Одолей меня

Кенджи

Она кричит.

Кажется, выкрикивает слова. Да, слова. И она их кричит, кричит яростно, во всю мощь своих легких. И… я не верю глазам – она будто… взрывается, сея вокруг разрушения.

Все происходящее похоже на сон.

Конечно, я знал о силе Джульетты – и знал, что мы не до конца ее исследовали, – однако и представить не мог, что она способна на такое.

Вот такое:

По потолку змеятся трещины. Сильнейшие толчки сотрясают стены и пол, даже зубы. Под ногами все вибрирует. Люди от потрясения застыли на месте, помещение ходит ходуном. Раскачиваются люстры, свет зловеще мигает. Новый толчок, и три массивные люстры отделяются от потолка и при ударе об пол разбиваются вдребезги.

Хрусталь брызжет во все стороны. Воцаряется полумрак, и трудно что-либо разглядеть. Я смотрю на Джульетту, она застыла с открытым ртом в ужасе от вида разрушений. Я понимаю: она уже молчит. Однако не в силах ничего остановить. Выпустила энергию на волю и теперь…

Та не может бесследно исчезнуть.

Дрожь с новой силой раскалывает пол, разрушает стены, сиденья и людей.

Глазам своим не верю, пока не вижу кровь. Долю секунды все кажется обманом – искалеченные тела с развороченными грудными клетками, подобно раскрытым крыльям бабочки. Все кажется розыгрышем, похожим на дурацкую шутку, на неудачную театральную постановку. Когда же кровь, густая, вязкая, просачивается сквозь одежду и обивку кресел, капает с застывших пальцев, я осознаю: от этого ужаса мы не оправимся никогда.

Джульетта только что одним махом убила шесть сотен человек.

Этот кошмар будет преследовать нас всю жизнь.

Я протискиваюсь сквозь застывшую группу ошеломленных, затаивших дыхание друзей. Слышу непрерывное хныканье Уинстона и спокойные, ободряющие слова Брендана о том, что рана не так страшна, как выглядит, что с ним все будет в порядке, что бывало и хуже, и он выжил…

А моя первоочередная задача – быть рядом с Джульеттой.

Добираюсь до нее, обнимаю, она не замечает; это напоминает мне тот момент, когда я нашел ее, стоящую над Андерсоном, с пистолетом, направленным в его грудь. Джульетта тогда сильно испугалась – до ужаса – того, что натворила, едва могла говорить. Выглядела так, будто затерялась где-то внутри себя, будто нашла в голове комнатку и там заперлась. Потребовалось время, чтобы убедить ее вернуться.

В тот раз она даже не убила никого.

Я пытаюсь оживить в ней хоть какое-то чувство, умоляю ее прийти в себя, обратиться к разуму.

– Знаю, дерьма сейчас немерено, Джей, но не думай об этом! Очнись! Выбрось из головы! Надо уносить ноги!

Она и бровью не ведет.

– Принцесса, пожалуйста. – Я тихонько ее трясу. – Нам надо уходить… быстрее…

Она никак не реагирует, даже не шевелится, и я понимаю: у меня нет выбора, надо ее вести. Тяну ее назад. Безвольное тело тяжелее, чем я ожидал, она издает тихий всхлипывающий звук, похожий на рыдание. Мои нервы от страха натянуты до предела. Киваю Каслу и остальным, чтобы ноги отсюда уносили без меня, оглядываюсь вокруг в поисках Уорнера, и до меня доходит, что его нигде нет.

То, что случилось потом, просто выбивает из меня остатки кислорода.

По комнате пробегает рябь. У меня темнеет в глазах, проясняется, вновь темнеет – только на сей раз по бокам.

Что за чертовщина!

А потом, внезапно…

Джульетта пропадает.

Пропадает. В самом деле. Просто исчезает. Вот она в моих объятиях, а в следующую секунду – мои руки сжимают пустоту. Я хлопаю глазами, наверное сошел с ума, оглядываюсь по сторонам и вижу: в аудитории все начинают шевелиться. Рубашки порваны, лица поцарапаны, однако никто не умер. Напротив, ничего не понимающие, они все начинают вставать и окружать нас. Кто-то сильно меня толкает. Я смотрю. Иан орет на меня, требует, чтобы я шевелил конечностями, пока есть шанс; я его отталкиваю, кричу, что мы потеряли Джульетту, что я не вижу Уорнера. Иан не реагирует, выпихивает меня вперед, вниз со сцены. Я слышу, как ропот толпы переходит в рев, и понимаю – выбора у меня нет.

Надо бежать.

Уорнер

– Я его убью, – повторяет она, сжимая кулаки. – Я его убью…

– Элла, не будь дурочкой, – говорю я и собираюсь уходить.

– Когда-нибудь, слышишь! – Она догоняет меня, ее глаза блестят от слез. – Если он не перестанет тебя бить, клянусь, я его убью. Вот увидишь.

– Ха-ха-ха!

– Не смешно!

Я оборачиваюсь.

– Никто не может убить моего отца. Он неубиваемый.

– Неубиваемых нет!

Не отвечаю.

– Почему твоя мама ничего не делает? – Хватает меня за руку.

Я встречаюсь с ней взглядом, она сильно испугана.

– Почему его никто не остановит?

Раны на моей спине уже затянулись, но иногда болят. Элла – единственная, кто знает об этих шрамах, знает, что начал творить папа в мой день рождения два года назад. В прошлом году, когда семьи всех главнокомандующих приехали к нам с визитами, она заскочила ко мне в комнату, узнать, куда подевались Эммелина и Назира, и застала меня в тот момент, когда я разглядывал в зеркале свою спину.

Я просил ее молчать о том, что она видела, а она давай плакать и твердить, что надо кому-нибудь рассказать, что она скажет своей маме. А я ответил:

– Если ты скажешь маме, то мне еще больше достанется. Пожалуйста, не говори, ладно? Он больше не будет.

Но он опять это сделал.

Только теперь он стал злее. Заявил, что мне семь лет и я уже большой, чтобы плакать.

– Мы должны что-то придумать. – Ее голос слегка дрожит. Еще одна слезинка скользит по щеке, она быстро ее стирает. – Надо кому-нибудь рассказать.

– Хватит! Не хочу больше об этом говорить.

– Но…

– Элла, оставь.

– Нет, мы должны…

– Элла. – Я ее прерываю. – Боюсь, с моей мамой что-то не так.

Ее лицо вытягивается. Гнев затихает.

– Что?

Я очень долго боялся произнести это вслух, высказать свой страх. Мое сердце колотится.

– О чем ты? Что с ней не так?

– Она… болеет.

Элла удивлена. Смущена.

– Если она болеет, мы можем ее вылечить. Мои мама и папа смогут ее вылечить. Они такие умные; они могут все. Они ее вылечат.

Я трясу головой, мое сердце несется вскачь, стучит у меня в ушах.

– Нет, Элла, ты не понимаешь… По-моему…

– Что? – Она берет мою руку. Стискивает. – Ну?

– По-моему, мой отец ее убивает.

Кенджи

Мы отступаем.

База недалеко, самое лучшее – добраться до нее пешком. Едва мы оказываемся на открытом пространстве, как вся наша группа – я, Касл, Уинстон, раненый Брендан, Иан и Алия – становится невидимой. Кто-то беззвучно шепчет мне «спасибо», только я тут совсем ни при чем.

У меня сжимаются кулаки.

Назира.

Всего за пару дней она вскружила мне голову. Не следовало ей доверять. Сначала она меня ненавидит, затем ненавидит еще больше, потом с чего-то решает, что я не засранец, и хочет со мной подружиться. Не могу поверить, что запал на нее. Не могу поверить, что я такой идиот. Она же все время со мной играла. Возникла из ниоткуда, скопировала мою суперспособность, а следом – прямо тогда, когда она набилась Джульетте в подружки, – нам на симпозиуме устраивают засаду, и Джульетта вроде как убивает шесть сотен человек.

Не может такого быть. Чушь собачья!

Не может это быть простым совпадением.

Джульетта пошла на симпозиум потому, что Назира поддержала ее. Она убедила Джульетту, что так будет правильно. И за пять секунд до того, как Брендан получает пулю, Назира советует мне бежать. Сообщает, видите ли, что у нас с ней похожие суперспособности.

Вот дерьмо!

А я, балбес, повелся на хорошенькое личико. Надо было поверить Уорнеру: ведь говорил же он, что Назира скрытничает.

Уорнер.

Господи. Я даже не знаю, что с ним.

В ту минуту, когда мы добираемся до базы, невидимость исчезает. Не уверен, значит ли это, что Назира пошла своим путем, однако медлить, чтобы разобраться, мы не можем. Заново создаю над нашей группой слой невидимости; нужно продержаться, пока мы не попадем в безопасное место; вернуться на базу – это еще полдела. Солдаты начнут расспрашивать, а у меня нет ответов.

Они будут в ярости.

Мы всей группой пробираемся на пятнадцатый этаж, в наш дом на базе Сектора 45. Уорнер только-только закончил переделку всего этажа, полностью его расчистил для нашей новой штаб-квартиры, мы только перебрались, – как случилось все это дерьмо. Не буду пока думать об этом, не сейчас.

Иначе мне станет плохо.

Сразу же, как только мы собрались в общей комнате, пересчитываю всех по головам. Оставшиеся в живых члены «Омеги пойнт» – все тут. Появились Адам и Джеймс – узнать, что случилось; Соня и Сара здесь пробыли ровно столько времени, чтобы услышать новости, а затем отвели Брендана в медицинское крыло. Уинстон исчез вслед за ними.

Джульетты и Уорнера нет.

Быстро обмениваемся версиями произошедшего. Вскоре убеждаемся, что все видели практически одно и то же: трупы, кровь, хаос и после – менее кровавое завершение. Кажется, никто не удивляется лихо закрученному повороту событий так, как я. Потому что, по словам Иана: «Здесь все время творится черт-те что, это не странно». Только вот удивительно…

Никто не видел, что случилось с Уорнером и Джульеттой.

Никто, кроме меня.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Сердце бешено колотится. Я весь будто в огне, горю от негодования.

Не может быть!

Первой начинает говорить Алия:

– Как вы думаете: они мертвы?

– Возможно, – отвечает Иан.

Я вскакиваю на ноги.

– СТОП! Они не мертвы.

– Почему ты так уверен? – спрашивает Адам.

– Я знал бы, если бы они были мертвы.

– Что? Каким обр…

– Я просто знал бы, ясно? – прерываю его. – Я знал бы. Они не мертвы. – Делаю долгий успокаивающий вдох. – Мы не будем психовать, – произношу как можно спокойнее. – Всему должно быть логическое объяснение. Люди просто так не исчезают, правильно?

Все таращатся на меня.

– Вы знаете, что я имею в виду, – злюсь я. – Мы все знаем, что Джульетта и Уорнер не могли сбежать вместе. До симпозиума они никак не могли бы договориться. Значит, делаем вывод: они похищены. – Я замолкаю. Оглядываюсь вокруг. – Правильно?

– Или мертвы, – снова Иан.

– Еще раз скажешь, Санчес, и я обещаю, что сегодня ночью кто-то точно станет мертвым.

Иан тяжко вздыхает.

– Послушай, я не говорю тебе назло. Дело в том, что ты с ними сблизился, а нам, остальным, они не были так близки. Поэтому я могу на все это посмотреть со стороны, трезво оценить обстановку.

Он ожидает, что я буду возражать.

Я молчу.

Иан снова вздыхает.

– Я просто советую тебе отбросить сейчас эмоции и спокойно все обсудить. Я понимаю, ты не хочешь согласиться с тем, что они мертвы, но вероятность того, что они мертвы, очень высока. Уорнер предал Оздоровление. Я удивлен, что они не попытались убить его раньше. И Джульетту – я полагаю, это очевидно, так? Она убила Андерсона и провозгласила себя правителем Северной Америки. – Он знакомым движением приподнимает брови. – Эти двое уже давно на своих спинах носили мишени.

Мои челюсти сжимаются. Разжимаются. Вновь сжимаются.

– Итак, – тихо продолжает Иан. – Сейчас надо действовать умно. Мертвы они или нет, мы должны продумать наши дальнейшие действия. Куда нам двигаться?

– Погоди! Ты о чем? – Адам подается вперед. – Какие дальнейшие действия? Ты считаешь, мы должны бежать?

– Без Уорнера и Джульетты, думаю, здесь опасно оставаться. – Лили берет Иана за руку в знак солидарности, меня это бесит. – Солдаты были верны им двоим – особенно Джульетте. Не уверена, что без нее они последуют за нами.

– И очевидно, что, если Оздоровление убило Джульетту, – добавляет Иан, – это только начало. Они в любую минуту придут уничтожить весь Сорок пятый сектор. В первую очередь надо разобраться, что лучше для нашего выживания. Так как мы, очевидно, следующие, я полагаю, нам надо уходить. Срочно. – Пауза. – Может, даже сегодня ночью.

– Ты сошел с ума, брат? – Я тяжело падаю в кресло, сдерживая крик. – Мы не можем сбежать. Надо их искать. Надо прямо сейчас придумать план спасения.

Все смотрят на меня. Будто я сошел с ума.

– Касл, сэр? – Пытаюсь смягчить резкие нотки в голосе, однако у меня не получается. – Вы ничего не хотите сказать?

Касл утонул в своем кресле. Смотрит вверх, на потолок, в никуда. Он явно в прострации. У меня нет никакого шанса достучаться до него.

– Кенджи, – мягко произносит Алия. – Прости, но Иан прав. Я не думаю, что здесь мы в безопасности.

– Мы остаемся. – Адам и я говорим в один голос.

Удивленный, я оборачиваюсь. Во мне вспыхивает надежда. Может, Адам еще что-то чувствует к Джульетте? Может, Адам нас еще удивит? Может, наконец-то он перестанет прятаться, скрываться в тылу? Может, как мне думается, Адам возвращается?

– Благодарю тебя.

Я указываю на него рукой, как бы говоря остальным: Видите? Вот это верность!

– Мы с Джеймсом никуда не пойдем. – Взгляд Адама делается суровым. – Я понимаю, что надо уходить, но мы остаемся здесь. Я был солдатом Сорок пятого сектора. Я жил на этой базе. Скорее всего, меня они не тронут.

Я хмурюсь.

– Но…

– Мы остаемся, – повторяет Адам. Громко. Решительно. – Вы можете строить свои планы без нас. В любом случае мы уходим спать. – Адам встает, поворачивается к брату. – Пора идти в кровать.

Джеймс рассматривает пол.

– Джеймс! – окликает его Адам.

– Я хочу остаться и послушать. – Джеймс скрещивает руки на груди. – Можешь сам идти и спать.

– Джеймс…

– Кроме того, у меня есть теория, – заявляет десятилетний мальчуган. Он произносит слово «теория» как что-то совершенно новое для себя, как интересное звукосочетание. – И я хочу поделиться ею с Кенджи.

Адам взвинчен, вижу это по его напряженным плечам. Все-таки я мало уделял ему внимания, теперь я понимаю, что он не просто устал. Он выглядит измученным. Похоже, может сломаться, треснуть пополам в любую минуту.

Джеймс через всю комнату ловит мой взгляд, он ждет ответа.

Я вздыхаю.

– Что за теория, парень?

Лицо Джеймса просветлело.

– Я тут подумал: может, все эти убийства понарошку – просто чтобы отвлечь внимание.

Я приподнимаю бровь.

– Ну, если кто-то хотел похитить Уорнера и Джульетту, – объясняет Джеймс. – Понимаешь? Ты сам только что сказал. Лучше и не придумать, правда?

– Ну да. – Я все еще не понимаю. – Допустим. Но зачем Оздоровлению что-то придумывать? Когда это они скрывали свои намерения? Если, например, они решили забрать Джульетту или Уорнера, то пригнали бы хренову тучу солдат, да и дело с концом.

– Следи за языком, – рычит Адам.

– Виноват. Вычеркни «хренову» из протокола.

Адам качает головой. Готов задушить меня. А Джеймс смеется, вот что самое главное.

– Нет. Не думаю, что они бы бросили сюда столько солдат, – возражает Джеймс, блестя голубыми глазами. – Нет, если им есть что скрывать.

– Ты думаешь, им есть что скрывать? – Лили говорит резко. – От нас?

– Не знаю, люди иногда что-то скрывают.

Джеймс украдкой глядит на Адама так, что мое сердце от страха пускается вскачь, и я хочу ответить, однако Лили опережает меня.

– Согласна. Может быть. Но Оздоровление никогда не искало повода. Да и общественное мнение перестало их волновать уже очень давно. Они уничтожали людей на улице просто потому, что так надо. Не думаю, что их бы заботило что-то скрывать от нас.

Касл расхохотался так громко, что мы все резко обернулись и взглянули на него. Мне стало легче оттого, что он пришел в себя, хотя, видимо, рассудок он потерял. Касл выглядел злым. Таким злым я никогда его не видел.

– Им есть что скрывать от нас, – решительно выдает он. – Да и друг от друга. – Глубоко вдохнув, Касл наконец встает на ноги. Улыбается десятилетнему мальчику: – Джеймс, а ты умен не по годам.

– Спасибо, – говорит Джеймс, моргая.

– Касл, сэр. – Мой голос звучит намного резче, чем хотелось бы. – Объясните нам, что все-таки здесь происходит? Вы что-то знаете?

Касл вздыхает. Трет ладонью небритый подбородок.

– Хорошо, Назира, – произносит он в никуда, словно разговаривает с призраком. – Твой выход.

Когда появляется Назира, будто сотканная из воздуха, я не единственный, кто злится. Ладно, наверное я единственный, кто злится.

Тем не менее каждый выглядит удивленным.

Все смотрят на нее, друг на друга, а потом все они – все – поворачиваются ко мне.

– Брат, ты знал об этом? – спрашивает Иан.

Я сердито молчу.

Невидимость – моя фишка. Моя, черт возьми.

Никто и не просил меня, чтобы я поделился этим хоть с кем-нибудь. Тем более с таким как Назира, лживым, манипулирующим…

Великолепным. Великолепным человеком.

Черт!

Я отворачиваюсь, пялюсь на стенку. Я не могу больше отвлекаться на Назиру. Она знает, что я запал на нее – моя страсть, по всей видимости, заметна любому в радиусе десяти миль, если верить Каслу, – и Назира, ясное дело, использует мой идиотизм в своих целях.

Умно. Хорошая тактика.

Что, впрочем, означает также, что мне следует быть во всеоружии, когда она рядом. Больше не пялиться. Больше не грезить о ней днями напролет. Больше не думать о том, как она, лукаво улыбаясь, смотрит на меня. Или как она смеется, или как в тот вечер кричала на меня за то, что я удивился, увидев ее без шарфа, закрывающего волосы. И кстати…

С чего я вдруг решил, что знаю о ней все?

Назира вынудила меня спросить, как она может безнаказанно покрывать голову и явно нарушать закон – она же дочь Верховного главнокомандующего, – а потом еще имела наглость вогнать меня в краску, показав свои волосы.

Я по-прежнему смущаюсь.

Она и теперь не прячет волосы, однако никто, кажется, этого не замечает. Может, они уже видели ее с непокрытой головой? Может, все, не только я, уже болтали с ней, уже слышали ее историю о том, что она время от времени носит на голове шарф, чисто символически?

Нарушает закон, когда папочка не видит.

– Кенджи! – Назира говорит так резко, что вынуждает меня посмотреть на нее, вопреки моему окончательному и бесповоротному решению пялиться в стенку. Две секунды – глаза в глаза – и мое сердце сдается.

Эти губы. Эти глаза.

– Ну? – Скрещиваю руки на груди.

Она явно удивлена, похоже, не ожидала, что я разозлюсь, а мне плевать. Она должна знать, что я в гневе. Я хочу, чтобы она знала: невидимость – это мое. Да, я – мелочный, и плевать. Плюс я ей не доверяю. Как так получилось, что дети Верховных главнокомандующих – все как на подбор красавчики? Как будто специально. В пробирках, что ли, выращивали.

Я трясу головой, пытаясь выбросить из нее все мысли.

Назира заботливо предлагает:

– Думаю, тебе лучше сесть.

– Мне и так хорошо.

Она хмурится. Видно, что огорчена, но прежде чем я осознаю свою вину, пожимает плечами. Отворачивается.