Глава 5

Ван тайно вышел из крепища вслед за господарем вместе с соколами ранского гнезда, посланных проследить и ежели чего, помочь Страннику. Хорошо обученная молодь искусно пряталась от глаз мужчины даже в снегах. Но ночь хоть и помогала в том завесой темноты прикрывая, но и мешала изрядно, скрывая точно так же сына Ирия. Парни потеряли его на полдороги и не рискнули двигаться к крепищу Ма-Ры из-за нагов и кадов, расположившихся на их пути. Средь посланных заговоренных, как Странник не было, и воины чуть отступили, растянулись на возможном пути возвращения мужчины и притаились в ожидании.

Ждать пришлось долго.

Ван, выбравший место для схрона чуть в низине за камнями, начал замерзать. Мало земля стылая так еще и камни тепло из тела забирали. И снег, будь он неладен, падал и падал, конца края ему не видать.

Парень заерзал, пытаясь размяться и тем согреться хоть малость и тут из-за камней шорох. Голову на звук повернул и лицом к лицу встретился с нагом. Тот полусонный был и видно на тепло шел, учуяв на камнях человека — Ванну о том думать недосуг было. Меч выхватил, рубанул по грудине врага. Кровь гадкая брызнула, рубаху вымочила парню. Наг зашипел, хвостом его с ног сбил и напал, пасть разинув. Миг бы и заживо съел. Но Ван успел увернуться и острие меча выставить.

Клинок пропорол грудь змеи и словно на камень наткнулся, застрял, как в тисках. Змей рукой откинул парня и тот отлетел к сосне, впечатался и сполз по стволу. В голове зашумело, завертелись покрытые снегом камни перед глазами, столбы деревьев. Ван с трудом поднялся, вытаскивая рез из голенища сапога. Наг тем временем вынул клинок из грудины, словно занозу, и выкинул его. Меч, крутясь, промелькнул меж деревьев, глухо сбрякал, где-то далеко слева от человека — ищи теперь. Но кто станет на то время терять? Наг уже двинулся на Вана изгибаясь, приподнимаясь на хвосте и устрашающе шипя — даже на чуть его раны не ослабили. Одно Ван порадовало, что один наг и товарищей своих пока не зовет, а случись — всем затаившимся конец.

И не стал ждать нападения — первым напал. Прыгнул и вонзил рез в горло у ключицы. Змей выгнулся в конвульсии, ударил одной рукой, опять отправляя в полет человека, другой рукой рез извлек, и в тот момент когда Ван сшибая стволы и собирая камни по склону смог остановиться, замер, вцепившись в валун, накрыл его ударом хвоста по спине. На парня словно бревно свалилось. Он захрипел, еще пытаясь справиться с оглушающей болью и вмиг навалившейся слабостью, приподнялся, но новый удар довершил начатое. Ван врезался лбом в камни и затих, потеряв сознание.

А ему на помощь уже спешили раничи. Ула к Ван: раны глянуть да прочь его оттащить. Остальные гуртом с разных сторон на нага навалились, рубить начали нещадно по чему придется. Тот заметался, хвостом руками откидывал людишек и слабел под их натиском. И решил отступить, а может своих позвать. Перехватил хвостом за ногу Гелота и рванул в сторону, в глубь леса. Парня, ясно, с ног сбило и, понесся он, по камням обдирая спину. Насилу отбили. Двое поперек дороги нагу встали остальные хвост рубить начали. Клинки о чешую гремели искры высекая, а толку малость — погнули пару чешуй и все. Озлили только — разбушевался наг, руками, хвостом откидывать нападающих начал, только в стороны полетели мужи. Несдобровать бы воинам, но тут саламандры как муравьи из под камней повылазили и на нага пошли, облепили, чешую накалили. Змей взвился, бросая людей и, стряхивая саламандр, стрелой в лес ушел, земли не касаясь, только светящиеся точки чешуи меж стволов мелькнули. Раничи быстро собрались, раненых подхватили и в обратную сторону двинулись поспешая. Все погони ждали, оборачивались, мечи в ножны не убирали, но миловала судьба — не пришлось больше с навьими сынами встренуться.

Ван не шел — полз, слабо соображая, как ноги переставляет. В голове шумело и гудело, перед глазами то свет, то мрак. И не один такой: Карик и Дан еле передвигались зашибленные нагом, Гелот вовсе идти не мог — повредил ему ногу змей, помял о камни изрядно.

— Колья надобно сробить и на них тварь насадить, — заметил Ула.

— И стрелы, — поддакнул Сокол.

— И мечем под чешую метить, — высказался следующий.

— А можно западни сотворить, кольями по дну утыкать. Заманить туда аспида и добить гуртом.

— Одного, — прошептал Ван. — Их десяток тризничало, — напомнил пирушку на поляне.

— Наше счастье, что наг молоденький попался и без товарища, — сказал Ула.

— Огнем их пожечь, — бросил Сокол. — Наконечники стрел тряпицами смоченными в перебродившей медовухе обернуть, поджечь и пустить в навье скопище.

— Тоже мысль, — согласились раничи.

— С одним не справились — как с десятком быть? — вздохнул Гелот.

— Не тушуйся, справимся. Глаза боятся, руки делают, — подбодрил его Карик.

— То-то смотрю, еле бредешь, — усмехнулся парень.

— Да и ты друже, не шибко поспешаешь, — улыбнулся через силу тот.

— Как Странник дев приведет, ума не приложу, — заметил Атта, хмурый детина, что помогал двигаться Дан.

— Кнеж сказывал: заговорен он.

— Чего же нам мать Гея и Волох того не справят?

— Знать не могут али не можно.

— Скверно.

— Шибко скверно, — согласился Ван. — Непрост Странник и веры ему нет у меня, а получается, с нами ему к вратам идти, если прыткий такой да заговоренный. Вызволит дев, тогда кнеж Ран его с нами поставит.

— Может, не сладится, — засопел Ула, согласный с Ван. Приблуду Странника знать не знали, в деле не пытали, а времена ныне тяжкие, лихие. Доверь всякому спину и кров — неизвестно, что из того выйдет.

И вздохнул — эко! Когда ж тако было, чтобы родич от родича тулился да сотоварища обертывался, сомнения в верном плече имея?

— Небось кнежу видней, что делать, — проворчал Сокол. — В уме поди.

— Мы все в уме, с остальным хуже. Ни опыта, ни сноровки с этими нагами у нас нет.

— Первый бой…

— Второй…

— Тю, то не бой, смех. Ведуны все за нас сотворили.

— Опыт уже есть, дале и сноровка прибудет. Сдюжим.

— Иначе нельзя.

Раненых встречали у ворот и Ма-Гея стояла во главе. Видно она и упредила, что с воинами сталось, почуяв как обычно беду с родичами.

Мужи встали, взгляды потупили: стыдно, что вернуться пришлось да еще поверженными.

Женщина оглядела цепким взглядом побитых и рукой махнула, давая понять мужам и женам, что можно забирать их, опасного для жизни нет. А сама к Ванну шагнула:

— Смотрю птицу — удачу ты словил. Из одного лиха в другое встреваешь.

— Так получается, — улыбнулся, да губы судорогой свело от боли, поблекла улыбка.

— В храм! — махнула воинам женщина, приказывая отнести русича. Сама за Гелотом пошла — выправлять ногу и жилы на место ставить.

— Ну-ка, наверх пошли, — поднялся Волох. — Чую суету в крепище. Никак случилось что.

Девочка за ведуном ринулась, решив, что опять наги напали.

— Тихо, шалая! — придержал ее дядька, чинно выйти заставил. Лаз закрыл и мхом обложил — глянешь — не догадаешься, что ход вниз есть.

Тут и мужи появились, ведя Вана. Дуса ойкнула, ладонью рот прикрыла: бел парень, как снег, ноги волочит — не идет, волосы, щека и рубаха в буро-черных разводах и запах от него, точно в гнилом болоте купался.

— Наг напал? — понял Волох.

— Да.

Воины Ванна на алтарный стол положили и вышли. Дуса к парню, рез вытащила, рубаху вспорола. Смотрит: кожа в разводах и грудина припухла.

— Ребра сломаны, — заметил Волох.

— Спина, — прошептал парень. У девочки глаза огромными от страха за Ванна стали и жаль его до слез. И чем помочь? Тут Волоху по силам, а ей разве ж рядом постоять, благим словом поддержать да по голове сочувствуя погладить.

— Отедь, — отодвинул девочку ведун, помог одёжу парню скинуть и на живот перевернутся.

— Ой, Иван, родненький! — всхлипнула невольно, по голове погладила. Парень голову поднял, уставился на девочку ласково и внимательно. Губы чуть в улыбке дрогнули. — Больно? — прошептала Дуса.

— Очень, — заверил тот шепотом.

Волох усмехнулся в бороду и пальцами по спине Вана пробежал, отыскивая повреждения в хребте. Однако ж, поломал наг русого, позвонков пять вышло. Ладно перелома нет и на том благодарствуем.

Капнул из своих запасов масла травного на кожу и начал осторожно массировать мышцы, вправляя поврежденные позвонки.

Дуса же гладить сокола по голове принялась, успокаивать, будто тот переживал. А Ванну того и надо: смотрит на деву, улыбку прячет в глазах. Трепетная ладошка у девочки, ласковая. Тепло от нее и душе покой, а на сердце вовсе будто вишняк зацвел, дурманом благоухает, кровь бередит, разум туманит.

Волох спину мнет так что хруст стоит, а Ван не чует ничего кроме тепла и ласки ладони девичьей. Подумалось вдруг: прав Странник — чего ждать, ясно все. Люба Дуса Ванну и тот ей по нраву. Мала? Он подождет, но женихом. Пусть расцветает под его присмотром, ему отданная.

— Моей станешь? — спросил Дусу тихо. У той ладонь дрогнула.

— Опять ты за свое? — укорила, а сама улыбнулась невольно.

— Далече же ты полетишь, сокол, раз и побитый хорохоришься, — заметил Волох и парень смутился, отвернулся. Ведун знак солнечный в воздухе над спиной Вана начертал, заклятье от хворобы и болячек прочел и накрыл полотном. — Полежи чуток, пущай закрепятся. Эк угораздило тебя.

— Силен наг, — с унынием сказала дева.

— Да уж, помял на славу. Много их?

— Много. Кишат.

— Ой, Щур помоги! — у Дусы глаза от страха огромными стали. — Как же пойдем-то? Как Странник Финну и остальных привесть думает?

— Не знаю, — посмотрел на Волоха парень: что ты скажешь? Тот молчал, разглядывая его. — Мы с одним справится всем гуртом не смогли, хоть и молодой попался, полусонный. Поранили и только. Если бы не саламандры — не ему, нам конец.

— Скверно. Но идти придется. Пусть не род перевесть так врата закрыть. Иначе всем погибель станет. Коловраты долго их не сдержат, сила их от солнышка, а его давно нет и когда будет неведомо.

— Значит, поспешать надо.

— Оружие сегодня заговорю, у Щуров подмогу нам спытаю и двинемся. Ежели со Странником разберемся. Баят заговоренный. То нам на руку в пути. Однако ж и поберечься надо — навьев развелось вокруг, им каверзу нам устроить, что снегу вона землицу припорошить. Разгулялась Стынь.

— Не по сердцу мне Странник, без него сподручней Отец Волох.

— Что так сокол? А ну, Дуса, кыш-ка отсель, нам поговорить надобно.

Дева недовольно на мужчин глянула и вышла.

Ни тяти ни мати в доме не было. На лавке Мал и Хоша сидели, мечи свои оглядывали, чистили, тряпицами до зеркального блеска сталь натирали. Рядом Сев пристроился, следил за мужами и свой малый рез в руке крутил. Мужчины увидели девочку, замерли:

— Как там? — спросил Хоша.

— Все живы, но помяты. С нагом встренулись.

— Чего деится, — головой качнул укоризненно Мал. — Змеюки по миру расползлись, из крепища не выйди.

— Оружие Волоху надобно сдать, он мечи закалит на нагов.

— Это славно, — закивали мужчины, а Сев странно уставился на сестру. Взгляд мальчика был недетским и даже нечеловеческим: пустым, холодным до мурашек по коже и непримиримым. Дуса только нахмуриться успела да подумать: что с Севом? Какой-то миг и мальчик воткнул свой рез в ногу Хоша.

Никто не ожидал от него подобного и, в первую секунду Дусе показалось, что происходящее видение — не явь. Хош сжал руку мальчика пытаясь убрать вместе с резом и сцепил зубы от напряжения — сил у него с мальцом оказалось вровень, что еще больше привело девочку в растерянность. Мал же наоборот, очнулся и пришел на помощь другу — оторвал Сева от него, вместе с Хошем насилу вытащив рез из ноги.

Мальчик забился в руках мужчины, с ожесточением колотя кулаками и ногами по нему. Оскал брата напомнил Дусе морду Шахшимана и она качнулась вперед, дунула в лицо Сева, поспешно отправляя его в сон, больше от страха чем в желании помочь мужчинам. Малыш обмяк, выронил рез и повис на руках Мала.

— Что это было? — прошептал он в тревоге и непонимании. Хош зажимая изрядно кровившую рану в ноге, с тем же недоумением смотрел то на девочку, то на товарища.

— Наги, — выдохнула побелевшая от догадки девочка. — Они что-то сделали с ним.

— Или Ма-Ра, — подхватил ее мысль Хош.

— А если Странник все же приведет скраденных Марой детей? — уставился на них Мал. Дуса рот открыла и замерла, не в силах озвучить страшную версию.

— Щур меня, — выдохнул раненный, сообразив тоже самое. И все всполошились. Дуса рванула во двор, стремясь прочь из городища. Мал положил мальчика на лавку и, схватив меч, помчался к кнежу. Хош наскоро перетянув рану полотном, встал на страже с мечом, в каждую секунду ожидая, что кнежич проснется и опять кинется.

Дуса бежала не чуя ног к Синь — Меру. Воины на вратах удивленно посмотрели вслед дочери кнежа и переглянулись: видать опять беды жди. Не зря Дуса сама не своя вон ринулась.

И за Ма-Геей послали.

Девочка же в ужасе от мысли к чему приведет появление в городище омороченных Ма-Рой, звала мысленно Рарог, умоляя явится и объяснить: почему не упредила об опасности, не сказала, что Сев оборотнем стал.

Влетела в заповедный круг вокруг валуна и, впечатав ладонь в синеву каменной поверхности, закричала на весь лес:

— Зову Мать Рарог!! Явись, передо мной проявись!!

Легкий звон окрасил воздух туманом и из темноты неба проявилась золотистая дымка, осыпалась золотыми перьями на землю рядом с Синь-камнем и превратилась в Рарог.

— Чего блажишь Ма-Дуса? — прищурила мерцающий красным огнем глаз.

— Что с Севом, Рарог?! Почто не упредила, что не в себе малой?! То не по чести Рарог!..

— Не мала мне пенять? — скривилась хозяйка огненного племени.

— Ты договор заключила!..

— С тобой?

— А и со мной! — осмелела девочка: не до робости!

— Дерзка ты, — процедила та, окинув Дусу недовольным взглядом и, отвернулась. — Надо было оставить нагам кнеженка?

— Надо было о беде упредить! — чуть не заплакала Дуса. — К чему скрыла?

— Шибче шевелится станните, а то кой день сидите без дела.

— У нас Странник объявился, обещал остальных привесть. Что будет, понимаешь? Так мы вовсе не пойдем к вратам! Некому будет!

— Так не пущайте.

— Как же своих не пущать? Как же можно кинуть?.. Хотя, может и не сладится у него…

— Сладится, — отрезала Рарог, спиной к девочке повернувшись.

— Знаешь что о нем? — насторожилась Дуса.

— Много. Да словом связана и молчать стану.

— Как это? Ты?… Как можно после верить тебе?…

— Как и вам. Время идет, а от вас толку нет. Мои ваших от нага отвадили — на том и квиты.

— Ох, изменчива ты, мать Рарог, будто Мокша.

— Не тебе судить дитя человечье. Вы тяните — себя губите, а нам почто с вами гибнуть?… Слабну я — Стынь идет. Чуть и закроет все льдами, а оттого и вам и нам худо. Ни дивьего ни арьего племя здесь не останется — навье властвовать станет. Глянь вокруг: что видишь?

Снег от края и до края укрывал лес. Сугробы становились все выше, а поток снега не кончался. Немного и сам Синь-Меру погребен будет.

— Я матушке скажу, — только и нашла, что сказать Дуса.

— Она у тебя за спиной стоит и все прекрасно слышит.

Девочка обернулась и расстроено поникла: как же ей далеко до Ма-Геи. Стоит та в паре шагов от дочери, а та и не услышала ее, не почуяла.

Женщина на девочку и не смотрела — на Рарог строго, но спокойно взирала.

— Чем дети опояны? — спросила тихо, но так, что гордая царица огня от ответа уйти не посмела.

— Мертвой водой. Они теперь рабы Кадаса.

Ма-Гея пошатнулась да взгляд горьким стал, потерянным, но и только. Лицо как камень маску спокойствия держало.

— Ма-Ры рук дело? — голос ровный, тихий.

— Ее.

— И только?

Рарог развернулась к женщине:

— Нет. Еще и наги помогли. Про их оморочный взгляд ты знаешь. Завели они детей на подчинение, сжали как пружину думы их. Когда то, что им в головы вложено наружу выйдет — только нагам и известно, как и то, что вложено.

— Почто Ма-Ра бесчинствует?

— Нет той Ма-Ры, что вам ведома. Друга теперь в крепеще сидит — бава навья. В их власти она, их властью округ и потчует.

— Странник подсыл чей али человек честной?

— Сами разбирайтесь, — глянула на нее Рарог и опять отвернулась. — Коловраты твои силу теряют. Скоро проку от них не будет.

— Знаю.

— А что того Мара с нагами ждет, тоже?

— Это ясно. Другое скажи: коль с Лесным да Мокшей сошлась, к чему сегодня нашим соколам помогла?

— И дальше буду. Если мешкать не станете.

— Завтра идут.

— Тогда мои вокруг стойбища кругом встанут — будет твоим чарам подмога. И поторопись Магия, а то ни у тебя, ни у меня сил не станет — другие здесь власть возьмут. Слабеют рода, рядеют. Лед землю укроет, лес в степь превратится. А где даже воды скованы там тебе и мне гибель. Сильфы и то ропщут.

— Завтра идут соколы, — повторила Ма-Гея. Развернулась и пошла прочь. Рарог крутанулась на месте и вспышкой огненного смерча вверх ушла, в синеву темного неба снежной завесой украшенного. Миг и на островок травы вокруг Синь-камня опять снежная пыль ложиться стала.

Дуса с тоской на заповедное место глянула и за матерью бегом.

А та за пригорком на снегу сидит, лицо ладонями закрыв.

— Что ты, матушка? — испугалась девочка — никак плачет родная? Присела перед ней на корточки, по плечам гладить принялась, успокаивая. — Шибко худо с Севом? Но есть ведь средство, матушка, верю есть.

Женщина руки от лица отняла, на девочку с болью уставилась:

— Коды нагов только Щуры снять могут…В Кадасе — мире подземном, есть средство от Мараниного зелья. Мертвая вода только там сильна настолько чтоб власть над живым брать и меж миров его ставить. А мертвый источник и живой искать там надо. Кто ж даст?

Дуса слезу материнскую дрогнувшей рукой оттерла и спросила:

— А боле нету разве?

Ма-Гея задумалась и посветлела лицом:

— Есть. Источник у врат. Жива — вода живая там. Истинно живая, силы во много раз большей чем жива Кадаса. А вот мертвая вода там слаба, не чета подземной.

— Я наберу, матушка, и принесу. Будет Сев и остальные ежели возвернет их Странник, вновь людьми.

Ма-Гея внимательно на дочь посмотрела и поднялась: чего она, правда, раньше времени сдалась, отчаянью место в душе уступила? Прочь!

И пошла к крепещу, наставляя девочку по дороге:

— Мертвую воду ты от живой по шуму и виду отличишь. Ране источники строго врозь были. Жива справа из камней по уступам шла, мертвая слева бежала. На вид сера, мутна, тяжела, гуд от нее скорбный, низкий. Глядишь и будто сердце в камень одеваешь. Тело стынет, немеет, взгляд стекленеет. От живы наоборот на душе радость. Звенит она, бежит легко и сердце веселит. Прозрачна, искриста, и словно высвечена. Камни под ней радугой играют, печаль отгоняют.

— Поняла, матушка, не перепутаю.

— В ночи более на слух придется надеяться, али саламандру позови — пусть посветит. Волох-то точно не спутает. Но всяко быть может и тебе надобно, что он знает знать. Отец твой двумя отрядами соколов отправляет. Один посередь пути дозором встанет — нам знать даст, чтобы не случись, да на себя нагов ежели чего оттянет, от вас отвлечет. А вам дале идти и после малым числом возвращаться. У врат тоже дозор поставить надобно будет. То Волох сробит, там останется. В обрат тебе одной соколов прикрывать, а им тебя. Коль все сладится, начнем детей переправлять. Шибко не спешите, но и не мешкайте. Права Рарог — не навье племя так льды нас сгубят. Купол от напасти ненадолго укроет. Ежели что с Волохом случится — ты у врат останешься, хранить их от нагайн и кадов до нашего прихода станешь. Живу с соколами пошли тогда.

— Сделаю матушка.

— Верю, справишься. Щур поможет, — обняла женщина дочь.

— А Рарог? Неужто договор силу потеряет?

— Все жить хотят, всем места исконные знакомые оставлять тягостно. Но минет разброд, дай время. К вратам ныне как к последней помощи всяк тянется. Потому в пути вам и лесовик и наяда с саламандрой поможет. Им то на руку. С нами часть уйдет, а большинство у врат останется, как прежде жили жить станут. Они же врата от любых посягательств уберегут. Место то заповедным станет, от всякой напасти сохранным. Наг ни отсюда к себе, ни из Кадаса сюда более не пройдет, но и человеку незнаткому путь к вратам предков заказан будет. А и явится — не узрит. Запомни — только у врат три ближних мира в един сливаются и не делятся. Там ночь и день, снег и вечное лето, этот мир и это время, но и мир заповедный безвременный… Щур вам в подмогу добраться. И пусть бы врата не шибко пострадали.

— То вряд ли. Иначе как наги к нам проникли. И все больше их, матушка. Ван сказывал — целым выводком пировали.

— Слышала уже от других, да и по глазам вернувшихся сочла. То случиться могло если камни — хранители с места сдвинулись. Могло быть — что камни — полюса с мест сошли. Нужно будет в спираль хода вещей и равновесия миров в обрат хранителей положить, строго в пазы. Они в схроне меж источниками надежно укрыты, про запас сложены. Пара и у нас есть. Один с тобой будет, другой с Волохом. Щур даст, тем обойдемся.

Дуса кивнула. Знала она те камни, видела в храме. Серебристые сферы с кулак размером с четырех сторон священного огня лежали.

Значит, два из них ведуны с собой заберут, а два крепище и огонь хранить останутся.

У ворот женщин Ван встречал. Стоял хмарый как туча грозовая, ждал.

Только они с ним поравнялись, тихо молвил:

— Малого кнежича в храм отвели. Не в себе Сев.

Ма-Гея ликом бела стала, ахнула, в храм побежала. Дуса за ней хотела, но Ван девочку за руку перехватил. Задержал и тут же смутившись, ладонь свою отнял:

— Не ходи. Тебе в доме работы хватит — Финна вернулась и Арес, Странник привел, — сказал, как прощение попросил за то, что смел до нее дотронуться. — Остальных, сказывал, выманить не случилось.

— Худые? — прошептала девочка, тут же испугавшись.

— Нет, здоровы. Но, будто поморожены. Взгляды дикие, тяжелые. Ран от Хоша и Мала о сыне прознав, пришедших в бане запер, чтоб как с Севом не получилось. Сейчас чернее ночи сидит, думу горьку думает, Странника пытает, вас ждет. Волох позже обещался быть.

Дуса кулачки у груди сжала: страх-то! Что делается?! Что будет?! Удастся ли матушке и ведуну омороченных отшептать? А ежели нет — что отец предпримет? Посечет али отпустит? Скорее посечет. Ран родитель, но еще и кнеж, и родом даже из-за дочери рисковать не станет. Хана Финне и Аресу.

— Не печалься, Дуса, матушка твоя ведунья крепкая и Волох мастеровит — снимут чары, — молвил Ван, видя несчастное личико девы. А у самого глаза жалью полны и неверием. И ясно Дусе, что дело худое, благого выхода лишенное.

— Их можно с собой взять, — прошептала, с мольбой в глаза заглядывая. — У врат источник живы, водица быстро морок снимет.

Ван головой качнул:

— Не о том речь, кнеженка. То не нам решать. В другом предостеречь хочу — Странника сторонись. Чуть что — меня кликни.

— Тебе-то он, чем не по нраву? Каверзы или беды от него ждешь?

— Того и другого. Нутром чую — скверный он.

— Так то не мне — Рану говори.

— Что мне кнеж? Не его просватать хотят — тебя.

— Что за блажь? — удивилась девочка.

— Явь. Краем слышал, как Странник о тебе с Ран говорил, пытал: не думает ли кнеж младшую дочь остепенить.

— И что тятя?

— Молвил: пока не о том думы. Времена лихие боле о роде печься заставляют.

— Ну, тем все и сказано. Да и тебе что за печаль кто муж мой будет?

— Родич я тебе.

— Ой ли?

— Рус-и-ран. И-Ван, вашим родом привеченный.

А сестра Финна теперь навек А-Финна, ибо из рода сама изверглась и то ей помнить сколь проживет будут. Худое совершила, стыдное, за то и платить станет, — вздохнула девочка, жалея вздорную сестричку, что за парня себя покалечила, пред всем арьим племенем ославилась.

— Благо входящим в род, — кивнула Ванну и пошла к дому голову свесив, судьбой Финны озабоченная. Парень словно мысли ее подслушал, нагнал да заговорил:

— Не хмурь бровки, Дуса. Сладится и морок спадет с твоей сестры, тогда и проступок загладить сможет.

— Нет. Не знаешь ты, что ее прочь из крепища толкнуло. Ты Ван, ты ей блазниться стал.

— Вот как? — удивился парень. — О том и мысли у меня не было.

— Знаю. Только своенравна Финна шибко, чтобы то понять. Вбила в голову себе, что ты ей люб, а как поперек встали, так вон и ринулась. Матушка морок навий может и сымет, а как блажь из головы и сердца изгнать? То только самому человеку под силу. Да разве ж Финна раз хоть думала, прежде чем делала, на себя хоть раз со стороны глянула? От рожденья будто изгой живет, все как ей надобно, чтобы было.

— Так наги мыслят: пусть будет и пусть как я хочу, станется, не зачем-то, а потому как я того желаю. Не удивлен теперь, что сестра твоя Маре попалась и нагами очаровалась.

— Что ты знаешь о них?

— Много. Отец мой, было, нагайну приветил…

— Вот как? — Дуса даже остановилась от неожиданной вести, к парню развернулась вся во внимании. — Поведай, правда ли то и отчего нам неведомо о случае?

— То мне лишь да брату моему Славу было доверено. К чему других оповещать? Сама знаешь, как нагов любят. Отец же случаем нагайну нашел — та вылезла младой и видно по младости-то и заплутала. По грудь ему была — хилая. Он сжалился, молоком отпоил, схрон в пещере устроил. Нагов-то не приучишь, они что дети дивьи, своенравны, нагайны иные, нравом мягче, привязчивей. Дурное помнят, но и за благое чтят. Их приручить — вернее товарища не сыщешь, однако и злее тоже. Пока мала была она и нас привечала, а как подросла — ревновать отца начала, шипела на любого кто рядом с ним, огонь пускала. Здорова стала и все золото просила, плавила да по стенам пещеры разбрызгивала. К чему — не ведаю. А только пропал тятя в один день. Ушел и нет его. А пещера камнем завалена — не сдвинуть. То ли нагайна устроила, то ли обвал случился, то ли в пещере отец остался сам, то ли нагайна поспособствовала, себе как трофей оставила… Осторожна будь, Дуса. Навьям веры и на крошку нет, хитры и изворотливы, мороком как сетью ловят. Не спокойно у меня на душе от того, что Странник в крепище, больно он на навья схож хоть и виду арьего.

Девочка даже побледнела: и Ванну в голову, что и ей пришло! Знать неспроста, знать есть в том, что благое, предостерегающее.

— Я осторожна, И-Ван. Благодарствую за заботу.

Загрузка...