Норки!

Глава 31. СИМ УХВОСТОВЕРЯЕТСЯ…

Из пасти кошки свисало обмякшее тельце мыши. Должно быть, Пуссли охотилась в амбаре и потому не заметила ни людей-освободителей, ни событий в сарае. Теперь она не торопясь возвращалась в дом.

Хрен с ним, с «Планом А»! Разве можно упустить такую замечательную возможность отведать свежей крови — первой крови на свободе! — и заодно свести старые счеты с заклятым врагом? Нет, они обязательно должны дать Пуссли понять, что она жила в мире, который по праву принадлежит норкам, и. что больше она здесь жить не будет.

Макси призвал своего Вождя к осторожности.

— Нужно придерживаться плана, босс, — шепнул он, приглаживая встопорщенные усы. — Если напасть сейчас, это может привести к нежелательным осложнениям. К счастью, остальные еще не видели Пуссли, и, если мы ничего им не скажем, все еще может кончиться благополучно.

— Но неожиданность на нашей стороне! — воскликнул Мега, потрясенный словами своего военного советника. — Даже ветер дует в нашу сторону. Кроме того, при нашем численном преимуществе ее не спасут и девяносто девять жизней!

Макси свирепо дернул себя за усы. Он очень хорошо знал, почему, несмотря на свою незаурядную физическую силу, он ни разу не попытался бросить вызов Меге. Если бы он победил, то сам бы стал вождем и ему пришлось бы самостоятельно решать десятки неразрешимых задач. Нет, всем другим возможностям Макси определенно предпочитал то место, которое занимал сейчас. Пусть босс присматривает за ситуацией в целом и определяет стратегию, он же займется тактическими и организационными вопросами. «План А», который Макси разрабатывал с великим тщанием и любовью, как раз и предусматривал все, что можно было предусмотреть, ибо больше всего Макси боялся спонтанно возникающих непредвиденных ситуаций, вынуждающих на мгновенные решения. А от предложения Меги и веяло именно этим — нестабильностью и спонтанностью.

— «Планом А» предусматривается, что на втором этапе побега нам надлежит покинуть территорию фермы как можно тише и незаметнее, — процитировал Макси, приходя в еще большее волнение,— Я не сомневаюсь, мы одолеем Пуссли, но подумай о шуме и общей тревоге.

— Разумеется, это будет громкое дело. — Мега недобро усмехнулся и облизнулся в предвкушении. — Славное и громкое дело.

Пуссли остановилась посреди двора и принялась играть с мышью. Положив ее на землю, она делала вид, будто не замечает робких попыток жертвы спастись, но, как только несчастное создание чуть-чуть удалялось, Пуссли подбрасывала его в воздух ударом когтистой лапы и, поймав на лету, снова укладывала на землю. С точки зрения Меги, кошка была особенно уязвима именно сейчас, ибо она оставалась на одном месте, во-первых, и была увлечена игрой, во-вторых.

Макси еще пытался возражать, но Мега не стал его слушать.

— Пусть приготовятся, — приказал он. — И побыстрее.

Макси прокрался вдоль стены сарая в обратном направлении, и вскоре оттуда донеслись восторженные повизгивания.

Мега ждал, едва не приплясывая от волнения, пока остальные норки не присоединились к нему и не остановились чуть сзади.

— Все готовы, босс! — шепотом доложил Макси.

— Вперед! — крикнул Мега и первым выскочил из-за угла. Норки, словно маленькие шоколадно-коричне-вые молнии, метнулись следом за ним.

Пуссли увидела их почти сразу, но, выбирая, бежать ли ей в дом или обратно в амбар, замешкалась, и это мгновение стало для нее роковым. Решив в конце концов ■в пользу амбара, кошка вильнула хвостом и ринулась туда. Стая преследовала ее буквально по пятам.

Увы, в спешке Пуссли не рассчитала, что выпиленное в двери отверстие слишком узко. Ее задняя часть и великолепный рыжий хвост с черными полосками все еще торчали снаружи, когда норки вскочили на деревянную приступку перед дверью и окружили лаз. Десятки острых как иглы зубов одновременно впились в кожу Пуссли. Началась зловещая игра «кто кого перетянет».

— Не поддается, Мега! — крикнул, отдуваясь, Макси. — Наверное, она зацепилась за что-то когтями. Мы не можем вытащить ее оттуда.

Глядя на мельтешащих вокруг кошачьего зада норок, Мега подумал, что организованные усилия могли бы дать лучший результат. С другой стороны, если Пуссли надежно уцепилась за что-то внутри, то они скорее разорвут ее напополам, чем вытащат наружу. Кроме того, кошачий мех стал скользким от норочьей слюны, и Пуссли могла в любой момент вырваться и испортить всю забаву. Теоретически стая могла последовать за ней сквозь лаз и прикончить в амбаре, однако времени на это у них не было. Пуссли орала во весь голос; ее вой способен был поднять мертвого из могилы, и Мега совсем не удивился, когда на втором этаже в доме Хранителя зажегся свет.

На какую-то долю секунды Мега даже пожалел, что поддался внезапному импульсу. Если они проиграют эту первую схватку, моральный дух норок будет подорван, да и Хранитель вот-вот мог выскочить из дома. Но уже в следующее мгновение решимость вернулась к нему.

Оттолкнув пару особенно рьяных норок, он смерил взглядом обслюнявленный хвост Пуссли. Рядом с ним словно из-под земли появилась Мата. Припав к земле, она скалила зубы и свирепо урчала. Их взгляды встретились. Так уже было когда-то, в прошлой жизни, — удивительно, каким далеким казалось это событие! — когда .они вместе рвали на части залетевшую в вольер птицу.

Мата кивнула ему, давая знак начинать. Мега напружинил мускулы, прыгнул и вонзил зубы в основание отчаянно мечущегося хвоста. Пасть его мгновенно наполнилась длинной жесткой шерстью, и Мега ожесточенно сплюнул, но в ту же секунду Мата свирепо куснула в то же самое место. Так они трудились по очереди, вырывая клочья шерсти и обнажая беззащитную бледно-розовую кожу. Вот уже первые капли крови брызнули из-под зубов, а Мега все кусал и кусал, остервенело рвал неподатливую кошачью шкуру, не обращая внимания ни на ноющие челюсти, ни на отчаянные рывки жертвы. Наконец под зубами Меги что-то хрустнуло. Он с силой тряхнул головой, вырывая большой кусок мяса, и увидел, как Мата в свою очередь вложила все силы в последний, решающий укус, и теперь уже все услышали тошнотворный сухой хруст.

Тем временем Макси удалось организовать норок, и они, уцепившись зубами за хвост Пуссли, тянули и дергали его по команде своего командира. Вот он махнул лапой, норки рванули, что-то затрещало, и хвост оторвался. В то же самое мгновение окровавленный кошачий зад исчез в отверстие лаза, а норки повалились друг на друга, выпустив из зубов хвост, который несколько раз конвульсивно дернулся и затих. Из амбара донесся душераздирающий мяв, и Мега и Мата победно улыбнулись друг другу.

В следующую секунду над крыльцом вспыхнул фонарь в решетчатой сетке.

— Пуссли! Кисонька! Что с тобой? Мы идем, уже идем! — раздался истошный женский крик.

Пуссли орала на такой высокой и пронзительной ноте, что у Меги заныли зубы. Мрачное предсказание

Максн, опасавшегося, что нападение на кошку не позволит им осуществить второй этап «Плана А» полностью оправдывалось. Оставалось одно — спешить.

Мега схватил кошачий хвост в зубы.

— Вперед, за мной, мои храбрые норки! — придушенно прокричал он, отчего хвост задергался у него во рту, словно живой, и первым помчался к воротам фермы. За спиной его раздавались запыхавшиеся, все еще возбужденные голоса, но вся стая без колебаний последовала за своим вожаком. В следующее мгновение на крыльцо выскочил их бывший Хранитель. Он натягивал куртку и, к счастью, не заметил норок. Опрометью перебежав через двор, Хранитель попытался открыть дверь амбара.

Мега прибавил ходу и, проскользнув под воротами фермы, выскочил на шоссе. Там, следуя полученным от Горчицы указаниям, он повернул налево. Концы хвоста мели шершавую и твердую поверхность дороги.

Здесь его догнала Мата и побежала рядом, держась всего в полушаге позади. Остальные инстинктивно выстроились клином.

Окрыленный успехом, Мега посмотрел сначала на Мату, потом бросил взгляд через плечо. Эти оскаленные пасти, эти возбужденно блестящие глаза принадлежали норкам, его норкам, настоящим норкам, которые любили свободу и готовы были ради нее рисковать жизнью. И, как и было предсказано, он, Мега, вел их в Землю Обетованную. Впереди лежало пустынное шоссе, а над головами мерцали только звезды и медленно плыла в вышине луна.

Весь мир отныне принадлежал им.

Позабыв строгие инструкции Макси, Мега испустил громкий радостный клич. Услышав его, норки остановились и, сломав строй, бросились обниматься. Некоторые подпрыгивали высоко в воздух или молотили перед собой передними лапами. Мега тоже повернулся к Мате, и они крепко обнялись. Их челюсти сомкнулись вокруг кошачьего хвоста и губы слегка соприкоснулись, когда оба повалились на дорогу, в восторге тряся головами. Ощущая прижавшееся к нему упругое тело Маты, Мега подумал, что теперь их отношения стали еще более определенными: он, законный Вождь норок, признавал

ее своей Королевой. Однако стоило ему перехватить взгляд Маты, который, казалось, стремился пронзить его насквозь, как он понял, что это она примеряет на себя его мантию!

Неожиданно Мата оттолкнула его и высвободилась. И сразу кончилось очарование.

— Займись этим с Психо! — крикнула Мата, отступая на шаг назад. В ее черных глазах плясали веселые огоньки.

— Только для тебя, и ни для кого другого! — крикнул в ответ Мега и, выронив изо рта кошачий хвост, бросился к коротышке.

Подбежав незаметно сзади, Мега оторвал его от земли и сжал с такой силой, что у бедняги захрустели кости. Психо завизжал — наполовину от страха, наполовину от восторга, а остальные норки скакали вокруг, вереща как полоумные.

Глава 32. ВЕЖЛИВОЕ ПРОЩАНИЕ

«Полевки! — мысленно напевал Филин, бесшумно скользя над вершинами деревьев. — Полевки-полевочки, у-лю-лю, траля-ля…»

Несмотря на это, он чувствовал себя глубоко обеспокоенным. С некоторых пор он решил держаться подальше от Лопуха, Маргаритки и прочих травоядных Попечителей, однако свое обещание Филин исполнил только наполовину. Физически — да: физически он не встречался с ними, но дух Сопричастных Попечителей по-прежнему пребывал с ним. На данный момент он все чаще тревожился из-за слов Маргаритки, которая очень хотела, чтобы он был «любезен» со своими жертвами. С тех пор как Филин имел неосторожность выслушать ее увещевания, он начал совершать глупые ошибки, что называется, на пустом месте. И самое страшное — во время охоты тоже. Умение убивать, которым он так гордился, подводило Филина все чаще и чаще, и в конце концов дело дошло до того, что нескольким предпола-

гаемым жертвам удалось избегнуть его когтей. Правда, он пока не голодал, однако эта необъяснимая неловкость раздражала Филина все сильнее.

Филин знал, в чем тут беда. Еще в детстве, когда он, неуклюже растопырив когти, падал с ветки на свою первую живую добычу, его отец не уставал повторять, как необходимо, для того чтобы быть удачливым охотником, жить исключительно настоящим моментом.

«Думай только о том, что делаешь, сынок, ■— втолковывал ему старый филин. — Только так ты сумеешь высвободить все свои силы для решения насущной задачи. Но если хотя бы часть твоей головы будет в эти мгновения занята прошлым или будущим, ты не сумеешь сосредоточиться как следует. Нужно научиться выбрасывать из головы все лишнее. Так поступают все взрослые филины, так поступаю и я. И если бы ты, сынок, попытался остановить меня в броске, я бы, наверное, даже не узнал тебя».

Маргаритка смутила его разум. Из-за нее он потерял способность концентрироваться на предстоящей задаче. Нет, разумеется, ей не удалось пробудить в нем чувство вины, однако теперь он все чаще задумывался там, где раньше действовал инстинктивно. Единственным выходом из создавшегося положения было попробовать стать «милым и любезным» и посмотреть, что из этого получится. Даже если ему удастся не думать об этой кроличьей чепухе, этого будет более чем достаточно.

Полная луна стояла высоко, но ее свет нисколько ему не помогал; своим острым ночным зрением Филин мог различить самомалейшие движения даже в кромешном мраке. Скорее наоборот — луна была его противником, поскольку каждая лесная тварь могла разглядеть в небе крылатый силуэт хищника.

Филин дважды взмахнул крыльями и вспомнил любимый стишок отца:

В лунную ночь Мышь поесть не прочь. Если ночь темна — Для филина она.

И все же Филин любил кувыркаться в лунных лучах, хотя, строго говоря, свет луны лишал его одного из преимуществ. Но сегодня полный, круглый диск ночного светила был виден так ясно, что он без труда рассмотрел на нем лица и фигуры, которые они с отцом любили воображать себе каждый раз, когда луна вставала над лесом во всем своем великолепии. Да и лес внизу преображался самым волшебным образом, одеваясь в черное и все оттенки серого — вплоть до белого, когда серебристые лучи касались ветвей и заливали светом поляны.

В ожидании, когда луна зайдет и он сможет часа три нормально поохотиться, Филин думал о полевках, на которых он мог бесшумно пикировать и стремительно бросаться, и благодарил судьбу за то, что их существует такое великое множество. Полевки-береговушки, короткохвостые полевки, лесные, луговые… Всех их Филин знал и ценил, а ведь были еще мыши — полевые, лесные, амбарные, зерновки… И все это были дары волшебного и удивительного леса, который он любил всем сердцем, пока Сопричастные Попечители не увлекли его мысли на иную стезю.

Филин слегка повернул голову и снова заметил на берегу какую-то возню. Никаких сомнений — невинная полевка пробирается на легоньких лапках вдоль топкого берега, направляясь к раскидистой ольхе. Он мог не торопиться — жертва не видела и не ощущала его присутствия, да и сам Филин был не настолько голоден, чтобы броситься и убить. С другой стороны, лишняя полевка не могла повредить его пищеварению. Кроме того, ее неожиданное появление было весьма кстати: Филин задумал эксперимент, который помог бы ему разобраться, есть ли зерно здравого смысла в увещеваниях Маргаритки или это очередные кроличьи какашки. Почему бы не проверить это сейчас?

Приняв решение, Филин камнем полетел вниз, но у самой земли затормозил, широко раскинув крылья. В следующий момент, вместо того чтобы схватить полевку своими изогнутыми когтями, он в облаке брызг опустился перед ней на мокрую от росы траву.

— Добрый вечер, — сказал Филин, складывая крылья и глядя сверху вниз на неподвижное серое существо. — Надеюсь, вы простите мне мое драматическое и в высшей степени неожиданное появление. Да, я знаю, мы не представлены. Позвольте мне в этой связи назвать свое имя: меня зовут Филин. Очень рад с вами познакомиться…

Полевка словно окаменела. Она не произносила ни звука и не шевелилась — только смотрела на него своими глазами-бусинками.

«Десять очков в мою пользу»,— с удовлетворением подумал Филин. Среди Сопричастных Попечителей считалось в высшей степени невежливым не отвечать на приветствие.

— Так вот, уважаемая Мышь, — с вашего позволения я буду называть вас так — должен с прискорбием сообщить, что в самое ближайшее время я буду вынужден съесть вас, — продолжал Филин, чувствуя необычайный прилив красноречия и одновременно внутренне смеясь над той чушью, которую произносил. — Я, однако, решил воспользоваться представившейся мне возможностью, чтобы уверить вас в том, что я не имею ничего против вас лично. Просто, будучи плотоядным и, более того, хищником, я не вижу иного выхода…

В качестве утешения я могу лишь пообещать, что убью вас со всем возможным милосердием, то есть быстро. Я, видите ли, весьма опытен в таких делах, поэтому вы можете положиться на мои слова. Уверяю вас, что вы не почувствуете ровным счетом ничего.

И последнее: прежде чем прикончить вас, я хотел бы спросить: нет ли у вас какого-нибудь последнего желания? Я с удовольствием бы его удовлетворил. Может быть, вы хотите желудь? Или какую-нибудь ягоду? Не стесняйтесь — все, что хотите…

Полевка продолжала упрямо молчать.

— Как насчет последнего слова? — подсказал Филин. — Не хотите ли передать привет своим обожаемым крошкам? Или послание вашему любящему супругу? А может, вам хотелось бы чего-то более возвышенного? К примеру, какое-нибудь изречение, мудрость которого

пребудет в веках, напоминая нам о вашей безвременной и трагической кончине?

Мышь продолжала таращиться на него бусинками глаз. Потом налетевший порыв ветра взъерошил ее мягкую серую шерстку, и мышь неожиданно повалилась набок.

Филин удивился. Сделав шаг вперед, он осторожно тронул полевку кончиком когтя. Жертва не шевельнулась. Очевидно, она умерла от страха в тот самый момент, когда он так внезапно спустился с небес прямо перед нею. Все это время он обращался к трупу.

Филину стало стыдно своей жестокой игры, и одновременно он снова рассердился на Маргаритку. Ее предложение было даже не смешным, оно было циничным и омерзительным, и он был зол на себя: зачем он вообще слушал глупую крольчиху?

Наклонившись, он сильно ударил полевку в основание черепа, чтобы убедиться, что она, уж точно, отмучилась, и только потом начал разрывать ее клювом, не торопясь поедая мясо и внутренности. Одновременно он думал, что если действовать, как предлагала Маргаритка, означало быть «милым и вежливым*, то лучше он будет коварным и грубым. Нет, хоть он и дал слово Дедушке Длинноуху, с него довольно! Гораздо приятнее быть нормальным хищником, который не обязан быть милым со своей жертвой. Может быть, в качестве компенсации за непочиненное гнездо он даже пригласит Юлу полетать над лесом. В конце концов, брачный сезон был не за горами, и мысль об обществе Юлы — особенно по сравнению со всеми лесными маргаритками — показалась Филину необычайно привлекательной.

Но накануне вечером Лопух упросил-таки его в последний раз появиться а должности Исполнительного Председателя. Наконец-то было назначено самое главное и самое большое за всю историю ОСПЛ собрание, на котором должны были быть приняты Лесное Уложение и Билль о Правах Существ.

Весь вечер Филин наблюдал, как Лопух и его сторонники лихорадочно прочесывают лес, чтобы еще

раз убедиться, что все лесные жители обязательно придут. Даже презренные насекомые получили официальное приглашение, и Филин решил хотя бы ради себя самого появиться на Большой поляне. В любом елучае он зашел слишком далеко, чтобы остановиться сейчас, да и слово «честь» все еще многое для него значило.

Покончив с «вежливостью» и обретя ясность духа, Филин взмыл в воздух. Он был уверен, что отныне у него не будет никаких трудностей в общении со своими «несчастными жертвами». Покидая болотистый берег, он, однако, не сумел отказать себе в маленькой мести и разбросал несъедобные останки полевки на самом виду. По крайней мере, их командам мусорщиков будет чем заняться.

Глава 33. ЛУЧ НАДЕЖДЫ

Стая вприпрыжку двигалась по пустынному шоссе. Восторг, вызванный расправой с Пуссли, и эйфория импровизированного праздника уже улетучились. Слишком много событий произошло за последние несколько часов. Само шоссе тоже не способствовало успокоению. Его незнакомый, резкий и свежий запах раздражал обоняние норок, привыкших к неизменному набору затхлых ароматов грязного сарая, а шершавая поверхность быстро стерла до крови мягкие подушечки их лап, привыкших ступать по деревянным полам клеток. Правда, теперь Мега мог не опасаться, что стая разбежится. Напротив, норки так тесно жались друг к другу, чтобы почувствовать тепло своих товарищей, что едва не падали в толчее. Многие запыхались с непривычки и тяжело дышали, Мега даже рискнул снизить темп. Может быть, норки и были рождены, чтобы править миром, но сейчас, глядя на них, никто бы так не подумал.

Позади них шоссе неожиданно осветилось ярким светом. Следом донесся рев приближающейся грохо-

талки, и Макси скомандовал норкам укрыться в кювете. Меге показалось, что он узнаёт этот звук. Несомненно, это именно она ворчала во дворе, когда они еще сидели в клетках. Высунувшись из канавы, Мега посмотрел вслед удаляющейся грохоталке; он готов был поклясться, что узнал напряженное лицо хозяйки Пуссли и печальную морду Горчицы, глядевшей в заднее стекло. Судя по всему, несчастную кошку везли на лечение. Только вряд ли им удастся много чего для нее сделать. Мега ухмыльнулся и поправил во рту мокрый мех. Он уже решил, что оранжево-черный хвост останется в стае навсегда.

В конце концов даже Мега понял, что пора довериться своим чувствам и признать — они заблудились. Норки уже дважды поворачивали, в точности следуя указаниям Горчицы, однако так и не добрались до загогулистого участка, где хозяин желтой псины ругался на встречные грохоталки. Вместо этого шоссе пошло вверх, о чем Горчица не упоминала, а вместо леса, где, по расчетам Меги, они должны были вскоре оказаться, перед ними открылась безжизненная болотистая пустошь.

Мега посмотрел на Мату и Макси и, заручившись их мрачным согласием, повернул назад, чтобы посоветоваться с Психо. До сих пор этот втируша был совершенно бесполезен и весь путь по шоссе проделал молча, хотя это и было на него непохоже. Почему-то он старался привлекать к себе как можно меньше внимания.

— Ты в порядке? — строго спросил Мега, отводя Психо в сторонку. Впрочем, ответ был написан на костлявой морде: мастер-импровизатор был до смерти напуган происходящим.

— Мне уже лучше, — проговорил Психо извиняющимся тоном, который выдавал его с головой. — Честно говоря, я не сразу поверил, что все это взаправду, поэтому мне потребовалось время, чтобы прийти в себя. Скоро все будет в полном порядке, обещаю…

— Будет лучше, если ты возьмешь себя в лапы сейчас, трус, — прошипел Мега и добавил шепотом: — Мы заблудились.

Психо уже давно чувствовал, что они идут не туда. Когда же Мега поставил его перед фактом, это оказалось достаточной встряской, чтобы его мозги снова начали работать.

— Почему бы не скомандовать привал, Мега? — горячо зашептал он. — Посидим, подумаем — может, что и подвернется…

Когда Мега скомандовал остановку, норки с самым жалким видом повалились на землю под развесистыми кустами утесника совсем рядом с дорогой. Руководство собралось на совет чуть поодаль — на небольшой кочке, покрытой жесткой травой. Некоторое время Мега раздумывал, стоит ли пригласить на заседание новичков из лаборатории, и наконец решил, что не стоит. Правда, Первый и Второй без колебаний покинули свою клетку и, казалось, были весьма довольны приключением. Высказанные ими мысли и предложения могли оказаться крайне полезными, но Мега чего-то побаивался. Их ученость до сих пор вызывала в нем подозрения. Пусть и без злого умысла, Первый и Второй могли предложить что-нибудь безрассудное, а в обертке мудреных словес даже Психо мог своевременно не распознать опасность. Словом, в данной ситуации самым разумным было положиться на мнение советников, которых он более или менее изучил.

— Единственный способ выпутаться из этого клубка — это пойти назад, — без обиняков заявил он.— Но мы не можем себе этого позволить хотя бы потому, что это сильнейшим образом подорвет дух норок. Да и Хранитель наверняка отправится на поиски, как только рассветет. Кроме того, когда настанет утро, на шоссе появятся грохоталки. Следовательно, нам необходимо держаться как можно дальше от человеческой дороги. В нашем положении остается только один выход — двинуться через пустошь, однако, откровенно говоря, мне очень этого не хочется. Шоссе — наш единственный ориентир. Какие будут предложения?

Макси поднял лапу, но его коротенькая речь только добавила мрачности.

— Осмелюсь доложить, мой Вождь, из этого все равно ничего не выйдет. Норки настолько устали, что просто не способны идти куда-либо. Сейчас они укрылись в кустах, но если снова поднять их, то некоторые вскоре упадут. В этой связи позволю себе напомнить старинную мудрость, которая гласит: армия идет с такой скоростью, с какой идет слабейший солдат.

«Верно», — подумал Мега, благодарно глядя на своего военного советника. Он уже простил Макси чрезмерную осторожность, проявленную им перед нападением на Пуссли. Во многих отношениях Макси был прав тогда, да и сейчас он все понимал верно: оказавшись в чужом мире, норки ни на миг не должны были забывать, как сильно они зависят друг от друга.

— Спасибо за напоминание, Макси, — кивнул Мега. — Но мы не можем позволить себе оставаться здесь. Что, мы так и будем целую вечность прятаться под кустами?

Но ирония Меги пропала втуне. Его военный советник был слишком огорчен неожиданным поворотом событий и только постоянно приглаживал свои встопорщенные усы.

— Если хочешь, Вождь, я мог бы приказать им замаскироваться, — сказал он жалобно.

Мега только фыркнул и повернулся к Психо. Тот, судя по глазам, уже просто нервничал; парализовавший его мыслительные способности ужас почти полностью прошел.

— У меня есть идея, Мега, — пискнул он. — Последнее место, где люди будут искать нас, это, несомненно, шоссе. Они наверняка считают, что мы уже ушли от него довольно далеко.

— Верно, — проворчал Мега. Его мастер-импровизатор оправился настолько, что заговорил характерным наставительным тоном. Как правило, он прибегал к нему как раз в тех случаях, когда собирался представить на рассмотрение Вождя свои самые лучшие предложения.

— Но существует другое место, еще лучше! — сказал Психо, заискивающе улыбаясь. — Это место не на шоссе, а под шоссе!

Других предложений не было, и вся стая забилась в дренажную трубу под полотном дороги.

В дренажной трубе было ужасно: тесное пространство подавляло, сырость мешала дышать, от скопившегося на дне разнообразного человеческого мусора мерзко воняло, а грубая каменная поверхность продолжала ранить стертые до крови лапы. Потом к усталости добавились муки голода. «Где наш завтрак?» — хныкали норки, вспоминая о счастливых денечках в вольере, где их кормили не только обильно, но и регулярно.

Макси и его норковоротам пришлось встать на страже у обоих концов трубы, чтобы не дать норкам самостоятельно отправиться на поиски пищи. При этом настроение стаи отнюдь не улучшилось, когда Психо, как всегда зашедший непозволительно далеко в своих импровизациях, громко объявил, что поблизости все равно нет никакой пищи, ради которой стоило бы вылезать из такого замечательного укрытия. Правда, приверженность истине и откровенность в суждениях никогда не были характерны для хитрого коротышки, однако на этот раз его слова тут же получили неожиданное подтверждение в виде темной тучи, которая приползла откуда-то перед самым рассветом и закрыла небо, словно плотное покрывало. Температура воздуха упала почти до нуля, и дневная живность не спешила подняться на поверхность земли, предпочитая пересидеть холодное утро в своих глубоких норах и подземных ходах. Даже славный полосатый трофей, заботливо убранный подальше от тоненькой струйки воды, пробиравшейся по трубе между наносами дурно пахнущего ила, больше не воодушевлял норок.

С самого утра грохоталки проносились над их головами с завидной регулярностью. Их шум и постоянная вибрация трубы мешали Меге сосредоточиться и тщательно спланировать следующий шаг; кроме того, густой

туман, мешавший осмотреться и заглушавший практически все сколько-нибудь отдаленные и тихие звуки, не давал возможности действовать.

Иными словами — если воспользоваться метким выражением Макси, — их побег начинал терять инерцию. Даже если бы Мега отважился вывести норок из трубы (А куда потом?), то в тумане они неминуемо потерялись бы, что означало конец «Плана А». Отчаявшиеся и павшие духом норки могли окончательно утратить веру в себя и все предприятие и попытаться вернуться к желтобрюхим предателям, променяв таким образом свободу на миску помоев и «комфорт» знакомого вольера. Мега не мог этого допустить, как не мог и обвинять своих соплеменников в том, что они испытывают такое глубокое разочарование. Он и сам был в не слишком большом восторге.

Примерно около полудня Макси доложил, что туман, кажется, поднимается.

Мега встрепенулся. Рискуя быть замеченным из случайной грохоталки, он выбрался наружу и, приказав Макси и Мате следовать за собой, вскарабкался на ближайший пригорок. Его высота оказалась вполне достаточной, чтобы рассмотреть окружающий пейзаж, и Мега почувствовал, как его сердце снова переполняется восторгом. Они трое стояли словно на самой вершине мира, стояли словно истинные хозяева всего, что было доступно их взглядам. Двигаясь по ночному шоссе, они видели только далекие огни, и теперь представшая их глазам обширная панорама поразила Мегу величием и красотой. Она простиралась во всех направлениях и только в самой дальней дали терялась в серо-голубой дымке. Повсюду, насколько хватало глаз, манили новыми возможностями невиданные прежде предметы и объекты: человеческие жилища, голубоватые вены ручьев, серые ленты дорог, черные силуэты птиц в небе. Все это принадлежало им — стоило только протянуть лапу.

Когда туман почти совсем рассеялся, Мега разглядел вдали ферму, которую они покинули ночью, и, проследив их долгий ночной маршрут по шоссе, даже ахнул — таким простым оказалось решение загадки.

— Глупая сука путает лево и право! — воскликнул он. Макси, явно довольный тем, что нашелся кто-то еще

более тупой, чем он, заорал во все горло:

— Правильно, босс! Абсолютно верно! Нам с самого начала нужно было сделать поправку на то, что Горчица глупа как бревно, — добавил он, словно извиняясь за свою несдержанность, и тут же поспешил внести предложение по существу: — Мне кажется, босс, наше положение вовсе не такое скверное, как мы считали. Взгляни сюда…

Он показал лапой, куда смотреть, и Мега увидел вдали лес, до странности похожий на тот, о котором рассказывала Горчица. Тогда он снова обратился к сетке дорог и, делая необходимые поправки на ошибки собаки, которая, точно, перепутала левую лапу с правой, очень быстро убедился, что все совпадает. Это и впрямь был тот самый лес, который они искали. Шоссе, на которое они по ошибке свернули, довольно круто изгибалось в нужном им направлении, благодаря чему норки все-таки приблизились к своей цели, хотя и не с той стороны. Чтобы добраться до леса, им достаточно было только пересечь пустошь, спуститься по склону холма, пересечь пару неглубоких лощин и перевалить через невысокую холмистую гряду.

— Хорошо, Макси, ты первым увидел его. Но тот ли это лес?

— Боюсь, я не смогу ответить со всей определенностью, босс, — ответил Макси, приглаживая свои усы. — Вместе с тем это определенно лес, который может существенно улучшить наше теперешнее положение. Кроме того, до него не так уж далеко.

— Мы выступаем, как только стемнеет, — распорядился Мега. — Спланируй пока маршрут.

— Будет сделано, босс,— рявкнул Макси, весьма довольный тем, что жизнь снова стала простой и понятной и можно выполнять приказы, не думая об ответственности.

Но только они спустились с пригорка, чтобы вернуться к трубе, как, к своему ужасу, наткнулись на норку, которая запуталась в вереске.

— Что вы себе позволяете, бесстыжие ублюдки?! — завопил Макси вне себя от ярости. — Ну-ка, живо на место!

С этими словами он бросился к трубе, где его нор-ковороты с трудом сдерживали толпу возбужденных норок, пытающихся выбраться из своей каменной темницы.

П.сихо, уже удостоившийся свирепого взгляда Макси, затрепетал, увидев приближающихся Мегу и Мату.

— Я ничего не мог сделать, — жалобно забормотал он, и в его глазках промелькнул страх. — Как только вы ушли, они сказали, что с них хватит свободы и они уходят. Это настоящая неприятность, Мега! Некоторые еще верят нам, но большинство хочет «домой», как они выразились. Кое-кто даже утверждал, будто сумеет сам позаботиться о себе.

«Трусы», — подумал Мега, но сдержался. Он не мог обвинять норок. Не их вина, что они не видели в жизни ничего, кроме своих клеток. Но, коль скоро недовольство приняло такие откровенные формы, оставаться в трубе было опасно. Скоро они снова восстанут, и тогда нельзя поручиться за последствия. И в каком-то смысле норки будут правы — не век же им сидеть в этой вонючей дыре под шоссе!

Макси не ошибался, когда говорил, что норкам необходимо побольше двигаться, чтобы поменьше думать, и Мега счел возможным выступить в поход немедленно. При дневном свете это было рискованно, но, оставаясь на месте, он мог потерять больше.

Выступив вперед, Мега коротко сообщил о принятом решении. Его голос, отраженный каменными сводами трубы, прозвучал странно, да и стая, похоже, не слишком воспрянула духом.

— А когда дадут есть? — раздался чей-то негодующий голос.

— Да, где наша еда?! — подхватили остальные. — Где наш обед, а заодно и завтрак?

— Скоро вы получите все и даже больше! — встрял Психо. — Верьте своему великому Вождю!

Он собирался сказать что-то еще, но перехватил свирепый взгляд Меги и осекся. «Пожалуй, — подумал

про себя Психо, — в данном случае лидер прав: сколько не тверди „мясо", в пустых желудках урчать не перестанет». Он и сам едва не терял сознание от голода, который был еще острее от избытка свежего воздуха и непривычной физической нагрузки.

— Построиться! — прокричал Макси, и норки подчинились, правда без особого энтузиазма. Настроение у всех было пасмурным, однако они покорно запрыгали ло мокрой траве все дальше и дальше от шоссе.

На краю пустоши Макси собрал норок компактной группой, чтобы Мега мог обратиться к ним с речью. Настоял на этом Психо, который считал, что Мега «просто обязан» что-нибудь сказать.

— Заставь их снова почувствовать себя коллективом,— уговаривал он.— Постарайся говорить решительнее и ради всего святого — будь краток. Пока массы в таком настроении, вести их куда-либо бессмысленно. Предлагаю держаться такой линии: Горчица вступила в сговор с Хранителем, чтобы дезориентировать нас.

— Дез… что? — заинтересовался Мега.

— Отправить не в ту сторону, — пояснил Психо. — Лучше начать с хороших новостей… Да, именно так и следует поступить: дескать, ты сумел раскрыть коварный замысел Хранителя и его паршивой суки, которые плели козни и интриги против свободолюбивых норок, и выпутался из тенет дезинформации одной силой своего гения. Закончить следует парочкой громких фраз типа «сомкнем ряды» или «возобновим наше триумфальное шествие». Это заставит их заткнуться.

— На мой взгляд, звучит не слишком убедительно, — без воодушевления сказал Мега. — Почему я не могу просто показать им лес?

— Нет, Мега, они слишком пере возбудятся, а это может нам только повредить! — замахал лапами Психо. — Вдруг это опять окажется не то место?

Все-таки Психо нельзя было отказать в сообразительности, и Мега неохотно согласился. В конце концов, еще Шеба говорила ему, что нет смысла окружать себя советниками, если не собираешься слушать, что они говорят.

— Благородные норки! У меня есть для вас важное известие! — так начал свою речь Мега. — В нем, однако, нет ничего удивительного, потому что все мы слишком хорошо помним коварство и хитрость нашего Хранителя, который столько времени притворялся нашим другом. Того самого Хранителя, от жестокого ига которого я вас освободил…

Он сделал паузу, надеясь услышать хотя бы жидкие аплодисменты. Когда не раздалось ни одного хлопка, Мега продолжил с еще большим пылом:

— В своей черной душе Хранитель лелеял зловещие замыслы, направленные против нас, норок. К счастью, мне удалось своевременно разоблачить его происки и сделать все возможное, чтобы сорвать коварные планы человека. Позвольте мне рассказать вам, как он и его подлая подручная собака по кличке Горчица вступили в преступный сговор с намерением сбить нас с пути…

Пока он говорил, тучи вдали чуть-чуть разошлись и сквозь них проглянул луч солнца — такой прямой и яркий, что казалось, будто это волшебный мост, соединяющий небо и землю. Это невиданное явление природы сразу же завладело вниманием норок, и Мега, заметив, что его никто не слушает, оборвал себя на полуслове и повернулся туда, куда были устремлены все взгляды.

Луч солнца упал на тот самый лес, который — к добру ли, к худу ли — они определили местом своего назначения.

Психо опомнился первым.

— Видите знак?! — завопил он во все горло, мгновенно позабыв о своих собственных аргументах в пользу того, чтобы не показывать норкам цель их похода ввиду возможных осложнений. — Смотрите! Вот он, знак, который подает нам Мега, наш великий Вождь!

Вскочив на камень рядом с Мегой, он взволнованно указал лапой на горящие бледным золотом солнечные лучи.

— Этот знак показывает нам, где .находится наша Земля Обетованная — тот самый легендарный лес, где всех нас ожидают счастье и море крови!

Слова Психо возымели свое действие. Самые доверчивые или больше других отчаявшиеся норки отозвались слабыми приветственными возгласами, однако Меге этого было вполне достаточно. Он решил не продолжать свою речь, поскольку это все равно ничего бы не дало. Вместо этого он отступил в сторону, позволив Психо распинаться насчет «удивительного знамения*, которое так вовремя пришло к ним на помощь. Совершенно случайно он заметил, что новички — М-Первый и М-Второй — счастливо улыбаются и с одобрением кивают головой.

— Следуйте за мной, братья норки! — продолжал пищать Психо, для пущей убедительности подскакивая на месте. — За мной — туда, где сияет это прекраснейшее знамение, которое дал нам наш великий Вожак Мега!

Последовало короткое замешательство. Все норки повернулись к Меге, и он довольно убедительно зажмурился и кивнул головой. Хитро улыбнувшись Вождю, Психо повернулся и помчался вперед через вересковую пустошь, однако почти одновременно с этим золотой солнечный столб начал бледнеть и вскоре исчез совершенно — так же быстро, как и появился. Горизонт снова стал угрюмым, серым и непривлекательным. Мега с трудом продирался сквозь спутанные стебли травы и вереск, обдававшие его тучами брызг, отчего его шубка намокла и потяжелела, и мрачно думал о том, насколько близок был кризис. М-Первый и М-Второй могли сколько угодно аплодировать выдуманной Психо хреновине насчет «знамения Меги», но лично он не верил, что это радикальное средство. Просто еще одна отсрочка. Никакие выдумки этого хренового Психо не спасут ни его, ни остальных вожаков, если они опять что-то напутали.

Глава 34. ПОГОНЯ ЗА ДРУГИМИ

Сидя на суку Могучего дуба, Филин подавил зевок. «Последний раз»,— думал он. Внизу собралась уже целая толпа Сопричастных Попечителей. Она тихонько

бурлила, но Филин с удовольствием отметил, что чувствует себя совершенно спокойно. Он наконец-то понял — или, как выразились бы сами Сопричастные Попечители, «решительно осознал», — почему все эти разговоры так ни к чему и не приводили. Дело было в одном важном качестве, которое, как он установил, наличествовало у него, но которого отчаянно не хватало кроликам и прочим. Это был здравый смысл — обыкновенный здравый смысл, который Филин с некоторых пор ставил гораздо выше «оторвитета», «основательности», «взвешенности суждений» и прочего гуана, с которым так носились проклятые кролики.

Еще раз поздравив себя с прозрением, Филин с трудом справился с соблазном слететь вниз и дать Лопуху хорошенького пинка в зад. В данный конкретный момент этот обширный зад странным образом подергивался, в то время как его обладатель с самым серьезным видом кивал очередному оратору — крохотному зяблику с удивительно пронзительным для его размеров голосом. Слова типа «взаимообразный», «консенсус», «справедливый» почти не оказывали никакого воздействия на Филина, который лениво размышлял о том, насколько мозги зяблика пропорциональны его тщедушному тельцу. Между тем голова его сама собой клонилась на грудь, а глаза закрывались, закрывались…

— …И разумеется, мы не могли не принять во внимание естественные чувства и устремления всех живых существ, адекватно отразив, таким образом, все возможные и допустимые точки зрения, — заходился трелью зяблик. — В этой связи я и обращаюсь к вам с просьбой: Товарищи! Не решайте второпях! Если какой-то пункт вызовет ваши сомнения, лучше передать его для дальнейшего рассмотрения в согласительно-консультативную комиссию. Позвольте мне, в соответствии со сложившейся практикой, предложить немедленно создать такую комиссию, которая, будучи наделена соответствующими полномочиями, смогла бы решать спорные вопросы ко взаимному удовлетворению сторон.

Услышав сквозь дрему это предложение, Филин мгновенно очнулся. Одолевавший зяблика словесный понос

(именно этим словом лучше всего выражалась суть и его речи, и его предложения тоже) был встречен дружными аплодисментами собравшихся, а со стороны Лопуха — еще более оживленными движениями хвоста. В качестве следующего оратора Большая Задница вызвал завирушку, и Филин перехватил его презрительную улыбку, несомненно адресованную серенькой пичуге, которая вспорхнула на Пень, трепеща хрупкими 'Крыльями.

— Уважаемые Сопричастные Попечители! Меньше всего мне хотелось бы подвергнуть сомнению своевременность сегодняшнего собрания, — пропищала завирушка вне всякой связи с предыдущим оратором. — Вместе с тем, выступая от имени сообщества завирушек, я чувствую себя обязанной обратить ваше внимание на содержание подпункта «б» параграфа восемнадцатого Лесного Уложения, которое, по нашему глубокому убеждению, противоречит подпункту «е» предпоследнего параграфа Билля о Правах. Говоря простым языком, противоречие между ними заключается в том…

Филин снова закрыл глаза. Собрание по вопросу о принятии Лесного Уложения о Порядке и Билля о Правах Существ началось вскоре после полудня, а сейчас день уже склонялся к вечеру, однако страсти продолжали кипеть. После морозной ясной ночи — ночи полнолуния — небо снова закрылось облаками. Воздух стал сырым и влажным, а облака разразились мелким холодным дождем, который сеялся и сеялся, смазывая яркие краски и стекая крупными каплями с обнаженных ветвей Могучего дуба. Под их монотонный стук, служивший фоном жалобному чириканью завирушки, Филин стал размышлять, как удачно все складывается лично для него. «Еще немного потерпеть,— думал он,— и я ^больше никогда не услышу ни про Уложение о Правах, ни про Лесной Билль…»

Старания Лопуха не пропали даром, вынужден был признать он. Такого кворума Филин не помнил. Огромная поляна вокруг Могучего дуба была битком набита самыми разными созданиями, в том числе и насекомыми всех форм и размеров. Похоже, здесь собрались травоядные не только со всего леса, но и с прилегающих

полей тоже. За всю свою жизнь Филин ни разу не видел столько кроликов сразу, а уж присутствующих полевок ему могло бы хватить месяцев на десять усиленного питания.

Завирушка на Пне продолжала что-то чирикать, и Филин решил на прощание продемонстрировать собранию пару трюков из своего богатого арсенала, хотя по большому счету ради такого пропащего дела, как несоответствие пункта «б» параграфу «д», особенно стараться не стоило. Зная, что это последнее выступление перед голосованием, он распушил перья и принялся зловеще поглядывать на серенького оратора. Под его стальным взглядом завирушка стала беспокойно переступать с лапки ни лапку и в конце концов закруглилась, причем Филину показалось, что упомянутое противоречие так и осталось неустраненным. Слетевшую к своим завирушку встретили робкие выражения сочувствия, а некоторые пичуги даже отважились посмотреть на Председателя с осуждением.

Это было уже чересчур, и Филин, совершенно неожиданно для себя, ответил: пригнулся, захлопал крыльями, словно собираясь взлететь, и испустил зловещее шипение. Завирушки в панике сорвались с места и, трепеща крылышками, заметались над поляной с тревожным писком, а остальные слушатели нервно вздрогнули.

Лопух, как раз привставший, чтобы взгромоздить на Пень свою большую задницу, застыл на полушаге и, задрав голову, с ужасом посмотрел на Филина.

— Прошу прощения, меня кто-то укусил, — беззаботно отозвался Филин и повторил шутку Фредди: — Ассоциация Освобожденных Блох снова с нами!

Напряженное молчание длилось до тех пор, пока встревоженные завирушки не успокоились и не опустились на землю. Только когда они вернулись на свои места, Лопух снова двинулся к Пню. Судя по всему, он решил оставить инцидент без последствий. Да и что ему было мелкое нарушение протокола? Близился момент, который он — и все остальные тоже — будут помнить всю жизнь. Анархия уступит место здра-

вому смыслу и порядку, и их Старый Лес превратится в образец, модель общественного устройства, которая в будущем, несомненно, распространится по всему миру. Разумеется, он собирался воспользоваться этим и в своих личных интересах. Почему бы, собственно, и нет? Без него официальное признание Лесного Уложения и Билля о Правах было бы невозможно, и Лопух вовсе не возражал против того, чтобы всем и каждому стало известно, кто их главный вдохновитель и великий сеятель добра. Впереди ждала бессмертная слава, и ему оставалось сделать совсем маленький шажок, чтобы заставить все эти лапы и крылья взметнуться в единодушном одобрении.

Лопух не торопясь вскарабкался на Пень и откашлялся.

— Дорогие коллеги и единомышленники, уважаемые Сопричастные Попечители Леса! — начал он. — Сегодняшнее собрание, безусловно, является самым выдающимся событием за всю славную историю нашего Старого Леса. Это конечный пункт нашей неустанной борьбы за равные права для всех, и мы как никогда близки к тому, чтобы вкусить плоды нашего бескорыстного и естественного стремления к высшей справедливости. Отныне ничья лапа не поднимется против слабого, ничей клюв и ничьи хищные зубы не будут угрожать мирной жизни травоядных, а позорное правило «сильный всегда прав* перестанет выполняться как в нашем лесу, так и в прилегающих к нему полях.

Почему? — спросите вы. Что ж, вместо ответа позвольте мне напомнить вам начало нашего замечательного Билля о Правах: «Мы считаем неоспоримым и самоочевидным, что все существа созданы равными и что все они от рождения наделены неотторжимыми правами, главными из которых являются права на жизнь и свободу. Неотъемлемым правом каждого, несомненно, является также погоня за счастьем в той форме, в которой…»

Слова «за счастьем…» Лопух успел произнести, но следующих уже никто не услышал. Его голос был заглушён пронзительным воплем «…за другими!» Это Рака,

которая незаметно для Филина устроилась в ветвях Могучего дуба прямо над его головой, сочла необходимым вставить свое слово.

Ее замечание было настолько уместным, что Филин не выдержал и расхохотался. Рака с признательностью каркнула, а Лопух онемел от ярости.

Крот Марк мгновенно воспользовался паузой.

— Перед тем как его грубо прервали, товарищ Лопух говорил о том, что Уложение и Билль о Правах предписывают всем нам относиться друг к другу с уважением и вниманием, — сказал он, уставив свои невидящие глазки в том направлении, откуда, как ему казалось, донесся голос Раки. — И это уважение не зависит от того, насколько ваш предполагаемый собеседник туп или глуп.

В ответ на этот необдуманный выпад раздались громкие вопли протеста.

— Нельзя говорить «тупой» или «глупый»! — кричали кроту. — Нужно говорить «умственно неполноценный»!

Филин только вздохнул. Он-то надеялся, что с этим гуаном они разделались, когда лишили насекомых права голоса.

— Вот я и говорю — насколько ваш собеседник умственно неполноценен, — быстро поправился Марк и, проглотив подвернувшегося ему червя, поспешил вернуться к существу вопроса: — Лесное Уложение гласит, что все мы равны, потому что мы одинаково важны для леса. Это значит, что нам всем необходимо быть взаимно вежливыми и внимательными, коль скоро каждый из нас является частью одного целого, если вы обоняете, что я имею в виду…

«Прах меня побери»,— подумал Марк, чувствуя, что мысль ускользает. Такое с ним случалось довольно часто — стоило ему открыть рот, как он терял нить разговора.

Он проглотил еще одного червяка.

— Ну вот, теперь, надеюсь, вам понятно? — пропищал он. — Вот об этом и трактуется в Уложении, и вам, тупарям, пора бы уже это понять!

Тем временем Лопух, приплясывая на Пне, отчаянно сигнализировал Филину, чтобы тот восстановил порядок.

Филин устало заухал: это был единственный способ урезонить крота, который ничего не видел и потому не реагировал на выпущенные когти и разинутый клюв.

При звуках его голоса аудитория послушно затихла. Только Рака, весьма довольная своей выходкой, сорвалась с ветки и, шумно хлопая крыльями, взяла курс на Грачевник.

— Прощайте, трепачи несчастные! — донесся издалека ее голос.

— Не будем обращать внимания на эту упрямую глупую птицу, — сказал Лопух, стараясь справиться со своими чувствами.

Разумеется, Филин допустил серьезный промах, позволив какой-то ощипанной вороне прервать такое важное собрание подобным вызывающим образом, однако он решил переговорить с ним потом.

— Дорогие Попечители! — снова начал он. — Мы с вами являемся свидетелями переломного момента в истории леса…

По судорожным движениям Лопушьего хвоста Филин уже понял, что Большая Задница намерен задвинуть самую длинную речь в своей жизни. Какими бы нелепыми ни казались ему Уложение и Билль о Правах, он не мог обвинять в этом лично Лопуха. К тому же этот кошмар совсем не мешал ему подремывать. Вполуха прислушиваясь, как Лопух себя нахваливает, Филин закрыл глаза и вернулся к вечному вопросу: нравится ли ему Большая Задница или нет? Уж за одно-то он, точно, не мог поблагодарить кролика — за то, что тот ввел его в политику. Допустим, общаясь с Лопухом, он вник в общекроличьи заботы и испытывал даже в некотором роде восхищение, особенно когда слушал Дедушку Длинноуха. Вместе с тем, не наблюдая никаких признаков предсказанной ДЦ «большой беды», Филин склонялся к мнению, что Сопричастные Попечители живут в каком-то идеальном, выдуманном ими самими лесу, и неуклюжие статьи Уложения и Билля о Правах лишний

раз подтверждали это. «Кстати, — задумался Филин, — почему кролики решили принять сразу два документа? Неужели им не хватило ума объединить их в один и тем сберечь всем остальным уйму времени? Начать с того, что по каждому из них придется голосовать отдельно!»

Как бы там ни было, дни Общества Сопричастных Попечителей Леса были сочтены. (При мысли о том, как ловко он воспользовался их собственной логикой, предварительно вывернув ее наизнанку, Филин довольно улыбнулся.) В самом деле, если Уложение и Билль о Правах решали все лесные проблемы — или, по крайней мере, те из них, которые считались предметом заботы Сопричастных Попечителей, — то и само Общество становилось ненужным. А если все в лесу станут милы и предупредительны друг с другом, то даже его «оторви-тет» никому не понадобится, а должность Исполнительного Председателя станет просто архитектурным излишеством…

Филин почувствовал, что у него не хватает ни сил, ни желания и дальше распутывать этот клубок. Лопух внизу безостановочно тарахтел, давая ему возможность как следует выспаться перед решающим голосованием… что ж, спасибо ему хотя бы за это.

И, свесив голову на грудь, Филин задремал.

Лесные жители мужественно сидели под мелким моросящим дождем, лишь время от времени поднимая лапу, чтобы смахнуть со лба или бровей капли воды. Лопух говорил так долго, что восхищенное внимание, вызванное его первыми словами, давно сменилось сонным оцепенением. Филин на суку Могучего дуба просто спал, как спали и рассевшиеся вокруг него роскошные фазаны, которых посланники Лопуха собрали в окрестных полях для кворума. И удивительного в этом ничего не было, поскольку эти во всех остальных отношениях достойные птицы были широко известны своей потрясающей глупостью и неспособностью сосредоточиться на чем-то хотя бы на несколько минут.

Даже кролики, которых собралось на Большой поляне видимо-невидимо, в конце концов начали нетерпеливо шаркать лапами, гадая, когда наконец Лопух закончит, если, конечно, он вообще намерен это сделать. Наименее стойкие из слушателей уже начали расползаться под осуждающими взглядами остальных, и самым первым из них был крот Марк, у которого вышел весь запас червей, так что, строго говоря, у него не было иного выхода.

Как только этот слепой оппортунист исчез в одном из своих подземных ходов, щегол, все это время на цыпочках кравшийся к ближайшему кустику, оттолкнулся от земли и прыгнул в воздух. Быстро-быстро работая крыльями, он взмыл над поляной и вдруг увидел показавшуюся из-за деревьев стаю норок. Машинально щегол испустил самый громкий в своей жизни тревожный крик. Но было слишком поздно. Никто не успел даже сдвинуться с места, а гибкие и быстрые как молнии шоколадно-коричневые хищники уже оказались в самой гуще Сопричастных Попечителей. Казалось, они просто свалились с неба. Оскаленные бледно-розовые пасти и обезумевшие от жажды крови глаза были повсюду, куда ни повернись. Атака была такой яростной и организованной, что лесные жители на мгновение оцепенели от страха, и эта секундная растерянность стоила жизни многим и многим.

Но как только незнакомые хищники принялись рвать свои беспомощные жертвы на части, на смену шоку пришла паника. Поляна огласилась жалобным воем, воплями отчаяния и криками боли. Пронзительный писк мечущихся в ужасе существ смешивался с булькающими предсмертными хрипами. Кровь из разорванных артерий десятками упругих блестящих фонтанов ударила в небо, почерневшее от сотен птиц, разом поднявшихся в воздух.

Лопух, разумеется, сознавал и что погода стоит не самая комфортная, и что его речь слишком затянулась, однако чем дольше он говорил, тем больше вспоминалось ему новых и новых аспектов, которые обязательно надо было хотя бы упомянуть, чтобы дать слушателям

наиболее наглядное представление о содержании любезных его кроличьему сердцу Уложения и Билля о Правах. Увлекшись этой задачей — а может быть, просто загипнотизированный чарующей мелодией собственного голоса, — Лопух отреагировал на вторжение чужаков одним из самых последних. Почуяв наконец неладное, он обернулся и увидел совсем близко крупного и, несомненно, плотоядного зверя неизвестной ему породы. Агрессор свирепо зарычал, прыгнул, и Лопуха обдало острым запахом хищника. В следующее мгновение он ощутил резкий толчок и кубарем покатился с Пня. Упав на землю, Лопух ощутил острую боль в плече, из которого острые зубы вырвали порядочный кусок мяса. Чувствуя, как по его шерсти стекает горячая кровь, Лопух нетвердо поднялся. Напавшее на него существо отдаленно напоминало ласку, но было гораздо крупнее, и мех его имел голубовато-коричневый оттенок. Но самым страшным было выражение неприкрытой ненависти, которое ясно читалось не только на оскаленной морде, но и в каждом стоящем дыбом волоске на загривке.

К счастью, свирепый охотник тоже не устоял и повалился набок. Шипя и плюясь от ярости, он отчаянно перебирал лапами по скользкой траве, спеша встать и повторить свой смертоносный прыжок. Лопух понял, что это его единственный шанс. Сама смерть глядела на него сверкающими черными глазами.

Повинуясь инстинкту, кролик повернулся к врагу задом и резко выстрелил обеими задними лапами сразу. Удар пришелся по твердому — Лопух услышал резкий звук и почувствовал в лапах неприятную дрожь. Должно быть, ему посчастливилось попасть нападавшему на него зверю, как бы он ни назывался, прямо по голове, отчего хищник очутился в легком нокдауне. Впрочем, Лопух не собирался оборачиваться, чтобы посмотреть, какое действие возымел его контрвыпад. Позабыв об Уложении и Билле о Правах, он задал отчаянного стрекача, возглавив таким образом паническое бегство Сопричастных Попечителей.

Сзади его настигал запах смерти и свежепролитой крови.

Глава 35. БОЛЬШАЯ БОЙНЯ НА БОЛЬШОЙ ПОЛЯНЕ

Мега едва мог поверить своим глазам, когда увидел на лесной поляне огромную толпу лесных жителей. Это было настоящее пиршество, достойная трапеза для свободных охотников свободного мира. Вот оно, долгожданное море крови, и как раз вовремя!

Путешествие норок за солнечным лучом, так удачно разрекламированным Психо, но — увы! — так скоро погасшим, на редкость не заладилось. Открытое пространство нервировало норок, а продираться сквозь вереск и прыгать через кочки оказалось настолько трудно, что клинообразный боевой порядок довольно быстро нарушился и большую часть пути норки проделали, вытянувшись длинной живой змеей.

— Единственное, что еще способно заставить их идти вперед, — это страх, — говорил военный советник. — Позволь мне заняться этим, босс. Пусть лучше боятся меня, чем неизвестности.

— Думаю, ты прав, — ответил ему Мега, чувствуя себя подавленным. «Пинки и укусы — замечательный способ загнать норок в светлое будущее», — с горечью думал он.

Макси взялся за дело с жаром; Мега только подивился, откуда у него силы.

— Ну, вы, кошачье отродье! — покрикивал он на мокрых, спотыкающихся норок.— Раз уж назвались норками — будьте ими до конца! Все равно вам нельзя вернуться в клетки, даже если бы вы и захотели. Там вас ждет Хранитель. Уж он вспомнит, как вы обошлись с его любимой кошечкой. Вы лишитесь не только хвостов, но и своих драгоценных шкур.

После такого обращения стая еще больше упала духом, и Макси немедленно это заметил.

— Там, внизу, ваше прошлое, — продолжил он, махнув лапой в сторону долины. — Но наш Вождь никого неволить не станет. В нашем великом предприятии нам не нужны нахлебники и трусы. Кто хочет вернуться, пусть сделает шаг вперед!

Стая замерла на месте. Никто не сказал ни слова, и никто не вышел вперед; только норковороты встали по сторонам колонны. В конце концов Мега безмолвно занял свое место впереди, и шествие продолжилось.

Идти было совсем не так далеко, однако их путешествие, казалось, продолжается вечность. Беглецы не приободрились даже тогда, когда отряд достиг леса. Пасмурное небо начинало понемногу темнеть, и странная апатия охватила норок. Движения их замедлились, и Мега, мрачно глядевший из-под лапы на своих товарищей, понял, как все они смертельно устали. В общем и целом норки были сейчас не опаснее новорожденных щенков, и Мега неожиданно почувствовал новый прилив ненависти к Хранителю. Как посмели люди лишить их всего, что принадлежало норкам по праву рождения?! Как посмели унизить их?! Кто дал им право поступать так с гордым и диким народом?

Увиденное вознаградило его за все сразу. Благодаря Горчице, перепутавшей все на свете, стая подошла к лесу не со стороны долины, а со стороны холмов, откуда лес был виден как на ладони. Да, безусловно, это то самое место: вдали виднелось шоссе, отделенное от леса длинным заболоченным полем, берега реки соединял горбатый мостик, а где-то рядом с ним были ворота с калиткой, правда, их было не видно за деревьями.

Но что за зрелище открылось им на поляне! И какой последовал выброс адреналина!

Мега ожидал встретить в лесу настороженную тишину, потому что, пока стая спускалась по голым склонам холмов и пересекала плодородные поля, он чувствовал, что это места обитаемые, хотя поблизости они никого не видели. Очевидно, жители полей попрятались. Но в лесу все обернулось по-другому. По каким-то непонятным причинам все лесные жители, вместо того чтобы сидеть по норам, собрались на огромной поляне под большим деревом. Похоже, они даже не чувствовали опасности.

Увидев странное сборище, Мега приказал Макси убрать норок с гребня холма, где их легко можно бы-

ло заметить на фоне неба, а сам попытался разгадать причины поразительного поведения лесных жителей. Можно было подумать, что, узнав о приближении стаи, они нарочно собрались здесь, словно предлагая себя в качестве пищи.

Судя по всему, на поляне шло собрание. Но что это мог быть за вопрос, если ради него лесные жители подвергали свои жизни такой опасности?

Впрочем, раздумывать да гадать не имело смысла. Самым главным и самым заманчивым (просто слюнки текли!) был результат.

Разумеется, эта атака была еще одним отступлением от «Плана А», согласно которому по прибытии в лес норки должны были первым делом найти достаточно безопасное место и устроить там базовый лагерь. Однако — как и в случае с Пуссли — возможность была слишком хороша, чтобы ею вот так запросто пренебречь. Кроме того, Мега изначально верил, что любая норка только тогда достойна называться норкой, когда она умеет действовать исходя из быстро меняющейся обстановки.

— Будем атаковать, — без обиняков заявил он Макси, с удовольствием отметив, что его военный советник не стал возражать, а предпочел сразу же решить вопросы практического свойства. По его мнению, мелкий дождь и несильный встречный ветерок должны были помешать жертвам уловить запах хищников.

— Не забывай,— предупредил Мега,— в любом случае мы должны всех держать под контролем. Не дай им разбежаться. Набег — удар — мгновенно исчезаем! Бац! Хлоп! Снова собираемся. Понятно?

— Так точно, босс! — хищно сверкая глазами, отвечал Макси. Решение Вождя было ему весьма по душе. Видимо, Макси рассчитывал получить от нападения на лесных жителей не меньше удовольствия, чем от расправы с Рамсесом.

Операция «Встречный Ураган», как сообщил он стае, должна быть молниеносным рейдом. Именно этому — налетел, схватил, исчез — Макси учил норок во время изнурительных тренировок в вольере.

— Партизанская тактика, — понимающе кивали в ответ норки, возбужденно переглядываясь.

— Зарубите себе на носу, — говорил Макси, — каждый должен выбрать себе жертву по зубам и атаковать только ее. Ваш великий Вождь Мега требует от вас только одного: жирная длинноухая тварь, которая сидит на пне и произносит речь, принадлежит ему, и только ему. Ясно? Не смейте трогать этого зверя!

Из-за шороха дождя, да еще на таком значительном расстоянии, Мега, конечно, не мог расслышать ни слова из того, что говорило ушастое существо, однако по некоторым признакам он догадался, что это, должно быть, местный предводитель. По его телодвижениям и жестам Мега сразу понял: он проповедует своим подданным какую-то напыщенную хреновину. Перед его мысленным взором всплыли образы Старейшин, и Мега ощутил ненависть к презренной лесной твари. Нет, он обязательно расправится с этой жирной задницей. А с какой силой будет хлестать из этой туши горячая кровь!..

Мысль о хорошем укусе была так сладостна, что, когда Мега прятал под кустиком кошачий хвост, с черно-рыжего меха буквально стекала слюна.

Хищники ринулись вниз по склону, их усталости и подавленного настроения как не бывало. Сам Мега ощущал себя буквально всемогущим. Он мчался сквозь кустарники во главе стаи, и встречный ветер первым затянул победную песнь, посвистывая у него в ушах. Вот последние деревья остались позади, и Мега выскочил на поляну. Напрягая мускулы в последнем рывке, он ускорил свой бег, чтобы приблизиться к жертве на расстояние броска. Подобравшись, Мега с силой оттолкнулся от земли задними лапами и взмыл в воздух, намереваясь с ходу перекусить добыче горло, но в самый последний момент поскользнулся на мокрой траве. В результате, так и не добравшись до шейной артерии кролика, он ударил его в плечо и, вырвав зубами изрядный кусок шкуры с мясом, оказался на земле по дру-

гую сторону пня. Его противник тоже кубарем покатился вниз.

На свою беду Мега приземлился довольно неловко. Упав на бок, он забарахтался среди скользкой травы, в то время как его более счастливый противник удачно приземлился на все четыре лапы. Пока Мега пытался встать, предполагаемая жертва обнаружила удивительную быстроту реакции: выбросив назад свои мощные задние лапы, кролик так сильно огрел Мегу по голове, что у того из глаз посыпались искры. Когда он смог встать, гигантская задница кролика в последний раз мелькнула в кустах и пропала.

В голове все еще гудело после мощного нокаутирующего удара. О преследовании не могло быть и речи. Во-первых, кролик гораздо лучше него знал местность, а во-вторых, он наверняка имел на примете несколько удобных укрытий.

Мега потряс головой, чтобы разогнать плавающий перед глазами туман. Застигнутые врасплох лесные жители в панике метались вокруг, но перед Мегой уже стояла задача посложнее, чем преследование ничего не соображающих от ужаса кроликов и мышей. Охваченные азартом преследования норки позабыли строгий наказ Макси нанести удар и снова собраться компактной группой. Правда, половина стаи все еще металась по поляне, терзая разнообразные трупы, зато остальные исчезли и, судя по доносящимся из чащи звукам яростной погони, продолжали углубляться в лес.

В первое мгновение Мега ощутил жестокое разочарование. Эти идиоты опять подвели его. Но уже в следующую секунду он понял, что готов понять и простить их. Кто мог бы обвинить хищников в том, что они потеряли головы от запаха и вида свежей крови, которая заливала поляну? А что говорить о гордости и уверенности в своих силах, вернувшихся к норкам после успешной охоты?!

Совсем рядом самка, цища от радости, обрывала крылья какой-то пичуге. Чуть поодаль, бешено блестя глазами, катались в луже крови двое самцов. Некоторые теребили откушенные головы жертв, пытаясь добраться

до мозга, а одна норка, держа за хвост похожее на мышь придушенное существо, с достойной восхищения изобретательностью колотила его головой о камень. Еще двое самцов, проявив подлинную товарищескую взаимовыручку, раздирали челюсти какого-то мохнатого серого зверька с пушистым хвостом, стараясь добраться до лакомого языка. Судя по зияющей в черепе дыре, мозгов в этой голове уже не было. По всей поляне разносилось возбужденное стрекотание норок, прерываемое треском и хрустом костей, а из зарослей раздавалось сердитое тявканье Макси, пытавшегося восстановить порядок.

Подавив свою зависть к тем, кто в отличие от него сумел прикончить выбранную жертву, и надеясь, что в суматохе никто не заметил его промаха, Мега ринулся в кусты, чтобы помочь Макси собрать норок. За первым же стволом он едва не врезался еще в одного кролика, который сидел там, оцепенев от ужаса. Не раздумывая, Мега прыгнул на новую жертву, без промаха поразив ее в шею чуть выше плеча. Почувствовав, как пасть его наполняется кровью, Мега разжал челюсти, чтобы полюбоваться бьющим прямо вверх алым гейзером.

О, как вкусна была эта густая сладковатая жидкость! Каким горячим оказалось трепещущее, дымящееся мясо, скрывавшееся под эластичной и прочной шкурой, которую он содрал, не попортив тушку! Мега отхватывал зубами такие большие куски, что несколько раз едва не подавился, но остановиться не мог. Кровь текла по подбородку, капала на манишку, но он продолжал методично двигать немеющими от усилий челюстями, перемалывая мясные волоконца, мышцы и сухожилия и превращая их в комки сочного фарша. Несколько раз эти комки застревали у него в горле, и тогда Мега отрыгивал, переводил дух и новым глотком отправлял мясо в путешествие по пищеводу. При этом он не чувствовал никакой тяжести в желудке; Мега словно заряжался чистой энергией, которая мгновенно растекалась горячей волной по жилам и мускулам, и вскоре он ощутил во всем теле приятное покалывание.

— Йох-хо! — вскричал Мега, в восторге хватая голову кролика и вонзая зубы в глазное яблоко. Зубы

Меги наткнулись на твердое, и он с удовольствием услышал хруст ломаемой кости. В следующее мгновение его язык был уже внутри; словно змея, он проник в череп и задвигался там, будто ложкой черпая восхитительную субстанцию мозга, и Мега глотал дымящееся лакомство, давясь, булькая и пуская пузыри.

О, этот молниеносный, стремительный налет! Мега видел кровь, обонял кровь, купался в ней, захлебывался и тонул. Весь мир вокруг стал красным. Красный мир для него, красный мир для всех норок! Отныне и навсегда.

Когда первоначальная эйфория немного улеглась, Мега устроился поудобнее и продолжил утолять свой все еще острый голод уже не спеша, наслаждаясь вкусом каждого куска, который он вырывал из все еще теплой тушки.

Только ближе к ночи вконец охрипшему Макси, воспринявшему неорганизованность подчиненных как личное оскорбление, удалось наконец собрать всю стаю. Самых глупых норок, просто-напросто потерявших власть над собственными чувствами, удалось легко обнаружить в ближайших кустах, где они метались от одного свежего трупа к другому, не в состоянии даже выбрать, с чего начать пиршество. Но были и другие — те, кого азарт погони увлек за пределы леса, на прилегающие поля. Не в силах отыскать обратную дорогу, они растерялись и принялись плутать. Последних, самых упорных охотников едва удалось выследить. Эти терпеливо сидели возле глубоких нор и логовищ, куда в последний момент скрылись их потенциальные жертвы. Впрочем, вся эта беготня обернулась неожиданным преимуществом: по мере того как заблудившиеся норки — сами или с помощью разосланных Макси поисковых партий — возвращались к стае, принесенная ими информация складывалась в общую картину и помогала вожакам составить примерный план окрестностей. Все сообщения неопровержимо свидетельствовали, что Гор-чица хоть и путала левую сторону с правой, однако

в описании леса ничуть не погрешила против истины. Это действительно было чудесное, удивительное место, еще больше выигравшее в глазах норок, с тех пор как они приняли участие в настоящей погоне и попробовали на вкус свежую кровь. Стоило ли говорить, что от их усталости и отчаяния не осталось и следа?

— Твой авторитет значительно возрос, — докладывал Меге весьма довольный Психо. Он все еще был под впечатлением своего собственного успеха. Ему удалось свернуть шею какой-то маленькой птичке, которая замешкалась и не успела взлететь вовремя. При воспоминании об этом пасть на острой мордочке то и дело разъезжалась в идиотской улыбке.

— Твой рейтинг популярности взлетел на небывалую высоту! — восклицал мастер-импровизатор, закатывая глазки под лоб. — Массы уже больше не ворчат, что ты завел их на вересковую пустошь. Теперь в их глазах ты героический Вождь, который исполнил свое обещание и привел своих подданных в Землю Обетованную.

— Да, это так, — скованно отозвался Мега. От улыбки Психо у него кровь стыла в жилах. «Неужели, — недоумевал он, — Крысеныш никогда не перестает анализировать?» Следующее замечание маленького недоноска заставило его поморщиться.

— Жаль, что тебе не повезло с самого начала,— сказал Психо, хитро улыбаясь. — Ну ничего, все мы, бывает, ошибаемся.

«Этот пащенок еще и снисходительность проявляет!» — подумал Мега. Меньше всего ему хотелось, чтобы именно Психо был свидетелем его неудачи, и вот на тебе!..

— Не беспокойся, Мега, я сохраню наш маленький секрет! — Психо ухмыльнулся и заговорщически подмигнул Вождю.

Мега с трудом подавил порыв схватить негодяя за горло и лишить его жалкой жизни. Умение совладать с личными чувствами ради общего дела было одним из новых аспектов лидерства, которые Мега только недавно начал для себя открывать, и, надо сказать, не все они ему нравились. Кроме того, сегодня надо было отдать

Психо должное: во время беспримерного перехода ему, слабосильному, несомненно, пришлось много тяжелее других.

Именно поэтому, когда Мата предложила ему вместе вернуться за спрятанным наверху хвостом, Мега оставил Психо присматривать за стаей вместе с Макси. Он может себе позволить быть щедрым и великодушным, размышлял Мега, прыгая рядом с Матой через кусты и прислушиваясь к легким шорохам и потрескиваниям: это разнообразная живность торопилась убраться с дороги.

— Мы хорошо поработали, — заметила Мата, пока Мега вытаскивал из-под куста спрятанный хвост. — Ты и я… вместе.

«Пожалуй, это действительно так», — подумал Мега. Каждый из них с легкостью мог бы критиковать другого за промахи и ошибки, но никакого смысла в этом не было. И если теперь Мата настаивала, что успех является наполовину ее заслугой, Мега не был склонен возражать. Она старалась изо всех сил, норки оказались в лесу, а все остальное не имело никакого значения.

— Мы с тобой — пара, не так ли? — негромко спросил он.

Плечом к плечу вышли они на поляну. Там их встретили приветственные возгласы и возбужденное стрекотание собратьев — каждый хвалился личными успехами и числом перекушенных глоток и разбитых черепов. Макси вышагивал вокруг пня, с гордостью улыбаясь.

Зрелище трофея в зубах Вождя вызвало новый взрыв энтузиазма.

— Ме-га! Ме-га! Ме-га! — скандировала стая в экстазе, бросаясь навстречу Вождю.

Глава 36. НОВЫЙ ДОМ

— Я могу только повторить, что безопасности не бывает слишком много, — заявил Макси. — Если люди обнаружат нас здесь, мы можем распрощаться со своими шкурами.

— Да, Макси, конечно,— отозвался Мега ровным голосом. — Но есть и другие аспекты, которые нельзя не учитывать.

Макси уже не в первый раз удивлял его своей осторожностью и предусмотрительностью, но теперь его одержимость вопросами безопасности начинала смахивать на паранойю. Хуже всего было то, что его непонятное упрямство сразу же остановило обсуждение вопроса о местоположении нового лагеря.

Теперь, когда норки благополучно прибыли в лес, Мега счел возможным допустить на совет лабораторных новичков, М-Первого и М-Второго. И они уже высказали свое мнение: если массам нравятся окрестности в целом, хотя они еще плохо здесь ориентируются, постоянный лагерь явился бы тем самым стабилизирующим элементом, который позволил бы каждой норке как можно быстрее освоиться с незнакомым местом и адаптироваться к изменившимся условиям.

— Норкам необходимо такое же ощущение безопасности, какое они испытывали в клетках, но только без клеток. Следовательно, необходимо подобрать такой альтернативный вариант, который устроил бы всех. Норки должны гордиться своим новым жилищем. Только тогда они будут счастливы назвать лес своим домом, — заявили Первый и Второй в самом начале дискуссии, когда ничто еще не предвещало грядущих осложнений.

Выбирать можно было только из двух возможных вариантов. Первый вариант, или «База номер один», как по-военному называл это место Макси, представлял собой глубокую выемку у подножия водораздельных холмов чуть в сторону от того места, где норки вошли в лес. Крутые обрывистые стены и ровное дно ямы заставляли предположить, что когда-то давно ее вырубили в земле люди. С другой стороны, заброшенность выработки указывала, что люди давно здесь не появлялись и вряд ли появятся в ближайшее время. Именно это место особенно приглянулось Макси, и он настаивал, что лучше Первой базы им все равно не найти.

— Как вы не понимаете, это же господствующая высота,— объяснял он.— Увидеть нас здесь практиче– ски невозможно, зато мы сможем держать под наблюдением всю прилегающую территорию. Нужно быть готовым к любым неожиданностям; таково мое мнение, и я буду на нем настаивать.

«Справедливо», — подумал Мега, внимательно следя за Макси, который поскакал вверх по склону, наглядно демонстрируя, насколько легко будет стае в случае опасности подняться на гребень и исчезнуть. Своим предложением Макси, несомненно, заработал очко, если не два.

— Если установить здесь наши посты, — прокричал сверху Макси, ясно видимый на фоне неба, — то мы сможем держать под наблюдением всю местность, включая и самое опасное для нас направление — на ферму, откуда мы пришли.

Мега легко взбежал на гребень. Обзор действительно был великолепным, однако Мега всерьез задумывался, насколько им вообще стоит опасаться людей. Прежде чем руководство собралось на совещание, Мата поделилась с ним своим личным мнением.

— Я нутром чувствую, — заявила она, — что если не было погони по горячим следам, то ее и не будет. Допустим, нас тут случайно обнаружат — ну и что? Даже наш бывший угнетатель после всего, что случилось, вряд ли захочет нашего возвращения. Другие люди наверняка предоставят нас самим себе. Единственным исключением может оказаться тот, на чьей территории мы поселились, однако он, скорее всего, не интересуется, кто и как тут живет. До сих пор все подтверждало слова Горчицы о том, как здесь безлюдно, и я уверена, Мега, люди не станут на нас охотиться.

— Знаешь, Мата, там, на ферме, я не только выдержал взгляд освободителя, но и заставил его отвести глаза, — поделился он своей тайной.

— Я тоже переглядела человека, — ответила Мата и заговорщически улыбнулась ему.

— Значит, мы поступаем правильно, когда не боимся их? — уточнил Мега. — И можем рассчитывать, что люди будут бояться нас?

— Да,— кивнула Мата.— Я думаю, что да. Даже если они обнаружат нас здесь, они, скорее всего, предпочтут не обращать на нас внимания.

В конце концов Мега согласился с ней и начал думать так же. Именно поэтому он считал возможным выбрать то, что им больше нравится, а именно Плато, или «Базу номер два», как лишенный воображения Макси назвал небольшую площадку между лесом и рекой. Относительно ровный и почти горизонтальный участок склона заканчивался обрывом. Река образовывала здесь глубокую запруду, прежде чем влиться в довольно узкую горловину. Правда, по противоположному берегу проходило шоссе, но Плато было надежно закрыто высокой отвесной скалой.

Мега точно знал, что именно здесь хотела бы поселиться стая. Все дело было в реке. По пути сюда, на Большом болоте, как Первый и Второй, вызвавшиеся составить официальную историю освобождения, окрестили торфяную пустошь, норкам пришлось преодолеть несколько ручьев, и каждый раз вынужденное купание заметно прибавляло им бодрости. Норки явно наслаждались возможностью прыгнуть с берега в воду, поднять тучу брызг или даже окунуться с головой, чтобы потом выбраться на берег, отряхивая с лоснящегося меха сверкающие капли. Здесь у них под боком оказались уже не какие-то там ручьи, а целая река, да и запруда была словно специально создана для купания — настолько она была широка и глубока. Даже Мега не сумел отказать себе в удовольствии и барахтался в ледяной воде вместе со всеми.

Но сейчас пятеро руководителей стояли на обрыве, глядя вниз, в темные глубины вод, и Макси, горячась, перечислял многочисленные недостатки этого места:

— Устраивать колонию так близко от шоссе, пусть оно даже на противоположном берегу, означает самим напрашиваться на неприятности. Кроме того, Плато расположено довольно низко по склону; следовательно, мы рискуем подвергнуться неожиданной атаке сверху, и нам даже некуда будет скрыться.

— Напротив, это место довольно хорошо защищено! — вмешался Психо. — Да, шоссе действительно близко, но нас закрывает скала, и хотя мы мало что видим, но и сами остаемся практически невидимы.

Макси, возмущенный тем, что Психо подвергает сомнению его компетентность в вопросах безопасности, немедленно вскипел. Психо не заметил тревожных признаков и чуть было не зашел слишком далеко.

— Можно подумать, ты боишься людей! — бросил он надменно.

Мега вынужден был вмешаться, чтобы спасти мастера-импровизатора от немедленного увечья.

Макси немедленно воспроизвел свои старые аргументы.

— Первая база гораздо больше, мой Вождь, — сказал он. — Правда, после сарая и Плато может показаться просторным, однако его реальные размеры недостаточны. Взгляни на эти крутые откосы — здесь совершенно некуда расширяться, и я предвижу большие сложности, когда появится новое поколение норок. Нет, будущее, несомненно, за «Базой номер один».

Но Вторая база обладала таким преимуществом, против которого даже Макси не сумел ничего возразить. Огромный ясень, который когда-то рос на самом краю Плато, обрушился в воду и застрял, все еще цепляясь корнями за берег. Теперь его ствол представлял собой удобную горку, по которой можно было скатываться прямо в воду. Многие норки с удовольствием проделывали это по нескольку раз. С точки зрения игр и развлечений упавшее дерево было настоящей находкой.

— Первая база — голая и сухая, Мега. Даже Макси не может гарантировать, что массы не восстанут, если мы попытаемся заставить их жить там, — настаивал Психо.— И бесполезно было бы втолковывать им, что там безопаснее, даже если бы это было действительно так. Я уверен, они проголосуют ногами именно за тот вариант, который им больше по душе, и будут проводить здесь больше времени, чем там.

И все же стоило немалых усилий преодолеть последнюю попытку Макси настоять на компромиссном реше-

нии: стая-де должна обосноваться на Первой базе и переехать на Плато позднее.

— Мы не можем постоянно думать о безопасности, — объяснял Мега. — Стая пришла в лес для того, чтобы жить на свободе, наслаждаться ею, а ты предлагаешь норкам жить в постоянном страхе.

—– Надеюсь, Вождь, это не означает, что я должен пренебречь своими обязанностями? — мрачно ответствовал Макси. — Лично мне кажется вполне разумным за свободу платить бдительностью и еще раз бдительностью.

— Твоя бдительность — это бесконечные разговоры о неприятностях, и они на кого угодно страх наведут! — нетерпеливо бросил Мега. — Что будет с нашей свободой, если мы будем постоянно оберегать себя от опасностей, которые, может, вовсе нам не угрожают?

— Ну хорошо, — сдался наконец Макси. — Только потом не говори, будто я тебя не предупреждал.

— Не переживай, — ответил ему Мега, неожиданно почувствовав страшную усталость. Макси продолжал разочаровывать его, хотя он уже решил, что в изменившихся условиях он обязан быть к своим соратникам снисходительнее. — Как бы там ни было, — прибавил он, стараясь подбодрить своего военного советника, — это не означает, что ты можешь больше не заниматься своей любимой работой.

Вожаки вернулись на Большую поляну и застали норок любующимися кучей трупов, в которую был воткнут их полосатый талисман. Мега легко вскочил на Пень и встал на задние лапы.

— Мы переезжаем на Плато, — объявил он под радостные крики собравшихся. — Но есть проблема. Кто хочет мне помочь?

— Мы все, все хотим!

— Вот и отлично. — Мега свирепо улыбнулся в усы. — Дело в том, что здесь, в лесу, обитает немало существ, которые считают, будто это их дом, а не наш. Должны ли мы объяснить им их ошибку?

— Конечно! Давай покажем им, кто в лесу хозяин! — дружно завопили норки.

— А теперь внимательно послушайте, что вам скажет Макси…

Макси просиял, когда Мега поручил ему возглавить атаку на Плато. Он рассчитывал повторить вчерашнюю резню, но его надеждам не суждено было сбыться. Многие норки были слишком возбуждены, чтобы подчиняться дисциплине, которой он требовал. В результате движение стаи сопровождалось таким громким треском, шорохом и оживленным стрекотанием, что военачальник только морщился и в отчаянии зажимал уши.

— Ничего не выйдет, мой Вождь, — пожаловался он Меге. — Можно подумать, они напрочь забыли все, чему я их учил.

— Сейчас с этим все равно ничего не поделаешь, — раздраженно откликнулся Мега, снова теряя терпение. — В конце концов, ты имеешь дело не с автоматами.

Производимый стаей шум нарушил сонную тишину ночи, поэтому не было ничего удивительного в том, что, когда на рассвете авангард норок выскочил на Плато, оно оказалось покинуто.

— Это вы виноваты! Надо было исполнять приказания! — в ярости вопил Макси, но его никто не слушал.

Позабыв о первоначальном разочаровании, норки рассыпались по площадке, с энтузиазмом исследуя покинутые норы, все еще хранящие сладкий запах кроликов. Разумеется, если бы они подкрались к Плато неслышно и, захватив врасплох его лопоухих обитателей, заодно бы и позавтракали, было бы еще лучше, однако кролики оставили после себя такие замечательные, словно на заказ выкопанные обиталища, что норки пришли в настоящий восторг и даже позабыли о еде.

— Они были здесь совсем недавно! — крикнул Меге кто-то из самцов. — Подстилочки еще теплые!

— Значит, нам не потребуется отопление, — пошутил Мега, и все зашлись от смеха. — Ну а теперь — кто первым съедет в воду?

Норки наперегонки устремились к поваленному ясеню, и темная вода запруды забурлила и закипела, когда

они стали друг за дружкой прыгать туда с веток. Вскоре на обрыве остался только Макси, неподвижный, словно вырезанный из дерева. Мега, который только что вынырнул из глубины в окружении стайки веселых пузырьков, крикнул ему:

— Эй, все еще хочешь на Первую базу? Макси свирепо оскалился.

— Оставь его,— посоветовала Мата.— Ты все равно не заставишь его радоваться жизни вместе со всеми.

С этими словами она ударила лапкой по поверхности воды, и взлетевшие веером брызги попали прямо в морду Меге.

— Ну, ты!..— рассмеялся Мега, бросаясь в погоню.

Глава 37. ЛАСКИ КОНЧИЛИСЬ

— Нам безразлично, что об этом говорят. Самое главное: они — не мы! — с вызовом пропищала ласка. — И не горностаи, — добавила она под одобрительные кивки сородичей. — Мы хотели бы также подчеркнуть, что их появление в лесу является для нас еще большей неожиданностью, чем для всех остальных.

Борис взял на себя инициативу возобновить заседания Общества Памяти Полевой Мыши исключительно для того, чтобы выяснить, кто такие эти страшные пришельцы, и за это Филин был весьма ему благодарен. Сразу после бойни на Большой поляне он почувствовал настоятельную необходимость обсудить происшедшее со своими собратьями-хищниками, а не с бесполезными кроликами. Именно барсук решил, что Общество должно для начала подвергнуть допросу ласок и горностаев. На них первых пало подозрение, как на единственных обитателей леса, кто мог иметь какое-то отношение к непрошеным гостям. Впрочем, это племя мелких лесных хищников в любом случае было самым удобным козлом отпущения: ласок и горностаев одинаково недолюбливали в лесу и за их любезные, приторно-вкрадчивые

манеры, и за мерзкую привычку высасывать птичьи яйца в отсутствие хозяев.

— Но они похожи на вас и на горностаев, — возразил Филин, обвиняюще глядя на узкие, остроконечные рыльца, бегающие глазки и встопорщенные усы.

— Для невежды и ворона на грача похожа, — отбрила его ласка. — Но ведь мы не считаем вороной, например, Раку? Может быть, вы просто тупые? — насмешливо закончила она.

Филин и Борис сделали все, чтобы не дать воли гневу. Обоим было нелегко держать себя в лапах, общаясь с этими хитрыми злыднями.

— Или слепые вдобавок? — пропищала ласка, и кровяное давление Бориса разом подскочило еще на пару делений. — Разве вы не видите, что они совсем другой масти?

Горностаи, которые только что перелиняли и щеголяли в новеньких летних шубках, дружно закивали.

— Неужели вы настолько ненаблюдательны, что не видите, насколько они крупнее? — презрительно добавила ласка, и Борис свирепо затряс своей полосатой головой. Вольно или невольно, ласка задела его за живое: зрение у барсука было скверное, так что он вряд ли представлял, как выглядят захватчики, и единственное, что он мог сказать по поводу их особых примет, это как от них воняет. Филин, который видел агрессоров более или менее ясно, поддержал предложение барсука допросить мелких хищников в надежде вытащить из них хоть какие-то полезные сведения.

— Кто же они в таком случае? — сурово спросил он.

Ласка быстро-быстро заморгала.

— Мы подозреваем, что это наши дальние и печально известные родственники, которые обычно живут довольно далеко отсюда, — неуверенно призналась она. — Но до нас дошли слухи, будто живущие в этих краях люди содержат их в клетках, как цыплят.

— Тебе не приходилось слышать ничего такого? — спросил Филин у Фредди, признанного специалиста по куриному вопросу.

— Нет. — Фредди покачал головой. — А где это?

— Ты, наверное, такой же глупый, как и твои друзья, — оскалилась ласка. — Разве я не сказала, что это был только слух? Мы не стали расследовать его, потому что нас это не интересовало.

Последовало долгое молчание.

—. Если ты, мерзкая тварь, немедленно не расскажешь нам все, что знаешь, я лично переломаю тебе все кости! — неожиданно взвился Борис. — Одну за другой, так и знай!

Ласка сразу утратила всю свою наглость.

— Постарайся не понять нас превратно, — проговорила она, почти не двигая губами, — но мы признаем: это наши дальние родственники, члены огромного семейства Mustelidae. Впрочем, на этом всякое сходство между нами заканчивается.

— Как они называются?

— Норки.

— Норки?

— Да, мерзкие, злобные, свирепые сукины дети.

— Еще более мерзкие, чем вы?

— Намного.

— Более свирепые?

— Намного.

— Более агрессивные?

— Гораздо.

— Есть у них какие-нибудь достоинства?

— Никаких. Это законченные негодяи.

Борис почесал в затылке, подняв тучу пыли. Он никак не мог придумать, что бы еще спросить, и потому повернулся к Филину.

— Расскажи нам, что ты видел, — попросил он.

Филин спал, когда неизвестные существа ворвались на Большую поляну. Он проснулся от криков и был так удивлен, что едва не свалился со своего сука вниз. Инстинктивно он взлетел, хотя разум, включившийся мгновением позже, и подсказывал ему, что и на своем председательском месте наверху он был бы в безопас-

ности. Тем не менее Филин остался в воздухе. Описывая надполяной круги, он с профессиональным интересом наблюдал, как пришельцы ловят мечущихся в панике Сопричастных Попечителей.

— Я никогда не видел, чтобы звери так себя вели,— объяснил он.— Они, несомненно, представляют из себя одну стаю, однако на поляне каждый из них действовал вполне самостоятельно и с большим успехом. В результате под Дубом начался настоящий хаос. Если воспользоваться выражением Фредди, то Сопричастные Попечители метались, словно обезглавленные цыплята.

Лис облизнулся.

— И что в них было такого особенного?

Это был не простой вопрос. Прежде чем ответить, Филин хорошенько подумал, подбирая слова.

— Ну, — не спеша начал он, — во-первых, я сразу понял: передо мной настоящие, свирепые хищники. Они очень быстро движутся, они предельно сосредоточены на своей жертве да и зубами своими пользуются весьма умело. Но больше всего меня поразило, гм-м… рвение, с которым они расправлялись с добычей. Всем нам случалось убивать, но эти так называемые норки действуют с особой, бескомпромиссной, какой-то дикой жестокостью. Свирепо, если можно так выразиться…

Филин порылся в памяти, но так и не нашел подходящего слова.

— Они почти не мешкали и не колебались… Никакой игры я, во всяком случае, не заметил. Одним прыжком на горло, разорвать артерию — и дальше…

Ловя на себе ничего не выражающие взгляды слушателей, Филин подумал, что он сам еще не осмыслил увиденное до конца.

— Мое описание вполне приложимо к любому нормальному хищнику и ничего особенного в нем нет, — признал он. — Но это еще не все. Больше всего меня озадачили дальнейшие действия этих так называемых норок. Они продолжают убивать, но я не знаю почему. Насколько я понял, им больше всего нравится размозжить жертве череп, чтобы высосать

мозги. Разумеется, некоторые другие части они тоже едят, но в большинстве случаев они оставляют трупы почти нетронутыми. Можно подумать, убийство интересует норок гораздо больше, чем возможность насытиться.

— Совершенно справедливо! — гордо вставила ласка.

— Что ты имеешь в виду? — подозрительно переспросил Борис, и ласка сразу поскучнела.

— Ничего особенного,— пробормотала она.— Это либо понимаешь, либо нет. Единственное, что я могу сказать по этому поводу, это то, что так же поступаем мы, ласки и горностаи. Именно поэтому мы должны уйти.

— Вы не должны! — воскликнул потрясенный Филин.— Вы не можете!..

— Вот увидишь, — пообещала ласка.

— Но ты же сама сказала, что норки — ваши дальние родственники. Вы что, не разговаривали с ними?

— Никакого разговора все равно не получится, — мрачно откликнулась ласка. — Насколько нам известно, троих наших уже нет в живых, и это только те, о ком мы знаем наверняка. И поскольку мы естественные соперники норок в борьбе за пищевые ресурсы, именно за нас они возьмутся в первую очередь.

Признание ласки потрясло Филина. Значит, понял он, от неожиданно свалившегося на лес агрессора страдают не только Сопричастные кролики и прочие травоядные, но и хищники.

— Ты хочешь сказать, вы добровольно отдаете норкам принадлежащую вам территорию, не говоря уже о месте в лесной иерархии, и все это — без драки? — переспросил он.

— Именно так, — ответила ласка, не колеблясь ни секунды.

— Но норки, в конце концов, такие же хищники, как и мы, — не сдавался Филин.

— Такие же, как мы, вот как? — невесело усмехнулась ласка. — Ты скоро сам увидишь, как все здесь изменится. И если вы не такие глупые, какими кажетесь,

вы все последуете нашему примеру и уберетесь из этого леса, пока не поздно.

Ласки и горностаи, мягко говоря, не пользовались популярностью, и многие обитатели леса были бы рады их уходу вне зависимости от причины. Однако по взгляду, брошенному на него Ракой, Филин понял, что мудрая грачиха думает так же, как и он: пусть ласки и горностаи хитры и изворотливы, пусть у них премерзкие повадки, но никто никогда не считал их трусами. Должно быть, положение на самом деле очень серьезное, если даже им не хватило храбрости остаться.

— Нужно обсудить это,— сказал Филин, обращаясь к остальным, когда последний представитель семейства Mustelidae, даже не обернувшись, исчез между деревьями.

— Не можем же мы просто смотреть, как они хозяйничают в нашем лесу! — воскликнул Филин.

— А они действительно так плохи? — лаконично поинтересовался Фредди. — Что до меня, то я никогда не верил ни одному слову, сказанному лаской или горностаем. Какая нам разница: норки или не норки? Мы-то с ними поладим, будь спок. Кстати, ты не задумывался о том, что в лесу есть живые существа, которым появление этих агрессивных убийц приносит только пользу?

— Кого ты имеешь в виду? — подозрительно осведомился Филин.

— Только падалыциков, таких, например, как вороны, и прочих жучков и червячков, которые питаются мертвечиной. Разве они жалуются? — спросил Фредди, с самым невинным видом глядя вверх. — А как обрадуются синие мухи! При таком количестве гниющих останков им будет куда откладывать яички — тысячи, сотни тысяч яичек.

— Ты намекаешь, что раз у некоторых видов имеются свои собственные причины жаловаться на жизнь, значит, на остальных им наплевать? — едко осведомился Филин.

— Ты, Фил, не хуже меня знаешь, что именно так устроен лес, — парировал Фредди и улыбнулся. — В цепочке обязательно находится кто-то, кто кормится на несчастье других.

Филин нахмурился. Дедушка Длинноух как-то говорил ему, будто все они являются частью одного целого, но тогда у него сложилось впечатление, что это, скорее, хорошо, чем плохо.

— Я знаю одно такое существо, которое кормится гораздо лучше других, — неожиданно подала голос Рака, уставившись на Лиса круглым черным глазом.

В ответ Фредди только насмешливо приподнял верхнюю губу.

— Фредди прав, — поспешил на помощь лису Борис. — Твоя беда, Филли, состоит в том, что ты еще не совсем очухался после своего общения с трепачами-вегетарианцами. Наш лес — свободный лес, в котором разные живые существа живут каждый по своим собственным правилам. Кто осмелится критиковать их за это?

— С тобой-то, по крайней мере, все будет в порядке,— сердито возразил Филин.— Ты достаточно крупный зверь, чтобы позаботиться о себе. А как насчет тех, кто не в состоянии этого сделать?

— Не могут — значит, не могут, — небрежно ответил барсук. — Так устроен мир, Филли.

— И как им быть? — уточнил Филин.

— Приспосабливаться, Филли. Адаптироваться к новым условиям.

— Как поступают самые умные из нас, — снова вставила Рака, косясь на лиса.

— Может быть, Рака, — отозвался Фредди, загадочно улыбаясь. — Может быть…

Примерно то же самое Филин услышал, как только вернулся в гнездо.

— Ты что, забыл, что нам нужно насиживать яйцо? — сердито проскрежетала Юла, увидев его на пороге дупла. — Пора бы поумнеть и заняться собственной жизнью вместо того, чтобы пытаться жить чужой!

— Но ведь именно об этом и говорил Дедушка Длинноух! — в отчаянии вскричал Филин. —' Это я и пытаюсь все время вам втолковать: жизнь каждого зависит от жизни других постольку, поскольку мы все одинаково участвуем в жизни леса! Неужели ты не в состоянии этого увидеть?!

— Зато я в состоянии увидеть, что ты пытаешься быть большим кроликом, чем сами кролики! — завопила в ответ Юла. — Чего я не вижу, так это моего ужина, а я в нем крайне нуждаюсь! Мне нужна еда, а не этот бесконечный треп!

— Ласки и горностаи ушли, — сказал он, предвкушая, как эта новость потрясет ее, но Юле все было как с гуся вода. Вернее — с гусыни.

— Вот и хорошо, — отрезала она. — Мне, во всяком случае, всегда было глубоко на них плевать. Жаль, твои возлюбленные кролики не последовали их примеру. А теперь ответь мне наконец: где еда?

Филин послушно вылетел из дупла и отправился на охоту. Что бы он ни думал о своей супруге, мысль об отцовстве и о крошечном своем подобии, которое развивалось внутри яйца, была ему приятна.

Пролетая над Плато, он заметил, что там, несмотря на поздний час, царит оживление. Собственно говоря, с тех пор как в лес прибыли захватчики, оно здесь почти никогда не стихало. Было очевидно, что с тишиной и покоем, которыми еще недавно наслаждались хищники и нехищники, покончено. Чувствительным ушам Филина поднятый норками шум казался оглушительным, и этот звук можно было расслышать даже издалека.

«Интересно, — подумал он, — что сказал бы ДД по поводу предсказанной „большой беды" теперь, когда она наконец пришла?»

– Чтобы понять все значение происшедшей в лесу катастрофы, ему самому необходимо было поговорить с Лопухом. Разумеется, Большая Задница ни при каких условиях не мог считаться полноценной заменой Дедушке Длинноуху, но что-то он наверняка знал, и это могло оказаться не совсем бесполезным.

«Если, конечно, он все еще с нами и если я сумею его разыскать», — подумал Филин. С тех пор как в лесу появились норки, свободно разгуливающие по подлеску кролики встречались не чаще, чем зубы у сороки.

Глава 38. ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ ЛЕС

Никто не удивился, когда М-Первый и М-Вто-рой стали главными вдохновителями и организаторами церемонии в честь благополучного прибытия стаи в лес.

— Необходимо основываться на концепции, которой все норки впоследствии могли бы пользоваться к своему и всеобщему благу, Вождь, — объяснял М-Первый, приплясывая вокруг Меги, вышедшего ранним вечером на прогулку. — Иными словами, необходимо выдумать что-то такое, что бы еще больше консолидировало стаю. Нам нужна концепция, которая воплотила бы в себе самую суть норковости.

— У нас уже есть такая концепция. Она называется «Море крови!», если вы забыли,— проворчал Мега. Больше всего в этой парочке его раздражало отсутствие всяких представлений о том, что такое частная жизнь. Неужели он уже не может прогуляться по своим владениям без того, чтобы эти назойливые проныры не оказались рядом?

— Это же два слова, Вождь, а нам нужно одно! — легкомысленно отозвался Первый, забегая вместе с братом вперед. Обогнав Мегу, они встали, загораживая ему проход.

Когда Мега остановился, Второй приподнял голову и пристально посмотрел на него.

— Если серьезно, Вождь, то «море крови» — это то, что стая делает. Наша же специальность состоит в том, чтобы, оставив в стороне прозаическое «что», заниматься эзотерическим «почему». Чтобы закрепить завоевание леса официально, мы рекомендуем провести церемонию именования, однако для этого нам нужно выбрать со-

всем особенное имя, выражающее не «чтойность», а «по-чемуйность», то есть причинную сущность.

— Единственное, что меня интересует в смысле причин, это почему я не могу отличить вас одного от другого, — проворчал Мега, одновременно пытаясь найти рациональное зерно в их ученой фразеологии. Первый и Второй между тем сновали по тропе, то исчезая среди удлиняющихся теней, то опять появляясь, и он подумал, что именно из-за постоянно сбивавшей его с толку схожести этих скользких парней ему никак не удавалось ни поймать их на слове, ни положить на лопатки в споре.

— Почему бы тебе не рассматривать нас как одно целое, великий Вождь? — в один голос пропищали Первый и Второй. — Ты мог бы называть нас Отделом норкетинга. В конце концов, мы здесь именно за этим: мы должны сделать так, чтобы твое появление на рынке вызвало максимальную положительную реакцию.

Мега поморщился. Эта новая для норок концепция «рынка» не нравилась ему так же сильно, как и «серые массы» Психо. Только сегодня утром парочка устроила вокруг него страшную суету — норкетинговую, как они это представили. Не без труда Мега выяснил, чего они добивались на самом деле. Оказывается, М-Первый и М-Второй всего лишь рекомендовали ему зачесывать шерсть на макушке вверх, чтобы казаться выше и внушительнее. Вместе с тем Мега должен был постоянно держать уши торчком, что, по их мнению, должно было производить впечатление настороженности и агрессивности.

— В наши дни, для того чтобы хорошо исполнить свою роль, необходимо прежде всего выглядеть, как тот персонаж, на чье место ты претендуешь, — наперебой утверждали они. — Чтобы быть великим вождем, нужно прежде всего выглядеть круто!

Мега, улучив минутку, когда они не смотрели, уединился и попробовал последовать их рекомендациям, глядясь в какую-то лужу. Он был весьма доволен результатом, однако, вернувшись на Плато, разнес обоих в пух и прах.

— Моя работа — быть лидером, то есть вести норок за собой, а не тратить время на выдумки каких-то жалких мехостилистов-визажистов! — прогремел он.— Прочь с глаз моих, оба!

Теперь он снова повторил это свое сердитое требование, и Первый со Вторым удалились, храня на мордах обиженное выражение. Мега же продолжил свой одинокий дозор. Он шел и шел, пока не наткнулся на Макси, возвращавшегося с проверки караулов.

— Разреши доложить, Вождь: все на месте, всё в порядке! — проорал Макси, и с вершины ближайшего дерева слетели вспугнутые им лесные голуби. — А я только что закусил черным дроздом, если тебе это любопытно.

Мега уже заметил прилипшие к морде и груди Макси окровавленные перышки — следы недавней трапезы — и подумал, что внешний вид его военного советника с каждым днем становится все хуже. Возможно, решил он, ему следует для начала натравить на Макси Отдел норкетинга.

— Отличная работа, — небрежно сказал Мега. — А теперь скажи, что ты думаешь по поводу празднества?

Военный советник медленно пошел рядом с Вождем. На его поднятой вверх морде появилось недовольное и презрительное выражение.

— По-моему, это просто помешательство, Мега! — пролаял он. — Во всяком случае я не вижу в этом никакой необходимости. У рядовых и без того достаточно поводов для радости. Меньше всего мне хотелось бы разбаловать норок — тогда придется нянчиться с ними день и ночь.

— И все-таки один праздник не причинит никакого вреда, тебе не кажется? — с легким упреком заметил Мега. — По-моему, норки заслужили награду.

— Н-ну… пожалуй. Да, мой Вождь,— неохотно согласился Макси. — И все-таки я считаю, что рядовые должны знать свое место. Пусть, как и прежде, они занимаются лишь самыми простыми, обыденными делами, потому что иначе кто знает, какие странные идеи могут прийти им в головы.

Мега задумчиво покосился на напряженно выпрямившегося Макси. Лично он по-прежнему относился довольно скептически к «почемуйности» и прочей норкетинго-вой хреновине, но перспектива праздника казалась заманчивой даже ему.

— По-тво"ему, — уточнил Мега, — жизнь — это только кровь, и никаких зрелищ?

«Да что же с ним случилось, с нашим Вождем? — с беспокойством подумал Макси. — Сначала он не соглашается предпринять адекватные меры безопасности, а теперь собирается устроить праздник для рядовых!»

— В конце концов, мой Вождь, что еще может быть в жизни, кроме этого? — спросил он озадаченно.

— Кое-что может, Макси, — вздохнул Мега, видя, что дальше обсуждать этот вопрос с военным советником не имеет смысла.

— Я хочу назвать это место Свободный Лес, — твердо заявил Мега М-Первому и М-Второму. — Я обещал норкам свободу и лес — я это исполнил.

— Мне очень жаль, но мы вынуждены возразить, о великий Вождь,— сказал на это М-Первый, причем в его голосе не было ни тени сожаления. — Это замечательное название, но оно плохо соответствует нашей основополагающей концепции. Несомненно, наше славное завоевание свободы должно быть отражено в названии, однако проведенные нами норкетинговые исследования показали совершенно однозначно, что в первую очередь оно должно отражать то особое качество норок, благодаря которому свобода стала возможной. То есть мы опять возвращаемся к «почемуйности». В этой связи я рад известить тебя, Вождь, что избранная нами концепция предлагает простое и логичное решение, которое заключается…

Казалось, что внезапный переход из лаборатории в вольер, а оттуда в лес, переход, который должен был выбить братьев из колеи, не оказал на них совершенно никакого воздействия. Во всяком случае, оба со всей серьезностью отдавались тому, что они называли «глу-

бинными норкетинговыми исследованиями». Земляные стены норы, доставшейся Первому и Второму по наследству от какого-то несчастного кролика, были сплошь исчерчены графиками, таблицами и диаграммами вперемежку с грубыми изображениями лесных существ. Судя по всему, именно они и были источниками цифр, которыми М-Первый и М-Второй засыпали Мегу при каждом удобном случае. От цифр у Меги голова шла кругом. Уже на второй их фразе он переставал понимать, что братья имеют в виду. Да и какой смысл козырять цифрами, когда дела говорят сами за себя, говорят гораздо громче и убедительнее? В конце концов Мега пришел к выводу, что у этих двоих просто-напросто нет души. Он не удивился бы, если бы М-Первый и М-Второй признались, что никогда не пробовали свежей горячей крови.

Но на этот раз Мега готов был признать, что они, похоже, нащупали нечто достаточно важное. Лично он никогда1 не противопоставлял причинную сущность но-рочьего бытия сопутствующей ей «чтойности», как они выражались.

Может быть, настала пора окончательно в этом разобраться?

— Почему норки — норки, Мата?

— Почему звезды — звезды, Мега?

— Просто они звезды, вот и все.

— Вот именно.

С тех пор как норки пришли в этот лес, Мата была исключительно немногословна, но Мега не терял надежды, что когда-нибудь она разговорится. Так почему бы не сейчас, когда оба они, с удобством расположившись на мягкой подстилке в своей просторной норе, угощались аппетитно похрустывающими жужелицами? Ах, если бы только она перестала говорить загадками…

— Отдел норкетинга намерен устроить большой праздник,— вскользь заметил он.

— Я знаю, — кивнула Мата. — Я выслушала их предложения и нахожу, что им следует и дальше дей– ствовать в русле своей концепции. На мой взгляд, они нашли довольно удачный ответ на вопрос, почему норки — норки.

Мега хрустнул очередным жуком и выплюнул несъедобные надкрылья.

— Что-что ты сделала? — переспросил он.

Мата в свою очередь выплюнула лапки и панцирь съеденной жужелицы.

— Почему бы тебе не перестать переживать по этому поводу и не предоставить мне во всем разобраться? — холодно спросила она. — В конце концов, мне эти вопросы гораздо ближе, чем тебе. Нужно быть самкой, чтобы понимать причинную сущность норочьего бытия полностью.

— Или мехостилистом, — не без горечи отозвался Мега. Нет, он не позволит ей подменять себя. Эти решения должен был принимать он, и только он.

— Как бы там ни было, все это просто разговоры, — прибавил он. — А жизнь — это не то, что ты говоришь, а то, что ты делаешь.

— Я знаю, Мега. Однако называть вещи своими именами, хотя бы время от времени, никогда не мешает. Для начала тебе необходимо как следует разобраться в себе самом. Позволь мне кое-что объяснить тебе…

Когда Мата закончила анализировать его собственные спутанные мысли, придав им некоторое подобие порядка, Мега был уже наполовину убежден. Отдел норкетинга действительно был не совсем бесполезен. Моря крови по-прежнему составляли главную сущность и цель норочьего бытия, но теперь к ним прибавилось кое-что другое.

На Плато имелось свое собственное подобие Могучего дуба, росшего на Большой поляне. Это был молодой бук с искривленным стволом. Некогда он рос в тени поверженного ясеня, и только теперь, когда ничто не загораживало ему дневной свет, бук гордо развернул свои ветви навстречу солнцу и свободе. Меге это казалось глубоко символичным. Других приметных мест на

Плато не было, и само собой получилось, что собрания стали назначать на площадке у дерева. Правда, Психо уверял норок, что теперь, на свободе, собраний будет совсем мало и проводиться они будут редко, только в случае крайней необходимости. Что касалось Макси, то он с самого начала прозвал место вокруг Кривого бука «плацпарадом».

Праздничная церемония началась с того, что Мега и Мата уселись под деревом, положив между собой черно-оранжевый хвост Пуссли. Одно время Мега боялся, что их трофей-талисман начнет гнить и разлагаться, однако хвост высох и мумифицировался, приобретя необыкновенную твердость. Вечер выдался совсем тихий, а небо было закрыто черными тучами, что вполне соответствовало влажной и теплой погоде, установившейся в последнее время. Перспектива дождя тоже никого не пугала — в последнее время все норки так полюбили капающую с небес воду, что даже не представляли, как они могли жить без нее раньше.

— Ну, мои отважные норки, что вы думаете обо всем этом? — прогремел Мега.

— Отлично!

— Превосходно!

— Блестяще!

— Ме-га! Ме-га! Нор-ка! Нор-ка! Ме-га — нор-ка! Ме-га — нор-ка! — принялись бешено скандировать норки, с нетерпением ожидавшие сегодняшней церемонии.

Мега широко улыбнулся, но сразу же стал серьезным.

— Мне не хотелось бы омрачать ваше радостное настроение, возвращая вас назад, к прошлому, и все же давайте вспомним все предыдущие поколения норок, которые томились в клетках и гибли, так и не узнав, что такое свобода. Их бескорыстная жертва не была напрасной! Давайте же почтим их память минутой молчания.

Мега выдержал паузу, которая показалась ему уместной.

— То были Темные Века, — продолжил он негромким голосом. — Дни правления бесхребетных Старей-

шин, дни безропотного поклонения их доктрине и покорности системе…

Мега сделал еще одну небольшую паузу, а потом возвысил голос:

— Но сегодня мы хороним это мрачное прошлое, мы празднуем наше настоящее! Здесь, в этом чудесном лесу, мы можем развивать в себе те качества, которые всегда отличали нас, норок, ставили нас в особое положение по отношению к другим, низшим существам. Мы пришли сюда, и здесь мы будем править!

Вождь скромно дождался, пока буря аплодисментов затихнет сама собой.

— Я привел вас сюда, мои храбрые норки, — сказал он, — но ваш славный успех — это не только моя заслуга. Мы должны благодарить судьбу за то, что у нас всех есть такое качество, которое позволило нам победить там, где все остальные неминуемо потерпели бы поражение. Помните, как вначале нас едва не сбил с пути коварный замысел нашего заклятого врага Горчицы, вступившей в сговор с Хранителем? Помните вы ночь, проведенную в трубе? — негромко спросил Мега. — Помните марш через болото? Помните ноющие мускулы и кровоточащие лапы? Помните, как ваш гордый дух едва не был сломлен?

Теперь некоторые из норок выглядели явно смущенными.

— Все это было наше детство, детство свободной стаи. Теперь оно в прошлом, мои норки, а прошлое я официально объявляю не имеющим никакого отношения к нам сегодняшним!

Виноватое выражение на мордах норок сменилось облегчением, и Мега сразу это заметил. Этот ход подсказал ему Психо, который утверждал, что многие из членов стаи все еще переживают, будет ли иметь последствия учиненный ими в трубе мятеж.

Он обежал глазами собрание.

— И все же наш замечательный успех — завоевание нового мира, который отныне принадлежит нам полностью и безраздельно,— стал возможен благодаря наличию в нас качества, которое связывает нас воеди-

но и позволило нам добиться столь грандиозной победы. Это качество называется предприимчивостью. Позвольте мне напомнить ёэм, мои норки, что это такое. Это дерзость, это инициатива, это смелость, сообразительность и — превыше всего — способность и готовность рисковать. Вот что такое предприимчивость. Выйдя, из клеток, где вам все подавали на блюдечке, каждый из вас проявил себя существом в высшей степени предприимчивым. Именно поэтому мы и победили, победили все вместе и каждый в отдельности. А победителям, как вам уже известно, всегда достаются все самые лучшие куски!

Он шагнул к кошачьему хвосту, и норки придвинулись ближе, сомкнувшись вокруг еще более тесным кружком.

— Помните Пуссли?

Норки откликнулись громким утвердительным ревом.

— Она дорого заплатила за свою наглость! — выкрикнул Мега, откинув голову. — Так пусть же теперь весь лес видит, что будет с теми, кто посмеет вставать на нашем пути! — воскликнул он во всю силу легких.

По сигналу Макси двое норковоротов принялись тянуть канат, сплетенный из гибких стеблей плюща и перекинутый через одну из ветвей Кривого бука. Кошачий хвост вздрогнул, оторвался от травы и начал подниматься вверх неравномерными рывками. Наконец он повис высоко над землей, слегка раскачиваемый вечерним ветром.

— Пусть каждый, кто увидит этот хвост, трепещет перед силой могучих норок! — торжественно провозгласил Мега. — Здесь, под нашей эмблемой, я нарекаю этот лес Предприимчивым Лесом. Пусть это название напоминает всем остальным существам о нашей великой инициативе и смелости, которые ухвостоверяются сим хвостом]

Эта последняя фраза, выдуманная Отделом норкетин-га, казалась ему глупой и дешевой, но Первый и Второй все-таки уговорили его непременно вставить ее в свою приветственную речь, уверяя, что для масс ни одна шутка не бывает слишком плоской.

И они оказались правы. Норки корчились от смеха. Сим ухвостоверяется!.. Их Вождь — отменный шутник!

Раскрасневшись от сознания собственного успеха, оба специалиста по рынку дружно выступили вперед. Еще утром М-Первый и М-Второй обучили норок новой песне, которую они сочинили специально для этого случая и которая так всем понравилась, что Отделу норке-тинга пришлось потратить немало сил, чтобы они не распевали ее раньше времени.

Правь, Норкомафия! Правь лесами! — дружно грянула стая.

Всех здешних тварей Сожрем мы сами!

Правь, Норкомафия, Морями крови! Лесные твари Пищат от боли!

Правь, Норкомафия, С утра до ночи! Всех диких тварей Пугать не прочь мы!

Правь, Норкомафия, Холмы и горы! Вас не укроют Все ваши норы!

Правда, вторая строка последнего куплета выглядела как-то неуклюже, однако придумать что-нибудь получше им никак не удавалось. «Сочинение песен только вспомогательное средство завоевания рынка, — утешали они друг друга, — да и норки в своей массе не настолько просвещенные существа, чтобы заметить легкие шероховатости текста».

Так оно и оказалось.

— Предприимчивый Лес принадлежит вам вместе со всем, что в нем находится! — завопил Мега. — Он ваш по праву! Вы его завоевали! Он ваш просто потому, что

вы — это вы, потому что вы — норки, в жилах которых течет красная кровь свободного народа! Так берите его, мои отважные братья и сестры! Берите и пользуйтесь им так, как вам больше нравится!

Раздувшись от гордости, Мега покосился на Мату, в то время как толпа снова принялась скандировать:

— Ме-га! Нор-ка! Ме-га! Нор-ка! Он — норка! Мега — норка!

Какие великолепные звери! Как лоснятся и переливаются их шубки, как блестят черные настороженные глаза, какие у них сильные мускулы, какие умные мордочки, какие острые зубы! Кто осмелится оспаривать их естественное превосходство над любыми живыми существами? Их позорное прошлое отныне навеки похоронено, а будущее обещает быть блестящим. Даже в заточении норки не утратили своего свободолюбивого духа, не забыли, что должны жить в свободном мире. И как бы ни называли этот лес его коренные обитатели, отныне он был зоной свободного предпринимательства норок. И он, Мега, только что установил это официально.

После купания, завершавшего торжественную церемонию, Мега наконец остался наедине с Матой. Он лежал на спине, любуясь вечерним небом, и чувствовал, как волна глубокого удовлетворения накрывает его. Что могло быть лучше ощущения, будто все вокруг принадлежит тебе? Что могло быть лучше, чем лежать, глядя на звезды, рядом с верной подругой и чувствовать себя законным вождем большой и счастливой стаи?

Он придвинулся к Мате и слегка пощекотал ее, лениво и вместе с тем чувственно. Мега был не единственным, кто ощутил носящиеся в воздухе флюиды и волнение в крови. Еще накануне побега самцы начали поглядывать на самочек в предчувствии брачного сезона, и в лесу столкновения и драки между ними стали особенно ожесточенными. Устанавливалась новая, жениховская иерархия.

Мега тоже чувствовал, как в нем пробуждается древний инстинкт. Весна действовала и на него, но не на Мату, которая с каждым днем становилась все более замкнутой.

— Если ты хочешь спросить меня кое о чем, Мега, — спокойно сказала Мата, отодвигаясь от него подальше, — то ответ будет отрицательным.

Это заставило Мегу сесть. До сих пор он считал само собой разумеющимся, что, как только настанет срок, именно Мата станет его супругой.

— Дело не в том, что я не люблю тебя, — ласково, но твердо продолжала она. — Люблю, но не в этом смысле. Просто я не собираюсь заводить детей ни от тебя и ни от кого другого.

— Поче… Что ты хочешь сказать? — спросил ошарашенный Мега. — А как же моя династия? Продолжение рода?

— Я же сказала — нет! Я не хочу оказаться в женском гетто среди всех этих неуклюжих мамаш с их огромными животами и набухшими сосками.

— Но это же совершенно естественно! — неуверенно возразил Мега.

— О, я знаю! Так же естественно, как и предшествующее, — с горечью отозвалась она. — Жаль, здесь нет моего отца — он бы рассказал тебе, что он считал естественным. Этот подонок домогался меня, еще когда я была крошкой, и в конце концов насиловал. И не один раз — это повторялось снова и снова… С тех пор я чувствую себя так, словно какая-то часть меня умерла. Конечно, я пыталась забыть, на так и не смогла. И я не выдержу, если ты — или кто-нибудь другой — снова сделает все это со мной. Только не жалей меня, Мега. Я рассказываю тебе все это только для того, чтобы ты знал — дело не в тебе, а во мне.

Слушая Мату, Мега сразу припомнил странную возню, доносившуюся из соседней клетки: сердитые вопли Мародера, всхлипы и жалобные стоны Маты, смешивающиеся с плачем ее матери, тупые удары и пронзительный визг. Как же все это отличалось от того, что Шеба рассказывала ему о своих отношениях с Соломоном! Судя по ее словам, это была не безрадостная случка, а настоящее романтическое увлечение, вкотором соединились в гармонии чудо, наслаждение и страсть.

— Это было давно, Мата, — терпеливо сказал он. — Неужели ты не можешь преодолеть это в себе?

— Ах, если бы я могла, — печально ответила она. — Но боюсь, это невозможно. Эта рана останется со мной на всю жизнь. Мы — хорошие партнеры и друзья, Мега, и этим все сказано. И мне хотелось бы сохранить наши отношения в таком виде, в каком они существуют сейчас. Пожалуйста, прояви уважение ко мне и сдержи себя. Поверь, я отплачу тебе за это сторицей. Суметь сохранить чистоту наших отношений — вот лучшее из испытаний! В самом деле, Мега, если бы я могла допустить до себя мужчину, это был бы ты и только ты. Я просто не могу — в этом все дело. Честное слово, Мега, ничего личного…

«В том-то и беда, — мрачно подумал Мега. — Ничего личного…»

— Почему бы тебе не попробовать другую самку, Мега? — предложила тем временем Мата. — Или всех по очереди? Это твое право — право Вождя. Разумеется, ты не можешь помешать другим самцам обладать ими после тебя, но зато все дети в колонии будут в какой-то степени твоими.

— Там посмотрим,— устало и покорно отозвался Мега.

Глава 39. ЗАПОЗДАЛОЕ ПРОЗРЕНИЕ

Лопух выглядел так ужасно, что Филин сразу понял: случилась новая беда. После бойни на Большой поляне кроличий лидер ушел в подполье, постоянно кочуя из одной глубокой норы в другую. Филину потребовалось четырежды посылать сигналы по сети ОСПЛ, прежде чем ему удалось договориться о встрече с главным кроликом.

. Для встречи Филин выбрал небольшую группу деревьев на вершине некрутого холма в некотором отдалении от леса. Норки заглядывали сюда исключительно редко. К тому же в центре рощи было углубление, которое, как рассеянно подумал Филин в самый первый раз, когда он только его обнаружил, прекрасно подходило для секретных встреч. На случай, если какой-нибудь норке взбредет в голову все-таки наведаться сюда, Филин заранее отыскал самый удобный сук, с которого хорошо просматривались серовато-коричневые поля, отделяющие холм от опушки Старого Леса.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец кролик показался вдали. Он был один. Нервно оглядываясь по сторонам и петляя, Лопух скакал через поле.

Когда кролик приблизился, Филин ничего не сказал, ожидая, что Лопух заговорит первым.

— Маргаритка погибла-, — надломленным голосом произнес Лопух. — Норки поймали ее и стали пытать. И я ничего не сделал, чтобы помочь ей. Это самое ужасное… Я как сейчас слышу ее крик… Но что я мог сделать!? — жалобно закончил он.

— Ничего, — негромко отозвался Филин. — И не ты один. Мало кто из нас всостоянии что-либо предпринять.

«А тех, кто хочет действовать, еще меньше», — мрачно подумал он, вспоминая последнее заседание Общества Памяти Полевой Мыши.

Из глаз Лопуха покатились слезы. Он выглядел осунувшимся и похудевшим; даже его знаменитая задница, казалось, стала намного меньше, а рана на плече все еще не зажила. За то недолгое время, что они не виделись, Лопух ощутимо состарился, и его усилившееся сходство с ДД испугало Филина.

— Лесное Уложение и Билль о Правах Существ! — всхлипнул Лопух. — Они должны были сделать наш мир совсем иным, превратить его в королевство любви и согласия, где нет места таким существам, как норки. И вот как раз в тот момент, когда я собирался ввести их официально, все рухнуло, все погибло, и моя возлюбленная Маргаритка — тоже.

Кролик жалобно поглядел на Филина со дна ложбинки.

— Все наши усилия, все наши труды — ее и мои — все насмарку! А ведь мы жили и работали только ради этого. Где же на свете справедливость?! — воскликнул он надтреснутым голосом и сжал голову лапами.

Разумеется, Филин не мог не сочувствовать кролику, потерявшему подругу, но вместе с тем хорошо понимал, что крольчиху не вернешь, и не видел смысла вот так погрязать в эмоциях. Впрочем, ему хватило такта не сказать все это вслух.

— А когда ты спасся с Большой поляны? — напомнил он Лопуху, который в отчаянии заламывал лапы. — Разве это не справедливость? И как быть со справедливостью естественного — той самой, о которой вы все время толковали?

— В норках нет ничего естественного, — сухо отрезал Лопух, и в его глазах вспыхнула ненависть.— Они — самые противоестественные существа из всех, с кем я только сталкивался в своей жизни!

— А мне кажется, что они — как и все мы — просто стараются быть самими собой,— заметил Филин.

— Проклятыми хищниками — ты хочешь сказать! — с горечью выпалил Лопух. — Вот кем они стараются быть! Никто из травоядных не посмел бы проявить столь откровенное пренебрежение к правам других живых существ, в особенности к основному их праву — праву на существование. Неужели ты не видишь, как меняется наш лес?

— Вряд ли дело обстоит так плохо,— запротестовал Филин. — В конце концов, нас осталось довольно много…

— Ты имеешь в виду — много хищников, — быстро возразил Лопух. — Но мы, кролики, уже потеряли десятки своих товарищей. Маргаритка, Травобой, Черничка…— Он назвал еще дюжины две имен.— Ты сам видел, как ушли ласки и горностаи. Да и кому, как не тебе, лучше других знакомы звуки, сопровождающие внезапную смерть: мягкий удар, сдавленный писк, предсмертный хрип, а потом — тишина, страшная тишина…

Слышен лишь шорох листьев, по которым волоком тащат обмякшее тело, да чавканье и хруст костей. Никто уже не может чувствовать себя в лесу в безопасности. Эти норки едят все, что движется, включая древесных блох, уховерток, жуков, червей, личинок, муравьев, клопов, даже слизней!

Это действительно удивило Филина. Никто из его знакомых не ел слизней.

— Разумеется, все зависит от степени умственного развития,— прибавил кролик, и в его голосе Филину почудилась тень прежней самоуверенности. — Для насекомых это просто какая-то непонятная и таинственная беготня, ибо их уровень понимания был и остается гораздо ниже уровня земли, но существа более интеллигентные, наделенные, в частности, способностью к сопереживанию, не могут не ощущать, как сильно изменились условия жизни. И дело здесь не столько в знании, сколько — увы! — в незнании. Никто не может предсказать, когда эти безжалостные убийцы нанесут удар и как. Будет ли это одиночная норка, или маленькая группа убийц, или вся стая. Самое страшное, что они постоянно где-то рядом и убивают любое живое существо, которому не посчастливится оказаться у них на дороге. И знаешь, Филли, некоторые существа, вот хотя бы мыши, уже голодают, потому что боятся подыматься на поверхность и кормиться? У остальных нервы на пределе, и любой непонятный или просто внезапный шум приводит к сердечному приступу. Нет, наверное, тебе трудно будет представить себе, насколько тяжела стала жизнь для нас — для тех, кто-ходит по земле и питается ее дарами. Вообрази на минуту, что у тебя нет крыльев,— как бы ты тогда себя чувствовал?

Это замечание заставило Филина вернуться в далекое детство, в те времена, когда отец учил его летать. В один из своих первых полетов он потерял скорость, врезался в ветку и — впервые в жизни — не сумел выровняться. В результате он вниз головой свалился на землю, очень сильно ударился и на несколько мгновений вовсе потерял ориентировку. Придя в себя, он обнаружил, что судорожно скребет когтями по мокрой траве,

пытаясь нащупать что-нибудь твердое, чтобы можно было оттолкнуться. Но раскисшая после недавнего сильного дождя почва была такая скользкая и податливая, совсем не похожая на твердую древесную кору, которую маленький Филли привык чувствовать под когтями,— и он растерялся и ощутил себя в высшей степени неуютно.

Бешено работая крыльями, он все-таки сумел принять вертикальное положение, но сразу обнаружил, что отец исчез. Тут он почувствовал себя еще более неуверенно. Лес перестал быть тем лесом, на который он уже привык смотреть с высоты птичьего полета. Теперь лес смотрел свысока на маленького, перепачканного в грязи филиненка и что-то неодобрительно шептал. Деревья и кусты стали вдруг неправдоподобно огромными; мерно раскачиваясь под порывами ветра, они обступили его со всех сторон; на мгновение ему показалось, они вот-вот упадут и раздавят его, и тогда он испугался. Лишившись привычного существования в трех измерениях, Филин чувствовал себя уязвимым и беззащитным. К страху примешивалось тошнотворное ощущение ловушки. «А вдруг я не сумею оторваться от земли и взлететь?» — в панике подумал он тогда.

Но этот жуткий момент прошел, и Филин, неуклюже оттолкнувшись от земли, все-таки взлетел. Почти сразу из-за деревьев показался крылатый силуэт отца, и он испытал такое облегчение, какого не испытывал ни раньше, ни потом.

— Видел бы ты себя со стороны! — расхохотался отец. — Ну-ка, присядем вот на эту ветку, и ты расскажешь мне все, что ты чувствовал.

— Это было ужасно, па, — сказал Филин, не видя в своем приключении ничего смешного. — Я привык ощущать себя свободным, но там, на земле, я был как будто связан… Ну, ты понимаешь? Как будто я запутался в траве, как будто мои лапы проросли корнями в землю, и я испугался, что уже никогда не смогу летать…

Дрожа, он потряс головой, которая все еще негромко гудела после сильного удара.

— Неужели все земные существа постоянно чувствуют нечто подобное? — полюбопытствовал он. — И если да, то как они выносят такое?

— Не спрашивай меня, сынок, — улыбнувшись, ответил отец. — Каждый из нас однажды испытывал нечто подобное. Именно поэтому я и оставил тебя одного — чтобы ты прочувствовал это сам, и как можно глубже. Зато теперь ты понимаешь, как тебе повезло, что ты родился птицей, да к тому же принадлежишь к славной породе филинов. Ведь нам никогда не приходится задумываться о том, как летать. А теперь — за мной, я дам тебе еще один урок.

Это оказалось новое упражнение, самое сложное из Всех, и заключалось оно в том, чтобы коснуться на лету заранее выбранного листа. Его отец несся сквозь верхушки деревьев, показывая настоящий головокружительный слалом, и юный Филли старался не отставать, но, как только у него начинало что-то получаться, отец сразу усложнял упражнение. Напрягая свои ноющие, еще не совсем окрепшие крылья, Филин мчался следом за отцом, стараясь не потерять из виду его верткую бесшумную тень, которая поворачивала из стороны в сторону, тормозила, круто пикировала вниз, набирала высоту, ускорялась, замедляла ход, замирала на месте, ныряла в темноту между деревьями, успевая каждый раз, при каждой смене стиля полета, коснуться кончиком крыла какого-нибудь хорошо заметного листика. Филин уже ненавидел этот покрытый блестящими перьями хвост, который вертелся у него перед самым носом, но, когда он отставал и лишь трепещущие на кончиках ветвей листья отмечали путь отца сквозь плотно переплетенные кроны деревьев, ему становилось еще хуже. А отец вдруг возникал из пустоты позади него.

«Коснись листа! Стряхни с него росу!» — кричал он, понукая сына лететь быстрее.

И каждый раз, когда Филин жаловался на трудности безжалостной тренировки, отец смотрел на него с любовью, но без тени сочувствия во взгляде.

«Это моя работа, — говорил он. — Я должен научить тебя балансировать на самом острие — только так ты

никогда не окажешься на земле. Для тебя, сынок, не существует никакого „посередине". Край, Филли, ты всегда должен стремиться к самому краю. Только никогда не переходи за…»

Оказаться на земле — это было самое худшее, и Филин крепко усвоил эту науку. А если к тому же на тебя .каждую минуту может броситься норка…

— Ты меня слушаешь, Филли? Филин очнулся.

— По крайней мере, мы, птицы, можем чувствовать себя в безопасности, — глубокомысленно заметил он.

— Вообще говоря, да, — нехотя согласился Лопух. — Но и они отнюдь не благоденствуют. Ты хищник, Филли, поэтому ты не знаешь, как много времени требуется нам, травоядным, чтобы набрать нужное количество калорий. Многие птицы вынуждены кормиться на земле по многу часов. Кроме того, норки довольно ловко карабкаются по деревьям, поэтому те, кто ночует просто на ветках, страдают от недосыпания — они устали постоянно быть настороже. Многие птицы отложили яйца, но кто скажет, сколько из них уцелеет? На реке дела тоже обстоят не лучшим образом. По сообщениям АРРЛ, норки научились так ловко плавать, что без труда хватают форель и всякую рыбную мелочь. Похоже, чем дольше они здесь живут, тем лучше начинают охотиться. Большая и Малая поляны заброшены, а Тропа… Ты ведь знаешь, что это всегда было самое приятное место для прогулок, но теперь ее называют не иначе как «Аллея убийц».

Филин молчал. На такой длинный и удручающий перечень бед и несчастий он не рассчитывал.

— Но мы, лесные жители, тоже не какие-нибудь глупые или сумасшедшие,— сказал он наконец.— Наша история насчитывает сотни, тысячи сезонов. В конце концов, общая численность живых существ всегда поддерживалась за счет пришельцев со стороны. Разве теперь не так?

— Так было,— мрачно откликнулся Большая Задница. — Действительно, раньше, когда какое-нибудь живое существо погибало, на освободившуюся территорию

приходил со стороны кто-то новый. Но теперь число желающих переселиться в наш лес пошло на убыль.

— А что собираются предпринять остальные? — уточнил Филин. — Уходить?

— Куда? — Лопух горестно покачал головой.— Норки контролируют такую большую территорию, что самым маленьким существам трудно уйти за ее пределы. Но даже если они доберутся, скажем, до какого-нибудь другого леса, тамошние жители — при всем сочувствии к нашей беде — вряд ли согласятся перебираться еще дальше или терпеть нас на своей земле. Ведь каждый из них владеет участком, который способен прокормить только его и его семью — не больше. Вряд ли существует такой лес, где стали бы терпеть лишних едоков.

— Ласки и горностаи ушли и не вернулись, — заметил Филин. — Значит, их переселение прошло успешно.

— Я как раз хотел расспросить тебя об этом,— слегка оживился Лопух. — Почему они ушли? Лично мне они всегда казались даже чересчур ловкими и чересчур сообразительными. Чем так страшны для них эти норки? Стоит ли из-за них так легко бросать свои охотничьи угодья?

— Они сказали, что, с какой стороны ни посмотри, норки — это абсолютные сукины дети, — отозвался Филин.

— И ничего более конкретного? — настаивал Лопух. — Как насчет «убийства ради убийства»?

— Нет, — сказал Филин удивленно.

— Разве ты не понимаешь, что именно это они и делают? — спросил Лопух. — И если они останутся здесь, лесу придет конец? Вообрази, каково это будет, если ты и твои друзья-хищники решите убивать столько живых существ, сколько сумеете, вне зависимости от ваших, гм-м… пищевых потребностей? Вот, например, сколько полевок ты мог бы уничтожить за ночь?

«Целую прорву», — подумал Филин, хотя ничего подобного он не позволял себе с самого детства, когда он убивал больше для тренировки, чем для еды.

— Если я правильно понимаю…— проговорил он негромко, словно беседуя сам с собой.— Если я правильно понимаю, то, в отличие от нас, лесных хищников, норки не знают, когда остановиться. Ты это имел в виду?

Еще не договорив, он понял, что Лопух имел в виду что-то еще — какую-то особенность норок, за которую он, Филин, пока только пытался зацепиться хотя бы кончиком когтя.

— Они злобные, хищные, хитрые, словом — блестящие охотники,— недоумевая, продолжал он.— Но я надеялся, что лес в состоянии это выдержать. По-твоему, ласки и горностаи ушли, потому что знали: норки будут убивать, убивать, убивать? Но до каких пор? Пока в лесу никого не останется?

Кролик мрачно кивнул, и Филин почувствовал, как обрывки его разговоров с ДД становятся на свои места и обретают вполне конкретный и довольно зловещий смысл. Экологический баланс, взаимозависимость видов, пищевые цепочки…

— Но послушай, Лоппи, — воскликнул он, — никто не может вести себя подобным образом, не рискуя погубить лес!

— Вот именно,— откликнулся Большая Задница, печально глядя в землю.

Глава 40. СОСТЯЗАНИЕ В ДОМОВОДСТВЕ

— Это зяблик, Мега. Номер второй в списке охотничьих предпочтений.

Мега уставился на сидевшую на ветке крохотную пичугу. Психо указал на другое дерево:

— А это — большая синица, номер третий в списке. Мега откровенно зевнул, и Психо ощутил легкое

разочарование. Он весьма гордился своей идеей составить список охотничьих предпочтений норок и от души надеялся, что Вождь разделит с ним его энтузиазм.

— Откуда ты все это узнал? — лениво спросил Мега. — Я имею в виду названия птиц и все такое…

— Большую часть названий нам сообщила крольчиха, которую поймали Макси и его ребята,— с готовностью пояснил мастер-импровизатор. — Когда мы применили к ней допрос третьей степени, она рассказала нам все, что знала.

— Не сомневаюсь. Что еще она рассказала? — ворчливо осведомился он.

— Кое-что мне удалось узнать, — сверкнул глазами Психо. — Помнишь того кролика с огромной задницей, который ускользнул от тебя в самый первый раз?

Мега в ответ только оскалился. Крысеныш явно испытывал его терпение — и свое собственное счастье, — напоминая ему о неудаче.

— Он был главой какого-то комитета, наподобие наших Старейшин. И точно так же, как они, этот комитет по большей части переливал из пустого в порожнее. В этом мы вполне можем доверять крольчихе, — прибавил он с мерзкой улыбочкой. — Она была супругой этого длинноухого.

Мега улыбнулся. Такой поворот дел он способен был оценить.

— Что за комитет? — полюбопытствовал он.

— Он назывался Обществом Сопричастных Попечителей Леса и состоял в основном из кроликов. Естественно, они никогда не одобряли нормальных хищников, не говоря уже о нас. Когда мы прибыли в лес, у них как раз шло одно из заседаний.

— Ну что же, больше никаких заседаний не будет, — подвел итог Мега. — Кто же является подлинным вожаком лесных жителей? — спросил он.

— Это птица, Мега. Большущий филин, которого зовут Филли. Ты наверняка его видел.

Мега сразу же вспомнил птицу с огромными черными глазами и страшными изогнутыми когтями, которая время от времени пролетала над Плато, в открытую наблюдая за норками.

— Но что он возглавляет, если этот твой комитет состоит из одних кроликов?

— Я сам пока не очень хорошо разобрался, Мега. Каким-то образом он с ними связан, хотя я никак не возьму в толк, в чем тут суть. Как мне показалось, ты хотел знать, с какой оппозицией мы можем столкнуться. Вот я и попытался оценить силы противника.

— Никакого противника у нас нет и быть не может,— сердито перебил Мега.

— Да, великий Вождь, — смиренно ответил Психо, стараясь скрыть свой скептицизм. Считать себя слишком умным значило впадать в заблуждение, последствия которого могли оказаться роковыми. Предпринятое им исследование леса и его обитателей уже обогатило Психо новыми знаниями и помогло увидеть здешнюю жизнь такой, какой не видела ее ни одна норка. А ведь он пока находился лишь в самом начале пути.

— Как тебе нравится наше новое место, а, Мата? Великолепное и удивительное, не так ли? Но Мегу это почему-то не интересует.

Психо все еще считал Мату самой большой загадкой, и не он один. Больше всего его беспокоила ее привычка держать свои мысли при себе. Но если уж она находила нужным высказаться, ее слова свидетельствовали о немалой проницательности. Кроме того, Мата всегда оказывалась на месте, когда это было необходимо, и, хотя она старалась держаться в тени, не считаться с ее молчаливым присутствием было попросту невозможно. В результате Психо постоянно гадал, какими мыслями и соображениями она делится — если делится — с Мегой и какое влияние она оказывает на его образ мыслей.

— Почему ты повсюду суешь свой нос, Психо? — спокойно спросила Мата.

— Потому что боюсь пропустить что-нибудь полезное для себя, — ухмыльнулся Психо (и оба знали, что это всего лишь наполовину шутка). — А если серьезно… Взгляни только на это многообразие жизни и как все взаимосвязано… Откуда только что берется?

Психо и Мата неторопливо прогуливались по широкой просеке в лесу, которая, уже знал Психо, у лесных жителей — у «деревяшек», как прозвали их норки, имея в виду непроходимую тупость аборигенов, — называлась Тропой. Надо сказать, манера, в какой норки, с их дремучим невежеством, пытались рассуждать об окружающем, то веселила мастера-импровизатора, то вызывала в нем глубокое отвращение.

— Представляешь, Мата, мне приходится постоянно объяснять массам, что большинство здешних обитателей, включая их любимое блюдо — кроликов, относятся к травоядным и едят траву, а не мясо. Какой-то идиот даже сказал: «Так вот почему их прозвали деревяшками! Потому что они едят дерево!», и все остальные так и покатились, держась лапами за животы. Разве это не печально?

— Почему это их должно интересовать? — спросила Мата, неожиданно бросаясь в сторону и хватая какого-то крупного жука, который неуклюже полз через тропинку. — Какой вкусный! — заметила она, хрустнув панцирем.

— Они все вкусные, — отозвался Психо, слегка обидевшись, что Мата не предложила ему куснуть. — Массы должны интересоваться тем, что происходит вокруг,— заметил он, пытаясь вернуться к главной теме разговора. — Хотя бы ради самих себя. Слишком многие уже пережили немало неприятных минут. Например, когда пытались полакомиться некоторыми насекомыми. Так вот… вместо того чтобы использовать накопленные другими знания, им приходится познавать окружающее методом проб и ошибок, а это далеко не безопасный путь. Им приходится испытывать на себе самые разные яды и жгучие жидкости, страдать от жал, челюстей, когтей и шипов, знакомиться с защитной окраской и мимикрией, ломать зубы о раковины. А когда эти придурки наткнулись на ежа!

— Ну об этом я знаю побольше тебя! — заметила Мата. Ей самой пришлось вытаскивать зазубренные иглы из окровавленных лап и чувствительных носов излишне предприимчивых норок.

— И ведь им так и не удалось развернуть эту колючую тварь! — гнул свое Психо. — Не кажется ли тебе, что это глупая и непростительная самонадеянность — не давать себе труда поработать мозгами?

— Почему бы им не быть самонадеянными, Психо? — нетерпеливо бросила ему Мата. — Или ты не разделяешь их уверенности, что мы, норки, превосходим всех остальных обитателей леса в силе и ловкости?

— Не знаю… Вполне возможно, это действительно так. Но разве не кажется тебе, что перед огромным многообразием жизни норки… как бы это сказать? Пасуют, что ли… — Впервые в жизни Психо не был уверен, правильное ли он выбрал слово. — Все эти мыши, полевки, землеройки, кролики, странные твари, которые живут по берегам реки, — все они совершенно разные и удивительные. Взять хотя бы ужей. Ты знаешь, что обнаружили норки? Что если есть их с головы, то они все еще живы, когда доходишь до хвоста. Они получают особое удовольствие, когда, пожирая это живое, скользкое, извивающееся тело, чувствуют, как из него уходит жизнь. А черви? Ведь перекуси червя пополам, и из одного живого существа получится два новых! Я не говорю уже о птицах, Мата. Это же песня! Представь для начала, каково это — родиться не обычным способом, а вылупиться из яйца!..

Группа норок вылетела из подлеска на открытое место. Всей толпой они преследовали крошечную пичугу с перебитым крылом, которая то вспархивала, то снова ковыляла по траве. Пересекши Тропу, норки с треском вломились в кусты на противоположной стороне, и их азартные вопли и улюлюканье затихли вдали.

— Они ведут себя так неуклюже, так грубо, — вздохнул Психо. — Можно подумать, они никогда не слышали об осторожности, скрывании, засадах? О других способах охоты, которые требуют смекалки и умения бесшумно скользить по траве?

Мата остановилась и, перевернув камень, обнаружила там несколько сороконожек, которые считались деликатесом. Когда Психо увидел, как она опустила

морду к земле, чтобы проглотить насекомых, он почувствовал беспричинное раздражение. «Как она это делает?» — удивлялся он. Сам Психо до сих пор не нашел ничего съедобного, а Мата… Его раздражение еще усилилось, когда она откинула в сторону толстую ветку и под ней обнаружилось целое семейство упитанных слизней.

— Кстати, о смекалке, — заметила Мата, хитро улыбаясь– — Разве ты еще не открыл для себя, что не только охота, но и собирательство способны обеспечить тебя превосходным завтраком? Просто нужно знать, где искать. Должно быть, ты еще не овладел этим искусством.

Она проглотила последнего слизняка и облизнулась.

— Почему ты отказываешь остальным в праве самим отыскать свой путь в жизни? Почему ты присвоил себе привилегию судить их? И почему ты считаешь недоумками всех, кроме себя? Впрочем, мне нужно возвращаться,— объявила она.— Отдел норкетинга просил меня быть главным судьей в соревновании на лучшую нору. Догоняй!

Когда стая оккупировала Плато, брошенные кроликами норы обеспечили ей готовые жилища. Мега захватил самую лучшую нору, которую его подданные ворчливо именовали «дворцом»: в ней было целых четыре комнаты, одну из которых он предоставил Мате. Психо занял соседнюю нору, состоящую из трех комнат, — он хотел быть поближе к Вождю, — в то время как М-Пер-вый и М-Второй выбрали логово довольно далеко от центра колонии, но зато с просторным центральным залом, который они превратили в «Штаб норкетинговых исследований». Макси и его норковороты тоже обосновались на окраине поселка — в длинной подземной галерее со множеством входов и выходов, которую военный советник гордо именовал казармой.

К счастью, некогда обитавшая на Плато популяция кроликов была достаточно многочисленной, чтобы обес-

печить всех норок жильем. Поначалу им все же было тесновато, но выход нашелся быстро: норки стали прорывать дополнительные ходы и устраивать логовища в мягкой земле выходящего к реке обрыва.

И тут Отдел норкетинга предложил идею, которая позволила задействовать градостроительные способности норок в полную силу. «Там, на ферме, — объясняли они Меге с самым серьезным видом, — все норки жили в одинаковых клетках, поэтому они привыкли мыслить категориями коммунального общежития. Понятие собственного дома было для них пустым звуком. Как известно, норы, в которых они живут здесь, тоже не очень-то отличаются одна от другой. К счастью, проведенные нами исследования показали, что, если нам удастся организовать и провести кампанию по внедрению в массы понятия собственности, подданные начнут рассматривать свои норы в качестве своей личной территории. И если внушить норкам, что состояние и внешний вид их жилищ лучше всего говорят о них как об индивидуальностях, вот тогда они заинтересуются!»

Мега был лишь слегка заинтригован этими не до конца понятными умопостроениями, зато Мата одобрительно и благосклонно кивала. Выдумка сработала: движение под девизом «Сделай сам», где каждый изо всех сил старался улучшить доставшуюся ему нору, приобрело невиданный размах.

Рылись новые ходы, переоборудовались и расширялись комнаты, прокапывались целые подземные галереи, а в последнее время норки увлеклись строительством крылечек и беседок из отгрызенных веток. Среди самок возникло соревнование — чья нора лучше отделана. Вначале было очень модно украшать стены звездчатыми цветами терна, но в последнее время это поветрие было вытеснено новой модой на «интерьер в розовых тонах» из боярышника; полы же покрывались коврами из голубых подснежников-пролесок, в которые вплетались нежно-белые лесные анемоны.

Только норы Меги и.Психо отличались простой и по-спартански суровой обстановкой. Обходя чужие жи-

лища вместе с Матой, Психо болезненно морщился, косясь на резко контрастирующие цвета и бьющие в глаза архитектурные излишества, которыми бахвалились бесконечно гордые домовладельцы. Тем не менее, повинуясь требованиям ретивых хозяек, он, хоть и неохотно, все же вытирал лапы перед тем, как войти в чей-нибудь дом.

— Тебя не тошнит от всего этого, Мата? — шепнул он, опасливо поглядывая на не слишком удачный подвесной потолок, украшенный к тому же кричаще-яркими листьями и колючими ветками боярки. Потолок угрожающе провис и грозил обвалиться им на головы в любую минуту.

Судя по ее мрачному молчанию, Мата считала вопросы вкуса и безвкусицы столь же индивидуальными, как и многое другое. Не рискуя и дальше испытывать ее терпение, Психо сослался на неотложные дела и направился к реке посмотреть, что там происходит.

Стараниями Отдела норкетинга в колонии появились и процветали десятки разновидностей спортивных игр, и самой популярной стал желудьбол. Состязания в этом виде спорта приняли такой размах, что выше по склону пришлось разметить специальную площадку, дабы состязающиеся не наносили ущерб колонии. Система выявления чемпионов была запутанной донельзя, и разобраться в ней — и то с большим трудом — могли только непосредственно сами игроки.

И все же самым любимым видом досуга норок оставался водный аттракцион, или Водорама. Норки очень быстро приспособили ствол упавшего ясеня для того, чтобы съезжать по нему на глубину; две толстые ветки, уходившие в воду несколько круче, чем главный ствол, предназначались для любителей прокатиться с ветерком, а сук, торчащий почти вертикально вверх, представлял собой идеальную прыжковую вышку. Теперь сооружалась «норзанка» — сложный аттракцион, в котором, прежде чем упасть в воду, участники должны были раскачаться на качелях и несколько раз подпрыгнуть на упругих тонких ветвях, плотно переплетенных между собой.

Макси как раз покрикивал на группу норок, которые трудились над устройством качелей из подобранного в поле куска шпагата.

Заметив Психо, он перестал орать.

— Пришел посмотреть, как работают настоящие мужчины? — поддразнил он. — Смотри не замочи лапы!

Психо не обратил на него внимания. Если он и был единственной норкой, которой не нравилось купание, что ж, — это никого не касалось.

— Как насчет настоящей работы, а? Просто для разнообразия… — продолжал Макси. — Или ты умеешь работать только сидя на своей заднице?

Психо продолжал молчать. Их отношения с Макси значительно ухудшились с тех пор, как мастер-импровизатор однажды заметил, что заниматься физическим трудом — удел тех идиотов, которые не умеют думать. И слушать — неожиданно понял он.

— Тихо! — заорал Психо с такой непривычной властностью в голосе, что Макси от неожиданности застыл на месте.

— Горчица! Горчица! — звал в отдалении человеческий голос.

Глава 41. ГОРЧИЦА НА СВЕЖУЮ РАНУ

До этого момента убежденность Маты, будто норки безразличны людям вообще, оправдывалась. Но Мата с самого начала знала, что один вполне конкретный человек в сопровождении своей желтой собаки в конце концов появится в их лесу.

Макси, перед которым была поставлена задача подготовить норок к этому — и к любому другому — вторжению, показал каждому его убежище и проинструктировал, как надлежит вести себя по сигналу тревоги. По едкому замечанию Психо, регулярные тренировки, которые проводил с обитателями колонии Макси, очень напоминали обыкновенные прятки. Отношений между военным советником и мастером-импровизатором этот

выпад, естественно, не улучшил, тем более что Психо был абсолютно прав: норки полюбили учебные тревоги и с удовольствием скрывались в подземных ходах и убежищах, как только Макси подавал свой сигнал. Тренировки не пропали даром: норки мгновенно рассыпались по Плато, позабыв и о строительстве, и о состязании на звание «норы образцового содержания», и укрылись в заранее подготовленных щелях и убежищах. К тому времени, когда безмозглая собака взбежала по склону, на Плато не осталось ни одной норки, кроме Маты, которая заранее предупредила всех, что с Горчицей она разберется сама.

— Значит, вы все-таки нашли это место! — еще издалека пролаяла Горчица, радостно виляя хвостом.

Без норок ей было скучно, и она искренне надеялась когда-нибудь встретить их в лесу. Горчица безбожно проспала появление на ферме посторонних и побег норок и, чувствуя себя виноватой, рвалась исправить свою ошибку. Идя по следу стаи, она даже добежала до шоссе, но Хозяин без церемоний загнал ее обратно в дом. С тех пор Горчица держалась тише воды, ниже травы, пока не обнаружила, что Хозяин вовсе не так расстроен, как можно было ожидать. Во дворе появилась новенькая грохоталка, которая пахла так замечательно и свежо! Что касалось норок, то, вместо того чтобы привезти новых взамен бежавших, Хозяин куда-то отправил оставшихся, разобрал клетки, а сарай наполнил пахучим перегноем, в котором он теперь выращивал грибы. Это слегка расстроило Горчицу. С грибами ведь не особенно поболтаешь.

Конечно, зрелище печального, бесхвостого создания, которое грустно бродило по ферме, время от времени жалобно мяуча, Горчицу почти не трогало. Пус-сли все время дразнила норок и сама была виновата в том, что случилось с ее задней частью. Пожалуй, она еще легко отделалась — дело могло обернуться значительно хуже.

Себя же Горчица считала настоящим другом норок, и поэтому, когда, оказавшись в лесу, она вдруг заметила под деревом вежливую самку, с которой разговаривала

в последний раз, она бросилась прямо к ней с намерением поиграть.

Горчица весело мчалась к одинокой фигуре, воображая, как норка сейчас обратится в бегство, а она — в шутку, разумеется,— погонится за нею, и таким образом обе получат удовольствие от догонялок. Слишком поздно собака сообразила, что норка не собирается никуда бежать. Когда же она с трудом затормозила перед ней, то вместо благодарности получила жестокий удар по носу. Взвизгнув от боли, Горчица опустилась на зад и подняла переднюю лапу, чтобы потереть рану… и услышала зловещее шипение норки:

— Проваливай отсюда, трусливая шавка! Проваливай и никогда больше не возвращайся.

К этому времени крик Хозяина: «Горчица! Где тебя черти носят, глупое животное?!» — раздавался уже в опасной близости, и норка с угрозой припала к земле.

— Ты видела, что случилось с Пуссли? — прорычала она. — Только посмей сказать хоть слово ей или кому-нибудь еще, что видела нас здесь, и то же самое будет с тобой!

Горчица машинально поджала хвост, ибо ей почудилось, будто острые зубы уже вонзаются в его основание. В испуге попятившись, она наткнулась задом на что-то твердое. Горчица подскочила от ужаса, обернулась и' — о ужас! — прямо перед ней раскачивался странно знакомый оранжево-черный предмет, от которого исходило непередаваемое зловоние. Когда поселившиеся на нем синие мухи взлетели зудящей тучей, Горчица потеряла контроль над собой. По задним лапам ее потекла горячая жидкость, и бедняга, взвыв от страха, бросилась прочь.

Поначалу норкам казалось, что во всем лесу не найдется ни одного существа, кого им следует по-настоящему бояться, хотя со временем они научились относиться с почтением к огромному косолапому барсуку, который с легкостью разбрасывал их своими мощными передними лапами, стоило им оказаться у него на пути.

Невероятно трудно оказалось изловить некоторых птиц; так, например, попытки поймать одетого в блестящие перья зимородка превратились в настоящую многосерийную эпопею. С другими хищниками норки даже не старались установить отношения. С самого начала они разорвали на клочки пару-тройку ласок и горностаев — своих кузенов из рода Mustelidae, после чего незадачливые родственники поспешно покинули лес. Существовали еще хищные птицы, в том числе достаточно крупные, чтобы, вступив в единоборство с одиночной норкой, нанести ей как минимум серьезную рану, но их никто не принимал всерьез, после того как Отдел норкетинга создал свою модель пищевой пирамиды, однозначно показавшую, что норки — как вместе, так и по отдельности — являются самыми опасными хищниками в лесу.

Но в реке неожиданно появилась выдра, и положение сразу изменилось.

На самом-то деле выдру пригласил Филин. После беседы с Лопухом, при полном отсутствии конструктивных предложений, он принялся изо всех сил размышлять о том, какое существо способно было бы нанести норкам ответный удар. Тут он и вспомнил о выдре Оруэлле, которая жила вниз по реке.

Оруэлла встретила его достаточно дружелюбно. Лесной телеграф уже донес до нее слухи о безжалостных убийцах, опустошавших Старый Лес. Выдра точно знала, что норки устроили свою главную базу в непосредственной близости от скалы, на которой она оставила свою пахучую метку, отмечая границы своего вытянутого вдоль берегов охотничьего участка. С лесом ее ничто не связывало, и порой выдра не наведывалась туда месяцами. Впрочем, Филина Оруэлла уважала, и, хотя лесные проблемы, о которых он толковал, вскоре ей наскучили, она очень точно уловила его намек: норки хоть и находятся формально за пределами ее охотничьей территории, однако в последнее время все чаще спускаются вниз по течению, вторгаясь на ее участок.

— Почему бы тебе не преподать им урок? — спросил на прощание Филин, и Оруэлла в конце концов решила по крайней мере выяснить, с чем ей предстоит

бороться. За исключением людей, выдра не боялась никого и ничего. Конечно, норок много, а она одна, но зато она крупнее и сильнее. Да и кто сможет потягаться с выдрой в воде и в особенности под водой? Пока она остается в реке, ей ничто не грозит. И все же Оруэлла не собиралась развязывать истребительную войну. Гораздо больше ее устраивало вооруженное противостояние, когда обе стороны, узнав силу друг друга, начинают уважать границы чужих охотничьих участков.

Впоследствии, оглядываясь на происшедшее, никто из вожаков стаи так и не принял на себя ответственность за случившееся. Никто никогда не приказывал часовым, выставленным у теснины, атаковать противника. Как раз наоборот, согласно строгим инструкциям Макси, при первых признаках опасности дозорные обязаны были покинуть свои посты и со всех лап мчаться в поселок и предупредить норок. После этого — в зависимости от обстоятельств — специальный отряд нор-коворотов мог быть отправлен навстречу противнику, чтобы уничтожить его, обратить в бегство или хотя бы замедлить его продвижение. Однако часовые, убежденные в естественном превосходстве норок над любым противником, решили сами заняться нарушителем. Хотели ли они просто отогнать Оруэллу или жаждали славы победителей выдры, так и осталось неизвестным. Единственная достоверная информация об инциденте поступила от единственного оставшегося в живых часового, который, жестоко искусанный, сумел дотащиться до Плато и скончался, успев произнести всего несколько слов. По этим обрывочным сведениям да по следам, оставшимся на месте происшествия, и удалось кое-как составить общую картину.

Трое дозорных вошли в воду с явными намерениями первыми атаковать выдру. Убедившись, что переговоров не будет, Оруэлла решила преподать самоуверенным наглецам тот самый урок, о котором ее просил Филин. Нырнув, она скрылась с их глаз, чтобы, стремительно и грозно поднявшись из мрачных глубин, нанести удар.

Ей без особого труда удалось утянуть под воду двух часовых и утопить, запутав их в скрытых под водой ветвях упавшего ясеня. Третий, почувствовав опасность, ринулся к берегу, но, прежде чем он сумел выбраться на твердую землю, выдра настигла его и нанесла несколько жестоких укусов, которые в конечном итоге оказались смертельными. Благоразумно отказавшись от преследования своей жертвы по твердой земле, выдра развернулась и уплыла туда, откуда появилась. Это и успел сообщить умирающий.

Мрачный Макси немедленно отправил нескольких норок в воду — доставать со дна трупы. Разглядывая широко разинутые пасти, из которых выливалась вода, и оскаленные в последнем грозном вызове зубы, Макси грустно думал, какими маленькими и безобидными выглядят его собратья в смерти.

Между тем стая взывала о мести, а самые ретивые уже составляли карательный отряд, который должен был отправиться вниз по течению и разделаться с этой «обнаглевшей водяной крысой».

К счастью для большинства из них, Мега вовремя запретил карательную экспедицию.

— Я не уверен, сможем ли мы справиться с этим существом, даже если мы его нагоним, — шепнул Вождю Макси, все еще потрясенный тем, что его хваленая система безопасности не сработала. — Новые убитые — это как раз то, чего нам сейчас не хватает!..

Когда норки немного успокоились, руководство сделало кое-какие расплывчатые обещания, после чего дело было официально закрыто, не раньше, впрочем, чем Макси настоял на том, чтобы удвоить посты.

— Должен заметить, мой Вождь, — прибавил он, — что сегодняшней трагедии не случилось бы, если бы мы поселились на Первой базе. И Горчица бы тоже не нашла нас там.

— Спасибо за напоминание, Макси, — ровным голосом откликнулся Мега.

— Я предупреждал, — не преминул вставить и Пси-хо, — как опасно считать, будто мы не встретим здесь никакого сопротивления.

— И тебе, дорогой, спасибо, — отозвался Мега, на этот раз громко скрипнув зубами. Он очень старался не показать этого, но был глубоко потрясен появлением существа еще более опасного и смертоносного, чем сами норки, — люди, естественно, были не в счет. Да и приход желтой собаки не мог не пробудить в норках старце, полузабытые воспоминания. Среди норок уже начали циркулировать самые невероятные, самые дикие слухи, и это было тревожным симптомом. Правда, Психо настаивал, что они видели Горчицу в последний раз и гарантией тому испытанный ею двойной шок — от враждебного приема и от вида кошачьего хвоста в облаке синих мух. Однако Меге это казалось слабым утешением, особенно после того, как Мата неожиданно оставила свою обычную сдержанность и отпустила замечание, от которого волосы на хребте Вождя непроизвольно поднялись дыбом.

— Я заметила, Мега,— холодно заявила она,— что беды вереницами ходят.

— А тебе, Мата, самое большое спасибо, — только и сказал на это Мега.

Глава 42. ИСТРЕБЛЕНИЕ УШАСТЫХ

В конце концов Мега решил примириться с непонятными цифрами, которыми атаковал его Отдел норкетин-га. И в первые дни их «лесные прогнозы», «графики доступности пищевых ресурсов» и «экспоненциальные кривые прироста белковой массы» звучали достаточно оптимистично, особенно после того, как Мега разрешил им включить в свои исследования окрестные поля и луга, которые стая все равно считала своими и частенько посещала. Когда же кривые и графики неожиданно поползли вниз, а прогнозы стали более мрачными, Мега не придал этому значения, особенно после того, как Психо ядовито заметил, что с помощью одних и тех же статистических данных можно с одинаковым успехом доказать противоположные по смыслу утверждения.

Небольшое улучшение отчетности наблюдалось в период, когда колония вступила в свой непродолжительный брачный сезон. Последовав совету Маты, Мега все же опубликовал декрет, во исполнение которого все самки должны были побывать у него в норе. Там он обработал их одну за другой, и, хотя все они проявляли большой энтузиазм, одни понравились Меге больше, чем другие. Но по большому счету это был чисто механический процесс.

Но брачный сезон остался позади, и Мега, так же как и все остальные норки, стал все чаще и чаще сталкиваться с неприятными фактами и тенденциями, несомненно имеющими отношение к исследованию рынка. Последние статистические выкладки оказались в высшей степени неутешительными, и, пока М-Первый и М-Второй в две глотки сыпали цифрами, Мега злобно смотрел на них и думал, что они как будто радуются, изрекая свои мрачные пророчества.

— Проще говоря, — заключил Первый, — усилиями норок численность лесных жителей сокращается с беспрецедентной быстротой. В этой связи Отдел нор-кетинга настоятельно рекомендует провести немедленную разработку и внедрение новой, жестко структурированной пищевой программы, которая обеспечивала бы стабильное самовоспроизводство органических ресурсов.

Он сел, ожидая неизбежной бури.

Несмотря на внешнее спокойствие и уверенные манеры, М-Первый и М-Второй страшно нервничали. Основная философия, которой руководствовались норки всвоей повседневной жизни, определяла лес как свободный рынок, то есть как самое подходящее пространство для предприимчивости и инициативы каждого, и Отдел норкетинга прекрасно понимал: только самые серьезные доводы способны заставить руководство пойти на ограничение охотничьей активности стаи. Покуситься на это означало совершить святотатство, и все же М-Первый и М-Второй решили не поступаться принципами норкетинга, каковы бы ни были последствия.

Как и следовало ожидать, у Меги отвисла челюсть.

— По-вашему, я должен запретить моим парням делать то, что им больше всего нравится? — прорычал он, презрительно оттопырив губу.

— Не совсем, о великий Вождь, — ответил М-Пер-вый, внимательно рассматривая нахмуренный лоб Меги и боясь встретиться с ним взглядом. — Но законы рынка неумолимы, и даже великий Вождь — такой, как ты, — должен учитывать их действие. Боюсь, в свете существующей ситуации у нас нет другого выхода, кроме как ввести необходимые ограничения.

— Ничего особенно серьезного, никаких радикальных шагов, — пискнул М-Второй.

Увидев злобный прищур Вождя, он запнулся и беспомощно посмотрел на брата. Как они и боялись, их выступление с самого начала вызвало крайне негативную реакцию. С другой стороны, раз они все равно на проигрышном пути, то терять им нечего. Почему бы не попытаться довести дело до конца?

— Позволь, о Вождь, я еще раз просуммирую сказанное. Все наши перспективные охотничьи прогнозы однозначно показывают, что рынок жертв продолжает испытывать постоянное напряжение, которое неуклонно растет. Следовательно, кризис может разразиться в любой момент, — твердо сказал М-Первый, хотя и чувствовал, на каком тоненьком волоске висит его жизнь. — Уже сейчас опасность поголовного истребления некоторых видов живых существ стала удручающе реальной. В то же самое время продолжает сокращаться и общее количество пищевых ресурсов. Не позднее чем через три месяца численность обитателей леса достигнет критического нижнего предела, за которым всякое самовоспроизводство станет невозможным.

— Ты хочешь сказать, что если мои норки будут продолжать вести себя как настоящие норки, то через три месяца им некого будет убивать? — проворчал Мега, и его глаза превратились в совершенные щелки.

— Не все так мрачно, Вождь, — поспешил успокоить его М-Первый. — Чтобы предотвратить катастрофу, главное — взяться всем вместе и в свое время.

Мега подозрительно покосился на их окаменевшие, напряженные фигуры. Почему они употребили именно это словосочетание? Так когда-то говорила Шеба, когда обещала ему свободу убийств и моря крови и когда о добровольном самоограничении не было никакой речи.

— Ты должен выслушать их, Мега, — шепнула ему Мата. — Я чувствую, они правы.

Не обращая на нее внимания, Мега демонстративно повернулся к Психо.

— Ну, а ты что скажешь? — насмешливо осведомился он. — Тоже будешь пугать голодом?

— Проблемы с охотой действительно существуют, Мега, — дрожа, подтвердил мастер-импровизатор. — Норки постоянно совершенствуют свое мастерство, и это позволило им в значительной степени истребить наиболее доступную дичь. — Он заискивающе кашлянул.— Ничего удивительного…

— Процесс действительно имеет место, мой Вождь, — подал голос и Макси. — В качестве первой меры, которая могла бы частично затормозить его, можно принять поощрение дальних экспедиций, в том числе и в поля. Ты бы слышал, как норки уже сейчас хвастают друг перед другом, кто прошел больший путь в поисках добычи!

Психо нервно облизнулся. Он был искренне благодарен Макси за то, что военный советник ненадолго отвлек внимание Меги от его скромной персоны. То, что он собирался сказать, могло Меге очень и очень не понравиться, и если гнев Вождя обрушится исключительно на него…

— Кстати, Мега, это тоже тревожный симптом, — осторожно сказал он. — Норкам приходится искать пищу, тогда как совсем недавно охотиться можно было буквально в двух шагах от Плато. Но это еще не самое страшное. Массы устали просто считать трупы. Разумеется, ничто по-прежнему не сравнится с фонтаном свежей крови, но ощущение новизны в значительной степени утрачено. Норки пресытились…

— Ну-ка, поконкретнее! — прорычал Мега.

— Хорошо, возьмем, к примеру, малиновку,— неохотно продолжал Психо. — Норки всегда были неравнодушны к этой чудесной певичке с красной грудкой и дружелюбным характером. Разумеется, моря крови из нее не нацедишь, но все-таки малиновка всегда считалась неплохой добычей. В своем списке охотничьих предпочтений я отвел этим птицам четвертое место, однако уже сейчас сообщение о том, что кто-то добыл малиновку, вызывает в лучшем случае лишь вежливые зевки. «Ради этого не стоило даже выходить из норы» — вот как говорят норки.

Отдел норкетинга, получив неожиданную поддержку, наперебой закивал.

— Как насчет разбивания черепов? — спросил Мега.

— Они это тоже делали, и не раз,— подтвердил Психо с самым несчастным видом.

— Боюсь, о великий Вождь, — вставил М-Первый, решившийся наконец рискнуть всем, — что с точки зрения ресурсосбережения первоначальные установки на моря крови и горы разбитых черепов сработали слишком успешно.

Его подобострастный смешок застрял у него в горле, когда Мега спросил страшным голосом:

— Значит, не будет больше крови? Не будет больше истинных норок?

— Ну что ты, Вождь! — забормотал как безумный Психо.— Что ты!.. Речь вовсе не идет об отказе от всего, чего мы достигли! Да мы ничего такого и не предлагаем…— Он поперхнулся и продолжал, лихорадочно поблескивая глазами: — Что, если нам попробовать организовать массы? Что, если заинтересовать их в истреблении какого-нибудь определенного вида живых существ — наиболее трудного в добыче, естественно. Таким образом мы найдем норкам достойное занятие и заодно сэкономим остальные ресурсы. Ведь если норки будут сильно уставать, гоняясь за какой-нибудь редкой птицей, у них не будет хватать сил, чтобы убивать всех остальных без разбора.

Мега заметил, как просиял Отдел норкетинга, и почувствовал глубочайшее отвращение ко всем сразу.

— Мы здесь не для того, чтобы изобретать всякую хреновину! — закричал он. — Мы обещали норкам свободу убивать, кого они захотят и когда захотят!

— Нет, Мега, — перебил Психо, в волнении позабыв о своей всегдашней осторожной сдержанности. — Мы обещали им только свободу. Ты не должен забывать, что на самом деле массам нужна свобода от чего-либо, а не свобода для чего-либо. Между тем вся красота мира заключена как раз в том, что мы сами определяем, каким ему быть. Только мы, лидеры, способны изменить мир, как мы того пожелаем, — вот почему настоящей свободой обладаем только мы, а не серые массы.

— Да, Вождь, свобода — это всего лишь состояние ума! — М-Первый даже подпрыгнул, в такое волнение он пришел. — Если ты считаешь себя свободным, значит, ты свободен. Если нет, значит, нет. Это тоже концепция, Вождь, — прибавил он с многозначительным смешком. — А ты знаешь, что делает концепцию жизнеспособной…

— Можешь засунуть свою концепцию себе под хвост, — медленно и с расстановкой проговорил Мега. — Ты и твой брат — просто мешки с дерьмом. То же самое относится к тебе, Психо. Постыдился бы!

С этими словами Мега повернулся и вышел из норы.

— Право же, не было никакой нужды переходить на личности, — печально заметил М-Первый, глядя ему вслед.

Из затемненного угла неожиданно раздался негромкий голос Маты.

— Ну-ка, расскажите мне обо всем этом поподробнее, — попросила она.

По предложению Маты они перенесли дальнейшее обсуждение на открытый воздух. Собственно говоря, им оставалось только решить, какое животное, которое трудно поймать, они выберут в качестве врага номер один. Предложений было немного: мощные и сильные канюки; серая цапля из камышей, которая еще ни разу

не позволила им схватить себя за длинные ноги; наглый зимородок, продолжавший успешно увертываться от норочьих зубов, и живущий в дупле старого бука филин. Под конец речь зашла о летучих мышах. Эти костлявые твари с кожистыми перепончатыми крыльями были поистине безобразны. Обитали они совсем неподалеку от Плато, в пещере. Днем летучие мыши спали там, прицепившись к потолку, что делало их совершенно недоступными, зато вечером и ночью воздух над Плато наполнялся их тоненькими сигналами. Увы, поймать такую тварь на лету тоже не было никакой возможности, ибо ее беспорядочный и стремительный полет направлялся сверхчувствительным ультразвуковым локатором.

— Рядовые, может, еще месяцев десять не поймают ни одной, — горячился Макси. — Да и кому нужна летучая мышь? — закончил он, неуклюже пытаясь пошутить. — Это скорее холодная закуска, чем горячее блюдо!

— Я как-то попробовал жабу, — вставил М-Пер-вый,— Ножки были еще ничего, но остальное!..

Беднягу даже передернуло от отвращения.

— Летучая мышь хоть и называется мышью, однако на вкус она наверняка столь же отвратительна! Неудивительно, что в рейтинге гастрономической популярности этот вид занимает последнее место, хотя никто их не пробовал.

— Единственное существо, которому я присвоил нулевой индекс в списке охотничьих пристрастий,— поправил его Психо.

Кто-то сгоряча предложил выбрать врагом белок, которые, как утверждали местные остряки, всегда были крепким орешком, но все-таки недостаточно крепким. Мартовские зайцы представлялись гораздо более перспективными: Плато до сих пор гудело от рассказов о том, как один такой заяц спасся от погони, неожиданно развернувшись и перепрыгнув через преследователей, — вот только март уже прошел. Предлагали и ежей, которых норки так и не научились разворачивать, однако все это было не то. Слишком

деликатной и тонкой была задача: найти такие живые существа, которых можно было бы убивать часто, но не слишком часто; с трудом, но не слишком большим; и чтобы они не могли, в свою очередь, убивать норок, как, например, выдра…

— Кстати, — заметил Макси, — нужно подобрать таких животных, которых было бы не так легко истребить всех до единого. Я думаю, мы все понимаем, что, если это произойдет, вся наша затея теряет смысл.

— Верно, — согласился М-Второй. — Следовательно, нам нужны существа, которые быстро размножаются. Если мы взглянем на проблему с этой точки зрения…

— Кролики! — внезапно выкрикнул Психо своим пронзительным голоском. Решение вспыхнуло у него в голове неожиданно — словно солнце поднялось над горизонтом в сотню раз быстрее обычного. — Кролики! — быстро повторил он. — Это то, что нам нужно! Мы начнем кампанию по истреблению ушастых!

Несколько мгновений он лихорадочно обдумывал свою идею. Психо еще никогда не импровизировал так удачно и так своевременно. Он изо всех сил напрягал свой маленький мозг, чтобы охватить идею целиком, но не успевал, ибо как от брошенного в воду камня разбегаются по воде бесконечные круги, так и его гениальная догадка обрастала все большим количеством подробностей, которые сулили совершенно необозримые, грандиозные перспективы.

С огромным трудом Психо заставил себя соображать быстрее и увидел побочную линию своей новорожденной теории, обещавшую ей практически вечное существование. Сияющие горизонты ослепили его, волна восторга захлестнула с головой, остроконечная мордочка мучительно исказилась и задралась вверх, пока он пытался выкарабкаться из этого бурлящего котла соблазнительных возможностей и блестящих вариантов. Последнее умственное усилие едва не оказалось для него роковым. Психо даже показалось, что у него из ушей пошел дым. Он физически ощущал, как клетки его мозга плавятся и текут.

Остальные с удивлением и страхом следили за тем, как его черты застыли в пароксизме экстаза. Тщедушное тельце корчилось и тряслось, шерсть встала дыбом, а сердце отчаянно колотилось. Невозможно! Гениально! Блестяще! Нет, он больше не выдержит, подумал Психо, чувствуя, как его бедные мозги в отчаянной спешке завершают последние штрихи, делая представившуюся ему картину совершенной в своем изяществе и красоте…

В этот момент все вокруг почернело.

Психо открыл глаза и увидел склонившиеся над ним озабоченные морды. «Где я?» — подумал он и тут же вспомнил свою замечательную импровизацию. Выждав несколько мгновений, Психо позволил себе улыбнуться торжествующей, победоносной улыбкой — такой широкой, что она едва поместилась на его хрящеватой остроконечной мордочке. «Вверх ногами — вот как это называется», — подумал он. Изящный вариант, который позволяет решить все проблемы. Не самая трудная добыча — напротив, одна из самых легких. Не самая редкая тварь — напротив, одна из самых распространенных. Не самый неприятный зверь — напротив, один из самых популярных! М-Первый и М-Второй могут откусить себе хвосты!

— Это фантастично! — выдохнул он, задрожав от нового приступа восторга. — Фан-та-сти-чно! У меня и раньше были удачные импровизации, но это такая выдумка, такая!.. Ты просто не поверишь, Мата!

Мега пребывал в замешательстве. Он чувствовал себя неловко из-за своего неожиданного ухода и неко^-торое время назад присоединился к заседанию вожаков; тут все еще возбужденный мастер-импровизатор огорошил его своим странным сообщением.

— В своем списке охотничьих предпочтений норок я дал кроликам индекс десять,— тараторил Психо.— Они достаточно велики, к тому же кроликов нелегко догнать благодаря их мощным задним лапам. Зато из каждого кролика получается обильный фонтан крови, да и мозг у них большой, так что его приятно высасывать. Словом, как тебе, наверное, известно, массы любят

кроликов. Но самое главное, что устраивает нас больше всего, это их многочисленность и плодовитость! — продолжал он, старательно избегая упоминания о промахе Вождя в день появления норок в лесу. — Не успеем мы уничтожить одно поколение, как на смену ему уже приходит новое, еще более многочисленное, и не только в лесу, но и в его окрестностях — в полях и на склонах холмов. Что нам необходимо сделать, Мега, это объявить кроликов Врагами Общества Номер Один! — воскликнул он, едва не обмочившись от восторга. — Мы скажем массам, что кролики собираются захватить не только наш лес, но и весь мир. А потом… потом мы дадим стае невыполнимое задание — уничтожить всех кроликов, всех, до последнего длинноухого остолопа. Это настоящая импровизация, Мега, — заставить норок поверить, будто они находятся в состоянии постоянной борьбы за свой лес, этакого непрекращающегося крестового похода ради спасения мира от лопоухой опасности. «Хороший кролик — мертвый кролик», «Видишь кролика — убей его!», «Очистим наш лес от куцехвостой мрази!» Эти лозунги, если их правильно подать, помогут нам найти норкам занятие на очень длительный срок. А тем временем другие обитатели леса смогут беспрепятственно размножаться, и — глядь! — мы снова сможем охотиться на кого хотим.

Обдумывая все это, Мега невольно содрогнулся.

— Но ведь это неправда, что кролики стремятся к мировому господству! — возразил он.

— Кто ты такой, чтобы утверждать: «Правда здесь, а там ее нет»? — резко оборвала Мата.

«Я — Вождь!» — собирался ответить Мега, но вспомнил, как Психо и Первый со Вторым говорили насчет свободы. Может быть, пронеслась в голове у Меги тревожная мысль, он тоже не обладает монополией на истину? Но даже думать об этом ему было страшно — ведь он всегда так гордился тем, что видит и понимает больше Других.

— Всеобщей, универсальной истины не существует, — заметила Мата, сочувственно улыбаясь. — Есть истина — и есть истина. Но, будучи Вождем, первое, что ты должен сделать, — это признать, что М-Первый и М-Второй абсолютно правы. Это не просто, но необходимо. Ведь и ты, и я — мы оба знаем, добычи становится с каждым днем все меньше и меньше. Вторым твоим шагом должно быть осознание необходимости предпринять какие-то шаги, чтобы исправить положение. .Какая разница, как оправдать «кампанию по истреблению ушастых», если она сама по себе отвечает интересам нашей главной истины?

Мега ответил не сразу. Слова Маты слишком напоминали головоломку. Но единственной альтернативой предложению Психо, которую он видел, было переселение. Вот только куда? У них на примете не было никакого другого леса и, как подозревал Мега, уже никогда не будет. Да и что может заставить норок вот так запросто бросить свой Предприимчивый Лес, уютное и обжитое Плато, полюбившиеся аттракционы Водорамы? Если просто взять и потребовать от них такой жертвы, дело запросто может кончиться восстанием.

— И все-таки, Мата, в этом есть что-то такое… неправильное, — слабо возразил он.

— Я знаю,— ответила она, явно стараясь его утешить. — Просто так не бывает, чтобы все всегда было правильно.

Глава 43. ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

Мега угрюмо шагал по Плато, вырывавшийся из его пасти парок сердито кудрявился, поднимаясь вверх, и все встречные старались свернуть, чтобы не столкнуться с Вождем нос к носу. Вскоре норки обнаружили, что плохое настроение посетило в это утро не только их главного лидера. Сначала Макси свирепо рявкал на них во время церемониального утреннего прохождения под полосатым талисманом, потом Отдел норкетинга забросал их странными, смущавшими душу вопросами, а под конец из своей норы выполз Психо, который выглядел просто зловеще, — у всех, кто не-

нароком встречался с ним взглядом, шерсть на хребте вставала дыбом.

Вскоре по Плато поползли слухи. Дело, несомненно, было в молодой самочке, которая загадочно пропала два дня назад.

Никто не видел и не слышал, как накануне вечером другая самка ворвалась прямо в нору Макси и сообщила, что наткнулась в полях на мертвое тело пропавшей. Макси гарантировал ей сходную участь, если она скажет кому-нибудь хоть слово, и немедленно разбудил Мегу. Вместе, уже глубокой ночью, они тайком отправились на место происшествия. Пропавшая самочка попала в установленные людьми силки в самой гуще колючей живой изгороди. Ее отчаянные попытки освободиться не дали никакого результата; напротив, с каждым рывком проволочная петля затягивалась сильнее, и в конце концов норка задушила сама себя.

— Дня два или около того мы еще сможем это скрывать, но информация обязательно просочится, мой Вождь, — проговорил Макси. — Думаю, самым разумным было бы объявить норкам о происшествии сегодня же.

И вот теперь, когда вожаки стаи собрались в его норе, Мега задал им только один вопрос:

— Что мы скажем норкам? Лидеры смотрели в пол.

— На кого люди поставили эти силки? — неожиданно спросил Психо. — Кого они хотели поймать?

— Конечно, какого-нибудь кролика, — проворчал Мега.

— Возможно, нам удастся использовать этот случай для наших целей, — отозвался Психо.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Мега.

— Все очень просто, Вождь, — с энтузиазмом воскликнул великий импровизатор, оседлав своего любимого конька. — Почему бы не объявить массам, что это кролики убили нашу сестру, и не организовать паломничество к месту ее гибели?

— В жизни не слышал ничего более бесчестного и позорного! — взорвался Макси, не в силах сдерживать себя. — Это же нечистоплотная игра!

— Не пойми меня неправильно, мой Вождь, — обратился он к Меге, и в его голосе прозвучала искренняя озабоченность. — Я обеими лапами голосую за истребление кроликов, больше того: я уже закончил все приготовления и готов начать в любой момент. Однако я категорически против того, чтобы использовать как предлог трагическую гибель нашей сестры. Здесь нет никакой логики. Рядовые не так глупы, они ни за что не поверят в эту хреновину, попомни мои слова!

— Логика здесь есть, Мега, — с возмутительной наглостью настаивал Психо. — Если бы в лесу не водились кролики, разве стали бы люди ставить на них силки? Кто же ответствен за гибель норки, как не они? Кроме того, ты сам прекрасно знаешь — стоит хорошенько завести массы, и они теряют и рассудительность, и здравый смысл.

«Если они вообще обладают этими качествами», — мысленно добавил он.

— Меня такое объяснение не устраивает, — отрезал Макси. — Я все равно не согласен.

Мега не мешал им спорить. Он был не в силах выбрать между врожденной честностью и политической мудростью. В конечном итоге это он санкционировал бесконечную истребительную войну с кроликами и, как и все остальные, до какой-то степени поверил в ее необходимость и неизбежность. С другой стороны, Мега чувствовал себя так, словно это решение и было первым шагом к пропасти, что бы там ни твердила Мата о «разных истинах» и прочем. И все же расчетливый и холодный цинизм Психо переходил всякие границы, даже те, к которым, как надеялся Мега, они никогда не приблизятся. Теперь он видел, что любую так называемую истину можно без особого напряжения преобразовать в нечто убедительное для норок. Негибкий ум Макси не мог перескочить через эту пропасть, но Мега знал, что нужно сделать, чтобы идея паломничества к месту гибели их сестры сработала. Это был личный вызов его талантам и способностям, не больше и не меньше, но Мега был уверен в успехе.

— Это была одна из моих «воительниц», — негромко вставила Мата. — Так или иначе, но нам придется объяснять, что с ней случилось. Почему бы не использовать ее смерть в общих интересах и не начать кампанию по истреблению кроликов? Ты Вождь и должен в первую очередь думать о своем народе, — напомнила Мата.— Твоя главная задача — запустить это шоу.

— Но какой ценой, Мата? — спросил Мега в отчаянии.

— Любой ценой, Мега.

Как ни бушевала, как ни гремела река, врываясь в узкую горловину, начинавшуюся сразу за Плато, ее голос почти не был слышен за ревом ветра, который с легкостью раскачивал самые толстые деревья и безжалостно трепал кошачий хвост, болтавшийся из стороны в сторону на самодельном канате. Непогода никак не хотела улечься, и собравшиеся под Кривым буком норки вынуждены были напрягать слух, чтобы расслышать, что говорит им Мега.

— Мои норки! — прокричал он. — Вы все знаете, зачем я привел вас в этот чудесный лес — чтобы здесь вы сделались свободными. Но это еще не все. Будучи великим народом, мы должны исполнить свою историческую миссию. Мы должны спасти не только этот лес, но и весь мир! Мы, ваши вожди, узнали о существовании свирепого и безжалостного врага, победить которого наш долг и наше предназначение.

В толпе произошло легкое замешательство, потом стая расступилась и в проходе показались два взмыленных норковорота, которые волокли за собой мертвого кролика. Бросив тушку к ногам Меги, они отступили в сторону* и Вождь наклонился, чтобы как следует ее обнюхать. Между тем в толпе раздались первые смешки. Какого бы нового врага ни назвал им Мега, — а они уже были готовы к тому, что очередной противник будет пострашнее выдры, — это вряд ли могли быть трусливые длинноухие кролики!

— Как видите, это всего лишь кролик, — прокричал Мега, словно прочитав их мысли, как когда-то делал глашатай Старейшин Габбла. — Хороший кролик, потому что это — мертвый кролик! Но его многочисленные друзья и родственники еще живы и потому — опасны! Почему, мои норки? Потому, что они размножаются. Они постоянно размножаются, они только и делают, что размножаются! И они никогда не перестанут это делать!

Хихиканье в толпе прекратилось. Норки с пониманием переглядывались и кивали друг другу. Плодовитость ушастого племени изумляла даже их.

— Вам известно, что лесные жители видят в нас свирепых захватчиков, которые уничтожают все живое,— продолжал их лидер.— Но кто говорит об этом больше других? Все те же кролики! И в то же самое время эти лукавые создания планируют ни больше ни меньше, как уничтожить лес, который мы знаем.

Вот теперь норки были озадачены. Как могут эти глупые создания уничтожить что-либо, кроме травы? Или, может быть, их предводитель… того… спятил?

— Под этой дурашливой личиной скрывается всепобеждающее стремление к завоеванию. Кролики выглядят робкими и глупыми, но это только военная хитрость, которая почти удалась. Они почти заставили нас поверить в свою безвредность! На самом деле все это время кролики делали все, чтобы завоевать мир благодаря своему численному превосходству. И нам, норкам, самой судьбой назначено нанести презренным кроликам сокрушительный удар и спасти лес… нет, целый мир от нашествия орд кроликов!

Под деревом установилась потрясенная тишина. Даже ветер как будто стих. Воспользовавшись паузой, Мега уступил трибуну М-Первому и М-Второму, которые обрушили на аудиторию ворох статистических данных, «научно» подтверждавших теорию о том, что если позволить кроликам беспрепятственно плодиться и размножаться, то они не только погубят всю растительность, но и вытеснят все остальные виды живых существ. Слушая их, норки начали потихоньку ворчать, выражая этим свое согласие. Может быть, далеко не все понимали, что такое «геометрическая прогрессия» и «научно обоснованный факт», зато они очень быстро разобрались, в чем тут суть.

— Дорогие норки!..— Это был уже Психо, явно наслаждавшийся моментом. — С самого начала мы впали в заблуждение, вполне, впрочем, простительное, полагая, что нашими главными врагами являются самые свирепые и сильные обитатели леса. А тем временем эти робкие на вид существа скрытно осуществляли свои зловещие планы, словно черви, разъедающие изнутри спелый плод. Взгляните на их норы — на те самые, в которых вы сейчас живете. Это же настоящие произведения искусства! Разве могли глупые, неумелые существа прорыть такие замечательные, так хитро спланированные подземные убежища? Нет, нет и еще раз нет! Эти норы — часть их далеко идущего плана. Кролики — это черви-паразиты в плодородном чреве земли, старающиеся разорвать цепь жизни, которая поддерживает нас всех!

— Да, мои норки, кролики — это настоящие паразиты! — подхватил Мега, снова занимая центральное место. — Кролики — это грязь, мусор, отбросы! Они загрязняют и убивают землю, хотя сами на ней же живут. Это они разносят заразные болезни, о которых нам пока приходилось только слышать. Моровое поветрие способно полностью уничтожить целый вид живых существ, но только не самих кроликов…

Ветер, завывавший над Плато, относил часть его слов в сторону, но стая слушала своего Вождя как зачарованная. Непогода всегда заставляла норок чувствовать себя бодрее, заводила их, и Психо со злобным удовлетворением заметил, что кое-кто уже теребит труп кролика.

Норковороты выступили вперед и осторожно оттеснили от остывающей тушки самых ретивых кролененавистников. Мега, в свою очередь, жестом призвал стаю к спокойствию и вниманию.

— Необходимо держать себя в лапах, — сказал он с ноткой печали в голосе. — Мы открыли этот подлый заговор, но кролики уже успели нанести нам первый жестокий удар. Нам предстоит совершить одно печальное путешествие, которое позволит вам окончательно удостовериться в том, кто наши злейшие враги. Больше того — наши убийцы. Не честные, отважные хищники, как мы с вами, а холодные, расчетливые, подлые убийцы. Убийцы норок.

Норки в ужасе переглянулись.

На свободе норки одичали, их глазки-бусины заблестели ярче, а дух укрепился. Каждая из них стала совершенной во всех отношениях машиной для охоты и убийств, и в то же время на открытом всем ветрам пространстве полей, под бескрайним высоким небом, по которому табунами неслись мятежные серые тучи, они снова почувствовали себя стаей, единым целым. Норки невольно прижимались друг к дружке теплыми боками, стремясь лишний раз убедиться в товарищеской поддержке и победить неизбежный страх перед тем, что им предстояло увидеть.

Вот и живая изгородь. Мега ненадолго остановился с наветренной стороны, чтобы еще раз обратиться к стае.

— Даже я, ваш Вождь, не сумел предотвратить трагедии, которая произошла здесь, — сказал он. — И за это я покорнейше прошу меня простить.

Норки обменялись недоуменными взглядами. Не в характере Меги было просить прощения.

— Прежде чем это душераздирающее зрелище предстанет перед вашими глазами, узнайте, во всем виноваты наши новые враги — кролики, — прокричал Мега. — Это преступление на их совести. Они знали, где установлена ловушка, которую люди сделали, чтобы ловить их самих. И вот: они заманили туда нашу несчастную сестру, а сами стояли вокруг и смотрели, как она уми-

рает в страшных мучениях. Это ли не доказательство их хитрости и злонамеренности? Это ли не свидетельство опасности, которую они представляют не только для всего мира, но и для нас, норок? Мужайтесь, мои норки, и скорбите вместе со мной!

Не сказав больше ни слова, Мега быстро повел стаю вдоль живой изгороди туда, где посреди утоптанной тропы, между двумя узловатыми стволами боярышника, лежала мертвая норка. В том, что это кроличья тропа, никто не сомневался. Стальная проволочная петля глубоко врезалась в горло норки, язык вывалился из пасти, а мертвые, остановившиеся глаза вылезли из орбит. Засохшая кровь на подушечках лап и взрытая земля свидетельствовали о том, какими продолжительными и ужасными были ее предсмертные муки.

Увиденное повергло норок в шок. Одна за другой, они медленно проходили мимо страшного места, многие останавливались и подолгу молчали. Воображая себе мучения, которые перенесла несчастная, норки болезненно морщились и скалили зубы.

— Что может быть хуже такой смерти? — спросил Мега. — Кролики поступили жестоко, трусливо, бесчестно. Это позор — использовать человека, чтобы он убивал в твоих интересах, но таковы кролики. Эта смерть взывает об отмщении! Так пусть гибель нашей сестры не будет напрасной! Давайте сделаем все, чтобы сорвать коварные замыслы кроликов, пока они не прикончили еще кого-нибудь из нас!

Никто ни на мгновение не усомнился в логике про-исхвдящего. И никто не заметил, как мастер-импровизатор исчез.

Ведя колонну норок обратно на Плато, Мега жалел, что не сказал «нет» еще одной импровизации, которую задумал и взялся осуществить Психо. Сначала он было рявкнул на него, но в конце концов сдался, доведенный до крайности изматывающей настыр-ностью своего мастера-импровизатора. Одной импровизацией больше, одной меньше — никакой роли не

играло. Обращаясь к стае на Плато, он сам был возбужден своим красноречием, однако, когда снова увидел погибшую, его охватила глубокая печаль. В эти минуты ему больше всего хотелось не иметь никакого отношения к этому трагическому происшествию. Очевидно, его угнетенное состояние настолько бросалось в глаза, что Психо даже прочел ему коротенькую лекцию, или, вернее сказать, нотацию, о том, как опасно лидеру поддаваться тем же чувствам и эмоциям, которые владеют его подданными.

Но разве в душе у каждой истинной норки не должен бушевать настоящий огонь, заставляющий ее делить со своими собратьями все радости и горевать вместе с ними? И это вовсе не значило быть мягкотелым — это значило быть по-настоящему заботливым, небезразличным, любящим, в конце концов.

Тут Мега представил, как в эти самые минуты Кры-сеныш, поспевший на Плато раньше стаи, зловеще хихикая, осуществляет свою «завершающую ударную импровизацию», и ему стало совсем скверно. Но остановить Психо все равно было уже нельзя, и Меге не оставалось ничего другого, кроме как исполнить свою роль до конца. Он вел норок так медленно, как только осмеливался, стараясь дать Психо как можно больше времени на подготовку. Впрочем, медленный, похоронный шаг вполне соответствовал мрачному настроению стаи.

Когда стая подошла совсем близко к Плато, навстречу выскочил взмыленный Психо.

— Скорее! Беда! — крикнул он еще издалека. — Смотрите, что сделали эти паршивые кролики!

Дрожащей от напряжения лапой он указывал на кошачий хвост, который раскачивался на веревке под ветвями Кривого бука.

О ужас! Их гордый символ больше не был безупречно прямым; кто-то согнул его дугой так, что он отдаленно напоминал пару безвольно повисших кроличьих ушей.

— Смотрите! — снова взвизгнул Психо. — Подлые кролики специально выбрали удобный момент, чтобы в наше отсутствие надругаться над святыней!

В самом деле, сегодня норки впервые оставили свою базу без охраны.

Тем временем Психо подбежал к Буку и вцепился зубами в сплетенный из плюща канат. Хвост упал на землю и, поскольку теперь он был изогнут дугой, неуклюже покатился по траве, кувыркаясь под напором яростного ветра. Остановился он на том самом месте, где совсем недавно лежал труп кролика, и норки дружно ахнули. Тело исчезло!

Психо подбежал к поверженному символу и стал его обнюхивать, а норки тревожно застрекотали. Что-то неслыханное творилось на Плато. А Психо уже поднял свою крысиную морду к нахмурившимся небесам и воскликнул самым страшным голосом, на какой был способен:

— Кролики! Я чую кроликов. Они везде, везде!

— Я тоже чую! И я! И я! — начали выкрикивать другие норки, носясь кругами вокруг дерева.

Психо мог торжествовать. Каждая норка, которая остановилась бы хоть на секунду, несомненно, сообразила бы, что порывистый сильный ветер должен отнести прочь даже резкий запах лисицы, но, пока Психо продолжал твердить свои заклинания, никто из них не мог даже сосредоточиться. Как удалось кроликам так незаметно подкрасться к их жилищам? Где они теперь? Что они предпримут в следующую минуту?

Психо выжидал, совершенно уверенный в успехе.

— Вон один из них! Там, смотрите!..— неожиданно крикнул он, указывая на мечущиеся под напором ветра кусты. Норки всей толпой ринулись туда.

— Вон еще один! Я видел, точно! — начали раздаваться крики.

За каждым кустом им виделись ушастые тени и горящие злобой глаза.

— Внимание, норки! — раздался мощный голос Мак-си, на мгновение заглушивший шум. — Добровольцы, желающие уничтожать кроликов, — ко мне! Кто хочет отправиться с карательной экспедицией?

— Мы все хотим! — раздался в ответ дружный свирепый вопль.

Глава 44. МИР НАШЕМУ ЛЕСУ

Хотя весна в Старом Лесу всегда была самым замечательным временем года, Филину казалось, будто в этот раз она особенно красива. Сначала, как бывало всегда, распустились пронзительно-белые цветы терна, предвещавшие последние заморозки, и эти заморозки наступили, но быстро прошли. Зима сдалась окончательно, но уходила она под трубный вой ветров и шелест проливных дождей, смывающих в реку скопившийся за зиму мусор, и буровато-желтая мутная вода уносила его неведомо куда. Когда кончились дожди и кусты боярышника покрылись нежно-розовыми цветами, из пропитанной влагой земли дружно полезли весенние травы и цветы, а на деревьях лопнули почки. Все обитатели леса были уверены, что нежная зелень молодых листьев никогда еще не была такой призрачно-прозрачной, цветы диких яблонь такими розовыми, чашечки первоцвета такими изящными и пышными, а подснежники-пролески никогда еще не покрывали землю таким густым голубым ковром — местами он отливал прямо-таки индиговой синевой.

Ничего удивительного, что из всех времен года лесные жители больше всего любили именно весну. Несчастья и лишения Больших Холодов остались позади и напрочь забыты; земля и воздух хорошо прогрелись, а пришедшие в движение жизненные соки побуждали животных, птиц и насекомых срочно строить дома и обзаводиться потомством.

Однако в эту весну угрюмая тень страха и исходившей от норок угрозы омрачала настроение. Даже весенний запев скворцов и жаворонков звучал как-то неуверенно, приглушенно, словно исполнители отдавали последний долг своим многочисленным сородичам, которым уже никогда не вить гнезд, не перепархивать беззаботно с ветки на ветку и не будить лес утренним щебетом. Птицы, да и звери тоже,— все чувствовали, что праздновать особенно нечего.

А Большие Холода в этом году выдались особенно суровыми. Морозам сопутствовал пронизывающий ветер. Он свистел и стонал среди голых ветвей, а выпавший снег не только заглушил звуки обычной лесной жизни, но и укрыл землю плотным белым покрывалом, которое продержалось больше полумесяца, и все это время лесные обитатели жили впроголодь. Те, кто привык искать пищу в земле, напрасно скреб лапами твердую как камень почву, в то время как существа, питающиеся семенами и растениями, забирались все дальше и дальше в поля в отчаянной надежде выкопать из-под снега пучок прошлогодней жесткой травы. Эти дальние походы были тем более опасны, что на открытой местности изголодавшиеся птицы и грызуны становились легкой добычей хищников, которые тоже не процветали. Словом, это был один из тех нелегких периодов, когда смерть от холода или от голода оставалась каждодневной реальностью. Но не успели лесные жители, сумевшие уцелеть в этих нелегких условиях, вздохнуть свободно, как в лес прибыли норки, превратив их жизнь в ночной — или дневной, в зависимости от того, какого образа жизни придерживалось то или иное живое существо,— кошмар.

— Я намерен созвать самое представительное собрание, какое только удастся, — с вызовом заявил Большая Задница, потирая передней лапой белое пятно на лбу.

— Зачем? Чего ты хочешь добиться? — проклекотал Филин раздраженно.

Он знал, что неугомонные лесные трепачи продолжают тайком устраивать небольшие собрания и митинги, но все это были неофициальные мероприятия, проводившиеся к тому же в глубоком подполье. В глубине души он считал это единственным положительным следствием вторжения норок.

— О том, чтобы чего-нибудь добиться, нет и речи! — с горячностью возразил ему кролик. — И никаких личных целей я тоже не преследую,— добавил он на всякий случай, заметив в глазах Филина сомне-

ние. — Неужели ты не понимаешь, что мы не имеем права просто так взять и отказаться от наших демократических завоеваний? От сложившейся процедурной практики и устоявшегося протокола? Ведь если мы прекратим проводить собрания, это будет означать, что мы запуганы норками, что мы сдаемся! Или у тебя есть лучшие предложения?

— Всякое собрание, — счел необходимым указать Филин, — сопряжено с огромным риском. Где ты предлагаешь его устроить?

— А хотя бы и здесь… — Лопух с одобрением оглядел рощицу на холме. — Ты выбрал прекрасное место, Филли. Этот холм достаточно далеко от леса, а деревья, и особенно яма, скроют нас всех от постороннего глаза. Гляди, здесь даже Пень есть!

Он с довольным видом указал на расщепленный ствол упавшего дерева, валявшийся посреди ямы, и Филин почувствовал себя польщенным.

— Ты, наверное, захочешь, чтобы я снова стал Исполнительным Председателем? — скромно спросил он. Впрочем, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы угадать ответ.

— Конечно! — воодушевился Лопух. — Даже больше того: я хотел бы, чтобы ты уговорил прийти твоих знакомых хищников, всех насекомоядных и всеядных тоже. Им пора понять, что опасность грозит нам всем.

— Я сам так думаю, — согласился Филин, гадая, скольких ему удастся уговорить.

Потом Лопух как-то осунулся и обмяк, и Филин подумал, что он, наверное, ужасно устал. Кролик выглядел еще более грустным и старым, чем в прошлый раз. Как будто вся ответственность за судьбу леса лежала персонально на нем.

— Не переживай ты так, — по-дружески грубовато сказал Филин. — Что-нибудь обязательно подвернется.

— Может быть, — согласился Лопух. — Но я лично в этом сомневаюсь.

С этими словами он развернулся и, поморщившись от боли в плече, тяжело поскакал прочь.

Филин проводил его взглядом и подумал, что ему ничего не остается, кроме как согласиться с Большой Задницей. Никакого выхода он не видел.

— По крайней мере это начало, Рака! — умоляющим голосом сказал Филин.

— Скорее конец, — с отвращением каркнула Рака. — Где это видано, чтобы от кроликов была какая-нибудь польза?

Филин только вздохнул. Ответить на этот вопрос было нелегко.

— Как бы там ни было, кроме собрания Сопричастных Попечителей, лесу не на что рассчитывать. К тому же, согласись, чем больше не-Попечителей явится на это заседание, тем больше шансов, что из этого что-нибудь выйдет.

— Выйдет что? — раздраженно переспросила Рака.

— Я пока не знаю,— вынужден был признать Филин.

По правде говоря, Филину уже надоели безрезультатные попытки убедить знакомых хищников в необходимости совместных действий. Совсем недавно он навестил Оруэллу, но разговор с выдрой только усугубил его отчаяние.

— Лично для меня этой проблемы больше не существует, — без обиняков заявила выдра. — Я держусь подальше от них, а они стараются не попадаться на моем пути. Боюсь, что вам, лесным жителям, придется тонуть или выплывать самим, без меня.

После этого удручающего разговора Филин решил попробовать другие аргументы. Хищники, решил он, даже не принимая участия в собрании Сопричастных Попечителей как таковом, должны были прийти, чтобы обеспечить охрану рощи на случай, если норки нападут. Однако даже такое предложение не вызвало никакого энтузиазма у тех, к кому он обращался.

— Я прекрасно понимаю, что кое-кто достаточно иронично относится ко мне, — пожаловался Филин Раке. — Наверное, это справедливо. Но пойми, мне уда-

лось понять то, чего они пока не уразумели. Увы, мои друзья-хищники превратились в замшелых эгоистов.

— На твоем месте я бы не волновалась, — ухмыльнулась Рака, — не такие уж они замшелые, просто ты когда-то им досадил, и теперь они платят тебе той же монетой. Но не сомневайся, на собрание они придут. Я, во всяком случае, обязательно буду там.

Едва Филин опустился на ветку ильма, которой предстояло сегодня послужить в качестве нового насеста для Постоянного Исполнительного Председателя, он сразу увидел, что Рака была права. Все его старые приятели по Обществу Памяти Полевой Мыши были налицо. Устроившийся по своему обыкновению на галерке Борис громко и возмущенно фыркал, в подлеске мелькал рыжий мех неуловимого Фредди, и даже канюки, наотрез отказавшиеся спуститься с небес на землю, исполнили свое обещание и парили высоко в небе, наблюдая за окрестностями. Их крылатые тени время от времени стремительно скользили по поляне, нервируя многочисленных полевок, мышей и землероек, так и норовивших укрыться под листиком или зарыться в землю.

Сопричастные Попечители явно соскучились по полноценным собраниям и митингам. Филин, утвердившийся на своей председательской ветке, даже испугался, как бы существовавшие в прошлом фракции не воспользовались случаем, чтобы снова сцепиться из-за пустяков. К счастью, в новой обстановке все разговоры о «Слизнях за Прогресс», «Правящем Большинстве Муравьиных Куч» потеряли свое значение. Даже Кувшинка воздерживалась от выступлений в пользу Фронта Освобождения Червей, и Филин с горечью подумал, что впервые, когда у этих несчастных трепачей появилась серьезная тема для обсуждения, они сидят как воды в рот набравши.

Но он ошибся. После нескольких плаксивых жалоб и публичного ломания лап по поводу поразившего лес несчастья на импровизированный Пень вспорхнула серая завирушка.

—– Я предлагаю направить норкам петицию! — проверещала она тоненько.

Услышав это, Филин едва не застонал в голос. В прошлом петиции принимали буквально на каждом собрании. Сопричастные Попечители протестовали против того, возражали против сего, требовали что-то запретить и выражали свою озабоченность в связи с тем-то и тем-то. Все эти пламенные воззвания и призывы, как правило, благополучно игнорировались теми, кому они были адресованы. Та же судьба была уготована и любимым детищам Лопуха — Уложению и Биллю о Правах, которые, как недавно открылось, были формально приняты на крошечном собрании, где присутствовало всего несколько кроликов.

— Преступления, совершенные норками в лесу, слишком многочисленны, чтобы их перечислять, — продолжала вещать завирушка. — Они нарушили все мыслимые морально-этические нормы и законы, которых придерживаемся и за которые последовательно выступаем мы, Сопричастные Попечители. И все же, будучи птицами в высшей степени приверженными здравому смыслу и принципам доброй воли, мы уверены: стоит только разъяснить норкам наши взгляды, как чувство порядочности заставит их либо признать свои ошибки и изменить свое поведение, либо навсегда покинуть наш лес. Мы, завирушки, организовали рабочую группу по подготовке текста обращения к норкам. Отдавая себе отчет в том, что ситуация требует проявить твердость, мы тем не менее предлагаем быть с норками предельно любезными; по нашему глубокому убеждению, это не может повредить проводимому нами политическому курсу.

«Что бы это могло означать? — подумал озадаченный Филин. — Если завирушки намерены быть любезными с норками, то они вынуждены будут позволить им остаться. Может, у них это называется „проявить твердость"?..» Он едва не расхохотался в голос, когда попытался вообразить себе завирушку в гневе. Судя по всему, Борис на другом конце площадки подумал примерно о том же, вот только смешная сторона всего сказанного до него, как обычно, не дошла. Барсук свирепо тряс своей полосатой головой, что, насколько было известно Филину, предвещало взрыв.

Завирушка, проникшись сознанием собственной значимости, несколько раз пискнула, прочищая горло.

— В качестве исходного наша рабочая группа предлагает следующий текст: «Мы, птицы, звери, АРРЛ (Ассоциация Рыб и другого Речного Люда) и МПС (Мириады Прочих Существ) Старого Леса, составляющие Общество Сопричастных Попечителей, не можем дальше мириться с многократными нарушениями принятых нами Лесного Уложения о Порядке и Билля о Правах Существ и требуем, чтобы вы, норки, либо полностью прекратили свою разрушительную, не совместимую с духом и буквой упомянутых документов деятельность, либо немедленно переселились в другую местность, так как ваше присутствие в нашем Старом Лесу подрывает основные устои нашего общества, дестабилизирует его и отрицательно сказывается на общей экологической ситуации».

Некоторое время собрание молча переваривало эту словесную кашу. В тишине презрительное фырканье барсука прозвучало особенно громко и оскорбительно.

— Мы, трепачи пустоголовые, не можем мириться с тем, что вы нас жрете, и предлагаем вам либо проваливать из нашего обожаемого леса, либо превратиться в глупых кроликов и носиться по лесу с собрания на собрание,— провозгласил он тоненьким баском, явно пародируя писк завирушки, а потом повернулся к собранию массивным задом и заковылял прочь.

— Петиция, это, конечно, очень хорошо,— громко сказал Филин, не в силах больше молчать. — Но я позволю себе задать один простой вопрос: кто возьмется ее доставить?

Наконец-то их проняло, торжествуя, подумал он, увидев, как Сопричастные Попечители прячут глаза, с беспокойством переступая с лапы на лапу. Но его радость оказалась недолговечной.

— Я, — просто сказал Лопух, и клюв Филина сам собой открылся. В следующее мгновение кролик разразился продолжительной и страстной речью, в которой много и красиво говорил о торжестве здравого смысла,

в Филин, решив, что это самая длинная записка самоубийцы в истории, сдался без возражений.

Остальные Сопричастные Попечители слушали своего лидера в благоговейном молчании. Шум поднялся только тогда, когда на Пне Лопуха сменил белый голубь.

— Я тоже полечу и понесу в клюве оливковую ветвь, — проворковал он.

— Какую ветвь?! — взволнованно крикнула Рака из гущи грачиной стаи, рассевшейся над самой головой Филина. Поначалу она очень гордилась тем, что ей удалось убедить своих знакомых прийти на собрание, однако, как она и боялась, кроличья дурость все-таки выплыла на поверхность. Нет, никогда больше она не поддастся на уговоры своего старого дружка Филина…

— Оливковую, — спокойно повторил голубь.

— Но в нашем лесу не растут оливы, глупая ты птица!

Голубь с невинным видом скосил на нее глаз.

— Молодой побег орешника, веточка дуба, ясеня, платана — все годится. Никакого особенного значения это не имеет, — безмятежно сказал он. — Главное, что веточка в моем клюве представляет собой универсальный символ мира. При его появлении все убийства тут же прекращаются, и на земле торжествуют мир и гармония.

Завирушки стайкой ринулись на трибуну, чтобы поддержать это дурацкое заявление, и Рака почувствовала, что с нее хватит.

— И как, по-вашему, восторжествует мир? — задала она риторический вопрос. — Нет, нет, не говорите мне. Я сама вам расскажу. Ты, значит, полетишь на Плато с веточкой в клюве, а норки, лишь только завидят тебя, сразу поймут, что до сего момента они жили совершенно неправильно. Послушай, птица, — продолжала она насмешливо,— может, тебе еще поворковать для эффекта? Кур-кур, мерзкие норки! Будьте хорошими, мерзкие норки. Кур-кур! Уходите-ка поскорей, мерзкие норки!..

Она так удачно подражала мягкому голубиному воркованию, что многие не удержались и прыснули.

— «О ужас! — скажут мерзкие норки. — Какими мы были нехорошими! Взгляните только на эту зеленую ветку в клюве чудесной белой птицы! Этот универсальный символ указывает нам, что где-то мы оступились. Как нам стыдно! Мы действительно вели себя мерзко и теперь должны поскорее убраться отсюда, чтобы все лесные зверюшки жили мирно и счастливо. Прощайте, милые лесные жители. Просим у вас прощения за причиненное беспокойство. Не поминайте лихом!» Я ничего не пропустила? — строго спросила Рака под восторженное хихиканье других грачей.

— Возможно, — невозмутимо отозвался голубь, у которого не встопорщилось ни одно из его сверкающих белых перьев. — Боюсь, правда, что мы, голуби, не очень много знаем о самом символе. Наша миссия состоит в том, чтобы служить гонцами, доставляющими его в нужное место.

— Ну ладно, гонец, расскажи-ка нам, как действует твой символ?

— Он взывает к светлым сторонам характера норок, — с готовностью отозвался голубь. — А что?

— Неужели никто из вас еще не понял, что у норок нет светлых сторон характера? — прокаркала Рака, словно не веря своим ушам. — Неужели вы еще не усвоили, что единственным языком, который они понимают, является язык силы? Убей или умри — это им ближе и понятнее.

Филин не мог не признать, что Рака права, однако даже его тронула хрупкая красота этого изящного, снежно-белого существа. Контраст между голубем и угольно-черной крикливой Ракой был разителен. «Неужели, — подумал Филин, — Рака не понимает, что перед ней просто тупой самодовольный блондин, которого не стоит принимать всерьез? Отчего она так разгорячилась?»

Он повернул голову, чтобы призвать ее к порядку, но увидел, что в этом нет нужды. Рака в ярости только сдавленно хрипела, широко разевая черный блестящий клюв.

— Какой у нас следующий вопрос на повестке? — властно проухал Филин, отворачиваясь.

Других вопросов не было.

— Собрание объявляется закрытым! — гаркнул Филин, взлетая. У него было только одно утешение: на его памяти это оказалось самое короткое собрание Сопричастных Попечителей.

Глава 45. БЕГИ, КРОЛИК, БЕГИ…

— Охотничьи команды готовы, мой Вождь. Ты должен сделать выбор.

— Хорошо, сейчас я выйду.

Прежде чем покинуть нору, Мега тщательно зачесал наверх мех на макушке; он бессознательно проделывал это с тех пор, как Отдел норкетинга рекомендовал ему агрессивный стиль. Его сомнения относительно правомерности кампании по истреблению кроликов улеглись, когда он увидел, какой замечательный эффект она дала едва ли не с первых дней. Усилиями Макси сфера жизненных интересов норок теперь охватывала не только лес, но простиралась далеко за его пределы. Буквально вчера вечером Отдел норкетинга с гордостью ознакомил его со своим последним докладом.

— Наша идея работает превосходно, о великий Вождь, — уверенно провозгласили они. — Сейчас пока трудно сказать, насколько восстановился рынок прочих живых существ, однако наши статистические исследования неопровержимо показывают, что в последнее время их добыча осуществляется исключительно с пищевыми целями. Вот, взгляни сюда!

Они забегали вдоль стен большой залы, на которых были нацарапаны многочисленные таблицы и графики. Статистические кривые решительно указывали вверх, и это вселяло надежду.

— Мы можем с уверенностью заявить, — продолжали М-Первый и М-Второй, —г лесной рынок миновал критическую стадию. Пищевая доступность по некото-

рым видам живых существ выросла уже на пять процентов и продолжает повышаться.

Мега решил не расстраивать их и не говорить, что ему не нужны графики и цифры там, где он чует нутром. И им, и ему и так было ясно, что кампания, направленная на массовое истребление кроликов, и была тем самым убийством ради убийства, которое так нравилось норкам и давало выход их разрушительной энергии. Горы черепов тонули в морях крови, и массы ликовали в предвкушении каждого нового опустошительного рейда.

Мега почувствовал кровожадное возбуждение норок, едва только поднялся из норы под радостные крики охотников. Выбор, который призывал его сделать Макси, был непосредственно связан с разработанной военным советником схемой, состоявшей из серии рекогносцировочных мероприятий, как правило завершавшихся «Красным Штормом» :— налетом отряда норок на кроличий садок. Система прижилась и быстро стала одним из краеугольных камней, на которых зиждилось общественное устройство колонии. Макси разбил стаю на несколько отрядов, которые денно и нощно рыскали по лесу и окрестностям, разведывая, где самые большие и аппетитные кроличьи садки. Меге оставалось только, выслушав, как норки обсуждают между собой сравнительные достоинства того или иного объекта для нападения, формально объявить, какой садок должен быть подвергнут разорению в ближайшее время. На самом деле Макси всегда заранее информировал вождя о том, какая из колоний выглядит перспективнее.

Некоторое время Меге еще казалось, что от кампании по истреблению кроликов попахивает каким-то безумием. Но чем дольше длилась кампания, тем легче становилось Mefe воспринимать ее оправдания, которые с поистине дьявольской ловкостью находил Психо. В конце концов сам Мега начал верить в необходимость истребления кроликов. И это устраивало его гораздо больше, чем постоянно сомневаться в истинности базовой теории и справедливости побуждений, вызвавших ее к жизни.

На площадке перед его норой отчаянно спорили норки, а Психо по обыкновению сновал между ними и что-то вынюхивал. Немного послушав, Мега взмахнул лапой, призывая собрание к вниманию, а потом вынес вердикт, который некоторое время назад Макси преподнес ему как самый разумный:

— Сегодня победила команда «Гладиаторов», разведавшая местоположение кроличьей колонии с кодовым обозначением «Садок Б».

Победители разразились радостными криками, проигравшие разочарованно застонали, а выступивший вперед Макси начал подробный инструктаж перед налетом.

Ритуальная церемония, предшествовавшая очередной бойне, традиционно происходила на площадке под оранжево-черным хвостом, который снова висел привязанный к ветке Кривого бука веревкой из плюща. Возвращению символа на его законное место предшествовал ожесточенный спор о том, стоит ли его выпрямлять или оставить как есть. Психо, довольный успехом своего коварного замысла, настаивал на том, чтобы оставить хвост согнутым — чтобы он служил широким массам постоянным напоминанием о пережитом позоре, но Макси немедленно пришел в ярость.

— Хвост — наш священный символ, и я настаиваю, чтобы к нему относились с должным почтением, — горячо доказывал он Меге. — Ты не должен был позволять Психо использовать его даже на общее благо.

Мега разрешил спор самым простым способом: подняв хвост с земли, он молча выпрямил его и отдал норковоротам Макси, которые с завидной сноровкой повесили его на прежнее место. Отныне о перенесенном позоре и о коварстве их новых врагов должен был напоминать муляж, изображающий гигантского кролика, сидевшего столбиком почти под черно-полосатым стягом. Создавался он усилиями «воительниц», которыми для разнообразия руководил Макси: каркас из веток обмазали глиной и обтянули шкурами жертв. Особенно впечатляющими вышли мрачно мерцающие глаза из подобранных на берегу реки полупрозрачных красновато-

желтых галек, а страшные когти и зловещие резцы были выточены из падуба.

Согласно традиции, выигравшие в конкурсе «Гладиаторы» должны были исполнить вокруг этого тотемиче-ского изображения воинственный танец, распевая песню, которой Отдел норкетинга гордился не меньше, чем гимном «Правь, Норкомафия!..», хотя, на взгляд Психо, ее текст был не совсем серьезным:

Беги, серый кролик, беги же скорее, Чтоб мерзкие норки тебя здесь не съели. Ты о спасенье мечтать не моги. Беги, жирный кролик, беги же, беги!..

Постепенно разгорячаясь, отдельные норки начинали выбегать из круга и, подскочив к гигантскому чучелу, били его лапами и свирепо рычали. Остальные скандировали: «Убей кролика, убей, убей, убей!* — до тех пор, пока Мега не давал сигнал, после которого стая срывалась с места и мчалась к обреченному кроличьему садку. Каждый раз это было довольно продолжительное путешествие, поскольку Мега запретил уничтожать ушастых в самом лесу.

Чем длиннее становились вечера, тем большее удовольствие получали норки от своих кровавых налетов. С наступлением тепла кролики не только начали активнее размножаться, но и стремились проводить как можно больше времени на свежем воздухе, греясь в лучах солнца и питаясь молодыми побегами или сочной травкой, которая буквально таяла на языке. В конце долгого весеннего дня было так приятно попрыгать вместе с крольчатами, поиграть в веселые игры, полюбоваться пейзажем, одевшимся зеленой дымкой, или просто мирно попастись на солнечном склоне. Разумеется, кролики знали о расправах, которые чинили норки, и все же теплым ласковым вечерком они не могли справиться с искушением и не подняться на поверхность, понадеявшись на авось, или, говоря по-научному, на статистическую вероятность.

В этот вечер не было никакого ветра, и стае удалось незаметно приблизиться к «Садку Б*, когда Мега подал

заранее обговоренный сигнал, дважды мяукнув. «Гладиаторы» сразу же бросились вперед, чтобы блокировать все входы и выходы и отрезать от нор самых медлительных или неосторожно удалившихся в сторону кроликов. Главная потеха начиналась, когда часть стаи спускалась в норы и принималась носиться по подземным галереям и переходам, убивая всех на своем пути. Остававшиеся наверху тоже не сидели без дела, отлавливая тех кроликов, которые выскакивали на поверхность в надежде спастись. Больше всего им нравилось играть с жертвой, когда, окружив какого-нибудь кролика, они не замыкали кольца, оставляя в нем соблазнительный проход. Обезумевший от страха ушастый стремглав бросался туда, но ряды норок смыкались перед самым его носом, после чего кролик, как правило, сдавался и садился на землю парализованный ужасом. Тогда стая хватала его и деловито разрывала на части.

Но настоящая бойня происходила, конечно, под землей. Макси, наблюдавший за ходом операции с поверхности, лишь удовлетворенно щурился, прислушиваясь к отчаянному визгу, жалобным стонам и тупым ударам, доносящимся из-под земли. По мере того как эти жуткие звуки становились все тише, из подземных ходов появлялось все больше и больше окровавленных норочьих морд, и погром заканчивался.

— Тащите их сюда! — командовал тогда Макси, и норки снова исчезали в кроличьих квартирах, чтобы собрать трупы и, вытащив на поверхность, уложить на земле по размеру — от самых матерых, откормленных взрослых до крошечных новорожденных крольчат. Останки разорванных на клочки кроликов сваливали в отдельные кучи, каждая из которых по весу и размерам примерно соответствовала одному целому существу.

К этому времени уже становилось темно, и тогда наступал заключительный этап операции — соревнование «Кто больше съест». Норки выстраивались в шеренгу напротив мрачной вереницы трупов.

— По местам! Приготовились! Начали! — командовал Макси, и норки бросались вперед, чтобы начать свою жуткую трапезу.

Военный советник ходил вдоль рядов и присматривал за тем, чтобы никто не ел траву, пытаясь вызвать рвоту,— эту уловку совсем недавно публично заклеймил и запретил Мега. А все дело было в том, что, несмотря на всю важность командного соревнования в разведке кроличьих садков (или «рассадников*, как выразился в одной из своих речей Мега), еще большее значение придавалось параллельному индивидуальному чемпионату — кто съест больше крольчатины за один присест. И норки изо всех сил набивали животы теплым, парным мясом, стараясь побить последний рекорд, равнявшийся одному целому кролику и двум задним ногам.

Когда, рыгая и испуская ветры, обожравшаяся стая вразвалочку брела обратно на Плато, Мега вздыхал с облегчением, уверенный, что некоторое время норки будут спокойны и благодушны. Уровень агрессивности внутри сообщества снова опустится, а когда он снова начнет подниматься, Макси опять вышлет свои разведывательные отряды.

Как он и предвидел, массы были очень недовольны его запретом на охоту в лесу, и норковоротам пришлось изрядно потрудиться, чтобы заставить их уважать приказ Вождя. Зато кролики вели себя замечательно. Они плодились не только в лесу, но и в старых колониях, которые однажды уже были разорены. Их подземные города были столь запутаны и сложны, что стая неизбежно пропускала некоторые ответвления и закоулки этих темных лабиринтов, и отдельным кроликам удавалось уцелеть, затаившись в отдаленных пещерах. Даже после самой кровавой и методичной бойни разведывательные отряды время от времени приносили сообщения, что садок, числившийся среди разгромленных, снова заселен оравой длинноухих, которые успели не только уютно устроиться на старом месте, но и воспроизвести себе подобных. М-Первый и М-Второй время от времени выступали перед Мегой и норками с новейшим «научным доказательством» нарастания кроличьей угрозы, однако никакой особенной нужды в этом не было. Получив первоначальную

установку, норки отнеслись к задаче творчески и с энтузиазмом.

Вернувшись на Плато, стая приступала к последнему действу ночной драмы. Это была еще одна импровизация Психо. В садке обычно убивали не всех кроликов. Некоторых захватывали в плен и гнали на Плато, чтобы предать ритуальному «суду», являвшему собой зловещую пародию на справедливость, какой ее видели кролики в дни Сопричастных Попечителей.

Показательные процессы проводились под Кривым буком. Психо напяливал белый парик, сделанный из хвостов предыдущих жертв, и исполнял роль поочередно то судьи, то прокурора. Дюжина норок составляла жюри присяжных. Злосчастных пленников обвиняли в десятках самых разных преступлений, которые только был способен изобрести изощренный ум Психо,— начиная с «преступного поедания беззащитной травы» или «владения вызывающего вида хвостом неприличного белого цвета» и заканчивая «оскорбляющим общественную нравственность» отращиванием кроличьих зубов, развесистых ушей или жирной задницы (а нередко и того, и другого, и третьего сразу). Правда, Психо пришлось приложить немалые усилия, чтобы отучить присяжных кричать «Виновен!» еще до начала суда, но, когда это было достигнуто, пародия стала как нельзя больше похожа на оригинал.

Как только сегодняшних пленников выстроили на площадке, Психо поднялся и проговорил:

— Вы, пятеро жителей кроличьего «Садка Б», обвиняетесь в том, что являетесь кроликами и придерживаетесь присущего этим отвратительным существам образа жизни. Как свидетельствуют полученные обвинением улики, все вы развили в себе соответствующий образ мыслей, который и толкнул вас на заранее обдуманные злонамеренные действия, выразившиеся в преступном поедании травы, что противоречит закону об охране зеленых насаждений.

— Вызовите пострадавших! — крикнул кто-то. Психо наклонился и, сорвав пучок травы, положил

ее перед собой. Потом он принялся с самым бесстраст-

ным видом допрашивать траву, сам же отвечая на свои вопросы противным писклявым голоском, что вызвало среди норок настоящую бурю злобного веселья.

— Это было ужасно, Ваша честь! Мы росли себе на поляне, никого не трогали и ничего не подозревали, когда без всякой видимой причины подверглись неспровоцированному нападению. Взгляните на их зубы, Ваша честь! У моих коллег не было ни единого шанса противостоять…

Психо не договорил, переходя к любимой роли судьи.

— Уважаемые присяжные! — торжественно пробасил он. — Возможно, вы думаете, что перед вами на скамье подсудимых сидят добрые, безвредные существа, всегда поступавшие порядочно. С другой стороны, как вы уже могли убедиться, все пятеро — просто куски дерьма. Третьего не дано, так что решение этого вопроса целиком зависит от вас. Исполните же свой долг!

— Виновны! — заорал кто-то в толпе, на него зашикали.

— Требую тишины! Иначе я прикажу очистить зал, — властно крикнул Психо, вызвав новый взрыв хохота. — С моей стороны, — продолжал он, раздуваясь от важности, — достаточно будет сказать, что представленные обвинением доказательства не оставляют никаких сомнений в том, каким должен быть приговор. Как явствует из материалов процесса, эти пятеро опасных и хитрых преступников, чья личная порочность столь глубока, что, несмотря на свою богатую практику, я не припоминаю ничего подобного, вступили в преступный сговор с целью совершить упомянутое противозаконное деяние. И все же окончательное решение остается за вами, уважаемые присяжные заседатели.

Вердикт, как и всегда в таких случаях, был вынесен немедленно, и Психо огласил его, стащив с головы белый парик и надев черную шапочку, сделанную из бархатистой шкурки какого-то полуслепого зверька, которого они застали за рытьем норы и приволокли на Плато. Психо хорошо помнил допрос этого существа, которое сразу призналось, что его зовут Марк. Но Психо

так и не сумел понять ни слова из того, что выболтало черное существо, так что в конце концов он вынужден был приговорить его к смерти (по обвинению в подкопе), так и не узнав ничего нового.

Вообще говоря, он изобрел множество способов наказания виновных и применял их в зависимости от собственного каприза. Самым популярным был, конечно, «поцелуй в задницу», когда все норки по очереди садились на морды кроликов и, прижимаясь своими интимными частями к их чувствительным носам, мочились или выпускали из кишечника зловонные газы. Не столь популярными, но зато гораздо более полезными (и это признавали все) были «общественные работы». В этом случае пленных кроликов заставляли ухаживать за Плато, равномерно подгрызая разросшуюся траву.

Но сегодня Психо собирался разочаровать норок. Они очень любили, когда вечерний налет заканчивался казнью (правда, ею же неизбежно заканчивались любые наказания, в том числе и «общественные работы»). Тогда одна половина стаи устанавливала ведущий к краю обрыва живой коридор и под свист и улюлюканье прогоняла кроликов сквозь строй, награждая их пинками и укусами. В конце концов несчастные падали в воду, и там вторая группа норок либо топила их, либо разрывала на клочки. В последнее время, однако, Психо увлекся так называемыми психологическими экспериментами над животными, которые он проводил в строгом уединении своей спартанской берлоги. Движимый любопытством, он ставил эксперимент за экспериментом, но пока что сумел добиться практического подтверждения лишь для самых элементарных постулатов своей новой теории. Например, Психо сумел доказать, что кролик не сможет скакать, если перебить ему задние лапы, и не сможет видеть, если вырвать ему глаза. Особые надежды он возлагал на новые, более сложные программы, которые он надеялся осуществить в ближайшем будущем. Для этого ему и была нужна вся пятерка.

— Вы все признаны виновными, и, по моему глубокому убеждению, совершенно справедливо, — прогово-

рил он торжественно и сверкнул мутными глазками. — Поэтому я приговариваю вас к оставлению под стражей с целью проведения научных опытов.

Он замолчал на несколько мгновений, пережидая бурю возмущения.

— Всех, кроме тебя, — быстро закончил он, указывая на. самого крупного кролика из пятерки.

Разочарованный рев мгновенно перешел в восторженный крик, и норки бросились устанавливать живой коридор. По сигналу Психо несколько норковоротов окружили четверых кроликов и погнали их к казармам, где Макси оборудовал тюрьму.

Глава 46. ВЫЖИВАНИЕ ДОСТОЙНЕЙШИХ

— Разумеется, я не воспринял это настолько серьезно, но потрясен я был не меньше Раки, — сказал Филин Лопуху. — Надеюсь, ты не хуже меня понимаешь, что вся эта затея с оливковой веткой — просто жидкое гуано.

— Я не стал бы употреблять именно эту терминологию, но…— Лопух тяжело вздохнул.— Вынужден признать, ты прав.

— Следовательно, от голубя никакой пользы не будет? — переспросил Филин, весьма довольный тем, что Большая Задница так быстро с ним согласился.

— Нет, не будет. Во всяком случае — в практическом смысле, который тебе понятнее и ближе, — ответил Лопух. — Но все равно ветвь вклюве птицы будет играть важную роль, символизируя все, во что верим мы, Сопричастные Попечители…

— Петиция завирушек — такое же гуано, верно? — полуутвердительным тоном осведомился Исполнительный Председатель.

— Меня тоже слегка беспокоят некоторые их формулировки, — безмятежно отозвался кролик. — Но это легко исправить. Петиция должна подготовить почву для того, чтобы урезонить норок.

— Так пусть завирушки сами слетают на Плато и попробуют сами удобрить почву своим гуаном! — взорвался Филин не в силах и дальше сдерживать свой гнев. — Зачем ты вызвался на верную смерть?! Если бы ты был так же глуп, как и остальные, тогда мы бы сейчас с тобой не разговаривали, но ведь нет же!.. Так почему бы тебе не послать вместо себя какого-нибудь благонамеренного дурака? Хотя бы ту же Кувшинку…— ввернул Филин, которому эта крупная крольчиха с еще большей, чем у Лопуха, задницей внушала стойкое отвращение. Кроме того, ее бесстыдно-феминистские амбиции нередко подливали масла в огонь самых ожесточенных внутрипопечительских споров. Не раз он замечал, как она проталкивается вперед, чтобы подвергнуть истерической критике любое, самое мало-мальски позитивное предложение; вдобавок Кувшинка была непревзойденной мастерицей делать громогласные заявления, которые выглядели довольно убедительно на первый взгляд, но при ближайшем рассмотрении оказывались пустышками. Во всяком случае, Филину ни разу не удалось отыскать в них ни крупицы смысла.

Между тем Лопух посмотрел на него, как на какого-нибудь несмышленого крольчонка.

— Я вовсе не уверен, что Кувшинка с радостью согласится исполнить это поручение, — заметил он, сдержанно улыбаясь их с Филином милой шутке. — Но я просто обязан вести себя так, чтобы мое бренное тело находилось там же, где звучат мои слова.

— Но после этого у тебя не останется никакого тела! — вскричал пораженный Филин. — Ты просто погибнешь, вот и все!

— Пусть, если это неизбежно.

Под этими словами скрывался какой-то невысказанный подтекст, о котором Филин частично догадывался. Любимая супруга Лопуха погибла, его мечты и надежды лежали в руинах. Бесконечные собрания, умелое лоббирование, тайное планирование, ловкое лавирование и хитроумные махинации — все это ни к чему не привело, все оказалось зря. С появлением норок Уложение о Порядке и Билль о Правах потеряли вся-

кий смысл, сделались ненужными, а Старый Лес, вместо того чтобы сделать еще один шаг к просвещенному обществу, оказался отброшен назад, в самые темные времена.

Последней каплей, несомненно, послужило отношение к кроликам со стороны других обитателей леса, изменившееся сразу после того, как норки сделали длинноухих основой своей диеты. Среди различных живых существ, дружно и с облегчением вздохнувших, когда норки начали так явно отдавать предпочтение кроликам, пошли разговоры, что кролики, дескать, приносят несчастье, потому что на них лежит проклятие. Если бы не кролики, считали они, норки никогда бы не пришли в лес, а самые горячие головы даже предлагали изгнать длинноухих. С чего они решили, будто норки тоже уйдут, было абсолютно непонятно, но, так или иначе, кролики оказались между двух огней. И Лопух уже не мог этого вынести.

С тех пор как он себя помнил, он остро ощущал существование двух разных сторон своей личности. Начать хотя бы с того, что Лопух никогда не был любимцем своего собственного прадедушки. Это благо выпало его более мягкому и уступчивому брату, который вскоре погиб, унесенный ястребом-перепелятником. После этого ДД несколько потеплел к нему, но Лопух был уже достаточно взрослым и чувствовал — прадед считает его слишком пронырливым, слишком любящим жизненные блага.

Лопух сам слышал, как ДД однажды сказал его отцу: «Твой сын слишком уж честолюбив». Это было обидно. С тех пор он чего только не предпринимал, стараясь заслужить одобрение патриарха. По мере того как заботы Общества Сопричастных Попечителей требовали от него все большего участия и сил, Лопух все чаще обращался к старому кролику за советом. В частности, он постоянно расспрашивал ДД о грядущей «большой беде», но Дедушка Длинноух никогда не пускался в подробности, каждый раз отделываясь туманными уверениями: мол, в предстоящих событиях ему, Лопуху, предстоит сыграть важную роль.

У Лопуха складывалось впечатление, будто ДД намеренно скрывает от него какую-то важную, может быть даже важнейшую, сторону жизни. И чем успешнее проходили организованные им собрания, тем сильнее было тоскливое чувство: да, он выбрал в жизни не ту дорогу — она уводила его прочь от высшего знания. Подслушанные им обрывки разговора между ДД и Филином лишний раз подтвердили его догадки. Старый кролик не изменил своего мнения о нем. Ну и подслушанное прозвище — Большая Задница — отнюдь не улучшило его состояния духа.

Но теперь многое изменилось. Терять ему было нечего — он и так потерял все. Зато теперь Лопух знал, какой поступок снискал бы ему уважение ДД, будь он жив. Он исполнит задуманное и тем самым продемонстрирует свое уважение ко всему тому, о чем мечтал и во что верил старый кролик — и о чем до сих пор сам Лопух только болтал.

Филин потратил почти половину ночи, пытаясь отговорить Лопуха от его безумной затеи, пока у него не закружилась голова. В конце концов Лопух первым прервал разговор, сказав, что ему нужно немного поспать, и Филин, выложившийся до конца, неохотно согласился.

— Позволь мне в последний раз попытаться подвести некоторый итог, — сказал кролик, прежде чем попрощаться. — Может быть, тебе нелегко понять это, оттого что ты хищник, но мы, Сопричастные Попечители, не верим, что в природе могут существовать живые существа, неспособные прислушаться к голосу здравого смысла. Взять хотя бы тебя… Ты обычно насмехался над нами и нашими идеями, а теперь потратил полночи, пытаясь отговорить меня.

Тут Филин вспомнил, как он проголодался. Несомненно, Лопух использовал свой старый прием и взял его измором, ибо, пока они разговаривали, кролик время от времени принимался глодать какую-то траву.

— Но ты не можешь не признать, что Рака была права. В норках нет ничего светлого и доброго, к чему бы мы могли апеллировать! — в очередной раз воскликнул он. — Они просто не станут тебя слушать.

Лопух пристально посмотрел Филину прямо в глаза. Этот принципиальный спор только усиливал их взаимные приязнь и уважение, хотя и не устранял разделяющей их пропасти.

— Добро есть в душе у каждого живого существа, хотя внешне они могут казаться неисправимыми и порочными, — проговорил он торжественным голосом. — Все, за что мы выступаем, вытекает из этого основополагающего принципа, и мой долг состоит в том, чтобы попытаться воплотить его в жизнь. Уверяю тебя, мой друг, любые страдания индивидуума — ничто по сравнению с тем добром, которое может за сим воспоследовать.

— Единственное, что может за этим воспоследовать, это твоя скорая и страшная смерть, — с горечью заметил на это Филин. Он безмерно устал от этой проповеди. Правда, в речи Лопуха изредка проскальзывали интонации и выражения его мудрого прадеда, но пропадали среди противоречий и путаницы. — Знаешь что? — сказал он негромко. — По-моему, ты спятил.

— А мне, — отозвался кролик таким мрачным голосом, какого Филин никогда у него не слышал, — мне, напротив, кажется, что я был безумен всю свою жизнь и только теперь излечился. Не сочти за оскорбление, но я вижу вещи так ясно, как никогда не будешь видеть их ты…

— Все разумные существа заботятся в первую очередь о том, как остаться в живых, — отрезал Филин.

— Лучше жить норкой, чем подохнуть кроликом, так, что ли? — с грустью отозвался Лопух. — Когда-нибудь, Филли, ты узнаешь, жизнь гораздо сложнее, чем представляется вам, хищникам. Как бы вы ни старались, тот, кто нападает, неизбежно проигрывает. Выигрывает тот, кто способен страдать и терпеть.

— Сделай милость, не включай меня в эту категорию. Страдание и терпение — это философия жертвы, — сказал на прощание Филин, широко распахнув крылья.

Он взлетел, не прибавив больше ни слова, и тут же спикировал вниз, заметив пробирающуюся среди травы

полевку. Его смертельный бросок был, как обычно, точен и быстр. Проглатывая добычу целиком, он вспомнил, как точно таким же образом проглотил спикера организации «Полевки Против Насилия». Тогда он и Лопух были заодно, но теперь их дорожки разошлись, w Филин чувствовал себя разочарованным и рассерженным. Он не хотел бы давать волю этим чувствам. В конце концов, Большая Задница был прав, когда говорил, что это его собственная жизнь и он волен распоряжаться ею по своему усмотрению.

Вместе с тем он не мог не восхищаться позицией кролика. Как это прекрасно — обладать ясным видением цели, которая делает тебя выше банальности и суеты каждодневного существования! Да, Лопух сильно изменился: он приобрел достоинство и благородство, которым Филин — он только сейчас понял это — завидовал, тем более что достоинство в его понимании никогда не ассоциировалось с такими суетливыми и бестолковыми существами, как кролики.

Впрочем, он никогда не считал Большую Задницу нормальным кроликом.

Глава 47. РОКОВОЕ ПОСЛАНИЕ

В конце концов Психо решил оставить свои попытки заинтересовать Мегу информацией об Обществе Сопричастных Попечителей Леса и об их делах. Когда бы он ни заводил об этом речь, Вождь довольно грубо обрывал его.

— Все они просто компания хреноголовых импотентов! — сердито говорил Мега.

Единственным, кого заинтересовали его сведения, была Мата. Отдел норкетинга с головой ушел в свою статистику, а Макси, на дух не переносивший Психо, в последнее время и не скрывал своей враждебности.

Несмотря на это, Психо продолжал собирать информацию, Допрашивая неприметную полевую мышь, он узнал о большом собрании в роще на холме. Осо-

бенно его порадовал замысел «деревяшек» насчет петиции. Наконец-то, подумал Психо, он напал на золотую жилу.

Вне себя от радости он поспешил к Меге, но, как и следовало ожидать, вместо благодарности наткнулся на его раздраженное бурчание насчет «компании импотентов».

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не тратил мое время и не лез ко мне со своими Хренопричастными Попечителями? — рявкнул он. — Твое дело информировать меня о том, что говорят и думают норки, а не те придурки, на которых мы охотимся! Кампанией по истреблению кроликов руководит Макси, а он не потерпит, чтобы ты мешал ему. Я в последний раз повторяю: не лезь ко мне с этой чепухой. Ты понял?..

Психо спокойно уселся у выхода из норы. Грозные тирады Вождя он пропустил мимо ушей. Когда Мега выговорился, он начал осуществлять свой план мщения.

— Как скажешь, Мега, — как можно небрежнее бросил он. — Но, поскольку я все равно здесь, может, тебе будет любопытно узнать, что Попечители собираются сами навестить нас.

— Навестить нас? — недоверчиво переспросил Мега. — Зачем?

— Они хотят вручить нам петицию.

— Какую такую петицию? — сердито поинтересовался Мега.

— Петицию насчет нас, — сказал Психо, широко ухмыляясь. — Я думаю, они собираются сообщить нам, какие мы мерзкие и нехорошие, совершенно испоганили их лес и в этой связи должны убираться отсюда куда подальше.

Он выдержал долгую паузу. Мега громко пыхтел, размышляя.

— Да, кстати, чуть не забыл,— улыбнулся Психо, делая вид, будто действительно только что вспомнил какую-то любопытную мелочь. — У меня есть основания полагать, что петицию на Плато доставит главный кролик собственной персоной. Тот самый, которого ты упустил в первый день.

— Что ты сказал?! — проревел Мега, вскакивая. — А я-то держал тебя за умного! Почему ты не сообщил мне это с самого начала?

«Потому что я и вправду умен и мне нравится водить за нос тех, кто сильнее меня», — подумал Психо и, масляно улыбаясь, стал смотреть, как Мега в ярости мечется по норе. Он сознательно разбередил еще не зажившую рану. Вождь все еще страдал от того, что «жирный ушастый негодяй» избег его зубов.

— Что они говорят? — частенько спрашивал он у своего мастера-импровизатора, имея в виду норок и свою позорную неудачу.

— Мне не хотелось бы расстраивать тебя, мой Вождь, — со злобным удовлетворением отвечал в таких случаях Психо, — но боюсь, кое-кто все еще сомневается. Они говорят: если бы ты был настоящим могущественным Вождем, разве бы ты упустил этого кролика?

— Непочтительные ублюдки! — взрывался Мега.

После бойни на Большой поляне Макси издал строгий приказ ни под каким видом не трогать кролика с большой задницей и белым пятном на лбу, который отныне считался личным врагом Вождя. Однако проклятый кролик как сквозь землю провалился (в каком-то смысле так оно и было). Отчасти, правда, ему удалось укрепить свою репутацию показательным убийством белки, совершенным на глазах у обмирающей от восторга стаи. Мега ловко перепрыгивал за ней с ветки на ветку, пока запаниковавшая жертва не совершила роковой ошибки и не свалилась прямо ему в зубы, чем он не замедлил воспользоваться, растерзав ее еще до того, как оба свалились на землю, но сам Мега все равно не мог успокоиться. И Психо лучше других знал, что кролик с белым пятном все еще был для Вождя неоконченным делом, которое не давало ему покоя.

— Значит, он явится сюда? — вслух размышлял Мега. — Ну и молодец ты, Психо, что сумел это разнюхать. Честное слово, молодец! Я прослежу, чтобы ты получал как можно больше кроликов для экспериментов, — пообещал он.

Психо только улыбнулся, помня, что Вождь считает его увлечение бесполезным.

— Пусть это пока останется между нами, — предупредил Мега. — Если этот жирный ушастый негодяй сам решил повидаться со мной, что ж… Я устрою ему теплую встречу.

— Конечно, Мега.— Психо льстиво улыбнулся.— Надеюсь, на этот раз ты не промахнешься.

Он осекся, увидев, что Вождь близок к апоплексическому удару, и поспешил покинуть нору Меги.

Приказав, чтобы его не беспокоили, Мега уединился в своей спальне. Черты его исказила злобная ухмылка. Ни сама петиция, ни ее содержание, ни тем более мотивы, которые побудили лесных жителей пойти на такой странный шаг, его не интересовали. Волновало Мегу другое: завтра он выдернет эту проклятую занозу и забудет о ней навсегда. Он сведет счеты с кроликом и одновременно вернет норок к тому эпизоду, с которого начиналась вся кроличья эпопея, — с согнутого ГТсихо кошачьего хвоста.

«Я тебе покажу, что такое импровизация, крыса!» —-мысленно пообещал он и захихикал от удовольствия.

— Большой кролик движется сюда, Вождь.

Мега мгновенно вскочил и, оттолкнув Психо, ринулся к краю Плато, где уже начали собираться возбужденные норки. Как и предсказывал мастер-импровизатор, кролик с большой задницей и белым пятном на лбу действительно поднимался по склону, явно пренебрегая опасностью. Но что за белая птица летит прямо у него над головой? И еще одна, парящая гораздо выше? Впрочем, в этой последней Мега узнал Филина.

Норки были поражены безрассудной отвагой кролика: тот шел навстречу смерти, даже не пытаясь как-то замаскировать свое приближение. Еще никто из «деревяшек» не смел подойти так близко к логовищам самых опасных лесных хищников.

— Это что, шутка? — спрашивали норки друг у друга и растерянно переглядывались.

— Вот идет наш завтрак! — крикнул какой-то весельчак.

— И летит обед! — подхватил еще кто-то, имея в виду голубя.

Из казармы прибежал запыхавшийся Макси и присоединился к гомонящей толпе.

— Ничего не понимаю, Мега,— признался он, по обыкновению терзая свои встопорщенные усы. — Может быть, это ловушка? А может, кролик взбесился?.. Как бы там ни было, позволь моим ребятам разобраться с ним.

Хотя Мега и был предупрежден, он весь дрожал от возбуждения. Вдоль хребта забегали мурашки, а шерсть на загривке встала дыбом. Было что-то сверхъестественное и странное в том, что личный враг Вождя сам явился к Плато, ну а Вождь жалел только об одном — почему он не позволял Психо поподробнее рассказать ему о том, как и о чем они думают, эти деревяшки. А вдруг они все-таки знают что-то такое, до чего норки еще не додумались?

— Осади их назад, Макси! — приказал Мега. — И прикажи спустить хвост пониже. Я сам с ним разберусь.

Для своего последнего путешествия — а в том, что оно будет для него последним, сомневаться не приходилось — Лопух выбрал утро. После разговора с Филином он вернулся в свою заброшенную нору, чтобы побыть одному. Спать Лопух не мог, и большую часть времени он тихонько разговаривал со своим покойным прадедом и оплакивал погибшую подругу. С тех пор как норки захватили Маргаритку, он ушел в глубокое подполье, перебираясь из одного кроличьего садка в другой и неизменно опережая хищников на один шаг.

И вот он снова здесь, в своей осиротевшей норе, где они были так счастливы вдвоем. Но Маргаритки не было рядом, а без нее Лопух чувствовал себя таким одиноким, словно вдруг очутился на дне глубокого, гулкого колодца, в котором обитают лишь эхо давних слов да тени воспоминаний.

Мысли о Дедушке Длинноухе странным образом помогли ему укрепить свой дух. Решение лично доставить

петицию Лопух принял совершенно бескорыстно, не надеясь даже завоевать какое-нибудь политическое преимущество; это поначалу его даже удивило. Но, вспоминая эпизод за эпизодом всю свою предыдущую жизнь, он убедился, что никакой ошибки здесь нет. Именно политическое мышление увело его слишком далеко от основополагающих истин, которые Лопух всегда считал прописными и потому не заслуживающими внимания, хотя это были единственные и последние истины, которые имели значение; теперь он это понял и вернулся на путь, которым с самого начала шел ДД.

Множество мелочей, которые он считал важными, вдруг потеряли свое значение, и Лопух даже удивился, как мало его занимает вопрос о том, кто займет его место. С его острым политическим чутьем предугадать это было нетрудно; он был почти уверен, что новым Предводителем Сопричастных Попечителей станет Кувшинка. Ну что ж, пусть, подумал Лопух, хотя он всегда считал эту крольчиху самой одиозной фигурой в политической обойме леса. Его, во всяком случае, это больше не касалось.

Он приготовился сам платить по своим счетам, и рядом с этим все воспоминания о спорах и нелегких конфликтных заседаниях, все мысли о личной выгоде и славе оставили его, вытесненные безмятежным, почти сверхъестественным спокойствием. И не потому, что ему нечего было терять. Просто он сумел подвести верный итог своей жизни и стать постоянной величиной в сложном уравнении жизни и смерти. Ощущая неумолимое приближение рассвета, Лопух понял, что оказался в совершенно исключительном положении: как бы ни повернулась теперь его судьба, он выигрывал — выигрывал вопреки всему.

Чувствуя себя совершенно спокойным и готовым к предстоящему, Лопух выскочил из норы, чтобы приветствовать немногочисленную группу взволнованных Сопричастных Попечителей, которые пришли проводить его. Филин, явившийся, чтобы предложить Лопуху полететь с ним для поддержки, был весьма доволен, увидев среди Сопричастных Попечителей и Раку.

Но как только Лопух поскакал прочь (глупый белый голубь беспечно порхал у него над самой головой), обнаружилось, что Рака отнюдь не намерена присоединить свой голос к остальному хору, неуверенно желавшему кролику счастливого пути.

— Рок! Рок! Вы оба обречены! — каркала она, кружась над обоими делегатами, пока Филин не набрал высоту и не спикировал прямо на ее, чтобы отогнать ее прочь или хотя бы заставить замолчать. В последовавшей за этим тишине он сделал над прогалиной небольшой круг и, поглядев вниз, увидел, что остальные Сопричастные Попечители угрюмо расходятся.

Филин был неприятно поражен тем, с какой готовностью товарищи Лопуха по Обществу Сопричастных Попечителей в последний раз пожелали своему предводителю всего хорошего. Никто из них не захотел рискнуть собой просто для того, чтобы морально поддержать того, кто так много сделал для леса — или, по крайней мере, хотел сделать. Опасения наземных существ были вполне понятны, но птицы-то могли чувствовать себя в полной безопасности до тех пор, пока оставались в воздухе. Именно поэтому Филин до последнего надеялся, вдруг кто нибудь из них — к примеру, те же завирушки, от которых исходила идея с петицией,— полетит вместе с кроликом. И, только слушая их неуклюжие отговорки, он наконец понял: у них с самого начала не было намерения участвовать в этой затее. По их мнению, они и так сделали все, что могли.

Между тем Лопух продолжал скакать вперед, не ускоряя, но и не замедляя темпа и „любуясь на бегу красотой леса. Даже боль в укушенном плече волшебным образом улеглась. Ничто больше его не беспокоило, ни физически, ни душевно. Все окружающее — звуки, запахи, картины — воспринималось с особенной остротой, и кролик почувствовал, как его захлестывает настоящее половодье любви к родному лесу, где он вырос и знал каждый сучок, каждую тропинку, каждую малую зверюшку. Он уже знал, что покидает этот лес навсегда, чтобы переселиться в свой собственный мир — мир спокойствия и тишины, которую никто никогда не смо-

жет нарушить, но это его не тревожило. Больше не тревожило.

Достигнув того места, откуда начинался подъем на Плато, Лопух неожиданно испытал острый приступ… нет, не страха, а, скорее, волнения. Присев на траву, он решил слегка перевести дух, прежде чем начать карабкаться вверх. На пути сюда Лопух вовсе не думал об опасности, инстинктивно чувствуя, что ему в любом случае позволят дойти до места. Тогда он попытается произнести текст петиции, которую он слегка подправил и переиначил.

Он нисколько не обольщался и не позволял себе питать какие-либо надежды относительно возможной реакции хищников. Вместе с тем в глубине души он все еще лелеял слабенькую надежду, что, если бы между ним и вождем норок завязался диалог, он постарался бы выжать максимум преимуществ из этой крошечной возможности. В этом случае высокие идеалы, в которые свято верили Сопричастные Попечители, были бы на его стороне.

Добравшись до края Плато, Лопух огляделся и, определив направление, с осторожностью поскакал к одинокому дереву, стараясь не глядеть на установленное под ним жуткое чучело гигантского кролика и сражаясь с природным инстинктом самосохранения, который вдруг дал о себе знать с неожиданной силой. Перед собой он видел толпу норок и стоявшего чуть в стороне предводителя — того самого, который напал на него во время памятного собрания на Большой поляне. Норочий лидер сразу же двинулся Лопуху навстречу, держа в пасти оранжево-черный хвост, который, как было известно всем, принадлежал в прошлом какому-то несчастному существу, жившему за пределами леса.

Когда Мега был уже так близко, что Лопух почувствовал резкий запах хищника, он остановился и приветственно поднял лапу.

— Я пришел сюда от лица всех обитателей леса, чтобы поговорить с вами, — начал он. Больше он ничего не успел сказать.

Вождь норок, быстрый как молния, в два прыжка оказался на спине Лопуха. Держа оранжево-черный хвост за концы, он накинул его на шею кролика и сильно потянул. Сопротивляться Лопух даже не пытался. Голова Лопуха запрокинулась так далеко назад, что уголком глаза он увидел свирепо оскаленную морду норки с прижатыми ушами и злобно сверкающими глазами.

— Давно я тебя жду, сволочь! — прошипела норка. — Подыхай же!

Все органы чувств отказали Лопуху разом. Дневной свет перед глазами померк, он задыхался.

— Прощаю тебя, ибо не ведаешь, что творишь, — с трудом прохрипел он.

Наблюдавшие за расправой норки радостно завыли, когда налившиеся кровью глаза кролика полезли из орбит, а язык вывалился изо рта. Раздался громкий, сухой треск, и тело жертвы обмякло. Их Вождь отступил в сторону, гордо помахивая кошачьим хвостом и показывая, как сильно он согнулся. Потом Мега бросил хвост на землю и прыгал на нем до тех пор, пока он не распрямился снова.

Все это время белый голубь порхал над площадкой, держа в клюве зеленую веточку. Как заметил Филин, в отсутствие олив он выбрал серебристый дуб. Очевидно, голубю показалось, что теперь, когда Лопух пал, настал самый подходящий момент для его появления на сцене. Громко воркуя, он слетел на Плато.

Все дальнейшее случилось так быстро, что Филин едва не пропустил момент. Главарь норок схватил кошачий хвост за конец, широко размахнулся и одним могучим ударом снес голубиную голову. Из разорванных артерий хлынула на белоснежные перья кровь, голова покатилась по траве, а обезглавленное тело сделало два неверных шага и упало. Норочий лидер не торопясь подошел к голове голубя и с интересом наклонился над ней. Потом, взяв ее в зубы, он проглотил ее целиком и под одобрительный рев стаи подобрал дубовую веточку, подошел с ней к обрыву и швырнул универсальный символ мира в воду. Потом улыбнулся своим и исчез в норе.

Стая под Кривым буком дружно грянула:

Правь, Норкомафия! Правь лесами!

Тем временем две крупные норки поднимали на веревке оранжево-черный хвост.

Всех здешних тварей Сожрем мы сами!

Прислушиваясь к звукам гимна, Мега у себя в норе сдержанно улыбался, весьма довольный эффектом, который произвели его хорошо рассчитанные действия и жесты. Но что-то раздражало его, мешая насладиться победой. Откровенно говоря, в глубине души он до конца не верил, что кролик появится, а когда это все-таки произошло, в его облике и поведении было что-то настолько странное, почти сверхъестественное, что первый порыв был расправиться с ним как можно скорее, чтобы не дать сказать ни слова. Так и вышло, и, если бы не его последние слова, которые Мега все-таки расслышал, все сейчас было бы в порядке. «Прощаю тебя, ибо не ведаешь, что творишь*, — сказал кролик. Это Мега-то не ведает?! Как посмел какой-то кролик сказать такое, и кому? За что он собирается его прощать? За то, что Мега — норка? Или за то, что он — хищник? Ну уж он ему показал прощение!..

Мега был уверен, что сыграл убедительно и все сработает как надо. Его враг не успел упомянуть ни о какой петиции, о которой мямлил этот болван Психо. О том, что привело толстозадого самоубийцу на Плато, норки тоже вряд ли станут задумываться: кролик же, что с него возьмешь? Вместо этого они будут восхищаться тем, как расправился их Вождь с этим лопоухим придурком.

От входа в нору донесся какой-то шорох, и внутрь скользнула Мата.

— Странно, правда? — небрежно заметила она. — Психо, конечно, предупредил тебя, что они явятся сюда сегодня?

— Про кролика — да, но про голубя он не сказал ни слова, — неохотно признал Мега. — Но это все равно странно, тут ты права. Кстати, ты что-нибудь понимаешь?

— Не все, Мега. Но я слушала Психо гораздо внимательнее, чем ты. Он сумел разузнать немало интересного. По его словам, в лесу обитает великое множество самых разных живых существ, и они различаются, в частности, своими взглядами на жизнь — и на смерть тоже. Я теперь готова признать, что не существует абсолюта, которому все существа были бы в равной степени привержены. Мы идем своим путем, а другие твари — своим. Кто может сказать, кто прав, а кто — нет? То же самое и с истиной, Мега: для тебя, как и для каждого из нас, истина — это то, что ты считаешь истинным.

— Ну, то, что считал истинным этот дурацкий кролик, нисколько ему не помогло, — раздраженно заметил Мега. — А здорово я с ним разделался?

— С твоей точки зрения — и с точки зрения всех норок, — ты поступил абсолютно правильно, — согласилась Мата. — Что до кролика, то я не знаю, помогло или не помогло… Все зависит от того, какую цель он преследовал.

— Никакую, — коротко бросил Мега, решив не передавать Мате последние слова жертвы. — В отличие от норок, кролики не способны ставить перед собой ясную цель, и добиваться ее они тоже не могут.

— Ой ли, Мега? — переспросила Мата, задумчиво глядя на него. — Ты действительно считаешь, будто этот кролик — учитывая, как он действовал и как себя вел, — не ставил перед собой никакой особенной цели, которая помогла ему одолеть даже страх перед норками? Может быть, ты думаешь, что он попал на Плато чисто случайно или по недомыслию? А ты? Ты ставил перед собой ясную цель или инстинктивно действовал по обстоятельствам? Тебе, Мега, это наверняка не приходило в голову, но, возможно, это не они, а мы идем неведомо куда, не зная толком, чего хотим.

— И не придет. — В голосе Меги был вызов. — Как и все нормальные звери, обладающие крупицей здравого смысла, я просто…

— Что «просто»?

— Просто живу, Мата, — резко сказал Мега. — Разве не для этого мы здесь?

— Мне, во всяком случае, казалось — мы здесь для того, чтобы быть свободными.

— Совершенно верно. И свободу каждая из норок получила. Скажешь, не так?

— Так, — с нажимом сказала Мата. Ее хвост распушился, и это служило недвусмысленным признаком того,.что она не на шутку рассержена. — А не приходило ли тебе в голову, Вождь, что большинству норок свобода нужна была вовсе не для того, чтобы делать что-либо? Они пошли за тобой, потому что нуждались в свободе от, а не в свободе для. Они хотели быть свободными от грязных клеток, от переполненной уборной, от помоев, которыми пичкал нас Хранитель, и от многого другого. Они знали только то, чего они не хотят делать. На то, каково это — жить снаружи, им было в высшей степени плевать. Но вот они оказались во внешнем мире, и что же?.. Только не говори мне, Мега, будто они ясно представляют себе, кто они такие и куда идут. Насколько я вижу, норки вообще никуда не идут. Они просто шныряют туда и сюда, бездумно и бессмысленно убивая на своем пути все и вся.

— Но они же норки! — выкрикнул Мега вне себя от ярости. — Что в этом плохого?

— А кролики — кролики, Мега! — крикнула в ответ Мата, встопорщив усы и приблизив к нему свою мордочку.

Мега не собирался и дальше терпеть всю эту чушь. Едва сдерживаясь, он пулей выскочил из норы и чуть было не столкнулся с Макси.

— Скидывать их сейчас, мой Вождь? — спросил он.

— Подождите меня, — крикнул в ответ Мега и, вспрыгнув на ствол ясеня, ловко съехал в воду, где уже плескались другие норки.

Когда труп кролика, кувыркаясь, полетел с обрыва, Мега изловчился и первым схватил его зубами. Рядом с ним оказался ухмыляющийся Макси. Отфыркиваясь, Мега предложил:

— Потягаемся?

Вместо ответа Макси с готовностью ухватил кролика за лапу, и они начали тянуть изо всех сил. Остальные

норки плавали поблизости, подбадривая обоих громкими криками, и Мега почувствовал, как раздражение отпускает его, уступая место нарастающему восторгу и кипучему веселью. «О счастье быть норкой, которая только что проснулась, но уже убила врага и теперь беззаботно резвится в чистой речной воде! Вот что такое настоящая жизнь,— думал Мега.— Жизнь — это действие, а не бесконечные размышления о том, кто куда идет и с какой целью».

Когда норки внизу затянули свою мрачную песню, Филин понял, что это конец. Пока их главарь душил Лопуха, он рискнул опуститься совсем низко, и его острый слух уловил последние слова кролика, которые оказались намного короче, чем Филин мог предполагать. Теперь, подумал он, никто никогда не узнает, что изменил Лопух в петиции завирушек. Впрочем, кому какая разница?

С этой мыслью Филин набрал высоту и, сделав последний круг над Плато, повернул к дому.

Юла только что проснулась.

— Ну, что там с твоим ушастым другом? — спросила она, зевая.

— Они его убили, — коротко ответил Филин.

— А голубь? — осведомилась его супруга, обнаруживая поразительную осведомленность в лесных делах.

— И его тоже.

— Говорила я тебе! — с торжеством воскликнула Юла.— Поделом обоим! Может быть, хоть теперь ты перестанешь возиться с кроличьими какашками и займешься делом.

Она завозилась в гнезде, разминая затекшие лапы.

— Но это так печально, Юла,— попытался объяснить Филин. — Главарь норок не дал им сказать ни одного слова.

— Значит, у него побольше мозгов, чем у тебя, — сварливо отозвалась Юла. — Сколько раз я тебе говорила, что эта болтовня ни к чему хорошему не приведет? Давай смотреть правде в глаза: каждый из нас мог бы

кончить так же, как этот кролик, будь мы в таком же маразме. Впрочем, можешь оплакивать его, сколько твоей душе угодно, но только без меня. Я не желаю больше слышать ни слова на эту тему. Никогда! А сейчас мне надо лететь.

Она небрежно клюнула его в щеку и улетела, оставив Филина в самом подавленном настроении.

«Могла быть и почутче»,— размышлял он. Затея с петицией, закончившаяся настоящей катастрофой, пробудила в его душе настоящую бурю чувств и мыслей, которыми ему хотелось с кем-то поделиться. Но Юла улетела, и Филин, чувствуя под собой теплую округлость яйца, утешался тем, что скоро он снова станет отцом. Возможно, Юла была права, находя, что он слишком увлекся чужими делами, однако, вспоминая трагическую гибель кролика, Филин переживал ее с прежней остротой.

С самого начала он решил, что его вины в случившемся нет. Лопух сам выбрал свою участь, и Филин сделал все, чтобы отговорить его. Он готовился сказать Юле, что нужно уважать каждое существо, у которого хватает мужества, чтобы умереть за свои убеждения, умереть действительно ужасной смертью. При этом не имеет значения, право это существо или заблуждается. То же самое относилось и к голубю, хотя он, скорее всего, был просто глуп.

«Прощаю тебя, ибо не ведаешь, что творишь», — мысленно повторил он. Это заявление казалось Филину странным, поскольку главарь норок, судя по всему, прекрасно знал, что он делает и зачем. С другой стороны, — и Филин понял это совсем недавно — кролик действовал целенаправленно, сознательно, со смыслом, и в этом он превосходил своего врага. Лопух был главным действующим лицом, он создавал обстоятельства, а норочий вожак только реагировал на них.

Что-то с шорохом упало на подстилку рядом с ним, и Филин с удивлением увидел, что в задумчивости он уронил слезу. «Вот ведь, — подумал он, — размяк на старости лет! Либо размяк, либо слишком устал, чтобы контролировать себя».

Потом Филин подумал о том, как ему быть дальше. Он выполнил данное ДД обещание. Кто, как не он, председательствовал на собраниях ОСПЛ? Кто помогал Лопуху протащить поправку насчет «меха и перьев*, кто пытался помешать опасной затее с петицией, а когда ничего не вышло, был с кроликом до конца? Что еще он может сделать?

Теперь, когда с кроликами, по-видимому, было покончено, у Филина наконец-то появилась возможность тщательно обдумать многие неотложные проблемы, которые подспудно его беспокоили. Например, проблему людей. В прежние времена человека не видели месяцами, однако в последние три-четыре дня самые разные люди все чаще переходили Горбатый мост, расхаживали по Долгому полю и даже заходили за Калитку. С собой они приносили странные устройства на тонких блестящих треногах и длинные полосатые шесты, которые они втыкали в землю в самых неожиданных местах. На шесты они навешивали яркие оранжевые и желтые ленты, и они трещали и щелкали на ветру, постоянно напоминая о себе.

Филин даже хотел обсудить это странное явление с Лопухом, но кролик был слишком занят подготовкой к собранию, а теперь его… не стало.

Ему, правда, удалось обменяться мнениями с барсуком, но Борис совсем испортил ему настроение.

— Какой смысл нам разговаривать, если ты все еще якшаешься с этими трепачами, — ворчливо сказал Борис. — Но скажу тебе прямо, я чую беду. Впрочем, Фредди знает лучше. Спроси у него.

Филин попытался разыскать лиса, но тот как будто специально избегал его, а все остальные, кого бы Филин ни спрашивал, ничего не могли сказать. «Тот же случай, что и с норками,— грустно думал Филин.— „Не-знаю-и-знать-не-хочу" — вот как они ко всему этому относятся. Каждый делает вид, будто его это не касается, словно все мы живем не в одном лесу».

Пугающая мысль вдруг пришла ему в голову. Что, если не появление норок, а вторжение людей и есть та самая беда, которую предсказывал Дедушка Длинноух?

Если это действительно так, то по сравнению с ними норки покажутся лесным жителям безвредными, словно мотыльки-поденки. Люди способны были сделать с лесным ландшафтом — и с любым ландшафтом вообще — все что угодно.

Потом мысли Филина переключились на согретое теплом его тела яйцо. Он и Юла несли ответственность за новое существо, которое скоро из него вылупится. Они были обязаны не только выкормить его, но и научить жить в лесу. Что он скажет своему сыну или дочери? Что жизнь, когда-то простая и счастливая, стала трудной и опасной? Что будущее больше не кажется солнечным и прекрасным, а напоминает, скорее, собравшиеся на горизонте черные штормовые тучи? Или наоборот — что ничего страшного не происходит и только поглупевший на старости лет папочка, вообразив, будто жизнь становится все более сложной и многотрудной, сам рубит сук, на котором сидит?