Виндера. Однажды будет ветер

Глава 2 Живые вещи

После таких новостей Рина ни за что не хотела спускаться с холма. Она даже не пошла к колодцу, чтобы промыть ранку. Просто вылизала ее как кошка, сплевывая грязь, и оставила сукровицу подсыхать. Колено заметно вспухло, ходить было больно, и Рина чуть не плакала от обиды. Как-то глупо все это началось. Самое ценное, что есть у Странника – его ноги, а Рина хромала с первых секунд. Она не хотела думать, что это плохой знак, но все-таки думала.

– Ничего страшного, – успокаивала она себя. – До меня была целая куча Виндеров. Если я прочту все их записи, то не попаду ни в одну ловушку.

Но дневник начинали и заканчивали десятки раз. Натан для наглядности проявил все когда-то написанные в нем строки, и Рина увидела, что страницы почти сплошь серые.

«На прочтение всех томов… уйдет несколько месяцев, – сообщил он, – а у нас… осталось всего три… Я расскажу тебе основное, что нужно знать, а потом будешь задавать вопросы по ходу дела».

Но даже это оказалось трудной задачей: большинство Виндеров писали так коряво, будто их в это время на мельничном крыле крутило, и мало кто сумел переложить свой опыт на бумагу легко и понятно. Это был не художественный текст, к которому привыкла Рина, и она промаялась с ним до самого вечера.

«На сегодня хватит, – наконец сообщил дневник. – Позаботься… о ночлеге… пока солнце не село».

Рина встала, размялась и посмотрела вдаль. Сначала пейзаж был мутноватым из-за напряжения в глазах, но потом стал четким. На юге раскинулось стеклянно-гладкое море цвета грейпфрутового сока. Алое солнце и его отраженный двойник медленно катились на запад, как лимонные кругляши по краю стакана. Рина даже скривилась от такого сравнения. Ранетки на дереве, которое она заметила утром, оказались кисло-горькими, сорта «Кошмар Альберта», не иначе. Они набили ей оскомину, и после них ужасно хотелось есть, но других фруктовых деревьев поблизости не было, рыбачить Рина не умела, а в деревню идти боялась.

– В общем, я поняла три вещи, – сказала она. – Во-первых, все кнопки и подсказки находили в местах, которые были как-то связаны с принцем Аскаром. Во-вторых, чаще всего их хранят люди, у которых нет особого желания помогать Виндерам. В-третьих, доверять никому нельзя…

«Мне можно», – возразил дневник.

– Интересно, где находится последняя кнопка? – пробормотала Рина, бросив в воду очередной яблочный огрызок. – Мне кажется, ее трудно будет найти, потому что каждую новую подсказку прятали лучше предыдущей. Первую написали прямо на воротах дома умалишенных, в котором держали принца Аскара. Это было легко. Ради второй уже пришлось обойти весь город и перетрясти все почтовые ящики. А третья была у старого рыбака, который возил принца на островок посреди озера, когда тот был маленьким, и учил его делать секретики из ракушек. Он ни за что не хотел рассказывать, где они закопали последний. С каждым разом все сложнее и сложнее…

«Ты… верно… мыслишь, – согласился Натан. – Но мы тоже не спущенные паруса… Мы научились за эти годы упрощать себе задачу… Я расскажу тебе об этом завтра… Сейчас… позаботься о себе».

– Дедушка Натан, – сказала Рина, глядя на неподвижную воду, – а кто-нибудь из Виндеров пробовал добраться до соседней страны и попросить там помощи? С севера-то пустыня, ее не пройдешь, но с остальных трех сторон – море. Можно доплыть до южных островов или до Артории, если обогнуть мыс. Ветра, конечно, нет, но наверняка где-то есть живые лодки и пароходы. Им ни паруса, ни топливо не нужны.

«Среди первых Странников… было несколько опытных моряков, – ответил Натан. – Однако никто из них не вернулся из путешествия. И никто не знает, что с ними стало… Некоторые… пытались пересечь пустыню, но безуспешно… Похоже, проклятье не только не выпускает Виндеров за пределы Хайзе, но и защищает его от вторжений. Как иначе объяснить тот факт, что за столько лет в порты королевства не прибыл ни один иноземный корабль?».

– Ну конечно, это уже проверили до меня…

Рина вздохнула и перевела взгляд на холмы, окантованные тесьмой дороги. Странники обычно ходили по торговому тракту. И не только потому, что он был самым удобным, просто только он и сохранился за два века. Его построили кудесники по заказу короля, поэтому годы не смогли ему навредить. Ни один камень не треснул, и ни одна травинка не проросла через плотно подогнанный булыжник. Обычные дороги давно уже исчезли, и многие места превратились в дикую глушь. Звери теперь куда вольготнее чувствовали себя рядом с жильем. Сходить с тракта было небезопасно, но иногда приходилось. На этот случай Шестнадцатая Странница передала Рине свисток в виде львиной головы. По ее словам, он отпугивал животных. – Интересно, с какого расстояния хищники чувствуют запах крови? Надо бы колено забинтовать…

Рина поежилась одновременно от страха и вечерней прохлады. Она хотела запалить костер из рухляди, но не умела: таким в их семье всегда занимались папа и Альберт. Да и они не разводили огонь по старинке, а поливали дрова чем-то горючим и поджигали искроделом. Где теперь все это искать? Пришлось всерьез обдумывать ночевку на яблоне. В конце концов, у нее была для этого пара приличных веток.

– И почему король не прислал мне еду и одежду? – проворчала Рина, оглядывая хлам, оставшийся от Букашки. – Почему только ботинки? Мне же нужна куча вещей. Бутылка для воды, палатка, ножик, да хотя бы спички!

Вопрос не был обращен к дневнику, но Натан ответил.

«Потому что… если у тебя будет все… необходимое… ты сможешь долго… избегать своей миссии… из-за страха… А у нас мало времени… Нужные вещи… дадут тебе… дома… Главное – преодолеть первый порог».

– По крайней мере, не сегодня, – пробормотала Рина. – Я еще хочу немножечко пожить. Заночую пока на яблоне, поем ранеток… Только бы укрыться чем-нибудь, а то холодно… С этой стороны даже хорошо, что ветра нет.

Она прикидывала, как бы устроить себе гнездо на ночь, но ее отвлек шум со стороны холмов. Глаза уже достаточно отдохнули, чтобы разглядеть вдали крохотные белые точки. Их было шесть или семь – то ли козы, а то ли овцы – и двигались они ненормально быстро.

«Дикое стадо? А почему оно бежит? От хищника?!»

Рина схватила сумку и уже собралась лезть на яблоню, но заметила позади отары странный блеск. Он так заинтриговал ее, что она не смогла уйти, не рассмотрев, что это такое.

Белые точки делались все больше, разбухали, как рисинки от воды, и скоро стало видно, что это все-таки козы и что гонит их никакой не хищник, а… велосипед. На солнце блестела его металлическая рама. Рину это зрелище впечатлило куда сильнее самоходных стрелок и живого дневника. На велосипеде никто не ехал, он сам по себе крутил педали, подгоняя коз в сторону Рыбоводья. Колеса лавировали между кочек и кротовьих нор с такой ловкостью, словно холмы были идеально-гладкими. Велосипед не подпрыгивал и не заваливался вбок на поворотах. Он двигался изящно, как конькобежец. Рина застыла, разинув рот и не в силах пошевелиться, до тех пор, пока велосипед не подъехал совсем близко – к пологому подъему, который вел к Букашке.

Увидев наверху человека – если, конечно, велосипед мог видеть – он остановился и включил фонарик. Наверное, тоже не поверил своим глазам. Прошла минута. Две. Козы, утомленные бегом, принялись щипать траву. Рина тихонько сделала шаг вперед, потом еще один и похромала вниз, не обращая внимания на суету стрелок в часах.

– Клим, это ты? – спросила она.

Фонарик потух. Велосипед приветственно звякнул и покатился к ней вверх по склону. Так и они и встретились – девочка с ободранным коленом в пижаме и красных ботинках и старый велосипед с корзиной на багажнике, местами зеленый, цвета мятных пастилок, а местами, там, где краска ободралась, обнажив металл, позолоченный закатом.

– Привет… – Рина прикоснулась к истертому рулю так осторожно, словно перед ней был дикий лев. – Значит, ты пас коз, когда это случилось?

Клим ответил коротким «дзинь».

Натан рассказывал, что люди, которые не были дома в момент запуска Ветродуя, превратились в ближайшие пригодные для этого вещи. Клим всегда пас отару на своем велосипеде. Неудивительно, что он в нем застрял.

– Погоди, но мне сказали, что это было ночью… – Рина отступила на шаг, испугавшись сама не зная чего. – Принц Аскар запустил Ветродуй среди ночи, чтобы как можно больше людей были дома в этот момент. Зачем тебе пасти коз в темноте?..

Велосипед молчал и не двигался. Да и что он мог, кроме как дернуть за рычажок звонка? Пришлось Рине самой обдумывать версии.

– А может, ты не пас их, а искал? Ты говорил, что они иногда теряются, и тебе приходится искать их по темноте…

«Дзинь», – подтвердил Клим.

Напряжение немного спало, и Рина почувствовала, как трясутся коленки. Она уже готова была лезть на яблоню, если Клим вдруг погонится за ней, но не хотелось ждать такого от друга. Они ведь все еще друзья?

Клим был старше Рины на два года и жил вместе с бабушкой в маленьком доме у перекрестка. Они познакомились пару недель назад, не считая веков забвения.

В тот день Рина гуляла по округе и присела отдохнуть под деревом на одном из холмов, откуда открывался отличный вид на Рыбоводье. Клим заметил ее издали и пригнал коз поближе. Когда Рина поняла, что он едет к ней, то чуть не сбежала: для нее не было ничего хуже встреч с незнакомцами и особенно с мальчишками. Но Клим оказался безобидным. У него было загорелое лицо, бледно-голубые глаза и завязанные в хвостик волосы, светлые, как цветущий ковыль. Он поздоровался, спросил, не помешает ли, и предложил ей козьего сыра. Они перекинулись парой слов, а потом просто сидели и молчали, глядя на коз. И в этом молчании, на удивление, не было ничего неловкого. Никто не думал, как бы завязать разговор. Никто не пытался заполнить тишину вопросами. Они просто ели сыр и конфеты, которые Рина прихватила из дома, и все было так, словно было так каждый день много лет подряд.

«Лучший способ для меня понять, смогу ли я подружиться с человеком, – подумала тогда Рина, – это проверить, приятно ли с ним молчать».

На другой день они встретились снова, хотя уговора не было. И вот уже две недели Рина пасла вместе с Климом коз, и это доставляло ей даже больше удовольствия, чем книги – редкое явление. И потому в тот ненастный вечер, когда они всей семьей обсуждали планы принца Аскара, Рина была сильно раздражена. Она ходила на прогулку, несмотря на холод, обмотавшись дождевиком, но Клим загнал стадо пораньше из-за непогоды, и они так и не пересеклись. А теперь перед Риной стоял двухсотлетний велосипед.

– Один звонок – это «да», а два – это «нет», договорились? – спросила она.

«Дзинь», – подтвердил Клим.

– Ты меня помнишь?

«Да».

– Рада тебя видеть! Как ты? Все нормально?

«Вполне».

Клим объехал ее со всех сторон, будто разглядывал. Рине стало страшно, что он попробует столкнуть ее с холма, а еще очень неловко за свою одежду: майка совсем тонкая, а шорты неприлично короткие.

– А я так себе, – сказала она, стараясь не стоять к нему спиной. – Я спала в часах, а потом проснулась и узнала, что уже двести лет прошло.

«Так и есть», – подтвердил Клим.

И все-таки Рина его почти не боялась. Во-первых, они когда-то дружили. Во-вторых, дома пытались убить Странников в основном ради свободы, а Клим был относительно свободен. Еще одной причиной было недоверие к Виндерам. Некоторые люди считали, что куда лучше справятся с этой ролью. Но, судя по тому, что Клим по-прежнему пас коз на этих холмах, он все еще любил свою спокойную деревенскую жизнь, и ему не сдалось рисковать ей ради спасения Хайзе. Чего-чего, а героизма у Клима в крови не было. Рина узнала это от него самого в их без двух веков недавнем разговоре.

– А какое у тебя любимое время года? – спросил тогда Клим.

Они сидели под большим орехом у озера, куда он пригонял стадо на водопой, и жевали пресные лепешки с луком, запивая их лимонадом.

– Все, кроме двух недель в конце года, – ответила Рина. – Ненавижу это время, потому что у нас экзамены, и учителя каждый раз меня донимают.

А ты уже выбрала, кем хочешь стать, деточка? Как это ты еще не знаешь? А откуда я знаю, кем хочу стать? У меня ничего особо хорошо не получается. Рисую я так себе, актриса из меня ужасная. Это Альберт у нас все родительские таланты собрал. Ты бы видел, какие яблоки он в блокноте рисует и как разыгрывает бабушку ради карманных денег. Чтобы выбрать профессию, нужно знать, в чем ты хорош, а я во всем так себе.

– Просто выбери то, что тебе нравится, – предложил Клим. – У тебя же есть что-то любимое?

– Ну, я книги люблю, – сказала Рина без особого энтузиазма. – Одно время даже придумывала свои истории, но записывать их слишком трудно и долго. Я больше читатель и иногда представляю себя библиотекарем, но от этого, если честно, тоска берет. Хочется чего-то большего…

Клим прилег было на траву, но ему в спину вонзилась сухая ветка. Он замахнулся и бросил ее в воду – почти на середину озера. Томные от жары козы, разлегшиеся в тени деревьев, даже не пошевелились.

Рина думала, что ей станет легче, если она кому-то расскажет о своей проблеме, но уже пару секунд спустя готова была язык себе откусить.

– А ты чем хочешь заниматься в будущем? – перевела она разговор.

Клим рассеянно пожал плечами:

– Да просто жить. Пасти коз, ездить в город по выходным, кататься на лодке со стариком Мерли, помогать бабушке с огородом. Мне это нравится. Не хочу ничего менять.

Разочарование было оглушительным.

«Звучит просто жалко, – подумала Рина. – Мальчишки в его возрасте мечтают стать королями, кудесниками или богачами, да хоть кем-то значимым. А он собирается всю жизнь просто пасти коз?..»

После стольких книг о героях Рине нравились амбициозные, смелые люди с большими планами на жизнь, а ее новый друг оказался совсем не таким. Это было обидно, потому что Клим нравился Рине своей загадочностью. Он был симпатичный и молчаливый, и она могла воображать про себя, что на самом деле он изгнанный принц маленькой далекой страны, который не может говорить о своем прошлом, чтобы не выдать себя врагам, и поэтому часто молчит. А в это время его мысли занимают подвиги и свершения. Он сидит на холмах, притворяясь пастухом, смотрит на коз и ждет не дождется, когда вырастет и вернет себе законный трон.

И ночами в пустом хлеве при свете сального огарка он фехтует пастушьим прутом вместо шпаги, изящно пронзая воздух навстречу невидимым убийцам родителей…

Попрощавшись со своими фантазиями, Рина от неведомого расстройства проревела в подушку всю ночь. Это было глупо до ужаса, и она это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Вот что бывает, когда читаешь слишком много историй о принцах, а потом узнаешь, что их на всех не хватит, и пытаешься сделать героя из пастуха, а он мечтает просто пасти коз. Тогда это казалось Рине трагедией, зато сейчас сделало Клима безопасным в ее глазах.

«Он не из тех, кто побежит спасать мир сломя голову», – подумала она.

Велосипед сбил стадо кучнее, потом подъехал к Рине и рулем подтолкнул ее вперед.

– Ты чего? – удивилась она, вынужденно сделав шаг вниз по склону.

Клим снова ее подтолкнул. Аккуратно, но настойчиво.

– Куда ты меня ведешь? Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

«Дзинь».

Кажется, Клим предлагал ей ночлег.

– А это ничего? – засомневалась Рина. – Твоя бабушка не будет против?

«Дзинь-дзинь».

Бабушка Клима была старая и больная, так что на роль Виндеры претендовать не могла, да и внука от себя отпускать наверняка не хотела, но в деревне говорили, что женщина она резкая и грубоватая, поэтому Рина не сразу решилась следовать за Климом. Она бы ни за что не пошла, но солнце садилось, и начало холодать. Контраст между дневной жарой и ночным холодом был прямо-таки осенний. Рина прекрасно понимала, что скоро воздух остынет еще сильнее, а у нее ни костра, ни теплой одежды. Да и змей никто не отменял.

«У меня нет выбора, – уговаривала она себя. – Мне все равно придется просить помощи у домов. Лучше уж идти к тому, кого я хотя бы немного знаю». – Погоди, я тебя догоню. Мне надо забрать сумку.

Возвращаясь на холм, Рина заметила, что стрелки все это время пытались с ней поговорить. Мама тревожилась, папа выписывал вопросы, Альберт, как обычно, был зол.

– Все в порядке, не волнуйтесь, – сказала им Рина. – Я встретила Клима. Это мой друг. Он меня приютит.

«Нет-нет-нет! Это плохая идея! Это может быть опасно!» – запротестовала мама.

«Нельзя», – припечатал папа.

«С ума сошла?! Нет!» – взвинтился Альберт.

– Ему можно доверять, – шепнула Рина, стараясь не выдать свой страх. – У него нет мотивов мне навредить. Я уже это обдумала.

И, не став разглядывать реакцию стрелок, она похромала вниз по холму. Клим, кажется, хотел ее подвезти, но Рина сделала вид, что не понимает намеков. Вдруг ему взбредет в голову сбросить ее с высоты? Велосипед подъезжал к ней и так, и сяк, настойчиво дзинькал, но потом перестал, и почти всю дорогу они молчали. В этом было что-то знакомое и привычное, насколько это вообще возможно в заколдованном мире, где люди становятся часами и велосипедами.

– В твоем доме печка топится! – заметила Рина, резко остановившись. – Значит, бабушка до сих пор не спит…

«Да».

Еще недавно деревня казалась безжизненной, но сейчас Рина разглядела дымок, поднимавшийся из трубы зеленого дома, наполовину скрытого фруктовыми деревьями. Идти становилось все сложнее и не только из-за боли в колене. Страх казался осязаемым и нарастал словно снежный ком, который Рине приходилось толкать перед собой.

– Слушай, а это странно, что твои козы меня не боятся, – попыталась она отвлечься. – Они же никогда раньше не видели людей. Но почему-то не подумали, что я хищник.

«Дзинь».

Натан рассказывал, что на животных проклятие не действует. Так что это были отнюдь не двухсотлетние козы, а потомки тех самых коз, которых пасли они с Климом, в каком-нибудь десятом поколении.

– Твой дом хорошо сохранился, в отличие от моего. Думаю, мы бы вселились в полумобиль, если бы он не сломался, и тоже ездили всюду, как ты. Помнишь, я тебе рассказывала, почему мы застряли тут на две недели? Папа вызвал механика из города, он должен был заменить какую-то деталь, но так и не успел приехать.

«Да, помню».

– Обидно, что проклятье не считает фургоны домами, – вздохнула Рина. – Иначе Букашка бы вся сохранилась, и мы бы вселялись в любую вещь внутри нее. Но, с другой стороны, это, наоборот, хорошо: я смогла взять с собой всю семью. Говорят, души, запечатанные в домах, нельзя вынести за их пределы. Только если человек находился снаружи в ночь запуска Ветродуя и вселился в отдельную вещь, его можно перемещать куда угодно. А правда, что тот, кто вселился в отдельную вещь, ни в какую другую перейти не может?

«Это правда», – подтвердил Клим.

– Значит, ты до запуска Ветродуя так и будешь велосипедом, а мои родители и брат – часовыми стрелками? Кстати, я забыла вас познакомить, – Рина повернула часы, чтобы показать им Клима. – Вот, это мой друг.

«Привет», – дзинькнул звонок.

Мама выписала вежливую улыбку.

«Я все еще встревожен!» – заявил папа.

«Ты мне не нравишься!» – покрутился влево Альберт.

– А это мои родители и брат, они очень рады знакомству, – скороговоркой сказала Рина и поспешно убрала часы, хоть и сознавала, что Клим вряд ли понял язык стрелок.

Вскоре они спустились с холмов на дорогу и дошли до приземистого, плотно сбитого домика с зелеными стенами. Из-за темных окон он выглядел мрачновато, но на столбе у калитки висел зажженный фонарь. Как только стадо оказалось у ворот, створка отъехала внутрь, пропуская животных во двор, а оттуда в хлев. Помощь Клима тут не понадобилась – коз подгоняла старенькая метла.

– Здравствуйте, – робко сказала Рина.

Ей было страшно заходить через ворота. Вдруг тяжелая дубовая створка резко встанет на место и собьет ее? Клим словно бы понял это и медленно въехал во двор, держась наравне с Риной. Та крепко стиснула его руль и боязливо озиралась по сторонам.

Во дворе пахло соломой и свежим навозом. Земля под ногами была без единой травинки, зато справа, в загороженном палисаднике, бушевали цветы, а слева, за еще одним частоколом, раскинулся сад, полный спелых яблок и винограда.

Метла загнала коз и сама залетела в сарай. Дверца закрылась на засов, а потом и ворота за спиной резко бахнули, на секунду разогнав воздух до ветра. У Рины аж волосы поднялись. Хорошо, что от страха она обычно немела и не вскрикнула в тот момент, но зато выпустила руль, и Клим уехал вперед. На крыльцо были настелены доски, по которым он скользнул в сенцы через открытую дверь. Когда Рина поспешила следом, фонарь снялся со столба и полетел перед ней. Запах от него исходил неприятный. Наверное, бабушка делала свечи из китового или акульего жира, которого были целые бочки в лодочных сараях у пристани. Клим говорил, что этот жир стоит там десятилетиями и совсем не портится, потому что его хранят в кудесничьей таре. Сало коптило и воняло, но, похоже, это был единственный источник света, не считая велосипедного фонарика, работавшего от солнца.

– Спасибо, что приютили, – сказала Рина, разуваясь и ступая по грубоватым половикам в маленькую комнату.

В доме было тепло, но ничуть не затхло и не пыльно. Тут пахло шерстью, молодым вином и яблоками. Тонко нарезанные, они сушились на подоконниках, а на крюках вдоль стен висели пучки лекарственных трав. На полках поблескивали банки с изюмом и курагой, наверняка из собственного сада. У печки стояла большая бутыль, в которой играло вино. Должно быть, ради него бабушка и топила печь: от покойного деда Рина знала, что в холоде оно не бродит.

Все в этом доме выглядело так, словно его хозяйка была уверена, что в любой момент может снова стать человеком. Она как ни в чем не бывало делала заготовки на зиму, растила овощи на огороде, собирала урожай в саду и доила коз. И так год от года вот уже две сотни лет. Рина бы давно свихнулась на ее месте. Рыбоводье даже вблизи выглядело совсем мертвым, и только дом этой старушки все еще жил. Как тут не проникнуться к ней уважением?

Лампа светила тускло, и рассмотреть комнату в сумерках было нелегко, но Рина поняла, что это нечто вроде гостиной, объединенной с кухней и столовой. Окна тут выходили на палисадник, а слева, судя по дверям, находились еще две комнаты. Рина окрестила их спальнями, потому что в деревнях редко можно было найти дома с ванными, и к тому же она заметила среди хозяйственных построек баню, легко узнаваемую по трубе.

Клим взволнованно крутился возле гостьи, но помочь ей ничем не мог. Не зная, что делать, Рина неловко переминалась с ноги на ногу, пока рядом с ней не бахнулся табурет.

– С-спасибо, – пробормотала она и тихонько села на самый краешек, не став снимать сумку.

На плечи упало что-то колючее – пуховая шаль. Клим убедился, что Рина в порядке, и поехал обратно в сенцы. Перед ним ловко открывались двери и тут же закрывались, чтобы не выпускать тепло. Рина из окна видела, как велосипед подъехал к дровянику, и невидимая бабушка нагрузила на обе стороны его руля по охапке дров. Они были перевязаны проволокой и держались на больших рыболовных крючках.

«Почему она сама их не занесет? – задумалась Рина. – Она же может двигать тут что угодно. – И секунду спустя ответила на свой вопрос. – А, точно! В дневнике написано, что человек внутри дома может за раз вселиться только в один предмет. У бабушки не получится одновременно нести дрова и открывать себе двери. Стоп. Но в охапке же много дров… значит, она вселилась в проволоку, которая их держит? Нет. Скорее всего – в крючки».

От этой мысли Рине стало немного спокойнее.

«Надо просто следить за вещами, которые двигаются. Тогда она не застанет меня врасплох».

Когда Клим вернулся в дом, невидимая бабушка открыла топку и подбросила к тлеющим уголькам сухих веток, щепы и поленьев. Потом поднесла к ним старинный искродел – длинную механическую зажигалку с рычажком, – щелкнула им, и загорелся огонь.

Наблюдать за ожившими вещами было странно, но куда больше Рина удивлялась тому, как быстро к этому привыкла.

«Ну, я все-таки сама была вещью последние двести лет, даже если сейчас ничего не помню, – сказала она себе. – Где-то внутри воспоминания остались».

Печь нагрелась, и стало намного теплее. Рина подвинула табурет к беленому боку и прислонилась к нему спиной, поджав босые ступни. Клим еще раз выехал во двор и на этот раз вернулся с двумя ведрами на ручках, полными парного молока. Рина ненавидела козье молоко. Оно было слишком жирным и неприятно пахло. Но когда кружка зависла прямо перед ней, она приняла ее с благодарностью. Наверное, от жажды и голода молоко показалось ей сладким и совсем без запаха. Только выпив его до капли, Рина вспомнила про подарок короля. Она торопливо вытерла губы большим пальцем правой руки, на который надела перстень. Камень остался белым. Рина тихонько выдохнула, ей стало стыдно за плохие мысли о бабушке, но осторожность никогда не повредит.

Беднягу Клима снова отправили по поручению – на этот раз в огород. Он вернулся оттуда с корзинами, полными тыквы, картошки и зелени. Под звуки готовки, шкворчание и шипение Рина совсем расслабилась и почти задремала. Но тут бабушка громыхнула заслонкой рядом с ней и сунула в печь котелок.

Потом с Рины сдернули шаль, и табурет вытолкнули из-под ее ног. Она в ужасе застыла, и вдруг мелкие змейки заскользили по ее телу. Рина сначала не поняла, что происходит, а потом увидела, что это шерстяные нити из клубка. Одна обхватила за бедра. Вторая за талию. Третья сомкнулась прямо на горле, как удавка, и Рина бы завизжала, продлись это чуть дольше. Но нити обвивали ее и тут же отпускали, а портняжные ножницы делили их на отрезки. Только когда дело дошло до запястий, Рина поняла, что, кажется, бабушка снимает с нее мерки.

– Ай! – вскрикнула она: шерстяная нить задела ободранную коленку.

Бабушка на минуту оставила Рину в покое. Что-то загромыхало на полках в дальнем углу, потом оттуда прилетела большая бутыль темного стекла и встала у печи. Слетевшая с горлышка пробка покатилась по полу, запахло спиртом. Бабушка открыла сундук у стола, порылась в нем и шлепнула на ладонь Рины лоскут чистой ткани.

– Это чтобы я промыла рану?

«Дзинь», – подтвердил Клим.

– Спасибо!

Рина присела возле бутыли, наклонила ее и смочила ткань. Потом аккуратно, морщась и шипя, промокнула ранку. Ее сильно щипало. Даже глаза заслезились, хотя, скорее, не от боли, а от спиртовых паров.

Бабушка понаблюдала за картиной «Рина себя жалеет» минуты две, а потом отобрала у нее тряпку и без всяких церемоний прижала к ушибу.

– А-ай! – взвыла Рина, прыгая на одной ноге. – Больно же! Больно!

Но бабушка в жалельщицы не записывалась. Она хорошенько обеззаразила рану и туго ее забинтовала. Под конец Рина почти молилась о том, чтобы ее оставили в покое, но бабушка сняла с нее все мерки до последней.

Потом под Рину снова пихнули табурет, на колени ей упала шаль, а из комода поднялась коробка с вязальной машиной и целый мешок мотков с пряжей. Видимо, бабушка напряла их из козьей шерсти. Вязальная машина работала так быстро, что от нее рябило в глазах. Рычажки и кнопки постоянно перещелкивались, и какая-то деталь сверху металась вправо-влево с такой скоростью, что невозможно было разглядеть ее форму. А потом р-раз! и готов целый кусок ткани, а за ним и отличнейшая кашемировая кофта – очень тонкая и мягкая на ощупь. Она плюхнулась Рине на колени, и тут же заслонка печи отъехала в сторону. Головокружительно запахло тыквенной кашей на молоке и печеным бататом.

Бабушка мигом собрала на стол, и Рина не стала дожидаться, когда табурет под ней опять запляшет.

Она так хотела есть, что сама похромала к столу, удивляясь собственной наглости. Каша обжигала губы и долго не стыла, но была невероятно вкусной, как и сладкая картошка.

«Сюда бы еще риса добавить, – мечтательно подумала Рина. – Но и так пальчики оближешь».

Она опять забыла про кольцо и запоздало ткнула его в тарелку, стараясь сделать это незаметно для бабушки. После ужина был чай с вишневым вареньем и приторным виноградом, а потом Рину уложили спать – в комнате Клима, судя по обстановке. Тут все было какое-то мальчишеское: стены без узоров и ни одной симпатичной вещицы, а из мебели только стол, сундук да кровать у стены, застеленная сразу тремя покрывалами – одно невзрачней другого. Голое окно без занавесок выходило в темный сад.

Свеча в фонаре погасла, как только Рина забралась под одеяло, и она дала себе слово не смыкать глаз всю ночь, но в тепле и уюте после целого дня волнений и сытного ужина сдержать это обещание было выше ее сил.