Нулевая область

Глава 11

Макс с удивлением огляделся. Он стоял посреди поля, незамысловато упирающегося в горизонт по всей окружности. Чёрное, без единой травинки, однородное, и от этого лишённое жизни. Сверху, словно в мутных разводах купол, нависало пасмурное небо, и Макс вдруг почувствовал тяжёлую тоску во всём теле. Эта тоска стянула его сердце, как удав пойманную жертву, не давая свободно биться, затем стала стягивать лёгкие, и на каждый следующий вдох приходилось затрачивать больше усилий.

— Где я? — спросил себя Макс, оглядевшись ещё раз, в надежде увидеть хоть что-то, что могло объяснить, или хотя бы намекнуть. Но вокруг было то же пустое пространство, бесконечное и бессмысленное.

Тяжело дыша, он несколько долгих секунд размышлял что ему делать, но так и не нашёл ни одного вразумительного ответа. Тогда, сообразив, что ответов может не найтись никогда, если глупо стоять на месте, он просто поплёлся вперёд, глядя под ноги. От однотипной чёрной картинки перед глазами тоска сдавила ещё сильнее, и в голове появилась мысль, что всё это не зря, что должно произойти что-то важное для него. И это что-то будет намного важнее всего уже происходившего с ним.

Он шёл, тяжело вдыхая воздух, чувствуя, как наваливается тяжесть, как всё жёстче бьётся сердце. Устав видеть чёрное, безрадостное полотно земли, он поднял голову, и к своему удивлению разглядел невдалеке перед собой забор. Низкий, высотою не больше чем по грудь, этот забор протянулся слева направо, от одного горизонта до другого.

Прямо по середине этого длинного забора, Макс увидел приоткрытую калитку. Калитка была сколочена из свежих, красивых досок, и приоткрыта едва ли на четверть, но почему-то от одного взгляда на неё сердце словно провалилось в глубокий колодец. Макс судорожно вздохнул и остановился. Что-то было в этой калитке пугающее и безысходное.

Чуть поодаль, по ту сторону забора, Макс заметил идущего к нему человека. Человек шёл не торопясь, как будто ему некуда было спешить.

— Кто это? — спросил себя Макс, прищуриваясь. — Знакомая какая-то походка. Очень знакомая.

И ему вдруг едва ли не до слёз захотелось поскорее узнать — кто же это. Он снова зашагал вперёд, но теперь быстрее, несмотря на то, что уже почти не мог дышать, затрачивая на каждый вдох неимоверное количество сил. Через десяток шагов он, наконец-то, узнал идущего навстречу, ощутив, как внутри зашевелился клубок противоречивых чувств.

Это был его отец. Уверенный и тяжёлый шаг, широкие мощные плечи. Лицо у отца было суровым, тёмные глаза смотрели исподлобья с нескрываемой злостью. И ещё со внимательностью, не моргая, не отпуская ни на секунду, словно боясь потерять интересующий их объект.

Макс улыбнулся, хотя внутри него быстро, как на дрожжах, стала вздыматься тревога.

— Почему он так смотрит? — нервно, начиная чувствовать давно забытый, детский страх, спросил он себя. — Почему у него такие глаза?

Уже почти подойдя к калитке вплотную, Макс протянул вперёд левую руку, чтобы приоткрыть её чуть больше, и сделав шаг, оказаться за забором, но тут его внимание привлекло злое рычание раздавшееся за спиной. Он удивлённо обернулся, и по инерции выставил вперёд правую руку.

На него неслась собака. Огромный, оскалившийся кавказец бежевой окраски. Близость овчарки и её злой оскал на мгновение привели его в ступор, и он дёрнулся назад, только когда овчарка вцепилась в тыльную часть кисти.

— Чего тебе?! — глупо выкрикнул, пытаясь вырвать руку из пасти, чувствуя, как сдавливается челюсть, как больно и глубоко впиваются клыки, и искренне не мог понять, почему собака не разжимает пасть и не отпрыгивает.

Он уже попадал в такую ситуацию. Огромный кавказец кинулся на него, когда он, возвращаясь домой с рынка, завернул за угол высокого бетонного забора пожарки. Так получилось, что в момент неожиданного столкновения, между ним и псом оставались только жалкие три метра, и как только они повстречались взглядом, пёс тут же набросился не раздумывая. Видимо, он решил, что отступить не успеет, и инстинкт повёл его в бой. Макс тогда так же глупо выставил вперёд руку, чтобы как-то отбиться, и уже через три секунды рука была прокушена в двух местах.

Но тогда пёс после укуса сразу же отпрыгивал, и это было понятно. Он понимал, что человек может нанести ответный удар в голову, в горло, ещё куда-нибудь, но эта собака и не думала отпускать его.

По тому эпизоду Макс ясно понял, что бороться с большими собаками без оружия, особенно с собаками служебных пород, занятие бессмысленное, и даже без проблем грозящее смертью, поэтому он через силу стал отступать, потянув пса за собою. Он хотел укрыться за калиткой, поближе к отцу, как и в детстве ища у него защиты. Ведь всё же родной человек, хотя и помнил Макс о его суровости, иногда переходившей границы. Но пёс упёрся передними лапами в землю, и он, к своему удивлению сделав всего шаг, больше не смог сдвинуться ни на сантиметр. Тогда он обернулся, и задыхаясь, позвал отца.

Но отец не поспешил к нему. А даже напротив, резко остановился и с ненавистью посмотрел на пса. И тут голову Макса словно обожгло мыслями — Он мёртв. Он же мёртв, чёрт подери. Он умер пятнадцать лет назад.

И словно подтверждая эти мысли, лицо отца стало изменяться. Бледная кожа начала оплывать вниз, словно тающий воск, оголив вначале лобную кость, затем два огромных овала глазных белков. Какое-то время была видна злая ухмылка, но через пару секунд и губы превратились в стекающее вниз желе, оголяя мерзкий, безжалостный оскал.

— Сука, — сдавленно выдохнул Макс и попятился от калитки. Мертвец снова зашагал вперёд, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, и Макс почувствовал, что пёс отпустил руку. Он удивлённо повернулся к нему, но пёс уже рванул вперёд. Слегка задев своим мощным телом ногу, он проскочил мимо, и встав напротив приоткрытого прохода, оскалился и глухо зарычал. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, он весь сжался и замер, и Макс понял, что этот пёс готов защищать его до конца. Но почему? Макс пару секунд смотрел на оскалившееся и сжавшееся пружиной животное.

— Чарли? — вдруг догадавшись, с удивлением выдохнул он, и больше не смог вдохнуть. Воздух застрял прямо у губ, словно наткнулся на бетонную стену.

Пёс на секунду обернулся, и его опущенный вниз хвост пару раз игриво дёрнулся из стороны в сторону, но тут же застыл, словно гранитный. Пёс снова вперился в приближающегося мертвеца. Из его пасти с хрипом и ненавистью вырвался глухой рык.

Макс видел, как мертвец ускоряет шаг, как всё больше сжимается Чарли, и ещё он чувствовал, что не дышит. Он стал дёргаться в агонии, в мозгу засверлила всего одна мысль — нужно вдохнуть, всего раз, вдохнуть, вдохнуть.

Пёс, как пружина, молниеносно распрямился, и бросился на мертвеца, а Макс провалился в густую темноту. В этой темноте не было ничего, за неё нельзя было зацепиться, но в ней можно было дышать, и Макс несколько раз втягивал в себя воздух до предела, несмотря на жуткую боль между рёбер.

— Чарли, — прошептал он, когда дыхание восстановилось, а сердце немного успокоилось.

Лоб покрылся холодными каплями пота, а тело вовсе казалось напрочь пропитанным им. Макс попробовал шевельнуться, но тело не откликнулось.

— Где я? — снова спросил он себя, но вокруг была только темнота, которая не могла дать ответа. Тогда он стал думать о Чарли.

То, что это был именно он, Макс теперь не сомневался. Чарли подарили ему в шесть лет. Маленький, скулящий щенок с вяло крутящимся хвостиком. Кто подарил, Макс уже не помнил, но помнил, что он был по-настоящему счастлив тогда. Он возился с этим щенком с утра до вечера, кормил его из бутылочки тёплым молоком, пытался играть, чесал разбухшее от молока пузо. Но щенок был каким-то болезненным. Он делал всё вяло и продолжал тоскливо поскуливать. Но разве это могло что-то изменить?

Через месяц от усиленной заботы, а может и сам по себе, Чарли стал здоровее, и даже чуть веселее. Он уже вовсю вилял хвостом и восторженно бегал за Максом враскорячку, за что и получил «чаплинскую» кличку.

Ещё через месяц стало понятно, что Чарли слепой. Стало понятно отцу, Макс же знал об этом уже давно. Он видел, как Чарли тыкается мордочкой в стены, в дверь, как по нескольку секунд прислушивается, прежде чем побежать в его сторону. Вердикт был суров — слепая собака не нужна.

Макс просил, плакал, умолял, но отец был неприступен. Однажды Макс вернулся с матерью из детсада, а Чарли не было. Он ходил по комнатам и звал. Потом обыскал весь двор и снова звал. А потом отец всё объяснил.

С тех пор, со своих маленьких и глупых шести лет, он уже никогда не считал отца тем человеком, с которого нужно безоговорочно брать пример.

— Чарли, — Макс грустно улыбнулся. — Спасибо, друг. И прости меня за всё.

Он сделал ещё одну попытку шевельнуться. По всей правой руке тут же запульсировала боль, хищно перекинулась в голову, и Макс скривив лицо, не стал доводить попытку до логического завершения. Он расслабился и прикрыл глаза.

— Этот забор он между этим и тем, — подумал он. — За ним смерть. А мой Чарли меня спас, и ему всё равно, что я не спас его тогда. Зачем ему это? Может это его суть?

Макс прислушался к ощущениям в теле, но к своему удивлению заметил только, что кроме боли ничего не чувствует. Словно он сам был болью и больше ни чем.

— Что со мной?

Он попытался вспомнить, но разглядел в мыслях только туман. Этот туман был грязно-серым, омерзительным пятном, и Макс несколько минут просто всматривался в него, не ища никаких ответов. И только когда в этом тумане мелькнуло серое существо и бросилось на него, он резко открыл глаза.

— Крак. Крак укусил меня. Точно. А Пашку?

Он судорожно напряг мысли, но дальше напавшего на него крака ничего не приходило на ум. Мысли вдруг стали похожи на пальцы, они потянулись к темноте, словно пытаясь уцепиться за неё, и Максу показалось, что эта картинка ему уже знакома. Как будто он видел её совсем недавно, но вот где?

Он почувствовал сильную усталость. Эта усталость была только в голове, словно скопилась там вся, не в силах распределиться по бесчувственному телу, и Макс закрыл глаза. Пальцы-мысли тут же расслабились, стали ватными, и он снова провалился вглубь пустоты.

И где-то в этой глубине он иногда ощущал себя, а иногда чувства снова исчезали. Иногда он слышал где-то очень далеко голоса и пытался разобрать, о чём они говорят.

— о…е…рёт? — спрашивал голос повыше.

— е…аю — говорил низкий, спокойный.

— о…ет…ку…о…ять? — спрашивал голос повыше.

И снова был провал в никуда.

А потом Макс почувствовал, как кто-то положил ему ладонь на лоб.

— Спала чуток температура, — сказал низкий голос и убрал руку.

Макс медленно открыл глаза. Свет ослепил, резанув зрачки, и пришлось снова зажмуриваться.

— Максимка, — позвал голос. — Ты меня слышишь?

Макс узнал голос деда, и внутри сразу же стало легче. Боль никуда не исчезла, она разлилась по всему телу, стала не такой острой, но не исчезла, однако всё же стало легче. В чём именно, Макс понять не мог, он просто это почувствовал. Он снова осторожно поднял веки и увидел деда. Тот сидел возле кровати, заботливо глядя на него. Макс попытался улыбнуться, но видимо вышло не очень.

— Больно, Максимка? — спросил дед, и на его лице появилась обеспокоенность.

Макс вяло покачал головой из стороны в сторону.

— Ты потерпи чуток, — дед провёл ладонью по бороде. — Такое уже бывало. У нас краки троих кусали. Тогда ещё, в начале самом. Но никто не умер, — дед улыбнулся. — Повалялись чуть в кроватях, да на ноги встали, как новенькие. Эт ничего. Главное, кость цела.

Макс слушал деда, и чувствовал, как крепнет уверенность. И крепла она совсем не от дедовых слов, а просто потому, что Макс понимал — теперь он уже не умрёт. Этот сон с Чарли, которой спас его, этот солнечный свет, который хоть и резал ещё глаза, но уже наполнял своей силой, эта добрая улыбка, обрамлённая седыми усами и бородой, этот голос полный мудрости, именно они возрождали уверенность, а слова были только дополнением. Макс и не вникал в их смысл, он просто слушал. Но вдруг обретённое спокойствие оборвалось, как тонкая ниточка.

— А Пашка? — преодолев боль, прошептал Макс.

С лица деда исчезла улыбка. Он глухо покашлял.

— Тебе бы поспать ещё, Максимка. Сон он лечит, — сказал скороговоркой.

— С Пашкой что? — повторил свой вопрос Макс, чувствуя, как от напряжения выступает пот на лбу.

— Ну, — дед снова покашлял. — Однозначно сказать нельзя. Тень его, в-общем, потянула за собой. Но чтоб убивала, этого я не видел. Этого не было, — последние слова дед проговорил с какой-то деланной уверенностью, и Макс всё понял.

Он понял, что это означало одно, дела плохи, и скорее всего, тень Пашку…

Макс хотел спросить у деда, а были ли случаи, когда тени не убивали, но ясно осознал, что ему не хватит сил на такой длинный вопрос, поэтому он только как можно выразительнее посмотрел на Егорыча, пытаясь спросить одними глазами. Но дед быстро поднялся и отвёл взгляд.

— Поспи, — тихо сказал он. — Поспи ещё, пусть чаёк лечит. Чаёк и сон, они на пару большая сила. Любую хворь одолеют. Я тебе ещё подорожника на рану… в общем, чтобы вытягивал эту гадость. Подорожник полезный, едрить его в корень, — дед махнул рукой, устав уходить от темы с Пашкой.

— Пойду, водички вскипячу. Травы ещё залью, пусть настаивается, — бросил он и торопливо вышел из комнаты.

Макс услышал, как скрипнула половица в зале, потом звякнул чайник на кухне, и через несколько секунд негромко хлопнула дверь. Оставшись в одиночестве, Макс попробовал судорожно придумать хоть что-нибудь, чтобы отвлечься, забыть о друге, но не смог. Мысль о нём, как пуля, проткнула мозг, угодив точно в «яблочко», не оставив ни одного шанса отвертеться.

— Эх, Пашок, Пашок, — снова нахлынула тяжесть, и Макс почувствовал, как стиснулись зубы. — Суки, — прошептал он. — Суки поганые.

Дед вернулся в дом минут через тридцать. Коротко скрипнула дверь, послышались осторожные шаги, слабо цокнула ручка чайника. Дед явно старался делать всё как можно тише.

— Наверное, думает, что я уснул, — понял Макс, и от такой заботы стало теплее на душе.

Дед в комнату не заглянул, и видимо остался на кухне, поэтому Макс перестал прислушиваться к редким, едва различимым звукам, и вернулся к своим размышлениям. Всё то время, пока отсутствовал дед, Макс был погружён в воспоминания.

Он вспоминал, как подружился с Пашкой, как они попадали в разные переделки, как однажды подрались по-дурости. Да, у Пашки были недостатки, но разве сейчас они могли иметь значение? Люди не боги. Может быть когда-нибудь, но пока нет.

Макс снова стал прислушиваться, но больше с кухни не донеслось ни одного звука. Дед явно не хотел разбудить его, или по крайней мере, давал ему уснуть, но Макс уснуть не мог. Он вспоминал. Вспоминал и анализировал то, что произошло здесь с самого начала и до текущего часа. Анализировал и удивлялся, почему раньше он не мог вот так же досконально постараться разложить всё по полочкам.

— Слишком много событий. Сразу. Для понимания нужно время. Да и что я могу понять?

От мыслей Макса отвлекло жжение внутри тела. Это жжение ощущалось ещё с самого пробуждения, но пока он вспоминал и размышлял, он не заметил, как оно возросло, и теперь стало нестерпимым. Резко, поверх тупой, повсеместной боли, оно вдруг резануло с жестокостью и без предупреждения. По гортани, по лёгким, по желудку. И Макс пожалел, что не попросил воды ещё тогда, когда дед был рядом. Теперь же ему нужно было позвать его, а он понимал, что для этого нужны силы. Да, здоровый человек улыбнулся бы, скажи ему, что позвать находящегося в пяти метрах от него человека почти невозможно. Мы вообще часто считаем глупостью вещи, поразмыслив над которыми, мы бы уже не считали их таковыми. Разве возможно докричаться, например, до абсолютно глухого с тех же пяти метров? Или даже с двух?

Мне нужно воды, — подумал Макс. — И желательно кружек пять.

Он вымученно улыбнулся. Потом целую минуту мысленно настраивался, понимая, что при его слабости, вряд ли, получится крикнуть несколько раз, и наконец, решился.

Крик прозвучал сдавленно, с глубоким, низким хрипом.

— Ну, хоть так, — обрадовался Макс.

Он понимал, что хотя крик получился и не совсем уж криком, но достигнуть кухни он всё же смог. И Макс не ошибся. Послышались шаги, и через несколько секунд дед уже стоял у кровати.

— Пить, — прошептал Макс. — Холодного только.

Дед кивнул и ушел. Вернулся он скоро, видимо, вода была на кухне, и ему не пришлось ходить за нею в сарай. Он просунул одну руку под Максову голову, осторожно приподнял её, и поднёс кружку к губам.

Макс стал пить, медленно, маленькими глоточками и чувствовал, с какой жадностью принимает воду организм. Казалось, она не доходит даже до пищевода, а впитывается прямо во рту, до единой капли. От этого Макс очень долго не мог утолить жажду. Кружка была уже почти пустой, когда, наконец-то, он почувствовал прохладу в гортани, и пожар стал отступать.

— Может ещё? — спросил дед, когда кружка опустела.

— Хватит, — прошептал Макс.

— Ну и правильно. Всего нужно в меру.

Дед аккуратно опустил руку, и так же аккуратно вытащил её из под головы Макса.

— Я, конечно, не доктор, и ничего не понимаю, — заговорил он торопливо. — Но мне кажется, оно хоть что, а всё должно быть в меру.

— Сколько я вот так? — перебил его Макс, почувствовав себя немного лучше после кружки воды.

— Двое суток, Максимка, — ответил дед. — Угу. Двое. А кто такой Чарли? — спросил он вдруг. — Ты в бреду несколько раз повторял.

— Пёс у меня такой был, — выдохнул Макс и вяло улыбнулся.

На губах деда тоже расплылась улыбка.

— Надо же, — проговорил он с какой-то подчёркнутой мягкостью. — Ещё ни разу не слышал, чтобы в бреду псов поминали.

— Он мне жизнь спас, — прошептал Макс.

— Да-а, — лицо деда стало задумчивым. — А наших всех краки убили. У меня смешной кабысдох был. Трезорка. Это вроде, как пират, — дед усмехнулся. — Брехливый был, что-о ты. Ну, и ладно.

Дед поднялся.

— И всё-таки тебе бы поспать нужно. Сон — лучший лекарь. А если чего ещё понадобится, так ты зови, Максимка. Не думай чего там да как, а сразу зови, — он ещё пару секунд потоптался на месте, словно хотел сказать что-то ещё, но вдруг быстро развернулся и ушел.

— Хорошо, — зачем-то прошептал Макс, хоть и понимал, что дед его уже не слышит. И чувствуя, как вместе с выпитой водой в него медленно возвращается сила, он ещё очень долго смотрел на потускневший, давно не беленый потолок с задумчивой улыбкой на губах.

Глава 12

Следующим утром дед принёс кружку полную тёплого, наваристого бульона, от одного запаха которого у Макса потекли слюнки.

— Утку вчера подстрелил. На болотах, — мягко проговорил дед, глядя, как Макс с трудом глотает. — Больно?

— Немного, — выдохнул Макс, отведя кружку от губ. — Бывало хуже, — он кисло улыбнулся.

Ему вспомнилось, как точно так он пил бульон в семнадцать лет. Тогда у него были неполадки со здоровьем, и врачи, а Макс в те дни не побывал, по понятным причинам, разве что у гинеколога, всё никак не могли определить их источник. Они говорили заумные фразы, многозначительно смотрели, но было понятно, что за всем этим стоит пустота. Они не знали. И то ли, чтобы отмазаться, то ли в угоду своему профилю, отоларинголог посоветовал ему вырезать гланды. Он назвал это по-другому — удалить миндалины, но в реале получилось именно вырезание, а также выдавливание, выскабливание и ещё куча очень неприятных процедур.

Он вспомнил, как улыбался, идя из операционной. Наркоз ещё действовал, а стоящие в ряд у стены пациенты лор-отделения всячески пытались поддержать его глупыми шутками. То, что они высыпали в коридор почти все, Макса не особо удивляло. Он умел за короткое время расположить к себе. Он даже умудрился в первую же ночь после поступления, соблазнить девушку из соседней палаты, из которой по случайному совпадению, в тот день выписали двух лежавших с нею старушенций. Соседка осталась одна, а Макс в то время был романтичен и упёрт по данному направлению.

Когда действие наркоза закончилось, тогда пришла боль. Боль, которой он до этого ещё не чувствовал ни разу. Он только сплёвывал сукровицу на платок и хотел одного — провалиться в спасительный сон.

Теперь боль в горле тоже была, но сравниться с тою у неё не было шансов.

— Всё познаётся в сравнении — подумал Макс — Нужно только вспомнить, что было хуже. Каждый день нужно вспоминать, что было хуже, и тогда можно выдержать любую фигню.

Макс не заметил, как допил. Он удивлённо заглянул в кружку и улыбнулся.

— Вкусно? — дед тоже улыбнулся. — Может ещё, а, Максимка?

— Не, хватит, — Макс протянул кружку деду. — Пусть организм это расщепит. Ему ж надо сначала расщепить, чтобы энергию вытащить.

— Мудрёно, — дед хмыкнул. — Ну, да это и не главное, Максимка. А главное, что через день-два ты уже бегать будешь.

— С таким наваристым бульончиком я и к вечеру сегодня в пляс пойду.

Дед коротко рассмеялся, взял кружку и поднялся.

— Я сегодня на пост, — проговорил он, беря в руку табурет. — Ну, да ничего. Через пару часов внучка придёт, подежурит тут возле тебя.

— Маша? — Макс спросил так быстро, что испугался, не заподозрит ли дед чего ненужного.

Но дед не заметил его внутренних волнений.

— Маша, Маша, — просто ответил он.

— Это… — Макс постарался сделать голос как можно равнодушнее. — Егорыч, у меня к тебе просьба.

— Какая, Максимка? — дед обернулся.

— Егорыч, зарос я, как не знаю кто. Мне б побриться.

Дед ухмыльнулся.

— Ишь, кавалер. Да как же ты побреешься-то?

— Кружку ж удержал, ничё? А ты мне все причиндалы на табурете расставь. Прямо возле кровати. Я поднимусь и побреюсь как-нибудь.

— Хе, — дед мотыльнул головой. — Да ты не бойся, Маша за тобой и небритым поухаживает.

— Да причём тут это, — Макс стал судорожно искать отговорку. — У меня, это… чешется, блин, а потом аллергия бывает. Пятнами пойдёт.

Максу самому стало смешно от такой отговорки, но он сдержался и совершенно серьёзно посмотрел на деда.

— Я правду говорю, пятнами пойдёт.

— Ишь ты, — дед заулыбался. — Ну, да ладно. Пятнами, так пятнами.

Он поставил табуретку на место и вышел из комнаты.

— Не сильно я спалился? — стал думать Макс. — Может дед раскусил? Или нет? Блин, я как малолетка, в натуре. Двадцать семь же уже, чё нельзя как-то похитрее? Да и посдержанней тоже.

Но несмотря на эти мысли, Макс к своему удивлению задумчиво улыбнулся. В зале хлопнула дверца серванта, послышалось шебуршание. Видимо дед искал бритвенные принадлежности.

Макс провёл рукою по подбородку. На самом деле зарос он ещё не очень, и желание вот в таком состоянии побриться немедленно, выглядело, по всей видимости, подозрительно.

Ну точно дед спалил, — Макс покачал головой. — Хотя, в чём спалил? Чего-то я опять не туда думаю. Меня жена там ждёт не дождётся, а я тут…

Ой, не начинай, ладно? — зло перебил он сам себя, и тупо уставился в потолок. — На хер всю эту фигню.

Дед вернулся в комнату. В руках он держал бритвенный станок, небольшое зеркало, прикреплённое на подогнанный под него прямоугольничек из ДСП, и маленькую пиалу.

— Вот, нашёл, — стал объяснять он, расставляя на табурете принесённое. — Я же сам уже давно не бреюсь. Я ножницами пообрежу чуток и порядок. Здесь вот вода тёплая. Это зеркальце, — он установил его, отведя от дощечки металлическую подпорку. — А это вот станок. Вроде всё, — он на секунду задумался.

— А! — вдруг воскликнул он и торопливо полез в карман пиджака. — Лезвие же вот. Спутник.

Он положил на табурет малюсенький конвертик какого-то непонятного морковного цвета. — Лезвие новое. Это лучшие, Максимка. Я сам раньше только Спутником брился.

— А пена? — спросил Макс, чуть приподняв голову и разглядывая расставленные на табурете вещи.

— Нету, — выдохнул дед. — Что была, та засохла. Так тридцать лет всё же прошло, как я её в последний раз покупал.

— А мыло? — хотел было спросить Макс, но сообразил, что мыла видимо тоже нету.

— Ничего, Егорыч, — Макс поднял руку и провёл туда-сюда по левой щеке. — Щетина у меня не особая, лезвие новое, как-нибудь, в-общем.

— Ага, — дед помялся, потом развёл руками, и зачем-то повторил с глупым выражением лица. — Нету.

— Да ничего, Егорыч, говорю ж, — Макс улыбнулся. — И так сойдёт.

— Ну, и ладно, — дед хлопнул в ладоши. — Пора мне. Пойду.

— Угу, — кивнул Макс.

Дед вышел из комнаты, с минуту повозился в зале, потом уже на кухне скрипнула половица. Макс подождал, когда хлопнет входная дверь, и только после этого стал обдумывать, как ему лучше подняться. Подниматься при деде не хотелось. Он бы стал помогать, поддерживать, а Максу уже начинало тошнить от своего теперешнего положения. Ему, конечно, была приятна забота этого, в-общем-то, чужого ему человека, он был благодарен за неё, всем сердцем благодарен, потому что понимал — исходила она тоже от сердца. Но даже такая чистая вещь может вызывать тошноту. От самого себя, вот такого беспомощного.

Он осторожно пошевелил правой рукой. В плече закололи сотни иголок.

— Нет, правую лучше не трогать, — прошептал Макс, и переключился на ноги. Немного согнул в колене левую, потом правую. Ноги слушались.

Он снова выпрямил их, и откинув здоровой рукой одеяло, подтянул левую ногу к краю кровати. Согнув её, упёрся икрой в железный уголок, к которому крепилась сетка, и помогая рукой, быстро поднялся. Голова тут же закружилась, в ушах мерзко засвистело, и Макс зажмурившись, наклонился вперёд. Так, враскорячку, он просидел целую минуту, глубоко и часто дыша. Наконец, ноющая боль в растянутых мышцах правой ноги, заставила его переместить её в нормальное положение. Он, как и левую, подтянул её осторожно к краю кровати и опустил вниз.

В нормальном, сидящем положении стало полегче. Боль теперь чувствовалась только в правом плече, и Макс мысленно обматерил крака, из-за которого ему теперь приходилось двигаться так нелепо и так по-деревянному. На ум пришёл кадр из старого советского фильма-сказки про Буратино, и Макс грустно хмыкнул.

Подтянув поближе к себе пиалку, он взял бритвенный станок и повертел его, с интересом рассматривая. Таким он никогда не пользовался. Как-то ещё на заре своей торгашеской деятельности, он продавал нечто подобное, но только китайского производства, и никто, кроме солдат, это не покупал. Правда, солдаты брали сразу упаковку с десятью станками, видимо на весь взвод. Ещё такой же был у отца. Поэтому Макс имел представление, как с этим всем управляться, и до него вдруг дошло, что с одной рукой придётся здорово повозиться.

Первым делом нужно было открутить ручку. Макс несколько секунд размышлял, потом зажал ручку между зубов и отвертел сами металлические пластинки. Достав лезвие из конвертика, и уложив его между пластинок, он долго пытался вкрутить ручку обратно, придавливая пластинки мизинцем.

— Фух, — выдохнул он, и довольно улыбнулся, когда станок, наконец-то, был в сборе.

Первым делом он решил выбрить шею под подбородком, но проведя по ней всего пару раз, он чётко осознал, что бритьё таким станком закончится многочисленными порезами. Слишком сильно выступало лезвие и слишком уж под прямым углом. После всяких жилеттов, этот станок был всё равно, что топор. Положив его на табурет, он стал рассматривать в зеркале маленькую ранку. Кровь медленно сочилась, ранка пощипывала, и Макс придавил её пальцем.

— Да-а, блин, — протянул он. — Придётся не бримшись.

Он удручённо цокнул языком и стал рассматривать своё отражение. Сначала он рассматривал его полностью, одной картинкой, не сосредотачиваясь на деталях, но незаметно для себя сфокусировался на глазах. Смотрел в них целую минуту, неподвижно, не мигая, и вдруг глаза стали казаться ему чужими. Теперь и они смотрели на него, отчего лёгкий холодок пробежал вверх по спине и замер где-то в затылке, вызвав ощущение, словно к затылку приложили кусочек сухого льда. Макс видел, как в его глазах, в его собственных глазах медленно, но с какой-то непреодолимостью росла злость, и этот непреодолимо злеющий взгляд был до отвращения неприятен и… страшен. Но Макс не отвернулся. Такое он проделывал уже несчётное количество раз, особенно любил он эти гляделки в юности, и всегда вот именно в этом месте он не выдерживал и отворачивался. Но не сейчас. Сейчас он хотел досмотреть. Именно так и подумал он — досмотреть. Как будто фильм. Фильм идущий всё жизнь, стоит только подойти к зеркалу, но многие ли досматривают его до титров?

Он уже видел свой взгляд, как совсем не принадлежащий ему. С той стороны на него теперь смотрел зверь, безжалостный, не умеющий мыслить, плевавший на то, внутри кого он находится, и словно жаждущий только одного — вырваться наружу. Картинка вокруг глаз стала понемногу меркнуть, голова закружилась и участилось дыхание. Зверь пытался победить человека, затянуть внутрь зеркала, чтобы поменяться с человеком местами. Ему хотелось свободы. Но Макс только усмехнулся.

— Ты часть меня, — сказал он презрительно, — А не я часть тебя. Понял?

И зверь смирился. Он поспешно отступил в глубину, признав силу хозяина.

Макс отвёл глаза от своего отражения и огляделся. Скромная обстановка вперемежку с рассеянным светом немного успокоили. Он медленно прилёг, зацепив ненароком правое плечо, и скривившись от боли, стал разглядывать пустой патрон, висящий на торчащем из потолка проводе.

Хозяин — это разум, — стал размышлять он. — Хотя, блин, уже сотни тысяч лет эволюции он укрепляет свою власть, а зверь всё ещё надеется на свободу. А ведь у некоторых он её и получает.

Он прислушался к плечу. Боль улеглась. Уползла, как змея в нору, куда-то вглубь мышц.

А ведь не в этом дело, — он вдруг словно ухватил весь вопрос разом, со всех сторон. — Ведь нужно не загонять зверя, а приручать его. Да, приручать. Ведь он нужен. Вот здесь, например, против этих тварей. Если разум не в состо…

Он вдруг осёкся.

А ведь в состоянии, чёрт дери. Ведь я как-то же им эту тварь схватил.

Он вспомнил пальцы-мысли и к его удивлению, это всего один раз приходившее к нему состояние легко вернулось. Он снова видел их, длинные, крепкие пальцы, и он попробовал пошевелить ими. Пальцы послушались. Тогда он решил ухватить ими занавеску на окне. Без каких либо задержек, как и пальцы рук, они исправно выполнили приказ.

Что это? — Макс почувствовал тревогу где-то под левой лопаткой. Он хоть и управлял этими пальцами, они хоть и являлись частью его самого, но видеть их было всё равно страшно. Там, когда он ухватил ими тень и оторвал от неё извивающиеся тесёмки, страшно не было. Там было всё быстро, в пылу, а здесь в рассеянном свете комнаты, в полной тишине и одиночестве стало страшно. И страшно только по одной причине — он испугался того, что это не он, что это что-то чуждое, такое же чуждое, как все эти твари, как зверь внутри. Он напряжённо, с силой тряхнул головой, пытаясь отогнать видение, словно страшный морок, но видение не отступило, и тогда он рванул занавеску на себя, резко, с криком.

— Это я! — закричал он. — Ничего кроме меня!

Тишина на секунду потонула в треске рвущейся материи, потом грохнулась об пол упавшая массивная гардина и тишина резко вернулась, показавшись ещё полнее, ещё глубже.

— Это я, — обессилено прошептал Макс в этой глубокой тишине. — Ничего кроме меня.

Он закрыл глаза и долго всматривался в темноту. Пальцы-мысли исчезли, словно удовлетворившись исполненным, а вместе с ними исчез и страх. Теперь Макс знал, что это он, что эти пальцы — он, и ничего больше. И он умиротворённо вдохнул, но тут услышал, как скрипнула входная дверь. Лёгкие и воздух в них застыли.

Открыв глаза, он беззвучно выдохнул и прислушался. В голове заметались мысли, привычные, обычные человеческие мысли.

Он услышал, как дверь закрылась, и очень тихо звякнула защёлка. Смешная защёлка, похожая больше на чайную ложечку. Если надавить на неё с той стороны пальцем, с этой поднимался крючок.

Потом какое-то время снова была одна тишина, и Макс начал волноваться.

А что если она не зайдёт? — подумалось вдруг. — Застесняется, и просидит на кухне до самого прихода деда.

А тебе не всё равно? — спросил он себя, но что-то сладко сжавшееся возле сердца без слов ответило на этот вопрос.

Она вошла неожиданно, наверное потому, что не было слышно её шагов.

— Здравствуйте, — услышал Макс, и хотел было повернуть голову, чтобы увидеть её, но к своему удивлению не смог. Ему вдруг стало стыдно своего внешнего вида, своего теперешнего положения, ещё тысячи мелочей, и он только глупо кивнул в ответ.

Следующие секунд пять он просто чувствовал её присутствие, и внутри него гулял вихрь, но вихрь этот был тёплым, и как ни странно, ничего не разрушал, несмотря на своё прямое предназначение. Она молчала, а он мог только представлять — смотрит ли она него, или она смотрит на гардину на полу, или ей вообще всё равно, и плевать на все его вихри.

А с чего ей должно быть не плевать? — усмехнулся он. — Кто ты для неё?

— А вы уже побрились? — наконец спросила она. И Макс услышал в её голосе то ли жалость, то ли снисходительность к нему, он не разобрался, и ему стало снова стыдно, но теперь оттого, что он так глупо, как какой-то школьник, молчит.

— Нет, — он повернул голову в её сторону. Она смотрела на него, и когда их глаза встретились, испугано перевела взгляд на гардину, наполовину укрытую разорванной занавеской. Макс снова видел её профиль, аккуратный подбородок, чёрные реснички, светлые волосы, перетянутые у затылка едва заметной резинкой. На ней было всё то же платье, лёгкое, в цвет глаз.

— А что с занавеской? — торопливо, дрогнувшим голоском спросила девушка.

— Да это я, нечаянно, — стал на ходу придумывать Макс. — Хотел до окна прогуляться. Меня в сторону кидануло, ну, я и ухватился. Давай на ты, хорошо?

— Хорошо, — сказала она и одновременно пожала плечиками, отчего Макс не удержался и рассмеялся. Так это у неё вышло естественно, и от противоречия слова и движения, почти по-детски.

На секунду она замерла, даже немного сжалась, но вдруг решительно посмотрела на Макса.

— Так! — воскликнула она с неподдельной весёлостью. — А почему это мы смеёмся? Мы болеем, или притворяемся? А может мы просто обманщик?

Она подняла руку и погрозила указательным пальцем. Макс тут же подавил смех и даже почти подавился им. Ему снова стало стыдно. Он смотрел в её глаза и судорожно решал, что ответить, но в голову лезла всякая чушь.

Лицо Маши вдруг стало серьёзным.

— Вам нельзя смеяться, — сказала она.

— Тебе нельзя смеяться, — досадливо скопировал Макс. — Мы же договорились.

— Тебе нельзя смеяться, — повторила Маша.

— А вот здесь я не согласен, — Макс почувствовал, как от этой простой зацепки внутри расплывается спокойствие. Разговор завязался, оставалось только продолжать его, хоть чем, хоть полнейшей чепухой, лишь бы не сухое молчание. — Смех он полезен. Смеющийся человек счастлив, — ляпнул он вдруг всплывший откуда-то из читанного афоризм.

— А человек говорящий афоризмами тоже счастлив? — Маша улыбнулась.

Макс оторопел. Это было похоже на разглядывание тех дурацких картинок, в которых совмещены два изображения. Одно вроде бы явное, а другое скрытое. Тебе говорят, к примеру, что ты должен увидеть лицо, но ты видишь только дерево. И хоть убей, ничего кроме этого дерева. Но вдруг, наконец-то, слава богу, ура — ты видишь это долбаное лицо. Да, чёрт подери, вот же оно!

Теперь был именно такой случай. Макс с удивлением увидел совсем другое, нежели видел до этого. Или хотел увидеть.

Я просто создал себе образ, — подумал он. — Деревня, девушка, красивая, но глупенькая. Аксиома, блин. А тут оказывается намного интереснее.

— А такая умная девушка счастлива? — спросил он и улыбнулся в ответ.

— Если бы не краки, тогда бы ответ был — да. Тени ещё теперь… — Маша вздохнула, улыбка исчезла с её лица.

— Ничего. Теней тоже можно побеждать.

— Как?

Макс хотел было тут же выложить про пальцы-мысли, про то, что если он так сумел, значит, и у них получится. Что может быть так именно и должно быть — появляется новая тварь и что-то происходит внутри, что-то меняется. Но он осёкся. Стоит ли об этом говорить? Не рано ли вообще говорить о том, что получилось всего пару раз?

— Расскажи мне про силу — сказал он вместо этого.

— Какую силу? — удивлённо спросила Маша.

Макс уловил в её голосе фальшь, и повторил сделанное ею несколько минут назад движение. Он поднял руку и покачал туда-сюда указательным пальцем.

— А может мы просто обманщик? — спросил он её же словами и улыбнулся.

— Ну, не знаю, — она поджала губки. — Может, у дедушки лучше спросишь?

— Можно, конечно, и у дедушки спросить, но мне честно непонятно. Я же не враг какой-то. И вот даже, — Макс указал пальцем на правое плечо. — Ранен в битве, так сказать, с общим противником. Маш, ну ты же должна мне верить. Да?

Маша сжала кулачки, и согнув руки в локтях, нервно потрясла ими.

— Ну, ладно, — торопливо выдохнула он, словно боясь передумать. — Только ты дедушке не говори, что я тебе рассказала, хорошо?

— Хорошо, — кивнул Макс.

— Честно-честно?

— Маша, честное пионерское, — Макс разулыбался. Последний раз на полном серьёзе он говорил такое лет восемнадцать назад.

— А почему улыбаешься? — девушка нахмурилась и посмотрела так пристально, словно пыталась разглядеть маленькую, зелёную ящерку в густой зелёной траве. Само собой, ящерка эта была в её понимании ложью. Макс тут же сделал серьёзное лицо.

— Это я про другое смеюсь. Насчёт пионеров. Просто реально давно такую фишку не задвигал.

Маша перестала хмуриться, и даже наоборот — вскинула вверх брови.

— Ты так странно разговариваешь. Не по-русски как-то.

— Ну, ты же меня понимаешь? — удивился Макс и хмыкнул. — Надо же, не по-русски.

Он выпятил нижнюю губу и с глупой миной повертел головой.

— Да-а, блин, — он вдруг широко улыбнулся. — А кстати, запросто. У нас там есть такое понятие — албанский язык. Вот я по ходу на какой-то его разновидности и разговариваю. Можешь меня забанить, — Макс снова рассмеялся.

Лицо Маши сначала стало ещё удивлённей, но вдруг брови снова поползли вниз, а в глазах блеснула обида.

— Я не знаю почему ты говоришь такое, но теперь я тебе ничего про силу не расскажу.

Она резко повернулась, и надув губки, вышла из комнаты.

— Маша! — воскликнул вслед Макс, пытаясь встать. — Ты что, обиделась?

В зале тихонько скрипнул диван, и Макс с облегчением выдохнул.

Ну, слава богу, хоть не ушла, — подумал он и улыбнулся. — Ох уж эти женщины. Но тем и интересны.

Он уселся на краю кровати и прислушался. Больше ни звука из зала не донеслось.

Может ушла? — спросил себя Макс.

Он помедлил пару минут, ожидая услышать, как скрипнет дверь, но всё было тихо.

— Маша, — позвал он тогда, — Я знаю, что ты здесь. Ты что, и вправду обиделась?

В ответ была тишина.

— Маша, ну прости, — сказал он. — Ты же понимаешь, я не могу разговаривать по-другому. Да и как можно обижаться на то, как другой разговаривает? Вон китайцы те тоже не по-русски разговаривают, чего их за это теперь — расстреливать? Маша?

Маша снова промолчала.

Если она, конечно, там, — подумал Макс. — А то может я тут сам с собой сопли эти размазываю?

— Маша, — снова заговорил он, — Дедушка тебе что сказал? Ухаживать за мною, правильно? Я ведь раненый, и сам ничего не могу. Принеси мне бульона, пожалуйста.

Скрипнул диван, и Макс улыбнулся.

— Ну, вот, — шепнул он. — Главное, надавить на главное.

Он бросил взгляд на зеркало, и опустил его на табурет, деревянной дощечкой вверх. Потом несколько раз передвинул пиалку с водой туда-сюда.

Маша появилась минуты через три, в левой руке она держала кружку.

— Не уходи, ладно? — быстро проговорил Макс. — Я же не могу за тобою бегать.

Он посмотрел ей в глаза и вымученно улыбнулся. Она молча протянула кружку. Макс взял.

— Только если ты не будешь больше говорить неприличные вещи, — сказала она с холодной серьёзностью.

— Какие такие неприличные вещи? — не понял Макс.

— Про баню, например, — сказала она, и Макс напряг все свои силы, чтобы не загоготать во весь голос. Он даже с силой прикусил нижнюю губу, так, что боль отдалась в правом плече.

— Забанить это не про баню, — проговорил он, чуть скривившись. — Честное слово, баня тут совсем ни при чём.

— Это правда? — спросила она.

— Поверь мне. Как ты вообще думаешь, у меня есть повод тебя обижать? Я думаю, нет. Просто я ведь не отсюда как бы, и ты должна быть поснисходительней к моей речи, да и ко мне самому.

Макс с удовольствием заметил, как на лице Маши появилось замешательство. Теперь главное аккуратно убедить её, что она была немного неправа, и не логикой, а жалостью.

— Для меня быть здесь, — продолжил он, — Это уже непросто. Ты меня понимаешь?

Маша кивнула.

— У меня есть дом, жена, — на фиг я про жену, спохватился Макс с досадой. — Кх, кх. Мать у меня там, понимаешь? А здесь краки, тени какие-то, убивают, в плечо вон кусают, — Макс кивнул головой на рану. — Я, конечно, не хочу сказать, мол, мне одному тяжело, но пойми, я ведь ещё не привык ко всему этому. А ты взяла и обиделась. Это неприятно, правда. Ну что, мир?

— Угу, — Маша кивнула. Вид у неё был, как будто она вот-вот заплачет. Чёто я перегнул по-моему, подумал Макс.

— Ладно, — сказал он с добродушной твёрдостью в голосе. — Долой всё нехорошее, будем дружить. Хорошо?

— Хорошо, — Маша улыбнулась, и эта улыбка в связке с взволнованными глазами, на несколько секунд оживила в Максе давно забытое чувство умиления.

— Ну, тогда давай помиримся по-настоящему. Знаешь же эту мирилку? — он протянул вперёд руку, сжав кулак, и оставив прямым только мизинец.

— Это же детская мирилка, — сказал Маша, но тоже протянула руку с прямым мизинчиком.

— Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, — проговорил Макс, когда их мизинцы уцепились друг за дружку. Маша весело рассмеялась.

Они смотрели друг на друга, и Макс вдруг явно почувствовал, то, что никак не удавалось почувствовать с женой. Не было пустоты. Этой чёртовой холодной пустоты, от которой медленно замерзает сердце. Было что-то тёплое, мягкое.

А что чувствует она? — подумал он с такой надеждой, что тяжело вздохнул. Маша вдруг отдёрнула руку и снова перевела взгляд на гардину.

— Надо же, упала, — сказала она, и удивлённо, словно увидела валяющуюся гардину впервые, хмыкнула.

Макс ещё пару секунд держал руку вытянутой, потом медленно опустил и побарабанил пальцами по табурету.

— Может, о силе расскажешь? — спросил он осторожно. — Вдруг опять придётся с краком повстречаться. Ты же не хочешь, чтобы я умер?

Он увидел, как Маша вздрогнула при слове — умер.

— Нет, конечно, — сказала она как-то отстранённо, не поворачивая головы. — Хорошо, расскажу. Может дедушка и не поругает.

Дед вернулся, когда начало темнеть. Маша уже час как ушла, сказав, что её ждёт мама. За этот час Макс успел несколько раз провертеть в голове разговор с нею.

Детский сад, блин, — думал он, с улыбкой на губах пялясь в потолок. — Когда у меня в последний раз такое было? Лет восемь назад, а то и больше. С Таней. Так мне тогда девятнадцать всего было.

Дед вошёл осторожно, почти крадучись.

— Я не сплю, Егорыч, — сказал Макс.

— А, ну это хорошо, — дед шумно выдохнул. — Ну, как ты тут?

— Нормально. Боли уже почти нет. Так, плечо немного тянет и покалывает.

— А Маша была? — спросил дед, задумчиво глядя на занавеску и гардину.

— Была. Час назад ушла. А это я, Егорыч, по комнате походить захотел. Чуть не упал, блин. Пришлось за занавеску уцепиться. Извини уж.

— Да ты что, — дед махнул рукой. — Да ну её окаянную. Повесим на место, делов-то. Не поругались с Машунькой-то? — он лукаво усмехнулся.

Макс удивлённо посмотрел на него.

— А чего это мы должны были поругаться?

— Маша она девушка с характером. Любит пообижаться.

— Да нет, нормально всё было. Она же умная, чего б она ни с того ни с сего обижаться стала?

Макс внутренне улыбнулся, вспоминая, как разговаривал с нею через стенку, когда она именно обижено сидела на диване.

— Это да, умная, что не приведи господь, — согласился дед. — У неё же книжек этих полный дом. Сын мой, отец её значит, читать очень любил, вот и она пристрастилась. А чего тут ещё делать? Целыми днями бедняжка дома сидит с матерью.

— А отец где? — спросил Макс.

— А я тебе разве не говорил? Его краки убили десять лет назад. Он на охоту ушёл на болото, за утками, значит. У него кроме дроби тройки ничего и не было.

— А сила?

Дед хмыкнул.

— А ты откуда… — заговорил он, но запнулся. — Хотя это ж и понятно. Чего я.

Он торопливо переставил с табурета на пол то, что принёс утром, и присел.

— Что у него там с силой случилось, не знаю, — начал рассказывать он, чуть наклонясь вперёд. — Так я ж говорю, Максимка — краки. Я присматривался к следам, их там двое было. Вообще-то они чаще поодиночке, или вот теперь с тенью, но в тот раз двое их было, это точно. Я по следам тебе много чего рассказать смогу. Как шёл зверь, как прыгал, нападал или оборонялся. Меня дед мой учил, земля ему пухом. Может Санька-то одного бы и отшугнул, но с двоими не справиться. У меня силы больше чем у других, да и то я с двоими еле управляюсь.

— А что, было такое?

— Да было, мать их дери. За водой я к озерцу как-то пошёл, без ружья, герой ёлы-палы. Как они через деревню прошли, не понятно? — дед пожал плечами. — Может в обход, да с горы спустились. Вот они меня и увидели, когда я стал воду набирать. Десять минут с ними возился. Пока одного силой бью, второй очухивается. Ну, слава богу, сбежали всё-таки. Я в какой-то момент даже стал подумывать, что всё, спёкся ты Егорыч. Чувствовать начал, что кончается сила, — дед вздохнул и провёл рукою по лицу. — Теперь вон вспоминаю, и до сих пор не пойму, как уцелел. А Сашка, он слабее меня по силе был. У нас ведь как, сила-то эта не бездонная. Накапливается долго, а потратить за два-три удара можно. У меня, конечно, поболе, а у других два-три.

Дед замолчал, задумчиво глядя перед собой.

— А оживить она может? — осторожно спросил Макс. — Я помню тот парень, Сергей, хотел погибшему силу свою отдать.

— То он от горя так говорил, Максимка. Конечно же, оживить сила не может. Да и разве можно мёртвого оживить? Умер человек, это всё. Уходит жизнь куда-то, окаянная. А силой только живому помочь можно. Вот я тебе тогда, возле железной дороги немного отдал силы, чтобы твоему организму легче справляться с ядом было.

— Во мне яд, что ли? — спросил Макс, невольно вздрогнув, и прислушавшись к ощущениям внутри себя.

— А ты думаешь просто от двух-трёх иголок в четыре сантиметра ты бы так долго валялся? — спросил дед, посмотрев на него. — Мы, конечно, точно сказать не можем, но видимо есть что-то у этой твари. Может как у змеюк, а может в слюне. Да не переживай ты. Самое плохое позади уже. Завтра бегать будешь по двору, как ребёнок малый.

— Знаешь, Егорыч, некоторые яды могут и позже проявляться. Вот так будут внутри незаметно разрушать, а через пару недель, кердык только, и пишите письма, — сказал Макс, и услышал, как, несмотря на шутливый тон, подрагивает голос.

— Да брось, — дед махнул рукой. — Серёгу, вон, лет двенадцать назад крак кусал, когда он ещё сопляком был, и ничего. Не проявилось никак.

— А-а, — протянул Макс, успокаиваясь. — Ну, раз так, тогда полегче, конечно.

— Максимка, — голос деда повеселел. — Ну, его, хватит. Чего мы всё о плохом, да о плохом? Ты лучше скажи, как твоё горло, не болит уже? Глотать не больно?

— Щас.

Макс медленно проглотил слюну. Прислушался к ощущениям. Проглотил ещё раз.

— Не, не болит, — сказал он и помотал головой.

— Ну, тогда уточку осилишь, — сказал дед уверенно и поднялся. — Но-о-жечку, — аппетитно протянул он. — Или тебе крылышко, а, Максимка?

— Егорыч, неси мне но-о-жечку, — ответил Макс, добродушно перекривив деда.

Глава 13

Сытый ужин быстро разморил, и Макс уснул легко, как ребёнок. Ни один сон не потревожил его за всю ночь, словно организм, восстанавливая силы, провалился так глубоко в царство Гипноса, что был не в состоянии время от времени выныривать в быструю фазу. Разбудил Макса звук шагов.

Он медленно открыл глаза, и увидев яркое пятно на занавеске, обрадовался и удивился одновременно. Обрадовался тому, что день был солнечным, а удивился наличию занавески на окне. Он несколько секунд просто смотрел на неё, пытаясь отыскать шов, но шва не было.

— Это, наверное, другая занавеска, — понял он. Вспомнил, сколько у его бабульки лежало занавесок в комоде, и улыбнулся. Каждый день если рвать, и то на месяц хватило бы. Сельские они все запасливые, и сколько занавесок у Егорыча, можно только смутно догадываться. Судя по тому, что за тридцать лет у него оставалось и чем костёр разжечь, и чем стрельнуть, с занавесками он, скорее всего, тоже не поскупился. Или, скорее всего, его жена не поскупилась.

Макс аккуратно пошевелился и снова ощутил эти два чувства — удивление и радость. Боли не было. Даже правое плечо не отозвалось на движение ни одним неприятным ощущением. Всё было так же, как и до укуса.

Он поднялся, помогая себе левой рукой, и когда пятки коснулись пола, оторвал от кровати задницу. Несмотря на тут же появившееся нытьё в бёдрах и икрах, на ногах он удержался, и это было главное. А на нытьё Макс даже не обратил особого внимания. Оно было похоже на то, которое всегда появлялось на следующий день после тренировок. Само собой, когда эти тренировки ещё присутствовали в его жизни.

Макс улыбнулся. Сколько ж лет назад он в последний раз тягал штангу?

Поведя плечами, Макс теперь ощутил такое же «послетренировочное» нытьё во всех мышцах. Словно каждая из них боролась все эти дни с ядом, помогая внутренним органам.

Все эти дни.

Макс стал вспоминать всё что происходило пока он лежал. Занавеску мозг помнил отчётливо, наверное потому, что такое трудно было забыть, а вот в остальном, он почувствовал себя неуверенно, и стал путаться. То он считал, что Чарли и мертвец были на самом деле, то вдруг не мог понять — разговор с Машей был сном или явью? А зверь в глазах?

— Пашка же умер, — пронеслось вдруг в голове, и Макс вздрогнул от этой неожиданной мысли. — Чёрт, — выдохнул он, чувствуя, как стиснулись зубы.

Замер, переваривая тяжёлую информацию. Неслышно, где-то внутри самого пространства, тикали секунды, а он всё стоял, боясь пошевелиться, как в тот зимний, морозный день, когда осознал смерть отца.

— Ладно, хватит, — сказал он, наконец, и шумно выдохнул. — Нужно собраться. Собраться, блин. Нужно что-то делать, в конце концов.

И он шагнул вперёд. Первые два шага получились неуверенными, словно он снова стал маленьким ребёнком и только-только учился ходить. Но уверенность возвратилась к нему быстро. Он без особых проблем пересёк зал, и войдя на кухню, увидел деда. Тот стоял к нему спиной, разглядывая что-то на стене.

— Егорыч, добрый день, — почти крикнул Макс.

Дед от неожиданности вздрогнул и резко обернулся.

— Тьфу ты, чёрт! — машинально ругнулся он, и тут же его лицо расплылось в тёплой улыбке. — Максимка?! — воскликнул он удивлённо. — Ну ты, шельмец. Садись, садись на табурет.

— Угу, — кивнул Макс и присел. — У нас, Егорыч, шельмец бы, конечно, по такому случаю не сказали, сказали бы — красавчег.

— Я ж тебе говорил, что ты скоро на ноги встанешь, — дед пропустил мимо ушей Максовы слова. Было видно по нему, что он возбуждён, а в голосе его сквозила искренняя радость. — С моим чайком, да не встать. Мой чаёк любого больного на ноги в раз-два поставит.

— Какой чаёк? — удивился Макс. — Егорыч, чёто я не помню, чтобы я твою медуничную заварку пил.

— Конечно, не помнишь. Я тебя первые два дня этой зава-а-ркой, — с лёгким недовольством перекривил дед, — Поил.

— Ну, извини, извини, Егорыч, — улыбнулся Макс. — С заваркой я перегнул маленько. Но это не со зла, а от радости. Однако не будем скидывать со счетов и бульончик, — сказал он шутливо, пытаясь загладить неприятное ощущение от глупо ляпнутого слова.

— Всё оно полезно, что от земли силу черпает. Та же утка, она ведь тоже от земли себе пищу берёт. Травку там всякую, червячка того же.

Дед присел на табурет.

— Ешь давай — сказал он, кивнув головой на стол.

Макс увидел на середине стола тарелку с уткой. Утиная тушка была уже без лап и без крыльев.

— Грудку бери. Угу, — дед причмокнул. — В белом мясе вся сила.

— Надо же, а я сразу и не приметил, — проговорил Макс, удивлённо вытянув лицо — Наверное, это тоже от радости.

Он осторожно поднял правую руку, и чуть наклонившись вперёд, ухватился пальцами за утиные рёбрышки. Левой он оторвал полоску белого мяса. Пару раз повертел правым плечом.

— Надо же. И плечо не болит.

Он положил кусок мяса на край тарелки, и легонько постучал левой ладонью по раненому плечу. Боли не было. Тогда он откинул с плеча рубашку.

— А где же повязка? — спросил он, скосив взгляд. — Я чувствовал, что вроде была.

— Была, — дед кивнул головой. — Да я тебе и говорил, по-моему. С подорожником была. Ты когда уснул, я её аккуратно ножницами разрезал и снял.

Макс несколько секунд рассматривал четыре крохотных синяка, оплывшие по краям жёлтым, потом снова накинул рубашку, и уже правой потянулся за мясом, решив действовать ею как можно больше, чтобы сорвать тормоз. Тормоз, который включал мозг, опасаясь боли. Тот самый, который не позволяет со всей силы ударить кулаком в кирпичную стену. Ну, разве что по пьянке.

Быстро съев первый кусок, он снова потянулся к утке. Как в старой поговорке, аппетит пришёл к нему во время еды. Он вдруг почувствовал лютый голод внутри себя. Не только в желудке, а казалось в каждой клетке. Видимо организм здорово порастратился на борьбу с ядом.

— Ешь, ешь, — мягко приговаривал дед, глядя на жующего Макса. — Тебе теперь силы восстанавливать нужно.

Макс только жевал и кивал, иногда рисуя улыбку набитым до отказа ртом.

Насытившись, он облокотился на стенку и тяжело, но с удовольствием вздохнул.

— Ну, теперь порядок, — сказал, улыбнувшись.

— Забыл вчера спросить, чего ж не побрился-то? — спросил дед.

— А-а, это, — Макс провёл правой ладонью по щеке, всё ещё чувствуя лёгкое сопротивление мозга этому самому обычному движению. — Станок непривычный, Егорыч. У нас там другие теперь, а с этим боюсь не управлюсь. Ничё, — он улыбнулся. — Я бороду буду отращивать, как у тебя. А усы сбрею. Только потом, попозже.

— Ну, эт дело хозяйское, — дед медленно поднялся. — Хоть ты уже и сам всё можешь, а я вчера всё же Маше сказал, чтобы пришла. Вдвоём-то веселей.

Дед подмигнул. Это подмигивание Макса слегка смутило, но к его счастью, в голове возник весьма уместный вопрос, позволявший без подозрений проскользнуть мимо волнующей его темы.

— А ты? Уходишь что ли, Егорыч? — спросил он, с каким-то неясным ожиданием в глубине себя.

— Ухожу.

— У-у, — протянул Макс. — Дела?

— Так на пост же. Вот так вот, — дед, повернувшись боком, протиснулся мимо Макса.

— Ты вчера ж вроде дежурил? — Макс проследил деда взглядом. — Или это мне приснилось?

— Дежурил, — подтвердил дед, беря в руку сумку, прислонённую к стенке возле дверного проёма. — Да вот, опять потребовалось. Помнишь того мужика крупного, которому ты руку жал?

— На похоронах, что ли?

— Так точно. Сашкой этого мужика зовут, как и сынка моего, земля ему пухом, — дед шмыгнул носом. — Так вот, Сашка этот, значит, опять спиною мается. Оно, конечно, спина у всех, — дед обернулся и посмотрел на Макса, — Но у Саши что-то уж совсем с нею не лады. То прострелит, то потянет, то ещё какая напасть. Ладно, пошёл я. А ты, Максимка, по двору погуляй, оно полезно тебе будет.

Дед вышел с кухни, потом Макс увидел, как дед спустился по ступенькам и зашагал к сараю. Из сарая он вышел уже с ружьём, и Макс следил за ним глазами, насколько позволило окно.

Когда хлопнула калитка, Макс медленно поднялся и подошёл к окну. На улице всё светилось в лучах солнца. Если бы Макс не знал, где он находится, такая картина родила бы в его сердце хоть немного счастья. Но здесь этот солнечный день счастья не рождал. Он давал силу, может быть даже надежду, но и то, самую призрачную, почти неощутимую. А вот насчёт счастья он был бессилен. Семён, Пашка, завтра может ещё кто-то — даже зачатки этого самого лучшего ощущения здесь убивались наличием тварей и слишком большим процентом насильственных смертей.

А если Маша?

Макс медленно покачал головой.

— Нет, — прошептал он. — Не надо. Не надо думать об этом.

Ему припомнилось выражение — накликать беду — и он быстро сменил тему своих раздумий. Не хотелось накликать, никак не хотелось. И пусть это пустое суеверие, но когда опасность вокруг тебя повсюду, как этот солнечный свет, поневоле будешь суеверным.

Макс отвернулся от окна, и маленькая кухонька вдруг надавила на него, жёстко сконтрастировав с видом по ту сторону стекла.

Он торопливо, словно в доме вдруг забушевал пожар, покинул кухню, тремя широкими шагами миновал сени и рывком распахнул дверь. Солнечный свет тут же окутал его, расплылся теплом по лицу. Макс обвёл взглядом видимую поверх забора даль. Свет был повсюду, в небе, на земле, на кронах деревьев, и только в тени ему не находилось места.

— Чёртовы тени, — ругнулся Макс и медленно сошёл по ступенькам.

Уже внизу, он повернул голову, и слегка подняв её, посмотрел на кухню сквозь окна. Отсюда контраст ощущался ещё чётче и сильнее. Мрачная, маленькая, она вызывала странную тоску. Тоску из-за отсутствия надежды. Надежды, что на ней могут однажды собраться люди, веселиться и есть, отмечая какой-нибудь праздник. Шутить и смеяться. Здесь же тридцать лет не было ни одного праздника, понял вдруг Макс, одни только похороны, похороны, похороны, и эта мысль сжала его, и чтобы освободиться от неё, он резко развернулся, и торопясь, зашагал по дорожке.

Он дошёл до огорода, развернулся, прошёл обратно, снова вернулся. Прошло минут двадцать, прежде чем он почувствовал, что тоска отступила. Он остановился и отдышался.

— Нет, в дом я пока не пойду, — сказал он себе, опасаясь, что тоска снова вернётся, навалится словно крак, чтобы впиться зубами, чтобы убить, чтобы растворить в туманной безысходности.

Он огляделся, решая, чем бы заняться, и его взгляд остановился на сарае.

Интересно, мой ижак там? — подумал он, и улыбнулся оттого, что назвал ружьё своим.

А почему бы и нет? Наверное, к оружию прикипаешь.

Он подошёл к двери сарая и так же, как и дед, немного её приподняв, потянул на себя. Из сарая повеяло какой-то сухостью. Макс слегка пригнулся и шагнул внутрь.

Здесь тоже был полумрак, но он почему-то не давил. Может оттого, что слабо пахло сухой травой, немного краской, ещё парой непонятных запахов. Сквозь маленькое окошко в сарай лился широкий солнечный поток, в котором были различимы мельчайшие пылинки. Они кружили в странном танце, завораживая своими неопределёнными, слепыми траекториями. Словно у них не было ни цели, ни судьбы, и им было абсолютно всё равно, куда направиться в следующую секунду. В каждую следующую секунду. Вверх, потом вдруг сразу вправо, и вдруг вниз. Всё равно куда. Ничего нет, есть только мы — пылинки. И солнечный свет.

Макс повёл взглядом вокруг. Сарай был заставлен и завешен всякой всячиной. Деревянный верстак у стены, с чёрными тисками, нависшими над его правым краем, бочка в левом углу с поржавевшими обручами, рядом алюминиевая фляга прикрученная к тележке, поржавевшие замки, полотна для ножовки, водяные краны в виде связки баранок на медной проволоке висели на вбитых в стену гвоздиках. Легко угадывалось, что хозяин был запаслив. И если бы не произошла тридцать лет назад какая-то фигня, многое из этого было бы использовано по назначению.

Макс поискал глазами ружьё, но не нашёл. Тогда он обернулся. Ружьё висело слева от дверного проёма на прибитой к стене деревянной вешалке. Макс протянул руку и провёл пальцами по прикладу, почувствовав бороздки. Потом сделал маленький шажок вперёд и снял его. Хотел было вскинуть и прицелиться, но вдруг до него дошла неприятная мысль — плечо же.

— Блин, — с досадой ругнулся Макс. — От отдачи боль по-любому вернётся. Это не утиного мяса отщипнуть.

Он медленно повесил ружьё на место, и несколько секунд смотрел на него с каким-то сожалением. Потом развернулся и подошёл к верстаку. Здесь, помимо всякой мелочи вроде гнутых гвоздей и ржавых шурупов, валялись россыпью с десяток латунных гильз. Слева, в железном ящичке, лежали патроны. Ближе к стене, в полумраке, стояла трёхлитровая банка, на дне которой было немного серого порошка. Макс поднял банку и стал разглядывать её на свету.

Это порох, — понял он и аккуратно поставил банку обратно.

— А ведь мало, — сказал себе под нос.

Конечно, в этих делах он был полным профаном, сколько там нужно этого пороха на один заряд он даже смутно не представлял, но и без этого было ясно, что пороха мало. Когда-то банка, скорее всего, была полной.

Может у него ещё есть? — подумал Макс.

Он пошарил глазами в полумраке, но больше банок не было.

А что если эта последняя? Что будет, когда закончится всё?

Максу не хотелось об этом думать. Он развернулся и уже собрался выйти из сарая, как хлопнула калитка, и он остановился.

— Дед, что ли, вернулся? — мелькнула мысль.

Стало вдруг неудобно, не по себе. Внутри червём шевельнулся стыд. Не хотелось Максу, чтобы его застукали шарящимся в чужом добре. Как ни странно, живя в стране, где воруют поголовно, Макс этого умения умудрился не приобрести. И ещё страннее, что среди его знакомых большинство были такие же, как он — не умеющие воровать, для которых даже само подозрение в воровстве было страшнее многих других подозрений. И он иногда искренне не мог понять — кто же, чёрт подери, ворует в его стране?

Он замер и прислушался. Выходить пока не стоит, решил он, пусть дед зайдёт в дом, а я уже потом… но тут его взгляд остановился на открытой двери сарая.

— Блин, палево конкретное. Нет, надо выйти, а то ещё хуже получится.

Он быстро рванул вперёд, и в дверном проёме слёту наткнулся на Машу. Маша громко вскрикнула, и отшатнувшись в сторону, сделала два испуганных шага назад.

— Ой, прости, — Макс воткнулся правой рукою в дверь, чтобы погасить инерцию, и в плече снова взорвалась лимонка. Он скривился.

— А я думала тут дедушка, — проговорила Маша перепуганным голоском.

— Да не, дед ушёл уже, — от боли ответил сквозь зубы. — Я просто ружьё хотел посмотреть.

— А дедушка сказал, чтобы я возле тебя посидела — она удивлённо оглядела Макса, и её большие глаза стали немного больше.

— Я могу снова лечь, если тебе так хочется, — пошутил Макс, и тут же понял, что снова ляпнул не в тему.

— Я пошутил, — торопливо поправился. — Так получилось, Маш. Встал сегодня вот, и пошёл.

Макс приподнял левою рукой дверь, медленно закрыл её.

— Но я надеюсь, ты не уйдёшь? — спросил он, уставившись в одну из досок двери. — А то я тут от скуки не знаю, чем заняться. А так, хоть поговорить есть с кем.

Макс с надеждой посмотрел на Машу. Но она ничего не ответила, а повернувшись на носочках вправо, так же на носочках пошла вдоль стены дома, при этом произнося по слову за шаг.

— Я

Шаг на носочках.

— не

Ещё шаг.

— знаю.

Она остановилась и резко развернулась. На её губах Макс увидел лёгкую улыбку. И ещё многое он увидел, как-то сразу, и удивился, что не заметил этого раньше.

У Маши была другая причёска. Вернее, причёска была та же, перетянутые на затылке волосы, но теперь на её лоб спадала смешная чёлка. И платье было другим. Тот же цвет, под глаза, но теперь не однотонное, украшенное только по низу сплетёнными вишенками, а в горошек. Горошек этот был щедро рассыпан по всему платью, белого цвета, и Макс смутно припомнил, что такие когда-то были очень популярны, а теперь вроде бы как снова возвращались в моду. Вот и жене он купил, примерно такое, месяца три назад. Только красное. А горошек был чёрным.

— Ага, это там они вернулись, а тут и не уходили, — подумал он, и вдруг в его мозгу мелькнула догадка. — А ведь Маша родилась уже после гула.

— Сама платье сшила, или это мамино? — спросил он, улыбнувшись.

— А ты откуда знаешь? — удивилась она.

Макс улыбнулся шире. Вопрос был немного непонятным, и даже глу… но из уст красивых девушек, особенно если они тебе нравятся, такие вопросы звучат только загадочно и никак больше.

— Ну, я подумал, — начал Макс, решив не ковыряться в логике. — Что раз у вас тут много свободного времени, то почему бы и платьев не пошить?

— А-а, — протянула Маша. — Это мама сшила мне на шестнадцать лет.

— Подарок?

— Да. Тебе нравится?

— Очень.

— Нет уж, — сказала Маша с наигранной обидой. — Такие ответы не принимаются. Извольте высказаться полнее.

Макс хмыкнул. А Маша стало быть почитывает и классику, если перешла на такую стилизацию. Ему припомнилась домашняя библиотека родителей. В принципе, ничего кроме классики и советских производственных романов в ней больше и не было. Ну, разве ещё исторические. Дюма, всякие Голоновские Анжелики…

— Ваше платье восхитительно, сударыня, — сказал он, принимая игру девушки и легонько поклонился. — Скажите, не в нём ли вы были вчерашнего дня в театре?

— Что вы. Это платье мне только сегодня прислали из Парижа. Вы меня с кем-то спутали, суда…

Не договорив, она прыснула от смеха, и развернувшись, быстро зашагала по дорожке. Уже через пару секунд скрылась за углом дома. Макс поплёлся следом, осторожно поглаживая плечо. При Маше он терпеливо не обращал на него внимания, почему-то не хотелось, чтобы она жалела.

Когда он завернул за дом, Маша уже сидела на бревне, зажмурившись, и подставив лицо солнцу.

— А какой твой самый любимый писатель? — спросил Макс, подойдя, и присев на другое бревно.

— Самый-самый? — спросила Маша.

— Самый-самый.

— Бальзак.

— Надо же, — удивился Макс и невольно помотал головой.

— Ну и Горький ещё, — добавила Маша, повергнув Макса этим самым Горьким в полное изумление.

— Правда, что ли? — только и спросил он.

— Конечно же, нет, — Маша рассмеялась. — Разве может нравиться Горький? Слог у него, конечно, хороший, но всё про каких-то тёмных личностей пишет, про каких-то сдавшихся людей, бесцельных. И про любовь у него мало. А если и есть, то про какую-то грязную, нездоровую.

— Это да, — глупо согласился Макс.

Несколько секунд они оба молчали. Макс по той причине, что она снова заставила его увидеть скрытое изображение, теперь уже чётче, глубже. Но в то же время, он никак не мог понять её, полностью, без путаницы в голове. То ли оттого, что слишком разной она была, все эти резкие переходы из наивной игривой девочки к серьезному уму и обратно, то ли оттого, что рядом с ней он не мог думать сосредоточенно. Присутствие её рождало в голове сумбур, и состояние близкое к лёгкому опьянению. Каждое её движение отдавалось внутри тёплой, выбивающей почву из под ног, волной. Ну а Маша молчала, продолжая ловить лицом солнце.

— Расскажи мне о твоём мире, — сказала она вдруг, и Макс вздрогнул.

— У? — спросил он.

Маша опустила голову, и открыв глаза, посмотрела на него.

— Расскажи, мне о твоём мире, — повторила она.

Он хмыкнул и мотнул головой. О твоём мире. Звучало как-то непонятно и даже страшновато, как будто он был инопланетянином. Может, она меня примерно за такого и считает? — подумалось вдруг.

— Расскажешь?

— Ладно, — Макс кивнул. — Только в обмен.

— На что? — спросила Маша настороженно.

— Ты меня научишь использовать силу.

— Но это же не так просто, как ты думаешь, — быстро заговорила она. — Сила появилась в нас сама. Мы ей не учились.

Как у меня с пальцами-мыслями, подумал Макс. Может она права?

— Ну, хотя бы, в деталях опиши, как вы это делаете, хорошо?

Она на секунду задумалась.

— Ладно. Но если у тебя не получится, чур, я не виновата.

И снова этот переход в наивную девочку, почти ещё ребёнка. Он смутил Макса, и мозг уже привычно заметался в сумбуре. Он только кивнул, и увидел, как Маша приготовилась слушать. Лицо её стало внимательным, она даже слегка подалась вперёд.

— Ну, не знаю, что и рассказывать, — Макс пожал плечами. — Обыкновенный такой мир. Работаем, отдыхаем, деньги делаем. Сейчас это у нас основное занятие, — Макс усмехнулся. — В общем, поработал, отдохнул, поработал, отдохнул. Пивка там с друзьями. Ну, в клуб иногда бывает сходишь.

— У нас тоже клуб был в центре, — сказала Маша. — Мне дедушка рассказывал.

Макс улыбнулся.

— Поверь мне, тот ваш клуб, он совсем другой был.

— А у вас какие?

— У нас… — Макс вдруг запнулся, поняв, что если начать рассказывать, то придётся объяснять каждое второе слово. — У нас двухэтажные, — ляпнул он. — Спорим, у вас всего в один этаж клуб был?

— А зачем второй этаж? — искренне удивилась Маша.

— Ну-у, не знаю, — Макс снова пожал плечами, понимая, что нужно соврать что-нибудь простое. — На первом этаже взрослые, а на втором молодёжь.

— А демонстрации у вас проходят? Мне дедушка рассказывал, что раньше они всегда в город ездили на демонстрацию седьмого ноября.

— Ну, и демонстрации конечно бывают, — Макс вдруг заметил, что ему совсем не смешно, как было вчера. Теперь каждый наивный её вопрос наоборот рождал внутри жалость, и даже боль. И ещё отвращение за свою ложь, но разве лучше станет, если он начнёт рассказывать всё, и подробно? Ведь если задуматься, ни к чему это вообще. Она никогда не увидит того мира, и он возможно никогда. Тот, как она назвала, его мир, он, наверное, кажется ей мечтой, и пусть таким и останется. Не взять же и не рассказать ей о повальном алкоголизме и наркомании, о том, что матери бросают своих детей, о том, что на улицах убивают и грабят, о том, что пацаны — дошкольники нюхают клей и бухают, а девочки начинают трахаться с десяти лет, о том, что всё продаётся и покупается, даже то, что не может быть вовлечено в торговый оборот по определению. Любовь, совесть, душа. О том, что там уже почти нет надежды, и о том, что возможно её уже никогда не будет.

— Весело у вас, — Маша задумчиво улыбнулась.

— Угу, — промычал Макс. — Очень.

— А ещё что-нибудь расскажи.

Макс резко поднялся.

— Маша… знаешь, — он шагнул к ней, и присев на корточки, заглянул в глаза. — Это долго — рассказывать о том мире. Только ты не обижайся. Там слишком всё по-другому. Много новых вещей… понятий тоже. Вот послушай, я только перечислю, — он глубоко вдохнул. — Сотовый, ноут, инэт, эсэмэска, движняки всякие по теме и не по теме, экшены, комерсы, сникерсы, брэнд, девайс, геном, реклама та же, — он проговорил это скороговоркой и улыбнулся.

— И это только капля в море, и это я плохого слова ни одного не сказал.

Девушка молчала.

— Маша, — продолжил Макс. — Это я не к тому, что ты не поймёшь. Просто если я буду рассказывать, то придётся объяснять каждое второе слово. А теперь подумай, я ведь теперь у вас, скорее всего, останусь, а значит, у нас впереди ещё много вот таких разговоров. Так ведь? В общем, я тебе постепенно всё и расскажу. А вот если ты не расскажешь мне подробно о силе, то меня может убить крак, и тогда всё, — он развёл руками. — Тогда я уже не смогу тебе рассказать. Понимаешь?

— Да, — кивнула Маша, от близости его взгляда, принявшись смущённо разглядывать босоножек на правой ноге.

— Спасибо, — Макс поднялся и снова уселся на бревно. — Только не так, как вчера, вокруг да около, ладно? — он произнёс это, как можно мягче, боясь, как бы после такой напористой речи Маша не поспешила уйти, смутившись или обидевшись. Своим мужским умом Макс, конечно, не видел в сказанном ничего обидного, но ведь женщины и обижаются не столько на обидное, сколько на непонятное. А в его речи непонятного для неё было предостаточно.

Несколько секунд он молча и терпеливо ждал. Наконец, Маша перестала разглядывать свой босоножек, и вскинув голову, задумчиво взглянула перед собой.

— Вон, видишь, труба на соседской крыше? — проговорила она тихим голосом.

— Ну? — Макс повернул голову и разглядел на пологом скате крыши торчащую трубу.

— А видишь, один кирпич сдвинулся и выступает немного?

Макс не успел ответить, кирпич выскочил со своего места, и пролетев метра два, грохнулся на черепицу. Пару раз перевернулся, потом сполз ещё чуть вниз и замер. Хоть всё и произошло метров за тридцать от него, Макс от неожиданности втянул голову в плечи.

— Не бойся, — Маша улыбнулась. — Там уже давно никто не живёт.

— И как ты это? — спросил Макс.

— Это вот здесь, — сказала Маша и ткнула себя пальчиком в область солнечного сплетения. — Здесь сила собирается в комочек. Она тёплая и шевелится. Потом ты выбираешь на что её направить, и она выскакивает.

— Хм, — Макс задумчиво нахмурил лоб. — Интересно.

Он наклонил голову, и попытался что-нибудь почувствовать в своём солнечном сплетении. Но ничего обычного не было. Ни какого комочка. Ничего тёплого и шевелящегося. Он несколько раз понапрягал пресс, хотя и понимал, что, вряд ли, это имеет что-то общее с физиологией. Но с другой стороны, не может ведь эта сила быть совсем не от тела сего.

Он напряжённо усмехнулся.

— Нету ничего, — он с надеждой посмотрел на Машу. — Может, нужно о чём-то таком думать? Или напрягать там что-нибудь?

— Я ни о чём не думаю, — сказала Маша. — Ну я же тебе говорила, что может не получиться. Ты не обижаешься?

— Да ну. С чего бы, — Макс улыбнулся. — Плохо, конечно, что у меня не выходит, как, блин, с краками воевать-то? И из ружья теперь не получится из-за плеча.

— Может, потом появиться? — сочувственно проговорила Маша. — Побудешь тут немного, и появится.

— Будем надеяться, — Макс ещё раз напряг пресс, и прислушался к солнечному сплетению. Ничего необычного.

— Максим, а можно я домой пойду? — попросила вдруг Маша, и Макс тут же напрочь забыл о всяких силах. Его имя, сказанное её голоском, опутало мозг тоненькой, почти воздушной паутинкой, и он почувствовал, как внутри мелькнуло что-то похожее на счастье, но тут же исчезло.

Ей не хочется быть со мной, — больно кольнула догадка, и он с каким-то грустным удивлением посмотрел на неё.

— У меня мама больная. Она ходит еле-еле, — торопливо проговорила она, заметив, как изменилось его лицо. — Ты же не обиделся?

— Нет, — Макс попытался улыбнуться. — А что с твоей мамою?

— Не знаю, — Маша скривила губки в недоумении. — Вот так вдруг, раз, и стало маме трудно ходить. Если бы не было тумана, я бы поехала в город, выучилась на врача и вылечила маму, — Маша встала. — Ты правда не обидишься? — повторила она, не глядя на Макса.

— Тебе не хочется быть здесь? — спросил Макс напрямую. Хотя, полной прямоты и не получилось. Вместо — здесь — он хотел сказать — со мной — но язык не повернулся.

Маша сложила руки замочком на груди, и с такой мольбою посмотрела на Макса, что он тут же выругал себя за это неуместное давление на неё.

Она же другой человечек, — упрекнул он себя. — Из другого совсем мира. А я всего-навсего свалившийся сюда инопланетянин.

— Ладно, хорошо, — он натянуто улыбнулся.

Маша развернулась, и торопливо засеменила по дорожке вдоль дома. На углу она на секунду остановилась, обернулась, и с какой-то детской игривостью помахала ему рукой.

— Угу, — глупо выдохнул он и кивнул.

Глава 14

После её ухода, следующие полчаса, Макс не сдвинулся с места. Он, то снова пробовал обнаружить в солнечном сплетении тёплую шевелящуюся силу, то пытался понять-раскусить Машу, что она думает и чувствует, что руководит её поступками, что для неё главное в жизни. Но ни то, ни другое не приносило результатов.

Устав заниматься безрезультатными потугами, он стал придумывать, как ему провести день. В дом всё так же идти не хотелось. Здесь, на улице, в тени высокой яблони, а может быть и не яблони вовсе, Макс не настолько разбирался в деревьях, чтобы опознавать их без плодов, ему было легче. Ничего не давило. Бездонное, высокое небо дарило спокойствие, а что он там почувствует в доме, Максу даже думать не хотелось. После тоски стянувшей его обручем, когда он смотрел сквозь окна на кухоньку, было понятно, что ни чем приятным дом сейчас с ним не поделится.

Может, Егорыча навестить? — пришла идея, и Макс ухватив её, стал придавать ей завершённость. Пусть это и походило больше на оправдание самой этой идеи, но, тем не менее, после минутного её совершенствования, она уже показалась не такой уж и глупой.

А почему бы и нет? — вскоре решил он. — Конечно, Егорыч может отнестись к моему визиту и не очень положительно, но не сидеть же мне тут до вечера.

Он поднялся, и обойдя дом по дорожке, вышел на улицу. Калитка хлопнула за спиной, и Макс поднял взгляд.

Во дворе, проходя мимо окон кухни, он взгляд опустил. Не было никакого желания, чтобы то мрачное, «кухонное», похожее на тоску ощущение снова ворвалось внутрь. Но теперь, когда двор остался по ту сторону забора, Макс огляделся легко. Он несколько секунд смотрел вдаль на дорогу, спускающуюся с горы к деревне и похожую на узенький иссиня-серый водопад. Дорога вздрагивала и шевелилась в исходящем от неё мареве, тем больше походя на поток серой воды.

Было в этом шевелении и что-то неприятное, нереалистичное, и отведя взгляд, Макс глупо упёр его в свою машину. Она на какую-то долю секунды показалась ему ещё нереалистичней, чем окутанная маревом дорога. Он встряхнул головой и медленно подошёл к «двойке». Открыл водительскую дверцу.

В нос тут же ударил до боли знакомый запах салона, его салона, всколыхнув в груди какие-то приятные волны. Макс глубоко втянул этот запах и улыбнулся.

Почему я всё ещё не выкинул её на свалку? — задумался он в первый раз вот так о своей машине. — Почему купил жене свежего «опеля», а сам езжу на этой старушке? Вопреки недовольству жены, которая несколько раз уже намекала, что ей стыдно. Стыдно за меня. Почему для неё это важно? Разве это может быть важным, когда любишь самого человека, а не то, что он имеет вокруг себя?

Стоп, стоп, стоп, — притормозил он себя. — Слишком много вопросов. Так можно додуматься до не очень-то приятных вещей. Например, что она меня не любит. Но это же полный бред. Она просто хочет, как лучше. Ну, а я, банальный человек привычки. Мне сложно вот так взять и что-то изменить. Чёрт, а ведь если бы я не попал сюда, то никогда и не задумался бы об этом. Так бы и существовал. Рынок, дом, дом, рынок, и больше ничего. Ах, да, ещё мечты. Мечты, которые так бы и остались мечтами. А потом они бы надавили на меня. Потом, за несколько секунд до смерти.

Он с нежностью похлопал ладонью по рулю и закрыл дверцу. Потом оглядел улицу в обе стороны, и развернувшись, зашагал туда, откуда они возвращались несколько дней назад с похорон.

Когда мы с Егорычем побежали в другом направлении, как раз этот человек и погиб, — объяснил он сам себе выбор.

Но обмануться не вышло. Он ясно понимал, что выбрал эту сторону только чтобы пройти возле её дома. Макс уже догадывался, что Маша живёт в том самом доме, в который они с Пашкой пытались докричаться в самый первый раз.

Как же это давно было, — удивился он. — Как будто в прошлой жизни ещё. Интересно, она сейчас думает обо мне?

Он повернул голову и стал вглядываться поверх забора в её окна. Но они были занавешены. Что там за ними, оставалось такой же загадкой, как и сама Маша.

Он так и прошёл мимо, с этой неразрешённой загадкой внутри и с постепенно уходящей надеждой. Она словно вытекала из него, эта надежда, словно где-то в сердце появилась маленькая трещинка. И он знал, когда она появилась. Примерно час назад, когда Маша ушла.

Он свернул за поворот, и согнув в локте левую руку, стал вести пальцами по доскам. На стыках пальцы еле заметно подскакивали, иногда они чувствовали гладкие островки крашенной поверхности, иногда шероховатость ссохшегося дерева.

Как жизнь, — подумал он. — Совсем немного гладко, а потом шершаво и занозы.

Он остановился. С другой стороны дороги отходила тропинка. Тропинка была хорошо натоптана, и Макс догадался, что она ведёт к озеру. Он пересёк дорогу и быстро зашагал по тропе, с интересом глядя вперёд. Там, метрах в ста была лесополоса, шириною всего дерева в два-три, и сквозь неё легко проглядывались островки камышей.

Тропа шла сквозь эту полосу, и Макс, миновав её, увидел широкую, светло-синюю гладь озера. Поверхность воды сверкала на солнце, немного резала глаза, и Макс на секунду блаженно зажмурился. Озеро было средних размеров, до другого берега не больше ста метров, из левого края в правый примерно столько же, но от него ощутимо тянуло прохладой и свежестью. Макс подошёл к берегу на пару шагов и остановился. Почти из-под ног, прошипев телом по траве, в воду бросился большой уж и заспешил в заросли камышей справа.

Макс, вздрогнув от неожиданности, стал смотреть, как уж извиваясь, и держа над водой маленькую головку с двумя оранжевыми пятнышками по бокам, спешил ретироваться. Добравшись до укрытия, и видимо решив, что отплыл от опасности на достаточное расстояние, он стал медленно перебираться через сломанный камыш, и вдруг так и замер, перевесившись через него наполовину. Макс улыбнулся и стал раздеваться.

Сначала он стащил обувь и носки, потом снял джинсы с майкой и небрежно бросил их на землю. Подойдя к воде, он погрузил в неё по щиколотку правую ногу. Вода была довольно прохладной. Макс вскинул левую руку, и медленно, с осторожностью прислушиваясь к ощущениям, поднял правую. Боль в плече не пробудилась, и это его порадовало. Он отошёл на пять шагов, разбежался и бросился в воду.

Вода окутала, обожгла, сдавила, ударила по перепонкам, и Макс стал брасом погружаться всё глубже и глубже. Но очень скоро пальцы рук уткнулись в песчаное дно, и он, довольный, выгнул спину, и рванул наверх.

— А-а-а-а! — заорал он, как ополоумевший, едва голова оказалась над водой.

— А-а-ха-ха-ха! — громко, по-настоящему, от вдруг переполнившей его радости, рассмеялся следом, и взметнув руками, с силой ударил ими по воде. В правом плече тут же произошёл маленький, но ядерный взрыв, потом словно полосонули скальпелем по передней дельте, и Макс от неожиданности вскрикнул. Но этот крик был совсем не таким, как за секунду до этого. Он был сдавленным, сквозь зубы.

Гребя одной рукой, Макс добрался до берега, и сжав раненое плечо левой ладонью, выбрался из воды. Возвратившаяся боль была такой же сильной, как и тогда, когда он только очнулся в кровати, после двух дней проведённых в бреду и забытьи. Он плюхнулся на землю, и уткнулся лицом в колени. Боль разливалась, пульсировала, до лёгкой тошноты, до жжения в глазах.

— Порезвиться, блин, захотелось? Придурок, — обругал себя Макс, продолжая скрипеть зубами.

Боль уходила медленно, нехотя. Прошло минут пять, прежде чем Макс поднял голову. После темноты, свет вокруг показался ещё ярче. Глаза выхватили движение, и Макс прищурившись, проследил его. Ничего опасного. Белая птица средних размеров, вытянув длинную шею, парила над гладью озера. Она слёту ворвалась в заросли камышей, и вцепившись в самый толстый из них лапами, замерла. Шея её изогнулась назад, и камыш ещё долго качался туда-сюда по инерции.

Надо идти, — подумал Макс, чувствуя, как высохшую спину начинает припекать, и быстро поднялся. Птица тут же замахала крыльями, резко и недовольно крикнула, и оттолкнувшись от камыша, полетела над водою, едва не касаясь её.

— Ну, извини, — буркнул Макс.

Он долго одевался, стараясь не использовать правую руку, и чуть не завалился набок, натягивая джинсы. Майку бросил на плечо, и поспешил по тропинке обратно к деревне. Но выйдя на дорогу, Макс всё-таки решил майку надеть. За свое телосложение переживать ему было нечего. Семь лет таскания штанги, кое-что оставили телу на долгую память, а вот юношеские понты уже давно канули в небытие, и вот так, с торсом нараспашку, он уже давно нигде, кроме как во время отдыхов на море и в своей квартире, не ходил. Когда, наконец-то, майка с великой предосторожностью была натянута, он неспешно пересёк дорогу, и перейдя канаву по старой, обтрескавшейся по бокам бетонной плите, поплёлся вдоль забора.

Здесь он был не так заметен, нежели идя по дороге. А желание быть как можно менее заметным, неожиданно появилось в мозгу, когда припомнилась первая встреча с тенью. Ведь всё равно пришлось ломиться в кусты, чтобы спрятаться, так почему бы не поступить сразу, как мудрый уж на озере? Почему бы сразу не выбирать безопасные места? Какая-никакая, а тактика.

Тот же забор. Уже хоть с одной стороны вне зоны видимости.

Макс резко остановился, с удивлением заметив в этом самом заборе широкий, досок в пять, проём.

На костёр, что ли, оторвали?

Он сделал ещё шажок и осторожно заглянул внутрь двора. Внутри было привычное запустение, даже большее, чем у деда. Правую часть двора густо заняла какая-то трава высотою ненамного ниже самого Макса. Слева железные детские качели, изрядно поржавевшие. Макс пригнувшись, перешагнул через нижнюю перекладину забора и остановился. Простоял почти минуту, ожидая, появится хозяин или нет. На вид, конечно, нельзя было и предположить, что здесь кто-нибудь может обитать, но ведь это другой мир, и здесь люди не живут, а скорее выживают, а при этом, вряд ли, условия существования так уж важны. Выждав какое-то время, Макс направился к порожкам, решив заглянуть внутрь дома. Если дверь не заперта, то можно и войти, а если вдруг заперта, тогда просто заглянуть в окно. Максу стало вдруг интересно что там, хотя и примешивалось к этому интересу какое-то другое чувство. Похоже оно было немного на жалость, немного на нехорошее предчувствие, с таким иногда просыпаешься посреди ночи и долго смотришь в темноту перед собою. И не хочется ни думать, ни шевелиться.

Макс шёл, раздвигая руками высокую траву, глядя на покривившиеся двери и полностью прогнившую нижнюю ступеньку порожек. Возле качелей он неожиданно для себя остановился. Провёл рукою по железной трубе.

И вдруг чётко представил себе весь ужас произошедшего. Он увидел, как улыбающийся человек берёт на руки свою маленькую дочку и бережно усаживает её на сиденье качелей. Потом несильно раскачивает. Девочка звонко смеётся и вскидывает вверх ручки.

— Не вскидывай ручки. Держись ими, — торопливо и испугано говорит человек, останавливая качели. — Вот за эти трубочки держись.

Она успела вырасти? — спросил себя Макс. — Или погибла маленькой?

Он вздохнул и поспешил к дому, пытаясь на ходу вытряхнуть из головы эту тяжёлую картинку. Не решившись наступать и на вторую ступеньку, Макс высоко поднял ногу, и поставил сразу на предпоследнюю третью. Надавил сильнее. Доска жалостливо скрипнула, но оказалась прочной. Макс встал на неё и толкнул дверь. Та оказалась не запертой, но открыть её одной силой руки не удалось. Тогда Макс поднялся ещё на ступеньку и надавил на дверь всем телом, одновременно чуть приподнимая её. Дверь нехотя подалась. Когда проход показался достаточным, Макс заглянул внутрь и зачем-то громко спросил:

— Есть кто?

Ему ответило эхо, гулкое и неразборчивое. Он осторожно вошёл и сразу же едва не провалился в большую дырищу. В сенях были сорваны почти все доски, и ему пришлось перепрыгивать по чёрным балкам, чтобы добраться до ближайшей комнаты. Здесь пахло трухлявым деревом, старой штукатуркой. Благодаря окнам на двух стенах, комната была наполнена светом, который пересекался в ней крест-накрест.

Мебели в комнате не было.

— Эй, — сказал Макс, уже только для того, чтобы услышать эхо. Потом он заглянул в соседнюю комнату. Окна этой комнаты выходили на улицу, в самом центре, на полу, лежал старый матрас, в углу ворох вещей. Видимо, от них в комнате и стоял тяжёлый, неприятный дух. Макс развернулся, и вновь преодолев сени по чёрным балкам, вышел из дома. Спрыгнул с порожек прямо на землю, ещё раз оглянулся на открытую дверь.

Может закрыть? — подумал он, но решил, что разницы в принципе нет, и зашагал к проёму в заборе, через который и проник в этот двор. Но, не сделав и десяти шагов, он вдруг резко остановился и замер. На его лице проступило напряжение, он прислушался, и почувствовал, как по спине побежал холодок.

— Что? — спросил он себя, и ответ тут же отыскался.

— Пальцы.

Он увидел пальцы-мысли, которые появлялись из мозга, удлинялись, напряжённо шевелились.

— Значит… — он осёкся — Тень? — хрипло прошептал и обернулся.

Взгляд уткнулся в забор в конце двора, за домом. Тот забор, в отличие от этого, сохранился намного лучше. В нём был всего один проём, даже скорее щель, узкая, в одну доску, и через эту щель протискивалась тень. Она выглядела совсем не так, какими уже привык видеть их Макс. Она была плоской, но Макс ни на секунду не усомнился, что это она.

Быстро протиснувшись с той стороны на эту, тень приняла свою обычную форму, и почувствовав, а может и увидев человека, рванула в его сторону. Перемещалась она так же быстро, как и те, которых Макс уже успел встретить. Всего за секунду тень сократила расстояние почти вдвое, и Макс судорожно выбросил пальцы вперёд. Они воткнулись, уцепились в чёрную несущуюся на него массу, и его отбросило. Он полетел спиною вперёд, но так и не воткнулся ни в забор, ни в землю, потому что тень неожиданно дёрнулась вправо, ударившись о стену дома, и тут же рванула назад.

Не закончив падения, Макс полетел вперёд, упал, больно ударился локтями, и почувствовал, что тень потянула его за собою. Она тянула его волоком, с бешеной скоростью, и он чувствовал, как с жжением земля впивается в кожу рук. Он судорожно замотал ими, пытаясь хоть за что-то зацепиться, но в сжатых ладонях оставались только горсти земли и пучки режущей, как лезвие, травы. Перед глазами, чуть слева, на долю секунды мелькнула ржавая труба качелей, и он быстро, боясь не успеть, выкинул вперёд руку. Труба сама влетела в ладонь. Макс изо всех сил сжал кулак.

Тут же его развернуло, поднимая облачко пыли, в локтевом суставе молнией мелькнула боль, но Макс, стиснул зубы, и трубу не отпустил.

Он вывернул голову. Тень снова пыталась пролезть сквозь щель. Она становилась уже, растягивалась, и теперь была похожей на большой чёрный блин, а Макс понял, что если ей удастся протиснуться на ту сторону, то его участь будет не завидной. Скорее всего, он разломает себе несколько костей о доски забора, и тогда он либо станет инвалидом, либо погибнет, как спасший его мужчина.

Но я же могу отпустить её, — судорожно подумал он. — Или…

И он, продолжая держаться за трубу, с такой силой напряг пальцы-мысли, что почувствовал в затылке обжигающую волну. Но эта волна придала сил, и он тогда тремя пальцами, вцепившимися в левый край чёрного блина, рванул на себя.

В сантиметрах десяти от края блина образовалась маленькая прореха, тут же зашевелилась бахрома, пытаясь её залатать, но Макс не дал ей шанса. Он рванул ещё сильнее, и прореха стала увеличиваться, и в ширину, и в длину сразу в обе стороны, и уже через секунду, от тени оторвался большой кусок. Пальцы по инерции понеслись к Максу. Он брезгливо разжал их. Кусок тени пролетел слева, в голове раздался гул. Не раздался даже, а завибрировал. Низкий, протяжный.

Она ревёт, — понял Макс. — Ей больно. Ей же, с-суке, больно.

Пальцы, оторвавшие кусок, уже вернулись обратно. Вцепились, сжались. Теперь намного сильнее, чем в первый раз. И уверенней. Как будто прошёл мандраж дебютанта.

Макс на миг криво улыбнулся, и тут же его лицо снова стало серьёзным. Он уже знал, как справляться с этой тварью. Её низкий, вибрирующий вой придал ему уверенности, отмёл остатки страха. Он пока не победил, и возможно, ещё не побеждал, но она уже боялась его, она уже понимала, что перед нею не жертва, а противник.

И тень снова стала принимать привычную форму, но теперь медленно, словно ей было тяжело это делать. Тут же раздались два выстрела, и Макс вздрогнул. Он с надеждой уставился на свою противницу, но ни одной дыры в ней не появилось.

Это где-то там, дальше, — мелькнула мысль. — А она слабее, когда блином.

Он быстро перебирая ногами, развернулся, и упершись пятками в землю, согнул колени. Теперь он был ближе к трубе наполовину. Он снова выпрямил ноги, упёрся, и помогая левой рукой, протащил по земле тело ещё сантиметров на пятнадцать. Тень он теперь видел вверх ногами, откинув назад голову. Она уже почти приняла свою форму.

Сейчас дёрнет, — проскочила мысль, и Макс заведя ноги за трубу, с силой согнул колени. Тень дёрнула. Коленки резанула обжигающая боль, но Макс стерпел. Он уже напряг пальцы, и когда тень взяв секундную передышку, замерла, он рванул их вбок.

Повторилось то же самое. Появилась прореха, гул и вибрация в голове усилились. Макс тут же рванул ещё раз.

Дуплетом, — подумал он. — С первого раза хрен оторвёшь.

Второй кусок получился меньше. Макс погасил инерцию пальцев, чтобы не терять времени, и бросил кусок недалеко от тени. Кусок извивался, подпрыгивал, и Макса вдруг кольнуло неприятное предположение.

— А что, если…

Но тень не приблизилась к оторванному куску, не попыталась его присоединить, и Макс облегчённо выдохнул. И тут тень стала дёргаться назад. Хотя уже и слабее, чем за пару минут до этого, но сил у неё всё ещё оставалось предостаточно. Макс чувствовал это своими коленками, икрами, в которые впивалась труба. Рывки стали чаще, они следовали один за другим, не давая передохнуть ногам. Лишившись части силы, тень теперь брала отчаянием. Она так пыталась вырваться, что Максу всё же пришлось выпрямить ноги и разжать кулак, иначе он рисковал получить либо вывих, либо растяжение, и стать совсем уже увечным. Правая рука почти не работает из-за укуса, если ещё добавится вывихнутая левая, и обе ноги с повреждёнными коленными суставами, то какой с него будет толк?

Снова перед глазами замелькала трава, но теперь медленнее. Макс рывком перевернулся со спины на живот. Так, как ни странно, было безопасней волочиться по земле, не рискуя переломать шейные позвонки. Он увидел, что тень свернула за угол дома, и тут же въехал лицом в шевелящийся кусок. Лицо обжёг холод, он с отвращением зажмурился и сжал губы.

Кусок к его счастью не попытался за него уцепиться, хотя из него и торчала во все стороны бахрома. Но бахрома шевелилась вяло, по всей видимости, кусок подыхал без тени так же быстро, как окуни без воды.

Когда он снова увидел тень и вцепившиеся в неё пальцы, он рванул. Теперь рванул одновременно всеми пальцами, в разные стороны, пытаясь оторвать не один кусок, а сразу несколько. Где-то прозвучал выстрел, потом сразу два в другой стороне.

Тень дёрнулась влево, то ли от этих выстрелов, если она их вообще слышала, то ли почувствовав растущую силу пальцев, и этим даже помогла оторвать от себя большой кусок справа. Пальцы уже привычно отбросили его и снова вцепились.

Тень замерла, и Макс успел вскочить на ноги. Между ним и тенью было метров семь. Он отчётливо видел бахрому, которая была теперь со всех сторон, обрамляя тень шевелящимся чёрным нимбом. Бахрома цеплялась за воздух, уже скорее инстинктивно, не находя что залатать, склеить, вместо дыр от пуль и дроби, теперь отсутствовали целые куски, и бахрома ничего не могла сделать. Где-то внутри Макса вдруг мелькнула жалость, далёким, едва видимым маячком, но он понял, что она теперь будет расти, быстро, становиться ярче, и он закричал.

Он закричал, не оставляя жалости никаких шансов. Пальцы послушно разорвали остаток тени на четыре куска и с омерзением отбросили их. Гул и вибрация в голове тут же пропали, и Макс обессилено присел на землю. Он тяжело задышал, словно усталость вдруг резко перетекла из этих непонятных, нефизических пальцев, в его физическую оболочку. Она надавила сверху и сдавила с боков.

Куски тени продолжали шевелиться, но Макс видел, как с каждой секундой их движения замедляются, становятся вялыми. Когда куски полностью замерли, он неспешно поднялся, и поплёлся обратно, глядя на дорожку примятой травы. До него вдруг дошло, что всё это волочение должно было отразиться не только на руках, но и на майке, и он опустив взгляд, убедился в этом.

— Чёрт, и чё придумать?

Выстрел заставил его вжать голову в плечи. Стреляли где-то дома за три-четыре отсюда.

Это же значит, что в деревне ещё есть твари. Может всего один крак, напарничек порванной тени? — Макс кисло усмехнулся, и сам же опроверг себя. — В крака они бы не стреляли. С краком они бы силой. Не-а, — он помотал головой, отвечая на появившуюся мысль. — Со второй так не получится.

Макс ускорил шаг. Нужно быстро возвращаться в дом деда, возможно даже бегом. Вторую тень ему не одолеть. По крайней мере, сейчас. Он уже прошёл мимо порожек, и глядя на проём в заборе, заспешил к нему, но произошло то, что заставило его резко развернуться и броситься назад. Он махнул сразу на четвёртую ступеньку и заскочил в сени. Тут же вцепился в дверь и закрыл её.

В проёме он увидел мелькнувший коричневый силуэт с длинными, почти до колен руками.

Заметил? — спросил себя Макс, нервно сглотнув.

Затаив дыхание, прислушался. Если крак заметил, он вернётся, если нет, тогда, значит, ему повезло.

Я всё равно отсюда его не увижу, — сообразил вдруг Макс, и осторожно перепрыгнув по балкам, оказался в первой комнате, где тут же присел на корточки. Ни на одном окне не было занавесок, и ходить здесь в полный рост, было всё равно, что расхаживать по двору, весело насвистывая — а нам всё равно. Дверной проём во вторую комнату находился справа, и Макс приблизившись к нему на корточках, окинул глазами окна выходящие на улицу.

— Чёрт! — выдохнул он, и резко прижался спиною к стене. Крак стоял во дворе, прямо перед проёмом, и торопливо озирался. Макса передёрнуло. Он был в ловушке, и теперь от него ничего не зависело. Разве что стараться быть невидимкой.

Прошло секунд тридцать. Снаружи дома не доносилось ни одного звука, Макс оцепенело сидел на корточках, чувствуя спиной холодную стену.

А что если эта тварь захочет сюда войти? — спросил он себя, и пересиливая скованность, осторожно выглянул из-за перегородки, готовый при малейшем намёке на опасность снова дёрнуться назад и вжаться в холодную стену.

Но крак стоял к нему спиной, и Макс даже приподнялся, чтобы увидеть, чем тот заинтересовался.

А-а, ну, понятно. Кусочком своей подружки.

Крак стоял возле чёрного безжизненного ошмётка, чуть наклонившись вперёд. Макс увидел, как он взял этот ошмёток в руки, и поднеся к морде, видимо, стал его нюхать. Спустя пару секунд раздался уже знакомый высокий вой, и Макс почувствовал, как его накрыла волна мурашек.

К этому не привыкнешь, блин, — подумал он, и преодолевая желание броситься куда-нибудь подальше отсюда, поднялся во весь рост, обогнул угол дверного проёма, и прижимаясь к стене спиною, быстро переместился в сторону окна. Перемещался он тем способом, каким преодолевал всякие там овраги, по двум натянутым через них канатам. Он, не отрывая от пола, отводил правую ногу примерно на полметра вбок, переносил на неё вес тела, и потом подтягивал левую. Ходить по канатам ему доводилось очень давно, ещё в детстве, в пионерлагере со спортивно-туристическим уклоном, но он почему-то был уверен на сто процентов, доведись ему сейчас перебираться по ним, он сделал бы это так же уверенно, как и пятнадцать лет назад.

Между окном и углом комнаты было примерно с полметра стены. Вот к ней он и прилип за секунду до того, как крак, отбросив от себя мёртвый кусок тени, обернулся.

Может услышал?

Дыхание автоматически замерло.

И на фига я вообще сюда ломанулся? — обвиняюще вопросил мозг.

Губы растянулись в беззвучной ухмылке. А и вправду, зачем было переться сюда, к этому окну, рискуя быть замеченным?

Во-первых, — в ту же секунду ответила его рациональная часть, — Крак, скорее всего, чувствует запахи, на хрен бы в противном случае он подносил этот долбаный кусок к роже, правильно? А здесь твой запах будет меньше различим за вонью матраса и прелых шмоток. Во-вторых, крак, что ещё скорее всего, пойдёт сейчас за дом, туда, где лежат остальные куски мёртвой тени. А окна первой комнаты выходят именно на то место.

Словно в подтверждение этих рациональных мыслей, послышался едва различимый шорох. Крак уходил вдоль дома, задевая высокую траву.

А в-третьих, — продолжила рациональная часть. — Видишь вон то окно, выходящее на улицу? Ты же его заметил сразу, вот только как обычно не придал значения.

Макс бросил взгляд на левое окно, но тут же повёл его правее. Да, точно. Он заметил, когда в первый раз выглядывал.

Правое окно состояло из двух створок, которые были закрыты на два шпингалета. Правда верхний был вырван с мясом, и значит, нужно только открыть нижний, пихнуть эти створки и выпрыгнуть. А дальше в проём, и бежать, бежать, бежать.

Шорох удаляясь, медленно сошёл на нет. Значит, крак уже за домом? А что если ни хрена? Что если он стоит за стеной, и как только я выпрыгну, наброситься?

Макс стёр пот со лба, и заметил, как подрагивает рука. Но подрагивала она не только от страха, но и от появившегося вдруг азарта.

Это же интересно, — Макс напряжённо улыбнулся, и стал переводить страх в другую плоскость. — Я или он. Кто возьмёт джек-пот? Ставки сделаны, ставок больше нет.

Он резко наклонился вправо, и вывернув голову, бросил цепкий взгляд. В видимой части двора крака не было.

— И-и

Макс набрал полные лёгкие.

— Раз, — выдохнул коротко, через напряжённые губы, вместе с неуверенностью, и как можно тише, поднимаясь на носочки, быстро пересёк комнату.

Хорошо, что не левое, — мелькнула мысль. В этом случае пришлось бы светиться сквозь дверной проём в окнах первой комнаты. А там, за ними, крак. Должен быть там, чёрт его выдери.

Пальцы вцепились в маленький флажок шпингалета, резко повернули его и подняли вверх. Потом руки толкнули, несмотря на боль — в укушеном плече, в левом локте. Правая створка не раскрылась. Разбухшая, поведённая рама не дала, и Максу пришлось протискиваться боком.

Он спрыгнул вниз, не гася инерцию, присел почти коснувшись задницей земли, подскочил и рванул. Его так и подрывало обернуться, посмотреть, но он сдержал себя короткой, холодной мыслью.

Что толку?

А ведь и правда, что толку если он увидит преследующего его крака? Легче от этого точно не станет.

Через две секунды он уже буквально пролетел через проём, сгруппировавшись в прыжке, и как только ноги коснулись земли, с удвоенным рвением стартанул вдоль забора. Через метров двадцать всё же не выдержал. Обернулся.

Крака не было.

Тогда он взял вправо, перескочил через канаву, и оказавшись на дороге, ещё раз обернулся. В самом конце улицы увидел человека с ружьём, который пересекал дорогу в противоположном направлении. Кто это был, дед, или кто другой, рассмотреть было невозможно. Слишком далеко, да и не с его зрением.

Он перепрыгнул канаву с другой стороны улицы, и чуть не врезался со всего маху в забор. Резко завернув, он почувствовал, что падает вперёд. Выставил перед собой левую руку, и когда она коснулась земли, попытался оттолкнуться, но это не помогло. И тогда он резко завалился на колени. Левой рукой пришлось немного пропахать по земле, сильно стесав низ ладони. Ссадина защипала. Но это была не боль. После того, что он чувствовал, удерживаясь согнутыми ногами за железную трубу, после укуса крака, это была не боль.

Он снова вскочил. До поворота оставалось метров пятнадцать. Он преодолел их за пару секунд, и прямо перед поворотом, обернулся в третий раз.

Крака не было.

И тогда, завернув за угол забора, он остановился. Тяжело дыша, упёрся ладонями в колени. Закрыл глаза. Нужно было отдышаться, хотя бы немного отдышаться. К горлу подступила тошнота, в висках и правом боку кололи иголки, ноги тряслись, как будто в пятки било током.

Слишком много напряга за один раз, — устало подумал Макс. — Я ж не мастер спорта, в конце концов.

Он медленно выпрямился, и устало поплёлся вперёд. Вышел на улицу деда. Через силу придал себе бодрый вид, и мимо Машиного дома прошёл почти лёгким шагом, засунув руки в карманы джинсов.

Мало ли. Если вдруг увидит, чтобы без подозрений.

Дед пришёл через пару часов. Рядом с ним, через окна кухни, Макс с удивлением, и каким-то напряжением, увидел Машу. Он поднёс ко рту кружку с холодным чаем, и спрятав в неё взгляд, стал ожидать, когда они войдут.

Дед вошёл первым, поставил ружьё у стенки.

— Ну вот, Максимка дома, — сказал он, обернувшись. — А ты Маша волновалась. Говорит, видела, как ты куда-то шёл, — дед перевёл взгляд на Макса.

Макс поднял глаза и увидел Машу. Она стояла в дверном проходе и смотрела на него с таким вниманием, словно хотела прочитать мысли. Он натянуто улыбнулся.

— Да я дурак решил к озеру сходить. Посмотреть. А тут эти твари.

Он бросил короткий взгляд на Машу и снова встретился с её острым изучающим взглядом. Он резко отвёл глаза и посмотрел на деда.

— А там тень была, — стал он врать, то что придумал, сидя на кухне в одиночестве. — Схватила меня за ногу и поволокла. Вон, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Всю майку изъелозил по траве, — он поднял левую руку. — И ладонь стесал. А потом стрелять начали, она меня бросила и по улице упёрла куда-то.

Он снова поднял кружку и стал медленно цедить чай.

— Повезло тебе, — изумлённо бросил дед. — Ну я же тебе говорил, Максимка, по двору походи. А по деревне ходить небезопасно… — он на секунду замолк.

— Стало, — закончил он фразу.

— Дедушка, я пойду, — сказала вдруг Маша. — Мама там совсем одна. Ты же знаешь, что ей одной страшно.

— Ага. Иди, иди Машуня, — закивал Егорыч. — Завтра я с Дарьюшкой поговорю, чтобы вы ко мне перебирались уже. Чего по одиночке жить-то?

Макс мельком, поверх кружки, взглянул на Машу. Девушка всё так же внимательно смотрела на него, и когда их взгляды в третий раз встретились, она развернулась и торопливо вышла. Звякнула щеколда, потом мягко хлопнула дверь, и Макс краем глаза увидел светлое облачко её волос, проплывшее за стёклами.

— Как? — спросил Макс. — Без потерь обошлось?

— Двое, — коротко бросил дед.

— Как двое? — поставив кружку на стол, Макс недоверчиво посмотрел на деда.

— Вот так вот, Максимка, — тот провёл ладонью по лицу, медленно, сильно надавливая, словно пытался стереть с него всё, что произошло за сегодня. — Малого, того, что ты на похоронах видел, и мать его, Нину Фёдоровну. Это ж уму непостижимо, — он хлопнул своей огромной ладонью по колену. — Раньше в домах безопасно было, краки они как будто и не понимали, как в дом проникнуть-то. А тут, тень колоду схватила, окно разбила, а крак туда только нырь, и всё. Нину Фёдоровну, бедняжку об стену два раза со всей силы. А малой кинулся мать защитить, так эта тварь его на пол повалила и ногою на голову…

Дед резко замолк. Снова вздохнул. И Макс вдруг заметил на его лице то, чего ни разу на этом мудром и всегда спокойном лице не видел. Нет, это была не ненависть. Это была неуверенность. И ещё — испуг. И они виделись так отчётливо, что Максу стало не по себе. Сердце замерло, словно в нём была теперь не кровь, а сухой, безжизненный лёд.

— Ногой, представляешь, Максимка? — дед повернул голову, и посмотрел Максу прямо в глаза. — И череп у него вот так, — он поднял руку и медленно вывернул кисть. — Лица совсем не узнать. А потом он ему по всему телу ногами, слышишь? По телу этого мальчонки топтался. Там стены в крови. И что теперь делать? Как дальше, а, Максимка? — губы у деда задрожали, он резко махнул рукой, и поднявшись, ушёл в зал.

А Макс почувствовал, как его словно начинает выворачивать наизнанку. Как страх перемешивается с ненавистью в чёрную, густую кашу. Как эта каша медленно застывает. Как сжимаются зубы до жгучих слёз в глубине глазниц. Как ладони непроизвольно каменеют в кулаки.

— Я знаю, что делать, — проговорил он одними губами. — Я знаю, как дальше, Егорыч.

Глава 15

Когда стало темнеть, Макс улёгся в кровать, и стал прислушиваться. Дед какое-то время ходил по дому, потом улёгся на диван, долго ворочался, тяжело вздыхал, что-то бормотал себе под нос. Наконец, в доме повисла тишина.

Макс ждал ещё минут тридцать, слепо пялясь в темноту. В мозгу не было ни одной мысли, только та же темнота, что и вокруг. Он просто не хотел думать, боясь слепить отговорку, боясь изменить решение, боясь самого себя.

Когда дед, наконец-то, захрапел, он осторожно, стараясь не произвести ни малейшего звука, поднялся. Так же тихо оделся, и подойдя к дверному проёму, замер.

— Что если дед проснётся? — мелькнул вопрос.

— Да ладно, скажу по нужде приспичило.

Он на носочках медленно пересёк зал и оказался в погружённой во мрак кухне. Ночь была тёмной, что называется — глаз выколи. К вечеру небо затянули привычные облака, и ни одна звезда не могла донести теперь в этот забытый богом уголок свой космический свет.

Макс на ощупь обошёл стол и присел на корточки. Так же, одними пальцами отыскал ручку дверцы и потянул на себя. Навесики противно скрипнули.

— Блин — прошептал он и дальше стал открывать дверцу медленно, по паре миллиметров за раз, прислушиваясь к храпению деда.

— Ху, — выдохнул одним воздухом, без звука, когда дверца была открыта полностью. Пошарил рукой. Нащупав банку, он осторожно приподнял её и вытащил журнал. Потом поставил банку на место, медленно поднялся и зашарил по столу. Руки заметно дрожали.

— Блин, как ворюга какой-то, — хмыкнул досадливо.

Прошарив всю поверхность стола, Макс недоумённо замер. Он хотел взять с собою хотя бы пару кусочков утиного мяса, чтобы утолить голод, когда тот появится, но утки не было.

— Вот я дурак, — он повертел головой. — Конечно же дед её убрал в этот свой погреб. Или она испортилась, и дед её выкинул. Жара ведь была…

Провозившись с журналом, он кое-как вернул его на своё место, и закрыв дверцу, присел на табурет.

— Нужно подумать, — сказал себе мысленно. — Идти не меньше двух дней, это как пить дать, а без жратвы будет писец как тяжко.

— Ружьё, — подсказала рациональная часть.

— А плечо?

— Дробью пофиг. Дробью можно и не выцеливая с локтя упороть.

Макс поднялся и на цыпочках вышел в сени. Повозился пару минут с засовом и щеколдой, и наконец, оказался на улице. Глаза уже успели подстроиться под темноту, и он даже разглядел с порога силуэт сарая. Потом бросил взгляд в сторону забора, но дальше пяти метров все силуэты сливались в одно чёрное безликое пятно.

Он спустился с порожек, подошёл к сараю, и осторожно открыв его, нырнул внутрь. Здесь темнота была абсолютной, ни о каких пяти метрах и речи не было, и даже на вытянутую руку было только чёрное густое пятно. Но он помнил, где находится то, что ему нужно. Он снял со стены ружьё и повесил его на плечо, перекинув ремень через голову. Потом приблизился к верстаку. Нервно зашарил руками, смахнув на пол пару гильз, и наконец, нащупал железный ящичек. Достал из него пару патронов, засунул в карман, потом взял ещё два, и вдруг ему стало неловко. Он с отвращением поморщился. Получалось, что он как бы обворовывает деда.

— Блин, много брать нехорошо, — он задумчиво покусал нижнюю губу. — А мало — это большая вероятность подохнуть.

И он стал спешно, не обращая на неловкость внимания, хватать патроны парами и рассовывать их по карманам джинсов. Когда в карманы перекочевала дюжина, и примерно столько же осталось в ящичке, Макс развернулся и быстро покинул сарай. Торопящимся шагом прошёл до калитки. Здесь тоже пришлось немного подзадержаться, потому что он знал, как высоко, и главное — громко, она может скрипеть.

Уже на выходе из двора Максу вдруг пришла в голову идея и он оставил калитку распахнутой. Заторопился в сторону машины. В темноте «двойка» напоминала какое-то мирно пасущееся травоядное животное.

Подойдя к ней, Макс снял ружьё и осторожно положил его на капот. Тихо открыл водительскую дверцу, затем встал на сиденье коленями и перегнулся через спинку. Быстро нащупал свою джинсовую куртку. Тут же резким движением бросил её на плечо и попробовал дотянуться до ящиков, но отсюда не получалось, и тогда он выбрался из машины, и напяливая на ходу куртку, подошёл к багажнику.

В сарай он вернулся, держа в руке пустую бутылку. Поставив её на пол, несколько минут провозился с флягой. Как она открывается Макс ни черта не знал, а на ощупь понять это было тяжеловато. Наконец, до него дошло, что нужно сначала потянуть рычажок снизу, и потом уже поднимать ту долбаную проволоку, которая никак не хотела сдвигаться с места даже на миллиметр. Когда крышка была откинута, он взял бутылку двумя пальцами за горлышко и погрузил её в воду.

В темноте послышалось жадное и смешное бульканье. Макс одним краешком губ улыбнулся. То ли бутылка жадно глотала в себя воду, то ли вода торопливо пыталась попасть в стеклянную ловушку. Бульканье прекратилось быстро, и он закрутив на горлышке крышку, слегка прикусил её слегка, чтобы крепче держалась. Потом сунул бутылку во внутренний карман.

Вернувшись к машине, он снова повесил на плечо ижак, застегнул молнию куртки до верха, и машинально толкнул дверцу. Звук удара был не очень громким, но в полной тишине он прозвучал почти оглушительно.

— Чёрт, — от неожиданности он вздрогнул и быстро огляделся. — Ну я и тормоз. Хорошо, что собак нету, а то всю деревню на уши подняли бы.

Он зло сплюнул, и продолжая ругать себя за дурацкую оплошность, торопливо зашагал по улице в сторону луга. Для начала он решил идти строго по нему, никуда не отклоняясь и используя ориентиром лес. В темноте лес должен быть виден хотя бы чёрной стеною, и держаться его Макс решил по одной причине — опасался забрести в полном мраке на болота. Чего-чего, а подохнуть в какой-нибудь трясине ему не улыбалось.

— Главное, подальше отойти, — сказал сам себе и вдруг отчётливо услышал за спиною шаги. Он резко остановился и обернулся. Шаги стали ещё отчётливее.

— Блин, разбудил всё-таки кого-то.

Он свернул вправо, прошёл метра три, и развернувшись, стал вглядываться в темноту. Шаги приближались, и Макс прищурился. Вдруг ему показалось, что он видит силуэт. Силуэт медленно вырисовывался, становился похожим на человеческую фигуру.

— Чёрт, — мелькнула мысль. — Если я его вижу, значит, и он меня тоже.

Макс стал отступать спиною вперёд, чтобы углубиться во тьму, слиться с нею, и вдруг с грохотом наткнулся на забор. О доски ударились стволы и приклад, и приближающийся силуэт тут же остановился. Макс нервно вдохнул и задержал дыхание.

Силуэт стал быстро менять форму. На нём вдруг вырос горб, потом снова исчез, потом появился с другой стороны.

— Неужели тень? — мелькнула догадка, но Макс только усмехнулся. — Хватит уже тормозить. Откуда шаги, если тень?

И словно чтобы подтвердить его мысли, снова появился звук шагов. Силуэт двинулся вперёд. И только когда он уже поравнялся с ним, Макс громко ругнулся про себя, а вслух осторожно окликнул, боясь напугать.

— Маша?

Силуэт замер.

— Не бойся, это я, — снова сказал Макс, и оттолкнувшись от забора, быстро приблизился к девушке.

— А я знаю, что это ты, — прошептала Маша.

Он прищурясь, посмотрел на неё, пытаясь разглядеть лицо, но были только неясные очертания.

— И куда ты собралась? — шёпотом спросил он.

Маша несколько секунд молчала.

— С тобой, — наконец выдохнула она, немного смущённо.

— В смысле со мной?

— Но ведь ты же куда-то идёшь?

Наверное, она сейчас удивлённо вскинула бровки, подумал Макс и нежно улыбнулся, но тут же его лицо сделалось серьёзным. Нужно было срочно что-то придумывать.

— Я прогуляться вышел, — глупо соврал он. — А как ты вообще узнала?

— Ты в сарай заходил ружьё смотреть, — быстро зашептала Маша. — А когда я вечером с дедушкой пришла, мне показалось, что ты что-то задумал. И я на всякий случай рюкзак собрала и на порожке с ним сидела. А потом ты дверью своей машины ударил.

От её торопливого шёпота у Макса в голове снова появилась тоненькая паутина, сладко обволакивая. Он вдруг разглядел её глаза, её губы, хотя возможно это только воображение дорисовывало ему. И он захотел прижать её к себе, обнять крепко, поцеловать, но пересилил лишнее сейчас желание и сердито прошептал.

— Зачем? Маша, ну зачем ты? — он тяжело вздохнул. — У тебя же мама больная. Ты что, забыла? Так что давай, возвращайся домой, — медленно закончил он, уже мысленно справляя победу. Ну конечно, она глупенькая, не подумала о маме. А сейчас подумает и вернётся. Жаль, конечно, что не удалось уйти без всяких этих ненужных моментов. Хотя, какая в принципе раз…

— Нет, — уверенно прервала Маша его размышления.

Макс опешил.

— У тебя же мама больная, — повторил он уже не шёпотом, а в голос.

— Дедушка маму к себе заберёт.

Они несколько секунд молчали. Макс судорожно придумывал способ заставить её развернуться вот сейчас и уйти, а Маша терпеливо ждала.

— Если ты сейчас не пойдёшь обратно, — заговорил шёпотом Макс, — Я никуда с места не сдвинусь. В смысле, не сдвинусь, пока не уйдёшь.

— А я тогда тоже не сдвинусь.

— Тьфу ты, — зло бросил Макс в голос.

— Но ты же ничего не умеешь, — снова зашептала Маша. — Силы у тебя нет, из ружья не выстрелишь. И покушать, наверное, не взял.

— Я воду взял, — сердито пробурчал Макс.

— Ну не строй из себя вредину. А если мы будем тут долго стоять, то дедушка может нас найти. Он иногда ночью просыпается и по дому ходит. Вот увидит, что тебя дома нету…

— Ты это придумываешь, — остановил её Макс.

— Ничего я не придумываю.

— Ладно, — Макс пару раз провёл ладонью по лицу. — Если ты такая упрямая, давай договоримся. До утра вместе, а утром ты вернёшься обратно.

— Хорошо, — тут же согласилась Маша.

Он молча повернулся, и сжав губы, зашагал вперёд. Через шагов десять остановился.

— Давай рюкзак.

— Я сама понесу.

— Так, ещё один договор, — голос Макса стал строгим. — Ты меня во всём слушаешься.

Макс услышал лёгкий шорох, разглядел тёмное пятно рюкзака, и взял его в руку.

— А я тогда ружьё понесу, — прошептала Маша, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Ружьё тоже я, — бескомпромиссно бросил Макс и набросил обе лямки рюкзака на левое плечо.

Вскоре чёрное пятно последнего дома осталось позади. Макс вспомнил, что за дорогой канава, и убавил шаг.

— Маша, здесь канава, — тихо сказал он, обернувшись.

— Да я же знаю, — в её голосе была едва ли не весёлость. Надо же, подумал Макс, ей по ходу в кайф это шатание по темноте.

— Маша, — он снова придал голосу излишнюю серьёзность. — Кхм. Слушай, тебе что весело? — он не удержался и сам улыбнулся своему вопросу.

— Я просто волнуюсь, — ответила Маша.

Выкрутилась, подумал Макс, продолжая улыбаться. А и в самом деле, чего грузиться раньше времени?

Левая нога провалилась вдруг немного ниже ожидаемого.

— Так, я уже одной ногой в канаве, — сказал он, и в ответ зазвучал негромкий сдержанный смешок. Макс тоже рассмеялся, плюнув на все свои попытки сохранять холодную серьёзность.

— Подожди, — торопливо заговорила Маша, перестав смеяться. — Мы же можем на лугу потеряться в темноте. Там же вообще ничего не видно. Давай за руки возьмёмся… чтобы не потеряться, — добавила она после секундной паузы.

Макс почувствовал, как её ладошка упёрлась ему в грудь, и он бережно взял её в свою ладонь.

Без особых усилий преодолев канаву, они зашагали по лугу. Макс сразу взял правее, чтобы стала видна чёрная стена деревьев.

— Будем леса держаться, — коротко сказал он, чувствуя её маленькую хрупкую ладонь, и вместе с нею, чувствуя ответственность.

Вот я теперь её тяну, подумал он, а что если выйдет всё, как и с Пашкой? Может правильнее будет вернуться? Может…

А думаешь лучше сидеть и ждать? — прервал он себя. — Ждать, когда эти твари один за другим перебьют всех? А ведь однажды перебьют.

Справа показалась тёмная, немного пугающая своим размером, стена леса. Она почти сливалась с тьмой, как будто была создана из неё, как будто это сама тьма только сгустилась, образовав иллюзию стены. Макс на глаз определил, что до леса примерно метров шесть-семь, и утвердительно кивнув сам себе, зашагал параллельно этой тёмной, едва различимой ограде. Маша спешила следом. Макс понял, что ей нелегко поспевать за ним, когда она пару раз подряд едва не упала, споткнувшись. Пришлось сбавить темп.

— Дед во сколько встаёт? — спросил он, и тут же понял, что и сам не знает, какого ответа он ждёт. Здесь, вряд ли, у кого-то остались работающие часы, хотя возможно какие-нибудь советские и тикают ещё. Эти могли продержаться тридцать лет, да и ещё, наверное, столько же. Хотя толку? Для того чтобы иметь общее время, нужно ещё иметь и стандарт. Типа каких-нибудь атомных, или по каким у нас там сейчас точность общего времени перепроверяют?

Легонько дёрнувшаяся назад ладошка была вместо ответа. Видимо Маша пожала плечиками.

Макс обернулся. Худенький силуэт Маши снова заставил подумать о возвращении. Что если попробовать уйти завтра, самому?

Не-а, Макс ухмыльнулся, она расскажет деду. Или с самого утра переберётся с матерью в дедов дом, и тогда уже вообще по-тихому не свалишь.

— Маша, следи за лесом, чтобы не сбиться, — быстро проговорил он, чтобы просто что-то сказать.

Время от времени Макс ускорялся, задумываясь то о том, что может произойти, то вспоминая схватку с тенью. Но его всегда возвращало назад из размышлений в окружающую темноту, лёгкое осторожное одёргивание. Он тогда без слов укорачивал шаг.

Последние несколько часов они и шли без слов. Макс не знал о чём говорить, да и близость леса не тянула на излишнюю болтливость? Из него иногда раздавались какие-то вскрики, всхлипы, иногда удары, словно кто-то бил палкой по стволу дерева, и всё это поверх постоянного напрягающего шороха, поэтому он молча вслушивался в ту сторону, где выделялось чёрное пятно, слившихся в одно деревьев и кустов. Пару часов назад, он остановился и «вслепую» зарядил ружьё, удивившись, почему не сделал этого ещё давно.

И когда сзади на небе появилась тоненькая светло-серая полоска, Макс по-настоящему обрадовался.

Полоска быстро росла и становилась светлее. Макс часто оборачивался, и бросал короткие взгляды то на небо, то на свою спутницу. С каждым разом он видел её всё отчётливей, словно Маша была картиной, которую прямо на его глазах рисовал незримый художник. Вот он прорисовал фигуру, чётко отделив её от окружающей тьмы, вот стал детально вырисовывать лицо, и наконец, решился добавить цвета и лёгких теней. Художником этим был рассвет. Оглядевшись, Макс заметил, как быстро, широкими и уверенными мазками он вырисовывает весь этот мир из тьмы.

Пятно леса распалось на множество разнотонных пятен. Слева проступали более тёмные островки камышей, и Макс с удивлением понял, что до болот не больше метров тридцати.

— Слушай, Маш, а болота тут что, к лесу подходят? — спросил он, обернувшись, и разглядев в этот раз детально и её лицо, и одежду. Его удивило, что на Маше были какие-то широкие бесформенные брюки, он почему-то не в платье она представлялась ему плохо. Он остановился и выпустил её ладонь.

— Не знаю, — Маша поёжилась. — Я здесь не была ни разу.

— Хм. Я думал ты знаешь. Тебе холодно? — он внимательно оглядел её серую кофточку. В таких у нас только старушенции ходят, подумалось не в тему.

— Нет, — Маша улыбнулась. — С тобой идти, вспотеешь.

— Кхм. Привык как-то быстро ходить, — Макс развернулся и снова зашагал вперёд, теперь бросая взгляды в сторону болот.

Над ними курился туман. Макс вдруг и сам почувствовал прохладу. За последний час она медленно усиливалась, почти незаметно, по долям градуса, и вот теперь заставила даже вздрогнуть. Да и от болот видимо неплохо тянуло.

Макс невольно залюбовался туманом. Было и в самом деле очень красиво и немного загадочно. Туман выглядел живым. Он медленно клубился, переплетался струйками, тянулся вверх от серовато-зелёной водной глади. Глубоко вдохнув носом, Макс почувствовал запах ила, показавшийся и приятным и неприятным одновременно. Что-то в нём было отдельно от жизни, и отдельно от смерти, но переплеталось в одно, смешивалось, и потому приводило рецепторы и мозг в замешательство. Макс хмыкнул и остановился. Маша поравнялась, и тоже остановившись, заглянула ему в глаза.

— Может привал? — спросил он, отвечая взглядом на её взгляд.

— Хорошо, — согласилась Маша.

Макс ещё раз огляделся. Впереди, метрах в тридцати, почти у кромки леса лежало поваленное дерево, без листьев, иссохшее, и видимо упавшее очень давно. Он молча указал на это дерево и направился к нему.

Дойдя, он тут же скинул с плеча рюкзак и положил его на землю, рядом, прислонив к широкому стволу, поставил ружьё. Поднял руки, потянулся.

Бессонная ночь давала о себе знать. Желание спать, подкрепляемое свежей прохладой, мягко окутало и растеклось по всему телу. Макс зевнул.

— Хочешь, поспи, — проговорила Маша.

— Угу, — буркнул Макс, но тут же спохватился. — Интересно, мы далеко от деревни ушли?

Маша пожала плечиками.

— Ладно, — кивнул Макс. — Можно в принципе и поспать. Но не долго. Часик я, часик ты. Хочешь, первой давай.

— Не, — Маша замотала головой. — Ты сначала отдохни.

— А если кто нападёт?

— Краки рано утром не нападут, — ответила Маша.

— Ты уверена?

— На деревню ни разу не нападали. И ночью тоже не нападали ни разу.

— У-у, — задумчиво протянул Макс.

Он оглядел место под ногами. Сухая земля и ничего больше.

— Ладно, — он присел на корточки. Попробовал землю ладонью. Земля была прохладной.

Не рискуя ложиться, он не поднимаясь, на корточках, развернулся, и опёрся спиной на ствол дерева. От дерева исходило лёгкое, едва ощутимое тепло, но это всё же было намного лучше предутренней прохладной земли. Он прикрыл глаза.

— Если что, буди. И через час буди, не стесняйся…

Он осёкся. А как она определит этот час? Люди которые постоянно на короткую ногу со временем, и то примерно его определяют без часов, а она ведь, скорее всего, о всех этих часах, минутах, секундах и не особо в своей жизни заморачивалась. Макс открыл глаза и посмотрел на Машу.

— В общем так, Маш, буди сразу, как только надоест ждать, хорошо? Нам нельзя задерживаться. Если дед уже вышел, то он нас и догнать может. А если догонит, он нам за нашу самодеятельность всыплет по первое число.

— Я понимаю, — Маша кивнула. — Как солнце выйдет и потом вот настолько поднимется, — она показала большим и указательным пальцами расстояние сантиметров в пять-шесть. — Тогда и разбужу.

— Нормально, — Макс снова прикрыл глаза. От ночной прогулки и свежего утреннего воздуха на веки тут же наплыла тяжесть, а уже через секунд двадцать его мягко потянуло в глубину сна.

Очнулся он от лёгкого тормошения.

— Просыпа-айся-а, — услышал мягкий голос Маши.

Он открыл глаза и увидел её улыбку. Улыбнулся в ответ, но тут же нахмурился и вскочил на ноги.

— Маша, ну что это такое, — выдохнул с досадой, бросив ещё один взгляд на солнце. Оно, ярко сверкая, почти уже подбиралось к зениту, и ни о каких пяти-шести сантиметрах над горизонтом никакой речи быть не могло.

Ох уж эта женская заботливость, — Макс недовольно хмыкнул.

— А что если дед нас догонит? — спросил он.

— Я просто хотела, чтобы ты подольше отдохнул.

Маша продолжала улыбаться, и Макс почувствовав, что злиться на неё он всё равно не сможет, беззлобно махнул рукой.

— Ладно, — сказал он, снимая куртку. — Тогда ты тоже подольше поспишь.

Он присел и расстелил куртку на земле. Похлопал по ней ладонью, и с удивлением для себя обнаружил бутылку.

— Хм, я и забыл, — пробурчал, доставая её из кармана. — Воду вот взял. Будешь?

Он посмотрел на Машу. Та только молча кивнула в ответ, и Макс, сорвав пробку, протянул ей бутылку с этикеткой «Столичная». Маша осторожно взяла, поднесла к губам, но тут же поморщилась.

— Воняет чем-то.

— Это спиртоган палёный. Но там только запах, на вкус не почувствуется. Ты просто пей и всё. Не нюхай.

Маша, сильно морщась, сделала два маленьких глотка, и быстро передала бутылку обратно Максу.

— Не могу, — сказала она с таким перекривлённым лицом, что Максу даже стало жалко её. Он взял бутылку и отпил сразу на треть, чувствуя, как прохладная влага остужает горло. Довольно вздохнул.

— Может, всё-таки, ещё? — спросил он, но Маша быстро помотала в ответ головой.

— Ну, ладно. Не хочешь, как хочешь. Ложись тогда, что ли, — он закрутил пробку, прислонил бутылку к дереву, и взяв рюкзак, передвинул его ближе к куртке. — Вот, под голову нормально будет, — проговорил он немного смущённо, начиная стесняться своей излишней заботливости.

Маша долго устраивалась на импровизированном ложе, передвигая рюкзак то чуть правее, то снова левее. Наконец легла, и свернувшись калачиком, закрыла глаза. На её губах тут же расплылась такая блаженная улыбка, словно она устроилась на самой мягкой и комфортной в мире кровати. Она легонько поводила плечиками и даже чуть слышно промурчала, как довольная всем на свете кошка.

Макс с лёгкой, задумчивой улыбкой наблюдал за нею, прислонившись здоровым плечом к дереву, и бросая частые взгляды в сторону леса. Со стороны болот местность проглядывалась хорошо, и если опасность будет исходить оттуда, он понимал, что без особых проблем успеет отреагировать. Если крак, то выстрелит из ружья, если тень, попробует разорвать пальцами-мыслями. А вот со стороны леса намного сложнее дело. Метров десять, не больше.

Он оттолкнулся плечом, и осторожно ступая, обошёл дерево. Немного подумав, взобрался на него и присел. Теперь было удобней оглядывать окрестность.

Маша проснулась часа через полтора. Солнце уже пересекло зенит, а над западным горизонтом появились кучерявые белые облака. Макс с грустью подумал, что видимо к вечеру они снова затянут небо, а ему вдруг захотелось увидеть звёзды. Просто увидеть, без всяких на то причин.

— Я умоюсь пойду, — сказала Маша поднявшись и потирая кулачками глаза.

— Да без проблем, — Макс улыбнулся.

Он так и смотрел с этой улыбкой, как Маша шла к болоту, как присела возле воды, как умывалась, и чувствовал внутри себя лёгкость. Такую, которой не чувствовал уже пару лет, как минимум. Не было непоняток, мрачных мыслей, всё было просто и солнечно.

Вернулась Маша вприпрыжку, задорно смеясь.

— А я поесть взяла, — радостно сообщила она, приблизившись к дереву.

— Доставай, — в тон ей ответил Макс и спрыгнул на землю. — Только я тоже, наверное, пойду умоюсь. А то чё-то от солнышка опять разморило.

— Угу, давай.

Маша уселась на землю, подогнув под себя одну ногу, и принялась копаться в рюкзаке.

— Я ружьё оставлю, — сказал Макс, приставляя его к дереву. — Вряд ли на меня из болота кто-нибудь накинется, — он улыбнулся, но сам вдруг почувствовал, что улыбка получилась не совсем уверенной. И всё из-за коротенькой мысли мелькнувшей где-то глубоко.

А почему бы и нет?

Да ладно, — отмахнулся он. — Не надо становиться параноиком.

Развернувшись, он быстро зашагал к болоту. Вода выглядела совсем не так, как ещё до рассвета — серой и безжизненной. Теперь она была голубовато-зелёной, и даже радовала взгляд своей красотой и какой-то глубокой насыщенностью. Маленькие блестящие блики прыгали по её поверхности, как кузнечики с травинки на травинку, и Макс вдруг почувствовал, что ему хочется раскинуть руки и закричать от непонятно откуда взявшейся радости. Настоящей, природной. И он уже почти начал это делать, но вовремя спохватился.

— Машу только испугаю своим криком, — пришла мысль. — Да и стыдновато чё-то.

Подойдя к болоту, он присел на корточки, и сразу же погрузил ладони в воду. Вода была тёплой, ласкающей. Макс зачерпнул пригоршню и резко плеснул на лицо. Губы тут же расплылись в улыбке, внутри стало по-детски светло и невесомо. Он стал раз за разом, торопливо черпать воду и плескать на лицо, радостно и увлечённо фыркая.

Наконец, насытившись этим почти детским, естественным блаженством, он в последний раз плеснул из пригоршни в лицо и стал рассматривать дно возле берега. Дно было илистым, в полуметре от кромки воды начиналась густая ряска, и Макс увидел малька на секунду появившегося из её зарослей. Малёк на какое-то мгновение застыл на открытом пространстве, словно удивляясь тому, куда он попал, и тут же развернувшись, снова юркнул обратно. Чуть справа, у самого дна, Макс приметил коричневого жука-плаунца. Жук рывками продвигался вперёд, похожий на миниатюрную черепашку. Таких Макс почему-то всегда, когда рыбачил, пытался поймать, что, в общем-то, не часто удавалось. Вот и теперь он не удержался, и сделав на корточках короткий шаг вправо, выбросил вперёд руку. Жук попал в аккурат между большим и указательным пальцами. Макс с удовлетворением почувствовал это, сжал пальцы, и тут же одёрнул руку обратно, чтобы рассмотреть жука, но вдруг в указательный палец словно воткнулась иголка.

— Чёрт! — сдавленно выдохнул он и машинально сдавил жука сильнее.

Жук тут же принялся вырываться с утроенной энергией. Он быстро шевелил своими маленькими ластами, упирался ими в пальцы, и с отчаянием отталкивался. Макс развернул кисть и поднёс её ближе к лицу.

— Ах ты, сука, — прошипел он, разглядев жука. У псевдожука из под панциря торчала голова на толстой коричневой шее, отчего он ещё больше был похож на черепашку. Головой он этой нервно крутил из стороны в сторону, пытаясь снова тяпнуть своего обидчика. Но Макс не стал давать ему ещё одного шанса. Он пальцами левой руки ухватился его прямо за шею и попытался раздавить. Но раздавить не получилось. У Макса сложилось такое ощущение, что он пытается сжать что-то каменное.

Псевдожук продолжал вертеть головой, часто разевая свою маленькую пасть, и Макс мог поклясться, что видит внутри крохотные иголочки, такие же как у крака. Он ещё раз попытался раздавить эту тварь, но тщетно.

— С-сука, — выдохнув с презрением, Макс отбросил жука метра на три в болото. — Плыви тварь.

После чего резко и зло поднялся, не сводя взгляда с барахтающегося коричневого монстрика, который упал спиной на густое сплетение водорослей. Жук копошился на спине недолго. Уже через пару секунд перевернувшись, он скрылся в глубине, ожесточённо продираясь маленькими ластами сквозь переплетённые зелёные стебли. Макс перевёл взгляд на левую руку. Из ранки двумя тоненькими струйками текла кровь.

— Во тварь, — ругнулся он, и засунув руку в карман, так, что все патроны остались с тыльной её стороны, с силой прижал место укуса к бедру. — Небось, ещё и ядовитый. Отродье краковое.

Резко развернувшись и продолжая бурчать ругательства, он заспешил назад к поваленному дереву. Маша всё ещё продолжала что-то раскладывать на земле, и если бы Макс не понимал, где он находится, то был бы, наверное, уверен, что она взяла с собою как минимум с десяток различных продуктов. Салаты, грибы маринованные, заранее нарезанный хлеб, как минимум, двух видов… Так уж устроены женщины.

Макс нарисовал на лице улыбку, несмотря на острое покалывание в пальце. Боль пульсировала с высокой частотой, поэтому за деланной улыбкой были стиснутые с силой зубы. Подойдя к «столу», которым стала разложенная старая газета, Макс уселся, как и Маша, подогнув одну ногу под себя.

— У-ум, мяско, — он чуть машинально не вытащил пораненную руку из кармана, чтобы ударить в ладоши.

— Это дедушка вчера принёс нам зайца.

— Бедные зайцы, — Макс взял небольшой кусок. — Люди их едят, краки тоже, наверное.

— Да, жалко. Если бы яблоки росли, я бы одни яблоками питалась, чтобы зайцев не убивать. А ты ел яблоки?

Вопрос был таким неожиданным, что Макс даже перестал жевать.

— Угу, — кивнул он только секунды через три, нервно решая, что ответить. И ответ нашёлся. — Ничего особенного. Ерунда полная.

— А дедушка рассказывал, что вкусные.

— Это он тебя дразнил. Я тебе точно говорю…

— Максим, ну я же не маленькая, — перебила вдруг Маша, и на её лице проявилось лёгкое недовольство. — И не глупая. Ты думаешь, я не понимаю, что ты врёшь, чтобы меня не расстраивать? Типа, — Маша вдруг громко рассмеялась, и Макс рассмеялся следом, услышав от неё современное словечко.

— Ты это… — с трудом подавил он смех. — Ты лучше не надо. Не говори так. Некрасиво.

— Ладно, не буду, если некрасиво.

— А насчёт яблок, я тебе не соврал. Серьёзно, мне яблоки никогда не нравились. Я всегда груши больше любил.

— А дедушка, наоборот, — сквозь смех проговорила Маша. — А почему ты ту руку в кармане держишь?

Маша вдруг перестала смеяться и на её лице появилась озабоченность.

— Да просто так, — соврал Макс. — Привычка. Я когда ем, всегда одну руку в кармане…

— Так. Давай, показывай, чего там у тебя, — не дала доврать Маша.

Макс нехотя вытащил руку из кармана и протянул вперёд.

— Не знаю. Жучок какой-то, — глупо пробурчал он.

Кровь из ранок всё ещё сочилась, и озабоченность на лице Маши усилилась. Она пару секунд рассматривала ранки, а потом полезла в рюкзак.

— Я тут тряпочек, как раз, взяла, — заговорила она хозяйственно. — Вот видишь, пригодились.

Макс подавил ухмылку и с совершенно серьёзным лицом стал смотреть, как Маша достаёт из рюкзака всякие платочки, какие-то тряпки, и даже столовую ложку. Как, и главное, зачем ей пришло в голову брать ложку, Макс размышлять не стал. Он просто дождался, когда, наконец, Маша выберет из всех своих тряпочек, ту, что по её мнению лучше всего подойдёт для раны именно на указательном пальце. Когда Маша закончила перевязку, он так же серьёзно повертел кистью, рассматривая свой забинтованный указательный.

— Слушай, а как же я теперь из ружья стрелять буду? — единственный вопрос, который он задал по этому поводу, да и то, больше риторически. То, что он сумеет, если что нажать на спусковой крючок, у него не было ни малейшего сомнения. Люди во время войны и зубами на гашетку жали. Ответ же был по-настоящему женским.

— Пока не заживёт стрелять не будешь.

Макс только хмыкнул.

— Ладно. Давай поторопимся. Сегодня нужно хотя бы немного пройти, — сказал он, и потянулся к кусочку зайчатины.

— А куда мы идём? — спросила вдруг Маша.

Вопрос этот заставил Макса задержать руку на полпути, и на несколько секунд задуматься. И интенсивно пошевелив мозгами, Макс неожиданно понял две вещи. Первое — он абсолютно забыл о взятом с Маши обещании, что она утром вернётся в деревню, и второе — ответить на её вопрос удовлетворительно он не может.

— Маша, — Макс слегка нахмурился. — А ведь ты обещала вернуться.

— Я не стану возвращаться, — в голосе девушки была неподдельная уверенность, и Макс понял, что по этой теме уйти дальше вчерашнего, скорее всего, не получится. Но он всё же предпринял попытку.

— Так, — придав голосу суровость, начал он. — Обещания надо…

— Максим, — перебила Маша, — Ты же понимаешь, что я не уйду.

Макс, прищурившись, посмотрел на свою спутницу.

— Так, — повторил он, но Маша вдруг отвернулась, обиженно дёрнув плечиками.

Пару минут они просидели молча. Макс чувствовал, как внутри него начинает закипать злоба, и если бы сейчас перед ним была жена, он, наверное, не смог бы не сорваться. Он бы стал орать, чтобы выбросить эту злобу из себя, иначе она бы просто разорвала его на куски.

Но теперь злоба вдруг сама сошла на нет. И Макс понял, что злоба — это не есть злоба сама по себе, а только энергия. Безликая и безымянная энергия. А какое дать ей лицо и имя, это полностью в нашей власти.

И он весело рассмеялся. Маша удивлённо обернулась.

— Ладно, Маш, идём вместе, — сказал Макс, перестав смеяться. — Вот только насчёт куда, я точно сказать не могу. Тебе дед рассказывал про гул?

— Конечно, рассказывал. Но при чём тут…

— При том, Маш. Если где и можно найти ответ, так это там, где были все эти сполохи. Правильно?

— Наверное.

— Пусть будет — наверное. И ещё вот. Дед рассказал, что они один раз пытались добраться до луга за болотами. И знаешь, что меня больше всего смутило?

— Что? — немного настороженно спросила Маша.

— О-дин-раз — медленно, по слогам проговорил Макс — За тридцать лет о-дин-раз. И это, когда какие-то твари медленно, но планомерно вас уничтожают.

— Мы боремся.

— Результат борьбы?! — Макс повысил голос. — Маша, результат борьбы какой?

— Ну…

— А там, — Макс кивнул в сторону запада. — Там может быть ответ. Ты понимаешь? Нельзя сидеть и ждать. Так только отсрочишь смерть. И всё. Больше ни черта полезного, — он шумно вздохнул.

— А вдруг там нету ничего? — осторожно спросила Маша.

— Должно быть. Даже не должно быть, а есть. Я уверен. Вот только что? — Макс потёр ладонью лоб. — Знаешь, я пока лежал, думал на эту тему. Там может быть какая-нибудь заброшенная секретная база. Взорвалась на фиг, а эти твари, какие-нибудь инопланетяне, которых там изучали. Ну, в смысле, сбили когда-нибудь тарелку, а потом изучали. Ну, или тарелка их сама упала.

— А что такое тарелка? — спросила Маша.

— Тарелка, это… — Макс нервно помахал перед собой рукой. — Ну, как тебе объяснить, чтобы понятно было. Это, в-общем, на чём они по космосу летают. Тогда и ограду из тумана объяснить можно. Например, у них на тарелке какая-нибудь защитная система стоит, которая в случае падения включает вокруг поле. Ну, чтобы в случае аварии ни пилотов в плен не взяли, ни технологии не изучили.

Макс вдруг заметил, что слегка разошёлся, и изумлённо-испуганный взгляд Маши его немного смутил. Он торопливо схватил кусочек мяса, до которого не добрался в прошлый раз.

— Ну, это всё немного фантастика, конечно, — проговорил он, и откусив, стал жевать, сосредоточенно уставившись на название одной из статей, которое тускло серело на пожелтевшей бумаге. Там было что-то про зерно и выполнение какого-то плана.

Проглотив, Макс сдавленно покашлял и перевёл взгляд на Машу.

— Глупо, да? — спросил он, неожиданно для себя.

— Совсем не глупо, — задумчиво проговорила Маша. — Просто знаешь, не могу понять, зачем тебе всё это?

Глава 16

Обед на свежем воздухе прибавил сил. Макс помог Маше побыстрее запихнуть все её тряпочки обратно в рюкзак, переложил туда же половину патронов из джинсов, и засунул в боковой кармашек ополовиненную бутылку. Вода в ней давно успела нагреться, но Макс не стал выливать, рассудив, что ночью она обязательно остынет и снова станет пригодной для питья. А вот набирать из болота, хоть и чистую на вид, но всё же болотную воду, он не рискнул.

Бросив куртку на плечо, а поверх лямки рюкзака, Макс быстро поднялся. Маша вскочила следом и потянулась к ружью.

— Ты опять? — недовольно спросил Макс.

— Ты всё равно стрелять не сможешь.

— Ладно, — Макс махнул рукой, не желая снова препираться. Нужно было идти, и он, бросив взгляд на солнце, зашагал вперёд.

Судя по светилу было часа два дня. Примерно, конечно, но ювелирная точность и не требовалась. Знания того, что до вечера остаётся, как минимум, часов семь, было достаточно, и он стал прикидывать в уме, сколько можно за это время пройти.

Маша нагнала, поравнялась, и несколько раз бросила взгляд в его сторону.

— И сколько ты собираешься идти? — наконец, спросила она.

— Не знаю, — Макс пожал плечами. — Пока не найдём хоть что-то объясняющее.

— А если не найдём?

— Найдём, — недовольно бросил Макс. — А что ты предлагаешь?

— Ничего. Просто спрашиваю.

— Тогда не спрашивай больше, ладно?

Маша промолчала.

Не слишком ли я грубо? — подумал Макс. — Хотя, зачем эти вопросы? Ведь, понятно, что я не знаю на них ответа. И правда, чего искать-то?

Они шли молча несколько часов. Солнце припекало, и приходилось всё время смахивать со лба капли пота, не давая им скатываться к глазам. Рубашка под рюкзаком давно уже ощущалась, как сплошное мокрое пятно, и от духоты идти было тягостно, но Макс всё-таки забрал у Маши ещё и ружьё. Держа его в руке, он теперь бросал частые взгляды в сторону болот. Хочешь, не хочешь, а надо было подумывать о еде. Зайчатины осталось на один раз, не больше, а дальше было бы неплохо кого-нибудь подстрелить. Хотя, уверенности в том, что он попадёт в что-то размером с утку, или того же зайца, у Макса не было. Он и в крака-то чудом попал, а в первый раз и вообще едва не промазал.

Но с другой стороны, валить ради нескольких килограмм, которые они смогут унести с собой, целую антилопу, ему не хотелось. Было даже в мыслях об этом что-то неприятное, нечеловеческое почти.

Когда солнце стало катиться к горизонту, до Макса вдруг дошло, что идти до самого захода не получится. Они шли строго на запад, и потому яркий свет заходящего светила начинал бить прямо в глаза, отчего смотреть вперёд становилось практически невозможно. И не только потому, что нельзя было нормально разглядеть, что там впереди, но и из-за режущей боли в зрачках. Но Макс ещё какое-то время шёл, сильно щурясь, и время от времени поглядывая на Машу. Та уже с полчаса держала над глазами ладошку, используя её вместо козырька, и едва ли не через каждые пять минут наклоняла голову чуть ниже. Макс вдруг врубился, что она идёт, уже почти не глядя вперёд, а для ориентира использует его ноги. Он остановился.

— Не, так не пойдёт, — буркнул он с досадой. — Придётся делать привал.

Маша почти наткнулась на него, и подняв голову, молча посмотрела из под ладошки.

— Так, — Макс бросил взгляд в сторону леса. — Давай, наверное, вон к тем дубам-колдунам.

Он взял вправо и медленно заковылял к двум исполинским деревьям, стоящим чуть поодаль от леса. Видимо, когда-то очень давно ветер или птица перенесли и обронили на это место пару семечек, и деревья выросли отдельно, не испытывая стеснений и конкуренции.

Подойдя к ним ближе, Макс задрал голову и присвистнул.

— Да, блин, — сказал он, кивая головой. — Здоровые вымахали. Не знаешь, что это за деревья?

— Не-а, — Маша покрутила головой.

Макс аккуратно поставил рюкзак на землю и бросил на него куртку.

— Слушай, Маш, — он в очередной раз стёр со лба пот. — Нам лучше было бы перейти на нормальный график.

— Как это? — не поняла девушка.

— Ну, на ночь делать привалы, а идти днём, — пояснил Макс. — Хотя, конечно, днём жарче, но зато безопасней. Видно хотя бы вокруг.

— А ночью ещё можно костёр разжигать, — согласилась Маша.

— Не думаю. Этим мы только тварей привлечём.

— Не, не привлечём, они по ночам спят. Я же тебе говорила уже, они ни разу не нападали на нас ночью.

— Хорошо если так, — Макс наклонился и попробовал ладонью бутылку. — Горячая, блин, — с досадой выдохнул он через секунду. — Ладно, потерплю. А насчёт тварей — будем надеяться, что всё так и есть.

Он на секунду задумался, глядя на Машу.

— Тогда что? — спросил, поймав ответный взгляд. — Хвороста, наверное, нужно собрать?

— Наверное.

— Интересно, сколько его на всю ночь нужно? — Макс легонько стал покусывать нижнюю губу, пытаясь хотя бы примерно представить необходимое количество, но

ничего даже очень примерного подсчитать не получалось.

— Ладно, — махнул он тогда рукой. — Схожу раза три-четыре. Может и хватит.

— Я с тобой, — Маша вопросительно посмотрела на него.

— Нет, ты отдохни. Я ж вижу, что устала, — Макс улыбнулся, глядя на утомленное лицо девушки. — А хворост я сам, чё его там собирать. Кстати, мясо не пропало, как думаешь?

— Не должно. Вроде бы.

— Ладно, пойду за палками.

Макс развернулся, обходя одно из исполинских деревьев, легонько, с каким-то даже почтением, постучал ладонью по его морщинистой коре, и заспешил к лесу. До заката было ещё часа два не меньше, но Макс понимал, что из-за облаков, медленно растущих над горизонтом, солнце скроется из виду не позже чем через час. А в лесу и без того царит полумрак. И после исчезновения солнца, там скорее всего, вообще ни хрена не разглядишь…

Лес встретил прохладой. Первым делом Макс почувствовал её мокрой спиною. Прохлада коснулась её, и он довольно вздохнул. После жаркого солнца, под которым они прошли долгие, истомляющие пять часов, в лесном полумраке ощущалась Антарктида.

Макс стал неспешно переходить от дерева к дереву.

— Может и вправду они по ночам спят? — размышлял он о тварях, шаря взглядом под ногами. — Должны же они в самом деле когда-нибудь спать.

Он вдруг вспомнил о глазах крака, которые ему «повезло» видеть всего сантиметрах в тридцати от себя, пусть и через лобовое стекло, но тем не менее.

— Блин, — дошло до него. — Это ж как у совы, только наоборот. У той зрачки огромные, и ей при солнце ни хрена не видать, а у этого по ходу зрачок конкретно мелкий, потому и кажется, что его совсем нету. А по ночи с таким зрачком шариться, всё равно, что без глаз вообще. А тени? — Макс задумчиво хмыкнул. — Интересно, как эти в пространстве ориентируются? Может типа летучих мышей что-то?

Он вдруг остановился и рассеянно посмотрел на свои руки. По лесу было пройдено уже достаточно много, а в них ещё не было ни одной сухой ветки. Подняв голову, он с глупым выражением лица огляделся.

И увидел одно — лес выглядит каким-то слишком живым, даже чересчур. Все деревья без исключения с тёмно-зелёными кронами, и ни одного сухого, трухлявого, больного.

— Ну надо же, — недоумённо пробурчал он. В лесу, который был возле его города, и в который он пару раз ходил в походы ещё в школе, сухих деревьев было завались. И не только сухих, но и каких-то прелых, облепленных сверху донизу бледно-зелёным склизким мхом. Повсюду валялись упавшие ветки, от небольших, до толщиной с человеческую ногу. И это воспринималось как само собой разумеющееся. Хотя, однажды, ещё совсем маленьким, он побывал в «хорошем» лесу, возле реки Камы, но тот лес взрослые называли бором, и Макс его так и запомнил, как бор, и почему-то его образ записался в мозгу совершенно отдельно от слова — лес.

— И чё делать? — спросил он себя вслух.

Он стал вглядываться подальше, в глубину. Ему пришло в голову, что там, где деревья более скученны, по-любому должно быть хотя бы одно зачахшее от недостатка света. Но и там деревья сочно красовались своей природной силой.

— Ладно, — сказал он себе с улыбкой. — Русские просто так не сдаются.

Он оглянулся, приметил для ориентира высокую лиственницу, и торопливо зашагал вперёд. Пройдя пару минут, разглядел чуть левее небольшое дерево, одна сторона которого выглядела почти голой, безлиственной. Дерево явно засыхало.

— Ну слава богу, — выдохнул Макс и торопливо зашагал к нему.

Дерево и в самом деле на вид было сухим, и даже, казалось, уже мёртвым, но когда Макс попытался отломить одну из нижних, голых веток, толщиной с его запястье, он понял, что внутри дерево нисколько не сухое. Ветка только согнулась, и ломаться не захотела. А когда Макс отпустил её, она тут же взмыла вверх, и пару раз качнувшись, застыла в прежнем положении.

— Та-ак — протянул Макс и цокнул языком. — Придётся по ходу сдаваться, — он несколько раз глупо гыгыкнул и панибратски похлопал ладонью по стволу.

— Оставляешь ты нас, братишка, без костра. Ну, да ладно, бывай.

И уже почти развернувшись и ища взглядом примеченную лиственницу, чтобы направиться в сторону неё, Макс вдруг почувствовал, как сжалось горло, и машинально попытался проглотить слюну, но не смог. Слюна словно наткнулась на бетонную стену, а влажная и холодная спина почувствовалась вдруг с такой отчётливостью, что ему стало зябко, и он невольно вздрогнул.

Невдалеке стоял крак. Не шевелясь, скрытый наполовину густым, высоким кустарником, эта тварь не отрываясь смотрела на человека, и как только их взгляды встретились, крак неловко дёрнулся влево, и на секунду исчез за кустами полностью. Но тут же снова появился и сделал шаг вперёд, отодвигая ветки куста.

Макс смотрел на него и не мог пошевелиться. Было отчётливо понятно, что он попал. И попал, как говорится, по самое не хочу. Мысли вдруг стали какими-то вялыми, он попытался заставить мозг работать быстрей, чтобы придумать спасительные варианты, но мозг игнорировал все попытки. Он проигнорировал и попытку задействовать пальцы-мысли. Их просто не было, как будто им было плевать на присутствие крака, как будто не определяли они в нём врага. И до Макса вдруг дошло, почему мозг так себя ведёт. Он услышал, почувствовал, даже почти пощупал холодную, как сталь, мысль, которой, как показалось, и стал сам мозг. Он стал одной мыслью — это всё.

А и вправду, какие тут могли быть варианты? Разве что крак просто развернётся и уйдёт? Но это не его суть.

Крак сделал ещё один осторожный шаг вперёд, и Макс разглядел, что он при движении излишне наклоняется вперёд, как будто у него прихватило живот, или он только что получил в него с ноги.

— Да это же тот, — зашевелился мозг чуть быстрее. — И он боится. Наверное, он тогда не понял, кто лупил его силой. Хм. Он думает, что я, а не дед.

Макс кисло усмехнулся. Если бы. Если бы у меня была эта чёртова сила, подумал он с грустью, ты бы, тварь чёртова, летал сейчас у меня от дерева к дереву.

Он сделал шаг назад. Скованный, осторожный. Внутри появилось желание резко повернуться и рвануть, рвануть изо всех сил, не жалея ни ног, ни лёгких, ни сердца, рвануть, чтобы успеть добраться до ружья и всадить в этого сраного крака дуплетом. А там и Маша…

— У Маши же сила есть, — Макс, наконец-то, смог проглотить слюну, и тяжело выдохнул. — Что если позвать?

Крак снова, теперь уже уверенней шагнул вперёд. Между ними оставалось тридцать метров. Макс мог почти точно определять эти долбаные тридцать метров, благодаря беговой дорожке в школе, на которой они сдавали спринт на время. Каким он там был? Вторым, вроде бы. Или третьим?

— Если позвать Машу, — мозг уже практически пришёл в норму и продолжал наращивать темп, почувствовав крохотную надежду, — И тут же стартануть, то возможно что-то и выгорит. Возможно, выгорит.

— Но ты не позовёшь, — вдруг почти вздрогнув, выдал мозг, и снова замер.

— Да, не позову, — почти беззвучно выдохнул Макс.

Он не позовёт. Не позовёт, чёрт возьми. Он же гордый, блин. Как тогда, в детстве, у бабушки, когда он подавился плохо разжёванным куриным пупком. Подавился наухнарь. Не вдохнуть, не выдохнуть. Но он не побежал в соседнюю комнату, где была бабушка. Она бы сразу поняла, она бы стала бить по спине, чтобы помочь, но он не побежал к ней. Он поднялся, и хватаясь рукою за стенку, поплёлся в сени, где, уже почти теряя сознание, повалился на колени. Ему было стыдно просить помощи. Было стыдно тогда, а сейчас… Сейчас, он бы в угоду моднословию, сказал — западло, но тут бы, конечно, слукавил. Западло — это совсем другое. Ему было точно так же стыдно, просто стыдно искать помощи у хрупкой двадцатилетней девушки…

Тогда ему повезло. Тот чёртов, недожёванный пупок вывалился из горла сам, но теперь дело обстояло куда похуже.

Всё что оставалось — это медленно отходить, увеличивая расстояние до крака и уменьшая до кромки леса. Но как это сделать, если крак, пусть и не очень уверенно, но всё же делает шаг за шагом в его направлении?

— Сейчас он поймёт, что у меня нет силы. И тогда бросится. Бросится же, бля.

Макс отступил на два шага, крак внимательно склонил набок голову.

Ещё шаг назад.

Картинка вдруг замедлилась.

Макс увидел, как крак подаётся вперёд, словно собираясь упасть, как выбрасывает вперёд правую лапу, и когда она касается земли, с силой отталкивается ею.

И вдруг — щёлк! Кадр резко встряхивается, и Макс видит, молниеносно приближающуюся коричневую тварь.

Секунда.

Две.

Крак в десяти метрах, отталкивается в третий и последний раз с силой и ненавистью, чтобы снести противника одним ударом, снести и убить, и Макс машинально поднимает кулаки, чувствуя, как его тело стальным обручем сжимает напряжение, а мозг застывает на последнем слове — всё…

Но удара не последовало.

Что-то огромное, молниеносно пронеслось метрах в пяти, и Макс одним рывком повернул голову влево, чтобы видеть…

Господи, что это? Что это было, бля?

Макс вдруг почувствовал, как стальной обруч разлетается на маленькие кусочки, почти стружки, и глубоко втянул в себя обжигающий прохладой воздух. Но тут же обруч снова появился и сжал даже сильнее, чем секунду назад. Потому что Макс увидел его…

Огромное зелёное существо, выставившее вперёд одну из своих передних лап, похожую больше на загнутый на конце меч, или огромный широкий коготь. Ещё он увидел крака, который висел в паре метров над землёй, проткнутый и пригвождённый этим мечом-когтем к стволу дерева.

Макс несколько секунд словно заворожённый смотрел на крака, дёргающегося в агонии. Существо проткнуло ему шею. Не проткнуло даже, а почти перерезало её, и держалось дёргающееся тело только на полосках кожи оставшейся по бокам. Из горла крака вырывалось шипение, похожее на змеиное, и текла бледно-жёлтая жидкость. Она очень быстро залила его грудь и стала струйками перекрашивать в свой цвет коричневый живот.

— Боже, из чего же у него этот коготь? — шевельнулась мысль в мозгу Макса.

Он медленно поднял взгляд и расширенными глазами уставился на голову существа. Голова находилась на короткой тонкой шее, и существо наклоняло её то вправо, то влево. Максу почему-то пришёл на ум, рассматривающий картину критик в каком-нибудь музее.

— Дед говорил, что они не агрессивны, — с надеждой мелькнуло в мозгу.

Макс уже понял, что это те самые зелёные, богомолы, о которых пару раз упоминал Егорыч. Но он даже и представить не мог, что они такие огромные. Не меньше четырех метров в высоту, чёрт возьми.

Раздался короткий треск, и Макс резко опустил взгляд. Кожа с одной стороны лопнула, и крак соскользнув с меча-когтя, рухнул вниз. Грохнувшись на землю, он на несколько секунд замер в сидячем положении. Голова свисала вниз, держась на единственном лоскуте, который теперь бессмысленно продолжал связывать её с телом. Но вот тело стало крениться влево, сначала медленно, по миллиметру, потом всё быстрее, и наконец, мёртвый крак повалился на траву, ещё раз дёрнулся и замер.

Макс краем глаза заметил, как задвигались ноги зелёного, и машинально перевёл взгляд вверх. Зелёный сделал пару шагов назад, как-то неуклюже развернулся, и выпрямился в рост. Максу пришлось задрать голову. Зелёный теперь возвышался над ним метров на пять, продолжая заинтересованно вертеть головой. Макс судорожно сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает странное чувство. Нет, он сразу определил, что это страх, но страх не тот, который появляется в случае опасности. Это был страх неизведанного, непонятного, туманного.

В мозгу мошками лихорадочно замелькали мысли.

— Что ему нужно? От меня что?

И вдруг пришло воспоминание из детства. Таких вот богомолов, только размером с его детскую ладошку, он не раз ловил в своём дворе, когда был ещё маленьким, когда ещё жил с родителями в небольшом частном доме. Далёкое и такое счастливое прошлое. И каждое лето во дворе появлялись они. Он кормил их гусеницами. Богомолы брали гусениц в свои скрюченные лапки, и прокусив посередине, высасывали из них внутренности. Он видел, как гусеницы дёргаются, как движутся под тонкой кожицей тёмные жидкие комочки. А иногда он бросал богомолов в сети большим паукам. Битвы бывали очень долгими. Богомолы просто так не сдавались, хотя и всегда проигрывали.

И это воспоминание заставило страх возрасти.

А зелёный продолжал с интересом рассматривать человека. Макс стоял не шевелясь, понимая, что у него сейчас нет выбора. Он может только ждать и ничего кроме этого.

А зелёный вдруг, сделав шаг назад, резко наклонился. Макс невольно отшатнулся, когда треугольная морда с большими сетчатыми глазами оказалась всего сантиметрах в пятнадцати от его лица. Руки заметно задрожали, хотя и сжались в кулаки. Макс вдруг увидел себя. Десятки себя, в маленьких чёрных октаэдрах из которых состояли глаза зелёного.

Выглядело это всё даже смешно, но Макс почувствовал только усиливающийся страх, и ни малейшего позыва к смеху. И ещё он почувствовал, что эти сетчатые глаза словно затягивают в себя, в свою чёрную бездну. Он попытался отвести взгляд, но не смог.

Мозг стало быстро окутывать чем-то ватным и тёплым, и уже через секунду, Макс, ставшей апатичной мыслью, понял, что он в полной власти этого существа, что он не сможет даже сопротивляться, если зелёный станет его сейчас убивать. Но как ни странно, страх вдруг отступил, мгновенно, освободив его тело от ненужного напряжения, и в мозгу что-то сначала зашевелилось, потом замелькало, и Макс с удивлением осознал, что это буквы. Самые обычные буквы. Они промелькнули сначала в одном направлении —

…а…б…в…г… -

Потом в обратном —

…я…ю…э…

В каком-то дурацком, образном представлении твёрдый и мягкий знаки. Следом пошли слоги.

…аб…ав…аг…

Мысль ускорялась с каждой секундой, и Макс вдруг понял, что уже не осознаёт всё это раздельно. Теперь это было просто сплошным мельтешением, острой, обжигающей пульсацией в височных долях.

Так длилось почти минуту. Потом пульсация на несколько секунд прекратилась, и Макс быстро и глубоко задышал. Но как только он выдохнул в третий раз, на него обрушился поток. Он так и почувствовал, именно как поток, стремительно вливающийся в мозг, словно из пожарного брандспойта. Но он не тушил, а казалось, наоборот, разжигал. Внутри черепа нещадно пекло, и не только в самом мозгу, но и в глазных яблоках, и в носовой полости, и во рту, добираясь до гортани. Голова начала кружиться и Макса сильно кидануло вправо. Он с трудом удержался на ногах, беспомощно выставив вперёд правую руку, и в тот же миг поток прекратился, оборвался, как стальной трос с громким хлопком. Макс, не в силах стоять, плюхнулся на землю и уткнулся лицом в колени.

Пожар в голове тут же стал затухать, мысли замедлялись, и когда они через пару минут, наконец-то, вернулись в привычное русло, Макс понял, что сделал зелёный.

— Это писец, — устало выдохнул он, ощущая, как вброшенные в его голову знания начинают слово за словом всплывать из ниоткуда, казалось из самой пустоты. В мозгу словно самораспаковывался огромный файл.

— Ни хера себе у него трафик, — пришла в голову глупая шутка, и Макс вяло улыбнулся.

Информация раскладывалась отдельными файлами, образы к образам, ощущения к ощущениям, слова к словам, и вырисовывалась картина, пока непонятная, но уже очертаемая. Когда, наконец, файл распаковался полностью, Макс медленно поднял голову. Огляделся вокруг.

Зелёного нигде не было.

— Ушёл, — без каких-либо эмоций выдохнул Макс, просто констатируя факт.

Он осторожно поднявшись, подошёл к мёртвому краку, и присел возле него на корточки. Пошарил в своей голове и глупо улыбнулся. Странно было понимать, откуда эта тварь, и как она здесь очутилась. Но ещё странней было понимать — зачем.

Он с некоторой долей брезгливости дотронулся до жёлтой вязкой субстанции, которая служила этому существу, как и кровь человеку, для транспортировки кислорода к внутренним органам, для поддержания температурного баланса, для…

Кровь крака успела запечься и на ощупь смахивала на смолу деревьев.

— Значит, вас можно убивать, — Макс зло ухмыльнулся. — Все, чёрт подери, смертны, да? Блин, а Маша уже, наверное, волнуется.

Он торопливо поднялся. Неприятных ощущений уже не было. Он снова чувствовал себя так же, как и до этой встречи с подохшим краком и огромным зелёным-богомолом. Развернувшись, он быстро отыскал глазами высокую лиственницу и почти бегом заспешил к ней.

От неё уже проглядывалась кромка леса. Макс, тяжело выдохнув, зашагал вперёд, с удивлением обнаружив, что солнечные лучи уже не проскальзывают сквозь густые кроны и не свисают с веток светящимися прозрачно-русыми локонами.

Облака закрыли, понял он. Блин, сколько ж я тут прошарахался? Бедная Машунька, уже по ходу на измене вся.

Он ускорился и из леса почти выбежал. Сразу бросил взгляд в сторону двух исполинских деревьев, которые оказались метрах в сорока правее, увидел Машу. Она стояла, опершись плечиком на ствол одного из них, и смотрела в сторону леса.

— Маша! — громко окликнул он и быстрым шагом заспешил к ней.

Девушка сначала заулыбалась и помахала рукой, а потом на её лице появилось недоумение.

— Нету, Маша, — Макс развёл руками. — Весь лес обошёл, ни одной сухой ветки. Не лес, блин, а райские кущи. Ни-и-чё не сохнет.

Он извинительно улыбнулся.

— Ну, нету, значит, нету. Без костра как-нибудь обойдёмся. А чего ты так долго?

— Ну, как чего. Искал, ходил. Заблудился маленько.

— Я же говорила, давай вместе пойдём. Вместе б мы не заблудились.

— Не факт.

Макс подошёл к рюкзаку и плюхнулся возле него на задницу. Без особой надежды потрогал бутылку. Та была всё ещё очень тёплой.

— Слушай, Маш, как ты думаешь, из болота можно воду пить? — спросил он, чувствуя в гортани жжение на пару с покалыванием.

Маша выпятила губки и пожала плечиками.

— Ла-адно, потерпим ещё чуть. Маш, ты вообще сова, или жаворонок?

— Как это?

— Ну, если ты рано ложишься спать и рано встаёшь, значит жаворонок. А если поздно…

— Нет, я рано и рано, — Маша улыбнулась. — Я жаворонок. Мне вообще жаворонки нравятся. Они у нас над лугом бывает щебечут. Возле деревни прямо. Только не видно, высоко где-то.

— А я когда маленьким был, у нас в конце двора щеглы жили. Красиво вообще поют, но коротко. Да и мало у них мелодий, четыре, пять максимум, — Макс развернулся к Маше, переставив ноги по земле, и заглянув ей в глаза снизу, заговорил с каким-то особым проникновением. — А однажды сижу как-то вечером, слушаю, типа. И вдруг птичка какая-то маленькая, серенькая такая… хотя нет, больше черноватая, по-моему, была. Ну, не важно, короче. В-общем, прилетела эта птичка и как давай трели выводить. По полминуты, не меньше. Так щеглы эти, сразу примолкли. Представляешь, какая у них уважуха к тем, кто талантливей и профессиональней. Вот до сих пор думаю, может, это соловей был? Хотя, фиг его знает, водятся они в наших местах, или нет?

— Уважуха, это уважение? — спросила Маша, ответив улыбкой на его взгляд.

— Угу.

— А про жаворонка ты зачем спрашивал?

— А-а, да, — Макс с улыбкой хлопнул себя ладонью по лбу. — Тормоз, блин. Это я чтоб распределить, кто первым будет спать, а кто вторым. Нужно же, чтобы один не спал, правильно? Мало ли какой монстр сюда забрести может, — Макс предупредительно выставил вперёд левую ладонь. — Я помню, помню, что краки ночью спят. И тени тоже. Но не забывай про африканских животных. Раз тут есть леопарды, удавы, мы вон с Пашкой анти…

Макс запнулся, невольно почувствовав внутри какую-то пустоту.

— Маш, а чё ты стоишь? — спросил он где-то через минуту. — Присаживайся.

— Угу, — Маша кивнула и с какой-то излишней аккуратностью устроилась на траве, привычно подогнув под себя ногу.

— Может, поужинаем? — спросил Макс.

— Я не хочу.

— Да ладно.

— Честно не хочу, Максим.

— У-у. А я, наверное, поём всё-таки, — задумчиво пробурчал Макс, подтягивая рюкзак поближе…

А задумывался он о том, что случилось в лесу. Да и о чём другом можно было думать после такого? Поэтому он думал, медленно жуя мясо, думал, глядя, как Маша укладывается спать, всё так же смешно ёрзая рюкзаком туда-сюда, и, наконец, найдя лучшее ему место, ложится и сворачивается калачиком, думал, разглядывая звёзды…

То, что он мог их разглядывать, его радовало. Облака почему-то так и не затянули небо, а остались кучерявиться над горизонтом, и когда полностью стемнело, Макс прислонился спиной к дереву, вытянул ноги, и задрав голову, стал любоваться этими сверкающими маячками Вселенной. И рядом с этим любованием неторопливо текли размышления. Приятное было ощущение и… странное.

Странно было иметь в своём мозгу совсем не свои мысли. Не те, которые ты сам формировал из исходников, поступающих в мозг посредством органов чувств, а те которые были влиты уже готовыми. И за ними не стояли ни личные переживания, ни сотни размышлений и правок, ни сама жизнь. Было в этом что-то неестественное.

— Почему он дал их мне? — подумал Макс. — Почему ещё раньше не поделился этими знаниями с деревенскими?

Лёгкий ветерок, появившийся вместе с темнотой, в очередной раз немного усилился и заставил лес зашуметь. Макс прикрыл глаза и прислушался. Всякий раз, когда случались порывы ветерка, и когда лес становился не просто кучей деревьев там за спиною, а шелестящей кучей, мешающей слышать, Макс закрывал глаза и превращался в слух. Он не хотел пропустить за этим общим шумом что-нибудь важное, по-настоящему важное, жизненно. Например, как какой-нибудь чёртов леопард спрыгивает с дерева, чтобы подойти ближе к возможной пище.

Конечно, он понимал, что задумай этот самый леопард подойти незамеченным, никаких проблем у него не возникнет. Поэтому он нервно поглаживал ружьё, лежащее у самых ног. Поглаживал, словно верного пса.

Порыв ветра стих, и Макс поднял веки. Несколько секунд он с задумчивой улыбкой смотрел на спящую Машу, похожую в темноте на маленький холмик, а потом снова запрокинул голову, прижав затылок к тёплой коре дерева. Приметил яркую звезду, появившуюся на кромке между облаками и чистым небом. И, как и эта звезда, у него вдруг появился ответ.

— Раньше им это было не нужно, — понял он. — Зачем делиться информацией, если это тебе не нужно? Есть люди, есть краки, есть мы-зелёные. Люди нам не опасны, мы с ними не вступаем в конфликты. Есть краки, которых мы с лёгкостью можем убить, если они попытаются проявить агрессию. Всё хорошо. А потом появились тени. Да, потом появились тени, — последнюю фразу Макс проговорил шёпотом.

— Это что же, значит, — мелькнула изумлённая мысль. — Я тут единственный кто может справиться с тенями? В смысле — вообще один?

Макс хмыкнул, чувствуя, как по телу пробежали лёгкие мурашки. Такие мурашки появлялись у него, когда приходилось сталкиваться с чем-то большим, чем он сам. Гениальная мысль в книге, гладь моря, уходящая к горизонту, размышления о бесконечности космоса… И почему-то сталкиваясь с таким, он испытывал не совсем понятный страх. Непонятный, потому что и сам этот страх был перед непонятным.

— Один, — выдохнул Макс, но тут же оговорился. — Здесь один. А там, в большом мире, может быть, таких полно. И не обязательно я должен был попасть сюда. Любой мог. А может и у Пашки тоже появились бы эти пальцы-мысли, если б он не погиб? Теперь уже не узнать.

— Но здесь-то один, — Макс опустил голову и несколько раз с силой провёл ладонью по лицу. — Чёрт. Здесь, блин. Где здесь?

Он вдруг задумался, как можно назвать вот это всё, исходя из того, что он теперь знает? Что это за место?

Мозг стал искать, даже не совсем понимая — зачем? К чему все эти названия? Где-то среди шевелившихся мыслей мелькнуло глубоко — то что названо, то не страшно — и Макс ухмыльнулся. — Ой-ли.

Но мозг продолжал искать, приставляя одни слова к другим, переворачивая их, крутя, ища точность.

— Нулевая область, — наконец, выдохнул он с каким-то облегчением. — Да, стопудово — нулевая область.

Глава 17

Макс дал Маше выспаться. Примеченная звезда уже давно достигла зенита и кротко покатилась вниз. И только когда она достигла примерно середины отрезка между зенитом и невидимым, но существующим где-то там, в темноте, горизонтом, Макс осторожно потеребил её хрупкое плечо. Девушка поднялась, секунд тридцать полусонно смотрела на него, а Макс просто ждал. Он бы не стал будить её вовсе, до самого рассвета, если бы не ясное понимание, что такое благородство скажется не лучшим образом. А ему необходимо быть в норме, по той простой причине, что он теперь точно знает, куда нужно идти, а вот что произойдёт в том месте, об этом можно только догадываться. Но то, что ничего хорошего, это ясно и без всяких догадок.

— Буди, как только солнце взойдёт, — с твёрдостью в голосе сказал он, когда увидел в глазах Маши полную осознанность.

— Угу, — кивнула та.

— Я на полном серьёзе. Чтоб не как вчера.

— Хорошо, Максим.

— Да, и если услышишь что-то подозрительное, тоже буди. Сразу. Поняла?

— Угу, — Маша зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Смотри, сама не усни, — Макс улыбнулся и улёгся на расстеленную куртку, положив голову на рюкзак. Ружьё он пристроил рядом с собою, проверив предохранитель и оставив палец на спусковом крючке. К глазам тут же подкатила тяжёлая, но сладкая истома сна. Макс опустил веки и почти мгновенно провалился вниз. Темнота окутала, отделила от яви, утянула мозг в небытие.

Но через какое-то время он возвратился оттуда, чтобы продемонстрировать причудливый ролик сновидения. Максу приснился зелёный, убивающий крака, и вдруг он осознал, что происходит это в его городе, почти в самом центре, рядом с городским парком. Он увидел людей разбегающихся в панике, и внутри тут же похолодело.

— Они уже здесь, — заметалось в сонном мозгу. — Они проникли в наш мир. Теперь весь мир — нулевая область.

Но этот сон вдруг растаял, а через всего мгновение появился другой.

Вокруг было с десяток теней, а он, уже изнеможённый, пытался прорваться сквозь их кольцо. Он уцепился в одну из чёрных тварей, потянул, оторвал кусок. Потом отбросил всю её вправо и увидел перед собой миниатюрную Пизанскую башню. Сзади в этот момент ударили, и он повалившись на землю, потянулся обеими руками к этой маленькой кривой башенке. Но тени разом набросились на него, всё вокруг резко погрузилось во тьму, он пытался скинуть их, пытался вдохнуть, но не мог…

И он проснулся. Приподнявшись на локте, лихорадочно потянул в себя воздух. Тело вздрогнуло, но дыхание тут же нормализовалось, и он, быстро заморгав, огляделся. Солнце уже взошло, и висело невысоко над горизонтом. Макс быстро поднялся, и улыбаясь, несколько секунд смотрел на Машу.

Маша спала, бочком опершись на дерево и подложив под голову сложенные лодочкой ладони. Он осторожно разбудил её.

— Ой, — выдохнула она, едва открыв глаза. — Я что, разве уснула?

— Ничего, — Макс махнул рукой. — Давай по-быстрому собираемся, умываемся, и пошли.

— Угу, — Маша закивала. — Я просто хотела глаза прикрыть и даже не думала…

— Забудь, — перебил Макс. — Как говорят у нас — проехали.

Он поднял куртку и опоясался ею, связав в крупный узел рукава. Потом накинул на плечи рюкзак, взял в руку ружьё, и зашагал к болоту. Маша засеменила следом, потирая на ходу глаза.

— Пойдём через болота, — громко через плечо бросил Макс.

— Через болота? — неуверенно переспросила Маша.

Макс захотел рассказать всё, что он уже знал, но вдруг спохватился.

— Потом уже, — подумал он. — Мало ли, как она отнесётся к этой встрече с зелёным. Не трогать-то они их не трогали, но и друзьями их тоже они, вряд ли, считают.

— Да, — сказал он вслух. — Дед говорил про озеро. Так вот, мне кажется, вся разгадка там.

— А ты уверен?

Вопрос остался без ответа. Подойдя к берегу, они быстро умылись, и Макс протянул Маше бутылку с остывшей за ночь водой. Маша скривилась, но всё же сделала несколько маленьких глоточков. Макс ополовинил оставшееся и добрал в неё из болота. Ничего другого не оставалось. Жажда это не голод, с которым можно справляться по нескольку дней кряду, а разбавленная с ключевой деревенской, болотная в представлении показалась почему-то уже не такой опасной.

Почти с час они торопливо шагали в том же направлении, в котором шли с самого начала, пока, наконец, очередное болото не закончилось. Между ним и следующим был узенький проход, и Макс пожалев, что не сломал в лесу какую-нибудь длинную толстую ветку, осторожно, но достаточно быстро зашагал по нему. Под ногами тут же захлюпало, зачавкало, но Макс не остановился и не убавил шаг. Он понимал, что стоит сейчас засомневаться, испугаться, и потом уже будет практически невозможно заставить себя идти дальше. С каждыми следующими ста метрами, ноги погружались в почву всё глубже, и вытащить из засасывающих ямок кроссовки становилось труднее.

— Ты как там? — громко спросил Макс, не останавливаясь и не оборачиваясь. Казалось, остановись сейчас, и начнёшь медленно погружаться всё глубже и глубже в вонючую жижу под ногами.

— Нормально, — прерывисто дыша и с волнением в голосе ответила Маша. — Мы не утонем?

— Не утонем, — с деланной уверенностью сказал Макс.

И вдруг он увидел далеко впереди очертания высокого холма, больше похожего на небольшую гору. Уверенность, и настоящая, которой было совсем чуть-чуть, и деланная, тут же испарились, как туман с болот. До холмов было несколько километров, а до них, насколько можно было разглядеть, была всё та же заболоченная местность

— Чёрт, — безрадостно мелькнуло в мозгу. — Да тут уже через минут тридцать по колено будет засасывать.

Оглядевшись, он заметил, что ближе к болоту справа, почти у самого берега почва располагается чуть повыше. Он тут же повернул на сорок пять градусов и уже шагов через двадцать под ногами чавкать перестало.

— Ну слава богу, — вздохнул он с облегчением и остановился. Маша тут же на него наткнулась. Она шла почти вплотную, глядя строго под ноги и стараясь не наступать в те места, куда наступал Макс, чтобы не застрять в образовавшихся ямках. Тем более, ямки молниеносно наполнялись чёрной, вонючей жижей, и наступить в них, означало для неё набрать этой мерзкой жидкости полные ботинки.

— Пойдём здесь, — сказал Макс, обернувшись. — Не боись, мы везучие.

Он улыбнулся и подмигнул, видя напряжённое лицо девушки. Маша неуверенно и немного грустно улыбнулась в ответ.

Тогда Макс несколько раз постучал правой ногой по земле.

— Видишь, здесь почти сухо, — сказал он, чтобы подбодрить свою спутницу. — Нам главное до холма дойти.

Макс кивнул головой в сторону возвышенности.

— Видишь вон? Километра четыре топать, не меньше.

Маша посмотрела вдаль, слегка прищурившись.

— А что за ним? — спросила она с той же неуверенностью.

— Понятия не имею, — соврал Макс, пожимая плечами. — Зато, когда поднимемся на него, сможем всё вокруг разглядеть. Врубаешься? — Макс подмигнул ещё раз. — Ладно, потопали.

И развернувшись, снова заспешил вперёд. Через пару минут почти из-под ног шмыгнула к воде небольшая гадюка, и Макс резко остановился.

— Что там? — спросила Маша, вытягивая вверх голову.

— Да змея, блин. Смотри на всякий случай вокруг.

Макс двинулся дальше, но теперь не сводя взгляда с травы под ногами, и почти каждые пять минут ему приходилось останавливаться и дулами ружья тыкать в свернувшиеся, греющиеся на солнце клубочки. Макс был любитель порыбачить, и по опыту знал, что гадюки в отличие от ужей, при виде опасности не всегда тут же ударяются в бега, а чаще сжимаются в пружину и две-три секунды «раздумывают». Потом, конечно же, оценив размер «опасности», всё же дают дёру. Но вот если наткнуться слёту, или, например, наступить, тогда укусит без всяких сомнений.

Пару раз Макс натыкался на змей, которые были не такими уж и обычными болотными гадюками. Он, конечно, не был уверен на все сто, но памятуя о том, что здесь помимо местных, могут быть и гости с чёрного континента, был предельно осторожен. Особенно с ярко-зелёной, с подозрительно крупной треугольной головкой гадиной, метра в полтора длиною, которая после пары тычков в неё стволами, не драпанула, а скрутилась в спираль, и подняла сантиметров на пятнадцать над этой спиралью голову.

— Сука, — мелькнула в голове мысль. — Небось, какая-нибудь оттуда.

Он перевернул ружьё и с размаху залепил ей прикладом что-то вроде пощёчины. И только после этого гадина, проворно извиваясь, ломанула к воде.

Занятый превентивной операцией по расчистке пути от змей, Макс и не заметил, как они подошли к холму, и только когда почувствовал, что идёт в гору, остановился, и оторвал взгляд от земли.

Холм в высоту был с полкилометра, не меньше. Макс, сжав губы в полоску, шумно выдохнул и стал шаг за шагом преодолевать подъём. Солнце уже успело подобраться к зениту и здорово припекало, а на болотах и вовсе стояла влажная духота. Потому в теле давно чувствовалась какая-то вязкая, опутывающая усталость, и каждый шаг в гору требовал от мышц двойного усилия.

Примерно на половине подъёма Макс остановился и обернулся. Стёр в очередной раз крупные капли пота со лба, провёл тыльной стороной ладони по мокрой шее, и щурясь, вгляделся вдаль. Сверху заболоченная местность выглядела не такой пугающей и вонючей, а даже красивой. Голубые полотна болот поблёскивали в солнечных лучах, зелёные тропки между ними казались прекрасными английскими лужайками. А за болотами, нереально далеко отсюда, тянулась слева направо зелёная стена леса.

Маша приблизилась, и тяжело выдохнув, остановилась.

— Жарко, — сказала она и замахала рукой возле лица.

— Ничего, — Макс с пониманием улыбнулся. — Если с той стороны будет озеро, искупаемся.

— Ой, а мне не в чем, — испугано проговорила девушка, и её рука замерла.

Макс растянул улыбку шире.

— Не боись, я глаза закрою.

— Нет. Ты подглядывать будешь. Да и вообще, я ни за что купаться не стану, — лицо Маши стало таким серьёзным, что Макс невольно рассмеялся.

— Чего ты? — спросила Маша.

А Максу вдруг вспомнилась семейная байка, о том, как отец, чтобы произвести впечатление, а заодно и познакомиться с матерью, чмокнул её в щёку. Естественно без предупреждения. А так, как дело происходило на хлебокомбинате, где они оба проходили практику, то в ответ отец получил нехилый удар по морде деревянным лотком. И ничего, тридцать лет вместе прожили.

Макс резко подавил смех. Нет, всё-таки надо пытаться понимать их, подумал он, понимать их мышление, их степень внутренней культуры.

— Я честно не буду подглядывать, — проговорил он с искренней серьёзностью. — Клянусь.

Развернувшись, он торопливо зашагал вверх, и уже через шагов пять почувствовал, как ноги наливаются свинцом.

— Да уж, прошагали мы за эти дни, — подумал он, и тут его взгляд застыл на чём-то сером, появившимся из-за верхушки холма.

— Это она, — мелькнула мысль, и внутри резко похолодело, несмотря на пекущее солнце.

Он невольно ускорился, не взирая на боль в ногах, на пот текущий со лба, на сбивающееся дыхание.

Вот она башня, — судорожно размышлял мозг. — Зелёный не соврал. Хм, а зачем ему врать? Глупо было бы. В таком случае можно было просто ничего мне не говорить вообще. Ну, не говорить, а как он там, скидывать или чего…

Макс, наконец, достиг вершины, и замерев, стал заворожено смотреть вниз.

— Что это? — почти шёпотом спросила Маша, останавливаясь рядом.

— Это башня.

Башня стояла на небольшом островке, который находился метрах в двустах от берега огромного озера. Противоположный берег этого озера виднелся почти у самого горизонта, и едва проглядывался сквозь лёгкую голубоватую дымку. Видимо оттого, что озеро было далеко не маленьким, по его голубовато-серой глади то тут, то там, перебегали небольшие и не очень длинные волны.

Макс задумчиво уставился на башню. Она была высокой, диаметром метра в четыре, хотя отсюда, с высоты, он не мог бы поклясться в точности.

— Она что, падает? — спросила Маша, и Макс расслышал в её голоске нотки страха.

— Нет. Её специально так поставили.

Макс с трудом отвёл от башни взгляд и повёл его вправо. Сначала по светло-коричневому, видимо глинистому берегу, потом, по зелёному лугу, и наконец, остановил его на лесном массиве. Как и лес там, с той стороны болот, этот тоже красовался своей ярко-зелёной, по-настоящему живой силой. И вдруг его слух выхватил быстро нарастающий шум.

Он тут же напрягся, и разглядев в лесном массиве просеку, настороженно уставился в её проём. Звук был знакомым. Мозг всего за секунду отыскал правильный ответ.

— Это же двигатели. Дизеля, — уверенно выдал он.

И как только Макс осознал это, он увидел, как из просеки на луг выскочил БТР-80 с солдатами на броне. Бэтэр взял правее, за ним из леса появился ещё один, следом третий. Расположившись в ряд, бэтэры остановились, а через секунды три из просеки появились два танка Т-90. Они разъехались в противоположные стороны и замерли на месте.

— Что это, Максим? — уже почти с ужасом выдохнула Маша, а Макс, припав на одно колено, потянул её за собою, схватив за предплечье и несильно, но всё же крепко сжав.

— Военные, блин, — с удивлением прошептал он. — Я не понял, они чё, в курсах, что ли?

Макс хмыкнул, ощущая где-то в горле горячую сдавливающую досаду.

Солдаты, тем временем, стали соскакивать с брони, выпрыгивать из боковых люков, и рассыпались в две цепочки. Бэтэры, пару раз перегазовав, медленно двинулись вперёд. Солдаты пошли следом.

— Во уроды, — выдохнул Макс. — Они по ходу в курсах там, и ничего не предпринимают. Не, ну не офигеть, а?

Макс покачал головой, зло сжав губы, и вдруг его взгляд застыл на кромке леса, на коротком, метров в десять участке, сразу за просекой.

Из леса вылетали тени. По пять-шесть за раз. Буквально через несколько секунд на лугу их уже было не меньше трёх десятков. Они стремительно неслись над зелёной травой к технике и идущим цепочками солдатам.

— Эй! Сзади! — глупо заорал Макс, понимая рациональной частью, что, вряд ли, крик достигнет ушей тех, для кого он предназначался, но был не в силах не закричать. Рукою, которая всё ещё лежала на плече Маши, он почувствовал, как она испугано, от его крика, вздрогнула.

Один из солдат, видимо, ощутив приближение чёрных тварей чуйкой, и обернувшись, слёту дал пару одиночных. Два резких хлопка достигли вершины холма, а дальше последовал сложнейший ритмический рисунок.

После первого же выстрела все остальные бойцы скопом развернулись и принялись лупить одиночными. Но уже через пару-тройку секунд почти все били длинными очередями, быстро высаживая рожки в ноль. Может быть, этих солдат и предупредили о некой необычности боевого задания, но Макс знал по собственному опыту, как переклинивает мозг, когда в первый раз видишь всю эту хрень.

Перекрывая голос калашей, «заработал» пулемётами один из бэтээров, развернув башню. Но теней было слишком много.

Лишь незначительная часть останавливалась, прошитая в нескольких местах пулями, и Макс представил, как неистово сейчас работает их бахрома, залатывая многочисленные дыры. Одну из теней даже разорвало на ошмётки короткой очередью из бэтэрных пулемётов, и это заставило Макса радостно вскрикнуть.

Но остальные достигали своей цели, несмотря на то, что уже вовсю захлопали пулемёты второго бэтэра. Чёрные твари, приближаясь вплотную, хватали солдат и подбрасывали их на метров семь-восемь вверх, и большинство упав, уже не поднимались. Одна из теней, схватив человека, с бешеной силой кинула его на броню. Тот всего на секунду повис, судорожно молотя ладонями по командирскому люку, но тут же сполз вниз по борту и рухнул на землю.

Некоторых солдат тени окутывали собою, и те задыхаясь, падали сперва на колени, а минуты через полторы-две, ничком вниз. Один из солдат метнулся к бэтэру, открыл люк в борту, откинул подножку, и заскочив на неё, резко развернулся. Прицельным огнём он умудрился сильно повредить пару теней, и те быстро отлетели прочь, торопливо залатывая себя. Солдат подался спиной в бэтэр, и наклонившись, потянул вверх подножку, и тут же сверху на него, словно мешок, упала тёмная масса. Она окутала его, и вместе с нею, человек неуклюже повалился вниз головой. О том, что произойдёт дальше Макс догадался, и повинуясь какому-то чувству, замешанному на злости и ненависти, он вскочил на ноги, и попытался выбросить вперёд пальцы-мысли. Но они не смогли преодолеть и с полсотни метров. Макс почувствовал себя огромной спиннинговой катушкой, на которой во время броска запуталась леска. Он ждал большего, он ждал, что пальцы-мысли достанут, он ждал, что докинет под тот берег, но вдруг резкий рывок, и грузило глупо шлёпается невдалеке от берега.

— С-сука, — зло, сквозь зубы процедил он.

Человек пытался сбросить с себя тень, перекатывался по земле, а Макс с ходящими желваками наблюдал, чувствуя внутри себя жгучую ненависть.

В это время один из танков, слегка повернув башню и подняв дуло, дёрнулся назад, и Макс бросил взгляд в сторону башни. Громкий хлопок больно ударил по перепонкам, а с левой стороны башни, ближе к вершине, разлетелись во все стороны разнокалиберные осколки. Тут же появился гул, низкий и глубокий, заставивший Макса нервно проглотить, ставшую вязкой слюну, и от верха башни отделился красноватый шар. Он устремился к лугу, быстро расширяясь на ходу. Уже над берегом, он разделился на пять равных частей, и каждая из них устремилась к своей цели. Через секунду все пять единиц боевой техники были окутаны красноватым дымом.

Тут же замолкли пулемёты двух бэтээров, а третий, который так и не вступил в бой, разворачиваясь, и видимо собираясь чёрных тварей давить, глупо двинулся прямо на один из танков, и упершись в него, остановился.

Макс повалился на землю, заодно силой уложив непонятно зачем поднявшуюся Машу, давя ей ладонью в спину. Маша, не понимая, что произошло, попыталась снова подняться, но Макс удержал её.

— Лежи, — коротко буркнул он, не сводя взгляда с луга.

Там уже всё было решено. Тени добивали оставшихся в живых, нападая по три по четыре на одного человека. Макс увидел, что людей, оказывающих сопротивление, осталось всего пятеро. Один из этой пятёрки отходил спиной к ближайшему бэтэру, напряжённо метя короткими очередями слева направо, но облетевшая сзади тень окутала его, и он принялся крутиться на месте, пытаясь ударить её прикладом, оторвать от себя свободной рукой, но всё было бесполезно. Он, как и удушенные ранее, вскоре повалился на колени, ещё продолжая сопротивляться, но движения с каждой секундой становились всё более вялыми, неуверенными, переходящими в конвульсии. И когда Макс, снова повёл взглядом по лугу, чтобы увидеть остальных четверых, он вдруг невольно вздрогнул. Ни одного выстрела больше не слышалось. И только гулко работающие двигатели не давали повиснуть мёртвой тишине. А то, что она была бы мёртвой, по-настоящему мёртвой, Макс не сомневался, видя на лугу десятки неподвижных тел в камуфляжах.

— Значит, всё… Суки, — сквозь зубы выдохнул он, повернув вправо голову.

Тут же его взгляд наткнулся на взгляд Маши. Она смотрела на него большими затуманенными страхом глазами. Губы мелко тряслись.

— Мне страшно, — выдохнула она.

Макс снова бросил взгляд в сторону луга. Большинство теней уже спешили обратно к лесу, видимо, удовлетворённые сделанным. Пара оставшихся, перелетала туда-сюда, от одного человеческого тела к другому, словно выискивая — не остался ли кто в живых.

— Давай вниз, — шёпотом сказал Макс, и стал пятясь отползать, держа Машу за руку. Девушка ползла медленней, неуклюжей, и Максу приходилось останавливаться. Наконец, когда холм уже скрыл их, Макс быстро поднялся и помог встать Маше.

— Вниз, вниз, — требовательно повторил он, видя по взгляду, что Машу сковывает страх. — Вниз, Машуня.

И не ожидая, когда девушка очухается от шока, он вцепился в её запястье и потянул за собой. Почти бегом, только немного сдерживаясь, чтобы не разогнаться под горку до опасной и неуправляемой скорости. Остановился он почти у подножия.

— Маша, ты в порядке? — спросил он, заглядывая ей в глаза.

— Да, — ответила она и вдруг заплакала, прикрыв лицо ладонями. — Столько людей… жалко… им, наверное, больно…

— Они воины, — сказал Макс, не зная, какими словами её успокоить. — Они выпол…

Он вдруг замолк, понимая, что сейчас наговорит какой-нибудь нелепой пафосной чуши, которая не нужна на хрен, и сделав шажок вперёд, просто обнял её и осторожно прижал к себе.

— Успокойся, ну, чего ты, успокойся.

Он повторял и повторял этот примитивный набор слов, пока, наконец, Маша не перестала всхлипывать, а спустя секунд пять, она уже мягко отстранилась, вытирая глаза ладошками.

— Нормально? — спросил Макс, не видя её потупленных глаз.

— Угу, — тихо выдохнула Маша и подняла голову. — Страшно.

— Да страшно, Маша, — Макс смотрел в её глаза внимательно, словно пытаясь определить, в норме она? Понимает? Поймёт ли, если он начнёт говорить?

— Маша, ты в порядке? — вновь спросил он, и видя, как девушка быстро закивала, он проговорил медленно, убеждающе.

— Тебе нужно домой. Понимаешь? В деревню вернуться, Маша.

— Почему мне? — растерянный взгляд девушки застыл на лице Макса. — А ты?

— Я попробую уничтожить башню, — сказал он сдержанно, боясь излишнего пафоса, боясь показаться геройствующим идиотом, и бросил короткий взгляд на вершину холма. — Ну, или, по крайней мере, посмотреть, можно ли это сделать?

— Башню? — растерянность на Машином лице усилилась, стала глубже.

— Да, башню, — Макс кивнул. — А ты возвращайся в деревню. Возьми ружьё.

Он протянул ей оружие.

— Со змеями поосторожней, стволами их сгоняй. А за болотами, я думаю, ты и на дедушку наткнёшься. Он же, наверное, пошёл за нами. За тобою, по крайней мере, должен был. Не забьёт же он на единственную внучку, так? — Макс стёр со лба пот, пытаясь сообразить, про деда он сказал только для отмазки, или сам верит в это?

— Зачем тебе эта башня, Максим? Давай вместе вернёмся…

— И что толку? Ты же сама видела, сюда уже с той стороны проникли. Значит, могут. А вдруг у них обратной связи отсюда нету? Закинули сквозь ограду и всё. Сейчас они вторую группу пошлют, и второй группе вот так же? — Макс мотнул головой в сторону луга за холмом.

— Максим, а башню зачем уничтожать?

— Ну, во-первых, ты же видела, она какими-то красными облачками стреляет, — Макс слегка понизил голос, словно боясь, что кто-то подслушает. — А во-вторых, башня эта одна из трёх здесь у нас. Вторая, я уверен, где-то в Африке. Насчёт третьей… — Макс пожал плечами.

— А ты откуда всё это знаешь?

Макс снова бросил нервный взгляд на вершину холма. Вдруг тени решат разведать местность.

— Да нет, — успокоил мозг. — Ты ж видел, они обратно в лес ломанули.

Макс на секунду задумался. В принципе, тени их не могли заметить с такого расстояния. Да, им и не нужно видеть, они чувствуют энергию, но с полкилометра наша с Машкой хлипенькая энергия скорее всего хрен вообще определяема.

— Маша, — сказал он, успокоившись своими размышлениями и бросив глупый взгляд на ружьё, которое всё ещё протягивал Маше. — Ладно, я тебе щас расскажу.

Он опустил руку, решив сначала сказать всё, что знал. Было понятно, что в противном случае эта упрямая девчонка не сдвинется с места. Уже раз она уломала тебя взять с собою, сказал он себе, но теперь нужно сделать всё, чтобы такой хрени больше не повторилось.

— Ты только запоминай всё хорошо. И не перебивай, — проговорил Макс. — Деду потом всё передашь. На всякий случай.

— Максим, ну на какой всякий случай? — Маша залепетала испугано и капризно одновременно. — Пошли обратно, а? Вдвоём. Пошли, Максим…

— Ты не понимаешь? — Макс тяжело, с начинавшей расти злостью, вздохнул. — Блин, а вдруг тени после этой бойни решат по-быстрому расправиться с вами? Не сегодня, так завтра. Что тогда?

Он нервно смахнул пот и снова повторил.

— Деду не забудь пересказать всё. Короче, я когда за хворостом ходил, на меня крак напал.

— Крак? — вздрогнула Маша.

— Да. Маша, не перебивай. Я и так не знаю, как правильнее рассказать. В общем, его зелёный убил, этого крака. Когтем своим, — Макс выставил вперёд левую руку и ткнул ею в воздух, словно подтверждая жестом свои слова. — Проткнул, блин. Не знаю из чего у него там этот коготь, но он проткнул тварь, которую пули не берут, представляешь?.. Хотя, фиг с ним, — Макс махнул выставленной перед собой рукой и опустил её. — А потом этот зелёный мне прямо в мозг скинул всё что знал. Вот поэтому я теперь тоже знаю. Это нулевая область, Маша. Кто-то открывает между планетами порталы, но самое интересное — зачем. Зелёный сказал, — Макс хмыкнул, вспоминая, как «сказал» зелёный. — Короче, кто-то хочет устроить межпланетную эволюцию. Ты же знаешь про эволюцию?

— Я читала, — пролепетала Маша и быстро кивнула.

— Вот поэтому здесь всё с нуля. Нулевая область, понимаешь? Как ещё тогда, с дубиной против всякой опасной хрени. Мы же с этим прогрессом, блин, перестали эволюционировать физиологически… разве что социально ещё как-то туда-сюда колышемся, хотя, и здесь по сути на месте. Так вот, Маша, на Земле три башни. Деду это всё скажи. Башни эти наклонены так, что выходящие из них энергетические потоки сливаются в одной точке и открывают портал. И вот к этой чьей-то эволюционной игрушке сейчас подключены четыре планеты. Недавно три было, но они и у теней на планете недавно вышки поставили…

— Кто они? — спросила вдруг Маша.

Макс замолчал и смотрел на неё секунд пять. Наконец, пожал плечами.

— Какие-нибудь мегакосмические умники, — сказал он и зло усмехнулся. — Заскучали по ходу.

— Но как же ты эту башню уничтожишь? Она же вон из камня вся, — хоть Маша и ничего не просила словами, в её голосе слышались просительные нотки, и из глаз, из самой глубины, впивалась в Макса немая просьба. Она просила его забыть об этой башне, плюнуть на неё, и просто вернуться вместе в деревню. Или хотя бы уйти отсюда вместе.

Интересно, подумал Макс, это от страха возвращаться одной, или отчего-то другого?

Про другое развивать мысль он не стал, но почувствовал, как сладко потянуло где-то возле сердца, но тут же отстранился от этого приятного ощущения и заговорил с твёрдостью в голосе.

— Маша, короче мне нужно добраться до этой башни и всё. Там уже на месте посмотрю что да как. Может в неё вход есть. Должна же внутри быть система какая-нибудь, я не знаю, дверь там, или люк. Маша, я как только посмотрю, сразу вслед за тобою. Обещаю.

— Может, я здесь подожду?

Макс помотал головой.

— Почему?

— Маша, ну тени же поблизости, чёрт. Держи ружьё.

Он снова протянул его, но теперь уже глядя на Машу почти сурово, нахмурившись, и она молча взяла. Потом он снял и отдал ей рюкзак.

— Иди не останавливаясь, — стал давать он указания, сухо, с холодной твёрдостью. — До вечера, и ночь тоже. Так быстрее на деда наткнёшься. А я догоню, если что. Давай.

Маша заглянула ему в глаза, всё ещё с маленькой надеждой, но у него было непроницаемое, почти каменное лицо. Постояв секунд десять, Маша вдруг с какой-то детской обиженностью резко развернулась и быстро зашагала к той тропке, по которой они шли к холму.

Макс кисло усмехнулся. И тут же вдруг задумался, а запомнила ли она всё то, что он ей рассказал? Женщины они ведь всегда думают о своём. Им, наверное, всё что говорят мужчины, вообще неимоверной глупостью кажется. Вот и теперь, скорее всего, она думала только о том, чтобы, в конце концов, упросить его остаться, а все эти нулевые области так, скользнули краем её маленьких ушек.

— Да, впрочем, какая разница? — подумал он. — Если получится уничтожить башню, то никакой.

— А если не получится? — спросила рациональная часть.

— И тогда тоже никакой разницы, — усмехнулся в ответ Макс.

Развернувшись, он стал преодолевать подъём, тяжело наклоняясь вперёд и иногда помогая себе руками, упирая их в колени.

— Зачем всё это? — спросила вдруг рациональная часть. — Можно ведь просто вернуться в деревню и…

— И что? — Макс беззвучно усмехнулся. — Ждать когда тебя прибьёт крак?

— Это будет потом, — не сдалась рациональная часть. — Потом, понимаешь? А противоположность этому «потом» — слово «сейчас». Через минуту, спустя несколько секунд, в этот самый миг.

— Заткнись, — зло бросил Макс. — Я больше не хочу тебя слушать.

Он остановился, и осмотревшись, развернулся. Подъём был преодолён наполовину, он смахнул уже замучивший за последние два дня пот, и прищурившись, вгляделся вниз. С минуту он не мог отыскать глазами фигурку Маши, и когда наконец увидел её, сердце его непроизвольно сжалось. Само собой. Он только тяжело вздохнул и горько усмехнулся.

— Даже не поцеловал ни разу, — подумалось вдруг. — А если меня сейчас эта башенка облачком, да прямо в райские кущи?..

Он ещё раз усмехнулся, и через силу отведя взгляд от маленькой, совсем уже не реальной, едва различимой фигурки, резко развернулся и продолжил путь. Почти у вершины он пригнулся ещё сильнее, а через пару шагов вовсе повалился на землю. Сначала бегло, а потом уже медленней и внимательней оглядел местность. Продолжающие работать двигатели на фоне мёртвых тел вызвали какую-то изощрённую форму тоски, перемешанную с нереальностью, и даже полным неприятием того, что видели глаза. Макс пару раз цепко провёл взглядом справа-налево, и только после этого, убедившись, что на обозреваемой местности нет ни одной чёрной твари, поднялся и стал почти бегом спускаться вниз.

По приближении звуки двигателей наполняли слух всё плотнее и ощутимей. Уже у подножия Макс остановился и замер. До ближайшего бэтэра от него было метров тридцать. Он теперь даже разглядел лицо одного из солдат, и оно ему показалось неестественно спокойным.

— Господи, почему оно такое спокойное, его лицо? — спросил он себя с волнением. В голове тут же появилась мысль обойти всех убитых, осмотреть, вдруг остался кто живой. Но он тут же поймал себя на том, что сам только что мысленно окрестил их убитыми.

— Тени бы не оставили. Зачем им оставлять живых? Да и…

Он вспомнил красноватое облако, которым выстрелила башня, и просто побоялся, что стоит ему только подойти к какой-нибудь машине, и она, эта чёртова башня, выстрелит в него.

— И уничтожит, — подсказал мозг. — Ведь они там, внутри бэтэров и танков, мертвы. Если б не были мертвы, они бы продолжали воевать.

Мысль об облаке заставила его действовать. Не сама мысль, а рождённый ею страх. И за жизнь, и за то, что тогда всё будет зря. Две недели в этом мире, Пашкина смерть, эти появившиеся пальцы-мысли, и Маша… Не может ведь всё быть зря. Не может ведь, правда?

Он снова, слегка пригибаясь, стал перебежками приближаться к озеру. Что-то вдруг заставило его делать именно так, а не идти по-идиотски в полный рост. Наверное, ощущение опасности. И поверх опасности — желание не погибнуть глупо, просто так, а даже может быть победить. Опасность и желание победить — способны научить быстро и чётко, на уровне инстинктов и рефлексов. Даже тех, кто никогда и ни черта не умел.

Когда до озера оставалось уже совсем немного, Макс подумал, что, наверное, нужно было бы взять автомат, но тут же отмахнулся от этой мысли. Плыть с автоматом он всё равно не сможет, без автомата бы доплыть. Он снял с пояса куртку, и быстро надев её, застегнул молнию до конца. На глаз определил расстояние от берега до островка. Не меньше двух сотен метров, это точно. А в списке его личных достижений по жизни, насчёт водных дистанций имелась чёткая запись — сто двадцать максимум. Притом, туда-сюда, с короткой передышкой у берега.

Дурацкая история, когда он решил переплыть «отстойник» шириною метров в шестьдесят. Уже на половине пути туда, он почувствовал, что не дотянет. Физически не дотянет. Руки стали непослушными, почти ватными, а потребность в кислороде возросла настолько, что как бы глубоко он не вдыхал, его всё равно не хватало. Он даже стал чувствовать, как дыханию мешают рёбра. Он тянул воздух внутрь, но воздух словно упирался в бетонную стену. Грудная клетка не могла расшириться больше, чем было дано ей природой. И в тот момент, он по-настоящему испугался, что это всё. На самой середине водоёма, поддающийся панике…

Но он доплыл, счастливый уже оттого, что просто не потонул, и почти собрался вылезти из воды и вернуться обратно по берегу, но вдруг в его мозг воткнулась холодная, и в то же время обжигающая мысль — это будет трусостью. Да, чёрт возьми, трусостью. Как потом отмазываться перед самим собой?

И он поплыл обратно, понимая всем своим телом, каждой клеткой, что играет со смертью. Но больше никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо, как там, когда преодолев обратный путь, он пошатываясь, выбрался на берег, и без сил повалился на тёплый песок.

Теперь расстояние было намного больше, но теперь же была и цель намного важнее. Не просто что-то там доказать себе.

И он последней перебежкой ворвался в воду, и едва она достигла колен, нырнул, выставив перед собой руки.

Метров тридцать он плыл кролем, слишком быстро, с каким-то усердием ударяя ладонями по воде, но быстро появившаяся усталость, заставила его сбросить темп. Спустя полминуты он и вовсе остановился, и какое-то время просто удерживался на воде, восстанавливая дыхание. Кроссовки давно стали тяжёлыми, и затрудняли движения ног. Да и вообще, намокшая одежда только мешала, но ведь он и не пришёл сюда просто покупаться для удовольствия тела и души. А раз так, то надо терпеть. Сквозь зубы терпеть.

Он снова поплыл, очень и очень медленно, останавливаясь через каждые десять-пятнадцать взмахов, чтобы отдышаться и хотя бы чуть-чуть восстановить силы.

Во время очередной такой остановки, он обернулся, чтобы сравнить преодолённое расстояние с оставшимся, но берега разглядеть не смог. Он увидел только яркое пятно солнца, которое уже касалось верхушек деревьев. Солнце ослепило, и он быстро отвернулся.

— Примерно половина, короче, — сказал он себе и занёс вверх руку. Но когда рука коснулась воды, он вдруг почувствовал ненормальное ощущение. Настолько ненормальное, что он тут же уставился на неё, и его глаза удивлённо расширились, а сердце стало падать куда-то ко дну.

— Что за хрень? — тут же обжог мозги вопрос.

Его рука уже не была рукой. Она стала плавником. Чёртовым плавником. Полупрозрачным, с виднеющимися тонкими прожилками. Он судорожно задышал, чувствуя, как в тело врывается паника. Ненормальное ощущение вдруг пришло и от ног, и он прижав подбородок к груди, бросил взгляд вниз, но ничего кроме голубоватого полотна воды там не было.

И вдруг он увидел себя со стороны. Увидел себя, ставшего огромной рыбиной с крупной, поблёскивающей в лучах садящегося солнца чешуёй. Резко ударив хвостом по водной глади, эта рыбина-он стала быстро погружаться в глубину. Мозг попытался сопротивляться, насильно прекратить движения тела, но тело не слушалось. Он-рыба всё погружался и погружался вглубь озера, и вскоре все цвета, все звуки, все мысли, все ощущения, и весь он растворился в безликой и бессмысленной темноте.

Глава 18

Сколько времени он пробыл в этой темноте, Макс не знал. Но когда сознание вернулось, и резко, с каким-то хлопком, темнота разлетелась в стороны, он вдруг чётко осознал, что вокруг него, а самое главное — над ним, вода. И тогда по инерции, обретённой в эволюции всеми существами дышащими кислородом, он рванул вверх, к спасительной поверхности. Отчаянно и быстро работая ногами и руками, он всплывал, и был искренне, почти до идиотизма рад одному тому факту, что ощущает себя человеком.

Прошлое ощущение, когда он видел себя рыбой, было странным и даже страшным. Одно воспоминание о нём заставило его вздрогнуть всем телом.

И когда, наконец, голова его очутилась над водой, он жадно, во все лёгкие вдохнул. Воздух обжёг гортань, а слух заполонил вкрадчивый, отовсюду исходящий шум. Как будто десятки голосов одновременно пытались что-то рассказать друг другу шёпотом. Он быстро огляделся, и только сейчас почувствовал, что вода его несёт.

Совсем близко, с одной стороны он разглядел тёмную стену леса. С другой стороны вдалеке, высоко над землёй светились десятки огоньков.

— Это же река, — пришло вдруг в голову и он стал быстро грести к берегу в сторону огней.

Через минуту он уже явно различал огромные плиты, темнеющие грозно и беспорядочно.

— Как у нас на берегу, — подумал он, вспомнив реку, огибающую город шумливой серо-зелёной подковой. — Там тоже плиты.

Он стал предельно осторожным. Наткнуться на плиту, или, что ещё хуже, на торчащую из неё арматурину, означало здорово повредиться, если вообще не пойти ко дну с распоротым брюхом.

И когда прямо перед ним выросла тёмная громадина, он выставленными вперёд руками ударился об неё. Потом медленно стал руки сгибать, и как только коснулся животом бетона, сделал резкий «выход на две» и повалился на плиту лицом вниз.

Секунд двадцать он только тяжело дышал, слыша шум бегущей воды и доносящийся откуда-то из темноты запах жареной картошки. Потом медленно перевернулся на спину и тупо уставился на звёздное небо.

— Картошка, твою мать, — сквозь зубы процедил он и с силой провёл ладонью по лицу.

Всё было понятно. По одному только этому запаху. Такому будоражащему и такому вкусному запаху…

Он был за пределами ограды. Он был с другой стороны тумана, чёрт подери!

С каким-то непонятным чувством он поднялся и глупо уставился на огоньки. Внутри словно что-то застывало, в груди, в желудке, какой-то вязкий раствор, медленно превращающийся в бетонную плиту. Наверное, почти в такую, на которой он сейчас стоял.

— Не-е-ет, — наконец выдохнул он и обессиленно плюхнулся на задницу. Обессиленность была абсолютной. Духовной, интеллектуальной, физической. Ему вдруг показалось, что он провалился в ничто, что ничего нет вокруг него, и только где-то в глубине этого ничто насмешливо тикали секунды и шумела бегущая вода.

— А как же башня? А они? Все они… А может я ещё в нулевой?.. — зашевелился мозг через несколько минут, показавшимися долгими часами.

— Картошка, — тут же сухо напомнила рациональная часть.

— Да, картошка, — повторил он шёпотом и медленно поднялся.

Какими-то ватными руками он принялся снимать с себя одежду, выжимал её, снова напяливал на мокрое замерзающее тело. Его стал пробирать озноб, но он не обращал на него внимания. Ему было наплевать.

Одевшись в выжатую, но от этого не ставшую ни на каплю теплее, одежду, он поднялся вверх по плите и выбрался на высокий берег. В свете звёзд была видна дорожка шириною в метр, и он бессмысленно поплёлся по ней, размышляя стынущим от вечерней прохлады и холодной одежды мозгом.

— Как я выбрался? — думал он, бездумно петляя вместе с тропинкой среди высокой травы. — Неужели башня? Да, чёртова башня выбросила меня за ограду. Определила как-то…

Он вдруг остановился и огляделся. Местность показалась ему знакомой, и он, напрягая зрение и мысль, стал вглядываться в полумрак вокруг себя. И наконец, понял.

— Это же окраина города. Возле пруда.

И снова, уже быстрее зашагал по дорожке, теперь зная наверняка куда она его приведёт. Через пару минут дорожка поползла вверх, и он тяжело взобрался на крутой пригорок. Когда-то очень давно, по рассказам старожилов, этот пригорок был берегом реки, но со временем река обмелела. Настолько, что между нею и пригорком образовалось не меньше двух сотен метров суши.

Поднявшись, он заспешил по улице частного сектора. Он не раз ходил по ней к пруду и обратно, иногда в компании, чтобы искупаться, иногда в одиночестве, чтобы половить рыбу. Но ни разу он не прошёл по ней вот так, потеряв целый мир.

Избегая редкий людей, которые вряд ли сумели бы адекватно отнестись к его мокрому и обречённому виду, он примерно через час добрался до своей пятиэтажки, и набрав код, вошёл в подъезд.

И тут же на него разом навалилась здешняя жизнь. Вся. Вместе с видом стен, с запахами. Словно огромная бетонная плита, она придавила, прибила, и он замерев на месте, тяжело и шумно задышал.

Он простоял так долго. Тяжесть уходила медленно, как будто по миллиграмму, и он прислонясь к стене плечом, ожидал. Идти было бессмысленно. Он бы не смог взобраться и на первую ступеньку с таким весом на плечах.

Наконец, он почувствовал себя более-менее сносно, и медленно, словно боясь, что тяжесть вот-вот вернётся, стал подниматься по лестнице на четвёртый. Где-то в животе всё ещё чувствовался бетонный монолит, тот, который застыл там, у реки, и Макс вдруг чётко осознал, что теперь этот чёртов монолит никуда и никуда не исчезнет. Он навечно. Потому что уже никогда не принять эту жизнь так, как можно было принимать её раньше. Никогда уже не станет она «своей», привычной и однозначной.

Подойдя к железной двери, он сперва машинально потянул её на себя, поддевая за краешек пальцами. Жена часто забывала её захлопывать. Но на этот раз дверь оказалась закрыта, и он вскинув руку, надавил на кнопку звонка. Внутри раздался нелепый звонок, похожий больше на смех идиота, или скорее дятла, и Макс опёрся на стенку плечом. Пару раз нервно провёл ладонью по лбу.

— Чёрт, — пришла вдруг в голову здравая мысль, и он удивлённо хмыкнул. — А ведь сейчас придётся как-то объяснять своё отсутствие. Что-то как-то я и не подумал насчёт этого. Может, про нулевую область рассказать?

Макс усмехнулся во-второй раз. В такую историю может поверить только любимец жены, кот Васька, да и то, если его предварительно накормить колбасой.

Он уже хотел в полголоса рассмеяться своей дурацкой шутке, но смех застрял где-то в лёгких.

— Кто там? — спросил голос из-за двери. И был этот голос отнюдь не его жены, и даже больше того, он даже не был женским.

— Не понял, — громко бросил в ответ Макс. — Так, давай открывай.

— Ты кто?

— Сосед я снизу. У меня с потолка вода хлещет. Открывай говорю!

Последнюю фразу Макс почти крикнул, и когда щёлкнул замок первой двери, а потом и железной, он резко рванул её на себя, так, что находившийся внутри человек, невольно повалился вперёд. Но Макс только оттолкнул его в сторону и быстро вошёл в квартиру.

— Не боись, — сказал он, обернувшись и уставившись на незнакомца. — Убивать не буду, — он холодно улыбнулся.

— Ты кто? — переспросил незнакомец.

— А чё, сам не можешь врубиться?

— А-а, — на лице незнакомца появилось напряжение. — Слушай, она сказала ты ушёл от неё, я не в курсах короче, чё у вас за отношения, — забормотал он, нервно теребя халат.

Макс кивнул головой.

— Мой любимый, — сказал он. — За три штуки год назад брал. Мягкий, скажи? А она где?

— В зале… уснула… понимаешь, мы вина… потом это…

Макс прошёл в зал. Бросив взгляд на свою жену, спавшую с довольной улыбкой на губах, он открыл шкаф и стал скидывать с себя одежду. Он бросал всё на пол, и доставая из шкафа чистые, и главное, сухие вещи, переодевался в них.

— Максим? — услышал он за спиной испуганный дрожащий голос и обернулся.

— И ты тоже не бойся. И тебя пальцем не трону, — проговорил с улыбкой. — Я буквально на минутку.

— Ты сам виноват, — сказала вдруг жена, и Макс на секунду удивлённо замер. — Ты исчез, ничего не сказал, и что я по твоему должна была делать?

— Ты чё? Совсем уже берега путаешь? — спросил Макс, глупо ощущая, что внутри него совершенно нету злости, даже мельчайшей капли. — И две недели не прошло, — закончил он с каким-то непонятным для себя спокойствием.

— Две недели это много, Максим. Ты же знаешь, что я не могу быть одна, — жена деланно придала голосу истеричных ноток. — Я же тебе говорила, я не могу одна. Мне нужно чувствовать, что я кому-то нужна. А одна я не могу, не могу, слышишь?

— Перестань, — спокойно отреагировал Макс. — Совсем неинтересный спектакль.

Он отвёл от неё взгляд, и открыв верхний ящик, поднялся на носочки.

— Деньги хоть остались? — спросил он, беря в руки пачку банкнот.

— Половина где-то, — уже спокойным голосом ответила жена.

— Половина? — Макс хмыкнул. — Тут же две сотни штук было.

— Это между прочим как и твои деньги, так и мои. Мы муж и жена с тобою.

— Это хорошо, что ты помнишь.

Макс разделил пачку пополам и стал засовывать в карманы джинсов. Засунув одну половину, он от второй отсчитал десять тысячных купюр и положил обратно в ящичек.

— Это тебе, — проговорил сухо. — На противозачаточное.

— А с квартирой что? — спросила жена.

Макс снова перевёл на неё взгляд. И вдруг он увидел то, что до этого ощущал, как пустоту. Но это оказалось совсем не пустотой. Это была стена тумана. Серовато-грязная, размывающая контуры её лица, и она была плотно окружена этой полупрозрачной стеной.

— Значит, это не моя вина, — блеснула чёткая и освобождающая мысль. — Я пытался, а она меня не пустила. Она не любила меня никогда… вот оно.

Он взял из ящичка свой телефон, документы, и развернувшись, двинулся в прихожку.

— Так что с квартирой? — повторила вопрос жена.

Макс остановился и обернулся.

— А чего это ты так, а? — спросил он, холодно улыбнувшись. — А вдруг я тебя прощу?

— А ты простишь?

— Знаешь, до того, что со мной произошло за эти две недели, я бы наверное простил. Даже думаю, стопудово простил бы. Ради привычки. Понимаешь? Но теперь…

— А-а, я поняла! — перебила криком жена. — Ты был с другой. Да? Всё это время. Да? Отвечай сейчас же!

Макс только криво усмехнулся и направился к выходу. Прошёл мимо прижавшегося к стене хахаля, не обратив на него никакого внимания, хлопнул железной дверью и почти сбежал вниз по лестнице.

— Хм. Как-то даже похрен, — подумал он, остановившись на порожке подъезда и прислушиваясь к ощущениям в области желудка. Бетонного монолита больше не было.

— Ну и правильно, — выдохнул он и заспешил через двор к дороге.

Уже через пару минут он поймал такси и расслабленно плюхнулся на заднее сиденье.

— Куда? — монотонно спросил водила.

— В «Зелёный двор», — сказал он, но тут же поправил. — Не, сначала возле какого-нибудь гастронома притормози, а потом уже в гостиницу.

В «Зелёном дворе» свободны были только двойные номера, и он заплатив за два места, поднялся на второй этаж. Открыв дверь, не разуваясь прошёл к кровати, и присев на неё, вытащил из бокового кармана пиджака пол-литровку водки. Открутил пробку и жадно приложился к горлышку.

— Фух, — выдохнул, осушив за раз примерно треть. Всего через секунд двадцать в голове приятно и освобождающе зашумело. Он сделал ещё два больших глотка.

— И что дальше? — спросил себя.

Медленно пьянеющий мозг стал судорожно пытаться объяснить произошедшее. Всё. Перемещение из озера в реку, измену жены… подробно… цепляясь за мелкие детали, за ощущения и слова.

Но размышления о жене неожиданно быстро перестали волновать его.

— Так и должно было произойти, — прошептал он. — И хорошо, что всё так быстро разрешилось.

Освободившись от лишних мыслей, мозг сосредоточился на таком нелепом, неожиданном возвращении оттуда…

— Господи, ну зачем так? — Макс отпил ещё, чувствуя, что сейчас ему это просто необходимо. Поставив бутылку на пол, он так и остался сидеть, наклонившись вперёд и прижав ладони к лицу.

— Что ж за херня такая? — выдыхал он шёпотом, сквозь ладони, чувствующие нервное горячее дыхание. — Я должен был доплыть и уничтожить её. Эту чёртову башню. А теперь что? Забыть и вернуться к здешней жизни?

Он быстро выпрямился и рассмеялся. Смех был сквозь боль, которая словно пары алкоголя, поднималась от желудка к мозгу, окутывая и убивая его, как чёртово красноватое облачко.

— А она сейчас идёт, — стал думать он, подавив нервный смех. — Одна, в темноте. Хотя, может и вправду дед отправился за нами? А я? Что, вот так всё и должно было закончиться?

Он наклонился, и взяв бутылку, быстро поднёс её к губам. Судорожно проглотил половину остававшейся в ней водки, и скривившись, тяжело выдохнул.

— Зелёный закинул, хм. А зачем? Чтобы я рассказал как-то сумбурно всё это молоденькой девушке? И что толку? Пусть даже она передаст деду слово в слово, что толку?

Макс поднялся и стал шагать от одной стены к другой, иногда останавливаясь и делая маленький глоток. Мозг всё крепче окутывал туман опьянения, но легче почему-то не становилось.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — сквозь зубы повторял он, снова бухнувшись на не расправленную кровать. — Так не должно быть. Я здесь не смогу. Теперь не смогу. Нужно всё с нуля. Там. С нуля. Иначе эти твари, они же уничтожат. Их… а потом уничтожат и нас. Когда-нибудь, уничтожат всех нас. Подадут сигнал на эти башни… Кто?.. Да какая разница, подадут и отключат ограду, и тогда…

Он снова потянулся к бутылке и с удивлением обнаружил, что осталось только на самом донышке. Он допил залпом и бросил бутылку под ноги. Потом не расправляя кровати, повалился на спину, вяло, с помощью только ног, стянул кроссовки и закрыл глаза.

В голове шумело, крутило, глаза проваливались в истому, как в чёрную, болотную жижу.

— Она нужна мне, — стал думать он уже полусонно. — Разве это не любовь? Что если это та самая, настоящая? Да и нельзя к такой девушке испытывать какие-то другие чувства, кроме настоящих. Потому что и сама она — настоящая. Маша…

Он с тихим, протяжным стоном перевернулся на живот, и помогая руками, передвинулся немного вперёд. Нащупал подушку и подтянул её под голову. Глаза открывать не хотелось. Не хотелось видеть этот номер, не хотелось вообще лишний раз видеть доказательства того, что он теперь здесь. За закрытыми веками он уже пытался нарисовать себе тот мир, нулевую область, ставшую ему в несчитанные разы важнее, чем весь этот мир с его миллионами возможностей и глупых вещей и развлечений. И он уже почти видел мир тот, проваливаясь в сон, видел озеро, башню, Машу идущую по над кромкой леса, видел огромного зелёного…

— Мне нужно туда, — пьяно пробормотал он, погружаясь в чёрное небытие.

На следующий день Макс отправился на ближайший от гостиницы рыночек. На свой, тот, где он имел точку, идти ни малейшего желания не было. Он уже порвал с прошлым, порвал навсегда, и увидеть своих «соседей» по ряду в его мозгу означало теперь только что-то ненужное и даже неприятное. Ему не хотелось ни отвечать на их расспросы, ни обсуждать торговлю за последние две недели, ни высчитывать потом сколько он мог потерять за эти дни. Всё это казалось таким несущественным и глупым, что он боялся просто рассмеяться в лицо своим бывшим «коллегам».

На рыночке он купил две большие «торгашские» сумки и стал перемещаться от прилавка к прилавку, покупая всё, что по его мнению было нужным. И когда одна из сумок была полностью наполнена, он вернулся в гостиницу, оставил её в номере, и вызвав такси, спустился вниз.

Когда машина подъехала, он с каким-то нетерпением влез в неё и быстро назвал адрес.

— Две сотни, — монотонно сказал водила, и Макс только молча кивнул.

Уже минут через пятнадцать таксист остановил у указанного адреса, и Макс расплатившись, торопливо выбрался из салона. Несколько секунд он, задумавшись, смотрел на невысокий забор из штамповки, и когда в голове сложилась более-менее правдоподобная история, подошёл к калитке и нажал на звонок.

Где-то в доме едва слышно заиграла мелодия, и уже через полминуты на порог вышел пожилой мужчина, вяло застёгивая рубашку.

— Дядь Саш, это я! — крикнул Макс, и мужчина кивнул головой.

— Здорово, Максимыч, — сказал он, подойдя к калитке, и открывая её. — Давненько ты не заходил. Года два? Или нет, больше по-моему… Как там мать? Сам как?

— Да нормально всё, дядь Саш, — Макс извинительно улыбнулся. — Я заходил как-то с полгода назад, — соврал он. — Дома никого не было.

— Да ничего. Я понимаю, — мужчина отступил, пропуская Макса. — Жизнь сейчас такая, все куда-то бегут, спешат, всем некогда.

— Да-а, — Макс вошёл и повернулся лицом к своему двоюродному дядьке. — Дядь Саш, а вы ещё охотой занимаетесь? — спросил он.

— Хм. А как же. — дядька закрыл калитку и удивлённо посмотрел на племянника. — А ты что, тоже что ли решил?

— Что-то вроде того. Я ж женился, дядь Саш.

— Да ладно, — мужчина улыбнулся. — Поздравляю.

Он протянул руку и они обменялись рукопожатием.

— И давно?

— Да недавно совсем. Жена у меня кстати сельская, — Макс стал быстро, не вдаваясь в детали, рассказывать придуманную ещё в такси историю. — Из Курганинского. Так у неё дед охотник. Вот я подумал, что ему на день рождения в самый раз будет все эти охотничьи причиндалы подарить. А лицензии у меня-то нету.

Макс развёл руками. Во взгляде дядьки мелькнуло лёгкое недоверие.

— Ну и дед сам в город ездить не может постоянно. Вот, — Макс достал из правого кармана половину взятых дома денег и протянул мужчине. — Дядь Саш, на половину этого возьми, а остальные себе оставь.

— Хм, — дядька секунд пять недоверчиво смотрел на пачку купюр.

— Ладно, — наконец выдохнул он. — Так чего надо-то, Максим?

— Патроны, двенадцатого и шестнадцатого калибра с гильзой семидесяткой, ну и других можно по мелочи, пули отдельно, дробь пятёрку. Пороха ещё.

Дядька взял деньги. Засунул в карман рубашки.

— Ну, на шестнадцатый калибр у меня разрешения нету, а всё остальное можно. Тебе когда?

— Прямо сейчас, дядь Саш. Я сегодня в село уезжаю. А у вас же тут поблизости охотничий по-моему есть, — Макс улыбнулся. — Помню по детству в нём всё поплавки да крючки покупал.

— Есть, есть, — дядька развернулся и направился к дому. Макс заспешил следом.

— А тёть Зина как? — стал спрашивать он, чтобы отвлечь дядьку от ненужных размышлений. Было понятно, что история про деда жены его не особо убедила.

— Нормально. До подруги ушла. Так что ты сам тут, племяш. Если чего хочешь, в холодильник загляни, не стесняйся. Там и борщ есть, и к чаю половина торта.

Они поднялись на порог и вошли в дом. Макс остался на кухне, присев за стол и взяв из вазочки наобум какую-то конфету. Не взглянув, развернул её, положил в рот.

Дядька ушёл в зал. Через минуты три он появился в другой рубашке и чёрных брюках.

— Всё, я отправился, — коротко бросил он. — Чайник ставь.

— Угу, — кивнул Макс. — А-а, вот, сидор кстати, — спохватившись, подал он дядьке вторую из купленных сумок. Тот молча взял и ушел.

Поставив чайник на плиту, Макс снова уселся за стол и стал думать о своём решении. Решении, которое он даже не принимал, а которое просто оказалось единственным имеющимся в мозгу, когда он проснулся. Поднявшись с гостиничной кровати, он подошёл к окну и долго смотрел на редких людей, проходящих мимо здания по тротуару. И ему показалось, что они спят. Идут, но спят. И все их движения скорее машинальны, нежели осмысленны.

— У них нет цели, которая способна разбудить, — понял он тогда.

И вот теперь, он снова и снова возвращался к вопросу, который пришёл ему в голову там же у окна, за несколько секунд до того, как он развернулся и принялся торопливо действовать.

— А что если я не пройду?

Вопрос этот задавала его рациональная часть, которую он в последнее время начинал почти что ненавидеть за её вечное благоразумное нытьё.

— Заткнись, — зло ответил он этой вечно тормозящей своей части.

Но вопрос остался нависать, как пресловутый меч Дамокла, поблескивая своей бездушной сталью. Он хотел теперь попытаться ответить на него, но его отвлёк засвистевший чайник.

Сообразив чаю, Макс стал пить его маленькими глотками, нервно прислушиваясь к звукам снаружи дома.

— Что-то долговато, — думал он, делая очередной глоточек. — Тут же до магазинчика метров двести всего.

И наконец, как только он отставил от себя пустую кружку, к его радости тихо скрипнула калитка. Спустя несколько секунд вошёл дядька, тяжело держа в руке полную сумку.

— На все взял, — выдохнул он, ставя сумку около двери. — Двадцатого калибра ещё с дробью, на всякий случай. Пойдёт?

— Пойдёт, — кивнул Макс. Если в деревне ружья двадцатого калибра, или нету, это в принципе не так уж и важно. Патрон всегда можно раздербанить, а это лишний порох и дробь.

— Фух, подустал что-то, — тяжело проговорил дядька. — Пойду скину рубаху, наверное. Жаркая какая-то.

Когда он ушёл в комнату, Макс торопливо достал из кармана оставшуюся пачку денег, и отделив две пятитысячные купюры, согнул их и сунул под вазочку с конфетами. Потом достал телефон, и найдя номер такси, нажал на дозвон.

— Ну ты как? — спросил дядька, вернувшись на кухню уже в трико и майке. — Тётку не подождёшь?

— Нет, дядь Саш, извини. Я такси уже вызвал. Тёть Зине привет от меня.

Макс улыбнулся.

— Ну так, значит так, — задумчиво проговорил мужчина.

Спустя минут пять он помог Максу донести сумку до такси, пожал руку, и неопределённо махнув, развернулся и ушёл во двор.

— Хм, это, наверное, добрый знак, — обратился Макс к водиле, усаживаясь на заднее сиденье.

— В смысле? — не понял тот.

— Да я вас вчера вечером случайно поймал, и вот теперь вы же и по вызову приехали. Не помните меня? Гостиница «Зелёный двор».

— Вы уж извините, — заговорил таксист, трогая машину с места, — Но у меня каждый день по нескольку десятков клиентов. Замыливается, — он помахал ладонью перед лицом. — Все потом одинаковые, один в один.

Макс увидел в зеркале, как водила извиняюще улыбнулся.

— Понимаю. Тогда на «Зелёный двор». Заберём ещё одну сумку и в Курганинское.

— В село, что ли?

— Так точно.

— Дружище, ты не обессудь, но на такие расстояния у меня предоплата.

— Сколько?

— Ну-у, туда, потом обратно…

— Сколько?

— Ну, штука, хотя…

— Держи две.

Макс достал из кармана деньги и протянул водиле пару тысячных банкнот.

— О-о, — в зеркале снова отразилась улыбка, но теперь довольная.

— Родственники там? — с деланной заинтересованностью спросил он, пряча деньги в карман.

— Угу, — сухо ответил Макс.

Спустившись с сумкой со второго этажа, Макс отдал ключи от номера молоденькой администраторше и вышел на улицу. Водила услужливо взял сумку, и пока он устанавливал её в багажнике, Макс привычно плюхнулся на заднее сиденье, и повернув голову, уставился в окошко.

Он так и смотрел в него, пока водила колесил по городским улицам, смотрел безразлично, без единой мысли в голове. И только когда город остался позади, а дорога поползла в гору, он обернулся. Но ничего не появилось в нём. Он ожидал, что возникнет хоть какое-то сожаление, или ощущение утраты, или хотя бы грусть, но этого не случилось. Внутри было всё то же безразличие.

— Матери не позвонил, — вспомнил он вдруг, и в душе шевельнулось что-то неприятное. — А что бы я ей сказал? — стал он размышлять. — Что вообще можно было сказать? Да нет, лучше уж так. Наверное.

Он подумал о жене, о том, что нужно было бы заняться разводом, а потом уже…

— Это же время, — перебил он себя. — И здесь оно, конечно, есть, но там… Там его нету. Твари ждать не станут, так что пусть выкручивается сама. Хрен его знает как, но мне до этого уже нет дела.

Машина, наконец, взобралась на гору, и ускоряясь, покатила по холмистой дороге. Остались позади Сотники, замелькали поля, а внутри Макса стало расти опасение. То, что появилось в нём утром, в гостиничном номере. Оно росло с огромной скоростью, и чтобы хоть как-то выбросить из себя эту гнетущую энергию, Макс пару раз шумно вздохнул. Таксист бросил настороженный взгляд в зеркало, но увидел только задумчивое лицо клиента.

Когда они въехали в Курганинское, и водила приостанавливаясь, спросил — куда дальше? — Макс тихо попросил его проехать село и потом ещё шесть-семь километров вперёд. Таксист было заартачился, но Макс кинул на переднее пассажирское сиденье оранжеватую купюру с легко убеждающими пятёркой и тремя нулями, и водила бросив на неё короткий взгляд, снова надавил на педаль газа.

— Хм, — удивлялся он, вытаскивая сумки из багажника. — И на фига останавливаться посреди поля с такими тяжёлыми сумками?

Макс оставил его удивление без ответа. К чему? Он сейчас не заинтересовался бы и более существенными вопросами, потому что все они не имели никакого значения и меркли, как фонари при солнечном свете, перед тем единственно важным, что крутился теперь в его голове.

Когда машина, развернувшись, скрылась из виду, Макс поднял сумки и зашагал по серому руслу дороги. И в такт шагам в голове отчеканивался раз за разом он, единственный, но теперь уже всепоглощающий вопрос.

— А что если я не пройду? Что тогда?

И поэтому он замер перед бледно-бежевой, постепенно сгущающейся стеной, и долго всматривался в её глубину. Но туман был безмолвен, никаких намёков, объяснений, только сыроватая, бездушная субстанция.

— Что если?…

— Ответ на этот вопрос лежит там… по ту сторону, — наконец, медленно проговорил он вслух, и сделав глубокий вдох, уверенно шагнул вперёд.