Ночь живых мертвецов. Нелюди. Бедствие

1

Джон Стоул сделал еще несколько шагов, поставил ногу на старое истлевшее бревно и осмотрел свою маленькую империю. Пятнадцать тысяч акров буйных девственных лесов. Лучи солнца пробивались сквозь кроны старых горделивых сосен и берез и рассыпались резной тенью по папоротникам, освещая маленьких оранжевых саламандр, бегающих по влажным листьям и опавшей хвое. Запах коры, травы и земли был настолько острым и насыщенным, что Стоулу стало трудно дышать. Но скоро этот запах исчезнет, как только сюда приедут строительные машины. Стоул улыбнулся, представив, как здесь появятся здания, дороги, магазины, клубы, искусственные водоемы — сотни семей приедут сюда и заплатят ему немалые деньги за этот исключительный район. Нужны были только средства, а у Джона Стоула денег было так много, что он уже и не знал, куда их девать. Вполне хватало у него и власти, чтобы изменить эти места, выстроив дома, целые районы и даже города там, где раньше стоял только дикий лес.

С этим участком земли у него поначалу были проблемы, с которыми он раньше не сталкивался: в свое время здесь находился заповедник. Но если вовремя кое-кого подмазать, то кому какое дело станет до бабочек, которые тут когда-то обитали. Здесь они всегда кормились. Ну и что? Найдут себе другое место. Это стоило ему кругленькой суммы, но все же он добился своего, ведь он всегда всего добивался. «Неплохо для двадцатисемилетнего юноши», — подумал Джон. Деньги у него были отцовские — так почему бы не найти им достойного применения?

Шум приближающегося самолета вывел Стоула из размышлений. Это был биплан, который он нанял, чтобы распылять дефолиант и инсектициды — довольно эффективную смесь химикатов, разработанную в одной из его мелких компаний. Сейчас представлялся прекрасный случай проверить новый препарат на деле. Но даже если дефолиант и не сработает, это не будет иметь большого значения. Самое главное — очистить район от насекомых. Ведь он строил дома из дерева и хотел сэкономить на покупке обработанной и пропитанной древесины. Джона не очень волновало, что произойдет, если термиты и муравьи через несколько лет опять появятся здесь в больших количествах. К этому времени район будет заселен, а он придумает что-нибудь еще. Может быть, даже какое-то более прибыльное дело, чем это.

Звук самолета нарастал, и Стоул повернул назад к опушке, где в машине его ждал шофер. Он сел на заднее сиденье, не обращая на водителя никакого внимания, и автомобиль медленно покатил по направлению к шоссе. Шофер молчал. Они отъезжали от леса по узкой асфальтированной дороге. Включенный кондиционер поддерживал в машине прохладу, но не заглушал нарастающий гул приближающегося самолета.

На мгновение Стоул услышал рев мотора над головой, потом самолет подлетел к девственному лесу и взмыл вверх.

Так все началось.

Билл Магар возвышался на огромном сиденье, и все его тело вибрировало в такт включенному мотору бульдозера. Бульдозер двигался на север, отвал был опущен, чтобы расчищать землю от поваленных стволов.

Биллу не хотелось думать о том, что деревья рубят именно здесь, где он, бывало, охотился, рыбачил и отдыхал со своей семьей. Но такая уж у него работа, а работа — это то, что вы делаете из-за денег, на которые потом сможете содержать детей, покупать продукты и иметь свой дом. У него были жена, трое сыновей и кое-какое имущество, и если бы он не сидел за рычагами и педалями железного зверя, то это сделал бы за него кто-нибудь другой. Ему платили хорошие деньги, и от этого он как- то иначе смотрел на то, что с детства знакомые ему деревья падают одно за другим.

Теперь это место уже мало походило на лес. Еще три бульдозера двигались в других направлениях, вгрызаясь в голые ветви и стволы поваленных берез и сосен. Была весна, но деревья выглядели так, словно зима еще не прошла. «Странная зима, — подумал Билл. — Ведь сосны должны быть всегда зелеными». Он спрашивал Тома, своего бригадира, зачем надо было распылять дефолиант, но Том только пожал плечами.

— Потому что владелец участка захотел, чтобы его распыляли. Вот почему, — сказал тогда Том.

На самом деле Биллу это было безразлично — просто делай свою работу и получай бабки. Таков его девиз. И этот девиз никогда еще его не подводил.

Там, где раньше стоял густой лес, теперь местность проглядывалась на тысячи ярдов вокруг. Деревья с треском валились одно за другим как огромные игрушечные солдатики с вытянутыми руками. Билл переключил скорость, и бульдозер тронулся вперед.

Яркое солнце согревало Билла во время работы. В свежем воздухе едва заметно чувствовался неестественный запах, который он не мог не заметить. С каждым вдохом Билл ощущал присутствие химикатов, и запах этот напоминал ему тот, который он помнил еще с детства — когда отец опрыскивал район вокруг озера от комаров. Запах раздражал Билла, и через несколько часов у него заболело горло, как тогда, когда он выкурил две сигары подряд на свадьбе у своей сестры.

Небо стало темнеть, и сквозь рев дизеля он услышал сигнал сирены. Неужели пора возвращаться? Билл посмотрел на часы. Одиннадцать. До обеда еще полчаса. Но, взглянув вверх, сквозь голые ветви деревьев он увидел, что с севера в его направлении движутся тучи. Вот в чем дело! Работа на сегодня закончилась или будет перерыв, пока не пройдет дождь. Он поднял отвал бульдозера и, поставив рычаги так, чтобы никто не смог его завести, выключил мотор.

«Оставлю машину здесь и пройдусь немного пешком, — подумал Магар. — Пока тучи доберутся сюда, времени пройдет немало. А если я и не успею до дождя, что из того, что придется слегка промокнуть? Ничего страшного».

Он спрыгнул на землю и потянулся. Тело еще гудело от вибрации. «Прогулка сейчас будет очень кстати, — отметил про себя Билл. — Надо посмотреть, насколько наши ушли вглубь». Вырубка тянулась на несколько миль к югу. Оказалось, что он продвинулся гораздо дальше, чем предполагал. «Все дело в технологии, — подумал Маrap. — Продвинься настолько, насколько сможешь, а потом еще на немного».

По дороге Билл еще раз услышал сирену. Он повернулся и посмотрел на север. Тучи расползались по всему небу, и он подумал, что они движутся гораздо быстрее, чем ему показалось сначала. Билл нахмурился: «Пожалуй, я еще вымокну, надо спешить!»

Передвигаться по следам бульдозера было неудобно. Он прошел всего около ста футов, как вдруг услышал какой-то звук, не похожий ни на что: будто в воздухе, шелестя от сильного ветра, витали миллионы крошечных клочков бумаги. Внезапно стало совсем темно, и звук усилился. Магар остановился, повернулся и застыл, пораженный неожиданным зрелищем.

— От земли до высоты примерно ста футов по всему небу, насколько он мог видеть, с огромной скоростью мчалось густое облако. Ему стало страшно, он никак не мог понять, не мог поверить в то, что видел перед собой, — это было не облако…

За секунду до того, как на него напали, Билл вспомнил урок в школе, когда учитель показывал им фильм с нашествием саранчи. Но это была не саранча — это были БАБОЧКИ!

Миллионы бабочек!

Они уже налетали на него, заполняя воздух вокруг, как снежные хлопья. Когда он сообразил, что надо бежать по вырубке на юг, было уже слишком поздно. Билл оторвал ноги от липкой земли и быстро двинулся назад. Но, повернувшись, увидел, что снегопад из бабочек превратился вокруг него в настоящую метель. Он не видел ничего дальше фута или двух перед собой и, споткнувшись о вывороченный корень, упал. Когда он поднялся, то понял, что потерял направление и теперь не знает, куда идти.

«Спокойно! — сказал он себе. — Главное — не волнуйся, и ты легко найдешь дорогу назад к лагерю. Только спокойно!»

Рой становился гуще с каждой секундой. Билл ничего не мог понять — ведь бабочки не летают роем, и не должно их быть здесь сразу так много.

Он чувствовал, как они садятся ему на спину, цепляются лапками за рубашку. Билл стряхнул несколько насекомых рукой, но когда опустил руку, они уже сотнями покрывали всю его кожу. Они садились ему на голову, залетали в лицо, и тогда он закрыл лицо руками, упал на колени, согнулся, отворачиваясь от приближающегося роя. Тысячи бабочек ударялись в его руки, спину, бока.

Внезапно Билл почувствовал слабую боль в спине, будто его укололи булавкой, потом такой же укол в ногу, потом сотни уколов в спине и ногах, затем в руках. Тогда он отнял руки от лица, встряхнул и потер их, и тут только осознал свою ошибку — насекомые мгновенно облепили лицо. Билл сметал их с себя прочь, но как только он сбрасывал одну бабочку, две других сразу же занимали ее место.

Он открыл рот чтобы закричать, и плотная волна бабочек тут же залетела вовнутрь. Когда он закрыл рот, несколько насекомых уже попали в горло, и, задыхаясь, Билл закашлялся. Обезумев от панического страха, он начал бессмысленно размахивать руками, будто испорченная мельница при штормовом ветре. У него появилась одна- единственная мысль — скрыться, исчезнуть.

Билл резко вскочил на ноги, чувствуя на себе массу мохнатых существ, а жалящие уколы по всему телу продолжали усиливаться.

И тогда Билл бросился бежать. Бежать слепо, безумно, пока не наткнулся на что-то твердое и острое. Но эта боль, как он успел осознать, была совсем не такой уж страшной и невыносимой.

Потом ему показалось, что тысячи иголок, вонзившихся в него, увеличились в размерах, разбухли и разрывают его кожу в местах укусов. Боль была такой сильной, что он снова открыл рот, чтобы закричать, ни о чем уже больше не думая.

И тогда острые жала вонзились ему в веки. Когда они впились в глаза, Билл почувствовал, что теряет сознание. Они забивались в уши, хлопая крыльями в ушных проходах и сводя его с ума еще больше, чем когда он просто стоял, ничего не соображая и не веря в то, что с ним происходит — с Биллом Магаром, честным рабочим, отцом троих детей.

Бабочки десятками заползали в ноздри, и рассудок покинул его. Их жала были словно полые трубочки, как соломинки, пробивавшие каждый дюйм его кожи. Колени у Билла подогнулись, и, издав последний, уже беззвучный, вопль, он свалился на землю без чувств.

Том Кэмпбелл стоял у окна во времянке с мертвенно- бледным лицом. Он молча наблюдал невероятную картину, открывшуюся перед ним. Всего в пятидесяти футах к северу беспорядочно двигалась серовато-коричневая стена из мотыльков. Никому не было известно, почему они не продвинулись дальше на юг, но Том был этому очень рад, потому что все рабочие успели спрятаться во времянке, прежде чем появились бабочки. Все, кроме Билла Магара.

— Боже мой! — произнес сзади Джонсон.

— А Магар там, на улице, — отозвался Гендерсон.

— С ним будет все в порядке, — успокоил их Кэмпбелл, но голос его прозвучал откуда-то издалека, будто из какого-то страшного бездонного колодца.

— Конечно, — съязвил Джонсон. — А скоро сюда прилетит спасатель в зеленом вертолете и всех нас выручит!..

— Замолчи! — отрезал Кэмпбелл. Он отвернулся от окна, смахнул со лба прядь рыжих волос и посмотрел на лица рабочих. Никто из них не верил, что Магар жив, не верил и он сам.

— Это же бабочки, это просто бабочки. У них даже зубов нет, парни, — попытался примирительно объяснить Кэмпбелл.

— У муравьев тоже нет, — мрачно откликнулся Джонсон. — Но они прекрасно обходятся и без них.

Худой высокий рабочий уперся руками в бедра. Кэмпбелл увидел, что в его черных глазах светится страх.

— Но ведь это даже не муравьи, — сказал Кэмпбелл. — Мы просто переждем немного, а когда они улетят, пойдем за Биллом.

— Конечно, — ответил Джонсон. — Пойдем и найдем его останки.

Кэмпбелл снова повернулся к окну.

Через три часа, за час до захода солнца, количество бабочек стало уменьшаться, они постепенно перемещались на север. Наблюдая за ними, Кэмпбелл выждал еще несколько минут, чтобы убедиться в полной безопасности. Когда он удостоверился, что бабочки больше не вернутся, он подошел к двери и положил руку на сирену.

— Ну? Кто со мной? — спросил он, оглядев бригаду.

Никто не ответил. Гендерсон смотрел на двух рабочих, стоящих рядом с ним, те с опаской глядели в окно. Джонсон уставился в пол. Трое остальных промямлили что-то невнятное. Что — Кэмпбелл не смог разобрать.

— Послушайте, если мы все разойдемся в разные стороны, то найдем его гораздо быстрее. Или он нас. Здесь же повсюду леса, и неизвестно, в каком направлении он пошел. Он наверняка потеряется, пытаясь отыскать дорогу назад.

— Да, думаю трудновато будет мертвецу искать дорогу, — сказал Джонсон.

Кэмпбелл окинул его долгим пристальным взглядом.

— А если бы там был ты? Что бы ты подумал о нас, если б мы начали сомневаться? А вдруг ты был бы еще живой?

Джонсон пожал плечами и пошел к двери. Когда Кэмпбелл вышел из времянки с сиреной в руке, все рабочие были уже рядом с ним, устремив взгляд на север, в сторону преобразившегося горизонта.

— Значит, так, — сказал Кэмпбелл. — Мы выстраиваемся в длинную цепь, выдерживая расстояние между собой примерно в пятьдесят футов. Только не зовите его, а то мы не поймем, кто зовет, а кто отзывается.

Подойдя к деревьям, они остановились, пораженные увиденным.

— Посмотрите сюда, — сказал Гендерсон, дотронувшись до ствола сосны.

Кора была содрана, и древесину сплошь покрывали отверстия диаметром около одной восьмой дюйма.

— А здесь все деревья, как отполированные, — раздался голос справа.

— С дырочками, как от дятла? — крикнул Гендерсон.

— Да.

— И здесь тоже, — отозвался другой рабочий.

Кэмпбелл понял, что у Магара не оставалось ни единого шанса. Пожалуй, Джонсон был прав. «Едят ли бабочки людей? — подумал он. — Может быть, они питаются только растениями?»

— Я не пойду дальше, — крикнул кто-то.

— Но их же здесь нет! — закричал Кэмпбелл. — Они улетели. Их осталось совсем немного, — добавил он. — Давайте двигаться дальше. Может быть, ему плохо.

С этими словами Кэмпбелл шагнул в темнеющий лес. С каждым шагом он давил сапогом несколько насекомых. Через двадцать или тридцать ярдов его резиновые подошвы были сплошь покрыты отвратительной слизью, а в щели забились раздавленные тельца. Они шли уже сорок пять минут мимо голых деревьев, испещренных мелкими отверстиями, и наконец Кэмпбелл подошел к месту, где еще недавно работал бульдозер Билла. В ста ярдах впереди он увидел и саму машину.

— Теперь внимание! — закричал он. — Мы пришли.

Все замедлили шаг, и Джонсон поднял руки ко рту, сложил их рупором и стал звать Магара. Они остановились, подождали немного, но ответа не последовало.

Тогда Кэмпбелл поднял сирену и включил ее. Звук эхом пронесся по причудливому мертвому лесу. Все замерли в ожидании каких-нибудь признаков жизни. Но вокруг стояла зловещая тишина.

Прошла долгая минута, прежде чем они продолжили поиски. Когда Кэмпбелл подошел к бульдозеру, он остолбенел, побледнел и открыл рот.

— Боже мой! — тихо произнес он, а потом отвернулся, и его вырвало.

Джонсон услышал, что Тома рвет, остановился, повернулся к нему и крикнул:

— Кэмпбелл! Что случилось?

Не получив ответа, он подбежал к бригадиру. Тот еще тужился и никак не мог совладать с собой. Постепенно подошли остальные. Гендерсону стало плохо. Широко раскрытыми от ужаса глазами Джонсон с отвращением смотрел на открывшееся зрелище, его трясло, и он не мог заставить себя пошевелиться.

Остальные только вздыхали и стонали, некоторых рвало.

То, что когда-то было Биллом Магаром, теперь представляло собой кусок мяса, растерзанный какой-то безумной, сокрушительной силой. Кожа была содрана, половина мяса съедена, из пустых глазниц вытекала мутная желтоватая жидкость, волос не было совсем, кости обнажены, никакого намека на лицо, живот разворочен, часть кишок отсутствовала, другая часть свисала наружу и расстилалась по земле, как отвратительные сосиски.

— Похоже, что им и не нужны зубы, — сказал Джонсон и отвернулся. Его стошнило.

2

Джону Стоулу настолько понравилась эта местность, что он купил еще тысячу акров на ближайшей горе, обнес участок колючей проволокой под напряжением и построил там себе летний дом — небольшой скромный домик на семнадцать комнат. Он выстроил его прямо на горе. Панорамное окно, занимающее большую часть фасада, выходило на поместье Стоул, так что он мог все время наблюдать за своим маленьким королевством, постоянно растущим и развивающимся.

С начала освоения этих земель прошло почти четыре года, и десять тысяч семей уже въехали и расположились в этом «исключительном районе». Торговый центр еще только строился, но небольшие магазинчики пока вполне справлялись со своей задачей. Наконец-то все пошло гладко, как по нотам.

Та самая небольшая «производственная авария» была забыта — вдова бульдозериста жила теперь с детьми на Ривьере (или в Акапулько?), не были обижены и другие рабочие, находившиеся на вахте в тот день. Им хорошо платили, работали они теперь в отдаленном месте и почти ничего не делали, но были счастливы тем, что получают свои деньги и навсегда избавлены от погони за состоянием.

Когда-то отец говорил ему, и Стоул запомнил это навсегда: «У каждого человека есть своя цена». Некоторые просили многого, но были довольны и малым, одним вместо денег нужна была власть, другим — спокойная, тихая жизнь. Стоулу было все равно. Главное, что у каждого есть своя цена, и он может ее заплатить.

Чтобы избежать впредь подобных инцидентов, Стоул нанял опытного энтомолога, показал ему труп Магара и несколько бабочек, которых рабочие поймали и посадили в проволочные клетки. Энтомолог никогда раньше ничего подобного не видел: и труп, и бабочка были уникальны. Стоул спросил у него, как подобное могло случиться, но тот лишь удивленно развел руками.

— Это не простые бабочки, — сказал он. — Бабочки — строгие вегетарианцы, а многие из них кормятся только нектаром.

— Вы называете то, что они сделали с этим человеком, строгим вегетарианством? — насмешливо спросив Стоул.

— Это не просто бабочки, — повторил энтомолог. — У бабочек нет челюстей, у них хоботок — полое ротовое приспособление, по строению очень похожее на хоботок комара. У этих же бабочек весьма сильные хоботки, и вдобавок они могут значительно расширяться, вытягивая из человека плоть и кровь. Единственное, чего я не могу понять, зачем бабочкам протыкать человеческую плоть. Наверное, источник их естественного питания был уничтожен, и они кормились тем, что могли найти. Вы знаете, как трудно предугадать поведение мутантов?

— Все равно я ничего не понимаю, — ответил Стоул. — Моль может портить шерстяные вещи, лететь на электрический свет. Но она не в состоянии пожирать людей!

— Да, но эти, видимо, пожирают, — сказал тогда энтомолог. — И по всему видно, что это мутанты.

— Я хотел бы, чтобы вы тщательно исследовали этих носителей смерти, и как можно быстрее. Я больше не могу задерживать строительство. Каждая минута простоя, знаете ли, стоит мне небольшого состояния, — сказал Стоул.

— Мне очень жаль, но больше я пока ничего не могу сделать. Детальное исследование требует времени: мы должны изучить их поведение во время спаривания, циклы кормления, продолжительность жизни. А это потребует нескольких недель, а то и месяцев.

— Не надо, — ответил Стоул. — Я проведу повторное опыление.

— Я бы вам этого не советовал.

— В самом деле?

— Возможно, что радикальные изменения в этих безобидных насекомых как раз и произошли в результате распыления ядохимикатов.

— Что ж, вы имеете право на свое собственное мнение.

— Но за это вы мне и платите. На вашем месте я перенес бы строительство в другой район или хотя бы задержал его до тех пор, пока мы окончательно не выясним, что еще можно ожидать от этих мотыльков.

— Спасибо. Я буду иметь это в виду, — закончил разговор Стоул.

Он хорошо заплатил энтомологу и отпустил его. А затем еще раз распылил над лесом те же самые химикаты. Его химики уверяли, что на сей раз они обязательно должны подействовать. Потом он провел еще одно распыление, и еще одно. После этого в лесах не осталось ни единого живого существа. Это немного замедлило строительство, но вопрос стоял так: или распыление, или никакого строительства вообще. Энтомолог обнаружил кое-что еще, и поэтому Стоул был вдвойне доволен тем, что провел повторное распыление: дело в том, что бабочки выделяли кислоту — не сильную, не в больших количествах, но тем не менее КИСЛОТУ.

Это был дом их мечты. Джэкоб «Джек» Вайнер и его жена Кэти усердно трудились, чтобы выплатить его стоимость; она воспитывала их первенца Алана, а он работал шесть дней в неделю по восемь-десять часов в день. Они ждали второго ребенка, и Джек старался проводить на работе как можно больше времени.

Когда супруги Вайнер впервые услышали о новом районе, они были настроены скептически. Они и раньше слышали о таких поселениях, самостоятельно обеспечивающих себя всем необходимым, но ни одно из них себя не оправдало.

Однако поместье Стоул казалось исключением из всех правил. Все здесь было продумано до мелочей.

Чем бы вы ни занимались, какой бы специальностью ни владели, вы могли найти себе работу прямо рядом с домом и не тратить несколько часов в день на дорогу в город и обратно. Когда Джек подумал об этом, он был вынужден признать, что организатор строительства Джон Стоул поступил очень мудро, расположив поблизости некоторые из своих предприятий.

Но по воскресеньям Джек не любил думать ни о чем, кроме своей семьи. В тот день он пошел со своим двухлетним сыном Аланом к искусственным озерам. Алан любил кормить уток, а Джеку нравилось наблюдать за ним. Он был рад, что у них с Кэти сразу родился сын — он внес так много радости в их жизнь.

Джек посмотрел на озеро — наверное, потребовалось много работать, чтобы создать такой водоем и соединить его с рекой посредством трехмильных извилистых каналов. Как-то раз они с Кэти взяли напрокат в клубе лодку и исследовали эти протоки, а потом снова вернулись в озеро. Только один небольшой канал соединялся с рекой, и они обнаружили это по чистой случайности.

— Эй, кроха, не подходи слишком близко к воде! — сказал Джек.

— Хорошо, — ответил Алан.

Джек улыбнулся, глядя, как Алан отступил на несколько шагов назад, чтобы не свалиться к дружелюбным уткам.

Три супружеские пары плавали по озеру на парусных катамаранах, наслаждаясь свежим северным бризом. Надо будет как-нибудь тоже попробовать. Они с Кэти еще ни разу так не плавали, но этими яхтами было легко управлять. Однажды он купил себе водолазный костюм с аквалангом для ныряния в озере. Это была мечта его детства — подплыть к рыбам, помахать им рукой, они махнут тебе плавниками в ответ, поплыть с ними и стать частью их стаи.

Кэти смеялась над ним.

— Джек, это же озеро! Это не океан, — говорила она. — Вся рыба, которая сюда запущена, предназначена для ловли.

— Ну и что, теперь мне и поплавать с ними нельзя? — спросил он.

Как-то в воскресенье он притащил все свое снаряжение на берег, надел гидрокостюм, прикрепил акваланг и бросился в темную воду. Но то, что он испытал под водой, совсем не оправдало его ожиданий — тут не было ни коралловых рифов с крошечными полосатыми рыбками, плавающими вокруг, ни кристально чистой воды, приятно омывающей тело. Он оставался в мутной холодной воде несколько минут, а потом вернулся на берег. В тот же день акваланг и водолазный костюм поместили в подвал, где были похоронены и другие его мечты и фантазии. Здесь лежал небольшой мопед, который он купил, чтобы исследовать окрестности. Это развлечение длилось всего два уик-энда, пока он не опрокинулся на нем и не повредил себе ногу глушителем. Затем Джек решил заняться виноделием, и в кладовке теперь плесневели две пластиковые бочки для вина, здесь же располагался небольшой цех для обработки дерева со сверлильным и токарным станками, радиальной пилой, и недостроенные шкафы, которые он пообещал сделать для той же кладовки… Но ни один из его замыслов так и не был доведен до конца. Впрочем, Кэти никогда не ворчала на него за эти увлечения. Главное, что он был счастлив, а этого вполне достаточно.

— Корм кончился, пап, — сказал маленький Алан.

— Ну и ладно, крошка. Пойдем-ка назад домой и посмотрим, что там мама делает.

— Хорошо, — сказал Алан.

«Боже мой, какой воспитанный малыш! — подумал Джек. — Не то что некоторые соседские дети».

Дорога домой была длинной и шла через все поместье. Джек рассматривал соседские дома, расположенные за сотню футов от проходящей по холмам извилистой дороги; некоторые из них уже скрывались в гуще кустов и деревьев. Во Флориде такие дома стоили бы около четверти миллиона. В Калифорнии и вовсе вдвое дороже. А исключительность поместья Стоул лишний раз подтверждалась именно здешними вполне сходными ценами.

В дневном воздухе сильно и приятно пахло соснами. Через каждые несколько шагов Алан останавливался, нагибался и рассматривал прутики, опавшие листья и хвою, лежавшую на земле. Джек посмотрел наверх, увиде\ надвигающиеся тучи и решил, что лучше будет взять Алана на руки, иначе им не успеть к дому до начала дождя.

«Однако это забавно, — подумал Джек. — Что-то я не припомню, чтобы на сегодня обещали дождь».

Он поднял сына, подумав при этом, что тот удивительно быстро растет и становится тяжелым, и посадил его на плечи. Алан смеялся, устраиваясь верхом.

Через полмили Джек понял, что он находится в худшей форме, чем предполагал. Когда он взбирался с Аланом на плечах по холмам, ноги у него устали. Хорошо еще, что было не слишком жарко и дул приятный ветерок. А после дождя станет еще прохладнее.

Он свернул налево в небольшую улочку и по ней продолжил свой путь домой. На этой улице стояло только шесть домов, перед каждым — большая лужайка, кое-где бассейн, места между домами было не меньше двух акров и столько же площади — за каждым домом. Конечно, не все жители в поместье Стоул имели такие большие участки, только семьи с доходами выше среднего могли позволить себе такие дома.

«Черт возьми, — подумал Джек. — А вот и она».

Это была Кэрол Баннер — бич всей окрестности. Одинокая, привлекательная, с такой фигурой, будто сошла с картины Рубенса, и кокетка номер один во всем мире.

— Привет, Джек, — сказала она, затаив дыхание, и двинулась к нему со своего участка.

Джек замедлил шаг и натянуто улыбнулся.

— Привет, Кэрол. У меня нет времени на разговоры. Надо доставить Алана домой, пока не начался дождь.

— Дождь? — удивленно спросила она, посмотрев на небо. Повернувшись на север, Кэрол недовольно нахмурилась по поводу приближающегося ненастья. — Что же мне делать? У меня наверху вода протекает через жалюзи, а рабочие до сих пор не пришли их починить.

— Просто закрой окна, — сказал Джек, отлично понимая, на что она намекает. Но больше к ней в дом он не пойдет.

Кэрол придвинулась ближе, и ее грудь уперлась в его руки.

— Может быть, ты их посмотришь ради меня? Я совсем одна в доме, а он такой огромный, что мне одной никак не управиться.

— Возможно, мы с Кэти выберем один из ближайших вечеров и зайдем к тебе, тогда я их и посмотрю, — ответил Джек.

Она медленно раскачивалась из стороны в сторону и терлась грудью о его руки.

— А, может быть, ты прямо сейчас на них взглянешь? Пока дождь не начался?

— Нет, сейчас не получится.

Она недовольно надула губы, и ее худое лицо, принадлежащее другому столетию, выразило крайнюю досаду. Когда она строила из себя маленькую беззащитную девочку, Джеку хотелось ее задушить. Внутри у него все переворачивалось. Он просто не мог ее попять. Она была популярной певицей и записала уже двенадцать пластинок, два раза снималась в кино и участвовала в спектаклях на Бродвее. И до него никак не доходило, почему она кидается на каждого встречного мужчину.

Джеку было неприятно стоять рядом с ней у дороги.

— Послушай, мне пора домой. Кэти ждет.

Кэрол томно посмотрела на него.

— Мы потом встретимся?

— Конечно, — сказал он. — Только мне в самом деле надо идти.

Он отступил назад, отстранился от нее и зашагал к своему дому.

— До свидания, Алан, — крикнула она вслед.

— До свидания, — сказал Алан, сидя на плечах у Джека.

Джек шел вперед. Не надо оглядываться: он знал, что она сейчас идет к дому, как всегда, покачивая бедрами. «Неужели это все, что ей нужно? — подумал он. — Нет, лучше уйти поскорей. Но ведь это и все, что нужно мне. Бог мой! Кэрол Баннер в моей жизни! — удивлялся он. — Ведь она, как змея, будет извиваться и пролезать между мной и моей семьей Какого черта она приперлась сюда, и живет здесь, на этой улице? Почему она не осталась в Нью-Йорке?»

Они подошли к дому.

— Ну вот и все, кроха, — сказал Джек, снимая с плеч Алана. На улице становилось темно. — Иди домой и поищи маму.

— Хорошо, — ответил Алан.

Джек открыл дверь и пропустил сына в дом. Сам он остался на пороге, наблюдая за надвигающейся грозой. Да, зрелище будет прекрасным. Он никогда еще не видел, чтобы тучи сгущались так быстро. Только один раз он наблюдал что-то похожее, когда они с Кэти отдыхали во Флориде. Алана тогда еще не было.

В тот день они сидели у пруда и загорали, а потом вдруг увидели тучи, идущие с юго-востока. Тучи двигались с невероятной скоростью. Один из местных жителей объяснил им, что во Флориде всегда так — дождь начинается неожиданно и так же неожиданно кончается.

— Джек! Шел бы ты лучше в дом! — позвала Кэти, стоя в дверях.

Он повернулся и посмотрел на нее через стеклянную дверь. Его жена была еще красива, хотя и поправилась на лишних пять фунтов. У нее сохранились великолепные длинные черные волосы, да и эти лишние фунты были не слишком заметны при ее округлых формах.

До шестнадцати лет Кэти жила в Европе, училась в лучших школах, но потом очутилась в Бостоне, где работала танцовщицей в баре, выступая в полуобнаженном виде, чем очень расстроила своих родителей. Через несколько месяцев такой работы она уехала домой в Де Мойне, а еще через несколько месяцев оказалась в Нью- Йорке, где они и встретились.

— Выйди сюда и посмотри, что делается, — позвал Джек.

Кэти открыла дверь и шагнула на улицу.

— Я уже видела позади дома.

— В жизни не видал такого.

— Поживи подольше и еще не то увидишь!

Он улыбнулся и обнял ее за плечи.

— Иди в дом, — сказала она, — а мне нужно снять белье Алана. Я еще не все закончила. Он там за домом, в песочнице.

— Ладно. Пока вы занимаетесь делами, я приготовлю свой всемирно известный салат из тунца.

— Ты очень заботливый, — сказала она и открыла дверь.

Джек вошел в дом.

Внутри было прохладно, хотя сквозняков не чувствовалось. Ему нравилось, как Кэти ведет хозяйство: все в доме было из настоящего дерева, на прекрасном паркетном полу лежали натуральные ковры. Мебели было ровно столько, сколько нужно, чтобы жилище не походило на антикварный магазин.

Проходя в кухню, он увидел, как Кэти пошла за Аланом. Она была очень динамичной женщиной, таких он никогда не встречал. Джек открыл холодильник и вынул оттуда две банки консервированного тунца. Напевая привязавшуюся популярную песенку, он начал доставать другие необходимые продукты.

«Как все хорошо, лучше и быть не может», — подумал он.

В кухне стало темно, тучи закрыли солнце. Джек посмотрел на часы, висевшие на стене — было только четыре часа.

«Интересно, однако, холодно до сих пор не становится», — подумал он.

Тут он выглянул в окошко над раковиной и увидел, что пошел снег. СНЕГ?! Какого черта! Банка с майонезом выпала у него из рук.

Как накатывающая приливная волна, плотная стена белого, коричневого и серого цвета пронеслась позади дома и ударилась в дверь. Он услышал, как заплакал Алан, как вскрикнула Кэти, и кинулся к задней двери. Кэги снова закричала, и от этого безумного дикого крика кровь отхлынула от его лица, застыла в жилах, и он замер, содрогнувшись.

«Господи, — подумал Джек. — Что это? Что происходит?»

— Кэти! — крикнул он изо всех сил.

Он уже не видел ее, не мог он разглядеть и Алана. Они были там, на улице, захваченные этим безумием.

Надо выбираться отсюда и помочь им войти в дом!

Он почувствовал укус насекомого на шее, потом такой же на спине. Тогда он оглянулся и увидел их — это были маленькие бабочки, не больше его ногтя, они летали по холлу, залетали в кухню. Он подумал, что их здесь, наверное, уже несколько сотен.

Тут он услышал, как Кэти закричала снова — это был истерический вопль ужаса, который замер, оборвавшись на самой высокой ноте, и потом наступила тишина. Все было тихо, кроме хлопанья крыльев миллионов бабочек, которое доносилось до его ушей через открытое окно, и еще он слышал страшные крики людей отовсюду. Джеком овладел страх, но он еще раз подумал, что надо выйти на улицу. Он пойдет за ними и спасет их. Но он знал, что, выйдя из дома, будет тут же подвергнут жуткой пытке. Он повторял себе снова и снова, что это дело одной секунды, надо только угадать, в какой они части двора, и сразу же броситься к ним.

Наступившая тишина была неожиданной и оглушающей, как страшный рев. Стоя у двери и ухватившись вспотевшей рукой за дверную ручку, он понял, что никогда больше не увидит их. Крик прекратился, а вместе с ним пропало и направление, куда ему надо было бежать. В исступлении и отчаянии он звал ее бесконечное число раз, все еще надеясь, что Кэти услышит его и найдет дорогу к дому. Но надежды уже не было. Она никогда не найдет его, и он боялся подумать о том, что же тогда найдет ОН. Джек отбросил эту мысль, отложив ее на более позднее время, когда он начнет хоть что-то понимать в происходящем, когда это дикое безумие перестанет жалить его сердце и мозг.

Он чувствовал укусы снова и снова, они участились и стали более болезненными, и тогда он осознал, что его собственная жизнь находится в опасности. Изо всей силы он ударил спиной в дверь черного хода, и она захлопнулась. Теперь его начали кусать в ноги, и он почувствовал сильное жжение на шее, там, где был первый укус.

Смахивая насекомых с одежды, он закрыл оба окна на кухне. Затем побежал к раковине, нагнулся и раскрыл маленький шкафчик, найдя там то, что ему было нужно — распылитель с ядом от насекомых.

Он лег на пол и стал кататься, будто на нем горела одежда, давя при этом десятки бабочек, сидевших у него на спине и ногах.

Потом он затаил дыхание и нажал на колпачок распылителя, а они в это время продолжали опускаться на него как крошечные крылатые акулы.

Однако яд на них не действовал.

И вот тогда Джек испугался по-настоящему.

Он вскочил на ноги и бросился в холл. Здесь было немного лучше — не так много проклятых мотыльков, хотя летали они довольно плотной массой. Сколько же окон в этом доме и сколько из них Кэти (Кэти, милая Кэти, была ли она… могла ли она быть еще… живой?) оставила открытыми? Окна, окна, окна!

В гостиной — три открытых окна. Он бил бабочек на ходу, стараясь раздавить как можно больше крошечных телец. Еще несколько шагов — и окна закрыты, несколько бабочек билось о мелкую решетку, пытаясь прорваться внутрь. «Теперь в столовую», — подумал он.

Укусы в спину возобновились, и Джек понял, что ему нужно будет найти в доме безопасное место после того, как он закроет все окна. Но это потом. А пока он должен закрывать окна и постараться остановить их нападение, насколько это возможно.

Он взбежал вверх по лестнице к спальням, не обращая внимания на старинную вазу, которую случайно разбил по дороге, не замечая вырванной с корнем от резкого движения дверной ручки в спальне Алана. Бабочки роем летали в его спальне, а Алан… Боже! АЛАН!

«Сейчас нет времени думать об этом, — решил Джек. — Сначала надо сделать дом безопасным, а думать обо всем после. Работай, чтобы выжить, а потом уж будешь жалеть себя».

Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь. Надо закрывать все двери! Закрыть спальни — более простое решение и гораздо более безопасное.

Двери захлопывались в коридоре одна за другой.

Глупо! Это не сделает дом безопасным — останется общий холл. Он понял, что ему все же придется заходить в комнаты.

— Что вы за чудовища?! — закричал он на летающих насекомых.

Они стали садиться на его лицо.

Джек давил их быстрыми движениями, но они садились снова и снова! Они кусали его и в ноги, и, когда он посмотрел на свои брюки, ему стало дурно: там, где сидела каждая из сотен бабочек, была выжжена маленькая дырочка в ткани и через нее просвечивало голое тело.

Он исступленно давил пушистые тельца ладонями, размазывая их в липкую кашу на икрах и бедрах. Потом снова лег на пол, надеясь раздавить тех, которые сидели у него на спине, катаясь по персидскому ковру, чем испортил его навсегда. Кэти бы ничего ему за это не сделала…

Он катался из стороны в сторону, чувствуя своим телом ворсистый ковер и на нем скользких раздавленных мотыльков. Они опускались на него сверху, как бумажные пикирующие бомбардировщики, как камикадзе, которых он видел в кино, поражая его во все доступные им места.

Джек яростно отмахивался от них, как только они садились на него. Но они продолжали нападать с боков, сверху и со стороны ног.

Пол уже не спасал его. Надо вставать и убегать, но куда? Боль пульсировала во всем теле, как удары электрического тока, колола и жалила его, и он больше не мог ее выдерживать.

Насекомые явно собирались гнездиться на нем, он был в этом уверен. Ни в одном месте дома их не было так много, как здесь. С ужасом Джек вспомнил те несколько последних минут перед самым нападением бабочек. Откуда они взялись? Как это могло случиться?

Ему становилось хуже. Нужно было срочно что-то предпринимать, но только что?

Одна комната! Он закроется в какой-нибудь одной комнате, и там спасется. Телефон стоял в их спальне, но там он не закрыл окна. Не успел.

Однако, ему показалось, что это будет лучшим выходом.

Джек повернулся налево, схватил край коврика, потом перекатился на правую сторону и взялся второй рукой за другой край. Это было защитой — не очень хорошей, но все же лучше, чем ничего. В таком положении ему было чертовски трудно вставать, но все же ему это удалось. У него не оставалось выбора. Накрывшись ковром, он побежал в спальню, наклонив голову, чтобы хоть немного защитить этим свое лицо.

Перед дверью в комнату стоял небольшой книжный шкаф, на котором лежала запечатанная пластинка, только что присланная из музыкального клуба. Вот это подойдет. Он сбросил коврик, тут же почувствовал, как они снова вцепились в обнажающуюся спину, схватил пластинку и распахнул дверь.

Казалось, что воздух двинулся ему навстречу, когда он вошел в заполненную мотыльками спальню. Размахивая пластинкой из стороны в сторону, он прошел к окнам. Оба окна были широко раскрыты, но, к счастью, на них были жалюзи. Джек захлопнул окна. Потом побежал назад и закрыл дверь.

Бросившись к огромной кровати, он сорвал с нее покрывало и подоткнул его под дверь, мучаясь от постоянных уколов в руки, ноги, спину и лицо. Когда покрывало закрыло щель под дверью, он начал давить бабочек, сидевших на нем.

Он сильно ослаб, но не мог понять, почему.

Когда же он увидел красные пятна от раздавленных коричнево-белых тел с серыми крыльями, то понял, что от укусов теряет много крови.

Надо покончить с ними сейчас же, пока у него есть еще силы, а потом вызвать помощь.

Если, конечно, помощь вообще можно будет вызвать.

Дырочки на пластмассовых жалюзи, которых раньше не было, сильно обеспокоили его. Если они могли прорваться сквозь них, то, может быть, они справятся и со стеклом? Хотя их тела были не настолько сильными, чтобы пробить его.

Схватив пластинку, которую он бросил на пол, Джек стал яростно давить бабочек, сидевших на стенах, на полу, на кровати и на нем самом. Он все больше уставал и не знал, сколько времени еще сможет сопротивляться.

Внезапно он вспомнил о наборе гантелей и книжке с инструкциями по занятиям с ними, которые теперь лежали в подвале. Он бросил заниматься через три недели и теперь пожалел, что перестал соблюдать режим и забросил тренировки.

И все же, он замечал, их стало меньше — всего несколько тысяч или несколько сотен. Он не мог сказать точнее, сколько этих проклятых тварей находится с ним в комнате.

Одна из бабочек залетела ему в ухо, и он сильно перепугался, не ожидав такого нападения. Невольно вскрикнув от боли и страха, он на секунду открыл рот, и несколько бабочек залетели ему в горло, и он чуть не задохнулся, пока выплевывал их.

Забыв обо всем на свете, Джек бросился очищать комнату. Ему показалось, что прошло уже несколько часов, но зато их стало значительно меньше. Он осознал это, когда заметил, что теперь ему приходится гоняться за каждой оставшейся. Наконец он тяжело опустился на кровать, вдыхая отвратительный запах мертвых мотыльков, и стал ждать, когда последние оставшиеся в живых сядут на него.

«Пока я жду, можно позвонить», — подумал он, снял трубку, поднес ее к уху, но гудков не было.

Телефон молчал.

3

По длинной тропинке Кэрол Баннер пошла вверх к своему дому. Некоторое время она стояла перед входом, держась рукой за ' огромную медную ручку и чувствуя, что ее грубо отвергли. Она повернулась назад, наблюдая, как Джек направляется домой с Аланом на плечах. Она горестно вздохнула, подумав о том, как приятно было бы иметь такого ребенка, как Алан, и такого мужа, как Джек. Кэти была счастливой, и Кэрол спросила себя, осознает ли Кэти, насколько она счастлива? Но Кэрол сделала свой выбор много лет назад — либо карьера, либо семья, и только теперь подумала, что, может быть, она смогла бы иметь и то и другое.

Да, она ошиблась, послушавшись Макса, своего менеджера. Он говорил так гладко, так убедительно, что она отвергла предложение молодого человека, которого действительно любила и который сделал бы все, чтобы не помешать ее карьере. Но с тех пор прошли годы, и Крэг нашел кого-то еще, женился, и теперь у него была своя семья.

А ведь она могла бы поступить по-своему и прислушаться к голосу своего сердца, а не своего менеджера.

Кэрол открыла дверь и вошла в дом.

У нее было много чего показать в доме: дорогие вещи, ценные картины и скульптуры — обстановка стоила почти столько же, сколько и сам дом. Но в нем не было теплоты, и она не чувствовала, что это был действительно ДОМ. Войдя через центральный вход, Кэрол подумала, что сможет переждать бурю в комфорте, в комнате с кондиционерами и при этом включить отопление.

Она поднялась по лестнице, покрытой роскошными коврами, скользя рукой по гладкой поверхности тяжелых махогоновых поручней и бросая взгляды на громадные картины, развешанные по обе стороны лестницы. Сначала эти шедевры заставляли ее чувствовать, что она живет в музее, но постепенно она привыкла к ним и просто перестала их замечать.

Кэрол закрыла окна в бывшем кабинете, превращенном теперь в спальню, в двух других никому не нужных спальнях, в своей спальне и в комнате для шитья. Стоя в этой комнате и глядя на швейную машинку в углу, которую так ни разу и не использовали, она подумала, как это было наивно, когда она сообщила художнику по интерьерам, что хочет иметь в своем доме комнату для шитья. Что она собиралась шить? Одежду для себя? Платья, которые надевала бы в Лас-Вегасе? Или, может быть, вечернее платье, в котором она появится на телевидении? Кэрол улыбнулась и представила себе такую сцену: «Какое прекрасное платье, Кэрол». — «Спасибо, Джонни. Я сшила его сама вот по этой выкройке»… — И миллионы телезрителей смотрят на нее с восхищением и недоверием.

Она спустилась вниз, чтобы закрыть окна и там. Когда с этим было покончено, Кэрол вернулась в гостиную и нажала кнопку на краю стола. Мягкая тихая музыка полилась и заполнила комнату, вытесняя из головы ненужные грустные мысли. Она сняла туфли и на минуту расслабилась в кресле, приготавливаясь переждать ненастье.

В понедельник ей нужно было лететь в Нью-Йорк для очередной поездки по стране, чтобы сделать рекламу своей новой пластинки. Как будто она нуждалась в рекламе! Неделя на прилавках магазинов — и диск станет почти золотым. Макс хотел, чтобы она выехала в пятницу, но Кэрол уговорила его отложить ее первое выступление до понедельника, чтобы пару дней отдохнуть на севере от назойливых репортеров, фотографов и поклонников.

Кэрол ненавидела бури, а та, которая надвигалась сейчас, похоже, должна была быть очень сильной. Небо стало совсем черным — гораздо темнее, чем при обычной грозе в этой местности. Обычно, когда Кэрол была одна и начиналась гроза, она звонила кому-нибудь по телефону, чаще всего Максу, и разговаривала до тех пор, пока дождь не пройдет. Этот непонятный страх у нее был с детства: однажды родители оставили ее одну, уехав по какому-то срочному и неотложному делу, и в это время пошел дождь. Ей стало страшно, и она позвонила матери своей подружки, плача в телефон и боясь даже услышать слова с другого конца провода. Но она услышала голос, успокаивающий ее, и этого оказалось достаточно. Когда ее родители вернулись домой, они еле отыскали свою дочь. Чисто случайно они заметили телефонный провод, который тянулся в туалет. Кэрол сидела там, сжавшись в комок от страха, дрожала и прижимала к себе телефонную трубку.

Снаружи стало еще темнее, и она подумала, что сейчас самое время кому-нибудь позвонить. Ей нужно было обсудить с Максом последние детали, и это было вполне достаточным поводом для звонка. Кэрол дотянулась до телефона и набрала номер.

Рабочий, который приходил устанавливать телефон, удивился, когда узнал, что аппараты должны быть поставлены во всех комнатах. Он даже спросил, не произошла ли здесь какая-нибудь ошибка. Когда Кэрол ответила, что никакой ошибки нет, он сделал свою работу быстро и тихо, и ей показалось, что он хочет как можно скорее выбраться из этого дома.

Телефон прозвонил несколько раз, а потом затих. Кэрол подумала, что она просто не слышит гудки, и сильнее прижала трубку к уху, но трубка молчала. Она повесила ее (пусть повисит немного на своем месте), а потом подняла опять. Но поднеся ее к уху, она сразу же поняла, что что-то случилось. Телефон не работал.

Проклятье! Именно этого ей сейчас и не хватало!

А темнота все сгущалась, тени от деревьев в саду исчезли. Кэрол увидела, как что-то метнулось за окнами, а потом пошел снег — совершенно горизонтально. Горизонтально? Это еще чтр такое? Это же невозможно!

Она встала и подошла к окну. За то время, которое понадобилось ей, чтобы вылезти из глубокого кресла и подойти к окнам, воздух на улице наполнился хлопьями — белыми, коричневыми, серыми — так густо, что она уже не могла разглядеть своего двора. И эти хлопья двигались. Когда они приблизились к стеклу, Кэрол увидела, что это были бабочки. Бабочки?! Хотя это было совершенно нелепо, но все же более вероятно, чем горизонтальный снегопад. «Горизонтальный снегопад», — подумала она и постаралась представить его себе. Может быть, в буран, при очень сильном ветре может показаться, что снег падает сбоку, хотя всегда должен быть хоть небольшой наклон вниз.

Но что бы там ни было, внутри она по крайней мере была в безопасности, не то, что ее машина во дворе. Ведь они покроют ее полностью и могут повредить лак. Конечно, она может купить себе новую машину или отремонтировать эту, но все равно это было непростительно. Она должна была поставить ее в гараж, когда вернулась после дел вчера вечером. Но представив, как эти бабочки забираются ей в волосы, ползают по ее одежде, Кэрол подумала, что уж лучше пусть пропадает лак на машине. Пусть лучше пострадает машина, чем она сама.

Отчаянный крик донесся до ее ушей, и дрожь пробежала по спине. Крик шел со стороны соседнего дома, в котором жили Кэти и Джек, точнее, с их двора. Кэрол с трудом сглотнула и, глубоко дыша, вышла из гостиной. Она быстро вернулась в кухню, утопая босыми ногами в пушистых шерстяных коврах. Никогда в жизни она не слышала ничего подобного — такого жуткого, истошного и надрывного крика.

Но не успела она дойти до черного хода, как услышала громкий плач ребенка, а потом то, что показалось ей совсем уж невероятным — дикий вопль, еще более исступленный и страшный, чем первый, который оборвался посередине.

Кэрол побледнела, представив себе, что могло произойти. И все же она знала, что даже самое страшное, что она могла вообразить себе, было только наполовину так жутко, как то, что случилось на самом деле там, снаружи. Она знала это, ощущала всем своим существом, хотя и не могла разглядеть ничего снаружи. Никто еще не выживал после такого крика.

И ребенок Джека и Кэти тоже был там.

А Джек? Может быть, он тоже с ними на улице. Она надеялась и молилась, чтобы его там не было. В конце концов неважно, что произошло с ними, подумала она. Главное, что Я в доме, в безопасности и уюте.

Она не была близка с Джеком, хотя давно уже делала отчаянные попытки сблизиться с ним. Но при этом она никогда не желала зла Кэти.

Внезапно Кэрол почувствовала, что вся дрожит, и зябко поежилась. Снаружи ничего не было видно, кроме плотной стены трепещущих крыльев и телец, пытающихся пробиться через мелкую сетку на окнах. «Слава Богу, что я закрыла окна и включила кондиционер», — подумала Кэрол, и вдруг заметила, что звук работающего кондиционера изменился. Ровное гудение сменилось на напряженное рычание. Она посмотрела вверх на отдушины и увидела, что мелкие хлопья спускаются через металлическую решетку в потолке. С ужасом Кэрол осознала, что это были за хлопья. Но тут напряженное рычание прекратилось, и дом погрузился в полную тишину.

Она знала, что случилось — бабочки попали во входной клапан кондиционера и забили его. Знала она также и то, что через несколько мгновений по воздуховодам они проникнут в дом. Ей надо было закрыть отдушины, но они были слишком высоко и слишком во многих комнатах. Может быть, если она просто отключит систему, входные отдушины закроются автоматически?

Бросившись в переднюю, Кэрол заметила, что несколько бабочек уже внутри и порхают по холлу, подбираясь к ней. Она вскрикнула и в ужасе замахала руками. Потом добралась до кнопки выключателя, нажала ее и повернулась к холлу. Бабочки были уже в доме, хотя и не в таком количестве, как на улице.

Но все же они летали сотнями, и каждая из них пыталась сесть на нее. Привычно набрав в тренированные легкие побольше воздуха, она изо всех сил закричала.

Бабочки стали садиться на ее руки и грудь, она брезгливо стряхивала их, с отвращением чувствуя под пальцами смятые тельца. Потом бросилась к двери, ведущей в подвал, в надежде убежать от ужаса, преследующего ее в холле. Внизу был запас еды, телефон и небольшая кухня — она смогла бы оставаться в подвале до тех пор, пока они не покинут дом, а когда станет безопасно выходить на улицу, она наконец сможет выбраться из этого Богом забытого поместья Стоул.

Кэрол рывком открыла дверь и сбежала вниз по лестнице, не забыв закрыть дверь за собой. Внизу их было меньше, и она подумала, что здесь ей будет намного легче.

Она посмотрела на свои руки, на нежную, почти прозрачную кожу, которую любила даже больше, чем Крэга: руки занимали в ее карьере такое же место, как и голос. К своему ужасу Кэрол обнаружила, что руки ее исколоты и кровоточат. Пройдет несколько недель, прежде чем она снова сможет появиться на сцене.

Появиться на сцене? О чем она думает — появиться на сцене! Ей еще повезет, если она вообще выберется отсюда живой.

Нет. Она выберется отсюда. Она должна выбраться. В конце концов, ее обязывало уже то, что она была Кэрол Баннер — знаменитая певица, звезда экрана и сцены.

У нее были поклонники, обожатели и люди, которым она давала работу и платила.

Она подождет, пока стемнеет, пока бабочки улетят или заснут (а спят ли вообще бабочки?), а потом сядет в машину и уедет из этого проклятого места. Да. Это она и сделает: дождется темноты и уедет.

Кэрол беззвучно засмеялась и слегка притронулась к своей кровоточащей коже краями кофточки.

Но тут же перестала смеяться и тихо заплакала.

4

Гарри Мейер положил маленькую карточку на свой игровой лист и стал ждать, когда выкрикнут следующий номер. В клубе было мало народу, потому что в воскресенье должен был состояться дневной футбольный матч, и Гарри это нравилось. Он не любил толпу, она раздражала его, и он не мог полностью наслаждаться игрой.

— У тебя уже партия, — сказала его жена.

— Да, уже, — ответил Гарри и улыбнулся.

— Так выкрикни и объяви всем, — сказала она.

— Пусть какой-нибудь бедолага выиграет. Мне не нужны пятьдесят долларов.

— Но это нечестно. Это же обман! — не унималась она.

— Филлис, будь серьезной. Если я хочу обманывать их и при этом проигрывать, то кто же будет жаловаться?

Выкрикнули следующий номер, и жена Гарри повернулась к своему листку. Гарри снова надвинул на нос огромные очки в черной роговой оправе и посмотрел на свои номера. И этот номер у него тоже был, но он не удивился. Так шла вся его жизнь — одна удача за другой. «Как и та удачная сделка, благодаря которой мы смогли переехать в поместье Стоул», — подумал он. Покупка конгломерата обошлась его компании в сумму чуть больше шести миллионов долларов, зато он смог укрыться от налога и обладать при этом завидным состоянием. В возрасте пятидесяти двух лет он собирался прожить остаток дней в роскоши, а его дом в поместье должен был служить ему центром для всякого рода сделок и развлечений. Он купил себе новый «Пайпер Каб» вместо старого одномоторного самолета и часто летал на нем, стартуя с частного аэродрома. Иногда он просто летал вместе с женой, осматривая окрестности и не имея в голове никакого определенного плана. Он любил приятно проводить время в воздухе, описывая огромные ленивые круги над поместьем.

Несмотря на все его богатства, подстригала его только Филлис, каждые две недели подравнивая прилизанные волосы своего мужа на моряцкий манер. Коротенькие щетинистые бачки у Гарри уже начинали седеть, но это его не беспокоило. Филлис же выглядела молодо, будто ей только что исполнилось сорок лет.

— Партия! — выкрикнул кто-то.

«Ну и слава Богу», — подумал Гарри.

Филлис смахнула карточки с листа и посмотрела на него. Он видел, что она расстроена, поэтому улыбнулся и взял ее за руку.

— Неважно, дорогая. Мы ведь выигрываем покрупнее, мы с тобой вместе.

Она улыбнулась, и Гарри заметил, что напряжение исчезает с ее лица. Она вздохнула и нагнулась, чтобы поцеловать его в щеку.

— Сыграем еще разок? — спросила Филлис.

— Нет. Сыграй одна, а я посмотрю. Мне больше по душе наблюдать, чем играть самому.

— Ладно. Все равно, когда ты покупаешь игровые листы, это то же самое, что выбрасывать деньги.

Она сказала это беззлобно, и он знал, откуда исходят эти слова. Практичная, несдающаяся Филлис — ей удавалось сводить концы с концами даже с помощью той мизерной зарплаты, которую он приносил лет двадцать тому назад. Но она никогда не жаловалась. И с годами это стало частью ее — бережное, аккуратное отношение к деньгам. Даже когда он продал свою компанию и объявил ей, сколько теперь у них стало денег, и что им не придется больше думать о деньгах никогда в жизни, она, казалось, не поверила, вообразив себе, что если начнет брать деньги из банка и распоряжаться ими по своему усмотрению, то вдруг раздастся телефонный звонок, и ей сообщат, что тут произошла ошибка, и она тратит чьи-то чужие деньги.

Возможно, он торопил события, желая, чтобы Филлис побыстрее привыкла сознавать, что они наконец-то действительно разбогатели. Гарри настаивал, чтобы она носила драгоценности всегда и везде — даже когда они ходили к пруду загорать, — причем драгоценности эти были настолько дорогие и красивые, что она чувствовала себя в них неловко.

— Привет, Гарри.

Гарри обернулся и поднял голову. Пришел Фред Тре- вер, один из первых его друзей, которых они с Филлис приобрели, переселившись сюда.

— Привет, — ответил Гарри. — Присаживайся. Хочешь выпить со мной?

— Не думаю, что мы уместимся здесь вдвоем, — улыбнулся Фред и выдвинул для себя стул.

Гарри стало неприятно, но он все-таки тоже улыбнулся в ответ. Прежде всего Фред был торговцем, и только зная это, можно было правильно понимать его поступки.

Гарри нажал кнопку на крышке стола, и они стали ждать вызванного официанта.

— Тебе везет сегодня? — спросил Фред.

— Как всегда, прекрасно. Не жалуюсь.

— Жаль, что не могу сказать о себе того же.

— В самом деле?

— Возможно, нам придется переехать. Дела идут неважно, и у меня не хватает средств.

— Это весьма неприятно. Ведь Филлис и я очень любим тебя и Лиз. Если я чем-нибудь могу помочь, то я всегда готов…

— Спасибо. Нам с Лиз здесь очень нравится.

Гарри знал, что Фреду приходится много работать и заниматься очень трудными сделками по продаже имущества, чтобы платить за дом в поместье Стоул. У Фреда был один недостаток — физический, который при его профессии мешал бы ему очень сильно, если не его опыт и необычайные способности, — у него были глаза, напоминавшие бусинки.

— Не волнуйся, Фред. Бывает, что все меняется именно тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Появилась официантка, и Гарри заказал вина.

— А где Лиз?

— Где-то здесь. Но только одному Богу известно, где именно.

— Филлис наверняка найдет ее. Она пошла за новыми картами для бинго, и, вероятно, ее кто-то отвлек. Ты видел Джима?

— Да, он тоже тут. Наверное, как всегда смотрит, как другие играют и развлекаются.

— Послушай, давай-ка его отыщем и сыграем в карты, — предложил Гарри.

— Неплохо бы.

Принесли вина, и Гарри сказал, чтобы официантка записала все на его счет. Держа в руках стаканы, они отправились разыскивать Джима, худощавого блондина, специалиста по компьютерам. Гарри не боялся оставлять Филлис одну в этом огромном шумном месте: когда ему захочется поехать домой, она быстро найдется.

Пробираясь к игровым столикам, они услышали объявление, переданное через все громкоговорители клуба: «Внимание! Приближается довольно сильная буря. Всех, кто оставил окна своих машин открытыми, предупреждаем об опасности. Спасибо за внимание».

Гарри посмотрел в левое окно веранды, но ничего не увидел, потом посмотрел направо. Да, с севера действительно надвигались черные тучи. Наверное, будет очень сильная гроза.

— Хорошо, что мы закрыли все в доме, когда собирались сюда, — сказал Гарри.

— Да. И мы, слава Богу, тоже.

Дойдя до игровых столов и площадок, они увидели там Джима: тот перегнулся через бортик для наблюдателей и внимательно следил за двумя игроками.

Джим был примерно одного роста с Гарри и Фредом, но самым худым из них. Разговаривал он всегда тихо и медленно, и это вводило собеседников в заблуждение, потому что в нужный момент он всегда мог вставить остроумную и мудрую фразу.

— Эй, Джимбо! — сказал Фред, когда они подошли поближе. — Как насчет того, чтобы перекинуться с нами в карты?

Джим с улыбкой повернулся в их сторону:

— Я так и знал, что рано или поздно вы попросите меня об этом.

— Если это правда, то почему же ты сам нас не нашел? — дружелюбно смеясь, спросил Гарри.

Джим пожал плечами и улыбнулся.

— Знаете, я как раз только успел об этом подумать, когда вы подошли.

— Давайте лучше поищем свободный столик, — предложил Фред.

— Это не составит особого труда. Похоже, что народ отсюда валит стаями, как саранча, — сказал Джим.

— Конечно. Если один решит, что надо закрыть окна машины, то за ним уж точно последуют и все остальные. Дождь собирается, ты слышал?

— Боюсь, что нет. У меня от голода временами пропадает слух.

Джим указал пальцем на выпяченный живот Гарри.

— Тебе-то хорошо. Так можно дольше прожить.

— Дольше чего? — поинтересовался Фред.

Джим покачал головой и горько вздохнул:

— Не обращай на нас внимания, Фред. Мы все равно не сможем состязаться с твоим остроумием.

Все трое рассмеялись Когда они вернулись в главный зал клуба, у них создалось впечатление, что во всем здании остались только они одни. За столиками сидело от силы пять — десять парочек, и несколько человек шатались по залу, не обращая внимание на выкрикиваемые номера бинго.

— Похоже, что мы можем выбрать себе любое место, какое захотим, — прокомментировал Фред.

— Ну и прекрасно! — подытожил Гарри. — А вот и наши дамы. Вон там, видите, за столиком. Давайте предупредим их, где нас искать в случае чего.

Джим удивленно поднял брови.

— Парень, а ты, я вижу, большой оптимист.

Гарри хохотнул.

— О нет, просто Филлис иногда во мне нуждается. Не часто, правда, но все же…

Они подошли к столику.

Небо в огромных окнах, из которых полностью состояли две стены зала, потемнело. Гарри взглянул в сторону приближающейся бури и нахмурил свое круглое лицо. Он редко видел подобное в своей жизни, но об этом всегда предупреждали не меньше, чем за двадцать четыре часа. Странно, подумал он, что такая сильная буря появилась ниоткуда и так внезапно, стремительно надвигаясь с севера.

— В чем дело, дорогой? — спросила Филлис.

— Я просто смотрю на приближение урагана, и что-то он мне не нравится, — сказал он.

— Не волнуйся, Гарри, — успокоил его Фред, похлопывая по плечу. — Я защищу тебя от противных мокрых капель.

Гарри улыбнулся.

— Обещаешь?

— Я дам тебе письменное заверение.

Еще несколько человек вышли из зала, посматривая на приближающиеся тучи. Гарри увидел, как группа теннисистов, еще в шортах и тапочках, с накинутыми на плечи полотенцами, не переодеваясь, направилась к стоянке автомобилей,

— Мы собирались поиграть в карты, — сказал Гарри.

— Прекрасно, — ответила Филлис. — Только не теряйтесь.

— А ты не против? — спросил Фред у Лиз. Она была немного толстоватой и самой непривлекательной из всех друзей.

Лиз наморщила лицо, но по его выражению ничего нельзя было определить.

— Только поосторожней, особенно с этими двумя акулами, — напутствовала она мужа.

Фред обиженно нахмурился.

— Я смогу за себя постоять, — холодно заверил он.

Гарри чувствовал, что между ними что-то происходит, поэтому сейчас лучше всего было просто промолчать, и тогда есть надежда, что напряжение рассосется само собой.

— Похоже, начинается буря, — объявил Джим.

Все посмотрели в окна.

— Снег? — удивленно спросила Филлис.

— Нет. Больше похоже на насекомых. Бабочки! — сказал Джим.

— Ну, конечно, — скучно пояснил Фред. — Ведь в это время года частенько идет дождь из бабочек.

Все засмеялись, кроме Лиз, хотя на самом деле смеяться никому не хотелось. Гарри снова почувствовал, как нарастает напряжение, но в этот раз оно уже смешивалось со страхом. Он видел фильмы о нападении саранчи, и сейчас происходило что-то, очень сильно напоминающее эти кадры. Небо продолжало темнеть, и с каждой секундой бабочек становилось все больше и больше.

— Ничего не понимаю, — тихо сказал он.

Тут они увидели, как люди на стоянке хлопают себя по рукам и ногам, куда садятся эти странные мотыльки.

Вдруг раздался отчаянный женский крик, прорезавшийся через толстые стекла огромных окон. Люди снаружи оживились и принялись убивать бабочек, нападающих на них. Еще один крик, полный ужаса, донесся с улицы. Гарри побледнел, кровь разом отхлынула от его лица.

— Боже мой, — сказал он. — Вы только посмотрите сюда!

Бабочки садились на каждого, кто был снаружи, и казалось, что люди исполняют какой-то дикий танец, подпрыгивают, машут руками, бьют себя по ногам и груди. Гарри ошеломленно смотрел на это и не верил своим глазам.

А бабочек становилось все больше, они заполняли собой весь воздух, и теперь Гарри почти уже ничего не видел. Многие бросились к машинам и к дверям клуба. Все были в крови, и эти окровавленные тела кричали и визжали. Гарри увидел, как одна женщина кинулась вперед и упала, и ее моментально покрыли коричневые, серые и белые тельца насекомых.

— Что за чертовщина здесь происходит? — со страхом спросил Фред.

— Не знаю, — сказал Гарри. — Но лучше, по-моему, их сюда не впускать.

С этими словами он бросился ко входным дверям. Джим и Фред последовали за ним.

Гарри был рад, что многие уже успели покинуть клуб. Он понимал, что им было бы не выстоять против нападения сразу с двух сторон — тех, кто пытался бы вырваться наружу, и тех, кто, наоборот, рвался бы внутрь. Его тело ныло от усталости и боли, он думал, навалившись на большие стеклянные двери. Фред сидел на полу, упершись спиной во вторую дверь. Джим стоя охранял тылы.

Внутри у Гарри все замирало от каждого нового крика, доносившегося с той стороны дверей, но он знал, что впускать нельзя никого. Это бы означало самоубийство и смерть всех тех, кто еще оставался в клубе. Стоя возле дверей, они имели возможность наблюдать, что делали эти бабочки, и они видели это очень близко и отчетливо, отделенные от улицы стеклами толщиной в четверть дюйма. Те, кто находился на улице, были уже не людьми. И, разумеется, они не были живыми.

Гарри подумал о том, как же себя сейчас чувствуют их жены. Женщины охраняли второй вход в клуб, несмотря на то, что Фред пытался отговорить их делать это. Он объяснял им, что если несколько мужчин попытаются ворваться вовнутрь, то двоим женщинам все равно будет не под силу их остановить. Гарри согласился с этим, но решил, что дверь, охраняемая хотя бы наполовину, все же лучше, чем дверь, вообще никем не охраняемая. Джим тоже поддержал это мнение, и сопротивление Фреда было подавлено. К счастью, остальные члены клуба тут же перешли на их сторону, видя очевидную опасность, но еще не понимая полностью ее сущности; они без лишних вопросов перекрыли все входы, как указал им Гарри.

«Ну, а что дальше? — подумал Гарри. — Сидеть у дверей и стеречь их — это только полдела, это, конечно, отвлекает от жутких размышлений о происходящем, но, однако, и не подсказывает, что же делать дальше».

— Они внутри! Они внутри! — закричал вдруг какой- то мужчина, с огромной скоростью сбегая вниз к тому месту, где сидел Гарри.

Бегущего преследовал рой бабочек.

— Ну-ка пошли! — мгновенно отреагировал Гарри, поднявшись с пола одним движением, неожиданно быстрым и ловким при его тучной фигуре.

Они бросились от мужчины прочь, надеясь попасть в танцевальный зал прежде, чем туда долетят бабочки. Это был единственный путь к спасению. Первым, задыхаясь, изо всех сил бежал Гарри. Сердце громко стучало в его груди.

Гарри свернул в танцзал, Джим и Фред бежали за ним. Захлопнув за собой двойные двери, Джим прижался к ним спиной, думая, что тот мужчина попытается вслед за ними ворваться в зал. Но через несколько секунд они услышали звон разбитого стекла и истошный предсмертный крик — исступленный вопль, полный боли и отчаяния.

Гарри знал, что бабочки уже были в здании, и теперь единственным шансом было, выбравшись из танцзала, найти безопасную комнату и надежно укрыться в ней.

Женщины находились в кухне, их разделяли двойные металлические двери в дальнем конце танцзала. Если бы им удалось продержать эти стальные двери закрытыми, то это было бы самым подходящим местом.

— А вот и они, — удивительно хладнокровно сказал Джим.

Гарри посмотрел вверх, туда, куда указывал Джимми. Мотыльки тучами пробивались через отдушины воздушных кондиционеров.

— Давай попробуем пробраться в кухню. Это наша единственная надежда, — предложил Гарри.

Еще один пронзительный крик донесся до них из зала, и у Гарри мурашки пробежали по спине.

— Эту битву мы, вероятно, проиграем, — тихо сказал Фред.

— Заткнись, — огрызнулся Гарри.

Не сговариваясь, они рванулись к дверям, ведущим в кухню. Крики, доносившиеся оттуда, заставили их бежать еще быстрее.

Распахнув толстые двойные двери, они увидели своих жен, отчаянно отбивавшихся от бабочек, которые сотнями проникали через отдушины. Но наружные двери здесь были закрыты, и Гарри понял, что у них есть шанс. Он был слишком мал, но все же это лучше, чем то другое, неизбежное.

— Фред! Ты помогаешь женщинам убивать как можно больше этих маленьких сволочей. Джим — ты помогаешь мне заткнуть отдушины, — скомандовал Гарри и с трудом забрался на стальную стойку. Он схватил несколько посудных полотенец и, размахивая ими, чтобы отогнать бабочек от лица, заткнул одну отдушину. Посмотрев в другой конец кухни, он увидел, что Джим делает там то же самое.

Через секунду он уже спустился со стола, дотянулся до другой отдушины и тоже заткнул ее. Фред увидел, что некоторые бабочки проникают через щели между двойными дверями. И уже в следующее мгновение Гарри с удовольствием отметил, что Фред моментально среагировал и заткнул эти последние входы оставшимися полотенцами и тряпками.

Женщины держались стойко, хотя обе были белые от страха, кроме тех мест, которые кровоточили от укусов. На секунду расслабившись, Гарри почувствовал десятки укусов, похожих на пчелиные. Он посмотрел на свои брюки и увидел, что они сплошь усеяны бабочками.

Не обращая внимания на боль, он как можно быстрее спустился со стола и поспешил на помощь женщинам. Джим уже расставил всех в круг так, что у каждого незащищенной оставалась только одна сторона. Они оставили место для Гарри, и, как только он встал в круг и их плечи сомкнулись, ему сразу же стало легче, словно появилась новая надежда, будто был шанс выжить.

Битый час они методично давили бабочек, пока руки у них не изнемогли, пока силы не иссякли, пока они не свалились на пол от усталости. Все были изранены, тела их кровоточили, но все же они выжили.

Теперь они были погружены в тяжелую тишину, которая означала, что кондиционеры перестали работать, — эти проклятые насекомые забили собой входные клапаны.

«Хорошо, мы выждем, пока они уберутся отсюда, а потом и сами уйдем из этого ада», — подумал Гарри.

5

Конни Руди наблюдала, как ее муж сворачивает палатку. Он работал быстро и ловко, будто проделывал эту работу уже тысячу раз. Брэдли, их сын, «помогал» отцу, поминутно спрашивая, что тот делает и почему он это делает. Конни улыбнулась, видя, что Роджер терпеливо объясняет мальчику назначение колышков и веревок и рассказывает, как они удерживают нейлоновое покрытие. Брэдли складывал колышки кучкой около рюкзаков, как просил его отец. Он был послушным шестилетним мальчиком.

Когда Конни увидела вдалеке надвигающийся дождь, она посмотрела на Роджера так, что он оробел и улыбнулся, как маленький мальчик, спрашивающий: «Кто, я?» Ведь он долго убеждал ее, что на этот уик-энд прогнозы были самые благоприятные. Если бы Конни знала, что пойдет дождь, она никогда бы не покинула свой уютный домик, чтобы отправиться в поход по диким лесам вокруг поместья и мокнуть там в палатке.

Конни не по своей воле стала туристкой. Первый раз, когда они путешествовали с рюкзаками на плечах по лесам в окрестностях Белых Гор, Роджер всегда шел впереди шагов на пять — десять, быстро продвигаясь сквозь чащу! Через каждую минуту она просила его идти немного помедленней и подождать ее, так как боялась сильно отстать. Когда он входил в лес, с ним происходили какие- то странные изменения — он превращался из талантливого художника в настоящего дикаря, — и ее всегда удивляло это. «Но на этот раз все будет по-другому», — подумала она. Теперь с ними был их маленький Брэдли* и Роджер вел себя более цивилизованно и прилично. Этот поход ей почти что понравился.

Идея похода принадлежала, конечно, Роджеру, и она молча согласилась только ради Брэдли. Роджер сказал, что им уже пора выходить вместе всей семьей. Без телевизора, без посторонних — никаких отвлечений, кроме природы и ее красоты. Конни вынуждена была согласиться с ним. Они достали для Брэдли маленький спальный мешок и рюкзак, который он, играя, часто носил в доме, и отправились в путь.

Тут Конни увидела, что Брэдли стал играть с острыми колышками, и едва удержалась, чтобы не прикрикнуть на него. Она всегда останавливала себя, когда ей хотелось повысить на него голос. «Не лезь на скалу, не подходи близко к речке, не играй в грязи».

— Готово? — спросил Роджер.

— Да, — ответил Брэдли.

Рюкзак висел у него сбоку, а ремни перепутались так, что распутать их было почти невозможно.

Роджер улыбнулся и взъерошил сыну волосы.

— Конечно, ты готов. Только давай я тебе немножко помогу. — Он поправил ремни и рюкзак Брэдли так, что тот теперь выглядел заправским туристом.

— А как ты, Конни?

— Прекрасно, прекрасно. — Она снова посмотрела на тучи и нахмурилась. — Кажется, будет сильная гроза.

Роджер улыбнулся, пытаясь успокоить ее.

— Мы можем немного вымокнуть, но мы ведь крепкие, мы не растаем, верно?

— Верно! — весело крикнул Брэдли.

Конни ничего не ответила. «Отец и сын», — подумала она.

Она вспомнила, как впервые встретила Роджера в колледже. Тогда она никак не могла понять, чем же он занимается. Минуту он был увлечен искусством, тем, что он делает, что хочет выразить своей работой, а в следующий момент он уже носился по корту, играя в теннис или в гандбол, или уходил на охоту на все выходные дни.

— Мама, что с тобой?

— Что? А, нет, все в порядке. Все прекрасно. Просто я думала…

— О чем?

— О папе, и о том, какой он хороший художник.

— Это хорошо, мама, но давай лучше пойдем, пока не начался дождь, — сказал Брэдли.

Конни нежно улыбнулась.

— Как скажешь, дорогой.

Подошел Роджер, помог ей надеть рюкзак, и они двинулись на север, к поместью, и к своему дому. Дорога из леса будет приятной и недлинной. Это было одной из причин, которые привлекли внимание Роджера к поместью Стоул. Оно располагалось в глуши лесов, и строители сделали для Роджера громадную студию прямо в доме. Впрочем, Конни здесь тоже нравилось.

Они шли по тропинке вдоль реки, которая вытекала из искусственного озера, ощущая прелесть теплого ветерка, дующего в лицо. Медленное, ленивое движение воды расслабляло Конни, она была почти рада, что согласилась на этот поход. Ей нравилось слушать нежное журчание воды и смотреть на причудливые изгибы реки у скал. На засохшем дереве появилась белка, серая, как старый ствол. Она встала на задние лапки, понюхала воздух и замерла, слившись с деревом.

Вдали через стволы деревьев Конни уже могла разглядеть дома. На окраине поместья дома стояли далеко друг от друга, не так, как в центре, и между ними были промежутки в несколько акров.

Она посмотрела наверх — солнце скрылось. В самом деле, небо темнело очень быстро. Конни вздохнула и поняла, что им не успеть домой, как бы быстро они ни продвигались вперед. Несколько бабочек появилось возле ее лица, и она с удовольствием разглядывала их, любуясь тем, как их маленькие тельца забавно прыгают в воздухе. Потом она снова вгляделась в лес, чтобы определить, сколько им еще осталось идти до дома.

— Проклятье! — проворчал Роджер, хлопнув себя по шее.

— Что случилось, дорогой? — спросила она.

— Кто-то меня укусил. Пчела, наверное.

— Я ничего не видела. Только несколько бабочек. Дай, я взгляну.

— Не надо. Все в порядке. Пошли дальше.

Они снова тронулись в путь. Но не успели они сделать и двух шагов, как Роджер хлопнул себя уже по щеке.

— Ой!

— Еще одна пчела?

— Нет, — сказал он. — Бабочка.

— Бабочки не кусаются.

— Да, но эта кусается.

Конни подошла к Роджеру и посмотрела на его щеку. Там выступила капелька крови. Тут они услышали слабый отдаленный звук, и Конни поняла, что где-то вдали кто-то пронзительно кричит. А через мгновение Роджер,

Конни и маленький Брэдли увидели, как на них надвигается шевелящаяся стена, которая движется, переливаясь коричневым, белым и серым.

— Какого черта?.. — тихо сказал Роджер.

Брэдли заплакал.

В следующее мгновенье они были окружены бабочками. Конни тут же вцепилась в руку Роджера, не видя ничего в плотном облаке из мотыльков. Казалось, что они находятся под водой, где каждая капля — бабочка. И она тонула, задыхалась в этом плотном воздухе, беспомощно царапая руками свое лицо. Конни почувствовала, как две руки обхватили ее ноги — это были руки Брэдли, и тут она потеряла равновесие. Падая, она услышала, как плач Брэдли перешел в испуганный крик.

Она смутно видела над собой Роджера, который изо всех сил размахивал руками. Он сыпал проклятьями и бил бабочек насмерть, размазывая их раздавленные тела по своему лицу. Конни осознала, что они обречены. Слишком много было здесь этих маленьких тварей. А потом она почувствовала жгучую боль во всем теле.

Неожиданно Брэдли отпустил ее колени и начал лягаться и беспорядочно бить руками, но большинство ударов доставалось ей. Его голос был полон страдания, и от этого сердце ее сжималось — слышать этот голос было гораздо больней, чем ощущать укусы бабочек. Конни чувствовала, как маленькие ножки бьют по ее лицу, по рукам, по шее, чувствовала она и жалящие укусы бабочек, которые ползли у нее по спине под кофточкой, заползали в рукава, двигались по голым ногам, кусали и жалили, нападая на каждый дюйм ее кожи. Она отчаянно давила их, катаясь по земле, но на место одной убитой тут же садились две живые.

Обжигающие укусы покрыли ее тело, как одеяло из шипов. Ее руки уже не принадлежали ей — кожа стала будто живая, состоящая из коричневых, белых и серых пятнышек, движущихся в разные стороны, а под ними образовался кровавый багровый фон. Ее кожа ползла, трепеща крыльями, и эта жуткая масса заполняла собой все тело, как пламя, попадая под одежду, на лицо, волосы, спину и ноги.

Роджер взревел от боли и упал на землю рядом с ней. Брэдли внезапно затих, его удары тоже неожиданно прекратились. И тут она как бы со стороны услышала дикий крик, исходящий из нее самой, с ее покрытых бабочками изуродованных губ. Так кричат лишь смертельно раненные звери; это был мученический, гортанный вой, и она даже подумала, что это вопит кто-то другой, какое-то несчастное, беззащитное существо, чья-то чужая замученная душа.

А потом до нее дошло. Что-то на мгновение взметнулось в ее мозгу, и ушло навсегда, ее больше не было. Она слышала свой крик, видела, как движутся ее руки, давя одну чудовищную бабочку за другой. Но это была уже не она. Она смотрела на них, опускающихся на ее тело, как густой мокрый снег, но внутри была совершенно спокойна, ожидая своего конца. Больше они были не способны причинить ей боли. Они уже сделали самое худшее, что могли.

По крайней мере так ей казалось. Но тут она почувствовала такую боль, которую ей никогда еще не приходилось испытывать. Тело Конни дернулось в воздухе, и она села — бабочки добрались до самых чувствительных и нежных мест. Она вскочила на ноги, уже не осознавая того, что делает. Бабочки же роем летели перед ее лицом, кусая в глаза, уши, губы и язык. Крича от страшных мук последней агонии, Конни побежала вперед, но через несколько футов земля ушла у нее из-по 5 ног и она с воем свалилась с крутого обрыва прямо в объятия смерти.

6

Джек очнулся и медленно открыл глаза. Веки ныли от боли, и он потер их руками — но это не помогло, боль только усилилась. Уронив руки назад на кровать, он подумал о том, чтобы не задеть Кэти. Инстинктивно желая придвинуться к ее теплому телу, он вдруг понял, что ее здесь нет, и удивился: где же она могла быть? В комнате тихо и совсем темно; наверное, она в кровати, где-то рядом, но еще спит. А может быть, что-то случилось с Аланом…

И тут он вспомнил бабочек, ее оборвавшийся крик и страшную действительность. Джек сел и тупо уставился перед собой. Глаза постепенно привыкли к темноте, а он напряженно пытался вспомнить, что же было на самом деле, а что — только страшным сном. Но как только он смог различить смутные силуэты мебели, то сразу осозна\, что весь этот кошмар был действительностью.

Спальня напоминала место сражения: лампы разбиты, картины валялись на полу среди осколков стекла. Покрывалом с кровати была заткнута щель под дверью, а на полу он заметил конверт от пластинки — свое оружие, которым он припечатывал бабочек к стенам, создавая в комнате страшное украшение из их мертвых смердящих тел.

Джек знал, откуда у него эта боль в груди, откуда эта страшная опустошенность. Алан и Кэти были мертвы. Они умерли сразу же, как только налетела первая волна мотыльков, и теперь в груди у него будто лежал огромный холодный камень, что-то мертвое и ледяное, чего никогда уже не оживить.

Он лег на кровать, скорбно закрыл лицо руками и попытался сдержать слезы, крепко сжав веки. Они погибли оба — Кэти и Алан, — погибли ни за что. Это совсем не было похоже на войну, когда там, в джунглях, люди гибли у него на глазах. Тогда они могли врать друг другу и самим себе, говоря, что их присутствие в Азии могло кому-то помочь. И если они врали долго, то могли уже почти поверить в эту ложь. А теперь все было не так: неважно, что думал об этом Джек, но Кэти и Алан погибли ни за что, просто так, без всяких причин. И не было такой лжи, которую он мог бы повторять себе, чтобы хоть немного уменьшить свою боль.

Он со всей ясностью представил себе кухню, увидел, как Кэти выходит через черный ход на задний двор. Услышал, как Алан что-то весело выкрикивает во дворе, придумав какую-то забавную игру в песочнице. А потом он снова увидел волну бабочек, снова услышал крики и, открыв глаза, рывком сел на кровати, будто в него выстрелили и он услышал свой собственный крик боли.

Джек вытер холодный пот со лба и верхней губы, повторяя себе снова и снова, что он все сделал правильно, что спасти их было уже невозможно, что он поступил верно, пытаясь спасти себя. Да, подумал он, это единственное, что еще можно было сделать. А они ведь умерли почти мгновенно. И если бы он вышел во двор, то тоже был бы уже мертв.

Этому он научился еще во Вьетнаме — одному из нелепых ужасов войны, к которым со временем удается привыкнуть. Он помнил, как это случилось с Ньюбурном. Бедный парень… Ему хотелось воевать не больше, чем всем остальным в роте. А когда пришел приказ об отступлении, Ньюбурна как назло ранило в ногу. Он не мог передвигаться вместе со всеми, и его оставили лежать в лесу. Здесь не рассказывали славных историй о том, как во время отступления кто-то спасает своего раненого товарища, вынося его из пекла на собственных плечах. Когда приходилось уходить, каждый молился только о себе. Не было времени останавливаться и подбирать раненых.

Но все равно мысль о том, что он поступил правильно, была для Джека слабым утешением. Он знал, что это не война и не джунгли, а его задний двор, и что его жена и ребенок — не товарищи по роте. Он все еще чувствовал, что должен был что-нибудь сделать, хотя, возможно, сделать уже ничего было нельзя. И его страх выбежать во двор на помощь, его инстинкт самосохранения теперь заставлял его думать, что он предал их, забыв о своих обязанностях перед семьей. Он был им нужен тогда, но он не помог.

Да, это было так. Конечно, он старался все разумно обдумать, сравнивая с другими случаями, но все было не то, и он врал себе самым жутким образом. Он поступил, как последний трус, и понимал это. Они умерли из-за него, из-за того, что он остался на кухне, окаменевший от ужаса.

Его собственный страх, из-за которого он остался жить, стоил ему двух жизней.

Если бы он действовал без промедления, если бы сразу же бросился на крики, как только услышал их, то, может быть, еще был бы шанс их спасти.

Джек медленно встал с кровати, каждый дюйм его тела горел от боли, каждый мускул ныл от чудовищного изнеможения. «Ладно, — подумал он, — нужно посмотреть, в каком состоянии я нахожусь, и решить, что можно сделать, чтобы выбраться отсюда».

Он подошел к окну, но не увидел ничего. Стекло с внешней стороны было полностью покрыто бабочками. Не очень приятное зрелище и, уж конечно, не дающее каких-либо надежд. Некоторые насекомые уже пробрались через защитные сетки.

Это было невозможно. Какое-то безумие. Такого не бывает. Это просто не представлялось возможным. Но, увы, это было. И отвратительная мохнатая масса шевелилась всего в нескольких дюймах от его лица. Джек потряс головой и отошел от окна. Он должен что-нибудь сделать, и что бы это ни было, ему надо действовать быстро. Казалось, бабочки заснули или, во всяком случае, успокоились, и он по крайней мере в доме был в относительной безопасности. «Интересно, сколько я смогу продержаться?» — подумал он.

Количество воды и пищи не имело большого значения, эти припасы не очень-то помогут, когда встанет солнце и бабочки вновь начнут свое нападение. Он должен выбраться отсюда, пока еще темно, и найти помощь. Надо во что бы то ни стало вырваться из этого кошмара и добраться до безопасного места. Но первое, что он должен сделать, — это проверить, как обстоят дела в доме.

Трудность была только вот в чем: если он выйдет из спальни, а дом переполнен бабочками, которые не столь спокойны, как их сородичи на улице, то он вряд ли сможет войти снова в спальню живым.

Лучше будет сейчас же переодеться и заняться ранами. Уж если они нападают таким жутким образом, то несколько лишних слоев одежды ему никак не повредят.

Джек включил свет и тут же краем глаза заметил беспорядочное движение у окна — бабочки проснулись и начали безумно биться в стекло. Он быстро выключил свег и посмотрел на окно. Насекомые постепенно успокаивались, садясь на свои места. «Так, со светом все ясно, — подумал он. — Зажигать ничего в доме нельзя».

На ощупь добравшись до раковины, он как мог умылся, ничего не видя в кромешной тьме, потом подошел к шкафу, чтобы достать одежду. Одеваясь, он старался не думать ни о том, что произошло, ни о том, что происходит сейчас. Все это было так невероятно и невозможно, что он физически не мог заставить себя размышлять об этом. Но ведь кто-то должен знать, что здесь происходит. Кто-то должен был знать, что так может случиться. Эта мысль не давала ему покоя. Чертовы бабочки не могли появиться из ниоткуда. Если, конечно, это были бабочки…

Но какие, скажите на милость, бабочки едят человеческую плоть? Какая бабочка может проесть насквозь металлическую решетку? И откуда, черт возьми, они явились в таком количестве? Во всей этой истории было очень много вопросов и слишком мало ответов на них.

Джек знал, что у кого-то есть ответы на все эти вопросы, и этот кто-то должен будет ответить сполна за все, что здесь произошло. Природа не могла сама создать этих тварей. Наверняка какой-то человек, какой-то безумец помог ей сделать это — в этом он был убежден, — и этот мерзавец должен поплатиться за все. Он расплатится и за смерть, и за боль, и за безумие. Если только Джеку удастся выжить, то он сделает все, чтобы убедиться, что кто-то заплатит за тех, кто был ему так дорог*. Его жена и ребенок лежали где-то на заднем дворе, и этот человек рано или поздно должен будет ответить перед Джеком за все.

Злобная улыбка скользнула по губам Джека, когда он представил себе, как схватит этого неизвестного за горло, и тот будет вертеться, стонать от боли и молить его о пощаде. Ради этого стоит постараться выжить.

Он осторожно подошел к двери в спальне, приближаясь к ней так медленно, словно она могла взорваться от прикосновения его руки. Нельзя было предсказать, что ждет его с той стороны двери, но если он хочет увидеть, как восторжествует справедливость, если он хочет быть уверенным в том, что неизвестный сполна заплатил за смерть и кровь, он должен выбраться отсюда живым. Поэтому сейчас ему нельзя ошибаться, нельзя строить сомнительные догадки. Все, что он будет делать, должно быть тщательно продумано до последних мелочей.

Он медленно опустился на одно колено и схватился рукой за покрывало, начав осторожно вытаскивать его из щели под дверью, готовый в любую секунду заткнуть ткань назад, если бабочки вдруг станут роем залетать в образовавшуюся щель. Покрываясь липким потом, медленно, дюйм за дюймом он вытаскивал покрывало. Руки его стали холодными и влажными, сердце отчаянно стучало в груди. Открылся уже почти целый фут щели, но все пока казалось спокойным. Постепенно он стал вытягивать покрывало все более уверенно и чуть-чуть побыстрее. Делая это, Джек разговаривал сам с собою, уверяя себя, что пока все получается хорошо, он просил себя быть поспокойнее и принимать этот кошмар хладнокровно, продвигаясь вперед шаг за шагом и оставаясь спокойным, чтобы не позволять страху вкрасться в него и уничтожить все то, что он уже сделал.

Впервые Джек подумал о других людях, живущих по соседству. А что случилось с ними? Остался ли кто-нибудь в живых? Кто-то ведь должен остаться — не все же были на улице, когда первая волна бабочек захлестнула поместье. Возможно, он сможет найти еще кого-нибудь, чтобы идти за помощью вместе, когда на улице станет не так опасно. Кто-то же должен знать, как можно справиться с этими проклятыми тварями. Кто-то обязательно должен знать, из-за чего они нападают на людей. Наверняка должен быть способ защиты от их нападения. Все это вполне возможно. Раз они не могут пробиться через стекло, то должны быть и другие предметы, которые выдержат их натиск.

И постепенно Джек почувствовал, что в нем загорается луч надежды. Вытащив последний дюйм покрывала, он приготовился к нападению налетающей волны крылатой смерти, но ничего подобного не произошло. Тогда он слегка воспрянул духом, ободренный этой маленькой победой в открывании двери. Теперь оставалось только толкнуть ее, и она распахнется.

Джек схватился за медную ручку, почувствовав ладонью холодный металл, и осторожно повернул ее. Он открыл дверь медленно и осторожно, стараясь не допускать рывков и пытаясь успокоить сердце, отчаянно бившееся в его груди. Наконец проем стал достаточно широким, и Джек, сглотнув густую слюну, шагнул в холл.

В холле было темно, и хотя глаза его уже привыкли к темноте, поначалу он ничего не видел. Так он стоял некоторое время, стараясь дышать как можно ровнее, сердце все еще бешено колотилось, и он напрягал зрение и слух, пытаясь уловить хоть какую-то информацию, чтобы узнать, что происходит в доме.

Казалось, что время остановилось, минуты растягивались до бесконечности. Наконец он увидел смутные очертания стола в гостиной и неясный контур картины, висевшей на стене всего в нескольких футах от него.

Переведя дыхание, Джек сделал несколько осторожных шагов и остановился. Вокруг стояла гробовая тишина. «Теперь надо двигаться по несколько шагов, — подумал он. — Нет смысла бегом врываться в лапы смерти. Если я хочу выжить, то надо свести любой риск до минимума». Еще несколько шагов — и он подошел к лестнице. Наткнувшись на смятый коврик, Джек на секунду потерял равновесие. Рукой он автоматически уперся в стену, чтобы не упасть, и почувствовал, что раздавил ладонью несколько бабочек.

Душа ушла у него в пятки, когда он осознал свое положение — бабочки покрывали все стены в доме. И в тот же момент, будто поняв, что происходит, они зашевелились и окружили его. Правда, сейчас их было значительно меньше, чем днем, и он смог в несколько шагов вырваться из их роя. Они тут же снова уселись на стене. Джек вытер трясущиеся руки о свитер, стирая с ладоней скользкие раздавленные тельца, и прерывисто вздохнул. Он с отвращением наблюдал, как волна активности прошла по всей стене и затихла. Хорошо еще, что возбуждение не охватило их всех. И, по крайней мере, их почти совсем не было на полу. Благодаря этому он хотя бы мог передвигаться в относительной безопасности — но только ре дотрагиваться до стен, вот что.

«Какого черта? — подумал он. — Я смогу, наверное, идти и побыстрее».

Сделав несколько быстрых шагов, он очутился в самом начале лестницы. Воздух вокруг был настолько неподвижным, что Джек чувствовал колебания, вызванные его передвижением вперед.

Когда он оглянулся и посмотрел в холл, то заметил, что бабочки снова начали проявлять активность. Он застыл как вкопанный, и страх медленно, но верно пополз по нему. Джек старался не суетиться и не двигаться, изо всех сил пытаясь не впасть в панику и не броситься с криком вниз по лестнице. Несколько тварей уже уселись на его шее, и он почувствовал, как они кусают его. Медленно поднеся руку к горлу, стараясь не делать резких движений, он раздавил с десяток пушистых тел и плавно опустил руку, стараясь оставаться неподвижным. «Эта боль еще сносная, — подумал он. — А скоро я выберусь отсюда, из этого кошмара, и отомщу сполна тому, кто явился всему причиной».

Эта мысль и удерживала его на месте, хотя тело приказывало ему бежать. Холодная жажда мести помогла ему справиться с приливом адреналина в кровь.

Джеку казалось, что он ждет уже несколько часов, пока бабочки успокоятся. Теперь нужно быть осторожней, не спешить и контролировать каждое свое движение. Из своего жуткого, но не очень богатого опыта общения с ними он понял, что это единственный возможный шанс, чтобы скрыться от них, и сделать это нужно ночью, когда бабочки относительно спокойны. Если он вернется в спальню и дождется утра, то неизвестно, чем все это может кончиться. Джек чувствовал, что вместе со светом начнется новое нападение. Единственный шанс можно было использовать только сейчас.

Он медленно переступал со ступеньки на ступеньку, словно боясь, что они могут оказаться гнилыми и рухнуть под его тяжестью. Твердо установив правую ногу, он переносил весь свой вес на нее и только потом делал осторожный шаг на ступеньку вниз, ставя левую ногу рядом с правой. Такое медленное движение раздражало его, но главное, что он был жив и продвигался вперед. И хотя ему приходилось выносить крайнее напряжение, он знал, что это гораздо лучше того другого, второго варианта.

Наконец он спустился на первый этаж. Здесь было светлее, потому что некоторые окна не полностью скрывались под слоем бабочек. Бледные лучи уличных фонарей проникали в гостиную, освещая жуткое зрелище. Стены казались живыми. Бабочки медленно передвигались, постоянно меняя положение, а некоторые просто шевелили крылышками. Джек медленно покачал головой, не веря своим глазам, он отказывался понимать и осознавать то, что здесь происходит. Даже потолок был покрыт ими. Откуда, черт возьми, взялись эти чудовища? И какого черта им от него нужно?

Он оглядел гостиную. Стулья, кресла — все было покрыто бабочками. В доме не было ни единого места, куда можно было бы сесть и остаться в безопасности. Он повернулся и пошел по коридору в кухню. Он шагал, как на торжественной церемонии венчания: шаг — отдых — шаг — отдых.

На столе лежали две так и не открытые банки с тунцом, и их вид вызвал у него острое чувство голода. У Джека даже забурчало в животе, и он выругался сам на себя. Вот он стоит, живой и невредимый, и думает о еде, а Кэти и Алан лежат в нескольких ярдах, там, на заднем дворе, мертвые.

Здесь же стояла и баночка с майонезом, молчаливо напоминая ему о прошлом, о том времени, которое ушло навсегда всего несколько часов назад. Тогда все было спокойно, все было на своих местах. Тогда у него была семья, а самой большой проблемой ему казалась ежемесячная выплата ссуды за дом.

Он приблизился к черному ходу, подошел как можно ближе к окну и напряженно вглядывался в даль, пытаясь увидеть там хоть что-нибудь. И тут же горько пожалел об этом.

Взору его открылись две лежащие на земле фигуры, хотя теперь уже они были мало похожи на человеческие. Он увидел обнаженные белые кости, которые призрачно светились в мертвенном сиянии луны. Внутри у него все сжалось, и острая боль пронзила сердце. Шатаясь, он нетвердой походкой отошел от двери.

Вдруг длинный и хриплый вопль донесся до его ушей. Звук шел со стороны парадного входа. Ему захотелось тут же вбежать в гостиную и выглянуть в окно, чтобы увидеть, что там происходит. Но теперь ему многое стало ясно. Он повернулся и медленно пошел в холл. Даж$ еще медленнее, чем прежде. Если крик прекратится к тому времени, как он подойдет к двери, значит, так тому и быть. Но по крайней мере он доберется туда живым.

Ему страстно хотелось увидеть, что там случилось, ведь это было важно для его собственной жизни. Но что бы тот человек ни сделал, нужно помнить, что ему этого делать ни в коем случае не следует.

Беда в том, что у него было очень мало информации, и любая новость о бабочках ценилась сейчас очень дорого. Даже если получить ее можно было только ценой человеческой жизни.

Джек отчаянно пытался стереть из памяти образ Кэти, точнее то, что он увидел сейчас на заднем дворе. Он видел ее неясно, но знал, что его воображение нарисует ему даже худшую картину, чем та, что была на самом деле. Но Кэти была мертва, а остальное уже не так важно. Ничто теперь не вернет назад ни ее, ни Алана. Он бы с радостью отдал сейчас все, что у него осталось, лишь бы она была с ним. Да, он отдал бы все, чтобы она была здесь, рядом, и они бы боролись со смертью вдвоем.

Крики на улице становились все отчаяннее, и Джек подумал, что можно немного и увеличить скорость. Бабочки сидели пока спокойно, и у него еще было достаточно времени до рассвета. Он подошел к окну в гостиной, на котором было меньше всего бабочек, и через кусочек чистого стекла выглянул наружу.

То, что он там увидел, потрясло его. Это был Микаэль Армстронг, один из его соседей. Все его тело было облеплено мотыльками. Через каждые несколько секунд, когда тот дергался в агонии, Джек видел его светлые волосы и бороду. Вдруг Армстронг бросился бежать, но чем быстрее он бежал, тем больше бабочек нападало на него. Вопли несчастного были очень хорошо слышны Джеку. «Перестань бежать! — мысленно кричал ему Джек. — Остановись!»

Ему хотелось распахнуть входную дверь и крикнуть Армстронгу, чтобы тот застыл, а потом медленно шел к дому. Джек поможет, Джек убьет тех бабочек, которых не может уже достать Армстронг. Джек окажет ему первую помощь. Конечно, он так и сделает. Но то, что сделал Джек, было тем, что он мог сделать: НИЧЕГО. Армстронг остановился у фонаря как раз напротив дома Джека, и бабочки мгновенно покончили с ним. Их становилось все больше, они тучей кружились возле него, точнее, того, что когда-то было Микаэлем Армстронгом.

Джек закрыл глаза и отвернулся, он больше не мог смотреть. Наконец-то он увидел это, узнал кое-что о бабочках, но от этого легче ему не стало. Он только что видел кошмар, которого ему уже никогда не забыть, и теперь он знал, ЧТО случилось с Кэти и Аланом.

Но он знал также и то, что если он, подобно Армстронгу, выйдет из дома неподготовленным и незащищенным, — то же самое случится и с ним.

7

Кэрол Баннер хорошо отдохнула, поела и теперь, сидя на стуле в подвале своего дома, пыталась решить, какое же время будет самым подходящим, чтобы уехать из этого треклятого поместья. В подвале она чувствовала себя в безопасности и не собиралась спешить, безрассудно рискуя своей жизнью.

Снаружи до нее доносились страшные крики, и она каждый раз вздрагивала, благодаря судьбу, что не находится наверху. Пока она дождалась темноты, у нее уже не осталось никакого терпения, лицо Кэрол сморщилось в недовольной гримасе, и в гневе и напряжении она сжала свои маленькие кулачки. Телефоны не работали, и она чувствовала себя отрезанной от всего мира. Ей было страшно, но она уже не чувствовала себя маленькой девочкой, как все эти годы.

Пройдет несколько недель, прежде чем ее кожа заживет окончательно и она сможет выступать перед аудиторией, и Макс наверняка рассердится на нее за то, что она не смогла как следует позаботиться о себе. В этом она была уверена.

Солнце садилось, и Кэрол надеялась, что бабочки заснут или, во всяком случае, оставят ее в покое, что позволит ей уехать наконец из этого места. Она не могла только вспомнить, где оставила ключи. Они были где-то там, наверху. А где она оставила кошелек? Наверное, он лежит там же вместе с кредитными карточками и деньгами. Через час будет уже достаточно темно, и тогда она попробует их найти. Кэрол не собирается сидеть здесь вечно, как напуганная девочка, под властью этих ненормальных насекомых. Она не позволит им вмешиваться в ее жизнь и разрушать то, ради чего она столько работала. Слишком уж многим ей пришлось пожертвовать, пробираясь наверх, к славе. Они что, не понимают, кто она такая? Или не соображают, что им не положено есть людей? Что она, шерстяной свитер в конце концов?

Кэрол засмеялась, подумав об этом, и почувствовала себя в большой безопасности, ощутив новый прилив надежды. Пусть бабочки узнают, кто здесь настоящий хозяин. Им придется выпустить ее. И что они от нее хотят, кстати?

Темнота снаружи сгущалась, и маленькие окошки под потолком постепенно покрывались телами бабочек. Она видела их омерзительные лохматые ножки, коричневые тельца, находящиеся в постоянном движении, ползающие по стеклам и наползающие друг на друга. Ее затошнило — мало того, что они злили ее, они еще и вызывали тошноту.

Почему они не полетели в какое-нибудь другое место, в другой город? Ведь южнее, в часе езды отсюда, был еще один город! Они легко могли туда перелететь — им бы это не составило труда. Что их так привлекло в поместье Стоул? Что здесь такого вкусного, чего нет в других местах?

Кэрол встала и зашагала кругами, высоко подняв голову и все еще сжимая кулаки. Она стиснула зубы, вспомнив о том, что говорил ей Макс: «Не живи в деревне, — говорил он. — Живи в городе, как тебе и полагается. В деревне для тебя нет ничего, — повторял Макс. — Ничего».

Теперь она начинала ему верить. Если ей удастся выбраться отсюда живой, а ей это обязательно удастся, она снимет себе чудесную квартиру в Манхэттене, прямо на крыше небоскреба, и прекратит это наивное подражание «одной из тех самых», кто имеет простые вкусы и ни в чем не нуждается. Хватит, уже попробовала.

— Хватит, попробовала! — закричала она изо всех сил. — Вы это слышали, бабочки? Оставьте меня в покое!

Кэрол тяжело дышала, наконец-то ее злоба и гнев вылились куда-то хоть таким образом. Какая же это была глупая затея — жить в этой идиотской глуши и быть полностью отрезанной от настоящего мира, изолировавшись в искусственной местности, которая сама себя всем обеспечивает. Успокоительные таблетки лежали наверху в ванной комнате, или в кошельке, или еще где-нибудь. Но где бы они ни были, их не было рядом, а сейчас они пришлись бы очень кстати. Кэрол вздохнула.

Снаружи становилось все темнее, и ей показалось, что сейчас уже можно сделать попытку выбраться наверх, пока еще остались силы. Она знала, что если будет продолжать ходить так взад-вперед, волнуясь и сердясь, ходить и опять садиться, вскакивать и кричать, то через несколько часов сна уже будет настолько измучена, что у нее не останется сил ни на какие действия, кроме как просто взять и выйти наружу к этим ужасным тварям.

Нет, она совсем не боялась потерять голову. Она жила в напряжении многие годы: слава всегда находит тех, кто может выдерживать напряжение, и отворачивается от тех, кто не может. Что значили несколько бабочек по сравнению с озверевшей толпой в Карнеги Холл? Или по сравнению с выступлениями для верхушки общества? Совсем ничего. Вот именно!

Тихо и осторожно Кэрол поднялась по лестнице. Не было смысла безрассудно рисковать. Она открыла дверь из подвала и выглянула наружу, проверяя коридоры. Все казалось спокойным. Бабочки отдыхали на стенах. Наверное, у них был дикий праздник: они пожирали обои — семьдесят пять долларов за рулон! «Ладно, пусть жрут, что хотят, — подумала она. — С этим домом я уже все решила. Если я его продам, то, возможно, новым владельцам и не понравятся эти обои. Так что пусть хоть кто-то ими насладится».

Она заметила кошелек на журнальном столике у входной двери. Он весь был покрыт бабочками. Оглянувшись вокруг, она увидела, что не только кошелек, но и ВСЕ остальные вещи покрыты ими. Как же она достанет ключи, не дотрагиваясь до кошелька? Никак. Ей придется схватить кошелек, отбиваясь от кусающихся, противных тварей, и вынуть оттуда ключи. Потом ей надо будет открыть входную дверь (Боже мой! Она тоже была полностью облеплена ими!) и бежать к машине.

А вдруг она оставила окна машины открытыми? «Нет, — подумала она. — Прекрати. Прекрати немедленно! Ты закрыла окна в машине, когда увидела, что собирается дождь. Ты их закрыла. С машиной все в порядке».

Кэрол сделала глубокий вдох, успокаивая себя как только можно перед тем, как совершить невероятное. Она ЗАКРЫЛА окна в машине. Она была уверена в этом. Но ведь можно безо всякого вреда для себя выглянуть в окно и проверить, правда ли? «Лучше убедиться лишний раз и не рисковать, — подумала она. — Не надо риска, когда в этом нет необходимости».

Но через свободное место в окне, откуда была видна машина, она не смогла разобрать, были ли стекла подняты или опущены. Она напрягала зрение, но было уже слишком темно, и машина стояла под таким углом к окну, что разглядеть было трудно. Кэрол с трудом сглотнула, чувствуя в горле горький привкус желчи. Она шагнула в фойе и остановилась в футе от кошелька. А что, если ключи не в нем? Тогда что? Придется отбиваться от бабочек и искать их в каждом углу? Тогда уже будет слишком поздно!

Она чувствовала, что больше не может оставаться в этом доме. У нее просто не выдержат нервы, а ее шанс заключается в том, чтобы попасть в машину и выехать из поместья. Она протянула руку к кошельку. Рука дрожала.

Стоп! Она может защитить руку, надев на нее пару перчаток. Нет необходимости хватать кошелек голой рукой. Она отвела руку в сторону и отступила на несколько шагов назад. Перчатки были наверху в спальне, в одном из ящиков в шкафу. А что, если шкаф тоже покрыт бабочками? Что тогда? Неизбежное все равно произойдет, можно только оттянуть это.

И тут по какому-то наитию она схватила кошелек.

Бабочки взметнулись в воздух и окружили ее густым роем, летая вокруг груди и головы. Вскрикивая, она отмахивалась от них свободной рукой, а другой рукой открывала кошелек. Ключи были на месте. Теперь нельзя терять времени. Кэрол повернулась, сделала два быстрых шага к двери, рывком открыла ее и выскочила наружу. Машина стояла во дворе.

Она бежала и чувствовала знакомую боль, ту самую, которую испытывала по пути к подвалу. Бабочки протыкали ее нежную кожу, делая ей больно, она вздрагивала, и с ее губ слетали проклятья. Казалось, что чем быстрее она бежит, тем сильнее они жалят ее. Тогда Кэрол рванула по лестнице вниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и тут же пожалела о своей ошибке. Она споткнулась и упала на колени. Боль от удара о бетонную дорожку была ерундой по сравнению с пульсирующей, невыносимой болью во всем теле.

— Нет! — закричала она, вскакивая и бросаясь к машине.

Ей было уже трудно видеть, так как бабочки летали плотным облаком v самого ее лица. Машина — где же она? «Теперь налево, — говорила она себе. — Соберись с силами, не впадай в панику. Не паникуй!»

Наконец Кэрол нащупала стальную ручку дверцы и рванула ее на себя. В машине зажегся свет, и сквозь рой бабочек она увидела, что машина была переполнена ими. Они сидели на дверцах, на сиденьях и даже на руле. Она отпрянула и споткнулась.

Через секунду боль стала невыносимой и захватила ее полностью. Кэрол упала на землю и потеряла сознание.

8

Они смертельно устали, тела их ныли от боли, кожа была изуродована и покрыта болячками — будто на ней происходило какое-то сражение. Гарри подумал, что они выглядят так, словно переболели каким-то ужасным видом оспы в очень тяжелой форме. Они молча сидели на полу, прижавшись спинами к кухонным стойкам и шкафам, и ожидали кого-нибудь или чего-нибудь, любого ответа или сигнала, который, как они понимали, никогда не придет. Нависший страх был почти осязаем: он, как электрический ток, проходил через воздух от одного к другому, увеличиваясь и разрастаясь.

Гарри знал, что им нужно что-то предпринимать, что нельзя делать то, что предложил Фред — просто сидеть и ждать. Ведь совершенно невозможно сказать, сколько еще времени кухня будет оставаться безопасным местом, и неизвестно, сколько еще будет продолжаться это нападение бабочек. Было бы неплохо узнать, что происходит снаружи или по крайней мере в остальной части здания. Но они заплатили своей безопасностью за невозможность узнать это — в кухне не было окон, а открывать двойные стальные двери было слишком рискованно.

— Привет, мистер Мейер, — сказала Филлис, нежно трогая его за руку и улыбаясь.

Гарри улыбнулся в ответ.

— Привет, миссис Мейер.

— Как это остроумно! — съязвила Лиз. — Надо же, молодые возлюбленные! Или к вам вернулось детство?

Гарри мельком взглянул на Лиз. Единственной причиной ее высказывания было то, что она сама была несчастлива, ее отношения с Фредом складывались непросто. А Гарри был рад, что женился на Филлис, она всегда думала о нем так же, как и он часто думал о ней, и часто говорил ей об этом.

— Перестань, Лиз. Не надо так говорить, — прошептал Фред.

— Я ждала, что ты сам скажешь что-нибудь подобное, — ответила Лиз. — Но твои действия подтверждают твои слова.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Фред, и его глаза сузились в две жесткие коричневые щелочки.

— Эй, вы двое, кончайте! — перебил его Гарри. — Дела у нас и без того неважные.

— Не твоя забота, толстяк, — огрызнулась Лиз.

Гарри сжал кулаки и стиснул зубы.

— Хватит, Лиз. Мы это выясним с тобой потом, — сказал Фред.

— Если это «потом» когда-нибудь настанет.

— Оно настанет, — уверенно сказал Гарри. — Я вам обещаю. Только давайте не раздражать друг друга. В этом нет необходимости. У нас большая беда, и уже поэтому мы должны быть вместе.

Лиз с усмешкой поклонилась:

— Как прикажете, великий вождь.

Филлис крепко сжала его руку, и Гарри не сказал ничего, о чем мог бы впоследствии пожалеть. Да, он на самом деле взял на себя роль вождя, но это не было запланировано. Просто, когда они ворвались в комнату, чтобы помочь женщинам справиться с насекомыми, он первым сообразил, что нужно делать. Лиз же выставила все так, будто это он устроил нападение бабочек, чтобы иметь возможность командовать всеми.

— Ты можешь что-нибудь придумать? — спросил Джим у Гарри.

Гарри покачал головой.

— Пока нет. У меня недостаточно информации, чтобы продумать какой-то лучший способ действий.

— Нужно выйти на разведку, — предложил Джим.

— Нет, не думаю, — ответил Гарри.

— А почему нет? Ведь мы не знаем, что нам делать, потому что нам неизвестно, с чем мы там можем столкнуться.

— Нет, это слишком опасно. Забудь об этом.

— Мы не можем позволить себе забыть об этом, Гарри. Один из нас должен выйти туда и посмотреть, что там творится.

— Правильно, — поддержал его Фред. — И пойду я. — Он тяжело поднялся, отряхивая одежду руками.

Гарри посмотрел на него, заглянул ему в глаза, но не увидел там ничего, что могло бы заставить его отговорить Фреда от этого мероприятия. У Фреда был решительный взгляд.

— Хорошо, Фред. Но, ради Бога, будь осторожен.

Лиз забеспокоилась.

— Подожди минутку. Почему пойдешь ты? Пусть идут Гарри или Джим.

Фред отрицательно покачал головой и пошел к дверям.

— Фред! Будь осторожен, дорогой. Я люблю тебя, — сказала Лиз ему вслед.

Фред повернулся к ним, его лицо уже не было таким жестоким, глаза наполнились любовью и жизнью.

— Я тоже люблю тебя. Не волнуйся. Я не герой.

«Да, если нам только удастся выжить…» — подумал Гарри. Может быть, чтобы сблизиться, именно этого им всегда и не хватало.

Фред нагнулся и начал вытаскивать тряпки из-под дверей. Не успел он освободить пару дюймов щели от тряпок и полотенец, как бабочки начали роем залетать в кухню. Не обращая внимания на боль, на укусы в голову, лицо и спину, он спокойно заткнул щель опять, а потом уже принялся давить на себе жалящих насекомых.

Когда он вернулся к товарищам, кровь капала у него из свежих ран, выступая алым бисером на лбу и щеках. Казалось, что кто-то метал в него стрелы.

— Ну, этот путь пока отпадает, — спокойно сказал он. — Теперь я проверю черный ход. А вы все пока что отойдите отсюда. Я посмотрю, что там творится с этой стороны.

— Женщины пусть идут в этот угол, — сказал Гарри. — Джим, ты пойдешь со мной. Если там есть бабочки и они начнут проникать в щель, мы поможем Фреду справиться с ними.

— Нет, — сказала Филлис. — Мы тоже можем помочь, так же, как и ты с Джимом.

Гарри кивнул.

— Хорошо. Ты согласен? — спросил он Фреда.

Фред не возражал.

— Почему нет? Пошли, — сказал он, нагибаясь и помогая Лиз встать.

Гарри с удовольствием наблюдал, как они улыбаются друг другу. Все пятеро двинулись к стальным дверям. Гарри схватился за ручку и приготовился толкнуть дверь.

— Скажи, когда открывать, — обернулся он к Фреду.

— Ладно, — ответил Фред. — Приготовились? Давай!

Дверь распахнулась на фут, Фред высунул голову в образовавшийся проем и тут же в ужасе закричал. Джим схватил его за рукав, резко втащил назад, и оба они свалились на пол. Гарри захлопнул дверь, а женщины бросились к Фреду, хлопая по его лицу, будто оно было объято пламенем. Лиз плакала, звала его по имени и винила себя за то, что позволила мужу пойти на этот безумный поступок.

Через минуту отчаянных движений тело Фреда было освобождено от бабочек, и теперь они смогли приняться за тысячи других, которые успели залететь в кухню. Гарри горько жалел, что он так широко распахнул дверь, — слишком уж много этих крошечных мотыльков успело залететь вовнутрь.

Фред лежал на полу, стонал и, закрывая лицо руками, катался из стороны в сторону. Джим опять вскочил на стальную стойку и давил бабочек, которые садились на потолок, а остальные бегали по кухне и убивали сидящих на стенах. В помещении появился противный, омерзительный запах, и Гарри понял, что в мертвых насекомых происходят какие-то химические изменения. Пройдет еще несколько часов, и эта новая партия трупов начнет страшно вонять. Да и они не смогут вечно находиться в кухне. Он знал, что нужно что-то придумывать, причем очень быстро. Пока каждый из них еще отвечал за свои поступки, но Гарри понимал, что рано или поздно они потеряют контроль над собой.

Им нужно было либо оружие, либо защита. Но было бы глупо надеяться раздобыть как то, так и другое.

Через несколько минут кухня была приведена в относительный порядок. Фред чувствовал себя все еще плохо, но они ничем больше не могли ему помочь. У них, правда, была аптечка, но они уже использовали все мази, а бинты были размотаны по всему полу, чтобы впитать слизь от раздавленных мотыльков, Лиз делала единственное, что могла, и делала это лучше, чем мог кто-нибудь другой: она просто успокаивала его, гладила по голове, разговаривала с ним, утешала, пытаясь своим присутствием хоть как-нибудь смягчить его боль.

«Если бы мы находились в аэропорту, когда все это началось, — подумал Гарри, — мы могли бы попробовать улететь отсюда. Минуточку! Это, кажется, неплохая мысль. И хотя аэропорт находится сравнительно далеко, зато самолет заправлен полностью. Да. Это возможно. Во всяком случае, это лучше, чем пытаться уехать на машине». Гарри уже видел, что случилось с теми, кто был на стоянке в тот момент, когда налетели бабочки. Некоторые забрались в машины и пытались уехать. Он отчетливо слышал скрип шин и звон бьющегося стекла — бабочки полностью залепляли окна Но если было бы можно подняться над ними, взлететь и набрать достаточною высоту, то больше не было бы никаких проблем Это был единственный реальный шанс, и стоило попытаться использовать его. Уже через несколько часов оставаться здесь будет бессмысленно, потому что, когда остальные четверо осознают весь ужас их положения, за их поведение уже никто не сможет поручиться.

Самолет. Вот где их цель. Добраться до аэропорта и вылететь в ближайший город — все равно какой. На самом деле, это не так уж важно — куда именно. Если, конечно, в других городах не происходит то же самое.

«Нет, это невозможно, — подумал он. — В мире не существует так много бабочек. По крайней мере таких бабочек, или кто там они на самом деле».

Гарри сидел на полу, погруженный в свои размышления, не обращая внимания ни на кого из присутствующих. Оставалось только придумать, как им добраться до аэропорта. Он был уверен, что, разрешив эту проблему, все остальное они сделают довольно легко.

— Гарри, — позвала Филлис.

— Гм-м-м?

— В чем дело, дорогой?

— О, ничего особенного. Я просто кое-что обдумываю. Кажется, у меня есть план, как нам всем выбраться отсюда.

— Какой же?

— Позволь, я подумаю еще несколько минут, — попросил он.

— К черту, — вмешался Джим. — Расскажи нам прямо сейчас. Если мы начнем думать все вместе, мы сможем найти выход быстрее.

«Он что-то задумал, — решил Гарри. — Но действительно не стоит пытаться сделать все в одиночку».

— Ну вот что. Если бы нам удалось добраться до аэропорта, а я знаю, что здесь, к сожалению, есть большое «если», но все же, если нам это удастся, то я смогу на самолете вывезти вас отсюда.

— Боже правый, верно! — обрадовался Джим. — Я совсем позабыл о твоем самолете.

— Он должен быть заправлен и готов к полету. В этот уик-энд я еще никуда не летал, и если команда обслуживания не поленилась, а я думаю, что нет, потому что они получают за это хорошие деньги, — то самолет должен быть готов к взлету.

— Отлично, — уже не так радостно сказал Джим. — Но, как, черт побери, мы туда доберемся?

— Вот в этом-то все и дело, — задумчиво ответил Гарри.

— А я ничуть не волнуюсь, — улыбнулась Филлис, гладя Гарри по руке. — Кто-то из нас наверняка что-нибудь придумает. Здесь должен быть выход.

«Может быть, — подумал Гарри. — А может быть, и нет. Все-таки не всегда можно найти ответ на любой вопрос!»

Фред сидел на полу, а Лиз ухаживала за ним так, словно у них был второй медовый месяц и Фред сильно поранился, стараясь спасти ее жизнь.

Филлис решила приготовить для всех еду — в этом было еще одно преимущество их убежища — кухни. Джим и Гарри подытоживали те немногие сведения, которые они имели о бабочках, стараясь найти способ, чтобы пробраться в аэропорт.

У них было несколько неудачных обстоятельств. Первое и, по мнению Гарри, самое худшее — это то, что им Придется добираться туда пешком. Даже при нормальных условиях это был довольно долгий путь, к тому же и дорога была плохая, а принимая во внимание активность бабочек, это означало бы верную смерть.

Второе — это то, что в самолете всего четыре места, а их было пятеро. Но Гарри ни в коем случае не хотел оставлять на земле кого-либо из них — слишком долго они были вместе. Вопрос стоял так: или они спасаются все, или не спасется никто. Только самолет может не взлететь, имея на борту лишнего пассажира. Во всяком случае, заранее трудно было предсказать поведение самолета. В принципе он был достаточно хорошо оснащен для того, чтобы выдерживать лишний груз, — в этом проблемы не было. При нормальных условиях полета он спокойно бы выдержал такой вес в багажном отделении. Но Гарри был обеспокоен тем, что загрузка располагалась неравномерно, — явный перевес в кабине и ничего в багажном отсеке.

И тем не менее он очень хотел использовать этот шанс — может быть, именно потому, что пока они не знали, как смогут добраться до самолета.

Были и другие факты и заключения, более мелкие — они не могли выйти наружу без защиты, но не имели понятия, в чем эта защита должна выражаться; Фред не сможет долго идти без посторонней помощи, и так далее — много чего всплыло, когда они начали обсуждать план все вместе. Нужно было решать эти проблемы более продуктивно, а именно — пытаться решить их по очереди одну за другой.

— Давайте исследуем кухню, вдруг мы найдем здесь что-нибудь такое, что послужит нам защитой во время пути, — предложил Джим.

— Мне эта идея нравится, — поддержал его Гарри.

Они начали с дальних полок и методично перерыли всю кухню. В первых ящиках были обнаружены запасы еды, консервы и тому подобное — короче то, что никак не могло являться защитой. Когда Гарри открывал ящики, он исследовал каждую вещь, которую там находил, и думал о том, как ее можно использовать при переходе. Пакеты из полиэтилена для сэндвичей. Алюминиевая фольга. Пластиковые обертки. Салфетки. Бумажные полотенца. Моющие средства. Пустые пластмассовые бачки. Минуточку!..

— Джим?

Джим прекратил поиски и подошел к Гарри.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Гарри, указывая на полку, где лежали алюминиевая фольга, полиэтиленовые пакеты и пластиковая оберточная ткань.

— Что ты имеешь в виду?

— Что если замотаться в эту ерунду, закрыв каждую часть тела, и так попытаться дойти до аэродрома?

Джим с сомнением покачал головой.

— Не знаю, Гарри. Возможно, они через это проберутся.

— Как, через металл? Через алюминиевую фольгу? Каким образом они проберутся через нее? А пластик — никак они через него не проскочат!

— Возможно. Надо попробовать — проделать что-то вроде испытания.

— Чертовски верно, — сказал Гарри. — Помоги-ка мне. Они сняли ящики с полок и поставили их на стойку. — Вот ваша еда, — сказала Филлис, подходя к ним с двумя сэндвичами на подносе.

Они поблагодарили ее, сели на стойку и начали есть, а Филлис пошла раздавать сэндвичи остальным. Фред понемногу приходил с себя, он выглядел уже немного лучше после своей недавней схватки со смертью. Он молча сидел и ел сэндвич, будто ничего не произошло, лицо его ровным счетом ничего не выражало. Лиз сидела рядом, вытянув ноги, и держала свой сэндвич на коленях. Она не ела, и лицо ее выражало крайнюю озабоченность.

— Что-нибудь не то с сэндвичем? — спросил Гарри.

Лиз взглянула на него.

— Что?

— Я спрашиваю, что-то не то с сэндвичем?

— Нет. Но мне кажется, что я не голодна.

— Голодна или нет, а лучше его съесть. Нам предстоит долгий путь, и нужно запастись силами. Возможно, нам долго не представится возможность поесть.

— Он прав, — подтвердил Фред. — Давай-ка, ешь!

— Хорошо.

Фред нежно похлопал ее по руке и улыбнулся. При этом открылись свежие ранки и крошечные капельки крови выступили у него на щеках.

— Ты правда считаешь, что это сработает? — спросила Филлис у Джима.

Он пожал плечами.

— Нельзя ничего сказать, не попробовав. Та дверь все-таки лучше, поскольку, кажется, внутри здания их все же меньше, чем снаружи, — сказал он, указывая на дверь, ведущую в клуб.

Они молча доели сэндвичи, Филлис села и, казалось, чувствовала себя превосходно. Гарри знал, что время от времени ей необходимо было немного походить, размяться или побыть одной, — он чувствовал то же самое. Им не нужно было быть рядом друг с другом постоянно. Он посмотрел на нее и подумал: увидят ли они когда-нибудь снова своих детей? У них было трое замечательных ребятишек — два мальчика и девочка. Девочка, Мэри Луиза, была точь-в-точь копия Филлис. И он надеялся, что и мальчики не будут слишком похожими на него.

— Готов? — спросил Джим.

— Думаю, что да, — ответил Гарри, дожевывая сэндвич. — Как у тебя дела, Фред?

— Нормально. Лицо жутко болит, но я считаю, что мне еще повезло, — они не успели добраться до глаз.

Гарри кивнул.

— Ты одобряешь план? Поможешь?

— Конечно.

Ему нужно было не одобрение. Требовалось всего два человека — один заворачивает другого. Но ему не хотелось смотреть, как Фред сидит без дела, и он подумал, что если он чем-нибудь займется, то, возможно, перестанет думать о боли и бабочках.

— С чего, ты думаешь, надо начать? — спросил Джим.

Гарри пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Давай попробуем надеть пакеты на руки и на ноги, а потом замотаем тебя оберткой. Сколько у нас этих ящиков?

Фред осмотрел шкаф.

— Можно обмотать весь Нью-Йорк, — уверенно сказал он.

— Прекрасно. Тогда давай положим как можно больше разных слоев.

Они начали обматывать Джиму руки. Почему выбор пал именно на него, как-то не приходило никому в голову до тех пор, пока его не начали обматывать. Но тогда уже не было смысла задавать лишние вопросы. Это нужно было сделать, кто-то должен был испытать первым такую защиту, и как-то случилось, что этим испытателем оказался Джим. Ему обмотали руки тонким липким пластиком, начиная от запястий и переходя к плечам. Пока дошли до плеч, руки у Джима уже вспотели. То же повторили с ногами.

— Попробуй немного подвигаться, — предложил Гарри.

Джим описал по кухне небольшой круг.

— Все в порядке. Конечно, не самая удобная одежда, но все же лучше, чем бегать голому.

— Голому, да? Это было бы зрелище! — улыбнулся Фред. — Не думаю, что мое сердце смогло бы его выдержать.

Все засмеялись.

— Это именно та одежда, которую надевают все самые изысканные модники в этом сезоне, — сконфуженно сказал Джим.

Потом ему замотали туловище. Когда Гарри приблизился к шее, возникла первая проблема.

— А как ты собираешься дышать? — спросил он.

— А я и не собираюсь. Я думаю задержать дыхание.

— Остроумно, Джим. Но если серьезно, что нам делать?

— Вот, — сказала Филлис, поднимаясь со своего места. — Возьмите махровое полотенце и оберните его вокруг носа и рта. Потом, когда замотаете всю голову пластиком, можно будет проделать в нем несколько дырочек для воздуха. Возможно, это не лучший вариант, но он должен сработать.

— Мне он нравится, — сказал Гарри, гордясь находчивостью своей жены.

— Да если при этом воздух будет проходить, а бабочки — нет, то мне он тоже нравится, — ответил Джим.

Они сделали так, как предложила Филлис. Через пять минут Джим стал похож на человека, подготовленного к путешествию в космос. Во время ходьбы он весь шуршал и движения его казались до предела стесненными, но зато он мог дышать и был надежно защищен. Он помахал всем рукой, и группа забилась в самый дальний угол. Нагнувшись, Джим вытащил несколько тряпок и полотенец из-под двери. Бабочки тут же начали стаями залетать вовнутрь, нападая на него и летая вокруг плотным роем. Он прекратил открывать щель дальше, потом спокойно повернулся и сел на пол, глядя на остальных, которые наблюдали за ним с широко раскрытыми глазами.

Несколько бабочек пролетели через кухню к другим. Казалось, они и не собирались нападать на Джима. Они ползали по нему, окружали его, как мухи навозную кучу, как ревностные поклонники окружают улыбающуюся статую Будды. Спустя некоторое время Джим начал бить бабочек руками, защищенными пакетами, раздавливая их на гладкой поверхности пластика. Гарри видел, что это не очень легко ему удается, но Джим делал все очень спокойно, и было похоже, что он не страдает от боли. «Может быть, эти маленькие сволочи в самом деле не могут прогрызть пластик, — подумал Гарри. — Тогда, пожалуй, мы выстоим».

Через несколько минут Джим перебил всех бабочек, круживших возле него. Гарри, Фред и Филлис уничтожили тех, которые отделились от сидящей фигуры Джима Когда все было закончено, Джим встал и подошел к товарищам, глаза его улыбались сквозь толстый слой пластика.

— Боже, как смешно ты выглядишь! — сказал Фред. — Но тем не менее совсем неплохо.

Заглушенный ответ послышался изнутри «скафандра», и все дружно рассмеялись. Напряжение спало, наконец-то настоящая надежда на спасение сверкнула в их мозгу.

Филлис подошла к нему, чтобы помочь раздеться, и отпрянула назад. Джим весь был покрыт мертвыми, раздавленными бабочками. Он уже разматывал голову, сваливая обертки в кучу. Но вдруг острый глаз Гарри обнаружил что-то на одной из оберток правой руки, и он тут же схватил Джима за плечо.

— Что такое? — удивился Джим. — В чем дело?

— Спокойно. Я хочу кое на что посмотреть.

Гарри подошел к раковине и слегка смочил посудное полотенце, потом вернулся к Джиму и протер пластиковое покрытие на его руке.

— Что там такое?

— …Каким-то образом, только не спрашивайте меня, каким именно, они прогрызают пластик.

— Что?! Как они могут это сделать?

— Я, правда, не знаю, но нам лучше удвоить слой фольги. Тогда, думаю, если мы будем все время двигаться и постараемся держаться подальше от них, то сможем выстоять. Только я беспокоюсь за лицо. Мы же не можем наложить перед глазами слой фольги, а если мы сделаем здесь несколько слоев пластика, то не сможем через него ничего разглядеть.

— Я думаю, это не такая уж проблема, — ответил Джим. — В конце концов, если они будут налетать сверху, их можно смахнуть руками, прежде чем они успеют сесть.

— Да, — поддержала Филлис. — По-моему, это разумно.

«Пожалуй, что так, — подумал Гарри. — Во всяком случае, это наш единственный шанс».

9

Джек уже почти привык к страшным крикам и кровавым сценам, происходящим с теми из его соседей, кто пытался выбраться из дома. Он был уверен, что большинство домов по соседству уже либо пусты, либо в них лежат трупы, что бабочки проникли в эти дома и сделали свое грязное дело. Но ведь должны же быть и такие счастливчики, как он сам, которым удалось найти в доме небольшое убежище, где можно спрятаться и переждать страшное нападение. Джек наблюдал, как те, кто не смог больше ждать, то ли по собственной инициативе, то ли по необходимости выходили на улицу и там встречали свою лютую смерть.

Весь дом был покрыт бабочками, будто какой-то сумасшедший декоратор оформил его таким жутким образом. Пока они были относительно спокойны, но кто знает, сколько спят эти исчадья ада? А если они не спят, то что они сейчас делают? Находиться внутри дома, когда бабочки активны только на улице, было достаточно безопасно. «Но что случится, если бабочки и в доме снова станут активными?» — думал он.

Да, скоро придет и его черед сделать безумный рывок к свободе. Он чувствовал, что бабочки каким-то образом знают об этом, что они только и ждут, когда он начнет двигаться, как ждет тюремная стража подходящего повода выстрелить. «Может быть, именно это и произошло с теми, кто выбежал на улицу? — подумал он. — Может быть, они были вынуждены идти на улицу из-за бабочек, которые проснулись внутри дома?»

Еще один вопль заставил его снова прильнуть к окну. Фигура человека вдалеке остановилась около фонаря, и это была последняя остановка, после которой рой бабочек тут же покрыл человека полностью. Но этот человек по крайней мере попытался хоть как-то защититься от них, хотя защита его оказалась совсем ненадежной. На голове у него был надет пластиковый мешок для мусора, а еще два мешка закрывали ноги. Видимо, бабочкам удалось проникнуть в мешки, и Джек благодарил небо за то, что фигура была слишком далеко, так что ему не удалось рассмотреть все детально.

Может быть, его идея будет лучше, а может быть, и нет. Он знал, что ему надо что-нибудь предпринять, чтобы исполнить свой план мести, но для этого требуется время, много времени, а нужно делать все быстро Темнота была очень важным фактором, потому что в темноте бабочки вели себя относительно спокойно До восхода солнца оставалось восемь или девять часов, потом свет снова вдохновит бабочек на поиски корма, и он должен использовать это отведенное природой время как можно лучше Джек подумал, что, может быть, удастся применить против них какое-нибудь оружие, например, огнетушитель, который лежал на кухне, но было в этих бабочках что-то такое, чего он никак не мог понять; сперва он должен узнать о них как можно больше, а потом уже решать, как защищаться от них. Он знал, что у него есть только один шанс, и он должен использовать его наилучшим образом. В случае неудачи он заплатит очень дорого, как и все остальные, — это будет стоить ему жизни.

Джек видел из окна достаточно убийств, видел, как оборвалось уже несколько жизней. И больше он ничего не сможет узнать, наблюдая, как они нападают и как умирают от этого люди. Оставалось проделать только еще одну вещь, и тогда настанет его черед.

Он медленно поднялся по лестнице, стараясь не касаться перил. Останавливаясь на каждой ступеньке, он выжидал, пока улягутся легкие потоки воздуха, а потом поднимался на следующую ступеньку. Джек никогда и не думал, что здесь так много ступенек. На мгновение он представил себе, что ждет его наверху, и мурашки побежали у него по спине; он надеялся, что ему больше не придется подниматься наверх, но увеличительное стекло было у Алана в комнате, а оно было очень нужно Джеку.

Забавно получилось с этим увеличительным стеклом: Алану так нравилось разглядывать в него жучков и муравьев. Оно стало его любимой игрушкой — и еще призма. А сейчас Джек надеялся, что оно поможет ему узнать кое- что о бабочках, кое-что необходимое, прежде чем он попытается выбраться из этого ада.

Он был уверен, что стекло зарыто где-то среди игрушек и книжек в комнате Алана. Но найти стекло было только началом. Имея его в руках, ему предстояло поймать бабочку и организовать достаточно света, чтобы суметь хорошенько ее рассмотреть. Джек уже видел последствия необдуманного включения света — над этой проблемой еще надо будет подумать. «Но сначала сделаем то, что возможно, — думал он. — Сначала достанем стекло, а дальше посмотрим…»

Дверь в комнату Алана была закрыта, он сам сделал это еще днем, во время первого нападения. На дверной ручке они тоже сидели. Но у Джека не было другого выхода. Он затаил дыхание и обеими руками изо всех сил схватился за ручку, расплющив несколько насекомых ладонями. Только двум или трем из них удалось подняться в воздух. Он не обратил внимания на жгучую боль в плече и повернул ручку вправо. Затем медленно открыл дверь, боясь, что навстречу ему может вылететь целый рой. Сердце учащенно билось в груди, во рту пересохло. Но внутри комнаты они тоже были достаточно спокойны. Джек осторожно вошел в спальню сына.

В комнате было темно — гораздо темнее, чем в коридоре. Но он подумал, что сможет разглядеть гору игрушек, одежды и книг в углу — гору, которую Кэти разбирала каждый вечер. Каждый вечер, кроме этого. Он вытер ладони и брюки и подошел к куче разного хлама. Куча эта шевелилась и ползала, и он понял, что она полностью покрыта ими.

Ему нужно было достать увеличительное стекло, а это значило, что он должен разворошить кучу. Без сомнения, бабочки тут же взлетят, и он снова будет подвергнут нападению. А что, если там вообще нет этого стекла? Что, если Алан положил его в другое место? В любом случае Джек должен попытаться. Ему надо было хорошенько рассмотреть этих маленьких тварей, и это был единственный способ. Он глубоко вздохнул и, закрыв глаза, погрузил руки в шевелящуюся массу. Как можно быстрей он ощупывал пластинки, коробочки, плюшевые игрушки и одежду. Нападение началось не сразу, и от этого ему было немного легче.

Наконец он нащупал ручку стекла, и в это время они уселись у него на спине и плечах и начали прокалывать его уже и без того израненную кожу. Он крепко ухватился за ручку лупы и стоял так, стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, его тело содрогалось от укусов и неимоверной усталости. Джек медленно повернулся и вышел из комнаты, ноги его задеревенели от напряжения, и он едва сдерживался, чтобы не броситься бежать.

Выйдя в коридор, он встал на колени, и, положив рядом увеличительное стекло, прокатился на спине, давя сидящих на ней мотыльков. Он лежал так довольно долго, думая о невыносимой боли, о крови, которую он терял, и о злобе на того человека, который должен был за все ответить. На спине и на плечах у него почти не осталось живого места — так часто их кусали, столько нападений он выдержал. Джек прислушался к своему неровному дыханию, к сердцебиению, которое постепенно начало приходить в норму, и к своему внутреннему голосу, который кричал от боли и мучений.

Боль не утихала, и он боялся, что на этот раз они причинили ему какой-то особый вред. Или, может быть, все из-за того, что на эти места уже пришлось слишком много укусов. Он попытался двигаться, и тут же ему показалось, что к его спине крепко прижали раскаленную кочергу. Джек знал, что плоть его была открыта, что кожу они уже давно съели полностью, и теперь его спина представляла собой сплошное кровавое месиво.

Он понимал, что надо действовать быстро, пока не стало еще хуже, и попробовал подняться на ноги, кусая губы, чтобы не заорать от боли. Он так и не смог полностью выпрямиться и пошел вперед, сгорбленный от ран и страшной боли, но все же ему удалось добраться до умывальника.

Джек намочил полотенце и, не обращая внимания на боль, положил его на плечи. Потом схватил полотенце за края и протащил его по спине, стирая с нее страшную смесь из крови, мяса и бабочек. От этого ему стало еще хуже, но он повторил процедуру еще раз, потом сполоснул полотенце и проделал это опять. Когда он закончил, в некоторых местах боль стала стихать.

Он достал свежую рубашку из платяного шкафа в спальне и с трудом надел ее на больное, израненное тело. Продевая в рукава истерзанные руки, Джек ощутил невыносимую боль, но все же он достал еще одну рубашку, немного подумал, взвешивая предстоящую боль и ту защиту, которую она ему принесет, и только после этого надел ее. Два слоя одежды — все же лучше, чем один. Чем больше расстояние между ним и бабочками, тем лучше

А какое расстояние требуется, станет ясно, когда он исследует одну из этих тварей. Он оглядел ванную комнату, в ней не было окон и было очень темно. Тогда он понял, что сможет зажечь свет. Правда, потребуется немного поработать, чтобы все приготовить, но если получится, то игра стоит свеч

Джек поднял в коридоре стекло, потом вернулся в спальню. Медленно и аккуратно он закрыл за собой дверь. Потом взял покрывало и одежду, лежащие у двери, и начал затыкать ими щели. Теперь бабочки не смогут залететь сюда. Свет тоже не будет проникать в коридор, и бабочки не поднимутся в воздух.

Он схватил еще кое-какую одежду и простыни с кровати, взял с собой стекло, вошел в ванную и увидел, что там полно мертвых бабочек, большинство из которых раздавлено, но некоторых все же можно было рассмотреть, потом повторил ту же процедуру затыкания щелей в ванной комнате. Когда это было сделано, Джек включил свет.

То, что он увидел, сильно напугало его.

В зеркале отражалось лицо человека, которого он раньше никогда не видел, и все же что-то знакомое угадывалось в нем. Неужели это он сам?

Лицо его было совершенно белым и испещренным крошечными ранками, будто он переболел тяжелой оспой. Темные круги под глазами делали его еще более мрачным и изможденным. Раздавленные тела бабочек прилипли к волосам и размазанными коричнево-серыми пятнами облепили его щеки и лоб. Губы были покрыты маленькими черными шрамами, и засохшая струйка крови пролегла от левого глаза к подбородку. У него было жестокое выражение, к которому еще можно добавить впалые щеки, тусклые глаза и решительную линию губ.

Джек в ужасе уставился на искаженное изображение в зеркале.

Потом он заметил сзади движение — мелькание крохотных крылышек над головой, безумный полет существа, которое не имело право на жизнь. Он обернулся и увидел ее — единственную живую бабочку в этой комнате. Джек вытянул руку и позволил ей сесть на нее, прекрасно сознавая, что сейчас она проткнет его кожу и ему будет очень больно. Свободной рукой он схватил увеличительное стекло и приготовился наблюдать нападение бабочки при большом увеличении.

Ничего подобного он никогда раньше не наблюдал. Это было ужасней самых страшных ночных кошмаров, хуже, чем могло придумать самое больное воображение.

Бабочка проползла несколько дюймов по тыльной стороне кисти, будто выискивая самое нежное, самое уязвимое место. Он видел, как лапки крепко вцепились в волосок, потом в кожу. Затем головка существа наклонилась под другим углом. Если все это не было так омерзительно, в других условиях это могло бы даже показаться Джеку занятным. Усики постоянно шевелились, бабочка поворачивала свою мохнатую, мерзкую головку из стороны в сторону, и в какое-то мгновение Джек увидел, как она выпустила свой хоботок, похожий на пружинку от наручных часов. Вот что прокалывало кожу и вызывало такую боль! «Эта тоненькая трубочка, которой бабочка должна пить нектар. Нектар, — подумал он, — но не кровь!»

Джек увидел, как хоботок разворачивается, словно детская игрушка, в которую надо подуть Он был недлинным — в четверть или даже в одну восьмую дюйма А потом он почувствовал и увидел, как была проткнута его кожа — необычное дело для простой бабочки Джек стиснул зубы и стал вглядываться еще внимательнее, пытаясь выяснить для себя как можно больше перед тем, как с удовольствием убить эту тварь

Пока боль была вполне терпимой, может быть, оттого, что он сам позволил укусить себя, или потому, что он уже больше ничего не боялся Бабочка кормилась, как комар, стоя на его руке и проткнув хоботком кожу И вдруг боль усилилась. Он непроизвольно дернул рукой, но затем снова спокойно положил ее под увеличительное стекло. То, что он увидел, превзошло все его ожидания Хоботок то ли изменился, то ли раздулся, или появился еще один хоботок — трудно было сказать Но он стал в два раза больше в размерах, и Джек больше не мог этого выдержать Он уронил увеличительное стекло на ковер и с наслаждением раздавил проклятое существо

Теперь он понимал, как они нападают и почему боль потом резко усиливается Он знал, на какое расстояние вытягивается хоботок и сколько слоев одежды надо иметь, чтобы они не смогли до него добраться Он отвел левую руку в сторону и увидел раздавленную бабочку, потом подставил руку под кран, а затем снова взял стекло и исследовал ранку.

Вокруг места прокола был заметен небольшой след ожога. Ожог? Но как они могут жечь кожу? Видимо, бабочки выделяют какую-то кислоту, и достаточно сильную, если могут разрушать плоть.

Джек покачал головой, и руки у него безвольно повисли. Одежда — неважно, сколько слоев ее будет, в любом случае недостаточно защитит его. Надо искать что-то другое, что-то достаточно крепкое, чтобы хоботки бабочек не смогли проколоть этот материал, и чтобы он выдерживал кислоту. Рыцарские доспехи.

Он засмеялся над своей мыслью, представив себе, как он выходит из дома и идет по улицам в утренние часы, облаченный в доспехи средневекового рыцаря.

Броня. Вот что ему нужно! Никаких сомнений не оставалось. Бабочки через нее не смогут пробиться, и он спокойно выйдет из города. Все было так просто, что он чуть было снова не рассмеялся Просто надо обратиться в ближайший магазин, и вам выдадут рыцарские доспехи на любой размер

Он сидел на краю туалетного столика и удрученно качал головой, устало осознавая, что он проиграл. Наконец, он глубоко вздохнул и понял, что отступил. С ним все уже кончено. Скоро придет его черед, а он не будет к этому готов. Пробьет его час, и он сделает свою глупую и безнадежную попытку спастись — побежит по улице, как человек, облитый бензином и подожженный, размахивая руками, будто сломанная мельница. Именно так и придет его черед умереть мучительной, бессмысленной и страшной смертью.

Если он срочно не придумает чего-нибудь достойного внимания, ему уже не выжить. Как оказалось, его план исследовать насекомых и решить, как ему от них защититься, имел одно слабое место: теперь он знал, что ему нужно, но понятия не имел, где это можно достать. Доспехов у него не было, и, пока он не найдет им достойной замены, никакой надежды на спасение нет.

Джек слез со столика и выключил свет. Вытащив одежду из-под двери, он вошел в спальню. Хорошо, хоть здесь он все продумал правильно По крайней мере они не залетели в ванную и в спальню.

Он вытащил покрывало из-под двери и медленно открыл ее. В коридоре бабочки сидели на стенах и вели себя довольно спокойно. Но все равно картина была ужасной: казалось, что коридор живой, он был похож на ползающий, шевелящийся туннель, на горло огромного зверя.

Все это было безумием, настоящим безумием. Может быть, все это ему только снится, весь этот кошмар? А Кэти и Алан живы и здоровы, и сам он сейчас проснется в холодном поту? Ну да, конечно!.. Думать так было столь же нелепо, как и искать рыцарские доспехи.

«Держись! — приказал он себе. — Нельзя позволить этим вонючкам захватить тебя врасплох. Соберись с мыслями, и тебе удастся что-нибудь придумать. Потеряешь голову— потеряешь и жизнь. Сейчас нужна какая-то защита, надежнее, чем одежда. Что-то, что покрывало бы целиком все тело, что-то вроде… водолазного костюма! В подвале!!! Боже мой, почему же я раньше не подумал об этом?»

Сдерживая себя, чтобы не ринуться вниз бегом, Джек медленно и осторожно спустился по лестнице, не касаясь стен и перил. Очутившись на первом этаже, он прошел в коридор, ведущий к подвалу. Там он еще не был, потому что не мог себе представить, что ему там может понадобиться. Нижняя часть дома запросто могла кишеть ими, как муравейник. Хотя он в этом и сомневался Большинство бабочек находилось наверху — там, где у него было первое убежище, будто они искали его, используя свои органы чувств или радары.

Возможно, что в подвале их и вообще нет ни одной. Внизу ведь не было кондиционеров А может, и были — он уже не мог вспомнить. Там было четыре или пять маленьких окошек под потолком, на уровне земли, но они наверняка закрыты. Он не помнил, чтобы их когда-нибудь открывали. Да, наверное, в подвале относительно безопасно. В любом случае выбора у него не было Ему надо спуститься вниз, чтобы достать водолазный костюм.

«Да, — подумал он. — Именно водолазный костюм. Вот где выход из этого безумия!» Не считая доспехов, это самая надежная защита, полностью закрывающая его, и с собственным аппаратом для дыхания. Конечно, он был не лучшим водолазом и далеко не самым опытным, но все же это было куда лучше, чем выйти на улицу, надев на себя пятьдесят рубашек.

Тень улыбки скользнула по его губам. И это была улыбка надежды. Он вновь осознал, что, когда настанет его черед, он, возможно, использует свой шанс.

10

Гарри обматывал Филлис алюминиевой фольгой, перекрывая одни и те же места по нескольку раз. Он знал, что фольга будет трескаться в местах сгиба локтей и колен, и поэтому здесь защита окажется наименьшей, но даже если это и так, то частичная защита все же лучше никакой. И в этих местах пластиковые обертки должны будут играть двойную роль. Им просто придется ее сыграть.

К счастью, у платья Филлис был такой покрой, что он мог обмотать каждую ногу в отдельности, хотя для этого ему пришлось применить нож, а ведь это было одно из его самых любимых платьев!

Фред в это время был занят тем же, обматывая ноги Лиз в пластик и фольгу и пытаясь наложить как можно больше слоев, в то же время оставляя возможность двигаться. В конце концов им предстояло долгое время идти пешком. Он делал это медленно и аккуратно, будто она была драгоценнейшей фарфоровой вазой, которую предстояло транспортировать через всю страну.

— Готова для жаркого? — спросил Фред жену. — Надеюсь, духовка уже подогрета?

Лиз улыбнулась и взъерошила ему волосы, тут же пожалев об этом Мертвые бабочки прилипли к ее рукам, и она с омерзением смотрела на их смятые тела. Лиз хотела, чтобы это движение вышло у нее дружелюбно, чтобы они смогли снова сблизиться, а не наоборот, и Фред понял это, он посмотрел на жену, заметив через пластик выражение ее глаз, и крепко обнял ее через фольгу. Раздался хруст.

— Не волнуйся, крошка. Теперь мы отсюда запросто выберемся. У нас есть шанс.

— Конечно, — тихо сказала она. — А когда все будет позади, мы пойдем в долгий увлекательный поход. Только вдвоем — ты и я, как это бывало раньше, одни на каком- нибудь красивом песчаном пляже, и теплый ветерок будет дуть на нас с океана.

— Конечно, — сказал он, — это будет так здорово.

— Я бы тоже хотел присоединиться к вам, — улыбнулся Джим. — Но, увы, «нас, кажется, не пригласили»…

Фред улыбнулся.

— Иногда, Джимбо, ты попадаешь прямо в глаз. Джим засмеялся и продолжал свои приготовления.

Тем временем Гарри приступил к рукам Филлис, заставив ее вытянуть их в стороны- Пока он занимался фольгой, в голове его в то же время складывался наиболее удобный маршрут к аэродрому. Он решил, что лучше будет держаться подальше от основных магистралей с их огромными фонарями, особенно в том случае, если эти бабочки ведут себя как обычные. Им придется идти в обход, через жилые районы, но это показалось ему не таким уж плохим планом, потому что время у них пока было. Кроме того, может быть, те, кто остался в живых, увидят их из окон домов и поймут, как можно защититься от бабочек.

Конечно, это путь немного длиннее, но зато он гораздо надежней, и, возможно, так они смогут помочь и кому-нибудь еще.

Гарри закончил с руками и перешел к талии. Он сделал всего несколько оборотов, и уже пришлось открывать нд- вую коробку. Но остаться без фольги они не боялись — в шкафу было очень много нераспечатанных пакетов.

Он спросил себя, летают ли бабочки сейчас, когда наступила ночь? По часам выходило, что солнце уже село, и если память ему не изменяет, то луны сегодня не будет еще несколько часов. По крайней мере сейчас было не полнолуние, подумал он. И это тоже немного помо- га хо им

— Оставь на себя побольше фольги, — посоветовал Джим. Чтобы обернуть твой живот, ее потребуется довольно много.

— Смешно, Джим. Очень смешно, — проворчал Гарри. — Скажи еще спасибо, что я сейчас на диете. А то фольги на вас и вовсе не хватило бы.

— Да, это верно, — заметил Фред.

— Не стоило соглашаться, — сказал Гарри. — Ведь это просто шутка

— Ах, вот как, а я и не понял, — сказал Фред и рассмеялся. — Ладно тебе, Гарри, не обращай внимания.

Гарри улыбнулся и покачал головой. Он отступил на шаг назад, чтобы полюбоваться на свою работу. Филлио походила на астронавта, готового отправиться на Луну.

— Ты никогда так прелестно не выглядела, дорогая, — сказал он. — Я буду надеяться, что это не последний наш полет.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — сказала она.

— Перейдем к пластику? — предложил Гарри.

Наматывать пластик было гораздо проще, чем фольгу, и дело пошло быстрее. Уже не надо было быть таким осторожным на сгибах рук и ног, так как пластик не разорвется, как фольга. Гарри продолжал тщательно обматывать ее, как ребенок, который заворачивает рождественский подарок, считая, что он обязательно должен использовать весь рулон полностью.

Потом они вырезали небольшие махровые маски для ртов, и Филлис руками, заключенными в пластиковые мешки, обмотанная и перемотанная фольгой и пластиком, помогла Гарри примотать свою маску к лицу. С каждым витком он протыкал пластик в одном и том же месте, чтобы она могла дышать.

— Ну, как ты там? — спросил он.

Филлис хсивнула ему, и он понял, что она чувствует себя хорошо. Гарри продолжил работу. Если бы они не находились на грани жизни и смерти, он подумал бы, что этот костюм она выбрала себе для карнавала на День Всех Святых Но, как бы то ни было, он был рад за нее — она наверняка выдержит поход до аэродрома.

Когда Гарри закончил оборачивать ее, она больше не походила на Филлис. Она вообще напоминала человека только тем, что у нее было две руки и две ноги. Но по общим очертаниям ее скорее можно было бы принять за существо с другой планеты.

— Ты похожа на что-то ненастоящее. На что-то сюрреалистическое, — сказал Гарри

— Теперь твоя очередь, — послышался приглушенный ответ. Она добавила еще что-то, что он не смог разобрать, что именно, и попросил ее повторить еще раз После двух раз он сообразил, что она сказала: «Мне очень жарко».

Медленно и очень неловко она нагнулась и начала оборачивать его ноги так же, как это делал он. Она проделывала все очень аккуратно, боясь пропустить хоть один дюйм его тела, так как это могло бы означать для него верную смерть. А Филлис была счастлива с ним, была рада, что вышла за него замуж, и хотела быть вместе с ним еще много-много лет.

Фред тоже завершил свою работу, и они с Лиз поменялись местами. Через несколько минут Филлис закончила «упаковывать» Гарри и вместе с мужем помогла Джиму облачиться в фантастический костюм из фольги и пластика В кухне было тихо. Отвратительный запах и раздавленные бабочки на стенах постоянно напоминали им, в каком положении они находятся. Они ни на секунду не забывали, что они делают и зачем они это делают, они не вабывали о важности каждого витка фольги и пластика, не забывали о предстоящем длинном и опасном походе. Они работали очень внимательно и серьезно, в настроении, порожденном отчаянием, которое они никогда не испытывали раньше и надеялись больше никогда не испытать.

Гарри сделал глубокий вдох и внутренне собрался. Рука его легла на ручку двери: он собирался впустить бабочек внутрь и выпустить товарищей наружу Казалось, что это был выгодный обмен — по крайней мере чем больше бабочек будет находиться внутри здания, тем меньше их окажется снаружи. Они уже обсудили в деталях маршрут — приглушенные голоса все же можно было расслышать через слой ткани и пластика возле рта. Фред стоял за то, чтобы идти к аэродрому по прямой и как можно быстрее, но Джим выступил на стороне Гарри, поддержав его предложение пойти в обход, по пути, который был гораздо безопасней.

Гарри оглядел товарищей, и они кивнули ему в ответ, что означало, что все были готовы. Гарри глубоко вздохнул и сделал то, чего он не делал уже несколько лет, — пробормотал короткую молитву, прося Бога помочь им в их опасном начинании. Он сомневался, что это всерьез поможет, но сомнение не остановило его. Им нужна была любая помощь, и Гарри было безразлично, откуда эта помощь идет

Когда он толкнул дверь и она открылась, он был рад тому, что успел помолиться. Шаг вперед означал то же самое, что и шаг в улей с пчелами — огромный, живой и полный миллионами насекомых улей. Первым его желанием было броситься на них, начать бить, сбрасывая с тела и головы Но он стоял совершенно неподвижно, ошеломленный, и боялся пошевелиться. Он почувствовал, что в животе у него стало нехорошо, а по спине побежали мурашки. Пот градом катился с Гарри, заливая глаза и ноздри. Он явно не представлял себе этого кошмара и недооценивал его, сидя в кухне Миллионы и миллионы бабочек крутились в безумном вихре, летая зигзагами, прыгая в воздухе и натыкаясь друг на друга, закрывая от него все, что находилось впереди. Он не мог видеть дальше, чем на пять футов перед собой Это было уже слишком.

Насекомые садились ему на туловище, на грудь, на лицо, и Гарри едва сдерживался, чтобы не закричать Он упустил из виду свой собственный страх перед ними, когда обсуждал план перехода из поместья в аэропорт Когда они сидели там, в кухне, несколько бабочек, порхающих вокруг них, никак не связывались в его мозгу с миллионами этих тварей, сидящих здесь, на улице

Кто-то толкнул его сзади, и он, моргая в непонимании, вступил в леденящий душу ужас Он двигался медленно, шаг за шагом, ежесекундно вытирая руки и лицо и вспоминая, что говорил ему когда-то один альпинист: «Чтобы добраться до вершины, нужно двигаться очень медленно — шаг за шагом» Гарри оглянулся и увидел ужас, застывший в глазах у Филлис, хоть ее лицо и трудно было разглядеть через несколько слоев пластика Он видел, что вся ее голова облеплена бабочками, они ползали по ней своими маленькими ножками, постоянно передвигаясь с места на место Филлис непрерывно сметала их с лица, но они тут же садились обратно, как только она убирала руку. «Ну ладно, хватит, — подумал он. — Надо двигаться вперед»

Осторожными шагами Гарри шел к автомобильной стоянке, боясь оступиться и упасть. Он понимал, что, если защита хоть немного будет нарушена, бабочки тут же набросятся на него и уничтожат немедленно. Но чем дальше они отходили от здания, тем меньше бабочек становилось в воздухе. Казалось уже, что они собираются только вокруг них, и Гарри подумал, что, куда бы он ни пошел, они всегда будут рядом.

Они уже порядочно отошли от ярких огней у дверей кухни, здесь было темнее. Когда Гарри оглянулся и посмотрел на здание, он понял, что именно свет возбуждает их активность, что в неосвещенной зоне их количество гораздо меньше. Возможно, что, когда им придется проходить затемненные участки, будет гораздо легче.

Направо от него, в десяти футах, лежало тело. Вернее, то, что от него осталось. Гарри подавил в себе тошноту и отвернулся, опасаясь того, что может произойти с маской из махрового полотенца, если его вырвет. Ведь выживет он или нет — зависело также и от того, сможет ли он дышать через ткань, а испортить ее собственной блевотиной означало бы немедленную смерть

Когда он сделал еще несколько шагов по стоянке, то почувствовал, что его страх перед тварями-мутантами перерастает в жгучую ненависть, в жажду уничтожения, но он не мог опровергнуть тот факт, что их все-таки слишком много, чтобы пытаться с ними справиться, и они постоянно нападают и обладают большой разрушительной силой. А кроме того, за ним шли четыре человека, которые доверились ему, и он должен вывести их в аэропорт. Поэтому он не позволит своему чувству ненависти развиваться дальше, он осознавал свою ответственность перед ними. Он должен идти.

Добравшись до конца стоянки, Гарри увидел траву — большую лужайку между стоянкой и улицей. Он замедлил шаг и подошел к краю тротуара Он видел все достаточно отчетливо и понимал, чем им грозит переход через эту лужайку. Она была полностью покрыта бабочками, которые, правда, вели себя пока спокойно. «Нет смысла беспокоить их, шагая прямо по их телам, — подумал Гарри. — Хоть это и еще немного увеличит наш путь в аэропорт, но мы по крайней мере не полезем прямо на рожон».

Не останавливаясь, он круто повернул направо и зашагал к выезду для автомобилей. Это был не самый безопасный путь, потому что проходил он через места, освещенные фонарями, но все же более надежный, чем по траве. Во всяком случае, пока была возможность выбора из двух зол меньшего. Он повел группу по правой стороне выезда, по возможности огибая освещенные места и не задевая при этом бабочек, сидящих на траве рядом с дорогой. Это было похоже на хождение по канату. «Один неверный шаг — и тут же результат… — подумал он. — И результат довольно неприятный. Пока все чувствуют себя хорошо, и это уже кое-что. Мы прошли всего каких-то пятьдесят футов, но все это лучше, чем сидеть запертыми в кухне и ожидать своего конца».

Когда они проходили под фонарями, бабочки, до того летавшие вокруг освещенных шаров, будто увидели приближение группы людей и теперь старались сделать все, чтобы задержать их продвижение. Но они упорно шли вперед. У головы Гарри становилось все больше и больше насекомых, они снижали видимость, и он боялся, что в любую секунду может оступиться и попасть ногой в траву. Гарри все время махал руками перед лицом, чтобы не дать облепить голову. Он знал, что если на лицо сядет достаточное количество бабочек, то ему придется давить их, а это значит, что он будет видеть еще хуже, а может быть, вообще не сможет ничего увидеть перед собой. Трудно все-таки смотреть через раздавленные трупы бабочек. Он потряс головой в надежде, что они разлетятся в стороны. В глубине души Гарри уповал на то, что остальные чувствуют себя все же лучше.

Вдруг он почувствовал, как чья-то рука дотронулась до его плеча, и понял, что это Филлис. Сначала он хотел обернуться, чтобы проверить, все ли в порядке, но затем решил сначала выйти из освещенного места в конец проезда. А там посмотреть, что у нее случилось. Она не стучала рукой, не требовала немедленного внимания, значит, ничего особенного не произошло. Она просто положила ему руку на плечо. Возможно, он ей служит поводырем. Может быть, она раздавила бабочек перед глазами и теперь не очень хорошо видит. Да, скорее всего, так оно и есть.

Он зашагал чуть-чуть побыстрее, стремясь скорее выбраться из переполненного бабочками места. Подойдя к концу проезда, он повернул налево, направляясь от центра поместья к аэропорту. Дорога впереди была темной, неосвещенной, и он решил не останавливаться, пока они не войдут в эту темноту достаточно глубоко, чтобы удалиться от роя, окружающего освещенный клуб.

Впереди справа лежал изуродованный труп. Гарри взглянул на него мимоходом и тут же пожалел об этом. Никогда в своей жизни, даже на войне, не видел он подобного зрелища, такого кошмара. В животе у него заурчало, и он ускорил шаги, отвернувшись в левую сторону.

«Сколько еще трупов встретится нам на пути? — думал он. — Сколько еще мертвых друзей и соседей, ни в чем не повинных людей — мужчин, женщин, детей и их животных? Сколько их выжило после нашествия бабочек?..» Он покачал головой и продолжал идти, выбирая спокойное место, чтобы сделать остановку.

Ему казалось, что каждый шаг занимает целую минуту. Он делал всего одно движение, а мозг его в это время лихорадочно работал, в нем проносились десятки мыслей, тысячи страхов, сотни картин о том, что может с ними случиться, если бабочки прогрызут фольгу и пластик, если он повернет не там, где надо, если группа войдет в рой настолько густой и плотный, что им не удастся выбраться. Жуткие картины сменяли одна другую, медленно убивая его уверенность, силы и здравый смысл. Он шел как во сне. Медленно, будто под водой. Но реальность наползала на него снова и снова, сменяя жуткие видения своими не менее отвратительными сценами. Наконец они дошли до того места, где Гарри хотел передохнуть, но и тут обнаружили труп; он лежал на спине, кожа на лице была полностью съедена, кости и мышцы обнажены. Они увидели черные пустые глазницы и чудовищную ухмылку на лице без губ.

И Гарри решил идти дальше до тех пор, пока не найдет более спокойного места для отдыха.

11

Джек шел по ступенькам в подвал так же медленно, как спускался со второго этажа на первый. Он пытался дышать равномерно, стараясь сдержать свои эмоции и обуздать прилив адреналина, который мог подействовать на его мозг. На лестнице было темно, очень темно, а ему необходимо оставаться совершенно хладнокровным, не спешить, иначе он кубарем скатится вниз. Но Джеку было трудно сдерживать себя. Он знал, что там, внизу, лежит его водолазный костюм — единственный шанс на спасение. Он мог бы пройти по этим ступенькам даже с закрытыми глазами, так что темнота была не таким уж большим неудобством.

Пока он шел, он пытался мысленно представить себе подвальное помещение и все, что там находилось — свертки, ящики, груды неиспользованного хлама. Он ясно видел свой рабочий стол, нераспечатанные коробки с инструментами и скобяными изделиями. Он не мог только^ вспомнить, чем может быть завален сам стол сверху. Ему казалось, что в последний раз он видел водолазный костюм в дальнем углу, он лежал там поверх набора гантелей. «Акваланг должен быть рядом, — подумал он. — Надеюсь, мне удастся добраться туда, не сломав себе шеи».

Темнота была похожа на дымку. Она, как туман, окутывала его, и он даже стал лучше видеть боковым зрением. Ему приходилось часто моргать, чтобы видеть то малое, что позволяло его положение.

Джек перегнулся через перила и, уставившись на них с расстояния дюйма, увидел, что на них нет бабочек. Похоже, что ему начало везти: если их нет в подвале, значит, ему удастся взять водолазный костюм без особых сложностей. Еще несколько шагов — и он уже на бетонном полу.

Джек сделал последний шаг, почувствовав разницу между этим полом и полом на этажах, и с облегчением вздохнул. Он поставил на бетон вторую ногу и простоял так, отдыхая, несколько секунд, собираясь с мыслями и вспоминая, когда же он в последний раз был здесь и как можно пройти к подвалу с наименьшим риском. Потом он искоса осмотрелся, пытаясь различить очертания предметов в темноте. Все здесь казалось покрытым пухом: столбы, идущие от пола до потолка, напоминали мягкие вибрирующие вертикальные линии. Казалось, что они шевелятся. Джек поймал себя на мысли, что он страшно боится этого движения. Возможно, оно было простым обманом зрения, а может быть, столбы сплошь покрыты бабочками. «Здесь есть только один способ проверки», — подумал он и закрыл глаза, надеясь, что когда откроет их снова, то сможет увидеть в темноте побольше. Он облизал пересохшие губы и потер нос тыльной стороной ладони.

Когда он открыл глаза, то первым делом увидел на своем пути большой ящик, который стоял в середине подвала. Это позволило ему сориентироваться, и он начал передвигаться к углу, туда, где лежал водолазный костюм, его мини-броня. Подойдя к одному из столбов, Джек увидел, что там никого не было, и понял, что в подвале бабочек нет. «Странно, — подумал он. — Они должны быть и здесь. Хотя, может, и не так странно, ведь дверь в коридор была закрыта и все окна — тоже». Как только страх начал пропадать, он позволил себе немного ускорить шаг.

В углу он увидел кучу всякого барахла — туда сваливали неиспользованные и ненужные вещи. И поверх этой кучи, похожей на распродажу старья, лежал он — тот самый водолазный костюм.

Джек еще больше ускорил шаг: по мере приближения к куче его волнение возрастало. Вдруг острая боль пронзила его ногу возле лодыжки и он вскрикнул — в темноте он ударился об одну из гантелей. Джек нагнулся и потер ушибленное место, ругая себя за то, что не смог сдержаться. Но это было неважно. Сейчас все уже было неважно. Костюм здесь, на месте, до него можно дотянуться рукой; и здесь же, прислоненный к стене, стоит акваланг. Он подтянулся к куче хлама, вынул из нее прочный резиновый костюм и положил его на пол сзади себя. Да-да, все было на месте, даже маска для лица!

Джек взял акваланг, вгляделся в манометр, но в темноте не смог ничего разобрать. Он молился, чтобы баллоны были наполнены воздухом. Но не мог вспомнить, заряжал ли он их после своего последнего подводного путешествия. Он напряг память, но на ум приходили только картины, изображающие озеро, да еще неприятное ощущение, что он плывет в темной, холодной воде. Все это было так давно, что детали ему сейчас никак не припомнить. Он озабоченно покачал головой. Наверное, воздух все-таки есть. Но больше над этим ломать голову нечего!

Джек взял набор составных частей и, удовлетворенный тем, что все было на месте, поднялся на ноги. Он решил перенести снаряжение наверх и там надеть. Не было смысла подниматься по ступенькам в полном обмундировании. Если он оступится и упадет, то может повредить костюм, а то еще и сам ушибется. «Не стоит так рисковать, когда я почти на свободе», — подумал он.

Перекинув акваланг через плечо, он сразу вспомнил, каким тяжелым он ему и раньше казался на суше и каким легким становится, когда полностью погружаешься в воду. А ему ведь предстоит долго идти с ним, и, подумав об этом, Джек немного изменил положение ремней, чтобы легче привыкнуть к весу снаряжения. Затем он осторожно нагнулся, опасаясь, что под тяжестью акваланга может потерять равновесие, и забрал остальные части костюма. На секунду он задумался, стоит ли ему брать ласты и смогут ли они как-нибудь пригодиться, и, решив, что стоит, повесил их на шею, как шарф После этого Джек надел маску на голову и потянул ее вниз, стащив за шею. Потом взял костюм под мышку и направился к лестнице.

Он смело опирался о поручни, так как знал, что здесь бабочек нет, и поэтому смог легко и быстро преодолеть эту лестницу. Стоя на последней ступеньке перед закрытой дверью, он глубоко вздохнул и приготовился еще раз увидеть то безумие, в которое ему суждено было окунуться. Через мгновение он медленно открыл дверь и вышел в коридор, назад в этот кошмар.

За эти несколько минут, проведенных в подвале, он уже начал забывать о том. как жутко было в остальной части дома. Потолок и стены казались живыми, они шевелились и ползли. Джек сразу представил себе, что сидит внутри какого-то огромного существа. Его передернуло, и он застыл, ожидая, когда уляжется поток воздуха, который может потревожить бабочек, и тогда они взлетят и снова начнется нападение.

Акваланг своим весом тянул Джека назад, и он заметил, что ему приходится немного нагибаться, чтобы уравновесить груз спиной. Выждав минуту, он очень медленно направился на кухню, где ему предстояло надеть костюм.

Кухня. «Здесь все и началось, — подумал он. — Назад к началу. Назад к ужасу».

Злой и разбитый, он попытался успокоиться, смягчить тупую ноющую боль в пустой груди и приготовиться к собственному спасению. Он снял акваланг и аккуратно поставил его на пол, рядом положил костюм, потом снял с себя остальное оборудование. Расправляя плечи, он услышал хруст в руках и позвоночнике — и тут же по спине прокатилась волна облегчения, груз больше на нее не давил. Джек сделал несколько наклонов из стороны в сторону, снимая остатки напряжения, а потом несколько раз нагнулся вперед и коснулся руками пальцев ног.

Он отметил, что находится еще в приличной форме, и был этому рад. Хотя он так и не смог остановиться на чем- то одном — на плавании, беге, велосипеде или тяжелой атлетике, — он постоянно находился в движении, все время что-то делал, и поэтому тело его не совсем еще потеряло прежние качества. Он был в таком возрасте, в том промежутке жизни, когда большинство мужчин предпочитают сидеть в удобных креслах и наблюдать, как другие стараются сохранить форму, тренируют свое тело, вместо того, чтобы заняться этим самим. Возможно, у него уже и нет той силы и выносливости, как несколько лет назад, но все же он еще не задыхается после перехода по ступенькам с аквалангом за плечами. Маленький Алан, царство ему небесное, никогда не давал ему покоя, он вечно чем-нибудь занимался. И Кэти тоже. Бедная Кэти!..

Джек прижал кулаки к глазам, чтобы сдержать нахлынувший поток слез и жалости к самому себе. И пустота в груди обернулась чувством мести, он задыхался от горя. Джек с трудом сглотнул, пытаясь сдерживать свои эмоции и контролировать чувства, переполняющие его. Но он не мог больше сопротивляться натиску страшной действительности.

Он встал на колени и, уткнувшись лицом в ладони, громко и безудержно зарыдал.

После всех испытаний он был очень слаб, но, поплакав, почувствовал в груди некоторое облегчение. Джек сидел на полу в кухне, усталый и опустошенный, и даже не старался ничего предпринять. Что же ему было нужно? Ах, да! Он собирался вырваться из поместья. Ну и что? Это же не вернет к жизни Алана и Кэти. Что из того, что ему удастся выбраться отсюда живым? Что у него будет? Пустое сердце и пустая жизнь.

И хотя он ясно осознавал это, хотя прекрасно понимал, что за жизнь ждет его впереди, он знал, что жизнь — любая жизнь — все же лучше, чем никакой. По крайней мере это все, что у него осталось. Его жизнь и то будущее, которое она ему принесет.

Да. Неважно, как он себя чувствует, неважно, как бы поступили на его месте другие, он твердо знал, что ему надо делать. Он выживет, он вообще живучий. Он не сдавался во Вьетнаме, когда им приходилось туго, и он не собирается сдаваться и здесь. Джек посмотрел на водолазный костюм, на акваланг, лежащий рядом на полу, и покачал головой. Хрен с ним, он наденет всю эту маскарадную дребедень и выберется к черту из этого кошмара.

Убедив себя в этом, Джек почувствовал, как силы возвращаются к нему. Но пустота внутри оставалась, и ему показалось, что она останется там навсегда. Она постоянно будет напоминать ему о том, чем он когда-то владел, о любви и нежности, которые он разделял, и об их безвозвратной потере. И он никогда не забудет, что где-то есть некто, кто должен за это ответить. Он выяснит, кто это, и заставит его заплатить полностью.

Джек вытер руками щеки, натянувшиеся от засохших слез, и встал. Снял с себя одежду, сложил ее и нагнулся за гидрокостюмом. Осторожно вступил внутрь, просунул руки, застегнул молнию. Костюм был не таким уж и толстым, как ему казалось раньше, но Джек считал, что он будет достаточной защитой от прокалывающих хоботков этих дьявольских бабочек. Джек вспомнил, как смотрел на него продавец в магазине, когда он покупал себе все это оборудование. Он так тщательно подбирал костюм, будто нырять под воду было для него главной задачей в жизни, будто больше для него ничего в этом мире не существовало. Продавец с удовольствием показал ему все второстепенные принадлежности, без которых Джек мог бы запросто обойтись при его способностях к нырянию. Он показал ему роскошные подводные перчатки и тапочки, шапочку, которая полностью закрывала голову, и много чего еще. На все это нужны были деньги и деньги, ведь это были специальные принадлежности для опытных профессионалов, но Джек все-таки купил их, потому что они заставляли новичка чувствовать себя увереннее и держаться с достоинством.

Когда он вернулся домой со всеми этими вещами, Кэти посмотрела на него, словно говоря: «Опять я тебе потворствую!» Но сейчас это не имело значения. Он радовался, что купил себе все эти дополнительные приспособления, которые теперь представляли собой дополнительную защиту. Джек надел их все, а потом нагнулся, чтобы проверить акваланг.

Слава Богу, он был полностью заправлен! Воздуха хватит часа на четыре. При движении по выбранному маршруту акваланг был просто необходим, и наконец Джек вздохнул с облегчением.

Закончив экипировку, он надел огромные походные ботинки, которые должны были защитить неопреновые подошвы тапочек. Но лицо у него оставалось открытым, и Джек понял, что потребуется найти еще что-нибудь достаточно толстое или прочное, чтобы закрыть незащищенные части. Он теперь пожалел, что не купил тогда скафандр для глубоководного погружения со старомодным шлемом и маленькими иллюминаторами. Это бы его здорово выручило сейчас. Но, увы, придется прикрывать чем-нибудь другим части лица, которые не закрывались маской.

Потом он вспомнил человека на улице, того, который вышел после Армстронга. У него руки, ноги и голова были закрыты пластиковыми пакетами для мусора. По всей видимости, он не бежал бы так долго, если бы эти пакеты не представляли собой хоть какую-то защиту.

Конечно, этого было явно недостаточно, но при данных обстоятельствах что-то было лучше, чем ничего. А больше у него ничего не было. Джек попытался придумать еще что-нибудь, но не смог. Он подошел к кухонным ящикам и выдвинул тот, где хранились пакеты.

На коробке он увидел надпись, что толщина пластика была всего полтора мила[4]. «А сколько это — один мил?» — подумал он. Он вынул пакет, осмотрел его и пришел к заключению, что это немноговато. Может быть, только сорок или пятьдесят таких штук создадут нужное расстояние, которое защитит его кожу от бабочек, но у него их не было столько, и это создавало дополнительные неудобства. Джек посмотрел на другие пакеты, лежавшие рядом.

Надпись сообщала, что они были толщиной в 1,75 мила. Это уже лучше. Он вынул один и потрогал его. Пакет показался намного толще и прочнее первого. Это был герметичный пакет на один галлон, и Джек попробовал надеть его на голову. Бесполезно. Он был слишком мал для этого, а если продолжать его натягивать, то он порвется. Остальные пакеты были еще меньше, годные только для бутербродов. Ничего здесь не выручало

Придется использовать пакеты для мусора. Сколько их в коробке? Написано, что двадцать, но он был уверен, что несколько штук уже были использованы. Он взял коробку и вернулся туда, где оставил акваланг. Нужно будет проделать дырочки для глаз и отверстие для дыхания, но это уже не проблема. Оставшиеся концы можно заткнуть под костюм, чтобы бабочки не смогли подлезть под них и попасть на кожу. Когда все было закончено, он почувствовал себя в относительной безопасности. Пусть бабочки летают вокруг него, они не смогут прорваться через водолазный костюм. По крайней мере он на это надеялся.

Нагнувшись, он надел на спину акваланг и перекинул шланг через голову. Конечно, он мог бы подождать, пока ему понадобится воздух из баллона, и только тогда засовывать трубку в рот, но ему хотелось проверить все прямо сейчас.

Джек открыл клапан, услышал шипение воздуха и взял трубку в зубы. Вдохнув и выдохнув несколько раз, он удовлетворился работой своей системы, после этого выплюнул трубку и закрыл кран. Все в порядке. Он почти готов.

Немного подумав, Джек решил, что пояс, создающий лишнюю тяжесть, можно не брать. Он будет лишь дополнительным грузом по дороге к озеру и, хотя он, возможно, понадобится при погружении в воду, именно из-за него Джек мог просто не дойти до воды. Приходилось выбирать.

Еще раз мысленно проверив, не забыл ли он что-нибудь важное. Джек отругал себя за то, что успел уже порядком подзабыть систему проверки водолазов, которая предусматривала все возможные оплошности перед погружением в потенциально опасный подводный мир. Он ничего не смог больше припомнить, и постепенно до него дошло, что он просто подсознательно оттягивает неизбежное. Он должен прямо сейчас выйти туда, к ним, на свой страх и риск. И делать это надо немедленно, пока еще не слишком поздно. Последний раз оглядев кухню, он попрощался с ней и со всеми своими воспоминаниями, которые она навевала, и на секунду замешкался, уставившись на дверь черного хода.

— Прощай, Кэти. Прощай, Алан, — тихо сказал он.

А потом повернулся и зашагал по коридору к парадной двери.

12

Гарри с трудом прошел еще несколько ярдов, стараясь побыстрее миновать это место, не оглядываясь и не проверяя, как там остальные. Ему казалось уже, что везде, где он только хотел сделать привал, лежали изуродованные трупы. Последнее тело выглядело так, будто оно взорвалось, разбросав во внешний мир все скрытые органы и ткани. И это жуткое зрелище подтолкнуло Гарри вперед еще на несколько шагов.

Наконец, он остановился и оглянулся на товарищей. Лица Филлис почти не было видно — весь пластик был покрыт раздавленными бабочками. Только у Джима лицо было чистым.

— Надо прекратить давить их, — прокричал Гарри сквозь матерчатую маску.

Все согласно кивнули.

— Над было что-нибудь захватить, чтобы вытереть это, — сказала Лиз.

Гарри кивнул. В самом деле, надо было взять что-нибудь. Но этих «надо было» уже накопилось так много, и он с тоской подумал о том, сколько их еще будет впереди. Гарри начал вытирать лицо Филлис руками. Сначала он просто размазывал трупы насекомых по пластику, и этим ухудшил положение, но потом поверхность перед глазами жены начала расчищаться. Теперь стало гораздо лучше, чем раньше.

Они стояли в безопасном месте, где почти не было бабочек, и вытирали друг другу лица. Гарри надеялся, что им не придется слишком часто останавливаться для очистки, ему хотелось как можно быстрее добраться до аэродрома. Он пожалел, что здесь было так мало света, — ему хотелось посмотреть, как держится защитная броня на Филлис. Но останавливаться в свете фонаря означало войти в рой обезумевших насекомых. Больше стоять не было смысла, и Гдррй жестом позвал всех дальше за собой.

«Пока идет все очень хорошо, — подумал он. — Если и дальше все пойдет так же, без приключений, то, мы, пожалуй, доберемся до места. Все это лишний раз доказывает, чего можно добиться, если не паниковать и не терять голову. И слушаться разума, а не эмоций. Конечно, нам здорово повезло, что мы сидели в укрытии, где и смогли разработать план действий, но, если бы и все остальные в клубе не потеряли головы, они тоже нашли бы свой выход».

Он удивился своим мыслям. «Где же мое чувство жалости? — думал он. — Почему я не жалею остальных? Возможно, это будет потом. Потом, когда мы с Филлис окажемся в безопасности, в другом месте. Когда у нас будут время и расстояние, тогда мы еще не раз оглянемся на все это». А сейчас Гарри только радовался, что это не они распластаны здесь на асфальте и наполовину съедены чудовищными мотыльками.

Впереди он увидел сквозь пластик фонарь — расплывчатое пятно желтоватого света, бесформенное и неясное. Он знал, что их ждет через несколько шагов впереди, и надеялся, что защитный покров поможет им пережить атаку. Фонарь нельзя было обойти, у них не было выбора — приходилось идти через свет и надеяться на лучшее.

Пока он еще не видел страшного оживления у фонаря, но хорошо знал о том, что свет будоражит бабочек на многие ярды во всех направлениях. Знал он также и то, что когда они войдут в круг света, все бабочки начнут действовать, как единое целое, словно объединенные общим сознанием.

«Ничего не поделаешь, надо идти», — подумал Гарри.

Он решил двигаться как можно быстрей. Яркой границы между светом и тьмой не было, и бабочки слетались к нему постепенно, уже скоро сгустившись так, что он почти ничего не видел перед собой. Гарри бешено махал руками, отметая бабочек от глаз, — и надеялся, что все остальные делают то же самое. Но даже при всех его резких движениях некоторым мотылькам удавалось сесть на лицо. Просто их было слишком много

Гарри продолжал шагать, думая, что идет по прямой. Он не видел ничего дальше нескольких футов Пот катился по его лицу и всему телу, но он уверенно шел вперед, продвигаясь шаг за шагом, как учил его альпинист. После нескольких минут, показавшихся ему вечностью, проклятые создания стали наконец редеть в воздухе. Гарри взглянул вниз и, как и полагалось, увидел, что все его тело полностью покрыто ими, неутомимо ползающими в поисках открытой плоти. «Наверное, пластик все-таки сдерживает их, — подумал он. — Если их вообще можно сдержать».

Фонарь остался позади, но Гарри решил не останавливаться и не проверять, как там дела у других. Он не мог делать остановки после каждого прохода под фонарем. Им предстоит еще очень долгий путь, а они, можно сказать, только выбрались из клуба. Ведь они прошли в лучшем случае полмили, и впереди у них еще немало этих миль.

Постепенно он отряхивал тело и руки во время ходьбы, давя сотни бабочек или заставляя их слетать. «Лучше пусть они будут в воздухе, чем на мне», — думал Гарри.

Впереди он увидел еще один фонарь. Да, возможно, это и не самый лучший маршрут, но другого у них нет. Возвращаться нельзя. Потерять все, что они уже прошли, означало потерять уверенность в своих действиях. И тогда он не сможет поручиться, что Филлис выдержит. Конечно, она была стойкой, но всему есть предел. И, едва подумав об этом, Гарри осознал, что собственная выдержка беспокоит его не меньше, чем стойкость Филлис. Он не был уверен, что сам сможет вернуться и начать путь сначала.

Внутри «надежного укрытия» было нестерпимо душно. Все его тело взмокло. Конечно, он страдал от бабочек, это понятно, но также он страдал и от спертого воздуха. Плотные слои фольги буквально поджаривали его. Лишний жир и избыток влаги теперь приносили Гарри страшные мучения и неудобства. «Если жара будет продолжаться, то у меня скоро все захлюпает здесь от пота», — подумал он.

Незаметно они подошли к следующему фонарю, который, казалось, стоял в нескольких футах от первого. Гарри показалось удивительным, что темные участки они проходят почти мгновенно, а через освещенные движутся по несколько минут.

Через это освещенное место пройти оказалось не так- то легко. Видимость была значительно хуже, и Гарри ступал наудачу. Вдруг он споткнулся обо что-то и неловко осел на асфальт. Кто-то наскочил на него сзади и тоже упал, а потом ему показалось, что он ослеп.

Спину его сразу же освободили, он поднялся на четвереньки и почувствовал пару сильных рук на плече и еще одну пару на талии — руки помогали ему встать. Гарри отер лицо, и видимость улучшилась. Верхний слой бабочек взлетел в воздух. Он осмотрелся, а потом через крошечные промежутки пластика, не занятые по\зущими насекомыми, увидел, что произошло, и ему стало дурно.

Оказывается, он распластался на трупе. И теперь весь был покрыт чужой кровью.

Сильный толчок в спину заставил его двигаться вперед, и он зашагал как во сне.

Хуже всего было то, что он узнал изуродованное лицо того, кто раньше был его другом. А теперь он лежал здесь с истерзанной плотью, расплющенным телом, как кусок перезрелого фрукта, и бабочки ползали сверху и внутри него, пожирая… пожирая! — его друга, с которым Он играл в карты, шутил, проводил свободное время… Труп — это не что-то безличное, труп — это личность, кто-то, имеющий свое имя, кто-то, кого не спутаешь ни с кем другим. В животе у Гарри все переворачивалось, и ему приходилось сдерживаться изо всех сил. Ему было невыносимо жарко, и в то же время лицо его стало совершенно холодным, ни кровинки не было в нем. Ноги несли его сами, автоматически, словно они существовали отдельно от всего остального.

«На его месте мог бы быть и я, — обливаясь холодным потом, думал Гарри. — Мог бы быть и я…»

Вдруг земля ушла у него из-под ног, он покачнулся, теряя равновесие. Все поплыло перед глазами, и его чуть не вырвало. Собрав остатки сил, чтобы сохранить ясность ума, Гарри удержался и не упал, отчаянно сражаясь с приступом тошноты, так как знал, что если его вырвет, то это будет его смертью.

Две ладони взяли его за руку, он повернулся и увидел Филлис, в ее глазах светились забота и волнение.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

Он покачал головой.

— Держись! — прокричал Джим. — Ты нам нужен!

Разум Гарри начал успокаиваться, но тело еще дрожало. Он не мог больше сдерживать его, прекратить эту дрожь, вновь чувствовать себя сильным и крепким.

— В чем дело? — спросил Фред. — Что с тобой?

«Нет, — подумал Гарри. — Я не должен говорить им. Какой толк в том, что я поделюсь с ними своим кошмаром. Чем лучше им, тем надежнее путь. Нет смысла запугивать их еще больше».

— Ничего, — тихо сказал он.

— Что? — не расслышала Филлис.

— Ничего, — повторил он, на этот раз громче и уверенней. — Я просто не могу еще оправиться после падения.

Они кивнули, давая понять, что ответ их удовлетворил.

Постепенно тело начинало его слушаться, желудок успокаивался. Гарри снова мог идти вперед, но он знал, что внутри у него что-то изменилось. Конечно, теперь он может идти. А то, что когда-то было его другом, человеком, думающим, заботящимся, личностью со своими надеждами и мечтами, как и все они, уже не может идти и никуда больше не пойдет.

И только теперь он осознал, понял по-настоящему, что, если бы не случайность, не особые обстоятельства и не милость Божия, этим трупом мог бы оказаться и он сам.

Гарри двинулся вперед по дороге, понимая, что все это не игра, и не проверка на выживаемость, что это не проверка теорий и не просто опасное приключение.

Это была реальность. На карту поставлена жизнь. И он сейчас шел на границе жизни и смерти.

Своей смерти.

Каждый фонарь нес с собой новый ужас, а каждая полоска тьмы — новые скрытые страхи. Но он шел вперед, а позади шли его друзья, с которыми его и Филлис столкнула судьба, и их крошечный шанс выжить был похож на тонкую нить случайных событий, ни одно из которых они не могли предвидеть заранее. Да никто бы из них и не захотел предвидеть такое.

Движение вперед сопровождалось непрерывными нападениями, сменой темных полос и освещенных участков и частыми встречами с людьми, которые оказались в этот вечер менее удачливыми, чем они. Их существование стало зависеть от света и темноты, казалось, что они сидят в крошечной лодочке, брошенной в бушующее море. Каждый фонарь походил на гребень волны, а темный участок — на провал между волнами, который тут же сменялся следующим гребнем, — они подходили к очередному столбу.

Это сводило их с ума, но вносило в путешествие некий ритм. Они научились уже подготавливать себя к очередному нападению при появлении света, а потом, войдя в темноту, немного отдыхать и расслабляться. Так они и шли вперед, сопротивляясь безумию.

Гарри уже не смотрел на дома, мимо которых они проходили. Трудно было сказать, остался ли там кто-нибудь живой. Признаков жизни в них не было, никто не кричал и не звал на помощь, и Гарри был этому даже рад. Что он мог сделать, чтобы помочь им? Замотать человека так, как были замотаны они сами? А что потом? Оставить их самих выбираться отсюда? Самолет ведь рассчитан только на его товарищей, и больше он поднять в воздух никого не сможет. Он и так будет здорово рисковать. Если, конечно, они доберутся.

«Не думай об этом. Мы доберемся. Нам надо добраться. И выбора у нас нет».

Но из того, что он видел, он знал, что выбор есть, есть реальная, страшная альтернатива, которую он никак не мог выкинуть из головы. Она жгла его сознание своей отвратительной четкостью, перед глазами стоял кошмарный образ его бывшего друга, который теперь представлял собой место для пиршества этих отвратительных, адских насекомых.

И реальность эта все время приближалась к нему, как бы напоминая о тщетности его попыток и надежды, — время от времени через слой пластика до него доносились приглушенные крики. От этого по спине бежали мурашки, он весь сжимался от страха и ясно представлял себе картину развернувшегося кошмара. Результаты нападений он уже имел случай разглядеть довольно близко — даже слишком близко! — и поэтому не составляло особого труда представить себе, что происходит при каждом крике. Гарри был рад, что в домах так тихо, но еще больше он радовался тому, что не видел тех людей, чьи крики доносились до него. Уже увидеть то, что было результатом нападения, казалось невероятным, но видеть само нападение — такого ужаса он не смог бы пережить.

Ночь принесла с собой новые звуки — скрип шин и столкновения автомобилей. Когда был слышен звук бьющегося стекла и сминаемого металла, сом-нений не оставалось. Они уже миновали одну аварию, и причина ее была очевидной. Ветровое стекло автомашины было полностью залеплено бабочками, привлеченными светом фар, тела их были смяты и раздавлены дворниками. Гарри был рад, что они решили идти пешком, оставив машины Фреда и Джима на стоянке у клуба. Он также надеялся, что ему удастся поднять самолет, не зажигая огней. Он не собирался повторять ошибки несчастных водителей.

Долгое путешествие не замедлило сказаться на его полном теле. Он знал, что общая слабость вместе со страшной жарой от фольги будут быстро истощать его силы. Но выбора не оставалось, он должен идти вперед, пока не свалится от изнеможения. Это единственное, что еще можно сделать. К тому же, если другие могут идти дальше, значит, может и он.

«Забавно, — подумал он. — Сейчас ты борешься с непомерной скукой, играешь в карточки с цифрами, а через минуту уже отбиваешься от бабочек-убийц, борясь за собственную жизнь и играя в игру, где понятие скуки просто не существует, и уже кажется, что ее вообще не может быть на свете».

13

Джек стоял на пороге дома, надев на лицо маску, с шеи свисали ласты, акваланг был у него за спиной, и он был закрыт от окружающего мира полностью, если не считать рта. Пластиковые мешки плотно облегали шею и уходили под водолазный кестюм, и ему казалось, что у него появились реальные шансы. Если он наткнется на рой, то сможет взять трубку в рот и дышать через акваланг. Одно беспокоило Джека — ему не хотелось оставлять Алана и Кэти на задворках. Он достаточно хорошо видел, что от них осталось, и смутное чувство ненависти уже давно переросло в нем в безумное желание заставить человека, виновного в этом, расплатиться за все самой ужасной смертью. Но ему все же не хотелось просто так оставлять их на улице, неважно, что осталось от их тел. Их надо похоронить, чтобы останки не были съедены и защищались слоем земли.

Он чувствовал, что это его долг, его последняя обязанность перед ними.

Но, взглянув на лужайку, он понял, что с этим придется повременить. Не было смысла идти по сидящим бабочкам и провоцировать их на очередное нападение.

Разрываясь между желанием сделать необходимое и сознанием, что он не может этого сделать, Джек спустился по ступенькам к бетонной дорожке. Двигаться с аквалангом было трудно, но он знал, что если не будет спешить и делать ненужных движений, то все будет хорошо. Пейзаж вокруг был просто невероятным. Стены домов и все остальное казалось живым, шевелящимся, ползающим, трепещущим, живущим своей собственной жизнью. Слева и справа от него через несколько футов начиналось сплошное покрывало из бабочек. Через дорогу, у поворота, стоял фонарь, и вокруг него в неистовой сумасшедшей пляске вились тучи мотыльков. А под фонарем лежало два тела — Армстронг и тот, второй, легкомысленно укрывшийся от бабочек пакетами для мусора.

Тишина и безветрие делали пейзаж еще более неправдоподобным, пугающим и нереальным. Холодная искорка страха зажглась у него внутри и начала разгораться, набирать силу, и вот сковывающий леденящий душу ужас ярко вспыхнул в его мозгу. Джек почувствовал себя последним человеком на Земле. Он остановился и несколько секунд не мог пошевелиться, прислушиваясь к тишине, шуму в голове, к собственному дыханию и тяжело бьющемуся в груди сердцу. Последний из живых. Один против бабочек. Последний, кто остался живым здесь, а может быть, и во всем мире.

В мире? Это было смешно, и он сразу откинул эту мысль. Столько бабочек просто не может существовать. Такого не могло произойти. В этой местности, пожалуй, он и правда один, ну и что? Вот раньше здесь были одни только леса. Одни леса?..

«Минуточку, — подумал Джек. — Вот оно что!» Наверное, он прав. Человек, виновный во всем, должен был знать о бабочках, если они водились раньше в этих местах. А значит, это не кто иной, как Джон Стоул. Если только он знал о них, а он должен был знать, не так ли?

Ладно, еще будет время разузнать, что знал Стоул обо всем этом. Время еще будет, если только Джек уйдет отсюда живым. Люди, которые построили все это и которые здесь жили раньше, — они-то должны знать, были тут эти бабочки прежде, или нет.

Все, что нужно, — это встретиться с одним из них и хорошенько его расспросить.

Он не собирается стоять здесь вечно и размышлять, один он остался в живых или нет.

И, собравшись с силами, Джек тронулся в путь.

Неуклюже и медленно продвигаясь вперед, он решил первым делом направиться в дом Стоула. Тот жил неподалеку, на склоне возвышающейся над поместьем горы. На другом берегу озера. Но дом его был похож на военное поселение, защищенное колючей проволокой. И если догадка Джека оправдается, то проволока эта должна быть под напряжением. Хотя наверняка можно найти способ пробраться через нее. Нашел же он способ защититься от прокалывающих хоботков.

Да. Именно так он и сделает: переплывет озеро, взберется по тропинке к дому Стоула и предстанет перед ним. И там-то он уж все выяснит, узнает, что тому было известно. Он расскажет этому негодяю, чем закончились его опыты для семьи Джека и для многих других, лежащих на улицах, как Армстронг, А что ему оставалось делать? Только мстить.

Теперь, сдерживая эмоции, Джек ясно представил себе цель. Он сделает то, что должен сделать, и к черту все остальное. Он достанет этого Стоула, и пусть тот расплачивается сполна. Да. Теперь все казалось просто и ясно.

Джек вышел на улицу, и несколько бабочек направились в его сторону. Но он не обратил на них никакого внимания, уставившись на два изуродованных тела. Он никогда раньше не видел нечего подобного. И очень надеялся, что больше ничего такого в жизни не увидит И еще ему очень хотелось, чтобы Стоул оказался дома и смог сам увидеть все это собственными глазами.

Единственное, что оставалось узнаваемым от Армстронга, — это его белокурые волосы. Все остальное представляло собой сплошное кровавое месиво. Человек в пакетах был объеден точно так же. Создавалось впечатление, будто какие-то дикие звери разгрызали людей, съедая только самые вкусные части, а затем подлетали стервятники и пожирали остальное.

Во Вьетнаме Джеку приходилось уже видеть настоящие кошмары — головы, отрывающиеся от тел, руки и ноги без туловищ, вывороченные взрывом кишки, но ничего подобного он там ни разу не видел. Джек медленно покачал головой и отвернулся

Точно. Первое, что он сделает, — это нанесет визит Стоулу.

С этой мыслью он двинулся вниз по улице, полностью отдавая себе отчет в собственных поступках и трезво оценивая окружающую действительность. Казалось, что акваланг стал немного полегче, а сил заметно прибавилось. Теперь, когда он стал лучше разбираться в происходящем, бабочки пугали его меньше, и он уже почти не боялся за собственную жизнь. Мостовая быстро проплывала у него под ногами.

Внезапно свет по правую сторону привлек его внимание. Когда он посмотрел, что там такое, сердце у него забилось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Даже на расстоянии через защитную маску он увидел что-то настолько необычное, что им сразу же завладело любопытство. Если сравнить бабочек и их поведение с нервным возбуждением, то все, что он видел сейчас, равнялось настоящему психическому расстройству. «Интересно, как называется что-то из ряда вон выходящее в уже и без того неправдоподобной ситуации?» — подумал он.

Вдалеке, у выездной дорожки у дома Кэрол Баннор происходил какой-то безумный ритуал. Тучи бабочек лета- лй, подобно тысячам крошечных самолетиков, делая снова и снова замысловатые круги над землей. Внизу стояла машина Кэрол, внутри горела лампочка, и луч света выделял очертания самой Кэрол Она лежала на сиденье и, похоже, спала. С расстояния, разделявшего их, казалось, что бабочки ее не тронули. Видимо, не нашли ее вкусной.

Джек ничего не мог понять. То, что случилось раньше и происходило теперь, никак не вязалось между собой, но он понял одно: возможно, Кэрол еще жива. Вполне возможно. Скорее всего они кружили в воздухе, собираясь спуститься на нее, когда будет подходящий момент. Но она лежала так неподвижно…

Он не мог поверить в то, что видел, и не мог окончательно решить, что ему делать. Нужно было подойти поближе и осмотреть ее. Ведь была возможность того, что Кэрол еще жива, и это следовало проверить. Но входить в обезумевший рой было опасно.

«К черту! — подумал он. — Нужно просто идти и все. Вдруг ей нужна моя помощь. Иного выхода нет. Надо убедиться, чю она мертва, иначе я сам не смогу спать спокойно».

Что он будет с ней делать, если она еще жива, он пока не знал и не думал об этом. «Сначала сделаем то, что в наших силах, — решил Джек. — Сперва выясним, в каком она состоянии, а потом будем думать, что делать дальше».

Он медленно вышел на дорожку, ведущую к ее дому, не выпуская из виду бабочек, совершающих фигурный полет над машиной. Через каждые два-три шага Джек внимательно смотрел на Кэрол в надежде, что она изменит позу, пошевелится, или проявит хоть какие-нибудь признаки жизни. Наконец он остановился в нескольких ярдах от беснующихся бабочек, раздумывая, что делать дальше. Ему не хотелось тратить драгоценный воздух в акваланге, но делать было нечего

Он взял трубку в зубы, поправил пластиковый пакет на шее и открыл клапан.

«Все отлично, — подумал он. — Теперь надо действовать в темпе».

Джек быстро зашагал к ней, почти побежал, не подходя, однако, вплотную. Рой бабочек врезался в него с яростью и страстью, которые показались ему чересчур уж отчаянными. Они разбивались об него вдребезги. Мотыльки, как маленькие ракеты, пытались пробить его костюм, ползали по маске, полностью закрывая весь внешний мир. Но он не чувствовал их, и был этому рад Джек резко встряхнул головой, смахнул насевших на лицо и маску насекомых, потом приблизился к Кэрол и перевернул ее на спину.

И тут его отдернуло назад, будто выстрелом из двустволки в упор.

Он качнулся на полусогнутых ногах и получил от организма ударную дозу адреналина, с трудом оправляясь от шока. Кэрол была мертва. Сомневаться в этом не приходилось. Но ее тело… ее тело! — это было омерзительно!!!

Бабочки не стали пожирать ее. Нет. Они использовали ее для куда более мерзких и страшных дел.

Лучше бы они ее сожрали.

Несколько бабочек насели на него, когда он, шатаясь, отошел в сторону от того, что стало с Кэрол. Остальные снова принялись за свои дикие танцы, описывая над ней круги. Даже на таком расстоянии он хорошо видел, что с ней произошло, моля и желая не видеть этого. Лучше бы он прошел прямо к озеру и поскорее вырвался из этого чертова места!

Лицо Кэрол было в тени, а все остальное тело ярко освещалось автомобильной лампочкой. Но при этом казалось, что ее лицо светилось изнутри каким-то жутким лю- минисцентным светом. Свет этот шел непосредственно из- под кожи, и от этого кожа выглядела будто сделанная из тонкого фарфора. И через нее было видно, что находится там, под ней.

Миллиарды крошечных яиц.

Яйца.

Они использовали ее для выкармливания следующего поколения.

Их яйца были мельче, чем зерна граната, и уложены гораздо плотнее. Они светились, как драгоценные камни под водой, и каждое из них — это будущая бабочка, которая сможет убить человека.

Джек отошел еще на один шаг, как будто расстояние между ним и ужасом, который он только что увидел в машине, сделает этот ужас менее реальным, словно от этого он исчезнет. Он закрыл глаза, сжал веки изо всех сил, пытаясь выкинуть страшный образ из головы, но получилось еще хуже — он видел ее как наяву — кожа Кэрол казалась окном, через которое ясно проглядывалось будущее поколение разрушителей.

Яйца созреют, и ее тело заполнится личинками, голодными и движущимися. Они начнут проедать ее до костей, а потом станут превращаться в обезумевших бабочек, и появится новое поколение плотоядных тварей. Джек ясно видел, как это происходит, он представлял себе, как из яиц медленно выходят мерзкие липкие личинки.

Он должен остановить это!

Он обязан попытаться.

Он должен сжечь ее тело.

Она — человек. Вернее, когда-то была человеком. И он не мог позволить, чтобы бабочки использовали ее тело в качестве кокона. Она, конечно, была ему не самым близким человеком, но все равно она заслужила далеко не такую смерть, не такой жуткий конец — стать пищей для тварей, которые и погубили ее…

Дверь в гараж была широко раскрыта. Наверное, у нее там есть канистра с бензином.

Прекрасно зная, что могут сделать с ним бабочки, Джек спокойно прошел сквозь их рой, мимо ее тела и вошел в гараж. Бабочки реагировали на это именно так, как он и полагал — остервенело нападали на него, когда он оказывался на угрожающе близком расстоянии, а затем снова оставляли в покое, когда он немного удалялся.

Все это время ему приходилось использовать кислород, но он не видел другого выхода. Ничто в мире уже не могло его остановить. Ни за что на свете он не позволит этим тварям вывести новое поколение, если у него есть хоть шанс остановить их. Он увидел канистру с бензином у стены и быстро пошел к ней. Емкость была наполовину пуста, но и этого вполне хватало для осуществления того, что он задумал.

«Конечно. Достаточно. Умно, Джек, очень умно придумано, — пронеслось у него в голове. — Но как ты собираешься зажечь огонь?»

Он поискал в гараже спички, но ничего не нашел. Ужасно. Может быть, у нее в кошельке были спички? Вот он лежит здесь, рядом с машиной. Курила ли Кэрол? Певица? Вряд ли.

Хорошо, но должны же быть спички в доме, зажигалка для гостей или хоть что-нибудь, чем он сможет поджечь бензин. Храбро пройдя через беснующийся рой еще раз, он обошел машину и поднялся по ступенькам к парадной двери. Джек дернул ручку и, убедившись, что дверь не заперта, вошел в дом. Он удивился, что и стены и потолок в ее доме были точно так же облеплены бабочками, как и в его собственном. Почему-то он думал, что здесь их не должно быть.

Вот она. На кофейном столике. Зажигалка.

Назад он пошел уже более спокойно и уверенно. Водолазный костюм отлично предохранял его от укусов. Зажигалка была зажата в руке, Джек прошел к гаражу, взял канистру и приблизился к телу, сразу же подвергнув себя нападению бабочек. Он хладнокровно открутил крышку и тщательно смочил труп жидкостью. Как только он начал делать это, бабочки, ошеломленные запахом, взбесились окончательно. А может быть, их взволновало то, что кто- то трогает кокон, кто не имеет права этого делать.

Он последний раз прошел по дорожке, поливая ее горючим и сделав тем самым что-то вроде жидкого фитиля. Дойдя до конца проезда, он отбросил канистру в сторону и быстро поджег бензинный след.

Огонь побежал по асфальту гораздо проворней, чем Джек предполагал, и через мгновение все тело Кэрол было охвачено пламенем, при этом раздался глухой неприятный звук. Огонь затрещал, захрустел, и тысячи и тысячи бабочек, которые до этого мирно сидели на лужайке, взвились в воздух и ринулись к костру. Когда они подлетали слишком близко, раздавалось шипение и дьявольский треск.

А потом до Джека донесся чудовищный запах горящего мяса.

Он кинулся бегом по дороге, стараясь как можно быстрее скрыться от этого запаха. Через несколько секунд он был уже достаточно далеко и смог спокойно дышать, не опасаясь тошноты.

Джек стоял в отдалении, задыхаясь и изнемогая под тяжестью акваланга. Зря он бежал с ним. Потом он вынул изо рта трубку, завернул кран, перекрыв путь драгоценному кислороду, и задумался над тем, сколько же он его уже успел израсходовать.

Он был рад тому, что успел выдернуть трубку изо рта, потому что когда он оглянулся на полыхающий костер, то тут же согнулся от приступа тошноты и его долго рвало.

14

Шаг за шагом Гарри продвигался вперед. Его ноги уже стали резиновыми от усталости, а тяжелое дыхание со свистом прорывалось через взмокшую матерчатую маску. Он знал, что потерял очень много влаги, вспотев под слоем фольги, и теперь его кожа начинала зудеть. Это сводило его с ума, отвлекало внимание, но как он ни пытался смягчить неприятные ощущения, ничего не получалось. Он сжимал предплечья и плечи ладонями, тер руками туловище, прижимал пальцы ко лбу и щекам, но зуд продолжался. Больше всего его мучили ноги. Но сделать что-то с ногами означало остановку. А он боялся останавливаться.

Каждый шаг вперед приближал их к аэропорту, к свободе и избавлению от проклятой фольги и пластика. Он представлял себя уже в кабине самолета, рядом с Филлис, и все они снимают удушливое покрытие. Иногда мимо проносился свежий ветерок, принося его телу небольшое облегчение.

Каждое мгновение задержки, каждая секунда остановки и передышки отдаляли их свободу и облегчение, и он не мог этого себе позволить Ногам придется потерпеть, а ему остается чесаться и похлопывать себя прямо на ходу. Они прошли уже полпути и были теперь на вершине холма, остальную часть дороги им надо будет идти вниз, и это было довольно приятно. Он и раньше ходил в походы, и все у него получалось, но при этом он не был завернут в фольгу, как тарелка с объедками.

И он мужественно продолжал идти вперед мимо трупов, лежащих поблизости на тротуаре, на траве, у дверей домов, возле автомобилей, врезавшихся в деревья, фонари или столбы пожарных кранов и почтовых ящиков. Местность выглядела так, будто в городе шла война, которую жители успешно проиграли. Численность убитых была очень велика. Гарри сильно сомневался в том, что хоть кто-нибудь выжил. Да и мог ли хоть кто-то остаться в живых? Было слишком много бабочек, слишком много взбесившихся кровопийц. Их покрытие пока выдерживало, но, кто знает, сколько других, подобных ему, пытались сделать то же самое? Очевидно, не очень много. Те же, кто пробовал использовать другие средства защиты в надежде избавиться от смертельных укусов, сейчас были разбросаны тут и там, постоянно напоминая им, что означает потерпеть поражение.

Через каждые несколько ярдов мысли его возвращались к самолету, к тем операциям, которые надо будет проделать перед взлетом, к приборам, которые он увидит, но эти мысли он старался сразу же выкинуть из головы. Он боялся сглазить, не хотел слишком надеяться на то, чего, может быть, никогда не произойдет. Он прекрасно знал, ЧТО надо будет делать, когда они доберутся до аэродрома, но сейчас не было смысла думать об этом

Теперь он был рад, что они выбрали именно этот маршрут, несмотря на многочисленные трупы на пути. Другая дорога проходила через лес, и Гарри не был уверен, что они смогли бы преодолеть этот участок невредимыми. Там они запросто могли напороться на ветку или куст и обнажить часть тела, нарушив защиту, а это было бы верной смертью. Кроме того, очевидно, что в лесу на ветвях деревьев бабочек гораздо больше, чем в жилом районе. Фонари, конечно, представляли определенную опасность, но все же это было лучше, чем идти по лесу в кромешной темноте.

Они прошли полностью освещенный дом. Он был рядом с дорогой, и путь их стал довольно опасен из-за бабочек, прилетевших на свет. Перед домом лежали останки домашнего животного, похожего на бывшую собаку — наполовину на дорожке, наполовину в траве. Рядом лежала перевернутая детская коляска. Два окна в доме были разбиты, у правого лежало тело. Ноги и руки были раскинуты в таком неудобном положении, в котором могут лежать только мертвые. Гарри почувствовал, что ему хочется подойти туда, сделать что-нибудь, помочь, но он знал, что уже не в силах что-нибудь изменить. И эта мысль приносила ему небольшое облегчение. Его чувство вины и стремление прийти на помощь растворялись сами собой — он понимал, что мертвые уже пребывают в вечном покое.

Слишком мало оставалось в живых, и слишком много было трупов, чтобы кому-нибудь помогать.

Сейчас ему надо было думать прежде всего о себе. О себе и тех, кто шел с ним рядом. А этого было больше чем достаточно.

— Что-то там произошло с оборудованием, — проворчал Коллинс. — Может, сами исправят…

— А кого ты хочешь послать? — спросил Салливан.

— Кто на вызове?

Салливан протянул руку к журналу и перевернул первую страницу. Он пробежал глазами список несколько раз, читая фамилии и вспоминая, что он знал о каждом. Потом посмотрел на Коллинса, подумав, что его борода, безусловно, представляет собой шедевр того, что можно вырастить на лице, и пожал плечами.

— Как насчет Нейлсона?

— Думаешь, можно ему поручить? Ведь это не одна телефонная линия. Похоже, у них отключился целый район.

— Если он сам не справится, то попросит прислать подмогу.

— Ладно. Посылай его.

Салливан потянулся к селектору и нажал кнопку ремонтного отдела. Телефон прозвенел два раза, потом трубку подняли, и он велел послать Нейлсона в поместье Сто- ул, чтобы выяснить там обстановку и помочь местной ремонтной группе, которая никак не могла управиться сама. Дежурный задал несколько вопросов, затем, узнав, сколько времени не работают телефоны, спросил, что задержало вызов ремонтников.

Салливан пожал плечами, как будто его могли видеть на другом конце провода.

— Видимо, там перегрузки. У них это иногда случается. — И повесил трубку, понимая, что надо было действовать гораздо раньше.

Но в глубине души он ничуть не жалел, что они прождали столько времени. В конце концов люди, живущие там, не относятся к его участку. Они выстроили себе поместье в красивом лесу и считают, наверное, будто за деньги можно приобрести все. Большинство друзей Салливана разделяли его мнение относительно поместья и беззаботных людей, обитающих в нем. И поэтому ему было особенно приятно, что они там злятся на телефонную компанию, которая не торопится с помощью. Он знал, что у толстосумов из поместья полно денег, на которые можно накупить кучу разных вещей, но вместе с этими деньгами у них должно быть, по мнению Салливана, и некое чувство, что они не могут купить все на свете. И это чувство должно как можно прочнее укрепиться в них.

«Пускай подождут», — подумал он.

Нейлсону нравилось работать в телефонной компании, особенно в ночную смену. Работы было немного, но если что-нибудь требовало его внимания, то он исполнял все очень старательно и ни на что не жалуясь.

Он имел избыточный вес в десять фунтов и щеголял черной козлиной бородкой. У него была такая жизнь, что работа по вечерам его вполне устраивала. По крайней мере он никому не мог помешать. На свидания ходили другие (он слышал об этом что-то в ремонтном отделе), а сам он на эту тему иногда только мечтал и пытался скрыть свое одиночество от товарищей по работе, от родителей, от младшего брата. Хуже всего было с матерью — она видела его насквозь и просила ходить на свидания, почаще выбираться из дома, встретить, наконец, симпатичную девушку и жениться на ней.

Но он никогда не рассказывал ей о своих чувствах, о том, что он назначал свидания, но в ответ получал извинения, за которыми слышался отказ. «Почему так? — думал он, залезая в грузовик. — Она меня просто не понимает…»

Нейлсон включил мотор и передачу и повел грузовик на север, к поместью Стоул. Зияющая дыра на приборной доске, в том месте, где должно быть радио, раздражала его. «Давно уж должны были починить, — подумал он. — Чего они тянут?»

Ехать предстояло около часа, он понял, что ему придется порядочно поскучать все это время. Во время езды он пытался представить себе, что там могло произойти с оборудованием. Ведь они установили лучшие аппараты и проложили кабели под землей. Может, какой-нибудь шалопай повредил кабель, занимаясь раскопками? Но он знал, что это практически невозможно — строительство в основном закончено и до кабеля так просто не доберешься без нужного инструмента.

«Кто знает? — подумал он. — Там так много мелочей, всего не упомнишь».

Потом он начал думать, почему именно его выбрали для ремонта. Наверное, Салливан и Коллинс специально оставили этот вызов для него. А почему не для Стивенса? Или Уилера? Видимо, он самый лучший работник. Да, именно так. У него наивысшая квалификация. Видно, они не доверяют Стивену и Уилеру такую ответственную работу.

В поместье жило много людей, и от телефона зависел их контакт с внешним миром.

«Наверное, там неплохо живется», — подумал он.

Нейлсон без труда представил себя живущим в одном из таких громадных современных домов — сплошное стекло и дерево — такие есть и в Калифорнии. Он представил себя в горячей ванне, наслаждающегося теплом в холодную зиму, а летом он терял бы лишний вес в бассейне или на спортплощадке. У него были бы гости на обед, который готовила бы… готовила бы… — И тут его фантазии пришел конец.

Он продолжал ехать, пытаясь представить себе женщину, леди его мечты, человека, от которого зависело бы его счастье. Но ни один образ не появлялся у него в голове. Может быть, ему и не нужна никакая женщина? Пусть обеды готовит кухарка. Конечно же. Почему бы и нет? Если он сможет позволить себе жить там, значит, денег хватит и на кухарку. И на экономку. Чтобы убирала после гостей.

Все верно. И через мгновение мысли снова перенесли его в дом, где он сидел на почетном месте за банкетным столом, освещаемым серебряными подсвечниками. Нежная ненавязчивая музыка неслась из соседней комнаты через дорогие замаскированные колонки. «Конечно, через дорогие, — сказал он себе. — Все в доме очень дорогое». На обед была… была… утка! Утка и апельсиновый соус, приготовленный его французской кухаркой. Они попивали ароматное пиво, отобранное для стола лично им самим из тысячи бутылок, которые хранятся у него в винном погребе.

После такого великолепного обеда они перейдут в гостиную (ведь там, наверное, много комнат, в таких огромных домах?). И там выпьют кофе, а потом — восхитительного портвейна. Он передаст мужчинам коробку с сигарами, и они поведут приятную послеобеденную беседу.

Он уже слышал, как гости осыпают его комплиментами, а он снисходительно кивает в ответ. Все было так хорошо, по-домашнему, и дополнялось рычащим огнем в камине высотой чуть не до потолка.

Все это Нейлсон видел очень ясно, неясно было другое — откуда он возьмет столько денег? Он же не биржевой маклер. А они столько могут иметь, интересно? Или банкиры? Этакий деятель, имеющий долю везде — на рынке, в золоте и серебре, в бумагах, да к тому же еще и президент или председатель какой-нибудь компании.

Конечно. Почему нет? Он ведь фантазировал и мог позволить себе быть кем угодно.

К тому же это помогало ему ехать быстрее.

Нейлсон остановился у южной станции. Маленький металлический ящик кабельных соединений высовывался из-под земли. Он осветил его фонариком и вылез из грузовика. Привычно взял инструмент и подошел к ящику, надеясь, что поломка окажется простой и очевидной. Нейлсон неторопливо снял крышку и углубился в сплетение проводов, и тут до него дошло, что по дороге он не видел ни одной машины, идущей навстречу. И это было странно. Он вспомнил, что недавно было принято решение о расширении дороги с целью облегчить движение транспорта.

Достав наушники, он подключил провода и приготовился услышать разные голоса и телефонные гудки — показатель того, что линия сильно перегружена. Но все линии, в которые он включался, молчали, показывая, что в городке не работали даже местные соединения.

Он замотал провод назад на наушники, прикрепил их к поясу и повернулся к дороге, надеясь увидеть фары встречной машины, прорезающие темноту.

Но машин не было.

Это и в самом деле было очень странно — даже более странно, чем то, что все телефонные линии не работали.

Он видел отсюда огни городка, освещенное небо над ним.

И у Нейлсона появилось такое чувство, будто там что- то случилось, что-то куда более страшное, чем неработающие телефоны, но он не видел ничего, что подтверждало бы его догадки.

Может быть, он просто вообразил себе это?

Конечно. У него ведь такое богатое воображение!

Но если это воображение, то где же все машины? Где же грузовики, которые должны делать поставки? Где транспорт? КАКОЙ-НИБУДЬ транспорт? Где дети на велосипедах? Хоть что-нибудь или кто-нибудь.

Он поднялся, отряхнул колени, все еще надеясь увидеть признаки жизни на широкой дороге. Он был уверен, что если подождет еще немного, то точно кого-нибудь увидит. Еще ведь не слишком поздно.

В задумчивости он пошел назад к грузовику, взобрался на сиденье и хотел соединиться со своими по радио, но радиосвязи тоже не было. И по телефону связи не было — телефон молчал

Вот ведь в чем дело…

Теперь все решено. Он поедет назад и расскажет, что с ним случилось, возьмет кого-нибудь с собой — полицию или дорожный патруль. Да. Это умно. Конечно, можно еще подождать, пока кто-нибудь появится из поместья, а потом уж поехать в город.

Но, сидя в кабине, он представил себе, как он возвращается в контору, как смеются над ним Салливан и Коллинс, как они поддразнивают его и он чувствует себя еще большим болваном, чем обычно.

Подумав об этом, он завел мотор и поехал в поместье.

15

Джек выпрямился, чувствуя себя слабым и изможденным. Все-таки не только долгая рвота так ослабила его, хотя это, конечно, тоже подействовало. Пламя трещало и бушевало в ночи, бабочки стремительно летели на огонь, будто на встречу со своим богом, и Джек постоянно думал о том, что они собирались сделать с Кэрол и что бы произошло, если бы он не поджег тело. Одна мысль приводила его в ужас.

Казалось, бабочки обезумели — они слетались к огню несметными полчищами со всех сторон, бешено плясали в воздухе и уже скрывали от него машину Кэрол. Джек был рад, что сразу же убежал оттуда подальше, а не стал наблюдать, как она горит.

Больше ждать не было смысла. Озеро ждало, ждал и Стоул. Джек собрал остатки сил и пошел по улице. Шел он медленно, тщательно обдумывая, что ему делать при встрече с тем, кто должен за все ему ответить, — со Стоулом. Джек не был с ним лично знаком, но один раз видел — через несколько дней после окончания строительства, когда большинство людей въехало в городок. Стоул был очень молод, и Джек еще удивился, откуда у такого молодого человека столько денег на это дорогое строительство.

«Хорошо, сейчас неважно, откуда у него эти деньги, — подумал Джек. — Во всяком случае, он больше никогда не сможет ими воспользоваться. Уж я-то об этом позабочусь!..»

Водолазный костюм прекрасно предохранял его, и Джек был очень доволен. Он считал себя счастливым уже потому, что в голову ему пришла замечательная мысль о костюме, и вдвойне счастливым оттого, что костюм оказался на месте. С таким костюмом и с аквалангом у него был реальный шанс остаться в живых. Если он будет экономить воздух в баллонах и не испортит костюм, то все будет хорошо.

Он подошел к концу улицы и повернул вниз по холму налево, начав спускаться к озеру мимо темных и тихих домов, мимо останков людей, с которыми он еще недавно здоровался, которые еще вчера наслаждались весной. Дикое пиршество смерти захватило все вокруг — ничего подобного он во Вьетнаме не видел. Наверное, это потому, что жертвы гибли не от бомб, пуль и шрапнели, а от крошечных насекомых, не крупнее ногтя на его большом пальце. В это трудно было поверить, а еще труднее понять. Просто ему так хотелось, чтобы Кэти и Алан были с ним в доме, когда началось нападение…

«А если бы они были в доме? — спросил он сам себя. — Что бы ты для них сделал? Как бы вы все вместе выбрались отсюда? У тебя ведь только один костюм, одна маска, один акваланг. Что бы ты делал с ними? Ждал бы, пока придет помощь? Молился бы, чтобы она пришла до рассвета, прежде чем бабочки начнут новое наступление?»

«Да, — подумал он. — Я бы ждал, и ждал с радостью. И это гораздо проще, чем пытаться выбраться отсюда самому в одиночку».

Бессознательно он посмотрел налево, проходя мимо дома их знакомых, Монро. Он вспоминал, как часто они ходили друг к другу в гости, играли в карты и говорили о всяких делах в мире, смотрели телевизор и, не давая передаче закончиться, опять заводили долгий разговор. У них было двое детей — Робби и Диана, двое симпатичных умных детей, которые с удовольствием играли с Аланом во время таких визитов. И тоскливое чувство пустоты и одиночества вновь заполнило его грудь, напомнив, что эти времена безвозвратно ушли. Кэти и Алан погибли, и Монро тоже. Никогда больше прежнего не вернуть.

Джек остановился, скорбно уставившись на их темный дом. В нем еще жили теплые чувства, он представлял себе, что все сейчас по-другому: Алан сидит у него на плечах, Кэти идет рядом, и они медленно бредут по улице в гости к своим друзьям.

Мертвы. Все они мертвы. Съедены, растерзаны бабочками. Его разум не мог выдержать того, что он видел, того, что, он знал, было правдой.

Едва заметное движение в верхнем окне привлекло его внимание. Он пристально пригляделся к окну. Оно выходило с правой стороны, из детской спальни, если он не забыл.

«Просто показалось, — подумал он. — У них не было ни одного шанса выжить».

Окно почти полностью было покрыто бабочками, и он засомневался, видел ли он вообще что-нибудь. Возможно, это просто переместилась группа бабочек, подыскивая себе более удобное место или что-то еще. Они ведь всегда куда- нибудь двигаются.

Но вот еще! Снова! На этот раз он видел все точно, ошибки быть не могло. Белое пятно шевельнулось там, где бабочек не было. Сомнений не оставалось. Кто-то внутри остался живой.

Все еще стоя на месте, он удивился тому, что это показалось ему странным. Почему больше никто не мог выжить? Почему все дома обязательно должны были превратиться в могилы? Может быть, некоторым удалось спастись, когда все это началось? Может быть, они сидят там внутри испуганные и ждут помощи?

Не задумываясь, он двинулся к парадной двери, решив оказать живым любую возможную помощь. Если кто-то есть в доме, он обязательно поможет. И больше тут думать не о чем.

Джек взялся за ручку и повернул ее. Дверь была не- заперта. Он открыл клапан акваланга и услышал, как в трубку начал поступать драгоценный кислород.

«Вот и мы, — подумал он. — Идем назад в пасть к зверю».

Он потянул на себя тяжелую дверь, и она потихоньку открылась. Из собственного недавнего опыта он уже научился мерам предосторожности. Сейчас все было не так, как в доме Кэрол, где он искал зажигалку и ему было наплевать, взлетят бабочки или нет. Если в доме остались живые люди, то за каждым движением надо было следить, чтобы не вызвать ненужного нападения на беззащитных.

Он вступил в фойе и осторожно закрыл за собой дверь. Здесь все было так же, как и у него. На потолке и стенах сидели бабочки, и он был доволен, что принял правильное решение о повышенной осторожности. Но была и существенная разница между этим домом, домом Кэрол и его собственным: на лестнице лицом вниз лежала распростертая женщина, Джулия Монро.

Бабочки расселись на ней, как муравьи на пикнике, они наползали одна на другую, быстро пожирая то, что осталось. Время от времени несколько бабочек улетало прочь и садилось на стены, а со стены снималась точно такая же группа и присоединялась к кровавому празднику. Разорванные клочья одежды прилипали к телу Джулии, пропитываясь кровью. Но в основном человеческие очертания были уже потеряны — огромные куски кожи, мышц и органов были выедены, будто здесь кто-то поработал когтистыми лапами и разворотил все туловище.

«О боже! — подумал он. — Ведь то же самое случилось и с Кэти, и с Аланом!»

Джек стоял, и его трясло, он не мог совладать с собой. Желудок опять начал сжиматься, хотя после встречи с Кэрол он был уже совершенно пустой. Начались позывы к рвоте. Он отвернулся, и его сильно передернуло, будто его тело наполнилось быстродействующим ядом. Джек зашатался и почувствовал, что теряет сознание. Он отчаянно пытался овладеть собой, страшно боясь упасть на стену. Он плотно закрыл глаза и попытался вычеркнуть из памяти растерзанное тело, уговаривая себя оставаться спокойным и преодолеть головокружение, от которого пол начал вертеться, а в глазах потемнело.

Джек стал дышать глубже и спокойнее, да и кислородная смесь из баллонов помогла ему сдержать надвигавшийся обморок. Он стоял неподвижно, стараясь думать о чем угодно, только не о теле Джулии — о том, что все в порядке, и он просто пришел в гости. Постепенно он пришел в себя.

Его еще немного трясло и подташнивало, но он уже полностью восстановил контроль над собой, и это было главное. Головокружение прошло, и Джек открыл глаза, осматривая мебель, темные углы комнаты и светлые пятна на ковре, образованные лучами света, пробившимися сквозь насиженные бабочками участки стекла на окнах.

Ну вот и все. Он уже готов. Он уже видел тело, видел, что с ним сделали бабочки, и теперь может действовать.

Придется.

Кто-то в доме был жив и находился на верхнем этаже. А наверх был только один путь — через тело Джулии.

«А где Генри? — подумал Джек. — Может быть, он там, в спальне, живой?»

Боже! А вдруг он ЖИВ? Генри был покрупнее Джека и в гораздо лучшей форме, а это могло вызвать неприятности, к которым Джек совершенно не был готов. Что если Генри набросится на него, собьет с ног и отберет костюм и акваланг? Что тогда будет с Джеком?

Удачи на этом кончатся. Он погибнет.

Нет. Генри этого не сделает. Он был его другом, он знал, что Джек придет на помощь. «Он не набросится на меня», — подумал Джек.

Но время было отчаянное, и действия могли быть такими же. Жена его лежит мертвая, и неизвестно еще, в каком состоянии ума находится теперь сам Генри. А под тяжестью акваланга Джек был совсем не борец. У него легко будет все отнять.

И все же Джек знал, что надо идти наверх. По какой- то неизвестной ему самому причине он понимал, что обязан прийти на помощь, независимо от того, есть ли там Генри или его нет. Будет ли драка или ее не будет.

Он должен идти.

Конечно, он был дурак и знал это, но идти все равно было надо. «Но почему бы заранее не приготовиться к худшему? — подумал он. — Не будет ведь ничего плохого, если я вооружусь чем-нибудь. Например, возьму на кухне нож». Минуточку, о чем это он? Нож?! Зачем — чтобы убить Генри? Чтобы убить того, к кому он идет на помощь? Кого же тогда он хочет спасти?

Да. Если будет необходимо, если Генри накинется на него, он воспользуется ножом.

Джек медленно пошел по коридору, стараясь идти посередине, подальше от бабочек, и остановился в дверях кухни И вдруг он застыл — наверное, это осталось у него от многочисленных неожиданных встреч во Вьетнаме. Но что бы то ни было, он остановился и, затаив дыхание, крепко зажал пластиковую трубку в зубах.

Что если Генри стоит за дверью кухни и только и ждет, когда Джек зайдет туда? Где он вообще, черт возьми? Наверху? Джеку безумно захотелось быть уверенным в местонахождении Генри. Он опять ощутил предчувствие борьбы — чувство охотника и дичи, жертвы и хищника.

«Возьми себя в руки! Это не Вьетнам, и тут тебе не джунгли. Это дом, и один из твоих друзей, возможно, жив и ждет твоей помощи. Боже, какая паранойя!..»

Он возобновил дыхание.

Сердце громко стучало, видимо, оно получило от организма новую порцию адреналина. Мозг его был ясным, и мышцы приготовились слушаться каждой команды. Сейчас он чувствовал себя намного лучше, даже несмотря на темноту коридора. Он мог разглядеть все до мелочей, хотя не совсем был уверен, было ли все это правдой или только игрой его воображения.

Собравшись с духом, он смело вышел в кухню, готовый встретить удар ножа или прыжок сзади.

Но ничего не произошло.

Паранойя. Чистейшая паранойя.

Он оглянулся и посмотрел на нишу в стене — на то место, где мог бы спрятаться Генри, единственное место, и увидел, что кроме бабочек там никого нет. «Бойся лучше их, а не Генри, — подумал он. — Вот где главная угроза».

Он не знал, что с оружием будет чувствовать себя намного спокойнее — тогда паранойя утихнет и исчезнут ненужные мысли.

Их кухня была расположена немного по-другому, чем в доме у Джека, и он не имел представления, в каком ящике искать нож. Но тут он увидел в углу то, что как раз могло бы ему пригодиться и послужить оружием в трудной ситуации, — огнетушитель.

Он медленно подошел к нему, опасаясь сидящих бабочек, и в тусклом свете посмотрел на ярлык. Двуокись углерода. Как раз то, что надо. Маленький индикатор показывал, что огнетушитель был полностью заряжен. Джек с трудом выпрямился. Казалось, акваланг стал тяжелее. «Лучше проверить эту штуку здесь же, чтобы не тащить ее зря наверх, — подумал он. — Неизвестно еще, с чем я встречусь там, наверху. Неплохо бы убедиться, что она работает, и работает хорошо».

Он снял предохранитель и направил сопло на ближайшую стену. «Сейчас я дам по ним залп и посмотрим, что будет».

Он нажал на гашетку, и сильная струя двуокиси углерода рванула из сопла, накрыв группу бабочек, сидящих на стене. Они тут же попадали на пол, как бумажные обрывки, оставив на стене пустое место. «Прекрасно, он действует и против бабочек, — подумал Джек. — Наверное, он поможет и против всякого, кто захочет на меня напасть. Но огнетушитель все-таки не такой вечный, как кухонный нож.»

Немного успокоившись, Джек потащил огнетушитель по коридору назад к лестнице. Теперь он мог уже более хладнокровно смотреть на тело Джулии, тошнота не возвращалась, хотя зрелище было не из приятных. Отнюдь.

Он шел по ступенькам не спеша, и когда добрался до тела, то увидел, что оно было в еще худшем состоянии, чем он предполагал. На расстоянии Джек не мог рассмотреть всех ужасов, совершенных бабочками, — пустые глазницы, огромная дыра в голове, там, где когда-то было ухо.

Машинально он нацелил на тело огнетушитель и обдал его ледяной смесью. Но новые бабочки тут же слетели со стен и закружились над трупом Джек знал, что он не сможет остановить их всех, но все же почувствовал себя лучше, хоть немного приостановив это кровавое пиршество.

И, отвернувшись, двинулся дальше вверх по лестнице.

Джек шел очень медленно и осторожно, и вот, поднявшись на последнюю ступеньку, наконец-то увидел коридор. Здесь он сразу же понял, что его параноический страх насчет Генри не имел под собой никаких оснований — его тело лежало на боку и было так же изуродовано, как и тело Джулии.

Однако Джек не почувствовал облегчения, увидев труп. Он предпочел бы видеть Генри живым, даже если бы это означало возможную схватку. Генри был хорошим человеком и хорошим другом. Джек готов был на все что угодно, лишь бы не видеть, что его любимые и друзья так мучительно и страшно погибли.

Он повернулся направо, к комнате, в которой заметил движение. Больше он не думал о Геной. Теперь он уже ничем не мог ему помочь, а то, что становится с телом после нападения бабочек, было ему хорошо известно. Оставалось только предположить, что дети еще живы, а все остальное уже не имело значения.

Джек остановился у двери, надеясь, что правильно вычислил ее, вынул трубку изо рта и закрыл вентиль. Затаив дыхание, он стал обрабатывать дверь огнетушителем. Бабочки попадали на пол. «Жаль, что у меня не было такого же сегодня днем, тогда бы я так сильно не страдал от боли», — подумал он.

Наконец дверь была очищена. Джек взялся за ручку, но дверь была заперта. Чуть пониже он увидел задвижку замка и повернул ее. Дети, наверное, внутри. Видимо, Генри или Джулия заперли их.

— Робби! — выкрикнул он.

Ответа не последовало.

— Диана! Робби!

Тишина.

Он повернул дверную ручку и вдруг испугался того, что он мог увидеть внутри. Но кто-то же двигался в окне — в этом он был абсолютно уверен. И кто бы то ни был, он должен находиться в этой комнате. Но если это кто-то из детей, то почему не отвечает?

Дверь распахнулась, он вошел в комнату и сразу же услышал тихие всхлипывания, доносившиеся из-под кучи одеял на кровати.

— Это Джек Вайнер. С вами все в порядке? — спросил пн.

Дети все еще не отвечали, и он подошел к кровати. Стены в комнате были чистые, и если это были дети, то с ними, наверное, все в порядке. Что значит, ЕСЛИ это дети? Конечно, это они.

— Вылезайте оттуда. Здесь безопасно.

Из-под вороха одеял высунулась голова. Это была Диана с красными и распухшими глазами, в которых застыл мучительный страх. Джек подумал о том, сколько же она успела всего пережить.

— Где папа? — спросила она.

— Робби там с тобой? — ответил вопросом Джек.

Она кивнула.

— Папа сказал нам сидеть здесь, пока он не вернется за нами. Он сказал, что нам здесь будет хорошо. Где мой папа?

— Его здесь нет, — тихо сказал Джек и отвернулся. Он совершенно не знал, что ему сейчас говорить и что он должен им говорить. Вместо этого он сел на край кровати и снял маску.

Рядом с девочкой показалась голова Робби.

— Вы собрались плавать, да? — спросил Робби.

— Да. В скором времени.

— А где наш отец? — спросил Робби.

Джек глубоко задышал. Кто-то же должен рассказать все этим детям, и он был единственным, кто мог это сделать. Лучше будет сказать им все сейчас, чем если они обнаружат это потом сами.

— Ваш отец не вернется, — глухо сказал Джек.

— Он умер, — Робби как будто выплевывал слова, с обидой глядя на сестру.

— Нет! — закричала она. — Он сказал, что придет за нами, значит, придет!

Джек положил руку ей на плечо.

— Нет, Диана. Он не придет за вами. Он не справился с ними. Бабочки — они убили его.

— Нет!!

— И маму тоже.

— Мы знали это, — прошептал Робби. — Я же говорил тебе, что они умерли, — сказал он сестре.

Девочка снова расплакалась.

— Вы возьмете нас с собой? — угрюмо спросил Робби.

Хорошенький вопрос. А как? Хоть он и сказал, что здесь безопасно, выводить их наружу было бы равносильно убийству. Одного роя бабочек хватит на них обоих.

— Снаружи очень страшно, — ответил Джек. — Вам туда нельзя выходить.

— Но ВЫ же пришли сюда, — удивился Робби.

— Да, Робби, но я дышал вот через это, — он показал на трубку. — И на мне водолазный костюм.

Диана перестала плакать и посмотрела Джеку прямо в глаза. И глаза ее прожигали его душу насквозь, возвращая к ужасу действительности.

— Я боюсь, — сказала она.

Он протянул руку и обнял ее, притягивая к себе. Она вся тряслась и время от времени всхлипывала.

— Вы тут не волнуйтесь. Ваш папа велел мне приглядывать за вами, что я и собираюсь сделать.

— А бабочки еще на улице? — спросил Робби.

— Да, — сказал Джек.

— Их было ТАК МНОГО, — покачала головой Диана.

— Да. Поэтому я не могу вас забрать. Снаружи еще очень опасно для вас.

С каждой минутой он чувствовал, что сердце его все больше страдает от жалости и отчаяния. Так мало он мог для них сделать. Однако он не жалел, что зашел в дом. И никогда не будет жалеть об этом.

Его мысли шли по кругу, возвращаясь опять и опять к прошлому, он пытался придумать хоть что-нибудь полезное, хорошее, что-нибудь такое, что могло бы помочь ему забрать этих детей, вытащить их из поместья. Должно же быть что-то такое, обязательно должно быть!

Диана заплакала, и на этот раз к ней присоединился Робби.

— Эй вы, двое! Вы должны быть храбрыми. Все будет хорошо, я вам обещаю, — принялся убеждать их Джек.

Но они не переставали плакать.

Может быть, снарядить их чем-нибудь, через что бабочки не смогут пробраться к коже? Это было возможно, но что он станет делать, когда они дойдут до озера? Как они поплывут? Умеют ли они плавать? А если даже и умеют, они будут отставать от него. А путь был далекий — слишком далекий для маленьких пловцов.

Он знал и раньше, что не мог себе позволить взять с собой кого-нибудь, знал он это и вступая в их дом. Ему самому надо было выбираться из поместья И он понял, что находится в таком же положении, как если бы Кэти и Алан были живы. Нет, все-таки это было не одно и то же. Тогда было бы еще хуже.

— Мне надо идти, — тихо сказал он.

Они укоряюще посмотрели на него, страх и обвинение смешались в их глазах.

— Но я скоро вернусь за вами, я обещаю.

Робби молча смотрел на пол, боясь встретиться с ним глазами.

— Папа тоже обещал. А он не вернулся, — наконец прошептал он.

— Я не знаю, как вам это объяснить, чтоб вы поняли. Но, Робби, это очень важно! Эти бабочки не простые. И их так много снаружи, что иногда не видно, куда идти.

— Я знаю, — сказал он. — Они заполнили весь дом.

— Да, а в некоторых местах они точно так же заполняют целые улицы.

В глазах детей блеснуло удивление.

— Да их там, наверное, тысячи!

— Больше, чем миллиарды, Робби. Ваш отец хотел помочь вам и поэтому запер вас здесь. И он поступил правильно. Если бы он попытался взять вас на улицу, бабочки напали бы и на вас. Но здесь вы в безопасности. Здесь нет бабочек. А когда я уйду, ты должен будешь помогать сестре и себе. Я скажу тебе, как сделать, чтобы бабочки не попали в комнату. Если ты все сделаешь правильно, вы будете тут в безопасности до утра, пока я не вернусь.

— Вы не можете нас тут бросить! — закричала Диана, так крепко вцепившись в его руку, что Джек невольно поразился ее силе.

— У меня нет выбора, крошка. Я бы с радостью взял вас с собой, но никак не могу.

— Останьтесь с нами! — взмолилась она.

— Давай будем серьезными, — сказал Робби. — Если он останется с нами, то кто же тогда пойдет за помощью?

«В самом деле, — подумал Джек. — Ты прав, Робби. Я рад, что ты понимаешь».

— Когда я уйду, ты возьмешь вон тот стул, — сказал он, указывая на стул в углу, — встанешь на него и будешь затыкать тряпки в щели вокруг двери так, чтобы бабочки не смогли залететь. Понятно?

— Понятно.

— А потом снова идите в кровать и накрывайтесь одеялами, как раньше.

— Ладно.

— Теперь ты должен пообещать мне заботиться о сестре. Я ухожу, но я обязательно вернусь. Я вернусь утром.

Робби не ответил. Джек надеялся, что он все понял. Но когда он встал и посмотрел на детей, на ручьи схез, на испуганные маленькие личики, он уже не был уверен, что сам все хорошо понимает.

16

Через несколько минут после въезда в поместье Нейл* сон почувствовал, что совершил ужасную ошибку. Было темно и страшно, и он так и не встретил ни одной машины на дороге, которая обычно бывает до отказа запружена транспортом. Но он не мог сейчас вернуться назад по той же причине, по которой не мог вернуться и раньше Если он приедет в контору и расскажет начальнику о своем страхе, над ним будут смеяться и подшучивать всю оставшуюся жизнь. Дела на работе и так шли не блестяще, и он не мог подвергнуть себя подобной пытке.

Нейлсон увидел впереди огни городка и успокоился. По крайней мере он стоял на прежнем месте и не был стерт с лица земли. Он вспомнил, как однажды смотрел кино. Там целый город перенесли в другое место и время. Такие сцены больше всего разжигали его воображение.

Но поместье лежало перед ним, и что было так же очевидно, как и то, что он к нему подъезжает Возможно, полиция перекрыла дорогу — разыскивают преступника или что-нибудь в этом роде. Наверняка. Да, скорее всего так оно и есть.

Нейлсон улыбнулся, осознавая, что он сам выдумал все эти страшные подозрения, которые оказались совершенно беспочвенными. Конечно, дорога перекрыта. Но потом он подумал, что если даже дорогу перекрывают, машины все равно должны ехать дальше. Их осматривают, проверяют, нет ли внутри преступника, а потом они едут дальше. Так далеко от перекрытого участка машины должны уже ехать нормально.

«Да, это не перекрытая дорога. Тогда что же? — размышлял он. — Может, мне все-таки не надо туда ехать? Может, правда, что-то случилось? Может, если я туда въеду, то уже не смогу выехать обратно?..»

Но смех начальника, такой ясный и отчетливый, почти слышимый, подтолкнул Нейлсона вперед, и он поехал в поместье.

Он ехал в полной тишине и проклинал слесарей, обслуживающих грузовики телефонной компании. Один из них стоял на капитальном ремонте, другому меняли шины, а у этого, единственного на ходу, не было радио! Так обычно у них и бывает — вечно что-нибудь испорчено или не так. «А что мы станем делать, если сегодня будет еще один серьезный вызов? — удивлялся он. — Чем они заменят грузовик?»

Но он знал, что местность эта еще недостаточно развита, и два грузовика никогда не бывают нужны одновременно. А тем более — три. Большую часть времени они простаивали во дворе. Да и второй-то грузовик они получили только тогда, когда было выстроено поместье.

Фары осветили группу бабочек, типичных для этой местности в такое время года. Нейлсон знал, что летом их станет больше. Он любил ездить сквозь группы бабочек, они напоминали ему снегопад. Конечно, пока не начинали разбиваться о ветровое стекло. Но сейчас их казалось слишком много, и они стали врезаться в грузовик. Он сбавил скорость и уже медленнее поехал дальше.

Бабочки все сильнее заполняли воздух вокруг. Такого он раньше никогда не видел. Даже когда ему приходилось ездить летом по пустынным дорогам в полях, где они обычно водились, он ни разу не видел такого количества бабочек. Их расплющенные тела залепляли ветровое стекло и постепенно снижали видимость.

Нейлсон включил дворники и нажал на кнопку, подающую воду. Дворники заработали, а воды не было.

«Проклятье, — подумал он. — Опять не заполнили омыватель, а теперь из-за них бабочки закрыли все стекло».

Он снизил скорость, всматриваясь в свободные места стекла, и стал ехать еще медленнее. Через минуту чистых мест на стекле не осталось. Нейлсон посмотрел на спидометр — пятнадцать миль в час. Потом на секунду глянул в боковое стекло.

Боже! Откуда они взялись?

Ладно, неважно. Через несколько секунд он выедет из этого места, а потом остановится и протрет стекло, чтобы можно было ехать дальше.

Но он уже не мог вести машину — через их тельца ничего не было видно. Нейлсон открыл окно и высунулся из кабины, чтобы посмотреть, куда его несет.

Он не мог даже представить себе, что их здесь окажется так много. Они стали попадать ему прямо в лицо. И хоть они и были маленькими, но удары получались довольно болезненные. Откуда, черт возьми, они появились?

Он притормозил, закрыл окно и решил переждать, пока они улетят. Но, выглянув в окно еще раз, он просто поразился тому, что увидел. Тысячи крошечных насекомых ползли по стеклу, и больше ничего не было видно. И так было повсюду вокруг. Он даже не мог разглядеть бокового зеркальца.

Вдруг резкая боль, как от укуса, обожгла его ногу, и Нейлсон вскрикнул от неожиданности. Он машинально хлопнул себя по ноге, а когда убрал руку, то увидел на ней раздавленную бабочку. «Но бабочки не кусаются!» — подумал он.

Еще укус, теперь в руку. Нейлсон удивился еще больше. Он хлопнул себя по руке, и боль стихла. Тогда он понял, что бабочки проникли в грузовик. Наверное, они залетели, когда он открыл окно, чтобы посмотреть, куда ехать.

Он повернулся спиной к дверце и осмотрел кабину. Их было не так уж и много. Еще укус, опять в ногу. Он раздавил и эту тоже, но в тот же момент почувствовал новый укус на шее.

Казалось, что бабочек стало больше. Но каким образом? Ведь все окна были закрыты! Вдруг он ощутил сразу несколько укусов, на щиколотках и лодыжках. Нейлсон нагнулся, и тогда они напали на его шею и лопатки. Он начал вертеться, впадая в панику и пытаясь раздавить их всех сразу. Но они уже кусали его и в поясницу, и в ноги, и в плечи, и он увидел даже несколько штук, направляющихся к лицу.

— Нет! — закричал он.

Но если даже бабочки слышали его и понимали, они все равно не послушались. Количество их постоянно увеличивалось, и он начал махать руками, беспорядочно хлопая ладонями по рукам, щитку и потолку кабины. Он боролся с ними изо всех сил, пытаясь понять, в чем дело, и не мог поверить, что все это происходит наяву.

Он был как во сне, в своих фантазиях, но теперь это был уже кошмар, который он никогда бы не смог себе вообразить. Боль заставляла его подпрыгивать на сиденье и кричать о помощи, о жалости и милосердии. Но бабочки не обращали на это внимания. Нейлсон перекатился на соседнее сиденье, потом опять на свое, топча их ногами.

А потом боль резко усилилась Это было невыносимо. Она началась в одной точке и разлихась по всему телу, будто его подожгли и огонь побежал во все стороны. Он не мог вынести, не мог выдержать такого!

Нейлсон распахнул дверцу машины и понял, что все кончено.

В кабине бабочек было так мало по сравнению с той волной, которая ударилась об него, когда он открыл дверь. И он просто застыл на месте, потрясенный, не веря своим глазам и стараясь хоть что-нибудь понять. Он говорил им какие-то слова, затем в агонии стал кричать о своей боли, пока они плотным слоем обсаживали его лицо. Он инстинктивно подался назад, ретируясь вовнутрь машины и уперся спиной в противоположную дверь. А они продолжали влетать…

Они стояли у ворот, усталые и голодные, но все еще живые. Гарри был сказочно рад тому, что все они дошли до аэропорта. Ведь это было путешествием из сущего ада, поход, который он больше всего хотел поскорее забыть, настоящий подвиг, которого ему уже никогда больше не повторить. Он знал, что выглядит сейчас так же ужасно, как и все остальные, и был счастлив, что поблизости нет зеркала Под смятыми бабочками на лицах друзей он не мог разглядеть их выражения, но знал, что они улыбаются. Хотя улыбки эти были преждевременными.

Он чувствовал гордость так же, как и все, и ничуть этого не стеснялся. Пройти такое расстояние через столько преград было очень непросто. Даже при лучших условиях пройти столько мог только сильный и здоровый человек, особенно по тому маршруту, который выбрали они, а они прошли его. Гарри знал, что он не один ощущает сейчас приятное чувство безопасности и свободы. Они выбрались оттуда живыми.

Все это, конечно, приятно, но знал Гарри и другое — он с самого начала говорил себе, что добраться до аэропорта живыми, проделав такой долгий путь, будет трудно. И очень опасно. И все же самая опасная часть путешествия еще впереди. И удача или провал зависели теперь только от него одного. Он был пилотом, это был ЕГО самолет, и по этим причинам все напряжение, которое несла в себе последняя часть похода, целиком ложилось на его плечи. И никто не мог разделить его с ним, как и не мог понять полностью всю меру опасности и ответственности. Но он и не обижался. Он ведь положился на их помощь по дороге в аэропорт, а теперь пусть они полностью доверятся ему как пилоту. И его способности и искусство должны их вызволить отсюда. В конце концов лететь на самолете предложил он сам.

Но насколько хороша была эта мысль?

Хороша или плоха, но все они уже были готовы к полету. И нравится это ему или нет, теперь он должен будет лететь с ними отсюда, и он поступит именно так.

Кивком головы Гарри указал, чтобы все следовали за ним и по бетонной дорожке пошел вперед к своему самолету. Постойте-ка! А почему к СВОЕМУ? Почему не к другому, побольше и помощнее, который без напряжения сможет поднять всю группу? Конечно, это будет воровством — в этом нет сомнения, — но заявит ли об этом владелец? Да и жив ли он сейчас? Жив ли ХОТЬ ОДИН ЧЕЛОВЕК, кроме них?

А полиции он все объяснит потом. Даже если его обвинят в краже, ни один суд не признает его виновным при таких обстоятельствах. В некоторых случаях и при некоторых обстоятельствах почти все становится возможным. Вы же не называете убийцей человека, который убивает в целях самозащиты. Не накажете же вы женщину, которая своровала еду для своих детей, умирающих от голода. Так или нет?

И Гарри зашагал к ангару, где держали более крупные самолеты. С тех пор как они вышли из опасной зоны, Филлис все время шла рядом с ним, бок о бок.

В ангаре было темно, значит, внутри мало активных бабочек. Следовательно, входить в самолет будет безопасно. Гарри подошел к служебному входу и открыл его, потом выждал, пока подойдут остальные. С Фредом что-то случилось, видимо, он изнемог от усталости, и теперь тащился позади всех.

— Что с тобой? — спросил Гарри, когда Фред наконец подошел.

— Все в порядке.

Гарри кивнул. Хорошо, если у них все в порядке, следующий шаг — выбрать самолет. Они вошли в темный ангар.

Даже при тусклом свете взошедшей луны Гарри отчетливо различал контуры самолетов. Он подошел к самому первому из них и, увидев, что тот с легкостью поднимет всех пятерых, вскарабкался по крылу и открыл кабину. Включив приборную доску, он убедился в том, что самолет заправлен и все остальное у него тоже в порядке. Ну хорошо, тогда почему бы не выбрать его?

Гарри высунулся из кабины и сказал Джиму, чтобы тот открыл ворота, а потом велел всем влезать в самолет. Пока Джим распахивал тяжелые створки ворот и все занимали места в салоне, Гарри еще раз проверил приборы и стал готовить самолет к взлету. Так много всяких мелочей надо было проверить и перепроверить еще раз!.. Раньше он никогда не летал на таких самолетах. Но самолет есть самолет, думал он, неважно, два у него двигателя или один. Конечно же, все будет хорошо, уверял он себя. Но только все было не так-то просто. Была все-таки очень существенная разница между одномоторными и двухмоторными самолетами. Но, невзирая на это, был ли у него опыт полетов на двухмоторных машинах или нет, Гарри твердо решил лететь и вывезти их отсюда.

Джим забрался в кабину и нашел свободное место. Гарри закрыл за ним дверь и теперь, когда они уже были отрезаны от внешнего мира, начал яростно срывать обертку, покрывающую его голову.

— Что ты делаешь?! — закричал Джим.

— Снимаю этот проклятый скафандр, — спокойно ответил Гарри.

— Я вижу. Но почему?

— Послушай, Джим, мы уже в безопасности. Сейчас мы вырулим и взлетим. Нет больше смысла находиться в этом барахле.

— А ведь ты прав!

И все начали снимать с себя предохранительные оболочки. Гарри вздохнул с огромным облегчением, когда голова его очутилась на свежем воздухе. Наконец-то маска была снята и он мог нормально дышать! Остальную часть покрытия снимать было труднее, но он накинулся на нее с таким рвением, что через несколько минут уже полностью был свободен.

Вся его одежда насквозь промокла от пота, и от прохладного ночного воздуха он покрылся мурашками, но сейчас все это было очень даже приятно. Гарри ослепительно улыбнулся и повернулся к друзьям.

— Какое облегчение!

— И не говори. Я уж думала, что никогда больше не выберусь из оберток. Весь последний час я только и мечтала об этом, — ответила Филлис.

— Оо-оо! — простонал Фред. — Слушайте, как это все- таки здорово.

— А все же обертки нам помогли, не так ли? — гордо спросила Лиз.

— Конечно, дорогая, как ничто другое в мире не смогло бы помочь, — обнял ее Фред.

— Мы выбрались! — радостно воскликнул Джим.

— Придержи свое восхищение, — заворчал Гарри. — Мы еще далеко не выбрались. Мы выбрались только к самолету, а теперь он нас повезет дальше.

— Это ты нас повезешь, — сказал Джим, продолжая улыбаться.

— Надеюсь на это.

— Ты же частенько летал на этой штуковине и знаешь, как это делается. В чем сомнения? — удивился Фред.

Гарри посмотрел на Филлис.

— Это не наш самолет, — сказала она.

— Чей? — не понял Фред.

— Это не наш самолет, — повторила она. — И Гарри на таком раньше не летал.

— Это правда? — спросил Джим.

— Правда, — ответил Гарри.

— Но почему? Почему же мы сели не в твой самолет? — не унимался Джим.

— Особенно в такое время… — пробурчал Фред.

— Спокойно, — сказала Лиз. — У него наверняка есть причины. Гарри не делает глупостей, раз он так поступает, значит, у него есть на это серьезные причины. Правда, Гарри?

— И самая серьезная из них, — угрюмо ответил Гарри, — это то, что мой самолет не взлетит со столькими пассажирами на борту. Если бы мы сели в мой, то скорее всего вообще не долетели бы. А в этом самолете у нас куда больше шансов.

— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросила Лиз.

— А вот что: выбор такой — или сесть в этот самолет, или оставить кого-то из вас здесь. Мой самолет слишком маленький, он не вместит пятерых. А этот может вместить и поднять гораздо больше людей, он более мощный, — сказал Гарри.

— Вот видите? Я же говорила, что он знает, что делает, — успокоилась Лиз.

— Поэтому я и вышла за него замуж, — улыбнулась Филлис.

— Хорошо, тогда давайте поскорее выберемся отсюда, — предложил Фред, — и у нас с Гарри будет по второму медовому месяцу.

Все рассмеялись, и Гарри завел моторы. Сначала они никак не хотели включаться, чихали и кашляли, но потом разошлись и заработали так громко, что у них чуть не лопнули барабанные перепонки. Гарри знал, что когда они выедут из ангара на открытую местность, шуму поубавится. А когда поднимутся в воздух, рев двигателей покажется и вовсе приятным бархатным рокотом, напоминающим о постоянном приближении к безопасности и свободе.

Он прибавил газу, чтобы самолет прогрелся, проверил руль направления, элероны, рули высоты, а затем снял тормоз, и они легко выкатились из ангара на бетонное поле

— Не могу поверить, что сделали эти бабочки с бедными людьми, — вздохнула Лиз.

— Лучше уж с ними, чем с нами, — ответил Фред.

Никто не стал продолжать разговор. Об этом было страшно вспоминать, хоть все это и было правдой, и все они еще чувствовали этот страх, думали об этом и надеялись на скорое избавление.

Гарри вырулил к началу взлетной полосы. Бетонка была прямая и чистая, никаких помех на ней не было видно. Он поставил самолет на тормоз и еще раз проверил моторы, убеждаясь, что они исправны, прежде чем доверить им свою жизнь и жизнь своих товарищей. Гарри внимательно изучил показания приборов — все казалось нормальным. Все, кроме давления в левом масляном коллекторе. Оно было низковато, но все же в пределах нормы. Гарри посмотрел из окна на крылья, на вращающиеся винты, улыбнулся, мысленно перекрестился и снял тормоз. Все затаили дыхание.

Самолет быстро набирал скорость, и прежде чем они успели опомниться, Гарри потянул штурвал на себя, и колеса оторвались от бетона. Машина мягко поднялась в воздух — легко, плавно и величественно.

Он развернул самолет и полетел на юг, к маленькому городку, где им могли оказать помощь. И тут стрелка манометра, указывающая давление в левом коллекторе, стала дергаться и вертеться.

Почувствовались рывки, и самолет начал нырять, уставившись носом в землю. Гарри делал все, чтобы выровнять машину. Ему удалось немного приподнять нос, но тут он услышал, как левый мотор чихнул и стал затихать.

Скорость резко упала. Самолет уже не слушался рулей как полагается. Гарри знал, что у него нет опыта полетов на двухмоторных самолетах с одним работающим двигателем. Ну почему из всех машин он выбрал именно эту? Почему именно с испорченным мотором?

Он взялся за сектор газа, надеясь, что большая мощность справа компенсирует недостаточную тягу левого двигателя, и попытался выровнять самолет.

Но все было безуспешно.

Они были уже слишком низко и продолжали терять высоту.

Казалось, все в самолете поняли свою судьбу.

Гарри увидел, как навстречу стремительно несется река, и в этот момент он думал только об одном: «Все мы прошли долгий путь. И пришли в никуда…»

17

Джек вышел на улицу, но горькие всхлипывания детей продолжали эхом доноситься до него. С каждым шагом, отделяющим его от Дианы и Робби, он все больше чувствовал, что предает их, оставляя одних встречать страшную смерть. В голове у него звучали их умоляющие голоса. Робби говорил ему, что он не вернется, что их отец тоже обещал вернуться, но так и не пришел. Обвинения, шедшие из уст детей, были куда страшнее тех, которые могли бы представить взрослые. В них была только правда, чистая правда без всякого сочувствия, прикрас и мнимого понимания, которые приходят с возрастом.

И все же он знал, что у него нет выбора. Он ничего не мог придумать, чтобы взять их с собой. Если бы он их забрал, то они наверняка погибли бы. Сейчас же по крайней мере у него была возможность пойти за помощью и привести сюда спасателей, которые помогут немногим выжившим, догадавшимся спрятаться в укромном месте и ждать.

По крайней мере это что-то реальное.

Хорошо уже, что он попытался помочь.

Стоул подождет. Визит к нему теперь откладывался, в этом не было сомнений. Зато люди, которые ждали Джека с помощью, стали уже не абстрактными понятиями — это были живые люди из плоти и крови, такие же, как Робби и Диана.

Неважно, как сильно хотелось ему сжать пальцы на горле Стоула, Стоулу придется подождать. «Сначала самое главное, — подумал Джек. — Да поможет мне Бог спасти этих людей, а удовольствия будут потом».

Иметь дело со Стоулом представлялось ему крайне приютным.

Шагая вперед, он встречал на пути тело за телом, аварию за аварией, и все это постоянно напоминало ему об ужасной реальности, о жестокости происходящего, и его решимость росла вместе с ненавистью. Ничто теперь уже не могло остановить, никакие нападения бабочек не были ему страшны. Он был защищен и знал кое-что о них. Джек чувствовал, как что-то подталкивает его вперед, но он еще не осознал полностью того, что его толкала необходимость вернуться, помочь, спасти людей, которые физически были не в состоянии спастись сами.

Когда он покинул дом Монро, ему показалось, что ночь стала не такой уж страшной и таинственной. Светила луна, бабочки порхали на лужайках возле мертвых тел вокруг фонарей, но это больше не казалось ему сверхъестественным и невозможным. Просто на город напали насекомые в огромном, неисчислимом количестве. Это страшно, это ужасно, но в этом нет ничего колдовского и ничего сверхъестественного.

Он понимал, что стоит не против неведомой силы. Он стоял против насекомых, против бабочек. Против созданий, которых можно убивать и нужно убивать. Он видел, что они могут умирать, а поведение их можно предугадать. Насекомые — вот кто они. Ни больше ни меньше.

Эти размышления, конечно, не делали бабочек менее опасными, но они развеивали зловещее впечатление от происходящего, сложившееся в его голове. Теперь они не были больше таинственными и неземными существами — это просто голодные плотоядные насекомые, активно питающиеся и размножающиеся.

Наверное, найдутся способы остановить их, хотя ему лично эти способы были неведомы. Должны же быть какие-то химикаты, безопасные для людей, но смертельные для бабочек, которые можно распылять с вертолета. Можно привлечь и национальную гвардию, и тогда солдаты, полностью защищенные, войдут в поместье и произведут очистку. Но никто не придет, если он не выберется отсюда и не попадет в город.

С этими мыслями Джек направился к озеру. Акваланг сейчас казался ему еще тяжелее, чем когда-либо раньше. Он шел, немного согнувшись, продев большие пальцы под ремни на Груди. До озера уже было недалеко, а он знал, что в воде акваланг станет невесомым, и это придавало ему сил.

Вдруг шум самолета прорезался в ночи, и Джек остановился как вкопанный. Он прислушивался к мотору, будто это был самый сладкий звук, и широко улыбался. Надежда вспыхнула в его груди. Ведь это могло быть ответом на все вопросы! Кто бы там ни был, в этом самолете, он прилетит в ближайший город и расскажет там обо всем, что случилось, и пришлет сюда помощь. И тогда ему не придется совершать такое далекое путешествие самому, не придется рисковать своей жизнью в воде и лесах.

Для самолета город, находящийся к югу от поместья, был всего в нескольких минутах лета, а значит, через час или два помощь придет. До восхода пока далеко, и бабочки еще долго будут спокойными. Он может вернуться в дом Монро к детям и пребыть с ними всю ночь, успокаивая их и ухаживая за ними. Если он поможет им хотя бы так, ему уже станет легче, и он не будет чувствовать себя виноватым, бросив их одних.

Звук мотора нарастал, и Джек понял, что самолет сейчас взлетит. Он повернулся к югу, надеясь увидеть, как тот поднимается из аэропорта, а потом вдруг по непонятному импульсу закрыл глаза и начал молиться. Но долго он не мог стоять с закрытыми глазами. Самолет взревел, и Джек открыл глаза — он должен был видеть самолет в его нормальном состоянии — уже в полете.

Вот он!

В призрачном лунном свете Джек разглядел, как самолет быстро поднялся над землей и взял курс на юг, по направлению к городу. Сердце его запело от радости, и он почувствовал, как усталость в мышцах на глазах исчезает. Он стоял и улыбался вовсю, как мальчишка, наблюдающий за взлетом ракеты. Он почувствовал себя молодым и возбужденным, будто это он был сейчас в самолете рядом с летчиком. Желание полета, желание находиться в воздухе вспыхнуло в его мозгу… и тут же погасло — Джек с ужасом увидел крошечный взрыв на левом крыле.

Все возбуждение, энергию и надежду будто смыло волной. «Этого не может быть, — подумал он. — Этого просто не может быть!..»

Но самолет начал падать, направив нос в землю. Услышав грохот упавшего самолета, Джек почувствовал, что часть его самого умерла вместе с пилотом.

А потом его разочарование переросло в страшный гнев, в абстрактный гнев, ни на кого не направленный.

— Проклятье!! — закричал он.

Почему пилот не смог долететь? Почему?

Он почувствовал себя, как футбольный защитник, которого на несколько минут сняли с поля в самом разгаре игры. Напряжение покинуло его, но только на несколько коротких минут. Но вот его опять посылают играть.

На самом же деле он сейчас сам был целой командой, он — единственный оставшийся защитник. Джек вздохнул, ощутив, что напряжение снова охватывает его. Опять он стал единственным, кто может привести помощь. Его собственная судьба и судьба всех выживших снова были в его руках, и только в его. И никто не появится, как в сказке, чтобы спасти их. Он сам должен спасать себя, а сделав это, спасет и остальных. Джек понял теперь, что сколько бы самолетов он ни увидел, сколько бы других спасшихся ни встретилось ему на пути и сколько бы автомобилей ни ехало по дороге, его жизнь зависела только от одного- единственного человека — от него самого.

Он поправил акваланг и направился к озеру, немного постаревший и еще более уставший.

Увидев перед собой озеро у подножия холма, он немного воспрянул духом. Только сейчас озеро выглядело совсем не так, как он предполагал. Видны были лишь маленькие лоскутки воды, сверкающие в лунном свете, там, где над водой не зависали стаи бабочек. Бабочки закрывали собой всю поверхность озера, словно живые льдины, плотными слоями летая в нескольких дюймах над самой водой.

Не меньше их плавало и в воде. Джек еще раз порадовался, что взял с собой акваланг, а воздуха в нем было пока достаточно.

«Но что так привлекло их к воде? — удивился он. — Зачем насекомым летать в таких количествах у самой поверхности озера? Они же не едят рыб…» Наверное, поверхностное натяжение воды не давало им погрузиться. Он сам не раз видел, как комары сидят на воде, но ведь рыбу они так и не смогут достать.

Хотя было совсем неважно, что они там делают. Абсолютно неважно. У него была другая цель — добраться до города и вызвать помощь — вот и все. А об этом пусть думают ученые. Пускай они потом раздумывают над поведением этих жутких тварей. Он ясно представил себе одного из них, какого-нибудь профессора из университета, держащего пинцетом бабочку. Брови у него поднимутся от удивления, когда он рассмотрит бабочку под лупой, как это делал Джек, и через каждую минуту с его губ будут срываться возгласы крайнего удивления и сильного беспокойства. И он долго еще будет переворачивать бабочку в разные стороны, не веря своим глазам.

Джек спустился по холму, наслаждаясь картинами, встающими перед его мысленным взором. Репортеры обступают профессора, как рой бабочек, забрасывают его вопросами, но профессор не обращает на них внимания, и это вызывает все новые и новые вопросы…

Приблизившись к воде, Джек остановился, чтобы снять ботинки, защищающие резиновые тапочки — часть его водолазного костюма. Однако когда он нагнулся, бабочки рванулись в его сторону, и он тут же понял, что сможет снять их, только когда полностью погрузится в воду.

Джек быстро вошел в воду. Бабочки тут же окружили его ноги и туловище, потом голову, маску и даже акваланг. Он заторопился и вот уже был в воде, полностью защищенный от нападения бабочек.

Шнурки ботинок намокли и разбухли, и развязать их было нелегко, но он возился с ними до тех пор, пока не справился. Акваланг обеспечивал его воздухом, и он не спешил, не паниковал, наконец ботинки соскользнули с ног и погрузились в темную воду. Надеть ласты на резиновые тапочки было уже пустяком.

Он не ожидал, что вода окажется такой мутной и темной. Мысленно он представлял себе, что его путешествие будет похоже на то, как он раньше нырял в озеро. Но тут он понял, что тогда дело было днем и солнечные лучи глубоко проникали под воду. А лунный свет помогал очень слабо да еще бабочки зависли над водой, преграждая путь даже этому тусклому свету.

Джек проклинал себя за то, что не догадался захватить с собой подводный фонарь. В подвале у него лежал такой — он отчетливо представил себе фонарь в пластиковом корпусе, который спокойно лежит на деревянной лавке с новенькими батарейками. Сейчас бы он ему здорово пригодился. Но ни за что на свете он не вернулся бы за ним. Лучше уж он поплывет в кромешной тьме, в этой страшной чернильной воде, чем выберется на свет и пойдет за фонарем.

Он опробовал ласты — сначала тихо, потом более уверенно. Вытянув руки по швам, Джек решил продвигаться вперед, работая одними ногами. Эту технику он долго не мог освоить, что и явилось одной из причин то_чго, что он забросил подводное плавание. Сейчас он презирал себя за то, что бросил заниматься, за то, что сдался: и эту технику, и многое другое можно освоить, если тренироваться немножко упорнее. И Джек решил для себя, что если он выберется отсюда живым, то все в его жизни в корне изменится. Он никогда больше не будет бросать начатое дело только потому, что оно покажется ему трудным. Он будет продолжать его до тех пор, пока не освоит как следует.

А пока ему придется работать руками и ногами, чтобы продвигаться вперед.

Вода оказалась холодной, он ощущал это теми частями лица, которые были защищены только пластиковыми пакетами. Однако под гидрокостюмом было тепло. Наконец-то акваланг потерял свой вес и стал как бы естественным продолжением его тела, поддерживаемого водой.

Джек плыл вперед и не чувствовал, как движется время. Под водой он окончательно потерял ему счет. Казалось, оно остановилось для него, и было трудно ощутить разницу между половиной минуты и десятью минутами. Расстояние тоже было трудно определить, и он не знал, сколько успел проплыть. И когда он понял, ЧТО ему придется сделать, чтобы определять расстояние, он содрогнулся. Но нравилось ему это или нет, другого способа не было.

Он вынырнул на поверхность.

Как только его голова показалась над водой, ее тут же облепили бабочки. Он взмахнул руками, чтобы отогнать назойливых насекомых, затем сильно оттолкнулся ногами в ластах и прорвался сквозь нависший над ним рой. Прием сработал. За короткую секунду он успел увидеть, что движется в правильном направлении. Горизонт впереди был темным, а это означало, что он плывет прочь от освещенного поместья.

Сейчас бы ему очень пригодился подводный компас.

«Да-да, — подумал он. — И чуть побольше опыта в плавании…»

Джек сильно отталкивался ногами и взмахивал руками, почти как при стиле кроль, переваливаясь из стороны в сторону, но при этом верно двигался вперед в темной воде. Со всеми своими недостатками, не будучи хорошим пловцом, не имея при себе ни фонаря, ни компаса, он тем не менее успешно продвигался вперед и был этим страшно доволен. Он УЖЕ сделал гораздо больше того, на что смел надеяться, особенно после всего, что он видел на улицах городка.

Вода была тихой, и когда он останавливался передохнуть и переставал работать руками и ногами, он не мог определить течения. Джек был уверен, что оно должно быть, ведь из озера выходила протока, соединяющая его с рекой, но как он ни прислушивался, так ничего и не почувствовал. Возможно, он уловит течение, когда проплывет еще немного и приблизится к системе отводящих каналов.

Ему нужно было обязательно найти нужный канал. Если он поплывет по другому, то просто потратит несколько часов впустую, делая полукруг и возвращаясь обратно в озеро, вместо того чтобы попасть в реку. Он медленно старался представить себе схему каналов, но они все перемешались у него в голове, и, казалось, все вели назад к озеру. Как-то они ездили на каноэ с Кэти и Аланом, но беда в том, что тогда они не обращали внимания на то, куда плывут. Он просто наслаждался отдыхом в кругу семьи и не очень-то запоминал схему каналов. А Кэти была так красива в тот день — в облегающем костюме, загорелая, совсем бронзовая. Ее длинные волосы сверкали в солнечном свете, и она не переставала улыбаться. Когда Алан хохотал, она тоже хохотала вместе с ним, щекотала его, весело с ним играла и этим делала тот счастливый день еще счастливее. Алан вел себя очень хорошо, он гладил ладонью поверхность воды и кричал «Акула!», а потом, заливаясь смехом, выдергивал руку из воды, будто какая-то таинственная рыба успела откусить от нее кусок. У них не было тогда забот, и Джек, казалось, сросся с этим озером, со своей семьей, а каналы просто существовали рядом, вот и все. Они были одни во всем мире и еще каноэ, которое помогало им путешествовать.

Если бы Кэти сейчас плыла рядом с ним!.. Она, наверное, помнила, какой из каналов ведет в реку. Он почти что видел ее стройное тело рядом с собой в темной воде, чувствовал, как развеваются под водой ее длинные волосы. А Алан бы поплыл между ними, и они бы надели на него маленький водолазный костюмчик или скафандр. Но у Алана не было ни водолазного костюма, ни скафандра, а даже если бы и были, он все равно не смог бы уже их надеть.

«Господи! Когда же прекратятся эти фантазии? Когда же до меня дойдет, что они умерли, разодраны безумными бабочками? Когда же я наконец поверю в то, что они лежат на задворках, и теперь уже от них остались лишь небольшие куски плоти и обнаженные скелеты?» — думал Джек.

Когда?

Чтобы оборвать этот поток мыслей, он еще раз поднялся наверх и убедился, что плывет в правильном направлении. Погрузившись опять, Джек стал прислушиваться к шуму воды, проносящейся мимо. Она успокаивала его и стирала из памяти звуки, которые он слышал сегодня днем, которые доносились до него по дороге ночью, — адские крики людей, шум сталкивающихся автомобилей и звон бьющегося стекла.

18

Салливан сидел за столом и играл карандашом, постукивая им о кофейную чашку, чем постепенно доводил Коллинса до точки. Он знал, что это раздражает Коллинса, и когда тот просил его прекратить, он останавливался. Но не раньше. Это было похоже на некую игру, где Коллинс был в роли подчиненного, а Салливан — начальника.

Такими были их отношения, так распределялась власть и обязанности в компании. Коллинс сам не был уверен, хотел бы он оказаться на месте Салливана, чья работа требовала постоянного внимания и большей ответственности за все принимаемые решения. У Коллинса была семья — небольшая, но все же семья. Одно неправильное решение, одна невыполненная обязанность — и его вышвырнут с работы. А кто тогда будет содержать семью? «Нет, — подумал Коллинс. — Пусть стучит на здоровье своим проклятым карандашом. Если это ему помогает. Мне все равно».

Коллинс знал, как заставить Салливана прекратить это постукивание.

— Интересно, что это там Нейлсон так задерживается? — ехидно спросил он.

Подействовало. Стук прекратился.

— Наверное, он уже все починил, как ты думаешь? — снова спросил он.

Салливан пожал плечами.

— Совсем не обязательно. Ты не забывай, кого мы послали. Он ведь наверняка попытается сделать больше, чем в его силах. Может, захочет перепроверить весь городок. Ты же знаешь Нейлсона. Он на это способен.

— Похоже на то, — процедил Коллинс.

Они замолчали, и Салливан снова начал стучать карандашом.

— А может быть, он попал в аварию, — задумчиво сказал Коллинс.

Стук прекратился.

— Нет, вряд ли.

— Но у него нет в грузовике радио. И мы ни о чем не сможем узнать. А дорожный патруль там не стоит, это частная собственность.

— Нет, мы бы узнали. Встречная машина остановилась бы и помогла ему.

— Да, наверное.

Опять помолчали.

— Что с тобой? — наконец спросил Салливан.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Коллинс.

— Я имею в виду, не стряслось ли что с тобой? Нейлсон ведь не так давно уехал. Тебя что-нибудь раздражает?

Коллинс покачал головой.

*— Нет, меня ничего не раздражает. Ну, разве что этот идиотский карандаш, которым ты все время стучишь.

Салливан посмотрел на карандаш так, будто он только что возник у него в руках неизвестно откуда.

— О, извини. — Он отложил карандаш в сторону, и Коллинс с облегчением вздохнул.

— Я действительно немного беспокоюсь за Нейлсона. Может быть, надо послать кого-нибудь к нему на помощь?

— Нет необходимости.

— Откуда ты знаешь? Мы же понятия не имеем о том, что там произошло. Может быть, Нейлсону одному никак не справиться.

— Если так, то он приедет назад и сам попросит о помощи.

— Если сможет.

— Сможет, — уверенно сказал Салливан. — Я, по-моему, уже говорил, что если бы с ним что-нибудь случилось, то мы бы уже знали. Скоро утро, и на дороге уже полно машин. Там постоянно кто-нибудь ездит. Люди там совсем не то что мы, городские. Мы-то живем здесь давно. А их все время куда-то носит.

— Ну да. Мы местные.

— Это с одной стороны. А с другой — мы что, просили их сюда переезжать? Просили портить наши леса?

— Откуда в тебе это? — удивился Коллинс. — Я ничего подобного от тебя раньше не слышал.

— Гы чросто раньше не слуша\. Вот и все. Там постоянно кто-нибудь да катается по округе. Не удивлюсь, если у них есть своя собственная служба безопасности. Или частная полиция.

— Да ну?

— Наверняка. Это чтобы типы вроде нас с тобой туда не лезли.

— Да ты что? Что же они, по-твоему, ненавидят нас?

— Может, и нет. Но это не значит, что я должен к ним хорошо относиться.

И тут только Коллинс начал понимать о Салливане такое, о чем раньше и не догадывался. Так вот почему он столько раз раньше не спешил выполнять заказы поместья, все находил отговорки, откладывал, создавая им лишние неудобства. Эти отговорки всегда казались Коллинсу необоснованными, но это его не касалось. Решал здесь Салливан — что делать и когда делать, кого, куда и когда посылать

— Они богатые, Коллинс. Они привыкли получать все сразу, даже вчерашним днем. Так что не повредит им научиться ждать

— Но все же, — неуверенно сказал Коллинс, — было бы лучше послать кого-нибудь туда на помощь.

— В этом нет никакой необходимости. Вот если от него не будет вестей до рассвета, тогда и пошлем. А до тех пор пусть Нейлсон разбирается во всем сам, если ему так нравится.

Салливан в рассеянности опять взялся за карандаш и принялся стучать им. Коллинс вздохнул и покачал головой.

Крэг Уэйр был хлипкого телосложения, с редеющими светлыми волосами и модной бородкой. Он был очень педантичным, и его жена Бетси обожала его за это. Это сильно облегчало ее ежедневные хлопоты по дому и делало жизнь намного проще. Сейчас они были заключены, как в ловушке, в своей спальне, и страшно этому рады. Они уже догадывались, ЧТО сделали бабочки с остальной частью дома, и были счастливы оттого, что ничего этого не видят.

— Ты думаешь, это был он? — спросил Крэг, а в ушах у него все еще стоял звук разбивающегося самолета.

— Может, и не он, — с сомнением сказала Бетси.

— Наверняка он.

— Нет, не он. Я уверена.

— Как ты можешь быть в этом уверена? — спросил он с ноткой отчаяния.

— Ты прав. Я не могу быть уверена полностью. Но человек шел в направлении, противоположном аэропорту, правильно? И у него был плавательный костюм…

— Водолазный костюм.

— Прекрасно, — сказала она, поправляясь. — Водолазный костюм. Из этого следует, что он шел к озеру. Тем более что озеро как раз в той стороне.

Крэг покачал головой, и на лице его выразилось недоумение.

— Но почему к озеру? Это же бессмысленно. Он шел на север, а город находится на юге.

Бетси вздохнула.

— Конечно. Он, наверное, попытается выплыть. Попробует по каналам выйти к реке, приплывет в город и вызовет помощь.

Крэг шаркнул ногами.

— Ты права. Но самолет упал…

— Наверное, еще одна несчастная душа.

— Прибереги жалость для себя, — сухо сказал он.

— Да ладно тебе. Нам здесь хорошо. Лучше, чем многим другим. Нам не нужна жалость. Мы выберемся, дорогой. Мы обязательно должны выбраться. Ты же видел — люди пытаются оказать помощь. Как тот, в плавательном… в водолазном костюме.

— Много же у него шансов, однако, — саркастически заметил Крэг.

— Если ему не удастся, то есть еще и другие люди. Другие ведь тоже пытаются.

Он посмотрел на жену, пронзив ее взглядом, как бы мысленно спрашивая, откуда она взяла, что есть еще и другие. Крэг знал, что они выжили по чистой случайности и только благодаря его скорости, и сомневался, что кто-то другой в городке смог так же быстро сделать то же самое. Каждый раз, выглядывая из окна спальни, он убеждался, насколько им повезло. Внизу на улице бабочки роями носились у фонарей, объедая изуродованные трупы людей — тех самых, которые еще недавно были их соседями и друзьями.

— ЕСТЬ другие, — твердо сказала Бетси. — Нам надо верить в это.

— Верить? Верить во что? — истерично взвизгнул Крэг. — Верить в Бога? Или в бабочек? Или в того человека, который направился к озеру в водолазном' костюме? Или в того летчика, который разбился несколько секунд назад? В бабочек, которые затихли до завтрашнего утра а там…

Она заплакала, и Крэг понял, что зашел слишком да* леко. Они и так уже пережили очень многое, не надо наполнять ее сердце новыми страхами.

— Извини, дорогая, — сказал он, обнимая ее. А потом нагнулся и поцеловал ее в щеку, ощутив на губах соленый привкус слез. — Ты права. Кто-нибудь наверняка выберется отсюда и позовет помощь.

«И действительно, — подумал он. — Кому-то ведь надо же выбраться отсюда!»

Просто ему очень хотелось увидеть, что кто-то еще пытается прийти на помощь.

«Но скольким еще людям повезло так же, как нам? — размышлял он. — Если бы мы оба не были в этой спальне, когда налетели бабочки, то наверняка бы уже оказались тоже среди мертвых».

Когда все это началось, он смотрел из окна на озеро, наслаждаясь пейзажем, и вдруг заметил тучу бабочек, скатывающуюся с горы к воде. Какую-то долю секунды он оставался неподвижным, а затем стал молниеносно действовать. Он приказал Бетси оставаться на месте, вскочил на ноги и бросился вон из комнаты, велев ей закрыть все окна. Неизвестное предчувствие готовило его к худшему.

Бетси выглянула из окна, увидела их и, поняв, что нельзя терять ни секунды, кинулась выполнять его приказ.

В это время Крэг сбегал вниз и отключил кондиционеры. Когда он вернулся в спальню, Бетси уже готовилась затыкать щели вокруг двери и окна простынями. Они готовили комнату, как хорошо слаженная команда, и к тому времени, как туча налетела и раздались страшные крики людей с улицы, они уже были в спальне в полной безопасности.

Крэга поразили его собственная скорость и та быстрота, с которой Бетси уяснила ситуацию. Это спасло их жизнь, и этим он гордился. Он знал, что другие просто не видели приближающихся бабочек или же приняли их за что-то другое и не поняли всей опасности.

Крэг и сам не думалсначала, что их жизнь может оказаться под угрозой, но юн успел подумать о доме и вещах — о материальных ценностях, которые необходимо спасти. Он почему-то решил, что они могут пострадать, и ринулся действовать.

— Мы здесь в безопасности, — сказала Бетси, — и лучше будет дождаться помощи, не выходя отсюда.

— Ты права, — согласился Крэг. — Просто мне хотелось бы узнать, как тот парень в плавательном костюме…

— Это был водолазный костюм, дорогой, — поправила его Бетси и улыбнулась, довольная тем, что может с ним поквитаться.

— Ну да, интересно, как тот парень в водолазном костюме сейчас себя чувствует?

— Наверное, неплохо, — сказала она. — А теперь иди сюда и посиди рядом со мной. Ты слишком взволнован.

«Слишком взволнован? — подумал он. — Волнение сейчас так же естественно, как и дыхание».

19

Он проплыл уже пол-озера, когда ноги дали о себе знать. Джек не привык к подводному плаванию, и от до\- гих однообразных движений у него заболели мышцы. Он знал, что ему следует остановиться и отдохнуть, чтобы ноги набрались свежих сил, но не хотел этого делать. Ему еще слишком долго предстояло плыть — несколько миль лежало впереди. Но и не хотелось, чтобы в ногах начались судороги — тогда бы ему пришлось останавливаться уже надолго. Поэтому он расслабил мышцы и застыл в воде, ожидая, когда к нему вернутся силы.

Джек не удивился, что так быстро устал. Все-таки он много прошел пешком с аквалангом, его ноги не привыкли к таким нагрузкам, а уж от плавания он отвык так, что можно было считать этот заплыв его первой пробой ласт.

Он остановился, и ему стало отчетливо слышно собственное дыхание, шум воздуха, поступающего из акваланга, и бульканье поднимающихся к поверхности пузырей от выдоха — все это создавало довольно странный, но успокаивающий набор звуков. Он прислушался к шипению аппарата, который спас ему жизнь, и мысленно поблагодарил его изобретателя, а также себя за то, что сохранил водолазный костюм и держал акваланг заправленным.

Пока Джек отдыхал, он решил получше продумать план своих дальнейших действий. Теперь шансов выжить у него становилось все больше и больше. Но он не знал, сколько ему придется плыть, так как ни разу еще не добирался до города по воде. К тому же он не мог сказать, будет ли виден город с реки, но знал, что лишнего он не проплывет. Скорее всего ему придется вылезти из воды намного раньше и остаток пути идти пешком.

Вот тогда он и пожалел о том, что потопил свои ботинки.

О чем он тогда думал? Ему и в голову не пришло, что он долго не сможет идти в ластах или резиновых тапочках. Джек удивился своей глупости и неспособности планировать будущее. Но он вовремя остановил поток досадных мыслей, пока они не успели расстроить его окончательно. В конце концов его можно было понять: когда он вошел в воду, то почувствовал такое облегчение, что все остальное показалось ему сущей чепухой — он не беспокоился тогда о предстоящей пешей прогулке и не задумывался даже о ботинках. «Ладно, что сделано, то сделано, — подумал он. — Надо еще удивляться, как я до сих пор жив. Не многим это удалось».

Джек подумал о летчике и вдруг испугался: а не может ли это случиться и с ним — пройти так много и потерпеть крушение. Он надеялся и молился, чтобы все кончилось хорошо. Джек чувствовал, что не сможет бороться дальше, если начнет думать, что ему не выбраться. Он не был прагматиком, но даже прагматики знают, что иногда лучше обмануть себя, дабы вселить веру и оптимизм, и не обращать внимания на то, каковы реальные шансы в данном деле.

Но он видел, что силы его иссякают, притом довольно быстро. Слишком многое было против него. В любой момент у него могут начаться такие сильные судороги в ногах, что он не сможет плыть дальше. Да и воздух в акваланге может кончиться раньше, чем он выйдет из зоны обитания бабочек. Ведь он может просто недооценивать размеры площади, занятой бабочками. Что если они успели разлететься по всей реке и занять город?

«Нет, — дошло до него. — Все это пустая болтовня, а не голос разума. Бабочки не могут занять такую огромную площадь. Для этого их потребовалось бы такое количество, которое невозможно себе даже представить; вряд ли на свете живет столько бабочек, всех, вместе взятых, а не только этой разновидности».

Наконец он решил, что уже достаточно отдохнул и пора двигаться дальше. Недалеко же он уйдет, если будет просто лежать под водой. Джек пырнул поглубже, оттолкнулся от дна ногами, прорезал руками поверхность и поднялся над водой выше зависших туч мотыльков. Успев разглядеть нужное направление, он отправился дальше.

Плыл он легко, не торопясь, пытаясь совершать все движения ритмично, чтобы не так быстро уставать. И, к егр удивлению, все начало выходить ловко и изящно, он аккуратно перекатывался со стороны на сторону, слышал, как работает акваланг и как несется мимо вода.

Джек приближался к правому каналу и решил испробовать его. Он вспомнил, что чуть подальше, за левым поворотом, должна быть развилка, от которой правое ответвление, кажется, выходит к реке. Но сперва он должен был почувствовать течение воды, нельзя было слепо надеяться на везение.

Вскоре станет ясно, насколько правилен его выбор.

Мысли потекли ровнее. Он не старался думать о многом и почти ни о чем уже не беспокоился, просто наслаждался производимыми движениями рук и ног, расслаблялся и постепенно привыкал к воде. Он был доволен собой, у него все хорошо получалось, и плыл он легко и свободно. Надо только остерегаться, чтобы не начались судороги, и стараться не уставать слишком быстро. Уж этого-то ему совсем не нужно; если это произойдет, то путешествие станет практически невозможным.

Но мысли эти недолго занимали Джека — он вспомнил детей, которых оставил в поместье, трупы своих жены и сына, пронзительные крики, прорезавшие ночь, и страшный звук падающего самолета. Когда ему удавалось справиться с этими воспоминаниями и немного успокоиться, он опять расслаблялся, и уже ничего больше не имело для него значения, кроме равномерных движений рук и ног. Страх перед судорогами и усталостью неумолимо толкал его вперед, а спокойное течение мыслей помогало делать ровные, мерные движения. Когда он начинал особенно сильно волноваться, то выныривал на поверхность, чтобы убедиться, что плывет в правильном направлении.

Джек знал, что через несколько минут ему придется принимать еще одно решение, и не такое простое, как показалось сначала. Как только он приблизится к правому каналу, то окажется совсем рядом с домом Стоула — только взойти на гору. Все знали, что весной он живет здесь, наблюдая сверху за своим маленьким миром, который он сам построил. «Тут не так уж много любви между мной и поселенцами», — говорил он журналистам, делая небрежные оговорки в духе Фрейда, и это отталкивало жителей городка от него еще дальше. Стоул никогда не общался с ними, и они никогда не общались с ним и не чувствовали в этом необходимости. Он просто существовал там, на горе, как что-то незыблемое, и о нем не надо было ни думать, ни заботиться — он был такой же гаменный и холодный, как и его крепость. Все в городке это прекрасно знали и принимали за естественный ход событий, будто так и должно быть.

Джеку стоило только выйти из воды в этом месте, где начиналась сеть каналов, снять ласты, перекрыть воздух и подняться на гору. Он даже может оставить ласты и акваланг у подножия холма, чтобы легче было выбираться по дороге, ведущей к дому Стоула.

Он не потеряет при этом ни капли кислорода — только время, которое понадобится ему для того, чтобы Стоул успел понять, что зря родился на этот свет.

«А дело стоит того!» — подумал Джек.

Но его ждали дети, ждали его возвращения. Что же будет, если произойдет непредвиденное? Вдруг Стоул попробует застрелить его или еще что-нибудь в этом роде? Что тогда станет с детьми? Если бы он не обещал детям вернуться с подмогой, тогда совсем другое дело. Тогда он бы не берег свою жизнь при встрече со Стоулом. А теперь перед ним стояла трудная задача. Стоул наверняка попытается что-нибудь предпринять — возможно, убить его или просто как-то остановить, и может случиться так, что он окажется не в состоянии привести помощь.

Если бы он не был единственным, имеющим реальные шансы дойти за подмогой, то решение пришло бы само по себе. Но после крушения самолета у него возникло чувство, что он — единственный, кто имеет возможность добраться до города. Если бы самолет долетел удачно до ближайшего аэропорта, то Джек не побоялся бы встретиться со Стоулом, но теперь он знал, что чудом выжившие рассчитывают только на него одного.

Чем больше он об этом думал, тем больше сомнений закрадывалось в его душу. Там, где раньше все было ясно, появлялись неожиданные препятствия. Да и его собственная жизнь тоже для него кое-что значила, и он не хотел представать перед Стоулом невооруженным. А если к этому прибавить время и энергию, которые он потеряет, то его шансы на выживание резко уменьшались. Это было бы неплохое дельце, если бы он твердо знал, что из города кому-то точно удалось выбраться, и этот спасшийся идет за помощью. Но думать о том, что, может быть, кому-нибудь что-то удалось, и представлять себе, что это так и есть, — этого ему было явно недостаточно.

Джек еще раз вынырнул на поверхность и посмотрел, где он находится — оставалось несколько сот ярдов, и придется принимать решение. Так ничего и не придумав, он продолжил свой путь.

Он знал, что никогда не придет к определенному выбору, если будет снова и снова взвешивать все «за» и «против». А ему надо твердо определиться, и делать это придется в самом скором времени. Когда он вышел от детей и стоял на улице, ему все было предельно ясно. Стоул родождет, решил он тогда. Но теперь он уже не был уверен, что сможет позволить ему ждать — всеми фибрами души Джек жаждал этой встречи.

Однако на карте стояло все — либо рисковать жизнью и, видимо, потерять последний шанс на спасение оставшихся в поместье, либо продолжать путь дальше по реке.

Плыть к городу?

Конечно же, да!

Он просто не мог поступить иначе при таких обстоятельствах. Приняв решение, Джек почувствовал себя более спокойным и уверенным. Еще будет время рассчитаться со Стоулом за все, что он сделал с тысячами ни в чем не повинных людей.

Он продолжал плыть, надеясь вскоре почувствовать течение воды из каналов. Для него это будет чем-то вроде маяка, указывающего путь надежней, чем любые знаки на карте. Скорее всего плыть нужно в самый правый канал. Если бы там не было реки, то никто бы не стал облагораживать его естественное русло, которое и так портило весь дизайн канальной системы. Не будь этого природного соединения, пришлось бы потратить еще кучу денег на дополнительное строительство, а Джек чувствовал, что Стоул был из тех, кто при случае пользовался самыми дешевыми методами.

Джеку очень хотелось видеть дно. По его форме он мог бы определять, сколько еще осталось до берега. Он надеялся, что река не будет так сильно покрыта бабочками, как озеро. Иначе продвижение его станет слишком медленным. «Ну, — подумал он, — пора еще раз проверить, где я нахожусь и когда надо поворачивать направо».

Он увидел, что подплыл к нужному месту гораздо ближе, чем предполагал, и начал разворот. Если он не почувствует сейчас течения, то придется возвращаться назад и искать другой канал. А это будут уже незапланированные действия.

Плыть стало немного труднее. Джек заметил, что ему приходится все сильнее напрягать руки для гребка, и понял, что встретился с течением. Он вздохнул с облегчением, даже несмотря на то, что теперь ему пришлось тратить значительно больше сил. Плыть становилось все труднее Он не мог позволить себе расслабляться, как делал это в озере. Нужно было силой пробивать путь в воде, отталкиваться резче, чаще работать руками и ногами и таким образом тащить себя в этой темной, как чернила, воде.

Как бы сильно он ни устал, он знал, что надо найти в себе силы и продолжать путь — выплыть из канала и попасть в реку. А уже добравшись до реки, он сможет практически ничего не делать и просто плыть по течению, так как река текла на юг, в сторону города.

Каждый гребок, каждое движение были для него страшным усилием, мучительной борьбой, но он знал, что не может остановиться. «Сейчас нельзя отдыхать, нужно продолжать двигаться дальше. Канал — это не бурная река, и вода в нем течет медленно», — думал Джек. Но в его состоянии любое движение даже против слабого течения было немыслимо трудным, он продвигался медленно, ярд за ярдом, но был доволен даже такой черепашьей скоростью. «Главное — вперед, — думал он. — Медленно, но верно».

Сейчас он как никогда боялся судороги в ногах, но ничего поделать не мог. «Если начнется судорога, — рассуждал он, — придется выплывать на берег. Надеюсь, на это у меня еще хватит сил. Надо будет выползти на берег, хоть это и не так-то просто с аквалангом на спине и судорогой в ногах». Руки у него уже ослабли, поэтому на берегу он вынужден будет отдохнуть, сделать массаж ног и ждать, пока они снова не смогут работать нормально.

Жаль, что он в такой плохой форме. И опять старые мысли начали назойливо преследовать его — что плохое состояние у него из-за того, что он никогда ничем серьезно не занимался, все бросал, когда становилось трудно. «Ну уж только не в этот раз, — подумал Джек. — Сейчас я не сдамся. Да и выбора у меня особого нет. Я не могу позволить себе сдаваться. Только не теперь, когда на карту поставлена жизнь».

«Продолжай плыть, и выплывешь. Не думай о судороге, и ее не будет. Думай о городе, о том, что ты скоро будешь в безопасности, о том, что уходишь на юг от бабочек. Думай о хорошем, забудь о плохом, и все будет в порядке».

«Да, легко так говорить, — думал он. — Особенно, когда плохое так сильно перевешивает все хорошее. Просто с невероятной силой».

Джек почувствовал, что замечает изменения в температуре воды. Наверное, это вода из реки, встречное течение. Он понял, что движется быстрее, чем полагал, и скоро окажется у ответвления. Ну вот, наконец, и приток.

Он начал бороться с течением с удвоенной силой, перестав думать обо всем, кроме необходимости продвигаться вперед сквозь невидимую преграду воды. Мышцы плеч у него заныли, и он понял, что скоро силы его иссякнут. Движения стали автоматическими и резкими, он греб, как машина. Возможно, ноги работали уже не так сильно и слаженно, но все же они двигались, и он продолжал перемещаться вперед, а остальное не имело значения.

Сейчас он расходовал значительно больше кислорода — ему приходилось глубоко дышать, и от этого заболела грудь. Он все сильнее перекатывался с боку на бок, все его движения были направлены на борьбу с течением. Неважно, как он теперь выглядит, как он устал и как болят его мышцы. Джек знал, что он уже близко к реке, и вдруг ощутил новый прилив сил — экстренный запас энергии, о наличии которого он и не подозревал. Ему оставалось проплыть совсем немного, и он ни на что уже не обращал внимания.

Джек плыл как робот, забыв о своем теле Последние ярды показались ему самыми трудными из всего путешествия. Ему казалось, что с каждым гребком он продвигается вперед всего на несколько дюймов. Течение было сильным и холодным — поток воды, питающий всю систему искусственных каналов, набирал здесь наибольшую силу. И он отчаянно боролся, не желая сдаваться, не слушая воплей своих ноющих рук и ног. И вдруг он представил себе Стоула, с улыбкой сидящего на дне реки. И решил во что бы то ни стало доплыть до него, чтобы отомстить этому подонку, который сделал дичайший кошмар живой реальностью.

Это было все, о чем он мечтал. Как пробка, отпущенная из-под воды, как стрела, брошенная тугой тетивой, Джек рванулся вперед к реке.

И радость наполняла его, вытесняя все остальные чувства. Он вырвался! Он захотел прыгать, кричать, улыбаться и делиться своим счастьем с бегущей водой. Он хотел глубоко вздохнуть с облегчением, но с трубкой в зубах это было, увы, невозможно.

Течение понесло его вниз по реке быстрей, чем он думал. Теперь Джек передвигался примерно с такой же скоростью, с какой он плыл по озеру, но при этом почти ничего не делал, а только следил за тем, чтобы быть примерно на середине реки, между двух ее берегов.

Впервые за последние несколько часов, впервые с тех пор, как налетели бабочки, он почувствовал, что у него ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЕСТЬ шансы выжить. Теперь ему уже не надо было лгать себе. Теперь он не должен был держаться только на вере и надежде. Он почти вырвался, а остальное — это уже вопрос времени. В конце концов он все равно будет в городе, будет разговаривать с живыми, дышащими людьми, для которых бабочки покажутся волшебной сказкой, галлюцинацией изможденного человека, стоящего посреди северного города в водолазном костюме.

Джек плыл и ясно представлял себе выражение лиц людей, меняющееся от жалостливого к испуганному, а потом и полностью недоумевающему.

Он знал, что надо будет тщательно подобрать слова, иначе ему никто не поверит. Конечно, лучше всего уговорить кого-нибудь поехать вместе с ним в поместье, и тогда все сомнения рассеются. Но делать все надо разумно, не теряя контроля над собой, иначе они подумают, что он слетел с катушек.

Река несла его вперед, навстречу спасению и безопасности, и он продумывал, что будет говорить и как станет это делать. Джек хотел от них помощи, но если ему не удастся сразу кого-нибудь убедить, то он знал, какая помощь ему будет оказана, — та, которую обычно здравый человек может предложить ненормальному — отдых в белой, обитой мягким материалом палате.

А это не совсем то, что ему нужно. И все же теперь, когда он был уже так далеко от поместья и находился в безопасности под водой, даже ему было трудно поверить в то, что произошло наяву. Что же ОНИ могут еще подумать, кроме того, что он сошел с ума? «Человек помешался — подсознание теперь платит ему за долгие годы мучительной жизни…»

«Ну конечно же, — размышлял он. — Доплыть сюда было делом только физической выносливости и силы воли. Но чтобы достать помощь, придется встретиться еще с одним зверем».

20

Бабочки не покрывали реку так густо, как озеро, и Джек был очень этим доволен. Возможно, их смущало течение, но что бы там ни было, он был рад, что их нет рядом в таких количествах. Он то и дело выныривал на поверхность и плыл неглубоко, наблюдая, как мимо проносятся берега. Двигался он не очень быстро, но уверенно, стараясь не затрачивать много сил на то, чтобы перегнать течение. Когда ему надоело плыть у поверхности, он нырнул на несколько футов в глубину и плыл там опять, пока не испытал желания подняться повыше. Плыть по реке было одним удовольствием по сравнению с тем, что он ощущал во время путешествия по озеру и каналу.

Сражение с тем течением не прошло даром. Теперь он все чаще отдыхал, используя для продвижения лишь течение реки. Все, что ему требовалось, — это быть внимательным и следить за рекой, особенно в местах поворотов. Если бы он полностью отдался во власть реки, то при повороте мог бы сильно ушибиться о берег.

При тусклом свете луны Джек видел, что берега по- прежнему покрыты бабочками, и по ним мог определить, когда же наконец начнется безопасная зона и он сможет идти пешком. Он рассчитывал на то, что далеко на юг они не могли распространиться и в городе их нет. Сейчас для него это была единственная проблема: если бабочки заняли район на несколько миль вниз по течению, ему придется искать другой выход из положения.

Но если город тоже разрушен ими, то об этом уже должны узнать и прислать помощь.

Плывя у поверхности, Джек вдруг заметил, что небо и лес осветились яркой вспышкой, будто кто-то выстрелил сразу несколькими ракетами. Он стал ждать, думая, что это, возможно, спасательная команда, но тут же понял, что то, что он видел, было не светом ракет, а настоящим пламенем. Это был огромный пожар где-то на реке, чуть дальше вниз по течению. Все бабочки, летающие рядом, устремлялись в сторону огня.

Джек удивился, откуда мог взяться такой огонь, но раздумывал лишь мгновение, а потом понял, что это был упавший самолет. Он загорелся, и от этого взорвались топливные баки. Река сделала поворот, и Джек убедился в своем предположении — огромные облака черного дыма поднимались на сотни футов вверх, и пламя достигало почти такой же высоты.

Самолет лежал носом в воде и был охвачен неистовым огнем.

«Трудно будет проплыть мимо него», — подумал Джек. Чем ближе он подплывал к нему, тем опаснее становилась ситуация. Казалось, что даже вода загорелась, хотя он знал, что это горит разлитое по реке топливо.

Течение уносило пролитое горючее вниз, а из отверстия рядом с баками рвался огонь. Сквозь пламя Джек не мог разглядеть кабину, но был уверен, что летчик погиб. Если в самолете были пассажиры, то и они скорее всего тоже погибли. Даже если они и выжили при ударе о землю, то сейчас наверняка уже умерли.

Он видел только один путь — нырнуть как можно глубже и проплыть под самолетом. При этом надо держаться ближе к левому берегу, если, конечно, там не слишком мелко. Джек хорошо знал реки — они обычно мелковаты у берегов и глубоки только посередине. Но он все же надеялся, что ему не придется подплывать к самолету близко.

Бабочки слетались к огню, закрывая собой весь пожар. Подлетая ближе, чем положено, они потрескивали и шипели, будто здесь происходило приготовление какого-то безумного кушанья. Джек был рад, что не может чувствовать запахи и дышит кислородом из акваланга. Мысль о том, что он учует запах их поджаренных тел, была ему отвратительна.

Подплыв к самолету на допустимое расстояние, он нырнул на самое дно и, потрогав его руками, решил, что глубина здесь не меньше, чем десять футов. «Не плохо для такой маленькой речки», — подумал он. Но, плывя дальше, Джек заметил, что по мере приближения к самолету река становится все мельче и мельче. И это было сущей правдой. «Мне только показалось, что там глубоко, — решил он. — И я даже знаю почему».

Впереди над собой он отчетливо видел горящий самолет, отблески огня проникали под воду и освещали все вокруг. Джек старался держаться как можно глубже и левей. Проплывая мимо, он был рад, что не оказался в этом самолете, а выбрался сам, своими силами. «Конечно, — сказал он сам себе, — это был их единственный шанс». Если бы он захотел улететь и у него был этот самый самолет, он тоже наверняка бы использовал эту возможность.

Джек как раз проплывал мимо носа самолета, когда вдруг почувствовал, что плыть ему стало гораздо труднее. Кто-то крепко схватился за него, и от этого он ощутил дикий страх. Мурашки побежали по спине, кровь отхлынула от лица, и в животе все опустилось.

Он оглянулся и увидел женщину. Длинные волосы скрывали ее лицо, которое было не далее чем в футе от его собственного. И это испугало его еще больше.

Джек в ужасе поплыл прочь от самолета и этой женщины, пытаясь делать все как можно быстрее и не теряя присутствия духа.

Но она не отставала от него, вцепившись, как утопающий. Когда он еще раз оглянулся, то совсем рядом увидел ее искалеченное, бледное лицо. Она была мертва.

Ее волосы — наверное, они зацепились за акваланг — вот в чем дело. Джек попытался распутать их, отплывая по течению все дальше от самолета. Тело женщины существенно замедляло его продвижение.

Он неуклюже возился с аквалангом, пытаясь освободить его от волос, но добился только одного — перекрыл- ся воздушный клапан.

Страх его усилился — теперь он не мог дышать, а лицо женщины плыло совсем рядом, постоянно ударяясь об его маску своей чудовищной гримасой с открытыми глазами, глядящими в никуда.

Он почувствовал, что ему просто необходимо закричать, заорать и вырвать эти волосы из акваланга!

Изогнувшись, Джек повернул вентиль и услышал звук поступающей смеси. Он был рад этому и глубоко задышал.

Тело женщины билось об его собственное, и он мучительно желал побыстрее уплыть от нее, хотя знал, что это невозможно — она потащится вслед за ним.

Был только один способ избавиться от нее. Но одна мысль об этом повергала его в ужас. Однако выбора не было. Он схватил длинные пряди волос, спадавшие с ее головы на его плечи и акваланг, и, упершись в безжизненное тело ногами, что было сил рванул волосы со скальпа.

Наконец-то он был свободен!

Со всей скоростью, на какую он был только способен, со всей силой, какую еще можно было выжать из болевших конечностей, Джек устремился вперед, обгоняя ее мертвое тело.

Он старался не думать о куске кожи с головы, которую вырвал вместе с волосами и которая теперь плыла позади него. Он стремился забыть безжизненное выражение ее бледного, бескровного лица, фосфорический блеск мертвых открытых глаз. Он хотел только как можно быстрее выбраться из этого ада. Остальное не имело значения. Все прочее исчезло из его мозга, будто ни бабочек, ни города, ни детей, оставшихся одних, не существовало.

Река сделала несколько поворотов, и Джек подумах, что тело женщины уже, наверное, прибилось к берегу и запуталось в водорослях и камышах. Наконец-то он освободился от нее! А когда станет безопасно подниматься нт поверхность, он постарается избавиться и от ее волос; как он это будет делать, Джек себе еще не представлял, как и то, куда он их денет.

«Скорее всего, выкину на берег», — подумал он.

Он плыл, но его сильно трясло, и ноги резко ослабли после такого происшествия. Ему казалось, что безжизненное лицо женщины все еще плывет рядом с ним — открытые глаза, рот, бледная кожа, и кажется, что вся она вылеплена из воска. Его передернуло, когда он представив себе, ЧТО она чувствовала в момент падения — неминуемая смерть безудержно рвалась навстречу, и ничего нельзя было поделать — самолет упадет через несколько мгновений.

Интересно, кричали ли они от страха и от того, что уже ничего нельзя изменить и гибель неизбежна?

Наконец дрожь унялась, и он смог осмысленно продолжать путь. Джек всплыл ближе к поверхности и, управляя ластами, пытался не шевелиться. Его понесло по течению, а он тем временем обернулся и постарался вытащить из механизма акваланга застрявшие в нем волосы с куском скальпа. Ему показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем ему это удалось. Затем он вынырнул, размахнулся и изо всех сил зашвырнул безжизненную ткань на правый берег.

Освободив себя физически от последствий страшной катастрофы в виде мертвецов в реке, Джек почувствовал, что может продолжать путь дальше, но при этом ему не следует забывать, что он все-таки не полностью еще оторван от жуткой реальности. Там, в городке, его ждали люди, они рассчитывали на него, и он не мог их подвести, как подвел Алана и Кэти. Почувствовав новый прилив сил, он рванулся вперед, уносимый течением. Свет горящего самолета пропал за спиной, и он снова оказался в темной ночи, плывя навстречу своему спасению.

«В город, — подумал он. — Быстрее в город. Но что я буду делать, что скажу, когда там появлюсь? Что я могу сказать, чтобы убедить их, что я серьезный человек, а не сумасшедший?» Не найдя ответа на данный вопрос, Джек решил, что ему легче подготавливаться к этому прямо сейчас. Уйти от бабочек было делом физической силы и выносливости, а чтобы убедить людей в своей правоте, требовались совсем другие силы. Эти задачи нельзя было даже сравнить.

Джек представил себе, как он стоит в городе, в оживленном месте, прислонившись к фонарю, и ожидает автобуса или кого-то, с кем он договорился о встрече, или просто убивает время, разглядывая пешеходов. И в этот момент на улице появляется человек в водолазном костюме. Он легко представил себе свою собственную реакцию: маскарад, публичный протест или побег из сумасшедшего дома — кем же еще может быть этот человек? Даже без костюма. Представьте себе, что кто-то начинает неистово кричать: «Бабочки!» Нет Это невозможно. Джек понял, что самая трудная задача, пожалуй, еще впереди. Он мог удачно проплыть реку, дойти пешком до города и войти в него относительно неповрежденным. Но все будет напрасно, если его запрут в камеру и потребуют психиатрического обследования.

«Да уж, — подумал он. — Нелегкая задача у меня впереди».

Усталость нарастала. Если бы он не плыл в холодной воде, а занимался любым другим делом, он знал, что непременно остановился бы и отдохнул, поспав несколько часов Желание сделать привал, отдохнуть всего на пару минут, постепенно росло, овладевало им, захватывало его полностью и стало уже не меньшим врагом, чем сами бабочки. Веки тяжелели, и он постоянно давил в себе желание зевнуть, боясь выронить изо рта трубку. Он больше не смотрел на берега в ожидании, когда бабочки полностью исчезнут с травы. Он пытался не заснуть, остаться в трезвом уме и полностью контролировать свои действия.

Единственное, что заставляло его двигаться, это тусклые огни слева, вдали от реки — огни города. Воочию увидев свою цель, Джек собрал остатки сил и энергии и продолжал плыть вперед.

«Может быть, я уже достаточно близок к городу и могу несколько минут отдохнуть? — подумал он. — Ведь никакого вреда не будет, если я выберусь на берег и на пару минут прилягу». Ему надо отдохнуть. Он почувствовал, что не доберется до города — через лес или по дороге, — если сейчас же не отдохнет. Нет, он не будет засыпать— он просто не позволит себе этого. Но внутренний голос подсказывал ему совсем другое. Он уверял, что если Джек выйдет на берег отдохнуть, то сразу же заснет, несмотря на вес свои благие намерения. А если он заснет, то до утра не доберется до города, а это значит, что бабочки в поместье снова начнут нападение, и тогда уже оттуда никто живым не выберется. Те несколько выживших людей не переживут еще одного дня. «Нет, — подумал он. — Об отдыхе нечего мечтать». И поплыл дальше.

Руки у Джека едва шевелились, а движения, которые он делал ногами, вообще было трудно различить. Он просто поддерживал себя в центре реки и направлялся по течению к цели.

«Может быть, все это напрасно? — думал он. — Мо- жет быть, я зря изнуряю себя, и кто-то из города уже успел все сделать?» Это вполне возможно. Не был ли он слишком эгоцентричен, когда решил, что он — единственный, кто может помочь? Конечно, и другие тоже могли выбраться. Ведь из того, что сн видел несколько автомобильных аварий и катастрофу с самолетом, вовсе не следует, что все бремя должно ложиться на его плечи. Но если кто-то уже успел сообщить, то почему он не может выйти на берег и немного передохнуть? Будет гораздо хуже, если он упадет от изнеможения по дороге в город. Кто тогда вызовет помощь, если это произойдет? Но даже задавая себе эти вопросы и уверяя себя в необходимости передышки, Джек знал, что это за него говорит его слабость, что он не может позволить себе ничего подобного, что от него зависят человеческие жизни — зависят от того, дойдет ли он до города и сумеет ли убедить людей в реальности происходящего в поместье кошмара.

Даже если от него это уже и не зависело, даже если кто-то уже успел сообщить обо всем, сн не мог просто так взять и поверить в это. Он все равно должен думать, что он единственный, кому удалось пробраться так далеко. Хотя бы из-за Робби и Дианы, которые сидят там, в спальне, сжавшись в комочек под одеялами, и ждут его помощи, а трупы их родителей лежат рядом, в коридоре, всего в нескольких ярдах от них.

И когда Джек подумал о своих друзьях, которые лежат у себя дома, изуродованные бабочками, страшные картины снова вспыхнули в его мозгу, и время и расстояние не смогли их стереть. А ведь на улицах было гораздо больше трупов, чем он видел; и не все крики боли и ужаса он услышал. Но он у себя дома увидел ужаса и крови за один день больше, чем за все время своего пребывания во Вьетнаме! И он просто обманывал себя, говоря, что все не так-то и страшно, что кто-то наверняка уже выбрался, успел обо всем сообщить и уже спешит назад с помощью. Страшная действительность всплыла в его памяти, подняв свою уродливую голову, и напомнила о правде — жестокой и голой правде, о том, что уже произошло и чего уже никак нельзя изменить.

Так что, устал он или нет, сейчас не время отдыхать.

21

Прибрежная грязь скользила под его пальцами, перемешиваясь со слизью и галькой, как бы не желая принять Джека на сушу. Течение тоже старалось отбросить его назад. Но он резкими, судорожными движениями впивался в землю, отчаянно пытаясь выбраться на берег. Ласты не слушались его и, как нарочно, то и дело ударялись о неровное каменистое дно.

«Город должен быть где-то здесь, — подумал он. — и плыть дальше было бы ошибкой».

«Ошибкой…» — эхом повторилось у него в мозгу, и он рассмеялся каким-то странным вымученным смехом. Вот то, что они уехали из города, действительно было ошибкой. Страшной ошибкой! От которой ему еще долго придется страдать, вскакивать по ночам с кровати и изо всех сил кричать: «Кэти!»

Деревянными ногами он, не нагибаясь, попробовал скинуть ласты и оставил их лежать на дне. Ноги были будто бы не настоящими, искусственными, а ласты — их частью. Берег не слишком крутой — почему бы не использовать и руки, и ноги, чтобы выбраться на него? Звезды загадочно светили в тишине, словно играя с ним, обещая раскрыть свои тайны, пусть только он выберется на берег и достанет до них. Он стоял замерзший, усталый, а они водили над ним свой медленный хоровод.

«Все кончено», — почему-то подумал он.

Джек потряс руками, как боксер, готовящийся к очередной схватке на ринге, и опять был готов к сражению.

Он увидел впереди выступающий корень, который можно было использовать в качестве ступеньки, и, собрав остатки сил, вытащил ногу из воды, хватаясь за пучок травы, растущей над головой. Вот. Он уже наполовину вылез. Теперь надо вытащить вторую ногу. «Вот так, Джек, — говорил он себе. — Надо только поставить ее поустойчивее».

Он перенес весь свой вес на левую ногу и почувствовал, как берег медленно оседает под ней, оползая под его тяжестью. В отчаянии он начал карабкаться вверх, работая ногами и подтягиваясь на руках, и зарылся лицом в липкую грязь. Рот его был широко раскрыт, и когда он хотел вдохнуть, то почувствовал на губах горький привкус земли. Изогнувшись, как змея, Джек из последних сил вполз на валун и свалился в изнеможении. Но он был уже на земле, на одном уровне с городом, выброшенный из кошмара реки.

«Вот и хорошо, — подумал он. — Пусть все идет своим чередом, пусть согреются мои конечности, а я пока что закрою глаза. Мне ведь надо же отдохнуть».

— НЕТ! — закричал он. — НЕТ!!

С болью во всем теле, очень медленно Джек подтащил одну ногу к другой и встал на четвереньки. Потом усилием рук поднялся на колени и широко раскрыл глаза. У него была одна-единственная мысль — он закончил путь, достиг нужного места, и теперь начинается заключительный этап — город. Больше его ничего не волновало — ни голод, ни усталость, ни царапины и ссадины на теле. И еще было что-то, что превращало город в яркий маяк, перед светом которого тускнели дразнящие звезды. Это была боль, постоянно гнетущее состояние в груди, напоминающее ему, что Кэти и Алан погибли. Ушли безвозвратно.

В сотне футов впереди стоял, качаясь в такт уставшему разбитому телу, темный дремучий лес. Земля вокруг была ровная и гладкая. По ней, наверное, легко идти. Темная дорога, параллельная реке, отделяла ее от леса. Джек с трудом поднялся на ноги и в отчаянии посмотрел в сторону города, туда, где должны были быть огни. Ведь он же видел их из реки! Он посмотрел направо, налево, затем повернулся назад, чтобы увериться, тот ли берег он выбрал.

Вон там? Может, и там — немного подальше на юг в правее. Но он хотел бы быть более уверенным — ему едва ли будет под силу испробовать несколько разных направлений. Об этом нечего и мечтать. «Или все, или ничего», — решил он. Небо начинало постепенно светлеть, возле горизонта появлялась светло-синяя полоса, окаймляющая восток надеждой о скором дне, которого многим уже не придется увидеть. А сколько их, запертых, как в ловушках и тюрьмах, в своих собственных домах, мечтают, чтобы этот день никогда не настал.

Джек направился к городу, решив срезать путь полем, пролегающим между рекой и дорогой. Он шел, согнувшись, и время от времени вздрагивал, когда камни и галька попадали под его ноги, обутые в тонкие резиновые тапочки.

В целом он был доволен пешей прогулкой, она нравилась ему куда больше, чем длительное плавание под водой.

Теперь все было легко и просто — шаг за шагом, одна нога становится впереди другой. Ничего страшного. И конечностями управлять легко. Никаких тебе течений, которые пришлось бы преодолевать.

«О, Иисус! О мой Бог! Я не могу поверить в это», — подумал он и сказал вслух:

— Ну ты и дурак!..

Он снял акваланг и опустил его на землю, почувствовав, что становится лет на десять моложе. Баллоны глухо ударились, и это был самый приятный звук, который он слышал за последние сутки.

«Так и нес его, как идиот, — подумал он. — Привык, придурок, что он там висит…»

За аквалангом последовал водолазный костюм. Снимая защитную кожуру, он почувствовал себя птицей, только что вылупившейся из яйца. Джек выполз из него, как кобра, которая выросла из своей шкуры, и теперь меняет ее на новую, потому что старая стала тесновата, да и дышать в ней трудно.

Приток свежих сил, новый заряд энергии, вошедший в его тело, совсем не был похож на второе или даже третье дыхание, это было, как удар молнии, взбудораживший все его надежды, желания и стремления. «Ну да», — подумал он, и грудь его вздымалась, свободная от тяжких лат… «Но сперва — люди в поместье. А там уже настанет и моя очередь, разберусь и со Стоулом».

Джек шел по извилистой дороге, тянувшейся через лес. Но детские страхи, связанные с темной чащей, заслонялись теперь ужасом реальности. Он с улыбкой вспомнил, как когда-то давно, когда он был совсем еще маленький, он бежал поздним вечером через лес из кинотеатра и не знал, что чудища на самом деле не существуют, что страшные существа, которых он видел на экране, не таятся в переплетении стволов, готовые в любую минуту прыгнуть с дерева на голову. Но если бы он знал тогда то, что узнал о жизни сейчас, он забился бы в теплое плюшевое кресло и сидел бы там, пока за ним не придет отец и не выведет его за руку из этого страшного темного леса.

А сейчас его ничто уже не пугало в лесу. После всего, что он видел и пережил. «Да, — подумал Джек, покачав головой, — трудно напугать человека сказками после того, как он увидит ад рядом с собой, да еще через увеличительное стекло».

Дорога петляла между деревьями, но все же вела в сторону города каким-то запутанным и странным маршрутом. Джек был уверен, что это не естественные повороты. Видимо, они здесь для того, чтобы строители, водители бульдозеров, могли объезжать деревья. Нет. Это глупость. Тут, наверное, другая причина. Кто-то направлял эти бульдозеры направо и налево, как ему вздумается, а иногда просто вел их напролом — в любом направлении, как захочется левой ноге.

«Любая дорога, — подумал Джек, — любая дорога всегда была открыта для меня: хочешь — следи за поворотами, хочешь — иди вниз по холмам, хочешь — вверх, а потом петляй кругами. Вверх и вниз, прямо и вокруг — а все идет к одному концу, в одно и то же место. Помоги ты им или нет, спаси несколько жизней тут или там, застрели сколько угодно человек во Вьетнаме, потеряй жену и ребенка, сожги человеческое тело, распусти слюни над неотомщенными убитыми или застрели деревенскую женщину с автоматом, хоть эта деревня в сто раз беднее, чем наши леса… Леса… Поля… Город!»

Город.

Он стоял и восхищался им, как редкой драгоценностью, рассматривая переходящие одна в другую крыши домов, и все не мог наглядеться. Каждая крыша имела свой цвет, свой собственный оттенок на фоне постепенно светлеющего неба. И каким бы сонным и спокойным ни казался ему этот город, он дышал и бурлил своей обычной, здоровой жизнью. Он словно вышел из волшебной сказки — позолоченные и разукрашенные крыши, сады из леденцовых деревьев, маленькие собачонки носятся по улицам и лают, улыбаясь прохожим, а люди никогда не ссорятся, и папы с мамами никогда не наказывают своих очень послушных детей.

Этот город купался в своей невинности.

Бедствие обошло этот город, и он собирался проснуться и начать новый день.

Этот город делил свою безмятежность с остальными городами во всей этой сказочной стране. Со всеми, кроме одного, который не был избавлен от кровопролитий, от смерти, от нашествия бабочек

Даже если этот город поймет или скажет, что понял, даже если он честно постарается все понять, он никогда полностью не узнает и не прочувствует весь страх и ужас кровавой бойни.

Он будет вечно, как репортер, наблюдающий с борта спасательного вертолета за тремя людьми, дрейфующими на луьдине уже в течение трех недель в бушующем океане, задавать почти один и тот же вопрос: «Что же вы ощущали?»

Этот вопрос будут задавать потом многие люди. И даже если постараться им все хорошенько объяснить, они все равно никогда не почувствуют того, что пережили сумевшие выстоять. Они сидят сейчас перед телевизорами, погруженные в фантазии своей сказочной страны, и такие далекие от действительности — эти изолированные от людей и от всего мира наблюдатели.

А самое плохое, как он понял, — это то, что не было у него ни камер, ни вертолетов, которые засвидетельствовали бы: «Да, народ, это действительно случилось, парень не врет». По крайней мере, не СЛИШКОМ врет.

Джек двинулся вперед и решил остановиться у первого дома. Он будет убеждать их. Если они спят, то разбудит и будет говорить до тех пор, пока они не поверят, пока не выйдут из своего маленького уютного мирка и не посмотрят на то, что творится вокруг.

По тропинке Джек подошел к дому. Милые собачки не носились по улицам с добродушными улыбками, они отчаянно лаяли и обнажая свои клыки, по размерам превосходящие проклятых бабочек. «Ну и хорошо, — подумал он. — Если в доме все спали, то теперь уж наверняка проснулись».

К счастью, собаки держались на почтительном расстоянии, даже когда Джек по ступенькам взошел на крыльцо. Это его взбодрило. Теперь если хозяин не выскочит ему навстречу с обрезом, шансы его еще больше возрастут.

Он постучался в дверь. Но звук был слишком слабый, чтобы разбудить спящих наверху, если, конечно, они еще не проснулись от собачьего лая. На долю секунды Джек забылся — что он здесь делает? Почему он тут? — и подумал, стоит ли ему стучать сильнее? А вдруг люди уже проснулись от лая и спускаются вниз, и, если после его повторного стука они сразу же откроют дверь, то не будет ли он выглядеть слишком глупо?

Но он тут же сообразил, что совершенно неважно, ЧТО подумают эти люди. Ему срочно нужен их телефон.

Он распахнул первую стеклянную дверь и кулаком начал стучать в основную, парадную. Потом выждал несколько секунд и принялся колотить снова.

Джек не помнил уже, сколько он так стучался, но вот наконец голос, далекий и раздраженный, крикнул:

— Эй, там! Иду!

Дверь открылась, и появился человек в банном халате, сонный и очень злой. Рядом Джек увидел и его жену, выражение ее лица менялось — она выглядела озабоченной и удивленной, а потом пробормотала:

— Господи! Что с вами случилось? Да проходите же, проходите…

Мужчина посторонился, и Джек вошел в дом. Женщина тоже была одета в халат, но на ее лице читалось гораздо больше сочувствия, чем на лице ее мужа.

— Мне надо позвонить, — сказал Джек.

Мужчина посмотрел на женщину, как бы раздумывая, что делать дальше, затем указал на маленький столик в коридоре.

— Что случилось? — спросил он.

— Если я вам скажу, вы мне не поверите. — Джек прошел мимо мужчины к телефону и поднял трубку. — Хотя, я думаю, что и другие тоже. Если вы мне подскажете номер полиции, то мы, возможно, спасем несколько человеческих жизней.

— О чем, черт возьми, вы говорите? — сурово спросил мужчина.

— Четыре два один, семь один один один, — сказала женщина с лестницы.

Джек нажал кнопки и повернулся к женщине.

— Спасибо, — сказал он. — Постойте здесь и вы услышите такое, чего вы не захотели бы услышать никогда в своей жизни.

— Он ненормальный, — сказал мужчина своей жене.

— Хотелось бы мне быть ненормальным, — ответил Джек. — Но когда я договорю, вы все поймете.

— Эйлин, тебе бы лучше уйти наверх, — посоветовал мужчина.

— И все пропустить? Ни за что.

— Алло, — сказал Джек в трубку. — Да, у меня срочное, но это не преступление.

— Подождите, — ответил голос на другом конце провода, после чего раздался короткий сигнал. Почти сразу же гудок прекратился.

— Сержант Моррис, — послышался ответ.

— Алло, сержант! Это Джек Вайнер. Я из поместья на севере.

— Чем могу помочь?

^!— Вы выслушайте меня, и можете не поверить ни единому моему слову. Я только прошу вас проверить все самому.

— В чем дело?

«В самом деле, — подумал Джек. — В чем именно дело?» Он посмотрел на хозяев, будто собирался сказать такое, что моментально подействует на них, и реакция будет очень отрицательной.

— Почти все люди в поместье погибли, сержант, — сказал Джек.

— Да, правда? И как же это произошло?

— Я вижу, вы мне не верите. Я ожидал этого. Проверьте сами — позвоните кому-нибудь из поместья. Когда вы обнаружите, что все телефоны там не работают, позвоните в телефонную компанию. А после этого перезвоните мне. Мой номер… — Он замолчал и посмотрел на телефон. — Четыре два один, один четыре один три. — Джек взглянул на мужа с женой, растерянно сидящих на ступеньках. — Какой у вас адрес? — спросил он.

Мужчина назвал свое имя и адрес, и Джек повторил это в трубку.

— И еще одно, сержант. Так, ради меня, если вы считаете меня ненормальным. Не посылайте туда никого, прежде чем еще раз не позвоните мне.

— Вот что я вам скажу, мистер Вайнер. Не говорите мне, что я должен делать, и тогда я не скажу, что вы чокнулись.

Джек повесил трубку.

— Вы это серьезно говорили? — спросил Эд, хозяин дома.

— К сожалению, да.

— Но как? Как это произошло? Почему мы ничего не знаем? — спросила Эйлин.

— Послушайте. Я вам очень благодарен за то, что вы позволили мне воспользоваться вашим телефоном. И я думаю, вы не возражаете, если я скажу ему, что пробуду здесь еще некоторое время. Если честно, то когда вы выкинете меня из дома, я лягу спать прямо тут же, перед дверью, я не могу больше сделать ни шагу. Извините, что я так поступаю, но у меня просто нет другого выхода.

Эд удивленно поднял брови.

— В самом деле. Я не приехал сюда. И даже не пришел пешком. Я шел только от реки, понимаете? А от поместья я мог добраться только одним способом — вплавь по озеру, а потом по реке.

Когда Джек объяснял все это, рты у обоих открылись.

— Вы плыли? — недоверчиво спросил Эд. — Да вы и в самом деле сумасшедший. Или врете.

«Все, что угодно, но они не верят в действительность, — подумал Джек. — Да, Эд, это, конечно, прекрасно. Оправдай только мои надежды, и ты увидишь, какие они — ваши расписные фантазии…»

Джек прислонился к стене и медленно сполз вниз. Эйлин и Эд вскочили, но никто из них не бросился ему на помощь. Однако Джек увидел кое-что в их лицах, выражение их менялось. В них появлялся СТРАХ. Как будто перед этими людьми возникала какая-то реальная угроза.

— Думайте, что хотите, — сказал Джек. — Но я скажу кое-что, о чем вы призадумаетесь. Вы хотите узнать, что убило всех этих людей?

Они не ответили на его вопрос, но он видел, как страх растет в их глазах. Из-за какого-то ненормального любопытства они хотели услышать обо всем из первых рук. Они хотели услышать о трех бедных душах, оказавшихся в открытом океане без средств к существованию, после того, как затонул корабль, на борту которого было двести человек: о самолете, который потерпел крушение прямо на взлете, и все сразу же погибли Они были напуганы, и страх был изображен на их лицах так же ясно, как клыки собаки, загнанной в угол. Они пытались скрыть свой страх за оконным стеклом Они ждали — вот сейчас Джек расскажет, что это он убил всех тех людей, зарезал их, пока они мирно спали в своих кроватях…

— Я расскажу вам все, когда позвонят из полиции.

«А они позвонят», — подумал Джек.

Все сидели в напряженном молчании. Джеку было уже все равно, чего нельзя было сказать об Эде. Он занервничал и стал теребить поясок своего халата.

— Иди наверх и оденься, — сказал он Эйлин.

— Я подожду, — ответила она

Они сидели и ждали звонка, смотрели друг на друга, потом на стены, на пол, а потом опять друг на друга. Конечности у Джека затекли, и он переменил позу, пытаясь как можно больше расслабить ноющие мышцы.

— Может быть, вы пересядете на стул? — спросила Эйлин.

— Да, пожалуй, — согласился Джек. — Я понимаю, я вам кажусь странным. Но я никого не убивал в поместье. Мне чертовски повезло, что я выбрался оттуда живым. Моя жена и сын… они… они погибли.

Зазвонил телефон.

Эд встал со ступенек, подошел к столику и поднял трубку.

— Да, он здесь, — сказал Эд. — Да, я понимаю. Да-да, можно. Да, вот он здесь. Передаю. — И передал трубку Джеку. — Полиция, — шепотом сказал он.

— Спасибо, — ответил Джек. — Алло?

— Мистер Вайнер? Говорит сержант Моррис.

— Да, сержант.

— Я уже послал за вами машину. Мне бы хотелось с вами переговорить.

— Прекрасно. Мне трудно идти пешком, так что сейчас я подъеду. Скажите, а вы послали уже туда машину на проверку? — спросил Джек, надеясь на невозможное.

— Да.

— Отзовите ее. Ради всего святого. Пожалуйста. Пусть остановится на обочине или еще где-нибудь. Сейчас несколько минут уже не сыграют роли. Поверьте, я не собираюсь указывать вам, что надо делать. Я просто прошу вас ради жизни того полицейского и кто там еще с ним в машине, подождите! Он сам ничего не сделает. Разве что погибнет.

— Поговорим об этом, когда вы приедете сюда, — сказал сержант и повесил трубку.

Джек сделал то же самое.

— Ну? — спросил Эд.

— Они послали за мной машину, поэтому мне придется пробыть здесь еще немного. Если вы хотите узнать, что там случилось — а другой возможности у вас не будет, — то я могу рассказать.

— Пожалуйста, — попросила Эйлин. Глаза у нее загорелись.

— Бабочки. Плотоядные. Миллиарды. Миллиарды бабочек налетели тучей, как пурга, нападая на всех и вся.

Эд хотел рассмеяться, но испугался, что он один попался на удочку. Но шутка ли это?..

«Нет, — подумал Джек. — Он даже не понимает, черт восьми, что произошло, будто кто-то неожиданно вытащил коврик у него из-под ног». Но глаза Эйлин подсказали ему, что он хотел узнать. Она ему почему-то поверила.

— Эй, парень. За кого ты меня принимаешь? Бабочки, да?

Джек кивнул.

Эд покачал головой.

— Ты просто рехнулся.

Джек вздохнул.

— Возможно. — Он подался вперед и заглянул Эду в глаза. — А, может быть, и нет.

22

Джек повис на полицейском всей своей массой, тот почти тащил его на себе. Патрульный помог ему пройти по коридорам мимо дверей и полицейских, которые, сидя за своими столами, провожали их скучающими взглядами. Пробираясь к столу сержанта, Джек почти что слышал, как они говорят ему вслед: «Еще один надрался». Он не винил их — да и не имел права винить. Вид у него был такой, будто он где-то вывалялся, откуда-то удрал илн упал с забора. К тому же все его тело покрывали свежие царапины, ссадины и синяки.

Наконец он остановился у какого-то стола. За этим серым столом с металлической обивкои сидел самый обычный человек, разве что в форме, который ничего и не слышал о кошмаре и бедствии, случившихся в поместье, и никогда бы не услышал, если бы не решился поверить его сумасшедшему звонку. Лицо у сержанта было жестоким и морщинистым, как будто годы стерли с него все эмоции и надежды, оставив на их месте только складки и черточки, отчего он казался вдвое старше.

— Мистер Вайнер?

— Да, — ответил Джек.

— Садитесь. Хотите кофе или чего-нибудь еще?

— Да. Кофе, если можно, — сказал Джек, присаживаясь, и заметил, как сержант кивнул полицейскому, который привел его сюда.

— Почему, черт возьми, вы не рассказываете мне, что там произошло?

— Пожалуйста, — с готовностью ответил Джек. — Бабочки.

— Бабочки… — задумчиво повторил сержант, как будто в этом слове не было никакого смысла.

— Да. Но не простые бабочки. — Он закатал рукав и показал ему свои раны.

— И это сделали бабочки?.. — как-то уклончиво спросил сержант, так же, как он проиэнес слово «бабочки».

— Да.

— Понятно. Но бабочки обычно не нападают на людей. И на животных тоже.

— Верно, — сказал Джек. — До сих пор не нападали. Но я сам видел, что они делали с людьми на улице и что потом оставалось от этих людей. Они нападают.

Сержант откинулся на спинку стула с таким видом, будто Джек должен был под его взглядом сознаться во всем.

— Вот что, мистер Вайнер. Я интеллигентный человек, и вы, по-видимому, тоже. Почему вы мне не расскажете все по порядку? Ведь вы уже выросли из того возраста, в котором можно так глупо шутить.

Джек покачал головой.

— А вот что я ВАМ скажу, сержант. У вас есть вертолеты, так? Пошлите один туда, в поместье, и пусть вам сообщат, что они увидят сверху.

— Вертолет уже в пути.

«Слава Богу», — подумал Джек.

Появился полицейский с чашкой кофе и поставил ее на стол рядом с Джеком. Джек взглянул на него.

— Спасибо, — сказал он.

— Не за что, — ответил полицейский. — Я еще нужен, сержант?

— Будь рядом. А пока займись вон тем делом.

— Понял.

— Итак, мистер Вайнер, вы говорите — бабочки? Ну и на что они похожи? Громадные чудовища, а с клыков кровь капает?

Джек вздохнул и приподнял чашечку кофе. Отхлебнул немного, обжег язык и поставил чашку на место.

— Послушайте. Это бабочки. Маленькие бабочки. Вы таких каждый день видите. Они летают вокруг фонарей. А когда наткнутся на фонарь, то сгорают. Это БАБОЧКИ.

— В этой местности с некоторых пор больше нет бабочек.

Это было уже интересно.

— Как это «больше нет»?

— Когда строили поместье, то вырубили лес, где они жили, питались и размножались.

— О Боже… — в ужасе пробормотал Джек.

— Что? — строго спросил сержант.

— Ничего. Просто я начинаю понимать — вот и все. Послушайте, я не хочу ни обидеть вас, ни насмехаться над вами. Я очень устал. Я хочу помочь тем, кто остался в живых и еще дышит, понимаете? Я очень многое пережил и видел, и если вы меня начнете расспрашивать, то я вам скажу, что моя жена и ребенок погибли, как и многие другие. Они стали едой для бабочек. И вот что, сержант, пока мы тут с вами рассуждаем, эти твари там продолжают убивать и пожирать ни в чем не повинных людей. Это очень печальная игра. Вы можете мне верить, а можете и не верить. Мне уже все равно. Оставьте меня в покое.

— Итак, вы готовы мне все рассказать?

— Что рассказать?!

— Что там на самом деле произошло.

— Конечно, — рассеянно сказал Джек. Он отхлебнул еще кофе и откинулся на спинку стула. — Это началось вчера днем…

И он рассказал все о нападении, о водолазном костюме, о детях — Робби и Диане, о теле Кэрол в машине, о долгом плавании под водой и дороге в город, о крушении самолета. Он рассказал ему даже больше, чем собирался. Просто когда он начал, то уже не мог остановиться.

Сержант оставался безучастным на протяжении всего рассказа. Но когда Джек закончил, он вдруг поднялся со стула и вышел.

— Куда вы? — вдогонку спросил Джек.

— Я передам пилоту вертолета, чтобы держался немного повыше.

Джек не совсем понял его.

— Вы что, правда поверили?

Сержант пожал плечами.

— Видите ли, мистер Вайнер. Я верю вам ничуть не больше, чем парню, который приходит сюда и заявляет, что он убил топором пятьдесят человек. Но, опять же, не верить вам я тоже не могу.

Джек повернулся и принялся за кофе. После этого все было как в тумане, и он до того устал, что уже ни на что не обращал внимания. Он слышал какой-то взволнованный телефонный разговор с Управлением национальной гвардии, потом еще один — сержант звонил своему шефу. А потом губернатору штата.

Джек и не знал, что в участок уже набилось полным- полно людей, суетящихся, как рой бабочек, и пытающихся разузнать, что же произошло. Он положил голову на стол, закрыл глаза и расслабился. Расслабился в первый раз со вчерашнего дня, в первый раз с того времени, когда его жена и ребенок еще не стали жертвами катастрофы. Он расслабился.

Кто-то разбудил его, аккуратно похлопывая по ноющему плечу.

— Мистер Вайнер?

— Да, — пробурчал Джек в крышку стола.

— Я подумал, может, вам будет интересно узнать, мы спасли тех двоих детей. И еще много других людей. Забавно, но тот парень, который выстроил поместье, Стоул… Короче, мы нашли его мертвым, — бабочки.

Джек слабо кивнул.

— Ну да. Бабочки…