Конечно, мне не поверили, что господин интерфектор сам оказался упырем, а темная тварь приказала мне его убить. Да и кто бы поверил?
Тем более, когда стражники отважились подняться на второй этаж, оказалось, что там никого и нет. А ведь я отчетливо помнил, что девушка в мужском платье пошла именно туда.
– Допрашивается писарь Норвуд Грейс, от роду семнадцати полных лет, сирота. – Городской дознаватель, старичок Сельдингер, быстро пробормотал предписанное городскими уложениями и сразу приступил к допросу: – Значит, вы вдвоем с господином интерфектором зашли в дом, который был предварительно оцеплен стражей?
Задавался этот вопрос далеко не в первый раз.
– Ваше беспристрастие, я ведь уже отвечал! – Руки сковали специальными кандалами из черного серебра, покрытого вязью защитных символов. – Да, мы зашли вдвоем, а остальные остались снаружи, но в самом доме интерфектор обернулся упырем, а девушка, которая…
Дознаватель слегка хлопнул морщинистой дряблой ладонью по столу, прерывая мой рассказ.
– Во-первых, юноша, не надо так частить. – Сельдингер указал на мастера Фонтена, записывающего каждое слово. – Писарь не успевает. А во-вторых, отвечайте на поставленный вопрос четко: да или нет. Не нужно мне этих лишних подробностей… Итак?
– Да, ваше беспристрастие, мы вошли только вдвоем. – Я окончательно сник и, наклонив голову, уставился на стол. На потемневшей и потрескавшейся от времени поверхности кто-то из стражников нацарапал несколько бранных слов.
Допрос продолжался с утра и, скорее всего, закончится только поздним вечером – вон на табурете уже приготовлен десяток пузатых свечей. В общем, все пойдет точно так же, как шло последние три дня, – меня не будут слушать, мне не будут верить, и никакой погони за порождением зла, само собой, организовано не будет.
– А вот стражники… – Дознаватель переворошил несколько бумаг в поисках имен. – Дэвид и Росс показали, что никого, кроме вас и покойного, в доме не обнаружили. А в ваших руках имелся клинок, который вы, между прочим, не хотели отдавать!
Бургомистр, когда заметил царапины на металле клинка, так ругался, что даже слег на несколько дней в постель и в ратуше пока не появлялся. Оно и к лучшему – иначе до казни я мог просто не дожить, настолько управитель города был зол.
– Наверное, темная колдунья запудрила им головы, – устало ответил я уже в тысячный раз. – Ее приказов невозможно ослушаться, понимаете? Она могла просто сказать, чтобы они ее не замечали, и все! А сама, наверное, сидела на втором этаже и посмеивалась…
Господин Сельдингер слушал эти объяснения со скучающим видом, мастер Фонтен точно так же их записывал, и всем присутствующим, включая меня, было очевидно – дело идет к пыткам. Радовало одно – палач у нас такой же дряхлый, как и дознаватель, а значит, пытать будет так же, как тот расследует.
– Нахождение в доме неизвестной особы не подтверждается никакими другими свидетельствами, кроме ваших! – Обвисший подбородок старичка задрожал от возмущения. – Более того, сам господин бургомистр подтвердил в личной беседе со мной, что никакой девушки в доме не было. А еще он сказал, что вы, молодой человек, склонны выдумывать небылицы и вполне способны на убийство. И поэтому веры вам никакой нет!
Честно говоря, услышав сказанное, я просто опешил. Нет, управитель города бывал со мной строг, но никаких действительных оснований для подобного отношения не было. А уж подозревать меня в склонности к душегубству он не имел ни малейшего повода. И если раньше я все-таки не мог воспринимать всю эту ситуацию всерьез, то теперь предстоящая казнь не казалась мне маловероятным событием. От накатившего страха заныло в животе.
Но оказалось, что поддержка у меня есть. У двери, которую никто, конечно, не охранял, раздался негромкий голос, и из мрака коридора вышел закутанный в темный плащ мужчина.
– Вы зря не слушаете парня. – Говоривший был совсем немолод, но крепок. В нем чувствовалась твердость. – Похоже, он умнее всех вас… Хоть и совсем юнец.
Господин Сельдингер напряженно сглотнул и, чуть-чуть привстав со стула, робко спросил:
– А вы кто, собственно, будете?
Мужчина – назвать его стариком не поворачивался язык – сделал несколько неспешных шагов и вместо ответа сбросил с плеч тяжелый плащ, под которым оказалась длинная кольчуга. В этом не было бы ничего удивительного, кабы не легкая дрожь над металлом, похожая на марево в жаркий день. Броня была целиком сделана из черного серебра.
Никаких других представлений не требовалось – иметь такую вещь мог только интерфектор, причем высокого ранга.
От накатившего облегчения мне почему-то захотелось разреветься. Не знаю, что со мной, ведь я не пролил ни одной слезинки даже на похоронах отца. Грейсы не плачут – так он меня учил.
Интерфектор заметил мое состояние, понял его и объяснил с печалью в голосе:
– Перепады настроения – это последствия встречи с упырем.
– Из-за отравы, которую он впрыскивает в кровь жертвы? – Я поспешил поделиться своим предположением. Мужчина вызывал какую-то необъяснимую симпатию.
– А ты правда умный парень. – Печаль смешалась с удивлением. – Откуда узнал про токсин?
– Догадался. – Похвала незнакомца была очень приятна. И я уже почти решился спросить, кто та девушка из дома, но понял, что даже не знаю, как зовут незнакомца. – Скажите, господин, как мне к вам обращаться?
– Меня зовут Бернард. – Мужчина с тоской посмотрел прямо мне в глаза. – Бернард Глен. И упырь, которого ты убил, был моим сыном…
Я испугался. По-настоящему! Не знаю, почему, ведь в словах не было ни капли угрозы, только печаль и тоска… Но меня просто затрясло, отчего кандалы на руках стали елозить по поверхности стола.
– Не бойся. – Бернард Глен слегка склонил голову. – Я не причиню тебе вреда. И, конечно, не собираюсь мстить… Мой сын заслужил смерть. А я благодарен, что ты снял с меня тяжелую обязанность. Потому что убить упыря должен был именно я.
Вот почему интерфектор оказался в городе! Он шел по следам упыря, а значит, тоже был на севере…
– Господин… Глен… – произносить это имя было как-то неловко. – Ваш сын обсуждал с той девушкой, которая приказала убить…
– Потом. – Мужчина остановил меня жестом и добавил, обращаясь к дознавателю: – Я, интерфектор левой руки Бернард Глен, приказываю освободить этого молодого человека. Немедленно и без пререканий.
Дознаватель Сельдингер спорить не стал, поскольку связываться с таким господином себе дороже. Но сложившаяся ситуация ему явно не нравилась, и он без остановки что-то недовольно бормотал себе под нос.
– Наш управитель не сомневается в виновности этого юноши, – удалось наконец расслышать мне.
Теперь недовольство дознавателя стало понятно – интерфектор уедет, а начальство, которое ни с того ни с сего ополчилось против меня, останется.
– И что? – Бернард Глен тоже расслышал ворчание старика. – Значит, ваш управитель такой же болван, как и вы сами! Неужели нельзя было догадаться осмотреть его?
– Мы осмотрели. – Господин Сельдингер поднимал бумаги, разложенные по столу, пытаясь найти ключ от кандалов. – Никаких странностей – обыкновенный труп.
– Я имел в виду парня. – В голосе интерфектора отчетливо слышалось презрение. – Неужели вы не увидели следы укусов?
Дознаватель на это замечание ничего не ответил, потому как никакого оправдания придумать было нельзя – я много раз показывал ему раны на шее. Маленькие и саднящие, они покрылись запекшейся кровью.
– Разве же это укусы? – негромко пробурчал Сельдингер и наконец разомкнул кандалы найденным ключом. – Как-то осматривал я жертву гуля… Вот там были укусы. А здесь… Да и господин управитель такого же мнения придерживается.
– Замолчите! – Похоже, интерфектор устал от этих бормотаний. – Я уже понял, кто вместо вас вел расследование.
А для меня все это выглядело очень странно, поскольку на мою шею бургомистр ни разу не посмотрел! Да и не был он никогда глупцом. Выпивоха – да. Но не дурак.
Я потер запястья, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. Сердце колотилось как бешеное, гулко ухая в груди. Только сейчас – после освобождения – мне стало понятно, какое напряжение я испытывал все это время.
Было не совсем ясно, что теперь делать – оковы сняты, но никто не давал мне разрешения уходить. Да я и сам не знал, чего больше хочу – отправиться домой или поговорить с господином Гленом, который стоял рядом, нахмурив лоб. Видимо, о чем-то размышлял.
Похоже, не я один не понимал, как действовать, поскольку старичок Сельдингер тоже тихонько сидел на краешке стула и молчал, поглядывая на интерфектора.
– Скажи мне, парень, – вдруг обратился ко мне Бернард Глен, – а бургомистр на тебя и раньше имел зуб?
– Н-нет. – Я смутился. Голос интерфектора одновременно и привлекал, и подавлял. Разговаривать с ним хотелось, но почему-то было боязно.
– А на кого-то из твоих близких?
– Я сирота, господин. – Под пристальным взглядом хотелось вытянуться по струнке. – Из близких людей у меня есть разве что соседка – тетушка Ясуи…
– Беженка с Желтых островов? – Господин Глен обратил внимание на необычное имя.
– Да. – Тетушка Ясуи заботилась обо мне после смерти отца. – А почему вы спрашиваете? Про бургомистра, я имею в виду?
Интерфектор хмыкнул, несколько раз прошелся по небольшой комнате взад-вперед и только потом ответил:
– Видишь ли, всерьез обвинять тебя в убийстве моего сына может либо дурак, – тут мужчина бросил короткий взгляд на дознавателя, – либо тот, кто хочет свести личные счеты. Но есть третий вариант. Попытаться свалить все на тебя может еще и…
Господин Глен сделал небольшую паузу, как будто ждал, что я закончу фразу вместо него. Но, как назло, в голове царила пустота, и мне оставалось только молчать.
Выждав мгновение, Бернард Глен закончил мысль сам:
– Пытаться свалить все на тебя может еще и предатель!
На секунду все как будто окаменели, стало настолько тихо, что было слышно, как шелестит бумага, потревоженная залетевшим в оконце летним ветерком. Но длилось это недолго.
– Вы думаете, наш бургомистр пособник тьмы? – Я вскочил с табурета так резво, что он с грохотом опрокинулся и откатился в сторону.
Со своего места поднялся и мастер Фонтен. Однако, так ничего и не сказав, он только поправил ворот, словно тот мешал ему дышать, и опустился обратно на стул.
Дознаватель Сельдингер тоже промолчал, выражая свое осуждение лишь покачиванием головы и жеванием губ. Правда, было не совсем понятно, чем именно он недоволен – словами интерфектора, моей несдержанностью или возможным предательством управителя.
– Я ничего не утверждаю. – Господин Глен сохранял спокойствие. – Но некоторые странности заставляют задуматься…
Продолжать он не стал. Окинув взглядом присутствующих, остановился на мне, а потом легким движением головы указал на выход.
Оказавшись на лестнице, я еще раз попытался затеять разговор о черноволосой девушке, но господин Глен вновь остановил меня, приложив палец к губам.
– Тихо, – шепнул он и стал, по всей видимости, прислушиваться к тому, что происходит в кабинете после нашего ухода. Однако ничего интересного не случилось – в помещении царила гробовая тишина.
Выждав еще некоторое время, мужчина разочарованно махнул рукой, и мы вышли из ратуши.
– А где ваши люди? – спросил я с недоумением, оглядевшись по сторонам – вокруг никого не было. Только чалая лошадка стояла у коновязи.
– Со мной лишь Соль. – Бернард Глен отвязал животное. – Это моя лошадь.
– Думал, вы прибыли в город вместе с другими интерфекторами! – Мы пересекли главную площадь и свернули на одну из трех улиц, которые от нее отходили. Однако сразу же остановились и встали так, чтобы нас не было видно из ратуши. Мы же беспрепятственно могли наблюдать за ее единственным выходом.
– Я приехал один. – Господин Глен придерживал лошадь под уздцы. – Мы редко объединяемся в отряды… Только если враг слишком силен.
– А чего мы ждем? И что будем делать дальше? У вас есть для меня какие-то поручения? – Вопросы сыпались один за другим. А ведь я еще и сам хотел многое рассказать!
Бернард Глен одним коротким взглядом прервал этот поток, а затем по порядку ответил:
– Ждем – реакции на мои слова. Если здесь что-то нечисто, кто-нибудь наверняка побежит докладывать бургомистру. Дальше начнем действовать по обстоятельствам, а поручений для тебя, возможно, окажется несколько.
Дело шло к вечеру, но было все еще достаточно светло, и жизнь на улицах как будто остановилась. Особенно это становилось заметно здесь, в самом сердце нашего городка. И если на окраинах или за стенами встречались люди, спешившие по делам, слышались звуки кузниц да переругивания редких лоточников, не успевших распродать утренний товар, то столкнуться с прохожим или повозкой вблизи площади было практически невозможно. И ничего удивительного – строгие цеховые правила предписывали усердно трудиться, пока не стемнеет, а не шляться где ни попадя. Зато после заката горожане спешили прогуляться перед сном, выпить пива и обсудить дневные новости, заполняя улицы городка руганью и смехом.
Долго ждать не пришлось. Буквально через полчаса из ратуши вышла закутанная в плащ фигура и направилась в ту сторону, где жил бургомистр. Понять, кто это, было невозможно – плащ надежно скрывал очертания фигуры, а капюшон – лицо.
– Видишь, Норри, кто-то побежал докладывать управителю, – пробормотал господин Глен. – Значит, что-то тут и правда не так!
Интересно, откуда интерфектор знает и мое имя, и где живет бургомистр? Ведь он сразу понял, что человек в плаще отправился именно туда. Вдруг Бернард Глен тоже что-то скрывает?
Судя по всему, мужчина заметил недоумение на моем лице, потому как, усмехнувшись, сказал:
– Ты становишься чересчур мнительным, Норвуд Грейс! Я прибыл в город еще утром, поговорил со многими людьми, а тебя вызволять пошел, только собрав необходимую информацию.
От стыда уши загорелись огнем.
Мы не стали преследовать человека в плаще. Хоть солнце и валилось к земле, рисуя на мостовых длинные тени, остаться незамеченными, двигаясь за целью по пятам, было просто невозможно – трудно спрятаться на пустой узкой улочке.
И поэтому мы поступили проще – отправились прямиком к дому бургомистра, но другим путем.
Подковы лошади с цокотом бились о камни, а интерфектор снаряжался, прямо на ходу доставая из седельных сумок различные предметы.
– Я называю их ежами. – Заметив мой заинтересованный взгляд, господин Глен показал пару странных перчаток. Кроме вышитых на толстой коже защитных символов, в них были вставлены недлинные шипы из черного серебра.
– А клинок? – спросил я, поскольку не заметил его на поясе интерфектора.
– Клинок есть, – ответил он. – Просто мне привычнее пользоваться ежами. В юности приходилось много драться на кулаках…
За время недолгого пути интерфектор обстоятельно расспросил меня о произошедшем в том злополучном доме, о гибели сына и о черноволосой красавице. Господину Глену было тяжело слушать мои ответы – он хмурил лоб, сдвигая седые брови к переносице, иногда громко втягивал носом воздух. А лошадка, словно чувствуя тоску, терлась влажным носом о его плечо.
– А потом она наверняка запудрила головы стражникам и спокойно ушла. – Я закончил свой рассказ. – И никто ее не искал!
– Наверняка так все и было, – согласился со мной господин Глен. – Но стражники не смогли бы ее поймать, Норвуд. Мы называем таких Опаленными, и, хотя темное пламя только слегка обожгло их души, простым людям не справиться с этим злом. Ты сам мог убедиться, что противостоять ее приказам очень трудно…
– Невозможно! – выдохнул я и вздрогнул. В горле пересохло, и я только сейчас отчетливо понял, чем все могло для меня закончиться. – Сопротивляться было просто невозможно!
За разговорами я не заметил, как мы дошли до нужного места, но никого в округе видно не было. То ли человек в плаще добрался раньше нас и находился уже в доме бургомистра, то ли мы опередили его. А может, все это – большая ошибка и зазря потраченное время.
Чтобы скрыть подступивший страх и дрожь в коленях, я сделал несколько шагов в сторону и выглянул из-за угла.
Все-таки никакой ошибки не было – к дому бургомистра приближалась фигура в плаще.