Охотничий пес (СИ)

Глава пятая

Во сне Иен видел почерневшие небеса, из них прямо на город падали обмякшие тела людей. Они чудовищным ливнем ударялись об асфальтовые дороги, крыши, застревали в зубчатых копьях заборов. Громовой перестук кукольных туш о земную твердь напоминал барабанный бой. В чернильном небе вспыхивал горящий ореол закрытого луной солнца. Маковые головки расцветали, окаймленные красными брызгами света в мертвецкой тьме. Алебастровое платье Анны, тысячи трупов мужчин, женщин, уличных животных и некое рогатое чудовище, затаившееся в недалеком будущем, промелькнули в бурлящем котелке разгоряченного страхами разума Иена, прежде чем он проснулся в холодном поту.

Это было... предчувствие.

Как всегда, его разбудил сигнальный гудок телеграфа. Он, продолжая какое-то время неподвижно лежать, уставившись в потолок, перебирал в уме промелькнувшие на границе сна волнующие его образы. Иен с превеликим трудом встал с кровати, сдерживая рвотные позывы и головокружение, сопровождающееся метеоритными зарницами в глазах, зажег свет в лампе, выхватывая из затхлой тьмы настенные часы, и хрипловато констатировал:

- Одиннадцать ночи...

Он подошел к телеграфу и взял напечатанную ленту.

Очередное зверское убийство.

- Вставай, Маркус, - сказал он.

Маркус перевалился на другой бок, закрываясь одеялом, и продолжил подремывать. Иен вошел в ванную комнату смыть остатки тревожного сна. Встретившись лицом к лицу со своим отражением, он отметил, что сегодня выглядел хуже обычного: заспанные глаза были в кроваво-красную паутину капилляров от недосыпания, нижняя губа была разбита, а переломанный нос заклеен пластырем на пол-лица. Сегодня ранним утром им пришлось опять выйти на дело, несмотря на то, что только вчера они ловили мага-Исхода.

Мэр города приказал перекрыть проезды на "Адель-ленд" и развести мосты, потому что к острову подтягивались протестующие магоненавистники и родственники погибших в руинах аэродрома с раннего утра. Полицейские гоняли их все утро, в то время на другом конце Каннескара произошел взрыв.

Вчерашний всплеск магической энергии Исхода взбудоражил магов всего города, и в приступе магической эйфории один такой, Олли, пошел в разнос. Он работал техником в банке, чинил вычислительную аппаратуру. Вдруг этим утром у него сорвало башню, и он попытался ограбить банк, в котором проработал уже двадцать с хвостиком лет. Поскольку он был совершенно неадекватен, Иен застрелил мага. Но прежде ему изрядно пришлось с ним помучиться, так как он взял сотрудников банка и простых посетителей в заложники. Олли удалось ранить нескольких полицейских, но никто больше, слава Богу, не пострадал и не был убит, а вернувшись в гостиницу, все завалились спать без задних ног.

Размышления охотника перебил еще один сигнальный гудок телеграфа.

Он вернулся в комнату и взял напечатанную ленту.

Он перечитал сообщение дважды.

Дисциплинарный суд над ним по делу мага-Исхода был назначен на конец лета.

- Вставай, у нас дела, - повторил Иен.

Он неспешно оделся в фисташковую сорочку, темные брюки, туфли и завязал на шее сиреневый платок. С прикроватного комода взял секретарский жетон и револьвер в кобуре на ремешке, и оставил Маркуса одного, набросив черный шерстяной плащ на нефритовых пуговицах себе на плечи.

- Вставай, - громко сказал он, постучав в дверь номера неофитки.

Иен спустился в харчевню, где еще было полным-полно клиентов-полуночников.

Полуночный ужин ему принесли быстро - вкусный морковный крем-суп, жаренный на оливковом масле хлеб и поджаристый стейк из свинины. С тоской он представлял как все это пахло, но сейчас из-за травмы носа он совершенно не чувствовал запахи и вкусы, и мир стал, как фотокарточки, черно-белым и безысходным. На дело они отправились час спустя на присланной заждавшимся их Эрнстом полицейской самоходке. Ревел двигатель броневика, в кузове пассажиров подбрасывало, а сквозь решетчатые окна вспыхивал свет редких ночных фонарей с промозглой от мороси улицы.

Наконец, через полчаса они прибыли в Приют.

Они покинули броневик, и тогда над ними вырос бетонный многоуровневый дом с множеством деревянных балконов, над которыми покачивались на ветру струны веревок для сушки постиранного белья, отхлестывая мокрые шлепки и хлопки. В окнах горел свет, жители дома в поздний час не спали. Желтый серп луны полизывал грязноватые бетонные стены, выглядывая из-за свинцовых туч.

Лоренсена Иен заметил не сразу.

Тот стоял под проржавевшим козырьком в кромешной тьме, ниспадающей от навеса тени, и только огонек сигареты предательски выдавал его местоположение.

- Наконец-то, - угрюмо буркнул он. - Вы могли бы еще до рассвета дотянуть.

- Детектив-инспектор, давайте вы обойдетесь без комментариев, и мы сразу пойдем внутрь? - устало попросил Иен, не горя желанием вступать в словесную перепалку.

- Отчего бы не пойти? - он бросил недогоревший бычок, придавив носиком туфли. - Мне не терпится вам показать кое-что интересное.

- Надеюсь, оно интереснее того случая с той беременной чудачкой инолюбкой.

- О, я обещаю, вам понравится.

- Что-то я сомневаюсь...

Они поднялись по подгнившей деревянной лестнице на верхний этаж, где было сыро из-за прохудившегося потолка, и на плиточном полу образовывались лужицы накапавшей дождевой воды. От квартиры, где произошло убийство, разило смертью, что дышать стало трудно. Кухня была огорожена фанерным перекрытием от спальни, на полу, выложенном шахматной доской плиткой лежал перевернутый обеденный стол вместе с остатками еды и разбитой посудой.

Рядом лежали двое малолетних мальчуганов со вспоротыми горлами и поджаристая женщина с лошадиным лицом (ее розовато-серые внутренности выпадали из разрезанного живота в растекшуюся лужу крови), в жилистых пальцах она мертвой хваткой удерживала тяжелую чугунную сковороду. Отец семейства, толстоватый капеллан, валялся поодаль от всех лицом вниз с тупой раной на затылке.

Над побелевшими телами вились мухи.

- Кто же их так? - спросила Ханна, когда ей удалось подавить рвотные позывы.

- Они сами, - заявил детектив, передавая Иену в руки планшет с заметками магов-криминалистов о проведенном досмотре места преступления. - Капеллан напал на двоих сыновей с кухонным ножом, - он указал на лежащий рядом с капелланом окровавленный нож. - Супруга бросилась на него со сковородой, а сыновья пытались драться.

- Вы уже опросили соседей? - осведомился Иен.

- Еще бы. Соседи слышали все, и случилось это еще вчера.

- Вчера?! Они сообщили о случившемся в полицию только сейчас?

- Это диаспора марианского прихода, Маршак, они все здесь религиозные фанатики поголовно. Они посчитали это одержимостью злыми силами и...

- ...Они выжидали суточный цикл, - понял он, и, глядя на вопрошающего детектива, пояснил: - По правилам Старой церкви, если Лучафэр вселиться в человека, то он может находиться в захваченном теле не более одних суток, двадцати четырех часов, после чего возвращается восвояси в Тартар. Если кто-то приблизится к жертве одержимости раньше выдержанного карантинного срока, дьявол переметнется в него. Церковники принимали за одержимость лихорадочные припадки, инсульт, эпилепсии, ночной ужас и лунатизм... Клирик запирал такого "одержимого" в крипте храма, и в антисанитарии без медицинской помощи, человек частенько умирал, после чего оставалось только его похоронить по всем церковным канонам.

- Сумасшедшие люди, - проворчал Марк, пригубив из фляги с виски.

- Но это была Старая церковь... Сейчас марианские клирики этим не промышляют и уже давно, после церковной реформы, проведенной еще до того как власть на континенте захватил Гвидо.

Последние несколько веков империя вела политику обезглавливания традиционной церкви, но многие необразованные и нищие люди продолжали называть себя верующими, не зная элементарных правил этой самой веры, следуя заплесневевшим суевериям.

В настоящее время Первоотец в умах просвещенных людей задохнулся от ядовитого мануфактурного чада под несмолкающий речитатив шестерней. "Бог мертв, и ему никогда не воскреснуть" - с уверенностью заявляют они, те, кого религиозное меньшинство зовет "калечеными безбожниками". Но вовсе не всемогущий Бог воздвигнул гигантские города-мегаполисы, открыл людям чудо медицины, электричество и паровую тягу.

Не Бог, но немногие люди, обладающие необыкновенным даром изменять мир.

- Ханна, доставай спектральные очки, - посоветовал Иен ей. - Обследуй помещение.

- Покиньте наш дом, дьяволы! - донеслось с коридора.

- Что там происходит, Бинксли? - крикнул Лоренсен.

- Неспокойная женщина, сэр.

- Какая еще женщина? - осведомился Иен, но она, точно ошпаренная, уже вбежала в квартиру, сбив малахольного ассистента с ног.

Это была женщина лет пятидесяти или больше с отточенным лицом и закрепленным шпилькой пучком мышиных волос. На голове у нее была сеточка для волос, с тощей шеи свисал посеребренный окрыленный перьями ключ, а на плечи был накинут персиковый халат с оборванными белыми нитками на местах пуговиц.

- Идите прочь, дьяволы! - кричала она, надрывая голосовые связки, тыча пальцем в магов-криминалистов. - Вы привели в наш дом этих дьявольских ублюдков!

- Успокойтесь, - строго сказал детектив-инспектор. - Это служащие полиции, и они будут здесь столько, сколько потребуется.

Он попытался взять ее за плечо, чтобы вывести из квартиры, когда она плюнула ему в лицо. Он, не задумываясь, отвесил ей гулкую оплеуху, отчего женщина прикрикнула и свалилась на четвереньки.

- Уберите эту ощипанную курицу с глаз моих, - приказал он, вытирая плевок.

Полицейские схватили ее за подмышки и потащили из квартиры.

- Вы слишком погорячились, - прокомментировал Иен.

- Может быть, - легко согласился он. - Однако это неуважение к полиции, и ко мне. До вашего приезда она успела всех тут достать. Председатель этой нищенской дыры. Она убедила жителей дома не вызывать нас до истечения двадцати четырех часов. Вероятно, что другие жильцы не все были солидарны с этим решением, тем не менее, она оказалась убедительной в своем религиозном рвении, хотя, судя по вашим словам, не разбирается в современных церковных догматах, суеверная старуха. До вашего приезда она пыталась не пропустить полицейских магов.

- Здесь есть золотая пыль, - сообщил маг-эскулап, осматривающий тело капеллана. - Вот здесь, на шее, - он указал на тоненькую розоватую бороздку под подбородком.

- След от удушения? - осведомился детектив. - Но его убили ударом сковороды...

- Стойте, а у остальных членов семьи тоже есть такие отметины? - спросил Иен.

- Вы правы, сэр, - произнес второй маг после осмотра. - И везде помимо серебряной и золотой пыли еще и следы железа-никеля.

- Позвольте объяснить, детектив-инспектор - сказал Иен в ответ на вопросительный взгляд Лоренсена. - Марианские атрибуты веры с ортодоксальным окрыленным ключом с серебряным или золотым напылением делаются из сплава железа-никеля. Догматы церкви требуют, чтобы верующий носил ключ и не снимал его до самой смерти, так как без него ему не открыть врата в Райский сад, и он станет неуспокоенным призраком, слоняющимся по чистилищу. Клирики спокон веков рассказывали это, для того чтобы люди не забывали носить атрибуты, которые были противомагическими средствами от легких чар и проч. Могу предположить, что кто-то стянул атрибуты с шей членов семьи, пока они все спали, дабы манипулятивное заклятье сработало без погрешностей. Судя по первичному осмотру дома магами-криминалистами (вблизи не было обнаружено никаких магических кругов) и следам от удушения на шеях можно сделать предварительный вывод, что маг-отступник положился на дистанционное действие, требующее предельной концентрации, потому-то он и должен был избавиться от препятствий. Однако это должен был сделать человек, маг не мог снять атрибуты без последствий для него. Противомагические металлы причиняют магам при прикосновении сильнейшую боль и даже через ткань, - умозаключил он. - Кто-то действовал с магом в сговоре, и, вероятно, их было несколько человек. Ханна?

- Ничего, вообще, - разочарованно ответила она. - Прошло слишком много времени, и магические следы попросту выветрились.

Вдруг что-то зашумело за фанерной перегородкой в дальней части квартиры.

- Что это за шум? - спросил Иен.

- Здесь маленькая девочка... - ответил Бинксли, открыв дверь бельевого шкафа.

Они все уставились на неожиданного пятого участника кровавого водевиля, девочку лет девяти с заячьей губой и вороновыми волосами, заплетенными в косу. Она была одета в платьице небесно-голубого цвета в горошек и поношенные сандалии. Ее пугающее лицо не выражало эмоций, рот беззвучно что-то произносил, водянистые глаза смотрели в одну точку.

- Кто она? - спросил Иен, но детектив только пожал плечами.

Один из магов-эскулапов наклонился к девочке, внимательно обследуя ментальными щупальцами ее на предмет каких-нибудь травм. Иен с неофиткой и апотекарем оставались в стороне, чтобы не помешать магам своей нуллифицирующей аурой. Збынек любопытно нюхал руки девочки. К ней подошел второй эскулап, он прикасался к ее лбу подушечками пальцев и пытался войти с ней в поверхностный спиритический контакт, так как на любые их вопросы девочка только неэмоционально таращила глаза-блюдца.

В процессе обследования обнаружились ссадины и следы недавних побоев.

- Она может быть новорожденной ведьмой? - тихо спросил Лоренсен.

- Нет, конечно... - задумчиво произнес Иен. - Магические способности проявляются лишь у взрослых. Минимум к шестнадцати годам, и то это редчайшие случаи.

Некоторое время оба мага продолжали осматривать девочку, как вдруг ее кукольные глаза забегали вправо-влево, а ее заячий рот отрыгнул слова одной страшилки: "Жил-был игрушечных дел мастак, и не было у него детей. Слепил он себе двух сыновей из красного пластилина, вставлял в них проволочки и делал им причудливые личики с пуговичными глазками. Попросил он волшебницу оживить пластилиновых сыновей, и оживила она их и предупредила, чтобы он вскармливал их три ночи человеческой кровью. Первой ночью он зарезал кухонным ножом выпивоху и вскормил своих сыновей кровью. Второй ночью он перерезал глотку одинокой старушке и снова вскормил своих сыновей кровью. Они были ненасытны, и на третью ночь они выпили кровь игрушечника, и сняли кожу, и слепили из пластилина на его костях. С тех пор в ночную пору трое пластилиновых кровопийц гуляли по улицам города, одевшись в плащи, и устраивали кровавые пиры..."

Маг, изучавший мозг девочки, накинулся на другого мага с дичайшим хохотом.

Его телепатический клинок скользнул по магическому щиту защищающегося мага и высек град искр, последовала мощная ударная волна, выбившая окна. Все, кто находился в квартире кроме охотника, неофитки и апотекаря, повалились на устланный стеклом пол. Озверевший маг прорвал магическую защиту собрата, как полиэтиленовый пакет, и рассек его пополам от макушки до пят. Кровь была разбрызгана всюду, разлученные половинки раскидало по сторонам с кишками и посыпавшими внутренностями. Иен выстрелил, убив взбесившегося мага золоченой пулей.

Лицо Ханны было побелевшим, как крахмаленая простыня.

- Я вижу... - промямлила она, сглатывая.

- Что ты видишь? - нетерпеливо переспросил Иен.

- Магический след, - она была в спектральных очках. - Он идет от нее, от девочки, но быстро затухает...

Девочка снова беззвучно хлопала ртом, стояла сандалиями в рубиновой луже.

- Дети не проявляют способности к волшебству, это общепризнанный факт, - Иен начал размышлять вслух. - И, при всем при этом, как тогда она осуществила ментальную инвазию в мозг профессионального мага? Быть может... она что-то вроде проводника или передатчика магии для спиритуалиста, что выскоблил из ее черепа сознание и поместил в ее мозг приказ - "убей их всех"...

- Я говорила, говорила, - закричала из коридора председатель.

- Выведите ее вон уже, кто-нибудь, - заорал Лоренсен в ответ.

Иен молниеносно выбежал за ней в коридор.

- Мне надо у вас кое о чем спросить... - сказал он.

- Нам не о чем разговаривать, - запротестовала она.

- Я ауто-да-фер, - ответил он, тыча секретарским жетоном ей в нос. - Вы же знаете, кто такие ауто-да-феры?

- Маллеус Малефикарум, охотник на ведьм?.. - ее лицо смягчилось.- Ну, хорошо.

- Мы нашли маленькую девочку, кто это?

- Эдит, приемная доченька Дугласа Клэнси, - она процедила молитву "Богородица, сохрани". - Она отмечена Родителем лжи, вы же видели ее заячью губу? Это его отметка. Эдит погубила Тамару, Дугласа и их сыновей, да защитит Первоотец их от Лукавого.

- Они били свою приемную дочь? - осведомился он.

- Уж не знаю, - она пожала плечами.

* * *

Погребальная масса в исполнении мальчишечьего хора лилась из замшелой капеллы на улицы Приюта, точно жидкое золото, безнадежно задавленная дорожным гулом:

"...Плачевен тот день, когда божий свет замирает,

Из-под беспризорной земли простираются ввысь

Рога многотысячной рати Его, он сам их наверх к облакам возвышает,

Чтоб Сад первозданный могли, наконец, захватить..."

В этой молитве речь шла о наиважнейшем событии для марианцев - Воскресенском дне. По церковному канону солнечное затмение как явление природы это погибель Бога и наступление демонической рати на небо, хотящей овладеть Райским первозданным садом, чтобы тьма безраздельно властвовала над смертными. Однако каждый раз в плодородную почву успевают упасть несколько капель солнечного света, из коих, напившись людскими молитвами, всходят божьи колоски, и милосердный Бог возрождается, низвергая Родителя лжи обратно под землю. Красивая сказка о вечном противостоянии добра и зла, однако... Бытует мнение, что в теперешние времена, когда настоящих верующих марианцев стало катастрофически мало, в очередной Воскресенский день молитва не воскресит Первоотца своевременно, и мир погибнет под рогатым неистовством демонической рати.

Кургузые солнечные лучи рассеивались по помещению капеллы сквозь разноцветное стекло стрельчатых окон, цветные блики ложились на белокаменные стены. Полицейские вошли внутрь, не обращая на возмущенные возгласы клириков на присутствие в божьем доме магов-криминалистов. Иен подметил, как Маркус и Ханна поморщились носами (по-видимому, помещение насквозь провоняло благовониями), он-то запахов не слышал. Это его начинало раздражать, он потерял обоняние совсем недавно, тем не менее, чувствовал, будто бы прошла уже целая вечность. Он сделался фригидным, а мир представлял собой обесцвеченную и облупленную фотокарточку. Странная хандра гнездилась в его в висках, желудок по-волчьи подвывал внизу его пищевода, подговаривая голосовые связки вторить тоскливому вою зверя внутри.

Полицейские тщательно осматривали каждый дюйм алтарного зала, двигали скамьи, оставляя в керамическом полу неглубокие выбоины, перебирали скудные пожертвования в горшке в виде медяков и золотых зубов, переставляли пузырьки бальзамического масла, невзначай сбив на пол несколько бутылочек, и книги с оборванными корешками.

- Пожалуйста, прекратите, вы оскверняете храм, - взмолился один из клириков.

- Помолчите, - отрезал детектив.

Иен шел за Ханной, изучавшей помещение спектральными очками, пощелкивающей тоненькими пальцами латунные язычки переключателей, сменяя линзы. Иен отметил, что в последние дни она пробовала ему всячески угодить, демонстрировала блестящие знания маговедческой теории, цитировала книги из секретарского архива, или, другими словами, всячески лизала ему зад, дабы добиться расположения. Она говорила, что запрашивала его в наставники-магистры из-за его безупречной репутации и потрясающего обоняния.

- Ну что? - спросил он, когда она просмотрела каждый угол в спектральных очках.

- Вообще ничего, - она обреченно вздохнула.

Только после того, как полицейские перевернули все в алтарном зале вверх днищем, почти что доведя бедолаг-клириков до истерики, Иен обратился к Эрнсту с вопросом:

- Вы смогли разузнать что-нибудь о девчонке?

Он только что закончил расспрашивать клириков и мальчиков из хора.

- Немногое, - разочарованно сказал он, вытирая лоб платком. - Дуглас с женой, как рассказали работающие тут клирики, взяли ее из сиротского приюта, почему, зачем - это как-то связано с многодетным пособием. Они отказываются отзываться о своем капеллане как-либо критично, Дуглас Клэнси организовывал гуманитарную помощь нищим и детям из работных домов, собирал пожертвования на поддержание вида единственного божьего дома на весь город и был всем примером для подражания. Я отправлюсь в реестр, для того чтобы поискать какую-нибудь информацию об Эдит, а вы ищите несанкционированного мага...

Центральные улицы города привычно утопали в сутолоке и вечной гонке времени. В сизо-сером выхлопном мареве, стоявшем над транспортным затором, веял чудовищный смрад выгребной ямы. Бесчисленные тепловые толкатели, выплевывающие клубы химии и жара в неподвижный воздух, отстукивали ритм индустриальной элегии. Лоренсен шел пешком в сопровождении ассистента Бинксли в сторону городской ратуши, нетерпеливо поглядывая на свои карманные часы с заедающей стрелкой. Ехать на казенном броневике отказалось невозможным из-за пробок на дороге, а время - это ценнейший ресурс. Речная вода в канале воняла русалочьими хвостами, над зеркально-черной гладью тихо плясали блуждающие огоньки, невредные духи: привычное явление для мануфактурных городов.

Старший детектив-инспектор с ассистентом шел мимо небольшого сквера, и свернул туда, желая уйти от шума и сократить путь через внутренние дворики. Сквер облюбовали скворцы, кружившиеся над смоковницами. Вымощенная булыжником тропа текла между мясистых древесных стволов каменистой речкой. Зеленоватый свет, увязший в пожухлых от летней жары листьях, лобызал землю.

Он вышел на эспланаду, раскинувшуюся перед монументальным зданием городской ратуши. Ее белокаменный остов скрывался за высоченной колоннадой, поддерживающей стекольчатый котелок крыши. Ступенчатый портал главного входа в залу для посетителей был двухэтажным, а над оканчивающейся луковичным вырезом арки дверью находилось скульптурное панно мифической богини правосудия и покровительницы царей. Вишлин Омберсент, мэр Каннескара, был вынужден каждодневно разгребать многие дела, которые не интересовали генерал-губернатора. Она не покидала губернаторского дворца якобы из-за обострившейся болезни, а нетерпеливый народ митинговал перед ратушей, размахивая транспарантами, ругаясь и кукарекая о том, как несправедлива действующая власть.

Бинксли Оувен по распоряжению своего вспыльчивого шефа направился в реестр, где тамошние архивариусы-бюрократы выдали ему личные дела всей капелланской семьи. Проштудировав досье Дугласа Клэнси и его родственников, детектив не нашел никакой информации об удочерении какой-либо Эдит, поэтому ему пришлось исследовать списки всех числившихся с этим именем беспризорников по всем Каннескарским детским домам. Однако, несмотря на то, что Эдит - имя весьма распространенное, он обнаружил девчонку благодаря приложенной фотокарточке.

- Бинго, - улыбнувшись, произнес детектив.

Не растрачивая время попусту, он вместе с ассистентом отправился в детский дом по адресу, указанному в сертификационном документе, в Приют. На открытом воздухе у него зачесались глаза от едких выхлопов и химических выбросов фабрик, перенесенных ветром из Заводских кварталов, они ложились на расколоченные дороги въедливой дымкой.

Маслянистые облака хмуро расползались по раскаленному от жары небосводу.

Сиротский приют номер семнадцать был серым и неприглядным, а благодаря окнам с решетками создавалось впечатление, что это тюремный блок.

Внутри было даже хуже.

Облупленные бежевые обои с выцветшим рисунком цветков отдавали плесневелым сыром, и, казалось, будто бы за стенами давным-давно умерло какое-то животное. Койки, продавленные и проржавевшие, тесно поставленные рядком в спальном крыле, напомнили Эрнсту дело "Наристского свежевателя".

Девятнадцать лет назад, когда детектив-инспектор еще был полицейским сыщиком, в городе Наристск стали происходить исчезновения бездомных бродяг. Поначалу мало кто обращал на это внимание, бездомные ведь никого не интересовали, но полицейские стали находить в речной воде изуродованные трупы. Их кожа была срезана, глаза их выдавлены, зубы выбиты. Это таинственное дело поручили Эрнсту, он несколько месяцев выслеживал таинственного мясника вместе с ауто-да-фером Лидией Кэйрнс, что работала в Наристске в то время. Они разыскали убежище маньяка-свежевателя на заброшенном рыбозаводе на городской окраине.

Наристским свежевателем оказалась банда немагов фельдшеров, пытавшихся выдать нелегальные эксперименты над людьми за магические церемониалы. "Пациентов" для них им предоставляла кучка малолетних преступников-подростков.

По коридору детского дома бегали дети, преимущественно полукровки.

- Значит, девчонку забрали всего несколько месяцев назад? - уточнил детектив.

- Это так, - произнесла толстоватая нянечка с белым чепчиком.

- Вы были рады избавиться от нее, да?

Она поджала подкрашенные губы.

- Понимаете, она была... неправильной... - нянечка подбирала слова. - Я люблю всех детей, как своих собственных, но вот она... Запугивала страшилками детей и рассказывала совершенно ужасные вещи, гуляла по ночам по крышам и душила голубиных птенцов или мышат и смеялась, когда делала эти изуверства, понимаете? Понимаете, почему нам она... не нравилась?

Он дал ассистенту в руки папку с характеристикой Эдит и попросил няню проводить их. Когда она открывала дверь, невидимая сила врезалась в нее, и ее полноватое туловище замертво повалилось с оглушительным грохотом мешком.

- Что такое?.. - недоговорил Бинксли, когда мистические путы свернули его шею на полуслове.

Эрнст, закрывался телом ассистента, вытащил револьвер из кобуры и приготовился стрелять. Он собрался с духом и выглянул из-за импровизированного укрытия, но входная дверь разлетелась в мелкие щепки, а телекинетическая волна измельчила в строительную пыль кирпичную кладку. Он попытался снова и выстрелил несколько раз в темный силуэт мага, почти неразличимый из-за поднявшейся пыльной завесы и яркого солнечного света. Он расслышал громогласный вопль, а затем он почувствовал оглушительную боль в руке. Она разорвалась вместе с револьвером, точно он зажимал в ладони кусок тротила.

Беззвучный крик застыл на его бескровных губах. Чудовищный колокольный звон раздавался в ушах, оттуда вытекало что-то теплое. Он с трудом приоткрыл глаза и увидел, как женская туфля наступила на его оторванный палец. Маг наклонилась, ее лицо прятала вдовья вуаль, она взяла коричневую папку и швырнула свинцовую в каплях крови пулю в сторону, она зычно брякнула и отскочила от стены. Маг ударила детектива-инспектора по щеке ногой со всей силы и, постукивая каблуками, ушла, напевая под нос колыбельную.

* * *

Сверкающие в свете заходящего солнца брызги воды жестко хлестали Иена по лицу, шум мотора полицейского катера бил по ушам. Пунцовое солнце неуклонно опускалось за горизонт, раскрашивая малиновым отсветом напудрившиеся облака и днища цеппелинов. Катер разрезал встревоженную ветром реку, разгоняя назойливые блуждающие огоньки и болтыхающихся у поверхности белобрюхих русалок. Катер проплыл под арочным мостом и выбрался из запутанного рисунка узеньких речных канальцев и в открытой воде начал уменьшать скорость, слушая рокочущий мотор. Небесное светило отражалось всполохами в рябящемся омуте реки и врезалось в глаза. Разводные мосты, соединяющие Каннескар и остров "Адель-ленд", были все еще подняты.

Катер обогнул остров по кругу, и, пришвартовался к набережной.

Разветвившиеся яблоньки отбрасывали тени на свежескошенный газон и петляющие между кустарниками чайной розы и декоративными прудами мощеные дорожки. Долина скорби, по сравнению со всем остальным городом, захлебывающимся от мануфактурного чада, выглядела оазисом посреди дюн из заржавленных пружин и толкательных поршней. Воздух здесь был прозрачным благодаря очистительным приспособлениям, построенным вдоль береговой линии. Они напоминали сабли-клыки исполинского чудовища, готового проглотить клочок земли. Пурпурно-черные магические механизмы, алчно всасывающие лиловый городской смог жерлами, создавая картину, будто небо и земная твердь связаны непрерывными столбами, как щупальца дымовой медузы, казались монолитными, однако вблизи было заметно, что это не так. Внешний остов скошенной трехсторонней пирамиды испестряли воздухопроводные отверстия, точно норы исполинского термитника, откуда выплевывался очищенный воздух. В основании очистительного маяка, как перепутанные корни деревьев, вились клепаные трубы, выбрасывающие в реку отфильтрованный яд с водой, которым до этого дышали люди. Иен, Ханна, Маркус и пес добрались до здания МКМ, когда солнце растворилось за горизонтом по змеящимся тропкам от набережной.

На входе их встречали медсестры в желтых мантиях и кипенных шапочках, которые проводили всех в отделение интенсивной терапии, где и лежал детектив-инспектор. Маг, напавший на него, был безжалостен, убил двоих и лишил Лоренсена пальцев правой руки. Множественные осколки от разорванного револьвера повредили ему мягкие ткани и почти что уничтожили левый глаз. Он, перевязанный окровавленными марлевыми бинтами, спал на кровати, подключенный к капельнице с белковым раствором для последующего обряда терапевтической литургии. Над перевязанной головой сияло полупрозрачное алое облако голографита, помигивающее в воздухе, на котором отображались жизненные показатели, сердцебиение и мозговая активность. В отличие от гражданских лиц, старшие сотрудники спецслужб могли рассчитывать на высококвалифицированную медицинскую помощь без предварительного денежного пожертвования в фонд МКМ, им заочно открывался кредит на лечение и протезирование.

Иену сообщили о нападении час назад, когда он допрашивал бездомного мальчишку, пытавшегося продать ему четыре атрибута веры без цепочек. Его звали Кэлвин Нитчер, он признался (когда Иен пригрозил), что они с друзьями с улицы пробрались в апартаменты капеллана и сорвали с шей домочадцев их побрякушки, пока те спали, а на воровство их надоумила незнакомка в черном балахоне, предложившая увесистый мешок монет.

Когда они сделали дело, всей ватагой кинулись вон из квартиры, захлопнув за собой дверь, прежде чем разбуженный капеллан сообразит, что случилось. Они бежали и бежали вниз, пока нечеловеческий ор капеллана, его жены и детей летел за ними вдогонку.

- Как вы попали в их квартиру? - спросил Иен у него.

- Нас впустила девочка, - он пожал плечами. - Маленькая девочка с заячьей губой и кукольными глазами, немногим младше меня...

- Эдит...

* * *

Каждый видит сны.

Ну, почти каждый...

Эдит Клэнси видела только бесконечную темноту, но это ее нисколько не огорчало.

В ее рассудке была абсолютный девственный вакуум, леденящий, подобно космосу, и пустой сосуд ждал, когда его, наконец, наполнят золотистой пылью.

Малютка мирно подремывала в психиатрическом крыле МКМ, когда на закраине ее сознания запели волшебные флейты магических кварков.

Она сразу распахнула глаза...

Эдит в кипенно-белой тунике-колоколе вознеслась над кроватью, руки прижимая к туловищу. Вороновые волосы развивались как водоросли, изуродованный рот шевелился, выплевывая очередную детскую страшилку. Она была в нескольких метрах под потолком, задевая макушкой головы потолочную лампу. Она летела к просторному холлу, медленно идя под самым потолком, будто она воздушный шарик и кто-то внизу тащил ее за собой, привязав веревку к лодыжке. Вокруг нее начала твориться какая-то вакханалия: пациенты, маги-врачи, медсестры в мантиях желтого цвета кидались друг на друга, как обезумевшие, в вихре противоречивых стимулов животные. Когда на этаже появился Иен, он ухватился за револьвер, прицеливаясь Эдит в ногу, не желая убивать подневольного магией ребенка.

Выстрел.

Промах.

Околдованные врачи и медсестры враз прекратили кровавую оргию и вытаращились стеклянными глазами на дуло револьвера. Приняв от девочки команду "сожрать!", они все с неистовством устремились на него, разбрызгивая слюной. Они были готовы его порвать на лоскутки, но у управляющего ими мага было недостаточно сил. Зомби, очутившись в радиусе нуллифицирующей ауры, отключались, сваливаясь в кучу, а когда Иен вытащил из кармана плаща связку атрибутов веры Клэнси, одержимых просто-напросто раскидало как от невидимого взрыва. Он подходил к девочке, а она продолжала висеть в воздухе под потолком. Он поднял атрибуты, она взвыла и пала на пол, ползя на четвереньках пауком от проклятущих ключей. Он подошел к ней ближе, а она вскинула ручонки, и марионетки некого кукловода напустились на него, попытавшись задушить весом. Вовремя подоспел Маркус и, подняв дуло выроненного из рук револьвера Иена, он пальнул несколько раз точно в некрасивое лицо заколдованной девочки.

- Слишком медленно, Иен, - сказал Маркус, возвращая ему револьвер.

- Она была ребенком.

- Ты становишься невыносимым, - он отхлебнул из фляги.

Потребовалось немало усилий, чтобы обнаружить место, откуда маг управлял телом девочки дистанционно. Это место находилось за подсобными помещениями МКМ в тени разросшегося кустарника чайной розы. На стене кровью был намалеван функциональный круг, вписанный в треугольник магических символов, и кровь была человеческая. Рядом в алюминиевом тазу Иен нашел запасы ритуальной крови, на влажной траве была выложена сушеная полынь. Маг использовал спиритическую инвазию, его приказания представляли собой ключевые фразы, такие как, "разорвать всех к чертям собачьим!", зафиксированные стимуляцией лимбической системы жертвы. Выполнение приказов мага вознаграждалось наивысшим наслаждением, вытесняющим все прочие стимулы из головы, невыполнение - болью.

- Никаких следов, - заключила Ханна. - Наверное, маг левитировал.

- У нас могущественный спиритуалист, возможно, армейский маг, - сказал Иен.

- Спасибо, мы бы никогда этого не поняли, - с желчью сказал Маркус.

- Серьезно, Маркус, заткнулся бы ты уже.

Взгляд Иена остановился на веточке чайной розы, на шипах были капли крови.

* * *

- Найди его, - сказал Иен Збынеку. - Найди его, и он твой.

Он утаил находку от Марка и Ханны, решив отловить мага самостоятельно.

Лунный диск поднялся над облачным атласом, окруженный звездными скоплениями на иссиня-черном холсте ночного неба. Иен бежал за черным псом.

- Стоять, ты у меня на прицеле, - крикнул он.

Они находились в лабиринте живой изгороди.

Маг в грязном балахоне была красивой, вороновые локоны лежали на узких плечах, голубые глаза, поблескивающие от лунных лучей, напоминали бездонные озера.

Красноватый опал свисал с ее тонковатой шеи в основе на железном цветке лилии.

- Поймал меня, Охотничий пес?

- Начинай оправдываться, у тебя есть шанс высказаться, прежде чем я выстрелю.

- Мне нечего стыдиться, - она вздернула плечом. - Единственное, мне жаль, что я не убила их раньше.

- Ты о Клэнси? Что тебя связывает с ними и их приемной дочерью?

- Эдит, она была моей дочерью, - ответила она.

- Магорожденная?

Законодательно магам запрещается иметь потомство, причем единственная причина, по которой их не кастрировали, словно собак, это ухудшение эффективности их магии из-за гормональных сбоев. Применение ими магии приводит к множественным генетическим сдвигам и, так называемой, чувственной дегенерации Келлепа, необратимому нарушению всех органов чувств. Дети магов, и не важно, кто из родителей маг, чаще всего рождаются мертвыми, физиологическими увечными, но иногда с экстраординарными способностями, опасными для окружающих.

- Когда она родилась, мне пришлось оставить ее в сиротском приюте, но я никогда не оставляла ее одну. Я использовала магию, чтобы посещать ее во снах. Я рассказывал ей страшилки и разные истории, потому что она их очень любила.

- Но потом ее взяли Клэнси для получения многодетного пособия, и ты потеряла с ней связь.

- Это так, - она обреченно вздохнула. - Из-за проклятых побрякушек, чтоб их черти драли. Я продолжала искать, а когда нашла...

- Они били ее, пытаясь вбить в нее церковные догматы, вот откуда на ней следы от побоев. Видимо, Дуглас Клэнси был не таким паинькой, как его описывали клирики и те, кто когда-либо знал его.

- Она была слабохарактерным ребенком... Это уничтожило ее слабый рассудок.

- И чтобы ее не терзала боль, ты вычистила ее сознание.

- А мне ничего не оставалось, - она говорила жестко. - Я разработала план, и думала отомстить этим ублюдкам, что во всех смыслах отняли у меня мою дочь. Когда объявился Исход, я ощутила такой прилив сил... Я осознала, что могу сделать все, что захочу, что все в этом мире мне подвластно. Я использовала ее тело как передатчик, это ее особенность с рождения...

- Зачем ты набросилась на детектива-инспектора?

- Тупоголовые курицы из приюта не могли понять, кем является Эдит, однако если бы папка с ее характеристикой попала в руки, такого как ты, вы бы уничтожили мою дочь!

- Что ж, все кончено, - заключил Иен.

- Видимо так, - ответила она и улыбнулась. - Но наше дело продолжится.

- Ваше дело?

- О, да... - ее рот перекривился в гримасе удовольствия. - Магос Теус скоро покажут зубы, пес. Очень и очень скоро мы попытаемся вновь забрать то, что по праву наше. Нашу свободу.

"Magos Teus" (с древнеархского значило "Всевластье ремесленникам") это название печально известной террористической организации магов-радикалов было очень хорошо знакомо Иену со времен, когда он проходил практику неофита в многострадальном городе Наристске вместе с Анной. Сказанное отступницей укололо его прямо в сердце, заставляя его неровный пульс перейти на галоп от нахлынувших воспоминаний.

- Збынек, кушать подано, - приказал Иен холодным безжизненным голосом.

Решение было принято очень скоро.

Збынек начал подступать к магу.

Маслянисто-дегтярная шкура дьявольского пса ходила ходуном, из нее поднимались перевернутые ребра, как ужасающие крылья ангела погибели. Из чавкающих устьиц текла прозрачно-алая слизь, а из трубковидных костей шел розоватый дым.

- Что происходит?!.. - ее начинало тошнить. - Это... это что, грим? Это невозможно!

- Вполне возможно, - безапелляционно ответил Иен.

Пес приближался к своей жертве неторопливо, разыгрывая свой аппетит, вываливая из пасти отвратительно вьющиеся лиловые щупальца, глаза с алыми огоньками зрачков в пелене белесой слизи были широко распахнуты.

- Умоляю... застрели меня, пожалуйста! - она взмолилась со слезами на глазах.

- Ты же понимаешь, что я не могу, - сочувствующе улыбнулся он. - Большую часть времени грим может оставаться в полудреме, находясь внутри носителя-животного, но его нужно кормить, иначе он выйдет из-под моего контроля. Ты уже никогда не умрешь, твоя душа будет внутри моего пса, питая демона бесконечными муками. Маленький ад внутри зловонных потрохов магического духа, с которым у нас взаимовыгодное сотрудничество. Я не отдаю его экзорцистам и, в свою очередь, он наказывает тех, кто мне не понравился. Например, малефиков, как ты.

Дьявольская тварь в один прыжок устремилась на нее, аккомпанируя ее обреченные крики сосущими звуками, разлетевшиеся по Долине отвратительным реквиемом сосания и причмокивания. Вскоре чудовищное пиршество лжепса закончилось и, чтобы отвести от себя подозрения, Иен выстрелил ей в лоб. Тоненькая полосонька крови разрезала красивое лицо пополам, глубокие голубые глаза лизали лунные лучи. А Иен все стоял и размышлял над ее словами.

- Малефики прямо здесь, у меня под носом? Мое предчувствие меня не обмануло... Надвигается беда. Большая зловонная беда.

Глава шестая

Пунцовое солнце неспешно пряталось за линию горизонта, окутанную сизой дымкой и усталостью. Последние лучи врезались в белоснежные древесные кроны и отбрасывали на разносортную траву и кустарники длинные неровные тени. Сквозь листья красновато-медных и иссиня-черных цветов сочились кургузые малиновые потоки света. Сверчковый стрекот, хор цикад и птичий галдеж наполняли лес причудливой какофонией.

В прозрачном и неподвижном воздухе промелькнула едва различимая рябь и в нем, разрезая пространство, образовалась дыра, сквозь которую на сумеречную лесную опушку сошел маг.

Ласло Фог был обряжен в золотистую мантию расшитую виноградными стеблями и фантастическими цветами, в его высеребренной сединой бороде и пружинистых волосах застревали крохотные желтые моли, а на сгорбленном носу громоздились круглые очки с тоненькими дужками и синими отражающими линзами. Поверх мантии лицензированного мага он носил темно-изумрудную накидку с кантом из волчьего меха. Его сухая будто бы пергамент кожа была сплошь покрыта неровными складками морщин. Жилистые пальцы украшали перстни с крупными коралловыми и сапфировыми самоцветами. Он движением руки сотворил из воздуха стол и обитое красноватой тканью кресло, и, приподнимая полог мантии кончиками пальцев, сел на кресло, придвинувшись по траве к столу вплотную.

На потемневшем холсте небосвода неторопливо текли ручейки лиловых облаков, и светилась луна, вдалеке ухали филины, вылетевшие поохотиться на полевых мышей. Маг поразмахивал рукой, и прохладная ночь мгновенно сменилась солнечным днем.

- Так-то лучше, - улыбнулся он и начал разгребать бумаги, скопившиеся за месяц.

Его пристальный взгляд пал на конверт без обозначений, и он поспешил его вскрыть канцелярским ножичком.

"Дорогой Ласло, я надеюсь, мне удастся встретиться с тобой как можно скорее.

Речь пойдет о предстоящем дисциплинарном разбирательстве по случаю инцидента с магом-Исходом Аннабель Баркер, оно состоится в конце последнего месяца лета.

Иен".

Он недовольно поморщился, проглатывая написанные строки, ведь именно сегодня был последний день лета, и безотлагательно начеркал ответ на обратной стороне письма. Его отвлек гудок телеграфа, который тут же появился на небольшом стеклянном столике с резными ножками по виду когтистых лапищ, взявшимся из ниоткуда. Маг встал, прочитал напечатанное на ленте сообщение и вышел через сразу образовавшийся в воздухе проем в длинный коридор. Кроме Ласло в обширных коридорах Каннескарской маговской школы во время занятий было немного без дела слоняющихся студентов.

Предупредительные сторожа открыли перед высокопоставленным магом двери в зал заседаний на третьем этаже, где уже были все остальные члены Тетраконклава. В круглой зале было мрачно из-за матово-красных штор, застилающих высоченные витражи. Тучная женщина неприятной внешности в кипенной моццетте и медицинской шапочке, Гурдун тиа Кар, управляющая МКМ, первой поприветствовала архимага. Сухощавый, похожий на обглоданный скелет, Микаелян Бродвей, приветственно склонил свою голову. Джонатан Ил, жуткий, усыпанный бородавками с ног до головы, старикашка угрюмо промолчал, не поднимая глаз от развернутой в руках газеты. Был здесь кое-кто еще: златокудрый юноша, нагой и сверкающий от белизны своей кожи, висел в воздухе в двух футах над мраморным полом.

В воздухе красивого бездыханного юношу держала аспидно-черная пирамидка.

Она испускала серебристые волны и издавала почти неслышный лязг.

- Тиа Кар, - улыбнулся Ласло и коротко поцеловал ее в пухлую руку.

- Ваше превосходительство, - поклонилась она.

Ее некрасивое лицо растянулось в улыбке, обнажая зубы, перепачканные помадой. Пот ручьем тек по ее наморщенному лбу и водянистым редким локонам, тиа Кар никогда не умела следить за внешностью. Хоть она и выглядела на пятый десяток, на деле ей было не больше двадцати семи - магия старит. Опытные маги не выглядят на свой фактический возраст и умирают рано, не доживши до неподдельной магической хворой старости. Глядя на подвешенного над черной пирамидкой юношу, Ласло прикинул, как скоро его юные черты оставили бы фарфоровое лицо и золотистые кудри? Ответ: к годам двадцати шести он растерял бы свой шарм и стал бы обрюзглым и седовласым мужчиной, выглядящим на пятьдесят лет. В некотором смысле ему "повезло" умереть юным, пока магия не оставила свои неприятные следы.

- Кто это? - поинтересовался Ласло, кивая на подвешенного мальчишку.

- Пит Хиггинс, - произнес, растягивая гласные, Бродвей, поглядывая в личное дело. - Прошлогодний выпускник кафедры танатологии. Восхитительные оценки и результаты выпускных экзаменов. Стажировался как маг-криминалист, а после празднования летнего солнцестояния он пропал, и долгое время мы не могли его найти.

- Патрульные выловили его утром из реки, когда им пировали русалочьи мальки. Они не повредили тело, а лишь надкусали пальцы рук, - пояснила Гурдун и продолжила. - По предварительной экспертизе он умер от передозировки дурманом. Патологоанатомы обследовали его и обнаружили полупереваренных гусениц дурман-мотылька в желудке.

- Характер ссадин на челюсти говорят о том, что его принуждали жевать гусениц, - Джонатан Ил многозначительно выдержал паузу. - Его пичкали гусеницами и заставляли заниматься колдовством.

- Это весьма удручает, дамы и господа, - проговорил Ласло. - Однако же вы созвали Тетраконклав в полном составе не только лишь из-за этого?

Гурдун смущенно закусила губу и указала пухлым пальцем на поясницу юноши.

Вначале Ласло не заметил совсем ничего необычного, затем, приглядевшись, увидел, то, что заставило его сердце болезненно екнуть.

- Метка Магос Теус, - констатировал Ласло.

Молочная кожа парнишки, гладкая, усеянная крохотными волосками цвета платины и ветвистыми речками голубоватых вен была повреждена раскаленными клеймом. Метка, застывшая на юношеской коже темным абрисом, изображала перевернутый знак всеобщей магии: глаз, пускающий слезу в верхушке своеобразной пирамиды, пылающий меч, молот и наковальня в основании фигуры. Маги-радикалы, на ауто-да-ферском сленге названные малефиками, использовали перевернутую пирамиду в качестве символа революционного движения несколько лет назад по всей империи. Ожог выглядел расплывчатым аморфным пятном на коже, но не узнать перевернутую пирамиду было невозможно.

- Есть еще, по меньшей мере, семнадцать пропавших без вести магов, и скорее всего вскоре мы их обнаружим плавающими в реке, - неуверенно проговорила Гурдун.

- Семнадцать?! - закричал Ласло, и тетраконклавка побледнела. - Как же так вышло, что я узнаю об этом только сейчас последним?

Никто ничего не ответил.

Желтые моли, прятавшиеся до этого в его бороде, обеспокоенно разлетелись по залу, отсвечивая, как блики полыхающего костра, люминесценцинтными крылышками, сжигая шторы магическим пламенем. Ласло вскинул руку, отозвав духов-покровителей обратно к себе, и затушил разгоревшиеся шторы усилием мысли.

- Итак, - начал Ласло после выдержанной паузы. - Пропавшие. Кто они?

- Выпускники, - не сразу ответила Гурдун. - Все поголовно эскулапы и танатологи, маги магии врачевания.

- Что общественность?

- Все держится в строжайшем секрете. Мои специалисты день и нощно отслеживают магические всполохи, - произнес Джонатан Ил, руководитель Департамента прикладной спиритологии. - Но поиски осложнились с появлением Аннабель... Из-за нее мы потеряли следы, они затерялись в шумовом эхе Исхода, которое все никак не рассосется.

- Девчонка... сильный маг, - констатировала тиа Кар. - Ее удивительная сила прямо пропорциональна тому, насколько у нее изуродована душа. Первое время с ней были одни проблемы, но после стерилизации, она пошла на поправку.

- Где девчонка сейчас, тиа Кар?

- Пока что на реабилитации, но по получению письменного разрешения Секретария, мы назначим ей наставника-опекуна, и она немедленно начнет обучение.

- Ясно, - отрезал он в ответ и поспешил откланяться. - На сегодня больше никаких дел. Тиа Кар, сообщите как можно скорее Иену Маршаку, что я готов с ним встретиться, - он многозначительно взглянул на нее из-под непроницаемых синих стекол. - Вы должны были знать, о его желании, скорее со мной увидится, не так ли?

- Вы были так заняты после случившегося с Обером МакРибусом...

- Когда ауто-да-фер требует аудиенции, это важнее дел архимага Тетраконклава, тиа Кар. И даже если он обращается неофициально.

- Вы, как всегда, правы, - вздохнула тиа Кар, склонив виновато голову.

Ласло незамедлительно покинул пропахший горелыми шторами зал и поспешил в свой кабинет, на вечнозеленую опушку леса. В его посидевшей голове, как в полыхающем котле с супом, вертелась тысяча и одна мысль.

* * *

Чертовые туфли безжалостно жали Ханне ноги.

Вторые сутки она была вынуждена носить на своих двоих это средневековое орудие пыток из шкуры псины, заколотой в подворотне, освежеванной и отданной кожевеннику на обработку. Пьяный ублюдок наверняка выделывал шкуру в крохотном перерыве между опустошением кружки дешевого пива и собственного желудка, а после отдал молодому и неопытному подмастерью. Нежеланный сын рыбака и танцовщицы всей душой ненавидел свое ремесло и жаждал как можно больше страданий принести каждому, кому приведется воспользоваться плодами его вынужденного нелюбимого труда.

Эти нищенские туфли родились в ненависти, в ненависти Ханна носила их, пытаясь развернуть многострадальную стопу удобней при каждом шаге по мостовому булыжнику, все время неуклюже спотыкаясь наполовину оторванным каблуком. Она была вынуждена купить их, столичные сапоги, кои она привезла с собой из большого города, выдавали ее с потрохами и не давали лучше слиться с ролью нищенской простушки.

- Мы проделали отличную работу, я хвалю тебя, - произнес Иен.

Его тон был настолько четким, без любых колебаний, что, казалось, подстраивается под монотонный шум падающих капель и вечного уличного гама. Ханну так и подрывало высказать ему в лицо, что он просто не может и не хочет перечислить ее достоинства, что он слишком самолюбив, потому просто констатирует факт похвалы. Такой безошибочный выбор формулировки: и похвала, и любезность, и холодно подчеркнутый нейтралитет. Ее это ужасно выводило из себя, но она оставалась выглядеть скучно-сдержанной.

- Благодарю вас, - ей пришлось приподнять подол крестьянского платья, чтобы не вымочить его, и перепрыгнуть мазутную лужу, из-за этого между словами возникла пауза.

- Спасибо за сотрудничество, с тобой приятно работать, - Иен по-джентельменски подал ей руку, когда ей пришлось переступить небольшой поток, стремящийся в склизкие сточные решетки.

- Спасибо вам за предоставленную возможность.

- Ты ведь не замужем, - констатировал он больше утверждение, чем вопрос.

Ханну этот вопрос обескуражил, и скрыть удивление не вышло: ее стопа скользнула в промокшей, истязающей долгий день лодочке, и нога опасно подвернулась. Иен удержал ее от падения за плечо, но не за талию. Он сохранял выдержанную дистанцию, хотя не мог удержаться от похабных мыслей на счет ее притягательных черт.

- Нет, не довелось! - произнесла она это слишком громко.

В одной фразе она уместила все, что доступно для донесения: и то, что она не только не замужем сейчас, но и не была никогда до этого, и не дала повода для развития сколькой темы, и показала нейтральную доброжелательность, избежав бесцветного "нет".

- И почему теперь умные девушки так долго остаются незамужними? - произнес он это как-то без интереса.

- Вы меня переоцениваете.

Впереди виднелись дилижансы, всего в десяти метрах от этой диссонансной пары, а между ними стояла, вяло бурля от вонзающихся капель, темная вода, как разлегшийся кит на вулканическом серо-черном пляже. Дождь заполнил разрытую яму, которую не успели заделать брусчаткой, и теперь это миниатюрное болото вышло из берегов и растеклось на десятки метров вширь. Иен помог неофитке взобраться внутрь транспорта, однако вместе с ней не поехал.

- До свидания, наставник-магистр, - опомнилась она, когда дилижанс тронулся, а он остался на улице.

Он лишь кивнул в ответ. Его лицо раздробило калейдоскопом миллиардов дождевых капель на замутненном от ее дыхания окне. Механические кони тронулись, и, чуть дернув повозку, потащили Ханну в "Проходной двор". Проезжая мимо очередной грязной лужи, она выбросила ненавистные туфли в окно, с удовольствием расслышав последовавший за этим действием триумфальный всплеск воды, и вообразила, как ненавистная обувь кричит в беззвучных мольбах и захлебывается в грязной воде. Она добиралась-таки до гостиницы и заплатила извозчику полурослику, а затем вступила своими многострадальными ногами в воду прямо перед ступеньками на веранду "Проходного двора".

- Чтоб вас всех... - в сердцах выругалась она. Маркус в забитой под завязку харчевне трапезничал у барной стойки, где одновременно вел громогласную и задушевную беседу с хозяином гостиницы Арни.

- Моя дорогая, как вам погодка? - рассмеялся дружелюбный человечек.

- Чудная погодка, Арни, - улыбнулась Ханна в ответ краснолюдку и одними губами добавила: - Малорослый ублюдок.

Она поднялась в номер, скинула провонявшие лохмотья и поспешила набрать купель горячей водой. У нее безжалостно болел каждый сантиметр тела, и лихорадило от времени проведенного под беспрестанным дождем, пока она двое суток почти без сна и еды только наблюдала за ломбардом, старьевщик которого держал для особых покупателей запретные магические игрушки. Но она старалась не жалеть себя, не изнеживать, как была изнежена каждая дворянская девка. Смежив веки, она позволила себе расслабиться.

Вода покапывала из крана в наполненную до краев купель, пуская по недвижимой глади пульсирующие круги. Капанье напоминало ей ритмичный перестук метронома, как когда она безуспешно училась играть на клавикорде. Ей это претило, Ханна предпочитала музыке и урокам светских манер конный спорт, чем доводила своих родителей. Родители обожали третировать младшую доченьку почем зря и ставить ей в пример для подражания старшую сестрицу Беллатрису. Ей было больно наблюдать за падением любимой сестры. Прекрасная, как нежный бутон белоснежной лилии, она была завидной невестой для всех мужчин Родители выдали замуж Беллатриса за сынишку бизнес-партнера, и, несмотря на многочисленные побои Беллатрис со стороны ее горячего, про таких людей говорят кровь с молоком, мужа, родители были на седьмом небе от счастья, что так удачно выдали дочь замуж. Мамуля науськивала дочерей быть послушливыми и держать свои комментарии и ненужное мнение по любому вопросу при себе, но Ханна никогда не слушалась.

Спустившись в харчевню, она обнаружила, что Марк был на своем месте, наевшийся да почитывающий свой излюбленный "Правдоруб".

Краснолюдок предложил ей отведать супа с индейкой.

Суп был вполне приличный. Ханна довольно закусывала его чесночными гренками.

- Ну, так что? - обратился Маркус, шумно перелистывая газетный лист.

Она вопросительно воззрилась на него.

- Вы с Иеном поймали тех, кто покупал контрабанду у старого пердуна?

- Ах, ты об этом... - промямлила она, вытираясь кружевной салфеткой. - В каком-то смысле, да.

- Ха-ха, он их застрелил при попытке к бегству? - рассмеялся Маркус.

- Почти, они были вооружены вихревыми гранатами. Взрыв втянул весь ломбард со старьевщиком и сообщника покупателя, и спрессовал их до размера спичечного коробка. Второй, тот, что активировал заряд, попытался сбежать, а я нагнала его на стройплощадке. Я попыталась его задержать, и тут он достает еще гранату... Иммунитет иммунитетом, но ты знаешь, эти штуки лишь только запускают магией процессы, подчиняющиеся законам природы... Если бы не наставник... Его пес прыгнул на злодея, выбив игрушку из его руки, я едва успела ее поймать, а Иен застрелил бастарда болотной змеи на месте, - произнесла она, состроив гримасу отвращения.

- Застрелить преступника, а потом его допрашивать, - хохотнул Маркус и попросил Арни налить ему пинту горчичного пива. - В его духе.

- Сегодня он даже не отчитал меня ни разу, - вдруг сказала Ханна, уставившись на масленый портрет обнаженной толстушки с виноградом на стене.

Необычайно красивая женщина в годах, хоть и полноватая до неприличия, лежала на вычурной тахте, прикрыв свои ноги полупрозрачной шалью из какой-то черной узорчатой ткани. Желтые птички, напоминающие канарейки, только с женскими личиками, сидели на молочно-белых ветвях цветущей яблони.

- Что, прости? - рассеяно переспросил Марк.

- Иен... ну то есть, наставник-магистр. С тех пор, как мы встретились, он всегда был очень отстраненным, ежели не вовсе грубым со мной, - изложила она, не отрывая взгляда от обворожительной толстушки. - Но сегодня он похвалил меня. Да, он подбадривал меня и раньше, мол "молодец" или "ты можешь быть права", но искренне он похвалил меня только сегодня. Хоть и не так, как я надеялась. Как-то безынтересно.

- Он человек сложный, - улыбался Маркус, тоже обронив заинтересованный взгляд на картину. - У него совершенно дурной характер, а еще он самоуверенный, иногда даже напыщенный павлин. Его дар воспитал в нем ощущение своей исключительности, вот он и пафосен, насколько это возможно для простеца без голубой крови. Он совершенно не умеет признавать свои ошибки. Его девиз: делать не то, что должно, но то, что правильно. И, конечно же, что является правильным, решает он сам.

- Из-за его дара и неоднозначной репутации я выбрала его в наставники-магистры, - призналась она. - Мне с трудом удалось это, мне упорно предлагали другие кандидатуры. Его слава охотничьей гончей соседствует с репутацией неуправляемого наглеца. Это так похоже на меня. Я всегда была неуправляема, по крайней мере, так маменька считала. Она падала в обморок всегда, если я надевала мужской костюм вместо пышнозадых платьев из заокеанского паучьего шелка альвейгских мастеров, - она изобразила, будто ее тошнит.

- Как же ты попала в Секретарий, позволь спросить? Дворянская особа, знатный род. Это необычно, если честно. Неужели твои родители позволили отдать тебя пчеловодам?

- Конечно, нет, - растянула она губы в кокетливой улыбке. - Пчеловоды не ходят по аристократическим домам, чтобы вербовать дворянских детей для тайной полиции какие бы дарования у них не были. Экзархий некогда даже подписал указ о неприкосновенности детей дворян. Нет... Я сама ушла и направилась прямиком в Каерфелл, я захотела уйти в охотники на колдунов, чтобы быть полезной обществу, а не то, что другие моего статуса... Родители, ясен пень, были в ярости. Но когда они представили меня жениху, я поняла, что не хочу повторять судьбу старшей сестренки, я захотела найти собственный путь в жизни.

Маркус приподнял запотевший пивной бокал и отчеканил тост:

- За то, чтобы ты нашла, что искала.

- Он не скоро вернется в гостиницу? - спросила она, когда он допил пиво.

- Полагаю, нет, - отрезал Марк. - Сегодня у него трудный день. Еще, я полагаю, нам придется присутствовать на суде, свидетельствовать против него.

- Что ж его ждет за то, что он не застрелил Исхода? Его... - она изобразила пальцем, будто перерезает себе горло.

- Ну, уж по головке его не погладят, это уж точно.

Апотекарь задумчиво почесал пальцами подбородок.

- Я понятия не имею, ведь на суде будет она. Ему остается надеяться на протекцию архимага. Думаю, он снова попытается сегодня с ним встретиться, ведь это его последний шанс. А вообще, они старые приятели.

- Самый грозный ауто-да-фер нашей современности приятель архимага магического сообщества в Каннескаре? - засмеялась она, но Марк не улыбнулся. - Это удивительно. А кого ты имел в виду, говоря про особу, которая будет присутствовать на суде?

- Анну Гиллерт, - он пронзительно воззрился на нее.

- Зам прокурора судебного ложа Секретария, что с ней? Она, конечно, суровая, но...

- Они давно были неразлучными друзьями с Иеном, пока тот не совершил большую ошибку, и она возненавидела его.

- Что же он такого сделал? - полюбопытствовала она.

Маркус одним жестом попросил Арни наполнить его стакан и задумчиво уставился на танцующие в золотисто-янтарной воде, окаймленной белоснежной пеной газированные пузырьки.

Казалось, что он молчал вечность, прежде чем дать наиболее информативный ответ:

- Ты ж видела, что у нее с глазом? Это он сделал, - ответил он, на что Ханна только удивленно открыла рот.

* * *

- Как чудесно снова слышать запахи... - повторял про себя Иен, будто бы зачитывая какое-то заклятье.

Чудодейственное благоухание свежеиспеченного хлеба из булочной, столичный эль из элитного паба с видом на Имперский канал, запахи яблок и груш, мясца, жаренного на горящих углях, рыбы, капустного пирожка и каши из гречихи, запахи заокеанских специй, тухлый русалочий душок и запах только что выпавшего дождя...

Благоухание цветочных клумб и парфюмерных, зловонная амбра люмпенов и всяких босяков, запахи птичьих перьев, чаячьего помета и прибитой влагой пыли, свалявшейся на асфальте. Душераздирающая вонь мануфактурных отрыжек, химикалий, горелого металла с металлообрабатывающих цехов и топливных хвостов дирижаблей. Ненавистный Иену мегаполис переливался миллиардом оттенков ароматов, и все они были восхитительны и нещадно колотили в сверхчувствительный нос, аморфной изменчивостью напоминая ему мерцающую огоньками каракатицу, затаившуюся в водорослях. У него шла кругом голова от волн запахов, навалившихся после восстановления обоняния.

Он снова мог быть одновременно повсюду, как Бог.

Освежающие брызги, летевшие в лицо, заставляли его прищуриться. Катер обходил полусонные гондолы, растрясывая их на черной речной глади, ревущий дизельный мотор приглушал сыплющиеся оскорбления гондольеров. Солнечная сфера молочным блеклым пятном пробивалась через гороховый суп белых облаков, едва окрашивая пасмурный день исключительно в серо-желтые оттенки монохромного уныния.

Катер обогнул "Адель-ленд", вырастающий из воды зубьями воздухоочистительных маяков. Поднявшись по узеньким бетонным ступенькам с причала, где остался дизельный катер, Иен с удивлением обнаружил, что наверху его ждала присланная заранее самоходка с шофером. Збынек вприпрыжку шел за Иеном по асфальтированной влажной дороге, они погрузились в салон, пахнущий новой кожаной обивкой, и машина тронулась в сторону Каннескарской маговской школы. Ехали они пятнадцать минут, тем временем Иен, закрыв глаза, наслаждался симфонией запахов, не обремененных смрадами города. Его окружали древонасаждения, сладострастные запахи свежескошенной травы и цветочных клумб. Он простирал обоняние сквозь металлический остов самоходки, возносясь подобно птице над обыденностью. Отовсюду пахло тошнотворной лакрицей, но его это не расстраивало, он упивался возможностью ощущать любые запахи снова и снова, как приникший к оазису путник, затерявшийся на несколько дней в пустыне, и утерявший надежду на спасение. Он с непреодолимой жадностью глотал все эти запахи, обнюхивал мир, оплетенный паутиной тончайших ароматов и зловоний.

Его ноздри снова наполняла жизнь.

Сквозь окно, облепленное бриллиантовой пеленой мельчайших капель мороси, Иен разглядел грандиозное здание, напоминающее огромный праздничный торт. Здание КМШ напоминало не что-то цельное, но вычурное попурри из многих пристроек разномастной архитектуры с разнообразной отделкой: цветастой мозаикой, малиново-бурым кирпичом, аспидно-черным мрамором, эмалью, деревом, черепицей и даже металлом. Бесформенное здание, муравейник из шатров, белокаменных колонн и высоченных витражей, зубчатых копий, антаблементов, украшенных помпезными композициями скульптур домарианских героев мифов и легенд. Иен покинул салон, зажмурившись от плюющегося в лицо дождя, который разыгрался не по-детски. Вдали слышался гогот приближающейся грозы.

В школу его препроводили сторожа через внутренний двор с красивым фонтаном, на бортиках которого восседали русалки непохожие на белобрюхих рыбин с выпученными глазами, а мифологические девы с чешуйчатыми хвостами.

- Входи, входи, - добродушно распростер приветственно руки Ласло.

Иен вошел на вечнозеленую опушку леса, где никогда не пахло никакой зеленью, и земная твердь под ним пошла ходуном. Серо-молочные стволы смоковниц и изумрудно-черные листочки на них ужасающе оплавились, будто раскаленный металл. Чудотворный зеленый ландшафт первозданной природы опалился с шипением разогретого до кипения масла, синеватые небеса почернели, проступили кроваво-бурыми пятнами. Наблюдая весь этот фантасмагорический ужас, Ласло похлопал в ладони, опуская зажеванный пустотной аурой ауто-да-фера мираж.

- Прости, - виновато улыбнулся Иен.

- Я совсем запамятовал, следовало отключить голографиты.

Теперь это был не вполне просторный полукруглый кабинет, наглухо заставленный антикварной мебелью и шкафами со стеклянными дверцами цвета морской волны. Перед Иеном стоял ссутулившийся старик под грузом накидки архимага с меховой окантовкой в очках с непроницаемыми синими стеклами, скрывающих его пустые глазные имплантаты, в пружинистой бороде ползали желтые моли. На широкой груди его не было привычного атрибута мага: амулета со встроенным опалом, да в этом и не было ничего особенного для мага-Исхода.

В стародавние времена маг Молотовержец Морус заметил, что некоторые минералы способны повышать магический фон, в особенности этот эффект лучше всего достигался с использованием кровавого опала. Он сделал опаловые доспехи, которые давали огромную мощь, усиливая его магию стократ. Но его магия была столь неуправляема, что он просто-напросто выжег себя в опаловой ракушке, как сваренный в панцире краб. С тех пор опал использовался как универсальный усилитель магии, но Исходу, и даже после вживления серебряно-железными вставками в его кости, никакие усилители не нужны были вовсе, их магия и без того оставалась околобожественной.

- Давно не виделись, Иен, - улыбнулся Ласло. - Ты практически не изменился.

- Вот ты изменился, старый друг... - грустно заметил он.

Ласло был тридцатилетним стариком, усталым от жизни.

- Такова жизнь, - невесело заметил он. - Я бы хотел предложить тебе стул.

Иен благодарно кивнул и сел на стул, поставленный напротив стола. Ласло сел тоже, приподнимая пальцами рук края золотистой мантии. Иена всегда раздражали эти мантии, в которые обряжают магов, и которые являют собой уничижительный символ покорности магов установленному Гвидо порядку.

- Итак, - он сложил руки домиком пред собой. - Теперь объясни мне, почему ты не обратился ко мне с официальным письмом?

- Я обращаюсь к тебе за помощью как друг, а не как секретарец, - ответил Иен.

- Весьма непредусмотрительно. Я прочел твое письмо только сегодня, нужно было поставить секретарскую печать на конверт, тогда я прочитал бы его раньше...

- Все же, я здесь, Ласло.

- Это верно, - согласился он. - Лучше поздно, чем никогда.

Ласло был Иену давним другом.

Прежде, чем занять пост архимага и возглавить сообщество магов всего Каннескара, он пробовал себя в разных отраслях.

Исход есть Исход.

Такие, как он, были талантливейшими колдунами, способными осваивать все четыре школы магии из классификации Тивариса одновременно. Тиберий Тиварис - знаменитый маг-Исход, появившийся на заре эпохи лицензирования магов, именно он заложил основы академической магии и определил четыре каноничные школы, тетракласса современной магической науки: медицинской магии, спиритологии, боевой магии и инженерной. Ласло пробовался в качестве войскового мага, оружейника, врача, инженера и мага-охотника на магов. Около полугода он практиковался в выслеживании магов вместе с Лидией Кэйрнс в Наристске.

- Ты хочешь моей протекции на разбирательстве от имени магического сообщества города, - констатировал, растягивая слова, он. - Конечно же, я отвечу - да.

- Спасибо тебе огромное.

- Пока не за что, - грустно улыбнулся он. - Я слышал, приезжает мисс Гиллерт. Есть предположение, что ее будет трудновато убедить, она ведь тебя ненавидит всем сердцем.

Внутри Иена что-то упало, его затянуло в воспоминания: звук выстрела, ужасающий вопль, атласное кипенное платье и маковые головки, освещенные кровавым закатом... Он встряхнул голову, отгоняя поганые мысли вон.

- Ненавидит... - он попробовал это слово на вкус. - Ты знаешь, - вдруг произнес он. - Некоторое время назад, в тот день, когда я получил телеграмму от дисциплинарного комитета, я повстречал девушку-отступницу, и она сказала, что Магос Теус вернулись. Не знаю, может она это сказала, чтобы напугать меня и сбить с толку, но...

Нависла тишина, которая разлилась по помещению как патока.

Черный пес, устроившийся в ногах Иена, обеспокоенно забухтел. Разнообразнейшие приспособления на столе враждебно бренчали, вертелись волчком, звучно позвякивали и поскрипывали, объединяясь в сумбурную кашу звуков, тщась сломать пугающую тишину. За выложенным мозаикой окном загремела разразившаяся летняя гроза. Высокомерный смех небес потрясал землю, аккомпанируя ослепительным вспышкам ветвящихся молний. Сильнейший ливень вперемешку с градом разъяренно забарабанил в разноцветное стекло агрессивным аллегро. Желтые моли, завязшие в бороде мага-Исхода стали быстро-быстро перебирать лапками и раздраженно бить крылышками.

Крохотные духи-покровители были взволнованны, как и их хозяин.

- Да, я слышал, - вздохнул маг. - Сегодня я осматривал труп мага, что выловили в реке этим утром. На нем было клеймо, и ты сам знаешь какое. Я собирался сообщить тебе сразу, но решил дождаться приватной беседы.

- Сначала маг-реаниматор наворотил дел на Бульваре розы, и, к слову, мы так и не узнали, в чем состоял его мотив. Расшифрованные шифрограммы содержали лишь только дату и время, когда следует атаковать Бульвар, - Иен принялся загибать пальцы. - Затем проклятая игрушка Олдеринга спровоцировала появление мага-Исхода, в этом я убежден. Затем появляется беглая маг, называющая себя малефиком Магос Теус... Я чую, что нас ждет что-то очень плохое.

- Вероятно, ты прав, как всегда, - кисло сказал маг и добавил после внушительной паузы: - Да решит все случай.

За окном снова разразилась вспышка, затем последовал смешливый гром.

* * *

Ливень с мелкими градинками продолжал лить как из ведра оставшийся день.

Иен смиренно стоял под растянутой парусиной и докуривал последнюю сигарету из пачки, наблюдая прибытие черного дирижабля без маркировок и обозначений. Он грузно спускался с лилово-черных небес к недостроенному аэродрому на месте руин старого.

У арочного входа в новый аэродром стояла выскобленная дождем мраморная плита.

Иен выбросил недокуренную сигарету в лужу под своими ногами, когда дирижабль опустился на землю. Скоро из-под китового пуза облачного корабля показалась процессия прикрывающихся черными зонтами людей. Они отправились в здание городского реестра и управления.

Стены аудитории для переговоров были выложены из малинового камня, просторное помещение с эхом освещали фигурные лампы из латуни в виде средневековых факелов с абажуром из матово-голубоватого стекла. Посередине аудитории по форме пчелиной соты была поставлена кафедра, укоризненно глядящая на скошенную трибуну с деревянными скамейками. Позади этой кафедры стоял длинный накрытый пурпурно-золотой скатертью стол, за который расселись седовласые присяжные и сам судья. Иен был вынужден стоять перед кафедрой, чувствуя себя отвечающим на экзамене школьником, который ничего не выучил. Немного погодя в аудиторию вошла она...

Златокудрая, с осиной талией, она, обмундированная в исключительно черный наряд с вышитой на груди литерой "C". Рядом с ней встала невысокая типичная серая мышка, ее секретарь. Анна Гиллерт смерила Иена пронзительным взглядом, ее живой глаз светился злой синевой, а снежный шар безжизненного импланта из криолитового стекла вынуждал вставать дыбом на затылке волосы каждого, на кого он посмотрит. Безупречно белый, как здоровенная жемчужина, глаз смотрел прямо на Иена с такой ненавистью, что у него под пищеводом кольнуло булавками. Он вспомнил, что не ел сегодня, но если бы поел, сейчас бы его вырвало. Черный пес тихонечко заскулил, да и Иену самому захотелось заскулить и завыть по-собачьи.

- Уважаемый суд, - объявила секретарь. - Дисциплинарное разбирательство по делу Иена Маршака, действующего с разрешением Верховного сана магоборческого ведомства Секретария в Каннескаре провинции Ригэсс ауто-да-фера энсина, объявляется открытым. Рассматривается вопрос грубого нарушения указа о своевременной нейтрализации угрозы гражданскому населению, исходящих от лиц с магическим даром.

Сморщенный судья с неудовольствием выпрямился и встал.

Он был приземистым, острые плечи мантии делали его похожим на черный квадрат.

Иен был уверен, что Анна похлопотала над тем, чтобы его дело рассматривал самый бесхребетный и флегматичный судья в провинции - Джозеф Спиноза. Анна обошла своим властвующим взглядом аудиторию, присяжных и присутствующих на трибуне зрителей, среди которых были все представители Тетраконклава с Ласло во главе, Маркус, Ханна и сопровождающая секретарскую делегацию имперские гарды в кричащих мундирах.

- Секретарский обвинитель, зам прокурора судебного ложа - Анна Кэйтли Гиллерт, - представил Анну морщинистый судья безынтересным тоном.

- Сторона протекции обвиняемого - архимаг Каннескарского Тетраконклава, Ласло Фог, - представился маг, поднявшийся с трибуны.

Судья хотел было что-то сказать, но его перебила Анна:

- Если достопочтенные присяжные не против кандидата официального протектора обвиняемого, мы продолжим, - сообщила она. - Маккормаш, зачтите акт обвинения.

Нафталиновый старик-судья растерянно заморгал, но смиренно промолчал, глядя на адресованную только ему одному обезоруживающую улыбку и кроткий взгляд прилежной гимназистки. Невысокий мужчина с рыжевато-платиновой залысиной и в нелепом пенсне поднялся с места с краю стола, помощник обвинителя.

- Обвиняемому вменяется в вину то, что он, пренебрегая жизнями гражданских лиц и административной собственности, сознательно решил не уничтожать новорожденного мага-Исхода мисс Аннабель Баркер, находившейся в состоянии магической одержимости. Согласно указу семнадцать ауто-да-ферского догматория, цитирую: "сертифицированный ауто-да-фер должен незамедлительно уничтожить Исхода, если состояние последнего не нормализуется в кротчайшие сроки". Конец цитаты, спасибо.

Маккормаш смиренно сел.

- Маршак, - обратилась обвинитель. - Вы признаете, что нарушили указ семнадцать ауто-да-ферского догматория?

- Абсолютно точно нет, - произнес он.

- Поясните причину вашего проступка.

Ее стеклянный глаз прожигал в нем дыру. Он чувствовал, что проваливается прямо в Тартар от всей той ненависти, с которой она на него взирала со своего возвышения.

- На место происшествия, - спокойным тоном начал он. - Мы прибыли уже намного позже того, как магом-Исходом были свершены нападения на людей. Следовательно, я не имел возможность обезвредить ее раньше и предотвратить жертвы.

- У обвинения есть свидетели, говорящие, что вы так и не приступили к устранению мага по прибытии, это верно? - язвительно улыбнулась она.

- Я полагал, что еще есть шанс вернуть ей рассудок. Если бы ситуация вышла из-под контроля, я бы ее застрелил, разумеется. Однако я сумел выждать время, и она обессилила раньше коллапса...

- По каким это признакам вы определили, что ситуация находится под контролем и что... - издевательские паузы, это ее конек. - Выжидание времени не повлечет все новые жертвы? - она саркастично улыбалась, присяжные начали откровенно посмеиваться.

Иен решил не углубляться в поиск наиболее точных формулировок:

- Я основывался на своем личном опыте и специфических проявлениях магического истощения у Исходов. Есть научные исследования и неоднократные наблюдения, которые подтверждают, что силы мага-Исхода высвобождаются выплесками. И по моим подсчетам очередное истощение должно было наступить вскоре после нашего появления, и чем мне пытаться лезть в пасть ко льву, я решил немного подождать, пока лев закроет пасть и даст себя погладить, так сказать.

Анна приподняла уголки губ в коралловой помаде. Ни один человек, кроме Иена, не смог бы заметить этот едва различимый хищный жест. Под ее верхней губой промелькнул бугорок: она облизнула клыки перед тем, как вонзить его в стратегию защиты противника. Иен чувствовал себя полузадушенной ланью в когтях у пумы.

- То есть вы признаете, что руководствовались скорее субъективными критериями, чем положениями соответствующего устава?

- Да, - коротко отчеканил он, глядя прямо в ее глаза, не поморщившись.

- Вопросов нет, Ваша честь, - четко, как будто ставя точку, произнесла Анна.

За пределами аудитории без окон слышался приглушенный звук грозы. Лицо Ласло не выражало ровным счетом ничего, однако его поза выдавала готовность ответить на все реплики другой стороны. Охотник видел, как напряжены его ноги и спина, даже плотная золотистая мантия и изумрудная накидка с волчьим мехом не могли скрыть его состояния взведенной пружины.

- Суд предлагает слово официальному протектору, - судья, похоже, даже не следил за ходом допроса, а ориентировался на ключевые фразы, на которые нужно среагировать как собака, отвечающая на звонок колокольчика и мигание лампочки.

- Уважаемые участники процесса, уважаемые присяжные, - маг широко улыбнулся, обнажив зубы, - Мисс Гиллерт. Для начала, я хочу отметить, что магическое сообщество скорбит о произошедшем побоище из-за перерождения Исхода. Это невосполнимая утрата сотен невинных жизней... - Иен кротко взглянул на бумажки, раскиданные перед ним, где был заранее заготовленный текст речи протектора.

"Немыслимое расточительство сотен жизней" было перечеркнуто и дописан более сентиментальный вариант.

- ...Утрата невосполнимая, - он продолжил. - Однако господин Маршак следовал в интересах исключительно всеобщего блага. Маги всего города благодарны ему за то, что он действовал непредубежденно по отношению к нашей братии...

- Ваша честь, сторона протекции намеренно затягивает процесс, - не выдержала она.

И, хотя ее тон голоса оставался холодным как ведро стылой воды, Иен смог уловить раздражение.

Она ненавидела, когда ее время тратят на пустую болтовню.

На секунду судья растерялся, явно не зная, какую формулировку применить к Ласло. Анна выжидающе смотрела на него, изогнув дужку брови. Таким же взглядом терпеливые родители смотрят на чадо, не могущее установить вершину игрушечной пирамидки.

Тем временем, Ласло продолжал заговаривать зубы слушающим:

- Кроме всего прочего, приобретение Исхода поможет технологическому прогрессу и обеспечит благополучие жителям империи. Вы же знаете, какая это редкость - Исходы. Они являются катализатором прогресса в магической науке, и их недостаток ощутим в особенности в последние десятилетия. Убить растерянное дитя, которое хочет созидать по своей природе, но не может в силу своей неопытности и слабости - самый легкий путь, - Иену показалось, что Анна театрально закатила глаза. - Господин Маршак рисковал своей жизнью, чтобы принести в науку еще одно благо. Вы должны знать, за долгую историю лицензирования магов Исходы толкали мир на путь благоденствия. Обыкновенные маги чувствуют Исходов, и тянутся к ним, как бабочки к свету горящей свечи. Кроме того, если бы господин Маршак убил девочку, магическое сообщество было бы в ярости. Они очень щепетильны в вопросах, которые касаются таких одаренных детей и считают, что имеют на них определенные права. Вспомните все восстания, происходившие в истории, когда ауто-да-феры не желали подождать и дать шанс новорожденному магу-Исходу взять верх над своей неудержимой силой. Вспомните Джошуа Макензи...

Лицо Анны перекосило как из-за инсульта.

- В доказательство вышесказанного, прошу суд разрешить допрос Аннабель Баркер. Если, разумеется, мисс Гиллерт не возражает, - его уважительно-издевательские полутона в голосе восхитили присяжных дам.

- Обвинение не возражает, - холодно махнула рукой Анна.

Спиноза вообще ничего не ответил, только покивал, изображая вовлеченность.

Створчатые железные двери распахнулись, и несколько магов ввели внутрь девушку с ослепительно-белоснежной кожей. Она сжимала в порозовевших от притока крови руках куклу аристократки. Ее лихорадило, и она боялась, что обвинение предъявят ей, и архимаг был вынужден придерживать юное дарование за плечо, чтобы дать ей ощущение защиты. Аннабель отдернула его руку, не желала, чтобы к ней прикасался мужчина. Она выглядела такой ничтожной и опасливой, что трудно было поверить, что внутри этого лихорадящего тельца теплится чудовищная околобожественная сила.

- Как ты себя чувствуешь, дитя? - обвинитель обратилась к ней вежливо, почти по-матерински нежно, что Иен не поверил своим ушам.

Она попросила рассказать ей, что Аннабель помнит о том злосчастном дне. Горький пот шел с нее ливнем, она говорила, запыхавшись, будто после стометровой пробежки.

- Я... чувствовала себя странно... как никогда себя не чувствовала в жизни, - начала она. - Отчим попытался утянуть меня с собой, я сопротивлялась... я не могла больше так жить!.. Постоянные унижения, жестокость... омерзительные прикосновения к моей коже и... его ублюдские друзья игрались со мной, как с неживой куклой... Он был чудовищем, он убил мою маму, а потом пользовался мной, будто я какая-то вещь...

Она яростно сжала в белоснежных пальцах куколку фарфоровой аристократки.

- В тот момент навалилось все это разом... - Аннабель сделала паузу, обдумывая. - А потом... потом все стало как во сне... Люди кричали и боялись меня, они убегали прочь, а моя голова раскалывалась от шума... Нечто, таящееся доселе внутри, напало на них... Клянусь, я ничего не смогла с этим поделать... Нечто использовало меня... как куклу, как использовал мой отчим... - она заплакала. - Затем все потемнело... - она указала на Иена. - Он схватил меня за руку, и пение прекратилось... Это сложно объяснить, - замялась она, выбирая слова точнее. - Сила, которая захлестнула меня... она то и дело пела... это пение заставляло меня делать, то, чего я не хотела, но он, освободил меня...

Всепоглощающая ненависть к миру, которая сначала породила Исхода внутри нее, обыкновенной девчонки, а затем пережевала и брезгливо выплюнула, вытянув все соки, сделала ее машиной для убийств. Она не понимала, что делает, став инструментов в руках сил непостижимой природы Исходов.

- Ваша честь, позвольте закончить, - вмешался Ласло.

Анна выглядела смущенно.

Она ненавидела Иена, но все-таки она не ненавидела девчонку, на чью долю выпали испытания, кои по плечу не каждому. Анна не была какой-нибудь магоненавистницей, в отличие от других охотников на магическую заразу, так они называли магов. Женщины из присяжных промокали уголки глаз платками, мужчины отрешенно смотрели в малиновую стену, проглатывая вырывающуюся сентиментальность.

Судья раскис и выглядел даже более жалко, чем свидетельница.

- Пожалуй, можете увести ее, - она неуверенно махнула рукой.

Аннабель вывели из аудитории. Напоследок она взглянула на Иена глазами ягненка и одними губами прошептала "спасибо". Он растерянно ответил ей сдержанным кивком, на что она улыбнулась. Это подметили присяжные, шумно вздохнувшие от сантиментов. Иен уловил взгляд Ласло и его одобрительное подмигивание из-под синих непрозрачных линз очков.

- Обвинение просит свидетелей для дачи показаний, - кашлянула Анна.

Поочередно с трибун поднялись Маркус, Ханна и некто Тобис Карловец, случайный свидетель происшествия на вокзале. Дар рассказчика у него определенно присутствовал: он настолько красочно описал части расчлененных и подожженных тел, летавшие над его головой, что судье стало плохо и ему пришлось удалиться из аудитории. Анна брезгливо приподняла уголок верхней губы: она представила, как трудно было бы отстирать кровь от ее отглаженных костюмов.

Ханна же давала показания максимально нейтрально, как на экзамене, и не велась на провокации Анны.

К моменту, когда к трибуне вызвали Маркуса, стало ясно, что он хорошо набрался.

Толковый судья выгнал бы такого свидетеля: перегар распространился повсеместно, от постамента судьи до скамьи присяжных, где тетушки стыдливо прикрывали платками свои наморщенные носы. Маркус даже в таком состоянии обходил вербальные ловушки, расставленные Анной. Она здорово с ним просчиталась: в общих чертах, Маркус говорил то, что от него требовало обвинение, ведь лжесвидетельствовать он никак не мог. Но он одним видом внушал столько отвращения кисейным барышням на скамье присяжных, что они его не слушали вовсе.

- Как вы охарактеризуете бездействие Маршака? - отрывисто спросила Анна.

- Он песий сын! - выкрикнул он, смутив публику на скамье и пытаясь обличительно ткнуть пальцем в Иена. Его рука металась из стороны в сторону, как мачта подхваченного штормом корабля, а палец пересчитал все предметы вокруг Иена. - Однако у него были свои причины. Вот убил бы он девчонку - и был бы крайний. Его бы судили за то, что он недостаточно хорошо пытался сохранить Исходу жизнь, или вообще маги бы устроили бы восстание! А здесь девчонка помятая, однако же живая, и его все еще судят! Видите ли, он недостаточно хорошо пытался спасти гражданское население. Кто крайний, а? Кто, я вас спрашиваю?! Иен, мать его, Маршак!

Это очень тронуло Иена за живое, он даже расчувствовался к старому алкашу.

- Суду присяжных предлагается удалиться для принятия решения, - прорычал судья, как постаревший лев, и вышел из зала.

Присяжные гуськом выползли в дверь рядом со скамейкой.

Иен ждал приговора с замиранием сердца, паника захлестнула его с головой, но вида он не давал, сохраняя напускное хладнокровие и спокойствие. Тем не менее, каждый шум, напоминавший ему шаги, заставлял его нахохлиться бойцовским петухом. Его колотило, голод, что скребся на дне пустующего желудка, таял, как снежинка на теплой ладони. Он переглянулся, Маркус разговаривал с Ханной, склонившись к ней, Ласло переговаривал с тиа Кар и другими тетраконклавцами. Желтые светящиеся моли в его бороде и волосах обеспокоенно ползали и трепетали крылышками. Анна ни разу не пересекалась с Иеном взглядом с того момента, как вернулась в залу раньше судьи и присяжных, и делала вид, что черкает заметки в блокноте из дубленой кожи. Она наклонилась к своему помощнику, и тот, сорвавшись с места, побежал в коридор.

Наконец-то, присяжные и судья вошли в аудиторию. Анна подскочила к судье и что-то сказала ему, склонившись, он понимающе покивал.

- Доказано ли, - провыл Спиноза. - Что ауто-да-фер энсин, известный как Маршак Иен, и действующий в интересах Его величества Великого экзархия Милоской империи с разрешения магоборческого ведомства Секретария в провинции Ригэсс города Каннескар, нарушил указ номер семнадцать ауто-да-ферского догматория?

- Да, доказано, - ответила женщина в шляпке грудным контральто как председатель присяжных.

Иен застонал сквозь зубы, но так, что услышал его только Ласло.

- Доказано ли, что действия Маршака Иена повлекли значительные разрушительные последствия и человеческие жертвы?

- Да, доказано.

- Виновен ли он в преступном нарушении обязанностей ауто-да-фера?

Пауза, длящаяся вечность, выдержанная женщиной присяжной, чересчур театрально.

- Нет, не виновен.

Судья взглянул на Анну. Та покровительственно улыбнулась остренькими клыками, ни одним мускулом не выразив беспокойства.

Почему она так невозмутима?

Разве поражение не должно вывести ее из себя?

Эти и другие вопросы задавал себе Иен, пристально въевшись в нее подозрительным взглядом.

Она была раздражительна во время процесса, сейчас создавалось такое впечатление, будто бы она полностью контролирует ситуацию. Иен не мог разобрать ее эмоциональное состояние, и сейчас это вызывало у него новую волну липкой паники.

- Заслуживает ли Иен Маршак какого-либо наказания?

- Нет, не заслуживает.

Иен, с плохо скрываемым облегчением, выдохнул собравшийся в легких воздух.

Судья бросил еще взгляд в сторону Анны, и она ему еле заметно кивнула.

- Вам выносится предупреждение, - неубедительно жестко отчеканил судья тоном, будто не он все слушанье витал где-то в облаках. - Обвинитель, вам последнее слово...

- В дополнение к оправдательному приговору, - произнесла Анна. - Я отстраняю... - Иена, будто облили холодной водой. - Временно от должности зам прокурора судебного ложа Секретария Анну Кэйтли Гиллерт...

- Что это значит?! - закричал Иен, все уставились на него, но Анна не отвлеклась от только что сымпровизированной речи.

- ...И назначаю ее, то есть, меня, от имени действующего прокурора судебного ложа Антониш Вагко официальным надсмотрщиком ауто-да-фера Иена Маршака до принятия решения прекратить надсмотр, - она закончила фразу торжественным тоном.

- Приговор обжалованию не подлежит, - окончил Спиноза и хлопнул молотком.

Иену внизу живота будто бы упала наковальня, пугающий хлад разнесся по сосудам, и мелкая дрожь коснулась кончиков пальцев, заставляя их приплясывать чечетку.

Анна подошла к нему вплотную, хлестнув обжигающим взглядом его лицо. Он в два шага пересек разделявшее их расстояние и приблизился вплотную.

- Немедленно объясни, что это значит.

- О, это значит, что я не верю тебе, Охотничий пес, - ядовито плюнула она. - На сей раз, ты выкрутился, я поздравляю. Однако еще один промах... Лишь один, и я устрою тебе веселую жизнь, я тебе это обещаю. Отныне я лично буду следить за тобой.

- Это не в твоей юрисдикции, - прошипел сквозь зубы он.

- После выслушивания протектора и свидетелей я поняла, что не могу в полной мере рассчитывать на закон, и поэтому отправила Маккормаша выслать телеграмму в судебное ложе прокурору, в нем я ходатайствую о временном освобождении меня от обязанностей его зама и назначении на эту должность. Он обязательно прислушается ко мне, и поэтому я нисколько не сомневаюсь, что получу подписанный приказ в ближайшее время, - она кокетливо отправила ему воздушный поцелуй.

Она ушла, ну а он до последнего наблюдал за ее ускользающим силуэтом.

Внутри него все съежилось от сосущего чувства под ложечкой.

В присутствии этой женщины он терял свою самоуверенность и становился уязвим.

Глава седьмая

- Мошенник! - орала, смешно подпрыгивая, полноватая фрау в безразмерном платье цвета хрюшки и соломенной шляпке с высохшими гвоздиками. - Рыбешка твоя пару дней как протухла совсем, ноздри свои разуй!

Толстяк Ульф раздраженно смахнул мозольными пальцами капельки пота с огненно-рыжих, будто проржавевшие пружины, усищ, скрывающих его зловонный рот. Крохотные поросячьи глазки, запрятанные под брегами морщин, были кроваво-алые от полопавшихся капилляров из-за невыносимого рыбного душка. Пурпурно-рубиновый сплюснутый нос и уши цвета вареной свеклы, обрюзглая румянящаяся рожа, окаймленная лоснящейся салом копной багровой бороды не слишком-то располагали покупателей.

Жара стояла несусветная, солнце щедро обдавало раскаленную набережную ливнем светло-желтых лучей оплавленного золота, разбрызгивая капли ослепительных зайчиков. Половина первого месяца сезона жатвы прошла, казалось бы, лето уже четырнадцать дней как закончилось, но Каннескар никогда не знавал жары подобной этой. От прожигающих дрожащий воздух лучей, тротуар плавился как масло, рыба, раки и пресноводные устрицы гнили и прели прямо на прилавках рыбного рынка.

Смрад распространялся повсюду, накрывая бесцветной вуалью все кварталы Речного порта. Беспокойное, возбужденное жужжание разжиревших мясных мух, гомон базарной брани, и чаячьи вскрики аккомпанировали застоявшемуся рыбному зловонию. Жужжание мух, раздражающее дребезжание перепончатых крыльев на нескладных тельцах пепельно-гранитного цвета стояло неутихающим гамом над переполненной жизнью набережной.

Суетливое столпотворение сотни сотен людей с высоты птичьего полета напоминало конвульсивное копошение личинок или глистов в разорванном трамвайном колесом пузе дворового пса. Сотни разномастных голов, безволосых, седовласых, чернокудрых, рыжих, напудренных и накрытых нелепыми шапочками с цветочками и ленточками, цилиндрами, котелками и канотье суматошились на бетонном пляже отравленной реки, точно микробы на головке булавки. Говорливая чайка сбросила пометную струю Ульфу на покрасневшее, влажное от проступившего жемчуга пота лицо. От внезапности жирный рыболов вышел из медитативного оцепенения, белесая с желтовато-темными пятнами жижа затекала ему в нос и полураскрытые губы.

- Гнусная хабалка с крыльями! - закричал он, грозя сжатыми кулаками в небо.

Оплевываясь, он вытирался пропитавшейся рыбой тряпкой, не обращая внимания на говорливую покупательницу.

- Говорю, рыба твоя протухлая, чурбан, - она повысила голос.

- Меньше чем за тридцать медных не продам, я уже сказал, - проревел Ульф.

В грязноватой бороде толстяка застряли белесые капельки и поблескивающая чешуя над обветренной губой.

Покупательница начала ему досаждать, но торговаться ему вовсе не хотелось.

- Послушай, - прорычал он. - Это наисвежайшая рыба, я ее утром из сетей вытащил, она еще четверть часа назад болтыхалась, как свинья прирезанная.

- Чего она воняет тогда, а? - она схватилась за бока, как кудахчущая курица.

- Жара гребаная, не чувствуешь что ль? - он зычно харкнул на резиновые галоши. - Тут у всех рыбешка спеклась на солнце, вот и воняет. Не меньше чем за тридцать и все.

- За двадцать возьму, - безапелляционно заявила она.

- За тридцать, или катись колбаской отсюда.

- Ишь, выискался, - пригрозила она пальцем. - За двадцать и ни медяка больше не получишь. Никто твою тухлятину дороже не возьмет.

Ульф что-то пробурчал, подумал и решил уступить, чтобы поскорее избавить себя от надоедливой покупательницы. Забросил рыбеху на разделочную доску и выпотрошил ей заточенным ножом брюхо, сваливая пахучую требуху в подставленный алюминиевый таз. Вытирая почерневшую кровь о свой фартук и без того перепачканный он упаковал рыбью тушку в развернутый газетный лист "Правдоруба".

- За двадцать медяков, - он протянул веревочную сумку с содержимым тетке, и она, звякнув монетками, заплатила рыболову названную сумму. Когда она отвернулась, уходя, он одними губами прошептал ей вслед. - Чтоб ты подавилась ей и сдохла, потаскуха.

Внезапно что-то грохотнуло в толпе, это заставило Ульфа поднять свинячьи глаза от сложенных в ладони монеток. Чихающий грузовой броневик на полной скорости въехал в толпу, расшвыряв людей как тряпичных кукол. Толстая женщина в светло-розовом платье и соломенной шляпке была в гуще событий, раздавленная шинами, кровавый след тянулся от тела к броневику алым шлейфом. Веревочную сумку она продолжала крепко держать в обескровленных пальцах, газетный сверток рыбой лежал в нескольких футах от нее, рыбу тотчас растаскали дворовые коты, облюбовавшие рынок.

Водитель мобиля сидел недвижимо, прильнув кровоточащим лбом к баранке. Толпа начала осматриваться и заохала, обнаружив причину случившейся аварии: посреди улицы в окружении множества людей стояла девушка. Солнечный свет не касался ее и проходил насквозь, не оставляя даже куцей тени на расколоченном плавящемся от жары асфальте.

Она, полупрозрачная словно мираж или дымка, стояла и обеспокоенно озиралась по сторонам. Водитель, пришедший в себя, оглянулся и, завидев призрачную девушку снова, газанул вперед, раздавливая в щепки рыбный прилавок с Толстяком Ульфом, разметывая из-под колес протухлую на жаре рыбу и внутренности несимпатичного рыбака. Двадцать медяков весело, как раскатистый детский смех, скакали по дороге, вывалившись из ладони озадаченного поцелуем с клепаным кузовом торгаша. Водила впечатал несчастного в тут же осыпавшуюся стену, Ульф плюнул подступившую к горлу кровь и умер с выражением полного непонимания, застывшего на его некрасивом лице.

* * *

Внутри старого зернохранилища, ныне осиротевшим, было зверски душно.

Паточный пот тек по спине Иена под одеждой ветвящимися ручьями.

Раскаленный воздух отчаянно жег ему горло.

- Помедленнее! - кричал, разбрасываясь эхом по просторному помещению, мужчина в оранжевой робе товарищу в свежевыкрашенном погрузчике.

На серо-грязный пол с оглушительным звоном колокола ударил сейф внушительных габаритов с вентиляционными отверстиями. В воздух взметнулась колонна строительной пыли и все присутствующие закашлялись, пятясь назад и прикрывая рты руками.

- Криворукие, это вам не кирпичи разгружать! - отплевываясь, закричала Анна.

Послышался сдавленный скулеж, доносящийся из недр сейфа.

Збынек любопытствующим взглядом уставился на таинственный объект, из которого шел знакомый звук, он воодушевленно заскакал возле хозяина, размахивая хвостом, точно ловкий фехтовальщик шпагой.

Размеренным шагом к Анне подоспели двое стражей, имперских гардов в кричащих мундирах, вооруженные канатными удавками на длинных металлических жердях. Стражи осторожно приблизились к вскакивающему на месте коробу неслышной поступью. Нечто большое и сильное, плененное чьим-то злобным умыслом внутрь металлической тюрьмы, рвалось наружу, раскачивая стены узилища, сопровождая толчки раскатистым рычанием и оглушительным лаем.

Анна сняла с шеи веревку с, поблескивающим в редких полосках света, проникших в темное помещение через прохудившуюся крышу, ключом и вручила его одному гарду. Он подступил к подскакивающему на месте коробу, существо внутри возбужденно залаяло, Ханна испуганно шагнула спиной назад, придавив каблуками Иену ногу.

- Черт... Ханна!

- Ой... простите...

- Вы оба, замолкните! - прицыкнула Анна.

Все они пребывали в напряжении, сам Иен невольно потянулся пальцами к рукоятке револьвера, Ханна стискивала побелевшими пальцами свою трость, она, готовая вытащить серебряное лезвие скрытой шпаги, жаждущее упиться кровью, была очень сосредоточена. Несколько мгновений они слышали дыхание каждого из присутствующих, пока траурную тишину не нарушил лязг когтей-ножей и душераздирающий вой.

Подойдя к сейфу вплотную, гард в последний раз переглянулся с Анной.

- Начинайте, - прошептала она.

Крякнул замок, дверь открылась, два огненно желтых огня выглядывали из аспидной темноты, напоминающие полыхающий янтарь, сверкнули жемчужные клыки. Дьявольская тварь имела сгорбившиеся человекоподобное тело, худосочное, но жилистое, ее мускулы наглядно проступали на иссиня-черной коже, практически лишенной волосяного покрова, короткие перламутровые волоски напоминали трехдневную щетину. Удлиненная собачья голова с заостренными шакальими ушами раздраженно встопорщила платиновые усища и оскаливалась, огненные глаза нахмурились, но в них читалась какая-то неуловимая грусть и разумность. Кинокефал выпрямился, выйдя из-под низкорослого потолка сейфа. Пальцы его ног соединялись кожистыми перепонками, когти переливались молоком на полосках света ослепительными всполохами. На его безволосой груди виднелся светловатый контур стародавнего клейма по форме секретарской литеры "С".

Он взбудоражено озирался, вертя подвижными ушами, и поджимал лысый хвост.

Он издал протяжный хриплый, как несмазанная телега, вой.

Гарды накинули канатные удавки на горло страшного зверя и затянули их, вынуждая существо унизительно опуститься на четвереньки.

- Спокойно! - вытянула руки Анна. - Не сделайте ему больно!

Зверь издал сдавленный скулеж и завалился на грязноватый пол, кувыркаясь.

Демонстрация напускного смирения заставило гардов расслабиться, и это позволило хитроумному зверю воспользоваться моментом, крепко ухватиться за жерди, и вырваться из пленения, разметав мундиров в стороны. Стремительным прыжком волчище преодолел разделявшее группу людей с ним расстояние, и одним только мощным ударом сшиб Иена с ног. Ханна отпрыгнула, тренькнув серебряным лезвием шпаги, но Анна перегородила ей дорогу. Зверь всем весом придавил Иена, когтем выудил револьвер из кобуры и кинул его на несколько футов от охотника, лишив того орудия. Ханна что-то невнятно закричала, но Анна заставила ее замолчать.

Он буравил свою обездвиженную добычу ожесточенным взглядом, его мышцы были напряжены, толстенные вены проступали на мускулистом теле. Збынек раскатисто лаял на незнакомца, но кинокефал ухом не вел, продолжая неотрывно смотреть Иену в глаза. Иен смежил веки и скорчил гримасу отвращения, когда зверь принялся лобзать блюдо его лица плоским языком, обдавая его нос псовой вонью.

- Тьфу... прекрати! - он безуспешно оплевывался и отталкивал кинокефала руками.

- Он все-таки признал тебя, Охотничий, - хмыкнула Анна и заключила: - Весь цирк уродцев в сборе.

- Убери его с меня! - закричал он, толкаясь коленом в живот неугомонного зверя. - Волчонок, фу!.. Прекрати меня облизывать сею же секунду!..

- Все, Волчонок, пади прочь, - сквозь смех попросила Анна, и Волчонок послушался ее.

Иен встал, отирая от желейной слюны кинокефала свое лицо рукавом заплатанного пиджака, когда что-то холодное коснулось кончиков его пальцев. Волчонок вложил ему в руку револьвер, за что Иен одарил старого боевого товарища сдержанным похлопыванием по шишковатой и щетинистой, напоминающий кактус, голове.

Кинокефалы, эти необыкновенные животные, сочетающие в себе фантасмагоричную помесь людей и собачьих, еще с незапамятных времен обитали небольшими племенами на далеком севере, на отдаленном от Арха заснеженном острове Сивом, окруженном скалами и айсбергами. Марианские арбитры ловили их щенками и натаскивали для охоты на магов из-за их удивительного обоняния, способного улавливать магические кварки, так же, как Иен. Когда они с Анной проходили практику неофитов с их наставницей Лидией Кэйрнс, Волчонок был ее личной охотничьей гончей, каких частенько содержали при себе ауто-да-феры, все, кроме, разумеется, того, кто сам себе и охотник, и охотничья гончая. Иена.

- Объясни еще раз, Анн, - произнес он, когда они покинули зернохранилище и ехали в кузове полицейского броневика. - Для чего ж тебе понадобился Волчонок, если есть я? Я, конечно, рад его снова увидеть, но... это бессмысленно.

Уже полмесяца Анна успешно доводила его до нервного срыва.

Через пару дней после дисциплинарного разбирательства она получила разрешение прокурора стать надзирателем Иена, его псарем, как она шутила, официальный приказ с секретарской печатью пришел уже через неделю почтовым дирижаблем, и тогда его жизнь превратилась в ад. Еще ему не нравилось, что Анна постоянно присматривалась к Ханне, точно голодная лисица к курятнику. Она нахваливала ее за каждый едва вразумительный комментарий, за каждый верный чих. У Иена промелькнула абсурдная мысль, будто Анна стремится сманить ее на свою сторону, с тем чтобы ополчить ученицу против неумелого учителя и внести разлад в их отношения и работу. Учить Иен не умел, и учителем он был плохим, это он осознавал прекрасно, но едкая обида все-таки закралась в его сердце.

Анна посверлила его пустым глазом, но ответила:

- Я не доверяю не только тебе, но и твоим сомнительным навыкам.

- Сомнительным навыкам? - переспросил он, будто не расслышал.

- Что тебя удивляет? - она растянула коралловые губы в полуулыбке. - Ты никогда не был профессионалом, каким себя считаешь. Нюх - все, чем ты можешь похвастаться, и даже в этом случае, я предпочту довериться Волчонку, чем тебе.

- О чем ты таком говоришь? Я самый известнейший ауто-да-фер своего поколения, к твоему сведенью.

- Лишь только из-за твоего псового носа, не велико достижение. Твои способности выслеживать и нейтрализовать магов заканчиваются на вынюхивании их грязных портков и неумной стрельбе направо и налево золочеными пулями, которые лишь для тебя одного Секретарий выделяет больше, чем для кого бы то ни было. Тебе тут гордится вовсе нечем, - и с презрением добавила: - Ты просто пес.

Он соскочил с железной скамьи, и ударился макушкой о низкий потолок со звучным дребезгом.

- Какая муха тебя укусила, Анна!

Желтый луч света, когда их транспорт, круто развернувшись по дороге, накренился в бок навстречу солнцу, промелькнул по кузову, выхватив на миг из темноты потупившую взгляд Ханну, победоносно улыбающуюся Анну и глаза Марка, наполненные сожалением, выскользнув из крошечного решетчатого окна.

Только черные глаза-жуки Збынека все также лучились верностью, как и положено.

- Сядь, Иен, пока ты не соскользнул на повороте и не ударился пустой головешкой, - промурлыкала она, он нехотя послушался ее совета, мысленно кроя своих коллег всеми известными ему бранными словами.

Воцарилось гробовое молчание, нарушаемое только ревом двигателя мобиля. Иена раздражало, что ему пришлось преждевременно капитулировать, и все-таки препираться с Анной было бессмысленно: она была права, и он это знал. Он и вправду никогда особо не отличался выдающимися познаниями в магоборческом ремесле, полагаясь исключительно на свой уникальный дар. Но будь он хоть четырежды заколдован чертями Лучафэра, если когда-нибудь вслух признается этой суккубше, что она права - вот что ему мыслилось каждый раз, когда он встревал с ней в очередной бесконечный спор. Ему было жаль, что он выстрелил в нее тогда. Ему казалось, что это было в какой-то другой жизни, и хотелось это позабыть навсегда как о страшном сне. Долгожданное прощение - вот, чего он жаждал больше всего на свете, и что отчаялся получить.

Иен медитативно прикрыл глаза.

Пропитанный запахами воздух попадал в затхлый кузов полицейского мобиля сквозь микроскопические щели, доносящий до Иена отдаленные отголоски многочисленных душ людей, животных, разнообразной еды, материалов и отравленного мануфактурного чада. Он простирал, подобно златоперым крыльям ангела исполина, сверхчувствительный нюх, ловя мириады запахов, пропитавших индустриальный город. Сухой ветер разносил души всего материального на многие километры, Иен с жадностью проглатывал сладострастные и смердящие фантомы мира сего, пробуя на язык, да рисуя в воображении детальнейшую картину города, тканную призрачными узелками и мазками тончайших ароматов во всем расточительном разнообразии. До него доносились запахи конского навоза, карамельных яблок, плесневелого сыра и протухшего молока, сопревающих на жаре потных подмышек людей и других ароматов.

Его носа прикоснулся запах духов Анны, лаванда с жасмином.

Она до сих пор не поменяла туалетную воду, оставаясь верной своим вкусам...

Вдруг водитель-полицейский истошно завопил, выкрутив баранку самоходки, они с дичайшим визгом резиновых шин сорвались с дороги на пешеходный тротуар и врезались в фонарный столб...

У Иена в ушах забренчали колокола, во рту почувствовался привкус крови...

Он приподнялся, навалившись на двери, раскрыл их, впуская внутрь ослепительный свет полудня, и осмотрелся. Взгляд сфокусировался не сразу, пред ним застыли размытая пелена и солнечные зарницы, колокола продолжали отбивать в его голове шум, вынуждая зажмуриваться от зернящейся боли.

- Все живы? - спросил Иен, охрипло, и понял, как бессмысленно прозвучал вопрос.

- Нет, померли, - раздраженно сплюнула Анна. - Проверь нашего водителя.

Тря пальцами ушибленный лоб, Иен в несколько косолапых прыжков обогнул кузов самоходки и заглянул в водительский салон, смятый в гармошку.

- Он мертв, - бескомпромиссно ответил он Анне, которая в ответ отборно ругнулась.

Маркус вывалился наружу из кузова и заковылял к водительскому месту, приподняв расквашенную в кровь голову полицейского за черно-бурые волосы, на его лице застыла восковая маска страха. Иен осмотрелся по сторонам, заинтересованные чужим несчастьем люди стягивались сюда со всей улицы.

До его носа донесся приторно-паточный запах магической сущности...

- Чего это он так испугался, что рванул в фонарный столб? - тоненький голос Ханны надломился как лед под слоном.

- Этого, - сказал Иен, указывая в собравшуюся толпу, где послышались удивленные охи и вздохи.

Вся улица затаила дыхание в заиндевелом оцепенении, наблюдая одного мужчину в возрасте и в сером пиджаке профессора колледжа с пятнами преподавательского мела на рукавах. Ослепительно-белый свет полуденного солнца проходил сквозь его неясное тело, не отбрасывая на асфальт даже кургузой тени.

- Сэр? - спросил Иен призрака.

Мужчина бросил рассеянный взгляд в сторону Иена, и его седовласые брови-стрелки поползли на лоб, вопросительно вспорхнув над линзами-половинками очков в тончайшей оправе.

- Что я здесь делаю?..

- Как вас зовут, сэр? - спросил Иен, стараясь держать свой голос ровным.

- Коллинз Хили... я профессор высшей математики в Общественном Каннескарском колледже имени Марие...

- Профессор, вы только не волнуйтесь, - успокаивающим тоном сказал Иен.

Присутствующих людей обуял приступ ужаса, они исказили свои лица в ужасающих гримасах, заревели, и разбежались кто куда. Мужик в робе разнорабочего начал долбиться о кирпичную кладку ближайшего дома головой в каске, как муха, не могущая вылететь в чуть приоткрытое окно. Долговязая дама с ребенком на руках, бросилась на трамвайные рельсы, распластавшись на них, как на свежескошенной лужайке. Люди сразу кинулись ее оттаскивать, или, хотя бы отобрать орущего на ее руках младенца.

Беспокойство бесплотного призрака заражало психически нестойких людей манией самоубийства, и это только сильнее его пугало, усиливая вокруг нестабильное ментальное поле.

- Что происходит? - полупрозрачные глаза смятенно забегали из стороны в сторону.

- Охотничий, - окликнула Иена Анна, и тот обернулся.

Анна с Ханной расчерчивали на грязновато-черном асфальте круг из мела. Марк тем временем выискивал в саквояже необходимые эфирные масла, на его наморщившемся лбу вступили бусины пота. Он безмолвно протянул Иену в руку стеклянный пузырек с маслом белоголовки, тот, откупоривая крышку, и, смачивая пахучим содержимым свои патроны, судорожно заряжал ими обойму золоченого револьвера. Прохожих одолела коллективная паника, они, как муравьи на подожженном муравейнике, сумбурно забегали, крича и ревя, расстраивая призрака Коллинза Хили еще больше.

Его поле суицидального бешенства возросло по экспоненте, толкая беснующихся на проезжей части людей под колеса машин и копыта лошадей. Лакричный смрад накатывал волнами, Иену стало ясно, что вскоре проследует последняя и самая мощная волна.

- Все в круг, он сейчас взорвется! - скомандовала Анна, Иен кинулся в круг, схватив в подмышку Збынека-брехуна.

Круг из мела - самое простое, но весьма действенное убежище от магических духов.

Призраки классифицируются как неопасные духи до тех пор, пока их существование в подлунном мире стабилизируют магические печати из жертвенной крови животных. Без стабилизации печатями, раздираемый материальным миром, призрак трансформируется в высокоуровневого магического духа банши. Полупрозрачные глаза Коллинза вылезли из глазниц, его нечеткий силуэт оплыл, как расплавленная от жара пламени свечка. Когда он трансформируется, солнечный свет сделает его невидимым, так как призраки типа банши при свете приобретают неуязвимость к атакам, но беспомощны в кромешной тьме.

Эти факта наковальней бил Иена по мозгам.

- Ты должен успеть выстрелить в него, до того, как он полностью исчезнет, Иен! - закричала Анна, перебивая призрачный вой.

В последний момент, когда призрак только-только как сквозь землю провалиться, он выстрелил в пустоту под ним.

- Лучафэр тебя подрал, ты промазал! - заорал что есть мочи Маркус.

Выкрик Маркуса проглотил оглушительный хлопок, прервавший призрачный вой.

Мир обмер, погрузившись в неестественную тишину.

В одночасье на безоблачный полдень напустилась мгла, заволакивая ослепительное солнце склизким коконом тьмы. На месте пустоты, где был Коллинз Хили, воздух пошел раскаленными пузырями, как надувшиеся мозоли.

- Еще как попал, - триумфально заявил Иен, но никто его не услышал, он испустил своими губами лишь утопающие в вакуумной тишине безмолвье.

Все звуки куда-то сгинули, заглушаемые беззвучным предсмертным криком банши. И вот, последовал взрыв, чуть было не порвавший Иену барабанные перепонки. Оконные стекла в домах разлетелись в дребезги, посыпался ливень осколков, людей расшвыряло по сторонам, фонарные столбы накренились от ударной волны, асфальтовая дорога, без того не ровная, прошлась волнами, точно вода, в которую бросили камень, разметывая брызги битых кусочков асфальта, вытеснившие артобстрелом Иена из противомагического круга.

В его глазах завертелся-закружился вихрь размазанных красок, он повалился наземь, ударившись лицом, вместе с тем послышался противный хруст, и на его рубашку хлынула кровь из разбитого носа.

Вернулся солнечный полдень, безоблачный небосвод поголубел, вернулись на свое положенное место все звуки мира. Люди сконфуженно дрыгались на асфальтовой крошке и поблескивающему в солнечных лучах бриллиантовой россыпью битому стеклу. Мелкие крохоборы, объявившиеся после магического светопреставления, бегали, радостно пища и вынюхивая падаль.

Посреди улицы образовалась внушительный зев воронки как от удара метеорита.

- Иен, - прохрипела Анн, вставая с земли. - Ты притягиваешь неприятности!

- Вообще-то если бы я промахнулся, банши сбежала бы, и натворила бы бед.

- Да половина улицы разрушена, чтоб ее! - выпалила она, но вдруг замолчала.

Она прекрасно понимала, что иначе поступить было нельзя, или так, или по городу бы до самой ночи разругивала невидимая банши, взрывая людям барабанные перепонки и обращая дома в руины. Поэтому здравое понимание ситуации противоречило ее желанию наорать на ненавистного друга и сбросить пар. Она выглядела смущенно и все ж решила найти более достойный повод пожаловаться начальникам. Немного погодя, она коротко кивнула ему, что он мог интерпретировать как одобрение. Маркус осмотрел ударившуюся головой Ханну, черный пес облизывал ее ушибленные пальцы. Ее ореховые щеки были в слезах, она не глядела ни на кого, скрывая увлажнившиеся глаза в униженных клевках в землю.

- У тебя кровь, - сообщила Иену Анна. - Нос опять сломал?

- Да, похоже, что так.

- Возьми, - она протянула ватные тампоны, смоченные перекисью, чтобы он заткнул ими кровоточащие ноздри.

Он нехотя пробурчал ей "Спасибо".

Это происходило повсеместно, город наполняли призраки погибших давным-давно известных людей. Вскоре они узнали, что в порту на рыбном базаре произошло несколько самоубийств из-за появления призрака Энн Келлы, известной актрисы, умершей шесть лет назад, но больших проблем за этим, к счастью, не последовало.

Анна и Иен закономерно предположили, что некто проник в архив душ в Некрополе и начал по городу веселую пляску мертвецов. Некрополь находился на противоположном конце города, его здание представляло собой двадцатиметровую пирамиду, пик ее венчал золоченый наконечник. Над широким прямоугольным входом в подземный архив было выгравировано на камне "Здесь заканчивается всякая смерть, и начинается вечная жизнь". Они всей ватагой спустились внутрь по лестнице, минуя бродящих приведений, спускаясь по мраморным ступеням вниз. Иен шел впереди, держа на бренчащей цепи крадущегося рысью Волчонка.

Просторные этажи были освещены зелеными газовыми лампами, а зеркальные полы украшали длинные алые ковры, напоминающие кровавые ручьи. На одном из этажей Иен наблюл, что некоторые колбы-колонны с зафиксированными внутри цилиндрами тотемов разгромлены, а желтоватая изолирующая жидкость вытекла из них и затопила ковры, там же они обнаружили формирующее силовое поле магические ключи, нарисованные наспех даже без магической консервации, но человеческой кровью... Иен вытер их рукой, чтобы убавить магический эффект, но этого оказалось мало: скорее всего, отступник написал их на каждом обширном этаже Некрополя.

Волчонок вел их к служебному помещению, и вскоре они нашли и функциональный кровавый круг магии. Изуродованные охранники в темно-бурых рубашках от пятен крови были там, пол в лужах спекшейся угольно-черной крови, липкой, как сахарный сироп, был облеплен тысячами листовок на типографской бумаге с оттесненной на них характерной перевернутой пирамидой Тивариса.

- Чертовы малефики... Нам нужно проверить областные типографии, - прошептала Анна, разглядывая листовки.

Иен остался с Волчонком, остальные ушли в противоположный конец атриума - они так решили разделиться для осмотра этажа.

Чавкая по сырой от изоляционной воды ковровой дорожке, Иен вслушивался в эхом разносящийся стук каблуков. Подземные архивы душ вмещали шесть ярусов в глубину, площадь каждого сопоставлялась размерам одного ипподромного поля, и на каждом из них пылилось около ста тысяч тотемов-вместилищ душ философов, ученых и всех тех, кто внес при жизни значительный вклад в имперскую науку и искусство, скопившихся за всю историю многострадального Милоска. Еще на заре Новой эры маги пришли к выводу, что не существует загробной жизни: душа человека неотвратимо умирает вместе с телом, ведь она является продуктом деятельности нейронов мозга и после смерти человека, когда его синапсы мозга подвергаются гниению, душа, не сразу, но скоро улетучивается из мира как эфир. Наибольшее число тотемных архивов столетиями лишь пылится в столицах каждой провинции, пока колбы не потрескаются и изолирующая жидкость выльется на полы, а души довольно-таки быстро выветрятся без нее и перестанут существовать в чуждом мире под луной. Почти два миллиона никому не нужных мертвецов вынуждены ждать, пока их вовсе не забудут навсегда, чтобы обрести долгожданный покой. В этом не было большого смысла, но комитет по сохранению интеллектуального и исторического наследия империи мало задумывался о нужности сего мероприятия, процедура-то не трудная и не дорогая. Завещать свой разум будущим поколениям: сценарий, который стойко закрепился в умах имперской интеллигенции, для них Некрополи - сродни Олигхии, райскому чертогу для павших в бою доблестных варварских воинов, пусть в этом не так много смысла.

Звук разбившегося стекла, всплеск воды и чавкающее топтание чьих-то ног вырвало Иена из задумчивого хода меж зловеще сияющих желтоватых колонн и луж. Кинокефал порыкивал, чуя непрошеного гостя. Они поторопились назад, к стеллажам в сорока ярдах от них, где Иену на пути попался полупрозрачный дед, вырванный силой из сладостного небытия изоляционной гробницы. Иен глянул на табличку под колонной-колбой: "Карло тиа Сант, либреттист Большого театра...".

- Сэр тиа Сант? - спокойно спросил он, глядя старику в овал лица.

Он вопросительно уставился на Иена с таким видом, будто сам смотрел на духа, а не наоборот.

- Вы только что никого здесь не видели?

Карло Сант заторможено впяливался в него, не понимая ничего, несколько минут, но скоро коротко и ясно ответил загробным скучным голосом:

- Да... - сказал он, подергивая свою бороду рукой. - Юная девушка, она побежала... в ту сторону... Очень красивая.

Иен поблагодарил его, он что-то невнятно пробурчал и поплелся прочь. Иену никто не повстречался на дроге, они с Волчонком бежал наравне, минуя стеллаж за стеллажом в направлении второй охотничьей группы, куда указал Карло Сант.

- Иен, что такое? - спросила Анна, когда они подоспели к их группке.

Не успел Иен и рта раскрыть, как ряд колб возле них взорвался, разбрызгивая воду с осколками. Души покинули тотемы, и предстали призраками поэтов, астрономов, ученых и профессоров колледжей, ошеломленных тем фактом, что они еще живы. Периферийным зрением Иен заметил какое-то движение в стороне, это была чернокудрая юная девушка в заплатанных тряпках. Волчонок стремглав махнул на незнакомку, оголив внушительные клыки. Она использовала телекинетический кнут, воссиявший в ее руке зарницей желтого света, и кинокефала с легкостью лебяжьего пера отбросило на несколько ярдов в сторону. Он перекувыркнулся в воздухе, точно как акробат на трапеции, и упал, издав сдавленный скулеж, но был в полном порядке.

Иен начал стрелять, но маг была не лыком шита.

Она обрушила часть потолка, взметнув в воздух клубы пыли, и лишь произнесенным в полголоса заклятьем возвела перед собой каменную стену.

Иен ударил в нее золоченой рукояткой револьвера, и камень стены рассыпался, но это дало магу время уйти от пальбы в сторону. Иен услышал звонкий металлический визг, Ханна выдернула свою шпагу из трости, напустившись на мага со скоростью охотящегося гепарда. Очередной пролетевший со стороны мага скол фундамента, брошенный с силой осадной катапульты, задел неофитку и повредил ей плечо, и Ханна не могла больше резво размахивать пикой своей шпаги, но прекращать борьбу не входило в ее планы.

Она вытянула из сумки запрятанную вихревую гранату, выдернула чеку и бросила ее во вражину. Цилиндрическая банка заливисто покатилась к колдунье, та взвизгнула, когда поняла, что это такое катится к ней, и рванула наутек, с воплем прирезанного поросенка. Беззвучный взрыв высвободил вихревое поле, засасывая полки стеллажей, склянки, кусок пола и каменные глыбы, сминая все в одну крошечную точечку как бумагу. Звук выстрела прорвался в поднявшийся шум ссасывающего предметы вакуума. Это Иен выстрелил в мага, пока та была отвлечена. На серой ткани проступила багровеющая клякса, мгновенно окрасившая старые обноски в изумительный красный цвет. Огорчение отразилось в ее глазах, и она, крепко прижав руку к простреленному животу, из последних сил побежала прочь, напоследок выкрикнув какие-то слова проклятья.

- Иен, что стоишь? - закричала Анна у него за спиной.

- Золоченая пуля и еще взбрызнутая маслом. Она скоро умрет, - констатировал он.

- Бога ради! Ее нужно допросить пока она не отбросила копыта!

- Мой опыт подсказывает мне, что она, как и все отступники, которых я повстречал на своем пути, ничего нам не расскажет.

- Иен? - послышался ее сорвавшийся голос.

- Я же говорю, нет никакого смысла...

- Твою же мать, Иен, да во всех позах, смотри, тебе говорят!..

Магия напоследок брошенного заклятья беглой мага склеила бродячие души ученых в целостное слизистое желе. Скрипучий стон вырывался из их перекосивших щелей-ртов громадного вибрирующего месива, оплавившегося, как брусочек сливочного масла в огне. Руки-ноги плясали чечетку агонических судорог, полупрозрачное нечто стало потихоньку пропадать, оставляя за собой едва различимую зеленоватую дымку.

Последний загробный плач душ, сплавившихся в мерзопакостное создание, сорвался в оглушающий инфернальный вой, от которого задребезжали стеклянные колбы по всему залу дружным хоровым криком. Анна сразу упала на пол, вырисовывая круг из мела, Иен готовился выстрелить в банши, до полного ее превращения оставалось пару секунд...

Но нет, он опоздал.

Банши сформировалась полностью, она стала невидимой и неуязвимой из-за, хоть и довольно тусклых, газовых ламп натыканных вдоль стены.

Иен старался перекричать нахлынувший вой новорожденной банши:

- Нужно отключить освещение, Анн! - она расслышала его только со второго раза и согласно закивала, не собираясь спорить в такой критический момент.

Звуковая волна сбила их с ног, не позволив спрятаться за недорисованным кругом из мела.

Они поднялись, отряхиваясь от стразов осколков, и разбежались кто куда.

Анна побежала перекрыть подачу газа, а Иен, подчиняясь интуиции и указаниям пса, способного учуять врага, отстреливал лампы, чтобы выследить в сумерках передвижения банши. Проскользнул едва различимый образ, напоминающий помесь огромного слизняка и демонической лягушки или что-то вроде того. Он попытался выстрелить, в первый раз промахнулся, во второй попал в полупрозрачную шкуру. Банши заревела, но пуля прошла насквозь, причинив ей лишь только неудобство, и воспламенила облачко газа, вытекшего из разбитых пулями газовых ламп, высеченной рикошетом искрой.

Банши стала неуязвима в свете на мгновение вспыхнувшего огня.

Иен обругал себя за глупость и начал судорожно перезаряжать опустевшую обойму, то и дело, роняя патроны неловкими пальцами. В итоге зарядил только один, остальное покатилось по полу вон. Вой призрачного демона наполнял уши расплавленным железом, еще несколько мучительных мгновений этой какофонии, и у него лопнули бы барабанные перепонки. Атриум погрузился во тьму, видимо, Анна вывинтила подачу газа в газовой трубе в осветительные рожки, и он, не без труда, разглядел болтыхающуюся тушу и попал в нее единственной пулей в обойме. Оглушительный вой сорвался на полутоне, прозвучал хлопок, и духа разорвало на эктоплазменные куски. Сильнейшая ударная волна подкинула Иена, и он врезался в покосившийся стеллаж, в его спину вклинились стеклянные сколы, заставляя его беззвучно крикнуть от обжигающей боли...

Ужаснейшая боль!

Что-то вроде камня, лихо подхваченное взрывом, попало ему в голову, разлетевшись в крошку, и вырубило его, позволяя больше не тонуть в оглушающей боли каждого из его взведенных нейронов... Пред ним промелькнула алебастровая юбка, маковые коробочки, очерченные лучами черного солнца, обнаженные тела и рога какого-то чудовища...

Колокольный звон заклинился у Иена в мозгах, из ушей тонкой струйкой текло что-то клейкое. Иен ощущал, что прямо сейчас он лежит на животе, лицом приложившись к щетине ковра. Постепенно он приходил в себя, однако не чувствовал спину, а конечности онемели, лишь кончиками пальцев ему удавалось совершить неуловимое движение.

На разбитых губах ощущался металлический привкус, он приоткрыл глаза, и ему в лицо ударил свет ручной керосиновой лампы, которую кто-то из его товарищей отыскал в служебном помещении, чтобы не включать простреленные рожки, и те не заполнили зал взрывоопасным газом.

- Не шевелись, - просипел до боли знакомый голос.

Он повернул глаза, с превеликим трудом различил опухшее от синяка лицо Марка.

С ювелирной точностью он удалял пинцетом красноватые от крови осколки стекла.

- Я вколол тебе анальгезирующий препарат недолгого действия, для таких случаев. Сейчас удалю стекло, обеззаражу, забинтую, и двинем в штаб-квартиру, там я полечу тебя конкретнее...

- Ты... вы будете в порядке, - сообщила Ханна, глаза ее были на мокром месте.

Иен невнятно пробурчал, но Маркус разобрал, что он спросил:

- Уж не помрешь. Но сегодня ты побил свой рекорд по увечьям за день.

Иен одними губами произнес "да пошел ты", и Маркус улыбнулся на это.

Иен прикрыл глаза и сразу же провалился в липкий, как клей, сон.

Во сне Иен путешествовал по лабиринтам готического дворца; он, дворец, выглядел опустошенно и, казалось, в нем никто не живет уже сотню-другую лет. Однако Иен искал бальный зал, где рассчитывал встретить Короля. Он шел, бесконечно петляя по лабиринту в поисках выхода, но никак не мог найти его, а на пятки ему наступал грим. Он медленно шел за ним, дожидаясь, когда силы Иена покинут его, и он повалится замертво, но тот не оставлял надежды добраться до зала.

Наконец, он нашел, что искал.

Бальный зал был украшен позолотой и серебром, мраморные колонны, оплетенные виноградной лозой, подпирали зубчатые своды высокого потолка, скрытые какой-то сизой дымкой... Нет, не дымкой. Иен взглянул наверх и разглядел, что это был перевернутый пруд, в котором юрко плавали оранжевые рыбы и девушки-сирены из детских сказок, у которых тело прекрасной девы и рыбий хвост. Зал был наполнен шумными гостями, здесь были все, кого он помнил. Навстречу ему вышла Анна, шурша алебастровой юбкой, у нее оба глаза были на месте, но почему-то деревянная нога. Она пригласила его потанцевать под песнопения девушек-павлинов и уродливых карликов-херувимчиков, напоминавших краснолюдков, но он отказался, и пошел дальше. Маркус, крепко-крепко обняв огромную винную бочку, лежал на мраморном полу, в чем мать родила, а рядом с ним распласталась обнаженная Ханна, когда он выдернул из бочки пробку, взбрызнув ее, Ханны, прекрасные груди струей шампанского она раскатисто засмеялась и позволила ему с ней пошалить.

Иен совсем не хотел на это смотреть и поторопился дальше, по пути столкнувшись с толстоватым монахом с серебристой бородой и приплюснутым сизым носом, на плече у него сидел альбатрос. Иен хотел поговорить с отцом, но батюшка Фауст прошел мимо, не обращая на него внимания. Он почувствовал отвратный гнилостный запах, перебивающий симфонию благовоний и ароматов сотен знакомых ему людей, попадавшихся на пути за те недолгие тридцать с лишним лет жизни, что он себя помнил. Он обернулся и увидел того, его, Желтого Короля на троне из мумифицированных тел младенцев.

Возле него стояли маленькие слоны на длиннющих ногах-ходулях.

Он сидел в черно-маслянистых латах, его остроконечный шлем угрожающе смотрел рубиновыми огнями из-под забрала, длинный желтый плащ тянулся из-за спины на пол, где плавно переходил в растекшийся ручеек желтоватой желчи. Король двинулся с места со скрипучим угрожающим лязгом, указывая куда-то наверх, Иен проследил за пальцами, инкрустированными горящими инфернальным заревом самоцветами, и что же он увидел? Прилипший к потолку пруд покорился гравитации, вода многотонно свалилась вниз, мозг Иена заполняло басистое распевание марианских монахов, холодная вода пронзала кожу, точно на него обрушился град кинжалов.

Иен открыл глаза, пот проступил на его лбу, пощипывающая боль ютилась в каждой клетке его тела.

- Не вставай резко, - посоветовал Маркус.

Он приподнялся на локте, Маркус подал ему руку и помог ему встать. Иен опасливо надел на плечи грязную от кровоподтеков рубашку, дырявую как сыр, подобрал пиджак. Сиреневый шейный платок он не нашел и стал перепугано озираться по сторонам в его поисках. Он оказался у Анны, она задумчиво вертела его в руках, Иен схватился за него и выдернул из ее пальцев, сиреневая ткань вытекла из ее жемчужной ладони.

- Все носишь его? - спросила она таким тоном, будто не хотела, чтобы он отвечал.

- Нам пора уходить, мы и так долго слишком здесь просидели, - сказал Маркус.

- Сначала заберем тело для идентификации, - бескомпромиссно заявила Анна.

Они поплелись в противоположный конец атриума.

Иен оценил характер разрушений и невольно улыбнулся сам себе. Анна считала, что в подобных случаях виноват он и только он, но теперь он сомневался, что она, после всех последних стычек, будет продолжать думать так же. Маг разнесла половину этажа, многие души были уничтожены, в дальних углах залы продолжали разгуливать полупрозрачные призраки. Проходя мимо них, Иен любезно поздоровался с либреттистом Карло Сант, тот скромно закивал ему в ответ. Они вшестером шли в ненарушимом молчании, идя по следу разбрызнутой всюду крови мага, вытекшей из ее простреленного золоченой пулей живота.

- Это же самый нижний ярус, да? - спросила Ханна. - Куда она могла сбежать, если только не наверх?

- Лестница на верхние этажи в другой стороне, - ответила Анна.

- Ну не могла же она сквозь землю провалиться?..

Они встали у здоровущей, напоминающей раскрытую пасть левиафана, дыры в полу.

- Она пробилась сюда из-под земли, по заброшенным катакомбам города мертвых. Придется нам спуститься туда, - недовольно произнесла Анна. - Подожди здесь, Иен.

- Я пойду, - безапелляционно ответил он.

Они поочередно спустились в зияющее отверстие и оказались в округлом коридоре с низким потолком, о который Волчонок постоянно бился головой, и был вынужден идти по-собачьи. Грязные каменные стены были сплошь покрыты паутиной, коридор освещали средневековые факелы, набухшие от влаги, дубовые балки придерживали потолок, с него свисала какая-то странная грязь, похожая на слизь.

Прямо у входа в этот подземный лаз они обнаружили кровавый шлейф, тянущийся вглубь коридора.

- Ее кто-то оттащил, возможно, сообщники, - Анна озвучила догадку Иена.

Они, вооружившись, проследовали по кровавому следу.

Запаха Иен не ощущал, но, глядя на маски отвращения, отраженные на лицах коллег, он сделал вывод, что воняло в лазе изрядно.

Отдаленно они слышали только звук капающей воды, и больше ничего.

Вскоре они нашли тело.

Она лежала посередине древнего туннеля в неосвещенной факелами части катакомб, точно выброшенная на задворки жизни старая кукла, разорванная пополам, и лишь только разбросанный ворох кишок соединял оторванные половинки тряпочной пружинкой.

- Кто это с ней проделал, позвольте спросить? - просипел Маркус и дрожащей рукой выудил из кармана полупустую флягу, смочить горло.

Иен наклонился вперед, сдерживая жалостливый стон от боли, и поднял с земляного пола золоченую пулю. Анна сняла с шеи мага опаловый амулет с выгравированным на его тыльной стороне серийным номером и именем мага, которому он принадлежал.

- Имя мужское... маг-криминалист, эскулап-танатолог, - прочитала Анна. - Какой-то Пит...

- Значит, Магос Теус ловят лицензированных магов, убивают, а их амулеты отдают своим несанкционированным, - шепотом перечислил Иен.

- Они что-то затевают, - севшим голосом констатировал Маркус.

- Верно, что-то требующее участия множества магов, они их посменно отлавливают, а чтобы амулеты не пропадали даром, ими вооружают своих последователей, - сказал он.

Производство амулетов строжайше контролируется государством, так же как и сбыт кровавых опалов.

Волчонок и Збынек встали на дыбы, рыча и лая вглубь неосвещенного коридора. Все уставились в темноту, приготовившись к нападению, оттуда им навстречу блеснули два громадных глаза-огня с вертикальным зрачком. Бесшумно к ним вышел чудовищный змей с оперением маслянисто смоляного цвета, с жутким зазубренным клювом, перья на голове зеленого окраса с золотистым кантом и красными каплями в виде слезы в белой окантовке образовывали широкий воротник. На конце четырнадцатифутового хвоста ядовитое жало, точно как членный хвост скорпиона, вдоль туловища были две пары кожистых крыльев, покрытых черными и редкими кроваво красными перьями и острыми когтями.

Василиск, пританцовывая на четырех руках-крыльях, шел на них, как летучая мышь.

Высокоуровневый магический дух зло шипел на них, хлестнув воздух раздвоенным языком, с зазубренного клюва свисали кровавые лоскутки человеческого мяса. Раздались выстрелы, поразившие всех в уши в замкнутом пространстве, василиск бросился на Иена и прицельно ужалил хвостом, от чего последний выронил револьвер и завалился наземь. Нестерпимая боль саданула его в плечо, яд быстро распространялся по телу.

Все звуки приглушились, будто под толщей воды.

Все перед его глазами накрыла молочная пена.

Иен быстро проваливался в многоцветный водоворот красок...

- Скорее, отловите ублюдка! - послышался сдавленный монотонным стуком в ушах Иена голос Маркуса. - Мне нужен его мешочек с ядом, нужно приготовить антидот!

И это было последнее, что он расслышал, прежде чем сосущая благословенная мгла натекла ему в глаза и рот и утащила его с собой в пучину бессознательного.

Глава восьмая

Воздух, окружавший Иена, был морозным, лишенным запахов. Единственный запах, что Иен чуял в девственной пустоте нового мира - это его собственный запах. Его глаза были зажмурены с тех самых пор, как он тут очутился. В его ушах стоял приглушенный и отдаленный шум, напоминавший неровную барабанную дробь. Нерадивый барабанщик не попадал в ритм, думалось Иену, однако потом он уразумел, что это был его собственный сердечный перестук, а это значит, он был еще жив. Холодный эфир тек вокруг его нагого тела, наполнял его легкие, едва покалывая их изнутри топотом муравьиных ножек.

Наконец, он осмелился разомкнуть глаза.

Ослепительно-белый свет прожектора бил ему в лицо откуда-то сверху из открытого люка, а вокруг него была только бесконечная чернота. Он висел посреди аспидного океана абсолютной пустоты, и, помимо направленного луча прожектора, не видел ничего, потому что здесь больше ничего и не было.

Здесь он не чувствовал боли, лишь ее полузабытый отголосок настолько далеко, что, казалось, она отделена от тела или ее вовсе не существует и никогда не существовало. Он безмятежно дрейфовал в небытие один час, сутки или века, он не знал точнее. Ощущение времени покинуло его, и возможно, он продрейфовал не один миллениум, не способный ни умереть, и ни воскреснуть. Вдруг его одеревенелая спина коснулась чего-то холодного и гладкого вроде льда. Он встал, почувствовал, что совсем заиндевел и обрадовался, когда обнаружил неподалеку от себя сваленный на полу ворох льняной одежды.

Он надел ее, она была ему как раз, а от ран не осталось и следа.

- Здесь кто-нибудь есть? - закричал Иен не надеясь услышать какой-либо ответ, его голос эхом разнесся по безбрежному океану вечной мерзлой ночи.

Он присмотрелся к полу, на котором стоял: красновато-матовый, точно клубничный лед, он алчно поблескивал в ослепительном круге прожекторного света; Иен опустился на корточки, щупая полированную поверхность, оставляя на ней дымчатые отпечатки ладони и подушечек пальцев, как зимой на обледеневшем стекле.

Нечто приглушенно барабанило по другую сторону пола, он наклонился и прижался к клубничному льду щекой, поморщившись от инфернального хлада, и прислушиваясь к рваному бою кулаков.

- Вам нужна моя помощь? - закричал он, прижимаясь ухом к полу.

Неожиданно ослепительный круг прожектора погас, издав оглушительный хлопок, как когда выключают освещение в театре. Вязко-паточная чернота напустилась вокруг, заполняя пространство. Она была настолько тяжеловесной, что раздавила Иена, вынуждая прижаться к полу. Он начал задыхаться, легкие опорожнились, и холодный пот проступил на его лице бусинками. Он захлопал ртом, как выброшенная на горячий песок пляжа рыба, не способный губами поймать воздух, и шепчущая темнота сдавила грудную клетку, грозя разломать в порошок его ребра. Из-под полупрозрачного пола потек малиново-алый свет, развевая губительный мрак, с низким гулом, напоминающий дребезжание включающейся электрической лампочки.

Студеный и какой-то липкий будто нуга, воздух хлынул в его легкие, обдирая горло и пищевод булавочным покалыванием. Иен, зажмурившись от наступившей боли в груди, дышал как никогда, и, перевернувшись на спину, он прижимал свои руки к рокочущему сердцу, его пальцы рук вздрагивали в конвульсивном плясе.

Он был все еще жив... Ну, или вроде того.

Он все лежал, а его лицо облепили крохотные снежинки.

Иен распахнул слезящиеся жемчугом слез глаза и увидел, что над ним теперь кружат рдяные хлопья снега, выхваченные малиново-алым свечением пола из темноты, а изо рта клубится морозный конденсат. Своим языком он пробовал выпадающий снег и отчетливо ощущал знакомый привкус солености. Он поднялся на локте и окинул взглядом алеющую ширь, обряженную в миллиметровую фату из снежинок, уходящую вдаль в пунцовеющую полоску горизонта.

Барабанный перестук откуда-то снизу повторился, и Иен опустил глаза.

- Боже, сохрани... - выдохнул он и визгливо поскользнулся на руке.

Под толщей клубничного льда масса обнаженных тел мужчин и женщин сплетались в гуттаперчевые плети, внушая всепожирающую жуть, будто сошедшие с кровяно-бурых стен л'Хасл. Молочно-бледные, кожа в брегах морщин, как корабельный парус, ниспадала с костей сухопарых тел, их движения напоминали судорожное танго. Иен чувствовал, как жалостливо заскреб его желудок, а пищевод схватил спазм, точно он проглотил морского ежа. Костлявые грешники, плененные льдом, тянулись к нему своими пальцами-гребнями, будто тщились прикоснуться к живой душе.

Иен находился прямо над узилищем Тартара, в который давно уже не верил.

Он судорожно встал на колени и принялся зачитывать молитву, тщась припомнить текст, который давно не повторял. Вокруг него наползал угрожающий сумрак, жаждущий заграбастать его с потрохами и вечность высасывать из его грешившей души терпкие соки мучений.

Зажмуриваясь, он просил Бога-Первоотца всего живого смилостивься над ним.

Он чуял морскую воду, слышал отдаленный крик альбатросов, его плотно закрытые веки лизнул блеклый свет ущербной луны. Он открыл глаза и обнаружил себя в эпицентре разразившейся метели по пояс в наметенном снегу, в черном небе едва сияла, закутанная в снежную дымку, убывающая луна. Северный ветер бил по розовевшим от холода щекам. Иен приподнялся и в раскорячку поплелся в никуда по бугристым сугробам арктической пустыни. Снежная мошкара одаривала его оплеухой за оплеухой, заставляя прятать лицо дрожащими от холода пальцами. Пройдя всего несколько метров, он завалился на колени, не в силах противится галдящему ветру.

Он попытался откопать снежный холм, думая, что обнаружит внизу почву.

Но нет.

Под покрывалом замерзшей воды был все тот же пол, горящий изнутри малиновой мглой, а за ним болтыхающиеся мертвецы.

Иен чувствовал слезы на глазах, они тотчас затвердевали бисером на его ресницах.

- Я должен убраться отсюда! - закричал он, но его голос утоп в реве бурана.

Вьюга насмешливо дудела кларнетным воем, затекая в его покрасневшие уши.

Он шел, проваливаясь в снежные дюны, впереди замаячили, увитые белой глазурью лунного отсвета, горные пики. Он узнал их с первого взгляд, и у него екнуло под сердцем. Он был в нескольких днях пути от Цвейке-Махани.

Но как такое возможно?

Ему пришлось поднажать, выбившись из последних сил, чтобы скорее добраться до гор. Каждый рваный шаг приближал его к подножью скалы, с которой в далеком прошлом он обнюхивал свое маленькое королевство, свой маленький мир, сотканный из тоненьких нитей паутины запахов соленого моря, экскрементов хохочущих альбатросов, потрохов и жира тюленей и рыбы. Серо-свинцовые скалы укоризненно смотрели на него сверху вниз, а он, превозмогая зимнюю стужу, пробирался сквозь снежный вихрь, тяжело дыша, и пар клубился у него изо рта. Бриллиантовый иней коркой нарос на одежде и посеребрил ему волосы. Еще долго Иен поднимался к скалам, давным-давно задубев, но он не чувствовал приближения смерти, а потому он продолжал идти по снежным дюнам навстречу своему полузабытому сну. Откуда-то слева до него донесся звук и запахи моря, но, сколько бы он не вглядывался в запорошенную снегом тьму, до самого горизонта тянулась платиновая пустыня. Единожды ему причудился гогот альбатросов и запахи их гнездований. Дудящая кларнетами, метель безжалостно метала его из стороны в сторону, засыпая лицо мушками снега. Истерзанную непогодой кожу барабанили булавочные уколы озорных снежинок, он не чувствовал ног, рук, не чувствовал своего лица от хлесткого шквала.

Наконец-то, он добрался.

На дне пищевода у него зашевелился червивый ворох, когда он начал думать, а что ж ему делать дальше? Ответом ему стала уродливая расщелина у подножья горы, к ней он и направился. Спрятавшись в этой расщелине, он привалился спиной к стене заледенелой пещеры, с тем чтобы немного отдохнуть и вовсе задремал, внюхиваясь в запахи почвы, мха и пещерного камня. Неугомонная стихия продолжала бушевать где-то снаружи, Иен забился глубже внутрь горы, где было вырвиглазно темно.

Несколько раз он снова и снова пытался молиться, с трудом вспоминая правильные слова, а по его щекам ветвистыми ручьями текли слезы.

В очередной раз, проснувшись от ужаснейших видений, он плакал, слезы застывали на его щеках звездным следом. Мерзлый воздух жег раненное от кашля горло. В конце концов, его нос окончательно заложило, и он утратил единственного спутника - обоняние, оставшись один на один со зловещим роком в преддверии адского котла.

Несколько безынтересных дней (он вычислил по фазам еле видной луны), Иен жил в заледенелой пещере, питаясь каким-то безвкусным мхом. Систематически он выбирался из убежища наружу и готов был поспорить на что угодно, что видел в отдалении какую-то движущуюся фигуру, крупнее человеческой. Он прятался в расщелину, как напуганный и брошенный ребенок, и это пробуждало в нем воспоминания...

Посреди этой грохочущей пустыни марианского чистилища, времени поразмыслить над своей жизнью, у него было в достатке, в смиренном ожидании лучафэровой гончей, которое может продлиться годы или даже века...

Желтоватое грязное небо возникло над ним, в нем проглядывала блеклая луна, точно занесенная песком. Над плоскими крышами Каерфеллских многоэтажек пронесся шелест невидимых крыльев ветра. Оживленный гомон мегаполиса стоял под его болтающимися ногами, а он, точно Бог на облаке, сидел на карнизе небоскреба Секретария, и с усмешкой наблюдал за сумасбродным мегаполисом, пышущим разнообразием жизни.

Струи выхлопов поднимались снизу и несли с собой беспричинное беспокойство.

Беспокойство принадлежало многомиллионному населению города, проживающему сломя голову и без оглядки в несмолкаемой суматохе столицы империи свои никчемные жизни. Отсюда, с высоты четырнадцатого этажа, он наблюдал весь город как на блюдечке. Внизу беспрестанно рябил живой ковер человеческих макушек, и с наступлением жаркой ночи народу на обширных улицах не убавится.

В Каерфелле движение никогда не останавливалось.

Иен опасно поддался вперед, сидя на самом пяточке карниза, стиснутый вепрями из темной бронзы по оба плеча, чтобы получше разглядеть эспланаду, раскинувшеюся перед мраморными ступеньками здания тайной полиции. За его спиной плясали подхваченные ветром через раскрытое окно кипенные занавески.

- Все сидишь? - раздался мелодичный голос откуда-то сзади.

Пугливые голуби, услышав голос незнакомки, разлетелись прочь, раскидывая перья.

- Да, - бескомпромиссно ответил семнадцатилетний он.

После выдержанной паузы, они ее конек, Анна сказала:

- Профессор Шольц очень ругалась, что ты пропустил дорожку с препятствиями.

- Я не в форме, - с горечью пробурчал он. Крохотная снежинка упала ему на щеку, и он поднял глаза к желтоватым небесам Каерфелла.

Это был вечер накануне летнего солнцестояния, какая снежинка?

Воспоминания обуревали его все сразу, не давая сосредоточиться на чем-то одном...

В ту судьбоносную ночь (ему об этом рассказал отец) свирепствовала метель, когда неизвестный мужчина, непонятно как добравшийся до стен монастыря и непонятно куда делся после этого (в рыбацкой деревеньке он не останавливался), с четверть часа ломился в двери. Когда встревоженные монахини монастыря взяли годовалого младенца в одних пеленках, мужчина, не сказав не слова, исчез в снегах, будто его вовсе никогда не было.

- Я не в той форме, - повторил Иен, и снова очутился на краю карниза готовый вот-вот прыгнуть вниз, но знал, что не сделает этого.

- Иен, - сказала она и крепко взяла его за голубоватую рубашку, втягивая его внутрь окна.

Она всегда была довольно-таки сильной.

Когда его утянуло назад, и побеленный потолок взметнулся вверх, его воображение выбросило его обратно в прошлое...

Вместо веселых игр со сверстниками, которые обходили стороной найденыша из-за его чудаковатости, он в свободное от молитв время протирал свои штаны в монастырской библиотеке. Иен зачитывался книгами о мегаполисах с их многомиллионным населением, нелюдских расах, и, конечно, о магах, об этих дьявольских ублюдков, коим место только в Тартаре. Иен в это не верил, он и сам обладал талантом чуять людские секреты, их ложь, их прегрешения.

Местные жители недолюбливали его, потому что боялись, что он видел их насквозь, так оно и было. Его феноменальный нюх пугал всех, так его учительница матушка Шелла побила его только за то, что он унюхал на ее одежде мужской запах пота, стыда и семени.

Девичий голос снова вернул его в солнечный день, когда ему было семнадцать лет:

- Иен, - повторила она, глядя в его лицо.

Он лежал на спине, она склонилась к нему, щекотно касаясь золотистыми локонами его щек.

Вечернее солнце заливало ее кудри пунцовеющим ореолом.

Иен зажмурился, тщась понять, где, черт возьми, он сейчас находится: он ждет свою смерть от лап лучафэровой гончей, навсегда покидает стены монастыря в сопровождении двух пчеловодов или находится в штаб-квартире Секретария с Анной в семнадцатилетнем возрасте?

В голове Иена была каша из воспоминаний, он вспоминал все и сразу...

Как, например, то, что его имя на староархском звучало как "божий дар", Иенатарис, а по-современному, Иен, его названным отцом, принимавшим его как своего родного, стал батюшка Фауст, и он же был единственным, кто по-настоящему любил Иена. Но когда он уходил вместе с государственными шпионами экзархия, то ни разу не обернулся для того чтобы увидеть отца в последний раз.

Отец всю его жизнь талдычил ему одно и то же: "никогда никому не говори о своем нюхе", и Иен думал, что он подозревал в нем мага, потому слушался и напрямую никогда не заявлял во всеуслышание о своем запретном таланте. Да, казусы иногда случались, но люди просто принимали его за чудака и сторонились, и однажды он затеял то глупое пари с деревенскими мальчишками в таверне, когда был подростком. Ему завязали глаза и два-три часа подсовывали еду, рыбу, тряпки всех присутствующих, требуя идентифицировать их принадлежность. Он угадывал раз за разом, ни разу не ошибившись, и его безусловные таланты приветствовали бурными овациями, будто он какой-то фокусник в цирке.

Пчеловоды, которых все в округе давным-давно знали как неразговорчивых братьев-рыболовов, шпионили за всеми, на предмет запрещенной деятельности, они видели, какое шоу он устроил накануне. Только в штаб-квартире тайной полиции ему объяснили, что он - редчайший случай, и его обоняние обязано послужить на благо всей империи.

- Иен, - она повторяла и повторяла его имя, будто он ее слышал. - Что случилось?

- Ничего такого, не беспокойся, - солгал он.

В ее красивом лице читалось неверие, она смотрела на него с какой-то материнской укоризной.

- Это снова сделали близнецы? - констатировала она, это был не вопрос.

Он потупил взгляд в сторону, и она все поняла без слов.

- Сильно болит? - спросила она.

- Не очень, - опять солгал он. - В этот раз просто кровь течет, никак не остановится. Нос не сломан, если ты об этом хочешь знать.

Из его ноздрей торчала вата, пропитанная кровью, лицо оттеняли ссадины и лиловые гематомы. Майкл и Аластер Хиггонсоны были однокашниками и злейшими врагами Иена за время магоборческой подготовки с момента его появления в Каерфелле. Они оба были родом из Орлика, шахтерского городка на севере, они родились в неблагополучной семье, родители часто били близнецов, запирали без еды на несколько дней.

Они выросли склонными к членовредительству, частенько сбегали, но суровые зимы гнали их обратно в однокомнатную квартиру в шахтерском общежитии. В голодные годы родители попытались убить детей, но дети убили их сами, сожгли в квартире, подмешав в хлеб снотворное. Они ни капли не раскаивались в убийстве родителей, их по малолетству отправили в дисциплинарный дом. Очень скоро их обнаружили пчеловоды, они отправили их в генеральный штаб, где малолетних преступников завербовали в ауто-да-феры.

Почему же секретарское начальство так поступило?

Работая в паре, они были исключительно эффективной боевой единицей - близнецы обладали невероятной эмпатической связью, это делало их скооперированными. По своей природе они были самыми настоящими палачами, им нравилось убивать, и это доставляло им непомерное удовольствие, а уж на государственной службе, тем паче. Со стороны они выглядели нормальными и серьезными учениками, потому дар Иена, позволявший ходить ему в любимчиках всех профессоров, не прилагая никаких усилий, ужасно раздражал их (как и других). И они периодически били его по носу, чтобы нейтрализовать его чудесный нюх, чтобы он не зазнавался. После обучения он не раз с улыбкой до ушей вспоминал тот факт, что на квалификационных испытаниях, когда ему делали иммунитет от магических эффектов, больше половины курса попросту не пережили адаптивный период, подохнув в жутких корчах. Майкл успешно прошел испытание, а вот его брат отбросил коньки. Затем и Майкл беспричинно умер в своей постели на следующее утро, а виновата во всем была их эмпатическая связь.

- Вставай, пойдем! - улыбнулась Анна и потянула Иена за руку.

- Куда? - растерялся он, но она уже встала с него и бежала впереди.

Он недолго постоял на месте, бросил короткий взгляд на раскрытое окно, и побежал за ней вслед по длинному, украшенному синим с золотой окаемкой ковром, холлу. Слегка отдуваясь, он бежал за ней вверх по закрученной спирали ступеней из темного мрамора. Они поднимались все выше и выше и, наконец, вышли под самую террасу крытого сада, расположенного на последнем пятидесятом этаже небоскреба.

С Иена градом тек пот, он задыхался, дыша по-собачьи через рот.

- Почему мы не воспользовались лифтом?.. - застонал он.

- Только не говори, что ты устал, - усмехнулась Анна, поправив налипшую пружину волос со лба, и он почувствовал, как у него краснеют уши.

- Нисколько, - соврал Иен, схватившись пальцами с порозовевшими костяшками за лестничные перила. - На лифте-то быстрее...

Выдающимся спортсменом он не был, и особенно в семнадцатилетнем возрасте, он всегда был щуплым и каким-то нездоровым, что давало его недоброжелателям еще повод побить парнишку в несколько пар кулаков, он ничем не мог ответить. Практически всех своих кандидатов тайная полиция составляла из детдомовских детей и малолетних воров и убийц, отличившихся разными качествами. Штаб-квартира Экзархасского Секретария, расположенная в центре Каерфелла, была для них единственным домом и шансом стать полноправными членами общества, а для таких как эти Хиггонсоны, еще и возможностью убивать в свое удовольствие лиц неугодных государству. Были те, кого родители продали государству за денежное вознаграждение, как, например, сделала мать Анны, прожженная алкоголичка и дешевая проститутка. Кэйтли Гиллерт не была образцовой матерью, как и, разумеется, не лучшей моделью поведения для подрастающей дочери.

Отцом же Анны являлся какой-то из сотен клиентов ее матери, коим она уже к тому моменту потеряла счет.

- Зачем мы сюда пришли? - спросил Иен, когда Анна попыталась открыть кованые двери на лестницу вверх в оранжерею отмычкой.

Она не ответила и продолжила работать отмычкой.

Замок прищелкнул, и решетчатая дверь открылась, они сразу же взметнулись наверх по лестнице и очутились на широченной площадке профессорской оранжереи в двухстах пятидесяти метрах от грешной земли. Просторное поле крыл стекольчатый купол в форме половинчатого икосаэдра или сот, солнечный свет заходящего кварцево-алого диска топил персиковые стволы, клумбы, всяческие кактусы и всюду слышался гомон попугайчиков и жужжание пчел. Солнечный дождь лез в каждый закуток под каркасной паутиной купола, заполняя сад концентрированным жаром. Иен почувствовал, как по его телу прошелся зуд текущего под одеждой пота, заставляя его ежиться от тошных ощущений.

Каких цветов тут только не было, и какая несправедливость, подумал Иен, что в этой области его воспоминаний у него кровоточил нос, и он не запомнил все их запахи! Позже они возвращались сюда много раз, вплоть до выпускных испытаний, но...

Каждый раз запах был разным, и он не знал, как пах сад в этот самый первый.

- Студентам тут не место, Анна, - с опаской произнес Иен, не смея оторвать глаз от цветов.

- И что с того? - презрительно плюнула она. - Правила написаны для того, чтобы их нарушали. Но если ты всегда предпочитаешь поступать правильно...

Она выжидала театральную паузу. Иен же на сказанное только хмыкнул, вспоминая, как нарушал правила отца, и как последний акт непослушания привел его в штаб-квартиру тайной полиции.

- ...Тогда сам решай, что правильно, а что нет, - закончила свою мысль Анна. - Тут так душно, пошли, откроем окно.

Они быстрым шагом прошли вдоль высаженных гвоздиками, пионами, анемонами, георгинами пестрящих красками клумб, кустов розы и деревьев, отбрасывающих тени на мощеные нефритовым камнем тропинки. Они вышли на маковый лужок, Анна подбежала к оконным створкам и распахнула их, впуская внутрь оранжереи воздух. Ветер подхватил алебастровую юбку Анны, ослепительно-белая в свете солнечной половинки диска ткань зашумела и вздулась от порывов вечернего ветра, подобно корабельному парусу фрегата. Багровый закат окаймлял ее золотистые пружины волос ало-красной короной. Коробочки маковых головок судорожно трепыхались на ветре рдяными крылышками-лепестками, как будто пытались куда-то улететь.

Иен неторопливо подошел к окну в человеческий рост, Анна, протянула ему руку, и он ее крепко схватил, когда она опасно накренилась над пропастью. Холодные дуновения развивали ее платье, золотистые волосы в васильках и сиреневый платок на шее подобно флагу. Она весело закричала навстречу хлесткому ветру, и ее безумствующее торжество оказалось чертовски заразительным. Удивительный вид мегаполиса открывался на высоте птичьего полета: остроконечные пики небоскребов рвались в небесную твердь точно из моря выхлопной дымки, нависшей над оживленными дорогами. Железобетонные стебли зданий тянулись в самый верх, гадкой черно-лиловой тенью, закрывая крохотные домики-кусты от макового солнца.

Малиновые облака алюминиевыми килями пронзали толстобрюхие цеппелины.

Иен кричал, колкие слезы проступали у него на заветренных глазах. Он воображал, будто летит над всей этой громадой города точно схваченная солнечными ветрами птица. Он почувствовал, что Анна начала выскальзывать из его вспотевших ладоней, и втянул ее обратно внутрь.

Она свалилась прямо на него, хихикнув.

- Прости, - засмеялся он, лежа спиной на почве, подмяв под себя алые маки.

- Неуклюжий простофиля, - она ударила его в плечо и лучезарно заулыбалась.

Включилась автоматическая система полива, откуда-то со сводов потолка забрезжил моросящий дождь, окропляя темными пятнышками изумрудно-медные листочки деревьев и головки цветов, вспугивая рассерженных ос. Он повернулся к Анне, она, уловив на себе его взгляд, обожгла его своим, блеснув бирюзой небесно-синих глаз.

- Чего пялишься, Охотничий?

Иен приоткрыл, было, рот, чтобы что-то ей ответить, но она опередила и, неуклюже столкнувшись носами, прижалась поцелуем. Он почувствовал, как у него покраснели уши, а она, отпрянув от него, лишь ехидно заметила:

- Не обольщайся, ты не в моем вкусе, - бриллиантовая капелька воды застряла у нее в ресницах.

Последние лучи заходящего солнца ложились на ее золотистые волосы окаймленные румянцем щеки. В небесно-синих глазах полыхал огонь похоти и игривость, как у горной пумы, когда она замучает пойманного в лапы козлика, прежде чем живьем содрать с него кожу и полакомиться бурлящей кровью нерадивого парнокопытного. Иен же ощущал себя этим козликом, которого собирались разорвать на куски, и он не скрывал, что алкал этого, глядя в сапфировые огни глаз Анны.

- Ну а как друг? - усмехнулся он, все еще ощущая жгучую неловкость.

Она несколько минут молчала, зная ответ заранее, но хотела его позлить. Анна была той еще змеюкой, ядовитой гадюкой, чьих паточных укусов Иен хотел ощущать на себе снова и снова, пока яд не прожжет его внутренности насквозь, а горящее страстью сердце выпрыгнет из его разорванной грудной клетки, оставив на своем месте только дымящуюся дыру.

- Только как друг.

Она одними губами расстегнула ему рубашку, всю мокрую от разбрызгивателей.

У него кожа пошла мурашками.

Все происходило так быстро!

Юношеские гормоны взыграли с ними шутку. Ее руки прижимали Иена к влажной почве, не давая пошевелиться, она взяла всю инициативу на себя, даже не позволила ему помочь со шнуровкой ее корсажа. Когда они закончили, она обвязала своим платком его шею, и сказала, что теперь платок его, и Иен до сих пор надевал его, куда бы он ни пошел. Иен распахнул глаза, и заново очутился в заледенелой пещере в преддверии Тартара, и холод сразу же напомнил ему о себе. От липкой дремы сладостных воспоминаний Иена разбудил истошный вопль лучафэровой гончей, раздавшийся в непроницаемой метели. Он был оглушительным, злобным, напоминающий крик бабуина. Завернувшись в обмерзлую льняную ткань посильнее, Иен сжался за темными зубьями-сталагмитами и сталактитами расщелины, делающие ее похожую на чудовищную пасть левиафана.

Он зажмуривался, стараясь побороть пробившую его дрожь, попытался представлять разные запахи, вроде карамельных сморщенных яблочек, сахарной ваты и пересоленного попкорна, циркового загона, мускусного пота посетителей ярмарки, сена и верблюжьего помета...

Он не торопился размыкать веки, вдруг бабуиновая харя смотрела прямо на него?

Воздух густел от ярмарочного гула, барабанного ритма и танцев чернокожих дев из маарских племен, что живут на юге Арха, серповидном полуострове, обнесенном горным хребтом.

Иен услышал звуки лопающихся воздушных шариков, хохот, шквал громогласных предложений ярмарочных зазывал, войти с головой в клокочущую вакханалию ароматов и разнообразия развлечений. Вдруг до его носа донесся знакомый запах лаванды и жасмина - аромат любимой туалетной воды Анны под названием "Мефратина", названной в честь домарианской богини похоти и разврата.

Он осмелился открыть глаза, и в них ударил прожекторный свет.

- Испытайте удачу, юноша! Может быть, фортуна на вашей стороне? - кричал ему зазывала, наряженный в заплатанный лиловый фрак и накрененный в сторону цилиндр.

Он указал тростью с большим набалдашником в виде бараньей головы в короне на лотерейный лоток. Вокруг все громозвучно грохотало, позвякивало, вертелось волчком и мигало, лишь бы люди не проходили мимо и раскошелились на несколько звонких монет в карман ярмарочному антрепренеру. Светильники светились завистливо-зеленым огнем, флагштоки с белоперым грифоном на государственных флагах украшались серебристым серпантином из бумаги. Площадь Вестр-Круш была липкой от разлитого сиропного соуса и затоптанных яблок, весь Наристск тонул в праздновании летнего солнцестояния, пьяных драках, мошенничестве и блуде.

- Охотничий! - его окликала со спины Анна и взяла за плечо, привлекая внимание.

Он обернулся, пред ним стояла она, уже немного старше, и оба глаза были еще целы. Немного промешкав, Иен понял, что находился в том злополучном дне, когда его с Анной отношения испортились навсегда по нелепой случайности...

- Наставница ждет нас в той палатке ясновидящей, - она махнула рукой в сторону дальневосточного шатра бежевого цвета. - Пойдем скорее!

Она потянула его за руку, рванув вперед сквозь галдящую толпу ротозеев.

Оглядываясь по сторонам, Иен видел лес тентов с разнообразной едой и сладостями, стеллажи набитые игрушками и сувенирами, ларьки с шутихами, хлопушками, петардами, а на обнесенных оранжевыми конусами полях стояли габаритные конструкции каруселей и водных горок. Они пробежали мимо биотуалетов, от которых наповал разило фекалиями и аммиаком мочи, и тут их оглушил громоподобный взрыв аплодисментов и улюлюканья толпы. Со свистящим визгом в холст ночного неба вылетело несколько рыбок-огоньков, они выписывали немыслимые узоры, оставляя позади себя искрящийся трен всполохов. Затем, подобравшись высоко к желтой луне, обрушились сверкающим ливнем, разрываясь тысячами маленьких ультрамариновых, изумрудных, красных и лиловых солнц, наполняя летнюю ночь пороховым запахом.

Фейерверк удался на славу.

Они перешагнули через воняющего рвотой распластавшегося свиным брюхом вверх на приторно-липкой траве толстяка. Они вошли в шатер, внутри него было сумрачно, свет рожков едва освещал внутреннее пространство алым огнем. Полукруглая комнатка внутри напоминала чайную, деревянная мебель, а именно овальный стол и два стула с высокими спинками, украшенные цветным стеклом, воняла дешевым лаком. Они прошли по коврику из войлочных бусин мимо невидящей чернокожей ясновидицы с глазами в пленке молока в национальных нарядах из цветного тряпья, бардовой сетчатой вуали, позвякивающими бусами и расшитым бисером. Когтистыми фалангами (ее ногти были невероятной длины) она придерживала чашу бутылочного цвета, наполненную дымкой, на железной подставке в форме морской актинии. В сизой дымке плавали голографитовые дракончики, извергая в воздух языки прозрачного пламени.

Здесь было до одури накурено благовониями, и Иен прикрывал нос.

Отдернув бренчащие шторы из бусин, они вошли во вторую полукруглую комнату, где их уже ждали трое.

- Наконец-то, - сурово произнесла Лидия Кэйрнс.

- Мы вас двоих уже обыскались! - заявил Гаспар, и Анна кинулась к нему в объятья, одаривая короткими поцелуями в губы.

- Привет, Волчонок, - улыбнулся Иен кинокефалу, потрепав его шакальи уши.

Пятидесятилетняя Лидия была наставницей Анны и Иена и назначенной хозяйкой Волчонка. Это была долговязая женщина в кожаном жакете с декоративными подвязками, кружевными рукавами рубашки цвета слоновой кости и бежевыми брюками клеш. Волосы ее, изумрудно-черные с нередкой сединой, собраны в учительский пучок над головой в форме сердца. У нее был горбатый орлиный нос, тонкие побелевшие губы, изогнутые по форме фигурной скобки и черные глаза, источающие внутреннюю силу и неприступность. Ее дугообразные брови всегда были направлены вниз, что создавало ощущение, будто она все время злится, да так оно и было. У нее была отменная репутация, она раскрыла немало дел, а в секретарских кругах имела вполне оправданное прозвище "Цельнометаллическая стерва". Многие из ее завистников считали, что Лидия - переодетый в женщину мужчина, настолько она была категорична и тверда.

Лидия была вооружена ручной баллистой и оперенными дротиками, и позолоченное острее каждого дротика она смачивала ядом кураре. Она всегда действовала наверняка, а еще от нее за километр разило виски, и этот запах стал Иену настолько привычен, что он комфортно чувствовал себя с Маркусом с первого дня их совместной работы.

- А где маг? - спросила Анна, оторвавшись от своего жениха.

- Он будет с минуты на минуту, тогда начнем, - заявила Лидия, расправляя на столе пожухлую карту города.

- Ему можно верить? - спросил Гаспар. - Он кажется мне подозрительным.

Гаспар канн Берри был мужчиной тридцати пяти лет с ореховой кожей и прямыми чертами лица, зализанными к затылку блондинистыми волосами, раздвоенной козлиной бородкой, заостренными ушами с серьгами-кольцами. Одевался он, как подобает офицеру военно-воздушного флота, строго, в шерстяной светло-синий костюм, кремовые перчатки, светло-голубую сорочку с полосатым галстуком и серебряные запонки в виде скарабеев с инкрустированными слезовидными рубинами в их надкрылья. Гаспар был из старинного аристократического рода тринадцатым претендентом на родительское наследство, потому он решился пойти в тайную полицию, где ему было интереснее, чем на званых ужинах в поисках какой-нибудь богатенькой дурочки в жены. Берри с детских лет проявлял интерес к человеческой анатомии и традиционной медицине, потому пошел в апотекари. Его глаза были холодны, один темно-синий, а другой светло-жемчужный напоминающий алмаз.

Берри и Анна завели отношения за год до того судьбоносного дня и только недавно они решили жениться.

- Значит, я хорошо играю свою роль, - прозвучал голос за их спинами.

К ним в полукомнату шатра вошел Ласло.

Пружинистые волосы, аккуратно стриженая борода и лохматые темные брови, а еще видящие глаза были лазурно-серыми и источали обезоруживающую теплоту. Он все еще выглядел на фактический возраст. Он был наряжен в пиджак в горизонтальную полоску и оранжевый галстук-бабочку, брюки и носатые лакированные туфли.

Единственное, что выдавала в нем мага - были те самые желтые моли, спрятавшиеся в его волосах и за воротом пиджака, чтобы их никто не увидел.

- Теперь, когда все в сборе... - произнесла Лидия. - Фог, давай рассказывай, что тебе удалось узнать.

- Они укрылись вот здесь, - он ткнул на место на карте.

- Что? - вырвалось у Берри. - Усадьба четы Макинтаир? Это что, какая-то шутка?

- Вовсе нет, я всю последнюю неделю провел с Магос Теус, и они говорили об этом доме, мол, там их основное укрытие.

- Какое отношение имеют к террористическому акту Кларе и Пауль Макинтаир?

- Косвенное отношение, полагаю, - заявил Ласло и добавил: - Особенно, учитывая тот факт, что супруги мертвы с начала лета.

- Это как понимать? - приподняла дугообразные брови Лидия.

- В начале этого лета повариха убила их, подлив в суп с морепродуктами мышиный яд. Затем маг-реаниматор сделал их марионетками, чтобы у отступников было свое место и скудное, но хоть какое-то, финансирование из фонда Макинтаир. По завещанию после смерти обоих супругов все деньги должны были уйти на благотворительность, а усадьба переформироваться во вдовий приют. У отступников нет выхода к администрации города, и достать завещание они не смогли, поэтому пришлось действовать так.

- А как же их сын? - уточнила Анна. - Разве не он должен был получить наследство, после смерти родителей?

- А вот и нет, - сказал Ласло. - На это магов подговорил Леренц Макинтаир. Да-да, их сын, потерявший право наследия, и об этом мало кому известно. Супруги отреклись от него, когда он связался с революционерами. Они не осмелились сдать его тайной полиции, но признавать его своим сыном они больше не желали. Все случившееся было частью его плана, маги-ренегаты были лишь исполнителями.

- Для чего? - спросил Иен. - Для чего аристократу, хоть и из самого богатого рода, но уважаемого, понадобилось помогать экстремистам, да и еще самому организовывать их деятельность? Эти фанатики разве не нацелены на анархию и освобождение магов? Зачем им подчиняться кому-то, кроме себя? Они ведь не наемники.

Революционное движение Магос Теус объединило множество несанкционированных магов повсеместно в империи, но, лишь идеологически. Меж отдельными группировками малефиков из этой революционной организации практически не было никакой связи, они действовали разрозненно, беспорядочно и без плана. Их цель - вдохновлять других магов сбросить оковы мантий цвета ненавистного золота.

- Именно освобождение сын Макинтаир им и пообещал. Он намеревается встать во главе магов-революционеров, чтобы как Гвидо Завоеватель захватить власть в провинции, так как считает себя наследником одного из древнейших архских королей, что правили в Наристском королевстве до образования Милоска. Леренц Макинтаир хочет вернуть то, что, по его мнению, принадлежит ему по праву крови, - Фог покачал головой, встряхнув волосы-пружинки.

- Вздор! - крикнул Берри. - Флотилия Великого экзархия не позволит ему захватить даже небольшой клочок империи и добиться суверенитета!

- Он помешанный юноша с большими амбициями, - сказал Ласло.

- Тогда, - произнесла Лидия. - Мы отправляемся в усадьбу, пока народ развлекается на фестивале летнего солнцестояния. Фог, ты нас проведешь к ним, они тебе доверяют.

Они отправились на другой конец города в усадьбу Макинтаир.

За последнее время в городе происходило, Лучафэр знает что. В начале половодного сезона на металлообрабатывающей мануфактуре случился страшный пожар. Выжил один: Джошуа Макензи, он перевоплотился в мага-Исхода подобно огненной птице из мифов в саже и костях своих товарищей. За чудовищной метаморфозой последовало море убийств, магическое пламя охватило рабочий квартал.

Еще немного и...

Но Лидия Кэйрнс предотвратила катастрофу, убив его сразу, не пытаясь спасти его.

На тот момент, она была права: у нее не было времени ждать, когда Макензи возьмет верх над нечеловечьей сущностью своего второго "Я". Однако магическое сообщество с ней не согласилось, и ей оставалось лишь только терпеть шквал осуждений и угроз. Маги устроили забастовку и заблокировали все входы в маговский квартал. Во всем виновата натура магов - предсмертный крик Исхода, их природного вожака, разнесся на многие километры, задев каждого, кто чувствителен к магическим колебаниям за живое.

Маги прочувствовали на своей шкуре боль Макензи, как свою собственную, и в них проснулась первобытная помрачающая разум ярость. После объявились маги-радикалы и, подстегнутые всеобщей истерией, они стали терроризировать город: устраивали поджоги, закутывали город в ночные кошмары, от которых многие люди не проснулись поутру.

После в Наристске объявился мессия, очередной пустозвон, подумали власти города, предрекающий уже тысячный конец света. Скоро самозваный Спаситель начал разжигать среди людей идею восстания, дабы они сбросили оковы тиранической власти экзархия и вернулись к доимперской эпохе власти королей. С этим полицейские уже считаться были не намерены, лжеспаситель вынудил своих последователей пойти против властей, чему последние были не рады. Восставших наказали, лжемессию повесили на площади. Спустя три дня лжеспаситель вернулся целым и невредимым.

Его казнили еще раз.

Каждое новое его возрождение из мертвых раскаляло общественность добела.

Полицейские стали действовать ожесточеннее, в последний раз лжемессию утопили, кастрировали, сварили в кипятке и расстреляли, а останки отдали собакам. Но он вернулся через три дня, а затем...

Затем он предложил вознестись вместе с ним тех, кто предан ему, к Первоотцу.

Им, а их были тысячи людей и полукровок, предложили испить вина из деревянного кубка с драгоценными камнями.

Спустя месяц все его последователи стали кровососущими гулями, и приуменьшили население Наристска вдвое. Немногим известно, кровь магов способна излечивать любые раны и заболевания. Однако человек вкусивший кровь мага только лишь раз становится навсегда зависим от своего донора и по истечению месячной ломки без повторения дозы превращается в кровососущего гуля. Гнусный прием колдунов еще домарианской эпохи - накапать в колодец пару капель крови и наблюдать, как все население маленького хуторка сходит с ума.

Это и случилось с жителями города в этот раз.

В последний день грозового сезона городские власти решили устроить празднование летнего солнцестояния, ранее отмененное из-за вспышки пандемии еще в начале сезона, в надежде, что возможное народное восстание и религиозный бум погасят блуд и дешевый алкоголь. Цены на спиртные напитки и табак были законодательно снижены, полицейская охота на торговцев дурманов приостановилась до окончания фестиваля.

Несколько часов езды по шумящему в пьяном угаре городу, и охотники оказались в квартале благородных, где было тихо и темно, лишь редкие электрические фонари лизали белым огнем ровненькие асфальтовые дороги, окруженные живой изгородью. Изумрудно-медные стены стриженых кустов проваливались в бездну от налипших теней безлунной ночи. Веяло вязкой свежестью, будто бы недвижимый воздух застыл студеной массой, и с трудом проваливался в легкие.

Сглотнув сгущенный студеный воздух, Иен уловил паточно-гнилостный запах, когда они подъехали к кованым вратам усадьбы. Они приняли выжидательную позицию, Ласло первым вышел на улицу и поплелся к усадьбе. Черный кузов полицейской самоходки был скрыт от любопытных глаз непроглядной теменью кутящей пьяной ночи.

Скоро ворота с жалобным лязгом приоткрылись и впустили Ласло внутрь, его сразу поглотила тьма. Капелька пота потекла по виску Иена и противно застряла на подбородке, заставляя его, стряхнуть ее рукой.

Ожидание, казалось, длилось вечность.

Наконец, послышался короткий вопль боли, и снова оглушительная тишина, только возбужденный рев цикад иглами вонзался в уши. Спустя несколько мгновений за оградой появился Ласло, он раскрыл настежь ворота, чтобы через них протиснулся их омнибус, и они припарковались под окнами злополучного дома. Выбравшись из салона, Иен оглядел двухэтажную усадьбу снизу вверх: к усадебному дому вела липовая аллейка, само здание с фасада украшали овитые плющом белые колонны, гранитно-серую черепичную крышу венчал дощатый бельведер со шпилем в виде стрелы, голубые стены были заштукатурены, квадратные окна смотрели на улицу слепыми провалами глазниц чудовища.

На веранде лежало два мага часовых с оплавленными восковыми лицами, в которых еще ютились моли Ласло. Внутри было вырвиглазно темно, пол был застлан холмистыми сугробами пыли и грязи, разрезанные следами ног.

Иен распростер свое обоняние, просачиваясь, как бесплотный призрак, сквозь стены, охватывая все здание от подвала до мансарды. Иен выискивал каждый запах, расслаивая воздух в уме, анализируя каждую мельчайшую частицу в нем: протухлый запах кислого молока и объедков, тяжелая амбра различных химикалий, солей для ванн, очистительных средств, залежалой почвы и травы, пот чьих-то ног, тел мужчины, женщины и их сына в чулане для швабр. Они остро отдавали трупным ядом, отчего охотник даже поморщился. В своей голове по запахам он рисовал карту коридоров, мысленно отмечая расположение противников: здесь было с дюжину магов.

Выйдя из нюхательного транса, он поделился мыслями с коллегами, и они пошли по этажам. Впереди шел Ласло, только они встречали караульных на пути, он направлял в их своих молей. Его магические духи заставляли провалиться лица внутрь черепов, оплавляя, их точно воск. Все, что они успевали, так это коротко вскрикнуть и повалиться на спины с гулким стуком. На втором же этаже они обнаружили тела Макинтаир в том самом чулане: всех троих. Тело юноши, Иен так понял - сына, было изуродовано сильнейшими ожогами.

- Похоже, планы малефиков поменялись, - шепнула свое подозрение Лидия.

Внизу их встретило восьмеро.

Ласло направил на двух магов в первых рядах молей. Первый маг вывалился в окно, на полы весело посыпались снежинки стекла, второго кинуло об стену, его лицо знакомым образом расплавилось подобно воску, обрызгивая присутствующих розово-алой кашицей вскипевших мозгов. Третий противник выстрелил в узкий коридор телекинезом, подкинув тело с оплавленным вовнутрь как горшок лицом. Пол пошел волнами, доски врывались от натуги в щепки.

Волчонок порвал цепь и одним махом преодолел расстояние до врага.

Маг не растерялся и швырнул в кинокефала огненный шар, опалив его щетинистую шерсть.

Волчонок отскочил в сторону, визгливо хрюкнув от боли.

Иен выстрелил в отступника.

Он промазал, но шальная пуля все-таки попала в опаловый амулет ренегата.

За уничтожением амулета проследовала ослепительная вспышка, яркая боль в глазах и надрывный комариный звон в ушах каждого в узком холле. Этой короткой неразберихи хватило Волчонку, чтобы накинуться на ошалелого мага и разорвать ему горло, обрызнув кровью ужасающую шакалью морду, раздразнивая свой чудовищный аппетит. Вгрызаясь в податливую плоть, Волчонок отодрал клок вражеского мяса от кости.

Анна, выбросив перед собой два пистолета с ударно-кремнёвыми замками, атаковала двоих противников разом, целя им во лбы.

Узкий холл наполнился запахами жасмина, лаванды, паленой шерсти, крови, пороха, слежавшейся пыли и горелой плоти магов. Она выстрелила еще, сорвав шмат щеки и уха с очередного врага. Маг, не поднимаясь с пола, сбросил на Анну кусок потолка, она упала, выронив пистолеты из рук. Гаспар замахнулся жердью и с силой ударил лежачего мага по лицу, отбрасывая того на спину, затем рукой сорвал его амулет с шеи и, придерживая рот мага открытым, запихал в горло целый клубок меток с противомагическими знаками.

От них из его рта повалил сизый дым как пар паровоза, глаза вывалились из орбит.

Лидия убила предпоследнего мага, Ласло же надул как пузырь и поднял на воздух в кроваво-костяной колонне взрыва последнего.

После заварушки они обошли нижний этаж еще раз, затем спустились в подвал через кухоньку. Там было холодно, как на леднике, белый пар вырывался из их ртов, обширный зал подвала едва-едва освещало всего несколько газовых рожков по форме средневековых факелов, забитых в свинцово-серую кладку плесневелого кирпича древней стены. Кое-где виднелись угольно-черные следы сажи, будто совсем недавно здесь случился пожар.

- Что это? - спросила Анна, глядя на четыре керамические ванны с полупрозрачной желтовато-зеленой жидкостью, та пахла лакрично-сладко и вязко; Иен понял, что это был питательный раствор для каких-то медико-магических процедур. В ванны, поставленные в ряд, змеились пучки трубочек и лоз проводков, подключенных к алюминиевым шкафам с моргающими лампочками и трансформаторам.

- Смотрите, - шепнул Ласло, наклонившись к одной из ванн: внутри каждой лежало обнаженное тело того лжеспасителя - рыжевато-блондинистые кудри, белая как мел кожа, гладкая, через нее просвечивали провода и трубки. - Это гомункул, - констатировал он.

- Вот и весь секрет воскрешения из мертвых, - выдохнула Лидия. - Они вырастили искусственное тело и загрузили в него чью-то или сконструированную с нуля личность.

Иен хотел было что-то сказать, но тут его вывернуло, и он выблевал все содержимое своего желудка, ощущая желчный вкус во рту на грязноватый кафельный пол, согнувшись в три погибели.

- Иен? - крикнула Анна, наклонившись к нему.

- Что с ним случилось? - закричала Лидия.

В этот кошмарный момент Иен отдал бы все на свете, лишь бы кто-нибудь сломал ему распаленный гнилостно-сладостным запахом нос. Его вытошнило в переполненную ванну еще и еще, и он упал на четвереньки, руками ступая в склизкое месиво желудочного сока и желчи.

Его на миг отрезвил лишь крик Анны.

Иен переглянулся и обнаружил, как ее, схватив за горло, прикрываясь ей как живым щитом, оттаскивал исполинский рыцарь в маслянисто-черных доспехах и желчно-желтом плаще. Через саблезубое забрало угрожающе глядели два ало-рубиновых огня-глазницы, в причудливый остроносый шлем был воткнут пучок лебяжьих перьев, огромные пальцы в кольцах-коронах венчали самоцветы. Из-под черного панциря слышалось пощелкивание и бренчание дьявольского механизма, а через сочленения лат проглядывался ход шестерней и зубастых колес.

Живой доспех весь был сделан из небесного металла упавшего метеорита.

- Это альвейгская магия... - прохрипел Иен, чтобы все услышали, но тут его снова поразил приступ рвот.

Внезапно для всех альвейгский робот заговорил заупокойным голосом, больше всего похожим на трение зубчиков пилы:

- Вот и вы, экзархасские ищейки - пока он говорил, из сочленений лат чадил едкий пар.

- Отпусти ее! - закричал Берри.

- Что ты такое? - спросила Лидия, преградив путь к пришельцу Берри, уже готового сорваться с места, чтобы атаковать метеоритного демона жалкой жердью.

- Желтый Король, - прохрипел альвейгский робот.

- Ты Леренц?

- Уже не совсем, нет... - прохрипел он. - Нечто более значимое... Я отказался от уз человеческой плоти, и мою душу перенесли в тело лучше старого...

- Как такое возможно?

- Это не было частью плана. И, тем не менее, это было необходимо, чтобы выжить... После несчастного случая в лаборатории мне потребовалось новое тело...

- Случился пожар, возможно, загорелась проводка, - догадался Ласло.

Король махнул огромной ладонью и взорвал из-под пола одну из ванн, затем махнул еще, и обрушился потолок. Лидию опрокинули и задавили опорные балки, ее бледнеющая рука выглядывала из-под горки штукатурки и сколотого кирпича. Берри лежал рядом без сознания, по его лбу текла тоненькая полоска крови.

- Для чего все это? - Ласло не сдвинулся с места.

- Мой древний род берет начало еще с доимперской эпохи, - он сдавил горло Анны, дабы она перестала лягаться, и продолжил. - Моим прямым предком был архский король, Ричардий Диар, что славно правил в Наристском королевстве задолго до появления Гвидо Милосского. Моего славного прапрадеда предали огню, но его преданные слуги спрятали его единственную дочь и отдали на воспитание ближайшим родственникам-аристократам. Разгадав тайну семьи, я желал вернуть себе то, что мое по одному только праву рождения! Но бесхребетный папочка с мамочкой решили оставить меня не с чем, когда я поведал им о своих блистательных планах. Милосский барон вынудил моих прадедов побираться на дне аристократии, а теперь я поступлю ровно так же с правнуками этого Гвидо и возвращу себе королевство. Наристск - это лишь начало, далее я посею семя восстания среди людей и магов по всему материку, а с новым телом я буду вечным Всеархским королем.

- Но... откуда такая технология? - полюбопытствовал маг.

- Да, - признался он. - Найти альвейгу, что согласится мне помочь, было нелегко, но моим цепным псам-магам удалось выкрасть одну такую из-под носа моего богатого дяди. Конечно, и его и всю его семью пришлось предать земле, но это стоило того.

Альвейгская магия, как любая Иная, не обнулялась ауто-да-ферской аурой, но магии Ласло аура Анны в руках рыцаря не давала напасть на Желтого Короля и спасти ее из его проклятущих когтей. Единственное, что могло помочь в этой ситуации, это непроводящее магию вещество, например - золото, для этого Ласло продолжал тянуть время, задавая все новые вопросы Лоренцу, не имеющие практического смысла, однако отвлекшие его от единственного из ауто-да-ферского отряда, кто мог держать в руке оружие.

Иен приподнялся на локте, хлестко скользнув по желудочному соку, и попытался прицелиться из своего револьвера в сочленение под наплечник доспехов, нажал на курок...

Но его совсем мутило от альвейгского зловония...

Короткий оглушительный хлопок, вскрик боли.

Первый выстрел пришелся в правый глаз Анны по касательной, сняв в придачу еще и кусок ее переносицы...

Иен собрал всю волю в кулак, сделал еще выстрел и угодил пулей туда, куда целился в прошлый раз. Ручище механического демона мертво обвисла, отпустив тряпичное тело Анны, маг-Исход, телекинезом разорвав рыцарю нагрудник, будто проткнул карандашом бумагу. Из его лона брызнуло смоляно-черное масло-кровь, заклубился пар. Исполинский рыцарь накренился вперед, тяжко встал на колено как в поклоне и грохнулся всем весом в бурлящую лужу.

Берри спас Анну, но спасти ее глаз он не смог, как не старался. Он тысячу раз клялся ей, что будет любить все равно, однако она не приняла своего уродства, и их отношениям пришел конец, а Иен из лучшего друга стал самым ненавистным врагом.

- Первоотца ради, Анн... - молил он ее, сидя возле кровати часами.

В гостиничном номере было сумрачно из-за задернутых малиново-бурых шторок, Анну раздражал любой свет.

Она полулежала на белых простынях, отвернувшись, и глядела своим единственным глазом на пыльную паутинку в углу под самым потолком.

- Никогда, - по-змеиному прошипела она. - Я никогда тебя не прощу, псовый сын.

- Я не хотел этого, - он, было, взял ее за руку, но она отдернула ее как ошпаренная и ответила ему звонкой как удар монастырского колокола оплеухой.

- Когда в следующий раз захочешь промахнуться, промахнись себе в голову. Уходи, и перестань меня донимать!

Иен встал с табуретки и поплелся вон из комнаты. Когда он приоткрыл дверцу, она окликнула его.

- Да? - он обернулся, но она только бросила в него пузатый графин с букетом алых маков.

Он уклонился, и графин, как и их отношения, навсегда разбился в осколки о дверной косяк, разбрызгав ледяную воду.

После всего, Лидия Кэйрнс ушла из полевой работы из-за полученных травм, Анна проследовала за ней и метила в секретарское администрирование. Из-за глаза она больше не смогла уверенно держать огнестрельное оружие, которым так мастерски владела когда-то. Ее жених Гаспар Берри ушел работать с другим ауто-да-фером в другом городе, Иен его больше не видел с того дня, как он потребовал с него стреляться на дуэли, но Иен отказался и прослыл трусом, зато остался жив. Желтого Короля забрали, тайная полиция организовала его перевозку в департамент исследований несанкционированной магии, где от людских глаз государством прячутся все наиболее специфические артефакты.

Стылый воздух палил Иену легкие, и он резко распахнул глаза, и снова очутился в темной расщелине. Рев лучафэровой гончей вырвал его из воспоминаний окончательно. Он видел налитые кровью глаза гигантской обезьяны, и зловонное дыхание ударило в его лицо с инфернальным пылом, даже сквозь заложенность носа он отчетливо ощутил запах тысячи мертвецов. В глазах-блюдцах чудовища Иен Маршак будто бы увидел отражение своей никчемной жизни с начала и до самого конца: приходская школа, батюшка Фауст, заснеженные горы, запахи альбатросов и моря, пчеловоды, Каерфелл, запах духов Анны - лаванда и жасмин, Наристск, Каннескар, укус василиска...

У него навернулись слезы, и ком сожаления застрял в горле морским ежом.

И все-таки он не пожелал сдаться.

Вложив свои последние силы в ноги, он оттолкнулся от обледенелого камня и сломя голову побежал вон из расщелины навстречу метели.

Гигантский бабуин перемахнул следом через весь туннель в несколько прыжков.

Иен вырвался наружу, столкнувшись со свирепствующей пляской снежных хлопьев, а вьюжный ветер встретил его оглушительными пощечинами. Он бежал под горой, ногами постоянно завязая в дюнах зимней пустыни. Его икры будто б налились свинцом, ледяной пол, занесенный сугробами, лип к подошвам тряпочных ботинок.

Под ребрами выстрелила оглушительная боль, его глаза заслезились, и он свалился в снег. Парная кровь хлынула изо рвов в его коже, растекаясь бурым пятном на обмерзлой одежде. Хриплый свист выскользнул у него из сдавленных легких, а сердце колотило по ребрам с внутренней стороны, как дробь по детскому ксилофону. Он кинул помутившийся взгляд вперед, там, в ста метрах от него, вырисовывался островок ослепительного света, ниспадающий с блюдца полной луны, как с божественного ока.

Талый снег прилипал к его платиновым от инея ресницам, бровям и волосам. Внутри его загорелось понимание, что он должен добраться до этого островка света любой ценой. Он полз и полз, гончая неотступно следовала за ним, покапывая на его спину зловонной щелочной слюной. Обезьяний рев зазвучал у него за спиной, гончая нетерпеливо ревела, ожидая его скорой кончины от кровоизлияния, чтобы полакомиться его трепыхающейся душой. Затылком он чувствовал пронизывающий дух взгляд кроваво-алых глаз. Этот путь на животе тянулся вечность, даже больше, чем он прожил в клыкастой пещере, питаясь мхом, и углубляясь в болезненные воспоминания.

Но, когда он почти дотянулся кончиками пальцев до колонны ослепительного света, гончая заревела. Она взяла его как кутенка и отмела в сторону. Иен приподнялся на локте, превозмогая колкую боль, и посмотрел на своего надзирателя.

Гигантский бабуин ступал почти по-кошачьи.

Его обезьянью малиново-бурую голову обрамляла золотистая грива, как будто языки пламени, прочая короткая шерсть напоминала жесткую щетинку щетки, а клыки опасно выглядывали из-за массивной пасти окровавленными саблями. Он ударил массивными кулачищами, Иен откатился от удара, и кулаки ударили по розово-алому льду, по другую сторону которого безмятежно дрейфовали грешники.

Эта пляска продолжалась долго, монстр пробовал ударить Иена всем своим весом, а, тем временем, Иен отползал или откатывался в сторону, и весь удар обрушивался мимо на ледовый пол. В последний раз гончей удалось не промахнуться, и он раздавил Иену ребра. Тот наблевал кровью себе на грудь, не в силах больше перевернуться.

Вот и все, подумал он.

Всепожирающая боль пронизывала каждый нерв в его раздавленном теле.

Снежинки недвижимо повисли в воздухе, будто бы на фотокарточке, замороженные в недвижимом и прозрачном хрустале остановившегося времени.

Иен услышал треск, лед растрескался и проломился внутрь под весом чудовища. Он не мог повернуть головы, но расслышал, как ревущая лучафэрова гончая, утаскиваемая на дно грешниками, коих должна была охранять, тонет. Последовал громкий всплеск воды и абсолютная тишина, нарушаемая только мокрым посвистыванием легких Иена. Он лежал, рассматривая аспидно-черную гладь неба и повисшие в твердом воздухе снежинки, слезы текли по щекам, он думал над тем, кем же он являлся. И прежде, чем благословенная тьма закутала его, чтобы переварить без остатка, высосав последние соки посмертной жизни, он мучительно завыл как умирающий пес.

Он и был псом.

Охотничьим псом.

* * *

Внутри его груди что-то навязчиво постукивало, и он не сразу понял, что стучит его собственное сердце. Иен приоткрыл глаза, и в них ударил луч света из окна гостиничного номера "Проходного двора". Он откинул в сторону накрахмаленные простыни и ощупал грудь. Она была целой, только кое-где виднелись застарелые шрамы и белесые рубцы. Он был худощав, как никогда. Он, поморщившись, выдернул трубку капельницы, и поднялся с кровати, что было трудновато - ноги плохо слушались, он подковылял к окну, открывая его нараспашку, в лицо ему ударил морозный эфир и скоп снежинок-мотыльков.

Была глубокая зима, середина обледенелого сезона.

Захлопнув окно, он спешно набросил на себя свою одежду, которая висела мешком, и вбежал в ванную комнату. В зеркало на него смотрел совершенно чужой человек: лицо похудело до неузнаваемости, нос искривился в сторону, а еще была охровая борода.

Он трогал свое лицо руками, пытаясь себя узнать, затем оставил это дело и выскочил в безлюдный коридор.

- Кто-нибудь здесь есть? - он не узнал свой голос.

Иен прошелся вдоль коридора, и, придерживаясь рукой воткнутые в стену рожки, он добрался до номера Ханны и постучался в него, но никто не ответил. Он прошел дальше и постучался в номер Анны, но и там никого не было. Его одолела усталость, и он спустился на пол, прижавшись спиной к стене, и задремал. Когда он открыл глаза, он снова оказался под одеялом в кровати, а перед ним появились Марк и Ханна, Анна же безучастно стояла возле окна, а черный пес радостно лаял, прыгнув ему прямо на колени.

- Очнулся? - улыбнулся Маркус, у Иена возникло чувство, что тот слегка постарел.

Ханна схватила его за шею, обняв, и он не стал противиться, у него не было сил.

- Ханна, отпусти его, задушишь же, - рассмеялся и улыбнулся по-отечески Маркус.

- Что... что произошло? - спросил Иен и опять-таки не узнал свой голос.

- Василиск здорово ужалил тебя, ты был при смерти. Девчонкам пришлось побегать за ним, чтобы принести мне его ядовитый мешочек с хвоста. Когда я делал противоядие, я был уверен, что уже слишком поздно... Но ты выжил. Правда, пробыл какое-то время не с нами... а в коме, - ответил апотекарь.

- Сколько? - просипел он, и на этот раз ему ответила Анна, не поворачиваясь к нему лицом:

- Почти полгода прошло.

Встать с постели ему не позволил Марк, он утверждал, что ему еще некоторое время нужен сон, но ему позволили подкрепиться вкуснейшим свекольным супом с индюшкой, клецками, картофельным пюре с тушеным в луке мясом и подливой и медовым песочным тортом с взбитыми сливками. Это был лучший прием пищи в его жизни, да и не мудрено: он не ел полгода. Все это время его кормили парентеральным путем. Он чувствовал себя на седьмом небе, он был жив и вырвался-таки из снежного ада.

- Кстати, - вдруг заговорила Анна, опалив Иена белесым глазом. Еда застряла в его пищеводе водорослевым комом. - С днем рождения.

День рождения? Сегодня? Иен перевел взгляд на занавешенное прозрачной гардиной окно, шел озорной снег, подхваченный веселым ветром.