Обречённые. Том 1

Глава 14. Хуже, чем смерть

— Всё…ь, горючки на пару километров, — произнёс Дудоня, сегодня впервые севший в кресло водителя. Второе лицо у него ещё болело, но, в общем, уже терпимо, и ему не терпелось вернуться к обязанностям мехвода. — Не достанем солярку — через пять минут встанем.

— Чего?! — грозно вопросил Ярцефф. — Было ещё километров на тридцать! Нам бы только до Голицына дотянуть…

— Зря мы всё-таки в Наро-Фоминск заглянули, — покаянно произнёс Отшельник.

От Вязьмы они ехали седьмой день, передовые отряды чистильщиков уже почти их нагнали. Нигде не останавливаясь и не сбавляя ход, можно было бы проделать весь путь за день. Но Отшельник упёрся. И сам Ярцефф понимал: если есть возможность кого-то предупредить об опасности, надо постараться.

Раз за разом они врывались в посёлки, стараясь выбирать самые крупные, даже если приходилось делать крюк. Сычёвка, Гагарин, Уваровка, Можайск, Руза… Верея, Боровск, Обнинск. Стреляли из пушки и автоматов, сначала щедро, потом очереди становились скупее: слишком быстро иссякали боеприпасы, а пополнить, по крайней мере запас снарядов для пушки «Брэдли», было негде. Переговоры больше не вели — хватило и случая в Сафоново. Благо, нигде, кроме Вязьмы, организованных отрядов не было, а простые мутанты разбегались от рёва моторов и даже одиночных выстрелов. Только в Наро-Фоминске нарвались на передовую группу «чистильщиков». Еле ушли: пришлось долго петлять по ночным развалинам, а потом выбираться из каменного лабиринта. Если б не навигатор, и не радиоактивный ливень, заставивший людей прекратить погоню, наверняка там бы и остались. Но дело сделали, пока выясняли отношение, немало посельчан разбежалось по окрестностям.

Наверное, шедшие следом чистильщики удивлялись, как мало подкуполян попадали в западню. Может, даже засекли со спутников подозрительный «Брэдли», но наносить удары не спешили: наверное, думали, что это не по уму усердные товарищи по оружию, положившие на дисциплину. Связаться с боевыми группами и узнать, не пропадал ли «Брэдли», бортовой номер такой-то, завоеватели считали ниже своего достоинства. Теперь, на восьмой день вторжения, их беспечность уже не удивляла. Бойцы Ярцеффа «чистили», никого не убивая, но заставляя, бросив всё, разбегаться по свалкам, болотам и лесам, посёлок за посёлком. По пути заезжали в деревушки поменьше. Наверное, тысяч пятнадцать, а то и двадцать от немедленной гибели удалось спасти… Только горючее, не говоря уж о боеприпасах, в броневике, увы, не размножается.

— Ладно, что теперь жалеть, — проворчал Ярцефф. — Значит, до Отшельниковой пещеры теперь не добраться. По крайней мере, на том, что есть. Надо добывать горючее. Помнишь, Эрхард, как ты с камрадом «Камю» хлестал?

Мэтхен поёжился. Всё-таки вот так, обманом добывать у врага оружие и потом этим же оружием его убивать — это уж слишком. Но, с другой стороны, что ещё можно сделать, чтобы доехать до столицы Подкуполья? А возможно, добытые горючее и боеприпасы позволят спасти ещё кого-нибудь? Вот и выбирай, что важнее — жизнь незнакомых людей, не людей даже, а изуродованных мутациями подкуполян, и не жизнь вообще, а лишь небольшая отсрочка смерти, — или соблюдение правил и обычаев ведения войны?

— А может, попробовать перехватить небольшую колонну? — поинтересовался Жуха Свин. Из-за ушей, покачиваясь на тонких стебельках, высунулись вспомогательные глаза — верный признак волнения и азарта. — Встать в овраге у дороги, дождаться, когда небольшая группа без танков пойдёт — и ка-ак…нуть!

— И рискнуть единственным транспортом? — фыркнул Ярцефф. — А потом топать к Москве пешком, и всё добро нести на руках? Благодарю покорно! Кстати, у нас есть и неходячие, им-то как быть? — капитан грозно посмотрел на Отшельника.

— Да всё равно… Нехорошо это как-то, командир, — неуверенно произнёс осматривавший окрестности в орудийный прицел Клеопатря. — Как будто мы сами не лучше их…

— Какие вы все чистоплюи, подумать только! — издевательски протянул Ярцефф. — Не честно, не хорошо… Они детей ваших убивают и всё живое, вплоть до микробов, а вы тут в рыцарей играете! Подумайте башкой, чего мы будем стоить без «Брэдлика»? Толпа мутантов, по которой отбомбится любой беспилотник! И любой вертолёт, танк, броневичок. И простые солдаты, не раздумывая, стрелять станут…

Но Отшельника так просто было не смутить. Огромная голова заработала на полную мощность, решая непривычную задачу: организация засады на дороге. И ведь решила, да ещё как!

— Отправляясь на их базу, вы рискуете больше. Не забывайте, тут действует та же Смоленская группа. Бортовой номер могли запомнить, да что там, запомнили наверняка и кому нужно, доложили. Если вы встретитесь с ними, вас арестуют. А там, сами знаете…

Ярцефф стистнул зубы: Отшельник был прав, прав абсолютно, крыть нечем. Он знал это, и всё же готов был рискнуть: в училищах КСО учили, что поставленную задачу надо выполнять, невзирая на риск. Сейчас задача — довезти Отшельника до его убежища. Тогда они станут свободнее. Но для этого нужны, кровь из носу нужны горючее и боеприпасы. Которые здесь, в двухстах с лишним километрах от Барьера, есть только у захватчиков.

— Предлагаю по-другому сделать. Подвергать опасности машину нам, конечно, не стоит.

— Но тогда нас могут распознать с воздуха! — возмутился Мэтхен. Ярцефф промолчал: он уже начал понимать…

— А мы не будем выходить из машины и прятаться в засаду, — сказал Отшельник. — Но и на базу под видом добровольцев не полезем. Сделаем так…

Мерзкая чёрная грязь чавкала под колёсами, мотор натужно ревел, но больше пятидесяти километров в час выжать не мог. Непроглядное небо так же висело над головой, пелена смога укрывала голую, бесприютную равнину. Большая часть лесов в Подкуполье просто погибла, те, что выжили, мутировали в нечто отвратительное и опасное. Чем скорее их выжгут напалмом — тем лучше. Тем более, что образцы для изучения уже отобрали: прежние экспедиции МИИАМа взяли немало образцов флоры, фауны и микроорганизмов. На этом материале защитили не один десяток диссертаций.

Нынешний выход был особенным — прежде всего тем, что обещал стать последним. Скоро Зону закроют до полной санации — и останется только то, что вывезут в лаборатории. И то — пока не будет полностью изучено, а потом, от греха подальше, уничтожено. Ещё не хватало породить новую Зону. Сигналы, что «свободную охоту» скоро запретят, звучат по инфоцентру каждый день. Для непосвящённых это — победные рапорты о «торжестве демократии» и «правах мутантов» в «империи зла».

Профессор Валдис Сметонис поморщился: он терпеть не мог простаков, которые верят всему, что показывают на новостных сайтах. Хотя на их деньги и вёл свои исследования. Разве ж можно искренне верить в эту чушь? Ага, демократия там устанавливается! Да как может быть демократия там, где и диктатуры-то сто лет как нет?! Всё стало ясно уже на той конференции, где было, как дважды два, доказано, что в век высоких технологий даже дармовая (ну что такое — четыреста грамм синтетической дряни в день?) рабочая сила Подкуполья стала невыгодна. Почти безлюдное производство на современных технологиях — и дешевле, и продуктивней. Про экологическую чистоту можно и не говорить.

Значит, смысла в сохранении гадюшника больше нет. Конечно, нет его и в уничтожении, но… Эстетическое чувство страдает, господа. Человек двадцать второго века — высокоморален, образован, у него развито чувство прекрасного. Для современной цивилизации оскорбление — само существование этого мерзкого нарыва на её планете. Ведь и мутанты не живут там, а существуют. Мучаются, бедняги. Давайте освободим их разом от всех проблем и мучений! Ну, для начала, конечно, будет немного больно, но тут уж ничего не поделать. А чтоб никого не донимала совесть, чтобы не проснулся ложный гуманизм, и нужны сказочки про демократию.

Просто взять и уничтожить обитателей Зоны — отчего-то нельзя. Это в древности кроманьонцы могли перебить неандертальцев, не пытаясь понять, что они, да как устроены. Для человека двадцать второго века такое варварство неприемлемо. Прежде, чем что-то уничтожить, он должен всесторонне его изучить: препарировать, просветить, посмотреть, что с ним будет в агрессивной среде, при повышенной радиации, в африканской жаре и антарктическом холоде. Как реагирует на ток, на заражение теми или иными вирусами, насколько способны к регенерации при удалении тех или иных органов, как размножаются… Науке нужно много подопытного материала, и не только микроорганизмов да растений, но и высшей формы жизни этого уродливого мирка — кого учёные условно назвали homo mutantus. Хотя, между нами, господа, различия там идут уже не видовые, а родовые. Далеко не все мутанты, как показали предыдущие опыты Института Антропомутаций, способны, скрещиваясь, давать хоть какое-то потомство.

Выродков понадобится много. Тысячи особей любого пола и возраста, желательно, и различающихся между собой. Впрочем, с этим проблем нет: в Подкуполье уникальна каждая тварь, просто глаза разбегаются. Ловить надо всех, кого удастся, пока не набьются до отказа клетки, не будет заполнен институтский гравиплан. Поскольку речь о классе «А», на борт влезет триста пятьдесят тонн мутантского мяса. Больше пяти тысяч уродов, а если набрать побольше детёнышей, и все семь войдут…

— Сэр профессор, мы засекли подземное убежище, три с половиной мили прямо по курсу. Предположительно до двухсот особей.

Сметонис вновь поморщился. Он не любил простаков — но военных не любил ещё больше. Хорошо хоть, Свободный Мир действительно свободен — от милитаризма. Ладно, дуболомы из КСО — они далеко и глаза не мозолят. Внутренних войск тоже, в общем, немного, и служат там не подневольные призывники, как в недоброй памяти старые времена, а высокооплачиваемые профессионалы. Что? Они Свободный Мир защищают? Чушь! Его защищают учёные, разрабатывающие новые модели космических кораблей и ракет межпланетного класса. И те генетики, кто вывел этих костоломов из Корпуса, тоже.

Командир приданного учёным взвода, лейтенант Ривкин платил «яйцеголовым» той же монетой: он полагал их удобно устроившимися проходимцами. Но выражать чувства открыто, в отличие от профессора, не мог: всё-таки Институт был заказчиком, и заказчиком щедрым. Малейшая угроза долговременному контракту — и прости-прощай, высокооплачиваемая работа в серьёзной компании. Да ведь и не отпустят просто так человека, выполнявшего секретные задания. Кучу подписок придётся дать, и хорошо, если не решат подстроить «несчастный случай» — так сказать, самоубийство из четырёх стволов с дистанции в пару километров. А когда в частных военных компаниях было иначе? Что, всё-таки было? Ну, так времена меняются.

— Что собой представляет убежище? — уточнил Сметонис.

— Сейчас запрошу… Ага! Бывший канализационный коллектор, ливневая канализация и бетонные тюбинги водопроводных труб. Ну, и до кучи — соединённые между собой подвалы домов, старые бомбоубежища… Общая площадь — до пятидесяти тысяч квадратных метров… Глубина залегания — до семи метров. Вот схема, тут тепловые засветки на месте скоплений выродков, тут зондирование поверхности, расчёт состояния бетонных конструкций — аварийный, людям лучше не соваться. Пустим роботов-проходчиков типа AW-2844Z, модификация для тесных помещений. Вот тут, тут и тут — отверстия, через которые поступает воздух, можно пустить газ. Тут вход… Завален камнями и ржавыми железными листами, но замаскирован плохо, поэтому быстро и обнаружили. Разбирать завал долго, проще пробить дыру вот здесь. Завалить вроде не должно.

— Хорошо придумано, лейтенант, — желчно скривился учёный. — Что ж вы в Смоленске не достали выродков?

— Осмелюсь доложить, сэр, там другие условия. Подземелья залегают глубже, они больше протяжённостью. Вдобавок они проходят через известковые скальные основания, а толстый камень экранирует излучение. Подземных коммуникаций там больше, они образуют несколько систем, и какая в какую переходит, извне не поймёшь. И самое главное: тамошние мутанты умеют маскироваться в тепловом диапазоне. То есть сами в плотной одежде, заматывают лица тряпьём, что на порядок ослабляет «светимость», а воздуховоды замаскировали — по крайней мере, мы не нашли ни одного, как и других входов в подземелье. Газ пустить можно, но нужной концентрации добиться почти невозможно. Прямой штурм, почти наверняка ведущий к большим потерям, признан нецелесообразным. Генерал Манун решил правильно: блокировать известный вход, заминировать, оставить блокпост и завалить все подозрительные щели обломками — и ждать, пока они там не передохнут. Долго — зато без потерь…

— Понятно, хватит лекций, — раздражённо буркнул Сметонис. — Значит, тут всё пройдёт, как по маслу?

— Да должно бы. Деваться им некуда, маскировки никакой, драться, по всему видно, они не станут, да и оружия нет. Даже «калашей». Возьмём тёпленькими, а вы выберете, кого оставить.

— Само собой, выберу. Начинаем сейчас?

— А чего тянуть-то?! — усмехнулся Ривкин. — Вон он, посёлок этот вонючий.

Посёлок и правда был так себе. Нет, он и раньше был посёлком — но теперь почти все дома развалились, сохранив в лучшем случае несущие стены. По большей части не уцелело и того. Выглядел он как после сильного землетрясения. А лейтенант, наверное, подумал — как после артобстрела.

Неизвестно, поработала ли тут артиллерия, но старые «Томагавки» в первые же минуты вторжения накрыли старый мобсклад — вдруг что-то ещё может стрелять? Досталось и razdatche, и бараку с kranikami, без которых большинство выродков не мыслили жизни. Наверняка там погибло немало мутантов, уцелевшие, как выявлено спутниками слежения, забились в своё жалкое подземелье и носу наружу не казали. Что ж, чем больше травы… Наконец-то повезло: до сих пор попадались лишь пустые посёлки, или почти пустые, какая-то сволочь то ли распугала, то ли предупредила мутантов. Лови теперь крохотные, а потому куда менее заметные группки по неудобьям. За всю неделю удалось взять не больше сотни подкуполян, и то не самые интересные экземпляры. У отрядов, работавших на прочих направлениях, улов был на порядок богаче. Вон, команда профессора Никоями, чистившая северо-западный сектор, уже тысячу особей наловила, и каких особей! В одной только Твери почти полторы тысячи взяли, отобрали треть, а остальных пустили в расход.

Ничего, думал профессор, сейчас и мы отличимся. Надо лишь первыми проникнуть в Москву. Если информация, что поступает от военных, правдива, там скопились десятки тысяч мутантов. Можно будет действительно выбирать — одного из десяти, а то и двадцати, это будет и правда уникальный подопытный материал. А сейчас… Сейчас так, маленькая разминочка.

— Сэр, мутанты убежище не покидают, — раздался искажённый мембраной голос командира разведывательной группы.

— Куда им деваться? — хмыкнул лейтенант. — Начинаем оцепление. Работаем, парни, работаем, координаты я сейчас скину…

Операция была привычной, она не обещала никаких накладок: мельчайшие детали десятки раз отрабатывались на учениях. Что дальше будет, лейтенант представлял во всех подробностях, благо, сам участвовал в учениях — даже в роли «условного противника». Осечки, как в Смоленске и Вязьме, быть не должно. Как действовать в стандартной обстановке, подчинённые знают и сами.

— На хрена вообще вам эти твари? — включаясь в привычную, отработанную на бесчисленных учениях работу, пробормотал лейтенант. — Кончить бы всех, и всё. Вон, у остальных парней — нормальные задачи: увидел что-то живое — пли. Нет, надо посмотреть, что у них внутри, препарировать, тьфу, охота в дерьме возиться!

Профессор принял вызов. Сощурился, криво усмехнулся — но до ответа снизошёл:

— Науку вперёд кто будет двигать — вы, что ли? Прежде, чем явление будет ликвидировано, его следует изучить…

— Да на кой вообще их изучать? Достаточно того, что кровь им пустить ничуть не труднее, чем людям… А вообще лучше бы пустили под Купол какой-нибудь зарин или зоман, или люизит… Да вот, гуманисты в Европарламенте выискались. Как будто ублюдкам не всё равно, газом их травят или стреляют…

— Ну, положим, Билл, этот вариант рассматривали в одном секретном институте. Строили математические модели, изучали на отдельных особях. И пришли к выводу, что игра не стоит свеч. Мутанты поколениями жили в агрессивной среде, в условиях экологической катастрофы, вдобавок у них никакого понятия о санитарии. Поэтому те, кто выживают в первые год-два, гораздо лучше людей… большинства людей, переносят боевые отравляющие вещества — хоть нервно-паралитические, хоть общеядовитые, хоть кожно-нарывные или удушающие. Нет, в больших концентрациях смертельно и для них — но в действительно больших. И когда выяснили, сколько тех или иных веществ потребуется для нужной концентрации… Словом, потребуются кубические километры этих газов. Тысячи кубических километров. Произвести можно, закачать под Купол — тоже. Но стоит это будет как средняя война с ханьцами.

— Ясно. А остальным сказали, мол, из гуманизма газы не пустили.

— Ну, да. А почему другое оружие массового поражение не использовано, знаете?

— Никак нет, сэр профессор.

— Боевые штаммы — по той же причине. Насколько нам известно, у мутантов мощнейший иммунитет, даже зараженные лёгочной чумой — а у людей без лечения, как известно, смертность стопроцентная, — умирали лишь в пятнадцати процентах случаев. И то, преимущественно старые особи, уже больные или подвергшиеся радиоактивному облучению. Что касается ядерного оружия, равно как и боеприпасов, построенных на принципе антиматерии, они, как вы знаете, дают сильнейшее ЭМИ. А генераторы купола, вот ведь проблема, чувствительны к электромагнитному поражению. Что будет, если Купол внезапно будет отключен — надо говорить?

— Никак нет, сэр профессор. Осмелюсь доложить, вот то же самое, что и здесь…

— Именно поэтому, лейтенант, и приходится полагаться на дилетантов, вооружённых старьём. А почему добровольцы нужны, знаете? Да всё просто: они покупают старьё с армейских складов, которое иначе пришлось бы отдать в переплавку, да ещё платить корпорациям немалые деньги. И сами же едут бить выродков. Опять-таки, сами это дело и оплачивают. Ну, как же — защита демократии, и заодно чучела на камины… Сами посудите, лейтенант, что лучше: когда вы платите за работу, или когда кто-то делает её бесплатно, да ещё вам доплачивает? То-то же.

— Сэр, наши вышли на исходные.

— Прекрасно, Ривкин, начинайте, — скомандовал Сметонис. Он назвал лейтенанта по имени — в устах профессора МИАМа это было похвалой.

— Штильмарк, спустить эхозонд, газ приготовить! — отрывисто командовал в рацию Ривкин. — Перейра, приготовить шашку к подрыву. Да, «Шайо», думаю, хватит. Пфеффер, приготовить робота к погружению. Внешнему оцеплению готовьсь — вдруг полезут!

— Есть приготовиться, — расслышал голос подчинённого Ривкина Сметонис. Было в этом чётком, не допускающем вольностей обмене команд что-то завораживающее — будто лейтенант Ривкин сыпал заклинаниями. — Есть приготовить газ.

Но мутанты не полезли. Как раз в этот момент обер-ефрейтор Штильмарк бросил вниз миниатюрный, во тьме неотличимый от простого камешка эхозонд. Копеечная, в общем, штучка — но в подобных операциях — незаменима. Подобно уху — только очень-очень чуткому уху, чутче кошачьего, — она позволяет фиксировать любой звук и любое движение в абсолютной тьме. Соответственно, любое передвижение мутантов немедленно будет запелененговано, идентифицировано и передано командованию. Немедленно засекут и группу, идущую на прорыв — и на поверхности её встретят изо всех стволов.

— Сэр, выродки сидят спокойно. Боятся, суки… Отмечены передвижения ползком в седьмом правом секторе. Ничего металлического у мутантов нет…

— Хорошо, Штильмарк. Похоже, они безоружны. Ну, с богом… Газ!

Лёгкое, не слышное ни мутантам, ни на командном пункте, шипение. Газ подавался сквозь обнаруженный воздуховод — грязную дыру в развалинах большого блочно-паннельного дома. Ещё три пролома, увы, недостаточных для робота, закрыли металлопластиковыми пластинами. Теперь газ, скапливаясь внизу, не будет выходить наружу. Нужная концентрация будет достигнута минут через десять, ещё через десять мутанты уснут. Люди захрапели бы быстрее, даже страдающие бессонницей — но то люди, а то мутанты. Ну, а пока Штильмарк и газ делают своё дело, можно и поболтать на отвлечённые темы.

— Сэр профессор, а как считаете, покончат наши с ихней Зоной?

— Отчего ж не покончить? Народу, считай, дивизия, одних танков полтысячи, гравилёты, вертолёты, не считая бронемашин помельче… А что у выродков? Несколько старых калашей — и то не у всех. Нет, парень, добровольцы перестреляют крупные группы, а внутренники выловят оставшихся. Остальное — дело техники.

— Сэр, я был в Вязьме, видел, как там было. Они дрались, как одержимые, если б не удары с воздуха, может, до сих пор бы бои шли.

— И что с того? Их уничтожили всех до единого! Единичный случай, горстка фанатиков. Это не Хань, пойми ты это.

— Да понимаю я, сэр, что не Хань. А только парней-то не вернуть. Там ведь тридцать три пацана только погибли! Ранено восемьдесят пять, трое без вести пропали. И штурмовать их позиции двум батальонам пришлось…

— Единичный случай. Гораздо чаще с выродками можно делать, что угодно.

— Так-то оно так… Но есть ещё и Смоленск. Понимаете, сэр… Наши не могут обнаружить, откуда выродки лезут, а ведь лезут! У меня друг в Смоленской группе, так он говорил, вчера опять трое пропали…

— Плевать! Не надо инструкции нарушать, и всё будет нормально — и жалование, и голова.

— Да я не об этом… Неправильно всё это, просто. Мы-то думали — тут вечно пьяные дегенераты, которые и не поймут, что их убивать собрались. А тут… Организованные, обученные — и неплохо обученные, фак их мать! — отряды с нормальными командирами. Опять же, стойкость в бою: вспомните, прямым штурмом завод так и не взяли. А эти, которые в Гамбурге бойню устроили? Не нравится мне всё это…

— Бросьте, лейтенант! — подмигнул Сметонис. Сейчас он не напоминал недоступного, надменного «яйцеголового», способного испортить карьеру — или, наоборот, существенно облегчить жизнь. — Вы не хуже моего знаете, что это были отдельные случаи. Добровольцы допустили грубейшие тактические ошибки, атакуя без должной разведки, без координации действий наземных и воздушных сил, при этом почему-то полагали, что все мутанты послушно столпятся у краников и дадут себя убить. Я был на совещании, где разбирали действия руководства Смоленской группой — и покойного Наттера, и живого и здорового Вурмера. Им, да и Мануну, теперь не позавидуешь… О похоже, выродки готовы.

— Ну-ка… Да, точно. Штильмарк, молодец, с меня представление к премии! Перейра, шашку — подорвать! Пфеффер, робота — в полную готовность!

— Есть подорвать, — зашелестело в рации. — Есть робота в полную готовность.

Глуховатый хлопок взрыва почти не слышен уже в десятке метров. Точно рассчитанная по мощности и направлению кумулятивная струя прожгла в земле ровную, аккуратную дыру. Диаметр строго задан — ровно метр, ни сантиметром больше. Ровно столько, чтобы вытащить всех мутантов. Пыль, обломки раздробленной породы, комья слизи частью взмыли вверх, частью провалились вниз, потолок небольшой пещеры осыпался довольно шумно. Ни один из мутантов даже не пошевелился: наглотавшись безвкусного, бесцветного газа, почти неощутимого живыми существами, они спали непробудным сном. Когда проснутся, у них будут адски болеть головы.

Теперь, когда закачанный в подземку газ уходил сквозь широкий пролом, надо действовать быстро. На всё про всё — не более часа.

— Пфеффер, роботу — пуск! — скомандовал Ривкин. — Профессор, мы дело сделали, теперь ваш черёд.

— Само собой, лейтенант, — заявил Сметонис. — Ле-Гофф, Шлипер, Дульчинео, давайте к пролому… Да-да, я тоже иду. И кого попало не берите, только самые интересные экземпляры. Не сомневайся, Этьен, мы ещё наполним клетки в Москве. Ха, а я знал, что настанет этот час! Мои предки изнывали под русским игом, их войска топтали нашу землю три века. А теперь мы охотимся на потомков русских свиней в самой же Москве, как на животных, и кромсаем их в лабораториях, как хотим! А скоро ни выродков этих не останется, ни памяти о них! Но мы будем помнить, да, будем! Это наша самая большая победа! И всех свободолюбивых народов Европы — тоже! Когда всё закончится — выплачу вам премию!

Лейтенант слушал — и молчал. Он мотал на ус, всегда полезно быть в курсе чужих секретов, но так, чтобы об этом никто не знал. «Значит, вы отрицаете, что русские — выдумка, так, профессор? И даже не скрываете это от своих? Что ж, СОИБ порадуется такой информации. Но — не сейчас, попозже. И то — если обманете Компанию».

Там, где в подземелье спустился робот, жужжал небольшой подъёмник: аккуратненький металлопластиковый гробик на металлопластиковых же тросах. Робот ловко цеплял спящих мутантов за комбинезоны и конечности, волок к гробику и клал внутрь. Вскоре первый мутант занял место внутри. Дверца закрылась, ящик пополз вверх. Показавшись над поверхностью, ящик приоткрылся, и другой робот, вколов мутанту дополнительную дозу снотворного, выложил его на поверхность. Всё чисто, стерильно, люди не должны касаться грязных, возможно, инфицированных тварей. Всё на автоматике.

За здоровой особью со вполне достойными отдельного упоминания гениталиями — наверное, вожаком — пошли существа помельче, самки и детёныши. Повинуясь командам оператора Пфеффера, роботы сортировали пленных на расстеленной ткани, как овощи на прилавке: по полу, возрасту, степени мутаций, развитости мускулатуры, развитию волосяного покрова, даже про размерам гениталий… На головы по очереди надевались специальные не то шлемы, не то шапки с присосками: они сортировали существ и по степени разумности. В обычных условиях, знал профессор, это было бы довольно болезненно. Но мутанты спали сном младенцев, не подозревая, что именно сейчас решается их судьба.

Сметонис осматривал группу за группой, считывая показания счётчиков: вес, рост, объём мышечной массы, объём мозгового вещества, интеллектуальные способности — тут, конечно, результат скорее прикидочный, полную картину дадут лишь многодневные сложные тесты. Но он позволяет ориентироваться, отбирая мутантов и по этому принципу: самых глупых, середнячков, самых умных, чей IQ почти не уступает человеческому, порой и превосходит.

Вспомнилось уродливое, а в Институте изуродованное ещё больше чудище, чью голову и пол-туловища с уцелевшими щупальцами подсоединили к аппарату продления жизни. У твари было под 170 — недоступная человеку мыслительная мощь. Ну, разве что, Бессмертному после полной генной корректировки. Увы, толком изучить уникальный экземпляр не удалось. Невесть как тварь оживила, вроде бы мёртвое щупальце, и всадила осколок зеркала в мозг. Перспективный аспирант Ле-Гофф, писавший по этому существу диссертацию, до сих пор кипит от злости…

Ничего, однорукий карлик, скрюченный и жалкий, но со ста пятьюдесятью двумя баллами ай-кью, позволит французу защититься. Пусть развлечётся, залезет к уроду в голову. А самка с тремя грудями? Ничего себе, IQ оценивается в 45. Тоже можно сказать, рекорд — у людей такое не встречается. Считай, одни инстинкты, может, она и говорить не способна. А эта мелкая гадость — её детёныш, не больше года. Три ноги без ступней — сможет только ползать, зато ручек аж четыре: хиленьких, трёхпалых, но с чёрными коготками, и ещё два каких-то непонятных отростка откровенно фаллической формы. Может, и правда?.. Вот смеху-то будет… Надо попробовать с кем-нибудь скрестить, естественно, когда подрастёт.

А вот нечто вовсе непостижимое — какая-то пятиногая черепаха со скорпионьим жалом, но человеческой головой. IQ, кстати, вполне даже ничего — 103. Наверняка говорить может, но писать едва ли научится: пальцев-то нет. Разве что держать ручку беззубой, полной каких-то мерзких полипов пастью, хе-хе…

— Сэр, каких мутантов отбирать? — спросил изящный француз Ле-Гофф, восходящая звезда генной инженерии.

— Как всегда, Этьенн, — произнёс Сметонис. — По одному экземпляру от каждой группы середнячков, а также особи с самыми сильными мутациями. То же — по интеллекту, по степени развития мускулатуры, по полу и возрасту. Старайтесь, чтобы выборка была разнообразнее. Лимит пятьдесят особей. Превышение будет караться штрафом. Ле-Гофф, отбор за вами.

Француз шёл вдоль шеренги разложенных на земле существ. С брезгливым интересом вглядывался в гротескные, будто вылепленные пьяным гончаром фигуры. Одни вызывали смех, другие нагоняли страх и тоску. Следовало отобрать нужное количество экземпляров и дать роботу команду, чтобы доставил их в клетку. Остальных прикончат здесь же, даже трупы не станут забирать — оставят любителям чучел, ковриков и собачьего корма из мутантского мяса. Если он не ошибается, миротворцы должны тут быть через пару часов. Надо успеть. Так, этого не берём. Этого тоже. И этого. А вот неплохой экземпляр — вроде бы совсем обычный, ну, разве что, с непропорционально короткими ногами и руками, зато половые органы у него… Надо оставить, заведующий кафедрой патологоанатомии такие штуки любит. Посмеётся старина — и не будет особенно мучить подотчётного Ле-Гоффу аспиранта Шлипера кандидатским минимумом.

Это тоже порожняк, дохляк какой-то: ещё сдохнет прямо в клетке, нечего на него лимит переводить. А этот пучеглазый детёныш, умудрившийся, засыпая, закрыть лишь два глаза из трёх, третий невидяще уставился в свинцовое небо, сойдёт. Коэффициент интеллекта… А ничего себе. 122 — что чуть выше среднего даже для людей… Ну, если не брать Бессмертных, конечно. Не понравится боссу — вместо домашнего животного и раба будет. Как и эта семиногая, голохвостая тварь с крысиным хвостом и характерными для грызуна зубами, зато свиным пятаком, копытцами, глазками и ушами. Тварь на удивление умна — аж 91, как у одного из президентов древних США. Оставляем. Так, а это что за курица? Вопреки всем инструкциям, учёный даже потрогал существо носком сапога за торчащие вместо лопаток уродливые зародыши крыльев. А череп-то абсолютно голый, и разум средний по Зоне — 82. Войдёт в квоту середняков.

Повинуясь командам, роботы цепляли отобранных мутантов специальными держателями. Приподнимали сантиметров на двадцать — и несли к большому металлопластиковому контейнеру. На поясе, руках и конечностях каждого существа смыкались специальные металлопластиковые «браслеты». Теперь, даже очнись они в долгом полёте, ничего сделать не смогут. А то бывали случаи — то руки на себя наложить пробуют, то дыру в обшивке проковырять, а то и друг с другом счёты сводить. Нет уж, до институтских вольеров — никакой самодеятельности. Их не освободят даже на время кормёжки: питательные вещества вводятся в организм особыми иглами, прямо сквозь кожу и одежду. С дефекацией — ещё проще: под каждым что-то вроде большого поддона. Как только там что-то появится, автоматика удаляет всё в особое хранилище. Фекалии мутантов могут содержать неизвестные науке вещества и микроорганизмы.

Работа спорилась: достаточно выбрать и подать команду, остальное хитрая машинерия сделает сама. Лимит заполнялся, сначала где-то наполовину, потом из оставшихся отбирали наиболее интересных и необычных. Было интересно, он даже чувствовал себя этаким Ноем, отбирающим в свой ковчег «всякой твари по паре», дабы спасти их как вид. Вроде бы это было даже благородно — если забыть, какая судьба ждёт отобранных. Наоборот, счастливчики те, кто сейчас получит убийственный разряд в сердце или, через черепную коробку, в мозг. Зато их непутёвая жизнь закончится прямо здесь. Те, кого отобрали, ещё поживут… Но если бы оказался на их месте и имел возможность выбирать, сам Ле-Гофф сто раз бы выбрал смерть здесь и сейчас. То, что ждёт бедолаг, на самом деле много хуже смерти.

Лимит был заполнен — пятьдесят так и не проснувшихся существ погрузили в контейнер. Тесновато там, конечно, да и пахнет теперь далеко не розами, но встроенные нагнетатели воздуха задохнуться не дадут. Об остальном тоже можно не беспокоиться, автоматика всё сделает сама. Что до удобства… Это не круизный лайнер, правильно, а они не богатенькие господа, отвалившие за роскошь немало энергоединиц? Потерпят. Всё равно это — самое приятное из того, что их ждёт.

Ле-Гофф удивлённо покрутил головой. Неужели ему их жалко? Этих грязных, завшивленных, дурнопахнущих тварей, плоть от плоти своего поганого мирка? Надо поскорее избавиться от этого, крайне вредного для работы чувства. Так, хорошо.

— Этих ликвидировать, — нарочито-безразлично скомандовал он. — Шлипер, включай шокер.

Аппарат, больше всего напоминающий здоровенный самодвижущийся пылесос, басовито загудел — будто внутри скрывалась целая стая ос или шершней. На кончике трубы заплясали крохотные синие искры, раздался треск, потянуло озоном. Держа «трубу» за специальное эбонитовое цевьё, молодой немец двинулся вдоль лежащих на ткани мутантов. Дойдя до первой, широкобёдрой и явно беременной самки (ничего особенного, ай-кью 87, разве что ноги непропорционально длинные и крепкие, как у кенгуру, да вместо рта какой-то мерзкий зубастый клюв), Шлипер аккуратно коснулся трубой впадинки между отвислыми грудями. Затрещало сильнее, запахло палёным ворсом и кожей, тело несколько раз конвульсивно дёрнулось и застыло, лишь слабая дрожь пробежала по кончикам пальцев. На всякий случай Шлипер приложил своё орудие и к животу, там отчего-то засуетился нерождённый мутантёныш. Шевеление стихло, грязная ткань комбинезона дымилась на месте касания. Следом шёл горбатый, скрюченный артритом уродец-детёныш, которого научный руководитель счёл нежизнеспособным. Но как-то же не помер все эти годы — даже, вон, застонал, зашевелился: он явно был устойчивее остальных к снотворному. Инстинктивно, ничего не понимая, карлик попытался отползти — но раструб уже упёрся ему в грудь. Жуткий вой, в котором уже не осталось ничего человеческого, заставил Шлипера вздрогнуть. Слухи о том, что адская машина убивает безболезненно, были только слухами. Их распускали сами разработчики, чтобы избежать надоедливых воплей экологов и прочих гуманистов.

Получив смертельный разряд, мутанты умирали один за другим. Иные тихо, просто переставая дышать, иные по несколько минут корчились в конвульсиях, хрипели, на серых, чёрных, сизых губах и на клювах вспухала кровавая пена. Один за другим самые живучие затихали, вытягиваясь или скрючиваясь, как застал их последний миг агонии, да ещё опорожняли кишечник. Вонь, наверное, стояла адская — но фильтры противогазов отсеивали все неприятные запахи. Больше не проснулся ни один: снотворное действовало исправно, не снотворное даже, а очень сильный наркотик.

Последним лежало жирное, с багровой от избытка крови невыразительной рожей, существо. Над мерзкой, вонючей тушей горкой возвышалось немаленькое пузо. Да и остальное — двойной подбородок, оттопыренные щёки, — свидетельствовало, что постами мутант не злоупотреблял. Мясистые сизые губы, красный нос картошкой, неопрятный колтун на голове с отросшей сизой щетиной, выпученные, едва прикрытые сизыми, в бордовых прожилках, веками, глаза — приятных чувств не вызывало ничего. Рук у существа было две, зато сразу три ноги, но те, что по краям, будто отрублены по колено. Впрочем, подозревал Шлипер, скорее всего, мутант таким и родился. Вместо ног у него были костыли — деревянные, неимоверно грубо сработанные, с размочаленными от долгого употребления концами. На ногах они держались на каких-то не то верёвках, не то нитках.

— Тьфу, ну и мерзость, — сплюнул на предпоследнего, уже отбившегося в агонии мутанта Шлипер. — Смотри-ка, очухался!

Мутные свинячьи глазки приоткрылись, и тут же зажмурились вновь — дневной полумрак для мутанта был ослепителен. Но в тот миг, на который их взгляды встретились, парень с содроганием понял: мутант в полном сознании и всё прекрасно понимает.

За эти дни и раньше, управляя оборудованием вольеров, он не раз смотрел мутантам в глаза. Порой взгляды были полны безразличия, будто не об их жизни и смерти идёт речь. Порой в них читалась столь же полная, всепоглощающая ненависть и презрение, может быть, больше, чем во взглядах только что пойманных тигров. Его давно не трогали и полные отчаянной мольбы и страха глазёнки мутантских детёнышей — в конце концов, ведь не ради же садизма как такового, а с научной целью… Опыт нужно провести, и этим всё сказано. Бывало и любопытство — особенно у детёнышей, но у только что отловленных, и ещё не знающих, что их ждёт…

Такого ещё не было никогда. Пузатый дегенерат всё понимал — но был абсолютно спокоен, в глазах не было ни ненависти, ни страха, ни надежды и мольбы. Зато было то, что имевший по психологии «отлично» Шлипер определил как чувство вины. Перед кем был виноват мутант и чем провинился, он не знал — но выродок был ему уже не безразличен. Наоборот, отчаянно хотелось его сохранить, чтобы потом, уже в лаборатории, выяснить всё начистоту. Одной из тем исследований была «психология homo mutantus». Значит, вполне законно сохранить и этот, действительно интересный экземпляр.

Шлипер нажал какую-то кнопку, жужжание затихло, высокотехнологичная машинка для убийства покорно выключилась. Наклонился, вкалывая трёхногому дополнительную порцию снотворного. И забубнил в рацию:

— Среди забракованных обнаружен подходящий экземпляр. Массо-габаритные характеристики отвечают возможностям транспортировки. Особая устойчивость к наркотическим и психотропным препаратам. IQ 100 баллов. Способен к сложным эмоциональным переживаниям. Прошу разрешить забрать мутанта сверх лимита.

Потом доцент Ле-Гофф не раз проклянёт себя за жадность. Но сейчас ему было не до того: время поджимало. Да и интересно же, чем так заинтересовал парня этот пузан.

— Ладно, бери жиртреса, — буркнул он неприветливо. — Мало ли, вдруг кто окочурится. — И прибавил в рацию: — Говорит Ле-Гофф. Погрузка закончилась. Разрешите двигаться дальше.

— Двигаться дальше разрешаю, — раздался в рации голос Сметонис. — Лейтенант, выделите гравилёт для доставки добычи на базу. Остальным — двигаться на восток полным ходом. К вечеру мы должны быть в Москве.

Взревев мотором, зашипев установкой антиграва, гравилёт с «клеткой» оторвался от земли. Кроме запертых в транспортный контейнер мутантов в машине сидели пилот-водитель Элсвинт и ответственный за «пассажиров» Шлипер. Заколыхался потревоженный реактивной струёй смог, быстро набирающая высоту машина растворилась во мгле. Сметонис, Ле-Гофф и Ривкин проводили его завистливыми взглядами: через два часа мальчишка будет дышать чистым горным воздухом, пить самую чистую на планете воду, смоет зловонную грязь в душе. После целой недели в этой дыре — роскошь неслыханная.

А им ещё предстоит поработать, заполнить все клетки прежде, чем «чистильщики» положат всех, кого привела в Москву жажда «швабоды и дымакратнии». Будет вам, уроды, и свобода, и демократия — в институтском вольере. Столько будет, что мало не покажется…

В Голицыно броневик Ярцеффа въезжал после полудня. Тут не рвались снаряды, не горел напалм, не слышалось выстрелов и стонов умирающих. Но мёртвая, однообразная тишина свидетельствовала: в посёлке что-то сильно не так. Сделали, как приходилось уже не раз — наскоро нацепив «скафандры», Ярцефф и Мэтхен загнали «Брэдли» в ближайший подходящий распадок и отправились прогуляться. Две фигуры, напоминающие людей только количеством рук и ног, неторопливо шли по посёлку. Автоматы, нацеленные «ёлочкой», готовы к стрельбе.

— Что за… Ярцефф, ты ЭТО видел?

— Ну-ка… Я так и думал: ОНИ тут уже побывали.

— Я не об этом. Смотри, ни у кого пулевых отверстий не видно. И от плазмострела тоже дырки бывают. А тут — как живые, рядочком лежат, только некоторых вроде кровью вырвало… С чего такое бывает, а?

— Интересно. Сейчас поглядим. Ну-ка, ну-ка…

Ярцефф склонился над крайним покойником. Паренёк лежал, как живой, если б не начавшая подсыхать кровавая пена в уголках рта, он бы казался живым. Не брезгуя грязной, не мытой с рождения шкурой, капитан перевернул мутанта на спину. Там тоже не было ничего, напоминающего пулевое отверстие. Какая-то подпалина обнаружилась на груди, но и она не напоминала ни след от выстрела в упор, ни, тем более, прожжённую лучом плазмострела дыру. Не удовлетворившись одним трупом, капитан осмотрел ещё несколько — но только пожал плечами.

— Впервые вижу. Одно точно скажу: на фронте таких не было. Впечатление такое, будто их убили в упор — либо мощным разрядом тока, либо направленным потоком омега-энергии. Но для этого они должны были так и лежать, не пытаться прикрыться руками, отползти, тем более сопротивляться. Их сперва лишили сознания, или усыпили, а потом убивали по одному. Причём всё делали не добровольцы, а профи: никаких следов боя. Местных взяли тёпленькими, без суеты и стрельбы. Сам знаешь, добровольцы на такое не способны.

— Зачем такие сложности, когда можно просто перестрелять?

— И я теряюсь в догадках, парень. Если это не добровольцы, выбор небогатый. В то, что сюда бросят КСО, я не верю. Да и наши так не работают. Или внутренники, или частники. В смысле, частные военные компании. Ну, точно — они. Смотри, вон дыра, а от неё идут следы колёс. Местные забились под землю, а им газ пустили, только нелетальный. Когда эти заснули, послали робота, который извлёк тела. И уже наверху, разложив рядочком, прикончили бедолаг омега-энергией. Спрашивается: зачем? Не понимаю… Опыты, что ли, какие-то?

— Точно! — воскликнул Эрхард, досадуя, что не догадался первым. — Это же не военные, а учёные! Хотя исполнителями, наверное, были вояки. Если хотели взять мутантов живыми…

— Но эти мертвы!

— Правильно. Они не подошли, — как всегда, прикоснувшись к истине, Мэтхен был возбуждён. Знакомый каждому настоящему учёному азарт погони за знанием, за ответами на вопросы. — Тех, кто подошли, увезли. Вон там, где грязь выгорела — садился гравиплан.

— Правильно, — одобрил Ярцефф. — А вот — гравипланы, шедшие по земле. Их сопровождали боевые гравилёты — две штуки. Они тоже шли по земле — чтобы никого не пропустить… Молодец, научился, следы читать.

Он заметил следы первым. Современная техника, бескровные, профессиональные действия чужой группы капитану не нравились. Они означали: кроме глупых и не слишком-то храбрых добровольцев, на охоту вышел кто-то серьёзный. И надо, кровь из носу надо понять его мотивы.

— Командир, кроме учёных, живые мутанты никому не нужны. И тем — в виде подопытных крыс. Я даже знаю, что за учёные.

— Да и я догадываюсь, — махнул рукой Ярцефф. — МИИАМ, ну точно он. Там охранный подряд держит «Пашендэйл» — слышал про таких? А я слышал. Частная военная компания, и серьёзная. Их спецы даже на Луне использовались, техническую разведку и радиоэлектронную борьбу против ханьцев вели. Ударные части тоже неплохие. — Внезапно кулаки капитана сжались, в голосе прорезалась сдержанная ярость: — Ну почему любой сволочи что-то от местных надо?! Как они достали!

— Что делать будем, капитан?

— Ну, положим, тех, которые с пленными взлетели, уже не достанешь. А вот ублюдков, которые на Москву идут по земле, мы можем догнать. И там, мало того, что поговорить по душам, так получить за их шкуры нехилые бабки…

— В энергоединицах?

— Не, сейчас патроны дороже. Если повезёт, что-то посовременное захватил. А то если нас расколют, в этой железной коробке накроют спокойно. Нужен гравилёт, ну хотя бы малый боевой гравиплан. Не думаю, что «Пашендэйлы» катаются на древних броневичках. Будет гравилёт, или хотя бы гравиплан — о половине опасностей можно забыть. В машину!

Обдав трупы струями солярочного дыма, «Брэдли» на максимальной скорости рванул на восток. Его трясло и качало на ухабах и трещинах, подбрасывало на камнях — за сто двадцать лет без ухода шоссе превратилось в пересечёнку. Но скорости не сбавляли: такой шанс выпадает только раз. Если гравипланы взлетят, их не поймаешь. Хорошо хоть, колонна продолжает идти по земле, держится шоссе. То ли есть в ней что-то сугубо наземное, то ли просто шерстят придорожные поселения на предмет нового «материала».

Понятное дело, «людьми», или хотя бы «существами» называть их нельзя: человек двадцать второго века знает, что вивисекция и опыты над людьми — или хотя бы относительно разумными, но безусловно живыми и способными чувствовать боль животными — аморальны. Охота на них — тоже. К счастью, совесть человеческая весьма пластична, изощрённый интеллектуал легко обойдёт нежданную преграду: надо просто-напросто сменить термин. Если назвать их бездушным и нейтральным словом «материал», а лучше брезгливо-пренебрежительным «выродки» или «мутанты», или просто «чудовища» — тогда никаких тебе моральных терзаний и мук совести. Чистый позитив. А когда последний вопль очередного «выродка» стихнет в лабораторной стерильности, можно помыть руки и пойти выпить какой-нибудь мохито…

И оттого в глазах Ярцеффа — тоже мутанта, выведенного с одной-единственной целью, убивать таких же мутантов «хунвейбинов» — стынет спокойная, деловитая ненависть профессионала. Оттого внимательно вглядывается в камеры Жуха, а Отшельник грустно и виновато улыбается. При всей своей мудрости он всё же слишком наивен. Он никогда об этом не говорил, но Ярцефф не сомневается: мудрец всё пытается найти возможность окончить дело миром. «А мира не будет, — отчётливо, как смертный приговор, осознаёт Мэтхен. — Не мы выбрали правила войны, точнее, войну без правил. Поэтому и нам остаётся ответить тем же».

Колонну они услышали издали. Смог скрывал всё вокруг непроницаемым пологом, но звуки, немного искажая, только усиливал. Ярцефф прикинул расстояние…

— Километра три будет. Поднажмём! Дудоня, ходу, ходу!

…Всё-таки могло ничего и не получиться, как ни крути, двигатели на «холодном» ядерном синтезе имели огромный резерв мощности, да и массу уменьшить благодаря антиграву — не проблема. Могли безнадёжно оторваться даже по земле в любой момент, а могли просто взлететь. Поэтому, когда из мглы проступили угловатые, скорее не авиационные, а танковые абрисы гравипланов, Ярцефф вздохнул с облегчением.

— Может, дать по ним длинной? — поинтересовался Свин.

— Ят-те дам! Пристраиваемся к колонне. Как обычно, вы наружу не показываетесь до атаки.

— Есть, командир, — весело произнёс Жуха.

Бывший танкист был не прочь посмотреть, что внутри у забарьерных машин. А к их настоящим хозяевам испытывал те же самые чувства, что и они сами — к мутантам. По привычке анализируя происходящее, Мэтхен отметил: схожие интеллектуальные проблемы мутанты и люди решали схожим образом. Если видишь в противнике такого, как ты сам, ну, хотя бы разумное живое существо, убить его непросто. Совесть мешает, сам себя ублюдком чувствуешь. Но заставь себя поверить, что на той стороне — нелюди, выродки, мутанты, без которых планета станет только чище — всё, нет проблем. Недели вторжения хватило, чтобы это открытие совершили и по эту сторону Барьера. «Это ли не доказательство, что мы все — одного поля ягоды?» — грустно подумал Мэтхен, выбираясь в люк бронемашины. Отшельник, наверное, понял всё раньше: вместо участия в боях ему оставалось только думать, благо мыслить гигантский мозг умел.

Снова Мэтхен обозревал мир не напрямую, а через запачканное бронестекло скафандра. Снова фильтры «скафандра» трудились, закачивая под бронемаску чистый, приемлемый для забарьерных жителей воздух. «Ведь обходился без этого полтора года, — некстати подумал Мэтхен. — И отчего-то не склеил ласты. Может, я тоже… мутант?» Он не отказался бы посмотреть на своё досье в Комитете расового контроля, наверняка там было много интересного. Раньше эти сведения повергли бы его в ужас. Теперь… Теперь он хотел оказаться мутантом. Быть человеком, после всего увиденного, не жаждалось.

«Вы кто? — с апломбом помещика, обнаружившего в своём имении какого-то нищеброда, послал запрос Ярцефф. — Что делаете в зоне боевой операции? Ведомственная принадлежность, численность группы, задача, маршрут!»

Вообще-то могло оказаться, что в группа — из Внутренних войск, и тогда уже они бы начали «трясти» добровольцев. При всех проблемах с дисциплиной «добровольцы» всё же побаивались вэвэшников. Любое иное поведение вызвало бы подозрения — и прощай, задуманная операция. Но Ярцефф решил рискнуть — и снова не прогадал.

«Лейтенант Ривкин, частная военная компания «Пашендэйл», выполняем функции охраны научной экспедиции. Состав группы и маршрут движения секретны. Введите код допуска».

Ярцефф облегчённо вздохнул. Как всё-таки хорошо, что в «скафандре» не видно лица!

«Цель у всех одна — Москва! И давайте без ведомственных заморочек! Мы патрулировали местность, передовое охранение несли — сами понимаете, после Вязьмы и Смоленска без этого никак. Ну, и заблудились маленько, а горючка, сволочь, постоянно кончается… Не поделитесь?»

Ярцефф специально включил передачу на инфоцентр Мэтхена. Вроде бы сигналы не передают эмоций — но Мэтхену казалось, что в речи командира прорвались жалостливые нотки. «Подайте на домик бедным поросятам». Это было бы смешно, если бы Мэтхен не знал, чем всё кончится. «Если Эири когда-нибудь узнает, как мы воевали, она меня поймёт?» — подумалось Мэтхену. Почему-то казалось, что любимая — жива…

«У нас гравипланы, старые, но не ваша музейная рухлядь. Сами понимаете, парни, соляры нам не нужно. Да и вооружение — плазменное. Ничем помочь не можем… Попробуйте подождать тут своих».

Мэтхен бы отправился искать добычу полегче. Иное дело — капитан Ярцефф.

«Хоть на буксир возьмите! — продолжать набиваться в попутчики Ярцефф. — Тут мутанты в каждом посёлке, а снарядов к пушке — маловато. А у нас раненый, между прочим, укусила его какая-то сучка. Всё равно по земле идёте. С нас поляна и лучшее чучело впридачу!»

Некоторое время связь молчала. Ярцефф терпеливо ждал, лишь пальцы в чёрных боевых перчатках лениво барабанили по броне. Наконец, пришло сообщение:

«Присоединиться разрешаем. Трос сейчас кинем. Нуждаются ли раненые в нашей помощи? Лучше б не нуждались. Решите уходить — покажете информацию с записывающих устройств. Стрельбу открывать только по моему приказу. Ни во что не вмешиваться. Предупреждаю сразу: начнёте болтать о нашей встрече и наших занятиях — будут неприятности. Прежде всего у вас. Условия устраивают?»

«А что так сурово? — к удивлению Мэтхена, Ярцефф сразу не согласился. Потом дошло: немедленное согласие с «ущемлением прав» было бы воспринято с подозрением. — Одно ведь дело делаем! Да тут вообще все люди должны держаться вместе и помогать друг другу!»

«Ты уверен? — похоже, наивный доброволец даже развеселил профи. — Всегда у каждого свои проблемы и свои задачи! Мы не убиваем мутантов, если они на нас не нападут. Только охраняем учёных. Поэтому и приказываю: без команды не стрелять! Как поняли?»

«Поняли хорошо, — сдался Ярцефф. — Есть не открывать огонь без команды по мутантам! С остальными условиями также согласны. Только заберите нас с собой».

Металлопластиковый трос, способный удержать не то что броневик, а танк, мягко шлёпнулся в грязь. Ярцефф ловко спрыгнул, закрепил на броне, юркнув обратно в люк.

— Мэтхен, слышал команду? Доведёшь её до парней. В смысле, без команды не стрелять и не высовываться. А я пошёл на гравиплан к хозяину. Надо выяснить, что за модель и чего стоят эти пашендэйловцы. Опять же, новости узнаю. Дальше давай так: когда они встанут на ночлег и все, кроме часовых, заснут — действуем. Всем подкуполянам — спать. Ночь будет трудной.

Пружинисто спрыгнув обратно, Ярцефф двинулся к гравиплану, с которого слетел трос. Минуту спустя мотор гравиплана заревел, и колонна, увеличившаяся на «приблудный» броневик, двинулась дальше. Снова с чавканьем вылетала грязь из-под гусениц, гравипланы, шедшие в метре над землёй, никаких видимых следов за собой не оставляли.

На свой броневик Ярцефф не вернулся: «А покажите, как тут всё устроено… Ух ты, это не наша развалюха! А можно я тут поеду?» — и внаглую влез внутрь одного из гравилётов, притворив за собой бронедверь. Вояки оказались добрыми, хоть и не подозревали, насколько полезна бывает щедрость: впервые за полтора года затягиваясь сигарой, Ярцефф решил по возможности обойтись без трупов. Ну, разве что если вынудят, и не будет возможности утихомирить охранничков по-хорошему… А пока можно снять «скафандр» и, уютно устроившись в кресле, вновь и вновь обсасывать последние фронтовые новости, байки про приятелей и просто слухи. Совсем скоро бывший капитан КСО стал своим в доску: немногословные солдаты «Пашендэйла» оказались не такими уж буками.

— В общем, они думали, что если расстреляли вагон снарядов, так там никого и не осталось… Как там этот городишко называется, Вязьма? Ну вот, придурки сунулись в развалины скопом — ведь обожглись уже в Смоленске, и именно их отряд. Ну, и получили своё: ублюдки из-за каждого угла стреляли, а было их там под сотню. Больше тридцати добровольцев под флагами домой отправились, да под девяносто в госпиталя загремело. А выродков с оружием девяносто два насчитали, и одного урода старого, который и ходить сам не мог. А всё туда же — подпустил пацанов, сволочь — и гранату взорвал… Может, ещё кто-то ушёл, лови теперь ублюдков.

— Не, вряд ли, — механически отозвался Ярцефф. — Никто не ушёл.

Ему было невыносимо мерзко, что Мечислав и его ребята погибли, как герои, за своего Командарма, а он тут мило беседует с врагом. Одним из тех, кто убивает… Хуже чем убивает тех, кто попадёт ему в руки. Женщин, детей, стариков — неважно, сколько у них рук и глаз. А капитан КСО слушает разглагольствования тыловой крысы, и вынужден поддакивать самодовольному болвану. Спору нет, в «Пашендэйле» служат профи — но профи, и близко не видевшие настоящую войну, зажиревшие от спокойствия, обленившиеся. В общем, обыкновенные люди двадцать второго века, предпочитающие, чтобы за них умирали другие, а они только платили. А лучше и не платить тоже. Своё ведь, кровное, а кровь — она чья-то там.

— Ну почему же? — поддержал светскую беседу Ривкин. — Выродки, они ведь такие. В каждую щель забьются, честно драться не хотят.

«Значит, допотопные «калаши» и голые руки против плазмострелов и гравилётов — честно? — мелькнуло в голове Ярцеффа. Если совесть имела возражения насчёт будущего вероломства, теперь они сняты. — Я уж не говорю про триста тысяч — против полутора миллиардов».

— Ну так, — а теперь Ярцефф не кривил душой, только не пустил в голос сарказм. — Мутанты же, выродки мерзкие. Всё-таки не люди.

— Ага. Насмотрелся уже на их рожи паскудные, — Ривкин затянулся дорогой сигарой, сотрудники частных военных компаний могут себе позволить и не такое. Платят им как надо, другое дело, и требуют немало. — А Сметонис, профессор наш, всё требует и требует: новых ему подавай, да не всяких, особенных, а пока таких найдёшь, кучу вонючих тварей поймать надо. Но, парень, ты понял: на самом деле я тебе ничего не говорил.

Ярцефф кивнул. Они не побежали бы доносить на частников, если б даже правда были добровольцами. А так, понятное дело, смысла нет тем более.

— Могила. А зачем живые нужны? — поинтересовался он. Раз уж плюнули на секретность, давайте и остальное выкладывайте. — Я бы их вместо собаки, дом охранять, не взял!

— И очень зря, между прочим, — хмыкнул Ривкин. — Всякие денежные мешки даже заказы делают внутренникам: отловите, мол, мутантёнка поинтереснее, двухголового, или мохнатого, или четырёхрукого, или умного чересчур, чтобы поболтать было с кем. А потом в зверинцы их да в бордели. Вот я и думаю: Подкуполье-то мы уничтожим, а кто их у частников изымать будет?

— Ага. И университетов.

— Ты про нашего профа, парень? — ещё раз улыбнулся Ривкин. Ярцефф безошибочно определил его состояние: только что командиру отряда во все тридцать два зуба улыбнулась удача. Интересно — не, посёлке ли, где нашлись трупы? — Не волнуйся, проф не для себя их ловит. Тут всё законно, у него даже квота на вывоз живых тварей есть. И их там не разводить будут — наоборот, облучать всякой дрянью и на части резать. А тех, кто выживет, потом в одном проекте используют. Посмотрим, сохранят ли они хоть какой-то разум, когда излучением накроет…

— А что за проект, если не секрет?

— Да так, — спохватился Ривкин. — Средство для повышения потенции разрабатывают.

Поздно: капитан КСО не мог позволить себе такую роскошь, как забывчивость. Рассказ Мэтхена отложился в долговременной памяти, и стоило прозвучать вполне прозрачному намёку… «Сайгон», — вспомнил Ярцефф. Отчего-то последнее время его всё больше интересовало это, вроде бы безобидное развлечение серьёзного института. — Прав был Мэтхен! А я сразу не поверил… Серьёзная штука, ох серьёзная, если ради неё мутантов сотнями ловят и частники работают. Когда их возьмём, надо будет выяснить, что к чему, поподробнее».

— Так, ясно. А что в Смоленске? Мы-то вперёд ушли, не до того было. Столько посёлков надо чистить… Вот чего не пойму: такая территория огромная втуне пропадает. Что ж её раньше не почистили?

— В Смоленске всё так же, — нахмурился Ривкин. — Выродки поймали наших в засаду…

— Да это я помню, сам пытался деблокировать группу Наттера…

— А ночью вырвались из окружения. Танк пустили на нашу базу в Гедеоновке, а когда мы стянули туда все силы, ударили на юге. Ну, а на южном берегу у них свои… выродки были. В общем, пока эти тыловые крысы глазами хлопали, выродки под землю ушли. А подземка там у них не как в Голицино: и залегает глубоко, и порода другая, и сами подземелья больше. Воздуховоды так и не нашли. Прикинули они возможные потери при штурме — и решили, мол, ну его на фиг. Заминировали подозрительные места, где могут входы быть, у того, где выродки вошли вошли, блокпост поставили — и двинули остальных дальше. Правильно: эти там сами передохнут, а попытаются вылезти — все и лягут. Может, внутренники потом разберутся.

— Да, плохо. Хорошо хоть, нигде больше такого нет, — неопределённо ответил Ярцефф. Но настроение поднялось: приятно узнать, что друзья живы, на воле и сражаются. — А в Москве что?

— Да никто толком не знает! — усмехнулся Ривкин. — Дурдом полный. Собрались на главной площади десятки тысяч выродков и орут — ты не поверишь, президента себе выбирают. А президент-то на нашем крючке давно. Задача у него такая — собрать побольше народу на открытом месте, а уж наши, когда подойдут, почистят гадюшник… А у нас своя задача: опередить бронеколонны. Иначе, хе-хе, одно мясо останется. Ладно, парень, ты с нами? Давай, решайся, и броневичок твой, если что, пригодится. А я замолвлю за тебя словечко в отделе кадров Компании. Плата поначалу, конечно, не то — десять тысяч энергоединиц в месяц. Так это же поначалу, на испытательный срок.

— Сколько?! — деланно изумился Ярцефф. «Офисному планктону положено изумляться таким заработкам» — решил он. — Ну, ладно, пять, но десять — и новичку?!

— Идиот, у нас лейтенанты пятьдесят тысяч зашибают, а старший комсостав по сто! А сколько начальство себе бонусов начисляет, никто даже и не знает! — Ривкин подумал, и решил к бочке мёда подмешать ложку дёгтя: — Иное дело, и требуют — соответственно.

— Ну, раз так, — расплылся в простодушной улыбке Ярцефф. — Так я в лепёшку расшибусь, парни.

— Какое у тебя раньше-то задание было? — нахмурился Ривкин.

— А, неважно. Передовое охранение, разведка, зачистка небольших групп. Но там-то всё за свой счёт, а тут такие деньжищи предлагают! Обойдутся. Кто платит, для того и девочка старается!

Ярцефф подмигнул Ривкину, мол, ты думаешь, что я дурак, но запах денег я чую. И за такие суммы готов сделать что угодно. Хоть богатым извращенцам попу подставить, хоть продать родную мать торговцам органами. Таких-то людей и старались набирать подобные компании.

Подействовало. Лейтенант удивлённо посмотрел на здорового, верно, любящего спорт парня, в голове у которого нет ничего, кроме калькулятора. Избирательного такого, способного считать лишь деньги. И уж точно там нет атавистического мусора вроде чести, достоинства, чувства справедливости, любви. Такой не предаст, пока предать не станет очень выгодно. Но предавать частные военные компании очень невыгодно.

— Ладно, в конце концов, для этого есть кадровики и психологи, — решил Ривкин. — Сегодня вечером, если не облажаешься, скинешь резюме на этот адрес, — в компьютер «скафандра» Ярцеффа полился поток цифр. — А я, если всё пройдёт как надо, напишу рекомендацию. Согласен?

— Ещё бы! Вот свезло, так свезло!

— Но на операции слушаться меня с первого раза. Команды выполнять бегом!

— А как же, сэр! Да за десять тысяч «энергетичек» — и это в месяц…

Здесь, в самом сердце Зоны, было действительно плохо. Даже мутанты, что тряслись в железном нутре бронемашины, чихали и кашляли, тёрли слезящиеся глаза. Ядрёный подкупольский воздух легко заползал в микротрещины, отошедшую за долгие десятилетия на хранении герметичную обшивку дверей, через пережившие своё время воздухозаборники. Обычный человек из Забарьерья сейчас бы захлёбывался кровавым кашлем, пытаясь вырвать истекающие гноем, полуослепшие глаза обожжёнными агрессивной средой руками.

Но мутанты выросли в Подкуполье, пусть в самом благополучном его уголке. А «пашендэйловцы» не снимали «скафандров» уже сутки, им было всё равно. Даже плохая видимость не очень угнетала, ведь приборы ночного видения, инфракрасные и ультразвуковые, а то и вовсе работающие на неведомых профанам принципах датчики и пеленгатогры позволяли видеть врага за пару километров. Здесь были не расхлябанные добровольцы, а профи. Профи знали, как обратить немногие преимущества подкуполян в их слабости. Будь такие в Смоленске или Вязьме, они бы подавили сопротивление быстро и без потерь. Не оставив посельчанам даже призрачного шанса.

Профи всё делали по инструкциям, быстро, чётко, эффективно, они были уверены в своей неуязвимости, над простодушными добровольцами лишь посмеивались. Они даже не взволновались, когда в Одинцово беспилотник засёк осторожное передвижение. Только обменялись короткими, малопонятными непосвящённым командами, вроде: «Ситуация 5, решение 3. Работаем!». — «Так точно, ситуация 5, решение 3». Как и подобает профи, они ещё до боёв разобрали все возможные ситуации, разработали по каждой несколько вариантов решений, и на сотнях учений отработали их до автоматизма. Пока дилетант хлопает глазами и судорожно соображает «что происходит», профессионал уже сделал полдела. Собственно говоря, они и не воевали. Они — работали.

Именно против таких и натаскивают в учебках КСО. Ярцефф знал: это — не только сила, но и слабость. Надо придумать что-то, не укладывающееся в схему, или заставить их забыть тщательно выстроенные, вызубренные на уровне инстинктов схемы. Тогда всё будет зависеть от умения импровизировать, находить нестандартные решения. А это — нарушение инструкций. Что, в свою очередь, может стать для страховщихов поводом отклонить выплаты. Вот этот страх, который тоже у каждого «частника» в крови, и нужно использовать. Придумать бы, как…

— Ситуация 5, парни, — снизошёл до объяснения «новичкам» Ривкин. — Это когда впереди небольшие группы противника на неподготовленной позиции, слабо вооружённые и обученные. Решение 3 — оцепление зоны дислокации противника и обезвреживание его при помощи нелетального оружия. Твоё первое задание, парень: раздай своим эти стволы. Это пневматические винтовки, стреляющие пулями-транквилизаторами. Не автомат, конечно, но скорострельность достаточна для данной ситуации. На всякий пожарный есть и десятистволка для стрельбы залпами — но вы сперва с этими пукалками себя проявите.

«Да уж, пукалка» — подумалось Ярцеффу, когда несерьёзно-лёгкие пневматические винтовки легли на его руки. Их было немного, всего четыре штуки. Модель была незнакома. Пневматика не годилась для Луны: не потому даже, что там нет воздуха. Просто любая, самая малейшая дырочка в «скафандре» в вакууме означала смерть. Брали «языков» там по-другому. Если не считать технического обеспечения — старым, можно сказать, прадедовским способом. То есть прокрасться в расположение, и…

Но не создано ещё личного оружия, с которым Ярцефф бы не разобрался. Вскоре капитан снарядил обойму, разобрался, как досылать патроны. Винтовочка, даром что казалась кургузой и — из-за корпуса из металлопластика — непристойно лёгкой, всего-то килограмм с небольшим, была простой и подкупающе функциональной. Вскоре капитан и менял обойму, и досылал патроны одним слитным, уверенным движением. Ну, а электронный прицел с дальномером не уступал лучшим из армейских образцов. Оставалось вкратце показать, что и как делать, мутантам, и можно отправляться на задание… «Интересно, Ривкин успеет удивиться?» — подумал Ярцефф.

— Командир, атакуем? — едва не дрожа от азарта, спросил Жуха Свин. Мэтхен смолчал, но чувства бывшего танкиста понимал. — Они же сейчас наших всех…

— Успокойся, оружие не смертельное.

— То есть?

— Эти пули не убивают, только усыпляют. Им нужны пленные.

Ответом стало молчание: Жуха не мог себе представить, что такое возможно. Он привык, что не в правилах этой войны брать пленных и давать пощаду мирным людям. Сейчас, чего доброго, ещё решит, что всё не так страшно, и, может, зря записали забарьерных в бесчеловечных упырей? Может, только озверевших выродков убивают, такие вот санитары леса? Ярцефф лишь зло усмехнулся — и безжалостно раздавил росток надежды.

— Всё верно, живыми брать будут. К себе повезут — но не на свободу, а в вольер. Знаешь, что такое вольер? А клетка, вон как те, но побольше и покрепче. И там будут ставить на них разные опыты, резать, просвечивать… Поверь мне, те, кого просто убили, ещё дёшево отделались.

— Ублюдки, — скрипнул зубами Жуха и смачно сплюнул в приоткрытую бронедверь. — Резать таких надо.

— И зарежешь, не волнуйся. Может, даже руками других… так сказать, людей…

Одну винтовку Ярцефф взял себе, вторая досталась Мэтхену, ещё две — паренькам из новеньких, на кого налез камуфляж убитых добровольцев. Хотя бы издали они должны сойти за людей, благо, количество и пропорции разных частей тела у них были почти как у забарьерцев. А на лица ведь можно надеть кислородные маски, правильно?

Посельчанам не улыбалось натягивать на лица какие-то резинки, но они привыкли доверять капитану. Захват броневика сам по себе был невероятным подвигом, а уж когда Ярцефф провёл несколько коротких стычек без потерь, его авторитет поднялся на недосягаемую высоту. Неумело скребя костяшками по резине и пластмассе, мутанты натягивали маски на гротескные физиономии — и сразу становились похожими на пришельцев. А уж грязь, за эти дни покрывшая и тех, и других, делала их неотличимыми друг от друга.

Капитан осмотрел отряд. Вроде ничего, можно работать.

— Работаем быстро, чётко, — инструктировал он парней. — Помните: мы их не убиваем, только усыпляем. Поэтому по лицам и вообще головам — не бить. А вот когда они станут сортировать уснувших… Помните: валим всех, но учёных не убиваем. Вопросы?

— А почему только вояк? — спросил Мэтхен. — По-моему, Сметонис смерти заслужил!

— Потому, что этого Сметонис сгодится как заложник.

— Не моё дело, но что, если сразу, как их получат, они…

— …накроют нас, как только отъедем, с воздуха? Или спецназ пошлют? Точно, и накроют, и пошлют. Но не так всё просто, когда у нас будут гравилёты, мы ещё повоюем. Управлять такой штукой не сложнее, чем броневичком. Чем совершеннее техника, тем глупее может быть человек. А вы с Жухой кто угодно, но не дураки.

Приготовления много времени не заняли: на одном из гравилётов была смонтирована установка пси-генератора. Миг — и на обречённый посёлок обрушились невидимые волны. И обманчивая тишина сразу разбилась, будто сокрушённое Чудовищем зеркало, распалась на жалящие бессильной яростью осколки. Стоны, вопли, мат, проклятия, топот и плеск падения тел в грязь. В тесных ухоронках, где со всех сторон камень, металл и земля, излучение действовало ещё эффективнее. Но и наверху ослепшие, оглохшие, обезумевшие от боли падали, вскакивали, снова падали, ползли… Попавшие под незримый каток посельчане спешили выбраться из своих жалких хижин. Всего миг — и Ярцефф понял, что происходит.

— Оружие к бою! — скомандовал он. И прибавил сквозь до скрипа стистнутые зубы: — На нас гонят, суки, проверить хотят…

Толпа показалась на открытом пространстве, когда до неё было ещё метров сто. Их было несколько больше, чем предполагал Ривкин — не меньше сотни. Если б не новейшие прицелы, для которых многослойного смога просто не существовало, стрелять можно было бы лишь метров с десяти. Кого-то бы подстрелили, зато остальные просто стоптали бы редкую цепь. Да и сейчас придётся постараться, уложить всех ещё до подхода. Но прицелы давали время — драгоценное нынче, да и всегда.

— Цельсь! — скомандовал Ярцефф. — Пли!

Приглушённые, будто вынули пробки из бутылок с шампанским, хлопки выстрелов. Они так непохожи ни на грохот старинного порохового оружия, ни на змеиное шипение выстрелов плазмострелов. Да и калибр — какие-то три миллиметра, фактически и не пули, а толстые, полые внутри иглы со снотворным. Слишком лёгкие, нестабильные в полёте, а потому и не летящие дальше двухсот метров. Сама по себе такая не убьёт даже крысу, ну, разве что, и без того дышащую на ладан. Зато при попадании в тело из полости внутри «пули» выплёскивается двести миллиграмм сильнодействующего препарата. Человеку или мутанту хватит на пару суток не сна даже, а чего-то вроде комы. Ярцефф вспомнил лекцию в учебке: «Пульс нитевидный, десять-пятнадцать ударов в секунду, температура тела падает до двадцати градусов, внешне неотличим от мертвеца». Ну, а потом поражённого транквилизатором ждёт «отходняк» — по симптомам похожий на жесточайшее похмелье.

Мутанты опрокидывались навзничь, катились кубарем по замусоренному пустырю, иные падали прямо, иные скрючивались в агонии. Кто-то, у кого по всему телу тут и там прорастали клочья грязной шерсти, повис на ветвях безлистых кустов — будто распялили, чтобы просушить, содранную шкуру. Те, кто не попали под первый залп, окончательно обезумели и топтали упавших — и сами ложились тут же. Благо, иглы полетели и с боков, и со спины — похоже, Ривкин решил, что проверку новички уже прошли.

Некоторым не повезло: кого затоптали, кому, невзирая на наставления Ярцеффа, попали в глаз или в висок. Были и такие, кто просто-напросто упал лицом в чёрную лужу с розовой пеной по краям. Именно так погиб совсем крошечный, до последнего цеплявшийся хилыми ручонками за порванный комбинезон матери, мутантёнок — и Ярцефф знал: он ещё не раз придёт в кошмарах, спрашивая: «За что вы меня убили?» Но большинство очнётся. Не сразу, конечно, и ещё успеет много-много раз проклясть неуместное великодушие. Если Ярцефф и его бойцы сейчас допустят ошибку.

Толпа редела быстро. Хлопки выстрелов пневматики перекрыл басовитый рокот, впрочем, гораздо тише пулемётного. В прицелах мелькнула приземистая туша гравилёта, из которой уже выдвинулась странная, напоминающая совсем уж древнюю картечницу, установка. Изо всех восьми стволов непрерывным потоком вылетали иглы. Воздух наполнился свистом, в спину остаткам толпы хлестнул настоящий ливень игл. Будь пулемёт настоящим, на пустыре осталось бы лишь кровавое месиво. Но пуле-иглы разили, не уродуя тела, даже те, что попадали в затылки, не убивали, только усыпляли. Действовала «нелеталка» почти мгновенно.

…Последний мутант, здоровенный амбал с медно-зелёной кожей и чёрным гребнем, от лба через голову спускавшейся до самого крестца, почти добежал. Он даже замахнулся ржавой, выщербленной сапёрной лопаткой, метя рассечь Мэтхену голову. До изгнанника донёсся тяжёлый дух немытого тела, яростный рёв, казалось, сорвёт с головы волосы. Он успел почувствовать вонь раззявленного рта, когда над ухом хлопнула пневматическая винтовка. Могучая, бревнообразная рука, так и не выпустив лопату, нехотя обмякла, как сдувшийся воздушный шар, ноги-колонны подломились, крупное тело осыпалось на покрытое слизью бетонное крошево, как стена отстоявшей своё древней «хрущёвки». Их развалин встретилось на пути немало.

Взревели, заводясь по новой, моторы, ожила рация.

— Не стоим столбами, работаем, работаем! — И чуть в сторону, невнимательный гражданский пропустил бы мимо ушей, гражданский, но не капитан КСО. — Попользуем их ещё, Перейра — и тоже усыпим, а потом их начальству передадим. Пусть трибунал решает, зачем они приказ нарушили. А ты думал, я таких придурков на службу приму? Да у меня и прав-то таких нет! — Затем — снова громко, в рацию: — Туши сортируем, отдельно самцов, отдельно самок, отдельно детёнышей. Особенных уродов — отдельно… Выполнять!

Ярцефф зло усмехнулся. Но время для атаки ещё не настало. Пусть расслабятся, решат, что остолопы-добровольцы уже у них в руках. И ещё нужно приоткрыть двери броневика — счёт времени пойдёт на секунды.

— У вас роботы есть, я видел!

— Выполнять! А то вызову ваших, и объясняйте им, отчего приказ нарушен!

— Выполняем, — скомандовал Ярцефф. — Как услышите выстрелы — падайте. Остальным — оружие к бою, без команды не стрелять.

Таскать скукоженные, скрученные судорогой тела было неимоверно тяжело, Мэтхен тотчас вспотел. На миг он и правда почувствовал себя срочником прошлых времён, впервые в жизни копающим траншею «от забора до обеда». Даже осознание того, что в броневике, боясь даже дышать, ждёт своего часа восемнадцать проверенных парней, не очень-то помогало. Тяжко таскать неостывшие, но будто уже окоченевшие тела. Ещё тяжелее — зная, что вот этого вихрастого мальчугана лет трёх, может быть, ты сам и подстрелил…

…Рёв моторов пробил вязкую пелену усталости. Мэтхен поднял голову, подслеповато моргнул, пытаясь вглядеться в пелену смога слезящимися глазами, потом вспомнил, что в скафандре прибор ночного видения. Так, посмотрим, что там, на дороге… Мать моя женщина!

Наверное, они услышали бы колонну, если б не бой, за несколько километров. Но вопли избиваемых мутантов заглушили всё. И вот теперь всего в нескольких десятках метров, отбрасывая с гусениц комья грязи, покачивался на ухабистой дороге старый-престарый танк. Вроде бы — «польский» Т-90, Мэтхен был не очень-то уверен. Может, и «восьмидесятый».

За ним, растянувшись на пару километров, шла остальная колонна. Командирский гравилёт, двигавшийся по земле, три или четыре танка, пятнадцать бронетранспортёров, почти двадцать боевых машин пехоты — и между всем этим богатством тряслись заполненные каким-то оборудованием старинные карьерные самосвалы. В центре колонны, со всех сторон прикрытые разномастной бронёй, переваливались похожие на гигантские сосиски бензовозы. Раз… два… три… четыре… Внутри каждой цистерны плескались тонн по пятьдесят синтетической солярки. Её, Мэтхен был готов поспорить, взяли на захваченных заводах уже здесь, в Подкуполье. «Всё предусмотрели, суки» — с бессильной яростью думал он.

Помимо танков, в составе колонны тряслось несколько самоходных гаубиц, мощные стволы лениво покачивались, будто грозили свинцовому небу кулаками дульных тормозов.

Мэтхен оглянулся на стоящего у броневика Ярцеффа. Тот тоже не ожидал встретить кого-то ещё, а теперь поздно. Что толку, что в «Брэдли» по-прежнему ждут своего часа друзья? Одного выстрела могучей пушки хватит, чтобы заморское старьё разлетелось горящими обломками. Для подобных штук и делались стальные тиранозавры.

Командиры колонны уже заметили чужаков. Ловко проскользнув между машин, командирский гравилёт выскользнул из колонны. Мощный мотор урчал на самых малых оборотах, обманчиво-тяжеловесная машина подползала к замершему гравиплану Ривкина и Сметониса. Наконец, машина опустилась в хлюпнувшую грязь, бронедверь приоткрылась, наружу выпрыгнул щеголеватый офицер в скафандре, с новеньким, явно армейским плазмострелом, невесть как доставшимся тыловику. Как младший по званию, Ривкин отдал честь первым, но командующий колонной полковник задержался всего на мгновение: всё-таки лейтенант даже не проходил по его министерству. Из гравиплана высунулся неуклюжий Сметонис, он готовился, если что, поддержать командира «пашендэйловцев». Полковник досадливо зыркнул на учёного: только путающихся под ногами гражданских ему и не хватало!

Мэтхен перевёл взгляд на Ярцеффа. Под скафандром было не видно, но он представлял себе, что испытывает командир. И не поймёшь, что лучше: то ли броситься на них сейчас, в безнадёжную, погибельную атаку, то ли ждать, когда этот вот… Ривкин скажет, что они дезертиры, наплевавшие на приказ. Остальное выяснят потом — когда пойдут обыскивать броневик… Попались, на сей раз попались. А если завести броневик и на полной скорости рвануть из посёлка? От боевого гравилёта на наземной технике уходить — что от танка на своих двоих.

Отложил в сторону предпоследнее тело, распрямил уставшую спину, ноги сами понесли Мэтхена к командиру.

— Что делать будем?

— Молчи. Клеопатря, постарайся развернуть башню… Плавно, чтобы никто не заметил… Цель — гравилёт. Дудоня, при первых выстрелах заводишь мотор и рвёшь в поле. Если повезёт, уйдёте. Выложите несколько автоматов. Те, кто не в машине, никуда не идут: постараемся хоть немного их придержать. Я — к этим ублюдкам, зубы заговаривать…

Стараясь казаться непринуждённее, Ярцефф шагнул к Ривкину. Мол, свой я, свой, не надо меня трогать. Видите, и оружия нет… В смысле, на виду не держу…

Но все надежды рассыпались пеплом, когда с крайнего танка заревел мегафон:

— На землю, руки за голову, оружие бросить, от броневика отойти! Тем, кто внутри, выйти! Иначе открываем огонь на поражение!

На обречённый «Брэдли» нацелились десятки стволов, парочка бронемашин из головы и хвоста колонны отвернули с дороги, они спешили перехватить пути отхода. Обдав присутствующих жаром и подняв упругий ветер, поднялся в воздух гравилёт. Теперь бежать и правда бесполезно, драться — тоже. Сдаваться? Хороши они будут, когда из «Брэдли» вытащат, например, Отшельника…

…Рёв моторов колонны заглушил нарастающий до рёва же свист. Этот звук Ярцефф и Мэтхен помнили ещё по Смоленску, когда горящий завод расстреливали плазмопушками боевые гравилёты. Изгнанники инстинктивно пригнулись, для них этот звук был вестником смерти.

Иное дело — поимщики. Они знали, что в небе могут быть только свои. Загазованное небо Подкуполья, бывшего когда-то сердцем «несуществующей» России, принадлежало им безраздельно. Откуда там взяться опасности? На них мог броситься мутант из развалин, могла прилететь одинокая пуля из чёрных кустов, мог обвалиться свод рухнувшего подземелья — но чтобы вот так нагло, днём, на виду у орбитальных бомбардировщиков и боевых спутников… Наверное, потому и не взяли с собой в поход добровольцы ничего зенитного — если не считать таковыми танковые пулемёты, повёрнутые сейчас в сторону «Брэдли».

— Это что ещё за… — начал было Ярцефф, и тут события понеслись вскачь.

Первым погиб гравилёт. Никто не видел, как в пелене смога его настигла крошечная ракета — зато исправно ударил по ушам взрыв, прокатился по земле каток ударной волны, посыпались на мёртвый посёлок горящие обломки. На одном рефлексе Ярцефф повалился ничком, сбив Мэтхена, и прямо в прыжке заорал:

— Быстро из машины!

Быстро — не получилось: надо отвязать привязанного к сидению Отшельника, вынести наружу, потом из броневичка полезли остальные. При виде мутантов «пашендэйловцы» остолбенели, вытаращив глаза: у них не укладывалось в головах, что в броневике могут быть не одни люди. Смысла таиться не было, и изображавшие людей подкуполяне сорвали надоевшие кислородные маски. Дышалось в них, спору нет, бесподобно, но от непривычно чистого воздуха кружились головы.

Секунду спустя и частники, и добровольцы открыли бы огонь — но смог пропорола стремительная звёздочка первой ракеты. И — жахнуло. Резанула глаза ослепительная вспышка, сквозь рёв пламени прорезались вопли горящих заживо, с треском рвались кирпичики активной брони, на которые щедро плеснуло топливом. А мрак уже прочертил широкий, не как от ручного плазмострела, луч плазмы — такой способна была породить только бортовая плазмопушка гравилёта, — и наведшая на них ствол самоходка исчезла в облаке взрыва. Кувырнувшись в воздухе, вверх тормашками грохнулась подброшенная взрывом башня. Гравилёт ненадолго ушёл вдаль, но вскоре рёв снова стал нарастать: машина легла на боевой курс. И ревели идущие к целям ракеты, шипели, прожигая броню, неимоверно горячие лучи, рвались боеприпасы, горело топливо… Много всякой всячины есть на борту боевого гравилёта. Хватит на уничтожение среднего города — для таких штук, собственно, их поначалу и проектировали.

Оглушённые разрывами, ничего не понимающие, Ярцефф и Мэтхен уткнулись в грязь. Первым оторвал голову от спасительной земли капитан. Курт приподнялся, глаза обвели взглядом скрывшуюся в дыму колонну. Капитан перекатился, устроившись в небольшой грязной ямке. Паршивая замена стрелковой ячейки, но другой нет. Казалось, о них все забыли, и свои, и чужие — хотя кого сейчас можно назвать своим? Тех, кто клочьями парящего мяса и рваного железа разлетались вокруг? Или снова и снова долбивший колонну гравилёт? Раз за разом пилот ложился на боевой курс, разя огненными лучами, ракетами, какими-то сгустками светящейся субстанции… Ярцефф знал, какими, но было не до лекции: втащив осевшего бойца в яму (прилетел всё-таки особенно неудачный осколок), пытался перевязать обильно кровящее плечо.

На запруженной техникой улице продолжал буйствовать огонь, с шипением испарялся металл и пластик от лучей плазмопушки и плазмострелов, земля и обломки бетона вставали дыбом, разлетаясь во все стороны. Вспухавшие тут и там облака взрывов рвали смог и тут же добавляли новый, они шутя опрокидывали бронированные машины. Вон, некогда английский «Чиффтен» аж на башню перевернуло. А мотор всё крутил катки и гусеницы, не желая понять, что его жизнь прошла.

Хоть и лишённая прикрытия с воздуха, колонна не собиралась покорно умирать. Ожил, за миг до того, как старый «Меркав» исчез в облаке взрыва, башенный пулемёт. С рёвом рванулась в небо огнехвостая комета: один из добровольцев прихватил в поход столь же старинный «Стингер». На драконов, что ли, охотиться? Как чёртики из табакерки, солдаты выпрыгивали из бронемашин и садили в небо из всех стволов… И падали, падали, падали, бессильные поразить прячущегося в смоге врага. Взрывы снова и снова терзали измученные уши…

— …дьём!!! — казалось, уши заткнуло ватой — яростный крик командира едва пробился в сознание Мэтхена, то пропадая, то вновь накатывая. — В ата……бища! Ва… всех вое… на х…, гражда….. живьём!..гом, б…!

Всё-таки хорошо, что несколько базовых команд заучивали на уровне рефлексов, повторяя их тысячекратно. Эти рефлексы подбросили тело, пневматическая винтовка будто сама прыгнула в руки, в прицеле мелькнула нескладная фигура в гражданском — один из ассистентов профессора Сметониса, может, и он сам. Позабыв обо всём на свете, человек улепётывал в руины и был уже метрах в пятидесяти.

— Врёшь, не уйдёшь, — процедил Мэтхен, удерживая дёргающуюся спину в прицеле.

Спина то появлялась между развалин, то скрывалась за валами мусора и обломков. Поймав упреждение, Мэтхен выстрелил — но не в самого беглеца, что как раз скрылся за мусорной кучей, а туда, где он окажется минуту спустя. Игла с глухим хлопком покинула ствол, устремившись в недолгий полёт. Мэтхен рассчитал верно: она ужалила беглеца в предплечье, и безвольное тело, из которого будто выдернули кости, замерло. Постояв миг на подламывающихся ногах, тело неуклюже завалилось на бок. Мэтхен вспомнил: именно так падали застреленные Близнецы Сидоровы в показанном Отшельником видении. Правда, голова была одна, да и «убивали» долговязого временно, на сутки. Но отчего-то Мэтхен чувствовал удовлетворение, будто отомстил за кого-то из своих. Рука обрела прежнюю, вбитую на учениях капитаном твёрдость.

И уже спокойно и уверенно, одним плавным движением дослав пулю, он послал её в спину другого гражданского — на сей раз низенького и толстого, бестолково метавшегося меж горящими броневиками. Игла достала на пределе дальности, сил ей хватило только на то, чтобы неглубоко воткнуться в шею. Этого хватило: тело грузно опустилось в грязь. Мэтхен поймал в прицел следующего учёного: с его пневматической винтовкой больше не на кого охотиться. Пехотные скафандры иглы не брали даже в упор, и оставалось охотиться за теми, у кого их не было. А вояк пусть валят остальные. Вон, Ярцефф уже отшвырнул бесполезную «нелеталку», в руке появился верный «Калашников», капитан посылал скупые, точные очереди по солдатам, и от каждой падал человек. Ну, то есть внешне — человек. На самом-то деле, знал Мэтхен, мутанты — именно они.

Их заметили. Добровольцы по большей части бестолково метались между горящими машинами, но бойцы Ривкина залегли, выцеливая стрелков. Противник, перемоловший с воздуха целую бронекколонну, был там, наверху, а эти, напавшие, едва представилась возможность, находились в зоне досягаемости. Значит, главная цель — именно они.

Неслышно в воцарившейся какофонии выплюнула иглу пневматическая винтовка — и Жуха вин неуклюже повалился в грязь. С шипением сработал плазмострел кого-то из солдат. Шипение, запах горящего мяса, едва заметный в нечистом воздухе дымок… Вспыхнувшее факелом, тело осело в грязь: поток плазмы перерезал его пополам.

Взревел мотор «Брэдли» — Дудоне никто не приказывал, но он всё понял правильно. Испепеляя грязь и камень, луч ударил туда, где только что стояла машина. В следующий миг рявкнула двадцатипятимиллиметровая пушка, сорвался с направляющих дождавшийся достойной цели ПТУРС. Один из ещё живых танков скрылся в облаке взрыва — но вот снаряды…

У гравилёта не было времени подняться в воздух, а по земле ползти мешали горящие машины. Всё, что мог экипаж — включить на полную мощность установку энергоброни. В неё-то, окружившую и без того мощную броню незримым ореолом, и ударили снаряды. Сейчас, вот сейчас металлопластиковый борт покроется дырами попаданий, он ведь не совсем боевой, так сказать, в полицейском исполнении… Такой калибр должен взять…

Снаряды подлетали к броне почти вплотную — и как-то незаметно, беззвучно исчезали, будто их и не было, рассыпались металлическим песком и измельчённой в пудру гексогенной начинкой — и бесполезно развеивались по ветру. Даже попадая в пламя, крошечные кусочки взрывчатки не могли произвести что-то заметное глазу. А снаряды летели и летели, долбя в упор несокрушимое — и всё так же рассыпались невесомой пудрой. Порой в неё попадали и пули — но они умирали уж вовсе мгновенно, едва ли не в полуметре от тяжеловесно-угловатых бортов. Гравилёт ведь, не самолёт, ему наплевать на силу тяжести, оттого проще и с аэродинамикой.

— Твою-то мать! — проорал Ярцефф, выпрыгивая из послужившей окопом ямки. Ослепительно-белый луч прочертил по её дну дымящуюся борозду, частью испарил, частью расплавил оказавшийся у него на пути естественный бруствер. Капитан едва успел выпрыгнуть, а вот раненного выдернуть… Почти успел. Слепящий поток, казалось, лишь слегка зацепил раненое тело — но Ярцефф выдернул из ямы лишь покрывшееся от жара волдырями туловище, обугленное в низу живота. Ниже колен ног не было, испарились даже кости.

Защиты от плазмопушки нет — только совсем уж мощная энергоброня, какую могут запитать энергией реакторы космических линкоров, ну, так и «пушки» на них — соответствующие. Но и сама она не способна испускать непрерывный импульс дольше полуминуты, не взрываясь. Вот если дать ей пару секунд «передохнуть», а потом нажать на «старт» по новой… Этот краткий миг, пока «главный калибр» гравилёта «отдыхал», Ярцефф использовал по полной. Оставив на месте уже бездыханное тело, капитан рысью метнулся за развалины. Разумеется, они не защитят от выстрела, плазмопушка шутя берёт пять метров фортификационного бетона. Но помешать оператору плазмопушки целиться — помешает…

…И снова мрак пробила исполинская белая стрела. Только начиналась она где-то далеко в вышине, в смоге, а заканчивалась… Огненный луч с адским грохотом проломил силовое поле, ударил в броню — и сразу пошёл ядовитым дымом, истаивая, как снег в кипятке, не уступающий по прочности стали металлопластик. Едва вырвавшийся из крошечного раструба новый импульс оборвался полсекунды спустя, он лишь прожёг в стенах развалин несколько дыр подряд. А затем рвануло, да так, как никогда бы не смогла взорваться танковая боеукладка. Так мог бы гахнуть пороховой погреб линкора Второй Мировой…

Когда к глазам вернулась способность видеть (но всё равно перед ним мельтешили какие-то тёмные кляксы), Мэтхен приподнялся. Едва пережившие вспышку, глаза истекали слезами и болезненно ныли, в голове будто ворочался раскалённый гвоздь, подташнивало. Не лучше было и с ушами. Нет, как ни странно, что-то Мэтхен слышал. Странный какой-то треск… Это же рвутся патроны в перевёрнутом, горящем бронетранспортёре. Вот пули и барабанят о броню изнутри. Вряд ли в железной коробке остался кто-то живой.

Ещё вдали рычал мотор. Вдали? До «Брэдли» всего-то десять метров, просто слышно плохо… Вот, так лучше.

— Жив?! — раздаётся голос Ярцеффа. Командиру, повезло — часть мощи ударной волны приняли на себя развалины.

— Вроде…

— Идти можешь? Ясно.

Не мудрствуя лукаво, Ярцефф поднял друга на руки, мощные мышцы напряглись лишь вполсилы. Почти не шатаясь, командир пронёс его до броневика, а там жёсткие руки Клеопатри помогли впихнуть Мэтхена внутрь.

— Что… с остальными? — спросил Мэтхен, когда в рот полилась трофейная вода.

— Что, что, — буркнул Клеопатря, поправляя свою косу. — Как машина ихняя шандарахнула, нас как котят раскидало! Броневик-то наш, вон, и то чуть не опрокинуло. Камеру сорвало и перископ погнуло, как целиться-то теперь?! А этим конец всем. Я вылезал, смотрел: там после того, как жахнуло, ничего живого не осталось. Только обломки какие-то, не узнать даже, где танк был, где броневик, а где вовсе грузовик с каким-то хламом… Ну, и нас припечатало: троих, вон, насмерть, да ещё семерым досталось… Ты-то как?

— Да ничего, — прохрипел Мэтхен. — Стоять уже могу. Только, боюсь, скоро меня стошнит.

— Контузия, — произнёс Ярцефф, приоткрывая бронедверь. — Приложило тебя от души, я уж подумал, всё, готов. Так, парни, не спим — выбираемся. Там ещё гравилёт уцелел. На нём и быстрее будет, и надёжнее. Перегружаем всё туда, а «Брэдлика» тут оставляем. Не нужен он нам теперь. Мэтхен! Пленные — твоя забота!

— К-какие пленные? — голова внезапно закружилась, пришлось ухватиться за стальную стенку, чтобы не упасть. Вдобавок он едва подавил приступ тошноты. Как в таком состоянии конвоировать солдат — уму непостижимо. Ярцефф усмехнулся:

— Такие! Учёные, которых ты «нелеталкой» валил! Да не волнуйся, не сбегут они! Дрыхнут благодаря тебе без задних ног! Оттащите на пару с Жухой ребят в клетку, и там запрёте.

Мэтхен с наслаждением запихнул в клетку последнего — им оказался профессор Сметонис. Во всклокоченном, неописуемо грязном мужике в прожжённых лохмотьях и с волдырями по всему лицу опознать научное светило было невозможно. Его присыпало щебнем из рухнувшей стены, и хорошо хоть, ни один крупный камень не попал по голове. А зашвырнуло его туда ударной волной — уже после того, как один из парней-мутантов влепил латышу снотворную иглу в ягодицу. «Он ещё долго не сможет сидеть» — ехидно подумал Мэтхен. Особенно если глубоко вошедшая игла зацепила седалищный нерв.

Мэтхен захлопнул дверь клетки и устало привалился к борту гравилёта. Удивительно, как они справились. И, главное, непонятно, зачем Ярцеффу эти обормоты теперь, когда в их распоряжении боевой гравилёт? Думать не хотелось, ещё меньше хотелось спрашивать капитана самому. Мэтхен и не стал. Будет нужно — командир скажет.

— Справились? — Ярцефф бросил взгляд на клетку. Всё это время командир не сидел без дела. Деловито, не смущаясь смрадом горелой резины и горелого мяса, он осматривал машины, которые ещё не горели, или горели, но лишь местами. Не побрезговал ощупать и раскиданные повсюду трупы солдат: большую часть полезных вещей он собрал с «пашендэйловцев», но кое-что нашлось и у внутренников, и у добровольцев. И, разумеется, капитан очистил карманы и подсумки погибших от патронов. Живым нужнее. — Молодцы. А теперь — ходу отсюда, ходу. Отшельник, где тут можно найти тайник? Только не твой, ещё одна подземка нужна.

— Зачем? — не понял мудрец. При всём своём гипертрофированном разуме он был удивительно наивен в житейских вопросах. Вот как теперь.

— Затем! Вы все собрались воздухом питаться? В обмен на этих ублюдков господа из Забарьерья подгонят нам грузовичок с разным полезным барахлом. Может, даже освободят кого-нибудь из наших. Да и допросить ребяток не помешает.

— Ну, есть тут одна, — согласился Отшельник. Не то, чтобы ему нравилась идея, но возразить нечего. Забарьерцы первые решили поиграть в войну без правил — вот пусть и пожинают теперь плоды. — Но это уже Москва. В старые времена оно называлось «метро». Ближайшая станция… Погодите-ка, вспомню… Ага, из тех, что сохранились — «Митино». А мой тайничок в перегоне между «Митино» и «Мякининской» был. У меня там даже схема метро была, так что…

— Ясно. Ну что ж, давно пора посмотреть, что в Москве. По машинам. И ты, Дудоня, в пассажирский отсек садись: с гравилётом ты не справишься. Тут и мне-то трудно будет…