Одной дорогой

ГЛАВА 2 Отноcительно честные люди

Сигвальд очнулся незадолго до рассвета, но в лесу было еще темно, как ночью. Первым делом он по привычке хотел протереть глаза, чтобы проснуться окончательно, но замерзшие пальцы вместо век нащупали холодную поверхность шлема. Пару секунд он не мог понять, где он и что с ним, но очень скоро Сигвальд с содроганием припомнил события вчерашнего вечера. Из своего укрытия он не видел посеревшего неба и не знал, сколько времени прошло с того момента, как он отключился, потому прислушался к звукам, доносившимся извне.

Не услышав ничего, кроме шелеста листьев и отдаленного щебетания птиц, Сигвальд прислушался к себе — руки и ноги окоченели до состояния несгибаемости суставов, да и сам он замерз так, что любой другой на его месте подхватил бы воспаление легких и умер. Но детство и юность, проведенные в суровых условиях севера, гены, доставшиеся ему в наследство от десятков поколений чистокровных северян, и просто отменное здоровье сделали свое дело, и ему были не страшны такие пустячные холода.

С трудом выбравшись на поверхность, он увидел очаровательную картину: лес выглядел так, будто по нему прошлось большое стадо перепуганных лосей — сломанные ветки, помятый молодняк, взъерошенные палые прошлогодние листья и вывороченные деревья были немым свидетельством бесчинств бушевавшего ночью урагана и десятка демгардских солдат, занимавшихся сыскной деятельностью всю ночь напролет.

Хоть Сигвальд в целом и не представлял, как жить дальше, но одно он знал абсолютно точно — оставаться на месте нельзя ни в коем случае, потому что даже его здоровье не безгранично и, уж тем более, оно не дает иммунитета против голода. «Надо было вчера наедаться на пиру», — с досадой думал он, продираясь наугад сквозь заросли.

Это оказалось не таким уж простым делом — плащ с налипшей на него грязью постоянно цеплялся за все, что встречалось на пути, напитавшийся водой дублет казался тяжелым и неудобным, промокшая нательная рубаха облепила Сигвальда холодной паутиной.

Ямки и норки постоянно попадались под ноги, торчащие корни явно хотели заставить Сигвальда полежать на земле носом вниз, и один раз им это почти удалось — он чуть было не расшиб голову о пень, но вовремя выставил руки вперед, предотвратив удар.

— Черт, — ругнулся Сигвальд, вытаскивая из глубоко распоротой ладони осколки какой-то дряни, слепленной из глины и острых обломков костей, на которую он наткнулся при падении.

Стряхнув капли крови с руки, Сигвальд продолжил путь, теперь уже внимательнее смотря под ноги. Его и без того видавший виды плащ вскоре лишился нескольких клочков ткани на полах, но этого северянин, занятый выбором безопасного пути, даже не заметил.

Казалось, края лесной чащи даже не предвидится, однако, в награду за тяготы пути, перенесенные с завидной стойкостью, удача улыбнулась Сигвальду — в скором времени немного согревшийся беглец выбрался из самой чащи на относительное редколесье.

— Сударь! Простите, сударь! — внезапно раздался чей-то голос чуть поодаль.

Сигвальд тревожно обернулся — в первых лучах рассвета, на суку большого разлапистого дуба на самом краю опушки висел подвешенный за пояс штанов молодой мужчина. Он отчаянно размахивал руками, пытаясь привлечь внимание незнакомца и что-то ему кричал. Когда Сигвальд подошел, висящий заговорил несколько спокойнее:

— Вы не могли бы мне помочь, ибо я попал в несколько затруднительное положение, — сказал он, снова помахав руками и наглядно продемонстрировав, что он никаким образом не может дотянуться до сука, чтобы отцепиться, и снова повис в своих штанах.

Что и говорить, ситуация была до смешного нелепой, но засмеяться Сигвальду не позволяло чувство такта, воспитанное в нем Кеселаром, так что он, не тратя лишних слов, легко снял странного парня с дерева. Очутившись на земле, тот первым делом выгнул спину несколькими способами, затем сделал несколько загадочных пассов руками, повертел головой. Закончив с утренней гимнастикой, он снова вспомнил о своем спасителе и, положив руку на сердце и склонив голову, сердечно поблагодарил его:

— Ваш поступок благороден и достоин всяческих похвал, ведь еще чуть-чуть и, клянусь всеми естественными науками, я бы расшибся о землю! — он вскинул голову и с интересом посмотрел на Сигвальда, но шлем оказался не очень информативным. — Меня зовут Оди Сизер, я инженер и изобретатель, временно проживаю в небольшой деревушке тут неподалеку, — он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — Вы странствующий рыцарь?

— Нет, — коротко ответил Сигвальд. — Позволь узнать, Оди Сизер, что ты делал на ветке?

— О, на ветке я расплачивался за свою наивность и доверчивость — я пригласил на сено… на свидание одну прекрасную девушку… Ах, что за девушка! Щечки пухленькие, носик в веснушках, и плечики такие, и… — Оди мечтательно закатил глаза. — Только вот вышло так, что на свидание пришла не она, а ее брат. Кузнец.

На этот раз даже чувство такта не помогло Сигвальду сдержаться, тем более, что первым засмеялся сам Оди, также осознав глупость ситуации. Но скоро он снова посерьезнел:

— Мне, право, неловко обращаться с просьбой подобного рода к едва знакомому человеку, который и так много сделал для меня, но мне кажется, что сейчас только вы смогли бы мне помочь, — сказал Оди, косясь на меч Сигвальда, торчащий из-под грязного плаща. — Дело в том, что все мои вещи остались в таверне, где я остановился, но хозяин таверны — брат кузнеца, а кузнец пообещал меня опять повесить на этот сук, но уже не за пояс, если еще раз увидит в деревне. Так что я опасаюсь возвращаться туда один…

Оди умоляюще смотрел на Сигвальда большими каре-зелеными глазами из-под буйной гривы русых волос. Тот задумчиво соскребал засохшую грязь со шлема, прикидывая, насколько велика вероятность того, что в деревне его ждут солдаты демгарда. Припомнив численность и способности его войска, он пришел к выводу, что те, скорее всего, уже прошерстили деревню и двинулись либо дальше, либо обратно, чтобы доложить хозяину, что беглец пропал бесследно.

Пауза сильно затянулась, и Оди с надеждой в голосе переспросил еще раз, не поможет ли ему храбрый незнакомец.

— Хорошо, — ответил Сигвальд, скинув грязный плащ и спрятав его в кустах. — Снимай ремень.

— Что?! Зачем?

— Ты же не думаешь, что я собираюсь ворваться в таверну и устроить там при случае кровавую баню?

— Нет-нет, конечно нет, — Оди энергично замотал головой, все еще не понимая, куда клонит этот загадочный человек.

— Тогда надеюсь, что ты любишь маскарад. Тебе придется прикинуться моим пленником, тогда можно будет спокойно забрать твои вещи.

— О! Чудесно! — с восторгом закивал головой инженер.

Оди с готовностью отдал Сигвальду свой ремень, которым тот крепко стянул инженеру руки за спиной. Воин сочувственно хмыкнул, увидев, как лопатки Оди точат двумя маленькими крылышками на практически лишенной мускулатуры спине. В целом вид получился что надо — пленник выглядел слабым и беспомощным, тонкая рубаха наполовину вылезла из еле держащихся на нем штанов, растрепанные волосы с застрявшими в них травинками с сеновала и скорбный взгляд мученика добавляли картине трагичности. По сравнению с ним Сигвальд выглядел очень внушительно и казался просто огромным, хоть Оди и был не намного ниже его.

В этот рассветный час жители деревушки уже проснулись и занимались хозяйством, но, увидев Сигвальда и Оди, бросали свои дела и собирались по нескольку человек, чтобы обсудить это событие чрезвычайной важности. Оди покорно шлепал босыми ногами по раскисшей дороге, изредка получая от своего конвоира тычки и приказ пошевеливаться.

Подойдя к захудалой таверне, Сигвальд сначала дернул дверь, но она оказалась запертой. Тогда он властно и с такой силой затарабанил в нее, что зазвенели мутные и давно не мытые окна этой непрочной постройки. Почти сразу изнутри послышались шаги и недовольный голос хозяина таверны, но, когда он открыл дверь и увидел незваных гостей, то выражение раздражения на его лице сменилось удивлением и некоторым страхом. Приказав ему посторониться, Сигвальд втолкнул в помещение Оди, зашел сам и с шумом захлопнул за собой дверь.

— Ты хозяин этой таверны?

— Д-да, меня зовут Бонрет Понн Зартис.

— Тебе знаком этот человек?

— Конечно, это Оди Сизер, мой постоялец, он снимает комнату наверху.

— Он арестован, и я уполномочен изъять его вещи. Я надеюсь, они все на месте? Иначе ты можешь стать соучастником преступления, Бонрет Понн Зартис, — сказал Сигвальд, поставив ударение на имени и так перепуганного трактирщика.

— Да-да, конечно, они все в целости и сохранности. Прошу пройти в его комнату.

В комнате Оди царил такой хаос, какой, наверное, был до сотворения мира — на не застеленной кровати лежал его серый сюртук, тубус, какие-то пишущие принадлежности. Стол также был завален немытой посудой, стоявшей здесь еще с вечера и какими-то вещами, назначения которых Сигвальд не знал.

— Я что, по-твоему, должен это в руках нести? Живо давай мешок! — рявкнул Сигвальд на Бонрета.

Через минуту тот вернулся с мешком и по приказу Сигвальда принялся сбрасывать в него вещи Оди, демонстрируя каждую из них и пленнику, который кивал, подтверждая, что вещь действительно принадлежит ему, и конвоиру, который следил, чтобы ушлый трактирщик не прикарманил себе ничего.

— А за что он, собственно, арестован? — спросил осмелевший Бонрет.

Вопрос застал Сигвальда врасплох, так как он не подумал об этом заранее. Бывший оруженосец был не мастак врать и придумывать небылицы, потому выдал первое подходящее событие, которое всплыло у него в памяти:

— Он арестован за случившийся по его вине взрыв в замке Бериара, демгарда Канетмака! — торжественно объявил он.

— О небо! — внезапно воскликнул разом побледневший Оди. — Я ведь вам довер…

Сигвальд прервал Оди мощной затрещиной, видя что тот ни с того ни с сего собрался испоганить все дело, и вернулся к наблюдению за работой Бонрета, который как раз забрасывал в мешок левый башмак инженера. Тем временем Оди стал тревожно оглядываться и через несколько мгновений кинулся к окну с явным намерением сбежать. Однако осуществить свой план ему было не суждено — не подпоясанные штаны предательски сползли и, запутавшись в них, он рухнул на пол, попутно раскровавив нос о подоконник.

Новоиспеченный конвоир понятия не имел, что такое сделалось с Оди, но все же решил доиграть свою роль до конца — подойдя к несостоявшемуся беглецу, он выругался, довольно грубо поставил его на ноги и наградил символическим, по его мнению, ударом по ребрам.

Все время, оставшееся до конца процедуры изъятия «вещественных доказательств», Оди простоял смирно, заметно понурившись и шмыгая носом, из которого все еще текла кровь, заливая подбородок и капая на рубашку. Он больше не предпринял никаких попыток к бегству, поскольку большая и тяжелая, как свинец, ладонь Сигвальда лежала на плече инженера, держа его железной хваткой.

Закончив со сбором вещей, Сигвальд вывел Оди на улицу, принеся хозяину таверны формальную благодарность за помощь в поимке нарушителя спокойствия демгарда; трактирщик в свою очередь, закрыв двери за непрошеными гостями, принес искреннюю благодарность небесам за то, что солдат не прихватил ничего лишнего по старой доброй традиции.

Сохраняя суровый вид и глубокое молчание, Сигвальд вел безвольно шагавшего Оди по дороге до тех пор, пока они не отошли на достаточное расстояние от нескромных глаз, наблюдавших за ними с превеликим интересом. Когда они свернули с дороги в лес, Оди снова занервничал, и на этот раз инженер разразился длинной тирадой хитрым образом скомбинированных технических терминов, которые он использовал как ругательства, придав им соответствующую случаю интонацию. Несмотря на цензурность каждого слова в отдельности, все вместе это звучало так, что мог бы позавидовать лучший портовый грузчик.

— Да что с тобой такое? — воскликнул Сигвальд, остановившись. — Ты что, припадочный?

— Всё, всё пропало! Я ведь доверял тебе! Как же так?.. — Оди горестно затряс головой.

Пожав плечами, Сигвальд молча развязал инженеру руки и бросил мешок с его вещами, а сам пошел искать в кустах свой плащ. Только сейчас Оди заметил, что они вернулись на то же место, где он еще недавно болтался на суку.

— Ч-что происходит? — спросил совершенно растерявшийся инженер.

— Это ты потрудись мне объяснить, на кой черт ты устроил всю эту комедию?

— Так что… ты разве не солдат демгарда Канетмака? Нет? Точно? А откуда тебе известно о том, что я напортачил с котлом?

Поняв наконец, чем вызвано странное поведение Оди, Сигвальд от души рассмеялся.

— Так это твоих рук дело? — спросил воин, снимая шлем. — Меня зовут Сигвальд из Ралааха, и я слышал, как взрывается твое изобретение, когда бежал из замка демгарда.

— Бежал? — переспросил удивленный Оди.

— Да. Твоя машина спасла мне жизнь, когда взорвалась — у Бериара появилось множество дел более срочных и важных, чем я. Так что благодаря тебе мне удалось уйти от погони и сейчас разговаривать с тобой, а не болтаться в петле на его воротах.

Оди слушал и не мог поверить, что произошло такое необычайное совпадение.

— Неужели он правда взорвался? Совсем? О боги, я не мог подумать, что такое вообще произойдет! Надеюсь никто не пострадал?

— Не знаю, — пожал плечами Сигвальд, — но удар хватил демгарда почти наверняка.

— Ну, это вряд ли — он еще нас с тобой переживет.

Таверна «Лохматая выдра» славилась на всю округу отнюдь не вкусной едой, качественной выпивкой или прекрасным обслуживанием — этого там не было даже близко. Зато она снискала огромную популярность благодаря своим разномастным посетителям: наемники, браконьеры, воры и контрабандисты создавали круглосуточное оживление. Также в любое время дня и ночи сюда приходили люди, нуждающиеся в услугах этих вольных специалистов.

В слабом утреннем свете, попадавшем в общий зал через маленькие закопченные окошки, заведение выглядело совсем неприглядно, еще более неприглядно выглядели его посетители. Таверна никогда не пустовала, а ранним утром после Ночи Пылающего Очага свободных мест не оставалось вовсе — кто-то уже спал прямо за столом, кто-то допивал недопитое и доедал недоеденное, кто-то был занят своим, одному ему известным делом.

В дальнем и все еще темном углу сидела компания, насчитывающая полдюжины крепких ребят такого вида, что многие отчаянные рубаки не решились бы встретиться с ними в темной подворотне. Все они были практически трезвые и пребывали в подозрительно веселом настроении, которое выдавали периодические взрывы смеха, доносившиеся из их угла. При каждом таком выражении веселья, трактирщик вздрагивал и тревожно поглядывал в их сторону. Он хорошо знал этих людей и всегда принимал их со смешанными чувствами: он знал, что они если уж заплатят, то так щедро, что покроют все убытки, которые могут нанести. А могли они немало — трактирщик уже перестал считать, сколько раз они устраивали дикий погром в его заведении, но зато помнил каждую поножовщину и все неприятности, с ней связанные. Впрочем, он никогда не смел отказать им в обслуживании — одного взгляда их главаря было достаточно, чтобы переубедить любого упрямца.

Главарь этой банды в целом был человеком выдающимся: пришелец из Саметтарда за свою жизнь имел множество имен, которые с легкостью менял, как только они начинали ассоциироваться с фразой «Найти живым или мертвым». Сейчас он решил называться Энимором, а что до настоящего имени, то, возможно, его не знал никто из ныне живущих, как, впрочем, никто не имел четкого представления о его возрасте. Все саметтардцы рано взрослели, а потом могли не меняться долгие годы, будто позабыв, что время идет и что с возрастом принято стареть. Энимору можно было запросто дать от двадцати пяти до сорока с лишним лет, его смуглую кожу не покрывали морщины возраста, но на лбу залегли две глубокие складки. В придачу к общей мрачности вида, жути нагонял еще и безобразный шрам, который тянулся через правую щеку от края рта почти до самого уха.

Не менее выдающимся был и его помощник — высокий крепкий мужчина, который своими маленькими глазами с жестким неприветливым выражением и лицом, заросшим щетиной, более всего напоминал огромного одичавшего волкодава. Свое богатое прошлое он никогда не афишировал, но, тем не менее, слава бежала впереди него, создавая ему репутацию человека безжалостного и потому крайне опасного. Никто не мог бы поверить, что лет пятнадцать назад он был скромным и относительно безобидным пареньком, который волею судеб оказался на одной из застав у беретрайской границы.

В тот далекий вечер, который кардинальным образом изменил его судьбу и его самого, он стоял на часах и проклинал всех и вся, а особенно того, кто готовил обед в этот день. То ли повар не любил молодого бойца, то ли тому просто не повезло, но рыбная похлебка явно не пошла ему на пользу.

Пребывая в препаршивом настроении, новобранец нервно обходил вокруг лагерь и все поглядывал на кусты, куда его тянуло с непреодолимой силой. «Все, не могу больше. Хоть режьте, хоть стреляйте — не могу, — думал солдат, с опаской оглядываясь на командирскую палатку. — Да и ни одного степняка тут не было уже неделю… А, ничего. Никто и не заметит». Успокаивая себя таким образом, он незаметно шмыгнул в кусты, которые росли под самым частоколом вдали от палаток, и провел там времени несколько больше, чем предполагал.

Он уже собирался было вернуться на пост, как услышал страшный крик, донесшийся из палатки, которая находилась ближе всего к воротам. Осторожно выглянув из своего укрытия, он увидел, что тяжелые ворота открыты, а по лагерю разбредается пара десятков степняков.

Солдат чувствовал, что должен прийти на помощь своим, но животный страх парализовал его, и он еще глубже влез в заросли кустарника, прижавшись спиной к бревнам частокола и прикрывшись ветками. «Как? Как? Как? Откуда? Их же не было! Откуда? Пропустил. Пропустил. Пропустил» — бессвязные и беспомощные мысли носились в мозгу ошалевшего от страха новобранца.

Он отдал бы полжизни, чтобы никогда не видеть и не слышать того, что происходило дальше. Но такой сделки никто не предложил, потому приходилось и смотреть, и слушать, как степняки, изощренные в искусстве пыток, расправлялись с его товарищами. Подданные Мар Занн Аши никогда не упускали возможности оставить после себя гору истерзанных трупов устрашения ради, а небольшой итантардский лагерь, который не мог дать решительного отпора был тем лакомым куском, который степняки пропустить не могли. Всю ночь продолжалась кровавая бойня, в которой никому из бойцов итантардского отряда не посчастливилось умереть быстро.

Насмерть перепуганный новобранец все так же сидел в кустах, до боли сжимая зубами свою руку, чтобы не закричать. Из своего укрытия он видел, как близко-близко к нему подполз один из его товарищей. Он зажимал слабеющей рукой распоротый живот, из которого бурным потоком лилась кровь и текла по земле, не успевая даже впитаться. Внезапно раненый встретился взглядом с новобранцем, который с диким выражением глаз смотрел на него сквозь листву и ветки. Не хотел смотреть, но отвести взгляд был не в силах.

— Часовой… сука, — с трудом прохрипел стремительно теряющий силы солдат, глядя прямо в глаза непутевому бойцу.

Пробегавший мимо заретардец ловким движением ятагана снял с плеч голову умирающему, прекратив его мучения и побежал дальше, не заметив того, кто прятался в кустах.

Молодой солдат почувствовал во рту солоноватый вкус крови и понял, что прокусил кожу на руке и даже не заметил этого.

Крики норрайского отряда не стихали почти до самого рассвета, когда уже порядком уставшие степняки добили последних остававшихся в живых и разошлись по палаткам отдыхать от своих трудов, оставив на часах четверых солдат.

Новобранец все так же сидел на своем прежнем месте, тяжело и прерывисто дыша. В голове не было ни единой связной мысли и единственное, что он понимал — это что все его друзья мертвы, причем из-за него. Но, несмотря на это, непреодолимая жажда жизни жгла молодого бойца изнутри. Он не мог трезво оценивать ситуацию, потому действовал по наитию, не отдавая себе отчета в своих действиях. Проснувшееся в нем звериное чутье подсказывало, что бежать сейчас — единственный его шанс на спасение.

Обезумевший солдат с диким ревом выскочил из своего укрытия и, бросившись к ближайшему патрульному, свернул ему шею, которая захрустела, как наст под ногой.

Парень чувствовал себя загнанным в угол зверем, но после первого убийства он ощутил, как в нем вскипает кровь и необычайной силой разливается по телу, как его глаза застилает красная пелена.

Следующего степняка он мечом пригвоздил к частоколу, причем удар вышел настолько сильным, что меч по самую гарду вошел в тело, а часть клинка, торчавшая из спины, намертво защемилась между бревнами частокола. Потеря оружия ничуть не смутила озверевшего солдата, и третьего противника он легко оторвал от земли и, сорвав с него шлем, со всего маху ударил о частокол, проломив череп.

Последний часовой хотел было бежать, но спастись ему было не суждено. Новобранец почувствовал вкус крови, ему казалось, что с каждым новым убитым он наполняется силой. Он сбил своего противника с ног и голыми руками разорвал ему горло.

В это время в лагере поднялась тревога и слетевший с катушек парень понял, что надо бежать, только когда в шаге от него в землю вонзилась стрела. Он с удивительной для человека скоростью помчался сквозь приоткрытые ворота к небольшой речушке с крутыми берегами и, ни секунды не раздумывая, нырнул в мутную воду, преследуемый свистящими стрелами.

Только через несколько часов он попал в другой лагерь союзных войск, где его отвели к командиру. Там он уже окончательно осознал, что натворил, и на все вопросы отвечал фразой «Все, все убиты». Видя, что больше они ничего не добьются от обезумевшего новобранца с лихорадочным блеском в глазах, солдаты прекратили допрос, предоставив его самому себе.

Вскоре он пришел в себя и смог уже более подробно рассказать о произошедшем, естественно, умолчав о своей роли во всем этом. Когда история с нападением степняков улеглась, он продолжил службу, но не забыл ощущение той силы, которую в нем пробуждал вид крови, боли и смерти. Он полюбил это чувство больше всего на свете, за что в скором времени к нему прицепилось прозвище Гестага, Мясник.

Впоследствии с его именем связывали великое множество страшных и кровавых историй и личность кровожадного солдата, чуть позже ставшего безжалостным бандитом, обрастала легендами, как днище корабля обрастает ракушками. Надо отдать должное — большинство из этих слухов было чистой правдой.

— Гестага, слышал последние новости? — обратился Энимор к своему товарищу.

— Ну-ка, ну-ка?

— Поговаривают, что местный барыга намедни провернул сделку века, и теперь срочно нуждается в охране.

— В охране? Да от кого же? — с напускным удивлением спрашивал Гестага, уже предчувствуя плодотворный день и едва сдерживая смех.

— Если не отсыпет нам немного арумов[11]

, то от меня!

Очередной взрыв хохота заставил нервничать бедного трактирщика. Вот уж у кого ночь не задалась, так это у него. «У всех в тавернах как у людей — ночь духа очага. Тишь да благодать, — сокрушенно думал он, подсчитывая количество разбитых кружек и тарелок. — А чего можно ждать от этого сброда, у которых ни кола, ни двора? Какой дух очага? Какая тишь? Черта с два, а не тишь!»

Вытянув шею, трактирщик принялся за подсчет сломанной мебели, когда дверь тихо отворилась и в таверну вошли двое дюжих солдат. Представители власти давно махнули рукой на это заведение, поскольку ничто не могло извести атмосферу беззакония, которой, казалось, пропитались стены «Лохматой выдры». Стражников здесь не было так долго, что появление солдатов демгарда Бериара ре Канетмак привлекло больше внимания, чем им самим хотелось бы. Все еще бодрствующие посетители разом обернулись к ним и солдаты инстинктивно попытались вжаться в стенку под недобрыми взглядами.

Не была исключением и дружина Энимора — те, что сидели спиной к двери, резко развернулись, а один из них уже схватился было за рукоять своего кинжала.

— Тихо-тихо, Атх, погоди нервничать, — осадил Энимор молодого саметтардца, и тот с раздражением отдернул руку от оружия. — Ножичком своим помахать еще успеешь. А пока отвернись и слушай.

Солдаты все еще сиротливо стояли у дверей, и вид у них был такой, словно они уже триста раз пожалели о том, что подошли к «Выдре» ближе, чем на палланг. Один из них, коренастый бородач, мрачно оглядел закопченные стены, грязные полы и неприветливых посетителей за засаленными столами и тихо изрек:

— Вот холера! Ну и дыра, Исса, надо же тебе было придумать плестись сюда.

— Истинно тебе говорю — это то, что надо! Вот, смотри-ка, эти, кажется, подойдут, — Исса, молодой веснушчатый воин с реденькими усами кивнул головой в сторону.

Бородач Скаг, проследив направление взгляда своего напарника, увидел развеселую троицу молодцов, для которых праздник, похоже, только начинался. Выглядели они как форменные голодранцы, не знающие куда податься: стеганные безрукавки, окованные дубины собственного производства за поясом, паршивенькие шлемы и тканевые обмотки на руках — все это создавало весьма удручающую картину. Но парни не теряли присутствия духа и, когда солдаты приблизились к ним, их лидер первым начал разговор:

— Чего вам надо? На караванщиков вы не похожи, а ничем другим мы не занимаемся, — сказал он, выразительно посмотрев на солдат.

— Пока не занимаетесь. Есть дело, — солдаты присели.

— Что-то мне это не шибко нравится…

— Сейчас понравится больше. Сколько вы получаете за охрану каравана за десять дней пути?

— Ну, монет тридцать серебром на всех, а еще и харчи.

— К черту ваши караваны! Если сделаете то, что нам надо, получите от нашего хозяина столько, что сможете пару месяцев пить, не просыхая, в кабаках получше этого, — для пущей убедительности Исса шепнул на ухо лидеру весьма внушительную сумму, которую тот передал своим братьям по оружию.

Несколько секунд наемники совещались, но солдаты уже видели, как алчно заблестели их глаза, и приняли это как знак согласия. Когда обсуждения поутихли, Скаг приступил к изложению сути дела:

— В Канетмакском лесу скрываются беглый оруженосец и девка, которых вам надо изловить и доставить нам. Чем живее и целее они будут, тем больше вам заплатят.

— Всего-то оруженосец и какая-то девка? И за них платят такие деньжищи? Что-то здесь нечисто, папаша.

— Все без обмана — просто они очень нужны моему хозяину. Истинно вам говорю, они не умеют метать громы и молнии, у них нет огнедышащих змей и ничего подобного, — усмехнулся молодой солдат.

Лидер наемников смотрел на них с недоверием, чувствуя, что не может быть все настолько гладко, но тугой мешочек с монетами, вовремя брошенный на стол Скагом, решил исход дела.

— Как выглядят твои беглецы?

— Оруженосец лет двадцати пяти, высокий, широкий в плечах, волосы почти белые. Звать — Сигвальд из Ралааха. Последний раз его видели в дублете, саладе и с мечом. Он с Велетхлау, оттого и выговор у него ненашенский. На шее шрам длинный и спина посечена так, что будь здоров. Деваха вроде похожа на степнячку, ему, дай боже, чтоб по грудь была, косы острижены, одёжа мужицкая. К тому же можете встретить еще одного — Оди Сизера. Этому лет тридцать, тоже высокий, но хилый, волосы светлые, не длинные и не короткие, скорее всего безоружный. Так вот, увидите его — тоже проводите к нам, за этого отдельная награда.

Легкие деньги были слабым местом большинства людей, а уж тем более таких неприкаянных вояк, у которых ни гроша за душой, и которые привыкли рисковать своей головой за скромную плату. Потому, едва наемники договорились с солдатами о месте, куда они должны будут доставить пленников, лихая троица быстро расплатилась с трактирщиком за выпивку и покинула таверну.

Скаг со своим товарищем также вышли из «Лохматой выдры» и уже даже облегченно вздохнули, как услышали позади себя глубокий выразительный голос:

— Постой-ка, солдатик!

Энимор, хлопнув по плечу Иссу, обогнал солдат.

— Теперь поговорим о деле серьезно, — сказал он, устремив взгляд на одного из них.

— Нет никакого дела, — буркнул Скаг, опасливо поглядывая на пятерых подельников незнакомца, которые медленно окружали их.

— И не будет, если доверять его таким молокососам. Они же не смогут защитить самих себя от земляных жаб, а я слышал, о ком ты говорил. Оруженосец — чистокровный сын Велетхлау, а на севере самый задрипанный вояка стоит двоих наших. А девица сильно смахивает на одну мою старую знакомую. Поверь мне, солдатик, она совсем не так проста, — Энимор пригладил черные волнистые волосы.

— Кто ты? Чего ты хочешь?

— Меня зовут Энимор, я охотник за головами. И, если уж начистоту, я хочу денег.

Энимор в упор смотрел на Скага своими большими темными глазами. Под этим тяжелым, пронизывающим взглядом солдат чувствовал себя ребенком, ему казалось, что саметтардец забрался в самую душу и вцепился в нее, как филин в свою добычу.

— Мы уже отдали задаток, и больше у нас ничего нет.

— Ваша мелочь нас не интересует. Мне нужно больше сведений о беглецах и о месте, куда их нужно проводить. И, в первую очередь, о том, сколько они стоят.

— А какие гарантии, что вы попросту не ограбите нас, узнав о месте встречи? — спросил Исса.

— А какие гарантии, что вы не расстреляете нас из кустов, как только пленники окажутся у вас в руках? Правильно, нет никаких гарантий. В том-то весь вкус жизни, не так ли? — Энимор изобразил на лице нечто вроде улыбки, но такой жуткой, что она пробирала до костей непривычного зрителя.

— Ну же, смелее! Сколько твоему хозяину не жалко заплатить за них?

Несчастного солдата угнетала такая настойчивость, тем более что он видел, что нет никакой возможности отказаться от услуг Энимора.

— Пять золотых за каждого, — выдал Скаг, сдавшись.

— Что ж, недурственно. Но я вижу, что это не все, что ты можешь предложить.

Скаг отрицательно покачал головой.

— Ты меня разочаровываешь. Неужели тебя мама в детстве не учила ни в коем случае не смотреть в глаза людям из Края Туманов?

Товарищи Энимора издевательски загоготали, увидев как передернулся Скаг, когда на него устремил свой взгляд еще и саметтардец Атх.

— Продаются трое неудачников! — голосом бывалого аукциониста начал Энимор. — Начальная цена — пять арумов за каждого! Кто больше?

Солдаты молчали.

— Я начинаю терять терпение. Гестага? — волкодав в человеческом обличье выхватил из ножен широкий тесак. Этот аргумент показался солдатам достаточно весомым, и они хором выпалили цену за каждого беглеца — семь арумов.

Таким же нехитрым способом охотники за головами вытащили из Иссы и Скага все необходимые сведения. Энимор был человеком широкой души, он не боялся рисковать и с блеском тратил деньги, потому на радостях решил побаловать солдат:

— Не унывайте, парни, что не удалось прикарманить, то есть, сэкономить чужие деньги. Я как честный… кгхм, относительно честный человек обещаю вам по два рамера[12] с каждого, за кого нам заплатят.

Проводив взглядом немного развеселившихся солдат, Энимор решил, что пока задача его отряда заключается в слежке за тремя голодранцами, которые уже отправились на поиски беглецов.

— Не зря же они получили задаток, — сказал он своим головорезам. — Так зачем нам делать чужую работу?

— А если им повезет и они поймают их раньше? — спросил Гестага, с недоверием подняв одну бровь.

— Повезет… Ну, это смотря с какой стороны поглядеть, — ухмыльнулся Энимор, поглаживая свою секиру.

—