Нокаут на шестой минуте

1 Воскресенье (вечер)

«На ринг приглашаются боксеры второго среднего веса…» Голос диктора на мгновение перекрыл ровный гул, который висел под сводами Дворца спорта. Прожекторы, освещавшие ринг, вспыхнули ярче, зрители заторопились вверх и вниз по проходам, занимая места.

Обозреватель еженедельника «Спорт» Муслим Адигезалов сложил газету и поудобнее устроился в кресле литерного ряда — за судейскими столиками.

— Предвкушаешь? — толкнул Муслима в бок сидящий рядом главный врач соревнований Рамиз Джавадов. Он нервно потирал полные ладони и дергал себя за отворот белого халата, открывая яркий значок на лацкане пиджака. — Сколько мы ждали этот бой!

— Да, бой может получиться, — равнодушно кивнул Адигезалов и достал блокнот. — Если Ахундов прилично сработает, он может в первой сборной закрепиться. Попов готов его на чемпионат Европы взять. Он мне сегодня сам сказал.

— Интервью с ним писать будешь? — Джавадов уважительно посмотрел на соседа.

— Вряд ли. Если Ахундов проиграет — смысла нет.

— А если выиграет?

— У Бауэрса не выиграет. Все-таки чемпион мира.

По проходам на ринг поднялись боксеры. Адигезалов пристально вгляделся в Бауэрса, разминающегося в своем углу.

— Смотри, Рамиз, он весит всего на полкило больше Ахундова, а кажется намного здоровее.

— Ничего, — азартно бросил Джавадов, которого уже захватил предстоящий бой. — Ахундов также не доходяга. И готовился он серьезно. Будут Бауэрсу сюрпризы.

Встреча сборной СССР и сборной лучших боксеров Европы в Баку была предпоследней в турне гостей по Советскому Союзу. Они неожиданно проиграли первый матч сборной Российской Федерации, выиграли у сборной Москвы, и теперь встреча в Баку и предстоящий матч в Ташкенте с олимпийской сборной страны были для них делом престижа. Бакинский матч складывался для сборной СССР неудачно. Чемпион страны и победитель Кубка Европы во втором наилегчайшем весе ереванец Армен Загирян вдруг занервничал и проиграл своему давнему сопернику — боксеру из Венгрии Лайошу Тотту. Такая неудача на старте выбила из колеи остальных боксеров. Досадные ошибки пошли одна за другой, и перед боем Ахундова с Бауэрсом счет был 5:3 в пользу гостей. Поражение Ахундова лишало советских боксеров шансов на победу в матче. И потому трибуны ждали от единственного представителя своего города в сборной только победы, не желая принимать во внимание то обстоятельство, что его соперником был чемпион мира Рудольф Бауэрс.

Коротко звякнул гонг. Ахундов, подбадриваемый ревущими в едином порыве зрителями, бросился вперед. Но ошеломить соперника градом ударов не удалось. Опытный Бауэрс был начеку. Он встретил советского боксера коротким ударом в голову и отступил, не желая ввязываться в обмен ударами. Секунды бежали. Бауэрс вел бой неторопливо, Ахундов же — наоборот. Сказывалось предматчевое волнение и желание отличиться перед своими болельщиками. Он раз за разом налетал на соперника и, встреченный точным ударом, откатывался назад.

— Ну, что скажешь, что? — азартно шептал Джавадов, вскакивая со скамейки и пихая Адигезалова в бок. — Видишь, как атакует!

— Брось, Рамиз, — отмахнулся журналист. — Он выдохнется и во втором раунде будет ползать.

Но Джавадов не слышал, приветствуя еще одну безрезультатную атаку Ахундова. Бауэрс отбил ее спокойно, подставляя под удары плечи и перчатки. И вдруг он, словно распрямившаяся пружина, бросился вперед. Молниеносно нанес не ожидавшему штурма Ахундову два мощных удара. Тот рухнул как подкошенный на бок. Рефери, энергично размахивая рукой, начал отсчитывать секунды. Трибуны напряженно молчали, переживая неудачу своего любимца. При счете «восемь» Ахундов поднял руки, показывая, что готов продолжать бой. Трибуны облегченно вздохнули. «Бокс», — скомандовал рефери. Боксеры сошлись в центре ринга, но тут же звякнул гонг. Чуть толкнув друг друга плечами, боксеры отправились отдыхать.

«В синем углу ринга — победитель прошлогоднего первенства мира в Мексике Рудольф Бауэрс. Его рост — 171 сантиметр, вес — семьдесят четыре с половиной килограмма…» — разнесся над трибунами бесстрастный голос.

— Ну, что скажешь? — Адигезалов тронул за плечо соседа.

— Бауэрс, конечно, класс, — оценил Джавадов. — Но все может быть. Чем черт не шутит.

— Оптимист ты, Рамиз, неисправимый, — рассмеялся Адигезалов. — Или в боксе ничего не смыслишь. Хорошо, если явного преимущества не будет.

Джавадов надулся и упрямо буркнул:

— Все может быть.

…Второй раунд не изменил общей картины боя. Боксеры ловко маневрировали. Ахундов горячился, а Бауэрс, чувствуя свое превосходство в классе, спокойно вел схватку к победному концу. Трибуны недовольно шумели, требуя активных действий. Наконец Ахундов решился. Обманным финтом он заставил Бауэрса раскрыться, нырнул под руку и, выпрямляясь, нанес сильный удар в подбородок. Трибуны ахнули. Бауэрс на мгновение опешил, однако успел защититься от следующего удара. Но, видно, апперкот потряс его. Он упал на одно колено и медленно сполз на помост.

— Какой удар! Какой удар! — вопил Джавадов.

Рефери решительным жестом отправил советского боксера в угол и склонился над его соперником. «Раз, два, три…» Трибуны кричали не умолкая. Бауэрс попытался встать, но упал на спину. На трибунах началось что-то невообразимое. Пять тысяч человек ревели. Рефери закончил счет и развел руки, фиксируя нокаут. Задыхающийся от усталости и счастья, Ахундов бросился в объятия тренеров. Секундант Бауэрса, невзирая на протесты рефери на ринге, перелез через канаты и склонился над боксером.

Адигезалов, не сводивший глаз с ринга, дернул Джавадова за рукав. Тот, словно скинув с себя какое-то оцепенение, подхватил сумку и бросился на ринг. Присев возле боксера, он пощупал пульс Бауэрса, достал из сумки бутыль с водой и отвинтил пробку. С трудом шевеля губами, боксер сделал несколько глотков, попытался что-то сказать, но горло его свела судорога и он откинулся на спину.

Носилки появились почти мгновенно. Бауэрса осторожно уложили на них и перенесли через канаты. Носилки поплыли на виду у восторженных трибун к раздевалке. Там Бауэрса уложили на узкий массажный диванчик, на котором он через двадцать секунд скончался.

2 Понедельник (день)

Стрелки больших часов на улице показывали полдень, когда оперуполномоченный отдела уголовного розыска управления внутренних дел капитан Ариф Шахбеков, предъявив вахтеру служебное удостоверение, прошел в вестибюль центральной городской больницы. Пройдя по коридору первого этажа, капитан спустился в полуподвал, во владения патологоанатомов. Здесь он нашел дверь с табличкой: «Профессор 3. А. Тахмазов».

Навстречу Шахбекову из-за стола поднялся высокий мужчина в халате с закатанными по локоть рукавами. Каждое движение доктора было точным и выверенным, словно он стоял у операционного стола.

— Добрый день, дорогой, — он приветствовал капитана, как старого знакомого. — Что у вас за работа? Видимся только по печальным случаям.

— Не говори, Зия, — кивнул Шахбеков. — Толком и поговорить не удается. Выбрались бы как-нибудь, посидели бы в кабачке, вспомнили годы молодые. А то, гляди, уже седеть начал.

— Выберешься, как же, — махнул рукой Тахмазов, задетый за живое замечанием Шахбекова о седине. — В субботу — на работе, в воскресенье — на работе. Забыл, как сын выглядит. Да что тебе объяснять? Сам знаешь.

Мужчины сели за стол.

— Чем порадуешь, доктор?

— Уж порадую. — Тахмазов хмыкнул и придвинул к себе пухлую папку. — Получил данные судебно-химического исследования.

— Твои подозрения подтвердились?

— Подожди, Ариф, — Тахмазов развязал тесемки. — Давай по порядку, а то я обязательно что-нибудь забуду. Итак, тело Рудольфа Бауэрса поступило в отделение в четырнадцать ноль восемь. Вскрытие проводилось по постановлению следователя городской прокуратуры Султанова доктором Тахмазовым в присутствии оперуполномоченного УВПД капитана Шахбекова и понятых — представителя Спорткомитета республики Гасанова и врача сборной Европы по боксу Ральфа ван Рейхена. Так?

— Так, — кивнул Шахбеков.

— Дальше — мое заключение. — Доктор перевернул лист. — Но с ним ты знаком. И наконец: «По требованию эксперта по результатам судебно-медицинского исследования провести судебно-химическое исследование». Вот его данные.

Тахмазов перевернул еще один лист и поднял голову.

— Короче, его отравили, Ариф. Он получил сильный удар, но причина смерти — не кровоизлияние, а яд. В этом нет сомнений. Ребята провели исследование очень тщательно.

— Ах ты черт! — Шахбеков хлопнул ладонью по столу. — Я все-таки надеялся, что ты ошибся. Только этого нам не хватало. Чем отравили?

— Яд на основе синильной кислоты. Только доза была очень маленькой, и потому смерть наступила не мгновенно, а через минуты полторы после приема яда.

— Ты уверен, что яд попал в организм через пищевод?

— Уверен. На теле нет никаких уколов.

— Подожди, Зия, подожди. Давай разберемся. У тебя есть копия моего вчерашнего протокола?

Шахбеков вытер со лба испарину.

— Есть, конечно. — Тахмазов раскрыл папку на первой странице.

— Смотри, — капитал придвинул бумаги к себе и пробежал глазами по строчкам. — Бауэрса, уже лежавшего на ринге, напоил водой главный врач соревнований Джавадов. Выходит, вода в его бутылке была отравлена?

— Выходит, так, — кивнул Тахмазов.

— Не торопись. Мне важно с точностью до секунды определить время, которое прошло от момента, когда яд попал в организм, до момента гибели боксера. Ведь Бауэрс пил воду и в перерыве между раундами. Его могли отравить и тогда.

— Отпадает, — твердо сказал Тахмазов после секундного раздумья. — Конечно, время с точностью до секунды тебе никто не определит, но могу сказать точно: после того как яд попал в организм, у боксера началось стеснение дыхания, упала сердечная деятельность. Он не смог бы боксировать и пяти секунд. А ведь во втором раунде он дрался больше двух минут.

Шахбеков был горяч, но не упрям.

— Я понял, — кивнул он. — Значит, злополучная бутылка. Спасибо тебе, Зия. Подготовь, пожалуйста, для меня все документы. И дай нам бог в следующий раз увидеться по более радостному поводу.

Доктор Джавадов принадлежал к тому типу нервных и легковозбудимых людей, для которых любая мелочь может стать поводом как к разудалому веселью, так и к полному отчаянию. Получив самое незначительное замечание начальства, доктор мог часами в скорбном молчании представлять себе жуткие картины увольнения с работы. В конце концов он убеждал себя, что это случится со дня на день, и приходил в ужасное состояние от мысли, что его троим детям придется влачить с таким отцом жалкое, полуголодное существование. И наоборот, одобрение рецензента, прочитавшего его очередную статью в медицинском журнале, найденный удачный вариант лечения грудного пациента, — и доктор весь вечер носил на плечах своих мальчишек, уверенный, что жизнь удалась и теперь у него все будет получаться.

Известие о том, что в бутылке, из которой он напоил боксера на ринге, оказался яд, подействовало на доктора удручающе.

«Теперь меня расстреляют, — думал он. — Поставят к стенке и расстреляют. Перед иностранцами решат выслужиться. Тут и доказывать ничего не надо. Бутылка моя. Значит, я и убил».

Перед Джавадовым проплывал мрачный тюремный двор, шеренга солдат и прокурор, зачитывающий приговор, почему-то свернутый как свиток. Допрос, для которого его вызвали в милицию, был, по его мнению, первым шагом к такому концу, и потому Джавадов сидел в кабинете заместителя начальника отдела уголовного розыска подполковника Горина мрачный и холодный, похожий на еретика перед сожжением.

Подполковник говорил по телефону. Он крепко сжимал в кулаке трубку и далеко отставлял ее от губ. Даже по его скупым ответам ведущий протокол капитан Шахбеков понял, что речь идет о погибшем боксере.

Дождавшись, пока подполковник положит трубку, он поднял на него вопросительный взгляд.

— Все по тому же вопросу, — буркнул Горин и подпер ладонью широкий подбородок с ямочкой посередине. — Все утро трезвонят. Все кому не лень. — Он повернулся к Джавадову, словно желая разъяснить ему причину столь настойчивых звонков: — А что делать? Международный скандал. И требование одно — торопитесь, торопитесь. Так что давайте спешить.

«Давайте спешить, — с тоской подумал Джавадов. — Как бы им не пришлось прямо отсюда отправить меня в камеру».

— Вернемся к бутылке. — Горин кивнул Шахбекову, и тот склонился к бумагам. — Вы утверждаете, что собственноручно заполнили ее кипяченой водой. Когда и где?

— Вчера я приехал во Дворец спорта за три часа до начала матча. И сразу пошел в медпункт. Там уже были медсестры. Они кипятили чайник. Мы выпили чай, и заодно я наполнил бутылку. Понимаете, из того же чайника, из которого мы наливали себе чай. Положил бутылку в сумку и ушел.

— Ушли в зал?

— Нет. До начала еще было время. Я пошел в одну из комнат оргкомитета. Мы ее называем судейской. Меня должен был ждать приятель — спортивный журналист Муслим Адигезалов. Но его в комнате не было. За столом сидел Намик Гасанов — работник нашего Спорткомитета и что-то писал. Я оставил сумку в судейской и пошел искать Муслима.

— Долго искали?

— Не очень. Минут пять, может, десять. Вошел в зал, обошел вокруг ринга и пошел обратно. Вижу, Гасанов стоит у судейской и разговаривает с Ахундовым.

— С боксером?

— Нет. С его отцом. Его все знают. Он выполняет при сыне обязанности менеджера. Гасанов меня заметил и говорит: «Адигезалов тебя ждет». Я вошел в судейскую. Муслим был там один. Ходил из угла в угол. Я спросил, что он мечется? Говорит: «Думаю». Мы еще немного посидели и пошли на свои места к рингу. Больше я со своей сумкой не расставался.

— На соревнованиях у вас всегда при себе бутылка с водой?

— Конечно. Только обычно эта вода для питья не используется. Она — на всякий случай, если вдруг придется промыть ранку, смыть кровь с рассеченной брови.

— Скажите… — Горин прищурился. — А где ваша бутылка сейчас? Мы искали ее и во Дворце спорта, и в больнице, но она как сквозь землю провалилась.

— Я не знаю, где бутылка. — Джавадов прижал руки к груди. — В раздевалке, когда Бауэрс скончался, она была у меня в руке. Знаете, это был ужасный момент. У меня в прямом смысле слова опустились руки. Я даже не заметил, как вода вылилась на пол.

— Вы хотите сказать, что вылили воду из бутылки на пол в раздевалке.

— Я не вылил, — смутился Джавадов. — Я случайно. Поверьте мне.

— А где же сама бутылка? Уж не разбили ли вы ее?

— Нет, нет. Я поставил ее на стол в раздевалке. Да, кажется, так. И там забыл.

— Значит, бутылка осталась в раздевалке?

— Во всяком случае, я ее оттуда не брал. Конечно, если бы я знал, что она… что вода в ней… но я не знал, что там яд. Клянусь вам. Товарищ подполковник, зачем мне травить Бауэрса?

— Вроде незачем, — согласился Горин.

— Конечно. — Джавадов недоверчиво взглянул на него, будто проверяя, действительно ли подполковник с ним согласен. Ни слова не говоря, Горин взял пропуск доктора и сделал на нем пометку.

— Я могу идти? — Джавадов кивнул на пропуск.

— Подпишите протокол и можете быть свободным. Только, думаю, нам придется еще раз встретиться.

— Конечно, конечно, — забормотал Джавадов, которому слова о грядущей встрече испортили настроение. Он хотел что-то спросить у подполковника, но передумал, махнул рукой и взял ручку.

3 Понедельник (вечер)

В мраморном вестибюле гостиницы «Интурист» Шахбекова встретил администратор.

— Меня предупредили о вашем приезде, — шепнул он и заговорщицки склонил голову.

— Прекрасно, — громко сказал капитан, с интересом разглядывая группу иностранцев у скоростных лифтов гостиницы.

— С кем бы вы хотели побеседовать? — Администратор отвел капитана к своей конторке.

— С менеджером сборной Европы. — Шахбеков заглянул в блокнот. — Мишелем Эндоссе.

— Четвертый этаж, номер 443, — сказал администратор, проведя пальцем по странице канцелярской книги.

Шахбеков небрежно кивнул и пошел к лифтам.

Наверх он поднимался с французами. Капитан неодобрительно покосился на шорты двух бородатых мужчин, а короткие юбочки девушек заставили его отвести глаза. Две старушки, одетые, слава богу, в брюки, оживленно обсуждали подробности экскурсии. Шахбеков, вспоминая отдельные слова французского, понял, что в Баку жарко и есть море. Наконец лифт остановился на четвертом этаже, и капитан вышел.

Мишель Эндоссе, седой и стройный мужчина, оказался совсем не похож на известные по кинокартинам образы испанцев — черноволосых крепышей с кушаками на талии. Он пожал Шахбекову руку и пригласил в гостиную своего номера. Капитан вошел, с уважением оглядел стены, обитые толстым сукном. «Ишь ты, — вздохнул он. — Можем, же создавать интерьер, когда хотим».

Из кресел навстречу Шахбекову поднялись двое.

— Наш доктор Ральф ван Рейхен. С ним вы, кажется, знакомы. И секундант Бауэрса Отто Мюллер, — представил своих товарищей Эндоссе, вполне прилично владея русским.

— С доктором мы виделись в больнице у профессора Тахмазова. А с господином Мюллером мне приятно познакомиться, — учтиво проговорил капитан, пожимая протянутые руки.

— Прошу садиться. — Эндоссе первым опустился в кресло. — Я подумал, что будет лучше, если в нашем разговоре не примут участия посторонние. И потому попросил нашего переводчика временно передать мне свои обязанности. Если вы не возражаете, конечно.

— Отчего же, — пожал плечами Шахбеков, стараясь сообразить, нет ли в желании Эндоссе избавиться от переводчика подвоха. — Если вы не будете возражать против того, что я запишу наш разговор на магнитофон, думаю, мы быстро найдем общий язык.

Эти слова чем-то не понравились Эндоссе. Он нахмурился, бросил быстрый взгляд на Мюллера и ван Рейхена, повернулся к Шахбекову.

— Я не против магнитофона. Что касается общего языка, то мы приступим к его поиску лишь после уточнения наших позиций. — Эндоссе подождал, пока капитан наладит аппаратуру. — Позвольте мне спросить, что вы сделали для задержания убийцы Бауэрса?

Шахбеков помедлил, размышляя, стоит ли пространно отвечать на этот вопрос.

— К сожалению, я не могу по известным соображениям рассказывать о ходе следствия, но хочу заверить, что мы прикладываем все усилия…

— Все усилия! — вспылил Эндоссе. — Неужели требуется много усилий для ареста того, кто отравил боксера на глазах тысяч людей? Неужели уголовному розыску не ясно, кто, выполняя приказ ваших спортивных деятелей, убрал сильного соперника перед чемпионатом Европы?

— Вы имеете в виду доктора Джавадова?

Эндоссе кивнул.

— У вас есть доказательства его виновности?

— Искать доказательства — ваше дело. Но есть ли у вас другое объяснение этого убийства?

— Другого объяснения у меня пока нет. Но и ваше мне кажется, простите, надуманным. Спортивные деятели… Заговор против боксера… В нашу страну приезжают лучшие спортсмены мира, и их до сих пор никто не травил. Неужели двадцативосьмилетний Бауэрс, который через год-два сойдет с ринга, вызвал у наших спортивных деятелей такой ужас. И зачем травить его на ринге, на глазах, как вы справедливо заметили, тысяч людей? Неужели нет для этого укромного уголка? Если вы хотите знать мое мнение, то, думаю, мы имеем дело с преступной неосторожностью. Очевидно, Джавадов налил воду в бутылку, в которой прежде хранил яд.

— Прекрасно, — горько усмехнулся Эндоссе. — Я не сомневался, что мне предложат подобную версию, и не удивлюсь, если вы ее быстро докажете. Наверное, на нее очень рассчитывают те, кто убил Бауэрса. Бедный неосторожный врач получит два-три года тюрьмы, которые будут окрашены круглой суммой компенсации и сносным содержанием. Довольны все.

— Вы преувеличиваете, господин Эндоссе.

— Я не преувеличиваю, инспектор. В вашей версии я вижу лишь желание выгородить убийцу.

— Прежде всего, надо доказать, что Джавадов — убийца. Ведь мы до сих пор не знаем, был ли в бутылке яд, — буркнул капитан, раздосадованный ходом разговора. — Бутылку мы пока не нашли.

— Ну, это поправимо, — улыбнулся Эндоссе. — Бутылка у меня.

— У вас?

— Да. Хоть это, очевидно, вас огорчит.

Капитан пропустил колкость мимо ушей. Эндоссе что-то шепнул Мюллеру. Тот кивнул и вышел в соседнюю комнату. На мгновение в гостиной стало тихо. Но вот скрипнула половица и появился Мюллер, держа в руке бутылку с красной завинчивающейся пробкой.

— Как видите, случай помог нам. — Эндоссе поставил бутылку на стол. — Ваш врач забыл ее в раздевалке, а рабочие Дворца спорта, помогая собирать вещи, сунули ее в сумку Бауэрса, где ее и нашел господин Мюллер.

— Отличная находка. — Шахбеков протянул руку к бутылке, но Эндоссе не отпустил ее.

— Простите, инспектор, но мне нужны гарантии, что бутылка не разобьется и не исчезнет до того, как будет сделан анализ.

Капитан отдернул руку.

— Вы подозреваете меня в пособничестве убийце? Не слишком ли вы…

— О, не обижайтесь, инспектор, — мягко перебил его Эндоссе. — Вы должны меня понять. Я, прошу извинить еще раз, не могу доверять вам полностью. Ведь вы ведете дело против своего соотечественника. У меня нет сомнений в вашей честности и в вашем профессионализме, но на вас могут оказать давление.

— Я хотел бы заметить, господин Эндоссе, — капитан заговорил, тщательно подбирая каждое слово, — что я веду дело не против моего соотечественника, а против убийцы. Это, согласитесь, не одно и то же?

Эндоссе кивнул.

— Что касается давления, то хочу вас заверить: мое руководство заинтересовано в скорейшем розыске убийцы не меньше вас. Вы убеждены, что виновен доктор Джавадов? Что ж, если это так, он предстанет перед судом. Но его вину необходимо доказать. По-моему, закон каждой цивилизованной страны требует того же.

— Конечно, инспектор, — кивнул смущенный Эндоссе и налил в стоящие на столике бокалы пенящийся лимонад. — Может, выпьете что-нибудь покрепче?

— Я на службе. — Капитан рассердился на себя за эту нелепую фразу и крепко сжал в ладони запотевший бокал. — Вы требуете гарантий сохранности бутылки. Я могу лишь дать вам свое честное слово. Ну, и составить, разумеется, акт передачи вещественного доказательства.

Эндоссе помолчал, потом едва уловимым движением подвинул бутылку капитану. Шахбеков, стараясь действовать осторожнее, завернул бутылку в газету, предварительно положив под донышко и на горло картонные подставки, на которых стояли бокалы.

— Какие у вас к нам вопросы? — Эндоссе внимательно следил за руками капитана.

— Меня интересует, не было ли у Бауэрса в команде врагов? — Шахбеков неловко повернулся и чуть было не свалил драгоценную бутылку. — Может, кто-то завидовал ему, соперничал с ним?

— Нет, нет, инспектор, — быстро ответил Эндоссе. — Соперничать с ним было некому. Он — единственный в команде представитель своего веса. Не было у него и врагов. Бауэрс был всеобщим любимцем. Он был прямым и честным парнем, влюбленным в бокс. Поверьте мне, я в спорте не новичок, но редко можно встретить человека, столь преданного боксу. Всю жизнь Бауэрс боролся против взяток, договорных боев, подкупа. Потому он и не стал профессионалом, хотя заключить с ним контракт хотели многие.

— Был ли Бауэрс в Баку, в СССР? Есть ли у него здесь какие-нибудь знакомые?

Эндоссе склонился к Мюллеру, перевел вопрос, выслушал ответ и повернулся к капитану.

— В СССР он был несколько раз. В последний — на Кубке Европы. В Баку он впервые. И знакомых у него здесь не было.

— Благодарю. — Капитан перелистал блокнот. — Скажите, господин Эндоссе, вы и господин Мюллер были возле Бауэрса в его последние секунды? Он ничего не сказал перед смертью?

Эндоссе посовещался с Мюллером.

— Пока Бауэрс лежал на ринге, он ничего не сказал. А в раздевалке попытался. Я наклонился к нему, но у Бауэрса начались судороги, и я разобрал лишь одно слово. Его можно перевести с немецкого, как «перепутать» или «перепутали». Но не исключено, что я ошибся.

' Шахбеков попросил записать на отдельном листке слово «перепутать» в немецкой транскрипции, забрал со столика сверток с бутылкой и откланялся.

Примерно в то время, когда капитан Шахбеков получил у Мишеля Эндоссе бутылку с красной завинчивающейся пробкой, в кабинет подполковника Горина вошел Муслим Адигезалов. Собственно, подполковник ждал его только завтра, но Муслим после бесполезного выяснения по телефону, зачем он понадобился уголовному розыску, пожелал приехать немедленно. «Нервничает, — думал подполковник, глядя на бледного журналиста, устраивающегося на стуле. — Впрочем, ничего удивительного. В милиции нервничают даже те, кто не чувствует за собой никакой вины».

После первых вопросов — анкетные данные и место работы — Адигезалов почувствовал себя свободнее и попросил разрешения закурить.

— Курите, курите. — Подполковник кивнул на пепельницу. — Вы впервые даете показания в милиции?

— Опыта в этом деле никакого, — улыбнулся Адигезалов, но улыбка получилась вымученной. — Волнуюсь.

— Вот это напрасно. — Подполковник сорвал обертку с жевательной резинки и отправил в рот пластинку, пахнущую клубникой. — Это я вместо сигарет, — пояснил он. — Курить бросил.

— Так, может, я зря? — Адигезалов ткнул сигаретой в пепельницу.

— Курите. — Горин махнул рукой. — Стану пассивным курильщиком, если активным больше нельзя. Но вернемся во Дворец спорта. Вы приехали на матч задолго до его начала?

— Часа за полтора.

— И что делали все это время?

— Сначала нашел старшего тренера нашей сборной Попова. Я с ним договорился встретиться перед матчем. Беседовали мы минут тридцать. Потом, примерно за сорок минут до начала матча, я пошел в судейскую комнату. Там меня должен был ждать врач соревнований Джавадов.

— Джавадов был в комнате?

— Нет. За столом сидел Намик Гасанов из Спорткомитета. Мы поздоровались, поговорили минуты две. Потом в комнату заглянул Ахундов — отец нашего боксера, который нокаутировал Бауэрса, и Гасанов сразу вышел.

— В это время в комнате стояла сумка доктора Джавадова. Вы видели ее?

— А я вообще не знаю, какая у него сумка. Там по всей комнате были разбросаны какие-то вещи, сумки, сетки. Я не приглядывался. А что, вы меня подозреваете в убийстве боксера?

— Скажу вам откровенно. — Подполковник исподлобья взглянул на журналиста. — Такую возможность я исключить не могу. Ведь вы оставались в комнате один, а там была сумка Джавадова. Значит, возможность всыпать яд в бутылку у вас была.

— Вот так влип! — Адигезалов откинулся на спинку стула. — Только этого мне не хватало. Поймите, это же смешно. Зачем мне сдался этот Бауэрс? Какой мне резон его убивать? Я его и знать-то не знал.

— А кому был резон его убивать?

— Не знаю… — Адигезалов замялся. — Но если убили, значит, кому-то был. Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. Только вы не подумайте, что я это сейчас придумал, чтобы отвести от себя подозрение. Дело в том, что нокаут Бауэрса показался мне очень странным.

— Странным? Что же вы заметили?

— Понимаете, мне показалось, что он упал на ринге нарочно. Причем так, чтобы всем, кто хоть что-то понимает в боксе, стало ясно, что он имитирует нокаут. Примерно шесть лет назад на одном из турниров боксеров Закавказья была такая история. Одного парня заставили проиграть бой…

— Прямо так и заставили?

— Ну, не силой, конечно. Были у нас ловчилы, которые все это делали очень тонко. Сначала пообещают за поражение поездку за рубеж на турнир. В случае отказа могут пригрозить испортить спортивную карьеру — не приглашать на турниры, обрабатывать судей и так далее. Только очень уверенные в себе спортсмены могут справиться с таким давлением. Те, кто послабее, ломаются и идут на сделки. Так вот, на том закавказском турнире парень вроде согласился проиграть бой. Но затаился и решил выразить протест против нажима на него. Он вышел на ринг, пробоксировал первый раунд, причем дважды отправлял соперника в нокдаун. А во втором раунде, секунд через десять после начала, получив легкий удар, причем не в голову, а в плечо, упал и пролежал до счета «десять». Нокаут. Но все видели, что никакого нокаута быть не могло. Сначала решили, что у боксера что-то с сердцем. Проверили — все в порядке. Получился мощный скандал. Несколько человек были вынуждены уйти из спортивного общества. А вчера мне показалось, что Бауэрс сыграл в ту же игру, только менее явно. Тоньше, если хотите. Получив сильный удар, он не упал. Вроде бы устоял, а через несколько секунд лег. Разве такое может быть? После нокаутирующего удара боксер летит с ног мгновенно. Специалисты должны были заметить эту странность. Тем более что первый раунд Бауэрс выиграл. И довольно легко.

Подполковник задумался. Несколько секунд он машинально крутил заводную головку часов. Его взгляд остановился на Адигезалове. Муслим чувствовал себя неловко. Он опустил голову и водил пальцами по узорам стола.

— Вы хотите сказать, что Бауэрса заставили проиграть Ахундову?

— Ну, заставить Бауэрса не так-то легко. Он — не начинающий мальчишка, а чемпион мира. Но его могли уговорить или, скорее, купить. Представьте себе ситуацию: под давлением неизвестных нам сил Бауэрс согласился проиграть, но на душе у него скребли кошки. Еще бы! Он, сильнейший в мире, должен проиграть боксеру, не участвовавшему ни в одном крупном турнире. И Бауэрс решил показать, хотя бы специалистам, что он проигрывает нарочно. Вот и сыграл в нокаут.

— А его гибель? Тоже оговорена?

— Кто-то мог заметить, что боксер блефует, имитирует нокаут. Испугался скандала и убрал Бауэрса.

— Может быть, может быть. — Подполковник погладил чисто выбритый подбородок. — Только почему этот кто-то заранее отравил воду именно в бутылке Джавадова?

— Этого я не знаю, — пожал плечами Адигезалов. — Я просто рассказал вам о своих впечатлениях от увиденного вчера.

Подполковник проводил журналиста и долго стоял у окна задумавшись.

Дежурный администратор шестого этажа гостиницы «Интурист», полная блондинка лет сорока, назвалась Ниной Александровной Королевой. Она внимательно рассмотрела удостоверение Шахбекова, переводя взгляд с фотографии на лицо, и наконец сказала:

— Да, к Бауэрсу приходил один человек. Такой, знаете, представительный мужчина в очках. У него большое родимое пятно. Вот здесь. — Королева дотронулась пальцем до щеки.

— Даже родимое пятно? — Шахбеков щелкнул авторучкой. А когда он приходил?

— Позавчера. Я как раз дежурила вечером. Боксеры только вселились. Бауэрс вошел в номер, а минут через пятнадцать пришел этот мужчина. Сидел в номере недолго. Минут десять, не больше. — Королева кокетливо поправила прическу. — Потом вышел, вызвал лифт и уехал. Бауэрс вышел вслед за ним и пошел на ужин.

— Почему вы думаете, что именно на ужин?

— Он был в спортивном свитере. Это во-первых. Во-вторых, у лифта он встретился с другими боксерами. Они все ехали в ресторан. И все вместе вернулись.

— Не был ли Бауэрс чем-то расстроен? Или взволнован?

— Нет, скорее наоборот. Шел, смеялся. А вот через полчаса…

— Что через полчаса? — не выдержал капитан.

Королева облизнула губы.

— Через полчаса он вдруг выскочил из номера с чемоданом в руке и помчался вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Я не знала, что и думать. Позвонила администратору, но на первом этаже Бауэрс не появился. Минут через двадцать он вернулся в номер.

— А чемодан?

— Чемодан был у него в руке.

— И вы не узнали, куда он ходил?

— Нет. Я спрашивала у девочек, которые дежурили в этот вечер, но его никто не видел. До второго этажа он не дошел, а на третьем, четвертом и пятом шла пересменка, и администраторов на месте не было. Я решила, что у Бауэрса какие-то претензии к номеру, и директор наш подумал так же. Он позвонил Бауэрсу, но тот сказал, что все в порядке.

Шахбеков аккуратно записал в блокнот все рассказанное Королевой, оставил ей свой телефон с просьбой звонить, если что-нибудь вспомнит, и откланялся.

4 Вторник (утро)

Порывом ветра газетный лист едва не вырвало из рук Горина. Подполковник придавил газету тяжелым пресс-папье, вышел из-за стола и закрыл окно.

— Удивительная у нас все-таки пресса, — усмехнулся он, возвращаясь за стол. — Произошло такое ЧП. Убит иностранный боксер. И никто — ни звука. В отчетах о матче — сплошное «ура» Ахундову, нокаутировавшему чемпиона мира. А о том, что чемпиона мира больше нет в живых, не написали нигде. Вот вам и гласность. Когда наконец кончится эта круговерть недомолвок?

Подполковник сел на место и развернул «Спорт». Там заметка о матче была подписана Муслимом Адигезаловым.

— Черт, и этот молчит, — чертыхнулся он. — А ведь наверняка по городу ходят самые нелепые слухи.

Подполковник скомкал газету и швырнул на стол.

— Газетчики вчера звонили шефу, спрашивали, можно ли писать о смерти Бауэрса, — сказал Шахбеков. — Шеф на всякий случай не разрешил.

— Вот оно что, — проворчал Горин. — Я об этом не знал.

— Они поздно звонили. Вы уже уехали в министерство.

Подполковник кивнул и принялся складывать газеты.

— Какого дьявола они на все спрашивают разрешения, — не выдержал он. — Своей головы нет?

Шахбеков пожал плечами.

— Они привыкли все с нами согласовывать. Вот и…

— Согласовывать, — перебил подполковник. — Надо правду писать. Что знаешь, то и пиши. И нечего согласовывать. Ладно, займемся делами. — Горин достал из ящика стола папку. — Получил заключение экспертов. На внешней поверхности бутылки в числе прочих есть отпечатки пальцев Джавадова. На внутренней поверхности стекла, как и ожидали, следы яда. Я попросил Джавадова заглянуть ко мне. Он опознал бутылку.

— Следователь предъявил ему обвинение?

— Пока решили повременить. Я со вчерашнего дня пытаюсь ответить себе на вопрос: откуда человек, отравивший воду в бутылке, знал, что Бауэрс окажется в нокауте? Откуда он знал, что Бауэрс будет пить именно из нее? Ну скажи, откуда? Не знал и не мог знать. Тогда зачем всыпал яд? Для кого он предназначался?

Капитан неопределенно качнул головой.

— И в этой связи, — продолжил подполковник, — мне нужен как можно скорее человек, побывавший в номере Бауэрса.

— Человек в очках и с родимым пятном на щеке?

— Он самый. Как думаешь его искать?

— Начну со Спорткомитета. Может, тамошние руководители вспомнят такого приметного товарища.

— Начни. Это — первое. Второе. Ты установил, куда бегал Бауэрс с чемоданом?

— Нет. Постояльцы ничего не видели. А у дежурных была пересменка.

— Надо же, — буркнул Горин. — Будто специально время выбрал. И наконец, третье. Если Бауэрс был в СССР в последний раз на Кубке Европы, то это — июль позапрошлого года. Я попросил девочек из библиотеки найти мне газеты того периода. И вот что обнаружил. — Горин выложил на стол пачку газет и развернул верхнюю. — Читай.

Шахбеков осторожно взял чуть пожелтевший лист. В центре чернел заголовок: РУДОЛЬФ БАУЭРС: «Я ПРИЕХАЛ ПОБЕЖДАТЬ».

— Ну как? — спросил подполковник.

— Надо прочесть, — пожал плечами капитан.

— Я имею в виду не содержание, а подпись.

Капитан поднял газету и прочел: М. Адигезалов, спецкор «Спорта».

— Значит, они встречались раньше? — удивился капитан.

— Как утверждает автор, они два часа беседовали в номере Бауэрса. Вполне достаточно для знакомства.

— А Адигезалов говорил, что они не знакомы. Помните его слова: «Я его и знать-то не знаю». Это интересно.

— Пока не очень, — усмехнулся подполковник. — Ведь Адигезалов не мог знать, что Бауэрс окажется в нокауте и будет пить воду из бутылки доктора Джавадова.

Горин вышел из-за стола и зашагал по кабинету. Шахбеков подумал, что ему еще надо успеть до поездки в Спорткомитет хоть немного перекусить.

Час спустя в кабинете Горина зазвонил телефон.

— Товарищ подполковник, — голос Шахбекова слегка дрожал. — Я звоню из Спорткомитета. Намик Гасанов, тот самый, который сидел в судейской комнате, носит очки и на щеке у него большое родимое пятно. Понимаете, тот самый…

— Я понимаю, понимаю, — спокойно сказал подполковник. — Ты его ко мне вызвал?

— Повестку еще вчера отправили. Сегодня после обеда он должен быть у вас.

— Где сейчас Гасанов? В Спорткомитете?

— Нет. Он отпросился. Сказал, что вызвали в милицию. И ушел на весь день.

— Хитер, — подполковник усмехнулся и повесил трубку.

5 Вторник (день)

Намик Гасанов был очень расстроен. Он сидел в кабинете Горина за столом, барабанил пальцами по пепельнице и бубнил:

— Во всем оказался виноват я. Это же неправильно, товарищ подполковник. Говорят, ты отвечал за организацию матча и не обеспечил. Что я мог сделать? Проверять каждую бутылку?

— Наверное, ответственный за матч должен проверять все.

— Вот видите, и вы говорите, как все. А что я мог сделать? Все в последний момент. Этого нет, того нет. Э-э, да что говорить. А я виноват.

— Да, не повезло вам. — Горин усмехнулся. — Но расскажите мне подробней обо всех передвижениях команды боксеров. Начните с их приезда.

— Да, да, хорошо, — заторопился Гасанов. — Значит, они приехали в субботу утром. Я их встречал в аэропорту. Привез в гостиницу. Вечером они тренировались во Дворце спорта. В воскресенье утром тоже провели разминку. А после матча должен был быть прием. Но все сорвалось. В понедельник они должны были вылететь в Ташкент на последний матч турне. Да, теперь, видно, и он сорвется. Тут я вам принес фотографии. — Гасанов достал из папки черный пакет. — Наш фотограф снимал боксеров в аэропорту и в автобусе. Может, вам они пригодятся. На всякий случай.

— Спасибо. Это интересно. — Горин разложил фотографии на столе.

— Вот это — приезд. — Гасанов сделал ладонью круг над снимками. — Это мы все у трапа. Вот Бауэрс. Вот Эндоссе. Это — я, а вот Адигезалов — корреспондент из «Спорта». Он их тоже встречал. А здесь мы садимся в автобусы. — Гасанов отделил фотографии от других. — И здесь Бауэрс. Видите. А вот его секундант Мюллер, доктор ван Рейхен, Эндоссе.

— А это кто? — подполковник ткнул пальцем в едва заметное на заднем плане лицо.

— Это? — Гасанов вгляделся в снимок. — Это отец Ахундова. Нашего боксера. — Что он там делает? Я его и не заметил.

Подполковник сгреб фотографии со стола.

— Там еще съемка на экскурсии.

— Я все внимательно посмотрю. — Подполковник запер пакет в стол. — А вы мне лучше расскажите, зачем вы приходили в номер к Бауэрсу после того, как команда вселилась в гостиницу?

— Я приходил к Бауэрсу? — Гасанов поднял глаза на подполковника. Наткнулся на жесткий взгляд. — Ах да! Когда он вселился. Зашел узнать, как он устроился.

— Зашли только к Бауэрсу? А почему выбрали именно его? Почему не Эндоссе? Вы, наверное, хорошо знакомы с Баэурсом?

— Совсем я с ним не знаком. И никогда раньше не виделся, — испугался Гасанов.

— Но почему тогда зашли именно к нему? К незнакомому человеку, сразу после того, как он вошел в свой номер? — Горин сложил руки на столе. — Намик Алиевич, я хочу, чтобы вы поняли: дело слишком серьезное. Речь идет об убийстве, и потому за каждое неверное слово, сказанное вами, придется отвечать. Я прошу вас: не вводите меня в заблуждение.

— Я не ввожу, — вставил Гасанов.

— Если вы действительно непричастны к убийству, расскажите мне всю правду. Ну, а если вам есть чего бояться…

— Мне нечего бояться, — выпалил Гасанов. — Я был у него, товарищ подполковник, по делу, не имеющему никакого отношения к убийству.

— Позвольте мне определить, что имеет, а что не имеет отношения к убийству. Я повторяю вопрос: зачем вы были в номере у Бауэрса?

— Я отвечу, — покорно кивнул Гасанов. — Я вам все расскажу. Но только с самого начала. Две недели назад ко мне пришел отец Ахундова. «Намик, — сказал он мне, — мой мальчик будет выступать за сборную СССР. Я рад, что дожил до такого события, что наша семья дала республике такого боксера. Но это счастье не должно уплыть из наших рук. Ты понимаешь, как важно, чтобы мальчик закрепился в сборной. Но для этого нужна победа, и только победа».

— Это действительно так?

— Да. Ахундов в своем весе далеко не сильнейший в стране. Но у чемпиона СССР Логинова травма. Он на первенство Европы не поедет. Вторая перчатка — ленинградец Денисов дрался с Бауэрсом в прошлый понедельник за сборную России. Денисов проиграл, причем довольно легко, так что победа над Бауэрсом могла открыть Ахундову путь на первенство Европы. Так вот, Ахундов-старший просил меня помочь его сыну победить Бауэрса. Ни больше ни меньше.

— Помочь победить? Но чем?

— Уговорить Бауэрса проиграть бой.

— Уговорить или купить?

— Да какая разница, — отмахнулся Гасанов, но, заметив тяжелый взгляд подполковник, буркнул: — Если понадобится, то и купить.

— На чьи деньги?

— Ахундова, разумеется. Он оставил мне три тысячи. Сказал, что я могут тратить деньги по своему усмотрению, лишь бы сын выиграл.

— Вы взялись за эту сделку?

— Я, конечно, понимал, что это не тот путь, что Бауэрс на эти деньги и не взглянет, но, знаете, в интересах республики… — Гасанов замялся.

— Вряд ли интересы республики состоят в том, чтобы ее граждане совершали подобное. Лучше проиграть в честном бою, чем вот так… На мой взгляд, конечно. Ваша-то сделка, судя по всему, увенчалась успехом.

— Представьте себе, нет. Бауэрс выслушал меня спокойно и также спокойно отказал. Он заявил, что никогда в жизни не участвовал в махинациях и не собирается менять свои привычки. И попросил, чтобы я покинул номер.

— Вы его уговаривали?

— Немного. Но понял, что это бесполезно. Когда я заговорил о деньгах, он расхохотался и сказал, что достаточно богат для того, чтобы оставаться честным человеком. С тем я и ушел.

— На каком языке вы говорили?

— На английском. Понимали друг друга неплохо.

— Вы сообщили Ахундову о неудаче?

— Конечно. В тот же вечер. И деньги вернул.

— Больше он ни к кому не обращался с просьбой о помощи?

— Не знаю. Может, к кому-нибудь и ходил. Он старикан дошлый. Если что решил — разобьется, но сделает.

— Намик Алиевич, не показался ли вам нокаут Бауэрса странным?

— Странным? Что значит странным? Получил удар, упал и не смог подняться. Вот вам и нокаут. В чем же тут странность?

— Скажу вам откровенно. Кое-кому из специалистов показалось, что Бауэрс имитировал нокаут, упал нарочно.

— Что? — взвился Гасанов. — Нарочно? Что это за специалисты рассказали вам такую сказку? Ничего себе нарочно. Да Ахундов прошил его апперкотом. Нет, нет, товарищ подполковник. Это был настоящий нокаутирующий удар. Эти ваши специалисты, вы меня извините, не специалисты, а простофили.

— Я понял, понял, Намик Алиевич. Не стоит принимать это так близко к сердцу. — Жестом подполковник усадил Гасанова на место. — Вспомните-ка лучше, когда вы сидели в судейской и вошел Джавадов, была ли у него в руках сумка?

— Не помню я его сумку. Мне было не до нее. Я готовил документы для судьи-информатора. И вообще там был десяток разных сумок, а в дверь кто-нибудь заглядывал каждые две минуты. Так что ничего я не знаю.

— Не знаете так не знаете, — покорно согласился подполковник и закончил допрос.

Когда зазвонил телефон, капитан Шахбеков, сидя за столом, размышлял над тем, хочет ли он есть. Выслушав четыре долгих звонка, капитан снял трубку.

— Слушаю.

— Мне товарища Шахбекова.

Незнакомый женский голос был чуть хриплым, как бывает у заядлых курильщиц.

— Это я. Здравствуйте, — вздохнул капитан. — Кто со мной говорит.

— Это Королева. Помните, из «Интуриста». Вы мне оставили номер телефона и попросили звонить, если что-нибудь произойдет.

— Да, да. Нина… — Капитан не мог вспомнить отчество Королевой, но решил не акцентировать на этом внимание. — Спасибо, что не забыли. Что у вас случилось?

— Ничего особенного. Просто сейчас какой-то человек принес на четвертый этаж коробку и попросил передать ее Эндоссе. Он хотел сам передать, но Эндоссе не было. Тогда он оставил коробку дежурной по этажу и ушел. Дежурная сообщила администратору, а он попросил меня позвонить вам. Мы думали, может, это будет вам интересно.

— Конечно, конечно, — затряс головой Шахбеков. — А что за коробка? Деревянная?

— Картонная.

— Она запечатана?

— Крышка заклеена изоляционной лентой.

— Большая коробка?

— Чуть меньше, чем от цветного телевизора.

— Ого, — невольно присвистнул капитан. — А Эндоссе не вернулся?

— Пока нет. Только что нам делать, если он придет? Передать посылку?

— Не надо. — Шахбеков принял решение. — Пусть коробку спустят на первый этаж администратору. Если Эндоссе придет, не говорите ему о коробке ничего. Я лечу к вам. Ждите.

И капитан бросил трубку.

6 Вторник (вечер)

— Я все-таки считаю, что Гасанов был откровенен не до конца. — Шахбеков размял сигарету и положил ее в пепельницу, не решаясь закурить.

— Считаешь, он пытался уговорить Бауэрса еще раз?

— Да. Ведь ему за услуги была обещана некая сумма. Только действовал он не прямо, а в обход — через Эндоссе.

— Почему именно через Эндоссе?

— Не зря же неизвестный гражданин оставил ему в гостинице подарок. Да еще какой! В коробке были и коньяки всех видов, и икра в любых банках, и мужской перстень, и цепочка с медальоном. Рублей на восемьсот подарочек.

— Неплохо. — Подполковник перевернул пепельницу вверх дном и щелкнул по ней ногтем. — Кстати, насколько я понимаю, ты влез в чужую коробку без санкции.

— Товарищ подполковник, но я же…

— Готовься к выговору. И очень серьезному.

— Когда мне было брать разрешение? — выпалил капитан. — Эндоссе мог вернуться в любую минуту.

— Ну и что? Мы бы официально задержали посылку для ее осмотра. А что касается процессуальных норм, то мое отношение к ним тебе известно. И все об этом. После поговорим. Давай дальше.

— Дальше… — Капитан собрался с мыслями. — Дальше Эндоссе нажал на Бауэрса и заставил его проиграть. Не знаю уж, чем он смог его взять. Бауэрс проигрывает, но решает пойти на скандал. Он имитирует нокаут. Но эту возможность предусмотрел тот, кто все организовал и убрал Бауэрса руками доктора Джавадова, который скорее всего знал о яде в бутылке.

— Убрал прямо на ринге?

— Именно на ринге. Чтобы не дать Бауэрсу возможности встретиться после боя с журналистами. Думаю, что Эндоссе о готовящемся убийстве ничего не знал.

— Мне не нравится эта версия, — после непродолжительного раздумья сказал подполковник.

— Почему? — Голос капитана потух.

— Потому что в ней нет главного — побудительного мотива, связывающего всех ее участников. Начну с того, что Гасанову совершенно не нужна была вся эта кутерьма!. Он пришел к Бауэрсу поговорить. Выйдет — хорошо, не получится — не надо. Но чтобы идти на убийство, ставя под удар самого себя!.. Ведь он — ответственный за матч. Нет, не верю. И из-за чего? Из-за четырех тысяч?

— Случалось, убивали из-за ста рублей.

— Возможно, но не чемпиона мира. Второе. Все это совершенно не нужно Эндоссе. Кстати, он отказался принять этот ящик с икрой и коньяком. Эндоссе — состоятельный человек. Он, к твоему сведению, один из совладельцев фирмы спортинвентаря и ввязываться в скандалы не станет. Третье. Я далеко не уверен, что Бауэрс имитировал нокаут. Здесь я больше верю Гасанову, чем Адигезалову. И наконец, четвертое. В твою версию не вписывается беготня Бауэрса по гостинице с чемоданом. А это очень важно. Нельзя отмахиваться от деталей и фактов. Иначе версия будет подтасованной.

— Гасанов мог, выйдя от Бауэрса, зайти к Эндоссе, а тот позвонил Бауэрсу и попросил его зайти.

— С чемоданом?! Ты уже просто фантазируешь.

— Товарищ подполковник, я уверен, что мы просто не знаем каких-то деталей, которые расставят все по местам. Но я уверен, что искать надо в направлении моей версии. Разрешите мне проверить ее до конца.

— Проверяй, — пожал плечами Горин. — Если выяснишь что-нибудь интересное, заходи.

Кивком головы подполковник отпустил капитана.

7 Вторник (поздний вечер)

Черный пакет с фотографиями Горин взял домой. Он решил сдержать слово, данное Гасанову, — просмотреть все снимки. Тем более что фотографии не были включены в список вещественных доказательств и хранить их в сейфе было не обязательно.

Покончив с ужином, подполковник заперся в кабинете и разложил снимки на столе. Вглядываясь в улыбающиеся лица боксеров, тренеров и радушных хозяев, подполковник не мог отделаться от мысли, что кто-то очень предусмотрительный ловко ведет его по ложному пути, направляет его энергию на пустяки и мелочи, отвлекая от главного — того, что под рукой, да не удается взять. Отгоняя эту мысль, Горин вновь и вновь разглядывал ровные кусочки глянцевой бумаги, машинально стирал с них присохшие крошки, следы чьих-то пальцев, перекладывал с места на место, словно искал комбинацию, способную заставить людей на фотографии заговорить. Вот Бауэрс перед боем. Спокойный взгляд. А жить ему осталось чуть больше семи минут. Вот поездка по городу. Боксеры у памятника Зорге. И опять на заднем плане чье-то лицо. Наверное, случайный прохожий. Встреча в аэропорту. Групповая фотография команды у трапа. А вот все возле автобуса. Укладывают вещи в багажное отделение. Бауэрс и Гасанов обмениваются рукопожатиями. Подполковник еще раз пробежал взглядом по снимкам. И вдруг он увидел. Увидел и удивился, как же он не обратил внимания раньше. Подполковник взял фотографию со стола, отодвинул остальные на край.

— Так вот что они перепутали, — пробормотал он.

Стоп. Теперь только не спешить. Нашелся только кончик нити. Надо спокойно подумать. Еще многое, очень многое не ясно. Только бы не оборвалась ниточка.

Подполковник поднес фотографию ближе к глазам и еще раз удивился, как же он не обратил на нее внимания сразу.

8 Среда (утро)

Подполковника Горина срочно вызвали в министерство. Провел он там час, вернулся озабоченный и хмурый, вызвал к себе Шахбекова.

— Это дело, — начал он, не дожидаясь, пока капитан устроится за столом, — держат на контроле все, кто только может. Я сейчас от министра. Ему обрывают телефон. Требуют назвать сроки окончания следствия. Следователь прокуратуры просил неделю. Я предложил сократить этот срок до трех дней.

— Ну и отлично, — не сдержался Шахбеков. — Я сегодня утром получил доказательства своей версии.

— Вот как? — брови подполковника удивленно изогнулись. — Что-нибудь нашел в гостинице?

— Нет. Просто могу доказать, что Бауэрс имитировал нокаут.

— Интересно. — Горин откинулся на спинку кресла.

— По моей просьбе ребята из НТО еще раз посмотрели форму, в которой выступал боксер. Так вот, специалисты утверждают, что после удара снизу в челюсть на резиновой прокладке, защищающей зубы боксера, — капе — остаются следы зубов. После удара, который получил Бауэрс, его капа должна была быть прокушена чуть ли не насквозь. Тем более что у Бауэрса один из передних зубов сломан и торчит, как острый нож.

— Ну и что же?

— А на капе, в которой боксировал Бауэрс, нет вообще следов. Если нет следов, значит, не было и удара. Значит, боксеры на ринге ломали комедию, которую кто-то поставил и кто-то завершил. Неожиданным ударом.

Подполковник задумался. Он опустил голову к самому столу и, поглаживая ладонью затылок, угрюмо молчал. Шахбеков смотрел на начальство, едва скрывая улыбку.

— Молодец! — Подполковник поднял голову. Капитан от неожиданности вздрогнул. — Это прекрасная находка. Просто молодчина. Именно этого звена мне недоставало.

— Какого еще звена? — растерялся капитан.

— Знаешь, надо было просить у министра не три дня. А два. Или даже один.

9 Среда (день)

Горину показалось, что Эндоссе задремал. Подполковник кашлянул, скрипнул креслом и уронил на пол ключ. Эндоссе приоткрыл глаза и удивленно посмотрел на Горина, елозившего ладонью по полу.

— Вам придется за все это ответить. Вы это, надеюсь, понимаете? — Эндоссе поднес ко рту бокал с лимонадом, но делать глоток не спешил — ждал ответа Горина. Подполковник молчал.

Эндоссе отхлебнул бурлящую пузырьками жидкость и поставил бокал на столик.

— Я отвечаю за команду, доверенную мне Европейской ассоциацией любительского бокса, и буду вынужден придать дело огласке. С гостями так не обращаются. Все ваши домыслы не стоят выеденного яйца. Я не верю ни одному вашему слову.

Подполковник наконец нашел ключ, отряхнул его от пыли и показал Эндессе.

— Вот, нашел. А то я без этого ключа, как без рук. — Он положил ключ в карман. — А что касается огласки, то это ваше право.

Он хотел еще что-то добавить, но из соседней комнаты вышел мужчина в темно-синем костюме и остановился у стола. Подполковник поднял на него глаза.

— Нашли, товарищ подполковник, — кивнул мужчина. — Двойное дно.

— Вот видите. — Горин встал. — Теперь и огласке придавать не придется. Мы сами придадим. Пойдем посмотрим, что они там нашли.

Эндоссе опустил мощные ладони на подлокотники кресла и крикнул ему в спину:

— Этого не может быть.

Подполковник, не оборачиваясь, пожал плечами.

10 Четверг (утро)

— Садись, Лев Борисович, садись. Сегодня ты у нас именинник. Тебе — лучшее место.

Начальник управления внутренних дел — невысокий коренастый мужчина, на котором чуть мешковато сидел серый костюм, вышел из-за стола и сел напротив Горина.

— Как настроение? Победное?

— Нормальное, товарищ полковник, — усмехнулся Горин. Он считал себя вышедшим из того возраста, когда похвалы и знаки внимания начальства трогают до слез. — Как всегда.

— Эндоссе очень возмущался?

— Сначала очень. Но после того, как нашли тайник, даже принес официальные извинения.

— Официальные это хорошо. — Полковник хохотнул и одобрительно взглянул на секретаршу, появившуюся в дверях с двумя стаканами чая. — Теперь давай по порядку и не торопись. А то нам сейчас на доклад к министру, а я кое-какие моменты не уяснил до конца.

— Итак. — Горин достал блокнот и раскрыл его на первой странице. — Бауэрс погиб пять дней назад, в воскресенье, через полторы-две минуты после того, как получил небольшую дозу яда. В этот промежуток времени боксер пил воду из бутылки, поднесенной ему главным врачом соревнований Джавадовым. Это обстоятельство обусловило не только направление наших поисков, но и простоту, и сложность дела одновременно. Простоту, потому что убийство произошло на глазах тысяч людей. Момент, когда Бауэрса поили водой, снят на несколько кино- и видеокамер. Но в то же время я понимал, что найти достаточные для суда доказательства виновности человека, отравившего воду в бутылке, будет очень непросто. Непонятны были и мотивы преступления. Вся моя надежда была на некоторые появившиеся в деле странности, на первый взгляд труднообъяснимые. Первая из них — слово «перепутали», сказанное боксером за секунды до смерти. Вторая — путешествие боксера по гостинице с чемоданом. Интуитивно я чувствовал, что разгадка причин необычного поведения Бауэрса приведет скорее всего к выяснению мотивов убийства, а может, и личности убийцы.

Долгое время мы топтались на месте. Первый реальный шаг к раскрытию убийства был сделан позавчера вечером, когда я дома просматривал фотографии боксеров в аэропорту. Я обратил внимание на то, что у Бауэрса и его секунданта Мюллера одинаковые чемоданы. Не к ним ли относилось слово «перепутали»? Я предположил, что это так, и задумался над тем, что же могло произойти дальше. В своем номере Бауэрс должен был открыть чемодан, обнаружить ошибку и побежать к секунданту. Вот вам и объяснение путешествия боксера по гостинице с чемоданом. Но почему Бауэрс был так расстроен и взволнован, когда выскочил с чемоданом из своего номера? Я предположил, что в чемодане Мюллера он обнаружил нечто такое, чего видеть не должен был никто. А тогда Мюллер может пожелать избавиться от своего боксера. В этой версии, построенной в тот момент на одних лишь предположениях, не хватало одного звена — связи Мюллера с одним из тех, кто мог отравить воду в бутылке — Джавадовым, Гасановым или Адигезаловым. Это недостающее звено мне вчера утром доставил на блюдечке капитан Шахбеков. Занимаясь разработкой своей версии, он обнаружил, что на капе Бауэрса нет следов зубов. А ведь боксер был нокаутирован мощным апперкотом. Но из этого факта мы с капитаном сделали разные выводы. Он — что боксеры на ринге ломали комедию, зная заранее, чем кончится бой, я — что капу после боя заменили. Кстати, позже эксперты подтвердили мое предположение. Они не обнаружили на капе следов слюны Бауэрса.

— Подменили резиновую прокладку. Зачем? — хрипло спросил полковник.

— А вот зачем. — Горин жестом фокусника достал из кармана сверточек, развернул его и протянул полковнику резиновую прокладку. — Вот капа. Она, как видите, изготовлена из эластичной резины. В ней можно сделать небольшую прорезь, в которую легко вставить стеклянную или пластиковую капсулу с ядом. Резина надежно скрывает капсулу и не раздавит ее. Но стоит боксеру получить удар в челюсть, капсула лопнет и яд со слюной попадет в пищевод. Именно так Мюллер и отравил своего подопечного Рудольфа Бауэрса. До шестнадцатой минуты Бауэрс не пропустил ни одного удара в лицо. Потом этот злосчастный апперкот. Очевидно, Бауэрс удержался бы на ногах и продолжил бой, но спустя буквально несколько мгновений у него началось стеснение дыхания, участилось сердцебиение, и Бауэрс упал. Жить ему оставалось полторы минуты, в течение которых Мюллер успел подменить капу, а доктор Джавадов — напоить боксера из своей бутылки и навлечь на себя подозрение в убийстве.

— Погоди, Лев Борисович. А следы яда на стенках бутылки?

— Ложный след, по которому нас пытался пустить Мюллер. После смерти Бауэрса в раздевалке он подобрал бутылку доктора Джавадова. У себя в номере Мюллер растворил в воде еще одну порцию яда и заполнил вновь бутылку. Спустя несколько часов он вылил отравленную воду в раковину и отнес бутылку Эндоссе, только что вернувшемуся со вскрытия. Затем бутылка попала к Шахбекову и стала фигурировать в качестве вещественного доказательства виновности доктора Джавадова. Ход, несомненно, хитрый и, по мнению Мюллера, дающий ему стопроцентное алиби. Он не учел одного: следы яда остались не только на внутренней стороне бутылки, но и на внутренней стороне сифона под раковиной в номере Мюллера. Это обнаружили наши химики, и это стало еще одним подтверждением виновности Мюллера. Впрочем, когда мы нашли в его чемодане то, чего не должен был видеть Бауэрс, Мюллер и отпираться перестал.

— Контрабанда?

— Примерно. Только целенаправленная. Вот список. — Горин пододвинул полковнику несколько листочков. — Наркотики, советские деньги, кстати, пластиковые ампулы с ядом, одной из которых и был убит Бауэрс. Мюллер рассказал, что провезти все это в Союз его попросили друзья. Разумеется, не бесплатно. Он и соблазнился. Эти же друзья помогли сделать в чемодане двойное дно. Через границу Мюллер вез это хозяйство в тайнике. В Москве посчитал дело сделанным, часть груза отдал, а остальное не стал даже прятать в тайник. Сложил в чемодане. До Ташкента, где должен был отдать все. Когда Бауэрс в аэропорту по ошибке взял чемодан Мюллера и, приехав в гостиницу, открыл его, он понял все сразу. Боксер бросился к Мюллеру, требуя уничтожить весь груз. По словам самого Мюллера, Бауэрс кричал, что не позволит никому, ни единому человеку пользоваться доброжелательностью таможенников к спортивной делегации и проворачивать грязные делишки. Мюллер едва уговорил его не поднимать шума, но пообещал уничтожить груз сразу после матча на глазах Бауэрса. Да, видно, испугался своих шефов, а может, просто деньги не хотел терять. Решил убрать Бауэрса.

— Так, так. А что с получателями груза Мюллера?

— Я поставил в известность КГБ. Они сами свяжутся с Москвой и Ташкентом.

— Значит, Лев Борисович, попытка Гасанова договориться с Бауэрсом не имеет никакого отношения к убийству? А как вы объясните тогда посылку для Эндоссе?

— Очень просто. Когда Гасанов не договорился с Бауэрсом и отказался от дальнейших переговоров, отец Ахундова, человек упрямый и недалекий, решил действовать самостоятельно. Он отправился прямо к Эндоссе с просьбой воздействовать на боксера. Тот, желая отделаться от Ахундова, сначала делал вид, будто не понимает по-русски, но когда Ахундов пообещал привести переводчика, Эндоссе сказал, что поговорит с Бауэрсом. Конечно, с Бауэрсом он не говорил. Ахундов же после победы сына решил на всякий случай отблагодарить Эндоссе. Позвонил и назначил ему встречу. Эндоссе не пошел. Тогда Ахундов притащил коробку с подарками в гостиницу. Вот и вся загадка.

Горин захлопнул блокнот. Собственный доклад показался ему легковесным, а все дело об убийстве Бауэрса совсем не таким сложным, каким казалось утром в понедельник.

11 Пятница (утро)

Шахбеков бежал по приморской аллее, старательно дыша в нос. Он пошел уже на пятый полукилометровый круг, когда его окликнули.

— Ариф!

Капитан оглянулся. Его догонял сосед в новеньком спортивном костюме.

— Привет!

Шахбеков кивнул.

— Слышал, этот боксер, которого нокаутировал Ахундов, умер.

— Ну да? — бросил Шахбеков.

— Точно. Мне такие ребята говорили, они врать не станут. А еще говорят, что его в раздевалке убили. Кто-то из наших тренеров. Не слышал?

Шахбеков, не сбавляя хода, качнул головой.

— Эх ты, — упрекнул сосед. — В таком месте работаешь… Постарайся сегодня узнать. Интересно, за что его.

— Узнаю. Узнаю и вечером расскажу, — выдохнул капитан и перешел на шаг.