыми всю жизнь обязан охотится. Хотя можно ли это считать жизнью, и жив ли я вообще? Или это так, лишь череда заказов, полученных от тех, которые управляют этим самым маленьким из обитаемых миров. Я хрипло засмеялся, напугав влюбленную парочку, которая стояла неподалеку, в тени деревьев, наслаждаясь летом, поцелуями и друг другом. Парень с вызовом посмотрел на меня, словно ожидая драки. Спрячь свою шпагу, малыш — тебе еще жить, и дай Бог, чтобы не просто так, а счастливо.

Есть такое мифическое существо — Крысиный Король. Легенда, не более того, в отличии от Крысиного Волка, твари вполне реальной. Знаете, как появляется? В закрытый ящик помещают несколько крыс. Когда озверев от голода, они начнут жрать своих товарок, то в итоге останется всего одна — которая выживет, но сойдет с ума и всю оставшуюся жизнь будет рвать сородичей. Вот это и есть настоящий Крысиный Волк. Если подумать, то по количеству грехов Охотники сродни Нежити… Мы зло, уничтожающее зло — почти одной крови, если вспомнить Киплинга. Впору поверить, что Охотников создал сам Люцифер! Наверное, ведьмы и вурдалаки слишком обленились, поэтому, чтобы добиться от них слепого повиновения и усердия в черных делах, их надо держать в постоянном страхе и ужасе. Этим «ужасом» и являются Охотники. Как все просто и незатейливо — разделяй и властвуй. Хотя нет, конечно, даже у самых отверженных из нашей стаи есть маленькая лазейка, чтобы прорваться в следующие миры. Ну да, ведь надо найти предназначенную тебе Нежить. Убить, чтобы выжить самому, и как награда за «службу» — новая жизнь в других мирах. Кровь ради жизни, убийство ради спасения. Может, Авгур прав — надо отбросить слюни и начать вживаться в новую шкуру? Палач, не самая плохая профессия, хотя немного обидно, если ведьма была права — мы изгои.

XIII

Ровно через сутки я опять встречал рассвет в дороге, двигаясь на север, по направлению к Риге. Что-то часто в последнее время ездить приходится, эдак и привыкнуть недолго. Надо учитывать, что теперь на самообеспечении, командировочные не положены. В «братскую» республику ехал не просто так, погулять и кофе попить, а по поводу. Есть там один человек, который в свободное от работы время продает разные незаменимые в народном хозяйстве железки. Услуги особо не афиширует — то ли от врожденной скромности, то ли денег на рекламу жалко, а может, и того проще — не удосужился лицензию в полиции получить. Дело-то житейское; может, ему некогда? В общем, сами понимаете, не маленькие. Вот по этим шкурным делам и ехал, под звуки старого, как мир, Ekseption, прихлебывая кофе из картонного стаканчика, купленного на бензоколонке. Дорога почти пустая, по сторонам сонно лежат поля, накрытые утренним туманом. Просвистит навстречу редкая машина, и снова пусто…

На таможне, уставший за ночь сотрудник с исконно «латышской» фамилией Курниковс, лениво посмотрел на мой паспорт, сверил фото с оригиналом — и вот я уже в Латвии. Дороги стали похуже и стыдливо сузились — неухоженные какие-то наши соседи и неприветливые, словно не родные. Ладно, мне с ними детей не крестить, главное — в очередную яму не влететь, вдруг у них с сервисом еще хуже, чем с дорогами? Проскочил кольцо, борясь с желанием забыть про Ригу и по извечной мужской привычке повернуть налево, в Юрмалу. Жаль, но море придется отложить — есть дела поважнее. Кстати, как оказалось, зря — время прибытия рассчитал плохо и в Ригу приехал рано, еще шести не было. Вполне на пару часиков мог съездить, к морю. Будить железячника было жестоко, поэтому я пересек Даугаву по Вантовому мосту и, оставив машину на одной из бензоколонок, пошел побродить по Старому городу. Город красивый, словно мастера, которые здесь работали, вкладывали кусочек своей души, создавая его таким, каким его видим сегодня. Кстати, один из них — это скульптор Август Фольц, который изготавливал в своей мастерской скульптуры и барельефы, украсившие собой не меньше сотни домов. Надо заметить, что особенное вдохновение посещало мастера, когда он был влюблен. Да, это истинная правда. Рижане, когда видели на фасаде нового здания новую нимфу (с узнаваемым лицом его очередной пассии), смеялись, приговаривая: похоже, наш Август опять влюбился! В одну молодую натурщицу, которая позировала для фонтана «Нимфа» у нынешней Оперы, Фольц влюбился так, что сначала затягивал с выполнением заказа, а потом взял и женился. Наверное, магистрат по шее надавал за то, что путает бизнес с удовольствием. Да что я вам рассказываю, приедете, сами увидите. Только мой дружеский совет — бродить по Старому городу лучше всего летним вечером, когда улочки немного пустеют и всегда можно присесть за уличный столик какого-нибудь уютного бара.

Ладно, хватит экскурсий, господа, ехал сюда не за этим. Бросил взгляд на часы, хмыкнул и набрал телефонный номер. Есть тут один камрад по имени Лавр. Прозвище тоже имеется, причем легко угадать, какое. Правильно — Берия. Надо заметить, что этим он особенно гордится, правда, вида не показывает. И ведь никогда не скажешь, что такими вещами занимается! Лет сорока, длинный и худой, как оглобля. Чеховская бородка, седые волосы до плеч и глаза светло-серые, словно поседели вместе с шевелюрой. Сколько раз его встречаю, он постоянно в одном и том же растянутом свитере синего цвета и голубых джинсах. Ни дать, ни взять — настоящий хью-ю-юдожник.

— Привет, Лавр.

— Привет, Сашка! По делу приехал? — я все же его разбудил, голос был сонный. Ничего, нечего спать, время, — деньги.

— Нет, блин, кофейку попить. Хватит спать, вставай, труба зовет.

— Ладно, не бурчи, давай у меня, минут через пятьдесят.

— Через полчаса, — ему дай час, так он раньше, чем через два не появится, тормоз эдакий.

— Буду, — буркнул он и отключился.

Я оказался прав, Берия приехал через час, жутко заспанный и явно недовольный моим ранним визитом. Лавр всегда такой, на хмурый вид внимания обращать не стоит. Бизнес накладывает отпечаток на человека. То, что мне необходимо, обсудили, прогуливаясь по набережной. А как иначе — не в магазин приехал, чтобы вещи на прилавке разглядывать.

— Так что брать-то будешь? — он лениво потянулся.

— Брать это задаром, а я покупаю, — заметил я, — значит так, ствол для Глока-21, с резьбой для глушителя. Желательно от Wolf Distributors, LWD Barrel M/21T, и глушитель Gemtech Blackside.

— Ты что, в киллеры подался? — вытаращился на меня Лавр.

— Ага, в бомбисты-терористы, блин, — прикуривая сигарету, ответил я, — буду законно выбранную власть отстреливать, пачками…

— Ну, если власть, — он широко улыбнулся, — тогда тебе большая скидка положена. Даже очень большая, — Лавр развел в стороны руки, словно показывал ее величину.

— Ты ручонками, своими не размахивай, Лаврик, — сквозь зубы процедил я, — а то ведь грешным делом подумаю, что знаки кому-нибудь подаешь.

— Да ты чего?! — обиделся он. — Мы что, первый год знакомы?

— Вот поэтому и говорю, веди себя скромнее, не на базаре.

Он вздохнул, словно был оскорблен подозрениями до глубины души. Ну, это его личное дело — обижаться или нет. На обиженных, воду возят. Тем более не новость, что Лавр на некоторых своих клиентов стучит в полицию. Закладывает, как правило, местную шантрапу, так что мне бояться нечего. Почти нечего…

— Учитывая товар, — затянул привычную песню Лаврик, — триста баксов ствол и тысяча двести глушитель.

— Совсем сдурел на старости лет, — покачал головой я, — идите умойтесь, мужчина, а то вы еще спите и бредите. Полторы штуки за две трубы?

— Товар уж больно специфический, — он поморщился, — можно сказать, редкий.

— Не лепи мне горбатого, мальчик! Этот редкий товар уходит от тебя ящиками!

— Ну уж ящиками, — покосился он…

— Ладно, учитывая возросшее благосостояние трудящихся, — усмехнулся я, — семьсот за трубу и двести за ствол, итого девять сотен и разбегаемся, мне еще домой ехать.

— Это грабеж, Сашка!

— Грабеж не грабеж, а цена хорошая. Причем продаешь без риска, что из этой трубы завалят какого-нибудь чинушу в Латвии.

В общем, после еще пяти минут торговли мы сговорились. Лавр разбогател на тысячу сто долларов, а я увез новенький Гемтеховский глушитель и удлиненный ствол для Глока-21. Дорого, конечно, но мы не в магазине — как ни крути, вещи приобретаю незаконно, так что сами понимаете. Мы уже почти разошлись, когда вспомнил еще одну вещь.

— Слушай, Берия, есть еще одно дело.

— Говори, что с тобой делать, — притворно вздохнул он.

— Через некоторое время мне может понадобиться машинка. Причем не просто так, погулять сходить, а для лентяев, чтобы далеко не бегать.

— А точнее? — Лаврик подобрался, почувствовав хороший заказ.

— Винтовку бы мне, дяденька, — я улыбнулся, и, подражая голосу Карцева, продолжил, — знаешь, я слышал… бывают… такие… снайперские… ВСС называется….

— Винторез?! Откуда я тебе его достану?!

— Я разве сказал, что ты можешь достать? — искренне удивился я. — Просто назвал модель оружия, про которое недавно читал. Вот и решил — дай, думаю, расскажу, чтобы и ты, неуч эдакий, что-нибудь нового узнал, про такую, можно сказать, жизненно необходимую вещицу. Не доводилось слышать?

— Ну ты, барин, и задачки ставишь, — покачал головой Лавр. — Не знаю, отродясь не слыхивал, но если что — дам знать.

— Вот и прекрасно, — кивнул я, и мы расстались.

На обратной дороге я заехал в ресторан, где вкусно пообедал, или, точнее, позавтракал, и отправился домой. Покупки прятать не стал; если честно, даже не представляю, что должно случиться, чтобы между Литвой и Латвией машину досматривали. Бросил в багажник, к инструментам, и забыл. На дворе 2005 год, уже год, как в Евросоюзах состоим, мать их так… Кстати, поговаривают, что скоро собираются пограничные пункты закрыть. Это правильно — нечего народные деньги разбазаривать, самим не хватает!

Вернувшись домой, я разобрал свой пистолет и заменил в нем ствол, экстрактор и ударник. Если, не дай Бог, где-нибудь найдут мою пулю или гильзу, то замучаются доказывать, что это я сделал. Ну да, еще по донышку гильзы можно экспертизу провести, но извините, это очень легко «лечится»! Главное что — не попадаться с полным комплектом.

На следующее утро провел небольшую разведку, устроившись неподалеку от костела. Как говорил один мой приятель: «хоть застрелись — и умный, и красивый». Хотелось бы добавить: и осторожный. Брат отца Статислова, та самая, предназначенная ему Нежить, прекрасно знал про отпущенный срок и поэтому решил обезопасить свою персону от всяческих неожиданностей. На выходе из храма его встречал мордоворот, больше похожий на трехдверный шкаф с антресолями, а в машине поджидал водитель. Характерные выпуклости под одеждой уверенности в благополучном исходе операции не добавляли — вооружены, это и к гадалке не ходи. Здоровяк носит пистолет справа на поясе, «на пять часов». Слишком далеко, но для меня же лучше — чтобы достать пистолет, у него уйдет больше времени. Так, второй, что там у него? Оперативная кобура с левой стороны? Пока выхватит пистолет, уснуть можно. Но обложился наш святоша, просто так не зайдешь и не грохнешь. Нет, конечно, можно подойти и с наглой мордой застрелить, прямо у выхода. Сомневаюсь, что эти орлы быстрее окажутся, но ведь они опомнятся и включатся в игру, тогда их тоже валить придется, а этого не хочется — мне проблемы с полицией совершенно не нужны. И самое плохое, что на все эти «добрые» дела максимум неделя, ни днем больше… Снайпинг отпадает, винтовку так быстро не куплю; ножом не получится, сомнительно, что подпустят. Нежить Охотника чувствует, он при моем приближении уже крик поднимет. Весело, в общем, до невозможности. Думать надо, думать…

Утром, чуть свет, позвонил Виктор. Мастера понять можно — у него никто фирмы не покупал, денег лишних нет, а семья из пяти ртов — кормить надо ежедневно и желательно не только макаронами. Но все равно он зараза; заснул я почти на рассвете, поэтому с трудом разлепил глаза и добрался до телефона, по дороге успев бросить взгляд на часы — семь утра, он что, с ума сошел?! А еще эти «истребители», то есть ласточки, живущие под крышей, летают перед самыми окнами, словно с одной целью — дразнить Тишку, застывшего на подоконнике.

— Саша? — голос у Виктора был встревоженный. — Просыпайся давай!

— Ты на часы смотрел? — хмуро отозвался я и зевнул.

— У нас несчастье, Саша…

— Если президента грохнули, то это не моя работа, — я попытался отделаться плоской шуткой, но тон мне не понравился, и остатки сна улетучились на ходу, — лепи уж, радуй новостями.

— Шарунас убил себя и всю свою семью…

Конечно, в дом нас не пустили — там сейчас трудились эксперты и прочие «официальные лица». Одного их них, знакомого следователя из прокуратуры, удалось поймать и оттащить в сторонку. Шапочное знакомство по стрельбищу, не больше, но это лучше, чем вообще ничего. По его словам, Шарунас вернулся вечером, причем сильно пьяным (его заметил сосед, куривший на балконе своего дома), а через несколько часов раздался истошный женский крик и прозвучало несколько выстрелов. Нечаянного свидетеля уже допросили, и сейчас он потел, зажатый в плотное кольцо журналистов, поэтому о приватном разговоре можно было и не мечтать. Ничего, я человек терпеливый, мне не к спеху. Перед воротами, под прицелами фотокамер, стоял комиссар полиции, делая обычное в таких случаях заявление для прессы. Если коротко, то все сводилось к двум важным для меня вещам: во-первых, в живых никого не осталось, а во-вторых, есть все основания полагать, что Шарунас, находясь в состоянии алкогольного опьянения, застрелил жену и дочь, а потом застрелился сам. «Причиной этого поступка могли послужить финансовые трудности, преследовавшие его последнее время, и продажа фирмы».

Да, вы не ослышались; как выяснилось немного позже, за неделю до несчастья Шарунас продал фирму одному физическому лицу (имя которого не разглашалось), причем вся сумма (что уже странно!) была внесена наличными. Денег в доме не обнаружили, что привело к появлению еще одной версии — убийство с целью ограбления. Прожила эта версия недолго — до тех пор, пока в ящике письменного стола не был найден список кредиторов и несколько расписок в получении денег. Если верить этим бумажкам, то Шарунас задолжал сумму гораздо большую, чем выручил за продажу магазина. Среди кредиторов, как вы уже догадались, была и моя фамилия, так что в ближайшее время можно ожидать «приглашения» на беседу. Что касается остальных — дорого бы я заплатил за возможность ознакомиться с этим списком, ох, дорого. Насколько знаю, кроме кредита за дом, других финансовых обязательств, у шефа не было. Все же мы работали не первый год, и представление о его финансовом положении у меня имелось. Не буду утверждать, что оно было радужным, но рассматривать это как причину устраивать кровавую баню — полнейший бред.

Не помню, кто именно сказал, но определение очень точное: «Бог никогда не пошлет испытаний, которые тебе не под силу». Самоубийство, на мой взгляд — слабость и трусость. Уйти из жизни потому, что остался на мели? Нет, это мерзко и глупо. Глупо, потому что Шарунас не пришел и не рассказал, когда на него начали давить, а больно оттого, что, несмотря на разлад в наших отношениях, семья не чужая, а Оринта — моя крестница. Была крестницей… Страшно это звучит, когда говоришь о детях в прошедшем времени…

Если вы думаете, что я вскипел негодованием, как чайник, и побежал пересчитывать патроны в сейфе, чтобы устроить Армагедон в масштабах города, то сильно ошибаетесь. Смерть вызвала другое чувство — пустоту. Словно изнутри выжгли, оставив пустую оболочку, которая спокойно смотрит на мир моими глазами. Эмоций нет, они остались где-то там, в прошлом. Сейчас есть дела…

Я подбросил домой Виктора и поехал завтракать. Да, поехал кушать, что здесь удивительного? Можете меня назвать бессердечным зверем, но мне жутко хотелось жрать. Проскочил по проспекту Саванорю и, не доезжая до Макдональда, повернул налево, где в глубине двора находился небольшой ресторанчик, оформленный в модном деревенском стиле. Если честно, эта «дяреуня-стайл» в оформлении баров и ресторанов уже набила оскомину; такой стиль — это не более чем леность дизайнеров и полное отсутствие вкуса у хозяев. Сами посудите — что может быть легче, чем обшить помещение тесом, сложить в зале камин из булыжников и заказать грубо сделанную мебель, где на спинках стульев еще и сердечки вырезаны, будто на дверях хуторского сортира. А если еще и бронзовую посуду (купленную в Голландии на блошином рынке) по стенам развесить и рыбацкую сеть в виде занавески приспособить, то все, — шедевр интерьера. Идиотизм. Ладно, черт с ним, с этим стилем; как говорит один знакомый дизайнер: если пипл хавает, то клиент кэшует.

Расположился на веранде, украшенной какими-то красными цветами в глиняных вазонах и (угадали!) рыбацкой сетью. Время близилось к обеду, поэтому народу прибавилось; кормили здесь, несмотря на обстановку «с сердечками», отменно. Сделал заказ и закурил, задумчиво стряхивая пепел в глиняную пепельницу, украшенную ухмыляющимся чертенком. Вот, кстати, еще один пример народного промысла. Пока ждал, ко мне вихляющей походкой педераста подошел незнакомый парень, лет двадцати пяти, в одежде непонятного фасона и цвета.

— Приятного аппетита, господин Айдаров, — поздоровался гламурный мальчик и, не дожидаясь приглашения, нагло уселся напротив, выложив на стол диктофон. — Меня зовут Арунас, я журналист газеты «Вечерний Каунас». Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

— Исчезни отсюда, — лениво отозвался я.

— Как вы считаете, что могло послужить причиной нервного срыва у вашего бывшего делового партнера? — не обращая внимания на мои слова, продолжал трещать журналист. — Может быть, в семье назревал конфликт другого сорта? Они не собирались разводиться?

Несколько секунд я смотрел на него, потом положил сигарету на край пепельницы и, поманив его пальцем, нагнулся к столу. Когда он последовал моему примеру, резко выбросил вперед руку и схватил эту акулу пера за горло. Хотя какая там «акула» — так, мелкий пескарь. За соседним столиком блеснула вспышка фотоаппарата.

— Если вы меня не отпустите, — прохрипел мальчик, — это фото будет в вечернем выпуске, на первой странице… — окончание фразы было почти не слышно, он сипел, а личико на глазах наливалось кровью. Я поморщился и разжал руку.

— Пшел вон отсюда, сопляк…

Обед, можно сказать, испортили. Ел не глядя, не чувствуя вкуса, кожей ощущая взгляды людей, которые настороженно косились в мою сторону. Подумаешь, беда какая — журналиста слегка придушил; не убил же, право слово. После этого заехал домой, взял Бакса, обрадованного предстоящей поездкой, и, позвонив хозяину, направился на стрельбище. Рижские сувениры тщательно спрятал в небольшой тайник, сделанный в машине. Найти, конечно, можно, если постараться. Мало ли, вдруг арестовать решат, по подозрению? Зачем делать такие подарки полиции?

В рабочие дни здесь пустынно, особенно в это время. По утрам еще бывает народ; спортсмены тренироваться приезжают, или оружейные мастера, чтобы оптику пристрелять. Мне повезло — людей не было, да и Вигантас, дождавшись меня, спросил, сколько здесь пробуду, и обрадованно ускакал (надо полагать, к очередной деревенской пассии), обещая вернуться через несколько часов. Такой вариант даже предпочтительнее — не хотелось перед ним светить покупками, а привыкнуть к изменившемуся балансу пистолета надо. Поставил железные попперы, чтобы от пуль оставались одни блинчики, и, навинтив трубу глушителя, начал стрелять. Сначала одиночными, потом дабл-тапами[15]. Работает прекрасно, звук гасит прилично. Конечно, таких звуков, какие слышим в фильмах и компьютерных играх, нет — хлопок, вроде выстрела из мелкашки. Пришлось привыкать к приобретенной игрушке, особенно при переносе на следующую мишень и в движении — ствол норовил клюнуть вниз. Ничего, привыкну, тем более, я не Хитман, чтобы постоянно с этим прибамбасом ходить. От меня что требуется — незаметный подход, один-два выстрела — и исчезаем, желательно не привлекая к себе внимания. Оно мне надо — «под ментовскими пулями и под лай овчарок» хвосты рубить? Вот именно, что нет.

Отстрелял две сотни патронов, тщательно собрал гильзы в мешочек и уселся на бруствер, разложив пистолеты на куске брезента. Глушитель и ствол убрал в тайник, и только потом неторопливо принялся чистить оружие, бросая взгляд на Бакса, который в этот момент пытался совершить деяние, предусмотренное уголовным кодексом, а точнее — «убийство без отягчающих обстоятельств». Дело в том, что по соседству был небольшой птичий двор, также принадлежащий Вигантасу, откуда по направлению к пруду, переваливаясь с боку на бок, двигалось несколько гусей. Вот на них мой «Хранитель» и напал. Это же надо, какие игрушки прикольные! Мало того, что сами двигаются, так еще и шипят, как прокушенный мячик. Атака не увенчалась успехом, последовал негромкий визг, и вот уже щенок несется под мою защиту, жалуясь, что «эти серые вообще оборзели, шуток не понимают». Мол, он вообще не при делах, так, мимо гулял, а они кусаться изволят! Ну да, конечно, особенно если учесть, что несколько перьев из хвоста Бакс все же принес. Трофейщик, блин.

Газеты, как всегда, пошумели несколько дней и успокоились. Мою персону вниманием тоже не обошли, фото все же появилось в газете, но не в вечернем выпуске, как грозился писака, а в одной из дешевых газет, которыми полон рынок желтой прессы. Небольшая заметка на последней странице и мое фото с подписью: «Почему господин Айдаров так отреагировал на вопрос о каунасской трагедии?». Можно найти этого мальчика, чтобы физиономию ему испортить, но какой в этом смысл? И так настроение ниже плинтуса и мельче цента. Кстати, о деньгах — хоть и не совсем к месту, но все же… Смерть Шарунаса сильно ударила меня и по карману, особенно если учесть, что продавал акции лично ему, а он, как мы уже знаем, продал кому-то еще. Как ни крути, а сто тысяч, которые он должен был выплатить в течение года, потеряны. Дом? Его заберет банк, ничего не поделаешь. Ну да, у меня на руках редкая книга, которую Авгур советовал никому не показывать. Если будет совсем плохо, то придется продать. Охота на Нежить — занятие не дешевое, а тут еще и сроки поджимают. Черт бы побрал Авгура с его телячьими нежностями по отношению к покойному ксендзу, и самого ксендза Станислова с его слюнявым отношением к Нежити. Завалил бы своего братца — не пришлось сейчас голову ломать, как на тот свет ксенженьку отправить. Мало того, что за мной сейчас наблюдать могут, проверяя на причастность, так еще и объект под охраной разгуливает. Нет, решено, отработаю ксендза — и в Москву, к родителям в гости. Отдыхать, кушать мамины вкусняшки и хотя бы временно забыть про Нежить, Ведьм, Авгура и жизненные планы, стремительно летящие под откос…

На пол, к большой Тишкиной радости, один за другим падали скомканные листы бумаги, на которых простыми квадратиками рисовал схемы. Котенок гонял эти бумажные мячики, стараясь увернуться от Бакса, который присоединился к игре. На столе остывал кофе, пепельница была полна окурков — в отличие от вариантов проведения операции. Ну не было решения, хоть ты тресни британским флагом! Не будешь же считать планом дикую идею устроить карнавал и переодеться в монаха францисканца, чтобы беспрепятственно пройти мимо охраны в костел. Они-то, может, и пропустят, но после выстрелов начнется паника, ломанется народ в дверь, и что потом? Плана костела не было, как расположены внутренние помещения, не знаю. Останусь в костеле, как крыса, зажатая в угол, и буду сидеть, пока не приедут полицейские. Даже если и вырвусь — не факт, что уйду незамеченным. Что будет потом? Налетят архангелы, опросят очевидцев на предмет «выявления примет» злодея и транспорта, на котором он скрылся, буде оно замечено, и прочая, и прочая, и прочая. В общем, все то, что требуется для раскрытия убийства «по горячим следам». Могут даже собачку пустить по следу, если убивец пешком ушел. А потом следователь вместе с судебно-медицинским экспертом будут осматривать труп. Вот тут и возникает первое «но» — а будет ли труп? Нежить — она ведь непредсказуемая, зараза эдакая. Может в пыль превратиться, а может и остаться в человеческом облике; поди угадай, как карта, тьфу ты, как труп ляжет. Если останется тело, по это плохо, ибо копать будут, как обычное заказное убийство, сиречь с прочесыванием прилегающей к месту происшествия территорией и блокированием возможных путей отхода преступника, сиречь меня. Просидев полночи, набросал несколько вариантов, включая даже самый плохой, если придется валить и охрану. Они-то, шлемазлы толстолобые, не знают, что я богоугодным делом занимаюсь, поэтому будут стараться наделать во мне побольше дырок. Объясняй потом в небесной канцелярии, что по недоразумению попал. Нет, что ни говори, а профессионализм — великая вещь. Сами посудите — работай я по заказу, вариантов привести приговор в исполнение было бы намного больше. Ту же охрану взять — всегда есть шанс их подкупить; бывали такие случаи, не раз и не два. Увы, но этот вариант не подходит — по причине «повышенной секретности и недостатка времени», черт побери. Ладно — я устало потер ладонями лицо, покосился на пустую пачку сигарет и отложил в сторону листок с планом, который имел больше шансов на успех. Все, спать — завтра последний раз проверю расчеты, и можно будет работать. Спать…

XIV

Ранним утром я выдернул телефонным звонком Авгура из объятий Морфея и через пятнадцать минут уже сидел на лавочке, неподалеку от его дома. Петр, как всегда, опоздал и заявился лишь двадцать минут спустя, прищуриваясь от утреннего солнца. Не обращая внимания на его недовольный вид, поздоровался и подал пластиковый стаканчик с кофе, купленный неподалеку. По себе знаю — пока утром глоток кофе не сделаешь, мозги работают медленно, а ждать, пока он окончательно проснется, времени не было. Авгур уселся рядом, отпил несколько глотков, поморщился и покосился на список, который ему вручил.

— Здесь перечень вещей, которые мне необходимы, — сказал я. — Желательно уже завтра, к десяти часам утра.

Петр несколько минут внимательно изучал бумажку, несколько раз надул щеки и шумно выдохнул. Помолчал несколько секунд, поднял на меня взгляд и усмехнулся.

— Не тем ты делом, Сашка, занимался, ох не тем… Тебе бы в киллеры пойти — цены бы тебе не было! А-а-агромные деньги бы зарабатывал.

— Ну да, конечно. Только наемники долго не живут. Их в безвозвратные потери, ничтоже сумняшеся, списывают, а я пожить хочу, мне в другие миры не к спеху. Список запомнили или перепишите?

— Запомню, — он еще раз взглянул на листок бумаги. — А сутана тебе зачем?

— Знаете, Авгур, есть хорошее выражение: «не задавайте глупых вопросов — не получите глупых ответов»

— Ну-ну… секретничай, раз желание такое есть. Будет тебе сутана, «святой отец».

— Вот и прекрасно, — я забрал бумажку обратно, — через два дня буду работать, а потом у меня начинается отпуск.

— Почему только через два дня?

— Торопиться не хочу, чтобы потом не жалеть, — я начал загибать пальцы на руке. — Надо еще раз уточнить его распорядок дня, проверить маршруты движения и присмотреть несколько запасных вариантов отхода.

— В общем, решение верное, — Петр покосился на меня. — Мандража нет?

— Пока что нет, а там посмотрим.

— Долго собрался отдыхать?

— Неделю, не больше. Во-первых, Вилия не сможет долго за зверьем присматривать, она в Америку собирается, к дочери. А во-вторых, надо и о мирских делах подумать, чем на хлеб насущный зарабатывать.

— А российскую визу уже заказал? Они же не меньше недели делают.

— У меня коммерческая, на год, так что с этим проблем нет, — ответил я. — Если все пойдет по плану, то в воскресенье вечером уезжаю, билет уже купил.

— Неужели поездом поедешь? Это же долго, целых семнадцать часов трястись.

— Зато не обыскивают, как в аэропортах, где даже пилочку для ногтей — и то за оружие считают.

— Это да, — согласился Авгур, — но ты же не собираешься весь свой арсенал тащить?

— Конечно, нет, но и голым ехать — тоже не дело.

— Правильно, — кивнул он. — То, что тебе необходимо, будет готово к шести часам вечера. Сегодня, — уточнил Пётр. — Перстень отца Станислова не забудь, может пригодиться. Ладно, дай Бог, все пойдет по плану. Отдохнешь — и возвращайся, потом может быть не до отдыха.

— Именно. Тем более что у меня появилось несколько неожиданных дел…

— Семья Шарунаса? — Петр посмотрел на меня и кивнул, словно сам себе отвечая на вопрос. — Читал про это несчастье. Мысли какие-нибудь есть?

— Есть, конечно, только все эти мысли вокруг наших «друзей» кружатся.

— Может, и так, — согласился он, — а может, и нет. Об одном прошу — не наломай дров.

— Месть, Авгур — это блюдо, которое едят холодным.

После нашего разговора я сделал еще несколько звонков и отправился уже привычной дорогой к одному знакомому. Было к нему одно рисковое предложение, но если риск становится образом жизни, почему бы и нет? Больше пули не получу. Проезжая мимо Дома Офицеров, я заметил человека, который, несмотря на раннее утро, вынес на тротуар небольшой пластиковый щит: «Антикварный магазин. Оценка, Скупка, Комис». Хм, несколько золотых десяток, которые я обнаружил на хуторе, были при мне; почему бы не заехать, чтобы узнать их примерную стоимость?

«Лавка древностей» разместилась в цокольном этаже старого, еще довоенной постройки, дома. Тяжелая железная дверь открылась на удивление легко, звякнув при этом колокольчиком, подвешенным к раме. Небольшой торговый зал, прилавки-витрины, размещенные буквой «п», и несколько полок на дальней стене — вот и вся мебель. Серые и, если так можно выразиться, унылые вещи. Словно они понимают, что отними у них возраст — грош им цена, даже в базарный день. Сидящий у кассы старик хмуро глянул на меня и уткнулся в книгу; наверное, надоели ему простые зеваки, приходящие сюда поглазеть на предметы, которые никогда не купят. Рассматривать барахло, лежащее под стеклом, не стал (ценные вещи никто на витрину не положит), поэтому сразу направился к продавцу.

— Доброе утро, господин, — я бросил взгляд на карточку, прикрепленную к его пиджаку, — Ромас. У меня к вам небольшое дело.

— Чем могу быть полезен?

— Есть несколько золотых монет, николаевских, хотел бы узнать их цену и, пожалуй, продать, если это выгодно.

Старик, немного подумал и наконец соизволил оторвать задницу от стула, отложив книгу в сторону. На стеклянную столешницу он постелил кусок зеленого сукна и приглашающе махнул рукой — мол, выкладывай свои богатства, господин не-знаю-как-вас-там. Я достал из кармана кошелек и выложил на прилавок пять золотых монет. Ромас неторопливо зажег лампу, стоящую рядом с кассовым аппаратом, и вооружился лупой. Несколько минут рассматривал, потом отложил ее в сторону и посмотрел на меня.

— Ну что я могу сказать, молодой человек, — он пожал плечами, — обычные царские червонцы, монета не редкая, так что и цена небольшая. В ней 7,7 граммов золота.

— Почему семь? — не понял я. — Я читал, что эта золотая монета весит 8,6 грамма.

— Да, — кивнул Ромас, — весит. Видите ли, — старик начал говорить таким тоном, что мне сразу захотелось зевнуть. Хотя чего от него желать — наверное, он уже устал повторять одно и тоже, разным дилетантам вроде меня. — Основой монетной системы царской России в начале ХХ века был золотой рубль, который еще в 1897 году привязали к золоту. До Николая Второго вес золотой десятки составлял 12,9 грамма, но рубль был привязан к серебру. Один рубль приравнивали к 0,77 граммам чистого золота. Как вы понимаете, монета номиналом «10 рублей» должна весить 7,7 грамм , но в реальности, монета весит 8,6 грамма. Просто золото, которое использовалось для чеканки этих монет — 900 пробы. Вот и получается, что в червонце весом 8,6 грамма — всего 7,7 грамма чистого золота.

— Как я понимаю, монеты не особо ценные?

— Вы совершенно правы, — согласился старик, — вот если бы вы принесли мне, например русские сто франков — тогда да, это уникальная монета. Не слышали?

— Нет, не приходилось. Спасибо вам за информацию, извините, что помешал, — я начал собирать с прилавка монеты. Унылый старик; ей-Богу…

На следующий день, в семь часов утра, я уже занял исходную позицию у костела. Да, именно на следующее утро, а не через два дня, как сказал Авгуру. Жизнь давно приучила — не верь, если нет возможности контролировать. С какой стати я должен безоговорочно верить Петру? Кто знает, что у него в голове, а рисковать своей шкурой мне не хотелось. Уже прошло полчаса, как я сидел в машине, «одолженной» у одного из прихожан Казимера. Хозяин, вместе со всей семьей, работал где-то в Норвегии, поэтому риска, что кто-нибудь заявит о пропаже автомобиля, не было. Вчера, когда я приехал к Казимеру в костел, и, не откладывая дела в долгий ящик, попросил у него помощи — скажу честно, даже не ожидал, что он согласится. Святой отец, подумав всего несколько минут, уточнил некоторые детали и предложил свой вариант, не задав ни единого вопроса, зачем мне понадобились эти вещи. Хороший он мужик, жаль, что не Охотник. А может, наоборот — прекрасно, нет у него нужды ломать привычное представление о нашем мире.

Голова распухла от мыслей и расчетов, а что творилось в душе — лучше не рассказывать, не поверите. Ксендз приехал заблаговременно, как и положено истому служителю церкви, чтобы подготовиться к утренней службе. Вот уже и первые богомольцы появились, потянулись к костелу старушки — дома им не сидится. Ничего, бабушки, как говорилось в одном фильме — сегодня вы увидите такое, что лучше бы вам этого никогда не видеть. Первым из машины вышел охранник и внимательно осмотрел окрестности. Цепко смотрел, даже про крыши ближних домов не забыл. Смотри, дядя, не смотри — меня не обнаружишь; обзор кусты закрывают, да и расстояние приличное, метров триста. Из дверей костела вышел служка, подошел к машине и, наклонившись, выслушал ксендза. Кивнул и ушел обратно, уводя с собой телохранителя. Костел осматривать повел. А как же правило, запрещающее входить в храм Божий с оружием? Ну да, конечно, для некоторой части населения правила не действуют…

Через пять минут здоровяк вернулся и застыл около машины; открылась задняя дверь и наконец вылез ксендз. Торопливо, я бы даже сказал, настороженно. Что-то сказал водителю и, постепенно ускоряя шаги, направился к костелу. Гляди же ты, как он опасается за свою шкуру; будь костел подальше — к дверям бы уже бегом подбежал! Совсем не заботится о сане; ходить ему надо медленно и степенно, как ксендзу и положено. Телохранитель последовал за ним, но внутрь не вошел, застыл у порога. Ну сейчас ждем начала — и можно начинать отсчет. Время тянулось нестерпимо медленно, будто секундная стрелка цеплялась за деления циферблата. Быстрей же ты!

Ну, с Богом — я приоткрыл дверь машины, машинально поправляя пистолет, который висел на боку, прикрытый полой рубашки, и вылез наружу. Кобуру пришлось сильно переделать, чтобы приспособить ее для ношения оружия с глушителем. Вышло что-то похожее на открытую спортивную кобуру. Как только я ступил на землю, неприятное чувство, которое не отпускало со вчерашнего вечера, исчезло; однако меня словно в вакуум погрузили, звуки стали глухими и растянутыми. Быстрый взгляд вокруг — вроде пусто. Только одна старушка, прижимая к груди древний ридикюль, торопливо семенит к костелу — видно, проспала, бедняжка. Ничего, самое интересное еще впереди, так что, можно сказать, не опоздала. По телу прошла небольшая дрожь, возвращая к действительности. Привыкайте, господин Айдаров, привыкайте. Несколько раз глубоко вздохнул, бросил взгляд на часы — время! Неторопливо закрыл машину и направился к костелу. Время пошло на минуты, нет, даже на секунды; каждый сделанный шаг отдавался в голове гулким эхо.

— У вас сигареты не найдется? — раздался голос у меня за спиной, отчего я чуть не дернулся в сторону. Ведь внимательно смотрел — никого за спиной не было! Уже почти повернулся к человеку, так некстати появившемуся на пустынной улице, когда мне в бок уперлось что-то твердое и холодное.

— Не дури, Айдаров, будь умницей, — сказал чей-то голос, — подумай сам — к чему лишняя кровь? Пойдем, посидим в машине, побеседуем мирно, как и положено в приличном обществе.

— Ты кто? — по спине пробегает неприятный холодок.

— Не переживай, убивать тебя никто не собирается. Идем, зачем привлекать ненужное внимание?

Делать нечего — голой спиной на пистолет не прыгнешь. Если бы он крепко упирал ствол в спину, тогда еще можно рискнуть, а так — нет, не получится. Ничего не поделаешь, пришлось вернуться.

— Садись, только зеркальце заднего вида опусти, незачем меня разглядывать, — сказал незнакомец. — Как там у русских говорят: посидим, покалякаем?

У русских, говоришь… Тембр голоса у него низковат, с модуляциями — женщинам такие голоса нравятся. И акцент певучий, сто процентов не прибалтийский. И не гортанный, значит, не с югов. Не француз, это точно. Ирландец, что ли?

— Интересно, куда ты собрался с этой пукалкой? Или охрану тоже собрался убивать?

— De gustibus non disputandum.[17]

— Разве что — усмехнулся он. — Время, надо заметить, тоже неверно рассчитал, забыл про святое причастие?

— По мне — в самый раз.

Надоела мне эта игра в вопросы и ответы. Кто это? Нежить? Нет, не похоже; перстень на руке холодный, значит — не они. Полиция? Неужели Казимерас навел? Тоже нет, не тот он человек; не хотел бы помогать — сразу бы отказался. Да и менты разговоры разговаривать не будут, ласты за спину завернут — и все. Авгур? Но зачем ему меня останавливать? Думай, Айдаров, думай!

— Слишком много знаешь. Кто ты?

— Не задавай ненужных вопросов, Александр. Перстень, отца Станислова у тебя?

— Да. Хочешь забрать?

— Мне он без надобности, да и тебе тоже. Положи на приборную доску, пусть лежит. Вижу, у тебя и подзорная труба имеется. Хорошо видно?

— Не жалуюсь, — я покосился на бинокль, который последнее время возил в машине.

— Ну тогда бери и наблюдай, скоро все закончится.

— Что именно? Пристрелишь меня и уйдешь?

— Стрелять мне незачем, — спокойно повторил мой визави, — я уже говорил. Если не будешь делать резких движений, спокойно разойдемся. Ты сам по себе, мы сами по себе…

— Мы, значит… Сколько же вас здесь обосновалось, таких быстрых?

— Достаточно, чтобы этот сонный городишко поставить вверх дном.

— Не слишком ли самоуверенно? Или вы такие шустрые мальчики?

— Заткнись и смотри, Охотник. Не время сейчас в вопросы играть. Заведи машину и можешь наблюдать за развитием сюжета. Оставь расспросы на потом.

Когда у вашего собеседника железный аргумент, причем не детского калибра, поневоле задумаешься, что высказанные им идеи не лишены здравого смысла. И спорить желания не возникает. Нет, можно, конечно, если мозги не жалко, но у меня таких мыслей не возникло, поэтому завел движок и как можно спокойнее взял бинокль, лежащий на соседнем сиденье. А что мне остается, раз уж так получилось? То-то же! Сидеть и наблюдать за событиями, которые разворачивались без моего участия. Первым из костела, как и утром, вышел церковный служка. Огляделся, перебросился несколькими словами с охранником и, получив утвердительный кивок, скрылся в дверях. Телохранитель потоптался на месте и опять замер. Через несколько секунд вышел ксендз и быстрым шагом, чуть не расталкивая задержавшихся прихожанок, (несколько дряхлых старушек), направился к машине.

Выстрела я не услышал. Звука вообще не было, только сутана на мгновение вспухла огромным черным шаром — и тело ксендза разлетелось, разметалось по воздуху быстрыми мазками черных птиц, будто кто-то открыл клетку и выпустил на волю кричащих ворон! Я изумленно опустил бинокль и заметил, как перстень отца Станислова, лежащий на приборной доске, засветился, камень блеснул гранями и погас. Серебро быстро тускнело, теряя металлический блеск, поверхность становилась матовой, и наконец он рассыпался, оставив на панели небольшую кучку серого праха.

— Господи, — только и смог вымолвить я.

— Dominus vobiscum![18] Поехали! — сказал мой собеседник. — Не спи, Охотник, — он дернул меня за плечо, возвращая в реальность, — ну же!

Я тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и дал задний ход, разворачиваясь на узкой сонной улочке, густо усаженной каштанами и кустами сирени.

— Куда ехать?

— В Старый город, к Ратуше, — судя по его голосу, он немного расслабился. — Надеюсь, эта машина не твоя?

— Нет, — я покачал головой, — да и номера не настоящие, причем такие пыльные, что сам черт не разберет.

— Отучайся от этой глупой привычки — везде поминать Дьявола!

Ехали мы молча и аккуратно, я даже скорость нигде не превысил. Через двадцать минут мелькнул по правую сторону костел Возрождения, и мы начали спускаться по узкой улочке к центру города. Исторический музей, рядом художественная галерея Чюрлениса, а чуть дальше, метрах в ста — знаменитый музей Чертей, который любил посещать в детстве. Неужели уже тогда предчувствовал, что придется иметь дело с Нежитью?

— Ты, — я замялся на несколько секунд, — такой же Охотник?

— Не совсем, — он усмехнулся.

Интересно — мне показалось, или в его голосе и правда проскользнула непонятная горечь? Кто же он, еще один Авгур? Нет, хватит с меня и одного наставника. Неужели…

— Не ломай голову понапрасну, Александр, — словно угадав мои мысли, сказал он, — ты все узнаешь, со временем.

— Уже знаю, — угрюмо отозвался я и повернул на улицу святой Гертруды.

Охотник. Такой же, как сотни, а может, и тысячи других, бродящих по свету в поисках Нежити. Только с одной лишь разницей — свою, предназначенную ему Нежить он уже никогда не встретит. Вечный Охотник…

— Вас много… таких? — тихо спросил я.

— Достаточно, — так же ответил он.

— Скажи, это очень страшно — быть Вечным?

— Мы не вечные, Александр, просто мы очень частые гости в этом мире. Мы многое забыли, например, все Божьи заповеди. Хотя, если разобраться — людям, твердо их исповедующим, в реальном мире делать нечего.

— А перстень? — я кивнул на остатки пыли, испачкавшей панель.

— Когда твое кольцо рассыпается прахом, — с понятной тоской, протяжно, будто молитву, произнес он, — это значит, что Охотник получил прощение.

— Значит, отец Станисловас прощен?

— Да.

— Откуда вы узнали про то, что он погиб? — осторожно спросил я. — Авгур сказал?

— Авгур, — протянул он, — нет, не он. Так получилось, что мы случайно здесь застряли. Искали одну Нежить, а когда нашли, на свет вылезла история о погибшем пастыре. Вот и решили заняться, благо свободного времени много. Останови здесь, — он махнул рукой на площадку у костела Святой Марии.

Шины зашуршали по каменной брусчатке, и я аккуратно припарковался у бордюра.

— Ну вот и прекрасно, приехали наконец, — сказал мой попутчик, — У меня в запасе, есть еще несколько минут, задавай свои вопросы.

— Нас много, — я запнулся, не решаясь произнести название, — в этом Чистилище?

— Мало, — грустно ответил он, — очень мало. И с каждым годом становится все меньше и меньше. И поверь, это не оттого, что люди стали лучше и добрее. Просто Зло становится сильнее.

— Как найти предназначенную мне Нежить?

— Не знаю, Александр, правду говорю — не знаю. Каждая история уникальна.

— Почему ты выбрал другой путь и стал Вечным — вместо того, чтобы убить Нежить и получить прощение?

— Это, — он замолчал, — слишком личный вопрос. У каждого своя дорога в мирах, даже если этот путь замкнулся кольцом на этом.

— Но ты надеешься, что его получишь когда-нибудь?

Да, я знал, чувствовал, что этими словами режу по живому, выворачиваю душу наизнанку, задавая бестактные вопросы, но к черту вежливость — разговор уже о моей жизни, моем спасении из этого замкнутого круга. Я не хочу так жить, постоянно возвращаясь в этот мир!

— Сам я не видел, — он задумался, — но слышал от других одну историю. Один из Вечных погиб, прикрыв своим телом друга. Защитил его от удара клинком и получил прощение, хотя свою Нежить и не уничтожил.

— Погоди, — я чуть не повернулся к нему, но раздумал, — то есть он погиб, но своей смертью искупил совершенный смертный грех?

— Так рассказывает легенда. Правда это или нет, не знаю.

— Знать бы, как можно так удачно погибнуть!

— Этого никто не знает, — сказал он, — но если так было, значит, и у нас есть шанс, хотя…

— Что?

— Нет, ничего, — было слышно, как он повернулся, видимо, посмотрел на дорогу, — ну вот и «кавалерия» прибыла. Ладно, Александр, удачи тебе.

По направлению к нам ехал серый минивэн с ирландскими номерами. Смотри ты мне, угадал страну…

— А мне, — я замялся, — нельзя с вами?

— Нет. У нас разные пути и разные дороги. Если станет совсем невмоготу, обращайся, постараемся прикрыть. Если будет нужда спрятаться — укроем.

— Как вас найти, если возникнет необходимость?

— Письмо напиши, — чувствовалось, что он улыбается.

— На деревню дедушке? — усмехнулся я.

— Ну зачем же, рeccatummortale, на gmail точка com.[19] Запомнишь или записать?

— Запомню… Авгуру что-нибудь передать?

— Авгуру? — он тихо засмеялся, — Пусть когда-нибудь сдохнет! Удачи тебе, Александр. И не надо нас разглядывать, хорошо?

— Договорились…

Он вылез из машины, навстречу ему открылась дверь притормозившего рядом минивэна. Я отвернулся в другую сторону, наблюдая, как по тротуару идет пожилой мужчина в старомодном костюме, с тросточкой, в компании собаки неопределенной породы. Оба старые, доживающие свой век в мире и согласии.

XV

— Какое объяснение может быть дано историям о привидениях, начало которых теряется в глубине веков? Что мы знаем об их природе, о целях возвращения из потустороннего мира в мир людей? Совсем немного. Известно, что привидения — порождение определенных мест и обстоятельств. Обычно они возвращаются в привычную для умершего обстановку, очень часто их призрачная оболочка принадлежит лицам, пережившим какие-то драматические события. Наконец, привидения, как правило, не стремятся причинить вред встречающимся им людям. Наоборот, многие из них творят добро. Но почему? Попробуем ответить на этот вопрос, — упитанный мужчина, сидящий напротив меня, поднял указательный палец и, торжествующе блеснув поросячьими глазками, укрытыми за толстыми линзами очков, продолжил читать: — Однажды медсестра делала обход одной из палат — раздавала лекарства и наливала больным воду на ночь. Старик, умиравший от рака легкого, попросил принести ему попить. Сестра пошла за водой, но когда она вернулась, пациент сказал, что зря ее беспокоил — ему уже дали напиться. Медичка поинтересовалась, кто же это сделал. Старик ответил: элегантная дама, одетая в серое старомодное платье. Неделю спустя он умер.

Мужчина лет пятидесяти закончил цитировать статью из газеты, купленной, судя по всему, на вокзале, и полез в карман за платком. Промокнув вспотевшую лысину, он поднял на меня удивленный взгляд, будто только сейчас заметил, что они с женой в купе не одни.

— Добрый вечер, — он изобразил, что-то похожее на кивок, что при его комплекции было затруднительно — скорее это было похоже на легкую дрожь желе на блюдце.

— Добрый, — поприветствовал в ответ я, — мы уже с вами здоровались, при посадке.

— Да? — искренне удивился толстяк. — Вполне может быть. Видимо, так жара действует — становлюсь жутко рассеянным. Николай Николаевич, — представился он. — На удивление жаркий июнь для Прибалтики!

— Ах, оставь, Коля, — махнула рукой его жена, сочная блондинка лет сорока пяти, — не надо было пивом наливаться перед отъездом, а ты все — вкусное, вкусное…

— Оленька, ну что ты ругаешься, — вяло оправдывался он, — пиво здесь и правда неплохое. Простите, как вас, по имени-отчеству?

— Александр, — представился я.

— Приятно познакомиться, — он протянул свою пухлую ладошку и объяснил: — Я, видите ли, почти не пью, сердечко не позволяет, — Николай ткнул пальцем куда-то в бок, — а тут в отпуске расслабился. А вы как? Может, когда границу пройдем, наведаемся в ресторан?

— Какой тебе ресторан, горе ты мое! — запричитала его супруга. — Завтра умирать будешь и жаловаться, зла на тебя не хватает!

— Наведаться, конечно, можно, только ресторана в этом поезде нет, — улыбнулся я, — есть нечто вроде буфета, где нас накормят сосисками, разогретыми в микроволновке, а на гарнир подадут картофельное пюре из пакетика и зеленый консервированный горошек. Пиво — да, будет, если вы это имеете в виду. Только до того, как мы пройдем белорусскую таможню, пройдет часа два, а то и все три, что сопряжено с определенными неудобствами для пива. Вы меня понимаете?

— Боже мой, — Николай всплеснул ручонками, — как я не подумал — санитарная зона!

— Да.

— Что же, придется терпеть и ждать.

Судя по нарастающему бурчанию его супруги, мои спутники решили вернуться к пивному вопросу; я, рассудив, что мешать им не стоит (третий — однозначно лишний), извинился и вышел в тамбур. Закурил, прислонившись к двери, и начал смотреть в окно, на проплывающие за окном приграничные перелески. Минут через двадцать — таможня, сначала литовская, потом белорусская.

За что я люблю поезда — так это за их неторопливость. А может, просто остались детские впечатления о поездках к морю, «романтика» путешествий, когда кажется, что за каждым поворотом тебя ожидают опасные приключения и великие открытия. Детство в прошлом, а воспоминания, всплывающие в памяти под мерный перестук колес, остались. Сейчас таможню пройдем, надо будет чаю заказать, — подумал я. — Жаль, что его не подают в стеклянных стаканах и старомодных железных подстаканниках. Да и чай уже не тот…

Авгуру, когда мы с ним встретились после убийства Нежити, я не стал рассказывать про неожиданный контакт с «коллегами». Не спрашивайте, почему — не знаю. Он принял смерть ксендза, как должное, правда, от души посмеялся над заголовками газет. Нет, никаких надписей на всю первую полосу про чудесное «вознесение» не было, просто появилась небольшая заметка в разделе «криминальные новости» о «без вести» пропавшем служителе церкви. Нечаянными свидетелями, сиречь охранниками и старушками, занялись полицейские и, наверное, врачи-психотерапевты, так что Петр рассудил верно — сенсации не будет. Нет, полиция, а то и спецслужбы будут землю носом рыть (а как же иначе!), все-таки две смерти в одном приходе за такой короткий срок — это вам не просто так. Но что-то мне подсказывает, что сверху придет приказ и дело спустят на тормозах, а точнее — расследование будут вести медленно, понимая, что ни черта они не отыщут.

— Декларацию заполнить не забудьте, — напомнила проводница, пробегая мимо меня с какими-то пакетами.

— Спасибо, — кивнул я, хотя декларировать, в общем-то, нечего. Немного наличных, ноутбук, подарки родителям, личные вещи и небольшой нож тычкового типа, который предъявлять таможне не собирался. Купленный на какой-то оружейной выставке, он долгое время лежал в письменном столе. Я вспомнил про него, когда собирался в дорогу, и решил взять с собой — не ехать же совершенно без оружия! Докурив сигарету, вернулся к купе, но внутрь заходить не стал, остался в коридоре — успею еще насидеться.

— «Невидимые спасатели» приходят из другой части потустороннего мира — из той, которую обычно называют чистилищем, — мой новый знакомый уже закончил схватку с супругой и теперь продолжал читать заметку про мистические силы. — Пребывая там, душа разными путями исправляет ранее содеянное зло, в том числе — замаливая грехи благими делами на Земле.

Еще одно нечаянное доказательство, что мир — это чистилище, — подумал я и усмехнулся. Как можно исправлять содеянное на земле зло после смерти?! Молитвой? Как это просто…

— Что и происходит из года в год до тех пор, пока высшие силы не освободят душу умершего от этого своеобразного покаяния! — он закончил цитату и, обмахиваясь газетой, как веером, заметил: — У меня в юности тоже был один случай…

Что случилось с Николаем Николаевичем в его младые годы, дослушать не удалось — поезд начал притормаживать, пока не остановился на таможне. С нашей стороны, как всегда, проблем не было — пробежал пограничный контроль, сканируя паспорта, проверяя визы и выборочно досматривая вещи пассажиров. Полчаса спустя поезд медленно переполз на территорию Белоруссии, где было намного веселее — вещи досматривали тщательнее, а наличные деньги, указанные в декларации, просили «предъявить к осмотру». Мазохизм, ей-Богу — «Покажите мне ваши деньги!». Даже ко мне — и то нашли причину прицепиться; таможенник ткнул пальцем на руку, заметив, что перстень не вписан в графу «ювелирные украшения». Жаль, что не конфисковали, как контрабанду — было бы интересно посмотреть, какими путями перстень вернулся бы обратно.

Как там у Макаревича в песне — «но поезд идет, бутыль опустела и тянет поговорить». Спустя два часа, когда мы устроились в буфете с бутылочкой пива и порцией сосисок (жена Николая идти с нами отказалась), он опять поднял эту мистическую тему. Интересная вещь, но все, даже самые серьезные мужики, услышав тему разговора, активно присоединялись, превратившись в маленьких детей, которые пугают своих сверстников страшилками про «Черную-черную руку». На свет Божий извлекается такая масса историй, (известных еще со школьной скамьи), что только диву даешься. На любой вкус: тут вам и вольный пересказ фильмов, и легенды, и чуть ли не прямое цитирование книги «Сибирская Жуть» (правда, без упоминания о первоисточнике). Как оказывается, многие собеседники были «участниками» событий, описанных у Бушкова, а некоторые вообще шагали одними тропами вместе с его героями. А уж когда дело до спиритизма дошло, то все, «туши свет, бросай гранату». Дети, право слово, дети!

Кстати, еще в царской России в начале двадцатого века существовало более двух тысяч официально зарегистрированных спиритических кружков, в которых посредством стука можно было пообщаться с усопшими родственниками. Да что там «пообщаться» — вскоре духи так «осмелели», что даже фотографироваться со всеми желающими начали! Когда немецкому психологу Вильгельму Вундту представляли такие «убедительнейшие доказательства», как фотографии, он с иронией писал: «Я всегда поражался тому, что духи обуты в сапоги совершенно такие же, как носим мы. Это меня очень огорчает; я надеялся, что в загробном мире сапожники шьют более удобную обувь…». Но это все шарлатаны и мошенники, не более. Максимум, что может вам угрожать — так это финансовые потери, другое дело — общение с настоящими выходцами с того света. Спиритизм, может, вещь и интересная, только извините, слишком уж опасная; хотя людям вообще свойственно совершать поступки, а уже потом думать о последствиях. Я и в прошлом знавал многих, кто пострадал из-за своей неуемной жажды попробовать. Ну да, конечно, приятно пощекотать нервы, почему бы и нет? Вот потому и нет, что это не что иное, как Некромантия — искусство общения с духами умерших людей! Ах, они якобы способны приоткрыть для нас завесу над будущим? Интересно? Так хотите узнать? А вы, например, готовы услышать, что скоро погибнете? Знавал лишь одного человека, который, находясь при смерти, держался твердо и смело, заражая своей уверенностью остальных. У вас достаточно силы, чтобы подойти к этому порогу так, как подобает Человеку — спокойно, без соплей и истерик? Как писал Семен Гудзенко:

Сможете?! Только честно. К чему эта ненужная бравада, господа? Сядьте, положите руки на стол, или закурите, глядя в окно. А теперь представьте себе мир без вас. Холодком могильным не повеяло? То-то же… Ну уж нет, на мой взгляд — пусть смерть останется той единственной встречей, которая не записана в моем ежедневнике.

А может, вы умеете заклинать духов? Спиритизм — это не что иное, как разновидность духовидения, — удел людей умеющих. К сожалению, наши современники не отличаются ни силой, ни чистотой; слабые душонки, чего уж греха таить. Как правильно писал Шварц — «дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души». По рассказам Авгура, в прошлом даже среди простых смертных находились сильные люди, умеющие укрощать демонов. Увы, это в прошлом; сейчас остались лишь мошенники, зарабатывающие на этом деньги. Откройте любую газету — и вашему вниманию предстанут десятки объявлений: маги в десятом поколении и колдуньи светлого завтрашнего дня. Птицы счастья, мать их так…

Ладно, пора заканчивать этот вечер размышлений на тему потусторонних сил. Пока я не спеша цедил стакан пива, Николай Николаевич, вместе со своими собеседниками, успел так набраться, что мне стоило немалых трудов доставить его в купе, прихватив по дороге бутылку пива — иначе умрет с похмелья, не доехав до столицы…

Москва. Не знаю, кому и чем она отзывается в сердце, но каждый раз, когда я схожу на перрон Белорусского вокзала, мне немного больно. Наверное, за Империю, которую просрала кучка мрази, прикинувшись благодетелями человечества. Может, поэтому я никогда не сообщаю родителям о точной дате своего приезда, чтобы не огорчать расстроенным видом. Хотя так оно даже лучше; для них — приятный сюрприз, а для меня — лишнее время, чтобы привыкнуть к темпу, который отличает москвичей от приезжих. Никогда не замечали, что в толпе легко опознать гостя столицы? Нет, не потому, что они подолгу рассматривают схему метро и оглядываются по сторонам. По темпу перемещения. Жители столицы не просто идут, они стремительно носятся по улицам — мегаполис диктует свои правила.

Уже прямо на перроне ко мне подскочил чернявый мужчина.

— Куда едем?

Да, ничего не скажешь, акцент у него истинно московский — «кюдаиедэм».

— Улица Марии Ульяновой.

— Иде эта? Дарогу покажиш?

— Недалеко от Дома Книги, на Ленинском.

Он несколько мгновений думал, будто вспоминал, что это такое — «книга», потом назвал цену. Ничего не скажешь — с фантазией водитель.

— За эту цену, дорогой, сам езжай, — отмахнулся я. Цена была завышена раз в пять, если не больше. — Найду дешевле.

Так и получилось. Стоило мне немного отойти в сторону от вокзала и поднять руку, как тормознул частник на потрепанной шестерке, с которым мы и сторговались за нормальную цену. В открытое окно бил сухой ветер с привкусом раскаленного асфальта. У нас жарко, но и здесь не сахар — добавилась пыль и выхлопы автомобильных пробок.

— В гости приехал или по делу? — спросил меня водитель, седоватый мужчина лет сорока.

— Почему сразу в гости? — усмехнулся я. — Может, я коренной москвич.

— Нет, — сказал он, резко бросая машину на обгон, — не похож. Да и акцент, — он щелкнул пальцами, — вроде и русский, но не из России. Эмигрант, что ли?

— Что-то вроде этого, — кивнул я и потянулся за сигаретами, — Командир, у тебя как — в машине курить можно?

— Кури, сам балуюсь, — махнул рукой он.

Да, он прав. Акцент у русских, живущих в Прибалтике, есть, с этим не поспоришь. Нам кажется, что это не так, но россияне быстро просекают, что ты не местный. Ладно, чай не шпион и не разведчик, чтобы маскироваться. Переживу как-нибудь.

У скейт-парка, на Ленинском проспекте попросил остановиться и, расплатившись, вышел. После этой гонки по улицам, когда кажется, что от аварии отделяет несколько мгновений, а ноги по привычке ищут педаль тормоза, захотелось пройти пешком. Хотя и прогулка имеет свои минусы — обувь посерела от пыли.

Ну а дальше вы, наверное, и сами догадываетесь — встреча с родителями, поцелуи и слезы мамы — «как же ты исхудал!» Кто бы сомневался! Независимо от вашего возраста (вы можете приехать с румянцем на всю морду и парой лишних килограммов), для нее вы всегда будете ребенком, которого надо накормить, причем до того состояния, когда брючный ремень причиняет определенные неудобства. Потом, когда уже самый маленький кусочек скушать совершенно невозможно, и родители чувствуют, что вот, ты уже готов, начинается вторая серия, марлезонского балета: «когда-же-ты-женишься». Эту часть вытерпеть будет сложнее, так как покушать люблю, а вот постоянно кивать головой, надоедает.

На следующее утро я решил пробежаться (а как же иначе!) по городу. Во-первых, давно здесь не был, а во-вторых, люблю столичные книжные магазины, у нас такого выбора нет и не предвидится. Сразу покупать ничего не буду, иначе прогулка быстро закончится, и придется возвращаться домой, загруженному, как верблюд. Добрался до Пушкинской, и когда поднялся наверх, меня словно в парилку засунули — дышать нечем, рубашка через час начнет прилипать к телу. Жара! Единственный выход — совместить прогулку с распитием зеленого чая, перемещаясь короткими перебежками от одной кафешки до другой. Погулял, называется! Если таким будет весь отпуск, то отпустите меня обратно, там все родное и привычное, даже Нежить! Из метро вышел не к памятнику, а у Макдональда — прогуляюсь в сторону Нового Арбата, по Тверскому бульвару. Не спеша прошел до памятника Сергею Есенину, где на постаменте всегда лежали живые цветы, и присел на лавочке, «привыкая» к этому шумному городу. Да, господа, это вам не цветаевская Москва, нарисованная акварельными строчками ее стихотворений. «Домиков со знаками породы» здесь уже не найдете, а вот Вавилонское столпотворение — запросто! На соседней лавочке устроились гости с юга; половина из них сидела на скамейке, половина — на корточках, гортанно обсуждая проходивших женщин. Вот и «кавалерия» подоспела — два патрульных милиционера (один из которых был вооружен «ксюхой») лениво направились к этой компании, чтобы проверить регистрацию (можно сказать заранее, чем эта проверка закончится!). Кстати, интересная вещь — а зачем им в городе автомат? Или, как в интернете пишут, «чтобы пистолеты не отобрали»? Вполне резонно, если учесть, что патрульные до сих пор носят стандартную кобуру, из которой и в спокойной обстановке пистолет не сразу достанешь. Если память мне не изменяет, в советской милиции был норматив: достать оружие и произвести первый выстрел — четыре секунды. Да, я повторю — четыре секунды! Чему вы удивляетесь? Оружие носится в закрытой кобуре, с включенным предохранителем и без патрона в патроннике. Извините, но достать пистолет из кобуры под легкой курткой и произвести два выстрела для более-менее тренированного гражданина норма — 1,5-1,7 секунды. Причем произвести не просто выстрелы, а прицельные, по стандартной мишени I.P.S.C. Отстрелять по двум мишеням — четыре выстрела, норма — 2,6 секунды. Замечу, норматив не спортивный, когда используется специальная кобура, а повседневная, для скрытого ношения.

Ну да, скажете вы, откуда у простого гражданина пистолет? Повезет, если резинострел есть или газовая хлопушка, на которой впору мушку спилить, чтобы анальное отверстие не повредили (когда хулиганы в задницу эту железку засунут). Уже слышу возражения некоторых товарищей с их главным аргументом против «свободной продажи» боевого короткоствольного оружия для граждан: «а у вас хватит духу выстрелить в человека?» Когда вижу эти ряхи, смакующие слово «свободное», рука к пистолету тянется, ей-Богу! Запомните, слуги народа, во-первых, — не свободная, а лицензированная! Примерно так же, люди в России владеют гладкоствольным и нарезным охотничьим оружием. Во-первых, у каждого человека свой уровень психологической подготовки. Среди моих знакомых много служивших и много воевавших — не думаю, что они войдут в глубокий гамлетовский ступор «быть аль не быть, стрелять аль погодить изшо», если жизни будет угрожать опасность. Вторая группа — люди не воевавшие, но рефлексы отработаны до автоматизма ежедневными тренировками. Откуда там время на подумать? Мигнула в мозгу лампочка «смертельно опасно» — и все, получите и распишитесь. Ах, вы уже не дышите? Ну надо же, тогда можете не расписываться. Лежите, сейчас из морга приедут, поедете с ними. Третья группа граждан — да, испугаются до дрожи в коленях и заикания, но, как правило, они и в повседневной жизни не оказывает никакого сопротивления. Ни хамству, ни агрессии отпора не дадут… Кстати, у таких и оружия никогда не бывает — они его неосознанно боятся. Для них оружие — это образ чего-то страшного, символ силы, которой они привыкли подчиняться, а не управлять. Само оружие не стреляет и не убивает — убивает человек. Оружие — это инструмент. Еще одним аргументом будет следующий — у вас отнимут пистолет и пойдут с ним грабить! О ужас… Это значит, каждый день нахожусь под пристальным вниманием преступников? Страсти какие! Каждое утро, бегая по парку, я встречаю старичка, выгуливающего ньюфауленда по имени Раджа. Это они следят!? Так и знал, везде протянулись руки мафиозных структур, которые разрабатывают ужасные планы, как бы половчее дать мне по голове и отобрать Глок. Нет? Не этот старичок? А кто? Паренек, ждущий на углу девушку из соседнего подъезда? Точно! У него под курткой не букетик цветов, а обрезок водопроводной трубы, чтобы оглушить и забрать… Опять не он? А кто? Ах, шпана, гуляющая по городу и пристающая к прохожим с целью обчистить их карманы? Вполне возможно, но, как ни странно, у них тоже имеется голова на плечах и она не только «а еще я туда ем». Вот и представьте, что для хулигана будет проще — отобрать у законопослушного гражданина боевой пистолет (полученный для самозащиты), рискуя получить пулю, или купить на черном рынке газовый пистолет, с которым так же удобно грабить обывателей, практически ничем не рискуя. Практически — потому, что есть шанс нарваться на вооруженного обывателя, который просто пристрелит нападающего, причем на совершенно законных основаниях. Так что нападение с целью завладеть оружием — это сказка для детей младшего школьного возраста.

Ну вот, пока рассуждал про оружие, доблестные стражи порядка получили свою дань и отвалили в сторону. Удивительно, как они вообще рискнули к этой компании подойти, этих южан человек семь. И чувствуют они себя не гостями, а хозяевами. Тьфу, противно. Пора домой ехать.

Я бы, наверное, и правда рванул обратно, погостив всего несколько дней, но один случай изменил планы. Все моя дурная привычка ходить дома в футболке-безрукавке. Утром, когда мама убежала по своим женским делам, я устроился на балконе с сигаретой и чашкой кофе. Через минуту присоединился отец, хотя курит он редко. Раннее утро, а жара уже наступает, скоро будет вообще не продохнуть.

— Шурка, — отец хлопнул меня по плечу, — ты когда последний раз с удочкой сидел? Лет пять назад, если не больше. Может, на рыбалку рвануть, как полагаешь?

— В рыбный отдел Гастронома, что ли? — спросил я, и мы дружно расхохотались, вспомнив одного сослуживца, который уезжал рыбачить на несколько дней, а потом приобретал свежую рыбу в ближайшем магазине. Так продолжалось несколько лет, пока он, будучи изрядно в подпитии, не принес домой копченого морского окуня — наверное, больше ничего на прилавке не нашлось. Не знаю, каким он был рыбаком, но ходоком по дамской части был изрядным, легенды по всему гарнизону ходили.

— Давай завтра тогда и рванем, — предложил отец.

— Запросто! — улыбнулся я, — Но с ночевкой. Еще одна ночь в городе — и расплавлюсь, как кусок пластилина.

— Вот и прекрасно, — кивнул он.

— Куда поедем?

— В Подмосковье куда-нибудь, не на Москва-реку, мутантов отлавливать. Шурка, — тихо спросил отец, — во что ты вляпался?

Вот батя, любит такие неожиданные ходы вроде резкой смены темы разговора. Уже в отставке лет десять, а профессиональные привычки остались. Да и я хорош; вроде бы должен их наизусть знать, а тут, видишь ли, расслабился.

— С чего ты так решил? — деланно удивился я. Вроде ничем не проболтался, доходягой не выгляжу.

— У тебя на теле несколько свежих шрамов виднеется, это раз, — задумчиво начал перечислять он, — причем не бытовые, а резанные, это два. Вчера маму на руки подхватил и поморщился — значит, была травма. В-третьих, что значит это кольцо? Ты сроду таких вещей не носил, считал пижонством, а тут на тебе — перстень, да еще и с камнем.

— Тебе честно рассказать?

— Если можешь, то да…

От дальнейшего разговора спасло возвращение мамы. Хлопнула входная дверь и отец, кивнув — мол, позже продолжим разговор — пошел ее встречать. Да и что ему рассказать прикажете? Неужели правду?

XVI

Отцу я рассказал правду. Все, что узнал от Авгура, и все, что услышал от Охотника-ирландца. Даже погибшего в Афгане офицера, про которого упомянул Казимерас, вспомнил. А что прикажете делать? Придумать байку про какие-нибудь шпионские штучки, вроде: «я не шпион, а разведчик», как в старом анекдоте? И еще взгляд такой изобразить, задумчиво-грустный. Как у Штирлица в кафе Элефант, когда он свою жену увидел — для полного погружения в образ. То, что испытал отец, выслушав мой рассказ, даже представить страшно. Шок, — это наверное самое верное определение.

Мы сидели на берегу озера, лениво поглядывая на поплавки. За весь день попалось несколько подлещиков и один хороший жирный окунь, грамм на триста, которого поймал на блесну отец. Всегда поражался энергии отца; на месте не сидится — все озеро обошел, а будь оно поменьше, пошел бы на второй круг. Мне бы так — доживи я до такого возраста. Ладно, рыбалка — это не главное; на уху наловили — и ладно. Сначала разговор не клеился; я всю дорогу старательно изображал спящего, размышляя, что рассказать отцу, и наконец решил, что худшее из всех зол — когда начинаешь врать своим близким. Поэтому, когда мы уселись на берегу, взял и выложил все, как на духу, без лишней патетики — только факты.

— А я, грешным делом, подумал, что ты с Конторой связался, — сказал отец, задумчиво глядя на костер.

— Нет, папа, какая там Контора… Кому нужна Прибалтика с ее дутыми секретами, да еще с таким количеством бывших агентов, причем в самых верхних эшелонах власти. Там же куда ни плюнь — одни бывшие. Имею в виду литовские власти, — уточнил я. — А что может обычный торговец оружием, к тому же оставшийся не у дел?

— Если бы я не повидал на свете много невероятных вещей, то, наверное, не поверил бы. Решил, что «пулю отливаешь», — покачал головой отец.

— Да уж, пулю, — хмуро кивнул в ответ, — снаряд целый. А что ты имеешь в виду, под словами «невероятные вещи»?

— На первый взгляд, Шурка, все это очень странно, — пропустив вопрос мимо ушей, сказал он. — Тебя ведь могли просто убить. Скажу больше — просто были обязаны, пока ты в новом деле не разобрался. Не маленький, прекрасно понимаешь, что шансов спрятаться от хорошего снайпера нет. Траектория полета пули от крутизны цели не зависит. Что их могло остановить, как думаешь?

— Не знаю. Есть несколько вариантов: один — не нашлось хорошего стрелка под рукой, а со стороны привлекать опасно. Второй — у меня есть что-то, им очень необходимое, но я понятия не имею, что это может быть, честное слово…

— Может быть, эта книга, которую нашел на хуторе?

— Не знаю, — пожал плечами я, — надо про нее побольше узнать.

— Стрелка не нашлось, говоришь, — продолжил рассуждать отец и покачал головой, — да нет, это ни при чем. Самое простое — заказать тебя простым бомжам. Тупо грохнули бы по голове из-за угла — и все, концы в воду. Стопроцентный «глухарь».

— Добрый ты, папа; о родном сыне и со спокойным лицом такие вещи говоришь.

— Шурка, ерунду не пори!

— Молчу, товарищ полковник в отставке! — я шутливо бросил ладонь к голове и напомнил про свой вопрос, — так про какие невероятные вещи ты упомянул?

— Да знаешь, как бывает, — отец замялся, — на учения выехали, ну и засиделись вечером, небольшой компанией, даже один прикомандированный пришел, старый знакомый, еще по Луанде. Мужик, кстати, нормальный, не гнилой. Так вот, рассказал он нам про один случай в 38 дивизии, куда его дернули по одному нехорошему делу. Оказалось все просто, поэтому быстро разобрались, а напоследок устроили ему отвальную с этим самым спиритическим сеансом. Времена-то какие были, восемьдесят первый, тогда модно было.

— Что именно модно?

— Ты, Шурка, слушай, а не перебивай. Спиритизмом заниматься было модно. В общем, то да се, вызвали душу, оказалась женщина. А ребята все молодые, да еще выпившие немного. Один возьми и ляпни этой «гостье» — мол, хочу тебя увидеть. Женщины чуть не в визг, а он уперся как баран и все тут. Иначе не верю, говорит, в эти байки. Ну, дух ему и пишет: раз так хочешь — увидишь. И ушла, да еще напоследок так тарелочку крутанула, что даже свеча погасла. Ребята бросили это дело — мол, черт с ним, не за этим сюда собрались, товарищи офицеры, водка стынет. Сидят, гуляют, про духов и думать забыли. Через пару часов — звонок в дверь. Хозяин квартиры пошел открывать, а там на пороге стоит женщина, в простом платьице, но выглядит вполне прилично. Мол, извините, а товарища лейтенанта такого-то можно позвать? Ну, хозяин пожал плечами и кликнул — мол, иди, Серый, тут к тебе пришли. Приходит этот офицер, как понимаешь, именно он хотел увидеть это… привидение. Женщина у него и спрашивает — это семнадцатый дом? — Да, говорит лейтенант, семнадцатый. — А квартира такая? — Да, такая. А вам чего надо? — Женщина плечами пожала и говорит: — Нет, ничего. И ушла.

— Хочешь сказать, что это дух женщины ему показался?

— Именно. Лейтенант этот, когда через полчаса понял, даже протрезвел.

— Офицерские байки, — я махнул рукой, — не напрягаясь, не один десяток вспомню.

— Байки, говоришь, — отрезал он. — Это было в городе Державинск-1, если точнее, то в поселке Степной, в Казахской ССР, в 1981 году…

— И что? — не понял я.

— А то, Шурка, что 38 дивизия — это тебе не кот чихнул, а РВСН. Режимный поселок, туда вход был только по пропускам. Все жители друг друга знали в лицо и чуть ли не поименно. Там, рядом с этим домом, по одну сторону госпиталь, еще три жилых дома, магазинчик и казарменная зона. Откуда там чужие?

— Есть многое на свете, друг Горацио, — я покачал головой.

— Дело, Сашка, в том, что этот товарищ, который эту историю вспомнил, позже, когда мы с ним в одном отделе работали, рассказал мне про Охотников на Нечистую силу. Правда, называли вас по-другому — Инквизиторами.

— Что?!!!

— Вот тебе и то! — отец вскинул на меня глаза. — Что слышал. Правда, без всех этих подробностей, про которые ты рассказал. Про наставников ваших, Авгуров, он тоже упомянул. Ты что думаешь, про ведьм никто не знал, пока ты не появился, весь молодой и красивый?

— Погоди, папа, хочешь сказать, что еще в восьмидесятых годах про Охотников знали на уровне государственных структур? Знали и не сделали ни одного шага?

— По его рассказу, выводы были сделаны правильно. Наблюдали за вами пристально, но в дела не лезли. Даже несколько раз прикрывали от милиции. Кстати, первыми, кто на вас вышел, были ребята из третьего управления. Думали, что вы «засланные казачки». А потом, когда немного разобрались, был создан специальный отдел при пятом, — отец заметил мой недоумевающий взгляд, — третье — это военная контрразведка, а пятое — политическое, идеологи.

— Ну, контрразведка — это еще понять можно, но идеологи-то здесь при чем?

— Как это при чем? Такими непонятными вещами всегда пятерка занималась, на то они и идеологи, призванные бороться с мракобесием, способным нарушить правильное воспитание советских граждан.

— Много там таких отделов было, не знаешь?

— Точно не знаю, но думаю, немало. Сам посуди, — отец выудил из рюкзака армейскую фляжку и положил ее на импровизированный стол, рядом с продуктами, — это ведь только на первый взгляд в нашем обществе гневно осуждали все эти пережитки прошлого. На самом деле все эти дела серьезно изучали еще со времен Виссарионыча.

— Знать бы, до чего они доизучались…

— Не знаю, Шурка, не знаю.

— Слушай, пап, а чего этот мужик с тобой так откровенничал? — спросил я. — Вроде в тех местах болтливых не держали.

— Да было одно дело в Африке, — грустно усмехнулся отец, — вот и довели до моего сведения некоторые факты, с которыми мог столкнуться при выполнении.

— При выполнении чего именно?

— Обойдешься без подробностей, сынок.

— Да уж, убил ты меня такими новостями…

— Не трави душу, Шурка, лучше скажи, как жить собираешься?

— Не знаю, папа, правду говорю — не знаю.

— Надо было тогда мать не слушать, а отправить тебя в суворовское, так нет, послушал на свою голову, вот и получилось черт знает что. Дожил на старости лет — сын с гражданством какой-то банановой республики! Приезжает раз в год, ни семьи, ни внуков, и в конце концов выясняется, что он, изволите видеть, Охотник-с! За нечистой силой в свободное время бегает, твою мать…

— Да ладно тебе разоряться, — отмахнулся я, — давай лучше поедим. Здесь заночуем?

— Нет, — кивнул отец, — через часик можно будет пошабашить. Тут рядом сослуживец живет, в одной деревушке, звал в гости. А утром на другое озеро махнем, там у него лодка есть.

— Хорошо, — закуривая вторую сигарету подряд, согласился я. — Кстати, неужели на самом деле в Конторе были официальные колдовские отделы?

— Нет, официально, никаких «колдовских отделов» в Конторе не было.

— А как же работы Барченко?

— Ты имеешь в виду материалы спецлаборатории ОГПУ? — уточнил отец. — Так они еще много лет назад были засекречены и до сих пор в архивах лежат. А то, что про них пишут — так сам понимаешь, на заборах тоже пишут.

— Любопытно на те архивы глянуть…

— Мечтать, Шурка, никому не возбраняется, — усмехнулся папа, — самому интересно, что Бокия с Гопиусом могли накопать. Если уж снежным человеком занимались всерьез, то вами сам Бог велел. Много там интересного в архивах. Например, трофейные немецкие документы, которые до сих пор под грифом, или американский проект «MK-Ultra»[21]. Пишут, что американцы уничтожили все файлы по этим разработкам, чтобы затруднить работу комиссии из Конгресса, но наши вовремя подсуетились, так что документы сохранились. Подразделения, занимающиеся энергоинформационными технологиями, существовали во многих странах.

— И что?

— А то, Шурка, что рядом с ними, в тенечке были, вероятно, и такие отделы, как тот, что присматривал за твоими коллегами.

— Знакомый ксендз постоянно про Конгрегацию Доктрины Веры вспоминает — мол, не оттуда ли прибыл? — кивнул я. — Узнать бы, сколько нас и где…

— Судя по некоторых вещам, твоих больше всего в Средней Азии и Сибири. И в Белоруссии, если искать поближе. А Ватикан — дело темное, чего только у них нет.

— Жаль, что не выйдет с тем мужиком поговорить, который про Охотников знал. Где его сейчас найдешь?

— Зачем его искать? — отец поднялся, подбросил несколько полешек в костер и, отряхивая руки, закончил: — Он старый уже, давно в отставке, живет на Симоновском валу, напротив тринадцатой городской больницы. Телефон есть, вернемся — попробую связаться. Ладно, давай поедим, аппетит уже нагуляли…

К сожалению, встретиться со стариком было не суждено — он скончался за неделю до моего приезда в Москву. И по книжным пробежаться не получилось — на следующее утро позвонил Казимерас и, ничего не объясняя, назначил встречу через два дня. Пришлось сворачивать отпуск и ехать домой. Отдохнул, называется…

Встретиться с отцом Казимером мы договорились в Старом городе, куда он собирался к своему коллеге из Кафедрального собора, по служебной надобности. До назначенного им времени оставалось минут двадцать, и я решил зайти внутрь. Присел на скамью, чтобы не мешать молящимся, и начал разглядывать убранство костела. Красиво раньше строили, ничего не скажешь, только к чему все это? Написано же: «не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе…». Однажды, я задал этот вопрос служителю церкви — как же так, ведь пишут иконы, расписывают храмы, изображая Жития Святых? Святоша с задатками хорошего менеджера и присущей любви к словоблудию вывернулся, мол: «если мы кланяемся иконе — как иконе, а человеку — как человеку, то не грешим! А если как Богу — то тяжко грешим. Такое поклонение будет скоро требовать от людей антихрист. Поклонение же иконам с образами Бога или живыми друзьями Бога и богами по благодати есть дело правое и богоугодное, и здесь нет никакой измены». Бред, господа, чистейшей воды; но бизнес хороший, ничего не скажешь.

Мое внимание привлекла надпись на русском языке, выполненная на плите белого мрамора. Подошел поближе и прочитал: «Юлия Александровна Татищева, кавалерственная дама Орденов Св. Екатерины и Марии-Луизы, супруга Российского посла при Австрийском Императоре. На пути своем из Вены в С.Петербург, скончалась здесь, в Ковно, на сорок девятом году от рождения, апреля 22 дня, 1834 г . Погребена в сей церкви. Боже Великий и Милосердный, упокой душу усопшей рабы твоей».

— Интересуешься? — позади меня раздался голос отца Казимера.

— Да, интересно, что это за дама такая была, — мы поздоровались и не спеша направились к выходу. Кстати, я давно заметил, что за все время нашего знакомства Казимерас ни разу не подал мне руки. Когда у него спросил про причину такой неприязни, он даже засмеялся, чем изрядно напугал пожилую прихожанку, стоявшую у дверей костела.

— Нет, Александр, ты неправильно понял, — он улыбнулся. — Если я подам тебе на людях руку, ты к ней приложиться должен. А тут, видишь, какое дело — еще неизвестно, кто из нас и кому руки целовать должен, — ты мне, или, наоборот, я тебе кланяться, учитывая некоторые события. Ладно, — махнул рукой он, — все еще надеюсь когда-нибудь узнать. А вот дама эта, надо заметить, очень интересная персона — как следует из записок графа Александра Ивановича Рибопьера: «Государь поручил мне разузнать под рукою, как себя держит в Вене посол наш Татищев, на счет котораго дошли до Государя неблагоприятные слухи. Жена посла, Юлия Александровна Татищева, родом Конопка, а по первому браку Безобразова, с которою я был близко знаком, прехитрая и претонкая штука, была в то время в Петербурге. Она опасалась, как бы я не занял места ея мужа, или же как бы не представил о нем чего-либо неблагоприятнаго. Татищева явилась ко мне и всячески убеждала отказаться от предлагаемаго посольства, на которое, говорила она, меня назначили только с целью удалить от Государя».

— Второй раз, после смерти первого мужа? — спросил я. — Разводы в те времена вроде не поощрялись?

— Ошибаешься, Александр, — сказал ксендз, — в аристократической среде практиковались, правда, не все женщины решались на этот шаг; как сейчас говорят — только самые «продвинутые». Называлось это «разъездом», что госпожа Татищева и сделала — разошлась в 1813 году с первым мужем, Николаем Алексеевичем Безобразовым, и сразу же вышла за известного в те времена дипломата — Татищева Дмитрия Павловича.

— Молодая была, — заметил я, — сорок девять лет.

— Да, молодая. Был бы мост, может, ничего бы и не случилось.

— Не понял?

— Упоминание о ее смерти есть в дневнике Долли Фикельмон, женщины, которая была другом Пушкина[22], — ответил Казимерас и, прищурившись, начал цитировать:

— Феноменальная у вас память, святой отец.

— Учителя хорошие были, — грустно ответил он.

Да уж, судя по последним строкам, строгостью нрава Юлия Александровна Татищева не отличалась, а вот насчет ее родного города автор дневника немного ошиблась. Так, слегка заплутала в географии (на двести километров в сторону Гродно), спутав Каунас с городом Слоним, в окрестностях которого (в родовом имении) и родилась госпожа Татищева. Первое упоминание о нем встречается в Ипатьевской летописи и датируется 1252 годом. Красивый город, с историей; даже озеро Бездонное, находящееся неподалеку — и то имеет свое предание. Как гласит легенда, однажды в деревню пришла нищенка. Ходила по деревне, просила милостыню, а к вечеру собралась в дорогу. На краю деревни жили отец с сыном, которые пригласили ее в дом, посадили за стол и накормили. В благодарность за их доброту женщина, уходя, сказала: «Быстро собирайтесь и уходите на север, потому что деревни вашей скоро не станет, только не оглядывайтесь». Отец с сыном бросились вон из деревни, забрались на пригорок, но не сдержались и оглянулись. На том месте, где стояла деревня, плескалось большое озеро. А они, в наказание за излишнее любопытство, превратились в два камня, которые местные называют «батька с сыном». Историки утверждают, что деревня на месте озера действительно была; рядом есть кладбище, которому 850 лет. Мостовая на кладбище давно вросла в землю и уходит… Да, именно — уходит в озеро. При этом никаких населенных пунктов поблизости нет, а кто будет возить покойников издалека? А еще на глади озера появляются крест-накрест дорожки. Вся поверхность гладкая, а по этим дорожкам бежит рябь. Говорят, что эти дорожки появляются там, где когда-то были деревенские улицы.

— Ладно, оставим прошлое, — он махнул рукой, — займемся делами нынешними, причем, скажу честно, не менее грустными.

— Что-то случилось?

— Если честно, даже не знаю, с чего начать, чтобы не показаться в твоих глазах идиотом.

— Вы знаете, Казимерас, последнее время я слышал такое количество невероятных вещей, что меня сложно удивить.

— Periculum in mora[23]. Раз так, слушай, — он снял очки, долго протирал стекла, поджав губы, будто не решаясь начать рассказ. Я не торопил, уже твердо зная, что меня это коснется. Кожей опасность чувствую. Казимерас закончил полировать очки и начал рассказывать.

— Ко мне обратился один из прихожан. Пожилой человек, но в прекрасной физической форме. Крайне религиозен, что исключает возможность вранья. Пришел ко мне поговорить. Позволю себе заметить, что это была не исповедь, иначе о нашем разговоре, ты бы не узнал. Не знаю, слышал ли, но в последнее время в газетах упоминалось несколько трагических случаев нападения волков на людей. Точнее, волкособов, то есть помесь волка и собаки.

— Да, слышал, — кивнул я, — в связи с этим даже собирались увеличить квоту на отстрел.

— Вот, — согласился он, — поэтому и позвал тебя на встречу. Видишь ли, этот мужчина — вдовец, живет в одиночестве на своем хуторе. Однажды ночью он проснулся от непонятной тревоги. Встал, подошел к окну — мало ли что, времена лихие, могли залезть во двор, чтобы ограбить одинокого старика. И вот, посмотрев, увидел волка, который доедал его собаку, кстати, не маленькую. Конечно, Мечисловас схватил ружье, собираясь угостить тварь зарядом картечи, но…

— Постойте, если была ночь, как он сумел разглядеть, что делается во дворе?

— Полнолуние, Александр, полнолуние…

— Ясно. Что было дальше?

— Наверное, волк услышал шорох, поэтому сначала насторожился, затем перескочил через забор и бросился бежать к лесу.

— Ну да, волк, конечно, мог подойти к жилью, — я немного подумал, — зимой, если уж совсем голодно. Но летом… Сомнительно. Хотя, если принять как версию, что это волкособ — то да, они людей практически не боятся. Немного не понял, почему эта история должна была меня заинтересовать. Я не охотник, мне зверей стрелять жалко Волк — зверь красивый, сильный и умный.

— Я тоже не понимаю охоту ради охоты, — согласился Казимерас, — но есть одна вещь, которую он мне рассказывал, покрываясь крупными каплями пота. Как горошины, по лицу стекали…

— Что именно?

— Эта тварь, — ксендз немного помедлил и наконец выпалил, будто в холодную воду нырял, — бежала на двух ногах…

— Что?!

— Да, Саша, именно. Это существо двигалось как человек, но выглядело, как волк.

— Оборотень! — выдохнул я.

Казимерас посмотрел на меня, словно не решаясь кивнуть, подтверждая тем самым мои слова. Понимаю — несмотря на все события последних месяцев, обычный человек не может вот так, сразу признать существование Нежити. Что там Ведьмы, господа? Ведьмы — это вполне реальные существа, и ничего сверхъестественного в их существовании нет. Оборотни — это другое; может, тварь и пониже рангом, но, видит Бог, не менее опасная.

— Наверное, — он сжал челюсти и, решившись, закончил: — Да.

— Поблизости хутора или небольшие деревни есть? В радиусе пяти-семи километров, не дальше?

— Есть, — он кивнул, — два хутора и одна небольшая деревня.

— Люди последнее время не пропадали?

— Нет, — он покачал головой, — не слышал. Хотя постой, был случай. Один пьяница исчез, но он вечно обещал уехать в Европу, так что когда пропал, никто особенно и не искал — может, правда на заработки подался?

— Дай-то Бог, — задумчиво произнес я, — дай-то Бог…

XVII

Ничего не скажешь — грех на такой хутор нечистой силе не наведаться! Нет, ничего богопротивного не было, но подумайте — хутор находится слишком далеко от людей, да и озер, судя по карте, тоже рядом нет, значит — рыбаки и отдыхающие не заглядывают. Может, поэтому хозяин и верующий такой, что ощущает что-то нечистое, бродящее рядом?

Сами посудите — мы приехали сюда утром, часов в одиннадцать, солнце вовсю светит, благодать, а не жизнь. А вот и хрен! Несмотря за прекрасную погоду, здесь жутко неуютно, будто по топкому болоту идешь и не знаешь, где провалишься. Вроде не с чего такие чувства испытывать — усадьба аккуратная, как игрушка: дом обшит вагонкой и недавно покрашен в бежевый цвет. Небольшой, но ухоженный двор, везде образцовый порядок, а на крыше даже «тарелка» спутникового телевидения имеется. В глубине двора — несколько хозяйственных построек, а чуть левее — сад с аккуратными рядами яблонь. Деревья, уже старые, кривые от времени, наверное, ровесники дому. За оградой, на границе небольшого луга — десяток ульев. Как же он в одиночку все успевает?

Хозяин — крепкий жилистый старик с копной седых волос и аккуратно подстриженной шкиперской бородкой. Взгляд тяжелый, недоверчиво-пронзительный. На вид лет семьдесят с лишним, а руку сжал — будто в тиски попала. Уважаю таких — настоящий трудяга, поди, всю жизнь работал, не разгибаясь. По словам Казимераса — вырастил трех сыновей и двух дочерей (представляю, что творится в доме, когда вся родня собирается). Заметно, что дети родителя не забывают, так что за его спокойную старость можно не волноваться, в дом престарелых не отправят. Правда, уверенным в себе хуторянином он сейчас не выглядел — в глазах чувствовался затаенный страх. Настоящий животный страх и маленькая искорка надежды, когда его дом навестил святой отец. На хутор мы наведались загодя, за два дня до полнолуния, чтобы на месте осмотреться. Пока я выгружал вещи, ксендз отвел старика в сторону и, что-то долго ему объяснял. Не знаю, кем он меня представил, но, судя по тому, как старик кивал в ответ, выглядело убедительно. Через двадцать минут Казимерас попрощался и уехал. Правильно, незачем ему лишний раз здесь светиться. Мечисловас (так звали хозяина) проводил гостя тоскливым взглядом и пригласил меня в дом, перекусить чем Бог послал. Понимаю его упавшее настроение — он, наверное, надеялся, что ксендз останется здесь и собственноручно оборонит от ликантропа. Прямо так взял и святою молитвою защитил. Или еще лучше — вывел бы оборотня в чисто поле и, по закону Божьему, расстрелял освященной водой из водомета.

Если бы я съел все, что выставил хозяин на стол, то охоту можно было бы и не начинать, а сразу идти спать — для лучшего пищеварения. Мечисловас немного помялся, бросая на меня взгляд из-под седых бровей, потом решился и выставил на стол поллитру с саманей (самогон, литовск.). Радушный хозяин, ничего не скажешь, только я не застольничать приехал. Пришлось вежливо объяснить, что вкусная еда — это прекрасно, но позже, после завершения всех дел. Вот тогда и в баньку с удовольствием, и по сто пятьдесят гвардейских в охотку. Старик в ответ понимающе закивал, немного подумал и быстро сварил мне куриные яйца, всмятку. Вот это правильно, а то буду благоухать его копченостями на весь лес.

После полдника я уединился к небольшой комнате, которую мне выделил Мечисловас для жилья, и занялся арсеналом. На кровать лег пистолет, финский нож, небольшая бухта веревки и баллончик с аэрозолем, которым пользуются городские охотники, чтобы отбить человеческий запах. Что еще? Бинокль, небольшой фотоаппарат, бутылка воды, две шоколадки и навигатор. Все поместилось в небольшой рюкзак, так что гулять буду налегке.

Интересно, что Казимерас старику наговорил? Ладно, отче намудрил, но я тоже хорош — о таких вещах надо заранее договариваться, а то спросит хозяин что-нибудь — и буду стоять, глазами хлопать. Надеюсь, у ксендза хватило ума, чтобы не представить меня экзорцистом: мол, исключительно-с для вас, господин Мечисловас, Папа Римский прислал, дабы такому ревностному католику на свете жилось безбурно и благостно. Лучше бы ученым представил, ей-Богу, все проще с легендой. А что? Это лет двадцать назад наука скептически усмехалась, когда про оборотней разговор заходил. Сейчас даже медицина на все смотрит «ширше, и глыбже», включая ликантропов. Как там в одной статье написали: «признает факт существования оборотней, понимая под таковыми не только людей, страдающих экзотическими расстройствами психики, но и задокументированные феномены чисто физического свойства». Эка раскудрявили, паскудники, ведь сразу и не разберешь, что деньги на исследования выпрашивают. Черт бы их побрал, этих исследователей Ликаонии! Была, знаете ли, такая «Страна Волков», даже в книге Апостольских Деяний упоминается. «Когда же язычники и Иудеи со своими начальниками устремились на них, чтобы посрамить и побить их камнями, они, узнав о сем, удалились в Ликаонские города Листру и Дервию и в окрестности их, и там благовествовали». Если верить этому мифу, Ликаон — сын Пелзага, царя аккадского — предложил Зевсу угощение, приготовленное из человеческого мяса. За такой промах при «встрече в верхах» нахальный юнец был превращен в волка. И правильно — кто же такие шутки с богами шутит?

Надевать плотную одежду, да еще в такую жару — это слишком; но что прикажете делать, клещей на себя собирать? Мне только энцефалита или болезни Лайма для полного счастья не хватает! Поэтому, как ни вздыхай: брюки, высокие берцы, а под рубашку — армейскую сетку, купленную в Арсенале (футболка такая, чтобы комары не кусали) и панаму. Ни дать ни взять — белый охотник из книжек, только штуцера под нитроэкспресс не хватает, и можно на львов отправиться. Из оружия беру Глок с одним запасным магазином, на пояс — ножны с финкой; до полнолуния еще целые сутки, рановато воевать. Кивнул хозяину, который бросил в мою сторону удивленный взгляд, и неторопливо отправился в сторону леса. А он что ожидал? Что сутану надену и начну псалмы распевать? Представляю эту картину…

Как Мечисловас рассказывал, волколак рванул от хутора, не петляя, и скрылся в зарослях орешника, которые растут на опушке леса. Пока шел (а это метров двести), вспоминал, что успел прочитать про ликантропов. С Авгуром бы поговорить, но его после возвращения из Москвы еще не видел, Петр опять куда-то умотал и на телефонные звонки не реагировал. Вот так всегда: надо посоветоваться — и не с кем! Была мысль в Ирландию написать, совета попросить, но, подумав, от идеи отказался — не настолько серьезная проблема, чтобы лишний раз народ беспокоить. В интернете нашлась одна интересная статья, описывающая внешние признаки ликантропии — оказывается, даже в нормальном состоянии для этих тварей характерны внезапные вспышки ярости, неприятие резких звуков, бессонница, прожорливость, и чрезмерная подозрительность. Как любит повторять Казимерас — не много, но многое…

След нашел там, где и надеялся — у кромки леса. Оборотень перепрыгнул через мелиорационную канаву и, конечно, наследил. Будь на моем месте следопыт из приключенческой книжки, он бы моментально рассказал не только про существо, но и про то, что эта зараза ела. Ладно, про ужин не надо, и так знаю — оборотень умудрился за один присест хорошенько объесть годовалую кавказскую овчарку. Еще тот теленок по размеру! Что еще? Ну да, судя по оставленному отпечатку — бежал босиком. Черт побери, человеческий след, да не совсем; на пальцах ног — когти! Небольшие, но списать на нелюбовь к педикюру не получится — слишком крепкие и острые, вон как землю рвали. Дальше больше — я нашел несколько сломанных веток и небольшую засохшую сосну, где на обломанной ветке висел небольшой клочок темно-серой шерсти. На волка никак не похоже, слишком высоко от земли. Обычная шерсть, волос жесткий, сантиметров пять в длину. Знаете, пока я следы рассматривал, еще ничего, а тут этот клочок с дерева снял — и передернуло. Чувство такое, что на меня сейчас смотрят! Я даже оглянулся, внимательно вглядываясь в заросли. Вроде тихо-мирно, но ощущение не пропало. Наблюдают, причем так внимательно и не с простым интересом, а со злобой. Не поверите — у меня даже волосы на затылке дыбом встали, и по спине мурашки забегали. Ладно, спишем на эмоции; пора делом заниматься. Прислушался, глазами по сторонам стрельнул и двинулся вперед, туда, где согласно карте, километрах в пяти еще один хутор находится. Чуть в стороне от него, ближе к реке, еще один, а там уже и до деревни рукой подать.

Через два часа бесцельного хождения по лесу неожиданно набрел на берег небольшого лесного озера. Даже не озеро, а скорее пруд. Метров тридцать на двадцать, не больше. Вода темная, что, в общем, понятно — торфяник рядом. Присел на камень у самой воды и, сняв обувь, собрался опустить ступни в холодную воду. Не знаю, что меня остановило, но в мозгу словно красный свет зажегся: опасность!

Резким толчком бросился в сторону, подальше от берега, и вышел из кувырка аккурат на колено, уже выхватив пистолет и передернув затвор. Несколько быстрых взглядов по сторонам — пусто, но напряжение не отпускает, хоть ты тресни! Чувство, что кто-то сейчас бросится на меня! Кто-то или что-то — черт эту местную фауну разберет! И давит, давит нарастающий страх, перехватывая спазмом горло — будто весь ужас, воплотивший в себе страшные легенды этого лесного края, несется навстречу. Вдруг раз! Звук, словно струна лопнула, звонкий и прозрачный, как весенняя капель. И все — пропало наваждение.

Опустил пистолет и огляделся вокруг. Самый обычный, ничем не примечательный лес. Лешие строем не бродят и русалки из воды не выпрыгивают. Вытер мокрое лицо, повел плечами, чувствуя, как по спине сбегают капельки пота. Хорошенькое место, ничего не скажешь; я даже головой тряхнул, пытаясь сбросить предательски накатившую слабость. Упал обратно на камень, обулся и, часто озираясь по сторонам, схватился за карту, которая лежала в рюкзаке. Прикинул маршрут; но погодите, а где пруд? Нет его на карте, хоть ты тресни! Грешным делом подумал, что куда-то в сторону забрел, но нет, иду вроде правильно. Может, карта старая и пруд позже появился? Тоже не похоже — у берега несколько гранитных валунов, поросших мхом, а между ними береза выросла. И дороги не видно; не будут же люди посередине леса лопатами землю ковырять? А даже если и выкопали, то где отвалы земли? Или они ее отсюда на себе выносили? Ну да, больше народу заняться нечем. Пруд странный — на его поверхности даже жуков-плавунцов не видно, а вода черная, кажется, только ладонь опусти — и пальцев не увидишь. Извините, на вкус пробовать не решился; если хотите — приезжайте, на себе испытаете. Ладно, бизнес на туристах потом делать будем, двигать отсюда надо. Нанес на карту расположение озера по навигатору и двинул в сторону ближайшего хутора.

Минут через двадцать стало подозрительно: по идее, должен был дойти, а тут даже просвета не видно, лес встал такой стеной, словно в этом районе деревья не воруют. Странно — в других местах постоянно натыкаешься на вырубленные делянки, а тут еще и навигатор с ума сошел, ерунду разную выдает. Меня даже зло взяло — приехал, понимаешь, на оборотня охотиться и в трех соснах заплутал, экзорцист хренов! Еще через час было не до шуток: по-моему, я реально заблудился. Карта — оно, конечно, хорошо, если знаешь, где находишься; но даже если ей верить, то я давно по старой дороге Каунас-Юрбаркас иду, причем нахожусь на противоположном берегу Немана.

Через тридцать минут впереди между деревьями блеснула река, и я наконец выбрался на шоссе. Вышел аккурат рядом с дорожным указателем, посмотрел и даже присвистнул от удивления. Неплохо погулял, с размахом! Каким образом я очутился в десяти километрах в противоположную от хутора сторону — извините, не понял. В голове мелькнули какие-то неправильные мысли про искривленное пространство, но стоп — фантастике место на книжной полке! Ворожба? Черт знает, но чтобы заколдовать лес, нужна тварь посильнее, чем простой оборотень. Пока шел обратно, немного поразмышлял, и знаете, очень интересные мысли у меня появились. Может, это и не так, но чем черт не шутит? Через два часа, уставший как собака, я подходил к хутору. Пешком, конечно, дошел; не звонить же ксендзу, мол, извините-с, заплутал немного, требуется срочная эксфильтрация. Остановился у забора, посмотрел на лес, где, судя по всему, обитает не только мелкая Нежить, и повернулся к Мечисловасу, который вышел из дома мне навстречу.

— Вернулись уже, — сказал он и настороженно осмотрелся по сторонам, — вот и прекрасно, сейчас перекусим чем Бог послал.

— Погоди старик, с ужином, — я вытер ладонью вспотевшее лицо и, подойдя к нему, посмотрел в глаза. Забегал взгляд, ох, забегал. — К столу мы всегда успеем, давай лучше о другом поговорим: про молодость да про грехи твои тяжкие…

Наутро, во дворе хутора можно было увидеть занятную картину — ксендза Казимераса, который застыл соляным столбом (я выдернул его из кровати ранним звонком и вызвал на хутор). Он стоял перед воротами, от удивления широко открыв глаза и молча наблюдал за происходящим. По двору, громко матерясь, шел я, порыкивая на семенившего за мной Мечислова, который пытался что-то объяснить. Увольте — хватило мне его рассказов вчера за ужином! По уши хватило!

— Пошел ты нахер, старый пень! — подходя к воротам, сказал я. — Перед тем как небылицы рассказывать, лучше бы о душе подумал, мать твою так! Нашел, мля, идиотов — с таким возиться! Эти проблемы в задницу себе засунь, или в монастырь сваливай, грехи замаливать! В женский, там такой бабе самое место!

— Что встал столбом? — резанул я ксендзу. — Поехали отсюда нахер, пока пешком не ушел.

— Александр… — он попытался что-то сказать.

— Что Александр? — забрасывая сумку в машину, зло ответил я. — Уже тридцать три года, как Александр. Нечего здесь делать, поехали! Про этого старого козла по дороге объясню.

Мечисловас грустно посмотрел на ксендза и, махнув рукой, ушел в дом. Правильно, ему там самое место; главное, чтобы дом укрепил да дверь прочнее вставил. Я еще вчера заметил — что это, думаю, для жилого дома у него слишком окна маленькие и ставни крепкие. Причем мало того, что ставни, так он, чуть дело к вечеру, их запирает наглухо. Закроется и сидит, как в бункере, выживальщик хренов!

Почти до самого костела мы ехали молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Когда вдали мелькнул шпиль колокольни, я попросил остановиться. Казимерас притормозил у обочины, и я вылез наружу. Ксендз подошел ко мне и посмотрел на вид, открывающийся перед нами — красивое место, ничего не скажешь.

— Что там произошло, Александр? — спросил он.

— Да собственно, ничего особенного, — пожал плечами я, — что-то примерно похожее я и ожидал от старика услышать. По его словам, еще в молодости у него случился серьезный конфликт с соседом; то ли девушку не поделили, то ли землю. А может, еще проще — просто жизнь развела по разные стороны баррикад; знаете, как бывало — один ловит, другой убегает. В общем, началось это после смерти жены Мечисловаса. Сначала с мелочей, потом уже серьезнее. Такие вот дела. Он ведь и богомольцем стал недавно, раньше в костел не очень часто захаживал, так?

— Да, — согласился Казимерас, — год, как зачастил.

— Вот, — кивнул я, — думал, что молитва поможет. А она нихрена не помогла…

— Не богохульствуйте, Александр! Бог…

— А ты меня не агитируй, — я резко оборвал ксендза. — Обойдусь без нравоучений с примерами из Священного писания. Хватает мне…

— Чего именно? — ксендз повернулся ко мне и посмотрел в глаза.

— Ничего, — смутился я. Твою мать, еще немного — и вырвалось бы. Нервы ни к черту…

— А что ты там в лесу обнаружил? — спокойно поинтересовался ксендз.

— Место там нехорошее, — закуривая сигарету, ответил я, — даже если учитывать, что в десяти километрах отсюда ведьма жила — это слишком. Лес будто нечистой силой наполнен. Вернусь — покопаюсь в архивах; может, что-нибудь полезное и отыщу. Муторно, блин, а мне еще обратно переть, и все по этому лесу проклятому!

— Что значит обратно?!

— Обратно, это значит — обратно, — зло усмехнулся я. — Если перед стариком комедию ломал, это не значит, что дело брошу. Надо заканчивать, раз приехал.

— Думаешь, сосед в образе оборотня придет сегодня ночью, чтобы убить старика?

— Думаю, мне нужна ваша помощь, святой отец, — ответил я, — хотя бы в качестве свидетеля. А с лесом позже разберемся; на временную или пространственную аномалию это не похоже, есть там одно место, сильно мне не нравится.

В нескольких словах описал обнаруженное лесное озеро, которое не отмечено на карте. Казимерас молча выслушал и, в свою очередь, пообещал поинтересоваться в архивах костела. Правильно — может, и там какая-нибудь зацепка найдется, кто знает.

— Ладно, святой отец, — сказал я и полез в машину за картой, — смотрите, что вам надо будет сделать…

В течение пятнадцати минут обрисовал ситуацию, в которую мы влипли, и высказал возможное развитие событий на ближайшие двенадцать часов. Казимерас молча меня выслушал, потом выдвинул несколько предложений, с которыми я согласился — доля здравого смысла присутствовала.

Взял свою сумку и начал переодеваться. На этот раз пришлось маскироваться серьезно. Из сумки достал камуфляжную форму, шарф-накомарник (иначе сожрут комары заживо) и даже краску для «морды лица». Ремень, на бедро — тактическую кобуру и тренчик, которым пристегнул пистолет, чтобы не потерять в свалке, если до этого дело дойдет.

— Словно на войну собираешься, — покачал головой Казимерас.

— А чем это от войны отличается, святой отец? — я вдруг разозлился, причем не потому, что приходится возвращаться, а от того, что вспомнил услышанное вчера от Мечисловаса. Скажи я про это Казимерасу, думаю, он бы разозлился не меньше, или впал бы в изумление. Нет, он сейчас знает только то, что положено; придет время, сам все поймет…

В общем, собрался (не дай Бог, увидит кто — испугается). Мы стояли на проселочной дороге, с одной стороны вплотную подступал лес, с другой — простиралось большое поле, засеянное каким-то растением с желтыми цветами. Рапс, что ли?

— Ладно, святой отец, в общем, делаем, как договорились, но сами туда не суйтесь, не хватало еще под пулю попасть.

Я кивнул и пошел к лесу. На опушке обернулся — у машины стоял Казимерас, который ободряюще кивнул, потом поднял руку и перекрестил. Благословил, значит. Что же, и на том спасибо. До хутора добирался почти три часа, шел очень медленно, боялся наткнуться на случайных людей. Зачем мне такие свидетели? Это же не Гайжунский полигон, где людьми, бродящими по лесу в камуфляже, никого не удивишь. Тут леса мирные, можно сказать, демилитаризованные, никаких маневров не проводится, только от этого не легче — «грязный» здесь лес, злой.

До самой темноты я пролежал на опушке леса, укрывшись среди кустарника и наблюдая за хутором в бинокль. Кто бы мог подумать про такой исход. И ведь никаких признаков не было, черт меня побери!

Только бы тучами небо не затянуло, иначе ни черта не увижу, несмотря на полнолуние! Стемнело, и над лесом повисла полная луна, освещая хутор мертвым светом, пробуждающим черные души оборотней.

Позади меня крикнула какая-то ночная птица. Видно, или хищник какой-то напал, или спугнул кто-то. Крикнула — и опять тихо, будто вымерло все вокруг. Лежать в одной позе жутко надоело, но ничего не поделаешь — надо. Разминался, не двигаясь — просто напрягая и расслабляя мышцы, чтобы не затекли. Посвежело, от луга донесся аромат луговых трав, настоянный на вечерней росе.

А старик и правда боится; как только начало смеркаться, он пробежал по двору, собирая какие-то вещи, и немного погодя закрылся в доме, даже ставни закрыл. Эх, как же на душе сейчас гадко! Ну вот и полночь, пора перебираться поближе к хутору. Я приподнялся на локтях и прислушался — ни звука, даже странно. Словно зло накрывает прозрачным куполом этот хутор, отсекая от окружающего мира. Вдруг раздался вой, протяжный, как по покойнику. А в ответ и перстень затеплился; блеснул еле заметными искорками камень. Почувствовал Нежить наконец…

Пригнувшись и часто замирая на месте, чтобы прислушаться к окружающим звукам, я перебрался поближе к хутору. Добрался до сарая на заднем дворе и присел у стены, достав из кобуры пистолет. Патрон уже был в стволе; еще днем дослал — не лязгать же металлом под окнами. Сделал несколько осторожных шагов по направлению к дому (желательно быть к нему поближе, когда все это начнется) и тут услышал за спиной легкий хрип. Нет, даже скорее слабое рычание, прозвучавшее неожиданно громко, будто зверь стоял за моей спиной. На секунду я замер, еще не веря своим ушам, но потом очнулся — и время остановилось.

Крутанулся, пригибаясь и делая шаг от стены. Вот тут меня и ударило, будто огромными вилами рвануло по лопатке, бросило в сторону. Если бы стоял на месте — все, хана позвоночнику, даже думать нечего! Пытался поднять пистолет, грохнул выстрел, но второй удар, еще сильнее первого, ударил по стволу, выбивая его из рук. Пистолет вылетел и, описав круг, ударился куда-то в бедро (не зря тренчик взял!)

Теперь я это видел — во всем великолепии. Существо, порожденного Тьмой. Высокий зверь, похожий на огромного, вставшего на задние лапы волка. Оскаленная пасть с внушительными клыками и глаза — холодные, светящиеся в темноте желто-зеленым светом. Тварь попыталась ударить меня лапой, но я нырнул ему под руку, хватаясь за нож, висящий на поясе. Еще попытка ударить! Черт, меня швырнуло на стену сарая так, что в глазах искры замелькали. Тень зарычала и бросилась на меня, пытаясь прижать к стене. А вот хрен тебе, Серый Волк! Я резко присел и, словно отпущенная пружина, бросился ему навстречу, ныряя под левую лапу, свистнувшую у меня над головой.

Бой на ножах — это в кино красиво. Противники сходятся в элегантных позах, демонстрируя изящные выпады, пока не встанут лицом к лицу, удерживая руку оппонента, занесенную для удара. В жизни так не бывает!!! Ножевой бой — это быстро и очень некрасиво. Это простая кровавая бойня, победа скорости над разумом.

Я ударил тварь плечом в грудь и начал наносить ему удары ножом в спину — с частотой иглы в швейной машинке. Тут все решает не красота пируэтов, а количество ударов — надо сделать как можно больше и успеть уйти в сторону, чтобы уберечься от смертельного клинча. Тварь выла, с каждым ударом чувствовал, как она дергается, пытаясь ударить меня лапами, но я прижался к ее боку, воняющему мокрой псиной, как к телу любимой женщины — не отдерешь!!!

Еще несколько ударов — и я отрываюсь от него, полоснув напоследок по внутренней стороне бедра, чтобы долго не бегал, тварь! Уже почти встал за его спиной, но тут он меня достал, отбрасывая ударом локтя на землю. Чуть дух не вышиб, Нежить проклятая! Все, он уже не нападал — бросился в сторону леса, припадая на одну ногу и завывая, как побитый пес. Лежа на земле, я нащупал пистолет и, почти не целясь, дважды выстрелил ему в спину. Тварь пробежала еще несколько десятков метров и наконец упала на колени.

Словно в ответ на мои выстрелы, на дороге мелькают фары машины. Ну вот и кавалерия подоспела, успел подумать я. Казимерас, бросив машину у околицы и вооружившись каким-то огромным фонарем, спешит в мою сторону. Успел, святоша, прямо на самое интересное успел…

При свете луны и прыгающего света фонаря, который держал в руках Казимерас, увидел на траве огромное существо, похожее на волка, которое дергалось в предсмертных конвульсиях. Его тело выгибало, словно он пытался избавиться от чего-то, ему мешающего, большие глаза сверкали такой яростью, что приблизиться ближе, чем на несколько метров, никто из нас не решился. Он быстро терял последние силы: я все же неплохо ему шкуру испортил. И тут прямо на наших глазах начало происходить нечто совершенно необъяснимое! Волколак, который перестал шевелиться, стал постепенно приобретать иные черты — человеческие.

С волчьей головы начала исчезать шерсть, появлялись проплешины голой кожи, которые расширялись, превращаясь в голову человека с перекошенным от боли лицом. Затем то же самое случилось и с телом, оставив на траве перед нами, труп пожилого мужчины.

— Йезус Мария! — Казимерас упал перед ним на колени. — Мечисловас?! Саша, что здесь произошло, ничего не понимаю?!

— Плохо, что не понимаешь, — устало ответил я и, повернувшись, медленно побрел к дому. Дел еще много, да и с телом хозяина надо что-то решать, не оставлять же его здесь…

XVIII

— Больно? — заметив на моем лице недовольную гримасу, спросил Казимерас.

— Терпимо, — сквозь зубы ответил я, — все лучше, чем самому дырки на теле зашивать, все-таки не киношный Джон Рембо.

— Да, — кивнул ксендз и, завязав последний узелок, отрезал лишний кусок бинта, — чего там только не показывают. Ну вот, вроде и все. Почему сразу не сказал, что ранен?

— Без этого дел хватало, — поморщившись, я потрогал повязку, перетянувшую плечо. Со знанием дела наложена, ничего не скажешь. — Спасибо, святой отец.

— На здоровье, — кивнул Казимерас и начал убирать в коробку инструменты, которыми полчаса ковырял рану. Подхватив пакет с окровавленными обрывками ваты и бинтов, ксендз куда-то ушел.

Уже рассвело, когда мы наконец закончили все наши дела на хуторе и вернулись в нему домой. Что-то последнее время частенько сюда захаживать начал, и все с какими-то травмами, будь они неладны! Эдак и привыкнуть можно, как к бесплатному медицинскому учреждению. Хотя, как ни крути, мне повезло гораздо больше, чем старику-хуторянину — тело бедного Мечислова упокоилось в торфяном болоте, так что в ближайшие несколько сот лет его не обнаружат. Не по-христиански, так хоронить, но заупокойную молитву святой отец прочитал — будем считать, что этого достаточно, чтобы убиенного пропустили в следующие миры без очереди. Через пятнадцать минут Казимерас вернулся в комнату с небольшим подносом и чайником. Вот это прекрасно! Чашка сладкого чая — именно то, что сейчас нужно. Пока ксендз разливал по кружкам душистый отвар (судя по запаху, сдобренный какими-то травами), я собирался с мыслями — сейчас он начнет вопросы задавать, а на некоторые из них у меня нет ответов. Точнее, есть, но рассказывать всю эту дребедень совершенно не хочется.

— Как себя чувствуешь? — он внимательно посмотрел на меня. — Жить будешь?

— Буду, но надеюсь, недолго, — я взял предложенную мне кружку и благодарно кивнул. — Задавайте вопросы, святой отец, отвечу.

— На все?

— Которые касаются этого происшествия, — уточнил я.

— Лучше сам рассказывай, — попросил Казимерас и нахмурился, — у меня, если честно, до сих пор ситуация в голове не укладывается.

— Как вам удобнее, святой отец, — согласился я, настраиваясь на долгий разговор. — В общем, дело в следующем: во-первых — оборотнем Мечисловас стал не по злому наущению темных сил. Превратить обычного человека в исчадие ада — непосильная задача даже для очень сильной ведьмы. Во-вторых — он очень любил свою покойную жену.

— При чем здесь его жена? — удивился Казимерас.

— Как я понял из намеков Мечисловаса, оборотни в округе встречались и раньше, еще в конце девятнадцатого века. Скорее всего, кто-то из его предков был ими укушен, то есть заражен ликантропией, а эта болезнь неизлечима и передается по наследству. Сопровождающие заразу паранормальные свойства были приобретены ребенком от родителей, но они могут проявляться не сразу. Для того, чтобы они вырвались наружу, овладевая телом и разумом, нужен толчок, причем очень сильный — нервное потрясение или смертельная опасность.

— Смерть жены, — кивнул ксендз, — два года назад…

— Да, но и это еще не все, — продолжил рассказ я. — Ликантропия — это прорыв Тьмы во внутренний мир человека, когда тот ослаблен бедами, выпавшими на его долю. Слаб в своей вере, если хотите. Смерть супруги — всего лишь толчок, то есть одна из причин. Вторая причина — одиночество. Несмотря на то, что его часто навещали дети, старик был очень одинок. По-настоящему, без всех этих соплей, которыми любит щеголять молодежь перед тем, как наглотаться таблеток. Это породило другую беду — человек не хочет быть человеком.

— Лучше оставаться человеком, чем стать зверем, как бы заманчиво это не выглядело…

— Это для вас, святой отец, лучше, а для него, как видите — нет. И третье — то, что рядом находится непонятная, можно сказать, аномальная зона. Она каким-то образом усилила его желание быть зверем.

— Но собака…

— Как я понял, собака, которую, он кстати, любил, была последней каплей. До этого все приступы он пережидал, закрывшись в доме. А тут вырвался и загрыз своего пса. Вы видели все эти ставни и запоры. Меня сразу насторожила одна вещь: почему входная дверь открывается вовнутрь, ведь так ее легче выбить при нападении.

— Но труднее вырваться изнутри, — сделал вывод Казимерас.

— Именно так, святой отец, именно так…

— Погоди, но зачем он пришел ко мне? — он провел рукой по лбу, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное.

— Надежда умирает последней. Наверное, все же надеялся, что вы сможете изгнать беса, который поселился в его душе. А может, и другой вариант — как истинный католик, боялся наложить на себя руки. Все-таки это peccatum mortale — смертный грех.

— И поэтому придумал историю, про соседа-оборотня?

— Да, — кивнул я. — Конечно, ложь тоже грех, но во спасение души…

— Но следы? Ведь они вели от дома к лесу.

— Оборотень обладает разумом, но главное в его поведении — это инстинкты. К тому же в первые мгновения после превращения он дуреет — может быть, от чувства свободы, может, еще от чего-нибудь. Вот и рванул в лес… — я попробовал пожать плечами и поморщился от боли. — Точно не скажу — не знаю.

— А вчера вечером какую он тебе версию происходящего преподнес? — поинтересовался ксендз. — Неужели правду?

— Как бы не так! Лепил какие-то небылицы про соседа. Мол, обязательно должен придти и его убить. Мне это надоело, я начал высмеивать эти страхи, и он сильно разозлился. В этот момент сущность оборотня чуть не вырвалась наружу, я это почувствовал. Не спрашивайте, как — не отвечу. Поэтому и разыграл эту комедию, свидетелем которой были утром. Вышиб из него остатки уверенности в благополучном исходе.

— Спровоцировал, значит, — он поджал губ. — Отнять последнюю надежду у человека — это жестоко, Александр!

— Да, — спокойно ответил я, — жестоко. Только ликантропия не лечится, а ваши молитвы и фимиам здесь не помогут. Да, спровоцировал и упокоил оборотня, чтобы не шлялся ночами по округе и не убивал других, ни в чем не повинных людей! У вас есть возражения, святой отец?

— Нет, Александр, — вздохнул Казимерас, — наверное, вы правы — это был единственный выход. Жаль, что я не знал всей ситуации заранее… Можно было попробовать спасти, если не тело, то хотя бы его душу!

— Святой отец, это бессмысленно! Есть только один способ — упокоить навсегда.

— Тебе не страшно, Саша? — Казимерас посмотрел на меня таким взглядом, что поверьте — я ощутил почти физическую боль.

Вот ведь паскудство какое — и так на душе кошки скребут, хоть в петлю лезь, и еще он со своими вопросами добивает! Кто бы мог подумать, что убив оборотня, буду сожалеть о содеянном… Ведь Мечисловас не виноват, что таким родился. Тяжело быть Охотником. Жертвы не всегда внушают ужас, изредка они вызывают жалость, но, несмотря на это, у меня нет выбора, есть только путь, которым обязан пройти до конца…

— Не знаю, святой отец, — тихо ответил я, — очень многих вещей не знаю.

— Поговорим?

— Нет, — я покачал головой, — не надо. Многие знания — многие печали. Поеду лучше домой, меня зверье ждет.

— Они не заменят тебе людей, Саша.

— Чем больше узнаю людей, тем больше люблю зверей, — усмехнулся я и сжал зубы, — в них нет столько злобы. Если они любят, то бескорыстно, а если ненавидят, то искренне.

— Но человек обязан жить среди людей.

— У меня слишком много обязанностей в этой жизни, отче, даже чересчур. Может, вы и правы, но не будем об этом. Не сейчас.

— Я буду здесь…

— Спасибо, святой отец, знаю.

Через несколько часов я был дома. Все, хватит с меня этих поездок и мнимых отпусков, после которых чувствуешь себя выжатым, словно лимон. Нескончаемая череда дел, которые наваливаются, как снежный ком, вышибая последние остатки веры в правильности моих поступков. Все же придется, хоть этого и не хочется, обратиться за советом к Ирландцу — слишком много вопросов накопилось. Во-первых — почему перстень сразу не почувствовал оборотня? Когда приехал на хутор, было некоторое неудобство, но там такая атмосфера, что сам волком завоешь, а кольцо молчало, даже знак не подало, что рядом находится волколак. Позже, уже за ужином, когда я начал высмеивать хозяина, он здорово разозлился и вот, только тогда, на взрыв эмоций, перстень ответил легким блеском и теплом.

Может Казимерас прав, надо было попробовать спасти старика? Но каким образом? Мне никто не объяснил, как изгонять нечистую силу из людей, которых обуял дьявол! Зато прекрасно объяснили, как убивать — мелькнула в голове мысль, испортив и без того паскудное настроение. Во-вторых — Авгур, советчик, черт бы его взял, не столько помогает, сколько наблюдает за развитием событий. Мол, вводные я тебе дал, а дальше крутись, как сможешь. Выплывешь — хорошо, а нет — значит, и не нужно, не очень-то и хотелось.

Я уже больше часа сидел на краю ванны, завернувшись в полотенце, и курил одну сигарету за другой, пытаясь расставить все факты на свои места. Может, Авгур прав, не мое это дело — размышлять о сложностях Добра и Зла? Существует Нежить, которую надо убивать, этим и ограничивается моя задача? Но Мечисловас не был Нежитью; он обычный больной человек, у которого не хватило сил или желания противостоять злу. И вот, как наказание за слабость, появляется такой, как я — палач, обреченный убивать таких же, как он сам, то есть людей, совершивших смертный грех.

Дверь в ванную приоткрылась и в проеме появилась любопытная морда Бакса. Мол, что же ты, хозяин, застрял — гулять пора! Следом за ним попытался пробраться Тишка. Хранители. А ведь это и правда так — не будь их, было бы совсем хреново! Ладно — я встал и начал вытираться. К черту глупые размышления!

Всю ночь меня мучили какие-то кошмары, обрывки кровавых историй и видения незнакомых городов. Лица чужих людей, которые вызывали непонятные мне теплые чувства, словно я встретил родных. Кто эти призраки прошлого? Черт побери, так можно сойти с ума…

С ума не сошел, слишком сильный, а вот заболеть — да, заболел. Оборотень все-таки занес своими когтями инфекцию в рану! Сначала поднялась температура, потом начало болеть плечо, в общем, полный комплект неприятностей. Моя соседка Вилия вчера вечером улетела в Америку, поэтому домашнего врача временно лишился, пришлось собираться в больницу. Зарегистрировался к хирургу и в ожидании приема коротал время, наблюдая за посетителями этого богоугодного заведения. Ну что я вам могу сказать: большая часть посетителей — это старушки, воркующие со своими товарками в небольших очередях. Любят они ходить к докторам — хлебом не корми! Большая часть их недугов — это надуманные болезни, которыми они беззастенчиво пользуются с одной лишь целью — пообщаться. Да, господа, не более того. Старикам, как никому другому, необходимо простое человеческое внимание. Дети? Что дети, у них семьи, свои проблемы и своя жизнь. Вот и бродят эти старики, как неприкаянные, по разным учреждениям, в слабой надежде урвать малую толику человеческого внимания и тепла, без которых и жизнь не в радость. Официальное внимание чиновников, искусственное участие врачей — суррогат добра, не более, но поймите, для одиноких людей и эта малость — большое счастье.

— Вы ко мне? — мои размышления прервал мужской голос.

— Если вы хирург и это ваш кабинет, — я кивнул на дверь, — то именно к вам.

— Заходите, — прогремел врач и первым зашел в кабинет.

Колоритная фигура, ничего не скажешь. Здоровый мужик, чем-то похожий на средневекового шкипера. По крайней мере, рыжая бородка у него подстрижена именно таким фасоном. Как у Мечислова, — мелькнула в голове мысль, и я даже поморщился, вспомнив хозяина хутора. Доктор принял мою гримасу иначе — как жалобу на здоровье.

— Ну-с, на что жалуемся?

— Так, небольшая травма. Глубокая царапина, но, по-моему, заразу занес.

— Раздевайтесь!

Вот так, не больше и не меньше — «раздевайтесь!». Напоминает старый анекдот с классической фразой в финале: «доктор сказал — в морг, значит — в морг». Надеюсь, до этого не дойдет, хотя спина и в самом деле выглядела неважно — плечо слегка распухло, а рана воспалилась. Вроде и чистил ее Казимерас, но, наверное, не до конца. Хорошо, что меня оборотень не укусил, иначе все — еще один кандидат на прогулки в полнолуние. Я, правда, поступил бы иначе — пустил бы себе пулю в лоб и не мучился. Хирург усадил меня на стул и, что-то насвистывая себе под нос, начал осматривать рану.

— Эка вас, приложило, молодой человек. Граблями по спине били? — поинтересовался он.

— Да нет, — поморщился я, — решетка упала.

— Ну да, — кивнул он, — конечно. Особенно если учесть гематомы на боку и спине, то падала эта решетка раз пять, не меньше. Ревнивый муж попался?

— Бог миловал, — буркнул я. Вот трепаться любит мужик! Интересно, хирурги все такие разговорчивые?

— Как на грозный Терек… — тихо пропел доктор и с железным грохотом бросил что-то в эмалированную миску, по форме напоминающую фасолину в разрезе. — Как на высокий берег, выгнали казаки сорок тысяч лошадей…

Вот певец нашелся на мою голову! Чего он там копается? Нашел себе развлечение, понимаешь, живодер проклятый! В этот момент за моей спиной открылась дверь и кто-то вошел в кабинет.

— Ну-с, — спросил врач, — какие у нас новости? Сильно начальство орать изволило?

— Ругали, — ответил ему молодой женский голос и всхлипнул, — сказали, чтобы и вы зашли, когда освободитесь,.

— Обязательно зайду, только закончу спину латать — и побегу, просто галопом поскачу. Надо полагать, жалоба поступила от нашей знаменитой поэтессы, которая бродит по больнице в этих ужасных зелено-розовых бантиках? — поинтересовался он.

— Наверное, — женщина опять всхлипнула, — больше некому.

— Ох, Наташенька, вы еще очень молоды. Со временем поймете, что жалоба на врача — это настолько обыденная вещь, что обращать внимание не стоит, право слово! Подержите лучше кювету. Видите, что способна сделать обычная решетка, упавшая на спину.

— Решетка? — удивленно спросил женский голос.

— По словам этого молодого человека, — усмехнулся врач. — Сейчас сделаем ему один укольчик и выясним, что она оставила ему на память…

Хорошо мне рану разворотили, ничего не скажешь. Копались в ней долго и, по-моему, с удовольствием. Хирург перемешивал медицинские замечания строчками из песен, при этом (сама любезность!) не забывал вежливо интересоваться о моих ощущениях. Девушка, которую я до сих пор не видел, так как сидел к ней спиной, помогала доктору, благоухая какими-то французскими духами. Что-то смутно знакомое… Вспомнил — Мицуко, фирмы Герлен! Это про эти духи их создатель сказал примерно следующее: «женственные и загадочные, чтобы никто не мог догадаться, что у этой женщины на уме, но если уж она принимает решение — оно будет окончательным и бесповоротным».

— Ну вот и славно! — прогремел за спиной голос хирурга. — Наташа, вы тут заканчивайте, а я пойду за своей порцией порицаний и причитаний, выслушаю, какие мы все жестокие и бессердечные коновалы, не сохранившие ни капли человеколюбия.

— Вам не больно? — спросил женский голос, и я почувствовал прикосновение к плечу.

— Нет, что вы! Уже все?

— Осталось совсем немного, потерпите.

Через пять минут девушка закончила возиться с моей спиной и, умыв руки, подошла к столу, наконец позволив мне рассмотреть женщину, которая выбрала этот элегантный и дерзкий аромат. Она опустилась на стул, подняла на меня взгляд и… да, кажется, что-то говорила. Наверняка говорила, пока я сидел и с глупым видом смотрел на нее, совершенно не обращая внимания на такие мелочи, как простые слова. Звук, возвращая меня в обычный мир, возник резко, как хлопок бича.

— Алло, — она приподняла руку и щелкнула красивыми длинными пальцами, — вы меня слышите?

— Простите, что?

— Спрашиваю, вы меня слышите? — она нахмурилась, — Вы хорошо себя чувствуете?

— Конечно, — ответил я, окончательно приходя в себя, — все просто прекрасно.

— Уверены? — Наталья подозрительно покосилась в мою сторону и подняла три пальца. — Сколько пальцев сейчас видите?

— Пять, то есть, простите три!

Что-то я и правда торможу… Что они мне там вкололи, изверги, если при виде женщины, пусть и очень красивой, впал в ступор, словно юноша на первом свидании?!

— Надеюсь, на самом деле видите, — немного удивленно ответила она и начала что-то писать в мою карточку. Длинные шелковистые волосы, перехваченные широкой черной лентой, отливали сочным янтарным светом. Красивые руки… Смотри ты, на указательном пальце — пятнышко от чернил! Божественный овал лица, красиво очерченные губы. Чуть тонковаты, но это ее не портит, даже наоборот! Большие карие глаза, которые смотрели на собеседника так, что…

— Может вам немного полежать в палате? — до меня донесся ее голос.

— Нет, спасибо, — я тряхнул головой, избавляясь от наваждения, — все нормально. Извините, не часто встретишь такую очаровательную женщину.

(Ну да, конечно… Сашка, ты молодец, умнее комплимента придумать не мог! Тупеешь, старик, ей-Богу, тупеешь!)

— Спасибо, — она устало улыбнулась этой банальной фразе, которую слышит, за день не один десяток раз, и подала мне заполненный бланк рецепта. — Вот эти таблетки, два раза в день после еды. Вы меня поняли?

— Конечно, — подтвердил я, — два раза, после еды. Скажите, а спиртное когда можно будет употреблять?

— А вы такой любитель выпивки? — спросила девушка и заглянула в мою медицинскую карту. — По вашим данным этого не скажешь.

— Да нет, — я покачал головой, — Боже упаси, меру знаем. Просто хотел узнать, когда будет можно пригласить вас на ужин. Так сказать, в благодарность за чудесное спасение.

— Думаю, обойдемся без приглашения, — неожиданно резко отрезала она, — вполне достаточно простого слова «спасибо».

— То есть вы отказываетесь?

— А вы к этому не привыкли? — с легкой ехидцей в голосе поинтересовалась докторша.

— Да нет…

— Ну, раз нет, значит, отказы слышали не раз.

Девушка с характером, ничего не скажешь. Вон как глазами сверкнула — можно подумать, не ужинать, а завтракать приглашаю.

— А…

— А на перевязку послезавтра, — она сухо улыбнулась, — и не злоупотребляйте за ужином спиртным. До свидания.

— До свидания. Но…

— Что-нибудь еще? — поинтересовалась она.

— Нет, что вы, — я поднял ладони вверх, — большое спасибо, уже исчезаю.

— Исчезать не обязательно, а вот выздоравливать желательно побыстрее.

В общем, как гласит один старый анекдот — очнулся уже в холле. По коридорам больницы шел, как сомнамбула из фильма ужасов. За каким-то чертом забрел на служебную лестницу, где на меня удивленно уставилась санитарка, поливающая из небольшой пластмассовой лейки пальму в глиняном горшке. Что-то и правда нехорошо, надо зайти в аптеку и ехать домой, отлеживаться.

Вернувшись домой, долго склонялся из угла в угол, потом сел к компьютеру. Очень хотелось встретиться с Охотником из Ирландии. Нет, не просить помощи или совета — просто поговорить. Собрать информацию о Нежити, побольше узнать о таких, как мы, и наконец — выяснить про Авгура. С чего бы это Ирландец при нашей встрече пожелал ему быстрее сдохнуть? Пока размышлял, раздался телефонный звонок. Высветился номер — Латвия?

— Привет, камрад!

— Здравствуй, дорогой, — смотри ты мне, Лаврентий! Я даже улыбнулся. — Медведь в лесу сдохнет, ей-Богу! Сам звонишь, деньги тратишь?! Удивительно.

— Да нет, ничего удивительного, Саша. Дело небольшое есть, можешь говорить?

— Конечно, могу, — я выпрямился на стуле. Что-то голос латышского друга мне не нравится, встревоженный какой-то. — А что за дело?

— Хорошее дело, прибыльное.

— Даже так…

— Да нет, серьезно прибыльное, — он притворно возмутился, — когда я тебе невыгодные дела предлагал?

— Постоянно…

— Это ты, Сашка, зря!

— Ладно, — я чуть не махнул рукой, но вспомнил, что он меня все равно не видит, — а поточнее нельзя?

— А ты как, в Ригу не собираешься? — поинтересовался Лавр. — А то гляди, заехал бы в гости, пивка бы попили в Лидо.

— Пивка, говоришь?

— Ну да, — подтвердил он, — или ты пиво перестал пить?

— Да нет, почему перестал? В хорошей компании, как говорится, всегда пожалуйста.

— Как у тебя со временем в субботу после обеда?

— Терпимо, — я прикинул список дел, которые расписал на эту неделю, — подходит. Часиков в пять.

— Ну вот и прекрасно! Значит, жду в субботу! Бывай, камрад, — Лавр попрощался и отключился.

Это еще что за новости?! Ведь сроду Лаврентий сам не звонил! И номер телефона не его. Ну дела — чем дальше, тем интереснее! Правда, вокруг него на момент разговора было безопасно, иначе бы он меня камрадом не назвал. Хм… тут одно из двух — или он Винторез достал и горит желанием его впарить, или… Черт знает, второй вариант никак не хотел проявляться — наверное, и правда слегка приболел. Отложив все дела на потом (включая письмо в Ирландию), разжевал таблетку и завалился на диван, на спинке которого мирно дремал котенок. Через несколько минут, послышалось тихое сопенье — рядом улегся Бакс. Вот это правильно, охраняйте, Хранители. Когда уже проваливался в сон, мне привиделись глаза Натальи. Глубокие и чистые, как утренняя роса…

XIX

Как мы с Лаврентием и договаривались, в субботу я приехал в Ригу. Около пяти часов вечера добрался до улицы Краста и, нырнув под приветливо поднявшийся шлагбаум, оставил на парковке машину. Добро пожаловать в ресторан «Лидо», господа. Правда, последнее время он почему-то называется «центром отдыха». Ладно, как бы ни назвали, лишь бы хорошо кормили. Надо отдать должное — готовили здесь неплохо, а про фирменное пиво вообще молчу, чтобы слюной рубашку не закапать. Из нижнего зала, который назывался «Пивным погребом», слышались звуки скрипки, исполнявшей что-то похожее на кантри; судя по ухарским выкрикам и стуку каблуков, народ веселился вовсю. Я лишь усмехнулся неожиданно возникшему желанию плюнуть на все дела и просто посидеть с кружкой пива и аппетитной свиной рулькой. Чертовски жаль, но вы, господин Айдаров, не за этим сюда приехали, поэтому извольте не расслабляться. Ничего больше не оставалось, как проводить взглядом аппетитную блондинку, спускающуюся в погребок, и устроиться на первом этаже, где по большей части сидели семейные пары с детьми. Не прошло и получаса, как в дверях возникла тощая фигура Лаврентия. Как всегда «пунктуален»; плюс-минус полчаса — это уже традиция…

— А где мое пиво? — возмутился он.

— Ты меня звал пивка попить или по делу? — поинтересовался я, придвигая ему кружку. — Смотри, если просто так, то оплатишь бензин, потраченный на дорогу.

— Да нет, Саша, не просто так, — Лавр выглядел хмуро, — товар один появился, с очень нехорошим хвостом. Скажу прямо — и заниматься этим не хочется, и промолчать — мол, ничего не случилось — тоже не получится.

— Рассказывай, — кивнул я.

— Не о чем, — он пожал плечами и вытащил из сумки небольшой конверт, — сам смотри.

Я покосился на Лаврентия и взял в руки поданный пакет. Судя по жесткости, внутри были фотографии; неужто Берия шантажировать меня решил? На него не похоже, но кто знает… Времена такие, никому доверять нельзя. Просмотрев несколько фотографий, аккуратно сложил их стопочкой и отложил на край стола. Можно было предугадать, что когда-нибудь услышу про эту вещь.

— Рассказывай, — повторил я, — откуда дровишки?

— Узнал?

— Конечно, ведь сам ее подарил.

— Из ваших краев товар. Нарисовался незнакомый паренек, который захотел ее продать. На меня вышел через одного знакомого в Вильне, просит помочь с реализацией. Я с такими вещами не работаю, но есть на примете один россиянин, готовый приобрести эту игрушку, для последующей перепродажи, несмотря на гусей.[24]

— И ты, конечно, не устоял…

— Саша, посуди сам — навар на таких вещах немаленький, а доставить ее в Россию для меня не проблема, канал отработанный. Но я согласился только посмотреть; сам знаешь, кто такие вещи по описанию покупает? На интернет-аукционах китайцы поделками торгуют — в любом виде и любого исторического периода. Предложил, мол, привози — посмотрю, если вещь стоящая, то постараюсь найти купца. Когда фото по электронной почте прислали, я даже офигел от неожиданности. Мог промолчать и тебя в известность не ставить, но мир тесен. Когда-нибудь эта вещь всплывет на форуме или еще где-нибудь. Ты же упрямый, узнаешь, откуда пришло, зачем мне лишние проблемы?

— Правильно полагаешь. Она у тебя на руках?

— Нет, должны привезти завтра утром.

— Где встречаетесь?

— В гаражах.

— Один на один или возможна компания?

— Без свидетелей, — он развел руками, — не обессудь, издержки профессии. Но позже могу тебя представить как потенциального покупателя. Познакомлю, а дальше сами общайтесь. Кстати, и от меня подозрение отведешь, что продавца заложил.

— С каких это пор ты таким щепетильным стал? — я ехидно улыбнулся. — Раньше закладывал и не морщился.

— Саша, давай без наездов, а? — он зло посмотрел на меня. — Мог вообще не звонить.

— Ладно, не кипятись. Что еще знаешь?

— Больше ничего и, если честно, не горю желанием слышать.

— Ладно, Лаврентий Павлович, давай сделаем так, — я стукнул пальцами по столу, — завтра утром жду твоего звонка. Если клиент откажется встречаться с покупателем, сиречь со мной, мне необходимо фото или видеозапись вашей встречи, — заметив его удивленный взгляд, отмахнулся, — и не рассказывай мне байки, что у тебя, нет видеокамер, хорошо?

— Ладно, — нехотя буркнул он, — договорились. Есть еще новость.

— Винторез достал?

— Нет, но есть арбалет.

— Даже так? — удивился я. — Новый?

— Обижаешь.

— И зачем он мне сдался, этот арбалет, — начал я и замолчал. Если пораскинуть мозгами, есть в этом рациональное зерно. — Сколько хочешь и что за вещь?

— Вещь хорошая, правда, модель не новая — Horton Hunter HD 175. В комплекте десяток хороших болтов из карбона и охотничьи наконечники, а про цену потом поговорим, когда товар посмотришь. Ладно, Александр, пойду, дел еще много, — Лавр поднялся и стоя допил пиво. — Завтра, в десять, жди где-нибудь неподалеку от моего гаража. В Риге ночуешь?

— Нет, у меня зверье дома. Завтра утром приеду…

Лаврентий поставил пустой бокал на стол, оглянулся и ушел, оставив меня наедине с мыслями. Правда, еще и за пиво забыл заплатить; вот шельма, хоть на этом, но сэкономил! То, что я увидел на фотографиях, совершенно не удивило. Ну ладно, не возмущайтесь, скажем так: удивило, но в пределах разумного. Можно сказать, задницей чувствовал, что отголоски гибели семьи Шарунаса всплывут. В конверте были фотографии шашки, которую три года назад подарил теперь уже бывшему и, увы, покойному шефу. Шашка 1936 года выпуска, правда, довольно редкая — прибор белого металла, такие называли «милицейскими» или «шашками НКВД». Ну и, в довесок к прибору, клеймо ЗИЗ, а не ЗИК. Вот эта игрушка и всплыла на поверхность; видно, кто-то не удержался и теперь пытается ее продать. Хватило мозгов не светить предметом в Литве, решили реализовать на стороне, сиречь в соседней Латвии. Наверняка навели справки и узнали про ярмарку коллекционеров в Икшкиле. Правда, не учли размеры Прибалтики; все оружейники, пусть и заочно, но прекрасно знакомы друг с другом.

Итак, господин Айдаров, что же мы имеем в сухом остатке? Странно, но никаких эмоций новости не вызвали; перегорел, наверное — даже злости нет. Никаких там: «отомщу», «в крови захлебнутся» и прочей никому не нужной лирики. Будто задачку из учебника решаю. Я взял ручку и, выдернув из подставки бумажную салфетку, набросал простенькую схему. Во-первых, Шарунаса банально убили. Во-вторых, это сделал не профессионал; тот не стал бы мелочиться и забирать шашку, и уж точно не понес бы ее продавать через месяц после убийства. В-третьих — кто заказал убийство? Кому это выгодно? — как резонно вопрошали древние и были чертовски правы. Если подумать, тоже не секрет: новые совладельцы постарались. Причина? От банального «единоначалия» до не совсем понятной схемы, которая втянет меня в такой круговорот событий, что не обрадуюсь. С другой стороны, если вся эта кутерьма закручена с единственной целью — добраться до меня, то отец был прав: зачем такие сложные планы, если можно просто убить, избавив Нежить от риска нарваться на Охотника?

Наутро я, злой и невыспавшийся, занял позицию неподалеку от гаража Лаврентия. По счастливой случайности неподалеку была бензоколонка, где купил несколько горячих пончиков, чашку кофе и теперь неторопливо завтракал, изредка поглядывая на телефон, лежащий на соседнем сиденье. Вариантов было несколько: первый — это просто купить эту шашку и отвалить в сторону. Второй вариант, скажем так, не совсем порядочный по отношению к Лавру — взять продавца на месте и потрошить, пока не расколется, выбивая из него любую информацию: где, как и каким образом достал злосчастный клинок. Скорее всего, продавец — обычное подставное лицо. Не может убийца быть настолько тупым, чтобы собственноручно продавать вещь, на которой висит три трупа. Засим — лезть на контакт не будем, хватит с нас и посмотреть; мало ли что, вдруг еще в Каунасе столкнемся лицом к лицу, зачем лишний раз светить своим портрет перед будущим респондентом?

Через пятнадцать минут в проулок, по направлению к гаражам, где Лаврентий устроил офис, завернул неприметный Фольксваген Пассат серого цвета. За рулем сидел парнишка лет двадцати трех, который безостановочно крутил головой, одновременно разговаривая по телефону. На машине литовские номера, причем старого образца, по которым можно и город определить. Да, так и есть — Каунас. Земляк, значит…

Прошло полчаса, и раздался долгожданный звонок. Лавр, немного переигрывая, начал предлагать «турысту» приобрести вышеупомянутый предмет, расхваливая и набивая цену. Предложил заехать, чтобы самому увидеть этот прекрасный товар, если у «московского гостя» найдется свободная минутка. Минутки у меня «не нашлось», поэтому попросил взять телефон у продавца, чтобы связаться с ним позже. Когда рижские достопримечательности «осмотрю». Лаврентий не уговаривал, назначил встречу через несколько часов и отключился. Десять минут спустя продавец уехал. По его морде было заметно, что он жутко не доволен. Понимаю — мальчик, наверное, надеялся, что ему, не отходя от кассы, отсыплют горсть золотых червонцев, а потом еще проводят до дверей, с поклонами, мол: «ежели будете в наших краях, всенепременно загляните, очинно рады будем». На сиденье мурлыкнул телефон, высвечивая знакомый номер — Лавр. Я дожевал последний пончик и направился к нему в гараж, где, после недолгих обсуждений и споров, забрал кассету с записью встречи и попросил показать арбалет. Оружейный барон всея Лифляндской губернии довольно хмыкнул и ненадолго исчез, вернувшись через несколько минут с увесистым свертком. Тяжеловат, конечно, аппарат, все-таки пять килограммов — это много. Но если подумать — мне же по лесам не бегать; сделал аккуратно выстрел, метров с шестидесяти, и все. Как там Ленский пел: «куды, куды вы удалились». Я повертел арбалет в руках и пообещал несколько дней подумать. Несмотря на все достоинства, я просто морально не готов переходить на такое «альтернативное» оружие. Мы люди простые, нам бы калибром потолще да патронов побольше…

Пробить номер машины по базе данных большого труда не составило. Вернувшись, домой, созвонился с Сигитасом, договорился о встрече, и уже через несколько часов у меня на руках была вся необходимая информация. Причем бесплатно — я честно рассказал про шашку и связь между этим клинком и убийством Шарунаса. Может, этого и не следовало делать — информацию постороннему человеку выдавать, но мне кажется, что в полицию он не побежит. В конце концов, чем рискую? Обвинят в незаконном расследовании убийства? Клал я с пробором на это обвинение; занимайся полиция расследованием активнее, а то ни слуху, ни духу, будто забыли про это дело. Какое-нибудь пустяковое дело, вроде сбитого фонарного столба, в который въехал очередной придурок из сейма, или пьяных английских туристов, помочившихся (по традиции) на стену президентуры, печатные издания будут мусолить до умопомрачения, а здесь — будто воды в рот набрали. Так мы не гордые, напомним, если память отшибло…

Большой стол, сделанный из толстых дубовых досок, был уставлен тарелками и бутылками, бокалами и глиняными кружками для пива. Да и обстановка знакомая — вон на том углу, да, именно там, где стоит блюдо с остатками жаренного поросенка, я когда-то ножом вырезал свои инициалы. Сейчас вы их не увидите, чей-то локоть загораживает. Шумная и дружная компания старых друзей, доверяющих безоговорочно, как это бывает только между очень родными и близкими людьми. От этого чувства становится тепло и уютно, будто перышком по щеке провели, словно каждый из нас отдает частичку своей души, чтобы согреть жизнь ближнего. Наверное, играла музыка, и мы кому-то хлопали, подбадривая невидимых сейчас танцоров. Какие там танцы, господа, если напротив сидела очаровательная девушка, и меня занимали только эти карие глаза, в которых видел все, о чем мужчина может только мечтать — любовь, нежность, радость, что вы рядом друг с другом… Каштановые волосы, тяжелой волной рассыпаются по ее плечам, и она, хитро улыбнувшись, показывает мне кончик розового язычка. Вот вредная! Конечно, вредина, но моя, любимая…

Дьявол!!! Я очнулся, сидя на своей кровати, тяжело дыша, и не отрываясь, невидящим взглядом уставился в окружающую темноту. По телу стекали холодные капли пота. Рядом с кроватью недовольно заурчал потревоженный моим криком Бакс. Сон… Это только сон. Может, и так, но почему на душе так тепло и радостно, словно встретил родных мне людей?!

Сердце колотилось как бешеное, когда я выбрался из кровати и, сбросив на пол влажную от пота простыню, пошел в ванную. В ушах словно звучала музыка — та самая, из сновидений. Минуты две простоял под холодным душем, подставляя тело упругим струям воды, пока не почувствовал, что это странное чувство тепла уходит прочь, оставляя взамен зияющий провал пустоты и боли неосознанной утраты. Потом долго смотрел в зеркало, словно надеясь увидеть там признаки безумия. Нет, ничего подобного. Знаете, как это бывает в фильмах — человек смотрит на свое отражение в зеркале, потом отворачивается, а его отражение продолжает наблюдать за ним и этим миром. Зазеркалье, еще одна неизведанная часть нашего Бытия…

Рассвет приходил медленно, словно нехотя. Первые троллейбусы, натужно завывая электромоторами, двинулись по улицам, разгоняя остатки утреннего тумана своими длинными усами, которые делали их похожими на больших тараканов. Вместе с ними утро встретил и я, усевшись на подоконнике с чашкой кофе и сигаретой. По-моему, Айдаров, у тебя едет крыша, если незнакомые люди, вызывают такую реакцию. Мало того, во сне, а не наяву. Да, этих людей я не знаю. Никогда не видел. Не встречался. Но они мне не чужие! Как это объяснить?!

Телефонный звонок оторвал от неприятных мыслей о моем психическом состоянии. Казимерас. Ну что опять понадобилось этому святоше, неужели очередной оборотень объявился? Нашел скорую помощь, понимаешь…

— Слушаю.

— Доброе утро, Александр.

— Кому как, — не очень вежливо ответил я. Разговаривать, признаться, совершенно не хотелось.

— Что-нибудь произошло?

— Все хорошо. У меня всегда все хорошо. Что-нибудь случилось, святой отец?

— Нет, слава Иисусу Христу.

— Значит, аминь…

— Все-таки что-то случилось Александр, — он немного помолчал. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Вы… Пожалуй, нет, не сможете. Чем обязан столь раннему звонку?

— Извините Александр, что разбудил. Помните, обещал собрать информацию по поводу лесного озера, которое не обозначено на карте?

— Да, — я отставил в сторону кружку с недопитым кофе, — что-нибудь интересное?

— Сказал бы, загадочное. Но, как я понимаю, для вас эти понятия равнозначны.

— Скорее да, чем нет. Когда у вас найдется свободное время, чтобы встретиться?

— Раны уже зажили, и вы опять рветесь в бой? — с налетом грусти спросил Казимерас.

— Лучше что-то делать, чем просто сидеть и ждать.

— Трудно не согласиться. Вас устроит сегодня вечером, часов в пять, где-нибудь в Старом городе? Например, у костела Святой Марии?

— Вполне…

— До встречи, Александр…

За полчаса до назначенного времени я припарковался у набережной, оплатил стоянку и присел на невысокую каменную ограду. Что-то популярным местом становится этот храм. Да, тот самый, прибрежный, имени «спасения на водах», где я познакомился с Авгуром. Старый костел, основанный в самом начале пятнадцатого века. Кстати, насчет фундамента, якобы заложенного в 1400 году — вопрос остается спорным до сих пор, документов не сохранилось. Скорее всего, сначала была построена временная деревянная часовня, а уже потом начали возводить фундамент. Нам, в наше веселое время, хорошо известно, что начать строить — это одно, а вот достроить и содержать — это другое. Дорого… Если все храмы достраивать, да еще и поддерживать — извините, никаких денег не хватит. Князь Витаутас сделал умный шаг: призвал монахов францисканцев из Вильнюса. Представляю себе эту картину. Наверное, подвел их к деревянной часовне на берегу, широким жестом развернул свиток с планом каменного костела и огласил, что данный храм он безвозмездно дарит монахам, наказывая заботиться о нем, не покладая рук. Монахи тоже были не глупые люди, поэтому вежливо осмотрели деревянную часовню и смиренно поинтересовались: а где, собственно, сам подарок, сиречь каменный костел? Где стены из красного кирпича и разноцветные витражи? Где, наконец, дубовые двери, украшенные коваными решетками? Князь резонно заметил, что дареному коню в зубы не смотрят, а подарок надо достраивать; естественно, все расходы целиком и полностью ложатся на плечи серого братства. Уронив от удивления четки, монахи пытались что-то возразить и даже попытались отказаться от этого презента, но Витаутас в нескольких «дипломатичных» выражениях объяснил, что в планах развития города костел уже значится, так что мнение святых отцов никого не интересует. Братья во Христе высказали несколько реплик (не сохраненных летописцами) и грустно согласились, что, без всякого сомнения, каменный костел очень украсит город.

Около двадцати лет, о костеле ничего слышно не было. Наверное, францисканцы, подсчитав расходы, погрузились в скорбь, где и обитали до самого 1439 года. Потом махнули рукой на устав ордена и отправились в город Базель, где и подписали несколько договоров, положив таким образом начало туристическому бизнесу с Европой (так сказано в документах Вильнюсского дипломатического корпуса). Разослали грамоты, где описывали возможность использования костела людьми, прибывшими из Ливонии и Пруссии. Увы, бизнес-планам серого братства не суждено было сбыться. Как только первый прусак пересек границу Литвы, строители и каменотесы, работающие на стройке, подняли цены на свои услуги, поставщики — на материалы, а евреи-менялы добавили в кредитные списки пункт «о реновации», аргументируя, наверное, тем, что строить костел — это таки одно, а строить туристический объект, «я вам скажу, как родному» — совсем другое…

Ладно, про дальнейшее развитие этого бизнеса, основанного на Вере — немного позже. Не буду такие вещи рассказывать при отце Казимере. Он уже здесь, идет навстречу.

— Саша, что вы знаете о францисканцах? — спросил он почти без предисловия.

— Немного, но если это важно… — осторожно ответил я.

— Нет, — махнул рукой Казимерас, — не настолько, чтобы тратить время на изучение. Но про Джованни Карпини наверняка слышали?

— Доводилось. Если память не изменяет, то в 1238 году им был основан монастырь в Риге, откуда францисканцы прибыли в Литву, к князю Миндаугу.

— Именно так, Саша, — кивнул он. — Видите ли, я не случайно назначил вам встречу рядом с этим костелом. В середине XVII века, как вы знаете, Каунас заняли шведы. Все находившиеся здесь монахи-францисканцы были убиты, а сам костел разграблен и разрушен.

— Как же иначе могли поступить культурные европейцы, черт побери, — пробурчал я в ответ и осекся. — Простите, святой отец.

— Вы не меняетесь, Саша, — покачал головой ксендз, — даже некоторые события, которыми богата жизнь, не научили смирению. Но довольно, оставим это бунтарство на вашей совести. Так вот, на самом деле погибли не все, один из монахов спасся. Это был Иордан Бернардоне, который сумел выжить, а позднее нашел убежище в нашем костеле.

— Интересно…

— Крайне интересно, Александр! После него осталось несколько дневников, с которыми ознакомились только после его смерти. Большая часть хранится в архивах Литвы, но несколько из них затребовал Ватикан, а точнее…

— Конгрегация Доктрины Веры, — закончил фразу я.

— Вы совершенно правы, мой друг.

— Извините меня, Святой отец, а как вам удалось достать эту информацию? Эта курия — не публичная библиотека, секреты ее архивов охраняют, пожалуй, лучше, чем самого Папу Римского. Надо ли понимать, что вы один из ее представителей?

Казимерас поднял на меня взгляд, внимательно посмотрел в глаза и неожиданно улыбнулся:

— Как вы любите говорить, Александр, «многия знания — многия печали», не так ли?

— Понял, больше не спрашиваю, — я поднял ладони вверх, — и что же было сказано в этих дневниках про лесное озеро?

— На этом месте был дом, точнее, усадьба.

— Вот как? — удивился я. — Еще одно озеро с легендой. И кто же там жил?

— Это не совсем легенда, Саша. Как мне удалось выяснить, Бернардоне был не простым монахом; он был одним из тех, кого называли «Изгоняющий дьявола», то есть экзорцистом своего ордена. Как сказано в дневнике, который достался архивам Ватикана, «в тех краях обитало зло в образе сильного Некроманта».

— Разве Некроманты причислены к злым силам? — удивился я. — На мой взгляд, это третья сила, которая настигает все создания, как Добра, так и Зла. Это человек, избравший своей верой Смерть.

— Да, — кивнул Казимерас, — можно сказать и так. Но это ничего не меняет в истории. Иордан поступил так, как велел ему монашеский долг, то есть вступил в борьбу с этим человеком и уничтожил его. А усадьба, где все это происходило, провалилась под землю.

— И с тех пор там появляется призрак озера?

— С тех пор там появляется не только призрак, — грустно сказал Казимерас, — в день этой битвы, а точнее, в начале августа, на этом месте появляется сама усадьба…

— Ничего себе новости, Святой отец! Предлагаете туда прогуляться?

— Для начала хотелось бы увидеть это своими глазами.

— Не боитесь?

— Ничего не боятся только глупцы, — ответил он, — опасаюсь, скажем так.

— Когда годовщина этого события?

— Нам повезло, Александр, через две недели, — он посмотрел на меня. — Вы согласны?

— Почему бы и нет? — улыбнулся я. — Полагаю, что призрачная усадьба — это не самое страшное, что мы увидим в жизни.

— Может быть и так, — ксендз задумчиво кивнул и повторил, — может быть и так…

XX

На следующее утро, когда заканчивал утреннюю разминку, позвонил ксендз Казимерас. Как всегда, извинился за «ранний» звонок и попросил разрешения встретиться. Недолго думая, пригласил его на обед, поинтересовавшись, нет ли, грешным делом, сейчас какого-нибудь поста? А то придет человек в гости, а я предложу мясное блюдо, которое сейчас есть нельзя. Некрасиво получится. Святой отец меня успокоил, что день обычный, скоромный, сиречь — если так, то закусить очень даже не против. Надо заметить, что спустя несколько часов он это доказал, разделавшись с неприхотливым холостяцким обедом.

Когда мы утолили голод, я подал чай, и мы, расстелив на столе карту, склонили головы, изучая то место, где было отмечено лесное озеро.

— Вы готовы, Александр? — Казимерас посмотрел на меня строго, словно учитель, вызывающий ученика к доске. — Надеюсь, вы осознаете степень опасности? Это не оборотень, может закончиться плохо…

— Знаете, святой отец… — я медленно, словно раздумывая, закурил и, помолчав несколько секунд, продолжил: — За последние несколько месяцев я насмотрелся на всякую нечисть. Одни из них были более опасными, другие — менее, но все были смертны. Вечных мне встречать не доводилось; на мой взгляд, это понятие вообще неподвластно человеческому разуму. Что касается опасности… Да Бог с ней; если что-то случится, значит, так тому и быть! Все равно, как слепой котенок, тычусь в разные стороны — в бессмысленной надежде понять происходящее. Пока я жив, есть шанс, что найду ответ, а если погибну, то мне будет все равно. «Пока я есть — смерти нет. Когда она придет — меня не будет». Поэтому, как говорил мой любимый герой в одном старом фильме: «Будем жить!»

— Разве падшие ангелы не вечны?

— Вы что, серьезно считаете меня представителем небесного воинства? Увы, святой отец, это слишком просто. Падшие ангелы, смотри ты мне… — я улыбнулся и процитировал: — «и они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну». Нет, Казимерас, к большому сожалению, ничего общего между нами нет. Спросите у вашего друга из курии Конгрегации Доктрины Веры; кажется, он знает больше, чем я сам. Думаю, расскажет много интересного.

— Уже рассказал, — Казимерас, как обычно, снял очки и занялся их полировкой, — поэтому я вам и помогаю. Некоторые деяния ваших братьев известны моим коллегам. Не всем, конечно — только тем, кому положено знать. Надо заметить, что некие персоны в Ватикане всерьез полагают, что вы являетесь именно падшими ангелами, посланными на землю, чтобы искупить предательство. Другие высказывают предположения, что вы — монахи исчезнувшего ордена.

— Вот как, даже к тамплиерам причислили…

— Да, Александр. Давайте вернемся к делам. По информации, которую мне предоставил мой коллега из Ватикана, в дневнике Бернардоне, который умер спустя семь лет после битвы, упоминались два случая, когда прихожане видели привидение — усадьбу, восстающую из лесного озера.

— А там не упоминалось, почему это озеро не указано на картах?

— Было несколько предположений, — ксендз открыл блокнот и начал просматривать свои заметки, — нет, не это… Ах да — вот! Были упоминания о «призрачном лесном озере, таящем в себе проклятие с избавлением…». Может, оно появляется так же, как и усадьба?

— Призрачное озеро, порождающее призрак усадьбы? Как это понимать? Двойной фантом? — я хмыкнул. — А что означает выражение «проклятие с избавлением»?

— Не знаю, Саша, не знаю, — ксендз пожал плечами, — поэтому и собираюсь идти вместе с вами, чтобы разобраться в этой тайне на месте. Бросьте, — он махнул рукой, заметив мой удивленный взгляд, — один в поле не воин! Даже не надейтесь, что одного отпущу!

— Вдвоем — оно, конечно, удобнее, — согласился я. — Давайте прикинем, что нам может понадобиться в этой «экспедиции».

— Когда вы видели это озеро, — поинтересовался Казимерас, — вода была прозрачная?

— Нет, — покачав головой, ответил я, — черная, как смола. Если вы имеете в виду акваланг, чтобы исследовать озеро, то это идея у меня воодушевления не вызывает.

— Нам нужна бухта троса, длиной метров пятьдесят, — он положил на стол лист бумаги и начал делать заметки, — и кошка, то есть небольшой якорь…

— Кошку мы потеряем при первой попытке, — возразил я, — это же лесное озеро, пусть и призрачное. На дне столько коряг, что тралить бессмысленно.

— Резонное замечание. Ваше предложение?

— Скажите, святой отец, имеет ли право ксендз брать в руки оружие? Видите ли, почему спрашиваю… — я немного подумал, вспоминая собранную информацию. — Дело в том, что Некромант мог оставить после себя не только эту антрацитовую лужу, но и слуг, заклятых таким образом, чтобы они защищали его усадьбу. Это могут быть упыри, то есть блуждающие мертвецы, зомби и прочая нечисть. Над некоторыми из этих созданий время не властно, так что вполне можем столкнуться с одним из этих… видов.

— Если я решил идти с вами, то полагаю, приму этот грех на душу.

— Ну что же, значит, надо готовиться к небольшому приключению, святой отец. Сколько у нас есть времени? Вы говорили, две недели?

— Да, именно так.

— Прекрасно, значит, есть время подготовиться.

Через несколько дней после нашей встречи с Казимером я взял в полиции разрешение на приобретение гладкоствольного оружия. Не любитель я этих дудок, но что делать, выбирать не приходится — соваться в лес с двумя пистолетами желания не было. Ограничился заранее присмотренным Бенелли М4, теперь оставалось решить проблему с боеприпасами, которые пригодны для разномастной нежити. Закупил в магазине волчьей картечи, в ювелирном набрал дешевых украшений из серебра и все это отдал ювелиру — с просьбой посеребрить картечины. Может, у старого мастера и возникли какие-нибудь вопросы, но он был стар и мудр — зачем знать больше, чем это нужно для работы? Спустя два дня все было готово и я передал Виктору мешочек с крупной дробью, попросив снарядить патроны. Сдал мастер-оружейник, ох и сдал! Осунулся — видно, нелегко ему без работы приходится. Ладно, разберусь с усадьбой — и можно будет подумать о работе. Кстати, Авгур так и не появился, зараза такая! На звонки не отвечал, телефон или выключен, или вне зоны доступа. Хотел бы знать, где его черти носят, когда он нужен, советчик долбанный!

Две недели пролетели незаметно; я по уши погрузился в подготовку к этому, как его назвал Казимерас, пикнику. Пикник, блин, на обочине. Ксендз звонил каждый день, делясь информацией, полученной из дневников Бернардоне, которую ему присылали из Ватикана. Информации об озере в них не было, но несколько записей монаха о событиях тех дней были интересны просто как точка зрения современника. Например, монах дважды упоминает, причем со всем уважением, Христофора Паца и Христофора Сапьегу, которые в 1661 году очистили Каунас от неприятеля. Даже про коронного гетмана несколько строчек нашлось. Правда, не скажу, что положительных, скорее наоборот; Бернардоне, как мне показалось, с трудом сдерживал гнев, описывая предательство литовского гетмана Януша Радзивилла, который со своим братом Богуславом Радзивиллом, гетманом Гонсевским и жмудским епископом Парчевским, подписали в Кедайняй договор о переходе Литвы под протекторат Швеции.

Прошло еще несколько дней, и одним августовским вечером загрузил в машину необходимые вещи и отправился на «пикник». Казимерас меня ждал, сидя на веранде своего дома с какой-то книжкой в руках. Ксендз, извинившись за задержку, попросил меня подождать и ушел к себе. Правильно — помолиться не помешает. Спустя несколько минут он вернулся, и мы начали собираться. Загрузились, присели на дорожку и отправились, благо ехать недалеко. Машину оставили в лесу. Загнали в кусты и укрыли от любопытных взглядов куском маскировочной сети, купленной накануне в армейском магазине.

Если бы я видел Казимера впервые, то не сказал бы, что он ксендз — совершенно не похож. Одетый в цивильное — скорее военный в отставке, чем священнослужитель. Эдакий крепыш; несколько раз подумаешь, прежде чем связываться. Ружье, которое я ему подал, взял, хоть рука слегка и дрогнула. Вместе с дробовиком ксендзу достались два охотничьих патронташа, который он надел крест-накрест, окончательно потеряв вид служителя церкви. В рюкзак бросили несколько коробок с патронами, про запас. Кто знает, как оно обернется? Как говорит мой друг: много патронов не бывает — их или очень мало, или просто мало, но больше уже не поднять. Я вооружился попроще — Глок, к нему шесть запасных магазинов и стилет.

— Ну что, святой отец, тронулись? — поинтересовался я.

— То, что «тронулись» — несомненно, — усмехнулся он. — Пойдем. И перестань говорить мне «вы». Нам, может быть, помирать вместе придется, а ты до сих пор выкаешь.

— Договорились, — кивнул я и, бросив взгляд на карту, пошел вперед.

Войдя в лес, ксендз окончательно преобразился. Воистину — бывших бойцов не бывает. Даже спустя столько лет после его последней войны не растерял того, что вдалбливали потом и кровью. Походка изменилась, стала мягкой и настороженной, как у кошки перед прыжком. Через полчаса мы остановились, и я сверился с метками на карте. Да, идем правильно; если опять нечистая сила не закрутит, то минут через десять должны увидеть озеро. Нашли, куда мы денемся. Точнее, не нашли, а, как и в прошлый раз, неожиданно на него вышли. Вода, блестящая антрацитовым блеском, была неподвижна. Даже листья, упавшие на воду, выглядели, как приклеенные. Несколько поросших мхом валунов на берегу и одинокая береза, шелестящая листьями. Казимерас подошел к берегу, осмотрел озеро и поморщился.

— Неприятное здесь место.

— Куда уже неприятнее, — согласился я. — Сколько там времени?

— Двадцать три сорок. Еще несколько…

Ждать не пришлось. Неожиданно вокруг все замерло, угасли цвета, звуки, и прямо на наших глазах мир начал превращаться в что-то похожее на кадры черно-белого синематографа. Не сговариваясь, бросились к небольшому песчаному пятачку, который еще сохранил краски в этой серой взвеси. Встав спиной к спине, мы вглядывались в окружавший нас лес, который глухо скрипел, словно выдавливал из себя нечто ужасное. Как и в прошлый раз, на душе стало холодно и мерзко, появилось желание все бросить и бежать. Бежать, пока хватит сил.

— Йезус Мария, — послышался голос пораженного ксендза, и я, обернувшись, увидел, что валуны (те самые, лежащие у самого берега), дернулись, словно пробуждаясь от сна, и начали подниматься.

— Господи, — прошептал я.

Вместо них перед нами вставали ужасные создания, покрытые длиной шерстью, по которой стекала вода. Сквозь пряди свалявшихся волос холодным злым блеском светились глаза. Казимерас не удержался — грохнул, закладывая уши, выстрел. Словно этого и ждали, вокруг замелькали плотные тени, потянулись из темноты крючковатые руки, хватая нас за одежду. Я выхватил пистолет и выстрелил в промелькнувшее рядом со мной мохнатое существо, которое с жутким визгом резко дернулось в сторону. Послышался разноголосый хор, завывавший на все лады, будто вся нечисть преисподней собралась в этом лесу! Кровь стыла в жилах, и душа куском льда рухнула куда-то вниз. Колотило так, что прикусил язык — во рту стало солоно. Сплюнув кровь, краем глаза заметил еще несколько существ, но уже вполне реальных. Навстречу двигались мертвецы, точнее — то, что от них осталось. Лысые блестящие черепа вопреки всем законам природы скалили зубы, а пустые глазницы светились зеленым бесовским огнем. Скелеты, покрытые истлевшим тряпьем, неторопливо окружали нас, прижимая к озеру.

— Ну уж нет! — я рванулся навстречу, стреляя по черепам. Серебряные пули вышибали волшбу, и мертвецы падали, оседая пыльным облаком праха.

— Сашка! — раздался крик ксендза и, спустя мгновение, три быстрых выстрела. — Прикрой!

Поворачиваюсь, но тут на меня, сбивая с ног, уже валится что-то склизкое и мокрое, на горле смыкаются сильные мохнатые лапы. Даже в этой мимолетной схватке я успел почувствовать противный запах тины.

— Да что же вам горло так нравится?! — пистолет грохнул несколько раз и встал на затворную задержку.

— Твою мать! — Рука рванулась к поясу, и я наваливаюсь на эту тварь, остервенело всаживая в нее стилет. — Сдохни, с-с-сука, сдохни! Тв-в-варь!

Рядом со мной крутится волчком Казимерас, отбиваясь прикладом, словно дубиной, от наседавшей на него нечисти. — Вр-р-р-ешь, мля! Не возьме-е-ешь!

Воткнув в землю кинжал, скользкий от какой-то вязкой, черной слизи, меняю магазин. Действую лихорадочно, руки трясутся; еще мгновение — и ксендза захлестнет эта прущая со всех сторон черная и вязкая волна нечисти. Быстрее, черт!

Не целясь, словно из автомата, отстреливаю магазин; замена — еще магазин — снова очередь. Куда там автомату! Замена, черт! Пока стрелял, сдерживая выстрелами этих тварей, Казимерас, покрывая матом весь белый свет, перезарядил Бенелли и встал рядом, давая несколько секунд на перезарядку. Все смешалось в этом черном вихре, мелькающем вокруг нас. Мы стреляли, сбрасывали на землю каких-то существ, добивая выстрелами в упор и ударами стилета, когда это было возможно. Вдруг в спину толкнул плотный удар воздуха, и тени пропали, будто их и не было. Я разодрал себе щеку, налетев на какое-то дерево, и почувствовал, как, ломая ветки кустарника, рядом со мной рухнул Казимерас. Послышался отборный мат, перемешанный с обрывками латыни, и сразу, почти без паузы, сдавленный крик.

— Сашка, смотри!

На том месте, где несколько мгновений назад блестело озеро, стоял дом… Одноэтажный, с небольшими окнами в массивных деревянных рамах. Стены, сложенные из дикого камня, укутаны плющом; красная, позеленевшая от времени черепичная крыша. Вот ты какая, усадьба пропавшего озера! Тяжело дыша, я перевел дух и осмотрелся — чернел лес, но темноты не было. Такое чувство, что дом светился, освещая окрестности мерным синим светом.

— Срань господня, прости меня, грешного! Что это? — спросил меня Казимерас.

— Она и есть, — ответил я, вытирая с лица кровь, — усадьба то есть. Пойдем?

— Идем, — прохрипел ксендз и зло сплюнул, — святые угодники! Не верил, что увидим…

Мы поднялись и подошли к тому месту, где несколько минут назад был берег. Теперь вместо черной воды лежали булыжники, которыми было выстлано подворье. Я дернул щекой и шагнул вперед, почувствовав привычную твердь каменной брусчатки. Обычные камни…

— Стой!

Я развернулся, вскидывая пистолет, но стрелять не пришлось. В двух шагах от меня, там, где я только что прошел, ступая по камням, по пояс в земле застыл Казимерас.

— Сашка, — прошептал он, — я в воде стою…

Поверьте, мне стало страшно! По-настоящему страшно! Эти призрачные камни, которые мы видели, были реальны только для меня! Лишь я не только видел, но и шел по ним, как по обычной земле… Последовавший за мной ксендз погрузился по пояс в камни и теперь смотрел с ужасом, словно видел перед собой исчадие ада.

— Погоди, Казис! — я, озираясь по сторонам, подошел к нему. — Ты чувствуешь воду?

— Твою богомать, мля, а я что сказал? Я, едрена мать, чувствую задницей, что стою, мать ее так, в холодной воде!

— Но ты видишь камни перед собой, а не воду!

— А хера толку, что я вижу?!

— Погоди, — я присел и взял его под руку, — двигаться можешь? Если да, то медленно идем к берегу.

— Могу, — он дернулся и, не напрягаясь, двинулся в сторону берега. Господи! Не дай Бог увидеть что-нибудь более ужасное, чем человек, спокойно идущий сквозь камни…

Когда он выбрался на берег, с него стекала самая настоящая вода. Вода, которой мы не видели. Ее не было!

— Сашка, — он посмотрел на мокрую одежду, — что здесь происходит?

Знаете, я вдруг понял. Все стало ясно и понятно, даже логика в этих невероятных вещах была.

— Все очень просто, — я грустно усмехнулся, — ты видишь призрак, и в этом ничего удивительного. Увидеть может каждый, но вот почувствовать порожденный призраком фантом, как физическое тело, могу только я. Наверное, в этом и есть наше отличие от обычных людей. Дальше ты не пройдешь, не пытайся…

— Не надо туда идти, Саша, — Казимерас покачал головой, — не стоит.

— Надо, поверь мне, надо…

Я повернулся и медленно, на деревянных ногах пошел к дому. В наступившей тишине было слышно, как, стоя на берегу, Казимерас читал молитву, словно она могла помочь или добавить сил. Правы были предки — каждый умирает в одиночку. Кованое дверное кольцо тихо звякнуло, жалобным скрипом отозвалась дверь, открывая взгляду небольшую комнату. В углу чернел камин, увенчанный широкой полкой, на которой стояло два бронзовых подсвечника. Рядом на полу лежали дрова, покрытые, как и все в этой комнате, толстым слоем пыли. Не похож этот дом на призрак, но много ли я видел таких домов? Затхлый запах перемешивался с еле уловимым ароматом табака. Если бы не пыль, покрывающая вещи, то можно представить, что хозяева скоро сюда вернутся. И вновь, как и несколько сотен лет назад, будет гореть в камине огонь, разгоняя вечернюю сырость и холод. Я на несколько секунд задержался на пороге, проглотил подступивший к горлу комок и, резко выдохнув, сделал шаг в комнату.

Странное ощущение, ничего не скажешь. Страха не было. Совсем. Будто домой вернулся после долгой дороги. Кажется, знакома каждая вещь, каждый фолиант в книжном шкафу, который разместился вдоль одной из стен. Неужели я здесь жил?

Хотя нет — чувство вдруг пропало, словно его и не было; возвратился обычный животный страх, от которого колени ослабли и стали дряблыми. Подошел к столу, на котором лежало несколько пачек бумаг, перетянутых крест-накрест бечевой, и стоял небольшой подсвечник, закапанный свечным салом. Черт! Я вдруг вспомнил, что рюкзак оставил на берегу! Нет, возвращаться сюда еще раз — увольте… Сорвал с себя свитер и начал складывать в него пачки бумаг, словно был твердо уверен, что пришел сюда именно за ними. Чем меньше оставалось на столе бумаг, тем слабее становился фантом. Когда осталась последняя пачка, стены дома стали полупрозрачными; сквозь них был виден лес, Казимерас, преклонивший колени на берегу, и вода! Сквозь камни проглядывала вода этого чертового озера, будь оно проклято! Я лихорадочно сгреб какие-то мелочи, лежащие на столе, схватил последнюю пачку и бросился вон из дома. Воздух стал густым, как глина — я продирался к выходу, физически ощущая, как воздух словно когтями царапает кожу. Когда бежал к берегу, камни под ногами дрогнули. Нет, под ними не вода — земля! Черная и жирная, блестящая, как нефть, она вставала на дыбы, выталкивая к берегу, где, с широко открытыми от ужаса глазами, застыл Казимерас и безостановочно крестил меня. Я рухнул на берег, но ксендз схватил меня за руку и потащил прочь от этого места. Ударила молния, и нас швырнуло на землю. Потом… Потом наступила тьма…

Сознание возвращалось медленно, словно нехотя. Я выдирался из темноты забытья, сквозь непонятный разноголосый гул, повторяющий мое имя.

— Сашка, — Казис тряс меня за плечо, — твою богомать со всеми угодниками, ты жив?!

— Да, — я открыл глаза, — вроде жив…

— Слава Богу! — он перекрестился и посмотрел на меня. — Думал, уже не очнешься.

— Не дождетесь! — я поморщился и попытался встать. — Только ног не чувствую…

— Лежи, сейчас помогу, — он, кряхтя, поднял меня на руки и отнес в сторону, положив на теплую землю. Солнце стояло высоко, согревая землю, и мир будто пробуждался от сна — появились запахи лесных цветов и трав. От сосны, нагретой на солнце, донесся аромат смолы, наполняя воздух светом и жизнью.

— Неужели вырвались? — спросил Казимерас и вытер блестящее от пота лицо.

— Думаю да… — отозвался я. — Ты давно очнулся? Где мы вообще находимся?

— Нет, — он покачал головой, — минут десять назад в себя пришел. А где… Не знаю, но мне кажется, именно там, куда вчера так стремились.

— На том свете? — попытался улыбнуться я.

— Думаю, тот свет выглядит немного иначе, — он посмотрел на свои часы, потом потряс их и поднес к уху. — Идут.

— Сколько сейчас времени?

— Двенадцать. Полдень. Знаешь, а мне кажется, оно больше не появится, — он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Никогда?

— Надеюсь, — кивнул он и закашлялся, — это было страшно. Почему оно появлялось, как ты думаешь?

Я попытался сесть, но решил не мучить организм — ему и так вчера неплохо досталось. Привалившись к сосне, похлопал себя по карманам и, достав смятую пачку сигарет, грустно заглянул внутрь. Выудил одну чудом уцелевшую сигарету и с наслаждением закурил, глубоко затягиваясь крепким дымом. Смотри ты, не слабо мне досталось; затянулся — и голова закружилась.

— А Бог его знает… Может, там найдется ответ? — кивая на завернутые в свитер бумаги, сказал я. — Там много разных бумаг, может, что-нибудь и найдем.

— Посмотрим, — согласился ксендз.

— Слушай, Казимерас, если выберемся отсюда, свяжись со своим другом из Ватикана, — я даже поморщился. Такое ощущение, что последний рывок забрал последние силы, даже говорить трудно. — Напиши или позвони, не знаю, как вы там общаетесь. Пусть приезжает, будем вместе изучать. Что-то мне подсказывает, что они в этом быстрее разберутся, чем мы с тобой…

— Хорошо, позвоню, — Казимерас посмотрел на небо и вдруг усмехнулся. — А знаешь, все-таки здорово, мы их сделали! Будто в молодость вернулся! Там проще было — здесь свои, по ту сторону — чужие, наше дело правое и все такое…

— Да, наверное, так… Ты уже окончательно в себя пришел?

— Я ведь по фантому не лазил, — он поморщился. — Жаль, что не довелось внутри этого дома побывать. Интересно, как выглядит прибежище нечистой силы.

— Как? — руки подрагивали, словно я не сигарету, а штангу на весу держал. — Да никак не выглядел — дом как дом. Обычный, даже можно сказать, уютный. Зря я сразу за эти бумаги схватился; глядишь, было бы время все помещение осмотреть.

— Хорошо, что живым выбрался, — он смотрел на меня уставшими глазами и грустно улыбнулся, — я как увидел, что за тобой дом исчез и земля на дыбы встает, думаю — ну все, н-на, трындец Сашке, ща накроет — не откопаю.

— Как ты выражаешься, Казис, словно не духовное лицо, а боец после заварушки! «Трындец», «ща накроет»… Тебе по статусу положено быть смиренным и благостным. Ладно, отче, давай уже выбираться из этого леса, нам здесь делать нечего, — я попытался встать, но сморщился — что-то больно врезалось в тело.

Покопавшись в кармане, выудил несколько вещиц, которые сгреб со стола, не глядя. Несколько монет, судя по всему, золотых; маленький, величиной с ноготь большого пальца, кусочек мрамора; и, смотри ты мне — массивный золотой браслет, увенчанный красивым камнем темно-бордового цвета. Вокруг него расположились еще двенадцать камней, поменьше размером, и не красные, а черные. По всей длине обвивалась искусно сделанная змея, держащая в пасти маленький ключ. Я покрутил браслет, чтобы солнце не блестело на гранях, и заметил на внутренней стороне полустертую надпись. Буквы расплывались, даже смотреть было больно. Но я успел прочитать…

«Познав истину, примешь смерть, как благо»…