Одинокие велосипедисты

3. ЕЩЕ ПОЛКОРОЛЕВСТВА

Лимон луны ускользал в неприкосновенном стакане, он светился странным колесом на коричневом небе чая. Графу Томо было скучно и очень не по себе.

Зря он поддался на уговоры Зера Ерепана.

Поэт Зер Ерепан жил в крепком двухэтажном особняке на улице Дамы Оноокой.

Затащив к себе в гости стеснительного Томо, он усадил его за стол пить чай со своими огнедышащими родственниками и попытался поразить графа роскошным сервизом.

Граф Томо давился чаем и тихо страдал под взглядами ерепановской родни, пытаясь не звенеть ложечкой и не задевать печеньем за край блюдца.

— Пойдем, покажу тебе дом! — наконец вытащил его из-за стола Зер Ерепан и повел на экскурсию по одиннадцати комнатам.

— Тут видишь, как? — говорил Зер, открывая двери одну за другой. — А тут — вот, а здесь еще больше, и два трюмо. Нравится? А здесь, посмотри… Из бархата, и с кружевами. Еще во двор спустимся. Пошли! Осторожно, ступеньки — тут и тут. Мрамор!..

В уголке дворя у забора стоял сколоченный из досок большой ящик. Подойдя поближе, Томо увидел сквозь щели толстую девушку в шерстяной юбке и обтягивающем красном свитере. Она сидела на табурете, держала на коленях тазик с кусками вареного мяса и по очереди отправляла их в рот, хватая двумя пальцами и смешно оттопыривая короткий мизинчик.

— А это моя невеста, — изменившимся голосом произнес Зер Ерепан, ласково глядя на графа Томо. — Ее мы тут держим и для свадьбы откармливаем.

— А когда ты женишься? — спрсоил Томо.

— Скоро. Не бойся, и тебя приглашу. Теперь ведь знаешь, где я живу! И тебя женим, у меня полно незамужних сестер — двоюродных, троюродных!..

— Меня не надо, — сухо ответил граф и отошел от невестиной клетки. Он не хотел разбивать свою жизнь на кусочки, чтобы из них потом строить семейное гнездышко. Но он и самому себе не мог этого толком объяснить, а Зер Ерепан это и подавно не понял бы. Так что комментировать свой отказ Томо не стал.

— Не хочешь? — растерянно спросил Зер Ерепан, а потом сразу повеселел. — И не надо. Пожалеешь, поверь. Вот, к примеру, моя сестра, дама Анетс.

Томо сказал «А!» и замер. Он увидел даму Анетс, несущую на плече свернутый в трубочку тяжелый ковер. Она медленно и грузно ступала, несколько раз чуть не споткнулась. Томо не смог бы точно описать ее, когда дама исчезла за углом дома. Анетс совершенно поразила его воображение. Граф Томо никогда раньше не встречал такой высокой, сильной, широкоплечей и загорелой дамы.

Признаваясь в любви, граф Томо израсходовал весь свой радиоактивный запас слов. Дама, в отличие от невольных дам (которые живут в ожидании того дня, когда жених в знак любви привезет ее в клетке к себе домой и начнет откармливать), — так вот, в отличие от невольных дам, дама Акшукар была вольной дамой.

Она не склонялась к тому, чтобы проводить ночь с графом Томо. Не потому, что ее останавливала его неярка я внешность. Просто ей было приятно мучить графское отродье. Сама Акшукар происходила из рода музыкантов и кожевенников.

Графу Томо страшно хотелось переспать с дамой Акшукар.

Он вспомнил какой-то старый анекдот и некстати хмыкнул. Дама недовольно подняла бровь. Гарф Томо пригрозил ей самосожжением. Акшукар недоверчиво скривилась и отодвинулась от него вместе со стулом. Тогда граф Томо сказал, что сожжет себя не сразу, а по частям. Он принес из кухни свечку и, установив ее в кружке, зажег.

Граф держал кулак над пламенем, слезы лились у него из глаз и он страшно смеялся, застыв от боли. Он боялся двинуться, чтобы силы не покинули его.

Дама Акшукар глядела на графа Томо сурово и презрительно. Он понял, что не тронет ее сердца, и убрал руку. Ему стало легко и спокойно. Граф Томо посмотрел на обожженные пальцы и облизнул их.

— То, чего я от вас добиваюсь, — сказал он даме, — я, собственно, могу получить от любой другой. Простите, что отнял зря столько времени.

И Томо удалился.

Через месяц граф Томо влюбился.

Он держал за руку даму Чиприк и страдал. Воздух вокруг его казался жидким супом, сваренным в солдатской столовой на плохом масле в немытой кастрюле.

Графу Томо сало невмоготу, он задержал дыхание и внезапно ощутил, будто его тело нагревается изнутри и распухает. Потом тоскливая тягучая дремота окутала ватой его бедра и низ живота, а за спиной разверзлась бездна. Томо сделал бросок вперед и поймал даму Чиприк поцелуем. Дама, будучи вольной дамой, все же появляла некотоыре признаки сопротивления. Однако они в конце концов привели к тому, что борьба продолжилась на голубом атласе постели, без одежды, при свете ночника.

…Так поздно тахрабусы уже не ходили, и Томо пришлось идти пешком.

Дон Ценокан появлялся в жизни графа Томо нечасто. Граф слышал про него разные истории. Как это часто случается в Тахрабе, все новые знакомые обычно оказывались знакомыми старых знакомых Томо. Особенно жуткие рассказы исходили из уст дамы Аксеваназ, близкой ко двору Сира И. Она поведала Томо, как однажды — совсем не так давно, чтобы перестать ужасаться, — однажды дон Ценокан задумал убить старушку, тетку его дружка дона Лодилава. Они прокрались в спальню к несчастной и стали бить ее кирпичами по голове. Старая дама проснулась и изрядно поколотила горе-убийц, после чего собственноручно приволокла их в участок. Посидев в Тахрабской Прозрачной Тюрьме голышом положенные за порыв к убийству два часа, юные преступники были отпущены на свободу.

— А еще он не бреет под мышками, — гневно заключила дама Аксеваназ и решительно перетащила голову уже слишком измученного (за ночь) графа Томо с подушки на свою левую грудь. Томо вздохнул и перелез на даму целиком.

Про остальных дам велено было забыть.

Томо так и сделал. Аксеваназ собиралась помочь ему и найти выгодное место. Она одевала его, кормила, водила с собой на дворцовые вечеринки — а по ночам раздевала и клала с собой в постель. По утрам снова одевала.

Перед графом благодаря ее стараниям скоро замаячила перспектива стать помощником придворного шахматиста.

Особенно дама Аксеваназ просила Томо перестать якшаться.

Дон Салевол всё понял и исчез, пожелав удачи. Дон Ценокан всё же настаивал на тайной встрече.

…Граф Томо в тот вечер скучал во дворце. Дама Аксеваназ оставила его возле столика, за которым сидели несколько разукрашенных придворных, а сама куда — то испарилась. Граф Томо, лениво облокотившись на инкрустированную ракушками колонну, прислушался к разговору. Аристократы держали в руках по вазочке с вареньем и ели его узкими золотыми вилочками.

— Выпустил играющего — залез в свой карман, — сказал юноша в желтом парике, поддевая вилочкой блестящую от сиропа вишенку.

— Взятку сносить — без взятки оставаться, — ответил дядя с черной родинкой над бровью, и все легко рассмеялись. Беседа оживилась, заговорили все:

— Не сумел сдать — пять на верх!

— При чужом ходе на мизере — восьмерка твой враг.

— Приглашен в темную — береги длинную масть.

— За игру без сноса — на верх без двух?

— На распасах возьми свои…

— Иначе возьмешь и чужие!

Граф Томо с тоской подумал: «Никогда не овладеть мне дворцовым жаргоном!».

И горечь заставила его немедля покинуть дворец Сира И, не дожидаясь дамы Аксеваназ.

По дороге домой он назло Аксеваназ зашел к дону Салеволу. Но тот оказался в рейсе.

Томо потерянно и подавлено шел по главному тахрабскому проспекту Широченному. Догоняющие шаги заставили графа оглянуться. К нему бежал дон Ценокан.

— Я уж и не надеялся, — отдышавшись, сказал Ценокан. — Пойдем, приглашаю на прогулку.

— В полночь? — удивился Томо.

— В парк, — улыбнулся дон Ценокан.

Граф Томо никогда еще не гулял по ночному парку. Когда они вступили на хрустящий песок аллеи, тахрабские звезды стали почти не видны из-за сосен, елей и прочих растений. Дон Ценокан шагал, заложив руки за спину, и время от времени поглядывал на графа Томо. Тот старался не думать о криминальном прошлом своего спутника и не знал, как повести разговор в непринужденной манере. Дон Ценокан тоже молчал и никак не помогал Томо избавиться от неловкости. Они приближались к дикой части парка, где сырые овраги можно было пересечь по огромным чугунным трубам, а по дну некоторых — глубиной с настоящее ущелье — лились неизвестные потоки когда-то полноводных и диких, а ныне скованных и обмелевших рек.

У берега одной из рек дон Ценокан вдруг резко обернулся и нарушил молчание.

— Я хочу показать нечто для меня важное, — сказал Ценокан. — Но для этого надо перебраться через поток.

Томо взглянул на водяное покрывало, струящееся по гладким речным камням, и прислушался к музыке прозрачной толщи. Очертания терялись, но глаза его уже довольно привыкли к темноте. Перебраться через речку можно было и вброд — они замочили бы ноги только по колено. Но был еще один способ.

Граф Томо одновременно с доном Ценоканом взглянул на склонившееся над потоком деревце с торчащими в стороны ветками.

— Может, это?

— Пошли, — кивнул дон Ценокан.

Он прошел по вздрагивающему стволу первым и ожидающе обернулся на графа Томо. Оказавшись над рекой, Томо остановился. Он подумал — а не хочет ли дон Ценокан полюбоваться, как граф срывается и падает на скользкие камни, поднимая брызги, ломая руки, ноги, голову… Томо вспомнил историю с кирпичами и в испуге стиснул ветки, застыв в середине деревца и не в силах двигаться дальше. Ценокан смотрел, положив руку в перчатке на верхушку шаткого мостика, склоненную над дургим берегом на высоте почти двух метров. Томо глубоко вздохнул и, хватаясь за ветки, полез дальше. Ему показалось, что в опасном взгляде дона Ценокана он нашел силы не бояться его. Томо спрыгнул на землю, и дон Ценокан улыбнулся:

— Я думал, ты не сможешь, — похвалил он графа и повернулся, уводя его в заросли серебрящегося в звездном свете кустарника.

Скоро они вышли на холм, где некогда высились стены Священной Лесопилки, а теперь место это напоминало кладбище — на поросших травой склонах повсюду были разбросаны кирпичи, оставшиеся от древних стен, блоки железобетона и кубы розового туфа.

Под одним из блоков у дона Ценокана оказался таинственный тайник. Он разгреб руками влажную землю и вытащил оттуда небольшой круглый сверток.

Развернув грубую материю, он поставил свое сокровище на поверхность блока. Граф Томо так и ахнул: это был целый горшок с чесноком.

— Угощаю, — шепнул дон Ценокан и протянул графу два белых зубчика чеснока на ладони. Томо разгрыз один и застонал от наслаждения.

— С тех пор как его внесли в разряд наркотических веществ, — сказал дон Ценокан, — я и стал на путь преступления. Раз привыкнув к чесноку, не сможешь жить без него. Кое-что я потребляю сам, часть продаю наркодельцам. Надеюсь на твое молчание. Может, станешь одним из моих клиентов?

Граф Томо вздохнул, смакую неземной аромат:

— Мне средства пока не позволяют. Хотя скоро, быть может…

— Ты вхож во дворец Сира И, — сказал Ценокан. — Отыщи мне чеснокистов среди знати. Их по запаху и отсутствующему взору легко определить.

— Я постараюсь…

— Нет, — прервал Томо дон Ценокан. — Обычно мне отвечают так: «Я обещаю».

Этот ответ мне нравится больше.

— Я обещаю, — повторил граф Томо, и ему стало, наконец, страшно.

…Дама Аксеваназ ждала Томо нагая, на постели. Как только он вошел, она бросилась к нему с упреками, но ее остановил запах чеснока. Дама посмотрела на Томо глазами, расширенными до ужаса, и с треском рухнула в обморок.

«Как я могла связать свою половую жизнь с наркоманом!» — думала дама Аксеваназ, лежа в обмороке.

Сбывая чеснок придворной знати, они заработали немалые деньги. Дама Аксеваназ грызла бы локти, узнав, от чего отказалась, бросая Томо. Теперь новая любовница графа, дама Акус, заведовала клиентурой, а сам граф Томо держал связь с поставщиком (доном Ценоканом).

Скоро граф Томо был разбужен среди ночи дворцовой стражей, его и даму Акус стащили с постели и вместе повлекли на допрос.

Там граф Томо и узнал, что все деньги дама Акус извела на подкуп слуг, гвардейцев и приближенных лиц Сира И, дабы в свою очередь извести его самого с помощью яда (была продемонстрирована улика — мешочек с чесноком; граф Томо хотел было высказать свои возражения, но его ударили прикладом в лицо, и он замолчал).

Графа Томо бросили в темницу и держали там без пищи и воды три дня. После чего вновь повели на допрос. Увидев среди своих обвинителей дона Ценокана, Томо окончательно убедился в том, что влип по-крупному.

…Свет фар выхватил из темноты фигурку. Дон Салевол резко затормозил и, бормоча длиннющие тахрабские заклинания, выпрыгнул из кабины своего грузовика. Он побежал к пешеходу, медленно идущему вдоль обочины. Пешеход как-то странно прижимал к животу правую руку.

Граф Томо увидел, как к нему подходит водитель автофургона. Он остановился, не узнавая пока — из-за бьющего в лицо света.

— Томо, что ты делаешь один, за городом? — радостно спросил дон Салевол.

Разглядев, что граф измучен и еле стоит на ногах, Салевол тронул его за плечи, чтобы помочь дойти до машины. Граф Томо дернулся и онко закричал — негромко, ведь сил оставалось мало.

— Что с рукой? — онемевшими губами произнес дон Салевол, глядя на пропитанные кровью бинты.

— Отрубили.

— Как?… Кто?.. За что?

— Официально — за измену и покушение на жизнь Сира И, — ответил Томо. — Еще меня изгнали из Тахраба. Теперь даже домой не вернуться, в замок Томо… Что делать, прямо не знаю.

Больше всего дону Салеволу не понравилось, что в голосе друга он не услышал даже намека на отчаяние. Он осторожно подвел его к грузовику и помог влезть на сиденье. Потом сел за руль и погнал фургон — совсем не по тому маршруту, что значился у него в путевом листе. Томо левой рукой прижимал к груди обрубок правой и смотрел в окно. Лицо у него было спокойное, на нем даже прорисовался какой-то намек на мягкую улыбку.

Беспокойно поглядывая на графа, дон Салевол тревожился за его рассудок.

Но когда рассвет стал стягивать плед ночи с зевающего неба, дон Салевол уже думал только о том, хватит ли ему бензина.