Огонь, холод и камни

Блестящая лента шоссе послушно бежала под колеса черной "Волги", зеленые насаждения по обе стороны дороги сливались, мелькая, в сплошные потоки, а редкие встречные автомобили, эти механические мастодонты современной цивилизации, стремительно проносились мимо, обдавая на короткие мгновения острыми запахами выхлопных газов. Бросая на табло спидометра опасливые взгляды. Роман, раздраженный такой непонятной спешкой, сидел в напряженной позе на переднем сиденье, рядом с Херманном, который, казалось, не обращал ни малейшего внимания ни на скорость, ни на своего взволнованного пассажира. Он только рассеянно глядел на дорогу да жадно - одну за другой - тянул дорогие сигареты "Бонд"; которые извлекал из яркой цветастой пачки в нагрудном кармане. "В конце концов, нервы у меня тоже не из железа, - думал Роман.- сначала эти непонятные недомолвки, полунамеки, теперь эта сумасшедшая гонка. То, что особой любви ко мне вы, товарищ майор, не испытываете, я уже давно разглядел, это на вашей ментовской физиономии прорисовывается довольно отчетливо, но вот о причинах такого недоброжелательства я могу пока лишь только догадываться. Впрочем, оставаться в неведении я не испытывал больше ни малейшего желания". И он, искоса поглядев на майора, спросил: - Может, вы мне все-таки объясните, куда мы едем? Майор секунды три-четыре помолчал, потом, не отрывая глаз от дороги, с видимой неохотой ответил: - В Новочеркасск. К человеку; который видел чудовище. - Вот как! - удивился Роман, в одно мгновение позабыв все свои обиды. Разве есть такие? Майор снова помолчал секунды три-четрые и, не считая, должно быть, нужным вразумительно отвечать на этот вопрос, бурклул что-то нечленораздельное. - По крайней мере, могли бы сразу сказать, - проворчал Роман. - Сидишь тут, переживаешь. Насупившись, он стал глядеть в окно. Между тем черная "Волга", миновав обросшую жухлой травой каменную визитку НОВОЧЕРКАССК с убогой стеялой у дороги, въехала наконец в город. Тотчас же, по обе стороны замелькали белокирпичные многоэтажки, кемпинги, потянулись увитые плющом крашеные металлические ограды. Движение здесь было более оживленное, чем на шоссе, и запахи выхлопных газов усилились. Как неизменные российские атрибуты, появились едва плетущиеся, набитые под завязку пассажирами пыльные "Икарусы", загрохотали самосвалы, замелькали дряхлые "Волги" и "Москвичи" с бледными шашечками на бортах. Довольно быстро, всего лишь пару раз задержавшись у светофоров, они проехали по шумному, нашпигованному всевозможными автомобилями проспекту Платова, свернули затем на более тихую Пушкинского, миновали ее без особых задержек и наконец выбрались на Подтелкова, унылую и грязную, изуродованную многочисленными выбоинами улицу, по обе стороны которой уходящими в пыльную даль вереницами тянулись припаркованные автомобили, а справа, теперь уже прямо по курсу, метрах в трехстах, разноцветной массой бурлило многоголосое человеческое варево. Несмотря на то, что территория Азовского рынка была довольно-таки обширной, она тем не менее не могла вместить всех желающих, и многочисленные продавцы-частники, постелив газеты, раскладывали свои товары прямо на тротуарах и бордюрах близлежащих улиц. Между ними, прицениваясь, споря, подходя и снова отходя, просто глазея, бродил самый разнообразный люд: озабоченные пожилые женщины с огромными кошелками в руках; дети; неопрятные, обросшие недельной щетиной субъекты в помятой одежде; какие-то подозрительные личности неопределенного возраста и неопределенных занятий, все, как правило, в дорогих джинсовых костюмах, темных солнцезащитных очках, с импортными спортивными сумками через плечо. Были там - и без них, наверное, не обходится ни один базар - назойливые цыгане, которые приставали к прохожим, а те ожесточенно отмахивались от них; совсем еще молоденькие девушки, вертя во все стороны головами, водили за собой, словно бы на поводу, молчаливых равнодушных кавалеров, и изредка, как дождь в пустыне, мелькал то тут, то там синий представительный мундир скучающего милиционера. А над всем этим толковищем стоял могучий и ровный, похожий на рокот отдаленного горного потока гул из сотен и сотен голосов, и температура здесь была, очевидно, выше обычной градуса на два, на три, как минимум. - Наро-оду! - пробормотал Роман, когда они подъехали почти к самой толпе. - А вы как думали, - откликнулся Херманн. - Воскресенье, как никак. Базарный день. Он довольно удачно загнал машину на весьма кстати освободившееся место между кремовой "восьмеркой" и светло-синим "Москвичом", после чего, аккуартно заперев все дверцы, повел Романа куда-то в самую гущу, куда-то через толпу, туда, где над остроконечными крышами теснящихся ларьков уныло маячила проржаввшая металлическая арка входа на территорию рынка. Они миновали ряд ларьков ("Воды", "Пирожки", "Овощи", "Мясо"), потом прошли вдоль длинного прилавка, на котором в изобилии располагались всевозможные продукты питания, начиная с местных помидоров и кончая закавказскими апельсинами, и наконец остановились перед широким приземистым строением с желтой фанерной вывеской "КООПЕРАТИВ СОЛНЫШКО" над распахнутой дверью. - Кажется, здесь, - пробормотал Херманн, сверяясь с какими-то заложенными в его памяти данными. Внутри было чисто, сухо, прохладно и безлюдно. На широких прилавках под стеклом красовались щедрые дары донской земли: помидоры, огурцы, лук, кабачки и пр.,- цены здесь были явно выше рыночных, и именно этим, очевидно, и объяснялось отстутствие покупателей. За прилавками, листая старый захватанный журнал, сидел скучающий светловолосый субъект лет 18-20. При виде Херманна и Романа его лицо озарилось улыбкой, он торопливо поднялся и, страшно гундося, вежливо произнес: - Желаете приобрести овощей? - Нет, - сразу же сказал Херманн, даже мимолетным взгядом не удостоив овощное изобилие. - Мы хотели бы переговорить с Лаврентьевой. - А-а, - протянул паренек. Выражение услужливой готовности добропорядочного гражданина. - Вы, наверное, из милиции...- Не дождадвшись ответа, паренек добавил: - Она уехала за партией помидоров, будет минут через тридцать-сорок. Можете подождать, если хотите. - Мы так и сделаем, - сказал майор. Парень загундосил что-то еще, но Херманн и Роман уже не слушали его. Выйдя из помещения, они присели на стоявшие у стены деревянные ящики. Майор тотчас же задымил своим американским "Бондом", а Роман, достав из кармана недочитанные листы дневника Вадима Синицына, погрузился в чтение.

16 марта. 1987 год.

23 часа 40 минут. Как-то Виталик, старинный мой приятель, высказал мне в минуту откровенности мысль о необходимости наличия у общающихся со мной людей двух вещей: безграничного терпения - нематериальная структура, и нервной системы, выкованной из титано-вольфрамовой стали, - структура материальная. Сам того не подозревая, а может, и с умыслом, он затронул во мне самое больное место. И, что самое обидное, он был прав на все сто процентов. Действительно, непредсказуемые колебания моего настроения уже давно создали вокруг меня удручающую зону глубокого вакуума, ликвидировать который вряд ли кто из моих прежних приятелей испытывает сейчас желание. Слишком много в свое время было допущено вольностей по отношению к ним. Я, конечно, никого не обвиняю и обид ни на кого не держу, да и, собственно, о каких обидах может идти речь там, где виновен только я один, и никто больше, но длинными бессонными ночами, когда жуткий космический холод проникает ледяным потоком в мое сознание, я не перестаю задавать себе одни и те же вопросы: за что? За что мне такая судьба? Если я провинился в чем, то где? когда? перед кем? Я не могу поверить, что вся моя вина заключается в одном только факте моего существования. Сначала меня истерзывал в течение долгих пяти лет этот жуткий черный туман, а теперь какие-то дьявольские силы, непонятно откуда берущиеся, швырают меня, словно бы забавляясь, из одной эмоциональной системы координат в другую. И каждый раз с такой мучительной болью, будто раскаленными крючьями сдирают мясо с костей. Что это за силы, я не знаю, я даже представить не могу, что это за силы. Быть может, это наказание Божье, а быть может, Его антипод дьявол преследует меня, развлекаясь... Иногда, правда, наступают короткие минуты просветления. Мне начинает казаться, будто бы какой-то радужный поток влечет меня куда-то, куда-то сквозь холод и тьму, куда-то за синий горизонт, туда, где раскинулась меж диковинных гор некая удивительная страна со сказочным солнечным городом. Боже, как бы мне хотелось поселиться в этой стране и обрести там вечный покой. Но эти минуты кратки, они быстро проходят, и снова я остаюсь один на один со щемящей пустотой и в безысходной тоске. О, Господи, если ты есть, прошу тебя, скажи - долго ли мне еще терпеть эти муки, долго ли мне еще нести этот непонятный чудовищный крест, это тяжкое непосильное бремя? Ведь я могу не выдержать, сломаться. Ведь даже самые прочные камни, если помещать их все время то в огонь, то в холод, то в огонь, то в холод не выдерживают и рассыпаются в прах. Чего же тогда можно ожидать от человека, от такого жалкого и несчастного человечка, как я, создания много более слабого и непрочного, нежели камень? Ответь мне, Господи! Не покидай меня!..

...Беспорядок на площади царил необычайный. Покореженные автомобили, трубы, полусгнившее тряпье, скелеты, банки, мотки ржавой проволоки, полуобгоревшие автомобильные покрышки, битые кирпич и стекла, трухлявые доски, утыканные ржавыми гвоздями, игрушки, какой-то мелкий мусор неопределенного происхождения, сухие листья- все это сплошным неровным ковром устилало всю поверхность площади, а в самой ее середине в обрамлении тяжелых металлических цепей возвышалось на гранитном постамента какое-но непонятное бронзовое сооружение - то ли некий священный символ этого города, то ли идиотский выдрик местного абстракциониста. Более всего оно походило на бесформенную статую хомо сапиенс мужеска пола. Стояло оно на двух ногах, коротких и толстых, прочно и основательно, рук у него, кажется, не было, а с того места, где полагалось быть голове, устремлялся кудато вдаль, куда-то в заоблачные выси, суровый металлический взгляд обращенного к небу глаза на тонком штыре. Ну и обстановочка, подумал Виктор растерянно, на Тутмосе обстановочка, помнится, тоже была далеко не сахар, но эта свалка, честно говоря, покруче Тутмоса. С чего же тут начинать? Он посмотрел сначала на Элвиса, потом на Грэхэма, которые стояли рядом и с обескураженными лицами разглядывали миазмы этой убогой цивилизации. - Так что будем делать, старики? - бодро спросил он. "Старики" одновременно, как по команде, пожали плечами, а Элвис, чуть помедлив, неуверенно произнес: - Пожалуй, катер здесь ни к чему. Только технику загробим, - и замолчал, многозначительно поглядывая то на Виктора, то на Грэхэма. - Узнаю душку Элвиса, - сказал Льюсис с язвинкой. - Так и ждет он, глупый кот Базилио, возможности посачковать. - А что? - откликнулся Элвис нахальным голосом. - в биллиардной шары без дела ржавеют, а я тут кисну, форму теряю, а мне еще у Сикоки девять партий отыгрывать. - Он прав, - заявил Виктор, глядя на Грэхэма, - катер тут действительно ни к чему. - Он повернулся к Элвису. - Ладно, старик, можешь проваливать в свою биллиардную. без тебя управимся. Элвис тотчас же, громыхая ботинками, полез в кабину, устроился там поудобнее и, оскалив зубы, помахал обрятуной коричневой материей рукой. - Вали, вали, - проворчал Грэхэм. Катер, взметнув густые клубы пыли, совершенно бесшумно взлетел в небо и через несколько секунд растворялся в сверкающей голубизне. - Так какие у нас, гвардеец Грэхэм, планы?- осведомился Виктор. - О, планов у нас сколько угодно, - сказал Льюис. - Очень много у нас планов. Например, план номер один: ввинчиваемся в эти кварталы, прочесываем все находящиеся там дома, обнаруживаем аборигена, хватаем его за шкирку, а затем за чашкой чая он нам доверительным шепотом рассказывает о своих бедах. Мы умиляемся до слез, а потом принимаем все необходимые меры... - Не годится, - оборвал Виктор Грэхэма. - Делать ставку на аборигенов неразумно. Если эти дети трущоб и имеют здесь место, то отыскать их все же вряд ли удастся. Прячутся, мерзавцы. - Хорошо. Тогда план номер девятнадцать. Весь свой духовный и интеллектуальный потенциал, весь без остатка, устремляем на поски центров средств массовой информации. - Вот это уже кое-что, - сказал Виктор одобрительно. - В первую очередь нужно уделить внимание телецентру, вышка уже изрядно намозолила мне глаза, а во вторую - отыскать редакцию какого-нибудь местного периодического издания- газеты или, скажем, журнала. Должна же там быть хоть какая-нибудь информация. Но для затравки, гвардеец Грэхэм, предлагаю обследовать вон то симпатичное здание с фальшивыми белыми колоннами. - Как прикажете, господин капрал. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что здание сохранилось не так хорошо, как это казалось издали. Время и стихии здесь успели вволю похозяйничать. Массивные белые колонны были густо исполосованы мелкими трещинами, искусная лепка, украшавшая фасад, местами пообвалилась, обнажив грязно-серую кирпичную кладку, а с плоской крыши, угрожающе покачиваясь на легком ветру, свисали кое-где широкие листы кровельного железа, сорванного, очевидно, бушевавшим здесь когда-то ураганом. Такие же листы лежали в изобилии и у основания здания. Внутри, в вестибюле; было тихо и пусто. Только вдоль высоких окон тянулся унылый ряд деревянных кадушек с какими-то засохшими растениями да справа в углу скалился из груды костей облепленный пучками рыжих волос человеческий череп. В конце вестибюля, уходя куда-то в глубины здания, брали начало два широких коридора, а между ними на пятиметровом участке стены, как раз напротив входа, висели портреты каких-то сумрачных личностей в темных одеждах. Административное здание это, что ли, подумал Виктор. Или, быть может, контора какой-нибудь частной фирмы. Черт их разберет, этих аборигенов. Грэхэм немедленно направился в один из коридоров, а Виктор, приблизившись к портретам, принялся разглядывать суровые скуластые лица. Точно, какая-нибудь контора, решил он через пару минут, а эти типы что-то вроде местных передовиков на доске почета. Хм, куда это Грэхэм запропастился? - Грэхэм, - громко позвал он, вертя во все стороны головой. - Грэхэм, черт возьми, ты где? Звуки его голоса гулко разнеслись по обширному пространству этого мрачного вестибюля и утонули, как в вате, где-то в темных углах. Снова наступила тишина. - Грэхэм, хватит дурить, выходи немедленно. Снова никакого ответа. Встревоженный Виктор потянулся к кнопке включения рации, и в этот самый момент справа, там, где начинался один из коридоров, вылезла вдруг с тихим шипением из-за угла жуткая клыкастая физиономия и злобно уставилась на Виктора желтыми бусинками глаз. Мыслей не было. Был молниеносный прыжок в сторону, а потом - удобноустойчивая поза с вытянутым в сторону чудовища "лингером". Только двинешься, буду стрелять, подумал Виктор с отчаянием. А чудовище вдруг затряслось мелкой дрожью, потом издало какой-то полузадавленный всхлип и рухнуло на пол бесформенной грудой тряпья и бумаги. Из-за угла, давясь смехом и звонко ударяя себя по ляжкам, выкатился потерявшийся Грэхэм Льюис. Вот это да, подумал Виктор ошарашенно. Теперь разговоров на базе на две недели хватит. Он сунул "лингер" обратно в кобуру и, задрав подбородок, двинулся к выходу, но с полдороги вдруг вернулся, пнул бутафорское чудовище ногой и спросил самым, на какой только был способен, будничным голосом: - Откуда ты выкопал эту образину? - Оттуда, - сказал Грэхэм, все еще всхлипывая, и махнул рукой в сторону коридора. - Я понял, это здание - театр. Там есть что-то вроде костюмерной, наряды всякие, маски, вроде этой... А здорово я тебя, гвардеец Виктор. - Идем, - сказал Виктор и, ни слова больше не говоря, первым направился в коридор. Костюмерная обнаружилась за третьей по счету дверью. В небольшой зеркальной комнатке висели на вешалках вдоль стен всевозможные костюмы, маски, стояли стулья, столики с каким-то неопределенным барахлом, а в углу на полу лежала куча неприятного нэ вид тряпья, из которого торчала, масляно поблескивая, голая задница какого-то манекена. Все это не представляло ни малейшего интереса, и Виктор, даже не потрудившись закрыть дверь, двинулся дальше. Грэхэм Льюис, ухмыляясь, затопал следом. Так, что у нас здесь, подумал Виктор, отворяя следующую дверь. За дверью оказался огромный концертный зал. Все в нем вроде бы было на местедлинные ряды кресел в партере, былконы, широкая сцена с подъемным занавесом. Не хватало только для полноты композиции оркестровой ямы. Но она здесь, если это действительно театр, явно была бы ни к чему. Если же это все-таки не театр, а, к примеру, опера, то где гарантия, что для музыкантов здесь не подготовлено какое-нибудь другое место? Нельзя же, в конце концов, вс подгонять под земную мерку. Совпадений и так чересчур достаточно. - Ладно,- сказал Виктор.- Делать тут явно нечего. Поплыли отсюда. - А что и где нам тогда делать? - спросил Грэхэм, когда они вышли из здания театра на площадь. - Ты и в самом деле такой дурачок или только прикидываешься? - сказал Виктор. - Напоминаю, мы собирались на телецентр. - Есть поправка, - сказал Грэхэм. - До телецентра не менее пяти кэмэ. На дорогу по этой помойке мы ухлопаем весь остаток дня. Предлагаю заняться поисками редакций. - Поправка принимается, - сказал Виктор, подумав. - Есть какие-нибудь предложения? - Предложений нет, - сказал Грэхэм. - Есть пожелание, поменьше трепать языком, побольше заниматься делом. - Наконец-то я услышал слова не ребенка, но зрелого мужа, - сказал Виктор. - Вызывай базу. Через минуту в динамиках раздался сочный зевок, а вслед за ним скучающий голос дежурного оператора связи: - Юрий Хентов, слушаю. - Привет, Хентов. Здесь Локтев, - сказал Виктор. - Кто из наших занимался разведкой в моем секторе? - Я, - сказал Хентов. - А что тебя интересует? - Меня интересует, где находятся редакции местных газет и журналов, сказал Виктор. - Ясненько, - сказал Хентов. - Дайте-ка мне панораму. Грэхэм и Виктор тотчас же завертели из стороны в сторону головами, а дежурный оператор что-то нечленораздельно забормотал. - Ясненько, - повторил он через минуту. - Вам, ребятки, жутко повезло. Видите справа улицу?.. Дуйте по ней два квартала и слева, за сквером, найдете то, что вас интересует. Желаю успеха. - Мерси, - сказал Виктор. - Спасибо за информацию. - Желаю приятно выспаться, - добавил Грэхэм. По части беспорядка указанная Хентовым улица мало чем отличалась от центральной площади. На всем ее зримом протяжении царило то же самое унылой запустение: мусор, мусор и мусор. Мусор самого разнообразного происхождения. Только разве что по причине близости домов битых кирпича и стекол здесь было явно больше, да человеческих скелетов по причине непонятной было явно меньше. Во всем остальном беспорядок на улице казался своеобразным продолжениемрукавом гигантсокто организма свалки на площади. Через полчаса, а именно столько времени космодесантники затратили на дорогу, выяснилось, что вожделенная ими редакция местной газеты помещалась в огромном квадратном семиэтажном здании, сооруженном в ультасовременном стиле из стекла и бетона. Время, стихии и другие мелкие напасти его ничуть, казалось, не состарили. Все также, как и сто, наверное, лет назад, игриво поблескивали под лучами стоящего в зените Мэя оконные стекла, все, без исключения, целые; металлические колодцы выведенных наружу лифтов нисколько не поржавели, а перед самым входом на небольшом постаменте располагался свежий на вид, будто вчера только отлитый, бронзовый бюст какого-то мужчины. - Обнадеживающие признаки, - заглотил Виктор. Грэхэм в этот раз промолчал, пожал только плечами, к чему, мол, гадать, там видно будет. Войдя в здание, оп сразу же, насвистывая некую замысловатую мелодию и заглядывая во все двери, принялся бродить по запутанным коридорам первого этажа, а Виктор, поднявшись по широкой мраморной лестнице на второй, обнаружил там довольно обширную комнату, весь пол которой был, словно хлопьями желтой пены, устлан кипами старых газет. При малейшем прикосновении они, как сопревшая до последней степени материя, расползались, превращаясь в какие-то неопределенные клочья, просыпавшиеся между пальцев. Прочитать их не было никакой возможности, и Виктор, оставив свои попытки, поднял с пола кресло, уселся в него и принялся ждать Грэхэма. Все это, в принципе, можно восстановить без особых пооблем, подумал он, оглядывая помещение комнаты. Направить сюда толковых ребят с толковой техникой, пусть поработают. Главное, не стоять у них над душой и, что, наверное; даже важнее, не давать стоять у них над душой Аартону. Тогда эти убогие перлы снова станут выглядеть как новенькие. Неплохая, в общем-то, мыслишка. Не забыть бы только потолковать об этом с шефом... Где же Грэхэм? Ч-черт! Вечно его приходится ждать. Опять, наверное, готовит какую-нибудь очередную пакость. Он повернул голову к двери и стал прислушиваться к тому, что творилось на первом этаже. Сначала там стояла тишина, потом вдруг что-то с грохотом рухнуло, зазвенело что-то - то ли стекло, то ли листы железа, и как только шум этот утих, снова раздались беспечное посвистывание, хлопанье дверей и мерный цокот металлических ботинок. Развлекается, душка Грэхэм, подумал Виктор. Вскоре шаги приблизились, затихли, и в дверном проеме возникла сутуловатая фигура Льюиса, улыбавшегося во весь рот. - Отдыхаете, господин капрал, - сказал он. - И правильно делаете. Все эти носители информации не выдержали испытания временем. Рад это констатировать, ибо, можете мне поверить, нам пришлось бы после их изучения заканчивать свои дни в сумасшедшем доме. Ты только посмотри, сколько их здесь. - Грэхэм повел вокруг рукой и вдруг пошел прямо по газетам топча их и расшвыривая в стороны. - Идиот! - крикнул Виктор. - Прекрати немедленно. Все это легко восстановить. - А зачем? - сказал Грэхэм, все же останавливаясь. - Надеешься обнаружить что-нибудь заслуживающее внимания? Напрасно надеешься. Тот, кто уничтожил цивилизацию, наверняка позаботился и о том, чтобы ликвидировать всю информацию, которая смогла бы пролить свет на события, имевшие здесь место. А скорее всего, сударь мой, никакой информации тут и не было. Цивилизация, как пить дать, погибла в однодневье или даже в одночасье, так, что даже никто и пикнуть не успел, до газет ли им тут было? - Опять двадцать пять, - сказал Виктор, поморщившись. - И в кого ты такой уродился, демагог доморощенный? - Нет, братец ты мой, я не демагог, - сказал Грэхэм широко раздувая ноздри. - Не демагог я. Просто я нутром чую, всеми своими фибрами, что мы не там копаем. Понимаешь ли ты это? Можешь ли ты это понять недоумок этакий? Я чую. Чую я, и все тут. - Я тоже чую,- признался вдруг Виктор.- Мне кажется, нам стоит заняться историей этой планеты. Наверняка на каком-то этапе обнаружатся пробелы в духовном и интеллектуальном развитии местного населения. В них, очевидно, и кроются причины гибели цивилизации. Грэхэм посмотрел на Виктора с интересом. - Ну? - Чего "ну"? - сказал Виктор сердито. - Я знаю столько же, сколько знаешь ты. Своей головенкой надо думать. - Хар-роший у нас разговор получился, - заметил Грэхэм, ухмыльнувшись.Ладно, старик, если ты не против, я, пожалуй, вызову катер. На сегодня, кажется, все...

* * *

Светлана Лаврентьева, компаньонша унылого субъекта по кооперативу, оказалась высокой светловолосой девушкой лет 22-24. Как заученный урок, она почти без запинки протараторила историю, уже известную ранее Херманну. 18 июля, это было, кажется, воскресенье, мы с Аликом, приятелем моим, поехали на его машине за город, на природу. Захотелось, знаете, отдохнуть, позагорать, расслабиться, а то все работа да работа, замучила проклятая... В общем, приехали мы на место еще до обеда. Это аж за Биссергеневкой, на Аксае, есть там, знаете, такой мост, так вот сразу же на ним - направо. Красотища там - с ума можно сойти. Ивы, дубы, трава зеленая, и купаться можно. Алик сразу же в багажник - за удочками, он у меня рыболов заядлый, а я-за ведро да к реке, на уху надеялась. А перед этим ему и говорю, включи, говорю, магнитофон, пускай музыка играет, а то уйдешь сейчас, а я в этой технике ничегошеньки не понимаю. Он сначала отмахнулся было - занят, мол, а потом и говорит, ладно, говорит, сейчас я с удочками разберусь и включу, иди. Ну я и пошла. Только я на берег вышла, смотрю, а на том берегу из камышей, будто бы дым какой-то, черный туман выползает. Странный такой туман, вода вокруг него кипит, пар идет. И ползет он, как стелется, над самой рекой и вроде бы ко мне, на нашу сторону. Страшно мне тут стало, оцепенела я, дрожу, назад хочу бежать, а ног не чую. Так бы, наверное, и умерла со страху, если бы Алик магнитофон не включил. Заиграла тут музыка, Юрочка Шатунов запел. Я в себя пришла, ведро бросила и - бежать. До самой машины бежала. Бледная вся, испуганная. Алик меня как увидел, так чуть в обморок не упал. Что, говорит, случилось? Крокодилы, что ли? Нет, говорю, не крокодилы. Ты разве ничего не видел? Нет, говорит, ничего не видел. Алик, говорю, милый, поехали отсюда. Он еще больше удивился. Да что случилось, говорит? Не спрашивай, говорю, потом расскажу, поехали, пожалуйта. Ну, говорит, если ты этого так хочешь... Так мы и уехали. А ведро то на берегу забыли. Так, наверное, и лежит там до сих пор. Жалко. Совсем новое ведро было. Эмалированное. Я его у спекулянтов с переплатой купила...

...Майор Херманн сидел в расслабленной позе на переднем сиденье, за рулем, глядел меланхолически на дорогу и, казалось, по-прежнему не проявлял ни малейшего желания отвечать на многочисленные вопросы Романа. Ну и черт с тобой, думал Роман. Мне, собственно, на это уже наплевать. Картина и без того прорисовывается уже достаточно отчетливо. Не хватает только нескольких завершающих штрихов, а именно: как это чудище вычисляет геторов (по психополям, что ли), как оно сумело материализоваться, ведь для этого потребовалась бы колоссальная энергия, и как же все-таки с ним бороться - что-то уже мелькает у меня в голове по поводу этого последнего вопроса, но пока то это не более чем туманные неопределенные пятна. Со временем я, конечно, разгрызу этот орешек. Будьте спок, товарищ майор. А вот что касается вашего непонятного поведения, то тут, признаться, я в полнейшем недоумении. Специалист вы, что ли, игры на нервах? Есть, знаете, такие любители, этакие скверные людишки, которые из чисто спортивного интереса, а быть может, в угоду своей врожденной мерзопакостности, готовы кого угодно, хоть мать родную, довести до белого каления. Хотя, признаться, я все больше склоняюсь к тому, что все эти ваши показные манеры крутого мэна - есть заранее спланированная, специальная акция некоего психологического характера. Если это так, товарищ майор, то, смею вас заверить это форменное идиотство. Неужто вы не понимаете, что своими жалкими потугами растормошить меня только затрудняете мне работу?.. Нет, тут нужна полная ясность. И Роман, искоса поглядев на майора, сказал как можно более любезным голосом: - Дмитрий Миронович, вы не могли бы прояснить ситуацию в одном немаловажном для меня вопросе? Не отвечая, майор Херманн посидел Некоторое время в неподвижности, потом зашевелился, потягиваясь, швырнул потухшую сигарету в окно и, словно бы у него вдруг случился нервный тик, как-то неопределенно, обозначая, очевидно, тем самым свое согласие, дернул головой. - Скажите, Дмитрий Миронович, за что вы меня так не любите? - спросил Роман. - Хм, - сказал майор, - а за что мне вас любить? Вы не женщина, и я вам не любовник. - Это так, - согласился Роман. - Я не женщина. А вот если бы стал, изменилось бы что-нибудь? - Нет, - сказал Херманн. - Ничего бы не изменилось. Не буду лукавить, вы мне неприятны по другой, вполне определенной причине. - Это по какой же? - Вы не человек. Роман Васильевич. Вы - чудовище. Быть может, вы это еще не вполне отчетливо осознаете, но это так. Конечно, вашей личной вины в происходящем нет, триста тысяч трупов на совести другого чудовища. Но, смею вам заметить, вы от него мало чем отличаетесь. - Понятно, - сказал Роман ядовито. - Теперь мне все понятно. Ну и что же вы намерены делать дальше? - Следовать за вами всегда и всюду, как тень. - Даже в сортир? - спросил Роман с недоверием. - Даже в сортир. Я к вам приставлен. И без моего ведома ни один волос не упадет с вашей головы. - Понятно, - повторил Роман. - Остановите машину. - Зачем? - Я хочу выйти. - Зачем? - Я пойду пешком. - Не выдумывайте. До Ростова еще пятнадцать километров. - Если вы не остановите машину, я выпрыгну. - Охотно вам верю, - сказал Херманн равнодушным голосом. - Прыгайте. - Ах так! - пробормотал Роман, хватаясь за дверную ручку. Приоткрыв дверцу, он посмотрел на несущуюся обочину дороги и, отклонив назад корпус, зажмурил глаза. - Да остановитесь же вы наконец, психопат вы этакий! - закричал тут у него над самым ухом Херманн. - Если вам так хочется, пожалуйста, можете идти пешком. И тотчас же, отчаянно завизжав тормозами, черная "Волга" остановилась, да так резко, что Роман, которого по инерции швырнуло вперед, едва не ударился головой о лобовое стекло. Не говоря ни слова, он выбрался из машины и скоро зашагал по обочине дороги. - Когда перебеситесь, - крикнул ему Херманн, - дайте знак. Я подберу вас. "Волга" стронулась тихонечко с места и едва слышно покатила вслед за Романом. Лучше сопли подбери, подумал тот с яростью. Попечитель доморощенный, фараон, мент поганый! Он вдруг резко свернул с дороги и по пыльной вялой траве побрел к лесополосе. Позади раздались невнятные ругательства, потом стихли, гулко хлопнула дверца и послышались торопливые догоняющие шаги. Ползет ментяра, подумал Роман с удовлетворением. Он остановился, повернул слегка голову, так, что в поле зрения появилась расплывчатая - не в фокусе - фигура майора, и спросил с усмешкой: - Так и будете за мной ходить? - Так и буду, - откликнулась фигура. - Что ж, дело ваше. Роман побрел дальше, а шаркающие позади шаги возобновились. Будто соединенные некой невидимой нитью, они прошли один за другим через лесопосадку, потом по небольшому, изрытому гусеницами то ли тракторов, то ли танков (полигон тут, что ли, был) полю, миновали редкую березовую рощу, вдоль края которой тянулись кусты шиповника и поднялись наконец на невысокий пригорок, поросший жухлой низкорослой травой, покрытый головешками, клочками газет, бутылочным стеклом и другими миазмами испражнявшегося здесь пикника. Что ж, подумал Роман. Вот все и прояснилось. Я теперь, оказывается, чудовище. Угроза для человечества, так сказать. Интересно, когда будет покончено с монстром, не примутся ли Херманн и ему подобные за меня и других геторов? Так, на всякий случай, от греха подальше. Отправят к праотцам без тени сомнений, и все будут довольны - и мы не будем мучаться, и херманны будут спокойны. Великолепный, признаться, выход, все проблемы разрешающий. Впрочем, товарищ майор, я вас прекрасно понимаю. Собственная безопасность превыше всего. Я и сам, пожалуй, на вашем месте поступил бы точно так же. Только вот, товарищ майор, я не на вашем, к сожалению, месте. Я на своем, товарищ майор, месте и у меня насчет моего будущего планы несколько иные... И с этим вам - охотите вы этого или нет - придется считаться. Он повернулся к майору и замер, пытаясь удержать рвущийся наружу крик. В только что оставленной ими низине, со стороны придорожной лесопосадки, текло к ним, неторопливо накатываясь на желтеющую траву, облако черного тумана. Многочисленные ярко-голубые прожилки и точки сверкали в нем, как россыпи бриллиантов, прямой, выжженный в траве след позади облака курился синим дымом, и во все стороны разбегались по прелым листьям и сухим веткам веселые огненные ручейки занимающегося пожара. Так вот ты каков, подумал Роман, а Херманн, первым очнувшийся от столбняка, заорал ему каким-то нелепым высоким голосом: - Теперь вы видите, видите? теперь вы убедились?.. Смотрите на него внимательно, смотрите и запоминайте! Вот оно - порождение ада во всей своей красе! Роман по-прежнему не шевелился, оцепенев, и ничем не реагировал на слова майора. - Ладно, - сказал Херманн уже более спокойно. - Вот ключи, бегите к машине и ждите меня там, а я попробую его задержать. - Он вложил что-то в вялую руку Романа. - Ну, что же вы? Бегите! Да бегите же, черт возьми! Роман посмотрел на него безумными глазами, словно бы не понимая, чего от него хотят, потом попятился, спотыкаясь, и наконец побежал. Побежал он легко, не ощущая ног и не видя земли, в сторону зеленеющих невдалеке зарослей шиповника. В голове у него было пусто, ни мыслей, ни чувств, только страх да гулкое буханье крови в висках. Метров через сорок, услышав позади сухие пистолетные выстрелы, он остановился, оглянулся, неосознано фотографируя картину окружающей действительности, и увидел майора Херманна, который, согнув слегка ноги в коленях, все еще стоял на прежнем месте, на вершине, стрелял во что-то невидимое. Скрытое за выпуклостью холма, и, по всей видимости, не очень-то торопился обращаться в бегство. А в низине, видно, горело уже хорошо, легкий ветер выдувал оттуда рваные клочья дыма, что-то трещало там, и птицы, встревоженно галдя, разлетались в разные стороны. Ну что же он, что же он. подумал Роман с отчаянием. И тут появилось облако. Появилось оно бесшумно, стремительно, сразу же всей массой, словно бы вдруг выпрыгнуло прямо из-под земли, и в ту же секунду трава под ним занялась мелким огнем, дыма стало больше, а прозрачный воздух поверх него заколебался, плавясь, и вместе с воздухом заколебались далекие редкие облака. Ну же, ну же, отчаянно твердил про себя Роман. Словно бы услышав его призыв, майор Херманн обратился наконец в бегство. Он помчался, как сайгак, гигантскими скачками в сторону от Романа и от дороги, ежесекундно оглядываясь, рассчитывая, должно быть, что черный туман последует за ним. Однако, полностью его игнорируя, облако, собравшись в правильный компактный шар, диаметром не более трех метров, покатилось к Роману. В одно мгновение голова Романа снова стала пустой, снова гулко забухала кровь в висках, а дикий страх, казалось, уже готов был вырваться наружу душераздирающимся нечеловеческим воплем. Роман невольно попятился, а Херманн, что-то крича и отчаянно размахивая руками, уже мчался обратно. Опять затрещали пистолетные выстрелы, сухо, неуверенно - совсем, казалось, неуместный здесь звук. Даже малейшего вреда облаку они не доставили. И все же оно остановилось. То ли ему надоела возня майора, то ли оно решило покончить сначала с более близкой жертвой. Из самой его середины, словно некая черная молния, метрулось вдруг к Херманну огромное щупальце, обхватило его поперек туловица, и в то же мгновение майор исчез в пульсирующей ярко-голубыми прожилками массе. Только раскинувшиеся в полете ноги мелькнули перед потрясенным Романом. Боже! Боже! - шептал он едва шевелящимися губами. А майора между тем крутило в облаке и швыряло, как попавшее в водоворот бревно. Попеременно из черной каши показывались на короткие мгновения то руки, то ноги, то искаженное мукой лицо, и каждый раз сведенные судорогой губы на нем словно бы шептали: "Беги". А потом - прошло, наверное, всего несколько, пять или шесть, секунд, не больше - из облака вдруг выстроил в небо густой фонтан черной крови, и майор больше не появлялся. А Роман вся пятился, пятился, не в силах повернуться, не в силах бежать. И неизвестно, сколько бы еще времени продлилось это оцепенение, если бы долгожданная разгадка зловещей тайны не озарила наконец его сознание. Те самые недостающие штрихи легли наконец на предназначенные им места, и сразу же туманная картина обрела завершенность, исчезли белые пятна, все стало понятным, логичным. В мгновение ока вернувшиеся к Роману силы взорвали оцепеневшие мышцы, и он, с ходу вломившись в кустарник, продрался сквозь него, оставляя на ветках клочки одежды, и вбежал в начинавшуюся сразу же за шиповником березовую рощу. Здесь он снова остановился, ненадолго, всего лишь на несколько секунд, чтобы хотя бы частично нормализовать дыхание и оглядеться. Черный туман уже неторопливо стелился следом. Расслаиваясь на тысячи мелких струек, он сочился сквозь шиповник- ни дать, ни взять, обыкновенный черный дым - ветви кустов вокруг него трещали, обугливаясь, шипели, как сало на сковородке, а зеленая листва стремительно желтела, сворачивалась в трубочки и тут же превращалась в пепел. Когда туман преодолел шиповник, его масса снова собралась в компактную форму, в ее середине что-то сверкнуло, неожиданно и ослепляюще, и в то же мгновение мимо Романа, всего в трех-четырех шагах, пронесся, опаляя чудовищным жаром и сметая встречные стволы деревьев, ярчайший до голубизны огненный шар. Дикий страх все-таки вырвался наружу душераздирающим нечеловеческим воплем. Роман рванулся в сторону, упал, споткнувшись о какие-то то ли ветки, то ли корни, тотчас же вскочил и, лавируя между стволами деревьев, помчался в сторону шоссе. Прыгающий и качающийся вокруг него мир воспринимался им сейчас сквозь призму все еще стоявшей перед его глазами картины извергающегося из облака кровавого фонтана. Кровавые реки струились, бурля, под его ногами, кровавое небо нависало над кровавой землей, и кровавые секунды, растягиваясь в бесконечность, сливались в непрерывный кровавый поток. Наконец он выбрался на шоссе. Было оно пустынным, ни машин, ни людей, только метрах в семдесяти стояла на обочине черная "Волга", да далеко, чуть ли не за километр, близилась, вырастая в размерах, неопределенная синяя точка. Только бы успеть, подумал Роман, подбегая к машине, только бы успеть. И тут же терял, казалось, целую вечность открывая дверцу, садясь за руль, заводя двигатель. В любое мгновение он ожидал появления преследовавшего его монстра. Только бы успеть! Только бы успеть выбраться отсюда! Когда "Волга", взревев мотором, рванула с места, черный туман выполз наконец из лесопосадки на шоссе. Роман увидел его в зеркале заднего обзора. В тот же момент вся местность вокруг, несмотря на яркий солнечный день, озарилась, будто некое предупреждение, дрожащим голубоватым светом, и Роман, чисто рефлекторно рванув руль влево, бросил машину на встречную полосу, чудом увернувшись от исторгнутого облаком ярко-голубого шара. Мчавшийся встречным курсом светло-синий "Жигуленок", избегая столкновения, тоже вильнул. Он пронесся, скрипя тормозами, совсем рядом, чуть ли не борт в борт, и исчез из поля зрения Романа. В зеркале заднего обзора было видно, как его, бросая из стороны в сторону, тащило некоторое расстояние юзом, потом он все-таки перевернулся, заскользил блестящей крышей по асфальту и наконец замер у обочины дороги, в какой-то канаве, вхолостую крутя обращенными к небу колесами. А местность вокруг снова озарилась голубоватым светом. Еще один ярко-голубой шар пронесся, обгоняя, мимо "Волги", этот был какой-то неустойчивый, во все стороны от него разбрызгивались огненные хлопья, и он наверняка бы со временем распался сам собой, если бы сотней метров дальше не врезался в стоявший возле дороги электрический столб, который тотчас же, вспыхнул ярким желтым пламенем, стал неторопливо, обрывая провода, заваливаться прямо на шоссе. Роман зажмурился, отжал до упора педаль газа, стиснул кулаки и зубы, напрягся, ожидая, казалось бы, неминуемой гибели. Не успеть - забилась в ошалевшем сознании истеричная мысль. А потом был страшный грохот, где-то позади, но очень близко, чуть ли не в машине, и еще чем-то, кажется, концом провода, с силой, так, что звон пошел, хлестнуло по крыше багажника. Роман открыл глаза, огляделся. Впереди прямо по курсу, было чистое шоссе, а сзади, удаляясь, горел лежавший поперек дороги деревянный столб, горели по обе стороны трассы зеленые насаждения, и что-то горело там еще, далеко, возле самого, очевидно, Новочеркасска, потому что, заслоняя горизонт, поднималась в той стороне к небу сплошная стена из синего дыма. Очень сильно там горело... Черный туман остался где-то далеко позади, уже и не видно его было. а Роман тем не менее все гнал и гнал машину на предельной скорости. До самого своего дома. Всю дорогу он размышлял над недавним своим открытием, и постепенно небывалое возбуждение овладело им. Вчерашнее его эмоциональное состояние, вызванное рассказом полковника, выглядело сейчас сущим пустяком по сравнению с теперешним. Какие-то непонятные процессы происходили сейчас внутри него, привычные связи устоявшегося восприятия окружающего мира рвались, как перетянутые струны, взамен возникали новые, а где-то, на самом дне взбаламученного сознания, уже шевелилось странное нечто, то, что Вадим Синицын ошибочно называл дьявольскими силами, а Роман - ангелом-хранителем, то, что отличало гетора от обычного человека, и это нечто, превращаясь в сплошной могучий поток, неудержимо поднималось из темных глубин воспаленного мозга, стремясь к полному господству над сознанием, и только чудовищное напряжение внутренних сил позволяло Роману сохранять прежнее состояние. - Не время, - шептал он, стискивая зубы. - Не время и не место. Бросив машину у подъезда, он вихрем промчался по лестнице на второй этаж, ворвался в квартиру, схватил рукопись Вадима Синицына и на последней странице написал вкризь и вкось:

...трольных афиш! Здесь не хватает музыкальных гастрольных афиш! Ты слышишь, Грэхэм? МУЗЫКА - вот пробел в духовном развитии населения этой несчастной планеты... Да, музыка, подумают Роман, бросая ручку. Музыка, но не та музыка, что сплошным гадким потоком валит из динамиков радио, магнитофонов и проигрывателей, нет, не эта музыка, ее и музыкой-то назвать нельзя, бездушный слепок вселенского шедевра, а музыка изначальная, музыка вечная, краеугольный камень в фундамента мироздания, музыка, существующая, как некая космическая аура в неких запредельных мирах, а быть может, и рядом: в домах, в людях, в планетах, в звездах,- музыка, неразрывно связанная с материей, существующая в ней и ждущая своего освобождения. И вот эта музыка, только она, только ей под силу, способна (нет, не уничтожить, ничто нельзя уничтожить в вечно Вселенной) изгнать, вернуть в Небытие блуждающий по планете кошмарным призраком черный туман. И эта истина не вызывала сейчас сомнений. Как не вызывало больше сомнений то, что сам черный туман не есть порождение дикой фантазии гетора, не мог человек, это просто выше его возможностей, придумать то, чего не сущестувет в Природе, и дело здесь вовсе не в колоссальной энергии для генерации. Просто случился в свое время незапланированный преждевременный прорыв человеческого сознания в запредельные миры, туда, где хранились, ожидая своего часа, бесчисленные поделки щедрой на выдумки Природы, там было много прекрасных вещей, и только случайность, нелепая случайность обрушила на человечество ужас черного тумана. Созданный Природой непопятно для чего (быть может, кто-нибудь когда-нибудь это и узнает), он тоже существовал, связанный, как и музыка, в структуре материи, вакуума или эфира, неважно, и он тоже ожидал своего освобождения. Он успел уже наделать здесь немало неисравимых бед, но час его возвращения в Небытие недалек. Это несомненно... Кроме этого, Роману стало понятно и предназначение геторов. Он понял, что ни сам он, ни Вадим Синицын, ни другие подобные им люди геторами вовсе не были. Конечно, они существенно отличались от остальных людей, отличке это было колоссальным, но предназначение их все же было в другом. Они были посредниками, некой связующей нитью между человечеством и запредельными мирами, охранным в то же время буфером человечества, их предназначение извлекать из Небытия созданные Природой удивительные прекрасные творения, одаривать ими человечество, подвигая его тем самым на пути духовного совершенства. Да, это несомненно, думал Роман. Это действительно так. И я рад этому. Ну, что же, кажется, пора. Он закрыл глаза и, расслабляясь, откинулся на спинку стула. Тотчас же странное нечто, не сдерживаемое теперь ничем, овладело его сознанием, слилось с ним в единое целое, и перед мысленным взором Романа поплыли, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, удивительные сказочные видения: диковинные страны, города в уютных зеленых долинах, хрустальные замки посреди дремучих лесов, серебряные горы, моря, реки и снова города и замки. А внутри, как звон серебряных колокольчиков, зазвучала изумительная мелодия. Небывалые силы почувствовал в себе Роман. Он засмеялся, открыл глаза. От его рук, как некая теплая аура, исходило ослепительное желтое сияние. От всего его тела исходило ослепительное желтое сияние. По-прежнему смеясь, он подошел к окну, открыл его и, теперь уже зная, что надо делать, уверенно перешагнул подоконник, но не упал, завис на мгновение в воздухе, после чего, поднявшись плавно на крышу дома, встал там на самом краю, глядя на раскинувшийся под ним миллионный город. - Пусть будет Бах, - объявил он торжественно, воздевая руки к небу. Фуга фа-мажор. -И в то же мгновение весь мир словно бы раскололся на тысячи частей. Многочисленные свидетели происходящего: скамеечные старухи, детишки, мужчины возле доминошного стола, группа молодежи, "чубчик кучеррявый" тоже, наверное, был там, - стояли, задрав головы, внизу, смотрели неотнывно вверх, на объятую ореолом желтого сияния фигуру, а вокруг, высвобождаясь из миллионолетнего заключения, звучали фантастические пассажи бессмертной фуги Баха, и казалось, что нет и не может быть в природе такой силы, которая смогла бы заставить их замолчать.