Наташа задумчиво качала головой. "Дина!.." - подумал я. Только она могла. Пока мы умывались после ресторана, раздевались и снова одевались, как бы для сна, Дина шастала по всей квартире в коротком халате Тёпы, шатаясь, как пьяная и ненатурально хохоча. В ресторане была печальна, а тут развеселилась. Постой-ка, а деньги? - Я сейчас, - шепнул я Наташе и, поставив к ее ногам чемодан и рюкзак со скрипкой, завернутой в наше замечательное пуховое австрийское одеяло), пошел в мужской туалет. Нашел свободную кабинку с крючком на двери, заперся и, расстегнув ремень, прощупал кармашек на трусах. Конверт с долларами был на месте. Я несколько дней назад вложил "зеленые" в почтовый конверт и, загнув пустые края , втиснул конверт в кармашек. Но словно что-то толкнуло меня - проверь. Высвободив пуговку, вынул конверт, открыл - там лежала простая бумага. Я не верил глазам - бумага! В клеточку, из школьной тетради. Аккуратно так нарезанная. Это шутка?! Это не Наташка сделала?
Я лихорадочно вырвал из кармана куртки бумажник с российскими деньгами. Когда сегодня покупал билеты, мне показалось: подозрительно мало их осталось их у меня... Отпер боковое отделение с "молнией" - боже мой, всего три миллиона старыми... Но я же вчера в ресторане расплачивался. И за такси платил, и Тёпу сейчас угостил шотландским виски... Быть не может, чтобы Тёпа мои доллары выкрал. Это, конечно, Наташа пошутила. И даже не пошутила - вынула на всякий случай, когда я повесил трусы в ванной в углу, на крайнюю струну, как бы для сушки, кармашком к стене. Чтобы не марать раньше времени, постирал и, запрятав валюту, повесил. Из элементарной брезгливости никто не должен был их тронуть. Бегом я поднялся в зал ожидания к Наташе и рассказал о моем печальном открытии, искательно улыбаясь ей и дергая за руку. - Да ты что!.. - обмерла Наташа. - Я не трогала. - И сузив глаза, мстительно прошептала: - Это Дина. Собака. Недаром у нее такое имя. Дина? Когда? Да мало ли когда. Из любопытства тронула мои тряпки... обнаружила... хохотнула, пошла, приготовила стопу бумажек подходящего размера и заменила. Когда мы сидели вчера в ресторане, плавки висели в ванной. Но денег там уже не было, это ясно. Вот почему Дина и казалась такой рассеяннопечальной. Защитная реакция ворюги. Даже Тёпа поразился: - Ты чё, будто лимон без устрицы проглотила? Ты же у меня ядерная бомба!.. На что Дина дернула уголком рта: дескать, я стараюсь, стараюсь казаться веселой, но что же поделать, и у меня есть проблемы... И вот мы с Наташей стояли в аэропорту, ограбленные и растерянные. - Надо сейчас же к ним! - заговорила Наташа. - Поднимем с постели и - за волосы! Мол, отдавай. - А если скажет: не брала? И всю квартиру перероем - не найдем? Мы сели на освободившиеся кресла - как раз объявили посадку на московский рейс. Что делать? В милицию не заявишь. А если и вправду не Дина украла? К Тёпе каждый день ходит столько хохотушек... кто-то и в ванную после туалета заглянет... Нет, ничего сейчас не докажешь. И куда мы теперь с нашими жалкими деньгами? - У тебя ничего не осталось? Наташа достала бумажник. Там - копейки. Ну, прилетим мы в Питер. Как раз хватит на обратный рейс. Надо срочно сдать билеты... Я отдал Наташе ( у нее наивное, честное личико) общегражданские паспорта Лыкова и Шагуриной и поставил в очередь. Сейчас дежурная по смене заберет у нас места и вернет стоимость билетов за вычетом неизбежных процентов. И куда мы дальше? Голова кружилась. Казалось, все происходит во сне. Но это был не сон, а жестокая реальность. Даже если мы сейчас вернемся к Тёпе, и он, хлеща свою рыжую Дину по губам, вырвет у нее признание, что да, украла... она уже поняла главное: мы как раз и есть беглецы от Мамина, о которых говорит народ. Если она сама не смотрела телевизионную передачу "Час пик", но те, кому она рассказала о золотых украшениях Натальи, наверняка смотрели... сейчас вся страна смотрит телевизор... Так вот, если она и признается, что украла, и даже вернет деньги, то уж другого счастья не упустит - за нами будет мгновенно налажена погоня... Мамин ведь не поскупится, всех отблагодарит. А может, потому она и украла, что знает: мы побоимся вернуться для выяснения отношений... Да и наверное, поедем мы сейчас к Тёпе - а ее там уже и в помине нет. Только мы укатили в аэропорт - и она из квартиры. Она же не дура - скорее всего, притворялась спящей, готовая к скандалу еще ночью ( вдруг я раньше обнаружу пропажу!). А уйти после гулянки от Тёпы - тоже могло вызвать подозрение. Итак, если она украла - ее сейчас у Тёпы нет. Позвонить? - Да, да!.. - зашептала Наташа, когда я поделился с нею своими мыслями. Она уже сдала билеты. - Какой ты молодец! Звони!.. Я позвонил. Мне ответил хриплый голос барабанщика: - Кто?.. - Это я, Андрей. Тёпа, ты один? - Почему?! Только что с Монблана на лыжах съехал... А что? Секрет? Можешь говорить, она не слышит... Какая наглая и страшная баба. Украла и спокойно спит. Если это она украла. - Ну, что? Что?.. - спрашивал Тёпа. - Рейс отложили? Приезжайте... Турецкий кофе сварим... - Нет, нет... я позвонил сказать, что через минуту взлетаем... Спасибо за все. Обнимаю. - И я дурашливо пропел первые такты из 5-ой симфонии Бетховена. - Та-та-та-та'-а!..
Мы с Наташенькой прошли в бар, я взял нам по рюмке водки. И чаю. Что уж теперь, не обеднеем.
А если украл Тёпа? Вполне тоже может быть. Он единственный знал, что у нас есть доллары. Перед тем, как я ему отдал шестьсот зеленых, мне надо было хоть на улицу сбегать, якобы в пункт обмена валюты. А я валялся на диване, размышляя о Мамине. О том, какие он мог предпринять действия, чтобы отыскать бывшую жену. Надо бы узнать, избрали его в депутаты или нет. Но не спросишь же у Тёпы и тем более у Дины. Сразу догадаются: не зря спрашиваю... Стало быть, получив шестьсот в руки, Тёпа понял: деньги у нас есть. Опять-таки, куда собрались ехатьто? За границу. Не с рублями же туда лететь. Но неужто человек может так пасть, что вот пил со мной месяц, обнимался, руку Наташе целовал - и нас же обокрал? Ни за что не поверю.
Дина! Или другая какая женщина.
Будь они все прокляты...
Я обнял Наташу. - Милая... я не знаю, как быть... куда ехать... - А ведь у меня есть деньги на предъявителя... - вдруг пролепетала она, сконфуженно глядя в сторону. - Но нету свидетельства о рождении... у Валеры... А сберкнижку прихватила. Может, дадут? - Она полезла в сумочку, набитую красочными открытками и тюбиками. - Если ты сейчас появишься в городе, тебя тут же схватят. - Я понимаю. - Она вздохнула. - А если из другого города запросить? С этим паспортом не получится?.. - Он может быть в розыске... Мы растерянно посидели в аэропорту до вечера, в сумерках сели в автобус и поехали на железнодорожный вокзал. Видно, судьба наша такая. А куда еще деваться? Только на рельсы. Вышли в громе объявлений по радио. - Ну, что?.. Куда глаза глядят? Только не в сторону дома? Хоть выспимся... Измученная Наташа кивнула. Через часа два мы лежали в плацкартном вагоне 76-го поезда, ехавшего на запад... Вокруг кричали дети, тренькали гитары. Где сойдем? Билеты я взял наудачу - до Тюмени... 22. СНЫ САБАНОВА
И снится сон, что я проснулся, и в длинном поезде ночном один лежу - и нету рядом любимой... нету никого... И я бегу через вагоны, и я кричу, и я зову, и ни людей, ни машиниста, ни чемоданов - пустота...
Ах, это ты во тьме мелькнула - внизу бежала по снегам, кричала, мне вослед махая и падая в лиловый снег?..
Я высунулся из вагона - а поезд мой влетел в тоннель... и он часами, днями длится, и ни сойти, ни спрыгнуть мне... И снова будто я проснулся - я в самолете... боже мой, ведь можно так стать сумасшедшим. Я в самолете, я лечу,
но где же милая, где люди... мой самолет пустой насквозь гремит сквозь сумрачные тучи, и сами движутся рули...
А кто же там - не ангел светлый на облаке?.. стояла ты! Я закричал тебе в оконце, но разве можно услыхать?
Я вырвал дверцу - в шуме ветра к тебе желая проскользнуть, но, на крыле стальном повиснув, лечу меж молний и дождя...
И снова я от сна очнулся - иду дорогою в снегу, вокруг блестят глазами волки и нету светлого окна.
Но здесь ты шла - след узкой туфли мгновенно снегом замело... Ты здесь была - на голой ветке сверкает золотой твой шарф...
Но кто же там? Не ты ль блеснула, как юный месяц, в небесах? И подо льдом, как свет, прозрачным - с веселым гребнем в волосах?
И за окном у самовара с чужим мужчиной и детьми? Где ты, счастливая, смеешься... О, черт возьми! О, черт возьми!
И черт уже стоит, осклабясь: - Ты как всегда нетерпелив. Что высших тайных знаний кладезь? Тебе вина бы и олив.
Вернее, самогонки с хлебом... и бабы теплой на всю ночь... А я-то, бегая по склепам, все мыслил, как тебе помочь.
Но у тебя не выйдет счастья - не держишь слово. Как листва меняется под ветром в чаще - твое лицо, твои слова...
Что за народец воспитали в стране рабочих и крестьян? Куда смотрел товарищ Сталин? Один обман, один туман.
Здесь Мефистофелю бы горе с его доверчивой душой... Его бы Фауст объегорил, объехал на козе кривой.
И молодость свою вернул бы, а черта сдал бы в КПЗ. Ты слышал, как запели трубы, когда я о кривой козе?
Се - истина, и ты напрасно нас затеваешь обмануть... Отдай свою любовь, и ясно, что твой до звезд продлится путь.
Отдай ее, и слава грянет, и деньги полетят дождем... И каждый камень будет пряник на розовом пути твоем.
И каждая из лучших женщин твоей готова будет стать... Но эту - нам отдашь. Я вечен - и я дождусь, е... м...!
Но эта - точно наша. То-есть, ты сам о ней тогда не знал?.. ...И я проснулся - темный поезд... в окне - неведомый вокзал.
23.
С нами в вагоне ехала группа студентов: юноша с бородищей не по годам, юноша с усиками и жиденькой эспаньолкой, как у актера, играющего комическую роль короля, и три девицы. Все в синих китайских ватниках и унтах. У них не было ни гитары с собой, ни, к счастью, магнитофона с громкой музыкой. Они читали, передавая другу, ксерокопии печатных текстов, помечали в блокнотах.
Из их слегка хвастливых разговоров мы с Наташей узнали - они с биофака НГУ, готовят для всемирной организации "Гринпис" отчет о положении дел вокруг нефтяных поселков Западной Сибири. Завтра летят на север Тюменщины, на платформу с названием Южная. Наверное, кто-то в шутку так назвал. - А полетим вертолетом, - объявила самая строгая на вид студентка, в тяжелых очках, с тонкими губками. В наши времена несомненно она была бы комсорг. - А не дорого?.. - спросила вдруг Наташа. - Сейчас же тонна керосина шестьсот или даже больше долларов... Я был удивлен - знает о таких вещах. Конечно, от НЕГО знает, который вот так, время от времени, напоминал и будет напоминать о себе... - Дорого, но не для таких, как Алик Концевич, - внушительно произнес бородатый. - У него даже самолет есть. Хочет получить права. Но только не у нас - в Италии. Там дешевле. - А кто это? - теперь уже я ввязался в разговор.
- Не слышали про Концевича?! Президент фирмы. Он нас и повезет. Сойдем на полустанке "Еловка" и - тр-р-р.
Одна из девушек, завистливо смотревшая на браслет Наташи (там как бы две золотые змейки сплелись, и четыре голубых камушка сверкают), вздохнула:
- Холостой, знает три языка.
- Главное не это! - сердясь, заговорил парнишка с усиками и бородкой. - Не побоялся пустить на свою территорию. Другие нефтяные бароны от нас, от экологов, как черт от ладана!..
По вагону шли два милиционера. Я напрягся. Если это люди Мамина, мы пропали - у них наверное есть наши фотографии. Милиционеры были угрюмы, небриты, вот остановились возле босого пьяноватого парня, который изображал перед соседками, что открывает пивную бутылку "глазом" - зажав жестяной колпачок меж скулой и бровью. Парень поставил бутылку на стол, смирно опустил руки, милиция прошла мимо.
"Может, нам с этими экологами и поехать? - подумал я, незаметно для прочих подмигивая Наташе. - В тундре нас никто не найдет."
- А как вы думаете, рабочие ему нужны?.. - спросил я. Я не решился сказать "музыкант" - вдруг студенты, любопытствующий народ, смотрели передачу "Час пик".
- Вряд ли, - значительно нахмурился широкобородый. - Он хорошо платит. К нему только по контрактам едут... Я зевнул и вызвал взглядом Наташу в тамбур посоветоваться. Если мы сойдем на полустанке, а вертолета еще не будет, придется ждать. А поезд уйдет. Что ж, не возьмет нас "барон" к себе - купим билеты на другой поезд и дальше покатим. - Как думаешь? - Ты мой муж, ты и решай... - рассудительно сказала Наташа. Рано утром мы сошли вместе со студентами возле заметенного до крыш крохотного поселка Еловка. Старики, скрипя деревянными лопатами, вычищали коридоры в сугробах. Сладкий древесный дым пьянил как водка. Ровно в одиннадцать по местному времени в сверкающем синем небе показался вертолет, он сделал круг, снизился над единственной улицей и поднял снежную бурю вокруг. Он завис, работая винтами, мягко присев лыжами на белый наст, не давая им провалиться. Открылась дверца - вылез, чуть пригибаясь, в легкой белой курточке и джинсах моложавый мужчина. Он, улыбаясь, быстро перебрасывая глаза, осмотрел девушек. И мою Наташа тоже. - Ну, отдаетесь в рабство? - спросил. - Прошу. - Но дело в том, что они не наши, - девица, которая раньше была бы комсоргом, показала на нас. - Он рабочий. И с таким высокомерием она это сказала... - Не совсем. У меня секретный разговор! - Я успел вклиниться во-время, ибо на лице хозяина вот-вот могло возникнуть выражение смертельной скуки. - Можно вас на семь секунд? То ли Концевича заинтриговали неожиданные "семь секунд", то ли Наташа понравилась... Смуглый, быстрый, он поиграл губами и шагнул в сторону. Я, стоя спиной к студентам и грохочущему вертолету, внятно прокричал: - Я - скрипач! Окончил консерваторию! Но могу делать и черную работу. - Лишь бы он не вспомнил про скрипача, о котором говорил по телевизору Мамин ( удивительное дело, народ запоминает именно такие слухи - кто украл, кто увел!). И поэтому я торопился с новой информацией. - Нам не дала пожениться ее мама. (Ах, надо было сказать не "мама", а "мать". "Мама" тоже опасное слово - близко к "Мамину".) Богатая стерва, директриса магазина. - Я врал и бил наверняка. Моему собеседнику, крутившему миллионами долларов, была, я думаю, смешна фраза о богатой матери Наташи. Так и оказалось. - Деньги... какая чушь собачья. Что выше любви? - У него запел в нагрудном кармане телефон. - Сорри. - Достал трубку, оскалился, как это делаю я, вслушиваясь. - Да. Сейчас еду. - И подмигнул с улыбкой, как заговорщик. - Альберт Иваныч. Будете моим личным музыкантом? А твоя жена - фрейлиной? Летим. "Там разберемся..." - я вскинул на спину рюкзак, схватил чемодан и повел под руку Наташу к елозящему на снегу вертолету. Что нас ждет? Внизу проплывали нефтяные вышки. Горел над трубами газ. В голове неотвязно гремела очередная песенка из ресторанного репертуара: "Стою я раз на стреме... держу в руке наган... И вдруг ко мне подходит неизвестный мне граждан... Он говорит: - В Марселе такие кабаки! Такие там мамзели, такие бардаки! Там девочки танцуют голые, там дамы в соболях... лакеи носят вина, а воры носят фрак..." И еще вспомнилась: "Постой, паровоз, не стучите, колеса..." Когда я теперь увижу маму родную мою, отца, сестренку?.. Внизу показался красный кирпичный городок на снежной целине с серыми надутыми полосами грязи, круглая площадка с флажками по краям, к которой, завалясь на бок, вертолет и устремился.
Нас встречали две машины со включенными фарами - синий длинный "форд" (вроде микроавтобуса) и "мерседес". Наташу и меня Концевич посадил в "медседес", а студентов - в другую машину. Жить всем нам предоставили номера в гостинице "Парадиз" для приезжих специалистов. Если бы не знать доподлинно, что мы вблизи полярного круга, ни в жизнь бы не поверил, что в тундре может быть такое великолепие: мебель-ампир из черного дерева, в ванной белый кафель, "лунные" шторы, телевизор "SONI", холодильник со спиртными напитками и минеральной водой. - Отдыхайте, вечером ко мне в офис на собеседование. В шесть вечера здесь уже темно, как ночью. Мы с Наташей пришли в длинное, старое здание с освещенным флагом российской федерации над крыльцом. Но и внутри все сверкало пластиком и зеркалами. На втором этаже в середине огромного кабинета сидел Концевич. Кивнув на черные кожаные кресла, он сказал: - Итак-с. Будут приезжать гости - вы... Алексей Иваныч?... играете, услаждаете слух. Пируем в ресторации - также... услаждаете... Плачу сто баксов в неделю... думаю, чаевые у вас будут не меньше. - Он повернулся к Наташе на крутящемся стуле с прямой спинкой. - Теперь с вами. На компьютере не работали? - Клавиатуру знаю, - изумила меня в который раз моя малышка. - Файлы могу находить. А вот насчет программ... - С программой поможем. Главное - нет программы партии. В зале смех. Будете тексты набирать и печатать. И по телефону отвечать. Как можно более нежно: "Алёу?.." Если не нежно, мне не нужно. - Он рассмеялся, вскочил. - Но это - днем. Он набрал номер. - Ты дома? Мы едем. - Отключил связь. - Муш-ш-ш покажет класс игры, а вы с мадам познакомитесь. Будете при ней, когда надо... а если что - выходить на меня по этому телефону. - И он протянул Наташе трубку с антенной. - Дарю. Вот так раскрывается, так закрывается. Можете по межгороду звонить... своей сердитой маме. - Концевич подмигнул мне. - Авось, простит, если узнает, что вы у меня работаете... В Сибири три человека, которых все знают... это я, это Россель на Урале и это... как его, бандит Мамин. Но в него вроде бы опять стреляли на днях... - И он посмотрел на меня и на Наташу с каким-то особенным интересом ( или это теперь мне так кажется в разговорах с кем угодно?). - Стреляли?.. - вырвалось у меня. И я постарался рассмеяться. - Я как-то видел по телеку... у него же сто охранников. И у самого, наверное, оружие в кармане... - Я все это говорил медленно, изображая пальцами пистолет, чтобы Концевич слушал меня и не оглянулся бы опять на Наташу - я думал, сейчас она упадет. - Если очень надо кого-то убить, убьют. - Произнес Концевич, гримасничая в такт щелчкам ключа, запирая кабинет. - Не во второй, так в третий раз... Против лома нет приема. Как там можно сочинить дальше? Против пули нет пилюли...
"Если Мамин мертв, значит, можно и вернуться домой... - звенело у меня в голове. - А вдруг он еще жив остался? А может, нарочно распустил слух? Сейчас так делают... чтобы народ зауважал... чтобы избрали во власть повыше..."
В полном смятении мы с Наташей поехали домой к Концевичу. Их коттедж в ряду других подобных строений из красного кирпича ничем не выделялся - двухэтажный, с гаражом сбоку и мансардой под высокой асимметричной крышей. Услышав гудок "мерседеса", на крылечко вышла в серебристой шубейке, наброшенной на плечи, женщина лет тридцати, с очень легкомысленным личиком. Но это лишь на первый взгляд. - Ах какие гости! - пропела она. - Это они, Алик? Вы играете цыганские напевы Сарасатэ? И мне пришлось прямо с порога приступать к работе... Вынул из футляра скрипку, футляр отдал Наташе. Вспомнив школу цыганского ансамбля, усмехнулся сатанинской улыбкой (это действует на слушателей) и, слегка комикуя, дергая плечами и встряхивая головой, в которой кружились огненные мысли "Мамин, Мамин...", выдал стремительную страстную мелодию - сразу из финала "Напевов". Наташенька сидела рядом с хозяйкой и вымученно улыбалась. Я думаю, Концевичи если и обратили внимание на ее дрожащие ручки, то решили - девочка устала из-за перелета. - Шарман!.. - промурлыкала хозяйка, когда я закончил. - Брависсимо!.. Не правда, Алик?
- Правда, - кивал Концевич, стоя у бара и наливая в бокалы французское шампанское. - Угощайтесь. Сам он почти не пил - так, пригубит и уйдет в другую комнату, слышим - звонит по телефону. А жена его, Эля, мигом опьянела, лицо пошло красными пятнышками, стала мне подпевать. Голосок у нее был слабенький, но слух имелся. - Он гений!.. - заговорила бурно Эля, когда муж вернулся с деловым, бесстрастным видом. - Он что угодно умеет!.. Но говорит, руку замучил в молодости, сейчас трудно играть высокую классику. - Если лечится, вылечим, - великодушно пообещал Концевич, поцеловал жену в лоб и уехал - у него срочное совещание на второй буровой. Это рядом, ненадолго. До полуночи по просьбе "мадам" я играл то сидя, то стоя. Она пила, произнося громкие тосты, и насильно нас угощала. - Так мало приезжает культурных людей...- жаловалась она. - Нефть, газ... ужасно! Вовку Спивакова Алик хотел привезти... знаете, "Виртуозы Москвы"? Но Вовка обещал королю Испании концерт... а ведь Алик заплатил бы больше!.. Ах, давайте споем из "Травиаты" застольную!.. Ляль-ля-я!..
Когда Концевич вернулся, моя Наташа сидела в кресле с ногами, дремала, а у меня уже пальцы не слушались. Правда, к этому времени Эля включила очень громко CD-проигрыватель и под его звуки перед нами танцевала босая, как Дункан. Смуглый муж, сверкая глазами, стоял в дверях. Заметив на его лице след губной помады, я быстро подошел к нему, отвел как бы по делу в другую комнату и, достав платочек, стер.
- Сэр... с меня фунт... - пробормотал Концевич, - но не масла, а просто... - Я только теперь понял, что он изрядно пьян. - Вас отвезет водитель. Если мадам отпускает... Мадам отпускала. Она стояла в дверях спальни в голубом сверкающем халате, зажмурив глаза, ожидая немедленных объятий молодого супруга.. С этого дня началась наша с Наташенькой работа, ее - в роли "фрейлины", моя в роли скрипача-затейника. Я играл перед важными гостями из Москвы ( например, прилетали два вице-премьера ) - и они удивлялись, откуда в такой "дыре", в мире сумрачных метелей блестящий музыкант. Я играл и каким-то туркам в зеленых чалмах, эти, слушая, сосали губами: харашо, очень харашо... Я со своей скрипкой предстал и на съезде промышленников Сибири в ресторане "Труба" - мне сограждане кидали червонцы в ноги... Но когда не было концертов (это обычно днем), я должен был идти к жене "барона" и поддерживать с ней светский разговор. Моя Наташа в это время сидела за компьютером и телефонами в приемной Концевича. Она принимала факсовки, варила кофе для шефа и посетителей, улыбалась, улыбалась, улыбалась - так требовал Концевич. К вечеру она сменяла меня - бежала к тоскующей от безделья мадам гладить ей платья и восхищаться ее обувью. А я плелся в ресторан (деться мне больше некуда), играл за деньги. Я еще не оставил мечту увезти мою Наташу за границу. Прошел месяц, мы с ней толком не могли и поговорить - все время на людях. А встретившись в гостиничном номере за полночь, не высыпались - в восемь Наташа должна была быть на месте... Но больше не секретарская работа ее донимала, а жена шефа. - Зачем мне всё это?!. - восклицала Эля, расшвыривая дорогие платья по комнатам ( так рассказывала Наташа). - Куда я в этом могу пойти?! Летом здесь комар размером с таракана... гнус... вы знаете, что такое гнус? О, это живой кошмар, огненный воздух... А зимой? Зимой можно сдохнуть от волчьего воя... и не то что телевизор, даже радио не работает - магнитные бури!.. Ну, съезжу я на пару недель в Венецию или Барселону... но он же не может без своих буровых! Оставит меня - и в Россию... - И мадам рыдала. - А там, Натали, там страшно одинокой... они же все такие горячие, все жаждут схватить русскую девочку!
Видимо, не доставало ей ласки. Алик, как я понял, был великий ходок в своей вотчине по амурной части. Я как-то заглянул к нему к кабинет (он сам пригласил), смотрю - перед ним сидит одна из тех студенток, с которыми мы прилетели - одета в роскошное бордовое платье с вырезом до бедра (прямо Кармен из стихотворения Орлова...) и пьет, клянусь, не нарзан из фужера. Я не сразу признал в длинноногой красавице "комсорга". Тем более, она теперь была не в очках. Всех других ее спутников, оказывается, Концевич давно отправил на "материк", а Нелю оставил заканчивать отчет для "гринписа". Знаем мы эти отчеты! Подмигнув мне, Концевич тут же сделал лицо деловым, надменным, буркнул, что должен лететь на одну далекую буровую, берет с собой секретаря. Но дело не в этом - прилетают нефтяные начальнички из Башкирии, их угостят, но до завтра их надо побаловать. - Неля им расскажет, как надо беречь природу... а ты поиграешь. Но смотри, не отбей ее у меня! - Так вы... Наташу хотите взять? - только сейчас я понял намерение Алика. - А... а как же ваша супруга? - Почитает книги! - небрежно махнул рукой Концевич.- Я лично всем хорошим во мне обязан книгам. - И рассмеялся, и Неля-студентка тоже тихо засмеялась, преданно глядя на него. Думаю, и платье, и кулон на груди - это были его подарки.
В сквернейшем настроении я вернулся домой и передал Наташе наш разговор с шефом. Она заплакала.
- Что такое?.. - Я не хотела говорить... Он... он ко мне пристает... - Жалобным шепотом жена рассказала, как он порой вызывает ее к себе официальным голосом, а лишь войдет - вскочит, быстро хватает за талию и мурлычет: "Разве я немного не красив?.." И даже, даже... наконец, Наташа досказала... говорит: "Чего ты боишься? Я же с противопожарным средствами...". - Уедем отсюда, Андрей!
Легко сказать. Как?
И мне ведь тут не сахар. Людям музыка в ресторане нравится, но все считают своим долгом угостить скрипача. В "Трубе" имеется еще неплохой аккордеонист, и всё. От бесконечной водки у меня в голове свет вспыхивает, сердцу тесно... Но хоть платят хорошо. У нас уже с Наташей кое-какие деньги накопились.
Нет, наверное, надо потерпеть до весны... а там - вместе с птицами в небо. Они - на север, мы - на юг... - Мне не ехать с ним? Сказаться больной? - обливалась слезами Наташа. - Обидится ж. - Не ехать, - отрезал я. И вдруг придумал. - Я заболею, я!.. - Это был выход... - Сбросил пиджак, лег и попросил Наташу вызвать "скорую". Местного врача Андрея, моего тезку (только ему это неведомо!), я знал - суетливый молодой гуцул с усами вроде бублика вокруг рта. На дне рождения его жены Оксаны весь вечер я им играл украинские мелодии. Он приехал через пару минут. С ним - медсестра в белом халате с металлическим ящичком в руке. - Что такое, Алексей Иваныч? - Подскочил, уже меряет давление. - Не знаю... - прохрипел я. - Кружится все... голова болит... - Так. - Кивнул медсестре. - Тройчатку ему. Пока. - И пригнувшись, шепнул. - Алкогольная интоксикация... надо отдохнуть... Дня три полежите. - Так много?
- Ничего, ничего!.. Если надо, выпишу больничный... Когда врачи уехали, Наташа позвонила Концевичам домой, трубку сняла Эля. Наташа сказала, что мне было плохо, вызывали "скорую". Что она боится завтра оставлять меня одного, но тревожится, не сочтет ли Альберт Иванович все это ее выдумкой из-за нежелания лететь на буровую.
Эля мужу, видимо, что-то сказала, тот перехватил трубку, закричал:
- Где он там? Дай-ка ему!..
- Ему сделали укол, спит... - соврала Наташа. - Но я могу поехать, Альберт Иваныч, если очень нужно... Может быть, ничего с ним не случится? Как думаете, Альберт Иваныч?
Помедлив, Концевич потеплевшим голосом ей ответил: - Еще не вечер... вы еще посмотрите мои буровые... Я поразился его откровенности - ведь жена стоит рядом... Впрочем, это их проблемы. Прошло несколько дней. На наше счастье поднялась пурга, вокруг поселка стало темно, как при пожаре. А может, где-то и вправду нефть горит... И однажды я подумал: "Как бы наверняка узнать, жив ли Мамин?.." По телевидению и по радио за все это время о нашем сибирском авторитете ни разу не упомянули. Но, может быть, здесь имеются московские газеты? Хотя вряд ли. Кто и зачем повезет их к Полярному кругу? Но я все же решил наведаться в местную библиотеку. Она располагалась в бараке с облезлой штукатуркой. Возле крыльца на снегу лежали, жмурясь, белые лайки с хвостами, закрученными бубликом. "Библиотека имени Есенина", - было написано на стеклянной с отколотым краем дощечке у входа. Библиотекарь, как все библиотекари в России, тихая бледная женщина вне возраста, сидела одна, закутавшись в шубу и шаль цвета пепла, читала книгу. Очень осторожно, чтобы не обидеть, я осведомился, нет ли у нее какой-либо периодики, хотя бы областной. - Почему же нет! - она явно расстроилась. - У нас преуспевающая фирма, Концевич интеллигентный господин. Только вот читателей мало, все на буровых. А приедут - не до газет. - И кивнула на длинный стол. - Подшивка "Российской газеты" вас устроит? Есть разрозненные номера "Комсомолки"... Это уже было кое-что. Если Мамин в декабре все же прошел в депутаты Госдумы, о нем должна быть информация. Я начал листать большие страницы... Постановления правительства... Указы президента... И уже потеряв надежду встретить что-нибудь о Мамине, я смотрел мельком, по диагонали. И вдруг - на последней полосе газеты от 17 февраля ( это неделю назад!) в траурной рамке напечатано: "Трагически погиб депутат Государственной думы Мамин В.П. Вчера на него совершено покушение на окраине Москвы, на кольцевой дороге. Неизвестный преступник изрешетил из автомата машину Мамина и скрылся. Это было уже третье по счету покушение на известного депутата и бизнесмена. Труп Мамина В.П. отправлен в Сибирь, на родину." Надо было сразу смотреть некрологи... Но я боялся сглазить надежду. Если жив, нам есть чего опасаться. А если он теперь действительно мертв, мы можем вернуться. Я могу снова пойти в цыганский ансамбль "Ромен-стрит"... Но ведь в городе остались его люди. Ну и что? Небось, делят власть, им сейчас не до нас... Нет, все же лучше уехать за границу: в России все равно страшно нам, и Наташа никак не может забеременеть, хотя очень хочет доказать, что любит меня. Тут у нас не получается... Но как выбраться с Севера? На мой первый же намек Концевич обозлился, засверкал глазами на темном лице: - Бежите, как крысы с корабля?.. - Почему?! - Потому! Наверное, у него случились неведомые нам трудности. Неспроста в последнее время стал раздражительным, и никто к нему не приезжает. Он оставил в покое мою Наташу (правда, до сих пор в гостинице живет студентка Неля). Эх, как бы долететь до железной дороги, до материка. А там сообразим. Может, с его женой договориться - дескать, давайте вместе съездим в теплые края? А по дороге распростимся... Но Эля хандрила: опустив шторы ( весеннее солнце уже мешало) целыми днями валялась на огромном диване, смотрела по "видику" эротические фильмы. Пила в одиночку и курила. Пока еще не растаяла тундра, не ожили смрадные болота, в которых, говорят, лежит не одна сотня тракторов и вертолетов, можно попробовать сбежать на попутных машинах. Но где эти попутные машины? В лучшем случае до соседнего поселка со сгоревшей в прошлом году скважиной... Пешком пойти - волки съедят. Выручил случай - Концевич улетел на вертолете в Тюмень, оттуда, как мы поняли, он самолетом должен добраться до Москвы: предстоял некий съезд нефтяных "тузов". Вертолет вернулся вечером, я взял две бутылки коньяка и пошел в гости к первому пилоту. Я его знал в лицо, он не раз приходил к Алику, когда я играл на скрипке, - приносил красную рыбу. Найти его в этом крохотном селении было проще простого - спросить у мальчишек. - Иваныч? А вон, с флюгером дом. Крепкий, с суровым лицом, как Чкалов, вертолетчик как раз ужинал - ел бруснику ложками. Жена подала скворчащую яичницу с ломтиками лука и сала. - А, музыкант! - обрадовался хозяин. И пояснил жене. - Он тоже Иваныч!У нас и шеф Иваныч! Мы все Иванычи. Хоть русский, хоть еврей. Садись! Что, на охоту хочешь, пока его нету? Он был уже слегка во хмелю, я достал свои бутылки, мы выпили, и я тихо объяснил ему, что нам с Наташей срочно надо к ее маме. Лежит, не встает. Не дай Бог, не увидев дочери, угаснет... Летчик закивал стриженой головой, пот сверкал на его коротких "баках" возле ушей. - Но керосин... - завздыхал он. - Алик ведь все помнит. Может, его дождешься? - Не могу. Наташка ревмя ревет. - Да?.. А как вы узнали, что маманя больна? - И он вдруг очень пристально посмотрел на меня, как будто ничего не пил. Я во-время нашелся, что сказать. - Так ведь.. Альберт Иваныч подарил ей телефон с антенной... Слышно плохо, но мы все поняли. Летчик кивнул и, подумав, скривился - ему самому было неприятно это произносить: - Тысяча баксов. Завтра утром отвезу. - И как бы объясняясь без слов, что ему тоже надо жить, приложил руки к горлу. Ночью мы Наташей собрали наши немудреные пожитки, спали плохо, все чего-то боялись. В шесть часов утра за нами на вездеходе заехал Иваныч. А через час мы уже летели на юг области, к железной дороге. После расчета с вертолетчиком ( мы это сделали перед посадкой), у нас с Наташей осталось всего четыре сотни долларов и тысяч пять новыми деньгами. Не бог весть какие деньги, но все-таки. Концевич нам должен еще тысячи полторы долларов, но мы обойдемся без них... Вертолет дребезжал, гремел, несся в утреннем сумраке. И в моей душе вырастал огромный сверкающий оркестр - разворачивалась неведомая музыка, которую, может быть, я когда-нибудь запишу... Я сидел на железной лавке возле бочки, вонявшей керосином, Наташа - на тряпках. И вдруг она, едва не упав, бросилась ко мне, повисла на шее, стала рыдать. - Что? Что ты?.. - кричал я ей в ушко. Она плакала и ничего не отвечала. То ли до нее лишь сегодня дошло, что Мамина более нет на свете... то ли радовалась обретенной свободе... Я спрятал ее лицо у себя на груди и подумал: что-то, наконец, меняется в нашей жизни. Надоело бегать с чужими документами... да еще и попадешься с ними... Надо ближе к дому. Заработаем денег и - в июле-августе уедем, наконец, в чужие теплые края. Настоящие паспорта для выезда оформим. Ведь Наташеньке исполнилось семнадцать. А сейчас уже в четырнадцать выдают... 3 глава. ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА 24. Они вернулись в родной город - здесь сверкало горячее солнце, в обеденные часы лило с крыш, молодые люди ходили без шапок. Андрей и Наташа вошли в квартиру Сабанова с опасением - вдруг она уже кем-то занята, но нет, ключ подошел к замку, только записка белела, воткнутая между дверью и косяком: "Я теперь другая, не узнаешь. Нина". А, да, это медсестра из БСМП. Наверно, стала обладательницей пышной груди... В квартире никто, кажется, не хозяйничал. А если кто и побывал, то поработал весьма осторожно. Окна целы. Краны завернуты. Все в порядке. Главное - страшный человек исчез. И казалось бы, Сабанову радоваться надо... Но тревога почему-то не уходила. Наверняка в городе живы дружки Мамина. И кто знает, что они предпримут, когда проведают о возвращении беглецов... Особенно те амбалы, которым досталось за мнимое исчезновение скрипки. А еще больше Андрея тревожили слезы Наташи. Летели - она плакала... в поезде ехали - лежала ничком, ревела... И в дом вошли - со слезами на постель легла... Все время о чем-то напряженно думает. Ночью лежит, вся изогнувшись, отстранившись от Андрея, как от раскаленной батареи. - Ты никуда не выходи, - буркнул он ей наутро. - Схожу на разведку. К цыганам схожу. Она не откликнулась. Осталась, одетая, возле стола, сидит, не прикоснувшись к чаю, положив руки на коленки, и ее синенькие глазки снова, как когда-то, смотрят мимо Андрея. Да что с ней такое?! Надо бы внимательно поговорить... Он вышел из подъезда на напружиненных ногах, как выходят на враждебную территорию. Но не встретил ни подозрительных зевак, ни просто знакомых. Первая новость, которая поджидала его, - на бетонном девятиэтажном доме среди множества стеклянных и медных дощечек со словами "Эсквайр", ООО "Симпатия", "Гранд" и т.д. отсутствовал "Ромэн-стрит". Ансамбль переехал. От продавщицы одного из киосков на первом этаже Андрей узнал - цыгане теперь гдето на улице Лебедева, это возле базара. Едва нашел родную вывеску над входом в подвал старого деревянного особняка, долго бродил по темному коридору, пока не толкнулся в дверь, за которой горел свет, курили люди, тренькали на гитаре. За столиком перед своими людьми восседал кряжистый Колотюк в свитере и пиджаке, потрясая газетой. - За это надо в суд!.. У нас половина коллектива - истинные цыгане! Так, как мы поем, никто не поет! Увидев Сабанова, зарычал, поднялся: - Ромалэ, кто это?.. Сличенко? Эрденко? - И подойдя, обнял с размаху, стукнул ладонью по спине, как утюгом. - Патив туке! О, как я рад!.. Золотозубая Аня подкралась кошечкой сбоку, хлестнула возвращенца концом черной косы, чмокнула в щеку. - А ты замужняя, не приставай, - буркнул Колотюк, чрезвычайно обрадовав этой мельком высказанной вестью Андрея. Андрей, неловко озираясь, подсел к столу, все наперебой заговорили, и через минуту он уже знал обо всем, что произошло с ансамблем. В городе зимой появились развеселые конкуренты -цыгане из Москвы, и они не то чтобы работают лучше - удачно используют своих детей. Сейчас публике нравятся пляшущие дети. Особенно девочки лет 12-14, с монистами из серебряных монет. Заработок у "ромэн-стритовцев" упал, да и в здании на центральной улице аренду подняли. Пришлось уходить в развалины... - Ведь ты вернешься к нам? Мы их вытесним... У них скрипач фальшивит, будто ему в штаны раскаленную подкову сунули... Классику не умеет, а нынче публике классику подавай... - Колотюк загибал пальцы. - "Умирающего лебедя" Анька станцует... Из "Цыганского барона" сделаешь попурри - я намажусь бронзой, спою... А? А?
Андрей, ожидавший, что его здесь будут ругать, упрекать за то, что не предупредив исчез, только кивал и улыбался. А куда еще ему идти в этом городе? Только вот осторожно выведать бы, что произошло в Маминым, и не подстерегает ли опасность Андрея с Наташей.
- Скрипку я купил... - пробормотал он, жмурясь как бы от густого дыма курящей напротив Ани. - А спонсора-то, оказывается, убили?.. - Не то слово! - возбужденно закричал Колотюк, делая большие глаза. - Один раз прямо возле собственного дома хотели жахнуть... бульбочка такая лежит у ног - и вдруг трах!.. Шофера наповал, а он жив. Так у Москве достали. - Дмитрий Иваныч перешел на шепот. - Они, видать, и бабу его выкрали... Объявление давал по местному телеку - полмиллиона долларов! Это миллиард по старому!.. Не откликнулись. Наверно, больше хотели выторговать... А теперь не с кого! Видно, девку зарезали и - в топку, зима тяжелая была... "Неужели не знают, что это со мной она сбежала? - недоверчиво всматривался в глаза музыкантов Сабанов. - Или не хотят лезть в душу, щадят?.." - Ты где был-то? - спросил, наконец, Колотюк. - Мы все думали - в "почтовом ящике"... А когда узнали, что и на похороны отца не приехал... - Папа помер?.. - пролепетал Андрея. В глазах у него потемнело. Колотюк еще раз тяжелой ладонью ударил его по спине, теперь он сочувствовал. "Вот ведь какая я тварь... связался с девчонкой, обо всем на свете забыл... 0тец умер. Наверно, телеграмма в ящике на почте лежит." Андрей бежал по улице, вспоминая дикие свои сны. Там он мать в лицо забыл, а в жизни про отца не вспомнил. Что уж говорить про друзей - Орлова, друга своего, не похоронил... Истинно говорят, если душу черту заложишь... Но это во сне красиво - душу закладываешь за обладание гением! А наяву-то все проще - из-за смазливой девчонки, которая нет-нет да о прежнем муже напомнит.. На почте все было, как и раньше. Стояла толпа старух за пенсией, в отделе распределения почты на полу лежал белый с серыми пятнами дог, как живой сугроб, а пышная веселая Любовь разбирала газеты. - Сабанов!.. - удивилась она. - Ты где же так долго пропадал? Тебя две телеграммы ждут. Одна - хорошая... а про другую уж сам знаешь? Андрей достал из абонементного ящика узкие бумажки и прочел. Да, умер. "СЫНОЧЕК ОН УСНУЛ НЕ ПРОСНУЛСЯ ТЕБЯ СПРАШИВАЛ ВЕЧЕРОМ ПОХОРОНЫ ПОНЕДЕЛЬНИК МАМА". Три месяца назад... Другая телеграмма извещала Сабанова, что он включен в состав жюри всероссийского конкурса имени Ойстраха, конкурс состоится 12 апреля в Москве, в Большом зале консерватории. Розыгрыш? Да кто Андрея в Москве знает? Подпись - Лексутов. И телефон приписан: 299-3417... Да не тот ли это Лексутов, что здесь лет десять назад был директором филармонии? Этакий шарик, все хихикал: "Я директор антимонии". Вишь ты, куда закатился. Что ему от Андрея нужно? Вспомнил, чтобы хоть перед кем-нибудь из провинции власть свою показать, насладиться его благодарностью? Конечно, Сабанов не поедет. Какой из него член жюри. Наташа все также сидела дома за столом. Набеленное до сметанного цвета ее личико было в следах от слез. Платочек скомканный смят в кулачке. - Ну что, что с тобой? - уже злясь, прохрипел Андрей, опускаясь на стул прямо перед ней. Но глазки ее все равно, как будто они с косинкой, смотрели мимо Андрея. - Вот, читала... - прошептала она, выкладывая на стол записную книжечку с золотыми буквами "Афоризмы." - Какие умные мысли! Вот. "Чтобы познать человека, его надо полюбить. Фейербах." - Она шмыгнула носом. - А он меня любил... Вот еще. - Сняв слезинку с губы, прочитала. - "Клевета столь же опасное оружие, как и огнестрельное. Рубинштейн". Может, на него наговорили... а он был совсем не таким? - Да не может быть!.. - язвительно воскликнул Андрей и почти вырвал ненавистную книжку из ее рук. И торжественно, издеваясь огласил. - "Животные не восхищаются друг другом. Паскаль". То-то он тебя бил! - Он из-за ревности... Столько сделал для меня... - тихо ответила она сиротским голоском. - Он... он маму положил в санаторий бывших большевиков... научил меня одеваться... - И снова замолчала. И с трудом добавила. - Он обожал меня. Ничего не жалел. - Да? Ничего жалел? Это верно. Сотни людей зарезал... По кровавой дорожке во власть поднялся... - Если бы так, его бы давно арестовали! Отдай!.. - она выхватила мокрую от слез книжечку. - Он был такой мечтательный... музыку тоже слушал... Андрей вдруг почувствовал, что у него в голове зашумел вихрь, в глазах покраснело. Он закричал: - А у меня отец помер!.. - Это чтобы она поняла, что Андрей потерял, пока бегал в нею по Сибири. - Еще на Новый год! Она кивнул и продолжала: - Собак любил. Кости им выносил во двор. И цветы обожал. Знаешь, сколько цветов подарил за прошлый год?.. Андрей изумленно уставился на нее. Дура? Или он ее просто не понимает? - Маму устроил... да, я уже тебе говорила... Детсад в Березовке построил... а скольким пенсионерам помог... раненым афганцам... Андрей медленно поднялся. Кулаки сжались. Ударить ее, чтобы вылетела в окно? Если ударит, убьет... Как в сне, отошел прочь и лег на несобранный после ночи диван, уткнувшись плечом в процарапанные до бетона обои. - Да... да... - продолжала лепетать Наташа, сидя к нему спиной, шелестя страницами. - Конечно, я тогда испугалась... Но он был мне, как папа. - Ну и иди к нему... - от бесконечной усталости Андрей еле выговорил эти страшные слова. Но выговорил. - Иди. Говорят, он на аллее Славы похоронен, рядом с самыми знаменитыми людьми города... Может, тебе скажет из-под земли, где для тебя золото оставил. - А он обещал... говорил, как положено - завещание, если что... - Да! Вот-вот. Может, еще и сперму в холодильнике оставил... Наташа завыла. Андрей закрыл глаза. "Прости... - хотелось промычать в слезах. - Я же тебя люблю... но я беден... а ты устала от бедности еще до встречи с твоим Маминым. Я же понимаю." Дверь открылась и закрылась. Ушла. Куда она пошла? А черт с ней. Черт с ней! Вспомнилось, как с отцом за кедровыми орехами ходили. Андрейка забрался на громадный кедр с развилиной наверху - судя по количеству "этажей", кедру лет сто, если не больше. Лез, лез, на длинный сучок перебрался, шишки стряс и вдруг стало ему жутко. Ведь обратно не слезет. А крикнуть папе стыдно. - Ты чего там? Давай еще, колоти... Андрей молчал. Отец, сняв кепку с мокрой лысой головы, ждал возле полупустого мешка новых поступлений. Преодолевая страх, но понимая, что все, он тут останется, мальчик свалил еще сколько-то шишек, и затих, прижавшись всем телом к самой толстой ветке, как рысь или обезьяна. - Если нет больше ничего, слезай!.. - позвал отец. - Дальше пойдем. Андрей не отвечал. Отец, наконец, догадался. Смотрел-смотрел наверх и сморщился. Но грузный, слабый после очередной водочной болезни, он не мог забраться к сыну. И на беду, никого рядом из их села в тайге не было слышно. Даже ружья не стреляли. Тогда отец придумал: - Послушай, а ведь сегодня будет солнечное затмение... боюсь, прихватит меня... я тут дуба дам... Помоги, сынок. Отведи домой. - И для большей наглядности он лег на пожухлую траву. Андрею стало страшно за отца. Если не дай бог потеряет сознание. Как он его дотащит до поселка. Да еще в темноте, если грянет затмение. Андрей забыв о собственном испуге, как-то ловко и быстро сполз по огромному кедру до самой нижней ветки, правда, слегка оцарапав себе в паху - рубашка-то задралась... Повис на руках и спрыгнул. Из-за приземления с большой высоты что-то в голове слегка стряслось, но руки-ноги целы. Помог отцу подняться и, вскинув мешок за плечо, повел отца домой. Уже возле ворот старик Сабанов рассмеялся: - Выходит, я тебе не еще чужой человек. А вот партии нашей сраной стал чужой... - И опечалился как всегда, вспомнив о несправедливостях судьбы. И сильно напился в тот вечер. А может, и за сына переволновался. Никакого затмения, конечно, тогда не случилось... Пойти, посмотреть, куда Наташа пошла? Нет. Надо к матери ехать... Выбежал, дал с почты телеграмму: "МАМОЧКА ПРОСТИ БЫЛ ОТЪЕЗДЕ ДНЯХ ПРИЕДУ АНДРЕЙ." И уже отослав телеграмму, понял: пока не вернет душу своей Наташи, никуда не уедет. Если он потеряет Наташу, жить ему будет нечем. Только ее ласковые глазки, ее свежее тонкое тело... ее великая наивность и чистота... И он побрел к тому опасному, проклятому, краснокирпичному дому, в котором недавно жил Мамин. У входа никого не было. На качелях снова, как тогда, осенью, качались девчонки в раздуваемых платьишках и куртках. Дремали на солнцепеке у стены собаки, поодаль, выгнув спину и вытаращив ясные глаза, замерла юная кошка. Андрей опустился на скамейку с вырезанными там и сям словами: "ВИТЯ", "НОС", "КЛИНТОН" и пр. Зря он здесь. Вряд ли Наташа зашла в этот дом наверняка квартира опечатана. Вдруг он заметил - перед ним стоят двое. Поднял глаза - громилы в зеленых спортивных костюмах угрюмо уставились на Сабанова. - Живой? - А что такое? - Андрею было сейчас совершенно безразлично, если даже они его измолотят. Это были те самые, бывшие охранники. Один из них, с расплющенным носом, пострадал за "украденную" скрипку. "Убьет", - подумал Андрей. Надо чтото сказать. - Вот, жду оперативников. - Он кивнул наверх. - Можете рядом посидеть. - Каких еще оперативников? Туфтит, - пробурчал широконосый. И с размаху ткнул ботинком Андрею в колено. Андрей взвыл и скорчился, обнимая руками ногу.
Они быстро прошагали в дом. У них что теперь там, штаб? Еле поднявшись, Андрей поплелся прочь. Если бы Наташа оказалась в квартире Мамина, она бы услышала разговор мужчин, выглянула в окно. Но кто ее теперь туда пустит, даже если была любимой женой пахана? И что ей там надо? Квадратные метры мертвеца?
Андрей вернулся домой - Наташи нет. Что же делать? Да плюнуть, немедленно ухать к маме, побыть с родными, поплакаться, ничего не объясняя... Попить со свояком Димой... Посидеть, глядя на старые милицейские штаны отца, фуражку, стоптанные тапки...
Вышел на улицу, постоял, бессильно жмурясь на свет вечереющего солнца, взял в киоске бутылку красного вина.
Вернулся - выпил, как красную воду. Стало еще раскаленней на душе от одиночества. Снова выбрел на улицу.
Что-то случилось с Наташей? Ее увидели бывшие дружки Мамина, увезли куданибудь? Колотюк сказал: у них началась война между разными отрядами Мамина. Зачем им девка?.. Может, она что-то особенное знает? Да ну, чушь. Что она может знать? Нечего из банальной истории кроить детектив. Да, всё так, но они-то могут в самом деле верить, что Наташа что-то этакое знает, помнит? Например, куда дел золото, деньги и т.д. Уж наверное, у него были деньги. Но уж наверное у него есть счета в лучших банках! Он не вор с улицы.
Андрей снова потащился по городу и встал как истукан - так вышло - перед тем самым проклятым гастрономом, с которого все и началось, над которым висела красочная вывеска с колбасой, виноградом и цветами по краям: "СУПЕРМАРКЕТЪ". Зашел. Медленно, с чувством собственного достоинства что-то выбирали пахнущие прекрасными духами дорого одетые дамы. Среди них Наташи не было.
Вернулся домой - она стояла в подъезде, в темном углу, прислонясь к жестяной батарее отопления, как пацанка.
- Ты где была? - спросил он у нее, стараясь сдерживать раздражение и открывая дверь.
Она села, не снимая своего синего плаща,
- Ходила к нашему дому... там другие люди живут. К маминому дому, - она пояснила, уловив его сверкнувший взгляд. - Я думала, его трактором раздавят... барак же. А там люди.
Они замолчали, не глядя друг на друга. Андрей нарезал хлеба, заварил чая. Она не помогала, сидела понуро, на ботиночках ее был сор. И пить не стала - прикоснулась к чашке, отставила.
Сказала:
- Может, уедем тогда? Если тебе тут неприятно.
- Мне предложили работу.
- У цыган?.. - Личико ее вдруг легкомысленно засияло. - Слушай, а этот телефон работает в нашем городе? Она вытащила из дорожной сумки трубочку с антенной, раскрыла цыфирки. Он удивленно подумал: "Не оставила. Вот клептоманка." - Давай позвоним в тот дом? Позвони ты. Мол, кто сейчас живет и прочее. - Зачем? - А слухи ходят... Что он мне завещал что-то. Вот как. - Тебя видели, узнали? - Соседи. - Она потупилась, но теперь щеки ее заалелись от радости. - Как набросятся... "Ты, видать, из Америки?.." "Ничего не понимает, - подумал Андрей. - Не боится." Протянул руку, взял трубку, вопросительно глянул на Наташу. - Двадцать два тридцать три двадцать два... - почти шепотом выпалила Наташа. Никто не ответил, шли длинные гудки. - Имущество, конечно, конфисковали... или его дружки разобрали, сказал я, закрывая трубочку. - Тогда... - она глянула на часики на золотом браслете. - Я... в сберкассу схожу?.. Он же мне еще тогда деньги перевел... может, выдадут? -У тебя нет документов. - Когда меня приводили туда, я одной сувенир подарила. Может, вспомнит. - Она поднялась, сделала очень взрослое, озабоченное личико, погладила плащ на груди и пошла к двери. Андрей почему-то страшно обиделся. Она сейчас получит свои деньги, и он окажется в положении ее бедного женишка. Она все эти месяцы лишь из-за страха забыла о богатой жизни... А сейчас ей снова захочется иметь красивые вещи. Когда она ушла, он включил музыку и лег... По странному совпадению в магнитофон попала пленка с "Болеро" Равеля. И услышав ее тревожный и страстный ритм, слушая ее всю до конца,, он словно воочию пережил ее с Маминым соитие в роскошных апартаментах красного дома... Как она разевает рот, заводя вверх глаза... и играют ремешки ее тела под шелковистой кожей... в одном месте горячие, в другом зябкие... В слезах уснул. Очнулся - уже в сумерках, кто-то стоял на пороге... Наташа уронила перчатку. - Что? - спросил он. Она молчала, только слезы блестели на щеках. Он поднялся. Путаясь в словах, оглядываясь ( снова чего-то боится), Наташа рассказала, как пришла в сбербанк, ее, конечно, узнали, работница за стеклом заулыбалась, но, приняв в руки сиреневую книжечку и вытащив из стойки личный счет Наташи, вдруг нахмурилась. То ли там что-то было написано особенное (деньги арестованы?), то ли счет велик, но девица как-то она странно посмотрела на гостью и процедила:
- Подождите, пожалуйста, я на минутку к заведующей... - и с книжечкой ушла за стеклянную отгородку с нарисованным гербом. Наташа, испугавшись, тихо выскользнула за дверь, убежала. - Оставила, - Андрей прекрасно ее понял. Конечно, сберкнижка не пропадет, но Наташе теперь нужно будет (во избежание любых сложностей) оформить документы, удостоверяющие, что она - это она. Вполне могло случиться, что арестовали и ее счет. Или сам Валерий Петрович, когда она исчезла, наложил на него лапу (с его-то связями). Или догадался, что Наташа бежала с Андреем, или распорядился, чтобы за судьбой денег следила милиция - вдруг те, кто выкрал его жену, приведут ее в кассу забрать денежки для них. - Туда я больше не пойду... - бормотала Наташа, оглядываясь на дверь. Андрей защелкнул замок. - Они меня захватят... чеченцев натравят... Там у входа толпа этих черных. Андрей повесил ее плащ на вешалку, обнял Наташу, усадил на лежанку. Хотел раздеть и уложить.
- Не надо... - простонала она. - Потом. - Застегнула блузку, выпила не вылитый холодный чай. - Уедем, а? - Куда? - снова спросил ее или себя Андрей. - Можно ко мне в Старо-партизанский район, дом остался заколоченный... если тетка на дрова не разобрала... - Мать наказала ей, уезжая: пусть дожидается внуков. Но Ленкины дети в деревню не поедут. А у Андрея пока нету детей. Может, туда и закатиться? Кому там нужна его скрипка? На что они будут жить? Картошку посадят? Вдруг трубка, лежавшая на столе, зазвонила. - Что это?! - Андрей удивленно смотрел на нее. - Альберт Иваныч через космос поймал? Он раскрыл трубку и приложил к уху. И услышал негромкий мужской голос: - Вы звонили по телефону два-два три-три два-два? И он вспомнил - прошлой осенью точно так же его мгновенно вычислили в доме Мамина. Значит, и теперь нашли его оттуда? Кто?
- Что угодно?.. - Надо было бросить трубку, а он: "Что угодно?" - Звонили-то вы. Что хотели? "Вот это аппаратура!.." - еще раз восхитился Андрей, и неприятный страх залил его тело. - Наталья с вами? Так? - Я не знаю, о какой Наталье вы говорите
- Скажите ей, дядя Валера завещал городскую квартиру, но только если она и меня тут пропишет... Тут же четыре комнаты. Я приставать не буду, я приехал учиться. - А вы кто? - спросил Андрей, понимая, что влезает в темные чужие дела - Наташа стремительно отдалялась... - Как я понял, племянник?
- Да. Да. Пусть она придет сюда. Хотите - с вами, если она боится меня. Вы по какому сейчас адресу? Сабанов, суетливо нажав на крохотную кнопку, выключил телефон. Наташа смотрела на Андрея и в то же время не на него, а вскользь, мимо - все слышала и поняла главное: о ней Мамин не забыл. И когда Андрей отчужденно пересказал ей суть разговора, она кивнула с некоторой важностью. - Да, это сын его сестры... Сашка... по моему, вообще малыш... - Она произнесла "вааще" . - Лет семнадцать ему или восемнадцать... "Очень мило. Очень-очень. Наступила снова осень. Птички только прилетели - и опять они ку-ку... Вот и возлюбят молодые люди друг друга". Но Сабанов устал бегать от судьбы - они с Наташей сейчас же пойдут туда, в бывшее логово пахана. Или завтра? Да, лучше завтра... 25. Автор должен со всей определенностью сказать: больше не будет никаких стихотворных снов Сабанова. Они ему перестали сниться, потому что Андрей теперь как бы и не спит. Днем и ночью держит свою печальную синеглазку за локоть, каждую секунду боится, что исчезнет, как дым, ускользнет, убежит... Он не отпустил в Наташу в красный дом и на следующий день - пил и заставлял ее пить. А с утра резко сказал: - Сядь, я тебе буду играть. И объяснять, что играю. Чтобы ты понимала, чем я живу! Сядь же, говорю, и смотри на меня! Она опустилась на стул, безучастно посмотрела на него. - Значит, так. - Дрожащими рукам Сабанов вынул из футляра инструмент и смычок, подвернул винт, потрогал струны, все неплохо. - Значит, так. Как кто играет - в конце концов, не имеет значения. Вон, венгерские цыгане... кто их учит, по какой системе... а начнешь слушать - мороз по коже. Все эти украшения... форшлаги, группетто... Ты понимаешь? - Он запел на скрипке чистую нежную мелодию Бородина. И продолжал торопливо говорить. - Музыкальные жанры бывают разные... одночастные, двухчастные... разного ритма... вальс ты знаешь... Нет, я тебе сначала про Паганини. Слышала про такого?
Она молчала.
- Я же тебе рассказывал! Ну, кому струны-то подпилили?.. Вырос больным, перенес корь, туберкулез... - Андрей грянул вступление из первого концерта для скрипки. - Страдал припадками... Но!.. были просвещенные монархи! Сестра Наполеона Элиза полюбила Никколо, помогла... Он же творил со скрипкой, что хотел... играл на одной струне, а на другой умудрялся делать пиччикато... Даже врагов увлекал силой страсти... смычок удлинил... Его стали бояться, говорили: дьявол. Когда умер, духовенство запретило хоронить. Ты меня слышишь? - Андрей пристукнул тростью смычка по струнам. - Слышишь?! - Да, - тихо ответила Наташа, как школьница, сглатывая слюнку. И машинально покосилась на часики. - Не отвлекайся! Все это только потому что гений - это аномалия... а вернее, приближение к богу из мира сирых и пошлых! Его набальзамировали, забросили в госпиталь для прокаженных. Наконец, похоронили... но несколько раз вскрывали, переносили прах... И только через 56 лет упокоили в Парме! Ты слышишь?.. - Андрей утер слезы, в голове у него нарастал шум, чехарда скрипок, флейт, тромбонов, какая бывает, когда оркестранты садятся перед репетицией. - Его знаменитая скрипка Гварнери дель Джезу хранится в музее в Генуе! На ней разрешают играть раз в году самому потрясающему заезжему музыканту... Ты куда смотришь?!
- На тебя... - пригнула голову Наташа, словно боялась - он сейчас ударит ее чемнибудь.
- На нее смотри! А сочинения для скрипки бывают разные: рондо, серенада... соната... гавот, вариации... вокализ... Слушай же! Слушай!.. Вот Массне, из оперы "Таис"... - Он играл ей весь день. Наскоро перекусили. Играл перед сном, разлохматив давно не стриженые волосы, чтобы быть похожим на Паганини или хотя бы на Пушкина - про Пушкина она хоть слышала. Ему хотелось вновь ее растревожить тайной искусства, обольстить, окружить бурей новых, волшебных ощущений. Чтобы еще раз она шепнула: давай уедем сейчас же хоть куда... мне тут ничего не надо... Но она плохо слушала музыку. Он понимал, что смешон, что зря кричит на нее, топает ногами, хотя играет замечательно, как, может быть, никогда не играл... Но насильно и быстро никого не заставишь вникнуть в мир звуков, как не заставишь двоечника понять высшую математику. Тем более что музыкальной гармонией занимались такие гении математики, как Пифагор. Есть даже понятие - строй Пифагора (квинто-квартовый строй ладов). - Вот еще!.. - торопился Андрей. - Я тебе расскажу, чтобы немного отдохнула... Кроме Страдивари скрипки делал еще Гварнери. Его дом был рядом. И говорят, некоторые скрипки даже лучше... А вот некоторые грубые. Только потом узнали - он же в тюрьме сидел, и продолжал их в тюрьме делать... Их так и прозвали: тюремные. Казалось бы, зачем в темнице музыка? И вообще, зачем она? Ты испытываешь наслаждение, когда слышишь ее? Ты понимаешь, что музыка - это... это смелая попытка побороть энтропию, смерть? Наташа угнетенно кивнула. И помолчав, подняв бесстыже-синие глаза, спросила : - Но ты ведь тоже - смелый? Почему же не идем туда? Посмотрим, что он мне оставил. Он вообще-то был человек слова. - И разъяснила. - Если получу какие-то деньги, опять уедем. Андрею ничего не оставалось, как равнодушно (якобы равнодушно) кивнуть и сунуть скрипку под подушку... Они вышли из подъезда в ослепительный, как правда, весенний полдень. Снег остался лишь в тени ларьков, грязно-синий, жалкий. В ларьках сверкали завернутые в целлофан цветы. Возле магазинов на картонных коробках и прямо на земле, на газетах, возле магазинов, бабки торговали желтыми апельсинами и красной местной морковью. Андрей шел, пропустив Наташу вперед и глядя на ее кокетливую шляпочку, которая припрыгивала вместе с ней. Предыдущей ночью у них снова была, конечно, страсть - с его стороны отчаянная, как будто он прощался с Наташей, а с ее стороны - вялая, словно она уже и не здесь... И после всего - как всегда, это ее механическое покачивание левой ножкой... И в торопливом кратком забытьи Андрея - никаких снов. Просто темнота. Да и что такое сны? Редко - след наслаждения... Чаще - тревога подсознания, ежесекундно строящийся миф... Впрочем, вы, конечно, заметили, проницательный читатель, в жизни Сабанова пресловутые сны, доподлинно приведенные нами выше, явно опередили истинные события его жизни. Ибо только теперь перед ним и встанет, как Ниагара огня, вопрос: как удержать женщину, когда, казалось бы, это легче легкого - исчез Мамин... Наверное, у нее появятся большие деньги ( если действительно есть завещание)... И что делать Сабанову? Ну, будет он играть по кабакам, и даже если там ему будут хорошо платить... Все было бы иначе, если бы он царил в мире профессиональной музыки! Даже такая дурочка, как Наташа, ощутила бы разницу... Но филармония бедствует - ни одной афиши на стенах и театральных тумбах... наверное, снова ремонт, стоят тазы на сцене... Вот и проклятый красный дом под готической нерусской крышей. А что, если маминские бандиты сейчас обрадованно прибьют Андрея, а девчонку начнут рвать на куски, как сладкую сдобу? Куда она потом? Андрей снял с кольца второй ключ от своей квартиры (когда-то вернула жена Люся), ткнул в ладонь Наташе: - На всякий случай. Пожала плечами, сунула в сумочку... Минуя детскую площадку, они нерешительно приблизились к дубовой двери с кодовым замком. Наташа потыкала алым ногтем в буквы и цыфирки, где-то запел зуммер, кивнула Андрею - он потянул за ручку, и они вошли в подъезд. Прямо на них смотрела телекамера из-под потолка, за столиком сидел могучий охранник в пятнистой робе. Охрана! Ибо тут в доме обитает не только дух Мамина, но живут люди, может быть, не менее богатые, чем покойный депутат. Мешок мускулов шевельнулся: - К кому? - В квартиру Мамина, - довольно высокомерно зыркнула на него Наташа. И парень если и не вспомнил ее, то понял: эта имеет право пройти наверх. Кивнул в сторону лифта: - Работает... Андрей и Наташа зашли в кабинку, Наташа волнуясь, не сразу попав, нажала нужную кнопку. В коридоре на третьем этаже было две железных двери - слева и справа. Дверь с левой стороны - красного цвета, с правой стороны - синего. - Ну, давай, - буркнул Андрей. - Которая его? - Обе, - Наташа нахмурилась и позвонила в левую дверь. - Тут вход. А ту он тоже иногда отрывал - можно выйти... - И с какой-то жалкой улыбкой засмеялась. Она трусила, это было видно. В истерзанной душе Андрея грянул грандиозный хор, как в опере Верди "Аида": "Мы беж-жали са табою зеленеющим майем, когда тундря надела свой весенний нар-ряд... мы беж-жали са табою, опасаясь паг-го-гони... штыба нас не настигнул пистол-лета зар-ряд. По тундр-ре... по железной дор-рёге..." За металлическим щитом щелкнуло, блеснул свет в глазке, и на пороге возник тоненький юноша с волосами цвета золота (наверняка крашеные), в черной рубашке и джинсах, он смущенно улыбнулся и закрыл глаза, как закрывал их некогда Мамин перед тем, как ударить. - Наташка, ты? По фотке узнал. Меня Сашей зовут. А его? - Он глянул безо всякого интереса на староватого спутника. - Это... - после короткой паузы нашлась Наташа. - Это мой спаситель, Андрей Михайлович. - И кивнула Сабанову. - Входите же. - Холодным своим отношением она ограждала его на всякий случай от опасности? Или как блядь уже отстранилась от него в пользу нового хозяина? Прошли по гладкому паркету, ступили на пружинящий ковер, сели в глубокие кресла с подлокотниками в виде львиных морд. В квартире пахло духами и хорошим кофе. На одной стене висели старинные ружья и сабли, на другой - великолепный цветной портрет недавнего хозяина. Моложавое лицо, полуулыбка, бабочка как у артиста... - А твоя карточка - в спальне, - сказал молодой человек Наташе. - Хочешь - посмотри. - Я знаю, - отмахнулась Наташа, но была польщена ( не убрали), ее личико заалелось. - Что-нибудь выпьете? - Парнишка перевел взгляд с Наташи на Андрея. Насмотрелся фильмов, изображает из себя знатока этикета. Андрей вдруг почувствовал, как страшно краснеет, в голове зазвенело от гнева. - Чаю, - прохрипел он. - Крепкого. И лучше пусть она заварит. - Я сделаю!.. - вскочила Наташа и ушла на кухню. Она тут, конечно, все знает. Племянник Мамина постоял, глядя ей вслед, и сел напротив Андрея, закурил, забросив ногу на ногу. Вправду же, он был вполне симпатичный парень, и встреться он Андрею на улице, не вызвал бы у того никаких неприятных мыслей. Но сейчас у Сабанова в горле клокотала ненависть к родственничку вора в законе. Ишь, ни капли стыда и страха. Будет жить в роскоши на крови, будет всю жизнь счастлив, не приложив никаких усилий, не имея ни малой искорки таланта. Заметив, как Андрей смотрит на корешки книг (много тут у Мамина любопытных изданий: "Тайны ясновидения", "Третий глаз", "Психология власти", "Хатха Йога" и пр.), Саша подмигнул: - Читал? Про индусов...Там позы всякие. - И поскольку Андрей не счел нужным ответить, Саша улыбнулся белозубой улыбкой. И кивнул в сторону кухни. - Красивая, ага? - У него у самого ресницы были густые, как у девушки, но он нарочно не брился третий или четвертый день - такая нынче мода у "крутых". Одна ее тутошняя подружка за французского миллионера вышла... сейчас расскажу... тоскует по России. Но мы-то патриоты! Между прочим, дядя Валера похорон на галерее Славы... И вдруг парнишка неожиданно потянулся к Андрею, тихо спросил: - Сколько? - Что сколько? - Ну, сколько тебе заплатить? Чтобы ты... - Он повел рукой в сторону двери. - Она отсюда все равно больше не выйдет. При этих словах сзади выступили два мужичка - те самые, один с расплющенным носом, другой с лицом невзрачным, как земля. Только они теперь были в серых хороших костюмах, при бордовых галстуках. Правда, на ногах тапочки... Парнишка дернул головой - охранники попятились и исчезли. Вернулась Наташа, вся сияет: - Там и бразильский еще остался... я кофе буду. А тебе чай заварила. - Она незаметно подмигнула Андрею. - А ты что будешь? - Это она уже новому хозяину. - Я? Как и ты, кофе. - Саша обворожительно опять улыбнулся и закрыл глаза. Это у них, у Маминых, семейное? Или во всем старается брать пример с дяди? Перешли на кухню. Здесь на серванте и на всяких полочках вытянулись к потолку сверкающие спортивные кубки, в углу висели черные боксерские перчатки. Андрей пить не мог - рука дрожала. Саша включил "видик" ( в каждой комнате стоит телевизор с "видиком") и они с Наташей, сев рядом, как детки, весело уставились на экран - там бежали по лесу мультяшные герои. И Сабанов ощутил себя старичком, совершенно здесь чужим.. Почему-то на секунду вспомнил свое детство - как пугаясь и радуясь по ночам, слушал сквозь "глушилки" зарубежное радио ("От 1998 года отнимем 36... получим 1962? А если мне было 7, это какой, 1979 год?..") - тогда пели "битлы"... визгливый женский голос произносил нехорошие слова про руководителей СССР... - Я, наверно, пойду, - вдруг буркнул Сабанов и поднялся. И чтобы не выглядеть смешным, отставленным, добавил. - У меня дела. А ты поговори пока, если хочешь... - Он не смотрел на жену, раскрасневшуюся, юную рядом с другим юным человеком. Андрей был убежден: она почувствует его обиду и тоже вскочит, заторопится. Но она закивала: - Хорошо. Я - потом... И в темнеющем облаке гнева Андрей вышел прочь из роскошной воровской квартиры. Он долго стоял на улице, на осевой, между мчащимися в поднятой пыли машинами, и не знал, что же делать дальше - бегом вернуться, вырвать ее за руку оттуда или пойти напиться. Сегодня в ресторане концерт, но он пропустит. Или все же не обижать коллег? Там и надраться до смертельного пожара в мозгу, и сыграть, выдать, юродствуя, что-нибудь этакое, с коленцами - пусть все видят, как музыкант страдает... - Ты, мудак, смерти ждешь? - заорал, затормозив и высунувшись над опущенным стеклом дверцы, шофер "жигулей". И вспомнилась Нина. Может быть, она сегодня не дежурит? Сидит дома среди горящих свечей и черных засохших цветов, молит перед зеркалом Бога, чтобы он определил ей настоящего мужчину. Впрочем, она же записку в дверь Андрею сунула? Значит, не забыла. Откуда бы ей позвонить? Телефонная трубка, подарок барона Наташе, валяется дома. Зашел к себе, набрал номер больницы: - Нельзя ли позвать Нину Петровну Шастину? Оказывается, Шастина сегодня работает и как раз ходит неподалеку, в основном корпусе. - Пожалуйста, позовите ее... - И когда через минуту остроносая Нина встревоженно задышала в наушнике, еще не зная, кто ей звонит, Андрей, уже раскаиваясь, что нашел ее, через силу процедил. - Это я. Сегодня занята? - А ты где? - воскликнула радостно женщина. - В городе. Но могу... - Я с обеда отпрошусь... иди ко мне. "Иди ко мне". Эти слова были повторены через час в ее квартире, все так же затемненной шторами, как в прошлый раз, и пьяный Андрей (от стыда крепко выпил еще до встречи с ней) "пошел к ней", но позорно не дошел... Женщина с пышной грудью как мама обняла его за голову: - Ты просто устал... Куда-то ездил? - Был за границей на фестивале... - соврал Андрей и уснул. Но снов больше не было, не было - просто провалился как в погреб. Вечером, в лазоревых сумерках, когда сквозь щели между гардинами из окон влетают и бредут по стене странные тени, он поднялся и, не глядя Нине в глаза, стал одеваться. - Ты после концерта вернешься? - Да. - Соврав еще раз, он потащился по кривым улочкам, а затем и побежал к себе на квартиру. Но Наташи там не было. Взял футляр с скрипкой, побрел в ресторан "Яр". В кабаке было дымно и шумно. Концерт цыган уже во всю гремел. Увидев Андрея со сцены, золотозубая Аня прокричала: - К нам приехал, к нам приехал Андрей Михайлыч да-арагой... ... Невменяемый ( что-то проблесками втекало в глаза и уши), он очнулся после полуночи, часа в три, в постели у Ани. Долго смотрел в ее смеющие черные глаза. - Не помнишь? - тихо смеялась она. - А я его дою, дою, как корову... а он никак. Ну и выдержка у тебя. Ты еще ничего. - Я просто мертвый. - Дэл тукеэ пай щиб!.. Тогда пойду на кладбище искать удовольствие! - А где твой... - прохрипел Андрей. Хотел сказать "муж", но голос сел. Анна вспрыгнула, как кошка, даже напугав Андрея, ушла, вернулась, принесла стакан. - Выпей воды. Сейчас очнешься. Но Андрею лучше не стало. А она продолжала, веселясь, рассказывать, что муж ее, парень из налоговой полиции ( а сосватал их Колотюк) в командировке. "Вернется среди ночи, застрелит... - подумал Андрей. - Ну и пусть." Под звенящим весенним небом, под пересвист рано прилетевших скворцов Андрей приплелся домой. Наташа сидела, одетая, в плаще, словно не раздевалась и не спала. Наверняка только что явилась. Андрей поставил футляр со скрипкой в угол и налил в жестяной чайник воды. Наташа не шевелясь так и застыла, как это у нее бывает, глядя непонятно куда. О чем-то, видно, думает, вся в белилах и румянах, как накрашенная кукла, лишь иногда моргнет синими чудными глазками. - Ты давно? - хотел спросить Андрей - и не спросил. - А я в ресторане остался... подумал: тебя все равно не будет... - И поскольку она молчала, лег отвернувшись на свою лежанку и зажмурился. "Это конец?" Нет, это еще не был конец. - Я все узнала, - услышал он ее раздумчивый голос. - Во-первых, я ему не дала... тоесть, не далась. Он, конечно, давил - он же наследник. Ну и что, я тоже наследница. - Она помедлила, ожидая, что Андрей похвалит или хоть что-нибудь скажет, но Андрей молчал. - Во-вторых, мне с юристом встретиться надо... Арсений Борисович, Хайкин фамилия... Вместе пойдем? - Ты во сколько пришла? - Андрей сел на лежанке. - Только что? Она покосилась на него и расплакалась. "Обижается, что не доверяю? Думает, что бегал на улицу, ждал ее, возвращался? Если бы вечером вернулась, она бы наверняка знала, что я дома тоже не ночевал." Андрей неловко обнял ее. - Прости... Я тебя очень люблю. - Они ж не выпускали... а я делала вид, будто не боюсь... - Наташа достала платочек из сумочки, потерла щеку, потом краешек рта. - Мне мама говорила, если возле собаки дрейфишь, обязательно укусит... Вот. Спросили, где пропадала. Наврала, что накинули одеяло, увезли. Вроде в Кемеровскую область. А как узнали, что Валерия Петровича больше нет, выкуп не с кого брать... толком не охраняли... Я и сбежала, тебе позвонила... ты меня привез. - Наташа шмыгнула носом, как дите. - Поверили. И стали водку пить на кухне, шефа вспоминать. Понимаешь, он все время говорил обо мне... все время... - Андрей не сразу даже понял, о ком она. - Он был благородный... был мне как отец... и многим... Говорят, как узнал, что я пропала... плакал как маленький и с балкона в небо из автомата стрелял... Милиция не пришла, понимали - человек переживает... Он же тут по телику три раза выступал, деньги большие показывал... в церковь отдал много... из Москвы какому-то в смокинге заплатил, чтобы тот по фотокарточке угадал, где я... Тот сказал, что я украдена... кажется, в Арабских эмиратах... Туда даже собрались лететь наши... ну, эти... Она всхлипывала и все пересказывала, что услышала... а Сабанов узнавал о Мамине бездну нового. Оказывается, вор в законе в самом деле "завязал", всех местных "синекожих" держал по струнке, помог местному театру съездить на гастроли в Москву, чтобы показали там истинно русскую, нравственную пьесу... Островского... Наверное, уверовал в свою силу, решил Андрей, а прикоснувшись к искусству, красоте, и вовсе потерял бдительность. Если раньше закрывал глаза, перед тем как самому ударить, то теперь от горя ли, от обиды ли стал прикрывать - и московские убийцы улучили момент, застрелили. Охранники, конечно, сдали его - увидели, не тот стал железный Валера, слезы льет по бабе... значит, обреченный человек. Наташа попросила утром Сашу поискать в столе у Мамина свое свидетельство о рождении. - Есть такое, есть... - ухмыльнулся Саша, занавесив ресницами глаза, как дождем окно. - Поцелуешь? - Я его в щеку... - не глядя на Андрея, прошелестела Наташа. А он верил и не верил. Он же видел, какой счастливой и возбужденной она входила в бывшую свою квартиру. И как потом с Сашей, соприкасаясь коленями, смотрела телевизор... Саша выдвинул ящичек стола - там покоилась красная кожаная папка с гербом России, а в папке вместе со свидетельством о рождении лежали два готовых паспорта Наташи: один - русский, общегражданский, другой - заграничный. - Вот!.. - Шмыгая носом, Наташа вынула их из сумочки и протянула Андрею. Андрей раскрыл новые корочки. И сразу стало понятно, почему Наташа не сразу показала их. Паспорта были выданы... на имя Маминой. Маминой Натальи Игнатьевны. Фотокарточки были, понятно, ее - нежное маленькое личико смотрит в мир. - Он держит в руке высоко: " Поцелуешь - отдам." Но я только в щеку... - снова объясняла новоявленная "вдова". - И все, и я ушла, сказала, что к адвокату. "Ну и сила...- поражался Андрей, листая новые документы. - Вот хватка у покойничка! Как он ее! Но зачем?! Готовился жить сто лет?.. А если что - передать ее племянничку?" - Там еще красную "ксиву" я прихватила! - засмеялась Наташа. - Пустая. Вдруг пригодится. - Зачем?.. - пренебрежительно дернул щекой Андрей. Но глянул. "Спортивное общество "Труд". Хотел швырнуть в угол - машинально сунул в карман. - Но к адвокату я одна боюсь, - сказала Наташа. И подняла со стола трубку Концевича. - Номер мне дали. - Потыкала алыми ногтями в кнопки и удивленно вскинула бровки. - Что такое? - Андрей перехватил трубку с антенной. Женский голос повторил: "Ваш номер не может быть подключен к континентальной линии...." Значит, кончилась халява. - Пойдем на улицу. Они позвонили из стеклянной будки телефон-автомата, и через полчаса были в старом двухэтажном доме, окрашенном в ядовито желтый цвет. Говорят, эти дома когда-то строились пленными японцами. Однако на внешних дверях висела современная коробка домофона. И лишь после переговоров Наташи с Арсением Борисовичем они смогли подняться на второй этаж. На пороге их встретил высокий, сутулый, с неестественной многозубой, прямотаки счастливой улыбкой старикан в халате, за ним на полу сидела, свесив красный язык, огромная, курчавая, как два обнявшихся Карла Маркса, кавказская овчарка. Квартира вокруг блистала всякого рода электронной техникой, под потолком висела люстра Чижевского, воздух был как в саду после веселой грозы. - Садитесь, друзья, - радушно ворковал юрист. - Кофе? Коньяк? Молодому человеку - коньяк, вижу по глазам. А вам... - Мне воды, - буркнула Наташа. Странно, она вела себя здесь весьма уверенно. И Андрей подумал, что, может, он зря и пошел с ней. - Итак... - начал человек Мамина, принеся и бросив на круглый низенький столик несколько прозрачных папочек с бумагами. - Я был у ВП и адвокатом, и кем угодно... Люди гибнут за металл, но он не такой. "Вы знаете, каким он парнем был"... - напел старик, раскладывая перед Наташей, как пасьянс, документы и продолжая балагурить, посверкивая при этом маленькими в красных веках глазками. - Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили. Кто сказал? Ларошфуко. А кто мне напомнил? Золотой был человек. - И продолжал, обращаясь к Андрею. - Я и сам кое-что помню, молодой человек. Винсо ин боно малум... Победи зло добром. Не надо озлобляться, дети... и все само придет в руки. Я лично прожил большую жизнь, ничего уже не боюсь. А это все - телефон, в том числе сотовый... тревожную кнопку, которая соединена прямо с милицией, я держу лишь для того, чтобы уважали... Тем более, что все - и "синие", и "белые" на мне замкнуты... меня никто не тронет. Наконец, он и сам сел. И посмотрел на Наташу: - Ну-с? Прочитали? - И снова повернул голову с театрально оскаленной улыбкой к Андрею. - Вам показать не имею права, но поскольку вы ее друг, объясню на пальцах. Все деньги завещаны племяннику Валерия Петровича, Александру Ивкину, а уважаемой даме завещана квартира, но при условии, что она там пропишет его. То-есть, как теперь выражаются в демократическом государстве - зарегистрирует. И вовсе не оговаривается, кого еще она может прописать... если угодно, и вас, и меня, хе-хе... но его - обязательно. "Что за садистская месть?" - подумал Андрей. - Понимаю. Они могут потом и разменяться. Тем более что квартира двести сорок метров... Но чтобы ты, Дюймовочка... - он звал тебя Дюймовочкой за глаза, знаешь?.. чтобы ты была спокойна, и племянник твой не может прописаться без тебя. Так что дружным коллективом... - Он сложил бумаги в папочки. Андрей и Наташа поднялись, собака в углу зарычала. Хозяин удивленно глянул, чмокнул губами - желтоглазый зверь отвернулся. - У вас совсем нет денег? - улыбался старик. - Были, - ответила Наташа. - Но я не знаю, отдадут ли мне их... - Она вынуждена была рассказать знающему человеку, как зашла в сберкассу, а работница унесла сиреневую книжку к заведующей. - Оттого, что он умер или оттого, что у вас теперь другая фамилия, ничего не меняется. Уголовного дела нет... и даже если бы, - он осклабился. - Дареное не возвращают. Если только он сам не отозвал деньги со счета... при его связях все было возможно... Вы не бойтесь, идите туда. - И увидев, как нерешительно мнется Наташа, царственно произнес. - Хорошо, я позвоню заведующей. Наташа и Андрей вышли на улицу. "Вот это связи! Вот это система... - думал Андрей про умершего Мамина. - Хоть и нет человека, а есть он. Деньги продолжают работать. Если умирает музыкант - остается его работа на дисках и пленках... но это лишь в США или еще где наследники могут что-то получить, дивиденды со славы... У нас, наверно, даже вдова Высоцкого бедна, как сельская учительница, хотя вся Россия поет его песни..." Наташа решила немедленно, сейчас же идти в сберкассу - чтобы узнать все про себя до конца. Упрямая, удивился Андрей, надо же. За стеклом с надписью "КОНТРОЛЕР" сидела бледная девица с жемчугами на шее и золотым браслетом на руке. Наташа покачала головой - Андрей понял, что это - не та. Но надо же было как-то объясниться. Наташа достала паспорт, протянула: - На днях заходила со сберкнижкой... но мне стало дурно, я ушла. Там переводы моего мужа на предъявителя. Где-то книжечка осталась, не спросите? - Что?.. - Девица смотрела непонятными, как у рыбы, глазами на вошедших. - Никаких книжечек тут никто не оставляет. И по паспортам денег мы не выдаем. - Идем в милицию, - громко сказал Андрей. - Если ей фамилия Мамин ничего не говорит... - Вы - Мамина?.. - перекосилась от страха девица и вскочила. - Я же не знала! Мамина? Я сейчас... Андрей почувствовал себя в полной мере сутенером. Приблудным негодяем возле нарядно одетой уворованной им женщины. Из двери выкатилась полная чернобровая, как Брежнев, женщина, она держала в руке сиреневую книжечку Наташи. Мигом отыскала глазами Наташу за прилавком: - Вы?.. - и тихим голосом, стоя спиной к своей работнице, проворковала. - Кысанка моя... деньги возвратили на его счет в банк, когда вас, вы... чтобы не воспользовались нехорошие люди... Уже прописались? Эти деньги лежат для вас там... Знаете - банк "Русский спорт"? Как только пропишетесь, можете зайти и взять. Книжечку покажете - они поймут. - Заведующая улыбнулась краешками мясистого рта. - Счастливо, кысанька. Андрей и Наташа вышли на улицу, спотыкаясь, как стреноженные. "Вот это хватка, - продолжал изумляться Сабанов. - Зачем ему все это было надо? Был уверен, что сам договорится с похитителями? Сам найдет, обманет, уничтожит. А эта история с пропиской... чтобы красотка осталась в семье, хотя бы и женой племянника? Нам надо бежать. Но куда? И захочет ли теперь она?" Они забрели под красные зонтики уличного кафе, выпили дрянного кофе. Андрей растерянно тер лоб. Наташа молчала, покачивая под столом левой ножкой. - Что будем делать? - спросил Андрей. Наташа пожала плечами. Вечерело. - Пойдем, здесь дует. Вернулись домой к Сабанову - в дверях смутно белела записка. Андрей вытянул ее, развернул: "Позвони, очень важно. Цыгане." - Я сейчас... - Андрей отпер дверь и, оставив Наташу, пошел на улицу, к телефонавтомату. И только сунулся в стеклянную будку, как сзади надвинулись две тени - он обернулся и не успел закрыться руками... Незнакомцы чем-то тяжелым хрястнули Андрея по голове и принялись, сопя, пинать огромными ботинками - милицейскими, военными?.. - по ногам, в пах. Они, кажется, были в черных масках с прорезями для глаз, как у "собровцев". Но Андрей толком разглядеть не успел - сполз на дно будки, в мокреть... Как только подонки убежали - замяукала милицейская машина, ослепила фарами, и появившиеся два парня в синей форме выволокли Андрея из будки. - Телефоны курочишь?.. - ослепительный удар резиновой палкой пришелся по лбу и по носу. Потекла кровь. - Трубки режешь?!. - Как?.. я... - пытался хрипя что-то объяснить Андрей, но его уже везли в отделение. И там - свет в лицо, руки в наручники, они такие жесткие и тесные... "а вдруг я не смогу больше играть?..". - Позвольте... я скрипач... - А кровь уже на подбородке. - Скрипач?! - развеселился лысый, как арбуз, старший. - Ножом по проводам играешь, трубки вроде кубков коллекционируешь? - Да не резал я... - бубнил, жмурясь от жгучего пота в глазах (или это тоже кровь?) Андрей. - Я шел позвонить... Колотюку... - Какому еще Колотюку? Мы сами тут неплохие Колотюки... Андрей потерял сознание. Он очнулся на неровном бетонном, как бы кривом полу. Незнакомая бородатая морда, свесившись над ним, рыгая, шарила руками в его карманах. - Вон!.. - завопил Андрей. Или это ему показалось, что завопил: раскалывался череп, даже слабый голос вонзался в мозг как гвоздь. - Пожалуйста... позвоните Колотюку. Ансамбль "Ромэн-стрит". - Он из цыган? Наверно, травка есть... - Поищи получше... - Да нет у него ни хрена... Утром Сабанова окликнули и вывели под руку из камеры. Хмурый, заступивший на дежурство офицер вернул ключи, пустой бумажник и с особым почтением, как показалось Андрею, красные пустые корочки с надписью "Спортивное общество "Труд" . - Что же сразу не сказали, что спортсмен?.. Все мы уважали Петровича. Ошибка вышла, извиняемся... И вашему Колотюку позвонили. Тут записано: был сигнал - идете ломать телефон-автомат. Колотюк поджидал Андрея на улице, за дверями отделения милиции, матерясь, апеллируя к прохожим. Увидев своего музыканта, театрально закрыл глаза рукой. - Эк они тебя!.. Ну, все генералу расскажу! Мы у него на днях на свадьбе играем... я их тут всех обую. Давай сейчас в больницу? - Нет, домой... - Аньку прислать? - У меня есть там... - Уже?! Ишь ты, в тихом омуте... Красивая? Колотюк загоготал, стукнул осторожно по спине Андрей и попрощался с ним, качая перед собой ладонью, как делал еще недавно Горбачев с трибуны, а теперь делает Ельцин. "Свадьбу он будет играть... Никакой свадьбы не будет", - повторял про себя Андрей, отпирая запертую дверь квартиры. Они с Наташей немедленно уедут. Но Наташеньки дома не было. И никакой записки не оставила. Наверно, подождала-подождала да и к молодому миллионеру подалась. Прописывается. - Сука!.. - зарыдал Андрей и лег на кровать. И лег неосторожно - взвыл от боли, подушка показалась камнем. Забылся и снова очнулся - рядом кто-то стоял. От этого человека пахло сладко, даже чрезмерно духами. Кто из них? Аня? Нина? - Кто?.. - Я, я... - тихо отвечала Наташа, раздеваясь и ложась рядом. - Ты куда ушел-то? Я сходила утром к автомату - а будка вся лежит, как стакан. Стекло разбито. Я так испугалась. Ой, синий весь... Господи! Она вскочила и вернулась с комком ваты, намоченным духами, чтобы протереть лицо Андрею. Только прикоснулась - он взвыл: - Нет!.. Нежно подышав и подув на Андрея, стала его раздевать. Надо бы сходить под душ, но это, наверное, будет очень больно?.. Вчерашние беглецы накрылись простыней и осторожно обнялись. "Надо вырвать ее из этого мира. Иначе потеряю. Хотя бы потому потеряю, что меня, Сабанова, просто убьют."
26. Утром следующего дня они собрали чемодан и выехали на автобусе в дальний Старо-партизанский район, где когда-то родился Андрей и где до сих пор стоит заколоченным дом Сабановых, а напротив живет двоюродная тетка Варвара, огромная, как медведь в фартуке, в молодые колхозные годы так и не вышедшая замуж... В обед Андрей и Наташа уже брели по райцентру. Андрей почти бежал, неся чемодан, Наташа спешила за ним со скрипкой в футляре, а со всех сторон их окружали деревенские звуки - горланил петух, тряся красным колесиком под клювом, хрюкали и томно визжали в зеленой канаве свиньи, звонко лаял крохотный пудель, стоя на скамейке, где-то еле слышно играла гармонь, и было радостно и светло, как в далеком детстве.
Сабановский дом ветх, на окнах - вертикально прибитые доски, крыша провалилась, как у китайской фанзы, никаких ворот, не говоря уж о калитке, и в помине не осталось. Во дворе бродят чужие куры. Идти некуда. Надо напрашиваться в гости - к Варваре Ивановне.
Теткин дом с белыми занавесками весь зарос спереди и с боков черемухой. Черемуха уже зацвела белым цветом, пахнет сладко, как Наташа, только большая. Андрей толкнул калитку и задержал шаг в ожидании собачьего рычания, но было тихо.
- Тетя Варя!.. Можно к вам?
Никто не ответил. Горожане поднялись на крыльцо - дверь в сени также не была заперта, только поверни кольцо. И в избу прошли - холодно тут, пахнет бедностью, полынью, старым табаком... Заглянули в большую комнату - никого. Может, ушла по делам? На полу - самотканые пестрые коврики, длинные, узкие, а поверху - круглые, как лепехи. Старинная кровать с блестящими шишечками по углам, с горою белых подушек, черно-белый телевизор, покосившийся платяной шкаф, на котором громоздятся связки газет и журналов. На стене - раскрашенные старые фотографии родных. Там и Андрейка с кривыми ножками на стуле...
- Тетя Варя?.. - Андрей сунулся на кухонку - и там никого. И только теперь приехавшие горожане услышали жалобный стон откуда-то сверху:
- Кто там?.. Назовитесь...
Она на печке! Вот уж не думал Андрей, что тетка Варвара, телом здоровее его раза в два, когда-нибудь залезет на печь. А что она там, мог бы и догадаться - в большой комнате, где они стоят, озираясь с Наташей, возле печи - длинная скамейка, а на ней - теплые меховые тапки. Да и выцветшая ситцевая шторка над спиною печки задернута. Вот она рывками, медленно съехала в сторону, и под потолком выглянуло смущенное старушечье лицо. Боже, неужто это она?
- Андрейка!.. - пропела тетка, но уже не львиным рыком, как бывало, а жалобным, девичьим голоском. - Это ведь ты?
- Я, Варвара Ивановна, - отвечал Андрей, растерянно глядя вверх.
- Я сейчас, сейчас... Вы отвернитесь покуда. - Она сползла с печки на скамейку, сунула ноги в тапки, и уже потом осторожно ступила на пол. Ноги крупные, в толстых синих венах. Сама уже сутулая, хрипло дышит. Раскинула руки - Андрей обнял тетку.
Когда-то была горячая, как солнышко, а сейчас зябкая, как остывшая перина. Ростом не стала ниже Андрея, но плечи подались вперед, брылья образовались на лице, белые усики выскочили над губой. И вся дрожит.
- Жена, что ли, твоя? - Только теперь заметила гостью, закивала Наташе. - Варвара Ивановна. - Ты правильно сделала, что вышла за Андрюшку- хрюшку!
Андрей никогда не любил все эти ее клички в рифму: Андрюшка-"Хрюшка", Ленка-"Пенка". А уж дружка по школе и вовсе нелепо обзывала: Сережа-"Рожа"... Но тетка была всю жизнь так добра, любила детей, угощала семечками, пирожками, дешевыми конфетками. Сама замуж, выходит, так до старости и не вышла - поначалу местные женишки шутили, что побаиваются ее ( еще зажмет ногами - удавит), а потом и время улетело... наверно, хвори начались... Она же себя не жалела в колхозе - и дрова заготавливала, и трактористом работала, и скотником, и сено косила быстрее мужиков... И вот превратилась в старуху в желтых шерстяных носках, с коричневой шалью на плечах. Андрею стало до слез жаль ее. Болван, сосулька, даже подарка не привез. Все думал, она тут попрежнему богатырь...
- Опять подженился? Понравилось? - Тетка обняла теперь их обоих с Наташей. - Мать писала - еще на свободе... Папу-то проводил? Не успел? В своем доме надумали жить? Не сходите с ума. Там пол пляшет... крыша вон какая... сейчас дожди начнутся... Будете у меня. Я на кухне... а вы здесь будете. Кровать крепкая. Я на печку так, от скуки залезла... вчерашнее тепло ловить.
- С дровами туго? - Видишь, ухажеров не осталось... все на белой войне погибли... а самой в лес далеко.
- На какой белой войне?
- Ну, с водкой всю жизнь воевали... Она, белая, и победила. Ладно, ладно, не сердись... вы, наверно, демократы
- Я дрова привезу.
- На чем? У меня мотоцикл, еще с тех времен... да ведь его надо наладить... а ты скрипач. Да и дров теперь нет нигде.
Андрей и Наташа переоделись в одежду попроще и пошли, взяв два мешка, за кладбище, в лес, но там, кроме редких гнилых берез, действительно ничего не было. Весь хворост с земли собран. А пилу взять Андрей не догадался. Да и можно ли тут пилить?
Вернулись в село в сумерках. Андрей постоял перед своим старым домом и, скрипнув зубами, пошел отрывать доски от окон. Расколол топором, поломал, заступив ногою, плашек набралось довольно много, но они мигом сгорели в печке тетки Варвары, как будто и не деревянные уже, а из травы. Тогда Андрей, как какой-нибудь Шварцнеггер в телевизионном боевике, обошел дом и толкнул одной рукою клеть, прилепившуюся к сеням, - она с грохотом повалилась... Когда-то здесь по ночам вздыхала сабановская корова, вздыхала так шумно, страстно, словно вспоминала некие волшебные годы. А отныне здесь будет голо - и навсегда.
И стали таким образом Андрей с Наташей жить у тетки Варвары. Курочили один полусгнивший дом, чтобы обогреть другой. Весною ночи холодны, особенно когда цветет черемуха... Хозяйка-то, видно, шибко простудилась. А теперь, когда появились гости, и вовсе слегла - чаще всего дремала на двух сдвинутых лавках перед топившейся печкой, смотрела в огонь. Ночью иной раз шастала, как привидение в белом, мимо молодых во двор. Бывало, и вовсе не во время тащится, растопырив в темноте руки, боясь зажечь лампу, разбудить горожан.
Неловко тут Андрею с Наташей жить, но что поделаешь? Да и тетку в таком положении не оставишь - купили ей на свои небольшие деньги лекарств, две банки витаминов, заставили пить. Врача в селе нет, только акушер... Имеется, говорят, доктор в поселке золотоискателей, за лесом, какой-то армянин, но этот лечит за большие деньги...
Не у сестры же попросить? Не у матери с ее пенсии? Вспомнил их - и устыдился: до сих пор не написал покаянного подробного письма. Может, думают, его уже и на свете нет? А что напишешь, когда смутно на душе?
Может, в местном Доме культуры Андрей сможет подзаработать? Прихватив скрипку, пошел представиться.
Дом культуры - громко сказано. Это всего лишь покосившееся двухэтажное здание из черног бруса на краю все того же главного в селе (почему-то ворошиловского, как говорит народ) оврага. По слухам, брус вывезли со строившейся на прииске одноколейки, он не гниет, пропитан смолами и высушен, но не дай бог ему загореться - за несколько минут и угля не останется, сгорит дотла... Перед ДК торчат два пустых щита, лишь по углам клочья прежних афиш, как листья, трепещут на ветру...
Когда-то здесь Андрей смотрел хорошие фильмы: "Девять дней одного года", "Весна на Заречной улице"...
В здании гулко и зябко, дверь нараспашку. На втором этаже, в кинопроекционной с жестяным полом ( наверно, еще с тех времен, когда кинопленка была горючей) сидит худенький, обритый наголо, как бездомный пацан, дядька без зубов и играет сам себе на баяне. Наверное, он и кино крутит, и концертами распоряжается. Маленькие ростом люди очень честолюбивы, поэтому Андрей вежливо полупоклонился:
- Здрасьте. Извините, если не во-время. Я - Сабанов, сын Михаила Илларионовича, может, помните?
Баянист молча смотрел на гостя. Андрей, показывая на футляр с скрипкой, громко, как будто говорит с глухим, предложил хозяину клуба устроить вечер скрипичной музыки.
Баянист поставил свой инструмент на табуретку и вдруг с тоскою, негромко, но витиевато выругался ( мы не имеем возможности здесь повторить даже в некотором приближении его слова - слишком черно ответил человек!), а затем уже угасшим голосом пояснил, что никому "ничё" не надо, на вечера молодежь приходит с своими магнитофонами, даже кинофильм толком не покажешь, не то что скрипку послушаешь.
- Но попробовать можно. Одна баба попробовала и родила. - И протянул руку с синим якорем и наколкой "Петя". - И уловив взгляд гостя, хмыкнул. - Было дело Румянцева...
И вот объявлен концерт. Наташа написала на изнанке старого календаря с Кремлем, выдернутого из кипы бумаг над платяным шкафом тетки Варвары, объявление: ЛАУРЕАТ СИБИРСКОГО КОНКУРСА 1989 ГОДА, СКРИПАЧ САБАНОВ А.М.
К семи часам вечера в ДК пришли со всего огромного села человек двенадцать, все - пожилые люди. Обидно было Андрею. Но слушали его внимательно. Никто не сморкался, не ронял номерков (впрочем, здесь и не раздевали, слушатели сидели в верхней одежде, мужчины - положив кепки на колени).
Андрей играл и разглядывал земляков. Почему-то ни одного знакомого лица. Где одноклассники Андрея? Где их родители? Или всех прежних жителей села, как и Сабановых-старших, унесло в чужие края? Говаривали, что Старо-партизанское уйдет на дно очередного моря, и народ заволновался... А потом море отменили. И сюда наехали совсем чужие люди?
Когда Андрей закончил, люди в зале робко похлопали в ладоши и поднялись. Но одна старушенция в шляпке подбежала к сцене (господи, не она ли учила Андрея географии?), воскликнула:
- Божественно... изумительно... Но почему не было рекламы по телевидению?! Нас бы больше пришло... Вы же знаменитость. Вон - муж Пугачевой, на своем самолете ездит по России...
"Милая... всегда была чудаковата..." Поклонившись Агнессе Ивановне (вспомнил, как зовут!), поцеловав ей ручку, Андрей обнял футляр со скрипкой и вышел в темный дождь. Это был первый весенний дождь, совершенно ледяной. Наташа бежала рядом, огибая лужи. "Милые вы мои... - продолжал горестно улыбаться Андрей. - Какая реклама... какой самолет..."
И вдруг среди сумерек он остановился, словно его окликнул чей-то давно не слышанный голос. Рядом с осевшим, гниющим домом Сабановых зияет черная пустота. Как же он сразу не увидел, не вспомнил? Здесь же некогда стояла веселенькая изба Киреевых, у них наличники и крыльцо были изрисованы цветами, на подоконниках за стеклом множились живые цветы, и в семье три девчонки росли тоже в цветастых ситцевых платьишках, и одна из них...
Андрей сегодня не смог уснуть, в голове гремело ни с того ни с сего многоголосое: "Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали..." Ночью встал, зажег свет, все-таки решился - сел сочинять письмо матери. "Милая мама... Прости. Так получилось, я полюбил..." Нет, глупо. Полжизни прожил "полюбил"... "Мама. Это как болезнь, чума или не знаю как назвать. Помнишь, рядом с нами жили Киреевы? Танька у них была, мы ее мартышкой звали, а к восьмому классу стали итальянкой величать... Такая тонкая, смуглая... глаза как зеркала... и улыбка ласковая, милосердная... словно все про тебя заранее знает. Оказывается, я через много лет встретил похожую... Только у моей Наташи глазки синие. Но такое же младенческое выражение лица, да она и молодая еще... но очень..." Зачеркнул. "Разгадки в жизни так просты, даже страшно. Выходит, все дело в том, что похожа на предмет твоей первой любви?" Зачеркнул "предмет". "Вот почему... вот по какой причине..."
- Ты почему не ложишься? - прошептала из постели Наташа.
- Сейчас. - Нет, не то, не то, не так! Андрей разорвал письмо. Он потом, позже напишет, когда все наладится, когда он будет скакать по жизни на сахарном коне...
Утром Андрей, повинуясь странному чувству, попросил Наташу остаться дома возле больной тетки и ушел один, бродил до вечера по окрестностям села, заглядывая, как сумасшедший в овраги: в "ворошиловский", в "калининский" и "колчаковский". Раньше в них росла ежевика - нынче валялись старые колеса и холодильники. Возле болота кривилась первая изба Сабановых - теперь тут нет ничего, даже ямы. Подошел к речке, в которой некогда плавал - ледоход миновал, в воде чернеют ржавые кровати и разбитые бутылки. А главная река, которая должна была прийти сюда и разлиться как море, осталась себе за горизонтом, за синим бором. Один раз туда Андрей с дружками ( как раз с Сережей-"рожей") ходил. Земляники поели. И Танька Киреева с ними ходила. Руки у нее были в красном, как в крови. И губы, конечно...
Вечером вернувшись домой к Варваре Ивановне, Андрей не узнал тетку. Она ждала его, переодевшись в длинное зеленое платье, в туфли, повесив крупные бусы на грудь. Розовая от температуры, но встала с одра. Оказывается, ей поведала Агнесса Ивановна, что концерт прошел под сплошные крики "браво" и "бениссимо".
- Все знают, а я как пень! - Тетя Варвара стукнула, как когда-то, ладонью по столу: - Сыграй сёдня и мне. Я, может, скоро помру.
- Да о чем вы говорите! Вы богатырка! - Андрей усадил ее на лавку в большой комнате. - Забыли, как мужиков бороли на празднике?
- Так они сами под меня ложились!.. - захохотала хозяйка.
- Овец бросали за шкирку в кузов машины! Косили, как комбайн, - парни не поспевали!..
- Да, да!.. - радостно кивала тетка, поводя усохшими плечами.
Андрей сделал таинственный знак пальцем, сходил в сельмаг, купил на остатки денег красного иностранного вина "Поль Масон" и яблок ( на билеты что-то должно было у Наташи остаться).
За ужином Андрей рассказал в который раз анекдот про дирижера Тосканини. Наташа смеялась громче всех, как уже знающий человек, но глазки у нее были печальные. Скучно тут ей.
Пока Андрей натирал смычок и подтягивал колки, она достала-таки ту самую записную книжечку с афоризмами и начала было читать шепотом старухе умные изречения. Андрей увидел - глазам не поверил, с бешенством, какого сам не ожидал от себя, вырвал ненавистный предмет из рук Наташи и с криком:
- Может, хватит?! Хватит, черт побери?! - швырнул в печь, в пламя, которое тут же поглотило золотые буковки и гладкую финскую бумагу со старательными буковками, выведенными рукой покойника.
Наташа застыла, сжав кулачки. Чтобы как-то замять непонятную ей ссору, Варвара Ивановна заговорила: - У меня странное имя, ага? Варвара. У тебя хорошее, Наташа... и у него хорошее - Андрей... А у меня - Варвара. Таких нынче нету. Это значит, я - варвар, не признаю никакого вашего прогресса, этой вашей воровской демократии. На кухне у меня стены чем обклеены? Видела? Грамотами. И кроме тараканов за ими ничего не дышит! В туалет во двор ходили? Там тоже грамоты. Одна аж из Москвы. Вы говорите, коммунисты нас обманывали? Согласна. А потом они же обманули еще раз. - Обняла Наташу большой, вялой рукой. - А ты играй!
Андрей начал с вокализа Рахманинова - и странно, только что смеявшаяся тетка сразу заплакала, как недавно плакал Акимушкин в своем "Серебряном ключе". Заиграл повеселее - Сарасате, а она - пуще... И чем дальше Андрей играл, тем горше старуха плакала, голоском детским, визгливым... Отпустив из объятий Наташу, все поправляла, приглаживала на себе воротничок платья. По дряблым щекам, по белым усикам текли слезы.
- Ну, ну... - сказал Андрей. - Извините, если что-то не то... Вам надо отдохнуть, Варвара Ивановна.
Та молча закивала и ушла к себе. Легла, глядя в догорающую печку. И снова ее лицо казалось розовым, здоровым... Это огонь.
- Прости, - буркнул Андрей Наташе.
Наташа ничего не ответила.
Что же им тут дальше делать? На что жить? В ДК концерт был, конечно, бесплатный. Правда, у тетки - полный погреб картошки, моркови, свеклы, в трехлитровых банках грузди, огурцы, капуста. Но надо же что-то и молодым в дом нести?
Ночью, после телесного примирения, они шептались.
- Давай все-таки я пропишусь и деньги свои получу?..
- Они же не твои...
- Они дареные, Андрей.
- На них, сама понимаешь...
- Почему? Они ж из банка. Там их сто раз поменяли... Получу, накупим всего разного... Если хочешь, сюда на такси ввернемся.
Андрей не знал, что ответить на эти ее наивные рассуждения. "Балда моя синеглазая. Получишь деньги - разве тебя "братва" отпустит? За волосы к дверям квартиры привяжут... Да и сама в деревню не захочешь: тут мороженого нету... тоскливо... А меня просто убьют в каком-нибудь темном месте. Если же не ехать в город, здесь поискать себе занятие? Ты что-нибудь умеешь делать? Я могу в школу пойти... даже если нет места, музыканта с консерваторским образованием учителем музыки возьмут, хоть на полставки..."
Утром спросил у хозяйки:
- Тетя Варя, как ваши учителя живут?..
Старуха утерла всей ладонью лицо (когда-то она делала это весело):
- Хорошо живут! Ты у Агнессы не спросил? То гречкой им зарплату дадут, то консервами... жить можно. Да и ничего не дай - Агнесса, она ж божий одуванчик... Стихи почитает - и сыта. Таких больше не будет в России... таких, как я и она... А вы оставайтесь, оставайтесь на зиму... не пропадем. Наташка, вижу, куксится... - Снова обняв молодую женщину, заверещала, как над малым дитем. - Холосенькая какая...
"Хорошенькая... Уйдет она от меня. Хоть бы ребенка родили... Напоминал бы мне о ней..."
Ночью они долго молчали. Потом он спросил грубовато:
- Ты за меня замуж-то хочешь?
- Да, - был ответ. Но он видел - лежит, надувшись, как обиженный котенок, и левой ступней все задумчиво качает.
- Но как же нам пожениться? Если ты теперь с этой фамилией... Надо справку, что его нет?.. Не разводиться же?.. - Наташа безмолвствовала. - Может быть, в местный ЗАГС пойдем?
"Конечно, думает о том, что сменив фамилию, лишится наследственных прав... Привыкла все-таки к хорошей одежде, к хорошему питанию. Все ясно."
Не сговариваясь, утром собрались и, угрюмо простившись с тетей Варварой, пошли к остановке автобуса. Андрей предчувствовал, что теряет Наташу, но словно и сам лез в огонь. Пусть. Надоела неопределенность. Хочет - пусть уходит.
К обеду они были в городе. Квартира не сгорела, дверь не ломали, никаких записок. Колотюк, видимо, нашел для ансамбля нового скрипача... Аня, может быть, со слов того же Колотюка проведала про "коханую" Андрея... И у Нины наверняка появился мужчина, который, не зная ее прежнюю, вполне оценил теперешние ее прелести...
Наташа, не разговаривая с Андреем, накрасилась и ушла. Он остался один, стоя у тюлевой грязной занавески, постыдно желая ей победы.
Может быть, и вернется - толстые любят искусство. Скрипка, она ведь тоже знак красивой жизни?..
Женщина вернулась через два дня, рано утром. В новом белом плаще, намазанная, как мазалась год назад, пахнущая двумя или даже тремя сортами духов, головка гордо вскинута, лишь синие глазки смотрят вниз и в сторону... В руке сумочка. Андрей молча ждал.
Как-то нелепо тыча коленками в воздух, Наташа приблизилась, жалобно вздохнула.
- Ты меня не обнимешь?
Андрей обнял маленькую женщину
- Пришлось остаться... иначе никак. Но я... я только через резинку разрешила...
"Она, в самом деле, дурочка?.. Убить ее сейчас?.. Выбросить в окно через стекло? Или просто она относится ко всему этому спокойно? Другое поколение?.."
- Теперь мы можем уехать хоть за границу... - лепетала красавица, уткнувшись ему в грудь и крутя мордочкой.
"Боже!.. Какой стыд!.. И кто я в таком случае?!"
Но что верно, то верно - теперь можно было и уехать.
27.
Они рассудили так: племянник с друзьями не выпустит ее из города. Коли прописалась, получила деньги, значит, своя.
Она, конечно, с согласия Саши пошла к Сабанову, якобы откупиться, приготовив для него две тысячи рублей. Сейчас, наверное, у дома кто-то дежурит... Пусть стоят. Андрей и Наташа что-нибудь придумают.
Задернув тюлевые шторы и сев спиной к окнам, достали свои и чужие паспорта. Сабанов Андрей Михайлович... Мамина Наталья Игнатьевна... Шахтер Лыков Алексей Иванович с сумрачным лицом. Двадцатилетняя Шагурина Елена Михайловна.
Лететь в Москву надо, конечно, по чужим паспортам. Андрей запер Наташу и, пошатываясь, как пьяный, вышел на улицу. Погрозил вдаль кулаком, довольно громко крикнул:
- С-сука!.. - Изобразил дело, как бы Наташи у него уже нет. Они следят за ним из какой-нибудь машины или из окон дома напротив.
Купил пива, из горлышко выпил, пристал к незнакомой женщине, что-то невнятно пробормотал ей - она отмахнулась, он за ней. Ему надо было в кассу аэроагенства. К счастью, она располагалась рядом с супермаркетом, тем самым, с которого все некогда и началось. Зашел под жестяные грозди винограда, вышел с бутылкой красного вина, которую не прятал. Постоял перед дверью агентства, как баран, почесал затылок, открыл дверь.
Купил два авиабилета на ночной рейс в Москву.
Снова выкатился на улицу, изображая пьяного, поймал такси, проехал двести метров до дома. Пусть думают - он теперь в одиночку шикует.
Наталья мылась в ванной. Раскрытая сумочка с деньгами в банковских перевязках лежала на столе, рядом с документами.
- Летим ночью... - сказал через дверь Андрей Наташе. - Я сейчас на телеграф, позвоню знакомому администратору в Москву. Никому не отпирай.. - И снова вышел на улицу, шатаясь и руки свесив, как бы совсем уже невменяемый. Повернул к центральной почте, скользнул за дверь с надписью "МЕЖДУГОРОДНИЕ ПЕРЕГОВОРЫ", вынул из записной книжке вложенную туда телеграмму Лексутова с номером телефона ( из тщеславия не выбросил). Как его зовут? Юрий Владимирович? Да, да, как покойного Андропова...
Бывают случаи везения.
- Аллё-у?.. - Трубку в Москве сняли. И это был, конечно, он, шарик с дребезжащим смехом. - Если дама, сразу говорите уменьшенное имя...
- Мне бы директора антимонии, - Андрей нарочно не представился. - Звоню из глубины сибирских руд...
- Постой, постой! Уж не второй ли это Ойстрах или не третий ли Паганини, если Ойстрах был вторым Паганини?.. Но, милый! Сейчас никаких конкурсов... Ты опоздал! Список утвержден!
- А за бугром? - тихо спросил Андрей.
- За бугром? Где доллары в реке цепляют багром? О-о, ай андестед!.. - заливаясь смехом, закричал Лексутов. - Ми будем обсуждать.
Договорились, что завтра, в двенадцать часов дня он ждет Андрея и Наташу возле гостиницы "Украина". Номер закажет.
Андрей снова вернулся, петляя, к своему дому, постоял, держась обеими руками за бетонную стену дома. Лишь бы не переиграть - если милиция схватит, пропали билеты. И удостоверение спортобщества "Труд" не поможет. Они уже поняли, как оно оказалось у скрипача...
А насчет Наташи пусть продолжают гадать, когда же она успела от него выскочить и куда могла деться.
Оглядываясь, вошел в квартиру - мокрая, румяненькая, чистая Наташа встречала его, лежа на раскрытой постели.
Андрей от смущения угрюмо поделился своими тревогами. Не ворвутся же эти люди сюда под каким-нибудь предлогом, например, напялив милицейскую форму.
- А я им вякнула, что после тебя в парикмахерскую закачусь... - замурлыкала Наташа. - Ты говоришь: глупая, а я соображаю. - Пусть бегают, парикмахерских в городе до фига...
Андрей обнял ее и шепотом рассказал о своем звонке в Москву.
Они проспали до вечера... Уже в темноте, не зажигая света, привычно собрали чемоданы. Надо было теперь каким-то образом выбраться в аэропорт.
Андрей снова потащился на улицу, уже как бы протрезвевший, с больной головой. Долго стоял на углу, приложив ладонь к сердцу. Наконец, ему повезло - шла мимо белая длинная машина с красным крестом. Приплясывая, как от нетерпения, Андрей замахал руками - "скорая помощь" остановилась.
- Если есть время, отвезите больную жену в аэропорт... летим на операцию. Заплачу сто долларов.
- Сто? - хмыкнул водитель и обменялся взглядом с сидевшей рядом девчонкой в медицинском халате. - Подходит.
Машина, сообразуясь с жестами Андрея, завернула во двор, подкатила прямо к подъезду, Андрей метнулся за Наташей, она в сумерках скользнула в салон, легла, Андрей забросил ей в ноги вещи, и "скорая" выкатилась на улицу. Со стороны можно было подумать совершенно однозначно - увозят больного.
Через полчаса они уже были в аэропорту - проехали, не останавливаясь ни возле поста ГАИ, на даже перед красным светофором.
Андрей и Наташа, не оглядываясь, стараясь держаться как можно уверенней, зарегистрировали билеты с чужими паспортами и прошли на посадку, в самый дальний угол темного коридора, где светились красные буквы "РЕЙС 14". Сели на скамейку спиной к проверяющим.
Если вдогонку люди "племянника" приедут в аэропорт - ни в каких списках фамилии Сабанов и Мамина не числятся.
Но волнение не давало спокойно сидеть. Кто-то со стуком опустил рядом тяжелый кованый чемодан - беглецы вздрогнули. Объявили по радио: "Гражданку Потапову просят подойти срочно к справочному бюро" - Наташа нервно засмеялась, шепча Андрею: "Я не Потапова?.." И когда, наконец, их повели и провели в самолет, и самолет оторвался от бетонки, Наташка повернулась к Андрею и бросилась его целовать. Все-таки она его любит. Любит.
...........................................................................................................
Лексутов стоял на ступенях крыльца гостиницы "Украина", сунув пальца в кармашки жилета, в белом костюме, белых ботинках, как кинозвезда на фестивале. Да он и был в мире концертов своего рода "звездой", хотя внешность имел довольно комическую - пузцо, галстук горбом, физиономия круглая как воздушный шар. Лишь улыбка немного странная - скалил то левую нижнюю часть зубов, то правую...
- Гений, бля!.. - завопил он, когда увидел Андрея с юной очаровательной женщиной. Мог бы и не ругаться. Но Лексутов из мгновенно вспыхнувшей ревности при даме изображал ковбоя. - Это твоя скрипка? - И показал, понятно, не на футляр с инструментом, а на Наташу. Засмеялся, играя нижней губой. - Все заказано, идемте. Деньги есть? Вижу по глазам, что куры не клюют.
Номер сибирякам достался огромный. Но Лексутов не дал им и оглядеться, забормотал:
- Сейчас надо ням-ням... а там и покалякаем! - Он всегда был обжора. Но даже его, бывшего сибиряка, удивила просьба Андрей заказать в номер обед.
- Шикуешь?
- Нет, - оглянулся на дверь Андрей. - Есть разговор.
- 0, о!.. - предвкушая особые тайны и, вместе с ними, повышенные комиссионные в виде литров коньяка, Лексутов потер ладошки. - Но здесь... - Он закивал на телефон. - Здесь... конечно, лучше... Но там больше воздуху. - И Андрей понял.
Они спустились в ресторан, сели в левой сумрачной стороне, у стены. Лексутов стал хмур, как премьер-министр перед заседанием проворовавшегося кабинета, размышляющий о необходимости укрепления законности и нравственности. Ведь если Андрей чего-то остерегается, значит, возможно, идет против Закона. В этом случае он, Лексутов, готов вникнуть и помочь, но только по старой дружбе. У него у самого жена, и не одна, и дети... Заказав щедрый обед ( в частности, попросив принести осетрину, особо любимую Лексутовым - как говорится на его языке, "ням" первой степени), Андрей сразу же сказал тихо и твердо, потянувшись через стол:
- Юра. Мы должны улететь в Италию или Испанию, как можно быстрее. У нее есть загранпаспорт, а у меня нет.
- Три недели, - ответил не моргнув Лексутов. - При наличии шур-шура. - Он потер пальчиками, и стало ясно, что это означает.
Андрей покачал головой:
- Это имеется... немного... Но нам бы быстрее. Есть, правда, еще чужой загранпаспорт... мне дал приятель... он похож на меня...
Лексутов отрыл рот и замер, как поющий музыкант на картине Матисса. Закрыл, открыл и прошептал:
- Ксива не в розыске? Если в розыске, могут завернуть сразу в Магадан... Рискнуть, конечно, можно... - Он, театрально откинувшись, замолчал.
Официант принес коньяку, закуски, старые приятели выпили, Наташа напряженно улыбалась, как куколка, время о времени бегая глазками по люстрам или соседям.
- Покажи... - Взяв у Андрея паспорт шахтера, Лексутов внимательно оглядел фотокарточку. - Н-да. Но лучше бы тебе сделать настоящий... Тысяча баксов - и одна неделя. Три тыщи - три дня...
Андрей и Наташа переглянулись. Сказать, что у них денег хватит, не стоит. Да и там, за рубежом, надо будет на что-то жить.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ