Охотник

Глава 3

«Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят!» – Сергар осторожно перецепился руками с ветки за канат и по нему опустился в коляску. Грудь жгло, пот стекал в глаза, но бывший боевой маг был доволен. Всего за две недели тренировок он подтягивается уже пятьдесят раз! И это после того, как полгода пролежал в постели! Нет – что ни говори, а отличный результат.

Помогали специальные упражнения, которые Сергар проделывал каждый день. Он входил в транс и, сосредоточившись на процессах, происходящих в организме, пытался ускорить его восстановление. Это очень непросто. Тело было чужим, оно категорически отказывалось подчиняться воле новой сущности, оказавшейся в черепной коробке. Приходилось часами сидеть неподвижно, пытаясь ускорить движение жизненных сил.

Сергар занялся этими упражнениями на второй день после того, как очнулся в доме Марии Федоровны, и только через неделю у него начало кое-что получаться. Теперь процесс пошел гораздо быстрее – больше двигался, постоянно находился на свежем воздухе. Простое, здоровое питание – молоко, творог, мясо. Действительно, в деревне все было дешевле. Имея по городским мерках совсем небольшие деньги, можно было довольно сносно существовать.

Единственное, о чем жалел Сергар, отсутствие телевизора. Уже привык к этой странной штуке, и первое время его просто ломало, как наркоманов, не получивших очередной дозы. Потом привык. Ну, нет телевизора, и нет. И демон с ним. Или как тут говорят – черт.

В деревне ни у кого не было телевизора. Вернее, телевизоры были, но они ничего не показывали – старые, разбитые, неработающие. Спутниковых антенн не было ни у кого, а как объяснили Сергару, без этих круглых штук телевизор показывать не будет. Он не до конца понимал, что такое спутник, что такое антенны, но верил обитателям этого мира. А что еще оставалось? Кроме как верить. Или не верить…

Эта деревня была чем-то вроде порта, в котором пришвартовались старые, никому не нужные корабли. Дырявое днище, обросшее ракушками, обожженные пожарами надстройки, порванные паруса… Последнее пристанище умирающих морских бродяг.

Люди похожи на корабли – уходят они в жизненное море, пахнущие свежей краской, звенящие от переполняющей энергии, гордо рассекают волны могучим форштевнем, а в конце жизни – потрепанные ветрами, побитые о камни, скрытые в прибрежных водах, источенные древоточцами, до конца своих дней пытающиеся держаться на плаву.

Никто из жителей Самсоновки не рассчитывал выбраться из последнего порта в своей жизни. Вернее, на словах-то рассчитывали, но в глубине души понимали – никуда они отсюда не уедут и останутся тут, на краю деревни, в жирном, липнущем к ногам черноземе. Как и все те, чьи покосившиеся, черные от времени кресты деревенского кладбища сиротливо торчали из высоченной травы, буйно вымахавшей на прахе обитателей деревни.

Эти люди не были злыми, подлыми или глупыми – нет, их погубили две вещи – излишняя доверчивость и спиртное. Впрочем, первое проистекало из второго. Налей тому же дяде Пете стакан водки, и ты его друг по гроб жизни. А если будешь наливать регулярно, да еще и закуску подносить – так ты вообще царь, бог и мессия, пришедший в этот мир для того, чтобы осчастливить хороших людей.

Дяде Пете, как оказалось, было всего-навсего пятьдесят лет, но выглядел лет на двадцать старше. Некогда он был уважаемым человеком, по крайней мере с его слов. Работал на заводе, имел машину, квартиру, но… начал пить. Каждый, кто приходил к токарю Пете с просьбой что-то сделать, тащил бутылку водки. А если есть бутылка – куда ее девать? Ну не выливать же?

«Жена говорила: «Бери деньги, бери деньги!» Не брал. Как можно взять со своих? Нехорошо!» – вспоминал слова дяди Пети Сергар.

В общем, закончилось все очень дурно. Машину продал, деньги пропил. С завода выгнали. Жена ушла, забрав детей. Осталась только квартира, и ту разменяли, оставив дяде Пете однокомнатную, правда, в хорошем районе. Вот так и оказался он здесь, в Самсоновке, в развалюхе – гораздо худшей, чем у Марии Федоровны. Той хоть денег дали, а ему просто налили водки, сказали подписать, он и подписал.

Жили обитатели Самсоновки тем, чем живут деревенские жители испокон веков – собирали ягоды, грибы, ловили рыбу – солили, сушили, продавали в райцентре на базаре, куда отправлялись на автобусе из соседней деревни Афонькино. Утренним автобусом туда, вечерним оттуда – пьяные, счастливые, с деньгами и покупками – если день удачный, и просто пьяные – если не очень. Кто-то был уже на пенсии – тогда совсем хорошо, а кто-то ждал своих пенсионных семи тысяч, как подарка от бога, такие как дядя Петя или Коля – мужик неопределенного возраста, грузный, здоровенный. Когда таскали вещи Марии Федоровны, он в одиночку затащил наверх, в дом, тяжеленный платяной шкаф, отодвинув всех остальных добровольных помощников толстопалой ручищей. Бывший чемпион, бывший тренер – спился, как и многие, не пройдя испытания фанфарных труб и тяжести жизненных неурядиц. Не он первый, не он последний, как сказал доморощенный философ дядя Петя.

Вот так прошли первые две недели деревенской жизни Сергара. В общем-то, вполне недурно, довольно сытно и даже весело. Тренировки, разговоры с мужиками – если они не были заняты на сборе ягод и на огороде – и уроки с Марией Федоровной.

Все вечера она посвящала образованию «Олега», благо что знаний у нее хватало, учить любила, а делать было особо и нечего. Дом, хотя и обшарпанный, был вполне приличным – и не только снаружи. Старенькие, но чистые обои, выскобленные полы. Старушка, что здесь жила, старалась содержать дом в порядке, насколько могла. О ней все отзывались очень хорошо – говорили, что умела лечить травами. До ближайшей больницы отсюда добраться было очень проблематично, так что знахарка была на своем месте. Со слов дяди Пети, к ней приходили даже из соседних деревень, и она никому не отказывала. Денег не брала. Еду, молоко, крепкий самогон – он и для настоек, и для оплаты услуг селян – «твердая валюта», как говорил дядя Петя.

Были в Самсоновке и женщины, тоже в возрасте, такие же несчастные, потерявшие все, что имели. Лишь одна не пила – Анька – та, что делала самогон. Этой Аньке было лет шестьдесят – полная неопрятная баба с хитрыми, маслянистыми глазками. Марии Федоровне она очень не понравилась, да и Сергару тоже – войдя к ним в дом, тут же начала шарить взглядом по полкам, по шкафам, шмыгая красным, разбухшим от соплей носом. Видя, что ей не особо рады, быстро смылась и больше не приходила, видимо, почувствовав отношение новых соседей.

Передохнув, Сергар покатился на задний двор, к сараю, сложенному из таких же толстых бревен, как и дом. Когда-то в этом сарае стояли телеги, висела сбруя, была сложена всякая всячина, нужная домовитому хозяину. Дядя Петя, который все про всех знал, сообщил, что в доме этом самом когда-то жил купец, и этот купец закопал самовар с золотом. Где закопал – никто не знает, а еще – этот клад заговоренный, и кто его выкопает – умрет в муках, загнивая заживо. На этом кладе были убиты три работника купца и похоронены над ним – чтобы охраняли. И когда кладоискатель подымет самовар – привидения увяжутся за ним и будут есть его изнутри.

На вопрос: «Откуда известно, что убиты трое работников и закопаны над кладом, если никто не знает, где тот находится? Кто видел, как его закапывали?» – дядя Петя важно ответил, что это дело всем известно в округе и на глупые вопросы он не отвечает.

Сергар потянулся к рукавам, достал из ножен, притянутых к предплечьям, два ножа, заточенных до бритвенной остроты, и метнул их в стены сарая, в мишень, нарисованную кусочком мела, оставшимся среди вещей Марии Федоровны. Фигура человека очень напоминала Вампира – скуластое жесткое лицо, тяжелый лоб, широкая грудь. Сергар неплохо рисовал – наследственное, от матери.

Один нож вонзился туда, где у нарисованного Вампира находилось сердце, второй – прямо в правый глаз. Чтобы наверняка. Чтобы наповал.

Получалось уже хорошо – девять бросков из десяти попадали туда, куда нужно, не отклоняясь ни на сантиметр, и это при том, что ножи не были предназначены для метания – простые кухонные ножики, несбалансированные, с тяжелыми деревянными ручками. Сергар, конечно, их подработал, подточил, как следует, но все равно клинки были далеки от совершенства.

Дядя Петя, который всегда с интересом наблюдал за тем, как тренируется «Олег», рассказал, что в соседней деревне есть кузнец, он же токарь, Василий Михалыч, и этот самый кузнец легко сделает Олегу любой нож, какой захочется. Только вот самогоном не берет, а требует деньги, и ножи будут стоить дороже, чем в районном универмаге.

Сергар хотел заказать себе настоящие боевые клинки, но потом передумал – зачем? Тренироваться он может и этими, а денег у них в семье не так и много – нужно будет еще на зиму сделать кое-какие запасы, так что сто тысяч стоит поберечь – да и светиться ни к чему! Спросят – зачем инвалиду из захолустной деревни боевые метательные ножи? С какой целью? Пойдут слухи, может дойти и до Вампира, а как тот поступит, узнав о приготовлениях одной из его несчастных жертв?

Честно сказать, Сергар вообще не понимал, зачем Вампир оставил их в живых. По всей логике он должен был закопать обоих где-нибудь в лесу и забыть о них, как о раздавленных тараканах. Однако и деньги оставил, и дом все-таки дал. Какая-никакая, но крыша над головой!

Объяснений могло быть несколько, но основная версия – а зачем Вампиру их убивать? Беспомощных, бесполезных? Что они могут сделать? Учительница? Инвалид? Человек со сломанной спиной не представляет опасности для организации, существующей уже десять лет и видавшей все на свете – от бунта «клиентов» до мести ближайших родственников, пытавшихся наказать бессовестных дельцов. Зачем Вампиру вешать на себя лишние трупы? Вот когда Сергар начнет представлять собой хоть какую-нибудь опасность, тогда – да, а так… выкинули из квартиры и забыли.

Сделав сотни две бросков, накатавшись к сараю и обратно, Сергар отправился в дом, откуда доносился вкусный запах мясного супа. После тренировок, после прогулок на свежем воздухе организм требовал все больше и больше пищи, и Сергар уже боялся растолстеть. Тем более что Мария Федоровна готовила очень умело, обладая настоящим кулинарным талантом. Она могла из ничего соорудить что-нибудь вкусное, и дядя Петя, частенько захаживавший к ним в гости, закатывал глаза, хлебая борщ из щербатой эмалированной миски.

«В натуре, как в ресторане! Ну ты, Машенька, даешь! Таких хозяек поискать! Днем с огнем не найдешь!» – нахваливал он.

Мария Федоровна уже слегка успокоилась после того, что с ними произошло, но Сергар с болью и негодованием заметил, что в ее темных, ранее не тронутых сединой волосах появились белые пряди. Она постарела, как-то съежилась и часто сидела безмолвно, глядя куда-то в пространство, за окно, туда, где темнел сосновый бор. О чем думала – неизвестно.

Сергар как-то спросил ее, но она лишь улыбнулась и сказала, что это все неважно. Ни о чем. О жизни, о судьбе, о людях. И о том, что хороших людей все-таки больше, чем плохих. И он, Олег, должен это запомнить.

«Олег» помнил. А еще он помнил одну истину: хочешь, чтобы твой огород не зарос сорняками – прополи его, и как можно быстрее. Но Маме он об этом не сказал. Зачем беспокоить? Разволнуется, распереживается, а то еще плакать начнет – упаси боги! Сергар не переносил женских слез – лучше уж толпа разъяренных мертвяков, чем одна рыдающая женщина! По какому поводу бы она ни рыдала…

У ворот Сергар заметил машину. Он не особо разбирался в автомобилях, вернее, совсем не разбирался, но было видно, что этот не особо дорогой – не такой, как у Вампира. Тот был блестящим, пахнущим кожей и чем-то неуловимым, присущим дорогим вещам. Этот – кое-где помятый, кое-где ржавый, с одним «глазом» – другого «ока» автомобиль лишился по милости своего владельца, устроившего из него передвижной сортир на колесах. Даже за два шага от машины несло пролитым спиртным и застарелым табачным дымом, въевшимся в самоходную повозку до самых ее печенок – если таковые в ней имелись.

Прислушавшись, Сергар услышал в доме резкие, раздраженные незнакомые голоса. Иногда прорывался голос дяди Пети, что-то бубнящего, будто оправдывающегося, и голос Марии Федоровны – звонкий, напряженный, как тогда, когда она разговаривала с риелторами-мошенниками.

Снова кольнуло сердце – недолго же продержалась тишина! Что, Вампир кого-то прислал? Зачем? Отобрать оставленные деньги? Вот только полчаса назад думал о том, что бандит мог это сделать, но почему-то так и не сделал, и вот тебе! Получи! Правильно говорят – нужно поменьше думать о плохом, и тогда, возможно, оно и не сбудется.

В доме что-то загремело, будто кто-то сбросил со стола всю посуду, снова послышался взволнованный голос Марии Федоровны, оборвавшийся так, будто кто-то закрыл ей рот.

Сергар покатился к лестнице, сполз на нижнюю ступеньку, сложил коляску, привязал ее к канату, укрепленному наверху, и быстро пополз на второй этаж, стараясь не очень стучать своими бесполезными ногами-корягами. До веранды он взлетел буквально за секунды, подгоняемый мощным потоком адреналина, омывшего его мышцы, коляску втащил наверх, как перышко, еще минута, и он снова сидел в кресле, управляясь с ним так, будто родился в нем.

Дверь в прихожую была приоткрыта, с веранды Сергар хорошо слышал, что там происходило. Через минуту ему было совершенно ясно – на них напали, и не Вампировы бандиты, а какие-то совсем чужие, которых он и не знал. Послушав, не стал мешкать и, ловко перевалившись через порог, въехал внутрь, стараясь держаться на расстоянии нескольких шагов от незваных гостей.

Их было двое. Молодые, крепкие, ничем не примечательные, кроме синих татуировок на костяшках пальцев. Дядя Петя рассказывал о таких татуировках, о том, что их носят люди, прошедшие через тюрьмы, и они очень гордятся этими «знаками отличия». Сергар так и не понял, чем тут гордиться – тем, что ты не умеешь ничего, кроме как воровать? Или тем, что был таким идиотом, что даже воровать не сумел так, чтобы не поймали? Но говорить дяде Пете этого не стал. Зачем? У местных свои понятия о чести, у Сергара – свои. На его взгляд, тот факт, что ты скитался по тюрьмам, нужно не выпячивать, а скрывать. Но тут была другая жизнь, и Сергар не хотел входить в нее со своим уставом. Гордятся – ну и демон с ними, пусть гордятся! Плевать.

– О! Сынок пожаловал! – издевательски распахнул руки один из «гостей», светловолосый парень лет тридцати с неприятным, кривым прищуром серых глаз. – Теперь разговор веселее пойдет!

– О чем разговор? – мрачно осведомился Сергар, наблюдая за тем, как Мария Федоровна поправляет взлохматившиеся волосы и трогает покрасневшее с левой стороны лицо. «Ударили?!»

– Они денег хотят! – вмешался дядя Петя, сидящий на полу возле стены и размазывающий по подбородку свежую кровь, натекшую из разбитого носа. – Говорят, что Вампир вам денег дал, и, мол, они тут хозяева, и все им должны платить за вход! Пацаны, вы че беспредельничаете, в самом деле! С какой стати мы должны вам платить?! Вы че, не видите – старики, старухи да инвалиды?! Да откуда мы бабло возьмем?! В натуре, от кого вы работаете? Кто старшой? Я бы с ним побазарил, объяснил! Грех же стариков со старухами обижать!

– Я старшой! – Крепкий, почти квадратный парень лет двадцати пяти – тридцати подошел к дяде Пете и коротко, без размаха пнул его в бок. Сергар явственно услышал, как хрустнуло сломанное ребро. – Что хочешь сказать, старый пень?! Ничего? А чего замолчал? Нечего сказать пацанам? Так заткни хайло и не воняй! Старый п… Глотку тут разе-вает! Я щас тебе в глотку… засуну, чтобы не вякал!

– У нас и получше есть, чем старый п… – ухмыльнулся второй, высокий, худой парень лет двадцати. – Баба-то ничо так… еще не старая. Попользуемся – и ей хорошо, и нам в тему! Давай?

– Попозже. – «Старшой» криво усмехнулся и окинул Марию Федоровну взглядом. – Да, жопастая телка! Впердолить ей – дело святое!

– Вы ответите! – тонким, срывающимся голосом закричала Мария Федоровна. – Вас посадят!

– Дура ты! – «Старшой» лениво, наотмашь, хлестнул женщину по лицу. – Деньги давай, сука! Вампир точно тебе денег дал! Потратить вы не успели – некуда, в этой заднице, которую по ошибке кличут Самсоновка! Давай, говорю!

Он снова поднял руку, чтобы ударить, но не успел. В глазнице бандита вдруг выросла рукоять ножа, уйдя едва не до половины в мягкую субстанцию.

Второй бандит раскрыл рот – то ли чтобы крикнуть, то ли выругаться, но захлебнулся кровью, прижав руки к горлу, в которое воткнулся второй нож. Сразу не упал. Сделал несколько шагов, страшно хрипя, булькая, и свалился уже на веранде, суча ногами, дергаясь, будто хотел удержать уходящую жизнь. Скоро он затих.

– Силен, парень! – нарушил тишину дядя Петя, морщась от боли. – Этот п… мне ребро сломал. И в натуре – не одно. Щас вот че – я за Колей. Мы сами их не осилим вытащить.

– Какое вытащить?! Милицию надо звать! Милицию! – срывающимся голосом сказала Мария Федоровна. – Это была самооборона! Я видела по телевизору, рассказывали – можно обороняться, если напали! А они напали! Деньги вымогали! Угрожали! И нельзя ничего трогать! Следственная группа должна все осмотреть!

Дядя Петя встал, застонав от боли, снова скривился, прижав руку к боку, сел на табурет и внимательно, исподлобья, посмотрел на Марию Федоровну.

– Машенька, это глухомань. Кто будет следаком, как дело повернет – одному богу известно. Могут сказать – зачем убивал? Они же вашей жизни не угрожали? Ты знашь, скоко людей сидят на зоне за превышение самообороны? Не знашь? Много. Парень учился бросать ножики, заранее их готовил. Зачем? Хотел каво-то убить? Вот и убил. Ну и? Пойдет на зону, как миленький. Ну да – срок скостят, он же инвалид. Опять же – эти отморозки деньги шакалили. И все равно – скажут, что он не должен был подрезать козлов. Что покарать преступников – дело ментов, что ето самосуд, и… в общем – лет пять точно дадут. Может, семь. Тебе это надо? Ему это надо?

– Что предлагаешь, Петь? – устало спросила Мария Федоровна, потерев лоб. Голова как-то сразу заболела – то ли от того, что ударили, то ли от крови, бросившейся в мозг из-за перевозбуждения.

– Щас я позову Коляна, он вытащит козлов, усадит их в тачку. Я знаю одно местечко – омут там, а проехать можно, хоть и с трудом. Глубина – ужасть какая! Канет машинка, век никто не найдет. А если и найдет – поздно будет. Рыбки с раками их так объедят – фиг поймешь, отчего сдохли! И концы в воду. А ты тут помой все как следует, кровянку выскобли. Вот так.

– А мне что делать? – спокойно спросил Сергар, слегка удивленный таким здравомыслием дяди Пети. И поразился в очередной раз – почему в этом мире человек не может защитить себя, свой дом, уничтожив грабителей? Ну что за глупая статья «Превышение самообороны»?! Почему любой негодяй может забраться в дом, а ты, если не дай боги, его убьешь, сядешь в тюрьму?! Это мой дом! Моя жизнь! Я могу ее защищать так, как считаю нужным!

– Ничего, – усмехнулся серый от боли дядя Петя. – Все, что ты мог сделать – сделал, в натуре. И ништяк сделал! Я тебя и раньше уважал, пацан, за стойкость твою и незлобивость, а теперь говорю – ты просто молодец! Не ожидал! Думал – балуется с ножичками, так просто, кин насмотрелся про ниндзев, а ты вона чего! Молоток! Убить человека непросто! Другой бы щас валялся в истериках, а ты – орел!

«Знал бы ты, скольких я уже убил и в каких драчках бывал! Небось челюсть бы отвисла», – внутренне грустно усмехнулся Сергар и тут же посерьезнел.

– Дядя Петя, проблем после не будет? Тебе виднее, ты тут давно живешь. Полиция или дружки этих бандитов?

Дядя Петя задумался, помолчал минуты три, потом выдал:

– Я вот как соображаю: угол глухой, куда ушли, где пропали – кто будет искать? Дружки придут – мы подготовимся, небось не уйдут, как и эти, тут останутся. Ножички я тебе новые сделаю. А то и эти отмоем, будут как новые! Почему бы и нет? Да и мы не пальцем деланы. Колян им башки поотшибает! Жалко, его не было, уж больно он не любит гопоту! Участковый приедет либо еще кто – скажем, што никаво не видели. Покрутицца да свалит. Ему тоже неохота дело затевать, ему начальство жопу взгреет – почему допустил преступленье? Почему профилактическую работу не вел? Да он даже не поедет – че он, дурак, че ли?

Дядя Петя ошибся. Участковый появился в Самсоновке через неделю – молодой, грузный, здоровенный парень в шапочке с козырьком и с папкой в подмышке. Он приехал на зеленой угловатой автомашине – дядя Петя назвал машину «уазиком», – проехался по деревне, на минуту остановился возле дома Аньки, внимательно глядя на то, как над крышей поднимается столб дыма из трубы. Анька, как всегда, варила самогон, и только глупый человек мог не знать, что дым трубы над домом в летнее время – верный признак того, что тут живет самогонщик.

Заходить к ней не стал, проехал дальше, присматриваясь к дороге, на которой не успел зарасти след, оставленный автомашиной убитых бандитов, проехал прямиком к дому, где жила Мария Федоровна с сыном, заглушил двигатель и вышел, громко хлопнув стальной дверью. Потянулся, зевнул и зашагал к крыльцу, на котором стояла Мария Федоровна с тряпкой в руках. Она как раз отмывала ступени, затоптанные после дождя. Земля жирная, черная, так что повозиться пришлось немало.

– Здравствуйте! – громко, четко поздоровался участковый, глядя на женщину пристальным, испытующим глазом, будто надеялся на ее лице прочитать ответы на свои вопросы. – Вы хозяйка дома?

– Я и мой сын, – настороженно ответила Мария Федоровна, оглядываясь туда, где «Олег», за углом дома, ползал по своему канату, ловко, как мартышка, перебирая руками. – А что вы хотели? Что-то случилось?

– Пропали двое парней. Говорят, поехали сюда, в Самсоновку, вроде как хотели посетить бабку-травницу. А все знают, она тут жила. В этом доме. Так вот, вы никого не видели? Их тут не было?

– Никого не было… – Мария Федоровна стрельнула глазами за угол, туда, где был сын, и снова помотала головой. – Никого!

– А следы? – Полицейский в упор посмотрел на женщину. – Так никого и не видели? Вот что, уважаемая… я думаю, нам стоит побеседовать обстоятельнее. Давайте пройдем к вам в дом и поговорим. Или мне вас пригласить к себе?

– Не надо… – Мария Федоровна положила тряпку в ведро с грязной водой, и та медленно погрузилась. Женщина проследила за утонувшей тряпкой и грустно усмехнулась – вот так и она, все тонет и тонет в грязной воде проклятой жизни. Впервые ей захотелось умереть, и она не попросила прощения у Бога за эту грешную мысль. Ну когда же все кончится?! За что это ей?!

Они уселись за стол в кухне, друг напротив друга. Полицейский молчал, молчала и Мария Федоровна. Потом она не выдержала и предложила:

– Может, вам чаю налить? Жарко. Небось в горле пересохло?

– Давайте. Не откажусь.

Полицейский кивнул, Мария Федоровна вскочила, засуетилась у плиты – недавно ей купили газовую плитку и небольшой баллон – Коля привез из райцентра. После того, как она две недели готовила на электрической плитке и на печи под навесом во дворе, газовая плита казалась верхом роскоши.

Человек быстро привыкает к хорошему – к газовой плите, центральному отоплению, горячей воде из крана, а когда чего-то из этого, такого привычного, лишается – мечтает вернуть себе прежнюю жизнь. Так и Мария Федоровна все никак не могла привыкнуть к деревенской жизни, лишенной мало-мальских радостей, легко доступных горожанам.

Наконец вазочка с сахаром, вазочка с вареньем, печенье и чайные чашки со смешными слониками на боках оказались на кухонном столе, накрытом новой клеенкой – тоже Коля привез. Участковый смотрел на суетящуюся женщину молча, больше наблюдая не за ней, а рассматривая обстановку прихожей, она же кухня. От его глаз не ускользнули ни свежевыскобленный пол, ни только недавно наклеенные обои.

Уже когда Мария Федоровна усаживалась на табурет, налив кипятка участковому и себе, вкатился хмурый, настороженный «Олег», с ходу развернувшись так, чтобы удобнее было метнуть нож. Ничего хорошего от полиции он не ждал, помня то, как участковый в городе работал в связке с бандитами. Увы, во всех мирах городская стража продажна – в большей или меньшей степени.

Появлению Олега полицейский не удивился. Не поздоровался, ничего не сказал, только сделал рукой приглашающий жест, а когда Сергар отрицательно помотал головой, равнодушно пожал плечами, мол, как хочешь.

Опять помолчали, похоже было, что участковый совсем не из болтунов. Он вроде и не замечал возникшего в комнате напряжения, отхлебывал чай – отдуваясь, потея, утирая лоб платочком, который достал из внутреннего кармана кителя. Платочек, как ни странно, оставался чистым. Полицейский умудрился не запачкаться и в этой пыльной жаре, что было совсем не просто, особенно катаясь по проселочным дорогам.

Выпив содержимое чашки, он перевернул ее вверх дном, поставил на блюдечко, сложил пальцы в замок и положил руки на стол.

– Куда трупы дели?

Мария Федоровна захлебнулась чаем, долго откашливалась, а когда откашлялась, сипло спросила:

– Какие трупы?! Вы что? Как вы смеете? Не знаю, как там вас звать, но…

– Игорь меня звать. Игорь Антонович Воскобойников. Участковый инспектор, старший лейтенант полиции. Я здешний, вырос в Жарковке, каждую ямку в округе знаю, каждый лесок. Охочусь с детства. Следы разбираю. Когда-то мечтал стать промысловиком, на Север уехать. Но вот так сложилось – стал милиционером. Полицейским, как сейчас говорят. Если считаете меня дураком – заблуждаетесь. И я вам докажу это – на раз-два. Эй, парень, подъезжай поближе, а то мне все время кажется, что ты хочешь выстрелить в спину из обреза. Нет у тебя обреза? Ну и замечательно…

Сергар подъехал к столу и оценивающе посмотрел на мужчину, одетого в форму. Тот был грузен, на вид рыхловат, но опытный глаз бойца сразу видел мощные покатые плечи, широкую грудную клетку и руки, способные переломить древко копья одним щелчком. Человек был силен, как медведь, и так же обманчиво вял и спокоен, когда не знаешь – то ли зверь лизнет тебе руку, то ли вырвет ее из плеча, чтобы пообедать доверившимся ему идиотом. С этим человеком ухо нужно было держать востро!

– Вот и замечательно, – улыбнулся участковый неожиданно мягкой, широкой улыбкой. – И вообще, расслабьтесь. Я не арестовывать вас приехал. Я приехал установить истину, какой бы она ни была. Я сейчас буду рассказывать, а вы меня не перебивайте, слушайте.

Он снова помолчал, потом вдруг перевернул чашку, поставил на донышко и кивнул Марии Федоровне:

– Да, жарковато сегодня! Не люблю жару. Мне бы лучше морозец, чтобы снег хрустел, чтобы иней на шапке! Ты любишь зиму, Олег?

– Хм… – не нашелся что сказать Сергар и сдавленно выдавил: – Не очень. Лучше пусть будет тепло.

– На вкус и цвет товарищей нет! – усмехнулся участковый. – Ну что же, продолжим. Ко мне два дня назад обратилась Кирьянова Нина Аркадьевна, она же Нинуха. Пропал ее сынок, Мишаня, он же Кирьянов Михаил Сидорович, Кирюха. С ним был друган, Харитонов Андрей Михайлович, погоняло Толстый. Они поехали в Самсоновку, к травнице. Это Нинуха так сказала – к травнице. И пропали. Пропала и машина – отец Кирюхи на ней когда-то ездил. Так вот, она требовала их найти. Заявление принесла. Надо сказать, что Кирюха и Толстый уже намозолили мне глаза, мутили тут воду, бухали, драку устроили, и то, что они пропали, – мне плевать, но, возможно, что-то задумали? Какое-то преступление? Далеко уехать на машине они не могли, в город поехать точно не могли. Машина оформлена на отца, страховки нет, да и прав у Кирюхи нет. Это до первого поста ДПС. Потом закроют. Они и так вышли по УДО, чуть что – снова на зону. Ну вот я и заинтересовался – что тут у меня на земле творится? И первым делом пошел к нашей колдунье…

– К кому?! – не выдержал Сергар. – Колдунье?!

– Ну да, – пожал плечами участковый и посмотрел на «Олега». – Колдунье. Есть у нас лекарка, баба Надя. Лечит травами, лечит руками – почище докторов. Кто не хочет в район ехать в больницу или просто не шибко болеет – все к ней. А кто-то и вообще к докторам не хочет ехать. Баба Надя все решает – руки-ноги вправляет, опухоли убирает, кости правит. Но речь не о ней. Я ведь как мыслил – если эти подонки что-то сотворили, кого-то обидели – этот кто-то пойдет к бабе Наде. Она почти никому не отказывает, всех лечит. Отказывать мне в информации лекарка не будет – себе дороже. Я все-таки власть и могу осложнить ее жизнь. Хотя и не хочу этого делать. Итак, баба Надя сообщила, что к ней обратился Петя из Самсоновки, и у него были сломаны три ребра. Она сделала ему перевязку, утянула, дала отвар, ну и… все. Я поспрашивал кое у кого в деревне, слухи тут быстро разносятся, узнал, что в Самсоновку, в дом покойной бабы Маши, вселились новые люди. Что их привез Вампир – известный гаденыш, но не совсем уж отморозок, кое-какие деньги переселенцам он оставляет. Ну и вот, я сложил два и два, приехал сюда, и мне все стало ясно.

Участковый замолчал, облегченно вздохнул и стал с видимым наслаждением потягивать чай из чашки. В кухне повисла звенящая тишина, какая бывает только в глухих деревнях, когда в ушах звенит от недостатка бьющей в уши горожан звуковой информации. Горожане этого не замечают, и только тогда, когда оказываются в безлюдных местах, понимают, что живут в беспрерывной какофонии – машины, соседи, самолеты, гул воды в трубах и гудение проводов. Здесь же – ничего, и только кровь шумит в ушах, да мозг выдает фантомные звуки – далекий, далекий звон – дззз… дззз… дззз…

– Что тебе стало ясно? – не выдержал, резко спросил Сергар, чувствуя твердую рукоять ножа на предплечье. – И что собираешься делать?

Участковый внимательно посмотрел на «Олега», поднял брови, как бы показывая, что он все понимает и предлагает сбавить тон, недоуменно скривил губы, снова уперся взглядом в чашку и поболтал содержимым, оставшимся на дне, будто гадание на чайных «нифелях» было основным занятием в его жизни.

– Что ясно? Да все ясно. Наехали на вас, Петя пытался вас защитить, ему набуздали, сломали ребра. Потом кто-то из ваших соседей помог, и отморозки лежат сейчас где-нибудь в глубоком омуте, кормят раков и рыб. И поделом – таких тварей надо топить еще во младенчестве. Ну что хорошего может родиться у Нинухи, которая с юности была шлюхой, все окрестные деревни перезаражала триппером, а потом сошлась с бывшим уголовником, с которым вместе бухали и воспитывали сынка, непонятно от кого зачатого. И второй такой же отморозок, друган Кирюхин, не царских кровей. Когда они откинулись с зоны, я за голову схватился – жди беды! Твари сели за грабеж, воровство, вымогательство, и какой болван отпустил их по УДО – только богу известно! Одного не знаю – кто их завалил? Если только Коля? Парни-то крепкие, не так просто их прикончить. Ну что затихли? Полы выскребали, обои сменили! Только того не знаете – кровь никуда не девается. Есть специальный анализ, который выявляет кровь, даже если ее не видно. Так кто их завалил?

– А если я? – решился Сергар. – Поверишь?

– Ты? – усмехнулся участковый. – Ну зачем врешь-то? Соседа выгораживаешь? Ты Кирюхе на один удар, уж извини. Он боксом занимался, парень крепкий. Что, Коля завалил? Он мужик серьезный, не смотри, что спился. Чемпион города! Был… В тяжелом весе. Итак, кто завалил двух отморозков? Заметь, я не спрашиваю, где они, черт с ними, но я должен знать, кто на моей земле может убивать!

Сергар осторожно достал из рукава нож и без замаха метнул его в участкового. Нож вонзился в табурет возле ляжки полицейского, а Сергар замер, ожидая реакции стража порядка.

– Вот оно как! – покосился тот на рукоять ножа. Опустил руку, выдернул нож из табурета – не сразу, тот глубоко засел – и снова повторил: – Вот оно как… никогда бы не подумал. Где учился метать? Спецназ? Ранение? Поучаствовал?

– Олежа полгода лежал в коме! – заторопилась Мария Федоровна. – Он вообще-то домашний мальчик! И я…

– Ага, домашний! – насмешливо перебил участковый. – Вижу, какой домашний. Но неважно. Не спрашиваю, куда вы дели тела, не спрашиваю, кто вам помог их отнести к машине. Это неважно. Главное – я теперь все знаю.

– И что будешь делать? – снова напряженно спросил Сергар.

– Только не надо меня убивать! – усмешливо хмыкнул мужчина. – Во-первых, знают, куда я поехал. Во-вторых, гибель участкового – это вам не двух урок пропащих зарезать. Шум будет такой, что…

– Да я и не собирался тебя убивать! – слегка смутился Сергар, который как раз и обдумывал, как бы половчее, если что, подрезать оставшимся ножом слишком умного здоровяка. И не успеет ли тот, прежде чем истечет кровью, свернуть Сергару шею. И пришел к выводу, что бить нужно только в глаз, чтобы клинок вошел в мозг, иначе шансов никаких.

– Ну… спасибо тогда! – снова усмехнулся участковый. – А то я уже было подумал, что пора падать на пол и отползать!

– Э-э-э-э… зачем – отползать? – не понял Сергар и тут же догадался. – А! Ясно. Из-под обстрела, да?

– Догадливый. Нет, парень, ты точно где-то повоевал. Я по твоему взгляду вижу. Я своих издалека узнаю. Сам две горячие точки прошел.

– Точки? Какие точки? – недоуменно переспросил Сергар, и Мария Федоровна тут же пояснила:

– Он память потерял. Лежал полгода, потом очнулся – и ничего не помнит. Даже меня не помнил! Так что вы не удивляйтесь. Я его и языку учила, и грамоте – все заново, как ребенка. Но он вообще-то быстро учится, вспоминает!

– Вижу, – медленно протянул участковый. – Вспоминает. Интересные вы люди, да. Впрочем, неинтересных людей нет. Все люди по-своему интересны. Но есть и такие, которых хочется читать, как хорошую книгу. Каждая страница – открытие! Каждый листок – на пять обычных жизней. Интересно.

– Вы философ, – неожиданно усмехнулась Мария Федоровна, видя, что никто не собирается крутить им руки и засовывать в «канарейку». – Деревенский философ. Анискин! Вот вы кто.

– Кстати, да, люблю я этого персонажа, – легко согласился участковый. – Конечно, наврали там много, в деревне все проще и одновременно сложнее, да и деревни тогда были другими, но в общем-то все осталось, как и прежде. Люди те же и почти не меняются. С пещерных времен. Всегда были подлецы, и всегда были те, кто за тебя душу положит. И на том мир стоит!

– Вы тоже интересный человек, – уважительно сказала Мария Федоровна. – И хороший. Другой бы…

– Другой бы к вам просто не поехал, прогнал Нинуху, налил бы стакан водки, жахнул его – и спать! Как прежний участковый, до меня. А я так не могу. Я люблю деревню, хочу здесь жить. Это моя земля! И я хочу, чтобы на ней был порядок. Если бы не вы – я бы этих отморозков… нет, не убил бы… Я же закон. Закрыл бы их. За что-нибудь. Очистил бы землю. Но я вам этого не говорил. Все-таки вы преступники, что ни говори. Суду плевать на то, что они на вас напали, хотели ограбить – для суда главное, что вы живы, а они нет! Я бы лично вообще позволил народу иметь оружие. Пистолеты, например. Тогда бы и нам было меньше работы. Понимаете… бандиты имеют оружие, а вы нет. Если бы вы могли дать отпор, и если бы суд был всегда на стороне тех, на кого напали… хм… тогда это была бы не наша жизнь. Ну да ладно. Попил, поговорил с хорошими людьми – пора и честь знать. Надеюсь, болтать вы не будете. Это и в ваших интересах. Если упомянете, что я знал о том, что вы сделали, откажусь, а вам устрою такую жизнь, что мало не покажется! Поняли меня? Вижу, что поняли. Пошел я.

Участковый встал, грузно шагнул к двери, и тогда Сергар вдруг решился:

– Погоди! Можешь мне помочь?

– В чем? – не удивился мужчина. – Чем смогу…

– К бабке Наде свозишь? Мы заплатим!

Сергар с надеждой и замиранием сердца посмотрел в широкое толстогубое лицо участкового, будто опасаясь найти там оттенок презрения или насмешки, но тот ничем не выдал себя, если и был недоволен просьбой парня.

– Надеешься, что она покудесничает над твоей спиной? Компрессионный перелом позвоночника, да, парень? М-да… видал я такое. Не лечится, как ни крути… увы. Но чего не бывает? Христос вон тоже сказал хромому: «Брось костыли и иди!» Он взял да пошел. Может, и ты так пойдешь, ежели Бог даст.

– Вы верующий? – с надеждой спросила Мария Федоровна, перекрестившись на образа, стоявшие за легкой занавеской. – Эта бабка Надя не ведьма? Она не черная? Я бы не хотела, чтобы Олежа к черной ведьме пошел! Боюсь я их, нехорошие они, против Бога!

– Знаете, Мария Федоровна… я воевал. И под обстрелами был не раз и не два. Когда мимо тебя свистят пули и осколки, ты быстро приобщаешься к вере. Только и шепчешь: «Господи, пронеси! Господи, помоги!» Одни, когда опасность проходит, забывают о Боге, другие… Да, верующий. А что касается бабки Нади – не бойтесь. У нее образа в доме, она молится, и вообще бабулька хорошая. Сейчас уже почти не практикует – ей за восемьдесят, ветхая совсем, но вообще-то к ней ездили и из других областей. Вся родня у нее в городе, а бабка отказалась переезжать. Травы по лесу собирает, снадобья варит. Ну и лечит деревенских, когда не болеет. Частенько болеть стала. Я ей говорю: «Бабка Надя, вот так как-нибудь прихватит тебя в лесу, и что будешь делать?» Она мне: «Ну и чего? Помру, да и все – пусть муравьи едят да мыши. Из праха вышли – в прах уйдем. Какая разница моему телу, кто его съест? Душа вечна, и она не умрет!» Вот такая бабулька.

Участковый помолчал, будто собираясь с силами к следующей долгой тираде, и минуты через две выдал, глядя на напряженное, побледневшее лицо Сергара:

– Отвезу, чего там. Только обратно не знаю, когда смогу подкинуть. Я вечером, в ночь, в область поеду, вызывают на совещание районных участковых, мать их за ногу, делать им нечего! Так вот обратно – дня через три. Придется тебе самому добираться или меня ждать. В принципе можно у бабки Нади переночевать, она не будет против, места у нее хватает. Только с собой что-нибудь возьми – ну, жратвы какой-нибудь, все-таки бабулька не шибко богата, а от своих ничего не берет, сама им подсовывает – знаю.

– Мама, я поеду! – загорелся Сергар. – Собери мне с собой в дорогу, ладно?

– Ладно, – легко согласилась Мария Федоровна, не веря в чудо, но все-таки загораясь огнем надежды. Кто знает, может, тут, в глуши, и вправду есть чудо-лекари, о которых не знают в большом мире? Показывают же по телевизору экстрасенсов. Так они такие чудеса творят – ум за разум заходит! Аж с мертвыми разговаривают!

Трудно сидеть на сиденье жуткого аппарата, несущегося с огромной скоростью по отвратительной дороге, если у тебя вместо ног высохшие коряги. Сергар вцепился в зеленую ручку, в сиденье, и все дорогу ругался на родном языке, перемежая отборные ругательства здешними, земными, когда попадался особо злой бугорок, через который дьявольский аппарат перелетал, будто ему поддали под зад. Участковый лишь посмеивался, глядя на мучения пассажира, но тот на него не злился – противно, когда все считают тебя убогим инвалидом, как бы невзначай отводя взгляд от безжизненных конечностей, спуская тебе и грубость, и раздражение только потому, что ты не ходишь, а ползаешь на руках. Игорь обращался с «Олегом» так, как с любым другим человеком. Как с равным. И потому Сергару было с ним легко. Бывший боевой маг чувствовал в нем старого вояку – такого, как он сам, с которым не нужно что-то из себя изображать и можно быть таким, каков ты есть.

Ехать было не очень далеко – ну что такое для машины несколько километров, пусть даже и плохой дороги? Меньше часа – и они уже стоят у дома, непохожего на тот, в котором жили Сергар и его «мать» – одноэтажный, довольно большой, он был совсем не старым, красного кирпича, с хорошим свежепокрашенным забором.

– Дети ей дом купили. У нее двое сыновей и дочь. А еще – внуки. Хорошая семья! – пояснил участковый, усаживая Сергара в разложенную коляску. – Ее-то дом на краю деревни, вон там, у леса. Не хотела переезжать, но старший, Матвей – отчаянный мужик! – сказал, что вынесет ее на руках, а дом спалит к чертовой матери! Только тогда согласилась переехать. Старушки, как и коты, привыкают к домам, не выковырнешь! Щас я схожу, предупрежу ее, а ты тут посиди. Мало ли что… мож, ей не до тебя. Заболела или чего еще… – Игорь подошел к воротам, нажал кнопку, и где-то далеко, в глубине дома, послышался звонок. Минуты три никого не было видно, затем калитка открылась, из нее вышла маленькая сухонькая старушка, едва видная на фоне здоровенных, выкрашенных в синий ворот, тем более что платье и кофта бабы Нади были василькового цвета.

– Здравствуй, баба Надя. Вот, привез тебе Олега…

Старушка посмотрела на Сергара, улыбнулась, махнула рукой, подзывая его к себе. Он подкатился, бросив коляску вперед сильными жилистыми руками, и она одобрительно кивнула головой:

– Давай в дом, сынок. Там поговорим. Игореша пусть едет, а мы с тобой поболтаем.

– Я узелок сейчас заберу… – Сергар двинулся к машине, но бабка Надя остановила:

– Игорь принесет. Пусть жирок растрясет. А то засиделся, растолстел!

– Вот вечно ты, бабка Надя, меня позоришь! – прогудел участковый, вытаскивая из машины вещмешок Сергара. – Не так уж я и засиделся! И это не жир, а броня! Ты вообще знаешь, что гладиаторы в Риме были совсем не худыми и жилистыми, как нам показывают? Они были толстыми и сильными, как я! А почему толстыми? Чтобы сквозь жир не пробили, чтобы кровью не истечь! Опять же – гасит удары палицы!

– Болтун! – рассмеялась старушка. – И чего только не напридумает! Езжай уж, вояка! Гладиатор, тоже мне! Кстати, твоя Маруся забегала, говорит – хотите снова ребятенка зачать. Так вот – никаких ребятенков еще полгода. Она еще не совсем окрепла. Смотри, нарушишь – больше ко мне не обратишься! Не буду помогать! Понял?

– Понял я, понял! – Участковый покраснел, нарочито не глядя на Сергара. Потом кинул на него взгляд, ухмыльнулся и развел руками. – Видал?! Диктаторша! А все почему? Больницы нет рядом! Вот она из нас веревки и вьет!

– Болтун! – отмахнулась старушка. – Что ваши врачи? Бестолочи! Только и знают, что глупые таблетки назначать да глупыми машинами людей мучить! Выродилось лекарское искусство, выродилось. Я вот внукам говорю – учитесь, учитесь, пока я жива! Ведь некому умение оставить! Совсем некому! А младшая мне и говорит: «Бабушка, как ты все видишь? Для меня – мясо и мясо! Я ничего не вижу!» Ну вот что скажешь? Вот ты, Игореша, иди ко мне в обучение, – будешь лекарем, люди тебя любить будут, всегда будешь при деле, всегда сыт!

– Каждому свое, баба Надя. – Участковый задумчиво посмотрел на небо, на солнце, склоняющееся к горизонту, на пруд, видневшийся чуть поодаль. На плотине весело визжали мальчишки, прыгая с надутой камеры, плавающей по воде. – Я умею ломать кости, а не вправлять их. И меня это устраивает. Кто-то ведь должен давать тебе работу, нет? А если серьезно – кто-то должен быть и солдатом, кто-то должен делать эту грязную работу. У всех свое умение, так ведь?

– Так, сынок, – печально кивнула старушка. – Все так. А жаль. Лучше бы никогда не было проклятой войны. Пойдем, Олежа. Пусть едет. Его жена заждалась. Он ведь, негодный, сейчас ей ребеночка заделает, а она потом прибежит ко мне и будет просить этого мальчика поддержать, укрепить, чтобы роды прошли хорошо и без боли.

– Откуда ты знаешь, что будет мальчик?! – ошеломленно переспросил участковый, который уже почти сел в машину.

– Знаю! – отмахнулась старушка, заходя в калитку. – Вот мне тоже, тайна! Знаю, и все тут! Как и то, что она тебе сегодня напекла пирогов с клубникой. Давай беги, да не переусердствуй за столом… и так растолстел.