Ночь и возлюбленные Джо Дикостанцо

3алитая лунным сиянием, она плакала.

Его это раздражало, и он пытался отвлечься тем, что разглядывал ее роскошные рыжие волосы. Наконец он кашлянул.

Она повернулась спиной к балюстраде.

— Джо! — шепнула она столь тихо, что в этом легком дуновении воздуха он узнал свое имя лишь потому, что ничего иного ей произносить не оставалось.

Он посмотрел на грязные костяшки своих пальцев и шагнул вперед. Расстегнутый замок на рукаве куртки звякнул.

Легкий ветерок сдул ее волосы с плеч на грудь, и взгляд прекрасных глаз потупился.

— О Джо…

Он сунул руки в задние карманы джинсов. Слегка треснули нитки наполовину оторванного левого клапана.

— Тебе уже… скучно со мной, да?

На ней была лишь тонкая, словно сотканная из паутины, ткань, закрепленная на плече золотой пряжкой в виде скорпиона. Обнаженная левая грудь красотой могла поспорить с луной.

Он сказал наконец:

— Знаешь, Морганта, а ведь ты настоящая… — но не закончил, стиснул зубы и сжал кулаки в карманах.

— Джо, — заговорила она с неожиданной страстью и, сделав шаг назад, ступила на край лужи, так что пятки ее коснулись пяток отражения. — Ты же знаешь, я могу помочь тебе. Если бы ты только захотел, я могла бы так много тебе рассказать про все, что здесь происходит. Например, почему часы Восточного Флигеля никогда не показывают больше трех. Или о запертой комнате… Джо, тут есть один такой маленький мальчик, одноглазый, так вот он все время пытается…

— Да замолчи же ты, Морганта! — он чуть не задохнулся от гнева, едва овладел собой, но было уже поздно. Все произошло само, не понадобилось ни ритуальных жестов, ни заклинаний.

Морганта сделала еще шаг назад, на гладкой поверхности лужи не появилось и ряби: девушка вдруг стала быстро опускаться вниз, туда, где в зеркальных пространствах сияла вторая луна, в то время как ее собственное отражение устремилось вверх. На какое-то мгновение реальность и отражение соединились в области талии, словно дама из карточной колоды — и все исчезло. Лишь прозрачная зеленая ткань, словно сгусток лунного сияния, оседала в воздухе.

Не успел испариться гнев, как на смену пришло сожаление, быстро вытесненное почти физической болью, возникшей в груди и подступившей к горлу. Он бросился вперед, подхватил влажную ткань, но то, что уже случилось, отменить было невозможно, нельзя было ни вернуть ее, ни воссоздать, ни воскресить…

Бросив влажную ткань, он зашагал прочь по каменным плитам. Пыль смягчала шаги босых ног, на подошвы налип песок, но скоро они снова стали сухими и прохладными. Бум, бум, бум, гулко бухали в ушах удары сердца.

Добравшись до дверного проема, он взялся за ручки мотоцикла и вяло нажал на стартер. С третьего раза двигатель горячо закашлял. Вручную он подвел его к темному проему и затрясся вниз по винтовому спуску. На поворотах, когда он с ревом огибал башню, узенькое окошко швыряло ему в глаза пригоршню лунных лучей.

Джо остановился на седьмом этаже Восточного Флигеля, посередине северо-западного коридора.

Двигатель уже не трещал, а только мягко мурлыкал. Джо спешился и хмуро посмотрел в даль мрачного коридора, пол которого был покрыт свалявшейся ковровой дорожкой.

Он прислонил мотоцикл к стене.

— Эй!

— Джо, это ты? — Подожди минутку, я сейчас выйду…

Но Джо уже поднялся на три ступеньки к узенькой нише и ударил в деревянную дверь — взвизгнув, она распахнулась.

Стрелки старинных часов, прячущихся в углублении книжной полки, от пола до потолка заставленной книгами, показывали без двадцати три.

— Послушай, от тебя одно только беспокойство, — сказал Максимилиан. — Будь я хоть капельку раздражительнее, я давно зашвырнул бы тебя обратно в тот проклятый кошмар, из которого ты явился.

— Попробуй. — Джо развалился в кожаном кресле и задрал ноги на письменный стол, за которым сидел Максимилиан.

Максимилиан отодвинул в сторожу две стопки книг и сквозь очки в черной пластмассовой оправе уставился на Джо. Пальцы его сплелись в большой, пронизанный вздутыми венами клубок.

— Ну, что там у тебя стряслось на этот раз? И убери-ка ноги со стола.

Джо послушно опустил ноги на пол.

— Я только что отделался от Морганты.

— А почему бы тебе не пойти и не пожаловаться на свои любовные неудачи кому-нибудь другому? — Максимилиан откинулся назад и сам задрал ноги на стол. При этом две толстенные книги свалились на пол. Каблуком он задел хрустальное пресс-папье, оно отлетело к краю стола и чуть было не…

Джо ловко поймал его.

— Спасибо, — сказал Максимилиан.

Но Джо не торопился ставить его на место, вместо этого он с любопытством стал разглядывать сверкающие хрустальные грани.

— Послушай… что это у тебя за штука? — спросил Джо, взвешивая на ладони кусок хрусталя.

— Это? — Максимилиан поднял глаза. Брови его сошлись на переносице. — Когда смотришь, в глубине хрусталя виден мост перед главными воротами.

— Я так и думал. — Джо резко повернулся и что есть силы швырнул пресс-папье в стену.

Оно глухо ударилось о толстую портьеру, та содрогнулась, от нее отделилась плотная стена пыли и тут же стала разрушаться, отдельные куски ее на глазах превращались в огромных серых драконов; те в свою очередь распадались, плодя грифов, размерами поменьше, а эти последние, наконец, рассыпались на крохотных летучих мышей, которые немедленно и бесследно исчезли неизвестно куда. Пресс-папье бухнулось на сваленный в кучу гобелен и застрекотало по доскам пола к столу.

Максимилиан подобрал его, положил перед собой и, упершись локтями в ручки кресла, наклонился над кристаллом. Внимательно рассмотрев его со всех сторон, он произнес:

— Ты что, в самом деле расстроился из-за Морганты? — Он выпрямился, достал свою пенковую трубку, набил ее табаком из стоящей рядом коробки, выполненной в виде головы бабуина. Желтые глаза зверя поднялись кверху, следуя за его рукой, два раза моргнули и снова скрестились на плоском, черном и, похоже, вечно влажном носу. — Ладно, рассказывай.

— Макс, — отозвался Джо, — ведь ты же знаешь, прекрасно знаешь, что ты — всего-навсего плод моего воображения. Ну почему ты никак не хочешь с этим согласиться?

— Потому что все наоборот, милый мой: это ты — плод моей фантазии. — Максимилиан втянул в трубку цветок пламени, распустившийся на конце спички. Выпустив несколько густых клубов дыма, он погладил большим пальцем чашку трубки. — Но я бы хотел поговорить с тобой о Моргайте. Ты и в самом деле не хочешь попробовать еще раз?

— Нет.

— Послушай, Джо…

— Макс, я наконец все понял. Когда-то очень давно мне пришла в голову фантазия создать нечто такое, чего я уже никогда не смогу уничтожить. Я был тогда очень одинок. Мне хотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-то, совершенно не похожий на меня. Я взял и создал Максимилиана. И уже никак больше не мог от него избавиться. Вдобавок я заставил себя забыть, что это именно я сотворил его…

— Ты это серьезно, Джо? Но ведь все было наоборот: это я сотворил тебя! И прекрасно помню, как я это делал. Я очень хорошо помню то время, когда тебя еще тут не было. И даже помню время до того, как тебя тут не было.

— Но неужели ты не понимаешь, что именно я велел тебе помнить об этом?

— Послушай, Джо, ведь все, что касается тебя, — ну совершенная нелепость! Начиная с того, что ты грохочешь с утра до вечера вверх и вниз по лестницам, и кончая твоим этим диким нарядом. Разве подобный кретин может быть настоящим?

— А все потому, Макс, что ты не способен постичь, как люди могут совершать нечто неординарное, не укладывающееся в твои сухие мозги. Ты же сам не раз признавался мне в этом. А раз так, тогда скажи, как сам-то ты можешь считать себя настоящим?

— Ну что же, неплохой вопрос!

— Если ты утверждаешь, что именно ты сотворил меня, тогда почему ты не в силах меня уничтожить, как я только что уничтожил Морганту?

— Потому что я, в отличие от тебя, умею держать себя в руках.

Стрелки на циферблате старинных часов незаметно прокрутились вперед, но теперь каким-то непостижимым образом отстали на две минуты.

Максимилиан зевнул.

— К тому же я отчетливо помню, как создавал тебя. А вот ты ничего не помнишь…

— Макс, — Джо в отчаянии протянул к нему руки, — ну не станешь же ты отрицать хотя бы того, что я ни разу не видел тебя за пределами этой комнаты?

— Все свои потребности я вполне могу удовлетворить здесь или, скажем, в соседней комнате.

— А вот сейчас, например, ты смог бы пойти со мной?

— Я занят.

— Вот-вот, ты просто не способен выйти отсюда! Это я пожелал, чтобы ты всегда оставался здесь.

— Чепуха. Я часто гуляю — через день, не реже — в одном из нижних коридоров.

— Но почему же, когда я прихожу, ты всегда сидишь за этим столом? В любое время дня и ночи. Я ни разу не застукал тебя снаружи.

— Тем больше причин убедиться в том, что именно я создал тебя. И представь, я никогда не зову тебя — полагаю, у меня это выходит как-то бессознательно… ну да, я допускаю, что временами испытываю к тебе чувство, которое весьма похоже на… нежность.

Джо в ответ только проворчал:

— Ну ладно, ладно. Что ты читаешь?

— «Гагарки». — Максимилиан погладил переплет. — М. Р. Локли. Прекрасная книга.

— Макс, послушай, ты должен пойти со мной, снаружи кто-то есть. Об этом мне сказала Морганта как раз перед тем, как я избавился от нее. Там кто-то есть, и он пытается проникнуть сюда. — Джо театрально понизил голос. — Через ров!

Максимилиан так и затрясся от смеха.

— Опять твои дурацкие призраки!

Максимилиан был невозмутим. Стрелки часов незаметно прокрались вперед и теперь показывали без четверти. Джо выскочил из комнаты, изо всей силы хлопнув дверью.

Прикинув самый короткий путь ко рву, он завел мотоцикл и с ревом помчался вниз по ступенькам; его так трясло, что чуть было не выбросило из седла.

В нишах тускло мерцали язычки коптилок. А вот и черная, обитая гвоздями дверь справа, та самая запертая дверь, квадрат пять на пять футов, вжавшийся в стену. Только он с ней поравнялся, как ему почудилось, что дверь слегка дребезжит. Он резко повернул руль и ринулся в следующий пролет. I

Сунув руки в карманы куртки, отчего она еще больше оттопырилась на животе, и хлюпая своей пенковой трубочкой, Максимилиан тоже вышел прогуляться по дальним этажам и поразмышлять как следует. Беда в том, что, чем дальше он уходил от стен кабинета, тем больше таяла его уверенность в своем происхождении и тем больше одолевали его сомнения. События, о которых они только что спорили с Джо, происходили несколько лет назад, когда в результате сильного переутомления, душевного непокоя он впал в глубокую депрессию и в этом состоянии создал некий временной континуум, а в нем не только самого Джо, но и все эти комнаты, книги, лестницы, залы, как пустые, так и заставленные мебелью, как открытые, так и запертые, а вдобавок окружил все это рвом, наполненным соленой водой, за которым простирался густой лес. Что было до этого, он помнил плохо.

Несколько минут он шагал в темноте, потом до сознания дошло, что эхо его шагов доносится откуда-то издалека. В левой стене, на неравных расстояниях друг от друга темнели прямоугольники дверей, окна же находились справа.

Одной из причин, до которой Максимилиан не отваживался покидать свой кабинет чаще, чем он это делал, было ощущение того, что за ним постоянно кто-то наблюдает. И чем дальше он уходил от кабинета, тем отчетливее становилось это чувство. Скорее всего за ним шпионит Джо, хотя тот не давал Максу ни малейшего повода так думать. К тому же Джо не был интриганом.

Между двумя портьерами висела огромная картина. На нее падал косой луч лунного света. Поверхность холста казалась почти черной из-за толстого слоя пыли. Картина была вставлена в широкую, не менее восьми дюймов, покрытую искусной резьбой (листочки, ракушки, птички) позолоченную раму. Макс остановился, вглядываясь в потускневшие краски.

В одном углу холст слегка оторвался от подрамника. В этом месте виднелось какое-то пятно. Правда, трудно было разобрать, небрежный ли то мазок кисти художника, отсвет луны, либо дефект полотна.

Максимилиан посмотрел налево: там сиял хрустальный канделябр, переделанный в электрический; ламп на нем горело не более половины.

Наконец, глядя на холст, он откашлялся.

— Говорит агент ХМ-07-34. Выхожу на связь с инспектором, сектор 86, квадрат В. Отвечайте. Отвечайте. Говорит агент… гм… ХМ-07-34. Выхожу на связь с инспектором…

— Инспектор слушает. Докладывайте.

— Эксперимент проходит успешно, сэр. Реакции объекта на провокации параноидальных факторов удовлетворительны.

— Превосходно.

— Все стадии эксперимента идут точно по графику.

— Прекрасно.

— Психические реакции блокированы волей к жизни. Жду ваших указаний для перехода к завершающей фазе.

— Превосходно. Просто замечательно! Но скажите мне вот что, агент ХМ-07-34, как вам самим удается выдерживать все это? Каковы ваши собственные ощущения?

— По правде говоря, шеф, мне приходится не очень легко. Я понимаю, это, конечно, смешно, но я действительно начинаю в некотором роде любить объект… до известной степени.

— Боюсь, агент ХМ-07-34, мне знакомы подобные переживания. Подумать только, как они стараются, сколько прилагают усилий, воли… Нет, просто невозможно не чувствовать в некотором роде уважения к ним.

— Именно так, шеф, — Максимилиан засмеялся.

— Именно, именно так… — из холста раздался ответный смех, соединился с его собственным, поглотился им — и вот снова один только смех Максимилиана звучит в пустом зале. Все, лицедействовать больше нет сил.

Он огляделся в надежде обнаружить Джо. Но тот, ради которого он выделывал все эти фокусы, не появился.

Максимилиан отвернулся было от картины, но тут на какую-то долю секунды довольно большая площадь холста перестала отсвечивать, и в самом верху его он увидел маленькое окошко, а сквозь него — узенький каменный мостик, на котором, в тени замковой стены, высоко над черной гладью воды сцепились в схватке две маленькие фигурки; одна из них была совершенно голой.

Но Максимилиан успел уже сделать шаг, снова на холсте заиграли яркие блики, и разобрать что-либо было уже невозможно.

Нахмурившись, он сделал шаг в сторону, снова шагнул вперед, отступил назад, но так и не смог найти то место, откуда только что все это видел.

Потеряв наконец терпение, он повернулся и подошел к канделябру. Из-за голубых портьер, закрывающих открытый дверной проем, до его слуха донеслись какие-то звуки: похоже, там кто-то негромко разговаривал. Временами отчетливо слышался мужской и женский смех.

Максимилиан нахмурился еще больше.

С тех пор как в последний раз он был в этом зале, прошло не менее года. Однажды вечером, когда он одиноко бродил по этим коридорам и залам, ему пришла в голову одна нелепая мысль. Глупая мысль, несчастная мысль, он знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, и все-таки не удержался и сотворил нечто вроде приема — с гостями, выпивкой, в общем, все, как полагается.

Покинул компанию он довольно рано, другими словами, попросту удрал обратно в кабинет, к своим книгам. И вот теперь он стоял здесь и мучительно вспоминал, уничтожил ли он все тогда перед уходом. А за портьерой продолжали о чем-то болтать. Он тупо смотрел на электрифицированный канделябр. Черный шнур удлинителя, который он сам протянул к другому канделябру в тот зал, где проходил прием, все так же, петляя и змеясь, бежал по ковру и пропадал за портьерами.

Озабоченность его росла. Прием носил официальный характер. А на Максе была все та же мешковатая вельветовая куртка. Вдруг — возможно, слишком вдруг — он отдернул драпировку и очутился на крохотном балкончике.

— Максимилиан! Вы только посмотрите, ну я же говорила, что он вернется! Стив, Берт, Ронни, — Макс вернулся!

— Ты как всегда вовремя, старина! На часах почти полтретьего.

— Давай, спускайся, сейчас мы с тобой выпьем. Хочешь мартини?

— О Карл, ну кто же так поздно пьет мартини? Налей Максу чего-нибудь покрепче!

Вцепившись в перильца балкона, Максимилиан молча смотрел вниз. Он открыл было рот, но язык прилип к гортани. Он мучился, ломая голову, что бы такое придумать, что бы такое сказать — что-нибудь этакое, остроумное.

— Макс! Ронни только что рассказал мне анекдот — обхохочешься! Давай, Ронни, выдай его Максу, ну тот самый, помнишь, ты сейчас рассказывал! Про этого, как его… ну ты знаешь, какой!

— Да-да, Грэси так смеялась, что потеряла туфлю. Грэси, ты нашла туфлю?

— Макс, ну иди же к нам, Макс! Ты ведь не думаешь снова удрать от нас, ведь верно?

— Ну конечно, никуда он не уйдет! Ведь он только что пришел, верно, Макс? А, Макс?..

В коридоре Максимилиан остановился. Ладони стали влажными. Он распрямил пальцы и сразу почувствовал, как они похолодели. Он попытался сосредоточиться, собрать всю свою волю и уничтожить все, что происходит там, за его спиной.

Слегка покачивались портьеры. За ними бормотали, булькали голоса. Засмеялась женщина. Снова голоса. Засмеялся мужчина.

Нет, совершенно нет никаких сил. Гнев, без которого невозможно вычеркнуть все это из бытия, угас. Он сглотнул, в горле раздался какой-то странный клекот.

Сунув руки в карманы куртки, он поспешил прочь.

Створки ворот заскрипели, царапая камень. Джо осторожно выглянул и посмотрел на мост. На той стороне рос мелкий кустарник; дальше шумели на ветру деревья. Вдруг гладкая поверхность воды мгновенно покрылась рябью — словно кто-то невидимый смял блестящую фольгу. Ужас раздробил его сознание на тысячи мельчайших осколков, и в каждом, словно в сложном глазу насекомого, каким-то немыслимым абсурдом отразился, мелькая и переливаясь, крохотный кусочек представшей перед ним реальности. Но мгновением позже вернулся обычный страх, с которым вполне можно было справиться.

С каменной мостовой он шагнул на деревянный настил моста, секунду помедлил, держась рукой за семидюймовое звено цепи подъемного механизма, потом вдруг вспомнил, что вся цепь покрыта густым слоем смазки. Он отдернул руку, посмотрел на грязные пальцы, вытер руку о джинсы и сунул ее в задний карман. Все равно нужно мыло. Да и вода тоже…

В кустах за мостом кто-то зашевелился. Пристально всматриваясь сквозь запотевшие очки и усиленно моргая от напряжения, Джо шагнул вперед. Вдалеке, за зарослями кустарника, чуть слышно шумели деревья. Порыв ветра откинул в сторону полу его кожаной куртки; звякнули петли на молниях. От кустов отделилась какая-то фигурка, метнулась вперед, и Джо увидел, как по мосту быстро, будто вовсе не ожидая на пути никаких препятствий, шагает мальчишка.

Мальчишка был абсолютно голым.

Теперь он потихоньку крался, то и дело припадая к настилу. Останавливался, замирал, стоя на цыпочках. Локти прижаты к бокам. По плечам, словно клочья самой ночи, хлещут на ветру черные волосы.

— Тебе чего тут надо? — сквозь ветер прокричал Джо.

Левый глаз перевязан черной тряпкой. Правый, огромный и желтый, время от времени моргает.

— Говори же! — снова крикнул Джо.

Мальчишка засмеялся: смех был похож на колючую проволоку, шуршащую по сухим сосновым иголкам. Вот он снова прижал локти к бедрам. Сделал еще шаг.

— Убирайся отсюда, — приказал Джо.

— А, Джо, это ты? Привет!

— Сейчас же убирайся отсюда, — повторил Джо.

Ноги парня сплошь были покрыты царапинами и ссадинами. Набычившись, он посмотрел прямо в глаза Джо.

— Может, все-таки пустишь, а, Джо? — тут он расхохотался, будто в глотке у него заклокотал вулкан.

— Не пущу. Тебе здесь нечего делать.

— Да брось ты, Джо. — Еще шаг навстречу, и мальчишка протянул ему руку. — Пусти, и я скажу, что мне здесь надо.

Джо коснулся холодной, твердой ладони.

— Надо отпереть комнату наверху. Просто-на-просто открыть дверь, и все: кто бы там ни был, пускай выходит.

— Зачем?

— Как ты думаешь, что будет, если его выпустить?

— Кого выпустить?

Парень вдруг хихикнул и тыльной стороной ладони вытер губы.

— Знаешь, Джо… — он окинул взглядом тускло освещенный вход, — может, тогда наконец часы в Восточном Флигеле перестанут безбожно врать и будут справляться со своим делом как следует. А вы с Максимилианом, возможно, не захотите больше здесь жить и уйдете в лес. Интересная мысль, верно?

Но совсем другая мысль, совсем другое чувство беспокоили Джо, и он попытался сосредоточиться.

Вдруг тон мальчишки резко изменился.

— Я должен отпереть ее, понимаешь? Проведи меня туда, а, Джо? Ну просто покажи мне эту дверь, покажи, и все. Остальное я сделаю сам. Я выпущу его и уйду.

— НЕТ!.. — всю силу своего голоса Джо вложил в это слово. Но из горла вырвался лишь хриплый шепот. Где-то далеко, в недрах замка откликнулось слабое эхо. Он обернулся, словно прислушиваясь (в это мгновение он понял, что именно беспокоило его: ему было просто страшно), и юркнул в ближайший дверной проем.

— Джо!..

Кубарем он скатился по тускло освещенной лестнице. Снизу оглянулся и на серебристом фоне лунного света увидел силуэт: держась за стены, мальчишка осторожно спускался следом.

Тут Джо оступился и ударился пяткой о камень, да так сильно, что боль отозвалась в голове. Он собрал остатки сил и, прихрамывая, побежал дальше.

Вот и низенькая арка, откуда знакомые ступеньки кратчайшим путем ведут наверх, туда, где ждет запертая комната. Он лихорадочно соображал, куда бежать; куда угодно, только не туда…

Шаги раздавались совсем близко.

— Джо!..

Он никак не мог вспомнить хоть какой-нибудь поворот, какой-нибудь спасительный боковой коридорчик. Он перебрал в памяти каждый сантиметр зала (так, словно ощупывал стены его пальцами). Ну да, где-то здесь должен быть тот самый узенький, низкий переход, а в нем, в полу, люк…

Он вспомнил про этот потайной ход, когда уже бежал по переходу. Он упал на колени и сдвинул крышку люка. С силой покатил ее к лестнице, и она затарахтела вниз по ступенькам: бам, ба-бам, бам, бам — ну точно, как его мотоцикл.

— Эй, ты что, с ума сошел? — раздалось за его спиной. Джо нырнул в отверстие. Стены и потолок больно царапали спину и плечи.

Наконец прямо перед собой он увидел дверь. Сквозь щель пробивалась полоска света. За спиной что-то шуршало и царапалось. Он распахнул дверь, шагнул вперед — и яркий свет ослепил его.

— Но ведь я говорила…

— И я говорила с Шейлой…

— Ах, я и не заметил, как вы вошли! Ну, идите же сюда, позвольте, я налью вам мартини.

— Ради всего святого, Стив, кто пьет мартини…

— Джо!..

— Держу пари, вы такого еще не слышали. Ронни, расскажи молодому человеку свой анекдот, ну тот самый…

Джо двинулся было вперед, но тут же зацепил ногой за провод удлинителя. Канделябр перевернулся.

— Эй-эй, осторожнее!

Джо дрыгнул ногой — провод отцепился. Но в комнате уже стало темно, как в подземелье.

— Вы, правда, ничего не хотите? Ну, если не мартини, тогда, может…

Джо уже карабкался по ступенькам к маленькому балкончику.

Он уткнулся лицом в портьеру. Тут же запутался в ней, но после короткой борьбы неожиданно оказался в длинном коридоре.

Он перепрыгнул через провод и снова побежал. В лунном сиянии воздух казался наполненным тончайшей серебристой пылью.

Возле огромной картины в позолоченной раме он остановился и оглянулся. На какое-то мгновение потемневший лак картины неожиданно просветлел. Он увидел богато обставленную комнату, полную мужчин и женщин в вечерних туалетах, а среди них две маленькие детские фигурки. Крепко сцепившись друг с другом, они яростно боролись. Один из мальчиков был совершенно голым.

Но кто-то уже раздвигал голубые портьеры, закрывающие дверной проем.

— Куда ты ведешь меня, а, Джо? Ты уверен, что нам сюда? Ты только доведи до места, я выпущу его и уйду, и навсегда оставлю тебя в покое.

И снова Джо побежал по коридору. Дышать стало совсем тяжело, он задыхался. В горле что-то хрипело, грудь разрывалась на части.

— Давай, Джо, я ведь все равно не отстану, давай, давай, Джо!

И тут в глаза Джо упал бледный луч света. Высоко вверху он увидел разрезанное на квадраты черными прутьями решетки окно, наполненное лунным сиянием. Луна освещала три обтесанные ступеньки под ногами; лучи ее текли по ним, переливались через край и мерцали где-то далеко, о как далеко внизу, где мелкой рябью серебрилась чернота воды. Джо попятился вверх. Темный силуэт угрожающе двинулся навстречу.

Вот он пересек поток лунного света. Лицо вокруг единственного желтого глаза смято волной гнева. Джо резко повернулся и побежал наверх, но тут же споткнулся и упал.

И тут за спиной раздался громкий крик. Что-то мягкое рухнуло ему на спину, скользнуло в сторону и потащило за собой вниз. Всем телом Джо прижался к ступенькам и вцепился в них пальцами — острые камешки больно впились ему в щеку.

И снова дикий, немыслимо отчаянный крик.

Джо зубами вцепился в холодный камень, он орал и отбивался. Кто-то невероятно тяжелый, схватившись за его пояс, тащил его вниз. Вдруг раздался треск разрываемой ткани, и он с облегчением почувствовал, что тяжесть отпустила его.

Далекий всплеск внизу перерезал тонкую нить крика. Эхо звучало все тише и тише. Оно еще долго не умолкало, и, возможно, это были отзвуки его собственных всхлипываний.

Он наконец поднялся и заковылял обратно, вниз по ступенькам. Перед волной лунного света остановился.

На нижней ступеньке лежало что-то темное. Он пригляделся. Золотистый панцирь был расплющен, рядом с ним запекся бурый сгусток крови.

Должно быть, эта тварь укусила мальчишку за ногу, он поскользнулся и стал падать, но успел подпрыгнуть вверх и ухватиться за задний карман джинсов Джо.

Джо ощупал рукой торчащие на ягодице нитки. Потом, тихо позвякивая молниями, осторожно обошел залитое лунным светом пятно.

Он снова подошел к краю моста и затаил дыхание. Эхо все еще звучало внизу.

Часы показывали без пяти три, может, чуть меньше.

Глаза бабуина, как всегда, были скрещены на блестящем носу; вдруг он повел ими справа налево и обратно. Обнажил желтые зубы. Из коробки зазвучал голос, словно кто-то сидящий внутри никак не мог откашляться.

— Говорит агент ХМ-07-34. Выхожу на связь с инспектором, сектор 86, квадрат В. Отвечайте. Отвечайте. Выхожу на связь…

— Инспектор слушает, — вдруг откликнулась со своего пьедестала фигурка мраморного старца. — Докладывайте.

— Эксперимент проходит успешно, сэр. Реакции объекта на…

— Да-да, конечно, — перебил старец. — Знаю, знаю. Но вы ведь не можете, так сказать, некоторым образом не испытывать симпатии к подопытному.

Нарастающий смех был прерван грохотом в одной из нижних комнат, в свою очередь перекрытым тремя отчетливыми ударами часов — бом, бом, бом — причем второй удар звучал значительно громче первого и третьего.

Бабуин скосил глаза, чтобы посмотреть на часы, и как раз в это время Максимилиан открыл дверь: часы показывали семнадцать минут третьего.

Прошло полчаса с того времени, как Максимилиан вернулся с прогулки и с наслаждением предавался чтению.

— Макс! — дверь с шумом распахнулась, с размаху ударившись о книжную полку, и в комнату ворвался Джо. — Макс, оно чуть опять не прорвалось! Но я перехитрил его! Я заманил его ко рву, и оно свалилось туда…

— Ты это о чем?

— Оно хотело открыть запертую комнату! — захлебываясь, кричал Джо. — И выпустить! Но я не дал! — Он схватился за край стола. — Макс, не делай больше ничего такого! Макс, ну пожалуйста, никогда больше не делай!

Максимилиан только покачал головой. О, как ему хотелось, чтобы Джо больше никогда не врывался к нему, и теперь это уже стало самым сильным его желанием на свете.

— Чего не делать?

— Ну таких вот, как эти!

— Черт меня побери, Джо, не мог бы ты убраться подобру-поздорову отсюда, — он даже встал, сам изумленный силой собственного гнева и вполне осознавая, что подрагивание мускулов на лице есть не что иное, как судороги, вызванные этим пронзительным криком.

Джо попятился к двери. Он хотел было хоть что-нибудь сказать в ответ, но увы, губы его не смогли произнести ничего, кроме буквы «б», да и то какой-то дефективной. Он пробкой выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

Снова за стенкой загремел двигатель мотоцикла. Максимилиан уселся на свое место, но долго еще никак не мог отыскать строчку, на которой остановился.

Грохоча вверх по ступеням башни, Джо думал, что уж теперь ему наплевать и на Макса, и на то, что тот даже не подозревает, от какой опасности он спас их обоих. И на то, что Макс никогда больше не выйдет из своего пыльного кабинета. Неизвестно, кто из них сошел с ума, но Максу лучше впредь поостеречься, потому что рано или поздно Джо уничтожит его.

Он домчался до самого верха башни и выкатил на крышу. Остановился у стены, выключил двигатель, слез и прислонил мотоцикл к косяку.

Над головой в темных волнах облаков ныряла крохотная луна. Возле балюстрады блестела лужа, и ветер, налетая откуда-то сбоку, морщил ее матовую поверхность, а заодно трепал его волосы, и они щекотали лоб.

Наплевать, что он больше никогда не увидит Макса. Он сотворит себе красивую, нежную, умную девушку, которая будет повиноваться ему во всем, смотреть ему в рот и ловить каждое слово и никогда и ни в чем не станет перечить ему. И в любви она будет неутомима. На этот раз он сотворит темнокожую. И пусть она станет петь ему и играть на арфе. Да, у нее будет прекрасный голос, и она станет петь ему каждый день после обеда, а кожа ее будет так же темна и так же тепла, как темны и теплы тени в дальних залах нижних этажей.

Он снял со стены зеленую ткань. Потом сел, прислонившись спиной к камню. Укутал прозрачным газом руки и уткнулся в них подбородком. Материя была уже почти совсем сухой.

Он попытался сосредоточиться и думать только об этой темнокожей девушке. Но было холодно, мысли его блуждали, прохлада каменных плит проникала сквозь ткань джинсов (он никогда не носил белья), и скоро Джо замерз так, что пришлось застегнуть куртку до самого верха. Он прищурился, и грязное пятно на правом стекле очков вызвало из глубин соседней лужи, в которой отражалась луна, беззвучный взрыв и целый фейерверк серебристых иголок. О, как он устал, устал до такой степени, что мог бы уснуть прямо здесь, но нет, сначала нужно думать о девушке, думать до тех пор, пока не послышится за спиной ее голос, ее тихий призыв: «Джо, Джо…»

На другой башне часы пробили три. Он встал на колени и заглянул через стену. Но нет, удары слышались со стороны Западного Флигеля, где с часами было все в порядке.

— Джо!..