Очень странные Щеппы

Четыре Приготовление книжки

В полшестого Поппи вышла собрать бабушкино постиранное бельё. Оно разительно отличалось от белья обычных бабушек. Здесь не было салфеток, скатертей и больших белых панталон. Её бабушка стирала гусеничные хитины, драконьи хвосты и скафандры.

Если взобраться на тачку, что стояла у сарая, Поппи как раз хватало роста, чтобы сдёргивать с верёвки прищепки. Корзина с бельём очень быстро стала тяжёлой, и тут тачка тоже оказалась весьма кстати. Поппи услышала, как наверху открылось окно.

– Поторопись, милая, – сказала бабушка. – По радио передавали дождь.

Поппи проверила прогноз погоды в приложении в мобильнике и убедилась в правоте бабушки. А ещё Поппи заметила сообщение от папы:

В животе Поппи, чуть выше пупка, что-то неприятно ёкнуло. Почему папа сам не спросит бабушку? Неужели он правда думал, что смайлик в конце сообщения автоматически делает его хорошим родителем?

Она как раз успела завести тележку через заднюю дверь в дом и захлопнуть ее за собой, когда по окнам забарабанили первые капли дождя.

Бабушка помешивала деревянной вязальной спицей сырный соус в большой кастрюле. Подлив немного белого вина, бабушка принялась крошить портновскими ножницами головку чеснока.

– Один раз я забыла помыть ножницы после резки салата и выкроила ими тюдоровское бальное платье, от которого потом несло капустой. Ну, по крайней мере, оно вышло аутентичным.

Поппи замерла.

– Можно я поживу с тобой немного подольше, бабушка?

Бабушка перестала помешивать соус и повернулась к ней.

– Ну разумеется, крошка. Но разве ты не хочешь увидеть папу? Он скоро вернётся домой.

– Он задержится в Канаде, – холодно ответила девочка, доставая бельё из стиральной машины.

Ей не хотелось об этом говорить, и бабушка, похоже, это поняла. Поппи заглянула в почерневшую духовку: бабушка никогда её не чистила, да и не собиралась.

– Ты включила сильный огонь?

– Нет, только чтобы хлеб оставался тёплым. Мне нравится, когда масло тает маленькими лужицами. А что?

Поппи порылась в сумке и достала шёлковую книжечку. Бабушка наблюдала, как девочка достаёт из шкафчика под раковиной противень. Положив на него книжку, Поппи приготовилась сунуть его в духовку, в компанию к запечённой рыбке пикше.

– Можно я подержу её в духовке? Совсем недолго? Раз у нас нет фена.

– Где ты взяла эту книгу, Поппи?

Поппи подумала мгновение и рассказала обо всём бабушке. О странной женщине в поезде, подобранном кошельке и книжке в нём, и о словах мальчика в приёмной врача.

– Так чего же мы ждём! – воскликнула бабушка и схватила самодельную прихватку, которая на самом деле была куклой, сшитой из носка. – Вари её, запекай, кипяти и жарь! Давай узнаем, что она скрывает!

Сначала они запекли книжку в фольге. Когда это не сработало, они сняли фольгу и попробовали нагреть книжку в микроволновке. Но и этого оказалось недостаточно, поэтому бабушка сунула книжку в запариватель, который использовала для расписанного шёлка, и оставила её там на пару минут.

– Мне думается, что тот мальчик – подлый маленький лжец, – сердито фыркнула бабушка, вытирая со лба пот. – Жаль, я не могу сунуть в запариватель его.

С помощью каминных щипцов она достала книжку и бросила её на стол перед Поппи.

– Ничего?

– Ничего, – открыв книжку, огорчённо вздохнула Поппи.

Этот вечер вообще оказался полон огорчений.

Они поужинали перед телевизором, используя небольшие подносы, затем бабушка сделала несколько глоточков хереса и уснула. Поппи собрала грязную посуду, вымыла. А ещё накрыла ноги бабушки пледом. Черчилль хотел подняться по лестнице в комнату Поппи, но был для этого слишком мал и скатился кубарем с первой же ступеньки. Поппи налила поросёнку воды в миску и уложила его в корзину рядом с камином.

Поднявшись наконец к себе, она закрыла окно. На Пену налетела буря, и ветер гнал тучи, сминая их в бурлящую чёрную массу. Луна ненадолго выглянула в образовавшийся в грозовом буйстве глазок.

Поппи достала из-под подушки последний мамин подарок – коробочку портновских мелков, с помощью которых размечают ткань. Мелки были плоскими, треугольными, разных цветов. Это было не похоже на маму. Очень странно. К коробочке была прикреплена деревянной прищепкой записка. Её содержание нельзя было назвать особенно проникновенным, в ней говорилось о том, чтобы в следующий визит в Пену Поппи взяла с собой эти мелки и помогла бабушке кроить ткани, как когда-то делала мама.

Мама никогда не шила. По крайней мере, портновские мелки ей точно были не нужны. Она могла пришить пуговицу или поставить заплатку, но бабушкин талант явно перескочил через поколение. Потому что Поппи шила как одержимая. Она даже рюкзак себе сшила – для этого ей понадобились широкий кусок парусины и иголки для работы с кожей.

Поппи начала засыпать. В ушах пульсировала кровь, и девочка повернулась на другой бок.

Ту-дух, ту-дух, ту-дух. Она закрыла глаза. И затем услышала его. Так же громко и отчётливо, как в ту ночь, когда они стояли и ждали выключения подсоединенного к маме аппарата искусственного дыхания.

Ту-дух, ту-дух, ту-дух – стучало мамино сердце.

Один из врачей что-то шепнул папе. Тот молча кивнул и ушёл в угол палаты читать и подписывать какие-то бланки. Затем их подписала бабушка.

«Если мама умерла, – подумала тогда Поппи, – почему её сердце всё ещё бьётся? Её сердце всё ещё живо».

Вскоре маму увезли, и Поппи больше её не видела. То был последний раз. Последнее, что она увидела, было проносящееся мимо неё мамино лицо, всё в синяках, окружённое какими-то трубками. А потом мама навсегда скрылась за больничной дверью.

Поппи проснулась в холодном поту и села на кровати.

Ту-дух, ту-дух, ту-дух.

– Всё хорошо, – вслух сказала она. – Это просто ветер.

Так бы сказал папа.

Ту-дух, ту-дух, звяк, клац!

Но тут было явно что-то другое.

Ту-дух! Бам! Дзынь! Звяк!

Сердце Поппи забилось о рёбра. Соскользнув с кровати, она подкралась к окну и выглянула в сад. Ветер качал кусты ежевики, на дорожках блестели лужи. Глаз Поппи уловил что-то белое рядом с сараем.

Снаружи определённо что-то было, что-то ещё кроме ветра. Оно пошевелило длинными бледными руками, и бряцанье возобновилось.

Поппи вспомнила бабушкин наказ не открывать окна ночью. Она проверила задвижку и задёрнула шторы. Даже зная, что бабушка внизу, Поппи почувствовала себя неуютно. Её пальцы запутались в густой паутине, окутывающей подоконник. Одно из бабушкиных правил запрещало протирать подоконники, и поэтому они быстро покрылись клубками шелковистых нитей. Поппи могла оценить красоту паучьего труда, но влезать в плоды этого труда пальцами было удовольствие так себе. А вот мама ежедневно протирала подоконники антибактериальными салфетками.

«Без паники, – подумала Поппи. – Паника ещё никого до добра не доводила».

Она осторожно высвободила руки из паутины и вытерла их о ночную рубашку. Между нитями высунулась лапка одного из обитателей паутины и благодарно помахала.

Поппи услышала, как Черчилль громко хрюкнул во сне со своего места у камина. Может, ему что-то снилось? Бабушка говорила, что свиньи видят сны, точно так же как люди.

Бам! Бам! Бам!

Девочка выглянула из-за двери и посмотрела вниз лестницы. Кто-то барабанил по входной двери. Из-за угла показался Черчилль и начал с подозрением обнюхивать порог. Поппи прислушалась: бабушка, должно быть, спала. После хереса её сон всегда был крепче.

Сердце Поппи закружилось в вальсе.

Стук возобновился. Поппи медленно спустилась по ступенькам, понимая, что дальше игнорировать стук нельзя. Черчилль, возбуждённо дрожа, встал передними копытцами ей на тапочки.

– Кто там? – спросила Поппи.

– Эразмус, – послышался из-за двери голос.

Поппи подхватила Черчилля и крепко прижала к себе.

– Кто? – повторила она.

– Эразмус Толл, – ответил голос.

– Ну, я не знаю никакого Эразмуса Толла, – ответила Поппи голосу. – Так что, пожалуйста, уходите.

– Мы познакомились сегодня.

– Я так не думаю, – возразила Поппи, прокручивая в голове события прошедшего дня.

– Посмотри в щель для почты, – попросил голос.

Поппи секунду подумала. Не обращая внимания на колотящееся сердце, она поставила Черчилля на пол, опустилась коленями на ковёр, приподняла заслонку и выглянула наружу.

В потоках дождя она едва смогла различить мальчика с белыми волосами и бледной кожей, того самого из приёмной врача. Он махал ей, не улыбаясь, насквозь мокрый. Поппи немедленно открыла дверь и впустила его.

– Почему ты не сказал, что это ты? – спросила она.

Черчилль с подозрением рассматривал Эразмуса.

– Я сказал, – поежился он. – Я сказал, что это Эразмус Толл.

– Ну откуда мне было знать, как тебя зовут?!

– Я подумал, что ты могла прочесть моё имя на воротнике рубашки. – Он вывернул воротник.

– Нет! Очевидно, что я не так хороша в совании носа не в своё дело, как ты, – отрезала Поппи, скрестив на груди руки. – А теперь объясни, как ты узнал, где мы живём?!

– Номер дома был написан на бланке, который держала в руке твоя бабушка, когда зашла в кабинет врача.

Поппи ошарашенно на него уставилась. Она ещё никогда не встречала настолько бесцеремонного человека.

– Вообще-то это неприлично – читать то, что для тебя не предназначено, – сказала она.

– А как же рекламные щиты?

– А что с ними?

– Ну, если на щите реклама мужского крема для бритья, ты же всё равно её читаешь, да? Хотя она для тебя не предназначена.

Поппи знала, что он прав, но ей не хотелось с ним соглашаться.

– Я стараюсь такое не читать.

Эразмус вздрогнул и обхватил себя руками.

– Можно попросить у тебя полотенце? – после секундного колебания спросил он.

– Да, конечно, – спохватилась Поппи, вспомнив о манерах.

Она принесла из котельной чистое полотенце и отвела Эразмуса к кухонной плите.

– Зачем ты пришёл? – спросила она, наливая молоко в ковшик.

Ей настоятельно требовался мощный заряд горячего шоколада.

– Я хотел ещё раз взглянуть на твою книжку, – ответил Эразмус, не сводя с Черчилля задумчивого взгляда. – Почему твоя свинья такая маленькая? Рождественская ветчина из неё выйдет так себе. И, кстати, я тоже не откажусь от горячего шоколада. Сахара больше, чем какао. И скорее тёплый, чем горячий.

Черчилль сидел на своём стульчике у кухонного стола с таким видом, будто знал, что говорят именно о нём. Поппи поставила ковшик на плиту и прижала ладонь к карману халата. Книжка была на месте. Но Поппи не хотелось опять её кому-то показывать. Книжка принадлежала только ей. Это она её нашла.

– Он мини-пиг, и не думаю, что их можно есть, – объяснила Поппи, решив не говорить о книжке. – Больше, чем сейчас, он уже вряд ли вырастет. И мне кажется, он был последним в помёте, а значит, ещё меньше, чем обычные поросята.

– Я знаю, что значит быть последним в помёте, – отрезал Эразмус. – Можешь уже показать книжку?

– У меня её нет, – солгала Поппи. – Я её продала… одноногому мужчине. Попроси его.

– Ты её не продала, – сказал Эразмус, рассматривая поилку Черчилля.

– Прошу прощения?

– Она у тебя в кармане, – спокойно заявил Эразмус.

– Как ты узнал? – изумилась Поппи.

– Я многое замечаю.

Поппи медленно достала из кармана книжку и положила на стол. Эразмус без разрешения сел и стал изучать шёлковый переплёт.

– Ты её нагревала?

– Да, – Поппи села напротив него. – Пробовала разные температуры, разные способы нагрева. Ничего не вышло.

Эразмус понюхал книжку и поднес её к глазам, будто она была насекомым, которое он хотел рассмотреть.

– Я всё не мог перестать о ней думать, – сказал он Поппи. – В ней есть что-то особенное.

– Что, по-твоему?

– Нам понадобится иной вид тепла.

– Я же сказала, я нагревала её под паром, запекала, я всё испробовала! – настаивала Поппи.

– Но эта книжка не похожа на обычные книги. Разве ты не видишь?

Поппи понятия не имела, о чём он.

И Эразмус пояснил:

– Бумага ненормально плотная, и я не вижу, где блок соединяется с корешком.

Он был прав.

– Нам понадобится иной вид тепла.

– Ты это уже говорил, – нетерпеливо прошипела Поппи.

Эразмус взял с сушилки венчик для взбивания и положил его себе на плечо, ручкой вперёд, будто держал старую видеокамеру.

– Думаю, тебе пора, – решила Поппи.

Выдернув из-под его руки книжку, она прижала её к груди.

Глаза Эразмуса расширились. Он увидел нечто странное. Встав из-за стола, он обошёл вокруг и остановился рядом с Поппи.

– Что ты делаешь? – отодвинулась она.

Черчилль фыркнул на Эразмуса, как сторожевой пёс. Тот молчал забрал у Поппи книжку, открыл на первой странице и положил на стол. Потерев руки, чтобы они согрелись, он прижал ладонь к странице.

– Что ты…

– Тс-с! – перебил Эразмус. – Прижми ладонь к другой странице и подержи там.

Поппи с неохотой послушалась.

– Ничего не происходит, – сказала она.

Эразмус ничего не ответил.

В первое мгновение Поппи решила, что у неё разыгралось воображение. Из-под ладони Эразмуса начала медленно расползаться тонкая чернильная линия. Вскоре страница под ладонью Поппи тоже потемнела. Эразмус жестом попросил Поппи убрать руку и в ту же секунду поднял свою.

Не веря своим глазам, Поппи прочла:

Взгляд Эразмуса скользил туда-сюда по следующей странице, на которой проявилось что-то вроде стихотворения. Через пару мгновений чернила поблекли и исчезли.

– У тебя есть бумага и ручка? – спросил Эразмус.

Поппи посмотрела по сторонам. Она не могла думать. В голове стоял густой и дрожащий от волнения туман.

– Во втором ящике комода, который стоит в коридоре, есть ручки. Он был приоткрыт, – проинструктировал Поппи Эразмус. – На книжной полке лежала бумага. Я увидел, когда зашёл.

Поппи принесла ручку и бумагу. Пока она снимала с плиты булькающий ковшик и залила густым молоком щедрые порции какао-порошка и сахара, Эразмус записал по памяти стихотворение.

– Как ты так быстро всё запомнил? – спросила Поппи.

– Я запоминаю не так, как остальные люди. Наш врач называет это фотографической памятью. Но это не совсем так.

– В каком смысле?

Она добавила в кружку Эразмуса холодного молока и двумя пальцами подтолкнула по столу к мальчику.

Эразмус закончил записывать, и Черчилль запрыгнул к нему на колени.

– Это не моментальный снимок, как в фотоаппарате. Я просто даю всему код в своей голове и придумываю историю.

– Я всё равно не понимаю, как ты это делаешь, – пробормотала Поппи.

Эразмус нетерпеливо вздохнул.

– Рядом с раковиной стоит кулинарная книга.

Поппи кивнула.

– На задней стороне обложки есть штрих-код – 978147495660.

К этому моменту Поппи уже поняла, что проще поверить ему на слово.

– Девять обезьянок без семи минут восемь зашли в поезд у четырнадцатой платформы. Семь обезьянок сели в четвертый вагон, а остальные в девятый. К ним подъехала торговая тележка с пятью пакетами хрустящего картофеля, шестью бутылками колы и шестью соломинками. Когда она отъехала, на ней не было ничего. 978147495660.

– Это… познавательно! – оценила Поппи.

– Это история о девяти обезьянках, – сказал Эразмус. – Хочешь прочесть, что было написано в книжке?

Он отдал ей лист бумаги, и Поппи прочла вслух:

– Кто такие Щеппы? – дрогнувшим голосом спросила Поппи, но Эразмус помотал головой.

Что-то в стихотворении – Поппи не смогла бы указать пальцем, что именно – заставило её подумать о Вилме Норблс, девочке, исчезнувшей в реке. Что если в Пене случались и другие, похожие на эту, истории?

Черчилль успел к этому моменту заснуть, на плите затухали последние искры, а в голове Поппи проклюнулись первые ростки беспокойства из-за книжки.

Город сотрясала буря, в воздухе безудержно перекатывался гром. Если бы вы были примерно одного роста с Поппи и встали на тачку в саду её бабушки, то увидели бы проплывший на фоне луны рваный силуэт. Он опустился на несколько мгновений, затем вновь воспарил и исчез среди низких чёрных туч, сгустившихся над старой фабрикой Хеллиган.