Нора под миром

Казанцева Марина Николаевна Нора под миром

ПЛАНЕТА ЭЛЬФОВ

Фэнтези

Книга третья

НОРА ПОД МИРОМ

Третья книга цикла "Планета Эльфов" на первый взгляд менее феерична, чем первые две. Здесь всё действие замыкается в пределах маленькой глухой деревни, где происходят съёмки фильма ужасов. В этой книге главного героя цикла Лёньку Косицына потеснили два других герой — режиссёр фильма и главный оператор.

Во время съёмок малобюджетного ужастика в деревне разворачивается уже настоящий мистический кошмар — совершенно по тому сценарию, который классная руководительница Лёньки экспромтом изложила в конце первой книги.

Режиссёр и оператор, не чуждые таланта люди, полны решимости наваять нечто новое в отечественном кино и готовы прозакладывать душу чёрту. И вот они попадают в некое виртуальное пространство, где находят богатый материал для своего фильма. О цене и последствиях своего успеха они не задумываются. Только Лён, который к тому времени уже достаточно овладел волшебными свойствами, сумел разрушить многоходовой замысел хитроумной деревенской ведьмы.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1. Летняя резиденция Семёновых

Глава 2. Прекрасное начало каникул

Глава 3. Кино, кино, кино!

Глава 4. Чего пипл хавает

Глава 5. Помаленьку начинается…

Глава 6 Интервью с главной героиней

Глава 7. Что происходит?

Глава 8. Картуши

Глава 9. Странный дом Леха

Глава 10. Что за деревня эти Блошки?

Глава 11. Деревенская колдунья

Глава 12. Кто живёт в доме Семёновых?

Глава 13. Эпизод на Марькином болоте

Глава 14. Пространство Виртуальных трупов

Глава 15. Экскурсия по преисподней

Глава 16. Мурдерберг и дикое сафари

Глава 17. Давить сепаратистов!

Глава 18. Великий Нью-Прахо

Глава 19. Праздник Единения

Глава 20. Это талант!

Глава 21. Бесцветный мир

Глава 22. Бермудский треугольник

Глава 23. Начало превращений

Глава 24. Вторжение в душу

Глава 25. Лекарство от пришельцев

Глава 26. Волшебная веранда

Глава 27. Ведьмин сценарий

Глава 28. Деревенская свадьба

Глава 29. Западня

Глава 30. Это Селембрис!

Глава 31. Его величество Мургатый

Глава 32. В казематах Кретинакера

Глава 33. Дары эльфийских королей

Глава 34. Ночной террор

Глава 35. Блошинская волчица

Глава 36. Конец всем наваждениям

Глава 37. Сила искусства

Вместо эпилога.

ГЛАВА 1. Летняя резиденция Семёновых

— Что это? — удивлённо спросила Зоя Косицына. Дядя Саня тоже несколько обескураженно смотрел перед собой. И только Лёнька был доволен.

Все трое рассматривали ту недвижимость, которая осталась Семёнову после развода и громко именовалась "Шесть Соток". Вид у сада был, как у больной собаки. Да и не сад это, а просто участок давно заброшенной земли. Однако, на ней имелось строение: старая дощатая сарайка с окном величиной с книжку. Сре-ди садовых домиков она смотрелась донельзя паршиво.

— Здесь навозу надо до фига, земли машин десять с гаком, дорога встанет в кругленькую сумму, да ещё пахать не разгибаясь! — со знанием дела известил но-вую супругу дядя Саня. Лёнька молча, но со значением покивал головой, подт-верждая житейскую мудрость дяди Сани.

А тот, ободрённый мужской солидарностью, продолжал:

— Вон, видишь этих умников? Понастроили домушек, вложили средства, си-лы, время, а теперь ни бросить не могут это дело, ни продать, ни пользу поиметь. За те же деньги купишь всё на рынке.

Лёнька снова согласился. Вообще, он восхищался энтузиазмом дяди Сани. Перспектива гнуть спину, как египетские рабы на строительстве пирамид, поти-хоньку сваливала в баню. Мужики переглянулись.

Семёнов мастерски прикончил утопическую зоину мечту о собственных огур-чиках и помидорчиках. Стоило только в один из майских дней привезти её к тому самому «участку», о котором дядя Саня так неосторожно проболтался в январе.

— Я так мечтала об отдыхе на свежем воздухе. — печально проронила Зоя. — Так хотелось хоть раз провести отпуск с пользой.

— Ну, нет, я понимаю, — солидно отозвался Лёнька, — отдохнуть! Это всякие там шашлыки, купание, ягоды-грибы! Но не торчать же попой кверху на грядке всё ле-то! Мама, это очевидно: огород накрылся! И я не могу сказать, что сильно опеча-лен.

— Если дело только в отдыхе, — осторожно начал дядя Саня. — то есть вариант получше. У меня от матери ещё остался дом в деревне.

— Такая же развалюха? — без интереса спросила Зоя, так внезапно свалившаяся с облаков на землю.

— Ну… — деликатно ответил Семёнов. Все замолчали.

Учебный год неудержимо катил к концу. Ещё немного, и седьмой «Б» станет восьмым. Май перевалил на вторую половину и одноклассники с удовольствием делились планами на лето. Все намеревались проводить каникулы весело и Инте-ресно. Поездки к морю, летние оздоровительные лагеря! И лишь для Косицына Лёлё все радостные перспективы начнутся только в августе. Маму на работе оби-дели и путёвку в лагерь выделили на конец лета, когда купание и ягодная пора за-кончится. А до тех пор Лёньке предстояло торчать два месяца в городе при пол-ном одиночестве. Даже товарищи — Костян с Федюном — разбегутся.

И тут снова возник вопрос с отпуском. Зое пошли навстречу и выделили вре-мя на тот же месяц, что и мужу, дяде Сане Семёнову. И вот теперь она не знала, где провести июнь. Чтобы ехать к морю, надо кучу денег. Товарки на работе рас-суждают о поездках в Египет, в Анталию и даже в Грецию. А Зоя хмуро помал-кивает. Ей даже сад не светит. Раньше она смиренно переносила подобные житей-ские невзгоды. Но теперь чувствовала себя замужней дамой и ей хотелось тоже солидно излагать, каким плодотворным будет её отпуск.

— Ладно, давай посмотрим, что за дом там у тебя. — сказала она со вздохом му-жу.

— Вот и лады. — согласился тот.

Так и получилось, что в конце мая Лёнька с матерью и отчимом поехал на его «Волге» через Бор смотреть какой-то дом, оставшийся от матери Семёнова. Прое-хав трассу, машина свернула вбок. Проплыли мимо всякие там Зимёнки, Кротово. Потом пошла грунтовая дорога, вся усеянная лужами, как воронками после бом-бёжки. Семёнов старательно выкручивал руль из стороны в сторону, но продви-жение всё равно было очень медленным.

— Что это? — нарушила молчание Зоя.

Лёнька тоже уже с минуту наблюдал метрах в ста по курсу странную картину. Два велосипедиста выделывали крутые виражи, почти не трогаясь с места. Нако-нец, один залёг вместе с велосипедом на краю дороги, а второй ещё немного по-крутился и тоже приземлился.

— Да это местные. — ответил дядя Саня. — Гуляют пацаны.

Они тихо проехали мимо загулявших «пацанов» — двух дядей, заросших ще-тиной. Один лежал на спине под велосипедом и горланил песню. Другой пытался встать, не снимая ног с педалей — сразу на колёса.

Деревня Блошки была почти необитаемой. В ней оставалось всего семь до-мов, об остальных напоминали только заваленные мусором прямоугольники. Все брёвна постепенно растащили на растопку оставшиеся в живых старухи и местные пьянчуги. Лес подступил к самым огородам. А те давно заросли дикою травою, борщевник стоял такой, что в нём можно заблудиться. А в самой деревне вдоль бывшей улицы возвышались обломанные непогодой тополя. И были они так вели-ки, что смыкали кроны над густой муравой, которой поросла дорога.

Как ни странно, дом Пелагеи Семёновой стоял нетронут. Даже целы стёкла в окнах, хотя и не закрыты ставнями и даже не заколочены. Сад одичал и весь зарос малиной, крапивой и полынью. Баня слегка перекосилась, но редкие жердины чах-лого заборчика оставались на местах. В Блошках не трогали домов, у которых был жив хоть один хозяин.

— Никак Санька…?! — едва ворочая губами, матюкнулась ветхая старушка. Она, словно окоченевшая от зимней спячки муха, вылезла из-за такого же ветхого сарая. — И где ж ты… сын, столько годочков пропащался?

— В городе работал, бабка Лукерья. — ответил дядя Саня. — Милиционером.

— Ай, ай, малцанером! — восхитилась бабка. — А ето, знать, твоейная жена с сы-нишкой?

— Кто жив ещё, баушка Лукерья? — спросил Семёнов.

— Да кто тут жив у нас? Маниловна жива ещё. Кузьминичну снесли по осени, никто и не приехал. Захарыча забрали дети в город. Да Леший жив ещё. Чего ему, пню стоеросовому, сделается?!

Она ещё бубнила и перебирала всех, кого помнила, но Семёнов уже не слу-шал, он вместе с Зоей и Лёнькой прошёл калиткой внутрь палисада, ко входу в дом. Замочек на двери был ветхим, но сама дверь ещё крепка.

— Лет десять тут никто уж не живёт. — поведал дядя Саня и одним ударом мон-тировки сшиб вместе с петельками проржавевший насквозь замок.

Из тёмных сеней пахнуло запрелым сеном, старой пылью, засохшими кирза-чами и птичьим помётом. Зоя печально обернулась и посмотрела на машину. Зато Лёнька вдруг заинтересовался. Его всегда привлекали такие старые дома. А этот, судя по хорошо сохранившимся брёвнам и сухим доскам коридора, должен ещё долго продержаться. Поэтому Лёнька обошёл мать и поспешил к Семёнову. Тот уже ковырялся со внутренней дверью. Кончилось всё тем, что снова пришлось прибегнуть к монтировке.

Внутри, как водится, всё страшно захламлено. Пелагея Петровна, как все де-ревенские старухи, была очень бережлива. В пятистенке нашлось место для всего: старых вёдер с вышибленным дном, рассохшихся бочек разного калибра, плотниц-ких инструментов, садового инвентаря и многого другого. За громоздкой русской печью с прочерневшими боками находилась крохотная кухня. На голых брёвнах висел образчик деревенского столярного искусства середины прошлого века — по-судный шкафчик. А в нём сохранились пожелтевшие тарелки с едва заметной над-писью «Общепит», страшненькие вилки, щербатые ложки, деревенские гранёные стограммовые стопарики. Занавеска на оборвавшейся верёвке повисла и открыла заросшую паутиной верхнюю полку. На ней выстроились в ряд совершенно целые глиняные крынки. Глядя на них, Зоя ободрилась. Ей вдруг вспомнилась мечта — вечернее чаепитие в саду.

Перед парадными окнами красовалось главное сокровище дома Семёновых — три телевизора. На древней тумбочке растопырилась боками богатырская «Раду-га», а в сопровождении на разнокалиберных стульях — два небольших чёрно-белых «Кварца-101», оба без регуляторов громкости.

— Их зовут Правый и Левый. — с тихой грустью поведал дядя Саня.

В соседней, смежной комнате, за низкой дверью со скрипучими петлями, о-наружилась симпатичная комната. Лёнька со внезапно проснувшимся интересом обнюхивал это новое для него явление. Человек, выросший в стандартной двух-комнатной квартире, никогда никуда не выезжавший, подвержен непонятному чувству, похожему на ностальгию. Следы чужой жизни, ветхие свидетельства иного бытия для него всё равно что запахи дикой природы для домашнего пса.

В комнате находился древний комод с застеклённой верхней частью, срабо-танный не иначе, как в начале прошлого века. Столбики, просто вытачанные на нехитром деревенском токарном станке, покрыты облезлым лаком. Внутри, за поросшим пылью неровным стеклом толпились всё те же стопки и антикварные по нынешним временам гранёные рюмки мутного стекла на ножке. А на задней стенке на гвоздиках навешаны древние ёлочные игрушки: серебряные шишки, разноцветные шары, картонные снежинки и обесцвеченные временем фигурки Снегурочки и деда Мороза. Вдоль стены стояли, как на параде, стулья, сколочен-ные из останков себе подобных. И больше в комнате не было ничего.

Зоя с дядей Сашей что-то обсуждали, но Лёнька не стал вникать и отправился в сени обследовать летнюю резиденцию. Он уже понял, что дом ему понравился, а в неполной семье Косицыных всё решал именно он, а не мама. И значило это, что старое жильё недолго останется заброшенным, потому что внутренним чутьём Лёнька понял, как дорого дяде Саше это родовое гнездо Семёновых.

Разведка в сенях принесла новые открытия. Прямо из тёмного коридора шла дверь в бывший коровник. От земли ещё несло холодком, но слежавшееся за мно-го лет сено, наваленное на жердянный потолок, просыпалось сквозь щели мелкою трухой, и весь пол коровника был ровно усыпан светлой шелухой. Лёнька не стал заходить туда, лишь осмотрел с лестницы всё немудрящее хозяйство: вёдра, кадки, бочки, вилы, кормушку. Был там также громадный кусок серой каменной соли, глубоко пролизанный несколькими поколениями бурёнок. Особенно хороши были двустворчатые ворота, с маленьким вертикальным окошечком, заложенные попе-речным брусом. Со внезапно проснувшимся чувством Лён посмотрел вокруг. В нём на мгновение шевельнулась память Ивана-коровьего сына, деревенского жи-теля, поэта немудрящей, неяркой, некомфортной глубинки.

Он прошёл тёмным коридором дальше. И обнаружил нечто вроде большого чулана. Дверь была снята с петель и стояла рядом. И неудивительно, потому что косяки слегка перекосились. Внутри царил непролазный хлам. Особенно хороши были здоровенные кованые сундуки. Но, если всё это выкинуть, то получится ещё одна большая комната. Память Ивана подсказала её название: летник, не отапли-ваемая комната, в которой хорошо спать летом, когда жара выживает обитателей из пятистенка и они ищут спасения на сеновале. Наверно, близость коровника де-лала ночной сон в летнике своеобразно развлекательным. Сквозь маленькое окош-ко проникал яркий свет: оно смотрело на восток. И вообще дом был светел, сух и приветлив.

Он прошёл дальше по коридору. И вышел в то, что было необычно для дере-вни. Это была крытая веранда. И, что поразительно — почти все стёкла целы! Что за деревня Блошки, если в ней не шарят мародёры?! Сквозь грязные стёкла смот-рел заросший и неухоженный сад. Но весь он был так буйно зелен, так неистово запущен и непролазно дик!

По чуть скрипучим доскам пола Лёнька подошёл к окну и заглянул в густую тень под верандой. Там, как следовало ожидать, привольно разрослась крапива.

— А где же тут вода? — раздался сзади голос Зои, выдающий панику. Она уже себе представляла, как неделя за неделей будет вывозить отсюда мусор, мыть по-лы и окна, выметать паутину со стен, потолка, из всех углов. Как будет воевать с засорённой печью, морить мышей, варить еду на электроплитке. Она налетела во тьме на старый холодильник «Морозко», выставленный в коридор. В его проржа-вевшем чреве более не могло содержаться ничего, кроме старых валенок с подши-тыми подошвами и мышиного гнезда.

— Что это?! — судя по мягкому звуку и чиханию, Зоя зацепила и обвалила на пол кучу старых шобонов, висящих на шестидюймовых гвоздях со шляпкой вели-чиной с большую пуговицу.

— Давай-давай, правь на свет. — посоветовал ей дядя Саня, подталкивая обчи-хавшуюся, слегка чумазую и обалдевшую от обилия впечатлений Зою на веранду.

— Ну, как? — с довольным видом обозрел Семёнов провинциальные хоромы. — Опоры кирпичные, потому и не просела! Сам делал с братом!

Она осмотрелась и вдруг умиротворённо помягчела. Веранда! Настоящая ве-ранда!

— Дачники сейчас скупают старые дома в деревнях, ремонтируют, сараи валят и на месте их делают веранды, — говорил меж тем Семёнов. — а мы ещё когда взяли да и сделали. Правда, председатель ругался, обещал снести. Но потом всем стало не до того.

Наверно, это было лет двадцать назад, догадался Лёнька, его ещё на свете не было. Зато начиналась перестройка, всеобщий бардак, развал и произвол. Поэтому в правлении колхоза забыли про незаконное строение в деревне Блошки. А потом молодые жители побежали из деревень и стало окончательно всем не до того. Вот верандочка и выжила. Всё это только добавляло симпатий с старому дому.

— Брось, мама. — солидно ответил Лёнька. — Хороший дом. Всё вычистим, что надо — починим, сад приведём в порядок. Тебе и за сто лет не приобрести такое. Верно, дядя Саня?

Тот обрадовался. Что ни говори, два мужика в семье — большая сила! Колодец есть в деревне, только почистить надо. А потом со временем и скважину пробить — здесь вода неглубоко. Оттого всё и растёт так дико.

На обратном пути они встретили идущего по дороге лысого дедулю. Одетый в старые галифе с красными лампасами и ветхий ватник, едва передвигал ноги лё-гонький, как одуванчик, старичок с блаженно-добрыми глазами.

— Садись, дядя Митяй. — пригласил его Семёнов.

Старичок что-то закурлыкал, но забрался на заднее сидение. Спустя пять ми-нут его высадили у села Остапьево.

ГЛАВА 2. Прекрасное начало каникул

— Анапа накрылась. — с несчастным видом сообщила в первый день лета Ната-ша Платонова. — Мама с папой уезжают в Кострому. И меня хотят тащить с собой. Бабушка заболела.

Было от чего придти в уныние. Платоновой светило провести неопределённо долгое время в чужом городе, без компа, без цветного телевизора, рядом с бабуш-кой, которую она совсем не знала. Мало того, жить ей предстояло в малогабарит-ной двухкомнатной хрущёбе, среди всех запахов захламлённого жилья давно больной старухи. Спать на полу на надувном матрасе, чтобы по ней ходили пятеро котов, три собаки и несчётное количество рыжих тараканов!

— А что делать?! — вопрошала Лиля Платонова. — Куда я её дену?!

Это была даже не её мать, а мужа. А тот отчаянно трусил и приходил в отчая-ние при одной мысли о том, чтобы в одиночку справляться с грузной больной ста-рухой, уже полгода не сходящей со своего пропитанного мочой дивана.

Лёнька широко раскрыл глаза и глянул на свою рыжую принцессу. Наташа после окончания учебного года как-то сразу изменилась. Вместо скромного хвоста на затылке, схваченного резинкой, она приобрела себе новую причёску: укоротила волосы до плеч, подровняла чёлку в парикмахерской. И теперь рыже-красные во-лосы окружали её светлокожее лицо волшебным пушистым облаком, отчего глаза казались глубже и ярче. Платонова сразу стала старше и намного привлекательнее. Наверно, вся эта перемена произошла из-за предстоящих планов. Наташа готови-лась к отдыху у моря. Собиралась купаться в солёных солнечно-зелёных волнах, загорать на пляже, гулять по набережной. Наверно, заготовила наряды. И вот всё обломилось.

Ему стало ужасно жалко её. После осенних событий, после таинственной про-пажи и такого же таинственного возвращения Наташи, обе семьи, как ни странно, сдружились. Но большей частью в этом был повинен Семёнов дядя Саша. Его ми-ролюбивый характер внёс некую гармонию в отношения семейств. Со свойствен-ной участковому силой убеждения он сначала уверил Платоновых в том, что их дочь и в самом деле похищалась инопланетянами. А потом с присущим ему здра-вым смыслом он уговорил их никому об этом не рассказывать.

И вот теперь Лиля Платонова сидела с Зоей на её кухне и в отчаянии искала выход из ситуации. А Наташа меж тем в комнате у Лёньки чуть не со слезами об-рисовывала перспективы, которые ей выпали вместо долгожданного отдыха у мо-ря. Это в самом деле было трагедией. И Лёнька пожалел, что у них теперь есть дом в деревне. Лучше бы им остаться в городе. Тогда, может быть, Платоновы согласились бы оставить Наташу дома. За ней бы присмотрели. Он и так не пони-мал, что это за недоверие такое. Если уж она у инопланетян не пропала, то уж, на-верно, хватило бы ума не пропасть и в городе! Однако, у Лили были свои опасе-ния на этот счёт. Она не верила пришельцам.

Пришёл Семёнов. Узнав, в чём дело, он тут же с ходу предложил:

— Да в чём проблема?! Отпустите девочку с нами в деревню! Места хватит.

Лиля засомневалась. Как это? Так сразу всё решится? А вдруг она там будет в тягость? А если что-то там чего…?

— Я всё-таки опасаюсь… — нервно проговорила Лиля. — Ваш не это… не того?

Мне бы не хотелось, чтобы… ну, в общем, сами понимаете.

— Ты на тему нижнего белья? — прищурился Семёнов. — Мне кажется, инци-дент исчерпан. Леониду можно верить.

Сам подозреваемый при разговоре не присутствовал, как и будущая безвин-ная страдалица. Маньяк и его жертва увлечённо смотрели по компьютеру четвёр-тую, контрафактную серию Гарри Поттера.

Решись всё иначе, не заболей бабушка, не отменись поездка к морю кто знает, что вышло бы из этого. Наверно, Лёнька хорошо провёл бы первый летний месяц. Наверно, они с дядей Саней ездили бы на рыбалку в Макарий. А потом он попал бы в летний лагерь. Масса впечатлений, новые знакомства. И, конечно же, про-никновение в Селембрис.

Наверно, и Наташа, побывав у моря, приобрела бы что-то новое. В этом воз-расте каждый день приносит что-то необыкновенное. Лето разнесло бы их по раз-ным сторонам. Расставание Наташи и Лёна должно быть неизбежным. И главное тут не в лете, а в Селембрис. Больше трёх раз побывать в ней в качестве гостя бы-ло нельзя. Как сказала волшебница Костику, четвёртый раз приведёт к необрати-мости. Это уже будет навсегда. Поэтому Платоновой оставалась всего ещё одна возможность. А далее Лён будет неизбежно отдаляться от неё. Он всё более овла-девал своей силой, всё более совершенствовался. Неприметная внешняя жизнь в этом мире с лихвою компенсировалась приключениями в волшебной стране. А Наташа оставалась в привычной среде, среди малозанимательных забот и утоми-тельных обязанностей.

Так можно было бы подумать. Но это точно было бы ошибкой. Дело в том, что всё уже было предопределено. Никто ещё не знал, но все детали будущих со-бытий устремлялись друг ко другу. И было Нечто, о чём никто из них не знал. Не знала и Наташа. Кто знает, какими таинственными путями их свела судьба и по-местила в одном городе, в одном районе, в одном доме, в одном подъезде, в одной школе и посадила рядом, на одной парте! А пока она просто завидовала Лёньке и часто втайне вспоминала обещание волшебницы о том, что однажды будет нечто между ней и Лёнькой. Собственно, если бы не это неясное обещание, она нашла бы себе какой-нибудь другой объект для внимания. Может, быть, когда-нибудь это детское чувство и перерастёт в любовь, но что тут может быть необыкновен-ного? Волшебница просто утешала её, чтобы сделать расставание как можно ме-нее печальным. Лёнька уже сказал ей, что у Наташи остался всего один лишь раз для встречи с лунным миром.

Как бы там ни было, сейчас её больше занимала перспектива провести весь месяц, а может, больше, в пропахшем лекарствами доме в чужом городе. Пока ро-дители не определят, как быть с бабушкой. И это было всё ужасно.

Совещание в квартире Платоновых быстро переросло в консенсус. Коту по-нятно, что выход, предлагаемый Семёновым — настоящее спасение. Лиля ещё не-много поколебалась и согласилась. Конечно, месяц в заброшенной деревне, в ста-ром доме, это совсем не море! Но что же делать, придётся дочери смириться. Аль-тернатива ещё хуже.

Против ожидания, известие привело Наташу в восторг. Ещё недавно она при-шла бы в отчаяние при одной лишь мысли променять отдых у моря на какие-то занюханные Блошки. Название-то какое! Зато Лёнька внутренне весь возликовал. Вот это подарок от судьбы! Он и Наташа проведут целый месяц в одном доме! И он решил, что за весь месяц ни разу не уйдёт в Селембрис. Зачем, когда и так всё хорошо? Вдвоём они договорились, что последнее посещение Наташей таинствен-ного мира произойдёт по обоюдному согласию и именно тогда, когда в этом будет насущная необходимость. Там можно прожить довольно долго, главное — вернуть-ся тоже вместе. А четвёртый раз — навсегда — на тот случай, о котором никто не думает в столь юном возрасте. На случай безнадёжного несчастья.

Платоновы уехали второго июня. А на следующее утро Зоя, дядя Саша, Лёнь-ка и Наташа сели в машину Семёнова и отправились разбирать завалы в старом доме, знакомиться с деревней и любоваться на природу. В-общем, ничего экстра-ординарного не ожидалось.

Два юных энтузиаста и один неунывающий дяденька милиционер быстро пе-реломили паническое настроение Зои. Она оставила свои испуги и принялась ко-мандовать парадом.

Когда всё основное барахло было вынесено из дома и сложено кучей на доро-ге, встал вопрос ребром: куда всё это вывозить. Особенно сбивали с толку три те-левизора. Громоздкую ламповую «Радугу» Семёнов называл старой дурындой. Ес-ли сбросить всё это в одном месте, то возникнет новая свалка, а засорять природу не хотелось. Поэтому было решено вынести предметы полегче в лес, вырыть яму и закопать. Для этих целей был выбран так называемый Бермудский треугольник — совершенно дикое место, расположенное меж трёх деревень: Никитами, Захари-хой и Блошками. С двух сторон его окружали непроходимые болота. Вот дядя Са-ня подогнал машину, насколько мог, и втроём с ребятами отправился в лес, вору-жившись лопатами.

— Далеко заходить не будем. — предупредил он. — Места дурные, бывало люди пропадали.

Было это очень странно, поскольку впереди возвышались высокие деревья и ничем не загромождённое пространство между ними. Как говорил дядя Саня, тут в изобилии встречались по сезону белые грибы. Но почему-то всегда переростки и большей частью червивые.

Так под разговорчик, они вырыли яму и покидали туда мусор из больших пластиковых мешков. А для телевизоров лукавый участковый придумал вот что. Надумал съездить в Матрёшино за свежим молоком — в Блошках ни у кого не было даже козы — да прихватил с собою старую дурынду и двух её ухажёров-близнецов — «Кварцы». Немного не доезжая до деревни, он высадил всю троицу на краю до-роги. Так и поставил: самку в центр, а кавалеров по бокам. И быстренько свалил оттуда.

— И что будет? — поинтересовался Лёнька.

— Да всё нормально будет. — беззаботно отозвался Семёнов.

На обратном пути им попался старый лысый одуванчик — дядя Митяй. Он шёл из Остапьева в Матрёшино. А телевизоры — как ветром сдуло.

— Кому нужны неисправные ламповые телевизоры? — недоумевал Косицын.

— Вот это и есть главная государственная тайна. — подмигнул в зеркало Семё-нов.

А дальше было много бытовых забот. Мыли избу, делали дрова из того, что можно, привели в порядок баню. Что не сумели выкинуть, запихали в коровник. Особенно постарались насчёт веранды. Дядя Саша показал ребятам своё любимое с братом место. Это были две комнатки на чердаке.

Всё обито фанерой, сделаны топчаны, имеется окошко, стол, детские стулья! Конечно, все дико запылилось, но что с того?

— Оклеим обоями и будет полный кайф! — очарованно воскликнул Лёнька.

Наташа тоже восторженно осматривалась. Жизнь становилась интересной. На следующий день Семёнов укатил с утра пораньше в город, перебросить все их ве-щи, упакованные и ждущие дома. Также следовало завезти запас продуктов. По возвращении он обещал всю команду вывезти в Затон и за хорошую работу награ-дить купанием на целый день. Ещё раньше он позаботился одарить электриков бу-тылкой помимо платы, и в доме появилось электричество. Зоя воспрянула. Теперь только оставалось обзавестись мебелью вместо раскладушек. И можно свозить на дачу всё залежавшееся дома барахло и снова засорять жильё.

Вечером Лёнька и Наташа вышли посмотреть на деревеньку. До этого всё было некогда. Жилыми были лишь четыре дома. В одном располагалась бабка Лукерья. Во втором — Маниловна, крупная и неприветливая старуха. В третьем жили два старых деревенских бобыля: братья-близнецы Варюхи. И в чётвёртом — лесник в отставке, дядька Леший. Сейчас его не было на месте, гостил в совхозе — у сыновей. Все остальные дома неприветливо щурились на белый свет слепыми окнами. Со всех сторон они обложились огромными лопухами, заросли полынью и крапивой. В бывших палисадниках буйствовала озверевшая калина.

— Земля сырая, вот что… — с привычным матерком объяснила это бабка Лу-керья. Ругательства с её иссохших губ сыпались как-то незаметно, словно обычная речь. Так что даже такому сугубо городскому человек, как Зоя, это не казалось чем-то противоестественным.

В мрачнеющем вечернем свете деревня выглядела таинственно. Высокие то-поля смыкали кроны, словно намеревались проглотить деревню. Ушедшие в зем-лю дома казались островерхими холмами. Лишь некоторые из них выпускали из своих окошек слабые, тускло-жёлтые полосы от малосильных лампочек. В лес бы-ло страшно заходить — он стоял такой молчаливой и неприступной стеной, словно стерёг деревню. Наташа под тем предлогом, что ей страшно, взяла Лёньку под ру-ку, а он тайком блаженствовал.

— Тебе ничего не показалось в этом Бермудском треугольнике? — спросила вдруг она.

— Нет, ничего не показалось. — ответил Лёнька. — А что?

— Так, ничего. Я просто думаю, почему дядя Саша сказал, что там люди про-падали.

— Он и раньше говорил, что в деревнях по дури много гибнет, особенно моло-дых.

Они замолчали, потому что видели: на трассе стояло шесть или семь памят-ников, крестов и просто висели на ветках венки с лентами. Вдоль дороги шёл глу-бокий ров, поросший деревьями и густым кустарником. Туда по пьяни падали, особенно весной, лихие деревенские мотоциклисты.

— Смотри, что это? — шёпотом спросила Наташа, вцепившись ему в руку.

Лёнька посмотрел и на голове у него зашевелились волосы. Тонкий язычок огня ровно и неподвижно горел меж лесной дорогой и неподвижной стеной де-ревьев. Слабый свет был словно заключён в рамку чёрного кружева.

— Фу, да это же игрушечная избушка на столбе! — облегчённо выдохнул он. — Такие ставят у выхода из деревни для защиты от нечистых духов!

ГЛАВА 3. Кино, кино, кино!

Утро разбудило их шумом мотора и людскими голосами. Не понимая, в чём дело, Зоя выглянула в окошко и удивилась:

— Кажется, мы не одни тут дачники!

И тут же побежала на улицу. Ребята — следом.

Всё было и в самом деле удивительно. На краю деревни стояли микроавтобу-сы, два трейлера и три иномарочных внедорожника. Вокруг них ходил незнако-мый народ. Заинтересованные Лёнька и Наташа подошли поближе.

— Ребята, — обратился к ним мужчина, одетый в рыбацкую безрукавку поверх клетчатой рубахи и фасонистую кепку, — не скажете, где тут живёт Кузьма Леший?

— А мы не местные. — ответила Наташа.

К ним тут же потеряли интерес. Из машин высыпались люди. Вся компания была настолько разношерстной, насколько разнилась возрастами. Две молодых красивых женщины разодеты, словно только с подиума.

— Ба, какой колорит! — процедила одна красотка сквозь накрашенные губы.

— А это, я полагаю, местные аборигены? — ответила ей вторая. — Дети, здесь есть волки?

— Есть. — серьёзно ответила Наташа.

— Мы вечером на волю не выходим. — поддержал её Лёнька. — И спим всегда с ухватом. А батька — с топором.

Они не спешили уходить, пока не выяснят, что здесь такое происходит. И бы-ли вознаграждены за своё терпение.

— Смотри, Лёлё! — от изумления Наташа забылась и назвала его тем прозви-щем, на которое он обычно сердился.

Из машины вышла не кто иной, как их бывшая классная руководительница собственной персоной! Антошка вытащила за собой девчонку лет пяти-шести.

— Антонина Андреевна! — удивились оба её бывших ученика, поскольку толь-ко неделю назад она распрощалась со всем своим классом навсегда.

— Платонова, Косицын! — изумилась классная. И все трое весело расхохота-лись. В неофициальной обстановке Антошка оказалась очень непринуждённой. Она тут же проследовала за своими бывшими учениками. И вот старые знакомые уже сидят и пьют чай в доме. Зоя обрадовалась и оживилась. Ей, городскому чело-веку, было так дико в молчаливой и практически безлюдной деревне. Она всю ночь переживала и не могла спать от тихого поскрёбывания за печкой.

Обрадованная встречей Антонина поведала ошеломляющую новость. По её сценарию режиссёр Виктор Кондаков ставит классный фильм! Настоящий фильм ужасов! Это будет прорыв в отечественном кинематографе! Если, конечно, не уре-жут финансирование.

От услышанного все трое обалдели и даже не заметили, как Катька залезла на стул, открыла шкафчик и посшибала оттуда все ёлочные игрушки.

— Антонина Андреевна, — с жаром спросила Наташа, — настоящий фильм ужа-сов, без подставы?! А то у нас всё больше как: сначала вроде мистика, а потом всё объясняется самыми прозаическими причинами!

— Ребята! — торжествующе заявила классная. — Настоящий фильм ужасов: вам-пиры, ведьмы, колдуны, оборотни, живые мертвецы!

Оба бывших ученика дружно испустили вопль восторга.

— Нам нужна живая натура, а спецэффекты доработают на компьютере. Кон-даков рассчитывает сделать из этого сценария настоящую бомбу. Хватит плестись в хвосте у мирового кинопрома! И на нашем материале можно сделать потрясаю-щие ужасы!

Она была в таком воодушевлении! Ребята с удивлением увидели, что их классная может так загореться от работы. Но болтать было некогда. Надо было срочно расквартироваться.

Пробивной Кондаков обо всём договорился. Обрадованные бабка Лукерья и внезапно ставшая приветливой Маниловна тут же поспешили предоставить квар-тирантам свою жилплощадь. Видавшие виды гримёр и костюмерша даже не стали комментировать свои новые жилищные условия. Зато те две красавицы, которые спрашивали про волков, начали громко ужасаться и наотрез отказывались спать в том хлеву, в котором обитали местные жители.

— Антонина, — совсем по свойски обратилась к бывшей классной Зоя, — распо-лагайтесь с дочкой у нас. Места хватит.

Надо ли говорить, как та обрадовалась везению, потому что дом Семёнова был лучшим в деревне. К тому же она очень рассчитывала, что теперь не придётся всюду таскать девочку с собой — двое бывших Антошкиных учеников охотно при-няли Катьку в свою компанию. Она оказалась девкой боевой и не боялась ничего, поскольку с пелёнок привыкла смотреть фильмы про вампиров.

Девчонка сразу пошла и задала хорошей жизни нахальному горластому пету-ху братьев-близнецов Варюхиных. Этот наглый тип решил, что может справиться в одиночку с шестилетним ребёнком. Это ему стоило хвоста. Свои трофеи Катька воткнула себе в волосы и носилась по всей деревне, сопровождаемая неистовым лаем ошалевшего от восторга пса Борзилки.

Красотки Анжела и Марианна пожелали спать в своём фургоне. Они ругались на убогость, с которой были обставлены съёмки. Разозлённый Кондаков им объяс-нял, что им надо здесь снять только несколько эпизодов. И вообще, если Мариан-ночке чего не нравится, пусть валит обратно в город. Он найдёт настоящую актри-су. Если бы не спонсор со своими маниакальными причудами, Кондаков ни в жисть не допустил бы Марианночку на роль главной героини. Сколько её ни учи, актрисой она всё равно не будет. Тут не ноги нужны, а талант.

— Виктор, — спрашивал на французский манер оператор Немучкин. — мыши аппаратуру не погрызут?

— Это твои проблемы, Боря. — отвечал крутой Виктор. — Хоть всю ночь не спи, а чтобы было всё в сохранности.

— Куда складывать реквизиты? — спрашивала костюмерша, пожилая женщина в спортивном костюме.

— Носить на голове, Виолетта Егоровна. — отвечал Виктор.

Сам он носился по деревне, пугая кур, и свирепо спрашивал, куда девался Леший.

Часам к двенадцати подъехал дядя Саша, привёз все баулы, приличную по-суду и три кило мяса для шашлыков. Обнаружив в своём доме квартирантов, он удивился, но не опечалился. Съёмки, так съёмки. Стоило ему попасться на глаза Виктору и его группе, как рукастого и сметливого дядю Сашу тут же потащили решать неотложные проблемы. Он до ночи ходил с ножовкой, молотком и про-чими инструментами, приводя в порядок двери и окна. Заколачивал дыры, приби-вал вешалки, забивал фанерой рамы. А заодно осведомлял вездесущего Кондакова об особенностях и нравах местных жителей. Тем временем весёлый Боря решал проблему шашлыков. Во дворе семёновского дома он мастерски устроил чудный костерок. Про отдых все забыли.

— Ну, хватит. — решительно пресёк все жалобы Виктор. — Всё постепенно утря-сётся. А сейчас выпьем за удачу. И пусть наш фильм рванёт по нервам так, чтоб мало никому не показалось!

Все, кто сидел в заросшем саду семёновского дома на чурбачках, вёдрах и раскладушках, подняли экзотические стограммовые стопарики и дружно чокну-лись под тост.

Всю ночь гости не спали и оглашали непривычные к шуму окрестности то взрывами хохота, то музыкой, то возбуждённым гамом. Зоя была оживлена и очень счастлива. Ей ещё не приходилось бывать в такой компании. Семёнов блис-тал остроумием, отчего жена гордилась им. А Лёнька и Наташа с наслаждением погрузились в этот незнакомый им мир. Катька носилась между взрослыми с ин-дейскими воплями и потрясала хворостиной, как копьём.

Так и получилось, что на второй же день новые дачники с головою окунулись в заботы съёмочной группы.

Леший не вернулся в этот день, зато за жердями несмело промелькнули белые от седины головы обоих стариков Варюх.

— Отцы, идите к нам. — щедро пригласил их Борька.

Старички немного постеснялись, потом выпили и тихо побрели к себе.

— Антонина Андреевна, а вы нам расскажете сценарий? — сонно спросила На-таша, под утро забираясь в дом.

Весь следующий день у Антонины был свободен. Съёмки ещё не начинались. Надо было утрясти некоторые вопросы. Да и вообще, ей не придётся много суе-титься на площадке, она же не актриса. Поэтому Антоша немного расслабилась и занялась освоением окружающей среды. Удивительное дело, раньше у неё не на-ходилось времени поговорить свободно со своими учениками, да им тоже в голову не приходило подобное. А теперь они отправились гулять, прихватив с собою Катьку. Следом увязался лохматый пёс Лешего, Борзилко. Сторожем он был ни-каким, ко всем ластился. А за кусок булки был готов сдать хозяйские хоромы де-шевле пятака.

Так, прогуливаясь по лесу вместе с Наташей и Леонидом, Антонина разгово-рилась и пересказала вкратце весь сценарий.

Сценарий был таков. Молодая выпускница пединститута Анастасия Обухова направлена на трёхгодичную практику в глубинку. За неимением лучшего её посе-лили не в административном центре, а на периферии колхоза.

В деревне нет ни одного достойного ухажёра. Среди молодых деревенских ре-бят бытует отвратительное пьянство, драки, поножовщина. От нечего делать Ана-стасия начинает наносить визиты своим соседям. Оказывается, Сошки пользуются дурной славой. Деревня Сошки издавна славилась своими колдунами.

Вскоре Анастасия увидала молодого фермера. У Сергея и жена из местных, Маша. И тоскующая учительница запала на него. Тут хозяйка и предлагает ей по-ворожить на желание. Пусть Анастасия себе представит, какого жениха хочется. Всё так и сбудется. Антонина себе представила Сергея.

Ворожба происходила ночью, в бане, на кадке с водой. И она увидела в воде его лицо, но было оно мёртвым! Антонина испугалась и ударила ладонью по воде, а оттуда высунулась рука и её схватила. Девушка убежала, а утром бабка Устинья утверждала, что никакой ворожбы в бане не было, это всё Анастасии приснилось.

На следующий день пришёл Сергей. Слово за слово, и он почувствовал к Ана-стасии интерес. А вечером она тайком отправилась с ним погулять. И заблудились оба. Ночь провели в лесу, утром же вышли. Анастасия поняла, что влюбилась в молодого человека. Она обращается к бабке с просьбой приворожить его. Но та говорит, что сначала надо избавиться от его жены. И научила подкинуть соперни-це одну маленькую штучку.

Анастасия пришла будто бы в гости и сумела прилепить фермерше на заколку маленький кусок наговорённой смолы. И вот Маша начинает сходить с ума. Она убегает на болота. Сергей бежит за ней. Анастасия — следом. Болота в этой мест-ности просто гиблые, можно войти и не выйти. Вот Анастасия и заблудилась. Всю ночь бегала и кричала, а на рассвете обнаружила деревянную церковь на островке. Она бросилась туда и видит: там в одиночестве стоит и читает у амвона высокий бородатый человек. Она его спросить, а он поднял глаза, а глаза-то как у чёрта! Тут ей стало так страшно, она бросилась бежать и чудится ей, что гонится за ней весь ад.

А ночью Анастасия проснулась оттого, что её кто-то душил за горло. Она с криком проснулась — никого! Она снова засыпает и её снова душат. Всю ночь она тряслась от страха, а утром побежала к Сергею. Тот говорит, что Маша срочно за-собиралась уезжать — у неё мама заболела. Анастасия обрадовалась. Теперь у неё будет возможность побыть с Сергеем. И в тот же день вечером пришла к нему до-мой. Только они начали влюбляться, как раздаётся стук в окно. Вышли, посмотре-ли — ничего. Они снова целоваться и слышат шаги на чердаке. Тут уж не до чего. Потом сама собой отворилась дверца шкафа и упало Машино платье.

Тем временем на улице разыгралась непогода. И порывом ветра валит столб. Вот они сидят в темноте и боятся даже выйти из комнаты. Анастасия утомилась и заснула.

Ей снится, что вернулась сергеева жена и застаёт их тут вдвоём. Маша не го-ворит ни слова и со страшной улыбкой лезет на неё. Анастасия убегает и попадает в подвал.

Она ищет, чем защитить себя, открывает шкаф, а оттуда валится мертвец. Она бежит, подвал всё не кончается. Из пола высовываются руки и хватают её за ноги, за подол. Анастасия чудом вырывается и снова убегает. Вот показалось маленькое окошечко. Девушка выламывает раму и вылезает из него в рассветный сумрак. И видит перед собою церковь на болоте! Тут она с криком просыпается, оборачива-ется и видит перед собой лицо мёртвого Сергея! Он задушен и лежит рядом с ней на кровати. А дом не то рычит, не то вздыхает, стены колышутся, грозятся заду-шить.

Анастасия бежит прочь из дома. Она приходит в деревенский магазин за но-востями. Там сидят старухи и судачат о том, что фельдшерице Соломоновне при-виделась собака Баскервилей.

Наступает вечер и Анастасия остаётся в пустом доме, в темноте и страхе. И тут в окно постучали, и тут в стекло кидается светящаяся собака. Она рычит и ко-лотит в стекло лапами. Антонина ни жива, ни мертва. Собака исчезает.

Анастасия даже боится зажечь свечку. И тут на чердаке раздаётся топот. Де-вушка понимает, что чудовищное животное сумело проскользнуть в дом. И барри-кадирует дверь мебелью. Задвигает окно шкафом. Собака пытается прорваться в дом, дверь трясётся. Она просовывает лапу и девушка наносит ей удар топором.

Утром возвращается бабка Устинья. Анастасия с подозрением ожидает уви-деть рану на руке. Но под одеждой ничего не видно. Старуха весела и довольна. Анастасия снова идёт в магазин за сплетнями. Но там говорят только о том, что у всех разморозились холодильники и скисло молоко. Света не будет ещё сутки. Бу-ря, как водится, повалила столбы, подстанцию закоротило. Учительница подумы-вает о том, чтобы уехать и пожить у подруги. Но в тот день не приходит автобус. Она решается идти пешком к райцентру. Проходит километра три и снова выхо-дит на деревню Сошки. Вторая попытка — тот же результат. Она испугана этой чертовщиной и решается пойти к Сергею.

Девушка постучала в дверь и слышит его голос. Он кричит из гаража, что сейчас подойдёт. Пусть Анастасия проходит в дом. Она успокаивается, думает, что ей только приснилось его мёртвое лицо. В последнее время учительнице часто снятся дурные сны. И, пока он в гараже, ей приходит в голову кое-что проверить. Нет ли в их доме большого подвала.

Там в самом деле есть подвал, но Анастасия колеблется и боится туда сойти. Из подвала тянет чем-то страшным, слышны глухие голоса. И тут учительница получает удар в спину и катится по лестнице.

Девушка лежит в беспамятстве и видится ей страшное видение. Будто вышиб-ла она замок и вышла из подвала. Пошла по дому звать Сергея, а дом весь словно нежилой, отовсюду шорохи и стоны. Тут слышится стук за дверью. Открыла Ана-стасия дверь, а он там — висит в петле! А глазами смотрит на неё. Анастасия кину-лась бежать из дома. Открыла дверь на улицу. А на пороге — Маша! Стоит, смот-рит на соперницу и ухмыляется, а рука порезана! Анастасия дико закричала и за-махнулась топором. Маши тут же нет, теперь на пороге стоит чёрная собака! Анастасия в ужасе ударила её топором по голове! И стала бить и бить, и бить! А потом бросилась бежать.

Очнулась она в своём доме, на кровати и непонятно ей, как она сюда попала. Никто не стучал в окна, никто не ходил над головой. Наутро Анастасия пошла в магазин. Там сидят, судачат бабки. Страсти-то какие! Вчера какие-то бандиты у фермера убили сторожевого пса, Шугая! Всего, беднягу, изрубили!

Анастасия в ужасе. С одной стороны она убила не Машу, а только лишь соба-ку. А с другой стороны, получается, что она помешалась!

Тут подошла её очередь покупать. Она старается делать вид, что ничего не произошло. Открыла кошелёк, а там лежит отрубленный палец! Анастасия в ужасе закричала, бросила кошелёк и кинулась бежать. Она бежала, не видя дороги, нале-тела на препятствие, упала и потеряла сознание.

Очнувшись, она поняла, что лежит в своей кровати. Вскочила, оделась и вы-шла в горницу.

— Бабушка, ты дома? — раздался голос из сеней.

И вошла Маша! Антонина только глянула на неё, застонала и повалилась на пол. Сознание оставило её.

Очнулась она в темноте. Ощупала вокруг себя и поняла, что на этот раз она не в своей комнате. И тут же поняла, что на ней не её одежда! Какой-то балахон с длинными рукавами. Тут дверь сама собой как распахнётся! И за ней открылся бесконечно длинный коридор, а в конце мерцает огонёк.

Свет всё приближался, и вот девушка увидела недавнего монаха. Тот стоял в своей чёрной рясе со свечой в руке, из под спутанных волос пронзительно смотре-ли чёрные глаза.

— Вставай, иди. — глухо сказал он.

Анастасия осмотрелась и содрогнулась: на ней был надет саван.

— Куда ты ведёшь меня? — спросила она, стуча зубами.

— Венчаться, как ты и хотела. — низким голосом ответил чернец.

— Я не пойду! — испугалась Анастасия.

— Пойдёшь. — сказали сзади голоса.

Анастасия резко обернулась и увидала мертвецов! Они вылезали прямо из стен, просачивались из щелей, лезли из-под кровати! Девушка дико вскрикнула и бросилась бежать по коридору! Впереди смутно сеялся свет. Несчастная распах-нула дверь и очутилась в той самой деревянной церкви на болотах! А вместо икон такие хари! Все свечки чёрные, а на аналое скалится зубами череп! Тут к ней обер-нулся человек, которого она вначале не заметила.

— Вот, милая, и я!

Это был Сергей! Голова свёрнута набок, на шее вместо галстука верёвка! Язык свисает, лицо раздуто! И смеётся!

Анастасия дико завизжала и кинулась на выход! А там меж кочек булькает трясина! Она решилась и прыгнула на кочку, потом на другую и так дальше. Глядь, а из вонючего болота вылезают лица! Скалят зубы. Вертят глазами и тянут-ся к ней, тянутся! А сами кочки не кочки вовсе, а черепа облезлые!

Сама не помнит, как выбралась на берег. Вся перемазалась, саван разорвался. Влетела в деревеньку, вскочила в дом и заперлась с топором в руках. Дождаться утра, а там хоть пешком, хоть на попутке, а уехать из проклятых Сошек!

Анастасия неотрывно смотрела в грязное окно. И вот, глядя на светлеющее небо, несчастная услышала осторожные скребущие звуки позади себя. Она обер-нулась и увидела, как ветхие доски над плинтусами шевелятся, словно что-то их трогало изнутри. Сухое дерево стало осыпаться щепочками. И вот в образовав-шуюся дырку сунулся чей-то нос, шевеля усами.

Анастасия с воплем омерзения ударила топором по крупной тушке буро-се-рого зверька размером с небольшую собаку. Тот пронзительно закричал и этот крик походил на крик смертельно раненого ребёнка!

Бедная учительница ринулась с топором на окно и вышибла его. Выскочила, вся окровавленная, бросилась бежать, оглашая серое утро безумным визгом.

На дорогу выбралась длинношёрстная тварь, похожая на ту, которую убила Анастасия. Потом ещё одна, ещё… Они молча пялились на человека и потихоньку сужали кольцо. У них были одинаковые серенькие лица, поросшие короткой шёрсткой. Несмотря на щёточку усов, морды тварей очень походили на человечьи лица. В раннем свете даже были видны их глаза — карие, а белки — жёлтые. Этот гепатитный цвет делал их немигающий взгляд очень страшным.

— Ну, подходите по одному! — прорычала Анастасия и замахнулась топором.

Картуши, а это были они, облизнулись и стали тихо отступать. Анастасия огляделась. Она была одна.

Она сидела у магазина. Солнце встало, запели петухи, стали раздаваться го-лоса. Постепенно начал собираться деревенский люд. Первыми прибежали два деревенских пьяницы, Аркашка и Максим. Они принялись слоняться под дверью, ругаясь от нетерпения. Потом явилась фельдшерица, за ней потянулись и другие. И, наконец, явилась и сама Нинка, продавец. Никто не обращал внимания на Ана-стасию. Часть народа выстроилась у прилавка, а старухи снова расселись на ста-рых венских стульях.

— Вы слышали, учительница-то сбежала! — сказала одна старуха.

— Да ещё три дня назад все знали! — ответили ей.

Анастасия вдруг поняла, что они её не видят.

И тут в помещение вошёл Сергей. В своём обычном виде, без верёвки. Не го-воря ни слова, он подошёл к прилавку, перегнулся через него и вынул из рук про-давщицы батон. Та вздрогнула и промолчала. Тогда Сергей прошёл к полкам и взял оттуда пачку чая, коробку спичек и поллитровку водки «Отдохни». Все стих-ли и опустили глаза.

— Ну что, пойдём, что ли, — сказал он Анастасии, — отпразднуем помолвку.

Едва она ступила за порог сельмага, как тут же и наткнулась на Машу. Та гля-нула на Анастасию с насмешкой и посторонилась, пропуская. Рука её была пере-бинтована.

Сергей привёл учительницу на ту улицу, где она жила. Дверь дома отвори-лась и на пороге возникла ухмыляющаяся бабка Устинья.

— Добро пожаловать к нам, в чёрную пятницу.

И оба засмеялись.

— Бабусь, я тебе подарков принесла. — раздался сзади чей-то голос. И в горни-цу вошла фермерша Маша.

Анастасия пригляделась и увидала, что её карие глаза имеют жёлтые белки.

— У нас тут, в Сошках, все такие. — сказала она, хитро улыбаясь своим мален-ьким сереньким лицом.

Анастасия глянула на свои руки. Те быстро покрывались бурой шёрсткой.

ГЛАВА 4. Чего пипл хавает

— Кать, тебе интересно, чего мама напридумывала? — спросили они девочку.

— Вампиров мало. — деловито ответил ребёнок.

— Вот и Виктор так говорит. — призналась Антонина. — Сначала был другой сценарий. Потом раз десять переделывала. Надо было подстраивать его под Мари-анночку.

— А эта Марианна кинозвезда? — спросила Зоя.

— Какая там кинозвезда! — небрежно отмахнулась Антонина. — Такими кино-звёздами вымощена вся Тверская. Спонсор поставил условием, что в главной роли снимется его подруга. По-моему, он просто пытается отделаться от неё.

Меж режиссёром и экс-лесником Лешим шёл диалог. Опытный в делах жи-тейских Кондаков привёз с собою ящик дешёвой водки. Известное дело, со славя-нином без пузыря ни о чём не договориться. Но и перепаивать его — лишь себе вре-дить. Поэтому с самого начала следовало определить, кто будет тут командовать парадом.

У Лешего, понятно, имелся свой интерес. Лукавый мужичонко был очень за-гребущ на лапу. Но не дурак, и потому так явно себя не определял. А, даже наобо-рот — рядился под простодушное дитя природы, под одичалого аборигена. Но Вик-тор тоже был не лыком шит и на палец не смеялся.

— У нас тут такой пожар случился! — восторженно вещал дядька Кузьма Леший. — Туристы лес спалили! Я один три дня топтал торфянник! Он вот так и этак! А я его вот так, вот так, вот так!

И подпрыгивал, раскорячась. И топал заскорузлым сапожищем по земле. Кру-тил растопыренными пятернями, создавая ветер. Был он невысок и похож на ста-рый замшелый пень. Вся рожа его заросла до самых глаз клочковатой серой боро-дой. А сами глаза жёлтые, как у козы, и такие же блудливые. Одет был Леший в диковинные полосатые штаны и грязную вышитую косоворотку.

— Вить, я сниму его. — тихо и с тоской шептал оператор Борька. — Ну такой ти-паж!

— Сиди, молчи. — так же тихо отвечал режиссёр. — А то начнёт ломаться, тогда ящиком не отбояришься.

Потом абориген повёл их осматривать натуру. Требовалось выбрать и оце-нить места съёмок. А кто, кроме ушлого лесничего мог лучше всех показать под-ходящие места? Кроме того, соваться на болота без опытного человека нельзя и думать.

И ещё в одном деле Леший был бесценен. Он один имел подход к нелюдимо-му пасечнику Леху. Тот жил на отшибе, далеко от всех домов. Хозяйство Леха бы-ло очень крепким. Непонятно, как он сумел так разжиться в те времена, когда с колхозников драли за каждую курицу в подворье, за каждого телёнка, сданного на мясо. Пасечник был явно нерусских кровей, с тяжёлым и неприятным взглядом. Но у него был по-кулацки крепкий дом. А вокруг него — роскошный луг, заросший ромашками, одуванчиками, полевой гвоздикой, клевером и колокольчиками. Всё, что вокруг этого светлого местечка, заставлено сплошным лесом.

Пасечник мрачно выслушал бестолковую трепотню Лешего, потом, не говоря ни слова, направил взгляд на Кондакова. Тот достал из сумки роомовский "Двой-ной удар". Где, из каких запасников — неизвестно. Пасечник уважительно глянул на режиссёра и пригласил гостей под навес.

Там он смахнул с лавок мусор, поставил на стол четыре больших стакана и принёс литровую банку мёда. Лех положил в стакан треть тёмного густого мёду и сделал знак долить почти до края водкой. Гости заинтересовались и решились по-следовать примеру.

Пасечник тщательно размешал мёд в водке и одним большим глотком всё оп-рокинул внутрь. После чего перевернул стакан и больше пить не стал. Мудрый Кондаков поступил точно так же. Всё оставшееся без всякого там мёда допили суетливый Леший и простой в манерах Борька.

В-общем, несмотря на явную неразговорчивость хозяина, дело сладилось. Па-сечник Лех впервые пустил в свой дом чужого. И разрешил за приемлемые бабки снимать сцены внутри дома. Даже свирепая цепная псина пригодилась.

— Я думаю, — толковал на обратном пути раскисший оператор. — ты это здоро-во его "Двойным ударом"!

— Я тоже думаю, — небрежно отозвался Кондаков, — что "Джонни Уокер" был бы тут весьма некстати.

— Не понимаю, к чему нужна вся эта барахлянная натура. — брезгливо выгова-ривала Марианночка, обходя один домишко за другим. — У папика деньжищ нава-лом, можно было всё устроить в павильоне.

— Кому сейчас нужна павильонная туфта. — отвечала более опытная Анжелка. — Так снимают только мыло.

— А это что? Кто тут у нас играет в Барби? — удивилась кинозвезда.

Перед ними в зарослях люпина метрах в двух от дороги на столбике торчала маленькая игрушечная избушка. Резные окошечки непропорционально велики, краска вся облезла. А внутри, в надвигающемся розовом сумеречном свете зага-дочно горела лампадка.

— Тоже мне, Хеллоуин местного значения! — усмехнулась Марианна (в просто-народье — Людка) и достала из кармана пачку ментоловых сигарет. Зажигалка не сработала, поэтому нетерпеливая супермодель направилась к птичьему жилью, высоко поднимая ноги в итальянских босоножках.

Окошечки в забавном птичьем домике имели стёкла, отчего становилось по-нятным ровное свечение невысокого огонька. На четырехскатной крыше имелась даже маленькая труба, отделанная кружевной жестью от старой банки из-под кон-сервированной баклажанной икры.

Марианночка отворила скрипучее окошечко и достала древнюю лампадку цветного стекла, прикурила и попыталась поставить её обратно. Но сделала это так неловко, что уронила набок.

— Чёрт, вот параша! — она пыталась установить чашечку нормально, одной ру-кой держа сигарету и отпихивая локтём дверку. — Ну всё, погасла, сволочь! Ладно, скажем, что так было.

И обе красны девицы направились обратно в деревню, распространяя клубы дыма и ожесточённо отбиваясь от ночного гнуса.

— Следующие съёмки, поверь мне, будут делаться на Кипре. У папика там бе-лая вилла и такая же белая яхта. Чёрт, надо надеть джинсы и рубашку!

Дом Семёнова сделался средоточием светской жизни, очевидно, на весь пери-од съёмок. Несмотря на то, что возле машин были раскинуты навесы и раскладная мебель, кто-нибудь да заседал на террасе у гостеприимных хозяев. Люди они были культурные и несли с собой не только чай, но и закуску. Поэтому Зоя с беспо-койством смотрела на Александра. Но тот держался молодцом и лишнего не про-пускал.

Заканчивался последний день перед началом съёмок. Всем обитателям дома не терпелось увидеть, как начнут снимать приезд главной героини. Но Антонина объяснила, что съёмки фильма ни в малейшей степени не напоминают репетицию спектакля. Тут вообще иной раз невозможно понять, что, зачем и как делают. Да и сами актёры не всегда понимают, что за эпизод снимается. Но к вечеру всеобщее волнение достигло апогея. И вылилось в обычную развязку, то есть все начали сбиваться в кучу и пытались чем-нибудь себя занять.

— Скажи, Виктор, — на французский манер, подобно Борису, назвал Кондакова Семёнов, — как ты думаешь, фильм будет хорошим?

Тот заёрзал.

— Был бы ты из нашей братии, так не стал бы задавать таких вопросов! — с до-садой ответил режиссёр. — Мы люди суеверные. И в конце-концов, что значит — хорошим?! Сказал бы: интересным, зрелищным, прокатным!

— Нет, ну я про что? Вот на Западе наблатыкались шлёпать и про вампиров, и про оборотней, и про всю прочую заразу. Фильмов много, но ведь по-настоящему сенсационных не так уж чтобы!

— Верно, — отозвалась Зоя. — Сколько подражаний хотя бы тем же «Чужим». Монстров навалом, а эффект не тот.

— Понимаешь, мало иметь сюжет. Надо ещё припасти к нему достойную тех-ническую базу. А отечественных наработок — кот наплакал. — отвечал Виктор.

— Нарядить ведьму в лохмотья, раскрасить ей лицо и научить завывать не-сложно. — отозвалась пожилая костюмерша Виолетта.

— После Милляра больше не было ни одной приличной бабы Яги. — ответил Борька. — Одни дешёвые подделки.

— Вот и я говорю: смотришь и не страшно. — влез в беседу Лёнька.

— Ты слушай, слушай, Виктор. — со значением подал реплику Борис. — Это глас народа.

— Слушай, глас народа, а что ты находишь в ужастиках? — поинтересовался Виктор. — Зачем тебе страшилки?

— Зачем народу страшилки, я не знаю, — вместо него ответила Антоша. — А вот то, что к классике у народа нет вкуса — это точно. И, если будет выбор, то смот-реть будут лучше самую дурацкую страшилку, чем хороший фильм, снятый по классическому произведению. Кстати, и я, каюсь, — тоже!

— Когда ты перестанешь быть учительницей? — поморщился Кондаков.

— Да я и не была ею никогда. На моих уроках мухи дохли. А всё откуда? Всё из одного котла. Как меня учили, так и я учила. Чтобы говорить о классиках сво-бодно, надо приблизиться к их пониманию. А откуда взяться этому в незрелой душе? Поэтому остаётся одно: вкладывать в девственно неразвитые умы лишь основные штампы: Элен — светская пустышка, князь Андрей и дуб — одно и то же. Человечек говорит себе: было это всё давно и мне до этого нет дела. Зато каждый с детства знает, как страшно заглянуть ночью под кровать. Примитивный ужас пе-ред неизвестным будоражит нервы и даёт иллюзию освобождения от страха. А, самое главное, ужастики нравственно нейтральны. В самом деле, хорош ты или плох — любой может быть укушен вампиром. И тогда вне зависимости от твоих личных качеств ты становишься монстром, убить которого — заслуга. В таком деле не требуется нравственных усилий. Посмотрел, как конфетку скушал.

— Красивая ты баба, Антоша. — сказал Кондаков. — Но скучная. Не задалась учительская доля, вот и оправдываешься задним числом. Каких тебе ещё надо нравственных приколов? Сказано тебе, о человече, что есть хорошо, а что есть плохо. Иди и выполняй. Всё те же: не убий, не укради, не тронь, не возжелай. А всё, что свыше — от лукавого. Сколько можно утомлять себя нравственными по-тугами? Кому всё это нужно? Вот сидит Глас Народа и слушает всех нас. Скажи нам, отрок, что тебе нравится в ужастиках?

Лёнька и Наташа переглянулись.

— В самих ужасах нет ничего хорошего, — осторожно ответил Лён, — но мне нравится быть победителем.

— Вот! — воскликнул Боря. — Вот оно! Откуда эта фраза?! Из Конана! Давить врага, чтобы он дрожал! Наш зритель генетически настроен на восприятие исклю-чительно западного материала! Всё уже сделано и много раз! Всё уже было — и блистательные триумфы жанра и подражания всех уровней! Что нам остаётся, как только не повторять тоже самое, но применительно к отечественной реальности?! Все наши сериалы, около которых жрётся весь наш кинопром, лишь перелицовка старых сериалов! Та же няня, от которой млеет вся страна, если верить опросам от СТС, это старый американский сериал прошлого века! Нашли задорную девчонку с зажигательными манерами и всё заискрилось! Но своего-то, своего-то ничего! И быть не может! Потому что пока наша киноиндустрия забавлялась со своими клас-сиками как литературными так и марксизма-ленинизма, пока снимала свои не-смешные комедии про управдомов, Голливуд пёр, как победитель! А победителя, как сказал наш уважаемый товарищ Глас Народа, зритель любит! Так что, Саня, мы все правы: в ближайшие сто-сто двадцать лет мы ничего выдающегося не сде-лаем, а кушать хоцца каждый день. Положим, Антоша выдерет из себя все жилы и сотворит чудовищно прекрасный сценарий. Но первым же порогом на её пути ста-нет наш уважаемый Витя. У него нет никаких блистательных идей. У него нет опыта, таланта и денег, к сожалению, тоже нет. Но у него есть пробивной характер и умение ладить с людьми. Он забодает спонсора и тот подаст нам в шляпу не-много маней и заодно пристроит перед софитом свою тёлку. Она своим мычанием нам срежет половину успеха. Потом всё дело упрётся в спецэффекты. Об этом я даже говорить не хочу. Считается, что в России есть масса великих хакеров. Но великих специалистов по компьютерным спецэффектам у нас пока нет. Одно дело потрошить чужие файлы, а совсем другое — рождать великое искусство! Тут с са-мой светлой головой не сделаешь ни шута, если под тобой ещё не копошилась масса делателей этих самых спецэффектов, пока не вбуханы огромнейшие бабки.

— А почему бы нашим не поучиться на Западе? — подала голос Виолетта.

— Опять двадцать пять. — вздохнул Виктор. — Мы говорим о своём, о родимом. Нам хочется иметь своё, а мы вынуждены повторять чужое. Да я бы душу продал чёрту, если бы знал, как нам сделать не просто, чтоб не хуже, а чтобы по-нашему и лучше!

— Для этого надо, как минимум, верить, что наши люди такое могут. — ответил Лён. — Вы верите, что прямо здесь, на этом самом месте, может быть нечто такое, отчего можно сойти с ума?

— Конечно есть, — усмехнулся Кондаков. — Когда я вижу наших мужиков, жру-щих «бибику», то понимаю, что страна давно сошла с ума.

Все расхохотались.

Семёнов вдруг насторожился и приподнялся с чурбачка. Костерок негромко потрескивал и в его свете было не разглядеть, что там делается за забором. Улич-ное освещение в Блошках было понятием абстрактным.

Откуда-то издалека нарастал нечеловеческий рёв. Калитка распахнулась, как от выстрела.

— Пожар, пожар! Горим!!! — дико вопил Леший, врываясь в тихий садик и бе-шено вращая вытаращенными глазами.

— Где пожар?!! Что горит?!! — все ринулись на улицу и растерянно завертелись вокруг себя. Нигде ничто не полыхало.

— Всё, всё пропало! — горестно бубнил мужик. Он обнаружил бутылку с пше-ничной водкой и сунул горлышко в щербатый рот. Быстро двигая заросшим кады-ком, Леший выпил всё и утёрся рукавом.

— Где горит? — сунулся к нему Семёнов.

— В душе горит! — страстно поведал Леший.

После недолгого смеха все вернулись к костерку.

— Вы не поверите! — с большими глазами рассказывал лесник. — Проснулся, глянь в окно. А там такая харя!

Он перекрестился.

— А на что похожа? — потешаясь, спросил Борис.

— Ну… — Леший призадумался. — Рожа-то как у кабана, а глазки человечьи.

— И он так говорит: есть чего выпить? — продолжил Димка, помощник освети-теля.

— А ты откеле знаешь? — ужаснулся перепуганный лесник. — А чо, есть чо вы-пить?

— Антонина Андреевна, — когда утих смех, спросила Наташа, — а кто такие кар-туши?

— Я их придумала. — отвечала та. — Только слово где-то услыхала.

— Картуши, — придя в состояние, близкое к ступору, нутром провещал Леший и свёл глаза на кончик носа. — это такая, не к ночи будь сказано, нечиста сила. Пос-ледний раз они тут бывали перед войной. Тут у нас история была одна. Я-то был тогда парнишкой вон как Левонид. Только я её не помню.

Он развёл глаза и очень удивился, увидев прямо перед собой невесть откуда взявшуюся стопочку. Выпил, крякнул с одобрением и продолжал:

— Цыгане тут у нас тогда в лесу гостили. Их совецка власть гоняла, да и кому нужны такие дармоеды? Тогда, понятно: ежели ты не в колхозе, так, значит, на за-воде. А если ни в тех, ни в сех — значит, ты никто. А в те поры у нас был кузнецом Митряй Варюхин, вон энтих дармоедов батя. Хороший был кузнец, да от самогону чуть не околел. А тут дело к сенокосу, дел в кузне невпроворот. А цыгане, будь они неладны, вон там, где раньше шла дорога, поставили свои палатки. Тогды та-кого леса тут не было, а было чисто поле, луг тоись. Тык вот, я, значит, про Марь-ку-то и говорю… Какую Марьку? Тык, как какую Марьку? — Лушкину сестру! Вон дом-то ейный через дорогу!

Ну да… так вот… Сама Лукерья была сопля соплёй, а евонная сестра, Марий-ка, красивая была! Как вечер, так за ею парни шастать под окном. Гулдычут, кли-кают! А бабка Воробьиха подстережёт, да хлысь помоями под ноги! Я маленький был, всё подглядывал с робятами! Тогды народу было много по деревням-то! Пач-портов на руки не давали, где родились, там спину гнули, там и помирали! Чего-то мне печально очень на душе! Налей-ка, Саня, мне стаканчик! Ну да, вот я и гово-рю: красивая была она, Мария. А у цыганов тоже был свой молодец. У их ведь, не смотри, что перекати-поле весь народ, имена-то християнские! Всё Ваньки, Гриш-ки да Архипки! Вот этого и звали совсем по-нашенски: Сергеем! А нам-то, ребя-тишкам, всё в забаву! Мы давай за ними бегать да подсматривать.

Их уж хотели гнать отседова с милицией, да тут возьми и захворай кузнец-то наш, вон энтих обормотов батя! Чегой-то дальше я забыл… Благодарствую, к та-кенной выпивке закусь не нужна. Ну, а у цыгана, знамо дело, к кузнечному-то ре-меслу, как к воровству, душа лежит! Серёга и давай тут заместо Варюхина Митряя дуть в поддувала! Да и остались так, всем табором, покуда не погонят. Не, лиш-него не наговорю: в своём колхозе чтоб воровать, такого не было! Да только Марьке ентой вся эта дела на пользу не пошла. Она с Сергеем энтим чуть не вен-чаться. А был у ей один хороший ухажёр, самого председателя сынок.

Митряй как прохворался, так и встал у наковальни, а цыгане, значит, пущай ступают, откелева пришли. Вот Марька и надумала бежать со своим цыганом. Из-вестно дело — девка дура! Куда бежать без пачпортов?! В шатрах что ля тряпиш-ный ехних прятаться?! Такая дела, я прямо не могу! Как вспомню, так и плачу. Спасибо, братцы, что не оставили меня, лекарствица налили, дай вам Бог здоро-вья!

О чём я говорил? А, да! ну в общем, в соседнем, запамятовал, как зовут… Да нет, это я в самом деле позабыл, колхозе тоись, пропала лошадь. Понятно дело, всё сразу на цыган. Тогда ведь строго было, могли и у стены поставить. Весь табор и замели. Да только Серёгу ентово так и не поймали! И Марья утекла! Ох, что бы-ло! Приехал уполномоченный, орал на всех, пистоль свой под нос всем совал! Да только Марьи нет, как нет! И цыгана того, как ветром сдуло!

Ну, поорали все, да и прошло. Председателев сынок женился на учительше заезжей. Справил избу, стал ровно барин! Прошло три года и вот вертается Ма-рия! Мать честная! Что с девкой сделалось! Худая, чёрная, как галка! А на руках дитё! Что с ней стряслось, не говорит. Глаза топорщит в угол, где иконам надо быть. А дитёнок справненький такой, хоть и цыганской крови. Мать ихняя, Ма-рийки да Лукерьи, Евдокия, слегла да чуть и не преставилась. Мальчонко бегает, лопочет не по-нашему, а Марька на него и не глядит. Так Лушка-то ему заместо матери была. А тут беда другая! Опять уполномоченный припёр. Он за три года обзавёлся брюхом, а лаял пуще прежнего! А мы уже постарше были, всё понимать уж стали.

Наличник-то у Евдокии хилый был, всю вату повытаскивали птицы. Понятно дело: без мужика-то что за жизнь! Вот мы, робяты, всё и расслыхали! Ты, грит, Марька за хахаля свово в ответе будешь и за лошадь ту пойдёшь на нары! Она вскочила тут, да зашипит как! Я, грит, за хахаля свово уж отсидела! В лагерях с дитём на нарах! И глазоньками своими видела, как муженька мово в большой ями-не схоронили, а вместе с ним ещё две сотни человек! А всей-то и вины, что он — цыган! И мне бы в той лежать ямине, если б не дитё! Как матери кормящей мне была послаба. Вот я и вылезла с кульком своим в метель под проволокою! Да бо-сиком по лесу убежала!

Уполномоченный обрадовалси! Ну, грит, теперича тебе, Марья, головы-то не сносить, сама призналась! Он коня в кнуты, да за подмогой. А Марька кинулась к сестре, суёт дитя ей и шепчет: спрячь, Луша, схорони сиротку! А я уйду и все за-будьте обо мне!

Нам, молодцам — что?! Мы тайком оттуда, да порешили все молчать, не дай Бог — что. Известно дело, нары близко! Вот прилетел уполномоченный со своими опричниками, а Марьи след простыл! Кто видел, говорил, что в лес убёгла. А это-го уж бесы колют в бок! Он с собаками по следу!

Вот проходит день, вертаются собаки. А охотников всё нет. Потом через день ещё вертаются опричники. Были справные ребята, а вернулись — ровно кто кровь всю выпил. А самого уполномоченного — нет, как нет! За ним уж посылают.

Нашли его в лесу. Лежал, обглоданный не то собаками, не то лисицы поста-рались. Какое дело заведёшь на лис? Спрашивали опричников. Те в одно упёр-лись: заблудились мы и потеряли вашего чекиста. Так и забыли б всё. Да только после, через неделю где-то, смотрим: вышел из лесу зверинка! Не волк и не лиса! И не барсук! Стали они по ночам-то шастать. Сначала кур ловили, потом людей давай кусать! У нас тут мало было их, всё больше в Матрёшине. И новая напасть! Прям посредь бела дня залез один в избу к председателеву сыну и сынишку его, младенчика-то, порешил! Царствие ему небесное!

Учительница повредилась маненечко в уме, давай всё бегать в лес, да на дере-вья вешать ленточки. Да сгинула в болоте. Долгонько картуши тогда деревни всё пугали. И вообще, пошла про нашу местность дурная слава. Уж больно много странного случалось. Как ни приедут тут уполномоченные, али там чекисты, сюда соваться-то боялись! Бывали случаи, что пропадали, касатики. Народ всё баял по-тихоньку, что их картуши погрызли. Да, уж попужали они тут народ! А как война случилась, так и пропали все. Ладно, Борька, наливай! Давай, помянем мёртвых и забудем!

— А что с ребёночком тем, с цыганёнком? — спросила Зоя.

— А хорошо всё с ним. Да Виктор вон видал сынка евонного вчера. Наш пасеч-ник, Лех, он же Лукерье-то племянничек внучатый!

ГЛАВА 5. Помаленьку начинается…

На следующий день начались собственно съёмки. Но Кондаков был суевер-ный и в тот день на площадку не пустил никого из посторонних. Кажется, снимали сцены прибытия учительницы в деревню. В качестве дома, в котором она, по сце-нарию, жила, выбрали дом, соседний с Лукерьей. Тот пустовал и был не заперт, только дверь подперта хворостиной. Реквизитами поживились в деревне. Пошли в дело старые ватники, белые, хлопковые, вязаные крючком покрывала на кровать и на подушки, всякие там полосатые половички, старая мебель, рушники, иконы, посудное барахло взяли из дома Зои. Сундуки — оттуда же.

Пока ещё не прибыла на съёмки старая актриса на роль старухи Устиньи. Поэтому снимали мизансцены, которые происходили в доме без её участия. Ра-боты было много, а Марианночка была тупа, как пробка. Из домика доносился крик: ругался режиссёр. Время от времени выскакивал Димка, помощник освети-теля и хохотал, хватаясь за живот:

— Ну, блин, тупая! Ну, тупая!

Из открытой двери доносился голос Кондакова:

— Ну сделай, сделай удивлённые глаза! Ну, представь себе, ты открыла косме-тичку, а там лежит жемчужина! Ну, молодец, ну умница! А теперь представь, что это не жемчужина, а кусок навоза! Вот примерно с таким выражением лица осма-тривай своё новое жильё! И вот в таком дерьме я должен отыскивать таланты!

Бабка Лукерья, которую по такому поводу отправилась пить чай к соседям, была довольна. Ей капала деньга за аренду соседнего дома свояченицы.

— А что, бабка Луша, — весело подколол её Семёнов. — может, и тебя в кино увидят!

— Ой, актёрка! — бабка расхохоталась, словно рассыпала сухой горох.

Молодёжи наскучило сидеть в избе и они собрались вместе с Катькой погу-лять, тем более, что день был необыкновенно хорош.

— А вот и правильно. — одобрила старуха. — пойдите да пособирайте луговых опят.

И удивлённой Зое рассказали, что в июне в Блошках тоже не сидят без гри-бов. Есть такие маленькие грибчики светло-коричневого цвета, растут среди раз-нотравья. Так вот из них хоть суп, хоть жарево, хоть — сушка. Только брать надо аккуратно, без земли. А нынче, по влажности, они растут, как на дрожжах.

Вот все трое, включая Катьку, взяли лукошки и отправились за луговым опёнком.

— Интересные люди, эти киношники. — сказала Наташа, старательно ползая на коленках и выпутывая из травы мелкие, как пять рублей, головки. — Как думаешь, у них получится?

— Не знаю. — ответил Лёнька, более думая о том, что он в деревне, вместе с На-ташей. — Я бы хотел, чтобы фильм получился.

— Да ни фига у них не получится! — с довольным чавканьем отозвалась дочка Антонины. — Всё равно, мама говорит, что наши не умеют.

— Катька, выплюнь гриб! — крикнула ей Наташа. — Их же жарить надо!

— Не, так хрустит прикольно! — отозвалась та.

— С землёй наелась! — расстроился Косицын.

Немного позже они решили поискать землянику. Ягод не было, зато в лесу было прохладнее, чем на поле.

— Лёнь, да ведь это Бермудский треугольник! — сообразила Наташа. — Смотри, вот тут мы зарывали мусор!

Лёнька огляделся. Как они сюда попали? Ему казалось, что до того места го-раздо дальше. Но вот она, зарытая яма.

— Наверно, мы подобрались сюда с другой стороны. — сообразил он.

— Витька говорит, что это надо снова вырыть. — деловито изрекла Катька.

Они засмеялись и принялись бегать меж деревьев в поисках чего-нибудь ин-тересного.

— Слушай, это малина или ежевика? — спросила Платонова, выглядывая из-за пышных кустов с беленькими пятилепестковыми цветочками.

— Лесная малина. — ответил он, призвав на помощь память Ивана.

— Эй, вы это тут зарыли?! — крикнула Катька.

Негодная девчонка разрыла палкой землю и потрясённые ребята увидали несколько трупиков животных. Разобрать, что именно за звери там были, невоз-можно. Но земля скрывала какое-то злодейство. И было это всё совершено не-давно.

— Ну, что? Набрали луговых опят? — спросила Зоя.

И тут обескураженные Наташа с Лёнькой вспомнили, что оставили туески под деревом! Впрочем, было им не до опят.

Дядя Саня отнёсся к сообщению без энтузиазма. Животные — не люди, дела по этому поводу заводить не станут. Неприятно всё это, но ходить одним в Бер-мудский треугольник никак не стоит. Там можно заплутаться.

В избу заглянул озабоченный лесник.

— Борзилку моего не видели? — спросил он. — Он за детишками любит бегать.

Собаку не видали.

Все втроём они вышли на улицу. От съёмочной площадки шла в свою «Га-зель» обозлённая Марианночка в виде героини фильма. На ней был сарафан, про-стые босоножки и так мало косметики, что Наташа с Лёнькой её едва признали. Без краски она выглядела, как рано повзрослевшая десятиклассница. Да, наверно, и в самом деле была очень молодой. И только наглые глаза выдавали большой жизненный опыт. На ходу Марианночка доставала сигареты. Увидев пару, она спросила:

— Спички есть?

Спичек не было и она, ворча, направилась к машине. Ей дали часовой пере-рыв, а дальше безжалостный Виктор намеревался давить из неё всё, что можно. Осветители и оператор тоже вывалились из душной избёнки распаренные и пока-тились торопливо к баушке Лукерье. Она взялась готовить на всю ораву. Не за так, конечно, а за деньги. Остальные с той же целью побежали к Маниловне. И только Анжелочка и Марианночка предпочли питаться фитнесс-хлопьями.

Наутро снарядили в город машину. Требовалось запасти продукты и консер-вы, закупить медикаменты. У Катьки вон понос случился. Объелась барышня гри-бов. Так и вышло, что ехать кроме как Семёнову и Антонине было некому. Заодно надо было заехать в Нижний, прихватить всякие бумажки. И вернутся они только завтра.

— Хороший ты мужик, Семёнов. — сказал режиссёр.

Тот только добродушно поморгал глазами, ему нравилась вся эта суета. С большим списком посыльные отбыли.

Едва гонцы свалили, в горницу припёрлась Катька.

— Давайте искать сокровища в Бермудском треугольнике! — блестя глазами предложила она, размахивая большим совком для угля. Понос её нимало не трево-жил. Она даже запаслась бумагой.

— Нет, атаман! — возразил Косицын. — Нажралась грибов без спросу, теперь си-ди тут на горшке.

Разочарованная Катька удалилась, а Лёнька с Наташей отправились искать Борзилку.

— Что за напасть! — пожаловались им по пути близнецы Варюхи. — Ваша девка петьку нашего перепужала. Куды попряталси?

— Давай сходим к пасечнику за мёдом! — предложила Наташа. Это была идея. Дорогу оба знали приблизительно, но Леший говорил, что тут не так далеко. При-хватили дома поллитровую банку, сто рублей и вышли в путь.

По дороге они весело болтали. Таких замечательных каникул у Лёлё никогда ещё не было! Будет, о чём потом вспомнить! И только спустя час, оба поняли, что заплутались. Впереди раскинулось болото, которого по пути быть не должно. Из мелких чёрных лужиц, перемежаемых грязно-зелёными островками, торчали за-сохшие белые стволы. Погибший лес насквозь просвечивался солнцем, но это не делало его веселее. Наоборот, мертвенность этого места была настолько явной, что вызывала отвращение.

Они попытались вспомнить, как шли сюда. Кажется, солнце всё время свети-ло спереди. Значит, шли они на восток. Значит, чтобы вернуться, надо идти, держа солнце слева. Спустя примерно ещё час, они уткнулись в болото.

— Лёня, а нельзя ли нам с тобой уйти в Селембрис?

— Это ничего не даст. Сколько бы мы там ни пробыли, вернёмся сюда, на это самое место, только спустя несколько часов. Ты хочешь здесь заночевать?

Наташа подавленно замолчала. Они сидели на пригорке перед расстилаю-щейся панорамой болота. Оно выглядело иначе. Теперь это была сплошь заросшая ярко-зелёной растительностью, кочковатая равнина, густо утыканная невысокими осинками и кустарничками. Но меж кочек всё также предательски чернела паху-чая вода.

— Всё, отдохнули? Пошли на север. — распорядился командир отряда.

Наташа не стала спорить, смысла не было. Устало поднялась и поплелась сле-дом. Тени указывали путь.

"Что там может быть, на этом севере? — думала Наташа. — Мы можем забрес-ти в такие чащи." Она точно помнила, что от Блошек они пошли точно на восток, на утреннее солнце. Потом оно сместилось к югу. Следовательно, возвращаться они могли не точно по той же линии, по которой шли первоначально. И вот теперь за полдень, а они идут по тени. Скорее всего, так они завершают треугольник.

— Вот так раз! Смотри! — воскликнул следопыт.

Прямо перед ними находилась свежезакопанная земля.

— Что?! Мы в Бермудском треугольнике?! Но как всё это может быть?! Он же остался позади, когда мы пошли на пасеку! Это через другой конец деревни!

Лёнька расхохотался. Вот попались, следопыты! Сделали круг по лесу и обо-шли деревню!

Чтобы убедиться, что это точно то место, где они закопали мусор, он поискал сучок и принялся раскапывать свежую землю.

— Лёньчик! Это не мусор! Это же… это…

Под свежим слоем земли был закопан Борзилко. Они опознали его по рыжему клочковатому уху. Всё остальное было зверски растерзано.

Двое вернулись в деревню подавленные. Катька встретила их на крыльце и потребовала немедленно пойти и нарисовать ей куклу. Глаза чтоб были голубые, а волосы чтоб были золотые.

— Мне нельзя сидеть без дела. — сурово заявила она. — А то могу в лес убежать! А мне нельзя, у меня понос!

В деревне вовсю шли съёмки.

— Лёнька, Натка! — прибежал и заполошно закричал Димка из группы освети-телей. — Айда бегом в массовку!

— А я! — басом взревела Катька.

— Ладно, и ты тоже!

— Кондаков рвёт и мечет. — объяснял он на бегу. — Послал в Матрёшино за мас-совкой ещё с самого утра, а гонцы как в воду канули! Наверно, где-нибудь застря-ли!

— Или пьянствуют, собаки! — рявкнул помреж, пропитанный настроениями ше-фа до самого копчика. — Давайте, голуби, берите удочки, встаньте вон туда. Как сигнал подам, так идите, смейтесь и не вздумайте смотреть в камеру! Пройдёте мимо Марианночки — поздороваетесь.

— Привет, Марианночка! — громко крикнула Катька, проходя мимо камеры. И высунула язык оператору.

— Нет, это невозможно! — воскликнул Кондаков. — И это называется работой! Аркаша, поезжай в эти самые Матрёшки и задай всем трёпку! И без массовки не возвращайся!

Помреж подпрыгнул, кинулся к микроавтобусу и поспешно укатил под топо-ля.

— Мы жрать сегодня будем?! — крикнул Кондаков.

— А что это ты, батюшка, орёшь?! — сердито отозвалась Лукерья. — Мне кто продукты привозил?

— Я пойду. — презрительно проговорила Марианночка. — У меня на целый ме-сяц фитнесс-хлопьев припасено. Но если мне не доставят фрукты, я выставлю вам неустойку. Почитайте внимательно контракт.

Она вдвоём с Анжелкой занимала целую газель. Там находился склад мине-ралки, пищевых добавок, косметики и гардероб. И вообще Марианночка была на редкость практична и предусмотрительна. И вот теперь Анжелка вместе с ассис-тентом укатила в эти самые Матрёшки и не хочет возвращаться!

— Наверняка поехали на заправку и Анжелка сманила дурачка скататься в го-род. Ладно, Аркашка сделает всё, как надо. — ворчал Виктор. — Давайте отработаем сидящих на скамейке стариков и прочую эпизодическую чепуху. Мотор!

— Левонид! — кричал он дальше. — Ты стоишь рядом с этим домиком на стол-бике и провожаешь взглядом проезжающий автобус! Мотор!

— А где автобус?! — крикнул тот.

— Глупый отрок! Я автобус! — вопил из-за камеры на рельсах Борька.

Лёнька отступил назад и покачнулся, взмахнув руками. Падая в заросли иван-чая, он оглянулся.

— Мама! — заорал он.

— Очень натурально! Так и оставим! — обрадовался Кондаков.

В густой траве лежал растерзанный петух братьев-близнецов Варюх.

— Хватит шляться! — накинулась на них идущая с горшка Катюха. — Наташка, рисуй немедленно мне куклу!

— Я не умею рисовать. Лёнь, нарисуй ты ей, а то ведь не отстанет!

Тот подумал: надо рисовать, а то узнает, что петух погиб и будет тут реветь. У Катьки имелась целая папка школьных чертежей формата А.

"Наверно, Антошке наша чертёжница всё отдавала." — подумал Лёнька, рас-сматривая неумело сделанные чертежи и равнодушные тройки в рамке. Но бумага было хорошей и карандаши отличные. На этой вот бумаге девчонка рисовала сво-их кривых красавиц с растущими враскорячку ногами и похожими на веточки ру-ками. Косицын вдруг воодушевился.

Катька молча пускала сопли за его плечом, а Наташа пристроилась с другой стороны. Обе они, почти не дыша, наблюдали, как на оборотной стороне школь-ных чертежей вырастала загадочная длинноногая красавица в простеньком сара-фане.

— Сделай, чтобы как Марианна. — попросила Катька. — Она красивая такая.

Красавица и впрямь походила на Марианну, только лучше в десять раз.

— А теперь нарисуй ей жениха. — попросила девчонка, восхищённая талантом Лёньки.

Он поворчал, но взялся за дело. И вот рядом с Марианной вырос молодой кра-савец. Их разделяла белая берёза. Жених порядком смахивал на того актёра, кото-рому предстояло играть роль фермера Сергея. Это был довольно странный фер-мер: с загадочным и печальным взглядом. Именно это отличало нарисованный об-раз от того прототипа, с которого он был срисован. У актёра Карсавина взгляд был совсем иным. Скорее уж нарисованный жених походил на погибшего Алариха.

— Дай маме покажу! — Катька нетерпеливо рванула лист из-под руки. Раздался лёгкий треск.

— Ну что же ты наделала, коза! — с досадой сказала ей Наташа.

Лист надорвался сверху почти до середины. Теперь меж двух героев пролёгла неровная молния разрыва.

До вечера Анжелка не вернулась. Аркашка — тоже.

— Это саботаж! — скрипел зубами Кондаков.

— Марианночка, дай хлопьев! — просил у кинозвезды Борис.

— Ещё чего. Пошёл отсюда. — отвечала она из-за двери микроавтобуса.

ГЛАВА 6. Интервью с главной героиней

График съёмок безнадёжно срывался. Актриса, исполняющая роль старухи, не приехала. Анжелка не вернулась, Аркашка не вернулся. Ассистент пропал. Зато к назначенному часу приехал Семёнов с Антониной. Они привезли продукты и ле-карство от поноса. По крайней мере, две проблемы нашли решение.

Артист, исполняющий роль фермера, ждал своего часа. Сегодня ночью будут сниматься сцены на болоте. Поэтому весь день вся рабочая группа возилась на вы-бранном для этого месте.

В доме у Семёновых шла беседа. Дядя Саня не удивился, узнав о погибших животных. Здесь много лис и барсуков. Может, какая бродячая собака заскочила. Керженецкие леса дикие. Кто знает, может, волки расплодились.

К вечеру погода стала портиться. Налетели тучи, закрыли небо, подул резкий ветер.

Кондаков обрадовался.

— Вот удача! — говорил он. — Самая отпадная погодка! Прямо по графику! Се-годня снимаем эпизод блуждания по лесу.

— Как, уже? — удивился дядя Саня.

— Что «уже»? Ничего ещё не снято. Здесь мы делаем только натуру. Где этот старикан, Кузьма? Нам без проводника лезть к болотам нельзя.

— Виктор Палыч, проводника не будет. — сообщил подошедший ассистент. — Леший в перепое.

Ругательства режиссёра перекрывали тихий рокот в небесах. Там назревала ночная гроза. И вот в такой момент остаться без проводника!

— Ты хоть пометил границы топи? — желчно обратился Кондаков к Борису.

— Я всё пометил. Нам не нужно лезть в трясину. Героиня и герой будут бегать по земле, а детали домонтируем.

Марианночка ненавидела этот фильм и уже дико жалела, что уговорила папи-ка на съёмку. Она была разочарована. Всё, что происходило, ни на мгновение не походило на все её представления о кино. Сначала этот дурацкий эпизод в доме. Понабились все, как мухи, и даже окна не открыли. Посмотри туда, посмотри Сю-да, сделай такое выражение лица, потом другое.

Она не понимала, что нужно режиссёру. Почему ей нужно произносить реп-лики, обращаясь к пустому месту. Потом пустое место заменилось ладонью ассис-тента. Кондаков сердился. Но Марианночку такими штуками не пронять. Она их презирала.

Теперь на улице собирался дождь, а этот идиот тащил всех на свою натуру. Но папик ей сказал: будет фильм хороший, получишь виллу на Багамах. Вилла — это круто. За виллу можно потерпеть.

Этот бедный полудурок, с которым ей придётся крутить любовь по фильму, её разочаровал. Кроме морды, в нём нет ничего хорошего. Всё время молчит. Все ржут над анекдотом, а он молчит. Сегодня ей бегать с ним по лесу в темноте. Если она поцарапает себе лицо, то всех убьёт. А теперь ещё и Анжелка не вернулась. Наверно, свалила в город. Умная девчонка.

Марианна вышла покурить. Её машина стояла позади всех, задней частью к лесу. Так ей хотелось, чтобы никого не видеть. Она прекрасно слышала, что там трепал о ней этот Кондаков. И все старательно подстраивались под него. И Анто-нина эта, учителка провинциальная. И вся ассистура. И даже эти дачники.

Она докурила, бросила окурок наземь и собралась войти в микроавтобус. В одиннадцать все попрутся в этот чёртов лес. У неё есть час, чтобы отдохнуть.

— Чего одна скучаешь? — раздался тихий голос.

Марианна обернулась и усмехнулась. А, этот… герой-любовник.

— А есть весёлые занятия?

— Да как сказать…

— Я вижу, ты тоже не разомлел от съёмок. — ехидно подколола Марианна.

Он промолчал.

— Как хоть тебя зовут? Молчишь всё.

— Так и зовут, Сергеем. — отозвался тот.

— Понятно, как героя. Ну что ж, мне легче. А то я вас, киношников, по именам упомнить не могу. Давно снимаешься?

— Первый раз.

Она невесело рассмеялась. Вот оно что. Кондаков набрал на съёмки нестрелянных артистов. И думает снять с ними гениальный фильм. Кажется, её мечта о вилле на Багамах немного побледнела.

— Курить будешь?

— Я не курю. — тихо ответил он.

— Вот-вот, я и замечаю, что ты не как все. Даже с этими не сидел за шашлы-ками.

— Ты тоже не сидела.

— Я — понятно. Во-первых, мясом не питаюсь, берегу здоровье. А во-вторых, весь этот артистический бомонд меня так напрягает!

— Бережёшь здоровье, а куришь.

— Брось лекции читать. У каждого свой грех.

— Это точно. — ответил Карсавин и сделал движение, словно собирался ухо-дить.

— Я догадалась! — насмешливо произнесла она. — Нам с тобой по сценарию надо целоваться, а ты не куришь.

— Как ты догадалась? — тоже насмешливо спросил он. — Кстати, я тоже не ем мясо.

Герой-любовник ушёл, а она вдруг вспомнила своего жирненького папика. Тот вытащил её с Тверской. И век бы Люське шляться по панели, не попадись она этому закормленному боровку. Он противненький, конечно, но ей следует быть папашке благодарной. Она стала Марианночкой и приложила все силы, чтобы из-жить из себя панель. А до того была провинция, до опупения безнадёжная жизнь в маленьком тридцатитысячном городке. Она не делала, подобно прочим олухам, ставку на учёбу. Мозгами жизнь мостить — для очень умных и очень скромных.

Мать говорила ей по старинке: мол, учись и выйдешь в люди. Какие люди?! Где ты видела людей в их задрипанном Соловьёвске?! Даже кинотеатров путёвых не было. Одна отрада в жизни — видак. Глядя на красивую жизнь, Люська поняла, что подыхать в провинции она не будет. Мать уже больше не заикалась про завод. Потому что не было больше её любимого завода. Она настолько растерялась от жизни, что даже не возражала, когда Люська прямо объявила ей, чем конкретно собирается заниматься в столице. Чтобы иллюзии не строила. А то вон Элка всё писала своим в деревню, что учится на актрису. Это ж надо! На актрису!

"Да кто ж тебя, такую, после замуж-то возьмёт!"

Она расхохоталась. Замуж?! Чего им всем так дался этот замуж?! Все, как одна, готовы разорвать своих пьянчуг-мужей, а дочерям всё прочат замуж! Мама-ня прячет кошелёк со своей нищенской зарплатой, которую зарабатывает тем, что моет полы в ночных ларьках, потому что завод накрылся тазом. А папаша давно уже забыл, что такое деньги.

Люська стыдилась в школе своей драной обуви и старой куртки. А потом ей подсказали, как одеться поприличней. Маманя так и не узнала, что в том ларьке, где она по утрам мыла полы, зарабатывая по полтиннику за день, её дочурка вече-ром в подсобке зарабатывала сотню, а потом и больше. Какой мужик будет пла-тить своей жене за удовольствие? А хачики платили. А потом она сообразила, что слишком дёшево собой торгует. Едва дождалась ещё два года, когда окончит де-вять классов, и ринулась в столицу. И вот оттуда написала мамане, чтоб не ждала.

Всё было. Были зуботычины, был мордобой. Девки упивались, садились на иглу. Потом была мадам Коко. Эта сумела навести порядок. Работа по обочинам закончилась, пошёл клиент приличный. Однажды такой вот интеллигентный дядя снял девочку на вечер в общество. Нарядил её в школьное платье, приделал банти-ки и привёл в свою тусовку. Мадам потом сказала, если Люська трепать не будет, то после больнички она её пристроит к неплохому человеку. Так оно и вышло, спасибо мадам Коко, не обманула. Гонки кончились и Марианна принялась беречь себя. Ей бешено повезло.

Мамаша потом по трубе сказала, что рада за неё. Остепенилась девка, вышла замуж. Когда родит внучков? Каких внучков?! В этой стране и жить нельзя, не то что размножаться! Хотела передать мамане, что она дура, да не стала. Пусть дума-ют в этом драном Соловьёвске, что у неё всё хорошо, пускай завидуют. Потому что Марианна точно знала, что её жирный старый папик — это лишь ступенька вы-ше. Она верила в свою звезду. Иначе бы давно спилась. И вот теперь ей следовало освоить новую ступень.

Марианна ненавидела выслушивать нытьё о том, что с ними сделали! В смы-сле, эти там, наверху, вся королевская рать, сделала со своим народом. Никто с ни-ми ничего не сделал. Если у тебя папашка козёл, а мамаша — размазня, то звёзды с неба ты хватать не будешь. И знай своё место. Вся страна такая. И вообще смешно думать, что кто-то будет сидеть у кормушки и не потянет на себя, что только смо-жет. Надо быть полными идиотами, чтобы думать, что над тобой сидят какие-ни-будь принципиальные и честные идиоты. Или, того смешнее, ангелы.

Это папаша с обидой заявляет, что он никому не верит, словно мстит кому-то своим заявлением. Да, страна их кинула. Сначала заморозили их жалкие десять тысяч, когда родаки чувствовали себя почти богачами. Потом вляпались в МММ, после чего в их мозгах запорхали мотыльки. Ко времени дефолта семья была пра-ктически нищей. И папаша радостно смеялся, когда узнавал, как кинула страна ещё кого-то. С тех пор это и стало их основным занятием. Он сидит на закопчён-ной кухне в трусах и драной майке. Она — в старом халате, не сходящемся на жи-воте, и жалуются друг дружке на жизнь. Люська смотрела на них с презрением, брала, что надо и демонстративно выходила.

— А что ты сможешь?! — кричал ей папаша. — Под хачиков пойдёшь ложиться?!

Бедняга, он не знал, что она давно под хачиками, с тринадцати лет. А узнали бы — тогда что? Ставить на себе крест из-за такой-то мелочёвки? Жизнь большая, просто надо знать себе цену и добиваться своего. Любым путём, потом — награда.

Она всегда знала что достойна лучшего. А теперь для ещё лучшего надо по-терпеть. И Марианночка решила, что не будет ни словом поперечничать режис-сёру. Всё стерпит и всё будет делать, что прикажут. Она терпела на панели и жда-ла, когда судьба ей улыбнётся. И опять не промахнулась. Более того, Марианна точно знала, что не век жизнь коротать со своим богатым поросёнком.

Вот Элка верила, что однажды судьба её одарит большой любовью. Ах, эта большая любовь! Все девочки с панели, как ни были циничны, все верили, что однажды она явится, собака! Явится эта чёртова любовь! И вознаградит за все страдания, за все потери, за унижения, за провинциальный городок, за подлецов-клинтов.

Марианночка в любовь не верила. Слишком много она повидала в свои девят-надцать лет: девчонок с изрезанными лицами, с выбитыми зубами, выкинутых, спившихся, убитых. Любовь? Чего ради? Чтобы плодить детей, которые по сути никому тут не нужны? Девочки, которые мечтали, так и не дожили до большой любви. Элка сдохла и Жанка сдохла. А Марианночка живёт.

Она неспешно поднялась, включила верхний свет и занялась лицом.

— Марианна, тебя ждут.

— Иду, Виолетта Егоровна. — вежливо ответила она.

И вышла в безмолвное мерцание далёких молний.

— Слушай, девочка моя, от тебя много не требуется. Но такую ночь упустить нельзя! — говорил ей Кондаков. — По сценарию вы шляетесь по лесу поодиночке! И снять придётся нам вас обоих по отдельности! Поэтому как скажут тебе: беги на свет, сразу и беги! И кричи погромче: где я?! Боже мой, где я?! Как скажут идти подальше — уходи! Бегаешь, вот смотри на схему, от пункта А до пункта Б! Не промахнись, а то провалишься в болото! Я там в конце маршрута поставил ассис-тента! Он в случае чего будет тебя ловить и придерживать, чтобы ты не вляпалась, куда не надо!

Гроза вошла в большую силу, но почему-то оставалась в сухой фазе. Гремели громы так, что Кондакову приходилось орать Марианне в ухо. Она кивала голо-вой, посматривая с опаской в лес. Герой-любовник, натасканный немного раньше, стоял поблизости и тоже щурился на молнии. На Марианночку он даже не смо-трел.

— Беги в лес, но не очень быстро. — приказал режиссёр. — Добежишь вон до того пня, остановись, обернись в растерянности и начинай оглядываться. Обог-нёшь вот это место и вернёшься с другой стороны. И тут ори, как я тебя учил. Не бойсь, не потеряешься. Беги прямо на софиты.

Марианна собралась с духом и шагнула в кромешную тьму. Тут ослепительно мигнула молния и так шарахнуло! Она взвизгнула и ухватилась за мертвенно-бе-лый ствол берёзы.

— Иди! — крикнул голос, и Марианна со всхлипом ринулась во тьму. И тут об-рушилось всё небо!

— Мама! — заорала Марианна. Она обернулась, но в дьявольской пляске мол-ний, в демоническом грохоте стихии не увидала ни софитов, ни людей. В глазах ещё метались искры, когда она, уцепившись за дерево, как за единственно надёж-ный ориентир, обернулась вокруг него и, забыв все наставления, ринулась обрат-но.

— Иди! — крикнул громовым раскатом голос.

— Боже мой! — страдальчески закричала оглушённая насмерть Марианна и по-вернула из последних сил в кромешную стену воды.

Ветер бил в лицо холодными жестокими струями, кругом трещало и валилось наземь непонятно что. Чудовищные вспышки разрывали душу. Смутно она пони-мала, что рядом кто-то есть, тянулась к нему омертвевшими от холода руками, мо-лила о пощаде и хватала только воздух, насыщенный водой.

— Иди, иди! — кричали ей в самые уши.

— Иду, иду. — покорно отвечала Марианна. И заклинала про себя:

"Вилла. На. Багамах. Вилла. На. Багамах." И так до бесконечности.

Ей стало тяжело идти. Ноги утонули в вязкой почве. Всемирный потоп — не иначе. Марианна стояла, как слепая, захлёбываясь от воды и шарила вокруг себя руками. Где, чёрт возьми, деревья?! Где этот проклятый ассистент?! Она попыта-лась переступить ногами. Босоножки давно свалились с ног и утонули в вязком мху. И вдруг осознала, что погружается в сырую почву.

— Да где же я?! — излила она рыдание в беснующийся мрак.

Холодная рука схватила её за пальцы.

— ААААААА! — закричала Марианна и, отшвырнув от себя её, упала навзничь в кипящую от ливня воду.

Страшный, первобытно чудовищный разрыв огня потряс всё небо, разорвал его на части и вышвырнул осколки в преисподнюю. В этом диком молчаливом свете она увидела лицо Сергея. Он тянул к ней руку, цепляясь за берёзу. Она су-дорожно рванулась, но тут запоздалое рычание небес смело с земли последние остатки света.

— Маша!

— Серёжа, где ты?!

— Дай руку!

Из сплошной стены идущего со скоростью авиалайнера дождя выбралась ру-ка. Марианна рванулась и с безумным плачем уцепилась за эти ледяные пальцы.

— Сережа, я чуть не утонула!

— Идём отсюда!

Он вытащил её из болота, в которое она залезла, и потащил в густую тьму, под бешено колотящие ветками берёзы.

— Я больше не могу!

— Держись, Мария! Давай, иди на свет!

— Вы чёртовы фанатики! Я вас ненавижу! Да ладно бы хоть получали что за это! Вы идиоты, вы жалкие, несчастные кретины!

Всё это она выкрикивала, пока он тащил её по лесу. Грохот заглушал слова.

— Ещё раз, Марианна! — крикнул он ей в ухо. — Иди на свет! Пошла!

Она ринулась вперёд, как от удара, и вылетела, распахнув руки и раззявив в крике рот, прямо под ослепительный поток, вонзившийся чудовищным копьём во взмыленное небо. И показалось ей, что вся безжалостная мощь стихий прошила её тело множеством ударов. Пронзила, как осколками, навылет, смяла, разорвала и выкинула вон.

Сама себя не помня, она вернулась под спасительные кроны. В ней словно омертвела память. Навстречу двигался Сергей. Он, шёл как слепой, широко рас-крыв глаза, на груди рвалась рубаха. Молния сверкнула и безмолвно осветила си-невато-белое лицо. Его кожа словно загорелась в блеске молний — так отразился свет в потоках, стекающих по щекам и шее. Словно заворожённая, не слыша гро-ма, Марианна смотрела на это чудо. Свет иссяк и волшебство исчезло.

— О, Боже, где я?!

Она опомнилась и приникла телом к дрожащей, словно в ужасе, берёзе. Потя-нулась руками и кинулась, как ребёнок к мамке, к следующей. Где вся группа? Не-ужели они бросили её?!

— Серёжа!!!

Нет ответа.

Марианна с надрывным плачем шла от берёзы до берёзы, страшась, что про-тянет руку и не встретит ничего.

— Сюда, ко мне!

Почти немая от пережитого, она схватила его за руки и, повиснув на плече, охватила за шею оголёнными руками.

— Что, ещё идти?

— Нет, нет, хватит, милая! Выходи на свет!

— Где свет? — стуча зубами, спрашивала Марианна. И обернулась, ища выход. Молнии уже сверкали тише, и она увидела неподалёку мелькание огней. Шатаясь, вышла им навстречу. Никто не выбежал, не подхватил. Девушка остановилась и широко раскрытыми глазами всматривалась в эти тусклые диски. Не может быть! Она ошиблась?! Это не софиты!

Марианна в ужасе зажала рот руками, но пересилила себя и из последних сил заковыляла к этим… не знай, как их назвать. В душе теплилась слабая надежда.

— Серёжа… — мученически крикнула она.

Из-за тусклых лун выплыла кошмарная фигура — мутный жёлтый конус, похо-жий на стог сена.

— Всё, снято! — раздался голос из-под капюшона.

ГЛАВА 7. Что происходит?

— Тебе ничего не кажется? — спросила Наташа на следующий день, когда они вышли посмотреть на съёмки фильма.

Вся группа, занятая в эпизоде, двинулась вслед за Кузьмой Лешим по направ-лению к жилищу пасечника Леха. Погода после вчерашней бури нахмурилась и выглядела совсем не по-июньски. Ветра не было совсем и в воздухе стояла тяжё-лая серая сырость. Краски лета вдруг потухли и потянуло холодом, как осенью.

— Нет, не кажется, — беспечно отозвался Лёнька. — В деревне не как в городе, погода может измениться внезапно.

Наташа промолчала, она говорила совсем не про погоду. То, что налетела бу-ря и принесла с собой похолодание, было отнюдь не в новость. Странно было дру-гое: серый шатёр облаков навис точно над Блошками, а дальше, над неровным краем леса небо было чистым. Но, похоже, никто, кроме неё, этого не замечал. И даже Лёнька не обратил на это никакого внимания.

Анжелка и прочие не вернулись и на следующий день. Кондаков уже понял, как провела его подруга. Она не входила в состав съёмочной группы, а просто везде его сопровождала и никаких обязанностей, кроме личных, перед режиссёром не имела. Ну надоело бабе торчать в глухой деревне, ну смотала в город, а то и об-ратно в столицу! Но ассистенту этого простить нельзя! Бросить шефа в самый раз-гар съёмочных хлопот!

Виктор сосредоточился, собрался и решил более не распыляться на эмоции, а делать всё, что только можно, максимально выкладываясь. Иначе не оправдать за-траты. А отчитываться перед крутым папиком в неудаче не хотелось. Этот фильм был тем шансом, о котором Кондаков мечтал. Иначе так и придётся забавляться мелочёвкой ещё десяток лет. Кто доверит финансы режиссёру, который не сумел даже организовать группу. Он чувствовал, что поймал некую ускользающую нить. Снять нечто, отличное от дешёвых, хотя и многосерийных поделок, нечто своё, на чём, как на добротной вещи, будет наречено его собственное имя.

Актёр Карсавин досадовал. Сегодня опять снимают Марианночку, эту про-винциальную курицу с манерами дорогой проститутки. Да она и была тем, чем казалась. Из-за того, что её богатый покровитель финансировал всё предприятие, провинциальная обольстительница и красовалась в центре внимания. Роль, выпав-шая Карсавину, ему казалась счастьем. Это первая удача, а то бы пробавляться ему в театре на роли "кушать подано" до лысины. Все хорошие куски давно рас-хватаны, все первые роли отданы "свояченицы деткам". Эффектная внешность оказалась не самым важным фактором в распределении ролей.

Режиссёр театра драмы пренебрежительно отзывался о нём: если бы к такой-то внешности да прилагался и характер отнюдь не рыбий, то быть бы Карсавину первым любовником. Примадонна местного театра, пожилая и дебелая Амалия Прокофьевна, игравшая в основном юных барышень, отзывалась о нём очень скверно и называла его мороженой гадюкой. Если бы она знала, как он называл её про себя, когда она выламывалась под первую любовь!

Но вот в кино эту старую гусыню не пригласили и её облезлых лебедей тоже не позвали. Зато Карсавин приглянулся шустрым москвичам, когда однажды, по чистой случайности, попался на глаза Кондакову на одной тусовке в загородном доме. Среди разношёрстной публики, собравшейся там без всякого повода, Карса-вин расхрабрился и с язвительностью, подогретой рюмкой водки, начал распро-страняться о засиженности театральных муз и перспективности кино.

Речь шла о развитии отечественного кинопрома, о некоем переломном момен-те, который все так ждали. Было много крику, здорового хохота и остроумных приколов. Далёкие от искусства люди говорили о том, что они хотят видеть на эк-ранах. И вот неожиданно его позвали на эти съёмки. Летом в театре всё равно за-тишье, ничего нового не намечается. "Кушать подано" взял отпуск и с большой надеждой отправился на съёмки. И этот фильм в случае большой удачи должен стать для Карсавина большим билетом в будущее.

А дальше произошло то, что происходило всегда и везде. Его снова стали от-тирать. Вот и теперь, им предстоит сниматься дуэтом, а ему всё кажется, что всё внимание уделено одной лишь Марианне.

— Как ты после вчерашнего? — спросила Марианна у Сергея, пока декораторы готовили помещение к съёмкам.

— Нормально. — ответил он, брезгливо стряхивая с плеча неведомо откуда взяв-шуюся паутину.

— Мне казалось, что я сойду с ума! Спасибо, что ты вытащил меня из этого бо-лота!

— Это не я. Это ассистент. — небрежно бросил ей актёр и поспешил присое-диниться к группе операторов. Для него на съёмках всё очень ново и следовало ло-вить побольше информации, чтобы приобщиться к этому непростому миру кино. Надо быть на виду, а то его даже не позвали в дом к этим местным, когда СОБРа-лись на шашлыки.

— Так что тут странного? — наконец, спросил Лёнька, когда окончательно убе-дился, что никому тут они не нужны и никто ими не интересуется.

— Я отлично помню, как мы с тобой проходили мимо этого кривого дерева и вон эту группу кустарников я помню. — ответила Наташа. — А дальше должен быть дом Леха. Но вместо этого мы с тобой попали в Бермудский треугольник.

Лёнька ничего такого не заметил. Он плохо знал местность и считал, что нет ничего удивительного в том, что они вместо пасеки попали в Бермудский треу-гольник. И решил подойти к Лешему, спросить. Тот крутился возле режиссёра в надежде на стаканчик. Но все были предельно собраны и трезвы. Поэтому экс-лесник в дурном настроении присоединился к Леху, который отправился прове-дать пасеку. Пчёлы могли возбудиться от суеты. И ребята не решились следовать за ними. Пасечник пчёл не боялся. Леший, ввиду своей чрезвычайной заскоруз-лости — тоже. А вот Наташа с Лёнькой очень не хотели попасть, как Винни-Пух в облаву.

— Давай проверим. — предложил Косицын и они направились предположитель-но тем путём, которым шли накануне.

— Ну, и как мы узнаем, что попали в треугольник? — спросил он спустя при-мерно полчаса после блужданий по лесу. — Ведь, кроме тех ям, он ничем не отли-чается от прочего леса.

— Кого ищете, детишки? — спросил хриплый голос.

Они стремительно обернулись и схватились за руки. Прямо за их спинами стояла худая старуха. Она держалась за клюку и неприязненно смотрела на подростков.

— Вы кто? — едва переведя дыхание, спросила Наташа.

— Лукерьина свояченица. Иду вот посмотреть, кому она сдала мой дом. А вы сами, знать, не из местных будете? К кому приехали?

— Мы с Семёновым дядей Сашей. — ответил Лёнька.

— Внуки Пелагеи? — удивилась бабка. — Не знала!

И тут же двинулась, прихрамывая на ходу.

— Вы тут не ходите много. — бросила она, обернувшись. — Дурное место.

И скрылась меж деревьев.

— Откуда она взялась? — удивился Лёнька. — Никого же не было!

— Кругом полно деревьев, просто не заметили. Не спроси она, мы и прошли бы мимо. — ответила Наташа.

Пройдя ещё немного, они уткнулись в болото. Значит точно, дом Леха недале-ко от Бермудского треугольника. И оба направились в деревню.

Бабка Лукерья была в дурном настроении. Едва завидев дачников, она что-то буркнула и удалилась в сени. Наверно, злится, что не завезли продуктов в доста-точном количестве, догадались ребята. Как бы в подтверждение догадки на них налетел мужик из группы Кондакова.

— Братцы, выручайте! — с деланным отчаянием воскликнул он. — Где там ваш батяня, поехали за макаронами! Верите ли, заблудились мы! Катили по дороге, проехали километра три и выехали снова на деревню! Где свернули, не поймём!

Семёнов заухмылялся, услышав душераздирающую историю, но по доброте душевной согласился сесть за руль и провезти бестолковых москвичей до матрё-шинского магазина.

В Матрёшино, в магазине поспрашивали о том, не приезжала ли Анжелка с ассистентом, не собирала ли массовку. Никто и слыхом не слыхал. Видать, Витька не ошибся — барышня смазала в столицу. Интересно, чем она сманила ассистента? Но, как ни странно, и вторая экспедиция пропала в неизвестность. Посланные за продуктами словно провалились.

— Может, в самом деле провалились? — всерьёз спросил помреж. — Заблуди-лись, как мы, и угодили куда-нибудь в болото!

Семёнов посмеялся. Дороги не ведут в болота.

За неимением достаточного количества продуктов в деревенском магазине маленькая экспедиция отправилась на Бор. И через пару часов вернулась с короб-ками, ящиками, пакетами. Везли фрукты, особенно для Марианночки. А то эта звезда и в самом деле закатит забастовку. Ладно ещё не скандалила после съёмок в бурю. А вот конфеты позабыли. Надо будет заглянуть в матрёшинский сельпо и купить этой новой бабке конфет помягче. Конечно, денег она им не дала. Потом будет спорить и говорить, что всё не так. Помреж не стал бы возражать. Пускай берёт свои конфеты, только не мешает съёмкам.

Уже неподалёку от Матрёшино Володя Мазурович вспомнил и тут же позво-нил по поводу того, что задерживаются актрисы на роли двух старух.

— Вот так раз. — повернулся он к Семёнову. — Обе наши тётки попали в трав-матологию! На каком-то там мосту произошла авария, и обе с переломом левой голени угодили к эскулапам!

— Наверно, на выезде из Нехлюдово. — предположил Семёнов. — Там часто бьются. Верите ли, однажды «Камаз» свалил с моста!

— По кой им мост? — близоруко щурясь в карту, спросил помреж. — Они долж-ны прибыть по московской трассе.

— Ну, может, к родственникам заглянули в Нижний. — всё так же добродушно предположил Семёнов. Он пропускал встречную машину, сворачивая вбок от ос-новной трассы. Вдруг со второстепенной дороги вывернулся на дикой скорости какой-то грязный джип и, совершая бешеный кульбит, влетел в опору электро-передачи. Встречная машина заюлила и выскочила на обочину с той же стороны, свалив ещё одну опору.

— Вот идиоты! — закричал Семёнов, резко выворачивая руль. — Нажрутся, пара-зиты, и гасят скорость о столбы!

Деревянная опора начала медленно крениться и потянула с собою провода. Раздался жуткий треск и полетели искры. Следом с таким же фейерверком пошёл второй столб. Дядя Саня успел удрать и не попал под электроудар. Зато незадач-ливым автолюбителям из джипа досталось. Водитель встречки выскочил и с ру-ганью пошёл на хулиганов.

— Стой, Семёнов! — испугался помреж. — Не ступай на асфальт! После вчераш-него всё сыро!

— Тут не было дождя. — хмуро ответил тот. И все с удивлением вдруг поняли, что тут и в самом деле не было дождя! Вся земля сухая!

Из машины доносились стоны. Но через забрызганные грязью стёкла не было ничего видать. Через верх лежали провода.

— Понятно дело! — мрачно прокомментировал участковый. — Откуда видеть им! Все боковые стёкла в грязи, даже зеркала забиты.

Второй водитель с искажённым лицом осматривал свой Комби. Не слишком хороша машина, да ведь своя!

— Чёрт их всех бы разобрал! — выругался он. — Думают, раз они на крутых тач-ках, так всё можно!

И тут они обнаружили, что забитые грязью номера — столичные!

— Господи помилуй! — сказал Семёнов и рванул на себя дверцу, предвари-тельно обмотав руку рубашкой. Внутри машины на рулевой колонке лежал и сто-нал злосчастный ассистент, двое суток назад посланный за продуктами. Весь СА-лон был засыпан макаронами, разорванными пакетами с крупой и прочими веща-ми, за которыми его посылали.

— Синягин! — ахнул Мазурович. — Где ж ты двое суток был?!

Тот не отвечал. Было ясно, что без скорой помощи тут не обойтись. И пере-пуганный помреж принялся звонить по сотовому. Благо, что отсюда сеть берёт сигнал. А из Блошек связи не было. Там даже телевизоры не ловили волну.

По прибытии скорой помощи и аварийной бригады Синягина достали. Уже на носилках он ненадолго пришёл в себя.

— Ничего особенно ужасного. — пробурчала врачиха Скорой. — Перебрал не-много, да ещё шок от удара. Повезло, могло бы хуже кончиться.

Медики были хмурыми. Летом автолюбители на природе становятся беспеч-ными. Вызовы следуют один за другим. На трассе словно все взбесились.

— Где ты был всё это время?! — кинулся к пострадавшему помреж.

— Ты не поверишь, Вова… — прошептал тот разбитыми губами. — Я заблудил-ся…

— Идите. — отогнала помрежа врачиха. — Он не может говорить. Сотрясение мозга.

Врачи уехали, а они остались с милиционерами составлять акты об аварии. Только по прошествии пары часов сумели двинуть дальше.

— Как можно заблудиться на прямой дороге?! — изумлялся Володя.

Они докатили до деревни и решили всё выяснить получше. Что же, выходит, парень блуждал на машине двое суток по просёлочным дорогам?

Вести настораживали. Да, неохотно говорили деревенские, мотался тут какой-то дурной на иномарке. Просил показать дорогу на Блошки. Ему показывали: ез-жай, мол, прямо, одна дорога! А он поедет и вернётся снова. И просит, чтобы сел с ним кто-нибудь и проводил. Сердились: что, мол, за дурак! Он опять укатит и сно-ва возвратится. Потом поехал в обход через Захариху. Ему говорили, что пустое. Через Захариху хужее. Выезжал на трассу, заправлялся топливом и снова в лес.

— А вы что не помогли! — рассердился Семёнов. — Всех делов-то на копейку, а гоняли человека!

Но толкового ответа так и не получили.

— Не пойдёт никто. — наконец неохотно ответила одна тётка. — Не знаю — врут, не знаю — правда, а говорят, что картуши снова появились.

— Иди отсюда, милый человек. — послала дядю Сашу какая-то старуха. — Сами не знаете, во что ввязались. Креста на вас нет!

И больше никаких пояснений. Все в деревне отворачивались, едва к ним при-ближались с расспросами.

— Последняя попытка. — проворчал дотошный участковый, который привык по своей работе к такому запирательству. И они направились в деревенский магазин.

— Ступай-ка, Лёня, — посоветовал Семёнов. — Встань в очередь за конфетами и слушай, что будут говорить. Купи там всяких разных.

Вдвоём с Наташей Лён отправился на ловлю слухов. А там и в самом деле во-всю работало сарафанное радио.

— Слышь, Архиповна, — дребезжащим голосом вещала сухонькая бабка. — Ба-ют, энтой ночью у Медведковых всех кур передушили!

— Всех не всех, — отвечала та, — а Никитёнок-то видал его! Да сдуру кинул ка-мушком-то! Вот он на курях и отыгрался! Одно слово — душегубы!

— А каковы они? — с понятным интересом спросила молодая тётка, с виду по-хожая на приезжую.

— Всё знать вам надо! — сварливо отозвались бабки и недовольно умолкли. Но по глазам было видно, как им не терпится продолжить разговор.

— Какие-какие! Вот такие! — снова завелась одна. — Личика у них маленькая, ровно человечья, только серой шёрсткой поросла. А вкруг как борода торчит. Вся волосья густая — не то коричневая, не то серая с сединкой. А ушки маленькие и круглые — по бокам, как у человека. А хвост богатый, ровно у пушной лисы, толь-ко покороче. А нравом — чистый дьявол!

Все перекрестились.

— А глаза какие? — не утерпел Косицын.

— Да ты не вздумай, малый! — ужаснулись бабки. — В глаза-то картушу смо-треть! Заворожит занепременно!

Ребята купили разных конфет на килограмм и вышли.

— Чье оне? — тихо спросили друг у дружки бдительные бабки.

— Что за блин?! — удивился водитель, когда они вместо Блошек снова прибли-зились к Матрёшину.

— Ты устал, Семёнов. — сказал ему Володя. — Давай я поведу.

Дорога на Блошки была одна и заблудиться просто невозможно. Но спустя некоторое время машина выехала снова на Матрёшино.

— Не может быть! — растерялись оба. А Лёнька и Наташа переглянулись.

Незадачливые водители поехали снова на местную заправку и совершили третью попытку прорваться в пропавшие куда-то Блошки. Завидев впереди разру-шенные купола местной церкви, они остановились. Володя Мазурович лёг на руль.

— Ничего не вижу. — глухо сказал он. — В глазах рябит.

Он выбрался на волю и лёг в траву. Наверное, давление скакнуло. Дядя Саня вышел, растерянно озираясь. В самом деле, требовалось передохнуть. Семёнов давно не бывал в этих местах, кое-что могло и измениться. Могла появиться ещё одна грунтовая дорога. Могли появиться и другие населённые места. Ребята по-брели вдоль по дороге, стараясь не терять спутников из виду.

— Здесь же недалеко! — недоумевала Наташа.

— Я сам помню: не более пары километров! — подтвердил Косицын.

— Давай бегом! — предложила Платонова и они с удовольствием поспешили размять ноги.

Поле быстро кончилось и они вбежали в лес.

— Вот следы наших протекторов. — сказал Лёнька. — вчерашний дождь всё смыл, а мы были первыми, кто проехал по этой грязи.

Ребята замахали машине, переваливающейся на неровностях дороги.

— Остановись тут, дядя Саня. — сказал Лёнька. — Мы пойдём вперёд и пома-шем. Правьте прямо на нас.

Измученные от множества загадок взрослые не стали спорить. Остановясь почти на пределе видимости, ребята снова обернулись и помахали руками. Ма-шина проехала вперёд, почти подобралась к границе леса и вдруг прямо на глазах исчезла.

Перепуганные Лёнька с Наташей кинулись обратно. Газель возникла, едва они приблизились к крайним деревам.

— Вы куда девались?! — завопили оба мужика.

Это было что-то странное! На краю большого поля было нечто, что искажало пространство. Какая-то невидимая преграда, которую не могли преодолеть маши-ны. Теперь стало ясно, как заблудился тот бедняга. Вернее, ничего не ясно.

— Ну, дивоярец, — тихо сказала Наташа, когда их никто не слышал. — что ска-жешь?

Лёнька непонимающе развёл руками.

Поступили так. Он встал поодаль, ближе к Блошкам. А Наташа шла медленно обратно, пока воздух вокруг неё не заколебался. Лёнька видел размытую и иска-жённую фигуру на дороге.

— Давай, Семёнов. — тихо проговорил Володя и они медленно поползли на ко-леблющийся силуэт посреди дороги. Девочка посторонилась, пропуская их.

— Нет дороги. — кратко сказал Семёнов и заглушил мотор. Прямо перед капо-том стеной стоял густой и молчаливый лес.

— Двигайте. — сосредоточенно сказала Платонова. — Дорога перед вами.

— Я не могу. — беспомощно отозвался дядя Саня. — Я не вижу, куда ехать.

Тогда случилось нечто ещё более странное. Наташа положила ладонь на двер-цу и перед обоими седоками вдруг открылась перспектива. Дорога уходила прямо перед ними. Лес смыкал над узкой лентой влажного песка молчаливые кроны. А под кронами стоял Лён и махал руками.

— Дьявольщина. — прошептал Володя и они буквально шагом проехали в зелё-ный коридор.

Новости на месте был ничуть не лучше. Герой-любовник топорщился, как ёж, а героиня вела себя, как профурсетка на покое. Виктор целый день промучился с этой неподдающейся парой и ни один дубль не прошёл. Сцена в доме не получи-лась.

ГЛАВА 8. Картуши

— А что, бабуся, — оживший к вечеру Виктор вдруг обратился к хозяйке дома, в котором по сценарию снимала жильё главная героиня фильма, Анастасия. — не хо-чешь посниматься в нашем фильме?

Они с Борей и всей компанией столовщиков сидели в доме бабушки Лукерьи. Та молча подавала ужин, всё ещё обижаясь за позднее прибытие продуктов. А её свояченица сидела за столом с гостями.

— Да я ведь дёшево-то не возьму! — расхохоталась та. — Тыщу дашь?

Все переглянулись.

— Да ты нас грабишь. — едва сдерживая смех, сказал Виктор. — У меня артисты столько-то не получают!

Сошлись на тысяче. И Кондаков стал рассказывать любопытной бабке Евдо-кии сюжет фильма. К его удивлению старуха оказалась сообразительной. Слово за слово и он пожаловался на то, что у главных актёров нет друг ко другу никакого влечения.

— А ты чего, батенька, хотел? — отозвалась старуха. — Не коров ведь спаривать! Да ведь и раньше, как бывало, гуляют вечерком. Все соберутся в одной избе с Лу-чиною, песни поют. Тогда ведь елестричества-то не было, вот как сейчас.

Вся компания в самом деле сидела при тусклом свете свечек. Авария на трас-се обернулась обесточиванием всей линии.

— А летом-то, бывало, как выпадет денёк, так до утра гуляли да у костров си-дели. — продолжала бабка.

В избу ввалился расстроенный Семёнов.

— Виктор, мясо до утра не доживёт. — сказал он. — Холодильник не работает.

— Вот и лады. — убеждённо отозвался Кондаков. — Спроворим шашлычки да посидим у костерка.

И хитро подмигнул бабке Евдокии.

— Я не ем мяса. — хмуро отозвалась Марианночка, обиженная ещё со съёмок.

— Да ладно тебе! — с хорошо поставленной радушной миной отвечал Виктор. — Давай к народу, сколько можно дуться! На съёмках ещё не то бывает! Чего одна тут будешь в темноте?

— Не пойду. — сварливо отрезала звезда.

Через некоторое время к ней припёрла Катька.

— Чего сидишь, коза? — осведомилась бедовая девица. — Смотри, мне Лёнька куклу нарисовал. Красивая, как ты!

И показала половину рисунка.

— Пошли с нами к шашлыкам! — позвал актёра Карсакова дядя Саша.

— С московскими гостями? — усмехнулся тот. — Чего это шефы раздобрели?

— Дядь Серёж! — ввалилась в трейлер бесцеремонная, как танк, Екатерина. — Пошли на рандеву! Вся публика заждалась! А Лёнька у нас художник! Смотри, тебя нарисовал!

— Не положено, конечно, во время работы, — подмигнул компании Борис, — но по случаю отключения электроэнергии немного можно!

И главный оператор добыл бутылку токая. Галдящая толпа охотно накинулась на шашлыки. Здесь были все до единого. Не было только деревенских жителей. Старики улеглись спать рано. Даже Леший сослался на нездоровье и не явился.

Погода растеплилась. Хоть небо и было в облаках, но ветер оставался слабым, словно ленился дуть. Поэтому пламя костерка трепетало ровно, изредка выбрасы-вая искры.

Марианночка чувствовала себя не в своей тарелке. Все вокруг словно сгово-рились и постоянно обращались к ней с ненужными вопросами. Не едящий мясо Карсаков спокойно ел его. Да ведь и Марианночка решила не кобениться и не вы-зывать упрёков, а потому немного съела. Давно забытый вкус запретного делика-теса вызвал ностальгию по тем временам, когда не нужно было так старательно беречь фигуру. Потом немного выпила и ещё больше загрустила. Вся публика во главе с нахальной Катькой принялась танцевать. Она оттеснила застенчивую Зою и овладела кавалером дядей Сашей. Тот взял барышню на руки и под одобрите-льные вопли всей компании начал танцевать танго.

Марианночке стало скучно. Она встала и потихоньку направилась в сторонку, собираясь улизнуть.

У калитки стоял этот рыжий парень, которого она в первый день приезда при-няла за аборигена.

— Это твой отец? — спросила она просто, чтобы что-нибудь сказать.

— Отчим. — коротко ответил тот.

— Не обижает? — поинтересовалась Марианна.

— Кто? Дядя Саня? — удивился парень.

— А он кем работает? Не массовиком-затейником?

— Нет, он участковый.

— А. - ответила Марианночка и вышла. Участковый, надо же.

Она медленно шла в темноте к своему фургону. В свете большой луны, дико выглядывающей в проёмы облаков, лес казался монолитным.

— Чего сбежала? — спросил негромкий голос.

Марианна хотела ответить дерзостью, но вдруг призналась:

— Неинтересно мне.

Ей было в самом деле неинтересно. Вся эта романтика у костров совсем не в её вкусе. Если уж веселиться, то в ресторане, в красивом платье, а не в джинсах и рубашке, заедаемая ночными комарами.

— Будешь лежать в машине и ждать, когда заснёшь? — усмехнулся герой-лю-бовник.

Марианна вдруг подумала, что завтра ей опять лежать в постели с этим брев-ном и изображать то страсть, то ужас. И промолчала.

— Давай немного пройдёмся по дороге. — предложил Сергей.

Хорошо ещё, что у него то же имя, что у персонажа, не приходится много вспоминать. Подумала это и неожиданно согласилась. Уж больно мягок у него го-лос, красивый баритон. А в эпизоде глох, как рыба. Она усмехнулась. Сергей меж тем продолжал, увлекая её под кроны деревьев, освещаемые сверху ярким лунным светом:

— Какая ночь!

Он остановился и поднял вверх лицо, закрыв свои чёрные глаза. И так застыл. Воспользовавшись случаем, Марианна внимательно рассмотрела его. И тут же по-разилась сходству с тем моментом, который так поразил её вчера. Снова это лицо, словно облитое светом. Но на этот раз не молнии, а лунным.

— Любишь луну? — спросила она.

— Люблю. — признался он. — Луна, как солнце, только ночью.

— Почему ты сказал неправду? — сосредоточенно спросила девушка. — Я виде-ла тебя вчера в бурю. Не ассистент, а именно ты вытащил меня из болота. Если бы не ты, я вообще бы с места не сошла.

Он заколебался.

— Не знаю, — нехотя проронил Сергей. — Мне тоже неловко в присутствии этих москвичей. Они так самоуверенны, как будто бы им известно всё на свете. А я не люблю, когда мною помыкают. Вот и сейчас, зачем им нужно вытаскивать меня да и тебя? Чтобы завтра на съёмках мы держались непринуждённее. Это настолько яв-но, что мне неприятно. Я не хочу, чтобы ко мне лезли в душу.

Она кивнула и немного отошла сердцем. Очень хорошо, что он всё понимает.

— Целоваться будем? — деловито вопросила Марианна.

Сергея это предложение так рассмешило!

— Сейчас или потом?

— Давай попробуем. — она была настроена решительно. Этот фильм ей должен много дать. — Ты умеешь целоваться в кадре?

Он внезапно так напрягся, что Марианна поняла с весельем, что герой-любов-ник не умеет целоваться! Конечно, в театре это не к чему! А в кадре, когда опера-тор лезет с камерой в самый рот, чмокать в воздух не удастся.

— Дай-ка твою руку.

Она взяла его ладонь с намерением положить себе на талию и вздрогнула.

— Ты всегда такой холодный?

— Всегда. — тихо ответил тот.

Понятно, в чём причина смущения. Не такая это редкость — клиенты с холод-ными руками.

Марианна взяла его ладонями за голову и хотела повернуть к себе.

— Ой, и уши холодные! — со смехом воскликнула она.

— Ладно, хватит. — он вырвался.

— Не отогрелся со вчерашней ночи? — попыталась разрядить неловкость Мари-анна.

— А что же ты врала, что мясо не ешь? — ехидно подколол её Сергей.

— И ты наврал. — развеселившись таким поворотом дела, расхохоталась Мари-анна. — Курить будешь?

— Нет, не буду! — сердито отозвался благочестивый герой-любовник. — И тебе не стоит.

Она достала сигарету. Сергей демонстративно отстранился.

— Не боись. — подбодрила она красавца. — Я потом подушечками зажую.

— Охота всякую дрянь в рот тащить. — буркнул тот. — Пошли обратно, спать пора.

Неужели он до такой степени не переносит никотин? Редкий случай, но впо-лне возможно.

— Ладно, я не буду. — удивляясь своей уступчивости, Марианна бросила сигарету на дорогу. Но он так и не сделал попытки приблизиться. Лишь у фургона всё так же издали сказал:

— Не кури перед съёмками, ладно?

Пришлось пообещать, а то второй день сорвётся. Возможно, он потому и был так холоден сегодня, что она выкурила перед эпизодом две сигареты и не посчи-тала нужным зажевать. У героя-любовника оказался непреодолимый комплекс. Но это не беда. Ей встречались и более чудаковатые люди.

— Что это было сегодня? — глядя на разбредающихся по ночлегам гостей, спро-сил Лён.

Сегодняшний день был полон странностей. И самая большая странность — то, как они преодолели странную преграду на границе леса. Наташа словно вывела машину в реальный мир. Лёнька никак не мог забыть постепенное выплывание корпуса из ниоткуда. Но никто им не поверил — решили, что они взялись дурить всю компанию. Или устали да нанюхались паров бензина в дороге. Да мало ли ка-кие причины могут быть! К тому же картушей никто не видел.

— Мать, есть у вас тут картуши? — так прямо и спросил прибывшую из Ники-ток Евдокию Кондаков.

— Ты что, сынок?! — удивилась со смешком старуха. — Это у вас в кине какие-то картуши. А у нас тут сроду о таких не слыхивали.

— Как не слыхивали?! — подпрыгнул Борька. — А Леший говорил!

Бабка совсем расхохоталась.

— Милые, да он за рюмку водки вам такого нарасскажет! Самый первый бре-хун на всю округу! Лукерьина сестра! Надо же! Да у Лукерьи сроду и сестры-то никакой и не бывало!

— Так, значит, пасечник Лех ей не внучатый племянник? — спросил, перегля-нувшись с помрежем, Виктор.

Бабка Евдокия даже смеяться больше не могла.

— Робяты, грех так меня, старую, смешить! Пасечник наш отроду цыган. А Евдокия — чисто русской крови. Вы ей не скажите ещё чего, а то получите ухватом по башкам!

Тут вся съёмочная верхушка не выдержала и захохотала до икоты. Ну, Леший, ну чертяка! Так наколол компанию! А они ему, как путному, всё подливали, чтобы в памяти не застревало!

— Да вон он сам идёт. — утирая фартуком глаза, проронила бабка. И тут же кри-кнула своим скрипучим голосом:

— Эй, Леший, подь сюды!

— Чего тебе? — неприветливо отозвался тот.

— Ты расскажи мне, как это ты Лушку нашу с Лехом-то сосватал?

— Чего болташ? — разозлился экс-лесник.

Он подошёл поближе и увидал притаившихся в тени забора четырёх мужиков. Те зафыркали от смеха.

— Ой, ё-моё! — испугался Леший и поспешно убежал.

— Беги скорее! — прокричала вслед скандальная старуха. — А то картуши-то по-кусают!

Лёнька с Наташей переглянулись в темноте. Они всё слышали за своим забо-ром. Почему-то в деревне Блошки, да видно, и в Никитках отрицали существова-ние мифических картушей. А между тем всё Матрёшино было так напугано, что ни за какие деньги ни один деревенский житель не пожелал пойти и показать до-рогу.

— Что хочешь, Лёня, — прошептала девушка. — а только здесь нечисто дело. Хо-рошо ещё, что у меня с собою пуговка Магируса.

И она показала на тоненькой цепочке серебряный шарик со светящимся вну-три аквамарином. Только Лён не знал, охраняет ли этот шарик от того, что про-исходит в этом странном месте. У него не было с собой перстня и некого было спросить о том. Уходя с Селембрис, он оставил перстень Гранитэли в замке Гон-ды. Нечего ему делать в земном мире. Лишь иголка дивоярской стали всегда с ним.

— Давай прогуляемся до этого домика на столбике, — предложила девушка. — а потом на боковую.

Луна светила так фантастически прекрасно, что Лён невольно вспомнил свои первые приключения в Селембрис, когда Паф был волком.

— Что-то давно пора появиться огоньку. — проговорила Наташа с недоумением.

В самом деле, они прошли гораздо дальше, чем надо было. Резной деревян-ный домик с лампадкой стоял метрах в полусотне от семёновского дома. Даже самым тихим шагом до него можно дойти минут за пять. Оба огляделись. Со всех сторон их окружал глубокий лес. Высоко над головами, среди траурных кружев листвы пробивался лунный свет.

— Я хотел тебя спросить, да всё как-то забывал… — начал было Лёнька.

— Не закрутиться бы, — с опаской сказала Ната. — а то так и убредём к Матрё-шину.

Они огляделись.

— Ты слышишь? — спросил шёпотом Косицын.

Наташа замерла. Со всех сторон доносился слабый шорох.

— Лёня, я боюсь!

Он не ответил и начал тормошить что-то на своей одежде. Наташа в страхе уцепилась за него. Что-то мягко коснулось её ноги, словно домашняя кошка про-скочила.

— Ой что это?! — взвизгнула девушка и отбрыкнулась. Лёнька, наконец, достал из своего кармана что-то блескучее.

— Свет Дивояра! — громко крикнул он. В его руке вдруг вспыхнула пронзи-тельным огнём крохотная точка. Её сияние ярко осветило замершую под сводами деревьев лесную узкую дорогу. Зрение словно бы погасло, но вскоре круги перед глазами прекратили свой зелёный танец. И двое увидали, что со всех сторон они окружены.

Небольшие твари размером со среднюю собаку, на коротких ножках, стояли неподвижным кругом и пялили на ребят свои разумные глаза. Цвет их был неясен. Но то, что твари смертельно опасны, было очевидно. И выглядели неведомые зве-ри точно так, как их описывали старухи в матрёшинском магазине. Животные стояли кругом, их было не менее пятнадцати. Ни прорваться сквозь них, ни пере-скочить. По бокам массивных челюстей располагались длинные и острые клыки. Хотя ни одна тварь не оскалила зубов, но в их молчании чувствовалась некая орга-низованность. Наташа в ужасе уставилась в эти немигающие гляделки и вдруг по-чувствовала, как ужас буквально парализует её.

И тут случилось нечто ещё более неожиданное.

— Какие хорошенькие ребятишки. — проронила явственно одна тварь.

— Особенно вот этот. — ответила вторая, нагло глядя в глаза Лёну.

— Давайте их съедим. — отозвался со стороны ещё один картуш. И все они Ра-зом сдвинули круг на один шаг.

— Держись, уходим. — напряжённо сказал Лён.

Его рука крепко охватила Наташу за талию и тьма исчезла прочь.

ГЛАВА 9. Странный дом Леха

Наутро возобновились съёмки. Бодрый и весёлый Кондаков потащил всю группу с раннего утра к пасечнику Леху.

— Кузьма, ты с нами не пойдёшь? — крикнул он через забор к заваленному на бок жилищу Лешего.

Из дома никто не отвечал.

Лех был, как обычно, сумрачен, но никаких возражений против отсутствия своего приятеля он не имел. Жилистый и крепко сбитый мужик лет сорока, обро-сший беспорядочной гривой чёрных, с проседью волос — он был весьма толков. Из декораций ничего не было тронуто.

— Я спал на сеновале. — буркнул Лех. — В дом не заходил.

Пасечник ни в малейшей мере не заподозрил своих гостей в том, что они мог-ли чего-то там порушить в доме, что-то взять без спросу. Впрочем, комфорта-бельность его жилища сводилась лишь к размеру комнат. Вся мебель была само-дельной. И декораторам пришлось порядком помудрить, чтобы придать жилью достойный вид. Предполагалось, что в полутьме, с определённого ракурса вполне можно выдержать приличный антураж.

— Да не сидите вы, как засватанные. — пробухтел Борис актёрам. — Пойдите, прогуляйтесь.

Карсаков не отреагировал на замечание. И Марианночка подумала с неволь-ной грустью, что он опять зажат перед работой. Наверно, парня много обижали, если он приобрёл такие несвободные манеры.

— Пойдём и в самом деле прогуляемся. — предложила она партнёру.

— Принципиально не путаю работу с личным. — ответил он, не глядя.

Понятно, опять замкнулся. Она почти физически ощутила в нём глубоко за-прятанное внутрь клокотание.

Чтобы не сидеть без дела, Марианна прошла внутрь помещения.

В доме пасечника было просторно и почти темно. В прошлый раз она не ви-дела ничего, кроме камер. А теперь вдруг стало интересно. Девушка осторожно приоткрыла двери. Заглянула в большой чулан. Там было много всякого занятного барахла. Висели веники из разных трав, стояли горкой сундуки. По стенам, как во-дится в деревне, развешаны ватники. Марианна осмелилась и проскользнула внутрь. Потрогала и понюхала душистые травы. Голова немного поплыла. Она тихо засмеялась. Может, нелюдимый пасечник тут конопелькой забавляется?

Потом обошла ещё какие-то тёмные, похожие на сени, закоулки и с удивле-нием поняла, что выбралась обратно ко входной двери. Видно, вся путаная плани-ровка дома имела сквозные коридоры.

— Где ж ты пропадала? — спросил в полутьме её партнёр. — Кондаков сейчас начнёт громы метать.

Голова у Марианны стала лёгкой, в ушах поплыл звон. Стены покачнулись. Партнёр говорил ей что-то и торопливо уводил за руку.

"От одной понюшки?" — с весёлым удивлением подумала она.

— Наконец-то мы с тобой вдвоём! — с жаром сказал Сергей. Марианна вдруг сообразила: а ведь и вправду они вдвоём!

— Какие у тебя горячие руки! — изумленно прошептала она.

Он нежно обнял её, глядя вглубь её души своими сияющими чернотой гла-зами. Марианна словно утонула в них.

— Мы с тобой одни. Ты понимаешь, совсем одни!

— И этих нет? — слабо ещё сопротивлялась она.

— Здесь никого нет!

Марианна не поверила и огляделась. Всё кругом ей показалось чудным. Слов-но она попала в Новый Год. Не в тот, с вином, едой и телевизором, а в сказочные зимние покои Деда Мороза, в каких спала оледеневшая Настенька.

— Настя, иди сюда. — тихим голосом позвал её Сергей.

Она обернулась и вспыхнула. Он звал её к постели. Зачем так сразу?! Но по-смотрела в эти жгучие глаза и успокоилась. Всё будет хорошо.

— Это твой дом? Как ты хорошо живёшь. — позавидовала она своей сопернице.

— Хочешь, это будет всё твоим? — его глаза заглядывали в душу, обольщали.

Марианна вдруг призадумалась. А хочет она этого? И вдруг подумала: свой дом. Тут, в тиши, среди чудесных лугов, лесов. И эта пасека. Жить бы со своим любимым в таком раю! Они бы по утрам выходили встречать красно солнце. Бу-дут пить душистое козье молоко, она будет собирать эти чудные травы. Весь дом увешает букетами! Чего она, как дура, всё сидела в своём фургоне? Дулась на ко-го-то, лелеяла в себе мстительное равнодушие, ломалась под принцессу. Все они живут, как могут — радуются плачут, веселятся. А она одна всё воюет с кем-то, ко-му-то демонстрирует свою неприкаянность.

Марианна очнулась от нежных поцелуев и расчувствовалась чуть не до слёз.

— Серёженька, любимый мой, давай лишь ты да я! Пусть никого не будет больше!

— Давай, любовь моя! Лишь ты да я!

Над головой пронёсся длинный гулкий стон. Мария вздрогнула, как будто сквозь неё прошёл разряд.

— О, Боже, что это?!

Он засмеялся:

— Чего ты напугалась?! Это же гроза!

— Откуда вдруг гроза?! С утра же тихо было!

— Позавчера была гроза и нынче — то же!

Она и сама уж понимает, что зря теряет время на свои нелепые, как в детстве, страхи. Скинула с ног босоножки и прыгнула в кровать. Он раскрыл объятия и снова засмеялся. И тут же кто-то снаружи дома застучал по подоконнику как буд-то палкой! Словно предупреждал о чём-то!

Марианна, как от горящей печки, отскочила от Сергея.

— Послушай, это не она вернулась?

Тот поднялся и некоторое время прислушивался, напряжённо вытянув шею и глядя в щель меж глухими шторами.

— Нет, не должна.

В его голосе чувствовался плохо скрытый страх. Он подошёл к окну и, не до-трагиваясь до штор, посмотрел во тьму. Марианна лихорадочно соображала: мо-жет, это ветка заколотила по оцинкованному подоконнику? Там были, снаружи, деревья? Нет, не помнит.

Фигура Сергея выделялась на фоне шторы тёмным силуэтом.

— Да, нет… — хотел сказать он и в этот миг что-то снова с силой заколотило по карнизу с таким остервенением, как будто этот кто-то был третьим в их разговоре и таким манером выражал свой гнев. Марианна взвизгнула и закусила зубами пальцы.

— Не надо так бояться. — неубедительно сказал Сергей. — Я пойду взгляну сна-ружи. Может, кто пришёл и что-то надо.

— Я не останусь тут одна. — проговорила, стуча зубами, Марианна. А про себя внезапно удивилась: что тут ужасного? Ну постучали в окно. Она посмотрела во-круг себя, ища в недавно милой обстановке хоть что-нибудь, что могло бы под-бодрить её. И ужаснулась: этот тёмный дом, с зияющими чернотой углами, ей ка-зался милым?! Взглянула на постель. На этой чужой постели она собиралась про-вести с ним ночь?! Сергей меж тем торопливо подошёл к двери.

— Я сейчас вернусь. — и прихватил со стены охотничью винтовку.

Не говоря ни слова, Марианна соскользнула с кровати и босиком, так и не найдя свои босоножки, двинулась за ним. Её несостоявшийся любовник ступал на цыпочках. Но половицы предательски стонали.

"Тише, тише! — заклинала их Марианна. — Я умоляю, тише!"

— Кто там? — осевшим голосом спросил Сергей.

За дверью выл ночной холодный ветер, и ни одна душа не проронила в ответ ни звука.

— Я спрашиваю, кто там?! — возвысил он голос и взялся за скобу.

Марианна беззвучно затрясла головой и попыталась воспрепятствовать ему творить безумие. Кто бы ни был там, за дверью, ему не стоит открывать. Но не превозмогла его решимости.

Мужчина распахнул дверь и вышел на крыльцо, угрожающе щелкнув затво-ром.

— Ну, кто стучал?!

Кроме воя ветра, не было ни звука. Света не было во всей деревне, а отдалён-ное жилище фермера и подавно обычно освещается у дома лишь от собственных окон.

— Наверно, какая-нибудь сова из лесу прилетела да сослепу взялась долбить по подоконнику. — предположил Сергей за неимением лучшего объяснения. Мари-анне было безразлично, чем он это объяснит, лишь бы вошёл обратно и запер дверь.

Они вернулись. Сначала сидели порознь, потом как-то незаметно, она снова оказалась в его руках. Но страсти в этих объятиях уже не было. Оба были на взво-де и ждали, сами не знали, чего.

Марианна всё смотрела в ненавистное окошко и с замиранием сердца ждала стука. Но всё было тихо. Она пригрелась, и в голову полезли другие мысли. Как смешно! Они сидят тут, как два ребёнка и пугаются каких-то стуков. Им выпал такой чудесный шанс, другого раза, может быть, не будет! Что за нелепость — так пугаться?

Улыбка скользнула на губы Марианны и она уже хотела что-нибудь сказать.

— Больше не боишься? — шёпотом просил Сергей на ухо. Его дыхание защеко-тало кожу и она вдруг ощутила, как это блаженно: сидеть в обнимку с тем, кого ты любишь. Даже гроза, даже этот страшный стук — всё это только обостряло то ред-костное ощущение, которое она называла — «жить».

— Завтра будет солнце. — прошептала она, засыпая.

Сначала была сплошная темень. Потом весь мрак рассеялся и Марианна уви-дала, что стоит она росным утром где-то на лугу. Ночной туман ещё свивался в рыхлые клубы и медленно сползал куда-то вниз, за ивовые заросли, в заросшую высокою осокою низину. Солнце не спешило восходить, но на востоке рассвет-лелась белая полоска, предвестница светила. Густые запахи земли вливались в ноздри, оскоменно-терпкий холодок льнул ко щекам. Её босые ноги крепко стоят на разомлевшей ото сна земле.

Тёмно-зелен, как ковёр, ровен и гладок запашистый луг. Спят клевера, молчат отяжелевшие от влаги ночные говоруны — кузнечики. Весь мир как будто зачаро-ван. И вот в застывшей перед пробужденьем нескончаемой минуте раздался пер-вый вздох. И с этим тихим колокольным звоном, плывущим над землёй, Мария словно растревожила пространство, вплывая крепкой грудью в томно застояв-шийся в ночной прохладе воздух. Вдохнула и приняла в себя всю не проснув-шуюся радость, все шёпоты, все сны и все мечты, какими дышит ночь, какими грезит наступающее утро.

Плыла по лугу, как по морю. Шла по траве, как по волнам. Ладонями ловила лёгкие потоки ветра. Всей кожей щёк и шеи встречала поцелуи первого луча. На-мокла грубая холстина юбки. Тяжёлой влагой пропиталась затейливая вышивка рубахи. Мария оглянулась. За ней, как след от лодки в речной воде, темнел зелёно узкий след и извивался, словно змейка, среди росной седины. А за ним темнею-щим холмом виднелась крытая соломой крыша.

Сейчас или никогда. Решусь или погибну.

Мария слабо улыбнулась и повернулась спиною ко всему, что было до того. И плавным шагом, каким ходила с коромыслом к заветному лесному бочажку, по-шла, покачивая чуть заметно своими гладкими плечами. Она и сама знала, как хо-роша. Шла неторопливо и на ходу воздела свои руки и вынула из тяжёлых кос старый бабкин гребень. Пальцы расплетали косы. Отбрасывали пряди за плечо. Вот растопыренной ладонью Мария захватила от шеи потоки пахнущей ромашкой русо-золотой реки и с наслаждением расплескала их на шесть притоков. Обеими руками она вздымала волосы, как ветер паруса. И бабкин гребень сослужил по-следнюю им службу — расправил путь волнам. Пусть дышит ветром, как свободой, девичья красота. И полетел в высокий чистотел суровый страж невинности, согну-тый в старости, рябой костяный гребешок!

Сопровождаема молчанием утра, она обходит сонные кусты малины, жимо-лости, чахлого орешника и выбегает к ожидающим её подругам. Берёзы белые, не-винный нежный цвет — как стройные зеленокудрые русалки! Вздохнула, провела ладонями по бархатной их коже, поцеловала и пошла.

Марию встретила тропа. Приветливо бежала меж ямок луговых, меж лохма-тых шапок осокою поросших кочек, меж метёлок зверобоя и детских ёлочек сухая лёгкая тропинка. Торопилась, оглядывалась, приглашала и звала. И вот с доволь-ным видом замерла. Всё, привела на место. На высокий, крутой бережок лесной вертлявой речки.

Мария заглянула вниз. Черны и непрозрачны воды. А поверху, как лодочки, едва качаются листочки. Парит вода среди прохлады ранней.

Вдруг сердце как кольнуло — а если обманул?! Пообещал да посмеялся! И тут же улыбнулась сама себе. Играешь ты, Мария, тешишь сама себя обманом. При-кидываешься, будто бы не знаешь, как сохнут по тебе бездонные глаза. Она уж слышала, как он идёт. Чутко различала, как шепчет под ногой трава. Как разбе-гается волною воздух. Вот сладость накатила к сердцу, вот пламенеют губы. Но не обернулась. Притворилась, будто бы не слышит. Пусть полюбуется красою, пусть позавидует он сам себе!

Вдохнула воздух полной грудью и высоко воздела руку, обнимая тонкую осинку, как копьё. Упал рукав, и обнажилась загорелая рука. Всё, терпение ис-сякло…

Она обернулась и упала в бездну широко раскрытых глаз.

Сквозь сон послышалось как где-то тихо и совсем не страшно, почти по до-машнему хлопнула дверь. Сон рванулся, вспорхнул, как дикий голубь, и улетел, рассеялся в холодном, неприветливом и омрачённом одиночеством рассвете.

Марианна резко поднялась. А где Сергей? Она одна лежала на тёмном по-крывале в чужом доме. И на неё с неприкрытым любопытством смотрели круглые глаза работающих камер.

— Всё, снято.

ГЛАВА 10. Что за деревня эти Блошки?

— Ничего, — сказал он. — я найду свой перстень Гранитэли и к тебе вернётся па-мять.

Она не слишком поняла, что это означало. Было чувство, как у человека, кото-рый проснулся от кошмара и ещё не осознал, что это был лишь сон, всего лишь сон. Смотрит на свет и не верит, всё оглядывается и ищет своих врагов.

— Что ты хотел спросить? — вспомнила Наташа.

— Сейчас это пока не важно. — ответил Лён. — Ты перенеслась в Селембрис не во сне и потому ничего не помнишь о себе.

Наташа удивилась. Как это не помнит? Она всё помнит. Где живёт, в какой школе учится. Как она попала в Блошки. И этих кошмарных картушей. Но всё это было абсолютно неважно. Главное, что она снова в этой чудной стране. Стоит день, прекрасная погода.

Место, в котором они очутились, напоминало лесную дорогу, ведущую на Блошки. Казалось, пойди за поворот и увидишь поле. А немного дальше завид-неются порушенные луковки матрёшинской церквушки. Но под ногами пролегала тропа, поросшая короткой и густой травой. По краям — сплошь пышные розетки подорожника. Ещё поодаль — малинные кусты, а на них пламенели огоньками крупные, большие ягоды. А над головой совершенно так же, как в оставленной деревне Блошки, — высокий, живой, зелёно-солнечный, узорчатый галерейный по-толок!

Волшебник и его подруга одновременно обратили взгляд к деревне. Пойти и посмотреть? Словно в ответ на мысль-вопрос, раздался недалёкий, весёлый, звон-кий голос — голосил петух.

Дорожка быстро вывела к жилью. Вот это да! И впрямь тут Блошки!

— Наверно, мы не перенеслись в Селембрис. — растерянно сказал Лён. — У меня такое впечатление, что мы перескочили во времени вперёд, в дневное время.

— Может и во времени. Но не вперёд, а назад. — так же растерянно произнесла Наташа. — Дома совсем другие.

Тут на дорогу выкочевал большой петух с сизыми боками и огненным хвос-том.

— Варюхинский петух! — одновременно вскрикнули Лён и Наташа.

Издалека раздался громкий лай и на дорогу выскочил ещё один «покойник». Нет, это уже слишком. Это был погибший страшной смертью пёс Борзилко. Те-перь он был более чем жив. Увидев оторопело стоящих на дорожке ребят, кобель радостно загавкал и бросился к ним, взмахивая лохматыми ушами, дурашливо вскидывая задними ногами. Они и не успели даже сообразить, как следует себя держать, как он уже толкал своей лобастой головой Наташу. Потом бросился на землю и радостным визгом стал кататься.

— Не может быть! — в изумлении воскликнул Лён.

Борзилко немедленно вскочил и, встав на задние лапы, поспешно принялся лизать его в лицо. Лён начал отбиваться.

Кое-как отвязавшись от бестолкового Борзилки, оба отправились по улице, за-глядывая в окна. Это были Блошки и не Блошки. Лес отступил от домов назад и теперь за крышами, сараями, коровниками виднелись огороды и обширные луга. А сами дома как будто подросли. Но были все на месте. Вот дом бабушки Лукерьи. В окне стоит герань. Но крыт не толем, а соломой. И вообще не перекосился, не оброс по стенам лопухами и крапивой. Вместо них весело качали крупными го-ловками золотые шары, просвирник и высоко взобравшийся по ниткам хмель.

— Чего ищете, соколики? — внезапно раздался голос и из-за сарая вышла про-сто картинная бабка. Полная, румяная, на голове повязан пёстрый плат, в рубашке с вышивкой, в полосатой юбке. Она упёрла руки в боки и весёлым взглядом по-смотрела на ребят.

— Молока хотите? — предложила она, видя, что гости потеряли голос. И при-гласила их в горницу.

— А здесь есть ещё какие жители? — сумела преодолеть немоту Наташа.

— Есть кое-кто. Вон напротив, Пелагеюшка живёт. Немного дальше кузнец с женой. А вы-то чьи будете?

— Мы в доме у Семёновых. — неопределённо ответил Лён.

— Внуки, значит! — обрадовалась бабка.

— Евдокия, кто пришёл? — раздался из-за печки голос.

— Спи, мама, не к нам пришли.

Наевшись блинов и напившись топлёного молока, гости, как были в недо-умении, так и вышли. Поблагодарили, но более расспрашивать поостереглись. Ед-ва закрыли за собой калитку, так тут же оба посмотрели на дом Семёновых. Это точно он, но гораздо новее, покрашены наличники, а вот фасад — бревенчатый, ва-гонкой не покрыт. Можно было разглядеть коровник, баню на заднем плане. А да-лее всё утопало в подсолнухах. Садик обихожен, весело растёт морковь, тугие перья лука топорщатся на грядках, плодовые деревья.

Они переглянулись. Зайти в дом?

— Что-то мне не по себе. — прошептала Наташа. — Такое впечатление, что здесь ставится спектакль о счастливой жизни на селе.

"Если это так, то декорации очень убедительны." — подумал Лён и не ответил.

Сразу бросился в глаза нежилой вид того дома, в котором в их мире происхо-дили съёмки. Он был тёмен и неприветлив. Огород зарос всякой сорной дрянью. Забор весь покосился. А крыша крыта драной толью.

— Давай заглянем. — неуверенно предложила Наташа.

На двери не было замка и оба решились подойти. Дверь со скрипом отвори-лась. Пахнуло сухой пылью и мышами. В сенях темно. Едва сумели обнаружить дверь. А вот внутри всё было несколько иначе. С удивлением ребята обнаружили, что в доме кто-то жил. Тут была мебель, половики, фотографии на стенах, кровать застелена, на посудной полке — миски, ложки, чашки. И, что было совершенно удивительно — старая электроплитка! Лён поискал розетку. Но в доме не было и следа проводов.

— А ведь здесь нет столбов! — воскликнула Наташа.

Они обследовали следующую комнату, всякую минуту ожидая, что раздастся сердитый голос и спросит их, зачем они залезли в чужой дом. Вторая комната бы-ла поменьше. В ней находился столик, стул, пружинная кровать и шкаф. Кровать застелена, подушки взбиты. На старой этажерке — книги.

— Пойдём отсюда. — не выдержала Наташа. — Мне более невмоготу.

Лён и сам ощущал неспокойность этого места. Так, ничего и не понимая, они покинули его.

— Теперь куда? — задала она вопрос.

— Давай подумаем. К сожалению, мы проникли на Селембрис, если это она, совершенно незапланированно. А это значит, что твой последний шанс исполь-зован. Однако, всё, что нам нужно — это вернуться в Блошки днём, когда эти картуши исчезнут.

— С чего ты взял, что они исчезнут. — не согласилась Наташа. — Старухи в Матрёшине говорили, что эти твари ходят в любое время суток.

— И что мне особенно в них не понравилось… — продолжил Лён свою мысль.

— Что они говорят?

— Нет, это полбеды. Они не испугались дивоярской стали. Когда вурдалаки ви-дели мою иголку, они дохли от одного лишь страха. Когда я был Гедриксом, сква-бары тут же поняли, что за меч в моей руке. А эти гады даже и не напугались. По-этому я и не вступил в бой. Всех в один момент не перебьёшь и картуши успели бы нас обоих покусать.

— Значит, они не имели понятия о том, что это за сталь.

— И ты не догадываешься, что это может значить?

— Нет. — удивлённо ответила она.

— Демон тоже не сразу понял, что такое сталь Дивояра. Скажу так: я подозре-ваю, что картуши не порождения земного мира. И они не принадлежат Селембрис.

— Третий мир?!

— Скорее всего так. Волшебница говорила что существует множество миров. И надмиров, и сверхмиров. Мне даже пришлось побывать в мире-призраке. Но ниче-го не говорила об их взаимосвязи. Существует выделение зон Сидмура на Селемб-рис — так называемых пересечённых зон. То есть миры можно преобразовывать. Совершенно очевидно, что взаимодействие существует. И я уверен, что эти кар-туши тоже порождение Сидмура. Демон по-прежнему ищет способ проникнуть в наш с тобою мир.

Лён никак не мог решить, что делать. С одной стороны, это было последнее путешествие Наташи на Селембрис и следовало использовать его максимально. С другой стороны, ему не давало покоя опасение, что в его недолгое отсутствие в Блошках могут напасть на людей эти непонятные картуши. Откуда они взялись? Неужели в этом привычном земном мире могут встретиться животные, говорящие подобно сказочным? Не могли же они более полувека скрываться где-то.

Он вспомнил и поёжился. Даже вурдалаки не были так отвратительны, как эти лохматенькие хищники.

— Почему это не могли? — не согласилась Наташа. — Ещё не факт, что они из иного мира. До сих пор учёные спорят о существовании снежного человека и мно-гого другого.

Она даже сумела как-то объяснить умение картушей говорить!

И тут Косицын вспомнил кое-что!

— Как вышло, что ты не утратила память, попав в Селембрис не во сне?!

Наташа растерялась:

— Не знаю.

Лён продолжал рассуждать вслух. Поначалу, попадая через сон в Селембрис, он не помнил своего земного существования и даже считал себя подкидышем. А потом постепенно две реальности состыковались в сознании и, наконец, он начал ощущать себя одной и той же личностью, только путешествующей меж двух ми-ров. Память Говорящего-Со-Стихиями обогатила душу Лёна не только пережи-ваниями, но и вручила ему свой дар.

А у Наташи было несколько иначе. Поначалу, оказавшись у трактирщицы, она и в самом деле не знала, кто она такая. Того, как была принцессой Натинкой — вообще и до сих пор не помнит. Зато отлично сознавала, что не утратила своих воспоминаний о земном, когда побывала в образе спящей царевны. И было это очень удивительно. Лён не знал, чем это объяснить и проникся мыслью, что им следует после осмотра этой странной деревни, отражения реальных Блошек, об-ратиться за советом к волшебникам, раз уж они всё равно попали на Селембрис.

Разговаривая так, они неторопливо шли по тропе и только выйдя на простор-ный луг, поняли, что давно покинули деревню.

Это была усадьба Леха. Странно, до этого Лён ни разу не встречал в Селемб-рис настолько приближённой копии земного. Тут можно встретить так и не ушед-ший в воду Китеж-град. Но не было никакого подобия их родного города. Только маленькая крепость на горе.

Они увидели фигуру хозяина ещё издали и постепенно приближались к ней. А, приблизившись, застыли, не зная, что сказать и что подумать. Это был сам Лех. Пасечник смотрел на них и в выражении его лица не было никакой определённос-ти. Немного удивления, немного непонимания и явное узнавание.

— Ну здравствуйте, — проронил он.

— А разве съёмки у вас уже закончились? — спросила Наташа.

Лён дёрнулся и хотел сказать: "Какие съёмки?". Но не успел.

— Да. — ответил пасечник. — Они закончили на сегодня. Укрывают камеры чех-лами.

И предложил:

— Хотите мёда? Правда, из прошлогоднего сбора, но неплохой.

От мысли о сладком мёде в желудке как-то тоненько заныло. И Лён с удивле-нием вдруг понял, что страшно голоден. А ведь они только что из-за стола! Бабка Евдокия накормила их блинами и напоила молоком. Из-за всех этих несуразиц в голове метались мысли. Но никаких достойных выводов вся эта кутерьма в мозгах не породила.

Что происходит? Как они сумели выйти из волшебной страны и попасть об-ратно в земной мир, даже не заметив? В голове у обоих образовался какой-то ком. Просто полная неразбериха. А Лён лишь подумал, что надо как можно скорее до-браться до волшебников. Но любопытство оказалось сильнее. К тому же Инте-ресно самим разобраться в этом. Странно было бы думать, что он, совсем не так давно попав в волшебную страну, узнал всё её тайны. Что ни путешествие сюда, то сплошь сюрприз.

— Дядя Лех, — вдруг прервала молчание Наташа, — а вы ничего не знаете про картушей?

Лён так и дёрнулся. Ну что за несдержанность?! Этот пасечник вызывал ка-кое-то неясное опасение, а она взялась выбалтывать, чего не надо.

Тот удивился. Картуши? Какие картуши? Уж не те ли, про которых болтает суеверный Леший? Так ведь он за пол-литру насочиняет сказок! Ходите следом да записывайте.

Всё это звучало убедительно. Но всё же, как они выбрались из Селембрис? Это было несомненно так, поскольку дом Леха и он сам были те же. На Селембрис не имели и понятия об электричестве и уж тем более о съёмках фильма.

Ребята опять ничего не успели сказать, потому что из дома вышел актёр Кар-савин, как был — в гриме и парике. Он нёс в руке удочки.

— Пойду порыбачу на речке.

И тут увидел Лёна и Наташу.

— Дядя Лех, к тебе гости? — удивился он.

— Да вот, дачники мёду захотели. — с непонятным замешательством ответил тот.

Выходит, Карсавин пасечнику Леху племянник! Или это только к слову, как они зовут бабушкой Лукерью? И чего тогда скрывать? Лён вдруг с удивлением обнаружил, что тот и другой очень походят друг на друга. Только Леху перева-лило за сорок, а Карсавин молод. Видать, и вправду — родственники.

Молодой красавец скрылся, а ребята так и не решались ни уйти, ни принять какое-то решение.

— А можно пойти посмотреть на декорации?! — снова вылезла с предложением Наташа.

— Не знаю. — развёл руками пасечник. — Спросите у Бориса.

Сомнений больше не оставалось. Как-то они попали обратно в свой мир.

— Так мы посмотрим? — изживая остатки недоверия, спросил Лён.

Лех махнул рукой внутрь дома и отправился куда-то за угол.

— Ты чего болтала?! — накинулся он на подругу.

— Ничего я не болтала! Просто хотела кое-что проверить.

— Ну и как, проверила?

— Веришь ли, ничего не понимаю!

Они осторожно вошли в тёмный коридор, всё время ожидая какого-то подво-ха. Лён не расслаблялся. Однажды проклятый демон подловил его. Принял облик волшебницы Эйчварианы и дурил его так долго, сколько удавалось. Возможно, это тоже какая-то инсценировка.

Из приоткрытой двери падал слабый свет. Ребята подобрались поближе. И почти сразу же услышали голоса. Где голоса, там люди и ребята уже безбоязненно отворили двери.

Внутри ходили техники и распутывали провода.

— Сто раз вам говорил, следите, куда и как перебрасываете удлинители. — вы-говаривал им главный оператор. Он оглянулся и помахал рукой:

— Привет, голуби! Воркуете?

— Да нет, мы так… — отбоярился неопределённой фразой Лён.

— А разве вам Зоя бошки не поотрывала? — спросил откуда-то из угла невиди-мый доселе Кондаков.

— За что?! — моментально испугались оба.

— За шатание по окрестностям до поздней ночи и неоправданно ранний подъ-ём. — ответил тот. — Зачем так мамку напугали?

— Ага. — подтвердил Борис. — Семёнов пошутил про картушей, а бедная жен-щина поверила.

Ребята торопливо вышли наружу. Пасечник задерживался и они уже хотели быстро двигать на деревню. Но во дворе под навесом увидали Карсавина. Тот уже притащил откуда-то пластиковое кресло и, сидя в нём, обрывал головки у полевых цветов, стоящих в литровой банке на дощатом столике.

— Как рыбалка? — пробегая мимо, спросил Лёнька.

— Какая к чёрту рыбалка? — бросил тот через плечо.

Оба так удивились, что притормозили и оглянулись. Актёр резко сдёрнул с головы парик и небрежно швырнул его на стол. Но сказать особо было нечего. Настроение у человека испортилось. Видать, рыбалка не задалась.

— Вы скажите дяде Леху, — обратилась к нему Наташа. — мы уж не будем ждать мёда, нам надо уходить.

Карсавин пожал плечами и демонстративно отвернулся. Делать здесь было нечего и они поспешно направились домой.

— Давай отпираться. — предупредил её Лёнька. — Ни в чём не сознавайся. Гу-ляли, мол, за околицей. Потом вернулись, и сидели возле бани. Ночь была краси-вой, мы и…

— Ой. — сказала Наташа.

Её взгляд был прикован к обычной линии электропередачи. Не понимая, в чём загвоздка, Лёнька переводил глаза с неё на столб и обратно. В чём дело? Снова картуши на сцене?

— Теперь я поняла, что мне не нравилось. — прошептала Наташа. — Когда мы шли к дому Леха, возле него не было столбов. А когда вышли оттуда — они там были! К чему тогда подключали софиты?!

— Ничего не понимаю. — Лёнька был поражён. Он осмотрелся. Это, несомнен-но, их мир.

— Где вы пропадали всю ночь?! — накинулась на них ещё на улице Зоя.

Не говоря ни слова, оба пропащих принялись внимательно осматриваться по сторонам. Столбы в деревне были, это точно. И дом имел обычный вид. Но не выйдет ли из дома бабка Пелагея? Вещи и люди появляются и исчезают, меняют облик.

Одно, по крайней мере, стало ясно: в деревне Блошки происходит нечто таинственное, прямо-таки сверхъестественное!

ГЛАВА 11. Деревенская колдунья

Квартирная хозяйка главной героини фильма в исполнении бабки Евдокии вышла неожиданно яркой ролью. Занозистый и вредный характер Лукерьиной свояченицы, её насмешливость вкупе с острым языком придавали всем сценам, снятым с её участием особую энергетику. Не ожидавший такого подарка Кондаков просто ликовал. Унылые домашние мизансцены превратились в напряжённый по-единок с главной героиней фильма, Анастасией.

Виктор до этого просто не желал признаваться, что Марианночка играет куда лучше, чем он предполагал. Но, чтобы не спугнуть капризную звезду, Виктор не позволял ей даже догадаться об этом.

Но бабка Евдокия всех просто поразила. Это была прирождённая актриса. Вся её подвижная мимика, острые и насмешливые глаза, пластичный, несмотря на хрипоту, голос — всё это выглядело в кадре просто потрясающе. И режиссёр не жалел слов на похвалу. Угасшие было надежды на успех снова возродились в настроении всей группы. Участники съёмок были деловиты и воодушевлены. Некоторые фрагменты снимались с одного дубля.

— Слушай меня, Марианна, — наставлял Кондаков актрису. — твоя героиня словно пребывает в трансе. Потом она сама не поймёт, в самом деле это с ней произошло или просто всё приснилось. Сначала ей немного смешно. Она не верит в деревенские гадания. Ей смешна серьёзность, с какой бабка взялась ворожить на простой кадке с колодезной водой. Но потом девушка втягивается в волнующий процесс. Далее она не замечает, что остаётся совсем одна. За окошком темень, воют собаки, что-то колотится снаружи, шуршит во всех углах. Девушке стано-вится немного страшно. Она уже не рада, что затеяла такое дело. И тут Анастасия видит в воде изображение. Наклоняется, чтобы рассмотреть. Тут ты должна изо-бразить испуг. Ударила ладонью по воде, а оттуда вылезла рука и схватила Ана-стасию. Тут от тебя требуется максимум. Сама понимаешь, что руку тебе из кадки подать некому. Потом мы это дело дополним монтажом. Но нужно, к чему монти-ровать. Вообрази, что борешься с рукою мертвяка. Она холодная, противная, ужасно скользкая! Но цепкая и сильная. Весь эпизод займёт от силы пять минут. Но это должны быть очень страшные пять минут. Ты поняла?

Марианночка кивнула. Выражение её лица не располагало ни к каким надеж-дам — всё та же хмурая, тупая тёлка. Что в ней нашёл этот спонсор? Стоило только кому из группы взглянуть на это гладенькое личико с минимумом мимики, как настроение работать тут же испарялось. По-видимому, бабка Евдокия тоже засо-мневалась. Она остро глянула на девчонку и ехидненько заулыбалась.

— Приворот над кадкой. Дубль первый. Мотор!

— Иди сюда, красавица. — тихо, с придыханием сказала бабка Евдокия. — Смо-три сюда, моя хорошая, тут твоя судьба. Нет ничего вокруг — ни дня, ни ночи. Нет лета, нет зимы. Всей жизни нет твоей. Забудь родных, забудь всё, что было в про-шлом. Чиста, как белый лист, светла, как ясный день. Взгляни на воду, солнышко моё, увидь, что было и что будет. Бежит, поёт, играет, блещет искрой речка. А что на дне? Листвою светлою колышет берёзовая роща — зовёт, смеётся, манит. А что сокрыто под травой? Так и ты, красавица. Никто не знает, что в себе ты прячешь. Иди, взгляни в лицо судьбе.

В едва освещённой бане колдовала бабка. Певучий наговор затемнял всю не-понятность слов. Сладко пахло пряною травою. В неподвижной воде мерцало от-ражение огня. Их было два — один живой, второй — как призрак.

Движения старухи приобрели неожиданною плавность, таинственность и при-тягательность. Поблескивая влажными глазами, она сыпала вокруг себя и Мари-анны какие-то остро пахнущие травы. Жгла на огоньке свечи сухие веточки. Во-дила тёмною ладонью над деревянной кадкой.

Узнай меня, душа моя.

Найди меня, где нет тебя.

Под мхом седым, в земле сырой.

Под пнём сухим, во тьме глухой.

Под чёрною болотною водой,

Под мёртвою лесной сосной.

Проснись и покажи себя,

Явися мне, душа моя!

На глазах у замершей Марианны поверхность воды в тёмной кадке задрожала, побежали ровные круговые волны. Они, как живые, спешили друг за дружкой. И лёгкий звон, производимый ими, привораживал к себе. Не видя ничего вокруг се-бя, очарованная Марианна склонилась над водой. Что там, в непрозрачной глу-бине? Куда девалось дно у кадки? И отчего ей кажется, что оттуда кто-то смотрит на неё?

— Кто ты? — шепчет Марианна.

Она смотрит вглубь. Водяное зеркало расширилось и заполонило всё. Нет ни-чего вокруг. Нет почернелых банных стен. Нет низенького потолка. Нет бабки Евдокии, нет свечи, нет дня, нет ночи, нет ничего. И Марианны тоже нет.

Тьма расступалась медленно, как будто нехотя. Впереди светил лишь огонёк свечи. На этот далёкий, ненадёжный свет шла Мария. Ей казалось, ступи немного в сторону — и потеряешь почву под ногами. Осторожно выставив перед собою ру-ку, чтобы не наткнуться на препятствие, шла она на свет. В другой руке тихонько оплывает воском свечка. Свет от неё так слаб, что не видно ничего вокруг. Но путь свободен. Впервые путь свободен.

Свеча тихонько приближалась. Тусклое, едва трепещущее пламя. Перед Ма-рией зеркало. Неровное и неспокойное, как окошко в омуте. Тихонько поводя све-чой, она пыталась разглядеть, что там, за ним. Сначала было ничего не видно. По-том возникло отражение свечи. Мария повела направо. Огонёк — за ней. Потом налево — он туда же. Откуда-то из глубины, из непрозрачной темноты, выплывает светлое пятно. Сначала всё неразличимо. Потом становится отчётливым овал ли-ца. Глаза, сокрытые в тени. И светлая волна волос. Изображение всё чётче. Ста-новятся видны ресницы. Расширенные от изумления зрачки. Едва заметно тре-пещет от дыхания вода. Кто это? Мария тихо тянет руку, коснуться хочет, убе-диться, что это лишь мираж. Нет, это не мираж. Это просто отражение. Оно тоже тянет руку, как будто хочет убедиться, что оно — живое, а Мария — только образ.

Зеркало, ты лжёшь. Я знаю, кто я. И кто ты. Но ты лжёшь вдвойне. Ты пре-длагаешь мне чужое отражение. Там, за твоим стеклом, не я. Пусть оно уходит прочь. Но чуждый облик не уходит. Он тянет пальцы и просит прикоснуться к ним. Мария удивилась. Рука сама, не слушаясь свою хозяйку, потянулась к нез-накомке.

На границе двух миров, на тонкой плёнке, разделяющей две жизни, их пальцы встретились. Но что это?! Та, чужая, ударила по зеркалу. Ошеломлённая Мария увидала, что сквозь преграду проникает той, другой, рука! И не успела отскочить. И вот их пальцы крепко сплетены! Но не успела испугаться. Та, что за зеркалом, торопливо выдернула руку, схватилась за свечу и унесла её к себе. Постой, куда ты?!

Мария ринулась вдогонку. Нельзя, нельзя оставить ей свечу! Не зеркало это, а вода! Вот почему противница легко проникла сквозь преграду! Не делай этого, от-дай свечу! И крепко ухватила её за руку. Та закричала, но совсем беззвучно. И ста-ла биться, вырываться. Раздался громкий голос:

— Не отпускай её, Мария! Тяни к себе! Верни себе свечу!

Противница билась так неистово, что уронила свечку наземь. Свет потух. И всё исчезло.

В кромешной тьме, когда отчего-то погасли все софиты, Марианна продол-жала истошно вопить.

— Да что у вас там?! — гневно крикнул Кондаков. — Немедля дайте свет!!

В сенях шла бестолковая возня. Осветители запутались в шнурах. Там было очень тесно и кто-то выбил вилку из розетки. Наконец, разобрались во всём и в бане снова вспыхнул свет.

— Ну что там у тебя? — недовольно спросил актрису Кондаков. — Чего орала так?

— Нормально она орала. — отозвался Борька. — Очень хорошо орала. Если бы не свет, такой бы дубль был!

Марианна сидела, привалившись к стенке, и дико озиралась.

— Снимай, Борис. — тихо шепнул оператору Виктор.

Лёнька и Наташа сидели смирно на лавке вместе с Катькой и наблюдали через дорогу суету у бани. Они были так заняты непонятным зрелищем, что не замети-ли, как подошёл к ним человек.

— Всем добрый день. — сказал низкий хриплый голос.

Все трое вздрогнули. Это был пасечник.

— Ух, как напугал нас, дядя Лех! — воскликнул Лёнька.

— И не собирался. Вот мёду вам принёс, как обещал. Чего тогда меня не до-ждалися?

Пасечник не улыбался, говоря всё это. Он рассматривал их своими острыми глазами, словно в чём-то подозревал. Наташа с Лёнькой переглянулись. С чего это Лёх так заботится о них?

— Я вообще-то и не к вам. — ответил тот. — Мне бы надо повидать Евдокию.

— Она сейчас занята на съёмках. — сообщил любезно Лёнька. — Что передать?

— Я подожду у тётки Лукерьи. — ответил Лёх и не спеша направился через до-рогу. Никакого мёда у него с собою не было.

— Пойдём, подслушаем! — блестя глазами, зашептала Катька.

— Ты что?! Это некрасиво! — ответила ей Наташа.

— Ещё чего! — презрительно отозвалась лихая атаманша и быстро, как уж, скользнула к калитке.

— Стой, Катька! — ругаясь шёпотом, побежала за ней Платонова. — Не смей так делать! Это неприлично!

Это было в самом деле неприлично, и Лёнька побежал следом. Он очень со-жалел, что не обладает, подобно наглой Катьке, раскованностью. Если бы не это, он сам пошёл бы слушать под окошком.

Негодная девчонка уже сидела у стены и держала наготове широко открытый рот. Весь вид её выражал полнейшую решимость: мол, только пальцем тронь, как заору!

Лёнька подобрался ползком, как и Наташа. Вот будет дело, если их застука-ют!

— Скажешь ей, когда придёт, — раздался низкий голос Леха сквозь марлевую преграду от мух. — чтобы зашла ко мне на пасеку.

Бабушка Лукерья что-то невнятно проворчала.

— Я не могу её ждать. — ответил пасечник. — Я должен стеречь дом.

Он вышел. Сидящие под окном хотели уже потихоньку выбираться, как вдруг с удивлением услышали, как бабка Лукерья яростно плюётся.

— Ирод, чисто ирод! — ругалась она. А потом послышалось торопливое моно-тонное бормотание: старуха молилась!

Наташа с Лёнькой переглянулись. Ничего особенного, если подумать, не про-изошло. Но отдельные детали складывались в довольно подозрительную картину. Бабка Лукерья не любила пасечника Леха и это было вполне понятно. Ведь если Леший и впрямь соврал, если нелюдимый пасечник не родня старухе, то её непри-язненное отношение к цыгану имеет объяснение. Зато у её свояченицы с Лехом были какие-то свои тайны. Лех должен охранять свой дом — что всё это значит? От кого он должен охранять его, если туда свободен доступ не только для всей съё-мочной группы, но и для Наташи с Лёном?!

— Пойдём, спросим Лешего. — почему-то шёпотом предложила Наташа. И они почти ползком выбрались из-под окошка.

— Дядя Леший! — позвали они под окном у покосившейся избы экс-лесника. Никто им не ответил. Калитка не была заперта на крюк. Хотя обычно, как они за-метили, Леший очень старательно запирал её, чтобы не допустить проникновения в свой огород варюхинских нахальных кур. Оставшись без своего раджи, весь га-рем бестолково шастал по деревне. Вот и теперь в огороде копошились разно-цветные несушки.

— Дядя Кузьма! — снова позвали они, теперь уже с запущенного и захламлён-ного крыльца. Стук в дверь ничего не дал. Поторкались немного, подёргали за ручку. Обычно у блошинских запирали калитки от настырных кур, а двери как раз едва прикрыты — только, чтобы мухи не лезли в сени. Здесь же всё наоборот.

— Значит, опять ушёл к своим. — заключил Лёнька.

Но тут, словно в опровержение его предположения за дверями что-то упало и покатилось.

— Дядя Кузьма, так ты дома?! — крикнул в щель Косицын.

— Чего вам надо? — глухо раздался голос.

— Мы спросить! — подала голос и Наташа.

Внутри послышалась возня. Но дверь так и не открылась. Ребята подождали, потом снова постучали.

— Идите отсюда! — крикнул Леший. — Не буду я ничего рассказывать!

Недоумевая, оба отошли и заглянули за угол, в небольшой огород. На грядках нагло рылись куры, а ещё одна несушка застряла в разросшихся кустах малины. Она жалобно вопила, не в силах вырваться из плена. Наташа поспешила придти на помощь несчастной глупой птице. А Лёнька обернулся и глянул в грязные низень-кие окна. В одном из них торчала физиономия экс-лесника. На бледном лице, за-росшем серой бородой и лохматыми бровями, торчали выпученные дикие глядел-ки. Леший зыркнул в глаза Лёну и торопливо скрылся прочь.

Высвободив курицу, оба удалились. Была идея заглянуть ещё и к близнецам Варюхам.

— Подожди, тут требуется хитрость! — остановил Наташу Лён. — Так просто они могут не открыть. Надо принести подарок.

Прибежав домой, оба миновали загоравшую на одеяле Зою. За верандой что-то колотил, пилил и резал дядя Саня. А напротив, около домика бабки Евдокии шла вовсю возня и беготня. Сама она с довольным видом вышла за калитку, оста-вив позади себя всю рабочую группу, нещадно топтавшую траву в её запущенном многие годы огороде. Бабка Евдокия направилась было к Лукерье.

— Баба Дуня! — окликнули её.

По заросшей муравой дорожке к ней спешили свободные от работы на сего-дня молодая исполнительница роли фермеровой жены и пожилая костюмерша Виолетта.

— Баба Дуня, скажите, куда за ягодами пойти? — спросили женщины.

— Какие ж ягоды, мои хорошие? — удивилась бабка. — Ещё не время. Земляника-то поспеет через две недели.

— Ну-уу! — протянули разочарованно женщины. И тут же придумали новую идею:

— А если листьев набрать для чая?!

— Ступайте, голубки. — согласилась бабка. — Только в эту сторону идите. Там нет болота, места сухие.

Она махнула рукой.

— А мы знаем, в другую сторону нельзя ходить. Там Бермудский треугольник. — отвечали женщины.

Они ушли, а бабка Дуня смотрела вслед им и смеялась. Это ж надо: Бермуд-ский треугольник!

Она обернулась. У калитки стояла бабка Луша. И холодно смотрела на своя-ченицу.

— В дом не входи. — сказала она. — У меня над косяком иконка остробрамская.

— Не думай, не пойду. — усмехнулась Евдокия и оглянулась.

— Лех приходил. Сказал, что ждёт тебя. — сухо произнесла старуха. Все свои рубленые фразы она произносила чисто, без обычного матерка.

— А чего не подождал меня?

— Я не советчица Леху твоему. — ядовито отвечала Луша. — Говорит, что дом стеречь должон.

Евдокия снова оглянулась и прислушалась. Острыми глазами она обшарила семёновский забор и густо росшие за ним заросли одичавших многолетников. Улица на удивление была пуста. Лукерья всё не уходила от калитки и молча про-должала ждать. Тогда её свояченица повернулась и пошла, сопровождаемая враж-дебным взглядом.

— Виктор, тебя Борис зовёт чего-то. — бросил поздно вечером один из техни-ков, пробегая мимо.

— Сейчас приду. — отозвался тот, прервав на минуту беседу с Семёновым о в видах наживки и особенностях лова подлёщика на Волге.

— Ну, что? — спросил он, забираясь в передвижную монтажку в недрах трей-лера.

— Ничего не понимаю, — отозвался едва освещённый приглушённым светом оператор. — Смотри сюда.

Он указал на монитор.

— Ты помнишь, как сегодня погас свет? Мы потом переснимали дубли, но тол-ку никакого — Марианну как заело. Бревно и то было бы одушевлённее.

— Ну, помню. Что ж такого? Она так выложилась в первом дубле, а тут такая идиотская накладка с этим светом. Придётся переснимать в другой раз.

— Не придётся. — ответил Борька.

— Что значит?

— Смотри внимательно. Я прогоню покадрово.

На экране виднелась неподвижная Марианна. Едва заметными рывками она приближала руку к воде в кадке. Борис немного прибавил скорость. Вот рука де-вушки погрузилась в воду. Медленно и смазанно взлетели брызги.

— Смотри, смотри. — затаив дыхание, проговорил Борис.

Марианна открыла рот в беззвучном крике. Она рвалась обратно, но что-то словно держало её за руку.

— Отлично сыграно. — ничего не понимая, ответил режиссёр.

Он помнил этот момент. Марианна была выше всех похвал. Игра была такой, что он сам поверил в её ужас. Когда она вглядывалась в кадку, Виктору показа-лось, что там и в самом деле что-то есть. Он даже подумал, как потом получше домонтировать эти кадры спецэффектом. В зеркале воды должно быть видным нечто действительно вселяющее ужас. Пока же всё было превосходно. Кондаков ожидал, что вот-вот на экране всё исчезнет. Через секунду должен погаснуть свет. Кто-то из осветителей попрётся покурить наружу и заденет шнур.

— Вот оно!

И оба впились в экран глазами. Свет погас, но только на мгновение. Мигнула и свеча, которую держала Марианна. Но, вместо того, чтобы исчезнуть, как было на съёмках, огонёк снова разгорелся. Но на этот раз он был совершенно чёрным! Тем более был странен тусклый свет, расходящийся от него, как солнечная корона при затмении. В этом диком свете всё выглядело фантастично. Но не это было страшно! Марианна с беззвучным криком заваливалась назад. А из кадки за ней тянулась совсем живая рука! Потрясённые режиссёр и оператор видели, как паль-цы этой несомненно женской руки плотно охватили ладонь актрисы. Как крепко сжались. Марианна не переставала кричать. Они слышали тогда этот дикий вопль. Но длился он примерно лишь секунду. Вот в страшном, неестественном свете она начинает медленно бить левой рукой по этим пальцам. И роняет свечку в воду. Тогда действительно все почернело.

— Не всё ещё. — проронил охрипшим голосом Борис.

Камеру он тогда не выключил, спустя ещё секунду дали свет. И в кадре воз-никла бессильно лежащая на лавке Марианна. Она уже не кричала и была не толь-ко в сознании, но и даже соображала. Спасибо, Борьке, он запечатлел эти бесцен-ные кадры. Её лицо было настолько правдоподобно объято ужасом, настолько по-трясало! Такого эффекта добиться сложно даже от опытных актёров. Но теперь понятно, что нечеловеческий ужас на лице этой бесталанной дивы был непритвор-ным!

— Но этого не может быть! — севшим голосом проронил Виктор.

— Почему не может? — прошептал Борис. — Я слышал, мне рассказывали по се-крету. Я думал всегда, что это просто байки у костра. Я думал, просто набивают себе цену. Бывали случаи, когда происходили чудеса. Сама собой восстанавлива-лись запорченные материалы. Горели без электричества софиты. В кадрах были привидения. Происходили чудеса. Кино, Виктор, это само по себе волшебство.

— Я тоже слышал всякие рассказы про «Макбет». Ты думаешь, что это кол-довство? Что наговор на кадке был подлинным?

— Не знаю. Когда старуха заговорила не по тексту, я подумал: чёрт с ней, пусть болтает. Потом заменим голосом дублёра. Но у неё всё вышло так хорошо, я потом прокручу тебе. А голос-то какой!

Борис остановил кадр. Они сели на вертящиеся стулья и посмотрели в глаза друг другу.

— Мистика какая-то… — проронил Виктор.

— Конечно, мистика. — почему-то шёпотом ответил оператор. — Старушка наша не простая!

Он оглянулся.

— Скажу и более тебе: Евдокия — ведьма!

И оба прыснули со смеху.

ГЛАВА 12. Кто живёт в доме Семёновых?

О картушах не было ни слуху. Две женщины, возвратившиеся из прогулки по лесу и оживлённо болтавшие, ничего подозрительного не видали. Правда, Лён с Наташей и не рискнули спрашивать. Он вообще уже сомневался, что видел каких-то зверей тогда ночью. Может, это им привиделось. Говорящие зверьки! Опреде-лённо, луговые опята обладают галюциногенным свойством! Лён уже сомневался и в том, что они адекватно восприняли и своё последующее перемещение на Се-лембрис. Теперь запоздало ему пришли в голову кое-какие идеи. Но почему так перепуган Леший?

Наташа с Катькой играли на дороге в бадминтон, а Лёнька отправился к Семё-нову кое о чём спросить.

— Дядя Саня, ты давно не разговаривал с Кузьмой? — дипломатично подкатил-ся он к Семёнову.

Тот оставил своё занятие. В доме многое требовало ремонта и переделки, по-этому мужик был каждый день занят делом. Хотелось к будущему лету привести дачу в полную готовность, чтобы можно было привозить сюда друзей.

— Нет. Не разговаривал. А что?

Узнав, что Леший подозрительно скрывается от всех, дядя Саша рассмеялся. Да у Лешего всегда так. Стоит ему протрезветь, как начинает глючить бедолагу. Однажды, ещё двадцать лет назад, он выбежал на улицу с топором и кричал, что за ним черти гонятся. Вот и теперь, наверно, выпил все припасы самогонки и стра-дает.

Лён задумался. Что же, ему теперь нести старику бутылку, чтобы поговорить с ним? И решил, что лучше постучаться к Варюхам. С этой целью он проник к пи-щевым запасам. Недолго думая, взял пару пачек чаю, пакет песку и банку сгущён-ки. Хватит с них.

К Варюхам он пошёл один. Наташе не захотелось нюхать запахи стариковс-кого жилья. Слишком уж это напоминало недавно сгинувший призрак бабушки из Костромы.

Старый домик близнецов стоял последним по улице. От всех его отделяли разросшиеся заросли черёмухи. Почерневший, хилый заборчик, не сдерживал вездесущих кур. Они свободно проходили между досок. Весь палисадник был за-топтан и загажен. Зато дальше, где был огород, все дыры прикрыты ржавыми лис-тами железа, толи, сложенными коробками из-под макарон и печенья. Иные дыры замотаны проволокой и верёвками, заложены дощечками. Дверь болталась на од-ной петле. И вообще всё жилище Варюх являло собою вид нищей и одинокой ста-рости. Как они тут живут зимой?

Старики всегда были вдвоём, как графини Вишни из мультфильма про Чипол-лино. Вот и теперь они сидели на завалинке и щурились на солнышко. Узнав про приношения, седые вишенки обрадовались и залопотали. Трясущимися руками они похватали все подарки и потащили их в дырявые сени.

— Эй, деды! — позвал в завоньканную темноту Косицын. Никто не откликался. И он прошёл немного дальше. За драной занавеской скрывался вход в жильё. Кру-гом валялся мусор. Множество разрозненных пар обуви, грязные тряпки на сте-нах, обломки черенков от граблей и лопат. Множество дырявых вёдер и груды та-кой же бесполезной чепухи. Старики Варюхи были настоящими барахольщиками. Тут же валялись в коробке коклюшки, вырытые ими из захоронка, где запрятал мусор Семёнов.

— Деды, вы где?

Из захламлённой горницы доносились звуки ссоры. Старики делили сахар.

— Вы к Лешему давно не заходили? — поинтересовался Лёнька.

— Чего к ему ходить? — сварливо отозвался один белоголовый одуван. — Он у нас кур ворует.

— Ну, так уж и ворует! — усомнился Лёнька. — Я видел сам, они к нему в огород налезли и запутались в малине. Он из дому и выходить боится почему-то.

Старики его не слушали, они не знали, как поступить со сгущёнкой. И стали ковырять банку большими ножницами. Ничего путного добиться от них не уда-лось. Потоптавшись ещё немного среди вони, пыли и хлама, разведка потопала на улицу.

— Он картушей боится. — сказал за его спиной один белоголовый одуван. _ Они у нас кур воруют. Скоро всё утащат.

И более ничего не произнесли, поскольку занялись сгущёнкой.

Пока Наташи с ним рядом нет, следовало проверить одну идею. Для большей точности Лён отправился на то место, откуда они оба перенеслись позапрошлой ночью на Селембрис. Чтобы не попасться ей на глаза, он пошёл в обход через ого-роды. Впрочем, огороды — громко сказано. Когда-то тут и в самом деле были ого-роды, теперь — заросшее кустарником и сорною травою заболоченное место. Не-много дальше начнётся Бермудский треугольник.

Продираясь сквозь кусты, он обнаружил доказательство того, что старики не врали. Заросли скрывали разбросанные перья, в которых Лён без колебаний при-знал вчерашнюю пеструшку, освобождённую из колючего плена. Кто тут браконь-ерит?

По застеклённым окнам сразу узнавалась веранда семёновского дома. А он крайний. Если взять немного влево, то можно сразу выйти на дорогу. Лён так и сделал. Спустя немного времени, весь изодравшись среди одичалой малины, он выбрался к заросшему густым люпином рву. Тот давно не чищен и поэтому не выполнял своего предназначения — защиты от пожаров. По торчащему на его краю игрушечной избушке, Лён понял, что вышел правильно. Рядом с этим оберегом должны валяться останки куриного шейха, растерзанного картушами.

Лён невольно глянул внутрь избушки. За грязненьким стеклом лежала на боку давно погасшая лампадка. А в день приезда она горела и хорошо была видна во тьме. Но у Лёна не было с собой ни спичек и ни зажигалки. Да, может, не так её положено зажигать.

Он выбрался на дорогу и пошёл, прислушиваясь и оглядываясь. Всё здесь бы-ло совсем не так, как ночью — ничего ужасного. Но, если картуши не миф, то день для них не страшен.

Вот, приблизительно отсюда они и перенеслись с Наташей. Сейчас около двух часов. До вечера он всяко обернётся. Лён сосредоточился. Привычное сияние возникло сразу. На мгновение исчезли звуки. И тут же оказался в темноте. Значит, на Селембрис ночь. Высоко над головой в лунном свете, как тогда, смыкались бе-резовые кроны. И на краях узорчатой листвы красиво серебрился лунный свет.

— Свет Дивояра! — и под пологом леса послушно вспыхнула иголка. Так, кар-тушей нигде не видно. И это скорее хорошо, чем плохо.

Деревня утопала в темноте. Если бы не яркий свет луны, здесь царил бы не-проглядный мрак. Лён растерялся. Он как-то не подумал, что будет делать в селе-мбрийских Блошках ночью. Можно, конечно, выскочить отсюда. Но это он всегда успеет сделать.

В окнах семёновского дома едва теплился свет. Как и тогда, в деревне явно не имелось электричества. Лён потушил иголку и пошевелил калитку в свой дом. Вернее, в дом Семёнова. Он удивился: оказывается, здесь незаперто, только наки-нута верёвочная петля на столбик. И так прошёл внутрь палисада.

— Кто там? — раздался голос за окошком.

— Я заблудился. — соврал разведчик. — Мы тут приезжие, я местности не знаю.

— Входи, не заперто. — беззаботно отозвался женский голос.

Ночью и не заперто?!

Лён толкнул дощатую дверь в сени и вошёл. Внутри было темно, как у каша-лота в брюхе. Но тут же скрипнула легонько дверь и в проёме показалась рука со свечкой.

— Где ж тебя, сердешного, носило?

Удивительно, но голос был не старым.

— Мам, кто там? — раздался детский голос.

— Какой-то городской по лесу заблудился. — ответила молодая женщина, впу-ская Лёна.

Она посветила свечой ему в лицо.

— Откуда будешь?

— Из Нижнего. — быстро ляпнул он.

— Из Нижнего Тагилу? — удивилась женщина. — Эк занесло тебя! Ну заходи уж, коль явился.

Лён быстро огляделся. Впрочем, трудно что сказать так сразу. Планировка у пятистенков однотипная. Из второй комнаты вылезла девчонка в застиранном платьишке. Любопытно пяля на гостя огромные глазищи, она не забывала засу-нуть в рот кулак.

На бревенчатых стенах висели в рамках фотографии. Тусклые, слегка под-ретушированные снимки хранили образы танкистской четвёрки в шлемах, кар-тинно расположившейся на фоне КВ. Был молодой мужчина в гимнастёрке. Была широколицая пара молодожёнов с донельзя серьёзным выражением. Был с выта-ращенными светлыми глазами и тщательно зачёсанным вихром мальчишка, судя по всему, ровесник Лёну. Было и множество других. Развешаны на стенах руш-ники.

Гость торопливо глянул в угол. Там теплилась лампадка перед неясным, стёр-тым ликом на ветхонькой бумажной иконке с загнутым краем.

Не зная, как себя держать с незнакомыми жильцами, он засмущался.

— Давай, попей-ка молока. — сказала женщина, спускаясь в подпол. Такой точ-но был и в доме у дяди Саши, только делать в нём было нечего — ничего в нём не хранилось.

— Тебя как зовут? — шёпотом спросила девочка.

— Меня — Леонид. А как тебя?

— А я Пелагея.

— А мамку как? — удивился он.

— И мамку Пелагея.

Старшая из Пелагей выбралась из подпола с крынкой молока. Потом отрезала большой ломоть ржаного хлеба.

— Вам, чай, городским-то, непривычно. — засомневалась она. — Вы, чай, к пше-ничному привыкли.

— Мы ко всему привыкли. — успокоил её Лён.

— Ну, как там, на миру? — спросила женщина, подперев рукою щёку и глядя на Лёна, пока тот старательно изображая аппетит, ел хлеб и пил холодное, ужасно вкусное молоко.

— У вас корова? — уходя от темы, спросил он.

— Да. — словно удивившись, ответила женщина. — Ты, чай, устал. Давай-ка по-стелю у печки. А завтра проводим до дороги.

Она отправилась в маленькую комнату. А Лён, пользуясь возможностью, по-добрался к настенному отрывному календарю. Листы у него не отрывались, а аккуратно заправлялись за резинку. Глянул на лист и замер ошарашено: сороковой год!

Он лежал на каких-то старых шобонах у печки и всё не мог заснуть. В окно светила полная луна. По выскобленному некрашенному полу пролегали резкие и яркие полосы света. Было о чём подумать.

Сороковой год. Последний предвоенный год. Потом начнётся голод и раз-руха. Впрочем, что это взбрело ему в голову? Это же Селембрис! Непонятно, по-чему, но из времени выбран именно сороковой год. Из всех деревень выбраны Блошки. О Нижнем Новгороде, понятно, тут никто не знал. Тогда это был город Горький. Зато знают о Нижнем Тагиле. Интересно, что они сказали бы, если бы узнали, что совсем неподалёку отсюда, на горе стоит крепость, с которой в другом мире начал существование Нижний Новгород? Впрочем, на Селембрис многое совместимо. Ладно, слишком много загадок, на которые пока нет ответа. Завтра он вызовет Сияра и совершит облёт местности.

Над носом Лёна нависла сияющая веснушчатая физиономия с восторженной улыбкой от уха и до уха. В улыбке недоставало штук шести зубов.

— А хочешь, посмотреть, как мы с мамкой и с папкой на фотокарточке?

В первое мгновение показалось, что он спит в своём доме, только почему-то на полу у печки. А девчонка, которая его разбудила — Катька.

Лёнька быстро встал и направился следом за маленькой Пелагеей в другую комнату. Там стоял старый знакомец — монументальный комод с застеклённым верхом. Только выглядел он совсем новым и был украшен деревенским кружевом, по которому стояли всякие фаянсовые собачки, слоники, лошадки. За стеклом красовались разрозненные чашки с блюдцами и прочие сокровища.

Пелагея достала огромный и тяжёлый альбом в дерматиновой обложке и при-нялась торопливо перебрасывать его картонные страницы.

— Вот мы в городе… Там такая ателье. Там карточки можно сделать.

На среднего размера карточке в самом деле сидели трое — строго причёсанная и очень серьёзная Пелагея-старшая, молодой мужик в светлой рубашке и Пелагея-младшая.

— Там дядька врун такой! Сказал, что будет птичка и обманул!

Лён не слушал, что говорит ему девчонка. Что происходит в этом месте? По-чему в селембрийских Блошках застыл сороковой год?

— У тебя мама в колхозе работает? — спросил он.

— Ага. Здесь все в колхозе. — и продолжала что-то говорить.

— А как вам фамилия?

— Мы Васины.

— А разве не Семёновы?! — поразился Лён, вспомнив разговор с бабкой оз дома напротив, когда они с Наташей попали сюда в прошлый раз.

— Семёновы живут в Матрёшине. — был ответ.

Оставаться в гостеприимном доме Васиных далее не имело смысла. Лён на-скоро перекусил всё тем же молоком и ржаным хлебом. Старшая из женщин ос-тавила им обоим поесть на столе. Завтрак был более, чем сомнителен. Так и не разобравшись, наелся он или нет, Лён выбрался из-за стола, ласково распрощался с Пелагеей-младшей и отправился восвояси.

Выйдя за калитку, он остановился и осмотрелся. Взгляд Лёна обратился к не-приветливому домику напротив. Тот, в котором прошлый раз они никого не за-стали. Чем-то этот дом ему не нравился. Было в нём что-то фальшивое.

Лёнька подошёл к забору, оглянулся. Улица пустынна. Все или на работах в колхозе, или делают вид, что заняты в нём. Может, эта автономная на Селембрис область не ограничивается деревней Блошки? Может, тут есть и Матрёшино, о котором говорила Пелагея? Может, тут в самом деле есть колхоз? Наверное, никто и не знает, что в настоящем мире была война, что такой страны — СССР — больше нет.

Вопросов было очень много. А странностей ещё больше. Поэтому, оставив колебания, Лёнька проник за ограду. В случае чего, заблудился. Дом стоял откры-тым, как и раньше. Здесь никто никого не боялся. Из темноты не доносилось ни звука. Всё тот же нежилой запах. Осмотр комнат ничего не дал. С последнего по-сещения здесь ровным счётом ничего не изменилось.

Лён выбрался наружу, всё ещё насторожённый.

От бани доносился негромкий шум. Заинтересованный разведчик направился туда. Внутри явно шла возня. Поболтавшись вокруг бани и ничего не услышав толкового, кроме неясных голосов, Лён рискнул проникнуть внутрь. Но не успел обойти угол, как услышал дикий крик. Кто-то вопил так отчаянно, словно повстре-чался лицом к лицу с собственной смертью.

Ужас пронзил Лёна от пят до макушки. Он рванулся за угол и налетел на баб-ку Евдокию. Свояченица бабушки Лукерьи, которой тут, на Селембрис, быть не должно! В сороковые годы она была ещё девчонкой!

— Куда суёшься, рыжий?! — зашипела она и дернула его за рукав рубашки.

От этого неожиданного рывка Лён описал кривую и, потеряв равновесие, сва-лился внутрь банных сеней. Там он покатился по полу среди множества откуда-то взявшихся толстых шнуров, уцепился за один, дёрнул и оказался в темноте. Со скрипом распахнулась дверь и едва не снесла Лёньке черепушку.

— Что там у вас? — взревел знакомый голос. — Немедля дайте свет!

— Виктор Палыч! — заорали голоса. — Какая-то зараза вырубила свет!

Вокруг шло неистовое шевеление. Кто-то искал фонарик и ругался. Лёнька пополз на выход, чтобы не отвечать за содеянное. Выскочил за дверь и поспешно убежал за угол. Там сел у задней банной стенки и отдышался.

Блин, во что это он вляпался?! Это же явно съёмки! Такое впечатление, что он на минуту попал обратно в свой мир, где было электричество, где были все знако-мые люди! Там, в этом мире, он сидел с Наташей и Катькой на лавочке у своего забора и мирно наблюдал всю эту суету вокруг бани.

В голове царил кавардак, полная неразбериха. Лёнька осторожно выглянул и посмотрел на дверь бани. Та была плотно затворена. Вокруг снова ни души. Не-ужели, морок?! Наверно, померещилось.

"Где я, в каком мире?" — растерянно вопрошал он сам себя. До сих пор он всегда точно знал, где находится: в своём мире или на Селембрис. А теперь не знает, что и думать. Одно ясно: надо продолжать разведку.

Лён вышел за калитку и задумался: куда двинуть дальше? Судя по солнцу, время шло к вечеру. Заслышав жестяное бряканье, он обернулся и увидел стадо коров, голов на десять.

Неторопливые пеструхи и бурёнки шли по улице, роняя большие, пышные, пахучие лепёшки. Равнодушно взглянув на Лёньку своими томными очами, они важно прошествовали мимо, неспешно охаживая себя по бокам хвостами. Боль-шие розовые вымена мотались под брюхами. С глубоким фырканьем коровы сво-рачивали в открытые калитки. Отовсюду слышались ласковые призывы.

Случайно увиденная деревенская идиллия умилила Лёньку. Следом за корова-ми брёл пожилой пастух, за ним волокся по траве длинный хлыст. Не обратив вни-мания на стоящего столбом незнакомца, мужик проследовал немного дальше и свернул в избу, стоящую на том месте, на котором в мире Лёньки имелась лишь захламлённая проплешина.

— Кого ты ищешь, мальчик? — раздался за спиною голос.

Косицын быстро обернулся. Перед ним стоял актёр Карсавин.

— Никого. — отозвался Лёнька, ещё не зная, что сказать.

— Ты к кому приехал? — спрашивал приветливо, обходя его, молодой человек.

— К Семёновым.

Однажды это сработало.

— Это к каким?

— Они в Матрёшине живут. — выдал недавно добытые сведения Лён. — А вы где живёте?

— У пасечника. — охотно ответил Карсавин. — Он мне дядя.

Это уже не было большой новостью.

— А кто здесь живёт? — поинтересовался Лёнька, указав на подозрительный домик.

— Бабка Марья. — ответил Карсавин. Он уже двигался по дороге по направлению к фазенде пасечника. Лён не отставал. По дороге им попался дюжий мужик.

— Здорово, Митрофан! — приветствовал его Карсавин.

— Кто это? — спросил шёпотом Косицын.

— Кузнец местный, Варюхин. А что?

Значит, батя "двух энтих обормотов" — близнецов Варюх — тоже живёт в Се-лембрис. И тут он совсем не старый. Может, где-то тут бегают два неразлучных пацана, похожих на вишенки.

— У кузнеца есть дети? — спросил, почти не сомневаясь в ответе Лёнька.

— Не знаю. — удивился актёр. — Я не местный.

Они дошли до жилища пасечника. Никаких столбов линии электропередачи не было и в помине.

— Дядя Лех! — крикнул Карсавин.

Никто не отозвался.

— Давай, мёдом угощу. — предложил Карсавин.

Лёнька с удивлением вдруг понял, что очень голоден. От завтрака не осталось и следа сытости, хотя прошло едва ли часа два. Прошлый раз им с Наташей тоже пообещали мёду, только ничего они не получили. А ведь тоже были голодны.

Нравы тут очень просты, и Лёнька последовал в дом за Карсавиным. Тот уг-лубился в темноту каких-то хозяйских помещений и чуланов. Косицын же наме-ренно отстал и тихонько спрятался за одной дверью.

Комната была обставлена очень скромно. Старый диван, стол с клеёнкой, па-ра стульев. Едва Карсавин скрылся в каких-то тёмных переходах пасечникова до-ма, Лёнька тут же вскочил и кинулся в ту комнату, где происходили накануне съёмки.

Первое, что бросилось ему в глаза, был телевизор. Телевизор «Панасоник» в сороковом году!

Эта комната никак не могла принадлежать прошлому. Обстановка выглядела несколько странно. Впрочем, ничего странного. Это та самая комната, в которой происходили съёмки фильма. Все декорации остались на месте до следующего эпизода. Только аппаратура отсутствовала. Как всё это объяснить? Селембрис продолжала удивлять: в воссозданном локально фрагменте жизни сороковых го-дов присутствуют следы из лёнькиной современности. И было это всё ужасно интересно, если бы не картуши. Расследовать такую историю — сама мечта!

Карсавин всё не шёл и Лёнька выглянул из комнаты. От входа слышались не-ясные голоса. В коридор пробивался свет извне. Пойти и посмотреть? Что за сюр-приз на этот раз? Лён машинально взглянул на часы. Уже два пополудни?! Быст-ро! И далее уже не колеблясь, вышел из дому наружу.

Как он и думал, Карсавин забыл о нём. Актёр уже сидел с пасечником Лехом под навесом на пластиковых стульях и оба оживлённо о чём-то болтали.

Пасечник увидел Лёньку и примолк. Карсавин тоже обернулся.

— Ну, я пойду. — сказал ему Косицын, в небольшой досаде оттого, что его вто-рой раз так обманывают с этим мёдом.

— А чего так скоро? — спросил Лех. — Мёду хочешь?

— Спасибо. — с иронией ответил Лён. — Уже угощали.

Желудок с новой силой напомнил о себе. Косицын был дико голоден, а мёду так и не дождался.

Сопровождаемый взглядами обоих, он направился в деревню и прошёл мимо столба электропередачи. Опять столбы?! Да что же это?!

Лён сидел в стороне от дороги и ломал голову. Происходит нечто фантасти-ческое. Он переносится в Селембрис, попадает в Блошки сороковых годов, а по-том непонятно как оказывается снова в современности. Оба раза он вышел через дом Леха. Вывод лишь один: дом пасечника каким-то образом служит переходни-ком между обоими мирами. А кто же тогда сам Лех? К тому же он, как сам сказал бабушке Лукерье, должен сторожить свой дом.

И Карсавин свободно мотается между мирами. К тому же он племянник па-сечника. Эти двое представляют собою тайну! А что происходило в бане?! Там же были съёмки! Старуха Евдокия принимала в них участие Наташа с Ленькой Сиде-ли на лавочке и видели, как она вместе со съёмочной группой заходила в свой дом. Но где она живёт между съёмками? Это в голову Лёньке не приходило.

Сплошные тайны. Блошки буквально наводнены сверхъестественными явле-ниями. Уехали и не вернулись две машины. Они сами едва пробились сквозь странный мираж. А эти картуши!

Он поднял глаза и тут же застыл в неподвижности. Мимо шла бабка Евдокия. Она не смотрела по сторонам и направлялась явно к Леху. Лён думал, что она сей-час пройдёт — и всё. Но не тут-то было! Старуха вдруг остановилась (Лён думал, что заметила его), приставила ладонь к глазам и стала вглядываться вперёд.

— Что так быстро? — приветливо спросила она.

— Завтра съёмки. — ответил знакомый голос Карсавина. — Надо подготовиться.

— А то приходи ещё. — так же добродушно сказала бабка. — Мы рады будем. Скучно у нас тут. Хорошо вот вы приехали.

Эти двое поговорили и разминулись, а Лёнька вышел из кустов и направился следом за Карсавиным. Актёр не оборачивался. Он дошёл до своего трейлера, где жил, и скрылся из виду. Почему он не квартировал у Леха? Это было бы естест-веннее, раз он племянник.

На часах Лёна было полвосьмого вечера. Примерно так он и рассчитывал. Сколько ни пробудь на Селембрис, вернёшься через несколько часов. Уже на под-ходе к дому стал слышен смех и лёгкие удары ракеткой по волану. Девчонки игра-ли в бадминтон.

Гонимый голодом, Лёнька проник на кухню. Нашарил там кастрюлю супу, ещё горячую и принялся торопливо хлебать из половника, чтобы кто-нибудь не начал задавать вопросов, почему он не явился на обед.

— Это что такое?! — раздался гневный голос. — Не можешь дотерпеть?

В дверях стояла Зоя. Она прошла на кухню и отобрала половник.

— Сейчас есть все будем.

Вошёл Семёнов, вытирая руки полотенцем.

— Зови девчонок и Антонину. — сказал он. — У киношников перекур на обед.

Лён так удивился, что забыл про зверский голод. Обед в их доме бывает в два часа. А сейчас восемь, даже девятый. Он машинально глянул на настенные часы. Там было только два часа — встали, наверное.

В дом с грохотом ввалилась Катька, следом шли Антонина и Наташа. Все то-ропились сесть за стол.

— А сколько времени? — растерянно спросил Лёнька. Похоже, здесь у всех не-правильно идут часы!

— Всё как положено, — ответила мама. — два часа.

— Что снимали сегодня? — спросил Семёнов Антонину, садясь за стол.

— Всякие чепуховые эпизоды. — ответила та.

Все ели, переговаривались, сплетничали, смеялись. Лён даже забыл о жесто-ком бурчании в желудке. Он слушал и с нарастающим изумлением убеждался, что ничего не понимает. Между его уходом на Селембрис и возвращением обратно практически не было зазора! Он ушёл около двух и вернулся почти во столько же! Такого не бывало никогда.

Антонина меж тем со смехом рассказывала байку, которую ей натравили ос-ветители. Эти обормоты с серьёзным видом взялись её разыгрывать: они утверж-дали, что видели вчера своими собственными глазами, как Лёнька ввалился в дверь предбанника и вырубил ногой провод!

— Этого не может быть! — воскликнула Наташа. — Всё время съёмок мы были вместе возле дома! Катька вот свидетель!

Тут взоры всех невольно обернулись к Лёньке. А тот сидел с таким видом, словно в него попала молния.

Что это было? Как можно выскочить во вчерашний день?! Он был в Селемб-рис, когда заглянул в баню, и попал в момент вчерашних съёмок?!

Этим летом он встретился с таким количеством загадок, сосредоточенных в районе крохотной деревни, что совершенно терялся в предположениях.

— Лёнь, что произошло? — тихо спросила его Наташа, когда выпала возмож-ность. Никого рядом не было и никто не мог услышать.

Недоумевающий Лёнька ей всё рассказал. Помочь ему Платонова не могла ничем. Перенестись в другой мир она более не может. Весь ресурс исчерпан.

— Эй, смотрите, что я нашла тут! — раздался из мезонина голос Катьки.

Неугомонная девица лазала без спроса на чердак и рылась в запылённых сун-дуках. Катька скатилась с лестницы, едва не разбив свой любопытный нос. И, не удержав в руках, уронила на пол большую, обтянутую тёмной кожей книгу. При дальнейшем исследовании выяснилось, что это старый альбом с фотографиями.

— Эх ты! — восхитился дядя Саша, выбравшись на грохот из дома. — Неужто не пожгли?!

Все вместе они отправились на веранду. Там, за старым столиком, покрытым весёленькой клеёнкой, все сгрудились и стали разглядывать потускневшие от вре-мени фотокарточки.

— А я ещё видала в рамках! — с довольным видом сообщила вездесущая Кать-ка.

— Были, были у мамки такие. — подтвердил Семёнов. — На стенах висели.

Они все вместе переворачивали толстые негнущиеся страницы. Дядя Саша кого-то помнил, кого-то — нет.

— Смотри, Катька, на тебя похожа! — пошутила Наташа и указала на хорошо сохранившуюся карточку. Между двух крайне серьёзных взрослых, незнакомого мужчины и уже известной Лёньке Пелагеи-старшей, сидела на высоком стуле и напряжённо ждала птичку маленькая Пелагея.

— Это моя мамка. — произнёс Семёнов. — Пелагея Петровна.

ГЛАВА 13. Эпизод на Марькином болоте

Среда ознаменовалась с утра противной моросью и хмурым видом неба. Не-даром с вечера пламенел пожаром запад! Несколько раз начинал идти и снова умолкал несильный дождик. Всё это оказалось более чем кстати. Кондаков обра-довался.

— Определённо, о нас заботятся какие-то незнакомые нам боги! — сказал он оператору.

Сегодня планировали съёмки на болоте. Требовался сумрачный и серый день — как раз такой, что был сегодня. Погода накуксилась так капитально, что стало ясно: у них будет целый день для съёмки эпизода. Ко всему притащился мрачный от трезвости Леший. Он отказался от водки и теперь смирно сидел и ждал, когда вся съёмочная группа нагрузится своим переносным инвентарём. В трезвом виде экс-лесник был тошнотворно скучен: ни болтовни, ни анекдотов, ни сплетен.

В эпизоде опять была занята только Марианна. Ей предстояло месить грязь в болоте. Якобы она ищет сбежавшую в безумстве фермерову жену. У актрисы, иг-рающей роль этой самой жены, было очень мало текста. Да и до неё ещё ни разу не дошло дело. Поэтому на Марианну дулись все, кому не лень. Но сама модель была невозмутима. Ни на кого не глядя, она даже лишний раз не шевелилась. Её красивое и малоподвижное лицо было надменно вздёрнуто. Красавица куталась в роскошную шерстяную кофту.

Актёр Карсавин тоже в этом эпизоде не участвовал, но отправился вместе со всей группой. Наверно, решил, что надо быть побольше на виду.

Кондаков, Борис, Димка и все, кто был задействован в работе, предусмотри-тельно надели резиновую обувь и запаслись плащами. Все плащи были однотип-ными — жёлтые пластиковые, с завязочками и капюшонами. Отчего вся группа походила на стадо вышедших на прогулку гигантских цыплаков. И только Мари-анна оставалась в лёгких босоножках.

Все направились следом за дядькой Лешим. Он отлично знал болота и все тропинки через них. Неизвестно как, но Кондаков добился от непутёвого экс-лес-ника кристальной трезвости и максимального серьёза. Накануне они целый день ползали с ним по болотам. Теперь, двигая по мокрой тропе за вмятинами от лес-никовских кирзачей, Кондаков с большим энтузиазмом расписывал, как прокла-дывали тут вчера дорожки из плетёной лозы и доски. Всё это дело должно быть скрыто под водой. Так что когда главная героиня пойдёт по болоту, будет казать-ся, что она едва не тонет.

Борис деловито шнырял среди осветителей, всем обещая в случае повторения недавних безобразий громы небесные и вечные мучения в преисподней.

Вся группа расположилась на сухом местечке. Кто расселся на траве, кто — на припасённых стульях. Хорошо ещё, что Блошки почти необитаемы, а то сейчас бы торчало на берегу с разинутыми ртами всё её ничем не занятое население. Но де-ревенские старухи и старики очень нелюбопытны, они словно и не замечали всей суеты, которая творилась в их деревне. Даже Леший, который поначалу с большим энтузиазмом отнёсся к появлению приезжих, теперь был скучен и неразговорчив. Впрочем, последнее радовало всю руководящую верхушку.

— Слушай внимательно. — назидал актрису Кондаков. — Здесь вокруг тебя с ка-мерами никто ходить не будет. А снимать надо с разных ракурсов. Поэтому слу-шай все указания. Твоя задача — не бегать слишком быстро. И в то же время изо-бражать, что ты дико перепугана. Представь себе, ты идёшь меж кочек, а из воды к тебе тянутся руки мертвецов! Бросаешься туда — они оттуда! Бросаешься сюда — они и тут! Кошмар, кошмар! Ты в ужасе. Ревешь, руками машешь, отбиваешься. А они всё лезут, лезут! Тебя хватают за подол, тащат в воду, хотят в трясине уто-пить! Но, смотри, и в самом деле не свались с досок! Пока мы до тебя долезем, те-бя и в самом деле мертвецы сожрут!

Все засмеялись.

— Так вот. — продолжал невозмутимо режиссёр. — Далеко тебе идти не надо. Там дальше в кочку воткнут колышек. Это конец пути. Как наткнёшься на него, так поворачивай назад. Но не просто шлёпай по воде. Проделывай всё то же, что и до того. А мы потом соединим фрагменты и получим полную картину.

Марианна слушала, не глядя на него. Кажется, больше всего её занимали собственные ногти. Она рассматривала маникюр с таким вниманием, словно по-дозревала, что видит его в последний раз таким красивым. Эта её идиотская Мане-ра всех порядком потешала. Особенно насмешливо шепталась актриса на роль фермеровой жены. Она была довольно молода, но уже успела сняться в несколь-ких фильмах, правда, в эпизодических ролях. Поначалу Кондаков рассчитывал именно её снять в главной роли, но со спонсором особо не поспоришь. И Дина По-номаренко компенсировала неудачу тем, что на ушко хихикала с костюмершей Виолеттой над бесталанной Марианной. Эти спонсоры полагают, что режиссёры способны делать чудо: из бездарной провинциалки с мизером эмоций сотворить актрису! Уж легче из манной каши приготовить шашлыки!

— Интересно, а страховочный конец к ней не привяжут? — с озабоченной ми-ной спросила фермерова жена. — Вдруг она заблудится и сойдёт с дорожки!

— Ну что ты, Дина, — не слишком тихо ответила ей Виолетта. — Это же не цирк! Страховка будет видна в кадре.

— Я не предлагаю вязать к поясу. — не соглашалась та. — А вот за щиколотку — можно! Ноги всё равно не будет видно под водой.

— Знаете, — влез в диалог Димка, молодой помощник осветителя. — в прилич-ных фильмах на такое дело берут дублёра.

— У нашего спонсора не было дублёра. — ядовито отвечала Дина. — На что ему дублёр? Кого дублировать?

Марианна на все эти разговоры обращала ноль внимания. Возможно, она да-же и не поняла столь тонкий юмор — слишком много подкоркового вещества.

— Виктор, — как всегда, на французский лад обратился к режиссёру Борис, — как бы в самом деле наша Матильдочка не ряхнулась в трясину!

Тот и сам был обеспокоен. Нет гарантии, что девочка не оступится и не упа-дёт с дорожки.

— Леший, здесь можно утонуть? — спросил он печального и трезвого экс-лес-ника.

— Запросто. — ответил тот. — Здесь что ни год, так люди тонут. Дурное место.

— А зачем же лезут? — не удержался Борька.

— А кто их знает! — легкомысленно пожал плечами Леший. — Кто думает, что клюква есть, кто заблудится, а кто по пьяни. Поедут за грибами всей конторой, припрутся на автобусе да после выпивки и в лес.

Виктор огляделся. Место впрямь дурное. Поросшее чахлыми берёзами и по-лумёртвыми осинами, кочковатое болото казалось недвижимым. Над чёрной во-дой едва заметно вился пар. Густая зелень мхов на мелких островках и туман в пустых вершинах засохших от изобилия воды жердеобразных деревец.

Природа идеально подходила к замыслу. И погода лучше не придумать. Если он упустит шанс, придётся воссоздавать эпизод по кадру. Но кто сумеет отобра-зить в деталях тоскливый дух, царящий здесь? Как передать то чувство, от кото-рого словно бегут мурашки по спине. Похоже, среди присутствующих никто не ощущал, как Кондаков, своеобразия этого таинственного места?

— Не так тут далеко. — решил он. — В случае чего — доскочим. Как думаешь, Леший?

— Дело ваше. — нейтрально ответил тот. — Как судьба покажет. Марькино бо-лото как могила — своего не отпускает.

Актриса осторожно ступила ногой в указанное место. Под подошвой незримо запружинила неровная доска. Она замерла и оглянулась. На неё уставились Каме-ры. Девушка забалансировала и снова развернулась в сторону болот. Панорама впереди пугала. Под водой едва белела спасительная доска. Вторая нога встала на неё и стало немного легче. Опора, кажется, держала.

Марианна разогнулась и посмотрела по сторонам. Ну и гадость! Особенно отвратительна эта белесая пена, медленно кружащаяся между кочек. Гнилостный запах словно забивался в ноздри. Не должны так пахнуть болота.

Раньше, когда её звали не Марианной, а просто Люськой, она ходила в лес и собирала клюкву на болотах. Тогда она ещё пыталась что-то заработать честно. Продавала зимой на трассе мороженые ягоды, фасованные по килограмму. Тран-зитники брали хорошо.

Люська отлично умела лазать по болотистым местам. Ни за что на свете не полезла бы она в такое гибельное место. Этот Кондаков просто идиот — сам не знает, что задумал. Надо потом предупредить Карсавина, чтобы не соглашался на такое. Ему ведь тоже по сюжету придётся блуждать по болоту.

Она прекрасно контролировала обстановку. Шаталась, чуть не падала с до-рожки, заламывала руки, изображала страх. Пару раз валилась на колени и с ви-димым трудом вырывалась из грязи. Останавливалась и с дрожью оглядывалась по сторонам, словно искала спасения. Потом снова понуро шла вперёд.

Вдохновения в таком деле не требовалось, только воображение. Совсем, как в её работе. Представь себя со стороны, смотри на себя глазами того, кто тебя поку-пает. Он хочет, чтобы было чувство — сделай чувство. Он хочет, чтобы ты была бесстыдной — нет ничего проще! Застенчивой, смиренной, пугливой — есть в ассор-тименте. Раскованной, бесшабашной, наглой — есть набор готовых масок. Можно смешивать их, как коктейль, можно употреблять отдельно.

Мадам Коко очень ценила Марианну. Она говорила: Божий дар! Теперь Ма-рианна играла страх перед потусторонним. Леший говорил, что здесь много тру-пов? Наверно, страшно будет, если кто-нибудь из покойников поднимется из сво-ей могилы и протянет свои прогнившие пальцы к ней! Раскроет рот и заклацает зубами!

Как, интересно, эти киношники будут делать спецэффекты? Наверно, по-стараются, чтобы было страшно. Того, кто сидит перед видаком и лопает сухари-ки, очень трудно напугать. Ему всё время мало. В самые страшные моменты он на мгновение задержит дыхание, а потом снова сунет в рот сухарик. А вот окажись он на месте героя… Вот представляете себе, вы тащитесь по болоту, и без того-то нелегко, а тут…

Героине страшно. Отовсюду лезут мертвецы. Целыми когортами они подни-маются из чёрной отвратительной воды. Хватаются костяными пальцами за кочки. А сзади наступают новые ряды. Встают ногами на головы передних и лезут по ним, как по ступенькам. А на них ещё, ещё, ещё… Роняют челюсти, теряют руки-ноги. В грудных клетках, как в тюрьме, сидят лягушки. Из пустых глазниц глядят болотные ужи. С них сползает плоть и со смачным шлёпаньем падает обратно в воду. А оттуда вылезают руки и хватают гнилое мясо: моё, моё! Мертвецы дерутся за свои куски. Все они тянут, тянут, тянут руки к героине!

Ой-ё, как страшно! И тут выходит самый главный. Король. Пахан. Всем боссам — босс! На голове у него растут опята, а изо рта торчит змея. "Она моя!" — кричит урод и зовёт красотку в свои смердящие объятия. "Нет, нет! — кричит деви-ца. — Я не отдамся!" "О, дайте, дайте мне её! Я поглощу с неё всё мясо и воскрес-ну!" — скрежещет мертвечина.

— Спасите, караул! — пока никто её не слышит, кричит со смехом Марианна и отпихивается от воображаемых утопленников. Героиня пугается, как клушка. Впрочем, не надо плохо говорить про человека. Анастасия — девка боевая. Как она расправилась по сценарию с этими картушами! Взяла топор и пошла в атаку! А как она этой ведьме врезала — фермеровой жене!

Вот это как раз Марианночке и нравится. Однажды она возьмёт в руки бута-форскую секиру и будет портить дубль за дублем и при этом не забудет каждый раз хорошенько рубануть Динару по руке! Эта актрисулька думала, что её убогий юмор слишком тонок, чтобы дойти до нервной системы Марианны. Бедняжка, она не знает, что у Марианны вообще нет нервных окончаний!

На глаза актрисе попался колышек. Он белел на верхушке крупного островка. Если верить Кондакову, нужно дойти до колышка и повернуть назад. Она оберну-лась.

Сидящей на берегу группы не было видать. Туман всё скрыл. Вот блин! Зря старалась!

Марианна плюнула с досады. Как дура, изображала ужас, а ей никто и крик-нуть не пожелал, что на болото опускается туман. Тут в довершение всего закапал дождик. Ну что за гадство! Мало мокрых ног, теперь ещё и вся она промокнет!

Марианна повернула назад. Фиг с ним, с колышком. Теперь всё равно никто не снимает. Она шагнула на только что пройденное место и не сразу поняла, что произошло. Доски на месте не было! Девушка со вскриком ушла в воду. Но успела раскинуть руки и зацепиться за мокнущие в воде берёзки.

С трудом она выбралась на островок, где торчал колышек, и села в сырой хо-лодный сфагнум. Пока не сойдёт туман, двигаться нельзя. Глупая Марианна, забы-ла навыки! Она обхватила себя руками за плечи, сжалась в комок и принялась ду-мать о вилле на Багамах.

Сначала всё было очень хорошо, просто прекрасно. Девочка держалась заме-чательно. Её светлая фигура на фоне мрачного болота смотрелась почти сюрреа-листично. Как всё это будет в кадре! Потом дополним эту молчаливую нахмурен-ную топь таинственными звуками, тоскливым голосом выпи, зловещим булькань-ем и хлюпаньем. Будет соответствующее музыкальное сопровождение.

Виктор испытывал нечто вроде слуховых галлюцинаций, он словно наблюдал окончательно доработанные кадры. Болото отчётливо дышало. Оно испускало вздохи и стоны. Как будто приход незваных гостей растревожил чей-то сон.

Вскрик Бориса вывел Кондакова из оцепенения.

— Виктор, туман идёт!

Режиссёр вскочил и с досадой понял, что замечтался и не заметил, как на воду опустились белесые лохмы непрозрачной влаги. В ней почти скрылась размытая фигура Марианны.

— Назад давай! — крикнул Кондаков.

Он так и знал, что съёмки сорвутся! Надо было поторопиться с самого утра! А у них столько времени ушло на болтовню!

— Она не слышит. — с тревогой сказал Борис.

Полоса тумана проплыла и пространство немного рассветлелось. Марианна продолжала двигаться от них.

— Чёрт, мы так её потеряем из виду! — всполошился Немучкин. — Леший, что делать?

— А я что? — удивился тот.

— Только давайте без паники! — с раздражением воскликнул режиссёр.

— Что она делает? — спросил один из помощников, принимавший участие в подготовке настилов. — Куда она идёт?!

Тонкая фигурка миновала то место, откуда следовало возвращаться, и уда-лялась вглубь болот.

— Марианна! — закричали дружно все. Звук увяз в сыром воздухе, как в вате. Новая полоса тумана наплыла и видимость ухудшилась.

— Надо что-то делать! — нервно вскочил с места режиссёр. Он обернулся, ища глазами Лешего, и к своему недоумению увидел, что лесник исчез. Что такое?! Почуял неприятности и бежал?

— Почему она не повернула? — с нотками истерики спросил Борис.

Все они столпились на сухом месте у самого края воды. Женщины приподымались на цыпочки, словно это могло помочь увидеть, что делает в тума-не Марианна.

— Вот курица! — нервно проговорил Димка. — Проморгала колышек! Надо было в самом деле привязать страховку!

— Да кто же знал, что она попрётся так далеко?! — в отчаянии воскликнул опе-ратор. — Всё, что было нужно — пройти десяток метров!

Снова просветлело. Туман как-то странно двигался полосами, хотя ветра не было и воздух полностью недвижим. Мало того, наступила такая духота, словно не хватало кислорода. Казалось, что болото поглощает воздух. Испарения впитали запах гнили и раздражали горло. В разреженном тумане проступила топь, через которую была проложена тропа. Но в обозримом пространстве не было видно Ма-рианны.

— Придётся нам идти за ней. — предчувствуя дурное, произнёс Виктор.

Он вдруг представил, как идёт по скользким доскам, которых не видно под чёрной жижей. Как задыхается от испарений, как отчаянно боится, что из тумана вылезет рука и схватит его за плечо. Откуда-то пришли нелепые детские страхи.

Она сидела на островке и терпеливо ждала, когда туман рассеется. Совершен-но очевидно, что доска соскользнула и целостность тропы нарушена. Это всё не страшно, только паниковать не надо. На болоте паниковать нельзя. А вот просту-диться можно!

Девушка вскочила и принялась размахивать руками и маршировать на месте, чтобы разогнать кровь. Под подошву попался этот идиотский колышек. Марианна с досадой вырвала его и забросила подальше в сплошной туман.

— Что ты тут делаешь?! — раздался за спиной удивлённый вскрик.

Марианна обернулась так резко, что едва не упала в воду. Вот блин! Она уж было подумала, что в самом деле повстречала мертвеца!

На заросшем мхом островке стояла бабка Евдокия. Она была с корзинкой и в болотных сапогах.

— Как ты сюда попала? — удивлялась старуха.

Узнав, как обстояло дело, она неодобрительно покачала головой. Значит, Ле-ший подсобил? Навёл мосты? Хорошенькое дело! Ладно ещё, что Марианна не утонула. Нашли, кому довериться! Поганец просто вымогал у режиссёра деньги, поэтому и выбрал такое место. Здесь можно найти более безопасную и более жи-вописную натуру. И совсем необязательно прокладывать тропинки через самую топь. Неудивительно, что доски потонули. Удивительно другое: как Марианна не пропала. Наверно, негодяй рассчитывал, что ему заплатят за роль спасателя. Да, здесь тонули люди, но далеко не столько, как расписывает Леший.

— Иди за мною след в след. — сказала бабка Евдокия. — Я выведу тебя сторо-ной.

И первая сошла с маленького островка в неглубокую воду.

ГЛАВА 14. Пространство Виртуальных Трупов

— Завтра надо съездить в город. — сказал Кондаков.

В этот вечер все снова собрались во дворе гостеприимного дома Семёновых. Неожиданно счастливая развязка сегодняшнего происшествия вернула ему хоро-шее настроение. Но съёмки были сорваны. Целый день пропал, и какой день! Никто не решался лезть в воду за Марианной, только бегали по берегу и кричали. А сам Виктор досадовал на тот нелепый детский страх, который неожиданно вдруг навалился на него.

В разгар споров и взаимных обвинений из кромешного тумана, со стороны рощицы вдруг вышла виновница переполоха. Марианночка по обыкновению вы-глядела флегматичной. Её, похоже, даже нисколько не встревожило, что она едва не утонула.

— Где моя кофта? — сварливо буркнула она, и напялила на себя роскошный пу-ловер. Понятно, отчего она злится: такая ухоженная девица и вся в грязи!

— Марианночка, ты не заболела? — заискивающе подкатился к ней перетру-сивший Борис. Он уже представлял себе, что сделает с ними её драгоценный па-пик со своими откормленными бугаями.

— Пошёл в болото. — не глядя на оператора бросила звезда и босиком пошлее-пала в деревню.

Только потом она изволила поведать, что вывела её баба Дуся и что Леший крепко их всех подставил.

— Леший, отвори! — стучал потом в дверь к нему Виктор.

— Идите все отсюда! — крикнул Леший. — Ничего я вам не отворю! У меня ух-ват тут!

Кондаков плюнул и ушёл. Что в самом деле можно взять с оболтуса?! Если какой деревенский хитрован решил, что он незаменим в каком-то деле, что он уж постарается побольше выжать сала с комара!

— Нет, вот вы скажите, — горячился Кондаков. — отчего народ такой подлец?! Это ж надо, так озвереть! За бутылку водки готовы утопить! Вы только гляньте, что творится! В эфире каждый день сюжеты: как зять зарезал тёщу из-за двух рублей! Подростки ни с того и и с сего расчленяют одноклассницу! Писателя на улице убили! Малолетняя шпана малюет свастики на стенах! Семёнов, вот ты участковый! Скажи, ну от чего в народе такое зверство?!

— Чего ты, Витя, забухтел? — недовольно отозвался участковый. — Откуда мне-то знать, что творится на миру? Это ваше дело, интеллигенции, отвечать на такие вопросы. А моё — ходить да трупы подбирать. Вон Антонина — она с нормальными детьми имеет дело, а не как я — с трудновоспитуемыми.

— При чём тут я?! — возмутилась Антонина. — Я вообще уволилась из школы. Но, если знать желаете, то я открою тайну: сейчас вообще нет ни нормальных, ни ненормальных детей. Раньше у педагогов были проблемы только с неблагополуч-ными учащимися — из семей пьяниц, социально неадаптированных, брошенных родителями на старых бабушек. А теперь все дети без исключения, как бомба за-медленного действия. И никто не знает, почему такое происходит. Я не хочу вда-ваться в это, для меня весь этот кошмар уже закончился.

— Чего молчишь, Левонид? — спросил Борис. — Тебе как кажется: что происхо-дит в людях?

— Ничему не удивляюсь. — ответил Лёнька. — Я сам иногда чувствую в себе по-зыв к убийству. Меня особенно заводит идиотская реклама. Блевать тянет, когда видишь, как какая-нибудь ухоженная тёлка закатывается в экстазе от дрянного шоколада. И вообще реклама чрезвычайно эпатажна: в торчок впадают от всего — от кофе, от жвачки, от стирального порошка, от детских попок, от прокладок, от пельменей!

— Но так нельзя. — возразил Виктор. — Без рекламы нет прогресса.

— Да рекламируйте, сколько захотите! — пожал плечами Лёнька. — Но зачем из людей делать дураков? У меня создаётся впечатление, что вся реклама снимается в дурдоме и предназначается только для того же контингента. А как она попала во внешний мир? Как сильно надо не любить и не уважать людей, навязывая им та-кую жваку! Едет женщина в метро, а к ней кидается мужик и вожделенно спраши-вает: а отчего у вас такая кофточка красивая? А та и рада всем объяснить, что жи-вёт и дышит только своим стиральным порошком, который тут же с собой в сумке и таскает. Или какая-то дура переехала пацану ноги и не понимает: что случилось? Да такую пешком на улицу выпускать опасно, кто права ей выдал? А он — ничего, пожевал конфетку и всё прошло! А вы ещё спрашиваете, откуда такая лёгкость в отношении к убийству!

Все расхохотались.

— Лёнь, ну ты и начётчик! — отозвался Кондаков. — Рекламный мир весьма ус-ловен. Он не пародирует, но и не отображает реальность.

— Нет, конечно. Он просто подменяет её.

— Это уже слишком. Нельзя так строго относиться к несерьёзному искусству, иначе переклинит.

— А я о чём и говорю — согласился Лёнька. — Вам и Антонина это говорила: мы становимся опасны, когда нас переклинивает. Педагоги первыми всё это чуют. По-этому и абстрагировались от явления. Простите за прямоту, но страна затрахана рекламой и не только ею. Что же удивляться, когда от всей этой тошниловки плы-вут мозги у тех, кто и без того ими обделён. Если уж и нормальная психика сбоит. Иногда я думаю: а каковы в обычной жизни те, что плодят все эти гнусные Фан-томы? Как они могут сохранять рассудок, придумывая, изображая и запечатлевая все эти тошнотворные идеи? Людская масса всё жрёт, как помойка — ей всё время мало! Иногда мне кажется, закрой глаза, потом открой и ты не увидишь ничего, кроме мертвечины.

Общество умолкло.

— Ладно, надо идти и делать дело. — поднялся с места Кондаков.

Борис тоже встал.

— Эк он тебя разделал! — заметил он позднее. — А Антонина говорила, что уче-ники у неё сплошь тупые.

— Да лучше уж тупые, чем такие резвые. — сухо отозвался Кондаков.

Они вдвоём отправлялись обратно к болоту. Предстояла рутинная работа: наснимать натуру для последующего монтажа. Потом на этом материале будут на-слаивать эффекты. Вот этот раздел всегда вызывал у Кондакова недовольство. Де-нег жрёт немеряно, а результат убогий. Нет убедительности!

Прикрыть всё темнотой, замаскировать вспышками молний и выставлять на-ружу лишь фрагменты? Мотается в кадре чучело в лохмотьях, ревёт, закатывается, а рожа неподвижна, потому что из папье-маше. Или нарядить актёра, раскрасить морду и заставить кривляться, как в старых фильмах про бабу Ягу. Всё это уже приелось. Да и бабы Яги после Милляра приличной не найти.

Зритель хочет, чтобы всё выглядело натурально, ему дай рассмотреть всё, дай насладиться зрелищем, дай его прочувствовать. Голливудские мастера умеют ба-лансировать на грани темноты и света. Они умеют создавать такие убедительные маски, что кажется, будто бы из экрана тащит вонью! А наши! Хоть один бы жиз-неспособный кадавр! Хоть один бы по-настоящему ужасный вурдалак! После «Вия» больше не было ничего достойного!

Что делать, где взять в потребном количестве мертвецов? Специалисты будут уверять его, что всё на должном уровне. Но все прекрасно знают: не умеют наши делать фильмы ужасов и не потому, что нет аппаратуры или денег! Просто не уме-ют раскрепощаться! Нет фантазии, нет убеждённости, нет азарта! Они просто пы-таются делать деньги, а выкладываться до дна — не их идеал!

Вот и теперь, воссоздать компьютерный вариант простейшего болота — слиш-ком дорого, нужна подлинность. Надо наснимать побольше перспективы и отдель-ных деталей. Нужна масса материала, чтобы потом из него собрать хоть пять ми-нут ленты.

— Держит? — спросил Виктор, когда Борис в своих болотных сапогах осторож-но ступил в тёмную от торфа воду.

Тот попружинил ногами, пробуя настил.

— Держит вроде. Как бы не свалиться вместе с камерой!

Пока оператор медленно поводил вокруг себя переносной аппаратурой, Виктор огляделся. До вечера ещё нескоро, а солнца уже нет. Всё небо затянула тусклая и непрозрачная пелена.

— Может, снова выплывет туман. — проронил Борис. — Надо было поснимать ещё тогда, а все всполошились из-за этой Марианны.

Он начал передвигаться по тропе, ища удачный ракурс для съёмки. Виктор двигался следом, готовый в любой момент подхватить товарища. Настил везде держал прекрасно. Отчего это Марианна вдруг свалилась? Впрочем, что с бедняги взять. Кто бы не перепугался, оказавшись в одиночестве среди молочно-белого тумана прямо посреди болота. Ладно хоть бабка Евдокия ей попалась так удачно. Что старуха делала тут, на болоте? Нет, всё-таки они с Борисом правы — бабка ведьма!

Виктор беззвучно засмеялся.

— Не тряси настил. — недовольно отозвался Борька. — А то…

— А то что? Мертвецы всплывут? — со смехом отозвался Кондаков.

Оператор повернулся, не отрываясь от камеры и глазок её уставился на ре-жиссёра.

— Кто это идёт за нами? — выдохнул Борис.

— Кто?! — подпрыгнул и закачался на шаткой доске Виктор. — Идиот, чуть не напугал меня! Ещё раз сделаешь так, получишь в гнобель!

Позади только пузырилась над тропой вода. Они растревожили торфяник, хлюпая доской, и теперь из недр болота поднимался слегка вонючий болотный газ.

— Говорю тебе, там кто-то есть! — с неподдельным ужасом воскликнул Борька.

Кондаков опять вгляделся.

— Никого там нет! — и он сердито обернулся к оператору. Борька не смотрел на тропу, он вглядывался в видоискатель.

— Дурачишь, да?

— Смотри, я отмотаю назад. Вот ты, а вот это кто позади тебя?

Виктор повернул к себе маленький экранчик портативной японской камеры. В кадре виднелась его физиономия с раскрытым ртом. А сзади на неопределённом расстоянии виднелась неясная тень с очертаниями человеческих плеч и головы.

— Боря, возможно это мираж, а может, болотный газ так отражает свет. Жаль, что в кадр попала моя морда, а то привидение могло пойти в монтаж.

Оба опять пошлёпали по тропе. Немного дальше должен быть колышек на островке. Компьютерщики достроят это невзглядное местечко до размеров нас-тоящего островка. На нём вырастет виртуальная церквушка. Конечно, по жизни церковь на болотах не строят, но в сюжете фильма ужасов такое допустимо. А внутренние сцены можно снять и в павильоне.

— Ты не зевай по сторонам. — заговорил Борис. — Я что-то колышка не вижу.

— Значит, не дошли ещё.

Пространство впереди медленно затягивалось редкой пеленой. Туман снова наступал и это было плохо. Они не успели снять натуру.

Оба одновременно обернулись. Сухой берег скрылся из виду. Расстояние до него было небольшим, но пробираться наощупь было страшно.

— Двигай вперёд, переждём на островке. Я точно помню, что это недалеко.

— Кажись, туман развеивается. — обрадовался Борька.

Впереди по курсу в самом деле рассеивались редкие белесые клочья.

— Снимай скорее! — поторопил Виктор. Уж больно впечатляюще смотрелись эти полупрозрачные лохмотья, плывущие по каким-то неведомым законам в про-тивоположные стороны — словно разъезжался театральный занавес.

— Витя… — потрясённо прошептал Борис.

"Болотный глюк." — растерянно подумал режиссёр.

Прямо перед ними из сумрачного мха, из серой мглы вырастали стены болот-ной церкви! Возносились шершавой безоконной стеной серые брёвна с потрес-кавшимися торцами. Крыша нахлобучена, как размочаленная соломенная шляпа. Высокий чёрный шпиль. И прямо на замерших людей смотрел провал распах-нутого настежь входа.

— Наверно, болотный газ вызывает галлюцинации… — шёпотом сказал Борис.

Кондаков опомнился и посмотрел через его плечо в видоискатель.

— Если тут кого и глючит, то не нас одних. — ответил он.

В окошечке экрана явно виднелась серая громада церкви на болоте.

Ногой в резине Виктор осторожно подавил на берег. Нет, всё в порядке, нога не тонет. Тогда он выбрался на траву. Следом, не отрываясь от аппарата, влез опе-ратор.

— Не лезь в кадр. — зашипел Борис. Он сосредоточенно водил камерой по сто-ронам, стараясь запечатлеть болотный глюк, пока тот соглашался позировать.

— Наверно, раньше тут жили люди. — размышлял Виктор. — Потом почва за-болотилась, а церковка осталась.

— Ага. — сказал Борис. — С чего ты взял, что это церковь? Крестов-то нет.

— Чихать на это. — отозвался тот. — Такой натуры в компьютере не сотворить.

— Так глюк или натура? Решай скорее, потому что я хочу войти и посмотреть.

Оба осторожно, не веря ни одному из своих ощущений, пробирались к стенам мрачной деревянной церкви. Откуда это тут взялось?

Виктор неуверенно протянул ладонь и положил её на потемневшее от време-ни бревно. Пальцы легли плотно, ощущая под собой убедительно материальное дерево стены. Растрескавшийся наличник входа, массивный порог и непроглядная тьма за косяками.

— Давай-ка обойдём сначала. — почему-то прошептал Виктор.

Они двинулись в обход, всё время снимая строение с разных ракурсов и время от времени трогая его руками. Реальность снимаемого объекта была несомненной. Им повезло, что они нашли такую богатую натуру.

Вход манил и пугал одновременно. И вот Борис решился. Держа камеру в ру-ках, он встал на порожке. Ничего не произошло. Пол под ногами не провалился, из-под потолка на них не накинулись полчища летучих мышей. Всё было тихо, слишком тихо.

— Мне кажется, нас кто-то видит. — поёжился Немучкин. Он поводил вокруг себя камерой, но ничего, кроме притаившейся темноты не замечал.

— Здесь можно будет снять целый эпизод. — откликнулся Виктор. Он достал из куртки зажигалку и щелкнул. Вспыхнувшее пламя осветило основания четырёх деревянных столбов, уходящих в темноту под потолком. Пол был сложен из обык-новенных досок. Те слегка подгнили.

— Осторожнее. — прошептал оператор. — Тут наверняка под полом вода. Про-валишься ещё…

Оба переместились поближе к стене и начали обходить церковь по периметру.

— Снимай, Борис, снимай. — стуча непонятно отчего зубами, пробормотал Виктор.

— А ты свети не сзади, а вперёд. — отозвался тот. — И без того темно. Да ты ещё вход загораживаешь.

Виктор вытянул вперёд руку с зажигалкой.

— АААААА! — завопили оба и отшатнулись.

Прямо перед ними в воздухе висели две больших босых ноги! Явственно вид-нелись заросшие ороговевшим слоем давно нестриженные ногти, синяя неживая кожа обтягивала кости. Всё, что выше, утопало в темноте.

— Бежим отсюда! — забормотал Виктор и бросился ко входу.

— Нет, погоди. — трясясь от ужаса, ответил Борька. — Дай, я сниму его.

— Зажги свечу. — раздался сверху голос.

— Где ты видел тут свечу?

И тут же увидал у столба накрытую ветхой тканью тумбу, а на ней в грубом самодельном подсвечнике свечу.

— Витька, вот свеча!

— К-какая свеча?

Кондаков, всё ещё трясясь от пережитого, поднёс к фитилю огонёк зажигалки. Свечка ровно засветилась.

С балки свисал на узловатой верёвке давно повешенный труп. Он почти му-мифицировался, остатки одежды едва прикрывали кости.

— Снимай и драпаем. — прошептал Виктор.

Едва Борис нацелился на остатки какой-то неведомой трагедии, как труп от-крыл глаза. Со слабым оханьем киношники повалились на пол.

Мертвец обвёл двоих замерших от непередаваемого ужаса людей мерцаю-щими гнилостным блеском увядшими глазами. Его физиономия с проступившими сквозь полуоблезшую плоть скулами осклабилась.

— Не ожидали?

Борис с Виктором не могли ответить — ещё не вышли из состояния ступора.

Мертвец ухватился рукой за верёвку, подтянулся и легко вынул себя из петли. Он спрыгнул на пол и присел перед двумя оцепеневшими людьми.

— Будем знакомы. Я Дикий Труп. Вас пощекотать или сами встанете?

Покойник протянул костлявую ладонь и помахал ею перед носом Кондакова, словно проверял реакцию. Фаланга указательного пальца немедленно отвалилась и упала Виктору за пазуху. Режиссёр с воплями вскочил. Приплясывая по треща-щим доскам, он разрывал на себе застёжки куртки. Наконец, вырвал из-за пояса рубашку и вытряхнул косточку наружу.

Труп хохотал, как сумасшедший.

— Это более чем великолепно! — кричал он. — Я никогда ещё такого не видал! Скажите, это рефлекс или случайный феномен?! Подождите, у меня идея! Я хочу проверить, есть ли тут закономерность!

Оживший труп принялся с сухим треском обрывать фаланги пальцев и кидать ими в обезумевших людей. Те с воплями вскочили с пола и кинулись наутёк, отма-хиваясь от косточек, как от пчёл-убийц. Едва вскочив в проём двери, Виктор за-качался на пороге. Налетевший следом Борька чуть не сбил его. Они застыли.

Прямо за порогом начиналась топь. Чёрная вода выпускала слюни. Пузырьки сбивались в пену, та плыла куда-то в сторону. Куда ни глянь — одно болото.

— Нет, вы просто чудаки. — со смехом проговорил подошедший сзади Дикий Труп. Он прикручивал на место фаланги пальцев. — Я не думал, что моя шутка вы-зовет такую непредсказуемую реакцию.

— Где мы? — обморочным голосом спросил Виктор.

— Замечательный вопрос. — немедленно отозвался труп. — Хотя, замечу, я ожи-дал чего-нибудь более оригинального. Как я понял, по воде ходить вы не умеете. А жаль. Впрочем, каждому воздаётся по вере его. Ну, ладно. Я буду вашим добро-вольным гидом.

На глазах у теряющих сознание людей он перегнулся за косяк и вытащил из-за стены тощенькую плоскодонку на верёвке.

— Прошу садиться. — щедрым жестом предложил весельчак-покойник.

Удивляясь собственной выдержке, Борис забрался в качающуюся лодочку и уцепился за борта.

— Д-давай, Виктор. — сказал он трясущимися губами.

— Давай, Виктор, давай! — немедленно расхохотался проводник. — Тебя не под-садить?

Режиссёр поспешно кувыркнулся в лодку.

— Увы, увы! Я им несимпатичен! — провыл комично Дикий Труп.

Он подпрыгнул, завис в мутном воздухе и рассыпался на части. Сначала отва-лились ступни, потом голени, со стуком рухнули две берцовых кости, горошками посыпались только что прикрученные пальцы, два плеча, предплечья. Как клави-ши из клавесина, попадали все рёбра, затем, как на ксилофоне, заиграли по рёбрам две ключицы. В кучу костей упал дырявый таз, а уж в него вместился череп.

— Кто будет грести на вёслах? — спросил последний, закатив мерцающие тух-лым блеском вялые глаза. — Ничего не слышу, дайте звук.

— Всё понял. — отозвался он через мгновение. — Долг гостеприимства!

Повешенный немедленно собрал себя в приличный вид.

— Так лучше? В самом деле? — продолжил он односторонний диалог.

— Куда мы едем? — выдавил из себя Виктор.

— Я вижу вам немного полегчало. — задушевно отозвался труп. — Всё-таки, как сильны условности! Стоило мне предстать пред вами в разобранном виде, а потом приделать всё на место, как вы тут же стали контактировать! Вам не кажется, что такая ограниченность происходит от недостатка воображения? Знаете, если бы не высочайшее повеление, я бы не сошёл с верёвки. Возиться с вами совсем не так интересно, как может показаться поначалу.

— Что за повеление? — прокашлявшись, спросил Борис.

— Была подана заявка. — охотно объяснял приветливый покойник, ловко рабо-тая на вёслах. — У нас туристы большая редкость! Глухое, знаете, местечко! А уж таких культурных, как вы, даже и не ожидали!

— А вас тут много? — выпучив глаза, удивился Виктор.

— Всё относительно. — уклонился от ответа Дикий Труп.

Два гостя огляделись. Болотное марево по-прежнему висело над водой. Солн-ца не было и непонятно — сколько времени. Серая башня церкви скрылась из виду.

— А кем вы были при жизни? — осмелился задать вопрос Борис.

Труп бросил грести и уставился на него насмешливо флуоресцирующими гла-зами.

— А это что — не жизнь? — вкрадчиво спросил он. — Не надо думать, что мы ху-же, если мы иные.

— Да нет, я не хотел…

— Мы прибыли. — торжественно возвестил мертвец.

В тумане не было видно, остров это или уже суша. Борис и Виктор покорно выбрались из лодочки. Весёлый проводник не стал повторять свой трюк с костя-ми, а просто ловко выскочил на берег.

— В приёмной нельзя снимать без разрешения. — предупредил он и, виляя бёд-рами, двинулся вперёд.

Посреди чахлых обломанных осин стоял большой конторский стол. А за сто-лом сидело существо. Из-за спутанных серых косм было непонятно, что оно из се-бя представляет. Сквозь пряди лишь поблёскивали глаза. Тонкие руки поросли ко-ростой. Одежда тоже не видна под хаотично разбросанными верёвочными скрут-ками волос.

— Пропуск есть? — проскрипело существо, с явным подозрением осматривая двух пришельцев.

— Гогуля, слизняшечка моя, какие пропуска? — пропел гнусаво труп. — Сиих двоих отчётливо желают видеть Их Бесподобность.

— Ничего не знаю. — неприветливо отозвалась Гогуля. — Проверить надо.

Она неожиданно крепко треснула заскорузлым кулачком по пустой поверх-ности стола. Та разверзлась — образовалась широкая и тёмная дыра.

— Туристов звали? — крикнула туда диковинная секретарша.

— Буууу! — раздалось из глубины.

— Ну я же говорил! — обрадовался Дикий Труп, игриво обнимая девушку за плечи.

— Ступайте. — разрешила неприступная Гогуля, оторвала от трупа руку и бро-сила в дыру.

— Ужасно грубая особа. — отозвался однорукий ухажёр и прыгнул следом за своей рукой.

— Не надо! — завопили туристы, отшатнувшись от стола.

Тогда Гогуля откинула сухонькой ручкой волосы с лица и показала свой на-стоящий лик. Под волосами не было ничего, кроме огромного рта, поросшего по всей окружности многорядными зубами. Всё это походило на воронку, в узком мя-систом горлышке которой моргали два маленьких глазка.

— Разрешаю поснимать. — прорычала пасть. Чудовищная секретарша взяла у окоченевшего Бориса камеру, рука её вытянулась на два метра, и Гогуля приня-лась улыбаться в камеру!

— Если сейчас же не прыгнешь — поцелую. — хладнокровно пообещала она обоим сразу.

Не помня себя, Борис перевалился через край стола и ухнул в темноту. Сле-дом полетел Витька Кондаков.

— Что так задержались? — деловито спросил покойник — он оказался снова с обеими руками.

Из трубы они попали вовсе не в подземелье, как можно было ожидать. Над го-ловой опять висело небо. И болото. Практически ничего не изменилось. Откуда они выпали — тоже непонятно.

— Что дальше? — отшиблено поинтересовался оператор.

— Прошу вести себя серьёзно. — посоветовал проводник. — Сама по себе заявка мало что значит. Надо понравиться господину прокурору.

— Здесь есть судебная система? — удивился Кондаков.

— Конечно, есть! — обрадовался весёлый труп.

— А что за заявка? — осторожно спросил режиссёр.

— Нечего смеяться. — хмуро отозвался оператор. — Совсем недавно ты заявил, что готов прозакладывать душу чёрту, только чтобы фильм удался.

— Я обожаю вас! — признался труп. — Ваше остроумие меня потрясает. Но вы ошиблись. Ваше заявление застряло совсем в другом ведомстве. Заявка, о которой идёт речь, подана не вами. Господа, я рад вам сообщить, что вы попались!

Он прыснул со смеху.

— Мы в аду? — содрогаясь от ужаса, спросил Борис.

— Открою тебе тайну, Боря! — закатывая мерзкие глаза, провыл нахальный проводник. — Вы в аду!

ГЛАВА 15. Экскурсия по преисподней

Не успел он произнести этих слов, как земля расступилась и седые тени, похо-жие на ту, что была заснята на болоте, тесно обступили двух людей. Безмолвные стражи сомкнули кольцо.

— Это невероятно… — прошептал Виктор.

Он протянул руку и коснулся одной из теней. Раздался треск, полетели ФИО-летовые искры и руку отшвырнуло. Борька застонал и прижал, согнувшись, к себе ладонь, посиневшую, как кожа на голенях покойника.

— Лучше не сопротивляйтесь. — посоветовал Дикий Труп. — У пристов нет со-знания. Это лишь курьеры.

И тут же принялся скандалить:

— Я с задержанными! У меня есть предписание!

С этими словами покойник бесцеремонно вторгся в кольцо стражей, выбивая тучи искр.

— Ой, как здорово! — воскликнул он. — Напоминает гальванизацию! Я просто чувствую себя живым!

Последние лоскутья кожи встали на его костях торчком. Так, напоминая дико-образа, проводник и присоединился к людям. Стражи дружно ухнули и вокруг по-меркли остатки света.

Председательствовал в суде отвратительный старый труп. С него постоянно валились куски ослизлой плоти. Зачитывая обвинение, судья машинально подби-рал студенистые вонючие куски и прилеплял их обратно в произвольном порядке.

Обвиняемые, словно напроказившие школьники, стояли возле председа-тельского стола. Кондаков почти терял сознание от омерзения, а Борька, не сте-сняясь, сплёвывал слюну на протокол.

— Подсудимые, вам предоставляется последнее слово. — сообщил им Председа-тель, поднимая со стола левый глаз, постоянно выпадающий из глазницы.

— Я ничего не буду говорить без адвоката! — протестующе выкрикнул Борис.

— Где у нас адвокат? — поинтересовался Председатель, оглядывая зал заседа-ний. — Я ничего не вижу.

— Простите, Ваша Честь, — деликатно обратился к нему Дикий Труп, — вы гла-зик не той стороной поставили.

— Что? в самом деле? — удивился тот. И обратился к подсудимым: — Благодарю за замечание. И всё-таки, где ваш адвокат?

— Извиняюсь! — выкрикнул, вбегая в заседание, расчленённый труп. — Я опоз-дал! ноги в давке потерялись! Вы уже закончили процесс? Учтите, я абсолютно ни с чем тут не согласен! Я считаю решение суда надуманным, все аргументы необо-снованными, все доводы обвинения абсурдными, все улики недействительными!

— Вам должно быть стыдно, молодой человек! — набросился он на Витьку Кондакова. — Вы вступили в сговор с присяжными и вынесли несправедливый приговор!

— Чего вы на меня орёте?! — вскипел тот. — Я обвиняемый!

— Что?! — Адвокат поспешно ощупал голову руками. — Ваша честь, меня зачем-то обманули! Это не моя голова, я не мог произносить такие глупости!

— Итак, к чему мы приговариваем подсудимых? — поинтересовался Председа-тель.

— А что они такое натворили? — подал голос Обвинитель.

— Ещё ничего, но точно натворят. — сурово ответил Его-Честь.

— Это не суд! — прорыдал Борис. — Это какое-то позорище! Мы так и не знаем, в чём нас обвиняют!

— Мы тоже этого не знаем, — утешил их Председатель, — но это и неважно. Если бы кто это и объяснил, мы бы всё равно не поняли. У нас, уважаемые подсудимые, мозги давно все вытекли. Ведь мы же трупы!

— Прошу прощения, — прокашлялся Дикий Труп. — Вы так и не выслушали сви-детелей.

— А кто свидетели?

— Я свидетели, Ваша честь. — поклонился проводник. — И я прошу учесть, что подсудимые тут находятся в творческой командировке.

— Это интересно. — заметил Адвокат. — И какова их цель?

Тут Дикий Труп важной походочкой вышел на середину тёмного подвала, принял изящную позу и многозначительным взглядом обвёл всё достойное со-брание.

— Господа Присяжные Заседатели, — торжественно провозгласил Свидетель, — эти люди снимают фильм ужасов!

— Ооооо! — пронеслось по залу.

— И они хотят, чтобы было очень страшно!

Присяжные зашевелились. На подсудимых уставились проваленные глазни-цы, пустые носовые щели, оскаленные зубы.

— А со спецэффектами всё очень плохо! — плачевно возвестил покойник-про-вожатый.

— Какой кошмар! — в ужасе отозвался Адвокат.

— Но эти люди патриоты! — эпатажно воскликнул Дикий Труп.

Все с одобрением закивали.

— Они не хотят, чтоб Родина срамилась!

— Да они просто душки! — завопила одна из Заседательниц. — Я их обожаю!

— Я предлагаю их пустить в круиз по Морю Слёз! Пусть посетят Архипелаги Страха!

— Уаааааа!!!

— Дайте им добро на посещение Аттракционов! Пустите в их в Клубы Марги-налов!

— Ооооо!!

— Проктологический Театр! Война Мозгов! Квартал Невинно Убиенных! Жёл-тая Комната! Коллективный бред в психбольнице! Выставка Криминальных Достижений!

— Уууууу!!

— Прекрасно. — вмешался Председатель. — У меня один вопрос: как быть с по-становлением суда?

— Да бросьте вы! — отмахнулся Обвинитель. — Такие милые ребята!

— Свои люди! — подтвердил Адвокат.

— Боря, Витя, — деловито обратился к ошалевшим киношникам их провожа-тый. — берите камеру и в путь. Я буду гидом.

Он схватил их за руки и ринулся в разверзшуюся под ногами широкую дыру.

— Что у вас тут происходит? — стуча зубами, спросил Борис, цепляясь за Каме-ру, как за остатки здравого смысла.

— То же, что и у вас. — ответил Гид. — Полная неразбериха. Наш мир — это от-ражение вашего.

Они летели по тёмному тоннелю, впереди зияла белая дыра.

— Можно поснимать? — робко обратился оператор к провожатому.

— Конечно можно! — расхохотался тот. — Здесь вообще всё можно! Никаких законов! В этом вся и прелесть! Полная раскрепощённость!

— Мы, наверно, спим. — с надеждой произнёс Виктор.

— А вот этого не надо! — сурово ответил Дикий Труп. — Вам оказано доверие, как первопроходцам жанра на отечественном поприще — извольте соответствовать! Вы хотели страхов? Вы их получите! Пусть ваш зритель агонизирует от страха! У вас есть прекрасные теории, объясняющие тягу масс к кошмарам. Напрасно, что ли, их старались, придумывали? Да что вы дрейфите, Виктор?! Боитесь не вер-нуться? Что за чепуха! А как же фильм, кто за вас его доснимет? Да, это ад, но здесь нет ничего, что не было бы придумано вашими людьми.

— Вот этого я и опасаюсь. — пробормотал Борис.

— Мы прилетели! — возвестил их добровольный гид. — Начнём с простых ве-щей. Сон Наркомана!

Вся троица с разлёту шлёпнулась в центр пульсирующей чёрной лужи.

Виктор отчаянно сражался с многорукой липкой массой. Та его обхватывала, скручивала, лезла в нос и в уши. Омерзительное зудение наполняло воздух, прони-кало в тело, сверлило мозг. Он пытался вдохнуть и не мог. Из гадкого нутра без-донной лужи вынырнула костлявая рука, схватила Виктора за ухо и утянула вниз.

— Дурачок, не надо сопротивляться. — снисходительно сказал ему Дикий Труп.

Внутри Сна Наркомана не было пространства, но представшая картина пора-жала.

Гигантская мембрана противного розового цвета разевала множество беззу-бых ртов. Оттуда лезли рожи. Они все корчили гримасы, тянули руки, шевелили пальцами. Мембрана со всхлипом извергала маленьких, красных, лысых чело-вечков. Глюки лезли к людям, хватали их пальчиками за одежду, щипали за ноги, беззвучно разевали зубастенькие рты, кусались.

— А вот так, вот их, вот так! — Гид присел на корточки и принялся протыкать костлявым пальцем отвратительных пузатеньких уродцев. Те лопались со слабым звуком и растекались в лужу. Потом полезли другие. Их лица не держались на местах, постепенно сползая вниз и падая в пульсирующую мембрану. Борис сни-мал и снимал. А глюки всё лезли и лезли. Мембрана становилась чёрной. Раздался вой. Высунулись из амбразур дула гигантских шприцев, грохнул залп и полилась моча.

— Давайте уходить. — озабоченно сказал Гид. — Скоро ломка перейдёт в агрес-сивную фазу: накроет, как лавиной. Заглянем ненадолго в бред алкоголика, в Бе-лую Горячку.

В Белой Горячке не было ничего особенно интересного. Чертенята прыгали по большой физиономии, растущей прямо из пола, заставляя её морщиться. Они играли в догонялки, в чехарду, в лапту и в другие безобидные игры.

Вокруг всё заключено в ограниченном пространстве. Вместо потолка — кро-ваво-красный круглый свод. По нему пролегали кровеносные сосуды. Впечатле-ние такое, словно это череп изнутри. Тем более странно, что огромная распухшая одутловатая физиономия была обращена внутрь собственного черепа — она словно созерцала свой кошмарный внутренний мир.

Физиономия таращила налитые кровью глаза на гостей, раздувала губы. Бо-рис начал всё это снимать. Особенно его поразили глаза Алкоголика. У самого глазного дна виднелись затонувшие бутылки, а в них — бычки. Оператор не мог пропустить такой момент. Он встал обеими ногами на веки, нацелился в зрачки и принялся вдохновенно снимать дерущихся бутылок. Те поначалу не замечали — думали, что это хулиганит глюк. А как догадались, так сразу принялись швырять окурками. Чертенята их подхватывали и засовывали Алкоголику в зубы.

— Ладно, бросьте. — отозвал людей Дикий Труп. — Он принимает вас за своих чертей.

Маленькие юркие хулиганы меж тем притащили бутылочку с надписью «Яд» и пытались напоить физиономию. Та сопротивлялась, зажимала губы. Тогда мучи-тели принесли домкрат и со смехом принялись разжимать своему Алкоголику зу-бы. Тот мученически смотрел на гостей и глазами умолял помочь ему.

— Сейчас помрёт! — испугался Борька.

— Нет, не помрёт! — легкомысленно ответил Гид. — Это же не конкретный че-ловек, а собирательный образ! Пойдём, тут дальше ничего интересного не будет. Чертенята будут лазать ему в уши, а вылезать через рот и нос. Вот дальше по кур-су настоящее шоу! Фантазии Маньяка!

— Это конкретный маньяк или собирательный образ? — простонал, вывалив-шись из фантазий Борька.

— Блюй, Витя, блюй на здоровье. — ободрил Кондакова Труп. — Нет, Боря, это суммарные материалы. Маньяков невозможно интегрировать по типу бреда, они очень индивидуальны. То, что ты видел — ленточный конвейер, просто склейка. У нас есть серия "Признания Маньяков", серия "Воспоминания Маньяков", серия "Поэзия Маньяков", "Отрочество, детство, юность Маньяков".

— Мы обязательно посмотрим. — стоически пообещал Виктор.

— Давайте зайдём в павильон "Останки Жертв"! — оживился Труп.

— А что такое Море Слёз? — постарался отвлечь Гида оператор.

— Да, Море Слёз… — задумчиво ответил проводник. — Как это романтично. Иногда я вспоминаю юность и свою первую любовь. Мы катались в лодке, она ло-вила пальцами струйки слёз, пела песни про могилу… Мы обязательно с вами по-катаемся на лодке.

Они шли по тёмной улице. Нигде не светилось ни огонька. В подворотнях непрерывно убивали, кругом валялись мёртвые тела, но Дикий Труп ничего не замечал. Он шёл и напевал себе под нос фривольную песенку:

На могиле старый череп чинно гнил,

Клюкву красную с болота он любил.

Напевал он клюкве нежные слова:

Приходи в могилу, будь любовь моя!

— Нам нужно море трупов. — бесцеремонно прервал его Виктор.

— А? Что? Ах, да, сейчас! А вот таверна! Давайте заглянем, спросим капитана!

В грязной низенькой таверне шла большая драка. В дело шли стулья и столы, тяжёлые пузатые бутылки. Бойцы валились с разбитыми черепами, но тут же вска-кивали и бросались в бой.

— Не обращайте внимания! — прокричал проводник. — Это из старых фильмов! Сейчас такое не актуально!

Вояки начали выкидывать противников в окно, с лёгкостью ломая рамы. Гос-ти шагали по выбитым зубам. Труп искал кого-то.

— О, Голландец! — обрадовался он.

Один из дерущихся мужиков обернулся. На Виктора и Бориса уставилась ис-сохшая физиономия. В чёрных зубах торчала трубка.

— А ну прекратили! — крикнул капитан.

Все тут же сели на места, словно и не дрались.

— До моря трупов путь неблизкий.

— Высочайшее Повеление, Голландец! — многозначительно заметил провод-ник.

— Ну тогда в дорогу! — воскликнул капитан. Он грохнул по столу бутылкой и таверна испарилась. На её месте возникла палуба старой шхуны. Оборванные па-руса свисали с рей. Вокруг толпились скелеты в средневековых лохмотьях, с саб-лями на поясах.

— Это же Летучий Голландец! — воскликнул оператор. — Можно поснимать?!

— А зачем ты здесь ещё, дубина?! — отозвался капитан.

Вся команда заржала и принялась подставлять под объектив свои прогнившие физиономии.

— Борька, у тебя же плёнка скоро кончится. — тихо сказал ему Виктор.

— Скажи ещё чего! — отозвался тот. — У меня во всех карманах попрятаны кас-сеты!

Шхуна летела по волнам быстрее ветра.

— Что там, на горизонте?! — перекрикивая шум непогоды, спросил режиссёр.

— Ничего интересного. — ответил Гид. — Старые эффекты. Можно сказать, му-зейная редкость.

— Не совсем так. — вмешался капитан. — Это наша историческая родина! Пона-чалу спецэффекты были очень примитивны. Там, на островах, есть музей, в кото-ром представлена эволюция спецэффекта. Но потом в этом отпала надобность, по-скольку методы стали так разнообразны!

— Здесь можно встретить Кинг-Конга, динозавров, чужих?! — обрадовался Виктор.

— Нет, нет, ни в коем случае! — отозвался Труп. — Мы говорим не о Спецэф-фекте Вообще, а только о трупах, мертвецах, покойниках, скелетах. Здесь сущест-вует узкая специализация. Если вы желаете заняться инопланетными чудовищами, то и заявку следовало подавать соответствующую. Другое дело, если вам нужны вурдалаки, упыри, оборотни! Гниющая плоть, выпадающие челюсти, черви в жи-вотах — это к нам. Всевозможные уродства, расчленёнка, горы трупов, живые мертвецы — это всё у нас.

— Я не совсем понял, — вмешался снова капитан. — Насколько мне известно, де-ло происходит на болоте. Куда вам море трупов?

— Чем больше, тем лучше. — пояснил Борис. — Потом мы будем вставлять в на-туру по фрагментам. Главное, чтобы не было однообразия. Представьте, если они будут просто бултыхаться по поверхности воды, как мячики. Сначала это интерес-но. Но важно, чтобы было действие! Чтобы шла угроза! Чтобы зритель ощущал всё происходящее так, словно это происходит с ним!

— Всё, понял, понял! — согласился капитан. — Так чего тянуть, давайте прямо и займёмся.

Он подошёл к борту.

— Внимание! Утопленники, все приготовились! Учтите, дублей никаких не бу-дет! На раз все всплыли!

Море прекратило лениво шелестеть водой и на поверхности начали возникать безжизненные лица. Всё обозримое пространство до горизонта стало походить на мостовую. Изъеденные рыбами физиономии, позеленевшие черепа, набухшая во-дою плоть. С минуту всё было очень тихо.

— Кончай лениться! — крикнул капитан.

— А что такое? — удивились снизу.

— Эй, вы, придурки! — крикнули с борта матросы. — Давайте к нам! У нас есть чего выпить!

— Ва-ааааа! — завыли утопленники и пришли в движение. И все полезли на борта, словно брали боем крепость.

Утопленники были неповоротливы и неуклюжи. Всё у них получалось очень медленно. Но они с таким упорством лезли друг по дружке, что за бортом доволь-но скоро образовалась живая пирамида. Слой налезал на слой. Каждый следую-щий лез по головам предыдущих. Ногами они сдирали со своих собратьев гнилое мясо, соскальзывали, падали назад и снова лезли. Последняя шеренга достигла вы-соты борта. И отвратительная масса стала падать на палубу. Борис обеспокоенно попятился.

— Где выпивка? — клацали зелёными зубами утопленники.

— Смотрите! Это же Живые! — закричал один маленький вертлявый труп.

И кинулся на Виктора! Схватил его костлявыми руками и потянул ко рту!

— Нет, нет, не надо! — истошно вопил режиссёр, скрываясь под горою тел. Утопленники стали драться за добычу.

— Да вы что, все оборзели, козлы мочёные?! — орал и пинался капитан. — Какая это выпивка?! Это Гости!

Матросы накинулись на утопленников и стали их растаскивать. Завязалась драка. Повешенные бросались на утопленников с саблями и ятаганами. Те в ответ швырялись чем попало: руками, ногами, головами, набрасывали, как лассо, киш-ки.

— Витька! — вопил, сражаясь, Дикий Труп. — Лезь на мачту! Мы отобьёмся!

— Волки позорные! — визжал маленький. — Они нас обманули! Ребята, бей их!

Совершенно очевидно, что он был у утопленников командиром. И было их слишком много. Команду Голландца потеснили к борту. Оба гостя уже успели взобраться по снастям наверх и теперь Борис снимал со стеньги баталию.

Вся палуба была завалена костями.

— Дикий Труп! — вскричал Голландец. — Беги ко мне в каюту, радируй Центру! Вызывай подмогу!

— Сейчас! — воскликнул Гид и кинулся на корму, ловко перебирая по снастям руками.

— Что происходит? — растерянно шептал себе Виктор. — Боря, ты снимаешь?!

— Снимаю! — крикнул тот. — Пошла вторая кассета!

По снастям медленно, но верно лезли трупы. Они смотрели своими белесыми глазами вверх и смачно щёлкали зубами.

— Кидайте их сюда! — бегал и выл внизу маленький предводитель утоплен-ников.

— Не надо! — истерично крикнул Виктор, отбиваясь ногой от одного урода с торчащей в глазнице рыбиной. — Я предлагаю начать переговоры!

И тут с промозглого неба раздался громкий вой. С воздуха высаживался де-сант: летучие вампиры. Они шли крылом и сразу бросались в атаку. Утопленники завизжали и начали бросаться в море. Маленький бандит первым прыгнул в воду.

— Каковы потери? — плотоядно скаля зубы на Гостей, спросила главная Вам-пирша.

— Да какие могут быть у нас потери! — отозвался Голландец, отыскавший сре-ди всеобщего погрома свою башку.

Вампиры улетели.

ГЛАВА 16. Мурдерберг и дикое сафари

— Друзья, я прощаюсь с вами! — торжественно провозгласил Голландец, по-жимая Борису и Виктору руки и оставляя на их ладонях липкую вонючую слизь.

Он не мог сойти на берег, поскольку был проклят и обречён вечно плавать по морям. Вместе со своим проводником, Диким Трупом, киношники сошли на берег. Им предстояло посетить город Мурдерберг. У тамошнего магната, держателя Ат-тракциона Смерти, Морг-парка и Центрифуги, был миленький загородный домик. Их Гид, как старый друг магната, иногда посещал это тихое местечко. Там непло-хо клевало на червя.

— Когда-то я с подругой посещал все эти увеселительные заведения. — вещал надтреснутым голосом Дикий Труп, трясясь вместе с Гостями в труповозке, кото-рую тащили ободранные до самой кости рикши.

— Вот, наверно, было интересно… — бормотал, не слушая его, Витька Конда-ков. От неровной дороги его зубы лязгали не хуже, чем у скелетов. Борис бережно прижимал к груди драгоценную камеру. Обоих одолевала икота. За всё время пу-тешествия они не выпили ни капли воды и не съели ни кусочка пищи.

Рикши приближались к городу. Вот показались мертвенно-бледные огни гни-лушек. Они гроздьями скопились на покосившихся вдоль дороги виселицах. У во-рот болтался на верёвке труп в фуражке. Увидев прибывших, он отдал честь и по-махал рукой.

На полукруглой вывеске значилось: "Оставь надежду всяк, сюда входящий".

— Так это кладбище?! — огорчился режиссёр.

— Ну да! — поразился его реакции проводник. — А вы думали — роддом?!

Они вылезли из экипажа и прошли под аркой. Дикий Труп помчался впереди, а Гости — следом. Они миновали ряд надгробий и сдвинутых с места плит.

— Здесь всегда так тихо? — спросил приглушённым голосом Борис.

— Нет, что вы! — воскликнул Труп. — Просто никого нет дома! Все отправились на скачки! Сегодня состоится забег года. Мурдерберг славится обилием злачных мест, притонов, игорных заведений и монстрильими бегами.

— Какими бегами? — не понял Виктор.

— Бегами монстров! — охотно пояснил Гид.

Это было очень интересно и киношники пожелали узнать, как именно вы-глядят бега.

Монстродром дал знать о себе издалека. Над огороженным кладбищенской изгородью полем стоял крик и гул. Импровизированные трибуны, сплошь состоя-щие из разрушенных надгробий, останков металлических оградок, поломанных гробов и колонн от склепов, были заняты ревущими покойниками. Кругом празд-нично развевались обрывки саванов, хрипели громкоговорители. Разносчики за-плесневелых пирожков, поклёванных птичками на могилках, протухших краше-ных яиц и замусляканных конфеток крикливо предлагали свой товар. Кавалеры галантно покупали дамам бумажные цветы.

— Делать ставки, делать ставки. — лихорадочно бормотал Дикий Труп, протис-киваясь сквозь толпу к окошечкам.

Борис обалдело вертелся во все стороны и снимал камерой всё подряд. Вик-тор тащил его на буксире, стараясь не потеряться в гигантском водовороте драных фраков, клацающих челюстей, трещащих рёбер, пустых глазниц. Все были охваче-ны безумным возбуждением. Праздничная атмосфера кружила головы отменной вонью. Взлетали в воздух и развёртывались, как серпантин, окровавленные бинты. Сыпались, подобно конфетти, крупные жирные хлопья пепла из крематория.

— Дохлые кошки-гриль! — зазывал усатый повар у мангала. — Прекрасно выдер-жанная падаль! Бренные останки!

Публика рвалась делать ставки. Дикий Труп с воплем бросился на освободив-шееся место.

— Боря, не потеряй камеру! — кричал Виктор.

Наконец, все расселись по местам. Гид нагло прорвался на трибуны и занял места на всех — три старых продавленных корзины. У него не хватало полруки. С удивлением гости узнали, что платёжным средством в этом мире служат части те-ла. У всех посетителей на монстродроме в чём-нибудь был недокомплект. Некоторые вообще недосчитывали половины тела. Мимо протащился на одних руках череп в перекошенном цилиндре.

— Азартный игрок! — уважительно отозвался о нём Дикий Труп. — Несколько раз терял почти всё тело и отыгрывался. Однажды остался и без рук. Прыгал чере-пушкой.

— А если всё проиграет? — с интересом спросил Виктор.

— Надгробие заложит, гробик у старьёвщика сменит на попроще. — ответил Гид. — Некоторые берутся выращивать Могильного Червя, сдают в аренду поме-щение. Но был один, который проигрался подчистую. Смотрите, выход наездни-ков!

— Ты на кого поставил?! — взволнованно спросил Виктор. — Как называют ска-кунов?

— На Рваную Кишку! Это не скакун, а Наездник. Здесь на скакунов не ставят.

Трибуны зашумели. На поле выходили наездники. Издалека их было плохо видно. Зато вокруг все начали выкрикивать имена своих кумиров. Из воплей стало ясно, что помимо Рваной Кишки, в заезде участвуют Безбашенный, Мокрец, Чум-ная Дрынь, Кабзец, Сфинктер и другие.

Наездники раскланялись и ушли каждый в своё стойло. Публика постепенно стихла. И тут раздался грохот барабанов. Барабаны были очень замечательны. Это оказались карлики с большими головами. Они шли шеренгой по полю, а за ними шли барабанщики и колотили большими берцовыми костями карликов по голо-вам. Когда процессия прошла всё поле, раскрылись створки стойл и под безумные крики зрителей выкатили на дорожки гоночные экипажи. На чёрных катафалках сидели Наездники, а запряжены в них были чудовищного вида рысаки.

Не сразу Гости поняли, что многоногие и многосуставчатые монстры не являлись каким-то отдельным видом. Они были составлены из частей человечес-ких скелетов.

Рваная Кишка правил какой-то фантастической конструкцией длиной не ме-нее десятка метров. К позвоночнику, составленному из сотен позвонков, крепи-лись бесчисленные рёбра вперемежку с ногами. Но и Сфинктер не слабее. Его ска-кун выглядел совсем иначе. Его позвонки соединялись по шестнадцать в ряд и за-мыкались в колесо. А внутри колеса имелась сложная система из ног, объединён-ных тазовыми костями. Сооружение напоминало шарикоподшипник.

Другой Наездник запряг в свой катафалк нескольких рысаков поменьше. И вообще, в конструкции тягачей не было однообразия. Каждый Наездник представ-лял собственную идею.

Раздался громкий свист и все рванули с места. Зрители бесновались на трибу-нах, кидали в воздух части тела. Азартный игрок тряс руками черепушку, в кото-рой колотились камни.

Рваная Кишка сразу вышел вперёд. Его основным соперником был Сфинктер — он отставал только на полкатафалка. Мокрец пристроился с другого бока. Эти трое оставили остальных, довольно маломощных скакунов, позади себя. Два круга они прошли без всяких изменений. Мокрец шёл третьим.

— Кишка, даёшь победу! — вопил, потерявший всякий стыд Дикий Труп. Он выскакивал из корзины, колотил соседей по башкам, свистел и кидался пузырь-ками из-под скипидара.

На третьем круге стало ясно, что Сфинктер лидирует. Кишка наддал ходу, не-щадно нахлёстывая свою коняшку. Монстрила колотил ногами по грязи, но дурац-кая конструкция противника являла чудеса устойчивости. Внутренние ножки так и мелькали. Тогда Рваная Кишка прибег к крайнему средству. Он выхватил из ката-фалка тряпишный шар на верёвке, чиркнул факелом о свой костлявый зад и зажёг снаряд. И принялся с визгом вращать им над головой! Горящие куски разлетались во все стороны.

Сфинктер шарахнулся в сторону, когда горящая пакля пролетела в опасной близости от его тележки. Кишка снова вышел вперёд всех. Но тут Мокрец, на ко-торого никто не обращал внимания, вдруг сорвал с себя башку! Из горла тут же хлынула отвратительная жижа. Она залепила лидеру всю морду! Кишка с рёвом принялся счищать с глазниц облепившую их массу. И бросил поводья! Его монстр немедленно запутался в них ногами. Его длинное тело наматывало на себя погре-бальные бинты. Наконец, он рухнул, а на него налетели ещё два участника забега. Катафалки затрещали и выронили именные лаковые гробы.

— Я продулся! — рухнул в отчаянии Дикий Труп.

А на поле продолжалась битва! Подлый Мокрец, вполне оправдывающий своё имя, теперь стал вторым. Экипажи, миновавшие затор на беговой дорожке, не представляли для соперников никакого интереса. Сфинктер оправился от замеша-тельства и теперь теснил соперника к ограде. Тот был вынужден придерживать пя-тёрку своих небольших монстряшек.

— Задай ему, Мокрушник! — вопили на трибунах.

— Кол вам в глотку! — орали другие. — Давай, Сфинктёр, гони монстрилу!

Виктор и Борис так увлеклись, что тоже прыгали с корзинами на задах по все-му проходу. Они ненавидели Мокреца. Этот гад со своей чахленькой пятёркой свалил такого мощного бойца, как Рваная Кишка! Мокрец, зараза, вообще никогда в лидеры не выходил. Какого аппендицита он полез вперёд?! Обнаглел, подонок!

— Вали холеру набок! — бесновался Кондаков.

— Топчи ублюдка в кашу! — совершенно разнуздался Борис.

— Пусти его фанерой над трибуной! — визжал и топал ногами Дикий Труп.

И тут случилось нечто страшное. Трибуны вдруг замолкли и тут же разрази-лись таким ужасным криком!

За полкруга до финиша, когда все уже были уверены в победе Сфинктера, у Мокреца вдруг распряглась одна из пяти его монстряшек. Сначала все расхохота-лись. Но тут же наступило гробовое молчание, только тарахтели кости скакунов и громыхали катафалки.

Освободившийся монстряшка резво ринулся вперёд и прыгнул прямо в коле-со лидирующего в гонках чемпиона! Конструкция неровно заскакала, смялась и повалилась набок! А гад Мокрец в абсолютном одиночестве пошёл на финиш!

Трибуны взорвались от воплей. Никто не ставил на аутсайдера! Это был пол-ный и окончательный обвал! Устроители скачек огребли все ставки!

— Вот это да! — проквакал череп Азартного Игрока. — Пойду поставлю на ВТО-рой забег!

Они выбрались с монстродрома.

— Как же ты теперь будешь без руки? — сочувственно спросил у Трупа Борька.

— Да это чепуха! — махнул тот другой рукой. — Не в этом дело. Обидно очень! Ведь этот диверсант Мокрец вдвойне мерзавец! Представьте себе, каждый Наезд-ник автор собственной конструкции. У Кишки было не новое, но очень надёжное сооружение. Он довольно долго понемногу наращивал свой потенциал. И чем его свалили?! Прокисшим желудочным соком! А Сфинктер! Его модель — настоящее ноу-хау, торжество прогресса! И тут выходит нагло какой-то оппозиционный бур-дюк с консервативной упряжкой из пяти примитивных монстряшек устаревшей конструкции! И так подло дискредитирует идею! Теперь пресса раздует скандал! Сенсация: Мокрец лидирует! Надо думать, вся политическая верхушка поза-имствует идею: глушить оппонента содержимым пищевого тракта! И это демокра-тия!

Загородный дом магната был солиден — старинный склеп с колоннами, укра-шенный горгульями. Второй этаж — фанерный: сразу видно, что владелец Центри-фуги был трупом состоятельным и очень удачливым бизнесменом. Возле виллы имелся также очаровательный вонючий прудик. По безжизненному садику бегали сторожевые пиявки-ротвейлеры. Они сразу признали в Диком Трупе старого зна-комца и жадно бросились грызть ему ноги, повизгивая от умиления. Но Гостям Гид не советовал проявлять фамильярность: пиявки очень злые.

— Здесь отличная охота! — рассказывал однорукий Труп. — Раньше тут устраи-вали настоящее сафари: наезжала куча магнатовых знакомцев, завозили на неделю выпивки и гоняли по бездорожью, пока башку не сломят!

Он так аппетитно рассказывал про загородную тусовку, что у Гостей прямо слюнки потекли. Они ходили по дому и большими глазами смотрели на трофеи, достойные любого анатомического театра.

К вечеру похолодало, и Дикий Труп разжёг огонь в камине. Все трое уютно сидели в дырявых креслах перед весело потрескивающими в очаге обломками му-мий. На улице слышались завывания, рычание и треск — дрались пиявки. Провод-ник небрежно прихлёбывал жидкость для бальзамирования. Виктор и Борис осто-рожно нюхали подвонявшие пирожки, надкусанные сбоку.

— Я вам не говорил, что наша страна называется ПВТ — Пространство Вирту-альных Трупов? — распространялся Гид. — Существуют и другие пространства. Вот там вы можете найти иные спецэффекты. Есть обширное Пространство Чужих, почти такое же большое, как ПВТ! Но среди них такое многообразие форм, что мы почти сразу отделились от них. Уж очень они агрессивны! Существуют прост-ранства Электронных Устройств, так мы назвали всех киборгов, роботов и нано-кибов. Все виртуальные пространства объединены, словно в гроздь, в одно боль-шое Сверхпространство. Учёные Трупы придумали интересную гипотезу о его возникновении. Представьте себе, поначалу не было ничего! Была лишь какая-то Бездна. И в этой Бездне кружили мысленные образы. Между ними не было ни-какого взаимодействия. Как сейчас открыто в науке, эти мысленные образы по-рождала фантазия авторов в реальном мире. Они писали книжки, люди их читали. Потом в ночных снах всё это им снилось, потому что страх (это не я так думаю, это говорит наука!) есть первичная эмоция, определяющая сознание. Фантомы, порождённые этими снами, и витали в Бездне. Но сама Бездна ещё была холодной. У нас до сих пор происходит много споров среди Учёных Трупов, но большинство склоняются к тому, что у Бездны был Творец. Его звали Эдгар Алан По! А потом произошло то, что назвали Большим Взрывом. Конечно, это всё условности! Но Большой Взрыв был следствием рождения кинематографа. Первичное прост-ранство стало стремительно эволюционировать. Поначалу была одна большая каша, но потом стали выделяться жанры. Ну ладно, что-то я на ночь глядя забол-тался. Давайте расходиться по бивакам. Неплохо бы отдохнуть. Завтра сюда явит-ся большая и весёлая компания. Ребята, вы так ничего и не поели?

Виктор с сомнением понюхал потрёпанный пирожок.

— Мне кажется, что он несвежий.

— Естественно! — отозвался Труп. — Это всё с могилок. Но, уверяю вас, это луч-шее, что я могу вам предоставить. По крайней мере, продукт из вашего мира. У нас неплохо налажена система импорта. Кстати!

Он вскочил и раскрыл дверцы бара.

— Так и думал! У нашего магната тут припрятано для вечеринки пиво! Ваша сентиментальность для нас служит источником всяческих жизненных благ! Какая прелесть! Алкоголик умирает, а его друзья торжественно ставят на могилку стоп-ку или открытую бутылку пива! Типа, спи спокойно, брат-алкоголик, всё твоё с тобой!

"А в самом деле, — подумал режиссёр, — чего такого? Нормальные ребята, эти трупы, всё у них, как у людей. Ну будет небольшая диарея, зато наемся."

Против ожидания, апартаменты на верхнем этаже выглядели весьма неплохо. Хотя постель вся и заплесневела от сырости, но обстановка в целом выглядела очень элегантно. Крутой ампир.

Борис неторопливо расхаживал по ковру перед камином. Сам камин, понятно, лишь имитация, зато придаёт солидность и весомость фанерным декорациям ВТО-рого этажа. Оператор на время прекратил съёмки. Следовало поберечь место для более занятных кадров.

Виктор запаздывал — после пирожка ему срочно понадобилось пробежаться по природе. Борис уселся в кресло у стены и стал терпеливо ждать начальство: тре-бовалось кое-что обсудить. За окнами остервенело лаяли пиявки.

Он был погружён в столь глубокую задумчивость, что не сразу понял, что за спиной что-то происходит. Ветхие парчовые обои разъехались, как мокрый кар-тон. В образовавшиеся щели просунулись костлявые конечности, с которых сви-сали остатки ржавой цепи. Руки всё росли, вытягивались, всё приближались к спинке кресла. Дыра всё расширялась.

Борис не сразу понял, что его схватили. Очнувшись от своих размышлений, он осознал, что на его горле сомкнулись две костлявые руки. Они сжимали паль-цы, впивались в гортань и не давали крикнуть "помогите!". Борис отчаянно забил-ся, он заколотил ногами по ковру в надежде, что Дикий Труп услышит и прибежит на помощь. Ковёр глушил все звуки. Оператор с досадой мысленно ругнулся на эту нелепую в условиях картонных декораций показную роскошь. Он начал су-дорожно извиваться, ногами сгребая тяжёлый от промозглой сырости ковёр.

Виктор затаил дыхание и вышел под мрачные, нависшие ветвями ивы. "Не стоит далеко уходить от дома." — подумал он.

По сумрачной земле, в неярком свете сделанных из пивных банок фонарей, угрожающе извивались сухие оборванные корни. Вокруг валялось множество об-ломанных ветвей, сухих, истлевших листьев от венков, рваных ленточек со сле-дами серебрянки, осколков от бутылок, акцизных марок, этикеток, кольереток. С ветвей свисали, как паутина, засохшие останки жвачек.

Режиссёр отыскивал местечко поуютней. Лишь только он надумал сесть, как вдруг увидел, что земля зашевелилась.

— Наверно, кроты. — сказал он сам себе.

И тут же понял, что ошибся. Из-под земли, разбрасывая комочки влажной почвы, лезло что-то размерами гораздо превышающее обыкновенного крота. Виктор поспешно кинулся обратно, но не успел. Нечто схватило его за ноги и дер-жало крепко. Он обернулся в панике назад. Корни хищно изгибались, тянулись жадными руками к человеку. Они угрожающе шипели и хлестали по земле.

— Спасите! Дикий Труп! Борис! — вопил в ужасе Виктор. Он отбивался от мно-жества коварных веток. Они спустились сверху и, как руки, вцеплялись режиссёру в волоса, опутывали плечи, срывали куртку, расстёгивали пуговицы.

Не помня сам себя от страха, Виктор вырвался из их зловещих объятий и то-ропливо бросился к дверям.

Из ямы выбрался мертвец. О, как был он страшен! Обросшее землёй лицо. Ва-лящиеся из ушей личинки. Растёкшиеся, протухшие глаза!

— Стой, смертный! — провыл он и протянул к Виктору свои трясущиеся лапы.

Тот отшатнулся и обвёл вокруг себя обезумевшим взором. Отовсюду лезли мертвецы. Они выбирались из земли и поднимались на свои костистые конечнос-ти. Шатались и шли, протянув к живому человеку свои кошмарные ладони. Их бы-ло много: десятки, сотни! Они всё лезли из земли и лезли!

Виктор не глядя отступал к спасительному свету, к крыльцу, под навес. Сзади грохнула распахнутая дверь. Кондаков судорожно обернулся.

— Что такое?! — завопил Дикий Труп. — Снова террористы?!

— Отдай нам человека! — прорычал тот, кто вылез первым — Предводитель.

— Кадавр, — отважно заявил Труп, — ты не получишь никого из гостей магната!

— Нам нужен пирожок! — прорычал тот снова. — А это гад сожрал его!

— Пошёл в болото, сепаратист противный! — последовал совет.

Дикий Труп быстро втащил Виктора в дом и захлопнул двери — те немедленно принялись трястись от ударов. В щели прорывались крики, вой и требования от-дать им пирожок.

— Скорее, за Борисом! — озабоченно проговорил товарищ и они побежали по шатающимся ступеням на второй этаж.

Представшая картина ужаснула: следы борьбы, раздавленное кресло, пере-вёрнута кровать, ободраны обои, сбит в кучу ковёр. Борис отсутствовал.

— Кто эти террористы?! Я думал, здесь безопасно! — восклицал Виктор, нервно меряя шагами пространство перед очагом и стараясь не обращать внимание на стуки в дверь.

— Ну ты и сам должен понимать, — оправдывался Труп, сидя на скамеечке пе-ред камином. — виртуальные мертвецы не могут быть гуманны сами по себе. Их создают и задумывают как источник страха, животного ужаса, кошмара из детских снов. Они только и умеют, что лезть, хватать, рычать да глодать кого-нибудь. Это уже потом они становятся более цивилизованны. Побудут тут у нас немного, отой-дут от шока. Правда, те, что утащили Борю, появились не от спецэффектов. Они порождены компьютерными играми, поэтому начисто лишены индивидуальности и потрясающе тупы. А вот Предводитель их, Кадавр, и есть настоящий негодяй. Он антисоциален, он подонок. Он не хочет, чтобы трупы объединялись по мирным принципам. Он хочет разнузданности, агрессивности, вседозволенности, кощунст-венности! Он требует, чтобы новых виртуальных трупов не отягощали всякой там амбициозной чушью, вроде эстетизма! Кадавр полагает, что они носители нового сознания! Там всякий яростный и беспощадный мир! Обычная сепаратистская брехня! На самом деле этот Кадавр агент враждебных сил! Он полагает, что со-трудничая с разведкой Чужих, можно переделать мир!

— Я так перетряхался весь, когда они потащили меня под землю! — признался Виктор.

— Правда?! — обрадовался Труп. — Скажите, нехилые впечатления! Так жизнен-но, так убедительно! Нет, что ни говорите, ваши ребята большие мастера!

— Ну, это совсем не наши. — со стыдом признался Виктор.

— Какая разница, Виктор! Смотрят-то их все! У нас тут нет разделения на на-ших и ненаших. Здесь полное единство и взаимопонимание. А Кадавр с его болез-ненной фантазией лишь дополняет общую картину.

— О чём ты, Труп?! — поразился Кондаков. — Ты хочешь сказать, что похище-ние Бориса нормальное явление?! Да они заразят его и он превратится тоже в вур-далака!

— Ну что ты, Виктор! — успокоил его Труп. — Это только в кино такое может быть! Да если бы мы могли такое делать! Мы ж всех роботов и всех Чужих тогда перекусали!

— А что с ним будет? — уныло вопросил Виктор.

— Маленечко рехнётся — и только-то! Я ведь не ошибся: у вашего приятеля действительно имеются мозги? Но разве вы сами этого не пожелали? Для чего тогда вы смотрите свои ужастики?

Утром прибыло подкрепление. Трое охотников в полном снаряжении и две трупицы в галифе и кожаных бюстгалтерах, увешанных цепями.

— Я так и знал, что Кадавр затеет потасовку! — прорычал магнат из-под глухого железного забрала. Он рыскал взад-вперёд по двору и свирепо гонял пиявок-раз-гильдяек большой двуручной плёткой.

— Экселенц, — развязанно обратился к нему труп графини. — кончайте гнать пургу. Нам скучно слушать ваши монологи. Берите гаубицу и вперёд!

— И в самом деле, мон ами, — выступил в поддержку молодой аристократ, заду-шенный в подвале собственного замка. — зачем тянуть кошачий хвост?

Виктор догадался, что высокопоставленные трупы, собравшиеся а предвкуше-нии сафари в особняке магната — сливки общества, местный покойницкой бомонд. Его догадку подтвердил распухший труп, с которого постоянно текла из всех ще-лей какая-то тёмная, дурно пахнущая жидкость. Кондаков подумал было, что это марганцовка. Но то почтение, с которым вся компания раскланялась с припоздав-шим гостем, заставило Виктора усомниться в своей догадке.

— Монтрезор, ради всего святого! — воскликнул он. — Стоило вылезать из моей бочки с мальвазией, чтобы наблюдать, как вы тут топчетесь среди пиявок! Смо-трите, молодой человек весь изнемог! Сколько можно тянуть время?!

— Да! Вы правы! — рявкнул оберштурмбанфюрер. — Блин! Квас! Гоголь-моголь! Надо пойти и немедленно освободить нашего гостя из объятий этих гнус-ных предателей!

— Да что вы тянете?! — взмолился Кондаков. — Его там, наверное, уже расчле-нили!

— Витя, ты не тревожься. — успокоил его Дикий Труп, с восторженным выра-жением наблюдавший за подготовкой к выходу. — Это обыкновенный диалог меж-ду новыми действующими лицами. Они должны как-то себя позиционировать. Вот это у нас Оригинальная Графиня. Вторая дама — Драматическая Инженю, поэтому она молчит и хихикает. Висельник воплощает в себе идею мыслящей аристо-кратии. Утопленный в мальвазии — Комический Эксцентрик или Эксцентричный Комик. А Экселенц — душа компании, бравый командор!

— Какой базар! — подтвердил магнат. — Я обещаю вам: урод будет мокрым!

— Не так. — поправил его Кондаков. — Мочить урода!

— Виват! — вскричали все. — Вот это стиль! Вот это лексика! Учитесь, трупы!!

Они бросились к двум самоходным катафалкам, не забывая перекидываться остротами и шуточками.

— Мон шер, поверьте старому вояке. — бубнил из-под шлема Экселенц. — Вы вспомните ещё не раз это приключение.

Он рванул дверцу и выдернул с водительского кресла дряблый труп шофёра.

— Иди ты в крематорий! Я сам погоню машину!

И бухнулся с размаху, гремя железным шлемом, на продавленное сидение на-труженного катафалка.

— Все сели по гробам?! — рявкнул он назад.

— Вау!!! — раздался ответный дружный вопль из открытых окон.

Висельник-аристократ срывал тряпичные цветы с колонок. Оригинальная Графиня с солдатскими ругательствами высунулась в люк на крыше, пристраивая к стационарной стойке гаубицу с обоймой разрывных снарядов. Утопленный в мальвазии с разбегу нырнул в комфортабельный гроб, обрызгав всё внутри ката-фалка, и обвязался связкой противопехотных мин.

— Йё-йё-йё!!! — в восторге завопил Дикий Труп и прыгнул в задние ворота.

— Мальчики, вы бесподобны. — с ужимками проворковала инженивая трупица, забираясь в катафалк. У неё была при себе дальнобойная винтовка с оптическим прицелом. Она сорвала с капота и напялила себе на череп весёленький веночек с траурными ленточками.

— Господа, дайте мне оружие! — воскликнул Виктор, опасаясь, что его забыли.

— Держи, братан! — солидно отозвался Экселенц и кинул ему одной рукой че-тырёхзарядную базуку.

Катафалки рванули с места. Экселенц притормозил, вернулся задним ходом и Дикий Труп втянул в машину упавшего с ракетомётом режиссёра.

ГЛАВА 17. Давить сепаратистов!

Борис очнулся и открыл глаза. Диким взглядом он обвёл картину вокруг себя и понял, что пропал. Немучкин висел, привязанный за руки к трубе в каком-то по-мещении, напоминающем заброшенный завод.

— Что, человече, вляпался в хистори? — злорадно спросил одноглазый труп, приближаясь к пленнику.

— Ду испик инглиш? — слабо поинтересовался оператор.

— Я не спик, а вот эти спикают. — мрачно отозвался Кадавр, а это был он, ука-зывая на бессмысленно пялящихся мертвецов.

Они были как-то очень уж очень условны. Вроде бы всё на месте: кости, че-реп, лохмотья. Но всё как-то очень уж прилично, словно сделано из пластика.

— Они живые? — поинтересовался Боря.

— Условно — да. — всё так же мрачно отозвался Предводитель. — Во всяком слу-чае подчиняются прямым приказам, понимают речь. А, главное — хорошо воюют. Это живые мертвецы из компьютерных войнушек. А теперь скажи мне, человек, они похожи на нормальных?!

Последние слова он выкрикнул в явно истеричном настроении.

— При чём тут я? — спросил Борис. — Не я их делал.

— У всех у вас один ответ! — злобно ответил Предводитель. — Кого ни спроси — никто ни в чём не виноват! Мне не с кем здесь поговорить, одни бессловесные ду-бины! Я требовал, нет, я просил, я умолял дать мне суверенитет! Но у них там Конституция, Свод Высочайших Запрещений! У меня есть Цитадель, у меня сол-даты! Почему я не могу быть здесь Президентом?!

— Я понимаю. — мягко отозвался Борис. — Вы хотите поговорить об этом? Рас-скажите мне, что вас тревожит. Мы вместе с вами обсудим ваши проблемы и найдём достойный выход.

— Снимите пленного с металлической трубы. — приказал Предводитель.

Солдаты с готовностью подскочили к Борису и сорвали его вместе с куском водопровода. Из обеих дыр раздался свист, но ничего не потекло.

— Идиоты! — завизжал нервный, как барышня, Кадавр. — Надо было развязать верёвки!

Но дело сделано, и Борис со своей трубой оказался стоящим на полу перед гневным одноглазым Предводителем компьютерных уродов. Он посмотрел на узел — тот был завязан бантиком.

— Наверно, ты решил, что обманул меня?! — со злобным хохотом издевался над оператором мертвец. — А я не собираюсь говорить с тобой, как с психотерапевтом! Зачем трупу психотерапевт?! Это те придурки, демократы, думают, что удачно имитируют ваш поганый мир! А мне нужна война! Я жажду убивать!

Борис уже понял, что Предводитель тотально повредился психикой — хотя, ка-кая психика у трупа?! Он решил потянуть время в надежде, что товарищи придут на помощь. Борис даже отдалённо не предполагал, сколько времени он находится в этом каземате, так похожем на компьютерные трущобы. Всё стерильно, всё аккуратно. Трупики такие гладенькие. Только Предводитель выглядел настоящим, подлинным, разложившимся покойником.

— Теперь я отомщу вам, мерзкие людишки! — драматично завывал ополоумев-ший Кадавр. Он достал старинный бескурковый пистолет с резной деревянной рукояткой. Откуда такой взялся в компьютерной игре?

Борис посмотрел прямо в дуло, которое плясало перед ним, и понял, какого размера дыру проделает в нём эта штука, если она и вправду может выстрелить. Необходимо что-нибудь решать. Стоять с огрызком трубы на плечах и ждать со-бытий было очень неразумно. Он воспользовался случаем, и, пока Кадавр упивал-ся речью, дёрнул пальцами за хвостик завязочки. А далее ловко подхватил удоб-ную трубу и сорвал оставшуюся верёвочку.

Гнусный милитарист не успел ничего сообразить, как оператор вышиб из его руки оружие. Пистолет со стуком упал на каменные плиты и, вращаясь, засколь-зил к стене. Борис (ух, прямо как в кино!) бросился за ним, упал на пол, перека-тился с боку на бок и эффектно встал на одно колено, направив на медлительного Кадавра антикварную пулялку: тот только речи был мастак толкать, а как до дела — полный несрух!

Против ожидания, никто из стражи не двинулся с места. Предводитель стоял под прицелом и смотрел единственным своим оком в два глаза, решительно глядя-щих на него из-за толстостенного дула старинной пукалки 1780года выпуска.

Борис картинно держал музейную игрушку обеими руками, наслаждаясь мо-ментом. Держать противника на мушке — что может быть прекраснее!

Но противник оказался неслабым! Предводитель недаром был безумцем. Он не боялся смерти! С невообразимой надменностью он приблизился к своему про-тивнику и подставил лоб под дуло.

— Я всегда мечтал сказать это кому-нибудь из таких подонков, как ты! — брыз-гая вонючею слюной в лицо отважному Борису, проскрипел Кадавр. — Что ты воо-бразил себе?! Ты думаешь, так легко стрелять, глядя в глаза тому, в кого ты це-лишь?! Смотри сюда, на этот лоб, на эти обнажившиеся черепные кости! Пред-ставь себе, какая мерзость брызнет из этого сосуда, когда ты продырявишь его своею пулей! Всё это полетит тебе в лицо, запутается в волосах, повиснет на твоих ресницах, попадёт в карман, за пазуху, протечёт в штаны, в резиновые сапоги, ис-пачкает носки! Ты хочешь этого?! Тогда стреляй, стреляй, подонок, глядя мне в глаза! Стреляй, урод, мне прямо в гипоталамус!

— Да нет… ну что вы. — смущённо бормотал Борис, опуская пистолет. — Я ни-чего такого не хотел.

Кадавр презрительно смотрел на человека.

— Стрелять в башку — что может быть глупее. — продолжал Борис. — Я намере-вался поступить иначе, вы сами сбили меня с толку. Всё, чего я хотел, вот только это…

Он выстрелил Предводителю в колено. Тот рухнул на пол, грохоча костями.

— И ещё вот так. — Борис выстрелил Кадавру во вторую ногу. Сухой щелчок.

— Там у них база! — прокричал магнат, указывая рукой в перчатке куда-то в пыльный горизонт.

— Ага! — ответил Виктор, глядя сквозь забрызганные мальвазией гоночные очки.

В бессолнечном сумраке вырастало нечто, похожее на баррикады. На стенах крепости торчали, как тыквы, множество голов. На башне реял флаг — череп со скрещёнными костями. При виде приближающихся катафалков сепаратисты за-бегали кругами. Они выкатили на укрепление какое-то орудие.

— Что, дрейфите, параноики?! — злорадно прорычал из железного котелка Экселенц.

Раздался негромкий бух и рядом со мчащейся машиной вырос грязный гриб близкого взрыва. Магнат вывернул руль и машина чудом увернулась от осколков.

Их бомбили непрерывно. Пыль взлетала в воздух и заслоняла от орудий ката-фалки.

— Держись, бамбино! — прорычал бесстрашный коммандо.

На всём ходу машина врезалась в ворота. Не успел магнат вытащить из же-лезных челюстей застрявшее в них рулевое колесо, как сзади в корму врезался второй катафалк. От удара Виктор пробил головой лобовое стекло и вылетел в распахнувшиеся настежь ворота. Следом с криками шла команда боевых аристо-кратов.

Оригинальная Графиня в чёрных кожаных галифэ и цепях на шее поливала врагов огнём из мортиры.

Хорошенькая Инженю в своём венке крушила пластмассовых скелетов при-кладом дальнобойной винтовки с оптическим прицелом. Через плечо у неё висели склеенные изолентой воедино шмайсер, ППШ, Калаш, Смит-и-Вессон, пулемёт «Максим» и маленький перламутровый театральный бинокль.

Остроумный молодой аристократ, вооружённый техасской бензопилой, с хо-хотом косил врагов.

Из содрогающихся обломков гроба выскочил Утопленный и с громким кри-ком, разбрызгивая нескончаемую мальвазию, зажёг кресалом связку противопе-хотных мин. Он резво раскрутился вокруг себя и на глазах у перепуганных ком-пьютерных мертвяшек лихо запустил снаряд в сцепившиеся в воротах катафалки. Раздался оглушительный разрыв, и из останков боевых машин выскочил сам Экселенц с застрявшей в забрале шлема рулевой баранкой.

— Фхцч! — воинственно воскликнул он, потрясая томагавком.

На просторном плацу внутри крепости Кадавра разгорался настоящий бой. Мертвяшки выстроились в шеренгу и шли корявым шагом с огнемётами на кучку нападающих. Аристократы развернулись в ряд.

Виктор находился с фланга. Он никак не мог разобраться с устройством свое-го оружия. Там было множество всяких кнопок, дырочек, рычажков, но за что ни потяни, за что ни дёрни, выстрела не получалось. Он уже хотел крикнуть Эксе-ленцу, что ему вручили испорченное оружие, но тут мертвяшки дали первый залп. Кондаков поспешно рухнул наземь, прикрываясь своим бесполезным ракето-мётом.

— Не дрейфь, Виктор! — крикнул Повешенный. — Сейчас добудем тебе зелёную полоску!

Режиссёр глянул на шкалу энергии — там в самом деле не светилось ничего. "Вот дурень! — подумал он. — Мог бы догадаться!"

Мертвяшки перезаряжали свои огнемёты. Их залп пропал впустую. По какой-то причине они взяли выше голов нападающих. Тогда аристократы воспользова-лись этим и с воинственными криками пошли в атаку.

Блондинка в своём венке была неотразима — она стреляла сразу изо всех ору-дий. Графиня бросила мортиру и достала нунчаки, со страшным свистом она рас-секала ими воздух. Безмолвные мертвяшки валились, как снопы. Экселенц хватал врагов обеими руками, подсовывал головки в рулевое колесо и одним движением снимал им крыши, как с бутылок пива.

Утопленный второй раз промаха не дал. Он чиркнул спичкой о разбухший зад и снова подпалил связку противопехотных мин. Взрыв разрушил строй мертвяшек и те поняли, что заняли невыгодную позицию. В последний раз послав струю из своих огнемётов, они попрятались за стены. И принялись выглядывать из-за углов и попаливать из пулемётов.

— Экселенц!!! — завопил Утопленный. — Я протекаю!

Из его обвисшего брюха во все стороны, как из лейки, текли тёмные пахучие струи.

— Брызгай во врага! — ответил рёвом несгибаемый коммандо.

Виктор продолжал трясти свой ракетомёт.

Очередной мертвяшка выскочил из-за угла и вскинул арбалет перед носом у Виктора.

— Дави его мортирой! — завизжал Дикий Труп, стреляя из обреза сразу в трёх.

Виктор машинально поднял и опустил своё орудие на голову врага. Тот щёлк-нул и сложился в кучку щепок.

— Дави ещё! — крикнул Повешенный и кинул к Кондакову пару недобитых се-паратистов.

— Что, гады, получили?! — вошёл в азарт Виктор. И тут почувствовал, что раке-томёт ожил в его руках — он загудел и слабо завибрировал. Так и есть! Шкала энер-гии осветилась зелёным светом!

— А ну вы, пи-пи-пи! И пи-пи-пи! — вскричала Оригинальная Графиня, бросая нунчаки и доставая из бюстгалтера лазерную пушку. — Я всех вас пи-пи-пи! Чтоб знали, пи-пи-пи, как пи-пи-пи!

Вся бравая команда с криками рванулась на баррикады. Виктор бесстрашно мчался, топча ногами головы врагов. Он чувствовал, как его ракетомёт впитывает от мертвяшек силу. Шкала всё разгоралась, всё наливалась ярким цветом энергии. Она гудела, она вибрировала, она просила дать ей выстрел!

О этот бой! Поэзия сражения! Безумство закипающей крови! Потоки бешеных страстей, фейерверки наслаждений! Мгновенный ужас в глаза глядящей смерти и в следующий миг неистовство ликующей победы! О мой адреналин, как я люблю тебя! Я восхищён, я исступлён, я изнемогаю!

Вся группа прорвалась к сердцу цитадели, главному каземату сепаратистского партайгеноссе. Мертвяшки забоялись и кинулись все наутёк, оставив без защиты стальные створки ворот, ведущих в подземный бункер.

Виктор на бегу молодцевато вскинул батарею на плечо и с одного удара раз-нёс на фиг весь бордель!

Сверху падали компьютерные трупы.

— Знаешь что, Кадавр, — свирепо прорычал магнат, наезжая с двумя китайс-кими ножами на Предводителя. — если у тебя есть, что мне сказать, так сейчас самое время!

— Да нет, не так! — поморщился опять висящий на балке оператор. — Надо го-ворить: колись, подонок!

— Ой, класс! — восхитились трупы.

— Экселенц, — промурлыкала Графиня, — разотрите его в костную муку.

Гнусный милитарист был деморализован видом застрявшего в железных че-люстях магната рулевого колеса.

— Эй, подождите! — встревожился Дикий Труп. Он выскочил вперёд, оторвал у пленного Кадавра руку и, довольный, отошёл.

— Мочите его, господа. — небрежно бросил он, привинчивая недостающую ко-нечность.

— О-кей. — сказал Утопленный и облил мерзавца с головы до пят своей маль-вазией.

— Я виноват, я больше так не буду. — трусливо гнусил Кадавр, оглядывая всех подбитым глазом и прижимая к дырявой грудной клетке отстреленную ногу.

— Мой фюрер! — припрыгал в помещение подвала плюгавый скелетик с циф-ровой камерой в руках. — Я всё заснял, как вы велели!

— Ой! — испугался он, увидев в пыточной чужих.

— Давай сюда! — сердито засопел магнат и отобрал собственность Гостей у ху-лигана.

— А почему вы его не убили? — простодушно спросил Борис, когда вечером вся компания собралась в каминном зале и весело обсуждала недавние события.

— Ну что вы, Боря! — изумился Дикий Труп. — Как можно убить покойника?!

— Факт! — подтвердил магнат сквозь рулевое колесо.

— К тому же, — добавил проводник, — это было бы неинтересно. С кем тогда мы будем воевать на будущие выходные? Кадавр, конечно, презренный сепаратист, но это не причина, чтобы убивать его до смерти. К тому же это невозможно.

Все расхохотались.

В самом деле, интересная получается картина. Сколько трупы ни воюют — ни-каких потерь! Части тела просто переходят к победителю. Всё очень предусмотри-тельно и аккуратно! В Пространстве Виртуальных Трупов нет заводов, фабрик, сельского хозяйства. Никакого производства, никаких отходов! Им и еда, в общем, не нужна! Так, для антуража! Свои дома и прочие строения они складывают, как из кубиков, из одних и тех же деталей. Поэтому нет гор мусора. Их войны услов-ны и более похожи на спорт.

Здесь потрясающая дисциплина. Каждый на своём месте. Все инциденты хо-рошо продуманы и тщательно просчитаны, как, например, неожиданность на монстродроме. Если всё будет легко прогнозируемо, то трупам будет очень скуч-но. Зачем нужен тотализатор, если результаты предсказуемы! А вот устроить ма-ленькую каверзу — значит всех развлечь, сорвать хороший выигрыш для заведения и создать хорошую рекламу. Для этого и планируются держателями аттракционов подобные номера с тёмными лошадками, вроде Мокреца. Его все не любили, а те-перь вот он герой! Если бы новаторы всегда выходили победителями, то это было бы слишком предсказуемо и примитивно. Маленькое свинство — это так пикантно!

Приходится признать, что ПВТ — просто идеальная страна! Но провинциаль-ные забавы не идут ни в какое сравнение с грандиозностью развлекательных меро-приятий общепространственного масштаба. Трупы здесь, в ПВТ, не просто вуль-гарно гниют в своих гробах — нет! Они существуют полноценной духовной жиз-нью. Высокоинтеллектуальные развлечения: театральное искусство, синемато-граф, центральный зоопарк, библиотека, филармония. Выставка, галерея изобрази-тельного искусства и прочее.

Гости слушали, широко раскрыв глаза, о чудесах столицы ПВТ — мегаполиса Нью-Прахо. Это центр культурного досуга. Туда сходятся все пути. А от Прези-дента для Гостей поступило личное приглашение. Им предстоит неделя развлече-ний на празднике Единения.

— Мы не делаем различий в способах образования трупов. — пояснил Аристо-крат. — Все они достойные граждане ПВТ. Завтра с утра мы отправимся в Нью-Прахо.

— Верно. — подтвердил магнат. — Я уже радировал Центру о прибытии.

ГЛАВА 18. Великий Нью-Прахо

Наутро за высокопоставленными трупами и их гостями прибыли из столицы экипажи.

Проведший всю ночь без сна от волнения и промозглой сырости в постели, Кондаков вскочил чуть свет. В ПВТ солнца нет, поэтому понятия дня и ночи весь-ма условны. Но заунывный гул разбитого колокола возвестил начало нового дня. Пиявки умаялись от ночных драк и мирно дрыхли по своим гробикам.

Подскакивая от пробирающего до костей озноба, Виктор выбрался во двор. Опасливо косясь в разрытые ямы, он запрыгал к облюбованному вчера дереву. Ничего ужасного не произошло и режиссёр уже возвращался к дому.

Двери распахнулись и на пороге возник с довольным видом Экселенц со сво-ей рулевой баранкой. Он похлопал себя ладонями по дородному телу, повернулся туда-сюда, почёсывая железный свой затылок. Потом достал и приложил к решёт-ке забрала призматический бинокль.

— Господа, они едут, я их вижу! — торжественно известил он.

По дороге поднимали тучи пыли президентские лимузины. Через полчаса вся весёлая компания садилась в роскошные, украшенные лаврушкой и бессмертни-ками катафалки представительского класса. На антенне головной машины красо-вался пучок траурных лент.

Виктор и Борис скромно отказались от почётных мест в гробах, любезно пре-доставив их дамам. Подпрыгивая на ухабах и мягко проваливаясь в разрытых мо-гилах, катафалки двинулись в столицу.

Нью-Прахо и в самом деле был удивителен. Прежде всего гостей разместили в гостинице "Дом Ашеров", что само по себе уже было шиком. Знаменитые маши-ны смерти, гробы с железными штырями! Номера-люкс для погребённых заживо! Номера экстра-класса для любителей замуроваться на ночь, а в них — кровати с гильотиной!

Гости президента побывали во многих местах, составляющих гордость сто-личных устроителей. Жизнь в мегаполисе и в самом деле била ключом! Культур-ные проекты: Театр Призраков, Аллея Знаменитостей. Галерея портретного ис-кусства, где представлялись высеченные на надгробных гранитных стеллах доро-гие усопшие. Театр пыток и смертей. Виктор и Борис со вполне понятным потря-сением наблюдали чрезвычайно натуральные экспозиции, созданные доктором Гансом Потрошителем.

— Понятно, что это только муляжи. — объяснял им Гид. — Но мне нравится особо эта молодая дама, с которой заживо сдирают кожу. Посмотрите, какое не-передаваемое чувство в этих глазах! Какая экспрессия, какая чувственность!

В театре Комедии к удивлению обоих показывали только рекламные ролики.

— Мне так нравится эта ваша непредубеждённость! — со смехом признавался остроумный Аристократ. — Да любая из наших покойниц перетряхалась бы до смерти, если бы у неё в ванной возник непонятно откуда мужик с пузырём слаби-тельного средства для раковины! А вашим хоть бы что! А юмор, юмор! Я валя-юсь! Этот мужик, который держит всю свою семью в холодильнике — весёленький такой садист! Я обожаю эту вашу лёгкость, с которой вы относитесь ко всем про-блемам. Попили имунеля и уточкой по луже! Скажите, а памперсы и в самом деле так вкусны? А эта ваша изумительная способность испытывать оргазм ото всего: от шоколадок, от кофе, от моющих средств, от маргарина, от туалетной бумаги! Вы влюбляетесь в стиральные машины! Вы разговариваете с холодильниками! Скажите, а ваши девушки и в самом деле так глупы, что не отличают вешалку от мужика? Весёлый у вас мир! Он мне нравится!

— Вам в самом деле нравится реклама?! — поразился Виктор. — Ну вот, а у нас все плюются от неё! Вы знаете, я даже вру знакомым, что снимал видеоклипы. На самом деле мы с Борей снимали рекламу.

Все трупы пришли в неистовство. Как?! Их гости настоящие рекламщики?! Это потрясающе почётно здесь в Трупляндии!

— И за что же вас так не любят ваши соотечественники?! — ошеломлённо вскричал Утопленный в мальвазии.

— Они говорят, что это убого, низко, грязно, пошло! — едва не рыдая от сочув-ствия к себе, воскликнул Виктор. А Борис с бледным от потрясения лицом под-твердил факт постыдного человеческого снобизма.

— Вы снимали порнушку? — с вожделением во взгляде встряла в разговор Дра-матическая Инженю. — У нас в театре я всегда играю секс-покойниц. Наш режис-сёр, Виссарион-Вольфганг Цугундер мне говорил, что от моей игры не плачут только трупы.

— О нет! — скорбно признался Виктор. — Я использовал проверенные временем сюжеты. Я стилизовал рекламную продукцию под сказку. В моих картинах было всё красиво! Кай поест котлет «Морозко» и полюбит Герду! Джульетта выпьет «Имунеля» вместо яду и сразу под венец! Снегурочка встречает восход солнца в холодильнике — Купава отдыхает! Три богатыря рекламируют презервативы.

— Это потрясающе! — взволнованно воскликнул Утопленный в мальвазии. — Я вам признаюсь, Виктор! Я тоже режиссёр! Но никто, никто во всей Трупляндии меня не осудил ни за один мой ролик!

— И что же вы снимаете? — ревниво поинтересовался Виктор.

— Вы не поверите! Тоже сказку! Я вырос, как режиссёр, на ваших, мой дорогой учитель, сюжетах! Вы мой гуру, мой кумир, луч света в тёмном царстве! Я обо-жаю вас, я преклоняюсь перед вами!

Они страстно обнялись. Мальвазия смешалась со слезами.

— Хотите ознакомиться с сюжетом последнего моего фильма? — спросил труп-режиссёр. — Значит, так! Мизансцена первая. Сидит труп принцессы перед зерка-лом и раздирает волосы граблями. И от отчаянья кричит: "принц никогда не по-любит меня с такими волосами! О дайте мне веретено! Я уколюсь и засну наве-ки!" Тут камера немного отъезжает и становится видна Злая Фея. Выражение зло-радства быстро покидает её лицо. Она в растерянности роняет веретено. И шепчет: "Девочка, прости меня! Я не знала, что ты так страдаешь!" Далее мизансцена но-мер два: красавица идёт по парку и смотрится в зеркало. Её волосы абсолютно бе-зупречны. Из кустов шиповника вываливается труп принца. Он исцарапан и рас-терзан. Прекрасный принц бросается на одно колено и преклоняет голову. Его во-лосы полны перхоти и насекомых. Они там лижутся, гуляют, крутят лямур, игра-ют в прятки, в гольф и в покер.

"Принцесса! — кричит прекрасный принц. — Я прошу у вас руки и сердца!"

"Просите себе лучше шампунь от перхоти." — ответила она и прошагала мимо.

Незабываемое впечатление вызвало у гостей посещение Пещеры Кошмаров. Они думали, что вся компания усядется в открытые вагончики, а те покатятся по рельсам в длинную пещеру. Но было несколько иначе.

Войдя в одну из многочисленных дверей огромного, как столичный цирк, здания, Виктор с Борисом очутились в костюмерной.

— Я всегда предпочитаю маску Красной Смерти! — со смехом признался Ви-сельник-Аристократ, выбирая себе кроваво-красную хламиду с капюшоном. Он вставил в глазницы лампочки и комично начал завывать, шевеля костями пальцев.

— А я буду Лепреконом! — восторженно воскликнул Дикий Труп.

— А мы нарядимся Зубастиками! — обе дамы залезли в костюмы, похожие на раздутых морских ежей с огромными зубами.

Утопленный в мальвазии нарядился гигантским пауком. Он очень выгодно смотрелся среди восемнадцати лохматых ног. Всё сооружение управлялось с мА-ленького пульта в центре, где сидел сам труп.

Магнат не отличался оригинальностью и надел костюм Чужого. Просунул рулевое колесо среди резиновых зубов и порычал. Куда Чужому до его баранки!

Оба гостя рылись в ворохах костюмов, не зная, что надеть. Наконец, Борис решил не рисковать и надел костюм Джека-тыквы. А Кондаков нарядился Кре-веткой-убийцей.

В таком виде все они вместе со множеством других развлекающихся трупов вышли за глухие занавески. Поначалу ничего не было видать. Потом Виктор на ощупь обнаружил какие-то твёрдые декорации. Над головой засветился тусклый свет. С одной стороны нашлись руины, в которых угадывался бывший город. А с другой стороны вроде бы как скальные утёсы и какое-то дохленькое море.

— Ну-с, господа. — бодро заявил повешенный Аристократ. — Вы гости, вам ре-шать, в какую сторону идти.

Те заколебались, не зная, в чем состоит развлечение.

— Позвольте мне. — вмешался Дикий Труп.

Никто не возражал, и он повёл компанию в сторону городских развалин.

Посреди разрушенных домов, взорванных цистерн, вывороченного асфальта, множества остовов от сгоревших машин, погнутых фонарных столбов и обуглив-шихся деревьев извилисто пробегала аккуратная и хорошо смазанная трамвайная колея. Задребезжал звонок и замигала жёлтая лампочка перекосившегося свето-фора.

— Давайте-ка скорее спрячемся в укрытие. — поторопил всех Дикий Труп.

Компания забралась в полуразрушенное здание, зияющее большими дырами на месте окон. Кирпичи оказались настоящими и натурально крошились под но-гами. Уныло распылял воду забытый всеми водопроводный кран. Среди провален-ных досок пола валялись детские игрушки, разбитый чайный сервиз и весёленький ночной горшок в цветочках.

Два Зубастика заняли позицию у одного окна, спрятавшись за перемычками. Утопленный и Повешенный — у другого. Дикий Труп взял на себя обоих гостей и посадил их с двух сторон у третьего окна. Сам же залёг под останками подокон-ника. А Экселенц остался в одиночестве.

В гнетущей тишине, лишь изредка нарушаемой унылым звоном колокольчика и миганием жёлтой лампы светофора, послышалось далёкое тарахтение.

— Что это? — спросил Борис.

— Тише! — шикнул на него проводник. — Они реагируют на звук.

Дребезжание усилилось и одновремённо стала слышна развесёлая музыка. Труп осторожно высунул из окна безносое лицо.

— Посмотрите, пока они далеко. — разрешил он.

По рельсам, подпрыгивая, мчался разрисованный ромашками маленький па-ровозик. Он тянул за собой вереницу вагончиков, внутри которых метался свет и раздавались взрывы хохота, нестройное пение и выстрелы открываемых бутылок. Во все стороны летели стаканчики из-под мороженого, пивные банки, окурки и туалетная бумага. Паровозик весело молотил по рельсам. Подлетая к зданию, в котором пряталась компания, он издал гудок и выпустил клубы густого дыма. Из недр вагончиков раздался многоголосый дикий вопль. Но Труп не дал гостям до-смотреть, он сдёрнул их на пол и пригнул носами в кирпичные обломки.

— Вы ещё неопытные игроки. — блестя глазами, прошептал он. — Смотрите и учитесь.

Тут два Зубастика вскочили с пола и заулюлюкали перед окном:

— А вот и мы! Ха-ха! А вот и мы!

Снаружи раздался дикий рёв. И ка-ак полыхнёт огнём в проём! Но Графиня с Инженю ловко спрятались за стеной.

— Сюда, ко мне! — Аристократ вскочил на разбитый подоконник и замахал ру-ками.

На улице послышался скрежет. Судя по всему, поезд давал задний ход. За мгновение до залпа изо всех орудий Повешенный перекувыркнулся через голову и ловко занырнул в канализационный люк. Снаряды провизжали над тем местом, где он только что был, и разнесли вдребезги дверной проём в противоположной стене. Кирпичная пыль наполнила воздух. Трупы веселились.

— А ну-ка я! — вспрыгнул на подоконник тучный Экселенц.

Больше ничего он крикнуть не успел. Залп смёл его с кирпичей. Он покатил-ся, теряя шлем. Под общий хохот магнат нащупал свою железную башку, вытрях-нул попавший туда мусор и, проверив на прочность колесо, напялил шлем обратно на безголовые плечи. В железном шлеме не имелось ничего.

Состав со скрежетом продолжал двигаться назад. Гости изнывали от любо-пытства: кто же там сидит в вагонах и лихо так воюет? Но выглянуть боялись.

— Сейчас я покажу вам, как это надо делать! — подмигнул им Дикий Труп.

Он быстро выскочил на подоконник и заплясал там, виляя бёдрами.

— Кто это идёт ко мне с синей сумкой на ремне?!

И моментально сделал в воздухе кульбит назад. Виктор и Борис одновремен-но рухнули на пыльный пол, зажмурясь. Во весь проём окна бешено просвистела картечь. Снаружи раздавались крики и энергичный мат. Паровозик вдруг затарах-тел и потащил вагоны дальше.

— Уходят! — крикнул Утопленный в мальвазии. — Их сманили с противополож-ной стороны!

Он вскочил на подоконник и начал поливать улицу своим дрянным вином.

— Ну куда вы, обормоты?! — кричал он. — Вернитесь, не пожалеете!

Но всё напрасно. Весёлые вагончики делали круг по захламлённой площади, направляясь к противоположным зданиям. Там в окнах плясали яркие фигуры в разнообразных костюмах. Их было много — штук пятнадцать-двадцать. Они орали и свистели.

— Вот негодники. — проговорил Дикий Труп. — Взяли количеством.

Тогда и Борис с Виктором осмелились высунуться из окна. На противопо-ложной стороне начиналась канонада. В проёмах возникали и тут же исчезали прыгающие фигуры. С грохотом обрушилась наружная стена. Из вагончиков ни-кто не выходил. Кто бы ни был там, он предпочитал не связываться с трупами напрямую.

— Давай, давай сюда! — кричали в окнах Инженю и Эксцентричная Графиня. Магнат колотил себя по пустой башке, как по барабану. Утопленный визжал. Аристократ свистел.

— Кричите громче! — шумнул с подоконника Гид. — Надо переорать тех наха-лов!

Борис и Виктор тоже принялись голосить изо всех сил и колотить по камням сплющенными кастрюлями, подобранными в мусоре. Аристократ вырвал из пола и с грохотом швырнул на мостовую древний унитаз, а трубой с бачком прице-лился, как гранатомётом, и с хохотом кричал "бдж-бдж-бдж! Уя-уя-уя!" Утоплен-ный последовал примеру и принялся крушить остатки мебели. Экселенц дрыгал ногами, как большой лягух, и дудел в своё забрало. Дамы выскочили наружу и прыгали по камням, словно мячики.

Паровоз подумал и нерешительно двинулся по кругу. На противоположной стороне неистово заголосили. Но вся компания вместе с гостями бесновалась пря-мо под окнами — на расколоченном асфальте.

Производя непрерывную стрельбу, кошмарный экипаж приближался. Сна-ряды начали крушить стену над головами. Осколки сыпались, как дождь.

— Драпать надо! — крикнул Дикий Труп.

Он вместе с Аристократом подхватил Бориса и кинул его в дверной проём. Тот поспешно закатился под стену. Следом влетел, как из катапульты, Кондаков. Дамы заскочили в окна. Повешенный схватился за руку с магнатом и оба заныр-нули в развалины, как в бассейн с водой. В трамвае взвыли и залпом долбанули в фундамент дома. Больше, кроме ругани, не послышалось ни выстрела.

— Всё, у них кончились снаряды! — возликовал Аристократ.

Все высунулись в окна и стали улюлюкать, показывать руками нос, кидать камнями в паровоз. Борис с Виктором тоже кинулись смотреть.

В окнах вагончиков неподвижно торчали фанерки с нарисованными персона-жами: немолодая домохозяйка, интеллигентный папа, девочка с косичками, бело-брысые близнецы, старенький профессор, рубаха-парень, салонная красотка, те-хасский рейнджер, миссис с сумкой, старая нянька, продавец мороженого. У всех имелось мощное оружие, но теперь оно молчало. И сами фанерки помалкивали — их время вышло. Паровозик развернулся и направился за боеприпасами на базу.

— Эй, Утопленный! — расхохоталась Эксцентричная Графиня. — Ты что же — не успел?!

Меж двух оконных проёмов стекал размазанный по стенке труп-Режиссёр. Его глаза вывалились из кирпичной щели и упали в мальвазию, а челюсть рас-крылась и проквакала блаженно:

— Блин. Здорово повеселились!

Они побывали в центральном зоопарке и видели множество разнообразных видов потусторонних тварей. Превеликое множество оборотней и упырей, чудо-вищных волколаков, драконов, птеродактилей, годзилл, блох-убийц, тараканов-убийц, трилобитов-убийц, пиявок-убийц, глист-убийц, гигантских комаров-убийц.

За небольшие средства на специально отведённой площадке можно разде-латься с любой тварью из доступного набора.

Борис надел защитный костюм и сразился с гигантским лимфоцитом. А Вик-тор предпочёл схватиться картофелем-убийцей. Все остальные тоже не отставали. Графиня с безопасной бритвой вышла против Кинг-Конга и ловко его побрила на-голо. Блондинка-Инженю сражалась со взбесившейся пудренницей-убийцей. От-ломала ей крышку, выбила зеркальце и разбросала по арене весь компакт. Пове-шенный Аристократ мелочиться не любил и вышел сразу против двух против-ников: саблезубой курицы-убийцы и тасманийского сумчатого дьявола с фритюр-ницей на голове.

У Экселенца произошёл облом. Башка снова свалилась в очередном замахе и служители аттракциона поспешно бросились её спасать от Белой Козявы. Самого магната пришлось ловить граблями. Без башки он плохо соображал, куда идти.

Утомлённые множеством впечатлений, гости уже шли на выход. Дикий Труп сказал, указывая на скромное здание в глубине зоопарка:

— Это виварий. Мы не будем заходить в него — слишком уж печальное место. Знаете, здесь обитает первый пёс вашей страны.

— Да что вы?! — ужаснулся Виктор. — Дайте посмотреть!

— Но здесь нет чёрного лабрадора! — спустя немного времени воскликнул он, остановившись перед клеткой с мигающим номером «Один». Рядом стояла клетка номер «два», в ней помещалась крупная чёрная зверюга, раскрашенная флуорес-цирующей краской.

— Конечно нет! — изумился Труп. — Это совсем другая собака. Не знаю, что это вы там себе придумали.

На посетителей печально смотрел маленький и жирный мопс. Он вздрагивал всем телом от непрерывной икоты и подкидывал жирненьким задиком, словно кто-то невидимый равномерно поддавал ему под зад пинком.

— Вот видите, — удручённо проговорил труп служителя вивария. — печальный случай. Некоторые ваши писатели так любят своих животных, что запихивают их в свои книжки, не пропуская ни одной возможности. Беспечные хозяева не дума-ют, каким словом упоминают их бедную собачку особо нервные читатели. Этого зовут на букву Х. Мы даже не произносим это слово вслух, слишком уж оно не-прилично. К тому же, он бесится, когда к нему так обращаются. Мы не называем его ни псом, ни даже собакой. Представьте, он вообразил себя писателем! Ума не приложусь, за что с беднягой так жестоко обошлись!

— А чем их кормят? — прервал возникшее молчание Борис.

— Виварий содержится на добровольные пожертвования нищих трупов. Чтобы помнили о худшей доле.

Виктор молча смотрел на страдающее животное, внутренне давая себе слово никогда больше не отзываться плохо о несчастном Х, которого и собакой-то наз-вать нельзя!

Бедный маленький Х печально смотрел на посетителей, громко квакая от непрерывной икоты и подпрыгивая своим жирненьким задиком. За его виртуаль-ной попкой жалко дрожал и мотался свинячий хвостик, похожий на страдающую от колик аскариду.

— Се место скорби! — провозгласил вслед уходящим старый вурдалак. На вы-ходе компанию встретил Утопленный в мальвазии, подклеенный и подшитый.

ГЛАВА 19. Праздник Единения

Ночь, проведённая в "Доме Ашеров" оказалась незабываемой. Невозможно было спать: всё время кого-то расчленяли, резали, пытали. Под окнами шастали упыри, скреблись и дёргали решётки. Из подвала пёрло смрадом — там непрерывно работал крематорий. На верхнем этаже всё время убивали даму. А под утро заяви-лась подвыпившая компания и прямо в холле устроила побоище — только и слы-шались крики гостиничной прислуги, которую косили косами приезжие озорники.

На рассвете Кондаков немного задремал, но вскоре его и Борьку разбудили:

— Кончайте дрыхать, мон ами! — флуоресцируя белками, растряс их неугомон-ный Дикий Труп. — Надевайте фраки и айда на волю!

— Зачем? — сонно потянулся Кондаков.

— Ну ты даёшь, майн херц! — протрубил в дверях магнат. — Сегодня вся Труп-ляндия гуляет.

Все вместе они направлялись на стадион. Предстояло грандиозное празд-нество. Финал недельного загула. Вся ПВТ готовилась справлять День Единения. На шоу будет присутствовать сам Президент.

К гигантскому строению со всех сторон стекалась публика. Гремели оркест-ры, строем маршировали молодые трупики в доломанах, высоких шапках, потря-сая крашеными серебрянкой палками с пучком чёрных лент.

Подкатывали роскошные лимузины, сплошь в венках. Из них выбирались элегантные трупы во фраках с моноклями и в перчатках, слегка тронутых могиль-ной плесенью. Они подавали руки дамам с длинными зубами и бледными щеками.

— Вампиры. Первая волна стокеровского аристократического стиля. — почти-тельно прошептал Дикий Труп.

На входе чинно стояли вурдалаки с лиловыми мордами и тусклыми глазами. Они принимали от входящих билеты. Никаких драк перед турникетом, никакой давки. Всё чинно, аккуратно, пристойно.

— У нас спецразрешение. — солидно провозгласил Дикий Труп, ничего не предъявляя. Его и всю компанию пропустили без всяких возражений. Виктор с Борисом только подивились.

— А вы что думали? — узнав об их сомнениях, поведал Гид. — Здесь всё без обмана. Да никому билеты эти не нужны, обыкновенная имитация вашего поряд-ка. Но важен сам процесс! С тех пор, как мы все почувствовали себя гражданами ПВТ, мы обрели сознание и дух прогресса!

— Конечно! — подтвердил магнат. — Безалаберность в гуще социума порождает нестабильность. Кто же пойдёт на стадион, если нет гарантии сохранности?! Те-рять руки-ноги можно только законным путём. Всё, как у вас!

Стадион шумел тысячами глоток. Трибуны полоскали флажками, завывали множеством дудок, заглушавших бравурный марш из громкоговорителей. Рос-кошь этого стадиона, равно, как и его размеры, ни в малейшей мере не напоми-нали скромный монстродром в Мурдерберге. Красивые посеребрённые оградки отделяли зрителей от поля. Деревянные садовые скамейки с надписями «покра-шено» чередовались с рядами кресел, напоминающих дизайном обстановку рес-пектабельного крематория.

— Кому что привычнее. — объяснил Борису Гид. — У нас никого не обижают и не попрекают происхождением. Хоть ты в канаве помер, хоть в фамильном замке.

Борис вертелся со своей камерой. Трупы охотно позировали. Стоило напра-вить на них объектив, как они тут же переставали замечать людей, зато начинали оживлённо вертеться, размахивать флажками, свистеть, вопить, подпрыгивать. Как только камера оставляла их, они тут же умолкали и лишь умилённо смотрели на Гостей.

Раздался заунывный гул колокола. Его низкий, дрожащий звук поплыл над стадионом, как пелена, поглощающая звуки. Все крики на трибунах, все свисты, гудение рожков — всё прекратилось. Замерли флажки. Все трупы встали. Ничего не понимая, Гости тоже поднялись. Борис торопливо водил видоискателем по по-лю.

— Туда смотри. — шепнул ему Аристократ и указал на медленно раскрываю-щиеся створки больших ворот. Оттуда торжественно выезжала группа мотоцик-листов. Трибуны глухо загудели. Следом за мотоциклистами выехали два оди-наковых открытых катафалка. В одном из них с поднятой рукой стоял высокий, необычайно бледный человек.

— Это Президент? — задыхаясь от волнения, спросил Виктор.

— Нет, конечно. — почтительно принижая голос, ответил Экселенц. — Это пре-мьер-министр, сам Дракула Великий!

Во второй машине, тоже стоя, ехал призрак в развевающейся мантии.

— Тень отца Гамлета! Глава министерства по внешним связям!

Раздались многочисленные аплодисменты. Трибуны перешли к рукоплес-каниям.

— А где же Президент? — спросил режиссёр.

Ему не успели ответить — все трибуны словно взорвались. В воздух полетели шутихи и петарды. На длинном катафалке медленно выбрался на открытое прост-ранство высокий господин, обмотанный потемневшими повязками с головы до ног. Президентом ПВТ была древняя мумия. Она подняла руку и помотала в воз-духе бинтами. Музыка и трибуны стремились перекричать друг друга. Торжест-венный кортеж совершил круг по стадиону и эффектно остановился посередине. Все три машины встали в один ряд. Президент в центре, спикеры по бокам.

— Любезные мне трупы! — провозгласил в моментально упавшей тишине глава Трупляндии. — Мы справляем с вами неважно какую годовщину образования ПВТ как самостоятельной державы! Наша цель благая! Наш девиз: помог себе — помоги другим! Мы будем нести знамя наших идеалов! Наш порядок — самый лучший! Пути прогресса неисповедимы!

Трибуны снова взорвались рукоплесканиями. Машины пришли в движение и совершили разворот. Удалялись они в обратном порядке: сначала шёл катафалк с Президентом, следом — две машины со спикерами, а потом — мотоциклисты. Едва закрылись ворота, все сели на места.

Открылись другие двери по всему периметру поля и стали выходить с празд-ничными флагами группы нарядных трупов. Кокетливо одетые молодые трупессы с пышными перьями на головах и такими же пышными украшениями сзади. Теат-рализованное выступление сопровождалось бравурным маршем. Едва оно достиг-ло пика, как всё остановилось.

В Президентской ложе показался сам Президент и два его помощника — Дра-кула и Отец Гамлета. Участники варьете встали на одно колено, повернувшись к президентской ложе. Мумия кивнула и улеглась в президентский саркофаг. После этого декорации сменились. Украшенные перьями танцоры встали длинной цепью вдоль ограды.

— Это варьете на самом деле президентская охрана. — шепнул Виктору Дикий Труп.

— У вас тоже бывают покушения на Президентов?! — изумился тот.

— Нет, конечно! — затрясся от смеха Гид. — Кому придёт в башку охотиться на мертвеца! Да кто бы и попробовал, так не обрадовался! Под повязками у Прези-дента дрессированные скарабеи! С одного укуса прогрызут ребро! Вот почему все наши Президенты — мумии! Нет, секьюрити охраняют саркофаг. Смотрите даль-ше!

Граф Дракула поднялся с места и подошёл к бортику президентской ложи. Он поднял руку, требуя тишины, что и получил немедля. Даже неугомонные флажки замерли в руках.

Главный государственный кровопийца что-то пролаял в воздух и сверху раз-дался громкий свист, словно падали авиационные бомбы.

Борис оторвался от своей камеры, перетряхавшись от непонятного шума.

— Всё в порядке. — успокоил его Повешенный. — Это лишь спецэффект. Смо-три, это президентская дивизия.

Сверху шли плотным потоком стаи летучих мышей. Ударившись о землю, они превращались в летучих вампиров и тут же выстраивались в шеренги. Шерен-ги красиво снимались с места и на бреющем полёте низко шли над чахлой травкой поля. Ровными колоннами они летели вдоль бортов ограды под неистовые крики бешено рукоплещущей толпы.

Падение летучих мышей с неба прекратилось, они все превратились в вампи-ров и круг летящих кровопийц замкнулся. Постепенно вся масса разделилась по дорожкам. Движение шло с разной скоростью. Те, что были ближе к краю, летели со стремительностью ласточек. Вдруг по невидимой команде порядок изменился. Через круг вампиры поменяли направление движения. Теперь неистовое верчение кругов заполонило всё пространство, кроме овального участка в центре стадиона.

Вампиры шли необыкновенно слаженно. Зрелище было неописуемо эффект-ным. Постепенно они стали выбывать на овальную площадку. И вот замерли со сложенными крыльями. И вдруг все разом вскинули их, затрясли и с гортанным криком приветствовали зрителей. Их глаза зажглись, как красные огни. Казалось, что вся площадка в центре осветилась новогодними гирляндами. Трибуны ревели в бешеном восторге.

Дракула отошёл назад. К барьеру вышло Привидение. Отец Гамлета. Он тоже потребовал тишины. И вот среди замершей в ожидании толпы услышали тихий мелодичный звук цепей. Ничего не появилось и Гости вертели головами, ожидая, что сверху ринутся стаи призраков.

— Смотри на землю. — шепнул Борису Труп.

На беговых дорожках появлялись, как грибы, прозрачные шары. Они подни-мались и тянули за собой тела, одетые в саваны. Вот всё свободное меж вампира-ми и варьете пространство заполнилось мутно-бледными фигурами. Секунду те молчали и вдруг вскинули закованные в цепи руки. Раздался дружный звон. При-видения играли на цепях, как на музыкальных инструментах! Они исполняли сложные композиции. Из-под земли продолжали появляться духи, взлетали в воз-дух и принялись танцевать. Но не просто! Их нестабильные тела меняли очерта-ния, сжимались, вырастали, соединялись, образовывали разные фигуры. И посте-пенно вовлеклись в движение по кругу, как до этого шли вампиры. Под музыку в воздухе возникали поочерёдно дед Мороз в санях, с оленями, Снегурочкой, Снего-виком! Образовался и под восторженные вопли публики пролетел дракон. За ним следом — ещё два с двумя головами. Следом три — с тремя.

— Немного скучно это место. — шепнул Виктору Дикий Труп. — У милейших привидений навязчивая идея у упорядоченности.

В воздухе уже танцевали тыквы с горящими глазами. И вдруг превратились во множество Касперов с хвостиками, как у мягкого мороженого. И залетали, как метель, с хохотом. Трибуны загоготали от восторга. Касперы кинулись на зрите-лей, поливая их из шлангов виртуальным киселём. Привидения хватали трупы за носы и уши, приподнимали над сиденьями и бросали обратно. Эта драка продол-жалась примерно три минуты. Трупы отбивались зонтиками, тростями, шляпами. Потом в дело пошли башки. Весёлая кутерьма дошла до апогея и разом замерла.

Касперы собрались в большой пузырь над стадионом, тот завертелся и раз-летелся с громом на множество огней. Горящие искры с шумом пошли по стадии-ону. В свистопляску вовлеклись вампиры, затем президентская охрана-варьете. Всё это пронеслось по стадиону, как сумасшедший крутящийся торнадо и, взмыв в небо, рассеялось. Сверху падали крутящиеся хлопья пепла.

— Ух, здорово! — пробулькал Утопленный в мальвазии. — Вот это хореография! Вот это спецэффекты!

А дальше началось шоу. Обалдевшие от обилия впечатлений Гости давно ут-ратили дар речи, только вертели головами. Трупы такое выделывали в своей мас-се! А Виктору с Борисом представлялось, что увиденное на монстродроме есть верх фантазии!

Плыли по морю мёртвых фантастические каравеллы, составленные из ногтей всех умерших, с парусами из татуированной кожи! Вырастал Везувий и выкиды-вал из своего нутра потоки погибших душ. Вылетали колесницы, запряжённые ди-ковинными монстрами загробных миров. Рядами шли керберы, везя за собой боги-ню смерти Кали. Текла чёрная река забвения, по ней плыли корабли и уносили стонущие души. Гигантский Молох поглощал визжащие от ужаса фигурки греш-ников.

Огненное колесо апокалипсиса завертелось высоко над головами восхищён-ных трупов, разбрызгивая бешеные брызги. Бездна разверзалась и поглощала це-лые народы. Выстраивались горы черепов и утекали, как река, в ничто. В черноту небытия сходили башни Вавилона, Колосс Родосский, дворцы Семирамиды, мега-литические постройки неолита, осыпались небоскрёбы, утопали «Титаники», взрывались острова, разваливались на пылающие части материки.

Бешенство толпы достигло апогея. Все трупы бесновались. В воздухе плясали черепа, взлетали руки-ноги. Всё это падало обратно и в произвольном порядке подхватывалось трупами.

— Праздник Единения! Праздник Единения! — кричали трупы и со слезами лобызались.

С сумасшедшим хохотом Виктор рвал на рубашке пуговицы и подбрасывал их вверх. Оторвал манжеты и преподнёс Графине. Та разревелась от восторга и подарила ему мизинец.

Наконец, вампиры взлетели вверх и развернули над стадионом гигантское чёрное покрывало. Оно закрыло и поле, и трибуны и даже стены. Опустилось на-земь и зрители принялись кромсать его зубами, отрывая куски на память. Толпа счастливо стонала.

После грандиознейшего праздника все разбрелись по неусыпному Нью-Прахо. Везде играла музыка, сидели за столиками трупы, кружились в танцах па-ры. Летали маленькие привидения и рассыпали огоньки. В фонарях мерцали блед-ные гнилушки.

Уставшие от впечатлений Гости отправились в гостиницу. Вся компания — за ними. Предстояло скорое прощание. Гостям пора возвращаться в верхний мир.

В "Доме Ашеров" продолжались торжества: ещё бегали по саду с визгом интеллигентные трупихи, ещё гонялись за ними с воплями маньяки. Но весёлая компания уединилась в номере Гостей.

После обсуждения праздничных чудес и всех восторгов разговор постепенно принял дискуссионный характер. Трупы откровенно гордились своей страной. Гостям даже стало как-то неловко оттого, что те так беззастенчиво нахваливают свой быт.

— А вы заметили, что у нас нет на улицах плевков? Никто не сморкается на землю!

— Да у вас и носов-то нет, чтобы сморкаться! — слабо защищался Виктор.

— Верно! — с удовольствием подметил Дикий Труп. — И вам они тоже ни к че-му. Ничего хорошего вы с ними не сделали ещё.

— Вы можете пройти всю ПВТ из угла в угол и не услышать не то что мата, а даже грубого слова! Графиня не в счёт, она женщина и ей простительны причуды. Но даже она выражается лишь в адрес врагов. А у вас матерщина служит обык-новенным средством вербального общения! Что ни говорите, мы гораздо цивили-зованнее вас. — азартно высказался Аристократ.

Он небрежно выплеснул остатки коллекционной бальзамировочной жидкости в решётку окна — прямо в физиономию взмыленного от вожделения упыря. Тот молча бился меж двух прутьев, не в силах ни пролезть вперёд, ни выбраться обратно.

— Легко вам говорить! — вмешался оператор. — У вас нет конфликтов потому что у вас и потребности невелики.

— Так и вы ограничьте свои! Зрелища и хлеб — всё остальное блажь!

— Вы постоянно боретесь с проблемами! Причём, одновременно с противо-положными. С одной стороны у вас перенаселённый мир. С другой стороны вы не знаете, как повысить рождаемость в стране. Ваши самки вынуждены приклады-вать огромные усилия, чтобы привлечь самцов к своей прямой задаче. Мы сами видели в рекламе после полуночи. Но с другой стороны, вам присуща трогатель-ная забота о покойниках. Иначе откуда мы берём все эти пирожки?! Я уверяю вас, друзья, контакты с нами будут вам полезны!

— Заметьте, насколько бесконфликтно наше ПВТ! У нас нет семейных драк и перебранок, потому что нет семей. У нас нет детской смертности и самых деток тоже нет! Мы не озабочены выплатой пенсионных средств, потому что трупы не стареют! У нас нет болезней, мы не умираем! А вы же постоянно озабочены спасе-нием среды обитания от последствий вашей же жизнедеятельности! Вам негде хо-ронить умерших, а вы требуете повышения рождаемости! Правда, в последнее время вы очень поумнели, всё же учитесь у нас кое-чему! Я говорю о выставке трупных пластификатов. В самом деле, столько добра зря пропадало!

— Класс. — подтвердила Инженивая Трупица.

— А как вы неразумно расходуете ресурсы окружающей среды! Сначала уни-чтожаете виды, потом их же заносите в Красную Книгу вместо того, чтобы ВТО-рично перерабатывать отработавший свой срок биогенный материал! Но у вас есть множество соблазнительных вещей. Например, еда! Мы могли бы организовать бартер. Наши туристы едут к вам в ваши эти все Макдоналдсы. А ваши любители войнушек могут забавляться в наших шоу и сафари. Это вам не какие-то руки на экране монитора! Настоящий адреналин! Вы могли бы помочь нам пополнить настоящими экспонатами наш пыточный театр. Говорят, что это культурное меро-приятие очень популярно в вашем мире.

— О, в самом деле?! — оживилась Оригинальная Графиня.

— Нельзя отрицать, — продолжал Утопленный. — что в этом деле вы на порядок прогрессивнее Трупляндии! Зато мы могли бы помочь вам в наведении порядка на улицах. Представляю себе толпу футбольных фанатов, пытающихся прорваться сквозь оцепление из смердящих трупов! Мы могли за небольшую плату патрули-ровать ваши улицы. Уверяю, всё было бы отменно! А кондуктора в маршрутках! Несчастные женщины! Да нашему трупу только челюсть отстегнуть, как все пас-сажиры немедленно выстроятся в ряд и будут наперегонки платить. А ваши охран-ники! Куда в них столько пищи лезет?! Нашим ничего подобного не надо. Они и денег не возьмут, зато им ничего не страшно! А какие средства вы сэкономите на съёмках! Да мы за здорово живёшь будем сниматься в ваших фильмах ужасов! Вы ещё немного тут видали! На самом деле, у нас такая масса спецэффектов!

Виктор покосился на трясущуюся дверь и на костяные пальцы, что усердно шарили в щели у пола.

— Вот тут я с вами не соглашусь. — грустно возразил Борис. — Нельзя остано-вить развитие прогресса. Если наши киношники будут тасовать готовое, то ком-пьютерная анимация заглохнет. Тогда и у вас тут наступит застой.

— Да, Утопленный, тут вы явно переборщили с идеей. — недовольно заметил Экселенц.

— Абсолютно! — тот немедленно отказался от своих фантазий. — Просто я ув-лёкся. Мне так хочется наладить производство ужастиков в стране наших дорогих Гостей. Их жизнь так пресна, так однообразна, так удручающе бесцветна! А запах трупов так щекочет ноздри, так тормошит адреналин! Недаром в верхнем мире ни на миг не прекращается война! Сначала они переводят биомассу в регрессивную фазу, затем снимают об этом репортажи, потом кино, потом пишут книги, потом наперегонки кричат об этом в телешоу, потом мочат журналистов, потом устраи-вают показательные процессы, потом объединяются под мирным флагом и давят оппонентов по всей технологической программе, то есть снова переводят био-массу! Нет, братья, мы точно должны объединяться с вами: у нас так много обще-го!

Борис с Виктором обалдело переводили взгляды с одного трупа на другой. Кондаков пытался что-то проговорить, но не нашёл слов.

— Да что вы так встревожились, Виктор?! — расхохотался весельчак-Аристо-крат. — Вам же не предлагают немедленно заключать сделку! Мы просто подели-лись с вами своими планами на будущее. Успокойтесь, милый! От вас ничего здесь не зависит!

"А ведь и правда! — обрадовался в мыслях Виктор. — От нас ничего тут не за-висит!"

Он повеселел, расслабился и перспектива сосуществовать в одном прост-ранстве с трупами его уже не так смущала. В самом деле, они такие все миляги!

Прощание было трогательным. Дорогие Гости отбывали в обратный путь. Их посадили на дирижабль и они вместе со своим гидом, Диким Трупом, поплыли об-ратно на болото. Пользуясь случаем Борис с борта гондолы снимал панораму ПВТ. Там правда не было ни сельского хозяйства, ни заводов. Только города-кладбища и масса развлекательных комплексных мероприятий.

По случаю дня Единения доканывали последние запасы фейерверков. По-этому земля внизу вся так и вспыхивала искорками. Они плыли над сухими пыль-ными холмами. Дикий Труп, мечтательно сидел на краю корзины и, уцепившись за верёвки, пел чувственную песенку про череп на могиле.

Постепенно населённые места закончились и пошли болота. Вот вырисова-лась на островке деревянная церковь.

— Видали? — хвастливо спросил Труп. — Это классика! Музей!

И поведал Гостям, что это не что иное, как та хуторская часовня, в которой отдал Богу душу классический первопроходец жанра, Хома Брут.

— Заметьте, каков прогресс в отношениях между нашими мирами! — заметил он. — Тот лишь увидел вурдалаков, так и преставился. А вы просто молотки! Я вас уважаю! Высочайшим разрешением Президента музей вам оставят до конца всех съёмок на местности.

Они попрощались. Гости уходили по тропе обратно в свой мир. А Дикий Труп залез обратно, в свою петлю на балке. Он был смотрителем музея.

— Вить, а Вить. Я вот тут подумал. А ведь где-то тут у них существует и прост-ранство голых баб из всяких там журналов, ночной рекламы и послеполуночных передач. — сказал Борис, шлёпая сапогами по заболоченной тропе.

— Да ты что?! — ужаснулся Кондаков. — Даже и не думай! Это ж так затянет с головой! Там и пропадёшь! Еды-то у них тут нет!

— Я сам так думаю. Нельзя нашего мужика туда пускать, а то хердык стране.

Помреж, Володя Мазурович, ближе к ночи вышел покурить на волю. Неспеш-но брёл он по тропе куда-то за деревню. Погодка растеплилась и в воздухе так приятно пахло свежей травой. Уже смеркалось. Вова стоял под отцветшею черё-мухой и задумчиво делал последние затяжки прежде, чем пойти назад. Он скорее учуял, чем увидел какое-то движение.

Немного дальше, через открытое пространство, находились частые заросли низеньких, раскущенных берёзок. Там местные аборигены режут на зиму веники для бани. Вот из этих зарослей в лиловом сумеречном свете вышла пара.

Володя не сразу понял, что видит режиссёра Кондакова и оператора Бориса Немучкина — оба в болотных сапогах и матерчатых панамках с кармашком. Они медленно и торжественно переставляли ноги. Физиономии обоих украшались густой щетиной. Мазурович нутром почувствовал момент и невольно замер с си-гаретой в руке.

Режиссёр держал невысокого Бориса под локоть, а тот благоговейно прижи-мал к груди японскую камеру. Другой рукой режиссёр держал на локте корзинку, полную кассет. На безрукавке оператора газырями торчала обойма батареек. Глаза пришельцев поражали неземной печалью, одухотворённым блеском и пресветлой мудростью. Ничего не замечая, оба прошествовали мимо переставшего дышать помрежа. Ему вдруг показалось, что над головами у них немного засияло.

Они прошли, и лишь тогда впавший в прострацию Мазурович обнаружил, что сигарета прогорела до фильтра.

ГЛАВА 20. Это талант!

По графику съёмок с утра предстояло снять эпизод, в котором бабка Евдокия передаёт главной героине, Анастасии, наговорённый кусок смолы. Та должна по-том по сценарию прилепить его на заколку фермеровой жены. Но всеобщее недо-вольство таким графиком вылилось в открытую неприязнь со стороны актёров. Динара Пономаренко стала высказывать вслух, чтобы слышал Кондаков, что ей следовало бы выставить неустойку режиссёру за то, что за столько дней с начала съёмок она ни разу не участвовала ни в одном эпизоде. Пусть отпускает актёров в город и вызывает к назначенному времени, когда они и в самом деле пригодятся. Все были обозлены. Всех доставало отсутствие удобств и неважное питание.

— Я уеду, если сегодня же не приму участия в съёмке эпизода! — зверствовала Дина.

"Ступай, голубка!" — хотел ей злорадно ответить помреж Володя Мазурович, вспомнив, с каким трудом они с Семёновым пробились в Блошки. Но передумал и отправился к дачникам договариваться насчёт бани для актёров.

— Да в чём же дело?! — изумился дядя Саша. — Давно пора!

И немедленно отправился топить печурку. Несчастные актёры и все ассистен-ты обрадовались и забегали с полотенцами.

Дине Пономаренко в тот день банька обломилась. Кондаков неожиданно при-нял её ультиматум и перенёс первый эпизод на день раньше. Он горел работой и не собирался никого упрекать за рвение.

— Итак, снимаем сцену в доме фермера. Где смола?

Все начали оглядываться.

— Где Виолетта Егоровна?! — грозно рявкнул режиссёр.

— В бане. — ответил Димка-ассистент.

— Я серьёзно! — крикнул во гневе Кондаков. Сам он даже не помылся, вернув-шись с болота, и вонял какой-то дрянью. Всю ночь они с Борисом проторчали в монтажке, просматривая отснятый накануне материал.

— Да правда в бане! — оправдывались осветители.

— Где заведующий реквизитами?! — заскрипел зубами Кондаков.

К несчастью, Галкина тоже оказалась в бане.

— Блин! Квас! Гоголь-моголь! — рвал и метал Виктор. Бориса рядом не было — он отправился в дом Леха устанавливать камеры — и понять гнев режиссёра никто не мог.

И тут ко всеобщему переполоху как ни в чём ни бывало явилась бабка Евдо-кия.

— Ну что? Я здесь. Снимаем про смолу?

И достала из кармана липкий чёрненький кусочек. Виктор зарычал, как зверь, и выхватил у ведьмы вожделенный реквизит.

Динара млела. Сегодня весь день её! Сразу два эпизода: в доме и беготня по лесу. Она им всем покажет, как надо работать с минимальным числом дублей. Она профессиональная актриса и умеет всё делать вовремя и хорошо.

Дело завертелось просто бешено. Даже флегматичная обычно Марианна мча-лась за режиссёром и его группой, как будто ей пообещали миллион долларов в банке из-под мёда.

— Значит так! — свирепо объяснял Виктор. — Вы, девочки, должны собачиться, как два врага. Без всяких там «простите-извините»! Ты, Динара, задаёшь ведущий тон. Ты ненавидишь Марианну, она у тебя украла мужа. Но прямо так ты выразить это не можешь. Открытого противостояния пока ещё нет. Ты понимаешь, что тебя просто дурят, но не можешь показать этого при муже. Будь сволочью, Динара! На тебе держится вся сцена!

— Встреча при дверях! Дубль первый! — визгливо огласила тёмный коридор в доме Леха пожилая Любовь Захаровна Козлова. Она не попала в баню и теперь ненавидела Динару за утренний скандал.

Марианна сосредоточилась, собираясь сделать в свете софитов первый шаг к двери. Но наткнулась взглядом на смешливые глаза бабки Евдокии. Та не ушла со съёмочной площадки и теперь наблюдала за всем ходом съёмок. В памяти мельк-нула страшная сцена в бане, пережитая накануне.

"А ведь это всё не сон!" — вдруг осознала Марианна и едва не задохнулась от мгновенного ужаса. Рука её застыла, не дотронувшись до дверной ручки. Она обернулась с побледневшим лицом.

— Иди давай. — процедил сквозь зубы Димка, невидимый за сиянием софитов.

— Заткнись. — посоветовал ему с тихой яростью Кондаков.

Чувствуя себя так, словно она шла на эшафот, Марианна робко потянула руч-ку двери. Ей вспомнилось, как они с Сергеем, затаив дыхание, стояли с той сторо-ны в тот страшный день, когда в дом неистово рвалось что-то непонятное. Созна-ние в ней помутилось. Она сжала в пальцах кусочек смолы и вздрогнула от отвра-щения. Это и вернуло её в чувство.

Динара шла по коридору, освещаемая приглушённым светом ламп. Она тор-жествовала. Наконец-то, к ней прислушались. Её внезапная выходка принесла плоды. Кондаков вдруг оторвался от созерцания обожаемой профурсетки.

Пусть в этом эпизоде Динара не главный персонаж. Но она знает: можно сы-грать так гениально, что оттеснить эту жалкую модель, над которой смеётся вся группа, на второй план. Она представила, как Марианночка начнёт сейчас в своей обычной манере мямлить и давиться фразами. Нет, не нужно подавлять её, а то эта сытая корова испортит эпизод. Не в этом мастерство актрисы.

Кондаков воображает себя режиссёром, а на самом деле он как был реклам-щиком, так и остался. Он думает, что кого-то обманул своей сказкой про то, как снимал клипы. Бедняга, он мало повращался в актёрской среде. Здесь все про всех знают. И все притворяются, что пребывают в полнейшей неосведомлённости. Се-годня ей в баню не попасть.

Тигриным шагом Динара шла к двери. Тёмные глаза смеялись. Она знала, что увидит на лице этой дуры Марианны. Сегодня та поймёт, что такое актёрская иг-ра.

Они почти столкнулись. Преграда словно растворилась между ними, а воздух словно закипел от двух пар глаз, схлестнувшихся в поединке.

— Зачем пришла? — два слова, как свинец, упали на порог.

— Я… — на мгновение запнулась Марианна. И тут же рассердилась. Да что это она? С какой бы стати ей пугаться этой узкоглазой стервы? Кондаков мог бы и не наставлять её. И так понятно, что Пономаренко ненавидит Марианну.

"Пошла ты на фиг." — хотела сказать она, но вовремя остановилась.

— Динарочка. — с тигриной ласковостью промурлыкала Марианна, глядя в эти жёсткие глаза с прищуром. — Давай с тобой дружить!

И засмеялась про себя, глядя, как мгновенно напряглась соперница. Эта фраза не по тексту. Плавным движением, словно шла на танк, она попёрла на Динару грудью. И вышла на софиты. А лицо соперницы оказалось в полной тьме. Покра-совавшись перед камерами, Марианна обошла гадюку и позволила той запечат-леть в кадре выражение растерянности.

— Снято!

— Ещё дубли будут? — с надеждой спросила Дина.

Нет, всё нормально. Хорошая актёрская работа. Чувствуется класс.

Сцена в доме. Тут больше динамики. Крупным планом лицо Динары. Фермер-ша разозлена. От этого её обычно ровная и смуглая кожа пошла румянцем. На ще-ках красные пятна, как от лихорадки. Хорошо, отлично. На глазах только что не слёзы — хорошая игра. Злая улыбка кривит губы. Крупным планом губы. Потом глаза. Приблизились и замерли. Потом отъехали назад и снова стоп. Ну, говори свой текст.

— Зачем пришла? — в голосе арктический холод. Он отлично сочетается с ог-нём в глазах. Вот это актёрская игра!

Героиня обводит комнату глазами. Не спешит что-то говорить. Это та самая комната, в которой они были с Сергеем. И та самая кровать. Она расстелена. Глаза Марианны вспыхивают.

Правильно, тут её должны достать воспоминания. Кондаков помнит, как не-ожиданно чувственным вышел этот эпизод в этой самой постели. Неопытная Ма-рианночка забыла про камеру и разволновалась рядом с Карсавиным. Тот тоже удивил. Откуда в этом типе столько страсти? Похоже, они нравятся друг другу. Это хорошо. От трения дерева о дерево рождается огонь. Это тебе не "кушать по-дано"!.

Кажется, игра первой профессиональной актрисы, с которой Марианна ока-залась в кадре впервые, зажгла девчонку. Её лицо приобрело подвижность, зара-ботали мимические мышцы. Надо было сразу взять в игру Динару. Каков эффект, а?!

Крупный план, Боря. Крупный план…Ай, молодец! Ай, как ценю тебя! Ну всё ты понимаешь, Немучкин, не нужны слова! Ну, не подкачай же, Марианна! Одну лишь фразу!

— У вас нет соли полстакана?

Дурацкая фраза про соль вышла у этой смазливой инженю с таким ехидством! Подколола, стерва! Потупила сначала глазки, а потом внезапно глянула с таким бесстыдством! Динара сразу поняла: большая школа лицемерия. Лицей при бане. Колледж при борделе.

Она упустила шанс. Мельком брошенный взгляд дал понять, что режиссёр доволен. Дубль повторять не будут. Всё, как Дина и хотела. Совершенно помрач-нев, она тем самым с блеском сыграла свой последний дубль в этом эпизоде. Те-перь до съёмок на природе она не попадёт перед софиты.

С уходом Дины Марианна утратила азарт. Прицепила на заколку кусочек смолы, продефилировала перед камерой, запортила три дубля, заработала прозви-ще идиотки. И, получив заслуженный отдых, удалилась к себе в «Газель».

— Шеф, чего раскипятился? — спросил Борис. — Не каждое мгновение наполне-но страстями. Ты же знаешь, Марианночка не профессионалка. Они с Динарой терпеть не могут друг друга. Как Пономаренко вышла из кадра, так Марианночка и затухла.

— Так я сегодня не нужна? — поинтересовалась бабка Евдокия, заглядывая в дом.

День ещё не кончился и неутомимый Кондаков надумал снять ещё один эпи-зод. После утренней досады Динара успокоилась и решила, что вечером возьмёт реванш. Ей предстояло бегать по лесу и изображать спятившую фермершу. Весь эпизод займёт в ленте не больше трёх минут.

Это, конечно, не Офелия. По сценарию героиня просто одурела. Побольше ора, вытаращенных глаз, воздетых рук. Но это всё не то. Примитив. Вот утренняя сцена — подлинный драматизм, вулкан страстей. И она проиграла этот раунд.

Все уже были на месте. Динару подготовили. В волосах заколка. Она должна быть в кадре. В этой заколке наговорённая смола, от которой фермерша сошла с ума и забегала по лесу.

Динара потрогала её и с досадой поняла, что заколку не заменили. Ах, идиот-ка Виолетта! Все мозги в баньке смыла! Теперь придётся выстригать хороший клок волос! Или это всё нарочно?!

На заколке изнутри была смола.

С искажённым от ярости лицом Динара вышла перед свет софитов. Кровь за-бурлила и забилась в висках, как зверь в тесной клетке. Свет попал в зрачки и ос-лепил. От этого в глазах замелькали ядовито-зелёные круги. Рот наполнился слю-ной. Изнутри поднималась мутно-чёрная волна. Всё раздражение, вся обида, все неудачи. Все эти проклятые третьи роли! Ушедшее напрасно время, потерянные годы!

— Гады! — крикнула она. — Твари!

Пальцы сами скрючились, руки поднялись к глазам. Разодрать себе всю мор-ду?! Нет, не дождётесь!!!

Она расхохоталась. Мало! Слишком мало!! В испепеляющей ярости Динара затопала ногами и затрясла головой.

— Гады, гады! АААААА!!!

И опрометью бросилась в лес.

Кондаков привстал с кресла и с побледневшим от потрясения лицом наблюю-дал эту чудовищно талантливую игру. Красивая Динара во мгновение ока пере-воплотилась в подлинную фурию! Налитые кровью глаза, растрёпанные волосы! Она металась перед камерами, рычала, выла, рвала на себе платье. Её сотрясали бешеные конвульсии. Она каталась по земле, драла траву руками. Фрагмент занял лишь минуту, но какой фрагмент! Потом умчалась в лес, а все остались недвижи-мы с огромными глазами.

Динара кидалась от дерева к дереву. Колотила кулаками по стволам. Глубин-ный ужас тлел в груди под потоками испепеляющей ненависти. Впереди завиде-лась фигура. Актриса вдруг остановилась. А, вот жертва! Наконец-то она кому-то располосует когтями горло!

С рычанием кинулась Динара к этой фигуре, плавающей в потоках слепящего кровавым светом мрака.

— Стой! — резко крикнул кто-то.

Динара заколебалась. Она цеплялась за дерево и качалась.

Бабка Евдокия шла на неё.

— Пошла назад. — приказала старуха.

Динара злобно засмеялась и потянула скрюченные пальцы к горлу жертвы. Глаза ведьмы вспыхнули. Она остановилась шагах в пяти. Подняла ладонь и резко нанесла удар в воздух раскрытой пятернёй.

Женщина отлетела прочь, как побитая собака. Скуля, она цеплялась за кусты, вырывала клочьями траву. Остатки разума метались в ней. Это ненормально! Это всё неправильно! За что?!

— Пошла назад! — старуха с раскрытой ладонью наступала на актрису. И уда-рила опять!

Динара выскочила из леса и заметалась. Камеры следовали за каждым её дви-жением. Они снимали, как женщина с воем кинулась на свет. Испугалась, отшат-нулась, бросилась обратно в лес. Потом побрела, осматривая всё вокруг себя утра-тившим рассудок взглядом.

— Боже, какой ужас… — прошептал помощник осветителя, Димка.

— Чудесно, неподражаемо, роскошно… — потрясённо ответил режиссёр.

Актриса принялась грызть свои руки.

— Виктор Палыч. — дрожащим голосом сказала Виолетта. — Она наносит себе раны.

— Оставьте. — бросил тот. — Она — звезда!

Шатаясь, Динара удалялась в лес. Это происходило не по плану. Поэтому Борис отправился за ней и снимал, как она падала на колени перед берёзами, пла-кала перед пнями, ловила тени. Наконец остановилась, повернулась к камере и долго смотрела сплошь почерневшими глазами в душу оператора. Наконец, он понял, что эта тьма в глазах больше не игра. Динара внезапно и необъяснимо со-шла с ума.

Они стояли вдвоём друг напротив друга и молчали. Борис опустил камеру. Вдалеке раздалось тявканье. Женщина повернула голову и прислушалась. Кто-то приближался. Тогда актриса повернулась и побежала. Побежала прямо в гущу, прямо в зелёную тьму Бермудского Треугольника.

Они ждали долго. Но Динара не вышла из лесу. Всю ночь люди ходили вдоль опушки и кричали. Заходили внутрь с фонарями и тоже звали.

— Да не может быть! — говорил Виктор. — Здесь нет болота. Может, ногу под-вернула.

ГЛАВА 21. Бесцветный мир

Утром всё счастливо разрешилось. Динара вернулась бледная и молчаливая. Она действительно закружилась в лесу. От перенапряжения во время съёмок упала и потеряла сознание, поэтому не слышала голосов. К сожалению, она поранила ру-ку сучком. Здоровая царапина пересекала левое предплечье и начинала вспухать.

— Динарочка, ты знаешь, что ты великая актриса? — спрашивал её взволнован-ный Кондаков. — В следующем фильме главная роль твоя.

Актриса невесело улыбалась, потирая руку.

— Надо бы сделать укол против столбняка. — испуганно сказала Виолетта, об-рабатывая рану.

— Чепуха. — ответила Динара. — Завтра всё пройдёт.

Всё, что происходило, не нравилось Лёньке. События никак не объяснялись. Странности всё множились. Он дважды попадал в Селембрис, в тамошние Блош-ки, но так и не успевал перенестись ни к Гонде, ни к Фифендре. Ни даже вызвать Сияра. Ему позарез был нужен перстень Гранитэли. Следовало ещё раз попытать-ся это сделать. Но тот странный возврат во времени, который произошёл в послед-нее проникновение, его потряс.

— Давай попросим дядю Сашу прокатиться до Матрёшино. — предложила На-таша.

Идея была неплоха. И повод был: съездить к фельдшерице, сделать Динаре укол противостолбнячной сыворотки. Актриса принялась резко возражать. Но всем миром её убедили, что это просто необходимо. С раздражённым видом она села в машину и надулась на заднем сидении. Лёнька сел вперёд, а Наташа рядом с актрисой.

Семёнов медленно ехал по дороге, стараясь не упустить возможные ответвле-ния. Спустя полчаса он также медленно въехал в Блошки. Актриса расхохоталась. Вторая попытка не увенчалась успехом. Во время третьего возвращения их встре-чала вся группа.

Семёнов растерзал на себе все волосы.

— Дай я попробую. — сказал Лёнька и попытался, как в прошлый раз, пешком преодолеть преграду. Сидящий в машине дядя Саша с тревогой наблюдал за ним. Парень скрылся за зелёным поворотом.

— Надо было нам вдвоём. — проговорила Наташа.

Она вышла из машины и пошла следом. Обошла поворот. Навстречу ей шёл Косицын.

— Где ты свернул?

— Я не сворачивал нигде.

Прохода они так и не нашли.

Съёмочная группа занималась эпизодами на природе. Режиссёр ругался по поводу отсутствия массовки. Но в душе он верил, что над ним и его фильмом рас-простёрся некий мистический покров. Как у Поля Гогена: "я рисовал и великие боги маори водили моею рукой!" Нечто сверхъестественное хранило их от пос-редственности внешнего мира. Поэтому он сидел в своем кресле, как Наполеон перед Аустерлицем и видел весь будущий фильм во всей его красе. Его больше не тревожили ни трепотня скучающих артистов, ни замечания зануды Антонины. Они с Борисом такое повидали!

— Ты понимаешь, Витька, — спросил его тогда Немучкин. — мы наснимали кучу материала. Откуда он взялся?

— Понятия не имею. — ответил тот. — Я только знаю, что он великолепен.

Наташа с Лёнькой тайком, пока никто не видит, полезли в дом этой странной бабки Евдокии. Катьку они с собой не взяли и даже не сказали, куда идут. А то она сорвёт им всё мероприятие. Чего они собрались искать там, даже и не знали.

Едва вошли в низкий пятистенок, как остановились прямо на пороге. Это был тот самый дом, какой они видали в селембрийских Блошках. И точно так же нет розетки на стене, хотя есть электрическая плитка. С потолка свисала лампочка, но не было проводов и выключателя. Вот что было так фальшиво в этом доме! Он был словно бы ненастоящим.

Потом оба отправились к бане.

— Вот тут она меня поймала. — указал на косяк двери Лёнька. — Я полетел в предбанник, а там шли съёмки, которые мы наблюдали на день раньше. Тогда за-шёл к Лукерье Лех. В тот же день мы подслушивали под окном. Я задел ногами провода и сорвал съёмку. Так вот скажи мне, куда они включали свои приборы?

Наташа промолчала. Она присела на корточки и смотрела в окно бани. Лёнька тоже пригнулся и глянул в окошко. Лес был далеко. Тогда он вышел и посмотрел снаружи. Высокая стена деревьев подступала совсем вплотную. Тогда он он снова глянул изнутри. Как будто бы с обратного конца бинокля, лес отдалился, в немы-том окошке виднелся зелёный луг. В действительности его не было. Он был не здесь, а в селембрийских Блошках.

— А если вылезти в окно? — спросила Наташа.

Окно у бани не открывалось. Оба вернулись в дом и посмотрели в окна. Было видно всё: некрашеные брёвна дома Пелагеи. По улице степенно ходили куры и золотой варюхинский петух. Пробежал Борзилко. Прошёл с удочками дядя Мит-рофан.

Лён подёргал рамы. Они оказались забиты намертво гвоздями и даже щели замазаны пластилином.

— Дай мне нож. — сказал он Наташе. Она быстро отыскала среди нехитрой ку-хонной утвари большой и тёмный нож. Лёнька поддел лезвием гвоздь и тут же лезвие печально дзинькнуло и разломилось. А тонкий гвоздик даже не пошеве-лился. Тогда они оба попытались расковырять обломком окаменевшую замазку. Ничего не получилось. Впечатление такое, словно царапают спичкой гранит.

— Ну, если это средство не подействует, тогда не знаю. — с сомнением прого-ворил Лён.

Он вынул из кармашка иглу.

— Сталь Дивояра! — и тряхнул иглой.

Та засветилась и обратилась в необычайной красоты кинжал.

Одно движение и все гвозди с замазкой вместе и стружкой с подоконника по-сыпались на пол. Так же легко сталь разрезала задвижки, которые до этого было невозможно расшевелить.

Окно открылось. Вместе со звуками улицы ворвался жаркий воздух. Они встали на пороге. Посмотрели в дверь наружу. Там был виден дом Семёновых. Дядя Саня возился на крыльце с ножовкой. Катька с криками рубила лопухи.

Посмотрели в окно. Пелагея Васина вывешивала на верёвки стираные зана-вески. Маленькая Пелагея играла на крылечке с куклой. Голосил петух. Прислу-шались. Звуки двух пространств проникали в дом.

— Это портал. Больше нечего предположить. — сказала Наташа.

Как быть? Можно ли Наташе выйти из окна? Будет ли это перемещением?

— Ты понимаешь, если мы ошиблись, то ты не вернёшься из Селембрис. Тогда инопланетяне унесут тебя навеки. Что я буду сочинять твоим родителям?

Вся логика была против. Но кончилось тем, что оба вышли из окна наружу.

— Давай вернёмся! — вдруг запаниковала Платонова. И опрометью бросилась назад.

— Ну, что? — напряжённо спросил её Лён.

— Вижу дядю Саню. — доложила она, выглядывая из двери.

— Мне кажется, здесь есть ещё один портал. В доме Леха. — высказал сообра-жение Косицын. — Я дважды вышел через него в другое пространство.

Он всё ещё тревожился и спрашивал Наташу, не позабыла ли она чего.

— Меня вот что занимает. — ответила она. — Ты так и не пытался самостоя-тельно перенестись отсюда в наш мир. Всякий раз ты попадал в портал.

Это была правда. Но сейчас проделать это Лён не мог. Нельзя оставлять Ната-шу.

— Что мы здесь ищем? — рассуждала она дальше.

— Сейчас, надо только отойти подальше за деревню.

Два часа прошло, а Сияр не прилетел. Собственно, это могло ничего не зна-чить. Так и раньше было. Поэтому оба возвращались к дому Евдокии. У плетня возилась та бабка, что накормила их блинами в первый раз. В их мире в этом доме живёт Лукерья. Она их увидала и помахала рукой.

Лён вдруг замедлил шаг.

— Подожди-ка, подожди. — забормотал он. — Ну-ка, закрой левый глаз рукой.

— Лир-от! — воскликнул он.

И они схватились за руки, не отпуская ладоней с глаз.

Краски быстро исчезали. Исчезали звуки. Исчезло небо. Исчезло солнце. Жа-ра вдруг прекратилась.

Из земли, заросшей, как паршой, седой измызганной травою, торчали полу-истлевшие полуразваленные- полусожжённые дома. Вместо высоких тополей — согнутые, больные раскоряки. Вместо леса вдалеке чернело болото.

Возле домов слонялись тени. Тень вместо бабки, что их поила молоком. Ма-ленькая тень шевелилась на проваленном крыльце дома Пелагеи. Ещё одна бро-дила по двору. По серому пеплу проскользнула тень собаки. Ещё несколько теней рылись у почерневших палок, изображавших из себя забор. Но посреди всего этого кошмара стоял, как прежде, дом бабки Евдокии. В нём ничего не изме-нилось.

Ребята подошли к забору, не отнимая рук от глаз. Дотронулись ладонями одновременно. Нет и следа летнего тепла. Жерди холодны и сыры, словно осенью.

Тогда они отняли от глаз ладони. Жара упала сразу и стала припекать. Всё за-зеленело. Бабка опять помахала им рукой. Борзилко обрадовался и бросился к зна-комым. Их увидала маленькая Пелагея и вскочила с места.

— Бежим отсюда! — в страхе воскликнула Наташа. Они торопливо прыгнули в окно и поставили обратно раму.

Время! Сколько они пробыли там?

— Лёня, это пересечённая зона? — стуча зубами от отвращения, спросила де-вушка.

Он призадумался. Похоже это на Сидмур? А много он видал пересечённых зон? А ведь эта отвратительнее даже Верошпиронской башни. Там хоть небо бы-ло.

— Не знаю. — признался Лён. — Кто и зачем навёл иллюзию в том пространст-ве? Зачем имитированы сороковые годы? Сдается мне, что над нами опять шалит Лембистор.

Он закрыл глаз рукой и прошептал магическое слово. Ничего не изменилось. Их Блошки, где жили дядя Саня, Зоя, где производились съёмки фильма, были реальны. Хоть это утешительно.

Придя домой, они сверили часы с настенными. Отсутствовали чуть больше двух часов. То есть, время реально не изменилось.

— А где Катька? — вдруг всполошилась Наташа.

Порубанные лопухи увядали под июньским солнцем. Девчонки не было ни у бани, ни на терассе. Ни в доме. Её не было на огородах. Не было на чердаке.

— Да, кажется, играла в пиратов. — вспомнил дядя Саня, оставив свою ножовку на секунду. — Нет, в разбойников! А разница есть?

— Или в индейцев. — предположил он через минуту. — Зой, где Катька?!

— Ищет клад! — отозвалась та из дома, колдуя над плитой.

На чердаке обнаружилось послание. Лист фанеры был расписан пляшущими человечками при помощи угля. Понималось это, очевидно, так: некая девица с тонкими ногами и руками, зато с большой причёской, взяла большой совок. Она перешагнула через домик и двинулась вдоль по дороге, оставляя стрелки. Потом свернула в заросли цветов. Потом прошла между двух морковей с боковыми вет-ками. Это понималось как деревья. Деревья стояли на пути, ведущем к пирамиде Хеопса. Там девочка себя запечатлела вместе со своей причёской и совком.

— Это не пирамида! Это Бермудский Треугольник! — воскликнули следопыты.

Вчера тут пропала актриса Пономаренко. Теперь Семёнов, Зоя, Наташа и Лёнька бегали по лесу и звали кладоискательницу Катерину.

— Если за час не сыщем, я иду и всё рассказываю Антонине! — в панике гово-рила Зоя. Но Семёнов, как всегда, надеялся на лучшее.

Лёнька с Наташей оторвались от взрослых, чтобы расширить поиски. А, глав-ное, чтобы не слышать причитаний Зои. Платонову и без того трясло от страха. Мало на сегодня приключений! Она боялась, что Катьку растерзали картуши. Па-ру раз им попадались ямы.

— А вдруг она забрела в болото?!

Лёнька не отвечал, он продолжал кричать.

Он стоял на горочке и смотрел на двоих людей своим разумным и нахальным взглядом. Карие глазки с тёмно-жёлтыми белками, серенькое личико с коротким носом. И длинная буро-коричневая шерсть.

— Люди. — насмешливо сказал он. — Опять пришли.

Лён внимательно огляделся. Больше никого не видно.

— Где ребёнок? — спросил он.

Картуш засмеялся. Он неторопливо сошёл с бугра и обошёл людей стороной.

— Отвечай. — приказал Лён, чувствуя, как подступает к горлу страх и злость. Ну, твари, если с Катькой что случилось, ни один не выживет!

Он вынул иголку, привычно ощущая, как она подпитывает его силой.

— Смешные люди. — скалясь со смеху, ответил картуш. — Они не знают. Им не уйти.

— Ответ неверный.

Лён тряхнул иголкой и в его руке с грозным гулом вырос лёгкий длинный меч. Картуш перестал смеяться. Он внимательно посмотрел на сталь.

Лён играючи срубил берёзу.

— Говори, как называется тот мир, откуда ты пришёл.

— Не знаю. — ответил зверь, не сводя глаз с кончика меча.

— Последний раз спрошу: где девочка?

— У ведьмы.

— Где это?

— Не здесь.

— Веди туда нас.

Картуш начал обходить их. Лён поворачивался следом, не опуская меч.

— Нас окружили. — сказала Наташа.

Вокруг стояли ещё четыре твари. Первый картуш засмеялся.

— Лёня! Наташа! — послышалось издалека.

Звери оскалились и засмеялись:

— Глупые люди. Сказали, что нельзя.

— Что нельзя?

— Сюда нельзя. Ведьма говорила. Мы не виноваты. Сами забрались.

Первый картуш захихикал. Он сделал шаг вперёд и разинул рот, прицелив-шись к ноге Наташи.

Он и не понял, что произошло. Мгновенный выпад, неуловимый удар и мерз-кая зверинка развалилась на две части. Остальные отпрыгнули и посерьезнели. Лён сделал новый выпад. Картуш взвизгнул, увернулся и исчез. Оставшиеся трое попятились назад.

— Где девочка?! — грозно спросил Лён.

— Плохой человек! — заныл один из картушей. Он забежал за пень и там при-тих.

— Что у него за нож? — спросил один картуш у другого.

— Плохой нож! — убеждённо ответил тот.

— Где ведьма? — прервал их беседу Лён.

— Не знаю. — ответил крупный. — Она говорит: идти и делать. Мы делаем. Вче-ра была еда. Она не разрешила. Только поцарапать. Царапаться невкусно. Дай крови, человек.

— Что с девочкой?! — потеряв терпение, крикнула Наташа.

Раздался близкий крик. Зоя и Семёнов звали их и звали Катьку. В голосе их слышалась паника. Лён сделал выпад. Обе твари завизжали и исчезли. Просто рас-творились в воздухе.

— Теперь всё ясно. Картуши принадлежат тому облезлому миру, где мы были. И Катька тоже там.

Зоя и Семёнов выскочили на поляну. При виде мёртвого картуша оба остолбе-нели. Всё оказалось правдой: картуши существовали. Родители настояли немед-ленно вернуться обратно в деревню и объявить розыск всеми силами. Вооружить-ся ножами, топорами и идти всей кучей.

Лён досадовал. Родители ему мешали. Если бы не они, он тут же попытался бы перенестись из Треугольника. Драгоценное время уходило.

— Всё, я больше не могу тянуть! — он остановился. — Я переношусь.

— И я с тобой! — воскликнула Наташа и схватила его за руку.

Зоя и Семёнов в ужасе переглянулись. Они уже успели убедить себя, что все события прошедшего года им приснились. Теперь на их глазах Лён и Наташа просто испарились.

ГЛАВА 22. Бермудский Треугольник

В первый миг им показалось, что ничего не изменилось. Всё то же солнце, всё та же зелень. Но стоило закрыть ладонью левый глаз и произнести магическое слово, как иллюзия немедленно пропала. Бермудский Треугольник был таким же мёртвым, как и деревня в этом мире.

— Нам придётся всё время закрывать левый глаз ладонью, чтобы видеть реаль-ность. — предупредил Наташу Лён.

Так они и пошли через лес, крича в холодном, протухшем воздухе. Искали, звали Катю.

Совок для углей валялся на земле. А сама девочка спала, свернувшись в клу-бок, внутри гнилого пня. Тот имел углубление в стволе, подобно большому гнез-ду, всё сплошь устланное мягкой коричневой трухой. Ребёнок выглядел здоровым, только перемазался немного. Лён с Наташей не решились показать девочке реаль-ность этого мира. Поэтому обоим пришлось отнять от глаз ладони.

Иллюзия немедля восстановилась, снова сквозь листву засветило солнце. Снова зачирикали птички, зашумел ветер в кронах, снова стало жарко и по-лесно-му душно. Роскошные лесные папортники заполонили всю поляну, а дряхлый пень превратился в волшебную избушку. Была она сказочно весёленькая и совсем нестрашная.

Внутри всё было так же сказочно. Вышитые рушники на стенах, забавные де-ревянные лавки, весёлая посуда на полках, раскрашеные свистульки. Сама Катька спала не на полу, а в кроватке, похожей на огромную скорлупу грецкого ореха, в какой спала сказочная Дюймовочка.

Кто живёт тут, в этой избушке? Пока ребёнок не проснулся, Лён и Наташа об-следовали домик, заглянули на чердак. Хотя это и иллюзия, но она создана с ка-кой-то целью. Кого должны изображать тени, «живущие» тут?

На чердаке не было ничего подозрительного. Берёзовые веники наполняли всё пространство под крышей здоровым духом сохнущей листвы. Были и другие тра-вы. Стоял открытый сундук, на его краю висел небрежно брошенный сарафан для сказочной невесты. На крышке примостился жемчужный кокошник. В углу лежа-ли гусли. И ещё несколько сундучков горкой. А поверх шкатулочка из малахита.

В маленьком окошке мигали солнечные лучи. Здесь было всё чудесно.

Лён закрыл ладонью глаз. Иллюзия немедленно испарилась. Их ноги стояли, как на полу, на высоких обломках старого пня. Лён немедленно потерял равнове-сие и упал на землю. А Наташа осталась в воздухе, как на опоре. Ненадёжные хрупкие пластины полусгнившей древесины держали её, острая щепка верхнего края даже не смялась. Лён закрыл левый глаз. Наташа с интересом смотрела на него через квадратное отверстие, ведущее на чердак. А сам он лежал у подножия деревянной лестницы.

Раздался детский смех. Проснувшаяся Катька хохотала над забавной сценой. Она выскочила из своей кроватки и теперь перегибалась со смеху, показывая паль-цем на Лёньку, валяющегося так по-дурацки на полу.

История, рассказанная девочкой, была занятной. Она действительно отправи-лась на поиски сокровищ и немного заблудилась. Но тут ей повстречалась баба Яга! Катька хотела зареветь, но баба Яга была не злая. Она сказала, что не обидит. И привела её в такой домик. Тут так здорово! И ещё баба Яга сказала, что Катька может приходить сюда как только пожелает, только надо придти в Бермудский Треугольник и сказать "пусти меня"! Она может играть в этом домике! Тут навер-ху такие игрушки! Сейчас она им покажет! И Катька ринулась по лестнице наверх.

Игрушки в самом деле были хороши. Шары, в которых плавали картинки. Кораблики, которые поставишь на большое блюдо, сами начинают плавать. Кук-лы, которые вертели головами и плясали. Гусли-самогуды. Зеркало, в котором меняются наряды на том, кто смотрится в него. Малахитовая шкатулка с драгоцен-ностями. Лён быстро зажал левый глаз рукой и тут же отнял её. Всё щепки и гни-лушки, вместо драгоценностей — сухие ягоды рябины. Вместо жемчуга похожие на рыбый глаз ягоды бересклета.

— А что ты ела? — спросила Наташа.

— Никакого супа! — торжествующе воскликнула девочка. — Одни конфеты!

Встревоженные этим заявлением, они последовали вниз. Лён и Наташа хоро-шо помнили, что еда в этом мире ненастоящая. Чем эта баба Яга накормила ребён-ка?

В берестяном нарядном туеске лежали разные конфеты. Лён опять зажал глаз. В простой берестяной баклаге лежали в самом деле настоящие конфеты. Только не такие нарядные, как иллюзорные. А как раз те, которые они купили в сельмаге и отдали бабке Евдокии.

— А что ты всё за глаз хватаешься? — спросила наблюдательная Катька. — Бо-лит?

Не успел он ничего ответить, как она тоже закрыла свой левый глаз ладонью, но ничего не произошло. Катька посмотрела вокруг одним блестящим глазом и тут же потеряла интерес к игре.

— Наверно, ты забыл сказать лир-от. — шепнула Наташа.

Ничего он не забыл. Вовсе не обязательно всякий раз произносить его. И во-обще это не волшебное слово. Можно на любом языке сказать «видеть». Главное — внутренняя сила. То, что называют волшебством. У Катьки не было волшебной силы, она и не увидала. А у Наташи, выходит, есть?!

— А где сейчас баба Яга? — осторожно поинтересовалась Платонова.

— Не знаю. — беззаботно отозвалась девочка. — Она мне подарила домик. И ещё сказала, что познакомит с другой девочкой. Я смогу тут с ней играть! В деревне так скучно! Мама всё время занята на съёмках. Ты с Лёнькой тоже где-то бегаешь. Никого знакомых нет. Варюхи меня прогнали, сказали, что я петуха украла. Боль-но надо мне их петуха! Да! Баба Яга сказала, что покажет мне Борзилку! Он тут у них в деревне!

— А как к маме возвращаться, она тебе не показала? — совсем испугалась Ната-ша.

Катька очень удивилась. А что тут долго думать? Взяла да и пошла!

Постепенно путём осторожных расспросов они выяснили, что девочка не зна-ет, что попала в какое-то другое место. Она полагала, что избушка стоит в Бермуд-ском Треугольнике. А деревня, о которой говорила добрая баба Яга — просто дру-гая деревня. Борзилко обиделся на Лешего и убежал туда. Непонятно было только, какая часть из её слов вымысел, а какая от этой подозрительной бабы Яги. Хуже было другое: девчонка ни в какую не желала уходить из дома. Ещё бы! Здесь так сказочно чудесно, ей обещали подружку, никаких супов, такие чудные игрушки!

Они вышли на волю. Снаружи было всё чудесно. Замечательные, как на кар-тинке, ёлки. Берёзовая рощица, какой не было в Бермудском Треугольнике. Пыш-ные папортники заполоняли всё пространство впереди. Среди листвы играло солн-це. Упоительные запахи леса. Прямо от дома вела тропинка. А на тропинке сидели две лисы.

— А вот мои лисички! — воскликнула Катька. Зверьки внимательно рассматри-вали людей.

Лёнька и Наташа одновременно приложили ладони к левому глазу.

На серой пепельной земле сидели два картуша. Маслянистые глаза перебега-ли с одного гостя на другого.

Некоторое время Лён молча рассматривал их, потом отнял ладонь от глаза. На тропе опять сидели две лисы, не по-летнему рыжие и пушистые, словно с картин-ки. И всё так же рассматривали людей.

— Они говорить умеют! — похвасталась Катька. — Ну-ка, скажите что-нибудь!

— Откуда они здесь взялись? — спросила одна лиса другую.

— Не нравится мне это. — заныла знакомым голосом вторая лиса.

Догадка пришла очень быстро. Лён тайком вытащил иглу и показал её двум лисам. Те вскочили и попятились.

— Ты зачем моих лисок испугал?! — рассердилась девочка. — Я вот скажу бабе Яге!

— Кать, а может, она тебя конфетками откармливает, чтобы съесть? — спросила Наташа.

— Ну да! — усомнилась та. — Это всё сказки, мама говорит. Бабы Яги девочков не едят. И вообще их не бывает.

В голове ребёнка царила каша. Бабы Яги не бывает. Но с конфетами бывает. Обычно лисы разговаривают лишь в мультфильмах. Но в Бермудском Треуголь-нике всё может быть.

— Интересная бабуся получается. — пробормотал Лёнька.

— Надо уходить, пока эта добрая тётя не вернулась. — ответила Наташа.

— Не велено! — с тявканьем выскочил из-за ёлки один рыжий сторож. И тут же заскочил обратно.

— Да. — серьёзно отвечала Катька. — Баба Яга не велела уходить. А то она не приведёт мне девочку. А мне одной всё время скучно.

— Кать, мама беспокоится. — убеждали её. — Здесь по лесу картуши гуляют. Вчера вон Динару чуть не съели!

— Никто её не ел! — раздалось из-под ёлки.

Лён закрыл глаз рукой и посмотрел туда. Два картуша выглядывали из норы в земле, тараща свои мерзкие глаза.

— Кать, хочешь покажу меч-кладенец? — хладнокровно спросил он, не отводя взгляда от этих двух типов.

Под восторженные вопли девочки обыкновенная иголка превратилась в свер-кающий клинок. Она уже не обратила внимания на лисок, которые поспешили от-бежать подальше. Ей даже дали подержать этот меч-кладенец!

— Дашь порубать крапиву? — счастливо спросила она у Лёна.

— Кать, у меня тоже для тебя подарок. — ласково сказала ей Наташа. И сняла с шеи подарок Магируса Гонды — шарик из лунного серебра с аквамарином — охран-ный оберег Селембрис.

До вечера они возились с Катькой. Рисовали кукол и женихов для них. Потом втроём играли в этих кукол. Рассказывали сказки, в основном про ребятишек, ко-торых утаскивали всякие там чудовища и заколдовывали колдуны и хотели съесть драконы. Пойдёт один такой мальчик (про девочек мы не говорим), ну да, пойдёт вот он гулять по лесу, а там конфеты насыпаны. Он подбирает конфету за конфет-кой и попадает в лапы злой колдуньи. Она сначала притворялась доброй, а потом всё-таки показала своё гнусное естество. Хорошо ещё, что у мальчика была умная сестра, а то и косточек бы не осталось. Ещё один пошёл искать сокровища пира-тов. Кстати, тоже не любил есть суп. Сначала всё было хорошо. Но потом он тоже попался плохим людям. И знаете что? Его ведь так и не спасли. Пропал пацан.

— Вот уж не думал, — шепнул Лён Наташе, — что буду исполнять арию настав-ницы-наседки, рассказывать про мальчиков, которые поплатились за любовь к конфеткам.

— А про девочек, которые встречались с кем не надо и принесли в подоле, не приходилось сказки слушать?

— Нет, мне этого не говорили. Но я слышал, что некоторые ребята дружили с плохими товарищами и те их научили курить и пить, и всякому другому. Но это уже не сказка, а трагедия.

— Расскажите мне про всё про это! — обрадовалась Катька.

Когда надоело рассказывать сказки, они принялись строить домик из обрезков досок. Конечно, это был не очень красивый домик. Да, если сказать по правде, и не домик вовсе, а конура. Они залезли в эту конуру втроём и сидели там, как три собаки, примерно полчаса. Но сам процесс строительства извинял все недостатки. Тут заинтересовался дядя Саня. Явился со своей ножовкой и кончилось всё дело тем, что все четверо отправились по всему дому с инвентаризацией: выяснять, где что плохо лежит. Семёнов полагал, что домики — хорошее средство против карту-шей, особенно в условиях невыездной деревни.

К вечеру притащилась усталая и больная от споров с режиссёром Антонина. Того не устраивала мистическая сельская страшилка. Ему непременно загорелось сделать из фильма нечто демоническое, этакий деревенский конец света!

Вчерашняя история с Динарой перепугала всех. Только Кондаков был убеж-дён, что всё закончится нормально. Так оно и вышло. Энергии его не было преде-ла, он заражал своим энтузиазмом всю группу. Осветители преклонялись перед ним. Ассистенты падали ниц. Борис был его пророком. Димка на обоих молился, как на иконы, и ходил за режиссёром, записывая изречения. Кондаков более не являлся к обеду. В перерывах между съёмками он бежал в монтажку, где они с Борисом вместе прогоняли материал, поедая быстрорастворимую лапшу. По нему ходили муравьи.

— Виктор Палыч, от вас воняет! — страдальчески сказала ему Виолетта Егоров-на.

Тот удивился, сунул руку в карман безрукавки и вытащил полуразложив-шийся палец.

— Ого! Это же подарок от Графини! — воскликнул он со смехом. — Вот здорово — используем в эпизоде с кошельком!

Костюмерша поспешно убежала.

Марианна шла в свою «Газель». Съёмки длились целый день. Кондаков уго-монился лишь тогда, когда увидел, что у главной героини вытянулось от усталос-ти лицо, а глаза стали, как две пробки. Снимали эпизоды у Леха, то есть, по сце-нарию — в доме фермера Сергея. Сначала сон Анастасии, про то, как к ней лезет и душит её соперница, фермерская жена. Для Марианны особо работы не было, она только и делала, что валялась на кровати и вопила якобы от ужаса, как будто к ней приближалась смерть. На неё наезжали с камерой, она пищала в объектив.

Снимали с разных ракурсов. Она не слишком понимала, что именно происхо-дит. Ей давали отдохнуть и брались за Динару. Всё происходило в полутьме и от-того было особенно утомительным. Но не в этом дело. Совсем не в этом. А как раз в том, что Динара всё-таки была действительно актрисой. И мастерство её было необыкновенным. Вот теперь Марианна вдруг почувствовала, что такое съёмки фильма и от чего и режиссёр и операторы, и все мало-мальски занятые в деле лю-ди нередко приходят в исступление. И она невольно прониклась к Кондакову уважением. Нет, всё-таки это великое умение: всех собрать, всех заставить вер-теться, всех подчинить себе.

В последних дублях Марианна и Динара были в кадре вместе. Всё по сцена-рию: главной героине снится, что фермерша пришла домой и лезет душить её. Вся сцена должна выглядеть кошмаром. Этот кошмар должен повториться несколько раз. Анастасия выплывает из сна и снова видит Машу, как та лезет к ней с оска-ленными зубами и скрюченными пальцами. Главная героиня ныряет из ужаса в ужас и не может понять, где сон, а где явь.

Вот тут-то Марианна и оказалась не готова к тому, что ей придётся испытать. Она легла в кровати, среди сбитых покрывал и приготовилась вытаращить глаза при виде фермерши. И вот из-за софитов выкралась Дина Пономаренко. Лицо актрисы мертвенно-бледное от грима, но Марианна как глянула в её глаза, так и обомлела. В них горела такая неподдельная, жгучая ненависть! Все её движения наполнены огромной силой, как будто ей ничего не стоит взять двумя руками шею Марианны и разорвать, как нитку! Динара сделала последний шаг к кровати. Про-тянула руку и ногти на этих пальцах были чёрными! Не помня себя, Марианна стала отползать к другому краю.

— Стоп! — крикнул Кондаков.

Динара моментально выпрямилась и взгляд её потух, как выключенный со-фит. Она вернулась на прежнее место.

— Повторим это ещё раз и проследите, чтобы Марианна не выпадала из кадра. Пусть ползёт по кровати, как сейчас.

Вот это и страшно. Она ведь не играла, она и в самом деле перепугалась.

В лицо Динаре не попадал свет. Её снимали со спины, как она надвигается на Анастасию. А вот испуганное лицо главной героини должно быть в кадре. Мари-анна оказалась не готова к тому, что увидала.

Скрытое от камер лицо Динары дико исказилось. Глаза полыхнули, как угли. И приподнявшаяся губа открыла острые клыки!

Дрожь, как судорога, прошла по телу Марианны. Она хотела крикнуть — не сумела. Она не помнила, что делала. Как закончился эпизод — тоже вылетело из памяти. Очнулась лишь когда вспыхнул свет и все стали что-то восклицать. Её даже похлопали по спине, вроде как хвалили. За что? Она ведь ничего не сделала. И вот тогда-то она и поняла, что такое подлинный талант! И что такое тут она, Марианна, со своими жалкими претензиями, обидами и мелкой мстительностью.

Кому мстить? Динаре?! Боже, да за что?! За то, что она с таким голодным пылом рвётся к съёмкам?! За то, что презирает и совершенно справедливо пре-зирает дуру Марианну?! За свой безмерный труд они получают сущие гроши! Вся их работа — это жертва на алтаре искусства!

Талант Пономаренко был так велик, так силён и ярок, что зажигал всё вокруг, в том числе и Марианну. Что же там творится у киношников у этих, что такой ве-ликий дар они задвигают на третьи роли?! Неужели потому, что всякие там папи-ки подсовывают вместе со спонсорскими средствами своих гладких тёлок?!

И вот теперь она шла к себе. Никто не пошёл проводить её. У машины едва виднелась тёмная фигура. Неужели Карсавин?! Очень кстати, сейчас хотелось бы с кем-нибудь поговорить.

Фигура поднялась и выплыла под свет луны. И лишь тогда Марианна с до-садой поняла, что это не актёр. Это та старуха, которая подменяет заболевшую актрису. С этой бабкой у Марианны связано неприятное воспоминание. Та своими причитаниями в бане чуть не свела её с ума. Такое привиделось!

— Что ты, голубка, больно уж бледна сегодня. — ласково заговорила бабка. Ма-рианна вздрогнула. Вот тогда, в бане, с таких же ласковых слов и начались галлю-цинации.

— Нормально всё. Устала просто. — буркнула Марианна.

— А что же к людям не идёшь? Вон, у Семёновых-то как смеются! Хорошая семья, детишки ровно огурцы на грядке!

— А мне-то что? Меня никто не звал.

— А ты не будь такой гордячкой. Здесь, вишь, деревня. Обычаи простые. — вкрадчиво сказала бабка. И от этого голоса у Марианны выпал из виска горячий гвоздь. Сразу полегчало и появился интерес.

— Век что ли будешь мыкаться царевной-несмеяной? Пришла бы, принесла конфет к столу. Глядишь, к тебе и подобреют.

— У меня нет конфет, только фитнес-хлопья. — с печалью отвечала Марианна.

— Чудные люди. Чего творят с собой! На вот. Отнеси девчонке ихней, Кате-рине. Да не говори, что от меня. На что им стара бабка! Сделай хоть чего-нибудь хорошее другим.

Ей было только что так тошно, что страшно оставаться в одиночестве в этой железной коробке, набитой, как беличье дупло, припасами, косметикой и всяким барахлом. И в самом деле захотелось к людям. Чего она так шарахается от них? Нормальные люди. И батя у них нормальный. Ей бы такого! Ну и что, что мент! Он же Марианночку не заметал с Тверской, в обезьяннике не парил, слов плохих не говорил.

— Можно к вам? — с несмелой улыбкой возникла на веранде Марианна.

Это была такая картина! В центре, под старым абажуром с допотопной бахро-мой, томительно вздыхал паром самовар, увешанный гирляндами румяных сушек. А на весёленькой клеёнке разнокалиберные чашки. Под тёплым светом абажура лица всех казались розово-оранжевыми, глаза блестели.

— Давай к нам, Марианна! — позвала её эта рыженькая Зоя, наверно, мать тех двух подростков, потому что маленькая приехала со сценаристом.

— Давно бы так. — радушно сказал Семёнов.

ГЛАВА 24. Начало превращений

Наташа проснулась оттого, что её тормошила Катька.

— Что, опять играть? — сонно ужаснулась Платонова. — Дай хоть немного по-валяться.

Она перевернулась и попыталась спрятать голову под подушкой. Но неуго-монная девица взобралась на койку и уселась на Платоновой верхом.

— Наташ, ты будешь лошадь, ржи давай!

Та попыталась ржать, но спросонья получалось как-то слабо.

— Хор-рошая лошадка! — похвалила её Катька. — Вот тебе конфеты.

Полусонная лошадь жевала шоколадные конфеты, надеясь втайне, что на этом скачки прекратятся. Атаманша тоже закусывала сладким, не забывая при этом елозить на лошади, шмыгать носом и басом напевать песенку:

У фонтана, где растёт каштан,

Смуглолицый крепкий мальчуган

Перед девочкой стоит,

Ей, смущаясь, говорит:

Слушай, Катя, вырасту большой,

Будешь, Катя, ты моей женой!

Буду, Катя, я тебя любить,

Шикалатки каждый день дарить!

На кухне погромыхивала посуда — видно, Зоя с утра пораньше взялась за обе-щанные вчера пироги.

— Мам! — раздался детский голос. — Мы пойдём с девочкой поиграем за баней?

— Идите поиграйте. — разрешил женский голос.

— Я пойду гулять! — крикнула в ухо Наташе Катька и слетела с неё. Два голоса зазвенели в коридоре.

— Вставай давай, соня. — сказал ей незнакомый голос.

С Платоновой мгновенно слетел весь сон.

Дом Семёновых. Старые фотографии в рамках, которые они с дядей Саней нашли на чердаке и старательно развешали по стенам. Но лампы с абажуром под потолком нет. И занавески на окнах совсем другие. И на полу постелены полоса-тые дорожки.

Наташа растерянно озиралась. А где её одежда? Она точно помнила, что с ве-чера повесила джинсы и футболку на никелированную спинку кровати. Теперь там не висело ничего. Может быть, упало? Наташа перегнулась к полу. И впрямь упало. Но это не её одежда. Какое-то выцветшее ситцевое платье. Она хотела по-звать тётю Зою. Но тут из-за занавески, отделяющей комнату от маленькой ку-хоньки между русской печью и окном, вышла незнакомая женщина.

— Проснулась? Вот и хорошо. — окая, сказала она. — Давай-ка, прибери по-стель. У нас сегодня батька отдыхает. Я пироги пеку.

От печки впрямь тянуло жаром и пахло тестом.

— Пелагея, гостей-то рано не буди! — раздался голос из второй комнаты, при-крытой знакомой дверью, покрашенной голубой краской.

Не понимая, что случилось, Наташа поспешила натянуть на себя чужое пла-тье. Не ходить же перед чужими людьми неодетой! Она уже поняла, что происхо-дит нечто из ряда всех тех странностей, которые нынче летом приключились в за-брошенной деревеньке Блошки. Скорее всего она перенеслась на Селембрис. Но как? Необходимо было произвести разведку и как можно меньше паниковать. Раз с ней контактируют, значит, надо делать вид, что всё нормально. А там Лёнька отыщет её.

Наташа поспешно закрыла левый глаз ладонью. Ничего не исчезло. Стены всё те же, солнце не пропало, во дворе слышен весёлый визг девчонок. С кем играет Катька?

— Это Пелагея. — представила подружку Катя.

Наташа и не знала, что подумать. Девочка явно походила на собственную фо-тографию, которая висела в рамке. От Лёньки Наташа уже знала о его визите в дом Семёновых и о знакомстве со старшей и младшей Пелагеей. Ничего страш-ного не произошло. Он придёт, найдёт их обеих, Наташу и Катьку, и выведет из этого призрачного мира. Но девочку пугать не следовало, поэтому ей ничего знать не надо.

Наташа вернулась в дом. Женщина всё ещё возилась за занавеской со своими пирогами. И Наташа, пока её не видят, снова решила осмотреться одним глазом. Было у неё такое подозрение, что без Лёньки и его волшебного слова магия просто не работает. Поэтому она и видит не призраки и развалины, а лишь иллюзию.

Платонова закрыла левый глаз и посмотрела в окно. Но тут занавеска сзади зашуршала. Непроизвольно обернувшись, Наташа не успела отнять ладонь от гла-за. Из кухни выходила Зоя. Она несла тарелку пышущих жаром пирогов.

— Давай, Наташа, помоги ставить всё на стол. Сегодня воскресенье, будем пи-ровать.

Мать Косицына была одета не в платье, а в бязевый костюм с бриджами. Она повернулась и направилась на кухню. Девушка снова отняла ладонь от глаза. За занавеской скрылась женщина в простом ситцевом домашнем платье.

— А где Лёнька? — сунулась к ней Платонова.

— О ком это? Ты одна пришла.

Наташа закрыла глаз рукой и повторила свой вопрос.

— Не знаю, где. — ответила ей Зоя. — Наверно, с дядей Саней что-то мастерят.

Из сеней явился, вытираясь полотенцем, незнакомый мужик. Весело поздо-ровался и сел за стол. Одним правым глазом стало видно, что это Семёнов.

— Где Пелагея? — сказал он Пелагее. — Хватит бегать во дворе.

— Ты что всё за глаз хватаешься? Болит разве? — спросила женщина гостью.

— Да, болит немного. — соврала Наташа и снова зажала левый глаз.

— Дай-ка посмотрю, может, это коньюнктивит. — сказала Зоя.

— Дядя Саня, а где Лёнька?

— А разве он не встал ещё? — удивился тот.

— Не Саня меня зовут, а Петр. — ответил незнакомый дядька.

— Пойду-ка, позову Лёлё. — осторожно избежала пирогов Наташа.

Косицын спал в своём летнике и ни сном ни духом о беде не знал. И разбу-дить его удалось только с одним закрытым глазом. Если посмотреть обоими гла-зами, то человек, лежащий на кровати, просто исчезал. Постепенно в результате опытов выявились следующие факты. Наташа как бы всё время колебалась меж двух миров. Стоило ей открыть левый глаз, как она исчезала из реального мира и переносилась в иллюзорный. Тогда она видела Блошки сороковых годов и живу-щих в них теней, как живых людей.

С закрытым глазом она попадала в живой мир. Но с Катериной дело выгля-дело совсем иначе. Та видела лишь маленькую Пелагею и была уверена, что баба Яга, как и обещала, привезла им в гости девочку. Ни Михаила, ни его жены Кате-рина не видала, Лёньку видела прекрасно. Маленькая гостья в доме Семёновых был единственным глюком Катерины. А что думала сама девочка, им пока вы-яснить не удалось. У Наташи создалось впечатление, что маленькая Пелагея ду-мает, что она находится у себя дома, а Катька у них гостит. Всё это было совсем невесело и очень пугающе.

— Попробуй-ка зайти в дом, где мы с тобой лазили в окно. — решил поэкспе-риментировать Лёнька.

С домиком всё оказалось совсем не так просто. Он оказался закрыт и заперт на замок. Ничего им выяснить не удалось. Как именно Наташа дошла до такого состояния, чтобы плавать сразу между двумя пространствами — абсолютно непо-нятно. Но ясно было: в Блошках происходит нечто очень нехорошее. Каждый день они тайком предпринимали попытки вырваться за пределы заколдованного круга, но всякий раз возвращались обратно. Лёнька был очень слабым волшебником, чтобы противостоять такой магии. И оба не сомневались ни минуты, что к этому приложила руку какая-то баба Яга. Что за дьявольщину она задумала?

Чтобы удерживаться в реальном мире, Наташе приходилось всё время дер-жать закрытым левый глаз. Так они и прошлись по деревне. Иллюзорный мир не пропадал, стоило посмотреть на него двумя глазами, он был разительно похож на настоящий. Дома немного изменялись, лес то отдалялся, то приближался. Если в этом был повинен Лембистор, то он добился своего: изолировал Лёна от Селемб-рис и постепенно доводил план до конца.

Оставив Катьку играть с глюком, ребята направились посмотреть, что делают киношники. По дороге они решили заглянуть к Лешему.

Старик поначалу не желал открывать дверь. Только, когда гости уже напра-вились прочь из палисада, он высунул нос в щель и громким шёпотом спросил:

— Робяты, а хлебушка у вас нет?

Хлеба в их доме уже давно не было, поскольку выехать из Блошек в магазин было невозможно. Зоя пекла на сухих дрожжах и консервированном молоке ле-пёшки. Нужда ещё не доставала их, запас продуктов был порядочным. Но старики уже начали испытывать проблемы.

— Нет хлеба, дядя Леший. Никак не можем выехать из Блошек.

— Плохо дело, робяты. Все загинем. Болотная ведьма дотянулась до деревни нашей. Какой-то супостат взял да погасил лампадку.

— Что за лампадку?!

— Да там, насупротив Бермудского-то Треугольнику! Как в сороковом зажгли лампадку, так всё следили, только масла подливали. А теперича беда! Теперича от болотной ведьмы спасу нет!

— Что за болотная ведьма? — поспешил вернуться к двери Лёнька.

— Ничего я вам больше не скажу. — тут же заперся Леший. — У меня тут кар-тошка есть с прошлого году. Свинья всё равно жрать не будет. Овса тут у меня мешок и сухари. Переживу я как-нибудь. А вы, робята, уходите. Я всё равно ни-чего вам не скажу.

Они опять направились на выход.

— А ежели хотите, идите да спросите баушку Лукерью! — крикнул он из-за двери и окончательно забаррикадировался изнутри.

— Не знаю я ничего! — отозвалась баушка Лукерья, ожесточённо гремя чугуна-ми в печке. — Вишь, чего наделала, старая дура! Позарилась на деньги! Вам, го-родским, от лампадок-то прикуривать привышно! И правильно бы вас всех на выселки к болотной ведьме! Ой, грех-то ведь какой! Чего болтаю, окаянная! Идите-ка, робятки. Не доводите дело до греха! Кто знает, может, пронесёт беда-то стороной! Ан нет. Она изголодалась у себя в болоте, мертвякова-то невеста! Тьфу, тьфу, тьфу, нечисть! Ох, говорю вам, не шатайтесь по ночам! Этим-то что говори, что ни говори, дурные люди. А этот, главный, ровно в омут окунулся!

Она запнулась, глядя в окно.

— Уходите.

— Что?

— Уходите, говорю.

Недоумевая, оба вышли на крыльцо. К дому приближался пасечник Лех. Насторожённо глянул из-под спутанных волос на двух ребят, выходящих от баушки Лукерьи, он вошёл в дом.

— Что надо? — не глядя на гостя спросила Лукерья.

— Возьмёшь вот это. — Лех выложил на стол маленький мешочек из тёмной ткани. — Будешь подсыпать в еду киношникам. Сделаешь всё, как надо, тебя не тронут.

Он оглянулся по сторонам. Не видно ли кого.

— Давай. — шепнула Наташа.

Лён окутался голубым сиянием и превратился в собственную тень.

— Ты меня видишь? — раздался слабый голос словно из ваты.

— Вижу! Ты похож на привидение!

— Ты тоже!

Она открыла левый глаз. Вот теперь они видели друг друга прекрасно. Серый мир вокруг — это иллюзорный мир демона. Он, как и раньше, играет в прятки, при-нимает чужие личины. Необходимо выяснить, в чью шкуру нарядился он на этот раз. Пасечника или болотной ведьмы?

Ребята стояли на дороге, ведущей к дому Леха. Наверняка он замешан в деле. Недаром же баушка Лукерья так перепугалась.

— Сейчас я посмотрю, как выглядит дом Леха по-настоящему. — пробормотал Лён, закрывая левый глаз. — а то я видел его только в иллюзии.

Ребята обошли мёртвую рощицу орешника и замерли от удивления.

Дом Леха походил на остров в зелёных травяных волнах, в цветущем буйстве летних красок. А сам зелёный луг словно вырастал вместе со своим столбом сол-нечного света, с птицами и пчёлами, с кусочком голубого неба из грязно-серой пепельной равнины, окружённой болотом и раскоряченным вечно мёртвым лесом. Вот так теперь видел Лён иллюзорный демонский мир правым глазом. Вот так его видела теперь Наташа обоими глазами.

Они сделали лишь шаг и попали из пепелища в лето. Трава пахла так сладко, а птицы пели так чудесно! А прямо перед домом стояла газель и суетились люди. Они узнали всех. Это были киношники. Димка раскручивал какие-то провода. Виолетта бегала с вешалкой. Динара сидела в кресле и пилочкой поправляла ног-ти.

Всё было совершенно обычно, если не смотреть за пределы этого зелёного островка. Но, кроме их двоих, никто не замечал, что что-то ненормально. Стараясь делать вид, что всё в порядке, они обошли дом, отыскивая какие-нибудь стран-ности.

Вчера Антонина и Марианна за вечерним чаем обсуждали съёмки будущего дня. Эта модель оказалась вовсе не спесивой, как поначалу они все думали. Прос-то некоммуникабельный человек. Но в душевной обстановке семёновского дома она раскрепостилась и помягчела.

На утро намечено доснимать эпизод в доме. Антонина настояла. Она сумела доказать Кондакову, что в фильме должны присутствовать лирические сцены. Что-то должно тянуть Анастасию к фермеру. Если они будут только бегать по бо-лотам с мертвецами, то это будет ещё один "От заката до рассвета". Кондаков решил посмотреть, что выйдет. И теперь внутри снимали встречу Анастасии и фермера Сергея в несколько ином ключе.

— Вот дождёмся, как они там доснимают и войдём в дом. — говорили они друг другу, обшаривая всё, до чего могли дотянуться. Заглядывали в кадки, нюхали в поленнице. Позади дома Леха стоял сарай. Дверь на замке. Наташа было прошла мимо, но Лён решил попробовать открыть. Удивительно, обычно в пересечённых зонах магия Селембрис не работала. Но на этот раз вышло всё иначе. Кое-какие заклинания давали эффект.

— Липтоах! — громко воскликнул Лён, дотрагиваясь до замка. Плевать на де-мона! Пусть слышит! Хватит прятаться! Поборемся с тобой, Сидмур!

Дверь словно бы снесло с петель, так стремительно она открылась. Внутри сарая среди всякого старого барахла, среди засохших и запылённых рамок для сот, под лохмами свисавшей с балки рваной паутины сидел на чурбачке, сложив руки на коленях, актёр Карсавин. Пустые его глаза без всякой мысли, без выражения, смотрели на вошедших. Он не пошевелился. По плечу ползла толстая паучиха.

— Это моя мама! — сердилась Пелагея.

— Врёшь ты всё! — отвечала Катерина. — Это Лёнькина мама. Лёнь, правда ведь?

— Это наш дом! — продолжала ссориться девочка-призрак.

— Обрадовалась! Как не так! Это дом дядисашин! И тётизоин! Лёнь, скажи ей, чего она всё врёт!

Подошедшие к дому Лёня и Наташа тревожно переглянулись, не зная, как объяснить обеим, что происходит.

— Я сейчас разберусь во всём и объясню потом. — пообещал им Лёнька.

— Что там за крики? — спросил дядя Саня, стоя спиной ко входу и что-то при-колачивая на стене.

— Катька с Пелагеей ругаются. — машинально сказал Косицын.

— Кто с кем?! — и Семёнов повернулся.

Это не было лицо Семёнова. На ребят смотрел Пётр Васин.

— А это кто такой? — спросил он у жены.

Из комнаты выглянула женщина, похожая одновременно на Зою, и на Пела-гею. Лёнька открыл рот, но не успел ничего сказать.

— А! Это Семёновых племянник. Он приходил к нам пару дней назад.

— Матрёшинских? — подобрел Пётр.

— Пойдём отсюда, пока мы не сошли с ума. — прошептал побледневший Лёнь-ка.

К лукерьиному дому тяжёлой рысью бежала Маниловна. Её большое тело грузно колыхалось. Старуха задохнулась, прислонилась к забору чужого дома. Она тяжело, со всхлипами дышала, схватясь обеими руками за сердце, утонувшее где-то под огромной грудью. Хватая воздух, она невольно оглянулась и замерла с широко раскрытым ртом.

Дом, у которого она остановилась, не должен был существовать. Она сама лично ещё десять лет назад вместе с Лешим растащила на брёвна недогоревший сруб. Здесь жил и умер от запоя колхозный зоотехник, Гнобин Валерьян. Его жену намного ранее того пожара Маниловна сама отпевала вместе с Лушкой. Его сын ещё ранее утоп, свалившись с трактором по пьянке в марькино болото. И вот те-перь этот дом стоит и забор стоит. Окно раскрыто, а из окна слышна гармошка. Валерьян по молодости был знатным гармонистом. Вся деревня плясала его завод-ную барыню.

Маниловна забыла вдохнуть воздух, потому что из дома вышла с ведром по-моев сама Вера Гнобина.

— Чего застыла у забора, баба Клуня? — спросила совсем не старая женщина.

Маниловна почувствовала, что ей отказывают ноги. Баба Клуня — это проз-вище матери свекрови Маниловны, давно упокоившейся на погосте.

По дорожке торопливо с жалобным плачем бежала девочка. Время от времени она останавливалась и оглядывалась по сторонам. Вокруг не было ничего такого, что могло бы напугать её. Но ребёнок таращил глаза на деревенские дома, на за-боры, на хлопотливо роющихся в мураве кур.

— Пелагея, чего так напугалась? — раздался голос идущей по тропе старухи.

— Я не Пелагея! — подскочила от испуга девочка. — Я Катька!

И тут же заревела:

— Где моя мама?!

Старуха остановилась и внимательно посмотрела на ребёнка.

— Иди-ка, милая моя, сюда. Что это у тебя на шее?

Старуха протянула руку и вдруг с шипением отскочила, как от огня.

— Кто это тебе такую штуку дал?!

Она указывала пальцем на маленький шарик светлого серебра, висящий на нитке на груди ребёнка.

— Это Наташа дала. — доверчиво ответила девочка. — Она велела не снимать. Ой, мама!

Приближалась Антонина. Она была встревожена. Мало сказано, она была ис-пугана. Оглядываясь вокруг на непонятно откуда взявшиеся в одно утро дома, она никак не могла понять, что происходит.

— Мама, у нас в доме все чужие! — гневно выпалила Катька, обретя при виде мамы свою нормальную напористость. — Пойди их прогони всех! Я хочу тётю Зою и дядю Сашу! Пусть Пелагея только остаётся!

— Вы не знаете, где можно взять молока? — спросила к бабки Евдокии Анто-нина.

— А как не знать. — обычным тоном отозвалась та, искоса рассматривая шарик на шее у ребёнка. — У Лукерьи есть коза, только она её в сарае прячет.

— Ну ладно, мы пойдём. — ответила Антонина, которую непрерывно дёргала за руку Катька с требованием пойти и немедленно выгнать нахальных гостей.

Евдокия пошла сопроводить их. Едва подошли все они к калитке бабылуши-ного дома, как оттуда вытащилась бледная, как смерть, Маниловна. Она отшат-нулась от гостей. Махнула рукой и поплелась обратно к себе, не обращая внима-ния ни на какие вопросы.

— По-моему ей плохо. — проговорила, провожая взглядом толстую старуху, Антонина.

— Опять-чай переелась пирогами. Вот брюхо-то и пучит. — насмешливо ответи-ла Евдокия. — Всё бегает к Лушке-то за травами.

— Мам, пошли домой. — дёрнула мать Катерина. — Давай совсем домой. Обрат-но к папе.

— Сейчас, только молока спрошу.

Обе скрылись в доме, а Евдокия с довольным видом осталась у калитки.

Маниловна дошла до дома. Остановилась у крыльца и с надеждой посмотрела в тёмный коридор. Может, «гости» испарились? Внутри послышался грохот. Кто-то сшиб ногами оцинкованное ведро.

— Мам, чего тут чугуны везде валяются?! — рявкнул молодой голос.

— Да ничего не валяются! — ответил другой голос. — Свинье сейчас запаривать баланду, печку только протоплю!

Маниловна отёрла пот с лица и села на истёртые доски крыльца. Сзади, из темноты продолжались доноситься звуки. Некто, кого не должно быть на этом свете, с давно не слышанными Маниловной интонациями бурчал по поводу того, что где-то среди натекшей с чугунов вчерашней баланды потерялись его новые ботинки.

Он вышел на крыльцо и, усевшись рядом со старухой, принялся оттирать тря-почкой испачканные и запылённые штиблеты.

— Баб Даш. — сказал он ей. — Я нынче ночью не вернусь.

— А что так? — невольно спросила Маниловна.

— С Нинкой будем гулять. — деловито пояснил тот, любуясь на штиблеты. На-пялил их на босу ногу и, подтянув штаны, направился к калитке.

— Приду — поправлю. — потрепал рукой обвисший штакетник.

Старая Маниловна сидела и ловила глазами уходящее мгновение. Её муж Евгений, давно погибший на войне, а теперь снова живой, шёл на первое своё сви-дание с давно состарившейся и умершей от беспробудной пьянки Нинкой. И он не узнавал свою жену. Он считал своей матерью ту, что в доме. Вчера она была Виолеттой Егоровной. А сегодня с утра взялась ворочать чугуны. Вот отчего Маниловна и побежала рысью к Лукерье. И та сказала ей такую весть, что теперь Маниловна даже и не знает, радоваться ей или лучше взять и грохнуться башкой о старый чугунок на столбике забора.

Евгений затворил за собой калитку и превратился в ассистента Димку.

— Мама, кончайте тут сидеть без дела. — сварливо проговорила сзади Виолетта. — Мне в колхоз идти.

— Какой колхоз? — удивилась старая.

— Вы, мама, совсем уж спятили от старости. Запарьте в чугуне баланду. Я всё там оставила в углях.

— Ладно. — покорно согласилась Маниловна и проводила глазами уходящую к калитке женщину. Та на ходу повязывала косынку.

— Да избу не спалите! — крикнула, повернувшись, самозванка. Маниловна тос-кующими глазами посмотрела на Веру Павловну Манилову — давно почившую свекровь. Та вышла за калитку и снова стала Виолеттой.

— Я сегодня не приду! — крикнула она через забор. — Кондаков всю ночь сни-мает.

— Хорошо. — ответила Маниловна и осталась сидеть на крылечке. Так она и сидела, пока запах от пригоревшей баланды не поплыл в открытое окошко. В её доме давно уже не было свиньи. И «гостья» зря перевела добро.

От калитки слегка кто-то кашлянул. Маниловна подняла тусклые глаза.

За ременную петлю держалась болотная ведьма.

— Чего ты делаешь? — горько спросила её Маниловна. — Зачем глумишься над покойными, зачем людей портишь?

— Тебе-то хуже, что ли? Вот как помрёшь, так явишься к своему Евгению буд-то бы из города. Вся молодая. Поженитесь вы, бросит он свою Нинку. Пристрою вам девчонку, как в дочки. У меня тут с одной не получилось. Плохо ли тебе, Ма-ниловна? И жить с ним будете не месяц, как тогда, перед войной. А долго-долго. И смерть не разлучит вас.

— Грех ведь это. — тоскливо проговорила та.

— А что не грех? Вся жизнь есть грех и зло. А я вам тут устрою безбедное жильё. Для всех есть место. — она засмеялась. — У Кондакова своё кино, а у меня — своё. Вы тоже не постареете у меня ни на один день. Вечно молодые. А, Манилов-на? Никакой войны, ни лагерей, ни собаки-председателя. Вам картуши свиней наволокут с Матрёшина, кур натащат. И будете вы жить богато, припеваючи, сами себе хозяева. Никакой советской власти!

— Мертвякова невеста. — с отвращением сказала старая Маниловна.

— И никаких лампадок. Зря ты так. Всё будет хорошо. А чтобы ты «гостям» не портила игру, вот тебе картуш вместо собаки.

Она приотворила калитку и во двор вошла гадкая зверинка.

— Привет, Маниловна. — сказал картуш, выставив свои глумливые зенки.

Лёнька выскочил из семёновского дома, как ошпаренный. Следом — Наташа.

— Что делать? — они огляделись.

Напротив, у калитки баушки Лукерьи, стояла Евдокия. А в дом входила Антонина с Катькой.

— Бежим скорее за Антошкой. — шепнул Наташе Лён. — Может, что узнаем!

Они торопливо пробежали мимо старухи и влетели в дом.

Первое, что им попалось на глаза, это окаменевшая от страха Катька. Завидев ребят, она немедленно пришла в движение и бросилась к ним с тонким плачем.

— Это ваша девочка? — спросила Антонина. Её лицо медленно изменялось. Также изменялась и одежда. Вместо спортивного костюма на ней появлялась юбка и вышитая рубашка. Сама она очень помолодела, прямо стала юной. На глазах у изумлённых учеников её крашеные волосы посветлели, стали светло-русыми и сами собой собрались в косу. Сама она стала тоньше и гибче.

За столом сидела та бабка, которая не так давно угощала ребят блинами с мо-локом. И это самое молоко стояло в крынке на столе.

— Мамочка. — всхлипнула Катька.

— Мамку всё зовёт. — сказала им старуха.

— Наверно, заблудилась. — с характерным оканьем сказала окончательно завер-шившая превращение Антонина.

— Луша, внученька, налей им молочка. — приветливо сказала улыбчивая бабка.

На печке кто-то заворочался. Наташа машинально подняла глаза. Из-под зана-вески на неё смотрело перекошенное ужасом сухонькое личико старой бабушки — настоящей Лукерьи.

— Уходите отсюда. — прошептала она одними губами. — И девчонку уводите.

Виолетта спешила к месту съёмок. Сегодня ей приснился странный сон. Как будто она всегда жила в этом доме, как будто у неё был сын и старая свекровь. Старуха была очень бестолкова и постоянно что-то роняла, забывала. Вот и сейчас не было никакой надежды, что она не пережжёт баланду.

— Тьфу ты! — остановившись, плюнула костюмерша. — Что за дурацкий сон!

Ничего удивительного. Они ведь все так устали. Этот Кондаков как будто оз-верел. Он гнал график такими темпами, что все валились с ног. Вот и вчера они пришли в избу с Димкой, едва выпили какой-то остывший чай с противным вку-сом и завалились спать.

Виолетта остановилась и вздохнула. Хавронья не желала расставаться с ней — прямо из сна она перекочевала в мысли и теперь назойливо напоминала, что надо было раньше встать и сделать всё самой.

У места съёмок ждала вся группа. Сидел Карсавин, какой-то запылённый, с тормозным выражением лица. Доносился голос режиссёра. Сегодня снимали сце-ну в доме. Главная героиня после блуждания по болотам просыпается в каком-то диком месте. Это её дом, но какой-то словно нежилой. Марианне предстоит сы-грать сложнейшие переживания. Насколько лучше на её роли смотрелась бы Динара!

В доме изображался полумрак. Потом детали доведут до формата монтажом. А в вечерних сумерках доснимают заключительные сцены. Для костюмера и гри-мёра Виолетты полно работы. Лишь Кондаков, Борис и Антонина знали, как будут выглядеть все эти эпизоды в фильме. А пока Марианне надо двигать в маленьком пространстве строго по расчётным траекториям. Снять надо то, что невозможно сделать в павильоне. И Виолетта раздражённо думала: что невозможного есть в том, чтобы сколотить, раскрасить и установить какую-то старую хибару?

— Сегодня у нас возможны сюрпризы. — предупредил всех режиссёр. — Поэто-му прошу не суетиться и не орать, как резаные.

Он с удовольствием потёр руки.

ГЛАВА 24. Вторжение в душу

Марианне было тревожно. Чтобы привести себя немного в чувство, она вспомнила про виллу на… где должна быть эта вилла? Канары, Малибу? Или на Таити? Название никак не вспоминалось и ничего не значащие, далёкие от реаль-ности, призрачные вещи вроде виллы на Багамах стали не важны. Она сейчас и здесь. Ей страшно.

Глянула в окно. Вся природа словно бы померкла. Тяжёлый серый день. Или промозглый, цвета болота, вечер? Не пойму. Вокруг всё старое и неживое. Дож-даться бы утра скорее. Попробовать ещё раз улизнуть из этой проклятой деревень-ки. Внутри как будто ворочается тяжкий ком, а в висках бухает от страха кровь. Этот страх забрал весь её рассудок, без остатка. Она сжимает в руках топор и, вздрагивая от мышиного шуршания, смотрит то в окно, то в угол. Куда же все девались? Проклятая деревня словно вымерла.

Девушка поднялась со скрипучей панцирной кровати и с замиранием в груди подошла к окну. Ей было страшно. Заглянула вправо, влево — никого. Только сухая ломкая полынь за грязным, в трещинах, стеклом. Все окна заросли клочьями серой паутины, в ней налипли мухи, сухие листья, пыль. Всё это тихо колыхалось за стеклом как будто бы от ветра. Марианна точно знает, что никакого ветра снаружи нет — природа умерла. Все умерли и лишь она сидит здесь и не знает, что будет с ней через минуту. Но время тоже умерло.

Она присела на корточки и взглянула сквозь лохмы паутины на низко нави-сающее небо. Скоро ли рассвет? Видно было плохо — неподвижные серые облака висели над мутью дальних сосен. Марианна встала и обомлела.

Сквозь грязное окно на неё смотрела уже знакомым злобным взглядом чёрная собачья морда. Чудовищная тварь стояла, как человек, на задних лапах, упираясь в низкий наличник. Она вглядывалась внутрь дома налитыми кровью глазами. С ос-каленных зубов текла слюна. Завидев Марианну, тварь взревела и с силой ударила лапой по стеклу. Скрежет когтей прорезал тишину. А следом раздался громкий крик человека.

Упав обратно на скрипучую кровать, девушка в оцепенении смотрела, как оборотень рвётся в дом. Как царапает стекло, как пытается глодать наличник. Как трясётся и шатается неплотная задвижка. По стеклу стекала и пенилась жёлтая слюна, разбавленная кровью.

Как окно всё это терпит?! Оно давно должно разбиться. Марианна застонала и судорожно сжала свой топор. В обезумевшем от ужаса мозгу уже нарисовалась сцена: зверь пробивает хрупкое стекло и вскакивает в дом. Рычит и водит по сто-ронам дико горящими глазами. А Марианна спряталась за старым комодом со сво-им ненадёжным оружием и дрожит вся, понимая, что ей пришёл конец.

Она очнулась от видения и несмело глянула в окно. Там всё было тихо. Стёк-ла целы. Беззвучно мотается серая паутина и никаких следов слюны и крови. Ма-рианна застонала от облегчения. Ей всё это приснилось! Она заснула на кровати — усталость и напряжение вырубили её.

Едва разжала побелевшие пальцы и положила топор рядом, на сетку. Ладони немедленно заныли и запульсировали — кровь застоялась. Почёсывая зудящие фа-ланги пальцев, она подошла к окну. Нетронутая полынь так и стоит сухими прутьями. Если бы зверюга была реальной, она бы поломала их.

Марианна хрипло засмеялась, сцепив судорожно пальцы. В ответ на этот смех за дверью, в коридоре, раздался шум. Покатились вёдра, засопело и зарычало что-то большое. Вскрикнув от ужаса, девушка кинулась ко входу. Дверь не заперта!

Навалившись всем телом, она пыталась сдержать напор с той стороны. Оттуда било что-то, как таран. Дверь вся сотрясалась, едва удерживаясь на петлях. Если их сорвёт, ничто не удержит оборотня!

Из последних сил, отбитым плечом Марианна вдавила дверь в наличник и из-ловчилась накинуть крюк в петлю. Дверь крепкая, вся целиковая — когти не долж-ны пробить её. Задыхаясь, она обернулась и поискала глазами свой топор. Боже, что происходит?! Что происходит в этой проклятой деревне, в этих кошмарных Блошках?! Когда-нибудь она сумеет унести отсюда ноги?!

Девушка сидела на кровати со своим жалким оружием в руках и плакала на-взрыд. Растёкшаяся тушь располосовала её щёки, принялась щипать глаза. Шмы-гая носом, как ребёнок, Марианна искала, чем бы утереться. Ни наволочки, ни по-лотенца, ни занавески. Встала и подошла к тускло глядящему со стены осколку зеркала. Ну и физиономия! Вся в пыли, в потёках туши, красные глаза. Волосы растрёпаны. Не топором же утираться!

Марианна подняла подол и хотела потереть им щёку. И удивилась: что это за дрянь на ней? Сняв со стены осколок зеркала, она рассматривала себя со всех сто-рон. Откуда на ней такая хламина? Кто её переодел в такую белую рубашку со старомодными оборками у шеи?

"Я, что, померла и меня переодели к похоронам?"

Крюк на двери тихо приподнялся, поддетый с той стороны ножом. С криком Марианна ринулась на дверь и снова её прижала. В руках словно сам собой возник топор. Снаружи перестали рваться.

— Открой мне, Марианночка. — со смешком проговорил знакомый хриплый го-лос. — или ты меня боишься?

— Пошла ты вон, Динара. — прошептала та. — Теперь я поняла всё. Ты — оборо-тень! Вот почему ты так хорошо играла!

— Откуда знать тебе, телушка, как выглядит талант! Открой мне дверь. Я по сценарию должна войти.

Марианна соображала: должна собака по сценарию войти? И подумала: какой сценарий?! Кому всё это нужно?!

Она нерешительно протянула руку к крючку.

— Ты что, рехнулась? — сказал вдруг чей-то голос. — Она же загрызёт тебя!

И тотчас же в дверь с той стороны ударило с огромной силой тело, да так, что затрещали косяки.

— Ты обещала мне! — раздался дикий рёв. — Я согласилась, чтобы стать звез-дой! Никто меня не замечал! Все эти долбанные киношники снимают таких вот дур, как эта!

Дверь трещала и поддавалась. Треснула петля, полетела щепка. Наличник раз-валивался на глазах.

Марианна стояла у стены, более не пытаясь сдерживать дверь. Эта тварь, кто бы ни была она, сейчас снесёт препятствие. Крюк выгнулся и потянул с собою петлю. Толстые винты с натугой лезли из стены, высыпая крошку.

Образовалась щель, в неё полезла толстая собачья лапа. Она нашаривала когтями крюк.

— Пусти меня, сытая сука! Иди обратно к своему кобелю! Всё не захапаешь! Тебе кормушка, а мне — слава!

Собачья лапа преобразовалась в заросшую чёрным волосом жилистую руку. Когти зацарапали наличник, пытаясь дотянуться до крючка.

Тогда Марианна собрала в себе все силы и рубанула топором проклятую ведь-мачку. Топор соскользнул, ударив по наличнику, и процарапал руку. С диким виз-гом Динара пыталась выдрать руку из щели. Кровь текла ручьём. Испытывая бо-лезненную тошноту, Марианна наблюдала, как эта лапа протиснулась обратно, соскребая раной расщепленное дерево.

Ноги задрожали, застучали зубы. Не видя ничего вокруг себя, девушка опус-тилась на кровать. Под ней противно заскрипела сетка. Что тут происходит? Всего этого не должно происходить. Так не бывает!

Она подняла голову и посмотрела в странную тьму у стены. Там шевелились тени. Из общей мешанины выныривало что-то, похожее на руку или голову. Струилась чернота, доносились неясные, глухие звуки — как будто плывёшь под водой и слушаешь искажённые голоса.

Она встала и подошла поближе. Попыталась рассмотреть, но тьма тут же ис-парилась. Наверно, показалось…

Звук, последовавший со стороны, был очень явным: кто-то скрёбся у самого наличника. Присев на корточки, Марианна вслушивалась. Наверно, крыса. За сте-ной кто-то завздыхал и ботнул тушкой в доски. Слишком крупный для крысы. Опять Динара? Нет, для Динары это очень мелко. Наверное, собака! Хоть что-то живое в этом затхлом мире!

— Куть-куть! — тихонько позвала Марианна над рассохшимися досками.

Собака и в самом деле заскулила. Бедная, тебе тоже страшно!

— Иди сюда, собачка!

И девушка принялась расширять топором щель, чтобы пустить несчастное животное. Вдвоём всё же веселее.

Рассохшиеся доски легко крошились топором. Собака с той стороны тоже торопливо царапала когтями. Она подвывала от нетерпения и страха.

— Сейчас, сейчас. — говорила Марианна. Почему-то было очень важно спасти это бедное животное. В голове болело, бешено стучалось сердце.

В образовавшуюся дырку протиснулся усатый чёрный нос. Он жадно зашеве-лил ноздрями. Приподнялась чёрная губа и показались жёлтые клыки. Животное свирепо зарычало.

— Ух ты! — девушка вдруг насторожилась. А с чего она взяла, что собачка доб-рая?

Марианна отошла и стала наблюдать, как расширяется дыра, как острые зубы легко выкусывают дерево, как бешено работают когти.

И тут вдруг до неё дошло: она сама впустила в своё убежище врага!

— Пошла, пошла вон! — попыталась загнать собаку обратно. Животное невели-ко, но было в нём что-то неестественное.

С той стороны завозились. Пасть исчезла и в дырку глянул глаз. Весело пово-рочался в глазнице, осматривая комнату и застывшую перед дыркой Марианну.

— Ге-ге-ге! — почти по-человечьи засмеялся пёс.

Мелкие щепочки сыпались на пыльный пол. Бешено ворочаясь, животное просунуло в дыру круглую голову с личиком, поросшим тёмно-серой короткой шёрсткой. Вокруг лица пышный мех коричнево-седого цвета.

— Пошла, пошла назад! — в ужасе кричала Марианна, пытаясь запихнуть топо-ром обратно эту гадкую зверушку. Тот ухватился за топорище своими не по-собачьи длинными пальцами, со смехом подтягивался на топоре и судорожными движениями пропихивал себя в узкую дыру. Вот пролезли плечи и тварь заизви-валась, словно уж, всё так же глядя на Марианну безумными глазами и всё так же хохоча.

Это невероятно! Такого быть не может! Это наваждение! Это дикий, дикий, страшный сон! В нём не может быть ничего хорошего! Ей надо выбраться из сно-видения! Чья злая воля порождает эту темень?! Ещё мгновение и этот кто-то добьётся своего. Зубами этого монстра он вопьётся в Марианну и будет, захлёбы-ваясь от жадности, тянуть её живую кровь!

Пересиливая ужас, отвращение и сострадание, она подняла над головой ору-жие и отчаянно, с размаху, ударила обухом по этой твари. Раздался дикий визг. Тварь вертелась, стараясь зацепить врага когтями. Содрогаясь и захлёбываясь криком, Марианна била и била топором.

Она попятилась и, уронив топор, упала на кровать. Дико посмотрела на свои ладони. Рассудок уплывал.

"Мне всё равно. — подумала она. — Это всё не жизнь. Зачем…"

Вокруг всё наливалось темнотой. Сознание оцепенело. Желание бороться за себя, бежать, спасаться, драться — всё это растворилось в мысли о безнадёжности. Она в ловушке, выхода отсюда нет. Она убьёт одну тварь — прилезут сотни.

Тени суетились вокруг неё, безмолвно нависали над лицом, слонялись, стал-кивались, исчезали. Она не может больше сделать ничего. Марианна проиграла. Осталось лишь одно — уйти в безмолвие, замкнуть рассудок на себя, отрешиться от земного.

Глаза закрылись, и Марианна сошла в ту тьму внутри себя, которой избегала столько лет.

Она тихо шла по тёмным коридорам. Отворяла двери. В руке свеча. Долго-жданное спокойствие и лёгкая печаль. Она прощалась сама с собой. Оставить эту беспокойную Марианну и не вернуться к Люське. Кому они нужны на этом свете? Случайное порождение живого. Комочек плоти. Мысль, запертая в своей тюрьме. Болезненный и жалкий страх, что кто-то явится, большой, тяжёлый, жадный, страшный. Протянет грязные свои ручищи и раздавит в пальцах то маленькое, слабое и боязливое, что называлось Люськой. Ночные ужасы. Больное детство. Убогая и жалкая судьба. Переступи через себя. Выдерни и выкинь.

Что там, впереди? Неужели свет?!

Нет, не свет — просто свечка. Отрешённо она всматривалась в то, что двига-лось навстречу. Такое же лицо, такая же одежда. Такая же свеча. Отражение на-оборот.

Остановилась и посмотрела ей в глаза. Шаг, ещё шаг, они сблизились. Лишь руку протяни. Как захотелось туда, в эти смелые глаза, в эту сильную, насмешли-вую глубину. В этот бурный, страстный, бесстрашный мир.

Притянутая зовом, она отбросила себя саму, как нечто лишнее, как жалкий хлам, как пустой кулёк из-под конфет.

Другая душа вошла в неё и поселилась в ней, как в своём доме. Марианна сжалась в маленький комок и затерялась на дне — как зритель в самом тёмном углу большого зрительного зала. Она смотрела на картины иной жизни. На радостные, светлые. На тёмные и мрачные. На два мира, две жизни, две судьбы.

Всё было очень скверно. Реальный мир превращался в нечто странное. Знако-мые Блошки с их бедными домами и стариковским населением прямо на глазах перевоплощались в новую деревню. В ней появились новые жители, которые пре-красно уживались с приезжими. Но вот со старыми обитателями деревни у них контакта не получалось.

Два подростка и одна перепуганная девчонка прошли по этой призрачной деревне и видели всё, что в ней творилось. То, что деревня была миражом, не бы-ло ни малейшего сомнения. Стоило только Лёну закрыть один глаз, как он всё ви-дел в том виде, в каком оно было на самом деле. Но это ещё полбеды.

Настоящая беда была в том, что гости Блошек почти все попали под странную магию этого места. Едва они входили в дом, в котором квартировали, как тут же изменялись и превращались в других людей. При помощи заклинания, снимаю-щего мираж, было видно, что это всё тот же человек, но вёл он себя уже совсем иначе. Так Виолетта, войдя в дом к Маниловне, тут же забывала, кто она такая и считала себя уже не костюмершей из съёмочной группы, а хозяйкой дома. У неё был сын, в роли которого выступал помощник осветителя — Димка. У неё была ста-рая свекровь, на роль которой была приспособлена бедная Маниловна. Та сидела день-деньской на крыльце и с несчастным видом смотрела на проходящих. Ожив-лялась она только тогда, когда привередливая Виолетта уходила на съёмки. Выйдя за калитку костюмерша тут же становилась сама собой и всё забывала.

Все дома оказались заселены. Техники, осветители, помреж, актёры, декора-торы и прочие оказались приспособлены на роли давно умерших жителей дерев-ни. Только режиссёр Виктор Кондаков и оператор Борис Немучкин почему-то оказались не втянуты в этот спектакль. Впрочем, так же не изменились Марианна и актёр Карсаков.

Но с Антониной неведомая магия обошлась всех хуже — она так и не вышла из образа Лушки. Напрасно Лёнька с Наташей и Катькой поджидали её у калитки. Всё думали, что Антонина выйдет, обратится сама в себя и они всё ей объяснят. Но Антоша устранилась от съёмок. Ей не нравилось то, что творит Кондаков с её сценарием. И мама Катьки не превращалась обратно в саму себя.

Перепуганный ребёнок теперь не отходил от Лёньки и Наташи. Она даже боя-лась отпустить руку Платоновой. Катька утратила своё нахальство и приобрела совершенно несвойственное ей послушание. Обойдя за целый день все дома, трое возвращались в семёновский дом и тихо залезали на чердак, стараясь не тревожить наглых обитателей. Те распоряжались домом, как хотели.

Катька уже не стремилась играть с Пелагеей, чувствовала, что в той есть что-то ненастоящее. Маленькая Пелагея и впрямь выглядела почти прозрачной — не то, что её мать и отец, Пелагея и Пётр Васины.

Совместное существование трёх детей, одного призрака и двух заколдован-ных взрослых выглядело очень странно. Пелагея и Пётр готовили из продуктов, запасённых Зоей и Семёновым. Они садились за стол в обществе маленького при-зрака. Тогда мимо них молча проходил Лёнька, брал с кухни еду и уходил. Двое взрослых провожали его подозрительными взглядами, но ничего не говорили. Од-нажды он унёс даже крынку молока, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это обыкновенная вода. Дядя Саня и мать его не узнавали. Даже за калиткой. Так же тщательно они игнорировали стоящую у дома «Волгу».

На крыльце с ружьём сидел Кузьма Леший. Он смотрел перед собой дикими глазами. Заросший сивой бородищей по самые глаза, экс-лесник шевелил толсты-ми губами, отчего растительность на его подбородке тряслась, как у козы.

— … ибо Спаса родила еси душ наших. — прошептал он.

За его спиной из открытых сенок доносились звуки. Избёнка Лешего приобре-ла если не солидность, то выглядела поновее. Окна выправились, наличники все были целые. Прохудившаяся и просевшая крыша тоже подтянулась и вместо рва-ного толя украсилась дранкой. А в раскрытые створки доносился шум человечьих голосов. Там явно веселились: слышался звон стакашков, бульканье, женский смех, скрежет стульев и пение патефона.

— Папка, чего не идёшь к народу?! — вывалился наружу один из операторов. Он был в несвежей рубахе, в затрёпанных штанах и босиком.

— Спасибо, Колюня. — вежливо отозвался Леший. — Я уж посижу, подышу ма-ленько.

И потихоньку закрестился. Сынок убрался, зато вышла Любовь Захаровна Козлова.

— Чего сидишь тут с ружжом-та?! — визгливо заругалась она. — Ково стрелять собралси?!

— Кати, Татьяна, в погреб! — неожиданно разозлился Леший. — Ты меня ещё вживе достала, а уж по смерти лаять мне не смей! Чего тебе на погосте не лежит-ся?!

— Ах ты, козлина! — рассвирепела та. — Совсем ополоумел!

— А шла бы ты на съёмки! — посоветовал ей бывший муж. — А то от бригадиру словишь нагоняй. В прогульщицы запишут, пойдёшь на нары блох ловить.

Козлова ахнула, кинулась в дом, схватила сумку и побежала за калитку. За ней следом кинулся Колюня. Оба на ходу преобразились.

— Идите прочь, орясины! — прокричал им Леший. — Я в дом вас не пущу! Закрою дверь и окна все заколочу!

Те отмахнулись и заспешили. Тогда Леший поднялся и, выставив перед собой ружьё, прокрался в дом.

— А ну шагом марш отседова! — раздался вопль.

Он поорал ещё немного, в ответ слышалось только неясное бормотание.

— Дядя Леший! — осторожно позвал в сени Лёнька.

Никто не отвечал, и он прошёл в низенькую дверь. В захламлённом доме Кузьмы было почище и понаряднее, нежели обычно. Бумажные салфетки украша-ли киотик в углу, свисали с посудных полок. Печка расписана оляповатыми крас-ными петухами. Меж окон стоял стол с остатками еды. Здоровенная трёхлитровая бутыль с мутной жидкостью. А за столом маялись два призрака. Сам Леший сидел в углу на лавке и с отвращением смотрел на полупрозрачных мужиков. Те ничуть не смущались и делали вид, что выпивают, закусывают и даже тихо пели песни.

— Давай, давай, кобенься! — подбодрил фантома Леший. — У дядьки моего, Степанки, был голос, как у варюхинского петуха. А ты тут чего бормочешь? Потому что не Степанко ты, а морок — туман болотный, ведьмино злодейство! И не боюсь я тебя! Иди давай обратно, ступай в могилу!

— С кем ты тут беседуешь, дядька Леший? — подал голос Лён.

Тот подпрыгнул и закрестился. Узнав вошедшего, старик успокоился.

— Да вон, сидят покойнички. — кивнул на призраков Кузьма. — Давно уж по-мерли. Стариками были. А теперь опять, как молодые.

Глядеть на них было неприятно. Видимо, для этих воскрешённых из сороко-вого года не нашлось тел, и теперь покойники только вид делали, что жили.

Лёнька задумался. Почему одни люди в деревне превращались в давно умер-ших, хоть и временно, а другие — нет? Вот Лёнька, Наташа и Катька не преврати-лись. Леший, Маниловна, бабка Лукерья не превратились. Только приезжие и то не все.

— От анафемы, глядите! — с обидой жаловался Леший. — Нашли-таки заначку, браконьеры! Запрятал ведь, от себя берёг! Так нет, разнюхали, добыли! Думал к празднику приберечь, к Успению.

— Ты про что, дядька Леший?

— Да про самогон ведь! И пить не пьют, фашисты, только добро всё переводят!

Между тем один из глюков надумал выйти. Он направился прямо к Лёну, стоящему в дверях.

— Беги, пацан! — крикнул Леший.

Тот моментально встрепенулся, выхватил иголку и полоснул призрака попе-рёк груди. Полупрозрачная фигура с хлопком разлетелась на брызги и испарилась. Вот это да! Значит, призраков можно уничтожать!

— Рубай второго, благодетель! — возрадовался Леший, — А то ничего ведь к празднику-то не оставят!

Второй испарился так же легко.

— А теперь ступай, пацан. — деловито подтолкнул благодетеля к дверям прак-тичный Леший, предварительно схватив со стола недограбленную бутыль с само-гоном. — Я двери все запру, чтобы киношники ваши не зашастали.

— Правильно. — проворчал Лёнька. — А то сопрут бутылку! Чем в праздник бу-дешь заливать глазищи!

Он вышел на крыльцо, где его дожидались Наташа с Катькой. Они неприкаян-но прошли мимо заросших полынью и дикой малиной останков старого пепелища. Там, посреди промытых дождями головёшек сидели вокруг сплющенного само-вара два осветителя в обществе двух призраков. Все вместе угощались чаем из консервных банок и с аппетитом закусывали угольками. По улице гуляли призрач-ные куры.

Варюхи сидели на завалинке, как два седых одуванчика, и блаженно жмури-лись.

— А к нам тятенька приехал с городу. — счастливо сообщили они гостям. — Пряников привёз.

И показали сухие щепки.

В доме всем распоряжался Мазурович, у него в подручных была гримёрша. У помрежа выросли густые усы, а вместо жиденьких волос — очень неплохая шеве-люра. Теперь он говорил басом и был весьма широк в плечах.

Худосочная гримёрша обзавелась пышной грудью и юбкой поверх джинсов. Прямо на кроссовки надеты старые калоши. Она только что вернулась из хлева и теперь с довольным видом переливала в крынку через марлечку колодезную воду.

— Чего вам, робяты? — пробасил кузнец.

— Я домой хочу! — заголосила Катька.

— Это Семёновых девчонка. — сообщила дородная Варюха. — Подбросили к Ва-синым. Те таперича не знают, куды девать подкидышу-то.

— Иди, малая, поиграй с моими пацанами. — милостиво разрешил сиротке Ма-зурович. — А я потом, как в колхоз поеду, отвезу тебя к твоим-то.

— А у нас собачка! — радостно сообщили «пацаны», показывая на хитрую мор-дочку картуша. Тот сидел у калитки и насмешливо пялился на гостей.

— Шагай с дороги. — хмуро сказал «собачке» Лён. — А то угощу чем-то нехоро-шим.

Тот всё понял и поспешно отбежал.

— Мне тут кое-что пришло на ум. — туманно сообщила Платонова.

Они опять вернулись к своим оккупантам — Васиным. Те беззастенчиво тра-тили продукты Семёновых, поэтому трое осиротевших детей нахально сели вмес-те с поддельными хозяевами за стол. Пётр покосился, но отодвинулся со стулом вместе. Наташа между тем поставила ещё три тарелки, поскольку никто о них за-ботиться не думал. Из консервированной тушёнки и баночного полуфабриката Пелагея-старшая сварила большую кастрюлю вполне приличного борща. Вместо хлеба — сухари.

— Пойдём играть на волю? — прошелестела маленькая Пелагея. Она с каждым часом становилась всё бледнее и прозрачнее.

— Отвали, зануда. — ответила ей Катька, с аппетитом схлёбывая с ложки.

— Ну, так что тебе пришло на ум? — спросил Лёнька, доставая ещё кусок «хле-ба». — Мам, мне добавки.

Пелагея-старшая поколебалась и долила ему в тарелку гущи.

— Да, что ты там придумала? — спросил Петро.

Не обращая на него внимания, Платонова делилась своими наблюдениями. Во-первых с последнего выезда из Блошек ситуация на дороге явно изменилась. Если до этого просматривалось какое-то препятствие, то последняя разведка в ли-це Лёньки показала, что дорога стала как бы двусторонней.

— Ничего не понимаю. — признался Пётр Васин.

— Тебе необязательно. — ответил Лён, хотя тоже ничего не понял.

— Я в прежней школе посещала математический факультатив. И там немного изучала топологию. — объяснила Платонова.

— А, ну тогда конечно! — уважительно отозвался мужик.

— Теперь следите за моей мыслью.

Пелагея немедленно бросила полотенце, села и внимательно стала смотреть в рот учёной гостье.

Мысль была проста. Здесь, в Блошках, как бы имеется изнанка нормального пространства. Изнанка — это тот паршивый мир, в котором наведён мираж. Но между тем и этим пространством существуют дыры. По меньшей мере три. Одна — в Бермудском Треугольнике. Одна — в доме Леха и последняя — в домике напро-тив, где происходили съёмки. Постепенно оба пространства как бы смыкаются в одно. Поэтому призраки из изнаночного мира как бы накладываются на живых людей.

— Всё это так. — ответил Лёнька. — Но причём тут топология?

— Да. — поддержал его Васин. — Топология причём?

— А вот при том. — ответила Наташа, не обращая на него внимания. — Тетя Пе-лагея, дай-ка мне вон ту бумажку.

Взяв от «тёти» жёлтую бумажку, которую та использовала для растопки, На-таша оторвала узкую полоску.

— Смотрите, вот я сворачиваю её кольцом. У этого кольца две поверхности. С одной на другую не перейти иначе, как через край. Представь себе, что обе сторо-ны — это два пространства. Когда ты переходишь из земного мира в Селембрис, ты как бы протыкаешь его иголкой. А теперь смотрите.

Платонова перевернула один конец бумажки и снова соединила.

— Здорово! — восхитился дядька Пётр.

— Я знаю, это называется кольцо Мёбиуса. — сообщил Косицын.

— Верно. Так вот, два этих пространства именно так и соединены. Поэтому ты не можешь выйти за пределы Блошек. Именно поэтому мы и попадали всякий раз в изнанку, когда пытались перенестись. Именно поэтому возврат в наш год проис-ходил незаметно.

— Наверно, это так. — задумался Лёнька. — Только это нам не говорит, как вы-браться отсюда. Зато сегодня мне удалось испарить двух глюков в доме Лешего. Кто-то за этим всем стоит. И кажется мне, что это баба Яга.

Они замолчали.

— Пелагейка. — наставительно сказал Петро. — Ты далеко от дома не гуляй.

— Не дави на психику ребёнку. — презрительно ответила Катерина.

Лёнька огляделся. Бледный призрак младшей Пелагеи растворился.

— Если вскоре не расконсервируем деревню, — заметила Наташа, наблюдая, как бережливо собирает заколдованная Зоя сухари в пакет. — помрём все с голоду.

— Эт точно! — согласился заколдованный Семёнов.

ГЛАВА 25. Лекарство от пришельцев

Кондаков недоумевал: куда все подевались? Примчалась взмыленная Вио-летта и забормотала что-то про свиней и про баланду. Выходило, что Маниловна заставила её ставить чугуны. Потом примчался Димка и тоже понёс какую-то ахи-нею. Типа, ему надо на свидание с какой-то Нинкой. Любовь Захаровна явилась пьяная, как чукча в Новый Год. Гримёрша припёрлась в каких-то срамных кало-шах. Мазурович прикалывался тем, что угощал всех щепками. Осветители перема-зались углём, как бомжи зимой. Все стаскивались на съёмочную площадку неохот-но. Всё-то у них валилось из рук.

Марианна откровенно хохотала, глядя на всё это позорище. А Динара была просто в ярости. Она одна и привела всех в чувство.

— Слушай ты, помреж малахольный! — прошипела она Мазуровичу. — Брось свои щепки и займись делом, а то покусаю!

Подошла вездесущая бабка Евдокия и стала потешаться над безобразием, ца-рящим на площадке.

Кто-то наяривал, как на гармошке, на брошенном чехле от камеры. Двое-трое пьяных осветителей толоклись, пихаясь локтями, на вытоптанном пятачке. Они плясали барыню. Четвёртым был чужой мужик. Никого и ничего не удивляло. Де-ревенские притащили с собой бутылку и угощали операторов. Рабочий из группы декораторов целовался с ёлкой.

— Ну что ты, милая, зачем же так толкаться? — нежно уговаривал он зелёную подругу.

— Под городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем посёлке подруга живёт! — распевали где-то в одичалом малиннике весёлые гуляки. Их дамы хохотали.

— А где Карсавин? — опомнился помреж Володя Мазурович.

Предстояло снимать сцены на природе. Героиня бродит со своим красавцем-фермером среди берёзок, а фермерша подглядывает из-за каждого пенька и рисует себе мысленные сцены: как она превращает Анастасию в труп.

Сцена пустяковая, нужна только для мотивации поступков главной героини. А то типа получается, только познакомились, так сразу в койку! Да, в принципе, конечно, можно. Только куда девать натуру? Что скажешь спонсору, когда он спросит: какого ради… вы шатались на природу?

Но дело дрянь. Из деревни выехать не удаётся. Ладно, хоть актёры пока ни о чём не догадались. Так что особенно их гонять за выпивку не стоит.

Володя думал, будет хуже. Как себе представил, что кому-то приспичит мот-нуться в Матрёшино за сигаретами или чем ещё, так потихонечку пошёл и ночью снял с карбюраторов все свечи. Типа местные упёрли.

А вообще-то интересно как всё тут получается! Мазурович был уверен, что в деревне будет скучно: глушь, темень, алкоголики и старики. И тут такая женщина ему попалась! Ой, мама! Представьте, живёт одна, ребята-близнецы.

Мазуровичу всегда нравились молодые, незамужние и худые топ-модели. А тут как глянул и подумал: и что я не кузнец? И вдруг ему представилось: живёт он с этой бабой-сказкой в колхозе этом десять лет. У них ребята — два белоголовых близнеца, корова, кур десятка два. С весны откормят поросёнка, осенью забьют. Дом справный. Подпол — лучше не бывает. Припасов море влезет. Солить-сушить грибы, огурчики мариновать, помидоры в банках.

Сколотить парник, поправить баньку. Ой, банька! С душистым веником, да с паром от печурки! Да с собственной женой! Напаришься, да так, что кожа словно бы становится атласной и дышит воздухом — едва душа не уплывает!

В предбанник вывалишься — голова кружится. Сядешь на прохладной лавке, а там вениками пахнет — ох! И квас ядрёный в трёхлитровой бутыли с высоким гор-лышком. Как тяпнешь — мама! — жить захочешь.

На волю выйдешь в чистой стираной рубахе, на мураву зелёную. Подсолнухи качают головами, на дичке зреют маленькие яблочки. Их есть нельзя: такие кис-лые, что челюсть сводит. Зато Глаша их хорошо сушить умеет на противне. Зимой такие пироги бывают! А пироги с грибами!

Как сядут они с Глафирой возле самовара после бани, робяты тут же за сто-лом, нальёт она ему большую бабушкину чашку и скажет так…

— Володька, пень дубовый! — сердито рявкнул режиссёр. — Ты долго будешь столбиком стоять?! Где Карсавин?! Вы что сегодня все, как заколдованные, хо-дите?! Вот вкачу вам неустойку!

Кузнец Варюхин тихо сполз с облаков на землю. Чего там бригадир опять орёт? Ах, да. Карсавина позвать.

Слегка пришибленного актёра нашли немного в стороне. Он забыл, зачем явился на площадку. Сидел и считал пальцы на руках. Всякий раз выходило, что одного недоставало. Карсавин весь извёлся и подозревал, что какой-то гад ему тут крепко подсолил. Судите сами: на каждой руке ровно по пять пальцев. В сумме должно быть десять. А как начнёшь их пересчитывать, так один куда-то пропа-дает!

— Нет, этого не может быть! — твердил он. И одурело принимался снова пере-бирать их все и называть по именам.

— Дубль первый. — предупредил актёра Кондаков. — Будешь портить — врежу в глаз.

Карсавин подтянулся и поискал глазами Марианну. А, вот она где. По сцена-рию он должен нежно обнять её за талию и отвести за дерево. Зачем?

— Чего "зачем"? — недовольно отозвался режиссёр.

Борька тоже оторвался от камеры и взглянул на этого лядащего верблюда.

— Он спрашивает, — ядовито пояснил Немучкин, — что ему делать с девушкой в лесу.

Тут сзади раздался такой хохот! Вся съёмочная группа бросила свои места и вместе с местными оболтусами собралась в одну толпу. Предводительствовала пьяненькая Любовь Захаровна Козлова.

— К чертям в болото такую работу! — разорался режиссёр. — Или вы работаете, или валите в преисподнюю! Мне такие олигофрены не нужны!

Наконец, всё кое-как наладилось. Все заняли свои места и сумели понять, что от них требуется.

— Не пойдёт. — сказал Кондаков. — Карсавин, ты мужик или что?

Тот поморщился и откровенно отстранился от Марианны. Режиссёр объяснял ему, что Марианна Сергею нравится. Девушка с изюминкой, не то что его фермер-ша. Да и не в этом дело, просто какой же нормальный мужик откажется от сла-денького! В конце концов от него не требуется особой экспрессии! Просто ходи вокруг деревьев за девушкой и иногда целуйся.

— Да ты вспомни, с каким блеском ты играл сцены в доме! — вопил режиссёр. — А сцену в грозу! Только искры не летели! Карсаков, в тебе гормоны есть?! Что за кисель ты там жуёшь?!

— Карсавин, я тебе нравлюсь? — лукаво спрашивала Марианна. — Иди сюда, мой котик, я тебя за ушком почешу!

— Ай, девочка какая! — свирепо восхищался Кондаков. — Живой огонь! Ну Карсавин, ну чёрт тебя дери, ты будешь в кадре жить?! Видал кадавров я, но этот всех трупее!

Прекрасная вечерняя минута даром прогорала. Розовый свет, делавший Бере-зы словно бы живыми, иссякал и превращался в обыкновенный сумрак.

— Ну что ты будешь делать! — Кондаков умаялся орать и опустил руки. Вся группа лениво потешалась над бесталанным "кушать подано". Он изо всех сил старался, но в его безжизненных глазах не возгоралось ни искры.

— Дайте мне его. — плотоядно предложила Дина. — Я его кусну и он забегает кругами.

— Нет, это уже как-то слишком. — возразила бабка Евдокия. — Лучше я пошеп-чу над ним.

— Ай, да шепчи. — махнул рукой Виктор. — Всё равно ничего не получилось.

— Я его сейчас, заразу, искусаю! — вскричала Динара.

Карсавин, как пришибленный, поплёлся следом за старухой.

— Ладно. Сматывайте провода. — распорядился Борис Немучкин. — Бал сегодня погорел: принц никак не вылупляется.

— Так я к Нинке побегу, пока та не померла от пьянки! — обрадовался Димка и бросился начищать штиблеты.

— У меня корова не доена! — явилась возмущённая Виолетта.

Кондаков хотел послать её на вымя, но не успел. На площадку лёгким шагом вышел актёр Карсавин.

— Ба! — пьяно удивилась Любовь Захаровна Козлова. — Цыган в кине снимает-си, а "кушать подано" куды девалси?

Блеск дальних звёзд. Сияние воды. Призывно трепещут листьями берёзы. Тонкий ветерок щекочет кожу. Сладострастно пахнут травы. Всё словно опьянело от томительного ожидания какого-то таинственного чуда. Все попали под волшеб-ный наговор. Как будто опрокинуто гигантской синей чашей небо. Украшен светлым ободком по горизонту высокий звёздчатый шатёр. С небес спускаются прозрачные потоки на истомлённую жарою землю. Так сладко дышится, так не-жен воздух!

Все очарованы. Забыты посторонние дела — все распри, споры, недовольство. Камеры словно исполняют танец. Все молчаливы. Лица исполнены какой-то вну-тренней, едва заметной светлоты, как будто все спят и видят чудный сон.

Под сенями берёз, под кружевными крышами листвы, в таинственном живом дворце, сотканном из света месяца, софитов, звёзд, из запахов ночного леса, из гроздьев светлячков, в порхании бесчисленных ночных бесшумных мотыльков, в звуках луга и болота развёртывалось представление. Песня о любви. Плач по утраченному счастью. Воспоминания и явь. Реальность и иллюзия. Печаль и Ра-дость. Смех и слёзы, расставание и встреча, расстояния и годы, жизнь и смерть.

"Где был ты всё это время, милый?.."

"В земле лежал сырой… не помню ничего… всё пусто и темно."

"А я была озлобленной старухой, ведьмой. Жила, как в клетке, ненавидела людей."

"Не могу поверить. Моя Мария, звёздочка лесная…"

"Да, всё это было. Было и прошло. Оковы спали, тяжесть из души ушла. Я снова, как тогда, в лесу, у речки…"

"Не было ничего, Мария. Был только сон. Был злой и долгий сон. Мне сни-лось, что я умер."

"Я знаю: видела сама — тебя убили. Я видела, как на лицо твоё падал краси-вый, пышный снег. С тех пор я ненавижу зиму."

"Больше нет зимы. Здесь навеки будет лето. Мне обещали, что так будет. Ни-что не нарушит нашего уединения. Всё будет, как когда-то, только без зла, без не-нависти, без всего, что разлучило нас."

"Как можно, милый мой? Как можно? Я сама видала, что ты сторонишься солнца. Ты приходишь только ночью или в темноте, а днём тебя подменяет какое-то безжизненное чучело."

"Всё изменяется, любовь моя. Всё изменяется. Не знаю, как, но вскоре будет всё возможно. Терпи, солнце ясное моё. Смотри, какая ночь. Она мне вместо дня."

"Да, я знаю, милый мой. Я знаю. Я знаю всё. Здесь всё изменится. И все изменятся. Здесь будет мир, в котором зла не будет. Все будут счастливы. Все, кто умерли, вернутся. Они будут молодыми. И мы с тобой вернёмся в старый бабкин дом. Мы будем жить, мы проживём до самой старости и будем счастливы всю жизнь. Я знаю, мне обещано."

Ночь околдовывала всех. Шуршание листвы, порывы ветра, блеск дальних молний — всё, как музыка, как волшебство, как наважденье. Мерцание росы на сонных травах, вздыхающий ночными запахами луг, томный стон болота.

Двое среди молчания. Облиты лунным серебром. Волшебны лица, изуми-тельны глаза. Слова, как птицы. Речь, как песня, как торопливый говор ручейка. Как плач иволги, как стон кукушки. Как шелест папортников, как журавлиный клич в высоком небе.

Обворожительна, по-колдовски чудесна ночь. Невесомый, сладкий аромат болотных трав, терпкий запах молодых еловых шишек. Плывёт волною земля-ничный дух. Кружится голова, немеют ноги. Упасть в зелёную перину, лицом зарыться в нежный пух замерших одуванчиков, заснувших полевых гвоздик, лёгких незабудок. Раскинуться среди наивных глаз ромашек, губами встретить лиловые колокольчики. Погрузить ладони в сладкое тепло земли, в щекочущую тьму, в тихий шёпот, в нежные ночные разговоры, в земляничную перину. Отдать-ся сонному течению и плыть по грёзам, как по счастью. Пусть сон несёт ладью к тишине и беззаботности, наивной радости и тихому покою.

Двое медленно покинули площадку и скрылись в темноте ночного леса. Кон-даков торопливо шарил по страницам, выхватывая фонариком строчки. Ему каза-лось, что это уже не по сценарию.

— Да брось искать. — проронил Немучкин, который всегда помнил сценарий до последней буквы. — Это точно не по плану. Да разница какая, эпизод мы сняли. Сейчас луну ещё немного поснимаю и отбой.

После этих слов всё вокруг должно зашевелиться, но не зашевелилось. Никто не бросился сматывать провода и собирать аппаратуру. Никто не кашлял, не смор-кался, не жаловался на радикулит. Никто не обсуждал качество обеда, никто не собирался пить ночью чай. Не искал оставленную кофту, не просил таблетки, не…

Всё было тихо. Вокруг в траве вповалку спали люди. И гости тоже спали.

— Умаяли мы с тобой людей, Виктор. — сказал Борис Немучкин. — Посвети не-много, я их поснимаю.

Они обходили спящих и снимали. Снимали Димку, как он умильно чмокал воздух. Снимали пьяную Любовь Захаровну Козлову. Снимали незнакомых му-жиков с босыми пятками. Снимали спящих рядом с софитами чумазых освети-телей и их странных приятелей. Снимали Виолетту — та во сне всё дёргалась и го-ворила:

— Мама, опрокинете чугун…

Из травы выросла неясная тень. Виктор посветил и удивился:

— Откуда ты, Борзилко? Тебя же картуши сожрали.

Пёс не ответил, только мрачно сверкнул зелёными глазищами и бесшумно исчез в высокой траве.

— На охоту побежал. — предположил Виктор, и свет упал на пару калош, Наде-тых прямо на кроссовки.

Две фигуры поднялись и сели у куста.

— Пойдём домой с тобою, Глаша. — растроганно сказал гримёрше Мазурович. — Детишки, чай, уж спать легли.

— Пойдём, Митрюша. — ласково ответила Жвакина Кристина. — Попьём с то-бою молочка. Я в баньке постелю.

— Что за уроды. — несчастным голосом промолвил Кондаков, провожая взгля-дом обнявшуюся пару — те уходили в лунном свете и нежно ворковали меж собой.

Динара неслась длинными прыжками. Утомительно нелепый день закончился. Она еле дождалась, когда съёмки подойдут к концу. Её бесило всё: бестолковая и непрофессиональная суета, расхлябанность и безответственность. С фантомов спроса нет, на то они и призраки. Им чего прикажут, то они и изображают. А эти все…

Пономаренко едва слышно зарычала на бегу. Хотела бы она погонять их по кустам! Загнать в болото и держать там, чтобы трясина их в себя тянула. И стоять над ними с оскаленной пастью и горящими глазами!

Особенно её разозлил этот идиот Мазурович со своей Жвакиной в калошах! Кретины даже не догадывались, что с ними происходит. Впрочем, им и не надо догадываться. Однако, дурак помреж едва не нажрался щепок. Вот будет дело, если идиот получит язву! Поэтому, пока они все не начали подыхать от голодухи, надо срочно добывать продукты. Работы много. Нужно обеспечить в короткий срок всем семьям всякую домашнюю живность. Картуши в этом деле абсолютно бесполезны. У этих дебилов только жрачка на уме.

Ведьма поручила это дело Динаре, а за это обещала, что вернёт её во внешний мир и что Пономаренко будет знаменитостью. Хотя, в облике волчицы Динаре даже не хочется и возвращаться. Да и плевать на эту актёрскую карьеру, когда такой кайф уже в заделе.

Она неслась в обход деревни. Мощь собственного тела несказанно восхищала. Иногда Динара даже бросалась наземь и неистово каталась с боку на бок, словно призывала самца. Но волков тут взять неоткуда. Не с картушами же, в самом деле, забавляться! Её пьянила мысль об охоте. В течение всего этого нелепого дня она надеялась, что Кондаков ей скажет: поди, Динарочка, кусни кого-нибудь.

Она почти беззвучно засмеялась, высунув язык. Вот идиоты! Они даже не догадывались, что смерть ходила рядом с ними. Она представила себе, как они заверещали бы, словно зайцы, когда увидели бы её настоящий облик!

Марианну ей, конечно, не позволят покусать. Старуха говорила, что ни волос-ка не должно упасть с её глупой головы. И вообще, здесь, в деревне, нельзя тро-гать никого. Картуши и так набедокурили: всех кур передушили. Им было велено задрать собаку, а они от крови одурели и лишили стариков последней живности. А нужны кому эти вонючие ополоумевшие старики? Её б, Динары, воля — она бы всех этих стариков на мелкие кусочки…

Она остановилась и принюхалась. Всё в порядке — Бермудский Треугольник. Волчица в неистовом волнении закружилась по полянке. Пахло очень многим, но добыча тут не пробегала. Тогда Динара села и высоко задрала узкую голову.

Месяц плыл по небу — широкий лунный серп. Его белый свет тревожил. Хоте-лось крови, мяса. Хотелось видеть страх. Все последние часы она сдерживала себя и вот теперь настало время насладиться охотой.

Пономаренко страстно завыла на луну. Заунывный волчий плач, крик одино-кой самки, голос неутолённой жажды поплыл над спящею землёй. Болота погло-тили звук.

В кустах раздался шорох. Шуршание и лёгкий топот доносились отовсюду. Волчица с довольным видом обернулась. Из травы выглядывали морды. Хитрень-кие глазки и чёрные широкие носы.

— Что, все собрались? — прорычала Динара.

Звери стали выбираться на поляну. Похожие немного на гиен, а немного на енотовидную собаку. При ходьбе они приволакивали задними ногами, а на перед-ние подобострастно припадали. В целом они были подхалимы, но и садисты тоже неплохие.

— Запомнили все разом! — низко прорычала им Динара. — Повторять не буду. Ничего не жрать без моего приказа.

— Ну как же так? — заныл обтрёпанный и всегда голодный картуш. — Мы рань-ше ели, что хотели…

Он не успел закончить. Динара с коротким рёвом прыгнула, мгновенно сва-лила картуша, перевернула на спину, прижала лапой и поднесла к его горлу свои великолепные клыки.

— Не смей, паскуда, спорить с королевой!

Тот мелко задрожал и покорно отвёл свои маслянистые глаза. Картуши, нерв-но облизываясь, подступали к поверженному собрату.

— А можно нам его кишочков? — жадно попросил один. И тут же покатился от сильного удара лапой.

Динара всех построила во фрунт и теперь ходила перед ними, наслаждаясь властью и покорностью своей хоть и не волчьей стаи. Достаточно помучив их мо-ралью, она стала наставлять охотников на дело. Пусть усвоят, что любое отступле-ние от дисциплины приведёт лишь к одному: охота будет ждать. Хотя ей и самой дико не терпелось, но следовало навести порядок в стае. В следующий раз она поступит хуже: один из картушей послужит ей обедом. Зато другие будут точно знать: с королевой спорить бесполезно.

Вся стая безмолвно ринулась следом, когда чёрная волчица бесшумно скольз-нула в темноту.

Они мчались на лунный свет. Продирались сквозь заросли малины, сквозь заросший иван-чаем ров. И выскочили на дорогу. Картуши остановились и подо-ждали нового сигнала.

Волчица завертелась. Там, в деревне, так соблазнительно пахли спящие в до-мах люди. А дети просто чудо! У них такие трогательные беленькие горла! Как хорошо бы подойти, зажмуриться и так тихонечко сжать зубы — ммм! Она точно знала, что все трое спят на чердаке, куда залезть — раз плюнуть.

Картуши учуяли состояние волчицы и тоже загорелись.

— Пойдёмте к Васиным. — жадно предложил один. — Сожрём детей!

— У мальчика иголка. — заныл потрёпанный.

— А у маленькой волшебный шарик. — сказал другой.

— Всё, хватит. — сухо прервала их Динара, досадуя, что сама же и спровоци-ровала бунт на корабле. — Учтите, непокорных буду жрать одна.

Вся стая мгновенно развернулась и помчалась следом за волчицей, слегка подтявкивая от нетерпения. От этого Динара отучить их не смогла. Что поддела-ешь, у бывших лизоблюдов неистребимые привычки.

Они погнали по дороге. Когда до барьера оставалось с сотню метров, вся стая тут же свернула в лес. Там, между пнём и гнилой осиной, был проход во внешний мир. Надо торопиться.

Первый картуш с разбегу промчался между пнём и деревом и нырнул под промокшую корягу, торчащую из воды, как арка. Он должен был упасть в болото, но не упал. Пространство словно поглотило лохматого зверька с натурой людоеда. За ним пошёл второй. Так все четырнадцать и проскочили. И только потом про-шла волчица.

Снаружи тоже была ночь. Призрачный старухин мир уравнялся во времени с наружным миром. Пахло дорогой, по которой совсем недавно проехала машина. Пахло человеческими ногами: люди ходили вдоль леса и пытались обнаружить вход в деревню. Динара бесшумно засмеялась: пусть ищут, сегодняшний визит добавит им хлопот.

Вся стая снялась с места и помчалась под светом лунного серпа по пустынной дороге. Они мчались к Матрёшину.

В домах не было ни огонька, только одиноко светил фонарь у перекрёстка — он освещал поселковый магазин. Ставни все закрыты, дверь наглухо заперта.

Картуши притаились в старом пепелище на месте когда-то стоявшей тут из-бы. Место было немного выше, чем дорога, а магазин стоял в низинке, окружён-ный широкой полосой песка и щебня. От магазина дальше вниз вилась тропинка. Она уходила в густые заросли, предварявшие лесополосу. Дальше начинался за-болоченный участок леса, сплошь прорезанный старыми канавами.

— Иди понюхай, нет нигде засады? — шепнула Динара опытному следопыту.

Тот бесшумно пополз назад.

Где-то забрехал хозяйский пёс. Ему стал вторить и другой.

— Давно пора бы гадов истребить. — пробурчал себе под нос один из картушей — Карнаухий.

Динара насмешливо глянула на него и спросила:

— Что ж не истребили?

Вернулся с разведки и доложился Нюхло:

— Охраны нет.

Тогда Динара стала рыть лапами в земле. Она отбрасывала сор и камешки, песок и угольки. И вскоре показался узкий свёрток.

— Всё. Можно выходить.

Деревня вся спала. Собаки лениво побрехали и умолкли. Никого особенно их перебранка не тревожила. Иногда по своим каким-то дням, псы сбивались в боль-шую стаю и бегали ночами, голося напропалую и вызывая своим истеричным хо-ром ярость всей деревни. Хозяева тогда выскакивали на крыльцо и с руганью бросали в темноту всем, что попало в руки. Потом, под утро, домашний пёс по-лучал трёпку за несвоевременно поднятую тревогу и порушенный ночной покой. Поэтому никто не вздумал шевелиться, когда пара-тройка бдительных Шугаев принялась брехать со скуки.

На холме у магазина шла тихая возня. Из полынных зарослей молча подня-лась фигура. Она распрямила спину и стало видно, что это женщина, одетая в лох-мотья. Она откинула свои длинные, перепутанные волосы и грубо пихнула ногой что-то на земле. Там слабо тявкнули и выросла ещё фигура. Ростом почти такая же, но не в пример худее, сгорбленнее и лохматее. Скорее всего, это был мужчина, он крадучись направился к двери сельмага. Женщина шла следом и несла в руках отмычки.

Из полыни несмело вырастали человеческие фигуры. Они звериной походкой на полусогнутых ногах бесшумно стекались к магазину.

Первый ловко открыл замки, и дверь с едва заметным скрипом распахнулась.

— Совсем не то, что раньше. — заметил Нюхло.

Все рассеялись по магазину. Динара указывала, что надо брать. Консервы, ту-шёнка, макароны, колбаса, сосиски, печенье и всё прочее грузилось в мешки, ко-робки, ящики.

— Мы всё не унесём. — проскулил побитый.

— Не твоё собачье дело. — сухо отвечала атаманша. — Берите водку.

— Водка это хорошо! — обрадовался Карнаухий. — Давно я водочки не пил.

— Дурак. — безразлично сказала Динара. — Пьяный картуш хуже бешеной соба-ки. Водку надо красть, чтобы подумали на деревенских алкоголиков. Мы её потом в болото покидаем.

— Зачем в болото? — заскулил другой. — Давайте лучше выпьем.

— Шкуру обдеру и брошу на дорогу.

Больше возражений не было.

Они тихо переносили ящики к дороге.

— Далеко нести придётся. — шмыгнул носом Нюхло.

— Чушь. — ответила Динара и направилась к стоящей неподалёку от магазина кузовной «Газели».

К её удивлению, дверь была не заперта и в замке висели ключи — даже вскры-вать не надо! Женщина опять беззвучно рассмеялась. Безалаберность деревенских жителей просто уникальна! В кабине всё ещё пахло алкоголем.

— Когда пойдём есть кур? — не вытерпел Кудлатый.

Их следовало поскорее покормить. У картушей желудок словно прорва, они без жорова дуреют.

— Сейчас, вот отгоню подальше. — пообещала им Динара. Ей и самой хотелось кур. А лучше поросёнка.

Ящики они выгрузили почти у самого прохода. И принялись протаскивать их внутрь по одному. Картуши не любят долго находиться в человечьем виде — ноги устают. А сытые они и подавно поленятся работать. Поэтому Динара их торопила всё разгрузить, чтобы успеть к ночной охоте по курятникам.

Всем не терпелось и они торопливо протаскивали пахучие ящики и коробки в низкую дыру. Никто не видел, как Драный задержался и оторвал от связки две со-сиски. Он торопливо запихал их в щербатый рот, потом с гримасой вытащил плас-тиковую оболочку и утопил её в воде. Глотнул разом обе, вытаращив плоские гляделки. После чего обернулся картушем и ушмыгнул в дыру.

— Все в сборе? — спросила Динара, поблёскивая глазами. Она одна имела че-ловечий вид, но это ненадолго — отгонит обратно машину и тогда повеселится.

— Взвейтесь кострами, синие ночи! — хором завывали картуши, трясясь и под-прыгивая в кузове машины. — Мы пионеры, дети рабочих!

Динара хохотала от восторга, небрежно гоня машину по всем неровностям дороги.

На так называемой Новой улице домов было немного. Новая улица уже жила тут лет примерно двадцать. Вся деревня раскинулась на пять рукавов. От улицы до улицы не близко. Одним концом ряд домов выходил на грунтовую дорогу, веду-щую к обваленной церкви и магазину. А другим смотрел на поле. С одной сторо-ны дома охраняли сваленные в кучу гнутые металлические балки, останки старого гвоздильного завода. С другой — свалка в овраге, из-за которой население Новой улицы постоянно воевало с прочими жителями Матрёшина. Те как привыкли валить всё в этом месте, так уже двадцать лет не желали менять свои привычки.

Сегодня в тёплую субботнюю ночь бывший колхозный зоотехник, а нынче пенсионер Михеев возвращался домой с гулянки. У свояка справляли день получ-ки и запоздалый путник ощущал себя слегка неадекватно. От земляка он ушёл около часу ночи, но было такое неясное ощущение, что примерно полчаса ещё Михеев излагал свои мысли о будущем России и плане обустройства государства деревянному столбу электропередачи. Тот ничего не отвечал, но пенсионер чувст-вовал, что столб с ним полностью согласен.

— Продали всю Расею, гады! — гневно обвинял бывший зоотехник всю верхуш-ку власти. — Какие деньги за границу увели!

Ванька Николаев, свояк Михеева, был сам по себе человеком образованным, читал газеты и не пропускал ни одной передачи про необъяснимое. Все нечастые встречи с ним всегда проходили очень интересно. Невысокий, в очках, колхозный бухгалтер, был убеждён, что на их с Михеевым родной планете хозяйничают инопланетяне. В этом непростом вопросе он был подкован так солидно, насколько это лишь возможно при доступности телевизионной и газетной информации. Ему не верили в деревне, но Михееву, как старому приятелю, бухгалтер по секрету по-ведал верное средство от инопланетян. Те имеют гадскую манеру паразитировать на человеке.

— Точь-в-точь, как бычий цепень! — ужасался бывший зоотехник.

— Вот именно! — блестя очками, втихую соглашался с ним бухгалтер, чтобы не слышала жена.

Пролистав порядочно литературы и просмотрев порядком кинофильмов, оба пришли к утешительному выводу, что инопланетянам можно и нужно противо-стоять!

За границей люди были деловые. Они устраивали такие масштабные акции по уничтожению чужих! Танки, авиация, ядерные бомбы, тайные лаборатории, спец-отделы, Х-материалы — всё у них в работе! А у наших? Да ничего! Живут как в позапрошлом веке! Надеются, что Америка спасёт весь мир! Она-то, может, и спа-сёт, им это не впервой. Да только очень уж не хочется, чтобы изо рта щупальца полезли!

Зоотехник пугался и торопливо разливал в стаканы самогон. Они с Николае-вым недавно поняли, что инопланетяне дико боятся самогону. Магазинная водка им тоже не по вкусу, но самогон для них — чистая отрава. Со времён Уэллса чужие очень попривыкли к земным микроорганизмам. Хотя зять говорил (он в городе живёт и лучше информирован), что в "Войне миров" с Томом Крузом чужие всё же дохли от микробов.

— У нас здесь нету Тома Круза. — резонно возражал Михеев. И это было чистой правдой. Поэтому, кроме как от самогонки, чужим в России дохнуть не от чего. Вот и судите сами, чем там заняты в правительстве: заводы продают и покупают Челси! Землёй уже торгуют навынос и вразвес. А наших моряков меж тем гноят в каком-то Конго. Одним словом, продали всю Расею!

— Мы скоро выйдем утречком на волю, а земля не наша! И не моги ступать! — разорялся бывший зоотехник перед столбом.

Он вздохнул и огляделся. Не видно ли где инопланетян? Пока всё было чисто.

До дома надо перейти через чахлый мостик — тот был переброшен через овраг, по дну которого лениво текла речка с именем, которое официально не называлось. Достаточно сказать, что в неё сбрасывали мусор.

Пошатываясь и чертыхаясь на председателя, который куда-то подевал все деньги, выделенные правлением колхоза на освещение ночного Матрёшина, Михеев поплёлся к мостику. Жена наверняка опять начнёт лаять и поминать не-добрым словом свояка, который по её бабьему мнению, был сам хуже всех ино-планетян, всех вместе взятых по району.

На мостике стояла собачонка.

— Пшёл вон. — заплетающимся языком сказал ей зоотехник.

Собака засмеялась и сказала:

— Смотрите-ка, мужик идёт один.

Зоотехник выпрямился и мгновенно протрезвел. Так. Собаки говорят. Что всё это значит?

— Мужик, а ты где живёшь? — спросил со спины такой же гнусный голос.

Михеев торопливо обернулся и увидел, что окружён собаками. На пенсионера пристально смотрели немигающие подлые глаза.

Его вдруг затошнило — он понял, что чужие уже тут, в Матрёшине. Содрогаясь от ужаса, несчастный зоотехник стал торопливо отыскивать во рту щупальца. Их было много, они всё лезли изо рта и лезли. Потом полезли из ушей, из носа. Михе-ев с рёвом рвал их от себя и бросал на землю. Они всё множились и он не успевал.

С криком человек повалился наземь и покатился под мосток, в мусор и сырую грязь. Пустое дело — самогонка от чужих не помогала.

ГЛАВА 26. Волшебная веранда

Косицыну на месте не сиделось. Он несколько раз пробовал магические пассы на матери и отчиме. Ничего не получалось. Они не превращались. Ещё раз убедив-шись в слабости своей магии, Лёнька отправился в разведку. Наташа с Катькой остались дома. Никто их там не трогал и не обижал. Пётр с Пелагеей даже стали всех троих принимать за своих детей. Видимо, что-то оставалось в их искажённом волшебством сознании. Наташу и Лёньку они называли их собственными имена-ми, а Катьку упорно именовали Пелагеей. Оттого та пугалась и предпочитала со взрослыми не общаться. Чердак с его топчанами и старыми игрушками дяди Сани и его брата казался самым безопасным местом. Выходить на улицу девчонки ка-тегорически отказывались. Может, так и лучше. Это развязывало Лёньке руки.

Он снова предпринял попытку найти выход из этого хитро вывернутого пространства. Перенос не давал ничего. Лёнька окутывался голубым сиянием и снова попадал всё в тот же деревенский мир. Теперь в нём слились мираж и явь. Серых проплешин больше не было. Подлинная, живая зелень настоящих Блошек вместила в себя настоящие дома. И те медленно, но неуклонно преобразовыва-лись, становились выше, ровнее, солиднее.

Даже одним глазом было видно, как вырастает на месте пепелища новая изба. Вчера там были только старые головёшки, среди которых распивали «чай» два ос-ветителя и пара призраков. Теперь стены подросли и в окна стало видно нехитрое убранство деревенского дома. Там хлопотала по хозяйству женщина, во дворе что-то стругал незнакомый человек. Только лёгкая прозрачность говорила о том, что они ненастоящие. Но осветители этого не знали и усердно называли призраков ро-дителями. Один осветитель стал шестнадцатилетним, а второй был повзрослее. В реальности одному было двадцать пять, другому — тридцать два.

Как ни странно, в этих новых Блошках имелась линия электропередачи. Лёнь-ка сам видел, как провода тянулись за деревню и пропадали прямо в воздухе. Оче-видно, где-то в этом месте и был барьер. Но обнаружить его при всём старании не удавалось. Тот волшебник, что сделал это место таким, был сильнее Лёньки и мА-гия его была непонятной.

На сыром песке дороги явственно виднелось множество следов. Судя по круг-лым маленьким отпечаткам с торчащими когтями, это были картуши. Но были и другие следы: крупные вытянутые. Наверно, опытный следопыт признал бы в них следы лап волка, но уж больно они были все затоптаны. Похоже, что волк шёл первым, а картуши бежали следом. Значит, у них есть предводитель.

Лён двинул по дороге дальше, всё время держа наготове свою бесценную иголку. И вот топтание ног на дороге разом оборвалось. Такое впечатление, что все они разом кинулись в лес. Неужели, вели охоту? Всё это было очень скверно. Люди безвылазно заперты в небольшом пространстве деревни, окружённые лесом и болотами, и этим барьером. А между тем вокруг деревни рыскают хищники и теперь ещё волк. А киношники беспечно шляются, куда хотят. И местным стари-кам теперь спасенья нет. В их старых домах хозяйничают и гости, и призраки. Одно только и осталось: сидеть на лавочке, как близнецы Варюхи, и делать вид, что всё в порядке.

В лесу следы сразу же пропали. Не тот он следопыт, чтобы находить их на опавшей хвое, сухих листьях, среди растущих местами травяных островках. Но чем-то Бермудский Треугольник всё же тревожил Лёна. Если где и скрыта тайна, то только здесь. И он не колеблясь, пошёл дальше, внимательно оглядывая всё кругом. Нет ли где клочка шерсти на веточках.

Занятие это было довольно безнадёжным, но Лён упрямо углублялся в лес. Сидеть сложа руки и ждать, чем дело кончится, было ещё хуже. Понятно, что ни к чему путёвому это непрекращающееся колдовство неведомого врага не приведёт. С каждым днём всё только хуже.

Перед глазами расстилалось чёрное болото. Травянистый бережок обрывался прямо под ногами. А дальше начиналась топь. Лишь небольшая щёточка осоки отделяла воду от сухого места. Сплошные кочки, засохшие корявые берёзки. И ещё дальше виднелся низкорослый лес. Возможно, там, за трясиной, существует выход.

Лён отыскал сломанную тонкую осинку и потыкал в воду у берега. Палка почти сразу же упёрлась в пружинящий слой отмерших мхов. И сколько Лён ни нажимал на шест, дно не становилось твёрдым. Возможно, Леший и умеет мостить дорожки через такую топь. Да ведь не стал — предпочёл отсиживаться и голодать.

Разведка двинула дальше, старательно избегая мест, поросших ярко-зелёной, сочной болотной осокой.

Лёгкий ветерок лениво шевелил на воде сухие жёлтые листочки. Среди лис-точков плавала оранжевая колбасная кожурка. Ничего удивительного, не одни они засоряют окружающую среду. Другие, видимо, тоже повадились выкидывать му-сор в Бермудском Треугольнике. И это может однажды плохо кончиться. Как объяснить киношникам, что шляться в Бермудский Треугольник смертельно опас-но?

Трава вокруг была примята, словно по ней что-то волокли. Надо же ведь было кому-то так далеко идти, чтобы утопить мусор в болоте. Так, пожалуй, и осушат местные достопримечательности. Просто завалят мусором.

Лён повернулся и пошёл обратно. Обнаружить проход не удалось.

Наташа с Катькой устали прятаться на чердаке. Всё опротивело.

— Пойдём, Катюха, погуляем во дворе. — предложила Платонова.

— Конечно, погуляйте. — одобрил Пётр Васин. — А то сидят в пыли.

Он что-то мастерил, сидя в коридоре. Дверь в пустой коровник отперта, отту-да проникает немного света и в тёмном коридоре кажется немного веселее. Элект-рическое освещение Васины упорно игнорировали, хотя заколдованная Зоя охотно пользовалась плиткой. Ещё бы! Ведь так называемые «дрова», то есть старательно перепиленная старая мебель и всякие деревянные чурбачки из сарая и коровника давно уже закончились.

Пётр старательно смолил цигарку. И было это очень скверно, потому что та-бака у него не было и мужик набивал в самокрутку обыкновенное сено из сарая. То уже было лет десять как пересушено и в нём наверняка завелась и плесень и микроорганизмы. Васин крепко рисковал дядисаниным здоровьем, тем более, что сам Семёнов не курил. Он проводил девчонок неясными возгласами и снова про-должил своё дело.

Во дворе всё было тихо и Наташа рискнула лечь на топчане — позагорать. Катька тем временем необычайно молчаливо и деловито одевала и раздевала на-рисованных Лёнькой кукол.

Чем кончится для них это странное лето? С каждым днём становилось всё ху-же и хуже. Призраки уже без стеснения шатались по деревне, заходили в гости. Васины болтали с ними, как со старыми знакомыми. И вообще здесь все всех зна-ли. Наташа сама видала, как помощник осветителя, Димка, гулял вечером с каким-то призраком. Он называл её Нинкой и клялся, что женится на ней. Наверно, это были жители иллюзорной деревни, в которой они побывали с Лёнькой много раз. Только теперь они выглядели неубедительными.

— Наташ. — шёпотом почему-то позвала Катерина. — Смотри, там баба Яга!

Платонова моментально скатилась с топчана и, схватив сарафан, кинулась под защиту вольно разросшихся смородиновых кустов. Там уже сидела Катька, засу-нув нос среди пахучей листвы, и смотрела сквозь зелень и штакетник на дорогу.

По улице шла бабка Евдокия. Прямо на пути у неё паслась семья призрачных кур. Бабка Евдокия оглянулась и присела.

— Цып-цып. — позвала она.

Куры оживились и подбежали, бестолково тычась клювами в траву. Старуха протянула руку и дотронулась до одной несушки, похожей как раз на ту, которую спасала из зарослей малины Платонова. Баба Яга провела ладонью по спине пти-цы и та вдруг словно испарилась. Так же пропали и остальные куры. После чего необычная старуха поднялась с колен и снова зорко огляделась. Особенно внима-тельно она смотрела на дом Семёновых. Наташа уже струхнула: не вздумает ли та заглянуть на огонёк?! Ей вдруг стало ясно, что это и есть их враг. И, если Лёнька прав и в образе старухи здесь орудует Лембистор, то попадаться ему на глаза было бы опасно. Какие-то были же у него планы насчёт Катьки.

Колдунья развернулась и направилась к дому старой бабушки Лукерьи. Туда Наташа опасалась заходить. Страшно было видеть Антонину в роли шестнадцати-летней девушки, совершенно не признающей свою дочь. Но Катька, к счастью, не считала поддельную девушку своей куда-то внезапно пропавшей матерью. Анто-нина выбегала во двор, перекликалась с кем-то из избы, весело смеялась и ничего особенного не происходило.

Они продолжали наблюдать из укрытия за происходящим. Старуха в дом не вошла. Она остановилась у крыльца.

— Лушка! — скрипучим голосом позвала гостья.

— Чего тебе, баб Дунь?! — звонко откликнулась из-за занавесок Антонина.

— Иди-ка, Луша, — ласково отозвалась старуха. — там из Матрёшина продукты завезли.

По тёмному коридору простучали босые пятки. На крыльцо выскочила быст-рая, как стрекоза, шестнадцатилетняя девушка. Ничто в ней не напоминало Анто-нину. Катька осталась спокойна и не захныкала.

— Где, баб Дунь?! — спросила она, повязывая на светло-русые волосы косынку. Завидная коса тяжело моталась по спине.

— А вон иди, там на дороге выгрузили. Возьми, сколь сможешь унести. — раз-решила бабка.

Антонина, ничему не удивляясь, торопливо побежала по дороге в сторону Матрёшина. Едва она скрылась из виду, на крыльцо выкарабкалась согнутая, как клюшка, настоящая Лукерья. Несмотря на немощь тела, она была непримирима и жестка.

— Зачем бабу заморочила, змеища? — холодно спросила она у Евдокии. — Дитё покинуто. Зачем брехала про козу? Какое молоко у нас?

— Молоко будет. — так же холодно откликнулась гостья. — С голодухи не пом-рёте.

— Зачем тебе всё это, Марька? — тоскливо спросила сестра. — Не воротишь больше ничего. Умер он давно. Зачем поганишь мёртвых? Зачем живых нево-лишь?

— Молчи, Лушка. — отвечала та. — Не зря я душу потеряла. Кого ты пожалела среди этих? Тебе они нужны? Двоих отпущу, как обещала. А остальные останутся.

— Не трогай меня, Марька. — просила старая Лукерья. — Как помру, не оживляй меня.

— Тебя не трону. — мрачно отвечала та. — Ты сына моего спасла. А за осталь-ных и не проси. Двое выйдут, остальные — нет.

Ведьма круто развернулась и направилась через дорогу, прямо на девчонок.

Наташа с Катькой так и упали наземь.

— Я хочу домой! — заревела басом Катька и кинулась обратно в дом. Платонова — за ней. Катька неслась по тёмному коридору. Распахнула дверь на веранду и хлопнула со всей силы за собой. На голосистый вой выскочил из летника дядька Пётр. Наташа с ходу налетела на него и сбила с ног. Вместе они ударились о дверь веранды. Та распахнулась и мужчина, по инерции проделав несколько шагов спи-ной вперёд, упал навзничь. А следом кувырком полетела и Наташа.

— Катюха, что случилось?! Вы что так заметались?!

— Дядя Саня!!! — взревела Катька.

На полу веранды сидел ошеломлённый Семёнов. Он вертел головой, светлые волосы немного растрепались.

— Дядя Саня! — не веря себе, прошептала Наташа. — Ты расколдовался!

Всё это было очень странно. Семёнов смутно помнил события прошедших дней. Ему казалось, что он спит и во сне стал кем-то другим. И даже не просто другим — он стал собственным дедом, Петром Васиным. А Зоя превратилась в его бабку Пелагею. И та призрачная девочка была тенью его матери. Такой, какой та была в детстве, в свои шесть лет. И всё это с ними проделала эта старуха, Евдокия. Он не мог поверить, что под её личиной выступает какой-то потусторонний де-мон. Какие демоны тут, в Блошках, это же не кино. Но как же получилось, что он опять вернулся в свой нормальный вид? Может, стоит упасть на пол, как кол-довство исчезает? Тогда всё просто! Надо только уронить Зою!

Семёнов вскочил и бросился обратно в коридор.

— Пелагейка! — крикнул он и растерянно завертелся. — Ты куда девалась?

Катька с Наташей, от изумления разинув рты, смотрели как Пётр Васин загля-дывает в коровник, на чердак. Раскрытой двери на веранду он не замечал. Да и не было тут для него никакой веранды! Её построит в восемьдесят третьем году его внук, Семёнов Александр. Вот почему ни один из Васиных не заходил на веранду. Её в сороковые годы просто не было! А это значит, что есть надежда! Не все места в этом заколдованном мире подвластны ведьме или демону, если так угодно!

— Дядя Сань, иди сюда! — позвала с веранды Катька.

— Где ты, доча? — он был растерян.

— Да здесь, иди сюда! — они уже звали обе.

Он не видел дверь.

— Здесь я, батя. — возвестила Катерина, встав прямо в дверном проёме.

У Петра округлились глаза. Ещё бы! Его дочь выступала прямо из стены!

Семёнов немного отошёл от шока. Втроём они наблюдали с веранды, как Пе-лагея внимательно осматривает коридор. Она никак не могла понять, откуда с ней говорит муж и девочки.

— Да что же это?! — едва не плача, восклицала она. — Петя, где ты? Девочки?

Едва она приблизилась к глухой стене в конце коридора, как из неё вытяну-лись руки и утащили вопящую от ужаса женщину.

— Какой кошмар! — говорила она немного позже.

Зоя тоже помнила, что была не собой. Странное это чувство. Вначале было очень непривычно а потом она стала забывать, что когда-то жила в городе, кото-рый звали Нижний Новгород. Что у неё была совсем другая работа. Потом откуда-то возник сын Лёнька и дочь Наташа. Зоя тоже не могла поверить в реальность де-мона. Нет, этого не может быть.

— Да здесь раньше и без демона колдунов хватало. — признался дядя Саша. — Мне бабка говорила, что была у них тут одна такая ведьма. Вернее, не одна.

— Пелагея, ты дома? — раздался голос от входной двери.

Все замолкли и повернули головы. На противоположном конце тёмного кори-дора открылась дверь. Наташа с Катькой переглянулись. Они забыли, что ведьма направлялась к Васиным!

Старуха проникла в коридор и открыла дверь в избу.

— Пелагея, ты дома? — снова позвала она.

Не получив ответа, ведьма вышла и направилась на выход.

— Чего ей надо? — шёпотом спросила Катька.

Старуха тут же замерла и стала оглядываться. Потом пошла вдоль по кори-дору, ощупывая и осматривая стены, потолок и даже пол. Четверо замерших лю-дей наблюдали за её перемещениями через открытую дверь. Она их не видела! Хотя на полу явно выделялся четырёхугольник света, падающего из освещённой солнцем веранды!

Баба Яга подошла к самому торцу и встала у порога. Начала ощупывать рука-ми воздух. Катька еле слышно пискнула. У Евдокии расширились зрачки.

— Выходите. Я знаю, что вы там. — негромко произнесла она.

Катька зажала рот руками, вытаращила глаза и затрясла головой, убеждая всех: ни в коем случае не отвечайте! Никто и не собирался.

Ведьма отступила. Исподлобья мрачными глазами смотрела в проём и не ви-дела их.

— Где вы все? — спросила она. Лицо Евдокии исказилось. Она вытянула перед собою руки и глухо что-то забормотала.

Внезапно позади неё открылась дверь и в светлом прямоугольнике возник Лёнька.

— Наташа, Катька! — позвал он в темноту. — Что там за коробки на крыльце?

И тут увидел ведьму.

Они смотрели друг на друга и ничего не говорили.

— Это Лембистор! — крикнула Наташа из дверей веранды.

— Это ты, мальчишка? — спросила ведьма, щурясь на свет.

— Это я. — ответил он и достал иголку.

Серебряное сияние охватило Лёна целиком. В руке горел узорчатый кинжал. Демон не преобразился, он так и оставался старухой, и она растерянно смотрела на высокого тёмно-рыжего подростка. В свете серебряного пламени он казался нереальным.

— Давай поговорим с тобой, Лембистор. — сказал он.

— Не понимаю я, о чём ты. — пробормотала старуха.

— Сейчас поймёшь. — и крикнул: — Преображение!

На мгновение прямая фигура бабки Евдокии вспыхнула, но тут же и погасла. С ней ничего не произошло.

— Это не Лембистор. — отступая, сказал дивоярец. Серебряный свет вокруг не-го утих. — Это просто ведьма.

— А ты не просто мальчик. — сказала та и ушла в дощатую стену коридора так легко, как могут делать лишь волшебники и очень сильные волшебники. Такие, как Фифендра.

ГЛАВА 27. Ведьмин сценарий

В Блошках издавна пошаливали колдуны. Большей частью это были довольно слабые ворожеи или старики с дурным глазом. Баловались наговором, порчей, приворотами. При советской власти всё переменилось. Та не верила в потусто-роннее и запретила колдовство. И что скажешь против оперуполномоченного с наганом? Попрятали все ворожеи свои рукописные руководства по мелким па-костям и стали забывать в округе о дурной славе Блошек.

Но одна колдунья всё же оставалась. Была она неуязвима для советской влас-ти. Потому что власть боится неизвестного. А тёмные керженецкие леса и впрямь хранили в себе нечто, чего всегда боятся люди. Росли, сказывали старики, там осо-бенные дерева. Кажется: сухая обломанная раскоряка. А кто ни проходит мимо, обязательно споткнётся. А некоторые из охотников говорили, что видели у дерева глаза. И не дерево это вовсе, а лесная нечисть: леший, озорник, багуля. Были и ка-менные бабы, которым в древности приносили жертвы. Всего и не упомнишь, по-тому что маленький Семёнов был пионером и в колдовство не верил.

Болота вокруг и раньше были дикие. А теперь и подавно подступают почти к домам. Среди болот и жила одна старуха. Говорили, что раз в сто лет родится в Блошках одна сильнющая ведьма. Сначала живёт, как человек, потом всё равно уходит ото всех. Так и не переводятся в здешнем лесу болотные ведьмы — это всё бабка говорила, сам Семёнов в эти предрассудки не верит.

Так вот, лишь только наступает время, старая колдунья умирает, а новая на смену ей. Как революция случилась, у всех голова кругом и пошла: одни съезжают с места, другие поселяются. Много постреляли тогда ещё. Вот про ведьму и забы-ли. Да она и сама не показывалась на глаза. А её и не трогал на болотах ни один уполномоченный. Особенно после того, как утоп один. И леса сельчане боялись. Так, по краю обрубают, а чтобы вглубь — ни-ни! Да и какая древесина из болот-ного-то лесу? Так, блажь одна.

Все уже забыли. Такое дело было: тридцать седьмой год. Семёнов и не знал бы, если бы не спросил однажды у бабки Пелагеи, зачем она каждый вечер прове-ряет лампадку в маленькой избушке на столбике. Вот она и рассказала всё точь в точь, как Леший говорил и даже больше.

Мария эта не пропала никуда. Она родилась ведьмой. Все это знали, да не го-ворили. Думали: может, обойдётся. И мать её всё знала. Они со старшей Пелагеей, бабкой Семёнова были близкие подруги. Вот как Марья убежала в лес, так предсе-датель сдуру и послал за ней погоню. Он своенравный был, не из здешних. Очень уж его обидело, что Марья его сына оттолкнула. Потом как пошли искать тело уполномоченного, Пётр Васин, дед Семёнова, и рассказал, что видел он над телом чёрную волчицу. Он хотел в неё стрельнуть из дробовика, а она ему и говорит (нет, вы только не подумайте, что Семёнов во всё это верит!) чисто человечьим голосом, только с хрипотцой:

— Дядька Петро, это не последний. Будут ещё покойники в колхозе.

Он как вернулся ни жив ни мёртв, так и рассказал всё своей жене, Пелагее. Она в тот же день кинулась к старенькому батюшке. Уж не знай как советская власть его не закопала в землю. И принесла лампадку с вифлеемовским огнём.

Дед тут же смастерил маленькую избушку от непогоды с четырьмя широкими оконцами, чтобы было свет видать. И, раз уж иконку нельзя поставить, поставили лампадку у дороги. А сначала обнесли лампадкой всю деревню. Батюшка им так сказал: коли больше не соблазнится ни один из вас в деревне ведовством или даже наговором, охранит лампадка вас от болотной ведьмы. Только подливайте масла освящённого. Так и было до сего дня. Книги все с наговорами пожгли. Даже гада-нием больше не занимались ни на воде, ни на воске, ни на чём другом. Так и со-хранилось. Блошки деревенька тихая, приезжих тут не бывает. Леса вокруг глухие — кому ходить?

— Вот я и думаю, — сказал Семёнов. — что старуха эта — болотная ведьма.

— Дядя Саня, ты же в колдовство не веришь. — напомнил Лёнька.

— Ну… — неопределённо пожал плечами дядя Саня.

Они сидели, как не столь давно (а кажется, что очень давно) за самоваром на веранде. Зоя из неясных опасений закрыла все окна и от кипящего самовара не-много запотели стёкла. Слабая лампочка под абажуром заливала светлое дерево веранды жёлтым светом, отчего всё казалось так уютно.

Лёнька внёс в дом ту коробку, что нашёл у порога. В ней оказались продукты: макароны, консервы, хлеб, масло, конфеты и многое другое. Кто подбросил им эти подарки? Лёнька задумался, глядя на сосиски в пластиковой оболочке приятного телесного цвета. Это были самые что ни на есть магазинные сосиски. И копчёная колбаса — тоже. Были даже сигареты.

— Зачем тут сигареты? — удивился дядя Саня. — У нас никто не курит. Ты, Лёнька, куришь?

— Да нет, дядя Саня, — сказала Платонова. — это ты тут куришь.

И рассказала, какой гадостью отравлял все эти дни Семёнов свои лёгкие. Тот обалдел. Что?! Курил сено с полу?! Да там навозом всё пропитано!

— Ну ведьма! — рассерчал он. — Заставила курить какашки!

Он уже забыл, что в колдовство не верил.

Была одна проблема: за пределами спасительной веранды оба взрослых пре-вращались в Пелагею и Петра. А сидеть вечно на веранде тоже не получится. Хотя Зоя была готова к этому. Она ужасно боялась превратиться опять в бабушку Семё-нова, хотя на фотографии Пелагея выглядела очень симпатичной.

— Здесь безопасно. — твердила она. — Даже ведьма не сумела войти сюда. И кар-туши тоже не пролезут.

— Кстати, а почему ведьма не прошла? — изумился Лёнька.

То, что Пётр с Пелагеей не видели прохода — это ясно. В их время тут не было никакой веранды. А вот почему ведьма не могла не только увидать но и даже вой-ти? Ведь она явно что-то заподозрила, даже крикнула им, чтобы выходили.

Лён этого не понимал. Для колдуньи, обладающей свойством телепортации это было более чем странно. А вот вход на террасу был для неё закрыт!

— Лёня, что это с тобой такое было?! — взволнованно спросила Зоя.

Она впервые видела, как действует дивоярская сталь.

Когда Наташа крикнула, что перед ним Лембистор, Лён уже совершенно ре-флекторно прибег к иголке и обезопасил себя. Тем более, что ведьма сказала фразу "это ты, мальчишка?". Так спросил Лембистор там, над потоком лимба во время боя в небе Сидмура. Выходит, что она его узнала. Так кто же это?

Рассказ Наташи и Катьки тоже был очень интересен. И Лён решил проведать бабушку Лукерью. Настоящую Лукерью. Она явно знала больше всех, но почему-то избегала говорить. Неужели, надеялась таким образом спастись от ведьмы. Та обещала не оживлять сестру. Значит, не врал Леший, когда говорил, что у старой Лушки была сестра. А «оживлённые», выходит, это все те призраки. Когда им достаётся тело, они становятся совсем похожими на людей. Ведьма воскресила фантомы такими, какими они были в сороковом году.

Старая Лукерья уже не пряталась на печке. Она сидела смирно за столом и смотрела, как Антонина наливает чай. Заварка была свежей, явно из таинственной коробки. Да и сама коробка стояла рядом, на ней имелась надпись: "растительное масло «Южное». В доме у одинокой бабки не имелось холодильника и в каст-рюльке варились сразу все сосиски.

— Не пойму, что за дрянь такая. — призналась Антонина. — А бабка говорит: ва-ри! Как это есть-то? Курам лучше вон отдам.

— Какие куры? — машинально отозвался Лён, раздумывая, как лучше присту-пить к разговору.

Старуха молча отвела глаза.

— А вон куры! — показала мнимая Лушка.

В палисаднике, заросшем лопухами и крапивой, в самом деле копошились ку-ры. Настоящие, живые куры, без всяких признаков прозрачности.

— Бабка Евдокия обещала, что козу нам приведёт. — охотно делилась сведения-ми Антонина.

Она как будто бы забыла, что совсем недавно под видом молока разливала по чашкам колодезную воду. Лён уже догадывался, что у наведённых на людей моро-ков своеобразная логика. Они не задумываются над очевидными вещами, не зада-ют лишних вопросов, легко объясняют самыми невероятными причинами самые неудобные вопросы. Так и должно быть, ведь они не люди, а фантомы. У них лишь подобие человеческих реакций и кое-какие сведения из прошлого. Они бор-мочут про колхоз, но ни один из них не спешит утром в сторону Матрёшина. А на съёмочной площадке они даже немного приходят в себя, что позволяет Кондакову снимать свой фильм. Непонятно также, что думает об этом всём сам режиссёр. Является ли он марионеткой? Сложно сказать, потому что он и его группа давно уже не заглядывали на огонёк. Мало того, они теперь даже жили у Леха.

— Бабушка Лукерья. — спокойно спросил Лён. — Лех кем тебе приходится?

— Племянник он мне. — с улыбкой объяснила Антонина.

Старая печально посмотрела на неё, потом снова повернулась к Лёну.

— Чего тебе, малой? — безразлично спросила она. — С тобой тоже скоро так бу-дет. И с девчонкой твоей тоже. И с ейной вон дочкой.

Она кивнула на молоденькую Лушку. Та с увлечением прихлёбывала чай с блюдечка.

— Как с ней бороться? — тихо спросил Лён.

Старуха ни на секунду не подумала, что он имеет в виду заколдованную Антонину.

— Никак. — кратко ответила она. И налила в чашку чаю. Рядом на столе в ста-рой сахарнице лежали конфеты, на тарелке — разрезанный рулет «Торнадо». Ру-летик этот что-то напомнил Лёньке.

— Зачем мы ей нужны?

Бабка вздохнула и отложила слишком твёрдую конфету. Шоколад был ей не по зубам.

— Когды я маненька была, ездила с батяней в город. — призналась она. — Там мы с Марькой видели такое место. Звери там всякие были в клетках.

Лён кивнул.

— У них в клетках нарисованы картинки. — продолжала бабка. — Как будто ле-то. А холодно так было, уже сентябрь. Вот батя и сказал: это чтобы они думали, что в своей стране живут. Вот и она сделала вам всем картинки. Будете жить в клетке.

— В зоопарке ходят люди. — напомнил Лён. — Они смотрят на животных. А тут кому морочить голову?

— Так мертвякова же невеста. — отвечала старая Лукерья. — Он и будет смо-треть. Ни в чём он не виноватый, давно уж помер. Как она его подняла из земли? А ты говоришь — бороться! Молчи уж, малый, ешь конфеты… С голоду подохнуть она нам всем не даст.

Лукерья встала и тяжело направилась к кровати. Антонина тут же захлопотала и накрыла старую бабку одеялом.

— Спасибо, Лушенька. — ласково сказала ей старуха. — Сходила б, что ли, погу-ляла.

Второй глюк куда-то испарился: весёлая старуха в нарядном переднике, ко-торая угощала их блинами. Не её ли звали бабкой Воробьихой? Теперь старая Лукерья изображает ту, что лежала на печке и спрашивала, кто пришёл.

Ведьма оказалась неплохим режиссёром: всем дала роли, всех оделила пай-ками. Только двое подростков оказались не у дел, да ещё Кондаков с Немучкиным почему-то неуязвимы.

Он вышел на дорогу. За огородами косил траву какой-то человек. Пролетела с жужжанием пчела. У кого-то песней заливался патефон. Весёлая, хорошая деревня Блошки. Скоро у всех будут козы, а вместе с ними молоко. Никто из живущих в сороковых годах не спросит: а что это за рулет такой «Торнадо»? Антонина тоже привыкнет есть сосиски. Катька… нет, это невозможно!

Как можно примириться с таким произволом?! У него-то и у Наташи по край-ней мере мозги ещё не отшибло! Пусть он ещё и неумелый волшебник, но где-то должна быть у ведьмы слабина! Пусть она унаследовала знания многих поколений ведьм! Как она раздобыла все эти продукты в ящиках? Как сумела пронести сюда? Значит, можно выйти за пределы этого пространственного кокона! А солнце на небе — оно разве не настоящее?! Хотя ведь в изнанке Блошек тоже было солнце, правда, иллюзорное.

Лён закрыл левый глаз рукой и огляделся. Нет, солнце пока что настоящее.

Значит, она решила устроить мир, в котором будут жить безбедной жизнью те, кто жил когда-то в конце тридцатых годов. Здесь будут марионетки, изображающие давно умерших. Тех, кого когда-то привык видеть некто. Он мно-го лет был мёртвый, потом ведьма воскресила его. И он должен быть здесь, в Блошках. Кто из этих фантомов и живых кукол? Старики должны знать. Кого лю-била ведьма? Кого из воскрешённых ею?

Маниловна наслаждалась давно забытым вкусом колбасы. Она уже обдумала своё житьё-бытьё и немного отошла от паники. С голоду помереть во всяком слу-чае ей не дадут. Сегодня Димка-квартирант притащил большой ящик со всякой всячиной и сказал, что это прислали из колхоза. Маниловна не стала спорить. Ка-кая разница, чем это объяснять? Важно то, что продукты настоящие.

— Баб Даш! — по своей незабываемой привычке проорал он в растворённое ок-но. — Сказали, что и козу дадут! И кур!

Маниловна удивилась про себя, но виду не подала.

— А поросёнка обещали? — осведомилась она.

Но Димка уже не слушал — он собирался на работу. Сегодня они готовят съём-ки потрясающего эпизода. Хорошая нынче пошла колхозникам работа.

— Жень, внучек. — позвала она в окно.

— Чего, баб Даш?

— Гулять-то седни будешь с Нинкой?

— А то!

— А сено-то косить козе. — напомнила коварная Маниловна.

— Ой, блин! — расстроился Дмитрий.

— Какое ж молоко зимой без сена. — мудро рассуждала бабка. — А курям чего кормить? Яички опять же. А поросёнку без баланды никак нельзя. Комбикормов однако нет. Свинью картофельными очистками ведь не напорешь!

— Баб, мне пора! — заторопился Димка.

— Сарай весь развалился, скотина вся зимой помёрзнет. Дим, плюнь ты на эту свою Нинку, ведь всё равно помрёт от пьянки! Женись вон лучше на Воронцовой Лушке!

— Да ладно! — проворчал тот. — Пацанка какая-то! Малолетка.

— Да уж лучше твоя Нинка! — прокричала ему вслед Маниловна. — Через неё деревню всю видать!

Муж убежал. Маниловна доела бутерброд и допила весь чай. Вытерла руки о себя и вышла на крыльцо.

К калитке подходила Дина Пономаренко. Она несла в руках большую картон-ную коробку. Старуха удивилась, когда женщина вошла к ней.

— Ты Маниловна? — холодно спросила актриса, взойдя на ступеньки со своей коробкой.

Тут старая вдруг увидала своими не по возрасту зоркими глазами, что у не-званой гостьи странные глаза: чёрная радужная оболочка отделялась от зрачка тонкой голубой каёмкой.

"Таких глаз не бывает…" — мелькнуло в голове.

— Это тебе куры. Смотри, чтобы не убежали. — распорядилась Дина.

Поставила коробку на пол и собралась уйти.

— А чем кормить? — растерянно спросила Маниловна.

— Скоро всё будет. — ответила через плечо странная женщина и вышла, стара-тельно прикрыв калитку.

Старуха ещё сидела на крыльце и раздумывала над происходящим. Судя по всему, ведьма поставила их на довольствие. Теперь старая Маниловна больше не одна — с ней внук и невестка. То есть муж и и свекровь. Неважно. Муж женится, если кто умнее не опередит его. А вдруг опередит?!

Маниловна сообразила: надо бежать к старой Лушке — договариваться о сва-товстве. Живых невест раз-два да и обчёлся! Не женить же внука на этой Нинке, всё равно сопьётся, шпана прозрачная!

Грузная старуха резво соскочила со скрипучего крыльца, распугав всех кур, пасущихся в палисаде.

— У вас товар, у нас купец. — озабоченно пробормотала она себе под нос, ре-петируя в уме, что она скажет старой Воронихе. Той ведь тоже без внуки остава-ться не захочется. А с другой стороны, девка молодая — кто-то всё равно сманит. Ой, тонкое тут дело!

И покатилась по тропинке, переваливаясь с боку на бок, как огромная курица-несушка.

ГЛАВА 28. Деревенская свадьба

Разрозненные детали никак не складывались в полную картину. Ясно, что в Блошках развёртывается настоящее злодейство. И его инициатор — эта странная старуха, бабка Евдокия. То, что она ведьма, совершенно ясно. И под её личиной не прячется демон, одно это уже хорошо. Но каковы её дальнейшие планы?

Лён не мог поверить словам старой Лукерьи. Ведьма собирается до смерти держать их всех в этой пространственной клетке? Чего ради? Да и возможно ли такое? Слишком мала клетка. Одно дело, когда в ней живут привидения, а совсем другое — живые, хоть и замороченные люди. Им надо очень много, чтобы жить годами. И клетка этого не может обеспечить. Кто-то будет доставлять сюда про-дукты? Значит, где-то тут есть дыра.

Лён представил себе, как он ползает в Бермудском Треугольнике в поисках норы, через которую попала в Блошки съеденная кем-то нетерпеливым магазинная сосиска. Наверно, через это окошечко доставки кто-то пропихивает ворованных в деревне кур. Кто всем этим занимается? Неужели у ведьмы есть пособники снару-жи? Очень вероятно.

Он остановился, словно налетел на препятствие, и машинально посмотрел вперёд.

Прямо на тропинке, опершись о чёрную клюку, стояла ведьма и пристально смотрела на него.

— И что же мне с тобою делать? — спросила Евдокия.

Лён молча рассматривал её, не собираясь говорить всякие нелепости вроде: отпустите нас, бабушка, мы больше так не будем.

— Я сразу поняла, что кто-то тут есть. — продолжала ведьма.

— Неудивительно. — усмехнулся Лён. — Я сразу себя и выдал, как попытался отсюда перенестись.

— Вот-вот. — подтвердила ведьма. — Картуши тоже говорили что-то про иголку. Или про ножик, уже не помню.

— Так что ты хочешь от всех нас? — спросил он у ведьмы.

— Разве Лушка тебе не рассказала? — ответила та вопросом на вопрос. И, пос-кольку не услышала ответа, продолжила:

— Я много лет шла к этому. Всё отдала, чтобы своего добиться. Даже душу.

— Кому? — кратко поинтересовался Лён, заподозрив, что в деле снова возник демон.

— Марианне.

Он изумился. Марианна?! А кто она такая?

— Да никто. — словно ответила на его мысль ведьма. — Просто несчастная дев-чонка. Своё утратила, а может и вовсе не имела. Живёт, как на цыпочках ходит. Старается себя сберечь, а чего ради? Пустая оболочка.

Старуха засмеялась:

— Мне как раз подходит. В неё я поселила свою душу.

— Зачем?!

— Затем, что я хочу, чтобы он был счастлив. Марианночка похожа на меня на молодую. Как фотография на живого человека.

— Кто он?

— А ваш актёр Карсавин похож на него. Тоже хорошая оболочка.

— Ты воскресила мёртвого?! — спросил с ужасом Лён, вспомнив слова бабки Лукерьи. — Через столько лет?!

Какова же сила этой ведьмы?! Ни Магирус и ни Брунгильда не могли воск-решать мёртвых. Этого не мог сделать даже Гедрикс! Такое может лишь Живой Кристалл, сын Вечности!

— Нет, не воскресила. — с тяжёлым вздохом призналась старуха. — Сергей не человек. Такой же болотный морок, как и все другие. Я слепила его из собственных воспоминаний, придала ему призрачное тело. Поэтому он не выходит на солнце. Его тело — холодная болотная вода. И все прочие — тоже из моих воспо-минаний. Как я их помню в те дни, когда мы ещё были счастливы и не бежали прочь. Но он не знает, что он не человек. Что-то чует, от солнца прячется, но всего не знает. И мороки не знают. Они думают, что живут. Всё, что им нужно — это только тело. Те, что вселились в живого человека, овладеют им и станут настоя-щими. Так и мой Сергей тоже скоро получит тело. Как только съёмки кончатся и Кондаков с Немучкиным уедут, так я всё доделаю до конца. Ты зря прикончил двух призраков. Я легко могу наделать новых. Все, кто жил тогда здесь — все вер-нутся. Я приведу сюда людей из другой деревни. Все получат оболочку. Они бу-дут здесь жить и стариться, как в обычном мире. И Сергей с Марианной проживут долго и счастливо. Он не будет помнить ничего дурного. И вашей бедной Мариан-не так будет всего лучше. Я видела её душу и что там происходит. В болото надо выкидывать такую жизнь. Не тебе меня судить, ваш мир гораздо хуже моего.

— Я уже слышал подобные слова, — ответил Лён. — Вот только не пойму, зачем ты мне всё это говоришь.

— Всё ты понимаешь. — отвечала ведьма. — Я не знаю, что мне делать с тобой. Ты явно обладаешь магией и её сила мне неизвестна. Почему-то ты себя не прояв-ляешь. Я предлагаю решить всё просто. Уходи, я тебя выпущу.

Лён смеялся. Значит, его отпускают? Очень хорошо. Где та дыра, в которую он вылезет обратно в свой жестокий мир?

— А зачем ты утащила Катьку и устроила ей избушку, как в сказке?

— А, это! — ведьма тоже засмеялась. — Девчонке было скучно, я и решила: пусть немного поиграет.

— Ага, и картушей приставила для охраны, чтобы девочка не забрела в болото!

— Само собой! — небрежно отмахнулась Евдокия.

— А потом увидела шарик у неё на шее и передумала играть с ребёнком в сказку! — продолжил Лён.

— Точно! — с удовольствием подтвердила ведьма. — Пусть так и живёт здесь с шариком на шее. Мне он не мешает, ей — тоже. Ей хорошо будет с Васиными, лю-ди ласковые. Конфет только не забывать подкладывать в коробке.

Лён перестал смеяться. Всё схвачено у этой ведьмы. Всё давно и хорошо про-думано. Небольшие погрешности плана она легко исправляет на ходу. Осталось только выяснить, как избавиться от этой занозы — Лёньки. А мама, дядя Саня, На-таша, Катька и даже Антонина останутся тут на пожизненный срок? И не только они — все остальные тоже лишены и своей воли и своих семей и самой своей жиз-ни. Только оболочки? Актёры второго плана? Хорошее кино у ведьмы.

— А почему Кондакову и Немучкину поблажка? Тела неподходящие?

— Не хами. Просто уговор такой: я мертвецам пообещала. Твой Кондаков у них неделю был в гостях. Они там с оператором такого наснимали! У мертвецов свои задумки, а они за это кое-что подарили мне.

— Понимаю, бартерный обмен.

— Он самый. Ты, конечно, будешь торговаться, попытаешься вытащить отсюда мать. Хорошо, я уступлю. В конце концов, всё равно тел не хватает, придётся до-бирать в деревне.

— Нет, я не буду торговаться.

— Вот и молодец.

— Я остаюсь. Чего мне бояться? Ты меня не достанешь, у меня защита и не только моя иголка. Я буду ходить по твоей тюрьме и портить всё, что ты будешь делать. В конце концов даже твой кадавр начнёт задавать вопросы. Я буду убивать и дальше твоих картушей. Ты права, действительно пора браться за дело и про-явить себя.

— А где будешь прятать своих родителей? Не вечно же им сидеть в убежище? Мне ведь только дотянуться. Поставил преграду и решил, что защитил их?

Лён хотел ответить, но запнулся. Он не ставил никакой преграды. Ведьма не могла видеть веранды потому что той в сороковом году ещё не было. И тут до не-го дошло: это морокам неизвестно про пристройку в доме Семёновых, их про-образы давно умерли. А старуха жила тут и всё знает про деревню, даже какие в доме Васиных фотографии были на стенах!

— Если бы ты мог, то поставил бы преграду вокруг всего дома, а не только при входе на веранду. — продолжала ведьма. — Не пытайся сделать вид, что ты сильнее. Простая защитная магия для тела — всё, что у тебя есть. Да и ту поставил кто-то, а не ты. Тебе подарили волшебную иголку? Но сам-то ты немного можешь. Карту-шей рубить? Большое дело! Я новых понаделаю, людей вокруг полно. Теперь я на свободе, спасибо Марианне.

Ведьма засмеялась:

— Ничего, мальчик, у тебя не выйдет. Невозможно сражаться, имея за собой незащищённые тылы. Ты будешь всё время оглядываться, а мне нужен только мА-ленький промах.

Он задумался. Обвести весь дом дивоярской сталью? Подействует ли? Здесь требуется магия, которой ему недостаёт. Волшебник оказался очень слабым. Вот Гедрикс тут бы развернулся. Достать клинок и рубануть с плеча? "Ты видишь этот меч, Эйчвариана?"

О каком препятствии говорила ведьма?

Лён поднял глаза. Старуха молча смотрела, опершись подбородком о свою высокую клюку. Почему ведьма не уходит?

— Неосознанная магия? — наконец, задумчиво проронила она. — Кто б поду-мал…

Она выпрямилась и исчезла. Лён остался на тропинке один.

— Витян! — воскликнул Немучкин, врываясь в монтажку и впервые называя Кондакова несерьёзным школьным именем. — Они там свадьбу затевают! Столы поставили прямо посреди улицы, водки натащили! Родни набежало из Матрёшина!

— Ну и чего? — отозвался Витька, просматривая снятый накануне материал. — Ты вот лучше посмотри, что за брак на плёнке? Что за типы такие, как привиде-ния?

— А, это? — Борис наскоро глянул в монитор. — Чепуха какая. Это мы с тобой снимали, как наши в траве дрыхли. Это я так, потом на капустнике крутить. Вот будет хохма! Да ты послушай, это же массовка и какая!

— Да что ты?! — оживился Виктор. — И много там народу?

— Народу-то не больно много, но всё такие типажи, такой сплошь колорит! Деревня, глушь, Саратов!

Оба торопливо похватали оборудование и выбрались на улицу. Там в самом деле царило оживление. Какие-то незнакомые мужики тащили из домов столы, на-крывали простынями. Маниловна несла чугунок с картошкой. От чугунка шёл пар. Какие-то босые парни суетились, выставляли на стол из магазинной тары разно-мастые бутылки. Вытаскивались огурцы из кадок, грибы, выставлялись на стол конфеты, печенье, колбаса. Вся деревня веселилась. Никого из съёмочной группы видно не было.

— Куда все наши подевались? — недоумевал Виктор.

— А кто невеста? — крикнул Борька, при виде заранее пьяного Лешего.

— А Лукерьина внука! — охотно отозвался тот. — За вашего осветителя Димку выходит замуж!

И лесник с удальством развёл в стороны мехи старой, довоенной гармошки.

— Тына-тыны-гормотына, вот какая наша тына! — дурным голосом заблажил он.

Ну дела! Виктор с Борисом расхохотались. Вот так съёмки! Сманили парня, подлецы! Будут улучшать породу!

— А, может, она в Москву за ним поедет? — заикаясь от смеха, предположил Борис.

Завидев бабку Евдокию, оба заголосили и замахали руками. Обычно старуха в курсе всех событий. Та обернулась и, приветливо помахав рукой, снова углуби-лась в разговор.

— Ты что это задумала, Маниловна? — сузив глаза, спросила болотная ведьма. — Хитришь чего или совсем рехнулась?

— А что такого? Нам сказано, что будем жить тут, вот мы и живём. — рассуди-тельно ответила толстая старуха. — Лушка девка молодая, самый сок. Не мой Евгений, так какой другой найдётся. Да что, такой-то молодайке, вечно что-ли за старухой выносить? Поженятся, дитёв вот нарожают. Будет в деревне весело у нас. А то всё старики одни. Всем будет хорошо.

Ведьма смотрела на неё, едва сдерживая смех.

— И то верно, Клавка. — согласилась она. — Пущай женятся, сердешные. Всю жизнь ты прожила без мужа, без дитя. Порадуйся хоть внукам.

Повернулась и пошла, оставив довольную Маниловну чистить вареный кар-тофель.

Все с гомоном садились за столы. Вокруг с камерой бродили Кондаков и Борька. Они снимали всё подряд.

Во главе стола уселся молодой жених. В картузе, за ленточкой вьюнок.

— А где невеста?! — заголосили гости.

— Лёнь, сынок, — обратилась к проходящему мимо совершенно обалдевшему Косицыну нарядная тётка. — сходи-ка к Воронцовым. Скажи-ка Лушке, пущай торопится, все уж собрались.

— Хорошо, Виолетта Егоровна, — пролепетал он, глядя на неё одним правым глазом. — позову сейчас.

И опрометью кинулся в конец улицы.

Антонина кокетливо вертелась перед зеркалом, примеряя ленты из старого бабкина сундука. Сама старуха сидела у стола, подперев морщинистую щёку то-щей лапкой и смотрела на «внуку» со смесью жалости, смеха и, как ни странно, зависти.

— Бабусь, а бусов нет? — почти тридцатилетняя девица легко, как мотылёк, подскочила к сундуку.

— Антоша, милая. — сказала ей старуха. — Не надо бы тебе…

Дверь открылась и вошёл соседский парень.

— Ой, грех какой. — вздохнула баушка Лукерья.

— Баба, брось! — раскраснелась и взвилась невеста. — Это ты всю жизнь у печки просидела! Ни детей, ни внуков. А я жить хочу!

— Чего тебе, малой? — безнадёжно обратилась к двери старая Лукерья.

— Что?! Уже зовут?! — встрепенулась, как огонёк, Антошка. — Сейчас иду!

Она бросилась к бабушке и поцеловала её в щёку.

— Бабусь, может быть, придёшь?

И кинулась к двери.

— Вас просит к себе на минутку Пелагея. — деревянным голосом обманщика проговорил засланный казачок.

— Она сказала… — Лёнька запнулся и быстро оглядел невзрачный наряд не-весты, — что у неё такие бусы есть. И кофточка ненадёванная городская.

Антошка взвизгнула от счастья и полетела, как стрела. А Лёнька следом.

— Туда, пожалуйста! — едва угнался за нетерпеливой Димкиной невестой Косицын. Антошка вообще отличалась резвостью.

— Куда? — она завертела головой в тёмном коридоре.

— Сюда! — проговорила непонятно откуда взявшаяся Наташа и оба бывших ученика коварно толкнули бывшую учительницу прямо на доски в глухой угол.

— Вы что, ребята?! — растерянно пролепетала Антонина, падая в руки дяде Саше.

— Мама-ааа! — белугой заревела Катька.

ГЛАВА 29. Западня

Свадьба явно была на мази. Порядком пьяный женишок опять состыковался с Нинкой, к великому неудовольствию Маниловны. Последняя сидела за столом, подперев толстой ладонью свисающую щёку и голосила песню. Зато все гости веселились. Водка убывала очень быстро.

— Чего творят, петлюры! — Леший с тревогой наблюдал, как драгоценное го-рючее проливается сквозь призрачные глотки и поливает равнодушную к спирт-ному землю.

— Ась? — откликнулась осоловевшая Клавдия. — Не будет, Леший, у меня те-перь внучков.

— А что так? — удивился слышавший разговор Виктор.

— Такое дело, Клавка, — сказал ей Леший. — каки уж детки. Каюк теперича де-ревне. По-нашему — финал.

— Вот любите вы, старики, покаркать про конец света. — отозвался Кондаков.

— А то сыграл бы, Леший, на гармошке. Знаешь, что? Сыграй такую жалист-ливую песню. — попросила Маниловна и сморщилась вся, приготовясь петь про несчастную любовь.

Леший растянул мехи и раскатил быстрое стаккато, и Маниловна грянула неожиданно голосисто, как на девичьих посиделках:

Как у нас один свояк

Был дурак, дурак, дурак!

Он соплями умывался,

Да блинами утирался!

— Барыня ты моя, сударыня ты моя! — залихватски и хамовато подхватил деревенский гармонист.

Маниловна вошла в раж и продолжила частушки:

Как у нашего козла

Репа из носу росла!

А у нашего Ванюши

Поросли крапивой уши!

— Тень-тень — едрён пень! — согласился Леший.

— На столе стоит чернила, а в черниле два пера! — неожиданно вмешалась в дело Виолетта Егоровна. — Ты — налево, я — направо, больше нету ни хрена!

Мой милёнок, как телёнок,

Только разница одна:

Мой милёнок пьёт из кружки,

А телёнок из ведра! — не сдавалась бойкая Маниловна.

Любовь Захаровна Козлова охотно подхватила тему:

Мой милёнок, как ребёнок.

Я его в руках ношу!

Заверну его в бумажку

И в кармашек положу!

— Есть у рыбы чешуя! — раздался со стороны дороги скрипучий голос. — А у Сеньки ни…! Сенька по деревне скачет, два фига в кармане прячет!

К компании приближалась, раскорячившись в пляске, старая Лукерья. Она молодцевато ботала в землю старым валенком. И продолжила:

Жил в деревне какаду.

Раз ку-ку да два ку-ку!

Третий раз ещё кукнул

Да в навозе утонул!

И старуха завернула далее такие матерные частушки, с такими эпитетами и сравнениями, что даже Леший хохотал до слёз. Заливались тонким смехом белоголовые близнецы Варюхи. Басом гоготал кузнец. Трясла по-цыгански тощими плечами пьяная в дым Любовь Захаровна Козлова. Деревня гуляла.

Маленькая Катька отложила в сторону надоевших кукол. Ей было скучно. Играть не с кем. Даже Пелагейка больше не приходит. Хоть и прозрачная, а всё-таки была подружка. Мама с дядей Саней и тётей Зоей сидят на веранде. Лёньке с Наташей тоже всё время некогда. Они обсуждают свои взрослые дела.

Она поднялась на ноги осмотрелась. Вокруг — никого. Киношники снимают где-то далеко.

За забором что-то тихо постучало, как будто палочкой о палочку. Катька заинтересовалась и выглянула за калитку. Сначала ничего не увидала. А потом заметила слабое шевеление в траве. Подошла поближе и от удивления широко раскрыла глаза.

В невысокой мураве копошился маленький человечек. Он был сложен из палочек и желудей. Жёлудь-тельце. Жёлудь-голова. А на ней маленькая желудёвая шапочка с хвостиком. У него был носик, ротик, глазки.

— Ты кто? — изумлённая Катька опустилась на колени.

Тот не ответил. Он, как все тут, занят своим делом. Маленький человечек маршировал, размахивая сухой сосновой иглой, как саблей. Через плечо — золотая ленточка от сигаретной пачки.

Неподалеку зашевелилась трава и к человечку стали собираться такие же маленькие солдатики. Тоже с сабельками, но уже с красными ленточками. Они выстроились в колонну по двое и продолжали маршировать. У них даже были крошечные барабаны!

Командир взмахнул сабелькой, достал откуда-то тоненькую золотую трубочку и затрубил. И вся колонна двинулась в поход. А Катька — ползком за ними следом. Они пересекли дорогу, по которой гуляли куры, и углубились по едва хоженой тропинке за домом баушки Лукерьи. Солдатики прошли под лопухами и остановились. Катька села наземь и миролюбиво предложила:

— Давайте с вами поиграем!

— Нам некогда. — сказал маленький солдатик. — Нас ждут в одном волшебном месте.

Девчонка встрепенулась. Не там ли, где она уже была? В чудесном домике с чудесными игрушками!

Солдатик снова протрубил. И вот здорово! Из-под лопухов выскочили желудёвые лошадки! У них гривы и хвосты из мочалки. А ноги — спички.

Вся гвардия вскочила на коней, а лейтенант загарцевал под носом у обомлевшей от восторга девочки. Все снова построились в колонну и двинулись в поход. Теперь они двигались по тропинке в обход домов. На улице за домами что-то происходило. Там были крики, музыка и шум. А тут, на тропинке, очень хорошо.

Солдатики теперь двигались довольно быстро и Катьке пришлось прибавить ходу. Она споткнулась и потеряла великоватый ей сандалик. Хотела поискать, но он куда-то закатился. А маленькая колонна уходила дальше. И девочка побежала следом, шлёпая по горячей земле ногой в носочке.

Красненький сандалик остался сиротливо валяться в густой траве на обочине тропинки. Но пролежал он так недолго — к нему протянулась сухая смуглая рука с длинными, не по возрасту гибкими пальцами.

— Где Катька? — оторвалась от разговора Наташа.

Они огляделись. Обсуждение жизненно важной темы так занимало, что они забыли про ребёнка. Взрослые могли сидеть безвылазно на веранде, а Катерина — нет. Ей нужно гулять.

Лёнька вскочил. Неужели опять удрала в Бермудский Треугольник?!

— Сиди здесь. — кратко обронил он. — Я пойду искать. Наверно она решила проведать этот чёртов домик.

И он мигом скрылся в подсолнечниках за баней.

Наташа возмутилась. Ещё чего! Что это за тон взял себе премудрый дивоярец?! И совсем не факт, что Катька скрылась в Бермуде.

Она поискала в развалинах игрушечного домика и нашла там помятых бумажных кукол. Эти платья много-много раз надевали и снимали. Вся бумага истрепалась, краски побледнели, лица стёрлись. Кто будет играть такими чучелами?! А от «женихов» остались лишь мочалки — они много потрудились, играя в Катькиных спектаклях красивую любовь.

Наташа, вышла за калитку. Огляделась. Ей тут же на глаза попалась красная сандалька — она лежала прямо на тропинке, ведущей в обход огородов. Надо срочно догонять беглянку. Чего это она отправилась искать за домом Лукерьи? Было бы куда логичнее, если бы та направилась посмотреть на свадьбу. Все деревенские и призраки, и киношники гуляли на этой кошмарной свадьбе. Исчезновение невесты никого не огорчило. Воистину, все одурели.

Наташа бежала по тропинке. Та петляла среди невысоких склонов, заросших густой травой, и пышной осокой, заполняющей низину. Выше были дома, ниже — влажный луговой покров. А дальше — лес. Как же далеко успела убежать девчонка! Деваться ей с этой тропинки некуда, всё равно Платонова её догонит.

Тревога появилась спустя ещё несколько минут. Деревня осталась за спиной, а Катьки пока не видно.

Впереди вырастала берёзовая роща. Между деревьев мелькнуло светлое платье — девочка шла по краю леса. Справа — Марькино болото.

Со страхом Наташа увидала, что таинственная топь уже стала собирать над собой белесый удушающий туман. Она помчалась, рискуя попасть в ямку и сломать ногу.

— Катя! — закричала девушка.

Та обернулась, но уже было ясно, что Платонова опаздывает.

Девчонка стояла и с удивлением смотрела на неё, оставив что-то, которое до этого рассматривала в траве. А со стороны лесочка к ребёнку приближалась ведьма.

После того, как она раскрыла себя в доме у Семёновых, Евдокия больше не считала нужным таиться перед детьми. Наташа уже видела её лицо — на нём застыло немного надменное, немного насмешливое выражение. Словно все усилия, весь этот бег, все поиски совершенно напрасны. Ведьма видела их скорую судьбу.

У Наташи сжалось сердце. Зачем ведьме Катька? Неужели охранный шарик с аквамарином, дарованный Магирусом, здесь бесполезен?! Когда-нибудь Селембрис им придёт на помощь?! Почему молчат дивоярцы?! Почему бессилен Лёнька?! Когда закончится весь этот кошмар?!

Она схватила девочку, рухнув на колени. Обняла и прижала к себе, глядя на приближающуюся колдунью остановившимися от ужаса глазами. Та подходила не спеша, как неизбежность. Справа от неё возникла чёрная волчица — она стелилась над землёй, как ходят волки, приближаясь к своей добыче.

Ребёнок задрожал. Платонова прижала голову Кати к себе, стараясь скрыть от неё кошмарное видение.

Волчица прямо на ходу преобразовывалась в человека. Поднялась и пошла на задних лапах. Шерсть исчезла, спина распрямилась. Короткие волосы загривка сразу отросли и по плечам разметалась всклокоченная грива.

— Ха. — сказал оборотень. — Они попались.

И щёлкнула зубами. Из травы тут же возникли картуши. Наташа увидала, что окружена со всех сторон. И здесь не было Лёньки с его дивоярской сталью.

Евдокия вышла вперёд. Теперь она стояла прямо перед Наташей и смотрела на неё непонятными глазами.

— Все эти страхи, — она повела рукой вокруг себя. — лишь для непосвящённых. Просто средство держать в узде непокорных. Твой Лёнька скоро уберётся прочь. Смешной маленький волшебник.

Она засмеялась.

— Зачем тебе Катька? — стараясь не дрожать голосом, спросила Платонова.

— Больше незачем. — отвечала ведьма. — Есть кое-кто получше. Девочка, ты зря трясёшься. Тебе ничто здесь не грозит.

Старуха стояла на расстоянии, не делая попытки приблизиться. Картуши залегли в траву, оттуда торчали только их уши, а Динара отошла в тень.

Наташе не требовалось слушать много слов, чтобы понять: ведьма предлагает ей вступить в какую-то сделку. Это условие безопасности для Катьки. Тогда девочку не тронут.

— Что я должна сделать? — как тогда, в подземелье замка Лембистора, в кошмарном и отвратительном Сидмуре.

— Вот это разговор. — согласилась ведьма. — Уже гораздо лучше. Твой маленький волшебник не передал тебе мои слова? Я объяснила ему, зачем всё это делаю над этой маленькой деревней.

Наташа кивнула, не желая говорить. Катька судорожно вцепилась ей в шею и тихо всхлипывала в плечо. Вокруг так славно подувал ветерок и шевелили кронами берёзы. Умилительная летняя погода. Чудесный день. Вдали голосят киношники, ревёт в мегафон Кондаков. Как это всё не соответствует обречённости момента. Надо тянуть время. Может, Лёнька сообразит придти на помощь.

— Твой волшебник не придёт. — ответила, словно читала мысли, ведьма. — Он сейчас кружит по Поганому Углу, по вашему — Бермудский треугольник. Его ведут следы. Следы маленьких ног.

Ведьма обложила их, как загоняемую дичь.

— Что требуется?

Глаза у ведьмы словно потускнели.

— Я скоро ухожу. — проговорила Евдокия. — Мой век кончается. А этот маленький мирок, он должен жить. Кто-то должен заботиться о нём. Должен заботиться о пропитании, поддерживать иллюзии. Не давать упасть барьеру. Тот, кого я воскресила, получит скоро тело. Марианна тоже скоро завершит обращение. Я отдала ей свою душу, и скоро сама переселюсь в неё. Но тогда утрачу свою силу. Я стану снова молодой и всё забуду. Сергей тоже всё забудет. Двое молодых и никакой советской власти. Никто не придёт и не порушит этот мир. Мои фантомы не могут существовать вне этого кольца, их поддерживает моя сила. Только в этом замкнутом пространстве, среди иллюзий, среди нескончаемого лета. Ты будешь вместо меня колдуньей. Сначала я хотела приспособить под это дело девчонку, но ты отдала ей свой талисман. Не знаю, откуда он взялся, но так получилось ещё лучше. Ты не знала, тебе так и не сказал твой волшебник? У тебя есть магия. Ты тоже имеешь власть, да не такую, как этот надутый маленький простак. Всё, что у него есть — это подаренная кем-то иголка. Чужая власть, чужая сила. А ты ведь думала, что он — волшебник?

Старуха рассмеялась так легко, словно они беседовали о чём-то очень забавном.

— Что меня заставит сделать это? — спросила Наташа. — Угроза для Катьки и всех прочих? То, что ты собираешься сделать с ними, хуже во сто раз. А я ещё должна пособничать тебе? С какой же стати? Ты уйдёшь и я всё разрушу.

— Не всё так сразу. — ответила колдунья. — Это ты сейчас так рассуждаешь. Ты не знаешь, что такое власть ведьмы. Что такое сила. Ты не случайно сюда попала. В Блошках выродился народ, а магия болот осталась. Она призвала к себе того, кто ей родной. Ты, девочка, от рождения — ведьма!

— Нет! — вскрикнула Наташа. — Этого не может быть! Я никогда не ощущала желания ко злу!

— Я тоже с этим не родилась! — рассмеялась ведьма. — Да и кто назвал это злом? Твой маленький волшебник? У маленьких магов всегда огромные амбиции. Они любят назидать. Они полагают, что вправе навязывать другим свою защиту.

Она ещё что-то говорила, но Наташа не слушала старуху. Сзади жадно дышала в затылок волчица. С одной стороны картуши, с другой — чёрная вода болота. Если бы она могла снова стать голубкой. И как тогда, взлететь прочь от вурдалаков. Или если бы они могли стать ящерками и юрко ускользнуть в траву.

— Мамочка, — зарыдала Катька на плече, — я боюсь!

Раздался довольный смешок волчицы, а картуши задышали часто-часто — старуха сделала шаг вперёд, к своим жертвам. На лице усмешка.

Наташа с ненавистью смотрела на ведьму, внутри рождалось безумное чувство — желание раствориться в безмятежном, жарком воздухе, улететь лёгким ветерком. Испариться, рассыпаться мелкой пылью, исчезнуть.

Секунду ей казалось, что она оглохла, иначе откуда этот странный мелкий звон в ушах? Почему замолкло всё вокруг? Что за искры заметались справа от неё?

Медленно-медленно Наташа сумела повернуть голову, при этом почти безучастно удивляясь тому, как замерли её враги. Справа творилось нечто странное — в воздухе расползалась какая-то длинная щель, пространство распадалось, словно разрезанное какой-то волшебной бритвой, и из-под него выглянула чёрная изнанка.

Девушка не успела даже удивиться, как резкий порыв непонятно откуда взявшегося ветра сорвал её с места вместе с Катькой и занёс в бездонную темноту. Разрез мгновенно затянулся.

Ошеломлённая ведьма качнулась от воздушного удара, а картуши с визгом поныряли в траву. Всё произошло мгновенно — прямо в воздухе раскрылась дыра, и девчонок затянуло в неё.

— Что это такое?!! — в ужасе провыла Динара.

— Чего-чего! — грубо обронила пришедшая в себя ведьма. — Тебе знать не положено!

— Куда они девались?!! — с воплем подскочила к ней волчица.

— Заглохни. — ответила ведьма и неожиданным пинком в бок повалила Динару в траву. — Не приставай ко мне. Сказано — не твоё дело!

Она повернулась и быстрым шагом направилась прочь от деревни.

Динара осталась на месте ненадолго — она вздыбила шерсть, развернулась и бешеными глазами оглядела картушей. Те моментально прекратили притихли и перестали лыбиться.

— А почему бы мне не стать колдуньей? — льстивым голосом заговорила волчица, догоняя Евдокию.

— Тебе нельзя. — отвечала та, быстрым шагом двигаясь в Бермудский Треугольник. — Ты стерва кровожадная. А мне нужно, чтобы она их всех любила. И живых и мёртвых. Я знаю, чем мне повязать её.

— Смотри, Виктор. — с лёгким удивлением проговорил Борис. — Что-то странное не то с нашей техникой, не то с деревней.

На экране свадьба выглядела совсем иначе — не как в натуре. Среди вполне реальных жителей деревни, беззаботно веселящихся на свадьбе, непринуждённо слонялись слегка прозрачные фантомы. Они плясали, пили водку, пели песни, дрались между собой. Всё нормально, только сквозь них просвечивали даже не дома, а полуразваленные хибары. Зелень приобрела какой-то зловещий фиолетовый оттенок. Невеста была призраком, а Димка превратился в незнакомого молодого парня. Раззявленная пасть Лешего, поющего частушки. Кружащиеся, как ведьмы, древние блошинские старухи. Совершенно преобразившийся звук, как будто кто-то тёмный выл в ущелье. Невозможный вид неба, словно стянутого над деревней. А в центре, как в дыру, дико светило озверевшее от гнева солнце. Это походило на пир во время чумы.

— Знаешь, Борька, — задумчиво проронил Виктор, — шикарный получился кадр. Хоть это и явный брак, но в этом что-то есть такое, — он пошевелил пальцами — инфернальное!

— Но как?! — поражался Немучкин. — Откуда это всё взялось?!

— На свете много есть такого, друг Горацио, — ободряюще похлопал его по плечу товарищ, — что и не снилось нашим мудрецам!

ГЛАВА 30. Это Селембрис!

Ночная тьма накинулась на них, словно мечтала утопить в себе.

— Мамочка! — вопила, переворачиваясь в непонятной пустоте, Наташа.

— А-ааааа! — вторила где-то рядом Катерина.

Вокруг кувыркалась белая луна.

Руки их случайно встретились и случилось нечто удивительное. Словно кто-то невидимый резко дёрнул девчонок за спину. Они колотили руками и ногами, стараясь сдержать падение. И, странное дело — получалось! Снизу приближалось что-то непонятное. Что-то громадное и тёмное, словно спина гигантского чудовища, покрытая чешуями с рассеянным мерцанием.

Девочки упали прямо на это и заскользили с чешуи на чешую, как с трамплина на трамплин. Чудовища под ними не оказалось и вообще всё было непонятно.

— Ай! Ой! — кричали обе, не понимая, как не разбились. К их крикам присоединились вопли, тьма оказалась населённой.

И вот в последний раз перекувыркнувшись, девочки шлёпнулись на что-то мягкое.

— Я протестую! — крикнул кто-то. — Что за хамство?!

— Нет, это просто возмутительно! — отозвался невидимый голос. — Когда всё это прекратится?!

— Кто здесь? — пискнула Наташа.

— Какая наглость! — вскипел притихший было голос. — Вы отдавили мне сегмент!

— Господа, постойте, — прорезался чей-то слабенький фальцет. — Не надо волноваться.

— Посмотрите на него! — возмутился сразу целый хор. — Жалкий миротворец!

— Где? Где? — завякал дискант. — Где миротворец? Я ничего не вижу! Дайте свет!

— Тебя тут только не хватало! — отозвалось контральто.

— Нет, ну почему?! Если маленький, так сразу затирают! — упирался голосок.

— Дайте ему свет, а то всю ночь будет приставать. — с досадой отозвался сочный альт.

— Скажите, где мы? — с испугом спросила в темноту Наташа.

Этот вопрос вызвал новую бурю голосов.

— Да будем спать когда-нибудь?!!! — взорвался неслышимый доселе новый голос.

— Как спать, когда такое дело? — опять возник незримый миротворец. — Давайте лучше включим свет.

Все завозились и стали натыкаться друг на друга.

— Отстаньте, негодяй! — нервно вскрикнула какая-то особа. — Не хапайте меня за волоски!

— Где лампа? — пыхтел какой-то полный тип. — Потрите кто-нибудь её по брюшку.

— Кто это такие? — спросила тихо Катька у Наташи. Та и сама не знала, поэтому пожала плечами. Сейчас зажгут свет и всё само собою разъяснится.

Во тьме, в которую не проникало лунное сияние, зажёгся зелёный мягкий свет. Это был фонарь. Он свисал на тонкой нити. И это был пузатый, сонный, здоровенный, как собака, светлячок. Его уютный свет озарил странное собрание, сидящее кружком. Большие гусеницы. Одни — зелёные и стройные. Одна — дородная особа в меховом манто и с белым украшением на шее. Несколько жуков — все разные. Большая бабочка махаон и пара ночных совок. Зелёненькая тля с восторгом пялилась на Катьку. Жук-долгоносик и чёрная жужелица.

— Милая, зачем так грубо падать с неба? — сердито обратилась к Наташе меховая дама. — Вы отдавили мне сегмент. У вас что, крыльев нету?

Наташа от изумления разинула рот, не зная, что сказать. Но тут маленькая тля запрыгала и знакомым голоском завякала:

— К нам попали в гости эльфы!

— К-какие эльфы? — чувствуя неладное, спросила Платонова.

— Цветочные эльфы. — охотно пояснила жужелица. — Добро пожаловать, мы очень рады.

Тут Наташа обалдело осмотрела Катьку и с изумлением обнаружила, что за спиной девочки торчат самые что ни на есть настоящие стрекозиные крылья! Она в испуге пошарила за своей спиной и тоже поняла, что помешало им разбиться. Это были крылья!

— Однако, — с предупреждающим покашливанием выступил в серёдку обладатель фальцета. Это был жук-бронзовик. — Я хотел бы вам заметить, что мы так и не послушали последнюю историю.

— Казяв Хитинович! — пропрыгала под светляковый фонарь зелёненькая тля. — А это будет страшная история?

— О, это будет страшно страшная история!

Никого не смущали два незнакомых эльфа, свалившиеся непонятно откуда. Один эльф в джинсах и топике. А второй — с одной сандалькой на ноге. Очевидно, здесь это было в норме.

— Жучинский, не тяните долго паутину. — недовольно промолвила мадам в мехах.

Тот приподнялся на задних лапках и подёргал за ножку тускнеющего светлячка. Свет снова разгорелся. Светляк свисал на паутинке из темноты густой берёзовой листвы. И всё общество сидело на пологой и широкой ветке. Внизу волновалось от ночного ветерка широкое лиственное море, слабо озаряемое зелёным фонарём.

"Всё понятно! — с восторгом подумала Наташа. — Мы в Селембрис!"

Сказочное общество меж тем усаживалось поудобнее. Сверху мягко светил спящий светлячок, привязанный через подмышки паутинкой. Лиственный шатёр слабо шевелился.

— В одном прекрасном королевстве жила-была принцесса. — начал повествование жук-миротворец, Казяв Хитинович Жучинский, признанный рассказчик в собрании насекомых.

— Девочка в ранние годы осталась сиротой и приняла на себя все бремена правления в непростом деле государственных забот. Целый день бедняжка трудилась над указами, проектами законов, учреждала премии, председательствовала в судах и многое другое, о чём здесь слышать вам всем будет скучно. Ибо занятия монархов скучны таким простым созданиям, как мы.

— Очень. — подтвердила меховая дама.

— Вы все, наверно, думаете, что жизнь принцесс состоит лишь из балов, танцев, развлечений.

— Конечно. — подтвердила моль. — А как же?

— Так вот, а наша принцесса чахла над своим рабочим столом в прекраснейшем своём дворце. Был он полон царедворцев, челяди и прочих суетливых насекомых. Всем этим надо управлять, заботиться о них, приказывать, повелевать.

— Хотела бы я так. — вздохнула маленькая тля.

— Всё верно, милая моя. Кто бы не хотел? Но тут до царедворцев стало доходить, что при столь неестественном образе жизни у принцессы может так и не появиться наследник. Уж больно девочка была занята своими бумагами, приказами, указами, проектами, законами. Дела, знаете, делами, а любовь любовью! Стали царедворцы совещаться, как бы ненароком подсунуть королевне подходящего для пары кандидата. То одного подсунут, то другого — ноль внимания. Барышня сидит и пишет. Премудрые челядинцы придумали устроить конкурс: кто лучше рассмешит принцессу. Позвали кучу претендентов, бросили по государству клич, призвали таланты из народа, устроили показ. Две недели умники изощрялись перед троном, являли чудеса остроумия, изобретательности, мастерства. Рассказывали анекдоты, сочиняли комические стишки, пели частушки. Потом пошёл площадный юмор. Принцесса повелела всех юмористов показывать со сцены и в театрах. А всё множество материалов опубликовать отдельным сборником. И похвалила за устроенный на уровне кастинг.

— Ну, тут мы бессильны! — развели руками царедворцы.

— Постойте, господа. — вмешалась тут в разговор одна старая придворная муха.

— Так это были мухи? — спросила Катька.

— Конечно, девочка. Пожалуйста, не перебивай. — ответила меховая дама.

— Никто и не знал, что она ещё жива. Забершилась где-то в углу, высохла вся и пропылилась. Но умом старая придворная лукавица была ещё крепка. И поведала она придворным вот что. Есть-де недалеко отсюда, в глухом лесу, в гнилом дупле одна колдунья. К ней раньше молодёжь бегала за приворотом. И, знаете, действовало безотказно! Вот вы пойдите, найдите старую колдунью и попросите у неё средства от государственной тоски. А то ведь не сегодня-завтра принцесса околеет без потомства.

Ну, делать нечего, придворные собрались и всей гурьбой полетели в тот лесок, нашли дупло и поведали обо всём несчастье ведьме.

— Знаю, господа мои хорошие. — отозвалась суровая колдунья. — Все ваши горести давно я прочитала в книге. Не надобно печалиться, не надо горьки слёзы лить. Есть средство у меня простое, но очень радикальное. Валит наповал всех старых дев, замшелых крючкотворов и книжных червяков. Выпадет на вашу долю и веселья, и балов придворных и прочего другого. Вот, даю вам средство в запечатанной бутылке. Распорядитесь этим так. У вашей королевны скоро день рожденья. Так вот, под предлогом празднования круглой даты потребуйте устроить ассамблею. Принцесса не откажется — всё же дурной тон. Вот она там сядет и станет делать вид, что ей ужасно скучно с вами, что все затеи ваши не что иное, как легкомыслие и баловство. Вы с ней не спорьте, а побрызгайте вокруг из этой вот бутыли. Скажите: мол, заморские духи. А очки с неё снимите и попрячьте. На этот запах налетит такое множество отменных женихов! Вы ей его налейте и в тарелку, и в стакан, за пазуху, в причёску. Обрызгайте и женихов. Как она пойдёт с каким-то танцевать, так склеится и поневоле будет вынуждена беседовать, чтобы не утратить светский тон.

— Что за коварство… — вожделенно прошептала жужелица. На неё зашикали.

Идут придворные домой, в глазах горит надежда. Несут бутыль и каждый думает: обмажусь средством и полезу к королевне якобы поправить юбку. А там прилипну и взойду на трон. Вот где коварство, а вы говорите!

Вот с таким похвальным рвением все бросились организовывать большое торжество. Старались, как могли, всё сделали на славу. Из дальних королевств летели принцы. Собирались толстые бароны. Суетились графы. Виконтов мерили на сотню. На королей едва хватало мест. Это вам не какой-то жалкий кастинг с самодеятельностью из народа! Все чуяли, что будет дело. Одна принцесса ничего не подозревала, сидела в кабинете и производила горы никому не нужной писанины.

Придворные не стали спрашивать у королевны разрешенья. Взяли её от стола и вместе с недописанным приказом засовали в бархатное платье. С приказом даже лучше, а то принцесса больно исхудала. А тут всё же что-то под платьицем торчит. Принесли под всеобщие рукоплескания в тронный зал и усадили перед тарелкой. А сами сзади так давай принцессу поливать из той бутылки. Ну и себя не забывали.

Принцесса чует: пахнет вкусно. Тем более, что очки-то у неё отняли. И давай так с аппетитом наворачивать большой ложкой. Наелась, огляделась близоруко и почувствовала в себе большие силы. Придворные возрадовались: ну, баушка, ну угодила! А сами уж от запаха дуреют. Так сладко пахнет колдовское зелье. Тут и женихи скорее встрепенулись. Выскочили на середину залы и давай крутиться! Музыка играет, светляки сияют, все оживились. Такое зрелище! Ну, кажется, дело состоялось.

Принцесса уже забыла про приказы. Пляшет, веселится, кокетничает напропалую. То один прилипнет, то другой. Придворные тоже не теряют даром время. Кинулись и давай подкладывать витиеватые комплименты. Лукавы царедворцы, соображают: зелье-то загустевает, того гляди схватится да и засохнет. Тогда уж деваться некуда принцессе, придётся признать факт публичной связи! И тут, как водится, во всё вмешалось провиденье.

— Ой! — напугалась тля.

— Увы, моя милая. — вздохнула меховая дама. — Таков весь свет.

— Да! В невинно веселящейся толпе возникло страшное чудовище! Ибо что за сказка без чудовищ! Вошло такое страшное чудовище… ну, я прям не знаю…

— Большое?!

— Ух, большое!

— Громадное?!!

— Громадней некуда!!

— Ой, я боюсь! — запищала тля.

— Не бойся, деточка, тебе всё это не грозит.

— У-уууу…

— Так вот, идёт этот страшный монстр о восьми ногах, а глаз-то у него!… аж видимо-невидимо! И все горят кроваво-красным! А ноги!… Волосатые! Все восемь! Ну, гости испугались, к стенам прижались, крылышки дрожат! Проходит зверский монстр прямо в центр зала. Недовольно огляделся и зарычал: "Давайте музыку, болваны!"

Оркестранты от ужаса ударили в смычки и ну наяривать Камаринского! Гармошки тоже встрепенулись и давай плясать мехами! Тут уж балалайкам было стыдно умолчать. А там, глядишь, вступили барабаны. Ну, флейтам уж ничто не страшно.

"Танцуют все!" — велел страшенный паучила.

Придворные вскочили и торопливо кинулись друг к другу. А все короли, все королевичи, бароны, графы и князья, поспешно бросились искать среди придворных мух себе по паре. И, бедные, все позабыли, что обрызганы сплошь приворотным зельем! Как их посклеивало всех, так поначалу образовались пары. Король со фрейлиной, барон с виконтом! Граф сляпался с простой служанкой! Султан один заморский — с нянькой! Тут дальше — больше: пошли в дело все герольды, брандмейстер, кухмистер, танцмастер! Все носятся по залу, вертятся, кружат. Забавы, смех, веселье! А паучила страшный среди залы ногами дрыгает и басом распевает: "встаньте, дети, встаньте в круг…"

— Ну это как-то слишком. — усомнилась меховая дама.

— Зато, голубушка, педагогически доходчиво. — не согласился с ней Жучинский. — Светляк, не спите!

— Я не сплю.

Принцесса чует: все танцуют. Очки-то от неё попрятали. Видит только: круг кружится. А это все танцоры склеились в одну баранку. А посередине кто-то скачет да песенки поёт смешные.

Она уж вся была в варенье и тоже сильно захмелела. Указ поправила под платьем и на приманку полетела. Как вляпалась она в пройдоху, так громким криком закричала:

— Ох, милый мой! Я целиком вся ваша! Целуйте меня, милый принц, от хоботка до пят мушиных!

А он ей:

— Жизнь моя! Да я готов хоть щас вас съесть с вареньем или без варенья!

Придворные вдруг протрезвели. И так хотели закричать: не слушайте вруна, принцесса! От глаз нахальных не балдейте! Мы щас очки вам принесём!

Но ничего не прокричали. А почему? А потому, что склеились с бутылкой. Судите сами, господа: вот какова от пьянства польза!

Паук меж тем красотку вяжет, обматывает липкой лентой. И с наглостью ей обещает:

— Мы улетим с тобою вместе в мой замок крепкий паутинный. Я сам король над королями, и у меня есть королевство. Я посажу тебя, принцесса, посередине тронной залы. Я так люблю тебя, принцесса, до самой смерти обожаю. От поцелуя моего, ты милая, в момент загнёшься.

— О, мой король, — принцесса отвечает близоруко, — что за верёвочки на мне навиты?

— То не верёвочки, мой ангел. То платье свадебное я пошил тебе с любовью.

От слов таких и трезвая принцесса бы свихнулась, а пьяной, да и без очков, одна дорога — в паутину!

И что ж вы думаете? Взял муху, перешагнул ножищами через придворных, женихов, через пьяную прислугу и был таков! Ушёл, однако, с королевной!

— И всё? — убитым голосом спросила Катька.

— Нет, солнышко моё, не всё. Какая ж сказка да ещё про королевну без удальца-богатыря?! Без принца в плаще белом?! Без рыцаря с любовью в сердце?!

— Ах, как хорошо! — сказала Махаон, — Я обожаю про любовь!

Как только зала опустела, как только музыка утихла, случилось нечто, о чём никто и не подумал! Лежат вповалку царедворцы, с князьями склеены вареньем. На них налеплены служанки. По боку толстою каймой висят герольды, трубадуры. Графья, виконты, баронессы — подобно патоке сладчайшей. А сверху, как орехи, няньки. И светляки налипли, как цукаты. Такой шикарный тортик — режь да ешь!

И вот из тёмных коридоров несётся тихое жужжанье. Над молчаливым бубликом, лежащим неподвижно, перелетела прямо в серединку та очень старая особа, что вдула нашим царедворцам в их уши этакий совет.

Кто мог, тот из варенья выдрал уши. А кто не мог, лишь поморгал глазами.

— Ха-ха! — сказала старая мушилла. — Как славненько я вас всех подловила! Кто б знал, что можно так попасться на забродившее варенье! Ну, мухи, слушайте сюда! Я старая и мудрая колдунья! Когда принцесса ваша родилась, меня не допустили до банкета. Я обозлилась и затаила злобу. И поклялась ужасной клятвой: не встретит принцесса ваша круглой даты! Вот всё по-моему и вышло. Запомните, все женихи и царедворцы, что я у вас теперь принцесса! И тот, кто первый оторвётся от забродившего варенья, тот станет мне сегодня мужем! А ну, погнали, обормоты!

— Вя-аааа! — разревелись гусеницы.

— Нет, нет! На то она и сказка, чтоб появился белый рыцарь. Старуха только всё сказала, залезла, сыпя пыль, на кресло, как вдруг откуда ни возьмись влетает в залу королевич!

— Простите, други, задержался! Сердечно кланяюсь принцессе! Прекраснейшая королевна!.. — и обомлел: — Что там за рыло?

Старуха глянула в пенсне: посередине зала лихой гарцует комаришка. Усы колечком, нос иголкой. А ножки стройные такие!

— А принцессы дома нет. — сказала ведьма. — Я за неё сегодня подежурю.

— Врёт она, — шепнул из бублика придворный. — Принцессу утащил паук. А мы тут все скорбим глубоко.

Паук меж тем принцессу пьяную приклеил туда, куда и собирался: прямо в центр паутины. И детушек своих голодных к обеду сладкому скликал. Представьте все, что за коварство: мерзавец был уже женатый!

Принцесса чувствует сквозь хмель, что в двух платьях и одном указе ей как-то очень неудобно. И говорит, слегка икая:

— Мужчина, дайте мне очки.

— О, моя милая принцесса, — любовно проурчал негодник. — все ваши трудности — пустяк. Я уверяю вас, что скоро, минут примерно через десять, вам будет абсолютно не до платья. И ещё меньше до очков.

— О, баловник. — она сказала. — Как долго будешь меня мучить своими сладкими словами? Давай скорее, безобразник, с тобой вдвоём уединимся.

— Да я бы рад. — сказал мерзавец. — Но ведь детишки есть хотят.

— Корми скорее свою свору! — сердито молвила принцесса.

— Сейчас, голубушка, кормлю!

Лишь только это он промолвил, взял вилку, ножик и салфетку и всем ста сорока детишкам хотел привить культуру пищи, как в дом влетел прекрасный принц.

— Прочь, вражина! Убрал от королевны свои лапы! Принцесса, вас чуть не совратил паук!

— Что вы такое говорите? — принцесса очень удивилась. — Кто тут паук? Я ничего вокруг не вижу!

— Это не я. — нахально отвечал вражина. — Это он паук.

Он было думал, что сейчас начнёт плести за словом слово, опутает брехнёй мальчишку, закрутит, словно паутиной. И на обед его спокойно своим детишкам поднесёт. Не тут-то было, рыцарь смелый со шпагой ловко налетел. И негодяя прямо брюхом на ту иголочку надел!

— И правильно козлу досталось! — сказала Катька.

— Абсолютно! Потом была большая свадьба. Очки так, правда, не нашлись. А ведьму из принцесс прогнали.

— И как у них, с тем комаром любовь была? — спросила меховая дама.

— Была, была, голубчики. Была. — согласился рассказчик.

— И что же, родились детишки? — счастливо спросила моль.

— Нет, — виновато ответил Казяв Хитинович. — не родились. Какие ж, в почку, тут детишки — у мухи с комаром! Вот в этом вся мораль: уж коль не видишь без очков, так и не суйся к кавалеру!

ГЛАВА 31. Его величество Мургатый

"Пока я не вернусь с Селембрис, в том мире ничего не произойдёт"

Кто сказал эти слова? Наташа поворочалась на листе. Крылышки едва слышно зашуршали. Сон неторопливо утекал. Девушка поднялась и обвела вокруг себя сонными глазами.

Катька спала на листике, свернувшись в клубочек. Длинные стрекозиные крылья слабо трепетали: ей снился сон. Одна ножка эльфа была в сандальке, а на второй — грязненький носочек.

Все спали. Зелёные гусеницы подёргивались во сне. Лохматая мадам, жужелица, Махаон. Маленькая тля с закрытыми глазами грызёт листочек. А вот и Казяв Хитинович Жучинский. Похрапывает.

Рассвет занимался, розовел восток. Подуло лёгким ветерком. Листва едва флуоресцировала. Нежный пар потоками восходил с просыпающегося луга. Заструилась птичья трель, травы задышали.

В кристальном воздухе утра самозабвенно кружил под песню колокольчиков одинокий эльф. Гостья из другого мира.

— Друзья мои. — растроганно сказал Жучинский. — Я уверяю, это ненадолго. Как можно отказать гостям?! День-два, туда-обратно, и я снова с вами. Такое дело все-таки: девочкам нужны волшебники. Я только провожу и к вам опять. Мы ещё посидим на ветке вечерком. У меня в запасе ещё ой как много сказок!

— Казяв Хитинович, — жалобно сказала маленькая тля. — мы будем ждать вас.

— Да, голубчик, вы уж постарайтесь. — солидно проронила меховая дама, но было видно, что ей тоже жалко расставаться с бронзовиком.

Вся дружная компания столь разных насекомых прощалась с собравшимися в поход эльфами и их добровольным провожатым — Жучинским. Благородный старый сказочник не мог оставить в беде гостей.

Чудесный подарок Селембрис — эльфийские крылья! Вся троица легко летела над лугом. Их путь лежал на юг. Там, по словам жука, жили волшебники. Однако, особенно расслабляться не стоило: в чудесном подлунном мире тоже есть и свои хищники, и свои враги.

Погода к вечеру внезапно поплохела. Весь день светило солнышко, всё было замечательно. А тут вдруг откуда-то потянуло прохладным ветерком, какой-то дождливой свежестью.

— Пора трубить привал. — сощурясь на запад, проговорил Жучинский.

Но с привалом были сложности. До леса ещё полчаса лёту, а с неба уже летели тяжёлые мешки с водой — дождевые капли. Три путешественника завертелись на месте. Куда скрыться? Казяв Хитинович пророчил хороший ливень и слабые ромашки едва ли могли обеспечить путешественникам безопасный ночлег.

— А что вон там? — востроглазая Катька углядела неподалеку в траве что-то жёлтое. Все цветки прятались от дождика и большие лимонного цвета пятна не могли принадлежать маленькому цветочку.

— Полевые тюльпаны! — обрадовался Казяв Хитинович, определив по запаху. Все трое стремительно полетели к невысоким, но довольно крупным цветам.

Каждый такой цветок мог вместить троих Жучинских, но для эльфов полевые тюльпаны оказались впритык.

— Спокойной ночи! — пожелали они друг другу.

Цветок раскачивался на ветру, по жёлтому шатру стучал всю ночь настырный дождик. Внутри же было удивительно тепло: лепестки сомкнулись, не давая проникнуть сырости. Как ни странно, но спалось в тюльпане удивительно прекрасно.

В утренний сон проникла птичья трель, а вместе с ней и чей-то разговор.

— Папаша, тащите его книзу. — проскрипел чей-то неприятный голос.

Папанин голос был ещё противнее:

— Не получается, он больно толстый. Подгрызи немного сверху.

Наташа улыбнулась сквозь сон и перевернулась на другой бок. Кто-то уже занят утренними делами.

— Кантуй помалу. — сказал противный.

— Сам знаю: взрослый.

Цветок раскрылся и в спаленку проникло солнце. Погода — лучше не бывает. Лепестки распахнулись широко, словно спешили захватить побольше солнца.

— Я как Дюймовочка в цветке! — засмеялась Наташа. Наверно, Катьке тоже эта мысль понравится.

— Казяв Хитинович! — весело крикнула она. — Катя, просыпайтесь!

Жучинский выбрался из своего цветка и заблестел на солнышке, как золотой.

— Недурно выспались, не правда ли? А где же юная принцесса?

Они начали оглядываться. В каком цветке вчера оставили спать Катьку? Наташа точно помнила, что это было рядом. Вдвоём с Жучинским они обследовали цветы. Это было совсем несложно, потому что тюльпаны уже раскрылись.

— А это что? — с испугом спросил Казяв Хитинович, указывая на стебель без цветка. На обрыве застыла капля светлого сока.

Оба были в растерянности. Ясно, что недавний разговор принадлежал как раз тем, кто срезал цветок. Причём, вместе с девочкой. Наверно, она спала и ничего не услышала.

— Ну хорошо, — рассуждала Платонова, — цветок должен раскрыться и Катька улетит. Наверняка они должны заметить, что прихватили чужого ребёнка.

— Помилуйте, принцесса. — растерянно отвечал Жучинский, — кому тут нужно срезать такой большой цветок?! И что с ним делать?

— Может, эльфы платьица себе пошили?

Жучинский не ответил. Он всполз по толстому, как дерево, стеблю наверх.

— Что это?! — испугался он. К его лапкам прилипли белесые нити. — Наташа, это были пауки!

Положение просто кошмарное. Наверно, хищники выследили трёх путешественников заранее. И это были здоровенные пауки, если сумели оторвать и унести цветок да ещё с ребёнком. Бедная девочка! Висит где-нибудь на паутине, вся обмотанная мерзкой пряжей, и плачет от ужаса.

— Жучинский, ищите следы! — в отчаянии крикнула Наташа. Надо же, спастись от ведьмы, чтобы тут же попасться паукам!

Времени было в обрез.

Они бегали вдвоём между леса стеблей и не могли обнаружить ни мельчайшего следа. Кружили над лугом, выискивая хоть малейшую примету.

— Где могут жить пауки? Как далеко они способны утащить цветок?

На все эти вопросы Казяв Хитинович только разводил лапками. Пауков тут предостаточно и все они очень разные.

— Жучинский, кажется, ваша сказка была пророческой. — горько заметила Наташа.

— О, если б так! — взрыдал жук-сказочник. — Тогда бы должен появиться принц и спасти принцессу!

Сквозь сон прорывались какие-то звуки, но умаявшаяся за день Катерина не спешила просыпаться. Большой дневной перелёт вымотал ребёнка. Цветок раскачивался, трясся. А Катерине снились сны. В своих снах она летала высоко над землёй. Внизу протекали яркие луга, речка. Потом откуда-то явился принц. И вот она в белом платье и в фате. Они подлетают к сказочному дому и принц ей говорит…

Спаленка резко покачнулась и упала набок.

— Папаша, да что ж вы бухаете?! — раздался из-за жёлтой стенки спальни голос, совсем неподходящий принцу.

— Ничего не бухаю! — ответил ещё более подозрительный голос. — Держать надо было крепче!

— Эй, кто тут трогает мой домик?! — крикнула Катерина.

— А барышня проснулась. — заметил первый голос.

— Пойди, сынок, найди корону. — сказал второй. — А я пока сниму верёвки.

— Эй, кто там?! — уже требовательнее закричала Катька.

— А ты там не ори. — ответил кто-то. — А то рот заклею.

Катька принялась толкать руками упругие лепестки тюльпана. Вся спальня затряслась. Тогда девочка навалилась на стенку и цветок неожиданно покатился. Сама она упала. Лепестки не раскрывались — что-то снаружи их держало.

— Последний раз говорю! — грозно предупредила Катька. — Выпускай меня, а то в глаз получишь!

Там не ответили и с тяжёлым пыхтением медленно ставили цветок на донце. Потом лепестки раскрылись и Катька оказалась сидящей, как Дюймовочка, посреди цветка.

— Ну вот. — с довольным видом проговорил огромный паучище. — Настоящая принцесса.

В полутьме подземного жилища, под земляными сводами разыгрывалась драма. Паук Мургатый и его папаша, старый Пердюк Мамонич, гонялись за невестой.

— Ах, ты, маньяк с ногами! — ревела Катька. — Сожрать меня решил?! Я маме всё скажу, она тебя раздавит! Я Лёньку позову, он тебя иглой заколет!

При этом она ловко работала крылышками и чрезвычайно быстро удирала по переходам земляного замка от женишка и его престарелого папаши.

— К чему всё это?! — тщетно взывал паук Мургатый. — Я принцесс не ем. А эльфов и подавно. Я в самом деле на тебе женюсь!

— Ещё чего, козёл противный! — вопила Катька. — Ты меня верёвкой обмотаешь и повесишь в паутине!

— Да ты хоть послушай, я ничего ещё не объяснил!

— Ага! Сейчас! Маньяка слушать! Я пока не дура! У тебя сто сорок деток! И все сожрать меня хотят!

— Сынок! Лови её сетями!

— Да отвалите, папа! Она уже почти всё поняла! Мы почти договорились, а вы припёрлись тут с сетями!

Мизансцена номер два. Посреди слегка увядшего цветка сидела Катерина со склеенными крыльями.

— Ты за это мне ответишь. — заметила она Мургатому. — Ты думаешь, что я не знаю, что ты тут придумал? Тебя всё равно поймают. И ты за всё ответишь. Лично я дала бы тебе вышку.

— Сынок, давай заклеим ей рот. — вылез с предложением Пердюк Мамонич.

— Папаша, ваши примитивные манеры меня уже достали. Не умеете вращаться в высшем свете, так и не суйтесь в светский разговор.

— Тебе тоже светит зона. — пообещала Пердюку принцесса. — Вы в сговоре. За это дают много.

— Послушайте, принцесса… — начал снова паук Мургатый.

— Я без адвоката говорить не буду. — твёрдо заявила Катька.

— Давай заклеим…

— Сгиньте, папа!

— Вы ничего не получите за меня. У нас нет денег.

— Нет, я сейчас сойду с ума! Вы можете замолчать хоть на минуту?!

— Я говорил…

— Нет. Не могу.

— Здесь кто-нибудь ещё не потерял рассудок?!!!

— Послушайте, принцесса. Всё, что мне нужно: чтобы вы спокойненько сидели…

— Сидеть будешь ты, подонок, а не я.

— Сынок, ты бы обмотал ей ноги.

— Тебе такой навесят срок — мотать до крышки.

— … здесь очень скоро будут гости…

— За групповуху есть статья.

— Прошу заметить, — горько проронил Мургатый, — я не сторонник крайностей. Вы сами вынуждаете меня.

Катька сидела со связанными руками-ногами и заклеенным лепестком ртом.

— Я не питаю никаких иллюзий относительно своих внешних данных. Но и вы меня поймите. Я в нашем паучином царстве почти король, но у меня нет королевы.

Принцесса фыркнула, сумев вложить в простейший звук большую гамму выражений.

— Мне очень жаль вас принуждать. Я зря надеялся, что вы оцените моё духовное богатство. Но я вас не виню: вы слишком уж прекрасны, чтобы при том ещё быть умной. Всё решено. Здесь через час прибудут гости, все очень знатные особы. Нас с вами сочетают браком. Скажите «да» — я буду счастлив.

Мургатый отодрал липучку, принцесса плюнула в него.

— Благодарю. Считаю за согласие.

— Мои друзья! — душевно обратился паук Мургатый к сонмищу чудовищ, сидящих кругом на поваленном дереве, поросшем лишайником и мхом. Банкет обещал быть пышным и всё паучиное высшее общество собралось послушать речи будущего короля. На почётном месте, в осыпавшемся и завядшем тюльпане, сидела невеста короля, принцесса-эльф. С завязанными руками и ногами, с заклеенным ртом. С незабудковой короной на голове и сердитыми глазами.

— Вы знаете, мои достойные друзья, как мало популярны пауки в нашем мире насекомых. Про нас сочиняют жестокие сказки, анекдоты и просто страшные истории. Что бы где бы ни случилось — во всём виноваты пауки. Я думаю, что надо кардинально решать задачу.

Общество одобрительно зашумело.

— Благодарю вас. Надо заметить, что мы и сами немало подаём поводов к тому, чтобы о нас плохо отзывались. Наша внешность, наши голоса, наш образ жизни — всё нелицеприятно. Никто не знает, каковы мы изнутри. Я имею в виду духовность. Мир не приемлет противоречия между внешним безобразием и внутреннею красотой. Все насекомые считают, что в насекомом всё должно быть прекрасно: и душа, и тело. А мы — изгои. Мой внутренний мир переполняет страдание. Я протестую против несправедливости судьбы! Я объявляю предрассудкам бой! И вот мой выпад против рока: я женюсь на эльфе! Я буду первым королём, сочетавшимся с прекрасным! Вы все свидетели началу новой эры!

— А принцесса согласится? — спросили свидетели.

Мургатый торопливо подбежал к принцессе и отковырял замазку от щеки.

— Скажите «да», принцесса. — шепнул он.

— Козёл. — сказала Катерина.

— Она сказала "да"! — с торжеством воскликнул паук-король, торопливо заклеивая рот невесте.

— Несите мух! — распорядился празднично приодетый Пердюк Мамонич. — Все гуляют!

— Это я во всём виновата. — спотыкаясь от усталости, проговорила Наташа. — Я не уследила.

Она вместе с Жучинским тащилась по земле. Может быть, найдётся след. Но комышки почвы слишком велики. Каждая песчинка величиной с булыжник. Какие уж следы!

— Знаете, — тоже спотыкаясь, проговорил Жучинский. — Я как-то раз бывал в этом месте. Здесь неподалеку живут две сплетницы-сестры. Хорошо бы их найти.

Скорбный путь привёл двух путешественников под дерево. На осине висело старое трухлявое гнездо. Большой шар из серой бумаги с круглым входом.

— Так ваши сплетницы — лесные осы? — догадалась Платонова.

— О да. Но этого мало: у них дурной характер. Они даже со своими не уживаются. Поэтому устроились отдельно.

Наташу это нисколько не удивило.

— Грыжа, Абордажь! Вы дома? — позвал Казяв Хитинович. Никто не отвечал.

— Вот плохо-то. — вздохнул Жучинский. — Давайте хоть поедим чего-нибудь.

Горе-горем, а есть хотелось. Уставший эльф и жук-бронзовик отправились на поиски ягод, цветов, грибов — чего угодно. Неподалеку, буквально в паре минут лёту, нашёлся лесной малинник. Ягоды усыпали кусты. Два путешественника расположились рядом и стали подкрепляться.

— Что за шум? — насторожился Жучинский.

И приподнялся на ножках, вслушиваясь в звуки леса. Они были в малиннике не одни.

— Это моя ягодка! А ты на ней посидела!

— А ты на моей зачем сидела?! Я её специально покусала, чтобы было видно!

— Это я её покусала! Чтобы было видно!

— Ты всё время всё у меня перенимаешь!

— Ничего я не перенимаю! Это мои ягодки, а твои вон! Я специально черту провела!

— Нет там никакой черты! Врёшь ты всё! Черта была вот здесь! Ты её специально стёрла!

Две осы кружили, сталкивались, разлетались над сплошным морем ягод. Падали на землю, дрались там и снова лезли метить ягоды.

— Которая из них Грыжа, а какая Абордажь? — спросила тихо Наташа у жука.

Они сидели на листе черёмухового дерева, возвышавшегося посреди малинника.

— Понятия не имею. — ответил тот. — Но они всегда ругаются.

— И как с ними разговаривать?

Осы между тем устали драться и сели отдохнуть.

— Не садись на мой листок, дура! — пихнула одна другую.

— Нет, это ты, дура, на мой листок села!

— Вот это моя половина, а та твоя!

— Ты себе больше отчертила! — и бросилась перечерчивать.

— Этот луг мой вот отсюда и до той берёзы. — сказала Грыжа, сидя на земле.

— Фиг тебе. Всё время себе больше забираешь. — отвечала Абордажь. — Вот от моей ноги и до той берёзы.

— Дура.

— Дура.

— Можно подходить. — шепнул Жучинский. — Здравствуйте, девушки.

Обе осы повернули к нему мутные глаза.

— Кто это? — спросила Грыжа.

— Это жук, дура. — сказала Абордажь.

— Сама вижу, дура.

— Мы с вами знакомы, меня зовут Жучинский. — он раскланялся.

— А меня зовут Наташа.

— Кто это? — с подозрением спросила Абордажь.

— Это эльф, дура.

— Сама знаю, дура. Чего им надо?

— Мы ищем ещё одного пропавшего эльфа, немного ростом поменьше. — признался Казяв Хитинович.

— Они ищут эльфа, дура.

— Сама дура. Такого же, поменьше только.

— У нас есть подозрение, что девочку поймали пауки. — продолжал Жучинский.

— Два паука. — уточнила Наташа. — Один другого называл папашей.

— Чего это? — спросила Грыжа, оглядывая обоих подбитым глазом.

— Наверно, это про ту девчонку. — брюзгливо пробурчала Абордажь. — На ней Мургатый женится сегодня.

— Так, дура, и сказала бы. Меня на свадьбу пригласили.

— Какой дурак тебя на свадьбу пригласил? — немедленно завелась оса. — Это меня на свадьбу пригласили!

— Девушки, девушки! — безуспешно пытался встрять в перепалку Жучинский. — Где Мургатый? Нас тоже на свадьбу пригласили!

Но «девушки» не слушали. Они снова взмыли над землёй и, перепихиваясь прямо на лету, направились к своему дому.

В домике ругань вспыхнула с новой силой.

— Ты скопировала моё платье?!!!

— Врёшь ты! Я его сама придумала!!

— Ты всё у меня сдуваешь!

— Нет! Это ты всё у меня сдуваешь!!!

— Сейчас. Проорутся немного. — пообещал Жучинский.

Сёстры не обращали на слежку никакого внимания. Они начали новую перепалку. Да ещё с таким азартом! Разлетались в разные стороны и шли на таран. А внизу бегали, как заводные, пауки.

Раздолбанный цветок — истоптанный и грязный. Жених валялся в стороне и сотрясался от рыданий. Пердюк Мамонич призывал всех сохранять спокойствие.

— Куда ребёнка подевали?! — грозно опустилась Наташа посреди раздавленных мух и покиданных комаров.

Пауки начали робко прятаться друг за друга. А паучихи, наоборот, нахально вылезли вперёд.

— Глядите-ка на неё! Явилась! Где ты раньше-то была?!

— А ну, говорите! — храбро выскочил вперёд Казяв Хитинович. — Где принцесса?!

— Смотрите! — закричали пауки. — Это он! Сказочник Жучинский! Это всё из-за тебя, злодей! Это ты выставил нас монстрами на всю Эльфиру! Бейте гада!

Наташа и сказочник-злодей кружили над поверженным деревом, ещё выше терзали друг дружку осы. А внизу бегали и сталкивались пауки.

— Иди сюда, мерзавец! — взывали паучихи. — Хоть ты и несъедобный, мы тебя просто так прикончим!

— Я обещаю! — кричал Казяв Хитинович. — Больше никаких сказок про пауков! Только отдайте нам принцессу!

Пердюк Мамонич взобрался на сучок и грозил оттуда костлявым кулачишком:

— Жучинский, ты покойник!

— Заткнись, дура! — орала Грыжа.

— Сама заткнись! — визжала Абордажь.

Всеобщее столпотворение.

— Стойте! — вдруг вскочил на дерево Мургатый. — Прекратите! Это просто гадко! Как вы можете?! В такой момент!!

Он снова зарыдал.

— О моя принцесса! Она в плену у Кретинакера! Я пойду! Я буду биться! Я победю! Она увидит и поверит!

Паук забегал по бревну туда-сюда, истерично дёргая себя за волоски.

— Она увидит. Она узнает. Она поймёт. Она поверит. Она полюбит.

— О великая Эльфира… — потрясённо молвил Жучинский. — Кретинакер…

— Кто такой Кретинакер? — чувствуя настоящую беду, спросила Наташа.

— Это муравьиный лев. — ответила сверху Грыжа, тараня в бок Абордажь. — Вот тебе, дура! Не будешь у меня платья сдувать!

— Да! Он крюгер! — крикнула та, хватая Грыжу жвалами за полосатый зад. — Вот тебе, зараза, за ягодку!

— Ну, подлая! — взвизгнула зараза. — Не крюгер, а фюрер, дура!

— Умоляю, ваше королевское величество! — взмолилась Наташа, падая перед Мургатым на колени. — Скажите, куда этот фюрер утащил ребёнка?!

— Да, да! — дудел сверху ненавистный паукам Жучинский. — Куда, скажите?!

Он опасался садиться наземь.

Мургатый перестал драть на себе волоски и обратил к Наташе сплошь зарёванную морду. Был он отвратителен и безобразен. И голос у него был такой, про который говорят, что с таким только сидеть в сортире и кричать "занято!" И лапы его гадкие сплошь волосаты. Но глаза у него были печальные. Все десять.

— Мы только хотели принести друг другу клятвы верности. — заговорил он. — Как откуда ни возьмись налетели муравьиные львы. Это ужасные создания. Принцессу вырвали из моих рук и унесли. Я бросился за ней, но упал и ударился головой.

— Да врёшь ты всё! — рявкнула сверху Грыжа. — Ты спрятался, козёл! Абордажь, стой там, я сейчас тебе как врежу!

— Ну вот, опять! — разревелся Мургатый.

— Точно! — подтвердила Абордажь. — Бросили принцессу и удрали!

И осы сцепились в воздухе.

Мургатый повесил голову.

— Я вас не упрекаю. — сказала Наташа с интонацией, обратной заявлению. — Вас слишком много обижали. Скажите нам, куда муравьи утащили девочку, и мы отправимся её спасать.

— Они промчались, словно ураган. Они неслись подобно бешеной стихии. Для муравьиных львов препятствий нет. Они берут добычу и уходят, как победители.

— Э, Мургатый, да ты поэт. — заметил недоступный паукам Жучинский.

— Куда?! — потеряв терпение, крикнула Наташа.

— В свой город. — дружно сказали свалившиеся на дерево подружки.

Маленькая компания летела над редкими лесными травами, растущими сквозь пожухлую хвою. Первыми с руганью и обзывалками летели осы. Следом — эльф в джинсиках и топике. Рядом — жук-бронзовик, бесстыжий сказочник, обидчик пауков. Внизу торопливо мчался его величество Мургатый и не успевал.

— Смотрите, вон их город! — крикнула Грыжа.

— Чего ты влезла, дура?! Я сама хотела им сказать! — заорала Абордажь и они принялись выяснять, кто кто первый должен был сказать.

Город представлял собой высоких холм. Наверно, для человека нормального роста это была бы маленькая горка. Но для эльфа и жука город был огромен. И сплошь издырявлен входами.

Мургатый безнадёжно отстал, если вообще не повернул назад. К тому же, он тут абсолютно бесполезен.

Осы самозабвенно занимались перебранкой, а Наташа с Жучинским предприняли попытку разведки с воздуха. Они принялись кружить невысоко над верхушкой муравейника. И тут же подверглись обстрелу зенитных батарей.

На верхушку города выскочили полсотни крупных чёрных муравьёв и в воздух полетели едкие струи муравьиной кислоты. Разведчики едва успели убраться.

Всей операцией командовал один крупный муравей в фуражке с большой кокардой.

— Батарея, к бою! — крикнул муравьиный лев. — По вражеским лазутчикам! Прямой наводкой! Безжалостно! А-гонь!

Струи взлетели с удивительной точностью и попали в то место, где только что были лазутчики.

— Промашка! — носился внизу и раздавал затрещины щеголеватый офицер. — Пойдёте все на силос!

— Что делать?! — закричала Наташа. — У меня нет боевого опыта! Как отбить ребёнка?!

— Голубушка! — взвыл Жучинский, уворачиваясь от очередной струи и торопливо уходя на высоту. — Хотите я придумаю про негодяев сказку?! Они побегут за мной, а вы полезете искать ребёнка!

— Надо звать наездников! — завопила Абордажь, валясь с высоты прямо на боевого офицера.

— Держись, зараза! Я иду на помощь! — и Грыжа тоже пошла на аварийную посадку.

— Взять шпионов! — разразился визгом сбитый с ног офицер. Но получил хорошего пинка и покатился со склона. Зенитная батарея потеряла управление.

— Фак тебе в тарелку! — победно взвыли осы, взлетая с тяжёлым жужжанием из самого пекла.

— Как я их поборола! — похвасталась Грыжа.

— Нет, это я их поборола. — без особого азарта отозвалась Абордажь. — Нас слишком мало. Надо звать наездников.

Как выяснилось, наездники — это особый вид похожих на муравьёв насекомых, но с крыльями и гораздо крупнее противных львов. Они были невообразимо элегантны: с красной полосой на голове, с широкой грудью и длинными ногами. И характер был под стать внешнему облику. Одним словом, удальцы!

Двух ос-скандалисток здесь знали хорошо. Их буйный характер не вызывал у воинственных наездником ни малейшего удивления. Сказочник Жучинский тоже был им известен. Но что делает тут цветочный эльф?

История с проникновением из другого мира никого не удивила. Мало ли какие есть миры. Однако, похищение эльфа Кретинакером — это из ряда вон выходящее событие. Надо срочно отбить ребёнка у муравьиных львов! И Бойк Левински, обер-офицер гвардии Гусарского полка, рассказал прибывшим о повадках муравьиных львов.

Фюрер Кретинакер построил идеальное военное государство. Он держит в страхе всех нелетающих насекомых. Да и летающих тоже, поскольку надо же где-то прятать деток. У него два рода войск. Первый — войска химической атаки. Командует ими лейб-мерзавка Казила. Вторые — армия СС — Самые Страшные. Их возглавляет оберштурмбанфюрер Гадзила.

ГЛАВА 32. В казематах Кретинакера

— Я хочу к маме.

— Молчать, военнопленный. — отозвалась Казила.

— Я в тюрьме? — недовольно спросила Катька.

— Да, ты под арестом. — высокомерно заявила лейб-мерзавка.

— Тогда мне полагается один звонок.

— Какой ещё звонок?

— Если я тебе скажу, то мне придётся тебя убить. — нагло отвечала принцесса.

Кретинакер вошёл в подземный бункер, по-военному печатая шаг. Швырнул перчатки в угол и мрачно водрузился в кресло.

— Каково число убитых врагов? — задал он вопрос.

— Ноль, мой фюрер. — отвечала лейб-мерзавка. — Подонки разбежались.

— Почему так мало пленных? — спросил он, искоса взглянув на клетку, где томилась Катька.

— Разведка доложила, что к нам движется неприятель. Сказочник Жучинский опять организовал провокацию. Он натравил на нас наездников.

— Подонки. — помолчав, сказал Кретинакер. — Так и норовят опорочить героя.

— Какого героя? — простодушно спросила Катька из-за решётки.

— Лейб-мерзавка, почему пленные разговаривают?

— Прикажете подавить бунт? — с готовностью вытянулась Казила. И обратилась к принцессе: — Молчать, военнопленный!

— Почему меня не кормят? В тюрьме должны кормить.

— Лейб-мерзавка, позаботьтесь.

Та щёлкнула каблуками и выскочила.

— Ты дурак. — сказала Катька. — Тебя в тюрьму посадят.

— Я непорочен. — мрачно отвечал фюрер Кретинакер.

Еда оказалась какой-то гнусной массой из пережёванных листьев.

— Вы нарушаете мои права! — кричала Катька, грохоча миской по прутьям клетки. — Я буду жаловаться!

— Мой фюрер, позвольте, я вкачу паршивке дозу кислоты! — разозлилась лейб-мерзавка.

— Не разрешаю! Это заложник!

— Мой фюрер! — вскочила в бункер вторая муравьиная особа. — Мы взяли пленного!

В центральный штаб армии втащили большого паука.

— Принцесса! — воскликнул он. — Я не бросил вас в беде! Кретинакер, вы мерзавец! Я требую обмена заложников! Я предлагаю себя в жертву! Принцесса, оцените мою самоотверженность!

Его бросили в клетку.

— Привет, козёл! — приветствовала его Катька. — Будем вместе срок мотать.

— Я счастлив, о принцесса!

— Нет, это просто невозможно! — простонал фюрер.

Заключённые безобразничали в клетке. Они распевали издевательские песни, требовали полдник, колотили мисками по прутьям.

— Мой фюрер! — остервенело подскочила лейб-мерзавка, — Позвольте прибегнуть к репрессиям!

— Не могу позволить! Чем я буду торговаться с эльфами?! Это же заложники! Эльфийская принцесса и её безобразный хахаль!

— Сижу на нарах, как король на именинах, и пачку «Космоса» мечтаю получить! — распевали пленники хулиганские стишки.

— Мой фюрер! — втащилась в бункер оберштурмбанфюрер Гадзила. — Нас атаковали превосходящие силы противника!

— Кто напал?!

— Наездники!

— Мы отвлечём их внимание! — крикнула Абордажь.

— Не мы отвлечём, — немедленно взвилась Грыжа. — а я отвлеку!

И обе осы, с азартом пересобачиваясь между собой, взмыли над верхушкой горочки. Они устроили такой скандал, так свирепо грызлись, что зенитчики и не пытались их сбивать, только смотрели с распущенными от восторга жвалами. Постепенно снизу стали тоже собираться зеваки.

Осы выделывали такие выкрутасы, так виртуозно лаялись, что зрители увлеклись зрелищем и стали комментировать ход схватки.

— Боевая машина по кличке Грыжа заходит на второй виток! Внимание, сейчас произойдёт решающая встреча! Абордажь тоже приготовилась к атаке! Трибуны безумствуют! Пошла, пошла, побольше оборотов! Есть!!! Грыже чуть не откусили лапу! Ка-кой пассаж!

— Давай, Грыжа, давай! Врежь по жвалам!

— А-бор-дажь! А-бор-дажь! — скандировала противоположная сторона.

— Мой фюрер! — ворвалась Гадзила в ставку командования. — Войска деморализованы!

— Так, покажите мне на карте, где проходит рубеж передовой!

— У нас на крыше!

— Когда они успели?!!!

— Спар-так чем-пи-он! Спар-так чем-пи-он! — орали и топали ногами заключённые.

— Берём штурмом нижние ворота! Охрана ослаблена! — крикнул своей армии храбрый наездник Бойк Левински, обер-офицер гвардии Гусарского полка.

Отборная сотня наездников с жужжанием взлетела из укрытий и, с ходу перегруппировавшись, дружно напала на два десятка нижних ворот. Оборона была ослаблена представлением на крыше. Там так громко орали и свистели, что защитники крепости не слышали шума снизу.

Сторожевые муравьи принялись поспешно баррикадировать входы. Они затыкали их мусором, дохлыми гусеницами, перегораживали палочками. Из оставшихся щелей угрожающе шевелились мощные жвала. Наездники налетели на ожесточённое сопротивление и оказались отброшены. Первая атака была отбита. Фактор внезапности утерян.

— Мой фюрер! — вскочила Гадзила. — Противник готовит танковую атаку!

— Врагам не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не жела-аает!

— Заткнитесь, заключённые!! Я ничего не слышу! Что там у них?!!

— Гусеничные вездеходы! Полная штурм-батарея!

Кретинакер только открыл рот и хотел отдать распоряжение, как из-за решётки вылетела сандалька и попала ему прямо по голове. Фуражка слетела и закатилась в угол.

— Мой фюрер!! — остервенело завопила лейб-мерзавка штаба армии, Казила. — Я больше не могу!! Я сейчас прикончу их обоих!!

И ринулась к решётке.

Мургатый быстро пульнул в неё струёй паутины. Казила моментально запуталась и покатилась под свист и улюлюканье заключённых прямо к толстым прутьям камеры, где оказалась моментально примотана к решётке.

— Это наш заложник! — крикнула Катька.

Наверху уже кое-что сообразили и осы зря продолжали драться. Зенитки смолкли, оставив вершину без присмотра. И теперь вся гора ощетинилась торчащими, как дула автоматов, брюшками со смертоносной муравьиной кислотой внутри.

— Эй! — крикнул Бойк Левински. — Чего вы так боитесь? Мы вам ничего не сделаем!

— Пошёл на фиг, козёл! — ответили оттуда. — Мы тебе не верим!

— О! — встрепенулся Жучинский. — Что-то знакомое!

— Был бы у нас огонь. — с досадой проговорила Наташа. — Мы бы их живо оттуда выкурили.

— Ну у вас и методы войны! — с уважением отозвался обер-офицер. — Расскажете как-нибудь потом?

— Нет. Не надо. — опомнилась Платонова.

Но Бойк Левински уже не слушал.

— Кабзец-атака! — торжественно провозгласил он. И скомандовал: — Товсь!

Из густой травы медленно стали выползать гигантские рогатые гусеницы, сплошь покрытые шерстью и с торчащими во все стороны острыми иглами.

— Имперские войска! — с восхищением проговорил Жучинский.

— Верно. — подтвердил Левински. — Штурм-батарея «Камикадзе».

Гусеницы медленно двинули на холм.

— Мой фюрер, всё хреново!

— Не ори, Гадзила, без тебя башка болит. Докладывай по форме.

— Противник выдвинул самоходные орудия. Броня меховая, химсредства бесполезны.

— А у жирафа шея длинная, а у жирафа шея длинная! А у жирафа шея длинная, он не умеет выпивать!

В штабе армии больше не реагировали ни на ехидные замечания из-за решётки, ни на издевательские песенки, ни на приглушённое бормотание лейб-заложницы Казилы. В ставке царило уныние. Никто не ожидал, что наездники встрянут в дело. Самый хитроумный план Кретинакера позорно прогорал. Он думал, что сможет выдвинуть цветочным эльфам ряд условий. Фюрер мечтал иметь крылья. И ещё он мечтал покорить себе всю страну Эльфиру, став верховным фюрером всего мира насекомых.

Гусеницы разрушали входы. Они ворочались в куче хлама, который выбрасывали им навстречу суетливые муравьиные львы. Те иногда даже набрасывались на вездеход, но длинные иглы и жёсткие волоски меха отбрасывали их. Муравьи падали под лапы самоходок и уползали прочь. Неутомимые лапки камикадзе отбрасывали назад мелкий мусор, откатывали палочки. Гусеницы знали, что там, внутри горы, спрятано невероятно вкусное лакомство — муравьиный хлеб, густая засилосованная листьевая масса.

Наездники кружили на безопасном расстоянии над боевыми укреплениями. Снизу им кричали всякие обидные слова. Жёсткие, как деревяшка, муравьиные львы не боялись укусов летающих врагов. А их химическое оружие весьма опасно. Наездники искали слабое звено. Но защита горы построена была с умом, поэтому наездникам больше ничего не оставалось, как выводить противника из себя.

— Что, лопухнулись, муравьиные собачки?!

— Чего это лопухнулись?! — отвечали те.

— Получили войну на своей территории?!

— А ты ещё попробуй, нас достать!

— А вот попробую!

— А вот попробуй!

Атака замерла. Вездеходы углубились в коридоры и теперь неутомимо пробивались к запасам жрачки. Ничто не могло поколебать их на этом пути. Часть наездников проникла следом и шла в кильватере у рогатых и шипастых камикадзе. Но продвижение это безумно медленное, а требовались быстрые решения. Уже много часов бедная девочка томилась у фюрера в его подземном бункере. Наташе страшно и подумать, что с ней могло произойти. Чего бы она только ни дала, чтобы добраться до ребёнка и спасти его от муравьиных львов.

— Жучинский, я не буду больше ждать. Я пойду и что-нибудь предприму.

— Да что ты?! — испугался тот. — Ты знаешь, что с тобой будет, если они тебя поймают! Это же такие головорезы!

Но Наташа больше не слушала.

— Обер-офицер Левински, у меня есть план проникновения в цитадель.

Бойк Левински с большой готовностью принялся слушать. Ему и самому надоело ждать, когда там гусеницы наедятся.

— Отвлеките их внимание, а я тем временем высажусь на вершине.

— А дальше что? — спросил Левински. — Там входов нет.

— Я его пророю. Руками.

— А. - глубокомысленно сказал Бойк. — Ага. Толково. Но неосуществимо. Там нужен экскаватор.

— Экскаватор?! — встрепенулся Жучинский. — Я неподалёку видел норку землеройки.

— Землеройки?! Так что же ты молчал, лукавый?! — грянул обер-офицер. — Послать отряд десантников за землеройкой!

Землеройку выгнали из дома. Её погнали прямо к укреплениям.

— Она не сумеет добежать до вершины. — сказал Казяв Хитинович. — Её закусают насмерть.

— Давайте так. — предложила Наташа. Все внимательно слушали боевого эльфа из другой страны. Она уже считалась признанным экспертом по методам диверсионной войны.

— Нужен отвлекающий манёвр. Притворитесь, что собираетесь проникнуть где-нибудь в одном месте. А я тем временем и добровольцы предпримем воздушную транспортировку груза.

Платонова взлетела и ухватила землеройку за шёрстку на спине. Десятка два крылатых наездников тоже включились в увлекательный процесс. Таким образом они быстро рассчитали необходимую подъёмную силу. План должен был сработать.

Наездники собирались в кучу и летели с грозным рёвом на охраняемые амбразуры второго яруса. Львы выскакивали и поливали воздух кислотой. Не долетая пары сантиметров до зоны поражения, наездники с воплями ужаса удирали прочь. Муравьи торжествовали.

— Ага, бодяги, испугались?!

— Бойк, они нас обзывают!!

Наездники возвращались и с обидными словами кидали в муравьёв песчинками. В воздухе стоял острый запах муравьиной кислоты. Защитники начали дуреть от химического отравления, поскольку рассеянные капли при полном безветрии оседали на сухой почве лысого холма.

— Иди сюда, Левински, — пьяно гоготали они. — мы тебе нальём чакушку!

И поливали кислотой окрестное пространство.

— Иди ты к птичке в зобик! — так же пьяно отзывался захмелевший Бойк Левински.

Все хохотали.

Пока внизу шло представление, на совершенно незащищённую вершину высадили экскаватор. Все были абсолютно трезвы и серьёзны.

— Копай давай, копай! — принуждала землеройку Наташа, сидя на ней верхом и старательно тыкая её головкой в землю.

Та лишь бесцельно ползала, беспомощно поводя по сторонам подслеповатыми глазами.

— Сюда, сюда копай! — бегал перед глупым животным сказочник Жучинский и топал слабой ножкой в окаменелую от сухости почву.

— А вот я тебе как тресну по сопатке! — с неиссякаемым азартом рявкнула Грыжа и свалилась прямо на башечку землеройке. И тут же свирепо вцепилась ей в ухо. Землеройка слабо пискнула.

Тут же свалилась и вторая оса.

— Кто мне треснет? Кто это мне треснет? — пыхтела она, стараясь добраться до подружки, которая постоянно всё у неё срисовывала. Но под жвалы всё больше попадалась землеройка.

Живой агрегат под ними дрогнул и начал быстро ввинчиваться в землю.

— Землёй швыряться?! — не поверила глазам своим Абордажь. — Ну, дура!

— Сама дура! — отвечала ослеплённая потоком летящих частиц Грыжа.

— Пошло! — тихо возрадовался Жучинский.

Наездники бдили по склонам площадки. Пока всё шло хорошо.

— Мой фюрер, няньки бьют тревогу! — ворвалась в ставку Гадзила.

— Какие няньки? — недовольно оторвался от карты Кретинакер. — Почему мне мешают думать?

Заключённые умаялись и лишь сидели у земляной стены, с довольным видом поглядывая сквозь решётку. Только замотанная в паутину Казила пыталась что-то пробулькать сквозь верёвки. Никто её не слушал.

— Идите и разберитесь, в чём там дело. — величаво махнул ручкой Кретинакер.

Гадзила вышла, посторонившись, чтобы пропустить прислугу с обедом для фюрера. Ставка будет кушать.

Под прикрытием замотанной в кокон Казилы шла тихая возня. Пленники сначала измотали фюрера своими безобразиями, а потом замолкли, будто бы устали. Тот был счастлив и не смотрел в их сторону.

Сухие сосновые веточки огораживали тесное пространство от потолка до пола. В нём, как в птичьей клетке, сидели заключённые. Мургатый раскачал прутик, и в боковой стене камеры появился вполне приличный лаз. Вот об этом и пыталась тщетно сообщить обмотанная паутиной лейб-кокон — верная идеям фюрера Казила. Только никто её не слушал.

Катька выскользнула меж прутьев, пока фюрер приподнимал крышечки судков и рассматривал, что там.

Коридор не охранялся. Все защитники крепости сосредоточились снаружи. И девочка бросилась бежать по тесным переходам. Как ни странно, она видела в полной темноте. Не слишком хорошо, но и не слишком плохо.

Упрямая землеройка норовила свернуть куда-то в сторону. А десантникам требовалось рыть только вниз. Осы остались наверху, заключив временное перемирие. Они славно повеселились сегодня и надумали пойти чего-нибудь поискать на закусь.

Земля под верхним сухим, почти непроницаемым для дождя слоем, оказалась вполне пригодной для рытья. Но землеройка заартачилась и копала всё время куда-то в сторону.

— Ну давай же, давай! — дёргал её Жучинский. Ноль внимания.

— Вот где они! — закричали сверху.

Наташа поняла, что оборона прорвана. Множество муравьёв заглядывали в широкий лаз.

— Сейчас мы вам, гадам, зададим! — очень храбро, но совершенно безосновательно завопил Жучинский. Обороняться было нечем. Планчик погорел. Они заперты в ловушке. Сейчас двух героев польют муравьиной кислотой и вынесут наружу их обугленные тушки.

Землеройка бешено заворочалась. Она тоже почувствовала угрозу. И принялась рыть новый ход, уже наверх. Наташа с Казявом отступали под её прикрытием.

— Сейчас уйдут! — проорал один муравьиный лев. И прицелился.

— Нельзя! — крикнули ему. Но тот пальнул в азарте. Жучинский завопил. Хитиновая броня его надкрылий задымилась. Он судорожно вцепился в землеройку, а та шла наверх, как меховой экскаватор. Казяв Хитинович висел у неё на заду и быстро возносился. Наташа осталась внизу.

— Платонова, я выбыл из игры! — слабо простонал сказочник.

— Держись, Казяв! — крикнула она. — Я сейчас взлечу следом и унесу тебя!

И тут под её ногами дрогнула и провалилась земля. Небольшая дырка, но её хватило, чтобы проскользнуть. Сверху продолжала сыпаться земля и завалила выход.

Наташа огляделась. Она одна в пустынном коридоре.

Катька пробиралась по каким-то узким переходам. Она понятия не имела, как выбраться из этого лабиринта. Мургатый сказал ей ободряющую весть: Наташа знает, что Катьку похитили муравьиные львы. Судя по донесениям Гадзилы, помощь в самом деле скоро подоспеет. Но Катьке не терпелось вырваться из этого гадюшника.

Заслышав шорохи, она кинулась куда-то вбок и взвизгнула от неожиданности. Обе её ноги в носочках попали в какую-то густую массу с острым и неприятным запахом. Она увязла до колен. А в дверь уже кто-то лез.

Это были обыкновенные рабочие муравьи. Почти безмозглые. Без нервов. Без чувства юмора. Почти роботы.

— В хранилище запасов посторонний. — невыразительно сказал один.

— Эй вы! — почему-то почувствовав страх, крикнула им Катька. — Не подходите ко мне!

— Его нужно обездвижить. — сказал другой.

И они двинулись к девочке, забирая её в клещи.

Наташа мчалась по переходам. Звала Катьку. Ей казалось, что стоит только проникнуть внутрь, как она тут же и наткнётся на ребёнка. Но холмик оказался сплошь изрыт переходами. Куча всяких припасов: мелких гусениц, червячков, мотыльков с обгрызенными крыльями. Возможно, где-то тут лежит парализованная девочка-эльф, подготовленная в пищу. Платонова не допускала мысли, что может вернуться без Катьки. При одной мысли об этом начинало скручивать в желудке. Поэтому продолжала бежать и звать.

Далёкий тонкий крик заставил её подпрыгнуть и завертеться.

— Катя! Катя! — звала Платонова и прислушивалась. Ей показалось, что крик нёсся из одного коридора. Она поспешно бросилась туда.

Второй вскрик, слегка придушенный, но уже ближе. И далее молчание.

Промчавшись ещё немного, Наташа налетела на крупный предмет. Тот с неясным возгласом повалился набок.

— Катя! Катенька! — радовалась Платонова, высвобождая от непонятной липкой массы слегка заторможенную девочку. Та вся была облеплена какой-то дрянью. Особенно трудно было отчищать крылья.

— Они сказали, что я мусор. — пробормотала Катька, выплёвывая эту гадость. — И что меня надо выкинуть.

— Не верь им. — утешающе проговорила Наташа. Она была невозможно счастлива. Дальнейшее казалось совсем лёгким.

Наташа закружилась в переходах. Она утратила ориентир. И вдруг уловила какое-то тепло из дыры в стене.

— Кажется, сюда. Здесь солнце греет сверху. Мы пробили дыру.

Она пока избегала говорить, что дыра охраняется. Там видно будет. Также в полной неизвестности судьба Жучинского. Возможно, самоотверженный сказочник погиб. Ведь землеройка лезла прямо в скопище боевиков.

Наташа втащила девочку в какое-то обширное помещение.

— Что это? — прошептала та.

Вокруг, сколько глаз хватало, на полу сидели белесые яйца. Между ними едва могла пройти нога. Удушливое тепло витало над всем этим скопищем. А в дальнем углу лежало на боку чудовищно раздутое тело. По нему прошла судорожная волна и на пол выползло из бледного его чрева ещё одно яйцо.

Их были тысячи. Все они светились слабым светом.

Наташа глянула вперёд и содрогнулась. На них смотрели мрачные белесые глаза. Самка ничего не говорила. Её мерзкий яйцеклад отложил ещё одно яйцо.

В ближайших яйцах шло какое-то неясное шевеление. Там копошатся будущие муравьиные львы.

— Наташа. — тихо позвала Катька.

Та резко обернулась. Из входов медленно лезли рабочие муравьи. Они неуверенно поглядывали на самку.

— Уничтожить. — прошипела самка.

Роботы молча двинулись на девочек, осторожно ступая между яйцами.

Она удивлялась лишь мгновение. Почему в ней взбурлила ярость, а не страх? И тут же зачесались кончики пальцев. Да так сильно зачесались!

Не отдавая себе отчёта в своём желании, Наташа вскинула безоружную руку. С кончиков пальцев сорвался пучок безмолвных фиолетовых потоков и ударил в ближайшего монстра. У робота разорвалась башка. Он рухнул на яйца и задрыгал лапками. Не понимая, что делает, Наташа повернулась к следующему и разнесла ему брюхо. Разум молчал. У него не было ответов на такое.

— Назад. — кратко скомандовала самка.

Рабочие молча попятились и скрылись в проходах.

— Уходи. — также немногословно проскрипела Королева.

Катя вся в напряжении. С неподвижностью детёныша, попавшего в смертельную опасность, она без колебаний доверила свою жизнь старшему. Старший всегда знает, что делать. Старшему надо помогать, чем только можно. Ему нельзя мешать. Он знает. Он сможет. Он сильный. Ребёнок безоглядно верил, что Наташа может всё. Они стали словно одним организмом.

Повинуясь бессловесной команде старшего, девочка отступала, осторожно нащупывая ногой промежуток между мерзкими дышащими яйцами. От пола тянуло вонью, от которого першило в горле. Маленький эльф рассчитывал каждую свою силёнку. Он внимательно следил за дверями. Тылы доверены ему. Опасность была так велика, что паника захлебнулась до того, как посмела возникнуть. Роботы ждут их за дверью. Но эти, белые, ещё противнее.

Самка не отрывала от них своих поганых глаз, не переставая при этом класть свои мерзкие белесые бутоны.

Рядом что-то слегка треснуло. Раздался лёгкий скрежет. Наташа скосила глаза, не опуская ставшую настоящим боевым оружием руку. Самка и её пухлый яйцеклад были под прицелом.

Из треснувшего яйца выбирался, обвешанный родовыми нитями из истощённого белка, немощный, но противный белый уродец. Он покачнулся, сидя на разорванной скорлупке и повёл слепыми детскими жвалами по сторонам. Детёныш искал пищу. Снова раздался треск, словно рвали бумагу. Самка что-то прошипела.

Тогда Наташа, уже нисколько не сомневаясь, полоснула фиолетовыми молниями по всей этой мерзкой пародии на детский садик. Яйца легко вспыхнули и загорелись. Самка уже не шипела, а верещала. Ей тоже досталось. Роботы высунулись было из дверей, но получили фиолетовый заряд и теперь горели, издавая едкий чад кипящей муравьиной кислоты. Рассадник превратился в ад.

— Бежим! — Наташа рванула за собой ребёнка.

Удача вывела их. Они искали выход наверх, но неожиданно блеснул свет в боковом проходе. Там мельтешели твари. Надеясь на свой неожиданный дар, Наташа ринулась туда. Пальцы зудели не переставая. Сила бурлила в ней, прося себе выхода.

Фиолетовая молния буквально сдула солдат из амбразуры. Девочки выскочили из прохода и с места взлетели в воздух. Внизу гремела битва. Все запасы муравьиной кислоты львы расстреляли. И теперь шла рукопашная. Бойк Левински был, как бог Марс.

Оставив Катьку на листе высокой берёзы, Наташа ринулась в бой. Но долго ей сверкать молнией не пришлось. Неожиданно муравьи начали сдаваться.

— Яйцекладка взорвана! — кричали они и прекращали бой. Их взяли в окружение и загнали в ямку.

Из разбитых нижних ворот, выбежали наездники.

— Командир! — кричали они. — Найден проход в бункер Кретинакера!

Фюрер торопливо собирал бумаги. Все военные планы, мемуары, письма с полей сражений. Нашёл завещание, свернул и засовал за пазуху. Гадзила, вытянувшись в струну, стояла рядом и непрерывно отдавала честь.

Казила, вытаращив глаза, мычала в своём коконе и пыталась дрыгать брюхом.

В коридоре послышался неясный шум.

— Что там такое? — уже без всякого интереса спросил Кретинакер.

В бункер лезла самоходка. Извиваясь и тупо поводя рогатой головой, она ломилась в узенькую дверь.

— Прекратить немедля! — завизжал фюрер.

Вездеход прорвался. Следом в разворочанную дверь лезла и вторая.

Гусеница приподнялась на задних ножках и повела обонятельными органами по сторонам. И после этого без колебаний направилась к столу главнокомандующего. На глазах у ошеломленного фюрера она махом слопала закапанную обедом карту. Потом поглотила мемуары. Следом пошли схемы будущих сражений. Потом письма восторженных поклонниц. А на сладкое — маленький сандалик.

— Мой фюрер, надо драпать. — сказала практичная Гадзила.

Он обернулся. И обнаружил, что окружён. Сзади подошла вторая самоходка, нашла в углу высокую фуражку и поела её с аппетитом.

Гадзила сдвинула стол с места. Под ним обнаружился узкий и глубокий лаз.

— Пойдёмте, Кретинакер. — позвала она. — Вам нужно сохранить себя для истории.

Фюрер потрогал под кителем завещание и решительно направился к дыре.

— Голуба. — голосом заправского казановы проурчал Мургатый, приближаясь к замотанной в кокон Казиле. — Ты к любви готова?

И нежно пощупал её клешнёй за мягкое брюшко.

— Жучинский! — обрадовалась Наташа, увидев сказочника с пластырем на надкрылье. — Я думала, что вы погибли!

Казява Хитиновича спасла землеройка. Она знала, куда следует ползти, и прорыла ход до того места, где можно было безопасно выбраться наружу. Так он и выехал на её корме.

В бункере обнаружили Мургатого. Паук повёл себя так самоотверженно, что заслужил уважение самого Бойка Левински. Но он совершенно напрасно питал надежды, что принцесса его полюбит.

— Да ты что! — возмутилась Катька. — Я вон какая, а ты вон какой!

— Не надо, принц. — утешала Мургатого Наташа. — Она ещё мала и не понимает истинных ценностей. Вы были подлинным героем. И ваши подданные будут от вас в восторге. Я убеждена, сейчас немало юных дев рыдает, ожидая вас с триумфом.

— Я воспою ваши подвиги в поэме. — пообещал сказочник Жучинский. — "Король Мургатый и муравьиный лев". Страна должна знать своих героев.

Так с добрыми наставлениями и сладостными утешениями король-паук был препровождён обратно к своему папаше. Пердюк Мамонич мог гордиться своим сыном. Его точно ждал триумф.

Королева была жива, но страшно обозлена. Ни о каких переговорах и ни о какой капитуляции она и слышать не хотела. Аферист Кретинакер обманул её. Он обещал, что наладит оборону города, а вместо этого притащил в её дом войну.

Совсем уничтожать муравьиных львов было нельзя, их численность теперь и так сократилась. Особенно после бойни, устроенной Наташей в питомнике.

Никто, даже Катька, не удивились, что у Наташи обнаружилось такое странное для человека свойство — фиолетовая молния в ладони.

— Конечно. — сказал Жучинский. — Ведь вы же эльфы. Волшебники то есть.

Наташа поразилась. Оказывается, волшебники, к которым их вёл Жучинский, были цветочные эльфы. И ни о каких других волшебниках тут сроду не слыхали. Ни о каких больших людях никто и ничего не знал.

Ну, раз больших волшебников тут не было, пришлось довольствоваться маленькими. И, простившись с народцем наездников, наказав передать привет… нет, два привета осам, вся троица двинулась в путь.

ГЛАВА 33. Дары эльфийских королей

Катька давно уже беспокоилась. Взрослые заняты своими делами — собирают нектар из цветов. А ей не давал покоя нежный запах ванили, миндаля и ещё чего-то безумно обольстительного. А вот колбасы, как ни странно, нисколько не хотелось. Поэтому она тихонько соскользнула со своей ромашки и, трепеща крылышками, направилась в сторонку. В тени большой берёзы, среди высоких травяных стволов что-то явно было. Лететь недалеко, так что наказа всё время оставаться на виду она не нарушала.

Это был домик. Даже не домик, а особняк. Совершенно сказочный дворец. И был он сделан из пряников. Круглые окошки застеклены разноцветной карамелью. Витые столбики высокого крыльца — бело-розовые палочки с запахом ванили. Такие же перила. Ступени — белая пастила. Дверцы кружевные. Крыша крыта шоколадными медальками.

— Вот ты где! — с негодованием воскликнула Наташа и тут же осеклась. Видение сказочного домика и девочка-эльф, стоящая на снежно-белом аромате крыльца, похожего на сон сластёны.

С гудением прилетел Жучинский.

— Мне кажется, это домик эльфа. — прошептал он, очарованный необыкновенной красотой, а главное, соблазнительностью бесподобного жилища.

Все трое постучали у дверей. Никто не отвечал и они решились проникнуть внутрь.

— Давайте просто полижем снаружи. — робко предложила Наташа. — Погрызём ступеньки и тикаем.

Ни Жучинский, ни Катерина её не слушали. Они вошли в дом и застыли от восторга.

Там было много комнат. Везде стояли кресла-пирожные — корзиночки с воздушным кремом. В них можно было утопать.

Главный зал был похож на торт. Розовая гладь малинового мармелада. Вдоль круглых стен высокие виньетки сливочного крема. Посередине три белых лебедя из меренгов с изящными длинными шеями. Зефирные диванчики — розовые, кремовые, белые и голубые. Потолок светился разноцветными огоньками и непонятно было, что там за этим прозрачно-розовыми плафонами. Изысканные скульптуры из нуги и белого шоколада.

Другой зал был украшен засахаренными фруктами. Его пол был выложен концентрическими кругами из свежих ягод: долек киви, цельных вишен, клубники, яблочных полумесяцев. И всё это залито гладким, толстым, прозрачным слоем карамели.

Третий зал — кремовый цветник. Алые розы, пурпурные гибиски, белые пионы, жёлтые тюльпаны, тигровые лилии, шафран, звёздчатка, нарциссы, георгины — всё это слилось в сплошных настенных гобеленах. Посередине — фонтан крем-соды. Путешественники уже объелись, пробуя всё подряд, и торопливо бросились к воде.

И, наконец, они пришли в последний зал. Белый шоколадный пол с безупречными рядами круглых плит настоящего чёрного шоколада. Весь зал выдержан в двух цветах. Рельефные потолки, похожие на ряды шоколадных плиток с наполнителем. Мраморные разводы стен. Строгие виньетки под потолком. И вкруг зала стоят высокие буквы из шоколада: Добро пожаловать в Эльфиру, дорогие гости!

— Кажется, нас тут ждали. — слегка заикаясь от переедания, заметил Жучинский.

— А может, и не нас. — рассудила перемазанная всем подряд Катька.

— А может быть, это всё ловушка. — зевая, предположила Наташа. — Мы расслабимся, заснём и нас съедят.

После этих слов они все поплелись в великолепные спальни из розового парфэ, плюхнулись во взбитые сливки, постеленные в хрустящие кружевные корзиночки и заснули крепким сном хорошо потрудившихся обжор.

Их разбудили птички. Два эльфа и один жук-сказочник сели, покачиваясь после оглушительно крепкого сна. Сказочные хоромы исчезли без следа. Все трое спали на листиках берёзы, кем-то заботливо подложенных под них.

— М-м. — сказала Катька.

Наташа обернулась и засмеялась: у девочки был совершенно склеен сладким рот!

Крылья тоже слиплись. Все трое были очень хороши. Удивительно, как их не съели! Неужели не нашлось голодной птички?

— Что это? — удивился Жучинский.

Со стебля колокольчика свисали на тоненьких плечиках два роскошных платья из воздушных кружев.

— Могу поклясться, минуту назад здесь этого не было! — воскликнул сказочник.

Катька бросилась к тому, что поменьше. Оно вспорхнуло и поплыло куда-то в сторону, девочка за ним. Второе платье тоже снялось с места и тоже полетело следом.

Наташе побежала за Катериной. А за ней — склеенный кремом Жучинский. Бежать пришлось недалеко. Вскоре обнаружился прелестный маленький водопадик, стекающий в чудесный естественный водоём. Вода в нём пузырилась и шипела.

— Да это же минералка! — изумилась Наташа и прыгнула в маленькое озеро.

Плавать в минералке было необыкновенно здорово. Пузыри выталкивали тело наверх, щекотали. Наконец, девочки разделись и принялись смывать с себя все следы вечернего пиршества. С узких листьев, нависающих над озерком, капала прозрачная жидкость, которая отлично мылилась. Пока девчонки хохотали и плескались, Жучинский осторожно зашёл в воду по колено и смывал с себя засохший сироп и крем.

Наконец, платья охотно дались в руки. На спине имелись аккуратные прорези для крыльев. Кружево было необыкновенно лёгким. Казалось, что обе девочки оделись в цветной свет. Наташа — в голубой, а Катька — в розовый. Только обувь у них осталась прежней. Так что Наташа была в кроссовках, А Катерина — босиком.

— Здесь кто-то сомневается, что мы достигли страны цветочных эльфов? — задиристо спросил Казяв Хитинович. У него совершенно зажило надкрылие — ни следа кислотного ожога.

Никто не думал в этом сомневаться. Это волшебная страна.

Едва они решили продолжать дальнейший путь, хотя ещё и не знали, куда направить свой полёт, на берег маленького озерка опустились три разноцветных птицы с длинными хвостами. Они не сели на землю, а запорхали, неощутимо трепеща крыльями. Путники сначала испугались.

— Это же колибри! — воскликнула Наташа.

Колибри величиной с доброго коня! Такими они должны казаться двум маленьким эльфам и жуку-бронзовику. Птицы слегка вертелись на месте, словно приглашали сесть на них. И путники решились. Они оседлали невиданных коней. И те легко взвились над лесом трав.

Незабудочное море. Лютиковое море. Океаны клеверов. Вересковые дубравы. Шиповенные леса. Белолилейные реки, цикламеновые берега.

Переливающиеся всеми цветами птице-кони несли их прямо к сияющему дворцу, вырастающему из цветочного буйства. Высокий, по-настоящему высокий холм, сплошь одетый в неистовую мантию цветов. Многоцветные виолы у подножия. Выше возносились гиацинтовые эвкалипты. Ещё выше — леса белых тюльпанов, калл, ирисов. Каскадами сбегали амброзийные потоки. Вся вершина утопает в бесчисленных оттенках роз — тысячи и тысячи сортов.

Воздух опьянял, голова кружилась. Хотелось петь и плакать.

Невесомые кони несли их к высоким створкам открывающихся навстречу гостям ворот. Не было названия материалу, из которых сделаны они. Свет солнца, запах вечного лета, дыхание ветра, сладкий детский сон — вот из чего отлиты прозрачные потоки стен, лестниц, куполов.

Нет нот для музыки, что встречала их. Звон хрустальных вод, смех мотыльков, слёзы звёзд, пение небес.

Их ждали. На мерцающих ступенях собирались, вылетали из дворца, выпархивали из цветов бесчисленные эльфы. Лёгкий шлейф сопровождения струился за тремя колибри.

Птице-кони зависли над широкой площадкой перед входом. Седоки не заметили, как оказались стоящими на алмазном полу. Они оглядывались и не понимали, снится ли им этот сумасшедший сон. Или всё происходит наяву.

Эльфы, окружающие их, были необыкновенны. Похожие на людей и непохожие. Едва ли не прозрачны лица. А широко раскрытые глаза разных цветов: аметистовые, сапфировые, хризолитовые, опаловые. Нигде не видно тёмных волос. Каскадами спадали с тонких плеч все оттенки золота и янтаря. Юноши и девушки. Все, без исключения, прекрасны. Мир цветочных эльфов. Вот он каков.

Гостей провели воротами. И они попали в волшебные сады эльфийского дворца. Сияли бесчисленные грани живых, растущих минералов. Развёртывались изумрудные почки и выпускали невиданные жемчужные, рубиновые, топазовые, сапфировые цветы. Лепестки дышали, распускались, освобождали путь волнам аромата.

Эльфы летели впереди, указывали гостям дорогу. Три путешественника почти забыли, кто они такие. Чудес было так много, очень много, слишком много. И не заметили, как попали во дворец.

А им казалось, что пряничный домик — это подлинное чудо. Маленький домик для гостей, пришедших с миром в волшебную Эльфиру. Домик-торт. Домик-шутка.

Небо смотрелось в алмазное зеркало полов. Бриллиантовый поток текучих стен. Свет звёзд и солнца разом.

На возвышении стояли два трона. Два простых хрустальных трона. А на них — два эльфийские владыки — Король и Королева. Их волосы подобны белому липовому мёду. А цвет глаз непостоянен. От грозового мрака до светлоты грибных дождей. Король и Королева оставались неподвижны.

Зал наполовину разделён почти прозрачной завесой, мерцающей миллионами оттенков. Все столпились в первой половине.

— Пусть гости подойдут к нам.

Лёгкие руки подтолкнули трёх пришельцев к прозрачной преграде. Они заробели. Шутка ли, явиться к эльфийским повелителям!

Завеса оказалась бестелесой. Но что-то произошло со всеми троими. Наташа с удивлением увидела, что растрёпанные косички Кати, давно нечёсанные, распустились, отросли и превратились в настоящий поток светло-русых волн. И сама она украсилась. Наташины красно-рыжие волосы не удлинились, но засияли. Жучинский стал весь золотым.

Они шли к тронам, уже не испытывая ни робости, ни страха. Недостойно бояться или робеть там, где тебя встречают, словно странствующих особ благородной крови. Странно, ни один из них не догадался воспользоваться крыльями. Они были тут просителями. И к ним были милостивы.

"Всё будет хорошо" — подумала Наташа. И эта мысль запорхала золотым сиянием вокруг её головы. Он посмотрела. У Кати тоже было подобие золотого облака над головой.

Гости остановились у подножия ступеней. Наташа поклонилась. Катька сделала что-то вроде книксена. Жучинский потряс надкрыльями.

— Мы слышали о ваших подвигах. — сказала Королева и засмеялась так, как могут смеяться только эльфийские владыки: окуталась облаком алмазных искр.

— Сегодня будет бал. — проронил Король. — Вы наши гости.

— Оденьте к балу это. — сказала Королева эльфов и повела в воздухе рукой.

Тотчас девочки почувствовали на головах невесомые обручи. Посмотрели друг на друга. Их волосы перехватывались алмазной диадемой. И тут они вдруг поняли, что их встречают как настоящих эльфийских принцесс. Гости из другого мира. Недаром все в пути им толковали, что они — принцессы!

Весь день они летали над садами. Купались в водопадах — розовых, сиреневых и изумрудных. Носились с эльфами наперегонки. Ныряли в незабудковое море. Катались на золотых водных скакунах.

А вечером был бал.

Тронный зал был полон народу. Наташа думала, что сейчас заиграет музыка и все пустятся танцевать. Но толпа не спешила. Эльфы перемещались парами, смеялись, переговаривались, флиртовали, угощались, вылетали в сад и возвращались. Жучинский затесался между ними, как будто всегда тут жил. Все словно что-то ждали. И вот запели фанфары, нежно зазвенели арфы, затрепетали колокольцы.

Посередине грандиозной залы замерцал воздух и в нём возникли три фигуры. Две уже знакомых — Король и Королева. А третьим был Принц — вечно юный Амброэль. Только эти трое имели белые волосы среди всех эльфов. И только у них были не стрекозиные крылья, а жемчужные пчелиные.

Завеса тронного зала исчезла. Сияющее трио медленно опускалось на пол, зримо распространяя вокруг волны волшебного аромата. Всё остальное не шло ни в какое сравнение с этим. Эльфы потянулись к ним, вдыхая его и отходили, улыбаясь.

Наташа тоже вдохнула этот сладостный дар эльфийских королей и почувствовала счастье, какое недоступно человеку.

Босенькая Катя стояла на сияющем полу своими ножками. Все царапины исчезли. Она тоже вдохнула аромат и теперь её лицо казалось словно бы фарфоровым, а глаза похожи на две вишни. Она была необыкновенно хороша. А крылышки так и трепетали. Ей хотелось танцевать.

"Разве принцессы ходят босиком?" — лукаво подумала Наташа.

— Ой. — сказала Катя.

Принц Амброэль шёл к ней, как ходят люди. Он улыбался.

— Разве принцессы ходят босиком? — спросил он, становясь перед маленькой Катериной на одно колено. Он протянул ладонь и на ней возникли сами собой туфельки. Конечно же, они были хрустальными.

Он сам надел их на ножки маленькой принцессе. Они были бесподобны. Нечего и думать, чтобы такие туфельки могли натереть ногу. Это совершенно исключено.

Наташа с лёгкой завистью посмотрела, как принц уносит Катерину в танце. Наверно, это была заветная мечта ребёнка. Принц из сказки.

Она очнулась, заслышав лёгкую волну аромата, какой идёт от королей. И обернулась. К ней шла эльфийская владычица.

— Не будем мешать танцующим, принцесса. Я приглашаю вас в свои покои.

Во дворце эльфов не было маленьких помещений. И покои Королевы подобны танцевальной зале, сплошь украшенной цветами. Но цветы здесь были размерами с земные. Это лишало их величия, но делало необыкновенно притягательными. Одна стена была свободной от цветов.

Королева обернулась к Наташе.

Она заговорила.

— Вы попали в самую древнюю часть Селембрис — Страну Эльфов. Мы были, когда не было ещё людей. Сюда не может войти ни один человек. Поэтому вы обратились в эльфов. Здесь нет больших животных. И сюда можно попасть только раз в жизни, даже если ты волшебник.

— Но мы не волшебники. — сказала Наташа.

— Иди сюда.

Королева подошла к белой стене и поманила за собой Наташу. Взяла её за руку и вместе с ней шагнула сквозь стену.

Они парили в глубокой тьме открытого Космоса, не ощущая холода межзвёздного пространства. Впереди кружился крохотный островок, освещённый непонятно откуда берущимся сказочно мягким светом. Из зелёно-золотого травяного покрова росло невысокое дерево со светлой зонтичной кроной.

Королева и принцесса подлетели к островку и опустились на тёплую траву.

Под деревцем было так чудесно — его гладкая кора источала тонкий запах. Листочки едва трепетали, издавая слабый шелест. Наташа сидела, утопая в своей пышной юбке и с наслаждением вдыхала нежный воздух. Тут из-за дерева вышла большая длинноногая птица, похожая на розового фламинго — с таким же загнутым клювом, с хохолком и тонкими красными ногами. Но от фламинго её отличала более яркая окраска — концы крыльев и пышный хвост мягко отливали алым огнём.

Не успела Наташа изумиться, как с другой стороны появилась вторая птица — такого же роста, но более похожая на цаплю. Только расцветка у неё зелёно-золотая, а ноги жёлтые.

Птицы медленно прошлись по маленькой полянке и стали нежно тереться клювами.

— Ихенвар и Клемансо. — тихо сказала Королева. — Они живут тут вечность. Мы к ним приходим, когда нас посещает грусть о нашем прошлом.

С дерева со слабым стуком упал в траву золотой плод, похожий на яблочко китайки. Наташа машинально подняла его, и тогда огненно-розовая Клемансо потянулась к плоду клювом.

— Смотри, она тебя признала. — улыбнулась Королева эльфов.

Птицы торжественно удалились неведомо куда, а владычица Эльфиры и её гостья остались сидеть под деревом, глядя на грандиозную картину плывущих в Космосе галактик, скоплений звёздной пыли и зрелища планет. В пространстве разворачивались, расцвечивались, насыщались звуками, бледнели, таяли и исчезали множество миров.

— Бал скоро кончится. И ваше время тоже. — сказала Королева. — Гостям Эльфиры можно здесь оставаться лишь неделю, иначе они становятся цветами. Ты видела наши цветники? Бесчисленное множество лет и бесчисленное множество гостей, не пожелавших покинуть наш дворец. Они приходят к нам, когда устанут жить. Мы проводим вас до границы.

Они не поднялись с травы — просто вокруг всё посветлело, заслышались звуки весёлого бала. Наташа огляделась: Владычица сидела на троне, а она у подножия его, на мраморной ступеньке. На душе так удивительно блаженно — казалось, это будет длиться вечность. Сидеть бы так и вечность наслаждаться видом бала. Смотреть, как кружат в воздухе лёгкие пары светловолосых эльфов. Как скользят маленькая Катерина в своих туфельках из хрусталя и эльфийский принц Амброэль, что значит «благоухание».

Но, их время вышло. Надо возвращаться в деревню Блошки и разобраться со старухой. Как всё это далеко и дико неестественно. Они непременно должны справиться с болотной ведьмой — иначе просто стыдно.

— Не надо думать о плохом, пока ты в Эльфире. — сказал Король. — Иначе минуты начинают течь быстрее.

— Всё будет хорошо, принцесса. — добавила его супруга.

Ночь ещё не наступила, но тьма текла из всех щелей. Кондаков и Немучкин выходили на свою рутинную работу. Требовалось наснимать массу натуры, чтобы потом монтировать на неё спецэффект.

Они выбрались на излюбленный луг у берёзовой рощи, где уже порядком понатоптано травы от прошлых съёмок. Лесок выглядел так сказочно, что его так и тянуло вставить в разные эпизоды. Кондаков хоть и был человеком приземлённым, но красоту природы чуял. А у Немучкина это было профессиональным.

Они уже трудились целый час, снимая натуру с разных ракурсов. Темнота почти совсем овладела рощей. Только таинственно светились белые тела берёз. Вот это бархатистое свечение и не давало Немучкину покоя. Он силился его запечатлеть. Потом на эту натуру наслоят анимационных картушей.

Тьма меж двух берёз беззвучно разошлась, как разрез в чёрном пластиковом мешке. И в эту щель хлынули потоки света. И всё это оказалось в кадре. Кондаков хотел выругаться, но не успел.

Из света вышли две нереальные фигуры. На миг показалось, что у них крылья за спиной. Пахнуло чем-то дивно сладким.

"Инопланетяне" — заторможенно подумал режиссёр.

"Ангелы" — подумал оператор.

Разрез закрылся, свет потух. Фигуры немного постояли, привыкая к темноте. Одна повыше, другая словно бы ребёнок. На них были светлые воздушные платья. И сияющие диадемы. Вокруг медленно увядал рой золотых искр.

Фигуры взялись за руки и легко двинулись, словно полетели мимо камер. Объектив не отставал от них. Плёнка запечатлела как они растворились в темноте.

"Ангелы" — подумал Кондаков.

"Инопланетяне" — решил Немучкин.

ГЛАВА 34. Ночной террор

— Что это такое, Катя?!

— Мама, а мы видели чужих! Наташа была Рипли!

— Платонова! — строго спросила бывшая классная руководительница. — Откуда эти платья? И что это за туфли?

— Мне нечего сказать вам, Антонина Андреевна. — едва скрывая улыбку, призналась та.

— Мама, да говорят тебе, мы были в стране эльфов! Мы были маленькими и летали, как стрекозы. Мы дрались с Кретинакером! Мургатый хотел на мне жениться! Я танцевала с принцем эльфов!

— Катенька, — терпеливо отвечала мама. — такого быть не может. Это только сказки! Как ты могла там быть целую неделю, если только утром я тебя видала?!

— Ну ё-моё! Ничего не верят! — возмущалась Катерина. — А Жучинский тоже мне приснился?

— А кто такой Жучинский? — поинтересовался дядя Саня.

— Это сказочник. Жук-бронзовик. — невозмутимо отвечала Платонова. — Казяв Хитинович Жучинский.

Зоя оторопело вертела в руках алмазную корону. Стоимость её была просто баснословной. Вторая такая была в руках у Антонины. Та отказывалась верить в её подлинность.

Наташа смеялась. Невозможно ни объяснить что-либо, ни придумать какую-нибудь историю. Факт есть факт: они вернулись спустя шесть часов, одетые в совершенно сказочные платьях, в хрустальной обуви и с фантастическими диадемами на головах.

— Катька! — со смехом говорила она. — Не вздумай камешки выковыривать и девочкам носить!

Постепенно суета на веранде угомонилась, и Наташа поинтересовалась, куда девался Лёнька.

— Лёнька вас ищет в Бермудском Треугольнике. Мы чуть с ума не сошли, пока вас ждали. Думали, что вас ведьма изловила.

Наташа немного посерьезнела. Она уже забыла и про ведьму, и про оборотня Дину, и про картушей. Она вернулась из Селембрис совершенно другой. Теперь Платонова знает, что она волшебница. А опыт — дело наживное.

На память пришли события, почти забытые во всей этой кутерьме. Тот барьер, который помешал ведьме проникнуть на веранду. Это ведь не Лёнька установил его. Это Наташа безотчётно воздвигла преграду и защитила их от Евдокии. Сможет ли она установить такой барьер вокруг всего дома? А если сразу уничтожить ограду вокруг деревни? Надо попробовать. Ведь у неё есть сила раскрывать межпространственные переходы. Не поэтому ли Катерина не утратила памяти, попав в Селембрис. Не потому и и она сама, попав туда в первый раз, не потеряла память! Всё объяснилось просто. Она — волшебница!

— Я пойду искать Косицына. — сказала Наташа.

— Куда ты ночью пойдёшь?!! — перепугались взрослые. — Тебя ведьма изловит!

— Не-а. — сонно отозвалась Катька. — У неё молния в руке. Я же говорила: она — Рипли.

Взрослые выпали в осадок.

Платонова не пошла в Бермудский Треугольник. А направилась мимо спящих изб прямо по тропинке к дому Леха. Он должен знать, где ведьма.

Ещё не доходя до пасеки, Наташа почувствовала, что её поджидают. От черёмухового дерева отделилась тёмная фигура. Колдунья подходила медленно, вглядываясь в девушку. И, наконец, проронила:

— Где же ты была?

— А ты где думала?

— Я думала, ты попала к мертвецам, как Кондаков с Немучкиным. Они там пробыли неделю. Материал снимали для фильма.

Не слишком понятно, о чём ведьма говорит.

— Нет, я была в Селембрис. В самой её сердцевине, в Эльфире.

Ведьма не ответила. Лишь во тьме блестели кошачьим зеленоватым светом далеко не старушечьи глаза.

— Ты знала, что я волшебница, как и Лёнька?

— Догадывалась.

— Ну, и что теперь будет?

— Ничего не будет. Ты не убийца. Пока ещё. Снимешь мой барьер — все приезжие останутся с иллюзией другой души. Морок не снять просто так. На веранде вечно прятаться не будешь.

Наташа не ответила. Она вообще не знала, что сказать. До этого момента всё казалось очень просто. У неё есть сила, чтобы вернуть Блошки в реальное пространство. А теперь она сомневается: вдруг ведьма не врёт. Вдруг правда всё так и произойдёт. Значит, надо найти способ вынудить ведьму сдаться.

— Тебе нужна война в этом маленьком пространстве? — спросила Наташа, оглядываясь в ночь.

— У меня нет выхода. Я слишком далеко зашла. Сергей должен получить тело. Он должен видеть себя среди привычных ему вещей. Он не должен помнить зла. Моя душа переселилась в Марианну. А моя колдовская сила должна найти нового хозяина. Тогда лишь я уйду.

— Я выйду отсюда и призову сюда волшебников. Теперь твой барьер мне не помеха.

— Не делай этого. Они убьют его. Для них он — лишь морок. Болотная вода. Возьми мою силу и найди способ освободить людей. Но его не трогай. Пусть он живёт тут с Марианной. Она — пустая оболочка. В ней давно убили душу.

— Ты же обманываешь меня, я чувствую. Чтобы он тут жил счастливо, здесь все должны остаться пленниками.

— Я прошу о милости.

— Я не могу.

Она отступала и уходила. Старуха стояла на тропе, опершись о клюку, и не делала попытки остановить её.

Что делать? Выйти и позвать волшебников? А вдруг они и правда истребят призрачного Сергея. Наташа уже знала, что их было двое. Один — ночной гость, он снимался в фильме. Второй — бесталанный Карсавин, снимался в дневных эпизодах и был очень плох даже на непрофессиональный взгляд. Он для ведьмы всего лишь тело. Тело для того, необыкновенного, волшебного принца, потерявшегося в стране забвения. Того, кто не играл, а просто жил в кадре. Наверно он даже и не знал, что его снимают. Блошки — это коробочка с чудесами.

И вот его-то могут уничтожить, словно обыкновенного вурдалака. Он — неживой. А Лёнька привык уничтожать нежить. Всё, что он может — это уничтожать. Ему попала в руки дивоярская сталь и он непоколебим. Он верит в своё предназначение. А ей никто даже не сказал в Селембрис, что она — тоже волшебница. И валькирия, и Магирус Гонда были заняты только выпестовыванием великого дивоярского чудодея — Лёлё Косицына. Ему служит перстень Гранитэли. Старухино счастье, что он неосторожно оставил его у Зоряны.

"Я не хочу его уничтожать. Я хочу найти способ всех спасти."

Сила ведьмы велика. Она может творить такое… Она унаследовала силы многих поколений ведьм. Сила — это только сила. Она, как оружие. Им можно убивать, а можно делать добрые дела. Сила, как говорил ей Лёнька, сама по себе нейтральна. Важна воля, направляющая её. Добрые намерения всегда приносят только верный плод. Как бы теперь ей пригодились лекции Фифендры. Великие дивоярские маги, не совершающие ошибки, где же вы были, почему вы просмотрели меня?!

Антонина смотрела на спящую дочь — девочка разительно изменилась. Откуда этот необыкновенный цвет лица? Пропали все веснушки. Кожа словно светится. Длинные лохматые ресницы. Волосы, какие бывают лишь у самых дорогих, фантастически ухоженных моделей. Обгрызенные ногти превратились в идеальные овалы. Это была настоящая принцесса. Кто-то сотворил сказку. Как жить ей теперь в этой жизни? Как не запачкать себя в море грязи?

Кате снилась Королева. Она подошла и опустилась перед Катей на одно колено. Её большие, переменчивые глаза приблизились. Благоухающие руки взяли в себя ладони ребёнка. Хрустальный голос прозвенел, как тысяча тончайших колокольчиков:

— Помни, девочка, что ты — принцесса. Всегда помни это, что бы ни произошло. Я дарю тебе прекрасную судьбу.

— Да, я знаю. — прошептала во сне Катя. — Я принцесса.

Лён остановился. В окружающей его тьме, слабо сдобренной светом бледной маленькой луны, шла какая-то возня. Кто-то подвывал, тявкал. Кто-то молча бухнул боком о дерево.

Он машинально сделал в воздухе пасс, охраняющий от нечисти. Меч доставать не хотелось, чтобы не выдавать себя его светом. Уже много часов он бегал по окрестным местам, заросшим одичалой малиной и шиповником. Ходил по другую сторону дороги. Забежал на пасеку, где орал в мегафон Кондаков. Ни Наташи, ни Кати не было.

Он облазил за целый день весь Бермудский треугольник. Он пытался проникнуть в изнанку, но её больше не было. Вернее, она поглотила Блошки и стала реальным миром. Он перемазался и вымок в болотах. Но обнаружил только странные следы. Кто-то шатался по этому углу. Трава примята и растерзана, валяются перья, клочки шерсти. Даже фантики конфетные. И всё истоптано следами. Как человечьими, босыми, так и маленькими круглыми следами картушей. И были крупные, волчьи. Такие следы оставлял Паф, когда был оборотнем.

Он ждал, притаившись под невысокой ёлкой. Вон то место, рядом с гнилой корягой, дугой торчащей из воды, там прямо-таки земля вытерта от ног. Два дня назад этого не было. А потом у всех жителей стали появляться продукты в коробках. И даже водка.

Именно где-то здесь находится дыра во внешний мир. И достаточно большая, чтобы можно было протащить ящики и всяческую живность. По деревне заходили куры, гуси, утки. У Маниловны заверещал поросёнок. У домов по утрам находили мешки с комбикормами. Только Семёновых сняли с довольствия. Но бабушка Лукерья из дома напротив тайком подкармливала Катерину творогом и молоком. У неё теперь коза. Кто-то носил всё это в деревню.

На лысоватый бережок выбрался первый картуш. Повёл по сторонам страшненькой серой личикой в воротнике густой шерсти. Следом выбрались другие. Их собралось тринадцать штук и они кого-то ждали.

— Запаздывает! — пожаловался драненький.

— Съёмки ещё не кончились. — с гаденьким смешком ответил другой.

— Чего она всё командует нам! — недовольно заявил третий. — Баба и командует!

— Ведьма так велела. — объяснил ему четвёртый.

— Ой, жрать хочу! — драный начал валяться по траве, повизгивая и подвывая.

— А вот пойду и нажрусь! — сообщил компании самый крупный картуш.

— Девочку хочу, мяконькую! — заныл маленький поганец.

— Девочка утопла. — сообщили ему.

Лён почувствовал, как тяжело бухнуло сердце в груди.

— Нет, не утопла. Они спрятались. — поспорили с ним. — Ведьма сказала, что они долго там не просидят.

— Как вылезут, так я её поем. — философски заметил гадёныш.

— Пошли, хватит ждать. Встретимся с ней около магазина. — авторитетно заявил большой.

И прямо на глазах у наблюдателя прыгнул под корягу. Но всплеска не последовало. Вода не пошелохнулась. А картуш словно испарился. Остальные спорили, вертелись, но так все, один за другим и проскользнули в дыру.

Лён уже раздумывал, не последовать ли за ними, как вдруг раздался глухой топот четырёх тяжёлых лап. На берег выскочил крупный чёрный волк. Завертелся вокруг себя, потянул носом.

— Удрали, сволочи! Не послушались!

В этом хриплом голосе Лён с ужасом признал голос Динары. Волчица взревнула и чёрной молнией скользнула под корягу. Вода не дрогнула. Значит, они пошли на охоту. Добывать пропитание по чужим домам, грабить магазины. Потом потащат добычу в Блошки. Как ведьма приказала.

Он вышел уже не таясь. Приблизился к проходу и попытался протянуть под корягой руку. Рука просунулась под ослизлую ветку и ничего не произошло. Тогда Лён решился. Он отважно кинулся в проём. И упал в воду. Пахнущая гнильцой болотная вода так и заходила вокруг него кругами. Ноги завязли в липком иле.

Едва выбравшись на берег, он отдышался и задумался. Ничего не получилось. Неужели, ключ к порталу у них с собой? Попробовать ещё раз? Купаться снова в грязной воде не хотелось и Лён обернулся совой. Этому он учился в Селембрис всё последнее полугодие после приключений в зимнем лагере. Пропадал там месяцами.

Он метнулся под корягу и выскочил над травой. Воды не было и в помине. Вот оно что! Лаз устроен довольно хитро. Он был непроницаем для человека! Ведь и жители деревни могли обнаружить его и сбежать. А тут только для картушей и оборотня припасена дорожка у ведьмы.

Сова гугукнула от смеха. Теперь уже чужое обличье не влияет на его внутреннее состояние. Это раньше было так, когда он был неопытным. А то сейчас бы отправился ловить мышей! Зато Динара стала совершенной зверюгой.

Он видел с высоты, на которой парил с бесшумностью совы, как волчица быстро нагнала коротконожек картушей и задала им такую трёпку! Она гонялась за ними по всему полю, валяла в полыни и драла их так, что клочья шерсти непрерывно летели по ветру. Визг стоял такой, что непонятно, как в Матрёшине не услыхали. Но там не зажглось ни единого огонька в домах.

Динара устала гонять свою гвардию. Она уселась на дороге и лениво рявкнула в истерзанную полынь:

— Все вышли и построились!

Там завозились, но возражать не посмели. Вышли и построились. Высказав ефрейтерским голосом ещё пару сентенций, оборотень скомандовала продолжить марш. Но помчались они не в Матрёшино, а в совсем в другую сторону. Сова полетела следом.

Видимо, схема уже была разработана. Летая бесшумно над магазином, Лён видел, как происходило ограбление. Картуши обратились в людей — худых, измождённых мужиков. Но двигались те очень резво. В момент был вскрыт замок и вся компания проникла внутрь. Никто не выбежал из домов, хотя дело делалось не слишком тихо. Не залаяла ни одна собака.

Оборотни выносили коробки, ящики, мешки. А Динара скрылась где-то в стороне. Вскоре послышалось рычание грузовика. Подъехала машина и всё наворованное погрузили в кузов. И поехали по дороге, не скрываясь.

Потом ящики пропихивали в дыру. Их принимали с той стороны. После чего Динара погнала пустую машину и бросила её далеко от дыры. Лён уже думал, что на этом их вылазка закончится. Но вся компания оборотней выскочила из машины и помчалась с весёлым лаем и выкриками к другой деревне. Они устроили на улице драку, орали в окна, царапали двери. Никто не открывал, свет не зажигался.

Тогда картуши стали лазать по сараям. Кое-где им удавалось чем-то поживиться. Они ругались и были явно недовольны малостью добычи.

Лён уже решил, что всё видел и хотел повернуть обратно, но тут раздался выстрел. И следом дикий визг. В одном сарае картуши нарвались на засаду. Чтобы лучше видеть, что происходит, сова опустилась на широкую ветку тополя, росшего во дворе.

Остервенев от ярости, звери ломились в сарай. Там происходил бой. Крики человека, визг картуша и куриные вопли сливались в один голосящий хор. Хлопнула дверь дома, выскочила женщина с топором, прорвался детский плач.

— Володя!!! — кричала женщина.

Часть картушей оторвалась от двери сарая и ринулась на неё. Женщина тут же вскочила в дом и стала заваливать дверь чем-то тяжёлым. Она рыдала.

"Всё, больше ждать нельзя!"

Картуши слепо ощерились на вспыхнувший за их спиной свет. На ветке дерева стоял человек, а в руке его был огонь.

— Ух. — проронил толстый зверь. — Он с ножиком.

— Плохой это ножик. — отозвался другой.

Человек провёл клинком по своим рукам, по груди, по ногам. И стал светлым, как его оружие. Под сиянием едва угадывались его черты. Тогда он спрыгнул на утоптанную землю. И двинулся к картушам. Те попятились, поскольку уже знали, что это за ножик такой длинный.

— Чего встали?! — с рычанием ворвалась во двор Динара.

И наткнулась на белый свет. Медленно она стала обходить сияющего человека, пытаясь понять, что это такое. Картуши помалкивали. Тогда она начала приближаться.

— Динара! — позвал сияющий.

Волчица остановилась, взъерошив загривок.

— Кто это? — прорычала она. Но хвост против воли выдал страх. Он по-собачьи поджался под брюхо. От этого белого несло страшной угрозой. Динара чувствовала смерть.

— Динара, — снова позвал белый. — Уходи, Динара. И прекращай это. Возможно, тебя ещё удастся вылечить.

— Кто это?! — в истерике воскликнула волчица и ринулась вперёд.

Свет полоснул её по боку и шерсть мгновенно вспыхнула. Затрещало и завоняло палёным. Оборотень катался по земле, превращаясь то в человека, то обратно в волчицу. Картуши разбежались.

От невыносимой боли Динара почти ослепла. Она уже не билась, а только лежала на здоровом боку и судорожно дышала. Сияющий человек обошёл её и присел перед ней на корточки.

— Динара, это я, Лён. Ты не завершила превращение, в тебе ещё есть человеческое. Тебя ещё можно спасти.

Женщина пыталась что-то сказать, но не могла. И только смотрела на человека слезящимися глазами.

— Я не знаю, что мне с тобой делать. И не могу оставить тебя здесь. Соберись с силами и уходи обратно в Блошки. Завтра я найду тебя и решим, что делать.

— Старуха… — выдавила Динара сквозь стиснутые зубы.

— Я знаю. У неё ничего не получится. Не слушайся её больше.

Он встал и направился к сараю. Оборотни очень живучи. Им не страшно никакое оружие человека. Если Динара не умерла, то встанет и пойдёт. А вот этот смельчак в сарае зря рисковал собой ради пары куриц. И, кажется, дела его сейчас очень плохи.

Меч легко срезал замок с двери. И осветил внутренность деревянного строения, перья на полу и давящегося курицей картуша. Это Драный. В его боку теперь красовалась кровавая рана. Но это только разозлило его. А в углу лежал, прислонившись к стене, бледный человек. Рядом валялся дробовик. Он дико глянул на Лёна. Весь в крови, как и следовало ожидать.

Меч легко рассёк картуша. Он и не понял, как умер. Тушка его задымилась. Но вскоре и потухла. Мёртвый вурдалак не горит. Тогда Лён убрал оружие. Свет, хранящий его, иссяк.

— Володя, ты знаешь, что с тобой дальше будет?

— Да. Знаю. — он стучал зубами. — Кого они кусают, они оборотни потом делаются.

Лёна охватил ужас. Он как-то не подумал, что творят картуши за пределами Блошек. Вот почему нигде не вспыхивает свет. Все прячутся.

Раненый едва мог говорить, он почти терял сознание и не столько от боли, как от мысли о том, что будет с ним дальше.

— Володя, это можно вылечить. — сказал ему Лён. — Только надо потерпеть. Не давай себе воли, не превращайся в зверя. Я скоро приведу помощь.

Лён вышел. Везде тишина. Динара убралась. За дверью глухо плакали.

— Женщина, откройте! — позвал он с крыльца.

— Как же, жди, открою. — ответил голос сквозь рыдания. — Оборотень проклятый.

— Они ушли. — терпеливо объяснял Лён. — Мне нужно знать, что здесь произошло.

За дверью помолчали, потом стали отодвигаться какие-то ящики. Наконец, выглянуло бледное лицо.

— У меня муж в сарае. — сказала женщина.

Они сидели под неярким, слегка трепещущим светом лампы. Напряжение скакало. Окна избы заколочены толстыми досками. Дверь укреплена.

Мужчина бледен и мрачен, он то и дело посматривал на свою располосованную когтями руку. Лёну были знакомы эти синеватые царапины с ярко-розовыми краями. Он немало повидал их на Селембрис во время атаки вурдалаков. Раны больше не кровоточили и почти не болели. Но мужчина уже знал, что это значит. Наверно, он был последним, кто решился выйти на картушей с оружием. Теперь все поумнели: свет не включают, дверь не отпирают.

Первым картушам попался пенсионер Михеев из Матрёшина. Его на прошлой неделе обнаружили утром в канаве. Говорит, собаки покусали говорящие. Только всем было не до того, той ночью магазин ограбили и в сараях здорово пошуровали.

Приехала милиция из райцентра, пошарили и нашли следы босые. Решили, что бомжи шалили. Да ещё машину у одних брали. Похоже, отвезли барахло куда-то да так аккуратно поставили на место. А кур наверняка порвали собаки — так милиция сказала. Следы-то сплошь собачьи. Всё так, да только через день Михеев завыл, как пёс, и на супружницу давай бросаться. Зачем-де кур всех порезала! А она не резала. А он не унимается, несёт какую-то ахинею про инопланетян, про говорящих собак, про щупальца. Потом говорит: крови хочу. Она его скалкой по башке, да бежать к соседям.

Пока так говорили, он залез в сарай соседский да всех кур и передушил. Вызвали на другой день милицию, а он на них полез. Его скрутили да пятнадцать суток за хулиганство. Посадили в райцентре в обезьянник. Хорошо, что пусто там было.

Той же ночью ограбили ещё один магазин, уже в Никитино. Опять милиция на ногах. И снова босые ноги по всем местам. Снова машину угнали и бросили на дороге. И рядом следы, да не собачьи — волчьи! Тут прислушались, что матрёшинские старухи говорят. А они говорят: картуши это, как до войны! Только тогда они людей не кусали — только крали птицу.

Милиции эти картуши без разницы. Разбирайтесь, говорят сами со своими предрассудками. А сами давай организовывать засады у магазинов. Да вот беда — где ждут они, туда воры не лезут. Менты давай промеж себя говорить, что кто-то из своих крышует над бомжами. Люди тем временем стали на картушей засады делать. И покусали тогда кой-кого. Тут вспомнили про Михеича — он уж третий день сидит в кутузке один. Пришли к нему хоть накормить да выпустить — не до него теперь.

А дальше мало кто верил. Менты говорят, он их как увидел, так и озверел и дальше, как в кино, превратился в какую-то зверюгу. Не то волк, не то ещё что. Они и порадовались, что замок открыть не успели. Как успокоится, опять в человека превращается. А как увидит кого, так снова в волка. То плачет, то хохочет.

Потом снова ограбление. Милиция уж с ног сбилась. Тут ещё двое стали превращаться. Только к ним уже никто не полез их успокаивать — сразу в багры и повязали. И быстро сообразили, что к чему. Теперь хоть режь кого, на улицу ночью не выйдут.

— Что теперь с нами будет? — тоскливо спросила женщина.

— Сколько дней назад Михеева покусали?

— Дней шесть.

Значит, время есть, подумал Лён.

— Я ухожу. — сказал он.

— А со мной что? — встревожился Володя.

— Я вернусь завтра. Пока ничего не будет. Время есть.

Мужчина отогнул рукав рубашки. Раны почти зарубцевались, но сохраняли ярко-розовый цвет. Он ещё больше побледнел и посмотрел на Лёна помертвелыми от ужаса глазами.

— Володя, — глядя в эти слегка вытянутые вверх зрачки, сказал твёрдо Лён. — Ты веришь мне?

Тот едва сглотнул и кивнул.

— Всё будет хорошо. Но ты должен держаться. Этому можно сопротивляться. Никакой охоты на кур. Только домашняя еда.

Лён вышел под бледнеющие звёзды. Всё было хуже, чем он ожидал. Превращение происходило катастрофически быстро. Он уже не мог позволить себе тянуть время, чтобы вернуться в Блошки и узнать, как там дела. Волшебник оглянулся по сторонам и окутался голубым светом.

ГЛАВА 35. Блошинская волчица

Наташа ждала возвращения Лёна до самого рассвета. Потом решила всё-таки пойти и поискать его. Страшно думать: что могло произойти. До этого он казался ей неуязвимым. Но теперь и у неё есть оружие. Наташа шла в Бермудский Треугольник.

В рассветном слабом свете, среди утреннего тумана ближайшие деревья таинственного леса выглядели нереально. Кусты редкого подлеска словно плыли среди полупрозрачных клубов сизого утреннего тумана. И вот из этих торжественно текущих волн выбрела растерзанная фигура.

Человек шёл по направлению к деревне, шатаясь и издавая еле слышное подвывание. Это была Динара. Грязное и бледное лицо, обморочные глаза. Она подтащилась ближе, и до Наташи донёсся смрад горелого мяса и шерсти. Она остановилась, в ужасе наблюдая эту картину. Что произошло с Динарой?

Женщина доковыляла до края дороги и только тогда заметила девушку. Мутные глаза с непередаваемым мучением взглянули на неё. Искусанные губы задёргались.

— Это твой парень так сделал. — с усилием прохрипела она.

Наташа слышала, что Лёнька убивал вурдалаков. Но никогда не видела этого сама. Этой зимой в Селембрис попали Чугунков и Бубенцовский. Что-то там у них такое было. Они даже проговорились, что уничтожили массу оборотней. Наташа всегда считала, что это правильно. Но вот теперь увидела, что такое рана от дивоярской стали.

Весь бок Динары был словно выжжен напалмом — в ране застряли клоки окровавленной шерсти. Женщина поковыляла дальше, постанывая на ходу.

Наташа осталась стоять, глядя прямо перед собой. Она не знала, что решить: совсем недавно, по земному счёту — вчера, волчица-оборотень была полна сил и готова с лёгкостью порвать Наташу с Катькой на кусочки. Это был враг — безжалостный, циничный и коварный. Как она вошла в сговор с ведьмой — неизвестно, но, судя по всему, была очень довольна и наслаждалась своей властью.

Теперь же всё оказалось иначе. Наглости Динары был положен предел. Лён настоящий дивоярец — истребитель нечисти. Он покончил с шутками и взялся за дело по-настоящему. Надо признать, что это справедливо.

Наташа повернулась и пошла следом за женщиной. Та, шатаясь, дошла до пустующего дома, в котором когда-то происходили съёмки, затащилась в дверь и не закрыла за собой.

Девушка решилась заглянуть внутрь.

Динара валялась на полу посреди горницы, как умирающая собака. Часто дыша, она повела вокруг мутными глазами и просипела:

— Дай попить.

Платонова встрепенулась и поспешно бросилась искать миску. Принесла ей воду и осторожно поставила рядом. Женщина с усилием принялась лакать по-собачьи. Наташу передёрнуло.

— Чем я могу помочь тебе?

Раненая напряглась и, не поднимая лица, проронила:

— Ничем. Я отлежусь.

Она вышла и сразу наткнулась на Евдокию. Та посторонилась, пропуская девушку, и вошла внутрь дома. Наташа подождала. Вскоре Евдокия показалась.

— Твой волшебник вышел наружу. — сказала ей старуха. — Не знаю, как это удалось ему. Дверь заговорена на человека. Или он умеет превращаться?

Ведьма вперилась в глаза Наташе, словно пыталась прочитать в них ответ на свой вопрос.

"А ведь и правда, — вспомнила Платонова, — Лёнька в самом деле умеет превращаться и превращать других!"

Значит, он совсем не так слаб! Даже выбраться сумел отсюда. Значит, всё это время вполне мог бороться с ведьмой. Играл он, что ли?

Тут до неё дошло. Ну, конечно же! Она ему нравится. Она же сама зимой говорила ему, что мечтает о приключениях и чудесах. Это как раз перед тем, как она стала царевной и попала к семи богатырям. И волшебник предпочёл не пользоваться своей силой в полной мере. Он и решил воспользоваться ситуацией, чтобы приключения не кончались быстро. Они тут бегают туда-сюда вдвоем, расследуют, ломают головы: что, как да к чему? А будь всё просто, так Наташа бы от тоски в глуши завыла. Да и домой сбежала.

Она даже не знает, какова его сила. Он сумел превратиться в Елисея, он сумел устроить ей целую сказку. Он дрался с драконом. Он спасал своих товарищей. Он побеждал всегда. В какие ещё чудеса он входил? Лукавый дивоярец, ему тоже свойственны слабости! Одна из его слабостей называется Наташа Платонова — просто человек! Принцесса, которая время от времени попадает в переделки. Так занятно спасать её. Потом она бы вспоминала это лето с восторгом. Такие приключения! А ведь волшебники мастера на шутки!

— Ты зря над ним смеялась. — сказала Наташа ведьме. — Он пошутил над тобой. И надо мной, кажется, тоже. А теперь решил, что время шуток кончилось.

— Ты его подруга, а он даже ничего тебе не говорил?

Девушка усмехнулась про себя. Да, она его подруга и он почти ничего ей не говорил. Жалел убогую. Зачем травить рассказами про Селембрис? Ведь ей остался всего один ещё раз. А, может, и не остался. Только теперь это совершенно не важно. Хорошо, что он не появился раньше, а то она бы на радостях всё ему и выложила. Как, мол, хорошо, Лёлё! Теперь мы с тобой вместе будем ходить по Селембрис! Я ведь тоже волшебница! У меня есть то, у меня есть это! Вот я какая! Возьмите, волшебники, меня к себе в игру!

Она посмотрела в зелёные глаза ведьмы и догадалась, что та понимает абсолютно всё, что происходит в душе Платоновой.

— Что они сделают с ним? — спросила Наташа. Обе знали, о ком идёт речь.

— Это запрещено. — едва проронила старуха.

— Что именно?

— Поднимать умершую душу.

Платонова помолчала ещё немного. Оглянулась на семёновский дом. И вдруг поняла, что ищет аргументы в пользу старухиного предложения. Она даже не хотела, чтобы Лёнька вернулся скоро. Почему она отказывается от силы? Ведь никто не принудит её применить свои способности, пока она сама того не пожелает. У неё нет обязательств перед ведьмой. Она ничем себя не повязала.

— Я пойду. — сказала старуха. — Кондаков с Немучкиным ждут меня.

Наташа обрадовалась этому. У неё есть время спокойно подумать.

На болотах разворачивались съёмки главной сцены фильма. Свадьба на болоте. Всё уже подготовлено с вечера. Заторможенные работнички ничего не спрашивали и ничему не удивлялись. Кондаков был очень рад этому. Ничто не отвлекало его от работы.

Съёмочная площадка располагалась внутри той самой церкви на болоте, в которой они встретились с Диким Трупом. Им пообещали сохранить её в неприкосновенности. Только смотритель снялся с верёвки и убрался. Зато вокруг висела такая роскошная паутина, какой можно добиться разве что в павильоне. Марианночка была необыкновенно серьёзна. Все чувствовали, что съёмки на натуре приближаются к концу и работали очень резво. Но неожиданно вышел спор со ведьмой.

Кондаков наставлял Марианну. Сцена должна пройти с перцем. Главная героиня вдруг обнаруживает, что её принц — хладный покойник. Вот драма! А она уже полюбила его до беспамяти. И Кондаков уже подумывал поснимать далее сцены в постели. Представляете, такая сладкая девочка и целуется с позеленевшим трупом! Ой, сколько будет дрожи в зале!

— Это же любовь — твоя работа! Публика жаждет страсти, жизни, остроты! Любовь с покойником, что может быть пикантнее! — внушал он Марианне.

А рядом сидел на стуле загримированный Карсавин, совершенно прокисший хуже всякого покойника, и портил всё впечатление от речи режиссёра. Его тошнило. Кажется, съел что-то не то. Марианночка посмотрела на блюющего "кушать подано" и перекривилась. Ей же целоваться с ним. Звезда не стала смотреть, как режиссёр уламывает Карсавина и вышла погулять.

— Мне кажется, никто лучше не сыграет роль мертвеца, чем сам мертвец. — проронила тогда ведьма.

Кондаков давно уже понял, что она подсовывала ему на съёмках какого-то вампира из своей родни. Тот был похож на Карсавина просто потрясающе — за исключением таланта. Парень был в самом деле находка. Но платить ещё одному актёру Кондаков не собирался. Надо выпускать в работу Карсавина. А то ещё вкатит неустойку.

— Заблуждение, коллега! — отвечал режиссёр. — В вашем покойнике слишком много романтизма и прочей деструктивной чепухи. Он слишком много вкладывает в роль личного. А наш актёр профессионал, он хорошо вписывается в кадр.

Кондаков смолк и огляделся. Все с отвращением взирали на этого типа. А во тьме за софитами прятался старухин красавец, с которым звезда Тверской снималась в лучших эпизодах.

— Ты знаешь, Карсавин, — наклонился к уху актёра Кондаков, — если ты сейчас не пойдёшь в бой, я поставлю твоего дублёра.

Тот махнул рукой и продолжал булькать внутренностями.

— Пойду-ка я его прогуляю по природе. — с сочувствием проговорила Виолетта. И вытащила провинциальную бездарность наружу, на зелёную травку. Тогда вернулась Марианна.

В болотной церкви царила тишина. Все двигались, словно сомнамбулы. Лишь Кондаков с Немучкиным упивались действием. Перед ними происходили чудеса. Камера брала их и запечатлевала. Ничего не надо было говорить. Ничего не надо объяснять. Ничем не приукрашивать и ничего не добавлять потом.

Ведьма преобразилась. Её лицо приобрело какое-то неестественное величие, резкость и жестокость. Фигура стала угловатой, старушечья кофта и юбка потемнели и слились. И вот на ней иноческая ряса. И сама она уже не женщина, а монах-чернец. Но только вместо креста на ней какой-то странный знак. Актёр, которого поставили на роль монаха, куда-то пропал. Но Кондакову уже было всё равно. Фильм — это всё.

Аналой, покрытый чёрной тряпкой, сам собой вдруг развернулся и на нём возникла широкая, очень старая книга с металлическими уголками и старинной застёжкой.

Чернец подошёл и простёр руку над книгой. Она стремительно зашелестела чёрными страницами. Тут грянул гром из-под самой крыши, и со стропил заструился мрак. Во мраке чудились безумные скалящиеся морды. Вся церковь осветилась диким чёрным светом. Вместо старых стертых образов проявились мрачные горящие глаза.

Чернец что-то произнёс. От этих слов у режиссёра заложило уши. Он сидел в своём режиссёрском кресле и видел, как мрак тянет к нему руки. Бестелесые руки с длинными струящимися пальцами касались его колен. Искры холода пошли по позвоночнику.

Старуха подняла ладони и начала молиться. Из стен пошёл треск. Глухой тягучий набатный звук рвал перепонки, забивался в мозг, терзал когтями внутренности.

Виктор с усилием оглянулся на оператора. Немучкин тоже испытывал недомогание, но не оставил аппарат. Осветители и все помощники валялись без сознания. Но Борис показал пальцами, что звук пишется. Кондаков успокоился и повернулся. А там уже происходило новое действие. Ни режиссёр, ни оператор более не контролировали съёмок. У старухи было своё кино.

Звук стих. И в полной тиши раздались шаги. Кто шёл, откуда — непонятно. Но каждый шаг впечатывался в мозг.

Из тьмы вышел старухин племянник, как его там зовут… Никто не знает, как его зовут. И Кондаков впервые взглянул на него пристально. Да, без сомнения, он мёртв. Он с самого начала был мёртвым. Что она сделала с ним?

Он протянул руку и из ногтей просочились капли чёрной болотной воды. Мертвец отдёрнул руку и опустил глаза.

Чернец указал ему место рядом с собой. Тот не посмел сопротивляться, хотя по бледной его щеке ползла слеза.

Вдруг Кондаков увидел то, чего нет в сценарии: у косяка привалился бледный, бледнее мертвеца, Карсавин. Он неотступно смотрел на своего двойника. В его глазах плескался ужас.

Не понимая, что происходит, Кондаков посмотрел на Немучкина. Тот пожал плечами.

И тут раздался далёкий горький плач. Кто-то страдал безмерно, кто-то жаловался судьбе, кого-то ломала жизнь нещадно. Босые ноги торопливо шлёпали по полу, руки шуршали, задевая щелястое дерево стен.

В чёрном свете болотной церкви возникла Марианна. Так и должно быть по сценарию. И Кондаков снова успокоился — ведьма знала, что делала.

Несчастная, перепуганная насмерть Марианна. Руки, расцарапанные в кровь. Волосы поднялись дыбом и самый цвет их словно поседел. Глаза непритворно широко раскрыты, но ничего и никого вокруг не видят.

"Что за актриса…" — с внезапным всплеском сердца понял Кондаков. Ах, вот оно — чудесное, мистическое, похищающее разум! Вот оно — бессмертное величие, волшебный миг, бездна наслаждения! О, как я понимаю — душу за кино!

— Серёжа! — вскрикнула актриса и кинулась к поникшей фигуре возле аналоя.

По сценарию ему надо красоваться с вывернутой шеей, с распухшими губами и белыми глазами. Но так гораздо лучше. В этой простоте столько драматизма.

Кондаков затаил дыхание, понимая, что сейчас что-то будет. Голова кружилась, губы онемели, он словно весь окаменел.

Карсавин дёрнулся с места и шагом парализованного человека двинулся к мёртвому. А тот поднял на Марианну свои глаза, в которых колыхалась чёрная болотная вода. Карсавин подошёл, встал сбоку и, незамечаемый актрисой, протянул ладонь и положил её на пальцы мертвеца.

— Возьмите друг друга за руки. — глухо заговорила почти невидимая во тьме старуха.

Марианна взяла обеими руками ладонь Сергея и лежащую поверх ней руку Карсавина.

— Я должен сказать тебе, Марианна. — заговорил вдруг мёртвый.

— Делай, что тебе велели! — приказал голос. — Мария, ты хочешь быть счастливой с ним?

— Да. — ответила девушка.

— Я должен сказать тебе… — глухо заговорил жених.

— Не говори! — крикнул чернец. От этого крика со стропил слетели черные силуэты.

— Я мёртвый, Марианна. — сказал Сергей.

Та не понимала.

— Возьми её руку, Серёжа. — тихо попросила ведьма.

От этого голоса Марианна очнулась и отступила, озираясь.

— Почему ты называешь меня так? Я не Марианна, я — Мария!

— Это всё обман. Я умер много лет назад.

— Ты оживёшь, Серёжа. — снова позвал голос ведьмы. — Как только обвенчаешься с ней, так и оживёшь. Вот твоё тело, оно стоит рядом. И я в этой девушке живу. Мы будем счастливы с тобой.

— Ты хочешь этого, Мария? — спросил он, глядя в глаза своей невесте.

Та молча отступала. И, не говоря ни слова, бросилась через дверной проём наружу. Карсавин закатил глаза и рухнул навзничь.

— Что ты наделал. — сказала ведьма.

— Снято! — воскликнул Виктор. От этого голоса все вздрогнули. Сергей с отвращением глянул на него. Мертвец перекривился, как от зубной боли, и быстро вышел вон, в серость болотного тумана. Декорации быстро исчезали. Ещё мгновение — и остались лишь пустые стены. Аналой был пуст. Только посреди столбов стояла ведьма.

— Пошёл ты к чёрту. — сказала она Виктору.

От этих слов пол под ногами режиссёра треснул, провалился и яма стала быстро заполняться мутной жижей.

Все торопливо спасали имущество. Стены болотной церкви уходили вниз, в трясину. А зелёный островок поблек и начал распадаться на части. По кочкам ковыляла съёмочная группа. Тащили тяжёлую аппаратуру, посылали друг дружку в сад, в баню, в библиотеку. Куда угодно, только бы не к чёрту. Блины, японские бабушки и факи так и сыпались в окружающую их среду. Наконец все выбрались на бережок и пересчитались.

— Все живы, матушки мои! — вздохнула Виолетта. — Пойду всё маме расскажу!

— А я к Нинке. — глядя на неё мутными глазами, признался Димка.

На режиссёра никто не обращал внимания. Все завозились, взвалили на себя аппаратуру и, вяло переругиваясь, потащились в деревню. Карсавин тоже тащился, только молча.

— Странно как-то это всё. — заговорил Немучкин.

Ответить было нечего и Кондаков промолчал.

— Я согласна.

— Что? — ведьма подняла голову.

— Я согласна принять твою силу. Но я не буду никого здесь держать в плену. С него достаточно иллюзий.

Ведьма не отвечала. Она словно колебалась.

— Он не вернулся? — спросила, наконец, Евдокия.

— Нет ещё.

А про себя подумала: ему незачем торопиться. На Селембрис можно пробыть сколь угодно долго, а здесь пройдёт лишь несколько часов.

Старуха шла к бане, в которой ранее происходили съёмки. Наташа — за ней. И разрывалась в мучительном раздумье. Чего же она хочет? Спасти людей или просто приобрести способности волшебницы? Она весь год завидовала Лёньке. Вчера только он был иной. А нынче она видит его и понимает: он ночью снова был в Селембрис и видел чудеса. И вот теперь перед ней открылись подлинные закрома волшебной силы. Ей предлагается всё это даром. Но раздумывать над этим было некогда. Он мог вернуться в любой момент. И Наташа точно знала, каково будет его решение. Ему только достать перстень Гранитэли и все его желания исполнятся. Эта мысль была решающей. Наташа переступила порог вслед за ожидающей её ведьмой.

— Меня убъют. — сказала ведьма. — Не вступайся за меня.

Всё было по-домашнему и совсем не страшно. Старуха поставила на пол тот деревянный ушат, над которым колдовала во время съёмок. Там была вода. Откуда-то с полок достала две зелёные свечи.

— Потом ты всё узнаешь. — сказала Евдокия. — И свойства трав. И свойства вод. Ты будешь слышать голоса деревьев. Они тебя научат. Я отдаю тебе лишь то, что приобрела от своих сестёр. Ничего более.

Она зажгла свечи, лишь дунув на них. Потом они взяли в левые руки по свечке и соединили ладони над водой.

— Прости меня. — сказала Евдокия.

— Чего простить? — не поняла Наташа.

— Так надо.

И обе посмотрели вниз, в чёрное зеркало воды.

Вода заколебалась, задрожала. Разошёлся круг из центра. И Наташа увидела себя бредущей по снегу. Она несла маленький кулёк. Из кулька шёл слабый плач. Она знала, что он умрёт, если она вскоре не найдёт тепло. Но сил было совсем мало. За ней тянулась цепочка босых следов.

Женщина ушла в свои видения.

Они недолго были счастливы после побега из деревни. Лишь пока держалось лето, да пока не пролетела осень. Жить зимой в лесу нельзя. Сначала ночевали по заброшенным избам. Потом стали промышлять по крестьянским погребам. И их поймали. Разговор короткий: в эшелон и на зону. И там она поняла, что деревенские обидчики только часть системы. Девчонка, жившая в деревне и никогда не видавшая иной жизни, узнала, какой злобой, страхом, гнусью и предательством наполнена страна. Лагеря были мясорубкой для людей. А люди — слепой массой фарша. Её собственная жизнь, жизнь её ребёнка, жизнь мужа потерялась среди этих чёрных волн нечеловеческого мрака. Она утопала и не было руки.

Они были по разные стороны колючей проволоки. Она со своим нелепо торчащим на истощённом теле животом — с одной стороны. А он — с другой. Он таял каждый день. Остались только эти странные глаза, которые и заворожили её сразу. Но это было в той, в другой жизни. Там был свет, тепло и радость. Это был маленький кусочек счастья на огромной, промёрзлой, больной от злобы земле.

И вот пришёл день. Она выбралась из барака с кульком в руках. А он шёл на расстрел.

Женщина добралась до заброшенной землянки и провалилась внутрь. Там было почти тепло после обмороженного леса. Валялись тряпки, птичьи кости. Душа молчала. Слов не было даже для младенца. Только тело ещё откликалось на его зов. Маленькому человечку досталось немного молока.

Она проснулась оттого, что её хватали жадные руки. Раскрыла в темноте глаза и едва не захлебнулась от удара по лицу. Ребёнка вырвали из рук и он жалобно пищал в стороне. А сопящие жадные хари лезли к ней.

И тут случилось невероятное. Из горла вырвался крик, ладони словно загорелись и кто-то заорал во тьме. Не понимая, что происходит, она мгновенно вскинула руку. Из пальцев вырвался фиолетовый огонь и осветил на долю секунды раззявленную в крике пасть с короткой рыжей бородой. Вытаращенные гляделки. Огонь вцепился в морду и визг перекрыл все звуки.

Ребёнок не пострадал — закатился за кучу мусора и тем спасся. В тёплом маленьком кулёчке сосредоточился весь смысл жизни.

Рассветная муть позднего утра обнаружила два мёртвых тела с выжженными напрочь лицами. Мария разучилась брезговать. Она сняла с трупов полушубки, валенки, штаны и вообще всё, что могло сохранить жизнь ей и её ребёнку. У загонщиков имелся при себе припас еды и оружие — они шли по её следу.

В этом мире мораль простая: хочешь выжить — убивай. Она хотела выжить. Но у Марии было оружие получше револьвера. Патроны вскоре кончились и она его выбросила. Что-то наградило беглую зэчку нечеловеческой способностью. В нечеловеческом мире сверхчеловеческое — это справедливо. Этот мир ей чужд, враждебен, ненавистен. Его не стоило жалеть. Достаточно того, что она не нападала первой.

Она пришла в родные Блошки с востока, через болотистые низины и безлюдные места. Поэтому сразу и не поняла, что добралась до дома. Была весна, начало лета. Мария два года шла домой. Непроходимыми лесами, сторонилась дорог, жилья. Почти разучилась говорить.

Ввалилась в избу с ребёнком и подумала, что несчастья кончились.

— Марька, — сказала ей младшая сестра, выросшая и неузнаваемая. — тебя же ищут. Уполномоченный шарит каждую неделю. Обещал, что как найдёт — пристрелит.

Худая жилистая женщина, прочерневшая насквозь, даже отдалённо не походила на красавицу Марию. Но мать, войдя в дом, её узнала сразу.

— Беги, Марька! — выдохнула она. — Оставь дитё и убегай!

Она ринулась к двери и упала навзничь, отшвырнутая ударом.

— Всё, Марька! Хана тебе! — не то прорычал, не то пролаял заплывший до самых глаз от дармового сала и самогона председательский сынок. И по его мутным глазкам она догадалась, что он помнит, как она посмеялась над ним, когда он со слезами бегал за ней по всей деревне.

Он не ожидал того, что увидал. Женщина на полу засмеялась. Встала легко, как рысь.

— А идём с тобой, Кирюша, поговорим в сенях. — и игриво вытолкала его прочь из избы.

Мать и дочь переглянулись Лушка держала на руках ребёнка. Егозливый маленький пацан, волосы чёрные, как у папки. И глаза такие же. Может, обойдётся?

Мария отошла к коровнику. Он давно уже пустой. Как хорошо здесь пахнет. Запахи родного дома.

— А теперь слушай меня, сволочь. Я не убью тебя, но мучить буду долго. Дня не проживёшь без страха.

— Ты чего… — он-то думал, что она пощады хочет попросить, в ножки постелиться.

И тут увидел нечто… Худое тёмное лицо преобразилось, вытянулось и обратилось в волчью морду. Руки потянулись к его горлу и скрючились — выросли чудовищные когти. Зверь блеснул лютыми глазами, оскалился, метнулся — и здоровый мужичина с заполошным криком бросился бежать.

Мария хохотала. Простое наваждение, а действует безотказно на мужиков!

В избе мать всё поняла — она схватилась за голову.

— Ах, ироды! Заставили-таки… прорвало!

— Уходи, Мария. — сказала ей враз постаревшая мать. — Тебе больше нельзя жить среди людей.

Пошла к кровати. Легла лицом к стене и больше не сказала ничего.

Она пошла, сама не зная — куда. Пришла в Поганый угол, села на пенёк и стала думать. Пожалуй, с ней и в самом деле что-то не очень хорошо. Вспомнились запечные шёпоты старух. Подружки что-то болтали в детстве. Бабы иногда качали головами. Слово выплывало постепенно: ведьма. Она-то думала, что это суеверия, а оказалось — правда.

Сучок треснул под ногой. Марька подняла глаза. На неё смотрели винтовочные дула. И наглые рожи над ними. Впереди опер, а за ним — верные его собачки.

— Сначала позабавимся. — сказал он. — А потом посмотрим. И пащёнку твоему найдём тёплое местечко. Есть места для выблядков советской власти.

И принялся расстёгивать ширинку.

Знакомая волна захлестнула её, как утопила. Она привыкла к звериному закону: либо ты ешь, либо тебя съедят. И вдруг ощутила свою силу. Что-то давно дремало в ней. А теперь лохматый зверь вставал на задние лапы во весь свой огромный рост.

— НА КОЛЕНИ, ТВАРИ!!!

Собачки повалились сразу, как подкошенные. А опер ещё не понял, слишком привык быть безнаказанным. До него дошло лишь тогда, когда она рванула его клыками за горло.

А потом села обратно на пенёк и приказала:

— Жрите, твари!

Они не могли ни встать, ни уползти. Они блевали, кашляли, молили о пощаде. Но она не отпустила их, пока они не обгрызли ноги у ещё живого зверя. Он булькал горлом, тянулся к револьверу, но она только смеялась. Мы звери, опер. Ты ещё не понял? Мы все тут звери.

Потом она встала и пошла, оставив его умирать в одиночестве, потому что его собачки убежали.

Потом ей было плохо. Она лежала на земле и плакала. Как хорошо, что он не видит, что с ней сталось. Так и нашла Марию ведьма. Привела к себе, обтёрла, накормила, успокоила. Да, дурное время. Так прямо скажем — волчье время.

— Живи тут у меня. Раз ты ведьма, тебе один путь: к нам, в поганый угол. Я покажу тебе наш ухорон.

Ведьма была совсем уж старой. Еле говорила. Она обрадовалась Марьке. И была она совсем одна. От неё беглянка узнала, что теперь её ожидает.

Болотные ведьмы сменяли одна другую. У них было убежище — серое безсолнечное пространство с вечной осенью и неким подобием внешнего мира. Там стояли засохшие деревья, сухой луг и стоячие пустые болота. Когда-то здесь было всё иначе.

Сам этот ухорон создала очень-очень давно одна страшно сильная колдунья. От неё осталась книга. Вот эту книгу она и поставила хранить болотных ведьм. Откуда она пришла — никто не знает. Куда ушла — неведомо. Но сказала, что будут тут рождаться раз в сто лет ведьмы и будут сменять друг друга возле книги. Их задача — сберечь книгу до её возвращения. А за это она им дарит долгую жизнь без болезней и многое из колдовских сил. Ремесло ведьмы прибыльное. Только не надо заглядывать в закрытые страницы книги.

Вот теперь стало понятно, что за сила в ней проявилась. И вместе с этим пришла уверенность: теперь всё будет иначе. В тот же день она пошла в деревню проведать своего сына. И наткнулась на непреодолимый барьер. Дальше рва шагу не могла ступить. Отбрасывало её что-то, как тот удар в лицо, которым наградил её Кирка, неудачливый женишок, от которого она сбежала. Деревню охраняла малая доминка на столбике, а в ней — свеча.

Озлобленная ведьма вернулась в свой поганый угол и там наткнулась на дядьку Петро. Тот обнаружил труп опера. Увидел её и вскинул двустволку.

— Не подходи, Мария! — дрожащим голосом сказал он.

— Скажи там, в деревне, — незнакомым себе глухим голосом прорычала Марья, — чтобы не ходили сюда, в мой лес. А то ещё будут мертвецы.

Ведьма нищенствовала. Это раньше, до советской власти, к ней шли за наговором, за травами, за другими надобностями. А теперь в ведьмином доме было пусто, хоть и чисто. Жила она, как все в деревне, даже немного побогаче. Даже банька исправная была. Хорошо ещё, что деревенские бабы оставляли ей немного еды, откупались от неё. Верили, что так отвадят ведьму, чтобы не напускала на девок колдовские чары. Известное дело, ищет к концу жизни болотная колдунья себе на смену молодую ведьму. Если не отдаст свою силу — не умрёт спокойно.

На другой день старуха и померла. Схоронила её Мария тут же, в сером ухороне болотных ведьм. Надела на шею талисман, что передают от ведьмы к ведьме. И в тот же день открыла чёрные страницы книги.

Теперь она знала, что сильнее её не было в поганом углу с самого того дня, как оставила его первая болотная колдунья. Даже ещё ничего не зная и ничему не научившись, она может больше, чем все прежние ведьмы, разом взятые. Её дар врождённый, а не наведённый.

Кирьян не ждал её. Он сидел у окна, непривычно трезвый. В новом доме с высоким фундаментом. Не то что у колхозников избёнки на четырёх кирпичах. У печки подвешена к крюку нарядная люлька под вязаным кружевным пологом.

— Кирюш, а Кирюш! — позвала она его у окна. Он так и затрепетал. Побледнел, отшатнулся и неумело закрестился.

— А как ребёночка твоего зовут, Кирюша? — лукаво пропела Марья.

— Не трогай, ведьма! — закричал он и кинулся за топором.

Она ушла со смехом и направилась к избе-читальне, где в прокуренном чаду сидели опера и занимались вопросом всемирной революции.

В тот же вечер они явились все к ней в поганый угол. Как побитые собаки. А ночью по деревням залаяли, завыли псы. Какая-то банда шарила по погребам, тащила кур и прочую живность. Опера днём рыскали с огнём и ничего не находили. Ночью эти самые опера превращались в картушей и воровали. А днём опять вели расследование.

А потом грянула война. И закрутило всех. Опера примчались к ней и заскулили, что не хотят идти на фронт. Это и верно — кому они нужны на фронте такие. Потому что не человеки они уже, а картуши. Им и нравилось быть картушами — не то собака, не то волк, не то гиена. А то ещё чего повеселее. Она им запретила выходить в деревни. Они охотились в лесах, а жили в ухороне.

Месть её насытилась. Кирьян сошёл с ума. И молодая тоже померла — заболел у ней ребёнок тифом. Но и Мария ещё много лет не видала своего сына. Пока не вырос он и не поселился на отшибе, построил дом, завёл пасеку. Тогда пришла она и всё ему рассказала. Одарила долгой жизнью. Одно плохо: семьи он не захотел иметь.

К тому времени Мария затосковала в своём поганом углу. Иметь такую силу и сидеть просто для охраны книги — нелегко такое. Прежние-то ведьмы были слабыми. Им и было поспокойнее. От власти их ухорон спасает, ремесло кормит — ну и хорошо. А Мария как прочитала чёрные страницы, так и поняла, что теперь ей можно сделать.

ГЛАВА 36. Конец всем наваждениям

Они были оба там — в замке Гонды. Едва посреди библиотеки засветился голубой свет, Брунгильда и Марирус оторвались от зеркала, в котором что-то искали.

— Лён, а ты где был?! — крикнули они одновременно.

В продолжении всего его рассказа они только молчали и изредка переглядывались.

— Ты полагаешь, это не Лембистор? — спросил у Лёна Гонда.

— Полагаю нет. Но магия старухи мне непонятна.

— Ты многого ещё не знаешь, Лён. — ответила Брунгильда. — Ты не можешь пока бороться против демонской магии "Инфернас Олэ" — "Восходящего ада".

Втроём они отправились в лабораторию собирать средства, оставшиеся от последней войны с Сидмуром.

Михеев сидел в своём закутке, запертый на три замка.

— Крови, крови, я хочу крови… — однообразно дябил он, раскачиваясь на изгаженном полу. Совсем ободранный, утративший человеческий вид, хуже последнего бомжа из подворотни. Не волк — не человек. Что-то среднее. Глубоко внутри тлела мысль: "что это со мной? Почему так…" Но всё заслонял нечеловеческий голод, дикая жажда крови. Он вспомнил, как сладко течёт горячая, живая влага по подбородку, когда зубы вонзаются в куриную тушку. Время от времени принимался выть, тогда поселковый милиционер, сидящий с автоматом на крыльце поселковой части, хватался за виски.

Заслышав шум двигателя, он измученно поднял голову и встрепенулся: переваливаясь по ямам, грузно подъезжал белый фургон скорой помощи.

— Жив ещё? — спросил щеголеватый доктор с длинными волосами, схваченными сзади резинкой. Он выскочил из-за руля, вытаскивая с собой толстый медицинский кейс.

Участковый не успел удивиться, что доктора сами нынче сидят за баранкой, как из фургона уже выбиралась красивая докторша с полной грудью и в высокой белой шапке. А следом — молодой санитар в великоватом халате.

— Больной на месте? — деловито спросила докторша сквозь очки.

— Забирайте его скорее! — взмолился до смерти перепуганный Иван Коробкин. — Его даже пуля не берёт!

— Настоящий, классический синдром водобоязни. — авторитетно заявил расфуфыренный фельдшер, тоже надевая шикарные затемнённые очки. — Типичное бешенство.

И доктора поспешно вскочили в провонявшее помещение. Участкового вежливо оставили за дверью. Да он и не рвался особо.

— Очень плох? — спросил санитар у врачихи.

— Очень. — кратко отвечала та.

— Нужна эвакуация. — подтвердил фельдшер. — Пока не уничтожим источник заразы, состояние больного не улучшится.

— Коробкин, хочешь табачку? — с таким вопросом выбрался рыжий санитар на крыльцо и вытащил пачку каких-то импортных сигарет. Тот не удивился, откуда парню известно его имя и почему он обращается с таким предложением к почтенному блюстителю порядка, отцу двоих детей.

— Давай. — вяло сказал милиционер, устав от переживаний последней недели.

Табачок оказался очень даже неплох.

"Где берёшь?" — хотел спросить Коробкин, но не спросил. А только мягко завалился набок, прислонясь к кирпичной стене отделения.

Пока он спал и видел хорошие сны, из отделения вынесли замотанного в кокон Михеева. Он тоже спал и очень крепко, но ничего во сне не видел. Его погрузили в машину, и она мигом ушмыгнула.

Володя сидел в сарае под замком, куда добровольно сам себя определил. Этот непонятный парень, убивший картуша, обещал вернуться. И у Володи не было другой надежды, как только верить в это. Поэтому он не удивился, заслышав шум подъезжающей машины и радостный возглас жены. Она ещё верила в медицину.

— Как дела? — спросил его этот рыжий, имени которого он узнать так и не догадался.

— Держусь. — коротко ответил Володя.

— Держится. — одобрительно заметил молодой доктор, раскладывая на земле свой сундучок. — Большое дело не заливать за воротник.

Дел было много. Не удовлетворившись простым опросом на предмет оцарапания картушем руки, ноги и прочих мест, доктора предприняли тщательный осмотр. Вертели над подозреваемыми какими-то блестящими штучками. Но, кроме двух мечущихся в заколоченных банях людей, больше никого не обнаружили.

Лечение оказалось быстрым. И вскоре доктора объявили, что всё будет хорошо: больные будут жить — бешенство сейчас лечится. Нашли средства.

— Ну вот! — с удовлетворением сказал свояк Михеева жене. — Вот видишь — бешенство! А ты всё: картуши, да картуши!

Та всё равно осталась при своём мнении. Им сдали на руки Михеева и велели давать ему каждый час лекарство. К завтрашнему дню всё пройдёт. А пить пенсионеру больше не разрешается, чтобы не было рецидива. Да и поменьше думать про инопланетян. А то точно тарелка примерещится или щупальца отрастут.

К вечеру в деревнях всё же не включали света и сидели взаперти. Пусть-ка сначала милиция родная картушей перестреляет, а потом уж будем песни петь по улицам.

Дорога была пустынной, как и полагается по ночам. Но эта тишина была необычайной. Всё живое словно разбежалось.

Обочина, и без того обычно пропылённая, в одном месте оказалась прямо лысой. Вокруг неё крепко натоптано собачьими следами. Но имелись и другие следы. Словно что-то волочили. В одном месте даже просыпана мука. И всё это ровно обрывалось чуть дальше вглубь, к лесу. За чертой уже стояла нетронутая трава. И ещё дальше — высокий лес.

Вокруг этого места имелось также множество других следов. Это были человечьи следы. Всевозможная обувь. Тут явно кто-то рыскал и вынюхивал. Вот и теперь неподалеку стояла армейская машина с задраенными наглухо стёклами, даже не смотря на ночную духоту. В машине этой все спали. Спал за рулём водитель. Спал рядом в обнимку с автоматом сержант. В кузове вповалку спали солдаты, тоже вооружённые.

Поэтому никто из них не видел, как над проплешиной мелькнуло тёмное лохматое собачье тело. И тут же раздался придушенный визг. Собака неистово завертелась в траве, выкатилась на дорогу и застыла там, посвёркивая маслянистыми глазами. Одно за другим выскакивали из ниоткуда тёмные тела и тут же с тихим визгом падали, дёргались и затихали.

Когда их набралось двенадцать, то из травы поднялись три фигуры. Они подошли к поверженным зверям и принялись внимательно разглядывать их. Те полаивали и пытались укусить этих нехороших людей. Картушам очень не нравилось то, что происходило. Они переругивались между собой и поминали какую-то Динару.

Трое выпрямились, наконец.

— Преображение! — прошептал один из них. И картуш превратился в человека. Он лежал в пыли, неспокойно глядя на людей. Весь измождённый, со свисающей сухой и серой кожей. И тем не менее не оставлял попыток вырваться из непонятных пут.

— Плохие люди! — заскулил он.

— Неужели их нельзя спасти? — спросил один из троих.

Женщина покачала головой.

— Они давно мертвы. Их держит только магия "Инфернас Олэ".

— Хорошо. — не сдавался молодой. — А души их можно освободить?

— Нет, Лён. Они добыча лимба.

— Давай его съедим. — предложил один картуш другому.

— Давно надо было съесть. — пролаял тот.

Во тьме сверкнула сильная вспышка, раздался мгновенный многоголосый вопль и всё стихло. Зато из травы взлетели три совы и одна за другой бесшумно проскользнули в никуда.

Сержант встрепенулся.

— Панкратов, ты чего слышал? — толкнул он водителя.

— Нет, ничего не слышал — сонно отвечал тот.

Ночь близилась к утру. Бермудский треугольник изливал туманы. И в нём, скрытая от посторонних глаз, разворачивалась сцена.

Старуха стояла над дырой в барьере. Картуши проскочили и вода донесла их визги. Постояв немного, Евдокия поняла, что её слуги не вернутся. Она повернулась и медленно пошла сквозь лунные полосы. Из-за её спины бесшумно выскочили совы. Они все три облетели ведьму кругом, легко трепыхая пышными крылами и развернулись прямо в воздухе.

Ведьма не смела убежать, не могла перенестись. К ней с трёх сторон летели три волшебника, три дивоярца. Сияющее пламя вырывалось из их рук и замыкало треугольник. Сильная женщина с пепельными волосами, развевающимися без ветра. Высокий седой мужчина. И ненавистный подросток, который обхитрил её. Глаза всех троих пылали синим светом.

Они опустились наземь совсем близко от неё. Так близко, что она чувствовала исходящий от них гнев. Смертельная и мощная энергия исходила от всех троих и замыкала ведьму в непреодолимый треугольник. Евдокия почувствовала страшную и чужую силу, которя не трогает её лишь до того момента, пока она не вздумает бежать.

— Книгу. — сказала Брунгильда ровным голосом. И от этого Евдокии впервые в жизни стало страшно.

— Книгу, и мы пощадим его. — голосом, похожим на далёкий громовой раскат, произнёс мужчина.

День был долог. Прежде чем снимать барьер, требовалось освободить людей от морока. Вид бесцельно бродящих по деревне полубезумных людей был страшен. С исчезновением книги мороки ослабели и искусственная гармония в сознании людей нарушилась. Они не могли понять, что с ними происходит, но догадывались о многом.

Димка сидел на ступенях дома, раскачиваясь и держась за голову руками. Ему было отвратительно. Он понял, кто такая была Нинка: болотный морок, давно умершая пьянчужка.

Все отходили от кошмара. Их души требовалось успокоить. А кое-что из памяти просто удалить. Не может человек терпеть такое, особенно если не виноват. Это насилие над душой, над личностью, над человеческим достоинством. И волшебники считали это грязной работой. Нет ничего хуже, чем лишать человека воспоминаний. Даже ради его блага.

Машины выглядели брошенными. О них просто забыли. В некоторых набился мусор и даже угнездились куры. Вдобавок Володя Мазурович с трудом вспомнил, куда подевал все свечи с карбюраторов. Еле отыскал: старики Варюхи уже приспособились играть в них, как в чижик.

Очень плохо было всё с Динарой — гораздо хуже, чем с Михеевым. Её психика была повреждена необратимо, хотя внешне она выглядела почти нормально. Бедная женщина даже пить по-человечески разучилась — лакала, как собака языком. Она жаждала сырого мяса и временами подвывала. Ожог от дивоярского меча почти зажил, но рана в душе актрисы осталась. Теперь её всю жизнь будут мучить неконтролируемые вспышки гнева и последующей черной депрессии.

Как ни странно, лучше всех выглядел Карсавин. Он был только приторможен колдовством старухи. В остальном же совсем не пострадал.

Едва вспомнили про Марианну. Актриса спряталась в своём фургоне и закрылась. На пасеку к Леху она больше не вернулась. Если с остальных снять морок не составило особого труда, то тут всё гораздо хуже: собственная душа Марианны словно бы сплавилась с душой ведьмы. Это совсем не то, что ощущал Лён. В нём жили воспоминания Гедрикса, но сам он был свободной личностью. Здесь же произошло порабощение. Потому что это самое настоящее насилие. Ведьма напрасно пренебрегла душой Марианны — в ней не погибла личность. И сделать с этим было ничего нельзя.

Когда к Марианне постучали, она открыла дверцу. Глаза её были сухими.

— Я уезжаю. — сказала она.

И уехала. Села в свой японский джип и укатила в вечер, бросив все тряпки, косметику, запасы фитнесс-хлопьев и питьевой воды в пластиковых бутылках.

Только Кондаков с Немучкиным ничего не знали. Они с предыдущего дня не вылезали из своей монтажки — смотрели материалы.

Шестеро стояли кругом во тьме Бермудского Треугольника под молчаливыми деревьями. Трое дивоярцев, одна волшебница, так никому и не сказавшая о своём даре, болотная ведьма и воскрешённый дух. Ночь была чудна.

— Ты нанесла вред людям. — сказал Лён старухе. — Ты едва не уничтожила их души. У них не было возможности сопротивляться, они же не волшебники. Но хуже всех ты поступила с Динарой.

— Я освободил её тело, но душа исковеркана навеки. — проронил Магирус.

— Она не знала. — произнесла Наташа.

— Она знала. — резко ответила Брунгильда.

Ведьма ничего не отрицала. Не оправдывалась, не просила пощады.

— Книга, которой она владеет, это "Гениус Алама", украденный очень давно из Дивояра. В ней содержится запрещённый раздел "Инфернас Олэ" — демонская магия. Её искали, а она оказалась спрятана тут, в вашем мире. Ты первая из болотных ведьм, Мария, которая посмела открыть страницы этого раздела. Это карается смертью.

— Почему? — не выдержала Наташа.

— Потому что души неприкосновенны. — ответил Лён. — Первое правило мага. Этому учил нас Гонда. Это мы узнали в школе у Фифендры. Сначала запреты. Только потом — мастерство.

Наташа промолчала. У ведьмы как раз наоборот. Сначала вседозволенность, потом — осознание ошибки.

Она снова посмотрела на Сергея. Он — ошибка?!

— Он не цыган. — сказала ведьма. — Табор нашёл его на дороге. Памяти не было. Кто, откуда и куда идёт — не знал. Они его приютили и вырастили, дали новое имя. Но он так и остался странным.

Волшебники взглянули на Сергея. Во мраке его лицо слегка отсвечивало, словно тёмные воды таинственного Марькина болота.

— Я знаю, что я неживой. — отозвался он. — Ваша воля, делайте, что хотите.

Ведьма мучительно посмотрела на дивоярских магов и не проронила ни слова. Наташа почувствовала трепет, словно смерть грозила ей самой.

— Мы не убъём его. — проронила, наконец, Брунгильда. — Но живого тела он не получит. В нашем мире есть нечто лучше того, что ты хотела тут устроить. Он будет там существовать.

— Не жить?! — вскрикнула Мария.

— Нет. Существовать.

Магирус молчал.

— Я могу просить? — нарушила молчание ведьма. Никто не отвечал и она продолжила:

— Отпустите его прежде моей смерти.

— Да. — сказал Магирус. Он подошёл к Сергею. Тот не сопротивлялся, но посмотрел в глаза волшебнику своими глазами, похожими на лесные чёрные озёра. Гонда приподнял ладони, под ними заструился серый свет. Высокая фигура неживого окуталась этим светом и исчезла.

— Где это будет? — спросила Наташа.

— Здесь. — ответил Гонда.

— Когда это будет?

— Сейчас. — ответила Брунгильда.

— Что с ней сделают?

— Отправят в лимб.

— Кто это сделает?

Все промолчали.

Иголка выплыла из воротника рубашки Лёна. Сталь развернулась прямо в воздухе в простой, но безупречный клинок. По нему стекал огонь.

— Лён, твой меч карающий. — ответила Брунгильда. — Не знаю почему, но Каратель Дивояра избрал именно тебя.

Эти слова отозвались эхом в пустующей частице его души и выбили слова, как искры.

"Взгляни на этот меч, Эйчвариана!" — и дальше Гедрикс не сказал ни слова. Сияющая полоса взметнулась и бледное лицо волшебницы Рагноу исказилось. Голова казнённой скатилась прочь, пачкая своей нечистой кровью блистательный хрустальный пол волшебного замка Ванджийона. Тело подогнуло ноги и роскошные одежды распластались, прикрыв собою то, что больше не было прекрасной, как мечта, Эйчварианой.

Эрл распахнул окно. Мир испарился. Дворец бесцельно плыл среди осколков множества миров, в беззвёздной тьме, поглотившей души всех, кого любил и помнил Гедрикс.

— Да, мой друг. — тихо сказал голос Гранитэли. — Он так и поступил. Гедрикс — значит Истребитель.

Он молча перевёл глаза на ведьму. Чем она лучше вурдалаков? Хоть и не Лембистор, но суть одна. Так почему же ему так тяжело? Просить Брунгильду об услуге? Нет смысла. Он принял меч, а вместе с ним и долг.

"Мой меч Джавайна, как же ты тяжёл…"

Лён посмотрел в глаза Марии. Что за трусость — бояться глаз казнимого…

Она не пошевелилась, не отступила, как Эйчвариана. Не опустила глаз. И в них почудилась ему усмешка. Что нужно говорить? Он поискал в душе слова.

— Мне нечего тебе сказать.

— Да, Истребитель демонов, я знаю. — так же тихо отвечала ведьма. — Не надо слов, освобождай мир от меня.

Горящий гневом меч сам поднял руку.

"Нет, Дивояр, ты не прикажешь мне."

Пальцы крепко сжали рукоять и остановили стремительный полёт Карателя. Сталь подчинилась и замерла.

— Я отпускаю тебя.

И лезвие плашмя опустилось на плечо стоявшей прямо ведьмы. Не гнев, но милость. Фигура ведьмы стала таять, она теряла краски, делалась прозрачной.

Все молчали. Марии больше нет.

— Я поступил неправильно? — спросил он у Брунгильды.

— Нет, дивоярец. Твоя воля — твоё право.

Все вместе они медленно шли сквозь тьму к деревне. Высокие звёзды сияли над головой, но никого не радовали. Наташа немного поотстала и поравлялась с Брунгильдой, которая шла позади всех. Валькирия выглядела, как обыкновенная женщина. Молодая и немного усталая.

— Куда ушёл он? — спросила девушка.

— На Селембрис есть место, называемое Сумерки. Туда не проникает свет. Там бродят души без тел. Это всё, что я могу сделать для него. Мы приходим туда к ним. Там они находятся среди иллюзий. Мы дарим им иллюзии.

— Кто он такой? — спросила она у Брунгильды.

— Много лет назад он был моим учеником. — ответила валькирия. — Одним из лучших.

В уютном доме Семёновых было немного шумно. На веранде светила лампочка под абажуром. Окна открыты настежь и под пышной оранжевой юбкой с бахромой кружили бабочки и совки. На столе, поставленном в центре, отпыхивался жаром самовар. Вокруг сидела хорошая компания: Зоя и Семёнов, Лён с Наташей, Антонина с Катей и гости из Селембрис.

Здесь не появилось ничего волшебного. Никаких ковров, которыми любит обставляться Гонда. Ни самовоспроизводящихся пирогов. На столе стояли кривенькие зоины ватрушки в старых тарелках, слегка подгорелые пироги с луком. Обыкновенные магазинные конфеты в мутной стеклянной сахарнице с отколотым зубцом. Разномастые чашки без блюдец.

Селембрийцы оделись в обыкновенные одежды. На Брунгильде был сарафан и босоножки. Волосы она подобрала и уложила косой вокруг головы. А Гонда принарядился в джинсовую пару, он был похож на щеголеватого художника. Все разговаривали, смеялись и пили чай с зоиной выпечкой. Говорили о событиях прошедшего года, о полтергейсте в школе, о таинственной стране Селембрис, о мутантах и коте Вавиле. Антонине, наконец, стало ясно, что ничего ей тогда не привиделось. И почему так внезапно и необъяснимо изменились Чугунков и Бубенцовский. Оказалось, что её бывшие ученики очень занятны как личности и отнюдь не примитивны.

— Да. Они совершенно настоящие. — подтвердил Гонда, рассмотрев алмазные диадемы. — Вы сможете безбедно жить, если сумеете обратить их в деньги.

— А можно? — поинтересовалась Антонина.

— Конечно. Ведь это ваше. — подтвердил Магирус.

— А туфельки и платье мне оставим. — сердито подала голос Катерина.

— Да, принцесса. — с улыбкой ответил Гонда.

Удивительное путешествие Наташи и Катерины в страну эльфов занимало всех ничуть не меньше, чем события всего последнего месяца, происшедшие в маленькой деревеньке Блошки. Катька со сверкающими глазами взахлёб рассказывала о паучиной свадьбе, о том, как она была пленницей муравьиных львов, о пряничном домике, о чудесном дворце эльфов, об эльфийских королях и о чудесном бале. Теперь её никто не перебивал и никто не сомневался в том, что это правда.

— Да, — подтвердила Брунгильда. — вам, девочки выпала редкая удача. Не всякому человеку даже в Селембрис выпадает случай побывать в гостях у цветочных эльфов. Даже из волшебников немногие могут похвастаться тем, что побывали во дворце эльфийских королей.

Этот маленький народ неуловим и местонахождение их таинственной страны никому не известно. Но, если уж эльфы кого пригласят к себе, то одаряют порой безмерно. Они дарят те дары, которые считают нужными. Поэтому девочкам гп время путешествия дали крылья, а Наташе — молнию в ладони, чтобы она преодолела трудности пути и воспряла духом.

— Так, значит, у Наташи больше нет молнии в ладони? — разочарованно спросила Катя.

— Нет, деточка моя. — ласково ответила волшебница. — Это только на время пути, как и крылья.

Утром отбывали в город Семёновы и вместе с ними — Антонина с дочерью. Поэтому под рассвет разговоры стихли и все отправились спать. А селембрийцы, попрощавшись, ушли в ночь. Они уходили в Бермудский Треугольник, попросив не сопровождать их.

— Ой, мама! — жалобно прощалась немолодая Виолетта. — Вы уж тут не пропадайте без меня!

— Да полно, Валя! — душевно отозвалась Маниловна. — Ты уж хоть изредка заглядывай ко мне! Чай не чужие!

— Батяня, — заголосили близнецы Варюхи. — конфет нам привези!

— Да ладно вам, деды. — смущённо бормотал помреж Володя Мазурович. — Да ладно, привезу.

Он стоял рядом со своей вовсе не дородной и не длинноногой, и даже не слишком молодой Кристинкой Жвакиной, простой гримёршей. Сам невысокий, с залысинами и далеко уже не первой свежести, затрёпанный в кинематографе мужик. Гламурные красотки куда-то сгинули, а вместо них возникло сказочное тепло домашнего уюта, запах свежего теста, молока, чудной деревенской бани, подсолнухи, грядки лука и моркови. По весне так сладко пахнет белая сирень, летом — раздольные поля люпинов. Яблочный дух плывёт из сада, стучат в окна со слабым ветерком раскидистые вишни. Летят белой свадебной фатой потоки нежных лепестков. Непередаваемый запах белых, подосиновиков, рыженьких лисичек. Пьянящий аромат сухих грибов, развешанных над печкой. Маслята в эмалированном ведре. Метёлки зверобоя.

— Когда-нибудь у нас с тобой всё это будет. — ласково сказал он своей Кристинке.

И она счастливо вздохнула. Видение не желало уходить: два белоголовых малыша рядком на лавке. Измазаны вареньем. А в пухлых пальчиках по прянику.

— Ты уж не подохни от пьянки-то, Кузьма. — просила Любовь Захаровна Козлова.

— Да ты, Люба, за меня не беспокойсь. — отзывался несгибаемый лесник. — Сама, смотри, в своём кине не пропади!

Все отъезжали. Один за другим фургоны и джипы отчаливали и уплывали под зелёный свод коридора, ведущего в нормальную жизнь. Без всяких колдунов, мороков, деревенских свадеб.

— Кондаков, вы едете? — спросил Мазурович, уже из машины.

— Ехай, Вова. — отозвался Виктор. — Мы тут маленько поснимаем из натуры и догоним вас.

Его фургон пойдёт последним: Немучкин надумал поснимать в дороге и теперь ставил на стационарную штангу свой драгоценный аппарат.

— Борис, смотри, Леший тащит к нам. — бросил оператору Виктор. — Наверно, попрощаться хочет. У тебя осталась водка? Нальём ему.

Лесник подошёл вихлявой походочкой и неспокойными козьими глазами осмотрел машину и двух её обитателей.

— Пчела из кельи восковой летит за данью полевой. — иронично прокомментировал его выход Кондаков.

— А дать бы тебе, Витюша, в рожу. — мечтательно сказал лесник.

Оператор с режиссёром переглянулись.

— Это за что же, Кузьма Матвеич?

— А чтоб тебе, барин, жилось нескучно. — ответствовал лесник.

— Ты, Леший, пережрался самогонки. — деловито известил его Виктор. — Поэтому последняя доза будет лишней.

И вылил весь стакан в траву.

Камера снимала выкрутасы, которые выделывал Леший перед задком машины и тщательно запечатлевала все его словесные фантазии.

— А ты какого… сюда припёрся?! — кричал в камеру окончательно ополоумевший лесник. — Игра вам всё…! Не знаете, на что кидаться!

Его одичавшая физиономия с торчащими седыми волосами и драной, как мочалка, бородой заполнила весь видоискатель.

— Куды от вас деваться, от фашистов! Продали всю Расею!

Он заревел белугой и затопал сапожищем, грозя обоим заскорузлым кулаком.

— Спасу нет от вас, от окаянных! Силы небесные, смилуйтесь: что творится!

Обалдевший Кондаков не знал, что и сказать, чем успокоить дурака, как отвязаться. А Борис скрывал за камерой ухмылку.

— Отец, да ты чего… — растерянно проронил Виктор.

— Молчал бы ты, сынок! — издевательски кинул тот. — Бери-ка шапку да ступай за мной по кругу! Всю землю загубили! Анафемы продажные! Ироды расейские, Иуды Искариоты! Из всего смех да забаву сделали! Чего ты ещё тут не нашёл у нас?! На, смотри, вражина!

Деревенский скандалист разорвал на себе грязную рубаху и выставил на обозрение заросшую седой шерстью стариковскую костлявую грудную клетку.

— Ай, барыня, барыня! Барыня-сударыня! — заревел он, хлопая себя по заду.

Куражась и издевательски оря матерные песни, Леший удалялся вдоль деревни, дёргал жалкие жерди варюхинской изгороди, пинал ногами лопухи, сбивал со столбиков дырявые горшки. Заливаясь тонким смехом, оба старика Варюхи указывали пальцами на съёмочную группу. Вышла из дому Маниловна и встала у своей калитки, подперев ладонями широкую, как бочка, талию. Выставив вперёд засаленный живот, она с великим удовольствием наблюдала за отъездом дорогих гостей.

Из своего дома выбралась с ведром помоев старая Лукерья. Она не глядя выплеснула на дорогу картофельные очистки и луковую шелуху.

— До свидания, бабушка Лукерья. — вежливо сказал Кондаков.

— А скатертью тебе дорога…! — радушно отвечала бабка. — Не забывайте нас…, ходите чаще мимо.

"Вот скотина." — думал про лесника Виктор, стараясь ровно вести машину.

В задке фургона пристроился Борис. В его гениальную голову пришла идея запечатлеть уходящую ленту дороги. Всё же это был их первый фильм. И Кондаков представлял себе будущий капустник. Они будут крутить на них эти кадры. Немучкин обязательно потешит публику бессмертным монологом Лешего.

Запел сотовый. Кондаков даже удивился: он уже забыл, что в мире существует беспроводная связь. Достал мобильник и прижал ухом к плечу.

Звонил Володя Мазурович. Они опередили режиссёра на пару часов.

— Ну? — и дальше слушал молча. Потом убрал мобилу.

Дорога выводила к трассе. Немучкин перебрался на переднее сиденье.

— Кто звонил?

— Мазурович. Марианна разбилась вчера на развилке у Нехлюдова.

— Совсем?

— Совсем.

На Селембрис стояло лето. Сиреневый вечер опускался на луга. Синеватые сосны окутались предночной мглой. По лесной дороге шли два волшебника. Женщина в синем плаще и худощавый юноша в обычных джинсах и рубашке. Они о чём-то тихо беседовали.

Широкая тропа изгибалась среди лесной чащи, иногда выбегая на открые пространство, иногда забредая в глубокую тень под вековыми соснами. Откуда она выбегает и куда стремится — неизвестно. Но беседующие никуда не спешили.

— Он пропал много лет назад. — говорила женщина. — И был он именно таким, каким я нашла его в твоей деревне. Видишь ли, я подозревала, что в этом деле не обошлось без чёрной магии — пропажа "Гениус Алама" совпала с его исчезновением. И далее никаких следов, никаких сведений — человек и книга словно испарились из Селембрис. И только теперь я поняла, что тут действовала иная рука, кто-то много лет прятал книгу в твоём мире.

— Как же он сохранился таким молодым, если исчез из Селембрис очень давно? — спросил Лён.

— Я полагаю, имел место спонтанный временной парадокс — результат неосторожного обращения с магией чёрных страниц. Даже дивоярцы далеко не все способны обратиться к этой части книги. Затем она и была похищена, чтобы овладеть мощью "Инфернас Олэ".

Лён хотел спросить, кто же именно похитил эту книгу и зачем, но волшебница вдруг на ходу преобразилась. Лён с удивлением увидел, что она оделась в старый плащ лесной колдуньи, её лицо сразу постарело, нос заострился, брови нависли над глазами. Но сами глаза с улыбкой глянули на Лёна.

Не спрашивая о причине такой метаморфозы, он посмотрел вперёд, но тропа была пуста, только немного в стороне широкая еловая ветвь слегка подрагивала, словно её только что потревожили.

— А это ещё что у нас такое?! — грубым голосом вдруг заговорила колдунья. — Чего это ты делаешь в моём лесу?!

Она отвела ветку, и глазам Лёна предстал мальчишка лет семи, перепуганный, зарёванный, чумазый. Одет он был в довольно справную рубашечку и почти новые порты, только всё помялось и испачкалось — очевидно, пацан ночевал в лесу.

— Я… я потерялся… — с плачем проговорил ребёнок, а его глаза так и бегали от Фифендры к Лёну и обратно. Наконец, взгляд мальчишки с надеждой остановился на Лёне — очевидно, его внешность показалась ему более надёжной, нежели вид лесной ведьмы.

— Как это — потерялся?! — рассердилась Фифендра, но её каркающий голос не обманул Лёна — за напускной строгостью он отчётливо слышал нотки смеха.

— Тятенька пошёл в лес по дрова… — с рыданием рассказывал пацан. — А мне велел пойти поискать ручей: воды не взяли с собой…

— Ручей, значит, поискать?! — не унималась ведьма. — А сам собрался дрова рубить? А ты, значит, пошёл по тропинке искать ручей и заблудился? Небось, крошки на дорогу бросал, а птицы взяли да всё и поклевали?

В продолжение все речи мальчишка кивал головой и под конец совсем уже горько разрыдался, утирая сопли и слёзы.

— Ну, раз такое дело, придётся взять тебя к себе. — сурово заявила ведьма, не обращая никакого внимания на горе потерявшегося ребёнка. — Не сажать же тебя, в самом деле, в печку, да не есть тебя с косточками!

Перепуганный мальчишка обалдело уставился на страшную старуху и на отчего-то смеющегося парня. До него вдруг дошло, что он попался бабе Яге. А это, наверно, леший — одёжа-то у него какая странная!

А баба Яга присела перед мальчиком, взяла его за руки и притянула к себе.

— Забыл — кто и откуда. — быстро произнесла она и провела рукой перед лицом найдёныша.

А потом достала из кармана бублик, дала ребёнку и велела идти по тропинке, никуда не сворачивая.

— А вдруг снова потеряется? — с опаской проговорил Лён, глядя, как успокоившийся мальчик уходит по тропе, с увлечением обкусывая бублик.

— Некуда ему деваться. — ответила Фифендра. — Все тропинки в моём лесу ведут к дубу, в какую сторону ни иди.

И тут в памяти Лёна словно зажёгся свет. Тот давний день, с которого всё началось — эта сказочная страна Селембрис…

Он погружается в глубокий сон, и снится ему, что попал он в чудесный лес. Оказался на тропинке и пошёл по ней, очарованный необычайной тишиной, множеством запахов, летним теплом. А потом попал к фантастически огромному дубу, но почему-то не удивился, а всё воспринял как должное.

— А как же отец этого мальчика? — опомнился от воспоминаний Лён. — Он же, наверно, сейчас бегает и ищет его.

— Не бегает, не ищет. — усмехнулась волшебница. — Он сам привёл своего сына в лес, чтобы оставить его.

И поведала изумлённому Лёну то, о чём он не догадывался спросить за все годы.

Дело в том, что люди в Селембрис, как и на родной планете Лёна, спешат избавиться от тех, кто кажется им странными. Как правило, это люди со врождёнными способностям к магии. Как только этот факт выявляется, а обычно это происходит ещё в детстве, семья спешит удалить от себя такого ребёнка. Люди вообще стараются поменьше иметь дел с волшебниками. Поэтому Фифендра и заколдовала свой лес так, чтобы ходу в него людям не было — можно только подбросить к нему такого нежеланного ребёнка а дальше тропа выведет к дубу. Фифендра стирает память о прошлом у такого подкидыша, чтобы не искал дороги домой, и принимает его в свою лесную школу. Так в процессе несложного обучения, она выясняет степень одарённости ребёнка. А далее у каждого своя судьба — одним идти в подмастерья к магам, другие продолжают обучение. А с третьими, как с Долбером, происходит просто ошибка — у них нет никаких магических данных, и они просто уходят в жизнь.

— А я? Я буду продолжать обучение? — встревожено спросил Лён. Отчего ему казалось, что всё так безматежно?

— А разве ты не продолжаешь обучение? — ответила волшебница. — Каждое твоё приключение открывает в тебе новые грани твоего дарования.

В сумраке необычайного и странного леса возникла фигура человека. Женщина. Некоторое время она вглядывалась, не понимая, что с ней произошло. Потом увидела тропинку и пошла по ней. Лес был красив. Деревья высоки, травы запашисты. Низкие облака скрывали солнце.

Тропинка выбежала на поляну. А далее виднелись огоньки деревни. Она уютно утопала меж холмами. Вечерний свет делал её сказочно красивой. Слабый ветер донёс далёкое мычание, поплыл волною колокольный звон.

Женщина неспешно пошла по узенькой тропе, минуя стаи заснувших ёлочек, россыпи маслят, весёлых мухоморов. Дорожка повела её к деревне, проводила через нарядный мостик с перильцами. Гостья вошла в деревню и вдохнула запахи жилья.

Её встречали у дороги. Тёмная фигура отделилась от заросшей просвирником ограды и качнулась навстречу. Она его узнала.

— Серёжа, где я?

— Мы дома, Марианна. — ответил он. — Ты пришла домой.

Больше ничего не говоря, они направились к одной из изб. Там весело светили в широких наличниках окошки. Слабый запах прогоревших дров и сладкий запах теста. Густой молочный дух. Звяканье ведра в колодце.

Дверь открылась, выпустив наружу сноп золотого света. Закачал головками шиповник, томно вздохнули вишни, качнула кроною рябина. Под лавкой у забора сладко спал лохматый пёс.

Это Сумерки. Здесь не будет солнца — только тёплый сумеречный свет.

ГЛАВА 37. Сила искусства

Фильм вызвал целую волну суждений. Одни ругали Кондакова. Говорили, что явный фрейдистский уклон при убогом сюжете и минимуме действующих лиц вызывает ощущение клаустрофобии и эмоциональный спазм. Другие восхищались и говорили о прорыве в жанре, хвалили за тот же фрейдистский уклон, за саркастическое пропесочивание отечественной убогой действительности, за изысканную сюрреалистичность. И, надо сказать прямо, хвалящих голосов было гораздо больше.

В целом мнения сходились: фильм явно удался. За себя говорил тот факт, что мелкие кинофирмы-однодневки торопливо бросились выпекать сюжеты про деревенские страшилки.

Особенно хорош был сюжет в передаче у Бекантриссы Пополунько. Эффектная шоу-дива, усыпанная блёстками, к которой стремился попасть весь артистический и политический бомонд, с наслаждением расспрашивала режиссёра Кондакова и главного оператора, Бориса Немучкина, о таинственных, ужасных, трагических и сверхъестественных событиях, сопровождавших съёмки скандальной ленты.

— Но трупы классные! — с уважением говорили телезрители, собравшись на форуме за круглым столом.

— Трупы классные. — соглашались критики.

— Я люблю няню и мертвецов. — заторможенным голосом говорил на камеру очередной закомплексованный ребёнок в одном из многочисленных опросов в эфире.

У очевидцев съёмок брали интервью. А те охотно распространялись о своих впечатлениях.

Непонятное исчезновение целой деревни из реального пространства, инфернальные видения у всех участников, чудовищные спецэффекты, кошмарное умопомешательство актрисы Динары Пономаренко. И, конечно, гибель непрофессиональной актрисы, игравшей главную роль — Марианны. Была разыскана и вытащена на белый свет её история провинциальной девчонки, сделавшей карьеру на Тверской.

Самые дотошные папарацци добрались до Соловьёвска и брали интервью, подстерегая соседей Люськи у грязного подъезда с разбитой дверью и исписанных похабщиной стен. Залезли в кухню к двум испуганным и ничего не понимающим людям. И те не знали, гордиться им этим шумом, как успехом, или стыдиться, как позора.

Актёр Карсавин пошёл по первым ролям, как российский Том Круз. Его физиономия с неподвижными глазами интроверта украсила обложку журнала "Каламбур истории". Впрочем, и Динара после месячного пребывания в психбольнице состоялась в новом амплуа: она возродила популярность женщины-вамп, демонического персонажа и была дьявольски эффектна на обложках. Правда, время от времени ей приходилось возвращаться в клинику и лечиться. Но эта пикантная деталь её необыкновенного таланта лишь добавляла делу перца.

Не оставили вниманием и деревеньку Блошки. Но там особо поживиться было нечем. Старики исправно брали дань с приезжих как продуктами, так и деньгами. Но на все расспросы придурковато щурились и болтали какую-то чепуху. И только Леший был великолепен. Необыкновенно художественно он живописал все деревенские скандальные истории, начиная от Мамая и включительно по запуск в космос Белки и Стрелки. Приезжие млели и снимали с разных ракурсов эту одиозную фигуру.

Но удивить отечественного телезрителя зрелищем задрипанного деревенского алкоголика было трудно. После многочисленных киноэпопей о жизни бомжей, проституток, наркоманов, воров в законе, драм на зонах, расписанных крутым фольклором подворотен и каждодневных сюжетов о сгоревших заживо в своих хибарах местных алконавтов народ пресыщенно наблюдал подобную «натуру». Сам Леший кино не видел, он так и не узнал, что мог бы потребовать с кинофирмы деньги за трёхминутный эпизод, в котором он красовался во весь экран со своей эпатажной речью. И хорошо, что не узнал, а то замучился бы добиваться своих кровных.

Но потрясающие кадры с мертвецами особо критику не удивили. Специалисты отмечали хорошую анимационную работу, грамотно сделанные эффекты, особенно удались картуши. Кажется, отечественная анимация и впрямь выходит на достойный уровень. Правда, выступили с протестами защитники животных. Они утверждали, что коварный Кондаков убивал в кадре не спецэффекты, а настоящих животных. Якобы он нарядил в шкуры и загримировал бездомных собачонок. А может и того хуже — накупил в Китае на зверофермах тамошних куопи вроде тех, шубы из которых иногда ещё встречаются на улицах провинций. Виктора окрестили в определённых кругах дьяволопоклонником и сатанистом. Под видом съёмок фильма он совершал перед камерой кровавые жертвоприношения. Под балконом режиссёра заходили с плакатами активисты местного подразделения зелёных.

Короче, вся эта шумиха сделала Кондакова самым рейтинговым скандалистом сезона. Сам он на свою популярность у жёлтой прессы не особо западал. Режиссёр был одержим идеей нового крутейшего российского ужастика. Он возмечтал снять новый фильм о «жизни» виртуальных мертвецов. Это должна быть киноэпопея — эпатажный, комический и чудовищно эффектный сериал.

Идея такова: между пространством виртуальных трупов и реальным миром начался обычный бартерный обмен. Сначала дело началось с туризма. Наши едут туда поучаствовать в сафари, поглазеть на тамошние всякие забавы. А мертвецы находят удовольствие в том, чтобы пожить немного обычной человеческой жизнь. Всё это вызывает массу комичных ситуаций.

Дальше — больше, мертвецы начали заводить семьи в нашем мире, занялись бизнесом, стали распространяться по всему миру. Это совершенно новая идея, а не те ужасы про мертвецов, которые с рычанием лезут и кусают всё подряд. Нет, покойнички у Кондакова будут очень цивилизованны, обаятельны, пристойны. Это будет новый вид искусства. Это как закон развития, прогресс.

Когда Голливуд утомил до смерти своих поклонников, намылив им глаза разнообразнейшими сюжетами про мертвечину, мистикой — сказочной и изуверской, безмозглыми вампирами и примитивными оборотнями-одиночками. Когда быстро приелась и пошла на спад волна эффектных фильмов про могущественные кланы кровососов и людоедов. Когда все виды тошнотворной гнуси забили зрительские стоки и уже казалось, что больше нечего сказать с экрана, на подиум явилась русская кинематографическая культура, до того уныло пробавлявшаяся жалким подражанием великому Олимпу — убогие многосерийные зрелища, жалкая возня в сарае. Весь этот мусор нужен — он почва, на которой вырастет шедевр. Тем и велик российский жанр, что он шагает с экрана прямо в жизнь.

Кондаков многое ещё сказал народу. Он был, как пророк, пока не набежало множество пророков — те принялись поспешно крякать про свои будущие достижения на ниве отечественных деревенских и городских страшилок. Вот погодите, ещё забегают по городу маньяки! Ещё будут с урчанием пить на помойке кровь юных жертв! Полезут упыри из мусоропроводов и баков! Умоется кровавыми слезами белый свет!

В темноте кинозала волновалось множество голов. Из четырёх динамиков давила музыка. Диалоги лезли в уши. В глаза назойливо ломилась нереальность.

Двое на самом последнем ряду терпеливо смотрели эпизод за эпизодом. И никак не могли определить, каков же вышел этот фильм: талантливый или посредственный? То, что он был зрелищным, подтверждала реакция зрительного зала. Но кто сказал, что зрелищность — высшая заслуга? Критериев не было у них и они молчали.

На экране разыгрывалась сцена ворожбы. Один из самых сильных эпизодов, вызвавший восхищение критики и слабый протест со стороны верующих масс. Режиссёр и его продюсер раструбили на все СМИ о некоей потусторонней силе, которая приняла немалое участие в создании этого необыкновенного фильма. Весь зал с дрожью наблюдал ворожбу над кадкой.

Поставлено всё это было с несомненным мастерством, как и многие другие эпизоды. И теперь многая критика поспешно извинялась за преждевременные выводы и оценки, порождённые агрессивной маркетинговой кампанией в пользу фильма. Все эти выпады дали свой плод и теперь публика с замиранием сердца обратилась вглубь своей родной, посконной, домотканной и сермяжной мистики.

Надоели всякие там забугорные волшебники с их большими замками. Оказалась близкой нехитрая, но глубокая простота деревенского наговора в обыкновенной кадке. Истосковалось сердце по родной глубинке, по всем её нецивилизованным прелестям и простодушно-очаровательному хамству. То, над чем смеялись раньше, оказалось спасительно-притягательным и даже романтичным.

Из-за внезапной, трагической гибели актрисы, игравшей главную роль, концовку фильма пришлось изменить. И в этом режиссёру опять-таки мистически помогли неведомые силы. Он словно по наитию наснимал случайный материал. Но было и кое-что другое. Нечто явило себя ему.

По сценарию Анастасия должна обвенчаться в болотной церкви и превратиться, как все жители этой странной деревни, в лесное существо. Но мертвец полюбил её и открыл ей свою сущность. Это было сыграно с потрясающей реалистичностью. Героиня убежала и тем спаслась. А накануне ей привиделись ангелы Господни, которые и указали верный путь. И вместо того, чтобы тоже превратиться в нечто непонятное, Анастасия уезжает из деревни, печально вспоминая свою несостоявшуюся любовь. Критики прямо взвыли от восторга, когда до них допёрло, как гениально соединил проницательный Кондаков чёрную жуть хоррора и жизнепобеждающую правду реализма.

Конец картины. Уходящие вдаль тёмные леса с их таинственной жизнью. Утекают под пасмурным небом в самый горизонт заросшие бурьянами поля. Помятый чёрный домик у дороги, заколоченные окна. Колодезный журавль. По краю асфальтированной ленты бредёт зыбкая фигурка. Мелькнули светлые, бездумные глаза. Белый пух на гладкой, словно детской голове. Застывшая улыбка. И он уплыл в невозвратность времени — тихий деревенский старичок, лёгкий призрак, безмолвный сон. И снова одиноко извивается, тоскливо плачет под серой моросью дорога — штрихи разметки, как сбегающие из души слова. Морочит и томит, поёт и плачет. Зовёт и стонет, дышит и молчит.

Весь зал притих. Сейчас будет фрагмент, о котором Кондаков с дрожью говорил, что не снимал его. Тот сам, мистически, по воле деревенской ведьмы, вторгся в ленту.

Тьма залила экран, а вместе с нею — зал. Никто не вскакивал и не спешил на выход. И вот затеплилась свеча — синий, обморочный свет. Из тьмы явилась ведьма. Лицо приблизилось. Свет преобразился, приобрёл неяркое домашнее тепло. Зелёные болотные глаза: ведьма смотрит, словно ищет кого-то в зале. Лицо её дрогнуло и отстранилось — она нашла, кого хотела. И уходила. Тьма упала окончательно и пошли титры. Затем зажёгся потолочный свет.

Ведьма безмолвно говорила к ней с экрана. Как мне жаль, говорила она, как жаль, что я не преодолела ненависти. Как мне жаль, что я обратила свой дар во зло. Как жаль, что волшебники нашли меня так поздно.

— Жила, как дура, и умерла, как идиотка. — с сожалением проговорил московский папик над могилкой Марианны. Два бугая по обе стороны немедленно состроили сочувствующие физиономии, не переставая внимательно оглядывать убогое заснеженное кладбище под Соловьёвском.

— Виктор, — спросила Кондакова практичная Анжелка, — тут после Марианны остались коробки с фитнесс-хлопьями и БАДы. Я заберу себе?

Вместо эпилога

— Саш, ну перестань, я хочу досмотреть сериал!

— Зой, ну что ты в самом деле! Да ты их смотришь каждый день! А тут такое дело!

— Слушай, эти фильмы показывают на каждое двадцать третье февраля! Одно и то же!

Спор происходил, пока тянулся рекламный ролик. Никто не смотрел на экран. А там шла по саду принцесса и любовалась на себя в зеркало. Из кустов вывалился растрёпанный принц. В голове его бродила перхоть. Безмолвными губами он сделал принцессе предложение. Она подарила ему шампунь от себореи. Конец рекламы.

— Предки, чего ругаетесь? — спросил Лёнька, шагая мимо на кухню. Там по случаю праздника сидел в холодильнике большой торт.

— Да тут показывают "Семьдесят два метра" — сообщил Семёнов. — А…

Больше ничего говорить не требовалось.

— Дядя Саня! — возмутился Лёнька. — Что же не позвал?!!

— Да я не знал…

Зоя поджала губы и удалилась на кухню, где тоже был телевизор — семёновский «LJ». Только СТС он плохо брал. Рябило всё.

— Я тоже служил в североморском флоте. — проговорил Семёнов, не отрываясь от экрана. — Мы были на Гремихе. Такие вот дела… А ты говоришь, кино хорошее у нас снимать не умеют.

— Это не я говорил. Это говорил Кондаков.

И больше они не проронили ни слова, утонув не только глазами, но и душами в необыкновенной драме человеческих судеб, в глубинах сердечных, в верности, любви и долге.

Конец третьей книги

Февраль — март, 2006 г.