Новый град

Глава третья НЕПРАВИЛЬНЫЕ ЛЮДИ

Здание Психологического института имело форму гигантских размеров человеческой головы, возвышавшейся над шеей, которая была окружена широкой и совершенно ровной площадью. Мостовая сделана из бетона и разрисована линиями в виде пучков, в разных направлениях, а иногда пересекающихся между собой. Местами видны ярко раскрашенные клеткообразные узоры. Вообще же, вся площадь имела вид препарата мозговой субстанции, рассматриваемой под микроскопом. Подбородок головы представлял широкую лестницу и на расстоянии имел вид большой старомодной русской бороды. Зубы были не что иное, как ряд белых колонн. Верхняя губа и усы изображали широкий навес. Крепкий нос посредине лица скрывал множество ванных комнат и клозетов и служил приемником для всяческих отбросов, которые отводились посредством водосточных труб вдоль усов и бороды в подземную канализацию. По обеим сторонам носа виднелись два балкона, стены которых были сделаны из толстого стекла и изогнуты наружу в форме двух полушарий: это были глаза. Над ними возвышался величественный лоб. Шевелюра с пробором в середине составляла крышу всего здания и благодаря чередованию прозрачного стекла с серым бетоном, устилавшим крышу, она имела вид седой головы. Позади головы, у затылка, начиналась высокая глухая стена, огибающая обширную площадь, на которой стояло несколько небольших домов, — это были помещения для людей, обнаруживших неправильность или замеченных в неправильности, которые жили здесь, ожидая своей очереди, чтобы быть представленными для рассмотрения и обсуждения их дела перед Высшей психологической комиссией. Наиболее выдающиеся по своим дарованиям члены Комиссии, достигшие известного возраста, как и старейшие члены, которые уже освободились от своей семьи, проживали также в самом здании института. Однако их квартиры по своему устройству и убранству ничем не отличались от квартир в Секции кварталов.

Димитрий Иванович, который недавно окончил пятилетний курс психо-неврологических наук, был обязан ежедневно являться на занятия Психологического института и присутствовать при клиническом разборе всех новых случаев неправильных, которые по распоряжению административных властей поручались отдельным психологам или группе психологов для предварительного изучения и подготовки материала. Разработанные психологами случаи представлялись в клинику, т. е. в Высшую психологическую комиссию, которая всесторонне дискуссировала все установленные факты и предложенные мнения и затем на основании закона выносила решение, которое было окончательным и бесповоротным. Димитрий Иванович, минув множество аллей и лестниц, ему уже хорошо известных, очутился перед узкой и невысокой железной дверью; достав из кармана ключ, свидетельствовавший об его привилегии психолога, он открыл им дверь и вошел в амфитеатр, где и происходили заседания Высшей психологической комиссии. Он занял отведенное для него место и, по истечении пяти минут, все обязанные к нынешнему заседанию психологи успели войти и разместиться по своим местам.

Председателем заседания был известный своей ученостью и выдающимся умом доктор психологии, философии и медицины, профессор Алексей Никифорович Краснолобов. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, крепкого телосложения, ростом шесть футов без двух дюймов. Его большая голова и умные, проницательные глаза свидетельствовали о всестороннем и глубоком уме. Как у всех психологов, его борода и усы были бриты. Он открыл заседание, пригласив доктора Воронова представить свой случай. Доктор Воронов встал и дал знак представителю администрации ввести в зал неправильного человека. Через минуту вошел человек средних лет, крепкого физического развития и обыкновенного шестифутового роста. Он носил кругло-постриженную бородку. Сопровождавший неправильного человека представитель власти, происходивший из той же группы кварталов, был одинаковых с ним лет, имел бороду того же фасона и во всей остальной своей внешности был совершенно с ним сличен. Сопровождающий мог бы сказать: «Я представитель администрации и мне поручено следить за этим неправильным человеком». Сопровождаемый мог бы сказать: «Я неправильный человек и нахожусь под надзором этого представителя администрации».

Опытные глаза психологов уже после беглого осмотра пациента открыли целый ряд недочетов в самой его внешности и получили впечатление, что перед ними стоит серьезный больной с неблагоприятным прогнозом. Доктор Воронов стал читать свой доклад:

«Две недели тому назад на газетной доске появилось следующее сообщение: „Вчера в театре № 83, во время представления комедии древнего писателя Грибоедова — „Горе от ума“, — как только поднялся занавес в начале второго акта, вдруг некий человек из аудитории встал и громким голосом произнес: „Я спрашиваю, почему в настоящее время нет писателей-драматургов?“ Этот человек, очевидно, неправильный, был немедленно выделен из толпы и, по снятии допроса, был препровожден в Психологический институт“. Когда я на следующий день посетил больного, он назвал себя Андреем Николаевичем Артамоновым, жителем 143 квартала. Он давал все другие сведения, касающиеся его личности, совершенно прямо и в полном соответствии с данными препроводительного акта. На вопрос о мотивах его странной и внезапной выходки, пациент заявил, что сам не знает, почему он вдруг выскочил с таким вопросом, но считает сам вопрос правильным, ибо ему непонятно, отчего в древние времена были писатели-драматурги, а в настоящее время их нет и почему современный театр заимствует все свои пьесы из древности или из отдаленной древности. Физическое исследование больного дало в общем следующие результаты: рост — шесть футов и полдюйма; вес — пять пудов тридцать пять фунтов; кости крепкие и тяжелые в нижних конечностях и тазе, более легкого типа в верхних конечностях, грудной клетке и ключице. Кожа тела средней белизны, хорошей и равномерной пигментации на открытых частях. Волосы на теле растут в обильном количестве, особенно в области лобковой кости; цвет волос черный. Половые органы чрезвычайно развиты, достигая, по градации Дженкинса, буквы „Ж“; консистенция яичек, по этой же градации, приблизительно сто. Руки средних размеров; пальцы рук довольно длинны и с замечательным постепенным сужением по направлению к ногтям. Ногти хорошо сформированы, тонки, со множеством поперечных рытвин на всех пальцах, кроме малого пальца, на котором ноготь недостаточно развит; асимметрий между пальцами и ногтями обеих рук не имеется. Окружность и другие размеры головы средние. Стоит обратить внимание на выдающуюся „Protuberantia occipitalis“[1] и на несколько суженый лоб, покрытый редеющей растительностью. Нос отличается значительным развитием своих хрящевых частей. Уши представляют некоторую асимметрию в неодинаковом развитии их раковин. Зубы все здоровые; правый клык слегка вдается внутрь и немного отклонен назад; расстояние между первыми резцами верхнего ряда зубов заметно увеличено. Нижнее веко глаз показывает тенденцию к отвислости и пигментации; радужная оболочка не представляет никаких пигментных аномалий. Неврологическое исследование дало отрицательные результаты. Аффективное состояние больного неустойчивое, с резкими переходами из одной крайности в другую; преобладающий тон — удрученность и безразличие. На вопрос, как он себя чувствует, больной ответил:

— Весьма благодарен, самочувствие у меня хорошее.

— Сожалеете ли о вашем поступке?

— Я сожалею, что своим выкриком я нарушил Правильность общественной функции и тем поставил в опасность множество лиц.

— Совершенно правильно рассуждаете, но как это вы заблаговременно не подумали о том, что своим выступлением вы нарушаете в первую голову принцип Правильности, а потому неизбежно разрушаете и свою собственную семейную жизнь, следовательно, и социальное ваше положение?

— Я об этом подумал лишь после того, как я произнес эту фатальную фразу.

— Стало быть, о вашей собственной семье, сидевшей тут же рядом с вами, вы не подумали вовсе; первая мысль, которая вам пришла в голову, когда пожалели о своем поступке, была направлена на других людей, на людей вообще?

— Да, у меня тогда была мысль о людях вообще, о людях моего квартала.

— Но благоденствие людей вообще охраняется принципами Правильности, и вы, нарушив эти принципы, угрожали людям. Каково ваше мнение?

— В тот момент я был взволнован и не подумал об этом.

Из этого разговора можно заключить, что больной обнаружил отсутствие интереса или, во всяком случае, недостаточный интерес к самому себе и к наиболее близким для него людям и, вместо этого, волновался под влиянием абстрактных идей и ложно направленных симпатий. Кроме того, он избегает давать прямые ответы и, несомненно, старается скрывать истинные мотивы, которые привели его к такой развязке. Собранные данные о прошлой жизни больного сводятся к следующему: отсутствие каких бы то ни было заметок из периода его дошкольной жизни, что, конечно, указывает на недостаточную наблюдательность его воспитателей. Из школьного досье больного видно, что он считался мальчиком рассеянным и невнимательным во время классных занятий и отмечался, как чрезмерно увлекающийся во время игр. Благодаря этим особенностям и несмотря на его значительные дарования, ибо он обладал великолепной памятью и без труда хорошо учился, впоследствии Психологическая комиссия не нашла возможным отличить его для научной или административной деятельности. Из его военного рекорда заслуживает внимание часто повторяемая пометка: „Старательный солдат“. В Секции труда больной считался правильным человеком. Однако квартальная администрация уже пять лет тому назад воздержалась дать о нем свое мнение в Психологическое Бюро: действие, которое совершенно оправдалось два года спустя, когда у больного родился четвертый ребенок. В рекорде квартальной администрации за последние пять лет, больной часто характеризуется в таких выражениях: „Странный человек; эгоист; подозрительный в своих отношениях с женой; недовольный“. Его неправильная четырехдетная семья, несомненно, есть результат его собственной неправильности. Его жена, от природы совершенно правильная женщина, вследствие долгого с ним сожительства, приобрела ряд неправильных черт, и это стало даже заметным для остальных жителей квартала. Она имеет скучный и недовольный вид; часто одевается не в то платье, какое установлено для женщин ее квартала; критикует действия администрации; по поводу отчуждения ее четвертого ребенка и помещения его в детскую колонию, она непрестанно и всем жалуется, хотя ей прекрасно известно, что, согласно принципам Правильности, такое действие властей необходимо и вполне законно и что правильная квартира снабжена только для трех, а не для четырех детей. На вопрос, поставленный ей, как она относится к поступку своего мужа, она заявила, что она уже давно беспокоилась за него и не раз посылала его к квартальному врачу за советом, но он всегда с негодованием отказывался иметь какие бы то ни было разговоры с врачом, что она сама с ужасом ожидала, что ее муж вот-вот совершит какой-нибудь резко неправильный акт. Из этого видно, что в этой семье существовали, в течение многих лет, совершенно ненормальные отношения, которые проявлялись в виде опасных, антисоциальных фактов, как, напр., скуки, недовольства, жалоб, критики, негодования, ужаса и, возможно, еще целого ряда других, более интимных извращений. Не подлежит сомнению, что эта семья была в течение долгого времени очагом неправильности и что первичной причиной этого является природная неправильность нашего больного. Тот факт, что он мог остаться незамеченным Психологическим институтом в течение стольких лет, объясняется двумя следующими соображениями: во-первых, больной, как известно, в умственном отношении выдвигался еще на школьной скамье, и, как это теперь можно видеть по его уклончивости, сделал для себя практикой жизни скрывать от других свои чувства и мысли (практика, которая была чрезвычайно распространена в древности); во-вторых, окружающая среда, будучи совершенно правильной, естественно, не могла воспламеняться неправильностью больного и не принимала активных мер, но реагировала в совершенном соответствии с основными принципами нашей правильной жизни. Этот печальный случай замечателен своим необычайно долгим пребыванием в нормальной среде, и снова ставит перед нами задачу о приискании новых способов к заблаговременному и скорейшему обнаружению уже самых первых признаков уклонения от принципов Правильности».

Доктор Воронов на этом закончил свой доклад и не предложил своего диагноза, вероятно, полагая, что этот случай слишком ясен для всех и что дискуссия может касаться только психологического анализа, но не диагноза.

Началась процедура допроса больного председателем заседания. После нескольких обычных вопросов для проверки личности больного и установления его способности ориентации во времени, пространстве и окружающей среде, как прежней, так и настоящей, доктор Краснолобов вдруг спросил у больного:

— А вы почему думаете, что в настоящее время, в нашу эпоху Правильности, должны быть писатели-драматурги?

— Алексей Никифорович, я никогда и никому не говорил, что в настоящее время должны быть писатели-драматурги, — ответил больной.

— И жене своей никогда не говорили этого?

— Нет.

— Что же вы ей говорили по этому предмету?

— Я был взволнован игрой и вскрикнул: «Почему в настоящее время нет писателей-драматургов?», вот и все…

— Не думаете ли вы, что вы сами могли бы быть таким же писателем, какими был наш древний классик Грибоедов?

Больной не ответил на этот вопрос.

— Мне интересно знать ваше мнение: почему древняя эпоха благоприятствовала возникновению и развитию драматических писателей? — снова спросил Краснолобов.

— Мне известно и всем известно, что каждая историческая эпоха давала своих поэтов и писателей, кроме новейшей нашей эпохи Правильной Жизни, — с жаром ответил больной.

— Но вы не отвечаете на мой вопрос, — настаивал Краснолобов.

— Я не знаю, почему древняя эпоха благоприятствовала возникновению и развитию писателей-драматургов.

— Я не спрашиваю вас, знаете ли вы или нет, а только — каково ваше мнение по этому предмету, что вы думали об этом.

— Я не так думал, чтобы быть в состоянии ответить на ваш вопрос, но, действительно, постоянно чувствовал влечение к жизни древности и много раз прочитывал находящиеся в моей домашней библиотеке десять книг по истории древности.

— Эти книги вас волновали, но не образовали никакого мнения в вашем уме? — допрашивал Краснолобов.

— Нет. Содержание этих книг относится к эпохе слишком отдаленной и оторванной от нашей, а потому и непонятной.

— В каком виде сообщали вы свои мнения вашей жене? Вы это несомненно делали, так как она, живя с вами, не могла не заметить, что вы постоянно читаете только эти десять книг, а остальные девяносто книг лежат нетронутыми.

— Я моей жене не сообщал никаких мыслей по этому предмету.

— Но вам известно, что она беспокоилась и даже просила вас пойти посоветоваться с врачом?

— Моя жена, по всей вероятности, заметила, что я часто волнуюсь и плохо сплю.

— Вы, однако, так влияли на свою жену, что она не только что сама не вела строго правильной жизни, но даже критиковала самые принципы Правильности.

— Моя жена не критиковала принципов Правильности, но, повинуясь своему чувству матери, иногда жаловалась на те или другие действия администрации.

Доктор Краснолобов объявил допрос со своей стороны законченным, и, ввиду того, что никто из психологов, членов заседания, не выразил желания ставить вопросы больному, он передал больного представителю администрации и велел им обоим удалиться. Открыв дискуссию, председатель заседания указал на замечательную уклончивость больного и на дисгармонию между его умственными способностями и его чувством долга; в голове больного, несомненно, имеется масса праздных мыслей, которыми он дорожит и которые он скрывает; он достаточно умен, чтобы понимать, что если жена его жаловалась на действия администрации по отчуждению ее четвертого ребенка, то она этим самым протестовала против основных принципов Правильности, а он сам оправдывает ее, ставя на вид ее материнское чувство. «Из этого мы вправе вывести заключение, — так закончил свою речь доктор Краснолобов, — что он сообщал жене свои мысли, был согласен с нею и ее неправильностями, что он влиял на нее и совратил ее, ибо нам известно, что она, по своей природе, правильная женщина».

Димитрий Иванович не имел права активного участия в дискуссиях Высшей психологической комиссии, но считал необходимым для себя внимательно следить за всеми фазами дискуссии и особенно тщательно запоминать изречения некоторых старших коллег, отличавшихся своим тонким психологическим анализом. Письменных протоколов заседания не существовало, и те или другие важные изречения старших психологов приходилось цитировать по памяти. Но в малых заседаниях комиссии Димитрий Иванович имел право голоса, и здесь ему необходимо было выступать и пространно излагать свое мнение.

Вечером, после семейно-общественной функции, когда Иван Васильевич, по обыкновению, читал 54-ю книгу, Димитрий Иванович сидел в своем каменном кресле, погруженный в размышления. Особенно занимал его случай одной больной женщины, представленной в тот день на обсуждение Высшей Психологической комиссии. Это была совсем еще молодая женщина, недавно вышедшая замуж, и о которой на газетной доске сообщалось следующее:

«Вчера, в воскресенье, во время прогулки в парке № 86, произошел несчастный случай. Ввиду приближающейся грозы был дан сигнал о прекращении прогулки. Черные тучи уже застилали небо, и начали падать крупные капли дождя. Произошло некоторое замешательство. Толпа поспешно и в беспорядке бросилась к подземным железным станциям. На станции № 200, к которой еще не подоспел поезд, среди несколько взволнованной и возбужденной толпы стали раздаваться громкие голоса мужчины и дикие выкрики молодой женщины. Оказалось, что молодая женщина, ложно приняв одного молодого человека за своего мужа, с которым она недавно повенчалась, требовала, чтобы тот с ней поехал домой, настаивая, что он заблудился и повел ее не на ту станцию, которая им нужна, и для того, чтобы не запоздать к поезду, она умоляла его поскорее перейти на станцию № 201. Когда женщина была выделена из толпы, она успокоилась и дала о себе сведения: ее имя Анна Семеновна Каратыгина, жительница квартала № 265, вышла замуж два месяца тому назад за Петра Михайловича Каратыгина, работающего в Секции труда, на фабрике № 27. Молодая женщина была отведена в Психологический институт».

Димитрий Иванович вспоминал, что члены комиссии долго спорили над вопросом — действительно ли молодая женщина ошиблась, приняв чужого молодого человека за своего мужа, или в этом акте могли быть повинны и другие мотивы. Один тонкий психолог высказал мысль, что молодая женщина, под влиянием надвигающейся грозы и вследствие общего возбужденного состояния толпы в момент нарушения Правильности, сама пришла в высокое состояние полового возбуждения и, если она привязалась к этому молодому человеку, а не к другому, то это зависело от одной или нескольких причин: молодой человек, может быть, в тот момент случайно взглянул на нее и своим взглядом притянул ее к себе, или же бессознательно сделал какое-нибудь движение телом, которое возбудило ее желание. С другой стороны, доказывалось, что молодая женщина всего два месяца замужем и за это время она видела своего мужа только по вечерам, в домашней обстановке и при искусственном освещении и не успела еще хорошенько узнать его, а потому, под влиянием чрезвычайных обстоятельств, могла действительно ошибиться, тем более, что ее муж и этот молодой человек суть одного возраста и внешностью, как две капли воды, похожи друг на друга. Доктор Краснолобов привел весьма важное психологическое соображение: «Если бы эта молодая женщина была вполне правильной, то она, в своих домашних отношениях с мужем, должна была ему часто смотреть в глаза и, следовательно, хорошо знать этот орган. Когда, на станции, пристав к незнакомому молодому человеку, она, разговаривая с ним, несомненно заглядывала ему в глаза и должна была заметить разницу в пигментации радужной оболочки, о которой упоминается в докладе. После этого она должна была извиниться и оставить молодого человека в покое, и, таким образом, Правильность не была бы нарушена. Но она так не поступила; она совершенно потеряла контроль над своими эмоциями и кричала диким голосом. Можно сказать вообще, что ее разум слишком мал для ее эмоций, не включает их и не может с ними справляться. Этот общий психологический факт в критический момент обнаружился с полной очевидностью. Однако отношение между разумом и эмоциями остается неизменным во всю жизнь и проявляется как закон природы во всех ее действиях. Поэтому молодую женщину следует считать неправильной».

Доктор Грачев высказался таким образом: «Следует принять во внимание особенно напряженное душевное состояние новобрачной ввиду резкой перемены в половой жизни молодой женщины. Не имея возможности познать в короткое время умственный облик своего мужа, его животную энергию она уже успела прочувствовать и усвоить. Если молодой человек, которого она приняла за своего мужа, случайно обладает приблизительно одинаковыми с ее мужем специфическими свойствами нервной энергии, она с полным правом могла, в момент общего замешательства, быть уверенной, что перед нею стоит ее законный муж. Она, конечно, не должна была дико кричать; но еще вопрос, — кричала ли она дико. Этот термин был употреблен административным чиновником, которому ее голос мог показаться диким криком. Она не могла извиниться перед молодым человеком и отойти от него, так как она была вполне уверена, что перед нею ее муж, и совершенно естественно, что она была глубоко поражена, когда молодой человек заявил, что он не женат. Стоявшие друг против друга два лица не были в одинаковом положении; молодой человек с абсолютной уверенностью знал, что он не женат; его задача, следовательно, была простая. Но молодая женщина была замужем и, при обстоятельствах, которые здесь уже не раз приводились, была в положении чрезвычайно затруднительном.

Можно даже себя спросить, исчерпывается ли Правильность чисто пассивным и отрицательным действием, т. е. не могло ли быть совершенно правильным, если бы молодой человек, приняв участие в ней, разъяснил бы ей ее ошибку. Наконец, и то сказать, ведь с точки зрения нашей пациентки муж, с которым она состоит в браке только два месяца, отличается от этого молодого человека только своим именем, пигментацией глаз, а, может, и своим занятием; т. е. такими фактами, которые естественно исчезают перед величием ее душевных эмоций. Следовательно, поведение молодой женщины на станции, хотя имеет видимость нарушения Правильности, психологический анализ заставляет нас заключить обратное: сама женщина правильна и ее акт был правильным».

Димитрий Иванович, обдумывая мнения, высказанные старшими коллегами, с горечью вспоминал старое изречение древнерусского писателя Достоевского: «Психология есть палка о двух концах». Правильная ли она женщина или нет, это загадка, которая ему казалась неразрешимой; тем более, что пациентка вела себя совершенно безукоризненно во время всего долгого и тяжелого для нее допроса. Краснолобов в краткой речи суммировал мнения всех участников в дискуссии заключил такими словами: «Принципы Правильности налагают на каждого из нас строгие обязанности. Недостаточно быть правильным в обыкновенных условиях нашей правильной каждодневной жизни; необходимо уметь развивать в себе способности сознательно противостоять внезапному наплыву эмоций и в моменты крайних потрясений, а не терять голову и не совершать неправильное действие.

Возьмите ее мужа. Он в замешательстве не заметил, как отбилась от него жена и затерялась в толпе, он знал, куда следует идти и, очутившись на станции № 201, не видя вокруг себя жены, он ведь не пристал к первой встречной молодой женщине с выражением своих супружеских чувств, хотя на станции не было недостатка в молодых женщинах, по внешности похожих на его жену. Положение его на станции № 201 ничем не отличалось от положения его жены на станции № 200, но он, по своей природе, правильный человек и соответственно поступал. Совсем другое дело с нашей пациенткой: случившееся минутное расстройство общего порядка выбивает ее из колеи совершенно, она теряет голову и, в результате, неизбежное нарушение Правильности. Наша пациентка недавно вступила в брак и, по счастью, не беременна; поэтому расторжение брака не приведет к каким либо осложнениям. Она будет жить в колонии для неправильных, в отделении „А“, где она пользуется правом в установленное время посещать Секцию кварталов и где она будет находиться под наблюдением испытанных психологов.

Ее муж, как неженатый, возвращается обратно в семью его отца и там пребывает до тех пор, пока не произойдет новый случай, аналогичный с этим, но обратный. Мы тогда будем иметь случай вторичного брака. Что ж делать? Это необходимо. Такие случаи неизбежны. Статистика последних двух десятилетий доказывает, что число вторичных браков постепенно уменьшается. По закону, право вступления во вторичный брак прекращается одновременно с правом вступления в брак вообще и по достижении тридцатилетнего возраста. Значит, если ее бывший муж не будет иметь специального случая вторично жениться, то он по достижении тридцати лет определяется в колонию для неправильных, на положение „А“, но с освобождением от психологического надзора».

Подобное разрешение трудной задачи показалось Димитрию Ивановичу весьма удачным. Он знал, что для молодой женщины, в сущности, безразлично, жить ли в Секции кварталов или в колонии для неправильных. Жизнь в колонии на положении «А» немногим отличалась от жизни в Секции кварталов. Находившиеся на положении «А» имели свою отдельную Секцию труда и отдельную Секцию развлечений; последняя, впрочем, особая только в смысле времени. Положение «А» было создано администрацией, вследствие необходимости, в известных случаях насильственной приостановки продолжения рода. Все жители колонии пребывали в безбрачии.