Охота на уродов

– Пошли, родной, поговорим.

В кабинете он приложил пару раз Фанере медвежьей лапой по черепу – не так чтобы очень больно, но звезды в глазах вспыхивают. И парнишка, не сомневаясь, тут же раскололся по полной программе.

Потом Аркаша так же успешно поколол второго члена шайки – теперь уже в общей сложности было тридцать эпизодов краж и пара грабежей – шайка подрабатывала, дергая сумки на вокзалах Москвы.

Настала очередь Хоря.

– Права не имеете. – Предводитель шайки уже три месяца не заглядывал в отдел милиции, поэтому немножко подзабыл о простоте нравов, царящих в этом учреждении.

– Да? – удивился искренне оперативник, беря молодчика за ухо и приподнимая.

– Больно, бля! Уй-я!

– Ты, уродец клонированный… Люди всю жизнь на дачу копили. А ты ее ограбил, сжег. Давай, говори, пока яйца тебе в дверной косяк не зажали.

– Не знаю ничего.

Ухо уже начало потрескивать.

– Не ты, так твои кореша все выложат. Сейчас они уже соревнуются в чистописании. Кто первым напишет, тот меньше по харе получит. И меньше срок Ну, шарики с роликами вошли в контакт, да? Извилины заработали? Пиши, сученыш.

Хорь, понукаемый Аркашей, прикусив язык, аккуратно выводя буквы, с бесчисленным количеством самых позорных грамматических ошибок, от которых даже третьекласснику стало бы стыдно, написал признанку, и количество эпизодов сразу выросло до девяносто восьми, поскольку писал он за всю шоблу, которая в общей сложности насчитывала пятнадцать человек. В основном крали из дач – по причине тяжелого материального положения – наркота и выпивка дороги, из ненависти к столичным штучкам, а еще из глубокого внутреннего убеждения, что москвичи должны делиться своим добром за то, что Хорь с компанией народился на белый свет и живет в этой местности.

На все это окололитературное творчество ушло часа три, при этом Аркаша гонял Хоря по каждому эпизоду, как двоечника на экзамене, заставляя припоминать все и писать, писать, писать шариковой ручкой по серым, тонким листам.

– Ту кражу, из "Форда", когда залепили? – осведомился Аркаша.

– После того, как на озере с Туманом и его шестерками побуцкались, Хорь поддался на игру в воспоминания, и теперь его не надо было понукать и пинать.

– С Туманом? Леней Тумановым?

– Ну да.

– И кто кого? – усмехнулся Аркаша.

– Мы должны были. Но он как шмальнет.

– Чего?

– Из ствола.

Аркаша призадумался. Потом спросил:

– Из какого ствола?

– Из пистолета.

– Марка?

– А я что, разбираюсь? Длинный такой ствол.

– Куда попал?

– В шину попал…

Хоря и его шайку рассовали по камерам. Весь следующий день угрозыск работал на вылавливание по домам и подворотням остававшихся на свободе членов шайки. Наконец, кроме двоих, все устроились в камерах. Трое упорствовали, ничего не желая признавать. Остальные пели, как соловьи, и теперь остановить их было трудно. Ввиду воцарившегося гуманизма долго в камере они не просидят. Большинство выйдет под подписку о невыезде, а для оплаты дорогостоящих услуг адвокатов снова пойдут воровать и рвать сумки.

Вечером Павлов и Аркаша сидели, уставшие, но довольные, в кабинете.

– Я все думаю насчет того случая, когда Хорь на Тумана налетел, Аркаша отщелкнул металлическим зубом пробку с бутылки "Балтики" и припал к горлышку. Перевел дух. – Туман выстрелил.

– Может, хлопушка, – сказал Павлов.

– Может.

– Что на этого Тумана у нас есть?

– Да отморозок из молодых. Компашка – он. Тюрьма, Кикимора и Шварц, знавший все про всех на свете, отчеканил Аркаша.

– Поехали, посмотрим, где эта стрельба была.

– Десять часов.

– Тебя любовница ждет?

– Жена.

– Тогда ничего. Светка подождет…

Они взяли одного из шайки, который присутствовал при той злополучной драке.

Солнце зашло. В темноте у озера мелькали какие-то тени. Слышался женский писк и смех. Аркаша чуть не споткнулся о мирно лежащего бомжа и отвесил ему пинок:

– Под ногами путаешься!

Бомж заворчал недовольно, но тут же рассмотрел обидчика, вскочил и бросился прочь с криком:

– Менты!!!

– Узнают, – самодовольно хмыкнул Аркаша. По всем кустам зашелестело, и в разные стороны заскользили тени, будто крысы на продовольственном складе, завидев санинспектора, забиваются в щели, чтобы не нашли и не обработали ядом.

– Ну, где это было? – водя трехбатареечным тяжелым фонарем защитного цвета, спросил Павлов, луч выдирал из темноты какие-то сваи, катушки.

– Вон, в ту шину он стрельнул, – показал шпаненок на шину, лежащую у склона.

– Ну-ка, – Павлов присел рядом со старой шиной. Вытащил нож. Приподнял шину Поковырял в ней. И извлек сплющенную пулю.

На следующий день он взял бутылку водки и отправился в экспертно-криминалистический отдел. Леха – эксперт-очкарик, прибившийся в отдел после института химического машиностроения, в бутылке отнесся благосклонно. Взял пулю, положил ее под микроскоп. Сравнил с фотографиями, имевшимися после прошлого исследования.

– Поздравляю. Бомжа того, у теплоцентрали, из этого же пистолета загасили.

– Ничего себе, – присвистнул Павлов.

После бегства с той хаты, на которой, кстати, забыли Кикиморин плейер и несколько нужных вещей, пришлось снимать новую квартиру.

Денег пока хватало, но, естественно, хотелось больше. Шварц предложил грабануть еще пару обменников, у него уже был подготовлен длинный список. Но для этого надо было морально созреть.

Кикимора сбежала из дома, прожила на новой съемной квартире неделю, потом рассорилась с Туманом, которому отказалась чистить заляпанные грязью и неизвестно чем ботинки, он ее отхлестал по щекам, дал кулаком по ребрам бил он ее злобно, хорошо еще бог силой обделил. Обиженная, она вернулась домой, решив, что любовь умерла навсегда.

Там ее ждал теплый прием. Папанька вытащил ремень и засучил рукава.

– Только тронь! – истерично заорала Кикимора. Мать, что-то воркуя, увела отца, и тот вроде оттаял. В общем-то, он был рад, что дочь нашлась целая и невредимая и что вернулась в дом, поэтому сумел обуздать свой буйный нрав. Так что три дня Кикимора прожила спокойно.

На четвертый, естественно, она вновь поехала к Туману на съемную хату. Услышала стандартное:

– Где тебя, соска, носило?

Потом он овладел ею, как-то лениво, без интереса, но ей понравилось, и она окончательно оттаяла.

Новый плейер и очки ей купили. Она также купила себе на общаковые средства кожаные облегающие брюки, бижутерию, которой обвесилась, как елка, да еще накрасилась, как ведьма с Лысой горы. И на следующий день отправилась домой.

Это была суббота. Папаня был дома, мрачнее тучи. И, естественно, начался шторм.

– Тебя где опять носило? Ты где это шмотье накупила? На какие шиши? Сколько эти брюки стоят?

– Да ерунда. Каких-то двести баксов, – скривила пренебрежительно Кикимора.

– Двести баксов?!

– А че, деньги, что ли?

– Мы с твоей матерью за такие деньги месяц на заводе корячимся! А ей не деньги! Сумочки эти! Это барахло, – он вытряхнул сумку, на пол посыпались безделушки, косметика, очки, плейер. – Это что?

– Подарили.

– Кто?

– Заработала!

– Где?! – заорал отец, снова встряхивая сумочку – из нее все сыпался какой-то мусор, потом вылетело несколько стодолларовых купюр – достались ей после налета на тот обменник.

Папашка взял купюры.

– Ты где это взяла?

– Там больше нет, – огрызнулась Кикимора.

– Ты… Ты шлюха. На панели стоишь, да? Шалава трассовая!.. Ох, – он схватился за голову. – Я матери говорил. А она – нет, нет… Шлюха. Хрен у негров сосешь за эти баксы, да?!

Он налетел, несколько раз ударил по щекам, начал трясти за плечи.

– Я всю жизнь корячился, вас поднимал. Чтобы дочь в шлюхи пошла!

От него разило перегаром и чесноком. Руки у него были мозолистые, сильные, железные, и стискивал он ими, как тисками, было очень больно.

– Отпусти! – заорала Кикимора. Он толкнул ее.

– Моя дочь – шлюха! Вон!

– Козел, – бросила она.

– Что? На отца?

– Да пшел ты, козел!

Она выбежала из дома. Мир был черный. И в этом мире было две фигуры она, неприкаянная, обиженная, и он, грубый, дышащий перегаром, ненавистный. Как же хотелось, чтобы вообще его не было…

"Убить бы козла! Убить бы, – вращалось в ее сознании навязчиво. Убить козла!"

Павлов разослал оперов рыскать по городу, узнавать, где может быть Туман с компанией.

– Получите информацию, сами не суйтесь, – приказал он. – У них может быть ствол. Сразу нам на пейджер сбросьте.

А сам с Аркашкой сел в свой видавший виды "Фиат" и двинул по знакомому заштатному городишку, где каждый столб знаком, каждый дом. И лица все по большей части на улице знакомые, притом многие печально знакомые.

По дороге встретили горожан, которые всегда готовы поделиться с операми новостями.

– Тумана не видели?

– Это малолетний?

– Ага.

– Нет. Он вроде круто так поднялся. В Москве хату вроде как снимает.

– На какие шиши?

– Обокрали кого-то удачно. Начальник, дай бабок, опохмелиться надо.

– Держи.

Шварца дома не было Тюрьмы тоже.

Машина ехала дальше.

– Оп-па! – воскликнул удовлетворенно Аркаша, тыкая справа по ходу, когда они вывернули на улицу Сахарова – мэр-демократ в девяносто первом году переименовал ее (раньше она была улицей Маркса), снеся при этом памятник основоположнику бессмертного учения. – Смотри, прикид какой.

– Чего? – отвлекся от дороги Павлов, сбрасывая скорость и пропуская вперед синюю "Волгу" начальника отдела сбыта овощесовхоза.

– Да вон она. Кикимора!

– Она? – Павлов посмотрел на затянутуюв кожу коренастую невысокую фигурку.

– Она.

– Берем.

Машина тормознула перед Кикиморой.

– Надюша, поехали покатаемся, – предложил, выходя из салона и пошире гостеприимно раскрывая дверцу, Аркаша.

Аркашу она узнала. И сразу, не говоря ни слова, рванула резво прочь.

Аркаша необычайно бодро для своей вовсе не спортивной комплекции и возраста кинулся за ней и в несколько прыжков настиг, обхватил за талию лапами.

– Пошли.

– А-а-а! – закричала Кикимора, пытаясь укусить его за руку. Получила в ответ оплеуху.

– Э, мужики, – остановился около Аркаши работяга в кепке. – Чего от ребенка надо?

– Милиция, – кивнул Аркаша, пытаясь взвалить бешено отбивающуюся Кикимору на плечо.

– Все милиция, – недоверчиво пробормотал работяга. – А документ?

Тут Кикимора на весу извернулась, попыталась лягнуть довольно неловко Аркашу. И послышался стук – из-за ее пояса выпал "ТТ".

Мужик-работяга во все глаза смотрел на пистолет, потом сообразив, что к чему и почем, обернулся и быстрым шагом, готовый в любую секунду перейти на бег, двинул прочь.

Тут Кикимора обмякла, и Аркаша затолкал ее в машину. Павлов поднял пистолет и вернулся в салон.

– Ласточка, – начал он. – Девочки в куклы играют, а не в пистолетики.

Кикимора захлюпала красным носом. И тут же разревелась.

– Пистолет откуда? – полюбопытствовал Павлов.

– Взяла.

Слезы текли уже в три ручья.

– У Тумана? – наобум брякнул Аркаша.

– Угу, – всхлипывала Кикимора. – Из подвала.

– А зачем?

– Убить его, козла.

– Кого?

– Папашку-у-у, – в голос взвыла она, вытирая слезы и размазывая ладошками по щекам.

Кикимора покололась до основания. Выложила все, что знала, и готова была выложить то, чего не знала. Признавалась она с детским простодушием, увлекаясь рассказом.

В подвале, где она показала, нашли черный "дипломат" с коробками патронов и одним "ТТ".

– Так. У нас еще два "ТТ" ходят, – подбил бабки Аркаша, когда они вернулись после выезда в отдел и расположились в кабинете, самом большом в розыске, где обычно располагалось трое оперов – сейчас все были на выездах.

– Один у Тумана, он с ним не расстается, – кивнул Павлов. – Еще один или у Шварца, или у Тюрьмы.

– Скорее всего, у Тюрьмы, – сказал Аркаша. – Шварцу только деньги нужны на протеиновые таблетки для мышц. Его больше ничего не интересует.

Настала пора собирать всю шайку.

Расклад был суровый. Задержание вооруженных огнестрельным оружием отморозков – тут могут быть любые варианты. Павлов знал, что кидать в огонь своих оперов, у большинства из которых стаж работы в розыске меньше года и пороха они не нюхали, ни в коем случае нельзя.

– Сбор всем, – сбросил он на пейджеры, которые он выцыганил в порядке спонсорской помощи в прошлом году у фарфорового завода.

Через полчаса в кабинете собрался весь розыск – одиннадцать человек, в большинстве своем совсем пацаны. Глаза у них азартно горели, как у волчат, которых берут на первую настоящую охоту. Не каждый день вылавливаешь вооруженных преступников. Мальчишки рвались в бой. А Павлов, с усмешкой поглядев на них, распределил:

– Лунев – на телефоне, в штабе.

Опер обиженно взвыл:

– А можно на задержание?!

– Успеешь назадерживаться. Марков, Васильев – резерв. Столешников – со мной.

Костя Столешников был боксером, резким и подвижным, прошел службу в армии в Чечне, умел принимать быстрые и, как правило, верные решения, и толк с него какой-то был.

– Начинаем…

По полученной информации Шварц мог быть в самом престижном в городке спортзале "Спутник". Как появились деньги, он все свободное время проводил там, тягая стальные блины.

– Ваш билет, – заслонил проход в здание спорткомплекса, бывший спортзал ныне скончавшегося ПТУ, молодой, бойкий и ничего не понимающий охранник.

– Милиция, – не останавливаясь, произнес Павлов.

– Все милиция. А билеты?

Павлов, не вдаваясь в разговоры, просто снес его животом, а Аркаша еще наградил пинком:

– Знай, кого не пущать, смерд!

Охранник хлопал глазами.

Они прошли в спортзал. Народу там было немного. Один спортсмен колотил, прыгая, ногой по кожаной черной груше. Другой вертелся на турнике. Девушка в спорт-костюме просто сидела на скамейке и чего-то терпеливо ждала. В углу были застелены маты, торчало баскетбольное кольцо. Но главное, что привлекало в спорткомплексе, – отделенный сеткой тренажерный зал. Тренажеры были действительно не хилые, на них хозяева спорткомплекса денег не пожалели – Во, – указал молодой опер.

Надувшийся Шварц лежал на скамейке, всем своим видом демонстрируя великое напряжение сил. В двух шагах от скамейки стоял его накачанный товарищ. Шварц крякнул, и штанга стала приподниматься.

– А меня можешь поднять вместе со штангой? – спросил Павлов, кладя ладонь на гриф и прижимая штангу к его рельефной груди.

Шварц выпучил глаза.

– Э, ты чего, мужик? – завопил напарник-качок, но Аркаша оттер его и прошипел:

– Вали отсюда прыжками, щенок. Тут свой разбор. "Щенок" все понял. Дяди пришли серьезные. Шварц зашипел, штанга давила на грудь и перекрывала дыхание, жилы вздулись.

– Ну, слабо? – спросил Павлов, еще сильнее вдавливая гриф. – Это тебе не валютники ломать. Шварц запыхтел.

– Признанку писать будешь? Или я сяду на штангу. Спортивная травма. Они бывают смертельными.

– У-ф-ф, – зашипел Шварц.

– Ты кивни, дружок. Будешь признаваться? Шварц кивнул.

Павлов приподнял штангу и устроил ее на подставке. Кряхтя и держась за грудь, Шварц поднялся. Тут же на его руках защелкнулись наручники.

– Где ствол? – спросил Аркаша.

– У меня нет! – кашляя, выдавил Шварц.

– А где?

– Какой ствол?

– Не зли нас, урод… Мы и про московский валютник, и про бензоколонки, и откуда стволы – все знаем… Шварц закусил губу. Потом прошептал:

– У Тумана.

– А у Тюрьмы?

– Тюрьма не ходит со стволом. А Туман ни шагу без ствола…

– Ясно…

Шварца отвезли в отдел и передали на руки следователю прокуратуры.

Следующий адрес – квартира Тюрьмы. Павлов нажал на звонок.

– Кого? – настороженно спросили из-за двери.

– Вас, Серафима Степановна, – сказал Павлов.

– Кто?

– Знакомый ваш. Сюрприз.

Она открыла и застыла, увидев Павлова.

Павлов знал ее отлично – в прошлом содержательница притона, воровка, она полжизни провела в тюрьме, сын появился на свет там же, а вторую половину жизни решила замаливать грехи.

– Что вам, Святослав Кондратьевич?

– Сыночка, – отстранив ее, Павлов, а следом за ним и Аркаша зашли в квартиру. Еще на улице, глянув на окна, они различили за шторами четкий силуэт, определенно Тюрьмы.

Тюрьма действительно был дома. Завидев оперов, он схватил первое, что подвернулось под руку, – увесистый деревянный стул – и во весь голос завопил:

– Не подходи, менты! Живым не дамся!

Аркаша пожал плечами и шагнул ему навстречу. Для него этот стул в руках Тюрьмы был не страшнее мухобойки.

– А-а-а! – Тюрьма бросил в Аркашу стул, сиганул на балкон и спрыгнул вниз.

– Третий этаж! – воскликнул Аркаша, отбивший стул рукой.

А мамаша Тюрьмы дико заорала.

Костя Столешников, считавший, что его поставили внизу просто так клиент с третьего этажа не выпрыгнет, обалдел, увидев, как с балкона сиганула фигура. Прыжок был классным – как заправский шимпанзе, Тюрьма допрыгнул до росшего в нескольких метрах от балкона дерева и заскользил по веткам вниз.

– Стой, урод! – бросился к нему Столешников. Тюрьма спрыгнул на землю, ловко увернулся от оперативника и бросился бежать.

Столешников, более быстрый, настиг его.

– Не возьмешь! – зашипел Тюрьма, пихая ногой оперативника и нагибаясь за куском асфальта, которым хотел приголубить настырного мента.

Столешников примерился и саданул его своим коронным хуком в челюсть.

Тюрьма рухнул, как подкошенный, и задергался, не в силах подняться.

Тут подоспел Павлов и осведомился с тревогой:

– Не убил?

– Нокаут, – сказал Столешников. Тюрьма наконец пришел в себя и с трудом приподнялся, сплевывая кровь.

– Вставай, родимый, – поддержал его Аркаша, обшаривая, нет ли чего в карманах.

– Нам теперь долго общаться, – добавил Павлов.

– Может, ОМОН вызовем, – Аркаша задумчиво поглядел на окна пятого этажа, где банда снимала квартиру.

Только что они прозвонили туда по телефону-автомату, ответил Туман. Он был на хате. Изменив голос, Павлов попросил Марью Анатольевну, нарвался на матерный ответ – отморозок вежливостью никогда не отличался.

– Какой, на хрен, ОМОН, – махнул рукой Павлов. – Сами возьмем.

– Главное, в хату попасть. Как?

– Посмотрим.

Они поднялись на пятый этаж. Постояли рядом с дверью. И остановились на самом простом варианте. Павлов спустился на этаж вниз и уговорил тетку за пакет риса и упаковку макарон, которые он купил себе на вечер, позвонить в дверь и произнести:

– Из РЭУ. Квитанции о новом налоге за квартиру надо передать.

– Пошла ты, – донеслось из-за двери.

– А то милиция проверять будет. Бумажку оставить только, и все.

Сработало. Дверь открылась. В проеме появился Туман в синей майке с надписью "Фиджи".

– Здорово, – Павлов прошел в комнату, животом вдавливая Тумана в стену, а потом, разворачивая и снова припечатывая к стене. – Представляться надо?

– За что? – замычал Туман, рот и нос были прижаты к стене, и голос был неважнецкий.

– А ты забыл?

Привели понятых. Все путем. Пистолет лежал под ворохом одежды.

– Чего молчишь? Будешь рассказывать? – зевая, спросил Павлов, когда Аркаша, которому доверили руль, тронул "Фиат".

Павлов ощущал, как напряжение уходит, остается облегчение и радость от того, что закончилось все хорошо. Банда взята без единого выстрела.

– Ничего не знаю, – растягивая по-шпанскому буквы, выдал Туман.

– Твое дело. – Павлов еще шире зевнул. Показания Тумана были не особенно и нужны. Доказательств и без его показаний вагон.

В отделе в большом кабинете, откуда выгнали оперов, разговор был на троих – Аркаша, Павлов и Туман.

– Ну что. Туман, поговорим? Прокурорский следователь попозже будет, пока перекинемся словечком. – Павлов уселся напротив Тумана.

Туман не ответил. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу.

– Будем говорить? – спросил Аркаша. Туман презрительно скривился, нахально глядя на оперативников.

– Хрен тебе, дядя.

– Даже так, – удивился Павлов.

– Ага. – Туман потянулся к пачке сигарет, оставленной на столе операми, вынул одну из них. На его действия взирали с мрачным спокойствием. И тут он начал качать права:

– Я имею право на звонок. И без адвоката не скажу ни слова.

– Ни слова? – удивился Аркаша.

Туман не оценил многообещающей интонации.

– Ага. Менты клятые.

Его слишком вежливо брали и слишком трепетно с ним обращались, и такая уж у него натура: чувствуя мягкость, он принимал ее за слабость и наглел до самого предела, который только был возможен.

– Хер вы меня посадите, придурки!

И тут у него взорвалось в голове. Аркаша бил его ладонью. Когда Туман слетел со стула, Аркаша поднял его, сжал ему горло так, что дыхание перекрыло, снова сбил с ног.

– Тут и сдохнешь, мутант чернобыльский, – сказал Аркаша.

Тут еще пару раз, умело, так, чтобы на теле не оставалось следов, приложился Павлов и потом поднял руку:

– Хватит… Давай, гнида, пиши признанку…

Но Туман ничего не смог написать. Он впал в ступор. И отошел уже ближе к суду, когда в институте Сербского его накачали транквилизаторами. Но окончательно в себя так и не пришел. Стал каким-то заторможенным. Дерьма в нем не поубавилось, но взгляд ежеминутно становился одичалым, а потом тупым.

Жара стояла, как в пустыне летом. Вообще, июнь выдался необычно жарким. В прошлом году тоже было жарко, но не так.

В кабинете вентилятор гонял горячий воздух. Павлов бутылку за бутылкой извлекал из холодильника и жадно пил холодную газированную воду, но легче от этого становилось не надолго.

Прошел год, как взяли Тумана и его банду. Дело было громкое. Рассматривал его суд присяжных. Шварца и Кикимору оправдали. Суд присяжных для того и собирается, чтобы оправдать убийц, в основном потому, что те выглядят невинными и врут искренне. Потом был пересуд, тут уж осудили всех. Не повезло больше всех Туману, он как раз перед налетом на обменный пункт справил свое восемнадцатилетие и получал срок уже как взрослый. Двадцать лет ему предстояло провести в зоне. Тюрьма отхватил червонец. Шварц девять. Кикимора – как слабый пол, и учитывая чистосердечное раскаяние, обошлась тремя годами и принудительным лечением от наркомании. Может, ей оно и лучше, потому что на иглу она садилась все крепче, а в зоне у нее не будет такого свободного доступа к зелью.

Туман, несмотря на солидную статью – бандитизм, – долго спокойно жить на зоне не смог. Дал знать подлый нрав. Таких даже уголовники не любят, так что один раз его предупредили, когда сотворил что-то непотребное. А второй раз просто опустили, так что на двадцать лет ему было гарантировано секс-обслуживание уголовников. Павлов эти дерьмовые тюремные традиции не одобрял, но по отношению к Туману это было вполне справедливо.

Послышался осторожный уважительный стук, и Павлов крикнул:

– Открыто.

В кабинет вошел Золотой, ставший преемником Плотника. Его ребята стали выбиваться из-под контроля, так что Павлов пригласил его на профилактическую беседу.

– Слышь, Золотой, оглянуться не успеешь, как сам в камере окажешься, если твои уроды будут в районе беспредельничать, – сразу рубанул Павлов.

– Кто беспредельничает?

– Туз. Кузьма. На коммерсов московских наехали.

– Да они без моего ведома куролесят. – Золотой устроился на стуле, потупив взгляд. – Потом, заявы-то не было.

– Заява будет – тогда я с тобой и говорить не буду, Золотой.

– Да ладно, не кипятись.

– Смотри, Золотой… Плотник куда лучше этих придурков в руках держал.

Золотой раздраженно посмотрел на начальника уголовного розыска, но вынужден был согласиться и вздохнул:

– Хороший был мужик. Крепкий.

– Крепкий, – согласился Павлов.

– Зря вы тех отморозков арестовали. Мы бы сами их в карьер свезли.

– Да ладно, сами… Если бы война началась, неизвестно, кто бы кого покоцал, – покачал головой Павлов. – Ты не понял, что отморозки сильнее вас? Вы привязаны – у вас дома дети, жены. А у них нет ничего. Мать-алкоголичку в заложники возьмешь? Он тебе спасибо скажет, если ее грохнешь. Дом сожжешь? Нет у отморозка дома. А у вас – дела, офисы, хаты, то да се… Понимаешь разницу между вами?

– Ты не прав, Кондратьич.

– Прав. И получается, что именно они бандиты, а вы так, люди, которые гнут пальцы, и все верят, что у них серьезные намерения.

– Ну ты загнул.

– Все, двигай отсюда. Золотой.

Павлов подождал, пока за Золотым закроется дверь, и томно вытянулся в кресле.

Новый день начинался… И угнетала мысль – отморозков с каждым днем все больше. И если в былые времена они мечтали об одном – нажраться водки и отметелить кого-нибудь ногами в городском парке, – сегодня они садятся на иглу, которая вышибает остатки мозгов. И сегодня, насмотревшись фильмов, рекламы и красивых витрин, они мечтают получить разом все, они мечтают о больших деньгах. И им пока не хватает одного – оружия.

Вот только оружия становится все больше.

Неужели за ними будущее? И ему доживать в стране, где будут заправлять эти уроды?

Павлов поежился и отогнал от себя эту мысль.